Черные карты для белой дамы [Лин Эхо] (fb2) читать онлайн

Лин Эхо Черные карты для белой дамы

Глава 1

Она открыла глаза, ничего не соображая, посмотрела на потолок. «Боже! Который сейчас час?», сбросила с себя тяжелое тело партнера; он, недовольно заворчав, откинулся на спину, захрапел. Ее передернуло. От лежащего исходил запах грязи и пота — в воздухе висел сладковатый запах «любви» и перегара. Ей не хотелось двигаться, Лежа, с открытыми глазами, глядела на, слегка блестевшую в лунном свете люстру. В голове ни одной мысли. Пустота.

Она перевела взгляд на окно. «Что же меня разбудило?» По небу пробежал луч и начал танцевать на месте одному ему известный танец. Вскоре к нему присоединился еще один и еще…

Они прыгали с тучки на тучку, выискивая их на небе. Тучи, причудливой формы, слегка искрились в лучах прожекторов. «Это с дискотеки в торговом доме или с «Олимпа», — наблюдая за игрой света, определила Лена. Легкое постукивание отвлекло ее внимание от окна, она посмотрела на дверь в комнату сына.

Данилу было двенадцать лет: он прекрасно понимал, как мать зарабатывает на жизнь, и когда она приводила в дом клиента, закрывался в своей маленькой — два на три — комнате, с небольшим окном. Он никогда ей не мешал и не попадался клиентам на глаза. Многие даже не знали о его существовании. «Чем это он занимается в такой поздний час?». Она лениво протянула обнаженную руку, взяла с тумбочки будильник: «Ни хрена не видать», — прищурившись и поднеся его почти к носу, прошептала она. Пришлось приподняться на локти и слегка вылезти из-под лежащих на ней ног. Парень открыл глаза, тупо уставившись на нее. Лена натянуто улыбнулась, в голове стучала одна мысль: «Сейчас повторится все, только теперь я не пьяна и мне не все равно, кто со мной и что со мной делают». Он окинул ее взглядом, до него еще плохо доходило, где он и с кем. Потом, видимо решив, что это не имеет никакого значения, схватил ее за плечи и, повалив на подушку, больно придавил. Она старалась отвернуться, не вдыхать запах перегара и больного желудка, ее начало подташнивать, постаралась лежать не шевелясь.

— Ты что же это, сучка, одеревенела, что ли? — он с размаху ударил ей в челюсть. Лена вскрикнув, схватилась за ушибленное место. — Я не за резиновую куклу плачу, а ну, работай!

Его зубы впились ей в грудь, хотелось кричать от боли, но она боялась за Данила. Он не должен знать, как это ей достается. Слезы текли по ее щекам, скатываясь на подушку. Она начала свою обычную работу проститутки. Клиент должен уйти удовлетворенным. Получив еще несколько ударов за плохую работу, ей, наконец, удалось привести его член в боевую готовность. Теперь все будет продолжаться гораздо дольше, это она знала, и рыдания от обиды и беспомощности застряли в горле. Ей пришлось несколько раз вскрикнуть и постонать, нежно пролепетать ему на ухо, слегка покусать плечо партнера, все, чтобы возбудить и дать ему понять, как ей хорошо. Это «хорошо», как она и рассчитывала, продлилось долго. Может, ей так только показалось, ведь скосив глаза на окно, она увидела танцующие огни на облаках. Откинув тело довольно грубо, она села. Волосатая рука обхватила ее за ногу.

— Хватит! — Бросила, вставая, Лена.

— Кто так решил? Иди сюда и ляг. — Парень приподнялся на локтях, рассматривая стройную фигурку в лунном свете. — Я к тебе на всю ночь, слышишь?

— Вот и спи, раз на ночь, — бросила она, не оборачиваясь.

— Что-о? — он одним прыжком вскочил с кровати. Схватил ее за волосы, швырнул на пол. Она сжалась в комок от боли.

— А ну работать! — крикнул он. Лена быстро вскочила, она боялась только за сына, он не должен знать, и видеть ему ничего нельзя. Ей пришлось целовать потное, пропахшее грязью тело, клиент довольный рычал. Он намотал ее волосы на свою руку и водил ее голову туда, куда ему хотелось. Она уже не сопротивлялась. Очнувшись вновь, увидела в окне рассвет. Танца на облаках уже не было, облака стали чуть серебристыми. Теперь лучше не двигаться и не будить лежащего рядом. Она лежала, уставившись в окно, с полными слез глазами.

Сын никогда не выходил первым, пока она не зайдет к нему, в этом Лена была уверена и не боялась, что ребенок застанет их лежащих на кровати голыми. Ей надо привести себя в порядок, скрыть от сына следы сегодняшней ночи. Она взяла будильник: «Ого! Полдевятого, пора этому кретину и убираться». Она встала без боязни. Парень открыл глаза, сощурился от ударившего в глаза яркого солнечного света. Это Лена отдернула шторы, впуская в комнату лучи. Посмотрев на сидевшего, зажмурившегося парня, она получила легкое удовлетворение, хоть чем-то сделать ему больно. Он встал, потянулся, ничего не говоря, начал одеваться. Бросив на смятую постель пятьдесят долларов, натянул штаны. Лена покосилась на валявшиеся возле стула носки, ее в который уже раз передернуло: «Точно, что стоят!» — усмехнулась она про себя. Рубашка, с темными кругами под мышками, аккуратно висела на стуле.

— Чего косишься, стерва? — он подошел к ней.

— Просто смотрю. Ты где живешь, воды, что ли там нет?

— Есть! — он сощурил глаза. — Только мне так больше нравится, так я чувствую себя мужиком, и меня это возбуждает и не только меня. — Он хищно сощурил глаза, на лице заиграла улыбка, — тебя ведь тоже? Я помню, как ты вылизывала ночью все мои любимые местечки.

Лена накинула халат, ей хотелось, чтобы он ушел как можно быстрей, исчез из ее жизни навсегда. Клиент оделся, шлепнул ее по заду, загоготал, словно гусь, вышел на улицу. Она пошла за ним, хотелось убедиться, что он покинул ее двор. Парень пошел по тропинке, остановился возле старой яблони, достал пачку сигарет, закурил. Сделав две большие затяжки, вдавил окурок в ствол яблони. «Скотина! — стучало в голове у Лены. — Тварь безмозглая. Думает только о себе, остальные не люди». Ей стало жалко себя и сына, ведь Данил может сейчас увидеть и не подойдет больше к своему любимому дереву. Парень помахал ей и, не оборачиваясь, исчез за калиткой. Лена бегом пробежала к ней и закрыла на замок. Никого не хотелось видеть, все было противно. Запахнув наглухо халат, она вошла в комнату сына.

Данил сидел на кровати. Очень худенький мальчик, только голова казалась очень большой для его тела. Может, это потому так казалось, что на ней красовалась чудесная шапка кудрявых белых волос. «Одуванчик», — звала его в детстве мать. Он и сейчас был для нее «Одуванчиком», только теперь она ему об этом не говорила. Мальчик поднял на мать глаза.

— Сейчас умываемся, будем завтракать, я курочку поджарю. Идет? — Данил молча кивнул. Лена посмотрела на пол, куда был устремлен взгляд ребенка. На ковре стоял собранный конструктор. Она опустилась на колени.

— Что это?

— Не знаю, — тихо прошептал Данил. Я вчера спрятал все в коробку, — он кивнул в сторону большой коробки, — и положил под кровать, а утром проснулся, смотрю… — Он не знал, как назвать то, что он видит перед собой. «Вот, что меня разбудило, — мелькнуло в голове Лены, — вот отчего было легкое постукивание. Как он в темноте собрал все это»? — Они вдвоем рассматривали причудливую конструкцию.

— Это ты, Данилка, во сне собрал, потрепала она сына по голове. — Я читала, такое бывает иногда. Человек во сне что-то сделает, а утром не помнит, вот и с тобой значит так.

— Я не собирал, — насупился мальчик.

Я, знаешь, тоже была не этим занята, — выпалила, не подумав, мать. И тут же поймала на себе взгляд сына. «Зачем я так?» Мальчик не осуждал ее, он жалел, хоть и не понимал еще многого.

— Ма, а ты можешь найти другую работу? — не сводя с нее печальных глаз, произнес он.

— Где? Сейчас безработных больше, чем работающих, а жить хотят все. Я о себе и не думаю, мне бы тебя поднять.

— Почему о себе не думаешь? Ведь ты же молодая, — он погладил ее по лицу, дотронулся до синяка на скуле. Лена покрепче сжала халат возле горла, боясь, как бы он не оголил ее ожерелье засосов, заодно и придушила плач, который уже подступил к горлу, и только глаза наполнились влагой, выдавая ее чувства.

— Это только ты видишь меня молодой, мой «одуванчик», — произнесла она. Чтобы не разрыдаться, Лена быстро вышла из комнаты сына. Она стянула с кровати грязную постель, отнесла в ванну, включила колонку.

— Данилка, я первая купаюсь! — крикнула она сыну. Включив душ, встала под воду. Ей казалось, что все прикосновения чужих рук и губ сползают с нее, как кожа. Схватив сетку, намылив ее, она начала стирать с себя все следы прикосновений, включив воду как можно горячей. Выйдя из ванны, она достала из холодильника окорочка, приготовленные еще с вечера, они лежали в миске, залитые кетчупом и майонезом, а сверху — кольца лука. Выложив все это на противень, она включила духовку, через полчаса будет готово. Теперь можно и себя привести в порядок.

Из ванны доносился шум воды, значит Данил уже там. Лена быстро проскочила в его комнату, ей захотелось еще раз посмотреть на конструкцию, собранную, как она решила для себя, сонным ребенком. «Как же он в темноте-то собирал? Свет он не включал, это точно, иначе она бы это увидела». Лена дотронулась до нее рукой, конструкция легонько крутнулась. «Забавно! О чем он думал, когда собирал? Она вошла в свою комнату, надела футболку под самое горло и легкие брюки, быстро навела порядок в комнате. Подойдя к трюмо, рассмотрела себя. Круги под глазами, синяк на скуле, не говоря уже о груди. Все это к вечеру придется замазывать, иначе на работу не пустят. Глядя на свое отражение, не могла поверить, что это все происходит с ней. А все так хорошо начиналось!

В шестнадцать лет ее взял в жены Рустэм. Тогда она была самая счастливая. Он носил ее на руках, от каждого брошенного на нее чужого взгляда загорался, хватался за оружие, она смеялась, целуя его. Он увез ее к себе в районный центр. Там, в горном азербайджанском селе, она была белой вороной. Наверное, они любили друг друга, она не знает, только через полгода его арестовали. Она осталась беременной. Ей хотелось верить, что он вернется и все будет хорошо. Она для него сохранила сына, о котором он так мечтал. Лене пришлось уехать из его семьи, где мать отказалась принимать ее как невестку. Они не были расписаны и жила она со своим Рустэмом как любовница. Его родителям она была не нужна. Она знала, как ее встретят дома, но ей было некуда идти. Мать заставляла сделать аборт, обзывая ее, она даже отказалась кормить Лену, и до зимы ей пришлось жить в летней кухне. Отец приносил ей туда хлеб и виноград. Он же и увез ее в роддом на своей рабочей машине. Она помнит, как косились на нее, приехавшую рожать без документов, зато она лежала в палате одна, палата эта считалась изолятором, а ей-то какая разница, главное, ее мальчик был в палате с ней и она могла к нему подходить в любое время. Отец решил дать ее мальчику, ее Данилу, свою фамилию, вот и имел Данил ту же фамилию и отчество, что и она. Родной отец претендовать на него не мог.

Лена закончила школу, поступила в хореографическое училище. Жизнь, кажется, вошла в русло. Родители помогали, сын рос, она — молодая, красивая. Надо же, как все было хорошо, беззаботно.

Она потянула воздух носом, из кухни доносился аромат курицы. Данила прошлепал босыми ногами. Надо идти готовить завтрак. Выскочив в небольшой огород, нарвала редиски, укропа. Промыв все, поставила на стол. «Опять Данил «Доку» купил, — недовольно подумала, нарезая хлеб. — Эта «Дока» хороша только горячей».

— Ты себе курточку-то какую собирался купить? — вгрызаясь в мясо, спросила мать. Данил снял с ножки шкурку, брезгливо отбросив ее в блюдце, отодрал пальцами розоватое мясо, обмакнул в хрен. Мать молча наблюдала за ним. «В кого он такой?» Отломив от куска хлеба маленький кусочек, взял в рот.

— Данилка, ты чего, не слышишь, о чем я спрашиваю?

— Слышу, — ответил мальчик, — только у меня все из головы не выходит, кто же собрал конструктор. — Да ты же! Вот чудак! — Лена улыбнулась. — Так бывает, я же тебе говорила! — Она посмотрела на серьезное личико сына. — Ну, так что насчет куртки?

— Это ж к осени, — произнес он.

— Надо сейчас взять, пока есть деньги, — она жевала косточку. — Сегодня сходи, посмотри, приценись, — мальчик кивнул. Все покупки, в основном, делал он, даже белье матери покупал и обувь.

Лена разлила по кружкам компот, себе на тарелочку выложила фрукты из него, Данил выпил свой компот залпом.

— Это не я собирал, — буркнул он, вставая из-за стола.

«Как же не ты, лунатики, знать» — подумала Лена, но говорить парню ничего не стала. Данил разобрал конструктор, потратив на это около двух часов. Он аккуратно сложил болтики и гаечки в пакетик, железные пластинки разобрал по размерам, положил в коробку в нужные ячейки. Конструктор ему подарили совсем недавно, и он дорожил им. Это самая дорогая игрушка в его комнате. Правда, мать покупала ему машины коллекционные, но они его не интересовали. Машина — это уже готовая вещь, это чья-то мысль, превращенная в реальность. Он, конечно, с уважением относился к чужим идеям, но в его голове рождались и свои. Данил положил конструктор под кровать. В комнату вошел его лучший друг Сашка.

— На пляж идем? — Сашка окинул комнату взглядом, ища что-нибудь новенькое, что можно посмотреть, не найдя ничего, он перевел взгляд на Данила. — Идешь? — На его руке висели черные ласты, трубка, в одной из ласт торчали синие трусы. Сашка, крепкий мальчик, почти на голову выше Данила. Несмотря на то, что ребята ровесники, но разница в три месяца в пользу Сашки и помогла тому пойти в школу раньше своего друга. Учился он в седьмом классе, а Данил в шестом. С большим трудом давались Сашке знания, и учителя, не желая обучать его дважды в одном классе, закрыв глаза, ставили ему тройки, толкая его по школьной, крутой лестнице. Сашка — не только лучший друг Данила, был еще и соседом, жил в том же доме, что и Лена с Данилом. Дом их старый, щитовой. Строили его для переселенцев, когда свозили в пятидесятых годах в Крым семьи со всего Союза. Так называемые финские домики росли быстро, один на две семьи. А сейчас в их доме проживает семей восемь. Правда, к дому сделано много пристроек, и он мало чем напоминал первоначальное строение. Сначала домик был окружен большим садом, теперь все изменилось. Сад поделен на клочки, по количеству семей. На каждом участочке в обязательном порядке стояла летняя кухня, только на маленькой делянке Лены такой кухни не было. Она пристроила к своей единственной, отданной родителями комнате кухню, ванную с туалетом и малюсенькую комнатку Данилу. Таким было их жилье, и о другом они и не пытались мечтать.

— Идешь? — еще раз спросил Сашка.

Да идет он, идет! — ответила за сына Лена. — Чего сегодня будете продавать, бизнесмены?

— Отец кукурузу принесет, а пока у Данилки открытки есть, их и будем иностранцам толкать, — переминаясь с ноги на ногу, ответил Сашка

— Поймают вас с этим делом, — вздохнула Лена, наблюдая за сыном. Данил сложил в яркий пакет несколько пачек с открытками города, кинул туда же выгоревшие на солнце трусы.

— Ну, мы пошли, — он поднял глаза на мать. Она сжалась, в его глазах горел непонятный огонек, не виденный ею раньше.

— Вы там, это, поаккуратней, — тихо пролепетала она, зная, что говорить такое бестолку. Ребята зарабатывали деньги себе на кусок хлеба сами, и очень часто Лена жила на деньги сына. Таких щедрых клиентов, как сегодня, выловишь не каждый день.

Проводив их до калитки, она остановилась посреди своего маленького сада. Наверное, маленький принц имел когда-то такую же маленькую планету, только порядка на ней явно было больше. Лена вытащила из-под крыльца шланг и стала отмывать ствол яблони, заодно полила и весь участок. Клубника отцвела, и крупные ягоды прятались под листьями. Лена собрала в тарелку спелых ягод. Яблоки тоже уже начинали краснеть. Слегка наклонив ветку, она сорвала яблоко, откусив, сморщилась, бросила его в сторону. Большая черешня стояла на границе ее и материнского участка. Плодов хватало всем, даже на продажу. Данил с Сашкой продали пару ведер в этом году, этот год на черешню неурожайный. Она вздохнула, вспомнив последний разговор с сыном: «Я заработаю деньги, и тебе не надо будет работать», — обняв плачущую мать, заявил он. От этих слов она разрыдалась еще сильнее, вот и сейчас сердце сдавило от жалости. Что он видел хорошего? Только грязь. Единственное, что его отличало от беспризорника, это то, что он имел свой маленький угол. Мать он иногда не видел неделями. Тогда на помощь приходила бабушка, с которой мальчик не находил общего языка с пеленок, так как для той ее собственная дочь была не кто иной, как «блядь» и «проститутка». Она кричала об этом на весь двор, и ребенок, не понимая еще слов, чувствовал, что его мать обижают.

Глава 2

— Никак огород полила? Это к дождю, Ленка, ты, не подумавши, сделала, — прервала ее мысли мать. — Чего это кобель от тебя так поздно ушел? Ты его еще, небось, и кормила, от дитя кусок оторвала для своего кобеля? Ох, Ленка, Ленка! — Она покачала головой.

— Никого я не кормила, — покосившись на мать, бросила Лена. Настроение что-нибудь сделать в саду исчезло. Она направилась к дому.

— Молоко-то чего не взяла? — спросила вслед мать.

— Принесешь, не переломишься, — со злостью ответила дочь.

Надо успеть до прихода матери убрать в комнате и замочить белье. Сейчас начнет совать свой нос во все кастрюли и щели. Сколько они уже живут отдельно, а она не может привыкнуть, что у дочери своя жизнь, и ей вовсе не хочется, чтобы в нее вмешивались. Включив колонку, она набрала в пластмассовую, еще Данилкину, ванну воды. Налила туда отбеливатель, опустила постельное белье.

«Все! Теперь даже духа подонка не осталось». Окинув комнату придирчивым взглядом, точно ли не осталось чего от ночного гостя, она опять прошла в комнату сына. Конструктор лежал в коробке под кроватью. Взбив зачем-то подушку, она прижала ее к груди, ей казалось, что от всех вещей в комнате исходит запах чистоты и детства, как от этой подушки, которую она прижимает к себе. Закрыв ею лицо, она постояла так несколько минут: «Как же жить дальше? У нее нет и никогда не будет средств, чтобы выучить сына. Все говорят, что он умный мальчик. Ей и говорить об этом не надо, сама видит. Данил постоянно решает Сашкины задачи и уравнения — и в кого он такой?»

Хлопнула дверь. Лена, аккуратно поставив подушки на место, вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь. В царство сына никто не имел права входить.

— Лен, у тебя соль есть? — на кухне стояла Тамара, соседка, мать Саши, замученная жизнью и заботами женщина. Ее глаза смотрели на мир с испугом и тоской. Тамара работала в совхозе, как и ее муж, только вот последний год у нее сильно болела спина, и она больше находилась на больничном, чем работала за бесплатно в поле. Лена всегда удивлялась, глядя на нее, зачем идти на каторжный труд, если за него не платят? Но они уж так устроены, Тамара и Гриша, что надо обязательно где-то работать, и детей, а их было трое, учили тому же. Саша был старшим.

— Гриша кукурузу отварил, сейчас хлопцам на пляж отнесет, кинулась, а соли нет. — Лена молча достала соль, подала соседке.

— Мой вчера зарплату на машине привез, — вздохнула Тамара, в глазах блеснули слезы. Дети есть просят, а он пятьдесят ящиков вина в дом вместо продуктов притащил. Если б не Сашка, хлеба не видели бы.

— А в магазин разве не принимают? — пожалела соседку Лена.

— Выгоды нет, они, гады, за полцены берут, а это значит, что Гриша почти задаром всю весну пахал, да… — она махнула рукой, — пойду, а то сейчас разревусь. — На ее глазах и впрямь появились слезы.

Лена однажды видела, как ее сосед торгует на рынке. Григорий, здоровый работящий мужик, виновато достал из сетки бутылку вина и тихо стоял возле торгующих зеленью и громко кричащих бабуль. Ему было стыдно стоять, предлагая людям свою зарплату, не будешь же каждому объяснять, что на это вино он должен кормить семью, что совхоз не дает ему денег на жизнь, а рассчитывается своей продукцией. На лице Гриши была виноватая улыбка, он не смотрел на людей, поэтому Лена и смогла спокойно понаблюдать за ним. Да, торгаш он никакой.

— Чего это Томка к тебе прибегала? Опять просила чего-то? — мать поставила на стол литровую банку козьего молока. — Поди опять просила вино реализовать? Нашла дуру. Они тебе хоть бы десять копеек с бутылки платили. О! — она постучала пальцем по голове, — никогда у тебя ума не было.

— Что ж такую рожала? — Покосилась Лена на мать.

— Что рожала, что рожала! Ты, вроде, и не глупая была, дурная, правда. — Лена усмехнулась. — Ничего смешного нет. Данилка-то где?

— На пляж ушел.

— Вот, а я ему молочка тепленького, худой он больно, может, болезнь у него какая, ты бы проверила, потом поздно будет.

— Поздно это уже сейчас, — Лена поставила молоко в холодильник. — Нет у меня денег на обследование, — она повернулась к матери. — Нет! — Лена вывернула карманы у халата, показывая, какие они пустые. — И здоров он, не лезь к нему.

Прям там, не лезь! Мать хочет, как лучше, добра хочу, — крикнула она.

— Ты за своим присмотри, а к моему не лезь, — еще раз повторила Лена.

— Ой, Ленка, — голос матери стал плаксивым. — Опять вчера Серега с дружками что-то притащил, спрятали на летней кухне, я туда и заходить-то боюсь. У него глазищи вчера мутные были, что твой самогон. Дышал или кололся, ума не приложу. Вот уж детки у меня! Говорила старику, не надо нам детей, давай для себя поживем, так он, дурак: «Нет, что за жизнь без детей». Она вытянула губу и постаралась передать речь своего мужа. — Теперь вот он сдох, а мне мучайся с вами.

— Господи, что ты такое говоришь? — Лена испуганно смотрела на мать.

— Правду и говорю.

— Побойся Бога говорить так о мертвом, о них только хорошее надо говорить.

— Это неужто ты, проститутка, о Боге вспомнила? Грехи, случаем, не бегаешь замаливать?

— Все! Хватит! — разозлилась Лена. — Иди коз паси, это как раз по тебе, в лесу ты ядом никого не отравишь.

— Это ты о ком? — остановилась мать в дверях.

— Иди! Ни о ком, — махнула рукой дочь, не желая больше разговаривать с ней. Мать зло зыркнула на дочь, но промолчала и вышла из дома. «Что же это такое? За что я так наказана? Кажется все против меня, весь мир против меня». Лена подошла к трюмо. «Сколько я еще смогу работать, год, два? Сейчас есть такие молоденькие девочки, глядя на которых можно и стриптиз не смотреть. Лена провела рукой по лицу, уставшая, помятая, вон и морщинки, пока еще легкие, но уже есть. «Еще год, два, а потом?» Она села возле зеркала. «Я и пожила-то совсем мало, что видела? Истеричная мать, пьянки отца, братец тоже не подарок, воровать начал лет с десяти. Мать все время его защищала: «Не Сереженька это, Ленка, та могла, сучка». Может, оттого она и уехала с первым, предложившим ей это, и неизвестно, как бы они жили, может даже и хорошо, только где ей, симпатичной, невинной глупышке было знать, кто ее будущий муж. Только позже она узнала из газет — грабитель. Тогда это казалось страшным. Ей думалось, что на ней как-то это отметилось, точно клеймо. Мать, обозвав ее последними словами, хотела вышвырнуть, но вступился отец. «Беременная она, не бери грех на душу», — строго сказал он. Как мать ни бушевала, и Сергей ни кривился, Лена осталась в доме. Вскоре после рождения Данила ей выделили комнату. Отец помог построиться. Работая водителем в совхозе, вез домой все, что плохо лежало, только благодаря нему они теперь имели отдельное жилье. Он даже пить на некоторое время бросил, только ненадолго. Лена вздохнула. «И почему милиция не вышла на ее братца? Вот уж правду говорят, дуракам везет. Но ничего, ничего. Сколько веревочка ни вьется, конец будет. Не возьмут за воровство — попадется на наркотиках. Это надо же! У человека нет будущего. Впрочем, у кого оно сегодня есть? У меня? Или у моего сына?» При воспоминании о Даниле ей стало тоскливо. Он все понимает, жалеет ее, хочет помочь, но что он может, ребенок, если она уже опустила руки и пустила все на самотек, говоря себе: «Будь что будет!»

Окончив с отличием хореографическое училище, Лена поступила работать в клуб строителей. Это, пожалуй, самый чистый и светлый промежуток в ее жизни. Преподаватель танцев! Ей нравилось, когда на урок приходили дети, смеясь и толкаясь. Она вела себя с ними очень строго. Сама подтянутая, стройная, требовала от своих воспитанников того же. Все были одеты в одинаковые темно-синие трико и белые носочки, волосы подобраны, нигде ничего не висит. Дети чувствовали порядок и старались подражать своей молодой учительнице. Ей выделили самый большой зал клуба. Две стены его покрыли зеркала в тоненьких дубовых рамках. Паркетный пол всегда сверкал, она сама его натирала. Зал имел три больших окна, на которых любили сидеть дети во время отдыха. Урок начинался со станка. Красиво поднятые головки, вытянутые носочки, они любовались своим отражением в зеркалах, а она любовалась ими. Да, она была счастлива, когда ее танцевальные пары спустя год брали призы на сценах города. Они были сильными конкурентами многих танцевальных коллективов, даже тех, что имели звания «народных». Ее девочки двигались легко, чувствовали ритм, она заставляла их заниматься музыкой, что много значило для их развития.

Раз, два, три, раз, два, три… Считала она громко — и пары скользили по паркету, точно порхали.

Глава 3

Все оборвалось сразу. Пошла черная полоса.

Умер отец, вскоре закрыли клуб. Сначала говорили на ремонт и реконструкцию, но всех работников при этом уволили. Лена оказалась на улице. Побегав по городу в поисках работы, пошла официанткой. Надо было на что-то жить, но и тут ей не повезло. Жаркой, летней ночью горел их ресторан на набережной синим пламенем. Тогда впервые Лена почувствовала, что такое безработица. В городе для нее работы не было, да, пожалуй, и во всей Украине для таких, как она, работы нет. Зачем тонущей стране культура, зачем ей красивые здоровые дети, когда она сама бьется в агонии, выбрасывая юные создания на панель или за границу в виде дешевой рабочей силы. Стране никто не нужен, только деньги, любой ценой деньги. Лене нечего было продавать, да и товар покупать не за что. И где иметь такую лошадиную силу возить товар на себе? Нет, торговля не для нее.

Работа ее нашла сама, как ни странно. Антон, хозяин ресторана, выискивал безработных, молодых, танцующих, создавал варьете.

Отступать некуда-и вот она солистка варьете. Цветы, шампанское, конфеты… Хозяин их хорошо одевал, не обижал. Вскоре его девочки стали продаваться в разные страны. Это называлось «подработать». Девочки уезжали на полгода, возвращались с деньгами, рассчитывались с работодателем — иначе за границу не выпустит, и снова танцы.

Лене не с кем было оставить Данила. Спрос на нее был велик, но мать отказалась смотреть за семилетним ребенком: «Вот еще! Буду я за твоим выблядком ходить!»-кричала она в лицо дочери, когда та рассказала ей о своих планах. Больше Лена к ней с такими предложениями не обращалась. Денег не хватало. Нужно было держать себя в хорошей форме. Антон предложил ей работать стриптиз. Ее это поначалу напугало. В городе не было еще подобных заведений, ей предстояло быть первой. Обдумав все, она решилась. Кто-нибудь знает, что творится в душе женщины, которой приходится обнажать свое тело за деньги перед пьяными, скалящимися лицами. Сколько разных взглядов она ловила на себе: презрение, похоть, стыдливость, понимание. Она по взгляду могла определить, какого мнения о ней человек. Она себя ненавидела, ненавидела свое красивое тело, выставляемое на потеху. Зато появились деньги. Плохо стало буквально после нескольких ее выступлений. Хозяина прижали, требуя отдать Лену на растерзание, а он как человек, слабый до денег, молча согласился. Партнеры менялись, она даже не пыталась узнавать их имена. Зачем? Легкий бизнес понравился хозяину, и в их ресторане появились юные путаны. Лене стало полегче, правда, и доход упал. Последние полгода она не очень-то котировалась в кругу постоянных посетителей. Юные соблазнительницы всегда были рядом, мило, по детски, улыбаясь.

Еще год, два… А потом? Лена обмакнула палец в крем-пудру и принялась закрашивать ожерелье на своей груди.

Глава 4

Ребята подбежали как раз вовремя. К пристани пришвартовался большой, белый корабль с ярко-синей трубой, с изображением золотой короны.

Они протолкались сквозь толпу зевак к самой изгороди, установленной пограничниками, они ходили тут же, наблюдая за порядком. Сигналя, подкатил автобус с надписью «Интурист».

— Видно, их сейчас погрузят и по музеям, — сплюнув сквозь зубы, сказал Сашка. — Во жисть, боятся они нас, как дикарей, — добавил он.

— Они нас не боятся, — сощурившись и не спуская глаз с трапа, произнес Данил. — Мы для них никто, недоразвитые. Смотри, вон какая девчонка семенит ножками по трапу! — он кивнул в сторону девочки. Она, держась за веревочные перила, спускалась тихонько по трапу. На ней надеты белоснежные шорты, легкая блузка — «топик», слегка касалась пояса, и стоило девочке поднять руку, тут же выглядывал загорелый животик с симпатичной ямочкой посредине, голову украшала аккуратная кепочка. Забавно было то, что девочка в толпе зевак разглядела Данила, она мило улыбнулась ему, блеснув зубами, помахала пальчиками поднятой руки. Данил молча наблюдал за ней.

Сашка расплылся в улыбке, взмахнув обеими руками, будто наконец-то увидел маму дорогую. Данил ткнул друга локтем в бок, Сашка непонимающе скосил на него глаза.

— Чего ты перед ней дергаешься, как цирковая лошадь! Стой спокойно.

Девочка подошла к автобусу, остановилась, пробежала взглядом поверх голов, повернулась к трапу, с которого спускалось еще несколько детей. Они громко разговаривали, смеялись, рассматривая зевак. Девочка подошла к ним, о чем-то быстро заговорила, дети притихли, но вскоре раздался взрыв смеха. Они все разом, точно по команде, развернулись лицом к публике, замерли на короткое время и вдруг побежали! Их было человек восемь. С корабля донеслись крики, пограничники пытались задержать детей, но те, словно ртуть, проскальзывали между их рук. Трогать гостей было запрещено.

— Во, дают! — восторженно закричал Сашка.

Девочка подбежала к бордюру, слегка запыхавшись, вскоре вся ее команда стояла рядом. Она ткнула себя пальцем в грудь.

— Диана, — улыбаясь, представилась она, затем показала на Данила. Тот сморщился слегка.

— Данил, — ответил он, вертя в руках набор открыток, постукивая ими о ладонь. Один из мальчиков показал пальцем на набор и что-то сказал.

— Он спрашивает, что это есть у тебя? — раздался голос запыхавшегося человека. Данил покосился на оказавшегося рядом переводчика. Дети закивали головами в знак согласия.

— Открытки с видами нашего города, — ответил Данил и посмотрел на стоящую рядом девочку. Она протянула руку, он молча подал ей набор.

— Охренел, что ли? — рассердился Сашка. — Это же денег стоит, — переводчик, видно, перевел его слова, дети засмеялись и стали громко о чем-то его спрашивать.

— Они хочат знать, сколько это стоят!

— По три доллара! — Сашка взял из рук Данила пакет и стал доставать из него наборы открыток, к нему потянулись руки с долларами, Сашка раздавал наборы, бросая деньги в пакет, пытался сказать по-английски, как он рад, но его вряд ли поняли.

Диана посмотрела открытки, полезла в задний карман шортиков за деньгами.

— Не надо, — остановил ее Данил. — Это тебе подарок от меня. — Стоящий рядом друг засопел недовольно и очень громко носом. Диана посмотрела на переводчика, тот перевел слова мальчика. К детям подошли взрослые. Диана подала набор Данилу, сказав несколько слов, велела перевести.

— Если это подарок, то ты его пишешь, — перевел он ее слова. Данил повертел головой в поисках ручки, заметив это, добрый переводчик подал ему свою. Писать на глянце, да еще на весу, очень неудобно, но Данил старался изо всех сил.

«Диане от Данила в честь короткого знакомства». Он поставил дату «10-е августа 97 года». Размашисто подписался и подал девочке набор. Диана поблагодарила. К ним подошел мужчина с огромным животом, на котором лежал фотоаппарат. Он, смеясь, что-то предложил девочке и та, подумав с секунду, согласилась. Подойдя к Данилу, встала рядом, их разделяла небольшая изгородь. Переводчик велел Данилу улыбнуться, фотоаппарат щелкнул — и в руках мальчика появилась фотография, еще один щелчок — и туристы пошли рассаживаться по автобусам, попрощавшись с толпой как со старыми знакомыми.

— Надо было больше брать наборов, — прошептал Сашка.

— Это были последние, придется ехать искать, — Данил посмотрел на снимок, он стоит, улыбаясь, с совершенно чужой девочкой. «Интересно, как она так смогла встать, что перекрыла Сашку?» Он только теперь рассмотрел, что у нее бледно-голубые глаза, белесые ресницы и брови, а вот губы алые, словно только что подкрашены. Ничего в ней особенного нет, у него в классе есть гораздо интереснее, но не мог оторвать взгляда от ее лица, а сердце слегка участило свой бег.

— Пошли! — Сашка дернул друга за рукав. — Отец скоро должен на пляж подвалить, до него надо успеть понырять, а то зачем я ласты таскал. — Он расталкивал собравшихся, вытягивая за собой Данила.

На городском пляже негде яблоку упасть. Они постояли, высматривая сверху свободное местечко. Далеко идти нельзя, отец не найдет. Сашка присмотрел маленький клочок между лежаками, показал Данилу. Они еще постояли в поисках чего-нибудь получше, но, видно, сегодня на пляже собрались все отдыхающие города. Закинув ласты за спину, Сашка начал спускаться к воде. Им пришлось выслушать много не очень приятных слов по поводу их стоянки. Тощая старуха недовольно заявила, что это место ее внучки, она сейчас купается. Сосед справа, выругавшись, объяснил старухе, что им двух лежаков вполне хватит, а пацанам, что ж, и не искупаться? Бабуля недовольно сдвинула лежаки, и ребята смогли сидеть рядышком под палящим солнцем на горячей гальке. Переодевшись в раздевалке, вернулись в плавках, побросали штаны на пакет, побежали, перешагивая и перепрыгивая через лежащих. Данил приучил себя заходить в воду, не раздумывая, с разбега, вот и сейчас с криком радости, обгоняя друг друга, они прыгнули в голубую прохладу. Первой на поверхности показалась голова Сашки. Подняв руку, он рассмотрел добычу, ею оказалась целая борода коричневых грубых морских водорослей. Сашка оглянулся вокруг, высматривая друга: как только тот появится и не успеет еще толком открыть глаза, получит по физиономии жесткой травой, только бы не упустить его. Сашка смотрел на плавающие головы, Данилкиной среди них не видно. Ни у кого он не видел таких белых кудрявых волос. Мать говорила, что Есенин, наверное, был таким же. «И как так долго можно под водой держаться?» — встревожился Сашка. Данил, подплыв вплотную к другу, схватил его за ноги и потащил вниз.

— Ай! — испуганно закричал Сашка, барахтаясь и отбиваясь. Водоросли поплыли к берегу. Вода вскипела от их барахтанья, они баловались, пока хватало сил. Оба, тяжело дыша, легли на спины, раскинув в стороны руки и ноги. Чуть сощурясь, смотрели в выцветшую голубизну неба. Солнце, казалось, висело прямо над ними, посылая обжигающие лучи на отдыхающих. Нырнув еще пару раз, ребята, уставшие, поплыли к пирсу. Попрыгав то на одной, то на другой ноге на раскаленном, точно сковорода, бетоне, они улеглись поближе к воде.

— Хорошо! — сплевывая воду, произнес Сашка. Данил посмотрел на друга. «Видно, его уже не переделать. Сколько ему твердил, что плевать некрасиво, все до одного места. Он повторяет все за дядькой Гришей». Данил закрыл глаза.

— А клево я тебя напугал?

— Еще бы, — хмыкнул Сашка. — Я подумал, мертвяк ко дну тянет, до того у тебя руки были холодные.

— Мертвяк не тянет, он просто тихо может рядом с тобой всплыть.

— Тьфу, Тьфу! — поплевал через плечо Сашка. — Чур, меня, если что, я был бы вторым мертвяком.

— Так их боишься?

— Не знаю. Наверное.

Их разговор прервал свист.

— О, батя, пришел. Пошли. — Ребята вскочили на ноги и бегом припустились к стоящему на верхней площадке Григорию.

— Ну что, мальцы, искупались? Оно и хорошо. Мамка еще кастрюльку поставила. Заработали чего? — Он скинул с себя брюки, оставаясь в черных плавках. — Где ваши вещи?

Ребята показали ему, где оставили свои пожитки. Григорий поставил возле них ведро с горячей кукурузой, подал пакетик с солью, ложку и, подмигнув детям, побежал к морю.

— Горячая кукуруза, покупайте горячую кукурузу, — звонко крикнул Данил. На его голос отозвалось сразу же несколько требовательных «Купи!», «Хочу кукурузу!» Данил довольно улыбнулся, он всегда надеялся на поддержку малышей, мамаши на курорте им ни в чем не отказывают.

— Почем? — посыпались вопросы.

— Гривна початок! Смотрите, какая молоденька, молочновосковой спелости, а горячая да с солью! — прихваливал Данил свой товар. Гривны посыпались в Сашкин пакет Он ловко поддевал большой вилкой початок, ложкой сверху посыпал солью и подавал покупателю. Торговля шла бойко, недалеко детский голос кричал о том, что имеется холодное пиво и напитки. Из кафе гремела музыка, перекрывая все голоса; со спасательной вышки, надрываясь, кричали в рупор о том, что за буйки плавать запрещено, с волнорезов нырять тоже запрещается и чтобы зеленая шапочка гребла к берегу, иначе за ней вышлют лодку, и ей придется платить штраф. На пляж спустилась мороженица с тяжелым ящиком-холодильником, висевшим у нее на шее, бегали, суетились фотографы, жизнь пляжа шла своим чередом.

Ведро быстро опустело. Григорий удивился быстроте распродажи, он не прочь бы еще пару раз искупаться. Забрав ведро и деньги, он быстро побежал за новой партией, обещав вернуться часа через полтора.

— Мороженого хочешь? — Сашка бросил в воду камень.

— Нет, оно сейчас мягкое, больше по рукам растечется. Сколько мы сегодня заработали, прикинул?

— Давай вместе, — Сашка стал загибать пальцы: за открытки тридцать долларов — раз, да за кукурузу гривень сорок, и сейчас отец еще притащит ведерко.

— Нормально! — протянул Данил. — Я хочу себе куртку купить на свои деньги.

Глава 5

Они вернулись на пирс, вытянувшись на прежнем месте. Солнце разморило, Данилу не хотелось ни двигаться, ни говорить, глаза, смотревшие на искрящуюся воду, слипались, им в этом помогал шум пляжа.

— Загораем, шпана! — выводя ребят из дремоты, послышался скрипучий голос. — Слышал, какая у вас торговля бойкая шла. А деньги где?

— А тебе что? — поднялся на локти Данил.

— Ты еще гавкать, щенок, будешь? — парень склонился над мальчиком. — Это моя территория, и ты мне за нее платить обязан. — Он выпрямился во весь рост, чтобы дети могли лучше рассмотреть, с кем имеют дело, посмотрел вдаль.

— Да ты что? — засмеялся Данил.

— Кто ты вообще такой?

— Сейчас я отверну твою красивую голову, и дружок твой признает во мне хозяина, — он надвинулся на мальчика. Данил не спускал с него глаз, а когда парень оказался совсем близко и, нагнувшись, протянул руку к лицу Данила, тот, крутнувшись на месте, подняв ноги вверх, резким толчком нанес парню удар в живот, тот, хрюкнув, перелетел через Данила, упав в воду, при этом, вероятно, больно ударившись. Данил проследил взглядом за его падением.

— А щенок-то еще и кусается! — раздался голос сзади. Ребята не оглядывались, знали, кому принадлежит этот скрипучий, точно ему в горле что — то мешало, голос. Данилу всегда хотелось откашляться за говорившего. — Обучен, обучен, щенок, молодцом! — в волосы Данила впились тонкие пальцы. Такие руки, дожно быть, имеют пианисты. Пальцы тонкие, длинные, кисть красивая с ухоженными, чуть подкрашенными ногтями. Это, пожалуй, и все, что есть красивого в человеке, схватившем Данила за волосы. Мальчик повернулся к говорившему. Они смотрели друг другу в глаза.

— Хорошо, паршивец, — отпуская Данила, произнес Гоша, прищуря большие, темные глаза. Очень неприятно смотреть ему в глаза, они у него не то что большие, они на выкате, и казалось, что веки не смогут их удержать, стоит только Гоше наклониться и глаза выпадут. Большой горбатый нос прикрыт белым клочком бумаги, усики над тонкими губами напоминали черный шнурок. Наверное, поэтому у него и кличка была «Шнурок». Волосы коротко стрижены и две залысины, которые «Шнурок» пытался скрыть. Он ненавидел, когда его вот так в упор разглядывают, лицо его исказила злая ухмылка.

— Что ж ты, мальчик, налог платить не собираешься? — нагнув голову маленькую для столь большого тела, произнес Гоша.

— Кому платить? Тебе, что ли?

— А кому ж еще. Ты порядки нынешние знаешь? За все надо платить. Что ж ты так неуважительно с моим человеком обошелся? — словно змея, зашипел Гоша.

— Откуда я знал, кому платить? — изобразив на лице удивление, произнес Данил. — Ныряльщик вон, — он кивнул в сторону вылезшего на пирс парня, — говорит, что ему надо платить. Так кому же? Вы меж собой пока договоритесь, а мы поплаваем, — Данил толкнул Сашку в воду, тот только этого и ждал. Он видел, с каким лицом надвигался на них вылезший из воды. Гоша протянул было свою коротенькую, почти женскую, ручку, пытаясь схватить мальчика, но тот, перевернувшись в воздухе кульбитом, вошел в воду, как опытный пловец.

— Хорош, гаденыш, — проскрипел Гоша. — Я на него большую ставку делаю. Еще год, другой и в нашу команду его брать будем. Вот за такими говнюками будущее. — Он окинул взглядом стоящих возле него. — Вроде, в чем только душа держится, а ловок, подлец! — Гоша перевел взгляд на стоящего рядом парня. — Правда, ловок, «Огурец»? — И засмеялся, точно закашлял, остальные поддержали его, угодливо захихикав. — Ничего, «Огурец», заберут тебя в армию, вернешься оттуда человеком, — он похлопал парня по плечу. — А вас всех предупреждаю, мальчишку не трогать, он нам еще очень пригодится. Я сам с него налог сымать буду, — он посмотрел в сторону буйка, где качалась белокурая головка Данила. И вновь глаза его сощурились от мыслей, крутящихся в его голове, но своими думами он не желал делиться ни с кем.

— Данилка, ты «Шнурка» совсем не боишься? — ухватившись за буек и тяжело дыша, спросил Саша.

— А чего он сделает? Денег у нас нет, мы ведь реализаторы, — он посмотрел на друга. — И хозяин сейчас придет, свиснет нас, как собак, вот пусть с ним и говорят. Только думаю, что с твоим отцом «Шнурок» говорить не пожелает.

— Еще бы! Батя, чуть что, за монтировку берется. Он нынче злой.

Ребята обхватили буек руками, соединив головы, смотрели в морские глубины. Море под ними казалось черным, и цепь с якорем от буйка терялась в глубине. Море спокойное теплое. Мимо проплыла стайка мелких серебристых рыбешек, лениво покачиваясь, к ним приближалась большая розоватая медуза. Сашка брезгливо пнул ее ногой.

— Давай нырнем! — глядя в темноту, предложил Данил.

— Ты чего? Перегрелся? Так я помогу, — Сашка набрал в ладонь воды ивылил на голову друга, — точно, перегрелся, парит! Давай лучше к берегу, отец, наверное, скоро придет! — И не дожидаясь ответа, оттолкнулся от буйка. Ему даже думать страшно о том, что там на дне, не то что нырять. Данил плыл рядом на спине. «Вылитая амфибия», — подумал о нем Сашка.

С берега доносилась громкая музыка, смех, визг детей. Друзья подплыли к пирсу, поднялись по ступенькам. Загорать расхотелось, и, вообще, Сашка хотел домой. У него заурчало в животе, напоминая, что пора бы и перекусить. Он посмотрел по сторонам, ища глазами компанию, вогнавшую их в воду, но ее поблизости не было видно.

— Чего у тебя так гремит в животе?

— От испуга, — честно признался Сашка. — У меня всегда так. Или в туалет хочу, мочи нет, или рокочет в животе. — Данил улыбнулся.

— А у меня от испуга речь отнимается, хочется что-то сказать или даже крикнуть, а нет! Точно рыба, рот открываю, закрываю и ни звука. Чудно! Уже несколько раз так замечал.

— Данилка, я вот что подумал, — Сашка сел на бетон, спустив ноги к воде, до которой было еще метра полтора. — Останусь-ка я на второй год, с тобой хочу учиться, вместе в армию пойдем, вместе в училище.

— В какое?

— В какое ты захочешь, в то и пойдем.

— Чудной ты, Сашка! — засмеялся, хлопнув друга по спине, Данил.

Второе ведро распродали еще быстрей. Кукуруза была горячей и сочной. Сашка рукой намазал соль на последний початок, разломил его пополам, подул на красные пальцы.

— Поедем, сбегаем на «Поляну сказок», может там еще остались открытки, — вгрызаясь в початок, сказал Сашка.

— Говорил, надо зимой побольше брать, так нет…

— Денег не было, — жуя зерна, отозвался Данил. — И так все, что тем летом заработали, потратили. — Он вздохнул. — Хорошо беспризорным.

— Это точно, — поддержал его дружок.

Глава 6

Беспризорные в городе мыли машины, это их бизнес, в который не смел лезть ни один домашний. Машины надо мыть круглый год и при любой погоде, и они дружно охраняли свою нелегкую профессию мойщиков. Воду приходилось брать из текущей с гор речки. Летом это еще терпимо, но в холодные зимние дни ребятам приходилось туго. Опуская руки в ледяную воду, они старались, подшучивая, подбодрить друг друга. Их руки, постоянно красные, шершавые, не похожи на детские. Сашкин друг Игорь всю весну проходил с чирьями, не успевал сойти один, в другом месте появлялся новый. Сашка жалел парня и иногда приносил ему из дома бутерброды. Недавно Игорь исчез, и никто не мог сказать, где он. Наверное, убежал куда-нибудь. Они часто покидали города, где им не повезло. Писать Игорь вряд ли умел, поэтому и не мог дать о себе весточку.

А еще эти дети занимались попрошайничеством. Их можно видеть повсюду: в троллейбусах, автобусах, возле церкви, в переходах. Такое наплетут, слезу из камня выжать можно, только не из нашего народа. Попадались, конечно, и сердобольные, подавали в протянутые руки монеты. Домашние не знали, кто стоит за беспризорниками, но чувствовали интуитивно, лучше на их дороге не вставать, точно так же, как и на дороге «Шнурка». Его небольшая группа занималась большими делами. «И как это Гошка себе еще офис не приобрел, да акции выпускать не начал? — Подумал Данил. — Полгорода под ним ходит, видать, и он перед кем-то склоняется, значит, дурак! — определил Данил. — Вот я всегда буду сам по себе, ну разве что Сашка, — он покосился на друга. — И Лешка не подведет, и еще… Нет, так вроде уже и не сам, группа, а у группы всегда есть голова, и кто знает, моя ли это будет! Значит, я сам всего добьюсь, сам».

Им пришлось объездить полгорода в поисках нужных наборов открыток, но сейчас их в продаже нигде не было. Таким бизнесом, как их, занимались многие школьники, продавая всякую ерунду отдыхающим.

Уставшие, голодные, под вечер они вернулись домой. Каждый побрел к своей калитке. В окнах Сашки горел свет, слышались голоса. «Наверное, малые в саду играют или на качелях», с завистью подумал Данил, глядя в свои темные окна. Его никто не ждал, не радовался его приходу. Это на Сашке сейчас повиснут братья, расспрашивая и рассказывая новости, а мать встретит уставшего сына добрым словом, отец будет подшучивать, дядька Гриша на это мастак.

Данил подошел к двери, приподняв коврик, достал ключ. Войдя на веранду, плотно прикрыл дверь. На кухонном столе стояла банка молока. «Бабка принесла», отметил, улыбнувшись, Данил. Молоко еще теплое, значит, вечерней дойки. Попил молока прямо из банки, напившись, сел на стул, обдумывая, готовить ужин или обойтись молоком с хлебом. Решил, что стоит отварить пельмени и приготовить кофе, он сегодня это заслужил. Быстро вскочил со стула, чтобы не расслабиться, поставил воду на газ. В морозилке лежали пакеты с готовыми пельменями, вареники с картошкой и капустой. Порвав тонкую пленку, Данил отсчитал пятнадцать штук, остальные бросил назад. На нижней полке обнаружилась утренняя банка молока. Приподняв крышку кастрюли и убедившись, что вода закипит нескоро, Данил достал молоко и вышел во двор. Ему показалось очень темно, пришлось постоять какое-то время, пока глаза привыкли к темноте. Подойдя к Сашкиному забору, громко свистнул.

— Чего тебе, соловей? — совсем рядом раздался голос Гриши.

— А ты чего в темноте делаешь? — удивился Данил.

— Тебе скажи и ты захочешь, — засмеялся тот.

— Ничего не захочу.

— Знаю я, как вы не хотите! Тебе Сашку крикнуть?

— Можешь и ты молоко взять, не надорвешься, — протянул Данил банку с молоком.

— Не надорвешься… — передразнил Григорий. — Ишь ты, как о моем здоровье беспокоишься. — Он бросил шланг под дерево, взял банку, Данил услышал, как зажурчала вода. «Правильно дядька Гриша делает, заливает деревья на ночь, — отходя от забора, отметил мальчик. — Мать все с утра со шлангом бегает, придется мне самому поливать».

— Он вошел на кухню, когда крышка на кастрюле, подпрыгивая, тихонько позванивала. Посолив воду, побросал в нее слегка оттаявшие пельмени, помешал, рядом поставил чайник. «Лучше бы мать вообще сегодня домой не приходила, чем привела кого-то». Он ненавидел всех, кто когда-либо переступал порог его дома и закрывал дверь в его комнату, мило улыбаясь. Теперь он знал, что происходит за дверью, не боялся, как это было раньше, за мать, не забивался под одеяло и подушку, чтобы не слышать никаких звуков из ее комнаты, не плакал от страха. Он просто ненавидел. В такие ночи кулаки его сжимались от бессилия и унижения за мать и за себя. Она «зарабатывала» ему на хлеб, который потом плохо лез ему в горло.

Вода закипела, подняв пену, побежала через край. Данил убавил газ. «Надо же, как темно! — посмотрел он в окно. — Интересно, луна есть или нет?» С их маленького участка не было видно простора, а только небольшой кусочек неба, усыпанный звездами, крупными, яркими. Данил вытащило пельмени, поставил на стол, достал кетчуп, посмотрел на кастрюлю. «Надо сразу же помыть! — приказал он себе. — Я понимаю, что не хочется, но надо!» Пришлось подчиниться внутреннему голосу. Он знал, чей это голос командует им, голос его тренера, любившего во всем и везде порядок, тренера по борьбе «каратэ», которой Данил занимается уже два года. В группе он самый маленький и по возрасту, и по росту, не говоря уже о структуре. Зато в этом и есть преимущество, никто не подумает, что такое хилое дитя может дать сильный отпор. Лев Борисович, так звали тренера, сам предложил ходить ему в свою секцию. Данил долго думал, боялся, но, придя туда один раз, больше не ушел. Теперь в голове Данила частенько звучал голос его тренера, строгий, приказной.

Взяв тарелку, Данил вошел в комнату матери. В комнате витал запах косметики. Включил телевизор, на экране шла одна из многочисленных серий, переключил канал. На нем два полных дяди, еле умещавшихся в креслах, обсуждали какие-то проблемы, говорили о трудностях настоящего времени, об экономике. Данил нажал на следующую кнопку, с экрана ему в глаза посмотрела певица, это уже лучше. О чем она пела, он мог только догадываться по некоторым, отдельно пойманным словам, но музыка заводная, а это хорошо.

Глава 7

Лена вышла из дома, выглядела она прекрасно, тут же поймала на себе взгляды сидевших в баре мужиков. Остановка троллейбуса от их дома находилась далеко, автобус ходит редко, а ей надо еще заскочить к подруге, вернувшейся из Японии. Может, что перепадет по дешевке и доброте душевной. Как-никак, а с Любой они дружат уже давно. Постукивая каблучками, она спускалась по серпантину дороги. Машины летели в разных направлениях, и ей приходилось прижиматься к бордюру, пропуская их. Черная машина, промчавшаяся мимо, резко остановилась. «Тормоза проверяет, что ли?» А та, качнувшись, двинулась назад. Лена остановилась. За темными стеклами в машине не видно ничего. Остановившись возле нее, машина тихонько работала, точно большая кошка мурлыкала. Дверка открылась, и к удивлению Лены, в ней показался Лев Борисович, тренер Данила.

— Куда спешим? — Лева улыбнулся, открылась вторая дверка. — Садись подвезу. — Ее не надо уговаривать. Она нырнула в полумрак салона, окна которого закрыты наглухо, ощутила приятное мягкое сиденье. Рядом с ней оказалась девчушка лет пятнадцати.

— А мы с Ай-Петри едем, глядим, ты семенишь, — хохотнул Лева, наблюдая за удивленным лицом Лены.

— Когда это ты себе такую машину приобрел? — В салоне прохладно. «Кондиционер», подумала Лена. Из небольших динамиков сзади лилась спокойная музыка.

— И не только машину, — она перевела взгляд на сидевшую рядом в непринужденной позе девочку. «Совсем ребенок, считает себя королевой, и вправду смазливая, только надолго ли?» — Лев довольно засмеялся.

— Когда приобретаешь одно, второе дается как бесплатное приложение. — Он посмотрел в зеркальце на сидящих сзади дам. — Ты, гляжу, еще в норме.

— Стараемся, — уклончиво ответила Лена. — Мне в центр.

— Как скажешь, сейчас только Машеньку домой забросим — и я в твоем распоряжении. — Девушке, вероятно, не понравились его слова, она капризно надула губки и, заморгав длинными ресницами, спросила:

— А когда мы снова увидимся?

— Я позвоню, детка. — Лев развернулся и похлопал девочку по руке. — Все нормально? — Та, не понимая, о чем он, пожала плечами. Лев вновь вцепился в руль.

— А вы его знакомая, — пролепетала ревниво капризным голосом Маша.

— Что-то вроде этого, — улыбнувшись, покачала головой Лена. — Чего на горах-то делали? Сейчас, вроде, сезон пляжа.

— О! — закатила театрально глаза девочка. — Там у Левушки дачка, — она посмотрела на водителя, затем на Лену, читая по ее лицу, знала ли незнакомка об этом. — Там сауна, бассейн и вообще всего так много, красиво! — Ее глаза заискрились детской радостью.

— И вы там конечно…

— Боюсь, Лен, она еще к этому не совсем готова, дикая, а нам лишний шум ни к чему, правда, Машенька? — он подмигнул ей в зеркальце, девочка улыбнулась ему, смутившись.

— Да ладно тебе! — махнула рукой Лена. — В ее годы уже рожают.

— Не все, не все, вот в том то и смак! — Лев выехал на площадку между девятиэтажками, остановив машину, повернулся к ним. — Ну, бывай, моя девочка. — Он потрепал Машу по щеке. — Я позвоню! Ты будешь ждать? Тебе все понравилось в горах? — Маша, покраснев, кивнула головой, быстро выскочила из машины. — Ей двенадцать, — бросил Лев, глядя убегающей девочке вслед.

— Сколько?

— Столько же как и Данилу, только у нее уже все на месте, ну не совсем все, — уклончиво сказал он, — зато это и волнует.

— Да ты развратник, друг мой, — покачала головой Лена.

— Она сама, — засмеялся Лев. — Я так думаю, что она уже хочет, только еще не поймет, чего.

— Так пусть найдет ровесника, — возмутилась Лена.

— Она не дура, где это ей ровесник на «мерсе» объявится, все, Лен! Забудем о ней. Это просто развлечение. Мне нравится ее наивность, не я, так другой, какая разница!

— Никакой! — Машина тронулась.

— Что мне в тебе нравится, так это то, что мы с тобой понимаем друг друга. Я могу тебе обо всем говорить, и ты мне правду в глаза бьешь.

Они подъехали к центру, Лев достал блок «Стиморол», кинул в рот две подушечки, подал и Лене парочку. Она взяла, покрутила в руках, положила жвачку в рот.

— Не нравится, — заметил ее колебания Лев. — Есть и лучше. Ну, бывай, спасибо, что подбросил. — Она открыла дверку.

— Подбрасывать ты умеешь, — загоготал Лев.

— А, пошел ты! — Лена со злостью хлопнула дверцей, но такого эффекта, как на «Москвиче» или на «Жигулях», не получилось. Дверь мягко захлопнулась, точно ее нежненько прикрыли. Поморщившись с досады и погрозив Льву кулаком, она перебежала улицу под сигналы летящих автомашин, на площади, возле бассейна, собралась небольшая толпа с плакатами. Бабули ловили проходящих, прося подписаться под их требованиями. Лена была очень далека от всего этого, ее цель — выжить, а не митинговать, все равно впустую. Проскочив мимо плакатов, она даже не поинтересовалась, чего хотят собравшиеся. Заскочила в переулок. Как ни странно, здесь тоже стояло несколько финских домиков, но более современных, чем их дом, похожий больше на сарай, эти же имели вид домиков. Она позвонила в дверь, сразу раздался громкий лай, собака скребла дверь лапой. Дверь быстро открыли, и на пороге, в ярко-зеленом, с разводами и птицами халате, появилась хозяйка.

— Ленка! Привет! — обрадованно закричала она. — Пошел, Джоки! — Она пнула собаку, пес недовольно покосился на женщин и отошел. — Леха! — крикнула Люба вглубь квартиры, — Ленка пришла, готовь на стол! Я, знаешь, все еще не могу прийти в себя от впечатлений, полученных там, я тебе покажу. — Она провела Лену в комнату. — Садись, сейчас что-нибудь соображу.

Люба занимала трехкомнатную квартиру, вернее, раньше это была двухкомнатная, а после ремонта появилась еще одна комната. Дом двухэтажный, рассчитан на четыре хозяина, с одним подъездом, крутой лестницей на второй этаж. Те, кто жил на первом этаже, имели когда-то по две комнаты, а те, что под крышей — по одной. Ванная и большая кладовка находились в подвале. Это, пожалуй, единственное неудобство этого жилья. Зато это был центр города. Лена посмотрела на кучу разной величины коробок, сложенных в углу комнаты. Значит, еще не успели распаковать. В комнату вошел Леонид — муж Любы. На нем надеты только спортивные штаны.

— Я, никак, помешала? — глядя на него, спросила Лена.

— Ничего, наверстаем, — довольно заулыбался Леонид. — А ты ничего, — он подошел к креслу, на котором сидела Лена. — Я так давно тебя не видел, как там крестник?

— Пришел бы и посмотрел, — отстранилась от него Лена.

— Приглашаешь? — он склонился над Леной.

— Ты лучше выпить приготовь, — оттолкнула она кума. Леонид покосился на дверь кухни, где скрылась жена. Лена чувствовала, что он еще что-то хочет сказать, но боится. Глаза его бегали с ее лица на руки, на обнаженные стройные длинные ноги. Она специально положила ногу на ногу, слегка покачивая ею. Кому, как не ей, знать, что Леонид от ее ног сходит с ума.

— А чего ты меня не приходила проведать?

— Нашел дуру! Как бы я потом в глаза Любке смотрела? — Леонид отошел от нее и как раз вовремя, в дверях появилась его счастливая жена. Она несла на подносе небольшой чайничек и чашечки темно-синего цвета, халат разлетелся, оголяя ее некрасивые, точно бутылки, ноги. «И как только она за границу попала? Видать, шеф с нее хорошо содрал». Люба поставила поднос на стол

— Ленька, коньяк тащи! — приказала она, опускаясь напротив в кресло, запахнув халат. Леонид достал бутылку, открыл, налил прямо в чашечки. — Ну, за встречу, — подняла чашечку Люба. — Скучала я там по вас, ребята, жуть как! Ну, будем! — Она одним глотком выпила напиток. Леонид посмотрел на Лену, кивнул ей и последовал примеру своей жены. Лена сделала маленький глоток. Ей сегодня работать и до ночи она успеет накачаться.

— Ты по-японски говорить умеешь? — спросила Лена.

— Понимаю, а говорить, — Люба развела руками, будто говоря: «Извините, друзья, не получилось». — А ты как тут, не обижают?

— Кому я нужна, — отмахнулась Лена. Ей хотелось поговорить с подругой наедине, но Леонид, как назло, никуда не собирался. Он то и дело бросал взгляды на ее ноги, от чего, как ни странно, настроение у Лены поднялось.

— Живем потихоньку. — Разговора не получалось. Просидев у Любы несколько часов, просмотрев пару кассет, поговорив о пустяках, Лена засобиралась на работу.

Люба достала большой пакет, подала Лене.

— Там все для Данила, как-никак, а Ленькин крестник. — Лена постаралась отказаться от подарка, но Люба пообещала обидеться. — Специально для него все купила, да еще для племянницы. — Своих детей у них пока не было.

— Ленька пусть проводит, ему все равно кобеля выгуливать надо, и тебе веселее под охраной идти. — Договорившись о встрече, Лена попрощалась.

Выйдя на улицу, им сразу пришлось остановиться. Собака побежала к первому же кусту. Оббежав его вокруг несколько раз, обнюхав, она, наконец, задрав лапу, ударила по тонким прутикам струей, затем погребла задними лапами, поднимая мусор и листья, только тогда присоединилась к ожидавшим ее. Медленно, с частыми остановками, спустились к набережной. Обоим некуда спешить. Разговор шел ни о чем. Вспомнили школьных друзей, кто где сейчас. Устроились все по-разному. Леонид считал себя неудачником, пытался пожаловаться Лене, но у нее своих забот достаточно.

— Может, кофейку выпьем? — предложил он.

— Думаю, не стоит. Ты, кум, на меня сильно-то не глазей. Любка заметит, вышвырнет в два счета, она теперь баба деловая.

— Я и не глазею, я любуюсь. Все в толк не возьму, почему такая красивая баба и без мужика?

— Как раз мужики-то есть, мужа нет. Видно, судьба у меня такая, — произнесла Лена. — А ты, никак, жалеешь меня? Уж не ты ли собрался мне мужем стать?

— Тебе станешь! У тебя все шуточки в голове, — он позвал пса, прицепил поводок к ошейнику. — Был бы не хуже других, — проговорил он тихо, но Лена его услышала, засмеялась.

— Неужто из-за меня Любку бросишь?

— Оставлю, — поправил он Лену. Та покосилась на него, никогда еще кум с ней так не говорил, да она на него и внимания-то не обращала. Обычный, ничем не выделяющийся, слегка низковат, чуток толстоват да и лысоват. Нет, она не могла даже в шутку представить себя с ним. Леонид об этом догадывался и не обижался на Лену, он ее жалел.

Глава 8

В окнах ресторана сверкали бегающие огонечки, высвечивая его название. Лена попрощалась с Леонидом, вошла в прохладное помещение. За столиками сидело несколько пар, но это еще не посетители, это случайно попавшие сюда клиенты, обычно они обедали или ужинали и покидали ресторан задолго до того, когда на небольшую сцену с громким визгом выскочат девочки в легких сетках вместо одежды, и начнутся пляски в диком ритме. Лена, поздоровавшись с официантами, прошла вглубь ресторана за сцену, где была маленькая дверь, что вела в гримерку. Подсев к своему зеркалу, она грустно улыбнулась своему отражению.

— Привет! — в комнату вошли трое и сразу стало шумно. Девчата наперебой рассказывали друг другу о ночных похождениях.

— Лен! Говорят, Люба вернулась? Правда? — подсела к ней одна из девушек. В комнате повисла тишина, но не надолго. Как только Лена подтвердила, что Люба приехала и она даже ее видела, посыпались вопросы, на которые она не успевала отвечать. Шеф заглянул к ним и, пообещав на сегодня полный зал, велел готовиться к представлению. Подошли еще трое. Лена скинула с себя одежду, оставшись в трусиках, надела сетку, поправила прическу, чуть подкрасилась. Только потом достала из сумки маленькие трусики, больше напоминающие веревочки, переоделась. Все. Она готова к выходу, поймала на себе завистливые взгляды подруг. Что ж тут поделаешь, если ее природа одарила такой фигурой.

Заиграла музыка, девушки притихли, приготовились, на их лицах сверкали улыбки, громко взвизгнув, они появились на мини-сцене.

Она вернулась домой под утро. Тихо открыв дверь, постояла, прислушиваясь к тишине в доме. В голове все еще гудела музыка, ее слегка покачивало. Сняв босоножки, тихонько подошла к комнате сына. Дверь была полуоткрыта. Заглянула в комнату. Данил спал под одной простыней, раскинув руки, улыбаясь во сне. Мать перевела взгляд на пол. Конструктор стоял собранный. Войдя в комнату на цыпочках, присела возле непонятной конструкции на корточки. «Что же это такое? Он заболел? Надо обратиться к врачу, но к кому? Что сказать? Сын заболел, он собирает по ночам конструктор и утром ничего не помнит. Нет, это глупо. Еще подумают, что он психически нездоров, А он здоров, он здоровее всех. Лена села на пол, облокотилась на стену, прижав колено к груди.

Глава 9

Антон был прав насчет сегодняшнего дня. В зале — аншлаг, и все потому, что у его жены день рождения. В этот раз он не поскупился, превзошел сам себя, даже салют был. Нет, не салют, ракеты, как раз столько, сколько лет его тощей женушке. Работать их заставил на славу, зато и заплатил щедро. Она видела, как подружки пытались «подработать» во время коротких перерывов. Их зажимали в гримерке, туалете… Ей и работать-то не хотелось, спешила домой. Правда, пару раз пришлось потанцевать с гостями, пьяно дышащими в ухо, говорившими пошлости. Их руки постоянно лапали ее, а она, смеясь и отшучиваясь, увертывалась от них.

К утру ресторан погрузился в сизый сигаретный дым, точно в туман. Кондиционер не справлялся со своей работой и его пришлось отключить. Открыли двери и окна, но и это не принесло облегчения. В пять часов подали автобус развозить гостей. Она отпросилась и, получив пятьдесят гривень, уехала с первым же рейсом.

Сейчас, сидя на полу в комнате сына, глядя в одну точку, вспоминалось почему-то свое детство. Оно мало чем отличалось от детства ее сына. Правда, тогда ей не приходилось торговать, зато она помогала матери. а это, пожалуй, еще хуже. Мать работала в совхозе табаководом. Еще зимой они сеяли табак в теплицах и дежурили над ним по очереди. В такие зимние дни, когда мать была на работе сутками, Лена чувствовала себя хозяйкой. Прибегая из школы, готовила обед и ужин, помогала брату с уроками. В такие вечера никто в их доме не ругался, и отец всегда бывал трезвым. Когда приходила весна и надо было сажать маленькие, тоненькие стебельки табака, с двумя, редко с тремя листиками, мать срывала ее из школы. «Догонишь, — не желая слушать дочь, говорила мать.

— Все одно учеба тебе не впрок. Вот еще чуток оперишься и пойдешь… Куда, она никогда не договаривала, только со злостью бросала на девочку взгляд. — Денег надо заработать».

— Зачем? — удивлялась Лена. — У вас и так на книжке вон сколько.

— Да ты никак мои деньги считаешь, — орала мать. — Вырастите, квартиры покупать вам кто будет? Опять же мамка. — Лена усмехнулась. Стоило ли так гробить себя всю жизнь, когда за одну ночь твои деньги превратились в обычную бумагу. Может, этого и не перенес отец, вот тебе и квартиры!

Трактор медленно полз по полю вверх. Она садилась всегда с краю, чтобы никому не мешать. Брала саженец и опускала в небольшое углубление. Работать надо было быстро, иначе будешь ходить потом и досаживать пробелы вручную.

Летом ломка табака. На эту работу собиралась целая бригада детей. Кому не хочется заработать?

— Ма! — ее тронули за плечо, Лена вздрогнула. Только что она видела себя девчонкой в синем сарафане, во вьетнамках, на голове белый платок, она ломает табачные листья, прогретые солнцем, со своим особым, приятным, ни с чем не сравнимым запахом. Сок прилипает к пальцам, и они становятся темно-коричневыми, липкими. Сейчас она дойдет до конца рядка и поскоблит пальцы.

Ма! — снова позвал ее сын. «Неужели это меня?» — Удивленно смотрит маленькая Лена, взрослая же открывает глаза.

— И не заметила, как задремала. Она чувствует, как затекло все тело от неудобной позы, смотрит в удивленные глаза сына.

— Ты чего тут?

— Зашла вот… — не зная, что ответить, сказала мать. — Вижу, ты уже все собрал, присела посмотреть, ну и…

— Я не собирал! — не сводя с нее глаз, произнес сын.

— Хорошо, хорошо. Будем считать, домовой. Помоги мне подняться. — Данил подал ей руку, уцепившись за нее, она поднялась.

— Затекло все, — она прижалась к стене, поддерживая себя. — Голова гудит, как пустой котелок, когда по нему ложкой водят.

— Зачем в пустом котле ложкой водить?

— А чтобы гудел, — улыбнулась она сыну. — Я пойду. Который час? — она посмотрела на стену, где висели часы, и увидела под ними маленькую фотографию. Забыв о времени, Лена оторвалась, от стены, подошла поближе, чтобы рассмотреть снимок. На нее, улыбаясь, смотрели счастливые дети. Данилка и девчонка, у которой, если что и было, так это улыбка.

— Кто это?

— Я, — не оборачиваясь, ответил Данил.

— Тебя-то я, вроде, узнала, а вот подружку твою впервые вижу.

— Я тоже. — Лена посмотрела на сына. — Что ж, с первой попавшейся фотографируешься.

— Думаю, я ей снимок не испортил. — Данил подошел к матери, встал рядом, но рассматривал он не себя, а незнакомку. Что в ней необычного? Почему они среди стольких людей увидели друг друга? И надо же ей приехать именно вчера, а ему прибежать туда вовремя. Случайность? Совпадение? Или судьба, чтобы ранить его сердце?

Лена покосилась на сына и, словно прочитав его мысли, не стала больше задавать вопросов.

— Пойду завтрак готовить, — обняв за плечи, она поцеловала его в щечку.

— Так ведь рано еще, — только теперь она поняла, что стоит под часами, а на время не обратила внимание. — Шесть часов только.

— То я и думаю: чего мне так спать хочется, — заулыбалась Лена. — Тогда отбой, ты как хочешь, друг любезный, а я сплю! — послав Данилу воздушный поцелуй, вышла из его комнаты. Постель разбирать не хотелось, достав махровую простынь, легла на кровать, не снимая платья. «Надо же! Влюбился, — мелькнула мысль. — И в кого! Бледная, как не знаю кто. — Девочка ей не понравилась. — А, может, я ревную? Может, и так, — согласилась она. — Влюбился, еще не женился».

Она закрыла глаза, погружаясь в сон. «К кому же обратиться с его ночными делами? — стучало в ее голове. — А ни к кому. Сначала надо самой его за этим увидеть, а потом волну поднимать». Сон придавил ее.

Их разбудила мать, вбежавшая в комнату дочери.

— Ленка! — крикнула она. Лена открыла глаза, ничего не понимая. До нее дошло, что она не закрыла дверь, когда пришла утром домой. Выругав себя, она села на кровати.

— Милиция только что у меня была! Да ты слышишь, о чем я?

— Слышу, — недовольно отозвалась Лена, взяв в руки будильник. — Чего в такую рань им надо было?

— Лучше не спрашивай, — голос матери изменился, стал плаксивым. — Сережка-то, помнишь, я тебе говорила, притащил чего-то да на кухне спрятал? Помнишь? — Лена кивнула, хотя на самом деле она смутно помнила разговор. Ее вообще не интересовал брат и жизнь его ее тоже не тревожила.

— Так это аппаратура какая-то дорогая была. Они ее и искали. Все в доме перевернули!

— Чего все-то переворачивать? — удивилась Лена. — Как я понимаю, это должны быть большие коробки, так чего ж их под матрацем искать? Серега что, украл, что ли ее?

— Да типун те на язык, — зло закричала мать. Она высморкалась в передник. — И чего ты на него такая злая, от этого, видать, и судьбы у парня нет.

— Мозгов у него нет, — вздохнула дочь. — От меня ты чего хочешь? Аппаратуру-то нашли? — она зевнула.

— Сергей-то еще не совсем дурак, он ее сегодня ночью к другу увез, так что мильтоны зря время потеряли, — она хихикнула.

— Ты еще и рада этому. Его все равно не сегодня, завтра задержат, так уж лучше бы за воровство, чем за наркотики.

— Дура ты, дура! Я прибежала с тобой радостью поделиться, а ты каркаешь, беду накликаешь, — она повернулась и выбежала из комнаты. Лена упала на подушку. Она видела перед приходом матери красивый сон и ей очень хотелось вспомнить его, но нить потеряна.

По комнате прошлепал Данил. Она слышала, как он, прежде чем войти в туалет, закрыл входную дверь. «Молодец», похвалила сына. Глаза слипались.

Данил возился на кухне. Лена представила, как он принесет ей кофе в постель с кусочком бисквита и взбитыми сливками. Об этом можно только мечтать. Из всего, что ей представилось, в доме был только кофе, но Данил его не любил, так что до него и не дойдет подать напиток матери. Она услышала, как заскворчала сковорода.

— Данилка! Ты что готовишь? — крикнула она с постели.

— Яичницу. Тебе сколько штук?

— Два. — Она села. Нет, не дадут ей сегодня выспаться. — Ты умеешь жарить яичницу?

— Для этого большого ума не надо, — отозвался сын.

«Может и так, только она у меня всегда пересыхает и белок хрустит на зубах». Открыв окно, посмотрела в сад матери. Сергей стоял возле летней кухни со злым лицом, высокий, худой. Лена рассматривала брата, точно увидела его впервые. Почему так вышло? Вроде и не глупый был ребенок, хорошо учился, всегда его в пример ставили, а с восьмого класса сорвался, как вожжа под хвост попала! Ничего его не интересовало, ничего не мило. Сначала они собирались на вертолетной площадке, это почти рядом с домом. Площадка давно уже вертолетов не видела. Когда-то с нее поднимались машины, катая туристов над городом и лесным массивом, были даже рейсы в Симферополь. Но это все было, было. Теперь на площадке платная автостоянка. А когда Сережка начал сбегать из дома и из школы, она была бесхозная. Ребята баловались пивком, покуривали сигареты, учились материться. Иногда в их компанию попадали девчонки, но об этом она только слышала. Мать грозила сыну кулаками, но уже было поздно. Так все и покатилось. У отца стали пропадать то трояк, то пятерка, и хоть мать Ленке ничего не говорила, дочь чувствовала, думают на нее.

Сергей бросил окурок на грядку огурцов, повернулся к дому. Лена не успела отойти от окна, Сергей ее увидел, радостно взмахнул рукой, велел подождать его. Она сморщила нос. «Чего ему надо?»

— Ленка, тридцатник дай! — подходя к окну попросил Сергей. — Во как надо! — Он провел ладонью по горлу. — Дай, а!

— Ты что думаешь, я ночами деньги рисую?

— Да ладно тебе девочкой прикидываться, знаю я о тебе все.

— Ну и что ты знаешь? — она со злостью смотрела на брата.

— Деньги дай! — он взялся за раму, боясь, что она закроет окно.

— Иди ты! — толкнула его Лена. — Нашли дойную корову. Работай и деньги будут, а мне они на сына пригодятся.

— Жалко, значит? — прошептал он, его лицо побледнело, на лбу появились крупные капли пота. — Для брата родного жалеешь?

— Отойди, — крикнула Лена, — или я убью тебя, — в ее руке блеснуло лезвие охотничьего ножа. — Подонок! — Она с силой захлопнула окно, почувствовав, как ее трясет. Постояв посреди комнаты и посчитав до ста, она немного успокоилась. Положив нож на место, прошла на кухню. Данил сорвал огурцов, помидор, нарезал хлеб, разложил по тарелкам яичницу. Лена опустилась на табурет.

— Данилка, хочешь сегодня я ночую у тебя? — беря хлеб и обмакнув его в желтоватый желток, спросила мать.

— Зачем? — хрустя огурцом, удивленно посмотрел на мать мальчик.

— Сама хочу увидеть, как ты работаешь ночами или творишь. — Она поняла, что сын недоволен ее предложением. — Я что-то не то сказала?

— Все не то, — буркнул он, разливая чай по кружкам.

— Это не я, но я видел, кто это делает, — тихо, почти шепотом, произнес Данил. В его лице появилась неуверенность, он боялся, что мать начнет смеяться и не поверит ему, или, даже, не станет слушать. У Лены от удивления широко раскрылись глаза, и рот остался незакрытым, на языке лежал небольшой комочек яичного желтка.

— Ну и кто же это, — придя в себя, удивилась она.

— Инопланетянин, — прошептал Данил и шумно втянул воздух носом. — Я сам его сегодня ночью видел.

— Ага, — глотнула слюну мать. Она не верила ни одному его слову, но не хотела, чтобы сын заметил это. Не хотелось его огорчать. Теперь она была уверена: Данил болен, это пугало ее. — Как же он выглядит?

— Обычно, — пожал мальчик плечами. Ему не хотелось вспоминать пережитый ночью страх, когда он проснулся от легкого постукивания. Сначала он ничего не мог понять, но сознание постепенно приходило в норму. Он ясно видел, что в окно заглянула большая, светлая, как ему показалось, прозрачная луна. Ее мертвый свет отражался на спинке кровати и слабо освещал комнату. Данил повернул голову на звук и оцепенел. В его комнате на коврике, в двух шагах от кровати, кто-то был. Он видел только руки с нежными тонкими пальцами. Они брали деталь конструктора, крутили ее, будто рассматривали, а потом прикладывали к растущей на полу постройке. Данил замер от испуга. Существо слегка покачивалось, точно от лунных лучей. Вот незнакомец взял новую деталь, замер, и мальчик понял, что он почувствовал его взгляд. Человек медленно начал подниматься. Данил сжался от ужаса, как когда-то в детстве, и крепко зажмурил глаза. Когда он открыл их, в комнате никого не было.

— Обычно, это не оценка. Как он выглядел? Может, их было несколько? Во что одеты? Наверное, в скафандры? — она иронически улыбнулась, но, поймав взгляд сына, погасила улыбку. — Знаешь, я подумала, может, тебе приснилось?

— Тогда тебе тоже приснилось то, что сейчас построено в моей комнате, — крикнул Данил. — Я видел его, поняла? Видел так, как сейчас вижу тебя!

— Успокойся, — она погладила сына по руке.

— Да иди ты! — со злостью бросил он. — Ты решила, что я больной, правда? — Он заглянул в глаза матери, она не выдержала взгляда, отвела свои глаза в сторону. — Значит, правда. — Данил встал, — ну и считай на здоровье.

— Послушай, Дань, а может, это домовой? Или полтергейст, а? Ты б у него спросил, к добру или к худу он объявился, — Лена попыталась успокоить мальчика, ей очень хотелось верить его словам, но ничего не получалось. Инопланетяне в основном навещают приличные дома, а не трущобник. Подумать только, невидаль какая, конструктор! А в любой богатой семье их по всему дому с десяток разбросано, а в магазине так их вообще кучи, а на фабрике? Можно дом из игрушечных конструкторов соорудить, если попасть на фабрику. Что-то не вязалось с пришельцем.

— Ты испугался? — эта мысль пришла к ней неожиданно.

— Очень, — тихо ответил Данил. — Он сидел в лучах луны и тихонько искал нужные детали. Я еще подумал, как он различает болтики в такой темноте. Сидел не шевелясь, только руки, они двигались нежно и казалось, что детали, которые ему нужны, сами прилипали к его пальцам. Он их крутил, рассматривал и прилаживал к строению на полу. А потом… — Данил замолчал, ему даже сейчас, при дневном свете, показалось, что сидящий на полу поднимает голову и он увидит лицо, почему-то это страшило его больше всего. Данил боялся увидеть лицо пришельца.

— Что было потом?

— Потом я зажмурился, мне стало страшно, что наши взгляды встретятся. Мне не хотелось, чтобы он знал, что я наблюдал за ним. Когда открыл глаза, в комнате уже никого не было, только конструктор поблескивал металлом в лунном свете. Сегодня я его разбирать не стану, посмотрю, что будет дальше. И ты не тронь.

— Хорошо. Может, ты пока поспишь в моей комнате?

— Нет, — Данил убрал со стола. — Посуду моешь ты, я завтрак готовил, — улыбнулся он матери, та согласно кивнула. «Еще этого не хватало, чтобы полтергейст в доме появился, — она глубоко вздохнула. — А может, к лучшему? Говорят, они все ломают, жгут, может, разнесут этот дом и тогда им дадут квартиру. Нет, об этом и мечтать не надо, не надо душу травмировать».

Данил зашел в ванную, Лена, быстро вскочив, пробежала комнату и оказалась во владениях сына. Конструктор стоял на прежнем месте. Она стала рассматривать его сверху. «Интересно, он построен именно на зеленом пятне, точно строитель хотел этим сказать, что постройка стоит на траве». Она обошла его вокруг. Непонятно, что это такое.

— Интересно? — Лена от неожиданности вздрогнула, сердце часто застучало.

— Испугал, — призналась она. Помолчав, добавила, — конечно интересно, ты не думал, что это может быть.

— Я думаю, строителю не хватает деталей, и сегодня я постараюсь ему их достать.

— Купишь, что ли?

— Возьму у ребят, у кого есть, а нет, так придется купить, я хочу видеть, что он строит. — Он надел шорты, футболку. — Я пошел?

— Давай, — махнула рукой Лена.

Они вдвоем вышли из комнаты, Данил прикрыл дверь. Взяв на кухне пакет, бросил в него полотенце и плавки, попрощавшись, вышел. Она вошла на кухню, достала пачку сигарет, закурила, сбрасывая пепел в блюдце. Слышала, как свистел ее сын, вызывая Сашку. Тот отозвался быстро, они о чем-то переговорили, и вот хлопнула одна калитка, за ней другая…

Тревожно на душе, плакать хочется, просто так вот взять сейчас и зареветь. Лена даже пару раз шмыгнула носом. Подумав, что слезы сегодня лить не стоит, они договорились с Любкой сходить на толчок, повидать подруг, посидеть в баре и все это надо успеть до работы. Лена быстро помыла посуду, сбросила халат. Засосы стали менять окраску, но до полного исчезновения еще далеко. Постояв перед зеркалом, придирчиво рассмотрела себя. Грудь еще не висит, это потому, что она маленькая и упругая. Лена быстро сделала легкий массаж груди. Животика нет, ноги стройные, все пока в норме. Она так и пошла раздетой в ванну.

— Жарко, что ли? — на пороге появилась Тамара, Лена кивнула в знак согласия, ее ничуть не смутило присутствие соседки, наоборот, смутилась Тамара, она не знала, куда девать глаза.

— Ты что, в общую баню никогда не ходила? — усмехнулась Лена.

— То баня, а ну как бы мужик какой вошел? — Она подняла глаза.

— И что бы с тем мужиком стало? Чудная ты, Томка, троих детей имеешь, а к Гришке, поди, приходишь, когда темно, чтобы он не видел, как ты краснеешь. Скажи, ты ведь до сих пор считаешь, что делаешь что-то запретное, нельзя, а хочется. Вот по темноте и крадешься, как вор, за своей любовью.

— Ну ты скажешь тоже, что же мне днем-то до гола раздеться и перед мужем ходить?

— А почему нет? Ты пробовала? Да после этого у вас еще трое во дворе бегать будут, — засмеялась Лена.

— Нет уж, хватит, — замахала Тамара руками. — Мы лучше в темноте, не нужны нам лишние рты, и так сидим впроголодь, — она осмотрела Лену. — Да и фигура у меня не такая.

— А какая? — загорелась Лена. — Ты в зеркало на себя смотрела? Раздевайся, — она дернула Тамару за руку. — Пойдем к трюмо, посмотрим, чья фигура лучше.

— Вот еще! — испугалась Тома. — У тебя, ясное дело, и не за этим я пришла. Лен, — она посерьезнела, — ты со своим шефом говорила?

— Говорила, — кивнула Лена. — Сегодня приедут, десять ящиков заберут, если быстро продаст, еще подъедет, думаю, из Гришки торгаш плохой, он за неделю и двух бутылок не продаст.

— Продал пять, — заступилась за мужа жена.

— О! — восхищенно заметила Лена. — Начинает и он привыкать к рынку. Если у нас и пахарь перейдет на рынок, то хана нашей процветающей неизвестно чем стране. В общем, деньги он за товар сегодня привезет. Берет по отпускной цене совхоза, у него прейскурант есть.

— Хорошо, хорошо, — обрадовалась Тамара. — Спасибо тебе, спасительница ты моя. Ей богу. Знаешь, к кому ни обращусь, все смеются надо мной, мол, пусть мужик пьет, а о детях и не думают. Ну, я побежала? — Еще раз внимательно осмотрела стоящую перед ней Лену. Получив молчаливое согласие, быстро выскочила за двери. «Обязательно теперь ты себя в зеркале рассмотришь, — улыбнулась Лена. — Ради интереса и, конечно же, для сравнения». Она вспомнила, что она направлялась в ванную, улыбнувшись самой себе, она включила горячую воду.

С Любой они сидели в уютном баре, в это время все заведения в основном пустуют. Редко кто забредет случайно, как они.

Они взяли бутылку шампанского, пару салатов, фрукты, конфеты, обе не выпускали изо рта сигареты. Они обошли небольшой толчок, повидали всех подруг. Люба договорилась о реализации привезенного ею товара, она осталась довольна сегодняшним днем. Теперь они потягивали холодный напиток, разговаривая вполголоса.

— Хочу свою точку открыть, — заявила Люба. Лена удивленно уставилась на подругу. — Поможешь?

— Ты чего, Люб? Где ж мне? Если работать, пожалуйста, у тебя ведь не бар будет, насколько я поняла.

— Правильно поняла. Займи где-нибудь, наторгуем, отдадим, может даже с процентами.

— Ой, я, правда, не знаю. Взять-то я могу, а потом? Мне что-то страшно. — Лена даже поежилась.

— Страшно будет, когда тебя из ресторана выбросят, как тряпку, о которую вытерли ноги все желающие, вот тогда будет страшно, а я тебе дело советую.

— Можно мне подумать? — она не хотела обидеть подругу, но так сразу дать положительный ответ тоже не могла.

— Думай, только не долго, к будущему лету мы должны открыться. В Японии я видела такие мини-магазинчики, кафе, где можно приобрести товар и выпить чашку кофе или обмыть покупку. Для детей напитки. Я знаю, как все обустроить и думаю, дело у нас пойдет, надо только решиться.

— Ты так много заработала? — Лена внимательно посмотрела на подругу.

— А зачем же я туда ездила? Или ты думаешь, нас туда берут танцевать? Это здесь тебе Антошка песню поет, стоит переехать границу — там свои правила. Не все их выдерживают.

— Но ведь многие ездят по несколько раз, Наташка, например?

— Наташка сучка, похлеще нас с тобой, — она улыбнулась. — Уж мне поверь. Клиенты от нее балдели. Это здесь она тихая, милая, невинная девочка, желающая девственницей выйти замуж. Я тебе говорю. — Люба придвинулась к Лене. — Там все меняется и твое желание никто не спрашивает. Все правильно. Мы туда и едем за этим. Танцующих девочек в любой стране своих полно. Или ты по глупости посчитала, что наш умный Антон заключил контракт со всей Японией и только он поставляет туда свой товар? Ошиблась. Таких Антонов в каждом городе по десятку. Посчитай, сколько городов в бывшем Союзе, умножь, прикинь. Да там и баров-то столько нету, — она засмеялась. — Вот и едем мы туда как гейши.

— Я думала, — Лене расхотелось пить.

— В наше время это опасное занятие — думать, — Люба опять засмеялась. — Ежели чего не знаешь, надо спрашивать или рекламу смотреть, — Лена, согласившись, кивнула. Разговор оставил неприятный осадок в ее душе.

— Но Наташка…

— Что Наташка? Я тебе расскажу, что и как было. Хочешь? — и не дожидаясь ответа, начала рассказывать. — Когда наша девочка в первый раз посетила страну восходящего солнца, наш работодатель в анкете малюсенькую пометочку сделал, дескать «товар новый». Ее, естественно, сразу же забрал к себе хозяин. Девочки дорого ценятся везде. Как бы случайно свел с богатым клиентом, ну и пошло. Вроде, любовь, а там срок окончен, слезы, а уезжать надо, обещания вернуться, и конечно же, возвращается, только пометочки в анкете уже нет, и идет она на общих основаниях в низкосортную гостиницу, как и все. Все равны, и кто больше заработает. Хозяин нас не жалеет. Каждую неделю нас,как скот, осматривает врач и не надо верить, что там все хорошо, и к тебе относятся, как к родной дочери. Просто никому не хочется говорить, в какой грязи он плавал. Все решают деньги, за ними и едут. У меня, знаешь, последние два месяца один японец был, жена у него не рожала, он просил родить ему япончика. говорил, что озолотит — она грустно улыбнулась. — Знал бы он, дурачок, что за то, сколько он мне денег дал, я ему и бесплатно родила бы, да только не будет у меня деток. Глупостей в юности много наделала. А и был бы, так я как ты не оставила бы его. Ты молодец, родила Даньку, теперь не одна, вон он какой красавец!

Лена молча курила. Она впервые услышала о том, что делается с танцовщицами, поехавшими «подработать». Ей не хотелось верить, ведь до этого девчата приезжали и взахлеб хвастались, где они были, что видели, перед кем выступали. Правда, ее всегда удивляло, как за такой короткий срок можно заработать такие деньги. Наташка после первой поездки привезла тысяч восемь. Порхала по городу королевой. Второй ее выезд был уже менее удачным. Она объяснила это тем, что попала к другому хозяину. Теперь Лена знала, куда она попадала.

— Но ведь наши девчата некоторые там остаются, выходят замуж.

— О замужестве ты своему малому толкуй, — отмахнулась Люба. — Может кто и выходит, только не наш брат на «подработке», а те, что остаются — дуры, я бы ни за что не осталась. Клиент он везде одинаковый, фантазии в основном одни и те же, но здесь ты хоть дома, на родине. Нет, не понимаю я их, — она подняла бокал. — Давай лучше выпьем за наше с тобой совместное дело и будем верить, что все у нас получится. — Они чокнулись бокалами.

— Если честно, то мне уже хватит, а то сцену не найду, — засмеялась Лена.

— Найдешь! — выпив залпом бокал, Люба отломила большой кусок шоколада. — Антон поможет. Он к тебе клинья не подбивает?

— Скажешь тоже? — нахмурилась Лена, допив напиток. — У нас есть к кому клинья подбивать, такие юные путаночки с нежными губками, наивными глазками, так, что нам там делать нечего. Да и скользкий он какой-то, не пойму я его.

— Правильно, и не поймешь. Вы его не интересуете, ему больше по душе другая половина, заявила Люба.

— Ты что? Бредишь? Он же женат, да не может он, — засомневалась Лена, нет, ее шеф нормальный мужик, может сильно любит свою жену или зависит от нее, боится.

— Дура ты, Ленка, — глядя на подругу с сожалением сказала Люба.

Они вышли из бара. С моря дул прохладный, слегка солоноватый ветерок. Не договариваясь, оба направились к воде. Сняв босоножки, вошли в воду по щиколотку, приподняв высоко юбки.

— Знаешь, сколько я мечтала о таком моменте? — Люба посмотрела вдаль. — Как только села в самолет, мне сразу захотелось вот так войти в вечернюю, теплую воду и стоять, смотреть вдаль, ни о чем не думая, как в детстве. — Лена опустила глаза, ей не хотелось видеть, как Люба плачет, у нее у самой на душе камень и жизнь тоже не из легких.

Глава 10

Данил с Сашкой пробежали по набережной дважды, но ничего интересного и полезного для себя не нашли. Разве что Володьку, слоняющегося без дела. Парня еще в мае выпустили из психбольницы, кормить их в больнице нечем, и в городе появилось много больных. Их можно было видеть везде: одни бродят по улицам, как тени, витая в облаках, другие, ругаясь, бегают по рынку, кто-то роется в мусорнике, напоминая голодных собак.

Володька был спокойным психом, никого не трогал, а если его задевали, ласкался, как щенок.

Сегодня на нем была надета яркая рубашка, не имевшая ни одной пуговицы, заправленная в линялые брюки, оголяя гладкую белую грудь парня. Его лицо с постоянной блуждающей улыбкой тоже гладкое, и лишь подбородок украшала реденькая бородка, над которой девчата из парикмахерской постоянно что-то экспериментировали. Каких только немыслимых цветов и оттенков она иногда бывала! Иногда ее начесывали и она напоминала кусок пакли, иногда заплетали в тоненькие косички, которые почему-то всегда торчали вверх. Сегодня борода слегка подрезана, причесана.

— Привет, Вовчик! — схватил за руку выходящего из парикмахерской парня Сашка. — Куда это ты так спешишь? — парень перевел на ребят взгляд, с трудом оторвав его от стройных ножек, тоже вышедших из парикмахерской.

— Ой, Данилка! — обрадовался Володька. — А это кто? — он недоверчиво и боязливо посмотрел на Сашку.

— Да Сашка, друг мой, забыл, что ли? — Данил засмеялся.

— Нет, Вовчик, ничего не забывает, Сашка? — он подошел к Данилу. — Кто он? — нагнув голову и заглядывая в глаза мальчика, своими слегка бегающими, спросил он.

— Вовчик! Конфетку будешь? — спросил Саша.

— Вовчик любит конфетки, — он затопал ногами от нетерпения, как малое дитя. Данил всегда жалел его, может, поэтому парень и держал его в своей больной памяти, а остальных он просто вычеркивал из нее. Сашка любил над больным подшутить, и парень, не помня его, чувствовал исходящую от него угрозу.

— Песню споешь? — крутя конфеткой перед лицом парня, спросил Саша.

— Перестань! — Данил выхватил конфету и подал ее Вовчику, тот схватил и, не разворачивая, сунул ее в рот. «Вот, блин!» выругал себя Данил. — «Знал ведь, что так будет, а забыл, недалеко же я от него ушел». — Ты что же с бумагой-то ешь? — парень непонимающе уставился на Данила.

— А разве это не конфетка?

— Конфетка, конфетка, — подтвердил Данил.

— Данилка, Вовчик в школу пойдет, — гордо заявил парень, вытягивая изо рта пожеванную фольгу и разбрасывая ее по сторонам. — Я букварь прочел, — Сашка захохотал, Данил, улыбнувшись, взял Вовчика под руку.

— Интересно?

— Да. Там картинок много, я буквам выучился, хочешь почитаю? — и не дождавшись ответа. он громко прочитал: к‑к-а-ка, правильно? — Данил кивнул. К-к-а — ка, ка-ф-каф‑е, кафе, кафе! — радостно запрыгал он. — А дальше я буковки не разберу, — обиженно произнес он.

— И не надо, — ободрил парня Данил. — Не всегда полезно знать, что написано. А ты куда спешил-то? — тяготясь уже присутствием парня, спросил Данил.

— А девчонка в парикмахерской сидела, Лидка сказала, что у нее ноги растут от шеи, вот я и решил проверить. — Сашка зашелся смехом, Вовчик покосился на него и прижался поближе к Данилу, ища у него защиты.

— Лидка так сказала…

— Лидка наговорит, поменьше слушай ее, — строго сказал Данил.

— Лидка хорошая, она друг Вовчика, она всегда его кормит, как Данилка, — похвастал парень.

— Ну ладно, ищи, ищи свою девушку с ногами от плеч, а нам некогда, — ребята отошли от парня.

— Ты на пляже поищи, там виднее, — крикнул напоследок Сашка. Вовчик испуганно посмотрел на него, почесал затылок.

Сегодня день был неудачным, никому не нужен был детский труд, даже за копейки.

— Пойдем к батутам, — предложил Данил.

Обычно возле надувных монстров всегда крутились постоянные ребята, которые могли приглашать отдыхающих, бегать за напитками для хозяина или посидеть вместо него, пока он бегает в туалет.

Возле трех действительно крутились на роликовых коньках их ровесники, они перекинулись с ними парой слов, и Данилу с Сашкой пришлось идти дальше. Четвертый батут был ничем непримечателен, меньше остальных. Возле него на складном стульчике сидел парень, одетый в одежду клоуна, но и это не привлекало публику.

— Привет! — остановились они возле клоуна. Парень поднял голову. Яркокрасные щеки, выкрашенный белым нос, брови черными треугольниками повисли над глазами, а рот раскрашен до самых ушей. Парень кивнул в знак приветствия. На батуте прыгали две сопливые девчонки, они визжали, ударяясь друг о дружку, разлетались в разные стороны, ударялись о мягкие стены и снова визжали. Ребята постояли молча, дожидаясь, когда девчонки напрыгаются, но те прыгали и прыгали…

— Послушай! А сколько времени они прыгать будут? — Парень покосился на довольные мордашки девчонок.

— Сколько захотят, все равно никого нет.

— Хочешь мы публику соберем? — спросил Данил.

— Вряд ли, я здесь на отшибе. Жизнь кипит вон там, — он кивнул в сторону ярких гор и батутов.

— Ну, это мы еще поглядим. Хочешь?

— Давай. С рубля десять копеек ваши, больше дать не могу, сам получаю тридцать копеек, остальные хозяину.

— А сколько ты ему за день отдать должен?

— Гривень шестьдесят.

— Жди, — ребята бегом побежали к пляжу.

— Данька, ты что задумал? — стуча шлепками и догоняя друга, спросил Сашка.

— Попробуем подработать. Есть у меня один парнишка знакомый, мы у него сейчас магнитофон возьмем и кассет, врубим музыку погромче, шаров купим, заодно и их продадим.

Вскоре они вернулись к сидевшему в той же позе клоуну. Подсоединили старенький магнитофон, зато с большими колонками, и вот тишину нарушила «Самбо». Проходившие мимо с любопытством посматривали на клоуна, танцующего в одиночестве. Сначала возле него появились малыши. Гремела музыка, клоун зазывал всех желающих. Первым на батут вошел толстый мужчина, он подозрительно ощупал пол, выдержит ли, и стал прыгать. После двух прыжков он упал, смешно задрав ноги. Публика засмеялась, и полетели гривни в стоящую на стульчике коробку. Со взрослых брали по три, с детей по гривне. Данил расхваливал детям яркие шарики. Когда наступило затишье, ребята сбегали и принесли несколько бутылок фанты и горячих сосисок, положенных между двумя кусками хлеба. Ели все вместе, на сегодняшний день они были компаньонами.

Данил вернулся домой в полпервого, они с Сашкой лихо подкрались к своим дверям. В окнах друга загорелся свет. Данил постоял немного в саду, прислушиваясь к ночным звукам, затем вошел в дом. Пройдя в свою комнату, положил в копилку десять гривень, заработанных сегодня. Вытянувшись на постели, он почувствовал, как устал, ноги, что называется. гудели, надо бы под них подложить подушку, но даже шевелиться не хочется. Он повернул голову, бросил взгляд на конструктор: «На сегодня тебе, дружок, еще хватит материала для работы, а завтра я еще принесу один конструктор». Глаза Данила слипались. «Я же хотел дождаться его», — ругал он себя, но сил переломить усталость и сон уже не было.

Глава 11

Лена сняла с себя все и сидела в гримерке перед зеркалом: «Отчего так мерзко на душе»? Подняв глаза, она встретилась с масляным взглядом Антона. Он ласково провел мягкой, точно без костей, рукой по ее обнаженной спине.

— Хороша! — прошептал он. «Будто вещь оценивает», — мелькнуло в голове Лены. Она сдернула с соседнего стула накидку, укрылась. Почему-то было неприятно, как он ее рассматривает. Эти черные, почти без зрачков глаза.

— Ну, ну! — он сдернул накидку. — Дай мне полюбоваться тобой. — Лена встала, вырвала из его рук накидку, хотел укутаться, но передумала. она улыбнулась, провела кончиком языка по верхней губе. Ее взгляд выражал теперь только одно желание, желание любви. Она поставила ногу на стул, пусть лучше рассмотрит.

— Ох и хороша! — Антон от удовольствия потер руками. — Сын у тебя такой же хороший? — глядя мимо Лены, спросил он изменившимся голосом.

— Что? — улыбка слетела с ее лица, как испуганная птица. Лена накинула на плечи прозрачную ткань. В этой комнате все было легким, невесомым, прозрачным. — Что ты сказал? — прошипела она, надвигаясь на шефа. Он, как всегда, был одет с ног до головы во все белое, и даже волосы были под цвет его рубашки и брюк, на ногах мягкие светло-бежевые мокасины. От него исходил аромат дорогих духов. Мизинец украшало небольшое кольцо с бриллиантом, игравшим в свете лампы.

— Ты не кипятись, — ласково заговорил он. — Нынче у клиентов вкусы разные. Вот твоего пацанчика и приметили, — он глотнул слюну, но она, скорее всего, была вязкой и не пожелала быстро проскочить гортань, Антону пришлось кашлянуть, поднеся кулак ко рту. — Деньги можно…

— Я убью тебя, мразь, — медленно надвигалась на него Лена, — если ты только подойдешь к моему мальчику, я, слышишь, — она подошла совсем близко, — вот этими руками, — подняв руки, она согнула длинные пальцы с большими, ярко — крашенными ногтями, протянула их к лицу шефа, — разорву тебя! — Лицо ее исказилось, глаза горели красным огоньком злобы. Так, наверное, каждое животное защищает свое дитя. Ее пальцы походили на когти большой белой птицы.

— Да ты пьяна! — заорал шеф, почувствовав, что они в комнате не одни, а свидетели ему не нужны.

— Ты напилась и явилась на работу, я не посмотрю, что ты прима, вышвырну тебя за дверь! — он резко развернулся и быстрым шагом направился к двери. — Через полчаса чтоб все были на сцене! — он оглядел притихших девчат. «Слышали они или нет?» По их каменным лицам ничего нельзя прочесть. Проходя мимо них, он тихо бросил: «Сучка!» и прикрыл дверь.

Лена опустилась на стул возле зеркала и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Плечи содрогались от рыдания, подруги не трогали ее, зная, что надо выплакаться и будет легче. Они все прошли через такие истерики.

— На, выпей, — ей подали стакан с водой. Она только сейчас увидела, как трясутся у нее руки. Стуча зубами о край стакана, сделала несколько глотков. В воду накапали успокоительного. — Тебе нельзя показывать, что ты сломлена. Ты должна быть сильной. Ради сына держись, — Наталья забрала у нее стакан. — Иди умойся, приведи себя в порядок и держись, это единственное, что нам еще доступно. — Лена, подняв полные слез глаза, вдруг заметила, как постарела ее подруга, какие темные круги у нее под глазами и глаза потухшие, неживые. Шмыгнув носом, она смахнула рукой слезу с ресниц.

«Может, это они искривили лицо ее подруги?» Наталья отошла к своему столу, присела, взяла в руки грим. «Она права, надо не показать этой дряни, что я боюсь. Я убью его. Убью!» Встав, Лена оглядела молча смотрящих на нее девчат, ничего не сказав, вошла в туалетную комнату.

В выскочившей на сцену с веселым визгом красавице не было ничего общего с той злой девушкой, которую Антон оставил в гримерке полчаса назад, разве что глаза были еще покрасневшими, но все скрашивала обольстительная улыбка и манера движения ее тела. Сегодня ей надо быстрее домой, поэтому, мило улыбаясь, она увертывалась от рук, тянувшихся к ней. Единственное, на ком ее взгляд дольше всех задержался, это паренек, тихо сидевший в углу зала. Она заметила, как блестели его глаза, когда она танцевала, но он слишком юн, его лицо вряд ли знало бритву. При виде ее обнаженного тела его гладкое, чистое лицо покрывалось румянцем, он пытался отвести от нее глаза, но, вероятно, он посетил их заведение не для того, чтобы смотреть в пол, а почувствовать себя мужчиной. Лена озорно подмигнула ему, послав воздушный поцелуй перед тем, как исчезнуть. «Мерзко, все мерзко!» — Она взял в руки косметическое молочко и, намочив кусок ватки, стерла грим с лица.

— В этой поганой жизни надо всегда не упустить свой шанс! — громко заявила Наталья, сидевшая рядом. Она ни к кому не обращалась, говорила со своим уставшим отражением.

— Что ж ты его не ловила или его у тебя еще не было? — хохотнула тощая Ольга. Лена всегда поражалась, как она появилась в их команде. Антон такой придирчивый, выбирал обычно девочек, как породистых чистокровных лошадок, заглядывал везде, смешно сказать, даже зубы его интересовали. А эта доска держала себя вызывающе, насмехалась над остальными.

— Вся беда в том, — повернулась к ней Наталья, ее лицо выглядело сейчас как у индейца, полосами, — шанс дается один раз в жизни и он у меня был. — Она оскалилась. — Был, когда, закончив школу, родители гнали меня в институт, а я хотела самостоятельности, независимости и всего прочего, о чем так красиво показывали в фильмах и рекламах. Глупая, мечтала, что для нее сразу же найдется богатый «мен» и потечет красивая жизнь, как в кино.

— А кино не получилось, — договорила за нее Лена, — или включили для нас черно-белую пленку.

— Это точно! — подтвердила Ирина. — Только черное и белое, не жизнь, а зебра.

— Какой толк в том, что я закончила училище, — Лена окинула всех взглядом. — И ты, Ирка, тоже не без диплома, учитель младших классов. Все мы оказались на одной помойке, так что не жалей об этом, Наташка.

— Ты не на ту лошадку поставила при выборе профессии, — Наталья нанесла на лицо крем и теперь оно лоснилось от обилия жира, — надо было «с умом учебное заведение выбирать» — как говорила моя мать. Она меня гнала на финансиста, экономиста или хотя бы бухгалтера, а у меня к этим профессиям душа не лежала и не лежит. Хотелось чего-то большего…

— Больше чем здесь ты вряд ли где получишь. Наша работа — единственная оплачиваемая, хоть и грязная. А что твои учителя, воспитатели? Они сейчас где? — Ольга оглядела подруг. — В ее глазах пустота. — Или твоя сраная культура. Кому она нужна? — Она остановила взгляд на Лене. — Небось, когда поступала, тоже о душе думала, мечтала иметь своих последователей, похожих на тебя или даже лучше тебя. Сейчас у тебя есть такая мечта? — Посмотри на девочек, сидящих у стойки и перехватывающих клиентов, думаю нет. — Ольга встала. — Не стоит нам жаловаться на жизнь, каждая из нас получила то, к чему стремилась, только пришли мы сюда разными дорогами и уйдем, думается, тоже не по одной.

— А сама-то ты что закончила? — Наташка оглядывала тощую фигуру.

— Биолог я, — коротко бросила Ольга. Она взяла с вешалки кофту, было такое впечатление, что она постоянно мерзнет. — А попала я сюда сознательно. Сын у меня с голоду двухлетний умер. — Она повернулась лицом к притихшим девчатам. — Ты, — она ткнула пальцем в Лену, потому что у нее единственной был ребенок, — ты знаешь, как умирает с голоду ребенок?

Лену охватил ужас, ей не хотелось этого знать, но Ольгины глаза приковали ее к месту.

— И никто из вас не знает, — она закрыла лицо руками, ни у кого не было желания разговаривать, все сидели тихо, с опущенными глазами.

— У меня было два мальчика, — раздался голос, от которого Лена вздрогнула, — два, — Ольга показала два пальца, — близнецы. Мы жили впроголодь, это и сейчас по мне видно. Я жевала им хлеб и давала сосать со сладкой водой. Когда я поняла, что двоих мне не выкормить, стала выбирать, кому из них сохранить жизнь. Я долго смотрела на них, на своих крошек, так похожих друг на друга, но они погибали оба, и мне надо было решиться. Закрыв глаза, я поймала одного из детей на руки и замерла. Кого я поймала? Ему суждено жить или умереть? Второй подполз ко мне, обхватил мои ноги, вот тогда я взвыла. Они плакали вместе со мной над своей судьбой. Приговорен был тот, кого я, целуя, держала на руках. Сначала он плакал, глядя, как его брат ест, потом больше спал, только иногда смотрел на меня непонимающе и печально. Так во сне и умер, тихо умер. Я думала руки на себя наложить, но Толик вновь обхватил мои ноги, точно тянул меня к жизни. Чтобы сохранить ему жизнь и как-то самой существовать. Я и попала сюда, как вы выражаетесь, на помойку. Пусть так, но я сохраню жизнь своему сыну.

— А муж, где он?

— Погиб в автокатастрофе, когда детям было по три месяца, но он ничего не зарабатывал, мотался в поисках работы. — Еще раз окинув присутствующих взглядом, она улыбнулась. — Ну, я пойду? — и не дожидаясь ответа вышла из гримерки.

Никому говорить не хотелось, все чувствовали какую-то вину перед молодой женщиной. И было за что. Она появилась в их группе последней, Худая, ни с кем не разговаривает, все молчком. И танцевала она хуже всех, правда, сейчас этого не скажешь, но ее просто не хотели, может оттого, что и она их не любила, не доверяла, поэтому между ними и был холод отчуждения. Но сегодня лед тронулся и они посмотрели на нее другими глазами.

— Сколько ее пацану? — ни к кому не обращаясь, спросила Наташа, она взяла сигарету, закурила, Лена последовала ее примеру. «Что за день сегодня!?»

— Маленький еще, может около трех где-то, — отозвалась Вера. — Я его всего один раз видела. Она с ним в магазине молоко покупала. Худой, как и мать, аж светится, головка темная, глаза испуганные, серые, большущие.

— Ясно, — твердо сказала Наташка. — Вот что, бабы, ей надо помочь и надо подумать, как. Она гордая, просто так деньги от нас не возьмет, а сделать это через Антона, тот скажет «Много получаете, что делитесь?» и платить будет меньше. Я думаю, если каждая из нас по десятке в месяц ее ребенку откинет, мы не похудеем. — Она похлопала себя по животу. Если что, мы за счет клиента поедим. Согласны? Кроме тебя, Ленка. У тебя тоже пацан.

— Мой пацан уже зарабатывает и не надо меня вычеркивать из списка. Не будем, девочки, кривить душами. Клиентов мы имеем всегда, если есть на то наше желание, а Ольга сколько бы ни желала, вряд ли кто на такой товар позарится. Может, она еще поправится?

— Наверное, так, — согласилась Наташка. — Заживет душевная рана, но, думаю, это не скоро. Глядя на сына, она постоянно будет видеть глаза второго умирающего ребенка. Ну, я вам скажу и характер! Я бы так не смогла. — Она вдавила потухшую сигарету в пустую баночку из-под крема.

— Значит, потерять обоих?

— Нет. Я бы взяла их в руки и утопилась бы с обоими враз.

Все взгляды обратились на Наташку.

— Впрочем, что я говорю, Господи! Нет, я не знаю, чтобы я сделала, — она закурила следующую сигарету, выпуская дым через нос.

В гримерку заглянул охранник, здоровый парень с красивым сытым лицом. На нем, как и на всех охранниках, был надет пятнистый костюм. Он улыбнулся, глядя на девушек, достал из кармана тоненькую пластмассовую зубочистку, начал чистить зубы, слизывая остатки языком.

— Вы что, решили здесь заночевать? Так мне и одной хватит, — он окинул их взглядом, точно выбирая, какой ему хватит. — А все вы, пожалуй, меня заездите.

— А одну ты, боров, заездишь, — зло бросила Лена. — Да и нет у тебя на нас денег. У тебя их не хватит даже на то, чтобы подержаться за наши ножки. — Она встала, подошла к парню, в глазах которого читалось презрение к ним. «Наконец-то снял маску», — подумала она.

Подняв подол платья, Лена выставила напоказ свою стройную, золотистую от загара ногу, шутливо откинула назад голову и, заманчиво улыбаясь, смотрела на охранника, остальные присоединились к подруге. Получился ряд соблазнительных ножек. Девчата смеялись.

— Вы что, охренели? Мать вашу… — он попятился. Девушки, крутнувшись на одном месте, как по команде, подняли юбки и нагнулись с громким визгом. Теперь перед взором смутившегося парня были симпатичные попки в разноцветных мини-трусиках. Он нервно глотнул. Девушки повернулись к нему лицом.

— Доллар за погляд, — протянула руку Ирина.

— Да идите вы!.. — Он выскочил из гримерки под дружный хохот.

Небольшой дежурный рафик развозил их по домам. Берег шеф свое стадо, без его ведома никто не имел права к ним приближаться. Ольга сидела, уставившись в окно, девчата расселись по местам. Узнав, все ли на месте, водитель завел машину и тихонько отъехал от ресторана, в котором появились уборщики, а фонарики на окнах потухли. Ехали молча, каждая выходила, говоря: «Пока». Лена была последней, она жила дальше всех. Сидя в пустом салоне, она перебирала сегодняшний день, приходя к выводу, что надо выбираться из этого дерьма. Она знала, у кого можно взять денег, но боялась, что они прогорят и ей придется заложить квартиру, оставшись с сыном на улице. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского», — вспомнила она, и это ее немного ободрило.

Сняв босоножки, она на цыпочках прокралась в комнату сына. Постройка стояла на прежнем месте, на облезлом ковре лежало несколько гаечек и ничего больше. «Значит, не нашел Данил больше конструктора. Надо самой поспрашивать. А вдруг он не врет, что тогда?» Она посмотрела на спящего сына. Мальчик спал в одежде. Тихо прикрыв дверь, она вышла. «Может, и мне не раздеваться». Лена легла на кровать, раскинув руки. Она дома. Здесь спокойно. Посмотрев на танцы лучей на звездном небе, она погрузилась в сон.

— Данька, ты куртку-то себе присмотрел? — готовя завтрак, обратилась она к заспанному сыну. Он зевнул, почесал голую грудь, опять зевнул. — Оглох, что ли?

— Да не смотрел, некогда было.

— Как же! Все-то мы в делах с утра до вечера, как пчелки трудимся, — растягивая слова, словно запела Лена. — И на полчасика нет у нас времени заскочить на толчок. Придется мне самой.

— И не вздумай. Не буду я носить то, что ты купишь. — Он взял хлеб.

— Это отчего ж? Или ты матерью брезгуешь?

— Вкусы у нас с тобой разные, — и он уткнулся в тарелку, почерпнул ложкой горячую рисовую кашу, начал дуть на нее.

— Вкусы, значит, — не веря сыну, подошла к столу Лена, придерживая халат на груди. Данил кивнул. Он запил кашу молоком. Лена любила смотреть, как он ест. Тогда он напоминал ей ее мужа Рустема. Он чем-то неуловимо похож на него, но разница между ними огромная, чему немало удивлялись все: Рустем типичный кавказец, с шапкой темных кудрей, с большими темными глазами, похожими на маслины, высокий, стройный. От воспоминаний защемило сердце. Данил же белокур, правда, его волосы тоже были кудрявы, и когда отросли подлиннее, завивались в тугие локоны. Мальчик всегда злился на них и старался как можно быстрее избавиться от них. Глаза у Данила серые, немного темноватые для его внешности, и, когда он злился, глаза становились еще темнее. Вот это и есть от его отца.

— Я сегодня буду видеть Льва Борисовича, — размешивая чай и глядя на сына, сказала Лена. — Передать от тебя привет?

— Зачем ты к нему пойдешь?

— По делам.

— Знаю я твои дела, — разозлился Данил.

— Знаешь, да не все, — она посмотрела на мальчика. — Ты хотел, чтобы я поменяла работу, вот я и пытаюсь это сделать, — добавила она спокойным голосом. Данил недоверчиво поднял глаза на мать. Она постаралась улыбнуться, но из этого ничего не получилось. Они сидели молча какое-то время, смотрели друг другу в глаза. Им хотелось верить в лучшее, но они боялись.

— Ну так что насчет привета? — она взяла пачку сигарет, стукнула ею об угол стола, вытянула одну сигарету, небрежно зажала ее губами.

— Как хочешь, — пожал плечами Данил. — Я пошел?

— Ты поосторожней будь, — встала она. — Сейчас в городе всякой дряни полно.

— Почему сейчас? Она всегда здесь была, есть и будет. На то мы и курорт, — он направился в свою комнату, но в двери задержался. — Конструктор не тронь, ясно? — строго глядя на мать, заявил Данил, а то начнешь уборку делать, сметешь все, а я знать хочу, что он строит. — Лена согласно кивнула, ей не хотелось огорчать сына и она тоже хотела знать, что же он строит. А что строит именно Данил, она не сомневалась, вот только застать бы его за этим делом, тогда можно и специалиста искать, а так…

Глава 12

Лева только что вылез из постели, когда к нему в дверь позвонила Лена. Он долго рассматривал ее в глазок бронированной двери, соображая, что это ей понадобилось и стоит ли ее впускать. Но Лена требовательно вдавила кнопку звонка. Лева, недовольно вздохнув, сдернул цепочку, щелкнул одним замком, потом другим…

— О! — изображая радость на лице, воскликнул он. — Ленка! А что в такую рань? — Он потянулся, показав ей свое накачанное тело. «Точно культурист на соревновании», — бросила на него взгляд Лена. Лев заразительно зевнул, открыв широко рот, показывая крепкие зубы. Он похлопал рот ладошкой. — Так что же так рано?

— Где рано? Двенадцатый час уже, рано! — недовольно пробурчала она. — По делам я к тебе.

— Ясно дело, не за просто так, — улыбнулся он. — Ты тут располагайся, я сейчас оденусь и Ленку подниму, пусть чего сообразит.

Лена вошла в комнату, огляделась. Неплохо живет тренер ее сына, совсем неплохо. Красивая, тяжелая мебель из натурального дерева, мягкий ковер во всю комнату, зарубежная аппаратура, полукруговый диван, обитый темным шелком. В комнату вошла жена Левы, Лена. Они поприветствовали друг друга. Лена работала в одной из престижных гостиниц города, имея там свою немалую долю, поэтому смотрела на всех свысока и проблемы других ее никогда не тревожили. Каждый живет, как может. Папа ее работал директором, а в последнее время считался хозяином гостиницы. Спросив, что Лена будет пить, она исчезла на кухне, при этом лицо ее было не совсем довольное.

— Ну и какие у нас проблемы? — Лева показал ей на диван, сам опустился в глубокое кресло.

— Мне нужны деньги, — не желая ходить вокруг да около, выпалила Лена.

— Деньги или доллары? — уточнил Лева, как будто это было не одно и то же.

— Мне все равно. Надо тысяч десять.

— Ого, — поразился он. — Что-то покупать собралась?

— Дело свое хочу открыть, надоело подстилкой быть.

— Сама, что ли?

— Нет, с подругой, она баба хваткая, у нее должно получиться. Через год вернем с процентами. Оформим все, как полагается.

— В бой пошли бабы — усмехнулся Лева. — Что я тебе скажу. Прямо сейчас я тебе их не выложу. Через месяц получишь. — Он посмотрел Лене в лицо. — Почему-то верю я тебе или хочу верить.

— Ты не шутишь, — Лена недоверчиво посмотрела на него, но не думала, что он вот так быстро согласится выбросить десять тысяч.

— Какие могут быть шутки? Деньги я тебе дам в зелени, сколько просишь. — Вошла Лена, поставила на низенький столик поднос, расставила перед каждым кружечки-мензурки, разлила кофе, в небольшой вазочке лежали печенье и конфеты. «Интересно, если он ест такими малыми порциями, то откуда же такая гора мышц?» — удивленно подумала Лена.

— И никаких расписок и процентов мне не надо, но спустя год, если ты не вернешь мне деньги, мои мальчики выбьют их из вас. Теперь ты поняла, что я не шучу. — Он улыбнулся, но глаза оставались холодными. — На таких условиях ты согласна?

— А почему без процентов?

— Потому что я хочу помочь тебе, просто по-человечески встать на ноги. Если возьмешь еще раз, вот тогда уже пойдет процент, а сейчас… — он махнул рукой. — Что с тебя возьмешь? — Его жена молча хрустела печеньем с таким выражением на лице, точно в комнате, кроме нее, никого нет. Лена посмотрела на надменную красавицу и ей очень захотелось увидеть ее униженной, чтобы она почувствовала все, что чувствует сейчас сама Лена.

— Ты не выспалась, кошечка, — Лева ласково погладил жену по спине. — Это нас деловая женщина подняла, простим ей это. — Лена кисло улыбнулась. — Я думаю, ей надо помочь, тем более, что ты от ее сына без ума. — В глазах Лены мелькнул огонек, и она удивленно посмотрела на гостью.

— Данил ваш сын? — Лена утвердительно кивнула. — Необычный мальчик. — Они улыбнулись друг другу. «Надо идти обрадовать Любу, у нас должно все получиться, а иначе…» Она не знала, что иначе, но подумала, что будет плохо.

Люба встретила новость с радостью. Месяц это не такой уж и большой срок, за это время ей надо распродать привезенный товар, взять в аренду помещение или купить какую либо халупу, но близко к центру, оформить все документально. Придется побегать вдвоем. Архитектора, пожарников, санстанцию обольщать Лене, остальных Люба брала на себя.

— За это стоит выпить, она достала из холодильника бутылку водки. — Вчера гости не допили, — объяснила она, показывая недопитую бутылку.

— Что же это за гости такие? — удивилась Лена. Люба залилась смехом, разлила содержимое бутылки по стаканам, подняла свой, постучала по Ленкиному, приглашая ее взять стакан.

— За наше дело! Пусть нам хоть немного повезет, — она залпом выпила свою порцию и только теперь заметила, что закусить-то совсем нечем. Открыв рот и громко, как собака, дыша, она побежала на кухню, вернулась с кастрюлей холодной, слегка посиневшей картошки и двумя обжаренными, но тоже холодными, окорочками, еще раз сбегала на кухню, принесла соленых огурцов, попыталась вилкой достать огурец из банки, но он ловко выкручивался. — Тьфу ты! — сплюнула в сердцах Люба и, закатив рукав атласного, расшитого яркими птицами, халата, она протиснула руку в банку и поймала нужный ей огурец, но вышла легкая заминка, рука с огурцом не желала покидать банку. Люба легонько матюкнулась, Лена смеялась, глядя на ее усилия, наконец, огурец извлечен наружу. — Это я для тебя старалась, мне-то после вчерашнего только рассол нужен. — Она взяла банку в руки и поднесла к губам. Сделав несколько больших глотков, поставила на стол, выплюнув веточку укропа и две горошины черного перца. — Хорошо! Теперь хорошо. Вчера сюда как завалили девки, ну мы и вспомнили молодость.

— Долго вспоминали?

— Спрашиваешь, я сегодня еле отошла. У тебя сегодня что, выходной?

— Что-то вроде этого. Санстанция вчера была, что-то с шефом они не поделили, вот нам и дали денек отдохнуть. — Она хрустела горьковатым соленым огурцом. — Сейчас конец сезона, только бы и поработать, а он им подкинуть лишнюю копейку отказался. — При воспоминании об Антоне в ней закипела злоба, но говорить кому-либо о последнем их разговоре ей не хотелось. Пойду воспользуюсь свободным днем, перестираю все да приберу в доме малость.

— Нашла чем заниматься, пошли по набережной прошвырнемся, может, встретим кого. — Люба быстро начала искать, во что бы ей одеться, чтобы Люба не передумала. Выбрав шелковые брюки и легкую белую рубашку, она придирчиво оглядела себя в зеркало. Появилась лишняя полнота, но ничего, ее согнать еще можно.

Как бы Лена ни спешила домой, пришла только к десяти. Данил смотрел телевизор. Он обрадовался, что мать пришла одна, попытался даже поухаживать за ней, предлагая ей то чай, то кофе. Отказавшись от всего, она пошла в ванную. Набрав горячей воды, опустилась в нее. Пожалуй, она так бы и уснула, если бы Данил не вошел и не выгнал ее.

Взяв большое полотенце, Лена, укутавшись в него, вышла из ванной.

— Иди принимай свой душ, — устало сказала она, сев на кровать. — Ты конструктор еще нашел?

— Да! Аж два. Один отдали совсем, другой на время, — радостно крикнул мальчик из-за приоткрытой двери.

— Вот и хорошо, — она надела рубашку, значит, спим. — Выключив свет, легла на кровать. — Данька! Телевизор выключишь, когда будешь уходить! — Ответа не последовало, так она и уснула, не зная, слышал ли сын ее слова из-за шума воды или нет.

Глава 13

Она проснулась оттого, что во сне летела в яму. Несколько минут полежала с открытыми глазами, соображая — все еще лежит или уже нет. Сердце бешено колотилось, еще бы, слететь с такой скалы! Главное, чего это ее туда понесло? Скала была теплой, залитой золотистым солнечным светом. Она стояла на ней, широко раскрыв руки, точно птица. Что же произошло потом? Она знала точно, что на скале она была одна, иначе бы ее туда было бы не загнать, места там едва хватало для ее ног, но там было светло. Ее кто-то толкнул, но кто? Почему она никого не видела? Она слышала, как вскрикнула какая-то птица совсем рядом, вскрикнула в испуге. Другая полетела с ней рядом, точно подставляя ей свое черное с белым крыло, но оно было слабое и не могло удержать Лену. Она летела вниз, птица еще какое-то время кружила рядом, потом, описав большой круг, стала подниматься вверх. Тогда только Лена ощутила весь ужас полета. Страх сковал ее, и от этого она проснулась. Отдышавшись, она села на кровати, в голове стучало. Лена встала, прошла на кухню, достала из холодильника флакончик валерьянки, отсчитала тридцать капель, долила воды в кружку и выпила одним глотком. Ей захотелось выйти в сад, но она вспомнила о конструкторе, тихонько поставила кружку в мойку, пересекла свою комнату. Возле дверей сына остановилась. Тишина. Она слегка толкнула дверь и тут же замерла, ей показалось, что сердце у нее остановилось. На полу кто-то сидел, точно такой, как описывал сын. Она постаралась войти как можно тише, но сидящий все же уловил ее движение. Может, она дверью чуть прикрыла лунные лучи, только сидящий поднял голову и Лена закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Перед ней сидел обычный ребенок лет пяти. Девочка. Ее темные волосы, опускавшиеся ниже плеч, были прямыми, без кудряшек, личико очень белое, скорее прозрачное, глаза печально смотрели на вошедшую. На девочке — прозрачная рубашка. Она сидела, крепко прижав колени к груди.

— Ты кто? — прошептала Лена.

— Твоя дочь, — наклонив головку сначала в одну, потом в другую сторону, произнес ребенок. Она внимательно рассматривала Лену. У той пересохло во рту.

— Моя дочь? Но у меня никогда не было дочери, — улыбнулась она.

— Я была уверена, — сказала девочка и меж бровей у нее появилась легкая складочка. Лена смотрела на нее и ей становилось не по себе.

— Этого не может быть, ты же умерла, нет, не ты, а тот ребенок, он был мертв, — она зажала рот рукой.

— Не сразу, — ответила девочка, — она встала и сделала шаг навстречу Лене. — Ты боишься меня?

— Не знаю, — отступив, произнесла Лена. — Зачем ты пришла?

— Я хочу, чтобы ты меня пожалела и полюбила, — она опустила глаза, — если можно. Меня никто не любит, все смеются надо мной или рассматривают с любопытством. А еще мне холодно. — По щеке ребенка скатилась слеза.

— Холодно? Смеются? Где ты?

— Я не знаю, — она подняла головку и посмотрела Лене прямо в глаза. — Помоги мне, спаси плоть свою. — Лену пробил озноб. Зубы ее начали стучать. Она протянула трясущуюся руку и погладила девочку по голове. Рука ничего не коснулась, только ей стало холодно. — Такие теплые у тебя руки. — Ты любишь меня?

— Навряд ли, ведь я тебя только что увидела, а чтобы полюбить, надо узнать.

— Поэтому ты убила меня?

— Я не убивала, это не я. Это жизнь. Ей вдруг вспомнился рассказ Ольги, а ведь она могла оказаться в таком же положении, родись второй ребенок. Нет она не чувствовала своей вины, так поступают все женщины.

— Как я могу помочь тебе?

— Забери меня отсюда, — тихо произнес ребенок.

— Откуда?

— Не знаю, — она опять печально посмотрела на Лену.

— Я постараюсь, помогу, — пообещала она девочке, та согласно кивнула и стала таять, исчезать. Лена посмотрела на пол, из конструктора возвышались стены. «Что же она строит? Может здание, в котором она находится? Но почему, почему?». Она вернулась в свою комнату, села на кровать, обхватив голову руками. Это делают все женщины и еще ни одна не говорила, что к ней явился ее ребенок. Здесь что-то не так. Она попыталась вспомнить, что с ней произошло пять лет назад. Врач не соглашался делать аборт из-за большого срока, но ей не нужен второй ребенок. Лева отказался на ней жениться, как обещал, а она только начала работать у Антона. Она уговаривала врача, но пожилая женщина отказалась. «Слишком поздно», — заявила она, и Лена потеряла еще месяц, пока не вернулся с курсов Игорь Александрович. Он осмотрел Лену, выругав. О таких делах надо думать раньше, и решил сделать ей искусственные роды. Ее положили под капельницу, кололи через каждые полчаса, пока не начались схватки. Лена лежала в палате одна, делали все это ночью, в смену Игоря Александровича. Хватало ее прилично, но организм не желал расставаться с плодом, который еще не созрел в нем. Врач нервничал, ее нельзя оставлять до утра. Только в пять утра у нее, к счастью, начались роды. Он принял ребенка, перевязал пуповину. «Девочка», — услышала она радостный голос молоденькой медсестры. Ребенок запищал, как котенок.

— Его в кувет?

— Нет, — обрабатывая Лену бросил, не оборачиваясь, врач.

— Иди, я сам. — Медсестра укрыла пищавшего ребенка пеленкой и вышла. Лене не хотелось даже смотреть в ту сторону. Она ничего не испытывала к плачущей плоти.

Игорь Александрович взял Лену на руки, будто она ничего не весила, перенес на каталку, выкатил в коридор, дал приказание сестре и няне отвезти ее в палату, вот, пожалуй и все. Отлежав три дня, она выписалась из больницы, вычеркнув происшедшее из жизни. Через полгода Лева женился на своей Елене Прекрасной. Тут большую роль сыграли деньги. Лена все понимала и не обижалась. Только как же так? Почему она появилась? И Данил видел ее. Значит это не игра больного воображения. Надо найти Игоря, пусть скажет, что произошло потом с ребенком.

— А если она жива? Где она? В детдоме, где над ней почему-то все смеются? Что с ней? Лене стало жаль это маленькое существо с печальными глазами, которое нашло свою мать и очень просит о любви к нему.

— Кто это был? — Данил стоял возле него. Он подошел неслышно и долго стоял, молча разглядывая мать.

— Что? — подняла голову Лена.

— Я спрашиваю, кто это был? — голос мальчика стал жестким. Она никогда не слышала, чтобы он когда-то так говорил.

— Ты о чем? — словно не понимая, пыталась улыбнуться Лена, протягивая руку к сыну. Тот чуть отклонился.

— Не надо разыгрывать дурочку, — крикнул мальчик. — Я все слышал и хочу знать, кто это был?

— Что ты разорался? В собственном особняке живешь? Соседи уже, наверное, проснулись от твоего крика!

— Ну и пусть, — очень жестко, но уже тише сказал Данил.

— Ты уже большой, сам все понял, если слышал, — она залезла под одеяло. — Понял ведь? Правда?

— Это моя сестра?

— Прямо там! Откуда ей взяться, — Лена поежилась, ей показалось, что девочка услышала ее слова, слова матери, вторично отказавшейся от нее, и в детских глазах появилась тоска. «За что?»

— Впрочем, да, вернее, она должна была быть твоей сестрой, но знаешь, так получилось, я одна, без мужа, мне бы вас двоих не вырастить. — Она старалась не смотреть на сына, хотя чувствовала, как он весь сжался, точно для броска. — Так вышло.

— И сколько ей сейчас лет?

— Да о ком ты? Она мертва, ее просто не существует, — она посмотрела на сына и поняла, он не верит ни одному ее слову. — Было бы пять, но она мертва.

— Ты видела ее мертвой?

— Нет. Зачем? Ни одна женщина не видит своего убитого ребенка.

— Значит ты ее убила?

— Это допрос?

— Понимай — как хочешь.

— Я сделала аборт. Так тебе понятней? — она улыбнулась. — И не стой на полу босиком. Все, оставим это, — Лена легла, натянув одеяло до подбородка, прикрыла глаза.

Данил стоял молча, наблюдал за ней.

— И хватит так осуждающе смотреть на меня. Это делают все женщины. Иди, спи.

— Она была живой, — прошептал мальчик. Лена резко вскочила.

— Что ты от меня хочешь? Я тебе сказала, что она мертва.

Но она была живой! — Он повернулся и, войдя в свою комнату, плотно прикрыл дверь.

«Что же это такое? Собственное дитя будет обсуждать мои поступки, да как он смеет? Пусть скажет спасибо, что не последовал за ней. Лена поежилась. Она мертва, ее нет, это ошибка!» Закутавшись, она долго лежала, стуча зубами, поджав под себя ледяные ноги.

Завтракали молча, стараясь не встречаться взглядами. Данил убрал за собой посуду и, не сказав матери ни слова, ушел из дома. Она видела, как он прошел по дорожке, открыл калитку и, хлопнув ею, исчез за изгородью. «Куда это он без своего дружка. Уж не поссорились ли?» Она знала, ребята не поссорились. Всему виной была она сама. Кто же знал, что он так болезненно все воспримет? Многие дети рады, что они у родителей одни, ни с кем не надо делиться, все для тебя, а этот как еж ощетинился. Может он испугался? Лена обошла свою квартиру, собрала все вещи для стирки. Она еще вчера решила, что с утра займется домашнимиделами. В калитке замаячила темноволосая голова:

— Теть Лен! Даньку позовите.

— Ушел он с утра куда-то, — она прочла в глазах мальчика удивление. — Поругались мы, вот он и психанул.

Что поругались, так я ночью слышал, — подтвердил мальчик. — Ну, я пошел! — Лена кивнула. Этот найдет ее сына и они будут вместе, им всегда надо быть вместе, так легче выжить.

Женская консультация расположилась в красивейшем, старой постройки, здании. Некогда это был чей-то особняк и никак не вязался с тем, во что его превратили.

Открыв тяжелую дверь, Лена представила себя хозяйкой этого дома. Вот она вошла в прихожую, вокруг засуетились молодые служанки, принимая у нее шляпу с большими полями и легкие перчатки, небрежно снятые с рук. У нее томный взгляд. Она окидывает им всех и проходит в гостиную. Из приоткрытых дверей слышен детский смех. Лена, шурша платьем, подходит к большому окну, выходящему в сад…

— Вы будете записываться? — Перед ней стояла молоденькая девушка, вернувшая ее в реальность. Лена оглянулась. Да, наверное, все когда-то так и было, только не с ней.

— Мне надо увидеть Игоря Александровича, он сегодня принимает?

— Да! Только вам сначала надо сдать кровь, вот талончик, — она подала Лене белый клочок бумаги. — Лаборатория, как выйдете из главного входа, налево, кабинет номер девять.

— Девять, — повторила Лена, — а Игорь Александрович в каком?

— В двадцатом. Надо обойти здание с другой стороны, там есть несколько кабинетов.

— Спасибо, — она обратила внимание, что в поликлинике никого нет. Медсестры слоняются из кабинета в кабинет. Выйдя на улицу, она порвала талончик на мелкие кусочки, бросила в урну. Обошла здание. Поликлинику окружал небольшой парк с высокими, старыми деревьями, посредине расположена клумба с яркими цветами, окруженная скамейками. Кабинет ее знакомого находился в подвале. Коридор пуст, нет обычной очереди под дверьми. Тишина, только из приоткрытой в конце коридора двери, слышался смех. Лена постучала в дверь с номером двадцать.

— Да! — узнала она грубоватый голос врача. Толкнув дверь, она вошла.

— О, кого я вижу! — Игорь Александрович приподнялся на стуле, но вставать не стал, было бы из-за кого. Он показал ей на стул, его лицо изображало саму любезность. — Есть проблемы? — Он встал, подошел к ней. Высокий, плотный мужчина, с сильными, пухлыми руками, светло-каштановые волосы коротко подстрижены, глаза хитро улыбаются. — Ты, как и прежде, хороша!

— Стараюсь, — Лена присела на предложенный ей стул, закинув ногу на ногу.

— И что у нас за проблема? — вздохнув, врач вернулся на свое место.

— Где ребенок, которого я родила? — улыбка с Лениного лица исчезла, оно казалось страшным.

— Какой ребенок? — не понял Игорь Александрович. — Ты о чем? — У него мелькнула мысль, уж все ли в порядке у этой красавицы с головой. — Ты о чем?

— Последний раз ты сделал мне искусственные роды. Я хочу знать, что стало с ребенком?

— Леночка, лапушка, — расслабился он, — когда это было? Откуда же я знаю!

— Это было пять лет назад. Ребенок родился живым. Что было дальше?

— Ты задаешь неуместные вопросы. Насколько я помню, он был тебе не нужен. Это ведь был аборт, ты умоляла меня избавить тебя от ребенка, а спустя пять лет заявляешься и требуешь глупейших объяснений, — теперь он не улыбался. — Откуда мне знать, где твой ребенок.

— Хорошо, — стукнула Лена кулаком по коленке, — кто это может знать? Куда девают то, что из нас достают? — Игорь Александрович поморщился. Ему неприятен этот разговор. — Куда девают этих детей?

— Обычно, их и детьми-то не назовешь, — он посмотрел в окно. — Зачем тебе это знать?

— Их зарывают, э… когда их сердца еще бьются?

— Не неси ерунды! Кому надо возиться со всем этим.

— Так что же?

— Все сжигается в котельной роддома. Еще ни одна абортичка не пожелала похоронить убитую в ней жизнь. Не хотят видеть в себе убийц, ими считаемся мы. Может ты хочешь слышать, что нам иногда приходится делать? — Он подвинул к ней свое лицо, его глаза были злыми и никакой любезности. — Хочешь?!

— Нет, нет, — быстро прошептала напуганная Лена. — Я хочу знать только о той девочке, которую я родила. Она умерла?

— Конечно. Ведь ей не оказали медицинской помощи, если она не нужна собственной матери, почему о ней должно беспокоиться нищее государство?

— Значит, умерла, — тихо произнесла Лена. — А потом?

— Потом как обычно, ты не взяла ее труп. Тебе было не до этого. — Он окинул ее взглядом, — тебе и сейчас не нужны лишние заботы.

В кабинет вошла медсестра, она быстро села возле стола, поздоровавшись с Леной.

— Вы кровь на анализ сдали?

— Она сейчас уходит. Это не на обследование, а личная консультация, правильно, Леночка? Чем еще могу помочь?

— Когда ты будешь дежурить в роддоме? Я хочу, чтобы ты посмотрел, кто тогда дежурил в ту смену. Всех медсестер, кочегара. Если можно, — она подняла на него глаза.

— Для тебя можно все, я постараюсь узнать, а ты через денек забеги. — Лена кивнула в знак согласия. Попрощавшись, вышла. «Сжигают, их просто сжигают, чтобы не было никаких следов. Все правильно, куда же это все девать? Не в мусорник же, где человеческую плоть могут найти крысы!! Ее передернуло от одного воспоминания о мерзких животных. Она так четко представила большую, пепельного цвета крысу, нашедшую человечка; он, как пупсик, у него еще ничего не оформлено, но это человек. Крыса обнюхивает плоть и вгрызается в мягкий животик, поднимает острую морду, с которой стекает темно-вишневая капля. Лена почувствовала, что ее сейчас вырвет, она заскочила в туалет и как раз вовремя. Ей казалось, что желудок вывернулся наизнанку и застрял где-то в горле.

— Ничего, милая, — услышала она голос сзади. — Это, почитай, у каждой такой токсикоз. Слабые вы нынче пошли. На, вот, выпей-ка, — старая женщина подала ей пластмассовый стаканчик с мутной жидкостью. — Это пройдет, — успокоила она Лену. Выпив микстуру, Лена умылась, поблагодарив женщину, вышла на улицу.

Данил, выскочив из дома, бежал в сторону рынка. Если утром успеть туда, то можно неплохо заработать, как говорили знакомые ребята. Беспризорники работать не любят, они появляются там только часам к двенадцати, когда рынок кипит, как большой котел на огне. Тогда здесь под шумок можно что-нибудь стащить с прилавка или вытащить из сумки, на худой конец, выпросить. Данил бежал заработать денег. Сейчас торговцы будут везти и нести свой товар к прилавкам им не помешают лишние руки, тем более, дешево — за пару гривень. Ворота рынка были еще закрыты. Грузчики гремели большими тележками, вывозя их из кладовки, они громко перекликались, смеялись. Лица их были сытые, довольные жизнью. В павильон вошли мясники. Данил увязался за ними. Рядом еще появились трое ребят. Перебросившись приветствиями, они вошли в еще пустое здание.

— Эге-гей! — крикнул здоровый мужик, и эхо понеслось по пустому залу, ударяясь о колонны. — Страшно? — Скаля золотые зубы, повернулся он к притихшим мальчикам. Те молча переминались с ноги на ногу. Раньше в этом помещении был автопарк, и вся территория рынка принадлежала ему. Парк оброс вокруг домами-высотками и жильцы, недовольные таким соседством, начали громить местные власти: «Им нечем дышать по утрам, когда десятки «Икарусов» покидают парк, и вечером, когда они возвращаются: постоянный шум, гром, стук». Власти, как ни странно, сопротивлялись недолго. И вот «Икарусы» ушли за черту города, а их место занял продуктовый рынок. Данил всегда удивлялся, что же было хуже: шум и запах солярки или вонь гниющих летом продуктов и мухи. Сам он жил далеко от рынка, поэтому сказать, что лучше, а что хуже не мог.

В конце зала открылась дверь, и оттуда донесся аромат свежеиспеченного хлеба «Дока». В дверях появились первые торговцы, груженные сумками. Ребята сорвались с места, выскочили на улицу. Троллейбус отошел, и две женщины стояли с ведрами на остановке. Данил подскочил к одной из них.

— Аккуратнее, а то собьешь сметану в масло, — улыбнулась она. — Мое место пятьдесят семь, поставь ведро под стойку и возвращайся, — Данил кивнул, подхватил тяжелое ведро. Мышцы на его тонких руках натянулись. Закусив губу, он довольно быстро отнес сметану на нужное место, спрятал под прилавок, как ему велели, бегом вернулся на остановку. Женщины обсуждали последние новости, Данилу досталось ведро с творогом, оно полегче, чем ведро со сметаной. Из ворот выехали грузчики с гремящими тачками.

— Ну что, бабоньки, подвезти, — еще издали кричали они. Женщины расставили на платформе свои ведра. Данил оглянулся. Женщина протянула ему две гривни, поблагодарив ее, он опять побежал к троллейбусу, из которого выгружала корзины с зеленью и помидорами толстая тетя.

— О, пацан, — она подцепила мизинцем Данила за ворот рубашки, — присмотри-ка за товаром, я счас! — И не спрашивая его согласия, поплыла по дороге, ведущей к рынку, точно эсминец. Прохожие расступались, давая ей «зеленую» улицу. Данил подвинул друг к дружке корзины. Он видел, как из троллейбуса выходили продавцы, и ребята сновали меж ними. Минут через десять его «эсминец» показался на горизонте. Перед собой она гнала встрепанного грузчика с платформой. Он шел красный и злой. Подойдя к корзинам, молча стал их укладывать, аккуратно расставляя. Данил получил еще две гривни «за хорошую службу», как выразилась женщина, и, сказав что-то грузчику, пошла впереди тележки.

Он помог отнести бабуле корзину с зеленью, и в его руке зазвенела мелочь. Надо успеть подработать, пока грузчики заняты, ведь это тоже их хлеб, правда за день они еще успеют заработать и на масло. Данил бегал от прилавка к прилавку, исполнял все, что от него требовали. Вскоре к нему подошел долговязый паренек.

— Пора уходить, — он кивнул в сторону мясных рядов. — Хозяева явились. Им лучше на глаза не попадаться. — Первое, что увидел Данил, — это бездомные собаки. Их сразу появилось штук пять. Они по-хозяйски, спокойно, шли по рядам, обнюхивая товар. Беспризорники рассыпались среди покупателей. Рынок гудел, как улей, Данил вышел за его ворота, сел в троллейбус, подъехал к пляжу. Сашка стоял в тени, ждал его, вглядываясь во всех проходящих ребят. Данил увидел его еще издали и ускорил шаг.

— Данилка, идем на море? — мальчик посмотрел на сидящего у стенки.

— Вовчик! Ты что здесь делаешь? Тоже на море идешь?

— Нет, Вовчик боится воды, я думаю, — он помолчал, затем, закатил глаза, постарался сделать умное лицо. — Вчера я большую книгу прочел, — он поднял глаза и улыбнулся еще шире. — Букварь! — гордо произнес он. — Там много поучительного, ты, Данилка, читал эту книгу?

— Что-то не припомню, — почесал в затылке мальчик, изображая недоумение и восторг от грамотности друга.

— А я вот прочел!

— А ты ел сегодня?

— Нет, но меня кто-нибудь покормит, ведь они не забудут Вовчика? — глупое лицо парня повернулось к Данилу.

— Я дам тебе денег, пойди поешь, — Данил полез в карман. Ему нравилось распоряжаться собственными деньгами, заработанными своим трудом. Вовчик остановил его.

— Не надо, ты меня сам покорми, а деньги у меня отберут или я забуду, кому их дал. — Он поднялся на ноги. Сегодня на нем надета вылинявшая футболка, ее, видно, отжали в центрифуге и не посчитали нужным погладить, красные брюки завязаны на поясе веревкой, на ногах кроссовки.

У Вовчика в городе есть семья, они искали его каждый вечер, приводили домой, а утром выпускали, пусть сам кормится. Его мать работает в гостинице, убирает подвальные помещения, женщина грубая, привыкшая работать на стройке среди мужчин, ее муж — водитель на извозе. У них есть старенькие «Жигули», которые превратили в такси. Сестра Вовчика вышла замуж и, оставив родителей, уехала к мужу в Ростов. Вовчик знал, где работает его мать и, обычно вечерами, приходил к гостинице. Может еще и потому он там любил появляться, что гости часто фотографировали его и нередко снимались с ним, за это он получал конфеты или жвачки. Он садился на лестнице, ведущей к автобусной остановке и улыбался всем подряд. Нередко в его руки попадали деньги, которые мать у него тут же отбирала. Он это запомнил хорошо, деньги это плохо и их надо быстрее отдать. Зато он не мог вспомнить, где он живет. Данил внимательно посмотрел на стоящего рядом парня. Вовчик намного выше его. «Во, дитя!»

Свистнул Данил, рукой дал знать Сашке, чтобы тот пришел к нему. Дружок появился возле них через минуту.

— Привет, Вовчик! — стукнул его по плечу Сашка. Парень боязливо покосился на него, спрятался за спиной Данила. — Ты где был? — не обращая внимания на Вовчика, спросил Сашка.

— Данилка, это кто? — жалобным плаксивым голосом произнес парень.

— Да друг это мой, Сашка, и твой он друг. — Данил повернулся к Вовчику, — пошли.

— Вовчику больно, — он погладил ушибленное плечо.

— Ничего, до свадьбы заживет.

— До чьей? — его лицо снова озарила улыбка.

— Конечно же до твоей, ох и погуляем, Вовчик, на твоей свадьбе!

— А кто будет его невеста? Я, знаешь, кого хочу, — он громко засмеялся, но словно смутившись, закрыл рот и поглядел по сторонам, не подслушивает ли кто, о ком он будет говорить. Они подошли к пельменной.

— Ну кого, кого ты хочешь? — перебил его Сашка, Вовчик покосился недоверчиво на него, точнее, чувствуя в нем соперника.

— А не скажу, — надул он губы.

— Она, наверное, хорошенькая, с длинными ножками, — не унимался Сашка.

— А зачем Вочику ножки? Она — во! — Описал вокруг себя круг, показал необъятную грудь. — Во, какая! Нравится?

— Лишь бы тебе нравилось, — потеряв интерес к невесте, махнул рукой Сашка. — Ты ведь, ты жениться будешь, не я.

— Да, да! У Вовчика рука прошла, он может жениться.

— Сначала поешь, — засмеялся Данил. — Жених! — Он заказал две порции пельменей, кофе с молоком, хлеб и коржик.

Они сели за стол рядом с парнем. Данила поразило, как аккуратно Вовчик ест. Он правильно держит вилку, умеет обращаться с ножом. В его голове даже мелькнула мысль, уж не придуривается ли парень, разыгрывая из себя дурачка, так намного проще жить. Наевшись, Вовчик взял салфетку из стаканчика, вытер пальцы, бросил ее в тарелку, следующей вытер рот.

— Вовчик поел, — его глаза довольно сияли. Нет, так играть невозможно!

Они распрощались и пошли в разных направлениях.

Ребята решили искупаться, потом пойти помочь клоуну на батуте.

Глава 14

В гримерке была одна Наталья, когда туда вошла Лена. Наталья сидела развалившись на диване, в легком сарафанчике, который, наверное, ей пришлось надевать с мылом, в зубах очередная сигарета, так как в стоящей возле него банке уже лежало два окурка.

Лена опустилась рядом, бросила свою сумочку на стул, та, упав, звякнула.

— Наташка, ты когда-нибудь убивала свое дитя? — Лена посмотрела подруге в глаза, в них глубокая тоска. Подбородок задрожал, глубоко вдохнув, она постаралась взять себя в руки. Лена знала, почему она молчит.

— А ты как думаешь? Я, как и все нашей профессии, прошла через это.

— Тебе никогда ребенок не снился, твой, я имею в виду тот, которого ты убирала. — Лена говорила тихо, почти шептала, но Наталья слышала все прекрасно.

— Не снился, — резко ответив, она вдавила окурок в коробку, — зато я слышала, как он плачет, — сощурив глаза, она посмотрела на Лену. — Видно, у тебя та же проблема, подружка? — Они помолчали — Я просыпалась среди ночи, — продолжала Наталья. — От детского плача или легкого детского смеха, вроде кто-то с малышом играет. Но это длилось, слава Богу, недолго, и было это после первого аборта, последующие молчали. Ты тоже что-то слышишь?

— Не только я, но и Данил; я сначала думала, что у меня крыша поехала, но ведь у двоих враз она не едет?

— Нет, не едет. Это пройдет. Быстро пройдет. А что Данил говорит?

— Он разозлился на меня, — ей не хотелось рассказывать подруге все подробно, у не и своих забот хватает.

Гримерка стала заполняться, послышались шутки, смех. Входящие первым делом закуривали сигарету, делясь последними новостями.

— Ольга, а малый у тебя крещеный? — вставая с дивана потянулась Наташа так, что ткань с ее сарафанчика подозрительно защелкала, Наталья опустила руки и вместо того, чтобы одернуть подол, сняла сарафан совсем, оставшись в легких трусиках.

— Зачем тебе знать? — Ольга никого не хотела подпускать к своей израненной душе.

— Хочу быть его крестной матерью, — Наталья подошла вплотную к изумленной женщине. — Причина проста. — Она сжала зубы так, что побелели скулы. — Своих детей у меня нет и не будет, а жить надо для кого-то. Как считаешь? — Ольга кивнула, соглашаясь с тем, что жить надо обязательно для кого-то, а иначе это не жизнь.

— Вот и будем мы две мамки пацана твоего тянуть, сколько сможем. — Ольга отвернулась, наклонив голову, Наталья обняла ее за плечи. — У нас будет хороший пацан, вот увидишь.

— Вы, никак, любовью занялись, — в дверях стоял удивленный Антон. — Сегодня все в сборе? Прекрасно. Надо, девочки, поработать на славу. Сегодня у нас гости из… Впрочем, вас это не касается. — Наташа повернулась к хозяину, он окинул ее взглядом.

— Прекрасная грудь, как раз мой любимый размер, — натянуто улыбнулся он, бросив взгляд на молча сидевшую Лену.

— Да что ты, Антоша, — Ольга подошла к нему вплотную. — Могу посоветовать твоей жене хорошее средство, — она вытянула губы, пытаясь поцеловать шефа в нос. — Препарат есть такой «Окси-10», слышал?

— Зачем ей? — не понял Антон.

— От прыщей, говорят, помогает, — она отошла от шефа, напевая себе под нос. Девчата дружно захохотали. Лена откинулась на диване, подняв вверх ноги, задергала ими, хватаясь за живот, юбка сползла по ее бедрам, оголив стройные ноги, заканчивающиеся белоснежными полосками. Девчата теперь уже и не знали, над чем смеются, то ли над словами Ольги, осмелившейся посмеяться над женой шефа, или над его растерянной физиономией. Антон побагровел, сказав что-то сквозь зубы, исчез из гримерки, где еще долго звенел смех, слышимый даже на сцене.

Девушки выбегали на сцену с улыбками, заражая посетителей хорошим настроением. В зале много мужчин. Их мало интересовало происходящее на сцене, хотя изредка они отвлекались от деловых разговоров и бросали взгляды на танцующих. Сегодня Лене пришлось работать. Свет на сцене чуть притушили, и она встала в тени, выставив в круг света только ножку, одетую в тонкий чулок с красивым цветком вместо подтяжки. Она медленно, под музыку, начала снимать чулок. В зале раздались возгласы одобрения. Лена не любила работать на такую, реагирующую на каждое ее движение, публику, ее больше устраивало, когда ее просто рассматривали, оценивали.

В круге света появилась ее рука в длинной, темной перчатке. Все повторилось… И вот она осталась в одном бюстгалтере, танцует под улюлюканье и нетерпеливый шепот, вот и последняя вещь сброшена и летит в зал под возбужденные крики. Ее пышные белые волосы рассыпались по плечам, она прекрасна! Даже из темноты зала она видит нездоровый блеск глаз. Сделав шаг, она встает в тень, тут же прикрывает себя накидкой, на сцене вспыхивает свет, она, улыбаясь, машет всем рукой, посылая воздушные поцелуи, и исчезает со сцены. Лена слышит, как пьяные голоса кричат «Бис!», требуя ее возвращения на сцену, но Антон умело шутит, отвлекая их внимание от Лены, и шоу продолжается.

— Ой, девки, по моему мы сегодня ничего не заработаем. Сейчас с дискотеки малолетки явились, они уже уселись на колени нашим клиентам.

— Ничего, здоровее будешь, — съязвила Наталья. — Антоша сегодня заплатить хорошо должен, публика вон, на ушах стоит!

— Это после Ленки. Умеет она мужиков за живое задеть, — с завистью произнесла Ирина, одетая в маленькие зеленые шортики, малюсенькую кофточку, при движении у нее выглядывала небольшая упругая грудь с темными сосками, на голове, под цвет костюма, косынка, на ногах черные сапоги выше колен. Сейчас начнется последний танец перед закрытием, под названием «Очки». Все одеты одинаково, за исключением цвета костюмов. У Лены костюм стального цвета. Спрятав волосы под косынку, взяла очки со стола.

— Кому везет, так это Ленке, — продолжала Ирина. — С нее весь вечер один пацан глаз не сводит, — она повернулась к Лене, — с последнего, возле двери.

— Он действительно пацан, — подтвердила Лена. Она и сама не раз ловила его восхищенный взгляд.

— Тебе-то какая разница, бабки есть, значит гуляет.

— Ты хочешь, чтобы я начала совращать молодежь? — хмыкнула Лена.

— Кого совращать? — не поняла последних Лениных слов Наталья. — сейчас наша молодежь знает больше, чем мы, она еще и тебя обучить может. У меня соседка такое выделывает, что я в свои годы делать бы постеснялась, а девке всего четырнадцать.

— Ой, расскажи! — взвизгнув от любопытства, окружили девчата Наталью. Ольга с Леной, улыбнувшись, отошли в сторону, закурили. — Наташенька, расскажи, ну что тебе стоит! — канючила Ирина, девчонки ласково гладили отбивающуюся Наталью, они вытягивали к ней ярко крашенные губки.

— Господи! Во дети! — отбивалась, как могла, Наталья, но те прилипли намертво. — Ну, купила она себе член с вибратором и садится на него. Ей, стерве, все равно, кто у них в доме, ей захотелось, она его хвать с полки, и села, — девчата захохотали.

— А мать? Что ж мать?

— Я вижу вы совсем подурели, — глаза Антона сузились в тонкие щелочки. — Что это у вас тут?

Наталья получила долгожданную свободу, девчата быстро окружили вошедшего.

— Ой, какой он миленький, — Ирина пощекотала его за ухом, Зоина рука скользнула ему за ворот рубахи, стала щекотать грудь — третья девушка, более решительная, расстегнула ему молнию.

— Да вы рехнулись! — Дернулся Антон, сбрасывая с себя девичьи руки. Ирина успела намазать обильно руки гелем и впилась в волосы шефа, поставив их дыбом.

— Не правда ли, он милашка! — повернулась она к сидевшим на диване. Она озорно подмигнула ему и сделала несколько поцелуев на его щеках, оставляя яркую помаду. Девушки уже выталкивали шефа из гримерки, двое стали к закрытой двери, не давая шефу вернуться. Бедному, чтобы добраться до туалета, придется пройти через весь зал.

— Вообще-то он злопамятный, — произнесла Ольга.

— Ты нас пугаешь или сама боишься?

— Я уже отбоялась, — скривилась она. — Но он может отомстить каждой из нас в отдельности, зато когда мы вместе, мы сила. — Она сжала кулак перед подружками.

— Значит будем держаться вместе, — Ирина подтянула чуть съехавший сапог. — Ленка, а ты все же приласкай юнца, будет что на старости лет вспомнить. Если бы в меня стреляли такими страстными взглядами, ей Богу, не устояла бы. Я женщина слабая, чуть что, падаю. Ах! — она раскинула руки, закатила глаза и упала на руки стоящих рядом подруг. Одна из них стала дуть ей в лицо, другая давить на грудь. — Видишь, что со мной может быть? — вскочила она, поправляя платок.

Из зала донеслась музыка, после которой должен быть их выход.

— Во, блин! — восхищенно сказала Ольга, оглядывая готовых к выходу девчат. — С вами не соскучишься, — Они все мило, наивно улыбнулись. — Все у вас отработано до мелочей!

Дверь открылась, и они одна за другой, покачивая бедрами, надевая на ходу очки и улыбки, выходили на сцену.

Парень действительно не сводил с нее глаз, и Лена улыбалась только ему, хотя он об этом вряд ли догадывался, ведь ее глаза скрыты под темными очками.

Рафик стоял с работающим мотором, пуская сзади белый, легкий дымок. Лена втянула в себя воздух. Надо же, в детстве она так любила этот запах, готова была бежать, как собачонка, за каждой машиной и вдыхать его, вдыхать! Сейчас запах вызвал улыбку. Водитель спал, уронив голову на руки, лежащие на руле. Лена оглянулась, увидела стоящую невдалеке фигуру. Она поежилась, но возвращаться в бар не хотелось, девчата выскочат с минуты на минуту, и, если что, она может поднять шум, разбудить водителя, или охранник выскочит. На всякий случай она подошла ближе к машине. Силуэт медленно направился к ней. Когда он был уже в нескольких шагах от нее, Лена узнала своего поклонника. Она приободрилась, прикрыла голову, приняла непринужденную позу. «Пусть любуется».

— Здравствуйте! — Он, наверное, покраснел, но в темноте этого не было видно. Парень высок ростом и из-за этого выглядел худым.

— Здравствуй! — Лена сделала шаг к нему, ей хотелось рассмотреть его лицо.

— Вы так прекрасны! — он запнулся. Это она и без него знала. Парень стоял рядом. Лена дотронулась до его лица: гладкая, нежная кожа. Парень поймал ее руку, поднес к губам. «Во, дает»! — Изумилась Лена, и в душе шевельнулся озорной червячок.

— Я тебе нравлюсь? — она подошла к нему вплотную, ее рука легла парню на грудь и ладонь почувствовала волнующиеся удары его сердца. Он стоял, боясь пошевелиться, не веря, что та, за которой он наблюдал несколько дней подряд, стоит возле него. Она говорит с ним, и он улавливает аромат ее духов и помады. Парень сглотнул довольно громко, Лена засмеялась, откинув голову, тряхнув прекрасными волосами. Смех разбудил водителя, он подумал, что смеются над ним, быстро открыл дверь, недовольно ворча себе под нос.

— Ой! Мальчик! — подхватила под руку смущенного парня Зоя, — она была у них самая молодая. — Я тебе нравлюсь? — проворковала нежно она, почесала ногу, для чего ей понадобилось слегка приподнять и без того короткую юбку.

— Ты такой душка! — она потянула его на себя. Парень крепко сжал Ленину руку, которую продолжал держать.

— Ну чего? Мужика не видели, — крикнула Наталья. — Во, развратницы! — она шлепнула Зойку по заду. — А ну, поехали! — Девчата, входя в открытые двери «рафика», посылали, смущенно стоящему парню, воздушные поцелуи и громкие вздохи.

— Поехали! — скомандовала Наталья. Водитель удивленно посмотрел на нее. — Эта, — она ткнула пальцем в окно на Лену, — остается, — и сама захлопнула дверь.

Из «рафика» донеслось пение «Две звезды».

Они стояли молча, следя, как мигают огни машины. Вот он показал правый поворот и, свернув в соседнюю улицу, исчез.

— Вам не холодно? — Он боялся до нее дотронуться. Лена покачала головой.

— Пойдем на пляж, я знаю, как туда можно пролезть, минуя ворота, — Лена потянула его за собой.

Городской пляж охранялся, но только возле ворот, а если спуститься по переулку и пролезть через забор, то по крутой лестнице можно опуститься на его середину. Лена прекрасно знала эту дорогу и уверенно вела за собой парня. Остановилась возле лестницы.

— Тебя дома искать не будут? — он отрицательно помотал головой, совсем как Данил. Она опять погладила его по лицу. Парень затрепетал, крепко обнял ее. «О! — восхищенно подумала она. — Время зря не потеряю».

Они спустились по железной лестнице, стараясь не греметь, сняли обувь, пошли по холодной гальке к волнорезу. Недалеко от них послышался шепот, и они поняли, что на пляже они не одни. Ночь, но это не значит, что он пустынен.

Пройдя вглубь, они сели на лежак. Парень обнял Лену за плечи. Море тихо набегало на берег, шурша мелкими камешками. Было очень спокойно. «Если мы будем так сидеть, я усну, — подумала Лена. — Он стесняется».

— Почему ты меня не целуешь? — она подняла лицо. Парень взял ее руку и стал целовать каждый ее палец в отдельности. «Фу, черт! Меня это не устраивает».

— Ты когда-нибудь купался ночью?

— Нет… — тихо произнес он.

— Давай попробуем, — она начала раздеваться. — Ты никогда не был с женщиной? Так ведь? — Парень кивнул. Лена улыбнулась. — Ты хочешь попробовать, но боишься? — Он молчал. Она подошла к нему, положила его руки себе на бедра. Парень задрожал. — Ты хочешь быть как все, но комплексуешь? Давай вместе исправим это. — Ее руки начали быстро раздевать парня. На лежак полетела рубашка, за ней брюки. Парень замер. Ленины руки ловко скользнули по его ягодицам, бедрам, и вот упругая плоть в ее руке. — Только сначала море. Прижми меня к себе крепче, еще крепче. — Он исполнил ее требование. Грудь женщины уперлась в него. Он глубоко задышал. — Тебе нравится? Это только начало, — она потянула его к воде. Возле воды она остановилась. — Снимай с себя все, как я, — и она скинула последнюю деталь своего туалета, он последовал ее примеру.

Глава 15

Лена пришла домой под утро, открыв сумочку, стала искать ключи и первое, что она увидела, это двадцать долларов. Пацан знал, с кем имеет дело, и за учебу хорошо заплатил. Она улыбнулась, вспомнив его лицо. Он отличный ученик! Лучше десяток таких неопытных, волнующихся иметь, чем одного садиста.

Она вошла в дом, бросила сумку на кухне, вошла в комнату, упала на кровать. «Как же я устала!» Ноги гудели, казалось, что ее пропустили через какой-то отбойный агрегат. Она закрыла глаза.

— Ты где была? — Ей не хотелось шевелиться, и с каких пор она должна давать отчет своему сыну? — Мы долго ждали тебя, где ты была?

— Мы? — она с трудом открыла глаза. — Слушай, Дань, дай пару часиков поспать, потом поговорим, а?

Данил смотрел на нее злыми глазами, но говорить больше ничего не стал, развернулся и ушел в свою комнату.

— Мы? — повторила Лена. — Он что же, считает это все всерьез? Да это же обман, воображение. Господи, как спать хочется! — Она закрыла глаза рукой и стала медленно погружаться в сон.

Проснувшись, долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам дома. Соседские мальчишки, играя, громко кричали во дворе. Лена села, взяла будильник. «Ого! Уже десять, значит Данила в доме нет и поговорить ей не с кем». Она опять упала на кровать. «Наверное, я дура, так я могу и потерять его, а у меня, кроме него, и нет никого. Он, правда и сам хорош, «Где была?». Какое твое собачье дело, где я была». Она попыталась восстановить в памяти вчерашнюю ночь, по телу пробежал сладкий озноб, она улыбнулась. Надо вставать.

В дверь постучали, она отозвалась. Стук повторился еще сильнее.

— Ленка, спишь, что ли? — кричала мать.

— А если так, то чего орать, — тихо проговорила она. Ей никого не хотелось видеть, мать этого не знала, кулаком колотила в дверь. Пришлось вставать. Она посмотрела на себя в зеркало и пошла открывать дверь.

— Горим, что ли, — бросила она матери.

— Ты все спишь, оно и ясно, ночь набегает, потом полдня спит!

— А тебе от этого плохо?

— Серега у тебя денег просил? — лицо ее покраснело от злости. — Просил?

— Ну и что?

— Что ж ты для брата пожалела, — закричала мать, — да я бы тебе с пенсии вернула!

— Знаю я, как ты возвращаешь. — Лена подошла к столу, села на стул.

— А ты и для матери жалеешь?

— Хватит, а? Говори, чего надо и уходи, мне и без вас забот хватает, ты о своем сыне печешься, а я о своем. Мой у тебя денег хоть раз попросил? Или ты ему, как бабушка, хоть трешку на мороженое дала? Так почему я твоему на наркотики давать обязана?

— Да где же мне взять их? Дала, дала! Это ты зарабатываешь, а…

— А ты завидуешь, ты всю жизнь завидовала. Говори, зачем пришла?

— Серега козу, ирод, продал! Я сегодня вывожу их попастись, а на дороге «пикапчик» стоит. Выскакивают двое, хватают двух козочек и в машину, я кричать, а они мне еще и пригрозили. Если б ты ему денег дала, разве стал бы он коз продавать? — Она заплакала.

— И опять я виновата, — всплеснула руками Лена. — Я ведь к вам не лезу и тебя прошу, оставь нас!

Мать, обозвав дочь последними словами, наслав на ее голову проклятий, выскочила за дверь. Лена смотрела ей вслед, она никак не могла понять, окуда у нее столько ненависти к дочери?

Выпив чуть теплый кофе и похрустев печеньем, она вошла в свою комнату и сразу обратила внимание на лист бумаги, приколотый к двери в комнату сына. На нем большими красными буквами написано рукой сына. «Не входи!»

Она подошла к двери, постояла возле нее в задумчивости, сорвала лист, скомкав, бросила через плечо. «Надо же, не входи! Ну и парень». Ей вдруг стало очень тоскливо. Нет, нельзя, чтобы Данил отдалялся от нее, надо сделать все, что в ее силах, чтобы вернуть их прежние отношения.

Лена оглядела комнату. Смешно! Она собиралась сделать генеральную уборку еще весной, а сейчас конец августа. У нее так и не дошли руки до уборки. Надо заняться ею сегодня, сейчас же. Только сейчас в свете солнечных лучей увидела, как оплетена паутиной ее люстра, по углам сидят большие пауки с темным брюшком и тоненькими ножками. Везде пыль, по которой смело можно писать. Скинув с себя платье, она надела спортивные штаны, закатав их до колена, майку. Скатала ковер, вынесла на улицу, повесила на Данилкин турник. Включила старенький пылесосик «Циклон», который постоянно отключался, и его надо ударить, чтобы он снова включился. Пнув его хорошенько, Лена пошла в атаку на углы. Она обработала потолок, спускаясь по углам до самого пола, пропылесосила два кресла и пол, внесла в комнату таз с горячей водой. «Наверное, так Федора работала, после того, как от нее ушла посуда. Посуда вернулась к ней, и Данил вернется. Она сделает все, чтобы он вернулся».

Если честно, то домашняя работа всегда тяготила ее. Она старалась под любым предлогом отложить ее на потом. Сегодня она получила удовольствие от чистых окон; ей показалось, что они искрятся, и в комнате стало легче дышать. С люстрой пришлось повозиться. Все подвески обычно снимал Данил, она их мыла и протирала, а он вновь их развешивал. Сегодня она это сделала сама. Руки уставали все время быть вверху, она опускала их, трясла. На это ушло времени больше всего. Когда она справилась с люстрой, несколько раз включила ее, любуясь игрой хрусталя. Люстру ей подарил отец почти перед самой смертью. В совхозе последний раз выдали зарплату и тринадцатую зарплату. Он получил очень хорошо в тот последний год. Не отдав деньги жене, купил дочери люстру за восемьсот рублей и стенку, которая сейчас стоит, покрытая пылью. Ее она, конечно, постарается протереть, а вот посуду. стоящую в ней, это для нее уже слишком. Она посмотрела через стеклянную дверку на пыльный хрусталь и стеклянные полки. Завтра я ее обязательно помою. Она подошла к календарю, висевшему на кухне. «Десять дней осталось до школы, надо посмотреть, чего у Данила нет. Надо же, я и забыла, кажется всегда так было, все дома, никто никуда не спешит». Лена вспоминала, что надо купить сыну к учебному году. Лучше записать и в первое же воскресенье на толчок в Симферополь или Севастополь. Там товары гораздо дешевле и выбор побольше. Список получился большой. «Да на это уйдет почти половина ее заработанных денег, а на что же зиму жить? Опять голодать, сидеть на молоке и хлебе, бояться лишний раз яблоко ребенку купить?» Лена внимательно изучила список в надежде зачеркнуть что-нибудь лишнее, но в списке только самое необходимое. Она прикрепила его над кроватью.

Оглядев придирчиво комнату, осталась довольна, пошла на кухню. Здесь относительно чисто в окно стучалась большая зеленая муха, громко жужжа. Лена взяла тряпку. Мух она ненавидела с детства. Отец говорил, что они всегда к беде, — что во сне, что наяву. Она придавила жужжавшую тварь к стеклу, почувствовала под пальцами трепещущую плоть. надавила. услышала легкий хруст. «Это мать ее впустила», — стряхивая муху в унитаз, подумала Лена. Они всегда ее сопровождают, даже на одежде сидят.

Нужно готовить ужин, а продуктов, как оказалось, для этого у нее нет, а то, что есть, должно подаваться сразу после приготовления и не разогреваться. Протерев еще раз, от нечего делать, столы, Лена стала собираться на работу. По пути ей хотелось забежать к Наталье, можно успеть пару раз искупаться. Она прихватила купальник, бросила в сумку кошелек. Море должно быть сегодня спокойное, в конце августа оно всегда прогрето, становится светлым, теплым.

Лена засмеялась от удовольствия. Она любила раздеваться на многолюдном пляже, видела косые взгляды девиц, оценивающие мужчин, ревнивые жен. Она купалась в этих взглядах, они сопровождали ее все время, пока она находилась на пляже. Наташа тоже ей под стать — с темно-каштановой гривой, смуглая, стройная, она принимала самые соблазнительные позы с наивными глазками и милой улыбкой. Да, для пляжа они опасны, но тем и радостней для них на душе, когда покидают они под облегченные вздохи морское лежбище

Вернувшись домой, Данил сначала не понял, что произошло. Он остановился посреди комнаты, огляделся, до него дошло, каких усилий стоило матери навести здесь порядок. Он придирчиво оглядел комнату, поражаясь чистоте. Взгляд метнулся к стенке. «Ага, все-таки у тебя не хватило духу довести все до конца», — почему-то обрадовался Данил, впрочем, он не мог себе представить другую мать. Эта его вполне устраивала. Она не ограничивала его ни в чем, он был свободен, но зачем ему такая свобода без нее, он не знал. Ему хотелось посидеть с ней вечером, поговорить, поиграть в карты, она очень хорошо умела жульничать и учила этому сына. Еще она могла смеяться над каким-нибудь эпизодом так заразительно, что какое бы настроение у него не было, он всегда, глядя на нее, смеялся до слез. Беды начались, когда она перешла работать в ресторан, если точно, то последние два года.

Она хотела накопить денег, чтобы вырваться из нужды, но их почему-то всегда не хватало. Этим летом они виделись, в основном, все время только по утрам, за завтраком. Он тоже пытался заработать хотя бы для школы.

Сегодня они опять столкнулись с командой «Шнурка», и ребятам крепко попало, но денег, заработанных на продаже кукурузы, они не отдали. Мало того, они даже не угостили грозных противников, на что Гоша, зло сверкнув глазами, пообещал наказать строптивых, но когда подрастут. Он так и сказал: «Сейчас мне с вами, сопливыми, вроде, не солидно связываться, но вы ведь подрастете? И тогда говорить уже будем по-другому»; он блеснул золотым зубом, на что Сашка, сплюнув сквозь зубы, пообещал подрасти и посмотреть. Больше происшествий за сегодняшний день не было. Данил опустил деньги в копилку. Копилку он соорудил из большой жестяной банки из-под чая, специально заклеил ее скотчем, а в крышке пробил дырку и опускал туда ежедневно заработанные деньги. У Сашки точно такая же коробка. Данил помнил, что в последнее воскресение августа дядя Гриша обещал свозить их в Одессу на толчок. Данил очень хотел купить матери подарок. У нее первого сентября день рождения, она о нем всегда забывает или не хочет вспоминать. Зато он помнит и старается в этот день что-нибудь ей подарить. «Десять дней до ее дня рождения, я ей обязательно что-нибудь куплю необычное». Данил даже не мог представить что, но знал, что найдет для нее подарок.

Он открыл свою комнату, проверив, на месте ли тоненькая ниточка. Нитка не повреждена, значит мать в комнату не входила. Он включил свет. Конструктор стоял на прежнем месте. Теперь он четко напоминал здание, только необычной формы. Мальчик присел возле него на корточки, стал вглядываться, стараясь вообразить себе стены, окна, но ничего не получалось. Здание похоже на скелет, знаешь, что это человек, но вообразить его не можешь. Данил сел на кровать, подумал, что сверху будет понятнее, но нет, только больше запутался.

Ужинать он не захотел, они с Сашкой наелись чебуреков на набережной, их подогревали в микроволновке и подавали горячими. Ему больше нравится, когда их вынимают из кипящего жира и горой складывают на большую тарелку; когда берешь чебурек, а он продолжает еще шкворчать у тебя в руках, кусаешь хрустящую корочку, а внутри вкусная юшка с кусочком мяса, да, это ни с чем не сравнимый вкус! И это все запить холодной «Фантой». Сегодняшние чебуреки они запивали «фантой», но они были жалкой пародией на чебуреки и больше походили на горячий блин. «Наелись и ладно», — выразился по этому поводу Сашка, и Данил согласился с ним.

Просмотрев телепрограмму, он пошел в душ. Надо смыть с себя морскую соль, а то тело стало жестким. Выйдя из ванны, он увидел мать и очень удивился.

— Ма, ты чего так рано?

— Привык мать по утрам встречать? — обрадовалась она, что сын не злится на нее. — Теперь я буду всегда так приходить: знаешь, сынок, всех денег не заработаешь, ты растешь и мне хочется побольше быть с тобой.

— Ты не врешь?

— Нет, и завтра мы с тобой пойдем вместе в больницу, будем выяснять, что стало с тем ребенком.

— С моей сестрой, — уточнил мальчик. — Лена посмотрела на серьезное лицо сына.

— Пусть так. Надо узнать о ней как можно больше. А теперь давай спать.

— А ты не хочешь поговорить с ней? — Лена пожала плечами, она об этом как-то не подумала, да и о чем говорить с привидением?

— Ты считаешь, надо? — теперь Данил пожал плечами, не знал, надо ли матери с ним разговаривать. Он уже успел полюбить эту тихую девочку. Она никогда его не трогала, если он только к ней не обращался. Сидела очень тихо, перебирая детали и строила одной ей понятное здание.

— Хорошо. Я приму ванну и приду, — пообещала мать.

Данил вошел в комнату, девочка подняла головку. «На кого же она похожа? Что-то в ней очень знакомое, но что?»

— Привет! — она ничего не ответила, проследив глазами, как он вытер голову полотенцем и повесил его на стул, лег в постель так, чтобы хорошо ее видеть.

— Ты где?

— Не знаю, — тихо сказала она.

— Кроме тебя в комнате есть кто-нибудь?

— Да, но я их боюсь, — она говорила тихо, почти шепотом, словно боялась, что ее услышат. — Они смотрят на меня и ненавидят.

— Почему?

— Я не такая, как они.

— Где же ты можешь быть? — задумчиво проговорил Данил. — Там, где ты, темно?

— Ночью. А днем много людей. Они ходят, смотрят на меня, некоторые смеются, стучат пальцем.

— По чему они стучат?

— Не знаю.

Вошла Лена, она растерянно остановилась в дверях, девочка встала. Они стояли, глядя друг на друга. Лена смотрела в измученное, худенькое личико своей дочери, и ей вновь стало ее жаль. Она постаралась себя сдержать, не показать, как на глаза навертываются слезы.

— Мы поможем тебе, обязательно поможем, — она присела, протянула руки к девочке, та недоверчиво посмотрела на Данила, как бы спрашивая у него, стоит ли ей доверять? Данил легонько кивнул головой. Девочка сделала шаг к матери.

— Как тебя зовут?

— А ты бы как меня назвала?

— Не знаю, — Лена стала вспоминать, какое имя она хотела дать ребенку, если бы он родился. Нет никакого имени, она знала, что он не родится.

— Я назвал ее Сашкой, — отозвался с постели Данил.

— А почему? — удивилась Лена. — Нет, такого имени ее дочь не получила бы. Она выбрала бы что-нибудь позаковыристее.

— Потому что мне так нравится, и если бы она была жива, — он помолчал, посмотрел на девочку, не обиделась ли она на его слова, девочка стояла спокойно, глядя на мать, — она бы носила только это имя, — закончил он.

Лена посмотрела на сына и поняла, он говорит правду. Скорее всего имя выбирал бы он, а не она.

— Пусть будет Сашенька, в конце концов, это тоже неплохое имя. Оно тебе нравится, девочка?

— Когда егопроизносишь ты? — улыбнулась она, — тогда мне становится немножко теплей и я меньше боюсь. Назови меня еще раз, — попросила она.

— Сашенька! — повторила Лена. — Иди ко мне, девочка моя, ты простишь свою глупую мать? — Девочка подошла к ней.

— Простишь?

— Я не знаю как? — она заглянула Лене в глаза. — Ты боишься? Ты тоже чего-то боишься? — произнесла она.

— Жизни. Боюсь жизни.

— Той жизни, которой ты меня лишила?

— Выходит так, — она попробовала взять девочку за руку, но ничего не почувствовала, хотя и видела, что она ее держит за руку. Странно. Только легкий холод. Лена взяла ребенка на руки, прижала к себе, девочка провела рукой по голове.

— Какие красивые у тебя волосы, — точно сквозняк проскочил и поиграл Лениными волосами.

— Ты такая легкая, невесомая. Я найду тебя. — Она аккуратно поставила девочку на пол. — Что ты строишь?

— Твой дом, — уверенно ответил ребенок, посмотрев на постройку. — Здесь тебе будет хорошо.

Лена обошла вокруг постройки, это мало походило на дом — очень большой и непонятный.

— Хорошо, строй, а мы потом посмотрим что это. — Она принесла свою подушку, бросила в ноги сыну.

— Я сегодня с тобой буду спать, можно?

— Спрашиваешь! — обрадовался Данил.

— Тогда береги нос и зубы, я ночью лягаюсь, — она забралась под одеяло, прижавшись к стенке. — Вы, ребята, как хотите, а я сплю. — Она еще какое-то время слышала сквозь сон легкое, убаюкивающее постукивание железного конструктора, но звук все отдалялся, отдалялся и сон завладел ею.

Данил улыбнулся, слушая как сопит мать, он еще какое-то время наблюдал за руками ребенка, но и его поймал сон в свои сети.

Глава 16

Знаешь, Данька, а мы с тетей Любой решили открыть свое дело, — подмигнув озорно сыну, заявила Лена. Они втроем спускались к остановке троллейбуса, несмотря на то, что было ранее утро и солнце еще висело раскаленным диском над горизонтом моря, подкрашивая редкие, легкие облачка в золотисто-розовый цвет, становилось душно. День будет жарким.

Лена не любила такие дни, не любила пользоваться общественным транспортом, где чувствуешь прикосновение горячих, потных тел. Поэтому она решила пораньше съездить в консультацию, пока немного народу, и пляжники только собираются за очередной порцией загара.

— Правда, что ли? — не поверил Данил матери.

— Чистая! — подтвердила она. — Мы будем зарабатывать деньги, и ты пойдешь учиться. В институт пойдешь, — твердо сказала она. — Это моя самая большая мечта — выучить тебя, будешь бизнесменом! — Саша присвистнул, Лена посмотрела на мальчика, — а ты будешь ему во всем помогать. — Сашка скривился, точно перед ним только что разрезали лимон, и его рот наполнился слюной. Он сам никогда даже и не думал о бизнесе, ему бы что попроще. Хорошим бы слесарем, машины ремонтировать, это да. А что бизнесмен? Данил точно прочел мысли друга.

— Почему бизнесмен?

— Хорошо жить будешь. Кто сейчас живет?

— Но мне не нравится тот бизнес, который дает хорошую жизнь тому же Гоше, — заявил мальчик.

— При чем здесь Гоша? — не поняла Лена.

— Так у него тоже, вроде, бизнес, — засмеялся Сашка. — Вчера на пляже он на нас наехал, требовал плату за то, что мы на его территории торгуем. Все, говорит, платят, кроме нас. Данька сказал, что если все платят, то ему хватает, пусть больше берет с тех, кто молча отдает свои заработанные, а от нас отвалит. Он так и заявил: «Пляж — это мой мелкий бизнес, по-крупному я работаю в другом месте и не позволю, чтобы какая-то сопля мне мешала на дороге». «Не хочешь, тогда не лезь в эту соплю, — произнес Данил, жуя кукурузу. — Отойди, а вернее, обойди ее десятой дорогой». Гоша аж побелел, пообещав еще нас достать, он отвалил, пошел собирать дань с пляжных торговцев, фотографов, с мелких воришек. Сашка опять сплюнул.

— Поменьше вы с ним общались бы. — Они остановились под исписанным и изрисованным навесом. Троллейбус еле двигался, он медленно подкатил к ним, долго не открывал дверь, затем она с шипением и легким стуком открылась, выпустив троих ругающихся мальчишек. Лена вошла в салон первой, ребята за ней. Трое вышедших из троллейбуса показывали кулаки и языки кондуктору, один даже пнул троллейбус ногой.

— Больные, — сокрушенно сказала уставшая пожилая женщина с сумкой наперевес, на ручке которой висели коляски с талончиками. Несмотря на то, что время было раннее, чувствовалось, что она уже устала и работает из последних сил. Может, у нее от прежней жизни осталось такое лицо? Есть такая порода людей, они встают с постели с тяжелыми лицами, и все дается им тяжело.

Двери закрылись и троллейбус плавно покатил мимо пустующего стадиона, пустого бассейна. Когда-то Лена из школы бегала в него плавать в любое время года. Физкультура всегда проходила на этом стадионе. Забеги, прыжки, плавание… Сейчас бассейн не видел воды лет семь, говорят у города нет денег на его ремонт и содержание. Может, и так. У кого они есть сейчас, эти деньги?

Она заплатила за проезд. Заняв задние места, они молча смотрели на проплывающий за окном пейзаж.

— Вы меня на улице подождите, — она показала им скамейки в тени большой сосны. — Я быстро.

Постучав в кабинет и не дожидаясь ответа, Лена вошла. Игорь Александрович стоял возле окна, наблюдая за игрой белок. Они быстро бегали, догоняя друг друга, по ветке, почти касающейся окна. Белки издавали писклявые звуки, нервно дергая облезлыми хвостами. И почему в сказках у белок всегда хвосты пушистые? А у тех, которых видела Лена, они больше походили на ершик для мытья бутылок. Сквозь торчащие волосинки виднелся ствол хвоста. Красоты в этом не было.

— Привет! — Лена опустилась на стул. — Узнал что-нибудь? — Доктор повернулся к посетительнице, с трудом оторвавшись от зрелища.

— Все, как я и говорил. Все сжигается. Вот тебе список всех, кто работал той ночью, даже кочегар отмечен. На меня смотрели, как на больного, когда я рылся в архиве. Одно дело, если бы меня интересовала какая-то клиника, другое, когда ищешь, кто работал в конкретный день. — Он положил перед ней лист бумаги с несколькими фамилиями.

— Иногда на себе надо испытать, как чувствует себя больной, когда обращается к вам, — сложив, не читая, лист, Лена продолжила разговор, — и не были мы клиентами, мы назывались проще — пациенты, эти слова не считались позорными?

— Я все исполнил, что ты хотела? — Лена кивнула. — Не знаю, зачем тебе это нужно, ты больная. Уходи. — Он опять подошел к окну, но белки уже играли не на ветке, а бегали по стволу и их нельзя было видеть, только можно слышать. Игорь Александрович скрестил руки на груди. Лена сказала: «Пока!» и вышла из кабинета. Коридор и сегодня пустовал. Ребята подбежали к ней.

— Ну как? — спросил Сашка, Данил хитро улыбался.

— Что как? — не поняла Лена, глядя на мальчиков.

— Данька сказал, что ты беременна и у тебя будет девочка, — выпалил одним духом Сашка.

— Вот еще! — Где это у меня средства на девочку. — Девочки нынче очень дороги, абы что иметь не хочется, а красивая должна иметь соответствующую упаковку. Пошутил твой дружок. — Она покосилась на сына, — и очень неудачно. Сейчас нам надо в роддом съездить. Со мной поедете или расстанемся?

— Ребята отошли в сторонку, о чем-то споря, в конце концов, придя к общему решению, подошли к ней и объявили, что расстаются, что у них много дел, которые нельзя откладывать, сейчас дорог не только день, но и час. На этом и порешили.

Ребята побежали вниз к городу, она, поймав такси за пятерку, поехала вверх к роддому. Сначала ей хотелось поговорить с кочегаром, потом искать остальных.

Выйдя из трехэтажного обнесенного новеньким забором здания, она оглянулась, поискав взглядом трубу котельной. Ее она увидела, но далековато, значит она отапливает не только роддом, но и стоящие рядом дома.

Лена отправилась к котельной.

Большая, с огромными печами и бушующем в них газовым пламенем, котельная ее поразила. Она впервые увидела, как горит в топках газ.

Молодой парень сидел за столом в грязном кресле, смотрел телевизор. Лена огляделась. Котельная пристроена к жилому дому и раньше топилась углем, об этом говорили ее стены, хранящие черный цвет, окно над полом, через которое раньше бросали уголь, и запах. Он еще жил в этих стенах, запах угля. Пол бетонный, его, наверное, недавно залили, он выделялся своей серостью.

— Вы что-то хотели? — парень убавил звук, подошел к ней, разглядывая ее, заулыбался.

— Мне бы Степановича! — смутилась Лена от его взгляда.

— Он уж несколько лет как на пенсии, я на его место и пришел. Как только котельную на голубое топливо перевели, он тут же сдался. «С газом я не работаю, — заявил он. — Это женское дело, мне вот уголь в топку бросать, да глядеть, как пляшут синие огни, это по мне». Чудной. Я ему объяснял, что гари от его угля много было, улицы не успевали мести, а он ведь детишек обогревал. — Парень, видно, заскучал по общению и ему хотелось поговорить, все равно с кем, тем более с такой красавицей.

— А где я могу его найти?

— Здесь недалеко, надо только подняться по дороге вверх до трассы, там в балке частные домики, их еще осталось штук пять, утопающих в садах. По их небольшой, заросшей травой улочке, бегают куры, там даже поросенка можно увидеть. Экзотика! — засмеялся кочегар. — Дом Степановича самый первый, как свернете с дороги в их переулок. Там на развилке стоят мусорные баки, одна дорога пойдет вверх на трассу, другая — в зелени сирени, в их небольшую «деревню», и сразу первый дом его.

— Спасибо.

— Не за что, — он опять улыбнулся. — Вы не журналистка?

— Разве я на нее похожа? — теперь улыбалась Лена.

— Не знаю, не видел, — честно признался парень, — а впрочем, нет, вы на нее не похожи.

— А на кого?

Ну, — пожал плечами, не сводя с нее темно-карих глаз.

— Мысли твои в правильном направлении, — одарив его самой соблазнительной из своих улыбок и похлопав растерявшегося парня по щеке, вышла из котельной.

Все выглядело именно так, как описал молодой кочегар. Возле переполненных зеленых мусорников она свернула на узкую улочку с выбитым асфальтом. По краям дороги действительно росла трава, в каждой копошились куры. Одна из них, квохча, медленно переходила улицу, цыплята, догнавшие по размеру свою мать, бежали за ней, нежно попискивая. Петух что-то нашел в придорожной канаве, радостно закудахтал, к нему со всех ног ринулся его гарем. Цыплята заволновались, но мать продолжала вести их на другую сторону, строго квохча. Поросенка Лена не видела, зато на кирпичном заборе сидели сразу три кошки, они дремали на солнышке.

Когда она подошла к калитке, кот, а это был именно кот, судя по его грязной морде и драным ушам, лениво открыл зеленые глаза, поняв, что ему не собираются причинять вреда, вновь закрыл их, тяжело вздохнув.

Лена осмотрела калитку в поисках звонка. Ничего подобного не обнаружив, она толкнула железные воротца, надавив на ручку. Дверь со скрипом отворилась, и тут же на крыльце появилась низенькая, полная женщина, в цветастой, длинной юбке, белой кофточке и непонятного цвета фартуке. Она вытирала руки фартуком, сощурясь смотрела на гостью.

— Здравствуйте, — поздоровалась Лена.

— Бывайте здоровы, — ответила очень бойко хозяйка. — Ты не квартиру случаем ищешь?

— Нет.

— Да это я просто так спросила, мы уж и не помним, когда у нашей калитки кто-то свеженький появлялся. Да ты проходи, не бойся! — Лена посмотрела под ноги. Возле ног сидела небольшая собака. — Она только гавкать умеет, будет вокруг бегать и брехать, а чтоб укусить, боится. У, шельма, — женщина хлопнула в ладони, пугая собачонку. Та метнула в сторону хозяйки взгляд и вновь, точно не ее только что ругали, принялась обнюхивать Ленины ноги, изредка касаясь их холодным и мокрым носом.

— Мне бы Степановича, — пошла по узкой дорожке Лена. Собака и вправду стала громко гавкать, заходя то сбоку, то забегая вперед. — Он дома? — не обращая на нее внимание, спросила Лена.

— А где ж ему еще быть. Он с утра с грушей возился, старая стала, плодов не дает, а места занимает много. Мы решили вместо нее персики посадить. Груша-то у нас еще есть, — она показала в сторону. — Внуки обдирают ее, уж больно сладкая, что мед, правда, мелкая. А эта, которую дед сегодня корчевал, крупная была, но не укусишь, полежать ей надо было, а полежит — запах у нас появляется лекарственный, тоже нехорошо. Дед! К тебе тут пришли, — крикнула она в дом. — Да ты проходи, проходи! Пшла! — Хлопнула она вновь в ладони, отпугивая заливающуюся лаем собачонку.

Лена поднялась по лестнице, собака сразу замолкла, преданно глядя на хозяйку, легонько повиливая пушистым хвостом.

— Вот, шельма! — засмеялась, довольная собакой, хозяйка. — Ну хорошо, умничка! — похвалила она ее, и у собаки хвост закрутился, как вентилятор, ее собачья морда расплылась в довольной улыбке. Они вошли в дом, пропахший лекарственными травами. Их пучки висели повсюду. В доме прохладно и сумрачно. Лена обратила внимание. что окна закрыты выгоревшей от солнца газетой. Из-за этого и полумрак. В доме чисто убрано, но обстановка бедная. Старенький диван накрыт цветным покрывалом, по краям дивана тумбочки со всевозможными цветами в горшочках, круглый стол под вязаной скатертью, керамическая рыбка, возле нее две ее копии, только маленькие, с широко открытыми ртами. Возле стола сидел хозяин в больших роговых очках с газетой в руках. Два окна с короткими тюлевыми занавесками и цветными задергушками. Небольшой комод, заваленный неглаженным бельем. Тумбочка с телевизором старой модели, этажерка с книгами и безделушками и у самой двери шкаф. Как поняла Лена, это гостиная.

Старик удивленно посмотрел на вошедшую, сняв очки.

— Здравствуйте, — поздоровалась Лена. — Я к вам по необычному делу. Она замолчала, не зная, как продолжать.

— Ежели по делу, проходи, садись. — У него хрипловатый, но приятный голос. Он кивнул ей на диван, сам отложил в сторону газету, прежде аккуратно свернув ее, очки положил в футляр, только тогда поднял глаза, внимательно, изучающе посмотрел на женщину.

— Мать, — не оборачиваясь обратился к жене, — сообрази что-нибудь легкое. — Женщина кивнула и исчезла из комнаты.

— Так какое у вас дело?

— Вы ведь кочегаром работали?

— Да, и имею за это ордена. Я на флоте еще кочегарить начал. Всю войну под Мурманском проплавал. — Он посмотрел выше ее головы. Лена обернулась, увидела фотографии, вставленные в темные рамки. — Почти под конец войны наш сухогруз расстреляли, мало тогда кто жив остался. Знаете, вода была похожа на жидкую кашу. Лед, разбитый на мелкие осколки, перемешанный с водой. Спасибо, наши корабли-охранники были рядом, выловили. Я по госпиталям долго валялся. Потом меня на поправку сюда привезли в санаторий. Здесь я и встретил свою Раечку, она сестричкой в этом же санатории работала. Как встретил, так и не смог уйти от ее колдовских глаз, — он ухмыльнулся. — Вот и пошел кочегаром, а последние десять лет до пенсии отапливал роддом, давая детишкам тепло и горячую воду. Этим тоже кто-то должен заниматься, как вы думаете? — Лена согласно кивнула. — Вот и я так думаю, что работать надо везде, а сейчас я уже пять лет как на пенсии, почти пять лет, — поправился он и опять внимательно посмотрел на нее. Лене стало страшно, как задавать человеку свой вопрос, но старик ждал, молча наблюдая за ней.

— Вам иногда передавали свертки из роддома, чтобы вы их сожгли? — Лицо старика изменилось, оно стало жестким, глаза прищурились.

— Я бы хотела узнать, — она вздохнула, набрав побольше воздуха в легкие. — Пять лет назад вам не передавали сверток примерно размеров сорок, сорок пять сантиметров.

— Что? Брови его поползли вверх, левая щека нервно дернулась. — Сорок сантиметров? Да это же ребенок! Вы что же, голубушка, думаете я детей в печах сжигал?

— Нет, что вы, я вовсе так не думаю.

— Но ваш вопрос наводит на такую мысль, сорок сантиметров… — повторил он, вставая. — Это ребенок, у него даже косточки должны быть, и он должен уже уметь плакать.

— Да, — подтвердила Лена его слова, — она плакала.

— И что? — старик смотрел на нее в упор. — И что? Она умерла? И ты оставила труп своего ребенка в больнице? Тебя не интересовало, что с ним будут делать?

— Тогда нет, — она опустила голову. — Я просто не думала об этом, я только хотела бы знать…

— Я не сжигал твоего ребенка, то, что я сжигал, было в целлофановых пакетах, бесформенной кровавой массой. Да, я знал, что это такое, что было делать, я работал на такой работе, которая сжигает ваши грехи, и я не думаю, что у кого-то поднялась бы рука изрезать на кусочки пусть даже и мертвого, ребенка.

— Я только и хотела у вас спросить. Извините меня, если можно.

— Да, можно, можно, это не я тебя прощать должен, а твой плачущий, брошенный на выживание ребенок. Какой срок был?

— Почти семь месяцев, — тихо сказала она.

— Так это что же получается, ты его родила?

— Получается, что да. А теперь я хочу узнать, что с ней произошло.

— После пяти лет? Вряд ли ты найдешь концы. Будем рассуждать так: ко мне она не поступала, это сто процентов. Хоронить больница никого не хоронила, хоть тогда больница и не была на голодном пайке, но устраивать похороны каждому недоношенному ей было бы накладно. Это в основном делали родители, забирая своих деток. Значит, она либо осталась жива, и сейчас в каком-нибудь доме малютки, либо… он замолчал и вновь его глаза превратились в узкую щелочку. Он знал второй вариант «либо», но не хотел о нем говорить молодой женщине.

— Она не жива, — подтвердила Лена. — Старик кашлянул в кулак.

— Знаешь, у нас со старухой пятеро деток, и всех она принесла из этого вот роддома. Своих-то я отморозил в ледяной воде, а она шибко до детей охоча была. Вот и носила. Только детки наши выучились, разлетелись, оставив нас вдвоем.

— Значит она может знать, куда делась девочка?

— Не знаю. Вряд ли. Она на пенсию ушла лет на пять меня раньше. Ее, правда, частенько приглашали, когда подмена нужна была, мало ли? Кто в отпуск, кто заболел или в декрет ушел. Жизнь, она запутанная штука, старуха моя никогда не отказывала, всегда молча шла на работу. Последние три года оказалось, что медики и не нужны-то никому, так она торгует огурцом, помидором, а зимой лечебными травами промышляет. Рай! — позвал он жену. — Пойди-ка сюда! — Женщина вошла в комнату с большим глиняным чайником, поставила его на стол.

— Сейчас я кружки принесу.

— Да ты не суетись, поговорить надо, — остановил ее дед.

— За чаем поговорим, я слышала ваш разговор, — она ушла за чашками.

— Во, ушастая! — хохотнул старик. — Но оно и лучше.

На столе появились чашки, сахарница и небольшие печеньица, которые, как выяснилось, хозяйка пекла вчера вечером на скорую руку.

— Откуда ты знаешь, что дитя было мертвым? — отхлебнув запашистый чай, захрустела печеньем женщина.

Лена пожала плечами. Она и сама не знает откуда, но была в этом уверена. Ей не хотелось рассказывать о том, что к ней приходит ночами ее мертвая дочь, прося о помощи, и Лене необходимо найти ее. Иначе она потеряет своего сына. Женщина внимательно наблюдала за лицом Лены, видно о чем-то догадалась, покачала головой

— Хорошо. Был у нас небольшой скандальчик коло пяти лет тому назад, но его постарались замять без лишнего шума и свидетелей. Ребеночек у нас родился уродец. Ну, пожил пару часов и помер, оно бы и ладно, только беда в том, что отец пожелал похоронить свое дитя, а его нет. Тут и поднялся шум, крик, отец возмущенно требует, медперсонал не знает, что делать. Собрала нас тогда главврач к себе в кабинет и говорит: «Не считайте меня за идиотку, я знаю, где ребенок, но не знаю и не хочу знать, кто это сделал. Если к завтрашнему дню дитя в больнице не будет, я направлю разъяренного отца на вас, и он выбьет из вас правду, только боюсь, вам придется туго. Дед рожавшей работает в прокуратуре и ему не понравится, как без его ведома поступили с внуком». На утро ребенок был в роддоме. Я сама видела это несчастное дитя. Отец забрал его, не сказав ни слова. Долго мы ходили под страхом, что начнется следствие, но дело было замято, благодаря нашему главврачу; она — женщина с характером, могла убеждать и уговаривать, только одна из акушерок на другой день подала на расчет. Ее и держать не стали, без отработки отпустили, мне потом пришлось целый месяц работать, пока не пришла новая медсестра.

— И где же был ребенок? — со страхом спросила Лена.

— Я лучше пойду покурю, — старик встал. — У меня нет желания слушать. — Он вышел из комнаты под молчаливые взгляды женщин.

— И где же, — повернулась Лена к старухе, она почувствовала, как онемели у нее губы. как отхлынула кровь от лица, а руки вдруг стали холодными.

– Ты когда-нибудь была в Ленинграде или как его теперь?

— Да, была, — кивнула Лена, — а причем тут это? — Она не спускала глаз со старухи. — Еще в школе училась, мы ездили туда всем классом на экскурсию.

— И, конечно, посетили «кунст-камеру»? — Лена кивнула. До нее вдруг стало доходить, куда мог попасть ее ребенок. Но ведь он был без отклонений, это была совсем здоровая девочка, только недоношенная, почему же она попала в какой-то музей?

— Вы считаете, что ее… — она не могла говорить, комок подступил к горлу.

— Я ничего, милочка, не считаю, ты говоришь, что ребенок был и исчез, а это значит только одно, его забрали на исследование, знаешь, обучать молодых медиков тоже на ком-то надо, вот они и потрошат отказных детей. Или она в музее.

— Где этот музей может быть?

— В мединституте, где же еще может быть подобный музей? — Она налила себе еще чашку чая, — будешь? — предложила она Лене.

— Нет, нет, — прошептала та, поднимаясь со стула на ватные ноги. — Я, пожалуй, пойду, спасибо вам за все, и извините.

— Да не за что, — женщина поднялась, провожая Лену до калитки. На лестнице сидел Степанович. Лена, поблагодарив еще раз стариков, попрощалась.

Она вышла из их тихого зеленого переулка. Как же так? Почему взяли именно ее девочку? Только потому, что она была никому не нужна? Это она и только она виновата.

Она поднялась наверх к трассе, решая по пути, что делать, к кому обратиться. Ей пришла на память Тамара, терапевт их амбулатории. Лена подняла руку, поймала машину.

— Слушай, друг, подбрось! — наклонилась она к окну серебристой «Ауди» и замерла. За рулем сидел, расплывшись в довольной улыбке, Гоша.

— Прошу! — продолжая улыбаться, произнес он. Лена сначала хотела отказаться, но передумала. «Какая разница». Открыла дверку, опустилась в мягкое кресло.

— Ремешок с боку пристегнуть, или сама? — он даже руку протянул с услужливой физиономией.

— Сама, — Лена дернула ремень безопасности, он не сдвинулся с места, она еще раз попыталась его потянуть, но ремень точно заело.

— С ним надо обращаться нежно, — Гоша взял ремень и потянул его на себя. — Он ведь мужского рода. Помнишь еще правила, которым нас обучала Елена Андреевна? — Замок щелкнул, слегка вдавив Лену в сидение. — Куда едем? — Она назвала адрес.

— Что, со здоровьем проблемы?

— А что, выгляжу цветущей?

— Я бы не сказал, скорее нервной, дерганой, да ты кури. — Машина плавно тронулась с места. — Вон как руки трясутся, напугал кто, так ты скажи.

— Гош, оставь меня, — попросила она, затягиваясь сигаретой.

— Понял, — он включил магнитофон. Салон заполнила инструментальная музыка. Лена попыталась сосредоточиться, но у нее это плохо выходило. Мысли постоянно проигрывали звучащую мелодию. Гоша покосился на нее. Если бы она знала, что он отдал бы полжизни, только бы она хоть изредка смотрела на него и разговаривала. Но прошло то время, когда строгая учительница первого класса посадила их за одну парту. Она была тогда с длинной, белой косой и большими бантами, коричневая форма, белый фартук и ободранные астры в руке. Он сразу ее выделил из всех девочек в классе и влюбился. Она даже не догадывалась, как он любил и ревновал ее. Сколько он из-за нее дрался, сколько было пролито слез и крови. Он всегда наблюдал за ее жизнью. Знал о ее нелепом замужестве, знал о Даниле и негласно считал его своим сыном. Он даже сам этому верил. Ему хотелось помочь ей хоть чем-то, у него были таки возможности. Но она никогда не обращалась к нему, а сам он предложить помощь ей не хотел, тут срабатывала гордость.

— Прошу! — Машина остановилась. Лена растерянно улыбнулась, она, видно, задумалась и совсем забыла, куда едет. Поблагодарив Гошу, она вышла. Машина тут же уехала. Лена вошла в пустующую амбулаторию. «Надо же, и здесь пусто, вылечились все, что ли?». Она стала заглядывать в кабинеты. В последнем, склонившись над бумагами, сидела Тамара.

— Ленка! Привет! — воскликнула школьная подруга. Она обрадовалась бы любому, заглянувшему в ее кабинет.

— Есть проблемы? — Лена подсела к столу.

— Гляжу, кабинет у тебя плохонький, — окинула она кабинет подруги придирчивым взглядом.

— Да новую ж амбулаторию достроить никак не могут, средств нет, ну и желания тоже. Вроде после Нового года «Консоль» берется достроить, место им наше понадобилось. Так зачем пришла?

— Том, скажи, у вас в институте «кунст-камера» была?

— Вот еще! — засмеялась Тома. Анатомический музей. В него наш профессор со всего Крыма экземпляры притаскивал. Ну, конечно, там органы всякие, а тебя что интересует?

— Дети там были?

— В основном уродцы.

— А не в основном?

— Зачем тебе? — она подозрительно покосилась на Лену.

— Надо, если спрашиваю.

— Один ребенок. Давай о другом.

— Почему?

— Да неприятный это разговор, ты ведь там не бывала.

— Вот и расскажи, — Тамара посмотрела на Лену внимательно.

— Ленка, ты в порядке? — Лена кивнула. — Ну, хорошо. — Она прикрыла глаза, подняла их к потолку, словно искала там силы для разговора, в школе она на потолке искала ответы и, как ни странно, иногда их там находила, поражая даже преподавателей.

— В анатомическом корпусе есть кабинет, как ты сама догадалась, тоже анатомический. Это все хозяйство профессора, он на это потратил не один десяток лет. Это его гордость. Ты бы видела, с какой любовью он рассказывает о каждом экземпляре, это надо видеть. — Она опять подняла глаза к потолку. — Представляешь, там есть все органы человека, только каждый в отдельной колбе. Брр! — Тома поежилась. — Мне в том кабинете всегда было не по себе. Детей там, я бы не сказала, что много, но есть. С разными дефектами, и даже одна мумия мужика на стенде лежит. У меня ни разу не возникло желания даже посмотреть в сторону мумии. — Она снова посмотрела на внимательно слушающую ее Лену. — Но ведь тебя почему-то интересует именно девочка? — Лена кивнула. — Не знаю, откуда ты о ней узнала и почему это так тебя волнует. Ребенок как ребенок, только недоношенный. По словам профессора. У нас ходила такая легенда по поводу этой девочки. Профессору она досталась от студентки, вернее, когда она дарила ему ребенка, она не была еще студенткой, и в этот же год была зачислена. Он очень берег девочку. И, как он утверждает сам, она выросла и достигла своего нормального состояния, которое она бы имела при нормальном рождении. Ты знаешь, она прекрасна, — восхищенно сказала Тома.

— То есть как достигла? Она что, живая?

— То-то и оно, что нет, но он заставил специальными препаратами расти клетки. Это его тайна. Она еще в стадии рождения, и он не подпускает к своему исследованию никого. Одно тебе скажу, ребенок выглядит вполне нормально. И еще ходила легенда, ее не опровергал и сам профессор, что девочка иногда открывает глаза и смотрит на окружающий мир. Многие студенты подходят к колбе, стучат по ней пальцами, смеются, просят посмотреть на них. Это в основном ребята, девчата только смотрят. Я видела ее глаза, — тихо сказала Тома. — Только ты не смейся и не считай меня сумасшедшей, но я видела! У нас был экзамен в анатомичке, я сидела недалеко от стенда, билет попался ерундовый, у меня даже настроение поднялось, так и подмывало запеть от радости, ручка сама бегала по листу, отвечая на вопросы.

Чувствую, что на меня кто-то смотрит внимательно, изучает просто, мне даже жарко стало от столь пристального взгляда, я оглядела всех сидящих в аудитории, но никто даже не косил в мою сторону. Студенты склонились над столами, им было не до пристальных взглядов. Экзаменаторы тоже были заняты, но я продолжала чувствовать на себе взгляд. Тогда я посмотрела в сторону стенда, — Тамара глотнула. — И волосы зашевелились у меня на голове. Девочка смотрела на меня широко открытыми серыми глазами. И глаза эти не были мертвыми, они жили, сами по себе жили! Возле меня оказался профессор, он тоже видел ее взгляд, но стоило ему приблизиться, ребенок тут же сомкнул веки. Он стал гладить колбу. «Девочка моя», — шептал он, как полоумный, потом повернулся ко мне: «Вы уже ответили на вопросы?» Я кивнула, он молча взял исписанный мною лист «Вы свободны», — не глядя в него, сказал он. Я думала, что мне придется пересдавать, но нет, в зачетке у меня была выставлена четверка. Вот так. Я, конечно, сразу после экзамена побежала звонить домой, чем напугала своих родственников; я спрашивала, все ли дома в порядке, не заболел ли кто. Мать ни на шутку перепугалась. Вышло же все по-другому, сама попала в больницу с тяжелым отравлением, еле откачали.

— Я думаю, что он не стоит того, чтобы из-за него травиться. — Томка удивленно подняла брови, откуда Ленка знает, что она отравилась, откуда? Даже мать этого не знает, да и никто из ее друзей и родных. Видно, поняла ее подруга детства, все поняла, у самой жизнь была, хоть в петлю.

— Ты права, Ленка, никто из них не стоит наших страданий, только мы, дуры, поздно это понимаем.

— Это точно. А теперь расскажи, как туда можно попасть.

— А никак! Профессор охраняет свое богатство ото всех. Он никогда не покидает своего кабинета, если там есть хоть один человек; и только он его открывает и закрывает, опечатывая. Он уже не молод и времена нынче не те, все стоит денег и собрать новую коллекцию ему вряд ли удастся.

— Хорошо, нарисуй мне этот ваш корпус и как пройти к кабинету.

— Да ты что, Ленка, серьезно? — и по лицу поняла, та не шутит. — Хорошо. — Она вырвала лист из первой попавшейся под руку истории. — Я тебе ничего не давала, если что. — Она быстро нарисовала территорию института, отмечая, где, какой корпус. Затем подробно описала анатомический корпус, как войти, где что расположено. Кабинет находится на втором этаже.

Лена взяла лист бумаги, внимательно изучила его.

— Спасибо, — сухо поблагодарила она, встала, направилась к двери. — Значт, глаза у нее серые? — Тома кивнула. — Пока! — Лена, махнув подруге рукой, вышла.

Теперь она знала, где искать девочку, но одна она туда не заберется. Решив больше не останавливать машин, спустилась к остановке. Троллейбус, кажется, ждал только ее. Лена прыгнула на подножку, как раз вовремя успела убрать сумку, дверь сзади ее лязгнула. Троллейбус дернулся, точно прилип к дороге колесами во время стоянки, и, чтобы оторваться, нужны были ему усилия. Лена крепко вцепилась в стойку. Это уже не утренний сонный водитель, теперь ей показалось, что за рулем каскадер, и он от кого-то скрывается. Троллейбус летел, надрывно гудя. Поймав равновесие, Лена прошла в салон, опустилась на одиноко стоящее сидение. Порывшись в кошельке, нашла двадцать копеек. Кондуктор, видно, привыкла к такой езде и спокойно ходила по салону, собирая за проезд.

— Билет не надо, — махнула рукой Лена. — Поблагодарив ее, женщина прошла вперед, встала возле водителя.

Глава 17

Клуб «Антей» был закрыт, Лена обошла его дважды. Идти к Леве домой ей не хотелось и не было смысла. Он мог быть где угодно в такое время. Значит, надо дождаться. Она прошлась по набережной, зашла к Оксане в парикмахерскую, Оксана, как всегда, жаловалась на свою судьбу, пробовала даже плакать, Лена слушала, но это скоро ей надоело. Пригласила ее в бар, та с радостью согласилась. Сбросив с себя нейлоновый фартук, она оказалась в довольно симпатичном дорогом сарафанчике, и после скинутых, растоптанных тапочек ее ножки оделись в плетенные босоножечки. Лена улыбнулась. «Чего плакать, если ты так одеваешься? И дочку я твою видела, тоже не в тряпье ходит». Они вышли из парикмахерской на залитую солнцем набережную. Оксана надела темные очки. По природе она бледнокожая и по весне покрывалась веснушками; и что только она ни делала со своим лицом, чем только ни мазалась, весна всегда золотила ее. Оксана была самая некрасивая в их классе, все делала исподтишка. На нее никто и подумать не мог, пока в восьмом классе они с Томкой не поймали ее на месте преступления. Она доставала деньги из кармана Петра, пока тот бегал, наматывая километры, вокруг школы. Лена помнит до сих пор испуганное, чем-то похожее на лисью мордочку, лицо. Томка тогда с размаху залепила ей пощечину. Крута была на расправу. На бледной щеке девочки появилась красная пятерня. Она заплакала, просила девчат не выдавать ее, и они не рассказали об этом никому, но с тех пор Оксана смотрела на них зверем. Лена чувствовала, как она ее ненавидит, как завидует, старается подражать ей. Прошли годы, они слегка сгладили детские впечатления, и бывшие одноклассницы старались держаться друг друга, хотя эти отношения вряд ли можно назвать дружбой.

— Пойдем в «Черный кот», там шикарно готовят кофе и сливки всегда свежие, — предложила Оксана. Лене было все равно куда идти, лишь бы убить время.

Данил подскочил к ней сзади, обняв за талию.

— Здрасте, — поприветствовал он подругу матери.

— Привет, — слащаво ответила Оксана. — Красавец какой! Что ты с ним, Ленка, делать будешь? Бедные девки, я им не завидую.

— Ма, пошли сфотографируемся, ты же обещала, — он потянул ее в сторону фотографа. Они подошли к ярким костюмам в стиле семнадцатого — восемнадцатого века.

— Ма, вот этот темно-синий тебе подойдет, ты в нем как королева будешь, давай, а?

— Хорошо, — засмеялась Лена. — Платье надевать не надо, только надеть рукава, а сзади зашнуруют. — Тяжелый темно-синий бархат падал красивыми складками, на нее надели кружевной стоячий воротник, посадили на стул, Данил встал рядом, на нем расшитый, красный камзол, черные короткие штанишки, из под которых выглядывали кружева и бантики, на голове шляпа. Встав рядом с матерью, положил ей руку на плечо.

— Вы свободны, — в руку Данила дали маленькую квитанцию. — Завтра после десяти, в любое время. — Фотограф повернулся к Оксане, — а вы не желаете?

— В другой раз.

Данил поцеловал мать в щеку, и они с Сашкой побежали к лестнице.

— Данька, стой, — окликнула Лена. — Мальчики остановились, побежали обратно. Она отвела его немного в сторону.

— Ты найди где-нибудь коробку, вот такую. — Она показала примерный размер ребенка. — От куклы, что ли. Поищи. И детскую одежду для самых маленьких. Тебе денег дать?

— Не надо. Ты нашла ее?

— Вроде того, только достать ее надо и похоронить. Ты со мной согласен? — Данил кивнул. — Тогда свободен. — Лена подошла к Оксане, взяла под руку, — а теперь и «Черного кота» можно навестить.

Леву она, можно сказать, поймала случайно. Сначала увидела, как вышла из «Алмаза» его юная подружка. Личико девочки сияло. Лена поняла — Лева рядом. И точно, скоро его мощная фигура показалась в дверном проеме. Он подал ждавшей его девчонке коробочку. Та, радостно взгвизгнув, запрыгала на месте, открыв подарок, стала любоваться им.

— Привет! — подошла к ним Лена. Девчонка быстро закрыла коробочку, спрятала ее в сумочку. Внимательно, с недовольством и ревностью посмотрела на Лену.

— Поговорить надо, — кивнув Леве, сказала Лена. Он заметно скис, вероятно, у него были совсем другие планы, в которые она, Ленка, ну никак не вписывалась.

— Лапушка, — он подал девчонке ключи. — Иди, посиди в машине, послушай музыку. — Девчонка подставила тонкий пальчик, на него надели брелок с ключами.

— Ты только недолго, — надула она капризные губки и отошла, покачивая бедрами. Лена улыбнулась, глядя ей вслед. Лева добился таки своего, девочка уже забыла, что была ею. Она перевела взгляд на тренера.

— Не надоело еще с ней возиться?

— Ты за этим только остановила меня? Тогда честно скажу, надоело. Скоро вернется мой друг с соревнований, передам ему.

— Значит, сливки будешь собирать ты, как хозяин, потом будешь перекидывать их дальше?

— Слушай, Ленка, не суй нос не в свое дело, каждый занимается, чем может, и живет, как может. Я у них вроде учителя, — он хохотнул. — Ведь надо же кому-то обучать профессиональной любви! — глаза его сощурились.

— Ладно, — отмахнулась Лена, — обучай, ты прав, это не мое дело. Ты мне сегодня нужен на всю ночь. Ой, только не надо вот так улыбаться и потирать руки, я тебя не в постель приглашаю, ты мне нужен со своей машиной. — Лена рассказала, какая предстоит работа.

— Да ты рехнулась! Чтобы я полез в какой-то вонючий медицинский кабинет?! Поищи себе другого.

— У меня других нет. Я знаю, как ловко ты умеешь открывать любые замки, поэтому прошу тебя. Я заплачу.

— Маразм какой-то, — со злостью сказал Лева. — Ну хорошо, у тебя есть хоть план этого заведения? Где машину поставить? Как проникнем на территорию? Там, наверное, охрана?

— У меня все есть, — она достала лист с планом, нарисованный Тамарой.

— Во, блин, шутница! Что это? Это по-твоему план? — Он разозлился на нее, на скулах заиграли желваки. — Хорошо, о цене поговорим потом, когда будет сделано дело. Во дура! — и не прощаясь пошел к машине.

— В полвторого я тебя жду! Не забудь! — крикнула ему вслед Лена. Лева, не оборачиваясь, махнул рукой.

Теперь можно идти на работу, хоть не хочется. Медленно двигаясь по аллее, она подходила к своему ресторану. Ее догнала Ольга. Шли молча. Потом, не договариваясь, стали заходить во все магазины, встречающиеся на их пути. Они рассматривали товар, приценивались, но только и всего. Каждая берегла деньги на зиму. Зимой не будет работы, разве что по праздникам. Они позволили себе купить по паре горячих беляшей.

— У тебя что-то случилось? Ты последние дни какая-то не такая, точно не в себе, вроде хоронить кого собираешься.

Хоронить? Почему сразу хоронить?

— Не обращай внимания, это у нас так говорят, когда у человека лицо грустное, — объяснила Ольга.

— Правильно говорят, — согласилась Лена. — И ты правильно заметила. Только того, кого я собираюсь хоронить, еще достать надо.

— Может, помочь? — Лена посмотрела на Ольгу, она ее почти не знает. Она появилась в их группе этой весной, и все ее почему-то невзлюбили. Очень худая, замкнутая, на всех недоверчиво косится. Ей и самой тяжело вживаться в новый коллектив, но самое смешное то, что Антон никогда ей ничего не говорил. Она очень плохо танцевала, если это вообще можно назвать танцем. Он тренировал ее ежедневно, что удивляло и злило девчат. Вскоре Ольга уже сносно держалась на сцене. Сейчас же она не уступает ни в чем своим подругам, вот только еще худая очень, но это наживное, как говорят, были бы кости, мясо нарастет.

— Нет, не стоит. Мне надо все сделать самой. — Ольга согласно кивнула, кому как не ей было знать, что некоторые вещи надо делать только самой.

— У тебя есть родители?

— Как и у всех, только живут в селе, — Ольга посмотрела на бескрайний голубой простор моря. — Я с детства мечтала побывать в Крыму и училась неплохо, все надеялась в «Артек» попасть. Вот и попала, — она грустно усмехнулась.

— Почему ты к ним не уехала?

— Сидеть на шее? — Ольга внимательно посмотрела на Лену. — У меня отец инвалид, мать с ним уже замучилась. Она уже и грех на душу брала, просила Бога освободить ее, но у него крепкое сердце. Можешь себе представить, еще и я бы, со своим ребенком, ей на голову или шею свалилась. Нет, я так не могу, я ежемесячно посылаю ей деньги, она платит сиделке, ведь отец не встает, ходит под себя. Она сморщилась, вспоминая свой последний приезд домой. Они приезжали тогда с мужем, он мечтал купить старый, почти развалившийся домик, возле речки, и переехать жить в село. Надо только немного заработать. Ольга была тогда беременна: ей нравилось, что Славик хочет жить здесь, она всегда в душе рвалась в родные места. Как же ее рвало, когда она переступила порог родного дома, и в нос ей ударили запахи. Отец лежал в отдельной комнате, которая постоянно проветривалась, но это не помогало. Деревянный дом впитывал в себя все запахи, как губка. Она смогла прожить дома только неделю, и с тех пор больше там не бывала. Брат купил рядом дом, хозяева этого дома уехали на заработки. Брат забрал к себе мать. Отец остался в доме один. Они ухаживали за ним, но жили отдельно. Брат достроил дом, пристроив еще несколько комнат, но она все равно боялась ехать домой.

— Здесь тебе тоже жизни не будет, я слышала, ты живешь в общежитии. Шеф похлопотал? Это пока малый не вырос, а потом? Пройдет пару лет, и мы станем отбросами, нас сменят вон те девочки, которые сейчас крутятся возле бара.

— Ты этого боишься?

— Я теперь всего боюсь, — Лена скомкала бумагу, в которой был завернут беляш, и метким броском направила ее в урну, стоящую невдалеке, рядом с мороженицей. Ольга проследила взглядом за полетом, ничего не сказала. — Ты когда-нибудь мечтала сесть вот так, на такой, — она показала на большой корабль, стоящий у причала. Он пришел утром, туристов развезли по музеям, а вечером, часов в пять, он будет отходить от берега под громкие прощальные гудки. — Белый пароход и… — Хоть куда, но посмотреть жизнь или просто отдохнуть, ни о чем не думая, возле бассейна на палубе, в океане.

— Я и сейчас мечтаю об этом, глядя на эти лайнеры, но мои мечты, как горизонт, недосягаемы, их можно только видеть в разных цветах.

— Эх, точно, — вздохнула Лена.

— Я когда море впервые увидела, ошалела. Мне, если честно, и сейчас не совсем верится, что рядом столько воды. У нас в селе речка, летом по пояс, весной она, правда, может разлиться, да и то не каждый год, течет себе тихо, журчит по камешкам. Этой зимой я специально бегала смотреть на шторм, когда волна перекатывалась через барьер и падала на набережную с грохотом, деревья стояли в соленых сосульках. Говорят, брызги влетали в открытые форточки ближних домов. Вот это сила! А сейчас, смотри, какое тихое, прямо масляное. — Обе засмеялись, увидев действительно большое масляное пятно, оставленное катером. — И мусорное, — добавила Ольга.

Ты разве сюда еще зимой приехала? Я и не знала.

— А зачем тебе было знать? Я, как сына похоронила, прибыла в ваш город. Пока деньги были, старалась уйти от переживаний. Уезжая, продала все за бесценок. Сначала хотелось домой уехать, потом решила навестить одного человека.

— Антона, что ли? Нашла человека! — фыркнула Лена. — Если ты из-за него в нашем городе якорь бросила, то очень зря. Слух ходит, что он того… —она повертела рукой.

— Меня он интересовал не как мужик, тут совсем другое, — они подошли к ресторану, их окликнула Наталья, девушки остановились, поджидая подругу.

— Вы, никак, оглохли, милочки, — запыхавшись от быстрой ходьбы, проговорила она. — Ору, ору вам, а они себе рисуются по набережной, срывают мужские взгляды.

— Мы, вроде, медленно шли, чего ж не догнала, — удивилась Лена.

— Потому что я еще медленнее шла, а орала я вам с теплохода, мне так хотелось, чтобы вы меня увидели там, — она показала назад. — На том корабле. Я на нем так смотрелась! — Она гордо оглядела подруг, — но вы все испортили своей глухотой. Я мечтала увидеть ваши вытянутые от зависти лица, а вы, — она махнула на них рукой, как на безнадежных, — пошли уж. — Наталья толкнула дверь. В ресторане играла музыка, поблескивали, догоняя друг друга, разноцветные лампочки на окнах.

Лена увидела за столиком возле сцены Гошу. Он сидел в кампании трех верзил. «Как гориллы», — отметила про себя Лена, подходя к столу.

— Чего это ты сюда пришел? Никак на меня посмотреть? — Ольга с Натальей приостановились на минуту, но решили не вмешиваться в разговор. Гоша встал, поставил бокал на стол, взял Лену очень крепко повыше локтя и отошел от столика.

Хоть бы и на тебя, — наклонился Гоша над Леной. — Мне показалось сегодня, что тебе нужна помощь, или показалось?

— Гош, ты чего? — отшатнулась от него Лена. — Ты в это дело не встревай. Это только мое и еще одного человека. — Она испуганно посмотрела в глаза Гоши. Вот если он в два часа сюда не придет, тогда ты мне нужен будешь.

— Очень?

— Пожалуй, что так, — и не говоря больше ничего, она направилась в гримерку. Все головы повернулись в ее сторону, когда она появилась в дверях.

Девчата курили, и маленькая комната наполнилась сизым дымом. Лена тоже закурила, опустившись на диван. Пошли обычные женские разговоры, кто, где, с кем, за сколько?

Глава 18

Машина стояла на противоположной стороне улицы с притушенными фарами. Лева, облокотившись на капот, курил.

Ни с кем не прощаясь, Лена перебежала улицу, заскочила в машину. Лев нагнулся к приоткрытому окну.

— Не передумала?

— Зачем бы я тогда садилась? — вопросом на вопрос ответила Лена. Лев недовольно покрутил головой, точно на его шее была затянута веревка, и она, вдавившись в кожу, досаждала ему. Ни о чем больше не спрашивая, он щелкнул окурок в небольшой кустарник, посаженный вдоль дороги и аккуратно подрезанный, что-то пробормотал невнятно себе под нос, сел за руль. Пришлось объехать ресторан с другой стороны, чтобы выехать на центральную улицу. Машина шла ровно, тихо работал мотор, Лена забилась в угол, сжавшись в комок. Возле цирка Лева остановился, и в машину сел парень.

— Привет, — ни к кому не обращаясь, бросил он. Лева буркнул в ответ, прибавляя газ. Лена нехотя поприветствовала, ей не хотелось, чтобы кто-то, кроме них, был еще в машине и замешан в их деле. Парень удивленно развернулся, вероятно, он тоже не ожидал увидеть лишних.

— Знакомьтесь, Лена, а это Борис, будете работать вместе. Он сделает все, как надо, не волнуйся. — Он повернулся в сторону парня. — Она покажет куда идти и что брать.

В салоне повисла тишина. Боря включил магнитофон. Он что-то тихо сказал Леве, тот ответил. Лена поняла, музыка включена для нее, это ее не обидело, ей вовсе не хотелось знать никаких дел.

Она нашла подушку, подложила ее под голову, улеглась на мягком теплом сидении. Ехать далеко, да и расслабиться надо, а для этого самое лучшее уснуть или напиться. Второе отпадало. Ее укачивало, как младенца в люльке, а может, нервы? Она уснула.

И опять ей снится сон, что она откуда-то сорвалась и падает. Вздрогнув, она открыла глаза. За окном мелькали дорожные огни, горели рекламные щиты, машина остановилась. Лена поднялась.

— Приехали?

— Нет. Светофор, — бросил Борис. — Да, поезжай ты, кой хрен в такой час стоять будет? Но Лева не хотел рисковать. Дождавшись желтого, он плавно тронул машину с места.

— Их здесь понапихано, как мин на минном поле, и ты должен пролететь меж ними.

Лена снова улеглась, не желая смотреть на дорогу, ни о чем не хотелось думать.

— Ну что, спишь? — засмеялся Лева. — А мы уже на месте. Лена вскинулась. Надо же, проспала! Лена открыла дверку, сразу почувствовала прохладу ночи. — Это тебе не ЮБК, — засмеялся Лев. Лена поежилась, к ней подошел парень, которого она толком и не рассмотрела при посадке, в темноте сейчас не очень-то рассмотришь. Он одет во все черное, с ног до головы, на голове шапочка с разрезом для глаз и небольшой дыркой для рта. Он подал ей пакет.

— Переоденься, не на дискотеку идем, — он придирчиво ее оглядел. Лена быстренько скинула с себя юбку, натянув облегающий черный комбинезон. Борис застегнул ей сзади молнию, на ноги надела кроссовки, которые оказались ей велики. Борис заставил их снять, порывшись в багажнике, достал другие, и заодно подал махровые носки. Ни слова не говоря, Лена надела все. Теперь в самый раз. Борис сам лично проверил, ощупывая ей ногу. Она надела мягкие кожаные перчатки, они словно вросли в кожу, приятно охватив кисть. Лена даже дотронулась ими до лица, сверху они не были такими мягкими, как казалось. На ней тоже оказалась надетой такая же шапочка, как у Бориса.

— Пошли? — она кивнула, помолившись про себя, посмотрела на спокойно сидящего Леву. Борис отошел в сторону и слился с темнотой. Лене стало страшно, вдруг она его потеряет, что тогда? Она быстро последовала за своим партнером.

Пройдя вдоль забора, они перелезли по кирпичной стенке на крышу невысокого здания. Борис легко, точно кошка, спрыгнул вниз. Лена посмотрела, куда ей предстоит прыгать, замерла. Борис дал знак оставаться на месте. Она присела, чтобы меньше бросаться в глаза. Вскоре он появился, подставил к забору доску, показал, как легче опуститься. Она, хватаясь, цепляясь за все подряд, начала спускаться. Они теперь оказались на территории института. Где-то залаяла собака, пришлось обойти ее стороной, не хотелось поднимать лишнего шума. Лена в темноте рассматривала здания и не узнавала их. План-то у нее есть, но они находились не в том месте, с которого она могла сориентироваться, и боялась в этом признаться. Она молча шла сзади Бориса, опустив голову. Ее что-то ударило по голове. Лена отшатнулась, Борис дернул ее за руку. Оказывается, она налетела на покрывало, висевшее на веревке. Лена остановилась на мгновение, глядя на трепещущуюся на легком ветерке ткань.

— Назад мы этой же дорогой пойдем?

— А что? — Борис стоял рядом.

— Нам может пригодиться это покрывало, — Лена показала в сторону бельевой площадки. Он, ни слова не говоря, подошел и снял нужную им вещь, протянул Лене. Они пошли дальше. Лена зорко смотрела под ноги и по сторонам. Борис шел уверенно.

— Борис, ты знаешь планировку института?

— Не имеет значения, — не оборачиваясь, ответил он. Лена поняла, что никакой это ни Борис, это профессионал, и ему нет нужды показывать свое лицо какой-то стриптизерше. Видно, Лев здорово ему заплатил. Но почему? Они могли бы с ним и сами это проделать. Впрочем, не могли бы. Лева сильный, но не в таком деле. Она тоже не храбрая, как оказалось.

Вновь остановка. Парень подошел к окну, скинул с плеча рюкзак, достал на ощупь инструменты и быстро выдавил стекло почти беззвучно, так, легкий щелчок. Затем еще одно, и они спокойно залезли в аудиторию. Огибая столы и стулья, подошли к двери. Лена взобралась на окно, огляделась. Борис открыл дверь и тоже осмотрелся. Коридор пуст. Он вошел в него, Лена за ним. Поднялись по лестнице. Борис посмотрел на Лену, его взгляд спрашивал, правильно ли они пришли. Правильно. Сердце ее билось где-то в горле, ноги предательски подгибались. Она поймала на себе строго-насмешливый взгляд, отвернулась. Борис быстро ощупал дверь. «Сигнализацию ищет, и кому в голову может прийти идея ограбить анатомический кабинет?»

Он достал отмычку, повозившись с двумя замками, открыл дверь. В кабинете стоял неприятный запах лекарств, какой-то сладковатый. Лена подергала носом. Борис включил маленький фонарик, свет забегал по колбам, от одной к другой… По ее колбе он скользнул мельком и дальше.

— Стой, — шепнула Лена. — Это та, за кем мы пришли.

Борис вернул луч обратно, осветив скрюченного ребенка, удивленно посмотрел на Лену. Она кивнула. Да, она узнала ее, свою девочку, хоть и видела всего несколько секунд, но узнала бы из тысячи, из миллиона, да, это она, ее девочка! Лена подошла к колбе, дотронулась до ее гладкой и холодной поверхности. Борис выключил фонарик, отошел в сторону. Она заметила боковым зрением, как он рассматривает колбы, светя на каждую. Лена, не отрываясь, смотрела на ребенка. Жидкость слегка колыхнулась. «Это я ее качнула». Ребенок приподнял головку, и взгляды их встретились. Лена вскрикнула, отшатнувшись. Борис тут же подскочил к ней, непонимающе посмотрел на нее, потом на колбу, посветив фонариком. Жидкость продолжала колыхаться.

«Это она ее так качнула, видно, хотела поднять, а силенок не хватило», — подумал он.

— Отойди, — шепнул он Лене, та послушно отошла в сторону. Борис ударил по колбе, раздался странный звук, словно колокольчики зазвенели, а колба осталась целой. Борис ударил по ней со всего размаха, она разлетелась, жидкость хлынула на пол. Борис мгновенно выхватил ребенка и, схватив Лену за руку, дернул к двери. Ей показалось, что запахло сладким цветочным медом.

— Бежим, — проорал Борис, сильно толкнув Лену в спину. Они выбежали в коридор, по лестнице вниз к открытой двери аудитории. И вот на свежем воздухе: но Борис продолжает бежать, она едва поспевает за ним. Возле небольшого бассейна Борис упал на траву. Лена опустилась рядом, хватая воздух ртом. У нее сильно болело в боку, это всегда так, когда приходится бежать.

— Ты как? В норме?

— Вроде. А что случилось? — Ребенок лежал недалеко от них на траве, Лена хотела поднять девочку, взять на руки, но Борис остановил ее.

— Подожди. Я знаю этот препарат. Стоило нам вдохнуть его пару раз, и мы бы лежали там, парализованные и вряд ли нас откачали бы при таком его количестве.

— Профессор оказался хитрым и совсем негуманным. Он ведь знал последствия этого, — Борис покачал головой. — Вот те и медик! Вот те и клятва Гиппократа! Ха! Вы бы с Левой там загнулись. Во комедия, погибли в анатомичке!

Лена испуганно смотрела на него.

— Мы быстро ретировались с места происшествия: я был ближе, но не дышал, знал последствия, ты ничего не успела сообразить, не мешкая выбежала, так что с нами все ок’ей! — Он искоса взглянул на ребенка, лежащего на траве. — Кто это?

— Девочка, — тихо сказала Лена. — Сашенька. — Горло сдавило.

— Ее надо опустить в воду хотя бы на пятнадцать минут, все это уже не повредит. Ты отойди, я сам, — он взял ребенка за ножки и опустил в бассейн, придавив рукой, чтобы не всплывала. Лене казалось, что девочка бьется у него в руках, ей хочется всплыть, глотнуть чистого воздуха, но сильные руки держат ее под водой. Лена еле себя сдерживала, чтобы не кинуться на незнакомого ей человека и не вцепиться ему в глаза дикой кошкой.

Борис вынул ребенка из воды, начал делать ей что-то наподобие искусственного дыхания, только не дышал рот в рот. Он прижимал ножки к животику, ручки к груди. Изо рта ребенка вытекала вода, окунув ее еще раз, он взял покрывало, свернул его вдвое и завернув ребенка, подал его Лене. Она прижала к себе драгоценный сверток.

— Первый раз вижу, чтобы у мертвого были такие подвижные конечности, — такое впечатление, что она не умирала, — он оглянулся на Лену. — Впечатление у меня такое, — повторил он.

Они отправились в обратный путь. Лена молчала, у нее тоже было чувство, что ребенок жив, не впечатление, а именно чувство. Ведь она видела глаза ребенка, или ей это только показалось? В кабинете было темно, наверное, показалось. Это нервы.

Он помог ей взобраться по доске на крышу, но ребенка в руки больше не брал. Молча подошли к машине.

— Раздевайся, — скомандовал Борис, исчезая в машине.

Лена аккуратно положила сверток на заднее сидение, сняла одежду, положила ее в пакет, надела свою коротенькую, светлую юбку, босоножки на шпильках. Борис подошел, взял пакет.

— Счастливо! — пожелал он обоим и ушел.

— Все нормально? — Лев повернулся к ней. Лена сидела молча, держа на коленях ребенка, кивнула. — Тогда едем домой? — И опять вместо ответа кивок.

Машина медленно выехала из переулка. Теперь Лене не хотелось спать, она прижимала сверток к груди, со слезами на глазах просила у нее прощения.

Машина шла на большой скорости. Лев иногда поглядывал на нее в зеркальце. Она тихо напевала, убаюкивая малышку.

— Это наш с тобой ребенок, — тихо сказала Лена.

Машина резко затормозила, бросив Лену вперед, она согнулась, оберегая сверток.

— Что-о-о?

— Я говорю, это наш с тобой ребенок. Когда ты бросил меня, я сделала искусственные роды. Поэтому я и хотела, чтобы со мной был ты. Теперь мы вместе, как и должно было быть. Только мы живы и здоровы, а она… — Лена не договорила, голос ее сорвался. — Она никогда не назовет меня матерью, а тебя отцом.

— Ну, откуда ты взяла, что это она?

— Я знаю, — твердо сказала Лена. — Хочешь на нее посмотреть?

— Нет, — он включил мотор, и машина, качнувшись, сорвалась с места. Ехали молча до самой ее калитки.

Лев открыл дверцу, выпуская ее, сам заглянул в сверток, чуть приподняв уголок.

На улице уже было довольно светло, он смотрел на маленькое личико, словно уснувшей девочки. У нее темные волосы, пушистые, слегка загнутые кверху, ресницы полукругом лежали на нежно-розовых щеках, ротик чуть приоткрыт, словно она только что насосавшись теплого материнского молока и уставшая, сытая отвалилась от груди и уснула.

— У меня больше никогда не будет детей, — тихо проговорил Лева. — Это был единственный, который мог быть моим, но ты убила его. Он зло посмотрел ей в глаза.

— Я? А кто меня бросил на произвол судьбы? Или ты при молодой жене обещал мне дивиденды ежемесячно выплачивать? Так я твоих акций не покупала, простите, не за что было купить.

Ее лицо пылало гневом.

— Хорошо, хорошо! Мы оба виноваты, давай не будем при ней, — он кивнул на девочку. Мы с тобой в расчете, платить мне ни за что не надо. Где ты ее похоронишь? Может, помочь?

— Не надо. На своем участке. Я ведь не могу объяснить, откуда я ее взяла. — Лев нагнулся, поцеловал Лену в щеку, почувствовав на губах солоноватый вкус слез.

— Прости меня, Ленка! — и не говоря больше ничего, уехал.

Лена тихонько вошла в дом, навстречу вышла Тамара.

— Ты что здесь? — Удивилась Лена. — Тамара молча взяла у нее сверток, прошла в комнату. — Чего ты здесь? — шла следом Лена

— Ты ложись, отдохни, я все сама сделаю. Мне Данька твой вечером все рассказал. Не волнуйся. На тебе лица нет.

— Лена опустилась на кровать. «Лица нет, а что же там вместо него? Задница, что ли?» — Она посмотрела, как Тамара аккуратно разворачивает на столе сверток. «Она все сделает как надо, — стучало в голове. — Она баба сельская, привыкшая ко всему, это мы, городские, раскисаем, а они крепкие». — Она упала на подушку. Данька будет рад. Нет, не будет. Он только одобрит мой поступок, но рад он не будет, и чему радоваться?»

Она подошла к коробке, стоящей на табуретке. Ребенок был одет так, как бы и она его сама одела, свое дитя. Бледно-розовый цвет красиво сочетался с белым. «Надо же, какая теперь красивая одежда для детей?» — восхищенно подумала Лена. — А Данилка когда у меня родился, я и пеленок не могла достать. Мать покупала фланельку и рвала ее на пеленки. Они так и были необработанные, с махровыми краями, распашонки только те, что были в детском мире», все одинаковые — не дитя, а стандарт. Нет, сейчас, что ни говори, а если есть деньги, можно так одеть ребенка, что он будет единственным в городе».

Она потрогала маленькие пальчики, сжатые в кулачок, да, но косточки у нее уже есть. Лена не обвиняла себя в содеянном, что она могла дать хорошего этому ребенку? Ничего. Обучать с раннего возраста, как Оксанка, свою дочь, кокетству, или в двенадцать отдать ее такому же сытому Леве? Оксана свою, наверное, с удовольствием бы отдала, только, видать. нехватка витаминов, плохое питание не дали роста ее одиннадцатилетней дочери, несмотря на то, что вести себя с мужиками она уже умеет и нередко смущает видавших виды. Они ее принимают за восьмилетку. Нет, пусть лучше так, чем такая жизнь. Лена поправила венчик на голове ребенка.

— Мы похороним тебя, и твоя маленькая чистая душа освободится. Она может возродиться еще в ком-нибудь и будет жить счастливо. — И опять ей показалось, что ресницы ребенка легонько дрогнули. Лена наклонилась, прислушиваясь, ей показалось, что девочка вздохнула, Лена даже приложила руку к ее груди.

— Она красивая, правда? — Лена кивнула, соглашаясь с сыном.

— Тебе жалко, теть Лен?

— Наверное, жалко, — Лена выпрямилась, тельце было холодным и неподвижным.

— Папка в саду под яблоней яму роет, так ваша бабка раз пять прибегала узнать, что он надумал делать. Она и в комнату прорывалась, да Данил дверь закрыл, сказал, что тебя нету дома.

— Спасибо. — Лена пошла на кухню, надо хоть что-нибудь выпить, в горле пересохло. Язык, казалось, распух и стал шершавым. На столе стояли кастрюли, миски. Она приподняла полотенце на одной, в ней был приготовлен винегрет, во второй — оливье.

— Мамка пирожки печет, — сказал Саша. Лена опять кивнула. Деньги мы с Данькой дали, не волнуйся. — Она и не думала из-за этого волноваться, сейчас ее вообще ничего не волнует. Открыв бутылку «Фанты», она налила полный стакан, сделала два больших глотка, и больше жидкость в нее не пошла. «Надо же, я думала, ведро выпью». Ей что-то надо было сделать очень важное, но она забыла, что и поэтому ходила заторможенная, пытаясь вспомнить.

— Ну что, бабы? — вытирая руки о брюки, вошел на кухню Григорий. — О, а тут баба только одна! — он виновато улыбнулся. — Томка-то де?

— Счас придет, в магазин ушла за водкой, — ответил Саша, вылавливая из миски пирог. Хошь? — показал он Данилу, — с капустой. —

Данил покачал головой, он сейчас ничего не хотел, разве только одного хотел, чтоб остаться с матерью наедине и, обнявшись, посидеть, помолчать.

Лена вдруг вспомнила, что она хотела сделать. Она вбежала в комнату, открыла шкаф, поискала самое темное платье, но таких у нее просто не было. Черная юбка чересчур коротка для того, чтобы в ней можно было идти в церковь, именно туда она собиралась идти. Не найдя ничего подходящего, надела светлый сарафан, который очень подчеркивал ее талию, красивый вырез показывал соблазнительную грудь, которую удерживали две тоненькие косички сарафана. Это единственная вещь, которая была ей по щиколотку. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась довольна, правда, прическа… Лена быстро расчесала взбитые волосы, заплела в косу, уложила ее на голове в виде короны. Вот так лучше. Слегка раскрасневшись, она взяла коробку в руки, остановилась: как нести? В пакете или так? Посмотрев на ребенка, решила нести ее в руках. Закрыла коробку, взяла ее и вышла на улицу.

— Ты куда? — Григорий привстал со скамейки, выронив окурок.

— Скоро приду, приготовьте все, — распорядилась она, а потом, уже мягче, добавила, — так надо. — Дети молча смотрели на нее, Григорий кивал головой в знак согласия, видно, у него не находилось слов. Лена улыбнулась ему и быстро, чтобы никто не остановил, выскочила в калитку. Она добежала почти до промбазы, когда показался автобус. Хоть и не любила она на нем ездить, но сегодня надо. Лена подняла руку. «Икарус» запыхтел, из его выхлопной трубы валил четный дым. Лена поморщилась. В салоне пахло соляркой и чем-то тухлым. Она не могла определить, чем. Найдя свободное место, села, положив коробку на колени. Контролер, сидевшая напротив, протянула руку, недовольно посмотрев на вошедшую. Лена не осуждала ее, поезди-ка целый день в жаре в столь вонючем автобусе — к вечеру озвереешь, да еще, когда входят вот такие, цветущие… Лена получила кусочек бумажки под названием билет, стала следить за медленно проплывающими домами. Люди входили, выходили, было свободно.

На Морской она выскочила из автобуса, отошла подальше в сторонку, решила отдышаться: ей казалось, что от нее воняет, надо проветриться. Она спустилась к набережной, нашла телефон, висевший на углу гастронома, позвонила Антону. Трубку сняли после второго сигнала.

— Да-а-а! — точно промурлыкал голос, Лена даже на трубку посмотрела от удивления, решила, что она ошиблась номером.

— Извините, а мене бы Антона, — пролепетала она.

— Чего тебе? — услышала она знакомый голос. Теперь от удивления у нее округлились глаза. «Во артист», восхищенно подумала она.

— Я сегодня на работу не выйду, — грубо отозвалась Лена. — Ты узнал, кто с тобой говорит?

— Узнал, — недовольно проворчал Антон. — Чего решила бастовать?

— Заболела я.

— Знаю я твою болезнь, — прошипел Антон. — Думаешь, больше заработаешь?

— Я не знаю, о чем ты думаешь, гад, и знать не хочу. Говорю, заболела, понос у меня, так тебе понятней? — внутри у нее все кипело.

— Завтра чтобы была, хоть затычку ставь! А, будь! — Он бросил трубку и вовремя, Лена собралась ему нагрубить, послать его подальше, но разговаривать было уже не с кем, в трубке короткие гудки.

— Сволочь! — она повелсила трубку на рычаг, хотела еще обозвать своего шефа последним словом, но, посмотрев на коробку в своих руках, прикусила язык. По набережной гуляла праздная публика, гремела музыка из нескольких открытых баров. Такое впечатление, что аппаратура старается заглушить друг друга, а заодно и гуляющих.

Лена пошла в сторону церкви. Она слышала, как сильно стучит ее сердце, отдаваясь где-то в горле.

Пройдя через подземный переход, она подошла к ограде церкви. Ограду недавно покрасили, и она выглядела сверкающей и нарядной-во дворе чисто, цветут цветы, красиво обрезанные деревья окружают небольшое желтоватое здание с высокой лестницей. Лена подошла к ступенькам, не в силах стать на них. Постояла, мысленно поругала себя за трусость и медленно начала подниматься. Пройдя первые двенадцать ступеней, остановилась на небольшой площадке. Ее, наверное, для этого и сделали, чтобы человек хорошо обдумал: идти вверх или спуститься вниз и бежать отсюда.

Лена стояла в нерешительности, подняв к соборной двери лицо. Словно услышав ее, дверь открылась: из нее вышел крупный, одетый во все черное, мужчина. Он окинул Лену внимательным взглядом, и это придало ей силы. Она почти вбежала по ступеням.

— Здравствуйте! Вы меня извините, я никогда не была здесь, не знаю, что и как положено делать. Но вы должны мне помочь, — быстро заговорила она, боясь, что священник повернется к ней спиной и скажет, что ему некогда.

— Видите ли, — она запнулась, посмотрела в лицо священнику, но не нашла в нем ничего, осуждающего ее. — Я убила своего ребенка, — тихо сказала она, — и хочу, чтобы вы отпели или что там положено. — Лицо, смотревшее на нее, окаменело, в глазах загорелся недобрый огонек. — Это было давно, пять лет назад, — заговорила Лена. — Я сделала искусственные роды, и ребенок погиб. Я вас прошу ради ее, — и она протянул ему коробку, на глазах Лены заблестели слезы.

— Входите, — он открыл дверь, пропустив Лену. Она крепко прижала к себе свою ношу.

— Что-то забыли? — спросила старушка, поставив посредине ведро. Показались еще две женщины с тряпками в руках, священник ничего им не ответил, повернулся к Лене, показал ей, куда надо положить коробку, только тогда скомандовал женщинам:

— Уберите ведро, наденьте ей что-нибудь на голову и поставьте под коробку скамеечку, зажгите свечи, — сказав, уже скрывшись за алтарем. Женщины быстро засуетились. Лене на голову повязали черный платок, принесли скамеечку, поставили под образами, зажгли несколько свечей.

— Тебе бы, милая, коробку-то открыть надо, мы в обители святой, — услышала она сзади спокойный голос. — Давай я помогу, а ты постой, постой. — Старушка подошла к коробке, открыла ее и долго смотрела, согнувшись, на младенца. Положив крышку рядом, она отошла в сторонку. — Дитя-то, ровно спит. Отчего же такое малое умерло? Болело чем? — Лене не хотелось ничего говорить, она смотрела на ребенка, не понимая, как это могло с ней произойти. Она всегда такая сильная, поверила какому-то привидению, может, это просто воображение было? Кто же тогда собирал конструктор? Она вновь увидела, как ресницы ребенка дрогнули, и ей показалось, что на них блеснула слезинка, нет, это только показалось от света, от мерцания свечей. ребенок был неподвижен. Появился священник. Он подошел к коробке, посмотрел на девочку.

— Как ее зовут?

— Сашенька, Саша, — поправилась Лена.

— Александра. — Он обошел вокруг скамейки, читая молитву. Лена не могла понять ни единого слова. Стоящие сзади нее женщины повторяли за ним некоторые слова. Она стояла словно во сне и не сводила глаз с Христа, распятого на кресте, и ее воображение рисовало ей страшные картины. Голос священника становился то громче, то отдалялся. У нее все плывет перед глазами, она уже плохо понимает, где она и что с ней.

Ее тихонько тронули за руку, Лена очнулась, увидела рядом стоящего священника.

— Как вы себя чувствуете? — Она пожала плечами, как она могла себя чувствовать? Никак. Она вообще ничего не чувствовала.

— Когда, вы говорите, ребенок умер?

— Пять лет назад, — она посмотрела на коробку. — Я украла ее из лаборатории, не хотела, чтобы мое дитя находилось в жидкости, а не в земле. Я ведь освободила ее душу?

— Мы это сделали вместе, — он накрыл коробку, подал ее Лене.

— Я что-то должна, — смутилась она. Поймав его оценивающий взгляд, пробежавший по ее фигуре, он вывел ее за двери.

— Ничего не надо, — произнес он басом. — Только одно вам могу сказать, если вдруг вам понадобится моя помощь, я сказал вдруг, — уточнил он, — приходите в любое время дня и ночи. — Лена почему-то разозлилась на его слова. Ей захотелось послать святошу подальше, она даже воздуха в грудь набрала для этого, но, посмотрев на коробку, промолчала. И не говоря больше ни слова, стала спускаться вниз, в город, к которому она привыкла, считала его своей средой. Покинутое здание было для нее чужим, пугающим, она чувствовала себя в нем маленькой и беззащитной. Другое дело, рев машин, шум голосов, музыка, разные лица. Все разные, но это ее жизнь.

Подняв руку, она остановила частное такси. Видавший виды «Жигуль» непонятного цвета с шашечками на крыше, резко затормозил, завизжав тормозами, привлекая внимание сидевших под оградой церкви, нищих и стоящих на остановке людей. Лена потянула дверь, она не поддалась.

— Сильнее! — крикнул в открытое окно водитель, ей пришлось приложить силы. Дверь открылась как раз в тот момент, когда она уже собралась послать машину и ее водителя ко всем чертям.

Опустившись на сидение, обшитое клеенчатым одеялом, она пристегнула ремень.

— На Вертолетную, — не глядя в сторону водителя, сказала она.

Червонец, — не трогая с места потребовал водитель. Лена перевела на него взгляд. «Ну и мразь!» Перед ней сидел пожилой мужчина с большой лысиной, обвислым подбородком, большими, красными, но почему-то мокрыми губами. Очень близко посаженные маленькие его глаза вызывали в ней неприятное чувство.

— На ремонт что ли деньги понадобились?

— Почему не заработать, если есть возможность? — Он оскалился, показав стальные зубы. Лена отстегнула ремень, ей расхотелось ехать в этой допотопной машине.

— Мы можем и договориться, — схватил он ее за руку, улыбка стала еще шире.

— Тогда тебе придется продать эту машину, — сощурившись, она смотрела на его маленькие глазки. — Что, дядя, хочется или денег нет? Если хочешь, я сниму бретельки, дам поглядеть тебе на мою грудь, а ты довезешь меня, куда надо. — Она увидела в его глазах нерешительность. Одной груди ему явно было мало, но он знал цену. — Бывай! Она бедром ударила по двери.

— Да подожди ты, — почти с мольбой крикнул он, но Лена уже стояла на тротуаре. «Уж лучше молодежь обучать, чем связываться с подобными». Она отвернулась от машины, водитель поняв, что сделка не состоялась, отъехал. Лена опять подняла руку, как только увидела шашечки такси. Машина, старая «Волга», остановилась. Лена села рядом с водителем.

— Мне на Вертолетную, — Лена посмотрела на уставшего водителя, боясь увидеть такую же физиономию, как в «Жигулях».

— Куда угодно, — водитель щелкнул счетчиком, у нее аж рот открылся от удивления, когда она это увидела.

— Неужели еще есть старые государственные такси? А я не знала.

— Умираем, скоро войдем в историю, — машина обогнала троллейбус, затормозив на переходе возле школы. — В парке осталось всего десяток машин, остальные все выкуплены по дешевке нашим директором, так он для своих машин и запчасти, и бензин, и масло. Механики, опять же, под его руководством, а мы, государственные, выходит, сами по себе. — Он вздохнул. — Но работать-то надо. Я в нашем таксопарке тридцать лет отработал, прирос к нему.

— Разве вы не на пенсии?

— Пенсия! — он хмыкнул. — Всегда удивляюсь, на кого она рассчитана? Бабка моя полгода на пенсии посидела и в милосердие устроилась. Хоть и тяжело ходить по домам, она у меня медсестра, а жить хочется. Набегается за день, вечером, бедняга, ног не чувствует, плачет, однако внуку на фрукты заработает. — Он остановился, пропуская пешеходов. — И подземный переход для них есть, а все равно по дороге бегут, во народ, Мало того, что сами бегут, деток за собой тянут.

— Быстрее всем хочется. Переход вон он где, а ему сюда надо, — заступилась за перебегавших дорогу Лена.

— Быстрая вы у нас молодежь! — Лена так и не поняла, по какому поводу они, молодые, быстрее. — Ты-то работаешь? — Лена кивнула, ей, правда, не хотелось говорить, кем и где, а он и не спрашивал.

— Моя невестка найти работу не может. Сын на Севере служил, да полк их расформировали, вот они сюда и приехали, вернее, невестка с внуком. А Петька, это моего сына так звать, — Лена кивнула, что поняла, чье это имя, — еще на полгода остался. Там у них ни жилья своего не было, ни обеспечения толком. Это раньше туда ездили за длинным рублем, а сейчас, если хочешь быстрее загнуться, то лучше его места не найти.

— Здесь остановите, пожалуйста, — попросила Лена, посмотрев на счетчик. «Пять семьдесят восемь». Она достала семь гривень, впрочем, ей не жалко и десятки для этого человека с его неустроенной невесткой и явно бледным и худым внуком. Водитель искал сдачу.

— Не надо, — остановила его Лена. — Спасибо вам, что подвезли на государственной машине, вам только за это надо больше брать.

Глава 19

Она вошла в калитку. В дверях дома стояла мать: она, как черная хищная птица, одетая во все темное, наклонила вперед голову, исподлобья смотрела на дочь. Лена попыталась молча пройти мимо, но та преградила ей дорогу.

— Ты чего это позволяешь Томке здесь хозяйничать? — заорала она. — Гляжу, с утра тут весь ее выводок толчется, и Гришка яблоню решил погубить, роет и роет что-то!

— Какое тебе до этого дело? — Лена оттолкнула женщину, входя в дом. Тома встала, увидев ее, взяла бережно коробку в руки.

— Ну как? — с тревогой в глазах спросила она, возле нее встали мальчишки, все ждали ответа. Она улыбнулась всем сразу, потрепав поочередно всех детей по головам.

— Все нормально.

— Что это у вас нормально? — влетела следом за ней мать. Тамара быстро исчезла с коробкой в комнате, прикрыв за собой дверь, словно боясь, что крики напугают ребенка. Лена поняла состояние соседки, взяв мать под руку, она вывела ее из дома.

— Уходи, — тихо сказала Лена. — Я тебя по хорошему прошу. Хотя бы сегодня уходи! — не говоря больше ни слова, Лена вошла в дом.

— Сучка! — крикнула ей вслед мать, обругав последним словами свою дочь, она ушла, хлопнув калиткой.

Лена вошла в комнату, на ней все еще был темный платок, надетый на нее в церкви, подошла к открытой коробке. Тома потихоньку вывела всех из комнаты, оставив Лену с ребенком наедине.

— Я сделала для тебя все, что смогла, — прошептала Лена, вставая на колени возле табуретки. — Прости меня, я, наверное, жестокая, но кто знал, что с тобой так поступят. — Она закусила губу, подняла глаза и тут же увидела стоящую на столе фотографию. Она, одетая в старинное платье, улыбается счастливой улыбкой, а рядом Данил серьезно смотрит на все своими красивыми глазами. Почему-то в его взгляде она уловила осуждение. — И ты, сынок, прости, — обратилась она к фотографии. И тут слезы полились из ее глаз, она зарыдала. Тамара тихонько погладила ее по голове, что-то говоря.

— Попрощайся с ней. — Лена нагнулась, впервые поцеловала свое дитя в холодный гладкий лобик. Тамара накрыла ее крышкой. Григорий взял коробку, вынес из дома. Лена, Данил и Сашка пошли следом. Малышей Тома задержала в доме. Они не знали и не понимали, что происходит. Они видели только то, что на столе много вкусной еды, а это для них пока было главным.

Опустив коробку в яму, Григорий первым бросил на нее горсть земли. Лене показалось, что ребенок испугался, смотрит на нее и просит достать из ямы и не отдавать никому. Данил последовал примеру соседа, за ним Саша. Ребята молча смотрели на нее.

— А вдруг она живая? — Лене захотелось посмотреть на нее еще раз, убедиться. — Гриша, она живая? — Лена нагнулась.

— Не дури! — строго сказал он, поднимая ее. — Брось земельки. — Она медленно взяла горсть земли и бросила ее на коробку. Вот сейчас она четко услышала, как вскрикнул и заплакал ребенок, потом плач прервался, с лопаты посыпалась земля. Яма заполнилась очень быстро, вскоре на ее месте вырос небольшой бугорок. Сашка положил на него одну белую розу. Постояв немного, они вошли в дом, также молча сели вокруг стола. Выпили.

— Ты молодец, Лека, что так поступила, я тобой горжусь.

Соседка раздала детям конфеты и выгнала их из-за стола. Малыши убежали во двор играть в песочнице. Данил с Сашей вышли в сад, теперь можно говорить о чем угодно.

— Серега ваш куда-то исчез, второй день не видать, и дружки не кружат возле дома, — Григорий достал сигарету, посмотрел на Лену, можно ли закурить?

— Да, кури, — махнула она рукой, доставая с полки и свою пачку. — Побегает, вернется, не впервой. Вроде парень был такой хороший, ты ведь помнишь, Гриш?

— Нормальный был, если б мать не избаловала. И чего она его так безумно любила? Может, от любовника родила?

Лена пожала плечами, кто его знает, мать в этом никогда не сознается. Может, от того отец и пить начал, что жена его подарком наградила? Нет, она не знает. Отец относился к детям одинаково, ее, правда, жалел больше.

— И как Сергею мать не жаль? Еще в школе он начал наркотой баловаться, нам предлагал. Говорил, что от одного раза ничего не будет. Вот тогда его бить надо было.. — Он выпил стопку водки, — лучше б он пил, как я, правда, мать? — он обнял жену за плечи.

— Ой, отстань, — отмахнулась, смеясь, Тома. Лена всегда по доброму завидовала этой большой семье. Им последние годы жилось очень тяжело, но все равно в их дворе всегда слышался смех.

Они сидели допоздна, вспоминая детство, своих отцов, учителей, даже участкового врача вспомнили. Болезни обычно были одни на весь дом. Стоило кому-то распустить сопли, через день они появлялись у всех малышей дома. И ветрянка не обошла дом стороной. В зеленых точках ходили тоже всем домом, и их участковой это всегда нравилось. Приезжая к одному, она давала советы остальным родителям и те уже были готовы к встрече с инфекцией. Вот только желтухой переболел один Толик, брат Григория, и то потому, что его увезли в инфекционку, откуда он вернулся худой, с легкой желтизной. Лене казалось, что желтизна так впилась в кожу, что по прошествии двадцати с лишним лет он все равно имел желтоватый оттенок кожи. Оказывается, было много смешного в их детстве. Лена никогда об этом и не вспоминала, зато вспомнив сегодня, смеялась до слез.

Тамара помогла ей все убрать и пошла домой ловить своих сорванцов. Данил вошел к ней в комнату, сел рядом.

— Она больше не будет приходить?

— Думаю, нет.

— Значит, мы так и не узнаем, что она строила, — с легким сожалением сказал Данил.

— Здание какое-то. Попробуй его бумагой обклеить, может, что-то получится.

— Нет, пусть с недельку постоит, потом разберу. — Мне почему-то не хочется знать, что это за здание.

— Боишься? — Лена обняла сына.

— Нет. Я к ней даже привык, — он посмотрел на мать, — как хорошо, когда ты дома. — Лена прижала Данила к себе.

— Это последний сезон, мы откроем свое дело, вот увидишь. Ты подрастешь, будешь помогать нам, я даже во сне вижу, как стою за прилавком и разливаю напитки, на улице жарко и в наш маленький прохладный бар заходят люди отдохнуть; они заказывают холодные соки, мороженое, напитки, и ты обслуживаешь их, — Данил засмеялся. Он настолько четко себе это представил, что даже глаза закрыл от удовольствия, и ему показалось, что он почувствовал запах жареного кофе и абрикосового сока. — Еще месяц и мы начнем новую жизнь, может, пока тяжелую, но потом все наладится, вот увидишь, заверила она сына. — И еще я тебе хочу сказать о своей мечте, только ты не смейся, — они посмотрели друг другу в глаза, — не будешь?

— Смотря что скажешь, — пожал плечами Данил.

— Ну, хотя бы постарайся, а то я подумаю, что брежу. — Она помолчала, глядя в окно, в которое заглядывали крупные крымские звезды. Сейчас сезон метеоритов, она часто видела сорвавшиеся с неба звезды, но желание загадать никогда не успевала. Пока стояла, открыв рот, звезда исчезла. Тогда Лена представляла себе, как она, черкнув как спичкой о Землю, летит дальше, ей не хотелось верить, что звезда погибает, упав камнем на землю.

— Знаешь, когда у нас будет бар, мы вечером будем устраивать игровой зал.

— Что?

— Есть такая игра, лото, — Данил удивленно смотрел на нее.

— Поставим столики так, чтобы они не мешали друг другу, за каждым по шесть, восемь человек. Будут делать ставки, я уж все продумала, — ее глаза заблестели, она стала объяснять сыну, как все должно выглядеть. Он, улыбаясь, смотрел на мать, не понимая, шутит она или говорит правду. — Ты будешь кричать цифры.

— Почему кричать?

— Не знаю, но в этой игре так говорят. Ой, Данил, так хочется, чтобы все у нас получилось! Ты веришь, что получится?

— Хотелось бы, — уклончиво ответил мальчик.

— Надо верить и тогда все получится. Ты знаешь, вера умирает последней, значит будем верить.

Они сидели обнявшись в темноте, думая каждый о своем, но это свое совпадало. Им хотелось вырваться из нищеты и просто жить.

Стук в дверь почему-то напугал Лену, в этом стуке она почувствовала что-то нехорошее для себя. Подойдя к двери, она постояла, прислушиваясь к голосам. Стук повторился. Она толкнула застекленную дверь. Во дворе стояли два милиционера и двое в обычных костюмах, вернее в джинсах и тонких рубашках. Рядом, опустив голову и теребя платок в руках, молча стояла Тамара.

— Егорова Елена Дмитриевна? — открыв черную папку, прочел милиционер. — Лена кивнула. — Она не спускала глаз с Тамары. «Что произошло?» — кричал ее взгляд, но та стояла молча, так и не подняв глаз.

— Вот постановление на обыск, — он подал ей лист бумаги, Лена посмотрела на него, но ничего не увидела. Строчки плясали у нее перед глазами, точно окаменевшая, она стояла в дверях, не в силах произнести ни слова. — Если есть в доме наркотики или краденная аппаратура, советуем показать. — Милиционер убрал лист назад в папку, поняв, что она сейчас вряд ли что соображает.

— Наркотики? — до нее стало доходить, чего хотят пришедшие. — А их у меня и нет, облегченно вздохнула она, — и аппаратуры нет, прошу проходите, ищите.

Тома подняла голову, заулыбалась, Лена открыла дверь, приглашая всех войти. Милиционеры представились, но ей это было ни к чему, осмотрят и уйдут.

— Вы уверены, что в доме нет ничего?

— Если только вы подкинете, — огрызнулась Лена. — Не занимаюсь я этим, мне бы сына прокормить. — У нее отлегло от души. Она испугалась из-за того, что подумала о профессоре и своей девочке, подумала, что пришли именно за ребенком, но ошиблась, и от этого она даже запела себе под нос, чем немало удивила пришедших.

— Приступайте, — скомандовал старший, и она поняла, что такое обыск. Они переворачивали все, рылись во всех ее вещах Квартира превратилась в свалку. В комнате Данила она слышала, как разлетелся конструктор, разлетелось здание, недостроенное ее девочкой. Конструктор хрустел под подошвами, больно отдаваясь в ее душе. Данькина комната, такая маленькая, уютная, он всегда содержал ее в чистоте, стала неузнаваемой. Постель сброшена на пол, из шкафа выброшено все его белье, из письменного стола выдвинули ящики, перевернув все в них; ковер на стене висел на одном колечке, почему-то даже штора была ободрана.

— Лена вышла из комнаты, прошла на кухню, села к столу, за которым сидел капитан, давший команду на обыск. Она взяла сигареты, прикурила.

— Зачем все это? — обратилась она к капитану.

— Что это? — словно не понимая, о чем она спрашивает, переспросил он, лицо его скривилось, точно только что стрельнуло в ухо.

— Обыск зачем? — разгоняя дым рукой, спросила Лена.

— А! — обрадовался он. — Давно следил за вашим домом, давно.

— Вот! — на кухне появился один в штатском, держа в руке маленький газетный кулечек.

— Положи сюда, — приказал капитан.

Сверток развернули и у изумленной Лены округлились глаза. Из него выпал целлофановый мешочек, в котором было с чайную ложку чего-то белого. Мешочек маленький, ровно обрезанный, перевязан черной ниткой. В таких узелочках продают на рынке мумие.

— Что это? — побледнев, прошептала Лена.

— Разберемся. А теперь прошу понятую вот здесь расписаться, — он поставил галочку, где Томе следует поставить свою подпись.

— Вот еще! — возмутилась та. — И не подумаю. Я не видела, где он его взял, — заявила она.

— Ну и ладненько, — почему-то согласился капитан, прикрывая папку. — Везде проверили? Во дворе хоть бегло осмотрите. — Два человека вышли.

— И что дальше? — Лена откинулась на спинку стула, качнувшись на двух ножках, стул скрипнул, капитан строго посмотрел на нее. У Лены появилась возможность рассмотреть человека, сидевшего напротив. Крупный, плотный, с мясистым носом, мешками под холодными серыми глазами, плотно сжатые губы. Лене стало неуютно под его взглядом.

— А ничего! — обрадованно заявил он. — Пойдешь с нами, напишешь, где взяла наркотик, у кого, за сколько, кому продавала — и свободна. — Он встал, ударил себя по коленкам, точно собирался пуститься в пляс.

— Пошли, — и первым вышел на небольшие деревянные ступеньки. Глубоко вздохнув, так, что его сераярубашка плотно натянулась, обхватив грудь. — Хорошо! — выдохнул он.

Что хорошего, Лена не поняла, наверное, это ему хорошо, не ей. Один из искавших подошел к ним, держа в руке два шприца. В одном из них засохла кровь, другой чистый.

— Вот, под ступеньками нашел, — повертел он в руках находку. Лена нахмурилась, ей все не нравилось. Хорошо, что хоть одна дома, сына нет.

— Пошли, — как-то совсем по-доброму, точно приглашая ее на прогулку, произнес капитан. Лена посмотрела на притихшую соседку.

— Том, если что, Даньку покормишь.

Тамара кивнула, ее глаза наполнены слезами. Она подошла к Лене, обняла ее, шепнула на ухо:

— Скажи, кому все это принадлежит, а то я сама.

— Все будет хорошо, — Лена попробовала улыбнуться.

Она вышла вслед за милицией, села на жесткое сиденье в маленьком «Уазике» с перегородкой. «Не поймешь, от кого перегородка», — покосившись на капитана, севшего на переднее место, подумала Лена.

Машина быстро покатила вниз по знакомым с детства улочкам. Она летела, обгоняя транспорт, не придерживаясь никаких правил. «Спешат, видать», — Лена посмотрела на свои руки. «Антон изойдется сегодня. Надо будет позвонить, объяснить, может, поможет».

Ее втолкнули в небольшую комнату с кафельным полом, она, не удержавшись на ногах, упала, отъехав к кроватям, чем доставила большую радость толкнувшему ее. Лена встала, посмотрела на содранную коленку, перевела взгляд на дверь, в которой продолжал смеяться здоровый парень.

— Ну что, шлюшка, допрыгалась? — со злостью произнес он и захлопнул тяжелую железную дверь.

«Что же это такое?» — Лена оглянулась. В небольшой комнате четыре кровати, две нижние заняты, верхние заправлены красными одеялами и серыми подушками, еще пустовали. Лене совсем не хотелось взбираться туда. «Это ошибка, неужели они не поняли?» Возле небольшого, покрытого голубым пластиком, стола сидела цыганка. На ней надето штук восемь, на первый взгляд, юбок, ярко-красная кофта с глубоким вырезом показывала ее красивую смуглую кожу и не менее красивую грудь. Она смотрела с сожалением на вновь прибывшую большим черными глазами.

— Чего стоишь, как столб, — услышала Лена хрипловатый голос с кровати. Лена посмотрела на говорившую. — Если стоишь, тогда свети!

— Что? — не поняла Лена.

— Придурок! Сразу видно, впервые сюда попала.

— Это ошибка, — зачем-то начала оправдываться Лена перед этими двумя женщинами. — Они ни в чем не разобрались, я не виновата.

— Как же! — женщина села на кровати, спустив ноги. Совращала, небось, несовершеннолетних?

— Никого я не совращала! Мне надо позвонить, — она побежала к двери, начала стучать кулачками.

— Не трать энергию, подруга! — остановил ее все тот же голос. — Здесь глухо, как в подводной лодке, хочешь, я сейчас заору? — Лена покачала головой. — Зачем орать, не стоит.

— Через пару часиков в туалет выпустят, там и звякнешь, — успокоила она. — Сядь лучше, успокойся, береги нервы, они тебе еще пригодятся. — Она подсела к столу, Лена подошла к ним, цыганка пододвинула к ней табурет.

— За что взяли? — доставая пачку дешевых сигарет, спросила женщина.

— За живое, — она чувствовала, что слезы душат ее. Данька придет в их разворошенное гнездо, узнает, что мать увезли, как он будет? А если ее сегодня не отпустят? Что тогда? Нет, так не бывает. Они сейчас во всем разберутся и отпустят ее домой.

— За живое, говоришь? Интересно, что ж подставила это живое?

— Меня просто взяли, — прошептала Лена.

— Хочешь, красавица, я тебе погадаю, всю правду расскажу, чем опечалишься, чему обрадуешься.

— Во, дает! Да я и без твоих карт могу это сказать, выпустят, вот и будет рада, засудят, печалиться будет.

— Кого засудят? — подняла голову Лена.

— Да уж не меня. Я свои пятнадцать отсижу, а то и меньше. Им сейчас нахлебники не нужны, сами голодают. Сдернут штраф — и коленом под зад. И гадалку та же участь ждет. Ишь, деньги у отдыхающих выманивает, так этого мало, она, шельма, иной раз и кошелек у лопушистой публики тиснет, ну мастер!

— Каждый делает то, что умеет, — обиделась цыганка.

— Это точно, тут и гадать не надо. Тебя как звать? — обратилась говорившая к Лене. Меня Мария, а это Иза, — ткнула она сигаретой в сторону цыганки.

— Лена, — коротко представилась Лена.

— Вот и познакомились, а то, кто знает, сколько тут еще куковать придется. — Они разговорились. Оказывается, Мария попала сюда три дня назад. Выйдя из бара, она нечаянно ударила остановившего ее милиционера. Тот оказался слабым, упал в кусты. Мария от злости, что такая у нас хилая охрана, плюнула упавшему в лицо. Далеко ей уйти не удалось, она, собственно, и не спешила, шла, покачиваясь, по улице. Они подкатили сзади: двое выскочили, взяли ее под руки, потащили к машине. Ей показалось, что ее сейчас ограбят и изнасилуют, на что она в этот вечер смотрела отрицательно, вот она и разошлась! Работая кулаками и совсем небольшой сумочкой, в которой уместились две банки пива, удары сыпались на стражей порядка градом, да притом сопровождались отборным матом. Собравшаяся небольшая толпа стояла хохоча, что и насторожило Марию, почему ей никто не хочет помочь, а только смеются? Когда она осознала, кого бьет, тихо опустила руки, сама подошла к машине, крикнув толпе: «Сдаюсь! Люди, подтвердите, я сама иду с повинной» и, посмотрев на подбитый глаз молодого милиционера, повисла у него на плечах. «Прости меня, дуру, сынок, ошиблась я», — дышала она запахом водки в отворачивающееся лицо парня. «Ошиблась». Пиво она выпила уже здесь на другое утро.

Дверь открылась, в камеру заглянул уже знакомый ей милиционер.

— Ну что, в сортир идем? — расплылся он в улыбке.

— А то как же! — Мария вскочила. — Пошли, — позвала она Лену, — а то потом не дождешься. — Они втроем вышли из камеры.

— И чего это мы сегодня такие строгие? — Мария подцепила под руку провожатого. — Или зарплату тебе, милок, не дали? Так ее никому не дают, если можешь, сам бери.

— Поговори мне, — строго произнес охранник, слегка толкнув Марию.

— Мама! Мама! — послышался Данькин голос. — Мамочка! — он протянул руку через решетку железной двери. — Я боялся, что не увижу тебя. — Лена посмотрела на охранника.

— Пять минут, — ответил, отворачиваясь, тот. — У нас строго. Пока твои подруги воду с себя сливают, у тебя есть время. — Лена бросилась к двери.

— Данилка, зачем ты здесь, — она гладила сына по щекам. — Уже поздно. Это недоразумение, разберутся и выпустят.

— Мамочка, — шептал мальчик, ловя ее руки и целуя. Из-за его спины показалась мать.

— Ленка, прости меня, дуру, прости, — она кончиком платка вытерла глаза. — Это ж я шприцы тебе под крыльцо подсунула, попугать хотела. — Лена молча посмотрела на нее. — Только ты Сергея не выдавай, дочка, ему никак в тюрьму нельзя, он слабый, не выживет.

— А я, значит, выживу и Данил выживет, оставшись сиротой!

— Все обойдется, у тебя всегда все обходится, — рыдала мать.

— Данил, — не обращая внимания на старуху, прижимая сына к себе, прошептала Лена. — Ты выучись на следователя и будь всегда честным, чтобы не хватали вот так, не разобравшись. Ты обещаешь мне, сынок?

— Ты ведь хотела, чтобы я был бизнесменом? — улыбнулся мальчик.

— Я передумала. И еще знай, я люблю тебя и у меня, кроме тебя, нет никого, — за ее спиной послышался кашель. — Иди домой, я завтра приду, и мы будем всегда вместе. — Данил вдруг заплакал. — Ну вот еще, не надо, ты делаешь мне больно, — прошептала Лена, не в силах отпустить сына.

— Мамочка, — шептал Данил. — Мамочка…

Охранник взял ее за руку, сказав, что свидание окончено, и так вместо пяти минут прошло двадцать. Он повел Лену к двери туалета, она все время оглядывалась на плачущего сына.

Он обхватил руками решетку и не спускал с матери глаз.

Ее втолкнули в туалет: она думала, что увидит тут грязь, серые стены, все в темных тонах, а оказалось, наоборот, туалет был выложен голубой «пенкой», и санузел, и мойка имели тоже голубоватый оттенок. На стене висел рулон туалетной бумаги. Возле умывальника — бумажное полотенце и розовое, пахнущее травой, мыло. Закрыв лицо руками, она завыла, зажав рот рукой.

Поздно вечером принесли ужин, состоящий из пары сосисок и ложки вермишели, которая разварилась, и в нее забыли положить масло. Она лежала в оловянных мисках, с точно такой же ложкой. Лена попробовала подцепить сосиску ложкой, но та ловко вывернулась и упала в вермишель. Есть совсем не хотелось. Она отодвинула тарелку.

— На еду обижаться не стоит, — взяв рукой сосиску, Мария положила ее на хлеб, — бери ее, родимую, в руки, как я, и жуй.

— Что-то не хочется, — Лена взяла кружку, сделал глоток приторного кофе, «надо же, сахара не пожалели», поставила кружку на стол, — не хочется, — повторила она для себя.

— Иза, а мы как?

— Мы едим, — улыбнулась цыганка, поделив Ленину порцию пополам. — За это я тебе погадаю бесплатно, красавица. Мои карты только правду говорят, сама увидишь, — уплетая за обе щеки, говорила Иза.

— Да погадаешь ты ей, погадаешь! — взмолилась Мария. — Лен, пусть поболтает, ты не против? — Лена покачала головой. — Я тоже не против, люблю их слушать, и откуда только слова у них берутся? Ты вот что, кусок хлеба под подушку спрячь, ночью есть захочешь, в животе так загремит, участок по тревоге поднять можешь. — Маша сама положила хлеб под подушку над своей кроватью, Лена поняла, где ей придется ночевать. Убрав со стола, она постучала в дверь, чтобы забрали посуду. Дверь открылась, на пороге стоял пожилой мужчина, он окинул их взглядом, взял посуду.

— Э-эх! Мужика бы, — подошла к нему вплотную Мария, — да где же его в нашем захолустье сыскать? А?! — она вцепилась ему за верхнюю пуговицу рубашки, — не подскажешь, служивый?

— Руки! — строго крикнул вошедший.

— Что? Не туда положила? — удивленно произнесла Мария, скользя по его животу вниз, — и что мы тут имеем? — Охранник выскочил за дверь, с шумом захлопнув ее.

— Надо же! Обиделся, — сделала огорченное лицо Мария, она подошла к кровати и упала на нее лицом вниз.

— Садись, Лена, поближе, — Иза из складок своих юбок извлекла колоду карт. — Какая ты у нас? — Она перетасовала карты и стала раскладывать их по три, пока не попала червовая дама.

— Вот как раз и ты, такая же белая, — она показала карту Лене. — Итак! Что ждет червовую даму в скором будущем? — Голос Изы изменился, стал певучим, гипнотизирующим, Лена смотрела, как она быстро раскладывает свои карты, вновь собирает и вновь они разлетаются по столу. Насколько Лена знает, цыганки всегда говорят много, когда раскладывают карты. Иза молчала. Марии надоело ждать предсказаний, она поднялась на локти, посмотрела на стол.

— И чего ты молчишь?

— Говорить нечего, — Иза собрала карты в колоду и спрятала их в карман одной из юбок.

— То есть как нечего? — возмутилась Мария. — Нет, Лен, ты посмотри на эту ведьму! Мне она наговорила столько, что я чуть на стену не полезла, а тебе, значит, и говорить нечего? Врешь ты все. А ну говори, что тебе твои карты сказали! — она угрожающе стала подниматься с постели.

— То и сказали, дорога ее ждет дальняя и казенный дом.

— Тюрьма? — испуганно спросила Лена.

— Нет, — заверила ее Иза, отвернувшись. Лена облегченно вздохнула, хоть и не верила она цыганкам, но все же…

Лена скинула босоножки, поднялась на свою кровать.

— Иза, а у тебя дети есть? — спросила она.

— Да, четверо.

— И где же они теперь, когда ты здесь? — удивилась Лена.

— Со старшей дочерью. Ей уже восемнадцать, а младшему полгода. — Она улыбнулась, вспоминая своих близких. — Они не пропадут, на кусок хлеба всегда заработают.

— А что они в школе не учатся?

— Нет. Старшая три года училась и все, а младшие совсем не ходили в школу. Да разве они одни? Чтобы их учить, надо на одном месте жить, должно быть жилье, работа. А где сейчас такое место найти? Подскажи!

— Правильно, Иза, они и без школы заработают. Денежки считать умеют, это главное. Петь, плясать, на гитаре сыграть тоже смогут, вот тебе и заработок. Да еще всегда прихватят, где что плохо лежит.

— И ты всю свою жизнь вот так кочуешь? — не слушая Марию, спросила Лена.

— Отчего же всю? Нет. Отец конюхом в совхозе работал. Лошади — его слабость. Спал, бывало, в конюшне, мать никогда не работала, нас у нее одиннадцать, какая уж тут работа. А зарабатывала всегда больше его. Меня уже с четырех лет с собой в Москву брала. Гадала, продавала перец черный, молотый, желатин, ванилин, крышки для закатки. За лето столько зарабатывала, что отец и за три года не видит. И сидит семья дома зиму безбедно, дети учатся.

— Вот и жила бы с ней.

— Ты, я вижу, со своей матерью тоже не шибко живешь. Сейчас каждый сам по себе. Закон джунглей. Не находишь? Слабых добиваем, сильным поклоняемся. И каждый сам за себя.

— Нет, так нельзя. — Лена села. — Ты лишаешь детей знаний, они не смогут даже книгу прочесть.

— Книгу? Книгу — нет, а вывески все читают, на любом языке, — улыбнулась цыганка. — И что хорошего в книге? Чья-то жизнь? Так у меня своя. Любовь? И это у каждого свое. Ну и что, что ты прочтешь про красивую любовь, дальше что? Будешь подражать ей? Или не делать ее ошибок? Ерунда все это. У каждого своя любовь и она неповторима. Неужели ты думаешь, что человек влюбляется только раз в жизни? И на всю жизнь? Это было бы скучно. Я тебе, как цыганка, говорю, мы влюбляемся постоянно и постоянно ищем все новых и новых ощущений. И любим мы по-разному, даже детей, если вообще любим.

— Это точно, — заметила Мария, — уж как мы с матерью грызлись, как кошка с собакой. Все ей было не так, всем недовольна, вечно она с недовольной миной на лице за столом сидит, нотации мне читает, читает. Святоша, мать ее… Пока я была малая, она эти нотации мне ремнем вколачивала, но вот я подросла, и она стала обходить меня стороной. В один прекрасный день она меня так достала, что я уже было за нож схватилась. «Убью, стерву», стучало в голове. Ан нет, рука не поднялась. Тогда я ей просто сказала: «Иди ты, мать, на х…» — и получила хороший ответ: «Я там бываю чаще, чем ты на свежем воздухе». С этим ее ответом я и ушла из дома. И слава Богу, не сдохла, как она мне пророчила.

В камере потух свет. Видно выключатель был в коридоре. Теперь в тишине Лена стала различать шумы. Где-то далеко работал телевизор или радио. В коридоре хоть и редко, но слышны чьи-то шаги. Из соседней камеры донеслась песня. Ее исполнитель, судя по всему, даже не соображал, где он находится. Его пытались утихомирить. Какое-то время стояла тишина, но потом он снова запел.

Лена дотронулась до коленки, она слегка подпухла. Ей стало жалко себя. Уткнувшись в подушку, она заплакала. Сокамерницы догадывались о ее состоянии и не трогали, пусть выплачется, будет легче.

Она пролежала, уставившись в одну точку, до самого утра. Точкой этой был плафон, закрытый решеткой. Сначала он тускло белел в темноте, когда бледные лучи Луны осветили его, он стал отбрасывать причудливые тени, из которых Лена строила образы. Тени менялись по мере того, как Луна скользила за окном. Иногда на Луну наползала почти прозрачная тучка, и плафон тускнел, терял свою тень. Сначала она заметила, что в камере все стало прозрачным, даже каким-то нереальным. Лена поняла, близится рассвет, сейчас очень красиво на море.

В этот ранний час море спокойное, точно спит после жаркого дня и отдыхает от гостей. Вот над ним слегка розовеет небо и начинают меркнуть звезды. В этот предрассветный час самая тишина. Природа готовится к рождению нового дня, она ждет, замерев. Вот побежали золотистые облака по небу, точно белые кони, несут солнечную колесницу. Заря поднялась, заливая все нежно-розовым светом. Корабли, стоящие на рейде, отражаются в воде, словно в зеркале. Не слышно ни единого звука. Кажется все замерло. Но вот показался золотой горбик солнечного диска, запела первая птица, оповещая всех о новом дне, ее подхватила другая. Море вздохнуло, разбуженное пением, на поверхности показалась темная спина дельфина. Откуда-то взялась легкая волна, а солнце встает, согревая и пробуждая землю. Лена видела легкую розовую тень на стене, она окрашивалась в разные цвета и вот уже золотой поток лучей брызнул в окно. Родился новый день! Она слышала, как сладко спят в этот утренний час ее новые подруги, ей хотелось встать и стучать в дверь, кричать, чтобы ее выпустили, но она понимала, это бессмысленно, надо дождаться, что будет дальше. И опять слезы выступили на ее глазах.

— Данька! — прошептала она, — как же ты будешь?

В восемь часов дверь открылась. Женщины удивленно оторвали головы от подушек.

— Ты! — охранник ткнул в сторону Лены пальцем. — Следуй за мной! — Она соскользнула с койки, поправила задравшуюся юбку, надела босоножки, рукой пригладила волосы, посмотрела на тихо лежавших подруг. Мария подняла руку, сжатую в кулак, и, усмехнувшись, сказала: «Но пасаран!», Лена кивнув головой, вышла в коридор, охранник захлопнул дверь, задвинул засов, толкнул ее в спину, чтобы двигалась вперед.

— Неужели нельзя было сказать? — спросила Лена.

— О, прошу, мадам! — съязвил он. Она промолчала. Они поднялись по лестнице на второй этаж.

— Стой! — скомандовал охранник, она повернулась к нему.

— Ты что, языка русского не знаешь? Вперед, стоять, лежать и тому подобное. — Парень схватил ее за грудь футболки, она почувствовала, как его ноготь царапнул ее кожу от плеча, почти до самой груди, казалось, что из ранки течет кровь. Лена постаралась отступить от него, но он еще сильнее вцепился в кофточку, та жалобно потрескивала.

— Я говорить умею не хуже тебя, запомни это, — он смотрел на нее в упор.

— Интересно, что я такого сделала, что ты меня так ненавидишь? — Он оттолкнул ее от себя. — Значит, ничего, — она дотронулась до ушибленного затылка. — Значит, у тебя дома нелады и злость на нас сгоняешь. — Он посмотрел на нее сверху вниз. — Что? Хороша? Я и без тебя знаю, что хороша, только не для тебя. — Она засмеялась. Парень постучал в дверь, из-за которой раздался голос, но что он сказал, Лена не разобрала, хотя стояла рядом. Дверь открылась, и они вошли. За столом сидел не кто-нибудь, а ее первый школьный поклонник Сашка, который увивался за ней, когда она училась еще в шестом классе, а он в десятом. Сейчас это располневший, слегка облысевший мужчина. Он восседал за большим столом. Лена открыла рот, не в силах произнести ни слова. И опять сидевший что-то сказал, стоявший рядом охранник, козырнув, вышел за дверь, тихонько прикрыл ее, точно боясь разбудить кого-нибудь в это утро.

— Садись, — Александр показал на стул. Лена неуверенно подошла к столу, опустилась на стул. Он протянул ей сигареты. Закурили, долго рассматривали друг друга. Наконец, вдавив сигарету в пепельницу, Александр сказал:

— Ты вот что, Ленка, волну не поднимай, сейчас же собралась и быстренько домой. Сын, поди, заждался.

— Это что же получается, вы меня взяли, ночь держали, а выяснилось, что ошибка?

— Ничего не выяснилось. Мы тебя не брали, — он хлопнул ладонями по столу. — Не было тебя здесь!

— То есть как? — не поняла Лена. — А обыск вчера, наркотики, шприцы и здесь меня даже сосисками травили!

— Слушай! — он лег на стол. — Не было наркотиков! Ты их видела? Нет. Ты видела крахмал в мешочке. И вообще, ты сможешь его отличить от наркотиков, не пробуя? — Лена покачала головой. — И шприцы не твои. Не считай нас идиотами. Хорошо?

— За что же меня здесь ночь держали? — ничего не соображая, произнесла она.

— А за то, что заплатили нам за это очень хорошо. А нам что, коек жалко? — Он улыбнулся. — Комфорт, правда, не на высоте, но это уже не к нам претензии.

— Заплатили? Кто?

— А ты еще и шутница, кто ж тебе своего кормильца, своего благодетеля выдаст? Нет уж, иди ты спокойно домой и не шуми много, у тебя еще пацан растет. Усекла? — Лена ничего не поняла, но все равно согласилась. — А с тем, кто за тебя заплатил, я постараюсь сам разобраться, зачем он это сделал, с какой целью, и будь уверена, я его зажму. — И опять его лицо осветила улыбка. — Мы сейчас люди бедные, нам любая копейка в радость, так что… — Он развел руками, дескать, не обижайся, если можешь и прости. Лена встала, в душе у нее все кипело, она хотела наговорить кучу гадостей сидящему с довольным лицом начальнику, а еще лучше, плюнуть в эту физиономию, как сделала это Мария, только ее сдерживал Данил, ей надо было скорее идти к нему, сказать, что все уже позади, успокоить. Александр все прочел по ее лицу, он прекрасно ее понимал и, когда она направилась к двери, окликнул.

— Лен! — она повернула голову. — Ты все еще прекрасна! — Она улыбнулась бывшему поклоннику.

Почему ей из камеры показалось, что небо чистое, солнце заливает все своим золотым светом?

На самом же деле, выйдя из здания дежурной части, она увидела тяжелые серые облака, надвигающиеся с моря. Солнце искало в них малейший просвет, пытаясь выглянуть, ободрить землян, что оно здесь, на месте, и грозовые тучи не навсегда, но тучи стремились быстрее соединиться, закрыть золотые лучики.

Лена оглянулась, нет ли кого знакомого, но люди в этот ранний час спешили в основном на работу, с тревогой посматривая на небо. Над морем сверкнула молния. Лена перебежала улицу, села в троллейбус. Она понимала, что выглядит не совсем приятно в своей мятой юбке и порванной футболке, да и волосы, вероятно, напоминали воронье гнездо. Она встала к последнему окошку, вцепившись за поручень, вошедшие, огладывая ее, старались пройти вперед, оставляя ее в одиночестве.

Выскочив на Пионерской, она почти бегом побежала к своему дому. Идти надо все время в гору, для бега не хватало дыхания, и она перешла на быстрый шаг. «Домой! Искупаться, привести себя в порядок, поесть и отоспаться», — загибая пальцы, считала она, что надо сделать. «Какая же сволочь заплатила за меня и за что?». Она попыталась перебрать в уме — кому это выгодно, но ничего не могла придумать. «Ладно, сам объявится», — решила она, подходя к родной калитке. Пробегая по дорожке возле яблони, она остановилась, посмотрела на маленький холмик.

— Сломали твой замок, Сашенька, как же мне теперь узнать, где мне будет хорошо? — не получив ответа, подошла к двери. На пороге появился Данил.

— Ма, тебя выпустили! — лицо мальчика сияло. — А мы собрались тебе поесть отнести, тетя Тома пирожков с капустой напекла, еще горячие, — пропуская мать в дом, затараторил он, — и кофе твой любимый я сварил, ма, тебя отпустили, да?

— Конечно, Данилка, ведь ты же не думаешь, что твоя мать способна из тюрьмы сбежать? Отпустили. Ошибка вышла. Кто-то оклеветал меня. — Она скинула с себя футболку, бросив ее в ванну, юбка полетела следом. Лена осталась в одних трусах. Подойдя к зеркалу, она осмотрела багровую полосу. Кожа была целой, только под ней была рана, дотронулась до нее пальцем, больно.

— Тебя били? — Данил смотрел на багровый след.

— Нет, что ты! — засмеялась она. — До этого не дошло. — Она оглядела убранную комнату, — ты что, ночь не спал?

— Почти, — сознался мальчик.

— Тогда я сейчас приму душ, поедим и завалимся спать, — она подмигнула сыну, — идет?

— Ты чего это перед пацаном титьками трясешь? — недовольно спросила Тамара, входя в комнату, где Сашка, уже удобно усевшись на диване, разглядывал Лену.

— А то они их не видели! — спокойно возразила Лена. — Они такое уже видели, что тебе и в мыслях не обрисовать, ты у своего спроси, какой они сейчас журнал покупают? Не знаешь? — Лена взяла щетку, попробовала расчесаться.

— Так то журнал, — пробормотала смущенно соседка, она стеснялась взглянуть на Лену.

— Ясно, что это тебе не веселые картинки, это крутые фотографии, правда, хлопцы? — Сашка шмыгнул носом, Данил слегка скривился. «Гел» для крутых девочек?

— Что еще за журнал? — Тома повернулась к сыну. — Что за дрянь читаешь? — Лена засмеялась, глядя на нее.

— Да брось ты, ма! Не маленький я уже, — буркнул Сашка.

— Значит, как на материной шее сидеть, так еще мал, а как картинки рассматривать, так уж мы вроде как выросли! — Она выплеснула руками. — Да оденься ты! — попросила она Лену.

— Наоборот, я собираюсь раздеваться, — в глазах Сашки заиграли искорки любопытства, он даже реже дышать стал, отчего слегка побледнел, — но не здесь, не ждите, — огорчив его, добавила Лена, направляясь в ванную.

Теперь Сашка смотрел на все равнодушно, слушал, как мать читает ему нотацию о том, что в его годы надо больше читать других книг, таких как, например… Она задумавшись, замолчала. А что читать? Все, что им надо, они в школе пройдут, да она и сама с трудом прочла школьную программу. Сказки? Это уже не по возрасту.

— В общем, все равно что, но надо читать, — вдруг, неожиданно сама для себя, произнесла она. Ребята переглянулись, засмеялись. Сашка упал на диван, зайдясь смехом.

— Мы, вроде, это и делаем, читаем, что нам интересно.

— Ладно, некогда мне тут с вами, мать вернулась и слава Богу, сами уже управитесь, — она ушла. оставив ребят вдвоем. Теперь их планы на сегодняшний день менялись. Они сели рядом, подумать, чем заняться. Сашка предложил пойти помочь работать на батуте — Даньке не хотелось, но и дома сидеть тоже неохота, и он принял предложение друга. За завтраком они сказали Лене, куда собираются, она не возражала, ей надо отоспаться и на работу. К Любе заскочить, обсудить то, что с ней произошло, надо привести мысли в порядок. Оставшись одна, она закурила, откинувшись на спинку стула, пуская струю дыма к потолку, пыталась понять, что с ней происходит. Ей казалось, что в душе у нее натянулась струна и она тревожно гудит, надо бы ее как-то ослабить, но как? Лена вздохнула, бросила окурок в ведро, обрадовавшись удачному броску, встала, решила, что надо сначала выспаться, все остальное — потом.

Глава 20

Люба встретила ее несколько холодно, провела в комнату, села молча напротив. Наступила тревожная тишина. Лена почувствовала, что-то произошло. Струна задрожала. Она прислушалась к себе, но кроме тревоги — ничего.

— Ты, Ленка, прости, но бизнеса у нас с тобой не получится, — глубоко вздохнув, сказала Люба. Лена подняла на нее глаза. «Как же так, а она мечтала, она обещала Данилу», — не дадут нам работать после того, как тебя с наркотиками взяли.

— Но это же не наркотик! Это все подстроено! — возмутилась Лена.

— Я тебе верю, но ты пойми меня, куда бы ты сейчас ни обратилась, на тебя везде будут смотреть с опаской. Ведь не будешь ты объяснять каждому, что тебя подставили! Да это никого и не интересует. Главное, тебя засветили, и ты у нас теперь вроде как с лишаем на башке, все от тебя шарахаться будут.

— Ясно. Боишься?

— Нет, просто не вижу смысла начинать наше дело. Понимаешь? Оно запрограммировано на банкротство, а нам с тобой в этом деле есть что терять. — Лена не хотела верить своим ушам. Как же так, она уже и денег заняла. Ну почему? Почему?

— Я уеду, — вдруг добавила Люба. — Еще раз съезжу в страну восходящего солнца и уеду отсюда. Лена посмотрела на подругу. Она уедет, а ей как быть? Как жить?

— Я, пожалуй, пойду. — Она встала, Люба не удерживала, ей жаль, что их мечта умерла не родившись, но так лучше.

Лена вышла на улицу, спустилась к морю, до работы еще время есть. Села на скамейку под деревом, наблюдала, как малыши заходят по пояс в воду и плещутся, повизгивая. Взрослые сидят на полотенцах, смеясь, подбадривают их. Вот один из отцов вскочил, подхватил под мышки двух карапузов, пошел в море. Дети завизжали. Лена залюбовалась этим сильным, красивым молодым отцом. Он крепко держал болтающих руками и ногами малышей, точно они ничего не весили. Матери повскакивали со своих мест, бегали по берегу, просили отпустить детей, но мужчина заявил, что они приехали для того, чтобы купаться в море, а не барахтаться у берега. Он присел, дети вцепились в его шею, обхватив ножками его бока, теперь они не кричали, а визжали, испуганно смотрели на матерей; женщины пошли на выручку своим чадам, но пока они дошли, парень успел еще дважды присесть, за что ему попало от обеих разъяренных матерей. Прихватив каждая своего, они успокаивали их и пошли на берег. Отец лег на спину и быстро поплыл в открытое море. «Как торпеда», наблюдая за ним, подумала Лена. Она подумала, что малыши, прижавшиеся к матерям, больше к воде не подойдут, но как только те почувствовали, что опасность миновала, потребовали поставить их на ноги и снова вошли по пояс в воду. Потом один из карапузов попробовал лечь и побить руками и ногами, но тут же исчез под водой. Встав на ножки, откашлялся, протер глаза и вновь попытался плыть. Лена улыбалась чужому счастью. Вот пловец поднял над головой свое смеющееся дитя и несет его к матери. Ее сына никто и никогда так не поднимал, она поняла, что лишила его чего-то главного в жизни, но была ли в этом ее вина? С трудом поднявшись со скамейки, она подошла к воде, ей хотелось вблизи рассмотреть женщину, у которой такой муж. На покрывале сидели четыре девушки, болтая о своих делах, ничего их не волновало. К одной из них подошла девочка, лет пяти, мать, не глядя на нее, подала ей персик, ребенок сел рядом, откусывая сочный плод.

— Дай ты ей салфетку, — засмеялась одна из сидевших, показывая на ребенка. — Сейчас вся зальется соком.

— Море рядом, — ответила мать. Вышедший из воды мужчина как раз ей на шею и посадил замерзшего ребенка. Она вскрикнула, быстро сняла ребенка. — Сдурел, что ли, — подняла она недовольный взгляд на мужа, — он холодный, что сосулька. — Муж засмеялся, подхватил полотенце, стал растирать трясущегося мальчишку. Женщины занялись своими детьми. Еще одного малыша выловил отец из воды, посадил на колени матери. Она его обняла, поцеловала в носик-кнопочку, обернула полотенцем, третьего малыша тоже растирала мать. Лена посмотрела на первую пару. Красивый молодой мужик, скорее всего ее ровесник, как же он вляпался в такое? Его жена отличалась от подруг не только характером, но и внешностью. Худая, с обвислой грудью, которую придерживали большие чашечки купальника, короткая стрижка. Лена сразу насчитала с десяток дефектов, зато возле нее крутилось двое счастливых деток. Женщина недовольно посмотрела на Лену. Сначала ее взгляд только скользнул по ней, потом брови поползли вверх. Она стала рассматривать стоящую рядом с ними незнакомку. Лена не могла прочесть ее мысли, но от того, как покрывалось пятнами ее лицо, она поняла, что пришлась не по вкусу сидящей. Муж, вытерев ребенка, передал ему трусишки.

— Вот, мамка, теперь мы тепленькие! — он проследил взглядом за глазами жены и, увидев Лену, выпрямился. Между ними точно прошел электрический разряд, они оба это почувствовали. Мгновение они смотрели друг на друга, словно пытаясь вспомнить, где они виделись. Лена вдруг поняла, они были созданы друг для друга, но произошла ошибка, что-то сместилось и они не встретились. Он, вероятно, ощутил тоже самое.

— Па, возьми меня на ручки, — дернул его за руку малыш.

— Конечно, — отец нагнулся, поднял ребенка на руки. Лена не знает, поняла ли это его жена, только что-то изменилось в ее лице, и она не была теперь такой безобразной, как показалось на первый взгляд, она обычная, как и все. Нагнувшись, муж обнял ее за плечи, поцеловал.

— Мороженого хочешь?

«Не надо пугать чужое счастье» — решила Лена и пошла, не оглядываясь, в сторону ресторана. «Это явно приезжие, местный бы от нее не скрылся», — вздохнула с сожалением.

Она поднялась по лестнице, перейдя улицу, подошла к аптеке. До ресторана рукой подать. В аптечное окно она увидела бегущую за ней Ольгу. Лена отметила про себя, что Ольга начала поправляться.

— Привет! — Ольга остановилась, Лена тоже. — Куда спешим? — Лена кивнула в сторону ресторана. — Ага, значит еще не знаешь!

— О чем? — с замиранием сердца спросила Лена.

— Уволил тебя наш хозяин, облив предварительно грязью. У меня вчера внутри все кипело, так хотелось ему в холеное горло зубами вцепиться, да Наталья не дала. Наступила на ногу и шепчет: «Молчи». Девчата пытались словечки вставить, но он будто оглох.

— Т-а-к! Значит, работы я тоже лишилась, — растягивая слова, произнесла Лена.

— А еще чего?

— Многого. Ты даже представить себе не можешь, чего я лишилась. Только откуда он об этом узнал? — Ольга пожала плечами. — А ведь узнал! Ну, ладно, — улыбнулась ободряюще она подруге, — я все равно зайду к вам. Могу я подруг навестить!

— Еще как можешь! — они пошли, постукивая каблучками, в сторону ресторана. Пройдя в прохладный зал, она окинула его взглядом, неужели это все? Что же дальше? Где искать работу?

Антон улыбаясь вышел из своего кабинета. Окинув Лену взглядом, кивнул на дверь.

— Зайди, поговорить надо, — Лена последовала за ним. Он себя уважал. Красивая, мягкая мебель, ковер, цветы в вазах, маленький телевизор, кондиционер: все говорит о том, как здесь ему нравится. Опустился в кресло, пододвинув стеклянный столик.

— Ну что, доигралась?

— Ты о чем? — точно не понимая, спросила Лена.

— Да ладно дурочкой прикидываться! Наркотой, значит, приторговываешь? Не у меня ли в ресторане? — он нагнулся, зло уставился на нее. Лена села в соседнее кресло.

— Не у тебя, не волнуйся, у тебя здесь, в основном, мелочь ошивается, — она демонстративно положила ногу на ногу.

— Врешь, прошипел он, — кто такой идиотке наркоту доверит? — глаза его вспыхнули.

— Если не доверят, почему же уволил?

— Чтобы поумнела, — он выпрямился, — таких как ты, учить надо.

— Это чему же?

— Вот посидишь без денег, умолять прибежишь ко мне.

— О чем я должна умолять такую мразь, как ты?

— Заткнись! — заорал Антон. — И пошла вон!

Он достал из кошелька деньги, руки его тряслись.

— Вот твой расчет и чтобы я тебя больше не видел! — Лена спокойно собрала брошенные на стол деньги, пересчитала, спрятала в сумочку.

— А умолять как же?

— Это пусть твой сынок сделает, — сощурившись, произнес он. Ее точно ударили, лицо вспыхнуло, она вскочила с кресла, готовая броситься на шефа, но он протянул вперед руку, останавливая ее.

— Не дури, ему все равно идти некуда. Что ты можешь ему дать? А теперь убирайся, пока опять тебя не забрали на более долгий срок, что будет мне только на пользу, — он захохотал, на его подбородок вылетела слюна, Лене стало противно смотреть на него. Ничего не говоря, она выскочили из кабинета. «Это он все подстроил, он оплатил, и теперь я знаю, чего он добивается, ну уж нет! Хватит тебе того, что я на тебя отработала». Ей расхотелось заходить в гримерку, смотреть на сожалеющие лица подруг. Ей хотелось побыть одной. Выходит, она теперь свободна. Нет работы, нет заработка. Что дальше?

Она вновь вернулась на набережную. На скамейке сидели старушки. В руках одной из них поблескивал крючок, а на коленях лежала связанная ею вещь. Бабули делились впечатлениями о просмотренном телесериале, предсказывая, чем он может закончиться. «Надо же, какие у людей заботы». Невдалеке от них играли два малыша, строя из прибрежной гальки крепость. Они свозили ее в одно место на большой пластмассовой машине, машина буксовала и малыши, подражая машине, буксовали с ней, издавая звуки, похожие на настоящие. «Дыр-ды-ды» — ревели малыши, упираясь в машину. Значит, скамья освободится не скоро. Бабули не сами дышат морским воздухом, они вывели на прогулку своих внуков.

Она опустилась к самой воде, шпильки скользили по гладким камням, обещая обломиться, она сняла их, села на горячие камни. Солнце низко висело над горным горизонтом. «Интересно, если бы не было гор, а была бы степь, наверное, еще долго было бы светло, посмотреть бы». Она следила, как солнце скользило, будто сползая за хребты. Там, на горизонте, всегда свет, но туда не попасть. Лена бросила камешек в воду. Думать ни о чем не хотелось. Внутри пустота, если не считать изредка звенящей, натянутой струны.

Глава 21

Ребята бежали уже домой, когда увидели возле пивной бочки Вовчика. Парень стоял, глядел, как пьют пиво, и стоило кому-нибудь поставить бокал, он хватал его и сливал остатки в пластмассовую бутылку, которая была наполнена уже наполовину. Пившие подшучивали над ним, но парень не понимал их шуток, он только ждал с надеждой, что ему оставят хотя бы глоток.

— Ты чего тут делаешь? — закричал на него Данил. Вовчик испуганно втянул голову в плечи, покосился на Данила и идиотская улыбка заиграла на его лице, он радостно заплясал на одном месте.

— Данилка, посмотри, сколько мне пива налили, ты видишь? Много? Данилка, много? — теребил он за руку мальчика.

— Что ты вдруг стал этим заниматься? — пробурчал Сашка. Вовчик со страхом посмотрел на него и встал за спиной Данила.

— Данилка, а это кто с тобой? — шепотом спросил он, и Данил увидел на его лице испуг.

— Да Сашка это! Друг мой и твой. Забыл, что ли? — засмеялся Данил, хлопнув Вовчика по плечу и забрал у него бутылку.

— Нет, Вовчик не забыл, это друг, — заулыбался он.

Сашка перехватил бутылку у Данила, подбросил ее невысоко, поймал ее налету, еще раз подбросил, пнул ее ногой, бутылка полетела, разбрызгивая темную жидкость.

— Эй, пацан! Ты че, делать не хрен? — раздался злой голос от бочки.

— Ой! — как-то совсем по-бабьи вскрикнул Вовчик, он не отрываясь следил за полетом бутылки. Послышались недовольные голоса стоящих возле бочки, ведь их же лишили бесплатного развлечения. Всегда приятно видеть кого-то глупей себя и обязательно поиздеваться на ним, пусть даже он этого и не поймет.

— Пошли, — Данил дернул Вовчика за руку.

— Вовчик не может, — беспокойно зашептал он. — ему надо бутылку пива, а то его будут бить. Ты хочешь, чтобы Вовчика били? — он заглянул Данилу в глаза.

— Кто тебе велел принести пиво? — сдвинув брови Данил посмотрел на друга.

— Бездомники. Они бьют Вовчика, когда увидят, и Вовчик боится их, а когда Вовчик приносит им пива, они его отпускают. — В глазах парня испуг. Ребята переглянулись. Данил подошел к Сашке.

— Зря бутылку выбросил, тем гадам только и пить остатки, — на его скулах заиграли желваки, кулаки сжались, нашли к кому приставать.

— Мы ему сейчас поможем. — Сашка побежал в кусты в поисках бутылки. Она упала очень удачно и в ней осталась жидкость, хотя много и вылилось в полете. — Вовчик, давай дособираем ее. — Он взял пластиковый стаканчик. — Я побегу к другой бочке, ты, Данил, найди себе что-нибудь, мы ему сейчас быстро бутылек соберем. Только, чур, не покупать!

— Об этом и говорить не стоило, — Данил подал Вовчику бутылку, — вот собирай, а мы сейчас. — Он тоже подобрал из-под бочки стаканчик и пошел в обратную сторону, дав себе обещание встретиться с обидчиками Вовчика. Почему-то он его жалел, может от того, что большой человек был похож на маленького ребенка, которого любой может обидеть. Пройдя к пивному бару, он присмотрелся к его клиентам. В основном молодежь, значит, будут насмешки, ну и пусть. Он подошел к первому столику, на котором стояли пустые кружки. Пена в них осела и желтая жидкость слегка прикрывала дно. Данил слил ее в свой стаканчик.

— Эй, пацан! Ты чего там делаешь? — крикнул бармен, — нечем заняться, так собирай кружки со стола и носи их сюда, трояк можешь заработать.

Данил быстро подцепил несколько кружек, отнес их к стойке.

— Мне деньги не нужны, мне нужны остатки из кружек.

— Да я тебе в конце работы налью, — засмеялся бармен.

— Мне не надо наливать, мне нужны остатки.

Бармен пожал плечами.

— Заразиться не боишься? — Данил ничего не говоря, пошел собирать со стола кружки, сливая остатки в стаканчик. Бармен достал бутылку, вылил туда содержимое, собранное Данилом. Работа закипела. Бармен шутил, вероятно, пьющие были частыми гостями пивбара. Вскоре пришла девушка, оказывается она отлучалась ненадолго, и Данил за это время успел набрать почти поллитра. Бармен накинулся на нее: «Час пик, а ее где-то носит!». На что та очень спокойно ответила: «Туалет далеко, да и попить надо было, не пиво же мне глотать».

Данил подхватил свой заработок за горлышко.

— Приходи еще, — бросил бармен вслед Данилу. «Как же, жди», — не оборачиваясь, пробубнил Данил. Сашка уже ждал его: оказывается, он точно так же, как Данил, поработал уборщиком посуды и быстро набрал бутылку, он показал свой улов. Слив все в двухлитровую Вовочкину, они закрыли ее крышкой.

— Вот, Вовчик, теперь можешь идти домой.

— Домой? А где это? Вовчик пойдет туда, — он махнул рукой в сторону дороги, — где синий бассейн, знаешь? Вовчик туда пойдет.

— Купаться? — засмеялся Сашка. Парень отрицательно покачал головой, прижимая к себе бутылку.

— Нет, Вовчику нельзя в воду, он утонет, — твердо сказал он.

— Все не тонут, а ты, значит, утонешь?

— Ты поменьше связывайся с беспризорниками, — строго предупредил Данил, — им терять нечего, они вне закона. — Вовчик закивал головой, соглашаясь. — Ну, давай иди к своему голубому бассейну, — похлопал Вовчика по плечу Данил, тот улыбаясь, побрел по улице, изредка шарахаясь от встречных.

Лена сидела в небольшом кабинете заведующей детского сада, напротив сидела молодая, хорошо одетая женщина. Она знакомилась с Леной, с ее документами.

— И что, вы последние несколько лет нигде не работали? — листая трудовую книжку, спросила она.

— Почему не работала? Работала, только на частника.

— У кого, если не секрет? — Лене не нравился этот разговор. Она пришла сюда устроиться на работу не на должность заведующей или воспитательницы, а просто няней, мыть полы и горшки, и кому какое дело до того, где и кем она работала, но заведующая внимательно смотрела на нее. Видно, чем-то она ей не понравилась с первого взгляда. Пришлось сказать, где она работала. Мило улыбнувшись, заведующая открыла записную книжку, найдя нужный номер, пододвинула к себе телефон. Сняв трубку, ручкой надавила нужные кнопки. Лене захотелось встать, забрать документы и бежать. Она знала, чем закончится разговор, это не первое заведение, куда она обратилась за помощью, помочь ей работой.

— Здравствуйте, Антон Яковлевич! — пропела она в трубку. Лена просто поразилась, как они все знают друг друга, и эта хорошенькая заведующая разговаривает сейчас с ним, как со старым другом. А может она предчувствует скорое закрытие ее детского учреждения и подыскивает себе местечко? Смешно было бы видеть ее на сцене, хотя почему на сцене? Можно и так же, как Лена, уборщицей. Антон очень любит унижать, как он выражается, показывать им свое место. Ей даже слегка стало жаль эту красивую, слегка полноватую женщину, мило болтавшую с ее прежним шефом. Та слегка скривившись, опустила трубку на рычаг, сидела молча, опустив глаза.

— Как я поняла, места у вас не оказалось. Вернее, оно есть, но не для меня.

— Вот видите, вы сами все прекрасно понимаете, — облегченно вздохнула заведующая. — Вас задерживали с наркотиками, а у меня дети. Вы понимаете? Вдруг проверка? Вобщем, вот ваши документы, няни нам не нужны. — Она так и не подняла глаза на Лену, и ей ничего не оставалось, как забрать со стола трудовую, диплом, попрощаться и выйти. Коридор мыла пожилая женщина, она остановилась, пропуская Лену. Из зала доносилось пение, дети пели об улыбке, которой надо поделиться со всеми, и тогда настанет что-то хорошее. Лена уже знала, что это не так. Сегодня ей ходить уже никуда не хотелось, везде будут звонки и отказ. Завтра с утра обратится к Леве, пусть поможет. Может в его залах убирать будет, а нет, то хоть куда, но пусть пристроит, иначе, как жить зиму?

— Данька, — ставя на стол продукты, позвала она мальчика. Он появился, помог разобрать сумку. — Я не могу найти работу, — пожаловалась она сыну. — В нашем городе для меня работы нет.

— Вот еще! — возмутился мальчик. — Я помогу тебе, завтра же начну бегать по всем организациям.

— Не надо, — отмахнулась Лена, — пусть пройдет какое-то время, может потом. — Она вздохнула. — Сейчас давай подумаем, во что тебя одеть к школе.

— Не во что, — Данил положил масло в холодильник, — если не найдешь работу, нам будет нечего зимой есть, разве что козье молоко пить, — он показал ей поллитровую банку желтого густого козьего молока, принесенного утром бабушкой. — Будешь? — Лена кивнула. Данил разлил его по кружкам, нарезал хлеб. Они молча ели, не глядя друг на друга.

— За это лето ни один человек не спросил, сдается ли жилье, когда-то мы на калитке писали: «Жилье не сдается», столько народа приезжало отдыхать! Они и сами жили, и нам давали жить. Мать на отдыхающих за иное лето брала столько, что отцу за год за рулем не заработать. Сейчас бы нам не помешали эти отдыхающие. Но сезон почти закончен, скоро дети пойдут в школу, и родители вынуждены вернуться домой. Мы с тобой, Данилка, никогда не ездили отдыхать. В плохие годы ты родился.

— Вот еще! И чего ездить, раз они к нам едут, мы и так на курорте!

— Но есть другие города, страны. Ты даже степи никогда не видел! Я хоть в техникум поездила, да и школа нас возила на экскурсии считай с седьмого класса. А у вас сейчас… — Она просто не знала, как назвать школу, где учился ее сын. Некогда лучшая школа превратилась почти в развалины. Обшарпанные стены, темные коридоры, выбитые окна. Ясно, почему дети туда идти не хотят. Учителей не хватает, а те, что есть, практически не дают знаний, если не заплатишь. А с чего платить? Упорно ходят слухи о платном образовании. Лена старалась об этом не думать, ей от таких мыслей становилось нехорошо. Кем тогда будет Данил? Кем будут ему подобные?

Глава 22

Она вышла в свой маленький садик, ей захотелось приготовить сыну что-нибудь вкусненькое на завтрак, поэтому она встала рано, прокрутила маленький кусочек мяса с хлебом, нажарила котлет, отварила пару картошин и вышла за зеленью для салата. Небольшая птичка с темно-оранжевой грудкой сидела на яблоневой ветке, наблюдая за ее действиями. Лена остановилась, чтобы не вспугнуть птичку, но та, вспорхнув, перелетела на вишню. Сад звенел от птичьего пения. Все было мирно и обыденно. Сорвав два помидора и один переросший огурец, положила их в миску, подошла к грядке с зеленью. С этого места хорошо просматривался участок матери. Она увидела, как приоткрылась дверь летней кухни и оттуда вышла мать с тарелкой, вилкой и пустой банкой в руках. Лена присела, ей не хотелось встречаться с матерью. Та быстро заскочила в дом. Лена выбирала листья салата и укроп. Вновь приоткрылась дверь кухни, но никто не выходил. «Сережка прячется — решила Лена. — Мать всем говорит, что он пропал, а он на кухне». Она стала ждать, когда появится брат, но тот видимо боялся днем выходить. Она заметила тоненькую струйку дыма, выходящую из приоткрытой двери. «Курит, значит, чего-то, или вернее, кого-то братец боится, а мать прикрывает». Она еще раз посмотрела в сторону дома, там была тишина. Взяв миску в руки, пошла домой. Быстро сделала салат, она все время думала о своем брате. Как же так вышло? Почему? Их семья никогда не имела достаточно денег на подобное зелье, а он находил их еще со школьной скамьи, это говорит только о том, что из него мог бы получиться хороший предприниматель, он умел находить то, что ему нужно. Но, что-то помешало, и он оказался не на большой дороге, а на ее обочине, даже в канаве. Сначала она жалела его, а после того, как он стал уносить вещи из дома, поняла — он пропащий. «Хорошо, хоть не женился, а то попалась бы такая же, вот бы матери радость была».

На завтрак Данил съел три котлеты с помидорами, запив все вишневым компотом. Они с Сашей собирались на пляж, и раньше семи его дома не будет. Лена решила отсидеть день дома, надо успокоиться, завтра с утра пойти к Леве. А может, Гошу попросить о помощи? Вот кто будет рад! Она всю свою сознательную жизнь знала, что он ее любит, и это доставляло удовольствие. Она чувствовала, как он переживает за все ее неудачи, это ее огорчало. Ну чего человек мучается, сказал бы ей в открытую: «Ленка, я тебя люблю, выходи за меня замуж». Так нет же! Все молчком. Говорят, он сейчас не последнее место в городе занимает, а ей вот в любви признаться боится. Почему? Боится получить отказ? Может она и вышла бы за него. Может, подчеркнула Лена.

Она прошлась по дому, поправила вещи. Надо было с Данилом пойти на пляж. Нет. Лучше приготовить ему ужин и сбегать в соседний магазин, может, им уборщицы нужны.

— Все, Данька! Последний заплыв и домой, — поднимаясь на ноги и потягиваясь, заявил Сашка. — У меня есть желание оставить тебя сегодня в дураках.

— Это еще поглядим, кто кого, — Данил сел, посмотрел на море. Пляж потихоньку пустел. Над водой пролетел дельтаплан с желтыми крыльями. Он проследил за его полетом. — Я бы летчиком хотел быть, хочу Землю сверху увидеть.

— Может, лучше космонавтом? — засмеялся Сашка, — оттуда она виднее.

— Нет, я хочу ее вблизи видеть. Видеть реки, корабли на них, поля и на полях комбайны, железные дороги с мчащимися составами. И людей. Маленьких, вот таких! — он показал, какие люди должны быть в его представлении.

— А я? — удивился Сашка. — Я кем же буду?

— Чудной ты, правда! Да кем хочешь. — Данил встал. — Я ведь тебе о своей мечте говорю.

— И в своей мечте ты меня не видишь?

— Я тебя в реальности вижу, вот он ты, — Данил легонько ударил кулаком Сашку в живот, тот ловко увернулся. — О! Молодец! — похвалил Данил. — Ну, давай в заплыв. — Они побежали по пирсу и с разбегу прыгнули в лазурные воды моря. Сашка быстро всплыл, отфыркиваясь, Данил опять поплыл под водой, но вот и его голова показалась недалеко от Сашки. Они еще раз нырнули, попробовали достать до дна, его, обросших мхом и темно-коричневыми водорослями, камней. Сашке совсем чуть-чуть не хватило воздуха, он, барахтаясь, как поплавок, вынырнул на поверхность. Данил коснулся дна и тут же начал подъем. Всплыв, отдышался, отплевываясь. Не договариваясь, поплыли к берегу. Пляж почти опустел. Обмотавшись полотенцами, они стянули с себя плавки. Надели сухие. Закинув джинсы на плечи и прихватив свои вещи, они направились к выходу.

— Вот здорово мы сегодня наплавались! Я устал, как зверь, — заявил Сашка.

— Почему зверь уставать должен?

— Да отец все время так говорит: голоден, как зверь, устал как зверь, и злой тоже как зверь, вот и я так, — засмеялся Сашка, натягивая джинсы. И правда, Данил не раз слышал, как Сашкин отец так выражался, но никогда этому значения не придавал, а вот из уст Сашки это выглядело смешно. Они вышли на дорогу.

— Не бейте Вовчика! Не бейте! — донесся до них плачущий крик. Данил помчался в ту сторону, где кричал Вовчик, Сашка рванул следом, крича на ходу, что им не стоит вмешиваться в это. Дурачка могут и не бить, а только пугать, так уже было не раз, не стоит связываться. Но Данил не слушал друга и бежал к Вовчику. Два здоровых мужика тащили упирающегося, кричащего Вовчика. Данил подскочил к одному из них, пнул под коленку, от неожиданности мужик присел.

— Ах, мать твою! — развернулся он к Данилу. Лицо Вовчика было залито слезами, увидев Данила он обрадовался и испугался одновременно.

— Данька, Данька пришел! — заплакал он.

— Чего вы в него вцепились, он же больной! — закричал Данил.

— А ты здоровый? — оскалился ударенный, — тогда пошли вместо него. — Маленькие глаза на крупном лице превратились в щелочки, он хмыкнул и схватив Вовчика под руку, потащил дальше. Вовчик заверещал.

— Пойдем, Данил, а? Они пару раз дадут по шее и отпустят или заставят что-нибудь смешное сделать, ему ведь все равно, — звал Сашка.

— Я хочу посмотреть, что они с ним делать будут, ты боишься, иди домой, я скоро, — Данил побежал за кричащим Вовчиком.

— Как же! Скоро, — пробубнил Сашка, следуя за другом.

Они остановились возле гостиничного бассейна. Данил вспомнил, как дурачок панически боится воды, значит, они решили его приучить к водным процедурам, но зачем? Решили развлечься?

Он стоял под деревом, наблюдал за тем, как с плачущего парня стягивали рубашку. Возле бассейна появилась женщина, с ней еще одна. Они громко кричали, размахивая кулаками. Шутники отпустили свою жертву. Вовчик прижал к груди рубашку, стоял на краю бассейна, боясь пошевелиться. Женщина подошла к нему, обняла и отвела от воды. Данил впервые увидел мать Вовчика, правда, издали.

— Пришел? Я знал, что ты придешь! — послышался голос сзади. Данил повернул голову. Возле него стоял незнакомый, ласково смотрящий на него, мужчина. «Наверное, ошибся» — подумал, отворачиваясь, Данил.

— Тебя мать прислала, правда? — он был сама любезность.

— Никто меня не посылал, — Данил развернулся, сделал шаг в сторону, но холодная рука точно тиски сжала его запястье. Мальчик дернулся, попробовал вывернуться и только теперь увидел стоящего сзади человека. Он очень спокойно разглядывал мальчика, будто собирался его купить, затем о чем-то переговорил с державшим его мужчиной, взял Данила за шею сзади так, что он не мог пошевелить головой, толкнул вперед. Данил попробовал пнуть его, но тот был к этому готов. Показалось, что он только слегка коснулся ребром ладони по шее ребенка, и Данил стал проваливаться в темноту. Он слышал, как кричал Сашка, он звал его, но что-то непонятное заглушало его крики. И наступила тишина.

Сашка упал с лестницы на проезжую часть дороги, машина завизжав, остановилась, и из нее послушался отборный мат. Дверь открылась, и над ним наклонились люди, перевернули на спину.

— О! — раздался удивленный голос, Сашка услышал, как пооткрывались все двери машины, и его окружили сразу несколько человек.

— Да, это ж пацан с пляжа! — точно из-под воды донеслось до сознания Сашки.

— Где Данил? — услышал он знакомый голос, только вот кому он принадлежал, он не мог вспомнить.

— Где Данил? — Сашка постарался открыть глаза, ему было больно.

— Поднимите его, быстро! — Ему немного приподняли голову, и он как сквозь пелену видит стоящих вокруг себя, и даже вспомнил, чей это голос. Голос «Шнурка». Вон его черные, тонкие усики как топорщатся. А что он хочет?

— Ты слышишь, малый, где Данил?

— Его забрали, — с трудом выговорил мальчик, — в гостишку увезли.

— А тебя?

— Избили и закрыли в гараже, но Вовчик открыл, — голос его перешел на шепот, голова откинулась назад.

— Вовчик! — Гоша выпрямился. — Вовчик! Значит так, Огурец. Быстро малого в больницу, ты поедешь с ним, — он ткнул пальцем в сторону парня, державшего голову Сашки, — оттуда мне звякнете, что и как.

Сашу легко подхватили, уложили на заднем сидении. Машина сорвалась с места. Гоша повернулся к стоящему молча парню.

— Ты, Толик, быстро подними всех наших, и чтобы они мне через полчаса были здесь. Мы сегодня оцепим гостишку и потрясем кое-кого.

— Думаешь, стоит?

— Я давно зуб имею на эту гостишку. Так. На каждый этаж по пять человек. Входим разом и не пропускаем ни одного номера, ни одной каморки. Ясно? — Парень кивнул. — Звони, я жду всех в холле. — Гоша бегом вбежал по каменной лестнице, между высоких кустов, с которой несколько минут назад скатился Сашка. Он по дорожке сократил путь, подошел к гостинице, читая номера машин, припаркованных возле нее. Из местных всего одна.

Он вошел в большой холл. Администратор посмотрела на него, узнав, заулыбалась. Гоша прилег на стойку.

— Иришка, кого ты перед собой видишь? — и в сторону девушки полетела стодолларовая банкнота.

— Где? — удивленно произнесла она, — что это я сама с собой говорить стала? — Спрятав деньги, она опустила голову.

— Ты прелесть. И сегодня будет твой звездный час, я оплачу твое лечение у самого Федорова, — засмеялся Гоша, отходя от стойки. Он начал волноваться, ходил из угла в угол. Вскоре показалась первая машина, из нее вышли пятеро, направляясь в холл. Гоша встретил их в дверях.

— Все заходим не через парадный вход. Через служебный. И машины паркуем там же. — Они вышли на улицу. Подъехало еще несколько машин.

— Кого ищем? — послышались вопросы.

— Ищем пацана, Данила. — Гоша окинул всех злым взглядом. Собравшиеся непонимающе переглянулись, стоило ли из-за пацана поднимать шум?

— Сын он мой! Ясно?

Теперь всем стало ясно. Стоило. Договорившись, кто на какой этаж идет и рассчитав все по времени, они начали подниматься по служебным лестницам. Некоторые поднимались на грузовых лифтах. Гоша взглянул на часы, входя в холл, Ирина только скользнула по нему взглядом. Он решил через пять минут занять лифт и ездить по этажам, узнавая, что там.

Глава 23

Группа из пяти человек вступила на цветной ковер седьмого этажа. Их встретила удивленная дежурная.

— Вы куда?

— К тебе, — сказал один из них, садясь на диван и сажая ее рядом. — Поговорим. На этаже ребенка нет? — Она покачала головой. — Знаешь, светловолосый такой, лет двенадцати и красивый, — дежурная вновь покачала головой. — Начинай, ребята, — скомандовал сидевший, — а ты тихо сиди, мы за пять минут твой этаж обежим. — Он снял с доски ключи от номеров, и они быстро рассыпались по этажу. Из двух номеров недовольно выглянули женщины, но увидев, кто стоит на пороге, быстро захлопнули двери. Одну дверь открыл маленький, толстенький мужичок, он пропустил в комнату двоих, одетых во все черное, ребят. Они быстро обежали номер и выскочили, ничего не сказав ошеломленному отдыхающему.

Они сидели за столом, включив телевизор. На обоих, кроме белоснежных трусов, ничего не было. Тихо переговаривались, потягивая пиво.

— С характером пацан. Ну, ничего! Обломаем. Ты ему в аэропорту дозу побольше ширни, чтобы не дергался. — Говоривший сделал глоток. — Красивый, подлец! — Он дотронулся до глаза холодной банкой. — Сколько он за него запросил?

В дверь постучали. Оба переглянулись. Данил лежал на кровати голый с раздвинутыми ногами и привязанными к ножкам руками.

— Быстро! На балкон его! И накрой чем-нибудь, да простынь в крови, убери! Закинь хоть под кровать. — Данила перекинули через плечо, отнесли на балкон, положили на кровать, сверху накрыли одеялом. Задернули шторы. Придирчиво окинув номер взглядом, говоривший пошел открывать дверь, ее уже вышибали.

— В чем дело? — застегивая молнию на брюках, спросил недовольным тоном, и тут же был прижат к стене ворвавшимися в комнату.

— Закрой пасть! — услышал он над самым ухом. По комнате пробежали, оглядывая все шкафы, из-под кровати достали окровавленную простынь. Сидевший возле стола мужичонка заерзал на месте, жалобно заскулил, посмотрев в сверкающие ненавистью глаза пришедшего. Парень показал в оскале крепкие зубы. Он подскочил к окну, резко дернув шторы в разные стороны и замер с открытым ртом, с криком, готовым вырваться у него из груди. В номере все застыли, затаив дыхание, точно боясь, что выдох может сдуть ребенка. На перилах балкона стоял обнаженный мальчик, на его ноге запеклась тонкая струйка крови, четко вырисовываясь в вечернем небе, где уже блестела ранняя звезда. Он какое-то время балансировал, подняв лицо в небо, смотрел на звезду, затем, раскинув руки, он качнулся и сорвался вниз, крикнув в последний раз. Как раненая птица падал он сверху.

Удар пришелся хозяину в живот тяжелым ботинком. Он, хрюкнув, сломался пополам, отлетел к кровати, второй удар в челюсть все тем же ботинком. Стоявший возле двери попытался бежать, но его сразу схватили несколько человек, сбив его с ног, он тут же получил удар в пах. Схватившись за ушибленное место, он повалился на бок, прижимая коленки к голове.

В дверях показался Гоша, он не видел мальчика, но понял, что его ребята зря бить не будут. На него нельзя было смотреть без страха, он похож на монстра из фильмов ужасов, только это было лицо Гоши, а не маска. Белое лицо, дрожащие губы раскрыты, показывая крепкие клыки, глаза горели безумным огнем. Он вцепился лежащему, скрюченным на полу, в лицо своими тонкими, длинными, ухоженными ногтями, сейчас больше напоминавших когти. Он вырвал глаза у орущего и отбивающегося противника, с ногтей Гоши стекала каплями кровь, он перевел взгляд на другого, сжавшегося в комок.

— Я тебе сейчас покажу! — но его остановили, обхватив за талию.

— Бежим! Сейчас здесь будут менты! — Гоша дернулся, но его держали крепко. Он завизжал от бессилия, протягивал руки к своей жертве. Его подхватили под ноги и быстро понесли по коридору к запасному ходу.

— Я найду вас, найду! — орал Гоша. Двери номеров открывались, но увидев окровавленные руки, тут же закрывались. Никому не хотелось быть свидетелями.

Первым к Данилу подбежал Вовчик. Он радостно улыбался другу.

— Данька! А Вовчик видел как ты летел, — он остановился, оглядывая голое тело, потом он снял рубашку без единой пуговицы, накрыл мальчика.

— Дань, тебе больно? Почему ты не взял с собой Вовчика? Вовчик сам боится прыгать, а с тобой я хоть откуда прыгну, — раскачиваясь на коленках, причитал он. — Не оставляй меня, Данька! — До него, вероятно, еще не доходило, что произошло, но неподвижно лежащий друг пугал. — Дань! — он тронул его за руку. — Дань, не пугай меня, это я, Вовчик, ты забыл? — Вовчик поднял руку Данила, она захрустела, парень отшатнулся. В его больном мозгу что-то сработало. Вовчик наклонился над телом.

— Не шути, Данил, — вдруг произнес он, потрогав мальчика за голову. Собравшиеся вокруг тихо переговаривались.

— Нет! — закричал Вовчик. — Нет! — он зарыдал. Это больше походило на вой собаки, потерявшей своего хозяина. Он упал на мальчика, прикрыв его. — Нет, Данька! — Вовчика с трудом оторвали от тела. Он отбивался, визжал, тело его выгнулось, качнувшись и взмахнув руками, он упал на бетонные плиты. Ударился головой о бордюр, лицо его посинело, на губах появилась пена, его начало бить. Двое крепко прижали его к земле. Громко запричитала женщина, на помощь уже бежали со всех сторон. С ревом подскочила «Скорая помощь», врачи выпрыгнули из нее, не дав ей остановиться. Милиция оттеснила толпу, плотным кольцом стоявшую возле места трагедии.

Лена посмотрела на часы, зеленые цифры электронных часов высвечивали двадцать два. Она тревожно посмотрела на дверь, прошла в комнату Данила; включив настольную лампу, посмотрела на висевшую над кроватью фотографию. «Неужели он пошел провожать тебя и забыл обо всем? А может вы на дискотеке? Надо же! Какая-то девчонка дороже ему, чем мать». Но она чувствовала, что это не так, струна в ее груди натянулась до предела часов в пять. Она уже тогда начала метаться по дому, чувствуя беду. Ей не хотелось в этом признаться даже самой себе. Ей было бы лучше, если бы Данька сейчас где-то был с этой девчонкой, тогда рано или поздно он вернется к ней, а это главное. Она недавно забегала к соседке узнать, не прибегал ли Сашка, но дети сказали, что мамка убежала в больницу, зачем, они не знали, только испуганно смотрели на нее. Григория тоже не было. Может с ним что на работе случилось? Она вышла из комнаты сына. Почему так тихо? Или ей так кажется? Она вышла в свой небольшой садик. Легкий ветерок шуршал в деревьях, перебирая листья, в траве пела цикада, пару раз квакнула лягушка. Возле головы Лены что-то пролетело. «Летучая мышь», сообразила она. Она подошла к яблоне, наощупь постаралась найти хоть один плод, но руки ловили только листья. Данил с Сашкой давно обобрали дерево снизу. Как бегут по дорожке, подпрыгнут, хвать по яблоку, и дальше. Они еще зелеными были, когда ребята до них добрались.

Калитка стукнула, испугав Лену. Она слышала голоса с соседского участка и собралась уже идти туда, узнать, что случилось. Лена прижала руки к груди. «Чего я так боюсь?» Она стояла под деревом не в силах сделать шаг навстречу шедшему по тропинке. Вот гость дошел до яблони, остановился, вздохнул, потоптался на месте, решая, как идти дальше. Сделал шаг. Лена сразу узнала эту фигуру.

— Александр! Ты, что ли? — она попробовала казаться беззаботной, — опять с обыском? — Он остановился, посмотрел в ее сторону, произнес что-то непонятное. Лена нервно засмеялась, выходя к нему на тропинку. Ей хотелось наговорить ему гадостей за все то, что с ней произошло по его вине, хотелось ударить. Она медленно подходила к нему.

— Это ты? — произнес Александр, точно не ожидал ее увидеть в ее же саду. Лена опять засмеялась, сделала еще шаг. Теперь она видела его лицо, оно бледнело в темноте, а глаза казались двумя темными точками. Она наклонила голову, пытаясь рассмотреть его получше.

— Кого же, интересно, ты хотел здесь увидеть?

— Да я тут шел…

— И зашел.

От соседей послышались громкие голоса, и вдруг заголосила Тома. Сначала она тихо причитала, но голос становился все громче. Григорий, вероятно, пытался успокоить ее, Лена слышала его бормотание. Заплакал младший братик Сашки, жалуясь на что-то, его тоже пытались успокоить. Тамара уже громко плакала. Лена посмотрела в их сторону, и ей вдруг стало плохо, подкосились ноги, она оперлась рукой о шершавый ствол дерева, Александр взял ее крепко под руку.

— Ты, Лена, сильная баба, так ведь? — он обнял ее за плечи. Она словно окаменела, боясь спросить или сказать что-то.

— Сильная!

Тамара кричала, Григорий успокаивал ее.

— Я скрывать не буду. Данька твой сегодня с седьмого этажа прыгнул. — Она отшатнулась.

— Не, это ошибка. Он не мог, не смел меня бросить одну. Это не он. Откуда? — прошептала она.

— С седьмого этажа гостиницы. Мы задержали…

Лена оттолкнула его, ей остальное не интересно.

— Где он?

— В морге. Завтра судмедэкспертиза будет. Его знаешь… — Лена закрыла рот Александра рукой, ей не хотелось слышать, как надругались над ее сыном.

— Уходи. — Она повернулась и пошатываясь пошла в дом, Александр стоял, смотрел ей вслед.

— Не волнуйся, руки на себя не наложу, я ведь сильная, это ты правильно заметил. Сильная. — Уже не оборачиваясь, сказала Лена. Открыв дверь, она вошла в кухню. Зачем ей все это? Она стояла в темноте, прислушиваясь к голосам от соседей. Тома уже не плакала, только что-то говорил Григорий, словно молитву читал. Лена прошла в комнату, достала свое самое лучшее платье, быстро переоделась. В голове стучало, и она боялась, как бы та не раскололась прежде, чем она сделает задуманное. Взяв со стола охотничий нож, бросила его в сумочку, улыбнувшись кому-то невидимому в темноте, уверенно вышла из дома, прикрыв дверь. Возле соседнего дома завыла собака. Лена бегом побежала по дороге. Ей удалось остановить машину, водитель сразу запросил десятку. Лена молча бросила деньги на переднее сиденье, сама села сзади. Она не хотела, чтобы ее лицо кто-то видел. Машина быстро доставила ее к ресторану. Возле двери она остановилась, дотронулась до своего окаменевшего лица, похлопала себя по щекам, пощипала, заставляя маску улыбнуться. В зал вошла беззаботно, помахивая сумочкой.

Ольга посмотрела Лене в глаза и отшатнулась. Девчата еще не знали о случившемся, но Ленины глаза Ольге напомнили свои, они были такими же, когда умер ее мальчик, сухие и горящие. Жгучий свет шел изнутри. Лена, улыбаясь, вошла в гримерку.

— Ленка! — девчата окружили ее. — Неужели он тебя уволил? — на нее посыпались вопросы. Наталья молча не спускала с подруги глаз. Она вдавила сигарету прямо в пудреницу.

— Вы поможете мне его связать? — не обращаясь ни к кому, спросила Лена. Молодежь засмеялась, им понравилась очередная шутка. Они наперебой предлагали, как это лучше сделать. Ольга молча подошла к Лене, взяла ее за руку, посадила на диван.

— Надо связать? Свяжем, — снимая с себя сетчатые колготы, сказала она. Наталья последовала ее примеру. — Сейчас он явится за нами. Замолчите! — прикрикнула она на развеселившихся. Девчата на минуту примолкли, но затем снова стали смеяться над тем, что придумала Лена.

Дверь открылась, Антон с недовольным лицом вошел в гримерку. Все стихли.

— Работаем сегодня хорошо, кто будет халтурить — вышвырну! — Он посмотрел на Ольгу, та стоя, прикрывала собой Лену, мило улыбаясь, сделала шаг в сторону.

— Ты! — выдохнул Антон с перекошенным от испуга лицом. И в тот же момент Наталья накинула ему колготы на шею, крепко сдавила. Он захрипел, схватился за горло. Девчата мигом, хохоча, повалили его на пол и вот уже в его открытый рот вогнали пару трусиков. Его крепко связали по рукам и ногам, и он лежит посреди гримерки, дико вращая обезумевшими глазами. Наталья сняла с его шеи колготки, посмотрев на багровую полосу.

— Все! Уходите все. — Встала Лена. — Я сама с ним поговорю, — Антон замычал. — Идите, идите, а то сейчас хватятся, что его нет, придут на помощь. — Девчата, смеясь, выскочили на сцену. Их осталось трое. Ольга стояла возле лежащего на полу, разглядывая его, будто впервые увидела.

— Уходите! — посмотрела на подруг Лена.

— Наталья, вызови скорую, только после танца, ясно? После танца! — повторила Лена.

— Ты что задумала? — поняв, что это уже не шутка, испугалась Наталья.

— Он убил моего сына, — спокойно, точно речь шла о ком-то совсем ей малознакомом, произнесла Лена, только глаза ее при этом вспыхнули ненавистью. Наталья попятилась к двери. — После танца! — Еще раз повторила Лена. Девушка, кивнув, вышла за дверь. — А ты чего не уходишь? У меня с ним счеты.

— Я их тоже к нему имею, — холодно произнесла Ольга.

— Ну гляди! — она подошла к бьющемуся и мычащему Антону.

— Значит, тебе нужен был мой сын? Красивый, говоришь? Верно, красивый, — подтвердила она, доставая из сумки нож. — И я решила за него посчитаться, он сейчас не может, спит. — Ольга покосилась на Лену. — В морге спит, не дома. — Она расстегнула ширинку, легко разрезала белые тонкие трусы и вот в ее руках член Антона, тот бьется, визжит, из глаз брызжут слезы. — Тебя спасут, не волнуйся, а член, — она повертела его в руке, — зачем он тебе? Тебе же задница нужна была, так я твою не трону. — ей показалось, что она только дотронулась до плоти, а та уже, истекая кровью, была в ее руке. — Все, — она почувствовала, как струна в ее груди лопнула. — Все! — крикнула Лена, Ольга схватила ее за руку.

— Замолчи! — прошептала она. — Доигрался, сволочь, — посмотрела она на тихо лежащее тело. — Уходим. — Она взяла из рук Лены нож, завернула в полотенце, бросила его в пакет, взяла Лену за руку, вывела из гримерки. Проходя мимо танцующих, кивнула Наталье, а та и без этого все поняла, посмотрела на руки Лены. Они вышли на улицу. С моря дул прохладный ветер, наверное, был шторм, но звуки музыки, летящие с прибрежных баров, заглушали его. Возле них остановилась машина. Ольга боязливо посмотрела на нее. Дверца открылась.

— Садись быстро! — скомандовал Гоша. Ольга подтолкнула Лену к машине, усадила ее. — А ты?

— Нет, я возвращаюсь. Ты ее увези. — Она нагнулась, поцеловала Ленку. — Спасибо! Я бы так не смогла. Я только в мыслях его убивала.

— За что?

— Это он наехал на моего мужа и скрылся с места преступления, его нашли, да он откупился, бросив меня с детьми на произвол судьбы. А ты, наверное, все время думала: «И чего это он скелета взял?» Думала, думала, я по твоим глазам сколько раз это читала. Я на тебя не обижаюсь. Не хотела я ни перед кем душу открывать. А он меня боялся, всегда боялся и мстил.

К ним, сверкая огнями, мчалась «Скорая помощь».

— Ну вот и подоспели. Прощай, Ленка, — она захлопнула дверцу. Лена смотрела, как Ольга встречает врачей, показывает дорогу в ресторан.

— Ты знаешь, где священник живет? — спросила Лена.

— Поп, что ли? — удивился Гоша.

— Священник. Знаешь? Того, у которого большая черная борода и добрые глаза.

— Зачем тебе?

— Вези меня к нему, — она откинулась на сиденье.

Ехали молча. Возле небольшого частного домика машина остановилась. Лена, словно пьяная, держась за дверцу, вышла из машины. Пошатываясь, подошла к крыльцу, с трудом одолев пять ступенек. В темноте нащупала кнопку звонка, вдавила ее в стену. Она так и стояла, не отпуская ее.

На втором этаже красного, кирпичного дома загорелся свет, залаяла собака. Лена уловила нежный запах ночных цветов. У нее была мечта посадить их у себя под окном. Они, такие невзрачные днем, так прекрасны ночью.

На крыльце зажегся свет. Дверь открыл сам хозяин. На нем надет халат поверх полосатой пижамы, на ногах шлепанцы В приоткрытую дверь высунулся черный нос собаки. Лена не успела ее рассмотреть, собака втянула в себя воздух и, жалобно взвыв, отскочила от двери. Священник снял со звонка палец Лены. Она подняла лицо и посмотрела в его глаза.

— Я пришла, — прошептала она. Он осмотрел ее, понял что в ее руке. Перекрестился.

— Подожди, — он прикрыл дверь. Лена прислонилась к стене. Гоша подошел к ней, обнял, прижал к себе.

— Ты бы поплакала, покричала, — предложил он.

— Не могу. У меня все выжжено внутри. Я ничего не чувствую.

Дверь открылась, священник вышел на крыльцо. Поздоровался с Гошей.

— Вот тебе письмо. На нем адрес. Немедленно уезжай. Я позвоню, тебя встретят прямо на вокзале. Поедешь в Киевский монастырь, — он подал ей письмо. — Да выбрось ты то, что у тебя в руке! — Лена об этом вспомнила только сейчас, удивленно подняла руку.

— Я это сделала, — улыбнулась она, — и не жалею.

— Уезжай. Счастливо. Довезите ее до вокзала, мало ли что. — Он опять перекрестился. — Да простит тебя Всевышний, дитя мое.

Гоша помог ей дойти до машины, взял из багажника пакет, положил в него окровавленный член, проезжая мимо мусорника, забросил его туда.

Они подъехали к дому Лены.

— Ты по быстрому умойся, переоденься и поехали. — Лена кивала, соглашаясь. — Может я тебя у друзей спрячу? Зачем в монастырь?

— Знать судьба у меня такая. Я за вас всех молиться буду.

Они вошли в комнату. Лена пошла в ванную, и Гоша услышал, как ее рвет. Он оглядел бедно обставленную квартиру, зашел в комнату Данила. Слезы душили его. С фотографии на него смотрел живой Данил с незнакомой девчонкой. Гоша аккуратно снял фотографию со стены.

В квартиру вошла соседка, поздоровалась с Гошей.

— Помогите ей собраться, — попросил Гоша. — Только самое необходимое, там, куда она собралась, вещи не нужны.

Тома молча подошла к шкафу, открыла дверь, начала доставать белье.

Лена вышла из ванной, посмотрела на осунувшееся лицо Томы.

— Томка! — она подошла к женщине, обняла ее. — квартиру эту я перепишу на Сашку. Мать сюда не пускай. И деньги оставляю, что копила ему на зиму, для Сашки. Мне теперь ничего не нужно. — Она начала складывать вещи в небольшую сумку.

— Как же так, Лена? — заплакала Тамара. Лена подошла к ней, дотронулась до щеки, по которой сбегали слезы, лизнула палец. — Лена, что же это делается? — заголосила Тома.

— Не плачь. Не надо. Я ведь сучка. Меня все так звали. Даже мать. Ты ведь не раз слышала? А у сучек щенков всегда разбирают, если они породистые и за них можно что-то получить, их продают, а обычных дворняжек топят. Так поступили и с моими щенками, их просто уничтожили.

— Нет, не говори так, — Тома закрыла лицо руками. — Вот, Сашке копилку передашь. От Данила. Они все лето вместе отработали, мечтая себе купить что-нибудь, пусть купит.

Она взяла сумку, еще раз оглядела свое жилище, где она была счастлива, где ее сын научился ходить и говорить. На столе стояла их последняя фотография. Ей здесь больше делать нечего. Гоша взял сумку из ее рук.

— Данька, ты прости свою мамку, не уберегла я тебя, не смогла. Разбилась наша мечта, растоптали ее вместе с недостроенным домиком счастья моей дочери. Зачем ты оставил меня? — она упала на колени перед фотографией. Гоша подошел к ней. Поднял, обхватил крепко за талию, вывел из дома, оставив плачущую Тому.

Машина резала свет фарами, неслась в Симферополь. Лена тихо сидела съежившись на заднем сидении.

— Данька! Почему ты бросил свою мамку, почему? Как мне теперь жить без тебя? Ты ведь простишь меня, что я уезжаю, не повидав тебя, но я боюсь. Я не хочу верить, что ты погиб, хочу, чтобы в душе моей ты был жив. Мне придется одной начинать новую жизнь, правда, не ту, о которой мы мечтали. И стоит ли жить, Данька, стоит ли?

Поезд уходил рано утром. Они до отправки молча просидели в машине. Гоша купил ей билет, но до последней минуты надеялся, что она передумает.

Он подвел ее к вагону.

— Ленка! — услышала она голос. Они оглянулись. На перроне стояла молодая цыганка. На руках у нее спал ребенок, а двое стояли рядом, держась за ее юбку. — Уезжаешь? — Лена кивнула. Она порылась в сумочке, достала кошелек, подала его цыганке.

— Скажи, что тогда выпало на картах, ты ведь не сказала. — Цыганка не взяла всех денег, открыв кошелек, она достала несколько купюр.

— Плохая карта, черная. — И замолчала.

— Значит, черная карта для белой дамы? — Иза кивнула согласно и, не говоря больше ничего, пошла потихоньку дальше, дети тянули ее за подол.

Лена вошла в купе. Гоша поставил сумку на полку.

— Я похороню его, как своего сына, — обнимая ее, сказал Гоша. — Все его и так считали моим сыном, я так объявил.

— Дурачок ты, «Шнурок», — прошептала Лена. — Ну почему ты об этом не объявил полгода назад? Ты боялся меня всю жизнь. Боялся. А надо было не бояться, я бы пошла за тобой, куда угодно, да только теперь об этом говорить поздно.

Гоша поцеловал ее в первый и последний раз. Он долго бежал за вагоном, смотрел на прижавшееся к стеклу лицо.

В Киеве, на вокзале ее встретили две монашки, одетые в длинные черные платья. Они проводили ее к машине, одна села за руль, другая рядом с ней. Та, что рядом, пыталась рассказать о достопримечательностях, которые они проезжали. Лена молча кивала.

Большие ворота открылись, впуская ее. Сделав шаг, Лена остановилась. Вот то строение, которое строила ее дочь. Она узнала его с первого взгляда. Перед глазами все поплыло и последнее, что она услышала, был звон колоколов…