Далеко, в заснеженном городе [Антон Аркадьевич Измерлиев] (fb2) читать постранично, страница - 2

открываю глаза. Весь автобус смотрит на меня.

Двери раскрываются, и я поспешно выхожу. На две остановки раньше, чем нужно.

Я сижу у себя в квартире на кухне и вспоминаю сон. Я сдержал слово и никому не рассказал о Камнях. Да никто бы и не поверил. Отец умер, когда ему было сорок. Покончил с собой. Никто не знал, почему. Но его смерть заставила мать выйти из затяжной депрессии и заняться семьёй. По крайней мере, все думали так. Часы на стене показывают полночь. Мне страшно ложиться в постель. Страшно снова видеть осенний лес и серые силуэты Камней. Только под утро я засыпаю.

Меня будит назойливый звонок мобильника. Я вслепую шарю по тумбочке, пытаюсь нащупать трубку. Наконец это мне удаётся.

«Алло?»

«Здравствуйте. Это вас из больницы беспокоят».

Внутри всё обрывается.

«Что с ней?!»

«Вам лучше подъехать»

«Она умерла, да? Умерла?»

«Нет. Вы подъезжайте, врач до обеда здесь»

Я одеваюсь. Долго не могу застегнуть рубашку, так сильно трясутся руки. Обещаю таксисту триста сверху, если доедем быстро. Он летит так, словно ему посулили миллион. Машина лихо тормозит у больничных ворот. Я сую деньги в протянутую руку водителя и выхожу. Чем ближе к дверям больницы, тем медленнее становится мой шаг. В вестибюле я уже еле переставляю ноги. У лифта пусто. Но я всё равно иду по лестнице. Иду долго, стараюсь до последнего оттянуть тот миг, когда увижу врача и он скажет мне… Я не знаю, что он мне скажет. Знаю, что ничего хорошего.

Последние шаги. Дверь в палату открыта. Я захожу внутрь. Там нет никого. Кровать Ольги пуста. Я стою и не знаю, что делать дальше. Плакать или начать обвинять врача. Как надо себя вести. В больницах надо держать брошюрки на столиках. «Что делать, когда умирает сестра». «Пять способов выразить своё горе».

«О, быстро вы».

Доктор заглядывает в палату. Я непонимающе смотрю на пустую кровать, затем на него.

«Ночью был приступ», – поясняет он, – «Пришлось подключить к оборудованию».

«Всё плохо?», – спрашиваю я.

«Четвёртая стадия. Я вам сразу сказал, что надеяться особо не на что. Врать не буду, тут вопрос нескольких недель, если не дней».

«Можно мне к ней?»

Он кивает. Я иду за ним по окрашенному серой краской коридору. Ольга лежит с закрытыми глазами. Две трубки, выходящие из её ноздрей, уходят в корпус аппарата системы жизнеобеспечения.

«Она меня слышит?», – спрашиваю я.

«Вряд ли», – отвечает доктор, – «Вы побудьте с ней, если хотите, я попозже подойду».

«Хорошо».

Я сажусь на стул рядом с кроватью. Осторожно беру сестру за руку. Её пальцы еле тёплые. Я обхватываю их своими, пытаюсь согреть. И думаю о Камнях.

Отец учит меня стрелять.

«Сынок», – говорит он, перезаряжая ружьё, – «Мужчина всегда идёт до конца. Чтобы не случилось. Держи».

Он передаёт мне ружьё.

«Целься. Так, а теперь нажимай. Тихо, не дёргай, плавно. Отлично!»

Консервная банка, кувыркаясь, улетает с пенька.

«До конца», – повторяет отец, – «И если надо защитить близких, мужчина не раздумывает. Ты понимаешь о чём я?»

«Конечно», – солидно говорю я, возвращая ружьё.

«Ничего ты пока не понимаешь», – смеётся он.

Спустя две недели отец не вернётся с работы. Запрётся в туалете, закрепит на трубе стропу, завяжет на другом её конце петлю. Труба проходит слишком низко от пола, ему приходится встать на колени на грязный заплёванный кафель и задушить себя самому. Все думали, что мать, вечно заплаканная, переходящая из истерики в депрессию, мать последует за ним, но нет. Как бы ужасно не звучало, но смерть отца вернула её к жизни. Мы больше никогда не видели её плачущей.

Мужчина идёт до конца. Я повторяю это, пробираясь через занесённый снегом лес. Мужчина идёт до конца. Я повторяю это, когда пальцы на ногах немеют от холода. Я повторяю это, когда наступает ночь, и я выщупываю фонариком путь в кромешной темноте леса. Повторяю, когда начинается метель. Сквозь снег и тьму иду я к Камням.

Силы окончательно покидают меня. Я валюсь в снег. Я не чувствую холода, только страшную, пропитавшую метастазами всё моё тело, усталость. Мои глаза закрываются. Я засыпаю.

Боль, резкая обжигающая боль вспыхивает в правой щеке. Я открываю глаза. Надо мной стоит отец. Лицо его мертвенно-синего цвета. На шее рубец от петли.

«Вставай», – он протягивает мне руку, – «Мужчина всегда идёт до конца».

Я поднимаюсь и ковыляю за ним. Отец идёт по сугробам легко, не оставляя следов. Я бреду по колено в снегу. Мы идём к Камням, мой мёртвый отец и полумёртвый я.

Метель украла все бешеным лётом снега. Но Камни я вижу издалека. Уже не могу идти. Но я ползу, захлёбываясь снегом. Перчатки давно слетели с рук, снег в ботинках, снег под одеждой и кажется, что изнутри я тоже набит колким холодным снегом. Как червь я извиваюсь в снегу.

С каждой секундой из моего тела уходит жизнь. До камней осталось всего ничего, каких-нибудь пара метров. Отец исчез, нет никого рядом. По сантиметру, по миллиметру я подползаю к Камням.

До конца. Рукам и ногам больше не холодно. Их больше нет. Вместо них ледяные обрубки. До