Далеко, в заснеженном городе [Антон Аркадьевич Измерлиев] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Антон Измерлиев Далеко, в заснеженном городе
«Я стану первой женщиной в нашей семье, не дотянувшей до семидесяти» Ольга стоит у окна, в синем больничном халате. За стеклом, в жёлтом конусе фонарного света, падает снег. «Глупости», – говорю я, – «Мы поставим тебя на ноги». Ольга оборачивается ко мне. Она протягивает руку вперёд, сгибает пальцы, будто хочет схватить в воздухе невидимый шар и шипит: «Смерть! Скорую смерть ощущаю я!» Она тычет указательным пальцем в мой живот: «Но не твою, толстяк!» «Дура», – фыркаю я и мы оба смеёмся. Сестра снова повернулась к окну, ее спина вздрагивает от смеха. Нет, не от смеха. Я подхожу и обнимаю худые плечи, притягиваю её к себе: «Шшш… Тихо, тихо. Всё пройдёт». Я обнимаю её, как в далёком детстве, когда она прибегала ко мне с разбитой коленкой, занозой или крапивным ожогом. Сестра всхлипывает куда-то мне в подмышку. «Мне так страшно», – шепчет она, – «Ты не представляешь, братик, как мне страшно». Я провожу ладонью по её ставшим такими редкими волосам. «Всё будет хорошо».Снег летит прямо в лицо, слепит глаза, мелкой трухой сыпет за ворот пальто. Дворник в чёрном китайском пуховике с обречённым видом расчищает дорожку у больничных ворот. «Сигареткой не угостите?», – безнадёжно, словно получил уже сотню отказов, спрашивает он. «Конечно», – я протягиваю открытую пачку. Неловкими заскорузлыми пальцами шарит он в ней и всё никак не может ухватиться за фильтр. Я сам вытаскиваю две сигареты – себе и ему. Он тут же радостно прикуривает, потом подносит зажигалку мне. «Навешать приходили?», – спрашивает он, выпуская облако дыма. Я киваю. «Из родителей кто?» «Сестра» «На каком этаже лежит?» «Четвёртый» «Четвёёртый… Вон как…», – он громко вздыхает, – «Сколько ж ей?» «Тридцать будет». «Тридцать», – он с ожесточением затягивается, – «Раньше и не слыхивали, чтоб в тридцать лет такое. А сейчас жрём, блядь, пальмовое масло, да и мобильники эти всё время…». Я снова киваю и выкидываю окурок в занесённую снегом урну. Даю дворнику ещё две сигареты. «Спасибо. Сестрёнку-то как зовут?» «Ольга» «Ну, дай ей Бог», – он прячет сигареты под шапку.
Автобус везёт меня сквозь вечерний город. Гирлянды уже сняли, нигде больше не мигают, выложенные из лампочек ёлочки, снежинки и цифры 2022. Только витрины и вывески светятся неоном. Я сижу на жёстком холодном кресле, слушаю. Пьяный, прилипчивый как банный лист, отпускает сомнительные комплименты кондукторше. «А я, знаете, вот таких вот женщин как раз и люблю», – говорит заплетающимся языком. «Это каких «таких?», – с насмешкой, но в тоже время кокетливо, спрашивает она. «А вот таких», – он обрисовывает в воздухе две большие округлости. «Ой, чё плетёт!», – хихикает кондукторша, ёрзая по сиденью могучим задом. Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу и закрываю глаза.
«Замёрз?», – спрашивает отец. Дождя нет, но холодный октябрьский ветер продувает меня насквозь. «Ннемного», – клацаю я зубами, – «А долго ещё идти?» «Почти пришли». Мы поднимаемся на небольшой холм. «Вот они», – показывает отец. Внизу, среди редких берёз, я вижу три огромных, высотой в человеческий рост, камня. Серые, с плавными изгибами, они похожи на китовые плавники. Мы спускаемся к ним. Вблизи камни оказываются ещё больше, отец не достал бы до их верхушек, даже встав на цыпочки. Вслед за отцом я вхожу в образованный камнями треугольник. «Чувствуешь?», – шепчет мне отец. Я киваю. Внутри треугольника нет ветра. Внутри треугольника тепло. И спокойно. Все мои детские проблемы и обиды вдруг становятся ничего не значащими пустяками. «Слушай», – говорит отец, – «Слушай». Сначала я не слышу ничего. Потом улавливаю звук. Низкий, вибрирующий, как будто кто-то напевает мелодию, не раскрывая рта. Звук поднимется вверх, доходит до совсем тонкой ноты и обрывается, чтобы тут же начаться сначала. «Камни поют». «Сын», – отец садится передо мной на корточки и берёт за руки, – «Ты помнишь, о чём мы с тобой говорили?» «Да, папа». «И ты помнишь, что никому нельзя об этом рассказывать? Ни маме, ни сестре». «Ольге тоже нельзя?» «Нет», – отец качает головой, – «Никому. Ты готов?» «Да». «Тогда выбери один из камней и прикоснись к нему. Только сними сначала перчатку». Я стягиваю перчатку с руки и подхожу к камню. Моя ладонь кажется крохотной, когда я прикасаюсь к нему. Камень тёплый, почти что горячий. Ничего не происходит. Я собираюсь убрать руку и подойти к отцу, но ощущаю, что пальцы зажало словно тисками. Я смотрю на свою руку. По самую кисть она уходит в серую поверхность камня. Я кричу и дёргаюсь, пытаюсь освободится. Отец стоит в стороне и молча наблюдает, как я исхожу криком. Песнь камней становится всё громче и громче, она врывается в мои уши, заполняет голову, её уже невозможно терпеть. А потом острая как нож боль пронзает мне тело и всё темнеет перед глазами. Песня смолкает. Последнее, что я слышу – это звук удара моей головы о землю.
Вскрикнув, я
Последние комментарии
4 часов 24 минут назад
8 часов 39 минут назад
8 часов 49 минут назад
8 часов 54 минут назад
9 часов 14 минут назад
9 часов 23 минут назад