Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери [Михаил Иванович Шипицын] (fb2) читать онлайн

Михаил Шипицын Знакомство с "Божественной комедией" Данте Алигьери

Структура и издания

Темой произведения Данте Алигьери является путешествие через три части христианской потусторонней жизни: через ад, через чистилище и через небесные сферы рая. Он формулирует и обсуждает вопросы, которые важны не только для читателей его времени, итальянцев четырнадцатого века, но не менее актуальны и для читателей нашего с Вами времени: политические организации, формулировка и трактовка равноправия и неравноправия, идея духовного преобразования, – вот некоторые темы среди многих обсуждаемых в «Комедии». Произведение насчитывает 14000 строк, разделённых на три части, «Ад» (Inferno), «Чистилище» (Purgatorio) и «Рай» (Paradiso), каждая из которых в свою очередь разделена на части названные Данте Песнь (canto): 34 Песни в «Аду», 33 Песни в «Чистилище», 33 Песни в «Раю» – в целом 100 Песен. Каждая Песнь имеет структуру триплета/терцина (terza rima) – который состоит из трёх линий, от 100 до 140 линий в каждой Песни. Структура триплета имеет очень важное значение для понятия поэмы. Каждый триплет сплетается с последующим по такой схеме:

Первый триплет:

A–

Б–

A–

Второй триплет:

Б–

В–

Б–

Третий триплет:

В–

Г–

В–

и так далее.

Эту структуру легко соблюдать если пишешь на итальянском, а не на другом языке. Поэтому любой перевод с итальянского необратимо теряет оригинальную грацию и красоту, лучшим переводом было бы организовать текст в группы из трёх линий, но без того чтобы они были насильно рифмованы как в итальянском оригинале. По этой причине двуязычные издания предпочтительны. Для читающих на английском можно рекомендовать академическое издание Чарльза Синглетона, которое состоит из шести томов, где каждой части поэмы, представленной на двух языках, прилагается отдельный том с внушающими доверие и уважение комментариями, поясняющими имена и события упомянутые Данте. Русский перевод «Комедии» имеет давнюю традицию. Перевод М. Лозинского считался до последнего времени одним из лучших, с точностью до 70 процентов от оригинала, позднейший перевод В. Г Маранцмана приближается к 75 процентам точности. В данном «Знакомстве» текст Данте цитируется по переводу В. Г. Маранцмана как позднейшему из переводов, итальянский оригинал заимствован из издания Ч. Синглетона. Нумерация линий сохранена по итальянскому оригиналу.

Повествование Данте может быть прочитано и без всяких комментариев, это захватывающая история сама по себе и читатель получит удовольствие от самой истории. Однако комментарии помогают получить больше информации, которая лежит под поверхностным слоем повествования. Академическая традиция очень богата своими комментариями к произведению Данте Алигьери. Вы можете рассчитывать найти комментарий буквально к каждой линии, такое ревностное исследование «Комедии» ставит комментарии к ней наравне с комментариями к Библии. Необходимость в комментариях можно объяснить неимоверным количеством персонажей, населяющих «Комедию», многие из которых происходят из времени самого Данте и были бы абсолютно неизвестны сегодняшнему читателю. Поскольку сам Данте выведен поэтом как главный герой поэмы, было бы чрезвычайно важно знать как можно больше о самом Данте, его жизни и его отношении к тем образам, которые выведены в «Комедии». Комментарии предоставляют эту необходимую информацию.

Данте Алигьери (1265–1321) родился во Флоренции в фамилии торговца. К тому времени Флоренция насчитывала 100 000 жителей. Это было время экономического расцвета, но политическая жизнь была нестабильна. Данте был глубоко захвачен как сочинительством так и политикой, о чём свидетельствуют многочисленные документы. Его сборник стихов под названием «Новая жизнь» (Vite Nuova) был посвящен женщине по имени Беатриче и представлял собой связную автобиографию с комментариями поэта, которые соединяли отдельные стихи в логическое повествование. Он получил признание как выдающийся поэт ещё до написания «Комедии», но прослеживать преобразование Данте от любовного поэта к поэту, пишущему в эпическом стиле, будет интереснейшей и увлекательной задачей, поставленной перед нами.

Флоренция времён Данте

Политическая структура Флоренции представляла собой административный совет, который менялся каждые два месяца. Данте был в этом совете между 1295 и 1300 годами. До этого занимал различные дипломатические посты, так что можно считать, что его политическая карьера была не менее успешной чем его поэтическая. Флоренция, к сожалению, была глубоко разделена на враждебные группировки, или фракции, и в 1301 году фракция Данте потерпела поражение, сам Данте был в это время в Риме, так что оттуда он был вынужден в ссылку и никогда больше не вернулся обратно во Флоренцию, проведя остаток своей жизни вдали от родного города. Его «Комедия» была написана после того как он утратил своё выдающееся положение как политик и свою славу как поэт. Некоторое время он держался за свою фракцию в надежде вернуться обратно во Флоренцию, но с 1304 года он потерял надежду и принялся за работу над «Комедией», сначала в Вероне, позднее в Равенне, где он жил вплоть до своей смерти в 1321 году. Ему понадобилось 19 лет чтобы закончить «Комедию», в которой Флоренция является центром произведения. Данте умер в Равенне и был похоронен в маленькой часовне во францисканской церкви. Сегодня Вы можете разыскать помпезную гробницу поэта во Флоренции, но могила под ней пуста.

Данте описывает в «Комедии» многих персон своего времени и своей родной Флоренции. Он оставил значительное количество политических комментариев, не через своего главного героя, пилигрима Данте, но через многих персонажей, которых пилигрим встречает на пути в своём странствии. Можно поинтересоваться о том, какие критерии выставляет сочинитель Данте к персонажу, чтобы поместить этот персонаж в загробном мире. Время путешествия представляет собой 1300 год, так что главный критерий требует, чтобы к этому времени персонаж должен быть мёртв. Совсем не обязательно быть существующей исторической личностью, персонаж может быть книжным героем, как Эней Вергилия, к примеру. Вы встретите не только известных персонажей из Библии или истории, но также местных жителей, которые жили во Флоренции во время Данте, но которые к нашему времени совершенно забыты. Для Данте было небезопасно писать о людях, которые были живы к 1300 году или комментировать политическую ситуацию своего времени, поэтому он использовал изобретательный художественный приём: комментировать ситуацию своего времени через инсценированные встречи с политиками и другими персонами, которые умерли, – таким образом он имел возможность выразить свои мысли относительно ситуации своего времени. Он описывает встречи с античными героями, такими как Александр Великий, но чаще встречи с людьми, жившими в предыдущем поколении до Данте, так что читатели его времени легко могли представить себе персонажей и истории, рассказанные ими, и которые часто непосредственно и прозрачно намекали на время Данте.

Политическая жизнь во Флоренции Данте была чрезвычайно личностная, из-за чего основания для вражды между партиями часто были очень персональными, такие как личные оскорбления, конфликты в связи с брачными договорами и тому подобное. Местная история 1215 года повествует о женихе, который отказался от своей невесты и женился вместо неё на другой женщине с лучшими перспективами. Скандал завершился убийством жениха и конфликтующие семьи стали смертельными врагами. Конкуренция из-за обладания общественными постами обратила политическую жизнь в расчленённое и жестокое предприятие. Социальное и экономическое положение в общественной иерархии, где богатые торговцы жаждали политической власти, которая находилась в руках традиционного дворянства, также играли важную роль. Все эти элементы отражены в персонажах, которых Данте встречает в аду, и которые относятся к нему со снобизмом, как к человеку, который менее важен чем они.

Флоренция как политическая фигура сама существовала в отношениях с другими итальянскими городами-государствами и воевала с ними из-за ресурсов, земли и политического влияния. Европейская политика описана Данте через отношения между папой и святым императором, и как эти отношения влияли на Флоренцию в частности. Экономическая власть и географическое расположение сделали Флоренцию важным политическим актёром как в итальянской, так в европейской политике. Это было время, когда папская администрация находилась в развитии, в то время как Святая Римская Империя также испытывала развитие. Северная Италия и Флоренция были частью Независимых Наций, средняя Италия принадлежала Папскому Государству, южная часть была под Сицилийским королевством. В 1212 году король Сицилии, Фридрих Второй, был избран Святым Римским Императором. Он решил использовать свою власть и в северной части, поскольку как Император он также являлся властителем северной Италии в принципе (in principia). Папа оказался неожиданно окружён как с севера, так и с юга. Это разожгло соперничество между папой и Императором. Политические фракции, со своей стороны, искали поддержки у обоих великих властителей. Тех, кто искал поддержки у Императора, стали звать гибеллины (Ghibelline), а те, кто поддерживал папу, получили имя гвелфы (Guelfe). Во Флоренции гибеллины были традиционно в меньшинстве и зависели от военной и политической поддержки со стороны. Ко времени Данте, в 1260 году, гибеллины Флоренции соединились с Сиеной, городом, где гибеллины были подавляющими. Вместе они сражались против военных сил Флоренции в битве под Монтаперти. Гибеллины победили и правили Флоренцией, когда Данте родился в 1265 году. Однако позднее гибеллины понесли поражение от гвелфов. В 1290 гвелфы сами переживали внутренний раскол – две фракции гвелфов образовали белых и чёрных гвелфов. Это было время, когда Данте вступил в политическую игру на стороне белых гвелфов. Власть папы в это время была сильнее императорской, и папа Бонифаций Восьмой (1236/1303) имел репутацию сильного человека. Папа решил поддержать чёрных гвелфов, и с его военной помощью белые гвелфы были изгнаны из Флоренции, так что ссылка Данте была прямым последствием происходящего, поскольку он принадлежал к белым гвелфам. Бонифаций Восьмой был также замешан во внутренний раскол в самом Папском Государстве, а кроме того в экономическую и политическую борьбу против короля Франции. Данте описывает Бонифация Восьмого в своём «Аду» и упоминает его на протяжении всей «Комедии». Вся эта политическая подоплёка стала сама темой произведения – ведь Данте пишет произведение находясь в ссылке. Эта тема обработана в его плутаниях по тёмном лесу, через описания других персонажей, вынужденных переживать подобную ситуацию, наконец, эти мысли собраны в более общий смысл ссылки, как философски, так и богословски, поскольку всё человечество было в ссылке из небесной страны вожделения, но ещё и как метафора человеческого существования в целом. Данте приходит к заключению, что политическое соперничество не есть то предприятие, на которое стоит тратить свою жизнь, что лучшее занятие в жизни было бы искать то, что может длиться и за могилой.

Литературные истоки
Библия

Данте использовал существующие литературные тексты не только как непосредственные источники к своей «Комедии», но и как структурные принципы для построения своего произведения. Христианская Библия является, конечно, важнейшим источником среди всех этих текстов, не только благодаря литературной ценности Библии, но также благодаря тому, что во времена Данте Библия была общепризнанным источником для знания о какой угодно теме. Как литературный источник Библия имеет повествование с началом и концом, между которыми расположены грандиозные повествовательные и поэтические элементы. Для читателя времён Данте Библия была книгой об истории человечества, которая вовлекала читателя в эту самую историю и одновременно объясняла читателю смысл жизни и собственные поступки читателя. Сегодняшнее восприятие Библии является совершенно другим: для многих Библия представляется реликвией далёкого прошлого. В средние века, напротив, диалог с прошлым был постоянным и непрерывным. Само происхождение мира понималось как своего рода книга, написанная Богом вместе с Библией. Библия служила фактически как разъяснение происхождения мира. Библию читали чтобы постичь истину о самой Вселенной. Поскольку человек был создан по образу Божию, чтение Библии понималось как разъяснение к познаванию Бога и как инструкция к действиям человека в любой ситуации. Ветхий Завет отличается во многом от Нового Завета, и это создавало проблемы для читателя времён Данте. Отношения между этими двумя частями Библии воспринимались как отношения народа Ветхого Завета и Иисуса Христа, или как систематические изучения пророчеств, описанных в Ветхом Завете, и их воплощение в Новом Завете. Например, то, что Иона был проглочен рыбой и вернулся обратно через три дня, понималось как намёк на Иисуса, которого земля поглотила и который вернулся к жизни через три дня. Оба повествования обогащают взаимно друг друга в значении и толковании. Данте пишет своё произведение в духе Библейского сказания, так что типологические отношения между разными историями создаются в рамках более общего сказания. События, места и персонажи, описанные в «Аду», становятся более понятны, если их воспринимать в отношении к «Чистилищу» и «Раю». Истории и персонажи в этих двух частях имеют отношение обратно к эпизодам и персонажам из первой части «Комедии». Данте ожидает, что читатель будет воспринимать его произведение так же как Библию. Поэт Данте пытается убедить читателей в том, что пилигрим Данте в самом деле совершил путешествие по потусторонней жизни, и что его «Комедия» описывает действительные события также как это делает Библия.

Библейские темы

Важнейшей темой, заимствованной из Библии, является странствование евреев из Египта в Палестину, из ссылки на родину, из рабства к свободе, от смерти к жизни. В этой связи «Ад» может толковаться как египетское рабство, «Чистилище» – как странствование в пустыне, «Рай» – как прибытие в Землю Обетованную. Не только через топографическое расположение, но и через внутренние отношения, как путь от рабства к свободе, начинает свои мытарства пилигрим Данте, духовно заблудший и тёмный, и завершает свой путь через духовное просветление и достижение духовной свободы. Можно с уверенностью сказать, что Данте переживает странствование евреев в своём произведении.

Другим источником вдохновения для Данте являются книги пророков из Ветхого Завета, в особенности литературных пророков, или Писания (Ketuvim/כתובים): Книга Пророка Иеремии, Книга Плачь Иеремии, Книга Пророка Даниила. Они отличаются крепкими корнями, уходящими глубоко в прошлое, а также острыми наблюдениями своего времени, отчего они способны повествовать о будущем с глубоким пониманием и впечатляющей убедительностью. Они в состоянии делать это благодаря их интуитивному взгляду на вещи, дарованному им Богом. Они в состоянии видеть будущее как часть непрерывности. Пилигрим Данте тоже обретает божественное видение вещей, поскольку он совершает путешествие, которое невозможно для обычного человека. Его странствие по потустороннему миру оделяет его перспективой, которая невозможна для других, и делает для него возможным видеть вещи в свете, невозможном для других. Он использует свою уникальную перспективу так же как и пророки Ветхого Завета: для пророческого комментария к своему времени. Настроение ветхозаветного пророчества поэт Данте передаёт как через духовное развитие своего главного героя «Комедии», так и через своё отношение к происходящему как автор. Пилигрим Данте должен научиться говорить правду невзирая на последствия. Поэт Данте видит себя как пророк в ссылке, который обращается к власть придержащим относительно насильственного использования власти и который имеет мало что терять в случае преследований.

«Энеида» Вергилия

Другие литературные источники также присутствуют в произведении, и наиболее выдающимся из них является античный поэт Вергилий, который появляется в самом начале повествования в качестве проводника Данте через ад и сопутствует ему большую часть пути в чистилище, где он вручает Данте на попечение его возлюбленной Беатриче. Поэт Данте использует «Энеиду» для своих структурных построений, одалживает персонажей из «Энеиды», даже изменяет повествование Вергилия, если это помогает ему достичь своих собственных целей. Использование «Энеиды» Вергилия вносит к тому же равновесие в «Комедию» Данте по отношению к Библии как литературному источнику.

Вергилий родился в 70 году до Христа в поздней Римской Республике и умер в 19 году до Христа во время правления императора Августа. Его «Энеида» являет собой эпическое сказание об основании Рима, которое начинается с падения Трои и заканчивается с прибытием Энея в Италию и его победами в сражениях, чтобы навеки привнести римлянам троянскую кровь. Многие современные читатели знакомы с историей и падением Трои благодаря Илиаде и Одиссее Гомера. Во времена Данте греческий язык, язык гомеровской эпопеи, не был популярен, а латинские переводы были немногочисленны, – так «Энеида» Вергилия стала главным источником знаний о Трое для современников Данте и для него самого. Кроме того, Энеида содержит как политические, так и персональные пассажи, которые были весьма важны для «Комедии» Данте. Как и с использованием Библии, Данте был замечательно осведомлён об «Энеиде». История Трои была ядром в Римской истории, которая в свою очередь стала собственной историей Данте. Данте имел твёрдую веру в прошлое Римской Империи: по его мнению, мир был тогда управляем правильно. Для Данте, Римская Империя была мировой империей, достигшей большей справедливости, модель Римской Империи была в его глазах лучшей политической моделью для его времени. Центральное положение католической церкви в Риме было для Данте судьбоносным. Рим был центром как для мировой империи так и для церкви. Во времена Данте римские императоры оставили Рим и жили в Германии. Папы, в свою очередь, извращали свои обязанности. Данте смотрит так далеко обратно, как на само создание мира и на создание Рима. Путешествие Энея от стен падшей Трои через все препятствия к берегам Италии и установление Римской Империи видится в параллели с путешествием Данте через загробный мир, так что без путешествия Энея было бы невозможно понять и осмыслить это другое путешествие. Странствие Энея заключает в себе много препятствий до того, как он достигает Италии, и это напоминает странствия евреев в пустыне перед тем, как они достигли Земли Обетованной. Наибольшим препятствием для Энея была его любовь к Дидоне, царице Карфагена, описанной в Книге 2 «Энеиды». После смерти своего мужа она поклялась в верности его чести и никогда не выходить замуж снова. Венера вмешивается в события и разжигает в Дидоне страсть к Энею против её воли. В своём очаровании Дидона пренебрегает своими обязанностями как царица и допускает обветшание Карфагена. Эней вынужден оставить Дидону, потому что он имеет обязанность достичь своей цели, Италии. Узнав об отъезде Энея, Дидона закалывает себя. Страсть губительна как для города Карфагена, так и для личности Дидоны. Обязанность побеждает над страстью и становится чувством долга и примером для римского характера в глазах Данте. Он описывает Дидону в своей «Комедии» как уронившую свой разум перед желанием, как чувственную грешницу. Его описание отличается от портрета, живописуемого Вергилием, однако в целом Данте располагает Дидону в более счастливой ситуации, где она наконец соединяется со своим первым мужем. Данте переосмысляет персонаж Вергилия так, как это ему больше подходит, и не страшится быть несогласным с Вергилием в своей трактовке персонажа. Собственная история любви Данте к Беатриче предстаёт как своего рода иносказание истории Энея и Дидоны. С точки зрения Вергилия, страстная любовь и долг несовместимы, невозможно иметь оба чувства без трагического конфликта. Пилигрим Данте исследует возможность для другого подхода к проблеме. Эней, в трактовке Данте, способен к улучшению своей личности после ошибок, которые он совершил, и его персонаж имеет свою параллель с пилигримом Данте, который потерял себя в сумрачном лесу в начале «Комедии» и который пытается найти выход оттуда.

Книга 6 «Энеиды» описывает нисхождение Энея в загробный мир, и эта часть произведения Вергилия наиболее тесно связана с «Комедией» Данте. Эней получает знание о прошлом и о своей будущей судьбе через своё пребывание в потустороннем мире, то же совершает Данте. Вергилий, который знаком с местом, ведёт пилигрима Данте через потусторонний мир, поэт Данте в своём описании топографии ада использует описания потустороннего мира, уже переданные Вергилием. Описания Вергилием персонажей, которые получают в наказание то, что они заслужили, формулируют справедливость как понятие, и эта формулировка предвосхищает христианское формулирование божественной справедливости. Эней отправляется в загробный мир с тем, чтобы встретить своего умершего отца, потому что он в отчаянии и в сомнении относительно смысла своего дальнейшего странствия. В этом потустороннем мире ему предстают видения римского величия, которое окажется в опасности, если он не завершит своё предначертание. Так же и пилигрим Данте вынужден странствовать в темноте для того, чтобы найти свет и смысл. Так же и Данте встретит своего умершего предка и получит объяснение, почему он обязан завершить своё путешествие и совершить что-то важное, однако эта встреча будет иметь место в раю, а не в преисподней.

Откровения Святого Августина

Третьим важным влиянием можно назвать «Откровения» Святого Августина. Святой Августин (354–430) родился в северной Африке и стал свидетелем перехода христианства от преследуемой религии к религии имперской. Отец его был язычником, мать христианкой. Он сам принял христианство в возрасте 31 года, будучи в Милане. Он стал патриархом в Гиппо, что в нынешнем Алжире. Его книга «Откровения», которую он написал будучи сорока лет, передаёт историю его обращения в христианство. Августин пишет о себе, то же делает и Данте. Данте пишет в стиле эпопеи, но главным героем в его эпопее является Данте. Пилигрим Данте смоделирован с главного героя Святого Августина, который обращает интроспективный взгляд на свою жизнь язычника. Поэт Данте так же рассматривает своего главного героя обратно в 1300 году, между тем сам автор находится гораздо позднее во времени. Эта форма описания своей собственной жизни как своего рода духовной автобиографии становится очень важной в «Комедии». В «Откровениях» Августин анализирует свою жизнь и приходит к выводу, что именно его воспитание и образование виноваты в том, что он трактовал свою жизнь ошибочно. Он вынужден отбросить всё, чему он до сих пор научился, но он вынужден также ещё многому научиться. Понимание само по себе хорошо, но, как он пишет в Книгах с 3 по 7 своих «Откровений», понимание не является конечной целью, проблема лежит не в разуме, но в воле. В Книге 8 Августин так описывает свою борьбу: хотя он и знает, как ему следует поступать, он не в силах выбрать это действие, потому что это значило бы, что он должен будет отказаться от стольких вещей, приносящих ему удовольствие. Наконец, его борьба могла быть успешна только при условии божественного вмешательства, что и приводит его к обращению в христианство. Августин показывает в своих рассуждениях об обращении в Книге 7 «Откровений» как классическая традиция может сотрудничать с христианской, где он знакомит читателя с аргументацией Платона. «Комедия» показывает в том же духе, как классическая и христианская традиции дополняют друг друга без непримиримых противоречий.

Вергилий в роли проводника показывает Данте путь в его странствовании по пустыне в том же стиле, как аргументы Платона ведут Августина к его обращению. Во времена Августина было много альтернатив христианской теологии, и поэтому его отношение к классическим текстам носило остро полемический характер. Во времена же Данте христианство одержало победу в борьбе за богословское пространство, поэтому отношение Данте к классическим текстам более терпимое. В этом смысле синтез между классическими и религиозными текстами у Данте более завершён по отношению к «Откровениям» Августина. Августин описывает, как при прочтении «Энеиды» Вергилия он дошёл до того места, где Дидона умирала, и он не в силах был сдержать своих слёз, но это было отвлечением от его анализа, потому что он рыдал над персонажем из книги, в то время как ему следовало бы оплакивать свои грехи, которые он должен был припомнить. Чтение Вергилия у Данте ведёт его к идее величия Рима, которое было утрачено во времена Данте.

Часть Первая: «Ад»
”Оставь всякую надежду, сюда входящий”

Данте устанавливает следующие условия для своих персонажей, населяющих ад: 1. персонаж должен быть мёртвым; 2. персонаж должен умереть до 1300 года; 3. персонаж умер нераскаявшимся грешником. Важно отметить, что те персонажи, которые грешили, но раскаялись, тоже описаны Данте, но он находит им место в чистилище. Раскаяние составляет всю разницу для грешной души. Ад является местом, где пилигрим Данте встречает грешников, которые отказались раскаяться.

Топография ада включает в себя путь, ведущий в самый центр Земли через ряд выдающихся кругов, описанных Данте очень подробно. Ад делится на две части, верхний ад и нижний ад. Верхний ад включает в себя своего рода зал ожидания, где также расположено лимбо, ведущее к кругам, где обитают грешники невоздержания: алчные, обжорливые, жадные и расточительные, гневливые и равнодушные. После этих кругов необходимо пересечь реку Стикс чтобы попасть в город Дис, где обитают насильники, те, кто грешен в ереси и насилии, что включает в себя насилие по отношению к своим соседям, насилие над собой и насилие против Бога.

В нижнем аду уготовано место для тех, кто совершил грех предательства – как простого мошенничества так и предательства более конспиративного характера. Малебольгия (Malebolgia) является местом для лживых альфонсов и соблазнителей, льстецов, симонистов, чародеев, взяточников, лицемеров, воров, лживых советчиков, зачинщиков конфликтов и фальсификаторов. Кокитус (Cocytus) является местом для виновных в предательстве: Каина (Caina) – для предателей своего рода и клана, Антенора (Antenora) – для предателей родины, Птоломка (Ptolomca) – для предавших своих гостей, Юдека (Judecca) – для предавших своего господина. Нижний ад ведёт к центру Земли, где находится сам Сатана.

Необходимо иметь в виду, что это не физическая география, но скорее моральная топография. Чем ниже Данте странствует по аду, тем более ужасные грешники встречаются на его пути. Такого рода топологическое описание наказания за каждый грех задумано с целью помочь читателю глубже понять природу греха. Три основных аспекта человеческого зла – невоздержанность, насилие и предательство – могут быть противопоставлены классическим добродетелям – воздержанию, выдержке и мудрости. Невоздержанность, или подчинение разума страстям, является противоположностью воздержания. Насилие является противоположностью выдержки. Предательство противоположно мудрости. Справедливость, четвёртая добродетель классической философии, регулирует три других добродетели. Нехватка этих добродетелей среди личностей создаёт несправедливый город/государство. Данте задаёт основополагающий вопрос: что значит быть человеком, что отличает человека от других вещей, созданных Богом. Эти вопросы нашли свои ответы задолго до Данте: человек обладает разумом, способностью познавать, и свободной волей, способностью делать выбор. Данте, однако, не ограничивается описанием человеческих способностей, но анализирует, почему человек совершает падение невзирая на свои способности. Грешники, населяющие верхний ад, это есть те, кто игнорирует эти особые человеческие способности. Странствуя вслед за грешниками ниже и ниже в ад читатель свидетельствует вместе с Данте о всё более и более извращённой картине этих человеческих способностей, разума и воли.

Данте создаёт прекрасное равновесие между описаниями универсального и локального характера, общим для обитателей ада становится то, что никто из грешников не раскаивается, все они охвачены желанием оправдать свои действия. Они винят других в каждом совершённом ими поступке, приведшем их в ад. Пилигрим Данте часто впадает в смущение, слушая их объяснения, которые и действительно могут быть довольно впечатляющими. Поэт Данте показывает читателю, как грех может выглядеть очень привлекательным на своей сверкающей поверхности. Вергилий, ведущий Данте, предупреждает его о том, что они встретятся с людьми, утратившими добрую часть разума. Попытки грешников оправдать свои грехи являются главной темой «Ада» Данте, эти попытки и объясняют, что значит потерять добрую часть разума.

Пилигрим Данте оказывается в сумрачном лесу как заблудившийся и потерявший истинный путь. Он не в состоянии объяснить, каким образом он оказался в этом месте. Он не знает, где он находится, или куда он идёт, даже не в состоянии объяснить, откуда он пришёл.

(Ад 1:1-12)

В средине нашей жизненной дороги

попал я в мрачный, незнакомый лес,

где путь прямой терялся в темном логе. (003)

Как рассказать, чтоб он в словах воскрес?

Тот лес был диким, мощным и суровым.

Страх в памяти доселе не исчез. (006)

Немногим горше к смерти быть готовым,

но расскажу, как там добро нашёл

среди всего, что мне предстало новым, (009)

Не знаю точно, как попал в тот дол,

настолько я тогда стал вялым, сонным,

когда с дороги истинной сошёл. (012)

(Inferno 1:1-12)

Nel mezzo del cammin di nostra vita

mi ritrovai per una selva oscura,

che la diritta via era smarrita. (003)

Ahi quanto a dir qual era è cosa dura

esta selva selvaggia e aspra e forte

che nel pensier rinova la paura! (006)

Tant' è amara che poco è più morte;

ma per trattar del ben ch’i’ vi trovai,

dirò de l’altre cose ch’i’ v’ho scorte. (009)

Io non so ben ridir com’ i’ v’intrai,

tant' era pien di sonno a quel punto

che la verace via abbandonai. (012)

Данте видит солнце над собой и ему кажется, что он нашёл лёгкий выход из этого мрачного места.

(Ад 1:16–21)

я ввысь взглянул и слабость превозмог:

одеты спины гор в лучи планеты,

чей свет на узких тропах всем помог. (018)

Тогда уменьшил страх свои наветы,

что сердца озеро в ночи мутят,

когда идёшь, не веруя в рассветы. (021)

(Inferno 1:16–21)

guardai in alto e vidi le sue spalle

vestite già de' raggi del pianeta

che mena dritto altrui per ogne calle. (018)

Allor fu la paura un poco queta,

che nel lago del cor m’era durata

la notte ch’i’ passai con tanta pieta. (021)

Пилигрим Данте начинает восхождение по крутому краю, но как раз перед тем, как радоваться своему избавлению, он неожиданно остановлен встреченным препятствием.

(Ад 1:25–30)

душа моя, осилив расстоянье,вспять

обернулась, глядя на проход,

живого не впускающий созданья. (027)

Дал телу вялому я отдых. Вот,

ногой скользящей опираясь твердо,

пустынным склоном вновь иду вперед. (030)

(Inferno 1:25–30)

così l’animo mio, ch’ancor fuggiva,

si volse a retro a rimirar lo passo

che non lasciò già mai persona viva. (027)

Poi ch’èi posato un poco il corpo lasso,

ripresi via per la piaggia diserta,

sì che ’l piè fermo sempre era ’l più basso. (030)

Ему перекрывают выход целых три раза, три разных зверя – леопард, лев и волк. Он понимает, что надеясь на собственные силы спастись ему не удастся. Эти три зверя решительно не дадут ему дороги. Эти три диких зверя подразумевают три зла – невоздержанность, насилие и предательство – которые и были причиной того, что пилигрим Данте потерял своё направление в жизни. Остальная части этой Песни описывает встречу между пилигримом Данте и Вергилием, его проводником. Вергилий был послан во исполнение небесного плана, чтобы помочь пилигриму Данте выбраться оттуда. Упоминание небесного плана намекает на понятие «милость», которая человеку даётся даром, несмотря на то что он этого не заслужил. Милость исходит от Богоматери и Беатриче, которая спускается в лимбо чтобы поведать Вергилию о его обязанности провести Данте через загробный мир с тем, что она сама в какое-то время заменит Вергилия и поведёт Данте далее на небеса. Пилигрим Данте находится в таком состоянии, что другие пути невозможны. Единственная возможность для спасения Данте – для того чтобы он мог подняться наверх – это следовать сначала вниз. Данте потрясён от страха в преддверии посещения ада, и Вергилию стоит немалых усилий убедить Данте в том, что иного выхода нет.

Песнь 3 описывает нисхождение пилигрима Данте в ад через античные ворота над которыми высечена надпись оканчивающаяся словами «Оставь всякую надежду, сюда входящий». Данте только временно проходит через эти ворота, так что надпись в действительности к нему не относится, но он чрезвычайно впечатлён ею.

(Ад 3:1–9)

«Чрез мой порог во град скорбей уходят,

чрез мой порог навек страдать идут,

чрез мой порог людей греховных водят (003)

Создатель мной вершит свой правый суд:

божественная мощь, и ум парящий,

и первая любовь творили тут. (006)

Что создал до меня рукой творящей

Господь, нетленно, вечен буду я.

Оставь надежду всякую, входящий» (009)

(Inferno 3:1–9)

PER ME SI VA NE LA CITTÀ DOLENTE,

PER ME SI VA NE L'ETTERNO DOLORE,

PER ME SI VA TRA LA PERDUTA GENTE. (003)

GIUSTIZIA MOSSE IL MIO ALTO FATTORE;

FECEMI LA DIVINA PODESTATE,

LA SOMMA SAPIENZA E 'L PRIMO AMORE. (006)

DINANZI A ME NON FUOR COSE CREATE

SE NON ETTERNE, E IO ETTERNO DURO.

LASCIATE OGNE SPERANZA, VOI CH'INTRATE. (009)

Пилигрим Данте комментирует надпись и выражает мнение, что слова эти жестокие и несправедливые. По отношению Данте к надписи над входом в ад читатель может заключить, что пилигриму Данте ещё многому предстоит научиться.

(Ад 3:10–12)

Над входом эту надпись вижу я,

слова темнеют. Мне нужна подмога:

«Учитель, тяжелеет мысль моя». (012)

(Inferno 3:10–12)

Queste parole di colore oscuro

vid’ io scritte al sommo d’una porta;

per ch’io: “Maestro, il senso lor m’è duro.” (012)

Первые грешники, которых пилигрим Данте встречает в зале ожидания, в целом не грешили, но хотя они ничего не совершили, они, тем не менее, были наказаны. Их вина состоит в том, что они отказывались относиться к чему бы то ни было, когда они были живы. Поэт Данте осуждает их к безызвестности и ни один из них не упомянут своим именем. То, что они выбрали, стало их вознаграждением – безызвестность. Отказываться от выбора – это тоже выбор, считает поэт Данте. Действие или отказ от действия одинаково влияют на жизнь личности и всего, что её окружает. Это тот необходимый урок, который читателю и пилигриму стоит вынести из этой части «Ада».

После зала ожидания первое место, которое Данте посещает, это – лимбо, место пребывания Вергилия. Как и в зале ожидания, никто здесь не подвергается наказанию, это единственное место в аду, откуда возможно спастись, даже достичь небес. Здесь описаны два типа персонажей, добродетельные язычники и те, кто был в этом месте, но кого здесь уже нет. Многие евреи были взяты Христом – Данте упоминает Адама и Еву среди прочих. Это исключение из правила «Оставь всякую надежду, входящий сюда». Фактически, пилигрим Данте совершает тот же акт, который свершил Христос, нисходя в ад и восходя из него. В отличие от Христа, пилигрим Данте никого не уводит с собой из ада, но он сам становится преображённым человеком. Стоит отметить, как поэт Данте обустраивает свою систему справедливости и устанавливает исключения в своей же собственной системе. Этот приём также использован в других частях «Комедии».

Те, кто находится в лимбо, в наказание стремятся бесконечно к более высоким сферам. Читатель встречает здесь вместе с пилигримом Данте таких классических писателей, как Гомер, Платон, Аристотель, и беседует с ними. Кроме этих писателей встречают они также и мусульманских философов среди обитателей лимбо.

Никогда не утихающий шторм

(Франческа и Паоло.)

Пилигрим Данте добирается наконец до адских кругов невоздержанности, где обитают сластолюбивые, обжористые, жадные и транжиры, гневливые и равнодушные. Чудовище Минос выполняет роль судьи: он обвивает свой хвост вокруг себя, и количество кругов указывает приговор грешнику, в какой круг ада ему надлежит прибыть. В кругу сластолюбивых Данте встречает Паоло и Франческу, знаменитую пару возлюбленных, они были убиты мужем Франчески, который к тому же был братом Паоло. Они и другие грешники в этом кругу находятся во власти неутихающего шторма и не имеют никакого контроля над своими действиями. Их наказание соответствует их греху: они так же не имеют никакого контроля над своими действиями, как они не имели контроля над своими чувствами живя на Земле. Это важная часть системы справедливости Данте в аду, как уже упоминалось прежде: грешники получают в загробной жизни то, к чему они стремились в своей земной жизни.

Данте описывает грешников, которые беспомощно трепыхаются в воздухе как птицы. Из этой толпы Данте выделяет несколько имён, знакомых читателю, далее его внимание сосредотачивается на Паоло и Франческе, наконец фокус повествования останавливается на одной Франческе. Поэт Данте делает всё, зависящее от него, чтобы передать картину как можно более подробнее. Кинематографическая панорама круга сластолюбивых сменяется видом отдельных персонажей и через драматический диалог поэт повествует в деталях об их грехе и природе этого греха.

(Ад 5:37–49)

По мукам грешников я понимал,

что их за плоти грех судьба казнила,

за то, что ум желанью уступал. (039)

И как скворцов на крыльях уносило

холодной осенью и ширился полет,

так грешников толкает ветра сила. (042)

Вниз, вверх, туда, сюда он их несет;

на отдых, уменьшенье наказанья

в них никогда надежда не мелькнет. (045)

Как журавли летят, поют прощанье

и в небе цепи длинные плетут,

так тени проносились, и стенанья (048)

сливались с бурей, пролетавшей тут.

(Inferno 5:37–49)

Intesi ch’a così fatto tormento

enno dannati i peccator carnali,

che la ragion sommettono al talento. (039)

E come li stornei ne portan l’ali

nel freddo tempo, a schiera larga e piena,

così quel fiato li spiriti mali (042)

di qua, di là, di giù, di sù li mena;

nulla speranza li conforta mai,

non che di posa, ma di minor pena. (045)

E come i gru van cantando lor lai,

faccendo in aere di sé lunga riga,

così vid’ io venir, traendo guai, (048)

ombre portate da la detta briga;

Среди имён, которых Данте перечисляет здесь, читатель узнает о Клеопатре, Ахиллесе, Дидоне (Ад 5:61–62), которые уже были упомянуты в предыдущих Песнях и которые представляют целую толпу сластолюбивых грешников. Франческа является первой из обитателей ада, кто вступает в разговор с Данте (Ад 5:88–90). Она обращается к нему не как к живому человеку, но как к какому-то живому существу, что объясняет грех невоздержанности, когда личность пренебрегает человеческими способностями, такими как разум и воля. Франческа не в состоянии использовать разум и волю, как она не в состоянии видеть в Данте человека. Как и все обитатели ада, Франческа убеждена, что именно она представляет собой центр вселенной, и она воспринимает прибытие Данте в ад как особое событие в её честь (Ад 5:91–92). Ей невдомёк, что она в аду, Франческа воспринимает своё пребывание в рамках социальных светских отношений, о чём свидетельствует изысканность её речи.

Франческа повествует пилигриму Данте о своей жизни и смерти. Она заявляет, что любовь была той внешней силой, которая привела обоих, её и Паоло, к гибели. У неё не было другого выхода, как только отдаться на волю любовной власти, жалуется она Данте. Представляя любовь как объективную категорию, Франческа отводит вину от себя. Её возвышенный язык очень напоминает поэтический язык того времени, когда Данте сам сочинял любовную поэзию.

(Ад 5:100–106)

Любовь, что в сердце нежном вмиг зажжется,

он взял в прекрасном теле, но разбить

его смогли. Во мне обида бьется (102)

Всем, кто любим, простив вину любить,

любовь дала мне радости такие,

что видишь: ни покинуть, ни забыть, (105)

Любовь вела нас к смерти в дни былые,

(Inferno 5:100–106)

Amor, ch’al cor gentil ratto s’apprende,

prese costui de la bella persona

che mi fu tolta; e ’l modo ancor m’offende. (102)

Amor, ch’a nullo amato amar perdona,

mi prese del costui piacer sì forte,

che, come vedi, ancor non m’abbandona. (105)

Amor condusse noi ad una morte.

Данте воспринимает её историю очень близко к сердцу и с большим сопереживанием. Во всех разговорах с грешниками Данте слышит что-то особенное, что только они сами могли ему объяснить, у него создаётся впечатление, что они объясняют ему аспекты его собственной жизни. Читатель тоже может отметить подобное ощущение в отношении своей собственной жизни. Пилигрим Данте, а с ним вместе и читатель, научается от этих грешников, каким образом он может одолеть эти греховные тенденции в своей собственной жизни. Однако в этой первой встрече пилигрим ещё очень далёк от того, чтобы преподанный ему урок пошёл ему на пользу.

Данте необычайно тронут рассказом Франчески и хочет слышать больше.

(Ад 5:115–120)

Потом я к ним лицо оборотил,

сказав: «Франческа! В грусти неизбежных

слез не унять, что о тебе я лил. (117)

Но мне скажи: во время вздохов нежных

как вам любовь дозволила узнать

поток желаний, смутных и безбрежных?» (120)

(Inferno 5:115–120)

Poi mi rivolsi a loro e parla’ io,

e cominciai: “Francesca, i tuoi martìri

a lagrimar mi fanno tristo e pio. (117)

Ma dimmi: al tempo d’i dolci sospiri,

a che e come concedette amore

che conosceste i dubbiosi disiri?” (120)

Франческа рассказывает свою историю, но при этом она опускает некоторые детали. Она замужем, не за Паоло, который так же является братом её мужа. Ни один из этих фактов не упомянут ею. Мы можем справиться с комментариями к тексту, чтобы узнать об этих отношениях. Нужно быть начеку, когда грешники рассказывают Вам свои истории, и не верить каждому их слову. Они расскажут Вам то, что они хотят чтоб Вы знали, для того, чтобы найти оправдание своему положению. Во времена Данте история Франчески была известна всем, оба возлюбленных были убиты мужем Франчески, который застал их врасплох когда они предавались любви, но этого Франческа не рассказывает. Она утаивает любую информацию, могущую навести нас на моральное осуждение.

Франческа рассказывает о том, как началась её любовная история. Она и Паоло вместе читали наедине знаменитую повесть о Ланцелоте.

(Ад 5:127–132)

Забавы ради, без дурных затей

вдвоем о Ланчелотто мы читали,

любовью сжатом. Мы одни. Очей (129)

от книги ни на миг не отрывали.

Но встретились глаза, лик побледнел,

и строки вдруг победу одержали. (132)

(Inferno 5:127–132)

Noi leggiavamo un giorno per diletto

di Lancialotto come amor lo strinse;

solieravamo e sanza alcun sospetto. (129)

Per più fiate li occhi ci sospinse

quella lettura, e scolorocci il viso;

ma solo un punto fu quel che ci vinse. (132)

За чтением они начали представлять себе встречу между Ланцелотом и его возлюбленной, здесь Франческа настаивает на том, что книга привела их к этому.

(Ад 5:133–136)

Любовник тот поцеловать хотел

уста, которые его желали.

Кому всегда со мною быть удел, (135)

приник ко мне, и губы трепетали.

(Inferno 5:133–136)

Quando leggemmo il disiato riso

esser basciato da cotanto amante,

questi, che mai da me non fìa diviso, (135)

la bocca mi basciò tutto tremante.

Она уверяет, что её воля не была свободна. В её объяснении это или любовь, или книга, или обстоятельства – только не она сама – привели её к гибели.

Франческа уступает настояниям Паоло, потому что она женщина, которая не может сказать «нет». Она так же не в силах сказать «нет» Данте. Каждый раз, когда он просит её рассказать больше, она делает это, несмотря на страдания, которые ей это доставляет, поскольку она вынуждена переживать свою трагедию снова и снова.

(Ад 5:121–126)

И мне она: «Нельзя сильней страдать,

чем вспоминая счастье в дни терзанья

и твой учитель должен это знать. (123)

Но если хочешь услыхать признанье,

что было первым корнем тех страстей,

скажу, слова мешая и рыданья. [»] (126)

(Inferno 5:121–126)

E quella a me: “Nessun maggior dolore

che ricordarsi del tempo felice

ne la miseria; e ciò sa ’l tuo dottore. (123)

Ma s’a conoscer la prima radice

del nostro amor tu hai cotanto affetto,

dirò come colui che piange e dice.[”] (126)

«В этот день мы больше не читали» (Ад 5:138), – это цитата из Святого Августина. Он был обращён во время чтения книги, Посланий Святого Павла. Возлюбленного Франчески зовут тоже Паоло, намёк Данте довольно прозрачен. В своих Откровениях Святой Августин слышит голос мальчика, который настаивает на том, чтобы Августин взял книгу и прочёл её. Он открывает наугад Библию с Писаниями Святого Павла на том месте, где Святой Павел пишет о том, что необходимо оставить своё сластолюбие и желание конкурировать, после чего Святой Августин пишет «с этого момента я больше не читал, да и не было необходимости». Обращение свершилось, его воля обернулась от него самого к Богу. Данте перерабатывает этот эпизод по отношению к Франческе, причём результат оказывается прямо противоположным. Это очень утончённый приём, с помощью которого Данте утверждает, что Франческа, как и Святой Августин, имела фактически выбор для проявления своей свободной воли, но не использовала его, и теперь она вынуждена отвечать за последствия.

Франческа говорит о своей смерти и упоминает Каину, место, где обитают грешные за предательство против рода, как то место, где надлежит быть её мужу, убившему обоих Франческу и Паоло. Это раскрывает её истинную природу под ухоженной элегантной поверхностью. Ей невдомёк, что её муж в последнюю минуту раскаялся и поэтому имеет возможность спасения. Она исключительно сосредоточена на своей любви и ожидает, что всё вокруг должно вращаться вокруг неё одной.

(Ад 5:106–107)

[ «]Любовь вела нас к смерти в дни былые,

Каина ждет того, кто жизнь сгубил.»

(Inferno 5:106–107)

Amor condusse noi ad una morte.

Caina attende chi a vita ci spense.

Услышав историю Франчески до конца, пилигрим Данте неожиданно лишается чувств. Ему предстоит научиться многому, поскольку это только начало его странствия в аду.

Еретики

(Фарината и Кавальканти.)

Перед тем как Данте достигает следующего круга грешников, насильников, он встречает на полпути грешников, повинных в ереси. Поэт Данте исходит из рассуждения, что топография ада исходит из классических источников, так что грех ереси, ложного вероисповедания, не умещается в эту топографию, поскольку это грех специфически христианский. Если взглянуть на понятие ереси в словаре, то это понятие формулируется как «отрицание определённых церковных вероучений». Поэт Данте не имеет желания рассуждать об этом грехе в его буквальной форме или о богословских доктринах как таковых. Вместо этого он желает скорее обсуждать политику и поэзию с грешниками, повинными в ереси, и это может обескуражить, какую связь эти темы имеют с ересью. Пилигрим Данте встречает не одного, а двух еретиков.

Один из грешников останавливает Данте, потому что он принимает его за итальянца из-за манеры речи, когда Данте беседует с Вергилием. Вергилий объясняет Данте, что это Фарината Дегли Убери, который умер в 1264. Его наказание заключается в том, что он посажен в пылающую могилу. Вокруг этого места расположено много могил, но Данте видит только одного Фаринату.

(Ад 10:22–27)

«Тосканец! Речь достойна, как на воле,

и жив среди пылающих грехов!

Не хочешь ли узнать о нашей доле? (024)

По говору признать тебя готов:

ты в благородном городе родился,

к нему я, может, слишком был суров». (027)

(Inferno 10:22–27)

“O Tosco che per la città del foco

vivo ten vai così parlando onesto,

piacciati di restare in questo loco. (024)

La tua loquela ti fa manifesto

di quella nobil patria natio,

a la qual forse fui troppo molesto.” (027)

Фарината хочет знать, кто родители Данте, чтобы выяснить кто из них более благородный (Ад 10:42). Фарината кичится тем, что он одержал победу над предками Данте «не один, но два раза». Политика – это вопрос о принадлежности семьи к определённой партии, поэтому важнейшим вопросом для Фаринаты было узнать, на чьей стороне находится Данте. Всё, что можно узнать из этой встречи, это разделение – как социальное обособление, так и политическое размежевание. Фарината принадлежит к гибеллинам в городе, который традиционно имеет в большинстве гвелфов, но в 1248 и в 1260 годах гвелфы были вытеснены из Флоренции. Данте знает, что гибеллины были побеждены в конце концов и изгнаны из Флоренции навсегда, но Фарината как будто этого не знает.

(Ад 10:45–48)

Он поднял брови, строго поглядев, (045)

потом сказал: «Жестока вражья стая

была ко мне, сообщникам, родне,

за что я бил их, дважды разгоняя». (048)

(Inferno 10:45–48)

ond’ ei levò le ciglia un poco in suso; (045)

poi disse: “Fieramente furo avversi

a me e a miei primi e a mia parte,

sì che per due fiate li dispersi.” (048)

Данте принимает вызов Фаринаты и сам кичится победой гвелфов над гибеллинами. Возвращение гвелфов из ссылки на родину пилигрим Данте описывает как победоносную борьбу над политическим врагом. Пилигрим Данте странствует в аду в 1300 году и погружён по уши в политику, поэтому он может относиться к Фаринате лишь на уровне Фаринаты. Между ними нет никакой разницы.

(Ад 10:49–51)

«Изгнанники к родимой стороне

вернулись оба раза, – я ответил, —

чему не научились вы вполне». (051)

(Inferno 10:49–51)

“S’ei fur cacciati, ei tornar d’ogne parte,”

rispuos’ io lui, “l’una e l’altra fiata;

ma i vostri non appreser ben quell’ arte.” (051)

В разгар их пререканий их прерывает другой обитатель той же могилы, который неожиданно вскакивает из глубины. Персонаж хочет знать от Данте, что если Данте такой знаменитый поэт, то почему сын персонажа не вместе с Данте. Читателю известно, что Данте находится в аду не из-за своей славы поэта, но потому что он в отчаянии и вынужден странствовать через ад чтобы отвернуться от грехов навстречу Богу. Читателю поэтому ясно, что вопрос основан на неправильном предположении.

(Ад 10:57–60)

Потом, надежды гаснущей лишась, (057)

мне, плача, говорит: «Слепой тюрьмою,

идешь направлен высотой ума.

Где сын мой? Почему он не с тобою?» (060)

(Inferno 10:57–60)

e poi che ’I sospecciar fu tutto spento, (057)

piangendo disse: “Se per questo cieco

carcere vai per altezza d’ingegno,

mio figlio ov’ è? e perché non è teco?” (060)

Данте узнаёт персонаж, это Кавальканти, чей сын, Гвидо, который тоже поэт, как и Данте, и с которым Данте знаком. Гвидо не такой большой поклонник творчества Вергилия, каким себя считает Данте, поэтому только Данте удостоился чести быть здесь, объясняет пилигрим.

(Ад 10:61–65)

«Иду не сам, дорога не пряма, —

я отвечал. – Там ждет меня вожатый.

С ним Гвидо ваш небрежен был весьма». (063)

Я понял по словам, в чем виноватый

был грешен, знал я имя тени той.

(Inferno 10:61–65)

E io a lui: ”Da me stesso non vegno:

colui ch’attende là per qui mi mena,

forse cui Guido vostro ebbe a disdegno.” (063)

Le sue parole e ’I modo de la pena

m’avean di costui già letto il nome;

Кавальканти желает знать, жив ли его сын, но ещё до того как Данте успевает ему ответить, Кавальканти падает обратно в могилу также неожиданно как и появился.

(Ад 10:66–72)

Тут он вскочил, волнением объятый, (066)

и, выпрямляясь, крикнул: «Но постой!

Как ты сказал: „Он был…“ Был? Или… или…

в очах родимых свет померк живой?» (069)

В смущении слова мои застыли,

и оттого, что задержал ответ,

упал он навзничь, точно подкосили. (072)

(Inferno 10:66–72)

però fu la risposta così piena. (066)

Di sùbito drizzato gridò: “Come?

dicesti ’dli ebbe’? non viv’ dli ancora?

non fiere li occhi suoi lo dolce lume?” (069)

Quando s’accorse d’alcuna dimora

ch’io facëa dinanzi a la risposta,

supin ricadde e più non parve fora. (072)

Разговор между Данте и Фаринатой продолжается, как будто ничего не произошло, Фарината совершенно не заметил перерыва в их разговоре.

Фарината рассуждает о новостях, рассказанных ему Данте, о поражении его партии. Он пророчествует в свою очередь о том, что Данте будет изгнан в ссылку. Пилигрим Данте узнаёт об этих событиях, которые случатся через год после того, как действия «Комедии» по замыслу поэта происходят. Поэт Данте конструирует своё произведение находясь уже в ссылке, в то время как пилигрим Данте находится на вершине своей политической карьеры в 1300 году, когда он узнаёт от Фаринаты о ссылке, которая ему предстоит. Очень изобретательно поэт Данте использует период между 1300 и его собственным временем как происходящее в будущем по отношению к 1300 году, году, в котором пилигрим Данте странствует.

(Ад 10:77–81)

«Весть, что моим возврата нет домой,

терзает больше, чем постель такая. (078)

Лицо царицы, властвующей тьмой,

пятидесяти раз не озарится,

как сам ты будешь изгнан в край чужой. [»] (081)

(Inferno 10:77–81)

“S’elli han quell' arte,” disse, “male appresa,

ciò mi tormenta più che questo letto. (078)

Ma non cinquanta volte fia raccesa

la faccia de la donna che qui regge,

che tu saprai quanto quell’ arte pesa.[”] (081)

Фарината хочет знать, почему партия Данте всё ещё преследует его семью. В 1280 году гибеллины получили разрешение вернуться во Флоренцию за исключением семьи Фаринаты.

Данте повествует о побоище жителей Флоренции в 1260 году во время битвы у Монтаперти, когда гибеллины Флоренции в союзе с Сиеной сражались против основных войск Флоренции. Фарината и его партия были в меньшинстве, поэтому они были вынуждены союзничать с врагом Флоренции Сиеной. Фарината был предводителем предателей. Для него его семья и его партия были превыше всего. Он упоминает не то, что связывает его с Данте, что они оба флорентинцы, итальянцы, христиане, люди, – для него более важны различия.

(Ад 10:85–87)

И я тогда: «Резни великой гнет,

заставившей быть воду Арбьи красной,

к такой молитве в храмах нас зовет». (087)

(Inferno 10:85–87)

Ond’ io a lui: “Lo strazio e ’l grande scempio

che fece l’Arbia colorata in rosso,

tal orazion fa far nel nostro tempio.” (087)

Фарината не желает признать своё предательство против города и оправдывает свою позицию как защитника Флоренции от разрушений после падения города. В действительности он стремился к власти лишь из интересов самой власти, но не для сохранения города.

(Ад 10:88–93)

Тут, вскинув голову, вздохнул он страстно:

«Не я один, с другими кровь я лил.

Поверь, не вынул бы я меч напрасно. (090)

Флоренцию один я защитил,

когда с землей сровнять ее хотели,

с лицом открытым всем я возразил». (093)

(Inferno 10:88–93)

Poi ch’ebbe sospirando il capo mosso,

“A ciò non fu’ io sol,” disse, “né certo

sanza cagion con li altri sarei mosso. (090)

Ma fu’ io solo, là dove sofferto

fu per ciascun di tòrre via Fiorenza,

colui che la difesi a viso aperto.” (093)

Другой гибеллин, Сальвано из Сиены, участвовал во взятии Флоренции вместе с Фаринатой. Можно было бы ожидать встретить его в аду рядом с Фаринатой, но он, как ни странно, находится на пути к небесам, в чистилище. «Комедия» повествует не о гибеллинах, как политическом противнике партии Данте, или о политических ориентировках как таковых, но о более основополагающих темах, о том, что должно иметь истинную ценность и о том, что вместо объединения люди заняты тем что их разъединяет.

Данте спрашивает Фаринату о его способности видеть будущее, на что Фарината отвечает, что для него и остальных обитателей ада невозможно видеть настоящее, они способны видеть только будущее. Это характеризует природу наказания – в Судный день они не смогут видеть ничего.

Данте просит Фаринату передать его сожителю по могиле, что сын его жив.

(Ад 10:109–114)

Пред павшим не хотел предстать как лжец

и потому прошу: «Скажи другому,

что сын его среди живых сердец. (111)

Внимая слову моему глухому,

ошибся он: я думал, что ясны

условья наши духу, как живому». (114)

(Inferno 10:109–114)

Allor, come di mia colpa compunto,

dissi: “Or direte dunque a quel caduto

che ’l suo nato è co’ vivi ancor congiunto; (111)

e s’i’ fui, dianzi, a la risposta muto,

fate i saper che ’l fei perché pensava

già ne l’error che m’avete soluto.” (114)

Но ни Фарината, ни Кавальканти не подозревают о существовании друг друга, несмотря но то, что они оба застряли в той же самой могиле навеки.

Можно заключить, что разделение общества на враждующие группировки, как в политике так и в поэзии, представляют природу греха ереси в толковании Данте.

Седьмой круг ада: грех насилия

(Пьер дела Винь и Брунетто Латини.)

В отличие от грешников невоздержания, чьи грехи разделены на четыре круга, грешники насилия собраны в одном кругу, который в свою очередь разделён. Поэт Данте видит три объекта насилия – насилие против соседей, насилие против себя и насилие против Бога. Самоубийство представляет собой насилие против себя.

Место, где эти грешники обитают, имеет своеобразное отличие, грешники выглядят как заросшие кусты, не имеющие листьев, но выглядящие как чёрные ветви с шипами, цепляющимися друг за друга. Описание производит впечатление уничижения, переданного в образе леса самоубийц. Для поэта Данте человеческая жизнь является даром божьим, также как и в иудейской или христианской традиции. Самоубийство есть отказ или непризнание этого дара. Сами кусты являются самоубийцами, потому что они отвергли от себя право самоопределения.

(Ад 13:1–9)

Еще не возвратился Несс назад,

как в сумрак леса мы вдвоем вступили,

где никаких тропинок, тьма преград. (003)

Не зелены, а тусклы листья были,

не прямы ветви – в скрюченных суках

и без плодов, шипы же яд сочили. (006)

Такой жестокой чаши нет в местах,

где звери меж Корнето и Чечиной

не любят пашен и живут в лесах, (009)

(Inferno 13:1–9)

Non era ancor di là Nesso arrivato,

quando noi ci mettemmo per un bosco

che da neun sentiero era segnato. (003)

Non fronda verde, ma di color fosco;

non rami schietti, ma nodosi e ’nvolti;

non pomi v’eran, ma stecchi con tòsco. (006)

Non han sì aspri sterpi né sì folti

quelle fiere selvagge che ’n odio hanno

tra Cecina e Corneto i luoghi colti. (009)

Если обломить ветку, то откроется отверстие, через которое можно говорить с грешником. Пилигрим Данте обламывает одну такую ветку и куст обращается к нему с речью.

(Ад 13:31–39)

Большой терновник предо мной стоял.

Как только ветку я задел рукою,

обрубок вскрикнул: «Ты зачем сломал?» (033)

И из него – кровь темная рекою,

и снова крик: «Зачем меня сломил?

Дух жалости не властен над тобою? (036)

Мы были люди, грех нас превратил

в сушняк. Рука должна бы быть добрее,

пусть даже души змей ты зацепил». (039)

(Inferno 13:31–39)

Allor porsi la mano un poco avante

e colsi un ramicel da un gran pruno;

e ’l tronco suo gridò: “Perché mi schiante?” (033)

Da che fatto fu poi di sangue bruno,

ricominciò a dir: “Perché mi scerpi?

non hai tu spirto di pietade alcuno? (036)

Uomini fummo, e or siam fatti sterpi:

ben dovrebb’ esser la tua man più pia,

se state fossimo anime di serpi.” (039)

Грешник представляет себя как секретарь императора Фридриха Второго. Император Фридрих Второй и сам находится в аду. Поэт Данте поместил его там, потому что Фридрих Второй установил богопоклонение себе как императору, а его секретарь Пьер дела Винь (1180–1249) был идеологом этой компании. Он использовал практику божественной службы в целях воспевания императора вместо Иисуса Христа. Пьер дела Винь сам стал жертвой дворцовых интриг, в результате чего потерял свой пост секретаря, из-за этого он и покончил самоубийством. Как и прочие обитатели ада, он винит в своём падении других. Он утверждает, что был верным своему господину, императору, но в действительности, он предал своего истинного Господа, Бога. Для него – кроме императора, который сам обитает в аду – нет другой высшей власти.

Пьер дела Винь описывает в изысканных выражениях свою преданность службе и зависть со стороны окружающих.

(Ад 13:55–72)

И ствол ответил: «Не могу молчать,

так мне приятны разговоры с вами.

Простите, если стану докучать. (057)

Я тот, кто тихо разными ключами

у Федерико сердце отпирал

и запирал. Надежными замками (060)

других я от секретов устранял.

Настолько верно нес я службу чести,

что сон и силы для нее терял. (063)

Двор Цезаря порочный жаждал мести.

Бесстыжих не отводит девка глаз,

смерть общая, и жадно ловит вести. (066)

Тут ненависть ко мне во всех зажглась.

Чернь, вспыхнув, Августа воспламенила,

и честь сгорела, в траур обратясь. (069)

Душа моя презренья не сносила,

чтоб правому позора избежать,

на смерть неправедную осудила. [»] (072)

(Inferno 13:55–72)

E ’I tronco: “Sì col dolce dir m’adeschi,

ch’i’ non posso tacere; e voi non gravi

perch’ io un poco a ragionar m’inveschi. (057)

Io son colui che tenni ambo le chiavi

del cor di Federigo, e che le volsi,

serrando e diserrando, sì soavi, (060)

che dal secreto suo quasi ogn’ uom tolsi;

fede portai al glorioso offizio,

tanto ch’i’ ne perde’ li sonni e ’polsi. (063)

La meretrice che mai da l’ospizio

di Cesare non torse li occhi putti,

morte comune e de le corti vizio, (066)

infiammò contra me li animi tutti;

e li ’nfiammati infiammar sì Augusto,

che ’lieti onor tornaro in tristi lutti. (069)

L’animo mio, per disdegnoso gusto,

credendo col morir fuggir disdegno,

ingiusto fece me contra me giusto. [”] (072)

Пилигрим Данте должен был быть избран в городской совет, но он помнит также пророчество о своей ссылке, его ситуация похожа на положение императорского секретаря. Поэт Данте сожалеет о судьбе секретаря, но поэт рассуждает, что если он пойдёт по тому же пути что и секретарь, то он окажется там же где и Пьер – в аду.

Следующие грешники на пути Данте – содомиты, поэт описывает их как насильников природы, которая является дитём божьим. Он припоминает создание мира и конструирует на этой основе идею насилия над божиим созданием, являющимся в образе и подобии божием, насилия над обязанностью человека быть плодовитым и множиться. Если Бог привносит порядок в хаос, то обязанность человека продолжать укреплять этот порядок в природе, культивировать поля и тому подобное.

Данте описывает место пребывания содомитов как местность, покрытую каналами и высокими запрудами, но на которой ничего не произрастает, где идёт дождь, льющий огонь вместо воды.

(Ад 15:1-12)

Мы шли по каменистым берегам,

где испарения ручья курятся,

спасая нас, препятствуя огням. (003)

Зимой, когда валы морские мчатся,

меж Брюгге и Гвидзантом им заслон

фламандцы ставят, дабы защищаться. (006)

Чтоб селам, замкам не понесть урон,

брег Бренты падуанцы укрепляют,

когда растает Кьярентаны склон. (009)

И здесь такие стены воздвигают,

но, видно, мастер строил непростой:

земные в высоте им уступают. (012)

(Inferno 15:1-12)

Ora cen porta l’un de’ duri margini;

e ’l fummo del ruscel di sopra aduggia,

sì che dal foco salva l’acqua e li argini. (003)

Quali Fiamminghi tra Guizzante e Bruggia,

temendo ’l fiotto che ‘nver’ lor s’avventa,

fanno lo schermo perché ’l mar si foggia; (006)

e quali Padoan lungo la Brenta,

per difender lor ville e lor castelli,

anzi che Carentana il caldo senta: (009)

a tale imagine eran fatti quelli,

tutto che né sì alti né sì grossi,

qual che si fosse, lo maestro félli. (012)

Брунетто Латини (1220–1294) был наставником Данте и известным риториком. Он узнаёт Данте и останавливает его.

(Ад 15:23–30)

Один вскричал: «Вот чудо!» – и схватил,

узнав меня, полу рукой поджарой. (024)

И обожженный лик не защитил

его от взгляда, ищущего света.

Я облик давний в памяти хранил (027)

и, руку опуская в знак привета,

его лица коснулся и сказал:

«Ужель вы здесь, средь них, синьор Брунетто?» (030)

(Inferno 15:23–30)

fui conosciuto da un, che mi prese

per lo lembo e gridò: “Qual maraviglia!” (024)

E io, quando ’l suo braccio a me distese,

ficcai li occhi per lo cotto aspetto,

sì che ’l viso abbrusciato non difese (027)

la conoscenza süa al mio ‘ntelletto;

e chinando la mano a la sua faccia,

rispuosi: “Siete voi qui, ser Brunetto?” (030)

Как и Данте, Брунетто был политиком и поэтом, так же как и Данте, он был изгнан в ссылку после битвы под Монтаперти в 1266 году. Брунетто был для Данте образцом для подражания. Брунетто считает Данте своим метафорическим сыном. Он хочет знать, что делает Данте в аду, ведь Данте не умер.

Брунетто ожидает, что Данте должен достичь высших мест в иерархии, как в политической, так и в поэтической.

(Ад 15:55–60)

Он: «Если за своей звездой ты шел,

не ошибешься в доблестном походе,

коль в лучшей жизни верно счет я вел. (057)

Не будь я мертвым, будь я на свободе,

увидев неба добрый оборот,

я б поддержал поступок в этом роде. [»] (060)

(Inferno 15:55–60)

Ed elli a me: “Se tu segui tua stella,

non puoi fallire a glorïoso porto,

se ben m'accorsi ne la vita bella; (057)

e s’io non fossi sì per tempo morto,

veggendo il cielo a te così benigno,

dato t'avrei a l'opera conforto.[”] (060)

В глазах Брунетто, слава Данте – это его собственная слава. Он воспринимает странствие Данте через ад как своего рода хитрый трюк для достижения популярности, хотя читатель знает, что истинная причина странствия заключается в желании Данте постичь, как ему найти выход из своего кризиса. Если он последует советам Брунетто и погонится за земной известностью ценой пренебрежения другими вещами, которые более важны, то он будет пренебрегать своей обязанностью плодить и множиться, что является более важной реальностью плодовитости, но этому придётся Данте учиться самому. Если он последует советам Брунетто, он окажется там же, где и Брунетто – в аду. Пилигрим Данте соблазнён убеждениями Брунетто искать славы и известности для того, чтобы увековечить своё имя. Брунетто упоминает свою книгу как свидетельство своего увековечения, однако сам он пребывает в аду. Пилигрим Данте учится писать по причине, отличной от стремления за славой и признанием. После встречи с Франческой он узнал, что есть неправильная форма читать книгу, в этой встрече он узнаёт, что есть также неправильные причины писать книгу, здесь Брунетто как раз и выражает эти неверные причины.

Грех симонии

(Папа Николай Третий.)

На этот раз читателю представляются грешники, виновные в обмане и предательстве – грехах, связанных с заблудшим разумом. Поэт Данте трактует тему показывая, каким образом эти грехи разрушают общество. Топографически эти грешники обитают в круге восьмом, который выглядит как ряд каналов или ям, где грешники и обитают: сводники и совратители, симонисты, колдуны, взяточники, лицемеры, воры, мошенники-советники, зачинщики беспорядков и фальсификаторы. Грех симонии воспринимался в средние века как грех мошенничества с наиболее разрушительными последствиями. Церковь пыталась побороть в 1300 году практику купли-продажи церковных постов. В канале симонистов можно встретить пап среди других грешников. В Песни 19 читатель прослеживает растущее самосознание пилигрима Данте, где он наконец начинает черпать что-то полезное из своих встреч с грешниками. Поэт Данте без колебаний располагает пап в аду, что красноречиво свидетельствует о его дерзости в написании произведения таких масштабов и мнений.

Поэт Данте объясняет понятие «симония» пересказывая то место из Деяний Апостолов, где Симон Магнус (Маг/Колдун) пытается купить себе духовное просветление, которому он был свидетелем, когда Дух Святой снизошёл на апостолов. Святой Пётр отказывает ему, Симон учится колдовству, возвращается обратно и чтобы унизить Святого Петра пролетает над городскими воротами. Святой Пётр молится о помощи против Симона и Симон низвергается со своего полёта беспомощно болтая в воздухе ногами.

(Ад 19:1–6)

О Симон-маг, последыши худые!

Вы не хотите повенчать с добром

божественные ценности благие. (003)

За них вам платят златом, серебром.

Теперь вас, алчных, призывают трубы

и в третьей яме вам отведен дом. (006)

(Inferno 19:1–6)

O Simon mago, o miseri seguaci

che le cose di Dio, che di bontate

deon essere spose, e voi rapaci (003)

per oro e per argento avolterate,

or convien che per voi suoni la tromba,

però che ne la terza bolgia state. (006)

Данте и Вергилий видят, что в канале высечены ямы в камне. Эти ямы напоминают Данте каменные купели для крещения в церкви. Из этих ям торчат ноги.

(Ад 19:13–30)

По сторонам и в глубине могила

свинцовых валунов была полна,

в них дырки равно круглые пробило. (015)

Не меньше и не больше их длина,

чем видел в Сан-Джованни моем милом,

где из камней купель сотворена. (018)

Одну из них разбил я с юным пылом,

чтобы младенец в ней не утонул.

Пусть знают все (021)

Вне рта, который грешников сглотнул,

от пят до ляжек ноги их торчали,

а тело внутрь голодный зев втянул. (024)

Ступни смолистым факелом пылали,

и ноги, обожженные огнем,

крутились и в изломе застывали. (027)

Как пламя лижет вещи языком

лишь по верху, коль смазаны по корке,

так обдавало пятки огоньком. (030)

(Inferno 19:13–30)

Io vidi per le coste e per lo fondo

piena la pietra livida di fori,

d’un largo tutti e ciascun era tondo. (015)

Non mi parean men ampi né maggiori

che que’ che son nel mio bel San Giovanni,

fatti per loco d’i battezzatori; (018)

l’un de li quali, ancor non è molt’ anni,

rupp’ io per un che dentro v’annegava:

e questo sia suggel ch’ogn’ omo sganni. (021)

Fuor de la bocca a ciascun soperchiava

d’un peccator li piedi e de le gambe

infino al grosso, e l’altro dentro stava. (024)

Le piante erano a tutti accese intrambe;

per che sì forte guizzavan le giunte,

che spezzate averien ritorte e strambe. (027)

Qual suole il fiammeggiar de le cose unte

muoversi pur su per la strema buccia,

tal era lì dai calcagni a le punte. (030)

В своём стремлении возвратить дух истинной церкви обратно к жизни поэт Данте идёт так далеко в своих аллюзиях, что они порой граничат с богохульством. В своём намёке на мага и колдуна Симона Данте стремится показать, что духовное и материальное перевёрнуты с ног на голову в современной ему церкви. На кончиках пяток тех ног, которые торчат из ям, он описывает языки пламени, так же как и в описании Троицы в Деяниях Апостолов, когда Дух Святой снизошёл на головы апостолов в виде пламенных языков. Данте намекает в своём описании на извращение принятия Духа Святого.

Пилигрим Данте обращается к одной из этих фигур, торчащих из ямы. Во Флоренции была традиция, по которой осуждённый убийца был погребён в земле головой вниз и перед смертью к нему приходил священник, чтобы принять от осуждённого исповедь. Пилигрим Данте выполняет эту роль священника для папы, который погребён в этой яме. Папа описан здесь как убийца церкви и преемник скорее колдуна Симона, чем Святого Симона Петра.

(Ад 19:46–51)

«Кто б ни был ты, что верх внизу зажал,

грустна душа, забитая, как свая.

Словцом ответь, коль можешь», – я сказал. (048)

И, к исповеди голову склоняя,

стал, как монах, которого призвал

убийца, смертной казни ожидая. (051)

(Inferno 19:46–51)

“O qual che se’ che ‘l di sù tien di sotto,

anima trista come pal commessa,”

comincia’ io a dir, “se puoi, fa motto.” (048)

Io stava come ’l frate che confessa

lo perfido assessin, che, poi ch’è fitto,

richiama lui per che la morte cessa. (051)

Папа по ошибке признаёт Данте за папу Бонифация Восьмого (1235–1303), который в 1300 году был ещё жив. Папа провозглашает Данте своим преемником, который будет следовать за ним в ад, поскольку Бонифаций Восьмой совершил много ужасных поступков по отношению к церкви.

(Ад 19:52–57)

Он крикнул: «Ты уже сюда попал,

ты, Бонифаций, впрямь уж поплатился?

На много лет мне список дел солгал. (054)

Так быстро ты объелся, хоть стремился

прекрасную жену обманом взять,

и после с ней обидой расплатился?» (057)

(Inferno 19:52–57)

Ed el gridò: “Se’ tu già costì ritto,

se’ tu già costì ritto, Bonifazio?

Di parecchi anni mi mentì lo scritto. (054)

Se’ tu sì tosto di quell' aver sazio

per lo qual non temesti tòrre a ‘nganno

la bella donna, e poi di farne strazio?” (057)

Поэт Данте использует возможность приготовить место в аду для папы Бонифация Восьмого ещё до его смерти и поведать о его преступной деятельности в роли папы. Тот папа, который торчит из ямы, оказывается папой Николаем Третьим (1225–1280), членом семьи Орсини. Он рассказывает пилигриму Данте о своём грехе, который состоял в том, что он поддерживал членов своей семьи, сажая их на ключевые посты в церковной иерархии. Он напихал свои карманы золотом, теперь он сам торчит в яме в наказание за свои преступления. Вся описываемая ситуация выглядит как пародия на исповедь, ведь Николай Третий не кается в том что он совершил, наоборот, он похваляется этим.

Папа Николай Третий обитает в своей яме не один. Когда Бонифаций Восьмой явится, тогда Николая Третьего запихнут глубже в яму чтобы дать место Бонифацию. Колдун Симон должно быть тот, кто был запихнут в эту яму первым. Все папы в этой яме являются его преемниками, хотя они должны были бы быть преемниками Святого Петра. Вместо того чтобы самим быть скалой (Пётр=скала) они сами торчат в скале.

(Ад 19:73–75)

Под головой моей еще есть ниши,

предшественники в торге должностей

в щелях камней зажаты, словно мыши. (075)

(Inferno 19:73–75)

Di sotto al capo mio son li altri tratti

che precedetter me simoneggiando,

per le fessure de la pietra piatti. (075)

Каждый раз, когда пилигрим Данте выслушивает историю грешника, эта история трогает его с глубокой симпатией, но в этом случае его реакция на рассказ папы Николая Третьего совсем другая. В первый раз он реагирует чрезвычайно критически, даже с сарказмом.

(Ад 19:88–96)

Был дерзок тон ответа моего,

быть может, слишком: «Ах, спроси любого,

сокровищ прежде дара своего (090)

хотел ли Бог наш от Петра святого,

когда ему ключи от власти дал,

„За мною следуй!“ – повелев сурово. (093)

Ни Петр, ни кто другой монет не брал,

когда Матвею место отдавали,

какое дух преступный потерял. [»] (096)

(Inferno 19:88–96)

lo non so s’i’ mi fui qui troppo folle,

ch’i’ pur rispuosi lui a questo metro:

“Deh, or mi dì: quanto tesoro volle (090)

Nostro Segnore in prima da san Pietro

eh’ei ponesse le chiavi in sua balìa?

Certo non chiese se non ‘Viemmi retro.’ (093)

Né Pier né li altri tolsero a Matia

oro od argento, quando fu sortito

al loco che perdé l'anima ria.[”] (096)

Коррупция в церкви ведёт к разложению церкви как института. Папа Бонифаций Восьмой использовал ресурсы церкви, чтобы изгнать Данте и других белых гвелфов из Флоренции в ссылку. Церковь обернулась политическим игроком в обществе, вместо того, чтобы сохранять своё положение духовной защитницы и хранительницы.

Пилигрим Данте согласен с тем наказанием, которое папа Николай Третий получил за свои грехи: справедливость торжествует. Эти папы преклоняются золоту, не Богу.

(Ад 19:112–114)

Лишь золото и серебро – ваш бог.

Так чем от вас язычник отличался?

Он молит идола, вам в сотне прок. (114)

(Inferno 19:112–114)

Fatto v’avete dio d’oro e d’argento;

e che altro è da voi a l’idolatre,

se non eh’elli uno, e voi ne orate cento? (114)

Пилигрим Данте приходит к заключению, что первая причина падения церкви заключается в провозглашении церкви как имперской церкви, которое было свершено императором Константином Великим (288–337).

(Ад 19:115–117)

[ «]Ах, Константин! Зла матерью ты стался,

не тем, что в веру обратился в срок,

а даром, что отцом богатым брался». (117)

(Inferno 19:115–117)

[“]Ahi, Costantin, di quanto mal fu matre,

non la tua conversion, ma quella dote

che da te prese il primo ricco patre!” (117)

Несмотря на эти серьёзные обвинения, мы, тем не менее, встретим императора Константина на небесах, поскольку поэт Данте рассуждает, что Константин имел добрые намерения, так что несмотря на то, что последствия этого решения привели к катастрофе, сам Константин не мог этого предвидеть в далёком для него будущем. Поэт Данте стремится показать, что личность наказуема или поощрена на основании своих мотивов, а не последствий.

Мошенники-советники

(Улисс и Гвидо да Монтефельтро.)

Кроме простых форм предательства и обмана в круге восьмом также обитают грешники, которые совершили обман предав особую связь доверительности. Данте и Вергилий беседуют с грешниками круга восьмого, где находятся те, кто пошёл по неверному пути из-за потери разума. Духовное преобразование пилигрима Данте происходит не как линейное развитие, ему предстоит ещё многому научиться. Вергилий беседует с Улиссом (Одиссеем у Гомера). Поэт Данте представляет Улисса, каким он его знает по эпосу Вергилия «Энеида», но он не ограничивается этим, – Данте развивает персонаж далее.

Вергилий находит Улисса вместе с его другом Диомедом охваченными пламенем.

(Ад 26:52–57)

[ «]Кто в том огне, что верх свой разделить

стремится? Не с костра для трупов встали,

где Этеокла с братом мнили слить?» (054)

Ответил он: «Внутри, чтоб там страдали,

идут Улисс и Диомед вдвоем:

коль в гневе вместе, вместе и в печали. [»] (057)

(Inferno 26:52–57)

[“]chi è ’n quel foco che vien sì diviso

di sopra, che par surger de la pira

dov’ Eteòcle col fratel fu miso?” (054)

Rispuose a me: “Là dentro si martira

Ulisse e Dïomede, e così insieme

a la vendetta vanno come a l’ira;[”] (057)

Это Улисс придумал и сконструировал троянского коня, приведшего к падению Трои. Он наказан за это, но также за то, что украл статуэтку Минервы из храма, совершив этим святотатство. Поэт Данте сочиняет дальше судьбу Улисса, после его возвращения в Итаку через десять лет войны и десять лет странствий по дороге домой.

Улисс рассказывает, что он не захотел сидеть дома после своего возвращения и радоваться вместе с женой и сыном.

(Ад 26:94–99)

ни нежность к сыну, ни боязнь невзгод

отца седого, даже долг любовный,

что Пенелопе радость принесет, (096)

во мне не победили пыл греховный

людей узнать, их доблесть и порок,

чтоб мира стал знаток я безусловный. (099)

(Inferno 26:94–99)

né dolcezza di figlio, né la pieta

del vecchio padre, né ’l debito amore

lo qual dovea Penelopè far lieta, (096)

vincer potero dentro a me l’ardore

ch’i’ ebbi a divenir del mondo esperto

e de li vizi umani e del valore; (099)

Согласно Данте, Улисс отправляется в путь сразу после прибытия домой. Поэт Данте создаёт персонаж Улисса как анти-Энея, героя, не имеющего верности и стремящегося познать все человеческие страсти. В Песни 26 Данте описывает разницу между знанием, ради которого стоит идти на жертвы, и знанием, которое запрещено и опасно. Для Улисса нет запрещённого знания. Святой Августин стоял перед такой же дилеммой – будет ли он стремиться испытать все впечатления и искушения, которые жизнь предлагает, или он решит, чему он верит беспрекословно и во что он верит беспрекословно. Улисс верит только своим чувствам как единственному пути познания.

Улисс обращается к своим товарищам с речью, чтобы убедить их следовать за ним.

(Ад 26:112–120)

[ «]„О братья, – я товарищам сказал, —

на западе я караул столь малый

для тысячи опасностей собрал. (114)

Чувств наших на исходе пыл усталый;

не откажитесь все ж за солнцем плыть

в безлюдный мир, на опыт небывалый. (117)

Свою породу надобно ценить:

не жить вам, словно грубая скотина,

а доблести, Познанью вас водить“». (120)

(Inferno 26:112–120)

‘O frati,’ dissi, ‘che per cento milia

perigli siete giunti a l'occidente,

a questa tanto picciola vigilia (114)

d’i nostri sensi ch’è del rimanente

non vogliate negar l’esperienza,

di retro al sol, del mondo sanza gente. (117)

Considerate l a vostra semenza:

fatti non foste a viver come bruti,

ma per seguir virtute e canoscenza.’ (120)

Товарищи Улисса убеждены и следуют за ним, но их экспедиция заканчивается трагически – все они гибнут в кораблекрушении.

(Ад 26:121–142)

[ «]Хоть речь моя была не слишком длинна,

я заострил на путь моих друзей,

и не смогла их испугать пучина. (123)

Мы утром быстро снялись с якорей

и слева по борту всегда держались,

начав полет безумный средь зыбей. (126)

Как крылья, весла наши подымались.

Другие звезды освещали ночь,

а наши уж над морем не поднялись. (129)

Пять раз зажегся, снова скрывшись прочь,

свет лунный с той поры, как плыть решилась

компания, куда другим невмочь, (132)

когда гора пред нами появилась;

вдали темнея призраком удач,

нам столь высокой зреть не приходилось. (135)

Но радость вскоре обратилась в плач.

Волненье новая земля рождала,

наотмашь била нос, что несся вскачь. (138)

Три раза всех волной нас обдавало,

в четвертый – носом вниз и вверх кормой

нас чьей-то волей глубже погружало,

и волны тут сошлись над головой.» (142)

(Inferno 26:121–142)

[“]Li miei compagni fec’ io sì aguti,

con questa orazion picciola, al cammino,

che a pena poscia li avrei ritenuti; (123)

e volta nostra poppa nel mattino,

de’ remi facemmo ali al folle volo,

sempre acquistando dal lato mancino. (126)

Tutte le stelle già de l’altro polo

vedea la notte, e ’l nostro tanto basso,

che non surgëa fuor del marin suolo. (129)

Cinque volte racceso e tante casso

lo lume era di sotto da la luna,

poi che ’ntrati eravam ne l’alto passo, (132)

quando n’apparve una montagna, bruna

per la distanza, e parvemi alta tanto

quanto veduta non avëa alcuna. (135)

Noi ci allegrammo, e tosto tornò in pianto;

ché de la nova terra un turbo nacque

e percosse del legno il primo canto. (138)

Tre volte il fé girar con tutte l’acque;

a la quarta levar la poppa in suso

e la prora ire in giù, com’ altrui piacque,

infin che ’l mar fu sovra noi richiuso.” (142)

Талант Улисса убеждать других следовать за собой приносит плоды, однако сам он не верит никому, что и является грехом обмана по своей природе, в глазах поэта Данте. Поэт описывает, как они плыли к подножию горы Чистилища, где их корабль и затонул. Последнее путешествие Улисса схоже со странствием пилигрима Данте, с той разницей, что у Данте есть проводник Вергилий, которого Данте слушает. Улисс странствует по своему усмотрению, что приводит его и его товарищей к гибели.

Пилигрим Данте встречает другого грешника, наказанного таким же образом как и Улисс, за тот же грех. Это Гвидо да Монтефельтро (умер в 1298 году), который был современником Данте. Гвидо рассказывает другую историю, но грех оказывается тот же. Гвидо был из благородной семьи и руководил гибеллинами, однако в последние годы своей жизни он решил стать монахом и присоединился к ордену францисканцев. При папе Бонифации Восьмом он был замешан в политическую интригу, уже будучи членом ордена. Как и история Улисса, история Гвидо во многом похожа на собственную историю Данте в ссылке. Гвидо искренне раскаялся и оставил свою военную карьеру приняв клятву монаха, но дальше жизнь его сложилась совсем не так, как он предполагал – он был втянут и в политическую, и в военную игру на стороне папы.

(Ад 27:94–99)

Как Константин просил, чтоб сберегла

Сильвестра воля от лихой проказы

в Сиратти, так здесь просьба налегла (096)

избавить дух от гордости заразы.

Просил совета папа, я молчал:

мне пьяными его казались фразы. (099)

(Inferno 27:94–99)

Ma come Costantin chiese Silvestro

d'entro Siratti a guerir de la lebbre,

così mi chiese questi per maestro (096)

a guerir de la sua superba febbre;

domandommi consiglio, e io tacetti

perché le sue parole parver ebbre. (099)

Папа обещал Гвидо отпущение грехов, если Гвидо посоветует ему, как он сможет покорить Палестрину, итальянский город, где живут христиане. Сама ситуация абсурдна – прощение можно получить лишь при чистосердечном раскаянии, раскаяние только тогда чистосердечно, если личность перестаёт делать то, в чём раскаивается, а не даёт советы как лучше убить своих же христиан. Гвидо слишком быстро поддаётся на аргументы папы и советует ему, как лучше перехитрить жителей Палестрины. Францисканцы проповедовали мир и согласие во всём, что бы они ни предпринимали, так что Гвидо предаёт так же и свою клятву ордену, – ему следовало лучше знать об абсурдности обещания папы об отпущении грехов.

Гвидо рассказывает, что после его смерти Святой Франц явился чтобы принять его на небеса, но тут появился один из чёрных ангелов и заявил, что Гвидо должен отправляться в ад за свои предательские советы. Ангел объяснил всю абсурдность предложения папы с богословской уверенностью, которая превзошла и аргументы папы, и самого Гвидо. Гвидо был не в состоянии раскусить убедительную риторику папы и поддался ей так же, как другие поддались его собственным риторическим манипуляциям. Поэт Данте намекает на то, что Гвидо потерял добрую часть своего разума.

(Ад 27:112–120)

Франциск пришел, как перестал я жить,

но черный ангел встал с веленьем строгим:

„Он мой, не уноси, чтоб не вредить! (114)

Он должен вниз попасть к моим убогим;

если совет обманный смог он дать,

вцепляюсь в гриву я ему, как многим. (117)

Коль покаянья нет – не оправдать!

Нельзя в себе греховное желанье

с раскаяньем за грех соединять.“ (120)

(Inferno 27:112–120)

Francesco venne poi, com’ io fu’ morto,

per me; ma un d’i neri cherubini

li disse: ‘Non portar; non mi far torto. (114)

Venir se ne dee giù tra ’ miei meschini

perché diede ’l consiglio frodolente,

dal quale in qua stato li sono a’ crini; (117)

ch’assolver non si può chi non si pente,

né pentere e volere insieme puossi

per la contradizion che nol consente.’ (120)

Как Улисс, так и Гвидо, без сомнения, обладают талантом владения словом, но ни один из них не в состоянии использовать свой талант правильно. Пилигрим Данте, имеющий не меньший талант владения словом, признаёт для себя, что этим талантом необходимо пользоваться с осторожностью и достойным образом.

Ультимативное зло

(Уголино и Руджиреи.)

Круг девятый ада лежит на самом дне, там получают своё наказание грешники, совершившие предательство по отношению к тем, к кому мы имеем особое доверие – к семье, к стране, к гостям, к Богу. Те, кто предал Бога, сидят в пастях самого треглавого Сатаны: Иуда сидит в пасти у средней головы, Брут и Кассий в остальных двух.

Уголино (умер в 1289 году) и Руджиреи (1278–1295) стоит обсудить в связи с описанием этой части ада. Огонь как наказание используется поэтом Данте довольно редко. На дне ада огня совсем не найти, это самое холодное место, которое только можно себе представить, если верить поэту. Грешники вмёрзли в лёд, и это выражает состояние неподвижности и неизбежности. Впервые за своё странствие пилигрим Данте не выказывает ни малейшей симпатии по отношению к грешникам, которых он встречает, что свидетельствует о его знании, приобретённом через переживания. Можно проследит определённую повторяемость в описании ада у Данте, где грешники представлены парами – Паоло и Франческа, Фарината и Кавальканти, Улисс и Диомед. В этой части читатель также встречает пару, Уголино и Руджиреи, оба вморожены наполовину в лёд, причём Уголино грызёт затылок Руджиреи. Уголино жалуется Данте на то, что Руджиреи и его фамилия плохо отнеслись к нему, но он умалчивает о том, что сам он был вовлечён в заговор против Руджиреи. Пилигрим Данте встречает в аду и гвелфов и гибеллинов, но, как уже отмечалось выше, было бы ошибкой понимать «Комедию» Данте как политическое произведение, направленное против враждующей политической партии. Пилигрим Данте вынес из свои наблюдений за Фаринатой и Кавальканти то заключение, что создание клик уже само по себе вредное занятие, которое разлагает связующие нити между людьми. Как гвелфы, так и гибеллины представляют собой две стороны одной и той же проблемы.

Пиза была оплотом гибеллинов, окружённая соседями, которые управлялись гвелфами, как во Флоренции. Поэтому Пиза и её территории подвергались атакам со стороны различных группировок гвелфов. Руджиреи предложил нанять представителя гвелфов на пост городского управляющего стем, чтобы можно было договориться с гвелфами. По его совету Уголино, гвелф, был нанят управляющим Пизы, но сразу же после его появления политика взаимного предательства разыгрывается в Пизе. Руджиреи осознаёт, что он потерял политическую власть, которая перешла в руки Уголино, и начинает компрометировать авторитет Уголино. Уголино, между тем, закрывает глаза на то, что его друзья гвелфы расхищают собственность Пизы. Оба – как Уголино, так и Руджиреи – предают свои обязанности. Эта история была хорошо известна во времена Данте, и он использует её, чтобы осветить проблемы предательства, эгоизма и сепаратизма; показать, каким образом они разрушают человека не только в жизни, но и после смерти. Это также обсуждение злоупотребления духовного и светского, неверного отношения между этими сферами – напомним, что Уголино занимал правительственную должность, а Руджиреи был кардиналом церкви. Как искажение в форме создания клик, так и искажение в отношениях между духовым и светским находят отражение в истории Уголино.

Уголино прекращает грызть затылок Руджиреи с тем, чтобы обратиться к Данте, что, мол, несмотря на то, что ему тяжело говорить от этом, он всё-таки расскажет ему свою историю. Поэт Данте намекает на то, что Уголино будет делать что угодно, лишь бы ранить своего врага, невзирая на ту боль, которую это может принести ему самому. В этом поэт видит природу греха.

(Ад 33:1–9)

От страшной пищи грешник оторвал

свой рот и губы вытер волосами

той головы, которую глодал. (003)

Потом он начал: «Хочешь, чтоб словами

отчаянное горе обновил,

что молча давит сердце мне клещами? (006)

Но если б тем бесславие взрастил

предателя, которого глодаю,

я вместе плакал бы и говорил. [»] (009)

(Inferno 33:1–9)

La bocca sollevò dal fiero pasto

quel peccator, forbendola a’ capelli

del capo ch’elli avea di retro guasto. (003)

Poi cominciò: ”Tu vuo’ ch’io rinovelli

disperato dolor che ’l cor mi preme

già pur pensando, pria ch’io ne favelli. (006)

Ma se le mie parole esser dien seme

che frutti infamia al traditor ch’i’ rodo,

parlare e lagrimar vedrai insieme.[”] (009)

В истории Уголино простые люди страдают из-за действий обоих – как Уголино, так и Руджиреи. Уголино был арестован и посажен в башню вместе со своими четырьмя детьми. Уголино подчёркивает в своём повествовании страдания детей – это его намерение, выделить свои страдания и показать жестокость Руджиреи. Однако Уголино сам повинен во всём в той же степени, как и Руджиреи. Поэт Данте использует описание страданий невинных детей из Библии чтобы показать, что эти страдания явились результатом грехов обоих персонажей. Воспринимать историю Уголино так, как он рассказывает её, было бы понять совершенно превратно намерение поэта представить эту историю как поучение для читателя о природе жестокости. Пилигрим Данте научился различать истину за словами, поэт Данте ожидает того же и от читателя, что и читатель научился тому, что познал пилигрим Данте. Когда дверь, ведущая в пизанскую башню была заколочена, Уголино стало ясно, что это означает: что все они умрут медленной и мучительной смертью от голода.

Уголино вспоминает смерть своих детей и как он был вынужден есть тела своих мёртвых детей.

(Ад 33:67–76)

[ «]Четвертый день проходит все немой.

Упал мой Гаддо, ноги обнимая,

вскричал: „Что ж не поможешь, отче мой?“ (069)

И тут же умер. На троих взирая,

смотрел я, как глядишь ты на меня.

Все пали, друг за другом умирая. (072)

И я ослеп в конце шестого дня,

наощупь брел над каждым, призывая

два дня еще, и умер, их храня. (075)

Ведь голод посильней, чем боль любая.»

(Inferno 33:67–76)

[“]Poscia che fummo al quarto dì venuti,

Gaddo mi si gittò disteso a’ piedi,

dicendo: ‘Padre mio, ché non m’aiuti?’ (69)

Quivi morì; e come tu mi vedi,

vid’ io cascar li tre ad uno ad uno

tra ’l quinto dì e ’l sesto; ond’ io mi diedi, (072)

già cieco, a brancolar sovra ciascuno,

e due dì li chiamai, poi che fur morti.

Poscia, più che ’l dolor, poté ’l digiuno.” (075)

Картина каннибализма, где отец поедает своих детей, задумана поэтом как картина, где преданность и обязанность теряют силу и пренебрегаются. Поведав свою ужасающую историю, Уголино возвращается обратно к своему занятию – грызть затылок Руджиреи, это стало его наказанием – он переживает раз за разом своё предательство всякого проявления любви, какое только можно найти на земле. Совершая этот ужасный акт, он принимает своё наказание и получает как раз то, чего он всё время жаждал – наказать своего врага.

Поэт Данте располагает историю Уголино в контексте и проводит параллель с Евангелием от Иоанна, главой 6, где Иисус говорит своим ученикам: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в меня не будет жаждать никогда». В этом контексте Иисус говорит не буквально, но духовно. Воспринимать эти слова Иисуса буквально было бы каннибализмом и абсолютным непониманием духовного тяготения в соединении с Господом. Для поэта, проявление христианской любви заключается в участии причастия, в участии принятия тела и крови Господней, но если этот акт лишён духовного измерения, это становится актом каннибализма.

Песнь 33 повествует также о праздничном пире, где пилигрим Данте встречает группу грешников, которые сидят за праздничным столом, в какое-то время один из гостей произносит пароль, на который появляется слуга и убивает всех гостей. Этот эпизод служит как иллюстрация ко греху предательства против своих гостей.

Последняя Песнь 34 Ада повествует о самом Сатане и завершает переживания пилигрима Данте в аду. Если в Песни 3 «Ада» пилигрим встречает ангелов, которые были пассивны во время бунта Сатаны против Бога, то в Песни 34 пилигрим Данте встречает самого бунтовщика. Хотя картина воплощения зла вызывает страх и ужас, само зло бессильно против Данте. Иуда, Брут и Кассий представляют худших из грешников. Иуда предал Христа и в наказание съедаем средней пастью Сатаны. Римская Республика должна была привести к образованию Римской Империи, которая в глазах Данте является идеальной политической системой, свободной от борьбы за власть, поскольку партии не существуют. Юлий Цезарь должен был по словам Данте привести идею империи к осуществлению. Брут и Кассий были виновны в том, что препятствовали этому и бросили республику в гражданскую войну. Нужно было ждать восхождения на трон императора Августа, чтобы наконец свидетельствовать установлению имперской системы. Поэт Данте был уверен, что Бог не станет посылать спасителя в мир, пока мир находится в войне. Убийство Юлия Цезаря, таким образом, также препятствовало и замедляло план Бога. Брут и Кассий действовали против божьего замысла, утверждает поэт.

Для того чтобы покинуть ад, Данте и Вергилий должны пробраться через дыру, но вместо того, чтобы пробираться дальше вниз, они исхитряются проползти между лап Сатаны, после чего, неожиданным и таинственным образом, оба они могут лицезреть звёзды.

Часть вторая: «Чистилище»
Гора Чистилище в семь уровней

(Манфред.)

Чистилище не упоминается в Библии нигде, но рассуждая с практической точки зрения, если ад является тем местом, где обитают нераскаявшиеся грешники, а рай уготовлен для раскаявшихся грешников, которым их грехи были отпущены, то должно же было находиться место, где личность, начавшая процесс отпущения грехов, могла бы иметь возможность завершить этот процесс. Другой вопрос возникает в связи с тем, что существуют грехи, отпущение которых невозможно на Земле, – например убийство – где грешник раскаивается, но не в силах восстановить справедливость. Когда личность является в загробном мире со всей тяжестью своих грехов, которые влияют не только на самого грешника, но и на других, путь для такой личности в рай невозможен. Чистилище является, таким образом, тем местом, где личность готовится быть блаженной. В аду грешник оставлен наедине со своими грехами навечно; в чистилище грешник имеет возможность познать, что нужно сделать, чтобы можно было взглянуть Богу в лицо, и как грешник и его грехи выглядят со стороны. Из чистилища все души в конце концов отправляются на небеса. Ад и рай являются вечными пребываниями, так что, если душа прибывает к подножию горы Чистилища, то ей предстоит путь спасения, ведущий через восхождение по этой горе, уровень за уровнем, в беспрерывном процессе очищения души, или, в случае конца света, является на суд Божий перед Христом как она есть. Чистилище не имеет постоянных мест для разных грешников, как в кругах ада, – душа находится в постоянном движении, что делает чистилище местом более усложнённым, чем ад или рай. В чистилище есть наказание, личность страдает в раскаянии, что делает чистилище похожим на ад, но чем выше душа восходит от уровня к уровню, тем меньше общего между адом и чистилищем. Чистилище можно скорее определить как переднюю перед раем, чем как пристройку к аду. Душа проходит в чистилище через ворота, чтобы в конце восхождения прибыть на небеса. Если в аду нет никаких изменений, то в чистилище всё постоянно меняется, время измеряется сменой дня и ночи, тогда как в аду царствует вечная ночь, а в раю – вечный день. Пилигрим Данте восходит к самой вершине горы Чистилища наравне с другими душами, что приносит ему знание о моральном совершенствовании по отношению к самому себе. Само раскаяние представляет собой скорее коллективный, чем индивидуальный процесс. В аду грешники представляют себе реальность, где они являются центром мира, где другим нет места. В чистилище если что-то должно быть совершено, то это возможно только в совместном усилии, и научиться, как это совершать вместе, и является важнейшим уроком, который грешники должны пройти. Любой грех, если грешник кается чистосердечно, может быть прощён, и многие грешники, которых пилигрим Данте встречает, должны бы были быть в аду, если судить по тем грехам, которые они совершили, но вся разница в том, что все они в последнее мгновение покаялись. В первых Песнях Чистилища поэт Данте повествует о том, что эти грешники не готовы принять прощение, их грехи нанесли слишком много разрушения их душам, поэтому даже они сами не ожидают быть прощёнными. Поэт ожидает от читателя, чтобы его произведение воспринималось не только как таинственная мистерия, но также как духовное странствие с целью познания.

В Песни 2 Чистилища пилигрим Данте встречает других странствующих, только что прибывших к подножию горы Чистилище. Он узнаёт некоторых из них и они рассказывают ему о том, что как раз в это время особенно много грешников добираются к подножию благодаря юбилейному периоду, провозглашённому папой Бонифацием Восьмым. Поэт Данте меняет перспективу в описании персонажа папы, и хотя папа совершил много деяний, за которые ему уготовано место в аду, он также содействовал тому, что привело умершие души к движению в направлении небес. В чистилище пилигрим Данте встречает много музыкантов, артистов, поэтов.

Вновь прибывшие поют псалом 113, «Когда Израиль вышел из Египта», что освежает в памяти повествование о странствии Моисея, странствии из рабства к свободе, из ссылки на родину, от смерти к жизни.

(Чистилище 2:46–48)

Все пели на дыхании одном:

«In exitu Israel de Egypto»,

будто для них написан тот псалом. (048)

(Purgatorio 2:46–48)

”In exitu lsräel de Aegypto”

cantavan tutti insieme ad una voce

con quanto di quel salmo è poscia scripto. (048)

Гора Чистилище в семь уровней состоит из двух частей. Пред-чистилище (Antepurgatorio) служит как нижняя часть, где поздно раскаявшиеся ожидают своего часа. Здесь также находятся отлучённые от церкви, ленивые, умершие без раскаяния, неразумные, – все они ожидают своего часа прибыть к вратам чистилища. Верхняя часть горы представляет собой семь террас. Горделивые находятся на нижней террасе, завистливые на следующей, гневливые на следующей – все они образуют общую группу неверно наставленных. Ленивые находятся на четвёртой террасе и представляют тех, кто не имеет любви. Скупые и транжиры находятся на пятой террасе, обжоры на шестой, на седьмой – сластолюбивые, – все они представляют преувеличенную любовь.

В Песни 3 Чистилища пилигрим Данте встречает Манфреда (1231–1266), сына Фридриха Второго, который продолжал политику и военные действия своего отца и гибеллинов после смерти Фридриха Второго в 1250 году. Он – гибеллин, беспощадный воин, он к тому же был отлучён от церкви. В 1266 Манфред пал в битве при Беневенто.

Пилигрим Данте не узнаёт его, несмотря на то, что Манфред был известен при своей жизни.

(Чистилище 3:103–112)

«Кто б ни был ты, иди, нас не минуя,

и поверни лицо, – один сказал, —

меня узришь, о прошлом памятуя». (105)

Я повернулся, взгляд свой приковал:

светловолос, прекрасен, миловиден,

но след удара бровь пересекал. (108)

Отказ мой был любезен, не обиден.

Тогда сказал он: «Ну, еще смотри». —

Рубец от раны на груди был виден, (111)

Он улыбнулся: «Манфред я, гляди![»]

(Purgatorio 3:103–112)

E un di loro incominciò: “Chiunque

tu se’, così andando, volgi ’l viso:

pon mente se di là mi vedesti unque.” (105)

Io mi volsi ver' lui e guardai! fiso:

biondo era e bello e di gentile aspetto,

ma l’un de' cigli un colpo avea diviso. (108)

Quand’ io mi fui umilmente disdetto

d’averlo visto mai, el disse: “Or vedi”;

e mostrommi una piaga a sommo ’l petto. (111)

Poi sorridendo disse: “Io son Manfredi, [“]

Он повествует Данте о своей смерти с улыбкой. Повествование Манфреда состоит не в описании его героической смерти, но рассказывает о милости Бога: при последнем издыхании Манфред взмолился о прощении. Он рассказывает также о своём отлучении от церкви, что это не значит буквально отказ душе в жизни после смерти, но продление пребывания в этом самом месте перед тем, как душе будет возможно начать своё восхождение.

Зал ожидания в чистилище

(Буонконте да Монтефельтро и Сорбелло.)

Милость есть самое расхожее слово в пред-чистилище, которое представляет собой некий зал ожидания перед тем, как душа наконец вступает на террасы чистилища. Если взглянуть с перспективы «Чистилища» назад на те темы, обсуждённые в части «Ад» «Комедии» Данте, то откроется новое измерение, являющее более полную картину того, что происходит в загробном мире. Те, кто оказался в пред-чистилище, находятся в странных отношениях с теми, кто остался в аду.

В Песни 5 поэт Данте описывает некоторые церемонии, которые совершаются в чистилище, например пение псалмов. На протяжении всего произведения поэт создаёт картину жизни монастыря в течение дня, которая совершается в потусторонней жизни. Общее чтение молитв является важной частью этой жизни, в земной жизни это и было началом очистительного процесса. Покаяние было коллективным действием, и монастырский устав явился образцом для процесса покаяния, который совершается в пред-чистилище. Процесс обращения от физического к духовному, от внешнего к внутреннему, есть основное занятие в чистилище.

Буонконте да Монтефельтро (умер в 1289) был политиком, который причастен к борьбе за власть между гибеллинами и гвелфами. Он сам был гибеллин и умер на поле сражения. Во время встречи с пилигримом Данте он сообщает, что в последний миг он покаялся сказав лишь одно единственное слово, но и этого было достаточно. Он был сыном Гвидо да Монтефельтро, которого Данте и читатель встретили в Песни 27 «Ада», где он пребывает в наказание за свои обманные советы. Гвидо присоединился к францисканцам с тем, чтобы покаяться, но это оказалось фальшивым покаянием, поскольку он был совращён на стезю греха папой Бонифацием Восьмым. Сын Гвидо жил похожей жизнью, но её последствия в потусторонней жизни другие. В этом сравнении двух судеб поэт Данте раскрывает механизм покаяния.

Божий ангел является чтобы принять Буонконте, между тем как ад оплакивает потерю его души. Поэт описывает картину, противоположную той, на которой показана судьба отца Буонконте, когда Святой Франц является за душой Гвидо, но посланник дьявола перехватывает её, говоря «Эта – моя».

(Чистилище 5:103–108)

Скажу я правду, передай всем смело:

взял божий ангел, адски закричал:

«О ты, небесный, что ж лишаешь дела: (105)

Ты за слезинку к вечности поднял

ту душу, что спастись от нас успела,

но с плотью я расправлюсь, как шакал». (108)

(Purgatorio 5:103–108)

lo dirò vero, e tu ’l ridì tra ’ vivi:

l’angel di Dio mi prese, e quel d’inferno

gridava: ‘O tu del ciel, perché mi privi? (105)

Tu te ne porti di costui l’etterno

per una lagrimetta che ’l mi toglie;

ma io farò de l'altro altro governo!’ (108)

Такие сравнения между различными частями «Комедии» очень характерны для построения произведения Данте. Как Манфред и его отец Фридрих Второй, где отец попадает в ад, а сын – в чистилище, так же Буонконте и Гвидо переживают различные последствия в запредельной жизни: Гвидо кончает адом, в то время как Буонконте прибывает в чистилище с видом на спасение.

Дьявол злопамятен и на прощание предаёт тело Буонконте особо мучительной смертной агонии, но для Буонконте это не представляется таким уж ужасным. В своём описании смерти Буонконте поэт Данте показывает преходящую натуру и тленность человеческого тела.

В Песни 6 «Чистилища» поэт Данте излагает политику Флоренции и рассуждает о своих собственных убеждениях, – тема, поднятая в первый раз в части «Ад» – на этот раз более серьёзно. Пилигрим Данте встречает поэта Сорбелло (1200–1269), который жил в том же городе что и Вергилий. В Песни 10 «Ада» Данте встретил Фаринату, и сразу их разговор перешёл на вещи, которые разделяли их друг от друга, хотя они оба были из одного города.

Сорбелло встречает Вергилия радушно, но не потому, что он узнаёт знаменитого поэта, но потому, что он признаёт его как земляка, жителя Мантуи, откуда и сам Сорбелло. Такое приветствие контрастирует с обязательным для Фаринаты образованием клики и выявлением социального положения.

(Чистилище 6:71–75)

Дук начал: «Мантуя…» – Весь задрожал

дух и от одиночества проснулся, (072)

к нам поднялся от места, где лежал,

сказав: «О мантуанец, я Сорделло,

земляк твой!» – и в объятьях дука сжал. (075)

(Purgatorio 6:71–75)

ci ’nchiese; e ’l dolce duca incominciava

“Mantüa. .,” e l’ombra, tutta in sé romita, (072)

surse ver’ lui del loco ove pria stava,

dicendo: “O Mantoano, io son Sordello

de la tua terra!”; e l’un l'altro abbracciava. (075)

Вергилий, Данте и Сорбелло обсуждают политику времени поэта Данте, когда Италия была основательно разрознена, и приходят к заключению, что хотя Италия имеет такое замечательное наследие от Римской Империи как собрание законов императора Юстиниана, нет того, кто был бы в состоянии привести эти законы в действие.

(Чистилище 6:88–90)

К чему Юстиниан уздой закона

теснил тебя, коль пусто вновь седло?

Позор буравит меньше нас без оной. (090)

(Purgatorio 6:88–90)

Che val perché ti racconciasse il freno

Iustinlano, se la sella è vòta?

Sanz’ esso fora la vergogna meno.

Существующий император находился в Германии и был равнодушен к ситуации в Италии.

Италия имеет справедливый закон, но не имеет правителя: они обвиняют императора за это, но с другой стороны, они также предъявляют обвинения папе, поскольку именно папа имел все интересы в том, чтобы держать императора как можно дальше от Италии. Папа стремится играть роль императора, но не имеет для этого полномочий.

В политической борьбе между гибеллинами и гвелфами государственный аппарат переходит из рук в руки много раз, с каждым разом меняя свою структуру и принимая новые законы. Всё это ведёт к неуважению законов.

(Чистилище 6:145–151)

И сколько раз, не вспомнит и чудак,

меняла ты закон, монеты, моды,

обязанностей обновляла флаг! (147)

Коль помнишь и при свете видишь годы,

узришь, насколько схожа с той больной,

что вертится, ища в перине ходы,

чтоб боль умерить позою одной. (151)

(Purgatorio 6:145–151)

Quante volte, del tempo che rimembre,

legge, moneta, officio e costume

hai tu mutato, e rinovate membre! (147)

E se ben ti ricordi e vedi lume,

vedrai te somigliante a quella inferma

che non può trovar posa in su le piume,

ma con dar volta suo dolore scherma. (151)

В Песни 7 «Чистилища» политика находит общий язык с поэзией, и Сорбелло заключает в объятия обоих Данте и Вергилия. К концу Песни 7 Данте и Вергилий встречают много королей из разных частей Европы, которые помещены в чистилище для отбывания наказания за своё бездумное правление. Читатель узнаёт, что бездумное использование своего поста не только проблема для Италии, но и для многих европейских стран.

Благородное происхождение само по себе не гарантирует места в раю. Те королевские сыны, что правят во время поэта Данте, должны взять себя в руки, если они хотят совершить деяния, достойные королей.

(Чистилище 7:118–123)

О сосунках других бы не посмел

сказать я так. Джакомо, Федерико…

Наследием никто не овладел! (120)

На ветках честности людской нет мига

для возрожденья: хочет тот, кто дал,

чтоб новой просьбой открывалась книга. (123)

(Purgatorio 7:118–123)

che non si puote dir de I’altre rede;

lacomo e Federigo hanno i reami;

del retaggio miglior nessun possiede. (120)

Rade volte risurge per li rami

l'umana probitate; e questo vole

quei che la dà, perché da lui si chiami. (123)

Грех гордыни

(Умберто Алдобрандески, Чимабуе и Провенцано Сальвиани.)

В Песне 9 «Чистилища» Данте и Вергилий достигают наконец ворот чистилища, которые ведут на террасы. Их встречает ангел, и чтобы пройти в ворота, Данте должен подняться по трём ступеням, окрашенным каждая своим цветом – белым, зелёным и красным – определённый цвет представляет различные богословские добродетели: белый символизирует чистоту веры, зелёный – надежду, красный – любовь (1 Кор). Ангел представляет Святого Петра в чистилище, он владеет ключами Святого Петра. Встреча с самим Святым Петром ожидает Данте в части «Рай». Перед тем как пройти через ворота, Данте должен совершить церемонию. У него на лбу пишутся семь латинских букв «p» (peccata = грех). По мере его восхождения по террасам, каждый раз, когда он минует один уровень, одна буква стирается с его лба, и последующее восхождение становится легче.

Когда Данте проходит через ворота, хор поёт «Хвалим Бога» (Te Deum laudamus). Это песнопение напоминает ему музыку органа во время богослужения.

(Чистилище 9:139–145)

На первый грохот повернул я тело,

«Те Deum laudamus» услыхал,

и нежность тайны голосом запела. (141)

Тот голос впечатленья возвращал,

какие там я получал бывало,

где пению с органом я внимал,

и слово то терялось, то пронзало. (145)

(Purgatorio 9:139–145)

Io mi rivolsi attento al primo tuono,

e “Te Deum laudamus” mi parea

udire in voce mista al dolce suono. (141)

Tale imagine a punto mi rendea

ciò ch’io udiva, qual prender si suole

quando a cantar con organi si stea;

ch'or sì or no s’intendon le parole. (145)

Наконец Данте прибывает на террасу гордыни. Гордость имеет положительную коннотацию в наши дни, но во времена Данте это был один из семи смертных грехов, в которых следовало каяться. Гордыня доводится до экстремального состояния у грешников в аду, где они представляют себя центром вселенной. Гордыня – это грех, который заставляет человека строить из себя больше чем он есть на самом деле. Данте и Вергилий видят на террасе ряд скульптур, высеченных в необычайно натуральном стиле в поверхности горы. Они напоминают стиль скульптур, появившийся во времена Данте, который представлял истории из Библии в убранстве церквей. В «Чистилище» эти скульптуры представляют добродетель скромности, один пример из Ветхого Завета, один из Нового Завета и один из классической античной традиции. Данте, Вергилий и находящиеся с ними грешники видят вокруг себя произведения искусства, представляющие противоположное гордыне и честолюбию, – то, к чему следует стремиться. Первая скульптура представляет Благовещенье, где ангел приближается к деве Марии и вещает ей о том, что она понесёт мессию. На всех террасах чистилища можно видеть похожие примеры из жизни девы Марии, представляющие различные добродетели.

В этой скульптуре Мария реагирует на весть ангела Габриеля со скромностью и уничижением.

(Чистилище 10:34–45)

И ангел, как сияние рассвета,

сходил на землю, небо открывал

всем людям после долгого запрета. (036)

Пред нами здесь он истинно предстал,

изваян нежным действом, в гор оправе;

казался образом, что не молчал. (039)

Клянусь, он будто говорил нам: «Ave!»

как той, что с ним представлена была,

что всем любви высокой ключ дать вправе (042)

«Ecce ancilla Dei», – произнесла

она как будто. Благодать, как чудо,

на воске отпечататься смогла. (045)

(Purgatorio 10:34–45)

L’angel che venne in terra col decreto

de la molt’ anni lagrimata pace,

ch’aperse il ciel del suo lungo divieto, (036)

dinanzi a noi pareva sì verace

quivi intagliato in un atto soave,

che non sembiava imagine che tace. (039)

Giurato si saria ch’el dicesse “Ave!”;

perché iv’ era imaginata quella

ch’ad aprir l’alto amor volse la chiave; (042)

e avea in atto impressa esta favella

“Ecce ancilla Deï,” propriamente

come figura in cera si suggella. (045)

Другая скульптура представляет собой эпизод из жизни Давида.

(Чистилище 10:64–66)

Пред благодатной чашею мелькали

прыжки смиренного певца псалмов,

хоть величавей мы царя не знали. (066)

(Purgatorio 10:64–66)

Lì precedeva al benedetto vaso,

trescando alzato, l’umile salmista,

e più e men che re era in quel caso. (066)

Давид был как политическим лидером, так и поэтом, который писал псалмы, так что пилигрим Данте легко может сравнить себя с Давидом. Пилигрим должен признать свой талант и использовать его, но он также должен научиться быть скромным и уничижительным по отношению к своему таланту.

Третья скульптура представляет императора Трояна, который внимает старой вдове, остановившей его чтобы поведать ему о своих бедах. Пилигрим Данте приходит к заключению, что эти скульптуры представляют собой метафоры для видимой речи, здесь поэт намекает на то, что вся «Комедия» представляет собой видимую речь, описывающую то, что пилигрим Данте обозревает и которая представляет собой намерение преподать урок морали так же и читателю.

(Чистилище 10:94–96)

Кто новизне вещей не удивлялся,

здесь создал этот говорящий вид,

нам новый, ибо раньше не встречался. (096)

(Purgatorio 10:94–96)

Colui che mai non vide cosa nova

produsse esto visibile parlare,

novello a noi perché qui non si trova. (096)

Все грешники, проходящие по этой террасе, несут на спине огромные камни и под тяжестью ноши сгибаются так низко, что пилигрим Данте не сразу замечает их. Эти камни – остатки той стены, в которой были высечены скульптуры. Данте даже принимает самих грешников за скульптуры при первом взгляде на них.

(Чистилище 10:130–135)

Как для опоры потолочным доскам

иль крышам есть фигуры, что порой

колени с грудью съединяют жестко, (132)

собой являя вид обиды злой

и огорчая зрителя досадой,

так корчился под камнем этой строй. (135)

(Purgatorio 10:130–135)

Come per sostentar solaio o tetto,

per mensola talvolta una figura

si vede giugner le ginocchia al petto, (132)

la qual fa del non ver vera rancura

nascere ’n chi la vede; così fatti

vid’ io color, quando puosi ben cura. (135)

Поэт Данте применяет здесь контрастирующую тему, где искусство так реалистично, что заменяет собой реальность и представляет добродетели, тогда как жизнь (пусть потусторонняя) выглядит как скульптура и представляет грех. Поэт воспринимает искусство как очищающее средство, формирующее душу и отсекающее грех. В средневековых соборах можно встретить такие фигуры, поддерживающие колонны или можно вспомнить кариатид, известных из античной архитектуры, хотя по сравнению с античными кариатидами средневековые гротески изображают непосильное напряжение сил в поддержании архитектурных элементов.

В Песне 11 «Чистилища» пилигрим Данте беседует с грешниками. Умберто Алдобрандески (умер в 1259) был гибеллином из Сиены и, как и Фарината, перешёл на сторону гвелфов, партию, к которой принадлежал и Данте. В отличие от Фаринаты, которого читатель встретил в аду, Умберто находится в чистилище, потому что он покаялся и признал, что он своими действиями нанёс ущерб как своему городу, так и своей семье. Многие грешники из Сиены, города, враждующего с Флоренцией, попали в чистилище. Во времена Данте Сиена была городом-государством, который управлялся успешно, где политические разногласия были устранены и стабильность была установлена во время того поколения, которое пришло к власти после битвы при Монтеперте. Сиена могла представляться поэту Данте моделью для развития Флоренции, и поэт признаёт это, упоминая Сиену в своём произведении.

От политики пилигрим Данте обращается к искусству и его слушателем оказывается книжный иллюстратор, или иллюминати, Чимабуе (1240–1302).

(Чистилище 11:79–84)

«О! – я сказал. – Не Одеризи звать?

Честь Губбьо и искусства созерцаю,

что названо в Париже «освещать»?» (081)

«Брат, – он промолвил, – уж не так сияю,

как Франка – болоньезца яркий тон.

Вся честь ему, моя теперь уж с краю. [»] (084)

(Purgatorio 11:79–84)

“Oh!” diss’ io lui, “non se' tu Oderisi,

l’onor d’Agobbio e l’onor di quell' arte

ch’alluminar chiamata è in Parisi?” (081)

“Frate,” diss’ elli, “più ridon le carte

che pennelleggia Franco Bolognese;

l’onore è tutto or suo, e mio in parte.” (084)

Чимабуе отвечает на восхваление, полученное от Данте и замечает, что всегда находится другой артист, который создаёт произведение, превосходящее всё до него созданное. Чимабуе был замечательным мастером, но Джотто (1266/67-1337) превзошёл его и в мастерстве, и в реализме, считает Чимабуе.

(Чистилище 11:94–96)

Мнил Чимабуэ: полем овладеет

он живописи; ныне Джотто чтят,

его же слава меркнет и бледнеет. (096)

(Purgatorio 11:94–96)

Credette Cimabue ne la pittura

tener lo campo, e ora ha Giotto il grido,

sì che la fama di colui è scura. (096)

Данте следует в своей мысли от живописи к поэзии, что и в области поэзии придут новые поколения поэтов и напишут произведения, которые затмят поколение Данте и самого Данте. Он приходит к заключению, что назначение искусства не в стремлении за славой и честью, но в стремлении за моральным и духовным совершенством, которое улучшит читателя и зрителя.

(Чистилище 11:100–102)

Дыханье ветра с мненьем мира схоже:

то с той, то с этой дует стороны,

и сменится, как ветер, слава тоже. (102)

(Purgatorio 11:100–102)

Non è il mondan romore altro ch’un fiato

di vento, ch’or vien quinci e or vien quindi,

e muta nome perché muta lato. (102)

Ещё один грешник из Сиены, который также принимал участие в битве при Монтеперте на стороне Фаринаты, встречается на пути пилигрима Данте – это Провенцано Сальвиани (1220–1260). Он оказался в чистилище, потому что в конце своей жизни он был вынужден просить денег, чтобы выкупить своего товарища из тюрьмы. Сам он денег не имел, и поэтому сидел на площади в Сиене и просил у прохожих. Самоуничижение просильщика стало законным основанием для отпущения грехов.

Те души, склонённые под тяжестью камней, которые они несут, имеют возможность видеть другие скульптуры, вырезанные в камне той самой дороги, по которой они влачатся. Эти скульптуры иллюстрируют сами грехи гордыни и честолюбия на примерах из Библии и классических источников.

Видение свободы

(Марко Ломбардо.)

Следующим грехом, подлежащим искоренению, является зависть.

Пилигрим Данте хочет найти итальянца на новой террасе, куда они с Вергилием попали, но узнаёт, что земная принадлежность к нации лишь временна. В загробной жизни это имеет гораздо меньшее значение чем осознание принадлежности к спасённым. В потусторонней жизни это значит меньше, потому что душа осознаёт себя со спасёнными.

(Чистилище 13:94–96)

«О брат мой, града истины избранник

любой из нас, но ты хотел узнать

о том, кто жил в Италии как странник?» (096)

(Purgatorio 13:94–96)

“O frate mio, ciascuna è cittadina

d’una vera città; ma tu vuo’ dire

che vivesse in Italia peregrina.” (096)

Природа греха зависти заключена в том, что человек желает, чтобы дурные события случились с теми, кого он не любит или кому он завидует.

На следующей террасе гневливых отмечается истинный центр как для части «Чистилище», так и для «Комедии» в целом. Конструкция произведения требует от читателя сосредоточенности, поскольку именно в этом месте «Комедии» Данте помещает свою главную мысль. Песнь 16 «Чистилища» начинается с дискуссии о свободе воли, что практически освещает многие темы, описанные выше, а также и те, которые будут обсуждаться позднее.

Марко Ломбардо, учёный, будет одним из участников дискуссии. Данте начинает дискуссию и ставит вопрос о том, почему мир находится в таком плачевном состоянии, и сам же предлагает два возможных ответа.

(Чистилище 16:58–63)

[ «]Исчезла доблесть в человечьем стане,

как ты сказал, добра совсем нет в нем,

коварство давит мир в своем капкане. (060)

Прошу, скажи мне, здесь причина в чем.

Кто на земле и в небе грех сажает?

Поняв, я расскажу другим о том». (063)

(Purgatorio 16:58–63)

Lo mondo è ben così tutto diserto

d’ogne virtute, come tu mi sone,

e di malizia gravido e coverto; (060)

ma priego che m’addite la cagione,

sì ch’i’ la veggia e ch’i’ la mostri altrui;

ché nel cielo uno, e un qua giù la pone. (063)

Один ответ представляет детерминистическую возможность: всё, возможно, зависит от расположения звёзд, решено задолго и неконтролируемо человеком. Другой ответ исходит из человеческой деятельности на Земле.

Марко отвергает первый ответ, поскольку если бы это было верно, свобода воли была бы уничтожена, и система справедливости с адом, чистилищем и раем не имела бы смысла. Если бы свобода была лишь иллюзией, система справедливости была бы абсурдна.

(Чистилище 16:64–72)

Глубокий вздох «Ух!» горе выжимает,

и, справившись, он начал: «Брат, мир слеп,

и разум твой лишь в ногу с ним шагает. (066)

Причины все припишет ваш вертеп

лишь небу, будто всех людей движенья

оно диктует для живых судеб. (069)

Коль так, произошло бы разрушенье

свободной воли в вас, не мог бы суд

зло наказать, дать благу одобренье. [»] (072)

(Purgatorio 16:64–72)

Alto sospir, che duolo strinse in “uhi!”

mise fuor prima; e poi cominciò: “Frate,

lo mondo è cieco, e tu vien ben da lui. (066)

Voi che vivete ogne cagion recate

pur suso al cielo, pur come se tutto

movesse seco di necessitate. (069)

Se così fosse, in voi fora distrutto

libero arbitrio, e non fora giustizia

per ben letizia, e per male aver lutto.[”] (072)

Во времена Данте общее мнение было таково, что звёзды имеют влияние на людей в том смысле, что человек рождается с определёнными склонностями. Если этому утверждению следовать в буквальном смысле, то свобода воли отдельной личности уничтожается. Поскольку всё решается звёздами, нет смысла быть в ответе за свои поступки.

Свобода – это не есть что-то обретённое заранее, это свет, освещающий перед личностью верное по отношению к неверному. Если личность и рождается с предрасположенностями, то всё же нет необходимости поддаваться этим предрасположенностям. Если личность осознает свободу воли, это поможет ей преодолеть склонности на своём жизненном пути. Все души в чистилище занимаются поисками свободы для того, чтобы умножить свои возможности действовать свободно.

(Чистилище 16:73–78)

Движенья ваши в небе путь начнут,

пусть и не все, и разум жизнь осветит,

добро и зло в ней люди изберут (075)

свободно, но сурово небо: дети,

вы в первых битвах можете устать.

Всё побеждает, кто добро приметит. (078)

(Purgatorio 16:73–78)

Lo cielo i vostri movimenti inizia;

non dico tutti, ma, posto ch’i’ ’l dica,

lume v’è dato a bene e a malizia, (075)

e libero voler; che, se fatica

ne le prime battaglie col ciel dura,

poi vince tutto, se ben si notrica. (078)

Марко делает вывод, что причина жалкого состояния мира находится в душе и нигде больше.

(Чистилище 16:82–93)

Коль нынче сбился мир с дороги, тоже

причина в вас, спросите уж с себя.

Будь речь моя с глазком надежным схожей! (084)

В мир выскользнув, душа летит, любя,

как девочка, что плачет и смеется,

ребячась, с первым встречным жизнь губя. (087)

Наивная душа вперед несется,

неведомо куда от рук Творца,

но к первым радостям легко вернется. (090)

Вкус к малым ценностям в ней без конца,

обманется, к любви вновь возвратится.

Но без узды не сохранить лица. (093)

(Purgatorio 16:82–93)

Però, se ’l mondo presente disvia,

in voi è la cagione, in voi si cheggia;

e io te ne sarò or vera spia. (084)

Esce di mano a lui che la vagheggia

prima che sia, a guisa di fanciulla

che piangendo e ridendo pargoleggia, (087)

l’anima semplicetta che sa nulla,

salvo che, mossa da lieto fattore,

volontier torna a ciò che la trastulla. (090)

Di picciol bene in pria sente sapore;

quivi s’inganna, e dietro ad esso corre,

se guida o fren non torce suo amore. (093)

От философского диспута происходит вдруг неожиданный поворот на политику, где Данте, как и Аристотель, видит в законе лучшего учителя, который наставляет нас в том, что есть хорошее и что есть дурное.

(Чистилище 16:94–96)

Вот отчего закону подчиниться

и зоркому царю вам надлежит,

что к башне града истины стремится. (096)

(Purgatorio 16:94–96)

Onde convenne legge per fren porre;

convenne rege aver, che discernesse

de la vera cittade almen la torre. (096)

Император отсутствует, вместо него папа пытается прибрать к рукам императорские функции. Папа и церковь пренебрегают своими обязанностями культивировать душу, вместо этого они стремятся заполучить политическую власть, деньги и славу.

(Чистилище 16:106–112)

Достойный Рим привык иметь в пределах

два солнца, позволявших видеть путь

мирской и Божий, ведших дух и тело. (108)

Одно другим погашено, сомкнуть

пришлось меч с пастырем, но в совмещеньи

нет сил живых, чтобы вперед шагнуть, (111)

хоть не боятся своего скрещенья.

(Purgatorio 16:106–112)

Soleva Roma, che ’l buon mondo feo,

due soli aver, che l’una e l'altra strada

facean vedere, e del mondo e di Deo. (108)

L’un l’altro ha spento; ed è giunta la spada

col pasturale, e l’un con l’altro insieme

per viva forza mal convien che vada; (111)

Если правители ведут себя таким образом, то и те, кого они направляют, тоже будут вести себя таким образом.

В Песни 19 «Ада» пилигрим Данте встретил многих правителей разных мастей и понял из этих встреч, что зло и жестокость распространяются на массы через правителей. Поэт Данте намекает в связи с этим на ветхозаветного пророка Еремею и его обращение к правителям о том, что они должны осознать свою ответственность перед народом, ведь именно они являются причиной жалкого состояния народа.

Пилигрим Данте должен познать, как ему преобразовать себя и избежать ошибок грешников, виденных им в загробной жизни.

Дискуссия между тем продолжается, и следующая тема для размышлений – любовь. В Песни 17 «Чистилища» поэт Данте формулирует своё понятие любви, согласно которому можно различить два типа любви, любовь природную и разумную.

Природная любовь никогда не ошибается, разумная же может ошибиться: или выбирая неверный объект для любви, или недостаточно сильно ангажируя себя, или проявляя излишнюю ретивость.

(Чистилище 17:91–96)

Создатель и созданья никогда,

ты знаешь, без любви не пребывают

природной иль душевной, как когда. (093)

В природной, сын, ошибок не бывает.

В другой – ошибка иль дурной предмет,

избыток, малость силы подсекают. (096)

(Purgatorio 17:91–96)

“Né creator né creatura mai,”

cominciò el, “figliuol, fu sanza amore,

o naturale o d'animo; e tu ’l sai. (093)

Lo naturale è sempre sanza errore,

ma l'altro puote errar per malo obietto

o per troppo o per poco di vigore.[”] (096)

Поэт Данте утверждает, что любовь выражается в конечно счёте в том, что мы выбираем. То, что мы выбрали, и есть то, что мы любим. Как объясняет Аристотель, природная любовь представляет собой желание по отношению к чему-либо без примешивания к этому воли. Разумная любовь, по Аристотелю, это то, что личность в состоянии совершить – способность сделать выбор. Формулируя и определяя, какой выбор верный, а какой неправильный, поэт Данте конструирует свою «Комедию» как единую поэму любви.

Неверный объект для любви, или неверно приложенная любовь, определяются через гордыню, честолюбие, зависть и гневливость; недостаточная любовь, или нехватка любви определяются через лень; безудержная любовь определятся через скупость и разбазаривание, обжорство и сластолюбие. Все эти определения и заполняют семь террас чистилища.

(Чистилище 17:97-102)

Пока добра изъяна в первой нет,

сама собой вторая управляет,

и злых услад не прорастает цвет. (099)

Когда же зла усердье искривляет

излишком, недостатком сил людских,

против творца творенье выступает. (102)

(Purgatorio 17:97-102)

Mentre ch’elli è nel primo ben diretto,

e ne' secondi sé stesso misura,

esser non può cagion di mal diletto; (099)

ma quando al mal si torce, o con più cura

o con men che non dee corre nel bene,

contra ’l fattore adovra sua fattura. (102)

Похожее объяснение может быть применено к структуре «Ада», где эти определения достигают экстремальных выражений. В этой части «Комедии» поэт приближается к основам существования, заключающимся для него в любви и добре. Лень определена как любовь, которой не хватает усилия.

(Чистилище 17:127–132)

Добро, хоть смутно, – достоянье всех,

в нем успокоиться душа желает,

оно оспорит радость всех утех. (129)

Но, коль лениво кто приобретает

любовь, ее увидеть не спеша,

покаявшись, в сей раме пострадает. (132)

(Purgatorio 17:127–132)

Ciascun confusamente un bene apprende

nel qual si queti l’animo, e disira;

per che di giugner lui ciascun contende. (129)

Se lento amore a lui veder vi tira

o a lui acquistar, questa cornice,

dopo giusto penter, ve ne martira. (132)

В Песни 18 «Чистилища» разум подвергается анализу, заключающему, что разум сам по себе не решает проблем. Разум ограничен, к тому же разуму придаётся порой слишком большое значение, в этом поэт пытается предостеречь читателя от восприятия предыдущей Песни как рецепта к решению всех проблем на свете. Вергилий признаёт, что существует много вещей, которые непостижимы его разуму, пилигрим Данте вынужден дожидаться прихода Беатриче, чтобы получить объяснение своим сомнениям.

Вергилий скоро покинет произведение, а Веатриче, любовь Данте, станет следующим проводником Данте в его странствии к небесам. Признание Вергилием своей ограниченности исключительно и свидетельствует о том, что и сам Вергилий получает очищение своей души благодаря этому странствию.

(Чистилище 18:46–52)

Он: «Сколько разум может заглянуть,

смог я сказать, и там жди остальное,

где вере Беатриче вдаль шагнуть. (048)

Себя существование любое

может с материей слить, разлучить,

и доблести особого покроя (051)

без действия никак не различить. [»]

(Purgatorio 18:46–52)

Ed elli a me: “Quanto ragion qui vede,

dir ti poss’ io; da indi in là t’aspetta

pur a Beatrice, ch’è opra di fede. (048)

Ogne forma sustanzïal, che setta

è da matera ed è con lei unita,

specifica vertute ha in sé colletta, (051)

la qual sanza operar non è sentita,[”]

Восхваление Вергилия

(Папа Бонифций Восьмой, Стаций и Форезе Донати.)

В Песни 19 «Чистилища» Данте и Вергилий встречают папу Бонифция Восьмого на террасе жадности. В Песни 19 «Ада» Данте встретил папу Николая Третьего, наказанного за грех симонии. Из их встречи читатель узнаёт, что там же заготовлено место и для Бонифация.

Данте встречает короля Франции Хуго Капета (938–996), чьи наследники были замешаны в покушении на папу Бонифация Восьмого. В глазах Данте, покушение на папу равносильно нападению на распятого Христа, поскольку Данте видит Бонифация Восьмого как наместника Христа.

(Чистилище 20:85–90)

Зло будущее кажется так мало.

В Аланью, вижу, лилия вошла,

Христа в его наместнике связала. (087)

Осмеяна вновь кротость силой зла,

и вижу: жертва пьет желчь, уксус снова

и меж живых воров вновь умерла. (090)

(Purgatorio 20:85–90)

Perché men paia il mal futuro e ’l fatto,

veggio in Alagna intrar lo fiordaliso,

e nel vicario suo Cristo esser catto. (087)

Veggiolo un’altra volta esser deriso;

veggio rinovellar l'aceto e ’l fiele,

e tra vivi ladroni esser anciso. (090)

Хотя Данте и заготовил для Бонифация Восьмого место в аду, он считает всё же, что нападение на наместника Христаравносильно поруганию самого Христа. С этой новой перспективы Данте пересматривает своё отношение к деяниям папы. В этом прослеживается динамика развития пилигрима Данте.

Данте встречает римского поэта Стация (45–96 до нашей эры), в этой связи поэт Данте предлагает своё видение Христа.

(Чистилище 21:7-12)

И вот, как написал Лука о том,

когда Христос двум путникам явился,

поднявшись из могилы невесом, (009)

возникла тень. За нами дух стремился,

но мы, храня от ног лежавших там,

шли, не заметив, как он распрямился. (012)

(Purgatorio 21:7-12)

Ed ecco, sì come ne scrive Luca

che Cristo apparve a’ due ch'erano in via,

già surto fuor de la sepulcral buca, (009)

ci apparve un'ombra, e dietro a noi venìa,

dal piè guardando la turba che giace;

né ci addemmo di lei, sì parlò pria, (012)

Во времена Данте Стаций считался одним из самых значительных латинских поэтов.

Поэт Данте описывает Стация как язычника, стремящегося постичь христианскую веру, хотя император Тит, который правил во время Стация, разрушил Иерусалим. Как и Данте, Стаций обращается к Энеиде Вергилия за вдохновением.

(Чистилище 21:94–99)

А мой костер та искра распалила,

что нам огонь божественный несет

и согревает больше, чем светила. (096)

Об «Энеиде» говорю. Дает

корм всем стихам она, как мать родная,

крупинки без нее не прорастет. (099)

(Purgatorio 21:94–99)

Al mio ardor fuor seme le faville,

che mi scaldar, de la divina fiamma

onde sono allumati più di mille; (096)

de l’Eneïda dico, la qual mamma

fummi, e fummi nutrice, poetando:

sanz’ essa non fermai peso di dramma. (099)

Данте представляет Вергилия Стацию, Стаций, в свою очередь, тронут и восхваляет Вергилия.

(Чистилище 21:121–129)

«Ты удивился смеху моему, —

сказал я, – древний дух, но восхищенье

охватит, коль узнаешь, что к чему. (123)

Тот, кто моим глазам высот дал зренье,

Вергилий, от которого ты взял

всю силу петь людей, богов движения. (126)

Другой причины смех не содержал,

поверь, лишь только слово восхваленья,

что ты, не зная, кто он, изрекал». (129)

(Purgatorio 21:121–129)

Ond’ io: “Forse che tu ti maravigli,

antico spirto, del rider ch'io fei;

ma più d’ammirazion vo’ che ti pigli. (123)

Questi che guida in alto li occhi miei,

è quel Virgilio dal qual tu togliesti

forte a cantar de li uomini e d’i dèi. (126)

Se cagion altra al mio rider credesti,

lasciala per non vera, ed esser credi

quelle parole che di lui dicesti.” (129)

Вергилий возражает против такого восхваления, поскольку он считает, что одной тени не пристало восхвалять другую тень.

(Чистилище 21:130–132)

Дух кинулся скорей обнять колени

ученого, а тот промолвил: «Брат,

не надо, ведь теперь мы только тени». (132)

(Purgatorio 21:130–132)

Già s’inchinava ad abbracciar li piedi

al mio dottor, ma el li disse: “Frate,

non far, ché tu se’ ombra e ombra vedi.” (132)

Неожиданно их застигают сотрясения, происходящие внутри горы – это сигнал для Стация о том, что его душа готова наконец к восхождению, после 500 лет пребывания на террасе жадности. Данте хочет знать, почему Стаций был жадным и почему очищение его души заняло так много времени. Стаций объясняет, что он был виновен на самом деле в обратном, он растранжирил всё, что имел, и не ценил стоимость денег так, как ему следовало. Эти две противоположности, жадность и расточительность, искупаются на террасе гневливых. В Песни 7 «Ада» расточители и гневливые колотили дуг друга, в чистилище они сотрудничают друг с другом, чтобы преодолеть конфронтацию. Стаций сопровождает Данте и Вергилия в их восхождении к вершине горы.

В Песни 22 «Чистилища» Стаций повествует свою историю, но его история представляется в толковании поэта Данте. Стаций был знаменит как поэт и как политик, но он не был христианин. Поэт Данте представляет, однако, обращение Стация в христианство.

Данте утверждает, что Вергилий вдохновил Стация не только к поэзии, но и к поискам Бога, хотя Вергилий жил до времени Христа и в загробной жизни был помещён в лимбо.

(Чистилище 22:64–66)

И тот: «Ты первый на Парнас повел

меня, чтоб в гротах его пить, воочью

ты светом Бога озарил мой дол. [»] (066)

(Purgatorio 22:64–66)

Ed elli a lui: “Tu prima m’inviasti

verso Parnaso a ber ne le sue grotte,

e prima appresso Dio m’alluminasti.[”] (066)

Вергилий знал недостаточно, чтобы спасти себя, но его вдохновение осветило путь его последователям. Стаций упоминает поэму Вергилия, где поэт предвидит пришествие Бога.

(Чистилище 22:67–72)

Как тот, кто позади несет свет ночью

и не помог себе, но за собой

дал людям знать, как бресть по кособочью, (069)

ты сделал, говоря: «И век другой

вернет людей к правдивости начала,

и новый род сойдет с небес сквозь зной». (072)

(Purgatorio 22:67–72)

Facesti come quei che va di notte,

che porta il lume dietro e sé non giova,

ma dopo sé fa le persone dotte, (069)

quando dicesti: ‘Secol si rinova;

torna giustizia e primo tempo umano,

e progenie scende da ciel nova.’ (072)

Пилигрим Данте имеет возможность толковать Вергилия в том же духе, чтобы самому найти смысл своего пребывания на Земле. Такая трактовка объясняет лучше, почему поэт Данте выбрал языческого поэта проводником по загробной жизни, и почему Книга 6 «Энеиды» послужила моделью для конструкции ада. Классический античный мир был необходим поэту Данте, чтобы толковать его через призму христианского учения о воплощении, распятии и воскресении, чтобы найти в этом классическом античном мире больше, чем античные поэты и артисты сами осознавали.

Эти намёки просвечивают во встречах пилигрима Данте с итальянскими поэтами до его поколения, которых он встречает в чистилище: он, как и Стаций по отношению к Вергилию, тоже получает вдохновение и просвещение от своих предшествующих собратьев-поэтов.

В Песни 23 «Чистилища» Данте встречает Форезе Донати, чья семья принадлежала чёрным Гвелфам и следовательно была враждебна семье Данте. Пилигрим Данте уже встречал одного грешника из семьи Донати в Песни 25 «Ада», его так же ждёт встреча с другим представителем семьи Донати позднее в части «Рай».

В Песни 24 «Чистилища» Данте встречает поэтов из Франции, Сицилии и северной Италии.

Поэты обсуждают стиль, и один из поэтов хвалит Данте за его любовную поэзию. Данте отвечает ему формулируя понятие любовной поэзии.

(Чистилище 24:49–54)

[ «]Но мне скажи: я вижу здесь черты

того, кто новым рифмам дал начало

о доннах, знавших смысл любви, мечты?» (051)

И я: «Когда любовь нас вдохновляла,

я был одним из тех, кто захотел

передавать, что сердцу диктовала. [»] (054)

(Purgatorio 24:49–54)

[“]Ma dì s’i’ veggio qui colui che fore

trasse le nove rime, cominciando

‘Donne eh’avete intelletto d’amore.’” (051)

E io a lui: “I’ mi son un che, quando

Amor mi spira, noto, e a quel modo

ch'e’ ditta dentro vo significando.” (054)

В своём прежнем творчестве Данте сочинял или в стиле, который выражен в его повествовании о Паоло и Франческе, или в стиле, который можно проследить в его описаниях своей любви к Беатриче до того, как он взялся за «Комедию». Пилигрим Данте пытается осознать наивысшее призвание поэта, когда поэт пишет не только о своих личных переживаниях и любовных чувствах, но о более универсальных вещах, обществе в целом.

С террасы ненасытности они прибывают на террасу сластолюбия, где они встречают Гвидо Гвиницелли (около 1220–1276) и Гвидо деи Кавальканти (около 1255–1300). Можно догадаться что они искупают грех жажды наслаждений, лежащий в самой основе их поэзии, тот стиль, который однажды уже был описан в Песни 5 «Ада», где Данте повествует историю Паоло и Франчески.

(Чистилище 26:92–93)

[ «]Я, Гвидо Гвиницелли, очищатьсяуж стал,

но лучше б раньше пострадать.» (093)

(Purgatorio 26:92–93)

[“]son Guido Guinizzelli, e già mi purgo

per ben dolermi prima ch’a lo stremo.” (093)

После прохождения по этой последней террасе исчезают все семь «p» начертанных на лбу Данте перед тем, как он прошёл в ворота чистилища. Он прощён и готов для рая, где его ожидает Веатриче.

Новый проводник Данте

(Беатриче.)

Последняя терраса горы Чистилище вмещает грешников сластолюбия. Вергилий и Данте должны миновать огонь, горящий в конце этой террасы, чтобы оказаться неожиданно в совсем другом месте, в земном раю, в саду Эдема, каким он был до первородного греха Адама и Евы. Те души, которые достигают этого места, восстановили свою невинность и целостность, благодаря этому они достойны видения рая. Для Данте настал момент отправления в следующее странствие, ведущее к небесному раю, о чём повествует третья часть «Комедии». Заключительные песни Чистилища подготавливают пилигрима Данте к этому странствию. Для начала он теряет своего проводника, с которым он совершил путешествие через три четверти «Комедии», Вергилия, но зато его новым проводником становится Беатриче, которая будет вести Данте через рай почти до конца. Поэт Данте припоминает все предыдущие переживания и намекает на те переживания, что ждут впереди, в форме парада, представляющего различные картины. В последней картине представлена колесница, в которую запряжён гриф, мифологический зверь с туловищем льва и головой, шеей и крыльями орла, символизирующий Христа, который тоже имеет двойственную природу, божественную и человеческую. Рядом с одним колесом колесницы шествуют женщины, представляющие добродетели античности – осторожность, справедливость, сдержанность и собранность. Рядом с другим колесом шествуют особые христианские добродетели – вера, надежда, любовь. Процессию сопровождают четыре животных с повязкой на глазах – картина откровения из Книги Пророка Иезекииля – которые представляют евангелистов. Данте описывает эти процессии как вступительные торжества, возвещающие приход Веатриче. В конце последней процессии, символизирующей церковь, появляется, наконец, Беатриче, которая представляет для пилигрима Данте интимную картину. Поэт Данте создаёт интересные отношения противоположности между общей и официальной картиной церкви и интимной личной картиной Беатриче. Как церковь является для любого христианина источником благолепия, так Беатриче является для Данте, она созидает для Данте особое благолепие. Личная муза юного поэта Данте становится персональным проводником для пилигрима Данте и в итоге станет личной спасительницей и для поэта Данте. Христианская вера в спасение универсальна и доступна для любого человека, но Бог предлагает её каждому в той форме, которая показывает, в чём именно этот каждый имеет нужду. Для Данте божья благодать является через Вергилия и впоследствии через Беатриче, это именно та форма, с которой Бог обращается именно к Данте: универсальная благодать представлена для Данте через благодать, которую ниспослала Беатриче.

Появление Беатриче обставлено как своего рода церковная литургия. Benedictus qui venis (Благословен входящий) является намёком на Евангелие от Матфея 21:9.

(Чистилище 30:13–21)

Как если б день суда благих окликнул

и все поднялись быстро из могил

и аллилуйя в голосе не стихнул, (015)

так к колеснице божьей что есть сил

сто понялось ad vocem tanti senis

посланцев вечной жизни. Говорил (018)

тут каждый: «Benedictus qui venus!», —

вверх, вкруг цветы бросая, прибавлял

зов: «Manibus o date lilia plentis!» (021)

(Purgatorio 30:13–21)

Quali i beati al novissimo bando

surgeran presti ognun di sua caverna,

la revestita voce alleluiando, (015)

cotali in su la divina basterna

si levar cento, ad vocem tanti senis,

ministri e messaggier di vita etterna. (018)

Tutti dicean: “Benedictus qui venis!”

e fior gittando e di sopra e dintorno,

“Manibus, oh, date lilia plentis!” (021)

Беатриче является для Данте в образе Христа. Поэт прибавляет также цитату из «Энеиды» Вергилия, Manibus, O, date lilia plentis (сыпь лилии полной рукой) (Энеида 6:883). Беатриче появляется покрытой в три цвета, белый, зелёный и красный, представляющие веру, надежду и любовь – те же цвета, что были на ступенях, ведущих к воротам чистилища в Песни 9.

Данте обращается с комментарием к Вергилию, но Вергилия нет – с появлением Беатриче Вергилий исчезает.

(Чистилище 30:43–51)

я повернулся влево с ожиданьем,

с каким ребенок к матери бежит

от страха иль с каким другим страданьем, (045)

сказав Вергилию: «Вся кровь бурлит,

нет капли в ней, какая б не дрожала.

Узнал я, как былой огонь горит». (048)

Но уж Вергилия близ нас не стало,

Вергилия, нежнейшего отца,

кого она меня спасать послала. (051)

(Purgatorio 30:43–51)

volsimi a la sinistra col respitto

col quale il fantolin corre a la mamma

quando ha paura o quando elli è affiitto, (045)

per dicere a Virgilio: “Men che dramma

di sangue m’è rimaso che non tremi:

conosco i segni de l’antica fiamma.” (048)

Ma Virgilio n’avea lasciati scemi

di sé, Virgilio dolcissimo patre,

Virgilio a cui per mia salute die’mi; (051)

Беатриче припоминает Данте его жизнь и все ошибки, которые он совершил в своей жизни, обвиняя его в измене ей после её смерти.

(Чистилище 30:121–126)

Моим лицом он жил в былое время,

поддержкой юных глаз моих водим,

не чувствовал прямой дороги бремя. (123)

Но лишь мой возраст сделался вторым,

когда я жизнь свою переменила,

он отстранился, отдался другим. (126)

(Purgatorio 30:121–126)

Alcun tempo il sostenni col mio volto:

mostrando li occhi giovanetti a lui,

meco il menava in dritta parte vòlto. (123)

Sì tosto come in su la soglia fui

di mia seconda etade e mutai vita,

questi si tolse a me, e diessi altrui. (126)

Как и в «Энеиде», где Эней покидает Дидону и она умирает, так и Данте в своей истории покидает Беатриче после её смерти.

(Чистилище 30:127–132)

Когда же плоть я к духу возносила,

творима кроткой чистотой, добром,

ему я стала не мила – постыла, (129)

свернул шаги он на пути прямом

и следовал за ложных благ виденьем,

обетов не вернувших целиком. (132)

(Purgatorio 30:127–132)

Quando di carne a spirto era salita,

e bellezza e virtù cresciuta m’era,

fu’ io a lui men cara e men gradita; (129)

e volse i passi suoi per via non vera,

imagini di ben seguendo false,

che nulla promession rendono intera. (132)

При дальнейшем сравнении, Энею и Дидоне не удаётся воссоединиться при встрече в загробной жизни, тогда как в трактовке поэта Данте пилигрим Данте имеет эту вторую возможность, когда он встречает Беатриче. Его покаяние и признание своих прегрешений приводит в конце концов к их воссоединению. Его наибольшей ошибкой было то, что он гонялся за тем, что лишь на поверхности выглядело истинным.

(Чистилище 31:34–36)

«Есть вещи в жизни, – плача, я сказал, —

что ложно нравясь, путь мой исказили,

как только лик ваш светлый вдруг пропал». (036)

(Purgatorio 31:34–36)

Piangendo dissi: “Le presenti cose

col falso lor piacer volser miei passi,

tosto che ’l vostro viso si nascose.” (036)

Внешние вещи – как телесная красота и земные устремления, как слава, политический успех – длятся недолго, всё это неизбежно меняется и пропадает. «Не должна ли была моя смерть направить тебя к высшим целям?», – спрашивает Беатриче, – «ты продолжаешь стремиться за земными целями, такими как слава и признание». Данте не оправдывает себя, как это делают грешники в аду, но признаёт свои ошибки, и в этом заключается момент обращения, в котором Данте принимает себя таким, какой он есть, и таким образом в состоянии продолжать восхождение как преображённый человек.

Пилигрим осознаёт, что признание своего несовершенства и раскаяние есть необходимая часть его странствия по загробной жизни, если он хочет продолжать странствовать дальше. Его покаяние изменит также его оставшуюся жизнь после того, как его странствие завершится.

Беатриче наставляет Данте быть особенно внимательным к тому, что он видит, с тем, чтобы, вернувшись на Землю, он смог перенести это на бумагу.

(Чистилище 32:103–105)

[ «]Для пользы мира, что живет бедою,

смотри теперь на воз и, что видал,

вернувшись, запиши свой рукою.» (105)

(Purgatorio 32:103–105)

[“]Però, in pro del mondo che mal vive,

al carro tieni or li occhi, e quel che vedi,

ritornato di là, fa che tu scrive.” (105)

Это странствие есть не только личное спасение Данте, но в нём есть также всеобщее измерение, предоставляющее ему возможность помочь другим, написать о своём странствии после его завершения.

Другая процессия повествует о церкви, её существовании во времени, разделённом на семь разных времён, как это описано в Откровении Иоанна Богослова, от воплощения Христа к последнему Судному дню, соединённых с историей создания мира, которая также завершается Судным днём. Эти семь времён отмечены определёнными кризисами церкви.

Преследования римлянами первых христиан представлено как нападение на колесницу, раскол церкви представлен как другое нападение, распад церкви, когда она обратилась в имперскую церковь с неописуемым богатством и политической властью, представлен золотым орлом (император Константин), покрывающим колесницу своими золотыми перьями.

(Чистилище 32:124–126)

И после мое око там же зрит:

орел, покрова своего лишенный,

повозке перья грозные дарит. (126)

(Purgatorio 32:124–126)

Poscia per indi ond’ era pria venuta,

l’aguglia vidi scender giù ne l’arca

del carro e lasciar lei di sé pennuta; (126)

Эта процессия представляет поэту Данте возможность создания необходимого контекста христианской истории, где он мог бы чувствовать себя частью этой истории, так что история его собственного времени слилась с общей историей христианства.

Заключительные песни Чистилища создают прекрасное равновесие между личным и универсальным, между поэтическим и богословским. Не только прошлое представлено в последней процессии, но и будущее, как перемещение папского центра из Рима в Авиньон, показывающее дальнейшее отрицательное развитие, начавшееся с оставления Рима императором, так что напоследок Рим оказывается совсем упадшим.

Часть третья: «Рай»
Восхождение к сферам

(Пикарда Донати и императрица Констанца.)

В Песни 1 «Ада» Данте оказался в тёмном лесу ошибок и не мог выйти прямо к свету: три зверя препятствовали ему карабкаться вверх к свету. Ему пришлось идти окружным путём, вниз к центру Земли, чтобы оттуда взойти на вершину семиэтажной горы и наконец подойти к земному раю. Он должен был преодолеть всё это, чтобы достичь источника света, того света, до которого он пытался добраться в начале «Комедии». В Песни 2 «Рая» поэт обращается непосредственно к читателю с предостережением: хотя и кажется, что вся тяжёлая работа позади, но то странствие, которое ожидает читателя, будет не менее дерзостным, как для разума, так и для души. Сам поэт Данте стоит перед немыслимой задачей описать рай как то место, где, согласно христианским богословским толкованиям, покаянные души обозревают Бога во всей Его благодати, вне времени или пространства. Данте решает задачу, применяя модель вселенной Птолемея с центром вселенной расположенным в Земле и семью небесными телами – Луной, Меркурием, Венерой, Солнцем, Марсом, Юпитером, Сатурном – бегущими по своим орбитам вокруг них. Каждое из этих небесных тел удерживает временно души, которых пилигрим Данте встречает во время своего восхождения от сферы к сфере. Эти души в самом деле не обитают в этих сферах, но для Данте они становятся доступными, появляясь в этих сферах. Поэт Данте пользуется распространёнными отношениями между планетами и добродетелями: так, каждая душа, с которой Данте беседует, представляет определённую добродетель, проявляя эту добродетель в своей земной жизни или испытывая нехватку этой добродетели в своей жизни на Земле. В своём отношении эта часть «Комедии» отражает предыдущие части – пилигрим Данте находится в своём душевном странствии, где он познаёт мудрость из своих встреч с разными душами и бесед с ними. Разница, однако, заключается в том, что в этой части «Комедии» он познаёт положительные вещи от этих встреч. Он восходит почти невесом от сферы к сфере, как если бы он медитировал, но основной своей структурой эти сферы напоминают предыдущие части «Комедии».

Поэт Данте рассуждает, что Священное Писание описывает Бога в человеческом облике и ангелов, парящих словно птицы, потому, что таким образом человек сможет воспринять то, что ему поведано. Так же и сам Данте описывает в понятных образах свои встречи с душами в раю.

(Рай 4:40–48)

Так говорится вам для разуменья,

но после ум достойно все поймет,

подвластный только власти ощущенья. (042)

Для этого Писанье снизойдет

ко склонностям людским, и руки, ноги

даст Богу, душу в тело обернет. (045)

В Святых Церквах, как люди, на пороге

стоят и Гавриил, и Михаил,

и тот, кем Товий исцелен убогий. (048)

(Paradiso 4:40–48)

Così parlar conviensi al vostro ingegno,

però che solo da sensato apprende

ciò che fa poscia d’intelletto degno. (042)

Per questo la Scrittura condescende

a vostra facultate, e piedi e mano

attribuisce a Dio e altro intende; (045)

e Santa Chiesa con aspetto umano

Gabriel e Michel vi rappresenta,

e l’altro che Tobia rifece sano. (048)

Бог обращается к Данте на том уровне, который понятен Данте, но уровень пилигрима в этой части «Комедии», где он взошёл на самую вершину горы Чистилище, ожидается быть достаточно высоким, так что он в состоянии воспринять то, что ему поведано. Кроме того, подразумевается также что и читатель, прошедший через две предыдущие части «Комедии», где одни и те же темы поднимаются и обсуждаются опять и опять – каждый раз на более высоком уровне, – этот читатель, дойдя в своём чтении до этой части «Комедии», способен понять те окончательные философские, богословские и политические формулировки, которые уже известные читателю темы приобретают в «Раю».

Поэт предупреждает читателя о том, что необъятность времени и пространства в значительной мере ограничивает способность человека помнить. Почти невозможно передать человеческим языком всё, что пилигрим Данте начинает испытывать. Эта неадекватность языка является одной из тем, обсуждаемых в этой части «Комедии».

(Рай 1:1-12)

Свет существа, что движет всей Вселенной,

повсюду проникает и блестит

тут ярко, меньше в части отдаленной. (003)

Я в небе был, где свет его царит,

все видел, но кто сверху опустился

в словах известного не повторит (006)

затем, что ум там в вечность углубился,

приблизившись к желанью своему,

но в памяти ход мыслей не продлился (009)

И все же то, что памяти, уму

дано сберечь из царствия святого,

опорой станет пенью моему. (012)

(Paradiso 1:1-12)

La gloria di colui che tutto move

per l’universo penetra, e risplende

in una parte più e meno altrove. (003)

Nel ciel che più de la sua luce prende

fu’ io, e vidi cose che ridire

né sa né può chi di là sù discende; (006)

perché appressando sé al suo disire,

nostro intelletto si profonda tanto,

che dietro la memoria non può ire. (009)

Veramente quant’ io del regno santo

ne la mia mente potei far tesoro,

sarà ora materia del mio canto. (012)

Если язык «Ада» воспринимался иногда как довольно грубоватый, то в «Раю» язык также свидетельствует о своём развитии от примитивной грубости к утончённой поэтической и философской форме. Данте идёт так далеко, что изобретает собственные слова, как например «trasumanar»/«сверхчеловеческое». Он объясняет читателю, что это слово невозможно понять, если не испытал этого сам.

(Рай 1:70–72)

Сверхчеловечному нет слов, увы,

но хватит и примера здесь благого,

коль опыт сохранен в устах молвы. (072)

(Paradiso 1:70–72)

Trasumanar significar per verba

non si poria; però l’essemplo basti

a cui esperienza grazia serba. (072)

Данте переживает близость Бога в своём произведении, также и читатель должен испытать это, по мнению поэта. Для лексического выражения этого переживания поэт использует классический текст «Метаморфозы» Овидия.

Наблюдая Беатриче, Данте чувствует, как он сам преображается, так же как в «Метаморфозах» главный герой Главк преображается в морское божество после того, как он бросается за борт своего корабля.

(Рай 1:67–69)

Лицо ее менять себя велело,

как сделал Главк, попробовав травы,

товарищем богов став в море смело. (069)

(Paradiso 1:67–69)

Nel suo aspetto tal dentro mi fei,

qual si fé Glauco nel gustar de l’erba

che ’l fé consono in mar de li altri dèi. (069)

Как и Главк в «Метаморфозах», пилигрим Данте становится частью таинства, к которому он был допущен. Эта сцена стоит впечатляющим контрастом с теми описаниями в «Аду», где пилигрим Данте пытается отстраниться от событий, которые он переживает.

Сфера Луны оказывается первой на пути восхождения Данте. Здесь он встречает двух женщин, которые нарушили свои монашеские обеты. Пилигрим вступает в разговор с одной из них. Каждая из женщин оставила свой монастырь чтобы заключить брак как форму политического альянса своей семьи. На первый взгляд жизнь этих женщин выглядит далеко от образцовой – они были слабы в вере, как те души в сфере Меркурия, которых Данте встретит, слабы в своей надежде, или души в сфере Венеры, не имеющие достаточно любви. Поэт Данте создаёт взаимосвязь между изменчивостью Луны и верой, Меркурием и надеждой, Венерой и любовью. Лишь когда пилигрим приблизится к Солнцу, он встретит души, которые имеют добродетели в избытке, а не испытывают их нехватку.

Повторяющаяся в «Комедии» сцена укрепляет структуру всего произведения: как и в Песни 9 «Ада», и в Песни 9 «Чистилища», Песнь 9 «Рая» описывает ворота, через которые необходимо пройти, чтобы добраться до главного места, где происходят основные события. Повторение также наблюдается среди персонажей, которых пилигрим встречает в каждой части «Комедии». Эти персонажи оказываются членами тех же семей, которых он уже встречал и в аду, и в чистилище. Женщину в лунной сфере зовут Пикарда Донати, она из флорентийской семьи, которая была врагом семьи Данте. Чинча Донати упомянут в Песни 25 «Ада». Поэт Форезе Донати повстречался пилигриму в чистилище. Имя другой женщины императрица Констанца (1154–1198), чей сын, Фридрих Второй, находится в аду среди еретиков, а её внук, Манфред, находится среди покаявшихся в последний миг и описан в Песни 3 «Чистилища». Пикарда делится своим чувством упокоения, которое она испытывает, она как бы спелената в волю Бога. Хотя она и осознаёт, что она находится в самой нижней сфере рая, тем не менее она переживает то же благолепие, что и остальные души в раю. Это является намёком на земную ситуацию, подсказывает поэт Данте: иерархическое построение земного общества, церковная иерархия и неравенство не отменяют существующей справедливости.

Как проводник, Беатриче обладает знанием, которого недоставало Вергилию, так что она в состоянии давать Данте советы более проницательные, чем это мог Вергилий.

Беатриче догадывается, что Данте в затруднении относительно понимания того, что все эти души возвращаются на планеты, к которым они тяготеют от рождения, если верить учению Платона. Это явно противоречит христианской идее свободы воли и отрицанию до-бытийного существования души.

(Рай 4:22–24)

Еще вопрос, сомненьем пробужденный:

„Впрямь души возвращаются ль к звездам,

как утверждал Платон, к мечтаньям склонный?“ (024)

(Paradiso 4:22–24)

Ancor di dubitar ti dà cagione

parer tornarsi l’anime a le stelle,

secondo la sentenza di Platone. (024)

Платон, однако, выражает мысль, что хотя человек и имеет определённые предрасположенности, которые даны ему влиянием планет, и что хотя человек совершает поступки в соответствии с этими предрасположенностями, однако сами поступки нельзя назвать добрыми или дурными, – именно здесь свобода воли и имеет место быть.

Даже в раю поэт Данте обращается к классическим источникам.

(Рай 4:52–63)

К своей звезде душа вернется в сени,

поверив, что- там сможет быть такой,

как создала природа без стеснений, – (054)

так он сказал, но, может быть, порой

толпа смысл слов неточно понимает,

не заслужил насмешки он кривой. (057)

Коль знал, что тени в круг свой возвращает

влиянье чести иль хула и блуд,

то лук твой в правду метко ударяет. (060)

Но дурно понят принцип, часто лгут

в кривом миру, планеты называя:

Зевс, Марс, Меркурий. Далеко идут. (063)

(Paradiso 4:52–63)

Dice che l’alma a la sua stella riede,

credendo quella quindi esser decisa

quando natura per forma la diede; (054)

e forse sua sentenza è d’altra guisa

che la voce non suona, ed esser puote

con intenzion da non esser derisa. (057)

S’elli intende tornare a queste ruote

l’onor de la influenza e ’l biasmo, forse

in alcun vero suo arco percuote. (060)

Questo principio, male inteso, torse

già tutto il mondo quasi, sì che Giove,

Mercurio e Marte a nominar trascorse. (063)

Тема свободы воли является одной из важнейших тем, обсуждаемых Данте на протяжении всей «Комедии».

Откровения императора

(Император Юстиниан и Ромео ди Вилленёв.)

Император Юстиниан (423–565) поднимает политическую тему в Песни 6 «Рая», как это было в Песни 6 «Ада» и в Песни 6 «Чистилища», но в этот раз эта тема обсуждается в более широком аспекте. В третьем-четвёртом столетии после Рождества Христова происходит раскол Римской Империи на две части. Восточная часть расколотой империи продолжает процветать ещё две тысячи лет под названием Византийской Империи, в то время как западная часть под названием Римская Империя подвергается нападению со стороны германских племён и в 476 году наконец распадается окончательно. Юстиниан стоял во главе Византийской Империи между 527 и 565 как последний латинский правитель. В своей попытке воссоединить раннюю империю он захватил Италию и основал свою столицу в городе Равенна. Данте в своей ссылке прибывает в Равенну и его близкое знакомство с периодом Юстиниана объясняется интересом Данте к историческим памятникам времени Юстиниана, доступным Данте.

Юстиниан представляет себя как последователь императора Константина.

(Рай 6:1–9)

«С тех пор, как Константин орла свернул

с небесного пути, каким летели

за древним, кто Лавину умыкнул, (003)

лет более двухсот цари сидели

в конце Европы, с птицей, что Бог дал,

близ гор, где встарь гнездо они имели. (006)

Сменялись же, кто миром управлял

под сенью перьев той священной птицы,

пока престол мне в руки не попал. [»] (009)

(Paradiso 6:1–9)

“Poscia che Costantin l’aquila volse

contr’ al corso del ciel, ch’ella seguio

dietro a l’antico che Lavina tolse, (003)

cento e cent’ anni e più l’uccel di Dio

ne lo stremo d’Europa si ritenne,

vicino a’ monti de’ quai prima uscìo; (006)

e sotto l’ombra de le sacre penne

governò ’l mondo lì di mano in mano,

e, sì cangiando, in su la mia pervenne.[”] (009)

Юстиниан представляет себя как законодатель. После падения остатков Римской Империи свод законов Юстиниана был забыт, но к 1200 году происходит образование городов-государств и национальных монархий в западной Европе, и в этой связи свод законов Юстиниана нашёл применение как образец для установления своих собственных собраний законов.

(Рай 6:10–12)

Юстиниан я. Царь был без границы

и первую любовь в себе носил,

и лишние в законах вынул спицы. (012)

(Paradiso 6:10–12)

Cesare fui e son Iustinïano,

che, per voler del primo amor ch’i sento,

d'entro le leggi trassi il troppo e ’l vano. (012)

Юстиниан рассказывает о своём еретическом прошлом, в котором он отрицал двоичную природу Христа, и о своём обращении к истинному христианству после того, как он получил наставление от папы, что и вдохновило его на создание свода законов.

(Рай 6:13–18)

Прежде, чем дело это совершил,

я верил, что в Христе одна природа,

не больше, верой той доволен был. (015)

Но Агапит блаженный, что прихода

верховный пастырь был, впрямь направлял

словами истины меня три года. (018)

(Paradiso 6:13–18)

E prima ch’io a l’ovra fossi attento,

una natura in Cristo esser, non piùe,

credea, e di tal fede era contento; (015)

ma ’l benedetto Agapito, che fue

sommo pastore, a la fede sincera

mi dirizzò con le parole sue. (018)

Папа и император совершили то, что они были обязаны делать – один наставлял народ и императора в том, что от них ожидается делать, другой правил народом с помощью связных и справедливых законов.

Юстиниан рассказывает что он предоставил своему генералу Велизарию решать вопросы относительно военных действий, так что император мог без помех и не отвлекаясь работать над формулировкой и приведением в действие законов в своей империи.

(Рай 6:25–27)

Мой Велизарий, небесам хвала,

что армии ему благоволили,

позволил бросить прочие дела. (027)

(Paradiso 6:25–27)

e al mio Belisar commendai l’armi,

cui la destra del ciel fu sì congiunta,

che segno fu ch’i’ dovessi posarmi. (027)

Как великий римский император он понимал, что для процветания империи мир был необходим, и чтобы упрочить этот мир, империя нуждалась в мировом могуществе. Он также понимал, что для установления этого могущества необходима истинная вера, и что правление империей невозможно без законов. Поэт Данте предоставляет Юстиниану установить связь с Книгой 6 «Энеиды» Вергилия, где повествуется о создании римской расы с императором Августом как ведущей фигурой, – именно через эту историю Юстиниан передаёт свою историю пилигриму Данте с тем, чтобы и тот донёс её следующим поколениям. Поэт Данте стремится к сохранению последовательности темы политики: от Книги 6 «Энеиды» Вергилия через свои Песнь 6 «Ада» и Песнь 6 «Чистилища» с той целью, чтобы в заключительной Песни 6 «Рая» сделать обобщающее заключение. Для этого поэт толкует «Энеиду» Вергилия с точки зрения христианского императора.

Поэт Данте толкует и представляет местные события, произошедшие в его собственной Флоренции, как часть более общей истории Рима. Аллегорическая картина «парящего орла» стала поэтическим мотивом победы римлян в его «Комедии». Если Кассий и Брут стенают в аду и не в состоянии осознать что они действовали против развития империи, то Юстиниан, в противоположность им, имеет в раю более широкую историческую перспективу и может лицезреть блестящее будущее Римской Империи, если верить толкованию поэта Данте.

(Рай 6:52–57)

Под ним Помпей и Сципион в удалом

порыве взяли холм, тебе родной,

что кажется от горечи усталым. (054)

Тот знак во времена, когда покой

вернуть хотело небо всему свету,

по воле Рима Цезарь нес с собой. (057)

(Paradiso 6:52–57)

Sott’ esso giovanetti trïunfaro

Scipione e Pompeo; e a quel colle

sotto ’l qual tu nascesti parve amaro. (054)

Poi, presso al tempo che tutto ’l ciel volle

redur lo mondo a suo modo sereno,

Cesare per voler di Roma il tolle. (057)

Убийство Юлия Цезаря бросило Италию в гражданскую войну, с военными ужасами в Модене и Перуджии.

(Рай 6:73–78)

О том, как знак правитель новый гнул

Брут с Кассием в аду крикливо лают,

в Модене и Перудже – скорбный гул. (075)

И Клеопатра грустная стенает

еще, что, от орла сбежав, змеей

себя убила в миг, что ужасает. (078)

(Paradiso 6:73–78)

Di quel che fé col baiulo seguente,

Bruto con Cassio ne l’inferno latra,

e Modena e Perugia fu dolente. (075)

Piangene ancor la trista Cleopatra,

che, fuggendoli innanzi, dal colubro

la morte prese subitana e atra. (078)

Юстиниан упоминает Святого Римского Императора Карла Великого как того героя, который подхватил и понёс далее имперский идеал.

Время самого Данте толкуется поэтом как вражда между гвелфами и гибеллинами, которая является дегенеративной идеей империи, где силы, верные папе, вступают в борьбу за имперскую власть, когда сам император добровольно отстраняется от реальной политической власти. Поэт Данте отказывается присоединяться к той или иной стороне, он не желает признавать даже свою собственную партию гвелфов, поскольку в его окончательном мнении обе стороны виновны в политической нестабильности.

(Рай 6:100–108)

Один шел, желтой лилией махая,

другой себе присвоил общий знак;

видать, чья больше здесь ошиблась стая. (102)

Пусть гибеллины вертят так и сяк

значок другой, ведь зло того догонит,

кто справедливости не взял под стяг. (105)

Пускай тот знак и новый Карл не тронет

с своими гвельфами, боясь когтей,

какие льва повыше урезонят. (108)

(Paradiso 6:100–108)

L’uno al pubblico segno i gigli gialli

oppone, e l’altro appropria quello a parte,

sì ch'è forte a veder chi più si falli. (102)

Faccian li Ghibellin, faccian lor arte

sott' altro segno, ché mal segue quello

sempre chi la giustizia e lui diparte; (105)

e non l’abbatta esto Carlo novello

coi Guelfi suoi, ma tema de li artigli

ch’a più alto leon trasser lo vello. (108)

Юстиниан представляет других обитателей сферы Меркурия, который является наименее выдающейся среди планет, как и души обитающие здесь.

(Рай 6:112–114)

Здесь малая звезда сосредоточит

тех добрых духов, что хранили честь

в деяньях, коих слава не подмочит; (114)

(Paradiso 6:112–114)

Questa picciola stella si correda

d’i buoni spirti che son stati attivi

perché onore e fama li succeda: (114)

Один из обитателей по имени Ромео, или идущий на поклонение в Рим, был чиновником Ромео ди Вилленёв (1170–1250). В его обязанности входило приискать достойных кандидатов для женитьбы на четырёх дочерях своего господина. Он блестяще справился с заданием и каждый из его кандидатов стал королём. Это возбудило так много зависти против него при дворе, что в результате интриги ему было отказано от двора и он кончил тем, что отправился в паломничество на поклонение в Рим.

(Рай 6:127–129)

В жемчужине сей редкостным лучам

Ромео место. За благое дело

его благодарили дурно там. (129)

(Paradiso 6:127–129)

E dentro a la presente margarita

luce la luce di Romeo, di cui

fu l’ovra grande e bella mal gradita. (129)

Юстиниан восхваляет Ромео за его политические добродетели.

(Рай 6:133–142)

[ «]Раймонда Берингьери вознеся

всех дочек четырех до царской власти,

он очень скромен был, благ не прося. (135)

Потом Раймонд в косых словах напасти

у праведника попросил отчет,

тот пять и семь за десять отдал, к счастью. (138)

И дряхлым, бедным он потом уйдет,

и если бы знал мир, как он достойно

и подаянье малое берет,

хвалил его всегда бесперебойно.» (142)

(Paradiso 6:133–142)

[“]Quattro figlie ebbe, e ciascuna reina,

Ramondo Beringhiere, e ciò li fece

Romeo, persona umìle e peregrina. (135)

E poi il mosser le parole biece

a dimandar ragione a questo giusto,

che li assegnò sette e cinque per diece, (138)

indi partissi povero e vetusto;

e se ’l mondo sapesse il cor ch’elli ebbe

mendicando sua vita a frusto a frusto,

assai lo loda, e più lo loderebbe.” (142)

В Песни 13 «Ада» была упомянута похожая история о Пьер де ла Винья, которому тоже отказали от места при дворе в результате завистливых интриг, что привело его к самоубийству. В истории с Ромео, однако, похожая ситуация заканчивается по-другому. Читатель поймёт намёк на собственную ситуацию Данте в ссылке, какой конец эта ссылка может иметь для него. Пьер де ла Винья был на службе у Фридриха Второго, Ромео восхваляется Юстинианом. Можно догадаться, на чьей стороне лежит симпатия Данте в этих двух историях.

Сфера Солнца – святые и мудрые

(Святой Фома Аквинский и Бонавентура.)

Как и в Песни 9 «Ада», или в Песни 9 «Чистилища», в Песни 9 «Рая» происходит большое драматическое движение. Пилигрим Данте, а с ним и читатель, возносятся наконец из тени Солнца и встречают души, известные своей мудростью и святостью. Это не только такие известные люди как Святой Франц и Святой Доминик, но и самые простые люди: ведь мудрость не равняется учёности, это более обширное понятие, настаивает поэт. В толковании Данте, мудрость имеет собирательную и общую природу, это отношение между частями и целым.

Данте иллюстрирует свою мысль метафорой, картиной колеса, или орбиты, которую образуют души, что также повторяет орбиты Солнца и Земли. Чтобы иметь возможность быть вместе с Богом, следует научиться наблюдать те же необычайные видения, что и сам Бог наблюдает.

(Рай 10:7-12)

Читатель, согласись же возноситься

за взором автора в высокий круг,

где двух движений ток соединится, (009)

где вознесен с искусством звездный цуг

маэстро, любящим свое творенье,

не отводящим глаз от милых дуг. (012)

(Paradiso 10:7-12)

Leva dunque, lettore, a l’alte rote

meco la vista, dritto a quella parte

dove l'un moto e l'altro si percuote; (009)

e lì comincia a vagheggiar ne l’arte

di quel maestro che dentro a sé l’ama,

tanto che mai da lei l’occhio non parte. (012)

Первая душа, с которой пилигрим вступает в разговор, это душа Святого Фомы Аквинского (1224–1274), первого религиозного философа в западной истории. Во времена Данте некоторые элементы его учения были осуждены церковью. Только в 16 веке Фома Аквинский был признан доминирующим богословом католической церкви. Святой Фома представляет Данте другие души, составляющие его орбиту. Между ними ветхозаветный царь Соломон, Грациан (умер в 1159), который собрал воедино церковные законы, Сигьери Брабантский (около 1240 – около 1281), профессор богословия и противник Святого Фомы, который был осуждён как еретик. Поэт Данте выражает ясно свою мысль о том, что важны не богословские противоречия, но стремление этих людей к поиску мудрости.

Святой Фома скромен и уничижён в своём представлении.

(Рай 10:94–99)

Я был овцой святых отар со дня,

когда дорогой вел нас Доменико,

на коей расцветешь, бред отклоня. (096)

(Paradiso 10:94–99)

Io fui de li agni de la santa greggia

che Domenico mena per cammino

u’ ben s’impingua se non si vaneggia. (096)

Святой Фома выражает своё мнение о коррупции в церкви и о необходимости реформы. Доминиканский орден, к которому он принадлежит, был основан фактически как одна из инициатив, направленных на реформацию церкви.

Он также упоминает Францисканский орден, который тоже был основан с целью реформации.

(Рай 11:74–78)

Пойми мой столь пространный разговор:

Франческо с Бедностью – любви стихия. (075)

Согласие сердец, и нежный взор,

и лиц в любви счастливых удивленье —

святых причина мыслей, их повтор. (078)

(Paradiso 11:74–78)

Francesco e Povertà per questi amanti

prendi oramai nel mio parlar diffuso. (075)

La lor concordia e i lor lieti sembianti,

amore e maraviglia e dolce sguardo

facieno esser cagion di pensier santi; (078)

Поэт Данте выделяет особенно тот факт, что и Святой Франц, и Святой Доминик появились в тот самый момент, когда церковь нуждалась в изменениях, что каждый из этих орденов пытался решить важнейшие для церкви проблемы.

Доминиканец Фома рассказывает историю Святого Франца (1181–1226), между тем как францисканец Бонавентура позднее рассказывает историю Святого Доминика. История Святого Франца важна для Данте, потому что Святой Франц проповедовал скромность и бедность как добродетели и переместил католическую духовность из монастырей в городскую среду, где новая городская экономика только начинала развиваться. Поэт видел во Франце ещё один образец для подражания в своей ситуации ссылки. Он также признал свой грех гордыни и считал что ему есть чему поучиться на примере, поданном Святым Францем. Представление Святым Фомой истории Святого Франца подразумевает это довольно однозначно для пилигрима Данте. Проповедь Святого Франца перед султаном во время крестового похода может толковаться как параллель с историей о предке самого Данте, который тоже участвовал в крестовом походе, и Данте имеет возможность воспринять ссылку как своего рода крестовый поход, где он, как Святой Франц, принимает участие с пером в руке вместо меча и с «Комедией» как результатом этого похода. Свадьба Святого Франца с госпожой Бедностью принесла такие плоды, что целая армия францисканцев последовала его примеру, и это предстаёт как режущий контраст по сравнению со стерильностью описания семьи в монологах Брунето Латини в Песни 15 «Ада».

Святой Франц принимает стигмату как печать признания Богом.

(Рай 11:106–108)

где знак последний от Христа принять

смог на утесе он меж Тибром с Арно

и на руках два года сохранять. (108)

(Paradiso 11:106–108)

nel crudo sasso intra Tevero e Arno

da Cristo prese l’ultimo sigillo,

che le sue membra due anni portarno. (108)

Жизнь Святого Доминика (1170–1221) рассказана Бонавентурой, францисканским богословом и философом. Несмотря на то, что жизнь Святого Доминика известна не так широко, как Святого Франца, его история не менее важна для поэта Данте, чем история Святого Франца, тем более, что эти две истории представляют резкий взаимный контраст. Святой Доминик проповедовал истинность учения: от неверного учения исходят неверные деяния. Для Данте важны обе проповеди, как призыв Святого Франца к сосредоточению на христианской духовности в каждодневной жизни, так и обращение Святого Доминика к истинности проповеди.

Бонавентура представляет в свою очередь те души, которыесоздают его орбиту, как это делал до него Святой Фома Аквинский, его орбита соединяется с орбитой Святого Фомы. Последним из этой орбиты рядом с Бонавентурой находится аббат монастыря во Флоре Иоахим/Джиовакино (около 1130–1210), радикальный богослов и противник самого Бонавентуры, как и Сигьери Брабантский в кругу Святого Фомы.

(Рай 12:139–141)

Рабано здесь, Калабрии аббат,

что сбоку светится, Джиовакино,

что был пророка даром столь богат. (141)

(Paradiso 12:139–141)

Rabano è qui, e lucemi dallato

il calavrese abate Giovacchino

di spirito profetico dotato. (141)

Бонавентура критиковал Иоахима в земной жизни, но в раю они находятся рядом. Доминиканец Фома осуждает некоторых братьев-доминиканцев, то же делает и францисканец Бонаветнура по отношению к некоторым братьям-францисканцам, и это тот урок, который пилигрим Данте должен вынести из встречи со святыми братьями – найти в себе мужество критиковать своих товарищей в их политических промахах.

Миссия раскрывается: встреча с предком

(Качагвидо Алигьери.)

Пра-пра-пра-прадед Данте, Качагвидо Алигьери (1091–1150), предстаёт перед пилигримом Данте при его вознесении к сфере Марса, которая представляет храбрость и героизм. Встреча пилигрима со своим предком напоминает встречу Энея со своим умершим отцом в загробном мире «Энеиды» Вергилия.

(Рай 15:25–27)

Неслась так тень Анхиза без преград,

как старшая поведала нам муза,

когда в Элизии был сыну рад. (027)

(Paradiso 15:25–27)

Sì pïa l’ombra d’Anchise si porse,

se fede merta nostra maggior musa,

quando in Eliso del figlio s’accorse. (027)

Качагвидо обращается к Данте на латыни с цитатой из Книги 6 «Энеиды» «О, кровь моя, о милость подавляющая Бога, кому неба вечного дверь была открыта дважды?»

(Рай 15:28–30)

«О sanguis meus, о superinfusa

grada Dei, sicut tibi cui

bis unquam coeli ianua reclusa?» (030)

Причина, по которой Эней ищет встречи со своим отцом, заключается в том, что он ищет ответа на вопрос о смысле всей своей жизни и тех испытаний, выпавших на его долю. В этой части «Комедии» поэт Данте также ищет ответа на схожие вопросы – в чём состоит его миссия как поэта, его зов как поэта, его ситуация ссылки. Качагвидо рассказывает раннюю историю Флоренции его времени и воспевает добродетели, которые были сильнее в старые дни по сравнению с несогласием среди группировок в городе во времена Данте.

Среди добродетелей Качагвидо упоминает саму Флоренцию какой она была: древний римский город, окружённый городской стеной.

(Рай 15:97-102)

Флоренция была меж старых стен,

где третий и девятый час звонили,

трезва, скромна, и мир был без измен. (099)

Корон и ожерелий не носили,

и юбок ярких, пестрых поясов

покровы качеств личных не затмили. (102)

(Paradiso 15:97-102)

Fiorenza dentro da la cerchia antica,

ond’ ella toglie ancora e terza e nona,

si stava in pace, sobria e pudica. (099)

Non avea catenella, non corona,

non gonne contigiate, non cintura

che fosse a veder più che la persona. (102)

После смерти Качагвидо в 1150 году город быстро разросся за античную городскую стену и была построена новая стена. Во времена Данте растущие усложнения и хаотическое городское планирование привели к серьёзным проблемам, простота сменилась чрезмерным изобилием, завистью и разделением. Качагвидо поучает пилигрима Данте о том, как человек становится охотником, чтобы самому не быть преследуемым, ведь именно преследуемым чувствует себя Данте в ссылке. Качагвидо рассказывает о своём участии во Втором крестовом походе в середине 12 века, когда он погиб смертью мученика. Лидером этого похода был император Конрад Третий (1103–1152), в глазах Данте он как раз совершил то, что император был обязан совершить, Качагвидо, со своей стороны, совершил то, что гражданин империи был обязан совершить. Сама планета Марс имеет огромный рыцарский крест, вытесанный в поверхности планеты.

Пилигрим Данте выражает свою гордость за своего предка.

(Рай 16:1–6)

О благородство малое крови,

коль люд тебя внизу готов прославить,

хоть вянет там цветок нашей любви, (003)

не удивит меня, к чему лукавить,

что здесь, где аппетит не искажен,

о небе говорю, тебя стал славить. (006)

(Paradiso 16:1–6)

O poca nostra nobiltà di sangue,

se gloriar di te la gente fai

qua giù dove l’affetto nostro langue, (003)

mirabil cosa non mi sarà mai:

ché là dove appetito non si torce,

dico nel cielo, io me ne gloriai. (006)

В Песни 10 «Ада» такая гордость своим происхождением повлекла за собой серьёзное наказание, но в «Аду» эта гордость толкуется как причина раскола и создания враждующих группировок в обществе Флоренции, тогда как в Песни 16 «Рая» Данте выражает гордость за своего предка и его героическое прошлое.

Данте прибавляет сразу вслед за этим, что такое благородство должно быть результатом воспитания, которое передаётся из поколения в поколение.

(Рай 16:7–9)

Ты словно плащ. Короче станет он,

коль ежедневно что-то не прибавить,

рвут ножницы времен со всех сторон, (009)

(Paradiso 16:7–9)

Ben se’ tu manto che tosto raccorce:

sì che, se non s’appon di dì in die,

lo tempo va dintorno con le force. (009)

Данте спрашивает себя, что он сам должен делать, чтобы быть достойным своего благородного предка. В своих рассуждениях он приходит к выводу, что если искать виновного в расколе, то необходимо искать не только среди враждебной ему партии гибеллинов, но также среди членов его собственной партии гвелфов, поскольку обе несут ответственность за политический раскол и дестабилизацию.

В Песни 17 «Рая» поэт Данте обозревает будущее пилигрима Данте и рассуждает о его ситуации ссылки, которая была предсказана Фаринатой в «Аду».

Поэт предоставляет выразить это описание Качагвидо в форме очередного предсказания.

(Рай 17:58–60)

Узнаешь: горек хлеб чужой бывает,

подъем и спуск по лестницам чужим

суровую дорогу удлиняет. (060)

(Paradiso 17:58–60)

Tu proverai sì come sa di sale

lo pane altrui, e come è duro calle

lo scendere e ’l salir per l’altrui scale. (060)

В своём предсказании Качагвидо сообщает о том, что сторонники гибеллинов получив поддержку со стороны войск папы будут править общественным мнением и диктовать его, что истинная история должна быть рассказана и это предстоит совершить ему, Данте, как благородному человеку. Он подготавливает пилигрима Данте к испытаниям ссылки, к необходимости быть зависимым от милости других, к потере контроля над событиями.

(Рай 17:55–57)

Все, что любимо нежно, пропадет, —

вот та стрела, что первой посылает

лук ссылки, раня тем, что в нас живет.

(Paradiso 17:55–57)

Tu lascerai ogne cosa diletta

più caramente; e questo è quello strale

che l’arco de lo essilio pria saetta.

Предок предостерегает пилигрима о том, что его собственные товарищи по партии отвернутся от него.

(Рай 17:61–65)

И большим бременем плечам твоим

компанья станет, злая и тупая,

с которой ты падешь к лощинам сим. (063)

Нечестная, безбожная, шальная

пойдет против тебя, но вскорь уйдет

она, не ты, кровь на висках стирая. (065)

(Paradiso 17:61–65)

E quel che più ti graverà le spalle,

sarà la compagnia malvagia e scempia

con la qual tu cadrai in questa valle; (063)

che tutta ingrata, tutta matta ed empia

si farà contr’ a te; ma, poco appresso,

ella, non tu, n’avrà rossa la tempia. (065)

Чтобы сохранить свою честь, Данте должен отказаться от принадлежности к своей партии.

(Рай 17:67–69)

Их свинство поведенья подведет,

а для тебя прекрасно лишь созданье

той партии, где сам себе отсчет. (069)

(Paradiso 17:67–69)

Di sua bestialitate il suo processo

farà la prova; sì ch’a te fìa bello

averti fatta parte per te stesso. (069)

Эта изменённая перспектива, по сравнению с его опытом странствий через ад и чистилище, даёт пилигриму Данте основание для заключения, что ему следует обратить свою ссылку в покаянное странствие, и поделиться с другими теми знаниями, которые он почерпнул из своего странствия по загробному миру. Как и античным пророкам, ему нечего терять в своём положении ссыльного, так что ему не приходится беспокоиться о неприятных последствиях, грозящих в результате.

Не ради славы, как Брунетто Латини наставлял его в Песни 15 «Ада», но лишь ради истины следует ему писать. Пилигрим должен стать апостолом истины и написать свою «Комедию», которую читатель держит в руках.

(Рай 17:124–129)

«Запачканная совесть, – отвечает, —

стыдясь себя или других, слова

твои за резкость, верно, посчитает. (126)

Но отстранись от всякой лжи, сперва

для всех твой взгляд и голос будет звучен,

и пусть почешется их голова. [»] (129)

(Paradiso 17:124–129)

indi rispuose: “Coscïenza fosca

o de la propria o de l’altrui vergogna

pur sentirà la tua parola brusca. (126)

Ma nondimen, rimossa ogne menzogna,

tutta tua visïon fa manifesta;

e lascia pur grattar dov’ è la rogna.[”] (129)

Пилигрим постигает то, что поэт вложил в своё произведение и что читатель в этот момент читает.

(Рай 17:130–132)

И коль на первый вкус твой глас докучен,

живым питаньем станет он потом,

коль переварят среди дум излучин. (132)

(Paradiso 17:130–132)

Ché se la voce tua sarà molesta

nel primo gusto, vital nodrimento

lascerà poi, quando sarà digesta. (132)

Пророк – это тот, кто созидает, но перед тем как приступить к созиданию, старая структура должна быть разрушена. Пилигрим должен стать крестоносцем, как и его предок, но с пером в руке вместо меча.

Может ли язычник быть спасён

(Святой Пётр Дамиан и Святой Бенедикт.)

Вознесение продолжается от Марса к сфере Юпитера, правящего добродетелью справедливости, и здесь Данте устраивает обширную дискуссию о справедливости, не только в земном политическом смысле, но и в смысле божественной таинственной, или эзотерической, справедливости. Души предстают перед Данте, образовав буквы первого предложения из ветхозаветной Книги Мудрости: «Любите справедливость, вы, земные судьи».

Данте выносит пространные осуждения различным правителям его собственного времени перед тем, как представить читателю души сферы Юпитера. Он выделяет пап как пример правителей, потерявших свою истинную стезю и злоупотребивших свою духовную власть отлучения от церкви в собственных политических целях. Они, если верить Данте, были заняты собиранием образов Иоанна Крестителя, что отпечатан на монетах, но не имели времени для Святых Петра или Павла.

(Рай 18:130–136)

Ты, что изъятья пишешь без конца,

об умерших за виноградник грязный

знай: Петр и Павел – два живых лица. (132)

Пусть скажешь: «Я с охотой безотказной

слежу за тем, кто жить один мастак,

платил за танцы мукой безобразной,

знать не хочу, где клуша и рыбак!» (136)

(Paradiso 18:130–136)

Ma tu che sol per cancellare scrivi,

pensa che Pietro e Paulo, che moriro

per la vigna che guasti, ancor son vivi. (132)

Ben puoi tu dire: “I’ ho fermo 'l disiro

sì a colui che volle viver solo

e che per salti fu tratto al martiro,

ch’io non conosco il pescator né Polo.” (136)

Данте формулирует понятие справедливости, исходя из идеи справедливого Бога в отношении спасения язычников.

(Рай 19:67–78)

Теперь тебе открыта глубь секрета

и справедливости родник живой

в котором часто ты искал ответа, (069)

сказав: «Пускай рожден был над рекой

Инд человек, где о Христе не знали

в письме иль чтеньи не назвав строкой, (072)

желанья добрые осуществляли

все ж люди в действиях своих и стыд,

грех в жизни и речах не совершали. (075)

И коль крещения и веры щит

не дан кому и умер он в безверьи,

того как справедливость обвинит?[»] (078)

(Paradiso 19:67–78)

Assai t’è mo aperta la latebra

che t’ascondeva la giustizia viva,

di che facei question cotanto crebra; (069)

ché tu dicevi: ‘Un uom nasce a la riva

de l’Indo, e quivi non è chi ragioni

di Cristo né chi legga né chi scriva;(072)

e tutti suoi voleri e atti buoni

sono, quanto ragione umana vede,

sanza peccato in vita o in sermoni. (075)

Muore non battezzato e sanza fede:

ov’ è questa giustizia che ’I condanna?

ov’ è la colpa sua, se ei non crede?’ (078)

Похожие размышления уже встречались в Песни 4 «Ада»: там пилигрим Данте встретил благочестивых язычников, но только в контексте Песни 19 «Рая» становится ясно, что поэт Данте имеет ввиду, когда он намекает на возможность спасения язычникам, для которых христианское евангелие не было проповедано.

(Рай 19: 106–108)

Смотри, как славят многие Христа,

но на суде к нему не будут ближе,

чем те, кто и совсем не знал Христа. (108)

(Paradiso 19: 106–108)

Ma vedi: molti gridan ‘Cristo, Cristo!’

che saranno in giudicio assai men prope

a lui, che tal che non conosce Cristo; (108)

Поэт выражает здесь идею невозможности осознать намерения Бога, идею таинства, которое должно быть прочувствовано и пережито, и которое не нуждается в интеллектуальном усилии. Провозгласить себя христианином – не значит гарантировать себе спасение, потому что человек будет судим по тому, как он прожил свою жизнь. В этой связи поэт составляет целый список преступлений, совершённых христианами во имя Христа.

Пилигрим Данте узнаёт великих правителей среди тех душ, которые составляют цитату из Библии. Он узнаёт царя Давида, который также был великим поэтом и писал псалмы для Книги Псалмов.

(Рай 20:37–42)

Тот, кто в зрачка средине смог сиять,

певцом Святого Духа был и призван

ковчег из града в град перемещать, (039)

теперь за песни прошлые столь признан,

что знает цену гласу своему,

на небеса в вознагражденье избран. (042)

(Paradiso 20:37–42)

Colui che luce in mezzo per pupilla,

fu il cantor de lo Spirito Santo,

che larca traslatò di villa in villa: (039)

ora conosce il merto del suo canto,

in quanto effetto fu del suo consiglio,

per lo remunerar ch’è altrettanto. (042)

Данте узнаёт также римского императора Траяна (53-117 до рождества Христова). И царь Давид, и император Траян были изображены в скульптурных композициях чистилища как образцы добродетели и скромности. Константин Великий (около 288–337) занимает также почётное место на небесах. Несмотря на то, что решение Константина сделать христианство имперской религией принесло с собой много разрушающих последствий, сам он не является виновным, заключает Данте, поскольку ему были неведомы разрушительные последствия этого решения.

Пример с персонажем из «Энеиды» Вергилия служит ещё одним доказательством того, что в земной жизни мы все соприкасаемся с таинством.

(Рай 20:67–72)

[ «]Внизу кто б верил, зыбкости творя,

что и Рифей Троянский в этом круге,

святым лучом средь пятерых горя? (069)

Теперь он много знает по заслуге

о том, чего наш мир земной не зрит,

хоть взгляд его не видит неба глуби». (072)

(Paradiso 20:67–72)

[“]Chi crederebbe giù nel mondo errante

che Rifëo Troiano in questo tondo

fosse la quinta de le luci sante? (069)

Ora conosce assai di quel che ’l mondo

veder non può de la divina grazia,

ben che sua vista non discerna il fondo.” (072)

Данте продолжает утверждать недостижимость осознания божественного предначертания.

(Рай 20:130–135)

О предопределенье! Отделили

твой корень столь от взгляда тех людей,

что первую причину не открыли. (133)

Вы, смертные, держитесь тех судей,

что осторожны. Мы хоть видим Бога,

не знаем, кто избранник, кто злодей. (135)

(Paradiso 20:130–135)

O predestinazion, quanto remota

è la radice tua da quelli aspetti

che la prima cagion non veggion tota! (133)

E voi, mortali, tenetevi stretti

a giudicar: ché noi, che Dio vedemo,

non conosciamo ancor tutti li eletti; (135)

Данте не имеет ввиду предопределение в том смысле, как его толковал Кальвин в своём учении, но скорее, как его формулировал Святой Павел в своём Послании к римлянам в главе 8,29 («Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего, дабы Он был первородным между многими братиями»). Поэт скорее принимает таинство, чем пытается решить проблемы, – вместо решения проблем он становится сознателен в отношении своих ограничений. Это всё та же часть пророческого процесса, когда перед тем, чтобы начать создавать что-то новое, необходимо сначала сделать путь проходимым. Человек должен сознавать так же хорошо то, что он не в силах создать, как и то, что он может и должен. Божественная справедливость отражается в земной справедливости среди правителей и личностей, а земная справедливость устанавливается правителями через законы. Невозможно установить справедливость без осознания границ своего разума.

Следующая сфера на пути вознесения пилигрима Данте – сфера Сатурна, который правит добродетелью самовоздержания. Поэт меняет сложившееся представление о предпочтении разума над воздержанием и представляет самовоздержание как добродетель, стоящую выше разума и мудрости. Причиной этого является его желание представить здесь тех, кто испытал в своей жизни видение Бога или по крайне мере жил свою жизнь в Его ожидании. Согласно Фоме Аквинскому, самовоздержание выражается через дисциплину, которую личность проявляет по отношению к своим склонностям стремиться получить как можно больше удовольствий – еды, питья, секса и тому подобного. Необходимо быть воздержанным, если личность хочет преуспеть в жизни.

Первой такой личностью предстаёт Святой Пётр Дамиан (1007–1072), отшельник, позднее присоединившийся к монастырскому ордену. Оттуда он был призван папой, чтобы стать кардиналом и участвовать в реформе церкви. История рассказана в резком контрасте с временем Данте, где титул кардинала выставлен на продажу, а сам папа не имеет никакого интереса к делам церкви.

(Рай 21:121–123)

Петр Дамиано звался в том именьи,

Петром же Грешным там, где наша Мать

на бреге Адриатики ждет рвенья. (123)

(Paradiso 21:121–123)

In quel loco fu’ io Pietro Damiano,

e Pietro Peccator fu’ ne la casa

di Nostra Donna in sul lito adriano. (123)

Эти персонажи представляются Данте как образцы для подражания так же, как это представляли поэты, которых пилигрим встретил в чистилище. Так же как Пётр Дамиан использовал своё превосходство монаха отшельника для служения общему благу, так и сам Данте должен передать свои переживания, испытанные в загробной жизни, для общего блага, описав их в своей «Комедии».

Святой Бенедикт (около 480-около 547) был основателем монашеского ордена, и Данте повествует его историю как пример того благотворного влияния, которое орден приобрёл на окружающих их язычников.

(Рай 22:40–45)

Я тот, впервой кем имя называлось

того, кто истину земле принес,

которой наша жизнь столь возвышалась. (042)

Так благодать сияла мне средь гроз,

что я отвел окрестные селенья

от культа, мир пленившего всерьез. (045)

(Paradiso 22:40–45)

e quel son io che sù vi portai prima

lo nome di colui che ’n terra addusse

la verità che tanto ci soblima; (042)

e tanta grazia sopra me relusse,

ch’io ritrassi le ville circunstanti

da l’empio colto che ’l mondo sedusse. (045)

Поэт приходит к заключению, что миссионер только тогда будет иметь успех, если его работа исходит из самовоздержания и созерцания.

Вера, надежда, любовь и таинственный Емпирий. Пилигрим Данте объясняется

(Святой Пётр, Святой Яков и Святой Иоанн.)

Луна, Меркурий и Венера представили Данте души, которым недоставало добродетелей – веры, или надежды, или любви. В сфере Солнца пилигрим встретил души, которые отметили себя в земной жизни наличием именно этих добродетелей. Теперь пришла пора для самого пилигрима показать наличие этих добродетелей, свидетельствовать о том, насколько изменилась его личность во время странствий в загробном мире и после всех переживаний, которые он испытал. Святой Пётр, Святой Яков и Святой Иоанн будут его судьями.

Пилигрим Данте должен понять, что к добродетелям ведёт мудрость, приобретённая с опытом и силой прошлого опыта, как Святой Бенедикт объяснил ему в своей речи.

(Рай 22:85–90)

Плоть смертных столь мягка, а грех так лих,

что не довольно доброго рожденья

дубов, чтоб ждать им желудей своих. (087)

Петр злата, серебра не знал значенья,

я плоть смирял молитвой и постом,

Франциск в монастыре – ценой смиренья. (090)

(Paradiso 22:85–90)

La carne d’i mortali è tanto blanda,

che giù non basta buon cominciamento

dal nascer de la quercia al far la ghianda. (087)

Pier cominciò sanz’ oro e sanz’ argento,

e io con orazione e con digiuno,

e Francesco umilmente il suo convento; (090)

Не только смиренность Святого Франца и отказ от золота и серебра Святого Петра, но также молитва и пост самого Святого Бенедикта необходимы для обретения этих добродетелей, к тому же в разные исторические моменты определённая добродетель становится более важной чем другие.

Все пути ведут к Богу, нужно лишь отыскать те пути, которые ведут к цели с наибольшей уверенностью.

(Рай 1:1–3)

Свет существа, что движет всей Вселенной,

повсюду проникает и блестит

тут ярко, меньше в части отдаленной. (003)

(Paradiso 1:1–3)

La gloria di colui che tutto move

per l’universo penetra, e risplende

in una parte più e meno altrove. (003)

Хотя пилигрим Данте мог видеть эти пути к добродетелям уже в чистилище, в раю он видит их с наибольшей ясностью, поскольку они ведут через всеобщую природу мудрости. Пилигрим учится создавать перед собой обобщающую картину своего странствия.

Для того чтобы выдержать предстоящий экзамен, пилигрим Данте должен вознестись в сферу вечных звёзд, самую внешнюю сферу рая, и оттуда оглядеть то, что он преодолел.

(Рай 22:133–135)

Взгляд опустив, увидел под собой

сеть сфер, и столь был беден шара облик,

что улыбнулся малости такой. (135)

(Paradiso 22:133–135)

Col viso ritornai per tutte quante

le sette spere, e vidi questo globo

tal, ch’io sorrisi del suo vil sembiante; (135)

Пилигрим Данте приобретает верную перспективу, с которой он обозревает мир, и верный контекст, в котором он может видеть свою жизнь. Святой Пётр экзаменует веру пилигрима. Пётр Евангелия отрёкся от Христа три раза, но отречение привело к раскаянию, а раскаяние – к его ведущей роли в церкви, так что он предстаёт как наилучший кандидат для дискуссии с Данте о вере.

Как во время экзамена в университете, Данте должен предъявить свои аргументы для защиты своей веры, но не с целью, чтобы выиграть, а для того, чтобы поддержать продуктивную дискуссию. Только в таком диалоге пилигрим Данте сможет раскрыть, как много он знает и как много нового он постиг.

(Рай 22:46–48)

Здесь бывших созерцателей свеченья,

согретых теплотой, что всем дарит

святых цветов, святых плодов рожденье. (048)

(Paradiso 22:46–48)

Questi altri fuochi tutti contemplanti

uomini fuoro, accesi di quel caldo

che fa nascere i fiori e ’ frutti santi. (048)

Данте использует Послание к Евреям Святого Павла как основание для своей аргументации в дискуссии со Святым Петром и для формулирования самого понятия веры.

(Рай 24:64–66)

[ «]есть вера суть надежды и того,

где доказательства не очевидны,

и это, кажется, важней всего.» (066)

(Paradiso 24:64–66)

[“]fede è sustanza di cose sperate

e argomento de le non parventi;

e questa pare a me sua quiditate.”

Данте представляет свою версию Символа Веры перед Святым Петром, где он присоединяет также космологические понятия Аристотеля, что кажется ему вполне уместным в обстановке звёздных сфер.

(Рай 24:127–132)

я начал, – хочешь ты, чтоб основные

идеи моей веры объяснил,

причины сей готовности благие. (129)

Отвечу. Верю в Бога, что мне мил.

Единый, вечный движет все любовью,

желаньем, недвижим в избытке сил. (132)

(Paradiso 24:127–132)

comincia' io, “tu vuo’ ch’io manifesti

la forma qui del pronto creder mio,

e anche la cagion di lui chiedesti. (129)

E io rispondo: Io credo in uno Dio

solo ed etterno, che tutto ’l ciel move,

non moto, con amore e con disio;[”] (132)

Как это выразил Святой Августин, если разум охватывает часть Символа Веры в понятиях законов природы, то во сколько раз сильнее разума будет вера там, где разум не в состоянии осознать смыла. Так же рассуждает и Данте, и объясняет своё понимание Символа Веры лишь в определённой степени, поскольку такие понятия, как божественная троичность, невозможны для понимания одним лишь разумом. Вера является тем единственным, что в силах охватить эти понятия.

После защиты своего понятия веры пилигрим Данте принимается за объяснение своего понимания надежды перед Святым Яковом. Святой Яков в средние века считался великим странником и пилигримом, а странствие само по себе является манифестацией надежды, если верить поэту Данте.

По сравнению с богословской формой защиты понятия веры, дискуссия на тему надежды носит более неформальный и созерцательный характер, Данте говорит здесь также о своих размышлениях относительно плана «Комедии» и её конструкции.

(Рай 25:1-12)

Коль суждено поэме сей святой,

где небо и земля рукой чертили

так, что за много лет я стал худой, (003)

жестокость победить, с какой судили

мне вне овчарни милой жить, где спал

ягненок, враг волков, что схваткой жили, (006)

с другим бы гласом и руном предстал

вернувшийся поэт, и в той купели,

где я крещен, венец бы надевал, (009)

поскольку веры там открылись двери,

какая души к Богу обратит,

а здесь мне Петр на лоб шлет звезд метели. (012)

(Paradiso 25:1-12)

Se mai continga che ’l poema sacro

al quale ha posto mano e cielo e terra,

sì che m’ha fatto per molti anni macro, (003)

vinca la crudeltà che fuor mi serra

del bello ovile ov’ io dormi’ agnello,

nimico ai lupi che li danno guerra; (006)

con altra voce ornai, con altro vello

ritornerò poeta, e in sul fonte

del mio battesmo prenderò ’l cappello; (009)

però che ne la fede, che fa conte

l'anime a Dio, quivi intra’ io, e poi

Pietro per lei sì mi girò la fronte (012)

Данте представляет своё произведение как святое писание, соединяющее землю с небесами и выражает надежду о том, что его «Комедия» завоюет сердца тех, кто отправил его в ссылку. Он не тешит себя иллюзиями и осознаёт, что ему придётся умереть в Равенне и никогда не вернуться в свою любимую Флоренцию, тем не менее поэт выражает надежду на своё возвращение, несмотря на его невозможность.

Данте формулирует понятие надежды как ожидание будущей благодати, которая наследуется от предыдущих поколений.

(Рай 25:67–69)

я говорю: «Надежда есть итог

уверенного славы ожиданья

и божьей милости в грядущий срок. [»] (069)

(Paradiso 25:67–69)

“Spene,” diss’ io, “è uno attender certo

de la gloria futura, il qual produce

grazia divina e precedente merto.[”] (069)

Если вера была представлена как академическая дисциплина, а надежда как форма медитации или созерцания, то любовь представляется как своего рода переживание.

Это благодаря разуму и откровению Данте достиг того, что он в состоянии почувствовать «сверхчеловечность», понятие, изобретённое им самим.

(Рай 26:25–27)

Я: «Философских доводов вернее

и власти, что отсюда вниз сошла,

любовь та, чья печать мне звезд светлее. [»] (027)

(Paradiso 26:25–27)

E io: “Per filosofici argomenti

e per autorità che quinci scende

cotale amor convien che in me si ’mprenti: [”] (027)

Девятая сфера, или Premium Mobile, – это самая далёкая сфера в созданной Вселенной, она приводит в движение все другие сферы. Сверх этой сферы находится лишь Емпирий, то, что простирается вне понятий пространства и времени, конечная цель странствия пилигрима Данте, где пребывает Бог. Это последняя сфера в «Комедии». Когда пилигрим вглядывается из сферы Premium Mobile в Емпирий, ему является не множественность, но бесконечное сияние, окружённое крутящимися огненными кольцами. Эти кольца оказываются орденами ангелов и сферами вселенной, но в порядке, обратном тому, через который он вознёсся, – вселенная наизнанку. В очередной раз выражает поэт невозможность довериться своим чувствам восприятия как источнику окончательной истины.

С этой метафизической перспективы поэт Данте заключает, что земные понятия – как философия и другие конструкции разума – лишь искажают действительность.

(Рай 29:85–90)

Не шествуете вы внизу тропою

обдуманно, так вас любовь влечет

ко мнимостям и вашей мысли крою. (087)

Но небо этот грех перенесет

все ж с меньшим гневом, чем когда Писанье

кто исказит иль молча обойдет. (090)

(Paradiso 29:85–90)

Voi non andate giù per un sentiero

filosofando: tanto vi trasporta

l'amor de l’apparenza e ’l suo pensiero! (087)

E ancor questo qua sù si comporta

con men disdegno che quando è posposta

la divina Scrittura o quando è torta. (090)

Особой критике подвергается здесь плохая проповедь.

Беатриче представляет пилигриму мистическую/эзотерическую розу, окружающую божий трон, где сами лепестки розы образованы теми душами спасённых, которых пилигрим Данте уже встретил однажды в раю. Одно место пустует в ожидании души императора Генриха Седьмого (около 1269–1313), будущего Святого Римского Императора. Он умер в 1313, вместе с ним умерла надежда Данте на восстановление римской империи, а также его надежда на окончание его ссылки.

”В моём конце моё начало”

(Святой Бернард.)

Пилигрим Данте сравнивает себя с варваром, впервые увидевшим Рим во всей роскоши этого прекрасного города. Как варвары, ошеломлённые видом вечного города, так и Данте подавлен величием картины рая, открывшейся перед ним.

(Рай 31:52–54)

Уж Рая форму общую обнял

тогда мой взгляд, хоть ни единой части

его медлительно не созерцал. (054)

(Paradiso 31:52–54)

La forma generai di paradiso

già tutta mïo sguardo avea compresa,

in nulla parte ancor fermato fiso; (054)

Пилигрим Данте хочет поделиться своими впечатлениями от увиденного с Беатриче и обращается к ней – но её больше нет с ним. Вместо неё его последним проводником становится Святой Бернард из Клэрво (1090–1153), цистерцианский монах ордена, основанного Святым Бенедиктом, и сам основавший орден бернардинцев. Он был важной фигурой в деле реформации церкви и основателем крестовых походов. Кроме своих проповедей он также писал стихи. Во времена Данте он был гораздо более знаменит и прославлен чем в наши дни. Святой Бернард объясняет пилигриму, что его любимая Беатриче заняла своё место в мистической розе, окружающей божий престол. В Емпирие обычные физические законы не имеют силы, и Данте в состоянии быть с Беатриче в контакте и воспринимать её, как если бы она была рядом. Обычные понятия пространства и времени теряют свою силу, так что время, проведённое Данте с Беатриче и кажущееся таким коротким по сравнению с тем временем, которое Данте провёл с Вергилием, – это время тем не менее так же важно. Время, проведённое со Святым Бернардом ещё короче, но не менее важно для пилигрима Данте, поскольку именно Святой Бернард посвящает его в конечную цель странствия. Вергилий готовил пилигрима Данте к встрече с Беатриче, она же, в свою очередь, готовила его встретить Святого Бернарда, который опять же готовит его к встрече с самим Богом.

Святой Бернард представляет Данте Беатриче и другие души, составляющие мистическую розу.

(Рай 32:7-15)

В местах, идущих третьими рядами,

сидит Рахиль и, видишь, красота —

то Беатриче с ясными глазами. (009)

С Ребеккой – Сара, и Юдифь, а та

певца прабабка. «Miserere mei»

он спел, виня прелюбодейств места. (012)

Спускаясь по ступенькам галереи,

увидишь тех, кого я назову,

от лепестка к другому ниже рея. (015)

(Paradiso 32:7-15)

Ne l’ordine che fanno i terzi sedi,

siede Rachel di sotto da costei

con Bëatrice, sì come tu vedi. (009)

Sarra e Rebecca, Iudìt e colei

che fu bisava al cantor che per doglia

del fallo disse ‘Miserere mei,’ (012)

puoi tu veder così di soglia in soglia

giù digradar, com' io ch’a proprio nome

vo per la rosa giù di foglia in foglia. (015)

В линии 12 Святой Бернард цитирует Псалом 50 «Miserere mei/Помилуй мя». Эта цитата появляется во всех трёх частях «Комедии»: пилигрим Данте восклицает в Песни 1 «Ада» «будь милостив ко мне», в Песни 5 «Чистилища» эту же линию поют души, готовящиеся к очищению.

Небесная роза сконструирована поэтом так, что мужские персонажи контрастируют с женскими: Мария, Ева, Рахиль, Сара, Ребекка, Юдифь, Руфь образуют верхние лепестки, тогда как Иоанн Креститель, Святой Франц, Святой Бенедикт, Святой Августин расположены на противоположной стороне.

Равновесие соблюдается не только в отношении пола, но также и в отношении возраста: молодые контрастируют пожилым. Таким образом, создаётся картина, где части дополняют друг друга, как это было представлено в сфере Солнца, только на этот раз в масштабе Вселенной. Идея поэта лежит в обратной логической последовательности: если все остальные сферы имеют такую форму, то это потому, что сам центр Вселенной, эта мистическая роза, сформирована так.

В заключительной Песни 33 «Рая» Святой Бернард поёт молитву к Марии, что составляло основную заслугу Святого Бернарда в земной жизни – это он проповедовал и воспевал культ девы Марии. Весь цистерцианский орден посвящён Марии и все монахи имеют имя Мария как их второе имя. Молитва Святого Бернарда полна парадоксов, поскольку именно такой язык является единственно уместным в этой части странствия, где поэт Данте пытается выразить словами то, что лежит выше всяких описаний.

В своей молитве Святой Бернард проходит через всю историю «Божественной Комедии» и молит Марию разрешить пилигриму Данте лицезреть Бога своими собственными глазами.

(Рай 33:22–27)

Вот этот, что из нижних поселений

Вселенной поднялся до здешних мест,

жизнь духа видя в хоре вознесений, (024)

тебя вновь просит добрый дать совет,

как может он глазами ввысь подняться,

последнего спасенья зреть привет. (027)

(Paradiso 33:22–27)

Or questi, che da l’infima lacuna

de l’universo infin qui ha vedute

le vite spiritali ad una ad una, (024)

supplica a te, per grazia, di virtute

tanto, che possa con li occhi levarsi

più alto verso l’ultima salute. (024)

В своей молитве к Марии Святой Бернард создаёт воочию именно то самое видение, о котором он молит.

Поэт Данте влагает в уста пилигрима сравнение видения Бога с классическим примером, где Ясон/Аякс со своими товарищами возвращаются с золотым руном, а Нептун смотрит на киль их корабля из глубины морской.

(Рай 33:91–99)

Вселенских уз я зрел единый том,

и верю, что я прав, сказавши это,

так наслаждался ширью, что кругом. (093)

И больше мигом тем душа задета,

чем двадцать пять веков тому назад

Нептун, из-за Арго лишившись света. (096)

Так ум мой, замерев от тех услад,

все отложив, к вниманью устремился,

и навсегда зажегся там мой взгляд. (099)

(Paradiso 33:91–99)

La forma universal di questo nodo

credo ch’i vidi, perché più di largo,

dicendo questo, mi sento ch’i’ godo. (093)

Un punto solo m’è maggior letargo

che venticinque secoli a la ’mpresa

che fé Nettuno ammirar l'ombra d’Argo. (096)

Così la mente mia, tutta sospesa,

mirava fissa, immobile e attenta,

e sempre di mirar faceasi accesa. (099)

Данте описывает момент этого божественного видения, как нечто неимоверно захватывающее, но что исчезает на глазах в то же самое мгновение: ещё одно описание времени, которое не имеет силы в Емпирии.

Так же как и Ясон, который возвращается домой с золотым руном, так и пилигрим Данте должен вернуться обратно из своего странствия в потустороннем мире со своей «Комедией» как добычей.

(Рай 33:70–72)

Но может мой язык могуче крикнуть,

лишь искрой твоей славы вдохновлен,

и к людям будущего перепрыгнуть. (072)

(Paradiso 33:70–72)

e fa la lingua mia tanto possente,

ch’una favilla sol de la tua gloria

possa lasciare a la futura gente; (072)

Данте описывает своё видение Бога как универсальную книгу с листами создания мира.

(Рай 33:85–93)

Свет в глубине своей соединил,

в единый том любовью без различий,

что на листах Вселенной начертил. (087)

Суть и случайность, дерзость и обычай

почти сплавлялись вместе, и притом,

я говорю, свет прост среди величий. (090)

Вселенских уз я зрел единый том,

и верю, что я прав, сказавши это,

так наслаждался ширью, что кругом. (093)

(Paradiso 33:85–93)

Nel suo profondo vidi che s’interna,

legato con amore in un volume,

ciò che per l’universo si squaderna: (087)

sustanze e accidenti e lor costume

quasi conflati insieme, per tal modo

che ciò ch’i’ dico è un semplice lume. (090)

La forma universal di questo nodo

credo ch’i’ vidi, perché più di largo,

dicendo questo, mi sento ch’i’ godo. (093)

Как Библия является повторением созданного Богом мира, так и «Комедия», по словам Данте, тоже являет собой повторение созданного мира, хотя он, по его собственным словам, с трудом припоминает это божественное переживание.

В очередной раз поэт говорит о невозможности словами языка передать то что он пережил: Данте сравнивает описание этого переживания в своей «Комедии» с детским лепетом.

(Рай 33:106–108)

Теперь рассказ мой в краткости истает.

Скажу, что помню, как младенец тот,

что в матери сосцах язык купает. (108)

(Paradiso 33:106–108)

Ornai sarà più corta mia favella,

pur a quel ch’io ricordo, che d’un fante

che bagni ancor la lingua a la mammella. (108)

Так же как его видение Бога, которое позволяет Данте познать о Боге всё, что только возможно, в долю секунды, но которое, как ему кажется, продолжается целую вечность, так и переживание читателя за чтением «Комедии», по мнению Данте, возвышает читателя и стимулирует его перечитывать «Комедию» в новом контексте.

(Рай 33:109–114)

He потому, что прост был оборот

живого света, я узрел, вникая;

всегда таков он, что ведет вперед, (111)

и, взгляд мой в рассмотреньи укрепляя,

лишь обликом своим меня менял

свет этот, силу дав и потрясая. (114)

(Paradiso 33:109–114)

Non perché più ch’un semplice sembiante

fosse nel vivo lume ch’io mirava,

che tal è sempre qual s’era davante; (111)

ma per la vista che s’avvalorava

in me guardando, una sola parvenza,

mutandom’ io, a me si travagliava. (114)

Поэт пытается создать картину триединого Бога в форме пересекающихся кругов света, перетекающих друг в друга без остановки.

(Рай 33:115–120)

Глубокий, ясный свет существовал

на высоте и, как мне показалось,

три круга и три цвета содержал. (117)

Как в радугах, сиянье отражалось

двух первых, третий полнился огнем,

и пламя ими равно вдохновлялось. (120)

(Paradiso 33:115–120)

Ne la profonda e chiara sussistenza

de l’alto lume parvermi tre giri

di tre colori e d’una contenenza; (117)

e l'un da l’altro come iri da iri

parea reflesso, e ’l terzo parea foco

che quinci e quindi igualmente si spiri. (120)

Данте также пытается выразить идею боговоплощения в поэтической картине, где фигура человека является глазам пилигрима из сверкающего света триединого Бога.

(Рай 33:127–132)

Круг тот, который может отражать

в себе сей свет, когда я присмотрелся,

чтоб лучше в отражение вникать, (129)

казалось, цветом собственным согрелся

и рисовался мне, как наш портрет,

затем и взгляд мой весь в него уселся. (132)

(Paradiso 33:127–132)

Quella circulazion che sì concetta

pareva in te come lume reflesso,

da li occhi miei alquanto circunspetta, (129)

dentro da sé, del suo colore stesso,

mi parve pinta de la nostra effige:

per che ’l mio viso in lei tutto era messo. (132)

Это именно переживание, а не осознание божественного. Поэт сравнивает невозможность точного описание этого переживания с невозможностью найти квадратуру круга.

(Рай 33:133–138)

Как геометр, который дал обет

измерить круг, разгадки не находит,

все думая, начало то иль нет, (135)

так взор мой в новизне подолгу бродит:

хочу понять, как образ в круг вошел

и как он к месту должному восходит. (138)

(Paradiso 33:133–138)

Qual è ’l geomètra che tutto s’affige

per misurar lo cerchio, e non ritrova,

pensando, quel principio ond’ elli indige, (135)

tal era io a quella vista nova:

veder voleva come si convenne

l'imago al cerchio e come vi s’indova; (138)

Данте описывает также себя как часть этого общего таинства, которого он удостоился приобщиться.

(Рай 33:139–141)

Но я бы своих крыльев не обрел,

когда бы божья воля не пронзила

и не ударил в ум мой молний ствол. (141)

(Paradiso 33:139–141)

ma non eran da ciò le proprie penne:

se non che la mia mente fu percossa

da un fulgore in che sua voglia venne. (141)

Своё переживание присутствия Бога Данте выражает как переживание обожествления, в котором он чувствует себя единым с Богом.

(Рай 33:142–145)

Фантазии б высокой не хватило,

но, развернув желанье в полный рост,

там равномерно колесо кружила

Любовь, что движет солнце в море звезд. (145)

(Paradiso 33:142–145)

A l’alta fantasia qui mancò possa;

ma già volgeva il mio disio e ’l velle,

sì come rota ch’igualmente è mossa,

l’amor che move il sole e l’altre stelle. (145)

Любовь наполняет всю его волю и его чувства как идеальная гармония, звучащая в унисон с гармонией Вселенной в одном мистическом переживании.

Одна из мыслей, обсуждаемых в «Комедии», была мысль об отношении между частью и целым. Данте завершает свою грандиозную поэму картиной любви, которая приводит в движение Солнце и планеты, и это видение делает всё произведение подлинным гимном всеобъемлющей любви. «Божественная Комедия» завершается так же как она и начиналась – как media res (посреди действия), и такое построение структуры произведения является приглашением к прочтению «Комедии» ещё раз с самого начала. Текст «Комедии» является интеллектуальным вызовом читателя, и хотя сноски и комментарии к тексту помогают преодолеть многие сложные намёки, скрытые в тексте, исключительно интеллектуальный подход к прочтению «Комедии» не является наилучшим способом понять произведение и уяснить смысл, вложенный в него гением Данте. Необходимо активно пережить то, что испытывает пилигрим Данте в своём странствии по загробному миру. Несмотря на то, что «Комедия» изобилует многочисленными ссылками к христианскому богословию, это не мешает ей производить довольно сильное впечатление и на читателей нехристианской ориентации. Для многих читателей, впервые столкнувшихся с «Божественной Комедией», часть «Ад» становится любимой частью, потому что язык «Ада» более доступен, персонажи легко узнаваемы и описаны поэтом с захватывающим драматизмом. Но для некоторых читателей тема морального улучшения и воспитания, описанная в части «Чистилище», воспринимается ближе и более понятна. Читатели, ориентированные на духовное совершенство, найдут часть «Рай» наиболее привлекательной. Это является основанием для того, чтобы читатель возвращался к «Божественной Комедии» и перечитывал её каждый раз в новой перспективе. Тема странствия из рабства к свободе, одна из многих тем, обсуждаемых в «Комедии», приносит также чувство освобождения внимательному читателю.

Библиография

Данте Алигьери; Божественная комедия: Ад. Чистилище. Рай; пер. с итал. В. Маранцмана; СПб.: Амфора, 2006

Dante Alighieri; The Divine Comedy; translated, with a commentary, by Charles S. Singleton; Inferno 1: Italian Text and Translation; Routledge & Kegan Paul; London; 1971

Dante Alighieri; The Divine Comedy; translated, with a commentary, by Charles S. Singleton; Inferno 2. Commentary; Bollingen Series LXXX; Princeton University Press; 1977

Dante Alighieri; The Divine Comedy; translated, with a commentary, by Charles S. Singleton; Purgatorio 1: Italian Text and Translation; Bollingen Series LXXX; Princeton University Press; 1973

Dante Alighieri; The Divine Comedy; translated, with a commentary, by Charles S. Singleton; Purgatorio 2. Commentary; Bollingen Series LXXX; Princeton University Press; 1973

Dante Alighieri; The Divine Comedy; translated, with a commentary, by Charles S. Singleton; Paradiso 1: Italian Text and Translation; Bollingen Series LXXX; Princeton University Press; 1975

Dante Alighieri; The Divine Comedy; translated, with a commentary, by Charles S. Singleton; Paradiso 2. Commentary; Bollingen Series LXXX; Princeton University Press; 1975

William R. Cook & Ronald B. Herzman; Dante’s Divine Comedy Guidebook; The Great Courses TTC; 2001

Оглавление

Структура и издания

Флоренция времён Данте

Литературные истоки Библия

  «Энеида» Вергилия

  Откровения Святого Августина

Часть Первая: «Ад» ”Оставь всякую надежду, сюда входящий”

  Никогда не утихающий шторм

  Еретики

  Седьмой круг ада: грех насилия

  Грех симонии

  Мошенники-советники

  Ультимативное зло

Часть вторая: «Чистилище» Гора Чистилище в семь уровней

  Зал ожидания в чистилище

  Грех гордыни

  Видение свободы

  Восхваление Вергилия

  Новый проводник Данте

Часть третья: «Рай» Восхождение к сферам

  Откровения императора

  Сфера Солнца – святые и мудрые

  Миссия раскрывается: встреча с предком

  Может ли язычник быть спасён

  Вера, надежда, любовь и таинственный Емпирий. Пилигрим Данте объясняется

  ”В моём конце моё начало”

Библиография