Нота «Свет» [Татьяна Селезнева] (fb2) читать онлайн

Татьяна Селезнева Нота "Свет"

Нежность

Говорят, взлетая в ночное небо, нужно тихо в воздух сказать «прощай».

…Тёплый город в мае накрыло снегом, самолёт растаял в седых лучах

Неземного солнца. Погоды лётной у пилота сердце устало ждать —

Он крылом коснётся своей свободы, научившись снова в огне дышать.

…Для тебя я утром сотку кольчугу из стеблей крапивы и нитей звёзд,

Ты взлетишь, как тень, по тропинке лунной, я сотру ладонью дорожки слёз,

На настенной карте, помятой ветром, нарисую твой голубой маршрут,

По глуши пустыни, на край планеты, где твой рейс почтовый, как лета, ждут.

У тебя глаза – словно небо в бурю, грозовые тучи полны дождём,

Я тебя дождусь – в синеве лазури ты вернёшься ранним июньским днём.

…и пилот, скучавший по звону света, по росе заплаканных облаков,

По теплу мотора, по звукам эха, улыбнётся ласково и легко.

И в зелёном море играет ветер, самолёт парит в акварельном сне,

Этот вечер летний беспечно светел и прозрачен, словно ребячий смех.

Я к тебе навстречу лечу стихами, ты ко мне вернулся из края вьюг.

И ромашка с нежными лепестками превратится в сказанное «люблю».

***

Под крылом твоего самолёта вздыхает Атлантика,

Впереди – только вера, свобода и соль на щеках.

…Я пишу твоё имя мелком на страницах галактики,

Ты летишь, рыжим пламенем тая в живых облаках.

Этот мир, и чернильное небо, и ветер неистовый —

Всё в ладонях твоих, как штурвал, что поди удержи.

Ты – безумие,

Верность,

Отчаянье,

Вечность

И истина,

Говорят, в твоих венах разреженный воздух бежит.

Твой крылатый маяк самой яркой звездой зажигается,

Дотянуть до Европы – пусть даже на левом крыле.

А в руках океана – рассветное солнце качается,

Когда ты прикасаешься к бледной от страха земле.

Через тысячу лет – вся планета покроется инеем,

В синеве поднебесья останется сердце и лёд.

Но Атлантика спит, шелестя твоим северным именем,

И над тёмной водой неизменно летит самолёт.

***

На приборной панели живые секунды светятся,

Точно звёзды на иссиня-розовом небе зимой.

…Помню, в детстве мечтала я вырасти жёлтым месяцем,

Освещать людям путь в темноте по дороге домой.

Только стала я, точно отец, белоснежной лётчицей,

И луна мне явилась сестрой в синеглазом краю.

…Это верное небо, как жизнь, никогда не кончится,

Если ты отдала ему сердце и душу свою.

На Земле остаются огни полосы посадочной,

Впереди – серебристые нити сплетают дожди.

…Я храню на груди твои письма, мой друг загадочный,

Ты на взлётной площадке меня поутру подожди,

И мы вместе отправимся к облаку сизо-нежному,

И огарок надежды в руках превратится в свечу.

Говорят, что любовь в небесах, словно шторм, мятежная,

Я дрожу почему-то, прильнув к дорогому плечу.

…На запястье нечаянный шрам серебрится месяцем,

На штурвале – квартет из сплетённых в волнении рук.

Обручённые небом – когда-нибудь точно встретятся,

Самолётным пунктиром рисуя дорогу на юг.

***

Между нами хмурятся километры —

Пять, двенадцать. Времени – полчаса.

Мне б с тобой лететь – непослушным ветром,

Виться в небе, путаться в волосах.

Говорят, что воздух – удел бессмертных,

В чьих глазах танцует живой огонь.

У меня в руках – тишина рассвета,

Я её тебе передам в ладонь.

Сероглазый август сквозь пальцы льётся

То ли пеплом, то ли седым песком.

Твой крылатый друг, точно сердце, бьётся,

Но летит потерянным лепестком

На восток, далёкий, как зимний вечер,

Когда я коснулась твоей щеки.

…я бы клала руки тебе на плечи,

Чтоб согреть тебя от немой тоски.

Я тебе – в серебряном небе солнце,

Я тебе – маяк в синеве морей.

…Самолёт, как тень, на заре вернётся,

И твоя рука зазвучит в моей.

Ты скажи мне, мой д

ру

г

Ты скажи мне, мой друг, что дорогу я выбрала верную,

И не дрогнет штурвал самолёта в девичьих руках.

На земле просыпается солнце на веточках вербы, и

Я рисую над морем весну в голубых облаках.

Серебристая тень – то ли молния, то ли видение,

Небеса распорола и сшила в рассветном огне.

…На такой высоте эти шрамы – твоё отражение,

Их так любит стирать своевольный ноябрьский снег.

Мне остался весь мир – удержать бы его в невесомости,

И тебе подарить, как стеклянный рождественский шар.

…Мне вдруг кажется, руку протянешь по ветру над пропастью

И коснешься звезды, и забудешь, как жить, как дышать.

Под крылом самолёта рассеется крошево сумерек,

Я окутаю нитями глобус до новой зари.

…Мы вернемся, мой друг, по росе, так неистово утренней,

Ты увидишь меня, когда небо коснётся земли.

***

Серебро мне к лицу -

Это цвет самолётных крыльев.

По Цветному бульвару

Монгольской лечу стрелой

Сквозь седую пыльцу

Первоснежно святой Москвы, и

Под Дворцовым мостом

Ленинграда – к себе домой.

Я бегу, как дитя,

По-есенински босонога,

По-дункановски руки

Раскинув на полстраны.

И назло всем чертям

В каждой луже я вижу Бога,

Не надеясь дожить

Пару дней до лучей весны.

У меня на груди

Нежным светом горит мимоза.

Я спасаю её,

Душу кутая в алый шарф.

Я связала пути —

Ленинградским слепым морозом

На Московской земле

Так, что больно теперь дышать.

Я бегу, я лечу!

По-цветаевски одинока,

За собой оставляю

Громады чужой Москвы.

Зажигаю свечу

Серебром у Невы глубокой.

Жаль, что рядом со мной

В Ленинграде опять

Не Вы.

***

Белой лентой вокруг запястья

Обернутся мои стихи.

На дорогах, где ходит счастье,

Узелки четырёх стихий:

Из огня да в горячий воздух,

Из воды в земляную твердь.

Я в стакане смешаю прозу,

Чтобы словом замедлить смерть.

Чтоб на платье – ни капли крови,

Чтоб в груди трепетала жизнь.

Та, что люди зовут Любовью,

Лепестками огня дрожит.

На границе тепла и мрака

Сколько времени до беды?

Тот, кого называют Страхом,

Прячет в сердце свои следы.

Чёрным камнем вросла химера

На пути – и зовёт на бой.

Та, кого нарекают Верой,

Остаётся всегда с тобой.

Ни оружия, ни тревоги —

Правда светится маяком.

Я, не знающая дороги,

Бьюсь об истину мотыльком,

Но храню на запястье ленту.

А за лентой – идёт народ.

…На сухом полотне – легенда

Про свинцовый последний год.

***

А когда ты устанешь идти сквозь тень,

Ты увидишь альбомный лист.

Впереди будет снова цвести сирень,

Позади – переплёт страниц.

На границе безветренно и светло,

На деревьях лежит туман,

И касается вересковым крылом

Беспокойного сердца май.

А когда ты устанешь искать следы

На альбомных двойных листах,

Начинай танцевать и тушить мосты,

Досчитав в голове до ста.

Так ныряют в неровный разлом волны

На исходе седьмого дня.

…Так умеют верить и ждать весны

Те, кто раньше не знал огня.

Потому что не страшно идти во тьме,

Если слышится нота "свет",

Укрывает планету вишнёвый снег

На альбомной сырой листве.

Так касается ветер морского дна,

Приручив к синеве печаль.

В самый северный город идёт весна,

Зацветает в порту миндаль.

Потому что не страшно смотреть в туман,

Если помнишь узор границ,

Ты рисуешь дорогу вперёд сама

На ладонях пустых страниц.

Ветер дышит спокойствием и теплом,

Рассыпает росу в траве.

…а когда ты устанешь,

Открой альбом

И вернёшься на ноту "свет".

***

Над церковью волнуется заря

И тает в тихом колокольном звоне.

Кленовые рассветы сентября —

Над городом, слетающим с иконы,

Ему к лицу – что тёплый пёстрый шарф,

Укутавший дома своей заботой.

У города осенняя душа —

Он так мечтает согревать кого-то

Любовью, чаем из целебных трав,

Невидимым цветастым одеялом.

От ежедневной суеты устав,

Я здесь издалека смотрю на лавру,

Гуляю вдоль серебряных прудов

И зажигаю звёзды вечерами.

И только здесь – средь сотен городов,

Я говорю – не словом, но стихами.

***

Сказкой из детства, манжетой на рукаве,

Тёплым платком с материнских усталых плеч,

Белая церковь стоит на сырой траве —

Нас уберечь.

Дверь только скрипнет – откроется целый мир:

Тёплая печка в углу – как в родной избе,

Возле окна улыбается херувим

Только тебе.

Здесь – словно в прошлом – у Бога глаза отца,

Птицы из книжек, мозаика на полу…

Здесь у надежды и радости нет конца,

Здесь – я живу.

В каждом мгновенье – дыхание мастеров,

Что ни стена – живописный земной сюжет.

Мягко сплетаются в звоне колоколов

Вера и свет.

Белая церковь, зелёные кружева,

Тёплые свечи и дух полевых цветов.

Разве для этой картины нужны слова?

Это любовь.

***

Осенью кофе особенно горький и светлый,

В воздухе пахнет рябиной и тёплой смолой.

Ветер сменился —

И хочется в небо, за ветром,

Плавно кружиться с летящей кленовой листвой.

Осенью больше нет времени думать о смерти.

Время любить.

И учиться мечтать и цвести.

Прячу открытку в потрёпанном почтой конверте —

И отправляю —

Кого-то от грусти спасти.

Ночью с подушки в окно улетят самолёты

С мягкими снами

О мире,

О счастье,

О нас.

Я к ним привыкла —

Почти как ходить на работу.,

Я иногда забываю о том, что сейчас

Ветер сменился.

Прохладно.

И листья танцуют.

Спелые яблоки падают гулко в траву.

…Осень на небе картинки из книжек рисует,

Мы с сентября начинаем другую главу.

***

Вечер летней дымкой занавешен,

Мне не спится —

Слышен тихий звон.

Мой июнь беспечен и безбрежен,

Источает свет и волшебство.

Мне сегодня снился шум сирени,

Ветер нёс тепло издалека,

В небе разливались акварелью

Сонные льняные облака.

Воздух пел дыханием жасмина,

Чайки гомонили над рекой,

Бог грозы прошёл на запад мимо,

Обещая счастье и покой,

Пряча сердолики острых молний

В чёрные прорехи рукавов.

Если б пыль дорог умела помнить,

То она бы вспомнила любовь.

Выйду в город вечером июньским,

Чтоб тебе присниться наяву.

Может быть, грядущей ночью тусклой,

Я пойму,

Зачем я здесь живу.

Васильки во ржи

Или свет, или тень —

На иное я прав не имею,

Как не знает Земля ничего, кроме капель воды.

На тетрадном листке очертанья цветов акварельных,

В самом ярком из них я узнаю родные черты —

И шагну в белоснежное облако влажной бумаги,

Пара быстрых штрихов – так рождается новая жизнь.

Очарованный светом не сможет случиться во мраке —

Остаётся любить и цвести

Васильками во ржи.

***

Я кладу руки тебе на плечи

И унимаю печаль.

В матовом небе цвета черешни

Бог проливает чай.

Карие ягоды грустного взгляда,

Солнечный луч по щеке.

Это так важно – просто быть рядом,

Вместе следить на песке.

Сонные клены рисуют картины,

Щурится мокрый асфальт,

Время любить и случиться любимым,

Время светить сотней Ватт.

Солнце разбилось в черешневых лужах,

Прячется в старых пальто.

Мне в этой жизни, пожалуй, не нужен —

Кроме тебя – никто.

***

Дай подурачиться. Когда ещё придётся?

Мы едем в город, что не знает солнца

Нарисовать его.

На грязноватых уличных страницах

Ни взрослых, ни детей –

А только птицы.

И больше – никого.

Любые краски дождь стирает кистью

С дорог, с домов, с фонтанов, с пыльных листьев.

И холодно плечам.

На небе облака качает ветер,

Мне кажется, что мы – одни на свете,

Но некогда скучать.

Как будто город вдруг забыл о лете,

Ни с рук, ни в кассах не купить билетик

В миндальное тепло.

И серость – так привычно и печально -

Сковала пальцы влагой обручальной,

Возможно, нам назло.

Ни акварель, ни масло, ни фломастер

Бумагу серых улиц не раскрасит,

Пока не стихнет дождь.

Ты улыбаешься тепло и безмятежно,

И знаю я: в сердца приходит нежность,

Когда её не ждёшь.

***

Мне уже всё равно,

Что останется после меня,

Лишь бы эта война

Прекратилась по чьей-нибудь воле.

Если б я в этой жизни

Хоть что-нибудь мог бы менять,

Я родился бы в мае,

Когда завершаются войны.

И цветы у сердец

Без причины ушедших солдат

Прорастают у края

Дороги слезами любимых.

Я хотел бы забыть

Вереницу из траурных дат

Перед тем, как душа

Моё тело навеки покинет.

Чтобы кровь на щеке -

Только терпкий рябиновый свет,

И туман по траве,

И холодная радуга в поле.

…мне уже все равно,

Что оставлю я нашей земле,

Но пускай навсегда

На Земле остановятся войны.

Молитва

Береги, пожалуйста, береги

Это чувство, тихо и осторожно,

Убегая в мысли – не убеги

От несмелой нежности, столь похожей

На цветок, раскрывшийся на заре,

Утонувший в тёплых ладошках утра.

Ты его у сердца расти и грей,

Окружай теплом, согревай уютом

И люби, пожалуйста, так люби,

Чтобы верность вечна, а слова – много.

И не бойся счастье хранить в груди —

Наше чувство в книгах зовётся Богом.

***

Ничего необычного – бабочки в животе —

И доверие, хрупкое, словно ноябрьский свет.

…я боюсь ошибиться.

Тревожно.

Любая тень

На заснеженной улице мигом меняет цвет.

Я учусь тебе верить. Опасливо. Не дыша —

Обжигая ладони о собственный вязкий страх.

Так мелодии слов в темноте серебром дрожат —

Если я нахожу тишину у тебя в глазах.

Говорят, мои руки – про нежный полёт стрекоз.

Провести осторожно – сказать о своей любви.

…я любуюсь тобой.

И касаюсь твоих волос.

…Доверяю тебе, притаившись.

Один.

Два.

Три.

***

Так страшно не успеть. Холодный свет

Бинтом скользнет на острые ключицы.

Сложнее видеть сны, чем просто сниться,

Когда тебе сегодня двадцать лет,

И ты бежишь по каменному льду

С тяжёлым чемоданчиком тревоги,

Не видя ни границы, ни дороги,

Туда, где твой визит с надеждой ждут.

И улицы, уснувшие в снегу,

И ветер, чуть подёрнутый туманом,

Не спрячут страх на донышке стакана,

Не успокоят сон, не сберегут

Тебя от тишины тяжёлых дум.

Но свет звезды из окон греет сердце.

Возьмёшь на руки тёплого младенца,

Как в Вифлееме в нулевом году.

***

Знаешь, друг, в мире есть человек, его имя Свет.

Он приходит,

когда солнце солью стирает шторм.

Он встаёт, точно ангел, за правым твоим плечом,

Он берёт тебя за руку мягко своим лучом,

И бутонами звёзд рассыпает огни в траве,

По-рождественски хрупкой,

Повенчанной первым льдом.

Он тебе говорит, очень тихо, но твёрдо: "Верь",

И проходит бесследно привычная сердцу боль.

Он смеётся,

И эта улыбка всегда с тобой,

Словно след маяка над холодной морской водой.

…в январе фиолетовым ветром цветёт сирень,

Стоит только ему протянуть над землёй ладонь.

А молчанье его стоит тысячи громких слов —

Он снимает тяжёлую ношу с уставших плеч.

Его сердце горит оживленней зажженных свеч,

Он даёт тебе крылья – и ты побеждаешь смерч.

Знаешь, друг, в мире есть человек, его Свет – Любовь.

Если встретишься с ним,

Обещай мне

Его беречь.

***

Там, где сном станет явь,

И стирается профиль границы,

А закат бледно желт, как молочная пена рассвета,

Я узнаю тебя

Сквозь узоры на книжных страницах,

И июньское солнце закружит декабрьским ветром.

И по кромке весны

Мы пойдем, осторожно ступая,

Оставляя следы на песчаных ладонях планеты.

На краю тишины

Эта хрупкость такая святая,

Что возьмешь ее в руки – рассыпется мраморным пеплом.

Словно снег в сентябре,

Чуть неловкая первая нежность,

Не успев прозвенеть, застывает слезой на морозе.

…На последней заре

Ярче солнца сияет надежда,

И её мы у самого сердца так бережно носим,

Что, сходя с корабля,

Я шагаю в небесную просинь

За тобой. Белый флаг нашей памяти парусом поднят.

…Я узнаю тебя

У порога в апрельскую осень

По невидимым линиям сна на знакомых ладонях.

***

Мне снился тот, о ком не говорят

Ни песней, ни в стихах, ни вслух, ни молча.

В холодном небе цвета сентября

Я рисовала ветер стылой ночью,

И рассыпала по дорогам яд.

А ты пришёл, влюблённый и шальной,

Собрав в корзину васильки и мяту,

Закрыв глаза звенящей тишиной,

Мы танцевали в пелене заката.

И таял лёд, и уходила боль.

Я написала руны на песке,

Читая взглядом на воде посланья.

…Моя рука лежит в твоей руке,

И пахнет яблоком шафрановое пламя,

А за окном взлетает в небо снег.

И звук свечей, и свет зеркальных нот,

И самолётный след на глади синей.

…Не нужно ветра. И не нужно слов.

Уютный чай, улыбки, вечер с фильмом,

Наверное, в тепле живёт любовь.

И я ловлю твой добрый сонный взгляд,

Держа ромашки, как букет невесты.

Мне снился тот, о ком не говорят.

Мне снился ты – и мы проснулись вместе.

***

Я не знаю, мой друг,

Что нас связывает с тобой,

Кроме искренней нежности, прочно сердца сковавшей.

То ли северный город,

С общей для нас судьбой,

То ли хрупкая верность в каждом касанье нашем.

Пусть осеннее море

Волнуется и звенит,

Я украдкой рисую твой профиль в цветном блокноте.

И последнее солнце

Скромно тепло хранит,

Как изменчивый ветер чаек берёг в полёте.

Быстротечный сентябрь

Нас в кленовых ладонях нёс —

Мы приснились полярному городу длинной ночью,

Когда ты прилетел

Из края стихов и слёз,

Самолёт посадив легко на пустую площадь.

Говорят, в первый снег

Зажигается первый вальс,

Расплываясь несмело знакомым, как память, звуком.

…я даю тебе руку.

Город целует нас.

И горит маяком

любовь за Полярным

Кругом.

***

Так непрошеной нежностью спит на твоих плечах

Васильково любовь,

Расцветая под южным небом.

Я тебе заварю поутру облепиховый чай,

И укрою озябшее сердце пушистым пледом,

И пойду за тобой: хоть на смерть, хоть на свет, хоть в бой.

Говорят, что надежда не знает ушедшей боли.

Время падает с рук прошлогодней цветной листвой -

Нашу старшую дочь почему-то зовут Любовью.

***

Ты мне снился, когда на ладонях у Бога покоился мир,

Я пыталась тебя уберечь от грозящей разлуки.

…Через двадцать столетий мы встретились – стали людьми,

И я вспомнила сразу тебя. Твои нежные руки

Обнимали так трепетно, верно, надёжно, тепло,

Что невзрачный ноябрь расцветал белоснежным жасмином

На холсте общих снов. Даже ночью мне было светло

От того, что тебя называла так просто – любимый.

Я останусь с тобой – через год, через век, через жизнь,

Мы с тобой навсегда – я тебе обещала однажды.

…Улыбается Бог: "Ты храни его, верь и держи",

Я с тобой. Я целую тебя.

Мне впервые не страшно.

***

Каждый вечер ждать тебя, как Ассоль,

Под холодным небом рисуя море.

По сухой траве, по камням – босой,

За тобой бежать по канве прибоя,

Растирая мел о нагой асфальт,

Оставляя ткань на колючих ветках,

До луны в порту корабли встречать,

Замерзать одной под апрельским ветром.

Ты меня искал на пустой земле,

Ты меня искал по весенним звёздам,

В ледяном плену, на дневной жаре

Алый парус выцвел, а китель – стерся,

И в твоих глазах – зеленей листвы! —

Поселился холод голодным зверем.

По морям ты плыл, бесконечно плыл,

И никто из нас никому не верил.

По земле туман шелестит плащом,

Над водой – цветы – голубая пена.

За тобой идти проливным дождём,

За тобой бежать кинолентой мерно.

Рисовать корабль по седой золе,

Зажигать свечу каждый божий вечер.

Маяком в ночи,

Светлячком во мгле,

Я тебя весной

Непременно встречу.

ЯВЛ

По горизонту – август разлился сливой,

В сумерках блики лёгким сачком ловлю.

Мой темноглазый, нежный, весенний милый,

Я Вас люблю!..

Сколько ни думай, верность сильнее веры,

Сколько ни бейся, сердце честнее слов.

Я по сухой траве, как по тонким нервам

Строк из стихов

К Вам убегаю – будь то зима иль лето,

Вы, как и прежде, светел, упрям и юн,

В Ваших ладонях – облако первоцветов.

…Я Вас люблю…

Все мои чувства – радугой на запястье,

В Ваших глазах – радость от наших встреч.

Вас обнимаю…

Господи, что за счастье —

Вас уберечь.

Сквозь облака рассвет расцветает вишней,

Тёплые крылья ветра несут зарю.

Взяв Вашу руку, утром шепчу чуть слышно:

Я Вас люблю.

Послушай

Я ловлю наши краткие встречи, как звёзды – в охапку,

Не решаясь поверить, что счастье в ладонях держу.

Сквозь апрельский асфальт прорастают лесные фиалки,

Я боюсь своих мыслей – и тихо молитву твержу.

Может быть, это снится какому-то древнему Богу —

Он задумал нечаянно сказку одну на двоих.

Только я каждый вечер ступаю на кромку дороги

И бегу, и лечу – и в объятиях прячусь твоих.

Только ветер взъерошит нескладные рыжие косы,

Только солнце расцветит в глазах бирюзово лазурь —

Оттого, что ты верил так сильно, так ярко, так взросло,

Оттого, что я сердце твоё заслоняла от пуль,

Никогда, никогда не случится разлуки и смерти,

Этой чудной весной так отчаянно хочется жить…

И проснувшийся Бог на ладони судьбу нашу чертит.

Я держу твою руку —

И ты мою руку

Держи.

***

Встретить весну – значит, принять и зиму (с) Экзюпери

Встретить весну,

Значит, принять и зиму.

Снежная пыль

Тает на нитях строк.

В свежем письме

Я назвала любимым

Вас,

И дрожали пальцы,

Пряча в конверт листок.

Мартовский снег

Тает, ресниц касаясь,

Ваши следы

В сердце моём звенят.

Помню, как мы

Ночью сплетали пальцы,

Словно боясь

Боли при искрах дня.

Вашим теплом

Я, как слезой, согрета.

В Ваших руках -

Нашей судьбы свеча.

Я Вас люблю,

Вас называю светом,

Вас берегу,

Вам наливаю чай.

Майской росой

В Ваших руках останусь.

Эта весна

Учит меня цвести.

…встретить весну —

Значит, раскинуть парус.

Встретить тебя —

Значит, любовь спасти.

***

Так хрустально и бережно – кажется, что в раю,

Это хрупкое чувство в груди расцветает маком.

Мой хороший, не бойся – я очень тебя люблю.

…я тебе маяком обещаю светить из мрака.

Я ношу тебя в сердце – а кажется, что в глазах,

Ты напуган, что я тебе снюсь – только это неправда.

Я тебе обещала держать твои руки – в руках.

Это самая лучшая явь, и других мне не надо.

***

Вы говорите тихо о любви,

А я боюсь Вам в нежности признаться.

Держа в своих ладонях Ваши пальцы,

Шепчу: «Пусть Вас Господь всегда хранит».

Я помню август – спали тополя,

И я от зноя в их листве спасалась.

А рядом – Вы. И мне тогда казалась

Такой огромной и живой Земля.

В глазах привычно зеленел миндаль,

Когда я в старой церкви Вас встречала.

О Вас молилась в полутемных залах,

И с Вами вместе собирала чай.

Любить так безоглядно, точно Бог,

Касаться плеч и обнимать несмело.

В моей груди сто тысяч солнц горело,

Когда я подарила Вам цветок.

Звенят, как льдинки, нежные слова,

Я испугать боюсь дыханьем время.

…В зеленой вазе веточка сирени

В рождественский сочельник расцвела.

***

"Я никогда не покину корабль", – в тёплых глазах – ожидание смерти.

Чайкой израненной бьётся ноябрь на перекрёстке соседних столетий.

В Северном море волну за волной чёрными красками пена рисует…

…Вам, лейтенант, непривычно темно – Вашу надежду развеяла буря.

Миг передышки – и снова гроза ломкие молнии всюду метает,

Ветер свивает в цветных парусах гибельный танец по самому краю…

Соль оседает, как снег, в волосах, Вас, лейтенант, преждевременно старя,

Вы, как и раньше, верны небесам, Ваши молитвы – из кремня и стали.

…Мне бы коснуться тебя хоть во сне, лёгкой улыбкой утешить в печали,

Я бы сдержала и ветер, и снег, лишь бы корабль твой спокойно причалил

В западный порт, где алеет заря розовой дымкой морского тумана…

Мне говорили, мечты – это яд… Я им не верю и верить не стану.

…Ты мне приснился в предзимний рассвет – пальцы белели на ручке штурвала,

Я тебе буду и сердце, и свет, я перед Богом тебе обещала.

Тёплой рукой я согрею твои – облако веры наброшу на плечи…

…Буря стихает у самой земли. Тёмное время, по счастью, не вечно.

…Старый корабль шепчет сказки волнам, ласковый вереск цветёт, словно небо,

Медленно падает с глаз пелена, Вам, лейтенант, теперь сумрак неведом.

Тает Луна в колыбели утра, милый мой друг, обнимать Вас – отрада.

…Если настанет для смерти пора,

я тебя выведу даже из ада.

***

Я живу в старой книге засушенным мотыльком,

Танцовщицей безногой на пыльных от слов страницах.

За потрёпанным выцветшим временем корешком

Календарным движеньем друг друга сменяют лица,

Я смотрю между строк – мне никто из них не знаком.

…Шестьдесят лет назад в Лилле я родилась на свет,

Был сентябрьский вечер, играло негромко танго,

Ветер пел колыбельную песню цветной листве.

…я росла на идеях Вольтера, Дидро, Декарта

(Мой отец был философ, а дядя – большой поэт).

…Мне случилось семнадцать, когда началась война.

Город заняли, люди бросали дома и вещи.

…А на сердце моём эдельвейсом цвела весна —

Я осталась одна, зажигала ночами свечи,

И смотрела, как тонет в рассветном огне луна.

…Его Дэвидом звали. Он был из чужих солдат,

Мы встречались тайком в старой церкви у въезда в город.

На обрывках газет, на тетрадных двойных листах

Он меня рисовал… Каждый штрих, каждый вздох и слово

Были счастьем для нас, невзирая на боль и страх.

Обручились мы тёплым июнем в ночной тиши,

Вместо свечек держали бумагу, холсты, чернила…

Под разрывы снарядов клялись мы в согласьи жить…

…я погибла ноябрьским утром, за день до мира.

Он кричал мне: "Живи", я шептала ему: "Дыши!"

…Он достал старый холст через двадцать одну весну,

И позвал меня снова: "Эдит!.."

Я пришла по зову.

Он писал нашу жизнь, словно море поет волну,

Как рисует поэт неземной красоты любовь, но

Я стирала слезу (в сотый раз!) и кляла войну.

Я смотрела в родные глаза и ловила взгляд,

Побелевших волос всё касалась прозрачной кистью…

Мне так много хотелось сегодня ему сказать

Но слова застывали… И скорбно летели листья,

Словно в том ноябре, четверть века почти назад.

Он вложил в свою книжку так бережно мой портрет,

Что от грусти в словах посерели мгновенно буквы.

Но сиял маяком нашей верности мягкий свет,

До последнего вздоха, последней его секунды.

…а наутро в заплаканном городе выпал снег.

***

Я касаюсь рукой луны —

В Ленинграде так близко небо,

Что от Ладожской вместо трамваев идут облака.

А на Невском танцуют сны

Васильковым июньским снегом,

И на скрипке играет Вивальди слепой музыкант.

У тебя над Москвой – огни

И пространные разговоры

О науке, о новых ракетах, магнитных полях.

В чертежах на столе – весь мир,

Дремлет истина в пылких спорах,

И с удвоенной скоростью кружится в вальсе земля.

А в кофейне – уютный плед

И знакомый коричный ветер…

Этот северный город влюблён в неземное тепло.

Я рисую в блокноте свет

И девчонку в цветном берете

Под прозрачным зонтом. И рисунок кладу под стекло.

Ты мне пишешь про Байконур,

Про следы на небесной карте,

Обещаешь приехать, как только закончится год.

Только мне вспоминать весну

(Я тебя не встречала с марта),

У меня на столе твой портрет. И сирень цветёт.

Как тебе рассказать, мой друг,

Что под сердцем моим – другое

Заливается-бьется и нет нас с тобой родней?

Слишком много с тобой разлук,

Слишком много ненужной боли,

Покупаю билет до Москвы – и пою о ней.

…в коммунальной квартире – шум,

Незабудки звенят счастливо,

Ты смеёшься, как будто сегодня настала весна.

Я тихонько стихи пишу,

Ты рисуешь корабль – для сына.

…Небо близко, как прежде.

И в наших ладонях – луна.

Колыбельная сыну

Ветер холодным дымом

С неба сдувает звезды,

Месяц котёнком рыжим

Дремлет в твоей руке.

Спи, мой сынок любимый,

Сладкими будут грезы.

Утром проснёшься, крыши

Светятся в серебре.

Я расскажу про город,

Спящий на дне озёрном,

Воздух – прозрачней света.

Солнце – как будто мёд.

Там зеленеют горы,

И колокольным звоном

Льётся беспечно лето,

Буйно имбирь цветёт.

Спи, мой чудесный мальчик,

Спи без привычных страхов,

Вся моя нежность – рядом,

Сила любви – с тобой.

В кофе тревогу прячу,

Тихо мешаю сахар

И охраняю взглядом

Твой непростой покой.

Хочешь, спою про небо?

Серые самолеты

Тают в высотах ясных,

Спят на краю земли.

Улицы пахнут снегом —

Значит, взлетает кто-то.

К дальним планетам мчатся

Синие корабли.

Спи, мой сынок. Как прежде,

Я колыбель качаю.

Сказки в ладонях дремлют,

В город пришла метель.

Вспомнив любовь и нежность,

Я поняла случайно:

Матери видят Землю

Взглядом своих детей.

***

Говорят, покидать город в дождь – неплохая примета,

Мне хотелось бы верить, что древние знаки не врут.

Сердце поезда мерно стучит под колёсами где-то.

На расчерченной карте рисуя привычный маршрут,

Старый поезд меня забирает из осени в лето,

Удивлённо гудит, словно в чудо не верит он сам.

У нормальных людей – под подушкой лежат документы,

У меня – поселился фруктовый большой круассан.

Время в поезде любит примерить различные лица.

То свернётся уютною кошкой, то чайкой летит.

Говорят, в поездах можно встретить и Лисьего принца(*),

Только я никого не встречала ещё на пути.

Я приникла к окну, в небе звёзды сложились в узоре,

Проводник удивляется: «Поздно, чего ты не спишь?»

Как ему объяснить, что я жду встречи с Оле-Лукойе?

Как ему рассказать, сколько света таит эта тишь?

…Разноцветные зонтики рябью покрыли сиденья,

Проводник задремал – а над ним закружились огни.

«Здравствуй, Оле Лукойе,

видение,

сон,

наважденье…

Расскажи мне о том, каково это – грёзы хранить?»

…Мы сидим, свесив ноги, а время стекает улиткой,

Мы общаемся – в чашках давно заморозился чай:

О пространствах и странах, о счастье, о грустных улыбках…

«Знаешь, – вдруг говорит он, – а я ведь скучал по ночам

Петербурга. Какие там ночи в апреле,

Мой невидимый зонт мотыльком обретает свой цвет:

Голубой, золотой, светло-невский и иссера-белый…

Словно каждый рассвет оставляет на нём беглый след».

Замолкает и смотрит в окно. Солнце плещется в чае.

Оле жмёт мне ладонь и спускается за горизонт.

…Петербург. Просыпаюсь. На смятом моём одеяле

Тёплым облаком светится сине-невидимый зонт.

***

Между верой и знанием пропасть весомей, чем видится.

…Дело было под Веной столетием раньше войны.

Я спасла двух детей от восставших солдат в тёплом Линце, и

Мы брели по дорогам испачканной кровью страны.

Мы молчали, но память людская не терпит молчания,

Разговор – не излечит израненной детской души.

Мальчик Виссен и девочка Глаубе лёгким касанием

Объяснили мне всё: что есть смерть, в чём – любовь, и как жить.

…Мы стоим на пороге – семь вёсен прошло с революции.

Юный Виссен уходит в свой первый трёхмесячный рейс.

На прощание он протянул на оранжевом блюдце мне

Синий камень, пылающий яростней, чем эдельвейс.

"Это знание, – он говорит. – Абсолютное знание.

С ним ты можешь во всём совершенно уверенной быть".

Я беру синий камень – и тяжестью в правом кармане он

Отдаётся теперь. Мне хотелось бы это забыть.

Через несколько дней вслед за братом уходит и Глаубе.

Мы прощаемся тихо – она лишь проводит рукой

По спине. Говорит: "У людей, милый друг, веры мало, и

Мне хотелось бы, чтобы она оставалась с тобой".

У меня прорезаются крылья, и вера, как облако,

Белым пламенем светит во всю поднебесную высь.

И её не отнимет солдат, ни спугнёт громким шорохом

Ни один человек, ни гроза, ни случайная мысль.

Там, где спит горизонт, встретит Виссен сестру после плаванья,

Я стою у окна, камень знанья в ладонях зажав.

Будет всё хорошо, ведь со мной моя вера – mein Glaube.

…Между верой и знанием пропасть острее ножа.

***

Автор пишет письмо, ты выходишь из книжных врат,

Я читаю и чувствую рядом твоё дыханье.

Ветер кружит слова и роняет в тетрадь наугад,

И ложатся они то картинами, то стихами.

Мы уходим наверх по дорожке твоих следов,

Наше счастье пытаясь держать, совместив ладони.

И твой город мне кажется лучшим из городов,

А улыбка твоя – самой искренней и спокойной.

На страницах письма то надежда, то смертный бой,

Ты грустишь, что сюжет этой книги тебе неведом.

Только знаю, что ты остаёшься всегда со мной —

Я твой образ храню рядом с сердцем незримым светом.

…И когда на заре мне проявится путь домой,

Я почувствую кожей твою неземную смелость:

Вопреки всем сюжетам предложишь мне быть с тобой —

И былое я брошу в обмен на любовь и верность.

…Путь чернильный перо завершит, и в последний миг

Автор рукопись бережно прячет под тенью неба..

…И мы вместе летим по страницам случайных книг

И по кадрам из прожитых фильмов бесцветным снегом.

***

А в моей Хиросиме сейчас дожди, как и тысячу пасмурных лет назад.

У меня под одеждой звенят ключи, я смотрю, как синеют твои глаза

От серебряной песни речной воды и от розовой сакуры на горе.

Я кружусь лепестками в краю, где ты обращала золу в мотыльковый свет.

Я сплетаю кольчугу из снов ветвей, из солёного ветра и жёлтых роз,

Мои серые крылья сильней цепей, что сковали запястья узором звёзд,

Ты танцуешь по лезвию, как огонь, не боясь превратиться в прозрачный цвет,

…ты мой город, с изломанной в дым судьбой, обречённый на вечность, борьбу и смерть.

Хиросима моя с каждым днём бледней, на ладонях её оседает боль.

Я дарю ей ключи, я сжигаю дверь, на руках остаются роса и соль,

Мне б тебя увезти далеко на юг, где растут виноград, кипарисы, тмин,

Я б тебе рассказал, что тебя люблю, и на флейте играл бы в плену долин.

Ты с щеки незаметно стираешь кровь, улыбаясь печально под звук дождя,

У тебя на груди – острия шипов, – я не смог, не успел защитить тебя.

Ты даёшь мне букет полевых цветов, я шепчу тебе горько: "Прости, прости".

…выбирая оружием вновь любовь,

Я пытаюсь от смерти тебя спасти.

***

Поздней осенью длинная ночь накрывает сном

Тихий город на самом далёком краю земли.

В час, когда спящий мир укрывается серебром,

Зажигает свечу белый дух маяка – Элин.

…Подо льдом синей вечностью неба бурлит вода,

Оживают погибшие старые корабли.

Мягкой музыкой льётся печаль, за волной – волна.

Оставляет огонь на морском маяке Элин,

Так приходит апрель в тайный город воды и льда.

Расцветает весна – поднимаются якоря,

Вновь выходит на тёмную палубу капитан –

Курс держать на сияющий в сумраке волн маяк.

…В верхнем городе шепчет волшебные песни сон,

Видит ночью Элин голубых парусов полёт.

В синем море сегодня немыслимый будет шторм.

Капитан белый дух за собой на корабль зовёт.

…С первым солнцем в затопленный город апрель идёт.

Стёрты линии, смяты границы в бумажный ком.

…И Элин безоглядно руками ломает лёд,

Становясь капитану погибшему маяком.

***

Солнце плещется сердоликом в синеглазой дремоте волн,

Я пишу тебе, Федерико, вспоминая твой стан и стон.

В апельсиновой роще ночью так невысказанно легко,

Только море твоё клокочет, точно песня твоих оков.

На изломанном горизонте – ни гитары, ни корабля,

Смерть поэта на первом фронте – словно пуля, петля и яд.

…я писала тебе в Гранаду про зелёный огонь любви,

Мне казалось, что счастье рядом, а вокруг – тополя цвели.

Я прощалась с тобой, как с тенью – не закрыть мне ладонью глаз,

И тебе – не лежать в земле, и я простить себе не смогла -

Что сберечь тебя не сумела, не спасла от шальной беды.

…Этот мир, неизбывно белый, стал от смерти твоей седым.

И в осеннем молчаньи яблонь я рисую твои следы

В полуночной ночной прохладе, что любил бесконечно ты.

…Океан обжигают блики, в тишине догорит заря.

Неизменное "Фе-де-ри-ко…" шепчут голые тополя.

***

Говорят, в метро не увидеть света, мол, там правит вечная темнота, и никак зима не прервётся летом – только сумрак, холод да поезда. Я сижу на розовой Баррикадной, вспоминая каждый закатный блик и ловлю в ладони лучи прохлады, точно строки редких в подземье книг.

В паутине рельсов – гранит и мрамор, ни драконов огненных, ни принцесс, ты идёшь, сжимая букет тюльпанов, воплощеньем мая, любви, чудес, то ли фея, то ли восточный ветер, рыжим солнцем в черном полупальто.

…И светлеет разом промозглый вечер от огня твоих неземных цветов.

…говорят, что мысли твои – из снега, что лежит на пиках Непальских гор, говорят, стихи ты уносишь с неба, оттого в них дышит такой простор. Я касаюсь тихо руки свободной, и твоя улыбка теплеет вдруг, ты слова рифмуешь цепочкой ровной – исчезает боль и печаль вокруг.

И как будто звёзды слетают ближе, шелестят страницы твоих дорог – Казахстан, Ольхон, Петербурга крыши – вслед тебе глядит Автостопный бог и гордится трепетно рыжим солнцем, что теплом укрыло холодный мир.

…в глубине метро твой состав несётся – на другой, Таганский, конец земли.

Из-под рёбер – мифы, из сердца – песни, я ведь знаю цену твоим стихам. Отпуская прошлое в поднебесье, ты сегодня сказочна и тиха. Я тебе в ладонь опускаю нежность, ты рисуешь свет на холстах ночей – мы проснёмся утром, поймав надежду в кареглазом ветре твоих лучей.

Не-встреча

Я ждала нашей встречи, как ждали солдат с войны,

В коммунальной квартире, не прибранной с воскресенья.

Ты прислал мне письмо, и при свете немой луны

Этот мир представлялся невысказанно-весенним,

И апрельская ночь так прозрачна и так тиха,

Что рукой проведёшь – и останется сон в ладонях.

Ты построил свой мир, как ступеньки в твоих стихах,

Из словесных панелей, из буквенного бетона,

Но планета твоя потеряла кольцо и ось.

Я запомню тебя неизменно живым, как ветер.

…Эта наша не-встреча меня обожгла – насквозь

Поцелуями слёз, точно памятью о поэте.

Крошка-сын никогда, никогда не придёт к отцу,

Я с тобой оставляю улыбку свою и душу.

…Говорили, что смерть для поэта всегда к лицу,

Говорили.

Но их,

Слава Богу,

Никто

Не слушал.

***

Мне снился Павловск. Розовый закат

Пустил цветы по мраморным колоннам.

Я помню, Вы стояли на балконе,

Над Вами проплывали облака…

Весенний сад звенел рекой зеленой,

И мне казалось – так пройдут века.

Холодный отсвет первой Мировой

Застыл на кленах алыми слезами.

Осенний Павловск стал чужой мечтой —

Одним перроном тысячи вокзалов.

…Пришло письмо. Наш сын расцвёл звездой

И памятью на фото в старом зале.

Наш город плакал проливным дождём,

Родительскую боль приняв, как веру.

Сирень привычно распускалась белым,

А Вы твердили – сын на небе ждёт.

Немели руки и звенели нервы,

И Вы ушли, пустым оставив дом.

…Мне снился Павловск. Молодость, война,

Граница между нашими мирами,

Вы были рядом, и была луна,

И я не знала, что случится с нами.

Наш город и последняя весна

На пленке сна останутся стихами.

***

Хорошо быть одной – никому не принадлежать, хочешь – целое небо попробуй в руках держать, хочешь – с ветром танцуй на соленом ребре ножа, только спрашивать Бога о доле своей не надо. Ты купила свободу за три золотых гроша и оставила в будущем страсти холодный жар, но о том ли дышала и пела твоя душа, когда ты из Эдема дорогу искала взглядом?

Ты не знала тогда, что огонь – только тень тепла, что сердечную боль не спалить, не изжечь дотла и что воля – иллюзией жизни всегда была, а на деле слова о свободе слетают пеплом. Твоя память рисует картины на зеркалах, клеит "завтра" из битого в пыль и труху стекла, только ты понимаешь, что сломаны два крыла, что от яркого света огня ты в момент ослепла.

И рождённой летать остаётся одной ползти – без любви и без веры не будет вперёд пути, и упущен момент – ни помочь тебе, ни спасти, как бы ты ни кричала о том, что себя простила. Я просила тебя: ты люби этот мир, люби, посмотри в это небо и море, в разрез зари, эти птицы, цветы, самолёты и корабли… но тебе не хватило мужества, света, силы.

…Ты опять просыпаешься ночью от злого сна – словно кружево мира плетёт на Земле весна, а вокруг – тишина, и на небе – огнём луна, только ты всё любить не можешь, как ни хотела. "Это сон", – говоришь, и белёсая пелена прячет нежность в бокале пригубленного вина…

…Ты жива – и с тобой даже в худшие времена

остаются любовь и огонь, два крыла и вера.

***

Чёрно-красная смерть шагает по городам,

Её голос – воск, а глаза – из огня и льда.

Говорит мне тихо: «Отдай мне его, отдай,

Не отпустишь – глупая, я заберу без спроса».

Повторяет нежно: «Смерть – есть бесценный дар»,

Грустно тянет руки, тонкие, в никуда,

И с небес слетает тысячная звезда,

Пока я украдкой стираю немые слёзы.

У твоей кровати мне незнаком покой,

Ты лежишь, прозрачный, бледный, едва живой,

Я держу в руке ладони твои, и боль

Отступает робко в трещины в половицах.

Я касаюсьгуб сухих черепком с водой,

Я бессильна спорить с Богом, с бедой, с судьбой,

У меня в груди теперь не душа – стекло,

И в остывшем сердце клокочут безумно птицы.

А она всё ближе: «Я заберу его!

Не родился тот, кто выдержит колдовство»,

И скрипит окно, ты тянешься к ней в седло,

Её смех жестокий доносит осенний ветер.

Я встаю, как тень, прервав безысходно зло,

На границе жизни – время последних слов.

У меня меж рёбер – преданность и любовь.

…я с тобой останусь.

Я стала сегодня Смертью.

***

А она говорит: "Я была рождена для войны

Не солдатом, но тенью солдата" – и смотрит упрямо.

В её синих глазах – безнадёжная память вины,

Что сейчас не она вечным сном спит под свежим бурьяном.

Мне б сказать ей о том, что никто для боёв не рождён,

Что разящая сталь достаётся горячему сердцу,

Но она закрывает лицо первым летним дождём,

Пряча слёзы и кутаясь в простынь, пытаясь согреться —

От беды и от смерти, от холода дружеских рук,

Что в дождливую осень её так тепло обнимали.

…А ведь ей в ее двадцать неведом ни страх, ни испуг,

Только боль всё внутри рассекает от края до края,

Не спасла, не успела, не спрятала – проклятый май

В помертвевших глазах отразился последним рассветом.

…И никто не сказал ему тихо простое "Прощай",

И осталась баллада его на Земле недопетой.

А она говорит: "Я была рождена для войны"

И шагает по тёмной дороге вперёд, с автоматом.

…Я смотрю на неё – и в изломах седой тишины

Исчезают слова: "Пусть хранит тебя Бог, тень солдата".

***

Над водой – огонь,

Над болотом – храм:

Колокольный звон

В пелене утра

Не даёт уснуть,

Говорит "Иди",

Наполняет грудь

И велит спасти

Из когтей войны

Молодых солдат

До лучей весны.

Но приходит март —

И стекает кровь

По чужой щеке

На земле отцов.

На сыром песке

Остаётся след,

Разлетится дым,

Тех, кто здесь ослеп,

Приравняв к святым,

Кто упал в туман

На исходе дня,

Погребёт зима,

Не забыв меня.

Колокольный звон

Не заставит ждать

Над водой – огонь,

Над могилой – мать.

Свинцовый Город /С./

Свинцовый Город дождём окрашен,

Пропитан воздухом мокрых крыш,

Среди каналов, мостов и башен

Дарил мне город живую тишь.

И я, ещё не знакома с Вами,

Успела Вас полюбить весной.

С тех пор солёной прозрачной гранью

Свинцовый Город всегда со мной.

Мне в этот Город – пути-дороги,

Здесь всё вокруг говорит о Вас.

Когда луч солнца выводит строки,

Когда снежинки танцуют вальс.

Пока я там, далеко, где ветер,

Храни Господь тех, кто свет и свят.

Я стану ближе, я буду, верьте!

Свинцовый Город во мне распят.

Вы так похожи на этот Город,

Вам в небе птицей дано парить,

Дано согреть и печаль, и холод,

Дано мечтать и дано любить.

А мне – примчаться на край Вселенной,

Чтоб Вас обнять сквозь глухой туман.

Пусть от несчастий хранит Вас верно

Свинцовый город – то я сама.

***

А холодные иглы рассвета острее пуль

На границе Прозрачного города ранят небо.

Мне глаза обжигает апрель торопливым снегом,

Но на пыльном стекле я читаю твою судьбу.

…Эти резкие фразы затёрты, что древний миф,

Но как прежде, без промаха бьют дождевой картечью.

…Город-призрак кладёт свои руки тебе на плечи,

Как в морозную ночь, когда встретились мы людьми.

Знаешь, друг, а твой город был проклят века назад

Не сорвавшимся словом, а светом любви горячей…

Из Свинцового он перешёл в неживой Прозрачный —

И оставил нам вместе последний земной закат.

…Город-Тень забирает в безмолвие боль и сны,

И прохладный гранит обрастает стеклянным флёром.

А пока синий ветер по городу вьёт узоры,

Я тебе отдаю сердца верного сталь и стынь.

Я не верила грустным легендам из детских лет,

Только город стирает из мыслей слова и лица.

…И, ослепшая, я замираю у льда границы,

И кричу твоё имя, и знаю, что смерти нет…

***

Помнишь, в детстве

Собирали счастливые билетики,

Разноцветные,

Пахнущие бумагой.

– Мне в Полесье.

– Мне в город, что прячет лето!

– Мне в Заветы!

– До центра!

– В Оттаву!.. – В Прагу…

И водитель,

Похожий на Деда Мороза,

Оторвет от катушки цветной билетик.

Вы летите,

И песню поют колеса

О дороге,

О счастье,

О целом свете.

Вдохновенно

Слагаешь по тройкам цифры,

Торопливо, украдкой (а вдруг сойдется!).

…Шепчешь в небо

Желание, цель, молитву,

И в разрезе облака

Видишь солнце.

А теперь лишь

Бездушные чеки в ленте.

Отрываешь бездумно —

Цена и время.

Но тебе ли,

Мой Принц, на твоей планете

О Земле грустить

И считать потери?

…Я во сне

Ухожу по дороге ветра.

Двухэтажный

Автобус – героем мифа.

Мне, пожалуйста,

Дайте цветной билетик.

…я сижу у окна.

И слагаю цифры.

Серый Город

Серый Город потерян давно на картах,

И на снимках стёрт его блеклый след,

Лишь однажды, в оскольчато-сизом марте

Получает каждый туда билет.

Там встречают его в полумраке тени,

Что в беззвучном танце взметают пыль.

Серый Город – не более, чем виденье,

Сон времён и забытая прошлым быль.

Он бредёт, озираясь, в изломах улиц,

Задевая облако старых мечт,

Что прозрачными каплями обернулись,

Потому что их не смогли сберечь

И отправили с голубем в Серый Город,

А потом – за ним: "подожди, постой!"

А мечта разбилась о внешний холод,

Высекая круг на воде собой.

Серый Город кружится в каплях теплых,

А он ловит ту, из своих потерь…

…И билет обратный – слегка промок, но

Стал сегодня Город иссиня-сер.

***

Раз ударивший в спину однажды ударит ещё,

И с усмешкой кинжал уберет в белоснежные ножны.

…Так, дождавшись, когда

Цезарь кровью,

как март,

истечёт,

За успех Брут поднимет бокал, переполненный ложью.

Говорят, тот, кто ближе, ударит в два раза сильней,

Оттого ли я тенью скитаюсь по пыльным дорогам?

Я успела забыть имена своих старых друзей

В тёплый день, когда снова очнулась за отчим порогом.

Звон предательства – страшный мой сон в середине зимы,

Так болит на погоду зажившая древняя рана,

Когда в «я» обращается бывшее некогда «мы»

И когда убивает ребёнка любимая мама.

Я не помню всех тех, кто кромсал мои вены ножом —

У меня не осталось ни крови, ни памяти. К свету

Я тянусь, как к спасенью, своим поседевшим лучом,

Становясь чьей-то песней, оставленной летнему ветру.

…Говорят, кто был предан, потом обратится в сирень,

А предатель – навек потеряет покой и отраду.

…только Брут снова встретится с Цезарем в мартовский день

Где-то между девятым и первым кругами у Дантова Ада.

***

Выходящий из замка закроет тяжелую дверь,

И повиснет тяжелым туманом ночное молчанье.

Где ты, бывший мне другом, и с кем твои мысли теперь?

Мне с тобой не делить ни победы, ни боль, ни печали.

Мой разрушенный каменный дом обращается в дым,

Из надежного тыла – в невидимый, призрачный замок.

Я тебя не виню – не был ты ни земным, ни святым,

Не успел стать родным, но оставил в душе отпечаток.

Что тебе мой огонь? Если б мог – ты б остался со мной,

Но не входит река новый раз в проторенное русло.

Камни с нашего замка становятся крепкой стеной

Между нами: твоей немотой и моим живым чувством.

***

Хоть монетку бросай, хоть гадай на холодных рунах,

Хоть танцуй по серебряным лилиям с болью в такт.

От судьбы не уйти.

Не спастись.

В переливах лунных

Навсегда остаётся впечатанным каждый шаг.

Принимай эту жизнь вместе с солью от слов случайных,

Незабудками выросших в серых твоих глазах.

Привыкай сохранять свои чувства, как прежде, в тайне —

Ты успеешь в стихах о бессмертной любви сказать.

Научись оставаться бесстрастным при вечном шторме,

Улыбаться, когда на душе – непонятный шум.

…Если хочется плакать, иди неизменно к морю,

Если хочешь летать – избавляйся от грустных дум.

Научись отпускать даже тех, без кого не знаешь

Ни минуты, ни дня – их, увы, отпускать сложней.

И прощать начинай.

Обращая упрёк в молчанье.

Становись всё сильней и упрямей, скромней, нежней.

…Обожжённые крылья – как шрамы – болят на холод,

Я учусь расцветать на нагой черноте пути.

Принимаю судьбу.

Начинаю беречь твой город.

Привыкаю к тебе.

И боюсь

От тебя уйти.

***

А над водой – такая тишина,

Что видно, как по полю вьётся вечность.

В речную гладь – что в зеркало – луна

Глядит, накрывшись одеялом млечным.

Мне кажется, так чувствуют любовь:

Холодный свет, деревня, бездорожье…

…и рядом Бог.

И вместо тысяч слов

Ты вдруг услышишь тихо слово Божье.

***

– Самую длинную ночь в году я проспал —

И ничуть не жалею об этом:

С рюкзаком – на вокзал, до Варшавы билет, и

Старый поезд, как будто курящий табак.

Я не верил ни знакам, ни вечному лету,

Ни рождественским сказкам, ни Богу, ни свету,

Я ронял на дорогу камнями – конфеты.

Люди думали: "Вот же чудак!"

– В новогодней Варшаве желтеют мимозы —

Безымянные звёзды – дрожащая россыпь

На еловых ветвях оживает в морозы —

Я срываю цветы и бегу

По мозаичным улочкам – в дом у причала,

Где рождается счастье из сплава печалей,

Где я видела солнце, и горя не знала,

Где тебя, как любовь, берегу.

– Я ступаю на землю – холодная Польша

Оставляет следы дождевые по коже,

Я беру терпкий кофе, иду через площадь,

Снова кутаясь в шарф шерстяной.

– У меня на запястьях – декабрь серебрится,

Я взлетаю, как ангел, как ветер, как птица,

Над рекой, над покинутой всеми столицей

И неслышно кричу: "Будь со мной".

Ты не вздрогнешь – ты слышишь лишь шум океана,

Заколдованный сон – как броня из дурмана,

Я касаюсь тебя – распускается рана

И кровит, как весенний тюльпан…

– Ноет сердце (наверное, кофе с корицей

Был нечаянно крепок, и стёрлись границы

Между явью и сном, и теперь на ресницах

Как слеза – застывает туман).

Вот скажи мне, зачем я приехал в Варшаву?

Здесь так холодно (где же моё одеяло?),

Я бы вырвался в высь из хрустального шара,

Что, Господь, виновато молчишь?

– Я тебя провожаю – и грустная нежность

По ладоням сквозит тишиной первоснежной.

Я приду к тебе в сон невесомой надеждой.

И тебе от меня не спастись.

– Я проснулся в Москве. Где Варшава? Где ветер?

У меня на подушке – пушистый букетик,

Я сложил слово "Вечность" на прошлом рассвете.

Королева моя,

Я в пути.

***

Флаг белее белого,

Горячей крови,

Точно саван креповый

На плечах твоих.

Ты стоишь, ссутуленный,

Перед рубежом:

Разрывными пулями

И огнём крещён.

Впереди – заветные

Кольца февраля.

За спиною – светлая

Родина твоя.

Защитить от выстрелов

Верою своей,

Воевать бессмысленно,

Предавать – страшней.

Воевать отчаянно —

До потери сил,

За глаза печальные,

За следы чернил

На руках, опущенных

К сердцу Аю-Даг,

За речной излучиной

На трёхцветный флаг.

Пахнет южным яблоком

Ветер в волосах.

Неизменно яркое

Солнце в небесах,

А тебе наградою —

Горьковский огонь,

Чтоб горела правда, и

Чтоб была с тобой.

От граничной линии —

К свету – только шаг.

А земле без имени —

Безымянный флаг.

***

А дорога на север по-прежнему изжелта-белая,

И по ней, кроме Смерти, никто не ходил с сентября.

Ты живёшь в моем сердце – любовью, отчаяньем, верой ли,

Светлой тенью запутавшись в парусных снах корабля.

И на зеркале памяти путь проступает рассеянно —

Я у сердца носил путеводную нить до весны.

От звонка до звонка – за неделей проходит неделя, и

За порогом апрель, словно чайка на гребне волны.

Сероглазое море качает твоё отражение,

И у южного берега соль растворится в песке.

…самый яркий маяк твоего не заменит свечения,

Самый тёплый рассвет не осушит слезу на щеке.

Я дарил тебе веру – её ты считала безумием,

Ты искала надежду – а я обращал её в дым.

…Мой корабль уходит на запад – в холодные сумерки,

А на белой дороге твой призрак бросает цветы.

***

Солнцем в ладонях – нарциссы в руках твоих,

Светом – улыбка вполнеба да вполвесны.

Всё, что осталось – одни фотографии,

Жёлтый букет на окне да цветные сны.

Всё, что осталось, покрыл чёрно-белый снег —

Ворох отправленных писем сгорел в пути.

Мне так хотелось, чтоб снова звучал твой смех,

Чтобы успела я выкрикнуть: "Подожди!"

Мне так хотелось поверить, что ты придёшь,

Я до сих пор не смирилась – привычно жду.

Солнцем в ладонях вздыхает нарциссный дождь.

Я обещаю себе, что тебя найду.

*** /Е./

Вот так и уходят.

Стремительно.

Не прощаясь.

Из рук вырывая последний клочок надежды.

Ступают на ленту из желтого кирпича и

Уходят по улицам города, мертвенно снежным.

Тебе остаются следы их тепла на коже,

И спутывать нервы в клубок без конца и края.

Ты учишься жить.

Это только по первости сложно.

Подумаешь,

Стала улыбка немного другая.

Ты учишься жить.

А по табелю красные двойки

Летают,

Гогочут,

Кричат,

Вырываясь на волю.

Кто ж знал, что весной ты уйдешь по знакомой дороге

Искать чьи-то тени на выцветшем маковом поле.

***

Маково поле светится поутру —

Алые лоскуты, сбрызнутые росой.

Ты говоришь —

Если я здесь умру,

Стану слезой.

Чёрное платье (и непременно в пол),

Рыжие волосы, схваченные платком.

Ты на ветру —

Холодно и легко! —

Стала цветком.

Лёд на ладонях – первые сорок дней.

Жёлтые камни манят тебя домой.

Маков рассвет.

Ты на небесном дне

Станешь звездой.

***

А она говорит: "Вот ответь мне, что ты будешь делать,

Если врач тебе скажет: осталось четырнадцать дней?

Что ты сможешь успеть за какие-то доли недели?

Хватит воли тебе с каждым шагом казаться сильней?

Ты мечтал о полётах над зеркалом мертвого моря,

Ты влюблялся не раз – но молчал, пряча чувства в дневник.

А теперь посмотри в эту просинь ночного прибоя —

Заживи, наконец, за границей прочитанных книг!"

На часах – 23-49. Кончается лето.

В самом деле, я в жизни так мало увидеть успел.

Не летал, не женился, не мерил шагами планету,

Не признался в любви.

Не хотел, не сумел и не смел.

Если мог бы сейчас, то вбежал бы в прокуренный поезд,

Без билета, с букетом цветов – до бездонной Москвы.

А потом бы писал о надежде рассказ или повесть,

А затем бы спасался в гранитных объятьях Невы,

Мне б кричали вдогонку: "Куда?! Порождение ветра!"

Я бы этих людей увлекал за собой, как магнит.

…и родителей видел бы чаще. И верил бы свету.

А сейчас мне осталось… четырнадцать дней схоронить.

И она говорит что-то грустно. Осенняя нежность

Шелестит по щекам, как предчувствие чьей-то беды.

Моё сердце стучит: "не успел", и уходит надежда,

Оставляя следы.

***

…я храню твои письма, храню веера фотографий,

Верхний ящик стола превратился в случайный музей.

…В своей первой дошкольной давно пожелтевшей тетради

Я писала крючочки, стараясь закончить скорей,

Чтоб бежать, словно мысль, в глубину василькового поля

Или яркие книжки листать до закатных теней.

И мне жизнь представлялась такой бесконечной, как море,

А июньские ночи казались длинней зимних дней.

…Через семьдесят лет что я вспомню о радостном детстве?

Бутерброды с вареньем, семейные встречи и смех,

Городки из песка, неуклюже простое кокетство,

Первый раз в первый класс.

Первый шаг.

Первый взлёт.

Первый снег.

Эта память на краешке сердца проявится раной,

Что так тянуще сладко болит по осенним ночам.

…Смятый фантик, открытки, моя фотокарточка с мамой,

Ключ, модель самолёта Ан-2, и седая свеча…

И казалось, что прошлого можно ладонью коснуться,

По шершавым страницам беспечно рукой проведя.

…Мне не страшно, что я не сумею однажды проснуться –

Я боюсь, что когда-нибудь утром не вспомню себя.

И останутся фото, блокноты одной из историй —

Сиротливо лежать на столе, постаревшем за ночь.

Мне не страшно терять, я не верю ни в горе, ни в боль, но

Я боюсь, что забуду свой дом,

Свою маму

И дочь.

Оглавление

Нежность

***

***

***

***