Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления [Александр Герасимович Донгаров] (fb2) читать постранично, страница - 5

единственный путь, на котором Германия могла решить задачу возвращения в клуб великих держав, лежал на запад, через борьбу за освобождение от оков Версаля и новый колониальный передел. Москва считала, кроме того, что обладает таким безотказным инструментом умиротворения Берлина, как совместная борьба с польским государством вплоть до его нового раздела. Рецепт преодоления возможных в будущем противоречий между СССР и Германией за счет дележа Польши предлагался, к примеру, в обзорном письме о европейской политике за 1924 год, направленном тогдашним наркомом по иностранным делам Г. В. Чичериным членам Политбюро ЦК РКП (б). Двоим из этих адресатов наркома, – И. В. Сталину и В. М. Молотову, – предстояло принять подобное решение в августе 1939 г.^[3]

Политический расчет Кремля, как указывалось выше, строился на предположении о неизбежности войны реванша Германии с западной коалицией. Однако под давлением политико-экономических реалий Берлин со временем все больше склонялся к достижению своих целей путем нахождения компромисса с вчерашними врагами. Поэтому когда в феврале 1925 г. Москва предложила Германии заключить военный союз против Польши, что было равносильно созданию советско – германского альянса против союзных Варшаве Великобритании и Франции, из Берлина последовал отказ.

В Лондоне и Вашингтоне также стала побеждать точка зрения, которую им удалось навязать Парижу, что Германия понесла достаточное наказание за развязывание войны и что пора разрешить этому блудному сыну, вернее блудной дочери, вернуться в семью цивилизованных европейских народов. В 1924 г. был принят «План Дауэса» о содействии возрождению германского народного хозяйства, а на следующий год на конференции в швейцарском Локарно произошла, по существу, международно-политическая амнистия Германии в обмен на признание ею незыблемости установленных Версалем ее западных границ. Эти события позволили Берлину сбалансировать внешнюю политику и уйти от односторонней ориентации на СССР. В качестве компенсации за платоническую измену Германия заплатила Москве «омоложением», по выражению фон Дирксена, рапалльского соглашения путем заключения в 1926 г. Берлинского договора о нейтралитете.

Договор о нейтралитете

«24 апреля 1926 г.

Правительство Союза Советских Социалистических Республик и Германское правительство […] пришли к соглашению о нижеследующих постановлениях.

Статья 1

Основой взаимоотношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Германией остается Рапалльский договор.

Правительство Союза Советских Социалистических Республик и Германское Правительство будут и впредь поддерживать дружественный контакт с целью достижения согласования всех вопросов политического и экономического свойства, касающихся совместно обеих стран.

Статья 2

В случае если одна из договаривающихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта.

Статья 3

Если в связи с конфликтом упоминаемого в статье 2 характера, или же когда ни одна из договаривающихся сторон не будет замешана в вооруженных столкновениях, будет образована между третьими державами коалиция с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту одну из договаривающихся сторон, другая договаривающаяся сторона к такой коалиции примыкать не будет.

Статья 4

Настоящий договор подлежит ратификации, и обмен ратификационными грамотами будет совершен в Берлине.

Договор вступает в силу с момента обмена ратификационными грамотами и действителен в течение пяти лет.

Заблаговременно до истечения этого срока обе договаривающиеся стороны согласуют между собой дальнейшие формы своих политических взаимоотношений» [33, с. 250–252].

С формально – правовой точки зрения договор был, разумеется, двусторонним. Однако с учетом реалий 1926 г. в политическом смысле он представлял собой одностороннюю гарантию Германии неучастия в возможных враждебных Советскому Союзу комбинациях ее новых партнеров по Локарно. Одностороннюю, потому что никакие международные комбинации с участием СССР против Германии в 1926 г. и в течение последующих пяти лет действия договора не просматривались.

Если рапалльское соглашение заключалось в ожидании революционного прилива, то Берлинский договор подписывался в обстановке отлива сил европейской революции. Во внешнеполитических расчетах Кремля, однако, Германия, – все равно какая, революционная или империалистическая, – сохраняла роль форпоста, за которым советский режим надеялся пересидеть, если Европу сильно заштормит. Менялись только средства достижения цели.^[4] Теперь ставка делалась не на революционизирующую роль Германии в разжигании пан-европейской