Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления [Александр Герасимович Донгаров] (fb2) читать постранично, страница - 3

представителями воевавшей тогда с Россией Японии на предмет получения помощи деньгами и оружием для борьбы против общего врага – царизма. Следующим примером этого рода стала знаменитая сделка Ленина с кайзеровской Германией в годы Первой мировой войны.

После захвата большевиками власти в октябре 1917 г. стратегия использования «межимпериалистических противоречий» из партийной становится партийно – государственной. Именно она легла в основу знаменитого Декрета о мире – практически говоря, о сепаратном выходе страны из продолжавшейся мировой войны. Провозглашенный декретом нейтралитет «новой» России послужил фундаментом виртуозной политики лавирования между Антантой и германским блоком с целью не быть раздавленными этими жерновами. Задачу уцелеть Ленин решал так: удерживал Германию от оказания чрезмерного давления на его правительство угрозой возобновить военный союз с Антантой, а попыткам последней вернуть Россию в войну с Германией противопоставлял угрозу полномасштабного союза с Берлином. Таким образом, главным ленинским приемом стал отказ от формального заключения союзнических соглашений с державами первого ранга ради сохранения возможности использовать противоречия между ними в свою пользу – и он сработал. Ввиду своей успешности этот прием был возведен советским руководством в ранг основной стратегии его международной деятельности на годы вперед, тем более что она строилась на идейном фундаменте непоколебимого убеждения первого поколения большевиков в классовом характере отношений советской России с окружающим капиталистическим миром, исключавшим возможность длительных союзов.

Вместе с тем, – объективно, – у формального советского нейтралитета 1917–1918 гг. был сильный прогерманский уклон: «срединный» курс Петрограда – Москвы приносил дивиденды Берлину, поскольку Россия вышла из числа его противников, а на долю Парижа и Лондона по той же самой причине приходились исключительно издержки. Благодаря прекращению боевых действий на Восточном фронте в результате подписания в марте 1918 г. Брестского мирного договора между советской Россией и Германией, последняя смогла перебросить более миллиона солдат на Западный фронт. В результате чаша весов в продолжавшейся мировой войне начала склоняться в ее пользу, и если бы не подоспели американские войска численностью 2 млн. человек, в европейской истории могла наступить эпоха pax germanica.^[1] Кроме того, репарационные платежи золотом и хлебом, которые по условиям Брестского договора Россия производила в пользу Германии, были важным фактором поддержания крепости ее тыла.

В ответ последовала интервенция сил Антанты с целью восстановления Восточного фронта усилиями несоветских правительств, действовавших на территории бывшей Российской империи, а также для ограничения возможностей Германии пользоваться российскими ресурсами. Политика «использования межимпериалистических противоречий» переместилась на национальную почву и была помещена в дипломатический формат, где приняла форму тайных советско-германских договоренностей о т. н. «параллельных действиях» против англо-французских экспедиционных сил и союзного им Белого движения.

В 1920–1921 гг. в Кремле принимается решение об уже стратегическом партнерстве с Берлином – до следующей мировой войны. Курс на советско-германскую солидарность в борьбе с версальскими триумфаторами^[2] был оформлен соглашением, подписанным сторонами 16 апреля 1922 г. в итальянском городке Рапалло, где остановились делегации обеих стран, прибывшие для участия в работах Генуэзской экономической конференции по послевоенному восстановлению мирового хозяйства.

Приводить текст рапалльского соглашения не имеет смысла, поскольку его политическая бесцветность способна ввести в заблуждение относительно исторической значимости этой договоренности. Из пяти сущностных статей в двух говорилось о взаимном отказе от претензий на возмещение убытков и расходов, возникших в связи с мировой войной и последующими военными действиями, а также вследствие встречной национализации и конфискации собственности граждан одной страны в силу постановлений правительства другой. Важные для своего времени, эти статьи не были обращены в будущее. Еще в двух статьях провозглашалась готовность развивать хозяйственные отношения и строить их на принципе наибольшего благоприятствования – типичные положения любого соглашения о торговле. Единственная сугубо политическая статья предусматривала возобновление дипломатических отношений после непродолжительного периода разрыва (т. е. никакого прецедента признания большевистской власти договор не создавал) [73, с. 223–226]. Подобных соглашений советская России заключит десятки. Такова была «буква» рапалльского документа, и не удивительно, что история международных отношений ее забыла.

Иное дело – «дух Рапалло». Этот «дух» витал над