За елками [Александр Сергеевич Зайцев] (fb2) читать онлайн

Александр Зайцев За елками

Приближалась моя первая зима в Уссурийске, и вместе с ней в город ворвались студеные ветра с побережья. Дули они почти всегда в одном направлении, на запад, к границе с Китаем. Разгуляться им было где, куда ни глянь, ровная как стол, степь. Выпадал снег, но, как ни старался он удержаться в городе, цепляться за деревья и заборы, прятаться во дворах и палисадниках, его поднимало и несло дальше. В канун Нового Года город почернел от голых деревьев, ветер крутил по нему столбы пыли с облетевшей листвой, редкие прохожие на улицах старались не задерживаться. Пусто и холодно было в городе, как будто и Нового Года никто не ждет.

Но без снега, перед праздником, я не остался. Меня, как самого молодого, отрядили в поездку за елками. Дали 210 рублей денег, водителя с фургоном ГАЗ-53 и показали точку на карте. Город Спасск — Дальний, от него дальше на восток, в сторону Яколевки. Пути было около 400 км, ближе елок не было. Присоветовали добраться до первого лесхоза, а там и елки рядом. Собрались, поехали. За сутки добрались до Спасска — Дальнего, переночевали кое-как, свернули направо. Началось редколесье, а потом все гуще и гуще и, наконец; лес встал, плотной стеной, по обеим сторонам дороги. Снегу по пояс, елки растут по сторонам, но рубить нельзя. Без порубочного листа отберут все, вместе с машиной на первом же посту, мы их насчитали, пока ехали, на дороге штук десять. Доехали до Больших Орлов, через 30 км, обещали, что будет контора первого лесхоза. Когда мы подъехали к автостанции, у нашей машины отвалился диск сцепления. Приехали, хорошо хоть в поселке поломались, после того, как свернули с основной трассы, по дороге никого так и не встретили. Слили воду из радиатора, мороз градусов под 20. Водитель остался в машине, а я пошел разыскивать телефон. Он находился в автостанции. Кое-как дозвонился до батальона в Кировке, ближе все равно, никого, из своих нет. Звонить в Уссурийск нет смысла, приедут дня через четыре, а сегодня уже 27 декабря. Зам. по тылу Кировского батальона обещал выехать завтра утром и к вечеру, привезти запчасти, в ночь выезжать большой охоты ни у кого нет. Ну что же, и это хорошо.

Сообщил эту весть водителю. Решили ночью дежурить в машине по очереди. Она стояла метрах в ста от автостанции, вроде бы можно обоим в тепле пересидеть, а если чего снимут. Кировка обещала привезти только сцепление, не станешь их каждый день за запчастями посылать. Водителя звали Игорем, парень 26 лет, лет пять провалялся с туберкулезом, почти местный, семья и родители живут в двухстах км отсюда. Доели мы все, что осталось. Игорь остался у машины, а я побрел на автостанцию, которая была одновременно и гостиницей. Оба этих заведения находились в большом рубленом пятистенке. Половина его занимала автостанция. Автобус ходил раз вдвое суток, по обещанию. Вторая половина была отведена под постоялый двор. Войдя в него, я оказался в просторной комнате. В дальнем углу, возле печки, на самодельных ложах посапывала компания из трех мужиков. Больше в комнате ничего и никого не было. Печка, вернее, половина огромной, до потолка, железной печи была раскалена докрасна. Тепло. Вторая ее половина, вместе с топкой, находилась в ведении автостанции.

«Это хорошо — подумал я, выходя из комнаты, — тепло это не наша забота». Надо найти что-нибудь, чтобы смастерить кровать. Возле забора откопал из-под снега пустые винные ящики. Ложе получилось довольно приличным, спящая компания тоже использовала их.

«Пусть Игорь спит первым, — решил я, отправляясь к машине, — он третьи сутки за рулем». Игорь спорить не стал, и я остался один.

Декабрьский вечер плотно укутал снегом небольшой таежный поселок. В небе горели звезды, с кулак величиной, так близко, что протяни руку, достанешь. Лес с обеих сторон подступал к домам. Снегу намело по завалинку, полуметровые лапки лежали на крышах домов. Месяц старался во всю мочь, заливая серебром засыпающий поселок. Тихо, слышно как бренчит своей цепью пес, укладываясь на другой бок в конуре. Идиллия. «Вечера на хуторе близь Диканьки», осталось только накаледовать себе пару бутылок самогона, он сейчас не помешал бы. Печные дымы выстилались в небо ровными свечками, мороз, похоже, тормозить не собирается. Шинель моя, красиво пошитая по фигуре, перестала справляться со своими обязанностями, хорошо хоть, что валенки вместо сапог одел. Беготня вокруг машины уже не помогала, и я решил добежать до печки. Народ мирно спал, Игорь от жары даже обувь снял. Прижался спиной к теплу, по телу пошли сладкие судороги, подождал пока с бровей и ресниц стает лед, протер лицо и назад.

Окна домов манили своим теплом. За ними рисовался стол, на столе жареная картошка, огурцы, мясо, нарезанное крупными кусками, теплая хозяйская кровать, хозяйка. «Дров что ли» кому-нибудь наколоть, на сон грядущий — думал я, прыгая возле машины, — может, вынесут стакан».

Посмотрел на часы, время 10.30. Сторожу уже четыре часа, осталось дотерпеть еще два. Окна. одно за другим погасли, поселок заснул окончательно. Брр… До чего же холодно. За два часа я натанцевался до сыти, три раза бегал к печке, когда становилось невмоготу. Ну, все, на часах час ночи, пора будить Игоря. Проснулся от рева голосов. Вместе с клубами пара в комнату ввалилась ватага мужиков, увидев спящих, они сразу убавили громкость. Мои соседи, люди привычные, приподнявшись, поглядели на прибывших, перевернулись и через пять минут опять захрапели.

Часы показывали 2.30 ночи, я тоже закрылся с головой и постарался уснуть снова. Не получилось. Компания переговаривалась между собой, очевидно, решая, на чем они будут спать. Мне мешал заснуть голос одного из новичков. Это был нечеловеческий голос, металлического тембра, как будто кто-то говорил в испорченный микрофон. Приподнявшись, я сразу увидел его владельца. Коренастый, лет сорока пяти мужик, что-то втолковывал своим напарникам, прижимая к горлу металлический цилиндр. Ничего подобного я раньше не видел и поэтому уставился на него во все глаза. Компания заметила, что я не сплю.

«Слушай друг, — обратился ко мне один из них, — где ты надыбал эти ящики, подскажи, не на полу же сидеть».

Я рассказал им про это место, и двое сразу вышли. Вскоре они вернулись, неся всего два ящика и дверное полотно, найденное возле одного из домов. Пришлось мне разбирать свою кровать, и через три минуты., на ее месте, стоял стол, на котором лежала груда еды вперемешку, стояли три бутылки спирта, а вокруг расселась вся компания вместе со мной.

Мужики были голодные, и в течение пятнадцати минут слышался только хруст хрящей, чавканье, сопение и просьбы передать воду. Я выпил пол стакана спирта, закусил папоротником. Вкуснятина — этот папоротник, делают его по-разному, но какие бы рецепты я не пробовал, все равно нравится. Спирт снова потащил меня в дремоту, но тут заговорил дядя-чревовещатель, прижав к горлу свой загадочный цилиндр.

«Что это за штуковина такая, чего он ее держит» — размышлял я, соображая, как 5ы тактично расспросить про этот загадочный цилиндр.

Разговор все более набирал обороты, собственно это был не разговор, а монолог, в который иногда вступал кто-то из сидящих. Картина получалась следующая. Бригада на четырех машинах, три «Магируса» и «Краз», перевозила никель из Дальнегорских рудников до железной дороги. Пути было около тысячи километров, шесть горных перевалов. На железку должны были прибыть, по всем расчетам, не позднее 25 утром, а сегодня уже 28, и езды до Спасска-Дальнего, где ждут под загрузку вагоны, было не менее суток. Провинился в задержке темно-рыжий, как охра, парень, лет 30-ти, сидевший напротив меня. Его огромный, как у пастуха дубинка, нос, был обращен к полу, он задумчиво обгладывал копченое ребро, рассматривая свои унты. Вина его заключалась в том, что, не доезжая до Чугуевки, он уговорил мужиков пообедать в какой-то забегаловке. Там им преподнесли пельмени и снабдили на дорогу беляшами. Приступы медвежьей болезни робко обозначились, километров через двести, потом они приобрели такой размах, что мужиков просто выносило из машин. В Чугуевке, они, вместо обеда, пол дня искали активированный уголь, в итоге под погрузку они попадут, в лучшем случае, 29 утром, а это четверо суток простоя вагонов.

«Ну что, Петенька, — гудел «динамик» — пятнадцать «бумаг» (тысяч) на бригаду повесят, что главному инженеру отвечать станем. Остановимся, остановимся, жрать охота, прилип, как банный лист»— все более распалялся мужик.

«Не переживай, Карпыч, — подал голос мой сосед справа, — Петя на прошлой погрузке целый день, в ТехПД, с какой-то морковкой перемигивался, вот теперь на все 15 тысяч и постарается».

Дальше разговор переключился на тему о том, как надо стараться на 15 тысяч. Карпыч решил передохнуть и потянулся к бутылке, положив свой прибор рядом с собой. Парень, сидевший между нами с Карпычем, подмигнул мне и тихонько убрал прибор со стола, заменив его огурцом. Тем временем шутки о «старании» и мрачные думы о штрафных деньгах, наконец, достали «медного» Петю и он поднял голову.

«Да идите Вы с вашими шуточками, я, что один ел, ты же сам дед, сожрал больше всех, а потом кряхтел целые сутки на обочине — ответил он, глядя на жующего деда.

Карпыч от гнева поперхнулся, выплюнул кусок хлеба, схватил огурец и, прижав его к горлу, зашевелил губами в полной тишине.

Грянул такой хохот, что спящие старожилы опять заворочались. Утерев слезы, шутник вернул Карпычу аппарат, и тот, обиженный, отправился на улицу проверить людей и машины. Пока его не было, я узнал, что аппарат этот вроде вибратора, помогает вибрации голосовых связок. Карпыч искупался однажды в ледяной воде, заболел, и осложнение пошло на голосовые связки. С тех пор, с этим аппаратом и говорит.

«Дед он конечно, малость гундосый, но не жлоб, хороший дед — рассказывал мне «шутник»— на железке у него блат, поможет. Говорун он только великий, ему бы с такой болезнью помалкивать, а он уже второй аппарат меняет.

«Ну а тебя, что занесло в эти края, лейтенант"» — поинтересовались мужики.

Я объяснил, что послали за елками, доехали сюда, да вот поломались, завтра ждем помощь, и поинтересовался, как мне разыскать контору этого лесхоза.

«Никакой лесхоз тебе не нужен, — получил я ответ — как приедешь в поселок, ищи дом участкового. Ефтифьев его фамилия, он тебе все сделает в сто раз быстрее и дешевле, скажи только, что Карпыч и компания кланяются ему». Часы показывали 4 утра и мне пора менять Игоря. Странно — думал я, одеваясь, — что-то он ни разу не приходил погреться, мороз около 30, вот крепкий мужик попался».

Причину морозоустойчивости Игоря я узнал, когда подошел к машине. Сзади нее, выстроившись в колонну, стояли гиганты на колесах. «Магирус», — прочел я немецкие слова поверх лобового стекла. В освещенной кабине сидел Игорь и, улыбаясь во весь рот, манил меня рукою.

«Хорошо устроился, — сказал я ему, забираясь в кабину, — чего меня не позвал». «Будить не хотел» — ответил он.

Я огляделся. Вот это машина, дом на колесах, не то, что наша букашка. Заботятся капиталисты о быте дальнобойщиков. Сзади нас, на лежанке и повыше ее, в гамаке, спали водители. Тихо, без малейшего угара, работала печка, и под ее рокот я крепко заснул.

Утром бригада тронулась дальше, оставив нам немного продуктов и пол бутылки спирта. Карпыч, еще раз, своим железным голосом объяснил мне, как добраться и что сказать участковому. Помахав им на прощание, я побежал на автостанцию, звонить в батальон. Мне ответили, что машина ушла с утра и к 14.00 должна быть у нас. Остаток времени мы провели в беспокойстве о том, как бы чего не случилось с ними по дороге. Сегодня уже 27, елок пока нет, и обратно ехать не менее двое суток. Новый Год в опасности.

Запчасти привезли вовремя, потратив пол часа на замену диска и еще получаса на то, чтобы разогреть застывшее масло, мы тронулись. Тридцать километров, которые отделяли нас от лесхоза, мы преодолели за четыре часа, три раза «зарюхались» в снег по самый мост, накопался я по самое «не хочу», под конец руки мои лопату уже не держали.

В поселок въехали в полной темноте. Решив еще раз уточнить, где стоит дом участкового, я подошел к первому попавшемуся дому. Тронув калитку, я услышал звук, который издает кольцо собачьей цепи, скользящее по тросу. То, что я остановился, спасло мою жизнь. Из-за полуоткрытой двери крытого двора на меня, молча, вылетел здоровущий, черный кобель. Цепь удержала его оскаленную пасть в каких-то сантиметрах от моего лица, а я, спиной вперед, без разбега, сразу отпрыгнул метра на три. Сидя в снегу, я смотрел, как пес трясет своей медвежьей головою, стараясь, избавится от цепи. Подбежал взволнованный Игорь, с монтажкой в руках

«Чего тут» — спросил он — и, увидев этого волкодава, сразу все понял.

«За малым не съел сатанюка, — объяснил я ему, поднимаясь и отряхиваясь, — еще бы пару шагов вперед, и он бы меня с шинелью слопал, молча бросился, без лишних разговоров».

На шум вышла девушка, лет двадцати, приказала псу, и тот убрался во двор. Нам объяснили, что ехать надо вперед и по этой же стороне улицы найти одиннадцатый дом с забором из сетки рабица, присовокупив в конце, что участкового в поселке сейчас нет, уехал в район еще засветло.

«Опять интересный ночлег намечается» — согласились мы друг с другом и поехали по улице, отсчитывая дома. Пошли со мной, — попросил я Игоря, — неизвестно какого медведя участковый держит».

Калитку трогать мы не стали, а начали бросать снежки в освещенное окно. Услышав шум, во дворе рявкнул пес, по обидным ноткам в голосе было ясно, что он хорошо привязан. Забухали шаги на веранде, и на крыльцо вышла женщина.

«Пошто балуетесь» — стоя на крыльце, спросила она — взрослые люди в дверь стучат, окошко мне расколете». Сказала, как будто сказку начала рассказывать, нараспев, голос у нее был низкий и мягкий.

«Да мы попытались стучать, когда Ваш дом искали, да еле ноги унесли», — ответил я за двоих. «Извините, пожалуйста, за беспокойство, нам участковый нужен», — продолжил я, прекрасно зная, что его нет.

Женщина спустилась и подошла к калитке, наверное, чтобы по лучше рассмотреть, кого это, под вечер занесло в гости. На вид„ей было около 50–55 лет, с меня ростом, черные, с поволокой, глаза, на верней губе, в углах рта, росли еле заметные черные усики. На ней был надет меховой жилет, черная шерстяная в пол юбка, в руке дымилась, приличных размеров, козья ножка.

«А пошто он Вам — пыхнула она мне в лицо своим дымом, хотя по лицу ее было видно, что мои погоны ее успокоили.

«За елками мы, вот посоветовали к участковому обратиться» — постарался ответить я как можно жалостливее, но, глотнув хозяйкиного дыма, закашлялся. Крепкий, видать, табак курила старушка.

«Уехал он, будет завтра, к утру обещался, — сообщила она и, не раздумывая, добавила; проходите в дом, переночуете, машину только с дороги поближе к забору поставьте». «Не волнуйтесь за машину, — как бы предвосхищая наши опасения, сказала она — во двор загонять возни много, да не волнуйтесь вы за нее, ничего ей не будет».

«Слава Богу, а то опять костями стучать» — мыслил я, проходя через просторную веранду в дом. Из веранды мы прошли в сени, налево открывался крытый двор, со всеми атрибутами и запахами, включая серьезное собачье ворчание в дальнем углу и, освещенную лампочкой, дверь в туалет. Вошли в просторную комнату, налево большая русская печь, вокруг кухонная утварь, напротив обеденный стол на целую артель, по стенам развешан лук, чеснок, какие-то травы.

«Проходите в дальнюю комнату, располагайтесь там, ужин, минут через десять соображу», — сказала нам хозяйка.

Сняв валенки и повесив верхнюю одежду, мы прошли через комнату, которая, судя по кружевным оборкам на постели, принадлежала хозяйке, и вошли в комнату участкового Ефтифьева. Мебель стояла современная, две тахты и диван, пара книжных шкафов с книгами, сервант с посудой, в углу «Рубин», на стенах развешено оружие, две «ижевки» и карабин с оптикой, очень красиво сделанное чучело фазана. Красивая обстановка. Я подошел к книжным шкафам, глянул на корешки книг. Верхняя половина первого шкафа была посвящена деяниям и проступкам, а также справочникам по криминалистике. Нижняя половина, целиком, рассказывала об охоте, русской и нерусской, с собаками, соколами, гепардами и т. д. Во втором шкафу стояла билетристика. Меня привлек 4-ех томник «История дипломатии», издан в Ленинграде, в 1938 г. Полистал, очень красивые иллюстрации, история велась от египетских фараонов Древнего Царства до наших дней. Междуречье, Греция, Рим, Европа Карла Великого и т. п.

«Надо бы почитать перед сном» — решил я, возвращая книгу на место.

Игорь, тем временем, возился в углу, настраивая «Рубин». Передавали программу «Время», изображение рябило и плыло, но смотреть можно. Здесь, не в Европе, всего одна первая программа, «Орбита-4» называется, так что переключать каналы смысла нет.

Хозяйка позвала ужинать. На столе стояла картошка в мундире, от нее поднимался пар, жареная рыба, мой любимый папоротник, холодец, хрен в вазочке и плошка с подсолнечным маслом. Все пахло очень вкусно, но самый вкусный запах источал круглый каравай черного хлеба, нарезанный крупными долями. Я взял горбушку, откусил. Не хлеб, а воздушное пирожное ем. Сжал горбушку в руках, отпустил. Она приняла начальное состояние, как будто никто ее не касался, никаких следов. «Сама пеку, через два дня» — сказала женщина, увидев, как я колдую с хлебом.

Мы достали наши остатки, вместе со спиртом. Хозяйка посоветовала убрать наши продукты со стола, мол, еще пригодятся, а вот спиртом заинтересовалась.

«Подождите, — сказала она, унося спирт, — сейчас я его клюквой разведу, не так потом сухо в горле будет». Чокнулись за встречу, выпили. Игорь набрал себе рыбы и занимался костями, а я выбрал холодец и стал намазывать его хреном.

«Не слишком старайся, — посоветовала мне Вероника Львовна (так звали хозяйку) — осторожнее с хреном».

Я внял совету и убавил слой наполовину. Проглотил кусок холодца, но вкуса его так и не почувствовал, меня, будто ударили в живот, небо горело огнем. Схватил кусок хлеба, обмакнул в подсолнечное масло и запихнул в рот. Жар стал спадать, можно утереть слезы. Соседи за столом улыбаются, что мол, хватанул.

«Это не хрен — говорю им — это пироксилин какой-то».

«Хороший хрен до 6-ти лет не выкапывают, — объяснила нам хозяйка, — да Вы ешьте, за разговорами картошка остынет».

На хрен я больше не смотрел, положил себе картошки, рыбы и стал уплетать. Мы собрались выйти покурить, но хозяйка разрешила нам курить за столом, она и сама здесь курит. После хрена» попросить ее табака я не решался.

«Откуда Вы хлопчики, — спросила она, подтвердив мои догадки о ее украинском происхождении. Только украинки могут так, нараспев, говорить, если конечно не ругаются, и выглядеть ярко, не взирая на возраст.

«Из Уссурийска — искренне удивилась она, — что, в Уссурийске елок нет, чего же там растет».

«Рис» — хором ответили мы.

«А сын точно вернется к утру» — спросил я, вспомнив свои опасения по поводу Нового Года, — в район, наверное, километров двести с гаком ехать». «Не волнуйся, будет, — успокоила она, и с горечью в голосе добавила, а район этот Галиной зовут, в 20-ти километрах она проживает, вездеходом за час обернуться можно».

Потихоньку, рюмка за рюмкой, она разговорилась. Голос ее плыл по комнате, вводя меня в коматозное состояние. Такое ощущение, первый раз, я испытал в детстве, когда меня стригла одна добрая тетенька. Ласковые прикосновения ее рук, нежный голос подействовали на меня завораживающе, и я сидел не шелохнувшись, желая, чтобы это состояние продолжалось как можно дольше. С тех пор, иногда, не знаю отчего, когда я слышу спокойную человеческую речь, я опять покрываюсь мурашками и сижу как завороженный.

Вероника Львовна родилась в 1928 году, в Виннице. В начале 1944 года, всю угнали в Германию, да так, что она их больше и не видела. Их с братом спасло то, что они работали в немецком госпитале, фронт подходил все ближе и ближе, работы было, хоть отбавляй. В 1946 году вернулся с фронта, весь в орденах, ее дядя по матери и забрал их к себе. Лучше бы он этого не делал, так как через год НКВД стало разбираться, что он делал в плену полтора года, и их, всем гуртом повезли через всю страну. В Хабаровске дядю с женой отправили в Магадан, а всю молодежь в особый лагерь, в Комсомольск-на-Амуре, для работы на машиностроительном заводе, сроком на десять лет каждому. Там, она познакомилась со своим будущим мужем, который и привез ее сюда, в поселок «Тихая Падь».

«Ласковый он был, — вспоминала она, — я сама не подарок, под горячую руку и зашибить могу, а против него всю жизнь не могла громкого слова сказать. Вижу, лениться иногда, или цепляться начнет не по делу, вспыхну, развернусь, а как встречусь с ним взглядом, и из меня хоть каравай лепи. На работе заведусь, или с соседями начнем межу делить, подойдет, обнимет, положит голову на плечо, и все отлетает разом. Так и уснул у меня на плече, тихо, без стонов, проснулась ночью, как током ударило, а он уже весь белый. Сергей родился в 1952 году, еще в Комсомольске. После армии пошел в милицию, работал в Лесозаводске, три года тому назад, сразу после смерти отца, приехал сюда участковым. Учится в Хабаровске на юриста, заочно. Парень работяга, район большой, за месяц не объедешь, только вот жениться ни в какую не хочет, открыл себе в половине поселков «филиалы» и катается, сочетает полезное с приятным. Поговорю я с ним скоро, а то и внуков не увидишь».

«Да, Серега — думал я, разглядывая уверенную фигуру матери, — вот жмуришься ты сейчас, наверное, от удовольствия и не знаешь, что к тебе такая проблема катится. Уговорит она тебя, даже к гадалке ходить не надо».

Игорек, от выпитого вина, вдруг решил показать, что никакой хрен ему не страшен. Я, мол, и не такие горчицы дома едал, у меня жена еще и покруче делает, ее корейцы научили. И стал неуверенным языком рассказывать различные рецепты, уговаривая Веронику Львовну их сразу записать, а то забудет. Хозяйка молча намазала ему на хлеб слой хрена, и предложила отведать. Игорь храбро откусил половину и стал жевать. Через секунду, лицо его передернулось, как будто через него прошел удар молнии, из стиснутых зубов вырвался тихий стон, это хрен попал в желудок, но так как он парень твердый, то он продолжал героически жевать, не раскрывая рта, стараясь не ударить в грязь лицом. За грязь он зря беспокоился, по его лицу текли такие ручьи слез, что никакая грязь ему была не страшна. Я представлял, какой огонь пылает у него в груди, и собирался, было сказать ему, что хватит, рекорд установлен, но он меня опередил. Открыв рот, он начал хватать воздух, как хороший жерех, потом схватил плошку масла и в два глотка осушил ее до дна.

«Все парни, хватит шуток, идите спать. Вам завтра еще целый день по снегу за елками лазить» — отправила нас по кроватям хозяйка, — спокойной ночи.

Проснулся от рокота двигателя под окном, спать хотелось «как из пушки», посмотрел на Игоря, тот не шевелился, и опять уснул. Нас разбудила хозяйка, сказав, что сын приехал и ему опять скоро уезжать, так что давайте поторапливайтесь.

Саня, живот болит, мочи нет — сказал мне Игорь. Вид у него был действительно «аховый».

Не вставай пока, лежи, пойду помощь звать — сказал я, одеваясь.

В окно я увидел стоящий у забора вездеход, правая дверца открыта, на сидении сидит сибирская лайка и с интересом смотрит вниз, где из под правой ведущей звездочки торчат унты, Сергей, видимо, занимается ремонтом.

Беда Вероника Львовна, у Игоря живот скрутило, — сказал я хозяйке, войдя в кухню. — молока бы ему».

«С молока ему только хуже будет, — ответила хозяйка, — я сейчас ему соды с травой намешаю, сначала надо все вычистить, а потом, чаю с сухарями».

В кухне появился «знаток хрена и горчицы», вымученно поздоровался, присел на лавку. Вероника Львовна подошла к нему и протянула ковшик.

Что там — спросил Игорь.

Теплая вода, сода и травка — ответила она и добавила, — рвать будет сильно и наверняка с обоих концов, поэтому отправляйся на процедуру прямиком в туалет. Собаки не бойся, привязана крепко.

Минут через пять в дверь кто-то начал скрестись. Вероника Львовна открыла дверь, и в комнату влетела лайка, которую я видел в вездеходе. Ткнувшись в подол к хозяйке, она сделала круг по комнате, уселась посередине, с интересом поглядывая на меня.

Не больше года — подумал я, разглядывая лайку, — ничего лишнего, все, что надо при ней. Взял со стола кусочек хлеба и протянул его собаке, слегка причмокнув губами. Никакой реакции, она только немного склонила голову на левый бок. Я приподнялся со скамьи, протягивая руку дальше. Не меняя позы и выражения своих любопытных глаз, лайка слегка приподняла верхнюю губу и обнажила клыки.

Все назад. Меня терпят, и этого достаточно — решил я — больше никаких фамильярностей.

«Рада, иди на место, уселась посередине», — приказала Вероника Львовна, наткнувшись на собаку.

Рада отошла к окну, крутанулась вокруг своей оси, улеглась, положив свою красивою морду на вытянутые лапы. На ее верхней губе ясно виднелся длинный белый шрам. В туалете, похоже, началось извержение вулкана. Встревожено залаял привязанный пес, вскочила Рада. Вскоре появился Игорь, уселся на лавку, утирая слезы, и спокойно вздохнул.

Ну, как — спросила хозяйка, протягивая ему кружку с горячим чаем.

«Как в раю, никакой боли, сплошное блаженство, — улыбался Игорь, — интересный у Вас состав. Вероника Львовна, хлестало без перерыва, сколько же гадости человек в себе носит».

«Пойду, прилягу минут на десять, голова кружится, — поднялся он и, обращаясь ко мне, в пол голоса, сказал, а с туалетом старушка не ошиблась».

Чай будешь — предложила мне хозяйка, но на веранде забухали тяжелые шаги, и в комнату вошел Сергей. Посмотрев на него, я сразу вспомнил вчерашний рассказ Вероники Львовны. От этого взгляда сразу не оторваться, и количество «Филиалов», наверное, росло в геометрической прогрессии.

Здорово, гости, — сказал мне Сергей, пожимая руку — за елками приехали, и кто вас ко мне надоумил обратиться, я пока в лесниках не числюсь.

Карпыч и компания кланяются Вам — слово в слово передал я вчерашний наказ.

Аа… — протянул участковый, вспоминая кланяющихся, — где и когда видел их.

«Позавчера, ночевали в Больших Орлах, вот они меня и надоумили, сказали, что у Вас, не в пример лесхозу, быстрее, до Нового Года три дня осталось с хвостиком» — намекнул я о моем деле, что, мол, надо бы начинать.

«Ладно, пошли ко мне» — пригласил меня Сергей.

В комнате, свернувшись калачиком, тихо посапывал Игорь. Ночь у него была трудной, пусть поспит, немного осталось. Сели за стол. Сергей достал из офицерской сумки какой-то бланк и стал заполнять. Под плексигласом сумки виднелась карта. Большой район — спросил я. Сто пятьдесят тысяч гектаров — ответил участковый и конкретно спросил — сколько привез денег и сколько нужно елок.

Привез двести рублей, а нужно тридцать пять елочек — конкретно ответил я, «засундучив» червонец на всякий пожарный случай.

Слушай внимательно, лейтенант, — наставлял меня, Сергей — на место сейчас поедем, покажу, где рубить, елки бери не более 3-ех метров высотой, давай сто пятьдесят рублей, пятьдесят оставь себе на всякий пожарный случай. Давай, буди напарника, позавтракаем и в путь, а то мне еще сегодня надо в Ясеневую попасть, там два мужика покалечились.

Он протянул мне бланк, на котором я прочитал, что это порубочный лист на вывоз тридцати пяти елок, действителен до 5 января. Все отлично — обрадовался я и с легким сердцем отдал деньги. «Да — добавил он, — при выезде из поселка увидишь старые баллоны, забрось штук пять в кузов. Зачем это — спросил я. Быстро костер запалить, — ответил Сергей — ели отогреть надо, иначе не обвяжешь, поломаются, за 400 верст одни ветки привезешь. Наука — размышлял я вслух, тормоша Игоря, — вставай водитель, елки сами пришли, в фургон просятся.

На столе пыхтел самовар, множество мисок с творогом, сметаной, вареными яйцами, хлеб, масло, мед и прочая и прочая и прочая. Так бы, всю жизнь, за елками и ездил, — думал я, соображая, с чего начать — надо подкрепиться основательно, впереди загадочные елки и обратный путь.

Сергей сел рядом, положил себе как кошке творога, ковырял в нем вилкой и прихлебывал чай. Делал он это, как видно, за компанию и чтобы не обидеть мать, которая сидела напротив и смотрела на него, как в зеркало. Из-под окна, на хозяина был устремлен аналогичный, внимательный собачий взгляд. Рада следила за ним с тех пор, как он вошел в кухню.

Сергей поднял голову и встретился глазами с матерью. Они слегка улыбнулись друг другу. Многое читалось в этих улыбках, и извинение за то, что накормила другая, разбудив два часа назад, сидела перед ним в одной рубашке, поправляя волосы, ожидая услышать только одно, и понимание, что служба опять заберет его дня на три. Солнечное зимнее утро глядело в комнату через причудливый морозный рисунок, стучали ходики, за столом сидели любящие друг друга люди. Только одно слово приходило мне тогда в голову, это было слово «гармония». Я, вдруг, почувствовал себя неудобно, как какой-то сторонний наблюдатель, с бутербродом в руке.

«Сергей, отчего у Рады такой шрам» — прервал я общее молчание.

«К барсуку в нору сунулась, — очнувшись от дум, ответил Сергей, — учу ее дурочку, учу, а ей только веселье подавай, вот он ее и встретил у порога. Год уже стукнул, а разумение все не приходит. Надо опять к старику ее отвезти, месяца на три».

«Почему дурочка — удивился я — барсук не бабочка, а лайка — порода охотничья».

«Этой собаке положено знать только медведя, сохатого, изюбра, в общем, крупного зверя, а на всех остальных не обращать внимания. Тигр тоже ее объект, только вот спецов рядом не осталось, чтобы подучить на тигра. Здесь особая наука нужна, да и от собаки большая отвага требуется, чтобы она от ужаса не зашлась лаем, когда на тигриный след встанет. Запросто можно Года три назад водился здесь тигр, семьи три жило, но, видно, ушли за кабанами дальше, к побережью. Да и к лучшему это, возни с этими тиграми не оберешься» — подвел итог Сергей.

«Все ребята, пора, — поднял нас из-за стола участковый — давайте собираться».

Поблагодарив и простившись с Вероникой Львовной, мы вышли на улицу. Солнечная, безветренная погода, мороз градусов 15, в общем, не вспотеем. Сергей с Радой залезли в вездеход, и он повел нас к выходу из поселка. На выезде из поселка мы остановились, Сергей рукой, из кабины, показал в сторону припорошенной снегом кучи.

Покрышки — вспомнил я, и сказал Игорю — вылезай, дело есть.

Зачем они нам — удивился он.

Я коротко объяснил ему их надобность, мы побросали штук семь в фургон и тронулись дальше. Проехав около трех километров, мы остановились в ельнике. Высоченные, гораздо больше трех метров, ели стояли по обе стороны дороги.

Приехали, ребята, — сказал Сергей — в любую сторону, метров через пятьдесят, найдете молодняк. Я бы помог, вездеходом мы часа за три бы управились, но не могу, ехать надо. Придется Вам по снегу полазить».

Вездеход взревел, срывая треском, снег с еловых лап и через минуту от него осталось только снежное облако вдалеке.

Ну что, поехали — сказал я Игорю, беря в руки топор, — мальчики налево, девочки направо.

Снегу было по пояс, я с трудом пробирался в лес, разыскивая молодняк, и с сожалением смотрел на остроконечные, красивые верхушки гигантов, увенчанные гроздьями шишек. Рубили здесь часто, это было видно по останкам, и первый молодняк я встретил метров через сто. Срубив елку, я поднял ее на плечо и отправился обратно. С грузом я пропыхтел вдвое больше по времени. Воткнув елку в сугроб, я решил дождаться Игоря, чтобы разузнать, может быть в его стороне условия для работы полегче. Через пятнадцать минут появился Игорь, таща за собою елку. Его условия оказались в сто пятидесяти метрах от дороги, и за следующей партией мы отправились на мой участок. Так, до пяти вечера, мы протаскались туда сюда с перекурами. Взмокли как лошади, руки и ноги ломило от напряжения. Осталось добыть еще три елки. Стемнело быстро, в лесу черта лысого не разобрать, не то что молодняк, а нам еще отогревать, вязать, грузить, а потом уже ехать. Извини Серега, — вспомнил я приказ участкового, — но мы в цейтноте.

Выбрав не очень большие ели, которые стояли в двадцати метрах от зимника, мы быстро срубили их, обрезали верхушки и отнесли их к дороге. Свалив в кучу покрышки, Игорь поджег их, предварительно облив бензином. Вокруг костра мы воткнули в снег наши елки. Ветра не было, и через час их можно было увязывать. Увязали, погрузили, перекурили. На часах 20.00, елки были, документы тоже, осталось добраться домой.

.

Может, попросимся переночевать к Веронике, чего в ночь то ехать — спросил я у Игоря, хотя сам лично не хотел опять проситься в этот дом, зависть, что ли обуяла, или обида на себя за то, что моя маманя за 12 тысяч км, а я тут сижу, чужому счастью радуюсь,

Слушай Сань, — услышал я неожиданный ответ — может, махнем до моих. Сегодня 28, за сутки доберемся, а 30-го утром уедем и в Уссурийске будем 31-го днем.

А если не будем, — резонно отпарировал я, — у нас не «Магирус», опять что-нибудь отвалится и привет, мне комбриг потом эти елки в одно место воткнет.

«Обещаю, долетим как ласточки, — уговаривал он меня, — Новый Год ведь, хочется навестить, нам бы только до дома добраться, а там любую машину дадут, если поломаемся.

«Конечно, — отвечал я Игорю, смеясь, — в батальоне брали ГАЗ-53, а возвращать будем ЗИЛ-130, вот они обрадуются».

Риск был велик, езды около 300 километров, машина нам досталась «учебная» и бригада, случись что, могла остаться без елок к Новому Году. Но, вспомнив о своих родителях, которые сейчас далеко-далеко, я согласился. Гостеприимный дом осветил нам дорогу, своими окнами, и мы выехали из поселка. Всю дорогу я ерзал на сиденье, ожидая, что мы сейчас встанем на трассе, как вкопанные, ну а дальше и думать не хотелось. К счастью, все обошлось, и к дому Игоря мы подъехали часов в 10-ть вечера. Из дома посыпались родные и знакомые, приветствуя, объятия, визг и писк. Дом у Игоря огромный, три семьи живут, и такой же крытый двор. Пока мы умывались и вытирались, женщины хлопотали над столом, от радости они заставили его так, что можно было роту прокормить. Аппетит у меня был зверский, то ли от переживаний, то ли от суточной голодовки, а может, от всего сразу. Я набросился на жареную картошку с солеными огурцами, не забывая, конечно, про самогон и остальные блюда. За час я наелся до столбняка и уже два раза ронял вилку, засыпая за столом.

Саня, пойдем спать» — подошел ко мне Игорь.

Пойдем, — согласился я, — только туалет покажи сначала.

Игорь провел меня через сени, в крытый двор. Посередине огромного двора стоял трактор «Беларусь», возле которого был сложен штабель ящиков. За ними, в углу двора виднелась дверь в туалет, возле которой располагались два просторных загона. В ближнем к туалету загоне ночевали пять или шесть овец, в дальнем, блестя кольцом в носу, на нас внимательно смотрел здоровенный бык.

Наш колхозный чемпион — представил мне его Игорь, — злобная тварь, по страшнее той собаки будет, если бы не его рекорды по осеменению, давно бы избавились, отца только слушается, да и то, когда у него хорошее настроение».

На обратном пути я зашел в столовую, веселье шло полным ходом. Поблагодарил за угощение и отправился спать. Проходя через кухню, я увидел на столе трехлитровую банку с молоком. В горле было сухо от самогонки, и я налил себе кружку молока. Оно было теплым, наверное, с вечерней дойки. Раздеваться я не стал, снял только китель и хозяйские войлочные тапочки.

Среди ночи я проснулся от страшных резей в животе. Вскочив с кровати, я ясно понял, что, если сейчас не найду туалета, то меня разорвет на куски. Проскочив сени, я вылетел во двор и остановился. Колхозный чемпион спиной ко мне лежал возле туалета, уперев в дверь свой мощный крестец. Дверь в его загон была приоткрыта. На звук моих шагов он повернул голову и молча глядел на меня. Времени уговаривать его отодвинуться, у меня просто не было, и я юркнул за трактор, в надежде потом все убрать, по-тихому. По-тихому не получилось. Мои звуки привлекли его внимание, я услышал как он, с шумом поднялся и тяжелой поступью стал приближаться к трактору.

«Вот сволочь» — сказал я в сердцах, с приспущенными штанами семеня за штабель ящиков. Бык обогнул трактор, опустил голову, принюхался и по следам отправился к штабелю. Выбор у меня был небогатый, или к нему в загон, или в туалет, что значительно дальше. Я выбрал второе, в надежде, что он успокоиться, когда я исчезну с его глаз, и я рванул с места. Влетев в туалет, я запер дверь» и уперся в нее руками. Бык спокойно подошел к двери, ткнулся в нее мордой, пару раз шумно втянул воздух.

«Подождем» — решил я, благо, что теперь я достиг цели своего путешествия. Минуты через три за дверью послышалась возня, она заскрипела, и я понял, что бык опять улегся на свое место.

Хорошие дела — задумался я, осматриваясь. На задней стенке нужника было прорезано небольшое, застекленное окно, но туда мне не пролезть, как бы я не старался.

Надо звать на помощь, очень смешно, но не сидеть же мне, тут до утра — решился я и закричал. Тишина. Я заорал, что было сил. Никакого толку, только бык заворочался. Я торкнулся в дверь, она стояла как каменная.

Что-то надоели мне все эти «елочные» приключения, — закипел я злобой, — не слишком ли их много». С силой саданул в дверь ногой. С таким же успехом я бы мог боднуть кирпичную стенку, бык что-то хрюкнул за стенкой, и как мне показалось, не без удовольствия.

Хорошо шутник, — решил я, доставая спички из кармана рубашки, — сейчас мы в другую игру поиграем».

На месте бывшего замка в двери зияла небольшая дырка, и я протолкнул туда зажженную спичку. Ничего, видно, она сразу погасла. Я кинул вторую, раздался треск, и сразу запахло паленой шерстью. Бык с ревом вскочил, и через секунду страшный удар обрушился на туалет. Со звоном разлетелось стекло сзади, на мою голову посыпались осколки. Мне повезло, что удар рогов пришелся на каркасный брус, если бы он попал в дверь, то размазал бы меня вместе с ней по задней стенке. От удара коробка туалета накренилась назад, дверь треснула наискосок, но удержалась в петлях. Снаружи раздался громовой рев разъяренного чемпиона.

«Второго удара мне не пережить» — мелькнула у меня мысль, и я развернулся к окну, больше выхода у меня не было. К великой радости я увидел, что угловые доски задней стенки отошли, ощетинись острием гвоздей, и в проеме видны звезды. Не раздумывая, я бросился в проем, раздирая в клочья рубашку и грудь. Лежа на снегу, я услышал еще один удар, и наружу полетели остатки двери. Если бык выберется наружу, он тут же меня затопчет, препятствий у него больше нет — сообразил я и со всей скоростью стал пробираться к дому, утопая в полутораметровых сугробах.

В окнах горел свет, были слышны крики людей и рев подпаленного быка. На мой стук выскочил Игорь, на его лице был написан страшный испуг, но, увидев меня, ему сразу полегчало.

Уф, — выдохнул он, — слава Богу, живой. Я проснулся, слышу «Лазарь» ревет, глянул на кровать, а тебя нет. Чего ты полез к нему, я же тебя предупреждал.

Время спросить, — съязвил я, пытаясь унять дрожь, — Вы бы покрепче запирали его, гуляет он у Вас по ночам, весь туалет перегородил.

«Ты же весь в крови — ощупал меня Игорь — пошли скорее в дом».

Только сейчас я почувствовал, что остатки рубашки прилипли к животу, грудь страшно саднило.

Увидев меня, женщины заохали. Появился таз с горячей водой, я стянул с себя остатки рубашки. Три глубокие рваные раны шли через всю грудь, к животу. Живот весь в крови, штанина на правой коленке также вся разодрана. Игорь суетился рядом, помогая женщинам. Потом отошел в сторону, оглядел меня со стороны. Представив в уме всю картину происшествия, он стал ржать как конь.

Хватит, лопнешь от смеха, — сказал я, пока меня бинтовали, — пошел бы лучше помочь быка успокоить, слышишь, как ревет.

Там отец с дядькой, они без меня разберутся, — смеялся он, не переставая, — «Лазарь» только их и слушается. В комнату заглянул отец Игоря.

Живой» — сказал он, осматривая меня, — Игорь, пойдем, поможешь ящики собрать.

А бык — поинтересовался сын.

Загнали кое-как — ответил отец.

Они ушли, оставив меня наедине с женщинами. Я присел к столу, отодвинул тарелки со вчерашним пиршеством, заботливо укрытые марлей.

Может тебе самогонки налить — участливо спросила мать Игоря.

Да — согласился я — не помешает.

Тихо прыснула от смеха за спиной девушка, кажется сестра Игоря, потом жена, за ней мать, и через секунду в комнате стоял гомерический хохот. Глядя на них, и я не удержался. Гурьбой, в столовую вошли мужчины. Лица их были серьезны, но, увидев нас, они тоже заулыбались, присели к столу.

Давай, Надежда, убирай марлю, — сказал отец — праздник продолжается, да поставь в сени ведро с крышкой, туалета больше нет.

Ну, герой, рассказывай, — повернулся он ко мне, — на кой черт ты быку бок подпалил.

От безысходности — ответил я — во всю глотку минут десять орал, пока он меня в нужнике держал, пытался отодвинуть, а потом уж решился на поджог. Думал, что он просто отскочит, а вышло по-другому. Мне тоже интересно, кто его на ночь гулять выпускает, меня теперь как учебное пособие по гражданской обороне выставлять можно.

Не мог, значит, потерпеть — констатировал отец и, обернувшись к остальным, обращаясь видимо к брату, сказал, — как ни крути, а весь этот бардак, Андрюха, на твоей совести. Я сколько раз говорил, чтобы железной скобой запирали, ведь два раза уже вылезал, как трактор поднимать собираешься?

Следом за этой тирадой вылетел такой смачный залп выражений, что бедный «Лазарь» сразу слетел бы с копыт, если бы разбирался в русском языке.

«Что там произошло» — наклонился я к Игорю.

Много чего — в пол голоса ответил он, — трактор уронил на бок, две овцы затоптал, видать, под ноги ему попались, ящики с запчастями развалил, а про туалет ты уже в курсе.

«Все, шабаш — сказал хозяин, разливая самогон, — завтра всем вставать рано, особенно тебе Андрей, чтобы к Новому Году туалет стоял, трактор мы и без тебя поднимем.

«Ну а Вам, — обратился он ко мне с Игорем — спокойной дороги, без приключений. В рубашке ты, Александр, родился, отскребали бы мы тебя сейчас с рундука.

«Насчет рубашки — вспомнил я, — найдется какая-нибудь, от моей одни лоскуты остались, неохота китель на голое тело надевать, и нитки нужны, брюки на коленях зашить.

«Иди, ложись, — ответил отец, — все найдется, и про брюки не беспокойся, зашьют, сними их только».

Выехав в пол восьмого утра,мы без всяких приключений добрались до Уссурийска. Выгрузили елки перед бригадой, я поднялся, чтобы доложить комбригу, боясь, что он погонит меня переодеваться. Вид у меня, как у пленного румына, из под кителя торчит зеленая фланелевая рубашка, на коленях швы. Комбриг спокойно выслушал мой доклад, но по глазам было видно, что он еле-еле сдерживается от смеха.

«Спасибо Саша — просто сказал он, — отвези мою елку ко мне домой, вот адрес, и можешь быть свободен до 3-го января».

«Понравились приключения» — добавил он, прощаясь. «Так точно, хватит на весь год», — ответил я.