Река жизни [Владлен Петрович Шинкарев] (fb2) читать онлайн

Владлен Шинкарев Река жизни

Каникулы Повесть

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я-медь, звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любовь, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

(Коринфянам первое послание святого Апостола Павла. 13.)

1. Первый поцелуй

Как только я увидел её, сразу понял, что моя мама не сгущала краски, когда после окончания седьмого класса обещала на всё лето отвезти меня на перевоспитание в станицу, подальше от города и друзей. Она действовала по принципу: для того чтоб услышать себя, нужны молчаливые дни и много работы!

В дороге мамаша то и дело твердила:

– В крестьянской семье ты не разгуляешься. А то из-за этой улицы совсем учёбу забросил, от рук отбился, по дому ничего не делаешь, даже к моему приходу с работы печь не растопишь, на вокзал за углём не сбегаешь.

Отца у меня нет, и я как вольный ветер, то с ребятами в чужой сад заберусь, то на элеваторе из самопала стреляю голубей и воробушек, а летом полдня на реке пропадаю. Насколько себя помню, до седьмого класса ни одной книги не прочитал. Рос, как травинка в поле, без присмотра, пользуясь моментом, что мать весь день на работе.

Жили мы бедно, вот и гнал меня голод с коммуналки на улицу, там с ребятами, с такими же голодными сверстниками, весь день мотались по городу с думой, как и где кусок хлеба добыть.

Своими нотациями, порой сквозь слёзы, мать так меня достала, что я был готов ехать к чёрту на кулички. А ехать, оказалось, от Краснодара и не так далеко, всего то 80 км. Выйдешь, бывало, на берег Кубани в ясную погоду, и кажется, горы рядом, руки протяни, и ты их сейчас обнимешь. Однако до них пришлось чуть ли не весь день добираться с пересадками.

Там, среди Кавказских гор, родина моего отца. Живописная местность скрашивала тягости пыльной гористой дороги. И вот, мы стоим уже во дворе моей тётки Ксении Ивановны Мельниковой. И хотя она первый раз меня видит, однако нежно, по-матерински обнимает, приговаривая при этом:

– Какой худенький, бледненький, и росточком в отца не пошёл, от горшка два вершка. А сама плачет и ругает отца за то, что бросил нас и не помогает воспитывать меня.

Первые впечатления наиболее ярко подмечают характер человека. Я только посмотрел в глаза тётушки и утонул в добрых, голубых её глазах. Они сияли каким-то обворожительным светом, притягивая к себе взгляд и внимание. Мягкие вьющиеся чёрные волосы придавали лицу, чарующий соблазнительный облик. Правда, как потом окажется, за её внешним обворожительным видом, скрывался решительный и твёрдый характер: кого угодно за собой поведу! Высокий лоб и маленький курносый носик, задиристо говорил:

– Чё, трудно сладить! Не трогайте, а то будет плохо!

Моя мать, стоя перед тётушкой, готова была к её ногам припасть, вопросительно приговаривала:

– Где ещё бы я встретила такую доброту к себе?

– Ясным-ясно, тебе трудно одной воспитывать парня, помогу чем могу! Тётушка посмотрела на меня, в её взоре – я уловил искательную пристальность и надёжность.

Я для приличия целую тётушку, а сам пялю глаза на свою сестричку, стоящую поодаль, которую никогда не видел. Про себя думаю:

– Хороша чувиха, да ей все двадцать лет дашь, а мать говорила, что она всего на два года старше меня, вымахала на целую голову выше и груди больше, чем у моей мамы. Ну и что с того, что она круглая отличница, на золотую медаль тянет, а вид как у деревенской бабы: косынка на голове, ни к селу, ни к городу, на ногах тапочки из дерматина и белые носочки. Единственное достоинство – красивые длинные ножки, и то прикрыла их халатом до пяток. Я с каким-то пренебрежением подумал: «Деревня!»

Тётушка посмотрела в её сторону и говорит:

– Маринка, подойди поближе к нам, не стесняйся, познакомься со своим двоюродным братом.

Когда она оказалась рядом, и я заглянул осторожно в её глаза, понял сразу, она мой повелитель: такую ослушаться невозможно. Выше неё только звёзды. В глазах светилась решительность и смелость. Взрослые ещё долго вспоминали счастливую жизнь нашей семьи, когда мы жили вместе с отцом. Тётушка то и дело повторяла, что парню нужен отец, мать только поддакивала, да слёзы вытирала носовым платком. В какой-то момент наступила пауза, и я слышу, как сестра говорит:

– Это надолго, пойдём коров встречать.

Она выкатила из сарая два велосипеда, и один из них подаёт мне:

– Бери велосипед моего брата, катайся на нём всё лето. Брат не скоро домой придёт, он в армии, на флоте служит.

– На халяву, ништяк!

Сестра глянула на меня и рассмеялась, а я как ни в чём не бывало:

– Кантоваться рад, хевра! – Что, что! – услышал я. – Перевожу безграмотным, – промолвил я небрежно, но с достоинством:

– Быть вместе за компанию рад!

Сестра посмотрела на меня с удивлением и только и успела проговорить:

– Ну ты даёшь!

Мы вышли за калитку, Маринка расстегнула нижнюю пуговицу халата, лихо оттолкнулась от земли и, перемахнув одной ногой через седло, понеслась по пыльной дороге. Как свет магния, осветило то, что произошло, это была моментальная фотография очаровательных стройных ножек, оставшиеся на память в моём мозгу на всю жизнь. Возбуждённый, я и запел:

Сестра глянула на меня и говорит:

– Улица о себе даёт знать!

Под одобрительный её возглас я опять запел:

И здесь сестра укоризненно посмотрела на меня: на нас, мол, народ странно смотрит. Я и выдал:

– Хана! У тебя дрожат коленки, я тебя поставлю к стенке!

Я ещё не встречался с девочкой, но, как у большинства моих сверстников, уже появился интерес к другому полу. Нагота женщины меня уже мучила. Когда матери приходилось при мне переодеваться, я мучился как мужчина. А куда деться: в бараке не было ни душевой, ни общей ванны. В городскую баню не набегаешься, вот каждый в своей комнате, как мог, так и приспосабливался; здесь же купались, спали, уроки учили и здесь же за ширмой переодевались, не взирая на пол и возраст.

Вечером во дворе тётушки собралась вся родня отца. Из всех родственников я запомнил дядю Григория, который приехал по этому случаю аж с районного центра. Он чрезвычайно мне обрадовался, радость его доходила до восторга. Как будто я своим приездом одарил его счастьем, радостью на всю жизнь. После первых порывов радости он вдруг заявил:

– Собирайся, поедем ко мне. Детей у нас с женой нет. Будешь за сына!

Я испугался и, чтобы не обидеть дядю, пообещал через пару неделек приехать к нему в гости. Он закидывал меня расспросами, хотел немедленно обо всём знать. Потом, помню, он вдруг заговорил об отце, неизвестно по какому поводу: стал его ругать. Затем он бросил отца и заговорил о моей учёбе, сокрушаясь о том, что я отбился от рук матери. Отвечая на торопливые его расспросы, я сказал, что желал бы стать агрономом. Я тогда ещё не знал, что перед словом агроном он благоговел самым бескорыстным образом, так как сам работал в колхозе бригадиром полевой бригады. Наконец все гости сели за стол, а мы с Маринкой уединились в доме. И здесь неожиданно услышал:

– Подожди, не включай свет.

С этими словами я почувствовал нежное прикосновение её рук к моему лицу. Мы остановились. Она повернулась ко мне лицом, и, обняв мою шею, приблизила свои губы к моим губам так близко, что я почувствовал жаркое их дыхание.

Кончиком языка я скользнул по её дрожащим губам, не знавшим ещё настоящего мужского поцелуя. Мои губы задрожали. Она нежно прижалась ко мне, откинув голову, произнесла, как бы оправдываясь:

– Я ещё ни с кем не целовалась, да у меня и парня то нет! Как я рада, что вы приехали!

Не сознавая ещё, что со мной происходит, я вымолвил:

– Была бы шляпа, пальто из драпа!

Я обхватил её за талию, и в это время почувствовал горячий поцелуй. Дыхание моё так участилось, что я, запрокинув голову, стал стонать. Я почувствовал слабость во всём теле. Зрение обострилось до такой степени, что я увидел её закрытые глаза и вздрагивающие большие ресницы. Её прерывистое дыхание возбуждало моё ещё не окрепшее тело, что даже закружилась голова и я не выдержал, промолвил:

– Давай сядем, башню сносит!

Мы сели на диван, и здесь я услышал:

– Чего боишься?

– Просто страшно! Кто-нибудь может войти в дом, а мы целуемся, и придётся переводить стрелки.

Перевести тебе, или ты врубилась сама.

– В дом никто не заглянет. Все толкутся в летней кухне да во дворе. Не бойся, обними меня покрепче!

Я как-то стеснительно обнял её за плечи и в это время почувствовал, как её зубы прокусили мою нижнюю губу. Я вскрикнул: – Ой! На что она засмеялась и сказала, как-то мягко и нежно – Мамка не зря говорила, что ты настоящий хулиган.

Я не знал, что говорить, мне не хотелось простыми словами спугнуть сладость первого поцелуя. Я только и смог сказать:

– Ты Армянская королева! Клёвая чувиха!

Она рассмеялась. И здесь я неожиданно спросил:

– Кто тебя научил так целоваться? Я услышал откровенный ответ, который поверг меня в шок.

– Владлен, у меня парня нет. Ты первый, с кем я целуюсь. И далее продолжила, сладко дыша, говорить:

– Литературу надо читать, и не только ту, которую рекомендует школьная программа. Девушки развиваются быстро, у них рано появляется женское начало.

С этими словами она встала и включила свет. Взяв меня за руку, подвела к двум этажеркам, заполненных с верху до низу книгами.

Я увидел столько художественной литературы – глаза разбежались. Многие имена писателей я впервые услышал от своей сестры. Среди художественной литературы заметил много медицинской. Беря в руки книги, я сразу захотел узнать всё, что ей ведомо. По моему взгляду она уловила мой юношеский восторг и вместе с тем изумление, пояснив, что мечтает стать врачом. Протягивая мне, сборник рассказов и повестей Бунина, лукаво произнесла:

– А это прочитаем вместе. Брат с таким трудом достал эту книгу, цены ей нет!

Затем она начала читать стихи Ахматовой о неразделённой любви, стихи Есенина о природе. Я никак не мог понять, почему в городе эта литература была недоступна, а где-то в глухой станице её не только в доме имеют, но и читают. Тогда, когда в это время в школе мы только проходили Фадеева «Молодая Гвардия» и Островского «Как Закалялась Сталь», почему-то крепкие силы уже тайно читали Есенина, Ахматову, Цветаеву и даже Бунина. Мы засиделись допоздна и не заметили, когда замолчало радио и разъехались гости. Начинался новый этап в моей жизни. Я ещё не знал, что меня ждёт впереди, но почему-то надеялся на большие перемены в моей жизни.

2. Сенокосная пора

Утро блаженное. Я крепко сплю в комнате с открытым окном, в которое врывается запах ночной фиалки. Слышу сквозь сон, как кто-то упрямо меня будит. Открываю глаза, надо мною склонилась мамаша:

– Вставай, соня, солнце уже высоко, мне пора уезжать. Я отпросилась с работы всего на один день.

Потягиваясь в постели, спрашиваю:

– А где Маринка и тётушка?

– Они поехали траву косить за реку. С таким помощником на зиму без сена останешься.

Смотрю на часы, а время уже к обеду клонится. Мать ставит на стол сытную пищу, а сама приговаривает:

– Сынок, ты сюда не отдыхать приехал, а помогать! Видишь, какое огромное у них хозяйство, руки нужны мужские. Вместе с Маринкой утром вставай с постели, помогай, да слушайся её!

С этими словами, я и пошёл провожать мать на автостанцию. Мы шли по пыльной станичной улице, а мать одно и то же твердила:

– Помогай… Слушайся… Помогай… Слушайся…

Я кивал головой в знак согласия, а сам думал: лишь бы она по быстрей укатила. Надоела! Гонит волну!

Когда подошёл автобус, мать расплакалась, и начала меня целовать, как будто расстаемся навечно. Мне стало стыдно и неловко перед пассажирами. Я развернулся и быстро стал удаляться от автостанции. Автобус проехал медленно мимо меня, и я увидел заплаканное лицо матери и машущие, трепетные её руки. Дома меня ждали Маринка и тётушка. Они приехали на обеденную дойку. Справившись с домашними делами, мы все вместе отравились за речку косить траву. По настоянию тётушки с собой захватили еду и кринку молока. Перебрались через висячий мост, который Маринка раскачивала, когда мы его переходили. Тётушка испугано ругалась:

– Ты что делаешь, коза!

При этом она охала, держась за металлические тросы. С горем пополам, мы перешли через реку. И здесь тётушка схватила полотенце и начала гоняться за Маринкой. Потом они вместе повалились на траву и начали смеяться. Слушая их непринуждённый смех, я забыл обо всём на свете: о своих двойках и тройках, о худобе, которой стеснялся и даже о своих городских друзьях, по которым ещё скучал.

Маринка взяла в руки косу и, глядя на меня, спросила, косил ли я когда-нибудь. И получив отрицательный ответ, позвала меня подойти к ней поближе. Я стал сзади неё, как она велела. С размашистыми движениями косы я услышал её пение и увидел ровные ряды скошенной травы, почувствовал свежий её запах и пьянящее движение всего тела сестры. Коса в её руках так двигалась легко, что мне показалось на мгновенье, что я смогу так тоже косить без труда и напряжения.

Когда же сестра передала косу мне, при первом же взмахе коса сразу зарылась в землю. Сестра ещё раз показала, где должна находится пятка косы и как правильно делать замах рук, чтобы тело не уставало быстро. Но у меня ничего не получалось. Тогда сестра обняла сзади меня, взяла мои запястья в свои ладони и повела косой легко и непринуждённо. С каждым нашим взмахом косой моя голова откидывалась то влево, то вправо. Мы прошли «маленько» – метров двадцать, и я услышал, как тётушка кричит издалека:

– Не мучай парня. Пусть отдохнёт.

Сестра посмотрела на меня и стала подолом сарафана вытирать, мой потный лоб, ласково приговаривая:

– Вижу, устал! Пойди, попей холодного молока. А я мамку буду догонять.

Я кивнул одновременно головой и туловищем и медленно побрёл на край загона к сумкам. Достал из сумки крынку с молоком, прикрытую лопухом. Сняв лопух, я подул на молоко и поднёс крынку к губам. Сделав несколько глотков молока, я оторвался от крынки, чтобы перевести дыхание. Молоко было упоительно прохладным и сладким.

Прикладывая второй раз крынку к губам, я заметил, как из молока на меня смотрят чьи-то большие глаза. Я отпрянул, разжав руки, крынка упала на землю. Не разбившись, покатилась по траве. Молоко разлилось. Среди молочной лужи и травы, я увидел лягушку. Я поднял крынку, в которой осталось молока как кот наплакал и пошёл к Маринке. Увидев меня с пустой кринкой, рассмеялась и прищурив глаза от солнца, произнесла:

– Лягушки испугался! Извини, что не предупредила.

Летом в поле, только так можно сохранить молоко свежим и холодным. Я растеряно посмотрел на сестру и промолвил:

– А я думал, она сама в кринку залезла. Чуть не отбросил коньки.

– Горе ты моё луковое, – промолвила Маринка, – принеси брусок, чтобы заострить литовку. Нам надо за лето накосить не менее двадцати копен. В три пары рук оно поскорей.

Картофель уродится, вам дадим несколько вёдер

– Уродится, куда она денется! Вон какая халява!

– Да какая она бесплатная, сколько в неё труда вложено!

От этого желания нам помочь я повеселел и побежал за бруском. Я бежал, а из-под ног вылетали птицы и кузнечики, разминая крылья, и вскрикивая от счастья, что им дано летать. В городе я таких птиц и не встречал. Едва я принёс брусок, как рядом с нами появилась тётушка. Подбадривая меня, попросила молока. Мы переглянулись с сестрой и начали смеяться. Она глянула на кринку и тоже в смех, понимая, что это моя оплошность: теперь и жажду не чем утолить! Правда, пред самым закатом солнца от реки подуло свежим ветром. Тетушка присела под солнышко на скошенную траву – ноги вытянула. Разувшись, она начала их растирать руками. И здесь я заметил вздутые вены от непосильного колхозного труда, да и от домашних забот. Тётушка хотя и зав. молочно-товарной фермы, но любой крестьянский труд ей по плечу, так как прошла путь от простой доярки до руководителя фермы.

– Ну, племянник, показывай, чему тебя научила сестра.

Я взял в руки косу и стал старательно ею размахивать, как учила сестра. Мне казалось, что я лихо и правильно веду косу. За своей спиной я услышал Маринкин голос:

– Хватит! Но тётушка кричала:

– Продолжай! Для первого раза хорошо!

Я остановился и посмотрел назад. Валки топорщились высоко, сквозь них торчала уцелевшая трава, прокосы были волнистыми, и не вся трава лежала в валках. И горькое неприятное чувство досады охватило меня. Смотрю, как тётка встала с травы и направляется ко мне. Хмурясь, она расспрашивает, правда ли, что за мной нет никакого надзора, что я хожу попрошайничать на базар, что езжу на подножках трамвая, что мой дед по матери из-за меня нас выгоняет со двора своего дома и нам негде жить. Я испугался, как бы она не отправила меня в город.

– Враки! Лажа!

– Враки? Она знает, что я вру. Лицо её меняется, на глазах появляются слёзы. Она обнимает меня и целует, приговаривая:

– Мать приедет в конце августа, не узнает тебя, даю тебе слово! Я обрадовался и повеселел.

Уже в ясно-нежном вечере, когда жара спала, а солнце ещё не спряталось за гору, мы прячем косы в траву, берём велосипеды и по висячему мосту не спеша преодолеваем быструю реку У Маринки нет уже той прыти, усталость даёт о себе знать. Мы медленно катим велосипеды по извилистой дороге и мне кажется, ей не будет конца. Мы взбираемся на пригорок, и перед нами открывается во всей красе панорама станичной жизни: где-то шумит трактор, слышатся голоса пастухов и доярок, собирающихся на вечернюю дойку. Прежде чем сесть на велосипед, тётушка и говорит:

– С завтрашнего дня без меня справляйтесь по хозяйству. Я у председателя колхоза отпросилась всего на один день по случаю приезда племянника.

С этими словами она вскочила, как молодая, на велосипед и погнала по пыльной дороге в станицу. Мы какое-то время идём с сестрой вместе и молчим. Наверно, потому что когда в горах идёшь высоко и много видишь, не хочется говорить ни о чём, чтобы не спугнуть красоту житейскими заботами.

– Давай поторопимся, – услышал я голос сестры, и мы погнали навстречу стаду коров.

3. Утро судьбоносное!

Утро раннее. Я никогда в городе так рано не вставал с постели, а здесь только начало светать, я уже на ногах. Какой уже день от расстройства желудка из туалета не вылезаю. К жирной домашней пище желудок не привыкший бунтует не на шутку. Тётушка уже третий день заваривает чабрец и даёт пить вместо молока.

Тётушка на ферме, на утренней дойке. Маринка дрыхнет без задних ног на сеновале. Я чувствую, как она устала. За две недели накосили столько травы, и копна сложили, что даже тётушка нас похвалила.

Погода на редкость способствовала заготовке сена. На нашу радость ни разу дождь не выпал, хотя в этих местах он частый гость.

Я иду на хозяйственный двор, где находится сеновал. Взбираюсь тихо по лестнице на вершину стога. Как только моя голова оказалось на уровне логова моей сестры, я замер от увиденного. Сестра лежала на покрывале, распластав руки, в одних белых трусиках без лифчика. Скомканная простынь была у длинных и стройных ног. Передо мной предстала восхитительная красота женского тела, с золотисто соломенными волосами, рассыпающимися на высокую молодую грудь. Я задержался на лестнице, боясь пошевелиться, спугнуть неземную девичью красоту.

Я часто видел грудь своей матери, но у сестры она была иная, изящная и сочная, с маленькими сосками, которые выглядывали из-под волос, как гранатовые зёрна такие сочные и налитые.

И вдруг за спиной я слышу тихий голос тётушки:

– Насмотрелся!

Только я начал спускаться вниз, Маринка потянулась за простынёй и перевернулась на бок.

Смущённый, я спустился по лестнице на землю. Тётушка обняла меня нежно и повела в летнюю беседку пить чай, приговаривая при этом:

– Вот надо же, приболел некстати. Мне, знаешь, с некоторых пор кажется, что моя дочь тебе нравится. С моих губ вдруг неожиданно слетают нелепые слова:

– Гарна тёлка! Я сразу же получаю лёгкий хлопок по губам.

И усаживая меня на лавочку под беседкой, тётушка продолжила:

– Твоя безрадостная молодость, знаешь, меня очень волнует. Улица тебя захватила, она может тебя погубить. Ничем не увлекаешься, книг не читаешь, матери по дому не помогаешь, жаргон уличный. Ясно, с кем поведёшься, от того и наберёшься.

Она качала головой, вытирая огрубевшими ладонями слёзы, которые скупо стекали по её загорелым щекам, указывая на то, что этих слёз она пролила немало, воспитывая одна своих детей. Мне стало её жалко. Я склонил голову и тихо произнёс:

– Я исправлюсь! Хана!

Я ещё не представлял, каких усилий это стоит, сколько раз придётся краснеть и терпеть упрёки!

Подымая голову, я неосознанно почувствовал, на меня смотрят удивительно нежные глаза сестры, меня охватило что-то, исходящее изнутри, не подвластное рассудку. Маринка села за стол напротив меня и, глядя мне в глаза, промолвила:

– Он исправится. Даёшь слово!

– Врубился!

До этого утра я всегда отдавал себе отчёт во всех своих чувствах и умел подчинить их тому, что находил разумным. Я его представлял в абсолютной свободе. Школьные правила были для меня каторгой и не приемлемы для моей натуры. Но теперь, увидев глаза своей сестры, у меня появилось такое нетерпение, какое способно было всё перевернуть, всё одолеть.

Ни секунды, не сомневаясь в своей силе, появилось желание остаться с Маринкой наедине и болтать с ней до потери сознания о чём попало. Я боялся, чтобы она в глубине своей души меня не осуждала за легкомысленные слова, только что произнесённые. Она смотрит на меня внимательно и вдруг произносит то, чего я всего боялся:

– Не влюбился ли ты случайно? Посмотрев внимательно мне в глаза, вдруг произнесла фразу, смысл которой, я всю свою жизнь разгадывал: «Прежде чем любить, научись ходить по горящим углям, думая о чужой боли».

И не давая возможности опомниться, даже слово промолвить, вдруг заявляет:

– С сегодняшнего дня приступаем к учёбе, и никаких возражений, стрелки переводить не будем.

Я и не собирался возражать. Для меня стало важным не потерять её уважение и дружбу. Я боялся в её глазах оказаться бездарным и тупым учеником (деревом). Раньше я об этом как-то не задумывался, то сейчас все усилия бросил, чтобы побороть свою слабость и боязнь. Душевное смятение моё сестра заметила и вдруг неожиданно заявляет:

– Не трусь! Терпение и труд всё перетрут.

В этой фразе я уловил её желание мне помочь, и я захотел страстно оправдать её надежды, тем самым завоевать её доверие. Это была нелёгкая задача для меня. И я промолвил:

– Не дебил, засёк!

Как только мы приступили к занятиям, я осознал, насколько мои знания ничтожны и насколько я отстаю от своих сверстников в своём развитии. Сидеть за книгами рядом с сестрой было тяжело и одновременно радостно на душе. Я ощущал её дыхание и скрытую твёрдую волю, которой мне так не хватало.

И потекли мои дни изнурительного умственного труда и сосредоточенности всех моих умственных ресурсов. Познавая школьную программу, я приводил сестру в неописуемый восторг и заразительный смех от моей беспомощности. Правда, каждый мой успех она одаривала поцелуем, что меня только подбадривало и побуждало дальше двигаться, не останавливаться на достигнутом. Уже к концу третьей недели я почувствовал интерес к математике и к чтению книг. Книги мы читали до самой глубокой ночи, лёжа рядом в постели, а потом, обнявшись, засыпали. Тётушка нас не ругала, что мы много палим керосина. Она только сокрушалась, что так можно потерять и зрение.

В труде и заботе быстро наступила середина лета. Маринка, понимая, что меня загрузила по полной программе, старалась иногда разнообразить мою жизнь. В один из тёплых дней предложила отправиться на ночь пасти лошадей вместе с конюхом. Я немедленно согласился и был вознаграждён очередным её доброжелательным вниманием.

4. Импульсивность памяти

Поздняя ночь. Маринка и я лежим рядом на диване в летней кухне, в её руках повесть Л. Н. Толстого «Холстомер».

Керосиновая лампа догорает и медленно тухнет.

– Завтра днём надо успеть дочитать, а вечером с Фомичом в ночь, пасти лошадей, – сказала сестра, вставая со скрипучего дивана.

– Куда? – спросил я растерянно.

– Спать на сеновал, а ты спи здесь!

– Можно с тобой? – промолвил я неуверенно.

– Ещё чего не хватало, чтобы мамка видела. Она и так на нас с тобой косо смотрит, следит в оба глаза. Ещё вздумает завтра с нами в ночь податься. От неё всё можно ожидать.

В эту ночь я не мог долго заснуть. Мои мысли были связаны с жизнью пегого мерина, я представлял, каким он был в молодости и каким стал на старость лет. Мне стало его жалко.

В памяти всплыли забеги лошадей на Краснодарском ипподроме, где в главной ложе всегда сидел отец. Он был любитель скачек, знал толк в лошадях. Как говорила часто моя мать, у него было три слабости: женщины, выпивка, лошади.

Я в лошадях плохо разбирался, даже можно сказать, их боялся, на ипподром ходил за компанию с друзьями, чтобы только повидать отца.

Наблюдая за отцом, невольно следил за бегом лошадей, когда они выходили на финишную прямую перед трибунами, их лёгкий полёт над землёй меня завораживал. Теперь, после прочтения этой повести я понял, почему такие быстроходные редкие махи ног при беге называются: «холсты мерить».

Засыпая под впечатлением повести, уже представлял завтрашний день: около реки большой луг, окружённый лесом, я и Маринка плывём по нему на лошадях, иногда с головой ныряем в сочные и пахучие травы.

Я знал, что лошадь может развивать большую скорость до 60 километров в час. Но при этом не понимал, почему при такой скорости, даже на длинных дистанциях, лошадь относительно мало затрачивает энергии? Как такое возможно? И только будучи студентом сельхозинститута, узнаю, что секрет кроется в строении ног, которые обеспечивают одновременно и быстроту, и силу. А сейчас не подозревая, что ждёт меня впереди, засыпал под первые крики петухов.

В таком возрасте утром сон сладкий и глубокий.

Просыпаюсь от того, что солнце через окно так прижгло лицо, что я невольно открыл глаза, глянул на часы и обомлел, вскакиваю с постели. Было около десяти часов, кругом тишина лишь только часы-ходики на стене отсчитывали неумолимо свой бег. Быстро оделся и на хозяйственный двор. Маринка, завидев меня, лишь улыбнулась, подняв голову от свиной кормушки, куда сыпала кукурузную дерть. Сразу вспомнил сладкий вкус кукурузной мамалыги, которую я часто употреблял вместо хлеба в послевоенные годы. Не чувствуя веса своего тела, бросился помогать Маринке, не понимая ещё, что все хозяйственные дела уже давно сделаны добротно и своевременно.

Я только сейчас осознал: не покорми животных вовремя, они подымут такой хай, что любой сон разгонят в миг.

У меня мелькнула мысль, сестра бережёт мой сон, считает меня маленьким и ещё не окрепшим пацаном. Это меня задело не на шутку за живое! Появилась мысль доказать, что я уже взрослый и за свои поступки готов отвечать.

Отведённые два часа занятий по математике быстро пролетели, впервые сестра меня похвалила за освоение нового задания. Я ждал с нетерпением, когда продолжим читать повесть Толстого. Зная авантюрный характер сестры, я уже предвосхищал какой-то сюрприз. Когда мы дочитали повесть, Маринка достаёт с книжной полки рассказы Куприна, находит рассказ «Изумруд», и даёт мне его читать. Уже в начале рассказа читаю и не верю своим глазам: «посвящаю памяти несравненного пегого рысака «Холстомера». Читая с жадностью рассказ, я снова окунулся в жизнь ипподрома, осознал нелёгкую жизнь Изумруда. Конец рассказа меня потряс до такой степени, что даже на глазах выступили слёзы. Маринка, увидев слёзы, промолвила:

– Я не думала, что ты такой сентиментальный! А вообще если в глазах не было слёз, то и в душе никогда не будет радуги.

Обняв меня, стала читать отрывок из рассказа, как бы успокаивая меня: «это была настоящая американская выездка, в которой всё сводится к тому, чтобы облегчить лошади дыхание и уменьшить сопротивление воздуха до последней степени, где устранены все ненужные для бега движения, непроизводительно расходующие силу, и где внешняя красота форм приносится в жертву лёгкости, сухости, долгому дыханию и энергии бега, превращая лошадь в живую безукоризненную машину».

Запах тела сестры, пропитанный разнотравьем, успокаивающе на меня подействовал, и мы пошли заниматься хозяйскими делами, я поить птицу и животных, а Маринка поехала на велосипеде доить корову.

В работе и заботе незаметно и подошёл долгожданный вечер, а с ним незабываемые впечатления на всю жизнь.

Как только солнце начало клониться к вечеру, от реки потянуло притягательной свежестью.

Раньше обычного на подводе вместе с конюхом Фомичом, прикатила тётушка, чтобы нас проводить в ночную – приготовить котомку еды и молока крынку. Оказывается, её заботы были лишние, как и лишние хлопоты Маринки.

Старший сын Фомича уже наловил целое ведро форели, нас собирается потчевать наваристой ухой. Табун колхозных лошадей уже переправили за реку на сочные травы, в которых я мог скрыться с головой.

А пока мы шумно садимся в подводу, к восторгу Маринки, тётушка выкатывает велосипед и мчится встречать корову с пастбища. Мы усаживаемся на пахучую траву, сзади подводы – на уровни моей груди натянута цепь, которая соединяет борта. Мы смеёмся, не обращаем никакого внимания, что вся пыль из-под колёс летит на нас. Маринка говорит, ничего страшного, искупаемся на реке, там я знаю заводь, где вода тёплая и не глубоко.

И здесь я вспоминаю, что плавки с собой не захватил, а Маринка успокаивающим голосом и говорит: они не нужны, будем купаться голяком! Последние её слова я воспринял как своё долгожданное желание: загадай своё желание от сердца, и ты услышишь ответ от сердца!

Возле реки конюх распряг лошадей и стал переводить их за реку, на другой берег. Мы с Маринкой по знакомому висячему мосту перебрались к тому месту, где уже спокойно пасся табун лошадей.

Невдалеке, на берегу реки, незнакомый мужчина разжигал костёр. Направляясь к этому месту, по пути стряхивая с себя пыль, заметили, как он, завидев нас, бросился навстречу, ещё издалека приветствуя нас, радостно размахивая руками.

– Фёдор, – представился он. – Влад, – ответил я, стесняясь своего городского и редкого имени.

Маринка поприветствовав на ходу сына Фомича, не останавливаясь направилась к костру. На правах хозяйки стала сразу нами командовать, требуя, чтобы мы на ночь заготовили побольше дров, принесли воды. Сама начала готовить рыбу для ухи. И только убедившись, что работа выполнена, попросила Фёдора подвести лошадь по кличке Ветер. Стоило Фёдору окликнуть лошадь, как она, заржав, быстро подлетела к нам.

Маринка, поправив уздечку и седло, дала из рук какое-то лакомство, быстро и легко вскочила на лошадь верхом. Не успел я опомнится, как она понеслась по-над речкой.

– Вот озорная девчонка, – услышал я рядом голос Фомича, – такие нигде не пропадут. Втроём мы стали наблюдать, как она лихо управляла лошадью, грациозно восседая в седле. Фомич, то и дело восхищаясь её смелостью, приговаривая:

– Лошадь её слушается, знаешь почему? – Она чувствует наездника, его смелость и силу! Лошадь – умное животное!

И, обращаясь ко мне, говорит: «если ты будешь говорить с лошадью, она будет говорить с тобой, Вы узнаете быстрее друг друга. Если ты не будешь говорить с ней, то ты не узнаешь её, а того, чего ты не знаешь, ты будешь бояться!»

Насколько оказался прав конюх, я узнал через несколько минут, когда Маринка передала уздечку в руки конюха:

– Ну, джигит, покажи теперь ты, на что способен!

Я от страха сразу же забыл всё, о чём говорил мне Фомич. Молча подошёл сбоку, подпрыгнул, чтобы лечь на седло, но попытка оказалась неудачной, и я свалился назад под общий хохот.

И только с помощью сестры и Фёдора я влез на седло, естественно, мои ноги до стремян не доставали, я ногами обхватил живот лошади и лёг на её холку.

Но седло мешало крепко прижаться к телу умного животного.

И в тот момент, когда Фомич пытался передать мне в руки уздечку, лошадь стала подпрыгивать, стараясь сбросить меня из седла, как нерадивого наездника. Я крепче ухватился за холку коня и стал с испуга шептать ласковые слова. Лошадь перестала брыкаться, ухом повела и медленно пошла рядом с Фомичом. Я ухватился двумя руками за седло, покачиваясь телом в такт шагам лошади. Какое-то время рядом с нами шёл конюх, и только убедившись, что лошадь спокойно приняла наездника, передал уздечку мне. Гордость распирала мою грудь. Я преодолел страх, но самое главное, в глазах сестры продемонстрировал свою смелость и решительность. Сколько я сделал ходок вдоль реки, не помню, но мысленно стал постигать смысл существования конного человека в недалёком прошлом. Кубанский казак без коня ничего не значил. На коне, и только на коне смотрелся казак воином, способным защитить Кубань, а с ней и всю Русь от набегов чужестранцев. Мне казалось, что лошадь подо мной чувствует человека, умеющего ценить её красоту. Ну и что под Маринкой лошадь летела, как пуля, не стуча копытами, зато подо мной отстукивала биение моего сердца. Не скрою, мне передалось от лошади её достоинство, с которым она слушалась меня.

Ах, юность, юность, как хочется быть любимым и любить без памяти. От этих мыслей я долго не замечал усталости, напряжения всех мышц тела и ног. Когда возле костра я слез неуклюже с лошади, на первых порах шага не мог сделать, ноги занемели и не слушались меня.

5. Ночь в горах

Как только солнце скрылось за горами, начало быстро вечереть. Фомич, отправив сына домой, стал готовить приправу для долгожданной ухи. Мы, же предупредив Фомича, пошли купаться, захватив с собой полотенце.

Мы идём не спеша, по-над речкой на высоком её берегу, рядом внизу под ногами шумит река и совсем рядом беспечно шелестит трава, сочная и высокая. Я не смело посматриваю на сестру, как бы предвкушая увидеть её голой и такой желанной. Я боюсь её привлекательности, стараясь не спугнуть её желаний искупаться голой – молчу, как воды в рот набрал. В её глазах, в которые я заглядываю изредка, встречаю тоже волнение и переживания. Я постоянно опускаю глаза для приличия, упиваюсь тишиной и пением кузнечиков. Мы уже не слышим, как потрескивает костёр, как лошади жуют траву, тихим шагом ступаем на висячий мост, который как старый друг принимает нас в свои объятия и помогает спокойно перебраться на пологий берег реки. Ступая осторожно по гальке направляемся в сторону станицы, где река свой бег замедляет и вода теплей.

Я не заметил, как быстро стемнело, только на высоком берегу, как маяк горел наш костёр, а вдали на небе загорелась яркая Венера. Маринка взяла меня за руку и повела к высоким липам, которые я ещё приметил днём.

– Будем раздеваться по очереди, неожиданно услышал такой милый и долгожданный голос сестры. – Ты только отвернись! Когда я войду в воду, я тебе крикну: «Можно!» Купаться будем раздельно, недолго, а то Фомич будет волноваться.

Мы разжали руки, я отвернулся и стал чутко прислушиваться к разным шорохам, хотел уловить главный момент: снятие халата и удаляющийся шорох гальки, но из-за шума воды ничего не расслышал, лишь только:

– Уже можешь раздеваться!

Голос сестры, заглушаемый шумом воды, я всё-таки расслышал, но где-то вдали. Я повернулся к реке, ища глазами сестру, вижу, она стоит по грудь в воде и машет мне рукой. Волосы её развиваются от чуткого ветра, который стелился по-над водой с чёрных гор. Мне стало не по себе, я даже испугался, представляя водяного и русалок в реке.

Слышу голос сестры:

– Чего тянешь, отойди несколько метров в сторону, чтобы тебя не было видно, и раздевайся, да поживей! Вода не очень тёплая, долго не выдержим!

Я отошёл метров пять от того места, где раздевалась сестра, быстро снял с себя одежду и стал медленно заходить в воду.

Холодная вода так сковала моё тело, у меня хватило смелости и сил зайти в воду только по пояс. Я стою в воде и пошевелиться не могу. Смотрю сестра, наклонившись и прикрывая грудь руками стала быстро приближаться ко мне. Сбросив руки с груди в бешеном темпе стала ими работать, обливая меня речной водой с головы до пояса. Набрав воздух в лёгкие, я нырнул с головой и стал приближаться к её ногам, пытаясь их обхватить. Я уже не чувствовал, что вода холодная и дно скользкое! Куда делись страх и стеснения!

И в тот момент, когда мои руки коснулись её ног, и я стал ими перебирать так, чтобы добраться до заветной цели, как ощутил, что мою голову обхватили крепкие руки сестры и не дают мне сделать соблазнительное дело! Я пытаюсь вырваться из этих жёстких объятий, однако все усилия мои тщетны.

Запас воздуха иссяк, я хватаю ртом воду, чувствую, силы меня покидают, отталкиваюсь что есть силы руками и ногами от сестры. Вынырнув из воды, стал извергать воду фонтаном, откашливаясь, еле добираюсь до берега. В глазах пошли круги, и я потерял сознание. Пришёл в себя, как говорила сестра, быстро, напугав её до смерти. Слышу далёкий голос сестры:

– Ну и напугал ты меня!

Она держит мою голову на своих голых коленях, опрокинув её вниз. Какое-то время я ещё не сознавал: мы голые! И здесь, забыв о красоте женского тела и в каком положении мы находимся, я вскочил на ноги, как ошпаренный, и стал кричать:

– Дура, психопатка! Бешеная!

Сестра встаёт на ноги и как ни в чём не бывало говорит:

– Отвернись, бесстыжий! Дай одеться!

Она надевает трусики, потом халат, а я уставился глазами на неё и икать начал. То ли от испуга, то ли от нервных потрясений и холодной воды. Слышу:

– Будешь знать, как в чужой огород без спроса лазить!

– Ты что, не понимаешь, что меня чуть не утопила!

– Чуть не считается!

Ещё не понимая, что произошло, махнул рукой, развернулся и стал одеваться, судорожно откашливаясь и икая. Потом ничего не говоря, молча пошёл вдоль берега по направлению моста.

Я чувствую, что теряю волю над собой, становлюсь неуравновешенным и сердитым. Слышу, как под ногами шуршит галька, раздражая меня. Я сердито говорю: – Что плетёшься сзади, догоняй!

Она начинает быстро приближаться ко мне, берёт меня за плечи, потом за голову и крепко целует в губы, при этом приговаривает:

– Ну, прости меня, дуру!

Я обнимаю её крепко за талию прижимаясь к ещё мокрым грудям и чувствую, что закипаю животной страстью. Сестра это почувствовала и как-то ласково-повелительно:

– Пойдём, нас уже, наверно, заждались, уха стынет!

И в это время прогремели два выстрела и над рекой взлетела ракета, осветив округу.

– Вот видишь, Фомич сигналит. Он всегда берёт в ночь, когда пасёт лошадей, двустволку и ракетницу.

В каком-то полусумасшедшем состоянии мы дошли до середины моста и не сговариваясь остановились.

Из-за горы появился большой жёлтый круг луны. Я только сейчас заметил, как над рекой стал стелиться туман. Мне показалось, что плывём куда-то вверх против течения воды и тумана.

Обида моя нелепая стала исчезать, просветляя мой ум, затуманенный страстью и минутной слабостью. На душе стало гадко и омерзительно, смог ли я после этого честно смотреть в глаза тётушки.

Я ещё не сознавал, что она мечтает сохранить девичью честность и непорочность своей дочери. Она особенно важна в сельской местности, где на одном краю станицы чихнёшь, а на другом слышно.

В деревне, как нигде понимаешь, что ранняя физическая близость нарушает все нравственные устои крестьянства. Где семья не столько ячейка общества, сколько его фундамент.

Живя в сельской местности, где на природе девичий организм развивается быстрее мальчишеского, матери рано начинают бояться за девчат.

Пройдя все тяготы сельской жизни, родители знают, как никто, что требуется нашему брату – только красивое тело. Для этого безбожно готовы врать о высоких чувствах, говорить о возвышенной поэтической любви. Я вцепился в металлический трос и задумчиво проговорил:

– Маринка, если бы я упал с моста в реку, ты бы бросилась меня спасать?

Сестра посмотрела на меня с удивлением и говорит:

– Ты ещё и максималист! А ты сам как думаешь?

В это время висячий мост зашатался, на другом конце его появился велосипедист. При лунном свете отчётливо высветилась женская фигура, выплывающая из-под высоких крон лип.

– Маманя приехала, ни слова, что мы купались голяком!

– Заказано!

Мы бросились встречать непрошенного гостя, я же, не разделяя мнения сестры, обрадовался появлению ещё взрослого человека в нашей компании. Тётушка сразу полезла к нам с расспросами, что мы здесь делаем на реке в такое позднее время,

Идучи по мосту, требовательно продолжала:

– Ваше место около Фомича и ни шагу от него. В лесу в такое время любой зверь может появиться. Я, как только увидела сигнал ракеты, сразу догадалась, что Фомич вас или ищет, или кличет на ужин. На велосипед и к вам. Благодать, ночь такая лунная, что читать можно! Я, глядя на тётушку насмешливо молвил:

– Вы что, тётушка, хипеш нам устроили?

– Поговори ты у меня, совсем тётку не чтишь. Словечки уличные, блатные, не читаешь ничего, ничего не любишь.

– Вы тётушка, какая-то сердитая сегодня.

– От чего не сердиться, намаешься весь день, а ночью от вас покоя нет, так дурно делается.

– Отчего же дурно, тётя? Мы взрослые, за нас беспокоиться не стоит!

– Не стоит, говоришь, беспокоиться? – переспросила тётушка и, взглянув на Маринку, добавила:

– А кто по ночам у костра не сидит, а шастает где попало. Ни шагу от Фомича! Сейчас, я ему задам перца, будет знать, как самовольничать. Я же ему наказывала – глаз с вас не спускать!

Тётушка, косясь на меня лукаво, в какой-то момент, когда я замешкался, ловит мою руку и ласково прижимает к себе:

– Горе ты моё луковое, растёшь без присмотра и ласки отцовской не знаешь. Вольность твоя и свобода к хорошему не доведут. И здесь она сгоряча добавляет:

– Мужики только умеют красиво разглагольствовать о любви. Возьмём твоего отца, хотя он мой и родной брат, но скажу честно: нет у него совести и честности. Каждой встречной женщине клянётся в любви. Вот тебе и верность, и порядочность.

– Мама, ну причём здесь твой брат, когда в нашей станице куда ни глянь полно безотцовщины.

– Доченька, ты не путай разные вещи, последствия войны и безнравственное отношение к семье.

– Мама, ты не права, никто не имеет права упрекать и осуждать мужчину за то, что он живёт, как ему хочется и с кем ему нравится.

– А как же нравственные обязанности, – возмутилась тётушка.

– Мама, ваши нравственные нормы нам с братом боком вышли, и в первую очередь тебе, а могли жить припеваючи в полноценной семье. Сколько у тебя было ухажёров, всех отвергла из-за этой морали, мол, член правления колхоза, член партии, депутат районного совета, выходит, и полюбить не может!

– Так что же получается, любя человека, ты не признаёшь верности?

– Мама, в первую очередь между людьми должна возникнуть любовь, а потом взаимное доверие, а уважение в семье потом строится.

– Какая ты умная стала у меня, каких книжек начиталась, а вот окунёшься в эту жизнь и поймёшь, что есть совесть и уважение людей.

Уважением людей надо дорожить. Правда природы в нашей праведной жизни – по совести. Надо иногда включать и свой разум.

Тётушка передала велосипед Маринке и вдруг обхватив меня за плечи, поцеловала в щёку. Она не много помолчала, а потом страстно произнесла:

– Я считаю, у каждой женщины есть своё право – право над собой. Однако разнузданность и разврат осуждаю. «Нас сейчас и рассудит Фомич», – произнесла тётушка, не доходя несколько метров до костра,

– Фомич! – позвала тётушка, – разреши, пожалуйста, наш спор.

Фомич встал во весь рост возле костра, пламя осветило красное лицо конюха.

– Ты случайно не выпил? Смотри у меня! Почему за ребятами не следишь?

Фомич затянулся папироской.

– Вы меня унижаете своей подозрительностью. Я за ними следил, видел: как они купались, как стояли на мосту. А как заметил ваш приезд – сразу успокоился.

– Вот молодец, а то я собралась тебя ругать! Маринка, подай сумку.

Тётушка достаёт из сумки бутылку самогона и кусок сала с зелёным луком. Мы усаживаемся вокруг костра на брёвна. Фомич в алюминиевые котелки наливает каждому горячей ухи. От её запаха побежала слюна. Он берёт бутылку самогона и прячет её подальше от глаз и в то же время спрашивает:

– Ну о чём спор?

– Об отношении мужчин к женщине, – промолвила тётушка, – хороши все мужчины, пока не наигрались с женщиной! Встретил молодую и с глаз долой, о детях забывают и о своём долге.

– Нет, с этим я согласиться не могу, заметил конюх. – Если бы женщины были добрее и могли прощать некоторые мелкие шалости мужчинам, так и несчастий бы столько не было, и разводов меньше.

– Да что это ты говоришь, Фомич, возразила тётушка, какая чушь несусветная. Это, наконец, смешно! Почему по вашей прихоти дети должны страдать!

6. У костра

Редко когда чья-то живая душа захочет нарушить покой природы, разговаривая громко с близкими людьми у костра возле реки. Притягательная сила огня и воды известна испокон веков, и каждый живущий на земле в той или иной степени ощущал её магическое воздействие на свою нервную систему. Когда смотришь на огонь и воду, душа если и говорит – то только не о себе, не о своих хлопотах, а о той природе, которая не только гармонично уживается с человеком, но и способна лечить его от нервных недугов и стрессов. Для утешения и успокоения своей души достаточно было мне сбежать с уроков на Кубань; развести костёр, сесть возле него и, стряхнув с себя груз ненужных забот и тревог, слушать только шум реки и треск костра.

После питательной ухи и крепкого чая из чабреца меня так разморило, что глаза стали слипаться, а слух перестал улавливать отдельные фразы тётушки и Фомича. Я уже не слышал сладкого голоса Маринки, дремал, клевая носом, прямо сидя на бревне.

Слышу, как мужской голос из далека говорит:

– Ишь, как ребят разморило, а женский голос вторит ему: – Да!

И вдруг стало тихо, не слышно шума реки, ни треска горящих дров, лишь усыпляющий запах сосны глубоко проникал вместе с теплом от костра в моё тело.

Сколько я дремал, не помню. Очнулся от того, что чувствую, чьи-то руки меня поднимают. Открываю глаза, а Фомич укладывает меня на подстилку из сена, рядом с Маринкой. Смотрю на тётушку, а она, вглядываясь в дочь, как мне показалось, расцвела в совершенно счастливой улыбке. От созерцательного настроения у меня и сон куда делся.

– Спи, спи, слышу голос тётушки, такой бархатный и убаюкивающий, как запах еловых шишек, которые подкладывал в костёр Фомич.

– Маленько подремал и хватит, вымолвил я, снова садясь на бревно. – У вас здесь и комаров нет, а у нас на Кубани и на Карасуне полно и порыбачить не дают спокойно.

– Хошь ухи, наливай себе не стесняйся, здесь все свои, завтра ещё рыбы сын наловит. Он у меня шустрый! Давно отца видел?

– Да вот перед отъездом сюда, подваливал к нему на новую сторожку в краевое управление сельского хозяйства, мани просил – подфартило!

– Да, у тебя отец герой! Таких дел здесь натворил, что его многие станичники недобрым словом до сих пор помнят.

– Ты бы, Фомич, язык прикусил. Кто старое помянет – тому глаз долой.

Сейчас другие времена, культ личности разоблачили. Если бы не война, сидеть бы мне до сих пор, как медному котелку, пока не позеленел бы! А ты, Ксения Ивановна, рот не затыкай, не на правлении – там вы хозяева, а здесь на природе мы все равны. Пусть малой слушает и на ус мотает, чтобы мог разбираться в людях, да и в политической обстановке.

Чтобы прекратить этот для неё неприятный разговор, тётушка встала в полный рост и промолвила:

– Чего я тебе скажу, вещун ты плохой, как и наши руководители, которые наперёд не знают, куда идти, чего делать, как жить. А Сталин знал, страну вон какую создал. Когда умер, весь народ плакал. А эти Хрущёвы за короткое время страну без хлеба оставили, сельское хозяйство развалили, над покойником глумятся. Что ж при жизни Сталина не указали на его ошибки. Никита мстит Сталину за что-то, а сам не понимает, себе могилу роет. Фомич, давай запрягай двух лошадок, сопроводишь меня до дому и назад к ребятам. Владлен, буди Маринку, хватит ей спать!

И здесь я запел:

Вёл когда-то вождь Иосиф Сталин,

Самый лучший в мире паровоз!

– Не кощунствуй, прервала моё пение тётушка, ты ещё ничего не понимаешь, подрастёшь, нахлебаешься этой голодной правды, и сразу поймёшь, что к чему! А сейчас разговор окончен, вставай, доченька, а то жениху скучно! На тебя то и дело посматривает.

Конское позёвывание травы невдалеке указывало на то, что кони где-то рядом. Фомич окликнул двух коней, и они моментально вывернули из лунной ночи, будто из сказки Ершова «Конёк – Горбунок»

– Сейчас! Сейчас! – неторопливо прозвучал голос Маринки. И я догадался, что у сестры нет никакого желания уезжать домой. Тётушка-моментально отреагировала на молчание своей дочери.

– Да пошто же ты не желаешь, оставайся, да смотри мне не шляйся, где не следует! А ты, Фомич, отвечаешь за них головой!

Она лихо села на лошадь с седлом, а Фомич вскочил на лошадь без седла и моментально скрылись в темноте. Через какое-то время мы услышали, как они весело перебрались через реку и их звонкие голоса ещё долго неслись над рекой, и не мог их заглушить даже шум быстрой воды. Я впервые осознал, что в горах голос человека с помощью эха далеко слышен и по-особому будоражит душу. Мои размышления прервала сестра:

– О чём вы так шибко спорили, что мамка домой засобиралась быстро, да ещё меня с собой чуть не прихватила.

– А ты что, слышала их спор?

– Да, так, малость.

– Я тебя прошу, об отце ничего не спрашивай у Фомича. Он такого тебе наговорит – зуб имеет! Твой отец во время коллективизации возглавлял в нашей станице комсомольскую ячейку. В 30 годы в разгар коллективизации на Кубани твоему отцу было всего 18 лет, но партийную линию большевиков проводил на селе рьяно. Выходец из бедной крестьянской семьи, ненавидел казачество, живущих на Кубани вольготно, зажиточно, основательно, имея лошадей, коров, бычков, птицу, а в лесу и пасеку. Как говорит Фомич, твой отец со своей Камсой полстаницы выселил в Сибирь под метлу. Загудел в ссылку, и он сам, как пособник Кубанского саботажа. Его реабилитировали только после войны, взяв во внимание его героизм во время сражения под Сталинградом.

Я слушал рассказ сестры, ещё не понимая исторического момента того времени, пытался вникнуть серьёзно в этот вопрос: кто прав, а кто виноват!? Эту сторону жизни отца мать никогда мне не рассказывала. Я только знал, что по путёвке комсомола он поступил в артиллерийское военное училище, и после его окончания женился на моей матери и до самого начала Великой Отечественной войны служил на Дальнем Востоке.

Между тем перевалило за полночь, хотя точного времени мы с сестрой не знали – часов у нас не было, но по расположению луны Маринка уже начала тревожиться из-за позднего времени и за свою мать. И в это время мы услышали цоканье копыт наших лошадок, вдали над рекой показались силуэты двух коней и одного всадника. Мы обрадовались, и наша общая тревога, а с ней и боязнь куда-то исчезли. Фомич распряг коней, уселся рядом с Маринкой, обнял её и промолвил:

– Хороша твоя мамка, справедливая и добрая. Мне б такую женщину, но не по зубам, да и стар я для неё.

Он стал подкладывать дрова в костёр и от дыма немного прослезился. И здесь я только сообразил, какой груз в своей душе он держит. Какую усталость, какое чувство тоски и печали несёт на своих плечах без обиды на страну. Часть этого обременительного груза, подумал я, он оставил наверняка на войне. Фомич постелил крепкую дерюгу на сено и велел нам ложиться спать. А сам достал из сумки бутылку тётушкиного самогона, отрезал кусок сала и со словами, – «прости меня, господь, за всё», – стал наливать этого мутного напитка себе в гранёный стакан. Укрывшись каким-то покрывалом под одобрительный крик «Хороша!» – Мы уже засыпали.

Ночью я просыпался несколько раз от завыванья шакалов и каждый раз под успокаивающий голосок Фомича снова быстро проваливался в сон.

7. Утро Фомича

Я проснулся от того, что обильная роса накрыла меня так, что на мне сухого места не осталось. Маринка, с головой укрывшись покрывалом и не оставив мне даже маленькую его часть, крепко спала. Костер затух, лишь только большое количество чёрного пепла напоминало о недавнем его величии. Предельно продрогнув, я встал на ноги, размял их, надел сандалии и пошёл на острый и зычный звук кнута. Через несколько минут я натолкнулся на парня лет двенадцати, который лихо владел кнутом, сгоняя табун лошадей к реке на водопой. «Должно, внук Фомича, сын, значит, Фёдора» подумал я. Я окликнул Фомича, он моментально отозвался, так как был рядом в лесочке.

– Чего вскочил так рано? – Услышал я вопрос конюха. – Сейчас растопим костёр, согреемся, попьём чаёк с мёдом, и я вас отвезу домой.

– Да мы сами доберёмся до хаты, тётушка же велосипед нам оставила.

– Ладно, ладно, бери дрова.

Я взял охапку дров, и мы медленно направились к нашей стоянке. И только сейчас я заметил, что конюх хромает на правую ногу.

– Ранение? – Спросил я опрометчиво.

– Пострашнее сынок, елеи оклемался. Думал конец пришёл.

Когда началась война, я уже отмахал в лагерях 7 лет и в ссылке прожил в казахских степях два года. Ещё полагалось без суда и следствия отбыть 9 лет за «Кубанский саботаж» во время коллективизации в наших краях.

Двадцати семилетнюю жену и четверо моих детей не тронули, а меня в течение 24 часов погрузили в теплушку, и в Сибирь, в места столь известные, что как вспомнишь – ночь не спишь. За год до войны жена вышла замуж, снялась с родных мест и уехала неизвестно куда. Переписка наша прекратилась, и я потерял веру и надежду на жизнь. Поэтому с первых дней войны я стал проситься на фронт в штрафные роты. Но меня не брали, так как где я работал, как ссыльный в колхозе трактористом, крестьянских рук не хватало, тем более мужиков. В колхозе были все бабы. А здесь подвернулся случай, из нашего района, что находился в Кустанайской области, отправляли на фронт состав с мукой. Я незаметно в него пробрался и доехал до города Калач на Дону. К тому времени, в конце 1942 года, под городом шли тяжёлые бои. Как со стороны противника, так и с нашей стороны потери в живой силе были огромные. В беседе со мной собист долго допытывался, по какой статье я был в лагерях, почему и по какой причине в ссылке находился. Запросили на меня документы в ГПУ, и, не получив ещё ответ, сразу же отправили на передовую. В свой взвод я попал с интендантами, которые доставляли на передовую не только консервы и хлеб, но и положенные каждому солдату сто грамм. Я представился молодому лейтенанту и сразу взялся за работу, обустраивать себе рабочее место в занесённой снегом траншее. Привычка ссыльного. Снег непрестанно шёл и мороз крепчал не на шутку, на месте не усидишь без горячительных напитков, врезал сто грамм и за дело. Окопался основательно. Смотрю, метров двести от меня подбитый танк стоит, рядом с ним мёртвые фашисты лежат. Выбрав момент, когда стихла стрельба, я и пополз за трофейным оружием. Что здесь началось? С нашей стороны ребята открыли огонь для прикрытия меня, а со стороны противника – прицельный огонь по движущей цели. Я, стиснув зубы, только и желал себе:

Прихватив один автомат и два рожка, полностью укомплектованных патронами, и назад к траншее. А по мне из миномётов такой открыли огонь: думал, конец пришёл. Бог миловал, ни одной царапины. Ещё не отдышался, как взводный бежит, размахивая пистолетом, грозя, что отправит в штрафную роту, за самовольные действия. Не успел я и рта открыть, а по траншее покатился душераздирающий крик:

– Танки.

Здесь Фомич остановился и замолчал. А я:

– Дальше, дальше.

– Сейчас чаёк приготовлю и за чаем не спеша продолжу рассказ.

Я посмотрел кругом и вижу, что мы уже стоим около костра, рядом с которым продолжает крепко спать Маринка, укрывшись с головой. Я разгрёб костёр и на горячие угли положил хворост. Они быстро вспыхнули пламенем, подложив дрова, быстро спустился к реке, набрал чистой воды и мигом назад. Я торопился услышать продолжение рассказа.

К моему приходу Фомич поставил глубокую тарелку с мёдом в сотах. Вода быстро закипела. Фомич заварил себе крепкий чай, а мне послабее.

– Так на чём мы остановились?

– Наши закричали: – Танки, – промолвил тихо я, чтобы не разбудить Маринку.

Так вот, слушай!

На белое заснеженное поле, как чёрные тараканы, выползли танки. Гул моторов и скрежет гусениц с каждой минутой усиливался с приближением их к траншее. За танками шла немецкая пехота.

И здесь неожиданно заработали наши катюши (эрэсы) поверх наших голов, вспышка молнии была такая, что ослепить могла, как будто засветилось сразу несколько Солнцев. Земля под ногами качнулась. Я даже вначале присел, а потом почувствовал, как загалдела от восторга наша траншея. Я выглянул из траншеи: впереди горели танки, плавился снег, а земля дыбом становилась перед моими глазами. Гул танков, сзади идущих, стал грозно подбираться к нашим траншеям. И здесь беспорядочно заработали наши орудия. Они прямой наводкой били по танкам.

Несколько танков вывернули перед самым моим носом. Фашистскую пехоту наши отсекли умело от танков, но тигры шли на пролом прямо на меня. Я залёг в траншее и, когда танки проскочили прямо надо мной, я вскочил на бруствер траншеи и бросил подряд две гранаты противотанковые. Два танка остановились, с них спали по одной гусенице, и они стали кружиться на месте. Танкисты попытались выбраться наружу, но так и остались лежать без движения возле люка. Я обернулся назад, смотрю, пехота противника уже драпает назад, то есть отступает. И здесь по траншее прокатилось:

– Ура! И мы пошли в атаку.

Как я бежал, что я кричал, не помню. Наверно, кричал, как все:

– За Родину, за Сталина! Может, не осознано в горячке.

Не могу объяснить даже сейчас, спустя много лет после той войны. За первый свой бой был представлен к медали, но я тогда её не получил, мне её вручили только в этом году. Потом был Сталинград, и уже когда в 1943 году погнали немцев от Волги до Кубани. забегал домой на часок, так как недалеко шли форсировать с боем керченский пролив. И уже в конце 1944 года на территории Австрии меня тяжело контузило, медики комиссовали и отправили домой.

Думал, что не выживу. Выходила меня родная сестра. Когда меня в год победы реабилитировали, устроился работать пчеловодом на колхозную пасеку. Через два года после победы над фашистами, узнав, что я тяжело болею, ко мне переехал жить старший сын. Так вместе мы и стали работать на пасеке. И только в прошлом году пасеку передал ему, а сам пошёл работать конюхом. Лошадей я люблю с детства.

Я-то пошёл работать конюхом из-за твоей тётушки. Уж больно она мне приглянулась, когда я возвратился с фронта. К тому времени её муж погиб на этой проклятой войне, но она надеялась, что он вернётся живым, к себе никого не подпускала. Так девять лет я один и маюсь, возможно, кто-то у неё есть на примете.

– Просто она такая, если любит кого-то, то на всю жизнь. Никого у мамки на примете нет! Вы, Фомич, просто сладить с ней не можете – услышали мы голос Маринки.

За разговором мы и не заметили, когда проснулась сестра, высунув голову из-под покрывала. Фомич сразу вскочил с места и приговаривая: «лежи, лежи», – стал наливать ей чай и подавать мёд. Маринка села, оголив руки, плечи и медленно, молча стала пить чай. А потом вдруг, обращаясь к Фомичу, попросила, чтобы он продолжил рассказ, который так лихо лился из уст конюха:

– Фомич, вам бы книги писать, а не лошадей пасти

– Маринка, пасёт лошадей пастух, а я конюх. Моя задача, чтобы лошади были накормлены, здоровы, а самое главное сохранить будёновскую породу. Это дело тонкое и нужное.

От этих слов стало ясно, что, хотя и много переговорено, и в то же время мало, учитывая сложную и интересную жизнь Фомича.

– За одно утро всё не расскажешь, как – то с грустью вымолвил конюх. – Может, когда-нибудь книгу напишу и будут её читать потомки, как читают лагерную прозу из под полы. Тебе, Маринка, интересно будет прочитать такую книгу?

Сестра задумалась и вдруг неожиданно:

– Не всегда правда нужна народу, никогда всей правды наш народ и не узнает, Всю правду о России знает только Бог.

– А как же историки?

– Да лжецы эти историки, пишут то, что власти нужно, – ответила смело на мой вопрос сестра.

Фомич встрепенулся и вполне в серьёзном тоне стал отчитывать Маринку за её высказывания:

– Доченька, прикуси язык, так ты экзамен по истории КПСС не сдашь ни в одном институте и вылетишь из него как пробка.

– Да ну этих историков, – и, глядя на сестру, под общий хохот я вдруг неожиданно попросил Фомича рассказать о своей любви. Он повеселел и как-то загадочно повёл речь издалека.

Оклемался я после тяжёлой болезни, стал, значит, работать на пасеке. Пасека стояла недалеко отсюда в лесочке на поляне возле реки. Слышу, как-то рано поутру смех на поляне. Смотрю, женщины нашей станицы все с косами стоят, на мелких делянках трактор с косилкой не загонишь. Раздевшись до голых грудей, отчаянно косят траву, не обращая внимание, что я вышел из лесочка и рассматриваю их. У одной из женщин спрашиваю:

– Кто это? – указывая на твою мать, Маринка. И вдруг слышу:

– Кто интересуется, пусть подойдёт поближе.

Я и подошёл.

Она глянула на меня критически и говорит: не знаю такого. Откуда взялся такой прыткий? Женщины стали ей объяснять: из репрессированных, мол, и называют мою фамилию. А она как ножом по сердцу:

– Это ты хотел моего брата, спалить. И даёт понять, что разговор закончен, а я от неё глаз не могу оторвать и с места двинутся. Слышу твёрдый голос:

– Чего стоишь, глаза пялишь – не мешай работать.

Я отошёл от неё, а сам к женщинам с расспросами, кто такая, замужем ли, сколько детей? По разговору с женщинами понял, что я ей не пара, что на неё многие мужчины засматриваются. А мужчин-то в станице практически не осталось. Кто в живых остался, все с ранениями, кто без рук и ног. Воспрял я духом, но ненадолго. Моя сестра как-то стала навязчиво говорить мне обидные слова.

– Чё ты дурень на неё глаза широко раскрыл, губы развесил свои бесстыжие. Не пара она тебе. Какой ты есть и какая она! Тебе нужна нянька, чтобы имела большое терпение и сердце. Мол, красивые женщины бездушные и бессердечные.

Ну уже, когда после работы, женщины купались на реке голыми, я и совсем сник.

Такой стати королевской я ещё не видел среди женщин.

Всё это время Маринка молчала, тогда как мне было интересно всё знать о тётушке. Я впервые задумался над тем, что значит в жизни человека любовь: в одних случаях она может его возвысить, в других случаях перемолоть в своих жерновах беспощадно, не оставив никакой радости для жизни – одни разочарования. Вот здесь и проявляется характер человека. Сломить сильного человека не способна даже безответная любовь.

Из-за гор показалось солнце, бисером на траве заиграла роса, предупреждая нас, что мы и так засиделись долго с этими бесконечными разговорами о смысле жизни.

Маринка спросила время. Фомич вытащил из кармана ручные часы «Победа» и, оправдываясь, что ремешок порвался, произнёс:

– Пятнадцать минут десятого!

– Ой, – воскликнула сестра, – собираться надо домой! А потом уже серьёзно, по-взрослому промолвила, как-то вежливо:

– Жениться Вам надо, Фомич. Ежели вы с мамкой сладить не можете, то ищите бабу. Чтобы вас ценила и служила вам, как собачонка. Иначе толку не будет. Вон, кроме мамки, сколько гарных баб в станице, это с мужиками дефицит.

Она подняла велосипед с земли и зычным голосом, приказным тоном:

– Что расселся, вставай – пора домой, дел дома под завязку хватает.

Я вскочил с земли на ноги, и мы медленно, как бы раздумывая, направились к мосту. Отойдя метров сто от нашей ночной стоянки, Маринка вдруг неожиданно заявила:

– Фомич меня раздражает, как так не может понять, что моя мамка ему не пара.

Я оглянулся назад. У костра по-прежнему находилась одинокая фигура конюха, как бы подчёркивая, что в его жизни не осталось простых последних желаний.

8. Чем отплачу за этот день

Как только мы покинули мост, Маринка сразу стала меня торопить:

– Садись быстрей на раму!

Я стал отказываться, боялся, что она не справится с управлением и мы вместе где-нибудь завалимся на пыльной дороге.

– Я пойду лучше пешком, заявил я неуверенно.

– Садись не трусь, ломаешься, как сдобный сухарь!

Я боязно влез на раму, крепко уцепился за руль. Только успел для храбрости прокричать: давай газуй, – как Маринка лихо вскочила на седло, и мы поехали. Подбадривая сестру, я только и успевал кричать на всю окрестность:

– Вау!!! Вау!!! Вау!!!

Маринка быстро и легко крутила педали, повторяя одно и то же:

– Не держи крепко руль, а то в кошерах окажемся!

Как только мы выскочили из-за поворота на нашу улицу, Маринка вслух, радостно заметила:

– У нас гости! – Одну, Волгу узнаю – председательская, а вторая, возможно, важного гостя из Краснодара.

Она загадочно заговорила:

– Вишь ты прибыл! Кто проболтался, что ты у нас отдыхаешь?

Около калитки, ещё не заходя во двор, узнал по голосам нежданных гостей. Под виноградным навесом за столом сидели отец, дядя Григорий, незнакомый молодой мужчина, как оказалось, председатель колхоза, а между ними молодая красивая женщина.

– Это новая пассия твоего отца, – тихо шепнула мне на ухо сестра.

Я внимательно, с интересом стал рассматривать её, сравнивая с матерью.

Мои наблюдения прервала тётушка:

– Ну сколько можно вас ждать! Уже и солнце в зените, а вас всё нет и нет!

– Да мы, мама, не голодны. Но с вами посидим вместе, я рада, что у нас такие редкие гости.

Я сразу догадался, что сестра лукавит, лишь потому, как новая пассия моего отца смело и ловко ухаживала за мужчинами и так приветливо всё время обращалась к тётушке, стараясь её мысли разгадать заранее! Она непринуждённо через несколько минут стала обнимать мою сестру, не обращая никакого внимания на меня. При этом так назойливо хвалила сестру, как бы подчёркивая мою никчемность, чем вызывала у меня только раздражение и злость. Я едва себя сдерживал, чтобы не нагрубить кому-нибудь за столом.

До меня с трудом, как до жирафа, стало доходить, что отец с этой женщиной – частый гость у тётушки. Растревоженный одной мыслью, почему об этом мне ничего не рассказала Маринка, я уселся рядом с тётушкой, которая постоянно отвлекалась от стола, подавая всё новые и новые блюда, которые я в своей жизни никогда не пробовал.

Отец вёл неторопливый разговор о хозяйственной деятельности колхоза, обещал помочь запчастями для тракторов, комбайнов и автомашин. Я знал, что это он сможет сделать, так как к этому моменту уже возглавлял важный отдел в краевом управлении сельского хозяйства и никогда не забывал родную станицу.

Моё детское чутьё и свежее, чуткое восприятие жизни подсказывало, что и с этой женщиной, как и с предыдущими, отец долго жить не будет. На этой мысли и прервал мои раздумья отец:

– Вот, приехали посмотреть, как ты здесь живёшь. Кой-чего тебе привезли.

– У меня всё есть, – промолвил я, ожидая самого главного вопроса, столь неприятного для меня, что захотелось немедленно встать из-за стола.

– Сиди! Сиди!

– Ну, рассказывай, как школу закончил, не остался ли, как всегда, на осень.

Болезненная тема для меня вдруг обескуражила, я не знал, как к ней подступиться. Отец при всех стал высказывать неудовольствие, как воспитывает меня мать:

– Говорил я ей ещё три года тому назад, отдай его ФЗУ на завод Седина. Не послушалась, теперь что с тобой делать?

– Братик, от стыда можно умереть, от того что ты так говоришь! Судьба сына, родного, совсем редко приходит тебе на ум! Ты даже не знаешь, что в Ф. З. У. берут только с четырнадцати лет. Ребёнка нажили вдвоём, а всю тяжесть забот возложил на Татьяну. Выстудилось, очерствело сердце твоё, в этой сладкой жизни.

– Сестра, ты неправа, в моей душе есть место для сладкого и для горького, порой не могу только разобраться, что душа требует! Ну, теперь понятно, почему ты бываешь трезвым редко.

И здесь я услышал голосок доброй кобры:

– Может, пусть поступает в сельхоз техникум. Друг твой директор техникума, переговори с ним! – Позорится, на первом курсе же отчислят. Бери пример с Маринки, на медаль тянет. Тебе, правда, до медали как до Киева пешком. Иди пока не поздно на завод, какую ни будь рабочую специальность получишь.

Тётушка вдруг встала из-за стола и раздражённо выпалила:

– Попрекать женщину все мастера, а ответственность нести вдвоём за сына не могут или не хотят! Тётушка посмотрела укоризненно на отца, давая понять, что тема закрыта. И в это время председатель колхоза подозвал к себе Маринку, по-отцовски обнял её и, обращаясь к тётушке, предложил дочери поступать по направлению колхоза в сельхозинститут на зоотехнический факультет. Развивая свою мысль, он посоветовал серьёзно подумать над этим вопросом, при этом подчеркнул: колхоз будет платить повышенную стипендию и общежитие оплачивать.

Маринка, глядя на мать, как отрезала:

– Хватит нам в семье одного животновода!

Тётушка, склонив голову набок и прищурив глаза, думала о другом, не сомневаясь в правильном выборе своей дочери. Её волновал серьёзно житейский вопрос, почему мужчина выбирает ту, а не другую женщину, не задумываясь о последствиях этого выбора, порой опасного. Причин, конечно, много, как положительных, так и отрицательных. Главная причина любовь! Но она не вечна, часто быстро проходит, а где обязанность и ответственность за судьбы детей. Тётушка неожиданно засмеялась и глядя в глаза отца, заметив, что из-за стола встала его новая пассия, промолвила:

– Петро, с нечистой силой ты связался! Баба хотя молодая, но хитрая. Облапошит тебя, оставит голым, без кола и двора. Пока, не поздно, возвращайся в семью. У тебя растёт хороший парень! Она внимательно посмотрела на отца, а тот только хмыкнул и ничего не сказал. Мне стало обидно, я встал из-за стола и пошёл на хоздвор. Удушливый ком подкатил к горлу, но я сдержал слёзы и промолвил:

– Без тебя проживём!

Я не заметил, когда со мной рядом оказалась сестра. Она обняла меня за плечи и, заглядывая мне в глаза, вдруг произнесла:

– Ты держался, молодец, здорово! А Мамка-то, мамка, как отбрила твоего отца! Будет помнить долго!

– Такие ничего не помнят, вымолвил я, сдерживая слёзы.

Всё, что можно было припомнить в этот миг, я вспомнил, как свой страшный сон. Неужели всё это было со мной, подумал я, – надо браться за ум пока не поздно! И повернувшись лицом к Маринке, не веря ещё своим словам, заявил:

– Маринка, ты заметила, как борзел отец перед этой сукой, а она сплошной косяк, как зыркнет на него своими глазами, как кобра, и ушла! Я немного помолчал и уже в другом, услужливом тоне обратился к сестре:

– Маринка, помоги мне осилить школьную программу.

Она, не сдерживая радости, проницательно глядя на меня, произнесла:

– Этого часа я ждала! Я рада тебе помочь!

В этот же день, вечером, гости разъехались, унося с собой неопределённость и чувство неуверенности. Я уже знал, что мне надо делать, чтобы измениться в лучшую сторону.

9. Банный день

Медленно и беззвучно захватила меня учёба под руководством сестры. Я полностью подчинился её порядку и её воле. Характера моего хватало на то, чтобы упорно двигаться, осваивая новые и новые программы, не ропща и не вздыхая, как будто в чане души кто-то размешал веру и надежду и дал мне её выпить. Мечта закружила меня. Скоро я уже хорошо понимал, что я делаю, зачем себя я так мучаю. Много из того, что меня мучило: успеть бы к осени нагнать своих сверстников – становилось реальностью. В каком-то обновлённом порядке знания стали накапливаться, как бы говоря: пришёл твой черёд! Учёба меня захватила. Я чувствовал приятную освобождённость от страха и непонятной тяжести. Я сбросил душевный груз переживаний, расправил плечи и целиком подчинил свою волю требованиям сестры. К концу июля тревога и беспокойство души меня покинули, появился интерес: а что там впереди?! Мне не было суждено тогда понять, чья сила и воля вела меня – сестры или Божья! Так как эти силы слились воедино и подчинили мой разум к благоразумию. Конечно, в процессе подготовки возникало много вопросов, на которые я тогда ответить не мог, да и сейчас бессилен перед рядом вопросов. Как бы там ни было, когда в последнюю декаду августа мать приехала за мной, она меня не узнала, настолько произошли во мне внутренние перемены. Я стал заниматься зарядкой, делать утренние пробежки, подтягиваться на турнике до пятнадцати раз. Но самое главное: из моего лексикона исчезла половина уличного жаргона. Новость, которую привезла мать, меня ошеломила. Я буду учиться в новой, самой престижной школе города – базовой пединститута. Узнав об этом, я несколько минут сидел не шевелясь, рассеянный мой взгляд не мог поймать предмет, на котором я бы мог сосредоточить своё внимание. Потом, опустившись на землю, спросил:

– Как тебе удалось это сделать?

Я знал, что с таким табелем успеваемости мне закрыты двери в любую школу десятилетку. Кому нужны такие заботы – ещё на три года, когда от своих двоечников голова болит, не знают, куда их спихнуть после седьмого класса.

– Сынок, не всё так просто. Я обегала пороги многих школ, но все отказывали в моей просьбе, а как по телефону соединялись с твоей прежней школой, то как чёрт от ладана отмахивались от меня. Случайно встретила в районо своего фронтового товарища, директора школы Исаченко: он на свой страх и риск взял тебя в свою школу. Теперь, сынок, придётся оправдать его доверие.

Тревога, смешавшись с непонятным доселе мне чувством ответственности, заставила задуматься, аж на лбу пот выступил. Подавленность мою сразу заметила сестра и одобрительно вымолвила:

– Не подведёт, тётя, не волнуйтесь!

Тётушка, глядя на меня, сразу же стала нахваливать меня, а сама, видимо, ждала, что маманя станет расспрашивать об отце. Но маманя делала вид, что её этот вопрос не интересует, хотя она часто спрашивала, кто был в гостях, как мы проводили время, ездил ли я в гости к дяде Григорию. Тётушка подробно рассказывала о моих успехах в учёбе, не затрагивая пребывания отца в гостях: короткого, но яркого. Наконец тётушка объявила: сегодня у нас праздник и по этому поводу устроим банный день. Быстро на вечер распределили обязанности. Я стал готовить дрова для баньки, натаскал воды в котёл и возле баньки в бочки. Женщины заботливо стали готовить ужин, я же внимательно и ревниво наблюдал за матерью, улавливая каждое её желание. Воспитанный одной матерью без отца, я эгоистично воспринимал её потребность быть в курсе жизни отца. Она внешне не подавала вида, но я знал, что она до сих пор его любит. За приятной суетой как-то не заметили, что солнце село. Женщины заторопились в баньку, где уже была растоплена печь и кипела в котле вода. Я же остался сидеть под виноградным навесом ждать своей очереди и отгонять котов от стола. На душе было отрадно и в то же время уже охватывала грусть расставания, а неизвестность тревожила. Я встрепенулся, когда услышал громкий смех возле бани и всплеск воды. Распираемый любопытством, я вышел из беседки и стал подглядывать за их проказами. Голые, красивые женские тела по очереди ныряли в бочки с головой. Я силился понять и рассмотреть, где моя мать, так и не смог. Все были статные, фигуристые, с высокими грудями, мокрые волосы закрывали их лица, разобраться в этой красоте было невозможно. По телу нельзя было определить возраст хозяйки. А им тогда было: матери – 38; тётушке – 40 и сестре -16 лет. До конца не познавшие мужской ласки и внимания сохранили чистоту и преданность своей первой любви. После войны прошло уже 9 лет, а они до сих пор при такой красоте – одиноки: одна при живом муже, а другая по вине чужой чёрной силы. Я ещё долго сидел под навесом, дожидаясь таких красивых и дорогих мне женщин с одной мыслью; рассмотреть их красоту поближе. Моё терпение было на исходе, когда они как феи нарисовались перед моим лицом, восторженно приказывая:

– Иди купайся!

Всю блаженную мою идиллию они смазали мгновенно.

Когда я в баньку залетел, от густого и горячего пара чуть не задохнулся. Быстро искупавшись, прибежал назад под навес и за стол рядом с сестрой сел. Мать: сядь рядом со мной, я соскучилась! Не возражая, я пересел к матери, от которой исходил такой жар, что мог согреть не одного дитя.

– Ну рассказывай, что у вас здесь случилось. Отец тебя обидел?

И здесь тётушка, наливая себе и мамаше красного вина стала обзывать отца различными неприличными словами, при которых у нас с сестрой уши вяли. Маринка посмотрела на мать и вполне серьёзно:

– Мама, уймите свой пыл. Безусловно, твой брат бесстыжий человек. Зачем эту кралю привёз к нам, тем более знает, что у нас отдыхает Владлен.

Мать наклонила голову и тихо запела:

Потом она упала на стол и заплакала. Тётушка подскочила к ней и стала успокаивать, я не знал, что и делать. Сестра взяла меня за руку и сказала:

– Пойдём погуляем.

Мы вышли за ворота, сели на лавочку, сестра обняла меня и нежно промолвила:

– Вот такая у нас – женская доля!

10. Повороты судьбы

Конечно, той заповеди Апостола Павла, которая послужила эпиграфом моей повести, я не мог тогда знать, тем не менее в мыслях я прелюбодействовал, и, когда пришло время расставаться, я отрывал сестру по живому от своего сердца. Мы шли на остановку все молча, стараясь не выдать грусти. Лишь когда автобус стал трогаться, я выскочил из него и на глазах у всех любопытных стал её обнимать и целовать, как бы стараясь сохранить о ней память хотя бы на своих губах. Я догадывался, что наверняка до весны следующего года её не увижу. Она попросила писать письма, а я опрометчиво дал обет, не представляя ещё тогда, какой на себя взваливаю тяжкий труд и мучения. Автобус уносил меня в город, оставляя в пыли станицу на неопределённый срок, неведомый ещё мною. Какая-та страшная пустота охватила меня, невольно закружилась голова. Я прислонил голову к плечу матери и выдал:

– Грустно!

Я ощутил запах пыли, который проник в салон автобуса, щекоча нос. Я еле сдерживал чих и только сейчас заметил: оказывается, я подрос! Через мгновение я стал примерять, насколько моя голова стала выше материнского плеча. И в это время услышал:

– Подрос! Подрос! Возмужал!

Я невольно подумал: от материнского глаза ничего не скроется, наверняка заметила в моих глазах грусть расставания, а возможно и тревогу. Мать, безусловно, давно поняла, каких трудов, какой борьбы стоило мне, чего ещё будет стоить, чтобы затушить пожар души, вспыхнувший от глаз сестры. Мать как никто знала, девушки и женщины прекрасны прежде всего глазами. Это их тайное оружие, способное ослепить и взять в плен самого искушённого мужчину.

Насторожено вытянув шею, выглядывая в окно автобуса, мать сказала:

– Сынок, вот живём совсем рядом с такой красотой и не ценим её. А где взять на это время, если с работы не вылезаю, чтобы лишь только прокормиться. За тобой соскучилась очень, я же никогда на такой большой срок тебя от себя не отпускала!

И действительно: я даже не смог припомнить хотя бы один случай, когда бы я уезжал в пионерский лагерь, или на худой конец ходил бы в туристический поход в горы, находящиеся совсем рядом; или ездил бы на море, хотя бы на экскурсию, уже не говоря о купании. Я завидовал всем своим сверстникам, кто уже искупался в Чёрном море.

Я посмотрел на мать и заметил, как на её глазах блеснули слёзы, которые привели меня в замешательство, заставляя положить голову на её плечо. Мы замолчали, прижавшись друг к другу. Я был счастлив, что со мной рядом дорогой и любимый человек. И зачем мне то море, когда мне и в станице хорошо, подумал я.

Автобус выскочил на асфальт, замелькали деревья, как будто вышли торопливо к дороге проводить нас в далёкий и добрый путь, ещё неведомый для нас. Таинственно и заманчиво звала эта дорога к жизни, назойливо обещая более привлекательную и счастливую, чем та, что осталась позади с её ухабами и крутыми поворотами.

Когда я расставался с сестрой, у меня возникло впечатление, что она хотела сказать мне что-то важное, касающееся нас двоих, но рядом стояли взрослые, и Маринка нужные слова так и не произнесла. Наверно, чтобы не спугнуть наши ещё не окрепшие чувства и не вызвать со стороны взрослых насмешек и унижения. Тем не менее, помня данный обет, я повторял:

– Буду писать часто и непременно, только не упрекай меня за ошибки.

Она не останавливала меня, как мне показалось, чтобы меня не огорчать своим невериям. Я недоумевал: то ли я такой безграмотный, бестолковый что она не верит, то ли причина в моём возрасте, когда такие обещания, как пыльца, которая сдувается с цветка от первого ветра. Однако повода так думать о себе, я ей не давал.

До учёбы в новой школе оставалось пять дней.

Когда автобус покатил по равнине, мать сообщила приятную новость: нам в барачном помещении дали комнатушку. В моё отсутствие она уже покинула со своим скромным скарбом родительский барак. Начинался новый виток моей жизни. Мать была рада, что мы переехали в другой район города, что она отрывает меня от дурных друзей, и таким образом надеется наладить новую для меня жизнь без шишек на голове и заноз в сердце.

Я вхожу в новую веранду, а потом в комнату, у нас отдельный вход. Справа в бараке располагается женское общежитие строителей, справа поселилась семья офицера милиции.

Мы входим в большую комнату, аж двадцать шесть квадратных метров. Посредине комнаты столб, подпирающий потолок, пахнет известью и краской. Мамаша успела к моему приезду сделать ремонт, завести две металлические кровати, два стула, два стола, один для меня, другой для кухни.

– Эх, сынок, сколько всего нужно! – слышу я голос матери. – Одно расстройство!

Я успокаиваю мать:

– Да ничего нам ненужно, осталось только купить занавеску (марлю), да кой – какую посуду. Самое главное, у нас примус есть, две кастрюли и сковородка. Вокзал от нас недалеко, заготовим на зиму угля, а дров вон сколько в старом саду рядом с водокачкой.

Одно единственное окно мы немедленно закрываем газетами, особенно их не рассматривая. Теперь можно и с портретом вождя их вешать, где угодно: без боязни загудеть в не столь отдалённые места.

Я давно мечтал иметь квартиру, наконец мечта осуществилась, ну и что с того, что её переделали из кузни.

Я выхожу во двор и уже внимательно осматриваю посёлок. Наш барак стоит на краю посёлка на берегу реки Кубань. Посёлок состоит из шести финских домиков и нашего барака, с одной стороны которого тянулась железнодорожная ветка на мясокомбинат, с другой стороны текла река.

В душу закралось таинственно непонятное состояние, почему мы так бедно и убого живём?! Уже давно и война кончилась, а с ней нас уверили, что жизнь наладится, заживём – все хорошо будет. Однако со смертью Сталина отменили ежегодное понижение цен на продукты питания в магазинах с прилавков исчезло мясо, молоко, сметана. До меня не доходило, как так: во всех газетах трубят о повышении продуктивности животноводства, об увеличении кормовой базы, а продукты из магазинов, как корова языком слизала. Кукурузой засеяли все пашни, даже люцерну с полей убрали, своими глазами видел всё это в колхозе тётушки, а толку мало! С мыслями: «но бывает конец пурге и в тундре», я важно прогулялся среди домиков, вызывая раздражение и злость у местных собак, и, хотя своих сверстников не встретил, зато наслушался песен Петра Лещенко. Из каждого раскрытого окна неслись наперебой песни мне давно известные, многие я знал наизусть, такие как: «Чёрные глаза», «Стаканчики гранёные», «Моя Марусечка». Но когда я услышал:

Я расстроился и быстро возвратился домой.

Мы тихо сели с мамой за стол друг против друга и стали есть жареную картошку. И какая-то тревожная надежда, что мы можем быть счастливыми и без отца, как никогда одолела нас! Для меня уже тогда стало ясно, что только одна есть истина на земле – святая истина матери, без неё я пропаду, как пропадали многие сироты после войны. Государство хотя и пыталось сиротство согреть, накормить, одеть, тем не менее, сколько их ещё бродяжничало по нашим вокзалам и базарам, не зная материнской ласки.

Поглощая картошку, я думал только о матери и о сестре!

Появилось неожиданное желание увидетьМаринку и вместе побродить по городу, изумляясь красотой улиц и чему-то, чего я ещё не понимал! Я не знал, что с этим чувством делать? Моё волнение заметила мать и, стараясь вывести из этого состояния, сообщила, что завтра пойдём в школу за учебниками. Я пришёл в себя, счастливый, ощущая свободу в этой комнате, где никто тебя не попрекнёт куском хлеба и не даст тебе подзатыльника. Я повеселел, вдыхая запах извести, и меня потянуло на сон.

Проснулся рано утром от того, что кровать дрожит и слышен скрежет металла:

– Спи, сынок, товарняк с живностью на мясокомбинат пошёл. Ровно пять часов, ещё рано!

С последними словами матери в открытую форточку влетел довольно знакомый станичный запах, такой желанный и уже любимый. Я стал вспоминать лучшие моменты станичной утренней жизни. Как Маринка, хотя и охотно принимала мою помощь по хозяйству, но всегда старалась мой сладкий сон беречь: рано не будить.

Часто просто садилась утром за стол рядом со мной и так ласково гладила по руке, что я весь замирал от невольной недосказанности, которая была в её нежном взгляде. В том, как она оберегала меня в работе, было столько отрады, что моя душа светилась, словно та памятная горная речка в солнечный день.

Я страстно захотел вернуться в станицу, где ласточки свили в коровнике гнёзда и уже появились птенцы, где высоко в небе кружит орёл, высматривая свою добычу, где за чистой серебряной рекой бродит табун лошадей под присмотром Фомича. Очнулся я оттого, что мать навалилась на кровать и дует мне в лицо, стараясь меня окончательно разбудить.

– Я уже оладьи приготовила, поешь со сметанной, да будем собираться в школу. Дорогу покажу, пешком минут двадцать, а то и тридцать идти.

Я обхватил мать за шею и, никак не отпуская, стал приговаривать:

– Да разве мне нужен отец? Мне только ты нужна. Нам и без отца хорошо!

И в ответ услышал:

– Да, сынок, ты умница, он ведь, окаянный. ещё пожалеет, что бросил такого сына!

Меня удивило то, что мать в первую очередь думала обо мне, загоняя свою любовь и боль куда-то в глубину своей независимой души. Я начал уже сознавать, что только материнская любовь может развеять мрак.

Пока маманя собиралась в дорогу, я быстро сбегал за водой к колонке, подпевая задорно себе под нос любимую песню:

– Были сборы недолги от Кубани и Волги, мы коней собирали в поход!

Потом быстро оделся, на ходу уплетая оладьи, удивляя свою мать станичной расторопностью и сноровкой.

Мы выходим на железнодорожную насыпь. Мать приглашает посоревноваться, кто дальше пройдёт по рельсам, не касаясь земли. Параллельными курсами, сквозь ряды уцелевших домов в этой страшной войне мы шли к счастливой жизни, готовые протянуть руки помощи друг другу в любое тяжёлое время. Такой весёлой и счастливой мамашу я ещё не видел! Возможно, надо пройти какой-то путь возмужания, чтобы оценить красоту жизни и твоих близких людей.

С переменными успехами мы быстро достигли переулка, где свернули на улицу Карла Либкнехта. И здесь мать, задиристо спрашивает меня:

– Ну, как я равновесие держу!

– Здорово, не ожидал – промолвил я ревниво.

– Да твоя мамка ещё многим фору даст! Вот найду тебе другого папку, более сознательного и добросовестного!

Я понимаю, что она хорохорится, никого искать она не будет, вечно будет ждать возвращения отца в семью. Поэтому я одобрительно машу головой, семеня быстро ногами, еле поспешая за ней. Я радостно посмотрел на мать и моментально оценил её молодую стать и привлекательность фигуры, которая, обычно скрывалась под рабочими халатами, под гимнастёркой или под фуфайкой. На ней было яркое платье из крепдешина, белые туфельки на низком каблучке. На плечи была накинута тонкая шаль из шёлка. Глядя на мать, я неожиданно задаю такой важный, мучащий меня давно вопрос:

– Мама, почему с нами папа не живёт? Ты у меня такая красивая и привлекательная!

– Сынок, наш папа плывёт в океане любви на корабле распутства. Каждая пристань для него новая любовь. Наберётся сил на пристани и снова в плавание до очередной пристани. Такие люди, как он, на берегу долго без океана любви находится не могут. На берегу они оставляют о себе память только в виде детей.

– Но, в океане часто штормит? – спрашиваю я мать.

– Да, сынок, в океане любви ещё как штормит! Вот и ты попал в шторм!

От этих слов, я невзначай покраснел, а мать продолжила: – при таком шторме одни погибают, другие садятся на мель, третьи приходят домой потрёпанные, четвёртые ступают на берег закалёнными героями.

Я слушал мать, а обида разъедала мою душу: почему это коснулось нашей семьи? Я ещё не знал, что как следствие этой жестокой войны почти в каждую семью не возвратился кормилец, сын или отец.

– Сегодня день я посвящаю тебе, – промолвила мамаша, с необычайной лаской глядя мне в глаза, разгоняя мои мрачные мысли. – Сейчас получим книги и пойдём в парк, я угощаю тебя мороженным.

Когда мы подошли к улице Седина, мать заявила: налево парк, а направо педагогический и медицинский институты. Вон в том здании будет учиться Маринка!

Я повеселел при мысли, что мы будем учиться практически рядом и будем видеться довольно часто. Буквально через квартал мы упёрлись в кирпичную стену школьного двора, который занимал целый квартал.

С одной стороны школьного двора, по улице Коммунаров, тянулись трамвайные пути, с другой стороны располагался скверик.

Здание моей школы оказалось каким-то светлым и приветливым.

Внутри школьного двора стоял двухэтажный флигель, там мы получили книги, правда не новые, но зато все без исключения, так необходимые для освоения школьной программы восьмого класса.

Выйдя из парадных кованых железных ворот, перейдя через дорогу, мы оказались под тенью могучих деревьев, среди которых аккуратно и красиво бежали аллеи, на которые я радостно ступил, надеясь на успешное начало моей новой жизни.

В центре скверика возвышался громадный постамент из мрамора, окружённый могучими цепями и охраняемый зоркими орлами. Я ещё не знал, что здесь когда-то на этом мраморном постаменте возвышался над деревьями памятник Екатерине Великой.

11. Ворошиловский стрелок

Мои руки с материнскими никогда так не смыкались крепко, как сегодня, чтобы идти вместе и ни о чём не беспокоиться, с безмятежной улыбкой и радостным лицом: у меня ещё каникулы, у неё выходной день. Весёлые мы входим в городской парк имени Горького.

Я уже знал, что Горький основоположник советского реализма, пролетарский писатель: об этом часто твердила на уроках русачка. Я только не понимал, почему пролетарский писатель, а не просто писатель. Но когда начали учить наизусть его знаменитый «Буревестник», вытирая пот со лба, сразу понял почему пролетарский, так как без труда запомнить этот шедевр было просто невозможно, хотя твердили это произведение изо дня в день на уроках.

Мать неожиданно вдруг как засмеётся и говорит:

– Знаешь, не могу понять, почему у нас в стране многие парки называются именем этого писателя? Во всех городах, где мы бывали с отцом, везде парки его именем названы.

– Мама, наверно, Горький любил отдыхать в парке.

– Да нет, сынок, Горький любил отдыхать в Крыму да в Италии.

Мы вместе смеёмся, а мать: – будете изучать его пьесу «На дне», смех куда денется, одни слёзы.

– Мама, когда мы читали с Маринкой его вещь «Рассказ о необыкновенном», смеялись с ней до упада.

– Интересно, что, Горький и юмор писал?!

– Наверно, под влиянием Чехова.

– Откуда ты это всё знаешь?

– Маринка рассказывала.

За разговорами я и не заметил, как мы приблизились к тиру, и здесь мать промолвила:

– Вот сейчас, ты и покажешь мастерство в стрельбе! Это тебе не воробушек стрелять из самопала!

Я вначале оторопел, а потом обрадовался. Что, что, а это, как я считал, умею делать безукоризненно, на отлично. Внутри тира мы еле протиснулись к прилавку. Все пневматические винтовки были заняты. Велась беспорядочная стрельба: то слева, то справа, без особенных успехов и восторга со стороны болельщиков.

Дождавшись своей очереди, мать попросила хозяина дать две винтовки, как она заявила – для пристрела. Отстреляв по три пульки из каждой винтовки, оставила пристрелянную, лучшую себе.

Я не успел и слова вымолвить, как мать, подмигнув мне, взяла десять пулек и на глазах изумлённой публики все вогнала в цель. С правого угла она в первую очередь сбила два самолета, в левом углу крутилась мельница, зверюшки падали, сражённые пульками один за другим. Я смотрел ошалелыми глазами на мать, внутри моей груди от восторга всё клокотало.

Со слов хозяина стало ясно, что она заработала множество призов, я только горделиво оглядывался по сторонам, не проронив ни слова, чтобы не спугнуть успех.

Когда мать протянула винтовку мне, я отказался стрелять. Я не хотел смазывать прекрасное впечатление. И в это время под общее одобрение присутствующих, хозяин предложил матери посоревноваться с ним на главный приз: бесплатное посещение тира целый месяц.

Хозяин закрепил на расстоянии 20 метров две мишени, и они начали стрелять по команде. Из десяти выстрелов мать выбила сто очков, хозяин 99. В тире мужчины загалдели не на шутку, вопросительно глядя на меня. Я же в растерянном состоянии только загадочно улыбался всем. Хозяин предложил перестрелку, мать без боязни кивнула головой, в знак согласия. Все снова загалдели, предвкушая нешуточное соперничество. И здесь случилось то, чего никто не ожидал. Я услышал вопрос:

– Фронтовичка, снайпер!?

– Какое это имеет значение, услышал я ответ матери.

То, что случилось на моих глазах, настолько поменяло моё представление о матери, о её силе характера и скромности, что я только посмотрел на неё ласково, обнял её за талию, а она меня за плечи.

Я почувствовал, как она дорожит тем, что я рядом с ней, и той дорогой, которую выбрала сама, ещё до войны: широкую и просторную, где было место и добру, и худу.

Семейная жизнь для моей матери до войны не была тяжёлой, хотя порой могла от чего-нибудь да скомкаться, сломаться. Без сучка и задоринки ничего в этой жизни не бывает. Перед самой войной у моей матери было уже два малолетних пацана: я и мой брат. Как жена офицера, с моим отцом переносила все тяготы военной службы и считала, что счастье никуда не денется, не скроется. Вначале работала поваром. а потом целиком посвятила себя семейной жизни. В тяжкие военные дни она даже в мыслях не перекраивала свою судьбу; как все трудящиеся нашей страны, работала по двенадцать часов, голодала и мёрзла в теплушке. На станции Слюдянка похоронила младшего сына, моего брата, но рядом другого с собой мужчину не представляла. Тогда как её муж в это время уже завёл шашни с военврачом на фронте. Она не металась из стороны в сторону, не искала легких путей. Она содрогалась каждый раз, как и тысячи других женщин, от похоронок, когда их приносили в соседние теплушки, надеясь на возвращение своего любимого человека с фронта. Но, как говорят в народе, на всех счастья не наставишься. Вот и мой отец, хотя и остался жив и дослужил до полковника, но после войны в семью не возвратился, остался жить с фронтовой подругой. Правда, прожил он с ней всего четыре года. Новая жена не выдержала загулов отца, когда он учился в Ленинграде на агронома, бросила его, и уехала куда глаза глядят.

Мои горестные и печальные раздумья развеял хозяин тира.

Он потрепал мои волосы на голове и вдруг, глядя в глаза матери, предложил работу в выходные дни. Мир не без добрых людей! Мы, не сговариваясь, сразу же согласились. Мать в выходные дни должна была в тире подыгрывать хозяину в азартных играх. Я же рядом в мастерской производить пульки из свинца за станком, который легко управлялся, не вызывая усталости в детском организме. Из тира мы вышли счастливые и радостные, держа в руках различные призы. С благодушным настроением отправились прогуливаться по парку. Время катилось к вечеру, заиграл духовой оркестр на танцевальной площадке «Кому за тридцать», а на открытой арене зелёного театра, запели народные коллективы заводских домов культуры. На душе как-то стало легко, светло и радостно. Мать попросила у меня разрешения потанцевать. Я опрометчиво ей разрешил, ещё не зная, что она будет пользоваться таким успехом. Но когда мужчины один за одним, на перебой, стали её приглашать то на один вальс, то на другой, я занервничал, просто стал её ревновать. Она быстро это заметила и успокаивающим тоном предложила:

– Пойдём домой!

Уже за воротами парка, я спросил мать, где она научилась так метко стрелять. Мать отшучивалась, повторяя одно и то же:

– Я солдат революции и должна уметь за неё постоять!

12. Первое сентября

Раньше почему-то даже при упоминании слов «первое сентября» я содрогался от ужаса. Мне не только не хотелось в школу идти, я в раздумьях желал, чтобы она сгорела или на худой конец её ливень залил так, чтоб крыша обрушилась.

Но каждый год этого не случалось, и я скрипя зубами со страхом шёл в это мрачное заведение, проклиная в сердце храм знаний.

Первое сентября в этом году я ждал с невиданным нетерпением. Мне хотелось как никогда проверить побыстрей свои силы и возможности.

Не успел в пять утра прогрохотал товарняк на мясокомбинат, как я вскочил с постели. Сделал зарядку, умылся. Мать забеспокоилась, уговаривая меня ещё немного поспать, несколько раз повторив, что на школьной линейке мне надо искать 8 б класс. А потом вдруг неожиданно заявила:

– Отпрошусь у начальства, приду на линейку, посмотрю со стороны, как ты выглядишь!

Не помню, когда последний раз мать была на школьной линейке, не до этого ей было от житейских забот и усталости. Но главная причина, возможно, крылась в другом, ей надоело выслушивать только одни упрёки в мой адрес, от стыда сгорая. Поэтому её желанию особенно не поверил. Как правило мама уходила на работу в пять часов утра, а приходила домой после восьми. Она работала поваром в столовой грозного комитета государственной безопасности (КГБ по Краснодарскому краю). Она лично обслуживала начальника краевого комитета, малейшая оплошность могла стоить ей Сибири в лучшем случае, а в худшем и жизни.

Утро! Как обычно в это время года оно на Кубани – славное. Солнце неяркое, даже утром нежно и приятно согревает. Уже нет той изнуряющей жары: какое-то нежное равновесие наступило между летом и осенью, в воздухе витает запах яблок, груш и пленительный сладкий привкус арбуза не сходит с губ.

Пока мать готовила брюки и новую рубашку, я уплетал сладкий арбуз за две щеки вместе с чёрными семечками. Мякоть сахарными крупинками таяла во рту, стекая алым соком по рукам.

В это время года я всегда баловал арбузами мать. Весь город был завален арбузами, их продавали на каждом углу. Я часто подвязывался у торгашей, просясь на разгрузку такого хрупкого товара. Потом выбирал парочку со свиным хвостиком и нёс домой. Мать не верила, что я заработал честным трудом, всё время повторяла:

– Своровал небось!

И хотя у мамы в ридикюле всегда лежали медяки, и их вполне хватило бы на покупку одного арбуза, однако без её разрешения денег я никогда не брал.

Задолго до начала линейки мы вышли из дома, направляясь в первую очередь на её работу. По дороге мать то и дело просила меня вести себя в школе скромно, без всяких там чудачеств и фокусов. Работа оказалась рядом со школой всего какой-то квартал. Я заволновался от этой близости. потом успокоился, сознавая, что во мне произошли большие перемены, позволяющие обходится без опеки и надзора.

– Ну вот, всё! Пришли! – с облегчением, утирая лицо платочком, сказала мать и заторопилась: – Сейчас! Сейчас! – проверю кто из девчат пришёл на работу. Поставим варить мясо, а ты иди в зал столовой, отдыхай.

– Да где же они, вечно опаздывают?!

Вскоре появились помощники и закипела работа: стоял грохот кастрюль и заразительный женский смех.

Я никогда на работе матери не бывал и не представлял, что такой сытный труд может быть тяжким.

– Вот так мы работаем! – повторяла мать, забегая часто в зал, раскрасневшаяся от горячих плит, всё время спрашивая:

– Ну, как ты? – я вальяжно отвечал: «Да ничего, жить можно». В такой же спешке мать накормила меня манной кашей. Подала компот, твердя одно и тоже:

– Быстро кушай, иди в скверик и жди меня там!

Всё это напомнило мне: это хорошо, это плохо, надоедливое «можно – нельзя» и постоянные поучительные реплики, от которых я постепенно стал избавляться.

Предупредив мать, я вышел из такого грозного заведения, кстати в весёлом настроении, что удалось подкрепиться, уселся напротив школы и стал наблюдать за сборами учеников, пытаясь отгадать своих одноклассников, с которыми мне предстояло пройти нелёгкий путь зрелости и возмужания.

Первый раз в своей короткой жизни мне захотелось явиться в школу вовремя.

А здесь как назло мать задерживается, уже построение линейки, а её всё нет и нет!

Я стал раздражённо ходить по аллее, выглядывая её. Смотрю, она бежит напрямик между деревьев. Среди деревьев развевается её платье, а шёлковая шаль вот-вот зацепится за ветку какого-нибудь дерева. Она хватает меня за руку, и мы вбегаем в школьный двор.

Я безумно первый раз в жизни обрадовался, что не опоздал в школу. Пристроившись во втором ряду на последнем месте, так и простоял, как сиротинушка, всю линейку никем не замеченный, без лишних слов и взглядов. Когда все разбрелись по классам, я оказался по привычке на последней парте. И здесь классный руководитель, она же преподаватель литературы и русского языка объявила:

– У нас новенький, давайте знакомиться!

Все развернулись в мою сторону и стали снисходительно меня рассматривать, как бы оценивая – что за гусь лапчатый!

Русачка назвала моё имя и фамилию, при этом подчеркнув мои успехи за предыдущие годы учёбы, обескуражив меня окончательно тем, что всё знает обо мне со слов бывшего моего классного руководителя. В заключение своей речи, не давая мне опомнится, вдруг заявила:

– Теперь у нас в классе горючая смесь такая, что никто нам не позавидует.

Она не только взглядом, но и руками указала на верзилу, сидящего на первой парте в третьем ряду, а потом на меня. Она стала требовать, чтобы Олег Петров убрал с прохода ноги, так как они мешают ей приблизиться ко мне и поговорить более рассудительно о моих знаниях в области литературы.

Олег встал из-за парты и, стоя как клоун скорчил рожу, пропуская возле себя литераторшу.

Приблизившись ко мне, уже в более любезном тоне спросила, что я читал на летних каникулах по школьной программе?

Не зацикливаясь на школьной программе, я стал перечислять произведения Толстого, Куприна, Бунина, Ахматовой, Горького, Достоевского, Твардовского, последним упомянул стихи Есенина.

– Молодой человек, начнём со стихов Есенина, что вы нам прочтёте?

«Письмо матери» – вымолвил я, вдыхая нежный аромат духов:

Только переведя дыхание, я с радостью готов был продолжить дальше читать, как услышал голос Веры Глебовны, такой нежный до слёз, читающий следующий катрен.

Подстраиваясь под её тональность, я продолжил третий катрен. Так по очереди, с какой-то непонятной для меня нежностью мы и закончили вместе последний катрен:

Когда мы закончили читать стих, в классе воцарилась тишина, Вера Глебовна быстро вышла из класса.

Мне показалось, что она отсутствовала в классе вечно.

Я не знал, как себя вести, что делать.

Необъяснимо я почувствовал, как разрывает грудь чувство любви к матери, захотелось и самому бежать к ней. Я ещё не понимал, что в такие минуты хочется благодарить не только Бога, но и родную мать за вечную любовь, подаренную мне.

Сквозь тишину в классе я услышал голос красивой девочки со второй парты в среднем ряду:

– Надо позвать Веру Глебовну, может, ей плохо?!

Она встала из-за парты, всех осмотрела и, увидев одобрительные взгляды своих одноклассников, вышла из класса.

В напряжении прошло несколько минут, я уже стал себя ругать, что дал согласие на такое чтение, как в классе появилась классный руководитель со своей ученицей. И вдруг я неожиданно слышу:

– Владлен, будешь сидеть за одной партой с Людой Меняйленко. Бери портфель, садись за вторую парту.

И здесь я на весь класс и выдал свой репертуар:

– Клёвая чувиха, базара нет, засёк!

Класс весь покатился от смеха, напряжённая обстановка испарилась немедленно.

Усаживаясь за парту, промолвил, чтобы весь класс слышал:

После этих стихов класс долго не мог успокоиться. Вера Глебовна и не пыталась успокаивать никого, со всеми заразительно смеялась, в конце урока только попросила зайти в учительскую. Я тревожно посмотрел на Людмилу и услышал одобряющее признание:

– Ты попал в десятку, Есенин – любимый поэт нашей русачки! А если ты пишешь стихи, то пять тебе по литературе обеспечено. Я во спрял духом, дожидаясь конца уроков!

13. Смерть Сталина

Я заглядываю в учительскую и вижу, как Вера Глебовна с нашей математичкой о чём-то нервно спорят. Увидев меня, русачка показала рукой, чтобы я закрыл дверь. Я почему-то машинально подумал: «может спор обо мне!». И хотя любопытство распирало грудь, узнать о чём такой крупный разговор, но услышав за спиной:

– Чего стоишь, мешаешь только работать!

Я сразу обмяк, и пошёл, переступая чистые места к подоконнику. Техничка, ловко орудуя шваброй, вытирая пыль с паркета, начала канючить.

Я уселся на подоконнике и стал рассматривать, что делается за окном школы. Вижу, как одноклассники, смеясь группами покидают школу. И здесь слышу голос технички:

– Что это ты, не успели учёбу начать, как вызвали тебя на ковёр!

– Я и сам не знаю зачем вызвали, – промолвил я.

В это время распахнулась учительская дверь и Вера Глебовна жестом показала: следуй за мной. Я последовал за ней в первый пустой класс. Она села за учительский стол, а я за парту напротив стола. Я насторожился, настраиваясь на трудный и нудный разговор. В таких случаях, я знал, без нотаций не обходится. Однако, глядя прямо в мои глаза, русачка вдруг по-матерински начала разговор о трудной жизни подростков в послевоенные годы, что и ей не сладко воспитывать одной своего парня, такого же не послушного и взбалмошного, как я! Потом она встала из-за стола и стала нервно ходить по классу. Я почувствовал, что желает поведать мне самое главное, для чего оставила после уроков для личной беседы.

– Владлен, ты попал в школу необычную, кроме её высокого статуса, здесь высокие требования и атмосфера необычайная. С одной стороны, это хорошо, заставляет мобилизовать все силы для учёбы, с другой стороны такую нагрузку не все выдерживают. В нашем классе учатся в основном сильные ученики. Исключение составляет Олег Петров. Держится в школе из-за папаши своего!

Первое и главное, что я хотела сказать, чтобы ты намотал на ус, в нашем классе особые дети, работников Крайкома КПСС и Крайисполкома. Старайся меньше языком молоть, держись от них на расстоянии.

Меньше здесь говори о смерти Сталина и больше думай о своей учебе! И что ты там наговорил в той школе директору? который не выдержал и дал тебе по рукам указкой, а лучше б по твоему языку! Меньше надо сплетни выслушивать из-за рубежа «голос Америки», а читать советские газеты, например, «Комсомольскую правду». Ты вот в комсомол не поступил и поэтому несешь такую чушь. Да вы и сами ничего не знаете говорю я Вере Глебовне, Сталин намеревался произвести очень серьёзные перестановки в верхних эшелонах власти. На съезде были сделаны серьёзные партийные изменения: ВКП (б) переименовано в КПСС, внесены изменения в Устав партии – упразднялось Политбюро ЦК, создавался Президиум ЦК из 25 человек и т. д. После съезда в Советском Союзе пошли слухи о намерениях Сталина устроить очень существенную чистку своего ближайшего окружения и партии в целом. Однако, как говорится, не пришлось…

Давай меньше думать о таких масштабных перестройках в стране, а больше думай об учебе и о своем будущем! Вот я, например, приняла решение посадить тебя с сильной ученицей, она живёт с бабушкой. Папа и мама работают за границей. Людмила согласилась тебе помочь в учёбе.

Я не выдержал стал огрызаться:

– В помощи не нуждаюсь. Сам осилю школьную программу.

Вера Глебовна глянула на меня из-под длинных ресниц и нежно проговорила:

– Это важно, что есть такое рвение, но от помощи не отказывайся! Зря хорохоришься! Да, ты поймёшь меня, молодой человек, когда пойдут серьёзные предметы. У нас школа необычайная, здесь на храпак всё не осилишь, нужна повседневная кропотливая работа каждый день.

Когда один ученик отвечает урок около доски, весь класс в напряжении следит. Учитель в любой момент может прервать отвечающего и вызвать к доске следующего ученика. Не сможешь продолжить мысль – сразу неуд. В любое время на уроках могут присутствовать студенты или преподаватели пединститута. В таких условиях могут учиться только сильные натуры. Ты меня тронул, когда читал стихи Есенина. Читал ты их проникновенно от души.

– Да нет, это вы так читали, а я просто повторял за вами.

– Его стихи изящны, по крайней мере я так думаю… в этом, я думаю, и ты убеждён.

Я кивнул головой, соглашаясь с её мнением.

– Вот видишь, и нашли мы с тобой общий язык.

И только сейчас я стал понимать, что русачка желает мне добра, которого мне не хватает в борьбе с моими слабостями.

Я не заметил, когда она перешла на сплошные вопросы, от которых я только краснел, не зная ответа.

– Почему не поступил в комсомол? Что сейчас читаю? Записался ли в краевую библиотеку? Занимаюсь ли спортом? Какой любимый предмет? С кем живу и где?

Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Я не успевал на них основательно отвечать. По моему выражению лица русачка заранее улавливала ответ, не сокрушаясь, она только вежливо делала замечания, когда была несогласная с моим ответом.

Когда она стала говорить возвышенно о комсомоле, вспомнив «Молодую гвардию» Фадеева, Павлика Корчагина из романа Островского «Как закалялась сталь», я стал искренно возражать:

– Мне и без комсомола хорошо, я туда и не собираюсь поступать!

На что услышал страстный ответ:

– Комсомол моя молодость, моя жизнь!

Я невольно замолчал, потому что последние её слова отозвались в душе моей, как дивный хор, составленный из множества ангелов.

Таких высоких и проникновенных слов о комсомоле я ещё ни от кого не слышал. Её восторженность и актёрское мастерство меня покорили и очаровали.

Я настолько был покорён Верой Глебовной. что в конце нашей беседы дал согласие на вступление в комсомол и на участие в ежегодной первомайской эстафете по центральной улице Красной. Насчёт эстафеты я был уверен, что не подведу, так как ежедневные пробежки настолько укрепили мой организм, что появилось желание проверить свои силы в более масштабных испытаниях.

В школе было пусто, когда мы её покидали, даже требовательная техничка куда-то испарилась. Мы выходим из школы оба довольные: я как ученик, нашедший общий язык с преподавателем такого важного для меня предмета; и учитель, подобравший ключ к моему сердцу.

– Каково же! – прервала она наше не долгое сладкое молчание, усмехаясь, – недаром молва идёт, что ты хулиган. – Вон Людмила тебя ждёт, на лавочке в скверике.

Я быстро стал оправдываться, так как сам не поверил своим глазам.

Вера Глебовна, чтобы не смущать нас, быстро стала прощаться, приговаривая при этом:

– Подумай серьёзно о вступлении в комсомол!

– Хорошо! – промолвил я, направляясь через улицу в скверик.

Людмила, не дожидаясь, когда я перейду улицу, вскочила с лавочки и побежала ко мне навстречу. Я ускорил шаг, и мы как будто старые друзья взялись за руки и пошли к её дому, беспечно смеясь при каждом слове по поводу и без повода.

Глядя мне в глаза, она вдруг неожиданно заявила:

– Знаешь, у меня такое впечатление, как будто я знаю тебя давно.

Не сговариваясь, вдруг свернули к парку, где я на первые в своей жизни заработанные деньги в тире купил нам мороженое. Мы долго катались на каруселях – до головокружения. Мне с ней было легко, не принуждённо, я почему-то сравнивал её всё время с Маринкой: у Людмилы, как и у Маринки были соединены воедино красота земная с небесной, доброта, ум и чистота.

Уже выходя вечером из парка, я и Людмила вспомнили, что не предупредили домочадцев о своей задержке. Мы как-то незаметно заторопились домой, сокрушаясь, что время так быстро пролетело, что даже рассудок не успел понять его значимость. Провожая Людмилу домой, я всё время пытался заглянуть в её глаза и каждый раз ловил вспышку румянца на её лице.

– Знаешь, я волнуюсь, что бабушку не предупредила о своём опоздании!

Невольно её волнение передалось мне. Почему-то в это время я усиленно не хотел, чтобы моё пленение вдруг оборвалось так резко и быстро около её дома.

Я уже знал, что она живёт рядом со школой и парком. Когда бабушка пригласила на чай, я с охотой согласился.

Я вхожу в шикарную трёхкомнатную квартиру, обставленную старинной мебелью. В большой прихожей оставляю портфель.

Людмила проводит меня в ванную, которая от кафеля вся блестит. Я невольно сравниваю нашу комнату и эту шикарную богатую квартиру и ощущаю себя никчемным человеком, просто букашкой.

Когда мы пили чай в большой столовой, мою растерянность уловила бабушка Людмилы, стараясь расспросами поддерживать вялую текучесть разговора. Когда она узнала, что я читаю в настоящее время, она от восторга всплеснула руками и стала говорить, что этот роман Александр Дюма перевёл на французский язык, когда приезжал в Россию.

– «Ледяной дом» Лажечникова один из лучших исторических романов. Им восхищался даже Пушкин. У вас, молодой человек, хороший вкус.

И здесь с гордостью я промолвил:

– Эту книгу мне подарила сестра!

14. Письма из прошлого

Вот уже и четверть кончилась, а я никак не решусь написать письмо Маринке. Нет, не потому, что нет желания и мало впечатлений. Наоборот, желаний и мыслей много, но реализовать их в виде письма не могу: то ли от избытка чувств, то ли от скудностей мыслей, не способных обрести форму изложения в виде стройных слов и чувственных эмоций. Вроде из груди от всего сердца начинаю писать, но потом, как вспомню про знаки препинания, тревожно становится так, что руки коченеют-не слушаются, мысли все исчезают! Одна пустота кругом. Начинаю перечитывать в какой раз письма Сергея Есенина Галине Бениславской, Антона Чехова своему брату Александру: понимаю, как просто и в то же время красиво, по-домашнему написано. Достигнув какого-то понимания, берусь за ручку, обрывается слог, как будто в тесном пространстве комнаты нахожусь, необходимых слов не могу подобрать. Вечером, уже перед сном, поделился с матерью своими трудностями. Она рассмеялась и промолвила:

– А ты не пиши, коли сердцу невмочь. Все мужчины не любят писать письма. Вон твой батя написал несколько писем, и перестал писать! Понимаю, война, казалось бы, сама обстановка обязывает поделиться с близким человеком тем горем, с которым сталкиваешься ежечасно. Я понимаю, военная цензура, ну хотя бы намёками можно же написать о трудностях, о гнетущих впечатлениях. И возможно, ему легче было бы?!

Мама, не знавшая, как ещё выразить своё возмущение, что отец мало писал ей писем с фронта, вдруг замолчала, а потом в небывалой тишине предложила мне их прочитать. Стесняясь такого, явно необычного своего желания, зажгла керосиновую лампу посреди ночи и стала искать письма в каких-то коробочках, где хранились её медали и разные военные документы. Она протянула мне тоненький свёрток, аккуратно перемотанные резинкой от трусов и сказала с грустью:

– Читай мой плач и мою тревогу!

Я положил письма под подушку, с надеждой, что найду в этих письмах то, что мне надо! Я хотел остаться с этими письмами один на один, чтобы сердечно почувствовать всю тревогу и переживания любимых мне людей.

На следующий день развернув дорогой мне свёрток писем, стал их читать с жадностью. Читая письма, в хронологическом порядке, перед моими глазами промелькнула вся наша жизнь, которую я стал забывать, а здесь, как на экране в художественном фильме, правда, с поправкой на цензоров, но зато все переживания и эмоции, как на ладони

Отец в письме сокрушался, что отправил нас в тревожное время на малую родину Кубань, кто мог предугадать, что в пути нас застанет эта проклятая война.

Нас высадили на станции Слюдянка (Иркутская область), так как поезд был немедленно зашвартован под мобилизацию. Мать быстро устроилась на работу на Забайкальскую железную дорогу, в передвижную ремонтную бригаду, где нам выделили теплушку с шикарной буржуйкой.

За 1941 год от отца пришло всего три письма, из которых невозможно было понять, в какой части света находится его артиллерийская часть: то ли она осталось на границе с Китаем, или переброшена на западный фронт. Уже в первые дни войны нам стало известно, что наши беспорядочно отступают. Тревога за отца у матери только усилилась и нарастала, как ком сибирского снега.

Отец в письмах просил мою мамашу, чтобы она берегла детей и не думала возвращаться на Кубань. Его догадки оправдались быстро, так как уже к середине 1942 года большая часть Северного Кавказ была занята немцами. Враг рвался к Сталинграду и к Баку. Практически за 1942 год отец написал всего пять писем, в которых как под копирку говорится о том, как он нас любит и как до последней капли крови будет нас защищать и Родину.

В каждом письме встречались жалобные слова:

– Бедненькие мои! Любимые, родные! Берегите себя!

Мать жалости не принимала, мужественно переносила все невзгоды вместе со страной, работая на тяжёлых работах по 12 часов в сутки. Задача перед передвижной колонной была одна: бесперебойная работа транссибирской железной дороги.

Приступая читать письма за 1943 год, я почувствовал, что события закружат меня переживаниями. Появилась приятная гордость за отца, за страну, которая пусть с большими потерями, но смогла одолеть фрица. Я читал пять писем того тяжкого года для всей страны, не шевелясь, с ожиданием главного момента – битвы под Сталинградом, когда артиллерийский дивизион отца вместе с сибирскими дивизиями прорвёт оборону противника в холодных приволжских степях, замкнёт окружение огромной фашистской армии.

К моему огорчению, описание этих событий я не встретил, как потом объяснила мама, из-за строгой военной цензуры. Однако, в одном письме я встретил важное замечание: «Хотя это не полная освобождённость, но начало положено, и нас теперь никакая сила не остановит!»

Я незаметно осознал, как отец, столкнувшись лицом к лицу со смертью, ощутил потребность излить свои все чувства к матери. В каждом теперь письме он объяснялся ей в любви, вспоминая по порядку всю мирную жизнь: как летом познакомились, марьяжа всю ночь до утра, как жили на границе, как провожал нас на малую родину, волновался больше за нас, чем за себя, уезжая на войну.

Теперь каждый божий день перед ним во весь рост стоит смерть. Своими воспоминаниями отец как бы просил верности, чтобы его никогда не забывали, как бы что с ним ни случилось.

Невольная обида на всё, что случилось, в сердце у матери сохранялась в то время: она не может ничем помочь мужу! Она ради него готова бежать на край света, готова жестоко драться с врагом, но на кого оставишь детей. В отце она всегда чувствовала приманчивую силу и готова была стать на защиту его. Она не мыслила жизни без него.

В последнем письме за этот год сообщалось, что отец впервые получил жалованье и переслал все деньги нам.

В одном из писем я нашёл такие неожиданно ласковые слова «Татьяна милая, ты помнишь, как мне заявила ещё за месяц до родов: – у нас будет сын. Я не поверил, но, когда ты родила сына, я был на седьмом небе. Стоило тебе в роддоме, через окно, показать мне сына, я почувствовал гордость. Не посрамил свой род. Я чувствовал себя отцом. Я – отец?! Непривычно было, но именно первенцем желал видеть парня. Смешно сейчас вспоминать, но моя душа радовалась, что продолжается наш род. Но когда ты родила и второго мальчишку, это было просто волшебство. Уже за это, что ты подарила мне двух мальчишек, можно спокойно умереть в бою».

В середине 1944 года при форсировании Западного Буга отец был тяжело ранен. Его зенитно-артиллерийская дивизия, успешно форсируя Буг, с боями вышла к Висле, а отца отправили в госпиталь на операцию, а затем на лечение в один из санаториев города Кисловодска. Из санатория мать получила всего два письма. Никакой душевной ласки в этих письмах уже не было. Я чувствовал, что мысли, как и у меня, у отца затвердели в голове, остановились, но сердце и жизнь двигались своим чередом. Мы ещё не знали, что до нашего общего горя всего четыре шага. Вскоре простудился мой брат и сгорел в считанные дни. А где-то сразу же после 9 мая, когда все отпраздновали Победу, мы получили похоронку на отца. Сколько тоски и страданий вынесла тогда моя мать, когда я, сидя на рельсах возле теплушки, слушал полные горя её слова:

– «Никогда не поверю, что отца нет в живых!

Только через два года после войны, когда мать работала в КГБ, правда раскрылась. Органы нашли отца, припеваючи живущего в Махачкале с новой подругой (военврачом) военных лет.

Он служил в армии на должности начальника штаба полка, с которой его сняли очень быстро, не взирая на его заслуги перед отечеством, и он был вынужден возвратиться на родину в поисках прощения у матери.

Я хорошо помню тот день, когда он появился у нас с бесстыжими глазами, пряча свой взгляд от матери. Глядя прямо в его неверные глаза, мать отчётливо произнесла:

– Я не хочу твоего двоедушного милосердия! Уходи! Уходи!

Когда отец ушёл, мать рассказала мне недвусмысленный случай, который произошёл с ней в Сибири. Однажды у неё разболелся зуб, а зубного врача по близости не было. Это случилось в пургу и мороз, да мы ещё маленькие были, без присмотра не оставишь. Подружка, работающая на промывке паровозов, посоветовала на больной зуб положить накипь. Она быстро сбегала к паровозу и принесла кусочек, как казалось, спасительного вещества. Положили накипь на ночь на зуб, и мать быстро заснула. Когда утром проснулась боли не было, но вместе с ней и зуб исчез-распался. Зуб был ещё крепкий, при правильном за ним уходе он бы прослужил ещё несколько лет, но наверняка со временем его пришлось бы удалять.

«Так лучше сейчас его удалю: ни боли, ни тяжёлых мучений», – промолвила мать, глядя на меня сквозь мокрые глаза!

Тяжёлые и грустные воспоминания и такие разноречивые письма меня взволновали так, что я уже знал, о чём писать Маринке, не боясь своих первых чувств и возможных ошибок. Я торопился взять в руки ручку и чистый лист бумаги. Голова моя горела, сердце замирало… Я решился…

15. Мучительное ожидание

Отправив своё письмо, я то и дело стал заглядывать в пустой почтовый ящик, ругая сестру на чём свет стоит за то, что она в течение месяца не нашла время даже черкнуть пару ласковых слов своему любимому брату. Когда пошёл второй месяц, а от сестры никаких весточек нет, я не на шутку расстроенный отправил второе письмо с поздравительной открыткой, в котором, поздравив её с Новым Годом, пожелал быть внимательной к своим родственникам и отвечать на их письма. Через месяц, не получив ответа, я отправил Маринке третье письмо. Я действовал по принципу: чем томительно ждать, лучше с надеждой догонять. В этом письме я уже запальчиво о любви не говорил, лишь только непрестанно хвалил тётушку за бескорыстную помощь и любовь ко мне, вскользь упомянув, что меня приняли в комсомол. Незамедлительно буквально через десять дней я получил долгожданное письмо, пропитанное не только духом любви, но запахом сена, столь мне знакомого и сладостного.

«Дорогой и любимый братик!

Ты не знаешь, что твоя любимая тётушка учудила!

Два первых письма она скрыла от меня.

Я же, не получив от тебя ни одной весточки, очень обиделась и решила с тобой никаких дел даже родственных не иметь.

Как-то, зайдя после школы на почту, спросила, были ли письма Мельниковым?

Почтальон сказала: – аж три!

Обида моя моментально исчезла, мне стало совестно за себя и за то, что я твоей клятве не поверила. Уже после Нового Года, на зимних каникулах, я устроила безудержный и бескомпромиссный допрос мамаши. И здесь она не выдержала и призналась, что письма перехватила, и стала высказывать мне всякие претензии по моему поведению: зачем купались голяком, зачем целовалась, и тому прочее?

Она усиленно допытывалась, не было ли у нас интимной близости. Это настолько меня обидело, что я перестала с ней разговаривать, и лишь, когда она попросила у меня прощения, я немедленно взялась за ручку, чтобы в спокойном, любящем тоне с тобой пообщаться.

Я за тебя безмерно рада, и горжусь твоими успехами!

Когда прочитала твой прекрасный стих, мир для меня стал просветлённым и чистым. Не знаю, что такого крамольного в нём нашла мамаша, что, испугавшись откровения, спрятала письма от меня.

Она и сейчас часто повторяет, что не красиво девушке со своей любовью навязчиво лезть в душу парню. Мол, девушка должна быть скромной и застенчивой, свои чувства надо уметь скрывать, тем более, Владлен брат, как никак родная кровь по отцу.

Когда ты уехал, я часто писала тебе письма, может быть, чересчур откровенные, поэтому, возможно, не решалась их тебе пересылать. Я их складывала в стол, как теперь догадываюсь, их мать все перечитала. И стала просто бояться наших отношений,

Ряд писем самых откровенных я прятала в книгах, так она и туда добралась, часть писем изъяла, но из души чувства-то не сотрёшь!

Вот и сейчас пишу тебе письмо, а за спиной, то есть за дверью комнаты, чувствую, стоит цензор с мечом, готовыйлишнее всё вырезать. От волнений не вижу каждую пропущенную букву или запятую, эти вечные ошибки не дают мне покоя. Я вышла на финишную прямую. Мне нужна только медаль, чтобы осуществить свою долгожданную мечту и быть с тобой рядом, сколько Бог отпустит нам времени.

Прочитав твой стих, матушка сразу же заявила, что жить я у вас не буду, так как в одной комнате и развернуться негде, да и от института далеко. Мать до того изменилась после твоего отъезда, что часто чушь несёт: мол, моя дружба с тобой только учёбе будет вредить.

Ты спрашиваешь, как я учусь? Нынче стало учиться в школе трудно. Из-за этой политехнизации всё время гоняют на мех двор, изучаем трактора, сельхозмашины. Зачем они мне нужны. не понимаю, когда я собираюсь стать врачом. Да и жить и работать в сельской местности не собираюсь. Когда я сказала об этом матери, она не захотела меня понять, не поверила мне, что моё назначение, наивысший смысл жизни – лечить детей от всяких болезней. Хорошую практику и знания я могу получить только в городе.

Как жить с этим трудно, когда тебя не понимают! Мать безусловно начинает осознавать, что Сашка после армии в станицу не возвратится. Поэтому наседает на меня, призывая к долгу дочери. Я вида не показываю. Как мне жутко этот разговор слушать, соглашаюсь с матерью, но в душе закралась мысль после института уехать работать в большой город и забыть это долбаное хозяйство, от которого руки отваливаются и женственность только теряешь. Об этом шибко при ней в слух не скажешь!

Весь день метёт снег. Кругом все дорожки скрыты под снегом, тем не менее завтра отнесу письмо на почту и буду с нетерпением ждать твоего ответа. После серьёзного разговора с мамашей, думаю, не будет теперь больше читать чужие письма.

Между прочим, Владлен, отец твой недавно был в нашем колхозе, заходил к нам, но уже без крали. Беда с твоим отцом. Как он переживает, что расстался с этой женщиной. Мы, говорит, жили душа в душу – тебе, мол, сестра, не понять. Мол, ты виновата в нашей размолвке. Я же потихоньку за столом радовалась, что они расстались. Может быть, во мне говорила ревность? А может, боль за тебя!

Раз вспомнила твоего отца, значит, пора закругляться. Это как у твоего отца, если он выпивши берёт в руки гармонь, значит, самое время закругляться, а то за ночь ни разу не остановится, будет играть и петь, лишь бы выпивка не кончалась.

Завтра, может, метель надо мной сжалится – стихнет и теплее станет. Когда пришло время кончать письмо, я почему-то расклеилась. Трудно мне признаваться в этом, но рискну, скажу: больше жизни тебя люблю. Ты вот в моём сердце будешь навсегда. Надо бы какие-то другие слова, бодрые, что ли, написать тебе. А сердце просит только это! Не брани меня за это и не осуждай меня, дуру. Целую тебя крепко. Маринка».

Кончив читать письмо, я долго смотрел на бегущие его строки и сокрушался, что мы так далеки друг от друга, что мы вынуждены скрывать наши чувства от любопытных глаз самых близких для нас людей. За моим единственным окном дробился негустой огонёк нашего посёлка, за стеной барака грозно шумела Кубань, из-за бурного течения она никогда не замерзала, даже в трескучие морозы, которые в этих местах бывают очень редко. Вот и свет выключили слышу, как посапывает мать и тихо тлеет уголёк в печи. Я наощупь сворачиваю письмо Маринки, и про себя думаю, значит уже 21 час. В это время всегда выключают свет. Я положил письмо под подушку и с радостной мыслью, что завтра, не затягивая с ответом, напишу о том, как я её сильно люблю. Перед глазами возникло лицо сестры, я целую её крепко в губки и засыпаю!

16. Односторонние перемены

На нежное и такое неожиданное письмо я ответил с такой же нежностью, но страстно. Вскоре на день 8 марта у нас появилась тётушка. Её приезд как снег на голову свалился на нас, мы с мамашей оторопели. Захлопотали. Я сбегал в магазин, купил всё, что мать заказала, не пожалев для дорогого гостя ни времени, ни денег.

Тётушка, естественно, быстро оценила нашу бедность, всё время сокрушаясь, что мать живёт одним днём, не думает о моём будущем. Я внимательно прислушивался к каждому слову тётушки, приглядывался, как она долго мыла руки возле печки и брезгливо ела за столом, будто сама из высшего общества, а мы из низкого сословия.

Я невольно подумал:

– Да, попади такой тёще в зятья – шкуру вывернет, заставит зятя работать день и ночь, лишь бы дочери жилось хорошо!»

Мне очень хотелось понять, какая причина заставила тётушку заглянуть в наш шалаш.

Совместно мы с горем пополам пообедали, и, прежде чем удалиться к своему братику, тётя попросила меня пойти погулять. Я собрался, и пошёл в гости к Людмиле, по дороге разгадывая тётушкин ребус, такой загадочный и неожиданный. Когда вечером я возвратился домой, тётушки и след простыл, правда, в комнате ещё витала недоконченная серьёзная беседа о наших взаимоотношениях: между сестрой и мной. Я посмотрел на мать и понял, она не знает с чего начать неприятный для меня разговор, чтобы не обидеть наши чувства и не вызвать во мне неприязнь к тётушке. И, чтобы облегчить положение матери, я начал первый:

– Так зачем приезжала тётушка?

– Сынок, – обратилась ко мне мать, – сядь рядом со мной, хочу поговорить с тобой серьёзно, вот о каком деле. Тётушка взволнована и обеспокоена вашими взаимоотношениями. Девчонке учиться надо, а ты со своей любовью голову ей запудрил. Дома у неё только о тебе и речь ведётся. Похудела, кушает плохо! Тётушка попросила меня, чтобы я серьёзно поговорила с тобой о судьбе Маринки, чтобы ты не портил ей жизнь. У тётушки одна просьба, если ты её любишь, когда она будет учиться в институте, не встречаться с ней и голову ей не морочить.

В тот вечер я, юноша, стал понимать и чувствовать, что старшие, близкие мне люди не хотят, чтобы была у нас бескорыстная чистая любовь.

Во мне кричала досада и обида на этих бестолковых родственников. Стало ясно, что ни о каком проживании у нас сестры речь и вестись не может. Так и случилось, тётушка наняла квартиру рядом с институтом со всеми удобствами, которые мне и не снились. Она стала на первом курсе так часто и неожиданно посещать свою дочь, что вызывала у Маринки только раздражение и неприязнь. Я тайком несколько раз навестил свою любовь. Однако эти встречи принесли нам больше тревогу, чем радость и наслаждение.

Но это было потом, когда Маринка поступила в институт.

А сейчас, ещё не зная, что меня ждёт впереди я сокрушался и до конца всему этому не верил. Но, когда на следующий день в нашем бараке появился отец и на повышенных тонах стал требовать от меня, чтобы я прекратил, как он выражался, мерзкое дело, я понял, что ситуация попала под жёсткий контроль взрослых людей.

Объяснения с отцом в присутствии мамаши были нелицеприятные, они закончились очередной ссорой между ними, и, как мне показалось, навечно.

Мать не могла перенести того, что отец обзывал меня сопляком, развратником, бессовестным и тому подобное, не разобравшись серьёзно в наших чувствах.

Он судил по себе. Для него любовь была игра – азартная, приносящая только наслаждение, но не боль.

Мать своим женским чутьём почувствовала моё горе.

После ухода отца мать успокаивала меня, как могла, и потребовала, чтобы я прекратил у него клянчить деньги и любые встречи с ним. Мать не могла перенести его упрёков, что он даёт нам такие деньги, а они уходят, мол, неизвестно куда! Упрёки отца меня настолько удивили! Причём здесь мать, что мы живём так бедно и скудно, когда большинство граждан нашей страны живут так хило! Неуместные упрёки отца меня сильно огорчили, я целиком был на стороне матери, и мы разорвали все наши отношения с отцом.

Я начал осознавать, что из этой нищеты надо выкарабкиваться самим во что бы нам ни стало. Уже тогда моя совесть начала бунтовать против этой скудной жизни. Я усердно уселся за учебники, стал читать всевозможную литературу, серьёзно увлёкся спортом. Я делал всё, чтобы только мнительность и страх не одолели мать. Но у неё начала быстро прогрессировать какая-то сложная болезнь, вскоре, получив вторую группу инвалидности, она ушла с работы, замкнулась и стала так из-за страха опекать меня, что порой мне дурно становилось. Это было самое несчастливое время в моей жизни. Общими усилиями мы преодолевали эти трудности, не унижаясь перед отцом и его родственниками.

Вскоре я устроился на вечерние подработки на стеклотарный завод, укладчиком баллонов в вагоны. Днём я учился, ходил на тренировки на стадион; а вечерами укладывал вместе с женской бригадой баллоны. Вскоре спортивное общество «Урожай», за которое начал выступать на соревнованиях, стало платить мне зарплату и выделять талоны на питание. Изо всех сил я хотел утешить мать, покупал всё, что она просила. Я мало тогда видел богатых людей и поэтому постепенно паверил, что мы живём неплохо, по крайне мере не хуже других.

Невзирая на все запреты, когда Маринка училась на первом курсе мед института, я забегал к ней на квартиру несколько раз в разное время суток. Но каждый раз её не заставал, уходил огорчённый и расстроенный. Я просто хотел её видеть и сердечно общаться. Я уже тогда понял, что никакая Людмила её заменить не может.

И лишь однажды я её застал дома. Я предложил ей прогуляться по парку, хотел с ней посидеть в кафе. Деньги уже у меня тогда водились, но из-за своей занятости она отказалась, ссылаясь на зачёты. После этого случая, моя любовь, нет, лучше скажем, моя страсть мучительно для меня мало-помалу стала угасать. Но всё равно я часто вспоминал свои каникулы, проведённые в станице.

Однажды, прогуливаясь вечером по парку, я случайно встретил Маринку в окружении группы студентов, она заразительно смеялась, держа за руки какого-то парня. Меня это тронуло до глубины души, на глаза накатили слёзы.

Не помню, как я добрался домой, несколько вечеров пропустил на работе, перед соревнованиями – ряд тренировок, что даже тренер приезжал домой, с расспросами, что случилось?

Постепенно моя школьная и спортивная жизнь вошла в нормальное русло. В общественной моей жизни произошли большие перемены, в 9 классе меня избрали вторым секретарём нашей школьной комсомольской организации. Эта должность возвысила меня в глазах школьных товарищей, так как первым секретарём была дочь первого секретаря Крайкома КПСС тов. Суслова. Я и сейчас не пойму, как я тогда находил на всё время! Если к этому прибавить то, что меня избрали заместителем начальника штаба школы по Гражданской Обороне и капитаном легкоатлетической команды школы. Уму непостижимо, как я успевал все дела делать, да не просто хорошо, а на отлично. Нашей команде тогда два года подряд вручали красное знамя, как лучшей команде города по легкой атлетике среди школ.

В десятом классе моя соседка по парте уехала жить в Москву, мне стало необычайно скучно и даже по весне холодно.

И когда меня пригласили выступить на день 8 марта со своими стихами в пединституте, я охотно согласился, ещё не зная, что ждёт меня большой сюрприз.

Одобренный профессором стих, посвященный сестре, я читал в середине концерта, при полной тишине зала. Я объявил, кому посвящён стих. Читал я его с большой нежностью и грустью, как никогда. За кулисами наша русачка меня расцеловала в знак благодарности, что её не подвёл и оправдал доверие.

Когда я пошёл в зал искать место, где мог продолжить слушать концерт, меня кто-то в темноте схватил за руку, предлагая рядом сесть.

– Алексей, – услышал я голос, такой любимый и незабываемый, сестры, – найди другое место, прошу, пересядь куда ни будь.

Я уселся рядом с сестрой, она крепко сжала мою руку и весь вечер её не отпускала. Она усиленно расспрашивала, как я живу, чем занимаюсь, куда буду поступать? Я уже тогда чётко знал, я буду учиться только на агронома, хотя уже получил рекомендацию в пединститут.

Это была наша последняя встреча с Маринкой перед её поездкой работать и жить за границу. На последнем курсе мединститута она вышла замуж за лётчика и уехала через какое-то время в Алжир. Он воевал на стороне освободительных сил против Франции, а она работала военврачом в госпитале.

Уже во время окончания сельхозинститута я узнал, что Маринка возвратилась на родину на Кубань, работает в краевой больнице врачом.

Меня всегда преследовало желание её увидеть, поговорить, но какая-то дурацкая гордость и обида не давали сделать первый шаг навстречу.

В 1962 году я закончил институт и стал работать лаборантом в институте фитопатологии. Исследовательская работа меня захватила, вскоре по конкурсу меня избрали на должность младшего научного сотрудника. В 1969 году я защитил кандидатскую диссертацию в Москве, и был немедленно избран на должность старшего научного сотрудника в лаборатории генетики микроорганизмов. Жизнь у меня, кажется, наладилась. Вскоре, я стал заведующим лаборатории, получил шикарную трёхкомнатную квартиру, вне очереди машину, высокую зарплату, мамаша в новом микрорайоне однокомнатную квартиру. У меня двое детей и любящая жена. Кажется, всего я добился, и всё у меня есть для счастливой семейной жизни. Но вот однажды всё изменилось и завертелось на круге своём!

Лора маленькая Новелла о большой дружбе

Всю ночь шёл снег. Утром я еле открыл дверь в нашем бараке. Выйдя на крыльцо раньше всех, взял лопату в руки и стал разгребать снег, освобождая от него дорожку. Мне уже четырнадцать лет, но тощая фигура и маленький рост выдают во мне неуклюжего подростка. Я медленно и с трудом отбрасываю снег. За соседским забором рычит злая собака. Она с лаем бросается к забору, оскалив пасть.

На фоне больших сугробов моя голова энергично продвигается к металлической сетке, и я начинаю забрасывать собаку снежками. К ней у меня особая злость, она прохода мне не даёт, когда б я ни появлялся во дворе. Мы невзлюбили друг друга с момента моего появления в этом городке, состоящем из шести финских домиков и нашего барака. Осенью не раз срывал яблоки с дерева, под которым её собачья будка стоит, предварительно загонял камнями в её жилище. Теперь на яблоне и плодов давно нет, но собака как завидит меня, бросается к забору, как будто я вор и разбойник. Друзей ещё не заимел, но зато в лице собаки приобрёл злейшего врага. С ней сталкиваюсь ежедневно, на протяжении трёх месяцев. Она, как пёс шелудивый, недоверчивый – никак ко мне привыкнуть не может.

В левой руке я держу лопату, а правой пытаюсь слепить большой снежок. Наконец мне удаётся его вымучить, но запулить снежком в собаку не успеваю.

На дорожке появляется удивительно красивая девочка. В коротком полушубке, с портфелем в руках она выплыла из-за финского домика, как снежная фея. Медленно продвигаясь по дорожке, которую я только что очистил от снега, она короткими, ворожащими шажками стала приближаться ко мне. В эту минуту растерянный мой взгляд встретился с её взглядом, озорным, насмешливым; моё лицо в миг покрылось красными пятнами от смущения.

Я стою на месте, пошевелиться не могу, с лопатой в руке и с нелепым выражением лица. Пытаюсь неуклюже её пропустить на узкой дорожке, она проворно срывает с моей головы шапку и бросает её через изгородь в сторону собаки. В это время я падаю в сугроб, быстро подняться не могу, замешкался, наступаю на лопату, падаю снова, наконец, поднявшись, смотрю растерянно по сторонам.

Испуганный собственным ощущением беспомощности, замечаю, как девушка, спокойно смеясь, удаляется от меня. Только её задиристый смех ещё звучит в моих ушах, как предупреждение о возможном познании истины через несчастье. Она как будто получала наслаждение от своей смелости, стараясь подавить свою наглость смехом.

Если взглянуть со стороны, конечно, было очень смешно; но, к моему счастью, на улице никого не было, да и мысли мои были связаны только с шапкой, которую мать купила на последние деньги перед новым учебным годом.

В растерянности наблюдаю за виновницей всей суматохи, которая так красиво уходила от ответственности; и за собакой, которая, прекратив рычать, молча, но с большим рвением старалась дотянуться лапами до моего головного убора. Я невольно подумал: «Надо же, при виде такой красоты и собака даже замолчала».

От умиления моё сердце затрепетало, принимая её вызов, я с таким же рвением стараюсь лопатой достать шапку.

Какую-то новую страсть – перехитрить собаку – я начинаю воплощать в жизнь, перелажу через забор и, преодолевая страх быть ею растерзанным, наконец шапку с трудом к себе подтягиваю.

Когда я взял в руки свою шапку, душа моя запела от радости, я показал язык собаке, и только в это время в её глазах увидел ярость.

Неуклюже пытаюсь перебраться назад через забор, и в это время заметил, как моя обидчица возвращается в посёлок. Я заторопился, во мне взыграла не на шутку месть. Я стремился быстро перелезть через забор, зацепился за колючую проволоку и повис в позе сосульки, которую безусловно легко сбить.

Вот и девушка уже рядом. Я стараюсь её схватить руками, но безуспешно, она, ловко изворачиваясь, толкает рукой меня в плечо, и я лечу в чужой палисадник. Мои единственные рабочие брюки разорваны до колен. Собака не находит места, пытается сорваться с цепи. На лай одновременно из барака выходит моя мамаша, а из финского домика хозяин собаки.

Собака тем временем, не обращая никакого внимания на мою неуклюжую возню, пытается меня укусить. От страха я медленно по-над забором пробираюсь к калитке, где меня ждёт плачущая мать и разъярённый хозяин двора. В спешке я пытаюсь оправдываться, прикрывая лопатой порванные штаны, весь в снегу и без шапки. Хозяин, ругая мать, старается перекричать лай собаки. Стоит какой-то невообразимый шум, я ничего понять не могу, только слышу смех феи, моя злость и беспомощность только усиливается, чувствую: наказания не избежать.

Покусывая губы и с невероятными усилиями, я оправдываюсь, стоя перед матушкой с опущенной и непокрытой головой, потягивая носом. Хозяин двора, облегчённо вздохнув, просит, чтобы я собаку больше не дразнил.

Оттряхивая шапку от снега, никак не могу сообразить, в каком доме скрылась моя обидчица. Эта мысль заглушила во мне уже страх и волнение.

У меня в голове теперь только одна мысль: наказать строптивую девчонку, да так, чтобы неповадно было ей впредь со мной связываться.

До крыльца нашего барака мы идём с мамашей врозь, она то и дело раздражённо и сердито повторяет:

– Ничего нельзя тебе поручить! Где так вывалялся в снегу и почему без головного убора?

Она жалобно смотрит на шапку, со злостью её выхватывает из моих рук и произносит при этом:

– Я шапку купила тебе на несколько лет, а ты решил её за одну зиму угробить.

И в тот момент, когда мамаша собиралась меня ударить шапкой по голове, я изловчился и прошмыгнул под её руками в коридор барака, где уже кипела своя утренняя торопливая коммунальная жизнь, полная приключений и неожиданностей.

Быстро собираясь в школу, тревожно сознаю, что часто расстраиваю мать своим поведением, от которого сам в первую очередь и страдаю из-за своей нерасторопности, а возможно, из-за своего строптивого характера. Выхожу из барака с одной лишь мыслью: где живёт моя обидчица? Злюсь на себя, что не дал ей сдачи. Эта мысль меня настолько захватила, что не помню, как я отвечал на уроках, только врезалась в память фраза классного руководителя:

– Владлен, ты сегодня не похож на себя! Что случилось?

Домой я не шёл, а летел, чтобы успеть перехватить свою жертву, когда она будет идти из школы, и отомстить за причинённый мне моральный и материальный ущерб. Тяжёлые мысли, меня одолевая, торопливо гнали домой, не давая ногам мёрзнуть, а рукам стыть.

Около нашего посёлка замечаю, как спокойно и усердно из колонки набирает воду моя обидчица. Переполненный злостью, я прибавил шаг, чтобы поймать и наказать проказницу прямо возле колонки, опрокинув на снег наполненные водой вёдра. Когда я с колонкой поравнялся, вдруг неожиданно слышу:

– Помоги вёдра донести до крыльца дома.

Я от наглости девочки чуть из рук портфель не уронил в снег. Взял себя в руки и как ни в чём не бывало прошептал:

– Поможем, чем можем!

Передав ей портфель, а в руки взяв вёдра, с досады выпалил:

– Куда нести?

– Ну, какой же ты несмышлёный! – с обидой вымолвила моя фея, идя всё время впереди меня, оглядываясь. – Я бы на твоём месте, давно бы узнала, где я живу.

– Какая же ты быстрая, – только я успел промолвить, как мы оказались возле её дома. И тут она, беря из моих рук вёдра, слегка коснулась моих пальцев. И увидев, как я покраснел, предложила:

– Давай знакомиться, меня зовут Лора!

Я молча неожиданно для себя схватил её за руку и промолвил:

– Владлен!

Держа её холодные пальцы в своих руках, стал их согревать, растирая двумя руками. И вдруг слышу:

– Ух, какой смелый!

Она резко выдёргивает свои пальцы из моих ладоней, хватает вёдра и быстро подымается на своё крыльцо, оставив меня в раздумьях.

Закрывая дверь на веранде, она повернулась ко мне, улыбнулась и помахала рукой.

И здесь я почувствовал, как злость и обида стали меня покидать и на смену им нахлынула необъяснимая радость.

Вприпрыжку двигаясь в сторону своего барака, стал напевать какую-то весёлую песню, размахивая портфелем. И даже свирепый лай собаки показался мне таким радужным, что я готов был её расцеловать.

Когда я зашёл в свою комнату, то увидел, как весёлый солнечный луч проник в наше единственное окно, осветив наше убогое жилище божественным светом.

Дома быстро переоделся, пообедал и в хорошем настроении взялся за уроки.

Однако одна назойливая мысль меня стала терзать так, что я, позабыв об уроках, сел на кровать, закрыл глаза и стал думать о своём малодушии: поддался гипнозу какой-то девчонки: сегодня ей вёдра с водой поднеси, завтра дрова наколи, потом в магазин сбегай за чем-нибудь.

Ругая себя, поймал на мысли, что в её словах есть притягательная, обворожительная сила.

Не помню, сколько времени просидел на кровати, закрыв глаза, но, когда я взялся за уроки, из рук всё стало валиться, память стала бунтовать, не желая запоминать простые вещи.

И здесь я вспомнил, что сегодня пропустил пробежку, и от этого какая-то усталость одолела меня. Я надел свой скромный единственный спортивный костюм, выданный в школе, и вышел на улицу.

По шпалам я побежал в сторону парка, стараясь вначале не сбить своё дыхание и ритм бега.

В заснеженном парке я увидел группу молодёжи, делающих зарядку и гимнастические растяжки неведомые мне.

Я остановился, рассматривая ребят и девчат, и только сейчас среди них заметил Лору, мою знакомую обидчицу. Она лихо, как заправский спортсмен, делала разминку, а потом ускорения на очищенной от снега дорожке. Рядом с ней находились хорошо известные спортсмены не только на Кубани, но и за её пределами, мастера спорта, чемпионы Кубани и России. Я, как начинающий спортсмен, недавно только выполнивший третий спортивный разряд, перед ними преклонялся.

Но что здесь с ними делает Лора?

Я засмотрелся на её статную спортивную фигуру, но, когда она заметила меня, с таким же удивлением, как и я, помахала мне рукой.

На её груди я увидел буквы Р.С.Ф.С.Р.

И только сейчас, с большим опозданием я стал догадываться, где я мог видеть Лору ещё до нашего странного знакомства. Я вспомнил стадион «Динамо», первенство края по лёгкой атлетике среди юношей и девушек, где так восхитительно блистала Лора Дроздова в легкоатлетическом секторе в своём коронном номере – бег на 60 м. с барьерами.

«Да, без сомнения это она», – подумал я, расстроенный, не осознавая и не придавая значения случаю и госпоже удаче. – Наверное, сборная края готовится к зимним соревнованиям в закрытом манеже спортивного факультета пединститута.

– «Да, птица высокого полёта, куда мне с ней тягаться», – удручённо думал я, ещё не зная, что судьба мне подарила необычайный случай соприкоснуться с судьбой удивительно одарённой девушки, в которой гармонично сочетались важные жизненные качества: ум, красота тела, богатство души и необычайная скромность.

Я продолжил свой бег в глубь парка, наивно полагая: – «Она мне не пара».

Как уличный пацан, не понимающий тогда многого, живущий в нужде, обозлённый на успешных ребят, не сознающий ещё своих возможностей, к таким людям относился с пренебрежением. Когда, возвращаясь назад, я услышал, как меня кто-то окликает по имени, я не поверил своим ушам.

Это была Лора!

Я сделал вид, что не слышу её голоса, продолжал бежать, как будто всё это меня не касается. Через несколько минут она нагнала меня, и мы, не спеша, трусцой направились по улице Карла Либкнехта к своему посёлку, на ходу перекидываясь отдельными колкими фразами. Я боялся лезть с расспросами в её душу, чтобы не наговорить всяких глупостей.

Не ведая, что нас ждёт впереди, мы дружно, не взирая на мою неприязнь, бодро вбегаем в наш такой милый незатейливый посёлок. И здесь я слышу:

– Владлен, приглашаю на свекольник!

Я с радостью согласился, так как хотел узнать о ней больше того, что я уже знал. Да и свекольник я никогда не пробовал.

Пока она накрывала на стол, я в её комнате рассматривал спортивные трофеи, награды, от которых молча балдел, слов не находя. В шкафу стояла уйма кубков, здесь же в папке были сложены грамоты, а на стене над её кроватью висели медали разного достоинства. Я стал брать их в руки, рассматривая, подумал, хотя бы одну из них заработать в честной борьбе на беговой дорожке. Я представил стадион «Динамо» и кричащие трибуны:

– Владлен! Владлен! Владлен!

Однако в ушах звучало одно только имя:

– Лора… Лора… Лора…

Уже на кухне, наслаждаясь свекольником, почувствовал, что между нами что-то робкое и трепетное зарождается, что никогда не огорчится физической близостью из-за глубокого уважения к ней.

В какой-то момент я глянул в окно, заметил, что уже темнеет на улице. И невольно подумал: «как быстро пролетело время в весёлом дружественном общении». Заволновался не на шутку, печь – то дома не растоплена, в комнате холодно, с работы вот-вот явится мать. От этих мыслей меня аж передёрнуло, хотя у Лоры в доме было тепло. Видно дом хорошо утеплён.

Мы же с матерью уже почувствовали, что зимой в нашей комнате пока горит печь, ещё тепло, но как только перегорает уголь, сразу же наступает холод. Из подполья сквозняки садят, ветер в окно, под дверь поддувает. Поэтому, иногда, чтобы под утро согреться, мы на тонкое одеяло набрасываем пальто, закрывшись с головой – и до утра.

Утром в холодной комнате с постели вставать так неохота, что тянем подъём до последнего момента, всё время поглядывая на циферблат часов.

С неохотой встаю из-за стола, где только что уплетал с восхищением свекольник, расхваливаю его, говорю, что за ним не угнаться ни пиву, ни сидру. И, хотя я ещё пиво не пробовал, но для красного словца решил хвастануть. Пытаясь выразить свой восторг, всё время повторяю, направляясь к двери:

– Какая прелесть – свекольник! Кто готовил?

И когда я услышал: – Я! – Я сбивчивым голосом промолвил: – Не может быть!

Мы выходим на порожек веранды, и здесь я про себя подумал: такое может присниться только во сне. Только недавно её видеть не хотел, а сейчас и расставаться жалко.

Некоторое время мы стоим на порожке. Я чувствую, как по спине пробегает холодок, предупреждая мою опрометчивую голову: надо торопиться, а то можно простудится. Мы прощаемся.

Я, нагнув голову, бегу против ветра в сторону своего барака, с одной только мыслью: побыстрей разжечь печь до прихода мамаши с работы. И только сейчас я начинаю беспокоиться за уроки, осталось всего четыре часа до отключения электричества. При керосиновой лампе сильно не разгонишься с домашними заданиями. Тем более я тугодум. Я начинаю торопиться. Работа спорится.

На удивление печь быстро разгорелась, видно, на мороз, подумал я. Вон какая тяга в дымоходе.

Как только я сел за уроки, с работы заявилась мамаша. Она приглашает к столу, я отказываюсь. Она удивлённо, пристально смотрит на меня и спрашивает подозрительно:

– Где был и у кого?

Она боится. чтобы после школы не вздумал забежать к отцу

И когда она услышала, что у девочки с нашего двора, тревога с её лица сразу же исчезла. И вдруг, как гром среди ясного неба:

– Лорой зовут девочку?

– Да, – отвечаю осторожно, а сам с матери глаз не спускаю.

И вдруг до меня долетают от матери редкие одобрительные слова:

– Хорошая девочка! Я недавно с её мамой познакомилась. Как и я – она одна воспитывает дочь. За неё мать очень сильно переживает, так как не по возрасту физически развита, а подонков среди ребят хватает.

– Мама, она умная, клёвая девчонка! С ней ничего не случится.

Мать улавливает в моем ответе заинтересованность и тихо говорит, чтобы одобрить мой пусть случайный, но надёжный и верный выбор:

– Я рада, сынок, что ты с ней познакомился. Я вот только сообразить не могу, у неё плохое зрение, а такие успехи в спорте и в учёбе. Она же отличница!

И только в разговоре с матерью я и обратил внимание на то, что Лора постоянно ходит в очках, не снимает их даже на тренировках.

Я вытащил из портфеля учебники и стал готовить с опозданием домашние задания, ежечасно вспоминая Лору.

* * *

Утром проснулся при полной тишине в комнате, высунул голову из-под одеяла и сразу оценил материнскую любовь и заботу: в комнате тепло, в печи тихо тлеет уголёк, в комнате пахнет жаренной картошкой, на печи приветливо сопит чайник.

Я глянул в окно, там хлопьями валит снег, как будто в воздухе парят головки цветущих одуванчиков.

Я потянулся в постели, плохо ориентируясь во времени, никак не могу сообразить, почему так рано и тихо ушла на работу мать, что я даже не проснулся. И только сейчас понял, что вчера лёг спать поздно и поэтому так крепко спал.

Я вспомнил вчерашний любопытный разговор с матерью, и с какой-то непонятной боязнью стал повторять про себя: – «Значит, мать Лори математичка, преподаёт в институте». И от этих мыслей мне стало не по себе. Память тотчас меня возвратила в седьмой класс, в прежнюю школу, и по телу побежали мурашки. Поймал себя на мысли: плохое с трудом забывается, оно неотступно преследует тебя всюду, особенно в школьные годы, когда только формируется характер и сила воли. На каких местах я только не сидел в классе, а воз с двойками только пополнялся обременительными и нерадостными оценками и мрачными эмоциями.

По воле классного руководителя я натёр до блеска не одну парту и оставил не один печальный автограф на обратной стороне крышки. Особенно доводила меня до бешенства математичка.

Помню, как сейчас: с опозданием, еле переводя дыхание в класс вбегает Дарья Михайловна, наша математичка. Она вечно опаздывает и поэтому к её приходу в классе стоит невообразимый шум. Наконец она в классе, галдёж медленно затухает, и в это время я с издевкой:

– Опять, пятью пять – двадцать пять.

Она медленно поправляет волосы и тихим голосом:

– Шинкарёв, к доске.

И, как бы я ни отвечал, она будет меня гонять по старому материалу, пока меня не поймает на том, где я прежде всего слаб. А этих слабых мест у меня хоть отбавляй! Она требует дневник и аккуратно, медленно выводит жирную двойку, как бы наслаждаясь тем, что вовремя отреагировала на мою вредную реплику, чтоб не повадно было другим.

В дневнике не делает никаких записей, так как знает; это бесполезно. Моя мать в школу всё равно не придёт.

Я тогда ещё не понимал ни жалости, ни сострадания к чужой беде. Я не знал, что у неё нет мужа, на руках у неё маленький ребёнок и живёт она на съёмной квартире.

Когда в классе писали контрольную работу по математике, идиотская тишина в классе уплотнялась до такой степен, что сжимала мою голову до боли – я уже ничего не соображал, поэтому на учительский стол часто ложились чистые листы и слышалось на весь класс уже со стороны математички: «Опять двадцать пять»! И тут я не выдерживал, кривлялся, вызывая смех у всего класса. Естественно, на экзаменах математичка меня завалила.

Когда осенью я успешно прошёл переэкзаменовку, учиться в этой школе, к моему счастью, не остался по причине переезда на новое место жительства. По этому поводу мать часто повторяла: – «У тебя преданный ангел – хранитель». Но потом, как окажется, у этого ангела – хранителя было имя Лора.

Размечтавшись, с опозданием выхожу из барака и между домами проворно продвигаясь, оказываюсь возле дома Лоры. И тут вижу, на порожке стоит моя чаровница, окликает меня повелительным тоном:

– Подожди.

Я остановился, а сам то ли от неожиданного окрика, то ли от зычного её голоса, нервно кричу:

– Давай быстрей, а то мы в школу опаздываем.

– Никуда твоя школа не денется. Мне дальше тебя идти, до вокзала, и то не спешу.

Я знаю, что Лора учится в железнодорожной школе, которая славится спортсменами и спортивными традициями.

Она, не спеша выходит из калитки, и, как обычно, приказным тоном предлагает вечером на катке встретиться, который смастерили ребята нашего двора на затоне позади нашего барака. Я быстро соглашаюсь, радостных мыслях бегу в сторону центра города, где находится моя школа, тогда как вижу Лора важно удаляется от нашего посёлка в обратном направлении. «Вот крепкие нервы, – подумал я, ускоряя свой шаг, – такая, наверняка, фальстарт не сделает никогда».

Вечером слабеющий мороз окутал туманом каток, бережно и тщательно очищенный от снега. Когда я приблизился к катку, то увидел столько ребят, что вначале даже опешил.

Усиленно рассматривая снующих на коньках ребят, никак не мог заметить Лору. Вижу, какая-то высокая девушка машет рукой и зовёт:

– Владлен, я здесь!

Я подхожу к группе своих сверстников, и только сейчас узнаю Лору. Она непринуждённо меня знакомит с тремя ребятами и одной девушкой, живущими, как потом оказалось, в нашем посёлке. Моё всё внимание сосредоточено на Лоре, на ней необычайно красивый спортивный костюм, белые ботинки и серебряные коньки для фигуристов.

Через моё плечо перекинуты старые ботинки, коньки-дутыши и какая-то старая многолетняя верёвка. Я уловил предосудительный взгляд её друзей, отошёл от них, сел в сугроб и стал старательно своё снаряжение надевать на ноги.

Надеть ботинки я никак не мог, они не залазили на мою выросшую за год ногу. Я бросил эту затею и стал наблюдать за Лорой и за своими новыми друзьями, которые успешно выделывали такие фигуры, что я невольно засмотрелся и, оценивая свои возможности совсем скис.

Не подавая вида стал с малышами кататься на ногах без коньков, а сам косо следил за Лорой и её друзьями. Они-то весело съезжались в одном месте, то мигом разъезжались, выделывая такие пируэты, что у меня дух захватывал я непринуждённо стал бояться за Лору, чтобы она травму не получила, на миг забыл о своей неудаче. Однако через какое-то время замечаю, что мальчик по имени Анатолий Логвиненко уделяет ей особое внимание, на какое-то время она даже забыла о моём существовании, обольщенная мальчишеской заботой о ней.

Расстроенный, я и поплёлся домой с поникшей головой, и с опущенными плечами.

По дороге только и повторял, возможно, от зависти и ревности:

– Подумаешь, расхвасталась, фигуристка нашлась. Зазнайка!

От обиды я уже и видеть её не хотел.

Целый месяц я избегал с ней встречи. Выходил в школу пораньше, обходя посёлок по железнодорожной насыпи.

Наступили весенние тёплые деньки, а с ними весенние каникулы. Возобновились на стадионе напряженные тренировки, практически ежедневные.

Наши тренировки не совпадали ни по времени, ни в пространстве. Сборная края, куда входила Лора, готовилась по особой программе, с главным тренером края Агаековым, а мы на запасных дорожках и в секторах, плохо обустроенных, то есть довольствовались тем, что от них оставалось, как с барского плеча. Поэтому мы изредка встречались на стадионе, Моё затронутое самолюбие и неравноправие не вызывало особого желания первым преодолеть молчание, которое безусловно обоих тяготило.

Как-то возвратившись поздно с тренировки, смотрю – у нас в гостях красивая статная женщина. Я только глянул на неё, и сразу догадался: Лорина мама.

Меня поразила сходство не столько в стати матери и дочери, сколько в том, что они обе одинаково щурили глаза без очков и одновременно были столь поразительно обворожительны при них. Ими можно было любоваться часами, успокаивая свою душу, забыв о своих бедах и невзгодах. Я поймал себя на мысли, это, может, от того, что я соскучился по Лоре, и эта скука даёт о себе знать. Мои размышления вдруг прерывает мать:

– Владлен, что случилось? Какая кошка между вами пробежала, что ты Лору избегаешь!

Она вынула из волос коричневую гребёнку, причесалась, тщательно заводя за уши чёрную прядь волос и поставила новую табуретку к столу. Я понял, будет серьёзный разговор с вкуснейшей едой. Я чуть не подпрыгнул от радости, всем своим видом показывая, что от деревенской пищи никогда не откажусь.

На столе красовалась картошка в мундире, лук, бочковая, потрошёная селёдка и чёрная нарезанная ломтиками редька. Я потёр ладони и, прежде чем приняться за трапезу, промолвил:

– Я, наверно, не в её вкусе.

Лорина мама повеселела сразу же и не скрывая свой замысел, попросила меня подойти к Лоре первым и извиниться. Я спросил: за что? Мать, не давая гостье и слова вымолвить, вдруг неожиданно:

– За свою глупость и ребячество. Ты уже взрослый парень и должен разбираться в людях. Лора преданный друг.

Я начинаю понимать слова матери и её желание и тихо произношу:

– Завтра же помирюсь, во что бы то ни стало.

– Вот молодец, – нежно произносит мать, посматривая победным и одобрительным взглядом на нежданную гостью, но такую желанную.

Я люблю, когда к нам приходят гости, но когда с хорошей вестью – приятнее вдвойне.

Лорина мама рукой обнимает мою голову и добродушно произносит:

– Вот умница, сынок!

Эти слова меня окончательно настроили на примиренческий лад.

Пока я кушал, мать то и дело повторяла, обращаясь к Софье Фёдоровне:

– Бесшабашный он у меня, в отца пошёл. В людях плохо разбирается.

Я смотрю на Софью Фёдоровну и задумчиво произношу вслух: – прямые волосы вашей дочери к лицу ей, а вам подходят больше кудри!

Наверно, Лорина мама в молодости была безотчётно весёлой девчонкой. Она как засмеётся громко, а за ней и моя мать.

Когда смех стих, я услышал из уст Софьи Фёдоровны прозорливые и, как оказалось потом, справедливые слова – У Лоры, как и у меня, врождённая жизнерадостность, она нам помогает невозмутимо выдерживать внимание мужчин. Возможно, она поэтому ни с кем и не встречается. Её дружбу с тобой я поддерживаю всецело!

Одобрительные слова Софьи Фёдоровны так на меня подействовали, что на следующий день, рано утром, я уже был возле дома Лоры, и после трогательных объяснений вместе отправились на утреннюю тренировку на стадион «Динамо». С этого момента я стал тренироваться в основной группе легкоатлетов сборной Краснодарского края, а буквально через неделю отправились на сборы в Нальчик, на базу сборной Российской федерации по легкой атлетике. Здесь и состоялись для меня первые серьёзные испытания, а для Лоры первые ответственные соревнования – первенство южной зоны России.

* * *

Имея второй спортивный разряд в беге на 400 метров, я особо ни на что и не претендовал. К тому времени в мужскую команду нашего края уже входили сильнейшие бегуны России.

Как потом выяснилось, я был включён в команду по просьбе Дроздовой. Дальновидные тренеры Агаеков, Колотовкин понимали, что, если отказать просьбе такой молодой, но перспективной спортсменки, то можно просто потерять надежды на успех женской команды в этих соревнованиях. Она просто откажется от поездки, сославшись на уйму женских причин. Заменить её в таких тяжёлых видах лёгкой атлетике, как пятиборье и бег 60 метров с барьерами (для девушек) в то время было просто невозможно.

Переговоры со мной тренеры провели ещё за неделю до нашего отъезда из Краснодара.

Мой положительный ответ благоприятно повлиял на настроение Лоры и на её спортивные результаты. Психология женского спорта тогда ещё слабо была изучена, но великие тренеры уже в эмоциональном плане кое-что понимали.

Зная своенравный и эмоциональный характер моей феи, пришлось глаз с неё не спускать, ни на минуту её не покидать, где бы она ни находилась. Она этим гордилась и даже бравировала. Поэтому все спортсмены на сборах нас считали братом и сестрой. От зависти с уст наших соперников мы часто слышали вдогонку за спиной: куда иголочка, туда и ниточка.

За день до соревнований, вечером после ужина, девушки из сборной Ростовской области пригласили меня в Зелёный театр на концерт. Я опрометчиво согласился, потом тысячу раз об этом пожалел.

Не поставив в известность тренеров и Лору, направился с девчатами на концерт. С концерта мы возвратились поздно ночью и как ни в чём не бывало я улёгся спать.

Утром в столовой за нашим столом Лоры не оказалось, девочки из нашей команды объявили, что она заболела. На мои вопросы: Что с ней? – они только пожимали плечами.

При выходе из столовой меня в сторону отозвал Агаеков (тренер сборной) и попросил немедленно идти к Лоре и просить извинения. Только сейчас до меня стало доходить, что я натворил, ещё не осознавая всю глубину нелепых ошибок.

Когда я зашёл в номер, Лора одиноко лежала на кровати, лицом повернувшись к стене. Я сел рядом с ней, пытаясь дотронутся до неё рукой. Она, резко сбросив мою руку со своего тела, промолвила так трогательно: «Иди гуляй», что я весь задрожал, сознавая свою оплошность и дурь.

В номере воцарилась долгая тишина. И вдруг слышу:

– Я выступать на соревнованиях не буду, так как получила серьёзную травму.

– Когда ты успела? – только и смог промолвить я в своё оправдание.

И не получив ответа, захохотал нервным смехом. Лора вдруг приподняла свою голову и пристально, осуждающе посмотрела так на меня, как будто я заклятый её враг. Слезинки, как жемчуга, покатились с её длинных ресниц. От неожиданности я осмелел и стал эти слезинки слизывать языком, при этом приговаривая:

– Ну, что ты, глупая. Мне никто кроме тебя не нужен.

– Ишь, как ты запел.

– Лора! Мне так больно и страшно, – проговорил я с надеждой на примирение.

Она села на кровати, оголив плечи, и с грустью произнесла:

– Надо бы тебя помучить, как следует, за ту боль, которую ты мне вчера причинил. Подожди за дверью. Я оденусь и пойдём на стадион.

Я обрадовался и по-детски обронил:

– Ты умница, Лора!

– Нет, дура, что связалась с тобой.

И решительно указав мне на дверь, встала в трусиках с кровати. И здесь обхватив её за талию, я запальчиво и произнёс:

– Это никогда не повторится, даю тебе комсомольское слово.

Она ущипнула меня нежно и промолвила:

– Посмотрим!

Я вышел из номера счастливый, будто тяжёлый груз свалился с плеч. Выйдя из номера, Лора со свойственной ей манерой произносит:

– Знаешь, я вчера себя даже пожалела, но представь – не заплакала, просто про себя подумала: так тебе и надо за твою доверчивость идоброту. Ах, как я хочу, чтобы завтра побыстрей наступило, и я докажу тебе, что эти ростовчанки и мизинца моего не стоят!

Уверенность Лоры в своих силах, её горячие и искрение слова окончательно меня взбодрили и развеяли все тревожные мысли.

Лора разминку начала на стадионе так энергично, даже со злостью, что напугала главного тренера сборной края. После часовой тренировки он прогнал нас с беговой дорожки, посоветовав прогуляться по парку до ужина.

Бог знает, о чём мы только не говорили. Лоре хотелось поделиться со мной своими планами. Я её слушал внимательно, всё время стараясь поймать её руку. Она только смеялась и ловко ускользала.

На следующий день, когда барьеристы стали готовиться к предварительным забегам на 60 метров с барьерами, всё во мне заволновалось, как будто самому предстояло выходить на старт. Необъяснимое ощущение захватило меня, одолел какой-то страх, что невозможно было стоять на месте.

Я схватил Лорину сумку со спортивным костюмом и кедами и пошёл по над дорожкой к финишу.

Я так погрузился в свои мысли, что даже прозевал старт, оглянулся на дорожку и вижу, как моя королева рванула со старта, и я облегчённо вздохнул: теперь её уже из соперниц никто не догонит. Что-что, но на финише она отлично накатывает, если не сбивается с ритма шагов и темпа бега.

В то время допускалось бегунам делать два фальстарта. Учитывая это, тренеры и разработали тактику на грани фола. Она должна была старт сделать чуть раньше улавливаемого момента старта, то есть на грани фола. Результат превзошёл все ожидания. Лора не только пришла к финишу первой, но с новым рекордом края для девушек.

В финальном забеге она снова была первой, улучшив свой же рекорд.

Тот финальный забег остался в моей памяти на всю жизнь. Со старта она ушла снова первой, над барьерами летела, как ласточка, не нарушая гармонию и ритм бега. Я смотрел на довольных тренеров, а они как дети подпрыгивали на трибуне, обнимая друг друга.

Я впервые осознал, в какой степени успех спортсмена зависит от тренера, от его умения подводить спортивную форму своих подопечных к ответственным соревнованиям. Безусловно, успех спортсмена зависит от функциональной его подготовки, но немалую роль играет и характер. Впрочем, к особенной чести моей Лоры скажу, она умела в силу своего характера настраиваться на ответственные соревнования по какой-то неведомой мне системе. Перед стартом её невозможно было вывести из равновесия. Она только одного просила, чтобы перед стартом в поле зрения был тренер и я!

Но во время бега она никого не видела и никого не слышала. Такая сосредоточенность и отрешённость от всего ради победы, меня часто поражала. Эти качества её характера помогали и в учёбе, она успешно закончила школу и с красным дипломом Кубанский пищевой (политехнический) институт.

Вечером разбирая первый день соревнований, тренеры в один голос заявили, что всё идёт по плану, отметив прекрасный бег Лоры во всех отношениях. Я и сам тогда испытал эстетическое удовольствие, пробуждающее лучшие чувства к красоте женского тела.

Наша необычайная дружба с Лорой продолжалась восемь лучших лет в моей жизни.

Последний раз мы выступали вмесите на соревнованиях в 1962 году на всероссийских студенческих играх, которые проходили в Краснодаре. После этого наши жизненные пути разошлись.

Ночной гость

Как-то раз в советское время мой приятель – ветврач колхоза «Заветы Ильича» простудился и загудел в урологическое отделение нашей районной больницы.

Навестить его прикатил к нему на попутной машине кум Григорий, местный конюх. Приехал он с глубокой надеждой на выздоровление друга и, естественно, не с пустыми руками. Кроме сытной закуски для профилактики привёз бутылку самогона – первача. За рюмкой время быстро бежит, не успел конюх и оглянутся, как весенний вечер и подкатил незаметно к порогу больницы.

Заторопился конюх домой, а кум успокаивающим голосом и сообщает, что последний автобус на станицу только что прошёл мимо окон больницы. С горя опрокинули ещё пару рюмок, и конюх неторопливой походкой не раздумывая вышел на порог больницы и только сейчас ужаснулся мысли, как будет добираться домой. И хотя от районного центра не далеко – всего двенадцать километров, но ноги – то не казённые, да и темень хоть выколи глаза.

Выходит, он за ворота и слышит на свою радость конское ржание поблизости. Он и пошёл на голос животного.

Григорий быстро натолкнулся на лошадь, которая была привязана к пахучей акации. К его радости, эта была лошадь их бригадира по кличке Машка. Такому подарку судьбы конюх обрадовался всерьёз, даже пьяным глазам не поверил.

Тряхнув головой, ни минуты не мешкая, он влез в линейку и с криком «Но!» – направил вожжами лошадку в сторону своего села. Вскоре Григорий заснул, а Машка по накатанной грунтовой дороге медленно побрела домой.

Бригадир, приехавший в больницу по делам своего здоровья, не найдя лошадку, с досады отправился в село пешком, мысленно проклиная Машку.

«Стареет лошадка, – думал он, бредя по полям напрямик домой. – Пора сменить на новую».

Жена бригадира знала, что если муж припозднился, то уже трезвый домой не заявится. Поэтому всегда открывала ворота настежь, чтобы Машка мимо дома не провезла мужа. В тёплую погоду он в линейке проспится и безо всякой помощи добирается до печи, а зимой часто приходится его выжидать и выглядывать в окно. А то может не только простудится, но и замёрзнуть.

Намаявшись по хозяйству, жена бригадира залезла на печь и, не дожидаясь мужа, быстро заснула.

Крепко спал в это время и конюх в чужой линейке, а лошадь медленно брела к заветной цели – к дому бригадира, где её всегда накормят и напоят.

Когда Машка вступила во двор, она по привычки заржала, предупреждая пассажира, что приехали. Конюх, открыв глаза, осмотрелся, увидев, что он во дворе и, не сообразив, что это чужой двор, слез с линейки и побрёл в дом.

В сенях сняв верхнюю одежду, спокойно зашёл в чужой дом с одной мыслью: как можно быстрей лечь. Впотьмах нащупал печь и, осторожно забравшись на неё, молча свернулся калачиком.

Зачуяв перегар, жена бригадира забилась в уголок и молча заснула. Конюх тоже быстро погрузился в сон.

В это время бригадир, входя в свой двор, только и смог произнести:

– Ну, слава богу, пришёл.

Он страшно умаялся. Но сильно обрадовался, когда увидел, что лошадь на месте. Он долго сокрушался, кладя перед кобылкой свежую травку, что, как назло, ни одного извозчика не встретил. С любовью обнял лошадиную морду и промолвил:

– Милая Маша… не могу! Если через несколько минут не буду в постели, то умру, это точно. – В постель…

– В постель… В постель, – бормоча себе под нос бригадир вошёл в свой дом. Ему уже не хотелось не ужинать и даже попробовать стакан красненького вина. Страшно захотелось пить.

Он зачерпнул в сенях холодной воды и залпом её выпил. Войдя в свой дом, бригадир окликнул:

– Нюрка, где ты?

И, услышав в ответ сонный голос жены, полез на печку.

Сквозь сон слышит он, как посапывает жена и где-то невдалеке храпит кто-то, назойливо не даёт сомкнуть ему глаза. Затем чувствует, что его обнимает жена, и проваливается в сладкий крепкий сон.

Сколько он спал, сообразить не смог, когда утром от очумелой тряски проснулся. Над ним стоит жена и требовательным голосом, показывая на конюха, просит разъяснить, зачем он приволок его в дом и ещё уложил рядом с ней на печке.

– Никакого конюха я не приводил.

– Что ты мне рассказываешь? – возмутилась жена. – Откуда же он здесь взялся!

Перепалка длилась недолго. Пока бригадир приходил в сознание, его жена так отходила шваброй нежданного гостя, что тот, забыв одеться, второпях в одних подштанниках ретировался.

Целую неделю бригадир клялся перед женой, что он в дом никого не приводил, мол, и сам еле добрался, ночью из районного центра, где находился на обследовании у врача. Жена ещё долго не унималась, повторяя:

– Ты, что мою верность проверяешь?

Когда об этом происшествии стало известно куму – ветврачу, он с усмешкой при встрече с конюхом то и дело повторял:

– Григорий, ну ты даёшь, уже и до жены бригадира добрался!

Город разбитых улиц

Евгений Костров, зав. отделом писем районной газеты «Немеркнущие зори», молодой человек, стоял посреди своего кабинета и любовно поглядывал на клетку с попугаем.

– У, паршивец, молчишь, как рыба! И когда ты заговоришь? – без злости говорил зав. отделом. – Кешка, сколько на тебя я сил потратил, какие методы дрессировки не использовал, а ты до сих пор не единого слова не произнес.

Зав. отделом безнадежно махнул рукой и сел за стол работать. В это время в кабинет заглянул селькор с заметкой о дорогах города «Лицом в грязь». Когда Костров читал рукопись, местный селькор с досадой и злостью то и дело повторял одни и те же слова: «Дураки… Олухи!». Он так проникновенно говорил, что в какой-то момент в углу кабинета зашуршали перья, и хриплый голос буркнул:

– Дур-раки… Олу-хи…

Зав. отделом даже подскочил на стуле от радости, а селькор от испуга на мгновение потерял дар речи.

– Вот тебе и на! – воскликнул Евгений Костров, потирая лоб, – надо же, заговорил!

И обращаясь к селькору, произнес:

– Наверное, ваши слова так запали в душу, что смолчать уже не мог! – с этими словами Костров распрощался с изумленным селькором и углубился в чтение писем. Его раздумья о бедственном положении крестьян прервал главный редактор газеты, который как-то незаметно и неожиданно, как всегда, вошел в кабинет.

– Евгений, что нам делать с критическим материалом по ДРСУ-56? – обратился редактор к автору статьи. – Надо согласовать факты, изложенные в статье, с районным начальством, – заключил редактор. – А то могут быть большие неприятности.

В это время попугай как закричит во все горло:

– Дур-раки… Олу-хи..!

От неожиданности редактор даже оторопел, а потом захохотал и закричал громче попугая:

– Надо же, заговорил!

В кабинет уже заглядывали работники отдела рекламы и объявлений. Им, как всегда, все надо знать первыми.

– А мы думали, что ваш попугай неговорящий. Болтаем при нем всякое-разное! – осторожно заявили они дружно.

Целую неделю всех входящих в отдел писем попугай встречал возгласом:

– Дур-раки… Олу-хи..!

Это стало тревожить не только Евгения Кострова, но и главного редактора:

– Как бы чего не вышло?! И смех бывает сквозь слезы! – рассудил редактор. Решение было принято быстро: попугая сбагрить кому-нибудь из юбиляров! Случай не заставил себя долго ждать. Вскоре редактора пригласили на пятидесятилетие управляющего ДРСУ-56. Праздновали юбилей, как водится, в ресторане, на широкую ногу. Съехались гости со всего края. Когда редактор газеты внес в зал попугая, все притихли. В конце поздравления в стихах паузу перед аплодисментами прервал попугай:

– Дур-раки… Олу-хи..!

Все в зале от смеха так и легли на сервированные столы. Редактор покраснел от смущения, а юбиляр даже уронил рюмку с водкой на пол. Чувство неловкости уступило место ощущению полного веселья и радости. В тот же вечер попугая доставили в кабинет управляющего ДРСУ- 56. Теперь в конце каждой планерки попугай кричал:

– Дур-раки… Олу-хи..!

Через месяц он неожиданно прибавил к уже известным изреченим новое слово:

– Лодыр-ри…!

Управляющий был доволен и, указывая пальцем на попугая, членораздельно добавлял:

– Работать надо лучше!

Все было бы в угоду хозяина кабинета до тех пор, пока попугай вдруг не произнес:

– Взяточники, мошенники, хапуги…!

При этих словах лицо управляющего перекосилось мучительной судорогой, глаза впились в птицу, он подскочил к клетке и заорал:

– Ах, ты дрянь! Я тебя кормлю, а ты на меня клевету возводишь!

Он открыл дверцу и засунул руку внутрь, чтобы потрепать, как следует, попугая. Но попугай не дурак, со всего маху, так вцепился в руку управляющего, что тот резко с криком выдернул ее из клетки. Но управляющий до конца не оценил реакции птицы. Тот со всего маху вцепился в руку и стал трепать хозяина. Когда рука было освобождена от клюва и костей дерзкой птицы, ее обладателю было не до возмутителя спокойствия. Тот вылетел из заточения и летал по кабинету с криком:

– Взяточники, мошенники, хапуги…!

Управляющий, как всякий начальник, дорожил репутацией. Он быстро открыл окно и выпустил птицу на улицу. Попугай не стал куролесить по городу в поисках приключений на свою голову, а полетел прямо к зданию родной редакции. Костров, завидев за стеклом родного Кешку, поспешил открыть окно. Птица стремительно влетела в кабинет. Евгений же помчался на рынок за новой клеткой. Не успел попугай освоиться на новом месте, как в кабинет вошел редактор. Напуганный попугай молча сидел в клетке. Он вопросительно смотрел на главного редактора, а тот, обращаясь к Кострову, произнес:

– Что, нового попугая купил?

– Да нет, это старый друг! Вот прилетел домой какой-то взъерошенный, – осторожно ответил зав. отделом.

Еще не успела закрыться за главным редактором дверь, как послышался скрипучий голос попугая:

– Кр-ризис… Мошенники, взяточники, хапуги…

Ругался он по-прежнему неожиданно, но уж очень невпопад в данном случае.

– О-О-О! – вытянулось лицо у главного редактора.

Евгений Костров понимал, что значит, когда у главного редактора меняется выражение лица.

– Наживем на свою голову неприятностей от этого попугая! Срочно надо избавиться! – таков был вердикт редактора.

Помог счастливый случай: у районного прокурора юбилей: десять лет службы на одном месте. Во время… и общего любопытства, стесняясь, главный редактор газеты, преподнес прокурору презент: попугая.

На следующий день в кабинете главного редактора зазвонил телефон. Прокурор района поблагодарил за забавный подарок, и между прочим поинтересовался, где попугай жил все это время. Редактор то ли с испуга, то ли в угоду прокурору решил все выложить как на духу. Через месяц следственный комитет начал расследовать громкое дело местного масштаба, а прокурор вместе с попугаем переехал на новое место службы. Не бросишь же такого наблюдательного и умного попугая без дела. Ну, а главный редактор только после суда смог опубликовать критическую статью о коммерческой деятельности управляющего ДРСУ-56.

Синичкина

Я ещё не знаю, где нахожусь, но рядом милое лицо моей Люси. Я её крепко обнимаю, целую, и по всему телу разливается жар необузданных волнений и непонятной истомы. Таких прекрасных чувств в своей жизни я ещё не испытывал, ведь это была первая встреча с девушкой, в которую я влюбился с первого взгляда на первом курсе института. Любовь в это время всегда отрицательно отражается на учёбе. Я стал замечать за собой иной раз нытьё и разные туманные чувства, сердце сделалось каким-то ранимым и добрым, что совершенно излишне в студенческие годы, как показал мой жизненный опыт…

Надвигалась в моей жизни первая студенческая сессия. Как из рога изобилия в декабре посыпались зачёты по химии, истории, математике…

Мы с другом договорились, что, готовясь к зачётам, я аккуратно и разборчиво пишу шпаргалки по математике, а он – по химии.

За день до сдачи математического анализа ничто не предвещало опасности. Искупавшись, заварил крепкий чай и уселся строчить шпаргалку. Я писал её так убедительно, каждую формулу выводил аккуратно с подробными объяснениями, чтобы и дурак мог в них разобраться.

Как только начинали смыкаться глаза, брался за чай – и снова за работу.

Всё шло по плану, пока за столом не заснул. И сразу же перед глазами всплыло лицо Люси Воробьёвой, моей однокурсницы, в которую я уже успел влюбиться по уши.

На моё счастье она даже оказалась в нашей группе, и я её мог лицезреть каждый божий день.

Мы плывём на теплоходе по реке Кубань, я крепко обнимаю Люси за талию и упоительно нежно шепчу ей на ушко: «Всё будет хорошо», – а сам про себя думаю, какой смелый стал, раньше боялся и слово вымолвить в её присутствии, а сейчас лезу целоваться.

В этот момент слышу сигнал тревоги. На палубе, где мы стоим, какая-то суматоха начинается. Люди куда-то бегут, все хватают спасательные жилеты и прыгают в воду. Взяв одной рукой жилет, а другой – Люси, вываливаюсь с ней за борт теплохода. Кругом страшная темнота и бурлящая вода. Вынырнув, оглядываюсь, смотрю, а моя любовь из последних сил, захлёбываясь, старается ещё держаться на воде. Я отдаю ей свой жилет, который чудом удержал в руках, и изо-всех сил стараюсь его одеть на её непослушное тело. В тревожной обстановке вовремя сообразил, что надо плыть к берегу, где виднеются огни большого города.

Мы плывём вместе, но радость спасения мне почему-то не придаёт сил, а только тяжёлым грузом тянет на дно. И в это время я касаюсь спасительного песчаного дна.

С трудом выбираемся на крутой берег. Я жду от Люси благодарности, а ей не до этого. В мою душу проникает и разливается по всему телу необъяснимый страх, который не оставляет места для любви и наслаждения. Появляется мысль: «Хочу жить! Жить! Жить!»

Эти слова проникают в каждую клеточку моего тела. И, говоря языком поэтических сравнений, моя душа готова вырваться наружу и кричать от радости.

Я вскакиваю на ноги и, стоя в воде по колени, кричу во все лёгкие:

– Люси, мы спасены!

Она медленно поднимается, крепко обнимает меня и тащит в грязную воду, по которой плывут какие-то вещи, доски, всякий мусор. Держа мою голову двумя руками, постоянно шепчет мне непонятные слова, и я вместе с ней падаю в Кубань.

Нас снова несёт течение, я стараюсь вырваться из её объятий, но одна мысль меня останавливает: как же она одна останется – пропадёт же?!

Слышу снова тревожный звук сирены, вскакиваю из-за стола на ноги с криком: «Мы живы!»

Будильник звонит громко, занудно, не переставая. Я стою босой в воде около письменного стола и никак сообразить не могу, где я и что со мной происходит.

Ещё находясь во власти только что приснившегося кошмара, трясущимися руками лихорадочно с трудом нахожу на столе будильник и с наслаждением его отключаю.

Я никак не могу вспомнить, зачем поставил его на восемь часов утра. Бегу в ванную, вижу, как из крана бурлит вода. Перекрываю его, хватаю тряпку, ведро и начинаю везде убирать воду.

Одна мысль меня беспокоит: как бы жильцы нижнего этажа не припёрлись с претензиями. Прислушиваюсь – тихо, значит, на работе.

На часах уже без пятнадцати минут девять. Я сажусь на стул, в руках держу мокрую тряпку, и в мою маленькую комнатку наконец врываются тишина и приятные воспоминания.

Я её увидел в первых числах сентября, когда все первокурсники собрались в актовом зале на встречу с ректором института. На вступительных экзаменах почему-то её не заметил, а здесь под влиянием свежих чувств и новых переживаний глаза мои заблестели от красоты Люси.

Но когда эта белокурая, длинноногая принцесса с обворожительной улыбкой появилась в нашей группе и все ребята бросились за ней ухаживать, кадрить, я сразу же сник и стал свои чувства скрывать от посторонних глаз, даже от друга. Ослеплённый её красотой, боялся не то что рядом слово молвить, но и подойти к ней. А она со всеми шутила и свою обворожительную улыбку раздаривала налево и направо, не выделяя никого. Этим она заставляла меня так страдать, что во мне всё кипело и взрывалось негодованием. Казалось, что у неё никогда не бывает плохого настроения.

Множество неизвестных чувств и переживаний обрушилось на мою ещё тогда молодую неокрепшую голову. Мне хотелось её видеть постоянно, любоваться и восторгаться ею.

Студенческая жизнь способствует сближению молодых людей. Но почему-то в наших отношениях присутствовала какая-то неопределённость. Она порхала, как птичка, которую невозможно было не только поймать для разговора, а даже глазами за ней уследить, чтобы насладиться этими внезапными волнениями.

В моей голове рождались всё новые и новые фантазии, а с ними и желания, связанные с её личностью, с её красотой и её внутренним миром, о котором я тогда ничего не знал, но стремился его познать. Хотелось сделать для этого человека что-то необычное, сверхъестественное.

Мои сладкие раздумья прерывает звонок:

– Ты где, Влад?

Вместо «привет» хриплый и возмущённый голос друга.

– Я уже битый час тебя жду на кафедре.

– Какая кафедра? – Я никак понять не могу, мысли путаются в голове: «Причём здесь кафедра?»

– Ты, друг, что, очумел?! Сегодня же зачёт по математическому анализу.

Я с трудом стал приходить в чувства, переспрашиваю:

– Зачёт сегодня?

– Да! Да! – Сколько можно повторять, врубился в тему!

– Чуваков много?

– Полгруппы, ласты в руки – и на крыльях быстрей лети.

Как только замолчал телефон, я и подумал: «Надо постараться поскорее вычеркнуть из памяти этот проклятый сон, который с утра меня прессует». Но, чем я больше думал об этом, тем обречённее осознавал: этот сон, наверное, и пришёл ко мне под самое утро, чтобы навсегда разрушить хрупкий, тонкий и такой до боли сладкий миф моей студенческой любви…

Я быстро умылся, оделся и полетел в институт на такси, как советовал мой друг.

Математика мне давалась без особых усилий, и так как я имел солидную базу знаний, то все однокурсники обращались ко мне за помощью.

На этот раз я писал шпаргалку в основном для друга, а так как это был любимый предмет, то находил удовольствие в этом деле, пусть изнурительном, но приятном.

Поэтому о зачёте я мало думал, голова была забита сладким и одновременно страшным сном.

Ещё издалека заметил, как на ступеньках института нервно прыгает мой друг, дожидаясь палочки-выручалочки. Только поравнявшись с ним, в первую очередь услышал:

– Шпоры готовы?

– Да ты вначале поздоровайся хотя бы для приличия, – ответил я.

– Давай, я их быстро перелистаю, чтобы в дебрях не потеряться.

– Знаешь, Бык, мне сегодня плохой сон снился. Я во второй пятёрке пойду за Воробьёвой, выйду – тебе их передам.

Мы стукнули по рукам и помчались на кафедру.

Когда первый однокурсник вышел с вверх поднятой зачёткой, что означало: «Зачёт сдан», – к двери ринулась Люси, а за ней и я, предчувствуя – помощь нужна.

Выбрав на столе первый попавшийся на глаза билет, уселся непосредственно за Воробьёвой.

И только осмотрелся кругом, как слышу звук:

– Буль-буль-буль…

Поднимаю глаза, смотрю на Циркуля, доцента кафедры, а он медленно в стакан наливает газированную воду. У меня от страха глаза расширились, вижу, моя любовь машет головой – ни черта не знаю!

Я вспоминаю крушение теплохода, и ко мне приходит страх за неё.

Она аккуратно передаёт назад мне записку, в которой: «Ничего не знаю!» И здесь же лёгкая задача, которую она не способна решить.

Задачу я быстро щёлкаю и вместе с ней передаю шпаргалку – ответы на вопросы. У меня аж пот выступил на лбу от желания быстро ей помочь. В эти минуты я меньше всего думал о себе.

Я безмерно был счастлив, что успел вовремя провести нужную операцию по спасению утопающего в море знаний.

Теперь надо браться за свой билет. Прежде всего взялся за решение задачи. Сколько я с ней возился, не помню, но только слышу опять:

– Буль-буль-буль…

Под этот звук я тихо за спиной любимой произношу торопливо:

– Люси, шпоры! А сам тихо стучу по её спине.

Она в суматохе собирает их в гармошку и протягивает мне за спиной. И в это время слышу на весь кабинет:

– Синичкина, что вы там всё время шепчетесь?

Циркуль резко встаёт из-за своего стола и быстро направляется к нам. Я и глазом не успел моргнуть, как Люси, уронив шпаргалки на пол, невозмутимо уткнулась в свой билет и делает вид, будто ничего не слышит.

Преподаватель подходит к нам вплотную и спрашивает:

– Чья шпаргалка?

Я вскочил с места и закричал:

– Это моя шпаргалка!

– Шинкарёв, вы что так кричите, я вас прекрасно слышу и вижу. Вы свободны. Придёте в следующий раз сдавать зачёт, только без шпаргалки, она вам не нужна.

Я опустил голову и вышел из кабинета. Ко мне сразу подлетел друг со словами:

– Давай шпоры.

– Циркуль забрал.

– Как забрал?!

Надо было видеть выражение лица моего друга. Он надолго замолчал, а потом, уже перед входом в кабинет, промолвил:

– Сон в руку, сон в руку…

Через двадцать минут вышла сияющая Люси Синичкина, как её окрестил Циркуль, с криками:

– Ура! Сдала!

Попав в окружение нашей золотой молодёжи, она пошла отмечать свою первую победу. А я так и остался стоять у светлого окна коридора, находясь в изумлении от того, что мне даже спасибо не сказали, даже улыбку доброжелательную не подарили.

На глаза навернулись слёзы. Друг подошёл ко мне и стал успокаивать:

– Да не волнуйся – полгруппы не сдали, свирепствовал сегодня как никогда.

Конечно, через несколько дней я этот зачёт сдал успешно, а экзамен – на «отлично».

Житейские истории

Соловей мой

Дело было в мае, вечером. Кругом цвели сады и пели птицы.

В это время года сердце и душа поют по-особому.

У моей жены выпускной четвёртый класс, она педагог, а у дочери в музыкальном училище экзамены по сольфеджио.

Уставшая жена, придя с работы, прилегла в спальне отдохнуть, а дочь села за пианино и с вдохновением стала исполнять романс Алябьева «Соловей мой».

Обычно, когда дочь занимается музыкой, наша комнатная собачка из породы пинчер послушно ложится у её ног и внимательно слушает музыку.

В это время, я блаженно, растянувшись на диване, сладко засыпаю.

На этот раз события стали разворачиваться по неизвестному нам сценарию. Как только дочь запела:

– «Соловей мой, соловей, голосистый соловей», собачка незамедлительно уселась возле пианино и стала подпевать моей дочери.

У меня куда и сон делся. я закрыл дверь в спальню, где отдыхала жена, и стал, как прилежный слушатель, вникать в гармонию их дуэтного пения.

Когда дочь переходила на фальцет, мне показалось, что и собачка имитировала этот звук своим голосом.

Раньше, когда дочь разучивала другую партитуру этого романса Глинки, собака такого рвения к пению не проявляла.

А здесь начала проявлять такую прыть. что остановить её было невозможно.

Дочь иногда позволяла себе делать отдых, собачка лаяла и требовала продолжения концерта. Она не обращала никакого внимания на то, что мы закатывались от смеха. Становилась на задние лапы и, подняв мордочку вверх серьёзно, наверно, требовала подать ей микрофон. Дебют нашей собачки превзошёл все ожидания: из спальни вышла жена, разбуженная нашими голосами. Она то и дело стала повторять:

– Невозможно поверить! Чудо, да и всё тут!

Жена открыла в сад окно и попросила пение повторить. Дочь сделала вступление – проигрыш и запела:

И здесь я услышал одобрительный голос жены:

– Прямо как Мирошниченко поёт.

Я опрометчиво, не подумав и вымолвил, вздыхая:

– До Мирошниченко, правда, далеко, но в принципе не плохо.

В это время запела собачка. Она старалась изо всех сил так выть, что жена закрыла уши и в приказном тоне велела собачку выпустить во двор.

Я возмутился, но меня никто уже не слушал.

Когда жена выставила собачку за дверь, она настойчиво начала тарабанить в дверь лапками, заглушая аккорды песни.

В это время вдруг из окна полилась трель соловья. Мы с женой к окну, чтобы насладиться не только пением соловья, но и увиденным. В нашем саду мы уже давно не встречали певчих птиц, а здесь такое счастье, на голос дочери сам соловей прилетел.

Как мы не рассматривали деревья в нашем саду, однако наш жаждущий взгляд никакого соловья не встретил. Только на высокой ели рядом со скворечником восседали два скворца: Он и Она!

Когда дочь залилась соловьём, скворцы неожиданно начали по очереди повторять все её ноты. Да так копировать, что не отличишь от настоящего соловьиного пения. Их свистовые звуки зачаровали нас. Нашему восторгу не было предела.

Потом последовало щёлканье типичное для соловья.

Мы и забыли о своей собачке, да и она перестала барабанить по двери.

Я-то знал, что соловьи по-разному свистят и щёлкают.

Что-что, но это я запомнил ещё с юношеских лет, когда с гулянок возвращался под утро домой.

Песня соловья может состоять из 24-х колен, а иногда и больше, включающие свистовые, щёлкающие и рокочущие звуки. Для каждого коленца существует своё название. Но это присуще только соловьям, но откуда такое пение у обычного скворца? Помог ноутбук!

Оказывается, соловья часто называют пересмешник за способность подражать звукам других птиц. Нашему восторгу не было предела. Значит, и среди скворцов есть талантливые пересмешники. Всю весну в тот год влюблённая чета услаждала наш слух, доставляя радость не только нам, но и гостям. Когда у талантливой парочки появились детки, пение взрослых скворцов прекратилось. Забот и хлопот хватило им и так на всё лето.

Спустя несколько лет после этого случая в одной из газет нашёл объяснение этим способностям. Оказывается, пернатые вундеркинды блестяще имитируют различные звуки: сигнал полицейских и пожарных машин, сирену скорой помощи и т. д. Интересно, что их побуждает так поступать, любовь к своей избраннице или желание доказать своё превосходство над другими соперниками?

Кружка счастья

Ещё задолго до выходных дней жена настойчиво начинает спрашивать о моих ближайших планах, чтобы загрузить меня по полной семейной программе. А у меня одно желание: улизнуть из дома незаметно, посидеть с друзьями в пивном баре абсолютно ни о чём не думая, поболтать о житейских заботах, никому не навязывая своего мнения.

Так время можно провести только в пивном баре вдали от жены, где никто тебя не дёргает и не понукают по пустякам, а доброжелательно тебя слушают, если ты им постоянно доливаешь пивка в пустую кружку. И пусть все говорят достаточно громко, как моя жена, но особо тебя никто не грузит: есть ли у тебя деньги или их нет! Правда, как правило, друзья не скупятся на похвалу тогда, когда у тебя они есть. И в это время у меня, как правило, появляется беспокойство о доме. В таких случаях я повторяю для себя:

– Надо взять себя в руки, тебя всегда ждут дома с радостью, особенно когда твой кошелёк не пуст!

И я беру себя в руки, и всегда везёт, две – три кружки опрокину и домой. Но в этот день всё пошло как-то на пере косяк.

Не подумав о моей нервности, ещё с утра жена зарядила:

– Чего вылёживаешься, сходи на базар, купи мясо, рыбки, сегодня в гости приходят сын с невесткой, как ни как выходной!

Я быстро собрался и на базар. Еду на маршрутке мимо пив бара, смотрю, а возле бара две лавочки уже стоят под деревьями. Их раньше и не было. Выглядываю из окна маршрутки, трое мужиков уже пивко попивают. Я про себя и подумал:

– Надо же, какая забота о нас тружениках, и как быстро, мы ещё не отрезвели от вчерашнего, а уже сегодня новый комфорт для души и тела.

И здесь же мысль здравая появилась: на обратном пути посидеть в летнюю жару в тени, расслабиться: пивка попить с друзьями, словечками дружескими перекинуться.

Быстро скупился, время дорого стоит, и на маршрутку.

Добираюсь до бара и обомлел, своим глазам не верю. На лавочках сидят три закадычных друга, как живые, правда, из бронзы вылитые: Вицин, Моргунов и Никулин. В руках они держат кружки с пивом, а вокруг них мои кореша толпятся, конечно не с пустыми кружками. Про себя незамедлительно похвалил предпринимателя, оценив его коммерческую хватку и смекалку.

Заказал пиво в баре и к друзьям. За компанию и хрен слаще водки.

Сажусь рядом с известной компанией на лавочку, и здесь во всю глотку песня «Про зайцев» в исполнении Юрия Никулина. Со словами: «А нам всё равно». Я как подскочил от неожиданности и снова в бар, но уже за водочкой. А про себя и думаю: надо же, такое сообразить, песня исполняется тогда, когда покупатель наполненную пивом кружку подносит к одной из кружек знаменитых актёров.

Сколько я пробыл около бара, не помню, но сумку с мясом и рыбой держал крепко в руках, и, хотя популярная песня среди друзей повторялась многократно, я же голову не терял, помнил отчётливо, куда и зачем меня жена послала. Иногда тревога меня посещала, но после очередной кружки она стала устойчиво исчезать, как и денежки.

В таких случаях я никогда вещественных доказательств из рук не выпускаю: где я был, куда деньги дел?

Жена может запамятовать, на что деньги потратила, я же ни в коем случае, так как в моём бумажнике лежит фотография моей жены. Каждый раз, когда я открываю бумажник, фото жены напоминает мне о том, что не только я один транжирю деньги. От этих мыслей я их трачу веселей!

Когда начало вечереть, друзья подались по домам, я же остался на лавочке с актёрами ещё пивка попить и радостную встречу продлить. В конце концов, меня так разморило, что я надел на руку Моргунова свою сумку с продуктами и, обняв Вицина, заснул.

Хорошо помню, для успокоения своей совести всё-таки успел передать соседке, которая оказалась с мужем в баре, чтобы жена не беспокоилась и не искала меня на исходе дня по полициям: «Передай, мол, я скоро домой приду».

Когда я провалился в сон, естественно, о своих обещаниях забыл.

Я и трезвый часто о них забываю. А здесь в такой компании и не грех под забыться.

И снится мне удивительный сон, будто я возвратился к первой жене. Она как глянула на меня, да так жалобно вскрикнет, что я даже сонный содрогнулся:

– Ох, и заездила тебя новая жена, на себя не похожий. Я кохала для чего тебя? Чтобы другая женщина тобой пользовалась, как тряпкой? Не бывать этому!

Сажает добродушно меня к столу, пива наливает, выставляет такую закуску, которую я век не видел даже в хорошем сне. Я и стал шептать её имя:

– Аня… Аня… Аня…

И такие милые слова произносить, которые уже с новой женой стал забывать:

– Я всегда тебя любил!

При чём имя своей первой жены я повторил сладостно несколько раз. И в то время, когда я собирался приступить к трапезе, вдруг чувствую, меня кто-то трясёт как грушу. Я успел ещё и подумать: вечно на самом интересном месте кто-то мешает, точно моя новая жена. Открываю глаза. Смотрю, передо мной стоит моя Катя и тихо, нежно спрашивает, без всякого скандала и расспросов, вместо «где тебя носит?»:

– Милый, что тебе снилось?

Я по привычке как дыхнул, она, как обычно, лицо не отвернула, а только ближе ко мне придвинулась и в глаза так пристально посмотрела, что без слов стало ясно, не выкручусь, надо признаваться. Я как на духу и поведал ей свой сон. Во время моего рассказа моя новая жена то и дело повторяла:

– Тебе что, плохо со мной живётся? Скажи, милый, только честно!

И уже совсем ласково:

– Пошли, любимый, домой.

Я и обомлел! Таких ласковых слов от неё давно не слышал, обычно с похмелья, на больную голову, она то и дело: «Когда ты долго отсутствуешь дома, у тебя всегда просыпается талант сказочника».

Я с перепуга:

– Катя, ничего у меня с ней не было! Просто на минутку забежал проведать, как живёт и прочее… а она сразу же стол накрывать!

– А где сумка? – вымолвил я, уповая на алиби.

А жена заботливо: Она уже в моих руках. Я её взяла у спящего твоего друга. Он крепко спит, даже не шелохнулся, когда я сумку из его рук выдёргивала.

И вместо слов: «размазня, простофиля» слышу:

– Ты такой у меня доверчивый и добрый, друзьям всё готов отдать.

Прихожу к выводу: не заботливые у них жёны, спят одни, как сиротинушки.

И в силу радостных мыслей я и поцеловал свою Катю. А она в довершение всего заказывает такси, чтобы я не мучился в общественном транспорте.

В темноте жена, не разглядев, что перед ней сам Вицин, невзначай садится рядом с бронзовой фигурой Никулина, Он, не мешкая и запел свою коронную песню: «А нам всё равно». А так как моя жена женщина интеллигентная и образованная, ничуть не смущаясь вдруг заявляет:

– Я и не думала, что у тебя такие эрудированные друзья, обладающие способностями, как в передаче «Точь – в – точь», – и так далее, и тому подобное. Я не стал её переубеждать, а только многозначительно произнёс:

– А-а…

Моя жена, как человек одарённый, кроме того, наделённая высоким художественным вкусом и воображением, попросту стала бояться за своё благополучие.

Теперь летом в этот бар мы ходим вместе. Она сейчас больше беспокоится за свою судьбу. Мало ли что может присниться в очередной раз сказочнику.

Мы смотрим на жизнь как на параллельные миры.

Мой мир – это моё виденье жизни, где для сказки мало и надо: любимая работа, друзья и пив бар.

Жена на мир смотрит более реально: ей нужен дом, полноценная семья, дети, деньги. Если всё соединить вместе, то получаем счастливую реальность, от которой нельзя отказываться, так как человеческая жизнь проходит как один миг!

Об этом красноречиво нам с женой напоминают любимые места отдыха! Они меняются быстрее, чем наша жизнь. Теперь они у нас общие!

Обычно утром!

Обычно утром мы с женой пьём кофе. Сын в это время ещё спит. Жена потом его долго будит, а я разогреваю автомобиль. Терпеливо жду их возле дома минут пятнадцать, а то и тридцать. Весь на взводе, вначале везу жену на работу, Забрасываю затем сына в школу, и только потом лечу на свою службу через весь город. Как обычно утром пробки. Нервы на пределе у всех.

Как-то стою зимой в пробке. До работы жены рукой подать, за угол на перекрёстке, полквартала и она на работе. Жена и говорит:

– Давай я пешком дойду.

Я отвечаю:

– Нет, не надо! Всё равно мне по пути – на улице гололёд, ещё навернёшься, сиди!

Жена моя неугомонная женщина, не успел я и последнее слово договорить, как она открывает дверцу и выходит из салона, со словами:

– Ладно, пока!

Да так хлопнула дверцей, что в автомобиле стёкла чуть не повылезали.

Я не сдержал эмоции и выругался, наверняка – сын расслышал.

– Папа, ты что говоришь? От твоих слов и мама наша исчезла!

Я смотрю по сторонам, действительно жены не видно, дрожащим голосом спрашиваю:

– Сынок, а где наша мама?

– Папа, да наша мама упала, подняться не может.

Я быстро из машины, пока вокруг обежал, скользко же, жена уже на ногах стоит и обратно в авто садится. Я хохочу. Плюю направо и налево.

Пока назад, вокруг автомобиля обежал, сзади уже вовсю сигналят рассерженные господа.

Сажусь в автомобиль, жена в полную мощь своих лёгких и выдаёт:

– Вечно ты под руку что-нибудь да ляпнешь! Молчал бы лучше!

После этих слов я и совсем обалдел, с места тронуться не могу. А жена требовательным голосом:

– Чего стоим? Трогай!

Впопыхах включаю скорость, ещё не знаю какую, но по звуку и удару понимаю не ту что надо. И слышу такой требовательный голос моей жены:

– Вот видишь, к чему приводит нерасторопность и нервозность с утра. Пойду разберусь, а ты сиди на месте, не высовывайся, а то невпопад что-нибудь да ляпнешь!

Юбилей у тёщи

Весёлый кот

У нас в казачьих станицах один день юбилеи не празднуют. На худой конец два дня, но при хороших обстоятельствах – три дня с гаком. Как правило, застолья начинаются за день до рождения, а заканчиваются на третий день в полночь. А у нас только второй день, ещё столы ломятся от закуски и выпивки, от такого стола гостей и метлой не выметешь.

Раннее утро, гости и молодые хозяева ещё спят в доме. Я, жена и тёша расположились в летней кухне. Когда спать ложились, кот улёгся в ногах моей жены, а я под её тёплым бочком.

Рядом на диване примостилась тёща, слегка похрапывая.

От беспокойного сна то и дело ворочался, вызывая раздражение у жены. Под утро слышу, тёща встаёт с дивана и начинает тихо возмущаться, что кот развалился на ногах любимой дочери, а муж и ухом не ведёт:

– Какой это сон, – ворчит тёща. Хватает кота и уносит его в туалетную – ванную комнату.

И, чтобы не спугнуть сон моей жены, тихо собирается на хозяйственный двор.

Я перевернулся на бочок, облегчённо вздохнул и провалился в утренний сладкий сон. Сколько я спал, не помню.

Только сквозь сон слышу грохот и шум несусветный. Оказывается, кто-то из гостей под утро пошёл в туалет, только уселся на унитаз, а наш кот тут как тут-прыг гостю на плечо, тот от неожиданности и в обморок.

В это время и свояку тоже приспичило, он дёрг дверь в ванную, а она закрыта, и никто не отзывается. Он подождал несколько минут – слышит за дверью лишь жалобное мяуканье кота.

Сквозь сладкий утренний сон, чувствую меня кто-то трясёт, открываю глаза, надо мной стоит свояк, приговаривая:

– Зятёк, у меня наверно белочки, посмотри и послушай. Ваш кот закрылся в туалете, только не понятно – каким образом, и орёт!

Смотрю: ни жены, ни тёщи нет, не у кого спросить, что случилось. В это время в дверях появилась невестка и тоже к туалету устремилась: останавливается перед ним и спрашивает: кто там? – В недоумении я тоже спрашиваю у свояка:

– Где, сестричка?

– А, свояк, это я должен у тебя спросить? – Моя жена рядом со мной, вон в туалет рвётся!

Пока я приходил в норму, в дверях показалась тёща и жена. Тёща снимает галоши, надевает тапочки и на глазах у всех корчит лицо в недоумении, снимает тапочки и нюхает их. Кошачий запах мочи быстро стал распространяться по комнате, забивая запах спиртного. Тёща стала возмущаться безобразным поведением кота. Я начинаю смеяться, окончательно развеяв сон. Тёща весь гнев и обрушила на меня:

– Что, лень кота было выпустить во двор за ночь!

Я возмутился:

– При чём я!

Но вовремя вмешалась в разговор свояк:

– Мама, кто закрыл кота в ванной и теперь он там орёт.

Все стали советы дельные давать, очередь в туалет образовалась не шуточная.

– Надо какие-то меры кардинальные принимать, – заявил свояк, он у нас самый сообразительный в семье – в полиции служит. Он к открытому окну. Смотрит, а в туалете без памяти лежит кум, а рядом с ним сидит кот. Свояк от удивления:

– Это ж надо, так на халяву напиться, что зашёл в туалет и заснул.

Через несколько минут подсобили внуку влезть через окно. Он открыл из внутри дверь и в это время кум пришёл в чувства. Все стали спрашивать, – что случилось? А он разумного ни чего ответить не может, так как стал заикаться, всё время одно и тоже твердя:

– К-к-к…о…т! К-к-к…о…т! К-к-к…о…т!

– Мама, вы наверно кота закрыли в туалете, обидели его!

В разговор встревает жена:

– Кот у нас мудрый, если его кто обидит, он по запаху хозяина найдёт его тапочек и пометит мочой. Вот дома мои тапочки он оберегает, а Владлена то и дело метит – потому что он его обижает.

– Тогда, родная сестричка, такого мудрого кота лучше оставлять дома!

Свояк хватает кота в руки и выбрасывает его во двор, приговаривая:

– Если он у вас такой мудрый – никуда не денется со двора.

Ну, конечно, пошли неприличные крики, вопли, объяснения со стороны свояка, тёщи, моей жены. Но дело с мёртвой точки так и не сдвинулось. А, я, как в рот воды набрал, молчу. А то и мне достанется на орехи.

Так и не выяснили, кто кота в ванной закрыл.

Здесь свояк и заявляет:

– Без пол литры в этом деле не разобраться, и приглашает незамедлительно всех к столу.

Жена, рассерженная выскакивает за котом во двор. Я, за ней. Мы прячем кота в гараже и довольныевозвращаемся на кухню.

Постепенно кухня стала заполняться гостями. Шум, гам, смех и обильный стол с достойной выпивкой успокаивают наши нервы, мы и забыли про кота. Сели все на свои места и только сейчас все начали забывать, по какому поводу здесь собрались, стали каждый о своём говорить, не слушая тамаду. Моя жена перешёптывается с мамой, свояк – обнимая свою жену, с кумом одну рюмку за другой опрокидывают за здоровье жены, детей и кума. Я хоть слегка и захмелел, но к разговору тёщи с моей женой прислушиваюсь:

– Доченька, ты бы лучше не за котом следила, а за мужем! Родная мать тебе плохого не пожелает. Стоило тебе вчера с братом выйти во двор, как твой муженёк полез целоваться к невестке. Меня один раз за вечер поцеловал, а невестку всю облизал! Вот, скажи мне, это нормально?

Я не выдержал, возмутился и только весь вечер повторял:

– Такого не могло быть! Такого не могло быть!

Я не помню, когда лёг спать! Помню одно, когда под утро я пошёл в туалет, наш кот уже сидел у ног моей жены, которая спала непробудным сном. Ложась снова в постель, я успел подумать с ехидцей:

– Кот свой характер ещё покажет!

Утром ни тёща, ни свояк одеть свои тапочки не смогли, кот столько напрудонил в тапочки, что их пришлось стирать и сушить на газовом котле. Возмущения со стороны тёщи не было предела!

Вот, дорогие читатели, какого сорта бывают неудачи.

Хорошо, что они случаются только в юбилейные дни!

Любимый зять

Ах, как быстро время летит, – промолвила жена, – только недавно, кажется, были в станице. Рождество отмечали, и снова в дорогу.

У моей тёщи юбилей. Жена ещё заранее плешь проела, беспокоясь о подарках не только для мамы, но и для всех родственников.

Тёща живёт в сельской местности: с сыном, невесткой и взрослым внуком, живёт в достатке, присмотрена и накормлена. Своей жене я об этом часто напоминаю, чтобы зря не надрывалась. Тем не менее, моя жена, как любящая дочь, всегда, когда мы едем в гости на её родину, набирает столько подарков, что ими можно одарить всю станицу. Ну, я понимаю, что полстаницы родственников, но машина же не резиновая, и мы не олигархи.

Я начинаю возмущаться. Жена:

– Стыдно, более десяти лет живём вместе, а ты моих родственников запомнить не можешь.

А я ей ласково:

– Ну, как их запомнишь, когда с каждой поездкой количество родственников не убавляется, а прибавляется.

Вот и на этот раз жена по памяти называет своих тёток и дядек. племянников и племянниц, а я еле успеваю для них подарки в машину складывать, при этом думаю об одном, когда она собьётся со счёта и остановится.

А здесь ещё под ногами кот туда-сюда снуёт, уж больно сильно раздражает. Из салона машины прогоню, а он в багажник лезет. Наверно, чувствует, что такие праздники, хотя и отмечаются редко, но с размахом, есть чем поживиться. Именинники, не надеясь дожить до следующего юбилея, все свои последние сбережения тратят.

Моя тёща женщина умная и знает всё, чего надо и не надо ей знать, хотя всю жизнь прожила в станице – никуда не выезжала, жизнью своей довольна, но в последнее время будущего стала бояться. Как зайдёт в местную аптеку или в магазин, после этого с головной болью весь день ходит. На добродушное лицо маску глупого человека одевает. Никак не поймёт, куда мы катимся! Моя жена всегда её по телефону успокаивает: меньше ходите по аптекам да по магазинам, дольше проживёте.

Наконец, с горем пополам, загрузив машину, смотрю по сторонам, а нашего кота и след простыл. Жена с удивлением, но настойчиво спрашивает: «не закрыл ли я кота в машине?» Вдвоём проверили салон, багажник и только после этого тронулись в путь.

В пути нигде не останавливаясь, без приключений въезжаем в станицу. Из далека вижу: тёща, свояк и невестка у ворот стоят, нас поджидают. Заехали во двор, а машин там полно. В летней кухне, где живёт тёща, и в доме, где обитают молодые, не протолкнуться от гостей и родственников. Жена с гордостью открывает багажник с подарками, а оттуда на неё смотрят хитрые и лукавые глаза нашего кота. Жена и говорит мне с какой-то непонятой насмешкой:

– Глаза у тебя, Владлен, как у барышни, чего надо упорно не видят!

– Мы же вместе смотрели, – возражаю я ей, а сам в недоумении с места сойти не могу. Мне конфузно перед гостями, но я вида не подаю, что смущён, начинаю разгружать подарки и заносить их в дом.

Тем временем жена довольно кокетливо, хвастаясь породистым котом, берёт его в руки и демонстративно подходит к маме, брату, невестке целует их, и все вместе проходят в дом. Я одобрительно смотрю им вслед, с пониманием родственных душ. Огорчён, что меня никто не заметил и не поприветствовал. Жена своим котом родственникам голову заморочила. Не успел подумать об этом как следует, а дурные мысли уже полезли в голову: – Кто дороже для неё – кот или я?! Конечно, такого умного кота потерять жалко! И в этот момент чувствую, как внутренний осуждающий голос говорит: «Приучила кота к себе, а теперь виновных ищет. Меньше надо баловать деликатесами, да на диване спать укладывать на ночь. Место кота сарай, где мышей полно».

Наконец со спокойной совестью, разгрузив машину, захожу в летнюю кухню, где тёща обитает. Все сидячие места заняты, к вешалке и к гардеробной не подступиться. Нахожу место, где можно повесить куртку, а ондатровую шапку кладу на мещанскую кровать тёши между подушками. По сторонам огляделся, вижу и жена уже здесь, с котом на диване сидят. Уселся рядом с ними. Успокоился, как потом выяснилось – преждевременно!

В дверях появляется тёща, ничего не говоря, направляется к своей кровати. Да так быстро, что я даже позавидовал её прыти! Когда её вижу плохо ориентируюсь в пространстве и во времени, с трудом соображаю, что по чём. Но, на всякий случай краем глаза наблюдаю, как она машет возле кровати руками, то и дело повторяя:

– Кыш! Кыш! Кыш!

Эту сцену я хорошо вижу, но не могу сообразить, кого она с кровати гонит! Мой то кот, на месте – около жены! И тогда, из угла комнаты, под общий хохот я кричу:

– Вы что там, тёща, мух гоняете? Ещё холодно – мухи не проснулись! Только начало марта.

Тёща то ли не расслышала мой вопрос, то ли прикинулась глухой, вмиг что-то хватает в руки, открывает дверь и выбрасывает во двор какое-то рыжее существо.

Я от любопытства спрашиваю жену, кого это тёща гоняет?

– Кого?! Кого?! Котов! Какой ты не сообразительный, нечего издеваться над мамой! Какие мухи?

От простоты душевной я и замолчал. А жена не успокаиваясь, в раздраженном тоне продолжила:

– Развела невестка целую свору кошек, не уследишь за ними, любят спать на кровати у мамы.

Буквально, через пару минут в комнату заходит свояк (брат моей жены) и с иронической издевкой обращается ко мне:

– Зятёк, ещё за стол не садились, а ты уже шапку во дворе потерял.

Он высоко подымает над своей головой мою шапку. Трясёт ею и усмехается! Я смотрю, как на бритую голову моего свояка капает грязь, и начинаю злорадно улыбаться, не понимая ещё, в чём дело. И здесь моя жена со всей своей горячностью вскакивает с места, хватает мою новую шапку, и тычет мне её под нос.

Под общий хохот, не осознавая, что случилось, начинаю нелепо оправдываться и искать шапку на кровати:

– В самом деле, ты что, не помнишь, куда шапку свою дел. Хорошо, что голову ещё не потерял!

В этот момент я только и начал осознавать, в какую нелепую ситуацию угодил!

На тёщу я обиды не держу, что с неё взять, старый – как малый, да ещё слеповатый, а может быть хитроватый. Кто в этом деле разберётся? Невестка вон двадцать три года прожила вместе с ней, а в её сложном характере так и не разобралась. Мне простительно, я только изредка к ним в гости приезжаю. Возможно, поэтому и любимым зятем являюсь, как уверяет моя жена.

Через несколько минут нас приглашают к столу. Входим в дом, я растеряно подыскиваю место, где можно примоститься среди молодёжи. Мои мысли угадывает свояк, путая мои карты:

– Зятёк, садись рядом с любимой тёщей!

Поначалу рассердился, стал возражать, что мол – помоложе не нашли? Но когда встретил повелительный взгляд жены, махнул рукой: не всё равно где сидеть. Безвольно уселся на почётное место, предвкушая заботливое внимание с одной стороны тёщи, а с другой жены!

А что делать, это же не молодёжные посиделки, а юбилей!

В руках с котом рядом стала моститься жена. И в это время слышу возмущенный голос её брата, на правах главы семьи:

– Тая, брось ты этого кота, ни куда он не денется! Как с торбой носишься!

Моя жена замечания брата, не то что мои, даже на расстоянии понимает. Она усаживает кота на пол, возле ног своих. Когда предоставили приветственное слово моей жене, кот как по команде вскочил на моё плечо со стороны тёщи. Уселся и стал рассматривать гостей. Я ничуть не удивился, дома он часто такие выверты делает. Сижу молча, а сам думаю, как подарок буду вручать. Мне ни встать, ни сесть. Кота сгоню, жена обидится, подарок не вручу – тёща рассердится. И здесь выручает свояк, произносит свою коронную просьбу:

– Зятёк, прежде чем вручить подарок, поцелуй тёщу.

Не в моих правилах менять семейные традиции. Тем более все родственники знают, что тёща питает ко мне симпатии. Тёща подставляет щеку, кот тут как тут и лизнул её аж два раза. Он, быть может, даже и поцеловал бы тёщу, но она как закричит, вскочила с места и давай размахивать руками. Да так энергично, что невестка аж поперхнулась. Гости все посчитали, что с моей стороны был такой горячий поцелуй. Восторженно зашумели, потребовали повторить поцелуй. А так как кот к этому моменту сбежал, мне пришлось с закрытыми глазами эту процедуру возобновить.

Теперь, когда я приезжаю в гости к тёще, свой головной убор оставляю в салоне автомобиля, на всякий случай, так как не знаю, что может учудить тёща, лишь бы я её поцеловал.

Бакенщик

Ранним утром на берегу судоходной реки стоит бакенщик Григорий. Он погружён в тяжёлые беспокойные думы, какой еще сюрприз уготовит ему день грядущий, какие вновь испытания ему предстоит пережить – невестка снова в роддоме. Он ждёт с нетерпением рождения внука и только внука. У него уже три внучки, а ему пацан нужен, наследник. Чтоб успеть, пока совсем не старый, научить его речному делу. И что за дело, что ему шестьдесят лет и на днях оформил пенсию: он ещё крепок, любого молодого за пояс заткнёт, налегая на вёсла против течения.

Сегодня он проснулся раньше обычного, проверил все огни на фарватере реки, а заодно, и сети. Григорий втягивает в себя речной воздух, облизывает обветренные губы и всматривается в речную даль, откуда появляется баржа, гружёная гравием. В обратный путь она пойдёт с шифером. Поравнявшись с Григорием, баржа подаёт сигнал. Он подымает руку и приветствует капитана. Баржа проплывает практически под ногами, рядом с берегом, где такая быстрина, что дух захватывает. Капитан через рубку спрашивает:

– Григорий, поздравлять с пополнением?

Голос капитана, преодолевая шум мотора, возвращает Григория в реальность. Он машет головой и руками – нет. Ему приятно, что всё пароходство за него переживает, и, согнувшись, посылает реке и уплывающей барже свои мысли: какой красивый наш край, когда цветут сады! Когда ветер несёт золотистую пыльцу цветения над садами, а пчёлы неугомонно весь день жужжат вокруг дома, окружённого садом. Весенняя красота природы его трогает всегда, на протяжении уже тридцати пяти лет. Баржа стала скрываться за поворотом реки, тогда Григорий услышал, как сын заводит «Запорожца». Пора к невестке, в роддом. Пузатый баркас и ряд лодок уже перестали качаться на волнах, и только шипящая пена продолжала целовать пустые бока плоскодонок. Григорий, на ходу облизывая сухие губы, садится в машину и произносит:

– С Богом!

Не прошло и часа, как они с сыном входили вновь отстроенный городской роддом. В приёмной толкалось столько зевак, что рассмотреть список новорождённых детей за последние сутки без усердия долго не удавалось. Наконец сын, с трудом протиснувшись в первые ряды обеспокоенных папаш и болельщиков, кричит что есть мочи:

– Сын!

Напротив фамилии Григория красовалось долгожданное слово – мальчик, – три килограмма семьсот пятьдесят грамм. Не веря своим глазам, отец с сыном, перебивая друг друга, несколько раз прочитали вывешенный список и, убедившись, что это не галлюцинация, бросились на улицу, к окнам – в поисках палаты номер шесть. Все окна роддома были пронумерованы крупными красочными цифрами. Вот и наша шестёрочка.

– Валя… Валя… Бор – зенко… Бор – зенко, – разнеслось громким дуэтом по территории роддома.

В окне появилась неизвестная роженица с заранее подготовленным транспарантом: «На кормлении!»

На радостях они возвращаются в приёмную, и уже оттуда Григорий сообщает своей жене по телефону радостную весть:

– Бабка, внук родился! Накрывай, мать, стол! Через час будем дома с гостями! —

И не дав опомниться жене, бросает трубку, и заявляет сыну:

– Едим сейчас в пароходство, потом домой, а вечером вы уже с маманей сами разберётесь, кто куда, я же не брошу гостей одних, да и за внучками необходимо присмотреть, маленькие!

Григория распирает радость, ему хочется ею поделиться со всем миром. В Азово-Черноморском пароходстве давно сложилась хорошая традиция вновь рождённого моряка достойно встречать на берегу моря, на худой конец, большой реки.

Когда двухпалубный теплоход под музыку «А на теплоходе музыка играет…» только отплывал от городской пристани, радостный папаша уже въезжал во двор своего дома. Мать с внучками, стоя возле ворот и счастливо улыбаясь, спросила:

– А отец где?

– Плывёт с гостями.

Хозяйка, схватив за руки внучек, рванула под летний навес, где собрались уже вся родня, и запричитала:

– Да что он старый надумал!? Ещё дитя домой не привезли, а он рождение внука вздумал отмечать. Всё торопится. Плешь всем проел. Дай ему внука и всё тут, хоть самой роди!

Родственники, заслышав издалека непрерывной гудок теплохода, не раздумывая, бросились к реке. Выгрузив первую партию гостей, теплоход ушёл в город за опоздавшими. Всю ночь теплоход курсировал по реке; одних доставлял к месту пиршества, других увозил – изрядно захмелевших в город. Естественно, ни жена, ни сын бакенщика, ни в какой роддом не ездили, хотя вспоминали его часто за столом. Оторваться от гостей было невозможно.

А новые гости с завидным упорством всё прибывали и прибывали, с восторгом отмечая богатый стол и хлебосольность хозяина. Кто только не бывал в этом доме за тридцать пять лет! Поэтому и сегодня никто не хотел обидеть Григория. Весь двор завалили подарками. Тосты в честь внука лились рекой, и думалась хозяину, что им не будет конца.

На следующий день шумная компания, изрядно отдохнувшая, отправилась на теплоходе в город с песнями. На пристани всех ждал автобус. Кто-то уже приготовил транспаранты: «Поздравляем с сыном!!!» и «Спасибо за сына!!!»

Невестка Григория, когда услышала хоровое пение под окнами роддома «Валя… Валя… Валя…», выглянула в окно, но, прочитав огромные транспаранты на пол здания, чуть не упала в обморок. Хорошо, что дитя не держала в руках.

Обезумевшая роженица стала размахивать руками, указывая на то, что произошла ошибка. Потом поднесла к окну девочку и, показав большой палец, поцеловала своего дитя с такой нежностью, что у Григория аж скулы свело. Все надежды рухнули в одночасье.

Приказав сыну следовать за ним, Григорий решительно направился к главному врачу больницы. За ними ринулись все родственники и гости с пароходства.

Проходя мимо списков, все обратили внимание, что напротив фамилии бакенщика крупными буквами красовалось слово – ДЕВОЧКА.

– Вы видите, что делают!? – обращаясь ко всем присутствующим, кричал не своим голосом Григорий. – Ребёнка подменили, список исправили, и думают – с рук им всё сойдёт…

Разорённая толпа родственников и работников пароходства, продвигаясь по коридору больницы, сметала на своём пути всех. Ворвавшись к главному врачу, толпа, не давая ему и рот открыть, стала требовать новорождённого мальчика и только мальчика. Главврач попыталась объяснить, что при составлении списка старшая медсестра допустила ошибку, выдавая своё желание за действительность, так как у самой две девочки, а муж желает иметь сына.

Скандал начал приобретать непредвиденные последствия. В разбирательство этого инцидента немедленно была подключена городская прокуратура. От увольнения главного врача и старшую медсестру спасло только то, что в ту ночь родились только девочки, и что рождённую дочь видела сама мать. После двухдневного разбирательства вся компания с горя ещё трое суток отмечала рождение человека, вплоть до выписки молодой мамаши из родильного дома. Правда, на теплоходе уже весёлая музыка не играла. Да её вообще старались не включать. Так как все сочувственно относились к желанию бакенщика иметь внука.

Загрустил бакенщик не на шутку. Его одинокая фигура, невзирая на погоду, часто маячила на старой барже, которая упёршись в крутой берег носом, стояла рядом с его домом. Баржа служила пристанью для малой речной флотилии. Пошёл второй год после тех мрачных событий, а Григорий никак успокоится, не может. Похудел, осунулся. От былой удали ничего не осталось. Сердечко стало побаливать. Да и неудивительно. Каждое утро сидит на барже, рядом с ним стоит бутылка вина. Он наливает в гранёный стакан и выпивает на одном дыхании со словами: «Благослови господь мою невестку!» Потом он долго смотрит вдаль реки, не глядя на часы, знает, что появится из-за поворота реки в этот момент. Красное вино играет в его крови. Он не расслышал, когда сын уехал на работу, а невестка погнала стадо коров на пастбище. Очнулся от крика старшей внучки:

– Дедушка, кушать!

Надо идти работать. Зная настырный характер Григория, всё пароходство ждет уже год новых событий. Горечь прежних переживаний в семье бакенщика то и дело давала о себе знать, пока невестка не объявила, что ждёт пятого ребёнка. И чтобы не спугнуть чаяния семьи, руководство пароходства, узнав, что невестка бакенщика легла в родильный дом, отправила Григория по путёвке профкома в санаторий, нервишки и сердце подлечить. Там он и узнал, что родился долгожданный внук, и назвали его Григорием в честь деда.

Вернувшегося с морей, бакенщика, было не узнать – помолодел и, расправив плечи, гордо шел по поселковой улице. Все уважительно жали руку, а сын как-то обнял, и сказал: «Спасибо, батя, за упорство и веру!»

Когда невестке вручали медаль, как матери-героине, всё пароходство усердно поздравляло бакенщика. Целый месяц лодки, катера, даже теплоходы то и дело приставали к пристани, где жил бакенщик.

Нам, дворникам, мороз не страшен

Когда я работал в науке, ноги и руки у меня не мёрзли. Мёрзла и болела постоянно голова. Тем не менее, заимел учёную степень и учёное звание, более ста научных трудов издал. С чей-то тяжёлой руки, как снег на голову, нагрянули внезапно лихие года, а за ними и мой пенсионный возраст. При оформлении пенсии чиновники заявляют:

– То обстоятельство, что вы работали в науке, и коэффициент по зарплате должен быть высоким, в вашем случае не имеет никакого значения. Пенсию имеем право, оформить только по коэффициенту – 1,25, т. е. в 2 раза меньше, чем вы просите. Если бы Вы работали в какой-нибудь районной администрации, тогда другое дело, мы бы Вам оформили пенсию, как следует разумному человеку – по высокому коэффициенту. А так этих учёных, как кур дохлых и собак резаных, хватает. А вот грамотных чиновников мало.

– Позвольте, – возразил я чиновникам из пенсионного фонда. – Зарплата у меня была в три раза больше средней по СССР, а пенсию назначили меньше средней по России.

И в очередной раз слышу в ответ уже набивший оскомину ответ:

– Это не к нам, по этому вопросу прямо в Госдуму. О вас, пенсионерах, Дума день и ночь мыслит… в нужном русле.

А я, когда узнал зарплаты думцев, не стал интересоваться их пенсией, а серьёзно задумался о справедливости нашей жизни.

Дали мне пенсию такую, чтоб только ноги не протянул. О научной работе и думать не хотелось, пошёл работать дворником. Жить-то хочется нормально, а с пенсией ученого сильно не разгонишься. Только вот беда: прежнее желание добро людям приносить осталось. С этим ничего не поделаешь, то, что в крови, и калёным железом выжигать бесполезно. А если еще с пионерскими речевками в мозгу прочно засело: «У нас любой труд почетен!», то дворницкое дело стал считать второй профессией. Вакансии дворников у нас всегда были, особенно в стужу, дождь и жару. И решил я, чтоб не скучно было мести улицы, использовать свой научный потенциал и в этом деле.

Летом, весной, куда ни шло. Без тёплой одежды спокойно обходимся, а зимой ноги – руки мёрзнут. Выдадут тебе тоненький халатик и перчатки прорезиновые, и, как хочешь, так и пляши. И пришел на ум совет матери: держи ноги в тепле, а голову трезвой в холоде. Вот как-то на трезвую голову и купил себе дутыши. Всепогодная обувь: в слякоть не промокают, в холод ноги не мёрзнут. Но у нас ведь и стужа нередко бывает, снегу навалит – самая что, ни на есть дворницкая обязанность.

Только первые морозы стукнули, пошёл в аптеку, купил большой перфорированный перцовый пластырь, наклеил его на голую ступню, а сверху шерстяные носки – и будь здоров.

На морозе, на остановке автобуса битый час простоял и хоть бы хны, ногам тепло и уютно. Мороз пусть крепчает, ногам и сухо, и комфортно, а вот руки – не голова, всё-таки мёрзнут! Думаю, пластырь здесь уж точно не поможет. И стал я больше работать руками, чем головой. Смотрю, и руки согрелись.

Пластырь на ногах я носил трое суток, на четвёртые, чувствую, надо пластырь менять, плохо греет. Сбегал в аптеку снова за пластырем, а на меня аптекарша уже любезнее смотрит. Ей-то прибыль нужна, а мне всего-навсего – тепло. Нет, не душевное, а телесное. Душевного тепла я получаю в избытке, когда включаю по телевизору «Парламентский час». Передачу включаю на час, а душевной теплоты на весь рабочий день хватает, пока помню обещания. А ноги всё равно мёрзнут. Смотрю на ценник, а цена-то на пластырь в два раза выросла. У меня, как в прежние мои научные годы, голова разболелась. А что поделаешь? Не будешь же мёрзнуть! Беру пластырь по новой цене и думаю, как быстро у нас «опора новой России» вопросы ценообразования решает с учётом спроса и поправки на сезонность. «Да, – подумал я, пряча драгоценный пластырь в карман своей, еще дедовской фуфайки, – школа жизни важнее всякой аспирантуры»

Утром следующего дня снова наклеиваю на голые пятки пластырь – и на работу. Выхожу на улицу, а с крыш капель за шею капает, южный циклон нас прихватил ещё ночью, оттепель. Но продолжаю думать об услышанных утром по телевизору новостях: невзирая на оттепель, Запад меня накрывает злосчастными санкциями. Не успел я подумать о дружбе народов, как к пяткам, чувствую, жар подступает. Прыгаю, а пятки горят, как будто меня за грехи мои тяжкие на костре поджигают. Вот и автобус подкатывает, я в салон, как пуля, влетаю, но на месте стоять не могу. Туда-сюда бегаю. Смотрю, народ подозрительно на меня косится. Думаю, до работы так не доеду, сдадут полиции, сел на пассажирское сиденье, снял дутыши, отлепил пластырь и громко задал себе один вопрос:

– И почему у нас в России нам, пенсионерам, зимой жить трудно, а летом – тяжело?

Неожиданная встреча

Иду после работы домой, встречаю случайно Настюху, свою женщину. Мы вместе живём уже как три года, а заявление в ЗАГС так до сих пор и не подали. Проблемы одни и те же, как у многих: то кризис в стране, то сокращение на работе, то квартирный вопрос не решён, то финансы поют романсы. Как говорится, голову вытащил, хвост завяз. А годы летят словно птицы. Смотришь, птицы уже с юга летят, чтобы гнёзда обустраивать, а мы всё – без кола, двора и без птенца. Правда, успокаивает одна мысль – года мужика не так стремительны, как у бабы. На женском лице они быстро выделяются лишними морщинами, особенно от неустроенности в семейной жизни. А мужику года придают только мужественный вид. Поэтому моя женщина в последнее время стала часто волноваться за нашу семейную безопасность. Тревожность своей души она не выдаёт, чтобы не спугнуть мою боязливую натуру. Я её иногда понимаю, но ситуацию боюсь изменить, чтобы силы последние не растратить. А тут идём домой летом через парк, жара спала, в тени под деревьями так хорошо, что порой и забываешь обо всех житейских проблемах. Смотрим, между деревьями бегают детишки. Моя подруга, аж замлела:

– Ах, как мило на них смотреть!

Я насторожился. «Да! – заметил про себя, – незря о детях заговорила – думает о замужестве. Мечтай! Мечтай! Зачем мне такая обуза!? Три года живём себе спокойно, ни детского смеха, ни слёз, ночи спим, утром встаем перед самой работой, а вечером не надо рассказывать сказку детскую о бабе Яге, а маме – взрослую, где задержался, с кем был весь вечер»

Материнский порыв моей Настёны насторожил меня, бросил в пот. Вдруг внезапно примет решение рожать, не согласовав со мной. И что тогда делать? И ещё начнёт к совести моей взывать. А есть ли она у меня, я так и не понял, живя с ней в гражданском браке три года?

Женщина, если надумает что-нибудь глобальное, никогда об этом вслух не скажет. С этими думами я как-будто невзначай произношу:

– Дети серьёзный вопрос, его с кондачка не решишь.

Смотрю, а у Насти на лице никакой реакции – видно, что размечталась. Пришлось про себя продолжать: «Надо же, раз зашли в парк прогуляться, а здесь полно детишек, как цветов на клумбах. Видите ли, ей захотелось иметь своих детей, а меня не спрашивает – хочу ли я!» Чувствую, злость нарастает. А тут еще около парка детский сад обозначился. Детишки на прогулку вышли. И навстречу мне бежит мой сын Вовка. Сын от первого брака. Он бросается ко мне на шею, целует и кричит:

– Папочка, наконец, ты зашёл за мной.

Моя подруга смотрит ошалелыми глазами на меня и громко говорит:

– Теперь я понимаю, почему ты против! Ты уже с ними наигрался.

И стремительно уходит в другую сторону. Я стою на месте, на моей шее висит ребёнок. Он рад, что я соизволил, наконец с ним встретиться. Мои отцовские чувства прорываются наружу. Я целую сына и нежно спрашиваю:

– А где мама?

В это время вижу, как мама подъезжает на машине. Мы все растеряны – такой встречи никто не ожидал. Но через минуту я слышу:

– Совесть проснулась, за сыном зашёл. А он о тебе часто вспоминает. Заходи почаще в детский сад, ты теперь знаешь, где он находится.

Они садятся быстро в машину и уезжают. Я ещё долго смотрел им вслед без слов и надежды. В тот вечер я долго слонялся по городу, возвратившись, домой поздно ночью, увидел заплаканную Настю и понял: она меня любит. Мы долго сидели на кухне, я впервые рассказывал ей о том, как жил раньше. И ЗДЕСЬ ОНА ТОЛЬКО ПРИЗНАЛАСЬ, ЧТО ЖДЁТ РЕБЁНКА.

Мишка, Мишка! Где твоя улыбка

Был у меня в студенческие годы хороший друг, однокурсник Михаил Захаров. И хотя ему на то время исполнилось тридцать лет, а мне только восемнадцать, дружбе это не мешало.

Мы с ним сдружились ещё на вступительных экзаменах в институт. Он бывший офицер, участвовал в венгерских событиях и на правах льготника вне конкурса поступал в институт, мне же, вчерашнему, безусому школьнику, не хватало жизненного опыта моего нового друга, а ему моих знаний. На свежую память я и помог ему написать сочинение и сдать экзамен по математике.

На младших курсах я часто помогал ему в учёбе, особенно по высшей математике. А он обогащал меня своим жизненным опытом, особенно в любви.

Женщин он любил особых, крупного калибра, большого роста, да чтобы бёдра были солидные, а груди высокие, как он колоритно выражался – «грудастых да жопастых».

На студенческих вечерах и на танцах я выбирал всегда стройненьких и высоких девушек. Он же, оглядывая очередную худышку, только морщился и всё время твердил:

– Ну и вкус у тебя! Не понимаешь ты прелести женского тела, костями собираешься тарахтеть. Сходи в наш художественный музей и найди хоть одну тощую женскую фигуру на полотнах известных художников.

Действительно, он оказался прав, я стал завсегдатаем краевого музея, тщетно пытаясь найти хотя бы одну тощую женскую фигуру, с какого бы ракурса я только не рассматривал полотна выдающихся портретистов.

Памятуя о том, что о вкусах не спорят, я стал ему намекать, что высокую женщину он не потянет. Он только усмехался и в ус даже не дул. А у него, действительно, усы были на загляденье. Для меня они, вернее, их похотливое шевеление, всегда были знаком того, что проходившая мимо нас женщина ему понравилась. Но ростом мой друг не удался – от горшка два вершка, всего 165 см.

Я же всё время над ним по-дружески подтрунивал:

– Ищи женщину по зубам, хотя бы такого роста, как ты. А то останешься холостяком.

Так и пролетели четыре года нашей учебы незаметно для Михаила в поисках своей женщины. И всё бестолку!

На пятом году по ходатайству деканата ректор института выделил ему лично в студенческом общежитии отдельную комнату. И это понятно, мужик взрослый, пора семью заводить, а он, как студентик, койка-место занимает. Жизнь свою – то пора устраивать, скоро диплом, потом по распределению зашлют к чёрту на кулички и бери первую попавшую женщину в жёны.

Возраст уже подгоняет! Пора думать и о детях.

Ректорат это хорошо понимал и шёл иногда навстречу таким студентам.

Мы сидим с Михаилом в студенческой столовой и ведём разговор о жизни, о предстоящей защите диплома. Защита через месяц, дипломные работы наши отпечатаны, надо готовить таблицы, графики, слайды. Я предупреждаю Михаила, что сегодня вечером приеду к нему в общежитие готовиться к защите дипломной работы Смотрю на друга, жду приглашения, а он молчит. И вдруг я замечаю, как его усы вожделенно начинают шевелиться, я аж голову свернул, где эта женщина? За столами сплошные мужики трескают борщи и котлеты. За стойкой хозяйничает новая повариха, девушка молоденькая, почти девчонка. И тут меня осенило: ах, вот почему Мишка вторую тарелку борща доедает, а за котлеты еще не брался. А мой друг уже догадку мою подтверждает:

– Я хочу сегодня пригласить в гости нашу повариху. Как ты на это смотришь?

От этих слов я и обомлел:

– Ты что одурел, она ещё дитя, только окончила кулинарное училище. Ей всего-то лет семнадцать, правда, на вид и не скажешь, рослая и крепенькая. Здесь многие студенты, да не чета тебе, на неё глаза пялят.

– Знаю я этих студентов, на ночь только, а я серьёзно с ней хочу жизнь построить.

Я засомневался, нет, не в его намерениях, а в девушке, глянет ли она на этого заезженного коня. Друга обижать не хотелось, поэтому промолвил только: «Нет, дурная затея, – слишком молодая и красивая»

С этими словами я, подхватив тетрадки, пошёл на кафедру, оставив друга сидеть за столом с тяжёлыми мыслями наедине.

Вечером приезжаю в общежитие с уверенностью, что Мишке удача вряд ли выпала. А возле его комнаты толпа студентов младших курсов. Улыбаются и с завистью говорят мне:

– Вот Мишка даёт.

Из – за двери комнаты раздаются недвусмысленные звуки. Я спрашиваю, кто там у него в гостях. А в ответ дружный хор:

– Наша повариха!

На правах старшекурсника разгоняю ватагу любопытных ребят, и ещё не веря в случившееся, сажусь на подоконник и охраняю двери и спокойствие друга. Стоны, то усиливались, переходя в страстные, полные экстаза крики, то прекращались, заставляя меня вскакивать с подоконника, и ходить по коридору из одного конца в другой. Так я промучился целый час, пока они не вышли из комнаты. То, что увидел я, осталось в памяти на всю жизнь: сияющие глаза, неземную радость и красоту очаровательной женщины. Никакого стеснения в её глазах я не заметил.

Мы поехали в центр города, долго сидели в кафе и здесь я услышал, что завтра они пойдут в загс. Впереди еще были «доброжелатели», разбирательства парткома и студсовета, и только благодаря нашему декану, известному человеку не только в городе, но и в стране, молодожены остались в институте.

Только через шестнадцать лет я встретился с Михаилом и с его женой, когда они возвратились жить на Кубань. У Михаила было уже четверо детей, из которых две девушки редкой красоты. Мы все вместе пошли в то же кафе, а потом поехали в тот же институт, где так удачно всё сложилось и начиналось, вопреки моему мнению.

Гипнотизёр

В наш город приехал известный гипнотизёр. Я никогда не видел профессионалов этого дела, которые под воздействием своей энергии могли подавить волю другого человека. Правда, дилетанта в лице своей жены я уже встретил много лет назад. Поэтому от своей матери часто слышу:

– Ты безвольный человек, тобой жена управляет, как лошадкой!

Со стороны жены та же лошадиная песня, но более с глубоким смыслом:

– Какой упрямый, ну прямо осел, если что надумаешь, палкой не перешибёшь.

В день сеанса в зале кинотеатра столько набилось народу, что некуда фантик бросить. Мы с трудом протиснулись на своё место в первом ряду.

Только уселись на свои места, как на сцене появилась ведущая. Вызывающе красивая женщина – такие никогда не стареют. Она долго представляла звания и награды гипнотизёра. Когда мы порядком устали от пролога, на сцене появился он – повелитель человеческих возможностей.

Моя жена неприлично громко ахнула на весь притихший зал.

Гипнотизёр заметил её и улыбнулся, как потом уверяла моя жена, только ей.

Для первого своего сеанса он отобрал из зала пять женщин, куда не могла не попасть моя жена, нагло пялившая на артиста глаза. Усадив их на стулья, заезжая знаменитость стала над ними колдовать, другого слова и не скажешь. Все пациентки быстро заснули, склонив головы, а иные даже начали храпеть. Храп почему-то на меня подействовал усыпляающе, меня тоже потянуло на сон. И в этот момент гипнотизёр подходит к моей жене, приказывает ей встать и станцевать гопака. Она без всяких возражений танцует, с меня даже дрема сошла, глядя на ее покорность. Зал заливается смехом, у меня сон, куда и делся. Смотрю на жену и не узнаю её. Но, когда по команде она запела песню «О боже, какой мужчина», взявшись за руку гипнотизёра, я совсем поверил в силу магии, идущих в разрез с моими понятиями о чистоте чувств. И вдруг вполне правдоподобно и с такими знакомыми мне интонациями жена проникновенно произносит: «Я тебя люблю!» и лезет к нему целоваться. С меня не только сон, но и пот сошел. Уже с возмущением я подумал: так он может запросто уложить мою жену в постель. А в голове так и крутилась мысль: оказывается, есть люди, которые имеют высшее состояние физического и умственного здоровья, что так могут руководить моей женой. Почему у меня так не получается ею управлять так свободно и легко? И, несмотря на комичность своего положения, нахожу ответ. Этот человек свободный в своих взглядах, воззрениях и поступках. Как любовник, он ничем не обременён: ни отправкой детей в летний лагерь, ни походами в магазины, ни доставкой нового серванта, ни постоянными мыслями, где взять деньги. Просветленный, я стал ждать возвращения свой жены. Когда с нее сняли гипноз, и она уселась в кресло рядом со мной, как ни в чём не бывало, я, как только умел, строго спросил её:

– Ты хоть помнишь, что вытворяла на сцене.

– Нет! – услышал я в ответ.

– Слабовольная женщина!

– Кто бы говорил!

Когда вызвали на второй сеанс одних только мужчин, я был в первых рядах желающих доказать своим жёнам о своей состоятельности. Нас усадили на стулья, гипнотизёр как-то странно на меня посмотрел, хотел меня, наверное, отстранить от опыта. Но услышал голос моей жены:

– Оставьте, слишком самоуверенный мужик!

К моей радости, я остался на сцене. Начался сеанс. Опытные мужики по команде гипнотизёра подозрительно сразу заснули. Один я сидел с открытыми глазами и пристально наблюдал за женой, чтобы она ненароком на сцену не полезла. А то все мои усилия насмарку. Я не выдерживаю взгляда жены. Её способности я знаю. Отворачиваю лицо от зала. Гипнотизёр требует, чтоб я смотрел только на него и сосредоточился только на сне, не отвлекаясь на разные мысли. Зал стал перешёптываться. Гипнотизёр попросил тишину, выключили свет, но его гипноз на меня не действовал. Я только бормотал про себя: «Не на того нарвался, меня голыми руками не возьмёшь». Когда свет в зале зажгли, гипнотизёр сбивчиво, но уверенно, объяснил, что есть такие люди, которые не поддаются гипнозу. Это, мол, люди с большой силой воли. И отправил меня со сцены в зал, чтобы я не мешал продолжению сеанса. Я сел рядом с женой и как будто сам себе говорю: «Прямо-таки не понимаю… Как такая сильная женщина могла поддаться гипнозу первого попавшегося мужчины?» И тут моя мудрая жена посмотрела на меня ласково, и, прижавшись к моему плечу, тихо произнесла: «Двадцать лет живу с тобой, и до сих пор на этот вопрос не нахожу ответа!»

Вот и пойми женщину!

Кража

Сейчас вор пошёл один в один крупный. Или время такое пришло мутное. Как говорится, в мутной водице и рыбка крупная водится. А может, хороший корм пошёл, или рыбаки в своё время мелочь выпустили, и она в идеальных условиях так выросла, что теперь и крепкими сетями её не переловить.

Миллиарды имеешь, тебе грозит только домашний арест, можешь заниматься творчеством. В этот тревожный, но сладостный период у крупных воров и приходит вдохновение. Стишки, песни льются рекой; мемуары, романы пишутся на одном дыхании, а иные картины не уступают самому Левитану по замыслу и художественной ценности. Да! Лучше поздно, чем никогда. Возможно, природа – самое хорошее успокоительное средство в тревожные моменты. Некоторые даже на сцену, не просясь, лезут.

Господа, мы и без вас знаем, чтобы украсть у государства миллиарды, нужен талант. Наши руководители государства думают: если вор талантлив в своём деле, значит, он талантлив во всём. Начинаю сознавать: вот почему им так лихо раздают министерские посты, с одной надеждой, что они смогут поправить дела в нашем государстве с такой же лёгкостью… То есть это прямо, знаете, исторический анекдот. Как говорил Зощенко, кто больше спёр, тот и царь! Кто больше украл, тому полное почтение получается. Ну что это такое, господа – на что это похоже!

Ясно, что и в советское время воровство процветало, но не до такой же степени! Разве что ради курьёза где-нибудь сопрут вещи, кошелёк. Так не зевай, на то и ярмарка, где всякая шпана зорко следит за зеваками и за тем, что неправильно лежит. Тут, как многие уже успели догадаться, речь пойдёт о моей неудаче.

Дело было в прошлом веке, в семидесятые годы – годы расцвета нашей социалистической жизни. Но пережитки капитализма ещё кое-где остались и нашу жизнь часто портили.

Прибыл я в конце мая в Одессу на Всесоюзный симпозиум генетиков и селекционеров, добрался до института, где должен проходить симпозиум. Устроился в гостинице и в город. Естественно, приоделся, как следует: напялил на себя фирменные джинсы, кроссовки и маечку с ливерпульской четвёркой.

Погулял в Стамбульском парке, прошёлся по Дерибасовской улочке, и на пляж Аркадия. А там народу – мать родная, больше чем во всём Краснодаре, откуда я прибыл: кто-то играет волейбол, солидные дамы сидят под навесом на топчанах, туда-сюда снуют фотографы с заморскими пальмами с приклеенными к ним попугаями, одесский юмор несётся со всех сторон. И от этого на душе стало безмятежно радостно. А море такое чистое и ласковое.

Нашёл, как мне показалось, весёлое место среди молодёжи. Сбегал в раздевалку, переоделся, сложил вещи около группы девушек, а сам в морскую пучину с головой. Заплыл далеко, хвастаясь, как я хорошо плаваю. Выхожу на берег – своего места не нахожу. Приметных девушек нет, да и мои вещи уплыли. Только под камушками лежат мои трусы в ярких цветочках до самих колен, если одену. А обезьяна очередного фотографа рожи корчит.

Я спрашиваю ближайших отдыхающих:

– А где мои соседи?

Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Это и понятно, каждый занят своим загаром у ласкового моря.

Сел я на гальку, смотрю вдаль, и от огорчения море показалось мне не таким уж чистым и ласковым. Перевел взгляд на оставшиеся от моего модного прикида трусы. Боже, как буду добираться до института? Что делать? На дорогу денег-то нет!

Смотрю по сторонам, недалеко воркует влюблённая парочка, я с надеждой к ним. Они сочувственно отнеслись к моей горестной ситуации, парень достал где-то приличную майку, а девушка посоветовала ехать в институт в трусах. Мол, они похожи на шорты, в которых ходят немцы по городу, приехавшие по обмену студентами между СССР и ГДР.

Приоделся, и бегом на троллейбусную остановку. Сел в троллейбус, а денег-то нет, стал в углу, еду зайцем. Буквально через две остановки ко мне подходит кондуктор, велит купить билетик. Я вспомнил разговор на пляже и на немецком стал объясняться с кондуктором. Благо, только недавно сдал кандидатский минимум по иностранному языку на пять. А про себя и думаю – вот, где знания иностранного языка мне и пригодились.

Ничего не понимая, кондуктор отошла, рукой махнула и проворчала:

– Оденутся бесстыжие, как папуасы, да ещё бесплатно норовят проехать.

Я выругался по-немецки, отвернулся от неё, и стал смотреть на граждан города через окно троллейбуса. А сам про себя думаю:

– Пусть бесстыжий, но хоть худо-бедно одетый!

Без всяких приключений я доехал до института и бегом в гостиницу. А в мой номер уже подселили командировочного из Ленинграда.

Познакомились. Виталий оказался кандидатом наук, мастером спорта по самбо. Он удивился и спрашивает, где пробежку делал:

– Я тоже в день пробегаю по десять километров и не меньше.

– Моя пробежка – вынужденная мера. Обчистили на пляже…

И рассказал ему свою утреннюю историю. Он дружески посочувствовал и пообещал мне помочь приобрести новые джинсы и кроссовки через своего родственника. Да такие, что и в Одессе никто не носит. Оказалось, Виталий коренной одессит, но живёт и работает в Ленинграде. Успехи в спорте ещё в студенческие годы помогли ему остаться жить и работать в северной столице. На моих изумлённых глазах он надел кеды и спортивный костюм. На груди его засияли четыре буквы СССР. Сказав, что он отбывает к своим родственникам своим ходом, быстро исчез за дверью. На ночь в нашем гостиничном номере я остался один со своими тяжёлыми думами.

Ночью плохо спал. На следующий день мы встретились в конференц-зале, и мой новый друг сообщил приятную весть – что у его дяди всё, что мне нужно есть: фирменные кроссовки, майки, джинсы и даже модная спортивная сумка. В этот же день вечером мы и отправились к дяде Яше. Короче говоря, купил всё, что мне хотелось и даже в полцены. Я – то цены на эти вещи хорошо знаю, не раз мотался в Новороссийск к матросам дальнего плавания за шмотками. Сложил вещи в фирменную сумку и в гостиницу. Засунул сумку под кровать, подальше от посторонних глаз. Мало ли чего может случиться: один раз обжегся на горячем молоке и на холодную воду дуть будешь.

В день отъезда Виталий напросился меняпроводить.

Приехали на железнодорожный вокзал, вещи положили в одну из ячеек в камере хранения. Виталий набирает код замка и говорит, как сейчас помню, любые цифры можно набирать, кроме дня, месяца и года своего рождения. Мол, воры ячейки с таким кодом легко открывают. До отправления поезда оставалось пять часов.

Чтобы время скоротать, прошлись по Приморскому парку, через Стамбульский парк вышли на угол Дерибасовской с Решельевской, зашли в бар «Гамбринус».

Посидели в баре три часика, обменялись адресами, телефонами и пешком по вечерней Одессе на вокзал.

Идём через вокзальную площадь, горячо обсуждая пленарное заседание симпозиума. Никто не мешает далеко смотреть; любоваться вечерней Одессой и молодыми красивыми девушками. В это время замечаю, прямо на нас идёт пара прилично одетых молодых юношей. На одном из них точно такие же кроссовки и джинсы, которые я купил у дяди Яши. В руках этого парня и сумка, один в один моя. Я смотрю недоумённо на Виталия, и слышу:

– Иди спокойно на них!

Я растерялся, но вида не показываю. Только мы поравнялись с ними, Виталий делает резкий прыжок в сторону парней и заламывает руку, тому, кто напялил на себя мою одежду и нёс в руках мою сумку. Тот от боли присел, сумка полетела на булыжную мостовую. Его напарник – наутёк через площадь. Виталий крепко держит вора, а я открываю сумку, вижу там мои вещи. Виталий велит мне расстегнуть джинсы бедолаги и опустить их до колен. «Теперь, – говорит, – ты далеко не убежишь! Снимай, что наворовал!» В общем, раздели его до трусов, и я вспомнил, как еще пару дней назад я своими трусами удивлял изумленных пассажиров троллейбуса. Даже жалко его стало. Отпустили вора с миром, уж слишком он просил помиловать, его в милицию не сдавать. Но при расставании пару тумаков получил. Несмотря на отчаянную мою просьбу не дожидаться отправления поезда, а ещё засветло ехать к дяде Яше, мой новый друг только посмеялся, успокаивая меня не волноваться. Этот забавный случай положил начало долгой и надежной дружбе.

Умная птица

Сообразительность птиц всегда удивляет. Но этот случай привёл меня в такой дикий восторг, что решил поделиться с читателями. И хотя эта история произошла довольно давно, но поучительна не только для орнитологов.

Приехал как-то я в большой областной центр по служебным делам. Сел в троллейбус на конечной остановке, чтобы на нём добраться до центра города.

Время утреннее, знаю – через несколько остановок в этом транспорте будет не протолкнуться: все спешат на работу, порой и кондуктору в салоне пройти невозможно между пассажирами, чтобы собрать оплату за проезд. Сижу – жду, когда отправимся в путь. Народ прибавлялся. Вот и кондуктор с водителем появились в салоне.

Троллейбус ещё не тронулся с места, как в салон важно на ступеньки влетает грач. Важно он проходит по салону и взлетает на место кондуктора, как хозяин, всех оглядывая. Кондуктор стоит возле кабины водителя и в это время птица вежливо: – Кар – кар…

Кондукторша через весь троллейбус и говорит: – Знаем, знаем, что пора трогаться.

Когда троллейбус тронулся, кондукторша пришла на своё место. Грач спрыгнул на пол и пошел по салону, останавливаясь у кресел с пассажирами. Те из них, которые уже знали это чудо, свободно давали грачу в клюв монету достоинством пять копеек. Он брал их элегантно и аккуратно складывал в сумочку, которая висела на его шее.

Завороженный, я стал внимательно наблюдать, что же будет дальше?

Собрав со всех пассажиров денежки, он быстро добрался до кондуктора, которая пересчитав пятикопеечные монеты, оторвала из рулона положенное количество проездных билетов и положила грачу в сумочку.

Эта занимательная история меня так увлекла, что я перестал наблюдать за остановками: двери то открывались, то закрывались – пассажиры то входили, то выходили, а я ехал и ехал, любуясь умной птицей.

Но грач свои обязанности выполнял строго, ни разу не ошибся, собирая деньги и раздавая билеты. Вот и пассажиров набилось в салоне троллейбуса, как селёдки в бочке, не протолкнуться-не пройти. И вот здесь грач и показал свою сноровку и смекалку. Он так лихо двигался по перилам и поручням, что у всех новых пассажиров вызывал восторг. Я же, одержимый любознательностью исследователя, решил ехать с ним целый круг.

Меня удивляло, что птица не беспокоила пассажиров, которые уже оплатили проезд, но хорошо запоминала тех, которые ещё не брали билеты. Пробираясь к ним, она тихо стучала по голове, требуя денежку. Когда это не помогал, громким криком требовала оплату:-Пять коп, пять коп…

Никто в троллейбусе в это время не толкался, не грубил, и не ругался. Я слышал только смех, у всех были радостные лица. У меня тоже поднялось настроение и я подумал, как же птица может разрядить напряженную обстановку в общественном транспорте в часы пик. И дело своё знает, и выполняет его с честью и легко.

Через несколько дней, закончив все дела в этом городе, снова поехал этим же маршрутом, грач всё так же обслуживал пассажиров под общий восторг.

Больше в этом городе я не бывал, но маршрут троллейбуса и умную птицу запомнил на всю жизнь. Сейчас я редко посещаю крупные города, да и в столице нашей родине лет двадцать не был. Говорят, общественный транспорт сильно подорожал, и пассажир другой пошёл: тебя может и облаять, и оскорбить, а обходительных кондукторов и умную птицу давно убрали, которые могли смешить и радовать тебя за пятак весь день. Другие времена – другие песни, в которых ни души, ни тепла! А зачем? Господа же в общественном транспорте не ездят!

Шапка

Дело осенью было. Купили как-то мне натуральную фирменную дублёнку, всей семьёй выбирали: дочь и жена. У нас хотя и короткие зимы, но ветра жгучие. Да и морозы порой достигают 30–35 градусов по Цельсию. Жена и говорит:

– Раз раскошелились на такую шикарную дублёнку, я буду не против, если купим тебе и норковую шапку.

Я ей возразил:

– У меня же есть ондатровая, только в том году купили. Её даже ещё моль не тронула, как новенькая.

Жена глянула на меня испепеляющее, я сразу же и притих.

Приезжаем всей семьёй в магазин «Меха», смотрю по акции: две вещи берёшь – третья бесплатно. Я знал, что моя жена мудрая женщина, но не думал, что она всё давно продумала до такой степени: одним махом трёх зайцев убила. Они с дочерью меряют свои головные уборы, а я стою, изнываю от их скрупулёзных примерок. Час прошёл, а до меня ещё очередь не дошла. Я начинаю нервничать, стал мерить шагами торговый зала. Слышу строгий и неповторимый голос моей женушки:

– Иди сюда, для кого шапку берём?

Неуверенно подошёл к семье, а у самого уже и желание брать шапку отпало. Смотрю на жену, у неё умное дерзкое лицо. Она мне и говорит:

– Что шатаешься, как неприкаянный, вот я отобрала пять шапок, примеряй!

Мне становится неловко перед продавцами… Я бормочу извинения. Начинаю напяливать на свою бедную голову шапку за шапкой, а жена с дочерью, терпеливо рассматривая меня со всех сторон, наконец, делают заключение, берём первую: о вкусах не спорят. Нам упаковывают товар, и я облегчённо вздохнул. Выходим из магазина, а на мою любимую ондатровую шапку уже первый снежок падает, тает и по лицу скупыми слезами катится.

Боже сохрани, я не хочу сказать, что покупка мне не нравится. Напротив, такая забота обо мне лишь только и вдохновляет на подвиги…

И поверьте, буквально перед Новым годом мой давний друг по бизнесу Илья приглашает меня и мою супругу на день своего рождения. Отказать неудобно, но не любила моя жена Илюшу. Она не терпела его хитрости, благодаря которой в своё время он не раз меня обманывал, когда вместе торговали мандаринами, хурмой и лимонами, привезёнными из Абхазии. Поэтому жена, проявив всю свою смекалку, отправляет меня на торжества одного. Но перед моим уходом она достаёт из гардероба английский костюм, фирменную рубашку, швейцарские часы, дублёнку и новую норковую шапку.

– Одень, – говорит, – пусть видят, как мы живём!

Я, было, начал возражать, зная, что в таком наряде сильно не разгуляешься и не потанцуешь. Но спорить не стал, а жена кругами ходит, то и дело приговаривает:

– Нет, просто здорово! Просто поразительно красиво…

Смотрю в зеркало на себя – прямо новый пятак. Сам себя не узнаю. Жена, оберегая мой наряд и в некоторой степени меня, чтобы я нигде не тёрся в общественном транспорте, доставила меня к дому именинника на своём автомобиле, всю дорогу при этом приговаривая:

– Не напивайся, веди себя прилично!

Захожу в дом, а гости уже все в сборе. Хозяйка дома встретила меня в прихожей с вопросом:

– А где жена?

– У жены завтра аттестация, – пришлось соврать, как не раз бывало.

Она понимающе кивнула. Посмотрела на меня удивлённым взглядом. У неё удивительно весёлые глаза, она элегантно помогает снять мне дублёнку. Я замечаю, как она внимательно рассматривает костюм, останавливает взгляд на часах больше положенного.

Бывает же такое: из всего гардероба перчатки и головной убор занимают мало места, а ты не знаешь, куда их приткнуть. Я вхожу в зал, нахожу глазами именинника и вручаю подарок, любовно выбранный женою. Мне постоянно не хватает времени даже на эти радостные моменты жизни – дарить людям подарки. Гости потеснились за столом, и с горем пополам меня усадили рядом с молодой и красивой женщиной. Я заметил сразу же какой-то огонь в её глазах. Гости все притихли, когда первый тост произносила жена Ильи. С первого бокала я выпил один глоток шампанского и уже готов был поставить бокал на стол, слышу голос соседки:

– А почему вы не пьёте?

– Не знаю. Сам ищу причину…

А сам прекрасно помню наказ жены:

– Не напивайся, веди себя нормально!

– Да? – она весело спрашивает, – тогда я беру шефство над вами.

И когда стали наливать водочку, я постепенно стал забывать и женушкин наказ, и саму жену. Перед моими глазами мелькало только красивое личико моей соседки и ее заботливые руки, то и дело наполняющие мою рюмочку. Я хорошо помню, как мы танцевали, как выходили на террасу и как… Дальше смутно помню все, кроме тепла во всем теле. В полночь, когда все гости стали покидать гостеприимный дом, до меня дошло – конец сказке: надо ехать домой. Направляюсь в прихожую, а там уже моя соседка по столу тихо шепчет: «Давай помогу тебе одеться!» Нет, я помню хорошо, что дублёнку я надел, только руки долго не мог воткнуть в рукава. Шапку на мою голову натянула соседка, я только поправил ее на голове, не глядя в зеркало. Вышли на крыльцо, а такси уже у ног. В салоне автомобиля меня разморило так, что я тут же провалился в сон. Очнулся: меня кто-то теребит, из машины вытаскивает. Смотрю, ворота моего дома, рядом жена и дочь. Они дружно помогают мне выйти из автомобиля, а жена дочери подсказывает:

– Шапку возьми, она на полу валяется.

Дочь достаёт шапку, а жена от удивления весь хмель разогнала:

– Куда дел шапку, это не твоя, садовая твоя голова!

И тычет мне в лицо какой-то облезлой кроличьей ушанкой. Потом заталкивают меня обратно в такси, с двух сторон усаживаются жена и дочь, и под довольный смешок таксиста по горячим следам мчим к дому именинника.

Жена и дочь в домашних халатиках рысцой направились к дому Ильи. Я потрусил следом.

Хозяйка, увидев нас на пороге дома, опешила, слегка испугалась, зная характер моей жены, долго не могла сообразить, в чём дело. Но когда узнала, что дело всё только в шапке – успокоилась, мимоходом заметив, что хозяин дома давно таких шапок не носит, и пригласила к столу. Моя жена, как благовоспитанная дама, не могла отказаться… Сидя за столом, со смехом стали обзванивать всех гостей. Некоторые уже крепко спали, другие, проверяя свои шапки, не могли ничем нас обрадовать. И только, когда все отрезвели и осознали неприятный факт – шапка нашлась.

Один из гостей, наконец, понял, что неприлично носить чужую норковую шапку на своей здравомыслящей голове. Однако от своей кроличьей облезлой шапки тот гость наотрез отказался: мол, не моя шапка, и всё тут! Двое суток я жил в напряжении и в необычайном волнении, пока моя новая шапка не добралась до моей головы, предварительно посетив головы еще парочки гостей. Теперь моя жена зимой на всякие там торжества меня одного не отпускает. Боится, что если я норковую шапку надену – обязательно потеряю, и без её помощи не найду! А у неё нет времени со мной возиться.

Единый политдень

Ах, каким сказочным и прямо удивительным рисовался нам окружающий мир, когда каждый четверг по всей стране проходил… единый политдень. Какая волшебная панорама расстилалась перед нашими глазами, когда мы читали труды классиков марксизма-ленинизма, к которым в наше время причисляли и речи Брежнева!

Я и два моих друга работали в режимном институте по программе ОПК, каждый из нас возглавлял важные лаборатории. Мы были членами учёного совета, ряда метод комиссий, научными руководителями важных и ответственных тем. Невзирая на большую занятость, еще были обязаны изучать все решения партии, которые принимались на съездах и на пленумах ЦК КПСС, в которых были затронуты, как считали партийные идеологи, все вопросы переустройства нашей жизни, оценка современного состояния капитализма и социализма. На занятиях нам твердили одно и то же, как правильно надо выработать коммунистическое мировоззрение во время переходного периода построения коммунизма. Нас всё время убеждали, как только мы осознаем марксизм – ленинизм, плохая жизнь исчезнет как сон, наступит счастье, способная удовлетворить запросы самого капризного ума. Съезды и пленумы множились, мы тщательно изучали их решения, а жили почему-то все хуже и хуже. Да и кто мог решиться на коренные изменения, если и сами руководители государства не понимали, куда ведут народ. Нас радовало только одно, что пустословие в масштабах страны не отражалось на развитии военной науки. Наш институт окружала строгая засекреченность, отсюда требование дисциплины и нервное напряжение всю неделю поддерживали все: от начальства до охранников проходной. Последние даже порой переусердствовали.

В пятницу, после заседания Учёного совета, мы собирались в гараже у доктора технических наук Терехова В. И, чтобы снять стресс, поговорить о важных житейских вопросах: как получить очередную квартиру, машину; кого из нас продвинуть в ту или иную комиссию, чтобы иметь возможность защитить интересы и необходимые льготы своих подчинённых. Нас тогда не волновали исследования американских психологов, которые сравнивали стрессовое состояние человека с натяжением скрипичной струны. По их мнению, слабое натяжение струны вызывает глухой, дребезжащий звук, а сильное – резкие неприятные звуки, приводящие к обрыву струны. Стресс может стать либо дыханием смерти, либо искрой жизни. В расцвете жизни дыхание смерти никого не прельщает. Поэтому мы придерживались другой позиции: сам по себе стресс не всегда плох. Известный метод борьбы русской души со стрессами, алкоголь, повод не столько выпить, сколько поговорить. Как говорят в народе – пар выпустить лишний. Застолье, как правило, длилось до полуночи, часто от стола нас отрывали только жёны.

Долой психологические выкладки, вернемся к реальности! Между нами были строго разграничены обязанности: я отвечал за горячительные напитки, а Василий Бессмельцев – за закуску.

Овладевшие в достаточной степени марксистской – ленинским мировоззрением, мы понимали, что если будем идти по пути рыночной экономики согласно учения Карла Маркса «Капитал», то нам не хватит денег, чтобы удовлетворить все наши потребности. Поэтому мне было поручено разработать и осуществить на практике концепцию социалистического реализма.

К тому времени я стал кое-что понимать.

Принял все меры по экономии спирта, строго регламентируя его использование, а резерв был: на месяц лаборатории выдавали десять литров ректификата и двадцать литров гидролизного спирта. Но как его вынести через проходную, где стоит такая охрана, что даже муха без надобности не пролетит?

Через проходную запрещалось проносить любые вещи, и только в политдень мы могли а занятия ходить с книгами. Наш малый учёный совет из трёх человек и решил воспользоваться этим шансом. И все эти розовые картины, которые рисовались нам на политзанятиях, оказались пригодными, в гараже за столом.

По заказу нам смастерили ёмкость в виде самого большого произведения, без которого как мы считали, не могут проходить ни одно политзанятие: «Капитал» К. Маркса. Он нас устраивал не только в научном плане, но и по размеру. Мастера потрудились на славу, макет сделали из нержавейки, обернули отличным кожаным переплетом, на котором золотыми буквами красовалась надпись «Капитал».

Берёшь в руки эту вещь и не поймёшь – это книга знаний, или сосуд, вмещающий литр чистейшего спирта. Чтобы открыть эту книгу, надо было иметь определённые навыки и привычки. Сказать, что инициатор этой идеи решительно ничего не боялся, когда проносил её под мышкой через проходную – значит, ничего не сказать. Вначале руки дрожали, но от этого я только сильнее прижимал книгу к телу. Потом осмелев, стал даже ею размахивать.

Так длилось несколько месяцев, пока один из охранников не заметил, что мы слишком долго на политдне изучаем это произведение. А может, просто учуял. Он даже пошутил, что можно уже этот труд запомнить и наизусть.

Труды В. Ленина, хотя и уступали «Капиталу по объёму», но их тоже до бесконечности не будешь изучать. Мы, поразмыслив и обсудив нашей тройкой перспективы развития марксистско-ленинского учения, решили обратиться к живому классику и заказали трилогию Л. Брежнева «Малая земля», «Возрождение», «Целина». С этим произведением в очередной политдень я и появился. Дежуривший на проходной новый старший сержант, как увидел трилогию Брежнева, полез с расспросами, где достал, есть ли в библиотеке. Он минут десять объяснял мне, что ему лично эта книга по барабану, но поручение выступить на очередном политзанятии по теме «Подвиги нашего вождя» надо выполнять… Я же думал только о содержании моей трилогии, даже пот на лбу выступил, а вдруг унюхает. Не выпуская из рук книгу, пришлось врать, что недавно Политиздат в таком формате выпустил книгу Брежнева.

И правда, трилогия Брежнева появилась через несколько месяцев в продаже, но в другом переплёте, более дешёвом, чем у нас. Мы – то делали своё творение на года, собирались его носить через проходную института, пока будет жить генсек. Так и случилось. После смерти Брежнева всё так завертелось, что не только труды основоположников марксистского учения, но и его последователей оказались не нужны. А вот трилогия генсека и «Капитал» К. Маркса заняли достойное место в моем книжном шкафу, и до сих пор радуют моих гостей.

Лошадь

Лошадь – животное довольно любопытное. Очень уж у неё ум совершенен, как бы сказать, чисто человеческий.

Никакого, знаете, сходства с животным миром.

Если лошадь привязалась к человеку или к какому-то месту, её и кнутом не отвяжешь. Я это испытал на своих ногах, а они-то у меня не казённые. Уже второй месяц, как я на практике в колхозе, и лишь сейчас мне выделили лошадку и бедарку. Ноги отбил, как – никак пять тысяч гектаров одной только пашни в бригаде, а сколько виноградников да садов, везде нужен глаз да глаз. И некому подсказать.

Перед моим приездом уволился агроном бригады, перебрался в райцентр с семьёй. Пятнадцать лет отмахал в этой бригаде добросовестно и аккуратно. Спроси его, что было посеяно на таком – то поле десять лет тому назад, без запинки ответит.

А здесь случилась беда: то ли лошадь подвела, то ли сам не досмотрел, может быть, чувства взыграли по весне. Стала его лошадка часто возить не к своему дому, а к чужому. Вот такое несчастье случилось, и кто в этом виноват – разберись, попробуй: то ли его лошадка, то ли весна.

Запрягает лошадку конюх, а меня предупреждает:

– За лошадкой, Петрович, нужен уход, как за женщиной, она, лошадка, твои ноги, глаза и уши. Да смотри, не гоняй её сильно. На поле, вдали от бригады снимай уздечку, пусть пасётся свободно все дни недели, кроме пятницы. В пятницу привязывай в лесополосе…

– Почему? – закономерен мой вопрос. А конюх:

– Много будешь знать, быстро состаришься!

Езжу одну неделю, езжу вторую – без проблем. В начале третьей недели мне конюх и подсказывает:

– Студент, все дни недели, кроме пятницы, можешь лошадку от своей калитки отправлять на конюшню без присмотра. Она дорогу хорошо знает, сама в любую погоду дорогу найдёт, не переживай. И снова:

– Только вот в пятницу – приводи на конюшню сам.

Я смотрю на конюха с удивлением, а спросить стесняюсь, в чем дело? Сдалась ему эта пятница!

Прошёл ещё месяц моей практики, наступил май. Кругом, куда не поедешь, цветут сады, трава по пояс, я и потерял бдительность, а может и дни перепутал.

Приехал на самое отдаленное поле, пятнадцать километров от села, снял уздечку и пустил лошадку пастись. Она, как обычно, с жадностью набросилась на травку.

Ничего не предвещало необычного в её поведении.

После обследования двух смежных полей пшеницы прихожу к месту, где паслась лошадка, а её и след простыл.

Я пробежал вдоль лесополосы километра два вперёд и столько же назад, лошадку не встретил. Вот тут-то только и вспомнил наказ конюха, стал считать дни недели: точно, сегодня пятница. Как же я забыл об этом? Стал перед собой оправдываться: столько забот свалилось тогда на неокрепшие плечи молодого специалиста. А страдают ноги. Когда отмахал я пятнадцать километров до усадьбы, вспомнил русскую поговорку «От дурной головы и ногам нет покоя». Прихожу на конюшню. Спрашиваю конюха:

– Лошадка не приходила? А конюх отвечает, глядя на часы:

– Знаешь, где живёт заведующая сельмагом Катерина?

– Как не знать самую красивую женщину в бригаде!

– Так вот, иди к её двору, время вечернее, наверняка, твоя лошадка там.

Я туда, вижу издалека, стоит моя лошадка около калитки Екатерины, только головой крутит.

Я подхожу ближе, глядь, она из ведра овёс уплетает и не фыркает, меня такое зло взяло, хотел её кнутом ударить. И в это время хозяйка дома Катерина выходит на крылечко, и как-то с издевкой спрашивает:

– Что, агроном, потерял лошадь?

И не дожидаясь ответа:

– Смотри, не потеряй голову!

Она вышла из калитки и медленно, покачивая бёдрами, отправилась в сторону магазина. Я посмотрел ей вслед и соблазнительно подумал;

– Да-а, от такой женщины и голову не грех потерять!

Надел я уздечку на лошадь и на конюшню, а самого любопытство распирает, как подробней узнать, почему лошадка ведёт себя так загадочно и странно? Поразмыслил, уж не связано ли это с отъездом бывшего агронома?

За ужином я и спрашиваю у своей хозяйки, знатной звеньевой и известной своей осведомленностью обо всех в бригаде:

– Что у вас здесь в бригаде случилось, что в разгар весенних работ бригада осталась без агронома?

И здесь моя хозяйка и поведала печальную историю лошади.

Наш сельмаг был долго закрыт. И наконец, прислали из райцентра новую заведующую. Как она согласилась ехать в такую глушь? Красавица, глаз не оторвать. Не иначе, в любовную историю вляпалась, разведенка, с маленьким ребенком на руках. Правда, дом ей сразу дали. В день открытия магазина людей собралось больше, чем мух у дверей. Всех женщин интересовал один житейский вопрос: «Какая опасность их подстерегает?» Когда женщины увидели Катерину, у них на лоб глаза полезли и в срочном порядке приняли экстренные меры. Стали в магазин сами ходить, даже за сигаретами, пивом и водкой.

Ещё задолго до приезда в нашу бригаду Екатерины, у нас было заведено: осенью, во время уборки винограда, Гришка, местный сторож, варил чачу. Все специалисты в конце недели, в пятницу, съезжались на дегустацию. Это чтоб отдохнуть подальше от жён – стрессы снять… Так наклюкаются порой, что и не помнят, как садятся в бедарки и как до дома добираются.

А у лошадки агронома особое серебристое ржанье, далеко слышно. Жена агронома Анна только услышит, отворяет ворота, лошадка прямо к крылечку и подвозит агронома. Сыновья и высаживают отца с бедарки, ещё не успеют они его в дом затащить, а лошадка развёрнётся и на конюшню рысцой. И так всю осень. Кипит работа, как на хлебной ниве, так и на поле зеленого змия. Наш-то Григорий за короткий срок успевает заготовить чачи на всю зиму. А по весне только сельмаг и выручает. Бывшая заведующая сельмагом не жалела ни сил, ни средств на приобретение спиртного. Сколько не боролось правление колхоза с этим пагубным явлением в рабочее время, но райпотребсоюз ноль внимания на все требования. Наконец, по весне, в прошлом году кормилицу всех местных мужиков сняли с работы. Не подумай, не за нарушение правил торговли, а за растрату средств пайщиков. На её место прислали новую заведующую, сам видел, какой красоты. Теперь, если раньше голова болела у мужиков, то сейчас она болит у всех замужних баб. В первую же пятницу сунулся наш бывший агроном Михаил Иванович за водкой в магазин, а новая продавщица и говорит:

– Не велено продавать в рабочее время.

И показывает пальцем на строгий распорядок продажи алкогольных напитков, причём с ограничением: в одни руки – по одной бутылке. А что тыкать-то, если сам агроном вместе с правлением эти правила утверждали…

Но наш Михаил Иванович не лыком шитый, знает, как обходить даже им принятые правила!

Стал он водочку возить из дома Екатерины, причём ящиками, усугубляя и так дефицит этого товара.

Погрузит водочку в бедарку и на виноградник, а мужики ему комплимент виде анекдота сипят.

Буквально через пару таких ходок лошадь, умнейшая животина, и стала возить агронома не домой, а к разлюбезнейшей Екатерине. А Катерина, хотя и молодая женщина, знает, когда надо открывать ворота, чтобы не спугнуть лошадь.

Лошадь, как и прежде успешно находит дорогу на конюшню, а вот дом Анны стала забывать. И тогда жена агронома и подалась во всесильный партком колхоза.

На заседании парткома секретарь партийной организации, согласно морального кодекса советского человека, потребовал это баловство прекратить и заменить совсем испорченную лошадь на морально устойчивую… Так и сделали!

Агроном избежал партийного взыскания, а новая лошадь, не подозревая о моральном кодексе, как ни в чём не бывало, продолжала по пятницам пьяного агронома возить ко двору Екатерины. Здесь вся бригада стала на защиту Анны. Это и понятно, интересы ячейки общества превыше всего… Конюха вызвали на правление колхоза с объяснением: как такое могло случиться. Тот повинился. Мол, по своему недосмотру в пьяном состоянии выделил агроному лошадку, на которой Екатерина несколько раз ездила за товаром в райцентр.

Вот что значит сила привычки, с ней просто невозможно бороться! Но только после этого случая агроном поменял место жительства. Как хорошо, что в современной деревне специалисты не желают связываться с лошадью!

Бычок

Животное действует согласно инстинктам, а человек, существо разумное, ведет себя так, как ему выгодно. Вспоминая эту историю, я всегда смеюсь, убеждаясь в правильности учения академика Павлова.

Каждый год, когда мы с женой собираемся на отдых, для нас из известных дилемм остаётся главной одна: на кого оставить хозяйство? Жена всегда, успокаивая меня, кивает на свою родную сестру. Мол, и та всегда с радостью готова похозяйничать у нас дома. Я же, зная лживый характер своей свояченицы, всегда отвергал эту кандидатуру. Но на этот раз под давлением непредсказуемых обстоятельств вынужден был согласиться, и мы укатили на море.

Каждый день жена то и дело названивала добровольной помощнице по телефону, чтобы быть в курсе всех событий внутреннего и внешнего характера. Ну и отдых получается у моей женушки!

Больше всего эту курортницу беспокоил бычок. Отлученный от коровы перед самым нашим отъездом, он теперь весь день орёт, требуя мамкиного молока, а возможно, просто ласки. Жена, ещё будучи дома, наберёт в бутылочку из-под пива молочка, накормит его, он на какое-то время замолчит, потом поставит перед ним ведро сыворотки, привезённой с молокозавода.

Свояченица же, не утруждая себя, за сывороткой никуда не ездила, с утра затарится пивком для себя любимой, а начнет бычок орать – поделится с ним – тот захмелеет и замолчит. Так же она не переносила мои замечания, как и рев бычка, поэтому всегда к нам приходит с бутылкой пива.

Через три недели мы возвратились с моря, загорелые, довольные, правда, слегка уставшие. Только вошли во двор, где и усталость делась, жена пошла сразу же, смотреть хозяйство, не нарадуется – всё в норме. То и дело нахваливает сестру, а меня корит за предвзятое отношение к ней.

Сестра возомнила себя порядочной хозяйкой, стала требовать пикничок на природе, шашлычок с пивком. Жена быстро оформила бычка в стадо, и в ближайшее воскресенье выехали на природу.

Расположились мы возле речки, жена хвастается своим загаром, а сестра, попивая пивко со мной, то и дело повторяет:

– Ох, как я измучилась с вашим хозяйством! Ну как в этом случае не расслабиться.

Дело шло к обеду, пастух пригнал стадо коров на водопой. Жена, завидев нашего бычка, вдруг закричала с умилением:

– Боря! Боря!

Бычок, не обращая внимания на крики моей жены, подбегает к свояченице, и со всего маху бьёт её по руке с бутылкой пива. Бутылка летит в одну сторону, а свояченица в другую.

От неожиданности я опешил.

В это время моя жена схватила пустую бутылку и давай перед мордой бычка размахивать ею, отгонять от пострадавшей.

Бычок страшно заревел и стал рыть землю передними копытами и трясти головой. Я только и успел крикнуть то ли для потехи, то ли от страха:

– Беги!

Моя жена сорвалась с места, как спринтер. С невероятной скоростью она помчалась, петляя среди деревьев, а я – за ней.

Слышу за нами топот копыт, оглядываться некогда – я и прибавил ещё хода. Вдруг слышу голос пастуха:

– Петрович, остановитесь! Мы отогнали бычка!

Не веря своим ушам, я оглянулся и увидел верхом на лошади пастуха.

Обессиленный, я остановился, и стал искать жену, и здесь я увидел, как она неуклюже слазит с дерева. Потом даже не могла объяснить, как она оказалась там.

Подходим мы к нашей стоянке, кругом всё разворочено, бутылки с пивом разбросаны.

Свояченица сидит на пеньке, держится за бок, а я-то давно уже все сообразил: и про бычка, и про свояченицу. Говорю ей с ехидцей:

– Как это надо понимать?

А она смотрит на меня бесстыжими, пьяными глазами и так правдиво молвит:

– Я здесь не причём! Дурной, бешеный!

Я посмотрел на неё осуждающим взглядом и промолвил:

– Это надо ещё разобраться, кто из вас дурней?

В тот же день мы и отправили пострадавшую в больницу – лечиться. Только вот – не знаю, помогут ли ей врачи!?

Гармонь

В сны и приметы там всякие я, господа, не верил, пока не произошёл в нашей семье необычайный случай.

Был у меня дед, потомственный кубанский казак. В то время, когда он жил с моей бабушкой, из всех музыкальных инструментов на всю станицу, была одна гармонь, и та у деда. Играл он на ней и пел казачьи песни, на зависть другим казакам, задушевно и трогательно. Но, когда надо было сыграть весело и виртуозно – на свадьбах, был неузнаваем. Многие девчата в станице по нему сохли, но в жёны он выбрал мою бабушку. Прожила она с ним в любви и тревоге. Мужик он был видный и, невзирая на то, что они имели шестеро детей, дед любил погулять на стороне. Бабушка ему всё прощала, а вот его гармонь ненавидела, готова была её растерзать. А дед, как в насмешку, всегда держал гармонь с собой рядом, даже когда ложился спать: с одной стороны на печке была бабушка, а с другой гармонь. Так они прожили тридцать пять лет. За год до смерти дедушка перестал играть по свадьбам, да и на сторону ходить. Вечером сядет, бывало, на лавочку перед домом и тихо поёт только грустные песни. Бабушка моя заволновалась. То и дело с расспросами к нему:

– Что случилось, Григорий, не приболел ли ты? Может, к врачам обратиться?

А Григорий этих врачей, как чёрт ладана, боялся, а сам потихоньку на глазах таял. За день до смерти дедушка и завёл «курьёзный» разговор с бабушкой: просил прощения за все свои любовные грехи, выпрашивал выполнить одну его волю – положить в гроб гармонь. Этот разговор с дедушкой бабушка скрыла от всех.

Похоронили деда станичники, как доблестного казака.

Гармонь по наследству досталась моему отцу, который обладал таким же безупречным музыкальным слухом. Правда, кроме гармони, в наследство досталась и привычка любить на стороне.

Прошло почти пять лет и как-то отцу снится сон: дедушка обращается к нему с просьбой узнать, почему бабка не положила в гроб гармонь? На том свете, мол, ему скучно без гармони, тоска заедает. Бабушке пришлось рассказать всем о том разговоре. Она хлопотливо убеждала:

– Сынок, я заметила твои способности к музыке сызмальства и хотела, чтобы отец гармонь только тебе оставил, как память. Поэтому и не положила гармонь рядом с ним».

А потом, вдруг всплеснув руками, запричитала: «Да простит меня Бог, боялась я, что с гармонью он и там будет так же гулять. Прошу тебя, когда умру, положи в гроб рядом со мной эту злосчастную гармонь. Пусть играет на том свете под моим присмотром, так будет лучше»

Мой отец так и поступил, как велела бабушка.

Грустная история

Любил ли маму мой отец? Я так и не понял. Это осталось загадкой, которая меня всегда тревожит до сих пор, хотя мою голову уже давно покрыла седина. Моя ранняя память помнит только мои осторожные чувства к родителям, когда он после очередной женитьбы, оказавшись выброшенным на улицу, перебрался к нам жить.

Жили мы тогда на окраине большого города, жили бедно, нуждались во всём. В узкой комнате, побелённой известью, находились скудный наш скарб: две узкие кроватки занимали почти половину комнаты, огромный, как будто барский стол, кем-то выброшенный на свалку, неуклюже притулился у окна, из-под него всегда торчали две табуретки. Ворча и причитая, нашла мама место и для моей гордости: этажерки с книгами. Я только что поступил в сельскохозяйственный институт, нет – не по призванию, а по нужде.

Сколько себя помню в детстве, никогда не видел на столе целую буханку хлеба: такая была норма. Через всю свою жизнь пронёс особую любовь к хлебу. Поэтому мой выбор профессии был связан с особым отношением к хлебу, как божеству. Решил – стану агрономом, буду выращивать хлеб.

Хлеб – моя первая любовь, пронесенная через всю жизнь, а литература – моя вторая и поздняя любовь, которой пришлось изменить в юности по нужде, не осмысленно. Получил аттестат зрелости, а вместе с ним – рекомендацию на филологический факультет, но вдруг неожиданно для своей учительницы, сделал непредсказуемый выбор в своей жизни, о котором в последствии ни разу не пожалел.

В один из вечеров я задержался в институте. Надвигалась в моей жизни первая студенческая сессия. Войдя в дом, я заметил, что наша единственная комната в коммуналке перегорожена занавеской.

– Что это за маскировка? – спросил недоумённо. И слышу в ответ:

– Отец вернулся.

Только хотел спросить: «Зачем он нам нужен после стольких лет твоего одиночества и моей безотцовщины?» Но глянул на счастливые глаза матери, и мне стало её жалко. Молча, пошел на свою половину.

Вдруг слышу чьи-то задубенелые шаги по коридору и громкий стук в дверь. Мать подбежала, щелкнула щеколдой – и обратно в постель. Я принял вошедшего человека за соседа, перепутавшего дверь в тёмном коридоре. В помятом пальто, в какой-то старой шапке с отогнутыми ушами, весь в снегу. Едва он выгнулся, стряхивая с себя снег, еле держась на ногах, и тот час рухнул на пол в зимнем пальто. Он был настолько пьян, что и слова не мог сказать, хотя бы для приличия поздороваться.

Мать бросилась к отцу и стала стягивать с него верхнюю одежду, то и дело поглядывая на меня. Вдвоём мы кое-как раздели отца и уложили в постель. Он что-то невнятное бормотал, возможно, просил прощения, по – детски подумал я. Всю ночь отец храпел, стонал и что-то бормотал, а мать то и дело вскакивала с постели, поднося ему в кружке холодную воду, тихо успокаивала его.

Утром рано, глядя на храпевшего почти чужого мне человека, я отправился в институт с тяжёлыми раздумьями. Я уже был и не рад такому возвращению отца, всякие мысли одолевали меня. Я понимал, что это временное явление, как бывало раньше, когда ему становилось в жизни плохо, он вдруг вспоминал нас, и на короткое время возвращался в семью. И мать всегда его принимала, всё прощала, как мне казалось, с легкостью. Меня всегда это бесило. С каждым его приходом быстро начиналась новая сытая жизнь, но так, же быстро она и заканчивалась. Но на этот раз, не испытывая никаких сыновних чувств, мне хотелось, чтобы он задержался у нас как можно дольше. Я сознавал, что так матери этого хочется, ей легче с ним, да и мне сытней. Весь день я стремился как можно быстрей закончить предэкзаменационные дела в институте, возвратиться домой и повидать трезвого отца. Когда пришёл домой, отца не застал, мама хлопотала у печки, в комнате пахло сытно и аппетитно. Я спросил: «А этот где?»

– Уехал за своими вещами, – бросила через плечо мать. Я снова, как в прошлый раз, заволновался. Мама сразу же уловила мою нервозность и попыталась успокоить, потрепала мои волосы, приговаривая:

– Никуда не денется твой отец!

– А вдруг та женщина простит его снова? – дрожащим голосом вымолвил я, глядя в глаза матери. Мать испугалась на мгновение, а потом твёрдо и выпалила:

– Да что он, рёхнулся, что ли? Ещё месяц тому назад он сам просил меня соединиться с семьёй. Я просто тебе не говорила, чтобы не волновать. А сама долго думала, как поступить! Понимаешь, он слаб и беззащитен, если его сейчас не приму, то он пропадёт: сопьётся.

Я молчал, а мама продолжала: «Сынок, есть такие люди, которые всегда кажутся безобидными, хотя и знаешь, что они эгоистичны и жестоки. Создаётся впечатление, что они невинны, хотя и случается быть свидетелем их мерзких поступков. Но, когда человек любит, а я люблю твоего отца, то готов всё простить любимому, чтоб только оставаться рядом с ним и видеть его ежедневно. Я знаю, тебе кажется, что я без меры доверчива и глупа и могу быть обманута кем угодно. Нет! Просто я хочу помочь твоему отцу. Ты меня поймешь когда-нибудь». С этими словами она всепрощающе посмотрела на меня, надеясь на понимание и согласие. Я же думал о том, как люди безалаберны из-за своих пороков, из-за полного безволия, находясь во власти любви.

Было, попытался готовиться к зачётам, но мысли упрямо не хотели проникать в память. Бесполезно читая конспекты лекций, медленно, не дождавшись приезда отца, заснул.

Проснулся от того, что мать в какой-то довольной, но несколько пугливой спешке будила меня:

– Отец приехал!

Мгновенно вскочил и, улыбаясь, пошёл навстречу отцу. В тот вечер мы долго сидели единой семьёй за столом. Не припомню, чтобы мы были когда-нибудь так счастливы.

Обычно, когда отец переезжал к нам жить, то более месяца он у нас не задерживался. Когда я был маленький, почему-то винил мать и меньше обращал внимание на недостатки отца. Теперь, повзрослев, стал многое понимать: дело не в матери. Дня не проходило, чтобы к вечеру, к концу рабочего дня он не был пьян. Моя мать всегда его защищала – мол, у него такая сложная работа: едут из сёл руководители хозяйств и все с могарычём – вот и спаивают честного человека. Нет, мать не плакала, она, молча в себе, переносила это горе, отроду не видевшая ничего, кроме недоли. А сейчас я сидел за столом и ловил себя на мысли: неужели всё наладится, и мы будем счастливо, беззаботно жить!

Перевалило за полночь, но никто не хотел спать. На ночь отец устроился на полу, рядом с кроватью матери. На пол мать положила теплое одеяло, в изголовье фуфайку, укрыв отца каким-то покрывалом.

За это время нашей счастливой, но короткой совместной жизни отца назначили заместителем начальника краевого управления сельхозхимии. Новая работа полностью его захватила и в то же время потащила в какой-то омут. Участились выпивки на работе, в кругу сомнительных друзей и женщин. Мать ужасали те перемены, которые с ним происходили, но сил с этим бороться у неё не хватало. Она считала, что он, при всей жестокости к ней, порядочен, честен, поэтому никогда его не контролировала, давала полную свободу действий и выбора.

Он признавал, что он не прав, но совесть в нём не просыпалась, как того желала мама. Вскоре он переехал жить на дачу. Я наведывался к нему часто: идти туда нужно было пешком по мосту через Кубань, а потом по берегу километров пять. Не всегда отец пускал меня в дачный дом. Из раскрытых окон, которых всё лето вываливался папиросный дым, весёлый шум мужских и женских голосов. Правда, когда я приходил к нему, он убеждал меня взять деньги или кусок мяса. Я же никогда не отказывался, хотя знал, что мама будет злиться и ругаться. Он всегда спешил быстро отделаться от меня: не терпелось возвратиться в захмелевшую компанию. Я уходил с досадным огорчением, что нет у него никогда времени поговорить со мной задушевно, по-отцовски: спросить об учёбе, о матери, о моих увлечениях. К моей жизни он никогда не проявлял интереса.

Наступила осень. Возобновились занятия в институте, и я всё реже и реже стал к нему приходить на дачу. После бабьего лета зачастили дожди, ночью стало подмораживать, в один из вечеров по грязной дороге я отправился на дачу. Сердце-то болит, как отец? Смотрю, замок, нахожу сторожа, и узнаю, что мой отец уже месяц здесь не появляется. Последний раз, мол, видел его с молодой красивой женщиной, на служебной «Волге». Матери ничего не сказал, но она вскоре сама запретила мне ходить к отцу. Они с сестрой между собой начали говорить о нем презрительно, вскользь, намекая на распутство. Чуть не каждый месяц женится, да разженивается!

В тревогах: в холоде, да и в голоде прошла зима. По весне у мамы обострились раны, полученные на войне. Чтобы поддержать семью, я стал ходить подрабатывать вечерами на стеклотарном заводе, укладывал в вагоны многолитровые банки. Уже, будучи на третьем курсе института, я попросил у матери разрешения сходить к отцу на работу, одолжить денег на её лечение. «Не унижайся, – твердила она неоднократно, – вот окончишь институт, и заживём мы тогда с тобой богато!» Я не спорил, боялся её обидеть. Что греха таить, отца видеть хотелось. И помог случай!

По весне неожиданно узнаю, что в нашу футбольную команду «Кубань», которая первый год участвовала в высшей лиге, приглашён играть мой двоюродный брат. Я стал посещать все футбольные матчи с его участием.

Как-то раз, выходя из стадиона после матча, лоб в лоб столкнулся с отцом и его новой женой. Это была красивая, жизнерадостная женщина, модно и изящно одетая. – Лидия Владимировна, – представилась она. Как – то свободно и легко взяв меня под руку, предложила: – Сейчас поедим к нам, отметим встречу и знакомство. Я стал неуклюже отказываться, придумывая на ходу всякие небылицы.Но, подойдя к машине, она эллегатно посадила меня в салон служебного автомобиля и мы поехали. Всю дорогу, она то и дело твердила, что хотела со мной давно познакомиться, и уже собиралась пойти в институт на поиски. Я же понимал, что эти слова она произносит ради приличия. Я молчал, а отец только кивал головой, во всём с ней соглашаясь. Мы подъехали вскоре к большому дому, у калитки которого нас встречала пожилая женщина, как потом оказалось, новая тёща отца. Когда мы вошли в дом, я был ошарашен: такой роскоши я до сих пор нигде не видел. Моё волнение отец сразу заметил, повел в сад, стараясь увлечь общим для нас обоих разговором. Он с гордостью показывал новые сорта фруктовых деревьев, цветы и свою оранжерею. Я знал, что отец очень любил свою профессию агронома, считал её самой нужной для человека и самой гуманной на земле. Я готов был бродить по саду долго, хоть всю жизнь. Но здесь появилась Лидия Владимировна и твёрдым голосом пригласила к столу. За изысканно, со вкусом сервированным столом я не знал, куда деть руки, боялся опростоволоситься. Лидия Владимировна это сразу заметила, непринужденно стала ухаживать, не обращая внимания на мою застенчивость, шутила и смеялась. Вскоре и я был очарован этой женщиной. Позже я узнал, что она научный сотрудник института садоводства и виноградарства, живут они с отцом уже три года счастливо, несмотря на большую разницу в возрасте. И еще: у Лидии Владимировны нет детей и не будет.

Я сидел и смотрел, как она ласково, но настойчиво она находила моменты упрекнуть отца за пьянство, подчеркивая каждый раз, что не перестанет с этим бороться.

Уже поздно ночью все пошли провожать меня до трамвайной остановки. И здесь неожиданно Лидия Владимировна заинтересовалась: «Когда у тебя должна быть шестимесячная производственная практика? Куда собираешься ехать, в какое хозяйство?» и, повернувшись к отцу: «Петенька, а можно ли помочь?» Я с гордостью заявил, что еду от кафедры земледелия проводить научную студенческую работу в одном из хозяйств Ново-Покровского района.

Садясь в пустой вагон, я успел сказать на ходу, что выезжаю на днях. Пустой трамвай уносил меня в реальную страшную действительность, где дома ждала одна нищета и убогость. Отец с Лидией Владимировной ещё долго стояли на остановке под ярким фонарём, пока трамвай не скрылся с виду. Дома я заметил, что мама взволнована, мои тревоги только усилились. Отвечал на ее расспросы молчанием. Но ложась спать, дал себе слово, что никогда не буду так жить бедно и убого! Через несколько дней укатил на практику в самый отдалённый и засушливый район края.

Коза

Как хочется иногда плюнуть на все дела, выбросить из головы домашнюю суету и уехать куда-нибудь подальше от дома. В последнее время даже жена стала раздражать. Думаю, не к хорошему – всё это, надо менять обстановку. А тут и друзья, как раз кстати, пригласили в горы, в Кабардино – Балкарию.

Собирались в дорогу спонтанно, как в тумане, правда, жена заверяла: всё идёт по плану. В машину сложили ворох её вещей. Рядом с нашими рюкзаками красовался огромный кожаный чемодан с еще не оборванной биркой таиландского аэропорта. На крышке его взгромоздилась огромная соломенная шляпа, а летний зонтик волновал воображение легкомысленными шелковыми рюшами. Я возмутился, тыча пальцем в эту пирамиду:

– Зачем все это в горах нужно?

Моя женушка посмотрела так красноречиво, что я уже знал, какой ответ последует:

– На всякий случай!

Продуктов захватили на целый месяц, четырёх спальную палатку и надувные матрацы еле втиснули в багажник. Я ей осторожно объясняю:

– У друзей остановимся. А она в ответ:

– Пригодится!

Сутки собирались, да нет, наверное, больше.

Помню хорошо, во время сборов жена всё время с претензиями ко мне: то я удочку забыл, то посуду с ведром не прихватил. Когда выехали со двора, наконец, успокоившись, промолвила облегченно:

– Сколько можно шататься по морям, по этим пятизвёздочным отелям. Отдохнём, как обычные люди, подлечим нервы, забудем про дела и повседневные заботы.

Через сутки добрались до места отдыха в отдалённый аул республики, природа дивная: рядом горная река – журчит, вода чистая – пьёшь и не напьёшься, воздух чист – не надышишься. Просто рай!

День ползаем по горам с одышкой городской, без привычки; второй день по лесным тропам – грибы собираем. Куда и городская бессонница делась! Утром разбудить жену не могу, завтрак приходится готовить самому.

На третий день друзья пригласили в гости, у них что ни день – то праздник. Заходим к друзьям во двор… и здесь моя жена, всплеснула руками и ахнула, да так громко, что друзья на ногах еле устояли:

– Батюшки, бельё-то стиранное я с веревки не сняла, когда уезжала!..

И весь вечер только об этом белье и разговора, как будто с друзьями нельзя ни о чём, о другом поговорить. А ведь с собой взяли ноутбук с фотографиями достижений детей и внуков, наших заграничных поездок, хоть художественную выставку организовывай.

Что делать? Я успокаиваю: во дворе бельё никто не украдёт, а она возражает: а выгорит, пылью покроется, что мама скажет, ее дорогой подарок?

Наконец пытливый ум моей жены находит выход:

– Иди на почту, отправь соседке телеграмму, чтобы бельё сняла. Не забудь указать, где ключ находится, чтобы комнатные цветы полила. Не возвращаться же нам домой из-за такого пустяка.

Приезжаю на почту, беру бланк, заполняю:

– Горах зпт дома не скоро зпт снимите бельё зпт ключ собачьей будкой тчк.

Девушка на почте долго вычитывает телеграмму, а потом с решимостью работника ФСБ, заявляет:

– Такую телеграмму я отправить не могу! Это шифровка!

Я, естественно, возмутился, смотрю на неё удивлёнными глазами и ласково – трепетно заявляю:

– Как же так не можете?!

А сам от неё глаз не могу оторвать. Она смущённо и говорит:

– Что вы так смотрите на меня растерянно. Ничем помочь не могу! Идите к начальству.

Я кинулся к начальнику почты. После долгих объяснений начальник почты соглашается отправить телеграмму, но только после его правки. Что делать, соглашаюсь, не гореть же белью на солнце синим пламенем.

Когда телеграмму отправили, начальник почты привычно успокаивающим тоном объясняет:

– Знаете, в горах много бродит всякого люда, и все на одно лицо, не поймёшь: то ли отдыхающий, то ли турист, то ли бандит!

На последнем слове, я аж встрепенулся, но промолчал. Рад, что телеграмма хоть спокойно ушла. Буквально на следующий день получаем телеграмму:

– Бельё сняла зпт козу загнала сарай тчк.

Думаю, при чём здесь коза, когда её у нас и помине не было. Видно, на почте текст перепутали. Не в первой…

Махнули мы рукой на эту телеграмму и в горы подались. Приходим через пару суток к друзьям, а они нам еще одну телеграмму показывают, а у самих с испуга руки дрожат:

– Немедленно выезжайте зпт козой заинтересовалась полиция тчк.

Тут-то не до смеха, какой там отдых. Быстро собрались и домой. Через восемь часов напряжённой поездки: кругом ведь видеокамер понавесили, сильно не разгонишься, подъезжаем прямо ко двору соседки. Та с налету затараторила:

– Захожу во двор снимать бельё, смотрю, коза уже одну простынь дожёвывает, за вторую берётся. Я же вспомнила, Нюра, как ты говорила: «Вот куплю дойную козу, да мужа подлечу, а то в последнее время на меня и не смотрит»

Я в недоумении смотрю на жену и слово не могу вымолвить. А соседка и продолжает:

«Ну, думаю, соседи дают: купили козу, выпустили пастись, уехали, а загнать забыли. Я её и загнала в ваш сарай. На следующий день ко мне и заявился участковый наш, Палыч. Мол, так да этак, пропала коза у бабы Любы, что через двор от вас живёт. Выпустила она её в огород пастись, бросилась под вечер загонять, а козы и след простыл. Она в полицию, по горячим следам заявление накатала. Стал Палыч пытать меня, не видела ли я, как кто-то из наших пьяниц эту козу в свой двор загонял. Зачем грех на себя брать, я и показала, где коза стоит. Участковый и вручил вам повестку в полицию, как только вы появитесь дома. Я-то понимаю, дело тюрьмой пахнет, как не пожалеть вас: приедете отдохнувшие, и прямо в тюрьму. Тут же вам телеграмму и отбила»

Я, плохо скрывая злость и досаду, дал же бог соседей, впихнул нашу «спасительницу» в машину и прямиком поехал в отделение полиции. Отделались лёгким испугом. Теперь моя жена меньше ко мне придирается: а то ведь как раньше было – что не случится в доме, я один виноват!

Умный директор

Сейчас развелось столько умных руководителей – один ужас, диву даёшься! Если такими темпами будем и дальше двигаться, то смотришь, в ближайшее время нас, простых тружеников, и не останется. Берегли богатство страны. Спрашивается для кого?

Для умников, которые только и думают день и ночь, как карманы свои набить. Причём никого из них не волнует, чья эта собственность: частная или общенародная.

А последнее понятие они специально из своего лексикона выбросили. Так легче воровать без зазрения совести и стыда. Более того, модно стало этим богатством кичиться, до неприличия хвастаться, унижая тем самым свой же честный народ. Нас сейчас уверяют, что прежнее время было плохое, почти никчемное, «застойное». Но как-то странно получается, к застойным показателям вот уже на протяжении двадцати лет никак приблизиться не можем. Сознавая своё превосходство перед прошлым, мы не улучшаем настоящую жизнь, не украшаем её морально по совести, а калечим всё – то хорошее, что у нас было. А мы в короткое время под одобрительные крики безумных и бездарных людей всё разорили в прах и пустили гулять по ветру дым отчизны.

Мысли эти натолкнули написать рассказ об умном директоре нашего института. Нет его уже давно в живых. Но меня гложет совесть, что при его жизни он так и не услышал от меня добрых и справедливых слов в его адрес.

Короче говоря, едим мы как-то в Главк, в Москву, на научно-технический совет. Только сели в поезд, Василий, заведующий лаборатории и мой лучший друг, достаёт бутылку ереванского коньяка. В купе ещё учёный секретарь нашего института и ведущий химик. Осушили мы эту бутылочку на четверых довольно быстро. А закуска-то то ещё осталась: яйца, сало, окорок, лучок. Разве эта выпивка, при такой-то закуске? Здесь химик и достаёт бутылку чистого спирта – ректификат. Проводница быстро принесла боржоми.

И, как это всегда бывает, тост за тостом, шутка за прибауткой моего друга так развезло, что он и забыл, где находится. Одуматься бы Василию, почему он один говорит, а все молчат? Так он же, давай-ка высказывать всё наболевшее учёному секретарю, при этом каждый раз попрекая директора: то в недальновидности, то в грубости, то в хитрости, то в коварстве. Прошло два года, как его избрали по конкурсу на должность зав. лаборатории, а ему, видите ли, квартиру до сих пор не предоставили.

Смотрю, мой друг башку свою умную крутит, и ещё пуще давай критиковать заведённые порядки в институте. Я его одёргиваю, но он не унимается. Видно, поколбаситься перед уважаемыми учёными очень охота. Мало ему учёного совета! Дескать, он такой человек единственный в учёном совете, знает, в каком направлении должна развиваться наша отечественная наука.

Меня это так взбесило, что я плюнул и полез на верхнюю полку спать.

Я уже голову положил на подушку и слышу, как кто-то заходит в купе. Смотрю, наш новый заместитель директора по науке, недавно из Москвы прислали с дальним прицелом на руководство. А на Васю прыть такая напала, которой даже не было в научной деятельности. Ученый секретарь, степенный и осторожный человек, понимая, что дело приобретает серьёзный оборот, выходит быстро из купе. А химик, как самое ядовитое существо учёного совета, подначивает моего друга и только знает, что подливает в стакан горячительного напитка.

Слышу, зам. директора института по науке так осторожненько предлагает:

– Вы, Василий Иванович, не могли бы поведать обо всем этом на ближайшем учёном совете.

И здесь же начинает расхваливать моего друга за смелость научных идей и за свежие научные мысли. Мой друг, грудь колесом, и гордо покачивая головой, еле слышно соглашается:

– А почему бы и не выступить!

Я буквально с верхней полки чуть и не свалился. Но чётко помню, хмель быстро прошла от такого предложения, и я покурить в тамбур, приглашая своего друга за компанию.

Но его уже было невозможно оторвать от стола и разговора, тем более появился такой понимающий слушатель.

Я вышел из купе, а на душе кошки скребут, да жалобно стучат колёса вагона. Так под стук колёс мы и добрались до Москвы. Успешно отчитались, и в таком же порядке и темпе обратно возвратились в Краснодар.

Вышел я из вагона, а ветер с какой-то неимоверной силой стал надувать моё пальто, предупреждая о буйном характере здешних ветров. Казалось, паровоз был готов забрать меня с собой до Чёрного моря. Но встречавшие поезд люди были на удивление так улыбчивы и вежливы, и так не похожи на затурканных москвичей. И я вздохнул радостно: «Что значит родина!»

Меня ничуть не удивило, что нам подали институтский автобус, довольные, мы расселись, и каждый из нас стал думать о своём. В автобусе воцарилась тишина.

Вот уже и наш жилой городок, но автобус почему – то промчался мимо, направляясь в институт. Я смотрел на удаляющиеся дома и думал: «Какое счастье, что сразу же после института я попал сюда работать, что судьба меня свела с моим научным руководителем Кайдаш Анастасией Семеновной и с директором института Рудневым Евгением Дмитриевичем!»

Сейчас даже представить трудно, чтобы за пять лет кто-то мог бы построить на пустыре такой большой жилой городок и самый огромный научный центр на Кубани. А тогда, при дефиците стройматериала и рабочей силы, Руднев все проблемы решил успешно и более того подготовил научные кадры, которые были способны решать любые научные задачи в области биологии.

Я задумался, ещё не зная, что через какие-то шесть лет директор уйдёт на пенсию по болезни, а через два года после этих событий – уйду и я из института, не сумев привыкнуть к стилю работы нового директора. А пока живое время бежало не ведая, что нас ждёт впереди, оно на моих глазах сокращалось, предупреждая, что мало осталось мне работать в науке. Последние песчинки лабораторных часов осыпались, приближая конец двадцатого века.

Я очнулся от размышлений, когда мой друг усиленно трепал меня за плечо, твердя:

– Выходим, приехали!

Директор нас встретил радушно, показывая всем своим видом удовлетворение, всё время в разговоре подчёркивая, как это важно для института в этом году успешно отчитаться о проделанной работе. Еще бы, в третий раз переходящее Красное знамя Совета Министров СССР нам вручили. На этой высокой тональности зам. директора и доложил о поездке в Москву. Директор поблагодарил нас за успешную работу, как бы намекая, что все свободны.

– А Вы, Василий Иванович, задержитесь, – обратился директор к моему другу.

«Такая скверная штука, – сразу подумал я. – С чего бы его он оставил? Неужели уже доложили? И когда? Не думал я, что это делается так мгновенно»

Мысли тем временем уже летели в голове, как лихие кони и попробуй их остановить, если не знаешь как!

Потом Василий мне рассказывал: «Сел я за стол, где обычно проходит учёный совет и понял, разговор будет нелицеприятный – тяжёлый и долгий. Наболтал точно я в поезде в три короба, не соврал ты. Директор присел за стол напротив меня, и по-отечески, как будто у себя дома, стал вспоминать всё то, что я подзабыл в суматохе всяких дел, как пришёл в институт на работу лаборантом, как рос мой авторитет, как часто прощал мои научные ляпсусы и временные загулы. Так на душу капал, что захотелось убраться вон из кабинета и не смотреть бесстыжими своими глазами в добрые глаза директора. А он тем временем как-то мягко, но настойчиво говорит: „Ну что, Василий, никто не заставляет тебя работать с директором – дураком“ И подаёт мне чистый лист бумаги и ручку. Пишите, мол, заявление по собственному желанию. А у меня таких-то желаний и нет. Беру дрожащими руками ручку и бумагу, а у самого мысли: где я найду при такой скверной репутации такую высокооплачиваемую работу. Честное слово, при таком штопоре, я не смог сам писать заявление, всё делал машинально под диктовку директора. Пока я его писал – семь потов пролил. Конечно, плохо, что так всё хорошо начиналось и так плохо заканчивается, но делать нечего, подаю злосчастную бумагу директору. А тот не раздумывая, подписывает, и отправляет меня в отдел кадров. Встаю из-за стола, ноги пудовые, даже шага не могу сделать в сторону дверей. Эка незадача, сколько стоял, не помню. Директор видит мое замешательство и вдруг с чувством победителя, молча, берет мое заявление и медленно рвет его. А потом так тихонько, почти на ухо шепчет: «Жаль! Умной голове дурной язык достался, иди, работай, да знай с кем можно пить, и кому душу свою изливать. Кто-то поможет, а кто-то утопит». Веришь, я, не сходя с места, сел на стул и только смог промолвить:

– Простите меня дурака!

– Прощаю, прощаю, иди, работай!»

Тут можно было бы, рассказ и закончить, но было бы несправедливо: с тех пор, куда бы мой друг ни уезжал, с кем бы он не встречался – всюду и всегда повторял одну и ту же фразу:

– Какой у нас умный директор!

А ежели в другой раз и собирались в моём гараже обсудить дела учёного совета, то и от слегка захмелевшего друга мы слышали одно и то же:

– Какой у нас умный директор!

Дефицитные мытарства

Вот говорят, что коррупция страшнее всего на свете. Вздор. Ерунда на постном масле. В советское время кое-что покрепче было, скажем, – дефицит!

Зайдёшь в магазин, деньги в руках есть – купить нечего, магазин пуст, а если вздумаешь крабов спросить, так тебя так облают, что за три версты обходить будешь место собачье. Ну, а если дефицит случайно выбросили на прилавок – тогда страшное дело. Счастливчик: успел очередь занять, не робей. Стой на месте, обвыкайся. Каждый час проверки по списку очередников, чуть зазевался – тебя из очереди вон и жаловаться некому, в порошок сотрут свои же собратья по зверскому добыванию.

Живу я в небольшом городке на юге страны. Зарплата, как у всех, нескучная – жить можно, но на праздники купить нечего. А здесь международный женский день надвигается.

Моя жена и говорит, смотался бы ты муженёк в Москву, да скупился бы. Вон, наш кум за счёт предприятия уже пять ходок сделал в столицу нашей родины. Всю семью приодел и кое-что выгодно продал.

За свой счёт, конечно, накладно в Москву ездить, я к директору нашего предприятия – так и так, мол, надо с литературой ознакомиться по нашему изобретению. Директор засомневался о целесообразности поездки, так как век не слышал на своём предприятии этого слова, но командировочное удостоверение подписал.

Прилетаю В Москву, на такси прямо к ГУМУ… У дверей универмага наталкиваюсь на огромную очередь. Спрашиваю: «Что дают?» Но, как всегда, все готовы часами стоять, но никто не ответит, что дают? Поскольку сами не знают.

Меня любопытство распирает, но боюсь покинуть очередь, а то, как в нашем городке, выбросят из очереди и будь здоров. Стою, иногда медленно продвигаюсь. Спрашиваю, может, туалетную бумагу дают, так на черта она мне нужна, мы и без неё обходимся.

Уже подходим к фонтану, а я всё в неведении, тревожусь за себя и за окружающих граждан.

Наконец, появляется первый покупатель с товаром. Мы все хором бросаемся к нему. Он радостно показывает свой товар: женские белые носки, с боку по два цветочка. Таких красивых носков я ещё никогда не встречал на женщинах.

Завороженный рассматриваю носки, интересуюсь стоимостью товара: двенадцать копеек за пару. У меня и дух перехватил, снова в очередь стал, а в голове одна мысль – лишь бы не кончились носки.

Тревожная мысль не даёт покоя. Бросаюсь к очередному счастливцу с вопросом: «По сколько дают пар в одни руки?» Получаю успокаивающий ответ – неограниченное количество.

Меня это настолько удивило, что стоять на одном месте не могу, начал лихорадочно челночным способом двигаться то взад, то вперёд. Очередь стала шуметь. Все в один голос:

– Да успокойтесь вы, молодой человек, мы и так, как на иголках стоим!

Какой там успокойся, когда дурные мысли полезли в голову, – сколько брать, чтобы на них заработать? Уже прошли фонтан, смотрю, граждане – покупатели пачками несут носки.

Думаю, зачем им столько носков? А у самого мысли – народ то у нас не глупый, знает, что делает. Ни одному мне такая умная идея в голову стукнула.

Вот уже и прилавок возвращает меня на землю с небес. Слышу, как шепчет народ, – товар из Индии.

Возбуждённый, беру в одни руки – аж сто пар! Отхожу от прилавка вспотевший от переживаний и волнений, гляжу, один гражданин, разорвав упаковку, рассматривает носки. Я к нему, с расспросами: «Почему такая красота, и так дёшёво стоит?»

Оказывается, носки одноразовые: для усопших. И слышу успокаивающий ответ:

– Мужик, не парься, эти носки дольше наших носятся. В прошлом году я взял пару разовых туфелек для жены из такой же серии, так она весь летний сезон на море в них проходила вместо наших резиновых шлёпанцев.

Уложив носки в сумку, выхожу на улицу. Стою и думаю, ну вот и удача: прихватил ещё туалетного мыла (московского), зубную пасту (польскую), колготки (чешские). Смотрю незнакомая женщина волоком тащит аж три коробки женской обуви. Спрашиваю:

– Откуда дровишки?

А она в ответ:

– Из леса – вестимо, из ЦУМа.

Я туда. Забегаю на второй этаж, громадная очередь, но шума и крика не слышно. На удивление строгий порядок. Занимаю очередь. Спрашиваю:

– Что дают?

– Сапожки женские! Нет, не югославские, и не чешские, а русские!

Про себя думаю, ширпотреб какой-нибудь. Очередь меня успокаивает, объясняя, что сапоги производит фабрика «Заря» для Франции. По какой-то причине партию сапог забраковали и пустили в розничную продажу. Ну, думаю, хоть здесь повезло, товар не для гроба.

В это время подходит незнакомая женщина, радостная, с сапогами, и счастливо объясняет, какая удобная колодка, и показывает необычайную красоту, нам гражданам, стоящим в очереди. Просто издевательство какое-то! Сапожки из натуральной кожи, а внутри мех из овчины, цвет бежевый. Мне бы стоять в очереди, да не высовываться, меня же дёрнул чёрт: стал продвигаться вперёд вне очереди с расспросами: все ли имеются размеры и сколько товара осталось?!

Меня останавливают два «гражданских» типа, вежливо требуют предъявить документы, долго их рассматривают, и так же вежливо велят покинуть магазин и отправляться по назначению, указанному в командировочном удостоверении.

А на дворе не уютно. Мокрый снег глаза залипает и душу терзает своей слякотью. Расстроенный, выхожу из ЦУМа, в раздумьях остановился, не знаю куда двигаться. А кругом-то, батюшки, народу уйма. Одни справа толкают, другие слева. Все с коробками, с кульками. И шум такой стоит, как будто нахожусь в центре пчелиного роя, чуть пошевелюсь – покусают; одни от восторга и радости, что урвали вещь нужную, а другие – от разочарования. Одни слёзы.

Не понимаю, куда отправляться и на чём лучше ехать. Грех один. Ну их, думаю – пойду в Елисеевский магазин. Вокруг него столько нездорового разговора, но видно не зря, раз туда народ за продовольственными товарами валит. У нас в городе даже хороших конфет не достанешь.

Добрался пешком по улице Горького до магазина, захожу внутрь. Народу на удивление не так – то и много, все в основном стоят за чёрной икрой. Ну, думаю, хоть здесь повезло! Стал в очередь, а сам спрашиваю:

– Почему покупателей мало? А мне говорят: ловят всех, кто в рабочее время по магазинам шастает.

Я и говорю, это что – такая борьба с дефицитом? Очередь смотрит на меня и удивляется, что это я с луны свалился, а потом догадались: в Москве давно не был. Слышу, как коренные москвичи, в очереди возмущаются: из – за этой провинции, мол, ничего не купишь в конце рабочего дня. Я посмотрел на часы. Уже вечер. Стою в очереди, затих, прислушиваюсь к разговору граждан, а про себя думаю, возьму триста грамм деликатеса, порадую своих женщин, хотя бы на праздник. Как никак – цена кусается, сто двадцать рублей за килограмм.

Не успел, как следует, и поразмыслить, как из очереди стали раздаваться голоса: больше одного килограмма в одни руки не отпускать. И здесь мне стало стыдно за свою нищету и убогость. Когда подошла моя очередь, я естественно взял столько, сколько требовали обеспокоенные граждане.

С ценной покупкой вышел на улицу и радостно вздохнул московским воздухом. Благодать, рабочий день кончился, можно успокоиться и отдохнуть. Но гложет мысль – хорошего, дорогостоящего подарка так и не купил для жены и дочери. Бежать дальше по магазинам нет сил и терпения, да и пора позаботиться о ночлеге. Знаю по опыту, устроится в гостиницу в центре Москвы невозможно. Здесь гостиницы заполнены гражданами из Закавказья, Средней Азии.

Еду на ВДНХ. Там с трудом, за калым, устраиваюсь в гостиницу на сутки. А у самого в голове тревожные мысли, где дальше придётся обитать, не на улице же жить прикажите. Подсказал швейцар гостиницы, – перекантоваться, мол, можно на площади трёх вокзалов. Чтобы вашу рожу не приметили на каждом вокзале переспите одну-две ноченьки, а там и командировка ваша кончится… А что делать простому труженику?.

Переспал ноченьку. Принял душ, побрился, неизвестно, сколько скитаться придётся по вокзалам. Проверил, хорошо ли прикрепила булавками мешочек с деньгами жена, и в метро, до площади. Еду в метро с вещами, а народу утром тьма, все торопятся куда-то, спешат. Не то, что остановиться, передохнуть невозможно – сумку с вещами положить некуда.

Прикатил я к трём вокзалам, вещи в камеру хранения сдал, и пошёл в бюро по изобретениям, в экспертную комиссию, чтобы для начала хотя бы командировочное удостоверение отметить: когда прибыл в столицу нашей родины, и, когда из неё выбыл.

Так, знаете, налегке, не без помощи граждан добрался до комитета по изобретениям. Подыскиваю необходимый кабинет. Мне культурно велят – часок подождать. Я, конечно, человек терпеливый. Ежели надо, могу и сутки ждать, тем более – время то не моё, а государственное.

Но в конце рабочего дня мне говорят – позвольте убираться! Говорю:

– Это всё не по-европейски, круглое невежество!

И как судить таких людей, если в их поступках вины особой нету.

Двумя словами об этом не рассказать. Кое-как перекантовался, то в комитете, то на трёх вокзалах и с новыми силами по магазинам. Одно досадно, за эти два дня с мёртвой точки своё дело не сдвинул.

Вот, – думаю, – люди работают! Махнул я рукой на это дело, и по совету сотрудников – на окраину Москвы, в магазин «Молодёжный».

* * *

Всегда я симпатизировал борьбе с пьянством. Даже вот когда в советскую эпоху бутылка водки стоила чуть дороже двух рублей, я не протестовал против трезвого образа жизни. За трезвость, так за трезвость.

Но, между прочим, при введении строгого режима продажи водки, у меня отчаянно сжалось сердце. Я как бы предчувствовал некоторые резкие перемены в психике людей. И действительно, пьют, что попало, лишь бы захмелеть и всё забыть. Скажи, раньше можно было свободно купить бутылку водки, на каждом перекрёстке – никто не поверит.

Вхожу в «Молодёжный» магазин после недосыпания, помятый и небритый. Глазами тусклыми ищу парфюмерный отдел. Вот и он. А сам думаю – срамота, во всей Москве, купить стоящего подарка своим женщинам не могу! Прямо спрашиваю: «Товарищ продавец, есть ли у вас французские духи?»

Она бегло окинула меня пронзительным взглядом и через мою голову кричит:

– Федька, Лешка!

И здесь сразу же передо мной вырисовываются два интеллигента моего возраста.

– Идите к выходу, вот ваш новый компаньон, с минуты на минуту будет машина.

Не успели мы подойти к выходу, а машина тут как тут. Начинаем разгружать товар. Смотрю, на таре написано: «Тройной одеколон», «Огуречный лосьон»…

Мои новые компаньоны руки потирают, спрашивают, как меня зовут, где я живу и почему меня раньше не встречали?! Объясняю, что я приезжий.

– Тебе сильно повезло, – слышу в ответ.

Где-то через два часа, разгрузив машину, мы отправляемся к зав. отделом. Она разрешает каждому взять по коробке тройного одеколона и огуречного лосьона.

Я в недоумении, глаза вытаращил и тихо промолвил, чтобы никого не вспугнуть:

– Спасибо, друзья, по гроб жизни обязан, но мне нужны настоящие французские духи.

Зав отделом смотрит на меня, а в глазах удивление, потом просветление, и довольный смех: – Давай поскорей деньги, принесут тебе французский туалетную воду.

– Благодарю, – заявляю, – но мне нужны духи.

– А ты знаешь, сколько они стоят?

– Нет, – говорю, – но готов любую сумму заплатить. Да я же могу дать честное слово.

– Мне твоего честного слова не надо, а деньги давай, – называет сумму.

Я ничуть не удивился, так как эти суммы уже слышал от моряков, когда бывал в Новороссийске.

– Чего стоишь, деньги давай!

Я замешкался, деньги-то у меня зашиты в трусы.

– Я сейчас.

А сам, как пробка вылетаю из кабинета в поисках туалета. С горем пополам достал деньги из трусов и назад в кабинет. Деньги подаю, а взамен беру дрожащими руками коробочку с духами. Читаю, что там написано. Несколько раз перечитываю и глазам не верю:

– Париж… Париж… Париж!

– Вот, – думаю, – люди работают! Да в каком-нибудь другом месте разве стали бы со мной возиться, так долго и терпеливо!

Выхожу в зал, а там новые кореша меня поджидают. Суют в руки тройной одеколон и огуречный лосьон, честным трудом заработанные. И говорят:

– Острый кризис, но жить можно!

Национальный вопрос в орденах и медалях

Нынче, все как сговорились – деньги, деньги, деньги! Как будто, знаете, вся жизнь только в этом и заключается. Как будто у нас, за нашу долгую жизнь в советское время, других приоритетов и не было. Впрочем, лучше расскажу одну историю. Так сказать, из подлинной жизни. И, хотя это было в прошлом веке, не менее актуальная для познания национального вопроса в нашей многострадальной стране.

Выехали мы однажды на машине в экспедицию. Приличная машина УАЗ, на которой более 80 км. не разгонишься, а нам пилить далеко, аж в Закавказье. Дали нам в дорогу славного, хорошего шофёра Николая Чёрного. Он всегда с нами с охотой уезжает в длительную командировку. Сам себе начальник, никто тебя не дёргает – никакая там бухгалтерия: то в банк, то на базар, а выпить никто не даёт. А здесь каждый вечер на отдыхе и стопочка, пусть гидролизного спирта, но зато бесплатно.

Конечно, откровенно говоря, ехать с ним было сплошное мучение. Что в городах не более 70 км. в час, что за городом – то же самое, но для душевного спокойствия одна благодать, знаешь домой обязательно возвратишься в здравии.

И вот, стало быть, едим в экспедицию пять человек: два лаборанта, один научный сотрудник и я, руководитель лаборатории.

Летняя природа разворачивается перед нами. Повсюду зелёная травка, поляны с цветущими цветочками. Кавказское небо над нами такое голубое, что без боязни, где хочешь там и останавливайся. Отдыхай, не то, что сейчас!

Вот уже и военная – грузинская дорога, решаем, остановится на привал, на ночь. Мы с Николаем собираем хворост, девчата с машины вытаскивают сумки с продуктами, птички щебечут. Горный орёл высоко парит в воздухе.

Я гляжу, на эту летнюю картинку и мне хочется думать только о хорошем. Тем более, только несколько дней тому назад, нашему институту вручили знамя ЦК КПСС СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР И ЦК профсоюзов, как победителям всесоюзного социалистического соревнования. Все сотрудники нашей лаборатории получили премии, мне же вне очереди предоставили легковой автомобиль марки «Жигули». Меня окружают милые, понимающие люди. За костром под рюмочку, как-то незаметно проявилось у всех уважение к личности и мягкость нравов.

Отсутствие брани и грубости, правда, настораживало, как бы чего не вышло. Моё волнение передалось Николаю. Николай подымает щепетильный вопрос: почему это ни одному шофёру, слесарю, сантехнику, лаборанту на торжествах не вручили правительственную награду – типа там орден или медаль. Девчата хором и говорят:

– На черта, Николай, тебе эта медаль.

Но шофёр не унимается:

– Лично она мне не нужна, но обидно, что не уважают рабочий класс.

Так распалился, такое впечатление: немедленно из кармана достань медаль и вручи ему за заслуги перед отечеством – и тогда он успокоится.

Я начинаю понимать, что дело касается меня. Медаль здесь не причём. Я просто и доходчиво начинаю объяснять, что машину получил случайно, так как оказался непредвиденно за одним столом во время банкета с первым секретарём Крайкома КПСС, начальником Главка и директором института.

Кое-как угомонили общими усилиями нашего шофёра, способом довольно известным среди простого народа, подливая всё время в рюмочку горячительного.

И, покуда мы не доехали до пункта назначения, Николай всё время требовал себе медаль. Все мои уговоры на него не действовали. Более того, на последнем привале нёс разный вздор и небылицу, бормоча о маленькой зарплате, о дороговизне и о трудной работе водителя.

Мои сотрудники стали требовать от меня, чтобы на стоянках я меньше наливал водителю спирта.

Наконец я облегчённо вздохнул, прибыв в конечный пункт нашей экспедиции, Аштаракский район, что в Армении.

Мой друг Спартак Варданян предоставил для жилья всем нам свой двухэтажный особняк – дворец из армянского туфа. Особняк утопал в зелени роскошного сада, где всё благоухало и было так свежо от горной воды, которая журчала в арыках сада. В саду по утрам пели соловьи, под деревьями ходили павлины.

По случаю нашего приезда в доме Спартака собрались гости, родственники и руководители района.

Кавказские тосты, притчи, афоризмы текли рекой, как и армянский коньяк наивысшей пробы. В разгар застолья председатель райисполкома то ли опрометчиво, то ли специально предоставил слово нашему уже захмелевшему шофёру.

И тут-то Николай и дал волю своему красноречию, обрушившись с критикой на партийную организацию, на профком, на дирекцию нашего института. Конечно, обстоятельства сложились неаккуратно адекватные здравому смыслу и не по делу. Я как руководитель экспедиции стал одёргивать нашего сотрудника, мол – не по делу говоришь.

А председатель Аштаракского района, стараясь вникнуть в суть претензий Николая, вдруг встаёт из-за стола, и произносит:

– Ошибку сейчас поправим, вы к нам не первый год приезжаете, вот уже двадцать лет, и всё с одним и тем же шофёром. За добросовестный труд будет тебе, Николай, медаль.

С этими словами председатель и удалился. Через несколько минут он возвращается к столу, держа в руках коробочку с медалью, и велит Николаю надеть пиджак, с которым он никогда не расставался в командировках. На лацкане пиджака Николая засияла медаль «За добросовестный труд». Все захлопали, а Николай даже обронил слезу. Вышел из-за стола и больше не появлялся, сколько мы его не приглашали.

Увидев наше смущение, хозяева стола, попросили меня зайти в райисполком и получить удостоверение.

Мы же, как гости, были поражены находчивостью наших друзей и их доброжелательностью. Это получилось неожиданно и красиво. Тот вечер мы все запомнили на всю жизнь, потому что доброта и любовь народов друг к другу проявляется в мелочах, в трудные моменты нашей жизни.

Через несколько дней мы возвращались домой. Стояла летняя жара, было душно в машине, но Николай всю дорогу не снимал пиджак. Раньше, когда мы ездили в командировки, Николай никогда не ходил в магазины за хлебом, а здесь, каждый раз сам напрашивался на эту акцию. И всегда возвращался из магазина с гордо поднятой головой. На следующий год желающих ехать с нами в экспедицию было столько, что в пору надо было объявлять конкурс. Мы же всем объясняли, что такое бывает раз в жизни и никогда не изменяли Николаю за его добросовестный труд.

Опечатка

Так наше общество еще бы долго катилось! Но тут наступил 1984 год, а с ним – перемены, апрельский Пленум ЦК КПСС, XXVII съезд партии. Надо что-то менять в экономике и общественной жизни, но как – никто не знает.

Перемены несли с собой активное общественное мнение, происходит разделение на прогрессистов и консерваторов. Идет переоценка не только дня сегодняшнего, но и предшествующего опыта – что из прошлого можно взять в будущее, а что – вредно. И уже факт на лицо – у нас сложился свой доморощенный бюрократический социалистический консерватизм. Приветствовалось только коллективное мышление, любое отклонение от курса – и это уже деяние антиобщественное, антигосударственное, антисоветское. «Мы победим, или нас победят!» – кричали партийные идеологи. А здесь новая отчаянная струя в политике партии – обсуждение животрепещущих вопросов развития, создавалась видимость активного участия народа в жизни страны. В это время я работал в научно-исследовательском институте и сталкивался ежедневно с такими парадоксами нашей жизни вплоть до анекдотических.

В 1985 году поступила директива из нашего Главка подготовить перспективный план развития научно-исследовательских работ до 2000 года. Наш институт усердно взялся за разработку проектных планов. С таким же усердием к этой работе подключились еще тысячи институтов Академии наук СССР, ВАСХНИЛ и Академии медицинских наук, все главки и министерства. К середине 1985 года наш Главк сверстал все планы своих подведомственных учреждений, согласовав его с Министерством сельского хозяйства СССР и ВАСХНИЛ и за подписью начальника главка тов. Худякова В. В. направили их в ЦК КПСС и Совмин.

Подписывая сопроводительное письмо, начальник по привычке подмахнул свою подпись, не глядя. Новая секретарь-машинистка, молодая красивая девушка, в чем было ее, пожалуй, единственное достоинство, допустила роковую ошибку: напечатала фамилию без буквы «д», чем невольно покусилась на благозвучие имени важного лица. Так как сроки отсылки документа поджимали со всех сторон, на эту ошибку никто не обратил внимание, даже первый отдел пропустил. Ранним утром первый отдел и переправил документ в ЦК и Совмин. В ЦК и Совмине работали неглупые люди, если десятки лет могли дурачить простых людей. Они хорошо понимали, что, если дать ход всем документам, никакого бюджета страны не хватит на их реализацию. Поэтому они тщательно проверяли каждую цифру, урезали каждую смету, которая как правило была завышена в 2 раза, сверяли каждую букву и запятую со своими возможностями. Задача стояла самая простая: возвратить ряд сомнительных документов по техническим причинам, не обижая тем самым их авторов.

К этому времени обстановка в стране накалилась до предела. В соответствии с поручением Политбюро ЦК КПСС на базе научных советов АН СССР была создана временная научно-техническая экспертная комиссия по проблемам повышения эффективности мелиорации под председательством вице-президента АН СССР академика А. П. Яншина. Колоссальный общественный резерв был использован на полную катушку.

Перспективный план развития начал свое путешествие по инстанциям. ЦК и Совмин переправили его в экспертную комиссию. Там его долго перебрасывали от одного эксперта к другому, те делали пометки и незначительные замечания, но ни один не удосужился посмотреть в сопроводительные документы. Наконец, к концу года план с положительным заключением экспертной комиссии возвращается в ЦК и Совмин. Там еще месяц он изучается то в отделе науки, то в отделе сельского хозяйства. В столице хорошо знали Василия Васильевича Худякова: он одно время возглавлял отдел сельского хозяйства, грамотный, добросовестный специалист, да и возглавляемый им Главк занимается серьезной проблемой. Трудно отказать таким людям. И когда уже не было никакой надежды на возвращение документа в наш Главк, кто-то из работников Совмина случайно бросает взгляд на опечатку в расшифровке подписи под сопроводительным письмом. Вот она, спасительная зацепка задержать принятие документа! Прямо находка для ЦК КПСС! Документ вместе с «развращающим» сопроводительным письмом тотчас возвратили в наш Главк с надеждой, что его не успеют переслать исправленным до конца года. Фамилия начальника была подчеркнута дважды красными чернилами, а в приписке значилось, что такого начальника Главка не существует. Василь Васильевич, увидев такое замечание, угодил с инфарктом в Кремлевскую больницу. Три его заместителя не знали, что делать. Никто из них не горел желанием брать на себя ответственность. Да, консерватор сохранил лозунги прошлых лет, оберегая их. Общество он хотел видеть мыслительно неподвижным, а себя, самого мыслящего, непогрешимым. Именно такое мышление уже никак не совпадало с тем временем. Общество теряло все, но ведомства, чувствуя скорый крах, приобретали: штаты, кабинеты, оклады, премии. Все тот же престиж, масштабность и грандиозность своей деятельности в ущерб благосостоянию народа. Я знал это хорошо и не понаслышке: был членом двух научных советов. Институт, да и Главк в целом, ничего нового не могли дать народному хозяйству. Они еще держались на плаву благодаря старым разработкам. Оборудование устарело, научные мысли закостенели. Все смотрели на начальника Главка, как на спасителя, надеясь на его авторитет. Когда Василий Васильевич вышел из больницы, документы так и лежали на его столе нетронутыми. До его принятия и рассмотрения в ЦК КПСС оставались считанные дни. Секретарь – машинистка принесла новое сопроводительное письмо на подпись. Василий Васильевич, глядя на красивую молодую девушку, промолвил:

– Что у вас на уме, когда вы печатаете такие важные документы?

Девушка, явно не страдающая таким пороком, как чинопочитание, но ценившая свои внешние данные, как самое важное достоинство, заявила:

– Я бы об этом не думала, если бы была замужем!

Ошарашенный начальник Главка подписав сопроводительное письмо, расшифровку фамилии прочитал вслух несколько раз: не пропущена ли буква «д» снова.

Прошло более четверти века, а мы уже наблюдаем новый вид бюрократизма, сдобренный на коррупции. Как жаль!

Клад

– Кому этот дом принадлежал? – спросил меня Николай, муж моей свояченицы. Он стоял посредине двора и с любопытством разглядывал старинные наличники видавшего виды дома.

Николай только утром приехал из Грозного к жене и десятилетнему сыну. Та еще несколько месяцев назад сбежала в наш провинциальный южный городок к сестре, чтобы осмотреться, подобрать домишко для житья. Сняла жилье у давнего знакомого сестры, тот давно уже перебрался в Москву, а старый родительский дом требовал присмотра.

– Кирпич добротный… – продолжал Николай, небрежно здороваясь со мной.

Женщины отправились хлопотать на кухне. Я сказал:

– Поговаривают, до революции здесь жил богатый купец.

Он улыбнулся чему-то своему, внимательно посмотрел на меня и сказал:

– А я-то смотрю, стены в полметра толщиной, снарядом не пробьешь, хорошодомишко сохранился.

– Да ему лет сто…

– А подвал какой глубокий и крепкий, прямо бомбоубежице…

– В этом подвале в Великую отечественную люди прятались от налетов фашистских самолетов, – объяснил я.

Но Николай, казалось, меня уже не слушал. Нижняя губа отвисла, а глаза так и засверкали. Он заговорщически подмигнул и прошептал: «Наверняка, клад где-то в доме есть». Я ничуть не удивился такому заключению. Мужу моей свояченицы после рюмки-другой везде чудятся клады. А так как он выпивал часто, то был вечно в поисках. Война в Чечне наложила отпечаток – чем дальше спрячешь, тем дольше сохранится.

Вот уже около часа мы сидели с Николаем в беседке за большим столом, жены ушли в дом, а мы незаметно в разговорах опрокинули бутылочку белой. Стоял гомон, хотя в беседке, кроме нас двоих, никого не было. Тема разговора одна – война в Чечне. Часто какой-нибудь жест или оброненное слово вызывали целый рой воспоминаний или прискорбную тишину.

Солнце припекало. Николай раскисал на моих глазах, чувствовалось, что не спал всю ночь. На лбу вдруг собрались морщинки, он сосредоточенно, как умеют только хорошо подвыпившие люди, посмотрел на подвал и произнес:

– Жа-аль, что не взял с собой металлоискатель, я бы весь подвал и стены прощупал.

Я его стал успокаивать, приговаривая, что дому уже двести лет и кто только в нем ни жил, давно его вдоль и поперек простукали. Но Николай не унимался.

– Да-с! – приговаривал он, а сам хитро поглядывал на меня, что-то замышляя.

Когда мы заканчивали вторую бутылку водки, солнце поднялось еще выше – припекало вовсю. Сидеть в беседке стало душно. Мы спустились в подвал. Поставили стол, уселись и стали потягивать пивко, закусывая рыбкой, которую Николай привез из Грозного. Я стал расспрашивать его о войне и об их жизни в этих условиях. Он как-то неохотно рассказывал, все время поглядывая на сводный потолок из большого камня, стянутый крепким металлом. С каждым глотком пива он все чаще и чаще возвращался к той мысли, что где-то здесь зарыт клад. Эта мысль им полностью овладела. Я ему стал говорить, что эта затея и гроша ломаного не стоит, но он только ухмылялся:

– Посмо-отрим, чья возьмет…

Через некоторое время, выпив еще пивка, он стал мне выговаривать:

– Эх, живете вы здесь, в благополучном месте, и не знаете, что такое война и смерть.

Так он разошелся, что мне стало неловко – засобирался домой. Он вдруг опомнился и говорит:

– Куда торопишься? Посидим, потолкуем… Мы вот шесть лет не виделись, а мог бы меня и не дождаться. По подвалам последние годы скитались с женой и детьми.

Я представил их жизнь, и мурашки побежали по спине. А может быть, просто холодно и тихо было в нашем подвале.

– Ты правильно сделал, что пришел, – одобрительно сказал Николай. – Сам знаешь, мать лежит больная, от нее никуда не уедешь. Ну, попросил соседей-чеченцев присмотреть за ней, а сам сюда. Душа болит, как они здесь устроились. Надо и самому сюда перебираться. Но мать больную не перевезти. Да и нужна ли мать больная жене. Она и на меня косо смотрит за то, что часто выпиваю. Поеду назад, к матери.

– Это ты, Николай, правильно сделаешь, – подтвердил я.

– Выпили, и еще выпьем. Ты не думай, у нас есть что выпить – вон, полную канистру спирта привез. Спирт проверенный, его солдатам во время войны раздавали. Вот я и разжился.

– Нам, однако, уже хватит, – заметил я.

– Ты почему так говоришь? Ты гость, да как-никак, почти родственник, с сестрами живем. Мне с тобой интересно посидеть, поговорить. Там, в Чечне, кто по норам забился, а кто в горах пропадает. А ты, – обиделся он. – Вроде как спать меня укладываешь.

Долго мы еще беседовали, как отключились, не помню.

Проснулся я под утро, глядь, Николай еще спит – похрапывает. Я поднялся по ступенькам подвала наверх, а дверь дубовая заперта. Ну, думаю, какая тварь закрыла дверь, не удосужившись посмотреть, кто там внутри находится. А у самого голова трещит, в горле пересохло. Бросился к емкостям – воды нигде нет. Стал тормошить Николая. Тот зло пробурчал, повернулся на другой бок и захрапел с новой силой. Тут-то я и стал кричать, стучать в дверь кулаками, ногами. Прислушиваюсь, а снаружи никакого звука, даже шороха не слышно. Вымерли там наверху, что ли?

Николай выругался и спросил, еле дыша:

– Что ты шумишь? Откроют, куда денутся…

Я и говорю:

– Хорошо, если на работу не ушли.

Николай засмеялся. С любопытством вглядываясь в меня, спросил:

– Ну ладно, моя привыкла к моим выходкам. В Чечне я мог пропадать на несколько суток. Но твоя-то должна тебя искать?

Я ничего не ответил, хотя про себя отметил резонность доводов Николая.

Плутоватая улыбка на лице Николая стала еще шире. Он предложил:

– Зачем зря стучать, давай петь песни. Если моя жена дома, она услышит. Она ужас как не любит, когда я пою. А пою я только после бутылки.

Для смеха мы затянули: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…». Николай пел громко, во все горло. Я же, расстроенный за себя и за жену, практически потерял голос. Николаю было проще, он к своей супруге хладнокровие имел… Он ей простора не давал, как я понял с его разговора.

– У меня все в доме было по местам: жена – баба, а я – мужик. А мужик – он и в Африке мужик, завсегда его верх должен быть. Что касается выпивки, то приоритет за мужиком. Кулаком по столу и все в норме.

– Нет, Николай, – возразил я. – так нельзя поступать, она же женщина.

– Что ты мне об этом рассказываешь? – вскипел он. – Это у вас, ученых, так заведено, а мы люди простые, жена должна понимать мужа с полуслова. Раньше так везде было заведено – и семьи крепкими были. А теперь много воли у баб.

С этими словами Николай во всю глотку заорал:

– Рюмка водки на столе…

В конце песни он вдруг произнес:

– Что-то опохмелиться хочется…

Мы посмотрели на стол, на нем лежали сухие куски хлеба, да в канистре еще спирт остался. Николай порыскал по подвалу, принес трехлитровую банку консервированных помидоров, лихо ее открыл и отпил немного рассола. Я обрадовался его находчивости. Песни смолкли. После выпитого стакана разговор о женщинах продолжился:

– Если на то пошло, Катерина меня, как женщина, устраивает, но как баба, никуда не годится. Для жизни, к примеру, баба больше подходит. Она на любую работу пригодна, она все сама может. Вот твоя, ты ее на руках носишь, а она взбрыкивает.

– Это точно, – подтвердил я.

– Мысль мою уловил? Я свою не боюсь, а ты перед своей, как осиновый лист, дрожишь!

У Николая появилось хитроватое и самоуверенное выражение лица. Я покосился на закуску, вольно или невольно показывая, что она скоро закончится. Меня вдруг осенило. Чтобы закончить бесконечную тему, я предложил:

– Давай, Николай, выпьем за твою мать!

Тост был на редкость удачным. Николай замолчал, налил в стакан, взял кусочек хлеба, понюхал и залпом выпил, не закусывая.

– За мою мать не грех и выпить – она настоящая женщина и баба в одном лице. Наливай еще!

Николай, наклонившись ко мне, хрипло сказал:

– Я и забыл за мать выпить, это ты правильно сделал, что подсказал мне. Очень даже правильно. А то я и забыл. Забыл и все дела. Что ты с нас возьмешь? Пьем просто так, будто нам и выпить не за кого… За мать до дна! – потребовал снова Николай.

Он как-то быстро после этого обмяк, свалился на бок и заснул моментально. Я же, глядя на Николая, думал о его судьбе, и на душе как-то стало тоскливо и грустно. Я думал о том, что им, беженцам на своей родной земле, не по своей воле оказавшимся у разбитого корыта, может дать моя Россия?! Я тоже заснул. Не помню, сколько я проспал, но проснулся от толчка. Открыл глаза, а надо мной стоит моя жена и ее родная сестра. Моя жена зареванная, а Катерина матерными словами покрывает меня:

– Такую твою мать, не знаешь, что ему пить нельзя, закодирован, может умереть в любую минуту.

Жена обняла меня крепко, приговаривая:

– Тебе же нельзя пить, сердечко больное. Я вся извелась за ночь в поисках тебя, разве так можно, что только не передумала…

Я смотрел на свою жену удивленными глазами и не верим своим ушам: такой внимательной свою жену я никогда не видел.

Катерина схватила со стола пустую полиэтиленовую бутылку и стала нещадно бить ею Николая по голове. Тот вскочил как ошалелый и практически на четвереньках пополз по ступенькам к двери подвала. Моя жена помогла мне выйти на свежий воздух, заварила крепкий чай, еще целый час приводила меня в чувство. Я уже никого не видел, даже не помнил, куда исчез Николай.

На следующий день под вечер Катерина появилась в нашей квартире и с яростью набросилась на меня:

– Что ты наплел вчера моему о кладе?

В суть вчерашнего разговора с Николаем я долго не мог вникнуть, а когда сообразил, понял, в какую сложную ситуацию я угодил. Решили мы во всем разобраться на месте. Когда вошли во двор, мы с женой так и ахнули. В середине двора была навалена огромная куча глины. Николай сидел в беседке, перед ним – бутылка пива и вяленая рыбка. У меня слюнки потекли, но виду нельзя было подавать, пошел я к подвалу: он был углублен на три штыка лопаты. А на лице Николая светилась такая решительность, что всем нам стало ясно: на достигнутом он не собирается останавливаться.

В возникшей ситуации Катерина почему-то бранила меня, не глядя в сторону мужа. Я подумал: может, кулаком по столу уже стучал. Она тарахтела так быстро, что не давала и рта открыть. Наконец я услышал строгий голос моей жены:

– Следи за своим мужем, а моего не трогай.

Взяв меня за руку, она решительно потянула меня к калитке.

Через несколько дней Николай укатил в Грозный. С его отъездом успокоилась и свояченица, а подвал стал еще прохладнее и уютнее. Быстрый отъезд мужа Катерина объяснила болезнью свекрови. Вскоре Николай похоронил мать и навсегда перебрался в наш городок.

Разругавшись с сестрой, Катерина еще долго к нам и глаза не показывала.

Уже поздней осенью они вдруг заявились в гости на новом автомобиле. Оба счастливые и радостные. Выяснилось, что Николай все-таки привез металлоискатель и нашел клад в этом доме, проявив настойчивость и веру в мечту. Клад оказался на редкость богатым: хватило и на новый дом, и на мебель, и на автомобиль. Мы с женой, конечно, обрадовались их удаче, но почему-то в тот же вечер меня прихватило сердечко, загудел на целый месяц в больницу. То ли от радости за родственников, то ли от зависти перенес я микроинфаркт. Жена моя тоже: нет-нет, да и скажет:

«Везет же дуракам». Только вот, когда я отлежался и окончательно поправился, она объявила:

– Завтра едем покупать внедорожник. Я уже навела справки, договорилась с салоном, тебе понравится.

Так мы и сделали, без всякого клада. Потому что самый большой клад, который я нашел в своей жизни – это моя жена.

Невестка

С первого дня, как только ступила Наталья во двор мужа, началась настоящая война между свекровью и невесткой. Дай кому из них волю – задушат друг друга и не перекрестятся, сделают свое черное дело.

Свекровь решила, что ее любимый сынок мог бы себе выбрать и более достойную жену, а то взял с ребенком разведенку, да еще и городскую. Тогда как на селе куда ни глянь столько красивых девушек, работящих и с детства знакомых. А он парень видный, офицер, в милиции служит.

– Городские все такие: ни корову не подоят, цыплят не покормят – все сдохнут, огород и тот как следует не прополют. А если заставить уборку в доме сделать, так будут весь день возиться. Так лучше все самой сделать, – твердила свекровь всем своим подругам на посиделках.

Вечные упреки, скандалы так достали невестку, что даже иногда появлялась дурная мысль – наказать свекровь, поставить ее на место. Она огрызалась по принципу: пальцы в рот не клади, а то откусят.

Солнце уже приближалось к закату, когда Наталья вышла полоть траву в палисаднике около летней кухни. Сама тяпкой орудует, а всем телом чувствует, что за ней наблюдают глаза свекрови. Чтобы успокоиться, стала напевать шуточную украинскую песню. Не успела она закончить и первый куплет, как из открытой форточки послышался хриплый простуженный голос:

– Ей бы только петь да плясать, а кто работать будет?! Весь палисадник зарос сорняками, а она все поет. Сколько раз говорила, что пора полоть!

Не обращая внимания на ворчание свекрови, Наталья вымещала свою досаду на сорняках, размахивая тяпкой. Но свекровь не унималась:

– Ты что, не слышишь меня?! Я к тебе обращаюсь! Кто так пропалывает? Это не прополка, а мартышкин труд! Первый же дождь, и сорняк наверху.

Не выдержав гневного голоса свекрови, Наталья бросила тяпку в палисаднике и, направляясь к калитке, уже у входа во двор кинула:

– Пропалывайте сами!

Когда невестка скрылась во дворе дома, Мария Федоровна попыталась быстро вынуть голову из форточки, но безуспешно!

Еще не предчувствуя беду и опасность, она стала вертеть головой из стороны в сторону, пытаясь высвободиться. Но все попытки оказались тщетны. Голова не освобождалась из заточения. Более того, ноги стали соскальзывать со стула. Стул стал уходить в сторону, тело перестало слушаться, шея занемела так, что уже не выполняла команды головы. Единственное, что оставалось – не дышать и не двигаться, замереть.

На мгновение потеряв самообладание, Мария Федоровна стала кричать на всю улицу:

– Помогите! Помогите!

Сидевшие у дома через улицу соседи, испугавшись крика, бросились на помощь с вопросом:

– Что случилось?

Мария Федоровна уже не могла ответить внятно, а то и дело повторяла:

– Невестка ведьма, это из-за нее я попала в ловушку.

Голос Марии Федоровны с каждой минутой звучал все тише и тише. Голова налилась кровью, зрачки расширились так, что соседки испугались не на шутку, надо срочно принимать какие-то меры. Одна из них стала держать из всех сил стул, чтоб не упал, а другая побежала искать Наталью. Буквально через пару минут в дверях показалась невестка. В руках она держала топор и ножовку.

– Будем принимать меры радикальные, – с такими словами она твердой походкой подошла к окну.

Свекровь краем глаза заметила орудия в руках невестки и, уловив в ее интонациях твердое намерение бить окно, заорала так, будто и не умирала еще минуту назад:

– Ты с ума сошла! Ты этот дом строила? Я на нем сколько пота пролила. Рушить все мастера, ты его попробуй построить, тогда и разрушай!

Незадачливая голова свекрови продолжала извергать огонь в сторону невестки. Та в сердцах бросила посередине комнаты ножовку и топор. Она вышла во двор и, глотнув свежего воздуха, решила позвонить мужу по мобильному телефону. Он уже подъезжал к дому. Наталья, услышав шум подъезжающей машины, пошла доить коров, которые только что пришли с пастбища.

Николай, увидев торчащую в форточке голову матери, спросил:

– Мама, это вы меня так встречаете? Наверное, сильно соскучились?

Мать совсем расстроилась и стала плакать, приговаривая:

– Я не по своей воле, а из-за твоей жены-ведьмы. Вот не могу голову освободить из заточения.

И вдруг сын неожиданно серьезно роняет слова:

– Мама, если вы будете так отзываться о моей жене, то будете всю ночь торчать здесь! Пока вы не дадите мне слово, что перестанете придираться к Наташе, я вас освобождать из плена не намерен!

С этими словами он подошел к матери и уже деловито произнес:

– Да, дело серьезное, тут без топора и ножовки не обойтись!

В это время он услышал долгожданные слова, которые порадовали душу:

– Даю слово, что трогать ее больше не буду!

– Вот и хорошо!

Через минут пять Мария Федоровна была освобождена из плена. Она села на стул и горько заплакала. Подруги ушли, а сын еще очень долго успокаивал мать, приговаривая:

– Живите дружно, мирно, берегите друг друга.

Через пару лет Мария Федоровна тяжело заболела. Когда смерть подкрадывается близко, люди инстинктивно жмутся в единый кулак, пытаясь бороться в ней. И смотрят в надежде даже на своего недавнего недруга.

Несколько лет выхаживала ее теперь самая любимая невестка. Она, и только она, поставила ее на ноги. Я часто бываю в гостях у этой семьи, ведь Мария Федоровна вот уже много лет, как стала моей тещей. С интересом наблюдаю, с какой теплотой относятся свекровь и невестка друг к другу, пройдя нелегкий путь испытаний. Иногда они вспоминают тот давний случай и вместе смеются над своей глупостью.

Алкоголики

Было утро. Петр несколько раз тяжело отрывал голову от подушки, но совсем поднять ее не хватало сил. Пора на работу, но от ночной попойки голова трещала, ноги и руки не слушались.

– Черт, опять нажрался! Какие сутки уже пьешь? – зло пробурчала жена и ушла к соседке.

Петр провалялся в постели еще пару часов и решил сходить в магазин за водкой. На закрытой двери размашистым почерком продавщицы Екатерины было написано: «Переучет». Пошатываясь, Петр повернул на кладбище, где работал его друг Николай. Он рыл могилы, убирал засохшие и выцветшие венки, косил траву, а ночью сторожил часовню. И у него всегда можно было разжиться поллитровкой и закуской.

Некогда большое русское село практически вымирало, а с ним засыхала и душа русского народа: добрая, открытая, бесшабашная. Через день-два хоронили стариков. Николаю работы хватало от зари до зари. В последнее время он перестал ходить домой в деревню: дети разъехались по городам; не выдержав такой жизни, жена подалась к ним в гости, да там и осталась внуков нянчить; хозяйство он пропил.

После дождя солнце припекало нещадно, было душно, и от земли шел густой запах чернозема. Подойдя к кладбищу, Петр и слова не мог вымолвить: в горле пересохло. Николай, завидев друга, сразу понял, что гостю надо. Вытащил из сторожки бутылку водки и поставил ее на стол. Принес закуски: мяса, рыбу, ветчины, салаты.

– Богато живешь! – промолвил Петр, глотая слюну.

– Не жалуемся! Люди на поминки денег не жалеют, из последних сил накроют стол, – ответил Николай с гордостью. Они выпили. Петра так разморило, что здесь же, на лавке, он и уснул. Николай встал, взял лопату и пошел копать очередную могилку. После обеда должны были привезти покойницу, девушку лет двадцати пяти, которую на днях во время грозы убило молнией.

На похороны собралось практически все село. Родственники не поскупились на водку и закуску для копателя. После похорон Николай разбудил Петра. До сумерек друзья выпивали. Николай включил свет у входа в сторожку, а сам отправился делать вечерний обход. Петру стало жутковато одному в таком месте, даже хмель улетучивался. Он стал тревожно прислушиваться, всматриваясь в глубокую темноту. Потом он несколько раз позвал своего друга, но в ответ никто не откликнулся. Слегка поразмыслив, Петр взял со стола бутылку водки и отправился на поиски.

Он так устал, натыкаясь на могильные плиты, что страх совсем прошел. Присев на какую-то плиту, стал пить водку из бутылки. Окончательно захмелев, он свалился с плиты и, обняв деревянный крест, заснул. Земля была теплая и мягкая, а сон глубокий. Сколько он проспал, Петр так и не понял. Проснулся он от стука и шума, доносящегося из-под земли. Петр вскочил и как ошпаренный побежал по тропинке к часовне. Ошалелый, ничего не говоря, он схватил лопаты одной рукой, а другой схватил Николая за рукав и потащил вглубь кладбища, сбивчиво объясняя на ходу ситуацию. Они прибежали к могиле и, не раздумывая, стали ее усердно раскапывать. Крики становились все громче, а когда лопата уперлась в крышку гроба, изнутри слышался громкий стук. Очистив гроб от земли, друзья вскрыли его и увидели испуганную девушку.

– Где я? – произнесла она еле слышно.

Николай помог девушке выбраться из гроба. Помогая друг другу, они выбрались из могилы и двинулись на огонек часовни. Всю дорогу девушка стучала зубами: то ли от страха, то ли от прохлады, а Петр никак не мог подавить приступ икоты. Когда пришли к часовне, Николай приготовил крепкий чай и стал отпаивать девушку, все время приговаривая:

– Это же надо!.. Это же надо!

Петр смотрел на девушку испуганными глазами, по щекам катились слезы. Он попросил еще стакан водки и залпом выпил.

Стало светать, кода Николай вспомнил, что могилку оставили открытой, и побежал приводить ее в божеский вид: вдруг кто-нибудь днем заглянет на кладбище. Петр все это время силился вспомнить, как зовут спасенную девушку, но так и не смог! Он давно уже не помнил имена односельчан. А часто, возвращаясь домой от собутыльников, путал не только свой двор, но и улицу, на которой жил. Совсем рассвело, когда Николай возвратился к часовне. В отличие от Петра, он сразу окликнул девушку по имени Светлана.

Закрыв сторожку и часовню, они двинулись на край села, где стояла хата Николая. По дороге решили, что Петр сам сходит к родным Светланы, чтобы подготовить их к приятной новости. Когда Петр появился во дворе «покойницы», его встретила какая-то женщина и умоляющим голосом произнесла:

– Петя, еще рано! Приходи через два дня, а лучше на девятый день, тогда и помянем мою племянницу. А сейчас иди! – и, ухватив его за рукав, стала выпроваживать за калитку. Петр пытался объяснить, что пришел с хорошей вестью, но тетка и слушать не хотела:

– Тут такое горе, а ты со своими вестями!

Уже отходя от калитки, Петр услышал, как женщина объясняла кому-то, сетовала, что, мол, ходят тут всякие алкаши, устраивай им поминки каждому в отдельности. Неприятные слова, сказанные вслед, резанули по душе. Петр направился на работу. Вот уже двое суток он и носа не показывал на участке. В строительной бригаде, где он работал с того момента, как его сняли с должности главного инженера, давно уже привыкли к его выходкам. Бригадир покрывал пьянство, да и сам был не прочь за чужой счет выпить. Поэтому Петра никто и не спросил, где он шатался все это время. В бригаде только и вели разговор о гибели Светланы, молодой красивой девушки. Петр, не выдержав, стал рассказывать, что девушка жива, и сейчас находится в доме Николая. Все только посмеивались, а бригадир, решив, что у него белая горячка, посоветовал пойти проспаться. В отчаянии махнув рукой, Петр направился домой. Ему все происшедшее этой ночью и самому казалось кошмарным сном. Добравшись огородами до какого-то двора, он залез на сеновал и заснул крепким сном.

Рано утром его разбудил строгий голос соседа:

– Что ты здесь делаешь? —

И не получив разъяснений, он так отъездил сонного бедолагу кнутом по спине, что тот еле ноги унес. Не застав жену дома, Петр завел мотоцикл и полетел к Николаю. Вся эта история не давала покоя, даже похмелиться не хотелось. Друг уже был на ногах: выбритый, чистенький, в новой рубашке. Увидев Петра, помятого, избитого, с сеном в волосах, ахнул:

– В каком курятнике ты ночевал?

Петру было не до смеха. Он так проголодался, что с жадностью смотрел, как Светлана усердно что-то готовила на завтрак. За завтраком решили: надо идти в родительский дом Светланы. Подойдя ко двору и увидев множество родственников, которые еще не разъехались после похорон, они слегка растерялись. За столом сидели мать и отец, в летней кухне хлопотали тетки и соседи. Николай и Петр, осторожно открыв калитку, громко поздоровались. Светлану, которая хоть и стояла позади, сразу заметили. Мать в обмороке откинулась на спинку стула, а отец сидел, как прикованный, с застывшим лицом. Соседи и родственники с перепугу разбежались. Николай вызвал скорую помощь. Потихоньку стали сходиться зеваки. Они шепотом обсуждали происшедшее: не каждый день в селе происходят чудеса. Сельский фельдшер Антонина, грузная женщина лет пятидесяти пяти, выйдя из неотложки, увидела «покойницу» еще издали и, схватившись за голову, помчалась по улице с криком:

– Воскресла!.. Воскресла!

В тот же день девушку отвезли в районную больницу на обследование и лечение. Родителей еле отходили от сердечного приступа врачи, прибывшие из райцентра. Местного фельдшера нашли только на третьи сутки в соседнем селе мертвецки пьяной. Она только невнятно бормотала, отвечая на вопросы участкового и следователя. Следователь стал выяснять: как же так могло случиться, что, осматривая труп девушки в день трагедии, фельдшер засвидетельствовала ее смерть. Оказалось, что к месту происшествия Антонину доставили еле живой со свадьбы. Она не только плохо держалась на ногах, но и лыка не вязала.

Новость о чудесном воскрешении быстро облетела все село. Добрая половина сельчан помчалась в райцентр, другая половина на кладбище. Могила стояла нетронутой, в райцентре девушку никто никому не показал. Потеряв голову, сельчане собрались возле здания сельской администрации. Столько народу не собиралось даже в дни зарплаты. Глава кое-как прояснила ситуацию и успокоила односельчан. Но сама, еще не веря в чудо, отправилась в райцентр, в прокуратуру. Лично районный прокурор вел это дело и дважды позже приезжал в село.

Николаю и Петру, главным свидетелям, пришлось бросить пить. Через день на свежую голову надо было давать показания. А тут еще телевидение заинтересовалось случаем: не до пьянки. Поговаривали, что первый канал центрального телевидения и передача «Пусть говорят» нагрянут в село. Все ждали приезда Андрея Малахова. От пьянства и не такое случается: есть что показать и рассказать всей России. Местные балагуры уже готовили свои байки.

Правда, на двух алкоголиков в селе меньше стало. Николай ушел с кладбища, бросил выпивать и устроился шофером у одного предпринимателя. Теперь возит туристов на «Газели» на святое место. Он женился на Светлане, которая по показаниям врачей бросила учебу в институте и работает вместе с мужем гидом. Одно только жаль: Петр стал заикаться, бывало, сядет, обхватив белую, как мукой обсыпанную голову, и часами сидит. Задумчивый какой-то стал, будто ему чего-то жаль. А жена то и дело не нарадуется соседям:

– Золотой теперь стал человек!

Горе-наездники

ЭТА история произошла со мной в детстве.

Я и мой приятель Юрка, двигаясь по тропе к реке, не заметили, как откуда ни возьмись на нас вылетел огромный козел. Он сбил с ног моего приятеля и бросился как бешеный на меня. Я машинально ухватился руками за его рога, и мы вместе понеслись к кустарнику – на корявые ветки. Когда козел скрылся в высокой траве, я позвал друга дрожащим голосом.

– Черт с рогами, а не животное! Откуда он взялся на наши головы! – прошептал, заикаясь от испуга, Юрка.

И здесь я вспомнил, что летом в этих местах выпасывает стадо коз наша соседка баба Маша. При стаде находится драчливый козел.

– Надо его проучить! – предложил Юрка.

План, как наказать козла, созрел быстро.

– Не таких укрощают: в Индии – слонов, в Монголии – верблюдов, в Австралии – кенгуру, в Калмыкии – диких лошадей, – твердил Юрка.

Несколько дней мы усердно подкармливали козла: то сухарями, то фруктами, иногда сахарком. Он настолько привык к нам, что завидев нас, громко блеял, позволял себя гладить не только по спине, но и трогать бороду и большие рога.

Настал день возмездия. Я подошел к козлу спереди и подсунул к его морде сухари. Юрка тем временем подкрался сбоку, влез на него, держась за рога руками.

Я не успел и ахнуть, как козел рванул с места. Сбив меня с ног, он понес Юрку по кругу – иначе не мог, поскольку был привязан веревкой к штырю, вбитому в землю.

Оказавшись внутри круга, я увидел, как ко мне быстро приближается веревка. Я подскочил, пропуская ее под ногами. В тот же миг подпрыгнул и козел, сбросив Юрку наземь. Не сговариваясь, мы вместе бросились наутек в кусты.

Там Юрка напомнил мне:

– Теперь твоя очередь!

Он повторил это несколько раз, как бы сомневаясь в моей смелости. Хромая, мы вместе вышли из нашего укрытия, и Юрка робко позвал козла, подбирая имя наугад:

– Вася, Вася… Боря, Боря!..

Как ни в чем не бывало, козел подошел к нему и стал жевать яблоко, которое сунул ему Юрка. Я осторожно приблизился к животному, ухватился одной рукой за рог, а другой за загривок, медленно влез на него и прошептал:

– Но, но…

Однако козел не двигался. Он усердно дожевывал яблоко. Юрка, учитывая мой горький опыт, уже стоял в стороне, крича и размахивая руками. Я никого и ничего уже не слышал. Уместившись полулежа на спине козла, практически не дышал. Тот стоял как вкопанный. Он только шевелил ушами и с любопытством рассматривал моего нервного друга.

– Что сидишь на нем, как истукан? Делай же что-нибудь!

При этом Юрка подпрыгивал и показывал, как надо бить в бок козла ногами. Теряя равновесие, он падал и снова вставал, демонстрируя приемы заядлых жокеев. Я же, крепко обняв шею козла, не только ногами, но и руками пошевелить не мог. Я лишь тихо промолвил:

– Ты перед его мордой потряси своей тельняшкой.

Юрка снял с себя свою гордость, с которой никогда не расставался, и, как заправский тореадор, стал водить ею перед козлиной мордой. Козел вдруг резко сорвался с места с такой силой, что я еле удержался на нем. Мы понеслись по кругу со скоростью пули. Тельняшка зацепилась за рог и закрыла козлу глаза. Воздух бил мне в лицо, в ушах ревел ветер и хрипел козел. Деревья слились в одну длинную стремительно двигающуюся цепь.

Юрка стоял вне круга и кричал:

– Убери тельняшку с глаз! Убери!

Вот еще мгновение, и я падаю в траву. Козел резко остановился и, развернувшись, уже без тельняшки на глазах, вначале медленно, а затем ускоряя бег, стал приближаться ко мне. Я вскочил с земли и, не чувствуя никакой боли, со всех ног бросился от него прочь. Юрка от смеха просто по траве катался и даже икать начал. Но козел, подпрыгнув, помчался за Юркой.

Несколько дней мы избегали пристальных родительских взглядов, скрывая свои раны и ушибы.

Когда мы вновь появились перед козлом, он заблеял, встал на задние копыта и с удовольствием принял лакомства, которые мы ему принесли. Словно поняв, что от него требуется, он усердно в тот день катал нас по очереди на спине. К вечеру он настолько устал, что домой возвращался не впереди, как обычно, а позади стада. Это заметила хозяйка – баба Маша. Она решила проследить, кто обижает ее любимца.

На следующий день, в разгар наших скачек, появилась баба Маша с хворостиной в руках. В это время на козле восседал Юрка, а я стоял на подстраховке. Баба Маша, грозя хворостиной, быстро приближалась к стоящему козлу. Я скрылся в кустах. Козел, заметив хозяйку, рванул с места и понес по кругу Юрку с такой скоростью, что она никак не могла попасть хворостиной по спине Юрки, а все время лупила козла.

Наконец, изловчившись, баба Маша проникла в центр круга. Выдернув кольцо со штырем, полетела на землю. Однако не выпустила из рук веревку, а метров пять скользила по траве за козлом. Юрка же, вцепившись в его загривок, еще долго мелькал среди деревьев и травы.

Вечером того же дня баба Маша потребовала от наших родителей возместить понесенный ею моральный и материальный ущерб. Родители были вынуждены требования пострадавшей стороны удовлетворить. Нам же с Юркой всыпали по первое число очередную порцию хворостин, после которых мы долго не могли сидеть на стульях. А козел, как ни в чем не бывало, щипал травку на лужайке неподалеку от нашего двора. Завидев нас, он всегда становился на задние ноги и громко блеял, как бы приглашая нас в гости. Не ясно было только одно: то ли он просил у нас лакомства, то ли приглашал прокатиться с ветерком!

Вынеси ведро!

Наконец пришла весна. На клумбах пробивались первые цветы, птицы неугомонно пели, радуясь обновлению природы, женщины сняли верхнюю одежду, помолодев, похорошели.

С каждым погожим днем Николай Петрович все больше ощущал потребность любить и быть любимым. Но как порядочный семьянин, обожавший жену и двоих сыновей, позволить себе этого он не мог.

Весна, не обращая внимания на терзания его души, необратимо набирала силы; зацветала сирень, и ее тонкий аромат растекался по улицам города, воскрешая забытые чувства молодости.

– Черт побери! Сколько красивых молодых женщин! – думал Николай Петрович. – Почему я их не замечал раньше?!

Как-то раз он подошел к подъезду, быстро поднялся на третий этаж многоквартирного дома, где прошла лучшая часть его жизни. Он открыл дверь квартиры и, не застав жены, удивился. Она обычно приходит с работы раньше. Поужинав вместе с детьми, мимоходом спросил: «Как дела в школе?» – быстро уложил кроссовки и спортивный костюм в сумку и вышел. Николай Петрович ревностно относился к тренировкам и никогда их не пропускал, за исключением случаев, когда надолго отлучался из города по служебным делам. Для своих немолодых лет он прилично играл в теннис, волейбол и футбол.

Выйдя во двор, сразу же увидел жену, которая любезно разговаривала с молодой женщиной из соседнего подъезда. Эту рыжеволосую особу он заметил еще в прошлом году, когда она как молния ворвалась в их микрорайон, напугав всех семейных женщин своей привлекательностью. Не обратить на нее внимание было невозможно.

– Ты куда? – спросила жена.

– На стадион! – ответил Николай Петрович.

Весь вечер его мысли были заняты незнакомкой. И каково было его радостное удивление, когда он встретил ее возле контейнера на следующий день, когда выносил мусор из квартиры. Поздоровавшись, они молча разглядывали друг друга. Голос любви оказался сильнее совести. Она хотела что-то сказать, но Николай Петрович, не сводя с нее глаз, опередил ее.

– Простите меня, я не знаю, как Вас зовут?

– Людмила, – улыбнулась женщина.

– Простите, – опять пробормотал он. – Вы живете одна?

– Да! – кивнула она.

Людмила оказалась хорошей собеседницей и так же, как и Николай Петрович, любила спорт, рыбалку, охоту, тогда как жена не разделяла его увлечений.

Николаю Петровичу вспомнилась старая поговорка: «Если сомневаешься, воздержись». Однако он нисколько не сомневался: это женщина его мечты. И не раздумывая, предложил встретиться вечером на стадионе. Она согласилась.

Частые совместные пробежки, игра в теннис, волейбол настолько их сблизили, что после каждой командировки Николай Петрович торопился уже не домой, а в соседний подъезд, к Людмиле. Он выгадывал несколько рабочих дней, чтобы остаться с ней наедине. Наступила новая фаза в его жизни.

Николай Петрович ценил молодость, красоту Людмилы, одаривал ее подарками, но порвать со своей семьей не решался. Поэтому как мог соблюдал конспирацию, возвращаясь из командировок поздно ночью, когда микрорайон полностью погружался в сон и темноту.

Вот и на этот раз, остановив такси у соседнего дома, он натянул на глаза шапку, поднял воротник куртки и вышел на улицу с сумкой в руках.

Не оглядываясь, но прислушиваясь, Николай Петрович быстро дошел до своего дома и нырнул в заветный подъезд. Соблюдая осторожность, он быстро поднялся на этаж, открыл дверь и только сейчас расслышал в квартире Людмилы женские голоса. Не успел сделать и шага назад, как Людмила вышла ему навстречу.

– Ты вовремя, не бойся! Подруги знают, что мы встречаемся. Проходи! Мы сегодня отмечаем Масленицу!

Сняв куртку с Николая Петровича, она проводила его на кухню, где две женщины пили шампанское, закусывая блинами с красной икрой.

Людмила с гордостью представила своего возлюбленного. Налив в фужеры шампанское, она предложила тост не за Масленицу, а за любовь, и все выпили. Опорожнив несколько бутылок, шумная компания отправилась к другу одной из девиц на этаж выше. Там пили коньяк, танцевали и играли в бутылочку. Когда коньяк был выпит, Николай Петрович сбегал в магазин за беленькой. По пути, посмотрев на темные окна своей квартиры, облегченно вздохнул: домочадцы спали.

Утром он проснулся в объятьях подруги, не понимая, как добрался до постели, с трудом произнес:

– Боже мой, а голова… голова! Трещит, точно лопнуть хочет.

Встав с постели, посмотрел на часы, было около четырех часов дня.

– Какой сегодня день? – спросил он.

– Воскресенье, – пробормотала Людмила, не открывая глаз.

Николай Петрович пошел на кухню, а про себя все твердил:

– И как это я напился, не понимаю!

За ним следом явилась Людмила. Собрав остатки закуски со стола, велела вынести мусор. Но Николай Петрович вовремя сообразил:

– Вдруг увидят! Вынесу ведро ночью!

Под вечер снова появились подруги с шампанским. До глубокой ночи не смолкали их голоса. Николай Петрович и не заметил, как заснул на кухне, когда гостьи удалились. Проснулся от толчка в плечо.

– Вынеси ведро с мусором! На улице никого нет, а я уберу на кухне, завтра на работу!

С этими словами Людмила поставила ведро перед носом Николая Петровича. Он надел спортивный костюм, с которым никогда не расставался и в длительных командировках, взял ведро в руки и вышел. В потемках высыпал мусор в контейнер и, дойдя до дома, по привычке зашел в свой подъезд, машинально поднялся на свой третий этаж, и автоматически позвонил в свою квартиру. Дверь открыла жена. Она вопросительно посмотрела на него и спросила:

– Ты откуда?!

Николай Петрович не успел промолвить и слова, как взгляд жены упал на знакомое ведро. Выхватив его, она в приказном тоне сказала:

– Сама отнесу, а ты заходи, чего стоишь!

Жена сразу же догадалась, где ее муж был и откуда явился. Такое ведро она давно заметила у молодой соседки. С красивыми розами по бокам, оно переливалось разными красками в зависимости от освещения.

Николай Петрович под взглядом жены тихо, как заяц, прошмыгнул в квартиру. Жена, не проронив ни слова, направилась в спальню. Был поздний час. Дети давно спали.

Эта необыкновенная покорность судьбе, это необычайное всепрощение обескуражили Николая Петровича. Он долго сидел один на кухне, вспоминая счастливые дни семейной жизни. Во всей его фигуре было что-то виноватое.

Утром жена молча оделась и ушла на работу. Дети через час, ни о чем не подозревая, спросили:

– Папа! Что-то случилось? Ты так быстро приехал.

Разбитый, помятый Николай Петрович ничего не ответил. Налил себе рюмку «рябиновой», залпом выпил и пошел спать.

Не прошло и месяца, как Николай Петрович с женой обменяли квартиру на другой микрорайон города.

Жена купила автомобиль и теперь лично встречала Николая Петровича из командировок.

Она всюду была с ним рядом: на рыбалке, на охоте, на стадионе. И ни разу не упрекнула за его мимолетную слабость.

Она хорошо понимала, что если дать волю упрекам, чувству досады, то потеряешь силу духа, которая поддерживала ее всегда в трудные минуты. Она должна думать лишь о тех, кого любит, а любит она Николая Петровича и своих детей.

Петушки

Заместитель директора института по хозяйственной части Батюта Василий Васильевич был человек предприимчивый, с хозяйской хваткой. Жил бы он в наше время, быть бы ему богатым человеком на Кубани. Но и в начале 70-х годов прошлого века такие люди были нарасхват. Директор института Руднев Евгений Дмитриевич ценил способности своего заместителя, дорожил им и полностью доверял.

Как-то раз перед майскими праздниками директора срочно вызвали в Москву. В отсутствии своего непосредственного руководителя Василий Васильевич и проявил в полной мере свои коммерческие способности.

На территории института находилась большая птицеферма. Выгодное дело организовал сам Василий Васильевич: зерно свое, дешевое, подопытное, неучтенное. Построили ферму, приобрели несколько тысяч голов птенцов, вырастили их до взрослого состояния. Всегда свои свежие яйца, да и птичье диетическое мясо для столовой. Но будоражили мысли Батюты петушки, уж слишком их много развелось на ферме. При норме один петушок на 15 кур их было в 5 раз, а то и в 6 раз больше. Покоя не давал и народный контроль, который то и дело твердил:

– Куда деваются яйца и птичье мясо? Почему сотрудники эту птицу только и видят в столовой в приготовленном виде?

Да и самого Батюту без народного контроля заботила рентабельность птицефермы. Перед самыми майскими праздниками Василий Васильевич и решил в отсутствии директора навести порядок – продать лишних петушков.

За три дня до праздника – кто автобусами, кто на своем транспорте стали вывозить петушков с фермы согласно наряду на каждое подразделение. На ферме стоял невообразимый шум и гам. Петушков прямо на глазах покупателей вылавливали с криком и смехом. Голоса сотрудников института тонули в криках птицы. Шла бойкая распродажа петушков.

К тому времени в нашем институтском городке уже было заселено шесть пятиэтажных многоквартирных дома.

Сотрудники и разместили своих петушков на балконах. Кто на скорую руку соорудил клетки, а кто прямо за лапки привязал птицу к ограде балкона. На следующий день уже с 4 часов утра петушки сначала одиночными голосами, а потом дружно хором запели свои песни. Перекличка петушков шла наперебой, кто кого перекричит. От такого пения проснулся весь городок, и уже до начала рабочего дня никто не мог сомкнуть глаз. На работу все явились с больной головой. Первые часы рабочего дня только и говорили о петушках. Хорошо, что дни были предпраздничные. Отдел кадров, занятый составлением списков на премии, в эти дни не вел строгого контроля за опоздавшими на работу.

В тот же день из Москвы возвратился директор института. Срочно собрался ученый совет. Все члены ученого совета слушали доклад своего председателя, то и дело позевывая, а некоторые не выдержали и дремали. Председатель, не понимая, в чем дело, подумал, что его доклад скучный, решил повысить голос и предложил дремавшим покинуть зал заседания.

– Мы и без вас проведем распределение премий победителям социалистического соревнования, – грозно заявил директор. Предстояли горячие споры: деньги немалые, доска почета, благодарности, грамоты. Все, кто спал, тревожно проснулись, глаза расширились. Это удивило директора, и тогда он спросил у секретаря партийной организации и председателя профкома: «В чем дело?» Те в юмористической форме объяснили сложившуюся ситуацию. Директор так рассмеялся, что разбудил окончательно спящий ученый совет. Немедленно был вызван на ковер Василий Васильевич. Ему было приказано срочно прекратить распродажу. После Дня мира и труда городок готовился праздновать День Победы, и большинство сотрудников оставили петушков для праздничного стола. Целую неделю в нашем городке предвкушали сытные дни, но петушки по-прежнему пели, не давая спать ни взрослым, ни детям. Практически весь городок был парализован, все ходили по территории сонные, спотыкаясь, искали укромный уголок, где бы прикорнуть в обеденный перерыв, опустели теннисные столы, никто не играл, как обычно, в пинг-понг.

Когда петушков всех вырезали, по улицам еще долго летал пух. Скубли петушков на балконах, а если кто и выносил пух и перья в мусорные контейнеры, так их ветер разносил по всему городку.

Осенью мы дружно отмечали Октябрьские праздники без петушков. Зато в праздничных продуктовых наборах каждому сотруднику досталось по десятку диетических яиц

Сон в руку, или История с золотом

Всю ночь меня одолевали всякие житейские мысли, и лишь под утро я провалился в сон. И снится мне, как я надеваю своей возлюбленной на шею золотую цепочку, а на руку – золотой браслет. Молодая красивая женщина, сотрудницанашего предприятия, крепко меня целует, и в этот момент голос жены прерывает сновидение:

– Вставай! Пора на работу!

Разбуди жена меня чуть позже, я бы знал, чем всё кончится, а так остался в неведении. Находясь ещё во власти блаженства, я потянулся и медленно встал с постели.

После душа я вспомнил все подробности сна, и дрожь пробежала по всему телу.

«Да! Сон в руку! – подумал я, выходя из ванной. – Хорошо, что о моей связи на стороне, о подарках, которые я делаю другой, не знает жена».

Был седьмой час осеннего утра. На кухне хозяйничала жена – в новом халате, с новой причёской, которую я только сейчас и заметил.

– Завтра юбилей! Двадцать лет нашей совместной жизни! Как-никак двадцать лет в согласии и любви! – с этими словами она открыла коробочку и показала золотой перстень. – Он твой! А где твой подарок?

Я сразу же вспомнил, что ещё в прошлом году обещал на юбилей купить ей золотые сережки. «Дотянул до последнего: то денег нет, то времени не хватает», – подумал я. Моё смущение заметила жена и предложила в субботу отправиться за покупкой.

– Мои украшения давно устарели. Их ещё мама дарила, когда я окончила институт, – продолжила жена, вопросительно глядя на меня.

Возразить женской логике было невозможно.

Памятуя о том, что у меня в наличии всего 15 тысяч рублей, я как-то осторожно завёл речь о том, что пора в доме делать ремонт, что мы ещё не оплатили учёбу дочери в университете, что необходимо сыну на зиму купить куртку. Жена моя, неглупая женщина, быстро сообразила:

– Я согласна на подарок в пределах 10-15-ти тысяч.

Я облегчённо вздохнул.

Субботним утром супруга вывела машину из гаража, и мы помчались в ювелирный магазин. По дороге она призналась, что уже подобрала себе сережки в магазине «Золото». У меня ёкнуло сердце, но я не подал вида, а стал отговаривать от этой торговой точки:

– В субботу туда не подъедешь, везде ГАИ, где поставим новую машину? Могут угнать, а в лучшем случае поцарапать. Поедем в другие магазины, их хоть пруд пруди в городе.

Несмотря на все мои уговоры, жена настояла на своём.

В магазине нас встретили довольно любезно, как старых знакомых, готовы были с радостью услужить. Подавая отложенные серёжки, продавец, которая была постарше всех, спросила:

– Катя, это твой муж?

– Да! – с гордостью ответила жена. С такой же гордостью, надев серёжки, она спросила у продавщиц:

– Как?

Все в один голос заявили:

– Они Вам идут. И не подумаешь, что они дешёвые!

О вкусах не спорят, поэтому, наверное, моего мнения жена и не спрашивала, а всё время обращалась к продавцам. Когда же озвучили стоимость серёжек – 9 тысяч рублей, я с радостью вздохнул. Как будто тяжёлый груз свалился с плеч. Но радость моя была недолгой.

Вдруг одна из продавщиц роняет роковую фразу:

– Эти серёжки по фактуре подходят к цепочке и браслету, что купил, Катя, твой муж.

Вторая продавщица добавила:

– Теперь, Катя, у тебя полный набор таких недорогих, но красивых золотых украшений.

Жена не подала и вида, что удивлена. Она как ни в чём не бывало продолжала рассматривать в зеркало свои серёжки, при этом приговаривая:

– Хороши! Хороши!

Я, естественно, возмутился:

– Вы меня с кем-то путаете!

На что одна продавщица, что постарше, сказала:

– У меня неплохая память на лица.

Здесь встряла третья продавщица, указывая на видеокамеру:

– Можем посмотреть видеозапись.

Я совсем сконфузился, не зная, что делать. Но вмешалась моя жена:

– Вадим, ты что, забыл?! Ты же на семидесятилетие нашей мамы покупал подарок: цепочку, браслет.

Я толком ничего не мог сообразить, но находчивость жены меня покорила, и я промолвил:

– Возможно.

Поставив точку в этом споре, жена попросила показать полный набор дорогих золотых украшений: серёжки – 28 тысяч рублей, цепочку -60 тысяч рублей, браслет – 80 тысяч рублей.

Примеряя эти изделия, она то снимала, то надевала дешевые серёжки. И, в конце концов, вдруг повернувшись ко мне, заявила:

– Теперь будет полный набор золотых украшений не только у нашей мамы, но и у меня.

Когда выписывали чек на сумму 177 тысяч рублей, у меня на лбу выступил пот. Зная, что у меня такие деньги не водятся, она вытянула из сумки мой паспорт и подала продавщицам:

– Выпишите все эти вещи в рассрочку – на имя мужа.

И в тот момент, когда с кончика моего языка готово уже было сорваться решительное «нет», я потерял дар речи. Мною вдруг овладели муки совести. Я не знал, как из этого неловкого положения выкрутиться. Рассудок говорил мне: лучше молчи, краска стыда разливалась по лицу. Сердце сжалось от одной мысли, что придётся объясняться не только с женой, но и с мамой, которой на день семидесятилетия подарил всего-навсего пуховый платок.

Жена положила покупки в сумочку и, поблагодарив продавщиц, направилась к выходу. Я же, как шкодливый пёс, поплёлся за ней. Мы вышли из магазина.

Среди толпы людей, бегущих к рынку, моя жена разглядела главного бухгалтера моего предприятия. С обоюдными возгласами: «Как ты живёшь?» – они сошлись на обочине. Главный бухгалтер, женщина лет сорока пяти, которой до всего есть дело, несколько раз повторила:

– Катенька, как ты хорошо выглядишь! У тебя новые серёжки! Какая красота!

Моя Катенька, во всей своей красе, решила щегольнуть. Она достала из сумочки дорогой набор золотых украшений. Они ещё ярче засияли при солнечном свете. Нагнувшись к главному бухгалтеру, что-то прошептала. Та воскликнула:

– Мне такие дорогие подарки никто в жизни не дарил. – И с завистью добавила: – При такой зарплате и таких ежемесячных премиях как не дарить любимой женщине дорогие украшения.

Моя жена, махнув рукой, с обидой выпалила:

– Какая там премия! Мы её уже полгода не видим. Зарплата и то выдаётся с задержками.

И здесь главный бухгалтер вскипела:

– Какая чушь! Кто Вам это сказал?

Она сердито посмотрела на меня. Я потупил свои бессовестные глаза.

Когда мы сели в автомобиль, жена сердито заявила:

– На Новый год я лично от себя подарю нашей маме эти серёжки, – и она показала пальцем на своё ушко.

Я всю дорогу молчал. Когда мы приехали домой, нас радостно встретила дочь с вопросом:

– Купили? – Увидев серёжки на матери, она воскликнула: – Какие красивые!

– Эти серёжки для твоей бабушки. Мой подарок в сумке, – жена достала украшения и передала дочери.

Та, как настоящая женщина, вначале ахнула, а потом принялась их примерять.

Когда дочь узнала цену товара, тотчас упала в кресло и замолчала. Воцарилась тишина. Её прервала жена, заявив:

– У папы высокая зарплата и премия будь здоров. Справится! А чтобы деньги не уходили на сторону, я его подстрахую.

Жена полезла в мой карман, достала банковскую карточку и положила себе в сумку. Я окончательно скис.

До Нового года оставалось ровно два месяца. Не тратя ни одного дня, я устроился на своём предприятии по совместительству инженером по технике безопасности. И чтобы себя реабилитировать перед женой, поставил цель купить маме золотую цепочку и браслет. А сейчас у меня нет ни времени, ни денег.

Ах, лето красное! советы врача и ловеласа

Мы сидим в баре: я и моя давняя знакомая Евгения. Запивая пивком, жуем вяленую рыбку, привезенную с моря. И не верится, что за окном начало сентября. Вот и кончилось лето: время блаженства и беззаботности. Моя подруга подробно рассказывает, как она, по моему совету, провела свой отпуск на Черноморском побережье. Она состоятельная женщина, успешный предприниматель, одинокая, в зрелом возрасте. Мы дружим давно, но так, чтобы поговорить по душам – времени не хватало. А здесь встретились, будто век друг друга не видели – повели душевный разговор. Она подробно рассказывает об отдыхе и через слово благодарит меня за совет. Раньше куда только она ни ездила: Испания, Турция, Египет, Таиланд, Вьетнам. Собиралась даже на Кубу. Я ее отговорил – уж слишком далеко. Советовал российский отдых. Ведь сколько лет она возвращается издерганной и неудовлетворенной. Всюду случаются с ней какие-то неприятные истории: то цунами накрыло с головой, то тропический ливень залил пятизвездочный отель, то авария на скоростной трассе между Стамбулом и Каиром – еле выжили, то в аэропорту Афин просидели двое суток из-за забастовки диспетчеров. Возвратившись последний раз из Египта во время бунта и погромов, она категорически заявила: «Все, хватит с меня! Зачем играть с судьбой? Пусть у нас сервис хуже, а отдых дороже, зато все спокойно и предсказуемо. Даже если мужчина какой-нибудь клеется, то точно знаешь, чего он от тебя хочет». Так разговор перешел на извечную тему одиноких женщин – как завлечь мужчину.

– Привлечь внимание мужчины способна каждая женщина, – начала излагать моя приятельница, и я понял, что мне остается только терпеливо слушать. – Мужикам нужно только одно… Иногда наша сестра считает, что это плохо. Ну и дуры! А потом жалуются на гипертонию, стрессы, бабьи болячки».

Я встревожено посмотрел на Евгению, как-то не очень хотелось слушать о миомах и воспалениях яичников. Но мою собеседницу, видно, болезни тоже не интересовали, она уже тараторила:

– У нас легко разглядеть, кто богатый, а кто бедный, кто женатый, а кто вдовец озабоченный, а там?! Знаешь, там все как-то на одно лицо, как бычки в томатном соусе… Пока не раскушаешь, вкуса не поймешь!»

Ее глаза горели, как огоньки в ночи, и белые зубки засверкали сквозь красивые пухлые губки. Я невольно залюбовался и спросил: «Ты что-нибудь со своими губами делала?» «Просто хороший массаж! – она заливисто засмеялась. – Я та-ак люблю целоваться».

Вскоре я понял, что женщина часами может говорить о том, на что у нее просто нет слов. Вечерело, осенние деньки короткие. Подруга пригласила к себе поговорить и намекнула, что привезла мне презент. Но мне надо было торопиться домой, жена уже два раза звонила. Домой я шел пешком, отдыхая от потока женской болтовни. Невольно подумалось:

Для того, чтобы жить и радоваться каждый божий день, надо совсем немного:

Во-первых, нужно жить, во-вторых, нужно уметь наслаждаться каждым мигом, что дала тебе судьба. А где же советы, спросите вы?

Вот вам мои советы:

1. К летнему сезону надо готовиться заранее. Отдайте свою фигуру и лицо в хорошие руки. Не пользуйтесь пилюлями и излишней косметикой. Пилюли имеют способность вредить, а косметика – такая вещь, которая позволяет женщине не пугать окружающих своей естественной красотой. Помните, что чрезвычайно щедрая рука, так же как и жадная, могут испортить вашу красоту в равной степени. Берегите фигуру с молодости, а честь после замужества.

2. Отравляясь на отдых, никогда не берите в спутницы: соседку, сослуживицу и даже жительницу вашего города. А если уж не рискуете отправиться в путешествие сами, выбирайте себе под стать: чтобы интересы и возможности совпадали. Иначе потянет вас в театр или дендрарий, когда вам хочется на пляж и в ресторан. А еще хуже: ее финансовое положение ляжет тяжким бременем на ваши хрупкие плечи.

3. Не забывайте: от лучей солнца все щурят глаза, что ведет к образованию лишних морщин. Но когда женщина встречает красивого мужчину, она тоже невольно, а чаще лукаво щурит глаза. И в первом и во втором случае не прикрывайте глаза шляпой с широкими полями. Это все равно мало поможет вашему лицу, если уж суждено образоваться морщинам, то пусть они будут памятными.

4. Загорая, защищайте глаза от солнца, но не от любопытных и жаждущих взглядов поклонников. Темные очки скроют красоту ваших глаз. Лучше попросите соседа по лежаку принести вам листочки с какого-нибудь деревца. Берегитесь, мужчины бестолковы, могут принести крапиву или лопух. Если ваш сосед с первого раза не определил цвет ваших глаз, повторяйте эту просьбу до тех пор, пока ему не станет ясно, что вы хотите от него услышать. Вот тогда из сотни глаз на пляже он непременно выберет ваши глаза.

5. Женщина способна поразить улыбкой! Не переусердствуйте с визгом! Помните поговорку: «Смех без причины – признак дурачины»

6. Купаясь в море, не надо надевать купальную шапочку. Вы же не в ванной! Вашу прекрасную головку и особенно прическу должны видеть все мужчины на пляже. А если на голову случайно попала соленая вода, песок – ничего страшного. Расчесывайте тщательно волосы утром и вечером. После такой простой процедуры мужчины будут думать, что вы новенькая, и бросаться на вас, как мухи на сладкое.

7. Если вас бросило в жар от встречи с незнакомым красивым мужчиной, не спешите бежать в море охлаждаться. Дождитесь момента, когда он войдет в воду, наплавается и ляжет на спину, вот тогда пришло ваше время: подплывайте к нему и как бы невзначай столкнувшись, делайте вид, что захлебнулись и вас тянет ко дну. При этом обязательно успейте крикнуть: «Ой, простите!», а потом уж тоните. Мужчина, оценив неожиданность момента, будет охвачен чувством собственной вины за столкновение и бросится спасать. Вас заметили!

8. Выходить из воды стоит походкой Елены, как из пены морской. Никогда не спешите сразу ложиться на лежак, если конечно, ваша цель не ограничивается одним черноморским загаром. Возьмите яркое полотенце и, выставляя поочередно то одну ножку, то другую, тщательно протирайте их. Только по сторонам не смотрите. Мужчины, которые молчаливо лежат около своих жен с закрытыми глазами – это не лучшая половина человечества. Лучшая в одиночку наблюдает за вами, по достоинству оценивая ваши ножки. Запомните: некрасивых ножек не бывает. Есть три типа этой важной части женского тела: душевные – они как хорошая реклама, все должны знать и видеть; стервозные – словами не объяснишь, такие надо нутром чувствовать; тайные – выше колен никогда не открыты, но от этого еще привлекательней.

9. На море особенно тщательно надо следить за походкой. Когда вы ступаете на берег, покрытый галькой, кокетливо ставьте ножку и, продвигаясь к лежаку, слегка вздрагивайте. Если все же мужчины невнимательны, то подайте знак голосом: «Ой… Ой… ой». Наверняка клюнут.

10. Если во время отдыха на море у вас опухли ноги, не беда. Как можно чаще ходите вдоль берега и делайте вид, что собираете красивые камешки. Внимание обратят, так как с моря каждый хочет увезти что-нибудь задарма. Если у вас ножки первого типа, то ходите в воде по щиколотку, а если второго типа, то по колено. При этом поднимайте их повыше, чтобы брызги долетали до стоящих на берегу мужчин. Если вы нашли уже поклонника, эту процедуру можно проделывать в присутствии мужчины в ванной своего или его номера. Она снимает дневную усталость и приближает постельный режим. Однако помните, что любая женщина, в том числе и Вы, как шампанское, может быть игривой, а может и в голову ударить.

11. Только умеренный, легкий загар украшает женщину. Облупленный нос, багровые плечи и свисающие куски кожи отпугивают даже самого непритязательного мужчину. Поэтому не надо валяться на пляже весь день. Побыстрей выбирайте себе друга и отдыхайте с удовольствием. Только не спешите заглядывать ему в душу. С ним вам детей не крестить! Позаботьтесь и о своем здоровье: избыток солнца сушит кожу, ведет к ранним морщинам, пигментным пятнам, и как следствие, к невостребованности.

12. Летом сильнее, чем в другие сезоны, беспокоит потливость. Попробуйте вместе с напарником два раза в день пить настойку шалфея на коньяке. Чем больше выпьете, тем больше захмелеете, и вам уже никакая потливость не страшна. Можно принимать ванну с настоем ромашки, но ни в коем случае не в одиночку. После ванны необходим массаж всему телу, иначе пользы никакой.

13. Если у вас есть маленький ребенок, не бойтесь ехать с ним на море. Мужчины редко заморачиваются на оригинальности начала знакомства, а через комплимент вашему карапузу им легче будет подкатить и к маме. Тем более, в лице мужчины вы найдете великолепную няньку, которая день и ночь будет готова возиться с вашим малышом, только бы быть рядом с Вами.

И в конце самый главный совет: как бы ни было хорошо на море вашему телу и душе, всегда возвращайтесь в свой дом, где вас ждут здоровой и радостной. А летний отдых пусть останется приятным воспоминанием, которое позволит легко перенести осеннюю слякоть и зимнюю стужу. До новых встреч на море! А к советам прислушайтесь – в них есть доля правды.

ГМО

Я всегда симпатизировал передовой биологической науке. Непрестанно следил за её успехами, особенно за генной инженерией. Даже, когда клонировали овцу, как инфузорию, я только тряс головой и приговаривал:

– Ну и Ну…Ну и штука… Да что же это, братцы-учёные, вы делаете?..

Но когда услышал, что наши учёные хотят скрестить корову с медведем, чтобы её зимой не кормить, настолько удивился, что решил немедленно заложить опыты на своей даче.

Конечно, на даче корову не держу, медведя тем более, но землянику и картофель каждый год выращиваю.

Предчувствуя взлёт научной мысли, её невиданные результаты, купил по весне модифицированный посадочный материал картофеля и земляники.

Читая инструкцию, то и дело удивлялся – куда фантазия учёных заведёт? Эти гады – капиталисты свободно обращаются не только с генами, но и с ДНК. Вопрос человеческой этики для них собачье дело, если на кон поставлена конкуренция и прибыль. Меня охватил страх: думаю, что хорошо в буржуазных странах, то у нас иногда выходит боком.

Естественно, о своих экспериментах не только соседям по даче, но и жене не говорил.

Осенью, когда жену и палкой не загонишь на дачу, высадил новую землянику, которая согласно рекламе способна всю зиму под снегом расти и развиваться. Такая холодостойкая.

Только наступил март, я на электричку – и на дачу. Картофель сажать.

Захожу в вагон, а там дачников полным-полно. Удивился:

– Куда их так рано несёт? Почва ещё не прогрелась, а они к земле припасть готовы.

Одним словом, едим все вместе в одном вагоне и мысли у нас одни и те же, как быстрее посадить и побогаче вырастить. А у меня еще сокровенная думка, согревающая душу, как этих дачников обскакать. Уже у входа в садоводческое общество «Дружба» говорю своим попутчикам:

– Не знаю, за что сегодня браться. Надо и обрезку сада сделать, и картофель посадить.

Все дачники, как один, повернулись в мою сторону, и ухмыльнулись:

– Рановато.

– Для моего картофеля как раз во время, – отвечаю с уверенностью земледельца – опытника, знающего секрет агрономической науки. – Мой – то картофель холодостойкий, его даже фитофтора и колорадский жук не берёт.

С чувством дружеского непонимания господа попутчики на свои участки подались, а я – к себе. Захожу и обомлел: вся земляничная поляна в красном цвете, ягоды так и рдеют на раннем солнышке. Да, действительно чудо! Приглашу – ка я соседей вечерком на чай, земляникой угощу, вот обзавидуются.

А пока – за работу: собрал ведро земляники, посадил пять вёдер модифицированного картофеля. И с чувством удовлетворённого самолюбия пошёл соседей в гости звать.

А самого любопытство разбирает, как выглядит у них земляника после зимовки. Смотрю, зачуханая, ещё даже ни одного листочка нового не пустила. Короче, вида никакого!

Беру под руки своих соседей и с гордостью веду на свой участок. А сам с каким-то алчным наслаждением наблюдаю за их реакцией.

У Нины Павловны, жены моего начальника, глаза на лоб полезли и руки потянулись, чтобы хоть одну ягодку сорвать. Чтоб этот порыв нервный остановить, я так спокойненько молвлю:

– Дорогие гости, клубника уже на столе, на террасе, кушайте на здоровье!

Чувствую, что Нину Павловну от делянки оторвать не могу. Она только всплескивает руками и хлопает раскрытым ртом. И на своего мужа поглядывает суровыми глазами.

Я им и говорю скромно так, но не без гордости, что ведро нарвал земляники всего с пяти кустиков.

Здесь Нина Петровна глаза вытаращила, мужа за рукав схватила и на террасу потащила.

Не успел я и опомниться, как эта супружеская пара буквально за десять минут ведро земляники умяла. Я скромно съел несколько ягод и остановился, чувствую, как ягоды губы и язык обжигают, подобно крапиве. Но вкусная: оторваться невозможно, аппетит только нагоняет! Вовремя ведро опустело, и гости ушли. Пошёл я обрезать деревья, а сам-то и дело по одной ягодке каждую минуту в рот кладу, чтобы потушить пожар в душе.

Вечером устроился на топчане спать – а уснуть не могу. Всю ночь мучился, губы распухли – горят, язык пошевелиться не может во рту, видно, места не хватает. В зеркало среди ночи смотрю и вижу страшное лицо, думаю – так меня и жена не узнает, да я и сам себя не узнаю. Принял успокоительные капли столичной водки и несколько таблеток против аллергии и заснул.

Проснувшись утром, с бутылкой водки, которую ночью не допил, к соседям на выручку пошёл. А там картина еще хуже. Смотрю, сидят оба, чайные примочки к губам прикладывают, ничего не говорят, только на меня волчьими глазами посматривают. Куда им водку предлагать, они и от воды отворачиваются. Я быстренько и удалился от греха подальше.

Иду и думаю: «До чего жадность людей доводит! Жрали же эту землянику горстями, как будто первый раз её видят. Ну, подождали бы месяц какой-то, и на своей делянке объедались бы, так нет – на халтуру вкусней и сытней!»

Собрал два ведра этой земляники и на станцию. Еду в электричке, а сам и думаю, что с ней делать? Покажи жене, съест за один присест, а потом что мне с ней делать?

Может, давать жене её порциями, когда она разозлится на меня ни с того, ни с сего! От такой мысли я и повеселел. Смотрю по сторонам, ищу глазами знакомого, чтобы эту мысль отметить. А вот на ловца и зверь сидит – мой товарищ по работе. Вышли мы с ним на конечной остановке, и, не сговариваясь, сразу в пивбар.

За столиком друг смотрит на меня и спрашивает:

– Что это у тебя с губами? Я ему и рассказываю про чудо ГМО.

Вначале он испуганно глаза вытаращил, а потом сообразил и молвит жалобно:

– Дай хоть несколько ягод, домой отвезу жене. Сегодня, носом чувствую, не рано приду домой. Она только откроет рот, а я ей ягодки на стол, от такого подарка она не откажется, сразу попробует и замолчит!

Я отсыпал щедрой рукой в поллитровую банку ягод, и мы расстались.

Приехал домой поздно ночью. Жена с расспросами:

– Где шатался?

Я вёдра с ягодами на стол, а сам от усталости спать.

Утром встаю, на работу собираюсь, жена молча – завтрак готовит, личико своё прячет. Ну, думаю – эффект есть! Только на какое время, не знаю?

Так в молчании и разбежались на работу. У проходной кореша встречаю, он показывает восклицательный палец и просит ещё несколько ягод для своей тёщи.

В конце рабочего дня весь цех ко мне с просьбой: продай удивительных, целебных ягод, а то спокойный семейный быт рушится. Всем порой хочется в тишине помечтать.

Я на дачу раз пять смотался, всё в миг, продал!

Домой приношу кучу денег, здесь жена совсем замолчала, даже не спросила, откуда они.

Так как земляника оказалась многоразовой, то я до самой глубокой осени спокойно жил без нервотрёпки.

Ну, а с картошкой я вообще мороки не имел. Один раз прополол, ни разу не опрыскивал, и не охранял от набегов воров-варваров. Приезжаю на дачу в разгар уборки картофеля. Смотрю, у всех того ажиотажа, что в прошлые годы был, нет и в помине вместе с картошкой. За какие – то двое суток выкопали. Пытались и у меня картофель копать, два куста тронули и бросили. Ботва у неё, как крапива, обжигает, особенно руки воришек. Вот, думаю, у коррупционеров бы так от грязных денег руки горели. Надо, думаю, учёным подсказать, чтобы в этом плане поработали. Пока копал картофель, зевак собралось уйма и все с одной просьбой: продай посадочный материал!

Мужики просят рассаду земляники, а женщины – клубни картофеля. Прямо и не знаю, что делать с этими ГМО?

Ворота

Что там ни говорите, а делать подарки своим жёнам под Новый год всегда приятно и радостно. А если подарок неожиданный, с далёким прицелом на супружескую верность и заботливость, то и вдвойне приятнее. За неделю до Нового Года моя жена отправилась в деревню навестить родителей, ёлку им отвезти, чувственно, с теплотой нарядить её и под неё положить заботливые подарки. На этот раз она изъявила желание, нарушив нашу семейную традицию, подобное мероприятие провести одна. Я обрадовался такой обременительной для меня инициативе; с радостью и с затаённым желанием остался дома. Так как совсем недавно, не утруждая себя, заметил, как в конце старого года моя жена довольно часто стала употреблять слова:

– Как я устала!

А от её усталости у меня одни неприятности. Вот я и подумал про себя:

– Да поезжай ты на все четыре стороны.

А потом спохватился: да лучше к родителям, чем на курорты!

Вон соседка Нюра уехала в санаторий на две недели, её муж уже как два года найти с детьми не может. Вот что значит усталость!

Глядя на меня потухшим взглядом, жена и укатила рано утром на машине в пургу к своим родителям, несколько обескуражив меня. Надо же, даже плохая погода не остановила её от решительного шага. Я заволновался не на шутку, но быстро успокоился, когда на второй день услышал радостный и благодарный голос тёщи по телефону:

– Мол, всё хорошо, доехала Катя благополучно. Спасибо за подарки!

На мою просьбу:

– Дайте телефон Кати, – вдруг пропал голос тёщи. Я сразу же обрадовался, – значит, мама боится, чтобы я не затребовал скорейшего возвращения жены домой. Я – то знаю, тёща обо мне всегда на людях отзывается хорошо, а при жене, наедине, ругает, что такой невнимательный к её дочери. Значит, мама решила додать ту ласку и заботу, которую я не додал её дочери. А где её возьмёшь в заботах и суете.

Это вечное беспокойство тёщи уже на следующий день даже на расстоянии вылилось для меня в существенную нервотрёпку.

Утром почтальон нашу корреспонденцию и газеты бросил в соседний почтовый ящик.

А вечером, молочница, перепутав дворы, наше молоко поставила в чужой двор.

И это не удивительно: на нашей улице стоят типовые коттеджи, возведённые ещё в прошлом веке, не учитывающие индивидуальный вкус и материальные возможности каждого жильца посёлка. Типовые ворота без всяких там причуд и приметных извилин в мозгу хозяев наводили только грусть и тоску на приезжих гостей.

Под впечатлением от этих обстоятельств я заволновался не на шутку: а вдруг моя жена, возвращаясь домой, перепутает дворы и заедет во двор к соседу – холостяку.

С тех пор, как от него ушла жена. он всё лето пялил глаза на мою жену, когда та выходила в шортиках на прополку огорода. И так её достал своим вниманием, что она огород забросила и больше стала уделять внимания своей внешности, до такой степени, что задумалась о пластической операции лица. До её тела я никого не подпущу и сам могу любую фигуру слепить из трёх пальцев!

Всякие чёрные мысли от ревности полезли в голову.

Думаю, надо что-то менять с фасадом дома: то ли ворота новые сварганить, то ли дом красивым облицовочным кирпичом обложить, чтобы жена не перепутала наш двор с соседним.

Идея поменять фасад дома в такую пору года, в короткий срок, когда до Нового Года остаётся меньше недели, – это безумие. Поэтому я твёрдо решил – меняю ворота.

Уже на следующий день прибывший по вызову мастер твёрдо уверил меня, что новые ворота ему сварганить – раз плюнуть!

Будут, мол, не только ваш глаз радовать, но и зоркий глаз вашей жены, детей и даже прохожих.

– Не волнуйся, мол, хозяин, за день до Нового Года новые памятные ворота будут стоять в строю, как мраморный памятник на кладбище.

От этой шутки я аж содрогнулся. Но уже от затеи было поздно отказываться, так как задаток опрометчиво вручил заранее.

Успокоила душу одна лишь надежда, что жена обещала прибыть домой именно в этот срок.

Так как моя жена никогда меня не обманывает, поэтому я с такой доверчивостью отнёсся и к словам мастера.

На следующий день не на шутку закипела работа. Оттепель с глобальным потеплением только способствовала работе, столбы из труб были возведены в тот же день и покрашены за один час, усыпив мою бдительность и осторожность.

Стояла солнечная, тёплая погода, не предвещавшая ничего мрачного.

На следующий день, когда я посетил мастерскую мастера, в боксе уже заканчивались сварочные работы, готовились грунтовать и красить ворота, и именно в тот цвет, который, кстати, обожает моя жена. За двадцать лет совместной жизни чего-чего, но вкусы её изучил. Она любит яркие дорогие тона, я же серые, неброские по цене, поэтому её вкусы легко поддаются запоминанию.

За два дня до Нового года звонит мастер: ворота не докрасил, так как за неуплату долгов горэнергия сеть отключила электричество. Он извинился, пообещав сразу же после новогоднего праздника работу закончить. Я возмутился:

– Как же так! Новый год буду праздновать без ворот, на семи ветрах! И что мне скажет жена? Мастер в ответ:

– Сейчас приеду, на месте разберёмся, что-нибудь придумаем сообща.

Я же как представил изумлённое лицо своей жены, сразу залепетал:

– Немедленно приезжайте, дескать, время поджимает… Что вы там медлите, ей-богу… Ну, почему же я должен страдать из-за ваших долгов…

И в это время некстати зазвонил другой телефон. И после небольшой паузы жена задиристо говорит:

– Что случилось, почему двор без ворот?

Я глупо смеюсь, но бодро отвечаю:

– Готовлю новогодний сюрприз!

А про себя: «И какой доброжелатель уже успел настучать?»

– Знаешь что, ворота поставь на место, а то соседи с тебя смеются!

И, не развивая свою дальше мысль, отключила телефон.

Только прожив с женой более двадцати лет, можно оценить всю радость предстоящей встречи с ней. В эти минуты начинаешь сознавать, по сложившейся привычке, что такое семья!

Горевать пришлось недолго, на горизонте появился мастер с большим полотном брезента.

На столбах мы закрепили железную балку и на неё набросили брезент. А чтобы брезент ночью не спёрли, мастер посоветовал возле ворот посадить на цепь собаку.

В эту ночь я не сомкнул глаз.

Собака всю ночь лаяла, бросаясь со злостью на брезент, который от ветра шумел и не находил себе места и покоя вместе со мной.

Утром я начал неуклюже брезент стягивать с балки, и в тот же момент тяжёлая балка рухнула на голову и зашибла меня до беспамятства. Когда я пришёл в сознание, стал мыслить более реально согласно обстановке и времени. Быстро съездил на базар, купил одну большую ёлку для ворот и маленькую для калитки.

Весь день я наряжал свои ёлки. На ночь в проёме моих ворот и калитки заиграли радостные новогодние огни с музыкой. В этот памятный и весёлый вечер возле моих ворот собралось столько народу, что по русскому обычаю я только и успевал бегать в ближайший магазин за шампанским, чтобы добротно не только проводить старый год, но и благополучно закончить начатое дело ещё в старом году.

Выручила жена, вовремя, в разгар веселья появилась возле двора. Она, как ни странно, отнеслась к моей затее с юмором, пригласив всех людей с улицы в гости.

Я был бесконечно рад, что она не проехала мимо! И сразу же благодушно подумал: значит, хорошо отдохнула!

Кто-то думает, что мой рассказ – сплошной вымысел. Нет! Это чистейшая правда. Сегодня десятое января нового года, а ворота новые ещё не поставили. Не верите, приезжайте в мой город немедленно, и вам все укажут мою улицу и мой двор без ворот.

А был закат лиловый…

Дело было под Пасху. В тот год Пасху встречали в начале мая. Мы приехали в станицу заранее, чтобы могилки привести в порядок, лавочки покрасить, цветы высадить.

С кладбища возвратились домой уставшие и сразу же стали собираться на ночную службу в церковь, чтобы освятить пасху, яйца и добрым словом помянуть родителей и ближайших родственников, покоящихся на станичном погосте. Возбуждённые, мы долго не ложились спать, а здесь ещё с вечера начала завывать собака у соседа, Николая. Да так она жалобно выла, что я не выдержал и спрашиваю у свояка:

– Петро, что она воет так жалобно? Не случилось ли что-то страшное с Николаем?

– Да она воет – уже как неделю! Я её вчера гонял, чтобы не завывала. Косточки от холодца давал, так она к ним не прикоснулась. Хозяина видел, с утра ходил бодро по двору. Завтра всех алкашей увидим на кладбище. Для них Пасха, как и для цыган, – великий праздник.

От этих слов меня передёрнуло, выхожу с летней кухни во двор с тяжёлыми мыслями под завыванье собаки, смотрю на закат, а он весь ярко лиловый. Вот-вот воспламенится ярким пламенем и осветит округу божественным светом. Стою посредине двора и мысленно рассуждаю: как изменчива и не предсказуема жизнь, вот взять соседа Николая: был всеми уважаемый в колхозе человек, главный инженер, жена педагог, двое детей. Жили по тем меркам в достатке. Колхоз разорился, Николай потерял работу, с родных мест не захотел уезжать, как-то незаметно пристрастился к змию, семья распалась. Хозяйство всё пропил, осталась на хозяйстве одна преданная собачка Жулька, которая по пятам ходила за ним повсюду. В тот вечер я трудно засыпал, всё время ворочался, вздрагивал от завывания собаки. В полночь разбудил меня свояк со словами:

– Вставай, зять, поедем в церковь, надо успеть на утреннюю Литургию.

Захватили с собой крашеные яйца, пасхи, калачи и в дорогу. В церкви написали в записках все имена усопших и, отслужив панихиду, возвратились домой. Незамедлительно с пасхой и яйцами направились к Николаю.

Дверь в доме была открыта, Николай лежал без движения на кровати, а у его изголовья стояла собака, облизывая его руки – постоянно заглядывая в закрытые глаза хозяина.

– Вот тебе и жизнь, – всплеснув руками, вскрикнул Петро, – вчера ещё ходил по двору, небось, Пасху ждал.

И взяв его руки в свои ладони, промолвил:

– Отшумел старый клён. Мужик был хороший! К людям хорошо относился, собаки не обидел! Надо вызвать участкового да главу села.

Хоронили Николая всей станицей на второй день после Пасхи. Гроб с телом Николая поставили в УАЗ, рядом уселась Жулька, положив голову на свои лапы у ног хозяина. Когда на кладбище опускали гроб с телом в могилку, собака так жалобно стала плакать, нет не завывать, а плакать и скулить, что глава сельсовета попросила её отвести к часовне,

Когда все покинули кладбище, Жулька возвратилась к могиле Николая и несколько дней оплакивала своего хозяина так, что вся станица содрогалась.

Сколько дней она не дотрагивалась до пищи, никто не помнит. Сторож, по совместительству могильщик, соорудил будочку для Жульки, которая и осталась жить на кладбище, чтобы каждый день навещать могилу своего хозяина. Она как будто предчувствовала, что после смерти хозяина её кормить никто не будет, в станице и так много беспризорных собак при живых хозяевах. А здесь Жулька – всегда была сыта и обласкана сторожем и посетителями кладбища. В знак своей благодарности она каждый раз рвалась к месту захоронения новых усопших. Сторож всегда в момент захоронения станичников приводил Жульку на поводке к новой могиле. И только после этого она успокаивалась и спокойно проводила ночь возле часовни.

На следующий год, за день до Пасхи, я снова посетил те места и увидел преданного друга Николая. Я спросил у сторожа, как вела себя собака перед Пасхой, и услышал необыкновенную историю, которая потрясла моё воображение. Оказывается, за два дня до Пасхи, а в этом году её отмечали на две недели раньше, собака, завидев, что народ на кладбище прибирает могилки, начала рваться с цепи на свободу, да так цепь и порвала. Новый хозяин нашёл её на следующий день рядом с могилой Николая. Могилка была освобождена от сорняков, рядом с деревянным крестом лежали цветы. Видно собака почувствовала, что на могилку старого друга никто уже не придёт, кроме неё.

Во ржи

Меня всегда восхищает в характере простой русской женщины сила духа, стойкость, терпение и вера в светлое будущее. На днях в честь 70-летия победы над фашистской Германией моей тёще Марии Фёдоровне вручили медаль. Многочисленные гости из райцентра, и родственники попросили рассказать о своей нелегкой, но славной жизни. Слушая её, я ещё раз убедился, насколько ярко светится добротой душа русской женщины.

«Я прожила тяжёлую жизнь, рано, в 33 года, осталась вдовой с тремя детьми: две девочки погодки 12, 13 лет и годовалый сынок. В послевоенное время прокормить семью одной женщине было не просто трудно, а необычайно сложно. Тогда, правда-всем было тяжко! Пособия на детей по потери кормильца были мизерные. В колхозе зарабатывали мнимые палочки-трудодни. Детских яслей не было, как хочешь так и выживай.

Пока муж был живой, а он работал трактористом, концы с концами ещё сводила. Глава семьи то привезёт на тракторе мешок ячменя или кукурузы, то котомку свёклы, то пучок сена.

Как и все механизаторы колхоза, мой муж выпивал. Не знаю, то ли от тяжёлого труда, то ли от не просветной крестьянской жизни.

Завезёт кому-нибудь сена, соломы, вспашет огород, получит магарыч – бутылку самогона, а иногда и две! Трезвый он мужик был золотой! Но как выпьет, со двора убегай. Кричит: ети вашу мать… Сучки!

Я младшего на руки и со двора, а девочки за мной, возвращаемся домой лишь тогда, когда заснёт дебошир-хозяин.

Утром, когда проспится золотой человек, с утра за работу берётся, возьмёт сына за руку и на хозяйственный двор и там душу изливает среди живности. Только и слышно: – Ети твою мать… Сучки!

Терпела я буйный характер Михаила ради детей, а куда деваться, думала, как все женщины нашей станицы: свыкнется да слюбится. Незаметно девочки подросли, стали помогать по хозяйству, да и младший пацан на ноги стал, уже не ползает по глиняному полу дома, как раньше бывало, а всё время с отцом рядом ходит.

Отец любил сына, очень ждал, когда он заговорит!

Но Николай, при жизни отца, так ни одного слова и не проронил, может быть, боялся отцовской строгости.

После смерти мужа на мои плечи легли тяжкие заботы семейной жизни. Я и жнец, я мужик. Я и баба молодец. Стала я работать от зари до зари, не чураясь никакой работы, куда пошлют туда и шла, лишь бы прокормить детей и скотину, что осталась после мужа.

Крестьянин без скотины что пахарь без плуга, с одной лопатой в чистом поле не воин: трудно выжить! На трудодни в колхозе выдавали зерна и сена, как кот наплакал. Не украдёшь с общего общественного стола – ноги протянешь, да и скотина и птица быстро околеют. Вот и приходилось мне вечерами, а иногда и ночью после работы, заводить старенький мотоцикл, собранный ещё покойным мужем и на промысел по полям двигать, где кукурузы наломаю, где люцерны, ржи накошу, где свёклы накопаю, а когда и на ферме зерна выпрошу, естественно за магарыч. Так изо дня в день со слезами и с трудовым потом и летели года, детей вырастила, всем дала высшее образование. Жизнь прожить не поле перейти! Однако, вместе с трудностями, встречались порой даже комические моменты, выкрашенные в светлые тона жизни. У русской бабы на своём веку и так много горестей досталось, что о них и вспоминать порой тошно! Поэтому, дорогие гости, продолжу историю своей жизни уже в радостных тонах!

Где-то через месяц после смерти мужа возникла проблема, чем кормить скотину. В тот год в мае выпало много осадков, озимая рожь вымахала в человеческий рост. Посадила в коляску мотоцикла детей и помчалась в поле косить рожь. Спрятала мотоцикл в лесополосе, зашла с детьми глубоко в поле, чтобы на случай появления объездчика нас не было видно. Выкосила поляну, посадила сына с машинкой играться. Я кошу рожь, а девчата носят её к мотоциклу, изредка поглядывая за братом. От того места где сидит сын, я отошла метров на десять, чтобы косой его не зацепить. На мгновение потеряла его из вида, сама кошу, а по сторонам посматриваю, нет ли на горизонте объездчика. Дело к вечеру шло, вот-вот стемнеет, тороплюсь, ещё корову доить надо! А здесь, как на грех и объездчик верхом на лошади появился, я подала сигнал – все присели, где стояли. Хорошо, что косили вдали от дороги. Объездчик нас не заметил, проехал мимо, перекрестилась и спрашиваю у девчат: а где Николай? Гробовое молчание, девчата лишь руками разводят. Смотрим по сторонам, а следов его и не видно, одна машинка валяется на краю поляны. Вместе с девчатами бросились молча его искать вокруг, ни ребёнка, ни помятой травы не видно. Мы забыли про осторожность стали тихо его звать: Коля…Колечка… Колечка… А он, гадёныш, не отзывается, а здесь на глазах прямо быстро стало темнеть. Думаю, ещё чего не хватало, девчата разбредутся по полю и попробуй их в темноте собрать. Из последних сил стали на поляне хором вместе кричать: Коля… Коля… Коля… Девчата в слёзы, а я слышу вдруг рядом такое знакомое и дорогое выражение: – Ети Вашу мать… Сучки! Я чуть и не описалась. Глядь под ноги, а он рядом стоит и на нас жалобно смотрит. Я схватила его на руки и начала целовать, а девчата то и дело приговаривают: – Мама, Коля заговорил! И только тогда я осознала, какое важное событие у нас в семье произошло. А то сомневалась: заговорит ли он?»

Басни Л. Толстого на новый лад. Как мужик гусей делил

В одном государстве у одного мужика не стало хлеба. Не удивительно при новых реформаторах колхозы, совхозы старого режима быстро разорились: свинарники, коровники закрыли, тепличные хозяйства стали не рентабельны, лишь изредка сеяли зерновые, требующие менее всего денежных затрат.

Вот и задумался бедный мужик – что делать? Решил он просить помощи у самого президента!

В селе над ним посмеялись, но на всякий случай поймали ему последнего гуся, чтоб было с чем идти к президенту.

Он зажарил его и понёс в Кремль.

Президент принял народного гуся от любопытства и говорит мужику: «Спасибо, мужик тебе за гуся, только не знаю, как мы твоего гуся делить будем. У меня есть Госдума, Совет Федерации и Правительство. Как бы нам разделить гуся без обиды?»

Мужик и говорит: «Я разделю, так как Вы поделили всенародное богатство на всех мужиков в России».

Мужик взял ножик, отрезал голову и говорит президенту: «Вы всему голова, Вам голову».

Потом отрезал задок, подаёт Совету Федерации: «Вам говорит дома сидеть, за домом смотреть, вам задок».

Потом отрезал лапки и подаёт Председателю Правительства: «Вам, ножки-топтать президентские дорожки».

А Госдуме дал крылья: «Вы говорит, скоро из думы улетите, но знаю, как птицы-с юга быстро возвратитесь, Вам крылья нужны»

Остаток, всего гуся, забрал себе!

Президент посмеялся, похвалил бедного мужика за смекалку и дал ему земельный пай, чтобы он хлеб выращивал.

Услыхал богатый мужик, что президент за гуся наградил бедного мужика земельным паем, зажарил пять гусей и понёс президенту.

Президент говорит: «Спасибо за гусей. Да вот у меня Госдума, Совет Федерации, Правительство, всего четверо, – как бы нам поровну разделить твоих гусей?»

Стал богатый мужик думать и ничего не придумал, как только отнять последнего гуся у бедного мужика.

Президент не дал чёрное дело сделать, велел на помощь позвать смекалистого бедного мужика.

Бедный мужик взял одного гуся – дал Президенту с Правительством и говорит: «Вас тебе трое»; одного дал Госдуме с Советом Федерации, и говорит: «Вас тоже трое». Себе взял двух гусей, – и нас теперь трое, – промолвил он. Последнего гуся он отдал народу.

Вот и поделил всех гусей поровну бедный мужик. Задумался президент, здесь уже не до смеха: значит богатство у нас раздавалось не по уму, вот почему и буксуем на одном месте много лет подряд. Прогнал он богатого мужика из Кремля, а бедного назначил возглавлять Госдуму! Может быть нормальные законы начнут принимать, улучающие жизнь простых людей.

Смех и слёзы В трёх частях

1 часть

В лихие годы, когда народ бедствовал, и нравственные устои лишились партийного контроля, меня угораздило стать управляющим подсобного хозяйства крупного комбикормового комбината. Это был остров благополучия – сытый, уютный и веселый, с коровниками, свинарниками, пасекой, конюшней, водоплавающей птицей и рыбой на озере, теплицами, огородами в шестьсот гектаров и даже столовой. Успешно руководить таким хозяйством в то время можно было только по принципу: и волки сыты, и овцы целы. Начальство всех мастей накорми, а убыль свиней, коров, птицы, мёда, овощей спиши за счёт всевозможных болезней. А их, этих болезней у флоры и фауны, как блох у беспризорных кошек. Естественно, тушки погибших животных и птицы никто и в помине не видал. Так я и жил меж двух огней, иногда огрызаясь директору и прилежно собирая его записки-указания.

Как – то вызывает меня директор в свой кабинет и со свойственной ему иронией говорит:

– Есть горящая путёвка на море, поедешь?

Кто в разгар курортного сезона откажется от бесплатной путёвки! Я незамедлительно согласился, а сам про себя думаю: «Затевается крупная афёра! Подальше от греха, и так грешен, недостачи на мне висят, как пиджак с чужого плеча. Не ровен час, что под ним и последней рубашки не останется»

Не успел я из города выехать, как директор назначает одного из своих братьев руководить подсобным хозяйством. Он меньше пил и имел хоть какое-то представление о животных, дома держал злую собаку.

На море быстро забываешь житейскую суету и все тревоги. О растратах на производстве позволяют не думать ласковое море и красивые женские купальники, но как раз расходы на них и волнуют, а хватит ли средств? Когда беспечен и беды совсем не ждёшь, она сваливается, как снег на голову среди лета. Получаю телеграмму: «Немедленно выезжайте! Главбух». Такие телеграммы и с такой подписью посылают, когда обнаруживают недостачу или ревизоры едут.

Для важности я ещё три дня провалялся на море, показывая всем своим поведением, что нам и волк не страшен. А у самого-то душа болит. Нет – не за хозяйство, а за своё рабочее кресло, к которому я уже прикипел своим сытым желудком, не надеясь на холодный разум.

В конце второй недели отправляюсь домой, и сразу же на комбинат к директору. Виктор Иванович не ждал, вероятно, что я раньше срока выйду на работу, удивленно спрашивает:

– Что случилось? Море штормит, кормление плохое, по жене соскучился?

– Соскучился, но по работе, без неё не могу и дня прожить. А про себя думаю: «Не в курсе, Иваныч, видно, всех событий». И отправился к Полине Ивановне, главному бухгалтеру. Она с радостью и с улыбкой меня встречает. Усадила в кресло, чаёк наливает, и на второй чашечке подсовывает акт на списание водоплавающей птицы на 860 голов. У меня в глазах зарябило, разум холодный помутнел.

Читаю – совсем потерял дар речи. Чёрным по белому написано, что 450 домашних уток улетели, а 510 гусей утонули. Даже нашлись свидетели, которые завизировали этот факт в лице самого директора и председателя контрольно-ревизионной комиссии. А у Полины Ивановны в бухгалтерии дело было поставлено так: много будешь знать – быстро состаришься! А так как в коллективе были одни женщины, естественно, никто из них не желал быстро стареть, – акт подписали – быстро, не задумываясь. Долго мы смотрели с главбухом друг на друга: я – вопросительно, а она – выразительно! Словами всё не выразишь, картина Репина «Приплыли». Меня интересовало, почему так много упёрли. Главного бухгалтера волнует другой вопрос: откуда берутся такие кадры, которые сами на широкую ногу живут, а с ней не делятся!? И тут-то я слышу длинный и обстоятельный рассказ:

Как только Вы, Петрович, вышли за ворота комбината, Павел Иванович (брат директора) начал распоряжаться вскормлённой и взращённой Вами продукцией, как своей. Вместо сметаны, молока, куска мяса, гуся или там утки на мой стол ложилась только одна пыль от машин, перевозивших неучтённую продукцию с подсобного хозяйства. А моя помощница прямо на глазах расцвела, бегает то и дело в кабинет директора в короткой юбке, а он как флаг, за которым любой директор пойдёт – куда угодно, особенно если он высоко поднят! Вызываю Павла Ивановича к себе, а он, видите ли, очень занят, у него гости – родня директора! Беру контрольно-ревизионную комиссию и сама на озеро. Тычу ему под нос последний акт и говорю, как это надо понимать? И вместо привычного слова «позвольте» употребляю «какого»? Стала мысли свои выражать более доходчиво, быстрее и точнее. Показывайте, говорю, всех погибших птиц от болезней, которые Вы в акте указали, вплоть до птичьего гриппа. А на озере ни одной погибшей птицы, все водоплавающие – в здравии и спокойствии. Только Павел Иванович руками машет, готов вместо птицы улететь в дальние края. Я ему ещё жару и перца на пятки сыплю, обрисовываю будущую картину: «Если в ветеринарной лаборатории узнают, какую чушь Вы в акте написали, закроют комбинат, а всё подсобное хозяйство сожгут, а вас, работничков, в инфекционную палату упрячут. Там вы, уж точно, с такой жадностью не выживите». Тут он стал на месте подпрыгивать и составлять новый акт. Начали подсчитывать цифры. Прикидывать. И всё такое. А я, уезжая, ещё и говорю: «Участились жалобы рабочих на мясные котлеты в столовой. Мясо-то в котлетах практически отсутствует, а списано его, о-го-го сколько, на столовую. Здесь наш Павел Иванович и задумался, почесывая свою репу. Еду я с озера, хотя и не солоно хлебавши, но зато с удовлетворённой совестью в борьбе за справедливость, а про себя думаю о своей помощнице Валентине – короткая юбочка: «Только получив от своего начальника повышение по служебной лестнице, начинаешь сознавать, в какой степени твой начальник живёт за счёт государства! И такое меня зло взяло: поломай-ка голову ты теперь с моим заместителем, как выйти из затруднительного положения!» Через пару дней Павел Иванович и притащил этот злосчастный акт, а у самого глазки бегают, и рот до ушей. Я ему и говорю: «Здесь не до смеха, где продукция? Лучше, если бы она лежала на моём столе!» При этих словах Павел Иванович начал даже крякать – видно с бодуна. Я до того огорчилась от громадных убытков, что сразу Вам и отбила телеграмму»

Я взял в руки акт и к директору прямым ходом на согнутых ногах. Директор, как глянул на акт трезвыми глазами, так и обомлел, а потом на повышенных тонах:

– Ах, он подлец! Подсунул мне этот акт, когда я был на озере с председателем ревизионной комиссии с целью ревизии… Нашёл же время, когда его ввернуть на подпись.

Директор смотрит мне в глаза и говорит:

– Не позволю иметь такое жульничество на своём комбинате.

От этих слов я обалдел: только недавно это была всенародная собственность, а теперь уже частная!

Видя моё обомлевшее лицо, директор уже более рассудительно произносит:

– Я стою на страже общенародных интересов и не позволю, чтобы кто-то нахально списывал продукцию под мою руку.

Он немедленно вызывает главного бухгалтера на ковёр и неожиданно заявляет:

– Я сколько раз говорил вам, Полина Ивановна, что без визы Владлена Петровича ни одного акта мне не подсовывать на подпись. Следить за списанием продукции – эта ваша прямая обязанность! Я и воспарил духом, выходя из кабинета директора.

2 часть

Для нашего директора акт – не закон, а для молодой ревизорши икона – не святыня. Как только директор вместе с ней приехал на фазенду, перед ним сразу же нарисовался перед воротами братик Павел Иванович в трусах и галошах на голые ноги.

– Что за вид! – закричал директор голосом Великого Комбинатора. – Так разве встречают дорогих гостей? – на его лице появились пятна, вызывающие зуд в руках.

– Да я только жену выпроводил с фазенды, собрался ворота закрывать, чтобы она не возвратилась назад, а то передумает и что мне с ней делать – заегозил братец.

– Правильно сделал, посторонние люди на фазенде – лишние хлопоты. Сидите у меня здесь на шее!

Павел Иванович не выдержал и пробурчал в ответ:

– На твою шею не влезешь, там уже всё занято!

– А как ты думаешь, на шею доброго человека просто так не влезешь, – многозначительно и взволнованно согласился директор, поглядывая на свою спутницу с надеждой, чтобы вызвать у неё к себе уважение и любовь.

И уже спокойным голосом велел всё пересчитать и акт переписать:

– Составить акт тебе поможет Валентина Викторовна. Ты здесь с этой живностью совсем одичал. Надобно тебе научные книжки читать. А то всё моё хозяйство разоришь. Правда, рядом с умным братом и дураку легче живётся, а мне с вами не соскучишься – забавно!

И уже переходя на другую, более родственную тональность, спросил:

– Рыбу наловил, мясо замариновал, медовуху приготовил, гостиницу убрал, баньку истопил?

С этими словами директор открывает переднюю дверцу автомобиля достаёт из под ног Валентины стопку книг. Павел Иванович, как увидел ножки ревизора, забыл руки подставить и глаза закрыть. Директор, заметив оплошность брата, лишь промолвил:

– Что уставился, иди, занимайся делом, книги с собой прихвати на всякий случай, может, поумнеешь!

Павел Иванович знал много народных способов переспорить собеседника, но ни один в данном случае не подходил – против начальства нет приёма, если в руках нет лома. Взял в руки книги и зашагал с голыми ногами, но с чистой душой на ферму.

Валентина понимала, что для женщины одной честности мало, нужна последовательность в действиях и суждениях и поэтому продолжала играть, однажды начатую роль – вежливо попросила директора подать руку и помочь выйти из машины.

Она от этой поездки многого ждала, считала, что уж слишком долго задержалась в должности заместителя главного бухгалтера и поэтому оделась по-спортивному, но с достоинством: маячка, шортики и кроссовки. Женщина – удивительное создание, только она умеет компенсировать моральный ущерб материальными благами.

Директор в тот вечер желал иметь дело только с ней, не с женой же, та в производственных делах ничего не кумекала. Поэтому он не стал высаживать ее из автомобиля, а только перехватил ее ручку и галантно поцеловал. Потом он прытким козликом обежал машину и плюхнулся на сидение рядом. Шофер, молча, завел мотор. Валентина облегченно вздохнула, ей совсем не хотелось сегодня цифр и расчетов.

Павел же Иванович, усевшись на фермерскую табуретку, решает хотя бы посмотреть на обложки, открывает первую книжку и видит: это не те пособия по животноводству, птицеводству и ветеринарии, которые он читал когда-то. Те книжки были серые, а здесь красочные, с обнаженными женщинами. Не трудно догадаться, что их назначение отвести его в сторону от производственных мыслей. Отправляясь к рабочим, подумал: чужие мысли очень трудно понять, особенно тогда, когда свои высохли…

А тем временем всё шло по заранее разработанному сценарию брата: на берегу озера играла тихо задушевная музыка, в корыте плавали пойманные рыбки, рядом с мангалом стояла маринованное мясо, в ящиках всевозможные напитки, даже медовуха из местной пасеки. Валентина, лишний раз, показывая свои ножки, в красочных шортиках колесила по озёрной глади на водном велосипеде, изредка подплывая к берегу и нагоняя аппетит директора. С аппетитом в голову лезла всякая дурь, которую невозможно было удовлетворить только философским пониманием красоты. И вскоре их души слились как сёстры по разуму.

Но назойливые комары стали так допекать, что они быстро перебрались в гостиницу, в которой было всё заранее приготовлено для романтической и сладостной встречи. А так как Валентина была характером покладистая, то стоило директору до неё дотронутся руками, она моментально вспыхнула как спичка. Глазки загорелись, тело задрожало, требуя ласки. Да вот незадача – комары и сюда пробрались, допекая влюблённых особым вниманием.

В каких только позах влюблённые не изгибались, зловредные комарики ухитрялись увернуться от смерти. Возможно второпях Валентина забыла заповедь: не занимайтесь любовью в присутствии всякой твари, они от зависти Вам не простят. Так директор и зам главбуха провели бессонную ночь с комарами, которые пили и пели, пели и пили, а влюблённые аплодировали!

Утром директора и зам. главбуха невозможно было узнать. Директор, глядя на Валентину, подумал: «Женщина – как жизнь, чем меньше ты её знаешь, тем больше она тебе нравится»

С опухшими и бесстыжими глазами они не могли даже посмотреть друг на друга, по причине занятости каждый своим телом.

Директор и говорит, мысленно усмехаясь:

– Валя, поезжай домой, я позвоню в поликлинику, тебе выдадут больничный лист. У тебя производственная травма на рабочем месте, а я проведу планёрку на комбинате, а потом домой, для порядка надо показаться жене!

Валюша поехала домой, протирая по пути свои светлые и счастливые глаза, всё время вспоминая прочитанную когда-то китайскую мудрость: «дурак обвиняет других, умный – себя, а мудрый – никого». Валентина, не обвиняя никого, но мечтая о будущих встречах, задумалась о том, как покончить с комарами, не вредя, ни флоре, ни фауне.

Директор отправился на комбинат – на планёрку, с заплывшими глазами, но со светлой и радостной душой и с загадочной мыслью – женщины принадлежат оптимистам, пессимисты всего лишь зрители.

Пытливые и любопытные глаза женщин, присутствующих на планёрке: главного бухгалтера. главного технолога, главного экономиста, зав. лаборатории сразу же оценили изменения на лице директора – покусанные губы, опухшие глаза. С ними тоже такое бывало!

Они, как не пытались заглянуть в глаза директора в поисках невинности – не смогли. Чёрные очки тщательно скрывали радость глаз и чьё – то повышение по должности.

Не успел директор смущенным голосом начать планёрку, как главный бухгалтер завистливым тоном полезла в радостную и светлую душу директора, стараясь её замутить!

– Виктор Иванович, а где мой заместитель? Сегодня на работу не вышла! Когда с Вами уезжала на подсобное хозяйство была весёлой и независимой! Даже у меня разрешения не спросила!

Директор строго, как иногда умел только он, глянул сквозь чёрные очки на представителей женского пола, незамедлительно все притихли и поняли, лишние вопросы могут повредить карьере каждого из присутствующих! Больше никто подобных вопросов не задавал, а при встрече с директором на рабочих местах старались ему в глаза не смотреть, как бы чего не вышло! Да и он уже никого не хотел видеть после планёрки, хотелось только спать и спать. С красивой женщиной всегда нелегко: она либо снится, либо спать не даёт.

Через неделю, выйдя на работу, Валентина Викторовна даже в бухгалтерию не заглянула, больничный лист не показала. Нет, не от стыда! Она заняла более почётное место на комбинате, возглавив коммерческий отдел. Тем самым компенсировала все затраты по больничному листу хотя и с комариным писком и с женской завистью. Теперь пользуясь служебным положением могла спокойно решать коммерческие дела комбината в кабинете директора за закрытыми дверями, подальше от любопытных глаз! Но, несмотря на свою занятость, всегда находила время сгонять на озеро, насладится отдыхом во благо своему телу и делу. Она, долго консультировалась у меня по вопросу биологических методов борьбы с комарами. Узнав, что цветущая бузина отличное средство, незамедлительно им воспользовалась. Я уже знал, что если в кабинете председателя ревизионной комиссии в вазе на столе стоит цветущая бузина, жди высоких гостей на фазенде. Директор-то же был не дурак, он хорошо знал русские поговорки, и всегда их – по своему трактовал: «В почивальне бузина, а в постели батька!»

Часть 3

Ещё не началась планерка, а все уже знали главный вопрос повестки текущего рабочего дня. Она не менялась уже на протяжении девяти месяцев. Скоро годовщину будем отмечать этому событию. Год тому назад Омская область сделала предоплату в 290 миллионов рублей за поставку комбикорма. А наш комбикормовый комбинат уже год не может под различными предлогами отгрузить товар заказчику: то железнодорожного состава не хватает, то погрузчик с тепловозом сломался, то связь с заказчиком прервана по неизвестным причинам.

Первая фраза директора ошеломила всех присутствующих специалистов. Стало ясно, что Омская область и сегодня обойдется без комбикормов:

– Полина Ивановна, мы можем всем работникам подсобного хозяйства поднять зарплату на 30 процентов?

Стоило ли Полине Ивановне возражать, лишая себя кормушки? И получив ее утвердительный ответ, директор даёт указание отделу кадров:

– В приказ!

Воцарилась тишина, даже комариного писка не слышно! В безмолвии я первый встрепенулся. Думаю, к чему такая милость? Правда, сознаю, что я, как простой человек, воспитанный на прежних денежных отношениях, ещё не понимая особенностей зарождающегося капитализма, не хватался всякий раз за кошелёк, желая его наполнить. А верхушка уже осознала, что много денег не бывает, думала круглые сутки, как их разумно приумножить. Эгоистично неспособный оценивать ситуацию, вскакиваю с места и проявляю прямо-таки коммунистическое рвение.

– Виктор Иванович, – обратился я к директору, – я отказываюсь от повышения зарплаты. Я ценю Ваше признание моих заслуг в развитии подсобного хозяйства, но такой подарок принять не могу. Все главные специалисты нашего комбината перестали со мной здороваться ещё после первого моего повышения зарплаты, а сейчас вообще в мою сторону перестанут смотреть.

Директор внимательно посмотрел на меня, как на помешанного и, оглядывая презрительно всех присутствующих, сказал мне:

– Вы там на своем подсобном хозяйстве совсем очумели! С Вами не разговаривают потому, что Вы их не кормите, как некоторых!

Последнее слово очень красноречиво совпало с его взглядом на главного бухгалтера, и он продолжил: «Баба с возу, а кобыле легче. Пусть будет по-вашему, всем работникам подсобного хозяйства повысить зарплату, а Владлену Петровичу оставить прежнюю!»

И только в этот момент я понял, что готов поменять свои взгляды на деньги и людей среди денег, но было поздно. Директор, уже переходя к производственным делам, закрыл тему:

– Владлен Петрович, что у вас творится на озере? Невозможно отдыхать спокойно. Комары стаями летают. Какая рыбалка? Невозможно просто посидеть – на закат посмотреть, помечтать, как в молодости, о перспективах развития нашего комбината. Кругом камыши, недалеко гуси и утки плавают – всю ночь га – га, да, га-га, рыба то и дело плещется – заснуть трудно, до утра ворочался, не сомкнув глаз. С комарами и с пчёлами разберитесь. Днём пчёлы жалят, а ночью комары! В гостинице наведите порядок, на ночь слетается туда всякая вредная и кусачая тварь. Смотрите, что со мной стало!

Директор снимает чёрные очки и показывает руководящему составу комбината своё искусно зацелованное лицо. Наталья Евгеньевна, главный технолог, всплеснув руками, вдруг завопила не своим голосом:

– Да что же они, Виктор Иванович, с вашим лицом сделали, гады окаянные, в интимные места всё норовили укусить – в губки. Наверное, всё тело покусали!? Вскочила с места и давай искать аптечку.

А в это время главный инженер некстати решил показать свои познания в области энтомологии, как бы стараясь меня укорить за промахи в хозяйских делах.

– Виктор Иванович, без женского рода здесь явно не обошлось! Прямо целились в губы. Так жалят – только твари комарихи! Все разом смолкли, уставившись на меня сердитыми глазами, мол, так тебе и надо, за жадность! А директор в гневе:

– Вы бы, Наталья Евгеньевна, как руководитель лаборатории, лучше бы за качеством продукции следили, а не за тем, кто кого покусал! А вы бы, Юрий Митрофанович, как главный инженер, лучше бы свой ум тратили на дело, а то ни ума, ни дела. И уже обращаясь ко мне:

– Что ещё у вас там стряслось?

– Хряк вышел из строя!

Все оживились, особенно женская половина планёрки. Немногочисленные мужики, переглянувшись, захихикали.

– Здесь не до смеха, – оборвал веселье директор, – только совсем недавно купили породистого хряка. И этот прибор поломал?

– Совершенно верно, Виктор Иванович, – промолвил я, покорно склоняя голову.

– Чем у Вас свинарки занимаются на рабочем месте? Почему не следят за хряком? Пишите докладную!

– Виктор Иванович, свинарки не виноваты. Хряк, как учуял, что несколько свинок пришли в охоту, снёс заграждения и в ярости набросился на своих подруг. Природа своё берёт, мог покусать и свинарок!

– А что, свинарки тоже пришли в охоту?

Кабинет директора затрясся от общего хохота. Специалисты, начисто забыв о субординации, ржали, как на конюшне.

– Не до смеха, – гаркнул директор, мгновенно прервав веселье. – Ладно, идите с Полиной Ивановной и выясните годность хряка, если пришёл в негодность, списывайте и под нож в столовую.

И здесь главный бухгалтер не выдерживает и с пылкостью ревнивой одинокой женщины произносит:

– Никуда я не пойду, пусть идёт председатель ревизионной комиссии и выясняет годность хряка. У неё лучше получается. Я не хуже её могу проверить пригодность некоторых здесь сидящих, а хряка – упаси Бог!

Директор так глянул на нас сквозь чёрные очки, что нас, как ветром, сдуло из кабинета. Уже в кабинете главного бухгалтера я, еле отдышавшись, пожалел нашего директора: «Женский коллектив – как малина: больше поцарапаешься, нежели жажду свою утолишь!» И эта мысль, как бальзам на сердце, стала мне небольшой компенсацией за утерянную прибавку к зарплате.

Плодожорка

Мудрый и талантливый русский народ. Сколько придумал пословиц, поговорок, анекдотов, частушек, и все как один – не в бровь, а в глаз. Но, если кому дали прозвище, жизни не хватит отмыться. Порой окружающие люди даже забывают свое имя и отчество, откликаясь на прозвище. Как не противно, а и к этому привыкаешь.

В нашем районе в советское время процветал плодосовхоз «Лесная сказка». В этих местах ещё в царское время один помещик серьёзно занимался садоводством. Более двадцати пород деревьев культивировалось в его имении. Советская власть на этом месте создала известный совхоз на всю страну. Славился он не только трудовыми успехами, но и трудолюбивым остроумным народом.

На закате советской власти, в 1984 году, директором совхоза назначили молодую, красивую вертихвостку, из бывших комсомольских работников. Уж очень она была строга и требовательна в соблюдении интересов государства. Наладила учёт и контроль при сборе фруктов и ягод так, что мимо её глаз ни одно яблочко и даже ягодка не проходили мимо бухгалтерии.

Естественно, перед праздниками народ и валил к ней в кабинет толпой, чтобы выписать эти злосчастные яблочки или груши. Стыдно же перед гостями, работая в таком хозяйстве, на праздничный стол не поставить десерта. Никто не поверит, что такие честные люди работают в хозяйстве: не запаслись при уборке урожая фруктами и ягодами.

Директор совхоза Софья Ивановна не каждому выписывала фрукты. Оглядывая своим молодым проницательным взглядом посетителя, оценивая его социальное положение, первым лицам хозяйства, то бишь заместителям, главному бухгалтеру, главному агроному, бригадирам, выписывала фрукты первого сорта, а остальным работникам второго и третьего. При этом она ухитрялась каждому третьему отказать, приговаривая:

– В этом году все фрукты съела плодожорка. Не верите, сходите на третье хранилище.

Третьим хранилищем был склад, где перебиралась падалица на местный винный завод. Народ-то у нас не глупый, проходит мимо первых двух, а там в это время первым лицам района отгружают яблочки, груши, персики высшего сорта без всякой выписки.

И года не прошло, как с чьей-то лёгкой руки, а может, лукавого языка слетела кличка «Плодожорка». Да так закрепилась за ней, что, где бы она не появлялась, вслед тихо, но с большой долей злости летело:

– Плодожорка!

Как-то раз перед самым Новым годом вновь назначенный инструктор райкома партии товарищ Сергеев Василий Иванович увидел в гараже, как шофёр первого секретаря, открывая багажник, засветил плоды совхозного труда – отборные яблоки, груши, персики. Даже слюнки потекли. Глотая их, спросил:

– Откуда товар?

Он ничуть не удивился, что товар не заграничный, а здешний. Ведь незря слава о трудовых успехах совхоза гремела по всему краю.

Уже на следующий день он и отправился в совхоз поинтересоваться производственными успехами и заодно яблочек прихватить к новогоднему столу.

Софья Ивановна добродушно встретила нового инструктора райкома партии, ознакомила с хозяйством, но когда зашёл разговор о яблочках, запричитала, что в этом году, как никогда, много было в саду плодожорки.

Вместе с инструктором она зашла в хранилище, где рабочие перебирали яблоки третьего сорта. Василий Иванович заметил, что каждое третье яблоко было тронуто плодожоркой.

На безрыбье и рак рыба, подумал он, и повез домой порченые яблоки.

Дома жена, увидев такие фрукты, только и промолвила укоризненно:

– Вот какое к тебя уважение!

Эти упрёки жены Василий Иванович запомнил на всю жизнь. Нет более справедливого судьи в житейских делах, чем мнение любимой жены. Позже он не раз слышал от работников совхоза прозвище директора, и был настолько удивлён образным мышлением народа, что стал прислушиваться к его мнению.

Время не стоит на месте, оно быстро бежит, а с ней и жизнь меняется-перестраивается.

Наш инструктор райкома партии стал первым лицом района, а над всеми руководящими работниками хозяйств нависла угроза перевыборов на общем собрании рабочих коллективов. При правлении Горбачёва такая новая линия партии внедрялась в жизнь повсеместно. Здесь и всполошилась наша Плодожорка. Она незамедлительно и прибыла к первому лицу района за поддержкой. Вспоминая свою обиду, Василий Иванович и озвучил фразу, вошедшую в историю района:

– Все добрые отношения между людьми съела перестройка!

И отказал в помощи Плодожорке. Он только тогда осознал, насколько опасна плодожорка была для нашего общества, для социалистического строя.

Почему же вовремя не использовали, как в Китае, ловчие пояса и регулярный сбор червивой падалицы?

*Плодожорка – опасный распространённый вредитель яблони, груши и многих других плодовых деревьев. Гусеницы плодожорки выедают ходы в мякоти яблока, пробираясь к семенной камере, выедают семечки. После этого они выбираются наружу и перебираются на соседние плоды. Повреждённые яблонной плодожоркой плоды созревают преждевременно и опадают, а гусеницы уползают на зимовку. Эффективно применение ловчих поясов и регулярный сбор червивой падалицы.

Мышеловка

Осень. Первые заморозки. Иногда срывается мокрый снег. Погода мерзкая. Не то что самому нет желания лишний раз во двор выходить, но и кота с дома не выгонишь. Барон, наш любимый кот, лежит около батареи, греется. Предыдущую ночь где-то шатался. Жена, слышу, говорит:

– Что-то я сегодня так устала! Давай пораньше ляжем спать.

Я одобрительно киваю головой. Только начали засыпать, как слышим в углу, где лежит кот, кто-то скребётся. Жена насторожилась:

– Мышь!

Я в ответ:

– Да откуда ей взяться! У нас же есть кот!

Замолчали на минуту, прислушиваемся. Опять настойчивый звук, как пилой по дереву. Включаем свет, смотрим, а кот и ухом не ведёт. Я и говорю:

– Если бы мышь была, то кот бы так сладко не спал.

Только выключили свет и легли в постель, как с новой силой раздался пронзительный мышиный писк. Мы вскочили с постели, всё внимание на кота, ему хоть бы хны. А для моей жены мышь страшнее любого зверя. Еще в придачу на днях купили ей норковую шубку. Одни переживания и расстройство. Всю ночь не смыкали глаз.

Утром собираемся на работу, жена и говорит:

– На кота надежды мало. Купи несколько мышеловок. Везде поставим – в доме, в летней кухне, в сараях, где зерно хранится, и в гараже.

Купил с перепуга аж десять мышеловок и приманку. Вечером после работы расставляем мышеловки, слышу, через забор соседка зовёт жену:

– Тая, у вас мыши есть?

– Полно! К холодной зиме, наверное, – не задумываясь, заявляет моя жена, как человек, знающий народные приметы.

На этом разговор не закончился. Они, если сходятся около забора, то не взирая на погоду целый час могут болтать.

– Тая, я уже несколько дней ставлю мышеловки. Представь себе, ни мышей, ни мышеловок. Весь двор обшарила, а мышеловок нет. Посмотри у себя, может, мои мышеловки во дворе у вас валяются.

Я не выдержал:

– Как они у нас могут оказаться? Что им за ночь кто-то ноги приделал.

А сам для успокоения своей совести бросился внимательно осматривать двор. И надо же, нахожу три сработанных мышеловки без мышей.

А соседка тут же на это заявляет:

– Это ваш кот ворует мышей с мышеловками. Два дня тому назад я приметила, как он выбегал из моего сарая, держа в зубах мышеловку. Лодырь ваш кот. Мышей не любит ловить, а мясо готовое подавай.

Я не стал возмущаться, сознавая, что часто так поступают и люди. Они хоть и обладают сознанием, в отличие от животных, от недостатка ума творят черт знает что! Я вспомнил выражение Платона, что нельзя допускать, чтобы сознание и разум животных превзошёл разум человека.

Жена педагог

С работы пришла жена. Лицо у неё бледное, а в глазах слёзы. Моя жена учитель начальных классов. Педагог по призванию. Она любит детей, за каждого в классе переживает. Как только она вошла в дом, ещё не сняв пальто, я понял: что-то произошло. Я к ней с вопросом:

– Тая, что случилось?

Она дрожащим голосом:

– Олежка руку поломал на перемене. Они же на переменках на головах ходят. Когда были в первом классе, строем из класса выходили, со всеми здоровались, прошло всего четыре года, и я их не узнаю.

Я сочувственно киваю головой и беспомощно развожу руками. Понимаю её душой, но помочь ничем не могу – эта не моя стезя. А она сквозь слёзы:

– Как только заканчивается урок, будто с цепи срываются. Сносят на своём пути все: техслужащую, завуча и даже физрука…

И здесь меня осеняет мысль:

– А что если во время уроков делать зарядку под популярную музыку. Минут пять. Жена сквозь слёзы:

– Пробовала в том году. Объявила конкурс на музыку, так все принесли песню «О боже, какой мужчина!»

И запела моя жена, так увлеклась, что до третьего куплета дошла. Я стоял рядом и не знал, что делать, как её успокоить.

– Бросай к чёрту эту работу, так переживать по пустякам…

Жена возмутилась, как обвинитель на суде:

– Какие пустяки?! Ребёнок руку поломал! Двадцать лет за гроши мучалась, а теперь при такой зарплате бросать работу? Не дождутся! Если бог даст здоровья, да детки раньше в могилу не сведут – доработаю до пенсии!

С этими словами она воспряла духом, и глядя бодро мне в глаза, попросила совета. Я был необычайно взволнован, но тем не менее компресс на её милый лобик на всякий случай поставил, при этом приговаривая:

– Лишние деньги в семье не помешают!

Развивая свои мысли, я вспомнил Макаренко, учение Сухомлинского и методы Толстого и даже воспитательные меры хворостины своего деда. От этих слов у жены куда делось и волнение. Она укоризненно посмотрела на меня и говорит:

– Сейчас новые формы воспитания, старые не в моде! Ты отстал от жизни. Скоро учителей в школе заменят роботы.

И здесь я вспомнил, что недавно читал, как педагоги одной китайской школы придумали способ отучить детей играть в грубые игры на переменах, от которых слишком часто дети получали травмы.

Директор школы, беспокоясь о безопасности школьников, принял решение вручить в торжественной обстановке каждому ученику младших классов по куриному яйцу с маркировкой. Он должен хранить и лелеять это яйцо, как своего питомца. Дети перестали на переменках драться, бегать, толкаться. Каждый ученик хранил своё яйцо, как зеницу ока. Тот, кто дольше всех сохранял его, удостаивался звания «Звёзда яйца». Этим рассказом я рассмешил и успокоил окончательно свою жену. Она попросила найти эту газету. Для моей жены мне ничего не жалко, даже своего времени. Через час газета была уже в руках моей жены. Читая её, жена то и дело смеялась, забыв о головной боли, она трясла головкой, при этом приговаривая:

– Надо же, какой умный народ, думает о своей нации.

После этих слов жена задумалась не на шутку и вдруг произнесла:

– Нет, их методы нам не подходят. У нас другое воспитание – кто во что горазд! В школе одно, дома другое, на телевиденье третье, в учебниках четвёртое. Кто в этом деле разберется – долго не проживёт счастливо. А то недавно услышала по телевизору: «Счастье – это, когда живёшь без памяти», и в ужас пришла. Может, со временем поймём, куда идём.

Когда на горе Рак свистнет?!

Когда я только увидел её, моё сердце радостно забилось, и сразу же пришла мысль о молодости, о том, что я снова могу стать молодым, энергичным, весёлым, заботливым мужчиной и таким желанным.

Как хотелось снова быть любимым: и пусть ей всего тридцать лет, а мне уже пятьдесят!

Мой возраст, конечно, меня тогда волновал, но не до такой степени, чтобы взять и отказаться от сладостной мысли с ней познакомиться. Прислали работников образования убирать лук в подшефном хозяйстве, выбрал я момент, подошёл к ней и попытался с ней заговорить, но безуспешно. Она дала понять, что ей не до знакомства и не до любви. Не в моих правилах отступать, подкатил к заведующей детским садом, где она работала воспитателем. Так, мол, и так, понравилась одна из ваших сотрудниц, указал на свой желанный объект и услышал:

– О, вижу, губа у вас не дура!

Расспросил: зовут Таисия, разведёнка, двоих мальчиков воспитывает – одному двенадцать, а другому пять лет, выпросил адрес и через пару дней прикатил к любимой в гости. Она настолько была удивлена, что и слова не успела сказать, осуждающим взглядом лишь окинув меня, задала один только вопрос – откуда я узнал её адрес. Пошутил: приехал к ее детям с благотворительной целью. Дружно и весело разгружали машину. В тот вечер мы всей семьёй засиделись допоздна за столом, я и не заметил, как время быстро пролетело, пора покидать этот милый дом. Я уезжал, очарованный этой женщиной. На следующий день позвонил и предложил поехать на мою родину – Кубань.

Я непременно хотел её познакомить с матерью, которая уже сколько лет сокрушалась, что после развода с первой женой в холостяках засиделся, она то и дело твердила: разбалуешься. Моей радости не было предела, когда любимая согласилась, правда предупредила, что собой возьмёт младшего сынишку Ванечку, а старшего отправит к бабушке.

Она взяла отпуск, и мы тщательно наметив маршрут поездки, тронулись в путь.

Первая остановка была предусмотрена у моих друзей в Апшеронском районе, с целью посетить уникальное Гуамское ущелье. По узкоколейке, на паровозе, как в старину, мы достигли середины ущелья, где находился уютный, маленький домик, свисающий над бурной рекой. Здесь мы остановились с друзьями на отдых. Машиниста поезда предупредили: когда он будет вечером возвращаться в город Апшеронск, чтобы заранее подал сигнал.

Мы расположились на поляне, а Ванечка стал играть рядом со своими игрушками – машинками, паровозиками. Мы так увлеклись друг другом, рекой бурлящей, туманом, что забыли про время. Только изредка Таисия спрашивала сына, не устал ли он, потом положила его на колени и он уснул. Через час от громкого разговора он проснулся и спрашивает меня:

– Дядя Владлен, скоро домой поедем? Я же не раздумывая:

– Скоро! Скоро!

Он сполз с колен Таисии и пошёл играть.

Буквально через час, подбежал к нам и стал канючить:

– Ну, когда домой поедем?

В общем, замучил меня и моих друзей.

В очередной раз, когда он подошёл ко мне с надоевшим вопросом, я не раздумывая, ляпнул:

– Когда на горе рак свистнет, тогда и поедем!

Таисия взяла за руку своего сына, отошла от компании и стала как-то шумно с ним играть, возможно, успокаивая себя и сына. Я не сразу это заметил, но когда опомнился, вскочил с места и пошёл к ним заглаживать свою глупость.

В это время где-то вдали прозвучал паровозный гудок, звонкий, протяжный. Смотрю, что есть мочи, бежит ко мне Ванечка. С радостным криком:

– Свистит! Свистит!

Делаю вид, что не понимаю:

– Кто свистит?

– Как кто? Рак свистит на горе, рак!!! Поедем сейчас домой!!!

Нужно было видеть наши лица, радость Ванечки и моей женщины.

Когда мы сели в поезд, Ванечка увидел, что моя рука лежит на руке его мамы. И здесь он неожиданно задаёт такой важный и решающий для меня вопрос:

– Когда Вы поженитесь? Когда рак на горе свистнет?

Тая прижала к себе Ванечку и ласково ответила:

– А может, не будем ждать, пока рак на горе свистнет? Приедем домой и решим этот вопрос, как пожелаешь ты!

Я посмотрел в глаза своей любимой женщины и её сына и нашёл положительный ответ. Вот уже двадцать пять лет, как мы живём одной семьёй – в любви и согласии.

Две жены

Сколько я живу, всё время слышу от мужчин одну и ту же байку.

Машина – вторая жена, к её выбору надо относиться также основательно, как и к выбору жены.

Выбор машины – ответственный момент в жизни любого мужчины, здесь надо руководствоваться трезвым умом, практичностью, а не страстью, с которой мы выбираем девушку в спутницы жизни, а потом каемся до самой старости.

Мой опыт позволяет всем автолюбителям (мужчинам) дать несколько советов.

При выборе девушки, прежде всего, необходимо на глазок прикинуть: если ослепила глазами, как встречная машина фарами – твоя. И только после этого смотреть на год выпуска.

Следует быть осмотрительным: если выбираешь, как такси – до очередной остановки, то знай – чем дольше едешь, тем больше платить.

Выбирая машину, впрочем, как и жену, в спешке, ты рискуешь в конце жизненного пути оказаться пешеходом. В этом случае не имеет никакого значения их внешний вид и тем более их техническое состояние. Но, если смотреть с дальним прицелом, необходимо сначала провести техосмотр.

При этом надо помнить: машину можно заменить просто и с малыми потерями, а от женщины не так-то просто избавиться, тем более, если ты её эксплуатировал много лет подряд. Её не продашь и не сдашь на металлолом.

На что в первую очередь надо обратить внимание? Бамперы – и передний, и задний – должны соответствовать вашим желаниям и вкусам, независимо от размеров.

Если вы берёте старенькую машинку или разведённую женщину, не интересуйтесь количеством предыдущих владельцев. В любом случае вам соврут или скажут, что о таком хозяине всю жизнь мечтали.

Но, если вы добились правды, не спешите сразу же – лезть под капот, осмотритесь кругом: какая погода, и кто стоит у машины и за спиной будущей невесты. В холодное и голодное время года, голову можете на время спрятать под капот. В жаркую погоду не рискуйте, в лучшем случае вы потеряете сознание, а в худшем – голову.

Безусловно, панель приборов у обеих должна быть на виду и в рабочем состоянии.

Глазки – фары, как первые показатели влюблённости, должны гореть и днём, и ночью.

Если потух габаритный свет, или стоп сигнал – жди беды.

Машина и женщина должны легко управляться, а тормозная система работать безупречно в любую погоду и вашего настроения.

Лицо женщины, как и лобовое, стекло у машины – лицо хозяина, зеркало души.

Не торопитесь быстро девушку брать в жёны. Присмотритесь, как она ведёт себя на короткой дистанции, справляется ли в городской ситуации, как ведёт себя на просёлочной дороге и в пыль, и дождь. Для этого существует гражданский брак, всевозможные брачные договоры, так называемая страховка-«КАСКО».

Наконец вы выбрали машину и женщину для жизни. Как справиться с двумя жёнами?

Надо наладить систему подачи топлива. Для машины имеет большое значение марка бензина и моторного масла, а для вашей жены: питание, одежда, отдых, театры, кино, прогулки, презенты и многое другое.

Выбирая топливо, никогда не завышайте октановое число, а то сгорят клапана, что касается вашей второй жены-то не все запросы её следует удовлетворять, а то сядет на голову: вы не сможете управлять не только автомобилем, но и своими эмоциями.

И как бы вы не старались, запомните: ржа разъедает машину и душу человека. Поэтому необходимо своевременно заботиться об антикоррозийной обработке, как машины, так и своей женщины. Срок службы двух жён в ваших руках!

Если вы заметили сбои в работе, срочно меняйте топливо, моторное масло, немедленно обращайтесь к врачу (мастеру). Не жалейте денег, купите на худой конец новую машину, свою старую отправьте на лечение в лучшую клинику страны и даже мира. Как известно, старый друг лучше новых двух.

Задумайтесь, зачем нужны вам эти две жены.

Если вы живёте в сельской местности, безусловно, важна мощность и проходимость. Лучше брать внедорожник с задним и передним приводом. Легче справляться с большим домашним хозяйством. Для этих целей нужна крепкая машина и женщина. Для городской жизни мощность машины не столь важна, здесь на первое место выдвигается: динамика, управляемость, маневренность, чтобы жена успешно моталась по магазинам и на рынок.

Теперь важный совет: не забудьте приобрести тёплый гараж и противоугонное средство.

Последнее необходимо иметь одновременно для двух жён. И в данном случае не имеет никакого значения, к кому вы больше прикипели. Всегда помните, что у вас две жены, требующие к себе повышенного внимания, и причем, страстно ненавидящие друг друга.

Юбилейный памятник

Русский человек праздники любит, особенно юбилейные даты. Когда отмечали 850 лет Москве, у нас за две тысячи километров стёкла в окнах звенели, круглые сутки телевизор трещал, а потом на целый месяц свет отключили. Как говорят в народе: ум и фантазия работает настолько, насколько русская душа требует, и карман с деньгами позволяет. Естественно, нам до столицы далеко, так повелось на Руси, провинцию вспоминают, когда стране худо. Но мы не лыком шиты, умеем праздники отмечать. Даже их порой и в столице замечают…

Нашему району на следующий год исполняется 90, а районному центру – 30 лет. Казалось бы – в масштабах страны мелочь, а по местным меркам большое событие. Мы здесь в провинции за почти вековую жизнь такого холода и голода натерпелись, что и Москве в страшном сне не снилось. И решили отцы нашего района, города, и муниципальные депутаты отметить юбилейную дату, как следует. Заседание юбилейного комитета и сессия депутатов проходила на берегу живописного озера поближе к природе, чтобы обстановка располагала кнепринуждённому обсуждению главного вопроса, как увековечить знаменательное событие в бронзе или в мраморе. Председатель комиссии, он же глава района в своей короткой вступительной речи отметил успехи района, а так как успехи никто в реальной жизни не заметил, кроме оратора, то речь оказалась настолько короткой, что даже не успели и выпить. Речь главного экономиста оказалась ещё короче, так как бюджет района давно трещит по швам, вместо 17 предприятий в советские времена работают только два, и те на ладан дышать. Глава района, человек новый, присланный к нам сверху, успокоил всех, заявив, что для этого важного мероприятия найдём спонсора. Поэтому в конце выступления, оптимистически предложил: «Теперь у кого какие идеи?»

Слово предоставили Главному архитектору района, который под грустный шум камышей и смех молодых депутатов женского пола озвучил идею: поставить памятник в честь знаменательной даты. Все присутствующие депутаты настолько удивились, увидев вживую архитектора района, что открыв рот от изумления, чуть было не поперхнулись, если бы их во время не поправил глава района, отметив правильную застройку города, согласно генерального плана, утверждённого ещё в советское время. – Господа, – обратился к присутствующим архитектор, – надо подумать над проектом памятника в честь исторического факта. Я предлагаю: пускай будет памятник писающему Ленину, как рекомендует руководитель моей партии ЛДПР Жириновский. – Это кощунство! – возмутился мэр города, главный коммунист. – Если в польском Гданьске «умники» поставили такой памятник, то это им с рук всё сойдёт? Вы ошибаетесь! С точки зрения этики и морали это безобразие всё передовое человечество осуждает.

– Нет, – возразил глава района, он же лидер партии «Единая Россия». – Нам такой памятник не нужен. И указывая на группу смеющих девушек, продолжил:

– Вот недавно с группой наших депутатов мы побывали в Италии. Так там такой памятник видели, закачаешься: писающий мальчик. Ему триста лет. Он писает в бассейн, и туда же туристы доллары бросают. Говорят, мэрия за сутки столько собирает в городскую казну денег, что в нашем бюджете таких и денег нет.

– Гм, интересное предложение, – промычал главный архитектор, пристально глядя в глаза мэра города. А тот поморщился и завопел:

– Во – первых, где я вам столько воды найду? Забыли, что у нас засушливый район. Ещё с советских времён главный водовод не ремонтировали. Во-вторых, мы бассейн чистить не сможем, в нём все жители города будут сидеть сутками, чтобы задарма вылавливать доллары. Нет, такие памятники нам не нужны!

Пришло время взять слово начальнику отдела сельского хозяйства. Он привык еще со времен Советского Союза свою работу делать в авральном порядке:

– Давайте памятник поставим какому-нибудь жуку или насекомому. Вон их сколько развелось в нашем районе, уже не помню, когда и ядохимикатами на полях работали.

Все зажужжали, как жуки. Кто-то вспомнил, что ещё в 1918 году в американском штате Алабама был установлен бронзовый памятник жуку-долгоносику. Четырёхметровая бронзовая богиня плодородия Церера держит в руках долгоносика.

Глава района с удивлением посмотрел на автора предложения и спрашивает серьёзно:

– А в чём заслуга этого жука перед жителями Алабама?

Начальник станции по защите растений от вредителей и болезней решил, что пришло его время, и неожиданно заявляет:

– Этот жук-долгоносик заставил фермеров бросить выращивать хлопок, а заняться арахисом – и фермеры неслыханно разбогатели.

– Идея хорошая, – отметил глава района и уже в грустном тоне продолжил:

– Нам тоже не мешало бы разбогатеть, но только мы хлопок и арахис не выращиваем. А вот клеща развели…

И повернувшись к главному врачу района, решил и его ввести в разговор:

– Какую болезнь этот клещ переносит?

– Геморралогическую лихорадку, часто с летальным исходом. Все стали друг у друга проверять наличие клеща. Всех успокоил начальник станции по защите животных от болезней, сообщив радостную весть, что за этим участком, где отдыхают руководители района, следят специалисты ветеринарной лаборатории.

Директор маслосырзавода, воспрянув духом, вспомнил:

– Я вот недавно ездил в Германию, в селе Вюрханц видел памятник клещу. Возможно, это другой вид, но он играет большую роль в созревании сыра. Все прекратили сыр жевать, глаза вытаращили на директора завода, а он успокаивающим тоном, как заядлый пасечник, продолжил:

– В разных местах земного шара установлены памятники пчеле. Бывший мэр Москвы Ю. Лужков даже установил памятник своей пчеле Кузе.

Все зашумели, обсуждая эту сладкую идею. А глава района вспомнив, что недавно присланный с Севера новый губернатор края из Ямано – Ненецкого автономного округа предложил поставить памятник комару. Там в посёлке Ладный сооружён в человеческий рост памятник комару. Все хором поддержали идею главы, заявив, что это глубоко символично.

Главный экономист района, памятуя о том, что денег в бюджете района нет даже на комаров в его полный рост, взяла в руки ноутбук и стала искать аргументы против такой идеи. Оказывается, таких памятников на белом свете пруд пруди: на Аляске, в Словакии, в Украине. Глава района, как только услышал слово Украина, в знак протеста сразу же эту идею отмёл, обосновав тем, что у нас при такой жаре комары и прочие кровососущие не водятся.

Потом по ходу обсуждения отмели памятник колорадскому жуку, как выяснилось, он тоже уже имеется в Украине, а попутно, еще и в Венгрии.

Казалось, обсуждение этого вопроса зашло в тупик, но вовремя молодые депутаты пригласили всех к столу. Уже во время трапезы обсуждение животрепещущего вопроса сдвинулось с мёртвой точки. Начальник отдела сельского хозяйства, используя научные выкладки и передовой опыт района в области овцеводства, поднял с новой силой вопрос об овце, показывая награды лучших баранов района, полученные на всевозможных всероссийских выставках. Все взяли в руки золотые медали и вспоминая достижения и успехи района, с гордостью замолчали. Но Главный экономист района не унималась, она не без удовлетворения от своей осведомленности отметила, что в камне уже увековечен баран, как символ района. Мол, с какой стороны не заезжай в район, каждый раз встречаешь породистого барана. А то, что в поле из ста тысяч голов осталось в гурте всего несколько тысяч – беда всей страны, мы – мол, здесь не причём. Кто-то вспомнил, что район был в своё время инициатором комплексного метода уборки урожая во всей стране, а памятника в честь этих событий так и не возвели. Посыпались предложения. Механизатор на комбайне: комбайн можно взять на любом машинном дворе бесплатно (главный экономист согласно закивала головой); вспомнила знаменитых рабочего и колхозницу, но тогда пришлось бы присоединить к ним учетчика, бригадира, шофера, заведующего элеватором, агронома, культработника с баяном и секретаря райкома партии (главный экономист в ужасе схватилась за голову). К чему эти радужные воспоминания могли привести в конце концов, так бы никто и не узнал, если бы во время из камышей не вышла рыбачка баба Маша и во все горло закричала:

– Мужики, с ума что ль сошли? Какие жуки, комбайны и бараны…? Вы все здесь сами бараны… В городе ходить невозможно: тротуары разбиты, кругом грязь, только по Аллее славы метров сто – двести и можно спокойно пройти, не споткнувшись. Эх! – и махнув рукой, удалилась туда, откуда пришла.

– Голос народа! – торжественно заключил глава района, и подытоживая важность проведенного заседания, торжественно произнес:

– Жили мы в районе 90 лет без памятников… и тротуаров, и ещё столько проживём.

Все облегченно вздохнули и пошли к озеру искупаться.

Мудрость

Завёл хозяин курочек. Но вот беда, в стае оказался только один петух. В этом году три наседки вывели около тридцати цыплят, и опять ни одного петушка. Год, наверное, такой, подумал хозяин, и отправился на базар. Купил двух молодых, красивых петушков и запустил их в вольер, а сам наблюдает. Старый петух вопреки ожиданию хозяина не бросился драться с непрошеными гостями, а подошёл к ним и дружелюбно что-то тихо прокукарекал. Ну, думает хозяин, принял, как своих родных. Успокоился и пошёл в хату, а сам про себя думает: какой был драчливый, всех петушков со двора извёл, а теперь поумнел – не справляется, наверное, со своими обязанностями. Через час выходит во двор и видит, как новые петушки носятся за старым в вольере. Сгоряча сплюнул: голубые, что ли? Курочек молодых, красивых – вон сколько, а им подавай петуха. Не дело, взял ружьё и застрелил их. Варит суп из петушков, а про себя и думает: вот к чему приводит безотцовщина! Наверняка инкубаторские, росли без отца. На следующий день пошёл на знакомый двор и выбрал петушков из-под наседки. Картина повторилась под копирку. Чёрт побрал, в чём дело? – возмутился хозяин. Подходит к своему петушку и спрашивает: «Петя, объясни». Петушок посмотрел лукаво на своего хозяина, да как разинул клюв: «Мудрость нужна в любом деле. Я же пообещал им уступить молодых, красивых курочек в том случае, если они догонят меня. Они же молодые: форса и прыти много, а знаний и опыта никакого. У меня каждый день такая тренировка, попробуй – ка, за молодыми курочками угнаться. Мужик задумался: да, неплохой хозяин у меня в курятнике и оставил его на хозяйстве, а то собирался уже прикончить. Пусть воспитывает настоящих петушков.

Судьба

«Новый год, новый год!» – отстукивают колеса поезда. Мы едем на родину моей девушки… Родителей ее я еще ни разу не видел, волнуюсь, как перед смотринами. Полина не раз рассказывала мне о немыслимых чудесах предновогодней ночи на хуторе, но только близ Краснодара. Гоголя я читал, но никогда не живший в сельской местности, с замиранием сердца желал увидеть все своими глазами. Под вечер поезд подошёл почти к безлюдному полустанку. Мы вышли из вагона с двумя пустыми сумками, надеясь их на обратном пути набить продуктами. В другой руке я нес небольшой полиэтиленовый пакет, в котором радостно позвякивали новогодние сувениры. Мы сразу же попали в объятья дяди Полины. Дядя, Виктор Алексеевич, знаменитый комбайнёр на Кубани, имел почёт и уважение среди сельчан, к тому же балагур и весельчак. Он нежно приобнял племянницу и сказал: «Ну, атаманша, сияешь, як нова копийка! Показывай своего суженного!» И оборотился ко мне: «Здорово, казак!». Усадив нас в сани, с прибаутками и шутками погнал лошадей, как мне показалось, быстрее машины. До хутора, где жили родители, напрямик по полям километров пять, как заявил Виктор Алексеевич. Мы летели вдоль застывшей речки, где загадочно подмигивала лунная дорожка. «Да, красиво здесь у Вас!“ Молвил я, не зная с чего начать разговор. Дядя посмотрел на меня и выпалил: „Хорошо дэ нас нэмае.“ Мы быстро и как-то незаметно домчались до хутора. Виктор Алексеевич, подъехав к добротному двухэтажному дому, не без гордости выдал: „Вот и хата наша, погодьте, захвачу своих баб“. Хлопнула калитка, и я увидел двух дородных женщин в дубленках и расписных платках. Трудно было определить, кто из них жена, а кто дочь. Они со смехом прыгнули в сани, приветствуя нас дружным хохотом и похлопыванием по плечу. Мы покатили на край хутора, где жили родители Полины. Не прошло и минуты, как входили во двор с шумом и с прибаутками. Мне сразу же поднесли чарочку, я для приличия вначале отказался, но настойчивый взгляд дяди заставил опрокинуть рюмку. Мать и отец пригласили всех войти в дом. Смотрю по сторонам, а народу полный дом. Думаю, вот это смотрины, вот это Новый Год – прямо свадьба! Накрытый праздничный стол ломился от закусок и выпивки. Не дожидаясь Нового Года, все уселись за стол. Жена дяди, Настя, бедовая голосистая женщина, тормошила всех. „Давайте выпьем за старый год“, – схватилась она за бутыль, стараясь всех перекричать. Родители Полины пытались возразить, намекая, что до Нового Года ещё час, но рядом сидящая со мной Настя не унималась. Наливая крепенькой себе, мужу, она не забывала и обо мне. Потом голосистым голосом завела: „Я ж тебе пидманула, я ж тебе пидвела…“ К тому времени во многих избах уже стёкла дрожали. Со всех сторон доносились радостные голоса и песни. На Кубани, как и по всей России, любят и умеют отмечать праздники с широтой русской души. Работать – так работать! Пить – так пить! Многих песен я не знал, особенно народных, но когда затянули: „Ой, мороз, мороз“, я заорал во всё горло. Новый Год встретили, как водится, с криками „Ура!“, все время перебивая речь президента, шумно наливая в бокалы шампанское. И поддав, как следует, все бросились танцевать. Меня так развезло, что я уже не помнил, как тискал дочь дяди – десятиклассницу, нашёптывая ей что-то сладкое. Сидя со мной рядом, мать девочки, подливая в мою рюмку самогон, то и дело шептала на ухо: „Хороша моя дочь?!“ Я кивал утвердительно. Она казалась мне тогда на загляденье соблазнительной, как говорят на Кубани: „На ласэнькый кусочек найдэтся куточек“. С Полиной в ту ночь я танцевал редко. Она и вида не подавала, что ревнует, а я ни о чём и не думал. А каково было ей перед своими родителями! Я видел, как Полина что-то спросила у отца и незаметно улизнула. Веселье продолжалось. Кое-кто трудно выговаривал слова, кому-то хотелось выпить, кому-то покурить, а жена дяди рассола запросила. Мать Полины послала меня в погреб, до меня тогда не дошло: почему меня, а не своего мужа. Только спустя годы, когда она стала любимой тёщей, раскрыла свою тайну. А тогда я спустился в подвал, включил фонарик и стал искать, не понимая, что мне нужно. В это время в подвал спустилась дочь дяди. Вот здесь я только и узнал её имя в форме жаркого поцелуя. Не успел я сообразить, что надо ответить хотя бы каким-нибудь вниманием, в проеме двери подвала показалась Полина. „Так, – твердо промолвила она. – Вижу, дорогой, у тебя глаза начинают слипаться. А ну – ка, поднимайся. Пора тебе хмель сбивать. А ты пошла вон“, – обратилась она к своей родственнице. Когда мы вылезли из подвала, я увидел во дворе в упряжке двух красивых скакунов на тонких высоких ногах и лёгкие сани. „Батя, налей-ка нам по стакану водки“, – потребовала Полина. И выпив залпом, не закусывая, как настоящая казачка, потребовала от меня сесть в сани. Ошарашенный, я послушно вскарабкался, ничего не понимая. Только дрожащим голосом шептал её имя: „Полина, Полинушка…». А она: «Сейчас будет тебе чудо!» – и схватилась за вожжи. Я уронил свой стакан в снег, даже не успев сделать глотка. «Гляди, Полина, осторожно», – успела только и сказать мать, как лошади вихрем вылетели со двора. «Ничего, мама, всё будет в порядке», – донеслось до матери. С последними словами я и упал навзничь в сено. Сразу же мы вылетели за хутор. Лошади, почувствовав простор, полетели с невероятной скоростью. Я то и дело подымал голову, силясь подняться хотя бы на колени, но безуспешно. Мы неслись в сторону едва виднеющихся огней большой станицы. Полина иногда нервно покрикивала на лошадей, захлёбываясь от ветра. Я уже стоял на коленях, крепко держась за неё и шептал: «Что ты делаешь?!» А она в ответ: «Поймёшь, когда отрезвеешь!» И снова кричала: «Но-о, милые, быстрей!». Упруго в грудь давил ветер. Снег, летевший на меня из-под копыт лошадей, залипал мне лицо. Я впервые за эту ночь глядел трезвыми глазами на Полину. У неё снежинки из-под шапки спускались на лоб, а на ресницах они таяли и стекали по щекам, как слезинки. Лошади в полумраке выскочили из станицы и остановились около какого-то незамерзающего родника. Полина резко вышла из саней и тихим голосом промолвила: «Выходи, испей живительной воды». В руках она уже держала ведро. Лихо зачерпнула воду и подала мне. Я стал её жадно пить. И действительно, вода в роднике оказалась необычайно вкусной. Я её пил, а она лилась по свитеру, и только сейчас заметил, что мне не холодно без куртки. Я закачался дурашливо, схватил Полину в охапку и повалил в снег. Целовал её горячо и жарко. А она и не сопротивляясь, подставляла свои губы. И только всё время шептала: «Не делай больше так – мне очень больно». Когда я заглянул в её глаза, услышал решительное: «Убью!» Я тогда не представлял силу любви. И только, когда она стала моей женой, я познал сладость и трепет настоящего чувства. Когда мы вернулись домой, гости все разошлись по домам, отец с матерью уже спали. Я быстро уснул, а утром проснувшись, услышал разговор Полины с матерью: – Ну и что теперь? – укоризненно выпалила мать – Я его люблю! – последовал решительный ответ. Через несколько дней мы возвращались домой в город. Как и прежде, Полина сидела у окна, а я рядом с ней; моя правая рука заботливо прикасалась к её тоненькой талии. Полина грустно смотрела в окно, как бы прощалась со своими родными местами и со своей молодостью. Я никогда до этого не видел её такой взрослой. Она обернулась ко мне, и промолвила тихо: «Мне без тебя не жить!» Я посмотрел в глаза, и из меня вырвались важные слова: «Прости!»

Молитва

Со мной в лихие 90-е годы произошла история, после которой всегда перед дальней дорогой я молюсь. До этого я, как большинство людей советской эпохи, не видел в религии никакой практической пользы, поэтому к ней и не обращался. Причин было несколько: слишком сильно был занят наукой, о Боге думать не хватало мыслей; долго считал, что он далёк, недоступен простым смертным и поэтому не помышлял о помощи с его стороны. Живя в советское время, считал, что Бог нам не нужен, поскольку много в этой жизни не согласуется с идеей о любящем Боге.

В те годы, чтобы выжить многие занимались торговлей, вот и я, когда покинул науку – торговал на рынке овощами, фруктами, цитрусовыми, конфетами. На базаре у меня был магазинчик, товар завозил сам издалека на своём микроавтобусе. В далёких поездках я всегда верил в удачу, и пока Бог миловал.

Как-то собираясь за две недели до Нового Года в Абхазию за мандаринами и хурмой, жена перекрестила меня и посоветовала прочитать «Отче наш», а потом неожиданно достала икону Иисуса Христа и положила в кабину, приговаривая:

– Пусть господь тебя оберегает.

Я тогда ещё не знал, что Сын Божий Иисус Христос учил своих последователей молиться о том, чтобы воля Бога исполнялась. Сейчас с этой молитвой я знаком – «Отче наш».

Затем попросила прочитать молитву о покровительстве в торговле великомученику Иоанну Новому Сочавскому. Я возразил:

– Если Бог знает мои мысли и потребности, зачем тогда молиться?

Уже три часа ночи, мне пора выезжать, а жена неотступно ходит за мной, то и дело повторяет:

– Если мы хотим, чтобы Бог слушал наши молитвы, мы должны прилагать искренние усилия, чтобы соответствовать его требованиям.

По её настоянию я всё сделал, как она требовала.

Уже садясь в машину, слышу снова ее голос:

– В Библии говорится, что Всемогущий Бог поможет смиренным людям, сам знаешь, что на дорогах творится – разбой, убийства. Береги себя. И перекрестила меня в дорогу.

Восемнадцать часов я пробыл в дороге, нигде не останавливаясь, даже гаишники ни разу не тормознули. Ночью загрузился успешно товаром – и снова в путь.

Я хотел завидно попасть в Майкоп, на кондитерскую фабрику.

Преодолевая на перевале тяжёлую извилистую дорогу, попал в снегопад. Мокрый снег залепил фары и лобовое стекло, добирался почти вслепую. Но до конца рабочей смены я успел загрузиться конфетами.

Всё шло по задуманному плану. Но к вечеру мороз стал усиливаться прямо на глазах. Здоровая мысль остаться у друзей на ночь моментально исчезла, боялся, что товар подмёрзнет и пропадёт. Салон автомобиля в движении быстро обогревается, и я отправился в путь.

Как часто бывает: время, отпущенное для дел, обычно заканчивается раньше, чем мы поспеваем за ним бежать. А дорога, как назло, не даёт поспешать.

Чтобы не заснуть, то и дело останавливаюсь, умываюсь холодной водой. Сколько я ехал, не помню. Глянул на панель приборов, а двигатель вот-вот закипит. Уже все 80 градусов по Цельсию. Думаю – приехали. Открываю капот – ремень порвался. Порылся везде, товаром же всё заставлено – ремня не нашёл. Постоял, пока мотор остыл. Хватило его снова на несколько километров, снова закипел. Я вышел из кабины, стал ждать какую-нибудь машину, через час увидел свет приближающегося автомобиля, но он пролетел мимо, даже скорость не сбавил.

Постоял, постоял на улице – ноги замёрзли, сел в кабину, включил свет в салоне и сразу вспомнил слова жены – стал читать молитвы, а сам в руках держу икону Иисуса Христа.

Несколько раз включал двигатель для обогрева салона. Смотрю, уже и аккумулятор садится. Вышел на улицу и стал ходить вприпрыжку вокруг автомобиля. Чувствую, на что-то наступил, наклоняюсь к земле, щупаю, как будто ремень из-под снега торчит. По первым ощущениям даже не поверил, в салон заскочил, включил свет, смотрю, практически новый ремень. Правда, я ещё не знал, подойдёт ли он по размеру. Открываю капот, примеряю, и это же надо – подходит к моему двигателю.

Без проблем завёл двигатель и медленно, ещё не веря в чудо, отправился в путь. А сам смотрю на приборную панель. Всё нормально. До Кропоткина оставалось двадцать километров, и хотя дорога была ещё не очищена от снега, я быстро доехал до города.

Попытался найти ремень, помыкался-помыкался по городу, и на свой страх и риск отправился домой. Отмахал ещё 250 километров, прежде чем попал в свой родной город.

С волнением и восторгом рассказываю жене о чуде, а она взяла Библию и находит несколько случаев, когда в ответ на молитвы Бог совершал Чудо (2 Царей 20:1–7).

Возможно, Бог мне помог потому, что я был настойчивым в молитвах. Ведь не зря говорится:

– ПРОДОЛЖАЙТЕ ПРОСИТЬ – И ВАМ БУДЕТ ДАНО (Луки 11:9).

Оглавление

Каникулы Повесть

  1. Первый поцелуй

  2. Сенокосная пора

  3. Утро судьбоносное!

  4. Импульсивность памяти

  5. Ночь в горах

  6. У костра

  7. Утро Фомича

  8. Чем отплачу за этот день

  9. Банный день

  10. Повороты судьбы

  11. Ворошиловский стрелок

  12. Первое сентября

  13. Смерть Сталина

  14. Письма из прошлого

  15. Мучительное ожидание

  16. Односторонние перемены

Лора маленькая Новелла о большой дружбе

Ночной гость

Город разбитых улиц

Синичкина

Житейские истории

  Соловей мой

  Кружка счастья

  Обычно утром!

  Юбилей у тёщи

  Бакенщик

  Нам, дворникам, мороз не страшен

  Неожиданная встреча

  Мишка, Мишка! Где твоя улыбка

  Гипнотизёр

  Кража

  Умная птица

  Шапка

  Единый политдень

  Лошадь

  Бычок

  Гармонь

  Грустная история

  Коза

  Умный директор

  Дефицитные мытарства

  Национальный вопрос в орденах и медалях

  Опечатка

  Клад

  Невестка

  Алкоголики

  Горе-наездники

  Вынеси ведро!

  Петушки

  Сон в руку, или История с золотом

  Ах, лето красное! советы врача и ловеласа

  ГМО

  Ворота

  А был закат лиловый…

  Во ржи

  Басни Л. Толстого на новый лад. Как мужик гусей делил

  Смех и слёзы В трёх частях

  Плодожорка

  Мышеловка

  Жена педагог

  Когда на горе Рак свистнет?!

  Две жены

  Юбилейный памятник

  Мудрость

  Судьба

  Молитва