Вызывает войд Волопаса [Мефодий Кот] (fb2) читать онлайн

Мефодий Кот Вызывает войд Волопаса

– Не знаю. Выгляни в иллюминатор, соориентируйся на местности.

Шестова так и сделала, и только когда в глазах заломило от непроглядной тьмы, выругалась тихонько, чтоб не слышал никто. «Издевается», беззлобно подумала Шестова, уцепилась за край воротника и оттянула молнию, упершуюся в межключичную ямку. Стало тяжелее дышать, хотя насосы работали исправно, а тревожный сигнал системы «OXYGEN OUT!» она не слышала со времен тренировочных полетов. Ладно подогнанный сам к себе корабль работал как атомные часы. Они пересекли границу зоны исследования много времени назад.

– Как-то здесь совсем безлюдно.

– Безлюдно? – Аннушка перестала копаться в мешке с деталями и в упор посмотрела на Шестову.

– Не то хотела сказать, прости. Беззвездно. Такой унылый участок пространства.

– «Мама, а что, если звездочки – это маленькие человечки?» – Аннушка выкрикнула тонким детским голосом и поморщила нос. Нет, кажется, она совсем не злилась на Шестову. – Всегда было интересно. Ну то есть как всегда… лет до семи, а потом появилась книжка с описанием огромных шаров раскаленной плазмы и кипящего газа. И вот я здесь. И вот мы здесь. Это так смешно.

– Ань, хочешь, распылитель включим на пару секунд?

Шестова поняла, что хотела бы присесть, усесться, развалиться да хотя бы на полу, но в их реальности это было скорее наградой, чем необходимостью. Распылить 0,5 миллилитра хлорофила в воздух – награда, опустить шторки иллюминаторов на 15 минут – награда, включить искусственную гравитацию на 0,5 часа – награда, выпить глоток порошкового вина – и то награда. Простая вода из реки, на которой стоит завод по производству удобрений, настолько грязная, что чайная ложечка стоит, с запахом дома – награда небесного уровня. Но такого на корабле, конечно, не держали, он забрался в небо слишком глубоко.

– А толку? – Аннушка вытащила индикаторную отвертку, затерявшуюся на самом дне ящика, и, зажав в зубах полоску изоленты, продолжила ковырять давно затихший радиоприемник. – Оставим на твой день рождения, когда он, кстати?

– Не помню, – Шестова не смогла выбрать интонацию для этих слов, и получилось что-то среднее между жалобой и злым укусом. – Ты с ним так возишься, как будто тут есть что принимать.

Аннушка не отвечала ничего, пока приемник не засветился белыми лампочками. Он проснулся и его шипение усыпляло.

– Реликтовое излучение будем принимать, Шестова, слушать белый шум.

– На Земле и так его слушают.

– Неправильно слушают. И мы здесь тоже неправильно, – Аннушка нахмурилась и подкрутила частоту. – Вдруг всё просто. Вдруг все ответы на все вопросы в нём, а мы пропустим передачу и не узнаем самого главного.

– Например, когда мой день рождения.

– Например.

* * *

Ну серьезно.

Кому нужно исследовать эти проклятые войды?

Три сотни миллионов световых лет пустоты.

Люди, которые умеют определять возраст, массу, размер, тип звезды по одному только излучению, люди, которые могут находить экзопланеты по одной только мимолетной тени – с помощью транзитной фотометрии, люди, которые чуют аттракторы только по тому, как закручивается движение галактик… Но изучать войд на корабле, практически вручную, с официальными и полномочными представителями земной цивилизации на борту. Зачем? Все знают, что тут ничего нет для человеческих глаз и рук. С гиперпрыжком можно было отправиться куда угодно во Вселенной, посмотреть на далекие экзопланеты, изучить, не подходя слишком близко, релятивистские струи, послушать квазары.

Иллюминаторы «Удильщика» были максимально большими для этого типа исследовательского корабля, они практически никогда не задраивались – по инструкции разрешено было их закрывать только во время чистки и при угрозе целостности корабля в коротких гиперах. Но…

– Здесьнет даже пес-ка, кото-рый мог бы за-бить-ся мневтрусы, – Шестова сказала это вслух медленно, неправильно разделяя слова на слоги. Ритуальную фразу она произносила перед каждым сном, когда пристегивалась ремнями к боковой панели спального отсека. Если бы она могла, то продавила бы в пластике целый овраг. Но они не включали искусственную гравитацию во время сна, экономили топливо. Из «Удильщика» давно можно было сделать родной дом, но Шестова с Аннушкой всё экономили и выжидали момент, когда станет ясно – вернуться на Землю уже нельзя. Пообещали устроить друг другу праздник в этот день, а потом все дни слились в один так крепко, что разлепить их не смог даже электронный календарь.

А еще Шестову страшно злил Аннушкин приемник. Двадцать одна единица исследовательского оборудования – телескопы, чувствительные спектрометры, зонды и локаторы. Не самое дорогое в мире, но уникальное, надежное – ни единой осечки, ни малейшего сбоя. Больше, чем у всех экспедиций, что уходили в глубокий космос до них. Вся эта красота – и простенький гражданский приемник, который Аннушка ухитрилась протащить на корабль через три досмотра. Морально устаревший односложный технический мусор. Он работал, пока они еще различали дни и недели, а после входа в гиперпрыжок замолчал. Шестова уже и забыла о его существовании – и сегодня Аннушка вытащила приемник на свет божий и починила.

* * *

– Аннушка достала свой приемник именно сегодня.

Что значит «сегодня» и почему оно «именно»? Сохраняют ли свое значение эти слова, если ты плывешь внутри огромного войда? Шестова уронила руку к полевому планшету и впечатала в него эти два вопроса. Лингвистикой заниматься им не запрещали, любые философские беседы на тему пустоты и ее взаимодействия со всем людским приветствовались руководителями программы. Но кто увидит эти отчеты? А вдруг к тому времени, как они завершат миссию и вернутся на Землю, все вопросы уже будут отвечены? Когда на орбите Юпитера они выжидали подходящий момент для прыжка, Шестова пообещала себе сжульничать: пройти краем войда, заглянуть ненадолго внутрь, одним глазком, убедиться, что там действительно пусто – и немедленно вернуться. С отчетами, результатами исследований, дневниками, телеметрией и прочим. А кто проверит? Кому интересно, как далеко зайдет «Удильщик», если и на трех световых годах, и на трех тысячах – одна и та же пустота.

Когда входили в долгий гиперпрыжок, все иллюминаторы были задраены, а сами Шестова и Аннушка крепко спали в прочных анабиозных камерах – кажется, развались «Удильщик» на части, они все равно добрались бы до войда в своих автономных спасательных шлюпках. «Так будет даже интереснее», думала Шестова, пока укладывалась и подключала подачу дыхательной смеси. А о чем думала Аннушка?

Впервые она достала приемник через неделю после выхода из гипера, когда уже редкие огоньки звезд еще мерцали в широких иллюминаторах. «Удильщик» двигался по самой кромке войда Волопаса, готовясь нырнуть в него. Шестова округлила глаза.

– Что? Есть же не просит, – Аннушка улыбнулась и погладила радиоприемник как шиншиллу, одними кончиками пальцев. – Знаешь, Шестова, я когда приматывала его по деталькам к телу, мне хотелось как в сказках – тонны богатой сложной дребедени бессильны перед маленьким, простым и прочным. Смысл в этом.

– Понимаю. Поэтому, когда мы висели на земной орбите, Ольга Владимировна велела, кроме прочего, доставить сюда эту сумку с припоем, изолентой и прочим барахлом?

– Да, поэтому. Я ей обещала выходить в открытый космос, когда нужно будет паять схемы, ха. Простые вещи, Шестова, они…

В боковом иллюминаторе рубки «Удильщика» погасла последняя звезда. Корабль готовился к новому короткому прыжку.

– Бессильны.

– Да.

* * *

Наш Волопас – идеально пустое пространство, пусть и с крохотной зазубринкой – ну что значит сотня-другая галактик для такого невероятного расстояния от точки до точки? Гипотетический фотон несется миллионы световых лет и не встречает ничего. Замерший-в-себе и продолжающий движение одновременно. Волна, которую некому отразить. Частица без наблюдателя, предоставленная сама себе, она никогда не изменится.

И мы с тобой здесь, Аннушка. В этом круглом сундуке Вселенной, самом большом известном нам хранилище – чего? Мы забрались так глубоко, глубже и глубже – и всё еще не уловили нашим сверхчувствительным оборудованием ни одного вшивого нейтрино, ни одного фотона. И уж точно ни одной даже самой паршивенькой радиоволны моим, то есть твоим радиоприемником. Нам всегда темно, мы застыли на месте, но при этом мы действительно движемся вперед – я чую это по гулу, по редким вибрациям, когда выпускаю водяной пузырь в воздух кухонного отсека и хватаю его ртом, когда сажусь на тренажер, чтобы за несколько долгих часов – долгих чего? – вогнать немного крови в худые ноги.

Кажется, я больше не старею здесь, Аннушка, но на мой день рождения давай разведем порошкового вина и закроем ненадолго шторки иллюминаторов. Умоляю тебя.

* * *

– Миссия очень ответственная.

– Да, Ольга Владимировна.

– Я бы хотела быть на вашем месте, – четко сказала начальница полета и посмотрела Шестовой в глаза долгим-долгим испытующим взглядом, отчего переферийному зрению Шестовой показалось, что кабинетные стены сменились школярскими.

– Понимаю.

– Понимаете. Войд Волопаса важен, Аня. С 1981 года, когда его впервые нашли и описали, четких ответов о том, почему он такой, не появилось. Пусть мы и научились с горем пополам улавливать следы частиц темной материи, стабилизировать результаты пока не смогли. А войд… Даже если мы способны обнаружить и проанализировать практически любую материю в видимой части Вселенной, взглянуть на пустоту полезнее будет собственными глазами. Твоими глазами. Происхождение такого огромного войда почти идеальной сферической формы крайне интересно, Аня, его существование – серьезная загадка. Столько пустого пространства, и…

Ольга Владимировна закрыла глаза, и в комнату вбежала запыхавшаяся Аннушка.

– Ма, я опоздала! Всего пять минут, Ольга Вла…

Начальница кивком велела ей сесть и замолчать.

– Расстояние неблизкое. «Удильщик» войдет в гиперпрыжок, в котором вы проведете примерно 148 земных суток – 24-часовых циклов. По выходу соориентируетесь относительно альфы Волопаса – Арктура, отстроите маршрут: пройдете по краю сферы около полумиллиона миль, постепенно углубляясь в войд. С этого момента действовать придется по обстоятельствам, так как прямой связи у нас больше не будет. Но Вселенная вас услышит, – Ольга Владимировна повторила любимую присказку как приказ. – Когда ресурса останется только на то, чтобы вернуться, зашифруете и подготовите к автоматической отправке отчеты. После проложите кратчайший курс к Земле, выберетесь из войда, нажмете кнопку «Отправить» и запустите гиперпрыжок домой. Так, если с «Удильщиком» что-то случится, отчеты мы всё равно получим.

Голос ровный, как на экзамене.

– А если там вообще ничего нет, в том числе и смысла? – Шестова пересела поудобнее и тихонько, не подавая вида, разминала напряженные пальцы ног. – Пусто да пусто, просто слилось несколько пустых пространственных пузырей поменьше и получилось одно большое ничто, окруженное со всех сторон галактическими нитями.

– Нам будет обидно, но понятно.

* * *

– Знаешь, о чем я сейчас мечтаю? О ком. О кошке.

Шестова положила голову Аннушке на колени, прижала ладони к груди и закрыла глаза.

– Ей можно даже не мурчать, пусть вытянется вдоль всего тела под боком и лежит, сопит, пахнет сонной шерстью и сублимированным мясом. Теплая, меховая, живая. Тогда я смогу представить, что за стеклами не триста миллионов световых лет пустоты, а бесснежная зимняя ночь.

Аннушка молча дотянулась до переключателя термостата. Шестова даже не вздрогнула от щелчка, а температура в жилом отсеке за несколько минут поднялась на пару градусов.

– А теперь тихая летняя ночь в открытом море. Спасибо, дорогая.

Аннушка убрала прядь с лица и бросила взгляд на снова замолкший радиоприемник.

– Не связывала я с ним никаких надежд, конечно, но это хотя бы нас взбодрило.

– Меня спектрометры бодрят каждую смену – стали ломаться. А вот о телескопах того же сказать не могу, они просто молчат. По краю войда плыли несколько галактик, но мы забрались так глубоко, что свет от них погас даже на приборах. И раз уж всё на борту уснуло, пора просыпаться нам, Аннушка. Видимо, нас сюда прислали за этим. Что думаешь по поводу войда Волопаса?

– Ничего. Огромное пустое пространство, бесконечная дыра во всех направлениях, черная бездна без толики света на миллион кубических мегапарсек. Сводящая нас с тобой с ума, – она засмеялась и щелкнула кнопкой, которую в любой момент путешествия закрывала прозрачная крышка с зеленым полупрозрачным листиком.

Шестова потянула носом запах свежей травы.

– Ну что ты делаешь, это же на день рождения.

– А когда он у тебя? Я забыла.

– И я не помню. Ань, а что, если мы действительно перестали стареть? если войд Волопаса – огромная шкатулка, внутри которой настолько ничего нет, что нет даже самого времени? Мне вчера потребовалось очень долго крутить педали, чтобы хоть немного почувствовать мышцы ног – время будто замедлилось. И есть практически не хочется. Что, если углубившись еще на несколько сотен парсек в войд, мы просто застынем в нем неподвижно, залипнем навсегда в моменте, остановимся полностью – ты, я, спектрометры, даже твой чахлый радиоприемник. Застынет кровь, слюна, лимфа, мысль перестанет течь. Оп – и мы как сонные мухи в огромной паутине из ничего. Это даже не смерть.

Аннушка молча гладила листик на предохранителе. Запах травы расходился по спальному отсеку медленнее, чем обычно.

– Это бы очень-очень расстроило начальство.

– Может, повернуть назад?

– Уже поздно, дорогая. Спи.

* * *

– Шестова, вставай! Просыпайся, Шестова! Мы уловили несколько фотонов! Не просто зафиксировали рядом, часть отразились от нашей обшивки.

– Угол?

– Не знаю, пока считаются и траектория, и угол, а без видимых ориентиров я тебе ничего не скажу. Да какая разница! Через это пространство идут частицы, значит, здесь есть движение. И мы тоже идем вперед, Аня.

* * *

– Видишь, Аннушка? Пустоту? Для нас с тобой у нее нет конца.

– Внутри большого ничто, Аннушка, или посреди всего сразу?

Я поняла, зачем мы здесь. Это пришло сегодня в середине смены, когда я правила программу поиска частиц. Внезапно мой день рождения наступил, и Аннушка зажгла в рубке маленькую светодиодную свечку. Ярче самого яркого квазара. Я не почувствовала минувшего года, или двух, или пяти. Без видимых ориентиров мы только что начали собственный год.

Мы в самом большом хранилище Вселенной, и в нем хранятся наши мысли. Наши нереализованные желания, похороненные мечты, недоказанные теории, глупые стремления, у которых мы пошли на поводу – свои или чужие, без разницы. Всё здесь. Амбиции, фантазии, аналитическое мышление, воспоминания, критическое мышление, техника безопасности во время работы с тренажерами и приборами, математические формулы, попытки получить результат на авось. Всё, что рождает мозг. Оно распахнуло шлюз и теперь широким потоком вливается в мой собственный, слабый – учащая дыхание, расширяя зрачки, наполняя сосуды кровью. Я пока не понимаю, где мои мысли, а где желания Аннушки, где совсем чужое – надо сварить какао, малышка, а то зима в этом году выдалась холодная; не хочу на инженерный, пап, почему я не могу лечить животных, что в этом такого; угол преломления луча равен углу падения; если я перепаяю эти две микросхемы, машинка запустится, только маме не говори; выруби его, выруби скорее, выруби, придуши хорошенько, он сейчас очнется; наши исследования показали, что в замкнутом пространстве мозг адаптируется медленно; не плачь, Аня теперь с Богом, слышит тебя, смотрит на тебя с неба…

Мы принесли сюда то, что можем уловить только сами – себя. И получилась невероятных размеров круглая капсула текучего и пустого пространства с маленьким секретиком внутри.

– Аннушка, твой приемник можно настроить на передачу?

* * *

Нас тоже услышат.

Не сегодня, так завтра.

Пусть пахнет свежей травой, а иллюминаторы «Удильщика» остаются открытыми, пока мы можем экономить топливо и работать.

На последние ноль пять процента мы, конечно, кутнем, я, конечно, кутну – устрою себе вечеринку со светомузыкой, выпью вина, лягу посреди рубки на пол, на спину и б у д у видеть звезды, те самые, что как будто маленькие человечки, а на деле – огромные раскаленные шары кипящей плазмы.

Но это не сейчас.

Возвращаемся к работе.

Как меня слышно? Вызывает войд Волопаса. Продолжайте искать. Продолжайте надеяться. Продолжайте доказывать. Продолжате бороться за свою жизнь. Все не зря. Мы – ваше небо. Мы вас слышим. Я вас слышу.