Феномен ДБ [Владимир Алексеевич Колганов] (fb2) читать онлайн

Владимир Колганов Феномен ДБ

Предисловие

Эту книгу я написал в январе-феврале 2014 года. Предлагал её нескольким издательствам, но всюду получил отказ. Один издатель сослался на то, что Быков – его школьный приятель, другой вроде бы ходил вместе с Быковым «на Болотную и на Сахарова», третий не хотел рекламировать «чужого» автора, а четвёртый не считал возможным подвергать сомнению достоинства популярного писателя. Впрочем, директор одного издательства всё же решил напечатать эту книгу, однако вскоре был уволен – не исключено, что оказался слишком уж настойчив в своём намерении. Только Джэфф Безос не возражал против размещения книги на своём интернет-ресурсе amazon.com, однако недолго музыка играла – осенью 2018 года он начал вытеснять русскоязычных авторов с Амазона, а чуть позже, под надуманным предлогом, мне запретили публиковаться даже на английском языке.

Так стоило ли преставлять эту книгу на суть читателя? Конечно, рановато записывать героя этой книги в классики, не та это ещё величина, чтобы посвящать ей многостраничный труд. Однако Быков и в самом деле феномен, достойный прижизненного анализа его биографии, мировосприятия и психологии. Наверняка опыт его восхождения к вершинам популярности будет полезен для тех, кто решил пойти его путём.

Но вот незадача, в 2015 году расставшись с надеждой на публикацию этой книги, я несколько отрывков из неё вставил в исследование под названием «Писатели и стукачи». Поэтому заранее приношу извинения читателям за цитирование самого себя – так уж сложились обстоятельства.

Глава 1. Полным-полно Быковых

Предупреждая возможное недоумение читателей, сразу поясню: ДБ – это не что иное, как Дмитрий Быков, так он иногда подписывается [1]. Впрочем, есть и другое определение, которое мне больше по душе. ДБ – это «двойники Быкова», о них и пойдёт здесь речь. Но прежде, чем начать повествование, попробую объяснить, почему, работая над книгой, не обратился за помощью и советом к самому объекту моего исследования. А дело в том, что Дмитрий Львович когда-то так сказал, оправдывая своё увлечение Борисом Пастернаком и Булатом Окуджавой [2]:

«Я вообще против того, чтобы писать книги о людях, с которыми ты лично знаком».

Ну вот и я подумал, что личное знакомство может навредить при написании этой книги. Так что, если где-нибудь напутал, не согласовав какие-то детали с Быковым, не судите строго – тут превалировало желание следовать законам логики, избавившись от влияния незаурядной личности на собственные умозаключения.

Собственно говоря, желание написать книгу о Быкове появилось у меня после того, как прочитал его признание, содержащее намёк на некую тайну, что особенно привлекательно для дотошного биографа [3]:

«Про меня никто ничего не знает: я сделал всё возможное, чтобы загородиться текстами. Вот про них и говорят – а также про школу, телевидение, "Поэта и гражданина" и пр. Что там за ними – это уж моё дело, и осведомлены об этом десяток ближайших друзей, одна женщина и, как ни странно, пять-шесть любимых учеников».

В своё время огорчение Алексея Варламова по поводу того, что вряд ли удастся разгадать загадку К., побудило меня разобраться с этой тайной, в результате чего была написан «Дом Маргариты» и ещё несколько книг, которые я посвятил жизни и творчеству Булгакова. Так и теперь, загадочный, мало кому понятный Дмитрий Быков – это ли не источник вдохновения для психоаналитика?

Думаю, никто не станет отрицать, что Дмитрий Львович Быков – талантливый журналист. А кроме этого – профессор, школьный учитель, лектор по распространению культурных знаний, обладающий уникальным красноречием, чтец-декламатор, составитель биографий, поэт, автор сатирических стихов, а ещё прозаик-романист, политик, политолог, драматург, фельетонист, литературный критик, великолепный эрудит, и даже, как ни странно это прозвучит, Дмитрий Львович вполне успешно делает свой бизнес. К его услугам – газеты, издательства, журналы, дома культуры и концертные залы, радиоэфир и интернет, а до недавнего времени даже телевидение. Как же он тянет этот воз? Не много ли на одного? Тут явно что-то запредельное! Пожалуй, даже великий Леонардо не обладал столькими талантами. Даже быстроногий Фигаро не сумел бы обслужить такое количество господ, если этим словом обозначить всех работодателей.

Что ж, придётся в этом разбираться, однако проблема в том, что объять Быкова совершенно невозможно – напрасный труд! Не потому что он такой большой – тут можно было бы скооперироваться и обхватить его с кем-нибудь на пару, как двухсотлетний дуб в парке под моим окном. А вот рискнёт ли кто-то проанализировать всё творчество Дмитрия Львовича, что называется, от корки и до корки – это вряд ли. Тут требуется гигант мысли – лучше всего, если нобелевский лауреат, – да и тот когда-нибудь поймёт, что явно переоценил свои возможности. Уж лучше бы пожалел себя и нанял бригаду дипломированных критиков. Да без толку, ребята, даже не пытайтесь!

Единственное объяснение столь необычной плодовитости Быкова в том, что он на самом деле не один – их много, этих Быковых. Здесь тот самый случай, когда происходит раздвоение – личность делится, потом двойники-осколки делятся ещё. И вот каждый маленький осколочек большого Быкова вкалывает на выделенном ему участке поля, выращивает свой урожай, ну а затем всё складывается на одну телегу. И вот представьте своеобразную ярмарку чудес, где всё, от мешка картошки до буханки хлеба и кулёчка семечек имеет фирменную этикетку, штамп, гарантирующий качество – это всеми узнаваемая надпись: «Дмитрий Быков». А несколько оголодавшие от недостатка культурного продукта граждане поражаются объёмом содеянного Быковым, и я, как уже сказано, удивляюсь вместе с ними.

Сам Быков не решается признать реальность подобного деления, и на вопрос: «Един ли "образ автора", стоящий за тем, что вы делаете в поэзии, в прозе, в журналистике, – или всё же это разные образы автора?» отвечает уклончиво: «По-моему, един, но у этого автора бывают разные настроения» [4]. Конечно, разные настроения могут быть свойственны и одному единственному «образу», но вот когда их возникает множество, одними перепадами настроения ничего не объяснить.

Кстати, чуть не забыл вам рассказать, откуда взялось название этой главы – навеяно оно рассказом Эрскина Колдуэлла. Там речь идёт о шведах, засильем которых герой рассказа крайне недоволен. О Быковых ничего такого не могу сказать – я просто констатирую факт, приятен он кому-то или неприятен. Однако слышу пока ещё не заданный в реальности вопрос: «А кто ты такой, чтобы обо мне, то есть о нас, писать? Как посмел? Кто дал тебе право копаться в личной жизни и анализировать причины творческих успехов и редких неудач?» Да, господи ты боже мой, нет у меня желания копаться, тем более кого-то унизить или оболгать! И что плохого в том, что я хочу понять: кто вы такой, Дмитрий Львович Быков?

Только не подумайте, что я пытаюсь возражать – с Дмитрием Быковым совершенно бесполезно спорить. Понятно, что он любого переговорит, даже самого себя, если поставят перед ним подобную задачу. Именно поэтому из нескончаемой череды интервью Быкова и бесед с ним в радиоэфире можно много интересного узнать. Ну вот, скажем, утверждает он одно, ну а затем чуть ли не совсем противоположное. То ли спорит сам с собой, то ли не уверен в сказанном, то ли это наглядный пример очередного раздвоения его личности. Как я уже отметил, этим можно объяснить творческую плодовитость Быкова. Нет ничего странного, когда один работает за двоих, но вот когда сразу целая команда разнообразных «я» работает на одного – это и в самом деле потрясает! Быков-журналист, Быков-писатель, Быков-поэт… ну и так далее.

Быков-писатель свою плодовитость объяснял довольно просто [5]:

«Писание – просто моя форма думания. Бывает артикуляционное мышление, когда человек думает в процессе речи. Кто-то лучше соображает во время еды, кто-то – во время любви. Я думаю, когда пишу. Поэтому я стараюсь писать больше – в это время я думаю о вещах конкретных и важных».

Признаться, я тоже думаю, когда пишу, а то ведь с дуру такого наворотишь! Однако с трудом могу поверить, что найдётся такой уникальный человек, который размышляет, набивая свою утробу котлетами и макаронами. Любопытно было бы узнать – о чём при этом можно думать? Ну разве что о том, какое блюдо повариха любезно предложит на десерт. Столь же сомнительно, что некто способен решать систему уравнений в частных производных, одновременно лаская симпатичную девицу.

Кстати, наверняка найдётся злопыхатель, который, уцепившись за сказанные Быковым слова, станет утверждать, что Быков говорит не думая. Нет, я бы так не сказал, а если обратил внимание на подобную возможность, то лишь с одной единственной целью – дать понять, что есть некая нестыковка между говорящим Быковым и Быковым-писателем. Ну словно бы, занятые каждый своим делом, они не нашли времени найти консенсус по столь ничтожному вопросу: когда и кому из них полагается думать, а когда писать? Иной раз может оказаться, что в то время, когда один Быков пишет, другой обдумывает предстоящий разговор. Или же совсем наоборот. Согласен – это сложнейшая проблема из проблем! Сам иной раз пытался совместить эти два занятия, а в результате – испорченный лист бумаги и головная боль.

Но, слава богу, Быков не то что сам себя опровергает, описывая распорядок дня, однако снимает возникшие было подозрения [6]:

«Пишу я четыре часа в сутки. Больше никогда. А думаю часов восемь, наверное. Прибавим к этому всякую подёнщину, командировки какие-нибудь, какие-то работы на радио, газеты, журналы, прочее… Но больше четырёх часов писать невозможно физически. После уже становишься очень опустошенным».

Итак, Быков думает не только в то время, когда пишет. Есть ещё четыре часа, когда работает голова, а в остальное время как же? Неужели, действительно, газеты, радио и прочее – это всё подёнщина, халтура, когда можно обойтись накопленным ранее словесным багажом, не включая голову? Пытаюсь разобраться. Тут возникает некоторое сомнение, навеянное следующими строками из книги Быкова о Борисе Пастернаке:

«Подёнщина талантливых людей всегда как-то особенно беспомощна. Насколько они одарённее и значительнее прочих в серьёзной литературе – настолько же слабей и смешней своих современников в том, к чему у них не лежит душа».

Если то, что делает Быков на радио, в газетах и журналах, беспомощно, если это всего-навсего халтура, тогда всё понятно. Если же подёнщину Быкова воспринимать всерьёз, тогда выходит, что он вовсе не талантлив – так ли это? Однако подождём – возможно, Дмитрий Львович сам когда-нибудь нам пояснит, где правда, а где просто выдумка. Пока же вернёмся к обсуждению особенностей его мышления. Возможно, природа заложила могучий интеллект только в Быкова-прозаика, а прочим Быковым не досталось ничего. Теряюсь в предположениях, но не могу придумать другого объяснения.

В пользу изрядного словесного багажа, из которого двойники Быкова черпают вдохновение, говорит и следующее уточнение к распорядку дня [7]:

«Моя основная работа как раз и сводится к чтению и письму – без книг мне ничего не написать, тем более что значительная часть моих сочинений принадлежит к прозе исторической или литературоведческой. Большая часть моего свободного времени посвящена чтению – что ещё делать-то?»

Здесь трудно возразить, поскольку для Быкова-эрудита главное занятие – это пополнение собственного багажа, или базы данных, как принято обозначать хранилище различных сведений и фактов. Только бы эта база пригодилась когда-нибудь, а то ведь ляжет мёртвым, почти бессмысленным балластом, при этом создавая иллюзию интеллектуального могущества. Тут есть ещё одна опасность – обилие заимствуемой информации требует интенсивной работы мозга, чтобы все эти фактики и факты распихать по закоулкам своего ума. Всё это время мозг начисто лишён способности к ассоциативному мышлению, да и потом, вместо того, чтобы попробовать создать свою, оригинальную идею, он только услужливо выкладывает очередную порцию данных из хранилища. Мне приходилось встречать в жизни эрудитов, к творчеству совсем не приспособленных – все их достоинства заключены в способности к месту и не к месту привести цитату или пересказать услышанный когда-то анекдот.

Пожалуй, на этом предварительное обсуждение проблемы «много Быковых» можно завершить, но вот попалось на глаза ещё одно его признание [5]:

«Трудоголизм – это просто твёрдое и ясное сознание того, что если буду меньше работать, буду больше вредить окружающим».

Тут Быков верен себе и продолжает удивлять читателей нетривиальными суждениями – то ироническими, то парадоксальными. Однако, если попытаться принять его слова всерьёз, сразу возникает возражение: увлечённость трудом не всегда оказывается полезна для людей. Одно дело – выращивать цветы на приусадебном участке, и совсем другое, если некий землекоп перекопает ваш садовый участок вдоль и поперёк, просто потому что это занятие его очень увлекает. Уж лучше бы занялся коллекционированием бабочек или старинных крантиков от медных самоваров.

А вот ещё одно высказывание Быкова о себе, как о писателе [5]:

«Литератор вообще обладает набором качеств, с которыми хорошо сочинять, но трудно жить. Мнительность, памятливость, привычка замечать свои и чужие слабости, буйная фантазия, склонность к рефлексии».

Тут нечего добавить – можно только посочувствовать Быкову. Трудно жить не только признанному литератору, но и его осколкам-двойникам, продуктам многократного деления. От мнительности и склонности к рефлексии не далеко и до внутренних разборок, что интеллектуальным изыскам нисколько не способствует и только отвлекает от продуктивного процесса. Дмитрий Львович это признаёт [8]:

«Сейчас мы переживаем затянувшийся период перелома, раздвоения. <…> И по какому пути пойдёт развитие, сейчас сказать очень трудно. Поэтому большинство нормальных людей, во всяком случае, честных писателей, сейчас ничего не пишут. Они ждут, когда можно будет что-то написать…».

Глава 2. «Был я мальчик книжеый»

Начнём повествование с краткого рассказа нашего героя о себе [9]:

«Я родился в Москве 20 декабря 1967 года. Мать – учитель словесности. Окончил журфак МГУ, неохотно служил в армии, с 1985 года работаю в "Собеседнике". Сотрудничал или печатался почти во всех московских еженедельниках и нескольких ежедневных газетах, регулярно – в "Огоньке", "Вечернем клубе", "Столице" первого призыва, "Общей газете" и "Новой газете". Член Союза писателей с 1991 года. Веду авторскую программу на радио "Сити FM". Женат вторым браком. Двое детей, четыре книги стихов в Москве и Петербурге, рассказы и пьесы в разных журналах, собака, мышь, морская черепаха, два попугая».

Пожалуй, мы немного вырвались вперёд. Второй брак, черепаху и мышей я бы приберёг на тот случай, если так и не удастся докопаться до истоков творчества журналиста и писателя. Здесь же остановимся на самом ярком впечатлении детства, о котором Дмитрий Быков рассказывал не раз в своих воспоминаниях [10]:

«Я любил и люблю "Артек" больше всего на свете. Я лучше многих знаю, что это было, потому что застал "Артек" в самом начале девяностых, когда цела была его педагогическая школа, принципиально отличавшаяся от прочих. Сюда не проникло "коммунарство" – эффективная, но сектантская по сути методика. Здесь не было советского официоза, несмотря на репутацию коммунистической цитадели, которую этот самый официоз старательно делал "Артеку". Напротив, здесь был небывалый либерализм: ведь сюда приезжала детская элита, не дети начальничков, а те, кто лучше всех умел что-нибудь делать. Были смены юных математиков и астрономов, шахматистов и танцоров, журналистов и поэтов… Я был там счастлив. И все, кто туда приезжал хоть раз, не могли забыть "Артека"».

Вот тут позвольте усомниться. Нет, я готов поверить, что Дима был там счастлив, и счастливы были многие их тех, кому выпала удача побывать в «Артеке». Но вот «не дети начальничков» – это не укладывается в моё представление об этом славном месте. Дело в том, что в конце пятидесятых годов, когда я учился в 112-й московской средней школе, у нас в классе было двое ребят, которым случилось отдыхать в этой пионерской здравнице. Одна была дочерью заместителя министра, другой – сыном важного чиновника из Московского городского совета профсоюзов. Не думаю, что к началу восьмидесятых эта система привилегий для «номенклатурных детей» в корне изменилась. Ну разве что появились иные, более привлекательные места для отдыха, а мода на «Артек» как бы сама собой сошла на нет – такое в принципе возможно. С другой стороны, если бы принимали только деток по знакомству или согласно принадлежности их к высшей знати, стоило ли эту история так раздувать? Нет, без талантливых ребят там невозможно было обойтись. В итоге, я так и не пришёл к определённому выводу – то ли Дима тоже оказался «блатным», то ли был настолько даровитым, что потеснил кое-кого из «детей начальничков».

Учился Дима на одни пятёрки, школу закончил с золотой медалью, затем поступил на журфак в столичный МГУ. Усердие способного юноши было отмечено красным дипломом. Но прежде следует пояснить, как Дима оказался на журфаке [13]:

«Так получилось, что я поступил в школу юного журналиста при МГУ – просто потому, что это была такая литстудия, интересное место, для Москвы 1982 года знаковое. Потом как-то само пошло – нельзя же уйти с журфака, побывав там хоть раз. Притяжение очень сильное. Ещё мне нравилось ездить, смотреть новые места, самостоятельность всякая нравилась – я по командировкам летаю лет с шестнадцати».

Как получилось, это бы тоже хотелось разъяснить. Видимо, причина в том, что писать Дима начал, по собственному признанию, когда ему было всего на всего шесть лет, а печататься в газетах, когда стукнуло четырнадцать. Могу предположить, что Димины заметки публиковались в «Пионерской правде», потом он сотрудничал с «Московским комсомольцем», однако до настоящей журналистики было ещё далеко. И тем не менее, это было самое счастливое время для Димы Быкова, если верить его собственным словам [14]:

«1982-1984: дальше было не то чтобы хуже, но не так ярко. Потому что ещё и возраст такой – возраст наиболее радикальных и значительных открытий, умственных и физиологических. Одновременно я работал в «Московском комсомольце», готовил публикации для поступления на журфак. И это тоже было прекрасно. Я до сих пор не могу спокойно проезжать мимо белого здания газетного корпуса на улице 1905 года и уж тем более мимо бывшего ГДРЗ – Государственного дома радиовещания и звукозаписи – на бывший улице Качалова. Какое-то было ощущение чуда от каждого снегопада, от каждого весеннего похода по маршруту «Ровесников» – от ГДРЗ до проспекта Маркса (теперь это Моховая). От Баррикадной до Пушкинской».

А вот ещё одно приятное воспоминание о том времени, когда Дима работал внештатником в «Московском комсомольце» [15]:

«У меня к этому делу подход простой, меня так учил Андрей Васильев, впоследствии один из создателей «Коммерсанта» и «Гражданина поэта»: внештатник должен мухой лететь на любое задание и, кроме того, ходить за пивом. А наградой ему будет та среда, которая в «Собеседнике» есть: атмосфера довольно раздолбайского, но умного коллектива, какая, скажем, была у меня в 1983 году, когда я внештатничал в «Московском комсомольце». Так и передаётся жизненный опыт – в другие формы преемственности я не очень верю».

Ну, если невозможно обойтись без пива, готов смириться и с такой преемственностью. В молодости всякое бывало – надо бы только постараться сберечь всё то, что потом можно использовать с пользой не только для себя, но и для будущих читателей.

Вскоре после поступления в школу юного журналиста при журфаке произошло важное событие, в значительной степени повлиявшие на мировосприятие Дмитрия Львовича. Снова Дима оказался в детском лагере [16]:

«В 1983 году, после Саманты Смит, которую пригласил в Россию Андропов, был затеян международный детский лагерь мира в Швеции, в Гётеборге, в коммуне Марк. Мне было 15 лет, и я туда попал, отобранный в числе пяти московских школьников. Было упоительно. Там были американцы, шведы и русские. Дивное лето, купания в озере, первые влюбленности, спанье в палатке, выезды в парк аттракционов в Лисберге. До сих пор вспоминаю как большое счастье».

Позволю себе уточнить, что Лисеберг – это парк развлечений в Гётеборге, «Гора Лизы» в переводе с шведского. Название этой местности дал её владелец в честь своей любимой красавицы жены Елизаветы. Однако Лиза не имеет никакого отношения к нашему повествованию.

Существенно, что это было первое общение Димы Быкова с другим, запретным миром, и как мы убедились, это общение было весьма приятным и запомнилось надолго. Могу предположить, что юный Дима получил дополнительный стимул для того, чтобы сделать успешную карьеру в журналистике. Тогда могли бы появиться новые возможности для знакомства с этим миром.

Но путь в журналистику неожиданно прервался – после трёх лет учёбы на журфаке Дима оказался в армии. Об этом периоде своей жизни он рассказывает очень кратко [17]:

«В армию я попал и так. И там мне совершенно не помешало то, что я не умею подтягиваться, потому что я, в основном, круглое катал, а плоское таскал».

Судя по фотографиям тех лет, Дима служил на флоте. Честно признаюсь, ребус про круглое и плоское я не разгадал – сказалось отсутствие соответствующего опыта. Но вот поэт и критик, основатель литературного кабаре «Кардиограмма» Алексей Дидуров, когда-то близко знакомый с Быковым, задал новую загадку [18]:

«В казарме Диме посчастливилось от дедовщины спрятаться под крыло КПСС».

Что это было за «крыло»? Неужто Быков стал убеждённым коммунистом? Я бы предположил, что Дима нашёл пристанище то ли в парткоме, то ли в политотделе флота – тут дело не в названии. Вполне возможно, что сотрудничал в тамошней многотиражке, передовицы сочинял. Если так, то получил неоценимый опыт, который использовал уже гораздо позже, занимаясь публицистикой. Когда-то подобный путь прошли многие писатели, надевшие военную форму – и Константин Симонов, и Юрий Герман, и Валентин Катаев. Однако в 1987 году не было войны, да и Диме далеко ещё было до писателя, и всё же надо с чего-то начинать.

Но всё оказалось не так, и сам Дмитрий Быков это подтверждает [19]:

«В 1989 году, когда я был в армии, и когда все побежали оттуда, я в знак протеста вступил в КПСС. Правда, к сожалению, уже в 1990 году, когда на Москву пришел Полозков, я просто не пришёл получать партбилет и год проходил в кандидатах, потому что моя оппозиционность не заходила так далеко, чтобы быть под Полозковым, а потом и КПСС распалась».

Что же это получается? Служил Быков в армии с 1987 по 1989 год, а в партию вступил накануне демобилизации. Однако, странный поворот! Тем более, что эта дата не стыкуется с тем, что утверждал Дидуров, хорошо знакомый с Быковым? Так кто же ошибся или что-то перепутал?

История тем более загадочная, что в 1987 году, когда Быков, согласно логике спасения от дедовщины, мог вступить в КПСС, из партии ещё никто не «побежал», даже убеждённые сторонники демократических перемен вроде Юрия Николаевича Афанасьева. В любом случае вывод Дидурова о том, что Быков спрятался от дедовщины под крылом КПСС, вызывает у меня сомнение. Не потому, что нынешнего Быкова это унижает, вовсе нет. Но есть тут некая недосказанность, несоответствие – ведь ночевать-то Дмитрию пришлось в казарме. Я в армии не служил, но знаю, что ночная жизнь для солдата-первогодка в то время, когда офицеры крепко спят, бывает полна горечи и разочарований. Похоже, что и Дима этого не избежал. Ума не приложу – и как только книжный Дима мог там «спрятаться»? Ну разве что «деды» мутузить партийных не решались, что маловероятно.

Подтверждение трудностям Диминого бытия находим в его стихах, датированных вроде бы 1991 годом [20]:

Был я мальчик книжный, ростом небольшой,

С чрезвычайно нежной и мнительной душой,

Все страхи, все печали, бедность и порок

Сильно превышали мой болевой порог.

Меня и колошматили на совесть и на страх,

И жаловаться к матери я прибегал в слезах…

Дальше не стану продолжать, поскольку чтение стихов про издевательства над книжным мальчиком удовольствия мне ничуть не доставляет, тем более что описанные в стихах события относятся ко времени Диминой учёбы в школе.

Но вот Алексей Дидуров словно бы поправил самого себя, разъяснив, чем стала флотская служба для Димы Быкова:

«Насилие по отношению к тебе во всех его формах день и ночь на первом году службы, круглосуточное насилие над окружающими первогодками – на втором году и тяжкий идиотизм казарменного быта от призыва до дембеля».

Согласен, что всё это – и насилие, и идиотизм – могло самым пагубным образом повлиять на психику неприспособленного к таким нагрузкам юноши. Тем не менее, после отбытия воинской повинности Быков вернулся на журфак и параллельно с учёбой занялся реальной журналистикой – печатался в «Собеседнике», в журнале «Огонёк». Потом пригласили на журналистские телепосиделки в очень привлекательном в те времена «Пресс-клубе» Киры Прошутинской.

Особое место в карьере Быкова-журналиста заняло издание совместно с Александром Никоновым «матерной газеты». Можно предположить, что тут сказались последствия службы в армии. Это было приложение к еженедельнику «Собеседник» и называлось оно весьма претенциозно – «Мать». Быков позже объяснял, что это была первоапрельская шутка – вроде бы там были вполне политкорректные статьи, однако с матерной терминологией [21]:

«Там были чисто первоапрельские материалы. Серьёзная экономическая статья, выдержанная в этих терминах. "Вследствие таких-то действий правительства настанет полный такой-то!" Серьёзная статья о чеченской войне. И всё это с широкими вкраплениями мата. Статья по истории мата, теория мата. И, наконец, якобы обнаруженные в ленинских архивах его пометки на полях, тоже матом».

И всё же по здравому размышлению я это увлечение ненормативной лексикой не назвал бы итогом службы в армии. В 90-е годы была провозглашена свобода, ну и конечно хотелось всё попробовать – то есть выразить себя в самых разнообразных жанрах. Однако сверхзадачу этого эпатажа я бы усмотрел в другом. Для начинающего журналиста, мечтающего о карьере публициста и писателя, весьма важно создать неповторимый имидж в глазах будущих читателей. Набоков написал «Лолиту», Лимонов заявил о себе, как о скандальном Эдичке. А Быков решил пойти гораздо дальше – разразился матом. Это своё самовыражение он пытался оправдать, но уже гораздо позже [2]:

«Иногда, если реальность не лезет ни в какие ворота, для её описания годится только мат».

Может быть, и так, но стоит ли превращать в площадный мат свою неспособность адекватно описать происходящее? Иногда лучше промолчать, однако, насколько я могу понять, это не в характере Быкова. Стоять с закрытым ртом, когда кругом бог знает что творится – для этого требуются неимоверные усилия и развитый инстинкт самосохранения, которым Быков в те годы ещё не мог похвастать.

Трудно сказать, добился ли Быков-матершинник желаемого результата, но фигурантом уголовного дела стал именно за употребление нецензурных выражений в периодической печати. Вслед за двухдневной отсидкой в КПЗ наступило и раскаяние [22]:

«Человек в юности не очень контролирует себя, он не очень думает, что ему придётся за каждое сказанное слово отвечать. Я в юности резко писал и много наворотил. Я просто это знаю, как это бывает. Потом раскаиваешься, а поздно».

Как утверждал незабвенный Григорий Ефимович Распутин, грех и последующее покаяние – важнейшие элементы нашей жизни. Впрочем, не уверен: то ли он говорил, то ли я так написал в своём романе. Существенно, что без покаяния и в самом деле невозможно обойтись.

Не думал Быков, что придётся отвечать и за то, что он написал в статье, посвящённой секте сайонтологического толка под многообещающим названием «Источник жизни». Со слов журналиста Игоря Свинаренко, сам Быков так прокомментировал этот инцидент [21]:

«Я с работы пошёл за бухлом, и на обратном пути меня отметелили. Причем бухло разбилось, что особенно обидно. Закуски и мороженое, которыми я люблю завершать ужин, не пострадали. Вызвали "скорую", "скорая" сказала, что надо госпитализировать».

Для трезвенников поясню, что бухлом обычно называли бутылку портвейна или водки. Если принять во внимание факт наличия при Быкове мороженого, то, скорее всего, это был именно портвейн.

В своём увлечении матершиной, критикой сайентологии и визитами в винный магазин Дмитрий не забывал и об иных возможностях самовыражения. С юных лет он писал стихи, даже издал малым тиражом две тоненькие книжечки на собственные сбережения, так что совсем неудивительно, что к двадцати четырём годам стал членом Союза писателей СССР [23]:

«Рекомендовал меня Вознесенский по собственной инициативе, в 1989 году, прочитав “Чёрную речку”. Была такая маленькая поэма, я ему показал её при знакомстве. Он к моим довольно консервативным стихам относился с удивительной для авангардиста доброжелательностью. Он вообще был человек добрый. В то время красная книжечка Союза писателей давала право на проход в ресторан, но цены там скоро так взлетели, что я этим правом почти не пользовался».

В признании Быкова меня несколько смутил акцент на «собственной инициативе» Андрея Вознесенского. Вроде бы никто не утверждал, что известного поэта заставили это сделать под угрозой смерти или, не дай бог, используя шантаж. Скорее всего, не было и рекомендации от влиятельных людей – наверняка Быков воспользовался своим статусом журналиста, чтобы повстречаться с Вознесенским, ну а тут в кустах очень кстати обнаружился «рояль», то есть книжечка со стихами Быкова.

Надо полагать, найдутся и такие недоброжелатели, которые получение официального звания писателя объяснят чуть ли не родственными связями Быкова с признанным поэтом. И правда, можно ли рекомендовать малознакомого юношу в столь важное учреждение, как СП СССР, прочитав всего лишь несколько строф из написанной им тьмы тьмущей поэм, стихотворных пьес, ну и, конечно же, сонетов, хотя за последнее не поручусь? Небось, другие страждущие годами добивались свидания с Вознесенским, Ахмадулиной или Евтушенко, и только Быкову несказанно повезло. Так с какой стати именно ему выпала удача?

Оказывается, благодарить надо бы не случай и не только Андрея Вознесенского. К доброму делу приобщились и другие люди [24]:

«Мои стихи знал Успенский. Они ему понравились и он предложил мне написать цикл стихотворений для их [А.Г. Лазарчука и М.Г Успенского] романа «Погляди в глаза чудовищ». И когда я их написал, то поскольку роман стал абсолютно культовым и тираж его был огромен и переиздание бесконечное, то эти стихи постепенно стали знать, и вот так я под гумилевским покровительством, под успенско-лазарчуковским дружеским надзором вполз в литературу. А то бы так и сидел бы в журналистике».

Пожалуй, расшифровывать последнюю фразу я не стану – тут важен факт, а вовсе не конкретные люди, которые втянули Быкова в литературу. Впрочем, большая им за это благодарность от лица его преданных читателей!

Должен сказать, что довольно странно после цитированного мной признания о высоком покровительстве читать советы Дмитрия Львовича начинающим поэтам и писателям – этой более чем злободневной теме я посвятил целую главу. Ну а теперь пора бы вспомнить о самом ярком событии конца прошлого тысячелетия. В августе 1991 года случилось всем известное, ужасное и страшное ГКЧП. Но как ни странно, у Дмитрия Быкова с этим временем связано счастливое воспоминание [25]:

«Это меня настигло в свадебном путешествии. Оно было, точнее, предсвадебное, потому что мы ещё дома ничего не сказали. Это была моя первая женя Настька Гурская».

На личности Настасьи Гурской я не стану останавливаться, так же как и на срочном возвращении Быкова в Москву на защиту нарождающейся демократии. Мне тоже довелось у Белого дома постоять, но я не считаю возможным назвать это каким-то подвигом и не требую за это привилегий – на раздачу наверняка бы не успел, там очень быстро всё к рукам прибрали.

Куда важнее следующий малоизвестный факт: в молодости Дмитрий Быков состоял в «Ордене Куртуазных Маньеристов». Его создатель, поэт и музыкант Виктор Пеленягрэ так вспоминал об этом времени [26]:

«Мы Диму звали командором-послушником. Он был юный, только-только пришел с армии, мы его шпыняли, обижали, гоняли за водкой. У поэтов же, как у уголовников, тоже шныри есть, воры в законе – короче, банда. Он недолго терпел и ушёл. А поводом стала одна история. <…> Мы вообще-то про всех членов Ордена придумывали какие-то ужасы. <…> Про Диму мы напечатали какую-то заметку, где были слова: "Быков вступился за честь проститутки". Все эти истории мы печатали в хронике происшествий в газете "Московский комсомолец". Наутро в его семье разразился скандал, потому что Быков как раз недавно женился, и надо же было такому случиться, что как раз в ту ночь он не ночевал дома! Видимо, в семье был большой скандал, и Дима так обиделся на нас, что вышел из Ордена куртуазных маньеристов, а от "МК" стал требовать опровержения на полном серьезе, звонил туда, ругался!»

Ох, уж не стала ли эта жуткая история причиной расставания с первой женой? Сам-то Дмитрий до сих пор любит над другими подшутить, а вот стоит его самого как-то разыграть или подколоть, сразу обижается. Не дай бог, и меня затаскает по судам.

В контексте упомянутого мной семейного скандала будет вполне уместным привести ещё одно признание Быкова, записанное поэтом и переводчиком Ильёй Кормильцевым [27]:

«Я люблю женщин. Бесконечно люблю. Это говорит моя еврейская половинка – плотоядная, сластолюбивая, отвратительно земная. У меня периодически случаются увлечения на стороне, которые жена стоически терпит. Потому что знает: писать я могу только с ней, а это даже важнее секса».

Не думаю, что Быков может писать только на пару с женой, иначе следовало бы предположить существование ещё одного, на этот раз семейного двойника. Даже если так, не удалось придумать для него названия, поскольку в голову приходит нечто не вполне благопристойное. Но раз уж речь зашла о сексе, просто необходимо рассказать про «Мулен Руж», оригинальном продукте Издательского дома Родионова, где попытались секс объединить с политикой. Попробуем перескочить на десяток лет вперёд, в 2006 год, когда Дмитрий Быков стал исполнять обязанности главного редактора журнала [28]:

«Moulin Rouge задумывался <…> как вызывающе негламурный эротический журнал. Он никогда не был посвящен сексу как таковому, а всегда – его культурологическому, историческому или психологическому аспекту. <…> Мы рассказываем о специальной постельной лексике, придумываемой влюбленными, и о специальной эротической кухне, изобретенной на Востоке; мы пишем о тех, кто отказался от секса вовсе, и о тех, кто принципиально не желает заниматься ничем иным. Moulin Rouge – эротический журнал с человеческим лицом».

На мой взгляд, постельная лексика и эротика с человеческим лицом – это на любителя. Трудно сказать, то ли человеческого лица не получилось, то ли журнал не выдержал конкуренции с другими глянцевыми изданиями, то ли судебные тяжбы доконали, но эротическая одиссея продолжалась у Быкова всего два года, притом без особого успеха.

Гораздо успешнее продвигался Дмитрий на литературном поприще. Первый сборник стихов под многозначительным названием «Декларация независимости» вышел в 1992 году. Примерно в те же годы было напечатано несколько романов Быкова по мотивам популярных американских фильмов: «66 дней», «Орхидея джунглей», «Харлей и Мальборо», «Дикая Орхидея–2». Тут Дмитрий несколько слукавил, выступив под псевдонимом Мэтью Булл. Вполне могу поверить, что заграничный автор был популярен у читателей.

Алексей Дидуров так писал про это временное увлечение Быкова [18]:

«Пришлось ради хлеба насущного продавать с телеэкрана шляпу Маши Распутиной, заниматься в радиоэфире песенным развернутым буриме и плодить бульварные романы под англосаксонскими псевдонимами».

Что ж, если жизнь заставит, можно съесть и собственную шляпу, как любят выражаться англичане. Можно даже петь в эфире, не имея голоса. Чего только не сделаешь, чтобы заработать на пропитание семье. Я не пытаюсь Диму в чём-то обвинять, поскольку сам в 90-е подрабатывал на стороне.

Ещё одно обоснование этим увлечениям Быкова в лихие 90-е находим в его стихах, процитированных в статье Дидурова [18]:

Другое дело, что в условьях рынка,

В униженности, в нищете, в борьбе

Любой кретин (или, пардон, кретинка)

Желают сделать имечко себе.

Что ж, как ни печально, из песни слова не удастся выкинуть – всякое было в жизни начинающего журналиста. Это уже потом, когда стали появляться всё более успешные его двойники-осколки, Быков остепенился, перестал шокировать читающую публику. К этому времени какое-никакое имя сделать удалось – красноречивый, остроумный, парадоксальный в своих суждениях журналист весьма привлекательно выглядел на фоне косноязычных политиков и даже в окружении своих не менее словоохотливых коллег был, что называется, на голову выше остальных. Но поздно, раньше надо было начинать заботиться об имидже [29]:

«Когда мне было пятнадцать, руководитель нашей родной передачи "Ровесники", в совет которой я входил, Лилиана Сигизмундовна Комарова <…> сказала мне вещь весьма точную: "Имей в виду, ты человек приметный, а потому тебе будут припоминать всё, что другим сойдёт с рук"».

Видимо, тут не имелась в виду только привлекательная внешность Быкова или же его национальность. Быков приметен, что называется, по определению, поскольку в отсутствии этой самобытной его приметности не было бы никакого Быкова. По крайней мере, не было бы того, кого мы с вами знаем.

Пожалуй, к сказанному о жизни Дмитрия в 90-е годы можно добавить, что с ним не произошло ничего такого, за что бы он заслуживал общественного осуждения или наказания. Ну добивался известности любым доступным в тех условиях путём, даже печатал нечто непотребное, в итоге как-то прорвался на телеэкран – многим ещё не забылось его «Времечко». И что в этом особенного? Кому-то повезло, у других не получилось. Судя по всему, Быков может не жалеть о том, что когда-то решил стать журналистом [13]:

«В общем, профессия оптимальная, и то, что она подобрана более или менее случайно, только подтверждает её оптимальность. Кстати, я и не вижу принципиальной разницы между литературой и журналистикой. <…> А "Времечко" началось, когда уже было написано "Оправдание». Наверное, сейчас "лицо из ящика" как-то способствует продаваемости, но думаю, книга вроде "ЖД" вполне способна раскупиться и сама по себе».

По-видимому, верно и то, и другое, то есть «способствует» и «сама способна». Но мы немного забежали вперёд – о Быкове-писателе поговорим чуть позже. А здесь вот на что хотелось бы обратить внимание: по мнению Быкова, нет существенной разницы между журналистикой и писательским трудом. Это признание объясняет многое – талантливый, остроумный журналист всего лишь расширил рамки своего творчества, предположив, что этого вполне достаточно, чтобы называть себя писателем. Так ли это, попробуем понять на примере анализа наиболее известных его романов.

А в завершение главы привожу ещё одно красноречивое признание Дмитрия Львовича, на этот раз сделанное в стихотворной форме. Здесь собраны воедино самые разные чувства, характеризующие отношение Быкова к тем, кто сумел добиться известности и славы, в частности, к шестидесятникам. Тут есть и зависть, и напускное равнодушие, и чуточку презрения, и тщательно скрываемое сознание собственной незначительности по сравнению со многими известными литераторами из числа коллег, ну и конечно надежда на успех куда более значительный, чем тот, что выпал на их долю после той, самой первой нашей оттепели.

Итак, «Автопортрет на фоне», написанный где-то в начале 1990-х [20]:

Хорошо, что я в шестидесятых

Не был, не рядился в их парчу.

Я не прочь бы отмотать назад их –

Посмотреть. А жить не захочу.

Вот слетелись интеллектуалы,

Зажужжали, выпили вина,

В тонких пальцах тонкие бокалы

Тонко крутят, нижут имена.

А вокруг девицы роковые,

Знающие только слово "нет",

Вслушиваются, выгибают выи

И молчат загадочно в ответ.

Загляну в кино Антониони,

В дымную, прокуренную мглу:

Что бы делал я на этом фоне?

Верно, спал бы где-нибудь в углу…..

Глава 3. Про гиппопотамов

Думаю, все согласятся, что объять творчество Быкова-писателя, Быков-поэта и Быкова-публициста никаких сил не хватит. В подростковом или чуть более зрелом возрасте я бы, наверное, многие из его книг прочитал. И уж наверняка смог бы осилить хоть один роман, если б оказался в скором поезде Москва-Хабаровск. Однако вряд ли кому-то будет интересно мнение не самого усердного читателя, поэтому при анализе достоинств Быкова-романиста попробую довериться мнению профессионалов.

Карьера Быкова-писателя по большому счёту началась с романа «Оправдание», вышедшего в 2001 году. В нём Быков предложил читателям фантастическую версию судьбы людей, которым удалось выжить в сталинских лагерях. Вот с чего это начиналось [30]:

«Когда мне пришла в голову идея "Оправдания" я не знал, что с ней делать: прозу я тогда ещё не писал. Я пытался пристроить этот сюжет друзьям, но все они сказали, что это написать невозможно. Помню, я как раз думал об этом, когда ехал на дачу и проколол колесо. Стал менять колесо – заклинило дверь. Я пришёл в полное отчаяние, решил, что я человек настолько безрукий и никчемный, что мне ничего больше в жизни не остаётся, как взять и написать роман. Так сильно было это отчаяние, что я сел и написал первые тридцать страниц. Оказалось, что хоть это я могу».

Оставим в стороне сетования по поводу колеса и двери, а также не вполне понятный тезис, будто стимулом к написанию романа может стать отчаяние. На мой взгляд, заменой вдохновению может оказаться злость либо желание подзаработать малую толику денег. Тут главное, что Быков смог! Этот вывод с восторгом поддержал один из признанных российских критиков Лев Михайлович Данилкин [31]:

«Дебют Быкова-романиста оказался блистательным. <…> Быков – очень лихой романист: с бесцеремонностью молодого Марадоны он прорывается через всё поле, расшвыривает хавбеков, играет в стенку с защитниками, укладывает вратаря и со всей силы впаивает мяч в абсолютно пустые ворота – в девятку, трибуны ревут, сетка в клочья. Правда, в ворота собственные, но – читайте, читайте. <…> Язык говорит о многом: "Оправдание" написано языком позднесоветской литературы – трифоновским, битовским,нагибинским. <…> По формальным признакам очень западный, на самом деле быковский роман – о ностальгии по советской Империи».

Данилкин безусловно прав. Читаю и будто вижу перед собой временами Трифонова. Ну если не самого Юрия Валентиновича, то строки из его «Старика» или последнего, «закатного» романа. Но дело в том, что книги Трифонова я уже прочёл, и даже не один раз перечитал, – причём, что называется, от корки и до корки – и не хотелось бы всё снова начинать. Да и скрупулёзное выяснение причин, почему язык «Оправдания» где-то трифоновский, а потом опускается почти до битовского, вряд ли представит интерес для большинства читателей. А потому обратимся сразу к важному вопросу: чем отличается Быков от других писателей? Предоставляю слово Илье Марковичу Рейдерману, одесситу, поэту, философу и культурологу [32]:

«Бабель – герой романа Быкова "Оправдание". Писателя, согласно достаточно фантастическому сюжету, не расстреляли, а сослали в особые лагеря, где воспитывались некие "сверхлюди", и вот после смерти Сталина он появляется из небытия… Не стану этого комментировать, но психологическую тайну едва ли не мучительного интереса Быкова к Бабелю объяснить попытаюсь. Когда писатель – твой герой, невольно соизмеряешь себя с ним. И не можешь не признать: ты – не он! Не в несоизмеримости талантов дело. Дмитрий Быков вообще-то способный человек. Но он… беллетрист. А Бабель – писатель».

Сразу хочу предупредить, что роман вовсе не о Бабеле, и это не вина Быкова, а всего лишь нереализованная мечта одессита Рейдермана. Однако собственное мнение о романе и его герое я выскажу в одной из следующих глав. А тут самое время попытаться прояснить, чем беллетрист может отличаться от писателя. Я бы предложил такую формулу. Писатель – это повествователь, философ и психолог, как иногда говорят, «в одном флаконе». Можно было бы ещё добавить – и художник, если припомнить «Зависть» Юрия Олеши или «Царь-рыбу» Виктора Астафьева. Так вот, Быков – талантливый повествователь, или, если хотите, беллетрист. Книги его интересно читать, однако той глубины мысли, тех страстей, которые мы находим, например, в романах Достоевского, у Быкова нет, да и быть не может. Я даже не пытаюсь сравнивать его с Олешей или Виктором Астафьевым. Всё потому, что Быков пишет в другом жанре, рассчитанном на публику, которая не желает слишком уж напрягать свои мозги и не способна оценить яркие художественные образы. Да он и сам это отчасти признавал, рекламируя книгу о Булате Окуджаве [33]:

«Думаю, книга будет очень интересна тем, кому сегодня от пятнадцати до тридцати. Прежде всего, потому что у молодежи на месте советского периода огромное белое пятно. Я сейчас делаю всё, чтобы этот советский опыт актуализировать.<…> Надо понимать, как это было, как началось и почему закончилось».

Вот этой ликвидации белого пятна и посвящены все романы Быкова, начиная с «Оправдания». Причём события в них основаны на историческом материале, ну а реальность обычно вписана в фантастический сюжет. Удачный опыт Михаила Булгакова на примере «Мастера и Маргариты» давно уже не даёт покоя многим авторам. Признаться, и я этого увлечения не избежал, однако речь тут не о моих творениях в жанре прозы.

Главную особенность своей писательской манеры Быков объясняет сам [13]:

«Никакой разницы между хорошей литературой и хорошей журналистикой нет».

С этим утверждением можно было бы поспорить. К примеру, стоит ли сравнивать «Виноградники в Арле» Винсента Ван Гога с качественно выполненной фотографией того же самого пейзажа? Думаю, что вывод очевиден. Ещё более он очевиден, если вместо оригинала нам предлагают подробное описание картины, сделанное искусствоведом в какой-нибудь статье или на страницах книги. Разница между журналистикой и художественной литературой, конечно, есть, хотя иной раз они пересекаются. Тут всё зависит от субъективного понимания, что же такое хорошая литература. У Быкова своё собственное представление о том, как следует писать романы, и ничего с этим не поделаешь. Бессильны переубедить Быкова и критики, сколько бы ни писали о недостатках его прозы. Павел Басинский вроде бы и хвалит Быкова, однако с существенными оговорками [34]:

«В отличие от многих своих коллег, убеждённых в том, что Дмитрий Быков – замечательный журналист, неплохой поэт и плохой прозаик, я считаю Быкова прозаиком хорошим. "Орфография", "Эвакуатор" и "Оправдание" – весьма порядочные романы. Особенно "Орфография" с его игрой в культурные знаки эпохи 20-х годов прошлого века, в которых Быков хорошо разбирается и которые хорошо, хотя и по-своему, чувствует. Но "ЖД" – вещь, на мой взгляд, совершенно провальная».

К анализу «ЖД» мы обратимся чуть позднее, а сейчас займёмся «Орфографией». Второй роман из «О-трилогии» вышел в свет в 2003 году. Здесь автор, по его же собственному выражению, предлагает «альтернативную историю», связанную с событиями 1917 года. Плюс к этому – отмена орфографии как таковой, проведённая большевиками, что стало исходной точкой для развития сюжета. Но прежде, чем предоставить слово критику, считаю необходимым разъяснить причину столь пылкого восприятия Данилкиным романов, созданных героем этой книги. Как в Быкове-романисте критик обнаружил нечто «битовское», так и в самом Данилкине можно углядеть нечто похожее на Быкова. Однако речь вовсе не о происхождении и не о стиле самовыражения на страницах журналов и газет. Есть любопытный момент: как я уже упоминал, в молодости Быков редактировал полуэротический «Мулен руж», ну а Данилкин пошёл гораздо дальше – работал шеф-редактором российского издания знаменитого «Плэйбоя». Далеко идущих выводов из этого совпадения я бы делать не решился, но некое родство душ, основанное на общих увлечениях и сходном восприятии реальности – такую «родственную» близость можно было бы предположить. Итак, слово Льву Данилкину [35]:

«"Орфография" – второй, после очень хорошего "Оправдания", его беллетристический опус – русская "Волшебная гора"; сильнейший, сдаётся мне, отечественный роман идей из тех, что случились за последние лет шесть; текст упругий, рассчитанный не только на единовременный взрыв, но и на дальнейшую многолетнюю радиацию; в нём сконцентрирована бешеная воля к трансформации не литературного, но в первую очередь общественного ландшафта. Вещь ширококостная и толстошкурая, гиппопотам в 680 страниц».

Здесь я прерву критика, но вовсе не потому, что потрясли меня эти предсказанные им взрывы с многолетней радиацией. Причина в том, что «гиппопотам» – очень точное сравнение! Поэтому и вынесено в название главы. Я вообще люблю животных, однако не за решёткой зоопарка, а непременно на свободе. Так вот и романы Быкова, и сам автор напоминают, в какой-то степени, стадо бегемотов, гуляющих по просторам африканских джунглей. Гуляют они сами по себе, не обращая на нас ни малейшего внимания. А вокруг толпятся зрители с фотоаппаратами, с кинокамерами, любопытные газетчики, какие-то исследователи с замысловатыми приборами. И все увлечены только этими толстошкурыми и ширококостными, а на прочую фауну им просто наплевать. Естественно, что птичкам и иным зверюшкам немножечко обидно.

Однако прошу прощения, что Льва Данилкина не ко времени прервал:

«Уму непостижимо, как это можно было написать за год (при том, что Быков не вылезает из газет, интернета и телевидения) – такие романы лет по десять возводят. Литература нобелевская: Быков пишет не то что хорошими абзацами – он делает такие сцены, такие массовки, такие крупные планы – караул. По-разному, изобретательно, с ритмическими чередованиями – скандал, затишье, нагнетание, прилив, буря, откат. Он ворочает прозой, будто у него толстовские, может быть, бунинские мускулы. Это очень радостная, стопроцентно настоящая литература».

Про бунинские корни – это мы уже слышали от Рейдермана. Данилкин же пошёл гораздо дальше – тут и «Нобелевка», тут и «караул!». Одно с другим довольно трудно совместить, но почему бы нет, если очень хочется? Кстати, и Толстой тут оказался очень кстати – Быков не раз уже признавался, что Лев Николаевич ему гораздо ближе Достоевского. Я этим обстоятельством, конечно, удручён, однако опять же ничего тут не поделаешь – каждый выбирает кумира по собственному вкусу.

Но хватит о Толстом, пора вернуться к «Орфографии». Продолжу цитату из Данилкина, тем более что речь пошла уже не только о локальном взрыве и его последствиях – тут, то есть там, происходят процессы тектонические:

«"Орфография" – может быть, первый за последние десятилетия роман, который может осуществить внелитературный тектонический сдвиг, сместить систему ценностей не только в литературе, но и в обществе… В орфографических тезисах Быкова чувствуется Голливуд, настоящий Большой Стиль».

Про Голливуд ничего вам не скажу – не имел счастья побывать. Возможно, в текстах Быкова можно обнаружить и голливудский дух, и какой-нибудь ещё, но я, пожалуй, за поиски этого духа не возьмусь. Чуть позже, когда речь пойдёт о «Борисе Пастернаке», любители американского кино смогут вдоволь насладиться оригинальными находками чудо-критика, сделанными при аналитическом разборе этой книги. Ну а пока предоставлю слово другому специалисту – литературоведу Михаилу Назаренко, который, как ни странно, не сумел учуять в обсуждаемом романе духа Голливуда, но смог кое-что другое отыскать [36]:

«Критики легко вычленяют в тексте "Орфографии" отсылки и к другим художественным (не документальным) текстам, определяющим отдельные аспекты романного сюжета: Петербург 1918 года описан по гриновскому "Крысолову", пролог к "действию второму" – пародия на "Хождение по мукам", лавка старьевщика пришла из прозы Вагинова, финал перефразирует начало "Весны в Фиальте" и т.п.»

Опять же, в силу недостаточной осведомлённости, не берусь судить, насколько реальны сделанные критиком отсылки. Мне даже всего Быкова осилить не под силу, а тут снова перечитывай Александра Грина, разбирайся, что такое могло очень не понравиться Дмитрию Львовичу в трилогии Алексея Николаевича. Да всё это их личные разборки, тем более что пора уже перейти к «ЖД». Вот как Быков объяснял происхождение этого названия, предоставляя на выбор множество вариантов, с учётом разнообразных вкусов своих преданных читателей [8]:

«"ЖД": железная дорога, жёсткий диск, жаркие денёчки, жирный Дима, жуй давай, жуткая дрянь, жалко денег, живой дневник, Живаго-доктор. Я придерживаюсь варианта "Живые души"».

«Жирный Дима» и «жуткая дрянь» – это снова эпатаж. Либо попытка предвосхитить мнение недоброжелателей – мол, сам знаю, и ничего нового вы не сумеете сказать, как бы не желали обидеть талантливого автора. Где-то слышал и такую интерпретацию названия – «Жиды». Но это слово неприличное, а потому обсуждать этот вариант не будем.

Гораздо интереснее тот факт, что снова Быков напоминает нам о классике – на сей раз о поэме «Мёртвые души» Николая Гоголя. Что ж, интересно было бы понять, чем в интерпретации писателя «живые» отличаются от «мёртвых» – здесь речь всего лишь о названии [37]:

«Гоголь написал поэму, потому что она предполагает формирование нации. Если у нации нет эпической поэмы, значит, она недоформирована. В России нет эпической поэмы».

Что там у нас «недоформировано», в этом вроде бы стоит покопаться. С другой стороны, если речь идёт не о сути, а о форме, можно этим пренебречь. И вообще, формирование – это слово меня ничуть не возбуждает, то есть не стоило бы даже эту тему обсуждать, если бы не многозначительное заявление Дмитрия Львовича. Нация существует уже много лет вне зависимости от мнения некоторых авторов. И даже отдельные трагические факты не способны нашу историю перечеркнуть или заставить усомниться в перспективах.

Впрочем, более детальный разбор претензий Быкова к российской нации нам предстоит чуть позже, а здесь в качестве предисловия к скрупулёзному анализу могу на выбор предложить два варианта. Либо Быков не сумел в нашей действительности толком разобраться, либо она его не устраивает, притом категорически. Ну не могу поверить – неужели всё так безнадёжно? Неужели мы обречены на прозябание? Но, слава богу, Быков успокаивает – эпическая поэма всё же есть [37]:

«Да, появилась. Плохая, дурная, какая угодно, но это эпическая поэма о России, в которой есть два главных мотива: война и странствие. Это попытка написать русскую "Одиссею"».

Так что же, Гоголь вроде бы тут ни при чём – Быков отсылает нас к древнегреческому эпосу? Помню, помню – в школе когда-то изучали… Пытаюсь объединить в своём воображении Гоголя и Гомера, но ничего не получается. Какое отношение древняя Греция имеет к нынешней России? И можно ли презрение Гоголя к нравам уездного чиновничества и провинциальной знати воспринимать как всероссийский эпос? Поэма – это крик души, а не результат исследования, и потому никак не тянет на эпичность. Ну разве что слова об эпичности «ЖД», как многие другие утверждения Быкова, воспринимать только как пиар, что, в общем-то, понятно и простительно.

Но вот что может возмутить читателя, так это постоянные упрёки в адрес Быкова, будто теоретические рассуждения он загнал «в километровые диалоги, а они утомляют и раздражают». Автор, ничуть не смутившись, отвечает, заодно подтверждая мою версию. А версия такова, что не по силам ему разобраться в том, что в России происходит [37]:

«Хаотическая форма книги очень соответствует хаосу русской действительности. Всё главное у нас проборматывается в разговорах и в них же исчезает».

Интересная мысль! Отдаю должное воображению автора романа. Если главное даже в брежневские времена было сосредоточено на кухнях – речь о кухонных разговорах и дискуссиях под рюмку водки, – куда же отнести произведения того же Трифонова? Или ещё раньше – стихи Бориса Пастернака? Неужели из сознания Быкова они уже исчезли? Либо совсем наоборот – книги классиков остались на века, а невнятное бормотание вечно недовольных рассеялось, как утренняя дымка?

Однако о «проборматывании» в его истинном значении речь пойдёт чуть позже, а здесь приведу лишь краткую цитату из объяснений Быкова, касающихся его права собственности на жанр [37]:

«Жанр "Быков" характеризуется жутким многословием, поскольку приходится проборматывать одно и то же, чтобы оно наконец дошло…»

Неужели проблема в том, что народ у нас настолько туп, что мысль надо силком вбивать в мозги, чтобы наконец-то что-то понял. Перефразируя ленинское изречение: проборматывать, проборматывать и проборматывать! Глядишь, что-нибудь получится. Мне это напоминает агитпроп, от которого ещё в советские времена спасения не было, а тут вот литератор взял на вооружение этот устаревший метод. Хотя кто знает, возможно, до кого-то и дойдёт.

Теперь попробуем поговорить серьёзно, оставив в стороне эпос и поэму. Вот почему Быков написал именно антиутопию, а не что-нибудь другое? Сам же Быков нам даёт подсказку, сославшись на мнение специалиста [37]:

«Есть точка зрения Ирины Роднянской, которая считает, что антиутопия – это всегда отзыв на некоторую некомфортность бытия, когда мы чувствуем, что всё идет не так, но почему – не понимаем».

На мой не слишком просвещённый взгляд, всё очень верно сказано! Однако вернёмся к ситуации в России. Быков и вправду чувствует, что всё идёт не так, что всё устроено как-то некомфортно, но почему – этого не в состоянии понять. Однако причины некомфортности бытия обсудим позже. Здесь же снова предоставлю слово Быкову [37]:

«"ЖД" передаёт ощущение страны, которая движется в неверном направлении… Я пытаюсь делать то, что не получилось у других или получилось в меньшей степени. Что касается желания вырваться из этого круга. Я скажу чудовищную вещь: русский проект закончился. К сожалению, это надо признать. Страна, в которой девяносто процентов населения не имеет собственного мнения ни о чем (в 1990-е годы они бегали на демократические митинги, а в 2006-м стали тотально поддерживать "Единую Россию"), страной в нормальном смысле слова именоваться не может. Этот проект не состоялся».

Способность некоторых деятелей говорить от имени народа меня и прежде удивляла. Скажем, я готов признаться, что до того, как начал писать книгу, не имел собственного мнения о Быкове. И только по мере написания, мне кажется, начинаю понемногу разбираться. Но я бы не стал категорично утверждать, что народ так уж ничего не понимает. На мой взгляд, побегает народ, подумает, а после этого решит, за кого бы стоило голосовать. Вот если голосует «не так», тогда и возникает желание обвинить его в ущербности ума. А что ещё остаётся в этом случае?

Теперь о проекте. Мне кажется, что закончился именно «нерусский» проект, который замыслили в лихие 90-е. Возможно или почти наверняка, в этом и состоит причина пессимизма Быкова. Сначала увлечение идеями КПСС, затем восторг, вызванный провозглашением свободы. В чём смысл этого «сладкого слова», похоже, Быков тогда не понимал, да и сейчас не склонен детализировать это понятие. Но вот когда возникло ощущение, что надежды не сбылись, когда вновь обретённых прав оказалось недостаточно, тогда и решил поставить на могиле этого проекта крест. Увы, из «ЖД» даже маленького крестика не получилось.

И снова слово Быкову [37]:

«Некоторые считают, что именно это обстоятельство и позволяет русскому проекту существовать вечно: русская идея – это идея круга, а идея прямолинейного западного развития рано или поздно приведёт к концу. Я пытаюсь доказать, что вечно бегать по кругу невозможно, это приводит к необратимой деградации».

Уже не раз доказано, что развитие идёт по восходящей спирали. Нигде в природе вы не найдёте бесконечного прямолинейного движения, которое декларирует Дмитрий Львович. Поездка по прямолинейному шоссе закончится там же, где вы стартовали – Земля-то круглая, хотя кому-то это, может быть, не нравится. Даже луч света, направленный в космическое пространство, не дойдёт до намеченной вами цели – его либо притянет «чёрная дыра», либо он упрётся в какую-то планету, либо же сойдёт с маршрута под влиянием притяжения звезды. Прямолинеен лишь патологический дурак или человек, преследующий своекорыстные, ему одному ведомые цели.

Однако пора бы поближе познакомиться с содержанием «ЖД». По мнению Быкова, коренное население России стало жертвой нашествия варягов и хазар. В основе фантастического сюжета – борьба этих захватчиков, которые, по моему разумению, не имеют ничего общего с известными нам племенами, хотя некоторые критики предполагают, что речь идёт о русских и евреях. Сражения противоборствующих сторон происходят в наше время, что, видимо, означает существование некоего параллельного, строго засекреченного мира, доступ в который получил только автор книги о ЖД. Судя по всему, мы опять столкнулись с проблемой двойников – один Быков собирает информацию в потустороннем мире, а другой на её основе создаёт роман, сидя за столом в своей квартире [13]:

«"ЖД" я придумывал лет десять, писал шесть, переписывал и правил несколько раз, заботясь не о политкорректности, а исключительно о точности и полноте высказывания. Меня не очень заботило, насколько это "правильный" роман. Это вообще скорее эпическая поэма по формальным признакам. Я её писал, чтобы, так сказать, оставить за себя. И я знаю, что она действительно получилась, – потому что у меня не было задачи написать "хорошую" в обычном смысле книгу. У меня была задача написать то, что хочется».

Конечно, Быков слегка перемудрил, сообщив, что собирается «ЖД» оставить за себя. Довольно опрометчивое заявление для беллетриста – куда же он уйдёт от своего читателя? Вряд ли направится в дальний скит, где вдали от столичный суеты будет писать поэмы, анализировать события быстротекущей жизни и замаливать свои грехи.

Однако «то, что хочется» – это дорогого стоит! Не каждому удаётся опубликовать такой роман, приходится подстраиваться под конъюнктуру. У Быкова это получилось: видимо, удалось убедить издателя, что роман вовсе не о вражде варягов и хазар, но исключительно и только посвящён любовной лирике [38]:

«"ЖД" ведь <…> главным образом о любви. Это история одной пары, но в четырёх разных вариациях. Каждый ведь на протяжении любовного романа бывает то стариком, то ребёнком, то отцом, то разведчиком, то солдатом-отпускником».

Увы, солдатом-отпускником мне так и не случилось побывать – хватило месяца подготовки в лагерях под Псковом перед сдачей госэкзамена на вузовской военной кафедре. Быков в этом вопросе гораздо компетентнее, ему и карты в руки. Вот и ребёнком он относительно недавно побывал, успел и стать отцом, не исключено даже, что иногда чувствует себя разведчиком во вражеском тылу – надеюсь, воображения на это хватит. Возможно, компетентен он и в том, что касается любви варягов и хазар. То ли любви, то ли вражды – это уж как кому понравится.

Но вот совершенно неожиданное для меня признание автора в интервью для «Собеседника» [39]:

«Это антисемитско–русофобский роман. Его главная концепция сводится к тому, что два племени – русское и еврейское – по очереди покоряют Россию, и ни те, ни другие не являются коренным населением. А коренное население – это несчастные люди, умеющие только работать. <…> Довольно грустное произведение. В итоге коренное население умирает, а после большой войны остаются лишь два человека – русский и еврей, с них-то и начинается новая Россия».

И снова возникает мысль о двойниках. Двое выживших в войне – уж не осколки ли это самого Быкова? Сгорел в огне войны Быков-публицист, умер от ран незадачливый поэт-сатирик. Даже если всё не так, у нас остаётся слабая надежда, что в авторской интерпретации романа обнаружим некий смысл. Однако анализ суждений Дмитрия Быкова по «национальному вопросу» оставлю для другой главы. Здесь же снова предоставлю слово критику, на этот раз Марку Фомичу Амусину – возможно, он что-то разъяснит по этой теме [40]:

«“ЖД”, похоже, писался с сознательным расчетом на скандал, на мощную пиар-волну, которая подняла бы это сочинение на вершину читательского спроса. <…> Проза Быкова здесь обладает полузабытой прелестью повествовательной и изобразительной нормальности – без капканов и лабиринтов. При всей фантасмагоричности содержания, картины рельефны и живы, мысли и поступки персонажей достоверны (хотя перед нами отнюдь не психологический роман), метафоры и прочие тропы – на местах и при деле, чернушность, даже в показательно гротескных эпизодах, не зашкаливает».

Здесь обращают на себя два утверждения, содержащихся в рецензии. Во-первых, предположение, что Быков рассчитывал на мощную пиар-волну – однако волны, насколько я могу судить, не получилось. А во-вторых, сделанный критиком вывод, будто «ЖД» – отнюдь не психологический роман, но в то же время обладает некой прелестью. В сущности, два этих утверждения следует свести к одному: талантливый журналист вполне способен разобраться кое в чём, затем не менее талантливо это описать, всё в совокупности обозвав романом. А всякие там прибамбасы вроде психологии – этим пусть занимаются другие, если по наивности считают, что современному читателю всё это «в кайф».

Иное мнение высказал Павел Басинский [34]:

«"ЖД" – вещь, на мой взгляд, совершенно провальная. Псевдощедринская фантасмагория на тему борьбы «евреев» и «русопятов» (будем называть вещи своими именами, хотя у Быкова они на скорую нитку зашифрованы) лично мне ничего нового не сказала об этой известной культурной парадигме, зато много не самого лестного сказала о самом авторе. Во-первых. Дурновкусием несёт от жанра – поэма. Если это шутка, то не смешно. Если это всерьёз – то по́шло. Во-вторых. Провокационность названия романа остаётся на совести автора. В чём провокация – понятно. Зачем она нужна – непонятно. Кого Быков хочет этим разозлить (напугать, рассмешить и т.д.)? В-третьих. Быкова, очевидно, сильно обидели во время службы в рядах Советской армии. По-человечески можно ему посочувствовать. Но читать садомазохистские страницы о внутриармейских неуставных отношениях – неприятно, потому что в них нет ни боли, ни весёлой злости, а есть лишь какая-то запоздалая тоскливая ярость».

Как я уже писал, в армии мне не довелось служить. Поэтому, и впрямь, надо Быкову как-то посочувствовать. Хотя убеждён, в моём сочувствии он нисколько не нуждается – своими романами и стихами Быков уже отомстил всем своим врагам. Если же не всем, то времени у него ещё достаточно. Снова повторю ранее высказанную мысль: если нет вдохновения, на помощь писателю приходит злость. Проблема в том, что злость нужна лишь для того, чтобы дать новые силы вдохновению творца. Когда же злость остаётся чуть ли не в единственном числе, из этого вряд ли что-нибудь хорошее получится.

Вот и тележурналист Владимир Соловьёв как-то, под настроение, довольно резко заявил [41]:

«Дима Быков блистательно начинал, а с годами превратился в графоманствующего мизантропа».

Это конечно перебор – нельзя же все последние романы Быкова объяснять только мизантропией. Вот, скажем, «Икс», – это вполне корректная по отношению к автору «Тихого Дона» версия создания романа. Суть её в том, что контуженный белогвардеец всё начисто забыл. Забыл и то, что написал замечательный роман. И если бы не психиатр Владимир Бехтерев – в романе он назван как-то по-другому – писатель так бы и остался при своём неведении. Но вот оказывается, что лучше бы не знал…

Кстати, и тут в некотором роде раздвоение личности, два осколка, каждому из которых удобнее существовать отдельно от другого – бывший белогвардеец и удачливый писатель. Пожалуй, Быкову я тоже пожелал бы разобраться со своими ипостасями – выбросить ненужное и сосредоточиться на самом главном. Но вот на чём, это самому ему решать.

Не исключено, что главное для Быкова – забота о культуре. Помнится, как-то он сказал, что если пригласят в правительство, не прочь занять пост министра всей нашей культуры. Само собой, не для того, чтобы тиражировать свои романы – тиражей и без того хватает, – но чтобы поспособствовать духовному возрождению отечества. Впрочем, уточню – возможно, министром Быков согласится быть, но только не при этой власти. В чём причина? Похоже, виноваты люди, и в частности, автор «Околоноля» (по мнению сведущих людей, это Владислав Сурков, тогдашний замглавы администрации президента), позволивший себе заимствовать что-то, в частности, из наследия Пелевина [42]:

«Не скажу, чтобы мне было обидно за Пелевина. <…> Но товарищи дорогие! Про хазар, контролирующих весь юг России, мне даже напоминать неловко. Всё из той же книги под названием «ЖД», следы знакомства с которой щедро раскиданы по пространству «Околоноля». Как невыносимо, когда холодные, самовлюбленные, абсолютно полые люди примазываются к мировой культуре. От снобизма, оказывается, не так далеко и до фашизма!»

Вот это подвижничество вызывает восхищение – по должности либо по велению души Быков осилил весь роман, что называется, проштудировал с карандашом в руке от корки и до корки. И не стерпел! Да и как можно было промолчать, когда примазываются к твоей «ЖД», когда воруют у тебя хазар, по сути, самое светлое и дорогое, что ещё осталось в прошлой жизни. А в этой что? Лишь плагиат и суета бездарностей, а там рукой подать и до фашизма.

Тут следует ради справедливости отметить, что сам Быков слегка заимствовал только у тех авторов, которых с нами уже нет. Им по большому счёту всё равно, а публике – удовольствие от нового романа. Вполне уместно привести мнение Кирилла Решетникова, который всё-таки нашёл, за что автора можно похвалить, даже несмотря на чрезмерные длинноты и невнятную идеологию [43]:

«"ЖД" – очень ценная книга; это, несомненно, лучшее, что написано Быковым. Но ценность "ЖД" – отнюдь не в основных его содержательных "пунктах". Они, надо ли говорить, крайне сомнительны. Разделение людей на идеологов-захватчиков и "настоящий" народ искусственно, концепция цикличности – скорее броская метафора и риторический ход, чем серьезный тезис. <…> Главный дар, продемонстрированный автором, – это, несомненно, дар памфлетиста. За гротескные описания московской художественной и политической тусовки <…> автору можно простить любые длинноты».

Увы, с упомянутой критиком тусовкой я не общался, но если бы имел желание и возможность тусоваться, уж я бы оценил дар Быкова! Не стану утверждать наверняка, но мог бы простить и прошлые грехи вроде «матерной газеты» и пристрастия к портвейну. А всё потому, что считаю сатиру самым актуальным жанром для последних сорока или пятидесяти лет. Скольких бы несчастий удалось нам избежать с помощью иронии или убийственного смеха, если такой термин здесь употребим. К сожалению, почти всё, что в этом жанре слышал и читал – где-то на уровне школьной стенгазеты.

Итак, поверю знающему человеку на слово в том, что касается политтусовки и дара памфлетиста. Поверю и Александру Гавроссу, прочитавшему полностью роман и убеждённого, несмотря на обнаруженные им признаки скорой катастрофы, в прочности его конструкции [44]:

«Конструкция "ЖД", невзирая на все уловки отменно владеющего разными прозаическими техниками автора, то и дело трещит, раскачивается, грозит обрушиться – и пару раз кажется, что обрушивается-таки: ну нельзя впихнуть столько всего даже в очень большой роман (и даже в очень большую поэму). Но окончательного обрушения не происходит – и это удивительно для текста, написанного во всех жанрах сразу и призванного окончательно выяснить все отношения Быкова с Россией».

Думаю, что критик не совсем прав. Дело автора запихнуть как можно больше в свой роман, а остальное зависит от читателя. Если хватит усердия дочитать, если сумеет разобраться – честь и хвала обоим, и читателю и автору. Прочим остаётся лишь признать, что оказались недостойны.

Вызывает сомнение и применимость слова «окончательно» в контексте обсуждения этого романа, то есть не думаю, что уже финал. Быков в самом подходящем возрасте, чтобы продолжить выяснение отношений и варягов, и хазар. Может даже подключить к процессу коренное население. А дальше – уж кому как повезёт.

Итог обсуждению достоинств и недостатков «ЖД» предоставим подвести Андрею Немзеру, известному и уважаемому критику, в прежние времена отличавшемуся удивительной точностью суждений [45]:

«Я не сомневаюсь в добрых намерениях Быкова (не сомневался и читая "Орфографию" или "Эвакуатора", в которых неряшливости и балабольства, на мой вкус, больше, чем в "ЖД"). Я не хочу корить его за демонстративную "неполиткорректность" (ослом надо быть, чтобы всерьёз считать Быкова антисемитом или русофобом), за композиционные перекосы, за всегдашнюю избыточность, даже за схематизм при конструировании "живых" персонажей и упоение собственной маневренностью в духе Колобка. <…> Быков действиельно хочет "как лучше". Тем обиднее, что получается "как всегда"».

Последним, краеугольным камнем «О-трилогии» Быкова стал роман «Остромов, или Ученик чародея». Книга снова построена на реальных фактах – в частности, речь идёт о событиях, связанных с делом ленинградских масонов в 1926 году. Пересказаны также обстоятельства гибели молоденькой балерины, о чём писали в прессе, и ещё массу узнаваемого обнаружат эрудиты, которым хорошо знакома история тех лет. Прочим, невежественным, но страждущим, эта книга наверняка может открыть на многое глаза, если уже не помогла.

Вот как сам Быков рассказывал о своей трилогии [46]:

«Я её про себя называю "Историческая трилогия", – в отличие от современной, которую пишу сейчас. <…> В издательстве "Прозаик", где вышла книга, принят термин "О-трилогия". Идеи написать нечто цельное сначала не было – просто в процессе работы над "Остромовым" оказалось, что эта вещь вроде купола, который соединяет и замыкает революционную "Орфографию" и послевоенное "Оправдание". О том, что это будет цельный текст, я догадался в году 2007-м. <…> Но если в самом общем виде – это получилась книга о трёх вариантах поведения в тоталитарном мире – советском в частности. Можно сыграть в игры этого мира и утонуть, раствориться в нем, как Рогов. Можно сбежать, как Ять. А можно попытаться оттолкнуться, использовать эту среду как трамплин и улететь, как Даня, – но за это придётся платить расчеловечиванием, пусть и со знаком плюс. <…> "Бывшим" надо было чем-то жить и во что-то верить».

Честно говоря, меня такая мысль не вдохновляет. Масонство, так же как и увлечение мистикой, были распространены задолго до возникновения Советского Союза. Николай Иванович Новиков, просветительская деятельность которого приходится на 70-80-е годы XVIII века, видел в масонстве возможность «просвещения ума и сердца» – это главная цель, которую провозглашали тогдашние масоны. В то время среди них было немало влиятельных людей, на поддержку которых опирался Новиков – князья Трубецкие, Одоевские, Долгорукие, Щербатовы… Не думаю, что в обыденной жизни им не хватало веры, поэтому и примкнули к мартинистам. Гораздо позже, и в 20-х годах прошлого столетия, и особенно в нынешнее время, масонство стало формой, лишённой содержания. Членство в закрытом обществе, причастность к некой тайне возвышает человека в собственных глазах, тем оно и привлекательно. А тоталитарный мир тут совершенно ни при чём, поскольку духовный дискомфорт я могу ощутить в любом, самом либеральном обществе, если оно отвергает близкие мне идеи. Что же до возможности создания масонских лож по инициативе НКВД, то «компетентные органы» для выявления неблагонадёжных могли использовать самые разнообразные формы общения людей – от шахматных кружков до поминок по усопшему.

Однако масонство – это всего лишь фон для основной конструкции романа. Куда интереснее сверхзадача, которую перед собой поставил автор [46]:

«Интеллигенция вообще не влияет на ход вещей – она выносит ему моральную оценку. <…> Любой герой любого произведения решает вопросы, волнующие автора. С трудом представляю, как может быть иначе. Правда, вопросы, стоявшие перед той интеллигенцией, нам близки и понятны: например, что делать человеку, воспитанному в сложных и богатых временах, когда наступили простые и плоские».

По поводу интеллигенции, не влияющей на ход вещей, мы ещё поговорим. Но в приведенной цитате привлекает противопоставление «богатого и сложного», с одной стороны, «простого» и «плоского» с другой. Что бы это значило? Вряд ли речь идёт о сравнении времени благоденствия царской знати с безвременьем всеобщей разрухи, наступившей в России после братоубийственной войны. Скорее всего, Быков пытается противопоставить «богатые» 90-е и нынешнюю «упрощённость». Кому на Руси было жить хорошо в лихие 90-е, это всем известно, но вот почему Дмитрия Львовича не устраивает нынешняя «простота»? Живёт он не бедно, успел объездить много стран, вполне может быть доволен тиражами своих книг. Ну разве что пост министра – чем дальше, тем всё призрачней. Однако негоже известному литератору по пустяковому поводу так горевать.

Весной в связи с событиями в Крыму слышал по телевизору мнение известной защитницы наших прав, фамилию называть не стану. Смысл её слов был таков: «зачем мне нужно присоединение Крыма к России, если я и без этого имею возможность отдыхать в Крыму?» То есть на первом месте «богатая и сложная» жизнь интеллигентной женщины, ну а требования крымчан – «простые и плоские» до невозможности, и даме на них просто наплевать. Дмитрий Львович ничего подобного не говорит, он гораздо осторожнее – не следует огорчать своих читателей, хотя кому-то из них подобные слова наверняка доставят удовольствие.

А вот что Быков говорил на презентации «Остромова» [47]:

«Я до сих пор не принял такого решения – стать писателем. Я всегда хотел быть учителем русского языка и немного – журналистом. Этим я и занимаюсь. Когда я гляжу на писательские нравы, писательские обычаи, писательские премии, то очень радуюсь, что я не писатель. Писатель – это позорная кличка. А журналист – это почётная должность. Так мне кажется».

Это было сказано в 2010 году, после опубликования нескольких романов, после получения литературных премий. Как только язык у признанного литератора повернулся? Решил с нами пококетничать, поиграть в слова? Конечно, тут не обошлось без элементов эпатажа – Быков-журналист ещё в начале 90-х «прославился» своими неожиданными заявлениями. Возможен и другой вариант: Дмитрий Львович честно признаёт себя не столько писателем, сколько беллетристом, что недалеко от истины. Ещё ближе к истине мнение Майи Кучерской о последнем романе «О-трилогии» [48]:

«Перед нами беллетризированная публицистика. Журналистика в одеждах большого романа. Газетная колонка, обвитая неплотным плющом литературных образов. Искренности, азарта, любви, горечи и тоски, ощущения бесприютности и собственной историософии для создания прозы, увы, мало. <…> Дмитрий Быков оказался заложником собственного журналистского таланта и вовлечённости в сегодняшнюю политическую реальность, а ещё – пленником жажды высказаться, объяснить им всем, наконец…»

Многие рецензенты это признаю́т – Быков пытается нам что-то втолковать и объяснить. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что одним из его осколков-двойников является Быков-учитель, потомственный педагог. Наставничество у него в крови – даже если и хотел бы промолчать, даже если сознаёт, что недостаточно в каком-то вопросе компетентен, всё равно и говорит, и пишет. И этому его красноречию не будет конца, если он сам себя не остановит. Можно предположить, что Быков преследует всё ту же цель – «просвещения ума и сердца», хотя версию о принадлежности его к масонам я напрочь отвергаю.

На мой взгляд, это желание Дмитрия Львовича нас осчастливить следует понять и даже по возможности простить излишнее многословие мудрого наставника. Но следующее заявление Быкова просто потрясает [49]:

«Я-то знаю, что делаю позорно мало. По сравнению с тем, что надо было бы».

Тут остаётся только развести руками – куда уж больше-то? Нет, Дмитрий Львович, так шутить нельзя! Подобным «плодородием» не могли бы сравниться с вами ни Олеша, ни Булгаков, ни Трифонов с Платоновым. Однако Быков и не пытается с кем-нибудь себя сравнивать – у него собственный, неповторимый жанр, примерно то же, что собственный финансовый директор. Я уже упоминал об этом жанре, но тут есть возможность разобраться доскональнее [37]:

«Жанр "Быков" характеризуется жутким многословием, поскольку приходится проборматывать одно и то же, чтобы оно наконец дошло, определенным пафосом, большим количеством реминисценций, болезненным интересом к национальному вопросу, истории и религии. В поэзии этот жанр выражается в многословных балладах и поэмах, в прозе – в «романах-кирпичах» <…> в журналистике – в огромных «подвалах» на абстрактные темы и очерках. Жанр «Быков» может нравиться или не нравиться. Чаще всего не нравится, и это хорошо! Потому что когда вещь не нравится всем, она консолидирует аудиторию».

И снова недоумеваю: неужели народ такой тупой, что с первого раза не доходит? Или у Быкова весьма своеобразная читательская аудитория? Что толку от его романов и лекций, если дело просвещения ума стоит на месте? Ну не могу же я предположить, что Быков намеренно читателей оглупляет в погоне за многотысячными тиражами.

И опять Дмитрий Львович пытается нас удивить – не столько собственным, индивидуальным жанром, сколько не вполне ясно выраженной надеждой на некую консолидацию. Что он имел в виду? Что бабы с косами станут осаждать издательства, требуя запретить «ЖД» и снять с продажи «Икс» за то, что его пытались всучить покупателю даже в супермаркетах? Не думаю, что такие требования уместны по отношению к упомянутой мною «О-трилогии» – если уж консолидировались члены жюри литературных премий и немалая часть критиков, против этого не попрёшь ни с косами, ни с вилами, ни с топорами.

Объяснив причины многословия, Быков переходит к разбору причин своего «быстрописания» [37]:

«Традиционный русский писатель пишет очень медленно, это его большая беда. Я – традиционный американский писатель».

Вот уж никак не ожидал! Особенно в этом сомневаюсь, припоминая произведения Фолкнера, Хемингуэя, Сэлинджера и Стейнбека. Думаю, и классики американской литературы не предполагали, что окажутся в одной компании с романистом Быковым. Я уж не говорю про Фолкнера с его весьма своеобразным стилем, но стоило бы Хемингуэю хоть одним глазком взглянуть на диалоги из «Остромова», даже не читая, – он тут же должен был признать свою ущербность и приближение неотвратимого конца. Речь о конце литературы.

Но дальше больше – Быков связывает многословие, быстрописание и плодовитость в один тугой узел, так что ни косой не срежешь, и даже не разрубишь топором [37]:

«К вопросу о плодовитости. У нас она считается чем-то подозрительным, а для американского писателя двадцать романов за пять лет – норма».

Ну, против нынешней Америки не попрёшь – это аргумент из самых сильных и весомых. Однако неужели только в этом дело? Быков уже не раз признавался в своей любви к Америке – ну, если сам не является американофилом, то уж общаться, в основном, предпочитает с ними. Тогда зачем нужно напяливать на себя тогу, или же кафтан, русского писателя?

Закончив с анализом увлечений и традиций, попробую кое-что прояснить для самого себя, притом на полном серьёзе, без иронии. Есть мнение, что в многословии писателя теряется смысл, то есть смыслов может оказаться много, но нужно приложить невероятные усилия, чтобы отделить то главное, ради чего автор это написал. Ну разве что написано как раз ради многословия. Большая книга известного литератора предполагает приличный гонорар, а при удачном стечении обстоятельств, возможно, удастся отхватить и большую премию.

А вот мнение критика Марка Амусина, которое имеет непосредственное отношение к нашим поискам смысла в произведениях героя этой книги [50]:

«Отношение Быкова к “советской цивилизации” легко прочитывается и в “Оправдании”, и в “Орфографии”, и в “Остромове”. Но откуда же свалилась эта напасть на несчастную Россию? Согласимся, такой вопрос напрашивается. И вот тут приходится признать, что Быков в своей исторической рефлексии не занимается анализом – даже мифопоэтическим. Вопросы “почему”, “по каким причинам”, “в силу каких условий” в его книгах не ставятся. Большевистская революция уподобляется нашествию варваров, саранчи, чумы».

Итак, получается, что Быков обходит стороной, игнорирует самый важный смысл: почему произошёл большевистский переворот и в чём причины того, что затем случилось. Ну взять хотя бы период с момента создания ВЧК и до конца известной всем «ежовщины». Нашествие варваров, «чернь», вылезшая из подвалов – это ничего не объясняет. Увы, с сожалением приходится признать, что среди многочисленных ипостасей Быкова осколка под названием Быков-аналитик я не обнаружил, естьтолько Быков-резонёр.

Однако снова предоставим слово критику – вот что пишет Никита Львович Елисеев [51]:

«Среди всех книг Дмитрия Быкова “Остромов, или Ученик чародея” занимает особое, особенное место. Во-первых, это – завершение трилогии. <…> “Остромов” – гимн социальной нереализованности, умело, грамотно сделанный человеком, социально реализовавшимся на все сто процентов. <…> Он самый “быковский” роман. Самый стилизаторский, самый литературный».

Ну, гимн, так гимн. Я в принципе не возражаю, а критик продолжает славословие:

«Самое важное здесь – быстрота и странная точность его работы. Он делает, покуда другие рассуждают и не решаются делать, может – из лени, может – из повышенного чувства ответственности. Причем делает так, что с ходу попадает в нерв времени».

Это суждение кое в чём пересекается с мнением критика Амусина. Действительно, создаётся впечатление, что в то время, как другие рассуждают, ищут ответы на краеугольные вопросы, Быков пишет. Не исключено, что даже попадает в нерв. В конце концов, это же его работа. Вот если бы перед ним поставили задачу не рассказать, а доказать… Однако предвижу возражение: мы же с вами не в суде, чтобы докапываться до самой сути. И правда, если читатель голосует кошельком за Быкова, это доказательство ничем уже не перешибёшь. Либо надо сдаться на милость победителя, либо другого читателя где-то поискать.

Однако чувствую, что пора более детально разобраться в этой остромовской истории. Вот как разъясняет её Быков [52]:

«Левитация как образ жизни – это, кажется, действительно вовремя, потому что больше сейчас по большому счету заниматься нечем. <…> Представляете – история. Входит мальчик в этот розенкрейцерский кружок. Он верит тому, чему там учат. Он полюбил Остромова. Остромов – Бендер такой, жулик. <…> И вот их всех взяли, а он остался один. И, представляете, мне кажется, что он должен полететь».

Считается, что все мы в детстве по ночам летали – как правило, во сне, не считая тех случаев, когда пришлось воспользоваться услугами «Аэрофлота». Я тоже не без греха – признаю́сь, летал. В основном, над хорошо знакомым переулком поблизости от Патриаршего пруда. Правда, я тогда ещё не знал про полёты Маргариты. А вот Дмитрий Львович всё учёл – всё то, что в «закатном» романе Михаила Булнакова так понравилось читателю. И встречу со странным незнакомцем – правда, в вагоне поезда, а не у пруда. И чёрную засаленную шапочку Мастера, которая почему-то стала синей. Ну а полёты Быков и вовсе поставил на поток. Мало нам Маргариты и Наташи с боровом, так нет – сначала воспарила Ирочка, затем он мальчика заставил полететь. А там и вовсе – провозгласил левитацию образом всей жизни.

Так в чём же дело? Неужели Быков не в силах создать ничего оригинального? Не могу в это поверить! Мне-то казалось, что в телеэфире из него прямо-таки потоками изливается фантазия. И вот оказывается, что нет. Неужели, это всего лишь перепевы того, что книжный эрудит когда-то прочитал и хорошо запомнил? И в самом деле, по мнению Быкова, заимствования и повторы неизбежны [53]:

«Грин, в общем, открыл гениальную вещь: он понял, что писать о русской действительности уже скучно, эта действительность исчерпана, мы сейчас пилим опилки. Хотим мы того или нет, но Россия так долго ходит по кругу, что всё, что в ней было, уже описано. Мы сейчас можем только повторяться. Надо писать о том, чего не бывает. И Грин выдумал вот этот прекрасный мир. <…> Давайте писать про мир, в котором мы были бы счастливы. А описывать вот эту реальность, которая ничем абсолютно не отличается от щедринского города Глупова, мне кажется, хватит. Мы пилим опилки. Нужно выдумывать. Нужно начинать творить».

Тут вроде бы противоречие. С одной стороны, мы «можем только повторяться», с другой – «нужно выдумывать». Если не можем, как же тут выдумывать? Впрочем, Быков имеет в виду неспособность современных авторов, не исключая и себя, разобраться в том, что происходит, представить своё видение истории, создать оригинальный художественный образ, который бы покорил читателя. В итоге оказывается доступен единственно возможный вариант: берём известные исторические факты, ту самую скучную действительность, вставляем туда известных персонажей, к примеру, из «Мастера и Маргариты», или выуживаем их из старых газет, ну а затем и впрямь остаётся лишь «выдумывать». Да я не возражаю, тем более что жители города Глупова вполне этим довольны!

Особенно радуют горожан объёмы предлагаемой им литературы. У Быкова что ни книга, то семьсот страниц, за редким исключением. Такая внушающая уважение «весомость» достигается благодаря невиданному многословию не поддающихся учёту персонажей. Правда, самого Дмитрия Львовича им всё равно не переплюнуть и не перешибить, что, в общем-то, вполне естественно: все эти склонные к пространным рассуждениям Остромовы, Поленовы, Морбусы и многие другие являются всего лишь осколками личности создателя романа, которые разлетелись по страницам книги. Однако даже маленький осколок способен потрясти воображение, если начинает говорить.

В принципе, это малопочтенное занятие – доказывать то, что довольно очевидно. Андрей Немзер дал ещё в 1999 году очень точную характеристику увлечению некоторых романистов многословием [54]:

«Мне это кажется застольной болтовней, по-простому говоря. Кстати, допустимой и необходимой в газетах – и губящей книги. <…> Как всегда в нормальной болтовне: одну вещь человек говорит здравую, вторую полуздравую, потом полную ахинею – и это сходит, потому что говорит более-менее легко, остро, и чувство своего круга, приятельского локтя здесь срабатывает».

Теперь представьте, что Воланд, Берлиоз, Бездомный, Мастер и даже Понтий Пилат с Иешуа Га-Ноцри были бы столь же многословны, как персонажи из «Остромова». Ну получился бы толстенный роман: без малого полторы тысячи страниц московских глав и чуть поменьше – про события в Ершалаиме. И в результате бедному читателю пришлось бы разбираться, о чём все эти персонажи так долго и нудно говорят, в чём смысл этого словесного их недержания, и почему невозможно обойтись без слов, которые не имеют никакого отношения к событиям, описанным в романе.

Так почему же Михаил Булгаков, рассказывая весьма занимательную и поучительную историю про опыты профессора Преображенского, про Борменталя, Швондера и Полиграфа Шарикова, решил ограничиться всего какой-то сотней страниц? Таланта не хватило? Теряюсь в догадках, анализирую доступные мне варианты, но объяснения не нахожу. Ну разве что причина в том, что Михаил Булгаков не рассчитывал на премию «Большая книга». Впрочем, о премиях и премиальных речь пойдёт в одной из следующих глав.

Ещё одно замечание Быкова по поводу литературы [55]:

«Сегодня литература боится объективно взглянуть на вещи, ибо то, что она увидит, будет неприглядно. Это потребует конкретных действий. Писатели – и читатели – к ним пока не готовы. Отсюда разговор о чём угодно, кроме главного».

Пожалуй, можно согласиться, но только с тем, что писатель не готов. То есть далеко не каждый может образно, талантливо написать о нашей жизни. Пытается найти ответы в прошлом, однако ничего подходящего и вразумительного не находит, а потому вынужден обратиться к мистике и прочим «чудесам». Примерно так наши далёкие предки, напуганные молнией и громом, искали объяснение в существовании языческого божества.

Глава 4. О Борисе Пастернаке

Честно признаюсь, о книге Дмитрия Быкова, посвящённой Борису Пастернаку, не хотелось бы писать. Многое в поэзии Бориса Леонидовича мне по душе, однако, что это был за человек, я пока не разобрался. Но почему-то кажется, что Быков-аналитик вряд ли сможет мне помочь – ему бы разобраться как-нибудь в самом себе. Впрочем, в трудах из серии ЖЗЛ есть несомненная ценность – уже за подбор информации следует авторов этих книг горячо благодарить. Страшно представить, сколько времени потребовалось бы читателю, задайся он целью самостоятельно переворошить всё, что содержится по нужной ему теме в хранилищах библиотек и на страницах интернета. А тут, пожалуйста – всё под рукой, только успевай отделять зёрна от плевел. Так что положительный эффект от издания книги о Борисе Пастернаке не вызывает у меня сомнения.

Вот и критик Никита Елисеев пишет [56]:

«Все, что излагает в своей книге Быков, уже было изложено в разных статьях, книгах, воспоминаниях, нужно было все это собрать в книжку. Так собрать, чтобы это было не скучной грудой фактов, а сюжетным повествованием».

Кстати, о скучной груде фактов. Когда штудировал книгу Алексея Варламова о Михаиле Булгакове из той же серии ЖЗЛ, меня ни в коей мере не интересовало, как автор интерпретирует те или иные события из биографии писателя. Вот так и здесь – ценность книги для меня определяется полнотой содержащейся в ней информацией. Однако Быков написал книгу, в которой предложил своё субъективное мнение о жизни и творчестве поэта, наверняка этим доставив удовольствие многим своим почитателям. Смогу ли я оценить достоинства и недостатки этой книги, если никогда не занимался исследованием биографии и творчества Бориса Пастернака? Да вряд ли. Вот, скажем, Юрий Павлов в статье «Премированная хлестаковщина» указывает на необоснованность некоторых выводов, касающихся отношений Пастернака и Цветаевой – похоже, Быков не разобрался в некоторых датах [57]:

«Например, в третьей части этой главы уже в первом абзаце утверждается: "В сорок первом, когда немцы стояли под Москвой, Пастернак испытывал невероятный подъем – а Цветаева покончила с собой". Однако, когда поэтесса ушла из жизни, немцев под Москвой не было, они были на расстоянии 400 километров от столицы. 19 октября фашисты занимают Можайск, их отделяет от Москвы всего 110 километров, – Пастернак же пятью днями раньше отбыл в эвакуацию. А подъем, о котором говорит Быков, начался еще весной, "после Гамлета", с написания, по словам Бориса Леонидовича, лучшего из того, что им когда-либо было создано».

Понятно, что подобные неувязки в тексте мог заметить только опытный литературовед, знаток творчества и биографий Пастернака и Цветаевой. Впрочем, кое-кто может Юрию Павлову возразить – мол, это всё малосущественные детали, они не могут повлиять на тот образ Пастернака, который создал Быков и предложил своему читателю. Однако если есть неточность в мелочах, закрадывается сомнение, а прав ли Быков в своих выводах? Но это предстоит решать специалистам, мнения которых я намерен обсудить в этой главе.

Пространную статью о книге Быкова написал уже упомянутый критик Никита Елисеев. Вот как он пытается оправдать попытки привнести в жизнеописание Пастернака авторский взгляд на ход истории и субъективное представление о том, как поэт воспринимал те или иные события, происходившие в стране [56]:

«Сейчас время толстенных кирпичей, обобщающих и – в то же время – популярных работ. Но в таких работах не обойтись без концепции, без сюжета той жизни, с которой работаешь».

На мой взгляд, сюжет лучше бы оставить для романа, а то ведь что может получиться: роман окажется в итоге рыхлым, как перистые облака, ну а документальное жизнеописание будет следовать изгибам мироощущения одного лишь автора. Тогда возникнет неизбежный вопрос: о ком книга – о себе, родимом, или же о Пастернаке? Причина в том, что понять психологию другого человека не каждому дано. Вот и сам Быков в одном из интервью вполне авторитетно заявил, что в мыслях и переживаниях, которые стоят за его собственными текстами, вряд ли кто-то сможет разобраться. Получается так, что понять истинного Быкова нельзя, а Пастернака – почему не попытаться?

Ну что ж, попытка реализована и получился девятисотстраничный труд. Теперь авторское мнение можно выдать за непререкаемую истину и на его основе внушать читателям свои идеи, оставляя за скобками вопрос, насколько они соответствуют мыслям и чувствам Пастернака. Похоже, что с таким подходом согласен Елисеев [56]:

«Биографии – штуки поучительные. Пишущий биографию всегда под сурдинку поучает: вот, дети, с кого надо делать жизнь <…> или наоборот: дети, если будете так безобразничать, как этот дядя или эта тётя, то и вам будет так же скверно, как этим дяде-тёте. Быков вообще склонен к поучениям, к морализаторству…»

Если допустить, что Быков писал книгу для своих учеников, тогда многое становится понятным. Тогда оправдана и его тяга к педагогике – ведь на уроках, посвящённых Пастернаку, можно цитировать самого себя. Тем более что дети не смогут опровергнуть своего учителя, да что говорить, не каждый студент на лекции по литературе осмелится спорить с самим Быковым. Для этого требуются и знания, и способность критически переосмысливать то, что тебе желают втолковать. Возможно, со временм кто-то и оспорит выводы, сделанные Быковым, однако за годы, прошедшие с момента опубликования этой книги, серьёзных возражений не последовало. Не стану возражать и я, а потому продолжу анализировать мнения знающих людей.

Когда критик пытается оправдать излишнюю субъективность автора, иной раз доходит до смешного. Вот и Никита Елисеев делает «открытие» [56]:

«Биография поэта, написанная поэтом же, волей-неволей становится профессиональным и житейским кредо пишущего поэта».

Вот уж никак не ожидал! Неужели Быков написал не биографию, а собственное «кредо»? Так и хочется воскликнуть: нам бы про Бориса Леонидовича, ну а кредо оставьте при себе! На мой взгляд, автором книги о поэте вовсе не обязан быть поэт – я думаю, всё согласятся с тем, что Пастернака и Быкова даже в своём воображении рядом не поставишь. Так что не стоило даже упоминать в этом контексте о Быкове-поэте.

Читаешь вроде бы статью, которая должна объективно оценить и разъяснить то, что содержится в книге, а в результате возникают новые вопросы, поскольку к авторскому кредо присовокупляется кредо критика с его оригинальным толкованием психологии Бориса Пастернака [56]:

«В Борисе Пастернаке немало мушкетерского. Рисковал, пил, ссорился с властями, мирился с властями, любил красивых женщин. Была в Пастернаке какая-то изумительная суперменская повадка. <…> Пастернак – он ведь вроде Джекки Браун из одноименного фильма».

Супермен и мушкетёр – это бы ещё куда ни шло, хотя такие сравнения вряд ли подойдут для российского поэта и писателя. Однако сравнение с какой-то Джекки Браун – это нечто запредельное! Неужели книга Быкова способна вызывать подобные ассоциации? Слава богу, сам автор избежал этих искушений и не стал использовать столь популярные с точки зрения Никиты Елисеева понятия и имена. На мой не слишком просвещённый взгляд, если уж очень хочется, можно сравнить Пастернака, например, с гусаром, да и то было бы непозволительной вольностью или неоправданной натяжкой.

В последние годы редкая статья обходится без упоминания социума или хотя бы чего-то социального. Вот и Елисеев этого увлечения не избежал [56]:

«Пастернак так умудрился себя сориентировать в социальном пространстве, что в самый разгар травли за ним присылали машину, чтобы везти не на Колыму, а в ЦК – побеседовать…»

Вряд ли Пастернак использовал такое, ныне модное понятие, как социальное пространство. Но я бы и это критику простил, даже его неспособность ясно выразить мысль, не прибегая к неуместной в этом случае фразеологии. Но ставить в заслугу Пастернаку то, что за ним прислали легковой автомобиль, а не машину для перевозки арестованных… У меня нет сомнения, что Пастернак даже в тяжелейшие для него годы держался на людях с достоинством – этому способствовал авторитет известного поэта. Однако пытаться выразить ему почтение столь примитивным образом – вряд ли это допустимо в контексте обсуждения его биографии. Вот не хватало бы ещё в качестве решающего аргумента указать марку автомобиля – не «эмка», не «победа», а непременно «ЗИС-110» или «понтиак» 1937 года выпуска!

Судя по всему, мнение высказанное критиком, основано не на реальных событиях, а на диалоге Пастернака с представителем ЦК, созданном воображением Быкова. Критик комментирует эту беседу в восторженных тонах, так что в конце каждой фразы стоило бы ставить не точку, а восклицательный знак, возможно, даже несколько [56]:

«Ну правда же, диалог если не из тарантиновских фильмов, то из фильмов братьев Коэн. Американский диалог: одиночка ведёт разговор с мафией на равных. И мафия уважает, опасается одиночку».

Спасибо и на том, что Борис Леонидович всех не перестрелял, а то не пришлось бы мне комментировать эту статью, а критику ломать голову, подбирая подходящие слова, чтобы выразить восхищение книгой Быкова. Честно скажу, что меня больше потрясает стойкость Ольги Берггольц на допросах в застенках НКВД, чем невозмутимость Бориса Пастернака. И уж наверняка написанный Быковым диалог уступает в художественной ценности эпизоду с допросом Аглаи Петровны из романа «Я отвечаю за всё», последней части знаменитой трилогии Юрия Павловича Германа.

Но возвратимся к рецензии Никиты Елисеева на книгу Быкова [56]:

«Он пишет книгу об удавшейся жизни. Красивые здесь красивы, плохие – плохи, а хорошие – хороши. Здесь нет полутонов. Каждый здесь получает то, что заслуживает».

Неужто Пастернак был настолько примитивен, даже, может быть, прямолинеен, что личность его можно описать, не используя полутонов. Да я ни в жизнь такому не поверю! Уверен, ни Пастернак, ни окружавшие его люди этого не заслужили. Я бы даже о Быкове не стал писать, если бы издатель предложил воспользоваться всего лишь несколькими красками, ни в коем случае их не смешивая, чтобы получить эти самые полутона. Только на агитплакатах всё так просто и понятно, а к жизнеописанию литератора обычно предъявляются иные требования. Но в данном случае, похоже, всё зависело лишь от желаний автора статьи.

Возможно, некая упрощённость в описании психологии героев книги Быкова имеет непосредственную связь со следующим выводом Никиты Елисеева [56]:

«Дмитрий Быков мономан. У него – одна, ну от силы три идеологемы, которые он с непревзойденным талантом и упорством излагает во всех своих произведениях. История – нечто вроде погоды, никуда не деться от её изменений, что же до поэтов, то лучшие из них те, кто живут в согласии с климатическими изменениями общественной погоды; те, что живут в ладу с историческими зимой, весной, летом, осенью. Высокий конформизм, стоицизм героического обывателя».

Вот этот обывательский конформизм, который, по мнению критика, приписывает Быков некоторым персонажам своих книг, является следствием упрощённого подхода автора не только к истории страны, но и к людям, делавшим эту историю. На самом деле всё куда сложнее, однако даже формата книги не хватит, чтобы попытаться это доказать. Ну разве что попробовать разобраться с исходными мотивами и психологией героя этой книги. Но это тема следующих глав. Здесь же вынужден заняться некими тайнами Бориса Пастернака [56]:

«Ведь все всё знают о Пастернаке. <…> И про звонок Сталина, и про скандал с “Доктором Живаго”, и про жён и любовниц знают, а вот поди-ка рискни – собери всё, что известно об этом человеке. <…> Именно что – рискни, потому что не было более таинственного человека в России, чем Пастернак. <…> Речь не о его текстах, а именно о нём…»

Таинственный человек, о котором все всё знают – это что-то новое. Даже для серии «жизнь замечательных людей». Возможно, Никита Елисеев имел в виду, что каждый знает понемножку, ну а рисковый Быков всё сложил, собрал, и в результате получилась книга в девятьсот страниц. В общем-то, выглядит вполне логично за исключением одного: в чём заключается тайна Пастернака? Если б знал заранее, что с именем поэта связана какая-то загадка, бросил бы эту писанину и занялся исследованием жизни Бориса Пастернака. Возможно, написал бы новую «Загадочную К.» – это название главы из книги о Булгакове [112].

Но вот наконец-то дан ответ – привожу цитату из статьи Никиты Елисеева [56]:

«Одно из лучших определений Пастернака, одно из лучших определений его тайны – “человек с врождённым и обостренным чувством среды”. “Обострённое чувство среды” у Дмитрия Быкова получилось куда как хорошо».

Что касается «чувства среды», даже не стану обсуждать. Прошу прощения за неуместный каламбур, но не хотелось бы докатиться, скажем, до «обострённого чувства пятницы», когда в перспективе субботний и воскресный отдых. Мне больше по душе привычный термин «обострённое восприятие действительности». Вот против этого не стал бы возражать, с той оговоркой, что это обязательное качество для каждого поэта и писателя. Кстати, и у Быкова налицо признаки такого «обострения», иначе даже не стоило бы о нём писать.

Закончив обсуждение рецензии Никиты Львовича Елисеева на книгу о Пастернаке, обратимся к ещё более восторженному почитателю талантов Быкова. Лев Михайлович Данилкин имеет свой оригинальный взгляд и на саму книгу, и на автора [58]:

«Быков Д.Л. написал биографию Пастернака, и значение этого гроссбуха вполне соразмерно его толщине. Во-первых, Пастернак здесь не просто сочинитель рифмованных строк, а модель поведения. Во-вторых, Быков в культуре фигура (и интеллект) такого масштаба, что каждый текст, в который он серьезно, без дураков, вкладывается, – событие».

Если поверить Льву Данилкину без дураков, то Пастернак – всего лишь некая модель поведения, ну а Быков – фигура необычайного масштаба. Мало того, по мнению Данилкина, Быков ещё и гид, и архивариус, и романист, и военкор. Не много ли для одного? Если учесть, что Быков претендует на «вакансию поэта», то остаётся удивляться, зачем он «опустился» до описания биографии Бориса Пастернака, а не посвятил книгу самому себе. Пожалуй, этим обстоятельством даже критик удивлён, однако вскоре, пошевелив своим серым веществом, авторитетно заявляет, что книга о Пастернаке – это «жизнеописание двойника». Теперь только и я начинаю понимать, что Быков написал о Быкове!

В своём утверждении критик несомненно прав – Быков с удовольствием копается в самом себе, поэтому герои многих его книг – это сплошные двойники. Если не удаётся понять или заново придумать психологию своего героя, приходится взять за основу самого себя, свои надежды, взгляды, желания явные и скрытые от посторонних глаз. То есть приписывать, скажем, Пастернаку, то, о чём, скорее всего, он никогда не помышлял. Иначе получится «скучная груда фактов», а не книга.

Весьма любопытно и упомянутое в рецензии Данилкина достижение «быковского Пастернака», выразившееся в «урегулировании отношений с собственным генетическим еврейством». Поскольку речь о двойнике, было бы любопытно разобраться с тем, как Быков регулировал собственные отношения. Но к этому будет повод обратиться в одной из следующих глав.

С утверждением Данилкина, будто «Пастернак» – это «900-страничный памятник», пожалуй, соглашусь. Сколько бы ни было в подобном монументе напечатанных страниц, памятник – он и есть памятник, вне зависимости от того, сидит он или же стоит на книжной полке. Но вот поверить критику, что памятник «парит над пьедесталом», при всём своём желании не могу – естественнонаучное образование никак не позволяет.

А в завершение своей заметки критик восклицает [58]:

«Это не то что образцовая биография – так, как Быков, другим писать нельзя: он разглядывает Пастернака как своё предыдущее воплощение».

То ли двойник, то ли предыдущее воплощение – никак не разберусь. Хотя возможно зря голову ломаю. Какая разница, кому посвящён этот многостраничный монумент? Чтобы парить над пьедесталом, там хватит места и для Пастернака, и для Быкова. Даже для Данилкина краешек останется.

Попробую теперь кратко рассказать о своём личном впечатлении от книги Быкова, посвящённой Борису Пастернаку. Впечатление это двоякое. С одной стороны, проделан огромный труд, за что автору большая благодарность – тут, видимо, собрано всё самое важное о жизни и творчестве поэта. Однако Быков временами слишком субъективен – вот и стихи обсуждает, не мой взгляд, не самые лучшие, увлекаясь, в основном, поэмами в ущерб действительно замечательным стихам. Много внимания Быков уделяет прозе Пастернака, где тот не достиг высот, характерных для его поэзии. Не преуспел автор и в оправдании весьма неблаговидных поступков, которых Пастернак в своей жизни немало совершил – это касается и его отношений с женщинами, и заискивания перед властью. Полна противоречий и аргументация Быкова в его споре с Бродским. Тот утверждал [59]:

«По большому счету Пастернак менее крупный поэт, чем Цветаева и Мандельштам, и в каком-то смысле менее крупный, чем даже Ахматова. <…> Мне не нравится его вектор. Пастернак – поэт центростремительный, а не центробежный. В то время как эти трое были поэтами центробежными».

А вот мнение Быкова:

«Центростремительность Пастернака мнима. <…> Его путь – раскручивающаяся спираль, которая в своём расширении захватывает новые и новые темы, осваивает всё более широкие сферы бытия. Пастернак начинает с крайне субъективной лирики и доходит до прозаического эпоса, уходит от сознательной импрессионистской невнятицы к классической, традиционалистской ясности. Мандельштам, напротив, центростремителен – в том смысле, что движется к себе, глубже и глубже в себя погружаясь. <…> Пастернаковский вектор противоположен. Если у Мандельштама под классической ясностью шевелится хаос, то у Пастернака даже и в самой бурной лирике, в отчаянии "Разрыва" и проклятиях, адресованных "Елене", слышатся редкостная душевная гармония и абсолютное здоровье. Ранний Пастернак похож на позднего Мандельштама – оба рациональны и притом невнятны, субъективны, ассоциативны. <…> Даже нагромождения пресловутой пастернаковской парономасии, цепочки созвучий, подчас навязчивые, скрепляющие все со всем, – отражение его главного мировоззренческого принципа: органической, врожденной связи с миром, от которой открещивался Мандельштам».

Должен признать – красиво! Очень и очень впечатляет! Однако сомневаюсь, что кто-нибудь из читателей понял смысл написанного Быковым. Тем более что далее он приводит в опровержение собственного красноречия одну простую фразу, сказанную Пастернаком 10 ноября 1932 года, после вечера Осипа Мандельштама в «Литературной газете»:

«Как я вам завидую! Вы как Хлебников… Вам нужна свобода, а мне нужна несвобода».

Следует признать: всё, что в книге касается поэзии и личной жизни Пастернака, довольно складно, увлекательно и непротиворечиво. Однако стоит только автору завести речь о политике, тут хоть святых выноси! Вот Быков пишет, что у Ленина «получилась страна много хуже царской России». А чуть ранее утверждал, что «в России произошло сохранение и укрепление империи, превращение её в конкурентоспособную державу и ликвидация чудовищно бездарной власти». О гражданской войне сообщает нам и вовсе нечто странное: «это не была война одной части народа с другой – <…> это была война народа против самого себя». Далее, если верить Быкову, красный террор начался в середине 1918 года ни с того и ни с сего, а злостного саботажа чиновников, офицерских заговоров и мятежа эсеров в Ярославле, Рыбинске и на Орловщине вроде бы и не было. Такое впечатление, что Дмитрий Львович изучал историю России по учебнику, написанному где-нибудь за океаном.

И уж совсем нелепым образом Быков пытается объяснить разочарование Пастернака в революции:

«Крах русской революции был обусловлен не социальными, а биологическими причинами. Оказалось, что добро и зло в человеке увязаны крепко и хитро; что, уничтожая пороки, революция уничтожила и добродетели; что, ликвидируя привязанность к вещам и бытовую укоренённость, она разрушила и милосердие; что попытка создать нового человека обернулась озверением».

Тут всё поставлено с ног на голову. Добродетель в простых людях последовательно уничтожала царская власть, унижая, заставляя жить впроголодь в то время, когда буржуазия богатела. Именно здесь корень озверения первых лет революции и ненависть недавней «черни» к интеллигенции, которая воспринималась как часть всё той же буржуазии, класса угнетателей.

Теперь посмотрим, что Быков пишет о репрессиях конца 30-х годов:

«В тридцать седьмом году народ в очередной раз понял, что он не хозяин своей страны. Началась оргия самоистребления, во время которой никто не мог поручиться ни за отца, ни за сына. Потом сталинисты, неосталинисты и антисталинисты попробуют вывести разного рода критерии: брали только умных; только глупых; самых преданных; самых сомнительных. <…> Всё это приписывает террору наличие логики, отсутствие которой является его главным условием; любая попытка её отыскать – косвенное оправдание происходящего, ибо она предполагает, что страна всё-таки имела дело с некоей программой, а не со слепой машиной уничтожения. Между тем функционировал не компьютер, а мясорубка. Террор не имел ни поводов, ни причин; он был самоцелей, ибо являлся единственным условием существования и лихорадочного развития вертикальной империи, выстроенной на руинах прежней России».

Как просто всё у Быкова: если террор «не имел причин», то и объяснять ничего не надо, тем более что для автора это крайне затруднительно. К примеру, в доказательство «оргии истребления» он сообщает, что «в одном Переделкине за 1937 год взяли 25 человек, чуть не четверть обитателей!». Нет слов, всё это ужасно, но только ведь литературные генералы и полковники – это ещё не весь народ.

Нельзя не упомянуть и о событиях, связанных с романом Пастернака «Доктор Живаго». Вот что писал Быков об обстоятельствах присуждения Пастернаку Нобелевской премии по литературе:

«Премию дали не для того, чтобы насолить Советскому Союзу, ибо за благотворными переменами в СССР весь мир следил доброжелательно. Пастернаку присудили Нобелевскую премию не как антисоветчику, а скорее как представителю Советского Союза. <…> Допустим на минуту, что шведские академики руководствовались именно конъюнктурными соображениями и желали поощрить антисоветчика, отважно поднявшего голос против тирании. Они не могли не понимать, что в этом случае их решение по сути подписывало бы смертный приговор Пастернаку. Напротив, в Швеции сознавали, что времена изменились, что Пастернака можно наградить за роман, не рискуя при этом его жизнью; там искренне полагали, что Советский Союз воспримет награду как честь. Нобелевский комитет не желал провоцировать травлю, разразившуюся над головой Пастернака; иначе он бы трижды подумал, прежде чем его награждать».

Следует признать, что Дмитрий Львович весьма изобретателен в попытке обосновать собственную точку зрения. Оказывается, инициаторы присуждения премии были озабочены здоровьем Пастернака, поэтому ничего не смогли бы сделать ему во вред. Можно даже подумать, что премию дали Советскому Союзу за его миролюбивую политику. Уж не коммунисты ли заседали в Нобелевском комитете?

Но вот что стало известно лишь совсем недавно [60]:

«ЦРУ принимало непосредственное участие в публикации и распространении романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго" в годы холодной войны, свидетельствуют рассекреченные документы ведомства. В рамках кампании по борьбе с коммунистическим строем американская разведслужба организовала выпуск запрещенной в СССР книги на Западе, а также распространение романа среди советских граждан, сообщает Washington Post. "Эта книга имеет большую пропагандистскую ценность не только благодаря внутренней идее, которая даёт пищу для размышлений, но и из-за обстоятельств её публикации", – утверждалось в одном из циркуляров ЦРУ 1958 года».

У меня нет сомнений, что и решение о присуждении премии было принято не без участия граждан, для которых пропагандистская ценность роман «Доктор Живаго» куда важнее его литературных достоинств. Издание романа за рубежом, распространение его среди советских граждан и присуждение премии – это, как принято говорить, звенья одной цепи. Хотя за свои стихи Пастернак, безусловно, заслужил высокую награду. Но только после того, как была бы отмечена поэзия Марины Ивановны Цветаевой.

Глава 5. Эвакуатор и другие

С романом «Эвакуатор», появившимся на полках магазинов в 2005 году, случилась странная история [8]:

«"Эвакуатор" вообще писался как сценарий. <…> У меня купили на него права и не стали снимать фильм, то есть я получил деньги и не опозорился. Мы с Максимом Чертановым написали «Ставку», трагедию в одном акте, которую я до сих пор считаю единственным своим приличным сценическим произведением. Было двое реальных сумасшедших: один выдавал себя за царевича Алексея, чудесно спасшегося, а другая – за чудесно спасшуюся царевну Анастасию. И вот им устраивается очная ставка, чтобы проверить, кто из них настоящий. Вот эта очная ставка, написанная на двоих, и есть сюжет пьесы».

По какой причине пьесу так и не поставили, не берусь судить. Быков утверждал, что продал пьесу Олегу Табакову, так что все претензии к нему. Здесь же могу лишь пересказать то, что многим хорошо известно. Быков написал и пьесу, и роман под впечатлением трагических событий в североосетинском городе Беслан. Автор пытается найти ответ на вопрос «что делать?». Вывод однозначный – следует бежать! Но вот куда? По счастью героям романа повезло – нашёлся добрый человек, который предложил улететь вместе с ним на другую планету, где царят мир и благоденствие.

В принципе, это желание бежать, куда глаза глядят, понятно. Мне самому кажется, что в нашем мире слишком много злобы, лицемерия и зависти. Была бы возможность, подумал бы о бегстве… Но дело в том, я уже не верю в обещания, на которые оказывается щедр иной «эвакуатор». На мой взгляд, единственный реальный выход – это не бегство и даже не борьба непосредственно со злом. Всё, что мы можем и обязаны делать – способствовать улучшению человеческой породы. А в этом решающая роль принадлежит писателям, художником и вообще работникам культуры – и начинать это дело надо теперь, пока ещё не наступила катастрофа. Быков не то чтобы отвергает подобную возможность, но предлагаемый им метод – это что-то вроде «самоампутации». Попавший в капкан зверь не способен перевоспитать охотника и вот вынужден спасаться, оставляя в капкане собственную лапу. Но мы-то с вами не звери. И не одуванчики, чтобы под напором ветра куда-то улетать.

Итак, снова сюжет романа навеян вполне реальными событиями. Снова автор предлагает выход, которого попросту не может быть: ну где, позвольте, страждущему человеку найти посланца с Альфы Козерога? И вот в который раз приходится признать, что Быков словно бы зовёт на помощь некое божество, в нашем понимании, сверхчеловека. Если не в состоянии разобраться в происшедшем, если нет сил сопротивляться, что тогда? Это как в кошмарном сне – кричишь, зовёшь кого-то в надежде, что проснёшься. И вот просыпаешься, весь с головы до ног в холодном, липком поту, и всё пытаешься понять, как удалось спастись от ужаса и пересилить смерть. И после долгих и мучительных раздумий приходишь к выводу… Да собственно вывода никакого нет, поскольку остаётся только вера – вера, что кто-то всемогущий придёт к нам и спасёт.

Кстати, есть что-то общее в романах Быкова и Акунина. Скажем, в «Азазели» герой не раз попадает в ситуации, из которых не находит выхода. Да потому что его нет! И вдруг – о, случай! – на помощь приходит человек, неведомо как оказавшийся здесь, неведомо как узнавший, что есть надобность в его участии, в общем, спаситель в полном смысле слова. Чуть не сказал, что Бог… По сути, это фантастический сюжет, закамуфлированный под реальность. У Быкова всё то же самое, но только он не чурается фантастики. Для него фантастика – это то самое, размазанное по пространству книги божество, на которое надеются, поскольку иных шансов не находят. Тот же Фандорин у Акунина мог бы гибельную ситуацию предусмотреть, если бы хватило для этого ума. И даже Быков, прежде чем «эвакуировать» с Земли своих героев, мог бы попытаться найти более реалистичный выход. Но то ли не в состоянии найти, то ли в подобных поисках не видит никакого смысла.

Что ж, пора обратиться к мнению критика – возможно, Ольга Рогинская опровергнет мнение читателя [63]:

«Следы интенсивных, сумбурных переживаний и мыслей о катастрофе присутствуют в романе, именно поэтому в нём так много всего собрано и намешано. Ощущение избыточности не может не возникнуть. Видно, как автор панически перебирает все известные ему варианты спасения от гибели, описанные в литературе: уход, забвение, любовь, катарсическое слияние со смертью, – прилаживая их к своим героям».

Конечно, жаль, что ни писатель, ни критик так и не нашли реального способа спасения от гибели. Меня успокаивает лишь спокойный тон стихотворных строк, приведенных Быковым в финале своего романа:

Но есть и та еще услада

На рубеже,

Что ждать зимы теперь не надо:

Она уже́…

Вот к этому «она уже́» мы ещё вернёмся в последней главе, ну а сейчас обратимся к следующей книге Быкова.

Роман «Списанные» опубликован в 2008 году и анонсирован как первая часть фантастической трилогии «Нулевые». Герой романа помимо своей воли оказывается в некоем загадочном списке, где значатся десятки других людей разного возраста и социального статуса. Вполне естественно, что начинаются мучительные поиски смысла появления этого списка, попытки найти решение этой загадки, определить то общее, что их объединяет. Увы, всё без толку.

Посмотрим, как критик Марк Амусин определяет цель создания и списка, да и самого романа [40]:

«В “Списанных” Быков поставил себе задачей создать моментальный портрет если не эпохи, то десятилетия, зафиксировать его в разных ракурсах и позах. Устами своего героя он формулирует характернейшие черты духа времени, которые, парадоксальным образом, сводятся к отсутствию характерности: бескачественность, аморфность, сумеречность. Ощущение бессмысленности существования, утраты целей, принципов, органических скреп жизни нагнетается в романе весьма экспрессивно».

Итак, если Быков написал портрет десятилетия, тогда понятно, почему ограничился небольшим перечнем людей. Но почему бессмысленность существования стала «духом времени»? Неужели нельзя было подыскать хоть какой-то смысл для нескольких своих героев? Неужели сам Быков не видит никакого проку от написания романов и стихов, кроме получения средств на пропитание? Если поверить критику, и это занятие кажется Быкову не вполне осмысленным, иначе он более внимательно относился бы к тому, что пишет [40]:

«Быкова подводят торопливость, фельетонная скороговорка, склонность формулировать диагнозы и раздавать оценки, практически минуя стадию художественного анализа. Повествование ориентировано на социально-критическую парадигму в духе чтимых автором Трифонова и братьев Стругацких (реминисценции их повести “За миллиард лет до конца света” здесь особенно заметны), но словесная, да и смысловая ткань его оказывается сильно прореженной – не полотно, а марля».

Готов согласиться с тем, что марля не подходит как основа для изображения ни эпохи, ни десятилетия. Точно так же отмеченные критиком «сумеречность» и «аморфность» могли бы выглядеть более выразительно, если бы автор смог противопоставить декларируемой бессмысленности хоть какой-то смысл. Видимо, дело тут не в смысле, а всего лишь в психологии автора, проецируемой на образы людей – кстати, не только на персонажей этой книги.

В 2012 году вышел в свет роман Дмитрия Быкова под названием «Икс». Название говорит само за себя – здесь рассказ о загадочной истории, связанной с авторством романа «Тихий Дон». Казалось бы, в дискуссиях на эту тему много копий было сломано, но вот у Быкова появился свой резон, то есть своя собственная версия. Чуть выше я об этом уже написал, а здесь предоставлю слово Быкову [30]:

«Разговоры о том, что кто-то за кого-то пишет, на мой взгляд, обычно полная ерунда. Особенно дурацким (мне важно сказать это именно здесь, в Ростове) представляется миф о том, что «Тихий Дон» написал не Шолохов. Ведь по роману видно, что его писал очень молодой человек, который не видел империалистической войны, но видел гражданскую. Который от начала к концу книги рос, мужал и, наконец, пришёл к тяжелейшим для себя выводам. На протяжении всей книги чувствуется одна рука, причём из этого романа можно вычитать о самом Шолохове практически всё. Предполагать, что это написал кто-то другой? Трудно было бы найти другого писателя с таким же набором человеческих черт».

Что ж, это благородная задача – найти дополнительное подтверждение того, что «Тихий Дон» написал ни кто иной, как Михаил Шолохов. Даже несмотря на то, что в таких аргументах нет нужды, любопытно познакомиться с новой версией затянувшейся истории. Саму эту версию можно на одной страничке изложить, но вот что обращает на себя внимание. В книге более полусотни персонажей, и как предполагаю, у каждого есть свой прототип. Понятно, что Михаил Шолохов назван Шелестовым, а Бехтерев весьма прозрачно замаскирован под фамилией Дехтерев. Вот разглядел ещё Николая Эрдмана и Фёдора Панфёрова, да и то не без подсказки литературоведа. Но что делать с десятками других присутствующих в романе персонажей – ума не приложу, просто голова раскалывается! В моём понимании это всё иксы и игреки, призраки, возникающие из небытия для того, чтобы произнести хотя бы пару фраз, и снова исчезающие в неизвестности. Могу допустить, что историкам фамилии их прототипов хорошо известны, но что же делать нам, рядовым читателям, лишённым необходимой информации для сопоставлений?

Вот и в рецензии Полины Рыжовой, отметившей, что в романе представлена «галерея портретов советских посредственных писателей и поэтов», ответов на свои вопросы я не нашёл [64]:

«Однако, несмотря на бесспорно любопытные уравнения смыслов, талантливо проиллюстрированные героями, "Икс" оставляет ощущение не блестяще доказанной теоремы, а наспех проговоренной гипотезы. Новый роман не только обнаруживает следы быстрого письма, но и редкую диспропорцию: много смысла, мало слов (хвалёную чеховскую краткость в случае с этим романом сложно воспринимать как комплимент). Зачастую неаккуратный, растрепанный».

В общем, для меня этот роман так и остался неким иксом. Зачем Быков его написал? Возможно, это что-то вроде шутки гения – догадка, возникшая в голове классика во время лежания на крымском пляже, реализованная нехотя, как бы между прочим. Такое в принципе возможно, но утверждать, конечно, не берусь.

Вслед за «Иксом» вышел в свет ещё один роман Быкова – «Сигналы». Вот так автор анонсировал роман [65]:

«Через несколько дней в любом книжном можно будет купить роман «Сигналы» – об Ан-2 с подгулявшими полицейскими, пропавшими под Серовом. Эта история держала в напряжении власть почти год, а желание свердловского губернатора <…> выплатить семьям компенсации едва не привело кнародным бунтам».

Про бунты ничего такого не слыхал, да и про самолёт припомнил еле-еле. Пожалуй, стоит почитать другие комментарии от Быкова [65]:

«Вот я сейчас написал роман про Ан-2, который пропал под Серовом. Я абсолютно уверен, что меня все будут упрекать в журнализме. Ну и пусть, зато я написал про реальную историю. Живую, во многих отношениях забавную, во многих трагическую».

Охотно верю, что история реальная, хотя в моей голове с трудом совмещается забавное с трагическим. Однако в чём суть проблемы с эти самолётом? Самолёт пропал?

Быков отвечает [65]:

«Да, совсем пропадает! А у меня ещё и выясняется, что он, возможно, не вылетал».

Оказывается, катастрофа была всего лишь имитацией, проектом партии «Инновационная Россия», столь необычным образом отчитавшейся о наличии партийной ячейки в уральском городе Перов. Час от часу не легче! То есть хорошо, если обошлось без катастрофы, но кто же всё-таки пропал? Причём здесь испытания секретного оружия и борьба с вражескими диверсантами? Пожалуй, оставлю эти загадки для читателей. А в качестве подсказки сошлюсь на мнение критика – вот к какому выводу пришёл Алексей Татаринов [66]:

«О чём сигналит быковский роман? Россия – архаическая дурь: неокрепостничество, стилизованное язычество и неискоренимый советизм. Плюс – желание сделать деньги, точнее, получить их».

Ну, дурь так дурь – каждый имеет право на собственное мироощущение. А о деньгах логичнее поговорить в связи со следующим творением автора «Сигналов».

В 2014 году – новый подарок от Дмитрия Быкова, роман «Квартал. Прохождение». Работать над романом автор начал ещё за два года до выхода книги из печати, но судя по всему, тема никак не поддавалась. Это и немудрено – в процессе чтения необходимо выполнить длиннейший перечень заданий, причём сомнительно, что самому Быкову с первого раза это удалось [67]:

«Книга называется "Квартал", она прямо обращена к читателю, и даёт ему задание на каждый день, на квартал одного года. В результате правильного исполнения всех заданий он получит большие деньги».

Признаюсь, обещание денежного вознаграждения, причём без указания конкретной суммы, меня ни в малой степени не увлекло. Но вот прочитал в коротенькой рецензии Майи Кучерской [68], что это вовсе не игра, и даже не аналог популярной телепередачи «Что, где, когда?», которую теперь называют «интеллектуальным казино» – здесь выигравшим телезрителям платят деньги. Нет, в романе всё не так – там будто бы автор рассказал про детские и юношеские годы. Если искренний рассказ, то он ценнее всяких ассигнаций.

Ну вот, опустил за ненадобностью вступление – передо мной три первые абзаца, здесь привожу только самое начало каждого из них:

«Июльские вечера полны невыносимой грусти. <…> Тихи июльские ночи, даже собаки не брешут. <…> На тихом июльском закате обязательно видишь в небе паруса».

Что ж, впечатляет. Перелистаю несколько страниц:

«Окончательная формула Финансового Индекса выглядит так: ФР = № бил. × S + S1 + S2/L × D + S3».

Если бы не знал, что цель состоит в том, чтобы осчастливить бедного читателя, решил бы, что это текст диссертации на соискание учёной степени кандидата экономических наук. На мой взгляд, формула тут ни при чём, то есть просто ни к селу, ни к городу. Однако продолжим чтение:

«Вчера я выиграл 50 рублей, и в сумме это даёт нам 133, прошу любить и жаловать. Очень прилично. Не знаю, как вы, а я доволен».

Известно, что российские писатели российским же издателям обычно уступают свои рукописи за гроши, поэтому я рад за Быкова, если и такая сумма его вполне устроит. Вчера пятьдесят случилось выиграть, а завтра – сто. Известно, что курочка клюёт по зёрнышку. В принципе, это финансовое отступление на страницах книги я мог бы Быкову простить, но вот что обращает на себя внимание. Ещё в начале 90-х, если мне не изменяет память, на телевидении появилась тьма-тьмущая передач, целью которых был розыгрыш денежных или иных призов. Я как бы слышал из уст создателей этих викторин и лотерей призыв: «Граждане! Обогащайтесь, кто как может!» Затем появились финансовые пирамиды типа «МММ», за ними – сомнительной репутации банки, предлагавшие жуткие проценты вкладчикам. В общем, у многих воображение настолько разыгралось, что скоро их раздели до трусов. Но речь тут не о том. Прошло немного времени, и сограждане наши, наученные горьким опытом, поумнели, ну или хотя бы стали осторожнее, и вот… Нет, не могу поверить, что прежнее способно повториться снова! Ведь что тут происходит: Быков предлагает скупать по нескольку экземпляров его опуса, потом после нескольких манипуляций книги нужно сжечь, и в результате читателю достанется – сами догадайтесь, что. Известная всем «МММ» хотя бы раздавала эмэмэмочки, а здесь, помимо обещаний, кучка пепла и больше ничего!

Не думаю, что Быков решил получить кое-какой приварок с книги, сыграв на чувствах своего читателя – то ли на любопытстве, то ли на безмерной алчности. Скорее всего, единственная его цель – привлечь внимание, напомнить о себе.

Но вот читал, читал, и наконец-то добрался до той самой сути, обещанной в рецензии Кучерской:

«Я в детстве часто просыпался среди ночи от невыносимой тоски, которую описать сейчас не смогу, потому что давно притерпелся, и на месте этого вечно болевшего участка души у меня теперь твердая мозоль, – но, в общем, это была смертельная жалость ко всему. Себя я в такие минуты не жалел, потому что был отдельно от прочего мира. <…> Иногда я и теперь еще просыпаюсь по ночам в тоске, принимающей теперь форму общей душевной тошноты – в которую всегда переходит слишком сильная и притом бессильная жалость».

В этих неожиданных вставках из воспоминаний подкупает искренность автора, готового иной раз вывернуть наизнанку самого себя. Вывернуть без малейшего стеснения, словно бы так и полагается известному писателю. Я бы, пожалуй, побоялся или приписал бы такие откровения персонажу, не похожему на меня.

В книге несколько страниц посвящены интимным воспоминаниям автора – сожалениям о несбывшейся любви, об ошибках юности, которых у каждого из нас хватало. Но, позвольте, есть ли что помимо этого? Увы, вокруг – бессмысленная мишура, однако и ей автор находит оправдание:

«Это мозаичная автобиография вымышленного лица. <…> Это такая форма рассказа о себе для человека, которого давно никто не слушает. <…> А поскольку рассказывать о себе подряд невозможно – жизнь еще не кончилась, и единой точки зрения на неё у меня нет, – получается фасеточный, словно отражающийся в стрекозином глазе, дробный рассказ, обрамленный нехитрыми упражнениями, без которых никто это читать не будет».

Малоубедительное пояснение, которое, на мой взгляд, ничего не разъясняет. Возникает впечатление, что Быков исписался, да он и сам в этом признаётся в передаче «Непрошедшее время» на «Эхе Москвы» 1 января 2012 года. Правда, это своё ощущение почему-то переносит на Пелевина:

«Для того, чтобы была проза, нужно, чтобы пришла новая реальность. Старая каталогизирована, а новой ещё нет. Пока её нет, даже самые талантливые авторы, такие как Пелевин, высасывают из пальца какую-то ерунду».

Если бы не упомянутые лирические отступления, если бы не сбивчивая исповедь, подкупающая своей искренностью, было бы жаль времени, истраченного и мной, и Быковым на эту книгу. Впрочем, всё совсем не так бессмысленно, как может показаться огорчённому читателю [69]:

«Невероятно смешной, отрезвляющий и, вместе с тем, очень поэтический роман, от которого совершенно невозможно оторваться. Масса историй, воспоминаний, рассказиков, наблюдений автором упакована азартно и остроумно. Зная, как наш читатель любит всякую чепуху из серии "как найти под кустом миллион", саркастический Дмитрий Быков выбрал для своей замечательной книжки форму игры-инструкции, которая в конце концов (за три месяца) должна читателя избавить от лоховства и привести ко всяческому успеху и богатству. Но вот в чём парадокс: несмотря на всю пародийность, эта книга действительно что-то сдвигает в мозгах – может, даже прокладывает там дополнительную извилину, отвечающую за смысл жизни».

Вероятно, здесь я должен выразить восторг по поводу того, что у журналистки «Комсомолки» появилась новая извилина. А вот мне, увы, не повезло.

Глава 6. Премиальные

В этой главе речь пойдёт о премиях. Лично мне, не избалованному «Нацбестом» и прочими литературными наградами, куда привычнее называть их премиальными. Тут логика простая: зачем городить весь этот сыр-бор, зачем писать многостраничные романы, если в результате получишь фигу с маслом, то есть прошу прощения – устную благодарность от читателей или красочно оформленный диплом. Понятно, что здесь бьются не за какие-то медали, а за натуральное «бабло», как бы его устроители и спонсоры не называли. И снова спросят: что же здесь плохого? Да вроде бы ничего. Вполне естественно, если писатель заботится о пропитании семьи или испытывает блаженные чувства, сидя на веранде своей дачи, построенной на литературные доходы. Ведь надо же иметь какой-то стимул, чтобы каждый день по нескольку часов горбиться за письменным столом. Одного желания нести просвещение в умы здесь явно недостаточно – нужен увесистый материальный базис.

Однако предоставлю слово Быкову [52]:

«Премия <…> не показатель успеха. Её ведь присуждает чаще всего не экспертное сообщество, а жюри, состоящее из разных людей с разными интересами».

Довольно спорное, неожиданное утверждение. Выходит так, будто в жюри заседают люди, не смыслящие ничего в литературе? Может быть, они даже книжек наших не читают? Вот только глянут на обложку, и сразу ясен результат. Нет, граждане мы с вами так не договаривались! Впрочем, не исключено, что именно в этом дело, то есть имеется некий интерес: заранее договорились, кого надо поддержать, причём исключительно из благородных побуждений. А мы-то смотрим этим людям в рот в надежде услышать аргументированное мнение, чтобы затем стремглав бежать в ближайший книжный магазин, так и не дождавшись предновогодней распродажи.

Тут надо бы ещё добавить, что приведённая цитата заимствована из интервью Быкова, датированного 2006 годом. Не исключено, что после града премий, которые обрушились на Дмитрия Львовича в том знаменательном году, его мнение слегка переменилось. Думаю, что в лучшую сторону, если говорить о компетентности жюри – премию «Нацбест» в 2011 году Быков получил, как утверждают, благодаря решающему голосу председателя жюри Ксении Собчак.

Однако перейдём сразу к существу, то есть к списку премий, полученных Быковым-журналистом, Быковым-поэтом и Быковым-писателем:

1. «Мраморный фавн» – 2003 год (за роман «Орфография»).

2. Международная премия в области фантастической литературы имени Аркадия и Бориса Стругацких («АБС–премия») – 2004 год (за роман «Орфография»).

3. «Студенческий Букер» – 2005 год (за роман «Эвакуатор»).

4. Премия журнала «Полдень, XXI век» – 2006 год (за роман «Эвакуатор»).

5. Международная премия в области фантастической литературы имени Аркадия и Бориса Стругацких («АБС–премия») – 2006 год (за роман «Эвакуатор»).

6. «Бронзовая улитка» – 2006 год (за роман «Эвакуатор»).

7. «Национальный бестселлер» – 2006 год (за книгу «Борис Пастернак»).

8. «Большая книга» – 2006 год (за книгу «Борис Пастернак»).

9. «Мраморный фавн» – 2006 год (за роман «ЖД»).

10. Международная премия в области фантастической литерату-ры имени Аркадия и Бориса Стругацких («АБС–премия») – 2007 год (за роман «ЖД»).

11. «Большая филигрань» – 2007 год (за роман «ЖД»).

12. «Мраморный фавн» – 2007 год (за рассказ «Отпуск»).

13. «Портал» – 2008 год (за рассказ «Отпуск»).

14. «Бронзовая улитка» – 2009 год (за роман «Списанные»).

15. «Портал» – 2009 год (премия имени М.А. Булгакова).

16. «Мраморный фавн» – 2010 год (за роман «Остромов, или Уче-ник чародея»).

17. Премия для журналистов «Золотое перо России» – 2010 год.

18. «Портал» – 2011 год (за роман «Остромов, или Ученик чаро-дея»).

19. «Национальный бестселлер» – 2011 год (за роман «Остромов, или Ученик чародея»).

20. «Большая книга» – 2011 год (3 премия за роман «Остромов, или Ученик чародея»).

21. «Большая книга» – 2011 год (2 место в номинации «Приз чи-тательских симпатий» за роман «Остромов, или Ученик чародея»).

22. «Мраморный фавн» – 2011 год (за эссе «Жить очень трудно, брат»).

23. «ПолитПросвет» – 2011 год (за проект «Гражданин поэт»).

24. Гран-при премии «Сделано в России» журнала «Сноб» – 2012 год (за проект «Гражданин поэт»).

25. Международная премия в области фантастической литерату-ры имени Аркадия и Бориса Стругацких («АБС–премия») – 2013 год (за роман «Икс»).

26. Премия «Странник» – 2013 год (за роман «Икс»).

Если что-то упустил, прошу меня не винить – претензии к автору этой подборки, Марии Плясовских с портала «Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия» [70]. Моё же участие состояло в том, что премии я для порядка пронумеровал – так достижения Дмитрия Львовича куда нагляднее – да ещё дополнил список двумя премиями за «Икс». Напомню также, что в 2007 году Быков стал финалистом премий «Большая книга» и «Национальный бестселлер» за роман «ЖД», а в 2012 году – финалистом Бунинской премии за книги стихов «На самом деле», «Отчёт: стихотворения, поэмы, баллады». Следовало бы рассказать о денежной составляющей каждой из полученных им премий, но вот беда: в подобных делах я совсем не разбираюсь.

Куда более интересно найти приемлемый критерий для присуждения литературной премии тому или иному из писателей. Для примера рассмотрим премию «Нацбест». Вот как оргкомитет в очередной раз декларирует принципы присуждения этой премии [71]:

«Оргкомитет премии имеет честь предложить наиболее известным и уважаемым представителям литературы и искусства, общественным деятелям и ученым, книгоиздателям и журналистам выступить номинаторами премии за 2014 год и выдвинуть на конкурс одно прозаическое произведение, обладающее, на их взгляд, потенциалом интеллектуального бестселлера, созданное на русском языке и впервые опубликованное в 2013 году или известное им в рукописи».

Снова повторюсь, но трудно удержаться от такого восклицания: «потенциал интеллектуального бестселлера» – это впечатляет! Вопрос лишь в том, кто и как будет отделять дурь от интеллекта. В последнее время всё так перепуталось, что прежде казавшиеся неоспоримыми определения некоторых понятий кажутся позаимствованными из каменного века. Теперь всё просто: наличие или отсутствие таланта у писателя определяют простым голосованием, причём довольно часто голосуют люди, единственным достоинством которых является их популярность среди публики.

Вот и лауреат 2006 года, никак не демонстрируя своего восторга по поводу присуждения награды, похоже, сомневается в компетентности жюри [5]:

«Я не то чтобы рассчитываю проиграть, но не рассчитываю выиграть. Победа в "Нацбесте", не поверите, вызвала у меня некоторую досаду, поскольку книга о Пастернаке вообще не должна бы рассматриваться в этом контексте. Это филологическая работа с элементами биографии. <…> Премия "АБС" – совсем другое дело. Это самое радостное событие в моей литературной биографии, потому что Стругацкие на меня повлияли сильнее всех других авторов».

О премии братьев Стругацких речь впереди. С «Нацбестом» же связана непонятная история. Началась она в 2006 году, но мы начнём с 2011 года – иногда, если двигаешься задом наперёд, как ни странно, бывает легче в существе дела разобраться. Итак, через пять лет после присуждения первого «Нацбеста» за книгу о Борисе Пастернаке, Быков удостоился новой чести – тут сразу и «Нацбест» за «Остромова», и «Супернацбест» за «Пастернака». Но вот какая странность – Быков не пришёл на церемонию, рискуя остаться без денежного приза, который достаётся только тем, кто лично прибыл. Вот как сам Быков пытался разъяснить эту ситуацию в газете «Новые известия» [72]:

«Сказать по этому поводу я могу только одно: я не хочу посещать мероприятия "Нацбеста" и не нуждаюсь в его деньгах. Оргкомитет этой премии ведёт себя неприлично, и мне приятно, сознаюсь, что присуждение мне последнего "Нацбеста" спровоцировало эту публику на ещё большее неприличие. Ларчик открывается нехитро – в одном из эпизодических героев "Остромова" оргкомитет усматривает шарж на петербургского переводчика Виктора Топорова, инициатора "Нацбеста". Помилуйте, как можно! Описанный в романе персонаж – литератор Одинокий – это вполне реальный Александр Тиняков (русский поэт Серебряного века. – "НИ"), хоть и безобразный человек, но талантливый поэт».

На мой взгляд, Одинокий-Тиняков здесь совершенно ни при чём, тем более что речь здесь не о шаржах, а о премиях. «Заклятый друг» Быкова, ныне уже покойный Виктор Топоров так комментировал эту историю [73]:

«Если Д.Л. Быков "не нуждается в деньгах "Нацбеста", означает ли это, что на сей раз он, в отличие от предыдущего, не станет их выклянчивать? Потому что, впервые став лауреатом пять лет назад и в тот раз тоже проигнорировав церемонию (а значит, не имея формального права на приз), Дмитрий Львович засыпал нас письмами – угодливыми, но вместе с тем чрезвычайно назойливыми. И клялся нам (да и другим), что отдаст все деньги на памятник Пастернаку. Ну и как, отдал?»

Были какие-то письма или не было, и если были, насколько оказались назойливыми, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть по той простой причине, что доступа к переписке Быкова у меня нет. Нотариально заверенного обещания пожертвовать свои кровно заработанные деньги на благородные дела я в глаза не видел. Однако подтверждение намерению пожертвовать кое-какие средства на памятник любимому поэту находим в разговоре критика Игоря Свинаренко с Быковым, опубликованном в январе 2007 года, после присуждения автору книги о Борисе Пастернаке премии «Большая книга» [21]:

– <…> Я слышал, ты решил эту премию потратить на издание книг своих друзей и на строительство памятника Пастернаку.

– Это я про другую премию говорил, про "Национальный бестселлер"! Но мне её пока не дали.

– А, это просто была неточность. А судьба этих трёх миллионов тогда понятна, ведь известно, что ты семьей из четырех человек живёшь в «двушке». И давно копишь на решение квартирного вопроса. Я рад за тебя.

– Спасибо. А очень многие люди не рады, что я получил премию…

В том, что кое-кто не рад, мы уже имели возможность убедится. Про себя ничего такого не скажу, поскольку в тот год мне было не до чтения бестселлеров – уж так сложилась жизнь. Что же касается памятника Пастернаку, то ещё в ноябре 2006 года, получив премию «Большая книга», Быков заявил в беседе с обозревателем «Полит.ру» [74]:

«Значительная сумма должна уйти на памятник Пастернаку. Собственно, деньги для памятника должны были прийти еще и с "Нацбеста", но оттуда я ни копейки так и не получил. Думаю, что Виктор Топоров чувствует свою вину за это и поэтому так нападает на меня в своей статье. Пользуясь случаем, хочу передать Топорову, что на его деньги я не рассчитываю».

Вообще-то книга эта посвящена жизни и творчеству Дмитрия Быкова, но вот с какой-то стати то и дело возникает посторонняя фамилия. Причину этого недоразумения придётся объяснить. Неприязнь Быкова к ответственному секретарю премии «Нацбест» Виктору Топорову стала следствием появления его статьи. Вот строки из неё [75]:

«Изрядно обмишулился (пишу об этом с болью) и "Нацбест". Компиляция (из пяти прежних общеизвестных исследований) всё того же Быкова "Борис Пастернак", разбавленная отходами газетно-журнальной публицистики первого из упомянутых в этом абзаце авторов, на общенациональную премию явно не тянет. В середине года Быков опубликовал новый роман "Ж/Д" и предложил читателям расшифровывать данную аббревиатуру по собственному усмотрению. Я так понял, что речь идёт о…»

Далее не стану цитировать во избежание претензий от цензоров Роскомнадзора. А то ещё, не дай бог, обвинят в разжигании межнационального конфликта. К тому же в этой статье Виктор Топоров так и не сумел блеснуть остроумием, поэтому более подробно анализировать её не имеет никакого смысла. Куда интереснее посмотреть, как обстоят дела с памятником Пастернаку. Тут снова возвращаемся то ли к полученным, то ли к недополученным деньгам.

Слово Дмитрию Быкову [76]:

«"Всякое даяние – благо". Я не берусь оценивать премию "Национальный бестселлер" и благодарно умолкаю. К сожалению, я не был в этот раз в Питере на её вручении и до сих пор не знаю, дадут денег или нет. Деньги нужны, примерно этой суммы не хватает на отливку памятника Пастернаку в Москве, и я давно их определил туда. Осталась малость – получить обещанную сумму. Хотя я и так вполне доволен».

Чем доволен Быков, я не вполне уразумел – то ли тем, что уже готов проект памятника Пастернаку, то ли совсем наоборот. Пожалуй, ради такого дела стоило бы смирить свою гордыню, забыть обиды и явиться на поклон к организаторам церемонии вручения премии «Нацбест», тем более что сумма полагалась Быкову немалая, 250 тысяч рублей. Но лауреат предпочёл эпистолярный жанр, полагая, что авторитет надо поберечь, ну а деньги никуда не денутся. Вот и в беседе с Дмитрием Ольшанским (Time Out Москва №35 (094) 4 – 10 сентября 2006) снова возникает тема этих пресловутых денег и неизбежно сопутствующего им проекта памятника [77]:

«Насчёт денег – интересно. Не пришёл я на церемонию – ну, подумаешь. Я честно прислал за себя большую зелёную лягушку. Можно меня любить или не любить, но деньги-то мои где? Прошло два месяца, никто не звонит, не пишет. Пользуясь случаем, хочу воззвать к "Нацбесту": уважаемые господа! Или объявите, что премия перешла в разряд моральных поощрений, я не обижусь, они мне даже нужней, или отдай, старуха, мои деньги. Я уже пообещал, что немедленно всё до копеечки перечислю на памятник Пастернаку в Москве».

Здесь речь идёт об огромной плюшевой игрушке, которую Быков прислал вместо себя на церемонию вручения премии. Но самое любопытное в этой истории, что памятника Пастернаку в Москве как не было до сих пор, так и нет. Будем надеяться, что к тому времени, когда книга окажется в руках читателя, появится новое объяснение его отсутствию. Возможно, кто-то станет утверждать, будто во всём виноват только Быков, так и не получивший свою премию, но мне думается, что всё не так. Скорее всего, Быков премию получил, но есть силы, упорно препятствующие его желанию пожертвовать на доброе дело часть своих доходов.

Решение о возведении памятника было принято на заседании Московской городской думы ещё в 2006 году. Тогда имелся и проект, разработанный скульпторами Даниэлем Митлянским и Захаром Караяном. Решение решением, но вскоре наступил кризисный 2008 год и финансирование проекта прекратилось. А в 2010 году вдруг выяснилось, что старого проекта уже нет, а новый разработан Зурабом Церетели. Но даже и этот вариант реализовать нет никакой возможности, поскольку Церетели откликнулся на слёзную просьбы жителей Тамбовской области, и памятник в 2012 году установили в городе Мучкап, лишив Москву надежды, а Быкову сохранив кое-какие деньги, насколько я могу предположить.

Ну что ж, покончим с уже порядком надоевшей мне историей с «Нацбестом» и перейдём к премии Стругацких, тем более что Быков был лауреатом этой премии четырежды. Да что я говорю – он им остаётся по сей день! И между прочим, этим горд, как следует из его признания [78]:

«Почему-то нам свойственно очень гипертрофированное значение придавать премиям. Вот организаторы премии "Нацбест" просто считают, что люди убиваются за то, чтобы их премию получить. Уверен, что после объявления шорт-листа обязательно какая-нибудь гнида напишет про то, как я старался, как я всех подкупал и вообще сплю и вижу второй «Нацбест» получить. Соответственно, большие интриги идут вокруг «Большой книги», не понятно совершенно почему, премий всего три, оставшиеся участники шорт-листа вообще ни копейки не получают, была бы честь предложена. Единственная престижная, на мой взгляд, премия, это премия АБС, премия Стругацких».

На чём основано столь уважительное отношение Быкова к этой премии, не берусь судить. Вряд ли причина в том, что среди членов жюри нет сторонников Виктора Топорова. Скорее всего, дело в личности братьев, Аркадия и Бориса Стругацких, авторов произведений, которые заслужили высокую оценку у читателей.

Борис Натанович так сформулировал критерии присуждения этой премии [79]:

«Премия присуждается за лучшее фантастическое произведение года, причем под фантастическим понимается любое произведение, в котором автор в качестве художественного сюжетообразующего приема использует элементы невероятного, невозможного, небывалого. Таким образом, рассмотрению подвергается чрезвычайно широкий спектр произведений – от чистой научной фантастики в манере Герберта Уэллса, Станислава Лема и Роберта Шекли до гротесков и фантасмагорий в стиле Франца Кафки, Михаила Булгакова, Владимира Маканина или современных сказок в стиле Евгения Шварца или Вадима Шефнера. Награждается не автор, а произведение. Поэтому один и тот же писатель может неоднократно становиться лауреатом этой премии».

Это как бы в оправдание легитимности четырежды лауреата. Но мне более интересны причины пристрастия Быкова к фантастике. Не ради же премии он столько фантастических романов написал? Обычно люди придумывают мифы, когда не могут найти объяснения происходящему. Но вот Стругацкие, напротив, смогли многое в нашей жизни объяснить, используя сюжеты, внешне очень далёкие от привычной нам реальности. Тут надо бы иметь в виду, что писали Стругацкие в те годы, когда за откровенные высказывания можно было поплатиться не только должностью, но и свободой. Сейчас другое время, однако у Быкова, похоже, своё мнение на этот счёт, поэтому и плодит один за другим нереальные сюжеты.

Итак, иной недоброжелатель может предположить, что Быков создаёт очередной роман, следуя вполне понятному желанию получить премию имени братьев Стругацких, людей близких ему, в частности, по менталитету. Не исключено также, что он решил повторить их путь к успеху и только поэтому стал писать фантастику. Даже если это так, понятно, что ничего подобного произведениям Стругацких у Быкова-фантаста при всём старании так и не получится. Хотя бы потому, что пишет он один, ну а многочисленные двойники заняты, по его определению, подёнщиной. И этому есть вполне уважительное объяснение [14]:

«Я считаю, что и журналистика – вполне писательский труд. Я ведь пишу, и именно это, слава Богу, мой основной заработок. Вдобавок журналистика даёт возможность ездить, а это писателю тоже весьма полезно. Что касается разных побочных профессий – преподавания, скажем, – это скорее для души и для сознания пользы. Выживать одной литературой – стихами и романами – кажется, сегодня нельзя, если не ваять в год пару бестселлеров. Но я и не думаю, что это нужно. Писатель обязан уметь делать что-нибудь ещё. Просто чтобы не зависеть от гонораров и не пытаться писать на политический или иной заказ».

Мне вспоминается фильм Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» и замечательный монолог Евгения Евстигнеева перед артистами народного театра. Говорил он про Ермолову, которая по его словам могла бы играть в театре гораздо интереснее, если бы днём стояла у шлифовального станка. И мне тоже хочется повторить вслед за Евстигнеевым… Но нет, пожалуй, не смогу. Да и не простят мне подобного издевательства над авторитетной личностью. К тому же шлифовальный станок тут ни при чём – вместо него у Быкова имеется газета [80]:

«Роман пишется два года – меньше у меня не бывает, даже если роман небольшой. Его надо как-то прожить. "ЖД" я придумывал 20 лет, писал 5, но это скорее исключение. "Окуджава" написан за четыре года, "Пастернак" – за два (год писал, год правил). Новый роман, который сейчас заканчиваю, хоть и невелик, а занял все три – одной масонской литературы сколько перечитано. Гонорар за книгу, в зависимости от жанра и издательства, колеблется от двух до пяти тысяч долларов. <…> Главный источник моих заработков – газета, и я надеюсь, что так будет впредь».

Готов согласиться, что газета может стать источником семейного благополучия, особенно если имеются в виду сразу несколько газет. Правда, сдаётся мне, что есть более выгодное место приложения своих талантов, поскольку стишок или статья в журнале ценятся гораздо ниже, чем двухчасовое выступление перед зрителями в «Барвихе Лакшери», о которой речь пойдёт чуть ниже, или же в иных не менее привлекательных местах. Существенную прибавку к жалованию столичного журналиста может дать и гонорар за книгу, изданную в переводе где-то за границей.

Но мы изрядно отвлеклись, попробуем вернуться к премиям [8]:

«Конечно, премии добавляют вам ненависти коллег. И это тот ингредиент, без которого жизнь писателя несовершенна. Писатель, которого любят коллеги, – это, чаще всего, плохой писатель. Коллеги должны ненавидеть, я имею в виду массовые коллеги. Хорошие, умные коллеги должны любить. Я очень скептически отношусь к литературным премиям вообще. Достаточно сказать, что почти никто из крупных русских писателей последнего времени не получал "Букера", а получала его такая дрянь, что стыдно вспомнить. Никто практически из крупных литераторов не получал за последнее время ни одной журнальной премии. Некоторые из них получали "Большую книгу", которая единственная более-менее объективна. Мне особенно приятно об этом говорить, потому что я её получал дважды. <…> В принципе, премиальный фактор полезен ровно в одном отношении – он вам даёт немножко денег, немножко – много там не бывает».

Довольно двусмысленный по своему содержанию пассаж. Коллеги вроде бы должны ненавидеть, но из этого неизбежно следует, что писателя некому любить, поскольку это «массовые» коллеги, которых чрезвычайно много, а «умных», как ни странно, кот наплакал. Словом, одно с другим в этом монологе не стыкуется, хотя Быков упорно настаивает на своём. Впрочем, презрительное отношение к писателям, и здравствующим, и давно ушедшим в мир иной, Дмитрий Львович демонстрировал не раз, в чём мы ещё получим возможность убедиться.

«Премиальным фактором» Быков тоже удивил. Неужто он так разбогател, что три миллиона рублей премии «Большая книга» воспринимает как «немножко»? Могу лишь порадоваться за успешного писателя.

Но перейдём к другим признаниям Дмитрия Львовича, касающимся «премиальных», а также прочих способов обеспечить приличный достаток для семьи [81]:

«А я езжу очень много. Сейчас у меня вышла книжка, я всё время езжу её продавать. Езжу по разным городам. Должен вам сказать, что приходит немало народу, и это народ весьма понимающий».

Приятно, что народ всё понимает. Было бы странно, если бы Быков разъезжал по всей стране, рекламируя творения Лимонова или Пелевина. С какой стати? Пусть сами ездят, если есть желание прилично заработать! Так что народ прекрасно понимает: Быков приезжает для того, чтобы способствовать продаже только своих книг. И на том спасибо! Когда ещё где-нибудь в глухой провинции, в Нижней Туре или в Качканаре, удастся лицезреть живого классика?

Но Быков может приехать даже в Петербург [82]:

«Могу приехать в тот же Санкт-Петербург и выступить вообще бесплатно. <…> Это одно дело. А иногда выступаю в московских клубах. Что не предосудительно: все гонорары декларирую. Это бывает 200-300 тысяч за вечер».

Что ж, за такие деньги можно съездить даже в какую-нибудь Тмутаракань, скажем, в тот же Качканар, что затерялся где-то на Урале. Но есть адреса гораздо ближе, не на границе с Азией и не в Причерноморье – совсем рядом, скажем, на Рублёвке. Если бы не дорожные пробки, на машине можно доехать всего за полчаса [83]:

«Я смею выступать с концертами в "Барвихе Лакшери". <…> Для меня совершенно естественно показывать своё искусство там, где мне позволяют это делать».

Я бы ещё добавил – там, где платят деньги. А тот, кто платит, тот иногда даже заказывает музыку. Однако музыка тут ни при чём, поскольку Быков развлекает публику чтением сатирических стихов, хотя не исключено, что когда-нибудь по его стихам поставят оперу. Я ничуть не сомневаюсь, что Дмитрий Львович со временем освоит этот жанр – сам напишет либретто, сочинит кое-какую музыку. Не исключено, что сам выступит в главной роли «гражданина и поэта» – но это лишь в том случае, если постановку осуществит Большой театр. А чем Быков хуже Владимира Сорокина?

Но прежде, чем предаваться грёзам, отдадим должное логике стихотворца-декламатора. Надо же как-то объяснить его появление в Барвихе. Не сомневайтесь, у Быкова на всё есть оправдания, под каждый рубль своего гонорара он способен подвести идеологическую базу [84]:

«Ну, во-первых, надо сказать, что концерт в "Барвиха Лакшери Вилладж" – это просто один из концертов во многих залах. <…> Я, к сожалению, должен заметить, что инстинкт независимости и самостоятельности гораздо более силен в русской элите, нежели в массе. Это всегда так было, и, собственно говоря, и декабристы, ведь, простите, происходили не из простого народа. К сожалению, чувство собственного достоинства в России сильнее развито у тех, кто финансово независим».

Что у кого сильнее развито и по какой причине – это вопрос, требующий деликатного подхода. Если осознание собственного достоинства приходит после того, как видите склонившегося в почтительном поклоне вышибалу при входе в ресторан – это всего лишь одна сторона вашего достоинства. Другая сторона может быть основана на чувстве удовлетворённости результатами своего труда, гарантией чего является счёт в солидном банке. Но мне больше по душе достоинство математика Григория Перельмана, отказавшегося от того, чтобы его талант и достижения оценивали в евро или в долларах.

Тезис о связи достоинства с финансами Дмитрий Львович пытался обосновать на страницах «Новой газеты» [85]:

«Я вообще свою профессию не люблю. Я люблю книжки писать и преподавать в школе. Но журналистика для меня – это единственный способ зарабатывать на жизнь, не теряя при этом совести».

Это что же получается? Выходит так, что и в романах, и в стихах, и на уроках в школе Дмитрий Львович врёт бессовестно, причём исключительно любя? Ну, если даже не врёт, то хотя бы лицемерит, зачем-то скрывая свою любовь к зарабатыванию денег? Вот не решаюсь предположить, что эта его временами проявляющаяся «бессовестность», вызванная тем, что он «финансово зависим», может уничтожить последние остатки упомянутого им достоинства. И не дай бог, если отсутствие совести выразится ещё более неприемлемым, бесчеловечным способом!

Но вот, кстати, ещё кое-что о литературе и, конечно, о любви [86]:

«Брать деньги за литературу, по-моему, так же наивно, как брать их за любовь. Или так же, наоборот, не наивно, но неправильно. Я зарабатываю другими вещами, и мне представляется, что писатель вообще, в идеале, должен существовать на нелитературные заработки».

Ну, тут опять напрашивается отсыл к шлифовальному станку и фильму «Берегись автомобиля».

Глава 7. Советы неудачникам

От гонораров за выступления перед публикой плавно перейдём к анализу способов достижения успеха. Здесь речь не идёт о миллиардах долларов – хотя бы пару миллионов в год, притом в рублях, конечно. Вот вам совет от Быкова, датированный 2008 годом [87]:

«Хорошо раскупаются в последнее время книги всех неписателей. Это сегодня главное условие успеха – финансового, конечно, о другом не говорю: прославиться в другой области (попсовом пении, фигурном катании, руководстве фракцией), а потом писать».

Этот совет в значительной степени основан на собственном опыте – Быков сначала приобрёл известность как журналист и лишь после нескольких лет работы в газетах и на телевидении получил возможность развить успех в качестве этого самого «неписателя». Здесь я имею в виду то обстоятельство, что никаких литинститутов Дмитрий Быков не кончал, ну а полученный в незапамятные времена билет члена Союза писателей СССР уже давно утратил свою пробивную силу.

Ещё один совет, он относится к 2012 году, поначалу вызывает удивление [88]:

«Я абсолютно убеждён, что чем книга непонятней, чем больше она интригует, чем больше себя человек будет уважать за факт её прочтения, тем больше шансов, что он это в результате прочтёт».

Честно говоря, никогда не задумывался о том, стану ли себя больше уважать, если прочитаю ту или иную книгу. Вот, скажем, «ЖД» я не стал полностью читать – ограничился большими фрагментами из начала, середины и финала. Роман вполне удовлетворяет приведённому критерию – малопонятен, однако интригует. Прежде всего, интригует тем таинственным смыслом, что заложен Быковым в название. Стал ли я себя после «непрочтения» меньше уважать? Скорее уж наоборот. Но дело тут не в моих пристрастиях или антипатиях. Когда впервые взялся за роман «Идиот» Фёдора Михайловича Достоевского, был заинтригован ещё больше – и необычным названием, и содержанием первой главы. Могу ли я назвать эту книгу непонятной? Да нет, не было такого ощущения. И тем не менее, до сих пор восхищаюсь талантом её автора. Так что совет Быкова на этот раз, что называется, «не катит».

Попробуем перейти от сложного, малопонятного к простому. Вот что говорил Дмитрий Львович на встрече с преподавателями и студентами Новосибирского государственного университета [8]:

«Я могу дать море простых прикладных советов. Во-первых, пишите роман. Рассказ – это очень сложный жанр, поэтому начинайте с романа, как делали все приличные люди. Лев Толстой только к старости научился писать хорошие рассказы, а в молодости у него это совершенно не получалось. <…> Второе – пишите о себе, потому что всё остальное уже сказали, а вас ещё не было. Третье – старайтесь придумать сильную фабулу, потому что без фабулы читать прозу невозможно: не пишите эссе, пишите сюжет, как можно более жёсткий. Помните чётко о структуре текста: на третьей странице должно быть уже смешно, на четвёртой должна быть опасность. <…> Старайтесь, чтобы было как можно больше диалогов. Потому что, мне кажется, большая глупость делать так, как Набоков говорил, будто книга тем лучше, чем меньше в ней диалогов. <…> Не думайте о стиле, старайтесь, чтобы просто было понятно и увлекательно. <…> Вот те немногие советы, которые я могу дать. В надежде, что они не будут услышаны».

Про «глупость», связанную с именем Владимира Набокова, что называется, пропущу мимо ушей. У каждого писателя свой стиль и свой конёк. У говорливого Быкова – это диалоги. А с остальным, бывает, что не ладится, если потребовалось нечто большее, чем банальное описание событий, которое вполне привычно для опытного журналиста.

В сентенциях Быкова, как обычно, смесь сказанного всерьёз с немалой долей иронии. Признаюсь, будь я студентом, мечтающим стать писателем, для себя из таких советов не отобрал бы ничего. И не потому, что Чехов начинал с рассказов и никогда не писал семисотстраничных опусов. Тоже можно сказать и о Юрии Олеше. По-моему, как и что писать, в этом будущий писатель должен разобраться сам, без посторонней помощи. Надо только поменьше слушать ныне признанных авторов и побольше читать тех, что писали тридцать лет назад и раньше, в те годы, когда ещё существовала настоящая литература.

Но вот вопрос Быкову прямо «на засыпку» от журналиста православного журнала «Нескучный сад» [14]:

– А у молодого, талантливого литератора есть сегодня шанс войти в "большую литературу"?

– Да запросто. Напишите хорошую книгу или даже несколько отличных стихотворений – и вперед, в большую литературу. Времена кризисные и не слишком благоприятствующие искусствам как раз предоставляют оптимальный контекст для любого, кто хочет заявить о себе. Сегодня достаточно мало-мальского таланта, чтобы о тебе заговорили.

Снова Дмитрий Быков то ли издевается, то ли шутит, то ли просто не врубился в тему. Был бы предельно внимательным и искренним, тогда бы так сказал: надо в своём опусе пару раз пнуть сапогом советскую власть, ну и посетовать на то, что Путин в своём кресле что-то засиделся – вот только тогда появится реальный шанс. Однако уточню, что этот совет только на любителя. Несколько лет назад я бы рекомендовал добавить в роман несколько фраз с отборным матом, однако сейчас и это не пройдёт.

Если у кого-то появилось сомнение в эффективности моих советов, снова сошлюсь на слова Быкова, сказанные всё на той же встрече в НГУ. Здесь он излагает своё мнение об Эдуарде Багирове, Сергее Минаеве и Марине Юденич [8]:

«При каком, извините меня, строе, эти люди могли бы считаться литераторами? Ни при каком абсолютно. Они держатся очень за Путина. Не потому, что Путин им заплатил, а потому, что только при его строе убожество может на что-то претендовать. Так же будет происходить и со всеми остальными: убожества будут цепляться за этот режим, а нормальные люди будут выстраивать свою альтернативную жизнь».

Признаюсь, я тоже не в восторге от произведений обруганных Быковым писателей. Но это его обвинение можно перефразировать и приспособить к более удачливым литераторам, которых Быков не счёл возможным обругать. Выглядело бы это обвинение примерно так:

«При каком строе эти люди могли бы считаться литераторами? Только при ныне существующем в России. А всё потому, что их популярность держится на критике режима. Стоит перестать критиковать, и в одночасье все о них забудут, будто их и не было».

Кстати, отвлекаясь от критики режима, при котором «убожество может на что-то претендовать», замечу, что именно при Путине литератор Быков добился потрясающих успехов, причём ещё до того, как встал в ряды противников режима. О ужас! Очень хотелось бы так воскликнуть, однако не стану придираться к Быкову по мелочам.

В принципе, есть только один критерий разделения на хороших и плохих писателей – история всех рассудит, а вовсе не члены каких-то там жюри. И не читатели, которые слишком уж ведутся на то, что им внушают критики и велеречивые кумиры. Вот вам пример подобного «внушения», предпринятого Быковым, как обычно, не вполне всерьёз [89]:

«Плохие книги <…> гораздо полезнее для изучения эпохи. В хорошей книге слишком много видно автора, а в плохой – как раз эпоху с её болями, страданиями».

Теряюсь в догадках, какие из своих произведений Дмитрий Львович имел на этот раз в виду.

Глава 8. О нелюбви

В этой главе более подробно поговорим о симпатиях и антипатиях Быкова. Об одном «заклятом друге» я уже упомянул. Но боюсь, что кое-кому это может показаться недостаточным, а потому список претендентов на «обругание» продолжим.

Сначала несколько слов о том, как сам Быков относится к подобной критике [80]:

«Мнения людей, искренне ко мне расположенных, либо нейтральных, либо хорошо разбирающихся в предмете, мне интересны всегда. Впрочем, если меня активно и предсказуемо ругают люди, которых я почему-либо не люблю (чаще всего у такой неприязни не личные, а самые что ни на есть литературные мотивы), – это мне приятновдвойне, потому что, значит, я попадаю в цель. Мне вообще кажется, что нелюбовь противных – гораздо более надежный критерий успеха, чем любовь симпатичных».

Что ж, стоит принять это во внимание. Особенно хорошо работает такой критерий в том случае, если цель написания романа – кого-то непременно разозлить. Если же основная задача состоит, как мы убедились, всего лишь в зарабатывании денег, то и в этом случае чья-то неприязнь играет положительную роль, поскольку скандал или перебранка из-за книги может привлечь читателя и увеличить рейтинги продаж.

Но прежде, чем делать окончательные выводы, приведу образчик критики, заимствованный из «Литературной газеты» [90]:

«Дмитрий Быков, которого знают все: литератор стахановской производительности, строчит в прозападном "Огоньке", профашистском "Консерваторе", желтеющем "Собеседнике", скандальной "Столице", истеричной "Новой", ведёт телепередачи, включая "бульварное Времечко"».

Тут и впрямь многое сошлось – и ненависть к фашизму, и презрение к бульварной желтизне. Чего тут только нет! Быков вообще горазд писать, и ничего с этим не поделаешь. Если у писателя нет стимулов печататься в литературных журналах, которые и выходят-то не чаще, чем раз в месяц, почему нужно игнорировать еженедельные издания и телевизионные ток-шоу? Впрочем, информация изрядно устарела, поскольку Быкова уже давненько нет на телевидении.

Но речь здесь не о том – Дмитрий Львович не прощает обид своим гонителям [91]:

«"Литературная газета" вообще никаким боком не относится к литературе: это рупор малоталантливых, амбициозных, сервильных обскурантов, пишущих с грамматическими, стилистическими и фактическими ошибками. Мне стыдно за бренд, который в семидесятые олицетворял собою какой-никакой глоток воздуха, пусть и тухловатого».

Как он их послал! Жаль, что портал Openspace.ru и журнал «Что читать», в качестве главного редактора которого высказался Быков, не столь популярны, как «Литературная газета», а то можно было бы рассчитывать на продолжение этой перебранки. Будь у меня возможность, я бы основал журнал или газету, специально посвящённую конфликтам в творческой среде. Представьте, сначала одного мутузят, выкладывая на страницы всю его подноготную, а уже через неделю обиженный и оскорблённый возит своего оппонента «мордой» по столу.

Вообще-то над Быковым издеваются все, кому не лень. Вот и филолог Николай Александров в 2011 году заявил, что таким уникальным даром многословия, как у Быкова, обладают только женщины [92]:

«Мой опыт преподавания литературы подсказывает мне, что девочки вообще гораздо легче пишут сочинения, и они у них получаются гораздо длиннее. Для любого мальчика написать сочинение – это довольно существенная проблема. Таким образом, лёгкость письма и, в общем, если угодно, плодовитость – это одна из специфических особенностей женского письма и женского почерка. И в этом смысле, на самом деле, образец женской прозы в нашей современной изящной словесности – это Дмитрий Быков».

Впрочем, в рецензии Александрова на книгу Быкова о Пастернаке для израильского журнала «Лехаим» в 2007 году намёков на «женский почерк» Быкова ещё нет. Надо полагать, «гендерные» особенности прозы Быкова ещё не были заметны, хотя девятисотстраничный текст и сейчас наводит на кое-какие подозрения. Привожу наиболее впечатляющий отрывок из рецензии [93]:

«Быков пишет размашисто, свободно, масштабно, в полной уверенности своего права на такую свободу и размах».

Судя по этому тексту, критик старается подчеркнуть мужские достоинства прозы Быкова – в отличие от женских, которые он углядел через четыре года. Похоже, именно «гендерная» характеристика является коньком, фирменным знаком критика.

Несколько позже Александров, обсуждая недостатки романа «Списанные», обвинил Быкова в «явном нарушении кафкианского канона», выразившемся в некоем разъяснении авторской позиции, сделанном на страницах книги, и добавил [94]:

«Внятности, однако, это роману не прибавляет, а скорее ослабляет даже то, что помимо стилизации Кафки бросается в глаза – а именно – откровенную фельетонность».

В короткой и маловразумительной рецензии явно ощущается желание критика унизить автора, причём без достаточных на то оснований. Возможно, это всего лишь отзвуки той битвы Быкова с «правоверными» евреями, которой он был увлечён за несколько лет до написания своего романа – об этом речь пойдёт в одной из следующих глав. Не исключено, что здесь проявляются и особенности характера Николая Александрова. На сайте «Эха Москвы», где критик подвизается в роли специалиста по рекламе, в частности, поступающих в продажу книг, приведено такое откровенное его признание [95]:

«Я довольно мучительно пишу, но зато почти со сладострастием правлю текст».

Видимо, это сладострастие проявляется и при мучительном прочтении чужих текстов, когда так и хочется что-нибудь подправить, но раз уж это невозможно, всё, что остаётся критику, это хотя бы как-нибудь нагадить автору в рецензии.

К счастью, моральные потери, вызванные критикой, нередко компенсируются материальной выгодой – о таком случае Быков рассказал на презентации «Остромова» в Москве [96]:

«Один из моих романов, переведенный на английский, вызвал какую-то рецензионную бурю – для меня совершенно неожиданную. Везде писали, что это "бесформенная, аморфная, оскорбительная, несбалансированная, отвратительная, мерзкая, великая книга". Вот такой ряд эпитетов. Меня, как вы понимаете, устраивают всё. А больше всего устраивает то, что два её тиража по тысяче экземпляров продались».

Не будем придираться к сказанному второпях: что «продались», что «были проданы» – это по большому счёту нам без разницы. Переживём как-нибудь и «мерзкую, бесформенную книгу». Тут главное – тиражи, а остальное по фигу!

Вообще-то ругань завистников в адрес более успешных коллег имеет под собой вполне оправданные основания. Это нечто вроде психотерапии – приятнее конкурента обругать, чем принимать успокоительное. Вот я стараюсь обойтись без ругани, но если всё же окажусь не прав, готов отвечать перед законом, то есть перед Дмитрием.

Сам Быков к участию в нелицеприятных перебранках вроде бы не склонен [97]:

«В повседневной жизни я стараюсь воздерживаться, по крайней мере, от тех грехов, которые считаю наиболее отвратительными: от лицемерия, фарисейства и целенаправленного унижения других людей».

Можно понять, когда воздерживаются от унижения современников – ведь неизвестно, на кого иной раз попадёшь, а вдруг ненароком двинет кулаком. Совсем другое дело, когда речь идёт о тех, кого с нами уже нет. В 2002 году вышла в свет вторая часть книги Солженицына «Двести лет вместе», посвящённой истории взаимоотношений русского и еврейского народов. Вполне логично, что Быков на неё откликнулся, однако основное содержание полемики оставлю за пределами этой книги. Меня заинтересовало мнение Быкова о великих [98]:

«Достоевский гениален, когда говорит о психологии, но стоит ему коснуться геополитики, правительства или Стамбула – выноси святых».

Ну, это ещё как-нибудь перетерплю. Тем более что ценю Достоевского как писателя, а вовсе не как путешественника, азартного игрока или, не дай бог, политика. Можно было бы обсудить причины этих увлечений, но Быков и в своих романах подобные тонкости старательно обходит, предпочитая уделять внимание несущественным деталям.

Но вот читаю дальше Быкова:

«Трудно представить себе что-нибудь более скучное, плоское и безблагодатное, чем теоретические и теологические работы Толстого. <…> Этот великий знаток человеческой и конской психологии делался титанически глуп, стоило ему заговорить о политике, судах, земельной реформе, церкви или непротивлении злу насилием».

Вот ведь как на могилке потоптался! Замечу, что Фёдора Достоевского, в отличие от Льва Толстого, Дмитрий Львович почему-то невзлюбил. Но что же это получается: кого любишь, того и оскорбить приятнее? Отчасти оправдывает Дмитрия Львовича лишь то, что дело было за год до того, как он получил первую свою премию, а вместе с ней и литературную известность.

Но вот чего не могу простить Быкову, так это его слов, посвящённых Юрию Олеше. Читаем в романе «Оправдание» описание воображаемой встречи Бабеля с Олешей уже после войны – дело происходит в пивной у Белорусского вокзала:

«Олеша пришел к девяти вечера, уже пьяный, в грязном черном пальто, несмотря на теплынь: пусть дождь, но не ходить же летом в этом убожестве! Первый признак разрушения – всё время мерзнешь: все виденные Бабелем бродяги и старые, потерявшие удачу воры были в сальных тряпках, облезлых кацавейках. Олеша постоял на пороге, выискивая знакомые лица, увидел Бабеля и без тени изумления или страха направился к нему».

Ну, это я ещё могу простить, поскольку автор, видимо, недалеко от истины. Однако представив монолог Олеши по поводу того, что вот, мол, не оправдал надежд, Быков замечает, приписывая эти свои мысли Бабелю:

«Это было немного театрально, но, в общем, неплохо. В конце концов, лучше, чем эпопея. В некотором смысле он изобрел новый жанр, но в нём мог работать только сам. Хорошо, что меньше стало метафор: они отвлекали от сути и резали глаз, в то время как основной язык, язык чувств и характеристик, был бедноват. Олеша умел сравнить так, чтобы было видно, как он умеет сравнить, но не так, чтобы было видно предмет».

Против утверждения, что монолог Олеши гораздо лучше эпопеи, если под этим понимать «эпическую поэму» Быкова «ЖД», не смею возражать. Но прочитав, что язык у Олеши бедноват, что за сравнениями не виден будто бы предмет… Даже не знаю, что лучше сделать – свалиться на пол или сидя на стуле хохотать?

Ладно, выбрался еле-еле из-под стула и читаю дальше откровения Дмитрия Львовича о том, что метафоры будто бы отвлекают от сути и режут ему глаза. Это до какой же степени надо презирать настоящего писателя, до какого предела должно дойти непонимание того, чем отличается подлинная литература от того, над чем так увлечённо работают толпы соискателей литературных премий!

И вдруг наткнулся на объяснение этим страстным выпадам Быкова против всего, что ему не по душе. В том же тексте, где Быков спорит с Солженицыным, присутствует такой пассаж [98]:

«Кто хочет истинного величия – тот непременно обязан нести чушь, и чем чаще, тем лучше. (Может быть, и я не исключение, и всё сказанное выше только подтверждает мою мысль.)».

Просто садомазохизм какой-то – иначе не могу определить. Конечно, с поправкой на то, что Быков опять говорит не вполне серьёзно. Но здесь есть определённая доля логики. Когда городишь чушь с иронической улыбкой, все скажут: ну до чего же он умён!

Однако вернёмся к обвинениям в адрес Быкова. Оказывается, не всегда критика вызывает у него желание размазать обидчика носом по столу, бывают редкие исключения. Вот, например, «панегирик» Эдуарда Лимонова, размещённый в декабре 2012 года на интернет-портале под названием «Свободная пресса». Позволю себе привести три фрагмента объёмистого текста, поскольку нечасто приходится читать такие откровения писателя о своём собрате по перу [99]:

«"Дима" давно меня раздражает. Это тот нередкий банальный случай, когда из долго подававшего надежды гадкого утенка, в конце концов, получился гадкий селезень. Проезжаться по поводу его замечательной знойной комплекции я не стану, поскольку комплекцию не выбирают. А вот по поводу его духовной, сущностной, если можно так выразиться «округлости» вынужден. <…> Быков такой хороший, такой правильный, такой современный, такой вездесущий, такой посредственный, такой банальный, что противно. Дмитрий Львович и учитель, и романист, и лектор, и пропагандист, и поэт с легким пером. Короче говоря, он как дама приятная во всех отношениях, только не дама. За словом в карман не лезет, премии получает изобильно, на всех радио его голос нас поучает, и ни грамма трагедии в жизни».

Конечно, многие эпитеты можно было бы отнести на счёт вполне естественной зависти к успешному собрату по перу. Впрочем, о доходах самого Лимонова ничего мне неизвестно, ну а признание коллег, насколько я понял, Лимонову совершенно ни к чему.

Но вот дальше уже гораздо интереснее. Здесь речь не о литературе – здесь о зубоскальстве и о менторстве:

«Я стал замечать, что он духовно "круглеет", несколько лет тому назад. В его публичных выступлениях назойливо зазвучали менторские ноты. Он проповедовал округлость. Он решил, что пора ему начать учить граждан РФ своей модной пошлости. То, что он влился в безопасный, разрешенный властями протест и стал завсегдатаем Болотных и Сахарова, – закономерно. Следовательно, он не увидел в протесте риска для своей шкуры. Следовательно, так безопасно стало быть протестующим против режима, что даже такой вот круглый Быков осмелился стать оппозиционером. <…> Ну, приглядитесь же… Его фрондёрское зубоскальство в сериале "Гражданин – поэт" власти не опасно, оно потешает обывателя, такие знаете остренькие симпатичненькие фрондёрские вирши. <…> Дима Быков поёт свои веселые вирши, свои кукиши из кармана, и ни на него, ни на неприглядного артиста Ефремова власть даже не цыкнула. Быть фрондёрами сегодня безопасно и прибыльно. Они ж денег заработали немало гастролями, эти куплетисты».

О весьма ощутимых премиальных Быкова я уже писал, вот и Лимонов это подтверждает. Не думаю, что мнение Лимонова о фрондёрстве Быкова могло кардинально измениться, если бы успешный коллега пожертвовал от щедрот своих на нужды его партии. Во-первых, и сам Лимонов, вероятно, зарабатывает немало, а во-вторых, негоже ему брать деньги у «кругленького Быкова».

Что же касается разрешённого фрондёрства и сатирических стихов, не думаю, что власть от этого в восторге. Можно было бы согласиться с утверждением, что Быков с его многословием менее опасен для властей, чем люди действия, воспитанные «Эдичкой». Но следует учесть, что Быков обладает способностями, если не переубедить, то на какое-то время увлечь своими идеями любого. Заметим, что, в отличие от Лимонова, он ещё и профессор, и школьный учитель, и регулярно витийствует в эфире «Эха Москвы».

Однако всё это ещё цветочки – дальше будут только ягодки. Лимонов отбрасывает иронию и называет вещи свои именами, по крайней мере, ему так кажется:

«И вот Дима стал лидером оппозиции. Само его участие в выборах в КС говорит о его тщеславии. Сидит теперь в Координационном Совете рядом с пошляками телеведущими и звездами интернета. Рядом со светскими шлюхами и игроком в покер. Исключительно весёлая компания, ни одной трагедии на всех. Все вместе они собираются решать судьбы оппозиции. Они себя считают новым и современным классом. На самом деле они уродливая мутация части буржуазии в периферийной стране на окраине Европы. "Образовался новый класс", гордо вещают они, и Дмитрий Львович с ними. Это вы-то новый класс?! Светские шлюхи, проходимцы и второстепенные литераторы, как и игроки в покер, существовали в России в изобилии и в XIX, и в XX веке».

Ну что ж, Лимонов высказался, что называется, от всей души. Я же воздержусь от комментариев хотя бы в силу недостатка информации – в Координационный совет оппозиции не входил, с подругами Быкова не знаком. Кстати, это меня совсем не огорчает. Ну а про «новый современный класс» мы ещё поговорим.

Теперь слово за Быковым. И вот на вопрос коллеги-журналиста он отвечает [2]:

«Ничего я не хочу ему говорить в ответ – он осуществляет свою жизненную программу, свою стратегию самоуничтожения, а в этой стратегии нет места другим людям. Лимонов рано или поздно рвёт со всеми, бессмысленно требовать от него привязанности, если ты не девушка – да и те задерживаются ненадолго. Вся его литература – отчёт о бесконечных отъездах, разрывах, взаимных предательствах, о неспособности и нежелании жить с другими».

Увы, полемики так и не случилось. Не ожидал столь сдержанной реакции от Быкова. Мог бы и вступиться за поруганную честь девушки, которую обозвали шлюхой. Но то ли ему нечего возразить по существу, то ли предпочтительнее обсуждать психологию обидчика, при этом делая вид, что никакой особенной обиды не было. Возможно, помогает сохранять спокойствие чувство превосходства над соперником – фактически сам Лимонов признаёт, что Быков и в литературе, и в окололитературном бизнесе на сей момент куда успешнее.

А вот ещё одно объяснение миролюбивой реакции Быкова на слова недоброжелателей. Эти слова Леонид Школьник приписывает Дмитрию Львовичу в своей статье «Казус Быкова», опубликованной в «М3». Статья написана в ответ на резкие высказывания Быкова об израильских евреях, но о ней речь будет впереди [100]:

«Мне всегда нравилось, когда меня называли "журналюга". Журналюга – это тот, кого ненавидят, а настоящий журналист должен вызывать ненависть и раздражение. Если после публикаций или передач остается благостное впечатление, это плохой журналист».

Тут явная попытка сделать хорошую мину при плохой игре, просто не замечая оскорблений. Видимо, Быков чувствует, что в чём-то был не прав, или не находит достойных возражений. К тому же непонятно, кому конкретно надо возражать, поскольку в данном случае обидчик обезличен, то есть не имеет конкретного лица.

Совсем другое дело, когда речь идёт об «Эхе». В 2006 году Быков написал в журнале «Мулен Руж» злую статью, в которой многих «припечатал», пригвоздил к позорному столбу. Текст называется «Йеху Москвы» и посвящён, как нетрудно догадаться, нравам весьма популярной радиостанции столицы [101]:

«Йеху, если кто-то не помнит – это такие человекообразные существа, на которых свифтовские благородные лошади (называвшиеся гуингмами) возили воду. Йеху были зловонны, ленивы и завистливы. Решив, что таково и всё человечество, а лошади никогда не возьмут тут всю власть, Свифт впал в глубокую депрессию и сошел с ума».

Надо признать, обидное сравнение, хотя лично у меня нет причин на это обижаться, поскольку к радиостанции «Эхо Москвы» никакого отношения не имел, ну разве что слушал её в августе 91-го года в перерыве между пробежками к Белому дому и обратно.

Тем временем Быков продолжает обличительную речь:

«Я очень долго не хотел писать этот текст. Есть люди, с которыми опасно конфликтовать – испражнения-то смоешь, но запах, запах останется. Однако процесс зашёл слишком далеко. Есть идеи, которые мне по старой привычке дороги. И мне невыносимо видеть, как они всё прочнее отождествляются с людьми неприличных взглядов и манер».

Далее Быков приводит выдержки из высказываний Алексея Венедиктова, почерпнутые с сайта «Эха Москвы». Видимо, нрав руководителя радиостанции был круче некуда, по крайней мере, восемь лет назад. И вот как Дмитрий Быков комментирует его манеру общения со слушателями:

«Это что такое? Это барин проводит прямую линию с крепостными, отвечая на их вопросы? Это холопья пришли к парадному подъезду с накопившимся и наболевшим? Это десятилетний школьник играет с одноклассниками в Большого Босса, реализуя детские комплексы? Что это за поток пошлости и хамства, несущийся в эфир и выкладываемый потом в виде транскрипта? Это Алексей Венедиктов, главный редактор радиостанции "Эхо Москвы", общается со слушателями в прямом эфире, заменяя в качестве ведущего Евгению Альбац, уехавшую в отпуск, как гордо сообщает начальник, в саму Америку. Хамство "Эха" вошло в пословицу, и не стоило бы подробно разбирать именно этот аспект проблемы».

Могу предложить своё объяснение столь неадекватной реакции Венедиктова на острые вопросы слушателей. Осенью 2006 года на сайте «Эха Москвы» было несколько форумов, что-то около десятка. На один из них, форум журналиста Пархоменко, и я изредка заходил – надо сказать, что публика там обитала вполне приличная, способная вести интересный разговор на самые разные общественно-политические темы. Обычно дискуссия велась спокойно, без взаимных обид, но иногда налетали отморозки-антисемиты с другого форума «Эха Москвы», и тогда наш форум превращался в некое подобие гадючника. При этом доставалось всем – и тем, кто писал посты на форме, и руководству страны, и даже Венедиктову, который вроде бы ни при чём, поскольку его можно было лишь благодарить за предоставленные нам возможности интернет-общения.

Надо полагать, что тексты на своих форумах главный редактор «Эха» изредка читал и, вероятно, делал выводы о моральных качествах посетителей форума и слушателей радиостанции. Отсюда его нетерпимость и злость, на которые обратил внимание в своей статье Дмитрий Быков. Особенно доставалось Венедиктову от форумчан в феврале 2007 года. Когда запас терпения мэтра был исчерпан, на странице, предназначенной для форумов, он вывесил подсолнух, выразив тем самым своё отношение к хулителям.

Эту историю я рассказал отчасти для того, чтобы оправдать Алексея Венедиктова, но в большей степени, желая показать – Быков так и не смог докопаться до причин, не проявил талантов психолога и аналитика. Далее в упомянутой статье Быков негодует по поводу манеры общения Евгении Альбац с теми, кто не согласен с её мнением. Затем достаётся и Сергею Пархоменко, который оказался не в состоянии сдержать свои эмоции в эфире, обозвав задавшего вопрос радиослушателя «ничтожным и никчёмным». Но вот доходит дело и до выводов:

«Всё это, повторяю, давно уже норма. Это такой стиль. И здесь у меня возникает естественный вопрос: а зачем этот стиль? Я ведь и сам был однажды приглашен на "Эхо" на расправу, или, цивильнее выражаясь, на правёж: написал в "Литературной газете" – она была ещё приличной, неполяковской, – о грубых фактических ошибках в одном эховском литературном материале. Полемизировали со мной в эфире Николай Александров и Сергей Бунтман. К обоим я отношусь вполне уважительно. <…> Но этот прокурорский прищур я запомнил хорошо, равно как и тактику «двое на одного». Со мной, по моим габаритам, лучше в самом деле общаться вдвоем. <…> Ни малейшего желания как-либо контактировать с «Эхом» у меня с тех пор не возникало. Я получил – и не только на своём опыте – полное представление о манерах, приёмах, принципах и прочих ноу-хау героической радиостанции, а также о привычке её ведущих авторов позиционировать себя в качестве совести журналистского сообщества. <…> Нежность и восторг – для своих, и всё это пылко, на грани экзальтации; чужим достается вполне дворовая, с блатным подвизгом злоба».

О злобе и «подвизге» мы ещё поговорим в следующих главах, ну а теперь попробую эту ситуацию как-то объяснить. Если не ошибаюсь, впервые Быков появился в эфире «Эха Москвы» в декабре 2006 года – тогда была такая передача, «В круге света». Быкова не могли не пригласить, поскольку незадолго до этого он получил премию «Большая книга» за монографию о Пастернаке. Затем следует затишье в течение полутора лет, и только с декабря 2009 года он начинает регулярно появляться на радиостанции. Ну а со временем частота его появлений в эфире стала просто-напросто зашкаливать – так, в августе и в декабре 2010 года его приглашали в «Открытую студию» по три раза, летом каждого из двух последующих лет он радовал слушателей по восемь раз, а летом 2013 года и в следующий зимний сезон – уже по десять раз каждый месяц.

Вот только не подумайте, что я завидую Дмитрию Львовичу – такой марафон совсем не для меня. Да я с большим трудом выдерживаю даже четверть часа непрерывных разговоров. Ну что поделаешь, что с институтских времён привык к тому, что друзья понимают с полуслова. Что же до смысла приведённой мной статистики, то дело в том, что Быкова на «Эхе» долгое время принимали за чуждый элемент. Сначала Дмитрий не мог понять причину неприязни, когда же, наконец, сообразил, пришлось ему спешно раздвоиться, и новому осколку-двойнику присвоить гордое звание «Быков-обличитель» и дать персональное задание: перестать расхваливать жизнь в СССР, а взгляды на политику действующей в России власти скорректировать в соответствующую сторону. Что и было сделано.

И вот с тех пор Быков-журналист чуть ли не каждую неделю в «Эхе». Если бы не писанина и поездки, не сомневаюсь, бывал бы каждый день.

Глава 9. Воспитание чувств

В этой главе я расскажу о Быкове-учителе – ещё об одном двойнике из того многообразия Быковых, которое пытаюсь охватить. Хотелось бы понять, в чём причина этого не вполне обычного для писателя пристрастия к работе в школе. Начнём с того, что Быков в этом своём увлечении не одинок. Можно припомнить Антона Макаренко с его трудовой колонией для несовершеннолетних и «Педагогическая поэмой», писателя Леонида Жуховицкого, который числился профессором университета… Да что далеко ходить, Лев Николаевич Толстой преподавал в основанной им Яснополянской школе, и Александр Исаевич Солженицын тоже был учителем. Правда, тут есть кое-какая разница – Дмитрий Львович не занимался обучением трудновоспитуемых подростков, и собственной школы он не основал, и не преподавал в отдалённой деревеньке. Что поделаешь, у каждого времени свои особые черты – теперь, насколько я могу судить, почётнее работать в столичной частной школе, а не где-нибудь в глуши [102]:

«Я просто люблю это занятие, не могу себе в нём отказать. А может быть, наследственность сказывается. Мать у меня довольно известный московский словесник, до сих пор преподаёт».

Наследственность – это серьёзный аргумент, однако должно быть что-то и сугубо личное, что-то вроде потребности души [102]:

«Я гораздо лучше выдумываю тексты, когда проговариваю их вслух. Поэтому мне нравятся какие-то концепции, идеи генерировать, когда я разговариваю с детьми».

Тут есть противоречие. С одной стороны, Быков ранее утверждал, что думает, в основном, когда пишет свои тексты. С другой, вдруг выясняется, что выдумывает тексты, проговаривая их вслух. И как прикажете это понимать? Возможно, и впрямь Дмитрий Львович, сидя за компьютером, шевелит губами, как первоклассник, выполняющий домашнее задание. Однако не будем придираться, поскольку речь здесь идёт не о проблемах творчества. Речь о подвижничестве, желании передать детям свои знания, да и вообще всё лучшее, что аккумулировал в себе за годы жизни. Однако Быков свою задачу представляет несколько иначе [102]:

«Я свою роль вижу в том, чтобы объяснить детям, что русская литература – это не мертвый музейный массив, пусть даже наступил и новый век, новое тысячелетие, а такая, пусть древняя, но очень полезная штука, которую нужно знать, чтобы избежать в своей жизни многих проблем. Очень трудно увидеть в этой работе что-то мессианское».

О мессианстве мы ещё поговорим. Обсудим и причины, по которым возникло это определение «мёртвого музейного массива». Ну а пока мне вспоминается, как я писал сочинение в шестом классе, посвящённое современной отечественной литературе. Написал его без единой грамматической ошибки, а в результате получил четыре балла, и всё только потому, что закончил фразой: «Читаю и учусь. Учусь и читаю». Дословно не помню, но было что-то в этом роде. Так вот, учительнице такой финал сочинения явно не понравился, поэтому свою оценку моего творчества она сопроводила вопросом: «И это всё?» Видимо, я должен был написать об удовольствии, которое получаю от чтения классиков советской литературы. Если учесть, что это был конец пятидесятых годов, то выбор, с позиции современного читателя, был невелик. Меня оправдывает то соображение, что учиться можно не только на лучших образцах литературного творчества, в частности, на произведениях классиков, но это не значит, что нужно всеми восторгаться.

Ну вот и Быков считает, что литература помогает школьнику избежать проблем. Однако следует иметь в виду, что у разных людей – разные проблемы. Тут многое зависит от семьи, а Дмитрий Львович преподаёт не только в государственной, но и в частной школе, где учатся дети состоятельных родителей. В таком заведении комфортнее и работать, и учиться, если иметь в виду материальное обеспечение. В конце концов, в частной школе тоже должен кто-нибудь преподавать, да и зарплата, по моим прикидкам, вдвое больше.

Но вот что Быков говорит об остальном [103]:

«Но контингент, господа! Большинство частных школ – это дети богатых, ничего не поделаешь. Богатые привыкли, что не они для вас, а вы для них. Пава, изобрази! Сверх того, родителей эти дети видят редко. Родители работают. С воспитанностью и чувством дистанции – проблемы. Оно, конечно, как вы себя поставите, так и будет, но ставить себя – такое скучное и трудоёмкое занятие!»

Надеюсь, Дмитрий Львович успел освоить методы Макаренко на тот случай, если придётся работать в школе с юными преступниками из богатеньких семей. Чего теперь только не бывает! Но, слава богу, вот что успокаивает [81]:

«Уточню, что это дети из хороших семей, олигархических, ну, артистических, мелкий бизнес, телевидение, мои коллеги журналисты и так далее».

Могу предположить, что в этом скучном, на первый взгляд, занятии Быков увидел спасение от проблем, связанных с дефолтом в 1998 году. Газеты могут и прикрыть, а школа никуда не денется. Тогда-то всё и началось, потом был длительный перерыв, а в 2007 году Быков с новыми знаниями и с новым пиететом к этому благородному занятию снова пришёл в класс [104]:

«Вот уже два года я читаю литературу в школе "Золотое сечение" и четыре года – историю советской литературы в школе "Интеллектуал". Я всегда мечтал работать в школе – и много работал в 90-е годы в школе 1214 на Мосфильмовской улице. Потом долго не работал и случайно сказал в одном интервью, что хотел бы вернуться в школу – и меня взяли и пригласили».

В принципе, такое приглашение вполне естественно. Тут сыграла свою роль не только благоприятная наследственность, полезные связи и репутация известного писателя и журналиста, но и то обстоятельство, что Быков не понаслышке знаком с историей русской литературы, ну а в его умении обо всём этом интересно рассказать, полагаю, никто не посмеет усомниться.

Но приведу ещё одно объяснение Быкова, почему он откликнулся на предложение стать учителем [105]:

«Во-первых, у меня так называемое артикуляционное мышление, как поименовала его в поденных записях Лидия Гинзбург: мысль приходит в процессе разговора, и какие-то важные вещи про литературу я зачастую понимаю именно в процессе разговора. Во-вторых, люди, полагающие, будто в школе может работать только мазохист или педофил, сильно недооценивают положительный эффект от общения со старшеклассниками».

Слава богу, о мазохизме в этой книге речи нет. Каков положительный эффект от общения с ученицами и учениками старших классов, даже не пытаюсь сформулировать, а то ведь могут обвинить бог знает в чём. К тому же, совершенно не осведомлен о порядках, принятых в наших частных школах. Знаю только, что в большинстве таких школ Франции и Великобритании используется гендерное обучение, то есть учащиеся разделены по половому признаку. Уверен, что Дмитрий Львович от преподавания в женском классе не откажется при случае: чувствовать на себе в течение урока взгляды двадцати пар восхищённых глаз – это ли не источник вдохновения для литератора!

Однако вернёмся к артикуляционному мышлению. Уже не в первый раз приходится сетовать на то, что разные ипостаси Быкова так и не научились договариваться между собой. Напомню, что ранее, в 2006 году, Быков-писатель утверждал, что мыслит, когда пишет [5]:

«Бывает артикуляционное мышление, когда человек думает в процессе речи. Кто-то лучше соображает во время еды, кто-то – во время любви. Я думаю, когда пишу».

Хотя у Быкова-учителя совсем другое мнение на этот счёт, такие разногласия ничуть не огорчают, поскольку на то они и двойники, чтобы в главном совпадать, а в незначительных деталях отличаться. Понятно, что у каждого из них свой собственный резон, диктуемый не только особенностями конкретной области приложения сил, но и требованиями работодателя. Ничуть не удивлюсь, если от учителя частной школы требуют исключительно артикуляционного мышления.

Однако куда интереснее узнать, какие важные вещи Быков понимает только в процессе разговора, то есть на уроке, а до начала урока об этом даже не догадывается [105]:

«Вот, например, нынешний одиннадцатый класс ужасно полюбил Леонида Андреева, а этого не надо. Это совсем не тот писатель, которого им следовало бы любить. <…> И предлагая им прочесть "Чёрные маски", не допускаю ли я их к яду? Объясняя им блоковскую "Интеллигенцию и революцию", не намекаю ли я на желательность перемен? Читая им гриновского "Крысолова" и обрывая на самом интересном месте – дальше, мол, сами, – не внушаю ли я им подспудно, что мы все окружены крысами?»

Я бы сказал, что это несколько запоздалые сомнения – раньше надо было думать, о чём на уроке говорить. Возможно, Дмитрий Львович думает перед уроком о материальной компенсации затрат, вложенных им в это благородное занятие [78]:

«В отношении образования государство должно сделать ровно две вещи: дать денег и оставить в покое. Сейчас в школе остались только те учителя, которых ничто, кроме любви к профессии, к школе не привязывает. Если нам дать учительскую зарплату в среднем по стране хотя бы в рамках полутора тысяч долларов (про две я уже молчу), если эта зарплата будет такова же, как средняя зарплата в частной школе, – всё! Мы всё остальное сами сделаем».

Что собирается сделать Быков в школе – это большой вопрос. Если прививать любовь к Родине, к достижениям отечественной культуры, такие намерения стоят больших денег. А вот если воспитает людей, для которых те ценности, которые разделяет большинство людей в России, это пустяки, что-то вроде пожухлой травы на ближайшем пустыре, тогда я бы не сказал, что его ученикам очень крупно повезло. Ну разве что они мечтают жить и работать где-нибудь в Европе или же за океаном. Поэтому и вызывает у меня сомнение эти его слова: «ничто, кроме любви к профессии, к школе…» Должен признаться, что меня такая однобокая любовь несколько смущает. Особенно в контексте рассуждений Дмитрия Львовича об идейности [106]:

«Учителя обязаны участвовать в гражданской активности. Потому что если не учителя, то кто? Учитель должен быть для ученика некоторым символом последовательности и идейности. Потому что если у учителя нет идей, у него, ещё раз повторю, нет той координатной сетки, на которую будут нанесены учебные материалы. Невозможно преподавать историю русской литературы, не имея убеждений».

Помнится, писал когда-то сочинение на тему об идейности литературы. Точного названия темы сочинения не помню, но вот что установку на идейность давали кураторы литературы из ЦК КПСС – это вряд ли кто-то сможет опровергнуть. И что же получается? За что боролись? Так может воскликнуть любой выросший при советской власти гражданин, у которого уши до сих пор болят от разговоров об идейности. А тут появляется некто Дмитрий Быков и начинает всё опять и снова. Это что же, безыдейных из школы надо гнать взашей?

Но нет, дальше Быков поясняет, что имел в виду:

«Невозможно рассказывать о конфликте Герцена и Некрасова, если вы не выбираете для себя какой-то стороны. Вы, конечно, обязаны быть над схваткой, но их страсть вы не поймете, если вы не будете разделять чью-то позицию. Или уж, во всяком случае, у вас должны быть чёткие представления о собственных идейных ориентирах».

Представления и ориентиры должны, конечно, быть. Но если учитель пристрастно, на основе собственных предубеждений станет оценивать на уроке суть какого-то конфликта, к чему же мы придём? Есть огромная вероятность, что со временем получим десятки и даже сотни двойников Быкова, мыслящих в точности, как он, и отличающихся только тем, за что им деньги платят. Появятся Быковы-менеджеры, Быковы-железнодорожники, возможно, даже Быковы-пилоты или Быковы-лингвисты, и не дай бог, если придётся столкнуться с Быковым-прокурором или Быковым-судьёй, выносящим приговор только на основе убеждений и собственного представления о справедливости, при этом игнорируя закон.

Дмитрий Львович понимает это, однако не в состоянии ничего с собой поделать [107]:

«Это очень политизированное поколение. <…> Я хочу уйти от политики, мне интереснее говорить про литературу, но они меня к этому силком возвращают. То есть принципиальная новизна одна: было поколение детей, которым всё это было совершенно "по барабану", сейчас поколение детей, которых это очень живо занимает».

Стоит посочувствовать Быкову – видимо, такие теперь ученики, что сами определяют и тему урока, и то, о чём хотелось бы поговорить. Не исключено, что главная роль в этом деле принадлежит родителям в строгом соответствии с принципом «кто платит деньги, то и заказывает музыку». Ну не могу же я поверить, что на уроках в московской школе царят насилие и произвол, что чуть не каждый день ученики издеваются над своим учителем: дюжие молодцы из старшеклассников привязывают его к стулу и вот теперь допрашивают, вытягивая из него силком всё, что он думает о текущем политическом моменте.

Если учесть политические предпочтения Дмитрия Быкова и то, что уйти от политики ему якобы не позволяют, то напрашивается следующий вывод. Возможно, я не прав, но что-то мне подсказывает, что его педагогика в значительной степени сводится к воспитанию чувства неприятия той реальности, в которой ныне Россия существует, и к побуждению своих воспитанников эту реальность во что бы то ни стало изменить. Но как же это сделать? На помощь, как всегда, приходят исторические аналогии [108]:

«Идея оглупления народа – она как государственная, как национальная идея не нова. Ещё Победоносцев утверждал, что именно университеты в России являются рассадниками нестабильности <…> и надо поэтому сокращать их количество. <…> Власть царская, например, была уверена во вреде просвещения, потому что полагала, что народ может терпеть такую систему управления, только будучи на 90% неграмотен. <…> Сегодня стабильность государственной системы с точки зрения власти находится в прямой связи с низким уровнем образования, это, что называется, к бабке не ходи. Это видно невооруженным глазом, особенно человеку, находящемуся внутри системы».

Ну, что касается количества вузов и университетов, то оно давно уже зашкаливает. Вера в то, что количество умных и честных людей в стране прямо пропорционально количеству высших учебных заведений, так же наивна, как и надежда на то, что выпускник Литинститута станет обязательно писателем. То есть грамоте и кое-каким премудростям его научат, однако не более того. Если же ему в голову четыре года втюхивали мысли некоего высокоидейного учителя, строго придерживающегося неких догм, которые никто не смеет и оспорить – в этом случае, уж точно, ни к бабке, ни к деду не ходи! Из дверей этого учебного заведения выйдут примитивные ортодоксы, напрочь отвергающие чужие мнения, но что ещё обиднее – не в состоянии чётко аргументировать своё. Такая вот неприглядная ожидает нас картина. Это в том случае, если Быков будет упорно следовать провозглашённому им принципу идейности и не сумеет избежать «соблазна стать маленьким сектантом – генералом в своем муравейнике, когда он весь мир полагает лежащим во тьме, а себя и ближайших учеников светилом разума» [104].

Глава 10. Выдавливая из себя

Это глава о комплексах. Вы скажете: а у кого их нет? Ну вот и хотелось бы разобраться с комплексами Быкова, тем более, что он сам присутствие их признавал и даже пытался кое-что «выдавливать» [13]:

«"Оправдание" – попытка избавиться от имперского комплекса, "Орфография" – борьба с комплексом либеральным, хотя не только. Не забывайте, что я писал её во время расправы с НТВ, никому в этой ситуации особо не сочувствуя и пытаясь хоть себе объяснить, в чём тут ловушка и чем это всегда кончается. "Эвакуатор" – борьба с собственной паникой по поводу террора, это написано за два послебесланских месяца. "ЖД" – попытка выдавить из себя варяга и хазара и посмотреть, что останется».

Итак, попробуем понять, что от всех этих комплексов осталось, с какой стати они когда-то появились и не было ли чего-нибудь другого в таинственной душе Дмитрия Быкова. Но для начала предоставлю слово Алексею Дидурову, который был знаком с героем этой книги [18]:

«Быков – первопреемник ужаса предков, аккумулировавший дореволюционный и послереволюционный страх нескольких поколений еврейской интеллигенции:

Как наши скрипки плачут в тоске предсмертной!

Каждая гадина нас выбирает жертвой

Газа, погрома, проволоки колючей –

Ибо мы всех беззащитней, – и всех живучей! …

Крепче целуйтесь, ребята!

Хава нагила!

Наша кругом Отчизна.

Наша могила…

Быков Дмитрий – олицетворенная и явленная в слове израненность его рода и народа».

На мой взгляд, тут всё понятно, и нет необходимости эту тему обсуждать. В моей голове тоже с юных лет, не говоря уже о предках вплоть до двадцатого колена, засела мысль, что все мы – жертвы ненавистного ига. Я имею в виду нашествие Чингисхана и его последствия. Хотя теперь историкп утверждают, что никакого ига вовсе не было. Но возникает вполне естественный вопрос: что раньше-то молчали? Теперь ничего уж не поделаешь, дело сделано, философы исписали тысячи страниц, доказывая вековую забитость русского народа. Но вот ведь – тоже как-то выжили.

Новый тезис от Дидурова, загадочный смысл которого заставляет меня включить своё воображение, чтобы в этом разобраться:

«Ему страшно жить и страшно умирать».

Страшно умирать, если не успел за свою жизнь что-то существенное сделать – ну хотя бы посадить пару деревьев, вырастить сына или написать десяток книг. Думаю, что на этот счёт теперь, по прошествии полутора десятков лет после статьи Дидурова, Быков может быть вполне спокоен. Я даже не стану это больше обсуждать. Что же до страха жизни, то здесь, помимо воспоминаний об армейской дедовщине или ожидания погромов, есть более важная причина. Страшно жить, если временами возникает мысль, что всё напрасно, что посаженное дерево засохнет, что сын вырастет бездарем и неудачником, а написанные книги лет через двадцать будут сдавать в макулатуру по гривеннику за экземпляр.

Скорее всего, именно эта боязнь провала, опасение того, что сам скоро станет неудачником, вызвали у Быкова озлобление по отношению к собратьям по перу [18]:

«С возрастом развилась у него мизантропия в отношении коллег. Быкова в писательском цеху боятся. Если б только кусался – ладно бы ещё, но к тому же обнаружилась ядозубость в критических статьях и даже в автопредисловиях к своим сборникам: "Рецензирование этой книги, а также любые упоминания о ней в негативном, позитивном или нейтральном контексте категорически запрещаются". И дальше список коллег и даже изданий. И угроза на случай, если не послушаются запрета».

Тут нечему удивляться. В конце 90-х и в начале нулевых у Быкова возникли проблемы с добыванием средств на пропитание семьи. Ни журналистика, ни бульварные романы, ни преподавание в школе не могли вывести из бедности. Кто-то во всём этом былвиноват, и Быков в качестве объекта мести выбрал более удачливых писателей. Можно предположить, что появился новый его двойник – Быков-мститель.

Кстати, на возможность существования двойников задолго до меня указал Дидуров:

«Быков с Быковым, Быков со страной и государством (или народом), Быков с излюбленными идеалами и Быков с отталкивающими пороками его "во мне и вовне" мутузится на страницах своих писаний, как (по Лихтенбергу) два всадника на одной лошади».

А что прикажете делать, если нет сил сдержать свои эмоции, если откуда-то из подсознания так и прёт желание любым способом самоутвердиться, пусть не в качестве поэта и прозаика, но хотя бы в роли скандалиста? В тех обстоятельствах я бы не решился дать Быкову совет. Он сам, без посторонней помощи придумал, как можно привлечь к себе внимание. Что ж, в тот раз он угадал – сработало!

От мизантропии Быкова в отношении коллег плавно перейдём к более существенной проблеме. Честно говоря, даже не знаю, как начать, поскольку в приличном обществе такие темы обсуждать не принято. Пожалуй, всё же я рискну. А начну с полемики Быкова с Александром Солженицыным, когда в ответ на книгу бывшего изгнанника «Двести лет вместе» Быков в начале нулевых написал статью с очень похожим названием, только «вместе» заменил на «вместо», тем самым обнаружив некий новый смысл в описанной Солженицыным истории взаимоотношений русских и евреев, проживающих в России [109]:

«Короче, из всего сказанного напрашивается только один вывод, которого Солженицын как раз и не сделал. Даже и не знаю, почему, – точней, знаю, но не скажу. Евреям пришлось стать в России и публицистами, и мыслителями, и революционерами, и контрреволюционерами, и комиссарами, и диссидентами, и патриотами, и создателями официальной культуры, и её ниспровергателями, – потому что этого в силу каких-то причин не сделали русские».

В принципе, тут невозможно возразить – всё так и было. Однако причины этого явления, или замещения, на мой взгляд, предельно очевидны. Кровавая междоусобица 1918-21 годов и вызванная ею массовая эмиграция выбили из русской интеллигенции едва ли не лучшие её силы. Я уж не говорю про «философский пароход», на котором были высланы из страны многие деятели науки и культуры. Помимо этого было стремление бывших «граждан второго сорта» реализовать себя, воспользовавшись плодами свободы, провозглашённой Октябрём. И наконец, преимущества, которые получили евреи при поступлении в некоторые вузы. В последнее мне не очень верится, но вынужден сослаться на свидетельство кинорежиссёра Алексея Германа [110]:

«Чтобы устроиться в медицинском институте, мама бешено стала устраиваться еврейкой – евреев тогда брали, а русских нет. Доказать было трудно, и помогла взятка».

Здесь речь идёт о Татьяне Риттенберг, вернувшейся в начале 20-х годов из недолгой эмиграции.

Таковы, на мой взгляд, причины того, почему ведущие роли в политике, в науке, в армии, в искусстве и даже в ОГПУ-НКВД заняли евреи, а не украинцы и не русские. При желании можно было бы подсчитать, сколько, где и в каком звании – но ради краткости я просто сошлюсь на приведенное выше утверждение Дмитрия Быкова.

На этом обсуждение «национального вопроса» в СССР можно было бы и завершить, однако Быков сделал очень странный вывод [109]:

«Евреи сыграли такую, а не иную роль в русской истории потому, что в силу особенностей местного коренного населения им пришлось стать русскими».

Я бы не стал это комментировать, поскольку даже в тридцать пять лет можно и не такое «ляпнуть» – за собой иной раз тоже замечал. Я даже не против того, чтобы всё население России называли русскими. Я даже спокойно отношусь к такому заявлению Быкова, подтверждённому событиями 90-х [109]:

«Евреи делают российскую историю не вместе с русскими, а вместо них».

Но когда Быков говорит об «особенностях коренного населения» – этого либо явный перебор, либо проявление запущенного заболевания. Попробуем в этом разобраться.

Перенесёмся из 2002 года на десять лет вперёд. Дмитрий Львович к этому времени стал известным литератором, завсегдатаем «Эха Москвы», однако свою способность делать неожиданные выводы так и не утратил [111]:

«Вот я скажу вам ужасно рискованную вещь, но почти всё, что человек делает, он делает для психотерапии. Вот, как это ни ужасно. Стихи, создание каких-то гениальных проектов … всё самое лучшее – творчество, секс, научные открытия, освоение новых земель – всё делается из психотерапии. А всё плохое ради тщеславия. Вот, я бы как раз разделил все занятия – одно для психотерапии, другое для тщеславия. Вот, занятий для тщеславия у меня, слава богу, почти не осталось».

Вроде бы снова Быков иронизирует над самим собой, или хотя бы желает поразить публику парадоксальными суждениями. Но даже в шутке можно обнаружить долю истины. Я допускаю, что в том случае, когда истощается запас заранее приготовленных для беседы фраз, Быков вынужден раскрывать тайники своей души и высказывать то, о чём в иной ситуации говорить бы постеснялся. Так вот, если принять последнее его заявление, тезис о том, что евреи стали русскими, следует квалифицировать как одно из средств психотерапии. Вряд ли это средство помогло – в «ЖД» всё то же самое, но только обёрнутое в фантастическую форму.

Теперь мы подошли к очень интересному вопросу: как можно избавиться от навязчивых мыслей и переживаний, которые не дают спокойно жить. Мне уже пришлось писать о том, как Михаил Булгаков вылечился от морфинизма, ставшего итогом несчастной, почти трагической любви к княгине Кире Алексеевне Козловской. Метод одновременно сложный и простой: «всю свою боль, душевные страдания писатель переносит на своих героев, при этом сам постепенно избавляется от мук» [112].

Не знаю, кто подсказал Быкову подобный метод, однако он им пользуется, согласно собственному его признанию [113]:

«Есть три способа борьбы со страхом. Есть нейролептики, таблетки, которые в таких случаях пропишет любой психотерапевт, но это способ паллиативный и дорогостоящий. Есть, разумеется, водка, которая хороша в момент употребления <…> И, наконец, третий способ – попытаться страх трансформировать литературно. Беда в том, что на это не всегда хватает внутреннего резерва. <…> Пока мы можем писать, мы можем обходиться без водки и без таблетки».

Только сейчас задумался: когда я пил водку, мешая её с пивом, может быть, тоже пытался избавиться от страха. Но это дела давно минувших дней, теперь и не припомнишь, в чём причина. Слава богу, без таблеток обошлось. А если бы отслужил три года в армии? Ой, и не говорите!

Однако здесь, признаться, вовсе не до шуток, особенно если речь зашла о «литературной трансформации». Штука это непростая – даже в словарях не смог найти ответ. Только в главе «Невротик» недописанной книги Быкова о Маяковском прослеживается некая продуктивная мысль, видимо, усиленная страхом самого автора перед старостью и смертью [114]:

«Разговоры о душевной болезни Маяковского вспыхивают нередко, но интереса не представляют: он был, конечно, невротик – но с полным сохранением самоконтроля, интеллекта, с безупречной нравственной шкалой. Иные полагают, что все эти неврозы были компенсацией огромного интеллектуального напряжения – увы, так не бывает: именно беспрерывная занятость, ежедневный плотнейший график были средством отвлечься от депрессии, от любых обсессий и от навязчивых мыслей о будущем, о старости, которой он боялся, и смерти, о которой предпочитал не думать вовсе».

Быкову больше повезло – во времена Булгакова и Маяковского медицина была развита ещё крайне слабо. Поэтому Михаилу Афанасьевичу не осталось иного средства, как только писа́ть и писа́ть, постепенно избавляясь от страданий. Жаль, что Маяковскому этого никто не подсказал, но видимо, поэзия от такой болезни не спасает. Напротив, к услугам Быкова целый вагон фармацевтических средств, но почему-то он отверг все эти нейролептики и седативные средства, а предпочёл воспользоваться рецептом, апробированным неким психиатром на Булгакове: писа́ть и писа́ть, причём как можно больше.

Не исключено, что у кого-то возникнут подозрения, будто я намеренно сгустил тут краски, ну а Дидуров вообще бог знает что себе вообразил. И не было у Быкова ни бессонных ночей, ни депрессивных состояний, не задыхался он от ощущения близкой смерти. Подумалось, ну и выдумщик этот Алексей Дидуров!

Но вот наткнулся на признание Быкова, датированное 2011 годом [14]:

«В первые два года брака мне часто случалось просыпаться по ночам от страха смерти (и раньше случалось, и теперь случается)».

Высказывалось мнение, что причина страха Быкова в том, что его «очевидно, сильно обидели во время службы в рядах Советской армии» [34]. Наверняка и в детстве из-за семитской внешности ему изрядно доставалось. Действительно, если поверить признаниям Быкова, изложенным в его «Квартале», так оно и было:

«Вспомни, как тебя в армии заставляли после отбоя сто раз отжиматься, и ты отжимался. Как тебя в школьном дворе возили рожей по асфальту, и ты молчал».

Этим многое можно объяснить: и страх смерти по ночам, и желание поиздеваться над коллегами, и ненависть к тем евреям, которые настаивают на своём, упорно не желая называться русскими. И даже невиданную плодовитость в литературном творчестве можно рассматривать как попытку доказать обидчикам, что «да, я талантливее всех их, вместе взятых». Вот отрывок из стихов, приведенных в романе Быкова «Эвакуатор»:

Смотри, как я пляшу,

последний стрекозёл,

Смотри, уродина…

Отсюда и яростное желание «выдавить из себя еврея», наглядно демонстрируемое в спорах со сторонниками консервативного взгляда на своё происхождение. Пример подобного спора я представлю чуть позднее.

Андрей Рогачевский, один из специалистов в области истории русскоязычного еврейства в Великобритании, ныне проживающий в Глазго, имеет свой взгляд на причины упомянутой особенности психики Дмитрия Львовича [115]:

«Общеизвестно, что отец Быкова – Лев Моисеевич Зильбертруд, по профессии врач – оставил семью, когда Быков был еще маленьким. Необязательно быть практикующим психоаналитиком, чтобы предположить, что комплекс отсутствующего отца-еврея, наложившийся на тот факт, что Быков – еврей не галахический, а следовательно, не может автоматически считаться у галахических евреев «своим», по-видимому, определяет для Быкова повышенную притягательность всего, что он считает еврейским, и одновременно – повышенное критическое отношение к этому еврейскому».

Галахически или же не галахический – это не столь важно. Куда важнее психическая травма, нанесённая ребёнку в результате трагического и неожиданного распада привычной среды обитания. Уход отца из семьи – это не какая-то царапина, это остаётся на всю жизнь, от этого уже нельзя избавиться. Вот и в своём «Квартале» Быков, как я могу предположить, пишет о том, что пережил когда-то сам:

«Ежи всегда живут семьями, хотя и без отца – мать выращивает ежат, а отец убегает. Мне это тоже понятно, я сам так рос. Большинство так росло. Кстати, это не столько травмирующий фактор – без отца вырастают нормальные дети, не хуже вас, – сколько ещё один предлог ощущать себя тут неправым: маменькиным сынком. Считается, что отец должен научить подтягиваться на турнике и ремонтировать карбюратор. Во-первых, мой отец вряд ли научил бы меня подтягиваться на турнике – он не умел в спорте и того немногого, что умею я; во-вторых, мы, маменькины сынки, добиваемся в жизни серьезных успехов, и карбюратор нам чинят другие люди, у которых были отцы».

Здесь ощущается желание как бы нивелировать «травмирующий фактор», успокаивая себя заверениями, будто всё, что было – всё оказалось к лучшему и ничего страшного не произошло. К этому можно добавить странную фразу, тоже из «Квартала»: «Отец после развода забирает к себе – ненадолго – сына». Только попробуйте представить такую ситуацию. Отец забирает сына к себе, ну а потом вдруг говорит: ты извини, сынок, но вместе жить мы с тобой не сможем. Так ли это было или же совсем не так, однако думаю, что не зря появились эти строки в упомянутом романе.

И снова возвращаемся к статье Андрея Рогачевского:

«Быков старательно следует своему правилу: его поездка в Израиль на Международную книжную ярмарку обернулась большим скандалом. Во время первого же своего выступления на Святой земле Быков высказал мнение, что идея национального государства себя исчерпала, а Израиль – "историческая ошибка". И добавил: "Задача соли плавать в общем супе, а не собираться в одной солонке" <…> Эта тема причудливо продолжилась в интервью штатного "журналюги" Быкова с израильским поэтом Игорем Губерманом. <…> На вопрос Быкова, как живется поэту, Игорь признался: "Мне хорошо в Израиле. Хотя здесь очень много дураков. Как еврейский мудрец несравненно мудр, так и еврейский дурак несравненно, титанически глуп, и каждый убежден в своём праве учить весь мир. Что поделаешь, страна крайностей". <…> Но Быков ответом Губермана явно не удовлетворился и вновь спросил поэта о том, о чём открыто говорил в Израиле: "Но нет у вас ощущения, что назначение еврея – всё-таки быть солью в супе, а не собираться в отдельной солонке, вдобавок спорной в территориальном смысле?"».

Понятно, что после таких слов добропорядочный гражданин Израиля не сдержался и выдал Быкову по первое число. Правда, потом добавил, что за талант он всё Дмитрию Львовичу прощает – хорошо хоть, что без мордобоя обошлось. Хотя, на мой взгляд, Быков не так уж и виноват, поскольку заимствовал эти мысли из статьи Ильи Эренбурга, напечатанной в 1925 году и посвящённой судьбе еврейского народа:

«Ведь без соли человеку и дня не прожить, но соль едка, её скопление – солончаки, где нет ни птицы, ни былинки, где мыслимы только умелая эксплуатация или угрюмая смерть. Я не хочу сейчас говорить о солончаках, – я хочу говорить о соли, о щепотке соли в супе».

Однако разразившийся скандал имел своё неминуемое продолжение: не только жители Израиля были возмущены до глубины души – интернет заполнили возражения с самых удалённых уголков планеты. Вот и Татьяна Менакер, экскурсовод из Сан-Франциско, написала Быкову [116]:

«Я постоянно встречаюсь с евреями – туристами из России, которые приезжают в Америку доказать себе, что они правильно сделали, что не уехали. Мерзопакостная публика. Быков потому и мучается, что душевно сидит на заборе. Именно вследствие своего чисто еврейского таланта, он видит и блистательно описывает происходящее в России. С другой стороны, задуматься по-настоящему о том, где он живёт, и в результате уехать – на это у него не хватило смелости. Как те туристы. Обливая грязью Израиль, он доказывает себе и другим, что он правильно сделал, что не уехал (для этого надо бы было стать евреем)».

Думаю, что Быков правильно сделал, что не уехал, хотя бы потому, что на Западе или в Израиле ему вряд ли удалось бы стать известным литератором, там и своих талантливых хватает. В той же Америке вихрастых Быковых хоть пруд пруди. К тому же, где ещё найдёшь такую дивную страну, где 150 миллионов жителей обожают увлекательное чтиво? Да это же Клондайк, если толково всем распорядиться! Так что необходимости как-то аргументировать нежелание покидать Россию у Дмитрия Львовича не было и нет, всё слишком очевидно – если всеми своими достижениями Россия обязана евреям, даже, по сути, держится на них, возможно ли всё бросить и уехать?

Экскурсовод из Сан-Франциско подтверждает моё мнение:

«Он действительно правильно сделал – люди с профессией "русский язык" ни в Израиле, ни в Америке нормально заработать на жизнь не могут. <…> Быков – талантливый, образованный, начитанный, но трусливый раб. Так и останется на заборе. Ничего нет смешнее и омерзительнее еврея с крестом на шее, сменившего еврейскую фамилию на русскую со страху, чтоб по морде не били».

Думаю, что Татьяна Менакер не во всём права. Писатель Дина Рубина, известный литературовед Лидия Яновская когда-то вполне прилично устроились в Израиле. Наверняка этот список можно было бы продолжить. Вот и сама Дина Рубина утверждала в интервью, что «есть Союз писателей, русское отделение, – он насчитывает, по-моему, 400 человек» [117].

Понятное дело, известный журналист и литератор Быков возмущён обвинениями какого-то экскурсовода и потому на время забывает о своём принципе: не допускать в высказываниях «целенаправленного унижения других людей»:

«Вот-вот, о таких, как вы, я и написал. Склонность идиота быть нацистом заслуживает отдельного рассмотрения. Что вы тут продемонстрировали, если не нацизм, и в какой связи это находится с вашими умственными способностями? – вот вопрос, над которым вам стоило бы задуматься. Очень, очень хорошо, что вы уехали и хоть немного очистили грязный, нет слов, русский воздух».

Что там было продемонстрировано и под какую статью это подпадает, не берусь судить. Если бы всё происходило наяву, а не в интернете, я бы, наверное, вышел вон – всех этих коммунальных склок с детских лет не выношу. Однако на экране компьютера даже вульгарная перебранка приобретает силу документа, который можно и даже нужно изучать.

Итак, мадам Менакер отвечает ударом на удар:

«Психика поэта, полукровки, как и психика бастарда, чудовищно ранима. <…> Выкрест, неважно куда – в православие или в коммунизм – самый страшный враг народа Израиля. <…> Как ни странно, лучшее время для евреев в России – сейчас. Во-первых, отсутствие конкуренции, самая талантливая, моральная, смелая и трудолюбивая масса выехала, а евреи, в основном, соперничали друг с другом».

По поводу «самой талантливой и моральной» промолчу. На мой взгляд, и здесь проявляется некий комплекс. Но вот, оказывается, в чём дело. Нежелание покидать Россию, чтобы воссоединиться со своим народом – это вовсе не случайный выбор Быкова. Если права мадам Менакер, это продуманная, логически обоснованная позиция: талантливый человек имеет преимущества среди нынешней российской серости. Тут взгляды оппонентов совпадают. А расхождение лишь в том, кем следует себя считать. Да господи, какая разница, как Быков себя называет – евреем, русским или же грузином? Кстати, на грузина он похож – так и подумал, когда первый раз увидел. Я бы на его месте даже гордился, что еврей, и не скрывал бы этого, однако здесь не тот случай, когда применимо сослагательное наклонение. Что поделаешь, если Быкову приятнее, чтобы его называли русским? Вот если бы он жил в Израиле… Но тут я соглашусь с мадам Менакер – для Дмитрия Львовича это уже не осуществимый вариант, раньше надо было думать.

Ну а экскурсовод из Сан-Франциско продолжает возмущаться:

«Израильская и американская русскоязычная пресса задыхается от негодования, что выкрестившиеся русские писатели еврейской крови гнусно отозвались об Израиле. Талантливый Дм. Быков, не менее талантливая Улицкая (лень перечислять других) с размаху, изо всех сил своего таланта объявили колбасный (по их мнению) Израиль "исторической ошибкой", страной (по их мнению) – "военным лагерем на Тишинском рынке, не заслуживающим права на существование". <…> Выкресты не видят, как позорно смешны они со своей еврейской внешностью, картавостью и типично еврейским словесным талантом, изображая из себя православных».

Да, ещё раз прав оказался Быков-аналитик – незачем в этой ситуации покидать страну! Чего доброго, встретят гнилыми помидорами или пакетом с майонезом, это в лучшем случае. Не успокаивает и то, что довольно спорное сравнение Израиля с солонкой могут поддержать коллеги по перу, за исключением Дины Рубиной, которой жить в солонке было бы не вполне удобно. Мне неизвестна реакция Рубиной на метафоры Дмитрия Львовича, но даже если что-то было, зла Быков долго не держал и при первом случае автор текста для тотального диктанта 2011 года вступился для создателя аналогичного текста в 2013 году [118].

И снова позволю себе согласиться с Быковым: в ситуации, когда тебя цитируют на всю нашу огромную страну, нелепо на каждом перекрёстке кричать о своей национальной принадлежности и уж тем более нелогично эмигрировать в Израиль. Но видимо, права Дина Рубина, которая ещё в начале писательской карьеры Дмитрия Львовича заметила [117]:

«Он талантливый человек, Дима, но поверхностный. И всегда хочет кого-то удивить, эпатировать».

Сходной с Быковым позиции, но более основательно обставленной экскурсом в историю, придерживается Людмила Улицкая. В романе «Даниэль Штайн, переводчик» устами Исаака Гантмана она заявляет, обращаясь ко всему цивилизованному миру [119]:

«Европейское еврейство в том виде, в котором оно существовало последние три века, уничтожено. <…> Я могу ошибаться, но мне представляется, что еврейство после Катастрофы утратило тот жёсткий скелет, который его держал».

Можно ли это признание расценивать как призыв к ассимиляции, к забвению своих корней, в чём мадам Менакер упрекает, в частности, Улицкую? Не стану категорично утверждать, тем более что из романа о Даниэле Штайне прочитал только несколько отрывков. Снова процитирую Дину Рубину [117]:

«Человек уезжает, когда он принимает решение уехать. В дальнейшем его воображение, его совесть, его внутренние механизмы работают на то, чтобы как-то оправдать этот шаг. И дальше уже появляются произведения, трактующие те или иные события так, как нужно».

Видимо, человек, который принял твёрдое решение остаться, тоже пытается оправдать свой шаг, и даже готов при наличии способностей, написать роман на эту тему, как в случае с Быковым или Улицкой.

Но вот Татьяна Менакер уверена в гибельности подобного пути [116]:

«Русское коллективное сознание пропитано антисемитизмом настолько, что выжить в России могут только твёрдые в душе, верующие евреи без ассимилянтского комплекса неполноценности. Трусы, беглецы, выкресты в ней обречены. Оторвавшихся от стада животных волки пожирают первыми. Сколько угодно могут Улицкая и другие кликушествовать перед иконами и юродствовать, осеняя себя крестом, могут, как от дьявола, открещиваться от своей связи с еврейством, доказывая окружающим и себе, что не причастны. Но их иудейская жестоковыйная натура вылезает хотя бы в том, что они и православных начинают учить, как быть православными».

Не могу похвастать своей принадлежностью к верующим в Христа – даже в церкви за прошедшие годы ни разу не был, хотя с любопытством наблюдал за крестным ходом накануне Пасхи, когда такой интерес властями не приветствовался. Видимо, поэтому я влиянию Людмилы Улицкой не подвержен.

Более того, мне лично всё равно – русский или еврей, православный или выкрест. Был бы человек хороший. Вот только иногда огорчает торжество принципа «свой хвалит своего». Мне это напоминает ситуацию с моим приятелем. Любимый актёр для него – Юрский. Любимый литератор – конечно же, Улицкая. Любимый депутат – Явлинский. Любимый телевизионщик – Гусинский с его тогдашним НТВ. Любимый олигарх – опять же, Ходорковский. Я уж не говорю о любимом директоре – фамилия его снова кончается на -ский. На мой взгляд, это уже явный перебор! Вот и мадам Менакер бесконечно вещает про богоизбранный народ…

Печальный факт: проанализировав откровения Быкова о том, как евреям удалось построить современную Россию, исследовав пламенные тексты мадам из Сан-Франциско, я поневоле стал оглядываться по сторонам. Прежде меня не интересовало, например, к какой национальности принадлежат замечательные российские актёры Элина Быстрицкая, Валентин Гафт, Лия Ахеджакова. Но вот теперь… Гоню это желание от себя, однако вспоминаю статью Быкова – и что прикажете мне делать?

А тут ещё прочитал отрывок из его «Послания к евреям», датированного 1991 годом [120]:

Были они горбоносы, бледны, костлявы,

Как искони бывают Мотлы и Хавы,

Вечно гонимы, бездомны, нищи, всемирны –

Семя семитское, проклятое семижды…

Сколько нас давят – а все не достигли цели.

Как ни сживали со света, а мы все целы.

Как ни топтали, как ни тянули жилы,

Что ни творили с нами – а мы всё живы…

Мы – индикаторы свинства любой эпохи.

Как наши скрипки плачут в тоске предсмертной!

Каждая гадина нас выбирает жертвой

Газа, погрома ли, проволоки колючей –

Ибо мы всех беззащитней – и всех живучей!..

К счастью, здесь нет и намёка на то, что евреи своими руками построили Россию. Только через десяток лет, после того, как Быков почувствовал в себе некие подвижнические силы, вот тогда и протрубил… А вслед за тем пошли все эти разговоры про «ассимилянтский комплекс неполноценности» у Быкова.

Однако пора уже перейти непосредственно к «выдавливанию». Насколько я могу судить, эта тема впервые возникла в беседе Дмитрия Львовича с Игорем Губерманом [121]:

«Я в себя заглянул. И многое понял. Я понял, что нельзя примирить русского и еврея. Поэтому я их из себя выдавливал, сначала еврея, потом русского. Все свои книги я написал, чтобы избавиться от различных страхов и комплексов. "Эвакуатора" я написал, чтобы избавиться от страха перед жизнью, чтобы понять, что бежать некуда. А вот "ЖД" это то, что остаётся, когда выдавишь из себя по капле и жида, и русского».

Но в чём причина такого необычного желания? Перебираю варианты, однако ничего подходящего не нахожу. И вдруг возникла неожиданно шальная мысль: неужто снова двойники? Видимо, Быков решил избавиться от них из опасения, что могут передраться. Понятно, что такие «внутренние» потасовки писателю и журналисту совершенно ни к чему, поэтому и решил выдавливать из себя Быкова-еврея и Быкова-русского.

Пожалуй, стоит обратиться к первому упоминанию о таком «выдавливании» – находим его в письме Антона Павловича Чехова к издателю Суворину [122]:

«Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям <…> выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не рабская кровь, а настоящая человеческая».

Тут возникает вопрос: какая же кровь потечёт в жилах Быкова после того, как он «выдавит из себя по капле и жида, и русского»? Возможно, американская или европейская… Или, не дай бог, «северокорейская». А может быть, не надо насиловать свою природу? Одно дело – избавляться от рабского сознания. И совсем другое – избавляться от своих корней. Так ведь можно воспарить, как в быковском «Остромове», ну а захочешь приземлиться, и тут окажется, что некуда, что нигде тебя не ждут.

Посмотрим, что отвечал Быков на вопрос радиослушателя: «Почему вы вышли из еврейства?» [107]:

«А как можно из него выйти? Можно выйти из народа, да. Ну нет, я ни откуда не выходил. <…> У вас какие-то неверные сведения. Или у вас какое-то не то еврейство. Вы слишком обо мне либо хорошо, либо плохо думаете. Есть вещи, из которых вышагнуть нельзя. Но при всем при этом, я много раз подчеркиваю, человек не определяется ни национальностью, ни местом рождения, ни возрастом, ни даже полом. Человек это то, что он из себя сделал».

Вот не хотелось бы эти слова Дмитрия Львовича понять так, будто мужчина способен сделать из себя, ну скажем, женщину. То есть превращение возможно, но при наличии квалифицированной помощи. Ну а подчистка в паспорте с целью сокрытия места своего рождения и вовсе карается во всех странах по закону. Но, слава богу, здесь ни о каком выдавливании речи уже нет, что вроде бы позволяет мне на этом закрыть обсуждение национального вопроса и связанных с ним комплексов. Однако комплекс негалахического еврея, если допустимо так это называть, непосредственно связан с комплексом армейского первогодка, на преодоление которого Быков потратил много сил – даже посвятил этому роман. Что ж, если это так, придётся взять в руки карандаш и проштудировать «Оправдание» от корки и до корки.

Сначала несколько слов об одном из героев этого романа:

«Фамилия Имы была Заславский. В него были влюблены все девочки класса: высокий полноватый еврей с ярко-синими глазами, он был со всеми дружелюбен, охотно давал почитать книги из огромной отцовской библиотеки, помогал с уроками, но никого особенно не приближал».

Не правда ли, чем-то напоминает Диму Зильбертруда – круглый отличник, сын «таинственных родителей, о которых в классе почти ничего не знали», что следует отнести к личности его отца. Впрочем, юность Имы пришлась на тридцатые годы прошлого столетия, что для дальнейшего повествования весьма существенно – родители Имы, да и он сам были арестованы. Почему? Быков дал простой ответ, ссылаясь при этом на мнение Роберта Конквеста, автора книги «Большой террор»:

«К 1938 году в НКВД скопился материал, достаточный для того, чтобы арестовать всё население СССР».

Не стану спорить с британским историком – ему из Англии, конечно же, виднее. Но прежде, чем рассказать о том, что случилось с Имой, перенесёмся на полвека вперёд, когда ещё один персонаж романа, некто Рогов, тоже юноша из интеллигентной семьи, был со студенческой скамьи призван в армию. Это обстоятельство позволяет предположить, что прототипом Рогова стал Быков – даже фамилии чем-то схожи, хотя и звучат они по-разному. Вот фрагмент рассказа Рогова об этом не самом радостном периоде его жизни:

«В армии, как ни странно, у него было много времени, чтобы думать. Собственно, это было единственное, чем он мог занять себя, потому что массу никому не нужной работы и бессмысленных строевых упражнений выполнял не он. Он только пытался вывести для себя законы мира, в котором оказался».

Вполне логичное желание, поскольку в условиях казармы интеллигентному юноше ничего другого не остаётся, иначе можно деградировать, превратившись в тупое животное, жертву «дедовщины». Об этом за последние годы было написано немало, но тут исповедь, что называется, из первых рук, поскольку Быков оказался в армии примерно в те же годы, что и Рогов.

«Жертва могла выжить только одним путем – сживаясь с этой ролью и находя в ней наслаждение; такую жертву никогда не добивали до конца, ибо она была нужна снова и снова. Самое изощренное мучительство, проистекавшее отнюдь не только от скуки, а скорее от того, что в пространстве казармы человека ничто не отвлекало от его истинной природы, основывалось на том, чтобы никогда не домучивать до известного предела, который палач и жертва чувствовали обоюдно».

Вряд ли стоит приводить здесь жуткие подробности описанных в романе издевательств. В конце концов Быков выжил, и Рогов вместе с ним. Но мысль о том, что делать человеку в подобных обстоятельствах, как реагировать на унижения и пытки – эта мысль не давала покоя им обоим. Видимо, поэтому в голове Рогова-Быкова и утвердилась фантастическая версия о сверхчеловеке. Более конкретно речь идёт о людях, которые во время «чистки» конца тридцатых годов всё выдержали, никого не оговорили и потому удостоились права на жизнь – они стали элитой, «универсальными солдатами», убийцами и диверсантами. О них Рогов ведёт разговор с ещё одним персонажем романа, Кретовым, которой, видимо, и является автором этой, мягко говоря, странной версии. Здесь упоминается спецпоселение под Омском, где эту «элиту» и готовили:

– …Правы были эмигранты: ни у одной армии мира не было столько дезертиров. Дивизиями в плен сдавались. А этих Сталин берёг как главный резерв, они в декабре и повернули ход войны. Помнишь сибирскую дивизию?

– Помню, – машинально сказал Рогов.

– Эти сибиряки и спасли положение. Как их ввели в бой – мигом всё наладилось. Думаю, то омское поселение было не единственное.

Рогов хотел было спросить, откуда Кретов знает насчёт сибиряков и что, собственно, сам он делал во время войны, но чувствовал, что эту тему трогать не стоит. Это было единственное, о чем старик не заговаривал никогда. Будет время – сам расскажет.

– А памятник в Александровском саду – ты думаешь, это неизвестному солдату? Дудки: они и были неизвестными солдатами. Секретный резерв смертников, которым возвращаться было некуда. Ну а кто выживет – тому домой. Прикидываешь, почему была нужна эта формулировка – "десять лет без права переписки"?

Кому-то может показаться, что Быков устами этого Кретова издевается над героями войны, представляя их чуть ли не обученными, запрограммированными на убийство «роботами», которые спасли ни на что негодный, бессмысленный народ. Будто бы спасителями были Има Заславский, дед Рогова и даже неведомо каким образом оказавшийся в этой компании Исаак Бабель, автор знаменитой «Конармии». Если поверить Быкову, героев на войне не было – были только дезертиры и специально подготовленный «секретный резерв смертников» из тех, кто после ареста всё выдержал в застенках НКВД, ни в чём не признался, никого не оговорил, ничего не подписал.

Если бы всё было так, если бы Дмитрий Быков всерьёз пытался доказать, что смертники спасли страну, то он, несомненно, заслуживал бы общественного порицания. Но дело в том, что эта фантастическая версия возникла всего лишь как защитная реакция от воспоминаний о том ужасе, который пришлось пережить Быкову во время службы в армии. Всё вытерпеть и стать сверхчеловеком – именно такая мысль могла спасти его в первый год пребывания в казарме. В этой идее содержится оправдание пережитому кошмару – отсюда возникло и название романа. Из Заславского сделали «элиту страны, последнюю её надежду». Он всё выдержал, победил на страшной войне и вернулся, живой и невредимый, но с покалеченной душой, из которой неутолимая злоба вытеснила доброту. Ну вот и Дима Быков, как мне кажется, видел в этом превращении некий смысл. Смысл и спасение. Имы Заславского уже нет, а Дмитрий Быков остаётся – он теперь элита!

Впрочем, Дмитрий Львович постарался все эти описанные мной мотивы скрыть, чтобы никто не догадался. Поэтому и объявился в романе Бабель, тоже из разряда «смертников» – цель его появления в том, чтобы отвлечь наше внимание от Заславского и Рогова, якобы не они здесь главные герои. По этой же причине возникло малопонятное поселение в глухой тайге под Омском, где Рогов ищет следы пребывания своего деда. Здесь тоже вроде бы «дедовщина» – то и дело в романе возникают слова, знакомые только отслужившим в армии: «карантин», «шкаф», «груша», «удушение». Ну а преодоление «имперского комплекса», что Быков обозначил как цель создания романа, здесь и вовсе ни при чём. Прежде, чем преодолевать, следовало бы разобраться. Увы, даже о причинах репрессий Быкову нечего сказать – есть только ссылка на мнение Конквеста, который в своём исследовании в значительной степени опирался на мнение русских и украинских эмигрантов, свидетельства которых не отличались по понятным причинам объективностью. Но Конквеста и Быкова их объяснения вполне удовлетворили.

Кстати, не удержусь от того, чтобы предложить свою версию, однако относится она к признанию Быкова о том, что он делал в армии, то есть на флоте: «круглое катал, а плоское таскал». Оказывается, последние пять месяцев службы Рогов, прототипом которого я считаю Быкова, учился на связиста – отсюда это катание катушек с кабелем.

С точки зрения «выдавливания» из себя комплексов интересен и роман Быкова «Орфография». Сам по себе он может привлечь читателя сатирой на те нелепости российской жизни, которые были характерны для первых послереволюционных лет. Хотя, на мой взгляд, здесь особенно не над чем смеяться, поскольку более приемлемы сочувствие и сострадание, причём ко всем, кто так или иначе был вовлечён в процесс слишком уж радикальных политических и экономических преобразований. Это уже потом, во времена нэпа и чуть позже, можно было уже вовсю смеяться над некоторыми обитателями столицы, что и сделал Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита».

Итак, об «Орфографии». Альтернативная история, квазиисторический роман – такие определения можно применить к этому весьма объёмистому произведению Быкова-повествователя. Но я здесь вижу признаки ещё одного комплекса – это боязнь потерять средства к существованию, остаться без работы. Похоже, Быков и пытается выдавить из себя этот страх. Выдавливает его путём создания в своём воображении и на страницах романа некой Елагинской коммуны для безработных литераторов, редакторов, корректоров и филологов. На первый взгляд, странное решение. Все эти специалисты могли бы послужить своему народу, посвятив жизнь борьбе с неграмотностью населения. Но нет, почему-то это малопочтенное занятие Быков оставляет для других, хотя сам в трудные 90-е годы подвизался в роли школьного учителя. Где здесь логика? А логика в том, чтобы любым путём создать ситуацию абсурда. Если Быков не в силах что-то объяснить, ему приходится высасывать из пальца очередную «версию».

Должен признать, что испытал довольно странное ощущение, пока читал этот роман. Вот кажется, что смысл во всём этом как будто есть, или вроде бы только намечается, а перевернёшь страницу и опять – новые персонажи, другие темы разговоров. А смысла, как не было, так нет. Но, разумеется, Быков придерживается иного мнения. Приведу характерный разговор между журналистом, прототипом которого является сам автор, и хозяином антикварной лавки:

– Да пишу, покуда есть газета. Ну и для себя по мелочи. Я начал тут одну вещь, но не думаю, что доведу до ума. Либо растеряю интерес, либо станет не до писаний.

– Никогда так не станет, – значительно произнес Клингенмайер.

– Да какой же смысл?

– За слово «смысл» я скоро буду брать штраф, как в оны времена, при наполеоновском нашествии, брали за французский язык. Вы говорите, смысл, – он безошибочно вытащил из шкафа небольшую книгу в желтом кожаном переплете. – Полистайте-ка, а потом говорите о смысле. Ять внимательно просмотрел книгу, но не понял хода клингенмайеровской мысли и честно признался в этом.

– Вот и весь смысл, – улыбнулся Клингенмайер. – Он заключен в ней, и вы же не скажете, что его нет?

– Вероятно, есть.

– Уверяю, настанет день, когда он станет для вас яснее ясного. А пока и не спрашивайте никого. Лучше вообще не показывайте кому попало.

Вот это «станет для вас яснее ясного» и «не показывайте», пожалуй, самая здравая мысль, которую я углядел в романе. Сначала Быкову надо бы во многом разобраться, а уж потом писать многостраничные романы.

После этого вывода вполне естественно перейти к комплексу под названием «графомания». Для начала обратимся к словарю [123]:

«Графомания – психическое заболевание, выражающееся в пристрастии к писательству, у лица, лишенного литературных способностей».

У Быкова своё мнение по поводу этого весьма распространённого явления [85]:

«Графоман – любой, кто много пишет. Графоман – любой, у кого есть мания писать. А вот плохо пишущий человек называется бездарью, не будем тратить на него хорошее слово «графоман». Я – графоман. Горький – графоман. Дюма. Лев Толстой с его девяноста томами. Николай Задорнов – с романом «Амур-батюшка». Но надо же просто понимать чётко, что графомания в смысле «бездарность» – плохо. Кто бездарен, мы понимаем: чем он громче орёт о своем даровании, тем он более бездарен. … Издавать всё, что человек пишет, нельзя. Не потому, что это может быть идейно неправильно, а потому, что это качественно плохо».

Графомания в смысле «бездарность» – это я даже не стану обсуждать. Тут Быков снова пытается сместить акценты, подменить понятия, лишь бы как-то оправдаться. Все перечисленные Быковым писатели не имеют никакого отношения к графомании, и уж во всяком случае, за их спиной не удастся спрятаться подлинному графоману.

Если же исходить из того, что графомания – это способ, который помогает избавиться от навязчивых переживаний, то всё становится понятным. Пишут много, пишут настойчиво, пишут самые разные люди – от домохозяек до журналистов. Пишут и в издательства, и на страницах интернета, не говоря уже об эпистолярном жанре, который в наше время трансформировался в нескончаемые разговоры, особенно если учесть возможности мобильной связи. Отчасти соглашусь с Быковым – даже Лев Толстой такого увлечения не избежал, но у него это покаяние в грехах, а поводов для сожалений о том, что совершил в молодые годы, судя по всему, было у классика немало.

Итак, можно только радоваться тому, что в наше время, наряду с достижениями фармацевтики, появилось немало других способов для улучшения своего здоровья – речь идёт о психике. И всё это – благодаря обрушившейся на нас свободе, которая расширяет возможности «самотерапии», способствуя избавлению от комплексов.

Любопытно, как Быков понимает эту самую свободу [3]:

«У меня своё определение свободы. Свобода – это сложность: чем система сложнее, тем она свободнее. В ней больше вариантов, щелей, лазеек – СССР в семидесятые был свободнее нынешней России, хотя в нём не было свободы слова, всеобщих выездов за рубеж и ночных клубов, не говоря уж об «Азбуке вкуса». А свободы было больше, потому что система была разнообразнее, интеллектуально богаче, осмысленнее. Можно было поддерживать эту систему, а можно – с ней бороться (сейчас то и другое одинаково противно). Я свободен в той степени, в какой выпадаю из навязанных ролей и ниш, из готовых рубрик, вообще из схем».

Я бы на месте Быкова, будь у меня такая невероятная возможность, не стал бы утверждать, что свобода – это сложность. Можно говорить о том, что время предоставляет нам то или иное количество степеней свободы. Что же касается лазеек и щелей, то они к этому не имеют никакого отношения. Изворотливый жулик может найти способ обойти закон, но это ария совсем из другой оперы. Так что, на мой взгляд, сейчас степеней свободы гораздо больше, чем в СССР – надо только умело воспользоваться столь внушительным богатством. Быкову, похоже, это удалось.

Глава 11. Быков и Булгаков

Это становится для меня традицией при написании биографий – сравнивать жизненный путь признанного писателя с тем, что выпало на долю Михаила Афанасьевича Булгакова. В книге о Германах есть такая глава, где я пытаюсь отыскать нечто общее в судьбе Булгакова и Юрия Германа, популярного писателя в 30-50-е годы прошлого столетия. Вот и теперь не могу отказать себе в удовольствии свести в одной главе автора «Остромова» и создателя романа о Мастере и Маргарите. Для этого есть и предметный повод: в 2009 году Дмитрию Быкову вручили премию имени Булгакова. Вот что ответил Быков на вопрос журналиста о том, каково его отношение к творчеству этого писателя [124]:

«В высшей степени уважительное. Не могу сказать, что перечитываю Булгакова постоянно, но "Мастер и Маргарита" – один из великих романов ХХ века. Хотя моя трактовка этой книги не вполне совпадает с общепринятой, она ближе к версии А. Зеркалова (Мирера) и восходит к его книгам "Евангелие Михаила Булгакова" и "Этика Михаила Булгакова". Я считаю, что роман всё-таки антиволандовский, антисталинский и в какой-то мере антимастерский. Я люблю "Белую гвардию", спокойно отношусь к "Собачьему сердцу" и "Театральному роману",а вот пьесы Булгакова мне нравятся чрезвычайно, да и сама его личность очень симпатична».

Запомним это выражение – «один из великих романов». Кстати, про Льва Толстого ничего такого Быков не сказал, даже уличил графа в графомании. А теперь вернёмся на несколько лет назад, когда на страницах журнала «Огонёк» Дмитрий Львович высказывался о романе Булгакова куда более откровенно [125]:

«Я не люблю эту книгу, хотя высоко ценю её. <…> Дело, конечно, не в религиозной или этической сомнительности этой увлекательной книжки, а в некоторой её, как бы сказать, масскультовости. Эдуард Лимонов, человек с чутким врожденным вкусом, в своей недавней книге "Священные чудовища" прямо отмечает некоторую пошловатость "Мастера", его потакание обывателю. Когда в одной книге сводятся Христос и коммунальные кальсоны, всегда есть шанс, что метафизическая, высокая проблематика перетянет коммунальную в иной регистр, но чаще случается наоборот: кальсоны компрометируют тему Христа, утаскивают её в быт, в социальную сатиру, в анекдот».

Ну, эта тема на любителя. Кое-кто привык ходить в кальсонах круглый год, даже в летнюю жару, другие предпочитают всё-таки трусы, вне зависимости от климата и состояния здоровья. Вполне допускаю, что можно расхваливать достоинства кальсон, при этом категорически их отвергая. И всё же довольно странная логика, особенно когда она используется для анализа столь популярного романа. Но дальше – больше. Быков, начисто забыв о ершалаимских главах, сравнивает роман Булгакова с сатирой Ильфа и Петрова:

«Место этой книги в одном ряду с двумя другими бесспорными шедеврами, а именно с дилогией об О. Бендере. Этот обаятельный злодей гораздо ближе к Воланду, чем реальный Сатана: проделки Воланда в Москве – именно бендеровские, мелкие, и аналогии тут самые прямые. Свита Бендера – Балаганов, Паниковский и Козлевич – весьма точно накладывается на свиту Воланда: Азазелло, Бегемот и Коровьев».

Здесь Быков отдаёт должное фантазии автора сатирического опуса «Мастер Гамбс и Маргарита», который ему больше по душе, чем роман Булгакова, хотя, возможно, уступает «шедеврам» Ильфа и Петрова. Но это дело вкуса и иных пристрастий. Если же вновь обратиться к теме коммунальных кальсон, тогда конечно Воланд ближе к Бендеру, чем к Сталину, ну а Коровьев – к безобидному водителю четырёхколёсной «Антилопы Гну».

Пожалуй, приведу ещё один отрывок из статьи Быкова в том же «Огоньке»:

«Что ни говори, а есть, есть пошлость в этом превосходном, кто бы спорил, романе. Она, разумеется, не в черноватом булгаковском юморе и даже не в откровенно фарсовых сценах вроде раздевания в варьете. Тут всё как раз отлично. Пошлость – в некоей генеральной интенции: в допущении самой мысли о том, что некто великий и могучий, творящий зло, доброжелательно следит за нами и намеревается сделать нам добро. <…> Что интересно, в жизни Булгаков этот соблазн преодолел. А в литературе – нет. Есть в его романе хрестоматийная, но неполная фраза: "Никогда ничего не просите у тех, кто сильнее вас. Сами придут и всё дадут"».

Складывается впечатление, что Быков не в силах смириться с популярностью автора «закатного» романа. Это как навязчивый кошмар: вот среди ночи просыпаешься от мысли, что все литературные премии у тебя разом отобрали и присудили их Булгакову. Правда, посмертно, но это дела не меняет, поскольку всё равно – кошмар! Поэтому и приходится выдумывать то «пошлость генеральной интенции», то унижающие авторитет Га-Ноцри «коммунальные кальсоны». К интенции мы ещё вернёмся, а говорить о смелости Булгакова в его взаимоотношениях со Сталиным вообще смешно, когда бы не было так грустно: в 30-е годы Булгаков только и занимался тем, что выпрашивал себе снисхождение у властей. Как-никак написал минимум пять писем Сталину и в советское правительство.

Однако снова дадим слово Быкову [88]:

«"Судьба барабанщика" <…> Я рассматриваю её в одном ряду с "Мастером и Маргаритой", конечно. Потому что это вещи о страшной сталинской Москве и о посещающей её нечистой силе. Вот этот дядя, этот Воланд со свитой и страшные персонажи, которые за ним, это вторжение инфернального чего-то».

Как видим, здесь уже нет речи о связи образов Бендера и Воланда, забыты и прочие выдумки мадам Каганской, автора упомянутого опуса про Гамбса. Быков находит новый повод принизить достоинства «Мастера и Маргариты». А как ещё можно расценить эту попытку сравнения великого романа с добротной повестью Аркадия Гайдара, написанной для подростков?

Увы, тут ничего уже не сделаешь – Булгаков со своим романом словно намертво пристёгнут к Быкову, никак не отцепить. Поэтому всё, что остаётся, это временами сделать вид, будто имеешь дело с каким-то незначительным предметом. Вот и пламенный поклонник Дмитрия Львовича, критик Никита Львович Елисеев, рассказывая о книге Быкова, посвящённой Пастернаку, не избежал соблазна обозначить некую впечатляющую параллель [56]:

«Если поглядеть да посмотреть, какая книжка архетипична биографии, написанной Быковым, то это – "Мастер и Маргарита". Даже хулиганства Пастернака отдают тем самым, не то воландовским, не то обаятельно-бегемотовским».

Да уж, если верить Елисееву, то Пастернак своеобразия был начисто лишён – то будто бы на мушкетёра похож, то на супермена, то на Джекки Браун, а тут ещё обнаружились черты булгаковского Бегемота.

Однако простим восторженному критику его, мягко говоря, странные сравнения и обратимся к последним открытиям Дмитрия Быкова на пути постижения сущности Булгакова. По счастью, мне хватило усидчивости и усердия, чтобы расшифровать текст лекции на тему «Булгаков. Воланд вчера, сегодня и завтра», датированной мартом 2013 года [126]:

«Сегодня нам предстоит говорить о романе, который мне не нравится совсем, величие которого я, безусловно, признаю и более того, я не без удовольствия перечитываю».

Тут то ли мазохизм, то ли некая оговорочка по Фрейду. Как можно перечитывать то, что тебе не нравится? Куда логичнее было бы сказать, мол, мне совсем не нравится величие этого романа. По крайней мере, честно, простенько, даже с некоторым вкусом. Но в следующей фразе красноречивый лектор высказывается более откровенно:

«Моё неприятие этой книги держится ещё и на неприятии того культа, который вокруг неё возник».

Вот это сказано честно, отдаю должное искренности Быкова. После этой фразы всё словно бы встало на свои места. И впрямь, кому же понравится культ вокруг «закатного» романа в то время, как «Икс» почти не удостоился внимания? Ведь о Булгакове, о «Мастере и Маргарите» написаны десятки книг, а Быков и «ЖД», увы… Если не считать статьи «Благие намерения: Дмитрий Быков Орфография» в книге Андрея Немзера «Дневник читателя: русская литература в 2003 г.» [127], которую никак не назовёшь комплиментарной. И как всё это понимать?

Насколько я могу судить, Быков причину популярности «закатного» романа усматривает в обилии на его страницах пошлости, которую с удовольствием потребляет пошловатый наш народ:

«Он породил огромное количество пошлости, которое как в предельно концентрированном виде отражает всю сложность, которая там содержится».

По поводу отражения сложности ничего не понял. К тому же толком не расслышал, то ли «которое отражает», то ли «которая»… Я вообще плохо представляю, как пошлость может что-то отражать – это всё-таки не зеркало и не рано облысевшая голова озлобленного критика. По счастью, Быкову облысение пока что не грозит.

Однако прошу прощения, что так некстати отвлёкся на пустяки, в то время как Быков обсуждает такую важную тему, как «трагедия романа»:

«Но главная трагедия этого романа была, разумеется, в том, что демонология Булгакова стала почти что евангелием для средней интеллигенции 60-70-х годов».

Не смею присваивать себе звание интеллигента и всё же не пойму, на чём основаны такие выводы. Может быть, я использовал журнальный вариант романа в качестве иконы? Но даже если так, что тут трагического?

Далее Быков в своей лекции напоминает слушателям о стенах на лестнице в доме на Большой Садовой, покрытых памятными записями почитателей Булгакова, затем о ежегодных сборищах молодёжи в Вальпургиеву ночь на Воробьёвых горах, что уж совсем не укладывается в представление Быкова о популярности. Могу предположить, что лестница в его доме тоже использовалась за недостатком листа бумаги под рукой, но только уж писали на ней совсем не то, что он желал бы видеть, не исключаю и слово из трёх букв. Отсюда и столь пессимистические нотки, которые появились в этой лекции:

«Достаточно скоро разочарование в "Мастере" как в книге, как в учебнике жизни станет очень массовым. Мы начнём примерно понимать, что эта книга значит и для чего она написана. <…> Я думаю, что этот процесс, который растянется, ну, на ближайшие два-три года, точно так же, как разочарование в другом русском мифе, именно в мифе о вертикале власти. Думаю, что эти вещи, как ни печально, совпадут. Но ничего не поделаешь. Ради такого дела я даже готов пожертвовать даже "Мастером и Маргаритой"».

Ну вот и дождались! Дважды использованное слово «даже» ничуть не оправдывает Быкова: «закатный» роман всё равно приносят в жертву. Нет бы своего «барашка» предложить! Так нет, Быков предпочёл для «благородного» дела использовать роман Булгакова, ну а свои опусы приберечь на тот случай, если «Мастер и Маргарита» так и не сгорит.

Разобравшись с мифами, Быков пересказывает старинную байку про сон Владимира Наумова, когда явившаяся ему вдова Михаила Афанасьевича предупредила о тщетности попыток экранизации «закатного» романа. И правда, ни у Элема Климова, ни у Юрия Карры, ни у Владимира Бортко не получилось ничего – по разным причинам, однако этот факт мне кажется неоспоримым.

И вот, наконец, Быков доходит до главного обвинения в адрес автора романа:

«"Мастер и Маргарита" – хороший советский роман. Он должен был появиться в печати. И появился в печати сначала без "Бала сатаны", потом в 1973 году с "Балом сатаны" спокойно это прошло все виды цензуры. Потому что зерно, сущность этого романа идеально соответствует советской власти».

Вот ведь, оказывается, как! Странно, что роман опубликовали только в 1966 году. Если он такой «советский», прошёл бы на ура и в 1945-м!

Теперь напомню, что писал Быков о «закатном» романе за несколько лет до этого, в книге о Борисе Пастернаке:

«"Мастер и Маргарита" в некоторых своих частностях есть предельное выражение подлинной идеологии сталинизма; не советского, разумеется, не того, который с флагами и лозунгами о пятилетке в четыре года, а настоящего, подземного, оккультного, верховный жрец которого не разговаривал сам с собой на языке советской пропаганды. Именно в образе всемогущего темного мага Сталин и предпочитал являться потрясенной интеллигенции».

Снова двойники Быкова между собой не договорились: один твердит – «советский», а другой ему чуть ли не с пеной у рта возражает – «сталинский». Да после разоблачения культа личности такой роман вообще не должны были публиковать. Эй, Быковы, договоритесь же, наконец, между собой! Но это ещё не всё – есть и третий Быков, имеющий собственное мнение на этот счёт.

В книге Дмитрия Львовича о Булате Окуджаве есть такие строки, посвящённые советской литературе 70-х годов:

«Советская литература не то чтобы лгала тотально, но в воздухе каждого разрешенного советского текста, во внутреннем пространстве даже самой правдивой книги вроде "Жизни и судьбы" Гроссмана присутствовала толика формалина. Она могла быть минимальной, почти неразличимой – но была, как в каждом советском человеке, родившемся и выросшем тут, сидела неискоренимая, непобедимая никакой эмиграцией советчина. Вот почему таким шоком для читателя шестидесятых стал булгаковский "Мастер", написанный без этой оглядки».

С этой «оглядкой» Быков то ли перемудрил, то ли недоглядел, но, если слегка напрячь извилины, нетрудно догадаться, что он имел в виду. Тут уж определения «советский», «сталинский» будут явно ни к селу, ни к городу. Жаль только, что автор не наклеил на роман очередной ярлык – без этого как-то неуютно, непривычно. Но есть надежда, что в следующей своей книге он исправится.

Однако вернёмся к лекции о Булгакове и к отношению советской власти к творчеству писателя. Что-то партийные деятели тогда не доглядели – «белогвардейскую» пьесу «Дни Турбиных» к постановке разрешили, несмотря на возражения трудящихся, но почему-то не захотели опубликовать идеологически выдержанный роман. Ну как можно запрещать книгу, которая являлась «краеугольным камнем в том здании тотального оправдания зла, которое выстраивала советская литература» – это если верить Быкову? Впрочем, по поводу колоссального успеха пьесы о Турбиных Дмитрий Львович имеет своё собственное мнение [126]:

«Пьеса эта была доступна немногим счастливым, она была разрешена в единственном числе, известность её была очень клановой и элитарной, большинство о ней попросту не знало».

Восемьсот представлений на сцене Художественного театра ещё при жизни Михаила Булгакова, множество критических статей в газетах, постановление рабкоров Хамовнического района по поводу «вылазки классового врага» – и после этого Быков смеет утверждать, что известность пьесы была клановой! Это что же так застило ему глаза? Тут, в сущности, нечего гадать – это ни что иное, как элементарнейшая зависть. Даже потрёпанное идеологическое покрывало, с помощью которого Быков пытается скрыть достоинства «закатного» романа, не может спрятать истинной причины.

Ещё одно объяснение выпадам Быкова против Булгакова находим в попытке Дмитрия Львовича провозгласить себя первооткрывателем:

«Вот этим открытием я, пожалуй, горжусь. Слово "мастер" не появлялось в прозе и драматургии Булгакова нигде и никогда (!) до романа "Мастер и Маргарита". Появилось оно, правда, единственный раз в "Театральном романе". <…> Слово "мастер" появилось в черновиках романа после 34-го года, после того, как стало известно, что главным положительным термином, главной восторженной оценкой в устах Сталина является именно "мастер"».

Ну что ж, попробуем проанализировать эти аргументы – а вдруг найдётся в них рациональное зерно? Однако сначала обратим внимание на характерную оговорку: сначала Быков говорит «нигде и никогда», и тут же признаётся, что не так, что было всё-таки когда-то. Но было, как указывает Быков, единственный раз в одном романе.

На самом деле, слово «мастер» упоминается много раз до «Мастера и Маргариты», и не только в «Театральном романе», где оно встречается в таком контексте: «жена мастера». Если кто-то сомневается в моих словах, могу порекомендовать роман Булгакова «Жизнь господина де Мольера», написанный им по заказу «Жургаза» (Журнально-газетного издательства) в 1932-33 годах. Для полноты картины приведу несколько цитат [128]:

– Эй, кто тут есть? – брюзгливо спросил он. – Почему чёрт всегда уносит… Ах, это вы? Здравствуйте, Барон.

– Здравствуйте, мастер, – ответил Барон, глядя вверх.

А вот ещё:

– Как публика принимала спектакль? – ответил Мольер.

– Великолепно. Но у вас скверный вид, мастер?

И в дополнение к этому:

– Мастер, не хотите ли вы чего-нибудь? Быть может, вам дать бульону?

Тут Мольер оскалился и сказал, почему-то злобно улыбаясь:

– Бульон? О нет! Я знаю, из чего варит моя супруга бульон, он для меня крепче кислоты.

И вот уже трагический финал:

– Чего вам дать, мастер? – спросил Барон и вытер платком лоб Мольера.

– Свету! – ответил Мольер. – И сыру пармезану.

Чего не хватило Быкову, чтобы в этой простенькой задачке разобраться? Допустим, что «Мольера» Быков вовсе не читал, не велика беда – на мой взгляд, слабенькая книга. Но он просто обязан был прочитать те редакции «закатного» романа, которые датированы осенью 1934 года. Тогда бы не озвучил свой нелепый приговор [126]:

«Чтобы доказать Сталину, что художника надо беречь, Булгаков переименовал своего художника в мастера».

Такое впечатление, что Быков так и не осилил до конца роман или так ненавидит его, что читает книгу, держа её, что называется, вверх ногами. Ведь не было в романе художника, а был поэт, возлюбленный несравненной Маргариты – это не считая Бездомного и прочих стихоплётов. Читаем отрывок из главы романа в третьей редакции, датированной осенью 1934 года [129]:

«Маргарита опустилась у ног Воланда на колени, а он вынул из-под подушки два кольца и одно из них надел на палец Маргарите. Та притянула за руку поэта к себе и второе кольцо надела на палец безмолвному поэту».

Так и не обнаружив художника в черновиках романа, попробуем выяснить, откуда взялся этот мастер. Не знаю, так ли актёры мольеровского театра величали своего мэтра, но в СССР это слово впервые весомо и уважительно прозвучало в статье Максима Горького «С кем вы, мастера культуры? Ответ американским корреспондентам» – она была напечатана одновременно в газетах "Правда" и "Известия ЦИК СССР и ВЦИК" 22 марта 1932 года. Так что товарищ Сталин тут совершенно ни при чём, он вообще не был специалистом по выдумыванию таких определений. Здесь явно чувствуется рука писателя.

И всё же возникает впечатление, что в третьей редакции романа гипотеза Быкова как будто подтверждается, поскольку окружение Воланда поэта называет «мастером». Тут и впрямь можно усмотреть параллель с известным телефонным разговором в июне 1934 года, когда Сталин интересовался мнением Бориса Пастернака о Мандельштаме [130]: «Но ведь он же мастер, мастер?» Однако проблема заключается в том, что Булгаков в последней редакции романа отказался от этой нарочитости – теперь мастером он называет своего героя сам. Что же это получается? Неужто автор присвоил себе право называть писателя тем словом, которое принято произносить только с высоких трибун или писать в передовицах «Правды» и «Известий»?

По-моему, Быков ищет истину там, где её не может быть. Во-первых, мастер – это отличительное звание, принятое у масонов, тут может быть намёк на некоторую «избранность» возлюбленного Маргариты. Во-вторых, это просто уважительное обращение, признание профессиональных достоинств столяра-краснодеревщика, создателя скрипок, художника или писателя. В-третьих, аналог этого слова, широко распространённый и у нас, и в Европе – мэтр. Во французском языке maître означает «господин, учитель, мастер». Видимо, так и называли актёры мольеровского театра своего директора, а Булгаков трансформировал это слово в более привычное для большинства своих сограждан – «мастер». И повторюсь: Сталин использовал слово «мастер» лишь однажды в телефонном разговоре, а статья Горького разошлась тысячными тиражами. Так что в «открытии» Быкова есть существенный изъян: поскольку приоритет в использовании слова «мастер» принадлежит Максиму Горькому, уничижительная критика в отношении Булгакова теряет всякий смысл.

А в дополнение к этому приведу отрывок из книги Быкова о Пастернаке, посвящённый мастеру:

«Пастернак сходил с эстрады, только что ответив невнятным улыбчивым мычаньем на гневный монолог крестьянского поэта Петра Орешина. Ничего внятного и нельзя было ответить: Орешин сам не знал, что ему так не понравилось. Он наскакивал на Пастернака со странными претензиями: "Думаете, вы мастер? Не таких мастеров знавали! Андрея Белого слушали! " В ответ на эту гневную отповедь Пастернак улыбался и разводил руками, пропуская сказанное мимо ушей».

Вот и мне, видимо, следовало бы не слушать лекцию Дмитрия Львовича о Булгакове, а пропустить всё сказанное им мимо ушей. Да вот хочу выбросить из головы, но никак не получается. Причиной стало весьма своеобразное определение понятия художник, которое озвучил Быков в своей лекции [126]:

«Художник остаётся художником до тех пор, пока он не профессионал, пока он отыскивает какие-то новые пути и возможности».

Возможно ли, что поиск новых путей легче даётся любителям и дилетантам? Мне это было бы особенно приятно, поскольку я так и не соизволил закончить Литературный институт. Точнее, я в него никогда не поступал. На этом можно было бы и успокоиться. Но тут опять Быков-лектор вступает в спор с Быковым-биографом – снова цитата из «Бориса Пастернака»:

«Пастернак долго не считал себя профессионалом в литературе – именно потому, что не мог писать ежедневно, регулярно…»

То ли Пастернак не был художником, то ли профессионалом стал после того, как «выдавил» из себя художника? Снова приходится удивляться неспособности Быкова найти согласие со своими двойниками.

И в заключение разбора лекции Быкова о Михаиле Афанасьевиче Булгакове – ещё несколько отдельных фраз, тут можно обойтись без комментариев [126]:

«Мастерство вообще враждебно искусству, потому что мастерство оформляет его».

«Это самая популярная книга Булгакова именно потому, что это самая слабая книга».

«В этой книге написано больше ерунды, чем в любом другом русском романе».

«Ничего, кроме пошлости, в этом романе нет, хотя есть <…> высочайшие образцы литературного стиля, который парит над этим морем терроризируемой России».

«Весь вой, весь вопль Булгакова в этом романе: ты только вот нас не трогай, а уж мы тебя полюбим».

Вот перечитал заново то, что написал, и в голове по неизвестной мне причине возникла странная мысль, на первый взгляд не имеющая отношения к реальности. Гоню её, пытаюсь послать куда подальше, а она, чертовка, никак не исчезает. Мысль заключается в следующем. Будто бы основную свою задачу Дмитрий Быков видит в том, чтобы доказать то, что было написано с его слов в одной из предыдущих глав: современную Россию сделали евреи и никто другой. Именно поэтому роман Булгакова с его точки зрения оказался «пошловат», не говоря уже о том, что он чудовищно «советский», и даже «сталинский». Именно поэтому Быков превозносит романы Ильфа и Петрова, сочинение мадам Каганской и работы Александра Мирера, посвящённые Булгакову. А сам Михаила Булгаков с его подозрительным антисемитизмом, воплощённым в образе неподражаемого Швондера – он как бы ни при чём, он где-то сбоку. Там же оказались и многие его собратья по перу, которым явно не повезло с происхождением.

Глава 12. Назад в СССР?

В этой главе попробуем кратко обсудить взгляды Быкова на недавнюю историю нашей страны. Вполне естественно, что Быков к этой истории не безразличен, даже задумал в 2012 году некий внушительный, судя по всему, культурологический проект, названный весьма претенциозно и торжественно – «Советский Союз» [8]:

«Это научный журнал о Советском Союзе в глянцевом формате, такой "Вестник античной культуры". Всё, Атлантида затонула, хватит спорить, было ли это хорошо или плохо, давайте поймём, что это было. Я далёк от ностальгии. Если я начну вспоминать, каково мне было в Советском Союзе, – мне было очень плохо в Советском Союзе. Такой человек, как я, совершенно не создан для советской жизни. Но я как-то выше этого».

Однако не пойму я Быкова. Одно дело высказать о советской власти всё, что думаешь, и на этом закончить неприятный разговор, и совсем другое – пялиться с утра до вечера на обложку с надписью «Советский Союз» и постепенно зеленеть от злости.

А ведь полутора годами ранее дело обстояло несколько иначе. На вопрос «кто ваш читатель – тот ли, кто ищет ответы на последние вопросы?» Быков убеждённо отвечал [80]:

«Вот он, скорее всего, и есть моя партия – люди, которым надоели прежние искусственные противопоставления и разделения. Люди, которым присущ более общий и неидеологический взгляд на российские и мировые дела. Позднесоветская интеллигенция и её дети. Этих читателей немного, но достаточно, чтобы сохранить и умножить то лучшее, что было в СССР. Да и вообще в России».

Довольно непривычно для меня в одном контексте рассматривать столь противоречивые суждения. С одной стороны Быкову было очень плохо, тут не поспоришь, если есть такое ощущение. С другой стороны, он приветствует преумножение того лучшего, что было при советской власти. Не о себе же он говорит и не об увеличении количества и без того уже изрядно расплодившихся двойников?

А вот что Быков говорил за год до этого в программе «Особое мнение» радиостанции «Эхо Москвы» [142]:

«Я ностальгирую по СССР очень сильно не только потому, что это факт моей биографии – я всё-таки сделан в СССР – но мне представляется, что в Советском Союзе многое было лучше, чем сейчас. Советский Союз мог быть сколь угодно отвратительным, но то, что его убило, было хуже, чем он – распад, хищничество и другие замечательные вещи. <…> Во всяком случае, то лучшее, что в Советском Союзе было, и те слова, которые в Советском Союзе говорились, мне нравится весьма. Многое очень, в частности, интернационализм, я бы оттуда позаимствовал. <…> И второе, что мне особенно нравилось в СССР, это то, что национализм там считался пещерным пережитком».

Ну нравится и нравится, мог бы и промолчать, чтобы не тревожить чувства тех, у кого сохранились о советском прошлом не самые приятные воспоминания. Опять же, когда затрагивается столь чувствительная тема, как «национальный вопрос», Быков просто обязан быть максимально объективным. Куда логичнее было подискутировать с теми, кто в советской власти не видит ничего хорошего. Понятно, что очень трудно смотреть на прошлое сквозь чёрные очки, если всё лучшее, что было там, сделали евреи. Не устою это повторять, но что поделаешь – не спорить же мне с Быковым?

Но вот доходит даже до того, что Дмитрий Львович одобряет сказанное президентом [143]:

«Советское решение национального вопроса было оптимальным, и в этом смысле я совершенно согласен с Владимиром Путиным».

Как говорится, против правды не попрёшь. Увы, приходится скрепя сердце признавать, что при советской власти «многое было лучше, чем сейчас». Не исключено даже, что «советское пространство было нравственнее» – эти слова тоже приписывают Быкову. Однако далеко не все с таким утверждением согласны. Вот и Владимир Войнович, писатель и диссидент, словно бы продолжая начатый в давние времена бесконечный монолог, категорически опровергает слова Быкова [144]:

«Быков все же несколько моложе меня, поэтому вряд ли лучше помнит советское время. При Сталине все жили в безумном страхе. Одни стучали на других, подслушивали, подсматривали, дети отрекались от родителей, даже на кухнях боялись свободно высказываться. Потом стало чуть легче: выговаривались на кухнях. Колбаса была дешёвая, но один сорт, все помнят колбасные электрички, приезжавшие в продуктовое паломничество со всей страны. Мы не могли выехать за границу. Царила атмосфера цинизма – коммунистические лозунги никого не вдохновляли. Люди лгали друг другу. Сейчас всё же не так: магазины полны продуктов. Все желающие могут поехать за рубеж, и, думаю, никто не посадит ни вас, ни меня за то, что мы здесь обсуждаем. Так что говорить, что советское пространство было более нравственное, чем сегодняшнее – это демагогия».

Отсутствие колбасы в провинции, «железный занавес», унылая идеология и лицемерие власть имущих – всё это было, я не спорю. Правда, любительская колбаса, за которой ездили в столицу, была гораздо лучше, чем нынешние её аналоги. Однако бог с ней, с колбасой! Прискорбно, что человек, родившийся в Таджикистане, не счёл нужным оценить состояние нравственности в одном контексте с национальными проблемами. Но приводить в качестве доказательства более прочных нравственных устоев нынешней России такие факты, как изобилие продуктов в магазинах и возможность выехать за рубеж… Как можно мерить нравственность килограммами отбивных и антрекотов? Ещё более удивительны речи про «безумный страх».

Мне много раз приходилось читать о том, что жить в сталинской России было страшно. Но вот какая штука: из всех моих многочисленных знакомых и родных только один рассказывал что-то в этом роде. В 1937 году маленькая девочка стала свидетелем ареста одного из соседей по коммунальной квартире. Это был еврей. Потом был обыск, несколько дней к ним приходили люди в штатском. Так вот, девочку можно понять, как и родственников арестованного. Однако для утверждения, будто всю страну парализовал страх перед коварным и всемогущим ОГПУ-НКВД – для этого надо бы поискать более убедительные аргументы.

Из многочисленных моих дядьёв и тёток был арестован лишь один – брат отца, который занимал какой-то важный пост в тогдашнем комсомоле. Это было далеко от Москвы, на Урале, а потому, как и за что он пострадал, мы так и не смогли узнать. От своих одноклассников я тоже не слышал про репрессии. Не мудрено, что школьный приятель, прочитав напечатанную в самиздате книгу Солженицына о том, что творилось в сталинском ГУЛАГе, был поражён до глубины души. Позже он стал участником протестного движения и представителем Солженицына в Москве.

У меня же ситуация была иная. В 1955 году после восемнадцати лет лагерей и ссылки в Москву вернулся бывший адъютант Якира, расстрелянного в 1937 году по делу Тухачевского. Вскоре этот человек сблизился с нашей семьёй. Именно от него я многое узнал ещё тогда – помнится, мы ходили вокруг Патриаршего пруда, а он рассказывал, рассказывал… Поэтому сочинения Солженицына, появившиеся гораздо позже, не стали для меня откровением. Но даже от бывшего зэка ни о каком страхе, который будто бы опутал страну в 37-м, я так и не услышал – он просто выполнял тогда свой долг, служил на благо Родины. И только потом, после ареста, ругал себя за то, что не сдержался, расхваливая Якира. А как не похвалить, когда тот дал семье квартиру в самом центре Москвы, в районе Сретенки? Завистники донесли, и это стало поводом для репрессий – тогда «зачищали территорию» вокруг мнимых заговорщиков.

Так что повторю – «безумного страха» тогда не было. По воспоминаниям родителей, страх был только в октябре 1941 года, когда немцы вошли в пригород Москвы.

Однако мы слишком углубились в прошлое. Вернёмся в апрель 2012 года, когда в Литературном салоне Аллы Дехтяр, в американском городе Чикаго должна была состояться встреча с поэтом, прозаиком и журналистом Дмитрием Быковым. А накануне встречи он дал развёрнутое интервью, в котором отразил своё понимание 90-х [23]:

«Это было плохое время. Время, когда торжествовало подполье, предательство, низменность, когда позорен был труд и постыдна честь. Сейчас, конечно, хуже, но девяностые расчищали место для нынешнего торжества серой слизи».

Столь же негативная характеристика этому времени дана Быковым в его книге о Борисе Пастернаке:

«Он не дожил до постсоветского «капитализма», когда опять-таки выживали наиболее хищные и подлые, а все талантливое и трудоспособное либо нещадно эксплуатировалось, либо вытаптывалось на корню».

Про «серую слизь» и последствия 90-х поговорим потом, а здесь считаю важным зафиксировать разочарование Быкова в том, что случилось после развала Советского Союза.

Глава 13. Политика – это свойство

Ну вот, с СССР покончили, лихие 90-е осудили, теперь пора перейти к исследованию политических взглядов Быкова в последние годы. Тут всё настолько перепутано, что разделить воззрения Дмитрия Львовича, придерживаясь определённой хронологии, не представляется возможным. Так что вслед за 2009-м годом может следовать 2013-й, а затем совсем наоборот. Поэтому и глава по своим размерам получилась совершенно неподъёмная. Надеюсь, мы это как-нибудь переживём.

Вот о чём Быков говорил в 2008 году [113]:

«У меня нет устоявшегося идеологического профиля. Я не могу сказать, что я либерал. Ещё меньше могу сказать, что почвенник. В разное время у меня разные взгляды на один предмет».

Могу согласиться, что могут быть разные взгляды на предмет – в зависимости от угла зрения, от освещения, даже от погоды, которая может превратить цветущий куст в нечто малопривлекательное. Но вот если речь заходит о политике, об идеологии, тут частые шараханья недопустимы. Я вовсе не призываю следовать заветам приснопамятной Нины Андреевой, которой никак не удавалось поступиться принципами [145], но всё-таки должно же быть хоть какое-то обоснование очередному изменению взглядов.

Неустоявшийся свой профиль Быков слегка подправил в 2012 году [23]:

«О происходящем в стране я пишу последние лет двадцать, хотя никогда не входил ни в один пул, не сопровождал президентов и премьеров (кроме одной предвыборной поездки с Ельциным в 1991 году) и не занимался информационными вбросами. Когда на твоих глазах происходят какие-то неправильности, ты об этом говоришь и только. Это счастливо позволило мне не принадлежать ни к государственникам, ни к либералам».

Счастье это или нет, не берусь судить. Я вот тоже причисляю себя к беспартийным аналитикам, хотя в душе, несомненно, либерал – это если либерализм понимать исключительно как свободомыслие. А в остальном предпочитаю следовать законам, а уж какие законы, тут решающая роль принадлежит, конечно, большинству. Если москвичи проголосуют за введение комендантского часа в столице, скажем, с нуля до шести часов утра – что делать, подчинюсь, хотя бы потому, что не тусуюсь по ночным элитным клубам. Можно ли на основании этого причислить меня к государственникам? Очень сомневаюсь.

Однако с государственниками разберёмся как-нибудь потом, здесь же речь пойдёт о либералах. Слово Дмитрию Быкову [146]:

«В разное время либералы были разными. Было время в начале 2000-х, когда я соглашался полностью с убеждениями Достоевского, что наши либералы – это те, кто ненавидит свой народ. И действительно были такие либералы, что хоть святых выноси, да? Когда такие пути открыты, кругом растут антисемиты. Было такое дело. С радикальными либералами никогда не был по пути. "Я художник, а, следовательно, не либерал", – говорил Блок, и я всю жизнь нагло за ним повторяю. Но сегодня слово "либерал" – оно несколько поменяло значение. Ведь еврей – это тот, кого евреем считает антисемит. Либерал сегодня – это тот, кого так обзывает Поклонная».

Беда, если человек не в состоянии дать чёткого определения понятию, которое он использует то и дело в разговоре. Получается нечто вроде ярлыка, о котором так задушевно пел когда-то Окуджава. Весьма сомнительно и данное Быковым определение еврея. Если всё так, как он сказал, кто же тогда возрождал Россию? Нельзя же допустить, чтобы антисемиты упорно называли евреями только тех, кто больше сил истратил на строительство социализма. Единственное объяснение в том, что два Быкова опять не договорились. Один упорно гнёт линию, декларированную в споре с Солженицыным (см. главу «Выдавливая из себя»), ну а другой во всём винит антисемитов и Поклонную.

Ещё одно малопонятное утверждение, скорее даже серия взаимоисключающих определений, озвучена то ли Быковым-философом, то ли Быковым-лингвистом – можно подумать, что спорят сразу несколько Быковых, но так и не находят нужного консенсуса [147]:

«Политика – это школа, это воспитание в человеке каких-то важных свойств моральных, социальных. <…> Политика – это свойство отвлечь человека от мысли, что он смертен. Это опыт высшей художественной, политической деятельности, всё, что нас превращает в людей, заставляет нас отойти от животных».

Честно говоря, я бы постеснялся лезть в политику, не имея «устоявшегося идеологического профиля» и не найдя предварительно согласия между всеми своими «я» в том, что касается определения основных понятий. Без этого увлечение политикой становится никчёмным и бессмысленным. А впрочем, смысл всегда какой-то есть – ну, скажем, добывание средств на пропитание или удовлетворение собственных амбиций.

От политики как школы или опыта, не говоря уже о свойстве, снова возвратимся к либералам, точнее к «псевдониму» под названием либерализм [148]:

«Я вообще очень не люблю 90-е годы. <…> Понимаете, вот, слово "либерализм" в России – оно всегда псевдоним. Тогда либерализмом назывались совсем другие вещи. Сегодня либерализм – это псевдоним гуманности, действительно, свободы слова, демократических выборов и так далее. Тогда либерализм, к сожалению, означал достаточно устойчивые мотивы, презрение к труду любому, культ меньшинства при презрении к большинству, достаточно критичное отношение к родине, святую веру в то, что государством руководит менеджер нанятый и вообще культ менеджмента, культ бизнеса при полном отсутствии каких-то социальных перспектив. И я тогда очень много ругал русский либерализм и многие до сих пор мне не могут этого простить. Но не надо забывать, что либерализм в России – это такой стабильный псевдоним всего самого отвратительного для власти».

Такое впечатление, что смысл меняется, а слово упорно не желает уходить. Нет бы для каждого десятилетия использовать своё понятие, а здесь опять – всё тот же пресловутый либерализм, только успевший сменить порядком износившийся костюм на новые одежды. Вот если бы захотел помыться в бане, тогда бы можно было разглядеть, кто он такой, а так остаётся лишь догадываться – красавец, инвалид или, не дай бог, трансвестит с репутацией отъявленного педофила?

Либерализм, свобода… Когда слишком часто повторяют такие чудесные слова, невольно возникает мысль, что вот ещё чуть-чуть и все печали нас минуют. Это как после произнесения волшебного заклинания «халва, халва, халва…» надеешься на приятное ощущение на языке. Однако проходит время, сменяются десятилетия, и снова вместо свободы возникает некий «псевдоним». И только тогда понимаешь, что свобода – это ощущение, а ощущения, как правило, весьма индивидуальны.

Вдоволь «насладившись» так и не съеденной халвой, от темы либерализма обратимся к более значительной проблеме – проблеме выбора. До выборов было ещё далеко, но вот с какой-то стати Дмитрия Львовича эта тема взволновала. Это было в 2009 году [149]:

«Всенародная поддержка режима – в процентном выражении – возможна всего в двух случаях: либо население зомбировано и запугано, а в стране осуществляются масштабные репрессии, либо ему по-настоящему положить на власть, и голосует оно, вообще не думая».

По-моему, Быков перепутал – всё с точностью до наоборот или, во всяком случае, не так, как ему кажется. Малая часть людей, воодушевлённых обещаниями о глобальном процветании и ожидающих обильной жрачки, готова пойти на все тяжкие без каких-либо раздумий, лишь бы свергнуть препятствующий их желаниям режим. Другая же часть, гораздо большая по численности, в отличие от первых думает – но думает в основном о своих собственных делах. И голосует или по привычке, или для того, чтобы пресечь приход к власти любителей нажираться на халяву. Речь о залоговых аукционах и прочих достижениях глашатаев свободы, которые нам известны с 90-х. Так что исход выборов в нынешнее время определяется как бы от противного – кто позовёт обратно в лихие 90-е, тому в итоге не светит абсолютно ничего. Ну разве что 5-7 процентов голосов в среднем по России.

Какие же мысли приходили в голову Дмитрию Львовичу чуть позже, когда до выборов оставался год? Прежде всего, он отвергал идею радикальной конфронтации с властью, которой придерживались протестанты, собиравшиеся на Триумфальной площади, взамен предлагая некую альтернативу [150]:

«Там очень много хороших людей, но зачем люди туда ходят, я не понимаю. Само противостояние это мне кажется неактуальным. Революция в России, если начнётся, не дай Бог, начнётся не оттуда. <…> Идея конфронтации с властью в России в принципе непродуктивна. <…> Не нужно восставать, нужно выстраивать альтернативу, чтобы власть в один прекрасный момент увидела, что под ней нет страны, что она ничем не управляет, кроме Кремля и Рублёвки. <…> И оставить им Кремль и Рублёвку, а самим жить, как будто их нет. <…> Я абсолютно уверен, что 90% страны давно уже так живёт».

Итак, Быков предлагает выстраивать некую альтернативу. Что тут имеется в виду, лично я плохо представляю. Допустим, власть ничем не будет управлять. Кто в этом случае будет платить пенсии, индексировать зарплату для бюджетников? Кому будут подчиняться полиция и армия? И самое главное – куда будут перечислять налоги частные предприниматели? В Международный валютный фонд или в собственный карман? Можно сколько угодно разглагольствовать, стоя на трибуне, однако, как невозможно сварить щи из топора, так невозможно изменить страну с помощью несбыточных фантазий.

Ещё одна оригинальная мысль Дмитрию Львовичу так понравилась, что он повторяет её чуть ни в каждом интервью. Слышал бы её Алексей Навальный, наверное, свалился бы под стул от такого подлого удара. Тут, понимаешь ли, ночей не спишь, всё ищешь зарубежные счета и собственность злодеев-коррупционеров, а этот Быков, даже глазом не моргнув, объявляет их заблудшими, несчастными овечками, которые вынуждены брать взятки всего лишь из гуманных соображений – чтобы сограждане окончательно не перессорились между собой. Ну, в самом деле, как ещё можно объяснить такой вот тезис [150]:

«Коррупция – это попытка наладить человеческие отношения взамен бесчеловечного закона».

Коррупция, как всем известно, есть. И даже на глазах у нас махровым цветом расцветает. То есть, казалось бы, в отношениях между людьми давно уже должен быть идеальнейший порядок, если верить Быкову. Однако все ожидания оказываются напрасными, поскольку такие отношения возможны лишь внутри материально обеспеченных элит – в цивилизованной Европе, в развитых Соединённых Штатах, возможно, в арабских эмиратах или где-то в Средней Азии, ну и, конечно, на Рублёвке и ещё в нескольких местах. У большинства народа просто нет денег на коррупцию, отсюда и вся эта кутерьма на Триумфальной площади и на Болотной. Или я не прав? Похоже, Дмитрий Львович соглашается [53]:

«Раздел всё-таки, как это ни печально, проходит между народом и элитами. <…> Мы не пустим власти в свою лодку. Мы считаем, что они тушат пожары отдельно, а мы отдельно. <…> Вот этот раскол не по идеологическим, а по имущественным и статусным показателям, он сегодня очень важен».

О лодочке поговорим потом, поскольку идеологический раскол куда важнее её мореходных качеств, удобства кают и мастерства шеф-повара тамошнего ресторана. Заранее ясно, что если посреди бушующего океана команда начнёт мутузить капитана, а пассажиры будут требовать, чтобы старшего помощника вздёрнули на рее, такая лодка вряд ли доплывёт до берега. Весьма опрометчиво и заявление, посвящённое пожарам. Какая разница – всем вместе или по отдельности гореть? Когда участвуют в тушении всем миром, как прежде было в деревнях, хотя бы остаётся слабая надежда.

Чтобы закончить тему с Триумфальной, приведу ещё одно умозаключение от Быкова [151]:

«Мне кажется просто, что я своими разговорами здесь и сейчас или каким-то своим текстом немножко больше сделаю для перемен в России, чем если меня побьют по голове. <…> Любая книга Лимонова, будь то "Убийство часового" или "Укрощение тигра в Париже", делает больше для освобождения масс, нежели его выход туда».

Готов согласиться, что интеллектуальные беседы приятнее и полезнее тупого мордобоя. Но как«Убийство часового» может поспособствовать освобождению масс – вот этого, хоть убейте, не пойму. Не намекает же Быков на то, что все мы за колючей проволокой, и надо лишь расправиться с охраной, чтобы почувствовать себя воистину свободным? Возможно, не он, а Лимонов намекает, Быков же с удовольствием Лимонова цитирует. Это вполне естественно при столь восторженном и даже трогательном отношении поэта и прозаика к прозаику, ну и, конечно же, к поэту [152]:

«Я считаю Лимонова крупным писателем, очень крупным. И поэтому великим просто. Без дураков. Я многие вещи его наизусть знаю».

Весьма впечатляющая характеристика. Без дураков. Даже возникла мысль: а что если Быков – это один из двойников Лимонова-Савенко, когда-то вышедший из повиновения и теперь гуляющий сам по себе, как та же киплинговская кошка? Да нет, по большому счёту не похоже, слишком мало общего. Даже если писатель по-женски многословен, как Быков, – в самом худшем случае это кот, притом не имеющий никакого отношения к Киплингу.

Поскольку не могу похвастать своей памятью, я от цитирования текстов любимца Быкова, пожалуй, воздержусь. Тем более, что политическая по своему содержанию глава сама, без моего ведома, выдвигает на передний план героев. На этот раз Дмитрий Львович оценивает достоинства Дмитрия Анатольевича, при этом то ли надеясь, то ли сожалея по воду того, что его тёзке когда-то «надоест быть квазипрезидентом» [143]:

«Он примет определённые меры, предложит стране внятный сценарий будущего и под это дело сумеет ослабить протестные настроения в обществе, объединить огромное количество разных политических сил и повести их к светлому будущему».

Эти мечты, не менее светлые, чем декларируемое им будущее, Быков озвучил в декабре 2010 года, ещё до президентских выборов. Тогда же у него возникла мысль об объединении на базе умеренного национализма. Кого при этом он имел в виду? Просто не решаюсь высказать свои догадки. Если поверить Быкову, будто Россию построили евреи, если поверить, что нарекли их так антисемиты, и наконец, учесть, что русские от строительства России самоустранились, тогда кому и с кем, и на какой основе предстоит консолидироваться? Есть опасение, что Быков собирается всех и всё переименовать, начав с объявления евреев русскими, а затем на базе таким вот образом сконструированного национализма двигаться вперёд. Жаль только, что направление движения не нашёл нужным сообщить. Да, чуть не забыл – там же, в этом тексте Быкова, появились ещё какие-то национал-технократы без указания их национальной принадлежности. Опять же могу лишь предположить, что переименовав евреев в русских, Быков другую часть населения России намерен ещё как-то обозначить [143]:

«Я отнюдь не исключаю того варианта, что люди дела в России объединятся. Никакой программы, кроме умеренного, этического, скорее, национализма, я для этого не вижу. И вот победа умных и здравых, не погромных националистов представляется мне весьма перспективной».

Однако мало Быкову одних националистов, мало примкнувших к ним национал-технократов. По мнению Дмитрия Львовича, в это содружество людей должны влиться ещё и утописты, и альтруисты, и вообще все те, у кого есть хоть какая-то позитивная программа и желание против чего-нибудь протестовать. В общем, «социально воспитанные» люди просто обязаны в этом движении участвовать и что-то предпринять. К счастью, на этот раз обошлось без космополитов, а то ведь беды опять не миновать [143]:

«Технократы-утописты, они могли бы вытащить Россию. Потому что, во-первых, это люди дела, а во-вторых, убежденные альтруисты. Люди, которые думают о других. Люди, которые социально воспитаны. Которые думают не только о личном процветании. Я думаю, что если бы люди склада Гастева или Платонова в России победили бы в 20-30-е годы, у нас была бы весьма передовая страна. И этот шанс, в общем, сохраняется. Если бы возникло единение всех протестных сил, у которых есть позитивная программа. А это единение не исключено. Вот в их рядах я себя вижу».

Странно, но в этих сплочённых рядах в 2010 году почему-то не нашлось места либералам. Уж если объединять всех недовольных, без либералов никак не обойтись – ведь они «числом поболее», чем те же утописты или никому не ведомые технократы-националисты. Возможно, тут сказалась давняя неприязнь или какая-то обида – ну, скажем, Немцов в трамвае место Быкову не уступил. Теряюсь в догадках, но ничего достойного этой книги в мою бедную голову так и не приходит. Возможно, сам Быков где-то уж слишком глубоко, на подсознательном уровне затаил обиду, а потому требуется время, чтобы понять – что, как и аочему?

Только через год, в преддверии выборов, Быков разъясняет нам причину такой дискриминации по отношению к либералам, рассматривая возможные кандидатуры на пост премьер-министра, в частности, шансы Михаила Прохорова и Алексея Кудрина [153]:

«Премьером может стать <…> кто угодно, но человек либеральной репутации. Другое дело, что эта либерализация приведёт отнюдь не к раскрепощению прессы или раскрепощению выборов, а к тому, что будет жёсткое квазилиберальное наступление на льготы, на последние остатки социалки, на пенсионный возраст, о котором сегодня уже говорят. То есть это будет <…> научная система выжимания пота в сочетании с научной системой зажимания рта».

Вот даже как! Совсем не ожидал подобного от Кудрина. Тут альтруизмом даже и не пахнет – одно лишь квазинаучное закручивание гаек. Не дай бог, талоны на продовольствие надумает ввести. В общем, ужасны сами по себе эти либералы и очень страшная получается картина, если страна окажется под их пятой – настолько страшная, что попросту не верится. Но что поделаешь, Быкову виднее: он человек общительный, у него гораздо больше информации, по долгу службы ему приходится разговаривать с разными людьми на презентациях, в фойе концертных залов, в ресторанах, в Домжуре или в Доме литераторов. Возможно, по результатам этих разговоров он и пришёл к печальным выводам. И в ожидании либеральных перемен пал духом окончательно и бесповоротно [154]:

«В России очень тошно, вот, исключительно тошно. И эта тошность – она не зависит от того, воруют или нет. Не зависит от того, как агитируют. Она, вот, зависит исключительно от одного – от процента фальши и лицемерия».

Надеюсь, это не имеет отношения к Кудрину. С другой стороны, лицемерия и фальши выше крыши, куда ни посмотри. Особенно на просторах интернета, где царствует примитивный агитпроп. Кстати, такое же ощущение, как у Быкова, появилось у меня в 80-е годы – точь в точь! Это ещё до прихода к власти Горбачёва. Видимо, у каждого наступает тот момент, когда становится невмоготу. Только вот Дима в те времена радовался жизни, отдыхая во всесоюзной здравнице «Артек», затем вроде бы на волне неведомого мне энтузиазма вступил в КПСС, ну а теперь вдруг ни с того и ни с сего у него возникло умственное просветление – видимо, возраст подходящий. Только ведь не в состоянии Дмитрий Львович вот чего понять: люди уже много сотен лет, по своей сути, не меняются – изменчив только фон, то есть меняется одежда, машины, жилые здания, оружие и прочие малосущественные причиндалы. Да ещё время от времени хорошо оплачиваемые мудрецы придумывают разные небылицы для успокоения народа – тут и явление Христа, и демократия, и развитой социализм, и либерализм, столь неприятный Быкову, и общество, где обеспечивают каждому равные возможности. Впрочем, за всем не уследишь – я вот пишу, ну а тем временем «яйцеголовые» ещё какую-то напасть на нашу голову готовят.

Ну что ж, от либерального «сатрапа» Кудрина плавно перейдём к Навальному, который Быкову гораздо симпатичнее [155]:

«Если за ним кто-то и стоит, то за ним стоят люди очень талантливые. <…> Я уверен, что Навальный – это прекрасный русский проект. <…> Мне кажется, что Навальный – это ещё не единственная возможная альтернатива. А для того чтобы появилось несколько таких фигур и между ними началась нормальная дискуссия и конкурентная борьба, достаточно крошечного послабления, которое давно уже носится в воздухе, и мы немедленно получим ожившую, увлеченную, очень умную страну».

Что носится, то есть носилось в воздухе, признаюсь, так и не почувствовал, разве что гарь от горящих торфяников где-то в Подмосковье. Хотя, возможно, это было раньше, не в том году. Да и на оттепель как-то не похоже, несмотря на переименование милиции в полицию. Какие-то надежды кое-кто связывал с возможностью выдвижения Дмитрия Медведева на новый срок. Помнится, даже обращение представители либеральной интеллигенции ему писали, а толку-то?

Могу предположить, что уже в 2011 году Быков предчувствовал и создание Координационного совета оппозиции, и лидерство в нём Навального. Вот только не смог предвидеть, что получится потом. А в том памятном году, когда душа ещё была полна надежд, Дмитрий Львович не скрывал восхищения талантами будущего лидера, смиренно оставляя себе роль свидетеля или хотя бы хроникёра, если судить по разговору с Сергеем Корзуном в программе «Без дураков» на радиостанции «Эхо Москвы». Одно только удивляет – почему-то Быков возражал против того, чтобы Навального избрали президентом [156]:

Д. Быков: Я очень люблю Навального, но Навальный был бы гораздо уместнее как премьер. Или как министр юстиции <…>

С. Корзун: На себя не примеряете политическую карьеру?

Д. Быков: Что вы, боже упаси! Сергей, как можно! Я – скромный литератор, которому, может быть, кто-нибудь из них когда-нибудь выпишет небольшую пенсию.

Лукавит Дмитрий Львович, скромничает. Неужто сам примеривается к креслу президента? А правда, почему бы нет? Известно же, что горшки не боги обжигают. Вот и Быков ещё не нобелевский лауреат, но обладает огромным авторитетом среди читающей публики и слушателей «Эха Москвы». Ему сам бог велел задуматься об этом. Тем более что солидных претендентов, кроме Путина, на горизонте пока не наблюдается.

Попробуем в этой истории разобраться более подробно. Вот что Быков говорил в конце 2012 года [157]:

«Сейчас многие склонны уважать себя за предков, за размеры страны, за историю, за ресурсы – словом, за вещи, в которых нет никакой личной заслуги. А уважать себя надо за то, что сделал из себя лично ты».

Ничуть не сомневаюсь, что Дмитрий Львович достоин собственного уважения – себя он сделал сам, своими руками и собственными мыслями. Не без сторонней помощи, конечно – вспомним хотя бы Андрея Вознесенского, красноречивых критиков Елисеева, Данилкина. Так что повторюсь – уважения он вполне достоин. В отличие от действующего президента некоего воображаемого государства, которого вроде бы уважают лишь за размеры страны, либо за её историю, либо за ресурсы, либо за то, что под рукой станок для печатания долларов. Ещё раз повторю, если выразился не вполне понятно: Быков уважаем сам по себе. А если так, то почему бы не нацелиться на должность президента? Тем более что Алексей Навальный смотрится лишь в роли председателя правительства. Но прежде, чем делать такое предложение Навальному, логично было бы проверить его в роли градоначальника Москвы. Вот что говорил Быков в августе 2013 года в программе «Особое мнение» радиостанции «Эхо Москвы» [158]:

«Я, безусловно, буду голосовать за Навального, потому что он – самый перспективный на сегодняшний день политик в России. <…> Я редко вообще хвалю людей и особенно уж редко говорю, что кто-то умнее меня, быстроумнее меня (от писателя трудно такого дождаться). Но Навальный – это компьютер с гораздо более высоким быстродействием, чем я, он лучше организован».

Готов согласиться с Быковым: компьютер можно, правда с некоторыми оговорками, использовать в качестве министра финансов или же премьера. В крайнем случае, как руководителя МВД, если не найдётся кто-нибудь поопытней – об этом варианте Быков говорил в беседе с Ксенией Собчак на интернет-портале «Сноб» [159]. Однако никому не может в голову прийти мысль поручить холодному и расчётливому разуму управление страной. Тут должен быть человек с чувствительной душой, способный откликаться на чаяния своего народа. Ну вот, к примеру, Дмитрий Быков – чем не российский Вацлав Гавел?

Но прежде, чем начинать воплощение мечты, надо бы изыскать для этого возможности. Ничуть не сомневаюсь, что в ток-шоу или в теледебатах Быков любого сумеет переубедить или, на худой конец, переговорить – все разом откажутся от своих претензий на власть и станут под знамёна партии Быкова-политика. Проблема в том, как получить доступ к микрофону [160]:

«Вот в другой какой-нибудь среде, когда действительно что-нибудь изменится в парламенте, когда партия перестанет создаваться сверху по кремлёвскому или иному запросу, тогда мы о чем-то сможем поговорить. Но пока давайте хотя бы дадим равный доступ оппозиционным силам на равные федеральные каналы. Вот после этого у нас будет парламент. А пока, к сожалению, у нас есть кукольный театр».

Казалось бы, почему бы нет? То есть, почему бы не предоставить равный доступ партиям? Но вот представьте себе ситуацию: властвующая партия одна, а оппозиционных – двести двадцать восемь. И все в один голос обличают эту власть. Что нам тогда предложит телевидение, даже не хочу предполагать – это уже будет не театр, а бродячий цирк. Вам это надо? На мой взгляд, единственный критерий для определения доступа к эфиру – это реальная численность партий, претендующих на власть. Если в какой-нибудь Партии Пильзенского Пива всего-то восемьсот человек, а у КПРФ, к примеру, больше в двести раз, тогда напрашивается вполне логичный вывод: целый час придётся снова Зюганова терпеть, ну а любителям пива достаточно будет двадцати секунд. И ни секундой больше!

В связи с этим у меня возникает ещё один вопрос: надо ли предоставлять трибуну политическим фигурам прошлого, уже доказавшим свою несостоятельность? Послушаем мнение Дмитрия Быкова [161]:

«Борис Немцов, конечно, хороший человек. Но Борис Немцов, я уверен, наделал во власти много ошибок. Много вынужденных ошибок. Это касается и Чубайса, это касается и Ельцина. Но вектор того, что делали эти люди, все-таки, он сводился к тому, чтобы Россия была страной мыслящей».

Да кто же против мыслящей России? Вопрос в другом: какие в головах людей доминировали мысли. Весьма популярная мысль «побольше заработать» никого не удивит, но вот каким способом – это уже гораздо интереснее. Сорняки, давшие всходы в 80-е годы, в 90-е настолько разрослись, что вырубать их теперь совершенно невозможно. Корни в землю глубоко ушли – копать, не перекопать. Остался один способ – выращивать такие растения, которые способны заглушить сорняки, не дать им размножаться, а в перспективе эта сорнячная братия засохнет на корню.

В какой-то степени и Быков разделяет эти мысли [162]:

«Момент захвата власти в 90-е годы, или в момент "большого хапка", как это иногда называется, по своим особенностям технологическим не так уж сильно отличался от большевистского захвата власти».

Не берусь судить о технологии, но в октябре 17-го большевики воспользовались слабостью тогдашней власти, ну а в России 90-х власть сама потворствовала этому «хапку». Даже не потворствовала, а посчитала святой обязанностью разбазарить государственную собственность, только бы не допустить возврата к старому, то есть к прежнему режиму. Мысль конечно благородная, вот только реализация грешит – вместо одурачивания под знаменем КПСС мы получили то же самое под знаменем ельцинского триколора. Это если отвлечься от появившейся в магазинах колбасы.

Подобный вывод не противоречит мнению Быкова о «героях» 90-х, озвученному в 2006 году [163]:

«Да, я очень не люблю Михаила Ходорковского, я абсолютно уверен, что в стране, которую этот человек хотел построить, мне не было бы места. Я уверен, что это такой же циник, как и многие его ученики, ныне во власти преуспевающие».

Опять же не берусь судить – ученики ли это, ставленники, коллеги по комитету комсомола или просто жулики, что, в общем, не существенно. Важен сам факт презрения к человеку, который обогатился в то время, когда Дмитрий Быков, да и многие другие жители России едва ли не перебивались с хлеба на воду. За это нужно «благодарить» и Немцова, и Чубайса. Так что негодование Быкова понятно, хотя со временем оно претерпело некоторые изменения, но об этом речь будет впереди.

Ещё более «нежные» чувства Быков испытывает к Роману Абрамовичу [154]:

«А вот Роман Аркадьевич Абрамович (я имел счастье и лично его наблюдать) – это какой-то человек удивительно обаятельный и очень приятный. <…> Он, вот, с тобой разговаривает и ты знаешь: всё, что ты мог бы ему сказать обличительного, он прекрасно знает. И он смотрит на тебя этими голубыми глазами и говорит: "Ну да. А что? " Вот это, действительно, так и есть. Вот так и Роман Абрамович, совершенно точно, всё признает: "Да, всё было. Ну, это такой бизнес". И я понял, как добиться успеха в России – её надо принимать как данность, вот и всё. Не надо ничего менять, не надо проектировать какие-то вещи, не надо замышлять великие проекты. Надо просто понимать страну (она не бином Ньютона, всё понятно), надо подбирать то, что плохо лежит (плохо лежит почти всё) и принимать существующий порядок вещей как неизменную данность. И всё время с такой вот виноватой улыбкой. <…> Ну, в общем, я люблю этого человека. Да. Я всех люблю вообще, но его как-то особенно».

Надо признать – талантливо написанный портрет! Если бы подобную портретную галерею Быков воплотил в роман, я бы с удовольствием читал и перечитывал. Вот что значит вдохновение, которого Быкову-писателю иной раз не хватает. И всё же странно – согласно утверждению Дмитрия Львовича, евреи выстроили страну. Так чем же тогда тут возмущаться? Построили что-то, и на том спасибо, вот и Абрамович потрудился. Остаётся только принять это насилие над своей страной как неизбежность… И постараться сделать вид, что нам приятно.

Поскольку Абрамович с его мега-яхтами и молодой подругой где-то далеко, обсудим отношение Дмитрия Львовича к Америке, которая тоже далеко, но для некоторых россиян она гораздо ближе [164]:

Д. Быков: <…> Мне представляется, что Россия и Америка это такие сиамские близнецы, которые связаны неразрывно некой кровеносной системой, в данном случае духовной. Два умозрительных государства, государства, живущих преимущественно духовной жизнью… Я считаю, нам надо друг о друге очень заботиться.

Т. Фельгенгауэр: На самом деле интересно послушать ваше мнение именно как обывателя, потому что россиянам принято не любить американцев, шутить над ними. Вы замечаете, что отношения двух народов друг к другу меняется за последнее время.

Д. Быков: Вы общаетесь с какими-то очень странными видимо, россиянами. Я здесь могу только посочувствовать. Потому что я общаюсь с теми россиянами, которые по замечательному выражению Вероники Долиной называют себя американофилами.

Не думаю, что Быкову понравилось, когда его назвали обывателем – куда приятнее считаться американофилом. Впрочем, в начале передачи ведущий представил Дмитрия Львовича как писателя, что гораздо ближе к истине. Вот никогда не поверю, что Быков – это человек, «лишенный общественного кругозора, с косными, мещанскими взглядами». Такое определение я взял из словаря. Возможно, собеседница Быкова иного мнения об обывателях, полагая, что это «тихие люди, полностью приспособленные к окружающему ландшафту, люди с нулевым уровнем пассионарности». Ну, это на Быкова и вовсе не похоже – к ландшафту он так или иначе приспособился, но вот тихим никто бы его не назвал. Если понимать это слово предельно упрощённо, как относящее к жителям конкретной местности, то к непоседе Быкову оно всё равно нисколько не подходит – то он в Южной Америке, то в Нижней Туре. В общем, я бы посоветовал журналистам «Эха» быть осторожнее с выражениями в разговоре с другом американофилов Быковым. Тем более что отношение к Америке у Быкова неоднозначное [156]:

«В Америке меня очень многое восхищает, но, тем не менее, общество добропорядочных рантье меня не устраивает совсем. Общество стрижки купонов – это не моё общество. Своим детям я бы его пожелал, а сам бы поехал куда-нибудь в СССР».

Это заявление вполне логично. Сам Быков полон сил, жизнь на проценты с капитала кажется ему скучной и унылой. Конечно, приятно погостить за океаном, но думаю, что американское гражданство журналисту и литератору по фамилии Быков в Америке никто не предоставит, особенно после его нападок на израильских евреев. А вот дети вполне могут рассчитывать на приют в Соединённых Штатах – почему бы нет? Возможно, что этому способствует и атмосфера в семье Быкова. Конечно, он любитель подшутить, но уж никак не над американцами. В любом случае, декларируемая Дмитрием Львовичем духовная связь двух стран внушает некоторую надежду на то, что общество рантье когда-то перестанет строить козни и станет относиться с уважением к нашим интересам. Однако, судя по всему, этому мешает нынешняя власть, которая упорно не желает следовать советам своего заокеанского партнёра. Кое-кому кажется, что именно поэтому власть надо поменять. У Быкова ещё лет пять назад было совсем другое мнение [164]:

«Мне кажется, что нам не нужно радикально менять власть. Нам нужно научиться самоорганизовываться и выживать независимо от власти, чтобы она нам не мешала. <…> Надо не заниматься постоянной сменой власти, это путь непродуктивный, потому что человек, попадая в такую систему власти, неизбежно перерождается. <…> Жить в слишком тесном контакте с властью, будь то контакт оппозиционный или верноподданный, в любом случае вредно. <…> Во власть попадают те, кто не умеет ничего другого, кроме как давить, кричать, тащить и не пущать. <…> Я за то, чтобы на последний слой, который у нас есть, на действительно мотивированных людей опираться, на людей культуры. Потому что им для того, чтобы мотивироваться, политика не нужна, они сами по себе, своим ремеслом достаточно направлены на добро. Культура – это такое дело, которое приносит счастье. Вот я за то, чтобы людей культуры и науки снова вернуть в элиту. <…> Если массу не учить и не объяснять ей, где чёрное, где белое, сама по себе железная рука рынка никого никуда не приведёт. <…> Общество нуждается и в воспитании так же очевидно, как больной нуждается в лечении».

Прошу прощения за очень длинную цитату, но очень много интересных мыслей вместилось в эти полтора десятка строк. Кроме одной, которая является лишенной логики фантазией: «жить независимо от власти». Впрочем, об этом я уже писал. А вот то, что власть нуждается в людях образованных, людях высокой нравственной культуры – это несомненно. Однако не хотелось бы ограничивать этот перечень исключительно деятелями культуры и науки – тут можно усмотреть попытку дискриминации людей других профессий. Это что ж такое – на писателя Быкова можно опираться, а вот на Навального Алексея Анатольевича, освоившего профессии юриста и бухгалтера, категорически нельзя? В качестве оправдания этого опрометчивого заявления Дмитрия Львовича в эфире «Эха Москвы» замечу, что разговор состоялся за несколько лет до того, как Алексею Навальному пришла в голову мысль реализовать свои способности.

Отдельное спасибо Дмитрию Львовичу за то, что поднял вопрос о воспитании. Мне приходилось уже писать, что слишком уж напуганные люди представляют себе процесс воспитания весьма своеобразно. Им чудится учитель с розгами, а иногда и вовсе вышки с пулемётами – такая вот неприглядная картина. На самом деле всё не так, и Дмитрий Львович это доказал своей работой в частной школе – он действует тонко и умело, не навязывая поднадзорным своих мыслей. Всё гораздо проще: авторитет известного писателя действует похлеще розг.

Теперь обсудим очень актуальную проблему – речь о свободе слова. Слово Быкову [142]:

«Россия – из моих наблюдений – это такая страна, что если ей что-то не нужно, оно здесь не приживается. Неорганичные для неё вещи имеют здесь вид весьма жалкий. Например, российский парламентаризм. <…> Парламентаризм не очень нужен. Наверное, не очень нужны нарочитые какие-то инновационные формы, когда ищут-ищут инновацию, только чтобы показать её народу. <…> А свобода слова нужна, потому что она цветет в России пышным цветом. Все разговоры, что её нет, не стоят ломаного гроша. Мы с вами сидим, разговариваем. И в блогах народ пишет, что хочет».

Пожалуй, сравнивать свободу самовыражения в интернете с возможностями выступления на радио или на телевидении я бы не стал – это понятия несопоставимого масштаба. Ну вот представьте, сидят два журналиста в студии программы «Особое мнение» весьма популярной радиостанции «Эхо Москвы» и мирно беседуют о том о сём, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие своим радиослушателям. А ведь всего лишь года за три до декабря 2009 года, когда происходит этот разговор, Быкову удалось прорваться в эфир «Эха» только благодаря премии «Большая книга», которую он получил за «Пастернака». Так может быть, свобода слова предназначена лишь для лауреатов?

От свободы слова, которой, на мой взгляд, как не было, так и нет – причём не только здесь, но и за океаном – вполне логично перейти к проблеме запрета на профессию [165]:

«Хотя, я вообще, враг охоты на ведьм, некоторая люстрация в стране необходима. Люди, которые занимали крупнейшие, идеологические запретительные посты. Люди, которые занимались гноблением откровенным, неугодных обвиняемых, в судах. Люди, которые занимались прямой ложью на телевидении. Мне кажется, эти люди должны быть попросту лишены права принимать эти должности в будущем. Люстрация – это неизбежное будущее для России».

Я бы ещё добавил к этому списку тех, кто хотя бы раз в жизни кому-нибудь соврал. Если, по мнению Быкова, у нас свобода слова и в этом все равны, какая разница, где сказал неправду – на радио, на телевидении или просто в разговоре за бутылкой пива? Соврал – изволь-ка отвечать! Следует также включить в перечень претендентов на люстрацию всех, кто сморозил чушь в эфире, кто когда-то нагрубил жене, кто не уступил место старику в трамвае. За всё надо беспощадно штрафовать или иным образом наказывать – кого-то отлучать пожизненно от телевидения, кому-то запретить иметь жену, а прочим под страхом уголовного преследования не разрешать пользоваться трамваем – пусть себе ездят на такси!

Теперь позвольте привести два фрагмента из сказанного Быковым в радиоэфире: один датирован июнем 2012 года, а другой – ноябрём следующего года. В обоих случаях речь идёт о диалоге с властью. Читаем первый фрагмент [166]:

«Я не верю в возможность диалога с нынешней российской властью. Она свой диалог ведёт, ведёт его в формате обысков, прямых преследований, разнообразных унижений и клевет, подозрений в связях с Западом и так далее. Ну, хотите вести диалог в таком режиме? Ну, поговорим в таком. Но мне кажется, что фаза диалога миновала – сейчас нужно другое. Я против всяческих противостояний, в том числе и силовых. Сейчас время создания альтернатив».

А вот фрагмент второй – повторю, что это было всего лишь через полтора года [84]:

«Если ты политик, ты должен разговаривать с властью. <…> Господа критики, <…> если бы вы были чуть активнее, наверное, мы жили бы уже в других условиях и в другой стране. Потому что сходить на встречу с писателями и потом писать язвительные комментарии в блогах – это, простите, поведение довольно крысиное: ты уж либо не ходи, либо если ты сходил, не смей отзываться издевательски о тех людях, которые там поставили серьёзные вопросы. <…> У нас люди предпочитают критиковать всех, кто что-то делает, но сами не предлагают никакой абсолютно альтернативы».

То ли ходи, то ли не ходи. То ли разговаривай, то ли молчи. Уж что-нибудь определённое нам бы посоветовал. Кстати, сам Быков не раз предлагал попросту не замечать действующую власть, игнорировать её – это его оригинальная альтернатива. И всё же без поллитры не пойму – так нужно говорить с властью или категорически нельзя? Вот не могу поверить, что Быков тут слукавил, подстраиваясь под ситуацию и следуя такому своеобразному критерию нравственности суждения, как политическая целесообразность. Теряюсь в догадках, но объяснения не нахожу. Неужто опять двойники между собой не договорились?

Кто-то может подумать, что я специально выискиваю в речах Быкова несоответствия, что препарирую фразы, намеренно искажая смысл, что возражаю там, где в этом нет никакого смысла. Уверяю вас – всё совсем не так. А дело в том, что в многословии Быкова есть один изъян, о котором я уже писал: когда исчерпан запас заранее подготовленных красивых фраз и мыслей, приходится что-то на ходу выдумывать, а это чревато тем, к чему и впредь я намерен придираться. Такое у меня неискоренимое желание.

Коль скоро речь зашла о нравственности, конкретнее о том, насколько искренни те или иные из высказываний в эфире, попробуем проанализировать ещё два небольших фрагмента из выступлений Быкова [167]:

«Я борюсь не против чего-то, а за что-то – за внутренне свободного достойного человека, который имеет какую-то шкалу нравственных ценностей. Наша претензия к власти, в сущности, нравственного характера. Нам не нравится нравственность нашей власти».

А вот что Быков говорил всего лишь через год [168]:

«Я вслед за Томасом Манном, который эту мысль впервые высказал в "Романе одного романа", считаю, что большое зло нравственно благотворно, потому что по отношению к нему приходится определяться. Оно приводит к солидарности добра, оно не оставляет добру лазейки и не оставляет ему компромисса».

В свою очередь я, следуя за мыслью Быкова, начинаю кое в чём сомневаться. Если власть безнравственна – это несомненно зло. Но действие этого зла, согласно Быкову, оказывается благотворно, Так, может быть, не следует тревожить это зло своими выступлениями – пусть его благотворное влияние продолжится. А там уж поглядим…

В завершение этого затянувшегося разговора о политике хотелось бы вновь уделить внимание литературе [2]:

«В литературе речь идёт о бессмертии, а в политике – всего лишь о победе или славе. Я действительно не политик. Это скорей печально, что писателю приходится ходить на митинги. Но что делать, если в стране очень мало людей, которым чистая совесть нужна профессионально? А писателю нужна…».

Вот очень сомневаюсь, что нужна. То есть, что нужна профессионально. А потому что, несмотря на всё возрастающее количество писателей на каждую тысячу бессовестных людей, создаётся ощущение какого-то вселенского кошмара. Это если поверить совестливому Быкову.

Глава 14. Кто виноват?

Пора бы разобраться в том, что произошло, почему Дмитрий Львович ударился в политику. Ранее я уже писал, что оппозиционность Быкова благотворно сказывается на рейтингах продаж его произведений. Но здесь попробуем покопаться в психологии. Первым ударом по самолюбию талантливого журналиста стало его отлучение от телевидения. Вот фрагмент его интервью, датированный январём 2013 года [2]:

– Дмитрий Львович, раньше вы активно выступали на телевидении, по центральным каналам. Ваше теперешнее отсутствие на ТВ – это следствие запрета в связи с вашей политической деятельностью?

– Мои программы – "Хорошо, Бы" и "Времечко" – давно закрыты. Как эксперт я появляюсь на "Рен-ТВ" и – реже – на "Культуре". С остальными каналами я и сам не могу сотрудничать – на приглашения НТВ давно отвечаю словами "Вы будете гореть в аду". Они даже и не обижаются.

Надо бы ещё добавить, что исчезла с экранов телевизоров «Картина маслом», которую Быков вёл на Пятом, питерском, телеканале. Не видно Быкова и на многочисленных ток-шоу. Могу предположить, что на центральные телеканалы его давно перестали приглашать, но Дмитрий Львович делает вид, что сам отказывается. Пусть будет так – это дела не меняет, ситуация и впрямь грозит материальной катастрофой. Года три назад Быков жаловался на жизнь, даже не догадываясь, что дальше будет только хуже [155]:

«Не знаю как вам, но мне значительно труднее стало жить и работать за последние годы. Ну, просто и денег меньше, и всё дорожает, и меньше возможностей для работы, и скучнее просто, тошнотворней, нет перспективы».

Когда проблемы обостряются, кто-то может дойти и до истерики, другой готов свести даже счёты с жизнью. Всё это печально, однако я мог бы в какой-то степени огорчение Быкова понять. Потому что, и в самом деле, нужна человеку перспектива. А то ведь сначала премии вручают, чуть ли не носят на руках – и что? Вот предложили бы пост министра культуры или, на худой конец, руководителя Первого канала, тогда было бы гораздо веселее. Не сомневаюсь, что каждый месяц нас радовали бы очередной телепремьерой – то экранизацией «Остромова», то что-нибудь соорудили бы из «Орфографии». Да я бы обеими руками голосовал – уж так мне надоели все эти скучные мелодрамы и детективы с безликими персонажами и беспомощными диалогами.

Но всё это пока из разряда несбыточных фантазий. Поэтому Быков и признаёт, что стимулов к работе – кот наплакал [169]:

«Современная российская власть делает всё, чтоб людям не хотелось ударить палец об палец. Потому что всё могут отобрать. <…> При такой власти не очень хочется жить и работать».

Но как же он докатился до увлечения политикой? Вроде бы стимула работать нет, а вот сотрудничать в Координационном совете оппозиции почему-то хочется. Тут наблюдается что-то похожее на плавное перетекание одной профессии в другую – не вполне востребованный Быков-журналист уступает место Быкову-политику. Так ли это? Быков сам всё популярно объясняет, анализируя не вполне адекватные поступки Михаила Прохорова, который тоже попытался реализовать себя аналогичным образом [8]:

«Вы понимаете, какая штука: у человека можно всё отнять – убеждения, выборы, политические права, но он почему-то очень нервно реагирует, когда у него начинают отнимать деньги. <…> Почему-то отъём денег человека очень быстро и радикально политизирует».

Как известно, на телевидении неплохо платят, так что вполне резонно, что Дмитрий Львович политизировался после того, как оттуда попросили. Впрочем, всё могло быть с точностью до наоборот – в список нежелательных персон его внесли уже после того, как полез в политику. Но почему Быков такого исхода не предвидел, и это при его необузданной фантазии, так ярко проявившейся в романах? Объяснение, похоже, в том, что Быков вынужден поступать, как тот же депутат. Если избиратели попросят, тут что угодно сделаешь, только бы остаться в Думе. Ну вот и Быков следует наказам собственных читателей. Сам виноват – не нужно было так много премий получать, теперь уж точно не отвяжутся.

Политизация у Быкова принимает самые разнообразные формы – от рифмованных сатирического реприз и пламенных речей на митингах до написания фельетонов и пьес с политическим намёком. Могу предположить: тот, кто хочет, тот непременно засмеётся. А остальным такое самовыражение попросту неинтересно. Вот и Евдокия Бороздина из «Литературной газеты» весьма скептически отнеслась к новому увлечению журналиста и прозаика [170]:

«Давно мне в театре не было так скучно и так мучительно больно за бесцельно убитое время, как во время посещения премьеры спектакля "Медведь" в театре "Школа современной пьесы". Созданный в тандеме автора пьесы Дмитрия Быкова и режиссёра Иосифа Райхельгауза, "Медведь" оказался самой беззубой театральной постановкой сезона».

Пожалуй, найдётся недоброжелатель, который скажет: так ему и надо! А я бы попытался успокоить: ну стоит ли горевать по поводу досадной неудачи? Тем более что Быков сам предрекал подобный результат [171]:

«Сегодня культура в обществе, прежде всего в Европе, занимает по существу абсолютно маргинальные позиции, а торжествует попса, вот расплату за это мы и получаем сейчас. Потому что, в общем, единство, братство, терпимость и другие прекрасные вещи нужны, прежде всего, людям культуры, людям умным и нравственным. А быдлу не нужно ничего. Вот то, что культура в какой-то момент оказалась маргинальной, а её место заняла быдло-попса, это и есть показатель того, что Европа откатилась от своих прежних позиций, что она деградировала очень сильно».

Если бы знал, что пьеса Быкова посвящена «единству, братству, терпимости и другим прекрасным вещам», непременно сходил бы на премьеру. Жаль, что никто не предупредил. Теперь понятны причины неудачи – массовому зрителю ничего этого не нужно, ему голых девок подавай. Печально, если так.

А вообще-то вырисовывается воистину апокалиптическая картина. Сначала Быков обругал Израиль, теперь вот с Европой ему не повезло, я уж не говорю о проблемах, связанных с Россией, где властвует, определяя вкусы, всё та же неискоренимая попса. Так где же выход для настоящего художника? Вот мнение Дмитрия Быкова [172]:

«Для того, чтобы состояться как личность свободолюбивая, умная, культурная, он вынужден противостоять очень тёмной и очень страшной среде. Это среда долгое время культивировалась, потому что для нынешних правителей России она оптимальна. Они долгое время растили тут змей. Этот клубок змей сегодня уже шипит вовсю. Для того, чтобы вырасти среди этих змей человеком, нужно обладать очень серьезными потенциями».

Могу только посочувствовать тем, кому со средой не повезло. Пожалуй, единственный выход из этой змеиной ситуации – отправится в творческую командировку в Индию, чтобы вдали от солоноватого Израиля и полумаргинальной Европы освоить профессию индуса-заклинателя.

Глава 15. Последняя надежда

В предыдущей главе я предложил Быкову вариант выхода из творческого кризиса. Этот метод широко апробирован – многие известные люди отправлялись на восток в надежде вновь обрести интерес к жизни. Кто-то находил утешение в буддизме, кто-то обретал уверенность в себе на пляжах близ Паттайи. Каждому своё, если уж докатился до такого состояния. Здесь же попробуем понять, можно ли обойтись без восточных врачевателей и, по возможности, без заклинаний. Попса попсой, однако, помимо вездесущих змей, есть и другие представители фауны в России. А для начала поинтересуемся, как оценивал Быков роль президента во всей этой змеиной катавасии [173]:

«Владимир Путин сам по себе, во всяком случае, во время работы в питерской мэрии при Собчаке не демонстрировал никаких тоталитарных намерений. Он оказался в роли, это человек-функция, которому приходится, и он сам, к сожалению, очень мало в этой ситуации что решает. <…> Он совершенно не злодей. Более того, на его месте оказавшись, очень многие вели бы себя значительно хуже».

Здесь можно усмотреть намёк на либералов вроде Кудрина, хотя не исключено, что в данном случае Быков не его имел в виду. Скорее всего, речь шла о каком-нибудь бывшем генерале КГБ. Владимиру Путину повезло, что в начале политической карьеры он оказался «под присмотром» Анатолия Собчака – надо признать, что окружение, среда повседневного общения очень многое определяет в мировоззрении человека и политика. Плохой человек в окружении хороших людей не приживётся. Хотя с другой стороны, в семье не без урода, поэтому Путину пришлось общаться с разными людьми – и с настоящими демократами, и с теми, кто только прикрывал свою корысть демократическими лозунгами. Однако Быков делает из этого, мягко говоря, довольно странные, если не сказать, ничем не обоснованные выводы [151]:

«Он полагает, что все люди, которые хотят реформ, хотят их из личной корысти. У него был опыт реформаторства, он общался с этой публикой, знает, что это такое. <…> Может быть, он лучше видит опасности, которых не видим мы».

Опыт у нынешнего президента, не в пример тому же Быкову, весьма богатый. Ещё с тех пор, как руководил ФСБ, он имел доступ к конфиденциальной информации, то есть знал доподлинно о том, что для нас с вами до сих пор остаётся тайной за семью печатями. Так что судить о мотивах тех или иных его поступков очень сложно, можно лишь догадываться. Быков, например, считает, что президент не верит в искренность людей, желающих продолжения либеральных реформ, и он в какой-то степени прав, то есть в этом смысле правы оба. Но я бы не стал отвечать на такой вопрос: «они желают реформ из личной корысти или нет?» А всё потому, что вопрос поставлен некорректно.

Прежде всего, надо указать, в интересах какого круга людей предлагается реформа и как она может отразиться на благосостоянии остального населения. Увы, вместо аргументации чаще слышим лозунги и обвинения в удушении свобод. Простой пример – пресловутая свобода слова, о которой я уже писал. Ещё смехотворнее требование честных выборов с непременной ссылкой на США и на Европу. Только никто не разъяснил, зачем нужно тратить сотни миллионов долларов на предвыборную кампанию в США? Можно подумать, чем больше денег потрачено на одурачивании избирателей, тем честнее будут выборы. Аналогичная ситуация и с «независимым судом». Судьи – такие же люди, как и мы с вами, со всеми своими недостатками. И живут они не где-нибудь на необитаемом острове, а среди других людей, от которых так или иначе, но зависят. Можно зависеть от толщины кошелька тех лиц, которые заинтересованы в исходе дела, а можно – от председателя суда, который получает указания «сверху». Тут нет принципиальной разницы. Ну а решится эта проблема сама собой, когда мораль в обществе и нравственность её отдельных членов достигнет минимально необходимой величины, которая всех нас устроит.

Однако вернёмся к рассуждениям Быкова о недостатках и достоинствах нашего президента [174]:

«Страну он, в общем, по-своему любит, но любит её в своем представлении и такой, какая она представляется ему. Он прекрасно понимает, что и оппозиция эта по большому счету достойна только его презрения, и эта власть, и люди, которые ему служат, и самые сервильные из них тоже».

В основном, согласен, но с некоторыми исключениями из чёрного списка, на который намекает Быков. Уточнять не стану – у каждого свои соображения по поводу честности тех или иных людей. Но то, что Путин вынужден мириться с подобной ситуацией, хотя и рассчитывает на улучшение, – для меня это несомненно. И всё же сохраняется надежда, что бремя власти далеко не всех способно развратить, что найдутся люди достойные и стойкие.

Однако продолжим анализ весьма субъективного представления Быкова о Путине [23]:

«Он – малоприятный человек, но, сколько могу судить, не людоед. Может быть, кому-то действительно кажется, что он вытаскивает страну из болота, вот они и хотят помочь ему, вместе с ним спасать Россию от мифических американских либо оранжевых угроз».

Довольно странно слышать такое от писателя – даёт характеристику человеку, встреч с которым избегал. Я тоже не встречался с Быковым, но ведь он меня и не приглашал к беседе, слава богу. Напротив, Быков получил возможность присутствовать на встрече Путина с писателями, однако не счёл нужным отменить какие-то свои коммерческие выступления перед публикой. Или простотак и не придумал, что сказать, если на той встрече предоставят слово? Или, возможно, опасался, что придётся изменить заранее сложившееся у него мнение о президенте. Скорее всего, так: скажешь правду, тогда уж наверняка отлучат от всех теле- и радиоканалов, ну а слукавишь – как будешь потом выглядеть перед своими почитателями? В итоге решил не рисковать – ни телеоэфиром, ни гонорарами, ни имиджем. Так мне кажется.

Дальше пошли уже только оправдания – не самого себя, а Путина [175]:

«После Ельцина обязан был прийти усмиритель такого плана. Иное дело, что задача общества – быстро взять этого усмирителя под контроль и не допустить очередного проворота исторического колеса. Путин в 90-е годы вёл себя как классический либерал, он был сторонником Анатолия Собчака, думаю, вполне искренним. В общем, не уверен, что я, окажись я после Ельцина президентом России, смог бы удержаться от некоторых мер по преодолению ельцинской ситуации».

Хотел бы я посмотреть на такое общество, которое сумело бы взять некоего усмирителя под свой контроль. Исторических прецедентов что-то не припомню. Писать петиции, участвовать в диалоге, если пригласят, голосовать на выборах – это всё осуществимо. А вот контролировать – это как? Ну разве что кто-то будет дёргать власть за ниточки, на что рассчитывал покойный Березовский. К тому же общество неоднородно – кому-то именно усмиритель по душе, а прочие под его гнётом стонут, им подавай нового Ельцина, который позволит безнаказанно использовать провозглашённую свободу в корыстных интересах. На мой взгляд, пока общество не достигнет необходимого уровня нравственности, присутствие усмирителя на высшем государственном посту играет позитивную роль, несмотря на некоторые издержки такого метода правления.

А вот ещё одна попытка Быкова понять психологию нынешнего президента [176]:

«Очень многие российские оппозиционеры, оказавшись на месте Владимира Владимировича Путина, вели бы себя точно так же, как он. Ему очень часто кажется, что он делает единственные ходы. И с точки зрения определенной парадигмы, которая в нашей оппозиции, кстати, распространена ничуть не меньше, чем во власти, с точки зрения этой парадигмы он ведёт себя совершенно правильно. Прежде всего, спасать Россию от распада».

Кажется, не кажется… А дело в том, что задачи, которые решает президент, очень редко имеют единственное решение. Тут работает не арифметика, не тригонометрия – здесь к трём физическим координатам нашего пространства добавляется четвёртая и самая важная – это время. Всё потому, что предвидеть, знать наверняка, каков будет результат принятого решения, как отзовётся это решение через неделю, через месяц или через много лет, никто не состоянии. Вот и приходится президенту полагаться на собственную интуицию, на опыт. Ну а спасать Россию от распада, конечно, надо – только теперь это не самая актуальная задача. Развитая экономика и всем понятная национальная идея – это и должно уберечь Россию от беды.

У Быкова свой взгляд на страну. Когда он смотрит на друзей-соратников, преданных ему читателей, на душе его тепло. А потом вдруг оглядывается по сторонам и видит, что множество людей проходит мимо, как бы его не замечая. У каждого из них свои дела, не интересны им ни те, кто ходит на Болотную, ни даже Дмитрий Быков, собственной персоной. И вот тогда возникает у Дмитрия Львовича страшная до озноба, пугающая мысль – а та ли это вокруг него страна, где будет жить всегда комфортно, и не станет ли много хуже после ухода Путина? Снова предоставлю слово Быкову [177]:

«Очень атомизированная, очень дискретная, лишённая каких-то связующих основ страна. И, может быть, действительно, единственное, что её пока цементирует (страшную вещь скажу), это почти всеобщее ощущение, что без Путина может всё кончится, что просто без Путина будет хуже. Это почти общее ощущение, даже у многих в оппозиции оно есть, что Путин – это единственная абсолютная духовная скрепа, последний обруч, удерживающий бочку».

Но возвратимся чуточку назад, когда ещё была надежда обойтись без Путина. Тогда ещё играла в жилах кровь после митингов и шествий – на этой почве и рождались невообразимые по своей смелости прожекты. Не стану упоминать фамилию известного в незапамятные времена политика, которого в итоге выперли даже из созданной им партии – его Быков видел в роли президента. Участники предновогодней беседы в эфире «Эха Москвы» были поражены такой, мягко говоря, наивностью прогнозов известного журналиста и писателя. Приведу здесь фамилии только тех, кого тридцатого декабря 2011 года он прочил на посты министров – само собой, если сбудутся мечты [165]:

«Самый идеальный вариант, конечно, как мне кажется, это в новогоднюю ночь, Владимир Путин обещает, что он принял решение не участвовать в выборах 2012 года. Получает от народа символические титулы отца нации, и уезжает спокойно в одну из заграничных или российских резиденций. В общем, наслаждаясь неприкосновенностью, больше не участвует в политике. После этого происходят свободные и открытые президентские выборы. <…> Эдуард Лимонов получает пост министра образования, поскольку замечательно работает с молодежью. Алексей Навальный возглавляет любое из силовых министерств. А дальше, после лета, правительство национального согласия производит думские перевыборы».

Прошу меня извинить, если вдруг не прав, но почему-то возникло впечатление, что Быков уже начал праздновать Новый год, либо ещё не пришёл в себя после каникул по случаю католического Рождества.

Глава 16. Партия белых воротничков

Очень хотелось бы понять, даже сделав скидку на политическую «недозрелость» Быкова – что это был за класс, на который он рассчитывал в своей борьбе? Ну может быть, не класс – пусть будет лишь ячейка общества. В конце концов, каждый в своей жизни старается опираться на семью. Ульянов-Ленин в качестве опоры выбрал самый обездоленный класс, которому некуда было отступать, и провозгласил диктатуру пролетариата. А Быков вроде бы надеется на интеллигенцию [178]:

«Интеллигенция – это не то, чтобы самые умные, не то, чтобы занятые интеллектуальными какими-то вещами. Это люди, дающие моральную санкцию на то или иное поведение народу или власти. Ну вот, есть такая прослойка, которой народ по умолчанию доверил выдачу моральной санкции. Вообще, понятие моральной санкции в России – оно очень значимо. Вот, скажем, у Столыпина во время реформ этого понятия не было, и он остался вешателем. А у Ленина почему-то было. Потому что Ленин был воплощением многолетних чаяний той же самой интеллигенции, и плоть от плоти её».

Не слышал, чтобы народ что-то интеллигенции доверил, тем более по умолчанию – это как это? Может быть, состоялся референдум, а я его почему-то прозевал? И вообще – можно ли народ отделять от его прослойки? Это всё равно что из пирожного удалить весь крем, а потом предложить кому-нибудь на завтрак. Чёрт с ним, с завтраком – можно и поголодать. Но тут ведь речь заходит о каких-то санкциях! Сразу холодок по коже, хотя вроде бы никаких особых прегрешений за собой не замечал.

Ладно, пусть Столыпину не повезло – ну не дорос он до моральных санкций. Но вот чего я никак не предполагал, так это того, что Ленин был «воплощением многолетних чаяний»… Думаю, десятки тысяч представителей интеллигенции, погибших в гражданскую войну и вынужденных эмигрировать из России, просто перевернулись бы в гробу, если бы дошло до них сказанное Быковым. Вот уж сказал Дмитрий Львович, так сказал! Очень похоже, что перепутал или какой-то текст вверх ногами прочитал. Не знаю, текст не видел, а потому сошлюсь на диссертацию по теме «Революционное творчество интеллигенции Петрограда и Временное Правительство: март-июнь 1917 г.» [179]:

«Интеллигенция была одним из катализаторов революционного процесса в России, а создание Временного правительства явилось воплощением её многолетних чаяний».

И причём тут Ленин? Ну так и быть, с воплощением замнём. Посмотрим, чем ещё нас Дмитрий Львович удивить способен [180]:

«Интеллигенция давно уже, при всём своём пресловутом белоручестве, кормит Россию, обеспечивает её оборону и всё, что в ней есть конкурентоспособного, начиная с культуры и кончая физикой».

Надо бы ещё добавить: выращивает хлеб и кукурузу, рубит лес, качает нефть и газ… Когда-то Быков евреям отдавал приоритет в строительстве России, теперь вот вроде бы свои взгляды поменял – оказывается, интеллигенция построила Россию. А что если тут нет никакого противоречия? И впрямь, мне слышится в словах Дмитрия Львовича то, что он не решается сказать: интеллигенция это и есть евреи. Да неужели?

Однако, вне зависимости от национальной принадлежности программистов, писателей, нефтедобытчиков и строителей газопроводов, остаюсь в недоумении: бедная интеллигенция, как же ей удаётся везти весь этот воз? А всё потому, что это высшее состояние народа, если верить Быкову [85]:

«Все эти разговоры, что интеллигенция не мозг нации, а говно, пошедшие с Ленина, что интеллигенция слаба, что интеллигенция во всем виновата, что она продалась… Её потому во всём обвиняют, что только она, в общем, и есть. Пролетариата нет, крестьянство – неизвестно, где находится, а интеллигенция – вот, её видно, она ещё собирается. Как дура, подставляется, что-то говорит… Интеллигенция – это лучшее, что есть в стране, это высшее состояние народа. Интеллигенция – это не прослойка, как газ, это не прослойка, а высшее состояние воды, когда она кипит. Интеллигенция – высшее состояние народа, к которому народ должен стремиться, интеллигенция – лучшее, что есть в России, это соль земли и, по большому счету, это единственное ценное, что есть в этой стране. Кроме нефти, разумеется. Интеллигент – это высший и лучший представитель обывателя».

Совсем некстати вспомнилось: «Deutschland. Deutschland uber alles!» [181]. И перед глазами возникла зала, заставленные пивными кружками столы и… Впрочем, я увлёкся – по сути, здесь нет ничего общего с тем, что девяносто лет назад происходило в Мюнхене. Есть только восторг от произносимых слов, есть некоторая доля юмора и вдобавок к ним – чудовищная сила убеждения. Ну как можно Дмитрию Львовичу не верить?

Кстати, углядел тут оговорочку по Фрейду. Когда-то Быков утверждал, будто израильские евреи – это соль в солонке. Теперь вот оказалось, что наша интеллигенция – это соль земли… Однако не будем придираться.

Пришла пора заняться лодкой, что было мной ранее обещано [182]:

«Я думаю, что лодку нужно раскачивать ровно до того момента, когда народ точно также возьмёт власть в свои руки и продемонстрирует всем, какой блистательной, а не серой может быть наша страна. … Раскачивать лодку нужно ровно до тех пор, пока мы вернём страну себе. Мы – себе, а не каким-то, простите меня, бездарным и трусливым типам».

Читаем далее:

«Все эти разговоры о раскачивании страны очень смешны и странны. Просто люди перестали видеть абсолютно очевидные вещи. Кто раскачивает страну? Те, кто выходят на улицы и бульвары погулять с цветными ленточками?».

И вот ещё, теперь уже и про лодочку, и про переворот:

«Я постоянно получаю всяческие вопросы насчёт того, что же мы будем делать, если раскачаем лодку, случится переворот, куда мы побежим. Значит, ещё раз говорю, раскачиваем лодку не мы и переворота хотим не мы».

Все эти три фрагмента взяты из одного разговора в эфире передачи «Особое мнение» радиостанции «Эхо Москвы». Всё это сказано одним Дмитрием Львовичем Быковым, но впечатление такое, что их там было трое – один Быков раскачивал страну, другой попытался какую-то лодку раскачать, а третий сопротивлялся всему этому. Если учесть, что разговор состоялся в День Победы, 9 мая 2012 года, когда народ уже изрядно праздновал, то мысль напрашивается лишь одна. Но вот какая – об этом догадайтесь сами, поскольку я от этих шуточек уже устал.

Попробую слова Быкова анализировать всерьёз – посмотрим, что из этого получится. Итак, раскачивать лодку должна вроде бы оппозиция – это вполне логично, поскольку идёт борьба за власть. Если же верить третьему из Быковых, то власть сама раскачивает лодку, взяв на себя роль этой самой оппозиции. И возникает вопрос: то ли оппозиция столь немощна, то ли речь идёт о разных лодках…

Ну вот попробовал и убедился – всерьёз у меня никак не получается. Ладно, посмотрим, какие прогнозы Быков делал через полгода после этого, в беседе с Сергеем Корзуном [183]:

«Я вообще очень люблю, чтобы были митинги. Это улучшает атмосферу в стране. Люди чувствуют себя свободнее. Но отсутствие митингов не кажется мне трагедией, потому что власть не сменится путём митингов. Власть сменится путём деградации одной её ветки и реанимации другой. Вот и всё».

Так и не понял, что же станет с лодкой, если мы займёмся ветками? Чтобы как-то с этим разобраться, вернёмся снова в день 9 мая 2012 года, к весьма эмоциональному монологу Быкова [182]:

«Лично мне, понимаете, мне очень надоело, когда оскорбляют меня и моих единомышленников, называя их "Революцией норковых шуб" или "Клерками", или "Ничтожным тунеядским большинством"… Интересно то, что все эти оскорбления в адрес бездельников, тунеядцев, ничтожеств исходят от людей, которые мало что сделали сами-то, по большому счёту. А те, кто выходят на эти площади, те, кто высказывает своё мнение, это люди с некоторыми заслугами. Понимаете, мне немножко надоело, когда, в общем, меня всё время называют тунеядцем. Я двадцать пять лет выслушиваю разговоры о том, что я работаю многовато, что пора бы уже как-нибудь мне перестать. И тут я вдруг оказался тунеядцем».

Лично мне не приходит в голову мысль называть Дмитрия Львовича тунеядцем. Работает, можно сказать, выбивается из сил, воспитывая подрастающее поколение, просвещая неразумных, а тут такие неоправданные обвинения. Но это ещё, как говорится, полбеды. А главная напасть в том, что унижают креативный класс. Тут только я и догадался, что Быков имел в виду, говоря о деградации и реанимации каких-то веток. Ведь деградирует пролетариат, а реанимируется интеллигенция. Так, Дмитрий Львович, или же не так? Судя по всему, верна моя догадка [184]:

«В России как раз элита – самая лучшая кузница для революционного класса. <…> Разговор о нашей знати всегда вёлся ещё после декабристского восстания. Почему-то только у элиты и только у людей с деньгами и возможностями в России сильно развитое, даже, может быть, иногда до болезненности чувство собственного достоинства. Это чувство отказывается мириться с теми унижениями, с которыми охотно и привычно мирится большинство. Ничего не поделаешь: в стране, ещё недавно отменившей крепостное право, это очень живо. Поэтому, к сожалению, со скрежетом зубовным должен я признать, что большинство революционно настроенных людей сегодня – это люди хотя бы с минимальным состоянием и минимальными возможностями, и люди, очень часто происходящие из элиты, <…> кого не так просто оказалось нагнуть. <…> Мы ждём элитную революцию».

Итак, пролетариат был провозглашён Лениным революционным классом, поскольку ему нечего было терять. Теперь же всё наоборот, так считает Быков: элите есть, что терять, именно поэтому она наиболее революционна. Следуя этой логике, самым-самым революционным классом следует признать класс миллиардеров, поскольку в России миллионы малоимущих о том только и мечтают, как бы толстосумов «раскулачить» и всё не по закону нажитое богатство отдать в руки государства. Вот никогда бы не подумал, что Быков станет защищать интересы олигархов.

Ну что ж, покончив на время с ожидаемой Дмитрием Львовичем «элитной революцией», читаем дальше:

«Львиная доля участвующих в протестах сегодня <…> – это литераторы либо люди творческих профессий. Вообще это не их дело, потому что политика – это искусство возможного, а нам надо всё время хотеть невозможного, странного. Но почему-то так получается, что совесть осталась, в основном, у тех людей, для которых она является рабочим инструментом».

Про бессовестный народ я уже писал, экстраполируя рассуждения Быкова. Теперь приходится сожалеть о том, что для людей творческих профессий совесть стала всего лишь рабочим инструментом. Вот написал книгу или рассчитал синхрофазотрон, и можно о совести забыть на время, немного отдохнуть после праведных трудов. Правильно ли я вас понял, Дмитрий Львович?

Ответ на заданный вопрос находим там же:

«Если у человека нет этого сознания своей правоты, он может стать конформистом, трусом, подонком, кем угодно. Но художником он быть не сможет. Вот, поэтому так много в рядах этой оппозиции творческой интеллигенции».

Тут я просто обязан возразить, вы уж меня извините. А дело в том, что человек может заблуждаться, и в этом случае сознание правоты у него как будто есть, только вот самой правоты – почему-то кот наплакал. То же можно отнести и к рассуждениям Быкова о совести.

Теперь завершающий аккорд нашего исследования о том, как Дмитрий Львович представляет себе перспективы революции [185]:

«Почему, собственно, большевики были партией нового типа? Потому что это партия, в которой парламентская деятельность не так важна, а важно вовлечь как можно больше низов, чтобы они могли внятно формулировать свои требования. Это партия, которая активизирует тогда рабочий класс, сегодня, сегодняшний пролетариат – это офисный класс или, может быть, это класс бюджетный».

Итак, по мнению Быкова, сегодняшний пролетариат – это офисный класс, как ещё его называют, «офисный планктон». Никого не хочу обидеть – ни банковских клерков, ни менеджеров торгово-посреднических фирм. Только удивляюсь изменчивости взглядов Быкова, ещё недавно делавшего ставку на творческих работников. Бог в помощь строителю партии «белых воротничков»!

Глава 17. Всё мнётся, сыплется

Название этой главы я позаимствовал из стихотворения Быкова, которое обнаружил на страницах его «Эвакуатора». Там есть такие строки:

Все мнётся, сыплется, и мнится,

Что нам пора…

Я ограничился одним двустишием, а остальное приберегу для последней главы. А здесь пойдёт довольно подробный разговор снова о политике. Глава получилась весьма значительная по своему объёму, хотя вначале предполагал, что окажется куда короче. Уж очень короток оказался век Координационного совета оппозиции, несмотря на все обещания, несмотря на многочисленные заседания и заверения в готовности искать консенсус, то есть прекратить разборки в собственных рядах. Признаюсь, ещё когда впервые увидел шествующие по Бульварному кольцу колонну националистов и параллельно им разношёрстную толпу убеждённых либералов-демократов – уже тогда засомневался. Ну а когда припомнил басню про лебедя, про рака и про щуку – тогда совсем затосковал. Не потому что очень им сочувствую. Да просто были уже протестные акции в конце 80-х и в начале 90-х, потом были младореформаторы, пришедшие в правительство… Где они теперь? Сколько ещё нам разочаровываться в тех, кто предлагает радикальные реформы? Да пусть их продолжают играть, если очень уж неймётся, но где-нибудь в другой стране или в другие игры.

Вот и «Лига избирателей» – это такая же не лишённая некоего смысла интересная игра, особенно популярная накануне выборов. Одним из её учредителей был Дмитрий Быков [8]:

«Вы знаете, после того как я однажды уснул на Лиге избирателей, меня больше туда не зовут. Для меня Лига избирателей – это общественная организация, которая будет координировать наблюдателей на выборах. Это прообраз той будущей общественной силы, с которой не стыдно себя соотносить. А никаких обязанностей у меня там нет, кроме обязанности – возможно – стать избирателем на выборах».

Общественный контроль на выборах – это же святое дело! В принципе, у меня нет ни малейших возражений, вот только результаты этого контроля совсем не впечатляют. Не стану ворошить прошлое, припоминая конкретные примеры обвинений в адрес избирательных комиссий. Были нарушения или не было – не мне судить. Но вот что удивляет: люди в Лиге собрались серьёзные, довольно обеспеченные, так неужели не смогли снабдить своих представителей видеоаппаратурой и дать конкретные инструкции? А то ведь появляются в интернете после выборов скандальные кадры, а достоверной информации о месте и времени нарушений нет. В общем, интересная игра и дело нужное, но организовано всё, словно бы нарочно, кое-как.

Видимо, поэтому Быков с интересом воспринял идею создания Координационного совета оппозиции, рассказав об этом начинании в эфире «Эха Москвы» [172]:

А. Гребнева: Ну, если говорить о политических силах, которые как-то пытаются что-то выстраивать, координационный совет – как вам эта идея? Это вообще серьёзно, не серьёзно?

Д. Быков: Координационный совет – это такой прообраз Учредительного собрания в наше время, такое альтернативное правительство оппозиционное. Пусть будет. Почему нет? Это ещё один навык договаривания между людьми, которые, прямо скажем, раньше ещё не согласились бы присесть на одном поле. А сегодня у них уже есть общая повестка. Я отнюдь не возражаю против координационного совета. Вообще все договаривающиеся, обсуждающие, мыслящие люди сегодня вызывают у меня большое одобрение.

Итак, если верить Быкову, объединяет членов КСО общая повестка. Ну, хотя бы так. Мне удалось посмотреть одно из заседаний этого совета – скучнейший забюрократизированный разговор. Такое впечатление, что люди готовятся к захвату власти и вот в преддверии этого осваивают какую-то нелепую казуистику, которая в обычной нашей жизни совершенно не нужна. Не исключено, что и КСО для них – это игра. Ведь интересно, кто кого переубедит, кому подчинится большинство и какой у каждого из его членов будет рейтинг. На мой взгляд, это всё же на любителя.

Но вот оказывается, что Координационный совет ещё не создан, ещё вроде не с кем договариваться и что-то обсуждать, а у Быкова возникают новые идеи. Привожу фрагмент разговора в эфире «Эха Москвы», датированный августом 2012 года [186]:

Д. Быков: Нужны какие-то совершенно новые политические силы. Может быть, партия православных, может быть, партия волонтёров, может быть, партия либералов нового типа, противостоящая <…> потому что либералы старого типа, да, условно говоря, Алексеева – они никакой не пользуются сегодня поддержкой. Они пользуются большим авторитетом, но это совсем другое. <…> Надо возвращать политику русскую к каким-то базисным вещам, то есть к вере в Бога, к нравственным каким-то понятиям, выстраивать политическую философию, которой совершенно нет. Когда же мы говорим "либерал", мы не знаем, что вкладывать в это слово.

В. Дымарский: Это правда. Но мы не знаем, что такое "либерал", что такое «демократ».

Д. Быков: И что такое "патриот", мы понятия не имеем.

В. Дымарский: Это правда, да. То есть…

Д. Быков: Сейчас патриот – это идиот, прикрывшийся лозунгами любви к отечеству. Мы это прекрасно понимаем.

В. Дымарский: Ну, примерно так, да.

Д. Быков: Хотя любовь к отечеству как раз она в основном выражаема либералами. Они желали бы видеть его уютным.

Вопрос: уютным для кого? Если оппозиция будет опираться на партию «белых воротничков», то этот офисный уют даром никому не нужен, кроме них самих. Однако удивляет вот что: кое-какое определение своему врагу собеседники вроде бы способны дать, однако оба растерялись, когда речь зашла о своих соратниках: либералах, демократах. Так может быть, либерализм и демократия тут вовсе ни при чём, поскольку борьба идёт за какие-то другие идеалы?

21 декабря 2012 года стали известны победители выборов Координационного совета оппозиции по общегражданскому списку. Второе, довольно непривычное для себя место занял Дмитрий Быков, четвёртое – Ксения Собчак. Не знаю как Собчак, а Быков был доволен [187]:

«Для меня чрезвычайно почётно, что за меня проголосовало много народу».

Странная сложилась ситуация. Быков не раз уже заявлял, что он вовсе не политик, а народ почему-то голосует за него. Может быть, что-то перепутали – решили ещё раз объясниться в любви поэту, писателю и журналисту? Неужели либеральная интеллигенция сегодня так слаба, что нет среди неё авторитетных личностей, профессионально занятых политикой? И вот возникает подозрение, что люди, митингующие на Болотной и голосующие за КСО, просто не разбираются в предмете. К их услугам Рыжков, Касьянов и Немцов, можно выбирать между Каспаровым, Пархоменко, Лимоновым, а они голосуют за писателя, который вроде бы совершенно ни при чём. Неужели «гражданин поэт» в их представлении может стать лидером оппозиции, даже теневым министром?

Посмотрим, что Быков собирался координировать в этом КСО [2]:

«Работа Координационного совета – оттягивать на себя максимум ненависти со стороны государства, лоялистов, надсхваточных мудрецов и разочарованных либералов. Собственно, этой работой я занимаюсь всю жизнь. Она мне, конечно, надоела, но облегчения не предвидится – я рожден вызывать ненависть у некоторых категорий населения, особенно у тех, кому дороже всего принадлежность к каким-нибудь большим и светлым общностям. Что ж поделаешь, так и доживу. Одно утешение – что, оттягивая на себя избыток этой вполне заслуженной и где-то даже праведной ненависти, я избавил от неё кого-нибудь другого, более талантливого и достойного».

Ну вот, ещё один Быков объявился – Быков-оттягиватель, что-то вроде пиявки, прости господи. Можно сбиться со счёта, подсчитывая этих двойников! Интересно, как функция оттягивания записана в уставе КСО, если такой устав всё же существует? Сомневаюсь, что подобная участь могла привлечь кого-то кроме Быкова. Скорее уж наоборот – распространять, сеять ненависть к «ворам и жуликам». Однако Быков, добрая душа, к подобным действиям вроде бы совсем не расположен, а если сеет что-то, то исключительно разумное и доброе. Но это уже за пределами Координационного совета.

Скорее всего, конфликт оттягивателей и сеятелей стал первопричиной раскола в КСО. Быков успокаивает [188]:

«К сожалению, в условиях реакции соображающие что-то люди начинают активно ссориться между собой. <…> Оппозиция не монолитна, слава тебе, господи».

Позволю себе напомнить, что Быков говорил уже через полгода [189]:

«Большое зло нравственно благотворно, потому что по отношению к нему приходится определяться. Оно приводит к солидарности добра».

Так всё же – к солидарности или к расколу? Или опять Быков подгоняет решение задачи под ответ? Или ссориться способны только «соображающие что-то» люди, а прочие предпочитают договариваться? Или же всё дело в том, что солидарность – это привилегия добра, а потому радикальной оппозиции не свойсвенна?

Как бы то ни было, приходится принимать, что есть. Ну не могу поверить, что вокруг Быкова такие склочные, такие склонные к конфликтам люди. Можно понять, почему с властью конфликтуют, но зачем же ссориться между собой?

И снова Быков как заправский толкователь разъясняет [190]:

«Координационный совет – он достаточно разнообразным образом живёт. У нас разные круги общения, разные принципы, разные взгляды, ничего не поделаешь. Но в оппозиции есть националистическая часть. И выслушивать бесконечные "да как же вы, евреи, можете стоять рядом с антисемитами? ". Видите ли, а как они рядом со мной стоят? Ничего, приходится. <…> Я прекрасно понимаю, как хочется сегодня всем, чтобы Координационный совет рассорился. <…> Не будет этого, ребята. Будем терпеть».

«Господь терпел и нам велел». А что ещё, простите, остаётся? Видимо, благородная цель заставляет проявлять благородство, то есть самоотверженно не замечать, с кем приходится сидеть за одним столом, и честно признавать, что цель оправдывает средства. Вот и на Майдане в феврале-марте нынешнего года принципиальные либералы соседствовали с убеждёнными антисемитами – видимо, есть принципы более важные, которые способны объединить в подобной ситуации.

Однако какое же требуется терпение! Могу только посочуствовать Быкову [191]:

«Слухи о расколе в координационном совете оппозиции стали возникать ещё до того, как его выбрали, так что неудивительно их бурное нарастание в канун годовщины декабрьских митингов. Насколько могу понять я, никакого раскола в КСО пока не наблюдается. Есть полемика, и это нормально. Мы несколько отвыкли от общественной дискуссии, она кажется нам концом света».

Какие слухи о расколе могли быть в том, чего ещё не существовало, это оставлю на усмотрение читателей. Мне же вспоминается история революционного движения в России. Ведь поначалу большевики, меньшевики и левые эсэры шли рука об руку, ну а потом большевики всех остальных пересажали, за малым исключением. История, как известно, учит. Поэтому вполне естественно, что члены Координационного совета стали загодя разбегаться по своим квартирам. Эта информация была опубликована в газете «Собеседник», где много лет работает Дмитрий Быков, так что в истинности её не стоит сомневаться [192]:

«Всем, кому не безразлична судьба российской оппозиции, совершенно очевидно, что в Координационном совете назрела необходимость серьёзнейших, коренных реформ. Скандалы, которые сотрясают российский КСО, уже никого не удивляют. За последние несколько месяцев сразу несколько оппозиционеров заявили о своём уходе из коллегиального органа».

«Необходимость коренных реформ» – это такая дежурная фраза, которая ничего не объясняет. Слышали мы её и в эпоху раннего Хрущёва, и при Горбачёве, и при Ельцине. Вот и в последнее время желание что-нибудь пореформировать то и дело возникает. Классический пример – введение ЕГЭ, переименование милиции в полицию или замена летнего времени на зимнее с последующей отменой этого решения.

Но в случае с Координационным советом всё куда сложнее – простым переименованием тут не обойтись. Попробую провести параллель с уже упомянутой басней Крылова, но для наглядности приведу полный её текст:

Когда в товарищах согласья нет,

На лад их дело не пойдёт,

И выйдет из него не дело, только мука.

Однажды Лебедь, Рак да Щука

Везти с поклажей воз взялись

И вместе трое все в него впряглись;

Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!

Поклажа бы для них казалась и легка:

Да Лебедь рвётся в облака,

Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.

Кто виноват из них, кто прав – судить не нам;

Да только воз и ныне там.

На мой взгляд, приемлемый выход из этой ситуации всего один, и он предельно очевиден: надо бы дать лебедю, раку и щуке по одному колесу от той телеги, и пусть они делают, что в голову взбредёт. Ну а с тем, что осталось на возу, люди разберутся – это им по статусу положено.

И вот настал 2013 год. Ещё в начале года свои надежды Быков связывал с Координационным советом оппозиции [183]:

«Я абсолютно уверен, что если бы в России году в 1913 существовал Координационный совет, летом 1917 года всё выглядело бы далеко не так катастрофично».

Увы, Дмитрий Львович в январе 2013 года явно был не в лучшей своей форме. Напрасно он попытался сравнить этот год с 1917-м. Ведь вот накаркал же! Главные события, как и в семнадцатом году, случились в октябре. 19 октября 2013 года КСО прекратил своё существование.

Глава 18. Она уже́

Эту загадочную фразу-восклицание, которая использована в качестве названия главы, я обнаружил в романе «Эвакуатор» Дмитрия Быкова. Конечно, если вынуть фразу из контекста, можно как угодно интерпретировать её смысл, но я не взялся бы за это малоприятное занятие. В принципе, готов был привести полностью весь текст стихотворения, однако лишён такой возможности из-за недостатка места, а потому ограничусь наиболее впечатляющим фрагментом:

Все мнётся, сыплется, и мнится,

Что нам пора,

Что опадут не только листья,

Но и кора,

Дома подломятся в коленях

И лягут грудой кирпичей —

Земля в осколках и поленьях

Предстанет грубой и ничьей.

Но есть и та еще услада

На рубеже,

Что ждать зимы теперь не надо:

Она уже́…

Смысл последней строчки я не раз пытался распознать за время написания книги, но всё почему-то оказалось без толку. Именно эта неудача заставила меня при исследовании творчества Быкова-стихотворца прибегнуть к услугам признанных литературоведов и филологов.

А начну с откровения Быкова не менее удивительного, чем те его слова, которые увековечены и в «Эвакуаторе», и в названии главы [52]:

«Проза как раз, по-моему, сдаёт позиции – сейчас время интуиции, всё в тумане, зыбко, неопределенно, и тут поэзия с её обостренной интуицией многое может».

Про «интуицию поэзии» не берусь судить – чем чёрт не шутит, может быть, стараниями Дмитрия Львовича поэзия ожила как прекрасная и обворожительная Галатея, при этом обрела шестое чувство, но об этом речь будет впереди. Что же касается прозы Быкова, то на сей счёт он сделал весьма откровенное признание. Печально, если дело обстоит именно так. Впрочем, мы уже неоднократно убеждались, что позиции прозы определяются не столько её достоинствами или недостатками, сколько авторским пиаром и наличием преданных друзей в жюри литературных премий.

Датой восхождения Дмитрия Львовича на поэтический пьедестал считается 15 февраля 2011 года, когда интернет-канал «Дождь» решил запустить передачу «Гражданин поэт». До этого Быков-стихотворец широкой публике был неизвестен. Возможно, причина в том, что его лирические стихи не обладали в достаточной мере той самой интуицией. Но стоило взяться за рифмованную сатиру, как выяснилось, что в этом жанре такие тонкости совершенно не нужны – чем проще пишешь, тем оно доходчивей.

Итак, с чего же всё началось, если верить Быкову [78]:

«Мы с Андреем Васильевым знакомы с восемьдесят третьего года, когда я внештатничал в "Московском комсомольце" в пятнадцатилетнем возрасте. И отличался тем, что бегал за портвейном очень быстро и, наверное, быстрее всех остальных внештатников. <…> А ближайшим другом Андрея Васильева был Миша Ефремов, совсем ещё молодой. <…> Потом однажды мне Ефремов встретился и говорит – давай ты будешь стихи писать, а я их читать. <…> Ну и записали "пилот" <…> абсолютно не предполагая, что это вызовет какой-то интерес. А на следующий день <…> мы проснулись достаточно знаменитыми».

Понятно, что «Гражданин поэт» не имел никакого отношения к портвейну – просто в одном тексте всё сошлось: и портвейн, и стихи, и Михаил Ефремов. Столь же естественно, что за двадцать восемь лет вкусы могли кардинально измениться, и к моменту своего триумфа Дмитрий Быков этого портвейна на дух не выносил. И всё-таки сдаётся мне, что без соответствующего допинга идея не могла возникнуть, хотя, возможно, допинг потребовался уже на завершающем этапе её реализации. Но кроме этого нужен был ещё и стимул, чтобы поддерживать проект в требуемом тонусе. Тут возможны самые неожиданные варианты.

Одним из этих стимулов мог бы стать пиар – это касается как Быкова, а вместе с ним, конечно же, Ефремова с Васильевым, так и намерения вызвать интерес публики к интернет-каналу «Дождь». Судя по всему, это удалось, хотя сам проект я узрел с изрядным опозданием, когда он появился уже на телеканале с тем же привлекательным названием.

Другим мотивом, или стимулом, могла стать политическая борьба – сатира в некоторых случаях гораздо эффективнее, чем перечисление заграничных активов неких бонз из Государственной Думы. Но это лишь в том случае, когда речь идёт о талантливой сатире – вспомним для примера эпиграммы А.С. Пушкина. Если же отбросить варианты с пиаром и стихотворным агитпропом, то остаётся последний вариант.

Но раньше, чем появился «Гражданин поэт», раньше, чем его стал озвучивать Михаил Ефремов, Быков уже выдал изрядное количество стихов в жанре политического фельетона [202]:

«Однажды, когда мне надо было в "Собеседнике" дать политический портрет Чубайса, я понял, что фактов не набираю, и написал в стихах. Всем очень понравилось. Потом этот жанр переехал в "Огонёк". Мне надо было поздравить Андропова с днём рожденья, но на политический портрет Андропова я тоже фактов не набрал и написал: "Товарищ Андропов, я вам докладываю…" А потом неожиданно для меня оказалось, что интимная лирика переехала в эту область».

Тут, видимо, не обошлось без разочарования. Или же возраст берёт своё, поэтому лирика даётся всё труднее и постепенно трансформируется в фельетон. Довольно необычное, как может показаться, превращение, однако на этот раз Быкова я понимаю. Сам когда-то серьёзно увлекался живописью – до тех пор, пока не почувствовал, что лирика неактуальна, пришло время для сатиры. Но вот беда, я так и не решился тратить краски и холсты на создание сатирических образов – одно с другим не совместимо, на мой взгляд, тут нужны другие способы самовыражения. Быков рассудил иначе: поэзия для него теперь не цель, а средство. Однако, если поэзия используется исключительно в утилитарных целях, тут недалеко и до греха. Необходимость рифмовать слова служит в этом случае оправданием отсутствия выразительного образа. Несоблюдение размера можно объяснить спешкой – к тому времени, когда что-то приличное успеешь сочинить, тема может стать совсем не актуальной. Однако опять сошлюсь на эпиграммы Пушкина, где властвует поэзия, ничуть не препятствуя заданному смыслу. Впрочем, Александр Сергеевич такое многословие, как у Быкова, очень редко себе позволял.

У Дмитрия Львовича проблем с многословием не возникало [203]:

«Сочинять политические фельетоны в стихах я начал, когда мне надоело делать это в прозе. … Сначала "Письма счастья" появлялись в "Огоньке", потом перекочевали в "Новую газету". Обоим главным редакторам – Виктору Лошаку и Дмитрию Муратову – я благодарен за долготерпение».

Думаю, что основная причина не в том, что надоело. Добротный фельетон, которым когда-то славились авторы «Гудка» Олеша, Булгаков, Катаев, Ильф и Петров – это дело не простое. Тут недостаточно обругать, навесить оскорбительные ярлыки, тут нужен буквально смехотворный образ. Похоже, у Быкова так не получалось, хотя Лошаку с Муратовым до поры до времени всё нравилось. Поэтому переход на рифмованный фельетон в значительной степени был вынужденным, как я предполагаю.

Вот характерные образцы творчества Дмитрия Быкова. Сначала фрагмент из «Подавившихся лимоном», написанный в июле 2002 года и посвящённый суду над Эдуардом Лимоновым [204]:

Отечество судит писателя вновь,

Причём на закрытом процессе.

Писательство портит и нервы, и кровь.

Оно из опасных профессий…

Теперь фрагмент из «Послания к Ирине Хакамаде, как если бы она домогалась моей любви», сочинённый в январе 2004 года, после того, как «правые потерпели на думских выборах катастрофическое поражение»:

И я клянусь:

Тебя не хочет ни с какого боку

Святая Русь!

Когда-то вы с Немцовым и Чубайсом

Пятнадцать лет

Имели нас по самое не бойся.

Тут рифмы нет…

Пожалуй, воздержусь от комментариев – это дело профессиональных литературоведов, по долгу службы, как я предполагаю, прочитавших и «Письма счастья», и всю любовную лирику Дмитрия Львовича, что называется, от корки и до корки.

Начнём с восторженного отзыва филолога Дмитрия Бака, ко времени написания статьи о Быкове в журнале «Октябрь» занимавшего должность проректора РГГУ. Вот что Бак написал о Быкове [205]:

«Он, без всяких оговорок, именно лирик, один из немногих в сегодняшней поэзии».

Ничего более интересного в упомянутой статье я не нашёл, вот разве что такой пассаж, не имеющий никакого отношения к откровениям Быкова в качестве журналиста и прозаика, но посвящённый исключительно его стихам:

«Быков, прямо говорящий о своих антипатиях, фобиях и идиосинкразиях, предпочитает последовательно умалчивать о своих прямых симпатиях».

Тут нет ничего удивительного – я уже не раз писал, что истинные свои симпатии Быков пытается скрыть за многословием. Возможно, он и сам не отдаёт отчёта в том, что любит – ну разве что, «Артек», свою семью, в какой-то степени Америку… Об остальном мы можем лишь догадываться.

Однако вернёмся к анализу творчества Быкова-поэта. Более тщательный анализ находим в статье Алексея Саломатина в журнале «Арион». Речь в приводимой цитате идёт о стихотворных текстах Быкова [206]:

«Язык их, и применяемые в них приемы в большинстве своём настолько истерлись от частого использования (до и после Быкова) авторами самой разной степени одар1нности, что полностью утратили не только остатки свежести (пусть и не первой), но и родимые пятна исходной поэтики».

Не берусь судить, в какой степени используемые Быковым приёмы истёрлись, поскольку плохо знаком с нынешней поэзией, однако и у меня возникает впечатление некоторой «неухоженности» его стихов. Что же касается мнения критиков и вкусов публики, так ещё Батюшков признал в своём послании Жуковскому:

«Во всём согласен с тобой насчёт поэзии. Мы смотрим на неё с надлежащей точки, о которой толпа и понятия не имеет. Большая часть людей принимает за поэзию рифмы, а не чувство, слова, а не образы».

Довольно точно сказано – поэзию надо, прежде всего, чувствовать. Если чувство при чтении стихов не возникает, значит, нет поэзии. Впрочем, бывают исключения – может возникнуть отвращение к автору плохих стихов. Если верить почитателям Дмитрия Львовича, к нему это не относится.

Почти одновременно с исследованием Алексея Саломатина в журнале «Октябрь» была напечатана статья Ирины Сурат под впечатляющим названием «Летающий слон». Кто бы сомневался – это же о Быкове! Вначале, под влиянием этого слона, я заподозрил, что снова придётся читать критические строки, однако оказалось, что совсем наоборот [210]:

«От одного знатока поэзии я услышала недавно: Быков вообще не поэт. Но кто ж тогда поэт, прости Господи, и что тогда поэзия? Поэзию надо, прежде всего, слышать, а потом уж можно переживать её и думать о ней. Как можно не расслышать эти невероятные быковские интонации и ритмы, которые ни с чьими другими не спутаешь!»

Я уже выше написал, что поэзию надо чувствовать. Похоже, что Ирина Сурат испытывала к моменту написания статьи чрезмерно благостные чувства по отношению к Быкову, и только потом уже воспринимала ритмы с интонацией, которые и впрямь с поэзией классиков не спутаешь.

Однако продолжу цитирование восторженного автора:

«Быков пишет длинно, и чем дальше, тем длинней, и чем длинней, тем лучше. Не могу удержаться от того, чтобы привести здесь – нет, не целиком! – одно из его вдохновенных творений, в котором лирическое "я" воплотилось как раз в образе такого летающего гиганта, чудовища, бронтозавра, возносящегося на зов к небесам и за край небес…»

Слон – это ещё куда ни шло. Однако не хватало ещё на страницах этой книги бронтозавра. Пожалуй, его появление – это повод для того, чтобы подвести черту под умозаключениями критика. Но отвлечёмся от стихотворной продукции и послушаем, что говорил Быков о своём призвании в 2008 году [212]:

«Человек, умеющий писать стихи, в принципе должен уметь написать литературоведческое исследование, статью, памфлет, взять интервью. Если надо, заняться мелкойподёнщиной, вроде сбора информации для новостной заметки. Пишущий человек обязан уметь всё. Как сказала замечательная Лидия Гинзбург: "Любой филолог обязан уметь написать стихи на случай" (но видимо, не любой журналист). Представьте себе артиста, который ограничил своё амплуа в пределах, допустим, комика. И вдруг ему надо сыграть серьезную драматическую роль. Если он не может этого сделать, то это катастрофа. <…> Писать по зову сердца – это тоже до известной степени писать на заказ».

Так и хочется добавить, что любой умеющий писать стихи обязан уметь стирать бельё, приготовить суп «харчо», спеленать ребёнка, а также выполнять менее значимую работу в своём доме. Причём всё это исключительно по зову сердца, а не по заказу очаровательной супруги. Когда же речь заходит о поэзии, тут я бы не стал употреблять такое слово, как умение. Помнится, в лекции Быкова о Михаиле Булгакове было проведено резкое разделение между художником и профессионалом, или же ремесленником. Так вот ремесленник может работать на заказ, а настоящий художник – исключительно по зову сердца. Ну а гонорар – штука тоже далеко не бесполезная, однако беда, если гонорар окажется на первом месте.

А вот ещё одно важное признание Быкова, сделанное в 2009 году [213]:

«Заканчивать с поэзией не собираюсь, боже упаси! Да и писать стишки я начал не четверть века назад, а гораздо раньше, лет с шести. Более или менее пристойные, те, что можно показывать другим и самому перечитывать без омерзения, стали получаться года с 1984-го. <…> В 1989 году Новелла Матвеева вписала меня в участники совещания молодых писателей, искренне надеясь, что это поможет. И не ошиблась. Мне стали платить за стихи стипендию сто рублей. Так продолжалось год. Это были большие деньги по тем временам».

Тут кое-что становится понятным. Соблазн оказался слишком уж велик – если такие деньги выплачивают в качестве стипендии, на что же можно рассчитывать маститому! И всё же у меня не возникает мысль упрекнуть талантливую поэтессу – в те непростые времена как было не помочь юному поэту, едва закончившему службу в армии. А вслед за этой – новая удача. Андрей Вознесенский поспособствовал вступлению в Союз писателей СССР.

Пожалуй, мы немного отвлеклись, пора бы уже от меркантильных соображений перейти к сатирическим стихам. Однако, рискуя вызвать недовольство читателей, приведу лишь отрывок из второй главы романа Быкова «Остромов, или Ученик чародея», написанного, если не ошибаюсь, ещё в 2009 году:

«Собравшись, они тотчас начинали читать плохие стихи или ругать власти. Вспоминали уехавших, обменивались данными из писем, выходило, что всем там хуже, чем здесь. Уехавшие, вероятно, так же собирались там и обменивались сведениями, как ужасна жизнь оставшихся».

Так и хочется воскликнуть, перефразируя слова Мастера: Ах, как же он всё это предугадал!

Послесловие

Со времени написания этой книги прошло шесть лет, но по сути ничего не изменилось. Дмитрий Львович написал несколько книг, получил ещё одну «Большую книгу», ведёт свою программу на «Дожде», регулярно участвует в дискуссиях на «Эхе Москвы», читает лекции, наставляет школьников на путь истинный. Словом, трудится, не покладая рук. Жаль, что его таланты не вполне востребованы. Я бы предложил организовать на одном из центральных телеканалов «Ночной эфир» или что-то в этом роде, причём для одного Быкова, без оппонентов, собеседников и прочей публики. В ночь с пятницы на субботу Дмитрий Львович развлекал бы, ублажал и просвещал народ, причём с полуночи до самого утра – думаю, ему это по силам… Если только без стихов и без политики.

Ссылки

1. Интернет-портал «Политический компас». URL: http://compass.cvk2012.org/candidates/?ID=ea78a3d2-5ee7-4a60-b5d1-4a7acb23757c (дата обращения 24.04.2014)

2. Интернет-газета “Znak”, 29 января 2013 года. URL: http://www.znak.com/urfo/articles/2013-01-29/100246.html (дата обращения 24.04.2014)

3. Дмитрий Быков (интервью) // "Литература", №1, 1-31 января 2012 года. URL: http://ru-bykov.livejournal.com/1293111.html (дата обращения 24.04.2014)

4. Интернет-портал «Прочтение». URL: http://prochtenie.ru/interview/24746 (дата обращения 24.04.2014)

5. Газета «Труд», 21.11.2006. URL: http://www.trud.ru/article/21-11-2006/109958_dmitrij_bykov_umeju_sochinjat_i_ne_umeju_zhit.html (дата обращения 24.04.2014)

6. Михаил Веллер. Друзья и звезды, АСТ, 2012. URL: http://prochtenie.ru/passage/26320 (дата обращения 24.04.2014)

7. Интернет-портал «Татьянин день» Домового храма МГУ им. Ломоносова. URL: http://www.taday.ru/text/114828.html (дата обращения 24.04.2014)

8. Интернет-портал «Сиб.фм», 28.02.2012. URL: http://sib.fm/interviews/2012/02/28/rozochka-kozochka-i-medved (дата обращения 24.04.2014)

9. Интернет-портал «Собеседник.ru». URL: http://sobesednik.ru/authors/bykov-dmitrii (дата обращения 24.04.2014)

10. "Российская газета", выпуск № 4835 от 27 января 2009 года. URL: http://www.rg.ru/2009/01/27/artek.html (дата обращения 24.04.2014)

11. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 14.06.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/898673-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

12. Интернет-портал «1tv.ru». URL: http://www.1tv.ru/owa/win/ort6_oi.main_opened_one?p_razdel_id=1659&p_topic_id=5404&p_pagenum=13 (дата обращения 24.04.2014)

13. «Студенческий меридиан», № 5, 2007. URL: http://www.stm.ru/archive/577/ (дата обращения 24.04.2014)

14. «Православие и Мир», 06.06.2011. URL: http://www.pravmir.ru/intelligentnost-eto-gripp/ (дата обращения 24.04.2014)

15. «Литературная Россия»", №33-34, 10.08.2012 года. URL: http://litrossia.ru/2012/33-34/07342.html (дата обращения 24.04.2014)

16. Интернет-портал «VIP-tourism.ru». URL: http://www.vip-tourism.ru/news/4200/dmitrij-bykov-pobyvav-v-peruanskom-selenii-Nahui-nepremenno-hochu-uvidet-nigerijskij-poselok-Pisda (дата обращения 24.04.2014)

17. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 26.03.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1038968-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

18. «Дружба Народов» 1998, №10. URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/1998/10/didurov-pr.html (дата обращения 24.04.2014)

19. Интернет-портал BBC «RUSSIAN.com», 16.04.08. URL: http://news.bbc.co.uk/hi/russian/talking_point/newsid_7348000/7348563.stm (дата обращения 24.04.2014)

20. Дмитрий Быков. Собрание стихов. URL: http://www.mccme.ru/~jedal/misc/bykov_verses.html (дата обращения 24.04.2014)

21. «Российская газета», 17.01.2007. URL: http://www.rg.ru/2007/01/17/bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

22. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 28.06.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/903407-echo / (дата обращения 24.04.2014)

23. Дмитрий Быков (интервью), 25.02.2012 года. URL: http://sergeyelkin.livejournal.com/12963.html (дата обращения 24.04.2014)

24. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Книжное казино», 14.08.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/kazino/801614-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

25. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «С добрым утром, ГКЧП», 01.08.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/my191991/798286-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

26. «Экспресс-газета», 29.08.2012. URL: http://www.eg.ru/print/stars/33545/ (дата обращения 24.04.2014)

27. «Rolling Stone», 12.02.2007. URL: http://rollingstone.ru/articles/social/events/405.html (дата обращения 24.04.2014)

28. Интернет-портал «Академик». URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1271352 (дата обращения 24.04.2014)

29. «Учительская газета», №34 от 23 августа 2011 года. URL: http://www.ug.ru/archive/41765 (дата обращения 24.04.2014)

30. Новостной портал «Крестьянин», 18.05.2009. URL: http://www.krestianin.ru/articles/10349.php (дата обращения 24.04.2014)

31. Интернет-портал «Афиша», 13.03.2001. URL: http://www.afisha.ru/personalpage/191552/review/145276 (дата обращения 24.04.2014)

32. «Литературная газета», № 41, 19.10.2011. URL: http://lgz.ru/article/N41–6342–2011-10-19-/B%D1%8Bvshih-od%D0%B5ssitov-n%D0%B5-b%D1%8Bva%D0%B5t17393/ (дата обращения 24.04.2014)

33. «Аргументы и факты», 06.04.2009. URL: http://www.aif.ru/onlineconf/373 (дата обращения 24.04.2014)

34. «Литературная газета», № 35, 05.09.2007. URL: http://lgz.ru/article/N35–6135–2007-09-05–/Pyaty-zv%D1%91zd1352/ (дата обращения 24.04.2014)

35. Интернет-портал «Афиша», 12.03.2003. URL: http://www.afisha.ru/personalpage/191552/review/147443 (дата обращения 24.04.2014)

36. Літературознавчі студії – Вип. 10. – К.: ВПЦ «Київський Університет», 2004. – С. 222–225. URL: http://nevmenandr.net/nazarenko/bykov.php (дата обращения 24.04.2014)

37. «Культура», 12-18.11.2006 №40 (7550). URL: http://www.litkarta.ru/dossier/bykov-kultura/dossier_867/view_print/ (дата обращения 24.04.2014)

38. «Москва 24», 11 апреля 2013 г. URL: http://www.m24.ru/articles/16119 (дата обращения 24.04.2014)

39. Интернет-портал «DELFI», 27.02.06. URL: http://rus.delfi.lv/archive/dmitrij-bykov-k-chertu-obschestvennoe-mnenie.d?id=13743329 (дата обращения 24.04.2014)

40. «Вопросы литературы» 2009, №3. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2009/3/am1.html (дата обращения 24.04.2014)

41. Тюменская интернет-газета «Вслух.ru», 03.11.2009. URL: http://www.vsluh.ru/news/society/185289?mobile=1 (дата обращения 24.04.2014)

42. «Новая газета», выпуск № 90 от 19 августа 2009 г. URL: http://www.novayagazeta.ru/arts/43923.html (дата обращения 24.04.2014)

43. «Газета», 04.10.2006. URL: http://www.pressmon.com/cgi-bin/press_view.cgi?id=2049862 (дата обращения 24.04.2014)

44. «Гудок», 06.10.2006. URL: http://www.gudok.ru/newspaper/?ID=746943 (дата обращения 24.04.2014)

45. «Время новостей», 29.09.2006. URL: http://www.vremya.ru/2006/178/10/162026.html (дата обращения 24.04.2014)

46. «Российская газета», 11.11.2010. URL: http://www.rg.ru/2010/11/11/bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

47. Интернет-портал «Большая книга». URL: http://www.bigbook.ru/articles/detail.php?ID=11134 (дата обращения 24.04.2014)

48. «Ведомоcти», 15.09.2006. URL: http://www.bigbook.ru/articles/detail.php?ID=1465 (дата обращения 24.04.2014)

49. Интернет-портал «Псковская правда», 02.02.2011. URL: http://pravdapskov.ru/rubric/6/7069/?print (дата обращения 24.04.2014)

50. «Дружба Народов» №6, 2012. URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/2012/6/a17.html (дата обращения 24.04.2014)

51. «Новый Мир», №4, 2011. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2011/4/el9.html (дата обращения 24.04.2014)

52. «Российская газета», 06.10.2011. URL: http://www.rg.ru/2011/10/06/bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

53. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 19.08.2010. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/704222-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

54. «Дружба Народов», №11, 1999. URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/1999/11/krugly.html (дата обращения 24.04.2014)

55. «Деловой Петербург», 17.05.2013. URL: http://www.dp.ru/a/2013/05/17/JEto_ne_smena_veh_a_banal/ (дата обращения 24.04.2014)

56. "Новый мир", № 4, 2006. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2006/4/el16.html (дата обращения 24.04.2014)

57. Юрий Павлов. Критика ХХ – ХХI вв.: литературные портреты, статьи, рецензии. 2009. URL: http://www.rummuseum.ru/lib_p/pavlovum13.php (дата обращения 24.04.2014)

58. Интернет-портал «Афиша». URL: http://www.afisha.ru/personalpage/191552/review/151026/ (дата обращения 24.04.2014)

59. Интернет-портал «litrus.net». URL: http://litrus.net/book/read/5343?p=122 (дата обращения 24.04.2014)

60. Интернет-портал BBC «Русская служба», 07.04.2014. URL: http://www.bbc.co.uk/russian/society/2014/04/131212_cia_doctor_zhivago.shtml (дата обращения 24.04.2014)

61. Интернет-сайт «rol-vtorostepen», 27.04.2009. URL: http://rol-vtorostepen.livejournal.com/32916.html (дата обращения 24.04.2014)

62. Интернет-сайт «vikag», 21.05.2009. URL: http://vikag.mylivepage.ru/blog/1026/3314 (дата обращения 24.04.2014)

63. «Критическая Масса», №2, 2005. URL: http://magazines.russ.ru/km/2005/2/ro18.html (дата обращения 24.04.2014)

64. Интернет-газета «Газета.ru», 23.10.2012. URL: http://www.gazeta.ru/culture/2012/10/23/a_4821425.shtml (дата обращения 24.04.2014)

65. Российское информационное агентство «ura.ru», 28.10.2013. URL: http://ura.ru/content/svrd/28-10-2013/articles/1036260615.html (дата обращения 24.04.2014)

66. Интернет-портал «Кублог.ру», 04.02.2014. URL: http://www.kublog.ru/blog/Litkritika/3601.html (дата обращения 24.04.2014)

67. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Непрошедшее время», 01.01.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/time/844388-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

68. «Ведомости» № 4 (3508), 16.01.2014. URL: http://www.vedomosti.ru/lifestyle/news/21385251/v-chas-uyazvimosti (дата обращения 24.04.2014)

69. Интернет-портал «ufa.kp.ru», 13.04.2014. URL: http://ufa.kp.ru/daily/26194.3/3081318/ (дата обращения 24.04.2014)

70. Интернет-портал «Мега-энциклопедия Кирилла и Мефодия». URL: http://megabook.ru/article/БЫКОВ Дмитрий Львович (дата обращения 24.04.2014)

71. Интернет-портал «natsbest». URL: http://www.natsbest.ru/ (дата обращения 24.04.2014)

72. «Новые известия», 16.06.2011. URL: http://www.newizv.ru/culture/2011-06-16/146217-pisatel-dmitrij-bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

73. Интернет-портал «812 online», 24.06.2011. URL: http://www.online812.ru/2011/06/24/005/print.html (дата обращения 24.04.2014)

74. Интернет-портал «Полит.ру», 23.11.2006. URL: http://polit.ru/article/2006/11/23/bykov/ (дата обращения 24.04.2014)

75. Деловая газета «Взгляд», 22.11.2006. URL: http://www.vz.ru/columns/2006/11/22/57398.html (дата обращения 24.04.2014)

76. Интернет-портал «Богемный Петербург», 18.08.2006. URL: http://bogemnyipeterburg.net/vocabulare/alfavit/persons/b/bukovDmitri.htm (дата обращения 24.04.2014)

77. Интернет-сайт «radulova», 08.09.2006. URL: http://.livejournal.com/369527.html?thread=13033079 (дата обращения 24.04.2014)

78. Дмитрий Быков (беседа с читателями) // "Академия новостей", 03.05.2011. URL: http://academ.info/news/16990 (дата обращения 24.04.2014)

79. Интернет-портал «Премии и ТОП». URL: http://www.rusf.ru/awards/abs/ (дата обращения 24.04.2014)

80. «Российская газета», 01.102009. URL: http://www.rg.ru/2009/10/01/bikov.html (дата обращения 24.04.2014)

81. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 01.12.2010. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/730350-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

82. «Московский комсомолец», 27.02.2013. URL: http://www.mk.ru/politics/interview/2013/02/27/819264-dmitriy-byikov-nazval-skandal-s-deputatom-podstavoy.html (дата обращения 24.04.2014)

83. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 09.01.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/985632-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

84. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 25.11.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1204058-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

85. «Новая газета во Владивостоке», 15.10.2010. URL: http://www.novayagazeta-vlad.ru/55/Kultura/DmitriyBikovRossiyaogromnayaIndiyapodrukovodstvommalenkoyAnglii (дата обращения 24.04.2014)

86. Интеренет-портал «academ.info». URL: http://academ.info/news/16990?print=1 (дата обращения 24.04.2014)

87. «Российская газета», 19.11.2008. URL: http://www.rg.ru/2008/11/19/knigi.html (дата обращения 24.04.2014)

88. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 27.07.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/913006-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

89. Информационно-аналитический журнал «Университетская книга», 28.01.2013. URL: http://www.unkniga.ru/face/1092-bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

90. «Литературная газета», № 16, 18.04.2007. URL: http://www.lgz.ru/article/N16–6116–18-04-2007-/skandal-zakazyvali/ (дата обращения 24.04.2014)

91. Интернет-портал Openspace.ru, 18.09.2008. URL: http://os.colta.ru/media/paper/details/3108/ (дата обращения 24.04.2014)

92. «Культура», 18.03.2011. URL: http://ru-bykov.livejournal.com/966259.html?thread=3186035 (дата обращения 24.04.2014)

93. «Лехаим», апрель 2007 (нисан 5767) – 4(180). URL: http://www.lechaim.ru/ARHIV/180/alex.htm (дата обращения 24.04.2014)

94. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Книжечки», 19.08.2008. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/books/534979-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

95. Радиостанция «Эхо Москвы». URL: http://echo.msk.ru/contributors/35/ (дата обращения 24.04.2014)

96. Интернет-портал «Городская среда». URL: http://www.pskovcenter.ru/display.php?type=article&id=792 (дата обращения 24.04.2014)

97. Интернет-портал «Благовест-инфо». 13.05.2008. URL: http://blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=7&id=20473&print=1 (дата обращения 24.04.2014)

98. «Русский журнал», 08.01.2003. URL: http://old.russ.ru/ist_sovr/20030108_b.html (дата обращения 24.04.2014)

99. Интернет-портал «Свободная пресса», 06.12.2009. URL: http://svpressa.ru/society/article/61648/ (дата обращения 24.04.2014)

100. Интернет-портал «Мы здесь». URL: http://newswe.com/index.php?go=Pages&id=454&in=view (дата обращения 24.04.2014)

101. Интернет-портал http://lib.rus.ec/b/191142/read (дата обращения 24.04.2014)

102. «Ставропольская правда», 20.08.2010. URL: http://www.stapravda.ru/20100820/poet_kritik_publitsist_i_uchitel_dmitriy_bykov_o_shkole_47476.html (дата обращения 24.04.2014 24.04.2014)

103. Журнал "Медведь", №137, 2010. URL: http://www.medved-magazine.ru/articles/Dmitriy_Bikov_O_svoyom_uchitelskom_opite.1362.html (дата обращения 24.04.2014)

104. Интернет-портал «Слон», октябрь 2011. URL: http://slon.ru/russia/dmitriy_bykov_v_shkole_moy_chas_stoit_gde_to_dve_tysyachi-684310.xhtml (дата обращения 24.04.2014)

105. Блог Дмитрия Быкова, 04.12.2012. URL: http://www.echomsk.spb.ru/blogs/bykov/10293.php?auth_service_id=Twitter&auth_service_error=1&forgot_password=yes&backurl=%2Fblogs%2Fbykov%2F10293.php (дата обращения 24.04.2014)

106. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 29.01.2013. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/999206-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

107. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Без дураков», 14.06.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/korzun/783349-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

108. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 05.05.2011. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/771806-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

109. «Русский журнал», 08.01.2003. URL: http://old.russ.ru/ist_sovr/20030108_b-pr.html (дата обращения 24.04.2014)

110. Герман: Интервью. Эссе. Сценарий. Книга А. Долина. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – С. 21

111. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 9.05.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/898673-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

112. Владимир Колганов «Дом Маргариты: московские тайны Михаила Булгакова». – М.: Центрполиграф, 2012 – С. 295

113. «Российская газета», 16.06.2008. URL: http://www.rg.ru/2008/06/16/bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

114. «Дружба Народов», №8, 2013. URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/2013/8/11b.html (дата обращения 24.04.2014)

115. Интернет-портал «Энциклопедия знаний». URL: http://www.pandia.ru/text/77/286/47708.php (дата обращения 24.04.2014)

116. Интернет-портал «Мы здесь», 04.07.2012. URL: http://www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=5046 (дата обращения 24.04.2014)

117. Интернет-журнал «Вестник online», 29.09.2004. URL: http://www.vestnik.com/issues/2004/0929/win/ezersky.htm (дата обращения 24.04.2014)

118. Интернет-портал «812 online», 08.04.2013. URL: http://www.online812.ru/2013/04/08/007/ (дата обращения 24.04.2014)

119. Интернет-портал «Царква». URL: http://churchby.info/rus/114/53/ (дата обращения 24.04.2014)

120. Дмитрий Быков “Военный переворот”. М: Редакционно-издательская фирма "Рой". М. 1996.

121. Ирина Горюнова «Современная русская литература: знаковые имена (статьи, рецензии, интервью)». М.: Вест-Консалтинг, 2012. URL: http://goryunova.niv.ru/goryunova/interview/003.htm (дата обращения 24.04.2014)

122. Интернет-портал «feb-web». URL: http://feb-web.ru/feb/chekhov/texts/sp0/pi3/pi3-1313.htm (дата обращения 24.04.2014)

123. Интернет-портал «Академик». URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/782678 (дата обращения 24.04.2014)

124. Интернет-портал «ДЕНЬ kiev.ua», 29.09.2009. URL: http://www.day.kiev.ua/ru/article/kultura/dmitriy-bykov-nas-zhdet-interesnoe-vremya (дата обращения 24.04.2014)

125. «Огонёк», 2002. URL: http://www.ogoniok.com/archive/2002/4747-4748/19-56-59/ (дата обращения 24.04.2014)

126. «Прямая речь». «Булгаков. Воланд вчера, сегодня и завтра». 22.03.2013. URL: http://www.youtube.com/watch?v=hwwBckbE4L4 (дата обращения 24.04.2014)

127. Андрей Немзер. Дневник читателя. М. : Вагриус, 2004 – С. 108-112

128. Михаил Булгаков. Жизнь господина де Мольера. Булгаков М.А. Собрание сочинений. В 5-ти т. Т.4 Пьесы. М.: Художественная литература, 1990, С. 227-398

129. Михаил Булгаков. Собрание сочинений в десяти томах. Том 6. М., "Голос", 1999. Черновые редакции романа. Третья редакция.URL: http://www.lib.ru/BULGAKOW/mm6.txt (дата обращения 24.04.2014)

130. Н.Я. Мандельштам. Воспоминания. М.: "Книга", 1989 – С. 137

131. «Московские новости», 01.03.2013. URL: http://www.mn.ru/oped/20130301/338781863.html (дата обращения 24.04.2014)

132. «Московский комсомолец», 27.02.2013. URL: http://www.mk.ru/politics/interview/2013/02/27/819264-dmitriy-byikov-nazval-skandal-s-deputatom-podstavoy.html (дата обращения 24.04.2014)

133. «Литературная газета», 06.03.2013. URL: http://lgz.ru/article/9-6406-2013-03-06/mezhdu-kachkanarom-i-gonorarom/ (дата обращения 24.04.2014)

134. Интернет-портал «ФедералПресс», URL: http://fedpress.ru/news/polit_vlast/reviews/1362146887-edinorossy-protiv-bykova-chto-eto-bylo (дата обращения 24.04.2014)

135. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 19.03.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1033870-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

136. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 07.05.2013. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/1068146-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

137. Радиостанция «Эхо Москвы», передача … 26.03.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1038968-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

138. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 30.08.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1145080-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

139. Интернет-портал «Академик». URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/econ_dict/17108 (дата обращения 24.04.2014)

140. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 30.08.2013. URL: http://echo.msk.ru/sounds/1145080.html (дата обращения 24.04.2014)

141. «Новая газета», вып. 65, 19.06.2013. URL: http://www.novayagazeta.ru/inquests/58656.html (дата обращения 24.04.2014)

142. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 30.12.2009. http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/644743-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

143. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 27.12.2010. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/736684-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

144. «Новые известия», 16.06.2010. URL: http://www.newizv.ru/culture/2010-06-16/128210-pisatel-vladimir-vojnovich.html (дата обращения 24.04.2014)

145. «Советская Россия" 13.03.1988. URL: http://www.revolucia.ru/nmppr.htm (дата обращения 24.04.2014)

146. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «2013», 12.04.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/year2013/1050306-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

147. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 15.11.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1197298-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

148. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 07.05.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1068146-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

149. «Новая газета», вып. № 124, 09.11.2009. URL: http://www.novayagazeta.ru/society/42721.html (дата обращения 24.04.2014)

150. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 02.08.2010. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/700103-echo (дата обращения 24.04.2014)

151. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 31.08.2010. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/706992-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

152. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 09.05.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/886413-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

153. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 27.07.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/796604-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

154. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 10.11.2011. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/827939-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

155. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 05.05.2011.URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/771806-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

156. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Без дураков», 14.06.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/korzun/783349-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

157. «Аргумента и факты», 19.12.2012. URL: http://www.aif.ru/society/law/39039 (дата обращения 24.04.2014)

158. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 02.08.2013. Эхо. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/1127402-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

159. Интернет-портал «Сноб», 27.12. 2011. URL: http://www.snob.ru/selected/entry/44864?preview=print (дата обращения 24.04.2014)

160. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 18.07.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/794181-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

161. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 05.01.2010. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/739050-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

162. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 01.06.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/779815-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

163. Радиостанция «Эхо Москвы», передача "В круге света», 30.12.2006. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/sorokina/48546.html (дата обращения 24.04.2014)

164. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 06.07.2009. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/603211-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

165. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Разворот (утренний)», 30.12.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/razvorot-morning/844195-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

166. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 28.06.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/903407-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

167. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Родительское собрание», 13.05.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/assembly/887533-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

168. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 19.03.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1033870-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

169. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 02.11.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/946796-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

170. «Литературная газета», № 49, 07.12.2011. URL: http://old.lgz.ru/article/17851/ (дата обращения 24.04.2014)

171. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 09.08.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/800558-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

172. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 24.08.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/922604-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

173. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 16.07.2010. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/695177-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

174. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 01.12.2010. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/730350-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

175. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 14.06.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/898673-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

176. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 23.12.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1223301-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

177. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 20.01.2014. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1241084-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

178. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 21.09.2010. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/711502-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

179. Н.М. Таирова. Диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук. 1999. URL: http://www.dissercat.com/content/revolyutsionnoe-tvorchestvo-intelligentsii-petrograda-i-vremennoe-pravitelstvo-mart-iyun-191 (дата обращения 24.04.2014)

180. «Московские новости» № 525, 17.05.2013. URL: http://www.mn.ru/oped/20130517/346616053.html (дата обращения 24.04.2014)

181. Интернет-сайт. URL: http://ingeb.org/Lieder/deutschl.html (дата обращения 24.04.2014)

182. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 09.05.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/886413-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

183. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 09.01.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/985632-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

184. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 10.09.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/928354-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

185. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 18.09.2103. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/1158646-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

186. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Передача», 31.08.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/year2012/922867-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

187. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 14.12.2012. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/965742-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

188. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 15.10.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/940393-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

189. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 19.03.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1033870-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

190. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 02.11.2012. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/946796-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

191. «Собеседник», 23.11.2012. URL: http://sobesednik.ru/dmitrij-bykov/20121123-dmitrii-bykov-khorosho-chto-koordinatsionnyi-sovet-oppozitsii-nenavidyat (дата обращения 24.04.2014)

192. «Собеседник», 20.03.2013. URL: http://sobesednik.ru/dmitrij-bykov/20130320-radi-chego-dmitrii-bykov-dolzhen-pokinut-koordinatsionnyi-sovet-oppozitsii (дата обращения 24.04.2014)

193. «Московские новости», 24.08.2012. URL: http://www.mn.ru/oped/20120824/325728960.html (дата обращения 24.04.2014)

194. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 30.12.2009. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/644743-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

195. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Без дураков», 14.06.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/korzun/783349-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

196. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 05.01.2010. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/739050-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

197. «Собеседник», 04.03.2014. URL: http://sobesednik.ru/dmitriy-bykov/20140226-ukraine-nravyatsya-krutye-razvoroty (дата обращения 24.04.2014)

198. Радиостанция «Эхо Москвы», Передача «Особое мнение», 10.12.2013. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1214623-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

199. «Московские новости», 02.03.2012. URL: http://www.mn.ru/newspaper_freetime/20120302/312644706.html (дата обращения 24.04.2014)

200. «Собеседник», №46, 6.12.2013. URL: http://sobesednik.ru/dmitrij-bykov/20131206-dmitrii-bykov-na-ukraine-proiskhodit-strashnoe-i-degradatsiya-edinstvennoe-ch (дата обращения 24.04.2014)

201. Радиостанция «Эхо Москвы», передача «Особое мнение», 04.02.2014. URL: http://echo.msk.ru/programs/personalno/1251300-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

202. Интернет-портал «2000.net.ua», №16, 20.04.2011 года. URL: http://ru-bykov.livejournal.com/1163351.html (дата обращения 24.04.2014)

203. Дмитрий Быков. «Письма счастья». URL: http://ru-bykov.livejournal.com/1385039.html (дата обращения 24.04.2014)

204. «Новая газета», URL: http://www.novayagazeta.ru/topics/11.html (дата обращения 24.04.2014)

205. «Октябрь», №3, 2010. URL: http://magazines.russ.ru/october/2010/3/ba16.html (дата обращения 24.04.2014)

206. «Арион», №4, 2010. URL: http://magazines.russ.ru/arion/2010/4/sa22.html (дата обращения 24.04.2014)

207. Интернет-портал «Энциклопедии и словари». URL: http://enc-dic.com/enc_psy/Kutanina-Sindrom-Mnogopisatelstva-10100.html (дата обращения 24.04.2014)

208. Интернет-портал «Ортодоксия». URL: http://www.orthodoxia.org/lib/1/1/18/1.aspx (дата обращения 24.04.2014)

209. Д. Быков. Блуд труда. – СПб.: Лимбус Пресс, 2007

210. «Октябрь», №1, 2010. URL: http://magazines.russ.ru/october/2010/1/su14.html (дата обращения 24.04.2014)

211. Быков Д. Вместо жизни. – М., 2006. – С. 306.

212. «Российская газета», 06.06.2008. URL: http://www.rg.ru/2008/06/06/bykov.html (дата обращения 24.04.2014)

213. «Итоги», № 53, 28.12.2009. URL: http://www.itogi.ru/arts-spetzproekt/2009/53/147601.html (дата обращения 24.04.2014)

214. «Собеседник», 26.11.2013. URL: http://sobesednik.ru/dmitrij-bykov/20131126-dmitrii-bykov-vtsepivshis-v-rossiyu-lyubeznuyu-gde-pakhanat-i-toska-ty-ne-s-r (дата обращения 24.04.2014)

215. «Новая газета», вып. № 20, 24.02.2014. URL: http://www.novayagazeta.ru/columns/62392.html (дата обращения 24.04.2014)

216. «Новая газета», вып. № 23 03.03.2014. URL: http://www.novayagazeta.ru/columns/62507.html (дата обращения 24.04.2014)

217. «Гражданин поэт», 19.12.2011. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/citizen/840631-echo/ (дата обращения 24.04.2014)

Оглавление

Предисловие

Глава 1. Полным-полно Быковых

Глава 2. «Был я мальчик книжеый»

Глава 3. Про гиппопотамов

Глава 4. О Борисе Пастернаке

Глава 5. Эвакуатор и другие

Глава 6. Премиальные

Глава 7. Советы неудачникам

Глава 8. О нелюбви

Глава 9. Воспитание чувств

Глава 10. Выдавливая из себя

Глава 11. Быков и Булгаков

Глава 12. Назад в СССР?

Глава 13. Политика – это свойство

Глава 14. Кто виноват?

Глава 15. Последняя надежда

Глава 16. Партия белых воротничков

Глава 17. Всё мнётся, сыплется

Глава 18. Она уже́

Послесловие

Ссылки