Ящики и крышки [Анастасия Муравьева] (fb2) читать постранично, страница - 2

прожигая дыры на одежде.

– Ты его убила, – однажды прошипела она мне в лицо. Тщедушная, морщинистая, замотанная в платок, она стала похожей на ящерицу. Возвращаясь из школы, я часто заставала ее греющейся на солнцепеке в огороде, но услышав стук калитки, мать вздрагивала и скрывалась в доме.

Моя уверенная поступь, как когда-то шаги пьяного отчима, заставляли ее прятаться, и получив аттестат, я решила уехать. Место выбрала первое попавшееся: в школу приходили из ткацкой фабрики, единственной оставшейся в райцентре, набирая работниц. Заводской автобус забирал новичков ранним утром, я стояла в стороне от стайки девочек, которых провожали мамаши. Все пришли налегке, и мой чемодан казался самым тяжелым. Я одна ехала на веки вечные, а не перебиться первое время. Водитель пытался шутить и чуть ли не заигрывать со мной, но эти глупости меня не занимали. Я смотрела вдаль – там, за кромкой чахлого леса, утлыми гаражами и складами прошлогодней картошки начиналась моя новая жизнь.

III

На заводе меня оформили уборщицей. Он улыбнулся мне, когда я выходила из отдела кадров, и велел предъявить пропуск – охранник, дежуривший у входа. У него были длинные мягкие волосы, волной набегающие на лоб. «Добрый», – подумала я. – «Не полезешь в драку с такими локонами».

Но от моего зоркого взгляда ускользнуло все остальное. А главное, что я проглядела, хоть и смотрела в упор, было обручальное кольцо на его пальце. Я зажмурилась, бросаясь в это приключение, начавшееся на фабричной проходной. Он задержал взгляд на моем пропуске, а я уставилась ему в лицо – и с трудом отвела взгляд.

Была ли я наивна или, быть может, недостаточно внимательна, хотя уборщице полагается обладать острым глазом? Мне ли не знать, что есть ящики, закрыть которые не так легко, как открыть?

Мы сошлись, уборщица и охранник, чем не пара? Любовь вырастает из любого сора, вот и наш роман расцвел на мусорной куче. За день я наметала груды пыли и ниток, гремела металлическим совком, ходя по цехам. Я виляла шваброй как лисьим хвостом, но так и не научилась заметать следы. А следы вели в чулан, где хранился инвентарь и форменная одежда, которую мы носили – я черный халат, он синюю рубашку с нашивками.

Я садилась на груду ветоши, поспешно раздеваясь, а оставленная у двери швабра несла караул, как ружье постового. Ткачихи переглядывались и шушукались, завидев меня, охранники подмигивали, спрашивая, сколько стоит номер люкс в моем чулане, и негоже привечать одного, когда вокруг столько желающих.

Любовь отобрала у меня гордость – последнюю защиту, что дается женщине от природы, как когти кошке или иглы ежу. Я ослепла и оглохла, прячась по чуланам и торопливо застегивая халат, чтобы выскользнуть вслед за ним.

Узнав, что беременна, я подошла к нему вечером, в конце смены, сжимая полоску с тестом в кулаке. Он стоял у турникета, раскладывая пропуска. Пока я ждала за углом, ладонь вспотела, полоска смялась и расплылась, и на ней уже ничего нельзя было разобрать. Дневная смена прошла, последние – толстые поварихи с судками в руках – бочком протиснулись через турникет.

– Привет, – он взглянул на меня, оторвавшись от стопки пропусков. – Хорошо, что пришла. Надо поговорить.

Я не почуяла подвоха. Не только зрение и слух мне отказали, нюх тоже подвел.

– Знаешь, – он потер нос. – Я тут подумал… Ты больше не приходи. Потрахались и хватит… Мы… это… как говорится, – он щелкнул пальцами, подбирая слово. – Не подходим друг другу, вот.

Он нашел это слово, радостно выдохнув, а я, наоборот, позабыла все, что хотела сказать, и молчала, комкая полоску в кулаке. Словно догадываясь, что в ладони моей бомба и ее нужно обезвредить, он взял меня за руки, разжав ладони.

– Понимаешь, – мотнув головой, он отбросил челку со лба, начиная драку, в которой ему никто не даст сдачи. – У меня жена через дорогу работает.

– Жена? – переспросила я растерянно. – Ты что, женат?

– Еще как, – он задорно улыбнулся. – А тут про нас болтать начали. На фабрике не бабы, а злыдни. Какая-нибудь возьмет и жене настучит. А она у меня, знаешь, та еще стерва. Подкараулит тебя и кислотой в лицо плеснет.

Он округлил глаза, думая испугать меня.  Получилось нестрашно, но я чувствовала, как обмякает мое лицо, расползается слезливой гримасой. Я опустила кулак, которым могла разбить ему нос, как в настоящей мужской драке. Я разжала ладонь, которой могла наотмашь ударить его по лицу, как делают гордые женщины. Смятая полоска с двумя черточками упала нам под ноги. Мы оба переступили через нее, а потом ночная уборщица смела шваброй, загнав в металлический совок, полный мусора, собранного по цехам.

Соседке по комнате в общежитии я сказала, что увольняюсь, и она похвалила меня за гордость. Но я не была гордой. Я оказалась слишком тяжелой для легких историй, которые начинаются в фабричных подсобках. Я лежала у всех на пути как валун, но ни ревнивая жена моего любовника, которая уже заготовила пузырек с кислотой, ни злые ткачихи, чьи языки