Город больной совести Книга 1 [Мария Смирнова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Мария Смирнова Город больной совести Книга 1
Все события и персонажи вымышлены автором, любые совпадения случайны.
Глава 1.
Серые грязные стены странных домов, державших узкую улочку в цепких объятиях, словно и ее сковали навалившейся со всех сторон непомерной тяжестью. Матильда со страхом смотрела на эти стены с мертвыми окнами, на нависающие прямо над головой крыши, как будто подпирающие упавшее на них серое мутное небо, и не могла тронуться с места. Кричать и звать на помощь почему-то не хотелось. Она просто стояла на будто вросших в грязный булыжник ногах и тупо озиралась по сторонам. На странной улице не только не было ни души, казалось, что здесь не жил ни один звук. Но и тишина была какая-то ватная, непроницаемая. Последнее обстоятельство вселило в Матильду просто панический ужас, но и он не смог подвигнуть ее на какое-либо действие, раздирая животным страхом все изнутри. Боль в висках стала невыносимой, но даже сжать голову, готовую взорваться, она не могла, руки, как и все тело, отказывались подчиняться. Внезапно боль исчезла, и Матильда отчётливо почувствовала, как кто-то сзади невесомо толкнул ее в спину, и она послушно побрела по скользким от грязи и сырости булыжникам. Ей было абсолютно все равно, кто идет сзади и направляет ее, странный город будто лишил ее воли и способности к сопротивлению. Впервые в своей долгой и активной жизни Матильда узнала чувство безысходной покорности в сонном безразличии к собственной судьбе. Ей было все равно кто, куда и зачем ее ведет, что с ней будет через минуту или через час, она просто брела, спотыкаясь и скользя по узкой серой улочке, и ни о чем не думала. Впервые в жизни Матильда Исааковна Таборная ни о чем не думала! Невидимый спутник легонько толкнул ее в левое плечо, и Матильда ввалилась в темный дверной проем. Снова невесомый толчок спину, несколько вялых шагов в темноте и тусклый огонек в углу высветил несколько предметов, составлявших убранство помещения. Справа от Матильды у стены стояло что-то наподобие грубо сколоченной длинной скамьи, и она боязливо обернулась на спутника, как бы прося разрешение присесть. Ответом был очередной легкий толчок, и Матильда с облегчением рухнула всем своим дородным телом на плохо струганные доски. Она хотела прикрыть глаза, но веки не слушались. Мимо проскользнула огромная тень и на Матильду пахнуло крепким запахом давно не мытого мужского тела. Первое осознанное ощущение было весьма неприятно, но и чувство брезгливости было каким-то ватным. Она проводила вонючую тень тупым взглядом и увидела, стоящий на изящном маленьком столике, красивый светильник старинной работы. Слабый огонек освещал не более полуметра вокруг, но этого было достаточно, чтобы разглядеть сидящего в роскошном антикварном кресле огромного мужика неопределенного возраста. Матильда вдруг отметила вернувшуюся способность к мышлению и восприятию. Ватное оцепенение отпустило, и она решила прояснить ситуацию в привычной ей манере допроса. Но едва Матильда открыла рот, как обнаружила, что язык вовсе не намерен ее слушаться. Вместо отработанных властных ноток изо рта вылетел жалких хрип. Повторив попытку и получив тот же результат, Матильда втянула голову в плечи и испуганно посмотрела в сторону мужика. Слабое пламя высветило его колючий взгляд, играющую на тонких губах усмешку, и Матильда просто вжалась в сырую стену позади лавки на которой сидела. Мужик смотрел на нее тяжелым взглядом. Матильда почувствовала, как сырость стены пропитала её одежду на спине, но даже не пошевелилась. Выступивший на лбу пот ледяными струйками стекал по её лицу, но желания стереть его хотя бы с глаз так же не появилось. Внезапно где-то внутри ее головы словно загудела заводская труба, и кто-то заговорил с ней. Потом словно повернули ручку регулировки звука и Матильда стала различать слова. Не понятным образом она догадалась, что с ней говорит сидящий напротив мужик. Губы его не разжимались, но она понимала, что это именно он задает ей вопросы. Странно, но и это обстоятельство ее даже не удивило. Таборная попыталась понять, что именно он ей говорит. Через минуту все стало предельно ясно. Этот мужик зачем-то ведёт её по давно и прочно забытым эпизодам прожитых лет, которые были основой её успешности и материального благополучия на зависть многим, но именно их Матильда стёрла из своей памяти, ибо гордиться в них собой не получалось никак. Ей и сейчас совсем не хотелось этих воспоминаний, но, словно под действием «сыворотки правды», Матильда, с присущей ей обстоятельностью, стала не просто вспоминать детали, но и переживать давно прошедшие события, но в этот раз не отстранённо, как это всегда бывало раньше, а отчего-то остро и очень болезненно. Первая в жизни исповедь далась ей не только с трудом, но и с нестерпимой, раздирающей и изматывающей тело болью, и она сразу поняла, что за первым приступом будет следующий и только от этого, сидящего напротив её мужика, зависит, когда и чем закончится эта пытка. Болели не душа или совесть, нет. Выворачивало суставы и остатки мышц, вытягивало сухожилия, вены и даже самые мелкие сосуды. Матильда и не силилась понять как, но она видела своё потрёпанное прожитыми без малого восьмидесятью четырьмя годами тело изнутри во всех деталях, видела и чувствовала одновременно, как струнами или тетивой лука натягиваются её жилы, готовые лопнуть в любой момент и в крике срывала голос от нестерпимой боли и ужаса . Боль прекращалась так же внезапно, и Матильда как робот продолжала выполнение заданной программы. В послужном списке самого дорогостоящего и авторитетного адвоката провинциального сибирского городка Холмск-5, «Заслуженного юриста России» Матильды Исааковны Таборной, этот обвинительный приговор, как и само уголовное дело, были по счету где-то в третьей тысяче, а то и больше, за долгие 45 лет верной службы сначала советскому, а затем и российскому право или не право, но судию. Что и как будет написано в этом вердикте суда, Таборная знала почти дословно, ведь они созванивались с судьей не один раз, уточняя детали и формулировки, поэтому Матильда откровенно скучала, переминаясь с ноги на ногу в ожидании завершения действа. Она детально рассматривала брюссельские кружева на выглядывающих из-под рукавов изящного английского костюмчика манжетах своей кофточки и вспоминала, как выбирала их в маленьком магазинчике, недалеко от фонтана с писающим мальчиком. Воспоминания были настолько приятными, что Таборная погрузилась в них, как в теплую ванну, и даже прикрыла глаза. В лицо словно пахнуло свежестью утреннего воздуха и свежевымытой брюссельской мостовой. Первые этажи уютных невысоких старинных домиков светились аккуратными витринками с чудными товарами. В одних были выставлены изумительные вышивки, в других фантастические ювелирные украшения, в третьих восхитительные фигурки ангелов всех размеров, в четвертых изделия с обожаемыми Матильдой кружевами. Она всегда ныряла в эти магазинчики и подолгу перебирала руками тончайшую паутину кружев с причудливыми узорами, всегда находя что-то для своего гардероба или постельных наборов. Томные воспоминания адвоката Таборной грубо прервал глухой грохот, который означал, что очередной чувствительной дамочке стало плохо в душном зале, и она свалилась на лавку, перед которой стояла. Матильда, не открывая глаз, с досадой поморщилась от перспективы. Сейчас судья объявит перерыв, чтобы вынести всех из зала и вызвать скорую, а значит домой она попадет на полчаса, а то и на час позже, рискуя опоздать к началу любимого сериала. Обреченно вдохнув, Таборная открыла глаза и стала оглядывать зал суда от двери. Народ стоял молча и плотными рядами. Матильда перевела взгляд на судью и краем глаза зацепила что-то большое и темное, лежащее у противоположной стены. Слегка сощурив свои близорукие глаза, она разглядела на полу крупное мужское тело в военном мундире. Матильда удивленно вздернула тонкие бровки и вопросительно посмотрела на судью. Несколько секунд судья еще размеренно зачитывала приговор и в зале стояла тишина. Пронзительный крик осужденного впился в гнетущее оцепенение и все как-то сразу пришло в движение. Несколько человек подскочили к неподвижно лежащему полковнику и, подхватив его за плечи, положили на переднюю скамью. Паренек в клетке опустился на колени и смотрел в бледное лицо отца широко раскрытыми глазами, медленно наполняющимися влагой. Судья спокойным голосом объявила перерыв, велела судебному приставу освободить зал и вызвать скорую помощь, после этого удалилась. Матильда Исааковна Таборная, проводив судью взглядом, так же удалилась в комнату адвокатов и заварила себе чашечку любимого кофе, банка которого всегда стояла в шкафчике рядом с ее белоснежной чашечкой из тонкого китайского фарфора. Сервиз она привезла еще в конце пятидесятых из командировки в Китай, когда две великих державы не просто дружили, а были братскими и постоянно обменивались делегациями и опытом управления доставшимся им народцем. Китайцы обучались в советских вузах, китайские термосы, полотенца, фарфоровые сервизы тоже можно было достать, но уже не всем. Свой чайный сервиз Матильда купила в Пекине в первый свой визит в Китай, когда в составе сибирской делегации обменивалась каким-то опытом с китайскими товарищами. Тогда, в пятьдесят седьмом, она в свои двадцать пять добывала себе место в таких делегациях далеко не опытом или выдающимися знаниями, а другими своими качествами. Красавицей Матильда не была никогда. Редкие волосенки золотистого цвета, доставшиеся в наследство от мамочки, ей постоянно приходилось закручивать сначала на бумажки, а потом на самые мелкие резиновые бигудёшки, что бы на утро голова выглядела прилично. Маленькие глазки и тонкие губы надо было четко подводить, чтобы выделить их на круглом бледноватом лице. Пухлая невысокая фигура так же не привлекал мужской взгляд, но зато у Матильды Прозоровой с детства был волевой и целеустремленный характер. Она всегда была лидером, начиная со школы, и заставляла себя уважать, а если требовалось, то и бояться. В студенческие годы Матильда часто засиживалась в архивном отделе научной библиотеки, где за дефицитную коробочку конфет можно было добыть запретную литературу, просветившую её в искусстве сладостных утех. В 1957 году в городскую коллегию адвокатов Прозорова поступила в июле, но когда в августе выбирали кто поедет в Китай в составе сборной делегации, на это место не рискнула претендовать даже заведующая, ведь Матильда сразу тихо, но внятно заявила, что поедет именно она. Все давно были в курсе, что ее не просто так частенько видят в приемной первого секретаря горкома партии, вплывающей к нему в кабинет, после чего секретарь не менее часа обещала позвонить всем желающим попасть к первому, как только он освободится от переговоров с Москвой. Матильду так заглазно и звали: «Москва золотоглавая», но даже спорить с ней никто не пытался, понимая, что очередной ее визит к первому может стать концом карьеры спорщика, в лучшем случае, или началом больших проблем и бед, если Матильда рассердится всерьез. Ровно через восемь месяцев, после возвращения из Китая, Матильда Прозорова, а теперь Таборная, родила сына своему первому и последнему мужу Таборному Василию, руководителю той самой, сборной делегации. Поговаривали, что Вася получил повышение по службе в городском отделе КГБ сразу после женитьбы на «Москве златоглавой» именно за то, что узаконил рождение сына Матильды и первого, но эти разговоры, появившиеся ниоткуда, туда же быстро и растворились, а вместо «Москвы» в кабинет первого зачастила новая пассия, что никоим образом не пошатнуло позиций отставной любовницы, за которой теперь стояло ещё и всесильное ведомство. Все это было далеко в прошлом, но наработанные годами связи и авторитет давно и ,практически без сбоев, верно служили Матильде, помогая без труда выигрывать в суде дела, за которые благодарные и далеко не бедные клиенты всегда щедро платили, а на тех, кто не мог себе позволить услуги Таборной, она не разменивалась даже будучи дежурным адвокатом. Нищего «клиента» брал себе следующий по очереди коллега. Матильда тратила все гонорары исключительно на себя любимую. Годами перед ней стелились в стремлении угодить самому «классному» адвокату Холмска-5 все заведующие магазинов с дефицитными товарами. Она, одновременно с жёнами «отцов» города, выбирала новые наряды и в её коллекции, наверное, было не многим меньше шикарных и дорогих костюмов, чем у королевы Великобритании Елизаветы второй, которую Таборная копировала внешне до мелочей. Единственное, чего она не могла себе позволить в гардеробе, это шляпки, статус адвоката не позволял. Ещё в лихие девяностые, обогатившие её за счёт защиты бандюганов всех мастей, до почти королевских доходов, в очередном, оплаченном государством, визите в Китай, она прикупила себе три изумительного качества паричка из натуральных волос, тоном совпадающих с её натуральным цветом и теперь проблема причёски отпала. Она периодически отдавала своей парикмахерше парички на обновление причёски, и её голова, со своими почти полностью вылезшими волосиками, с утра всегда была безупречна, как и строгие костюмы пастельных тонов и отделанные неизменными тончайшими кружевами блузки, украшенные дорогими брошами с самоцветами чистой воды. В судах Холмска-5 и областного центра у Таборной давно авторитет работал на неё и отнюдь не по её знаниям и опыту. Таборная, как старая цирковая лошадь, привыкшая ходить по кругу арены, до последнего печатала все судебные бумаги на печатной машинке, игнорируя компьютерные текстовые программы. Она освоила компьютерный текстовик только после нескольких вполне наглых, и прямо озвученных в заседаниях, претензий развязной дочки её давнышней знакомой замихи директора самой старой школы города. Эта зараза решила вдруг заняться правовой защитой, да ещё и в свободном плавании, оформив предпринимательство. И всё бы ничего, мало ли всяких в судах подвизается, если бы Мирка всё и всегда не делала, явно страдая комплексом отличницы, а упрямства ей было не занимать. И в кого только пошла эта зараза ? Мать Миры Стариковой самый компромиссный и внушаемый человек из всех знакомых Матильды, отец жене поперёк слова сроду не сказал наверняка, был добряк-добряковский, сын пошёл, и в мать, и в отца, а вот дочка у них выросла ведьма-ведьмой. Она с детства была ещё той оторвой и атаманшей, на что ей не раз жаловалась её мать, хотя училась всегда легко и была круглой отличницей. Без труда закончив университет, между учёбой успев после второго курса выйти замуж, после третьего родить дочку, а после четвёртого развестись с красавцем-спортсменом, работящим, непьющим, восходящей звездой дзю-до, Мирка укатила в Москву со свободным дипломом. От её матери, как страшно гордившейся успехами дочери, так и переживающей за эту бунтарку, вечно ввязывающуюся в бой с ветряными мельницами, Матильда знала о Мирке всё, ну или почти всё. Девка хлебнула лиха со своим непростым характером и непоколебимой уверенностью, что все должны быть честными, и в жизни, и в работе, но и не думала меняться, только закаляясь в боях и находила новое место, где требовалось навести , с её точки зрения, порядок. Получала Мира Старикова каждый раз крепко, но она всегда добивалась своего и это подтверждалось фактами. Её мать и отец, приехав от дочери, рассказывали как хвалили их чадо и коллеги, и друзья, как их на красивых машинах встречали и провожали начальники, благодаря за то, что вырастили такую замечательную дочь, просто Жанну ДеАрк. В одной такой схватке Мирка лишь чудом осталась жива и долго проходила лечение в Москве. Что там, на Украине, произошло на самом деле, она, похоже, родным не рассказала, но в отпуск приезжала с этого времени почему-то в темных очках. И вот эта воительница вернулась в город после восьмилетних гастролей, да ещё и с новым мужем – красавцем, моложе её аж на семь лет и возомнила себя императрицей, не меньше, всея Холмск-5 , намереваясь потеснить на этом пьедестале саму «Москву златоглавую». Таборная гордилась этим некогда прилипшим к ней прозвищем и уступать своё первенство никому не собиралась, тем более этой балбеске с завышенным самомнением. Будучи по первому образованию программистом, Мирка, естественно, владела компьютером в совершенстве, и нагло заявила уже второй раз в судебных заседаниях, что может бесплатно позаниматься с мадам Таборной, что бы та не мучила суд и представителя другой стороны пляшущими буквами разбитой печатной машинки. Вот прямо так и сказала, да ещё и с такой говорящей ухмылкой, явно за текстом намекая на то, что и сама Таборная, по её мнению, старая разбитая рухлядь, которой пора сидеть на печке, а не шастать по судам, мороча людям голову. Матильда в ответ промолчала, поджав губы, потому что ей уже именно эти слова невоспитанной двумя педагогами халды добросовестно передал не один доброхот. По сравнению с недавно брошенным прямо ей в лицо толи проклятием, толи предсказанием, Мирка была сейчас корректна. После тех миркиных слов Таборная упустила процесс и проиграла суд. Перед этим заседанием, вывернув от лифта, Матильда увидела, как Старикова Мирка обрабатывает её клиентку в коридоре суда и подлетела к ним с приказом клиентке прекратить разговор. Мирка встала с лавки, на которой они сидели с бывшей заведующей одним из отделений местной медицины, а теперь умирающей от тяжёлой болезни одинокой пенсионерки, брошенной и мужем, и сыном, которую они с помощью Таборной подбили выписать из её великолепной трёхкомнатной квартиры единственного внука с бывшей невесткой, которая одна и ухаживала за старухой. Мирка всё это уже поняла и, окатив Матильду волной презрения, тихо, но очень отчётливо произнесла: – Я, в отличии от Вас, Матильда Исааковна, сейчас действую в интересах вашей доверительницы в первую очередь. Моя клиентка и её сын молоды, здоровы, у них есть любящая семья, в отличии от Людмилы Григорьевны, которую Вы, именно Вы, по заказу нанявших Вас мерзавцев, обрекаете на одиночество в последние дни её жизни. Я знаю, что уже нанята сиделка, что бы Нюточку больше не подпустить к Людмиле Григорьевне и ,возможно, убыстрить её уход в мир иной с освобождением вожделенной двумя скотами квартиры. Да, да, город у нас слишком маленький для тайн мадридского двора, неужели Вы не в курсе, Матильда Исааковна? Не стоит быть дешевле денег, заслуженный юрист России ! ВЫ толкаете больного человека, злоупотребляя её доверием, к окончанию её дней без радости и в муках совести, а ведь вашей доверительнице и без того тяжко. Ради чего Вы так с ней мне понятно, Вас кроме денег никогда и ничего больше не интересовало в этой жизни, но Вам давно пора о душе подумать. Я предлагаю Вам задуматься, сколько жизней Вы уже погубили и сколько судеб уже сломали своим поганым языком, потому что Вам на том свете предстоит им вылизывать раскалённые сковородки, вот и посчитайте на досуге, сколько тысяч их уже накопилось и стоит ли к ним добавлять и сегодняшнюю! – звенящим от возмущения голосом закончила Мирка и пошла в приёмную к секретарю судьи. Гадюка попала в точку и была права во всём. Муж клиентки, укативший на Алтай, подальше от больной супруги, который не был зарегистрирован в не приватизированной квартире супруги, нанявший Таборную, намеревался с её же помощью провернуть афёру, кинув пасынка- конченного алкоголика , через свою регистрацию после выписки конкурентов и смерти ответственного квартиросъёмщика, прибрать квартирку к рукам и щедро платил за это. Бывшую жену и сына, муж и отец вынудил съехать постоянными пьяными дебошами и избиениями. Отчим больше месяца щедро поил пасынка и науськивал его на жену, пока старуха лечилась в стационаре, и девчонка не выдержала издевательств. Она ушла к родителям, забрав сына и свои вещи. Когда Людмила Григорьевна вернулась из больницы, муж поначалу со всем старанием изображал заботу, но через неделю ему это надоело, да и пасынок опять свалился в крутой запой, украв у матери всю пенсию, и быстрая на расправу супруга и мать, несколько десятилетий державшая в кулаке крупное отделение офтальмологии в госпитальном комплексе, выгнала обоих мужиков из квартиры взашей и позвонила невестке. Нюточка пришла, но вернуться с вещами и сыном не рискнула, помня недавние издевательства на глазах малыша, поэтому формально, хоть и с большой натяжкой, основания для признания утратившими право были, хотя в случае снятия с учёта несовершеннолетнего, имели место и нюансы, но и они не составляли проблемы для Таборной. Не составляли бы в случае любого другого представителя. Эта мелкая засранка Мирка, похоже рассказала её клиентке почему ушла невестка, кто и что задумал с помощью Матильды, потому что клиентка упёрлась в своём решении и заявила, что этот иск она отзывает или как там надо отказаться, а вот иск по признании утратившим право её сына, требует подать и выиграть непременно. Людмила Григорьевна так же заявила, что после неё смерти квартира целиком достанется только снохе и внуку, согласившись с торжествующей Миркой, что лишаться квалифицированной помощи невестки, операционной сестры по образованию и профилю работы, в её состоянии не разумно, да и лишить себя радости общения с единственными верными и искренне любящими её Нюточкой и Максимкой просто глупо. Это был первый в её жизни и просто оглушительный проигрыш. Матильда, не сумевшая отделаться от навязчивых образов и, мысленно пересчитывающая в уме сковородки, выпала в астрал, и от такого заявления клиентки, вогнавшего и судью в ступор, на её удивлённый и вопросительный взгляд, смогла только пожать плечами, мол хозяин- барин. При помощи довольно улыбающейся Стариковой, секретарь внесла всё необходимое в протокол, и судья удалилась для вынесения определения о прекращении дела в связи с отказом истицы от исковых требований. Матильда решила не дожидаться оглашения определения и, как побитая собака, плохо справляясь с задачей держать спину прямо, тенью просочилась в дверь зала суда и побрела вниз. В новом здании суда Холмска-5 не было привычной комнаты адвокатов, где можно было бы спрятаться сейчас, пока она сможет справиться с эмоциями и прекратить навязанный ей Миркой подсчёт сковородок. Матильда спустилась в холл к гардеробу и, надевая пальто, вспомнила как эта балбеска прилюдно и громко выдала перл в переполненном публикой холле суда, что в этом здании весьма мирно уживаются сразу два Дворца Правосудия и Кривосудия со своими служителями и нагло уставилась на Таборную, на которую тут же дружно посмотрели и остальные. К какому дворцу приписала Матильду Мирка ни у кого вопроса не возникло, и Таборная поёжилась от направленных на неё презрительных взглядов. – Ведьма, точно ведьма! – подумала Матильда и решила, что больше в одном зале суда ей с этой халдой встречаться не резон, так можно выйти в тираж, так сказать. Постаравшись забыть первый и последний процесс, где они встретились с Мирой Стариковой, она вернулась на свой привычный круг. Единственным новшеством, привнесённым в её жизнь, был приобретённый ею компьютер, который и правда оказался для набора и исправления текста куда удобнее пишущей машинки, но даже мысленно она не поблагодарила Старикову за подсказку, демонстративно игнорируя её приветствия в коридорах суда. Быстро начавшее меняться с начала 2000 годов законодательство как будто проходило мимо Матильды Таборной, и монотонным голосом она продолжала зачитывать в суде получасовые выступления, усыплявшие даже судей своей пустотой и ссылками на давно утратившие силу постановления и нормы закона. Всё вернулось на круги своя и жизнь снова потекла в привычном русле. В судебном процессе с её участием всегда было просто представление для непосвященных, потому что решение или приговор оговаривались с соответствующими заместителями председателя суда и фактически принимались сразу после поступления дела в суд , направлялись нужному судье для формального проведения действа и оплачивались суммой, соответствующей степени сложности правовой эквилибристики. Конечно, некоторые коллеги Матильды, так же решали дела в суде, но к Таборной обращались с делами, требующими особого мухлежа на грани приличий, для вердикта и рядом не лежащего с законом, когда требовалась железобетонная гарантия, что нужное устоится в любом случае. Вот и сегодня Таборная закончила вовсе не простое уголовное дело в пользу своего подзащитного, переведённого из подозреваемых в ранг свидетеля ещё на следствии, хотя по нему тюрьма рыдала весьма горькими слезами. Но мальчику посчастливилось родиться в семье городского прокурора, старшего советника юстиции Кошелева, в скором времени прокурора Холмской области, и поэтому он не мог сесть в тюрьму по определению. Вместо этого садиста и мерзавца долгий срок в строгаче потянет ни в чём не повинный водитель, нанятый по несчастью сын отставного полковника, инвалида-афганца. Вся эта суета в зале и коридоре суда Матильды уже не касалась. Отец осужденного с ее помощью парнишки мог сколько угодно биться оземь и изображать сердечный приступ, но изменить он уже ничего не сможет, она, как всегда, блестяще провела процесс по подчищенному местами, с добавленными фиктивными доказательствами уголовному делу о двойном убийстве, и теперь оставалось только получить от папаши, выведенного ею из под удара гадёныша, свой гонорар, сумма которого нежно согревала, готовясь перевоплотиться в очередную эксклюзивную шубку. Матильда заказала новый наряд по каталогу еще месяц назад и уже завтра получит его в салоне. Мысленно кутаясь в пьянящий невесомостью мех, она блаженно прикрыла глаза и откинулась на спинку уютного кожаного кресла. – Матильда Исааковна, оглашение приговора переносится на завтра! Вера Викентьевна просто в шоке, читать дальше не может! Не каждый день такое случается! – прервал ее сладкие ощущения визгливый голос Леночки, секретаря судьи Мучкиной. – Лена, ну что ты всегда визжишь, как бензопила! – недовольно буркнула, оторвалась от приятных ощущений, адвокат Таборная. – Простите, Матильдочка Исааковна, я не нарочно! Представляете, тоже мне боевой офицер, афганец, душманов крошил, как яйца, да и мужик еще молодой, а умер! Правда, правда. Прямо как свалился там,в зале суда, на глазах у сына. Бедненький осужденный, ему и так в зону, а тут еще и отец… Интересно, его на похороны отпустят, как Вы думаете, Матильда Исааковна?– еще громче заверещала Лена, плюхнувшись на диван напротив Таборной. Матильда быстро разложила ситуацию, ведь смысл сказанного был прост и понятен. Отец осужденного, услышав обвинительный приговор суда, выбыл из борьбы и это хорошо. Неприятно, конечно, что это случилось в суде, при полном зале. Пересудами и домыслами город будет жужжать, как растревоженный улей. Десятки глаз будут пристально наблюдать и за ее реакцией. Черт побери, поход в салон придется отложить на неопределенное время или вызвать управляющего с шубой инкогнито на дом. Презентацию обновы так же придется отложить. Неприятно, но и только, ведь есть и положительный момент. У осужденного, кроме друзей – студентов и бабки- пенсионерки никого нет, а, значит, оплачивать далее услуги платного защитника будет некому. Толик, с которым некогда они вместе служили местной Фемиде в госколлегии, за каждый чих взымает дополнительную оплату и апелляцию сочинять за красивые глаза не станет. Он, правда, в процессе и так не особо мешал, но дежурный адвокат, которого предоставит осужденному сиротке суд, накарябает просто формальную жалобу и приговор устоится без всяких сомнений и дополнительных усилий с её стороны. –Ладно, Леночка, до завтра! Комнату закрой за мной, что-то я устала сегодня. Вызову такси и домой, на отлежку, а то сама ненароком разболеюсь от таких переживаний! -нарочито медленно и с придыханием произнесла Таборная и вышла в коридор. На ступеньках у суда стояли несколько групп, и Матильда вполне реально ощутила, как впились в её лицо несколько десятков глаз, пылающих гневом и злым презрением. Толпа юнцов молча проводила ее взглядом до подкатившего к входу такси и, только захлопнув за собой тяжелую бронированную дверь квартиры, Матильда смогла перевести дух. На следующий день безучастному ко всему осужденному вручили приговор и умница Толик, подсунув ему заявление об отказе от его услуг, незамедлительно переключился на другую платную защиту, оставив нищего подзащитного на дежурного адвоката. Машенька Суворина, назначенная вместо него судом, вымучила из себя три странички формального текста и приговор без труда вступил в силу через две недели. Прокурорский сынок отбыл на учебу и перевоспитание к лондонской родне, а осужденный стараниями Матильды вместо него парнишка отправился на долгие пятнадцать лет в колонию строгого режима. Город постепенно успокоился, и Матильда обновила шубку, купленную на прокурорский гонорар. Тогда, двадцать лет назад, она и подумать не могла, что это рядовое дельце еще напомнит о себе, да ещё и так страшно. Старший советник юстиции Кошелев был мужчиной видным. Его густые черные волосы благородно подсвечивала седина на висках, грубоватое лицо украшали красивые карие глаза и волевой подбородок, статную фигуру выгодно подчеркивал прокурорский мундир. Кресло городского прокурора он занял совсем недавно и был «варягом» из области, поэтому адвокат Таборная и не была еще с ним знакома. Когда помощник Кошелева попросил ее по телефону подъехать к новому прокурору, Матильда слегка сдрейфила. Буквально накануне по договоренности с начальником ОБЭП было прекращено уголовное преследование в отношении ее клиента и там далеко не все было сделано законно и чисто. Дело как раз находилось в прокуратуре на утверждении. Что если новый хозяин прокуратуры углядел откровенные подчистки и следы изъятых из дела документов? Надо, надо было подождать пару недель и приглядеться к «варягу», черт его знает, куда он пометет своей метлой и кого выметет в запале! Матильда решила держать лицо и уже по обстоятельствам подтянуть для решения вопроса связи и, если потребуется, «тяжёлую артиллерию». Она твёрдым шагом зашла в кабинет нового прокурора Холмска-5 и, не дожидаясь приглашения, решительно плюхнула на столик, примыкавший к рабочему столу, свою брендовую сумку-портфель, резко отодвинула стул и уселась с прямой спиной напротив внимательно наблюдавшего за ней брутального красавца. Несколько минут они как бы изучали друг друга, а потом прокурор достал из ящика стола знакомую ей подшивку и, положив дело на стол, похлопал по верхнему тому уголовного дела крупной ладонью. – Думаю, Матильда Исааковна, мы оба понимаем, что, как и почему оказалось или исчезло из этих томов. А по сему я не буду тянуть кота за хвост и сразу перейду к делу. Я буду откровенен, поэтому этот разговор останется между нами и ничего, что будет произнесено в этом кабинете, не выйдет за его порог. Я не спрашиваю вашего согласия, мне это не нужно. Я уверен, что мы не только поймём друг друга, но и не будем выяснять, кто из нас пристяжная, а кто ведущий. Мы в одной упряжке, и мы с Вами сработаемся. Я намерен недолго задержаться в этом кресле, это вынужденная пауза и меня давно ждёт куда более аппетитная должность. Но вместо кресла областного прокурора я вынужден переждать грозу в этом кабинете, и именно Вы поможете мне вернуть заслуженное, а я Вам буду весьма благодарен. Сумму гонорара назовёте Вы, Матильда Исааковна и я уплачу, как бы велика она не была, потому что на кону куда более значительные и суммы и перспективы. Матильда лихорадочно перебирала все последние сплетни и слухи о Кошелеве и не могла понять, чем она может быть полезна новому прокурору. Видимо недоумение и немой вопрос стали столь очевидны, что он досадливо сморщился и выдавил с явным усилием: – Наградил меня Господь, Матильда Исааковна, наследничком. Люблю паршивца до потери ума, вот и вырастил монстрика. Он с шести лет с мамашей в Лондоне живёт, и я беды не знал до сих пор, пацан как пацан рос. Пока маленький был, брал его к себе на всё лето, потом на месяц-два в год, да сам мотался к ним. Как учиться начал в Вестминстерском университете , мы только по скайпу и общались, поэтому я обрадовался, когда сын сообщил, что решил папашу навестить и порисоваться перед сибирскими девахами, надоели, видите ли, ему дочки наших олигархов и чопорные англичаночки из закрытых пансионов. Типа решил себе жену из наших, сибирских красавиц, подобрать, что бы уже английскую тусовку в беспросветную зависть вогнать. Пацану двадцать второй уже пошёл, самое время обзавестись семьёй и обязанностями, что бы дурь не отвлекала. Ну, а перед свадьбой, гульнуть по-пацански надо, по себе знаю. Я ему к приезду тачку прикупил реальную, водителя нанял, что бы сын статусно выглядел и на мелочи типа выпить или нет не заморачивался, квартирку снял приличную, что бы было где «кастинг» проводить, деньжат на карту кинул, что бы ни в чём себе не отказывал. А он такое сотворил, что пока еле держу ситуацию под контролем, но уже обратный отсчёт пошел. Сами понимаете, на место областного прокурора и кроме меня желающие есть и шепотки уже пошли. Матильда гулко сглотнула, понимая уже, что предстоит далеко не простое дельце и очень, ну очень рискованное. А, главное, отказаться никак нельзя. Тут или пан или пропал, вернее пропала. Мать твою… –Я могу ознакомиться с материалами, Илья Павлович ? – разом осипшим от волнения голосом поинтересовалась Матильда. Кошелев тяжело вздохнул, убрал со стола тома «скользкого дела» из ОБЭП и выложил на стол весьма жидкую папочку с завязками, что означало, что дело пока только формируется и следствие явно в самом начале. Матильда взяла папку, сняла свою сумку на соседний стул и потянула за завязки. Кошелев извинился и, сказав, что выйдет покурить, оставил её одну в своём кабинете, закрыв входную дверь на ключ. Матильду от звука поворачивающегося ключа прошиб холодный пот, и она уже с дрожью в руках раскрыла папку. Под рапортом лежали фотографии с места преступления и, от взгляда на первые два снимка, заслуженный юрист России забыла как дышать. Она всякое видела за годы своей адвокатской работы, особенно в лихие девяностые. Были и отпечатки утюгов, и следы паяльников в положенных местах, и последствия насилия различными предметами и многочисленные ножевые раны, разбитые головы, сожженные трупы. Но лохмотья оторванной от костей плоти, свисающие с двух девичьих тел, подвешенных за кисти рук к толстой ветке корявой старой берёзы, вызвали рвотный позыв, который Матильда еле подавила, сунув быстро в рот мятный леденец, который таскала от простуды и для подавления кашля. Дальше можно было не смотреть, Матильде всё стало ясно. Она встала и подошла к окну кабинета прокурора. Внизу стояла на парковке её любимая машинка, которую она купила пять лет назад на гонорарчик с примерно такой же секретности и подлости дела, где вместо проворовавшегося областного начальника присели на кругленькие срока два его подчинённых, а сам «колобок» укатился руководить и воровать дальше в соседнюю область, но обещал вернуться и ещё послужить Матильде и её покровителям, спасшим его задницу, верой и деньжатами из подвластной ему бюджетной кормушки. – Ну что же,-подумала Матильда, дело препротивненькое, но от того и прибыльное, а потому надо определиться сколько запросить сверху тарифа гонораром, что бы ни себя, ни прокурора не обидеть. Она прикинула время, которое уйдёт на инструктаж следователя, дрессировку липовых свидетелей, по уже намеченной ею линии защиты прокурорского ублюдка-садиста, согласование деталей процесса в судах и, подойдя к столу прокурора, написала на двух бумажках две суммы своего гонорара и накладных расходов, пометив соответствующими начальными буквами. Гонорар был значительно скромнее, но Матильда знала, сколько прилипнет к её рукам из суммы неподотчётных и не проверяемых накладных расходов и мысленно улыбнулась, уверенная, что прокурор явно наблюдает за ней через установленную в кабинете камеру. – Х.. с тобой, наблюдай сколько хочешь! Записанный наш разговор, вернее твой монолог, полежит и у меня гарантией твоего молчания, умник, – подумала Матильда и присела к столу. Буквально через минуту в кабинете появился и Кошелев, от которого совсем не пахло табаком от свежевыкуренной сигареты, и Матильда снова мысленно ухмыльнулась правильности своих выводов, но на её лице не отразилось и тени сарказма. Кошелев быстрым шагом пересёк кабинет весьма внушительных размеров, как и всё в этом здании из ряда сталинских построек, плюхнулся в своё кресло и подтянул к себе бумажки с цифрами. Мельком взглянув на написанное Матильдой, он быстро скомкал обе, кинул в стоящую на столе пепельницу и поджёг весьма дорогостоящей зажигалкой. Матильда знала толк в мужских игрушках, тешащих самолюбие и демонстрирующих статус хозяина, ведь сама не раз и не два подносила нужным людям такие «пустячки», подбирая их тщательно под характер и запросы будущего обладателя, и практически сразу, и всё поняла про нового прокурора закрытого города. Они точно сработаются, и этот брутальный красавчик послужит ей не раз не только и не столько в благодарность за спасённую задницу сыночка-извращенца. Матильда неторопливо подняла на столик свою сумку-портфель, так же не торопясь завязала тесёмки на бумажной папочке с пока скудным набором доказательств по уголовному делу, положила её в портфель и, сдержанно попрощавшись, покинула прокуратуру. Едва Матильда добралась до адвокатской коллегии и зашла в свой кабинет, как в дверь заглянула её помощница и сообщила, что курьер принёс цветы, но настаивает на передаче заказа лично в руки Матильде Исааковне Таборной. Матильда царственно кивнула головой, и в кабинет вошёл молодой мужчина в хорошем штатском костюме, но с явной военной выправкой и, поприветствовав, протянул ей букет и коробку конфет, перевязанную праздничной лентой с пышным бантом-цветком в центре. Под перевязью лежала накладная, которую Матильда подписала, усмехнувшись, и мнимый курьер растворился за дверью. Ритуал передачи аванса по заключённой сделке был отработан до мелочей, и Матильду интересовала лишь сумма, лежащая в коробке. Она быстро закрыла дверь на ключ и, присев за свой стол, медленно потянула за кончик упаковочной ленты. Сумма приятно удивила добавленным к накладным расходам бонусом. Матильда достала из коробки две внушительных пачки стодолларовых купюр и, сняв банковские упаковки, стала медленно пересчитывать, пахнущие лучше всех ароматов мира, бумажки. Она не проверяла правильность расчёта, ей просто нравилось это занятие, которое умиротворяло и дарило ощущения не сравнимые ни с чем, ну разве что с давним оргазмом, испытанным ею единственный раз в жизни и бережно хранимым в памяти. На втором курсе юридического её научный руководитель, вместо разбора курсовой, расстелив Матильду, на продавленном диване его холостяцкой квартиры, преподал ей урок чувственных наслаждений. До этого Матильда, утратившая невинность ещё на первом курсе во время поездки на уборку картошки в районный совхоз , несколько раз пыталась понять, о чём с таким придыханием шепчутся девчонки и хихикают парни, делясь впечатлениями кто и сколько раз за ночь кончил и как их партнёрши корябали им от страсти спину. Ни в первый, ни в последующие разы, Матильда ничего приятного в этом сопении и слюнях как сверху,так и внизу,не нашла. А вот Сергей Иннокентьевич открыл для неё целую гамму приятного и необычного. Видимо Матильда его разочаровала, потому что продолжения отношений, как она не добивалась, не последовало, но его совету изучить камасутру и техники тантрического секса, Матильда вняла и была ему за это весьма благодарна. Отшлифовав затем теорию на практике с сокурсниками и их друзьями, она научилась подбирать интимный ключик к любой особи мужского пола, при чём любого возраста, темперамента и привычек. Сокурсники её просто обожали, надеясь быть облагодетельствоваными Матильдой хоть ещё разок, и на всех вечеринках, на зависть остальным девчонкам, у неё не было отбоя от приглашений на танец. Девчонки догадывались, что дело не чисто, но парни хранили молчание, т.к. каждого из них ,после доставленного им удовольствия, Матильда предупредила, что одно пророненное слово не только лишит хвастуна её расположения, но он будет жестоко наказан. И сокурсники хранили обет молчания , данный своей даме, вот только сердце здесь было явно не при чём. Матильда умела одарить мужичка незабываемыми ощущениями, и это ей неизменно помогало в решении любых проблем и для достижения поставленных целей, пока у неё был ресурс молодости, который она использовала по полной для завоевания своего весьма комфортного и стабильного места под солнцем. Матильда раз за разом пересчитывала купюры, перекладывая их из руки в руку и наслаждалась процессом и вдруг в памяти всплыло воспоминание, как она пересчитывает не такие гладенькие и хрустящие стодолларовые купюры, изумительно пахнущие ароматом богатства и исполнения любых желаний и капризов души, а мятые желто-коричневые рубли, иногда зелёные трёшки и совсем редко сините пятёрки. То было не раз и не два в советские годы, когда знаменитые артисты отрабатывали концерт за трёху, а она, уже вполне именитый адвокат, таскалась вечерами за копейки на факультативы по школам, а в выходные по библиотекам города, читала от общества «Знание» лекции о праве в стране советов. Матильда любила деньги больше вкусностей и нарядов, а привычка перекладывать их при пересчёте из руки в руку появилась именно тогда, когда эти мятые рублики надо было зарабатывать приложением усилий, походами по тёмным тротуарам в осенние и зимние вечера, потраченными выходными на общение с равнодушной и откровенно скучающей публикой, собранной ради галочки в плане и оправдания сумм в ведомости. Она таскалась месяц за месяцем и год за годом, десятилетиями, потому что ей за это платили эти мятые рублики, а не сидела в уютном кресле с чашечкой кофе или рюмочкой коньяка перед экраном телевизора, как она это делает сейчас, когда её гонорары измеряются пачками долларов. – Как молоды мы были, Как молоды мы были, Как искренне любили, Как верили в себя! – мысленно пропела Матильда и настроение резко испортилось. Она вдруг с грустью подумала, что никого она в своей жизни искренне так и не полюбила. Ни- ко –го из всех свои многочисленных сексуальных партнёров. Про единственного мужа, за которого вышла «по залёту», но с маленькой пикантной подробностью, что и он и она прекрасно знали, что «залёт» к нему никакого отношения не имеет и это всего лишь сделка, и говорить нечего. Его она даже и не ублажила ни разу, он довольствовался не частым инеобременительным для обоих «супружеским долгом». Матильда вспомнила брутального красавца прокурора, но и он на роль рокового возлюбленного явно не подходил. Слишком Кошелев влюблён в себя, чтобы полюбить кого-то ещё, а ей нужен был не просто сексуальный партнёр, этого добра хватало, а такой «декабрист» как у распроклятой Мирки. Это же как и чем надо было так увлечь мужика, что он бросил молодую жену, уболтав её на развод без скандала, и рванул в Сибирь из тёплой Украины вслед за сорвавшейся в конце декабря любимой женщиной, затащив её в ЗАГС буквально накануне отъезда. Все эти подробности поведала его тёща, сама обалдевшая от неожиданного приезда дочери с новым мужем. Миркина мать как заполошная прибежала к ней прямо в контору с просьбой помочь в оформлении пропуска новому родственнику в закрытый Холмск-5. Матильда помогла потому что её разбирало любопытство, что за мужичка тащит с собой тридцатипятилетняя побитая жизнью женщина, четырнадцать лет даже не искавшая себе мужа, чем расстраивала родителей. Воображение услужливо ей нарисовало неказистого лысоватого мужичка в очёчках и мятом костюме инженера. Но когда Матильда увидела Мирку с её супругом в общем зале на новогоднем вечере в самом востребованном ресторане города, отличное настроение, подогретое рюмочкой любимого рома, улетучилось в миг. Статная молодая женщина в удивительной красоты дорогущем платье насыщенного фиолетового цвета, на высоченных каблуках шикарных туфелек «золушкиного» размера, так же фиолетовых, и с такими же стразами, что и в отделке платья, без очков, но с красивой причёской, прикрывающей один глаз, опиралась на руку стройного черноволосого красавчика с глазами – маслинами, светившимися обожанием, которые он просто не сводил с Мирки, Матильда испытала шок. Она медленно добрела до туалетной комнаты и вернулась в банкетный зал, где праздновали Новый год бонзы города, в пресквернейшем настроении. Её давила не просто жаба, а жабища слоновьих размеров. Едва дождавшись боя курантов и момента, когда компания разобьётся по интересам, Матильда тихонечко выскользнула в кабинет директрисы ресторана, и вызванный дежурный из административного гаража увёз её окружными путями домой, потому что площадь и центральный проспект города заполнили горожане, празднующие приход нового 1994 года. Швырнув в угол прихожей изящную театральную сумочку и шубу, Матильда прямо в сапогах прошла на кухню и, достав из бара бутылку кубинского рома, налила себе полный стакан, без раздумий опрокинув в себя обжигающую жидкость. Тяжело опустившись на стул, она стащила с ног сапоги и вспомнила, что в кабинете директрисы или в машине оставила пакет с туфлями и подарками, но даже это её так не расстроило, как миркин молодой муж. Перед глазами стояла рыжеволосая бестия в фиолетовом наряде и ласкающий её взглядом бархатных глаз красавец в чёрном, которому эта зараза на высоченных каблучищах и со взбитой начёсом шевелюрой едва доставала до подбородка. Вот тебе и маленький, толстенький, лысенький и, непременно, старенький, как рисовало Матильде её воображение то, что могла подцепить на Украине Мирка. В ту Новогоднюю ночь Матильда нажралась в хлам и уснула прямо в кресле перед телевизором. Под утро её замутило, и до прихода Маняши она просидела на полу ванной, повиснув на унитазе. С желчью вышло немного жабьей зависти и, отпоенная заботливой Маняшей, заварившей её чудодейственные травки, Матильда, наконец заснула почти здоровым сном и проспала до следующего утра. Если бы она знала, что Мирка, ударившая её под дых своим видом и новым мужем, нокаутирует её ещё и в суде, Матильда костьми бы легла, что бы эта парочка никогда не появилась в Холмске-5. Таборная вынырнула из горестных воспоминаний, сложила полученные пачки стодолларовых бумажек в сейф и открыла кабинет, пора было приступить к отработке. Участь пацана, оказавшегося просто не в том месте и не в то время была решена ещё в кабинете прокурора и предстояло, особо не напрягаясь, исполнить уже срежиссированный в её голове спектакль под громким названием «российское правосудие» и именем Российской Федерации отправить на уже оговорённые с Кошелевым 15 лет невиновного, что бы его сынок-ублюдок и садист, спокойно укатил в Англию и продолжил наслаждаться жизнью родившегося с золотой ложкой во рту счастливчика, а его папаша так же спокойно взгромоздился в кресло областного прокурора. Матильде платили так щедро именно за такой исход дела, и она никого не разочарует. Следователь, эксперты, свидетели, как гайцы, так и соседи из подъезда, где для развлечений сыночка его властный и любящий папаша снял квартирку, исполнили свои партии как в сыгранном профессиональном оркестре. Гособвинитель был убедителен и суров, судья и тщательно подобранные присяжные внимательны, вдумчивы и справедливы, а сама Матильда, руководившая этим действом, ещё и внимательно следила, как Толик, нанятый отцом подсудимого, изящно топил пацана по-чёрному. Её же подзащитный проходил свидетелем по делу и в процессе не участвовал, т.к. проходил лечение после полученной психической травмы от сотворённого его личным водителем, и его показания, написанные им под диктовку Матильды, с согласия всех сторон судебного процесса были оглашены, став одним из самых весомых доказательств вины подсудимого. Исповедь Матильды странному мужику с тяжёлым и пронзительным взглядом сопровождалась накатывающимися и отступающими болевыми ощущениями в всём теле, изматывающими и заставлявшими корчиться от боли на не струганной лавке или биться затылком о каменную стену сзади, орать или стонать, потому что терпеть было просто невозможно. Когда боль отступала, и Матильда снова обретала зрение, она каждый раз, как бабочка на булавку, будто нанизывалась на острый взгляд страшного мужика и ,обводя помутневшим от боли взором подсвеченные лампой пространство пыточной, раз за разом не находила спасения и , помимо своей воли, продолжала вспоминать подробности своей жизни, ранее казавшейся ей успешной и правильной, но за которую она теперь терпела эти муки. После очередной болевой волны, в которой она захлебнулась собственным криком, Матильда вдруг ясно уловила закономерность, что боль накрывает её, когда она вспоминает реакцию конкретного человека, которому её слова или действия наносили тот или иной удар. Она теперь чувствовала то, что чувствовали они, но с многократным усилением и это показалось ей несправедливым. Матильда собралась с силами и уставилась в глаза мужику с немым вопросом, почему она испытывает многократно усиленную боль, на что мужик, на лице которого не дрогнул ни один мускул, ответил равнодушно, что таково избранное наказание. Матильда мысленно взвыла от безысходности, поняв, что обжалованию вынесенный ей приговор не подлежит и… проснулась. Безумным от ещё весьма ощутимых отголосков испытанной боли во всём теле взглядом Матильда шарила по лепнине на потолке её спальни и попыталась разжать сведённые судорогой пальцы, скомкавшие одеяло. За окном было уже светло и пробившееся сквозь тяжёлые портьеры октябрьское солнышко ещё тёплыми лучиками пыталось дотянуться до потного лба Матильды, но она только досадливо поморщилась и отвернулась. Настроение было просто отвратительное и слабость во всём теле после отпустившей боли улучшить его явно не могла. Матильда попыталась встать с кровати и, когда с третьей попытки ей это удалось, она на подгибающихся от слабости ногах поплелась в совмещённый санузел. Через полчаса вялых попыток привести себя в приличный вид, Матильда смирилась с их тщетностью и, зло глянув в роскошное зеркало, отразившее с беспощадной прямотой скрюченное убожество с синюшным лицом и трясущимися конечностями, поплелась на кухню, держась за стены коридора. Следовало позвонить Маняше и вызвать помощницу по хозяйству и кухарку, но и на кухне Матильда не нашла сотового телефона. Пришлось ползти сначала в зал, искать портфель, потом в гардеробную и шарить в карманах пальто. Сотовый как провалился в преисподнюю. Матильда поймала себя на последней мысли и ночной кошмар снова накрыл леденящим ужасом. Это надо такому присниться, что до сих пор она ощущает себя выжатым до корки лимоном. Услышав где-то у входной двери мелодию сотового аппарата, Матильда облегчённо выдохнула и потащилась в прихожую. Сотовый валялся в левом сапожке, что удивило несказанно. Матильда прекрасно помнила, что на юбилее мэра лишь пригубила бокал с шампанским и довольно быстро удалилась с помпезного праздника. Суета подобных мероприятий давно напрягала и, отбыв положенное время, Матильда всегда удалялась по-английски, к чему все давно привыкли, понимающе кивая ей в след, возраст, мол, даёт о себе знать. Эти понимающие взгляды бесили её неимоверно и утешало только то обстоятельство, что уже многие её одногодки, да и значительно моложе знакомые и коллеги давно расквартировались на холмском городском кладбище, а она вон всё ещё щеголяет в своих дорогущих нарядах и украшениях, меняет по настроению шубки и живёт в своё удовольствие в меру сил и здоровья. Звонила председатель Московской коллегии адвокатов, в которой, со времени присвоения ей звания «Заслуженный юрист России», числилась Таборная, что бы справиться о делах, здоровье и пригласить на торжественное заседание к дню юриста, которое почтит своим вниманием и выступлением сам Владимир Владимирович. От таких приглашений отказываться не принято и, прикинув, что до 3 декабря она успеет, если потребуется, поправить здоровье в санатории или в клинике, Матильда ответила заверением непременно прибыть в белокаменную насколько смогла бодрым и даже весёлым голосом. Председатель коллегии попрощалась, и Матильда, наконец, набрала номер Маняши, которая принеслась буквально через двадцать минут, бросив все свои дела и многочисленную ораву внуков. Матильду выбешивал её неизменно здоровый вид, хотя она была всего на год младше Матильды, но заменить её на другую домуправительницу она не могла. Маняша некогда была её помощницей в адвокатуре и могла бы стать вполне успешным юристом, но выбрала семью, родив своему Мишане пятерых детей, так и проработав до досрочной пенсии помощницей адвоката Таборной. Маняша знала все привычки и предпочтения Матильды до мелочей и умела угодить и угадать как никто другой, что нужно Тильдочке, как она её называла, когда они были вдвоём. Так звала Матильду её бабушка, единственный близкий и дорогой для неё человек, которую Маняша знала с детства, т.к. дружили девочки с детского садика. Маняша всплеснула своими полными жизни и здоровья жилистыми руками, увидев в кресле зала растрёпанную и бледную Матильду, сумевшую накинуть поверх ночной сорочки банный халат и теперь зябко кутавшейся в него. – Тильдочка, неужто что несвежее у мэра вчера подали ? Отравилась никак? – заверещала Маняша и приложила ладошку к потному лбу Матильды. – Ой, да ты вся мокрая и просто ледяная. Я сейчас доктору позвоню, Тильдочка, я сейчас, милая, потерпи я скоренько, – засуетилась она и через полчаса в квартиру влетел перепуганный Ефим Абрамович с двумя молодцами и девахой, которые сняли кардиограмму, мудрёными прибамбасами к миниатюрному прибору взяли какие-то анализы и измерили всё, что велел профессор Цукерман. Просмотрев результаты, доктор успокоился и уже обстоятельно осмотрел Матильду. Он подробно расспросил о предшествующем дне, что было и что ощущала. Матильда так же обстоятельно ответила на все вопросы, уже понимая, что единственной причиной её недомогания является ночной кошмар, но рассказывать об этом не спешила, подозревая, что профессор тут же вызовет психиатра, и они отправят её в лучшем случае в НИИ Психиатрии при Холмском медицинском университете, что тут же станет известно всем, включая московскую коллегию. Цукерман, будто услышал её мысли, внимательно посмотрел на Матильду и спросил прямо : – Что снилось сегодня ночью, как спалось, Матильдочка. Давай как на духу, что так встревожило мою девочку ? Матильда вздрогнула и затравленно посмотрела в глаза старого друга, уличенными стеклами дорогой и стильной оправы брендовых очков. Цукерман велел всем, включая Маняшу, удалиться на кухню и попить чайку или кофейку, которые в этом доме всегда отменные и, плотно притворив дверь спальни, присел на кровать рядом с лежащей на подушках Матильдой. – Колись, дорогая, судя по твоему состоянию дело серьёзное и проблемы опять только в твоей головушке, умница ты разумница. Опять горе от ума Что стряслось? Неужто опять Андрюшку во сне видела или Вася опять приходил тебя душить? Уж больше двадцати пяти лет прошло, как мы с тобой с этими видениями справились, неужто вернулась болячка? Матильда хотела отрицательно помотать головой, но воспоминания вдруг навалились всей тяжестью и по сморщенным щекам помимо её воли полились горячие и очень солёные слёзы. Андрюшенька, её единственный ребёнок, плод греха. Ненавидимый её мужем, оформленным в свидетельстве о рождении его отцом, рос сын с самого нежного возраста неслухом и своевольником, несмотря на усиленную заботу его прабабушки и прадеда, взявших на себя его воспитание при вечно занятых родителях и рано ушедшей в иной мир их дочери, матери Матильды и бабушки Андрюши. Сначала Матильда пыталась стать сыну хорошей матерью, но он, видимо чувствуя фальшь её увещеваний слушаться папу, которого он не воспринимал ни в каком качестве, отвечая взрослому непробиваемому бирюку взаимностью, отдалился от неё и замкнулся. Матильда, решив по совету бабушки переждать подростковый период и уже с взрослым сыном наладить отношения, стала отделываться от Андрюши дорогими подарками, что только усугубило положение. Когда ему исполнилось 18 лет умерла бабушка, а следом за любимой через месяц ушёл и дед. Сын стал жить в перешедшей ему по завещанию прадедов квартире самостоятельно на оставленные ему же денежные вклады. Соседи сначала жаловались родителям на частые шумные компании в квартире соседа, но скоро поняли, что родители для него не авторитет, а привлекать милицию не решались. А потом пришли лихие девяностые и Андрюшенька сначала скупал ваучеры, потом их продавал, что-то вкладывал куда-то, но на все попытки Матильды предостеречь, выяснить суть сделок, предложения помочь, отвечал надменным отказом и советом заниматься своими делами, ублажая любимого мужа и деловых партнёров. Гром грянул в середине девяностых, ровно на двадцатый день рождения Андрюшки. Она, как всегда, с самого утра, чтобы не помешать планам сына, прихватила пухлый конверт с пачкой стодолларовых купюр в качестве подарка, приехала к сыну и позвонила в дверь. Минут через пять дверь открыла зачуханная деваха, сам вид которой, подтверждённый исколотыми руками, выдавал сходу наркоманку со стажем. В квартире, куда, стараясь не наступить на валяющихся в коридоре и комнатах тела, прошла Матильда в поисках сына, был настоящий наркопритон. Она нашла Андрея на кухне. Трясущимися руками он набирал в шприц из столовой ложки, которую он держал над зажжённым фитилём керосиновой лампы, бурую жидкость. Матильда вскрикнула и Андрей выронил ложку, расплескав жидкость по полу. Он медленно поднял на мать мутные глаза и заорал страшно и надрывно: – Пошла вон, пошла вон, убирайся ! Под ногами Матильды зашевелились тела и, перескакивая через копошащихся на полу наркоманов, Матильда выскочила из квартиры сына и, вылетев из подъезда на улицу, трясущимися руками набрала номер мужа. Уже не боясь пересудов и скандала, Матильда железной рукой затолкала на лечение сына и отчистила от следов вольной жизни квартиру. Муж самоустранился от проблемы с Андреем и это подвигло Матильду к юридическому расторжению давно уже формально существующего брака. Она ничего не потеряла от развода, скорее приобрела, а вот Васеньке вдруг перестало фортить и уже примеренное им к заду кресло заместителя руководителя в областном управлении безопасности занял варяг и соседней области, а Васеньке предложили почётную пенсию по выслуге лет. И Вася запил по-чёрному, но Матильду это уже не волновала ни в какой мере, ей и с сыном хлопот привалило достаточно. Она Андрея и в дальнюю обитель отправляла, где из медикаментозно вычищенных наркоманов пытались воспитать полезных членов общества , нагружая трудом и заботой о других нуждающихся в помощи. Она и на Урал в екатеринбургский Фонд Евгения Ройзмана «Город без наркотиков» обращалась. Все попытки заканчивались одним и тем же, Андрей снова срывался. А потом случилось то, что случилось. Как-то таким же как сейчас, тёплым осенним вечером, она решила прогуляться по шуршащим золотой листвой тротуарам прибрежного парка и добрела домой позже обычного, когда соседи дружно погрузились в несчастья и страсти рабыни из бразильского сериала. Подъезд был пуст. Матильда поднялась на свой третий этаж и уже открыла дверь, когда сзади кто-то схватил её за горло и стал душить. Пахнуло жуткой вонью перегара и давно не мытого мужского тела. Этот хрячный запах бомжей Матильда не переносила и, изловчившись, двинула со всей силы локтем по немного отшатнувшемуся в этот момент телу. Мужик сзади охнул и слегка ослабил хватку. Матильда резко обернулась и приготовилась пнуть носком ботинка в коленную чашечку или в пах, если повезёт достать, как учили её некогда на курсах самообороны, организованных московской коллегии адвокатов в её сибирских филиалах. Нога так и зависла в полусогнутом состоянии, потому что перед ней, согнувшись, глядя на неё из под бровей запавшими и воспалёнными глазами на давно не бритой физиономии, стоял, пошатываясь, бывший муж. Матильда оперлась на дверь и, дрожащим от пережитого страха голосом, спросила : – Вася, ты с ума сошёл? Ты меня не узнал или забыл где я живу? Что с тобой случилось, Вася ? Василий помотал нечёсаной головой с весьма уже очевидной лысиной на макушке и выдохнул, распространяя жуткую вонь изо рта, выдающую уже весьма серьёзные проблемы и с желудком. – А ты, типа не в курсе, что со мной , курва, подстилка беспросветная? Меня же по твоей указке на пенсию попёрли вместо повышения. Я сразу понял, что ты мне за своего нагулянного невесть с кем ублюдка-наркомана отомстила. Убью, сука конченная!– заорал во всё горло Василий и снова сомкнул потные лапищи на шее Матильды. Очнулась Матильда уже в палате клиники Цукермана и о том, что случилось в подъезде у её квартиры узнала из коряво написанного, как и все милицейские рапорта и прочие документы, опросов и допросов свидетелей и подозреваемого-обвиняемого, её сына Андрея. Андрей шел к матери, надеясь разжиться деньгами на дозу под видом намерения вернуться в обитель в Могочино. Больше взять денег было негде, а ломало уже конкретно. На первом этаже он услышал возню, потом крик и поспешил наверх, где и увидел, что отец душит мать, и она уже закатила глаза, обвисла без сопротивления, сползая по дверному полотну входной двери её квартиры. Андрей снизу пнул отца в ногу и ударил его кулаком в голову. Как потом оказалось, он попал прямо в висок, проломив височную кость. Василий Таборный захрипел, и , свалившись на лестничном пролёте, покатился вниз, а Андрей кинулся к матери и стал звать на помощь. Соседи, наконец, оторвались от телевизионных страстей, и включились в соседскую трагедию. Приехавшие милиционеры вызвали скорую помощь, но врач констатировал смерть Василия, а Матильду отвезли в клинику к Цукерману, как велел Андрей. Сына же увезли в отделении милиции, где вызванные врачи облегчили его страдания от ломки, что бы он мог более менее внятно пояснить, что и как произошло, т.к. соседи видели уже финал драмы. Матильда вызвала в клинику Маняшу, сказала ей где и сколько взять денег на достойные похороны Василия, как и где всё организовать, кому позвонить в московской коллегии и вызвать в Холмск для защиты сына, пока она будет проходить лечение в клинике. Васю в морге привели в порядок, побрили, постригли, загримировали, и в гробу он выглядел весьма пристойно, как сказала Маняша. Матильда на похороны бывшего мужа не смогла пойти, да и не стремилась. Андрюше дали четыре года, и Матильда сама настояла на реальном сроке, надеясь, что в колонии сын распрощается с пагубной привычкой. В колонии за Андреем строго следил сам начальник и за страх и за денежки, поэтому наркозависимость сыну удалось побороть. Он вышел условно-досрочно через два года с небольшим и, поначалу, всё было спокойно и достойно. Они с сыном даже начали общаться, и Матильда уже решила, что все позади, как Андрей снова подкатил ей проблему, взяв у откровенных бандюганов, сменивших спортивный костюм на цивильный мужской пиджак и брюки, крупную сумму под немыслимые проценты на какой-то сомнительный бизнес с астраханской икрой и вяленой воблой. Пригнанная в Холмск икра оказалась с душком и мешки с вяленой воблой спасти положение и перекрыть ущерб от тонны икры не смогли. Братки воблу забрали к пиву, списав проценты за пару дней, а остальное повесили долгом на Андрея. Матильда попыталась прибегнуть к своим связям, что бы урезонить новоявленных бизнесменов хоть в части процентов, но помочь пообещали многие, а в результате не помог никто. Пришлось продать квартиру дедов и, добавив из своих накоплений, загасить долг сына. По праву наследования по закону Андрею могла бы отойти квартира юридического отца, но вдруг объявившаяся из ниоткуда неизвестная Матильде двоюродная сестра Васи, по суду признала Андрея недостойным наследником, и Матильда ничего не смогла сделать, потому что сестричка дошла бы до Верховного суда. Андрею пришлось снять однокомнатную малосемейку, но через год он опять влез в какую-то авантюру, и Матильда отказалась одолжить ему денег, резонно рассудив, что если она каждый раз будет его вытаскивать, он так и продолжит встревать в истории. Если бы она знала, что в этот раз сын говорил правду и эти несчастные 200 тысяч рублей будут стоить ему жизни, она, конечно же, дала бы эти смешные для неё деньги. Сын тогда, в их последнюю встречу, плакал всерьёз, а она подумала, что он опять притворяется. Андрюша так серьёзно посмотрел ей в глаза и произнёс как-то печально и спокойно, как никогда с ней не говорил : – Прости меня, мама, и прощай! Ей бы тогда удержать его, а она закрыла за ним дверь и пошла к печатной машинке, набирать очередное исковое заявление очередному клиенту. Оплата двух таких несложных гражданских дел спасла бы жизнь её единственному сыну, но она ничего не почувствовала, ни когда её Андрюшеньку пытали, ни когда он умер, она спокойно печатала текст пояснений к исковому заявлению, составляла ходатайства. Мать ничегошеньки не почувствовала в то время, когда её сыну, её кровинушке было больно, очень больно… Маняша долго не подпускала Матильду проститься с сыном. Он лежал в красивом лакированном гробу в элегантном черном костюме. Обычно зачёсанные назад волосы, которые Андрей собирал в хвост, сейчас обрамляли лицо необычно оформленной стрижкой, и, когда Матильда наклонилась, чтобы поцеловать сына, через просвечивающие волосы отчётливо увидела швы и заметила очень толстый слой грима. Она осторожно приоткрыла покрывало, прикрывшее руки кроме правых большого и указательного пальцев, с воткнутой в бумажку свечкой, и опытным взглядом зацепила деформацию на закрытых пальцах. Одновременно с осознанием, что Андрея зверски пытали перед смертью из-за несчастных 200 тысяч рублей, Матильда едва не потеряла сознание. Нет она не упала в обморок, но как будто выпала из действительности и дальнейшее уже не помнила. А ночью после его похорон Андрей пришёл к ней в первый раз. Он ничего не говорил, а только смотрел на неё тем прощальным взглядом и уходил в темноту. Она кричала ему вслед и пыталась вернуть, но ноги были ватными. Матильда не могла их оторвать от булыжной мостовой, грязной и скользкой по ощущениям, в которой её ноги странно тонули без погружения, но как в топком болоте. Сына уже не было видно, а она всё кричала и кричала, а утром проснулась с осипшим до свистящего шёпота голосом. Потом он пришёл перед девятым днём и на сороковины. А потом они стали приходить вместе. Сначала приходил Андрей, а когда он растворился в пустоте, Матильду окутывало хрячным зловоньем и одновременно в её шею вцеплялись холодные и склизкие пальцы. Она начинала задыхаться и …просыпалась вся в ледяной испарине от пережитого страха. Промучившись несколько дней практически без сна, Матильда позвонила Цукерману и попросила с ней встретиться. Ефим Абрамович внимательно её выслушал и тут же набрал кого-то в своём сотовом. Говорил он на иврите, и Матильда не поняла ни слова, но когда Цукерман закончил разговор, она по его взгляду уловила всю серьёзность проблемы и попросила только где-нибудь подальше ,и сугубо конфиденциально. Лечилась она почти полтора месяца в израильской частной клинике коллеги Цукермана. Для всех Матильда поехала на мёртвое море на отдых и профилактику после перенесённой трагедии. Начатые дела она передала Толику, приставила к нему для надзора за качеством работы Машуню и велела всех страждущих записывать лично к ней на приём месяца через два. Из Израиля адвокат Таборная вернулась буквально помолодевшей, как отметили все коллеги и стали просить адресок столь чудодейственного места. Матильда к вопросам была готова и сходу называла самый дорогой пансионат с санаторно-курортным лечением от ведущих израильских клиник, щедро раздавая всем желающим специально добытые и привезённые с собой проспекты. От сумм в долларах, указанных в них, кто-то присвистывал, другие изумлённо охали, а Матильда всем отвечала, что деньги для того и существуют, что бы их тратить, иначе зачем их зарабатывать и постепенно тема омоложения перестала быть актуальной, потому что такие заработки были далеко не у всех её коллег. Лечение в израильской клинике тогда помогло, и Матильда продолжила жить привычным распорядком, выполняя деликатные поручения от власть имущих по обману Фемиды и граждан. И вот страшные видения в снах вернулись, но теперь это было нечто совершенно непонятное и ,как об этом рассказать даже старому другу, когда и сама понимаешь, что это сущий бред сумасшедшего? Слёзы лились и лились беспрестанно, а Матильда молчала, она даже не всхлипывала. Старый врач терпеливо ждал, поглаживая руку Матильды, и она решила попробовать прикрыть правду яко бы вернувшимися давними проблемами. _ – Фима, а можно проконсультироваться с моим прежним врачом, он жив? – Увы, Матильдочка, погиб Мойша при обстреле лет уж десять как, но его клиникой, где ты лечилась, руководит его дочь, и я попрошу её поднять из архива твою историю болезни. Наверняка Мойша всё внёс в компьютер, он одним из первых его освоил, а твой случай был ему очень интересен и лечение оказалось удачным и с весьма стойким эффектом без поддерживающей медикаментозной терапии. Дочка у твоего доктора вся в отца пошла, такой же фанатик своего дела и такая же умная и светлая голова. Мы вместе с Сарочкой подумаем, чем тебе помочь. Скорее всего есть и новые препараты, и новые методики, возможно не требующие столь длительного курса, как прошлый раз. Отдыхай, я сегодня же свяжусь с Сарой, и мы тебе поможем, даже не сомневайся. Ну, а сейчас я оставлю тебе хорошее новое снотворное, и ты его примешь часиков в девять и поспишь уже спокойно до утра. Договорились ? Матильда благодарно кивнула, и Фима поставил на прикроватную тумбочку красивый тубус с таблетками, выдаваемыми по одной за нажатие , и удалился, подмигнув ей на прощание глазом доброго доктора Айболита. И снова была сумрачная улица с густым и тяжелым воздухом, раздирающим лёгкие, снова странно вязнущие в грязной булыжной мостовой ноги, вонь от тычущего в спину конвоира, темная комната, лавка из не струганных досок, пронизывающий могильным холодом взгляд страшного мужика, и её очередная исповедь о делах, которыми не принято хвастаться. И боль, нестерпимая боль, которой не способно причинить ничто в земной жизни. Матильда, воя от непереносимой боли, стирая эмаль с крошащихся остатков зубов, раз за разом молила простить её и прекратить эти муки, но равнодушный голос мрачного мужика раз за разом напоминал ей, как тупому двоечнику терпеливый учитель, лишь повторял, что это выбранное лично ей наказание, что это вечные муки за прожитые в смертном грехе годы, за продажу божьей искры, дарованной при рождении, за неправедные блага. Она всего лишь чувствует ту боль, которую именно она причинила ни в чём не повинным людям. Теперь Матильда не просто понимала, а переживала каждым оголённым нервом, что означают слова, которые она не раз слышала от тех, чьи справедливые надежды разбивались её усилиями вдребезги с помощью связей, договорённостей и правовой эквилибристики, естественно, хорошо оплаченной противной стороной, которой посчастливилось обратиться именно к ней, Матильде Исааковне Таборной: – Тебе вернётся, всё вернётся, стократно ! МЧС вызвала домработница, когда обнаружила, что дверь закрыта изнутри на щеколду, а хозяйка квартиры не отвечает ни на стук в дверь, ни на звонки по телефону. Прибывшие по вызову спасатели бронированную дверь решили не вскрывать, слишком хлопотно. Подогнав автовышку как можно ближе к фасаду дома, двое спасателей поднялись в люльке к кухонному окну и ,через несколько минут, они открыли квартиру изнутри. Взору вошедших открылась странная картина. Весь пол комнаты плотным ковром покрывали мелкие кусочки искромсанного меха, ткани с пуговками и без них, кружев и денежных купюр как российских пятитысячных, так и пятисотенных евро и сотенных долларовых. На красивом антикварном диванчике в ворохе меховых, кружевных и денежных лохмотьев с большими портновскими ножницами в обтянутых морщинистой кожей с яркими пигментными пятнами руках сидела хозяйка квартиры и смотрела в потолок мертвыми закатившимися глазами. Седой всклокоченный паричок висел на левом ухе, открыв взорам вошедших плешивую голову с редкими клочками волос непонятного цвета. Сморщенное пожелтевшее лицо было искажено ужасной гримасой. Участковый быстро прикрыл входную дверь от любопытствующих и вызвал по рации спецмашину. Похоронили заслуженного юриста России Таборную Матильду Исааковну на аллее почетных граждан городского кладбища.Глава 2.
Сырой и крайне неприятный запах камеры штрафного изолятора, который было не спутать ни с чем, до боли знакомый ей со времён службы в исполнении наказаний, забил легкие, и Ленка надрывно закашлялась. Отхаркнув липкий комок мокроты и , сплюнув его на грязный пол, она открыла глаза и тут же заорала от ужаса, увидев прямо перед носом грязные пятки висящей фигуры в мятой ночной рубашке . Звука своего голоса Ленка почему-то не услышала, но мгновенно облилась холодным потом, таким же липким, как сплюнутый комок мокроты. Она хотела вытереть лоб, но ни правая, ни левая рука не слушались. Ленка попробовала встать, но и ноги отказали, а когда она решила закрыть глаза, не послушались и веки. По правой ноге, висевшей в женской застиранной до сероватого оттенка сорочке фигуры, медленно сочилась тонкая струйка мочи и каплями падала ровно на середину тыльной стороны кисти правой руки Ленки. В сознание вдруг резко ворвалось понимание, что она уже это видела и чувствовала, и она вспомнила вдруг сразу всё, что так хотела забыть навсегда и никогда не вспоминать, ведь именно в этот день началась в её жизни не просто чёрная, а чернущая полоса, из которой она чудом выскочила, оказавшись беременной. Ленке, залетевшей от вора-альфонса, тогда удалось внушить начальнику областного управления, что она понесла именно от него. У престарелого холостяка детей не было, и Петрович, на радостях расстарался и даже растратил более чем приличные суммы из своих накоплений, чтобы замять скандал, и вывести Ленку из-под удара. После её декретного отпуска, млеющий от одного взгляда на ленкиного сына, счастливый до невменяемости «папаша», пристроил мать «своего» сына, уволенную по выслуге лет и в звании полковницы внутренней службы, в правовой комитет администрации закрытого городка Холмск-5. Буквально в течении первого месяца на новой работе Ленка с удивлением увидела с десяток, спешащих в кабинеты власти, любителей малолетней «клубнички» из созданного ею борделя при колонии несовершеннолетних девочек, при чём как мужчин, так и пару женщин, занимающих весьма серьёзные посты. Ленке повезло, что она всегда была так сказать «за кадром» и её в лицо не знал никто из клиентов борделя, где любителей нимфеток обслуживали девочки колонии, иначе её дни были бы сочтены, и Ленка решила забыть навсегда опасные лица, фамилии и должности от греха подальше. До воспитательно – трудовой колонии для девочек 14-18 лет в областном центре, Ленка, работала уже девять лет в женской колонии, расположенной вблизи одного из десятка тысяч бывших рабочих посёлков, с некоторого времени гордо именуемого посёлком городского типа, но от того не переставшего быть убогим, нищим и унылым, как и населявшие его жители. Счастье привалило Ленке, как признанному знатоку всех тонкостей любовных утех, после одной проверки в колонии. Начальник всегда просил её по-особому встретить проверяющего, что бы всё прошло гладко, и Ленка его никогда не подводила. Очередной проверяющий мужлан, оказался сластолюбцем и всё, как всегда прошло без сучка и задоринки, но, после проведённого с ней весьма веселого и пикантного вечерочка, через месяц он умудрился перевести её в областной центр. Она думала, что этот проверяющий старался исключительно для себя, но мужик решил использовать Ленку и для тела, и для дела, пристроив её к весьма прибыльному для него дельцу, периодически используя Ленку и в своё удовольствие. Перевели Табакакашкину в воспитательно – трудовую колонию областного центра, где содержались несовершеннолетние правонарушительницы и даже преступницы, специально, в качестве наставницы юных нимфеток искусства сладостных утех, при чём по разным профилям. Ленка уже изведала всё и могла научить, как довести до сладкой разрядки и себя, и мужчину, и женщину. Ленка с энтузиазмом взялась за порученное ей дело по организации элитного борделя для избранных, судя по финансированию, из которого ей перепадало не мало. Воспитанницы весьма охотно соглашались на такую замену работы в крольчатнике, свинарнике или швейном цехе и недостатка в девочках бордель не испытывал, а к официальному ленкиному окладу и премиям добавились постоянные суммы, кратно превышавшие и то и другое. Двухкомнатная квартира в крепеньком шлакоблочном двухэтажном особнячке неподалёку и от места работы, и от автобусной остановки с потоком городского общественного транспорта, так же грела душу после комнатки в спецобщежитии с дощатыми перегородками, пропускающими любой шум. Быт в областном центре, как и оплата её работы, были несопоставимы с первоначальными, ведь женская колония, где она целых 9 лет отрабатывала блага и ртом , и вагиной, и анусом, ублажая трёх мужиков ради званий, спокойной службы и нормального питания, но ни разу не получив и тени сексуального удовлетворения, была в захолустье. Теперь она сама могла выбирать себе мужчин как для дела, так и для тела, благо толстенные стены особнячка лишних шумов не пропускали. Для дела Ленка приручила старого бирюка, засидевшегося в полковничьей должности в кресле начальника областного управления, но человека влиятельного, с весьма прочными, весомыми связями и не прогадала. За 9 лет каторжного труда с тремя членами, Ленке удалось заработать только капитанские лычки, да и то только при переводе в областной центр, а за четыре года регулярных встреч раз в неделю с Петровичем, она уже дважды топила очередные звёздочки в проставленной сослуживцам водке. Правда развести Петровича на брак никак не удавалось, как Ленка ни старалась. Добродушный и по-отечески заботливый с ней мужик, который доводил до оторопи одним лишь взглядом не только подчинённых, но и матёрых зэков, быстро ущучив её прозрачные намёки, откровенно признался, что муж из него никакой и, если она встретит достойного мужчину, то он, как названный отец, сам поведёт её в отдел записи актов гражданского состояния и будет счастлив, если она позволит ему, как дедушке, возиться с их детками, как с родными внуками. Ленка приняла обозначенные Петровичем условия, боясь смены отношения к ней, если она начнёт настаивать на браке, кто его, бирюка сибирского знает. Возьмёт и сменит благодушие на гнев и посадит на её место одну из воспитанных ею талантливых девочек, уже вышедших на свободу с чистой совестью и нарабатывающих опыт, как вольнонаёмные, в областных борделях. И выпорхнет тогда Ленка обратно в женскую колонию, угнездившуюся под очередным убогим районным «Мухосранском», коих в стране была не одна тысяча, таких же нищих, с полуразвалившимися деревянными бараками, разбитыми дорогами и вечно пьяными мужикам. Для дела мужика Ленка нашла, а вот для тела никак не получалось зацепить мужичонку, хоть сколько-нибудь подходящего для создания семьи и рождения детей. А время шло, да и самой себя ласкать порой надоедало. Хотелось тепла и запаха мужского тела в постели каждое утро. Но мужики у неё никак не задерживались, и она не могла понять в чём тут дело. Конечно, за 9 лет в получеловеческих условиях, где нормально помыться можно было только в бане начальника колонии в его частном доме, что, понятно, удавалось только пару раз в год, когда жена с тремя спиногрызами отбывали на море к своей родне в Анапу, её кожа запоршивела настолько, что исправить дело полностью не смогли никакие импортные крема и ванны с солями и пенками, которые Ленка добывала у деляг. Ну и немного раздалась задница, которую все годы её трём благодетелям было сподручнее использовать, меняя вагину на анус и наоборот по настроению. Нет, ну если конечно, совсем честно, то за девять лет ежедневной эксплуатации, без перерыва даже на месячные, не немного разросся зад у Ленки, а очень даже прилично. При поступлении на службу ей выдали форму 44 размера, а теперь приходится шить по заказу, потому что верх за счёт груди второго размера помещается в 54 –тый, а брюки приходится шить уже на 62-ой. Питательная сперма оказалась у трёх мужиков из сибирской глубинки, на свежем-то воздухе наработанная, да на приличном питании, которое оба начальника, и повар уж себе-то выкраивали по потребностям, вот и разнесло задницу как на дрожжах у некогда стройной «медовой девочки», как звал её дядя Слава. Но всё остальное-то осталось при ней. Мордашка у Ленки довольно миленькая, волосики хоть короткие, но густые, готовила она великолепно, хозяйка хоть куда, а мастерство ублажить мужчину только отшлифовалось с годами, ведь своими эмоциями и реакциями овладела в совершенстве. Если раньше, например, запах немытого мужского паха вызывал рвотные позывы, которые она еле сдерживала и маскировала под типа игру с членом, выпуская его изо рта, начинала обрабатывать ствол и мошонку мягкими касаниями и поглаживаниями, а справившись с рвотным позывом, возвращала член в рот, то, вспомнив школу отчима, довольно быстро научилась отключать и обоняние, и вкусовые рецепторы, выполняя уже механически отработанные движения и поддерживая подобранный к конкретному мужику ритм. Этому же и не только этому она учила и девчонок в колонии, многие из которых потом более чем удачно вышли замуж, писали ей долго письма, хвастаясь счастливой семейной жизнью, и слали открытки с благодарностями за науку. Даже среди «заплечных», которые пошли зарабатывать привычным способом сразу после освобождения на трассу, стояли, в призывных позах и весьма понятных глазу водителей прикидах, на обочине магистрали, недалеко от их родной колонии, было три таких удачных замужества. Правда всех трёх сняли водители- дальнобойщики и увезли в дальние города, откуда все три проститутки, сразу ставшие порядочными и верными женами, писали ей регулярно и многословно. В этом ученицы переплюнули учительницу, потому что им удалось захомутать мужиков в мужья даже будучи самыми дешёвыми проститутками, а порядочная молодая женщина с квартирой и хорошим заработком никому в жёны не была нужна. От Ленки мужики сбегали после первого раза, хотя и кормила вкусно, и поила щедро, и любила жарко. Год шёл за годом, а постоянным еженедельным партнёром оставался только Петрович. Он приходил, как курьерский поезд, каждый вторник точно к 19 часам и уходил в 23 часа, отработав усердно и точно всю обязательную программу, но ни разу не доставив Ленке и капли удовольствия, как она не старалась себя настроить, потому что никакой другой позы, кроме классического «бутерброда» не знал и знать не хотел. Она, конечно же, искусно имитировала и оргазм, и истому, и даже мурашки от его прикосновений, радуя мужика до самодовольного похрюкивания, но сама, сразу после его ухода, садилась в ванную и по-девичьи ласкала струёй душа половые губы и теребила до внешнего оргазма клитор, что бы хоть как-то удовлетворить себя, иначе было не уснуть от ноющего от неудовлетворённости низа живота. Ленка слышала о фалоимитаторе, но пока решила поискать живой член, оставив «вдовью радость» на старость. Бабье счастье нашло её в областном театре, куда они женским коллективом колонии пришли по абонементу, переданному им заботливым Петровичем, как подарок к женскому празднику. Ленка уныло бродила по фойе второго этажа, ожидая начала спектакля, когда услышала урчащий бархатный голос, от которого по всему её телу дружной конницей Будённого, как говорил отчим, пронеслись мурашки. Голос до боли напомнил ей дядю Славу. Она сначала застыла, а потом медленно, словно боясь увидеть живого отчима, повернулась на голос и тихо спросила : «Слава, это ты?». Перед Ленкой стоял молодой мужчина в элегантном светлом костюме тройке, с кудрявыми вихрами, круглым лицом и смеющимися карими глазами. Он был очень похож на актёра Николая Караченцова, которого Ленка обожала, но совсем не был похож на её Славика. _ А как Вы узнали, как меня зовут, обворожительная ?– весело подмигнув Ленке спросил мужчина, и она пропала во времени и пространстве. Она даже не помнила, смотрели ли они спектакль или сразу ушли из театра, бродили ли по улице или взяли такси и поехали к Славику в номер в самой дорогой гостинице Холмска у центрального вокзала, где в ресторане пели все знаменитые певцы и певицы союза, когда делали свой «чёс» по стране. Ленка растворилась в любви и неге, опомнившись только после праздничных дней, когда Славик деловито поинтересовался, не забыла ли она про свою работу. Ленка оставила Славику свой рабочий и домашний телефонные номера, записала адрес и как к ней добраться и поспешила на последний трамвай, оставив утомившегося любовника отдыхать и отсыпаться. У них всё впереди, вот приедет он к ней домой, там можно будет себя уже не сдерживать, как в гостинице с её тонкимиперегородками, как в её таёжном спецобщежитии при женской колонии. На работе Ленка летала на крыльях любви, ведь она наконец встретила его, своего Славика. У него даже имя было её первого мужчины и покрытые такими же густыми и шелковистыми волосами руки, грудь и ноги. Ленка скользила по его волосатой груди ладошкой и просто млела, предвкушая давно забытые сладостные ощущения от вбивающегося до упора налитого силой члена в сжимающем его стенками влагалищем, стосковавшимся по полной разрядке. В обед она созвонилась со своими барыжками и поназаказывала деликатесов и всякого спиртного, что бы Славик мог выбрать любимый напиток. Весь вечер она провела около телефона, то и дело снимая трубку, чтобы проверить работает он или отключен почему-то. Но в этот вечер Славик так и не позвонил, не позвонил он и на другой день и Ленка загрустила. Когда, на третий вечер, она уже отчаялась и решила, что и этот мужик банально сбежал от неё, в дверь легонько постучали. Ленка с кислой физиономией открыла дверь и утонула в охапке белых роз. Они провели изумительный романтический вечер. Славик принёс с собой не только цветы и торт с шампанским, но и гитару, которой владел в совершенстве. Своим великолепным голосом он пел ей песни обожаемого ею актёра. Оказывается, ему не только она говорила о их удивительном сходстве, и Славик решил, что можно себе позволить слегка поэксплуатировать этот образ. Ленка обмирала от восторга и в перерывах между песнями потчевала дорогого гостя, радуясь его богатырскому аппетиту и отсутствию тяги к спиртному. Из всего набора алкогольных напитков, собранных ею со всех знакомых барыг, Славик выбрал белое полусладкое молдавское вино и то пригубил лишь свой бокал, заявив, что предпочитает пить такую сладкую и страстную женщину, не отвлекаясь ни на что другое. После этих слов Славик пригласил Ленку на танец, который они завершили страстными поцелуями и, срывая уже в нетерпении одежду, переместились в ленкину спальню и рухнули на жалобно скрипнувшую под их телами дубовую кровать. Ленка хотела уже большего, планируя взаимные оральные ласки и просто таяла от предвкушения их, слизывая солёный пот за ухом Славика. Их очередной раз получился смазанным, потому что мужчина опять кончал гораздо раньше Ленки, но она не стала расстраиваться, а потащила партнёра в ванную, где чувственно гладила его под смягчённой пенкой водой, а потом, спустив воду, завернула обалдевшего мужика в махровую простынь и отправила обратно в спальню. Сама же быстренько искупалась и подмылась под душем, умастила тело самодельным кремом с добавлением мёда и апельсиновой цедры, накинула откровенный пеньюар, скрывающий коротенькую сорочку из импортного секс-шопа, привезённую торговкой по её заказу ещё три года назад, и, забежав на кухню, быстро доставила на разнос с бутылкой хорошего коньяка и двумя бокалами на кургузой ножке, шоколад, фрукты, тарелку с сырно-мясной нарезкой и половинками белка яйца с красной икрой на блюдечке, вплыла в спальню. Теперь парадом командовала она, и Славик с любопытством и выдаваемым дрожью нетерпением, ждал продолжения действа. Она подложила ему под спину подушки и поставила разнос поверх одеяла. Разлив коньяк на донышки бокалов, она протянула один Славику и слегка коснулась тонкого богемского стекла своим бокалом. Красивый зон понравился Славику, и он ответил касанием и произнёс охрипшим от явного волнения голосом: «За тебя, фея!» И Ленка доказала ему, что она действительно фея, фея любви и страсти. Не торопясь и аккуратно прощупывая своего мужчину, Ленка нашла все его сладкие местечки, доводя Славика почти до пика и медленно отпуская, заводя себя, а потом пытаясь взрываться одновременно с ним радугой ощущений. Когда они дошли до пика одновременно впервые, Ленка приготовилась получить разрядку, сладость которой ей была уже известна, но чуда не случилось. Славик улетел конкретно, даже отключился на несколько секунд, а потом с минуту смотрел на неё обалдевшими глазами и только через минут пять смог выдавить из себя осипшим голосом: «Как ты это сделала, Ленка? Это не реально!» А вот её оргазм был даже слабее того, что она получала от струи душа, хотя она сильно сжала стенки влагалища на пике, как это делала с отчимом и что всегда заканчивалось суперкайфом. Но не в этот раз. Ленка ничем не обнаружила своего разочарования, ведь Славик был счастлив сам и требовал беспрестанно от неё отчёта, насколько ей было хорошо с ним. Конечно Ленка пролепетала ему о ранее неизведанном наслаждении, которое он ей подарил. Довольный своими способностями мужчина поцеловал ей руки и , пожелав спокойной ночи и хорошего рабочего дня, распрощался, условившись о месте и времени встречи на завтра. Так начался у Ленки красивый, но очень короткий роман с весьма неожиданным для неё концом. Но тогда она ничего не подозревала и готовилась к свадьбе, привязывая Славика к себе вечер за вечером новыми позами и фишками, которым давно научил её отчим, но которые она так редко применяла, потому что её клиенты изысков не оценили бы, их больше устраивала походная поза собачьей свадьбы если член стоял или минет, если он «устал». Вот и весь «репертуар». Со Славиком же Ленка вспоминала давно забытые ощущения и мелодии своего и мужского тела и с удовольствием дарила их благодарному и старательному ученику. Эту четырнадцатилетнюю, но выглядевшую максимум на одиннадцать лет, хрупкую и смазливую куклу перевели к ним в колонию из расформированного учреждения в соседнем районном центре. Когда врачиха сообщила, что новенькая девственница, Ленка сразу вспомнила об одном влиятельном чиновнике из закрытого города, которому только девственниц и подавай. Платил он щедро и через его московские связи решались Петровичем многие вопросы, поэтому Ленка решила срочно заняться новенькой и подготовить её к новой сладкой жизни. Однако первое же знакомство закончилось полным отсутствием контакта. Ленка затребовала дело новенькой и стала читать довольно пухлую папку. Ей бы тогда отступить, а ещё лучше попросить Петровича перевести эту паршивую овцу в другую колонию, но нет, закусилась Ленка, решила власть применить и подчинить строптивицу. Для начала прикрепила девчонку на кухню и попросила нагружать как взрослую и приставила надзирать за строгим следованием её приказу Ульку, исполнительную до идиотизма деревенскую деваху. Маленькая и худенькая Иринка, попавшая в колонию за то, что защищая от соседа-насильника мать, смертельно ранила здорового мужика, саданув ему по затылку кухонным топориком, надрывалась, таская тяжеленные вёдра с картошкой, очистками и помоями, но упорно не желала разговаривать с Ленкой. Врачиха предупредила, что если девка надорвётся, то никогда не сможет рожать, да и мало ещё что может случиться, а врачебная комиссия сможет и установить от чего и почему. Ленка подумала и перевела Ирину в швейный цех, где через три дня придралась к ней на пустом месте, на что девчонка не стерпела и нагрубила воспитательнице. Первый раз Ирину поместили в комнату, служившую негласным штрафным изолятором, которого в колонии для несовершеннолетних быть не должно, на две ночи. В каменном мешке с дыркой в стене вместо вентиляции и окна не было ничего, кроме двух узких железных полок для белья на одной стене, которые на время комиссий и создавали из штрафного изолятора видимость кладовки. Тусклая лампочка, подвешенная на железный крюк под самым потолком, горела постоянно, и постовая надзирательница, открыв окошечко в двери, видела комнату полностью. Она окриком заставляла встать, если провинившаяся садилась на пол, устав стоять или ходить от двери до противоположной стены в тесном помещении. За две ночи Ирина не присела ни разу, как доложили дежурные, но едва её выпустили в коридор, она, сделав два неверных шага, упала на бетонный пол и потеряла сознание. Девчонка пролежала в лазарете больше недели, но не сказала никому ни слова. Даже на вопросы врачихи она или качала головой или пожимала плечами. Можно было подумать, что девочка немая, но Ленка своими ушами слышала, как Иринка напевала немудрённый мотивчик пока не заметила воспитательницу. Эта пигалица просто не желала ни с кем говорить, и Ленка заболела идеей заставить Ирину подчиниться ей до подобострастия. Эта миниатюрная девочка, подаренная нужному человечку, сулила баснословные барыши и ещё большее благоволение к ней Петровича, что перед их знакомством со Славиком и её замужеством, Ленке показалось совсем не лишним. По части придумать издевательства в колонии была пара оторв, которые и в «заплечные» не годились, но в деле укрощения строптивых воспитанниц им цены не было, и Ленка подпрягла обоих, ведь время поджимало, Славик вот- вот позовёт её замуж. Через неделю Ирина превратилась в запуганного мышонка, вздрагивающего от каждого шума, и Ленка решила, что пора объяснить этой бестолочи правила, по которым она теперь будет жить, что от неё требуется, что бы жизнь стала из ужасной самой прекрасной. Для начала Ленка приказала снова спровоцировать Ирину, поместить в импровизированный штрафной изолятор и ушла на выходные. Славик впервые остался у неё с вечера пятницы. Они провели два изумительных дня и как азартные подростки, дорвавшиеся до запретного вдалеке от родителей, практически не вылезали из постели, с азартом пробуя всё новые и новые позы и отрывались от этого увлекательного для обоих занятия только на освежительные ванны и перекусы с винцом. Славик уже почти научился дотягивать свою разрядку до её оргазма, и Ленка была довольна результатом и понятливостью ученика, ничего не заподозрившего в её уловках, а лишь подхватившего игру. Когда она рано утром в понедельник уходила на работу, Славик сладко спал, оглашая спальню раскатистым храпом. Ленка позавидовала ему, ведь самой за эти дни удалось покемарить только пару раз по два-три часа и то в полглаза, что бы нечаянно не всхрапнуть, а вдруг Славику не нравятся храпящие женщины. «Вот пусть сначала женится», вспомнила Ленка слова героини Ирины Муравьёвой в фильме «Москва слезам не верит», а там найдётся за что у меня прощения просить. А пока надо было решить проблемку. Завтра был день Петровича и надо придумать, как выпроводить на вечер Славика, если он решил у неё поселиться, на что было очень похоже. Ленка по пути на службу так погрузилась в тяжкие раздумья, что пару раз чуть не растянулась на скользкой тропинке, решив срезать путь до проходной колонии. Может намекнуть любимому на колечко и фату? А вдруг испугается и сбежит ? Ленку одолевали сомнения, но, одновременно, появилось и раздражение. Ну вот чего ему ещё надо?– размышляла она.– И, вообще, чего Славик телится ? Месяц уже ест, пьёт, облизан весь и заласкан, а про жениться ни гугу. А вдруг он женат и приехал в Холмск в командировку, вдруг осенило Ленку. Вот клуша, чего до сих пор в паспорт не заглянула, растяпа ? Ленка зашла в свой кабинет уже совсем накрутив себя чуть ли не до ненависти к Славику. Все они козлы похотливые, только о себе и думают. Некоторые хоть деньги платят за услуги и немалые, им простительно, вспомнила Ленка о деле и пошагала в шизо. Взяв в дежурке табурет, она велела открыть дверь, где провела уже два дня строптивая девка, и, поставив табурет у входа, устало опустилась на него. Иринка сжалась в противоположном углу, зябко обхватив себя за плечи и кутаясь в синий форменный халат, из под которого торчала ночная сорочка. Ленка нахмурилась и поинтересовалась почему не по форме одета, и Иринка впервые ей ответила, дерзко и прямо взглянув ей в глаза: – Так ваши «шестёрки» меня из постели вытащили, когда за ноги хотели к решётке окна подвесить, как Вы им велели. А потом на шум дежурная прибежала, и я только и успела, что халат схватить, а то меня бы в одной рубашке сюда затолкали! Ленка от такой дерзости удивлённо подняла обе брови: – А ты, оказывается, очень хорошо всё понимаешь, девочка! Значит мне легче. Я сейчас тебе расскажу, что будет, когда ты сделаешь правильный или не правильный выбор, и ты сама решишь, как тебе быть. Ты ведь уже хорошо поняла, что всё будет именно так, как я скажу. Здесь я царь и бог и только я решаю, кого наградить, а кого покарать. И, заметь, щедро наградить или очень жестоко покарать. Кивни, если поняла. – устало произнесла Ленка и посмотрела на Иринку. Однако девчонка лишь пристально посмотрела ей в глаза и усмехнулась. Не дождавшись кивка, Ленка вздохнула и вкратце обрисовала сначала сладкую жизнь, если девчонка усмирит гордыню и продаст за свободу и немалую денежку самую малость, которая ей даже беременностью не грозит, потому что всё просчитают под цикл месячных. А затем она тоже кратко, но в нарочито грубых и циничных выражениях, перемежая рассказ матом и подробностями, рассказала, что будет если Ирина не согласится, как для начала, её изнасилует сантехник дядя Вася, которого она видела не раз, когда работала на кухне. Да, да, именно этот вечно пьяный и отвратительно воняющий мужик с седой щетиной на роже и гнилыми зубами. А потом она отдаст её на воспитание в комнату к старшим, и она будет всем им по очереди вылизывать их ссаные щели, пока не закончится её срок. Ирина отрицательно покачала головой и отчётливо произнесла: – Ни за что! Не заставите! Я кусаться буду, а не лизать, пусть лучше меня убьют! Ленка усмехнулась и с зловещим шипением выдохнула в ответ на пламенную речь дурынды: – Поверь, девочка, ты не Зоя Космодемьянская, да и времена не те. Всё делается легко и просто. Будешь не только лизать по приказу, но и сама предлагать свои услуги, потому что я велю посадить тебя на наркоту, и ты за дозу сделаешь всё, – закончила Ленка, откинулась на стенку, закрыв глаза и не заметила как уснула. Сквозь крепкий сон пробивались какие-то звуки, но Ленка была не в силах проснуться. Она вздрогнула и очнулась от сна, когда на тыльную сторону кисти правой руки, лежащей на коленях, капнуло что-то горячее, потом ещё и ещё. Ленка медленно открыла глаза и упёрлась в грязные пятки, качающиеся на уровне её глаз. По правой ступне стекала тонкая, но пахучая струйка. Ленка открыла рот, но из него не раздалось ни звука. А моча всё капала и капала на ленкину руку… Когда Ленка пришла в себя, смогла встать и , на трясущихся ногах, вывалиться в коридор, дальнейшее слилось для неё в одно суетливое и непрерывное действо. Ирку, завёрнутую в одеяло, они с дежурной надзирательницей перетащили в склад для готовых изделий, которые шили в колонии и имитировали самоубийство в этом месте. Ленка как робот проинструктировала своих стукачек из комнаты, в которой числилась Ирина и Ульку из старшего отряда. Ещё раз перепроверив, всё ли сделано правильно, Ленка позвонила Петровичу. Куда и когда делся Славик дальнейшая история умалчивала, хотя сообразить кого в её квартирку привела затейница судьба, было не сложно, ведь, когда вечером того кошмарного дня,она приползла около полуночи домой, там никого не было. Вместе со Славиком исчезли все украшения и часть денег, вернее все, которые он нашёл в её квартире. Но Ленке было не до таких мелочей, на кону была её жизнь. Тем более Петрович об этом прохвосте знать ничего не должен был, да и всё равно никто бы не помог, ведь Ленка даже в имени его была не уверена и знала о нём только то, что рассказал он сам… Далее мужиков в её жизни больше чем на вечер или ночь не случилось, а вскоре по естественным причинам перестал использовать свои вторники и Петрович. Зато он оказался прекрасным отцом её сыну, сразу признав его и записав на свою фамилию, но так и не женившись на его матери. Петрович был не только обожаемым папой для Илюшки, но и непререкаемым авторитетом, поэтому у Ленки не было проблем с поведением мальчишки ни в детском саду, ни в школе. Но она потеряла сына, давно превратившись для него в обслугу, не более. Окончательный разрыв отношений с сыном произошёл, когда Петрович отдал ему свою квартиру в областном центре, а сам переселился на дачу. Увидев, что Илья собирает все свои вещи, не оставляя в их квартире даже домашнего спортивного костюма или белья на смену, Ленка заистерила и в запале крикнула, что старый дурак всю жизнь на себе тащит чужого ублюдка, отец которого не генерал, а вор и альфонс, в которого и пошёл Илья, раз бросает родную мать. Сын в ответ посмотрел на неё тяжёлым взглядом Петровича и молча вышел из квартиры, что бы больше никогда не переступить этот порог. Он не отвечал ни на её звонки, ни на покаянные письма с просьбами простить. Рассказал ли Илья что-либо Петровичу, она не знала и долго не решалась позвонить бывшему любовнику. Петрович позвонил сам и сообщил, что их сын поступил в финансовую академию и с этого дня раз в неделю, по вторникам, сообщал свежие новости. Илья сначала отучился в финансовой академии, а потом, с протекции всё ещё влиятельного ветерана внутренней службы, отставного генерала, пристроился в госкорпорацию ведущим специалистом. Что всему этому могла противопоставить Ленка? В тесной компании отца и сына ей места уже не нашлось и даже на свадьбу Ильи её позвал Петрович. Весь вечер она чувствовала себя на этом веселье никому не нужной вещью. Одиночество навалилось со всех сторон и даже работа уже не спасала. Жизнь утекала сквозь пальцы, как песок, отнимая последнюю надежду на обретение хоть подобия женского счастья. Если бы не аллергия на шерсть, Ленка давно бы завела кошечку или собачку, всё веселее, но и эта компания тоже была ей не доступна. И вот теперь ещё и этот кошмар. Каждый раз, засыпая хоть на миг, ночью или днём, утром или вечером, Ленка навязчиво возвращалась во сне в тот день и час, когда ей на руку капнула первая капля горячей мочи из висящего тела девчонки, которую, наверное , можно было тогда ещё спасти, если бы тридцати трёх летняя Ленка сообразила приподнять её за ноги и позвать на помощь, а не сидела бы истуканом не менее часа, уставившись взглядом на грязные пятки сделавшего свой нелёгкий выбор четырнадцатилетнего человека, не пожелавшего стать жертвой, а оказавшегося сильнее палача и обстоятельств.Уже третий день Ленка панически боялась заснуть и металась по комнатам квартиры, делала зарядку, пила кофе, лезла под ледяной душ и даже выходила на улицу, где на газоне у дома она насадила растений и теперь ухаживала за ними, наряжаясь в яркие спортивные костюмчики и до головокружения настаиваясь головой вниз в призывных позах, украдкой стреляя глазками во всех, проходивших мимо, мужчин. Ленка всё и всегда делала не просто так. Вот и эту клумбу с дачными многолетниками она представила на городской конкурс и о ней написали в местной сплетнице, которую содержала администрация города, где Ленка работала уже пятый год. Но не это было главным, хотя признания и одобрения всего, что она делает, Ленка ждала и жаждала всю жизнь. Она считала себя исключительной во всём и искренне не понимала, почему некогда обещанные ей отчимом толпы мужиков, желающих носить её на руках и осыпать золотом, кутая в дорогие меха, где-то потерялись, не мелькнув даже на горизонте. Ленка присела на лавку у своего подъезда и с тоской уставилась в единственное подсвеченное ночным светильником окно в её доме. Шел уже третий час ночи, а соседи всё никак не могли угомониться и из приоткрытого окна тихонько лилась довольно приятная музыка и раздавался приглушённый смех. Ленке было завидно до тошноты. Она уже очень давно вот так, ночь напролёт, не сидела с мужчинкой, а эта старая, одноглазая после какой-то там аварии и толстенная бабища приворожила к себе такого красавчика, да ещё и моложе её почти на десять лет. То, что эта ведьма мужика приворожила, Ленка не сомневалась ни минуты, потому что не на что там было смотреть с таким обожанием, не обращая внимания ни на кого вокруг, когда они чинно выходили из подъезда и так заботливо подсаживать эту отвратную кучу жира на специально для её удобства приваренную ступеньку у двери их микроавтобуса. Ленку тошнило от этой патоки, но день за днём она неизменно в неё попадала, натыкалась на эти сцены, но в полном обожания взгляде мужа на жену день за днём так же ничего не менялось. Как-то, раза три, также сидя под окном квартиры «сладкой парочки», Ленка слышала, как эта «квазиморда» ещё и распекает своего мужа на чём свет стоит за какую-то покарябанную кастрюлю, а он покорно принимает упрёки, пытается её же успокоить и просит прощения. И ладно бы мужик был размазнёй или трусом, так ведь нет. Когда у соседей с третьего этажа дети устроили пожар на балконе, человек десять стояли и тупо смотрели на разгорающийся огонь, когда Сандро подъехал на своём микроавтобусе. Бросив машину там, где он заметил пожар , сосед выскочил из машины уже с огнетушителем в руках и рванул к тополю, который рос почти у пылающего уже балкона, набегу раздавая указания. Один сосед припарковал его микрик, что бы не мешать пожарным, трое набирали 101 и торопили пожарных, двое рванули в подъезд, что бы попробовать заставить, орущих в горящей квартире детей, открыть дверь, остальные понеслись по квартирам за водой. Ленка стояла с телефоном в руке и с замиранием сердца смотрела, как ловко вскарабкался сосед на дерево, а потом, сидя на ветке, которая качалась и скрипела, грозясь сломаться в любой момент, привёл в действие огнетушитель и стал тушить огонь через открытую створку остекления балкона, сбивая пламя у балконной двери. Ему подали ещё один автомобильный огнетушитель и, держа его в одной руке, Сандро встал на готовую обломиться ветку и рыбкой нырнул в открытый проём, где всё ещё плясали языки пламени. Ленка ахнула вместе с остальными зеваками и испуганно зажала рот, но мужчина начал работать вторым огнетушителем и в этот момент во двор с воем влетела пожарная машина. Сандро подали лестницу, и, отсекая его от ещё полыхающего местами огня, помогли спуститься вниз, куда минут через пять прибыла и вызванная Ленкой машина скорой помощи. У Сандро обгорело лицо, волосы и руки, на куртке и брюках тоже виднелись прожжённые до тела дырищи, но мужик счастливо улыбнулся, когда соседи сообщили, что с детьми всё в порядке и квартира тоже только задымлена, пострадал только балкон. Сандро увезла скорая и пару недель Ленка видела озабоченную Мирку- «квазиморду», садящуюся в такси по утрам и прибывающую домой поздно вечером тоже на такси. Конечно, таскать такую тушу в автобусах не привыкла, Сандро и отвезёт и привезёт. У, ведьма ! Ленка почти влюбилась в соседа после его геройского поступка на пожаре. Ох и дала жару она на административной комиссии, которую возглавляла, мамаше, поручившей шестилеток-близнецов старшей сестре десяти лет отроду, которая свалила к подружке, оставив сорванцов одних в квартире, и не вспомнила о братьях даже услышав вой пожарной сирены. Она выглянула в подъезд из соседней квартиры и полюбопытствовала у мужиков, присевших на корточки перед дверью в их квартиру, у кого и что там горит и почему два дядьки ломятся к ним, уговаривая братьев открыть им дверь. Дядьки отобрали у неё ключ, открыли уже задымлённую наполовину квартиру и кинулись искать переставших орать и теперь испуганно молчавших малышей, которые обнаружились в закрытой на щеколду ванной. Выбив дверь, мужики вытащили мальчишек на воздух и передали медикам для осмотра. Всё это Ленка рассказывала членам комиссии и мамаше, как очевидец, и искренне возмущалась её инфантилизмом. Эта бестолочь никак не могла понять, что её сыновья чуть не погибли, только благодаря соседям их спасли и что просто нельзя быть такой беспечной. Наградив безмозглую куклу, нарожавшую трёх детей, а ума не нажившую, максимальной суммой штрафа, в надежде, что может хоть её суровый муж, когда вернётся с очередной вахты, научит прошмандовку, проматывающую часами в магазинах заработанные им на Севере деньжищи, Ленка мысленно горько вздохнула. Вот бы ей такого вахтовика Илюшеньку или мачо Сандрика. Так нет, один достался «Барби», второй в свою старуху Изергиль вцепился, как в Василису-прекрасную и её, Ленку, умницу, хозяюшку и искусницу в любовных утехах, «сладкую девочку», как звал её отчим, в упор не видят. Сандро после пожара тоже наградили, но не штрафом, а грамотой и ценным подарком . Ленка приложила к этому свои усилия и вскользь упомянула об этом, когда поинтересовалась, понравились ли ему командирские часы с наворотами, в которых можно хоть плавать, хоть в кузне работать, они и противоударные, и водонепроницаемые, сообщив, между делом, что это она их выбирала. Сандро сдержанно поблагодарил и поспешил к своей «квазиморде». Ну и как тут не поверить в приворот этой ведьмы? Ленка закусилась на жену Сандро уже конкретно, тем более что шефа давно колбасило даже от её имени. Эта мерзкая бабища буквально с момента назначения шефа на пост главы города третировала его своими заявлениями, вмешиваясь в его постановления, оспаривая их и выдирая нужное ей решение администрации города для обратившихся к ней за помощью горожан из мэра буквально с кровью. Не зря же эту Мирку её коллеги- адвокаты и вольные юристы, работающие в Холмских судах, заглазно звали торпедой или бультерьером. С последним прозвищем, чисто визуально, Ленка была согласна, но Мирку ни кликухи ни прочие мелочи, типа мнения окружающих , не волновали ни в коей мере. Эта самоуверенная до космических масштабов бабища танком пёрла для достижения поставленной цели. Вот полгода назад на выборах 2021 в Государственную Дума РФ она чуть не запихнула от Холмска-5 никому не известного мужика из областного центра, раскрутив его до первых мест на 6 из 8 избирательных участках. Надо знать почтовскую публику, чтобы оценить этот несомненный успех и очень опасный прецедент. Жители Холмска-5, некогда закрытого почтового ящика, издавна терпеть не могли жителей областного центра. Почтовские страдали снобизмом и считали себя «белой костью». Прошедшие годы и особенно резко упавшее в последнее десятилетие благополучие жителей закрытого городка немного обтесало их, но насторожка к пришлым осталась. Мира же притащила никому не известного и весьма неказистого мужичка из Холмска и сделала его не просто популярным на почтовом, но и узнаваемым жителями на единственном протащенном в Холмск-5 баннере, расположенном сверхудачно на въезде в городок. Этот единственный баннер оказался эффективнее понатыканных везде баннеров с физиономией сыночка мэра и нужных местной власти людей, заклеенных физиономией младшего Пузенко остановок и ею же украшенных автобусов. Не сработали и тысячами разложенные во всех магазинах, почтовых отделениях, в организациях города, раскиданные в почтовые ящики листовки и красочные буклеты с иконостасом наград тридцатисемилетнего любителя нетрадиционной любви, невесть где , как или чем их заслужившего. А, может и просто нарисованных, кто проверять-то будет? Мира Старикова сняла несколько видеороликов, высмеяв и самого сыночка мэра, и его выборный слоган, подправленный тут же на всех его плакатах, которыми заклеены были все автобусные остановки. Приходилось признать, что эта остроумная приписка подняла на смех выборный слоган сыночка мэра и активистам штаба Пузенко пришлось срочно сдирать плакаты со всех остановок общественного транспорта. Так же проклятая баба прошлась и по остальным провластным кандидатам в Государственную Думу и ей нашлось, что сказать о каждом, далеко не стимулирующего горожан отдать за него свой голос. Видеоролики Миры Стариковой стали мощным оружием предвыборной агитации и горожане ей поверили. Пришлось немало помухлевать и откровенно переделать итоговые протоколы 6 избирательных участков, да ещё и придумать более 1700 неожиданно «нарисовавшихся» избирателей, якобы прибежавших в последний момент, что бы проголосовать за младшего Пузенко в дипмиссиях в Париже и Лондоне, что бы в Госдуму, для лоббирования папиных интересов и прикрытия его зада от неприятностей, вернулся сынок шефа. Как же Мира прошлась по «законности» результатов выборов, адресовав всех жителей Холмска-5 к просмотру реплики Ивана Урганта, в своей привычной искромётной манере тонко высмеявшего «ноухау» с «иностранным электоратом» простого холмского парня. Шеф орал в это утро как скаженный, брызгал пеной и матерился витиевато и без повторов, но и не догадывался насколько Мира Старикова закусилась. Теперь каждое утро ему докладывали, что она опять обнародовала на своём канале в мессенджере, заделавшаяся на старости лет ещё и блогершей. Подписчиков и неявных, но поклонников у её канала было в городе предостаточно, начиная с сотрудников городской безопасности и правопорядка, которых шеф подпряг указивкой заткнуть ей рот. Надо отдать Мирке должное, бабёнка была не без креатива и её выпуски были весьма болезненными для шефа, а сарказм балансировал на грани между клеветой и оскорблениями, но прищучить её было не на чем, хотя сатира была весьма едкой. Ленка завидовала Мирке неимоверно, потому что начинала понимать чем берёт эта, отталкивающая своей внешностью и одновременно с первым словом приковывающая к себе внимание, уже глубоко пожилая женщина, которая не боится никого и ничего. Она тайком смотрела её ролики и иногда до колик хохотала над её репортажами и постами в адрес шефа, его команды или сыночка. Но злоба и зависть Ленку так душили, что однажды она не выдержала и в чате, где обсуждались городские проблемы в жилищном хозяйстве, встряла в обсуждение одного из миркиных видеороликов и назвала её мошенницей. Это было ещё летом ,и Ленка надеялась, что Стариковой об этой её глупости не доложат, потому что боялась её до оторопи. В администрации давно рассказывали, что у Миры Стариковой рука тяжёлая и быстрая. Ленка всерьёз опасалась за свою уже и так основательно поредевшую шевелюру. Года четыре назад, когда Ленка ещё ничего о Мирке не знала, как-то вечером в комитет принеслась сотрудница общественной приёмной, где иногда вёл приём граждан шеф, и, захлебываясь от восторга, смешанного с возмущением, явно наигранным на всякий случай, но с плохо скрываемым злорадством, рассказала как только что на приёме какая-то Мира Старикова, известная в городе скандалистка, но добивающаяся своего как в судах, так и без них, известный своей неподкупностью и бескомпромиссностью юрист, заткнула в прямом и переносном смыслах шефа с оравой сотрудников жилотдела и заставила его какой-то одинокой мамаше с ребенком-инвалидом аж двухкомнатную квартиру выделить, да ещё и с ремонтом, после того, как он уже ответил этой мамаше месяц назад, что, мол, сидите и ждите в очереди ещё лет двадцать, а то и больше. Всё это она рассказала в таких подробностях, что Ленка аж зауважала эту Миру, потому что шеф матом крыл всех подчинённых и в упор никого, кроме себя любимого и своего обожаемого сыночка, не видел и знать не хотел, за людей не считая. Теперь эта самая Мирка по иронии судьбы, вселилась в их дом, в квартиру прямо под ленкиной квартирой, живёт со своим мужем душа в душу и раздражает Ленку неимоверно, потому что имеет всё, чего у неё нет и уже вряд ли будет. А ещё Ленка себе ничего из того, что Мирке даётся легко, позволить не может. Вот если бы не Старикова, а она, Ленка-пенка, могла так же смело и грамотно «мочить» всех: от шефа, которого Старикова упорно называет городским заведующим хозяйством, проще завхозом, через губернатора Жрачкина, именуемого ею областным завхозом до самого президента и членов правительства, которых она называет бандитской малиной, умеющей только крышевать. Шефа колбасит, а сделать он с этой заразой ничего не может. Вот если бы Ленка так могла, сколько бы мужиков в неё влюбилось. Мирке вон пачками комменты сыплют, а в Одноклассниках просятся в друзья и стар, и млад и шлют ей открытки и подарки в таком количестве, что когда она выбирает время их принять, то несколько страниц в её ленте забиваются этими сообщениями. Ленка сама сляпала фейковую страницу и под ником мужика напросилась в друзья к Мирке и Сандро на их общей странице. Ох, лучше бы не напрашивалась, потому что как только влезла в их фотки, вообще от зависти и злобы спать перестала. Эта парочка весь мир вдвоём обскакала и везде такие счастливые. А когда Ленка узнала, что они вместе скоро уже 30 лет оказывается, то до неё дошло, что нечего ей здесь ловить, но завидно и злость просто раздирает, а уйти никак, ведь и как будто в замочную скважину за их жизнью подглядываешь. А посмотреть было на что. Мирка обожала своим многочисленным друзьям и подружкам дарить праздники, а потом выкладывала и фотки и видео с этих вечеринок и Ленка готова была от зависти лезть на стенку, до того ей из своего унылого одиночества хотелось туда, в это искромётное и бесшабашное веселье, в этот балаган, где артистами были все присутствующие. Но Ленке в эти праздники жизни не попасть никогда. Всё это вспомнилось Ленке под льющуюся из соседских окон музыку, и она чуть не взвыла в голос от тоски и безысходности. Им там, за этими сиреневыми портьерами, тепло и уютно вдвоём, а может они уже и спят безмятежным сном под тихую мелодию, а Ленка сидит замёрзшая, одинокая и боится вернуться в тепло квартиры, потому что не может себе позволить уснуть. Сколько она уже просидела на этой скамейке? Перед рассветом стало зябко, и Ленка решилась вернуться в квартиру. Она устало опустилась на стул рядом с кофеваркой и нажала на старт. Отхлёбывая горячий горький кофе Ленка снова погрузилась в воспоминания, но попробовала переключиться на приятные. В ленкиной жизни тоже был любимый мужчина, а она, дурында малолетняя тогда сама погубила своё счастье, испугавшись сама не знает чего. Ленка-пенка, как звали её сначала во дворе, а потом и в школе, первый раз легла с мужиком ещё в двенадцать, когда и месячные ещё только начались, а сиськи уже наметились. Она хорошо помнила и сейчас как это получилось, что она оказалась с отчимом в своей кровати, когда мать работала и они были дома одни. Отца своего Ленка и не знала, а дядя Слава жил с ними уже лет пять, его мама привела перед новым годом, когда Ленка уже училась в первом классе, но папой называть его не просила, да и дядя Слава не настаивал. Ленке этот брюхатый и вечно небритый мужик не нравился, но и противен не был. Он мало обращал на дочку сожительницы внимание, и они просто не мешали друг другу. У матери и дяди Славы была своя комната, а у Ленки своя, но любопытство с некоторого времени её разобрало, что он там такого с матерью делает, от чего она так стонет, а то и подвывает и вечно просит его ещё да ещё и посильнее. Ленка пыталась подсмотреть, но мать плотно закрывала дверь на щеколду и приходилось довольствоваться только подслушиванием. А потом Ленка увидела в приоткрытую дверь ванной, как отчим моет свою письку под краном. Конечно она пару раз видела письки мальчишек и в детском саду, и раздевалке перед физрой, но они у одноклассников были маленькими, с острыми кончиками и висели, сморщенные и поверх таких же сморщенных мешочков. Писька у дяди Славы была большой, с выпирающими веревками под кожей и красновато-коричневая какая-то. Ленка с любопытством стала наблюдать за тем, как отчим странными движениями, обхватив надутую письку, похожую на толстенький гриб с нераскрывшейся шляпкой, своей лапишей водит туда-сюда от своего брюшка до шляпки, всё ускоряя движения, а у самого в зеркале над раковиной рожа такая довольная и глаза закрыты. А пыхтит сквозь зубы как паровоз и ноздри раздуваются. Местами покрасневшая рожа отчима отражалась в зеркале над раковиной, но Ленку интересовал больше процесс внизу. Она застыла, приставив глаз к щёлке, и чуть не взвизгнула от неожиданности, когда отчим вдруг перестал терзать свой гриб, заскрипел зубами и зарычал, как соседский пёс Палкан, помесь кавказца и какой-то дворняги, а его писька в руке стала дергаться сама и сквозь пальцы его пятерни, зажавшей шляпку гриба, в раковину закапала жидкость, похожая на крахмальный клейстер. Ленка округлившимися от удивления глазами смотрела на сочившиеся сквозь пальцы мужика мутные струйки, стекавшие в раковину, на дернувшийся несколько раз гриб и, вдруг вспомнила, как они с мамой варили этот крахмальный клейстер. Месяц назад по рецепту, записанному на уроке труда, они с мамой делали фигурку из папье-маше, это так называется, когда склеивают порванные как попало мелкие кусочки бумаги. Они сварили из крахмала клейстер, а потом взяли пластмассового мишку из ленкиных старых игрушек, намазали его вазелином, как велела учительница, и стали обклеивать кусочками порванных старых газет, а поверху белыми бумажными салфетками. Потом они оставили облепленного мишку сушиться на ночь, а с утра, поскольку было воскресенье и в школу идти было не надо, закончили домашнее задание. Мама аккуратненько бритвой и маникюрными ножничками разрезала прилипшую к старой игрушке бумагу, приложила половинки снятой бумажной шкурки и склеила швы, замаскировав их кусочками салфетки, так же намоченными в клейстере. Когда бумажный медвежонок высох, Ленка уже сама его раскрасила и, когда краска высохла, помазала сверху канцелярским клеем. Медвежонок получился как настоящая фарфоровая статуэтка, только очень лёгкий. На уроке ей поставили отлично и взяли ленкиного медвежонка на выставку городского отдела народного образования. Ленка отвлеклась от наблюдения за отчимом на эти приятные воспоминания, и если бы он с шумом вдруг не выдохнул, могла получить прямо в лоб дверью ванной. Ленка вздрогнула и увидела, что отчим открыл глаза и стал мыть шляпку своего гриба под краном. Она быстро шмыгнула в комнату, плюхнулась в кресло под торшером и сделала вид, что читает учебник. Минуты через две она услышала, как отчим выключил свет в ванной и открыл дверь её комнатки: – Учишь? Умница, девочка. Помочь чем надо? Ты не стесняйся, обращайся, я математику секу и физику с химией немного. Ленка удивлённо посмотрела на отчима, потому что до сих пор он ни разу не предлагал помощи, и тот ей весело подмигнул. Она машинально опустила глаза и увидела, что отчим стоит в одних плавках и под нависшим пузком весьма явно сквозь тонкий трикотаж выступает бугорок с влажным пятном сверху на ткани серых плавок. Отчим проследил её взгляд и, ухмыльнувшись, почесал пятернёй около пятна, в ответ на что изпод верхней резинки плавок показалась нечто розовое и гладкое. Глаза Ленки расширились, но она не отвернулась, а заворожённо смотрела, как отчим медленно погладил себя снизу вверх по явно набухшему нечто, и оно ещё больше вылезло из плавок, снова напоминая гриб со шляпкой, только почему то поделённой пополам и с дырочкой. Ленка вдруг подумала, что сейчас из этой дырочки высунется грибной червяк и громко фыркнула. Отчим сначала удивлённо вскинул брови, но потом улыбнулся и спросил: – А хочешь, Ленка, в доктора поиграем? Только по-взрослому? Ленка не поняла и переспросила: – Что ли уколы ставить будем? Отчим ухмыльнулся: – Можно и так сказать. Ты же с мальчиками в доктора играла в детском садике или во дворе? Ленка наморщила лоб, перебрала в памяти все дворовые игры и отрицательно покачала головой: – Нет, в доктора не играли. Дядя Слава прикрыл дверь и подошел к ней так близко, что его гриб, торчащий из плавок, оказался на уровне её глаз. От отчима пахло маминым мылом и чем-то ещё незнакомым, терпким, но не противным. Он аккуратно взял Ленку за подбородок, заставил посмотреть на него и, проведя большим пальцем по её губам, спросил: – Так хочешь научу или нет? Ленка сглотнула, почувствовав, как пальцы дяди Славы легко скользнули по её шее, что было не щекотно, а даже как-то приятно и спросила: – А это не больно? Укол ведь? Отчим ухмыльнулся и ответил, что он постарается, что бы больно не было, а было очень приятно. Дядя Слава пообещал, что потом Ленка сама научит кого захочет этой игре , станет атаманшей в дворовой команде и первой девочкой в школе. Потом отчим сказал, что сегодня будет первый приём и называется он осмотр. – Ты же была у врача? Ленка кивнула, и дядя Слава удовлетворенно продолжил: – Вот. Сейчас сначала я буду врачом и буду осматривать тебя, а потом ты станешь врачом и будешь осматривать меня. Только чур слушаться и не стесняться, я ведь доктор, а докторов не стесняются. Поняла? Ленка снова кивнула, и дядя Слава сел на её кровать и попросил лечь рядом, как на кушетку в медицинском кабинете. Ленка ненадолго задумалась, но подчинилась и легла на спину, вытянувшись на кровати солдатиком. Отчим попросил её закрыть глаза и, когда она выполнила просьбу, то почувствовала, что он почти невесомо погладил её за ушком, потом так же легонько погладил шею, от чего по рукам и спине побежали приятные мурашки. Дядя Слава стал гладить её грудки поверх халатика пальцами одной руки и одновременно расстёгивать пуговки на нём другой. Ленка напряглась, но отчим, заметив это, успокаивающе напомнил: – Спокойно, пациентка, доктор плохо не сделает, доктор лечит,– и продолжил гладить Ленку всё ниже и ниже, спускаясь к животу. Ленка почувствовала, как отчим жарко дыхнул ей за ухом и мурашки снова приятно защекотали руку и спину до самой попы. Одновременно она почувствовала, что рука отчима скользнула прямо в трусы и распахнула глаза. Отчим встретил её взгляд и весело подмигнул: – Осмотр не закончен, пациентка,– и Ленка почувствовала как пальцы отчима приятно защекотали лёгкими движениями где-то в самом верху разреза её письки и у неё вдруг перехватило дух. Ленка зажмурила сильнее глаза и как будто заснула, а когда вернулась в явь, увидела отчима рядом с собой лежащим на кровати. Он, прерывисто и жарко дыша ей в шею, гладил её голое уже тело и Ленке это нравилось. Стало почему-то жарко. Она чуть не повторила за матерью «ещё», когда, кончиком языка отчим пощекотал Ленку за ушком и стал легко касаться губами шеи, потом груди, целуя нежно только начавшие обозначаться бугорки вокруг сосков, а потом стал как будто жевать один сосок, теребя одновременно пальцами другой. Ленке было очень необычно и очень хорошо, шевелиться не хотелось. Внизу живота появилось странное тянущее ощущение, которое тоже приносило удовольствие. Ленка задышала чаще, когда дядя Слава стал целовать её живот, а потом лизнул где-то там и внизу и что-то снова запульсировало в ответ. Ленка уже не напрягалась, она вслушивалась в новые ощущения и начинала понимать материны просьбы, потому что ей тоже хотелось ещё и ещё этих новых и, наверное, взрослых ощущений.. А дядя Слава развел пальцами края её письки и жарко дыхнул туда. Ленка снова забыла как дышать и замерла, ожидая и желая продолжения. Отчим сполз вниз и, сняв с неё трусы совсем, раздвинул своими коленями её ноги в стороны и устроился между ними, присев задом на пятки. Сам он уже был абсолютно голым. Между его покрытых довольно густыми волосами ног, дулом пистолета торчал его налившийся гриб и из дырочки на его шляпке сочился тонкой струйкой клейстер , от чего шляпка влажно поблёскивала. Дядя Слава стал аккуратно сгибать ленкины ноги в коленях, и она с немым вопросомпосмотрела отчиму в глаза, но на его вдруг построжевшем лице была только сосредоточенность и в голове отчётливо прозвучали сказанные им недавно слова, что доктор плохо и больно не сделает. Ленка закрыла глаза и сразу получила поощрение за хорошее поведение, потому что почувствовала как дядя Слава легко развёл края её письки пальцами и снова лизнул, но уже всем языком внутри от попы до начала разреза, и она чуть не вскрикнула от острого, но приятного отклика изнутри, там что-то сжалось и по всему телу разлилось приятное тепло. Потом она почувствовала, как палец отчима стал погружаться куда-то внутрь около попы и там всё опять сжалось, но снова приятно, а отчим удовлетворённо хрюкнул, от чего Ленка открыла глаза и увидела как он обнюхивает свой средний палец правой руки и улыбается. Заметив, что Ленка на него смотрит, отчим лизнул палец и причмокнул губами: – Какая ты Ленка сладкая, прямо мёдом пахнешь и мёдом сочишься. У Ленки от этих непонятных слов и довольного вида отчима внизу живота приятные ощущения стали нарастать, и она непроизвольно дернулась попой вверх, как в упражнении на физкультуре, от чего отчим расплылся в улыбке , засюсюкал, заворковал ласковые слова и, подложив обе ладони под ленкину попу приподнял её ноги и заложил их себе на плечи, а сам снова уткнулся между её ног, орудуя языком то где-то внутри, то там, где недавно шерудил его средний палец, то между складочками ленкиной письки, то легонько касался какой-то пульсирующей точки сверху, усиливая приливы приятных ощущений у Ленки. Она не сдержалась и попросила отчима: – Ещё !, – на что тот, оторвавшись от своего и ему явно доставлявшего удовольствие занятия, ласково ответил : – Не спеши, моя девочка, дальше будет слаще, но торопиться первый раз не надо. Первый раз как укол, немножко больно будет. Ленка, уже утомлённая новыми ощущениями, но помнившая, что просит у отчима каждый раз мать и подозревающая, что ей пока этого не показали, с подростковой прямолинейность потребовала: – Ну и пусть будет больно, а я хочу. Это же только раз, а потом только хорошо? Отчим утвердительно кивнул, и Ленка потребовала: – Хочу скорее хорошо. Ты обещал по-взрослому! Дядя Слава ненадолго задумался, продолжая держать ленкину попу на весу, стал перебирать пальцами волосики на её письке , от чего Ленка покрылась щекочущими мурашками вся и засмеялась. Отчим, видимо решив показать ей по-взрослому, кивнул головой и нависнув над Ленкой так, что шляпка его гриба уткнулась между ленкиных ног, взял гриб в правую руку и, раздвинув складки ленкиной письки пальцами левой руки стал медленно водить шляпкой снизу вверх между складок и обратно. Ленка закрыла глаза и ей показалось, что она движется навстречу этой горячей и приятно гладкой шляпке, скользящей по разлитому клейстеру. Потом Ленка ощутила, как шляпка уперлась куда-то внизу и стала потихоньку пролезать туда, где недавно приятно щекотался средний палец отчима. Тут, правда дело пошло медленнее. Ленке стало немного неприятно, потому что кожа внизу как-то натянулась и что-то не пускало шляпку гриба внутрь. Отчим снова поскользил шляпкой вверх до пульсирующей точки и когда коснулся её, Ленка чуть не заорала от одновременно острой и приятной боли, пронзившей её от этой точки до головы. Теперь застучало и в висках, а сама Ленка несколько раз дёрнулась низом живота и выгнулась в руках отчима. Когда Ленка обрела способность слышать, то различила довольный хохоток отчима с непонятным набором слов : – А ты горячая штучка, Ленка. Поздравляю с первым оргазмом. Эвона как тебя колбаснуло, так редко кто из опытных баб словит. Ох и достанется мужикам от тебя. Но им только после меня. Я буду первым, моя девочка, хотя даже не из десятка, тебя и сотня теперь не успокоит. Ленка слушала его и ловила в теле тающие медленно отголоски накативших ощущений. Отчим легонько гладил её, лежа рядом и закинув на неё левую ногу, что тоже было приятно. Его слегка обмякший гриб обслюнявил своим клейстером левый бок, но и это у Ленки не вызвало неприятных ощущений, ведь она всё ещё помнила, как по скользкой, смазанной этим клейстером дорожке скользила шляпка, даря Ленке сладкие ощущения и что именно в конце этого скольжения она получила очень приятное что-то во всём теле. Прав оказался отчим, просто медовые ощущения, которых хочется ещё и ещё. А ведь она пока точно не всё получила, туда-то гриб не протиснулся, а значит, когда мать орёт сильнее, это не про сверху, а про там. Ленка решительно повернулась к отчиму: – Всё, я хочу всё и сейчас. Ты обещал. Пусть будет больно, я потерплю. Но отчим вдруг серьёзно посмотрел на неё и спросил: – Совсем ты мне голову заморочила своим хочу. У тебя последний раз месячные когда были? У Ленки жаром вспыхнуло лицо. Мама сказала, что мужчины о месячных знать не должны, надо скрывать и беречься, что бы не протекло и никто не увидел, а то засмеют и в школе и во дворе, а тут так прямо и скажи. И она , надувшись, отвернулась. Дядя Слава усмехнулся и развернул её за плечи к себе: – Смешная ты, Ленка. Чего теперь-то стесняться. Я хочу тебя научить, как и кайф словить и не залететь, поняла, дурочка. Что такое «залететь» Ленка не знала и отчим рассказал, пояснив на примере пестиков и тычинок, как получаются дети после приятного и как это неприятно, если они не нужны. Ленка дурой не была и всё поняла с первого раза. Потом они прямо так, голышом, сидели рядышком за её столом и на вырванном из тетрадки по математике листке в клеточку считали когда бывает только кайф, как это всё , испытанное Ленкой, назвал отчим, без детей, а когда кайф может закончиться большими проблемами. К удовольствию обоих, сегодня кайф был абсолютно безопасен, потому что месячные у Ленки придут через пару дней, и они вернулись на кровать. Пододеяльник уже во многих местах украсился заметными пятнами спермы, как оказывается правильно называется клейстер, и застыл в этих местах коркой. Дядя Слава велел перед приходом матери заменить его на такой же, что бы мать ничего не заметила, а этот выстирать и высушить, когда мать уйдет снова на смену. Ленка понятливо кивнула и на сей раз сверху пододеяльника она по совету отчима подстелила себе под попу старое полотенце, которое можно потом незаметно выбросить. Для чего это надо отчим не сказал, и Ленка не стала уточнять. Дядя Слава решил научить Ленку и целоваться по-взрослому и вначале, насмеявшись вволю и даже получив от отчима легкий подзатыльник за непослушание, Ленка наконец поняла в чём заключается секрет приятного в том, когда в твоём рту шарится чужой язык и позволила себя целовать долго и вдумчиво, ловя новые ощущения и уже даже ответила робкой попыткой просунуть свой язык в рот дяде Славе. Она потянулась к отчиму, придвинувшись и прижавшись всем телом , ощущая щекотку от его волосатых рук, груди и ног. Дядя Слава снова рыкнул, как соседский пёс Палкан, и, одном прыжком оказавшись между понятливо поднятыми ею вверх ногами, которые она уже сама положила ему на плечи, продолжил закреплять уже пройденный урок, который Ленка учила бы снова и снова, утопая в сладких ощущениях. Заминка снова произошла внизу, но на этот раз дядя Слава сначала снова довёл Ленку до разрядки, как он это назвал, а потом уже начал медленно пихать в дырочку, к которой Ленка примащивала тряпочки и вату во время месячных, шляпку своего гриба, которую он назвал «головкой», а сам гриб «членом». Сначала голосом учителя дядя Слава рассказал прилежно внимавшей каждому слову ученице, что самый сладкий и долгий кайф ловится когда член мужчины на всю длину входит во влагалище женщины, как он назвал дырочку внизу ленкиной письки , ещё раз обозначив вход в неё легким проникновением своего указательного пальца, когда доводил Ленку до второй в её жизни разрядки. Он пояснил, что член щекотит и трёт там какие-то стенки, которые сжимаются, доставляя и мужчине и женщине ещё больше удовольствия. Эти стенки у Ленки будут такими чувственными, а само влагалище таким узким, что оно имеет право носить гордое звание «сладкой норки», как окрестил он эту дырочку у Ленки внизу. Выход из попы, называется анус, то, что располагалось между ногами Ленки «половые губы», а пульсирующий бугорок, который дядя Слава велел ей потрогать своим указательным пальцем, что бы знать где он прячется, назывался «клитором». Все слова Ленка старательно запомнила, потому что отчим записывать не разрешил. Единственное в новых названиях, что насмешило Ленку, было слово «член», потому что везде висели портреты членов политбюро и портреты этих членов старшеклассники несли на демонстрации в мае и ноябре. Пришлось поверить отчиму на слово, хотя сравнение мужской гладкой и полной жизни напружевшейся письки с крепеньким грибом ей нравилось куда больше, чем со старыми рожами с обвисшими щеками и тремя подбородками на портретах этих членов. Словившая второй раз за последние пару часов кайф Ленка ждала обещанного ещё более яркого сладкого взрыва и внимательно прислушивалась к тому, что делал с ней отчим. Ей хотелось до мелочей запомнить свой первый раз, после которого, как сказал дядя Слава, она станет настоящей и самой желанной женщиной, каких мало и которая заведёт гарем из мужиков, готовых носить её на руках и купать в мехах и золоте. Отчим уже привычно поработал языком в остывающих от кайфа половых губах, не касаясь клитора и, смочив палец в её влагалище, намазал головку члена, который тут же отреагировал выступившей капелькой спермы. Ленка вслушивалась внимательно и будто увидела, как отчим медленно и аккуратно, как бы натягивая внешнюю кожу вокруг влагалища и не давая ей заворачиваться внутрь, по миллиметрику начал пропихивать головку члена внутрь. Ленка почувствовала как сначала влагалище резко сжалось и увидела, что отчим зажмурил глаза. Он остановился, хрипло и рывками выдыхая. Ленка от нетерпения слегка сама подалась вперёд, но отчим каким-то свистящим шёпотом выдохнул: –Не шевелись, только не шевелись,– и Ленка испуганно застыла. Через непродолжительное время отчим облегчённо выдохнул и продолжил ласкать её руками, но движения внизу прекратил. Через пару минут Ленка почувствовала, что она расслабляется и тут же появилось ощущение, что во влагалище тоже стало спокойнее. Видимо отчим ощутил перемену, потому что широко улыбнулся и одобрительно проурчал: – Ай, умничка, какая же ты, Ленка, умничка. Ох и бедовой ты бабой будешь, погибелью для мужиков, попомни, сладенькая моя. Ты только слушай себя и не торопись сама и не торопи меня и всё будет отлично! Ленка не совсем поняла, но решила потом спросить, что значит слушать себя и как понять, что она куда-то торопится или нет. Внизу на входе во влагалище отчим слегка как бы дёрнул членом и снова появилось ощущение распирания, но боли почти не было, а вот чувство приятного касания к стенкам влагалища появилось, и они тут же отреагировали сжатием. Отчим снова рыкнул и застыл. Но на этот раз Ленка застыла вместе с ним, а потом стала сама себя успокаивать и, вместе с расслабляющими поглаживаниями отчима, на сей раз влагалище расслабилось быстрее, что отчим сопроводил снова одобрением и обещанием великолепного будущего его «сладкой девочки». Ленка мысленно похвалила себя за сообразительность и ждала, что отчим снова продолжит игру в «тук-тук», как она мысленно назвала свой первый раз, а она сначала там скажет «нет никого дома» и сожмёт стенки, как бы выпроваживая гостя, а потом расслабит и ещё на чуть-чуть пропустить внутрь. И так пока не получит обещанного суперкайфа. Игра ей понравилась, тем более, что она уже чувствовала себя не просто послушной ученицей, а уже «сладкой женщиной» – повелительницей мужчин. Отчим слегка подёргал членом внутри влагалища, которое тут же сжалось, но расслабиться Ленка не успела, потому что в коридоре раздался звонок телефона. Дядя Слава давно хотел заменить старый, еще сталинских времён, аппарат на новый, что бы он не пугал своим режущим уши воплем и зря этого не сделал, потому что они оба так вздрогнули, что дядя Слава отпустил ленкину попу, а её ноги, соскользнув с его плеч, нарушили равновесие, и он кувыркнулся назад, брызгая струёй спермы как на себя, так и на пол. Приложился дядя Слава спиной и затылком о пол знатно, продемонстрировав в кувырке волосатый зад и вся эта картина показалась Ленке весьма забавной, несмотря на незаконченную обещанным суперкайфом игру. Ленка еле сдержала смех, зажав рот ладонями и изобразив на лице испуг, хотя тело уже начинал сотрясать хохот и уткнулась в подушку, чтобы не расхохотаться в голос. После того, как она слышала, как отчим выскочил, матерясь, в коридор и заорал в трубку, она рассмеялась, глуша хохот подушкой. Хохотала Ленка до слёз, и до икоты, потому что память услужливой каруселью демонстрировала то волосатый зад отчима, то его очумевшие глаза, то шляпку гриба из которого таки вылез грибной червяк, вернее не вылез, а вылетел, как Змей-Горыныч. Просмеявшись и вытерев выступившие слёзы, Ленка быстро натянула трусы с майкой и, застегнув халатик, вышла в коридор, потому что между ног явно чувствовался дискомфорт и сегодня продолжения игры уже не хотелось. Хватит с неё и кайфа и смеха на сегодня. Дядя Слава был уже в робе и, сидя на табурете у вешалки с уличной одеждой , матерясь на какого-то Егорыча, который никак не упьётся, начальника, который других идиотов не знает, надевал ботинки. Ленка поинтересовалась : – Ты куда, дядя Слава ? Отчим не глядя в её сторону буркнул: – Матери скажешь, что я на полторы смены ушёл, там Егорыч опять нажрался, надо подменить, а потом моя сразу в ночь. Пусть пожрать сгоношит и притащит сама, тебе вечерами шастать по промзоне не надо, так и скажи, если посылать будет, что я запрещаю. Взявшись за ручку двери отчим посмотрел на Ленку и, видимо заметив покрасневшие от хохота лицо, заплаканные глаза и дорожки слёз на щеках, понял всё по-своему и, слегка прижав Ленку к себе, погладил её пониже спины. Потом урчащим голосом дядя Слава пообещал: – Не плач, дурочка, сладкая моя девочка. Скоро всё, что обещал, сбудется. Вот мать в ночную пойдёт, а я подменюсь, если совпадёт, и мы с тобой продолжим. Ты там дни посчитай, как я учил, что бы кайф без фигни. Поняла? Ленка кивнула и отчим закончил, уже открывая дверь: – Ты уже такая сладенькая, что съел бы и ни с кем не поделился. Не скучай и наведи порядок там, что бы мать не просекла чего. До возвращения матери было ещё часа три и Ленка, наскоро протерев пол у себя в комнате и сменив пододеяльник, залезла в ванну, прихватив с собой зеркальце. Наполнив ванну до половины, она закинула ноги на края и стала через зеркальце рассматривать половые губы и вход во влагалище. Клитор ещё был чувствителен, но касаться его в воде было приятнее, и Ленка стала водить пальцами в складках половых губ, как это делал отчим, потом, осмелев, немного засунула палец во влагалище и провела им по стенкам. На входе было немного неприятно, а засунуть палец глубже Ленка побоялась и вернулась к исследованию своего тела. Гладить себя было приятно, особенно в тех местах, где языком орудовал отчим. Вода в ванной немного остыла и Ленка решила добавить потеплее и переключила на гибкий душ. Ручка насадки выскользнула из рук и душ упал ровно между оставшихся согнутыми в коленях ногами, а струи воды защекотали в районе ануса и чуть выше. Это оказалось очень приятно и Ленка, взяв насадку, стала водить ей по половым губам, то приближая, то отстраняя водяные струйки. Через пару минут Ленка почувствовала знакомые уже сладкие позывы и увеличила напор воды в душе. Сладкой истомой отозвались и соски, вдруг ставшие твёрдыми и она их слегка помассировала, как это делал дядя Слава. Когда же после этого Ленка снова повела душем по половым губам, то чуть не вскрикнула, когда одна из колючих струек душа попала ровно в зёрнышко клитора, которое она нащупала под руководством отчима и разглядела несколько минут назад в зеркальце. Ощущение оказалось скорее болезненным, нежели приятным, и Ленка поняла, что этого зернышка так грубо касаться нельзя и стала экспериментировать. Так она додумалась подставлять половые губы под струю воды, сняв с душа насадку. Под водой напор был мягким, а направление регулировалось по ощущениям и первый раз свой собственный, так сказать рукотворный кайф, Ленка словила минут через десять, подобрав и позу, и напор, и последовательность действий. Низ живота млел от ощущений, и Ленка уже хорошо чувствовала когда и как стенки влагалища сжимаются, а когда расслабляются. Только теперь до Ленки дошло, что делал с утра над раковиной отчим. Он сам себе дарил кайф. Теперь и она умеет это делать. А скоро дядя Слава научит её как добывать себе ещё больший кайф, когда и он и она вместе. Уж она постарается на отчиме научиться всему, ведь пока он оказался хорошим учителем. Вот повторила его сегодняшние приёмчики и теперь смогу кайфовать сама когда захочу. Ленка блаженно потянулась в тёплой воде и снова прислушалась к себе. Нет, её новое тело удовольствием не наелось и хотелось его ещё. И чего проще. Пускаем воду, устанавливаем напор и… Ленка просидела в ванне до самого прихода матери, доведя себя до кайфа ещё три раза, что измотало её. Выползя на трясущихся ногах из ванной, она сказала матери, что у неё болит голова, передала слова дяди Славы и поплелась спать. Заснула она быстро и, встав ночью в туалет, с удивлением увидела нетронутую постель в спальне. Ленка уже выбегала в школу, когда пришли мама и отчим, но даже набегу она заметила, что мама как-то особенно ласково смотрит на дядю Славу и нежно погладила его по небритой щеке, а он довольно хрюкнул и уже за закрывшейся за ней дверью она услышала его урчащий голос: – Пошли-ка вместе помоемся, а потом на кроватке продолжим, ты сегодня какая-то особенно сладкая. – Ну и пусть она тоже сладкая, а я – медовая,– с превосходством буркнула Ленка и вприпрыжку побежала в школу. Отчим продолжил обучение через неделю, потому что у Ленки пришли месячные и следующий раз для кайфа без последствий был через пару дней после их окончания. Дядя Слава проверил расчёт и пообещал на воскресенье в ночь, когда попадала ночная у матери, подмениться. Субботним вечером они вместе с матерью ушли на смену, но через полчаса дядя Слава вернулся и через минут десять, ополоснувшись под душем, абсолютно голым вошел в комнату Ленки, которая ждала его, свернувшись калачиком по одеялом. Деловито проверив и подправив расстеленное под ленкиной попой полотенце, дядя Слава скинул к стенке одеяло и присел между её ног, которые она уже привычно подняла и, разведя в стороны, положила на волосатые плечи отчима и уже ни капли не стесняясь подалась вагиной вперёд, требуя ласк. Дядя Слава понятливо хмыкнул и не обманул её надежд, подарив яркую вспышку буквально через пять минут. Ленка удовлетворённо расслабилась и тут же почувствовала, что отчим аккуратно расправляет края влагалища, осторожно пропихивает головку члена внутрь. Ленка постаралась сдержать сжатие стенок и ей это почти удалось, потому что головка заметно продвинулась во влагалище, пока его стенки снова не сжались, что вырвало у них почти одновременный стон. Ленка застыла, знакомясь с новыми ощущениями, потому что внутри было сладко и немного больно одновременно. Отчим тоже замер, зависнув над ней и втянул в себя воздух со свистом. Ленка открыла глаза и увидела, что его лицо напряжено, а на виске пульсирует жилка. Он медленно по одной положил ноги Ленки на кровать и, опираясь на локти, не вынимая члена, стал медленно целовать ленкину грудь, шею, а потом стал шерудить своим языком во рту, раздвинув ленкины зубки. Правая рука гладила её тело, и она начала расслабляться. До Ленки дошло, что она упустила свою роль в игре тук-тук и слишком захлопнула дверь. Она вспомнила свои эксперименты в ванной и попробовала расслабить стенки влагалища. Член отчима отреагировал мгновенно и дернулся внутри, тут же проскочив ещё немного внутрь, а когда стенки снова сжались, он вдруг как бы решил уйти, и Ленка подалась навстречу, догоняя. Отчим взвыл сквозь зубы, и Ленка почувствовала как внутри её что-то очень горячее толчками выливается и начинает вытекать между ног. Отчим качнулся вперёд и Ленка чуть не захлебнулась от крика, потому что тянущая боль, но одновременно и сладкие ощущения от трения члена о стенки влагалища, вырвали из неё подслушанный у матери жаркий шёпот: «Ещё! Ещё!» Отдышавшись дядя Слава взял Ленку на руки и отнёс её в ванную. Между ног и у него, и у неё текла кровь, смешанная со спермой. Внизу ленкиного живота немного болело, но она не испугалась, ей хотелось продолжения. Она откуда-то знала, что всё получилось как надо в этот первый раз, в который должно быть немного больно, но зато теперь она получит в награду суперкайф. Дядя Слава ополоснул член в раковине и залез к Ленке в ванную, предварительно чуть спустив воду. Он посадил Ленку себе на грудь и стал уже привычно доводить её до разрядки, лаская языком половые губы от влагалища до клитора, как бы зализывая причинённые раны. За секунду до разрядки дядя Слава вдруг быстро засунул свой палецей в анус и что-то там помассировал, и Ленка чуть не потеряла сознание от полученного острого удовольствия. Она даже осознать произошедшее не успела, а когда пришла в себя, то поняла, что отчим успел её развернуть и теперь языком шерудит внутри её попы. Сил возмущаться у Ленки почти не осталась, и она только тихо выдохнула: «не надо, там же какашки», на что дядя Слава рассмеялся : «какие какащки могут быть у медовой девочки»– и снова засунул палец до упора и что-то там опять начал массировать. Через минуту Ленка почувствовала, что в анус тычется головка члена, но, вместо того, что бы отстраниться, наоборот подалась навстречу, что заставило отодвинуться уже отчима, и он дыхнул ей на ухо: «не спеши, торопыга, не спеши, первый раз я сам, ты только слушай себя и запоминай, как слаще, а как больно и говори мне». Ленка послушно кивнула и тут же почувствовала рядом с клитором пальцы отчима, ласкающие складки половых губ, а его губы стали нежно покусывать её правое ушко. И на этот раз оргазм, как пояснил потом дядя Слава, был у них практически одновременный и опять с новыми ощущениями. Горячая сперма смазала анус так обильно, что отчим продолжил аккуратно и неторопливо в ней двигался, доводя себя и её до повторной разрядки, но крови на этот раз не было ни капли и в анусе осталось только чувство небольшого распирания. Когда Ленка отошла от разрядки, она вопросительно взглянула на отчима, что мол теперь, он как-то немного вроде смутился и спросил не хватит ли для первого раза. Ленка твёрдо сказала, что нет, не хватит. Тогда дядя Слава, продолжая смущаться, спросил, хочет ли она узнать, как кроме игры с анусом, женщина может доставить мужчине удовольствие когда ей не безопасно, а секса хочется обоим. Ленка ничего не поняла, но согласно кивнула головой, и отчим спросил, не хотела бы она поласкать его, как он её. Ленка с готовностью кивнула и попросила объяснить, что и как как надо делать. Дядя Слава присел на борт ванны и взял свой член в руки. Вид был у него так себе, потому что он вполовину уменьшился, а кожа из атласной стала как гофрированная бумага из которой Ленка с мамой обычно делали цветы на первомайскую демонстрацию. Пока Ленка внимательно рассматривала член,гладила его и теребила, отчим внимательно следил за ней и, не увидев на её лице отвращения, стал объяснять что и как надо делать. Она внимательно выслушала и даже задала вопрос, что делать, если весь член в рот не поместится, а если в горло попадёт, то она ведь задохнётся. Дядя Слава успокоил, что всему она научится, если захочет, а он расскажет, как и дыхание задержать, что бы не задохнуться и сперму сглотнуть, что бы не вырвало. Последнее Ленку насторожило, но отчим сказал, что это очень полезно для женщины и что многие из них мужской спермой ещё и лица мажут, что бы кожа дольше молодой оставалась. Для Ленки это пока было не важно, но она запомнила совет отчима. Первый оральный секс у Ленки получился не очень, её и правда чуть не вырвало, и отчим предложил отложить обучение этой игре, раз пока не покатило. Но Ленка и не подумала отступать и с третьей попытки член отчима взлетел гордым грибом и облил спермой её лицо и грудь выскользнув изо рта. Дядя Слава настоял на том, что бы Ленка позволила ему её помыть, а она потребовала вернуться к обещанному суперкайфу. Отчим спорить не стал, но попросил внимательно слушать и ловить ощущения, а если будет больно, то не терпеть, что бы это чувство не закрепилось и не помешало потом получать удовольствие. Ленка согласно кивнула и отчим, подложив под попу Ленки сложенный пододеяльник, принесённый ею наконец на стирку, закрыл спинку ванной махровым полотенцем и посадил на импровизированное кресло Ленку. Потом пустил теплую воду и, закинув ноги Ленки себе на плечи, начал уже хорошо выученный Ленкой урок, но на сей раз не доводя её до разрядки, а останавливаясь несколько раз в миге от неё и охлаждая пыл «сладкой девочки» успокаивающими поглаживаниями. Ленка уже ненавидела отчима, а он всё не входил в неё и не входил. Наконец она почувствовала головку члена во влагалище, но, помня наказ, стала прислушиваться к ощущениям и отмечала, как с каждым небольшим толчком, стенки влагалища уже не так остро реагируют и быстрее расслабляются. Лишь в одном месте она ощутила легкое саднение внутри, но оно почти сразу пропало, и Ленка продолжила прислушиваться. Она почувствовала, что член вошёл почти полностью и начал медленные, но ритмичные скольжения внутри всё убыстряя темп. На это стенки влагалища с готовностью ответили и внизу живота началось какое-то порхание, словно легкие крылышки бабочек щекотали её изнутри. Ленка выдохнула: «Хочу ещё!» и тут же ощутила скольжение одновременно пальцев отчима к клитору снизу и мощный толчок внутри, от чего стенки влагалища сжались очень сильно и очень сладко. В этот миг внутри как что-то взорвалось, и Ленка ослепла от рассыпавшегося в голове фейерверка. Она чувствовала, как вторя волнам разрядки её тело выгибается и слышала как рычит дядя Слава. Сколько времени длился суперкайф, а в том, что это был именно он, Ленка уже не сомневалась, она не знает, но это было очень приятно им обоим. Когда Ленка открыла глаза, то увидела, что по небритым щекам отчима текут слёзы и, погладив его по щетине, спросила заботливо: – Ты чего, дядя Слава ? Отчим с всхлипом втянул воздух, вытер глаза ладонями и хрипло ответил: – Спасибо, « медовая» моя девочка, я и не думал, что может быть так сладко. Поверь, я много знал женщин, но ты просто великолепная женщинка, Елена Прекрасная ! Жалко, что мы не в Турции или Средней Азии, женился бы на тебе и запер в гареме. – и он с чувством поцеловал Ленке руку. Из ванной, запустив стиральную машинку с пододеяльником и простынкой с ленкиной кровати, они переместились на кухню и, поужинав из собранного матерью на смену отчиму туеска, разошлись по своим комнатам, и Ленка мгновенно уснула утомлённая и очень счастливая. Утром она проснулась от хихиканья и возни в коридоре, а когда встала с кровати, то на полке своего шкафчика увидела аккуратно выглаженные пододеяльник и простынь, которые дядя Слава сам и из машинки достал, отжал и просушил утюгом. Ленка удивилась несказанно, потому что отчим всегда делил строго дела на женские и мужские, но больше это было сделать некому. Ленка накинула халатик и поплелась умываться, но ванная была занята, и мама с кухни попросила подождать, пока дядя Слава после смены помоется. Ленка чуть не ляпнула с какой такой смены, если он дома ночевал, но вовремя сообразила и закрыла рот. Она пошла на кухню и присела на табурет напротив мамы, которая улыбалась какой-то незнакомой улыбкой и на немой вопрос дочери сообщила, что они с дядей Славой теперь поженятся, потому что у Ленки скоро родится братик или сестричка. Ленка сама от себя не ожидала того, что сотворила в ответ на ошарашившее её известие. Она вскочила и сжав кулаки заорала что есть мочи: – Нет! Нет! Нет! Никакого братика и никакой сестрички ! – и с рёвом унеслась в свою комнату. Она рыдала долго и никакие уговоры мамы, обещавшей, что она не станет любить её, свою доченьку, меньше, её призывы взять себя в руки и даже угрозы вызвать врача на Ленку не подействовали. Дядя Слава к ней в комнату не заходил, и Ленка про себя твердила, что он предатель, предатель, предатель. Наконец она устала рыдать и стала прислушиваться к голосам на кухне. Отчим гудел своим басом, а мама отвечала ему, срываясь на фальцет. Потом хлопнула входная дверь, а через минуту дядя Слава присел рядом с ней на кровать и погладил её по спине и, потянув за плечо, развернул Ленку к себе. – Ну и что за истерика, сладкая моя? Что у тебя такого случилось? Что тебя так расстроило? – спросил отчим, вытирая её мокрые щеки носовым платком. – Она сказала, что вы поженитесь. – И что страшного Мы и так пять лет живём вместе. Ну распишемся, что изменится для тебя? Ничего. Моя фамилия будет у малыша, а ты не хочешь не меняй. Ты поэтому так расстроилась, что не хочешь Хомутовой быть ? Так я и маму не заставляю менять фамилию, оставайтесь Табакакашкиными, раз вам так больше нравится. Я бы и сам стал Табакакашкиным, да мужики засмеют. Ленка присела рядом с ним на кровати и положила голову ему на плечо. Она судорожно вдохнула воздух и спросила: – А как же наша игра в доктора? Отчим прижал её к себе и жарко шепнул в самое ухо: – Леночка, медовая моя, ты мне только скажи когда захочешь, я всегда буду готов и всё для тебя сделаю, моя сладкая девочка. А потом ты встретишь молодого, красивого и сама меня бросишь, старого и страшного. У тебя будет столько докторов, сколько ты сама захочешь, а я никогда не забуду, что у тебя был первым и всегда тебе буду благодарен. Ленка шмыгнула носом и капризно прогнусавила: – Не хочу молодого и красивого, а тебя дядя Слава я хочу сейчас! Отчим хмыкнул довольно и укорил слегка: – Какая же ты ненасытная, Ленка-пенка с варенья клубничного! Я с детства больше всего люблю пенки с клубничного варенья, но ты вкуснее. Я тоже тебя хочу, очень хочу, но сейчас нельзя, скоро мать с тортиком и шампанским уже вернётся и будем праздновать. А с тобой мы подгадаем, если надо я ещё подменюсь и все дела. А теперь будь умницей иди умойся и причешись, а то как домовёнок Кузя выглядишь. Ленка послушно поплелась в ванную и ,уже расчёсывая всклокоченные в истерике волосы, услышала как мама вернулась из магазина. Потом они пили чай с любимым ленкиным песочным тортом и ей даже плеснули на дно хрустального бокала шампанское, которое смешно защекотало в носу, отчего Ленка громко и весело расхохоталась, а мама чмокнула дядю Славу в небритую щеку и с удивлением произнесла: – Не думала, что ты у меня ещё и Макаренко! Ленка не поняла при чём тут какой-то Макаренко, но вид внезапно смутившегося и зардевшегося от похвалы как красная девица отчима, снова довёл её до приступа смеха, и она, махнув на прощание рукой, выскочила из кухни, крикнув напоследок: – Ой, я с вами сегодня живот от смеха надорву! Я лучше к Наташке пошла, что бы вам не мешать, жених и невеста. Когда через два часа Ленка вернулась от подружки спальня мамы и отчима была закрыта и из неё доносились уже понятные Ленке звуки и стоны. Ленка на этот раз прислушиваться не стала, потому что она всё равно для дяди Славы лучше и слаще. Ленка улеглась и подумала, что их с отчимом секрет она никому не расскажет, улыбнулась сама себе и сразу заснула, не обращая внимания на мерные удары о стенку. Их с дядей Славой секрет раскрылся через пять лет, когда она уже сдала экзамены и получила аттестат. В свои 17 лет Ленка налилась и округлилась, удивляя учителей статью и более чем спокойным отношением к мальчикам. Они и правда её не интересовали, у неё был Слава, как она уже про себя его называла, её Слава. Да и зачем ей был нужен кто-то ещё, если Слава каждый раз снова и снова умело доводил её о фейерверка в голове и блаженной истомы в уже полностью оформившемся теле? Они с увлечением пробовали всё новые и новые «штучки», как называл их игры в постели или в ванной Слава, и каждый раз эти штучки дарили Ленке новые оттенки сладких ощущений. Три раза этим летом они со Славой ездили на дачу его друга в дальнем садовом товариществе, и там Ленка орала в своё удовольствие, требуя от Славы сильнее и глубже и уже не сдерживая себя. Вечером все дачи пустели вокруг и на ночь приезжали с последним автобусом только Ленка со Славой. Они пили сладкое вино, ели ягоды и пирожные, а рано утром Слава варил ей кофе и подавал со взбитыми сливками в постель, и после этого они опять затевали игру, а потом бегом бежали к остановке, чтобы не опоздать на первый автобус в город. Счастье неожиданно закончилось кошмаром. Ленка откровенно бездельничала весь июль, пока не решив куда поступать, и болталась дома. По графику день был безопасный, и дядя Слава в этот будний день снова специально подменился. Они уже наигрались в ленкиной постели и перебрались в ванную, готовясь разнообразить ощущения играми в воде. Но Ленка как-то не так нагнулась, расставив ноги, что бы закрыть заглушкой слив воды, что Слава не утерпел. С всегда волнующим её рыком, он вошёл в неё сильно, на всю глубину, притянув к себе за бедра и Ленка от неожиданности и острого удовольствия не сдержалась и тоже утробно застонала. Она уперлась в край ванной и стала играть в «тук-тук» сжимая и расслабляя стенки влагалища, что уже делала в совершенстве, доводя и себя и Славика до одновременной и очень яркой разрядки. Они кончили как всегда ярко, но после обычного мига слепоты и глухоты, в уши Ленки ворвалась оглушительная какафония звуков. В распахнутой двери ванной стояла мать, орущая дурным голосом, на руках у которой заходился рёвом младший брат. Как потом выяснилось, матери позвонили из детского сада на работу и сообщили, что сын заболел и надо его забрать. Мать позвонила соседу дяде Пете и попросила подъехать к садику, чтобы довести её с заболевшим ребенком до дома. Дядя Петя привёз их домой и помог занести сумки. Мать понесла обрыгавшегося по дороге сына отмывать в ванную и , распахнув незапертую дверь, увидела «картину маслом» с Ленкой и Славиком в главных ролях. Мать орала как взбесившаяся бензопила, стоя в дверях ванной, а перепуганный трёхлетний толстячок Ванька, которого она держала на руках, отпихивая её, ревел ещё громче. Дядя Петя выглядывал из-за плеча матери, с любопытством разглядывая совершенно голых Ленку и Славика, как он называл соседа, застигнутых в весьма однозначной мизансцене, не оставляющей никаких сомнений в том, чем они занимались несколько секунд назад, потому что по ногам Ленки бежали ручейки спермы. Хорошо ещё, что Слава в тот момент, когда мать заорала, уже вынул свой член, а не вогнал его в ленкино влагалище до упора, а то неизвестно чем от шока всё могло закончится. Ленка уже многое знала о сексе, в том числе и о том, что от испуга может произойти сцепка, как у животных. Однажды дядя Слава показал ей двух собак, одна из которых вертелась сверху другой, и визжа пыталась перескочить то одной, то другой задней лапой, то состыковывалась попой к попе, но никак не могла отцепиться. Слава сказал, что кто-то их напугал и теперь, пока испуг не пройдёт, кобелёк не сможет достать член из сучки. Ленка спокойно отпустила край ванной, в который упиралась, и, выпрямившись, посмотрела на Славу. Он стоял, опустив голову, а его член, наоборот, торчал во всей красе. Ленка сняла с вешалки халатик и стала его надевать нарочно медленно, глядя прямо в глаза дяде Пете. Тот смутился и, буркнув что-то себе под нос, наконец исчез. Ленка отобрала орущего брата у наконец замолчавшей матери и понесла его в их общую комнату, оставив мать и Славу выяснять отношения. Возможно всё бы и обошлось малой кровью, но дядя Петя оказался редким треплом, потому что через два часа, когда мать уже успокоилась, и они втроем сидели на кухне и молчали, подбирая слова и обдумывая выход из создавшегося положения, к ним в квартиру явился участковый, и мать по его требованию и под угрозой быть посаженной в тюрьму за соучастие в растлении несовершеннолетней написала на мужа заявление. Ленке бы заорать тогда и на мента и в лицо матери, что это она сама, а не отчим ,захотела с ним заниматься сексом, может от них и отстали бы, но она струсила и только молчала на все вопросы участкового. Славу забрали в милицию, а Ленку мать потащила в больницу, где врач её осмотрела, ковыряясь грубо и какими-то холодными железками там, где Славик трогал её ласково и только языком или гладким и горячим членом. Ленка молчала на все заданные ей вопросы врачихи, потом тётки, которая представилась психологом и у дедка-психиатора, к которому её отвезли после психологини. А потом её вместе с матерью вызвал к себе следователь, и Ленка сама не поняла как и зачем она подписала какие-то бумаги вместе с матерью, после чего их отпустили домой, куда Славик не вернулся уже никогда. Он повесился в камере после какой-то пресс хаты, как шептались тогда соседи, разглядевшие на лежащем в гробу отчиме синяки и гематомы кроме двух полос на шее. Через несколько лет, служа в УФСИН Ленка уже знала и как появляются эти две полосы на шее «самоубийцы» и что такое «пресс-хата» и поняла, что Славу, её Славика просто убили в следственном изоляторе. Больше ни один мужчина не доставил ей тех сладких ощущений, которые каждый раз дарил ей её первый мужчина. Мать тоже, как и Ленка, ревела ночами до сороковин. Так и рыдали они, потерявшие любимого мужчину, которого они, наверное , поделили бы как-нибудь, договорились бы, если бы в их жизни не вмешались посторонние. Мать решила поменять квартиру, чтобы не видеть соседей, а особенно дядю Петю, которого, как и Ленка считала виновником смерти Славы и своей разрушенной жизни. Они переехали на другой конец города, а через полгода, когда ей исполнилось 18 лет, Ленка по набору пошла служить в службу исполнения наказаний, где по её разумению мужиков был вагон и маленькая тележка. Только теперь, многие годы спустя, до Ленки дошла простая как три рубля, сложенные вчетверо, мысль, что именно за предательство первого и последнего искренне любившего её мужчины, она и расплачивается своим непроглядным одиночеством шлюхи по требованию. Очумевшая уже от бессонных ночей Ленка взвыла от осознания бессмысленного ожидания изменений судьбы в лучшую сторону и провалилась в безумную истерику. Сандро проснулся от грохота и спросоня не сразу сообразил, что происходит. Кто-то долбил чем-то очень тяжёлым по полу верхней квартиры. Он глянул на часы и с удивлением увидел, что только половина пятого утра. Мира тоже проснулась и с недоумением уставилась на звенящие подвески люстры. Сандро быстро натянул домашние брюки и футболку и, чмокнув жену в нос, ласково шепнул, –я сейчас всё выясню, не тревожься, милая. Он бегом поднялся наверх и позвонил в квартиру, откуда всё отчётливее раздавался не только грохот, но и дикий вой. На звонок и стук в дверь в квартире не отреагировали, но зато высунулись из квартир все соседи с площадки, которые и сообщили, что в квартире живёт одна женщина, которая в клумбах иногда копается у дома в ярких спортивных костюмах и вроде бы работает в администрации города. Так же кто-то сообщил, что у неё есть сын, но он здесь уже лет десять как не появлялся, значит бузит она и надо, наверное, ломать дверь, потому что женщина явно не в себе, как бы что с собой не сотворила. Пока соседи судачили, снизу поднялась Мира и сообщила, что уже минут десять назад вызвала сразу полицию, МЧС и скорую с психиатром, призвав всех отправиться досыпать, потому что никто ничего без сотрудников полиции ломать не имеет права, а пока женщина так орёт и держит в руках что-то очень тяжёлое, ничего другого она с собой сделать явно не сможет. Соседям было любопытно, но Сандро аккуратно, но настойчиво, запихнул полуодетых мужчин и женщин по их квартирам и приобнял жену: – Я тебя, милая, просто обожаю. Пока мы тут базарили, ты всё уже решила. Как бы в ответ на его слова решительно постучали во входную дверь подъезда, и Сандро быстро побежал вниз, открывать дверь, закрытую замком домофона. На площадку поднялись сразу и наряд полиции, и сотрудники МЧС, и санитары с доктором, которым Мира быстро и чётко пересказала события последних 30 минут. На стук и требование полицейского открыть дверь, вопящая в квартире женщина не отреагировала, и сотрудники МЧС сбежали вниз. Через десять минут они открыли дверь изнутри, и Мира с полицией и медиками зашла внутрь, а Сандро остался на площадке, отсекая любопытных соседей. Вошедшие увидели, что уже явно уставшая женщина в тренировочном костюме, поднимает и опускает с грохотом увесистое кресло на пол в центре комнаты, пытаясь разбить какой-то предмет, похожий на палку колбасы. Сдвинутый в сторону ковёр лежал на втором кресле, а по всему полу разлетелись куски каких-то механизмов, коробки от которых валялись тут же. Мира подняла одну из упаковочных коробок и усмехнулась, прочитав название фалоимитатора из секс-шопа, надо же такое придумать. Теперь стало понятно, что так старательно пыталась уничтожить эта всклокоченная женщина, которую двое здоровых санитаров никак не могли оторвать от её занятия. Доктор уже неторопливо набрал в шприц лекарство и, умудрившись, вколол его дебоширке. Через пять минут отключившуюся женщину уложили на носилки, и два мужичка резво потрусили, с весьма увесистой поклажей, вниз. Мира, с согласия полицейских, деловито осмотрела квартиру, отключив все электроприборы и, заперев створки окон, попросила полицейских разрешить ей забрать на время цветы, что бы они не погибли, пока хозяйка лечится. От предложения взять себе и ключи Мира решительно отказалась, предложив опечатать квартиру и указать на бумажке телефон для сына хозяйки или иных родственников, которые захотят присматривать за квартирой в её отсутствие. Так и порешили. Всё это заняло не менее двух часов, и Мира с Сандро даже позавтракать не успели перед работой, однако, едва выпив в кабинете чашечку кофе, Мира позвонила в администрацию города и сообщила о случившемся секретарю мэра, попросив разыскать и уведомить сына несчастной женщины. Мира Старикова не сомневалась, что её телефонограмма тут же ляжет на стол градоначальника и всё будет исполнено махом, потому что в администрации знают, что она всё и всегда держит на контроле, а попадаться под очередной фельетон в её исполнении дураков нет. Через час Мира позвонила секретарь приёмной мэра и уведомила, что шефу доложили, и он распорядился не только разыскать сына Елены Табакакашкиной, но и послал в клинику сотрудницу, что бы его подчинённая была обеспечена всем необходимым, пока заботу о матери не возьмёт на себя её сын. Мира поблагодарила за информацию и занялась работой. Через полгода Мира с Сандро познакомились с новыми соседями, купившими квартиру надними. Молодой паре их родители вскладчину приобрели квартиру вместе с обстановкой, чему они были очень рады, потому что недавно поженились и уже ждали первенца, на вещи для которого и планировали потратить деньги, подаренные им многочисленными родственниками на кавказской свадьбе. Мира не стала спрашивать, кто продавал квартиру соседки, молодые об этом явно не знали, но по своим каналам выяснила, что сынок оформил над мамашей опеку, зарегистрировал её в своей квартире, но, продав её квартиру вместе с обстановкой за весьма приличную сумму, сдал маман в закрытую психлечебницу аж на Урале. Злые языки болтали по городу, что Ленка Табакакашкина спятила окончательно и бесповоротно, требуя у всех убрать от неё какую-то повесившуюся Иринку, прямо как Фрида в известном романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», просившая не подавать ей каждый день платок, которым она задушила своего ребенка.
Последние комментарии
1 час 18 минут назад
7 часов 48 минут назад
8 часов 25 минут назад
1 день 22 часов назад
2 дней 20 минут назад
2 дней 15 часов назад