Бывший нищий [Павел Игоревич Недельсон] (fb2) читать онлайн

В холодный, зимний день, стоял возле питейного заведения, весь продрогший и замёрзший, некий нищий, в своей дырявой, как решето, шинелишки. Стоял он там, видимо, уже давно и с протянутой рукой просил милостыню у входивших и выходивших людей этого заведения. В силу ли своей гордости, или из уважения к другим, не известно, просил он копеечку не словами, а своим пронзительным, жалостливым взглядом. Кто-то доставал копеечку-другую и давал ему, кто-то с призрением проходил мимо, а кто-то и вовсе останавливался, и начинал нравоучения, что, мол, работать надо и всё в этом духе, в прочем, не подавая милостыни.

Ближе к вечеру, наш господин нищий заканчивает стоять у заведения, и, пересчитав все копеечки, отправляется на окраину города. В прочем, путь туда у него не бездумный, идёт он туда с целью, и, как бывает часто, цели своей он достигает. Цель его такова: пойти напиться с горя. Пьёт он так уже много лет, и, бывает, до беспамятства. В прочем, прежде чем его судить, можно и понять его. Давно уж он один остался на этом свете, после того, как семья его сгорела в пожаре в их доме, так как служанка по случайности обронила керосиновую лампу ночью, прямо посередине гостиной. Пламя быстро захватило всю комнату, преграждая выход. Да и по сути, как узналось потом по положениям сгоревших тел, семья его и не успела понять, что происходит, задохнувшись угарным дымом.

Нищий наш, на ту пору, был мелким чиновником, и уехал по делу в город- N, и по возврату, его ожидало страшное горе. Так и начал пить наш господин, шатаясь бессмысленно по городу, без жилья, семьи и денег. Смысл его жизни сгорел в доме вместе с его семьёй. Он проклинал небеса, судьбу злодейку о том, что не его забрало то пламя, а его семью, что только он достоин смерти, а они должны жить, но… Небеса молчали, судьба двигалась дальше. Так и жил наш герой, пока одно происшествие не изменило его жизнь в корне. А было вот что.

Как-то раз, простояв довольно удачно с протянутой рукой, отправился наш нищий в своё излюбленное местечко, где, таким же как и он, наливали дешёвую водку, и выкидывали на улицу уснувших пьяных мужиков. Изрядно выпив, и мало закусив, вышел он из заведения, и побрёл искать место для ночлежки. Определённого места у него не было, либо забредал он в тихий уголок в подъезде какого ни будь дома, либо пьяным валился тут же, где попало. С подъездов чаще всего его выгоняли, если замечали, а спать зимой на улице как-то уж не очень то и хотелось. Шёл наш мужичок туда же, где ему удалось вчера переночевать не замеченным, в один сарайчик при доме из двух подъездов, который забыли запереть. Было там довольно сухо, и, что немало важно, там было сено, на котором он давеча и заночевал. Шёл он, как и было обычно, шатаясь и смотря себе под ноги, никого и ничего не замечая, и думая о чём-то своём. А может и не думая, вовсе, ни о чём.

Уже сворачивая на мостовую, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Так бывает иногда, когда вдруг ваше чутьё говорит вам «Эй, друг, на нас обратили внимание». Так случилось и с нашим нищим. Он остановился, огляделся, но никого, кроме фонарщика, который поджигал уже последний фонарь, он не увидел. «Показалось, что ли», подумал он, и зашагал дальше. Странное чувство не покинуло его, и он шёл, всё время оглядываясь по сторонам. Уже сойдя с мостовой, он вдруг опять почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Резко повернувшись назад, он увидел на середине мостовой, шагах в ста от себя, силуэт человека, стоявшего посередине дороги. Силуэт этот стоял неподвижно, и был в длинном чёрном плаще и в шляпе с большими широкими полями. В свете фонарей издалека он, казалось, был весь чёрный, и лица увидеть не было возможности, но наш нищий знал наверняка, что тот смотрит именно на него.

– Чего вам? – крикнул он силуэту.

Фигура стояла неподвижно, и можно было бы подумать, что это статуя, если б не полы плаща, которые шелохнулись от ветра. Он повторил свой вопрос ещё раз, но ответа не последовало. И тут произошло то, чего наш мужичок никак не ожидал: фигура резко повернулась назад, и пошла прочь от нашего нищего. Нищий как стоял, так и остался стоять ещё пару минут, как вкопанный. «Что это было?», думал он, в полупьяном состоянии, пытаясь понять увиденное. Наконец, подумав, что ничего он не понимает в случившемся, он решил забыть это, и отправился дальше. Судьба была на его стороне, и сарайчик этот был всё так же открыт. Забравшись в него, и поуютнее устроившись на сене, он заснул пьяным сном в одно мгновение. Сон его в эту ночь был беспокойным, и всюду в нём он видел человека в плаще и шляпе с широкими полями. Проснулся он рано, с больной головой и похмельем. Привычное, впрочем, состояние. Сложив за собой сено, и прикрыв дверь, чтоб его не разоблачили, он отправился в город.

Зайдя по пути в своё местечко, взяв пол штофу водки, и похлебав паршивой похлёбки не понятно из чего, он решил пойти стоять сегодня возле департамента, где, бывало, чиновники иногда подкидывали приличные суммы. Похмелившись и не доев, как обычно, своей еды, он почувствовал не большое облегчение, и головная боль потихонечку отходила. Он вдруг вспомнил сон, который ему сегодня снился, и припомнил, что он видел вчера этого человека из сна. Немного подумав, он решил, что всё это один длинный, тяжёлый сон, и отогнал наваждение.

Стоя возле департамента с протянутой рукой, и жалостным взглядом прося милостыню, он вдруг, среди толпы людей, немного вдалеке от того места где он стоял, на той стороне тротуара, увидел среди верхушек голов в тёплых шапках, большую чёрную шляпу с широкими полями. Среди потока других шапок, она выделялась не только тем, что шляпы не носят зимой, но ещё и тем, что она стояла неподвижно, как давеча, и, казалось, что она повёрнута и смотрит именно на него. Зажмурив глаза, и повторяя «чур меня, чур меня», выждав с минуту, он открыл глаза, и увидел, что шляпы нет. «Что за мысли у меня? Я, по всей видимости, очень много думаю об этом сне. Надо прекращать», думал он. «Надо бы пойти выпить рюмку-другую.»

Время было как раз обеденное, и он отправился в одну убогую харчевню, где он не раз бывал, и где его знали уже как своего. Заказав на свои кровные заработанные копеечки пол штофу водки, и взяв, для приличия, кусок капустного пирога, нищий наш сел возле своего любимого столика. Любимым он был потому, что был он в дальнем углу и имел своё маленькое, полу грязное, окошечко. Любил он так вот сидеть, пить водку, и смотреть в окошечко, о чём-то думая. А может и не думая, вовсе, ни о чём, не известно. Обычно смотрел он на людей, снующих туда-сюда, в суматохе, на маленькие лавчонки, продающие бублики и всякую, как он думал, ерунду, и не спеша пил свою дешёвую водку.

Так и сейчас, как бывало часто, он выпил рюмку, и уставился на свой кусок пирога. Тщательно осмотрев его с корки дна до корки крышки, всмотревшись в середину его, с торчащей тушённой кислой капустой, он с брезгливостью чуть отодвинул его рукой, мол, не сейчас, чуть позже съем. Вдруг, боковым зрением, сквозь грязное своё окошечко, увидал он мимолётную чёрную фигуру, и, резко посмотрев, не увидел ничего, кроме всё тех же снующих туда-сюда людей. «Ну и сон, крепко взял», подумал он, и налил себе ещё немного водки. Стараясь пересилить себя, и побороть свой маленький, новый, страх, он стал специально, не отвлекаясь ни на что, смотреть себе в окошечко, чтоб ничего не померещилось ему более. Так просидел он около часу времени, и уже завершал, так называемый, обед.

Уже собираясь уходить, и допивая свою последнюю рюмочку, он вдруг увидел в окошечко, прямо возле лавки с бубликами, на той стороне улицы, чёрный плащ и шляпу с широкими полями. Это был он, его больной сон, и он тяжко и тихо застонал. «Да что же это такое? – думал он с тяжестью. – Что же это? Чего нужно этому господину от меня?» Нищий наш вдруг резко стал, отбросив страх, и резко бросился из харчевни, прямо на господина в чёрном. Почти уже подойдя к нему, в каких ни будь двадцати шагах, резко вдруг перед ним проехала тройка лошадей с большой каретой, и, проехав, чёрный человек растворился вместе с проехавшим экипажем. Решив, что оставаться тут уже нет смысла, мужичок наш пошёл, куда глаза глядят, лишь бы отсюда.

«Да что это я, а? – Думал он, шагая. – Что я? Да может, и нет никого, а только моё воображение, и я сам всё придумываю. Ведь вот он был, и вот его нет – как в воду канул. Нет, брат, допился я, видимо, что черти лезут со всех щелей. Горячка у меня, вот что». На том и порешил, и пошёл обратно просить у людей Христа ради. Остаток дня прошёл скудным, настроение было и без того скверным, и он решил отправиться в сарайчик свой, чуть раньше, чтобы успеть до темна, уж больно мысль о чёрном человеке сидела у него в голове, и не хотела выходить.

Идя по городу, он всё время оглядывался, и искал чёрный силуэт. Как будто бы и хотел его увидеть, чтоб понять, настоящий он, или нет: подойти к нему, заговорить, узнать, в конце концов, что нужно ему от такого как он. Но, никого кругом не было, лишь редкие люди попадались по дороге. Он начал думать, правда это, или нет: «Ведь если это правда, то, как объяснить его исчезновение сегодня у харчевни? – Думал он, подходя к мостовой. – Хотя ведь и резко побежать мог за каретой, это вполне. Но если это не правда, то видел ли я вчера тут, на этой мостовой, человека в плаще? Либо я свихнулся от водки, либо я действительно его видел». Так думал он, остановившись у начала мостовой, с опаской оглядываясь, и решаясь: идти или не идти этим же путём.

Наконец, решив, что всё это глупости, и всё ему только мерещится, он зашагал по мостовой, впрочем, не без опаски оглядываясь, то туда, то сюда. Пройдя мостовую, он, как и вчера, остановился, и решался обернуться. Чувство, бывшее давеча, что кто-то следит за ним, у него не было вовсе. Резко повернувшись, он на мгновение оцепенел, увидев фигуру, но то была женщина, спешащая, видимо, домой. Вздохнув с облегчением, и улыбнувшись, чего не было с ним давно уже, он смело уже зашагал в свой сарайчик. Подходя к нему, он с удовольствием увидел, что сарайчик всё так же не заперт, и, зайдя в него, он устроился на сене. «Третий день уж тут, везение какое», думал он, с наслаждением засыпая, чего тоже давно у него не случалось.

Проснувшись поутру, он явно понял, что проспал, и его могли заметить. Яркие, зимние лучи солнца пробивались сквозь щели сарайчика, слепя глаза и освещая всю его лачугу. Сквозь эти яркие щели он отчётливо увидел контур большой шляпы с широкими полями и длинного плаща. Резко встав и чуть не бегом подойдя к двери, он резко дёрнул ручку, и выбежал на улицу. На том месте, где он только что видел тень от господина в чёрном, он никого не увидел, и начал судорожно оглядываться. За углом дома, рядом с которым находился сарайчик, он успел заметить заходящие уже за угол полы чёрного плаща. Не зная себя в эту минуту, он рванул что есть мочи за незнакомцем. Забежав за угол, он уже не обнаружил его там, а увидел чуть в дали, среди толпы прохожих, большую, тонкую фигуру человека в чёрном. Нищий наш решил, во что бы то ни стало догнать господина, и узнать причину его преследования.

Он бежал сквозь толпу, ударяясь плечами о людей, спотыкаясь, падая, но тут же вставая, продолжал преследование. Казалось, что вот он уже почти схватит господина в чёрном за рукав, но тут, как по чьему-то зову, толпа набегала ещё больше, и он терял его из виду. Наконец, фигура сошла с тротуара, и скользнула в переулки между домами. Мужичок бежал, запыхавшийся, не видя вокруг себя никого и ничего, кроме чёрной шляпы с широкими полями, и чёрного плаща. «Нельзя его потерять из виду, нельзя. Ох, как тяжело», думал он, уже почти задыхаясь.

Они кружили между домами. Пару раз даже наш нищий почти догонял господина в чёрном, но тот всё время его опережал, и не давался себя догнать. «Ох, и быстрый, чертяга. Вот бы раньше, догнал бы, а сейчас здоровью не осталось». Всё тело его ныло, чувствовались все выпитые годы, но он не сдавался, и продолжал бежать. Наконец, забежав за очередной угол, он с силой ударился в спину чёрного плаща, и повалился наземь. Фигура стояла не поворачиваясь.

– Чего вам? Что хотите? – Крикнул мужичок.

Фигура молчала. Нищий попытался резко встать, и ухватился за рукав плаща. Человек в плаще резко отдёрнул руку, да так, что наш бедный мужичок повалился обратно в снег. Фигура быстро зашагала и скрылась в толпе людей. В руке у нищего, от резкого дёрганья рукой господина, осталось две пуговицы от рукава плаща. С досадой посмотрев на них, он с презрением швырнул их в карман, встал, и отправился на милостыню. День прошёл не совсем удачным, но на штоф водки деньги были, да и на перекусить тоже. Аппетит у него, за долгое время, впервые разыгрался, и он с удовольствием уже думал о пироге с тушённой кислой капустой.

«Вот я, как есть, сижу, вижу свою водку – она настоящая. Вот пирог паршивый – тоже настоящий. – Думал он, пытаясь составить какую-то ему только видимую логическую цепочку. – Вот взять этого господина в чёрном: думал, что он сон, видение, моя горячка, пока не влетел в него, как в стену. Можно подумать, допустим, я действительно влетел в стену, и с похмелья не понял что и как. Но рукав, пуговицы, – достал он из кармана две чёрные, как уголь, пуговицы, – но пуговицы-то настоящие. Благо, я забрал их». Налив рюмку, выпив её, закусив пирогом, он подошёл к половому.

– Могу я вопрос?

– Чего вам?

– Что вы видите у меня в руке? – Сказал нищий, и показал две пуговицы.

– Это пуговицы, уважаемый, али не ясно? Напились-с?

Мужичок наш отошёл обратно за свой грязный столик, уселся, наливая ещё водки. «Вот ведь, и люди видят их, стало быть, господин тот настоящий. Но что ему нужно от меня-то?». Этот вопрос мучал его более всего, и он думал, думал, но ничего не мог додумать. «Стало быть, он от меня что-то хочет, но у меня и нет ничего, кроме моей дырявой, как решето, шинельки. Тут что-то другое. – Рассуждал он, опрокидывая рюмку. – Стало быть, если у меня ничего нет, значит, я ему, видимо, должен ещё с прошлой моей жизни. Так, так. Это уже ближе к правде».

Сидя так в полутьме, он начал вспоминать дни давно минувшего прошлого, и перечислять людей по пальцам: «Скобликов, да, помню, пятьсот рублей брал, да потом отдал ему, не деньгами, конечно, лошадью, да он и рад был сам. Так, Пыльев был, полторы тыщи как есть брал, но отдал по продаже дачного домика сразу же. Нет, не он. – И тут вдруг он начал что-то припоминать. – Так, так, а вот Зубоскальскому я таки долг не отдал, да и фигурой он больно уж похож! Высокий, тонкий, одень на него шляпу и плащ – и вот он господин в чёрном! Ай, Андрей Петрович, не гоже, можно было бы и подойти, поговорить». На этом и порешил он, на радостях улыбнулся, и выпил ещё водки. Все мысли его были заняты теперь этим Зубоскальским, и его актёрской игре.

Мысли о семье его, о той жизни его, немного отступили за долгое время. Он сидел и улыбался, чему-то своему, и лицо его даже немного преобразилось. Давно не чувствовал он такого в себе, и горе его забылось. «Разоблачил я. Вот ведь, гадёныш, хех», улыбался он себе, с наслаждением думая об этом. «Наведаюсь к нему завтра, обязательно». Допив, он вернулся к себе в сарай, благо не заперт, и пьяным повалился спать сладким сном.

Ему снилась его семья, как они сидят все вместе, как и раньше, за большим столом, у себя в доме. Они обедали, о чём-то говорили, только понять он их не мог. Жена о чём-то проговорила быстро с сыном и двумя дочерями, и они в молчании уставились на него. Он пытался спросить у них, в чём дело, но они просто смотрели, и чем дольше, тем беспокойней и тревожней становились их лица. Наконец, спустя некоторое время, младший из детей, шести лет сынишка, сидевший по левую руку от матери, поднял руку, и, не сводя глаз с отца своего, указал рукою на входящую дверь. Он посмотрел на сына, потом отвёл взгляд на дверь, и увидел, что она медленно, скрипя, стала открываться. С ужасом он узнал фигуру в шляпе с широкими полями, и чёрном плаще, которая вошла в дом, и села напротив него в другом конце стола. Лица под шляпой как будто бы и не было, лишь белые зрачки смотрели на него пристальным взглядом. Он похлопал себя рукой по коленке, старшая дочь вдруг встала, и присела господину в чёрном на место, куда он похлопал себя по ноге. Она обняла его за шею, и опустила голову свою ему на плечо. Господин вдруг поднял руку, и указал рукой в чёрной перчатке на нашего испуганного до смерти мужичка. Семья его проследила за этим движением, и, обрадовавшись чему-то, начали смеяться и о чём-то говорить, как бы и вовсе не замечая уже своего мужа и отца. А фигура в шляпе так и застыла в этой позе, и начала каменеть и покрываться плесенью, пока и вовсе не раскрошилась.

Проснувшись чуть ли не с криком, он долго сидел и не мог понять, что реальность, а что сон. Наконец, оклемавшись, он опять понял что проспал, и поспешно выбрался из сарайчика, дабы его не разоблачили. Сразу же решил он, что непременно нужно идти к этому негодяю Зубоскальскому, и раз и навсегда закончить этот цирк. Прикрыв за собой, как уже повелось у него, сарайчик, он отправился в путь. Идти было пешком четверть часа, и потому он решил перед этим зайти в своё излюбленное убогое местечко выпить, для храбрости.

Уже подходя к дому Андрея Петровича, он остановился вдруг, и подумал, не повернуть ли ему обратно, бросив эту затею. Наконец решив, что так продолжаться не может, он подошёл к двери, и стал в нерешительности стучать в неё. Ему открыла не молодая, но и не старая, хорошенькая дама, и уставилась на него с недоумением.

– Не подаём, не подаём. – Сказала она, и собралась уже закрывать дверь.

– Извините, – сконфузился нищий, – я не за тем. Мне только вопросик задать, об Андрее Петровиче.

– О ком?

– Андрей Петрович, Зубоскальский-с, тут проживает?

– А, вот о ком! Нет, и уже давно.

Удивившись, и не зная, что сказать, нищий наш начал вдруг всплёскивать руками. Даму это, видимо, раздражало, и она опять начала закрывать дверь.

– Простите! – наконец выговорил он. – А давно ли?

– Уж лет семь как мы купили у него этот дом. Переехали они, в Петербург, вроде бы. Некогда, некогда, простите. – И она закрыла дверь.

«Как же так? – Думал он. – Не успел, стало быть. Она сказала вроде бы, значит, не знает наверняка, куда он уехал. Надо бы сходить в справочную, и запросить. Может случиться, у них сохранились записи». С этой мыслью он отправился в канцелярию. Там он спросил фамилию, секретарь посмотрела на него с видимым удивлением, и, сказав «Минуточку», ушла куда-то. Возвратившись минут через десять, а то и того более, она сообщила ему, что человек по такой фамилии умер четыре года назад.

– Точно ли? Именно Андрей Петрович?

– Так, сейчас. Вот, да, видите? Написано, Андрей Петрович Зубоскальский, вот. – И она указала ему в бумаге строчку с этой фамилией.

Поблагодарив, он вышел опечаленный, и сел на бордюр. «Что же это? Умер… Труп его, что ли, ходит за мной? Али призрак? Нет, не призрак, я его трогал, чувствовал. Да и не труп, пар шёл из-под шляпы, я видел, значит дышал. А трупы не дышат». Не понимая в корне, кто бы это мог быть, он отправился в харчевню. «Пойду выпью, благо в долг мне наливают».

Сев за свой столик, и уставившись в окошко, по-прежнему грязное и засаленное, он пустился в думы. Кто? Зачем? Для чего? Ничего путного не шло в его голову. Охмелев немного, и поднося последнюю рюмку ко рту, он, выпив уже половину налитого в рюмке, остановился и застыл в этом положении. Чёрный плащ и шляпа с широкими полями смотрели на него возле бубличной лавки. Лица по-прежнему не видно, но он знал, что он смотрит именно на него. Поставив рюмку, и выбежав резко из-за стола, опрокинув стул по пути, он выскочил на улицу. Фигура не исчезла. Решительным шагом он двинулся к господину в чёрном, но на полпути вдруг остановился и пригляделся. Что-то изменилось в господине в чёрном, что-то, что пытался нищий сейчас разглядеть. Да, он углядел – это была враждебность. Вся фигура его стояла как бы в стойке, готовясь к атаке, или что-то в этом роде. Всё было то же самое: та же чёрная шляпа с широкими полями, не по-зимнему натянута на голову; тот же чёрный плащ до земли; всё так же по-прежнему не видно лица его. Но теперь вся фигура источала агрессию, чувствовалось во всей этой чёрной фигуре враждебность, и наш мужичок стушевал. Он вдруг понял, что нужно бы бежать от него, а не идти к нему, и начал пятиться назад.

Люди ходили туда-сюда, день был в разгаре. Нищий шёл задом наперёд, не упуская из виду силуэт чёрного человека, и уже почти теряя его неподвижную фигуру, мужичок наш вдруг побледнел и затрясся: фигура двинулась в его сторону. Не чувствуя ног, и не смотря уже на фигуру в чёрном, он вдруг побежал, сам не зная куда. В беге он то и дело оглядывался, и неизбежно видел движущуюся чёрную тень позади себя, которая приближалась всё ближе и ближе. Он свернул во дворы – тень тоже. Свернул в парк – чёрный плащ за ним. Всюду, куда бы он ни свернул, чёрная шляпа везде мелькала, неизбежно приближаясь.

Наконец, нищий наш, бедный, уставший, свернул на мостовую, на которой он первый раз увидел чёрную фигуру в свете фонарей. Он добежал до середины, где стоял чёрный господин в тот раз, споткнулся и упал лицом о брусчатку, разбив нос и губу в кровь, и перевернулся на спину. Тут он понял: бежать дальше не имеет смысла, фигура была в пяти шагах от него.

– Чего вам? Ну чего же вам? – кричал он хриплым голосом.

Фигура остановилась в шаге от него, и замерла. Никакой враждебности уже не чувствовалось, и лишь взгляд из-под шляпы пристально смотрел на него. Лица по-прежнему не видно, но он знал, куда он смотрит.

– Что нужно? У меня и нет ничего, господин! Всё что было, я потерял в огне, слышишь? – Кричал он как сумасшедший, хрипя и плюясь. – Я не боюсь тебя, я перестал бояться! Я ничего не могу тебе дать, жизнь свою, если только, и та ничего не стоит! На, забирай, забирай! Ну, чего же ты? Молчишь, да? Молчи, паскуда, молчи и вникай: я нищий, слышишь? Нищий я, ничего нет у меня! – Плакал он, в истерике крича, и стуча кулаками себя в грудь. Слёзы лились по его лицу, и от крови из носа и губы, стекали с подбородка кровавые капельки. – Ничего нет.… Всё потерял, всё.… Всё сгорело, вся жизнь и смысл сгорели в том пламени.… Нет ничего… Нищий я!

Фигура вдруг шевельнулась, и сделала жест, который мужичок наш никак не ожидал: чёрный господин протянул вдруг ему руку, и сказал:

– Нет. – Тяжёлым голосом сказал он. – Нет. Ты не нищий, ты – бывший нищий. Пойдём со мной.

Мужичок наш опешил от такого действия, и в нерешительности протянул ему свою руку. Тот схватил его нежно, ласково даже, и помог подняться.

– А куда идти-то, господин? – промолвил он.

– Я покажу. – Басом ответил человек в чёрном плаще и шляпе с широкими полями.

Они двинулись в сторону сарайчика, где ему удалось целых три дня ночевать, с сеном, в тепле, что редко когда удавалось. Идя рядом с чёрной шляпой с широкими полями, он так и не смог разглядеть его лицо, но какое-то чувство, облегчения ли, радости ли, как будто груз уходит постепенно с души его бедной, изорванной, почти погибшей, что-то такое он почувствовал, и сразу понял: господину в чёрном можно доверять. Так и шли они вместе, удаляясь всё далее и далее, и господин тот, в чёрном плаще и шляпе с широкими полями, придерживал под локоть нашего нищего. Бывшего нищего…

***********************

– Как было, говорите вы? Повторите, для протоколу-с, пожалуйста.

– Ну да, так вот, я и говорю же: иду я, значит, по мостовой, а тут этот вот, нищий наш, пьяный, как всегда. Мы все его знаем, приличный был господин, да семья его того, сгорела. Вот и пьёт. Так вот, я и говорю, иду и вижу, как он споткнулся, и лицом оземь. Кровь из носа, губа разбита. Ну, я к нему и говорю: «Матвей Ильич, ну вы чего? Выпили лишнего, бывает. Давайте помогу», ну так я ему руку то подаю, а он кричит, мол, что надо вам, и бранится, бьёт себя в грудь. Так вот, даю ему руку, а он так смотрит, как будто и не на меня, а как то сквозь меня, и протягивает руку, нерешительно так, и вдруг захрипит, последний вздох делает, и улыбнулся как будто бы, и повалился мёртвым. Вот и всё.

– Так вы говорите, Матвей Ильич?

– Он самый, я вам говорю. Мы все ему помогаем иногда, знаем его горе, чем можем, тем поможем. Его все знают в городе, и горе его все помнят. Жаль, конечно, но оно того, ему и лучше видимо, легче, прости Господи…

ЭПИЛОГ

За большим столом, в большом доме, сидит семейство, ужинают, общаются. Матвей Ильич сидит во главе стола, смотрит на всех и улыбается.

Он чист, выбрит, и новая шинель его висит на вешалке, при входе. За столом ещё кто-то сидит, в другом конце, напротив Матвея Ильича. Ах, да, это господин в чёрном плаще и шляпе с широкими полями. Лица по-прежнему не видно, но он знает наверняка, куда он смотрит.

Закончив ужин, господин в чёрном встаёт, кланяется, и собирается уходить. Все смотрят на него, и машут ему руками на прощание. Уже выходя из дверей, он вдруг останавливается, поворачивается к ним лицом, и на миг приподнимает шляпу в прощальном жесте.

– Смерть, значит. – Говорит Матвей Ильич, улыбаясь и шутя грозя указательным пальцем в сторону господина в чёрном. – Эх, Зубоскальский, ну…

Нищий наш, наконец обрёл покой. Простите, бывший нищий.

КОНЕЦ