Исшедшие [Евгений Юрьевич Семенков] (fb2) читать онлайн

Евгений Семенков Исшедшие

«И он селится в городах разоренных,

в домах, в которых не живут,

которые обречены на развалины».

(Библия, книга Иова 15:28)

1.

Просматривая поздним вечером на сайте вымирающих городов фотографии Северотожска, Глеб Сиренин почувствовал смесь уныния, обречённости и невыносимой тоски. Медленно прокручивая колёсиком мышки снимки отталкивающих своей безысходностью городских пустошей, он всё отчётливее ощущал, что ему не стоит там появляться. И даже кружка горячего кофе была бессильна подавить в нём тревожные нотки интуиции.

Северотожск сегодня – это полузабытый, полуразвалившийся, стёртый с административных карт городок. Он спрятался от современного технологического мира между сонных сопок, тёмных извилин холодных рек и заплесневелых болот.

А ведь ещё лет тридцать-сорок назад это был один из самых перспективных, молодых советских городов. При Союзе жизнь здесь била ключом. Тут была открыта шахта по добыче каменного угля, построено предприятие оборонной промышленности, здесь находилась воинская часть, а рядом с ней небольшой офицерский городок. По информации сайта зарплата в советском Северотожске была выше среднестатистической, стаж начислялся год за полтора и попасть в северный рай мог отнюдь не каждый желающий.

Но сейчас город выглядел не просто заброшенным. Здесь было нечто другое, словно Северотожск постепенно мутировал, намеренно становился всё более чужим и пугающим. Его ржавые металлические конструкции изгибались и деформировались в самые невероятные формы, а дома с осыпающимися фасадами казалось, превращались в холодные каменные обиталища для тварей из потустороннего мира…

Глеб знал, что редактор журнала «Страж Севера», где он работал уже несколько лет, имел нюх на всякого рода сенсации, а этот городок действительно являлся золотоносным клондайком для сталкеров, уфологов, видеоблогеров и прочей авантюристической братии. Оставленные города всегда обрастают слухами и легендами.

Поездку в эту угрюмую северную пустошь молодой журналист воспринял без особого энтузиазма…

– Погостишь там с недельку, разузнаешь, что по чём, как живётся местным, байки их запишешь, не забудь сделать и ночной репортаж, поброди по закоулкам и нежилым домам. Романтика одним словом, а не командировка, – разглагольствовал Александр Эдуардович, сидя в мягком редакторском кресле и покуривая свою «сталинскую» трубку.

Так как должного эффекта на Сиренина эта возвышенная тирада не произвела, журнальный босс счёл её продолжить в ином тоне:

– Что молчишь? Не на фронт, поди, посылаю. Гонорар за репортаж хороший получишь. Если много будет материала, то в нескольких номерах выйдёт. Вообщем Глеб, раскопай мне такую историю, чтоб до костей читателей пробирала. А сейчас давай, шуруй за билетом в аэропорт, деньги уже перевели на карточку…

2.

Голубой грузовик с белым проржавевшим фургоном, на котором была еле видна поблёкшая надпись «ПРОДУКТЫ» недовольно фыркал, подпрыгивал и угрожающе ревел своим мотором, проезжая по глубоким дождевым лужам и ухабам с жидкой грязью разбитой грунтовой дороги. Иногда на ней всё же попадались участки асфальта, но суровая природа этого края без сожаления разрушала рукотворные творения с невообразимым усердием.

За окном, под свинцовым потолком туч, мелькал редкий осенний лес, болотистые пролески, блеклые сопки и замшелые, покошенные железобетонные опоры с провисшими проводами. Однообразная тоскливая картина не прибавляла настроения.

Глеб достал из кармана своей синей куртки-аляски смартфон. Было без пяти три. Антенки на экране продолжали уменьшаться. Водитель, грузный мужчина лет пятидесяти, представившийся Ивановичем, был рад попутчику и всю дорогу болтал без умолку. Заметив телефон, Иванович предупредил:

– В городе сигнала нет. Так что если прижмёт, рассчитывать придётся на себя.

– Что значит, прижмёт? – поинтересовался Глеб, ощутив необъяснимое беспокойство.

Водитель усмехнулся и сменил тему:

– Край совсем одичал. Жалко смотреть, как вымирает Северотожск. То ж был город моей молодости. Ещё как вчера помню, ходили с Анькой в Дом офицеров на индийское кино. Отец ей запрещал со мной двоечником встречаться, так она через окно убегала. Благо жили они на первом этаже.

– Иванович, а давно вы в Намыр переехали?

– Да, ещё в конце восьмидесятых. Жене хорошую работу предложили в рабочем посёлке. В Намыре есть морской рыбный порт и консервная фабрика. А Северотожск стал угасать после взрыва в шахте. Этот несчастный случай подкосил полгорода. Шахту закрыли, люди стали уезжать. А с распадом СССР расформировали воинскую часть, офицерский городок опустел, оборонное секретное предприятие разобрали и куда-то перевезли.

– А сколько человек там сейчас проживает?

– Несколько десятков.

– Часто в Северотожск ездите?

– Раз в неделю, по понедельникам. Так что тебе сегодня крупно повезло.

– А ещё кто-нибудь в город заглядывает?

– В конце каждого месяца в Северотожск заезжает почта, развозит газеты, пенсии. Иногда летом залётные туристы-экстремалы наведываются. У двоих горожан здесь есть личное авто. Ну и я, вожу продукты и так по мелочи, спички, туалетную бумагу…

На лобовом стекле, одна за другой стали появляться капли дождя. Иванович тихо выругался. Ожили дворники, которые со скрипом и неохотно начали протирать стекло.

Неожиданно фургон обогнала чёрная двадцать первая волга. Казалось, что она только сошла с конвейера Горьковского автозавода. Королева бездорожья блистала новенькими хромированными колпаками, задним бампером и зеркальными обводами вороных крыльев.

Водитель грузового фургона почему-то резко нажал на тормоза. Машина заюлила на скользкой грязной дороге и наконец, остановилась. Красавица-Волга, не сбавляя газа, повернула на повороте и исчезла за ближайшей сопкой.

– Иванович, а говорили – никто не ездит… – произнёс удивлённый журналист.

– Чертовщина… – тихо процедил он сквозь зубы.

Наконец они тронулись с места.

– Кто это? Местный чиновник? Бизнесмен? – спросил Глеб.

– Откуда я знаю? – буркнул водитель в ответ.

Он явно что-то скрывал или не хотел говорить. Однако в Сиренине проснулся журналист.

– Номера у него сзади не было… – сказал Глеб, но помрачневший собеседник молчал.

Некоторое время они ехали молча. Дождь усилился и ленивые дворники уже не справлялись с потоком воды. Наконец водитель пришёл в себя и заговорил:

– В Северотожске уже давно ходит легенда о чёрной волге. Ещё в советское время милиция пыталась её перехватить, но безрезультатно.

Как-то несколько лет назад задержался в Северотожске и выехал оттуда поздним вечером. Еду и вдруг вижу, сзади фары мигают мне. В городе транспорт есть у двоих: джип у Кабана и жигули у Петровича. Я подумал, что это Кабан и сбавил скорость. Машина меня быстро нагнала, но как оказалось, это была старая модель двадцать первой волги. Пристроилась за мной и едет себе. Я на газ и она тоже, так и ехала за мной всю дорогу, а как показались огни Намыра, отстала.

– А кто такой Кабан? – поинтересовался Глеб, предчувствуя, что ответ ему наврядле понравится.

– А-а, – махнул рукой водитель, – тот ещё тип. Как бы местный предприниматель, неофициальный мэр Северотожска, ну а по факту чистый бандюган. Занимается тёмными делишками. Короче, держись от него подальше, а будет нарываться, скажи Петровичу. Он бывший военный, ему сам чёрт не брат, понимаешь?

3.

Машина несколько раз подпрыгнула на молчаливом железнодорожном переезде. Они переехали поржавевшие рельсы железной дороги, которые исчезали в зарослях пожелтевшей травы.

Вдали наконец показались стоящие в ряд серые пятиэтажные муравейники. Слева от дороги приближался четырёхметровый белый бетонный серп и молот. На обшарпанном, растрескавшемся монументе советской эпохи красными жирными буквами была выведена надпись «Welcome to Hell». Выше неё красовалась небрежно нарисованная пентаграмма.

Глеб на минуту задумался, почему все вымирающие поселения покрываются подобными граффити? Это признак упадка или мракобесия? А может это знак того, что Бог уже покинул эти гиблые места?

За символом рабочих и крестьян стоял покосившийся дорожный знак с блеклым названием «Северотожск». Когда они въехали в город, дождь лил как из ведра, словно хотел успеть вымыть его дочиста перед приездом журналиста. Многочисленные ямы на асфальте заставили продуктовый грузовик лихо подскакивать. Иванович пощадил подвеску и сбавил скорость.

На захламленных улицах было пусто. Из транспорта здесь имелись только искорёженные образцы советского автопрома. Дома тёмными глазницами тоскливо посматривали на проезжающую машину. Город явно пережил какую-то драму, но не мог о ней пока рассказать.

Они проехали мимо бывшего хозяйственного магазина, закрытой парикмахерской, разбитой уличной витрины городской аптеки № 2, а затем свернули на главную улицу. На перекрёстке стоял потухший светофор с разбитыми стеклянными глазницами.

– Никитишну попрошу, чтоб она тебя на квартиру на неделю взяла. Ей копейка лишняя не помешает… – сказал водитель и выехал на просторную площадь.

В центре, на постаменте возвышался памятник Ленину с отломанной правой рукой, вокруг него была выложена плитка, заросшая травой. Перед городской площадью стояло двухэтажное кирпичное здание администрации с заколоченными окнами, справа – кинотеатр «Родина» с облезлой штукатуркой и сгнившей провалившейся крышей, а слева находился универсам «Советский», который выглядел также удручающе.

Под обширным металлическим козырьком магазина продуктовую машину ожидало небольшая толпа людей. Иванович развернулся, осторожно подъехал к крытому ржавыми металлическими листами навесу, остановился, бодро выскочил из машины и громко хлопнул дверью.

– А ну налетай, покупай, разбирай!

– Иваныч, а опиум для народа привёз? – просипел из толпы какой-то небритый мужчина в тёмном пальто и кепке.

– А как же без него, конечно…

– А из мясного что? – спросила полная женщина в клетчатом плаще.

– Колбаса копченая, тушёнка, ножки Буша, рыба мороженная…

– Рыба это не мясо!

– А табак привёз?

– Доставлен Петрович, как положено!

Водитель открыл задние двери и заскочил внутрь фургона. Толпа выстроилась в очередь. Через полчаса большинство горожан разошлось с располневшими сумками, и у машины осталось всего несколько человек.

– Никитишна!

– Ась?

– На неделю корреспондента пустишь к себе?

– Отчего ж не пустить, пущу!

Глеб отсчитал несколько сотен рублей и положил их на переднюю пластмассовую панель, затем взял свой плотно набитый камуфлированный рюкзак, открыл дверь и вышел из машины. Перескакивая через лужи и шлёпая по чавкающей грязи Сиренин добрался до навеса.

– Здравствуйте! – поприветствовал он пожилую женщину в платочке в красный горошек, с которой только что разговаривал Иванович – это я журналист.

– Ну добро пожаловать, – радушно ответила Никитична, – А как звать?

– Глеб.

– Хорошее, хлебное имя…

– А из какой газеты будете? – поинтересовался, стоявший за ней старичок в роговых очках.

– Из журнала «Страж Севера», – ответил Глеб и закинул рюкзак за плечи.

– Никогда не слышал, – пробормотал старик.

Из края очереди вышел плотный пожилой мужчина в кожаной чёрной куртке. Он персонально поздоровался с Глебом, поприветствовав его крепким рукопожатием:

– Петрович. С приездом в Северотожск.

– Глеб Сиренин.

– Так зачем приехал-то в такую глухомань?

– Буду у вас записывать старинные сказки, легенды, тосты… – пошутил журналист.

– Значит, ты попал по адресу… – усмехнулся Петрович, – заходи на досуге. Никитишна скажет тебе мой адрес.

– Скажу, скажу, пошли родимый, – позвала женщина Глеба. Она уже затарилась и держала в руке авоську полную продуктов.

– Иванович, до встречи через неделю! – попрощался журналист.

– Лады! – ответил водитель и помахал рукой.

Сиренин по-джентельменски забрал у Никитичны авоську и они под холодным дождём направились в сторону тоскливой боковой улочки.

4.

Улицы быстро наполнялись водой, по дороге уже плавал мусор и Глеб жалел, что не захватил с собой резиновых сапог, как у Никитичны, которая шла прямо по грязи как танк. Холоднющие капли скатывались ему за воротник, ботинки промокли и неприятно чавкали при ходьбе. Глеб про себя стал вспоминать нехорошим словом редактора и всю его затею. Сидит небось сейчас в тёплом кабинете, потягивает свою трубку и посмеивается, вспоминая о нём.

Пожилая женщина всю дорогу причитала то на погоду, то на Иваныча, у которого с каждым рейсом дорожал сахар.

Наконец они дошли до серого панельного трёхэтажного дома с облупившимися оконными рамами и разбитыми стёклами. Но кое-где окна были целы, некоторые из них были забиты досками, а из прорези торчали ржавые жестяные дымящиеся трубы, напоминающие дизельпанковскую вселенную.

На белой табличке, которая висела на углу дома, видимо ещё с советских времен, было написано «ул. Калинина», а снизу белой краской дорисована цифра 11. Около первого подъезда была навалена гора дров из разных обломков мебели.

Сиренин вошёл вслед за Никитичной в разрисованный подъезд со сгнившей входной дверью. Глеб поморщился от кислого затхлого воздуха. Стены лестничных пролётов были окрашены в тёмно-зелёный казарменный цвет. Краска местами облетела, была исписана неприличными выражениями и непонятными знаками. Под ногами захрустела осыпавшаяся штукатурка, когда они поднимались по лестнице на второй этаж. Никитична принялась возиться с навесным замком, на двери болтался на одном гвоздике, покрытый зелёной коррозией бронзовый номерок «25».

Наконец они вошли в прихожую. В помещении было тепло, немного сыровато, пахло нафталином и кошачьими отходами. Пожилая женщина зажгла толстую свечу, стоящую в стеклянном стакане на трюмо.

– А что света нет у вас? – поинтересовался Глеб, снимая с плеч тяжёлый рюкзак.

– Да нету милок. Мы тут как до революции живём, – засмеялась Никитична.

– Но я видел линии электропередач вдоль дороги.

– Электричество отключили ещё в девяностых… Давай-давай сюда свои ботиночки, я их на буржуйку поставлю, в момент высохнут. Да и сам располагайся.

Как только Никитична унесла мокрые ботинки журналиста, из кухни показалась белая голова кошки, которая с любопытством смотрела на гостя.

– Привет, – слегка махнул ей рукой Глеб.

– Это Мурка. Иваныч несколько лет назад привёз котёнка с Намыра. Чтобы скучно старухе не было. Проходи-проходи в зал голубчик.

Квартира Никитичны была обставлена в стиле 1980-х годов. Дряхлый раскладной диван, пыльная винтажная стенка с мутными стеклянными дверцами, чёрно-белый телевизор на ножках в углу, комод и пара кресел. Обои на стенах выцвели и местами отклеились, на потолке висела бесполезная пятирожковая люстра, а на полу лежал плешивый палас.

Центральное окно в зале было наполовину забито досками, возле него стояла железная прямоугольная печка, боковины которой были обложены красным кирпичом. На ней стоял эмалированный голубой чайник. Возле буржуйки возвышалась куча деревянного хлама. Хозяйка присела возле печки и принялась закидывать в её прожорливую пасть деревяшки.

– А сколько в этом доме с вами проживают людей? – спросил Глеб.

– Только я и мой сосед с третьего этажа – Степан Степанович. Прихворал он малость, простудился. Сейчас пойду, позову его к чаю.

Сиренин расстегнул кармашек рюкзака, порыскал в нём рукой, достал несколько пакетиков антигриппина и протянул их Никитичне.

– Вот ему лекарство, только надо кипятком залить и горячим выпить.

– Спасибо, Глебушка. А ты иди, располагайся пока вон в той комнате.

5.

В Северотожске быстро смеркалось. За окном по подоконнику всё ещё барабанил ледяной дождь, но внутри было тепло от весело потрескивающей буржуйки. Они втроем пили уже по третьей кружке чая. Степан Степанович, пенсионер с ленинской залысиной был ещё тем весельчаком. Он весь вечер травил анекдоты, не забывая добавлять в свою кружку с чаем вино из бутылки для сугрева организма, как он выражался.

– Идёт Штирлиц по Берлину. Город весь окутан дымом от пожаров. «Опять забыл выключить утюг» – с досадой подумал Штирлиц.

– Аха-ха-ха-ха-ха…

Степан Степанович был настоящей энциклопедией советских анекдотов про советского разведчика Исаева, Брежнева, Чапаева, Шурика и прочих. Однако Глеб уже вдоволь их наслушался и решил сменить тему.

– Степанович, поведайте о ваших городских легендах, о черной волге… Говорят, много странного происходит в Северотожске.

Смех затих и в комнате наступила неловкая тишина. Пенсионер закряхтел и долил в кружку вина «Октябрьского».

– Расскажи ему Стёпа про шахту – предложила Никитична, поглаживая рукой мурлыкающую кошку, уютно пристроившуюся на коленях хозяйки.

Сиренин не торопил. И не потому что это был вопрос журналистской этики, просто рыбка могла сорваться с крючка у нетерпеливого рыбака. А наклёвывалось что-то интересное. Глеб достал и включил диктофон. Пенсионер осушил до дна свою кружку, потёр лысину и начал свой рассказ:

– Мой отец начал работать на шахте с начала её открытия в 1957 году. В конце шестидесятых глубина шахты достигла свыше шестисот метров. Тогда всё и началось. Однажды шахтёры наткнулись на сеть тоннелей древнего рудника. Ходили истории, что в старых приисках есть золото, о том, что там внизу был целый подземный город, а кто-то даже видел и самих подземных жителей. Много шахтёров тогда в шахте попропадало.

Вообщем руководство приказало перегородить вход в эти тоннели и запретило настрого горнорабочим приближаться к ним. Но именно тогда впервые в городе стали происходить странные вещи, в том числе стала появляться и таинственная волга.

Отец как коммунист-ударник, не верил всем этим побасенкам да посмеивался с их рассказчиков. А однажды сам что-то увидел и ходил мрачнее тучи, но так никому и не рассказал об этом. Только мне обронил как-то: «Не в хорошем месте построили мы город, не в хорошем…».

Я, как и отец, тоже устроился работать на угольнодобывающем производстве, только уже конторским служащим, в плановом отделе. В конце восьмидесятых шахту 40 лет Октября признали нерентабельной, зарплаты горнякам порезали. А наш покойный директор Шмах всё гнал планы, заставлял рабочих пахать за копейки. Поговаривали, что дочкам своим в столице по квартире купил, ну да суть не в этом.

Однажды, к концу рабочего зимнего дня, подъехала к нашей конторе чёрная волга. Мы с окон все видели эту машину. Из неё вышел какой-то тип одетый не по сезону, в лёгоньком осеннем пальто и шляпе. Он зашёл в здание и сразу же направился прямиком к директору. Мы зашушукались между собой, мол, наконец-то начальником-крохобором органы заинтересовались…

Визитёр представился секретарше Зое и заявил, что должен переговорить с директором по срочному вопросу, который не терпит отлагательств. Зойка нам потом рассказывала, что вначале всё было тихо, затем из-за двери послышался громкий смех директора, а вскоре и его возмущённые крики. Что потребовал посетитель никто не знает. Известно лишь, что его просьбу директор отклонил, а когда на следующий день Шмах лично решил проинспектировать шахту, а спускался он туда очень редко, случился взрыв…

– Ну а в журнале регистрации посетителей было записано его имя, фамилия, должность? – поинтересовался Глеб.

– Милиция потом всех нас опрашивала, особенно секретаршу. Интересовались и журналом, но записи в нём не оказалось. Зойка оправдывалась, что незнакомец мол её загипнотизировал. Ей влепили тогда строгий выговор за отсутствие данных о посетителе.

– А она сейчас в городе?

– Нет, давно уехала. А через несколько месяцев после несчастного случая шахту и вовсе закрыли.

Когда пенсионер закончил говорить, все почувствовали, что атмосфера в комнате изменилась. Кошка больше не мурлыкала, буржуйка не потрескивала, за окном ветер с завыванием гремел ржавыми кровельными листами.

– Ой, Степанович, расскажи нам лучше анехдоты, – первая нарушила тишину хозяйка.

– Пойду я наверное к себе, Марья Никитишна. Устал маленько, – прокряхтел Степанович, встал с кресла, взял с комода свечку и откланялся.

Сидя на кровати в своей маленькой холодной комнатке, Глеб недоумённо смотрел на диктофон. Прибор мигал красным огоньком и требовал подзарядки. Батареи смартфона также были на исходе. Как же быстро разряжается здесь электроника! Как будто их энергию что-то жадно высасывало. Благо он взял с собой блокнот с ручкой. Завтра он пощёлкает камерой местные пейзажи, а сейчас надо ложиться спать. Сиренин как в старину задул свечу, стоящую на тумбочке и в одежде лёг под пахнущее сыростью одеяло.

6.

Утро было солнечное и слегка морозное. Глеб почувствовал, что с души как будто упал невидимый груз и вчерашние мрачные впечатления развеялись. Не зря его бабушка говорила, что вся нечисть утром ложится спать и перестаёт терзать людей.

Сиренин, словно заново родившись, принёс охапку дров в квартиру, разогрел буржуйку, сбегал к механической водокачке и набрал два ведра воды. Затем выпил кружку чая, съел два бутерброда с колбасой и вылетел на улицу с фотоаппаратом.

Пожелтевшая листва вмёрзла в грязь и тонкий ледок звонко хрустел под ногами. Город уже не выглядел таким мрачным. Журналист вышел на широкую главную улицу, по которой стелилась лёгкая дымка. Многочисленные вывески выглядели уже без того жуткого постапокалептического привкуса, как вчера. Даже одиноко стоящий светофор переливался осколками трёхцветья. Фотоаппарат защёлкал, снимая улицу с разных ракурсов.

Щёлк, щелк, щёлк, щёлк, щёлк, щёлк, щёлк, …

Недалеко от Глеба находилось старое фотоателье. Он вошёл внутрь, под ботинками заскрипело разбитое стекло. На розовых стенах были развешаны выцветшие и пожелтевшие плакаты звёзд эстрады и кино восьмидесятых. В маленьком вестибюльчике со вспучившимся паркетом находился трухлявый диванчик для посетителей. Перед ним стоял журнальный столик со вздувшимися лаковыми пятнами. В углу лежала поржавевшая стойка-вешалка. В центре находилась обитая чёрным потускневшим дерматином дверь в помещение фотографа. Она была раскрыта, но за ней была темнота. Как только Сиренин взглянул в неё, на него сразу же нахлынуло какое-то жуткое и неприятное чувство чьего-то присутствия. Чувство самосохранения пересилило журналистское любопытство и Глеб решил не испытывать судьбу. Он сделал пару снимков вестибюля и направился к выходу. Даже спиной, он чувствовал на себе чей-то взгляд…

Когда он приоткрыл стеклянную дверь, уличный шум машин и городской суеты застал Сиренина врасплох. По тротуару ходили люди, по дороге фыркая, проехала хлебовозка, навстречу ей промчался жёлтый москвич комби и вдруг, завизжав тормозами, остановился у светофора, который засиял красным глазом.

– Вы что-то хотели? – пробасил чей-то голос за спиной.

Журналист вздрогнул и медленно повернулся. На него смотрел бородач в толстом сером свитере.

– Ого, хороший аппарат, – кивнул он на фотик, висящий на груди – импортный?

В ярко-розовом вестибюле в этот момент на диване сидела молодая пара. Они держали в руках какие-то журналы и были одеты немного старомодно. Услышав последнее слово они тоже уставились на фотоаппарат Глеба.

Сиренин ничего не ответил и закрыл за собою дверь. Рядом находился галантерейный магазин. Он вошёл в его прохладный торговый зал и ощутил смешанный запах хлопчатобумажной ткани, лака и женских духов. У прилавка толпились покупательницы и о чём-то негромко переговаривались между собой. Взглянув направо, он заметил у витрины с мужскими одеколонами, кремами и бритвами типа в чёрном. Тот стоял неподвижно и сверлил Глеба колючим взглядом.

– Что ты тут делаешь? – зло прошипел он.

У Глеба пробежали мурашки по коже. Он попятился к входной двери и выскочил на улицу. Но с улицей было тоже что-то не в порядке. Через секунду журналист сообразил, что с ней не так. Здесь уже стояла мёртвая тишина… Улица была абсолютна пуста, и разбитый светофор тоже не работал.

Растерянный и дезориентированный, Глеб опять зашёл в галантерею. Затхлый запах отсыревшего дерева сразу же ударил в нос, а под ногами заскрипели цементные крошки. Пустой грязный прилавок, покосившиеся полки у стены, вместо люстр на потолке торчали провода. Всё кануло в лету и не выдержало испытание временем, кроме неприятного незнакомца, который стоял на том же месте и ухмылялся, глядя на журналиста.

Сиренин бросился бежать оттуда со всех ног. Только у светофора он остановился, отдышался и быстро зашагал к дому Никитичны.

7.

После обеда Глеб направился к соседним пятиэтажкам, взобрался на крышу одной из них и сделал несколько панорамных снимков города. Больше ничего необычного он не заметил.

Остаток дня журналист просидел в своей комнатке. Странные события пусть и были кратковременными, озадачили его и сбили с толку. Ясно было одно, что он смог каким-то образом прошмыгнуть в прошлое города и посмотреть на него не в телевизоре или интернете, а ощутить наяву. Труднее всего было определить роль незнакомца, который, как и он, находился сразу в двух мирах.

Вечером, Степанович не пришёл, Никитична сказала, что ему не здоровится. Глеб взял со стенки книгу Александра Дюма «Три мушкетёра», зажёг свечу на тумбочке и принялся читать роман. Он и не заметил, как уснул.

Журналиста разбудила мелодия звонка. Смартфон лежал на тумбочке и дребезжал. Сиренин спросонья не понял, что происходит. Звук мелодии нарастал, Глеб рукой дотянулся до телефона и начал энергично нажимать на боковую кнопку, чтобы приглушить звук и не разбудить хозяйку, спавшую в соседней комнате. Тут смартфон замолк. Сиренин протёр глаза и поднёс экран к лицу, номер звонившего не определился. Странно, кто мог дозвониться до него, когда тут нет сети?

Что это? Кажется, он слышит звук мотора возле дома? Глеб привстал и осторожно посмотрел в окно. У него замерло сердце, когда он увидел у подъезда два круглых светящихся глаза фар и округлые очертания волги. Машина, вдруг взревев двигателем, тронулась с места и сопровождаемая треском ломающегося льда уехала, растаяв в ночной мгле.

Сиренин ещё долго ворочался в постели и только под утро смог заснуть. Когда он проснулся, Никитичны дома не было. День за окном стоял серый и ветреный. Глеб подкинул несколько поленьев в буржуйку, закипятил чайник, открыл холодную банку тушёнки на завтрак, её остатками покормил кошку. Выходить сегодня ему никуда не хотелось…

Наконец, через час журналист всё же выбрался из дома. Ветер донёс до него скрип качающихся качелей. Звук исходил из дворов пятиэтажек. Побродив между серыми однотипными строениями, он, вышел на источник звука. На качелях, возле детской площадки каталась молодая светловолосая девушка в белой болоньевой куртке. Журналист подошёл поближе. Она его заметила и притормозила ногами о землю.

– Привет, – поздоровался Глеб.

– Я тебя здесь раньше не видела, – вместо приветствия произнесла девушка и нахмурилась. На вид ей было лет двадцать-двадцать два, у неё было милое круглое личико и приятный голос.

– А я несколько дней назад и приехал. В гости, – пояснил Сиренин.

– А-а, понятно, – сказала она и принялась опять раскачиваться.

– А ты не большая для этих качелей? – спросил, усмехнувшись, Глеб

– Нет! – засмеялась она, – мне нравится, когда в животе щекотит.

– Можно, я тебя сфотографирую?

– Конечно! – согласилась девушка.

Щёлк, щёлк, щёлк…

– Как тебя зовут? Меня Глеб.

– Хлеб? – переспросила она и опять звонко рассмеялась.

– Нет, имя произносится через Г. – поправил Сиренин.

– А мне нравится хлеб! – сказала она, – садись на соседние качели!

Глеб осторожно сел на деревянное пошарпанное сидение.

– Ну, давай же, смелее! – подбадривала его девушка.

Он начал раскатываться, как вдруг сзади послышались сигнальные гудки машины. Сиренин резко притормозил и соскочил с качель. Метров триста от них стоял джип.

– Будь здесь! Я сейчас вернусь, – сказал Глеб и быстро зашагал в сторону сигнала.

– Катя! – крикнула она ему вслед.

– Что? – журналист остановился и повернулся.

– Да Катей меня зовут! – повторила она и засмеялась.

– А-а, классное имя. Жди меня Катя!

Он подошёл к облезлому джипу цвета кофе с молоком. Оттуда вышел мясистый, лет пятидесяти пяти мужчина в коричневой дублёнке.

– Что, детство вспомнил? – спросил он.

– А вы кто собственно такой? – полюбопытствовал Сиренин.

– Я мэр и шериф этого города, если ты не знал. Слышал, что ты репортёр с какого-то там издания. Мне на это наплевать, парень. Будешь вести себя паинькой и всё будет норм. А станешь вынюхивать и копать под меня, у тебя появятся проблемы. Надеюсь, мы хорошо поняли друг друга?

– Думаю что да.

– Ну, тогда передавай от меня привет Никитишне, – сказал он, влез в свой старый рыдван, который покачиваясь из стороны в сторону развернулся и укатил.

Глеб повернулся к детской площадке, там одиноко покачивались пустые качели.

8.

Этим вечером в гости к Никитичне наведался Петрович с бутылкой водки. С третьего этажа спустился Степан Степанович с закатками. Сиренин достал из рюкзака несколько консерв и фляжку с армянским коньяком. Никитична нарезала на стол колбасу, хлеб и до красна натопила буржуйку.

Через несколько часов в комнате можно было топор вешать от выкуренных сигарет Петровича. Вначале старики расспрашивали Глеба, как живёт страна, что сейчас происходит в мире. Но то ли Сиренин был плохим рассказчиком, то ли их интерес быстро угас к данной теме, так как вскоре они окунулись в своё советское прошлое. Кто за кого вышел замуж, у кого кем стали дети, кто куда разъехался. Петрович торжественно зачитал свежее письмо от сына, который жил с семьёй во Владивостоке. Из их разговора, Глеб узнал, что дочка Никитичны присылала матери поздравительные открытки к праздникам, да иногда небольшую сумму денег. А у Степановича родственники жили в Намыре, которые несколько раз в году его навещают.

В своё время эти старики отказались уезжать на чужбину. Никто из них не захотел покидать Северотожск, который они отстраивали по кирпичику.

Потом Степан Степанович принялся рассказывать анекдоты, а ближе к полуночи гости разошлись.

– Мария Никитична! А кто из молодых живёт в городе? – спросил Глеб.

– У нас молодёжи нет, всем за пятьдесят, – ответила хозяйка.

– А я вот девушку встретил, у пятиэтажек…

– У нас всякое может померещиться… – отозвалась Никитична.

– Да нет, я серьёзно, – сказал Сиренин, – сейчас я вам покажу её фото.

Он направился в свою комнату и принёс оттуда фотоаппарат. Затем сел на диван, включил мини-экран и принялся пролистывать снимки. Ага, вот! Стоп!

Удивительно, но на снимках, на которых должна быть запечатлена девушка, никого не было.

– Ну, Глебушка, отыскал свою красну девицу? – спросила из кухни хозяйка.

– Вы были правы Никитична, показалось…

– Ничего милок, у нас тут такое часто случается…

– Ладно, спокойной ночи!

Глеб встал, забрал свою наполовину пустую фляжку со стола и побрел в свою комнату. Он проснулся от знакомого скрипа проржавевших качелей. Этот звук беспрепятственно разносился в тишине ночного города. Сиренин тотчас вспомнил про Катю. Но это же полный бред! Не будет же она кататься на качелях посреди ночи? Хотя в этом более чем странном городке всё может быть. Он поднялся, нащупал на табуретке металлическую фляжку и сделал из неё несколько больших глотков. Жгучий напиток быстро принёс телу тепло и смелость душе. Эх, была, не была… Глеб чиркнул спичкой по коробку, зажёг свечку, по-солдатски быстро оделся, и как можно тише прошмыгнул мимо спящей хозяйки и вынырнул в коридор.

На улице пронизывающий ветер обдал Сиренина своим морозным дыханием. Глеб поёжился и вытащил из-за пазухи фляжку с коньяком. Только после того, как тепло вновь разлилось по организму, журналист осторожно ступая по потрескивающей грязи направился во мрак, откуда слышался скрип качель. Вскоре, его глаза привыкли к темноте и он стал различать очертания зданий и деревьев. Когда Глеб вышел к детской площадке, скрип прекратился. Сиренин остановился, вглядываясь в тьму, но там никого не было видно. В этот момент его пробила какая-то непроизвольная дрожь, реакция на холод, а может и на то, что притаилось в этой непроглядной мгле.

Вдруг в одном из крайних окон последнего этажа ближайшей к нему пятиэтажки зажёгся слабый свет и там промелькнула чья-то тень. Это было более чем странно. Никитична говорила, что ни один из оставшихся жителей не живёт теперь в пятиэтажных домах и все они пусты. Глеб медленно двинулся вперёд. Он зашёл в тёмную пасть крайнего подъезда и осторожно стал подниматься по лестнице, одной рукой держась за перила. Сиренин ступал как можно тише, но всё равно его присутствие выдавала шуршащая под ногами опавшая штукатурка. Наконец, тяжело дыша, Глеб добрался до площадки пятого этажа. Из пустого дверного проёма одной из квартир лился тусклый желтоватый свет. Сиренин встал и прислушался. В одной из комнат кто-то шаркал по полу и что-то бубнил себе под нос. Журналист привстал на цыпочки и крадучись вошёл в прихожую.

Свет шёл из большой центральной комнаты. Глеб тихонько заглянул внутрь. На подоконнике расколоченного окна стояла свеча, пламя которой постоянно металось от задувавшего через разбитое стекло ветра. У одной из стен комнат стояла босая старуха в ночной рубашке. Она что-то бормотала себе под нос и выводила куском угля на стене портрет какой-то девушки. Старуха рисовала как профессиональный художник. На рисунке стали появляться знакомые черты. И вдруг Сиренина осенило, на стене было нарисовано лицо Кати!

Глеб осторожно подался назад, но вдруг под его ногами раздался предательский хруст. Старуха резко повернула свою голову в его сторону и осклабилась беззубым ртом.

– Покатаемся? – спросила она и жутко расхохоталась.

Сиренин в ужасе отпрянул от двери, чуть не ударился в темноте о дверной проём и перепрыгивая через две-три ступеньки принялся в лихорадочной спешке спускаться по лестнице. Старушечий смех сменился девичьим. Глеб пулей вылетел из подъезда и, не оглядываясь, помчался к своему дому.

9.

– Спит ещё. Ходил ночью куда-то…

– Ну, хорошо, попозже заеду.

Солнечные лучи пробивались через мутное двойное стекло комнаты и падали прямо на подушку. Глеб неохотно поднялся, немного болела голова и хотелось пить. В комнату вошла Никитична со стаканом в руке.

– Доброе утро соня. Огуречный рассольчик попей, – сказал хозяйка и протянула своему жильцу стакан с рассолом, на поверхности которого плавала укропная веточка.

Журналист поблагодарил и залпом осушил стакан.

– А кто это приходил? – хрипло осведомился Сиренин.

– Да, Петрович, кто ж ещё? Ты же сам вчера просил его шахту показать… – Ах да. Совсем вылетело из головы.

– Через пару часов он заедет за тобой…

Петрович так и не заехал. К обеду на улице стало совсем тепло и Глеб решил отправиться к шахте один. Он спросил у Никитичны как добраться до неё и вышел из дома, прихватив с собой пару бутербродов и флягу с кофе.

Город накрыло бархатное тёплое одеяло запоздалого бабьего лета. По улицам вовсю летала паутина, а солнце подсушивало грязь, от которой шёл припарок.

На пересечении улиц Крылова и Пролетарской, стояли одни одноэтажные деревянные дома, Обветшалые, почерневшие от времени, они вросли в землю по уровень окошек. Многие из них уже были наполовину разобраны. Здесь журналисту повстречалась пожилая пара.

Дед в овчинном кожухе менял сгнившие доски забора на более крепкие, а его бабуля копалась рядом в огороде. Глеб поздоровался с ними и ещё раз уточнил дорогу к шахте. Сиренин ещё пять минут побеседовал с четой Кореньевых и сфотографировал их на память.

Когда Глеб вышел за городскую черту и поднялся на сопку с плоской вершиной, он увидел вдалеке металлоконструкции шахты и кирпичные постройки. Расстояние до неё было примерно пять-шесть километров. Но добирался журналист до шахты довольно долго. Наконец он подошёл к двухэтажному зданию, облицованному желтоватой плиткой. В некоторых местах от фасада отвалились целые пласты этой плитки, обнажая красную кирпичную плоть шахтёрской конторы. На фронтоне был прикреплён щит в виде красного знамени, на котором виднелась белая надпись: «Шахтоуправление: 40 лет Октября».

Сиренин походил по территории, заваленной какими-то металлическими агрегатами, покрытыми коррозией, сфотографировал контору управления, копру, другие постройки. Позади управления возвышалась ржавая металлоконструкция подъёмной установки, на копре шахты была прикреплена большая металлическая пятиконечная звезда изъеденная ржавчиной. Рядом стояло полуразвалившееся высокое здание из белого кирпича и гараж, а недалеко от него находилась серая масса выработки, на отвалах которой росла пожухлая трава. Высотой гора была в несколько десятков метров.

Глеба не оставляло чувство, что за ним кто-то непрерывно следит. Журналист решил взобраться на искусственную гору, чтобы сверху заснять всю панораму. Когда Глеб карабкался наверх ему вдруг стало плохо. Несмотря на солнечный яркий день, у него потемнело в глазах, и журналист упал без чувств, скатившись к подножию горы…

10.

Сиренин очнулся от громкого дребезжащего звука отбойного пневматического молотка. Глеб открыл глаза. Сверху тускло светил ряд лампочек. Они висели на проводе, идущем над сводом забоя, который был укреплён на всём протяжении деревянными балками. По центру забоя шла небольшая рельсовая дорога. Мимо него сновали взад и вперёд возбуждённые, чумазые шахтёры.

Вдруг кто-то посветил ему шахтёрским фонариком в глаза.

– Где каска? Потерял? Кто такой? Новенький что ли? – взревел кто-то над его ухом, по-видимому, бригадир.

В следующий момент ему сунули в руку пластмассовую каску. Глеб тотчас нацепил её себе на голову.

– Где форма? – продолжал реветь бригадир.

– Савельевич, да оставь ты его в покое!

К ним подошёл какой-то горнорабочий и потянул бригадира за куртку.

– Пошли быстрее, увидишь – не поверишь! Потом с ним разберёшься. Звонить наверх надо!

– Обожди, сначала сам увижу. Как фамилия? – спросил Савельевич.

– Сиренин.

– Я хорошо её запомню. На поверхности с тебя три шкуры сдеру! – пригрозил напоследок бригадир и ушёл вслед за товарищем. Вскоре прекратился шум отбойного молотка, все куда-то заспешили. Ошеломлённый Глеб простоял ещё несколько минут на месте. Голоса шахтёров за это время стихли.

Он пошёл в сторону, куда отправился бригадир и остальные горняки. Глеб шёл достаточно долго, миновал несколько развилок, а железная дорога закончилась в тупике. Но пока он никого не встретил на своём пути. Сиренин пошёл обратно, но снова попал в тупик. Кажется, он заблудился в этой проклятой шахте!

Журналист остановился, чтобы передохнуть. Глеб ощутил сильную жажду, но прощупав карманы куртки, понял, что фляжки с кофе там нет.

Сиренин находился в узком полутёмном проходе, как вдруг свет редких лампочек пару раз мигнул и пропал. Этого ещё не хватало! Журналист нащупал выключатель на каске и включил шахтёрский фонарик. Терять время было нельзя! Нужно срочно искать штольню! И где носит этого чёртового бригадира? У него человек в шахте потерялся!

Журналист почти бегом, спотыкаясь, бежал по беспросветному горному туннелю, который становился всё уже и ниже. Он никогда не страдал клаустрофобией, но тут под землёй, мироощущение было совсем иное, чем на поверхности. Сиренин сам того не замечая начал паниковать и почувствовал, что задыхается. В этот момент Глеб разглядел чей-то тёмный силуэт впереди. Он сбавил темп и облегчённо вздохнул. Наконец-то, хоть одна живая душа в этой подземной могиле!

– Эй, привет! – громко поприветствовал его Глеб.

Силуэт не двигался и продолжал стоять на месте. Фонарик на каске стал судорожно моргать. Журналист замедлил шаг. Не успел он подойти к нему ближе, как лампочка фонарика потускнела и потухла. В кромешной тьме шахты Сиренин разглядел фосфорицирующие жёлтые глаза, которые смотрели на него немигающим взглядом.

Он остановился и принялся щёлкать выключателем. В этот момент глаза стали медленно приближаться к нему и журналист от охватившего его ужаса что есть силы закричал…

11.

– Эй-эй, это я!

Петрович крепко держал разбушевавшегося журналиста, который внезапно пришёл в себя и начал орать, судорожно размахивая руками. Глеб открыл глаза и увидел склонившегося над ним встревоженного Петровича.

– Я в порядке, пустите, – хриплым голосом произнёс журналист. Он встал, отряхнулся, поднял валявшуюся в траве фляжку, открыл её и принялся пить большими глотками холодный кофе.

– Что ж без меня пошёл-то? – укоряющее спросил Петрович и отдал ему фотоаппарат. – Я задержался малость, а когда приехал, Никитишна сказала, что ты уже ушёл. И чего попёрся на вершину?

– Хотел заснять всю панораму шахты, но видать сорвался и ударился головой.

– Ладно, поехали…

Солнце уже потеряло свою силу и катилось к закату, отчего день поминутно терял своё тепло. Они спустились с пригорка и направились к жигули белого цвета, которая стояла во внутреннем дворе управления. – Что с этой шахтой не так? – спросил Глеб. Он шёл немного прихрамывая, видимо подвернул лодыжку, когда падал.

– Да всё с ней не так, – ответил Петрович, – В конце шестидесятых в шахте что-то нашли, какие-то первобытные рудники. В городе быстро построили секретный завод и разместили воинскую часть. Наш гарнизон охранял это оборонное предприятие, куда завозили что-то из тех рудников. Что конкретно там было, не скажу, секретность была строжайшая. Одно знаю, те военные, которые работали под землёй начинали вести себя мягко говоря странно, одних увольняли в запас, других в дурку отправляли…

Когда они подошли к машине, вдруг откуда-то послышался протяжный заунывный вой.

– Давай быстрее садись! – поторопил Петрович журналиста, который открыл дверцу жигулей, но задержался, недоумённо оглядываясь по сторонам. Глеб плюхнулся на дерматиновое сиденье и захлопнул дверь. Петрович завёл жигули и они резко тронулись с места.

– Волки? – спросил журналист.

– Нет, это похлеще будет, – усмехнулся Петрович, – после захода солнца прогуливаться в этом месте опасно для жизни!

Машина выехала на дорогу и помчалась по ухабам.

– Хочешь знать наше мнение по поводу того, что происходит в Северотожске?

– Разумеется, – ответил Глеб.

– Похоже, что в шахте пробурили вход в саму преисподнюю и теперь всякая тварь вылазит из неё, – сказал Петрович, – во всяком случае, так утверждает наш поп. Пятнадцать лет назад я бы смеялся над этой теорией, а вот сегодня уверен, что так оно и есть!

– У вас в городе живёт священник? –удивлённо спросил журналист.

– Да, отец Григорий. Если хочешь, поедем сейчас прямо к нему…

12.

Поп был единственным жителем, проживающим на улице Лермонтова. Он занимал небольшой деревянный домик, одиноко стоящий на краю пустыря. Перед домом возвышался почерневший деревянный крест с поперечной перекладиной.

Сиренин и Петрович вышли из машины, открыли скрипучую железную калитку, поднялись на деревянное крыльцо и вошли в дом. Судя по всему, помещение одновременно служило и церковью, и жильём батюшки. На стенах были развешены большие и маленькие иконы, у потолка висели лампадки, а на полу стояли громоздкие металлические подсвечники со свечами.

К деревянному, сбитому из досок алтарю вела потёртая красная ковровая дорожка, по обе её стороны стояло несколько скамеек, стол со стульями и старый буфет с посудой и книгами. В углу стены находилась побеленная печь.

Отец Григорий был сухоньким мужечонком с козлиной бородкой. На нём были джинсы и серый тёплый шерстяной свитер, поверх которого болтался на верёвочке большой серебряный крест. Батюшка горячо поприветствовал гостей и пригласил их за стол.

– Может, чайку травяного? – спросил он участливо.

Петрович покривился:

– А что, кагора у тебя отче уже не осталось? Парень считай сегодня заново родился. Это надо отметить!

Отец Григорий засуетился, и на скатерти начали появляться северные разносолы: тушёнка, колбаса, рыбные консервы, хлеб. В последнюю очередь он торжественно водрузил на стол большую тёмную бутыль.

– Вот, это по-нашему! – радостно воскликнул, потирая руки Петрович.

Наконец, когда всё было разложено, батюшка произнёс короткую молитву на старославянском. Все трое одновременно сказали «аминь» и подсели к столу. За ужином Петрович рассказал, как нашёл без сознания журналиста.

Глеб решил дополнить рассказ и поделился своим опытом перемещения во времени. Отец Григорий слушал его очень внимательно, а затем вдруг чрезвычайно оживился.

– Если ты Глеб имеешь ключ к прошлому, у нас есть возможность возродить город, – торжественно произнёс священник.

– Каким это образом, что-то не смекну, – почесал затылок Петрович. Его сейчас больше беспокоил тот факт, почему-то он остаётся трезв после выпитого церковного вина, чем теория спасения Северотожска.

– Мы отправим его в 1957 год. Если он взорвёт шахту, может быть её закроют навсегда, или на время заморозят строительство. Главное потянуть время, чтобы горняки не добрались к шестисотметровой глубине до девяностых годов, – рассказал о своём плане отец Григорий.

– Ну, допустим, я снаряжу его тротиловыми шашками с фитилём, но как мы его туда отправим? – язвительно спросил Петрович.

– Эй, я на это не подписываюсь! – вмешался в разговор Сиренин.

– Возможно Глеб, ты единственная и последняя надежда Северотожска. И может быть, тебе было позволено отправиться в прошлое города, чтобы ты смог изменил его будущее.

– Да это же бред, – резюмировал Петрович.

– Допустим, но как я попаду в нужное время? – спросил Глеб.

– Степанович хранит газетные вырезки про шахту, у него есть альбомы с фотографиями отца. Может быть, они помогут тебе сфокусироваться на дате торжественного открытия шахты. Это самое лучшее время для остановки работ.

– Ну, я совсем не подрывник и в забое никогда не работал.

– Думаю, Петрович поделится с тобой как опытный военный, куда лучше заложить шашки для лучшего эффекта…

Православная церковь-изба на время превратилась в штаб заговорщиков. Петрович притащил несколько тротиловых шашек и ознакомил Сиренина с азами взрывного дела. У одного из жителей города, бывшего шахтёра, сохранилась старая поношённая форма. Степанович извлёк из отцовского чемодана июньский номер газеты «Заря Северотожска» с торжественным открытием шахты «40 лет Октября». На первой странице этой газеты был отпечатан большой чёрно-белый снимок первой бригады шахтёров на фоне управления конторы. Эта фотография должна была помочь Глебу не промахнутся во времени.

Наконец, экипировав молодого журналиста на столь сомнительное предприятие, к часу ночи Петрович всех развёз по домам.

13.

Пока над сопками лениво поднималось холодное багровое солнце, журналист уже стоял с рюкзаком во дворе шахты. Он был один и держал в руках пожелтевшую газетку с фотографией. Глеб уже как полчаса пялился на неё, но ничего не происходило. К тому же, шахтёрская форма не спасала от морозного утра, а куртку он не мог надеть, так как в день открытия на дворе стоял июнь.

Сиренин вконец озяб, бросил газету на землю и стал прохаживаться и дуть на руки. Тут он заметил у какого-то металлического проржавевшего агрегата белую кошку. Она сидела и старательно лизала свою мордочку, потом посмотрела на Глеба и убежала в тёмный проём ворот кирпичного гаража. Кошка была похожа как две капли воды на Мурку Никитичны.

– Кс-кс-кс-кс-кс, – позвал её Глеб.

Животное на мгновение выглянуло, и затем вновь скрылось в темноте. Что она тут делает? Сиренин подошел к приоткрытым воротам и заглянул внутрь. В полумраке он разглядел очертания грузовой машины, вокруг которой валялось куча поржавевшего барахла и горы резиновых шин. Кто-то зашуршал за ящиками. Ага, вот где она прячется! Глеб как можно тише обошёл ящики, но там никого не оказалось.

Неожиданно в гараже потемнело. Что такое? Сиренин посмотрел на проход и замер. Там стояло Нечто. По виду это было существо примерно два, два с половиной метра высотой, похожее на человека. Оно повернулось в его сторону и смотрело прямо на Глеба! Журналист оказался в ловушке. В это же мгновение он почувствовал, что парализован страхом. Его тело перестало его слушаться. Глеб даже не мог издать звука, так как его голосовые связки тоже не подчинялись ему. Казалось, он находился в безраздельной власти жуткого существа. Сиренин стоял и глотал воздух как рыба, выброшенная на берег.

Тварь двинулась к нему какой-то странной подкрадывающейся походкой. К счастью, в этот момент включился механизм самосохранения, который вернул Глеба из оцепенения. Журналист метнулся в сторону, пробежал мимо грузовой машины, споткнулся о какой-то металлический хлам и упал прямо в смотровую яму.

Прежде чем Сиренин осознал, что произошло, он уже стоял в железной кабинке клети, которая несла его вниз. Откуда-то сверху доносился бравурный марш оркестра.

Сработало! Получилось! Просто невероятно! Сердце всё ещё гулко билось от адреналина, но в его голове уже заработал план подрыва этой чёртовой шахты.

Кабинка резко остановилась и он чуть не упал. Надо действовать быстро, пока сюда не спустились шахтёры! Сиренин заблокировал лифт. Затем заложил заряды под опорами, как учил его Петрович. Потом поджог огнепроводные шнуры и бросился бежать к запасному подъёмнику. Через полминуты в шахте раздался оглушительный взрыв! Из шахтного копра повалил дым, земля задрожала, а металлоконструкция подъёмника со скрежетом накренилась. Оркестр перестал играть марш. Парадно одетая толпа испуганно ахнула. Директор шахты, стоящий за деревянной трибуной, обёрнутой красной тканью и произносящий в это время речь, повернулся назад и помрачнел…

14.

Глеб очнулся и открыл глаза. Солнечные лучи бесцеремонно светили ему прямо в лицо. Он медленно поднялся с земли и осмотрелся. Журналист находился около той же заброшенной шахты, только нескольких построек не хватало и серая гора выработки также отсутствовала. Неужели сработало?

Через пару часов он добрался до города, но был ли это Северотожск? По оживлённым улицам ездили современные машины и куда-то спешили люди, на зданиях красовались знакомые красочные вывески, а где-то вдали слышался колокольный звон.

Сиренин выглядел бомжевато в этой старой шахтёрской форме. Хорошо, что он предусмотрительно захватил с собой деньги, теперь ему был нужен магазин одежды.

Через несколько часов Глеб сидел в зале ожидания железнодорожного вокзала в новой куртке. Журналист с наслаждением пил кофе из пластикового стаканчика и ел сосиску в тесте. Правда, десять минут назад состоялся неприятный разговор с редактором, который требовал у Сиренина ответа, что какого чёрта его занесло в Северотожск? Тем не менее, этот выговор, не испортил ему настроения, и он с аппетитом доел еду. Скоро на платформу пребудет его поезд и Глеб наконец покинет этот город…

КОНЕЦ