Об искусстве [Алексей Сергеевич Суконкин] (fb2) читать онлайн

Суконкин Алексей ОБ ИСКУССТВЕ

Бывают же такие люди, которые умеют вынести мозг кому угодно. И даже если такого рядом с тобой в сей момент нет, можешь быть уверенным — это ненадолго.

Вот и я, сидел себе в своем кабинете и спокойно планировал мероприятия отдела общественных связей авиационного завода на предстоящий День Победы, как открылась дверь, и в пороге показался седовласый престарелый мужчина. Он улыбнулся, и сказал:

— Босач!

— Поздравляю, — ответил я дежурной фразой, так как не понял, что он имел в виду.

— Известный художник, лауреат всероссийской художественной премии «золотая кисть», лауреат премии имени Шишкина, бронзовый призер чемпионата Приморского края по шахматам в 1964 году, Владимир Босач! — громче сказал он.

— Известный писатель, член союза журналистов России, главный редактор корпоративной газеты «Подъем», заместитель начальника отдела по связям с общественностью, председатель первого первичного отделения Приморского регионального отделения Союза машиностроителей России, член Совета ветеранов разведки Тихоокеанского флота, кавалер пяти боевых и служебных наград, помощник депутата Законодательного Собрания Приморского края, отец двоих детей от разных жён… — представился я и надрывно вздохнул, так как на все представление из лёгких вышел весь воздух.

Повисла пауза. Художник был задавлен тяжестью моих регалий и оттого подвис. Нужно было спасать старичка, и я предложил ему присесть.

— Что у вас? — спросил у него участливо.

— Геморрой, — пожаловался он. — Всё обещают на операцию положить… сидеть больно, может, я постою?

— Ваше право. Можете постоять, — сказал я и, вспомнив фразу из известного фильма, добавил: — Пешком.

— Устроит, — кивнул он и сел. — Если не долго, могу и посидеть.

— Ну, так с чем пришли?

— Мне нужно во время проведения Дня открытых дверей принести на завод свои картины. Все двадцать картин. Сделать, скажем так, выставку…

— Почему на заводе? Встаньте перед заводом, и стойте сколько вам нужно. Люди будут подходить…

— Мне надо обязательно на заводе! Я так решил, значит, так будет! — решительно заявил он.

— А картины ваши какого содержания? Авиационные?

— Нет, природного содержания. Я бы сказал, утёсного.

— Какого? — не понял я.

— Утёсного, — повторил он, и посмотрел мне в глаза. — Я в основном рисую утёс над рекой Уссури, который возле села Бельцово. Вот, смотрите…

Он показал мне несколько фотографий с его картинами, где был нарисован один и тот-же утес. Я был под этим утесом, и без фотографий знал, как там красиво.

Если честно, я ничего против искусства не имею, но мне реально было не до этого художника. Руководством была поставлена масса задач, на выполнение которых катастрофически не хватало времени, а тут еще и Босач пожаловал… и решительно заявил!

— Знаете, так как картины не на авиационную тематику, мы, пожалуй, откажем вам…

Он поднялся, и со всей свирепостью художественного искусства бросил мне в лицо:

— Я это так не оставлю!

И вышел.

— Я его знаю, — сказала Анжела. — Этот товарищ нам еще все мозги выест, но своего добьется!

И тут во мне заиграло самолюбие.

— Сказал отказать — значит, отказать!

Не тут-то было. Босач стал к нам ходить как к себе на работу. В течение дня он мог прийти раз пять, каждый раз требуя одно и то же, выслушивая одинаковые отказы, и снова напирая на своем. Работа отдела была просто парализована, так как он просиживал у нас по четыре и более часов, натурально не давая работать, отвлекая от всего… а ведь мы и так были в цейтноте по подготовке празднования Дня Победы…

В итоге мы даже стали закрываться от всего мира на ключ, так он переключился на управление кадровой службы, начальница которой стала перекладывать возмущение на нас. Закономерно старик был послан культурными девочками-кадровичками нецензурной бранью и удалился, пообещав дойти до самого директора.

Не прошло и трех дней, как меня вызывает к себе директор предприятия.

— Лёша, почему ко мне на личный прием приходит какой-то (пусть будет «седовласый мужчина», хотя было сказано совсем не так) и говорит, что ты послал его без объяснения причин.

— Почему без объяснения? У него картины не в тему, вот и отказал.

— Мне кажется, что он нам всем все мозги вынесет. Может, пустим его?

— Не могу согласиться. А вдруг там картины порнографического содержания? А ведь к нам приходят и дети! — улыбнулся я, поняв, что директор не только не намерен меня драть за художника, но и сам желает избавиться от его настырства.

— В общем, прямо отказывать ему не надо, — порекомендовал директор. — Но создай ему условия, чтобы он сам отказался. Поговори с безопасниками, может они чего подскажут…

Намек директора был вполне понятен, и я пошел к безопасникам. Те надули щеки и сделали вид, что готовы помочь.

— У вас же найдутся основания, чтобы не пустить его на территорию завода в день открытых дверей? — спросил я.

— Если он гражданин России, то нет, — ответил главный.

Я понял, что с фантазией здесь вообще глухо, и вернулся к себе в отдел. Сотрудницы встретили меня новостью:

— Тут твой художественный дружбан приходил, говорит, что директор ему дал добро…

— Карман ему шире, — ответил я. — Петрович сказал отказать, не отказывая! И вот что я придумал, пока сюда шел…

На следующий день ранним утром появился художник.

— Вам уже сообщили мнение директора? — осведомился он.

— Да, — радостно сказал я представителю высокого искусства. — Мы долго совещались, и решили вас пустить!

— Вот! Я же говорил! — обрадовался он.

— Только, вот… — начал, было, я.

— Что?

— Вам нужно собрать всего-то, ха-ха, несколько справочек… ну, сами понимаете, завод секретный, и абы кого мы сюда не пускаем!

— Справочек? Да, конечно, соберу! Какие нужно? — Художник был еще бодр и весел. Он еще не знал, куда затягивает его моя злая фантазия, жаждущая мщения.

— Значит, записывайте!

— Ага, хорошо… — сотрудницы протянули ему лист бумаги и ручку, и он начал.

— Первое: нужна справка из санэпиднадзора о санитарном состоянии ваших картин. Причем, обязательно — справка на каждую конкретную картину! То есть, вам нужно отвезти все ваши двадцать картин на санитарно-эпидемиологическую экспертизу, чтобы их там исследовали, не заразны ли они, не несут ли на себе какой опасный вирус, и все такое…

— Так они же не заразные, я же их сам рисовал… — удивился Босач.

— Ничего не поделать, таков закон, — развел я руками. — И, кстати, вам самому тоже не мешало бы пройти такое же обследование. А то знаете ли, большое скопление народа, а вы, скажем так, больны какой заразой… непорядок!

— Хорошо, — художник аккуратно записал требования в лист бумаги, и начал его складывать пополам.

— Это еще не всё, — пришлось его остановить.

Мельком я посмотрел на своих сотрудниц. Они зажимали себе рты, чтобы не рассмеяться в голос, получая удовольствие от мести за все предыдущие его выступления.

— Что еще?

— Вам нужно проехать в краевое Управление Росохранкультуры, вместе со всеми своими картинами, и там провести по каждой картине экспертизу на установление отсутствия в их содержании сцен насилия, порнографии, табакокурения, употребления алкоголя и наркотиков…

— Так там же ничего этого нет! — возмутился художник. — Там только река и утёс!

— Это мы с вами так думаем! — ответил я. — Но ведь мы с вами не эксперты по данному вопросу, правильно? Мы не можем это однозначно утверждать, так как у нас нет ни специального художественного образования, ни лицензии на проведение подобного рода экспертиз… так? А в Росохранкультуре работают дипломированные специалисты. И кстати, в отличие от санитарной службы, не дорого и возьмут за свою работу…

— За это еще и деньги платить надо? — вздохнул художник.

— А как же? — искренне удивился я. — Это же государственные органы! Не какая-то шайка-лейка, а организации, которые заботятся о нас с вами! Хорошо заботятся, качественно, отсюда и цена хорошая за услуги.

— Что-то еще? — он с великой грустью посмотрел на меня.

В это время Анжела не выдержала, ударилась головой об стол, подскочила, рванулась к двери, и уже там, за дверью, не в силах себя сдержать, начала выть от безудержной волны смеха. Я и сам был готов уже валяться по полу, но приходилось пока сохранять лицо, так как нужно было доиграть комедию до конца.

Босач повернулся в сторону двери.

— Что с ней?

— Не обращайте внимание, — сказал я. — У девушки тяжелое воспаление легких, не может прокашляться, ей бы в больницу, но у нас столько дел, что идти на больничный для нас роскошь. Да еще тут отвлекают от работы…

— Это вы меня имеете в виду? — строго спросил художник. — Как вам не стыдно, молодой человек…

— Всех, — я строго посмотрел на гостя. — Продолжим!

— Да, конечно…

В это время Наташа была близка к такому же исходу, благо, что своими длинными волосами, опустив голову, она еще могла скрыть улыбку до ушей. Но её Босач не видел, так как она сидела у него со спины.

— Еще одну справку вы возьмете в органах государственной безопасности, — понизив тон голоса, сказал я.

— Где? — чуть не шепотом спросил он.

— В Федеральной Службе Безопасности! Там вам нужно будет исследовать картины на предмет наличия в них призывов к свержению существующего режима, агитации и пропаганды терроризма и экстремизма, а так же на обязательное наличие в картине идей патриотизма и любви к Отечеству.

— Ну, так это…

— Не спорьте, — сказал я. — Таков закон! Закон суров, но он — закон! Мы же вам разрешили устроить выставку на предприятии! Пошли, можно сказать, вам навстречу! Но знайте, не будет справок — сами виноваты останетесь!

— Я столько справок вовек не соберу! — возмутился Босач.

— Другие же собирают! — возмутился я. — Спросите тех, кто уже здесь выставлялся!

— А кто выставлялся?

— Я не помню! Спросите в союзе художников России!

— Так я это… там не состою… они говорят, что у меня нет таланта…

— Так вы еще и не состоите в союзе художников? Это упущение! Обязательно нужно вступить! Это они зря про талант!

Босач просветлел лицом. Это были первые мои слова, которые сегодня пришлись ему по вкусу.

— И еще, — сказал я. — Вам нужно обратиться к независимым оценщикам, чтобы они каждую вашу картину оценили на предмет культурной и исторической ценности! В рублях! А то, знаете ли, пропадет на заводе какая картина, а мы и знать не будем, какую компенсацию вам выплачивать.

— А это у кого оценивать? — совсем тихо спросил художник.

— Не знаю, — я развел руками. — Тут вы вполне самостоятельны в выборе. Нам главное — справка с указанием ценности. Культурной и исторической. В рублях.

— Ясно.

— Ну, вот вроде и всё, — сказал я. — Можете уже идти и собирать справки. У вас еще две недели до праздника осталось…

Лауреат художественной премии вышел.

— Ты жестокий человек, — сказала Наталия, вытирая слёзы. — Давно я так не смеялась.

— Ничего, — заверил я её. — Думаю, это еще не конец истории…

Он там действительно вначале носился за справками. Но в санэпиднадзоре сделали круглые глаза, фэйсы его вообще выставили за дверь, в Росохранкультуру он так и не добрался. В итоге он в шесть утра девятого мая уже стоял с картинами под воротами завода. В девять там он встретил директора, и тот, не в курсе проведенных мною мероприятий, поморщившись, разрешил ему пройти на территорию, но недалеко — сразу за воротами. Ему этого хватило, но как только он стал выставлять картины, как я тут же узрел у него изображение голой женщины, поднял вой, мол, «что тут за порнография, где дети ходють» и охрана удалила его за ворота.

— Еще и без справок, — орал я.

Ему ничего не оставалось больше, как расставить свои картины перед заводом, и люди к нему подходили еще больше, чем, если бы он стоял в заводе. И к вечеру скупили у него все картины.

Все до единой.

Признаться, они действительно были написаны от души.