Леди Джейн [Игорь Дорогобед] (fb2) читать онлайн

Все описанные события, как и само место действия, являются вымышленными. Совпадения с именами и событиями английской истории и литературы являются случайными, но лишь отчасти. Читатель волен, истолковать их так, как ему будет угодно.

1

Еще не доехав до поворота, я услышал мерный перестук копыт, возвещающий о приближении встречного всадника. Судя по звуку, это был не скакун рыцаря, а скорее крестьянская лошадь: ее тяжелая мерная поступь трудяги гулко передавалась дороге. Встречный всадник достиг поворота быстрее меня, и я увидел его, ярко расцвеченного лучами заходящего солнца. Скорее всего, он был фермером, причем фермером достаточно зажиточным. Несмотря на традиционное здешнее одеяние, он чем-то неуловимо отличался от местных жителей. Их насмешливые улыбки встречали меня у Траума, городка, где так бесславно закончилась наша война с герцогством Найт.

– Добрый вечер, сударь, – приветствовал я его, когда он достаточно приблизился ко мне. Всадник резко натянул поводья и недоуменно уставился на меня, видимо несколько озадаченный столь вежливым обращением.

– Всего доброго, вашей милости, – наконец ответил он, и выговор выдал его. В Найте говорят на том же языке, только все слова произносят предельно четко, почти резко. Его же речь звучала напевно, как в наших краях.

– Не подскажите ли мне, – продолжал я тем же тоном, – принимают ли сегодня в замке Найт?

По тому, как стремительно каменело лицо фермера, я понял, что вопрос мой ему более чем не понравился.

– Отчего же не принять? – тем не менее, ответил он. – Сегодня пятница, стало быть, принимают.

– Только вашей милости не повезло, – добавил он, как мне показалось, с ноткой злорадства, – сегодня всех посетителей принимает сама леди Джейн.

– Впрочем, – фермер искоса неодобрительно взглянул на меня, – если ваша милость принадлежит к друзьям его светлости…

– Я был представлен герцогине Найтской, когда она посещала столицу, – неизвестно зачем объяснил я.

– Тогда другое дело, – угрюмо пробормотал фермер, прислушиваясь к легкому перестуку копыт где-то за поворотом.

– А вот и сама ее светлость, легка на помине, – возбужденно проговорил он, пришпоривая свою лошадь. Та, и без того беспокойно танцевавшая на месте, казалось, только ждала хозяйского сигнала и тут же, с неожиданной для ее сложения прытью, помчалась прочь.

Между тем всадница приближалась, и я уже мог разглядеть острые, как выражаются поэты «орлиные» черты ее лица, безусловно, принадлежащие герцогине Найтской. Одета она была не в «амазонку» – женский костюм для верховой езды, – а в обычное мужское дорожное одеяние. Одним резким движением она заставила своего коня остановиться и вскинула в молчаливом приветствии правую руку. То была старинная привилегия правителей Найта: закрепленный законом жест дерзости по отношению к стоящим выше и одновременно знак благоволения к низшим. «Если вы относитесь к друзьям ее светлости», – вспомнил я глуховатый голос фермера. Ох, вряд ли…

– Доброго пути, ваша светлость, – приветствовал ее я по нашему обычаю.

– Вы знаете меня? – отрывисто произнесла леди Джейн – Ваше лицо мне кажется знакомым.

Она требовательно смотрела на меня, и я не счел возможным слишком лукавить.

– Питер Крэг к услугам вашей светлости. Меня представляли вам на последнем приеме по случаю дня рождения королевы Марии.

– Это была настоящая королева, не правда ли? – ее внимательные умные глаза без стеснения рассматривали меня.

– Истинная правда, ваша светлость, – я и в самом деле так думал.

– У вас дело ко мне, сэр Питер? – фраза прозвучала в равной мере вопросом и утверждением.

– И да, и нет, ваша светлость, – при всем желании я вряд ли смог бы ответить точнее.

– Интересно, – леди Джейн одарила меня неожиданным выразительно-женским взглядом. – Только не рассказывайте мне сейчас ничего. О делах поговорим в замке. А пока… добро пожаловать в Найт.

Она резко поворотила коня, и тот сходу взял такой темп, что я не сразу настиг герцогиню.

– Я чувствую, – произнесла леди Джейн, глядя на уже готовое скрыться за горизонтом солнце, – что вы не будете сегодня единственным гостем в замке. А жаль, (она помолчала, словно заставляя себя выговорить окончание фразы): мне бы не хотелось завтра заниматься правосудием.

Наверное, на лице моем вопреки моему желанию промелькнула тень удивления. И герцогиня заметила ее:

– Скажите, сэр Питер, много ли сплетен обо мне вам пришлось выслушать, прежде чем я подъехала к вам?

– Я только спросил у проезжего, принимают ли сегодня в замке, – проговорил я, стараясь, чтобы речь моя не выглядела попыткой оправдаться, – и он ответил мне, хотя и неохотно.

– Это фермер Джайлс, мой арендатор, – и тут я впервые увидел улыбку леди Джейн – страшное полыхание ночи. – Когда у него появляется хоть немного свободного времени, он разъезжает по округе и рассказывает всем, желающим его слушать, что я дочь Сатаны.

– И вы позволяете ему это?

– Что же в том плохого? – в голосе герцогини прозвучало искреннее удивление. – Он-то думал призвать моих людей к бунту, а вместо этого приучил их бояться меня. А, кроме того, жители Найта едва ли могут понять, что собой представляет ваш дьявол.

– Джайлс – хороший рассказчик, – добавила она мечтательно. – Слушая его, я и сама готова поверить, что являюсь исчадием ада.

– Джайлс? – повторно названное имя что-то напомнило мне. – Ваша светлость говорит о Джайлсе из Хема?

– Совершенно, верно, сэр Питер.

Теперь я вспомнил его историю. Сразу по окончании последней войны, на севере страны, наименее от нее пострадавшей, вспыхнул мятеж. Возглавлял его фермер из селения Хем, человек решительный и весьма красноречивый. В его выступлениях разумные претензии замысловато переплетались с абсурдными, и в двух словах его позицию можно было изложить так: недоволен всем. Например, он одновременно обвинял королеву Елизавету в том, что она начала ненужную войну, ослабившую страну, и тут же называл ее вероотступницей, заключившей перемирие с Найтом. Восстание, поначалу принявшие опасные размеры, было быстро подавлено, но вожак его бесследно исчез вместе с семьей.

– Вашей светлости известна история этого человека? – осторожно осведомился я.

– Разумеется, – холодно ответила леди Джейн, – но я почти никогда не отказываю изгнанникам. – Быть может, тот, кто не сумел стать человеком Днем, станет им в Ночи?

Я почтительно промолчал, опасаясь сказать неуместное слово. В сущности, я мало знал герцогиню: наше прежнее знакомство было вполне официальным. Хотя она довольно задержалась в нашей столице, я избегал встреч с ней. Тогда никто и предположить не мог, что правлении королевы Марии уже на исходе. Напротив, казалось, ей предстоит долгое царствование. И залогом этого представлялась высокая женщина в красно-черном одеянии, чьи войска помогли королеве Марии одолеть мятежников. Потому леди Джейн была для меня символом страшного настоящего. Я же более всего стремился заглянуть в грядущее, и потому особое внимание уделял младшей сестре герцогини славной резвой девочке по имени Энн. Тем не менее, леди Джейн запомнила меня. Почему?

За поворотом дорога разделилась. Правая ветвь, более ухоженная, поднималась в гору к замку. Левая, изрядно разбитая тяжело гружеными телегами, уходила вдоль горы к довольно большому селению. Вероятно, оттуда и ехал фермер.

– Джайлс считает, что я виновна в гибели его семьи, – проследив за моим взглядом, сказала леди Джейн. – Он так и не понял, что никому не позволено безнаказанно задевать Силы Ночи. Потому что они всегда готовы напомнить о своем существовании, в отличие от множества других богов, придуманных людьми.

Я промолчал, вспомнив свой разговор накануне отъезда.

– То, что вы затеяли, друг мой, – сказал мне принц Кларенс, – есть чистейшей воды безумие.

– Отчего же?

– Будь на моем месте, отец Бенедикт, – улыбка на лице Кларенса была бледной, но голос звучал решительно, – вероятно бы ответил уместной цитатой из какой-нибудь мудрой книги. Но я скажу тебе просто (оставаясь один на один, мы всегда переходили на «ты»), есть в нашем мире вещи, постижение которых опасно, а потому не нужно.

– А, кроме того, – нарушил мои размышления низкий голос леди Джейн, – его сначала предупредили, но он не внял предупреждению.

Это было более чем странно: владетельная государыня, не признающая над собой никакой власти – ни божьей, ни королевской – как бы оправдывалась перед случайным гостем. И в чем? Или она все-таки догадалась? Но даже если догадалась, какой смысл – вот так объясняться со мной? Кто я ей?

– Джайлс оскорбил Человека Песка, – между тем монотонно продолжала леди Джейн, – а тот не понимает насмешек: у него нет чувства юмора.

– Точнее есть, – тут же пояснила она, и я вновь увидел полыхание ночи, – но весьма своеобразное.

Тем временем мы до половины одолели подъем. Солнце окончательно исчезло за горизонтом, и в резко наступивших густых сумерках слова герцогини прозвучали немного зловеще.

– Ваша светлость всегда путешествует в одиночестве? – желая сменить тему, осведомился я.

– Что может угрожать дочери дьявола? – не без вызова ответила леди Джейн, и снова невольно подумал, неужели этот вызов, как и прежнее объяснение, обращены к настоящему мне?

– Нет, не всегда, – между тем продолжала она уже вполне спокойным тоном, – иногда ко мне присоединяются мои друзья.

Разговор наш опять прервался, и некоторое время мы ехали молча: она целеустремленно смотрела вперед на дорогу, а я рассеяно разглядывал причудливые переплетения ветвей, свисающие на нашем пути.

Дорога еще раз повернула направо, и мы оказались прямо у внешних замковых ворот. На крепостной стене никого не было видно, тем не менее, при нашем появлении ворота без малейшего шума распахнулись как бы сами собой. Посреди широкого двора нас встретили несколько человек, одетых в цвета герцогини (красное на черном), и она молча, не останавливаясь, приветствовала их тем же жестом, каким встретила меня.

Мы въехали во внутренние ворота и оказались посреди широкой площади. Прямо перед нами горделиво возвышался замок Найт, слева от него довольно объемное строение, вероятно, казарма, справа же находился знаменитый Храм Ночи-Покровительницы, причудливое сооружение, напоминавшее дворцы, какие, каплю за каплей, лепят из мокрого песка дети. Леди Джейн склонила голову перед Храмом и тихо прошептала что-то; в ее шелесте губ мне почудилось пожелание доброго вечера. И тут я вспомнил, что храмы, посвященные Ночи – единственные, в которых нет священнослужителей, по крайней мере, в привычном нам смысле этого слова.

К главному входу в замок вела широкая лестница, и на нижней ее ступеньке нас ожидала совсем еще юная девушка, одетая в черное с золотом. Масляные фонари освещали ее миловидное лицо, выдавая трудно уловимое, но все же несомненное сходство с герцогиней.

– Сэр Питер, – тоном дежурной любезности произнесла леди Джейн, – позвольте представить вам мою младшую сестру леди Энн, принцессу Миднайт.

Девушка безо всякого любопытства взглянула в мою сторону и тут же почтительно склонила голову. А я с облегчением подумал, что принцесса не узнала меня. Неудивительно: когда мы виделись в последний раз, она была всего лишь милым резвым ребенком.

– Миледи, – теперь ее взгляд устремился к хозяйке Найта, – я позволила себе в ваше отсутствие принять гостей. Сегодня у нас сэр Генри Уайтхауз с семьей и друзьями.

Лицо герцогини едва заметно дрогнуло. Она обернулась к Храму и опять что-то прошептала.

– Вы поступили правильно, леди Энн, – наконец ровно произнесла она. – Через час я жду моих гостей к ужину.

Затем она ласково улыбнулась мне:

– Сэр Питер, мы побеседуем после ужина. Вы же знаете, у нас в Найте ночь – лучшее время для общения.

– К сожалению, я плохо знаком с местными обычаями, ваша светлость.

– В таком случае у вас впереди много интересного, – лицо герцогини искрилось весельем, но смех ее был холоден как лед.

– Леди Энн, какие покои заняли Уайтхаузы? – тут спросила она.

– Багряные, миледи, – смиренно проговорила принцесса Миднайт.

– В таком случае, окажите любезность, поместите сэра Питера в Белых комнатах.

Распоряжение прозвучало буднично, но, тем не менее, юная принцесса слегка побледнела. Впрочем, старшая сестра вовсе не смотрела на нее. Она медленно уходила, и до меня донесся ее еле слышный шепот: "И это тоже падет на мою голову… ты слышишь: и это тоже"…

2

До ужина оставалось около пятнадцати минут, а я сидел посреди роскошных покоев и пытался решить, что мне делать далее. Точно исполняя распоряжение старшей сестры, леди Энн лично привела меня сюда. В какой-то момент мне показалось, что юная принцесса хотела что-то мне сообщить, но это видение тут же рассеялось. Она была гостеприимно-любезна, но не более того. И вот теперь я находился в этой ослепительно белой великолепно отделанной и освещенной комнате. В ту нашу последнюю встречу Кларенс, между прочим, сказал мне:

– Очень важно, какие тебе отведут гостевые покои. Если Багряные или Белые, считай свою миссию погубленной и помоги тебе…

Он споткнулся на полу фразе и смущенно посмотрел на меня.

– Ты бывал в Найте, Кларенс? – не скрывая удивления, спросил я.

– Да, – не сразу и неохотно признался он, – когда Елизавета проиграла войну, и мы вынуждены были согласиться на перемирие с этой заступницей Марии.

Похоже, главным грехом Кларенса была не снисходительность: даже сейчас через десять лет после смерти Марии, он не мог простить ей того, как она, законная наследница своего отца, стала королевой.

– И в каких комнатах ты жил?

– В Зеленых, – по-прежнему нервно ответил Кларенс. – В Белых жил Нокс, а Грей с семьей в Багряных.

– Джон Нокс? – наверное, голос таки выдал меня. – Которого герцогиня казнила прямо во Храме?

– Который сгорел прямо во Храме, – упрямо поправил меня Кларенс. – Ты просто не ощущаешь разницы…

Он обречено махнул рукой и замолчал. Некоторое время я ждал, не скажет ли он еще что-нибудь, но Кларенс лишь с беспомощным отчаянием смотрел в пламя, весело плясавшее в камине. Иногда его взгляд поднимался выше к полочке, на которой лежали три мешочка, напоминавшие кисеты. Это было несколько странно, поскольку принц никогда не курил.

– Объяснимся! – наконец не выдержал я. – Сначала ты говоришь, что не должен ехать в Найт, а потом возмущаешься тем, что я чего-то не понимаю.

Кларенс неохотно оторвался от созерцания огня и устало посмотрел на меня.

– Я не могу приказать тебе, да и никто не может, – тихо произнес он. – Ты делаешь вид, что исполняешь поручение ее величества, но я-то понимаю, кто на самом деле посылает тебя в Найт. И я всего лишь пытаюсь втолковать тебе, что ты неудачный посол, поскольку стремишься измерить чуждый мир здешнею меркой.

И тут я, каюсь, сорвался:

– А ты… ты, Кларенс, был хорошим послом?

– А я, – неожиданно твердо проговорил мой старинный друг, навеки опальный принц Кларенс, – я был только военнопленным, жалким военнопленным.

В дверь негромко, но настойчиво постучали, затем она приоткрылась, и в проеме показался один из слуг герцогини. Наши взгляды встретились, и я внезапно задался неуместным вопросом: где и когда я уже видел этого человека. Может в ту давнюю встречу в свите герцогини?

– Сэр Питер, – мне показалось, что он чуть помедлил, прежде чем произнести мое имя, – ее светлость приглашает вас к столу. Позвольте мне проводить вас.

Мы медленно шли по сумрачному коридору.

– Могу я узнать, – повинуясь внезапному порыву, спросил я, – в какой части замка находятся Зеленые покои?

– На нижнем этаже, – ничуть не удивляясь моему вопросу, на ходу ответил слуга. – Окна выходят прямо на площадь перед главным входом во Храм Ночи. Замечательный вид, особенно в дни казней.

Он остановился и, широко распахнув узорчатые двери, торжественным отработанным голосом провозгласил:

– Сэр Питер Крэг.

Комната, куда меня привели, не была столовой, скорее малой гостиной, где приглашенные дожидались выхода герцогини. Общество собралось уже в полном составе. Сам сэр Генри (я прежде встречал его при дворе королевы Марии), дочь с мужем, сын с женой, брат зятя, а также двое дальних родственников. Знакомясь с ними, я подумал, что, вряд ли, среди них есть настоящие «друзья ее светлости». Насколько, я знал, Уайтхаузы были честными сторонниками королевы Марии, как законной наследницы престола, немало сделавшими для ее восхождения, и потому после ее смерти были вынуждены спасать свою жизнь. Герцогиня Найт приняла их, как и всех прочих беженцев, хотя они и не были ее единоверцами. Более того, заключая перемирие с королевой Елизаветой, она добилась для всех изгнанников права пользоваться доходами с вынужденно покинутых имений. Теперь, после поражения, моя государыня, была вынуждена его принять, хотя именно эта претензия герцогини и послужила одной из причин войны с Найтом.

Но какое все это имело отношение к «дружбе»? «Другом герцогини» мог быть сэр Чарльз Стентон, один из двух дальних родственников: у него взгляд умного хищника. И, возможно, Мартин Кеплен, молодой человек, в поведении которого развязность странно сочеталась с неуверенностью. Похоже, что-то всерьез беспокоило его. Впрочем, кто может наверняка судить о том, как на самом деле выглядят истинные друзья герцогини Найт? Юная принцесса тоже была здесь и старательно поддерживала общую беседу, что удавалось ей, сколь могу судить, не без некоторого напряжения.

Противоположные двери распахнулись, словно от резкого толчка, и в комнату безо всякого доклада стремительно вошла хозяйка дома. Похоже, в этот момент ей было глубоко безразличны любые церемонии. Тем не менее, на ней было вечернее платье (все то же красное на черном), для небольших приемов в почти домашней обстановке. Создающее видимость парадной пышности, оно все же не стесняло порывистых движений герцогини.

– Господа, – ее голос звенел по-мальчишески отчаянно весело, – прошу всех к столу.

Быстрые глаза леди Джейн обнаружили меня в кучке шокированных столь несомненным нарушением этикета гостей:

– Сэр Питер, могу я попросить вас вести меня к столу?

И мне не оставалось, как почтительно, прижав правую руку к сердцу, склониться перед неслыханной милостью и при этом мучаться загадкой, означает ли это, что миссия моя раскрыта и меня ожидает участь несчастного твердолобого Джона Нокса? И как теперь узнать, что хотел сказать Кларенс своим тонким замечанием? Разве что на собственной шкуре. В одном он оказался, безусловно, прав: меня мало интересовали оттенки, пока я сам не оказался в замке Найт.

Рука герцогини невесомо легла поверх моей, а походка ее стала женственно-мягка, и, казалось, она не имеет ничего общего с той лихой наездницей, которую я встретил по пути в замок. Выражение ее лица так же смягчилось, и я почувствовал, как мучительно ей хочется быть всего лишь любезной хозяйкой, радушно принимающей случайно завернувших на огонек гостей. И действительно: какие бы чувства ни испытывала герцогиня к своим незваным гостям, стол ее не уступал королевскому, а по изяществу убранства, пожалуй, и превосходил его.

Как ни странно, щедрость леди Джейн удручающе подействовала на гостей. Я заметил мимолетные встревоженные взгляды, коими они обменялись между собой. Один лишь Стентон чувствовал себя превосходно, хотя теперь я уже всерьез сомневался, относиться ли он действительно к друзьям герцогини. Оттенки, проклятые оттенки.

Сама герцогиня, напротив, держалась с милой непринужденностью, и даже теперь, после всего произошедшего, перед лицом Того, Кто направил меня к ней я готов свидетельствовать, что невозможно было, не зная, кто она, угадать силу, скрытую в ней. Впрочем, иное мучило меня в тот вечер: угадывает ли она меня?

– Сэр Питер, – услышал я дружелюбный голос Стентона, – вы часто бываете в Найте? Если вы здесь впервые, испросите у ее светлости разрешения войти во Храм.

– Боюсь, что вам этого не избежать, сэр Питер, – тут же отозвалась леди Джейн, а Чарльз Стентон понимающе улыбнулся. И улыбка эта совсем не понравилась мне.

– Простите мою прямоту, – вступил в беседу ничего не понявший сэр Генри Уайтхауз, – но, честное слово, в Полуденном королевстве вы не найдете ничего подобного.

– О да, – многозначительно подтвердила его племянница мисс Пиил, и я увидел, как Стентон исподтишка погрозил ей пальцем.

Весело трещал камин, как в тот день, когда я последний раз говорил с Кларенсом. Он вновь отвернулся к огню и, словно глотая слезы, произнес:

– Знаешь, чем кончится твое посольство? Ты обязательно влезешь не в свое дело, поднимешь против себя Силы Ночи и войдешь во Храм, как Нокс.

– Нокс был всего лишь человеком, чрезмерно о себе возомнившим, – отнюдь не восхищенный таким сравнением парировал я.

Кларенс обернулся: глаза его были жестки и сухи.

– Ты думаешь, перед лицом Ночи это имеет какое-либо значение? – изумленно осведомился он. И я замешкался с достойным ответом, погруженный в глубины его искреннего удивления.

– Ты слишком долго жил устранившись от всего темного, купаясь в лучах Света, – продолжал мой принц, не замечая, что говорит все громче и громче, – и теперь даже не представляешь, что значит погрузиться во Тьму. Одни, столкнувшись с Ночью, загораются мятежом и словно шальные мотыльки сгорают в пламени Тьмы. Другие, как им кажется, более благоразумные, стараются обойти Ночь стороной, но рано или поздно черный водоворот все равно затягивает их в середину.

– Ты хочешь сказать, что Найт – это бездна, с которой у нас не может быть ничего общего?

– Не должно быть ничего общего, – поправил меня Кларенс. – Можешь ли ты договориться с вольным ветром, управлять морским прибоем или указывать луне, когда ей светить?

– Могу, – сгоряча выпалил я и уж потом сообразил, что имел в виду мой принц.

– Гордыни в тебе, – покачал головой Кларенс, – что сам Всевидящий не исправит.

– И что же нам делать? – раздраженно поинтересовался я. – Молить Всевидящего, чтобы он уничтожил Найт? Или самим дружно взяться за дело?

Мой принц лишь печально улыбнулся: из всех людей, похоже, лишь он один видел меня насквозь.

– Наш долг – не дать распространиться злу.

Тут бы мне и покинуть Кларенса, оставив его наедине с собственными печальными мыслями. Но меня обуревали простые и вполне человеческие чувства.

– И чтобы преуменьшить зло, ты пытался свергнуть законную королеву?

– Мария желала превратить нашу землю в еще один Найт, – в словах моего принца не было и тени сомнения.

– Она просто следовала вере своей матери, – кротко заметил я. – Можешь ли ты осуждать ее за это?

– Разве нам легче оттого, что Мария убивала нас, движимая искренней заботой о благе нашем? – Кларенс так посмотрел на меня, словно только что доказал мне нечто необыкновенное. Беда же заключалась в том, что не объяснил решительно ничего. Все мы оставались на прежних местах, и меж нами тлело синее пламя невидимой войны.

– Кларенс, – задал я последний абсолютно ненужный вопрос, – как же ты уцелел в Найте?

– Есть еще и третий путь: отступить, – глухо проговорил мой принц. – Я отступник, друг мой…

Вероятно, последнюю фразу Кларенса я негромко произнес вслух, потому что вдруг заметил внимательный взгляд мисс Пиил, сидевший напротив меня. В отличие от прочих гостей она почти не участвовала в общем разговоре, скорее наблюдала, но по ее лицу невозможно было судить, наверное, насколько увиденное нравится ей. Леди Джейн, увлеченная беседой со стариком Уайтхаузом, казалось, не заметила ничего.

– Честно говоря, – разгорячась, заявил сэр Генри, – мне по душе, что с нашими соседями вот-вот установятся полностью мирные отношения. И с позволения вашей светлости я хотел бы выпить за это.

Лицо юной принцессы побледнело, словно старый рыцарь позволил себе непристойную шутку в присутствии дам. Герцогиня, напротив, одобрительно улыбнулась и первой подняла бокал. Мисс Пиил последовала ее примеру и, потянувшись через стол ко мне, прошептала:

– За отступничество! Каждый из нас отступник пред самим собой.

Наши бокалы печально звякнули.

Застолье оборвалось весьма неожиданно. Герцогиня внезапно встала и, покинула гостей, сославшись на неотложные дела, кои нужно исполнить еще до полуночи. Гостям же она любезно предложила продолжать развлекаться без нее. Но едва леди Джейн покинула зал, как общий разговор расклеился, и гости стали расходится. Первым исчез (никто потом и вспомнить не мог, как он вышел) Мартин Кеплен. Затем степенно удалились его старший брат с супругой, дочерью сэра Генри. Потом Стентон, на ходу завязавший какой-то казуистически нелепый спор с сэром Генри. За ними потянулись и все остальные. Последними шли я и мисс Пиил.

– Вы любите полнолуние, сэр Питер? – она лукаво улыбнулась мне, но тон голоса не соответствовал ее улыбке.

Я пожал плечами: там, откуда я прибыл, еще совсем недавно за подобный вопрос, равно как и за положительный ответ на него предавали казни, медленной и мучительной. Раздор входил тогда в каждый дом, и никому не удавалось удержаться на золотой середине. Не в человеческих это было силах.

– Правильно, не отвечайте, – усмехнулась мисс Пиил. – Я и сама знаю, что не любите. Хотя и не так, как иные наши соплеменники.

– Доброй ночи, мисс Пиил, – как бы завершая наш не состоявшийся разговор, произнес я.

– Доброй ночи, – дружелюбным эхом откликнулась она. Ни разочарования, ни малейшего оттенка недовольства в голосе. Будто и не было попытки поговорить о том, что пропастью бездонной лежит между Найтом и остальным миром. Любезный поклон, легкий поворот и вот она исчезла в сумраке галереи. А я смотрел ей вслед и думал: может, стоило все-таки поговорить с мисс Пиил начистоту. Или скажем, почти начистоту. Возможно, это и помогло бы исполнению моей миссии?.. Ах, эти проклятые, если бы да кабы, начиная с самого первого! Если бы Всевидящий не терзал перволюдей Изначальным Искушением, были бы их нынешние потомки счастливей и проще? Ведь Он-то, наверное, знал, – не выдержать им сего. Зачем же подверг бессмысленному соблазну главное творение свое и тем исковеркал его?

А зачем я задаюсь этими не имеющими ответа "почему"? Кто я такой, чтобы осуждать Его? А почему, собственно говоря, нет? Разве, хотя бы в качестве творения Его, я не имею на это право?

Стоп, куда это я забрел? Оказалось, ведомый своими крамольными мыслями я медленно брел вслед за мисс Пиил и теперь очутился перед покоями, в которых разместилось семейство Уайтхауз.

–А я еще раз повторяю Вам, сэр Генри, – донесся до меня из-за приоткрытой двери голос Чарльза Стентона, – деньги, без сомнения взял Мартин. Мне неприятно говорить вам это, но от фактов не скроешься. Он первым покинул обеденный зал, а теперь нет ни его, ни денег. А перед ужином все 500 талеров лежали на месте.

– Но, – попытался возразить сэр Генри, но Стентон не предоставил ему такой возможности.

– Не существует никаких "но", – гремел он. – Вы лишь однажды бывали в замке, а я заезжал сюда неоднократно и хорошо знаю здешние порядки. Никто из слуг герцогини даже во сне не посмеет похитить ни единого талера. Только неопытный мальчишка со сквозняком в голове мог вообразить, что можно украсть такую сумму и безнаказанно покинуть замок.

– И потом я уже предупреждал вас, что парень наделал глупых долгов и приближается срок расплаты, а вы даже не захотели толком выслушать меня.

– Но Мартин все начисто отрицал, – пролепетал старый рыцарь, – и казался таким искренним…

– Врать с честным взором – не самое большое искусство, – холодно заметил Стентон.

– Гордон, почему ты молчишь? – обратился сэр Генри к сыну. – Ты тоже так думаешь?

– В самом деле, Гордон? – иронично подхватил Стентон.

– Отец, ты знаешь, как я люблю Мартина, – негромко заговорил младший Уайтхауз, – куда больше, чем свою родную сестру…

– Спасибо на добром слове, – ехидно вставила миссис Кеплен.

Однако оставил без внимания ее реплику.

– Но в этом случае, похоже, что Стентон прав. Я тоже знал о долгах Мартина: он задолжал тому, кто не знает пощады. А срок истекает завтра.

– И ты знаешь, куда он направился?

– Куда бы он ни направился, из замка ему не уйти, – холодно провозгласил Стентон. – Его, несомненно, задержат, но если мы не предъявим ему никаких претензий, то происшествие можно будет замять.

Сэр Генри испустил протяжный вздох облегчения, а я в этот самый миг заметил, что в коридоре находится еще один весьма заинтересованный слушатель. В отличие от меня юная принцесса не только слушала, но и старалась увидеть происходящее в гостевых покоях и потому вовсе не замечала меня. Последнее высказывание видно задело леди Энн за живое, и она решилась показаться гостям.

– Прошу прощения за невольное вмешательство, – принцесса говорила подчеркнуто вежливо, но мне на миг показалось, что она испытывает удовольствие от всеобщего замешательства, – но, полагаю, такого рода проступок не может быть оставлен без внимания.

К моему удивлению первым нашелся сэр Генри, и реакция его была вполне уместной.

– Потеря 500 найтских талеров не разорит меня, миледи, – с достоинством возразил он. – Что касается внимания, то мы непременно окажем его Мартину в кругу нашей семьи.

– Кража не может быть внутрисемейным делом, – леди Энн не повышала тона, но голос ее уже заледенел.

– Однако закон позволяет нам пойти таким путем, ваша светлость, – неожиданно мягко напомнил ей Стентон.

– Вы все лишь друг семьи, мистер Стентон, – отрезала леди Энн, – и не имеете голоса в данном деле.

– Семья согласна с мистером Стентоном, – вдруг заговорил до сих пор молчавший Роберт Кеплен.

– В вашем согласии я нисколько не сомневалась, – отмахнулась юная принцесса. По ее лицу скользнула презрительная улыбка, и на какие-то мгновения она перестала быть милой приветливой девушкой; сейчас она скорее напоминала маленького зверька, у которого более крупные хищники отнимают добычу.

– Мы все согласны с мистером Стентоном, – твердо заявил сэр Генри.

Леди Энн отступила на шаг назад, и я вжался в стену, опасаясь, что она заметит меня.

– Ну что ж, – прошипела она, – по крайней мере, я помню свой долг.

Черное с золотом платье мелькнуло в коридоре и исчезло в его глубинах.

– Что она имела в виду? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросила миссис Кеплен.

– Любой житель Найта, узнавший о преступлении, имеет право подать жалобу герцогине вне зависимости от желания пострадавших, – хмуро пояснил Стентон.

– Неужели она сделает это? – тихо спросила мисс Пиил. И тут же ответила сама себе:

– Непременно сделает.

Далее прислушиваться к этому разговору мне не хотелось, и я, так ни кем незамеченный, бесшумно отступил в сад. Сад герцогини Найтской представлял собой чудовищное смешение изысканной ухоженности и небрежной запущенности. Аккуратные дорожки и маленькие клумбы беспечно соседствовали с буйными зарослями ежевики и терновника. При этом и то, и другое содержалось в определенных рамках и не преступало своих границ.

Справа от меня мелькнула широкая тень, и я услышал приглушенное:

– Добрый вечер, ваша милость.

В лунном свете лицо фермера выглядело более жестким, как бы окаменевшим, но, тем не менее, я сразу узнал его.

– Как вы здесь оказались, мистер Джайлс?

– Как вижу, ее светлость уже замолвила обо мне доброе слово, – его лицо растянулось в кривой усмешке, коей он тщетно пытался придать сколь-нибудь дружелюбный вид.

Фермер сделал шаг мне навстречу и лишь тогда ответил на мой вопрос:

– Не только друзья ее светлости умеют проникать сквозь стены.

Как ни странно, казалось, сие утверждение, я принял его просто как факт. Смущало лишь то, что Джайлс родом не из Найта. Хотя мало ли чему можно выучиться, долго живя Ночном герцогстве?

– Я хотел потолковать с вашей милостью, – бесцеремонно перебил он мои размышления. – Судя по всему, в замке намечается очередное жертвоприношение.

Это смешение культурных оборотов с простонародностью речи позабавило меня, и я невольно улыбнулся.

– Ваша милость напрасно потешается, – обиженно протянул фермер. – Это – случится уже скоро.

Я открыл, было, рот, чтобы объясниться, но Джайлс иначе истолковал мой порыв.

– О собственной персоне вам беспокоится нечего, – холодно сообщил он. – Ваша милость не из тех, кого отдают на заклание.

– Потому-то я к вам и пришел, – добавил фермер и застыл в выжидательном молчании.

Я не отвечал ни слова; уже понимая, чему клонится разговор, хотел заставить собеседника высказаться начистоту. И фермер не заставил себя ждать.

– Остановите герцогиню, ваша милость, – без околичностей заявил Джайлс. – Сейчас только вы можете это сделать.

Его слова дышали убежденностью. Ох, если бы я сам был столь же уверен в собственных силах.

– Я иностранец, друг мой, – тихо ответил я, – и не должен вмешиваться в дела этой страны.

Глаза фермера вспыхнули, словно крупные ближние звезды:

– Да, я знаю: у вас иная миссия. Только иногда малые дела важнее великих.

Он безжалостно наступил на мою любимую мозоль, и я сорвался:

– Что же, мистер Джайлс, я, по-вашему, должен сделать? Убить леди Джейн?

– Что вы, Всевидящий с вами! – в глазах фермера светился искренний испуг. – Всего лишь «увести в туман».

По тому, как неловко выговорил фермер это главное слово, полной уверенности в моих способностях у него не было. Тем не менее, я не мог не отдать должное его сообразительности: из мимолетной оговорки моей при первой нашей встрече, он сделал далеко идущие выводы. В самом деле: почему бы ни предположить, что благородный господин, которого при королевском дворе представили владетельной государыне, скорей всего обладает высокой степенью магического посвящения и умеет насылать «туман», в котором человек напрочь теряет свой разум и становится существом абсолютно безвольным и решительно ни на что не способным. И тогда новой государыней становится леди Энн, кроткая и милосердная дочь веры истинной. Она же, скорей всего, попытается распространить веру свою на все государство. Дальнейший ход событий можно представить… Когда-то (сколько воды с тех пор утекло?) я и сам мечтал о подобном и потому мог теперь понять Джайлса. Но не согласиться с ним.

– Мистер Джайлс, – усилием воли я заставил свой голос звучать предельно жестко, – даже если бы я и мог совершить то, чего вы от меня ждете, то, наверное, не стал бы этого делать. Разве не знаете, вы, что подобное покушение на душу человеческую приравнено к убийству?

Фермер в замешательстве воззрился на меня.

– А как же невинная жертва? – едва мог выговорить он.

– Жертвы всегда невинны, друг мой.

Лицо фермера потемнело, словно от удара.

– Я ошибся в вас, ваша милость, – яростно проговорил он. – Мне показалось, от вас исходит иной свет. Но мне всего лишь показалось…

– И не назовите врагом друга своего, если не уподобляется он тебе в каждой малости, – только и мог сказать я.

Фермер в гневе отпрянул к зарослям терновника.

– И не произносите слово истины для сокрытия ложных дел ваших, – донеслось из темноты, и больше я не услышал ни звука. Джайлс исчез, словно никто и не говорил со мной.

3

Позади меня хрустнула ветка. Это могла быть всего лишь одна из сторожевых собак герцогини, которых я видел во внешнем дворе. Но возможно кто-то подслушал мой разговор с Джайлсом, и остается лишь гадать, как скоро леди Джейн узнает о нем и какие выводы сделает. Однако мне почему-то было все равно. Медленно брел я по аллее, ведущей к правому боковому входу в замок, и остановился, лишь услышав торжественно-гневный голос леди Энн:

– Ваша светлость, я прошу правосудия!

– Я принимаю вашу просьбу, – эхом отозвался холодно-величественный голос герцогини.

И тут же я услышал торопливый шепот:

– Энн, зачем вы затеяли все это? Вы давно не любовались казнью? Ведь вина этого безрассудного мальчишки очевидна…

– Возможно ли это, ваша светлость? – нисколько не сдерживаясь, закричала в ответ принцесса Миднайт. – Вы, чья обязанность вершить правосудие в государстве, знаете о преступлении и намерены не замечать его?

– До сих пор никто не обращался ко мне за правосудием, – жестко парировала леди Джейн. – А я не считаю возможным вмешиваться в приватные дела моих гостей.

– Кража не может быть частным делом, – воскликнула младшая, и в этот миг я, если бы мог, возненавидел бы ее.

Сделав несколько шагов вперед, я продвинулся к концу аллеи и теперь мог видеть скорбное лицо владелицы Найта. Еще мгновение назад, она видимо пыталась найти верные слова, которые остановили бы юную принцессу, но теперь эта надежда оставила ее. И лицо герцогини исполнилось каменной печали, какую можно видеть на ликах наших храмовых мадонн.

– Вы настаиваете на своем прошении, сестра? – протокольным тоном осведомилась она.

– Да, миледи, – твердо ответила принцесса Миднайт.

– В таком случае должна вам напомнить, что, как обвинитель, вы обязаны участвовать в исполнении обряда правосудия от начала до конца.

Тень, мелькнувшая по лицу леди Энн, отчетливо свидетельствовала, что такой оборот дела несколько не устраивает ее; разумеется, она знала закон, но, как часто бывает, до сих пор не прилагала его к себе. Но и отступать она тоже не собиралась.

– Да, миледи, – еще раз повторила принцесса Миднайт, смиренно склонив голову.

Некоторое время сестры молча стояли друг против друга. Затем старшая двинулась навстречу младшей. Это было дивное зрелище: леди Джейн не шла, а как бы плыла над землей. Приблизившись к юной принцессе, она отчетливо произнесла, почти не разжимая губ:

– Светлый Бог ваш тоже требует крови, сестрица.

Тонкие брови леди Энн стремительно взлетели вверх:

– Должна ли я выслушивать это от вас, миледи?!

– Я, по крайней мере, не лгу! – герцогиня стремительно отвернулась и поплыла прочь. Лишь взлетев по ступеням к самой двери, она полуобернулась и, глядя не на сестру, но на меня, во тьме скрытого, повелительно произнесла:

– Если увидите сэра Питера, попросите его подняться ко мне в кабинет.

Принцесса немного постояла как бы в задумчивости, а потом двинулась вслед за сестрой. Я живо представил себе, что она немедленно, как простая служанка, отправится в отведенные мне покои, чтобы передать приказное приглашение сестры, и мне стало немного жаль ее.

– Доброй ночи, миледи, – проговорил я, несколько торопливо следуя за ней.

Леди Энн мило улыбнулась мне:

– Как хорошо, что я встретила вас, сэр Питер. Леди Джейн изъявила желание видеть вас в своем кабинете.

Я почтительно склонился. Принцесса сочла свою миссию исполненной, но я осторожным жестом остановил ее.

– Прошу прощения, миледи, не мне – чужестранцу – вмешиваться в здешние дела, но… – я запнулся, затрудняясь изъяснить суть моих сомнений

Принцесса вопросительно смотрела на меня.

– Но мне представляется, миледи, вы чрезмерно суровы к младшему Кеплену, – наконец выговорил я.

Лицо леди Энн стремительно обретало черты неправедно обиженного ребенка.

– Как сэр Питер, – дрожащим голосом проговорила она, – и вы, даже вы, не понимаете меня? Как можно?

Я с ужасом глядел в ее невинное, готовое пролиться слезами лицо.

– Конечно для здешних мест 500 найтских талеров – деньги немалые, а для нашего Полуденного королевства и вовсе целое состояние. Но все же они не столь велики, чтобы предать мучительной казни человека, похитившего их у отца в минуту душевной слабости?

Лицо леди Энн постепенно наливалось уже знакомыми мне чертами праведной жестокости. Но я старательно не замечал этого.

– Не лучше ль было, миледи, предоставить самой семье наказание сбившегося с верного пути юноши? Тем более что законы Найта дозволяют такое?..

– Нет! – принцесса Миднайт, наконец, обрела голос. – Это – было бы непростительной снисходительностью с нашей стороны.

– Мы должны всегда следовать путем Всевидящего, – разгорячась, продолжала она. – Разве не лишил Он природного бессмертия перволюдей, преступивших запрет его всего лишь из любопытства, свойственного созданиям неопытным и юным? Неужто посмеете вы обвинить Его в жестокости?

– Если бы вы знали, миледи, как часто он потом сожалел об этом, – еле слышно произнес я. – Прежде все было так ясно и светло…

Разумеется, мне не стоило произносить подобное вслух. И не потому, что я практически выдал себя. Просто зерно истины не смеет прорасти в почве невозделанной.

На юную принцессу было больно смотреть: она уподобилась иному примеру наказания свыше. Словно соляной столб застыла леди Энн. И лишь гневно оскаленный рот выдавал обуревавшие ее чувства.

– Вы лжете, сэр П-Питер, – сделав усилие, выдохнула она, – лжете, прикрываясь именем Всевидящего…

– Сейчас, к сожалению, нет, – столь же тихо ответил я. – Хотя кто из нас однажды не делал этого, утешая себя тем, что грешит во славу Его?

– Да, мы несовершенны и ошибаемся, – пылко возразила леди Энн, – но как смеете вы, откуда бы вы ни пришли, уподоблять Его нам?

Расплата за собственную неосторожность уже настигала меня, и я почел за благо более не испытывать судьбу и смиренно молчал. Принцесса Миднайт увидела в сем знак моего поражения.

– Хотите вы или нет, но вам придется узреть торжество истины, – ломким голосом произнесла она.

– А вам, миледи, придется исполнить этот обряд, – вновь не сдержался я. Тогда я еще не понимал, о чем говорю. Но юная принцесса уже решила для себя все:

– Я смиренно снесу эту муку.

Леди Энн стояла предо мной, величественная и простая. Черты ее лица совершенно разгладились и, казалось, что это именно ее через несколько часов предадут мучительной казни. Но вот иная тень пробежала по лицу принцессы.

– Не смею более задерживать вас, сэр, – чопорно произнесла она. – Моя сестра давно уже ждет вас.

Она стремительно удалялась, шурша вечерним платьем, а я растеряно смотрел ей вслед. Вот еще один потерянный союзник. Наверное, Кларенс все-таки прав: я действительно плохой дипломат и не имею верного взгляда на события.

В гневе леди Энн позабыла мне указать путь к покоям герцогини, и я был вынужден спросить об этом первого встречного слугу. Тот, не высказав ни малейшего удивления, проводил меня. В боковой галерее я увидел сэра Генри Уайтхауза. Рядом с ним возвышался полный невозмутимой солидности его зять Роберт Кеплен, старший брат обвиняемого. А где-то на заднем плане суетливо мельтешило лицо юного Гордона Уайтхауза. Сэр Генри явно догадался, куда я иду, и умоляюще посмотрел на меня. Я сделал вид, что не понимаю его.

Слуга остановился у высоких двустворчатых дверей, осторожно проскользнул внутрь, а затем торжественно распахнул их предо мной. Герцогиня стояла посреди комнаты, облаченная во все то же вечернее одеяние. Изменилось лишь выражение лица. Исчезлонапряжение, оно стало более открытым и естественным.

– Ну вот, теперь вы можете поведать мне, что привело вас в Найт, – в ее голосе звучало столько чисто женского любопытства, словно она была простой смертной, а не владычицей сильного независимого государства.

Я слегка помедлил с ответом.

– Я припоминаю теперь, сэр Питер, – как ни в чем не бывало, продолжала леди Джейн, – что нас действительно представили друг другу на праздновании дня рождения королевы Марии.

– Правда были вы тогда не слишком многословны, – с легким смешком добавила она.

Что, правда, то, правда: более всего в нашу первую встречу меня заботило опасение оказаться узнанным. При дворе королевы Марии находилось достаточно недоброжелателей моих, пусть и не знавших правды, но о многом догадывавшихся. До сих пор не понимаю, отчего никто из них не отважился, поделится своими подозрениями с герцогиней? Или всех их столь поразило могущество союзницы, с помощью которой победила их повелительница, что они впредь опасались лишний раз соприкасаться с ней?.. Впрочем, тогда подобное откровение не могло повредить мне, разве что сделало бы мою нынешнюю миссию невозможной… Кто знает…

А королева Мария скорей всего подозревала истину обо мне, но терпела меня, как неизбывное зло, поскольку я не боролся с ней.

– И сегодня вы не менее молчаливы, – напомнила о себе леди Джейн.

– Многие говорили мне о Найте, ваша светлость, – медленно начал. – Слова одних были наполнены ужасом, иных – восхищением. Но я не привык доверять чужим суждениям, хочу составить собственное мнение.

– Вы желаете проникнуть в суть Ночи? – странным тоном осведомилась леди Джейн.

Фраза прозвучала как вызов, и я предпочел уклониться от него.

– Едва ли это по силам мне, ваша светлость, я хотел бы всего лишь заглянуть в ее лицо.

– Похвальное любопытство, – герцогиня слегка качнула головой, – но я полагала, у вас личное дело ко мне. Или даже не совсем личное?

Пора было вручать верительные грамоты и приступать к исполнению непростой моей миссии, но я, дрянной посол, каюсь, забыл в этот миг о важном поручении, данном мне свыше. Судьба несчастного любимца семейства Уайтхауз стояла на кону, а я даже представить себе не мог, как восприняла бы леди Джейн мое вмешательство, знай она, кто я на самом деле. И почему сюда не послали премудрого отца Бенедикта? Он, конечно, сумел бы отгородится точеными философскими формулами от повседневных превратностей бытия. И потому исполнил бы поручение в точности.

– Такова моя основная цель путешествия, – сколь можно почтительно произнес я.

– Но все же есть еще что-то? – цепко заметила леди Джейн.

– Есть, ваша светлость, – согласился я, – но мне бы не хотелось говорить об этом сейчас, в ночи.

– Неужели вы боитесь, сэр Питер? – она не верила мне и была совершенно права.

– Я опасаюсь оказаться недостаточно убедительным, ваша светлость.

– Иногда я сама бываю не слишком убедительна, – мрачно заметила герцогиня. Она повернулась к узкому высокому окну и, казалось, потеряла ко мне всякий интерес. Взгляд ее что-то жадно выискивал на ярко освещенном дворе. Я же судорожно размышлял, не означает ли все это конец аудиенции.

– Завтра полнолуние, – негромко, ни к кому не обращаясь, проговорила леди Джейн. – Наверное, это будет очень красиво.

Затем ее взгляд оторвался от окна, голова медленно повернулась, и темные ее глаза впились в мое лицо.

– Вас не слишком жаловали при дворе королевы Марии, сэр Питер?

– Отчего же, ваша светлость? Я ведь не участвовал в мятеже принца Кларенса, а государыня простила даже его.

– Именно поэтому, – возразила герцогиня. – Всегда приятнее иметь дело с врагом, цели которого ясны.

– У меня нет иной цели, как жить по заветам Всевидящего и помогать другим, следовать тем же путем. Все прочее от…

– От Ночи, – с улыбкой перебила меня леди Джейн. – Вы это хотели сказать, сэр Питер?

– У меня недостаточно знаний для вынесения подобного вердикта, – отклонил я подсказку. – Для того я и приехал, чтобы…

Шум во дворе заглушил окончание моей несколько высокопарной фразы. Глаза герцогини метнулись к окну, и лицо ее как-то сразу потемнело.

– Хорошо, об этом мы побеседуем позже, – отрывисто произнесла леди Джейн. – А сейчас ответьте мне, о чем вы говорили после ужина в саду с фермером Джалсом?

– Ну, говорите же быстрее, пока их не привели сюда, – торопливо добавила она, и я, наконец, обрел голос.

– Джайлс просил меня повлиять на вас, ваша светлость, чтобы спасти молодого Кеплена, – это полу признание далось мне с большим трудом.

– Повлиять на меня?.. – изумленно повторила герцогиня. – В таком случае он знает о вас нечто, чего не знаю я. А вы уверяли меня, что незнакомы с Джайлсом.

– Я действительно только сегодня познакомился с ним, ваша светлость, – надеюсь, я не выглядел, точно проштрафившийся школяр. – Просто ему очень хотелось спасти молодого человека…

– Спасти преступника от заслуженного наказания, – мне показалось, что вижу пред собой «кроткую» леди Энн.

– А разве вина его доказана, ваша светлость? – вопрос мой остался без ответа.

Двери приоткрылись, и в покои осторожно проник офицер замковой стражи. Герцогиня приветствовала его царственным жестом.

– Ваша светлость, – почтительно склонился тот, – стража задержала двух посторонних, пытавшихся покинуть крепость через служебные ворота.

– Не через гостевые? – уточнила леди Джейн.

– Через служебные, – твердо повторил офицер.

– Что скажете, Джайлс? – холодно осведомилась герцогиня; Мартина Кеплена она старательно не замечала вовсе.

– А что зря рассуждать, ваша светлость, – хмуро отозвался фермер. – Пятница еще не закончилась.

– Верно: у вас еще полчаса, – жестко усмехнулась леди Джейн. Ее глаза метнулись и застыли на лице офицера:

– Отпустите его.

– Но ваша светлость, – лицо начальника стражи покраснело, словно от пощечины.

– Повинуйтесь, – отрезала герцогиня. – Сегодня – Гостевая Пятница, и любой гость имеет право входа и выхода в замок через любые ворота.

– Похоже, мой арендатор знает законы лучше, чем офицер стражи, – досадливо пробормотала она в сторону.

Стражники отпустили Джайлса, однако фермер не спешил удалиться. Темные глаза герцогини споткнулись об его лицо и застыли в недоумении.

– Ваша светлость, – рослый фермер грузно опустился на колени; я видел, что сия поза смирения далась ему с большим трудом, – пощадите мистера Кеплена.

– Встаньте, Джайлс, – медленно проговорила леди Джейн, – встаньте и не говорите глупостей. Вы же знаете, после того как мне официально подана жалоба, я ничего не могу сделать. Сейчас придет обвинитель, и мы начнем дознание.

Она нервно тряхнула небольшой колокольчик, и он отозвался пронзительным криком, на звук которого явился тот самый слуга, что прежде сопровождал меня в приемный зал.

– Ланс, пригласите миледи; она определенно еще не спит, – не глядя на него, распорядилась леди Джейн.

Ланс… ну конечно… как я вообще мог забыть его? Память человеческая слаба и охотно предает забвению неприятное.

– Миледи… – тихо повторил фермер, но никто не обратил на это внимания.

Стража у дверей расступилась, уступая дорогу принцессе Миднайт. Она шагнула вперед, и из-за ее спины выплыло расстроенное, но полное надежды лицо сэра Генри.

Герцогиня окинула сестру долгим проникающим взглядом, словно желала навеки приковать к месту, где та находилась.

– Итак, миледи, готовы ли вы перед лицом Ночи подтвердить свое обвинение?

– Да, ваша светлость, – голос леди Энн не дрогнул. – Я обвиняю Мартина Кеплена в похищении 500 найтских талеров у сэра Генри Уайтхауза. Обвиняю и требую самого сурового наказания, какое предусматривают законы герцогства Найт.

Даже виды видавшие замковые стражи замерли в наивном изумлении. Сэр Генри весь как-то смялся, сразу стал значительно меньше ростом и представлял теперь жалкую пародию на самого себя. Джайлс тихо застонал и прикрыл лицо руками.

– Готовы ли вы, миледи, – продолжала герцогиня, не обращая на общее смятение ни малейшего внимания, – надлежащим образом исполнить весь обряд до конца.

– Да, ваша светлость, – эхом откликнулась леди Энн.

И вновь пала неживая тишина, и никто не решался или не умел нарушить ее.

Первым ожил неукротимый фермер:

– Ваша светлость, пощадите его, он же…

Внезапно Джайлс замолчал, словно споткнувшись о взгляд Мартина Кеплена, устремленный на него. В этом взоре читалось этакое кроткое безумие. Отец Бенедикт, без сомнения, назвал бы сей взгляд благостным.

– Уходите, Джайлс, пока это возможно, – сдавлено произнесла герцогиня. – Здесь и без вас достаточно жертв.

Фермер без возражений повиновался. Проходя мимо меня, он пробормотал странную, на мой взгляд, фразу:

– Теперь все бесцельно.

– Желаете ли вы, миледи, – как ни в чем не бывало, спросила герцогиня – немедленно приступить к рассмотрению дела?

Леди Энн окинула присутствующим торжествующим взглядом:

– О нет, я не хочу пользоваться преимуществами Ночи. Пусть все свершится при свете дня.

Стража тут же увела обвиняемого. Следом за ними исчезла в коридоре и леди Энн. Лишь сэр Генри топтался у дверей, не решаясь ни обратиться к герцогине, ни безмолвно уйти.

– Прошу прошения, ваша светлость, – ворвался я в этот заколдованный круг, – разве у молодого Кеплена нашли украденные деньги?

– Это не существенно, – не задумываясь, ответила леди Джейн, – все решится в суде.

За моей спиной послышался сдавленный стон отчаяния и быстрые удаляющиеся шаги. Сэр Генри сделал свой выбор. Я решил последовать его примеру.

– Сэр Питер, – остановил меня ровный голос герцогини, – а теперь вы готовы говорить со мной о деле?

– Ваша светлость, леди Энн приняла мудрое решение: предоставим все свету дня, – ответил я, кланяясь.

В сей миг мной владело более чем человеческое желание – удалиться в отведенные мне покои и забыться сном, но непослушные ноги мои вновь потащили меня в сторону сада.

– Сэр Питер, – негромко окликнул меня мягкий голос. И это было уже слишком.

– Не утруждайте себя дальнейшим, мисс Пиил, – едва удерживаясь в рамках приличий, выговорил я. – Неужели вы не видите, что я не могу повлиять на решение герцогини, не преступив ваших и наших законов?

– Я совсем не это имела в виду, – большие глаза мисс Пиил потеряно уставились на меня. – Я только хотела предупредить вас, что знаю, кто вы на самом деле.

Хоть я и был сражен, надеюсь, лицо мое не выражало ничего. Эта девушка не могла знать моей тайны. Никто из родных ее не принадлежал к кругу посвященных, а сама она покинула родину слишком юной. Если только… но нет, такое попросту невозможно.

– Я никому не скажу, – быстро продолжала она, словно спеша выговориться, – только я думаю, сэр, вы напрасно скрываете это от леди Джейн. Ведь ее сестра сразу узнала вас.

– Она не могла меня узнать, она была слишком мала, когда… – слова мои звучали неосторожным признанием. Но какое это имело значение: все равно тайне моей не пережить завтрашнего дня.

– У ночных отличная память, – усмехнулась мисс Пиил, но улыбка ее почему-то была горькой.

И душа моя вновь исполнилась мучительной боли: для молодой женщины, как и для ее дяди, Ночная страна стала родным домом. Чего же в таком случае стоит весь наш светлый мир?..

Впрочем, мне сейчас совсем не хотелось вникать в тонкости и оттенки, я жаждал одного: удалиться в свою комнату и скрыться в спасительном сне.

– Чего вы добиваетесь от меня? – недипломатично осведомился я.

– Ничего, – в ее простодушное изумление почти невозможно было не верить. – Я не знаю, с чем вы приехали в Найт, но желаю успеха вашей миссии.

– Даже если я пришел зажечь новый пожар? – неуклюже сыронизировал я.

– Вы не сделаете ничего дурного, – спокойно возразила мисс Пиил. – Иначе вы бы приняли предложение Джайлса.

Был ли я сам так же уверен в этом?

– Вы ведь многое можете, если решитесь преступить наши и ваши законы, не правда ли? – я лишь молча склонил голову в ответ.

– Доброго вам утра, сэр Питер, – четко произнесла мисс Пиил и исчезла прежде, чем я успел ответить ей.

4

Во сне моем у Него не было белых свободно ниспадающих одежд, в коих Его охотно изображают наши церковные живописцы. Традиционная окладистая борода также отсутствовала. Он сиял гладко выбритым подбородком и вообще выглядел крепким мужчиной около сорока. Впрочем, что значит возраст для Него, существующего извечно?

– Что смущает тебя? – безо всяких предисловий обратился ко мне Он.

– Сам я смущаю себя, – неохотно признался я. Говорить об этом мне не хотелось, но как промолчать перед лицом Его?

– Ты теряешь веру в себя? – обеспокоено-заботливо осведомился Он.

– О, нет, – вопреки желанию моему усмешка вышла несколько раздраженной. – я лишь сомневаюсь в своей правоте.

– Это плохо? – неудоуменно спросил Знающий Все Ответы.

– Это трудно, – ответил я.

– Разве предлагал я тебе когда-либо легкие пути? – не хотел видеть Всевидящий.

– Но я всегда чувствовал за своей спиной стену истины Твоей. А теперь она тает…

– Неужто настолько ослабла вера твоя? – хитро прищурился Он.

«Не вера, но чувство, дающее мне силу быть судьей другим,» – чуть не закричал я, но губы мои не разомкнулись, а когда разомкнулись, оттуда вылетело другое:

– Почему пришел Ты ко мне среди ночи, когда в полной силе своей властвует Тьма?

– Потому что путь мой проложен сквозь Тьму и, как и сквозь Свет.

– И как же тогда отличить мне одно от другого? – уж совсем жалко возопил я.

– А как это делаю я? – швырнул Он мне встречный вопрос.

– Ты всевидящ, а я.… – искал я оправдание собственной слабости.

– Всевидящ?.. – нехорошо улыбнулся Он. – А может быть, еще и непогрешим?

Он, как всегда, провоцировал меня, и я, как случалось и прежде, уже готов был попасться на все ту же старую уловку. Но удержался у самой черты.

– Спроси лучше об этом у отца Бенедикта: он более силен в теологии, – огрызнулся я. Поступок в высшей степени непочтительный, но как мог я поступить иначе? Как можно не дать Ему возможности выбрать: либо покарать меня за дерзость, либо заговорить со мной по-человечески, без снисходительной улыбки стоящего над схваткой. Или это всего лишь выдумка нашей церкви, что созданы мы подобными Ему?

– Или ты думаешь, что имею Я опору вне Меня самого? – не обратил Он внимания на мою выходку.

Но я уже не нуждался в снисхождении:

– Как я могу судить об этом? Слишком далеки мы друг от друга.

– Слишком далеки?.. – внезапно остыл-устал Он. – Если ты и я слишком далеки, то все было напрасно.

Внешне Он тоже переменился. Вместо могучего мужчины предо мной стоял вполне иконописный персонаж: премудрый старец, скромно опирающийся на посох.

– Ну чего ты ждешь от меня? – с нежданной сварливостью проговорил Он. – Ищи внутри себя. И поспеши: близится день. Слишком ясный, чтобы быть хорошим.

На этом «поспеши» я и проснулся. Было действительно поздно. Не имея ни малейшего представления о том, в котором часу принято завтракать в замке, я все же подозревал, что несколько проспал. Впрочем, я утешал себя тем, что гостепримные хозяйки все же простят меня и не оставят без утреннего куска хлеба насущного.

К завтраку герцогиня не вышла. Принцесса Миднайт, занимавшая в отсутствие хозяйки замки первое место за столом, холодно сообщила нам, что леди Джейн находится во Храме.

– Ее светлость, – смиренно добавила она, – может позволить себе сегодня воспарить над жизнью. Я же лишена подобного счастья.

– Разве ее светлость не будет лично присутствовать в суде? – тут же обеспокоенно откликнулся сэр Генри. Как ни странно, наступившее утро подарило ему и новые надежды, и новые страхи.

При слове «суд» я невольно взглянул на Мартина, сидевшего между Фредой, женой его брата, и Гордоном. Его живое несколько бледное лицо светилось, нет, не спокойствием, а особым умиротворением, каковое иконописцы наши приписывают древним святым. Он ответил мне кротким взглядом, словно призывая поучаствовать в его осуждении.

– Разумеется будет, – с едва уловимым раздражением возразила леди Энн. – Но сейчас Храм требует общения с ней.

Что до меня, то я весьма сомневался, что герцогиня в сей утренний час действительно парит над жизнью. Кажется, я начинал чувствовать оттенки…

– Сэр Питер, – точенное лицо юной принцессы повернулось ко мне, и я поразился перемене, произошедшей в нем всего за полночи. Вчерашней мягкости, почти наивно-детской, не осталось и следа. Оно ожесточилось и обрело то выражение, какое бывает у человека, принявшего трудный выбор и внутренне смирившегося со всеми возможными его последствиями.

– Ее светлость хотела бы видеть вас во Храме сразу же после завтрака.

Ее глаза, ко мне обращенные были ясны, как день, но почему, о Всевидящий, в ее спокойном безмятежном голосе мне почудилось злорадное торжество? И вот опять!..

– Я слышала, вы желали получше узнать обычаи наши, – продолжала юная принцесса, – вот вам исключительный случай: сама государыня будет вашим наставником.

«Я только одного боюсь,» – вдруг почти явственно услышал я голос принца Кларенса, – «что ты впадешь в особую милость у герцогини».

«Что ж в том плохого?» – спросил я тогда у него.

«Слишком далеко до земли», – хладнокровно объяснил мой друг. – «Будет больно падать».

Взгляды присутствующих немедленно обратились ко мне: просящий сэра Генри, озабоченный старшего Кеплена, сочувствующий мисс Пиил, иронический Стентона и одинаково взволнованные Гордона и его юной жены Бетти. Лишь Фреда Кеплен неторопливо жевала что-то, уставившись в пространство перед собой.

– Сэр Питер, – выпалила Бетти, – я хотела просить вас…

– Помолчи, Бетти, – грубо перебил ее Гордон, искоса глядя на леди Энн.

– Нет, я скажу, Гордон, – запальчиво возразила юная миссис Уайтхауз. – Сэр Питер, примите исповедь у Мартина. Из всех нас только вы имеете право это сделать.

Отступать было некуда: сэр Питер Крэг, каковым полагали меня все непосвященные, действительно был командором Ордена Преображения. В рыцари меня посвящал сам великий магистр Ордена Преображения преподобный Джон Фишер, старый соратник отца нынешней королевы, единственный, с кем король Харри обращался запросто, без протокольных церемоний.

– Вы действительно хотите этого, мистер Кеплен?

Молодой человек молча кивнул мне.

– Для этого потребуется разрешения герцогини Найт, – поспешила напомнить о себе леди Энн.

Несколько мгновений мы смотрели друг другу прямо в глаза, а затем я ответил со всей возможной церемонной вежливостью:

– Надеюсь, ее светлость не откажет мне в такой милости.

5

У дверей Храма меня встретили двое мужчин в балахонах, напоминающих монашеские одежды. Но я знал, что это просто служители, поддерживающие порядок во внутреннем убранстве Храма. Священников, в нашем понимании, во храме не было вообще. Каждый верующий или ищущий веры мог войти во Храм и возвать к Ночи. Она не нуждалась в посредниках-переводчиках. И когда воспитанная в Ночи королева Мария закрывала монастыри и удаляла из церквей священников, это не было преследованием нашей веры, как до сих пор думают многие. Она искренне полагала, что Свету, как и Ночи не требуется сословие профессиональных посредников, тем более что многие из них были изрядно учены в различных науках и могли найти себе иное, по мнению королевы, более достойное применение.

На первый взгляд внутреннее убранство Храма Ночи не слишком отличалось от наших соборов. Но только на самый первый поверхностный взгляд. Разница, причем принципиальная, ощущалась по мере погружения в глубины Храма. Все строгое великолепие убранства, которое в наших церквах было лишь человеческим искусством, стремящимся приобщиться к славе Божьей, здесь жило собственной жизнью. И невольно возникало чувство, что Храм – это живое существо.

Герцогиня стояла спиной ко мне в глубине Храма у самого алтаря. Согласно канону Ночи нарушить такое уединение было бы грешно, и я застыл в нерешительности, не зная, что предпринять.

– Подойдите ко мне, сэр Питер, – не оборачиваясь, произнесла леди Джейн.

Я медленно, стараясь не шуметь, пошел ей навстречу. И высокие скульптуры у стены насмешливо смотрели на меня сверху вниз. Герцогиня отступила на несколько шагов от алтаря и, слегка наклонив голову, молча ждала меня. Я же шел ей навстречу, гадая, как мне заговорить с ней. Пожелать доброго утра здесь во Храме Ночи – немыслимое по здешним понятиям кощунство. Оставалось традиционное ночное приветствие «Да сбудется Тьма!», но язык мой отказывался произносить его.

– Ваша светлость слышит каждый шорох, – не придумав ничего лучшего, пошутил я.

– О, нет, – живо возразила герцогиня. – Обычное ночное зрение.

Об этом я тоже слышал от Кларенса. Он утверждал, что все коренные жители Найта могут видеть не то спиной, не то затылком; не столь ясно, как глазами, но вполне отчетливо, чтобы понять, что происходит позади них.

– Но самое любопытное их свойство заключается в ином, – тут же добавил мой принц. – Они очень чувствительны ко лжи.

– К чему? – решив, что ослышался, переспросил я.

– Их весьма трудно обмануть, – хладнокровно пояснил Кларенс.

Он замолчал и, полуотвернувшись, вновь принялся разглядывать огонь в камине (или те самые мешочки над ним?) с видом столь безучастным, словно и не сказал только, что ничего особенного.

– Ну почему, – возопил я, пялясь в его невозмутимую спину, – почему Он не выбрал в свои посланники тебя, столько знающего о Ночи?

– Неисповедимы пути Его, и замыслы сокрыты от смертных, – самым обыденным тоном произнес Кларенс, но сама обыденность эта прозвучала, словно насмешка.

– Ах, оставь всю эту теологию отцу Бенедикту, – взорвался я. – И ответь что-нибудь по-человечески.

– Да? – мягко переспросил мой принц, словно сказать, желая: а сам-то ты кто? И действительно, что на зеркало пенять…

– Я думаю, – уже серьезно заговорил Кларенс, – надежда Его на твою искреннюю веру, которая сейчас важнее знания. Я же, знания обретя, веру утратил.

– Ты утратил веру?!! – мне казалось, что все проклятия древней книги пророчеств сбылись надо мной и я лишился разума. – Ты, который, презрев законы человеческие, сражался за веру против законной государыни, а, потерпев поражение, не стал заботиться о спасении жизни своей, решив, что так угодно Всевидящему? Ты, имеющий по законам мирским едва ли меньше прав на трон, чем твои кузины, но заботящийся лишь о торжестве Света? Ты лично сражавшийся впереди войск своих с силами Ночи?

– В том-то и дело, – досадливо возразил Кларенс, – что ты судишь о Ночи по своим ученым трактатам, а я заглянул ей в лицо. Мне пришлось убивать людей, которые были талантливей меня и хотели лишь одного: жить по вере своей. Они-то, в отличие от нас действительно и буквально исполняют заветы своего божества, каждое мгновение чувствуя за спиной пристальный взгляд его. Может и нет особой особой доблести быть праведным под угрозой кнута, но разве не того же требуют от нас Писание и отцы церкви нашей? Не добровольного выбора, душою вскормленного, но исключительно покорнно-бездумного исполнения заветов. И что плохого в том, что принял Найт наших беженцев? Заметь, кстати, приняли их без условий, не требуя отказа от веры отцов, что не преминула бы сделать наша благонравная королева Елизавета.

– Ты больше не любишь Елизавету? – невпопад спросил я.

– Не люблю? – удивленно переспросил мой принц. – Просто я теперь понимаю ее. Знаешь, зачем она назначила меня командующим?

«Да, знаю», – хотел крикнуть я, чтобы остановить поток его слов, но требовательное лицо Кларенса как бы заворожило меня, и я промолчал.

– У государыни нашей есть сын, незаконный, конечно, но если других наследников не будет, то сгодится и он… Все думают, что королева заплатила за мое освобождение огромный выкуп Найту, но леди Джейн безо всяких условий освободила меня после того, как умерли Нокс и другие.

– После того, как она казнила Нокса и других, – строго поправил я.

– Нет!! – в этом крике было столько искренности, что я почти поверил ему. – Это был их добровольный выбор. Они закрыли глаза, чтобы сохранить свою веру в изначальной чистоте ее. Я же предпочел – узнать.

…Я, кажется, непроизвольно шагнул вперед и вдруг увидел прямо пред собой лицо герцогини.

– Это произошло здесь, – указательный палец ее правой руки, казалось, готов пронзить пол Храма.

– Здесь? – глупо повторил я.

– На этом месте сэр Джон Нокс принял свою смерть, – буднично уточнила леди Джейн.

Ее проницательный взгляд скользнул по моему лицу:

– Вы ведь о нем подумали сейчас, не правда ли?

– Вы правы, ваша светлость, – предпочел согласиться я.

Цветной луч, пробившийся сквозь пестроту витражей, упал на лицо леди Джейн, и я невольно отшатнулся, прочтя на нем искреннюю скорбь.

– Я тогда впервые увидела, как могут умирать ваши люди ради спасения веры в себе.

– Разве прежде было иначе? – не понял я. – Вся история наша сотворена мучениками веры…

Я запнулся, внезапно осознав, что говорю как провинциальный и к тому же не слишком одаренный проповедник.

– Вся история ваша наполнена стремлением уничтожить нас во славу вашей веры, – угрюмо поправила меня герцогиня. – Но я имела в виду иное…

Она пристально взглянула на меня, словно оценивая, в состоянии ли я понять ее.

– Воины умирали в сражении, – медленно проговорила леди Джейн, – искренне веруя, что защищают само существование вашей веры. А сэр Нокс принял смерть, дабы не разлучиться с собственной верой в душе своей.

– Вера или смерть – очень понятный выбор, – совсем недипломатично заметил я.

– Вы предполагаете такой выбор? – в ее голосе звучало явное разочарование, и почувствовал, как некая невидимая дверь бесшумно закрывается предо мной, а я бессилен тому помешать.

6

– Сэр Питер Крэйг, – голос герцогини мгновенно официальное, лишенное интимных ноток выражение, – я пригласила вас сюда, чтобы узнать с какой миссией вы прибыли в герцогство Найт.

И лишь после этих слов я осознал, размеры сотворенной мной бездны. Еще несколько мгновений назад государыня Найта была готова к дружеским переговорам, а теперь меж нами разверзлась неодолимая пропасть. Оставалось лишь попытаться выторговать то малое, что еще возможно спасти.

– Ваша светлость, – выдохнул я, – прежде чем приступить к изложению сути дела, я хотел бы просить вас об одной милости.

– Я слушаю, – голос леди Джейн чуть дрогнул и в нем (может то лишь почудилось мне) немного убавилось официальности.

– Разрешите мне исповедовать обвиняемого Мартина Кеплена. Будучи командором Ордена Преображения, я имею право совершить этот обряд.

– Извольте, – холодно обронила герцогиня и, задумчиво качнув головой, добавила уже иным тоном:

– Никогда не понимала этого странного обычая.

– Отчего же, ваша светлость? – тут же вцепился я в небрежно брошенную мне соломинку. – Разве не естественно облегчить муки души своей, поделившись болью с другим?

– Принять на себя чужие страдания и боль способны лишь Высшие Силы. В том и состоит обратная сторона творения: создавая, отвечаешь за все. А возлагать собственные муки на подобного себе безрассудно и жестоко.

Признаюсь, я не нашелся с быстрым ответом и пока искал достойную дипломатичную форму, герцогиня обрушилась на меня новым вопросом:

– Кеплен сам попросил об исповеди?

На сей раз я предпочел отвечать точно:

– Об этом попросила миссис Уайтхауз. Мартин Кеплен лишь подтвердил, что это согласно его желанию.

– Тем менее, сколько я понимаю, закон соблюден, – подытожила герцогиня и, не дав мне вставить и слова, продолжала:

– А теперь изложите мне свое дело

Странная картина представилась мне в сей миг. Будто я, совсем еще юный школяр, невольно замедляя шаг, бреду в монастырскую школу, где ждет меня первый серьезный экзамен, к которому я не готов совершенно. Но у монастырских врат ждало известие непредвиденное: заболел главный экзаменатор отец Доминик и мое испытание отложено до его выздоровления. С тех пор я живу и не знаю, спас ли меня тогда заботливый взгляд Всевидящего, либо это была недобрая шутка Тьмы.

Нечто подобное произошло и теперь. По ритуалу герцогиня должна была сказать: «Представьтесь и изложите свое дело». Но, сознательно или нет, леди Джейн произнесла усеченную формулу, что позволяло мне говорить лишь о половине дела.

– Ее величество, Елизавета, государыня Полуденного Королевства поручила мне, если вашей светлости будет угодно, начать переговоры о подлинном мире, который заменил бы зыбкое перемирие, существующее ныне.

Фраза получилось чересчур пышной и неуклюжей, но лицо герцогини неожиданно просветлело.

– Воистину великолепно: посол пресветлой сестры моей Елизаветы едет ко мне один без подобающей свиты, почти инкогнито и куда? В страну, с которой поддерживается – как вы изволили выразиться, господин посол? – ах, да, зыбкое перемирие.

Леди Джейн беззаботно рассмеялась, только смех ее был с привкусом горечи.

– Как она позволила вам такое?

– Ее Величество убедили в данном случае поступиться церемониалом ради пользы дела.

Убедили… А как же иначе? Разве мог я в присутствиии многочисленной свиты хотя бы заикнуться о второй части моего поручения. Впрочем, помог делу отнюдь не сей аргумент, аргументы в тот вечер были вовсе недействительны. И тогда вышедший из себя Всевидящий просто оскорбил ту, которая мнила себя его наместницей (по меньшей мере одной из них) на земле.

(Справедливости ради, должен признать, что подобные поступки вовсе не свойственны Нашему Господину. Обычно Он терпелив и снисходителен. На своем долгом по человечьим меркам веку я видел Его в таком гневе лишь трижды. Это был второй случай).

На деле традиционные изображения разгневанного Всевидящего весьма далеки от истины. Он способен горячиться, убеждая в своей правоте, но подлинный гнев Его холоден подобно безжизненным льдам далекого севера. Холоден и расчетлив.

– Я все чаще думаю, Елизавета, – в божественных звуках речи Его звучала почти человеческая печаль, – что Джейн Грей была бы лучшей государыней Полуденной страны.

Сравни Он государыню с ее сестрой-иноверкой Марией, оскорбление не было бы большим. Ведь даже заклятые враги покойной королевы вроде Нокса находили в ее действиях немало разумного. Но сопоставление с юной девушкой, почти не имеющей не то, что государственного, обычного жизненного опыта, воистину унизительно. Однако главное унижение крылось в присутствии свидетеля: Он произнес сии слова в моем присутствии. И поскольку сан мой, в который посвящен я пред лицом Всевидящего неведом королеве, Елизавета сочла себя глубоко оскорбленной и покорилась Нашему Господину. Но, возможно, оскорбление было еще более жестоким, если бы государыня знала правду о моем достоинстве.

Парадные портреты всегда лгут, и те, кто не встречался в жизни с Елизаветой, никогда не поймут особой выразительности ее лица. Она гораздо более рыжеволоса, чем ее страшая сестра Мария, а само лицо, необыкновенно белое, местами изрядно помечено теми пятнышками, кои от рождения преследуют рыжих. Но в гневе королева становилась бледна чрезвычайно, так, что даже пятна покидали ее лицо. И тогда она побледнела и, склонившись пред Всевидящим метнула исподволь в мою сторону такой взгляд, что понял: прощения мне не будет никогда. Нет, она не осмелится явно вредить мне, но в душе своей зачислит в злейшие враги.

– Господин посол, – порывом холодного ветра ворвался в мои размышления голос герцогини, – могу ли я довериться моей пресветлой сестре Елизавете?

– Ее величество нуждается в прочном мире с герцогством Найт, – не раздумывая, ответил я; в конце концов такая правда была не хуже любой другой.

– О, я не сомневаюсь в этом, – легкая улыбка изогнула губы герцогини, – я же спрашивала о другом: о доверии.

Слева от нас прошелестели шаги и, обернувшись мы увидели принцессу Миднайт. Она вошла через какой-то боковой проход, скрытый за статуями и, потому мы не заметили ее сразу.

– Миледи, – леди Энн смотрела лишь на герцогиню, демонстративно не замечая меня, – прошу простить, что невольно помешала вам. Позвольте лишь напомнить, ваша светлость, что я готова в любой миг предстать обвинителем на суде.

Герцогиня молча кивнула.

– Я взяла на себя смелость пригласить Человека Песка.

– Вот-как, – заинтересовано отозвалась леди Джейн. – Вы уверены, что молодой человек не предпочтет пламя?

– Он представляется мне недостаточно мужественным, чтобы без принуждения палача войти в огонь, – бесстрастно ответила юная принцесса.

Она поклонилась и хотела покинуть нас, но герцогиня остановила ее.

– Сударыня, позвольте вам представить посла пресветлой сестры нашей Елизаветы. Полуденное королевство желает прочного мира с нами.

Принцесса Миднайт казалась удивленной. Примерно так, как бывает удивлен неудачник-фокусник внезапным успехом своего прежде провального трюка. Думала ли она действительно о чем-то подобном? Ожидала ли она, что я прибыл с несколько иной миссией, с чем-то вроде планов мистера Джайлса? Во всяком случае она приняла сообщение молча, еще раз почтительно склонилась пред сестрой и удалилась.

– Удивительная вещь ваша пресветлая вера, – глядя ей вслед пробормотала герцогиня. – Достаточно убедить себя в истинности собственного мнения и уже не требуется иных доказательств.

– Разве не любая вера в чем-то слепа? – думая о своем, неосторожно возразил я.

Герцогиня недобро взглянула на меня:

– Во всяком случае я не имею возможности возлагать свои ошибки на плечи Всевидящего.

–Тем не менее, ваша светлость, изволит обсуждать способ казни еще не осужденного человека.

– Вы же видели, сэр Питер, этот человек не желает защищать себя. Он сам избрал себе такую судьбу.

Признаюсь, в тот миг слова эти показались мне беспредельно кощунственными. Предо мной стояла могущественнейшая государыня, чьему слова повиновалась все в ее стране, умеющая призывать себе на помощь силы, которые противостоят могуществу Всевидящего. Одного ее взгляда достаточно было, чтобы остановить казнь, но она не желала этого сделать. И я не сдержался:

– Избрал сам как Нокс? Как леди Грей?

– Нокс был достаточно силен для смерти, но недостаточно для жизни, – медленно выговорила герцогиня и, спохватившись, добавила – Прошу прощения, господин посол, если я невольно оскорбила память одного из святых вашей церкви.

– Церковь почитает Джона Нокса не как святого, а как мученика, ваша светлость, – осторожно поправил я.

– Мученик? – со вкусом повторила леди Джейн. – О да, это верное слово.

И в этот миг, каюсь, почудилось мне, что я понимаю правду Джайлса. Но я поспешил.

– А леди Джейн Грей? – тихо спросила герцогиня. – Ее тоже возвели в мученицы?

Жестокость вопроса заключалась в том, что был он отнюдь не риторическим. В самом деле: почему бы и нет? Пред лицом Всевидящего и церкви Его все равны. Другое дело, что наместница Его не желала прославления убиенной кузины своей, а церковь послушно молчала. Впрочем, дела сии отнюдь не моя вотчина.

– Ваши проповедники в церквах, – не повышая голоса, продолжала герцогиня, – верно рассказывают, что я, дьявола дочь, получив от королевы Елизаветы полный выкуп за пленных, тем не менее приказала сжечь их заживо подобно тому, как вы казните у себя несчастных последователей нашей веры. Я не виню их во лжи, ибо малые сии, мнящие себя орудием их Бога, не ведают, что творят. Лжет лишь пресветлая сестра моя Елизавета, наместница Всевидящего на земле.

Однажды, когда Всевидящий был в добром расположении духа, я спросил у него, зачем он позволяет земным владыкам титуловаться наместниками Его. Он усмехнулся лукаво и спросил, почему бы Ему не иметь официального представителя на земле. Власть земная, ответил я, чревата соблазнами многими, и неприменно настанет день, когда носитель титула сего, опозорит высокое звание низменным поступком. Пусть так, упрямо возразил Он, я дал вам Имя Мое, но пачкая, вы пачкаете лишь себя, Я же чист остаюсь.

– На самом деле королева ваша не прислала ни единого талера. Напротив, она велела передать мне, что будет только рада, если не один из пленных не вернется и могу принести их всех в жертву моим демонам.

– Могу я узнать у вашей светлости, кто был послом ее величества?

Красивые губы герцогини приоткрылись и тут же сомкнулись, выплюнув всего два слова:

– Отец Бенедикт.

Странное дело, но в сей отчаянный миг почудилось мне, храмовые статуи прежде с ироничной насмешкой рассматривавшие меня, теперь улыбаются сочувственно и смущенно.

– Не хотите ли узнать, что случилось потом? – любезно осведомилась леди Джейн.

Нет, я не хотел. Всевидящий знает, нет вины моей в сем нечастье. Да, я знал, знал всегда, что Елизавета – не лучшая королева. Подозревал и то, что начнет она рано или поздно войну с герцогством Найт. Но верил наивно, что произойдет сие не столь скоро, ибо в неведеньи своем не предполагал столь личной причины. И потому позволил себе иными химерами увлечься и Орден свой увлек на чужбину. Да и другой вопрос: даже останься мы на месте, могли бы мы спасти этих несчастных? Или же это сам Всевидящий удалил нас и тем спас от ненужного жертвоприношения? Ведь даже мне подобных Он посвящает в очень немногие помыслы свои. Но я не мог выкрикнуть этого «нет» и потому смиренно произнес:

– Я весь внимание, ваша светлость.

– Я велела привести пленных сюда, в Храм. Их было всего четверо. Простые воины, попавшие в плен, получили свободу на следующий день после битвы. Нескольких военачальников я освободила безо всяких условий в день начала переговоров о перемирии. И лишь самые знатные персоны оставались у меня в замке на положении невольных гостей.

Точно на вашем месте стоял отец Бенедикт. А пленных подвели сюда, к алтарю. Затем я попросила посла королевы слово в слово повторить пленным то, что приказала передать мне его государыня, пообещав ему, что, если он изменит в послании хотя бы слово, война продолжится до тех пор, пока я не свергну с престола Елизавету. Он повиновался. Ни он, ни даже я тогда не подозревали, что таким образом вынесли пленным смертный приговор.

Леди Джейн замолчала, словно ожидая вопросов, но я не проронил ни звука. Если мне суждено испить сию чашу, то я желал совершить это скорее.

– Я велела страже выйти из Храма и сказала пленным, что дарую волю им без выкупа и они могут в тот же день покинуть Найт.

Я живо представил себе эту картину: вот все они стоят у алтаря: сэр Джон Нокс, принц Кларенс и другой кузен королевы лорд Генри Грей со своей совсем юной дочерью (девушка приехала навестить отца перед битвой, которая завершилась столь плачевно). Стоят, ошеломленные равно бессердечием своей государыни и милостью той, кого привыкли безоговорчно считать злейшим врагом. Особенно больно это было сэру Джону, участнику всех заговоров против Марии и преданному слуге Елизаветы, свято верившему каждому слову Писания, а также трудам первосвященников, особенно Книге Тьмы, творению отца Августина. «Но Сатана в злокозненности своей не хотел остановится даже пред угрозой жесточайшей кары Небесной», – писал сей ученый муж во времена прапрадеда леди Джейн – «и сотворил мутное облако, которое покрыло собой край земли нашей и породило страну Тьмы». И вот Ночь, бороться с которой сэр Джон почитал долгом всей жизни своей, милостиво отпускает его. Нестерпимое оскорбление.

– Первым опомнился сэр Джон, – словно мысли мои читая, продолжала герцогиня. – И шагнул cюда, к Трехликому Старцу.

Леди Джейн отступила немного влево от алтаря и теперь я мог хорошо рассмотреть мраморное изваяние, прежде отчасти заслоняемое высокой правительницей Найта. В отличие от прочих скульптур, эта была относительно невелика и представляла собой трехликого старика, присевшего отдохнуть на камень. И средний лик его смотрел мне прямо в глаза.

– Его зовут Старик Харри, – непонятно усмехнулась леди Джейн. – Прежде мы звали его Безымянным. Но когда умер отец королевы Марии, имя его приросло к нашему Старику.

– А два других? – с неясным мне самому интересом спросил я.

– Слева – Старик Скрэч, – представила мне герцогиня, – Справа – Старик Ник.

– И тоже носят чьи-то имена? – опять не удержался я.

Герцогиня искоса взглянула на меня:

– К истории вашей страны их имена не имеют отношения.

Она стояла предо мной с таким, словно внезапно потеряла всякий интерес к нашей беседе и желала лишь одного: чтобы я незамедлительно покинул ее. Но я слишком долго и терпеливо слушал ее, чтобы позволить ей остановиться.

– Могу я просить вашу светлость продолжить рассказ? – фраза моя была не вполне согласна с этикетом, и герцогиня отметила это вспышкой своих выразительных глаз. Но не возразила ни слова.

– Сэр Нокс приблизился к Старикам почти вплотную и молча плюнул Харри в лицо, – бесстрастно продолжала герцогиня. – Плевок отскочил от лица Харри и полетел обратно, увеличиваясь в размерах, размашистой крупной каплей пал на лицо сэра Нокса, и оно тут же вспыхнуло пламенем.

– Ваша светлость, знал ли сэр Нокс, чье имя носит бывший Безымянный? – выговорил я и тут же поймал себя на странном ощущении: я верил герцогине. И более того, я знал: чтобы она не рассказала еще, я все равно поверю ей.

– Разумеется. Он потому и сделал это.

Потому и сделал это?.. Я вовсе не был убежден в этом. Похоже, сэр Джон в последние минуты жизни своей не вполне сознавал, что творит. Неужели Всевидящий отказал ему в поддержке своей?

– Сэр Джон был отчаянно-отважным человеком, – добавила леди Джейн раздумчиво, – но вряд ли даже в этот миг он забыл о соответствующем месте из ваших священных книг: сеящий ветер – пожнет бурю.

– Зато он забыл о другом, – мрачно заметил я, – забыл по собственному желанию.

– Ваши священники, знай они правду, осудили бы его, – тихо произнесла герцогиня. – Вы тоже?

Я стойко выдержал ее полыхающий взгляд:

– Нет. Должен осудить, но не могу.

– Лорд Генри Грей поступил иначе, – невозмутимо продолжала леди Джейн. – Он предпочел поединок и честно бился, сколько хватило сил. Он вызвал Скрэча, сильнейшего из трех.

– Но как это возможно, ваша светлость?

– Вы постоянно, забываете, господин посол, – снисходительно пояснила герцогиня, – что Силы Ночи реальны и мало похожи на те сказочные чудовища, коими пугают вас священники ваши. Скрэч, конечно, одолел лорда Грея, но с трудом, поскольку Грей, сам того не понимая, был наполовину наш. Его покойная жена Мария Старшая была сестрой короля Харри. Грей всегда хорошо относился к обеим царственным племянницам, не препятствовал восхождению на трон Марии Младшей, и та, в свою очередь, заботилась о его осиротевших детях.

Лорда Грея я знал хорошо и потому опять же не мог принятьобъяснения герцогини. Он не был как Нокс фатаником веры и даже более того, его вольнодумная веротерпимость порой смущала меня. В этом он сходился с королем Харри, воспитавшем дочерей своих в различных верах. Утверждают, что король просто потакал жене-иноверке, но это ложь. Характер у Харри был прочнее гранита и королева Екатерина, отнюдь не слабая духом, не имела на него особого влияния. Я был тогда совсем еще юн, но все же прочто запомнил, как он во всеуслышанье заявил однажды: «Всевидящий – мудр и ведает, что Любовь к Нему не измеряется количеством свечей, зажженных в церкви».

– Прошу прощения, ваша светлость, но все это не имеет отношения к вере. Я тоже не противодействовал королеве Марии и даже участвовал в подавлении мятежа, который возглавили сэр Нокс и принц Кларенс. Но едва ли вы сможете назвать меня хотя бы наполовину вашим.

– Вы так думаете? – улыбнулась и от ее улыбки слегка надменной, но и дружелюбной тоже, мне стало нехорошо. – Что ж, возможно, я и ошибаюсь… в отношении вас. Но не в отношении семьи Грей. Юная леди Джейн тоже решила сражаться, только ее выбор менее всего сулил желаемую победу. Она сражалась с Ночью ночными средствами.

– Ваша светлость изволит сказать, что леди Джейн Грей использовала черную магию? – вид у меня был, наверное, как у донельзя изумленного барана, только герцогине он отнюдь не показался смешным. Она смотрела на меня строго и печально.

– Маленькая Джейн часто играла на коленях у своей кузины-королевы, подобно тому, как моя сестра Энн играла на руках, – герцогиня пристально вгляделась мне в лицо, – у одного человека. Играла и кое-чему научилась.

– А впрочем, – герцогиня сделала шаг мне навстречу, – разве высокопосвященные веры вашей не владеют магией? Только вы различия ради именуете ее белой.

– Вашей светлости известно, – не уступал я, – что чародейство особенно, что лишает человека рассудка, карается в нашей стране, как одно из тягчайших преступлений.

– Если, конечно, карается, – холодно оборвала меня герцогиня. – Во всяком случае леди Грей пыталась укротить Старика Ника, и, возможно, это ей удалось бы, если бы она применила вашу, а не нашу магию. Она разумно выбрала слабейшего из трех, понимая, что победа даст ей дополнительную силу. Но леди Грей слишком верила в искусство тетки-королевы, а, может быть, слишком боялась утратить последний огонек веры во что бы то ни было.

И снова я видел, как это было, видел глазами леди Джейн, но истолкование ее смущало меня. Юная девушка, тезка могущественной герцогини, она не должна была сражаться, она вообще случайно попала в сей страшный водоворот. Случайно?.. А разве существуют случайности в мире, находящемся под присмотром того, кто все видит?

– Могу ли спросить вашу светлость? – мой голос вопреки желанию слегка дрожал.

– Извольте, – обронила леди Джейн. Она стояла, полуобернувшись к Трехликому Старику, и чудилось мне, что герцогиня разговаривает с ним, как прежде она обращалась к Храму.

– Допускает ли ваша вера возможность случайного?

Герцогиня отрицательно качнула головой:

– Случая нет, есть – выбор.

– Джейн Грей тоже сгорела? – тихо спросил я.

– Ото всех остались лишь три кучки пепла. Принц Кларенс повелел одному из слуг принести три чистых мешочка, сделанных как кисеты, сам осторожно ссыпал в них пепел и, взяв с собой, удалился.

Я стоял молча, не произнося ни звука. Видимо герцогиня сочла это знаком недоверия к ее рассказу. Она прошла мимо меня и запрокинув голову к куполу Храма, отчетливо произнесла

– Именем Ночи клянусь, что ни слова не солгала и не солгу этому человеку.

Признаюсь, я был несколько разочарован: наши священники обставляли подобные ритуалы более красиво. Но жесте герцогини было столько простоты и убедительности, что у меня кольнуло сердце. И это ощущение напомнило мне о моих неисполненных обязанностях.

– Ваша светлость, я прошу позволения теперь удалиться: мистер Мартин Кеплен…

– Разумеется, сэр Питер, вы можете идти, – перебила меня герцогиня. – Вы можете занять Зеленые покои. Они сейчас пусты, и там никто не услышит вас.

Я уж собирался откланяться, но внезапная игра мысли остановила меня:

– Позвольте узнать, ваша светлость, имеет ли какое-либо значение цвет в названии комнат?

– Абсолютно никакого, кроме самого цвета.

Сама Ночь с улыбкой смотрела мне в лицо. Что я мог ответить ей?..

7

Едва я приоткрыл дверь Храма, как яркое солнце обожгло мои глаза. Переход от легких сумерек к подлинному дневному свету был столь резок, что невольно зажмурился и склонил голову. Отец мой, Всевидящий, что хотел указать Ты мне знаком сим? Скрытый в нем смысл неведом мне и не в силах я познать его. А, может быть и нет ни знака, ни смысла?.. И как понять мне Тебя, если себя самого понимаю едва ли?

Почему я сразу безоговорочно поверил герцогине? И даже клятва ее в завершение разговора абсолютно была не нужна мне. Я просто поверил. Почему? Не потому ли что был к сему подготовлен разговорами с Кларенсом и молчанием отца Бенедикта. Я-то вернулся в страну слишком поздно, когда и война и наступившие перемирие стали свершившимися событиями. Отец Бенедикт по-прежнему оставался исповедником королевы Елизаветы, участвовал во всех ритуальных церемониях, но я видел, что службу творит он безо всякого душевного горения, словно вериги покаянные носит. Неужели это имел в виду Всевидящий, когда на мое предложение направить послом отца Бенедикта сказал мне: „Он предпочел долг пред людьми, долгу предо Мной. Не осуждаю, но не могу довериться ему“? И я спросил тогда: „ Ужель отец Бенедикт более не посланник Твой?“ Всевидящий лишь улыбнулся и произнес нечто совсем уж загадочное: „Все мы чьи-нибудь посланники“.

– Сэр Питер, надеюсь встреча с ее светлостью прошла благоприятно?

Я медленно открыл глаза. Сделать это, в сущности, незначительное движение было страшно: казалось, еще чуть-чуть и солнечный огонь еще раз опалит меня. Но ничего не произошло: мне в лицо светил милый солнечный денек. А предо мной мельтешила крупная фигура сэра Генри Уайтхауза.

Однажды, незадолго до посвящения я осмелился возражать Всевидящему. Речь шла постулате Всеобщей Любви. Я простодушно сказал Ему, что способен возлюбить далеко не каждого из ближних моих. Что до дальних, то таковые представляются мне просто абстракцией, а подобную отвлеченность возлюбить в принципе невозможно. В ответ Он строго спросил меня, убежден ли я в истинности слов моих. И я отвечал Всевидящему, что, возможно, слова ложны и даже оскорбительны для Веры, но я хорошо знаю предел слабых сил своих и потому не смею принимать на себя неисполнимых обетов. Никто не знает пределов сил своих, все так же строго возразил Он, ты все же пройдешь посвящение. Не знаю, Ночь ли толкала меня в тот миг под ребро, но остановиться я не мог. Потому что Вере угодны нелюбящие и слабые, спросил я. Вере угодны честные, отрезал Он. И лишь тогда я заметил, что спорю с Ним.

И вот теперь предо мной стоит всего страшащийся, глубоко несчастный, но, в сущности, хороший человек, и я должен возлюбить его? Но как?..

– Герцогиня позволила мне исповедовать Мартина, – ответил я.

– Не сомневался в милосердии ее светлости, – тон его речи был унизительно почтителен. – Я подразумевал ваши переговоры.

Похоже всем моим тайнам пришел конец, но – странное дело – я воспринял это с мне самому непонятным безразличием. Меня ждал Мартин, а сэр Генри преграждал дорогу к нему.

– Пока рано говорить о результатах, – вполне честно ответил я и сделал движение, как бы намереваясь обойти собседника. Он почтительно посторонился, и я заторопился прочь.

Служитель, встретивший меня в дверях (когда и как герцогиня успела предупредить его?), сообщил мне, что Мартина немедленно приведут в Зеленые Покои, и я могу пока пройти туда. Я последовал сему указанию. И едва свернул за угол, как тут же буквально столкнулся с мисс Пиил. И опять старый бунт против Вселюбви и Всепрощения очнулся во мне:

– Так-то вы храните чужие тайны?

Она обиженно взглянула на меня:

– Во всем виновата леди Энн. Едва вы покинули завтрак, как она тут же сообщила всем, что вы посол королевы Елизаветы и прибыли сюда для переговоров с герцогиней о мире.

– И только?! – с невольным облегчением вырвалось у меня.

– Больше она не сказала ничего, – подтвердила мисс Пиил.

– А почему вы вообще думаете, что принцесса Миднайт узнала меня? – этот вопрос со вчерашнего дня вертелся у меня на языке.

– Вы бы видели, как леди Энн смотрела на вас, когда вы вышли в сад, – чисто по-женски усмехнулась мисс Пиил. – На человека, которого только что увидели впервые таких взглядов не бросают.

Я хотел уйти, но мисс Пиил вновь остановила меня:

– Сэр Питер, пожалуйста, когда будете уезжать, заберите меня с собой. Я не могу более оставаться в Найте. Здесь все наизнанку: светлое порой предстает темным, а черное – белым. И мне начинает казаться, что я теряю рассудок.

Я в изумлении смотрел на нее.

– Я все продумала, – она говорила очень быстро, словно боялась, что я безжалостно оборву ее. – Я дам обет послушания Ордену Милосердия и смогу уехать с вами, не опасаясь ни возражений родных, ни преследований королевы Елизаветы. Ведь она не посмеет, не правда ли?

Она действительно все продумала: Орден Милосердия, многие служительницы которого славились глубокими медицинскими познаниями, по сути дела был женской частью Ордена Преображения. Следовательно, я имею право принять такой обет. И даже более того: не должен был отказать желающему дать его.

– Хорошо, мисс Пиил, мы поговорим с вами после, – обещание мое было весьма неопределенно, но она приняла его как конкретное обязательство.

– Я буду ждать вас, сэр Питер.

И я не стал разубеждать ее. Возможно, во мне все же жива некая частица Вселюбви?..

8

Два стражника ввели Мартина Кеплена и тут же, не произнося ни слова, покинули комнату. Молодой человек осторожно посмотрел им вослед.

– Не беспокойтесь, они не будут подслушивать под дверью. Герцогиня обещала, что в этих покоях нас никто не услышит.

– Я верю вам, сэр Питер, – просто ответил он. И я вновь поразился его спокойствию, мужественному спокойствию человека, обреченного на скорую смерть. Это было иначе, нежели в бою, когда нет времени задумываться, да и исход события неясен до конца. Мартин же знал свою судьбу и должен был просто ждать, ничего не предпринимая, чтобы изменить ее.

– Я слушаю вас, – в тон ему проговорил я. Такое начало нарушало установленный ритуал, но я чувствовал, что мы оба не нуждаемся в красивых формальностях.

– Я должен сознаться вам в страшном грехе, – неторопливо начал Мартин. – Я обманул гостеприимную хозяйку этого замка, равно как и всех присутствующих, приняв на себя несовершенное мной деяние. На самом деле я не брал денег сэра Генри Уайтхауза.

Он замолчал, переводя дух, и в сей миг я понял, что самого начала ожидал нечто подобное.

– Я знаю, – продолжал он, – что все мое предшествующее поведение, мой образ жизни свидетельствуют против меня. Давно уж, более года, стал я игроком Желания. Возможно, вы, сэр Питер, незнакомы с этой игрой. В нашем королевстве она запрещена, и участие в ней карается наравне с колдовством. Но здесь, в Найте, это – не преступление, хотя возможность участия в ней ограничена рядом строго исполняемых правил. Утвержденный однажды порядок практически никогда не нарушается, поскольку организаторы игры рискуют всем и, потому прежде, чем вовлечь в игру новичка, не раз подумают, уцелеют ли после того их собственные головы на плечах.

Кто знает, может, именно эти строгие правила и послужили главным соблазном мне. Поскольку в число ограничителей входили возраст и определенная состоятельность („никто не смеет вкладывать в игру не принадлежащие ему средства“), то я мечтал поскорее достигнуть положенного предела и между тем старался преуспеть по службе. Наша семья покинула родину отнюдь не с пустыми руками, хотя очень многое пришлось оставить. Позднее, когда герцогиня одним из условий перемирия с королевой Елизаветой установила возвращение изгнанникам их имущества, положение наше еще улучшилось. Но лично мне это помогало мало. Как младшему сыну, мне досталась лишь незначительная часть наследства наших родителей, тогда как мой старший брат Роберт получил львиную долю его и к тому приличное приданное за своей женой Фредой, старшей наследницей дома Уайтхауз. Вообще-то, как женщина, она не могла претендовать на столь значительное обеспечение, но сэр Генри любит ее гораздо больше своего сына Гордона, доброго, но несколько легкомысленного малого, и потому несколько обделил его в пользу Фреды. Впрочем, он же и поправил дела Гордона, выгодно женив его.

Таким образом, лишь я вынужден служить (Чарльз Стентон тоже определился на службу, но у него были иные мотивы). Думаю, начальники мои не имели причин жаловаться на меня. Однако, выбирая место службы, я думал лишь о том, чтобы иметь поблизости одно из Мест Игры, и потому оказался в удаленном гарнизоне на южной окраине герцогства. Служил я исправно, не упуская ни малейшей возможности показать себя с наилучшей стороны. И к моменту вступления в Игру Желаний я имел уже все необходимое для полноправного участия в ней.

Не стану описывать вам подробности Игры, они имеют мало значения в том, что я хочу рассказать. Укажу лишь главное: каждый игрок, делая денежную ставку, в случае выигрыша мог получить исполнение своего желания. Причем уровень желания, его значительность зависели не от ставки, а от опытности самого игрока. Начинающий не имел права ни выложить на кон крупной суммы, ни заявить действительно серьезное желание. В этом и заключался азарт Игры: каждый участник стремился выйти на уровень Настоящего Желания. А для этого нужно было много играть и постоянно хоть понемногу, но выигрывать. Ведь сделанную ставку игрок терял при любом исходе Игры, а проигравший платил двойную-тройную сумму против поставленной в зависимости от значительности желания.

Признаюсь: я был в равной степени и умелым, и везучим игроком. Лишь дважды я проигрывался столь значительно, что под угрозой оказывалось мое положение в Игре, но всякий раз мне удавалось отыграться. Трудность заключалось в другом: Игра требовала времени, но при этом я не смел запускать службу. И не потому, что постоянно нуждался в средствах. Неисправность по службе грозила мне исключением из Игры навсегда, что на тот момент означало для меня полную потерю смысла жизни. Ибо чтобы я ни делал, думал я лишь о мгновении, когда вступлю в игру за Главное Желание…

Мартин опять замолчал, и я не торопил его. В конце концов, леди Джейн была в своем государстве верховным судьей, стало быть, в ее власти не позволить никому помешать исповеди.

– Мои родственники довольно скоро узнали о моем участии в Игре. Собственно говоря, я не считал необходимым скрывать это, поскольку прочие дела мои находились в полном порядке. Однако я забыл, что все они родом из страны, где Игра Желаний приравнена к магии. Особенно негодовал мой старший брат Роберт. Он весьма добропорядочен по природе своей. А, кроме того, жизнь щедро одарила его своими радостями, ему не приходилось бороться за самое необходимое, оттого не узнал он ни риска, ни искушения. Cэр Генри тоже был несколько разочарован во мне, хотя, следуя своему обыкновению, не позволил себе резких замечаний.

Но особенно обидным показалось мне замечание Олуэн… я хотел сказать, мисс Пиил. Меня нисколько не утешало, что свой приговор она произнесла с глазу на глаз. Тон ее речи был мертвенно-спокоен и оттого звучал еще более унизительно. «Не смею осуждать вас за то, что вы служите стране, которая всем нам дала приют, когда родина изгнала нас. Но как могли вы сблизиться с друзьями ее светлости, как решились стать столь ночным?..»

И тут я впервые перебил Мартина:

– Вы сказали „с друзьями ее светлости“?

– Ну да, – подтвердил он. – Разве не знаете о них?

Я кивнул, признаваясь в своем невежестве, которому Мартин, кажется, не поверил.

– Так называют в Найте Посвященных Храму, то есть тех, кто действительно умеет вызывать Силы Ночи. Наши священники представляют в своих проповедях каждого жителя здешних мест, как мага и колдуна. На самом деле кроме необычного спинного зрения они мало чем отличаются от нас. Да, любой из них умеет обратиться к Ночи и услышать ответ. Но лишь друзья ее светлости, да и то не в равной мере могут творить то, что не совсем верно именуют чудесами. В большинстве своем они происходят здешних благородных семейств, имеют в своих замках небольшие храмы и только им принадлежит право быть устроителями Игры Желаний. При этом никто из них не смеет злоупотребить таким могуществом ради личной пользы. Ночь строго следит за своими детьми, а закон в Найте действительно един для всех и карает с одинаковой жестокостью и благородного, и простолюдина.

Он, наверное, продолжил бы восхвалять Ночь, но я поспешно перебил его.

– Мисс Пиил обвинила вас в предательстве веры?

– Именно так, – печально подтвердил Мартин. – И я не мог ничего объяснить ей. Мне пришлось бы рассказать ей о своем желании, и объявленное не во время Игры оно стало бы неисполнимым. Такова магия Игры.

– Такова магия Игры, – тихо повторил я, но Мартин не заметил моих слов.

– Это – объяснение, столь безуспешное, заставило меня поторопиться. Я стал играть более рискованно и в то же время более расчетливо и – постоянно выигрывал. Конечно, было бы более разумно не ускорять Игру, но я едва ли сдерживать себя. Во мне было неизбывное предчувствие катастрофы, и она разразилась. Две недели назад приехал навестить своих родственников. После обеда жена брата моего, Фреда, проходя мимо меня, обронила скучающим тоном: „Знаешь, наша Олуэн – невеста нарасхват. Отбоя нет от женихов“. Перед лицом Всевидящего клянусь, не ведаю я, за что эта женщина так ненавидит меня. Только всякий раз, встречая меня, она старается сообщить мне нечто неприятное, причем всякий раз самым невинным тоном. Теперь я не держу на нее зла, просто не могу понять, в чем я провинился перед ней.

Я внимательно вгляделся в лицо собеседника: Мартин не лукавил, он действительно не понимал ничего. Хотя сам я лишь мимолетно видел миссис Кеплен, все же полагал, что отношение ее к Мартину было несколько иным, нежели то, что он вообразил. Наверное, он не поверил бы, хотя… Мартин воспринял мое молчание как ожидание дальнейшей исповеди и заговорил снова:

– Я тут же спросил ее: „И кто же сватает Олуэн“? Фреда расплылась в своей обычной слащавой улыбке: „ Во-первых, наш милый Чарльз“. Ну что ж, этого можно было ожидать. За годы изгнания Стентон преумножил свое состояние, завел знакомство с некоторыми из друзей ее светлости и явно стремился занять место равного среди них. Разумеется, это потребовало бы перехода в иную веру, но вряд ли это оставило бы его. В общем, по представлениям сэра Генри, который уже смирился с мыслью дожить свой век на чужбине, Стентон был вполне приемлемым зятем.

„А во-вторых, – продолжала Фреда с уже нескрываемым торжеством, – сэр Реджинальд Поул“. Когда я услышал это, весь мир померк для меня. Сэр Реджинальд, носящий титул „Глаза Ночи“, Главный Надзиратель Игры, принадлежит к высшему слою Посвященных Храму. Породниться с ним было бы более выгодно, чем с иными особами королевской крови.

– Но разве герцогиня позволила бы ему вступить в брак с иноверкой? – вновь перебил я Мартина.

– Леди Джейн очень терпимо относится к подобным ситуациям. К тому же сэр Реджинальд мог бы сам обратиться за разрешением непосредственно к Силам Ночи. Придя в себя, я подумал о другом: сама мисс Пиил не даст согласия на брак с мужчиной ночной веры. Но тогда ее дядя станет склонять ее к замужеству с Чарльзом. Ведь каким бы ни стало будущее Стентона, сейчас они одной веры. Сэр Генри добрый человек и заботливый родственник, и как многие люди такого рода не отличает родственной заботы от насилия.

Получив это известие, я понял, что нужно спешить. Ближайшая игра, в которой я мог участвовать, намечалась через неделю. Я пришел к Ведущему Игры и сообщил, что хочу сделать ставку на Большое Желание. Поскольку моя заявка была несколько преждевременна, Ведущий потребовал увеличенную ставку – ровно 500 найтских талеров. И еще столько же я должен внести в случае проигрыша. Этих денег я не имел и будь я новичком, мне бы просто не разрешили участвовать в Игре. Но я уже относился к опытным игрокам и потому имел право рисковать собой. Впрочем, это мало волновало меня. Я знал, что в случае проигрыша теряю все.

Первой в тот вечер была Игра Доверия. По установленному ритуалу я передал Ведущему свою ставку, назвал желание и теперь просто ждал начала своей игры. Дверь игрового зала распахнулась и оттуда выпорхнула девушка и стремительно бросилась прочь. Следом за ней вышли знакомые мне игроки, одним из которых был сэр Джемфри Поул, младший брат Главного Надзирателя Игры. „Кислый вечер", – заметил один из игроков. – „Виданное дело, чтобы Счастливчик Джемфри подвел свою доверительницу“. В сей миг девушка оглянулась, и я узнал мисс Пиил.

Видимо, я должен объяснить вам смысл Игры Доверия. В ней участвуют доверители, то есть люди, не являющиеся игроками. Они вносят вместо игрока ставку и заявляют желание. Собственно говоря, это единственный случай, когда игрок вправе пользоваться чужими деньгами. Причем никакие расписки или письменные обязательства здесь не действительны. Доверитель должен лично явиться на игру и вместе с игроком принести клятву Ночи, подтверждающую, что сделка совершенна добровольно при взаимном согласии сторон.

– Но ведь любой из них может легко солгать? – живо возразил я на его, как мне казалось, наивную речь.

– Солгать? – изумленно переспросил Мартин. И странное сомнение шевельнулось в душе моей, и не знал я более, кто же из нас двоих исповедуется другому: он ли мне повествует о своих прегрешениях, или я безутешно каюсь ему в своем непростительном невежестве?

– Когда я был еще новичком, – медленно проговорил Мартин, – один игрок принудил доверителя сделать ставку в пользу своего желания и принести ложную клятву. Он умер, едва успев сесть за игорный стол.

– У него, наверное, было слабое сердце, и он перенервничал, – неуверенно возразил я.

Мартин кивнул:

– Тамошний доктор так и сказал, только желающих проверить это больше не нашлось.

– Подождите, Мартин, – не отступал я, – уж не хотите вы сказать, что уверовали…

– Выслушайте до конца, сэр Питер, прежде чем станете судить меня.

Он произнес сии слова таким тоном, что я понял, всю неуместность преждевременных возражений моих.

– Другой игрок подхватил разговор: „Воистину досадно: на кону стояло 500 талеров. И как это Джемфри промахнулся! Теперь барышне придется внести еще дважды столько же!“ „Что ж", – откликнулся первый, – „невеста Главного Надзирателя, наверное, достаточно знает о правилах Игры“.

Они прошли мимо, а я остался стоять, словно окаменелый. Выходило нечто невообразимое. Мисс Пиил, еще недавно осуждавшая меня за пристрастие к Игре, сыграла сама. Причем, судя по ставке, играла на Большое Желание. И ее игроком был Джемфри Поул, брата которого совершенно посторонние люди считают ее женихом! Почему она не доверилась мне? Да, за мной не было славы Джемфри Счастливчика, но разве я бы не постарался для нее? Теперь ей, наверное, нужны деньги, а я уже не могу ни отменить игру, ни даже изменить заявленное желание. Единственное, что я могу – выиграть.

9

В этот момент Ведущий окликнул меня по имени, приглашая к игре. Надо сказать, что Игра Желания предусматривает своеобразное равенство. Все участники называют друг друга исключительно по имени (не считая доверителей, они все-таки посторонние), а всякие чины и титулы игрока не значат ровным счетом ничего. Ценится лишь опытность и умение участника.

Я прошел к столу, и внезапно недоброе предчувствие кольнуло мое сердце: похоже, сегодня день-несчастье. Изредка выпадают такие дни, когда никакая опытность или умение не спасают игроков и почти все они проигрывают один за другим, отдавая свои ставки в ненасытную пасть Игры. Новички, волею случая попавшие под такой удар, нередко навсегда покидают Игру. Я уже пожалел, что не расспросил подробно о результатах предыдущей игры. Выиграл ли кто-нибудь вообще? Или их ставки были невелики и на фоне неудачи Джемфри выглядели незначительно? Но отойти теперь от стола и броситься вдогонку уходящим игрокам я не мог.

И еще одно мучило меня: я не знал, какое желание заявила мисс Пиил. Спросить же о том не представлялось возможным. Всякое заявленное желание оставалось в кругу участников конкретной игры. Лишь Ведущий знал более других, но и он, как все прочие, не имел права распространяться о том.

Никогда, наверное, еще, даже в самым первый раз я не боролся так за победу и все-таки – проиграл. Впрочем, с того момента, как проигрыш мой стал свершившимся событием, собственная судьба более не интересовала меня. Я был в любом случае обречен. В течение недели мне предстояло или внести недостающую сумму или прекратить свое земное существование.

Последние слова Мартин произнес с равнодушием, словно речь шла о чем-то вполне повседневном. Вероятно, на лице моем написано было немалое изумление, что он счел нужным подтвердить свои слова.

– Именно так. Потому и существует множество ограничений: Игра не желает напрасных жертв. (Я не стал перебивать его вопросом о том, как определить напрасную жертву, и Мартин продолжал). Нужной суммы у меня не было. Из знакомых все, кто мог бы мне одолжить столь большие деньги, были игроками и, согласно правилам, не могли помогать мне. Я, конечно, мог бы обратиться к Роберту или сэру Генри и, выслушав длинное наставление, сопровождаемое требованием никогда более не участвовать в Игре (на что я даже бы согласился), я, может быть, получил бы необходимую сумму. Но что было бы тогда с мисс Пиил? Ведь ее долг был вдвое больше. Возможно, половину его она могла бы наскрести из своих доходов, буквально разорив себя. Но еще 500 талеров?

И тут я понял, что положение мисс Пиил еще ужаснее. Ее жених, главный игрок страны, помочь ей не мог. Просить у родных? Но с какими глазами она, ярая противница Игры, пришла бы к своему дяде, моему добропорядочному брату Роберту и уж тем более к Стентону? Мисс Пиил вела весьма уединенный образ жизни и других достаточно близких состоятельных знакомых, насколько мне известно, у нее не имелось.

Я решил отдать ей все, что смогу добыть для себя: уплата большей части долга откладывала приговор. Трудность заключалась в том, чтобы переговорить с мисс Пиил, не привлекая внимания остальных родственников. И тут подвернулся этот визит к герцогине. Как я понимаю, поездку устроил Стентон. Чарльзу давно хотелось блеснуть перед сэром Генри своей мнимой близостью ко двору ее светлости. Хотя вполне могли бы обойтись и без него: даже я знал, в любую пятницу, кроме особых, праздничных, замок леди Джейн открыт для всех.

Перед ужином, когда все уже направились к приемному залу, я заметил отсутствие мисс Пиил. Все прочие были слишком взволнованы, чтобы обратить на это внимание. Сэр Генри, да и брат мой наверняка припомнили те времена, когда их приглашали к столу королевы Марии. А Стентон, он шел впереди, раздувшись от важности. Я потихоньку отступил назад. Кажется, я несколько невежливо ворвался в комнату мисс Пиил, но, к моему удивлению, ее там не было. Тогда я принялся осматривать все комнаты подряд и обнаружил Олуэн в апартаментах сэра Генри. Как сейчас вижу это: она стоит посреди комнаты, прижимая к груди проклятый мешочек с талерами, тот самый, какой я не раз видел у сэра Генри. Взгляд ее, казалось, смотрящий сквозь меня, полон был отчаяния и какой-то невыразимой печали. Я даже подумал, что просто не замечает меня.

Я бросился к мисс Пиил, схватил ее за руку.

– Послушайте, Олуэн, – мне было явно не до хороших манер, – верните эти деньги владельцу. Я отдам вам все, что у меня есть. Это не вся сумма, но я найду еще. (В тот миг я действительно верил, что могу это сделать).

Мисс Пиил с отстраненным удивлением, словно не понимая, смотрела на меня:

– Он дал их мне в долг безо всяких обязательств и условий.

И, помолчав, добавила:

– Странно, так на него непохоже.

Я в ужасе слушал этот бред. Бедная мисс Пиил: в глубине души своей она не могла примириться с тем, что сделала, и искала оправдание своему поступку.

Вдруг взгляд ее прояснился, и она произнесла совершенно другим тоном:

– Я хотела спасти вас, Мартин. У меня не получилось. Простите меня.

Ничего не понимая, я машинально протянул руку, чтобы взять у нее мешочек с деньгами, но мисс Пиил с неожиданной решительностью оттолкнула меня:

– А теперь прочь с дороги. Я ухожу, ухожу совсем.

Она выскочила из комнаты, а я бросился к вещам сэра Генри. Старик Уайтхауз своеобразный человек: преувеличенная предусмотрительность непонятным образом сочеталась в нем с огромной беспечностью. Так он никогда не выезжал из дома, не имея при себе значительной суммы денег, но при этом мог бросить их без присмотра в гостевой комнате. Правда, в Найте воровство было явлением относительно редким, суровые законы делали его слишком невыгодным занятием, а в замке герцогини, по уверению Стентона, и вовсе нечего было опасаться. Именно на это и рассчитывала бедная мисс Пиил: усыпленный обещанной безопасностью сэр Генри не сразу обнаружит пропажу. Так или иначе, денег на месте не было. Сначала я искал там, где они должны были лежать, потом просто среди других вещей, но все оказалось напрасно. Деньги исчезли. Вместе с мисс Пиил.

Забыл сообщить вам, что накануне поездки у меня состоялся пренеприятный разговор с сэром Генри. Он со свойственной ему отеческой заботой принялся расспрашивать меня о моих денежных затруднениях. Я решительно все отрицал, о чем теперь сожалею. Но не потому, что обманул его. В своем взвинченном состоянии я не сообразил, что могу попросить у него деньги как бы для себя и передать их мисс Пиил. Это легло бы дополнительным пятном на мое имя, но Олуэн была бы спасена. Вместо этого я приложил немало усилий, чтобы убедить сэра Генри в моей честности, и, кажется, преуспел в этом. Тем более, сейчас не следовало вызывать у него подозрения.

Я поспешил к остальным и оказался в гостиной как раз перед вашим приходом. Мисс Пиил уже была там. Она выглядела как обычно, ни малейшего следа только что произошедшего не было на ее лице. К моему стыду сам я не обладал столь безупречной выдержкой, вы, наверное, заметили это. Все застолье я размышлял, как отвести беду от мисс Пиил. Мне ничего иного не оставалось, как принять всю вину на себя. И сделать это как можно убедительней. Я решил изобразить побег. Далеко уйти не надеялся, но это не имело значения. Сама попытка побега подтверждала мою вину.

Уже у гостевых ворот я встретил фермера Джайлса. Я немного знаком с ним: он взбалмошный, неуживчивый человек, но абсолютно честный. В том смысле, что ни при каких обстоятельствах не посягнет на чужое. Я передал ему все мои деньги, попросив после моей смерти передать их мисс Пиил. Он принял их с тем спокойным достоинством, какое встретишь не каждого нашего лорда. Затем, он спросил меня, хочу ли я побыстрее покинуть замок. Я ответил утвердительно. Он предложил пройти через служебные ворота, в обычное время закрытые для посторонних. Но нам не повезло: начальником стражи там оказался чересчур старательный новичок, который и приказал задержать нас. В сущности, он нарушил действующие правила и, боюсь, герцогиня сурово накажет его.

При этих словах я еще раз внимательно взглянул в лицо Мартина. Сомнений не было: он действительно не хотел зла офицеру, арестовавшему его. Я же думал, что не могу задать ему единственно важный вопрос: что, если мисс Пиил тоже не брала этих денег? Но сидевший предо мной человек, с кроткой уверенностью смотрел мне в глаза, и я не посмел омрачить его душу неразрешимым сомнением. По правде сказать, я вообще не знал, что теперь сказать ему. Отцы церкви нашей полагали самоубийство, вне зависимости какой причиной оно вызвано, непростительным смертным грехом. Однажды я попытался выяснить мнение самого Всевидящего, но Он раздраженно отмахнулся от меня:

– Они, пожалуй, правы. Подумай сам: что будет, если каждый из вас станет покидать жизнь по собственному капризу?

– А как же свобода выбора, дарованная Тобой каждому из нас? – не сумел вовремя угомониться я.

– У каждой свободы есть свои границы, – не уступил Он и я понял, что ничего иного не услышу более. Но изреченное Всевидящим все же не было ответом, на вопрос: Он как бы принял мнение слуг земных, но не высказал собственного. И оттого не ведал я, чем утешить душу, доверившуюся мне.

– И под конец я должен вам покаяться в наиболее страшном прегрешении моем, – неожиданно заговорил Мартин, – при все несовершенстве его Найт представляется мне лучше устроенным миром, чем Дом Веры Нашей. Здешние боги доступны: кара и награда настигают человека без промедления.

Я потеряно глядел на него и не нуждался в зеркале, чтобы увидеть, сколь ничтожен и жалок облик мой.

– Вы не подумайте, сэр Питер, – торопливо добавил Мартин, – будто отрекся я на чужбине от веры нашей. Только жители здешние счастливее нас: они ежечасно ощущают присутствие богов в жизни своей. Ночь не обещает им необъятной свободы воли и, даже напротив, четко указывает границы дозволенного. Но в этих границах они вольны устраиваться, как заблагорассудится.

– А еще здешние люди норовят каждое слово свое подтвердить пышной клятвой, призывая Ночь в свидетели, – не зная, что ответить ему, неосторожно возразил я. – И государыня их впереди подданных своих.

Краска мгновенно спала с лица его, он застыл неподвижен, словно неумолимая смерть пришла за ним. Лишь глаза, исполненные неподдельного ужаса, следили за мной.

– Герцогиня отдала жизнь свою в залог в знак того, что будет говорить вам только правду? – наконец выдавил Мартин. – Вы, верно, могущественный человек, избранный Всевидящим, если способны принудить ее к совершению такого деяния.

– Но ведь это всего лишь красивый ритуал, – ничего не понимая, пробормотал я.

– Ритуал?!! – он стремительно отпрянул от меня и теперь стоял, прислонившись к двери, тщетно пытаясь скрыть бившую его мелкую дрожь. – Малейшее слово лжи будет для нее смертным приговором.

Он заломил руки над головой и простонал:

– Если бы и наш Бог поступал точно так же…

Возгласить такое было явным кощунством, но я не успел возразить ему.

– Я не знаю, зачем вы здесь, сэр Питер, – вновь заговорил Мартин, но не смирение, а вызов звучали в голосе его, – и не смею судить о том. Но скажите мне, как решились вы вступить в Найт, НИЧЕГО не зная о нем?

Он резко распахнул дверь и крикнул невидимым мне стражам:

– Заберите меня, я уже все сказал.

И шагнул за порог, не прощаясь со мной.

Я не сразу последовал его примеру…

10

Возвращаться в свои комнаты мне не хотелось. И я повернул влево по коридору, ведущему к выходу в сад. Рослая тень отделилась от стены, и я услышал:

– Ее светлость велела сообщить вам, сэр Питер, что суд начнется ровно через час перед Храмом.

– Как вы нашли меня, Ланс? – натянуто улыбнулся я.

– О, это очень просто, – ответная улыбка была искренней, но горькой. – Вы и прежде, исповедовав кого-нибудь из нас перед боем, старались непременно уединиться, хотя бы и с риском для жизни. А для гостей замка есть единственное место – сад. Храм им недоступен, а в комнатах они все равно не чувствуют себя в одиночестве.

– Передайте ее светлости, что я буду на месте в назначенное время, – ответил я, не отвечая.

Ланс почтительно поклонился мне, но не сдвинулся с места.

– Зачем вы приехали сюда, сэр Питер? Ваш Бог опять требует доказательств собственного существования?

Он стоял предо мной трепещущий словно до предела натянутая струна, и я знал, Всевидящий слышит его кощунственные слова. Слышит и молчит. Как всегда. И опять я должен отвечать вместо Него. Только какое доказательство могу я предъявить кроме искренней веры моей?

– Вот – видите: Его попросту нет. Оскорби я так Ночь, не прожить мне и минуты. А ваш Бог – всего лишь рисунок на деревянной дощечке, не значащий ничего.

– Когда же ты, Ланс, отделил себя от Бога? – негромко спросил я.

– А вы и теперь не догадываетесь? – тоном ниже ответил он. – Там на юге, когда мы наконец отвоевали у кочевников развалины Святого Города со всеми его проклятыми реликвиями. Треть Ордена полегло под этими стенами. Ради чего? Ради нескольких раскрашенных дощечек, золоченой чаши, да еще десятка рукописей, где вся божественная история изложена не так, как сказано в каноническом писании. И тогда понял я, что Бог, утверждающий существование свое с помощью древних реликвий и крови, погибших за веру, не может быть истинным.

Ланс торжествующе поглядел на меня. И что мог я ответить ему? Повторить слова одного предшественников моих: „Верую, ибо это абсурдно“? Свидетельствовать о моих собственных встречах с Всевидящим? Но как сообщить что-либо не желающему слышать?

„Господи“, – мысленно проговорил я, – „ты ведь слышишь отшатнувшегося от Тебя. Отчего же Ты не ответишь ему?“

Ответа я не ждал, но, тем не менее, тут же услышал его. „Чего ты ждешь от меня?“ – раздраженно осведомился Всевидящий – „Чтобы я подобно ярмарочному фокуснику сотворил какое-нибудь чудо?“

„Яви ему Облик Свой“, – столь же беззвучно взмолился я. – „Останови уходящую в Ночь душу“.

„Ты забываешься, Посланник!“ – голос Его стал гневен, и я не сразу сообразил, почему. – „Он – иноверец, да и ты уже не тот миссионер, каким был в юные годы. Займись-ка лучше своим делом“.

„Но душа“… – пытался возражать я.

„Есть много душ, о которых придется позаботиться тебе, Посланник“, – строго оборвал меня Всевидящий. – „А эта душа уже потеряна. Смирись.“

Больше Он не сказал ничего, и мне почудилось, что слышу легкие удаляющиеся шаги Его.

– Что же молчите, сэр Питер? – словно издалека донесся до меня голос Ланса. – Ужель вам нечего ответить мне?

Он стоял предо мной лицо в лицо, и в уголках глаз его застыли слезы.

– Что я могу дать тебе кроме веры моей? – медленно выговорил я.

– Опять только слова… – голос Ланса трепетал отчаяньем столь сильным, что кощунственно подумал, не поспешил ли Всевидящий с приговором своим?

– Когда я вернулся из похода, – уже спокойнее продолжал он, – то увидел, что армия наша разгромлена, а предводители ее погибли. Если Бог наш велик и всевидящ, отчего позволил он иноверным нанести столь жестокое поражение истинным сынам веры своей?

– Всевидящий создал нас наделенными свободою воли. Государыня наша совершила ошибку, начав войну с Найтом. За ее ошибку расплатились те, кого она отправила в бой.

Как посол своей королевы не должен бы я произносить столь крамольных слов. Но другая моя ипостась неустанно требовала борьбы за смятенную душу того, от кого отступился сам Всевидящий.

– Почему же Он карает невиновных? – не желал угомониться Ланс.

– Смерть в сражении – это не кара, но судьба, – негромко ответил я. – Кара еще впереди.

Произнеся эти самонадеянные слова, я тут же невольно подумал, как бы отреагировала Ночь на подобные пророчества, вопреки ее воле сказанные? О Всевидящем размышлять было нечего. Он наблюдал все и молчал.

Впрочем, Ланс, кажется, не уловил сути сказанного, ибо слышал всего лишь очередные слова.

– Послушайте, отец-командор, – он пристально взглянул на меня, – верно ли говорят, что и сейчас есть люди, видевшие облик Всевидящего?

Я молча кивнул.

– Скажите мне, за что дарована им такая милость? Были ли они особо тверды в вере своей или же совершили множество дел благих?

Наверное, я должен был подтвердить и это мнение, но не смог солгать этой отчаявшейся душе:

– Нет, сколько я знаю, они обычные люди, ничем не лучше других. Их избрал Всевидящий, а причина избрания ведома лишь Ему.

Ланс исподлобья посмотрел на меня:

– И что же мне оставалось делать?

– Верить в Него, просто верить, не требуя доказательств.

– А вы, вы сами смогли бы верить без доказательств? – ударил он в самое больное место. Скажи я сейчас да, и, возможно, душа его обратится к свету. Только как могу я утверждать подобное, если не ведомо мне, кем стал бы я, не будучи избранным Всевидящим.

– Я не знаю ответа на твой вопрос, потому что я видел облик Его.

Ланс рванулся ко мне, и его крепкие пальцы нервно сжали мои руки:

– Тогда почему вы не свидетельствовали прилюдно об этом?

– Тебе мало прежних свидетельств? – на мгновение мне показалось, что это не я, а Он спорит с бывшим рыцарем моим. – Тебе нужны новые слова?

Пальцы его разжались, и Ланс отшатнулся от меня.

– Вы покидаете меня во Тьме, – неожиданно жалобно произнес он.

– Ты сам выбрал ее, Ланс, – возразил то ли я, то ли Всевидящий. – Потому что хотел доказанной веры. Ступай теперь и помни: выбор всегда за тобой.

Он почтительно склонился предо мной, а когда поднял голову, лицо его уже обрело каменную твердость:

– Теперь я знаю: Ночь милосердна. Она постигает слабость человеческую и не требует от нас непомерного. Я благодарю вас за это, отец-командор.

Он уходил медленно, твердыми шагами, обретя наконец уверенность в том, что много лет назад он поступил правильно. И это я, о Всевидящий, помог ему в этом! Или это был Ты?..

Несмотря на солнечный день в саду было не жарко. Я брел по аккуратной ухоженной дорожке, совсем не думая, куда она приведет меня. Он сидел скамеечке в тени разросшихся кустов и с любопытсвом смотрел на меня. Как и во сне моем, Он был крепок и бодр, Он снисходил ко мне, творению своему.

– Ланс ушел от нас, – бесцветно сообщил я, Видевшему Все.

– Я предупреждал тебя, – равнодушно ответил Он.

– Что ж, – мне не хотелось ни спорить, ни соглашаться с Ним, – я, по крайней мере, попытался.

– Попытался, – ворчливо повторил Всевидящий. – Сколько раз могу я объяснять тебе, что твое дело думать о главном, о Пути Света.

– А путь состоит из отдельных шагов, и движется по нему множество душ, – тут же подхватил я. – Разве не Ты прежде учил меня этому?

Я ждал возражений, гнева наконец, но Он молчал, глядя куда-то мимо меня.

– Иногда я думаю, кто из вас лучше: ты с Бенедиктом или эти простецы, туго затвердившие необходимые молитвы и лихо, с искренней верой в Меня, собирающие положенную по их сану мзду? – так же глядя в сторону, проговорил Всевидящий.

– И что же Ты решил? – с искренним интересом отозвался я.

– Чаще всего я не нахожу ответа.

– Я не помешаю вам, сэр Питер? – прозвенел за спиной женский голос.

Я оглянулся. Тень дерева, падавшая на лицо, мешала рассмотреть идущую женщину, но я все же узнал ее. Медленно повернув голову назад, увидел, что скамейка опустела.

– Нет, нисколько, мисс Пиил, – вежливо ответил я.

– Я увидела, что Мартина увела стража и пошла искатьвас, – на ходу сообщила она. – Сначала вышла к Храму и только там сообразила, что вы – в саду.

Она сделала паузу, словно предоставляя мне время для ответной реплики, но я промолчал.

– Вы увезете меня отсюда, сэр Питер? – ее глаза, очень внимательные, когда она этого хотела, просительно рассматривали мое лицо.

– Сегодня вечером, мисс Пиил я готов провести обряд посвящения, – сдержанно ответил я и, не удержавшись, добавил – Если, конечно, вы не откажитесь к тому времени от своего намерения.

Мисс Пиил лишь молча качнула головой. Шагнула в сторону. И тут же остановилась:

– Мартин действительно взял эти деньги?

– Тайна исповеди не позволяет мне ответить вам, мисс Пиил.

– Тайна исповеди… Это всего лишь способ укрыться от правды, – заговорила она очень быстро – А правда проста: наш всеобщий любимец Мартин отступил от веры, ввязался в Игру и погубил свою душу…

Я не стал напоминать ей тост, произнесенный за ужином. Я сказал иначе:

– Вам так хочется верить в это, мисс Пиил.

– А вам, во что хочется верить вам, сэр Питер?

– В спасение для невиновных, – тихо ответил я.

Следом за моими словами ударил храмовый колокол.

11

Вопреки моим ожиданиям правосудие в Найте отправляли без какого-либо расчета на внешний эффект и без особых удобств. Сама герцогиня вышла из Храма в сопровождении пяти служителей. Еще двое служителей привели обвиняемого. Оружия ни у них, ни свиты герцогини не было. Впрочем, куда мог бы бежать Мартин, даже если бы захотел? Места для зрителей отвели под окнами Зеленых покоев. Видно, оттуда было действительно хорошо.

Откуда вышла леди Энн, я не заметил. Она вдруг, словно из воздуха возникла рядом с царственной сестрой, облаченная, как и сама герцогиня, в строгое черное одеяние без цвета отличия.

Леди Джейн окинула взглядом собравшихся и медленно произнесла формулу открытия судебного процесса. В ее устах она прозвучала словно молитва или просьба, чтобы кто-нибудь, неважно кто, остановил то, что вот-вот произойдет. Пронзительная тишина была ей ответом. Тогда герцогиня взглянула в глаза сестре:

– Ваше слово, миледи.

– Именем Ночи, великой и справедливой, обвиняю мистера Мартина Кеплена в краже 500 найтских талеров у сэра Генри Уайтхауза и прошу наказать по всей строгости законов герцогства Найт.

Леди Энн замолчала, и в наступившую тишину тут же вклинился сдержанный голос Мартина:

– Я признаю вину, ваша светлость.

– Обращаю внимания обвинителя, что украденные деньги не были найдены, – холодно заметила герцогиня. – Одно лишь признание вины не является достаточным доказательством для вынесения обвинительного приговора.

– У меня есть свидетель, ваша светлость, – с достоинством парировала леди Энн. – Офицер стражи, Энтони Рок, видел, как обвиняемый передал мешочек с деньгами фермеру Джайлсу.

– Пусть свидетель обвинения войдет во Храм, – распорядилась герцогиня. Голос ее был мертв, лишь глаза излучали странное ожидание. Неужели она надеялась, что ее офицер, сын Ночи, публично отречется от своих слов?

Молодой страж, как и все присутствующие безоружный, медленно выступил из-за спины леди Энн и поднялся по ступеням во Храм. Я успел увидеть его немного бледное, но решительное лицо. Два служителя из свиты герцогини вошли следом за ним. Прошло не более трех минут, и офицер вновь показался на храмовых ступенях.

– Ночь приняла клятву, – торжественно возвестила леди Энн, искоса взглянув на сестру, словно происходящее доставляло ей особое удовольствие.

Я же смотрел на Мартина. Все складывалось не так, как он предполагал. Он стремился к скорой самоубийственной смерти. На деле все грозило перерасти в долгое и нежелательное разбирательство. Тем не менее, он держался спокойно.

– Ваша светлость, фермер Джайлс не знает происхождения денег, которые я передал ему на хранение, – твердо произнес Мартин. – Я обманул его.

– Предлагаю спросить у самого Джайлса, – краешками губ улыбнулась леди Энн.

– Обращаю внимание обвинителя на то, что фермер Джайлс не принадлежит Ночи, следовательно, не может дать клятву во Храме, – хладнокровно заметила герцогиня.

Лицо леди Энн чуть дернулось, и я подумал, что существование между двумя верами дается ей труднее, чем кому бы то ни было другому. Или это тоже одно из твоих испытаний, Всевидящий?

– И все же я настаиваю…

Договорить леди Энн не успела. Герцогиня оборвала ее небрежно:

– Как вам будет угодно, миледи.

Двое стражей без оружия тут же вывели Джайлса на середину площади. Проходя мимо, фермер одарил меня укоризненным взглядом, словно говоря, я предупреждал вас, а вы не поверили мне.

– Что вам известно о деньгах, данных вам на хранение? – ровно спросила леди Энн.

– Мистер Кеплен передал мне мешочек с деньгами, сказав, кому я должен их вручить после его смерти, – обстоятельно разъяснил фермер. – Разумеется, я сосчитал монеты в его присутствии. Там было ровно тысяча два найтских талера.

– Взял с вас мистер Кеплен какую-либо расписку? – продолжала допрос леди Энн.

– Нет, миледи, – коротко ответил фермер.

– Вас не удивила такая огромная сумма и то, как вам передали деньги?

– А чему тут удивляться? – усмехнулся Джайлс. – Мистер Кеплен – хороший игрок, стало быть, деньги имеет. А что дал мне их просто так, тоже не диво. Я, может быть, и несколько несдержан на язык, но вором отродясь не был.

– Человек, которому вы должны передать деньги, тоже принадлежит Игре? – выдохнула леди Энн.

– Прошу прошения, миледи, но по закону я не должен отвечать на этот вопрос, – невозмутимо парировал фермер. – Тайна завещания может быть открыта лишь после смерти завещателя.

Показалось ли мне, что в его голосе проскользнула нотка сожаления?

– Джайлс, – отозвался со своего места Мартин, – я запрещаю вам и после смерти моей называть кому бы то ни было имя моего наследника.

– Будет исполнено, мистер Кеплен, – склонил голову фермер. И опять в глазах его сверкнуло неодобрение.

– Только наследовать будет нечего, – сквозь зубы процедила леди Энн.

– Ваша милость, ошибается, – дерзко заметил Джайлс. – Даже с учетом судебных издержек останется значительная сумма.

– У меня больше нет вопросов к свидетелю, – отрезала леди Энн.

– Тогда позвольте мне, миледи, – неожиданно вмешалась герцогиня. – Джайлс, покажите нам мешочек с монетами.

Фермер молча вынул кошель.

– Сэр Генри, узнаете вы в этом предмете свою собственность? – бесстрастно спросила герцогиня.

Уайтхауз медленно, словно нехотя, приблизился к Джайлсу и внимательно осмотрел кошель.

– Нет, – с явным облегчением ответил он. – Этот не мой.

– Ваш я сжег в камине, – негромко пояснил Мартин, – а деньги сложил в свой и передал его Джайлсу.

Сэр Генри тоскливо посмотрел на него:

– Зачем ты просто не поспросил у меня эти проклятые деньги?

Мартин лишь покачал головой.

– Итак, – удовлетворенно заговорила леди Энн, – украденные деньги найдены, а обвиняемый признал свою вину. Остается вынести приговор…

– Подождите! – это выкрикнула мисс Пиил.

Теперь, когда я вспоминаю этот миг, то никак не могу составить цельной картины. Лишь отдельные жесты, лица. Гримаса недовольства, исказившая нежный лик леди Энн. Испуганное удивление сэра Генри. Неожиданно сочувственный взгляд Стентона. И над всем этим – мимолетная улыбка герцогини. Черная улыбка.

– Подождите: Мартин не брал этих денег. Когда он вошел в комнату сэра Генри, их уже там не было.

– Что означают ваши слова, мисс Пиил? – похоже, герцогиню не удивил неожиданный поворот дела. Признаюсь, меня тоже.

– Мы уже спускались к ужину, когда сэр Генри попросил меня вернутся и взять из его кошеля пару монет, чтобы он мог одарить слуг, ухаживающих за нашими лошадьми. Он объяснил мне, где лежат деньги. Я вошла в комнату, но в указанном месте ничего не было. Следом за мной в комнату вошел Мартин, который искал меня, чтобы вести к ужину.

– И вы ничего не сообщили сэру Генри? – обрела дар речи леди Энн.

– Я сказала ему, что, наверное, плохо поняла его указания и не смогла найти кошель. В тот момент я действительно так думала.

– Все это истинная правда, ваша светлость, – поспешил вступить в разговор сэр Генри. – Я успокоил мисс Пиил, будучи в полной уверенности, что она просто искала не там.

– В таком случае деньги лежали на своем месте, и обвиняемый похитил их после ухода мисс Пиил, – резюмировала леди Энн. – Ведь вы покинули комнату сэра Генри раньше, чем обвиняемый, не правда ли, мисс Пиил?

– Обвинение не должно подсказывать свидетелю ответ на поставленный вопрос, – холодно заметила герцогиня.

Но мисс Пиил лишь устало качнула головой:

– Это правда, ваша светлость, я вышла из комнаты раньше Мартина.

И, посмотрев ему прямо в глаза, добавила негромко:

– Прости, я не могу лгать, если даже они говорят правду

Мартин улыбнулся ей в ответ (как он ей улыбнулся!):

– Ты опять ошиблась, Олуэн: когда ложь карается немедленной смертью, легко быть правдивым.

А я.… я с болью душевной признал, что этот мало испытавший в жизни юноша, возможно, смог бы объяснить Лансу то, что не удалось мне.

– Обвинение полагает вину доказанной и ждет справедливого решения суда, – произнесла леди Энн. Однако я не услышал торжества в ее голосе. Уж не думала ли она, что Мартин все-таки сумеет оправдаться?

– Прошу прощения, миледи, – вновь заговорил сэр Генри, – но, может быть, мисс Пиил права и деньги были украдены до того, как Мартин вошел в мою комнату.

– Сэр Генри, – терпеливо возразила леди Энн, – к сожалению, невозможно принять вашу точку зрения. Вы сами только что опровергли ее.

– И каков возможный приговор? – упавшим голосом спросил сэр Генри. Леди Энн, молчала, всем своим видом давая понять, что не в ее власти выносить подобное решение. Она, сделавшая вся для осуждения, уходила теперь в тень, уступая старшей сестре право произнести страшное слово. Впрочем, формально леди Энн была права. Как всегда.

12

Губы леди Джейн шевельнулись, и мне опять почудилось вчерашнее: “И эта кровь падет на мою голову… Ты слышишь, и эта тоже“… Признаюсь, (слышишь ли Ты меня, Всевидящий?) не будь она Врагом Твоим, я бы, не раздумывая, бросился ее на помощь, ибо никто более чем она не нуждался в поддержке. В конце концов, Мартин, как все остальные, отвечал лишь за самого себя, она же, подобно божеству одного из южных племен, держала на плечах весь свой мир и не могла ни на мгновение никому передать сию ношу. Наконец герцогиня заговорила, и голос ее был мертвенно спокоен:

– Согласно законам Найта столь значительная кража карается смертью. Поскольку осужденный сам признался в своем преступлении, он имеет право выбирать: песок или огонь.

Я видел, как погасли сраженные услышанным лица родственников Мартина. Хотя все они жили не первый год в Найте и о суровости здешних законов знали не понаслышке, все же в глубине души надеялись они на более мягкий приговор. Лишь двое остались неизменны: лицо мистера Стентона выражало твердую решимость, мисс Пиил – светилась печалью.

– Ваша светлость, – выкрикнула миссис Кеплен, – я прошу вас помиловать осужденного. Что угодно, но только не смерть.

– Фреда, опомнись, – изумленно выдавил из себя ее муж.

– Молчи, Роберт, – зло огрызнулась миссис Кеплен. – Я знаю, ты всегда ненавидел своего младшего брата.

И я увидел, как вспыхнуло, освещенное мгновенным откровением, лицо Мартина. И тут же погасло.

– Сожалею, миссис Кеплен, – ответила герцогиня, как бы, не замечая семейную ссору, – но мое право помилования не распространяется на подобные преступления. Я, как и все в Найте, обязана строго следовать закону.

– Но, ваша светлость, – не успокоилась дочь сэра Генри, – разве не вы сами уставналиваете закон в своей стране?

– Тем более я должна соблюдать его, – отрезала леди Джейн. – Как могу я требовать от подданных своих исполнения закона, если сама начну нарушать его? Поступи я по собственному произволу, то должна буду сама предстать перед судом.

– Господи, научи нашу королеву такому отношению к закону, – простонал сэр Генри. А я поспешно прикрыл уши, чтобы не услышать того, что изречет Всевидящий, если ему будет угодно ответить на эту сгоряча высказанную просьбу. Однако Он промолчал, и я на сей раз был благодарен Ему за это.

– Существует одна старая традиция, – медленно проговорила герцогиня. – В тех случаях, когда помилование невозможно, любой человек, добровольно того пожелавший, может собой заменить осужденного. Но данном в случае придется исключить всех родственников осужденного, поскольку искренность и добровольность их жертвы нельзя проверить по нашему обряду.

Я оглянулся. На лицах родственников Мартина легко читались страдание, но и облегчение тоже. Мучительный выбор миновал их, и это затмевало все остальное. Лица мисс Пиил, укрытого ее руками, я не видел, а мистер Стентон преисполнился темного торжества.

– Себя же я предложить тоже не могу, – тем же тоном, ни к кому не обращаясь, продолжала леди Джейн. – Я не имею права уйти во Тьму, переложив свои долги на чужие плечи.

– Ваша светлость изволит смеяться над горем этих людей? – крикнул фермер.

Лицо герцогини потемнело, и я опять увидеть в ее глазах полыхание ночи.

– Вы достаточно долго прожили в Найте, Джайлс, чтобы узнать, что есть вещи, которыми здесь не шутят ни при каких обстоятельствах, – голос леди Джейн был под стать ее взгляду, предельно жесток. – А теперь уходите. Сейчас из Храма выйдет один ваш старый знакомый, с которым вам вряд ли стоит встречаться.

– Он здесь? Он действительно здесь?..

– Уходите, Джайлс, – решительно проговорил Мартин. – Вам нельзя сейчас… Вы должны еще исполнить мое завещание.

– Ваша правда, – Джайлс вышел вперед и склонился перед Мартином, – Прощайте, мистер Кеплен.

Он сделал несколько и внезапно оказался прямо предо мной.

– Решайтесь же, ваша милость, – резкие слова его странно контрастировали с негромким почти невыразительным голосом. – Что стоят все ваши запреты и заповеди перед возможностью спасти невиновного? Ведь вы знаете правду! И разве Всевидящий не повелел нам жертвовать собой ради спасения ближнего нашего?

Он стоял предо мной, подобен хищнику перед решительным броском. И я ответил ему:

– Всевидящий действительно заповедовал нам это. Беда лишь в том, друг мой, что вы жаждете не спасения, но убийства.

Сказать правду, я и не надеялся на его понимание, но Джайлс превзошел все, ожидаемое мной.

– Вы просто трус, ваша милость, – он пошевелил губами, словно хотел сплюнуть себе под ноги, но сдержался. – Трусы всегда находят оправдание своим страхам.

Последним, кто позволил сказать подобное мне в лицо, был предводитель отряда кочевников, охранявших руины Священного города. Я предложил ему мирно оставить город без боя. Он рассмеялся. И на закате того же дня, смеющееся лицо его превратилось в мертвую, рассеченную надвое маску. Но тогда предо мной стоял настоящий воин, а этот же…

– Принц Кларенс, – проговорил я негромко, – рассказывал мне, что после подавления мятежа наша королева повелела казнить всех пленных, и их было столько, что виселицы протянулись вдоль дороги от города, где мятеж начался, к тому месту, где восставшие потерпели поражение. Почему же вы не умерли вместе с ними, Джайлс?

Губы его дернулись, словно искали подходящий ответ.

– У каждого свой путь, ваша милость, – неохотно признал фермер.

Он шагнул прочь, но было уже поздно.

– Стойте, Джайлс, – настиг его властный голос герцогини.

– Прошу прощения, миледи, – любезно обратилась она к сестре, – но этот человек у меня в доме оскорбил моего гостя, и я не могу оставить это безнаказанным.

– Черную печать фермеру Джайлсу, – распорядилась леди Джейн. – На неделю.

Один из служителей Храма, стоявших вокруг герцогини, медленно приблизился к фермеру и, произнеся несколько слов, которые я, как ни старался, не смог услышать, приложил правую ладонь ко лбу Джайлса. Я и сейчас готов поклясться, что ладонь его была пуста, но, когда служитель Храма отнял ее, на голове фермера появился черный ромб.

– Надеюсь, никто не упрекнет меня в том, что я поступила не по закону? – острый взгляд герцогини скользнул по лицам присутствующих, и мне вдруг почудилось, что за ее спиной вздрогнули два черных крыла.

– Мать-Тьма! – услышал я сдавленный шепот за своей спиной.

– Вы в своем праве, ваша светлость, – громко проговорил Джайлс. И ту же добавил:

– А я в своем.

– Будь, по-вашему, – недавний гнев уже покинул лицо герцогини, и ни малейшей тени торжества всевластной владычицы не было в ее взгляде; лишь усталость и печаль. – Вы сделали свой выбор.

Ритуал осуждения я знал со слов Кларенса: поскольку Мартин добровольно признал свою вину, он имел право выслушать приговор, стоя, не опускаясь на колени. Леди Джейн приблизилась к нему почти вплотную и, возложив ему на голову правую руку, начала произносить формулу приговора:

– Именем Ночи, великой и справедливой…

– Нет справедливости в том, чтобы осудить невиновного, – на мгновение мне показалось, что я произношу эти слова, но в ушах отчетливо звучал голос Джайлса.

–… признаю мистера Мартина Кеплена виновным в похищении у сэра Генри Уайтхауза 500 найтских талеров и осуждаю его на смертную казнь, – голос герцогини звучал ровно; выкрика фермера она попросту не заметила. – Поскольку осужденный добровольно признал свою вину, выбор обряда остается за ним.

Леди Джейн обернулась к сестре, и я прочел в ее взгляде странное жалостливое любопытство.

– Приступайте, миледи.

Герцогиня отступила к храмовой лестнице, всем своим видом показывая, что она исполнила свой долг, а последующее уже не в ее власти.

Леди Энн молча кивнула головой. Служители распахнули двери Храма, и я воочию увидел то странное существо, которое герцогиня величала Человеком Песка. Сначала мне показалось, что предо мной песчаный вихрь, с какими я не раз встречался во время нашего похода. Но поток песчинок стремительно обретал человеческие контуры, затем проступило лицо, лицо существа, привыкшего лишь карать.

– Мать-Тьма, – вновь отчетливо услышал я за своей спиной. И на это раз ясно распознал незнакомый мне женский голос. Точнее сказать, голос напоминал мне что-то из прошлого, надежно и прочно забытого.

– Уберите это чудовище, – твердо, с едва заметным оттенком брезгливости произнес Мартин. – Я выбираю огонь.

Я видел, как широко раскрылись-вспыхнули глаза леди Энн, и (смею ли не признаться в грехе моем?) глядя на ее посрамление, испытал нечто подобное счастью. И тут же, поймав взгляд Мартина, был посрамлен сам. Осужденный смотрел на юную принцессу с той же сочувственной жалостью, с какой недавно взирала на нее старшая сестра.

– Это должно произойти во Храме? – леди Энн лишь неловко кивнула в ответ.

– Тогда пойдемте, миледи, – он через силу улыбнулся. – Я хочу уйти раньше, чем за мной придут.

Не дожидаясь ответа принцессы, он шагнул к дверям Храма, но тут же остановился, обернувшись назад. Взгляд его заскользил по лицам зрителей, пока не столкнулся с моим.

– Ваша светлость, дозвольте сэру Питеру присутствовать при этом: он должен понять все.

– Если сэру Питеру будет угодно, – тут же отозвалась герцогиня, – он может войти во Храм.

– Вы ведь не оставите меня, не правда ли? – простодушно обратился Мартин ко мне.

Я едва нашел силы, чтобы кивнуть в знак согласия, ибо глаза мои и весь я были обращены к иному собеседнику. Господи, говорил я Ему, ты же видишь этого человека. Разве не был бы он одним из лучших рыцарей Твоих? Отчего же отдал Ты его на поругание Ночи? Однако в миг сей Всевидящий был далек от меня, и вопрос мой не достиг слуха Его.

Между тем Мартин медленно поднимался по храмовой лестнице, давая мне возможность догнать его. И я решился последовать за ним.

– О, Мать-Тьма!.. – послышалось в третий раз. Теперь голос показался мне отчетливо знакомым, и я обернулся.

Из окна Зеленых покоев на меня смотрела девушка лет семнадцати, смотрела пристально и печально. И я не сразу понял, кого она напоминает мне. А когда понял, то впервые за время пребывания в Найте мне стало по-настоящему страшно. Ну конечно, герцогиня не солгала мне. Она просто не рассказала до конца свою историю. И теперь моя миссия обречена на провал.

13

Сейчас в Храме было по-настоящему темно. Лишь слабые светлячки свечей контурно указывали нам путь. Впрочем, не будь этих огоньков и сопровождавших нас служителей Храма, я все одно бы нашел дорогу к месту, где завершался путь Мартина. Еще утром я заметил справа, обнесенное цепью пространство у стены, над которым возвышалась фигура, изображающая жертву, обреченную на сожжение. К нему мы и приближались сейчас. Мартин твердо шел впереди.

– Черное пламя милосердно, – шепнула, поравнявшись со мной леди Энн, – он умрет сразу.

Уж не себя ли она утешала таким образом? Впрочем, я ничего не ответил. Каюсь, предрешенная судьба Мартина Кеплена уже не слишком волновала меня. Во тьме Храма плясало предо мной милое девичье лицо, а шорох шагов наших взывал к ее имени.

– Постойте! – в крике, искаженном храмовым эхом, я все же узнал голос Ланса. – Я иду вместо него.

Он пробежал куда-то вглубь Храма и из тьмы донеслись слова:

– Ночь-Свидетельница, Именем Твоим клянусь, что готов совершить это по воле своей безо всякого чуждого наущения и принуждения.

Едва мерцавшие свечи дружно вспыхнули ярким пламенем и вновь обратились светлячками.

– Клятва принята, – стараясь казаться бесстрастной, провозгласила леди Энн.

Шаги прогремели в обратном направлении, и сквозь тьму проступило торжествующее лицо Ланса.

– Я преодолел Его, отец-командор, – выкрикнул он.

О, как хотелось мне промолчать! Но я должен был ответить:

– Нет, Ланс, такое никому не по силам. Ты просто бежал от одного повелителя к другому и до конца дней своих будешь носит клеймо своего бегства.

– Я уже у конца, отец-командор.

Это была иллюзия, и Мартин безжалостно разрушил ее:

– Ну, где же ваше пламя, миледи?

Лицо Ланса все еще выглядело торжествующим, однако голос уже рухнул с небесных высот в темную бездну:

– Но я же пришел…

– Это мой огонь, – просто ответил Мартин, – У меня нет другого пути.

Ланс рванулся навстречу, но я удержал его:

– Тебе не дано ходить легкими путями, рыцарь.

– Миледи, – вновь заговорил Мартин, – могу я попросить о последнем одолжении? Я хотел бы проститься с моим исповедником.

– Подойдите к нему, сэр Питер, – распорядилась леди Энн, однако в голосе принцессы не было судейской твердости. Сама же отступила назад, увлекая за собой Ланса и служителей Храма.

– Сэр Питер, – торопливо заговорил Мартин, – я хотел лишь сказать, что в той последней Игре, я не искал ничего для себя. Не добивался любви Олуэн. До разговора с Фредой я хотел сыграть на это желание. Но после… после я поставил на свободу для нее… А теперь – прощайте. И простите меня: я был неправ. Возможно, именно вы увидите в Найте то, что не сумели другие до вас.

Он отвернулся и шагнул к цепи, ограждающей место казни.

Больше никто ничего не успел сказать. Леди Энн взмахнула руками, словно большая птица, желающая взлететь, и Храм наполнился ярким светом. И лишь теперь я заметил, что Мартин уже стоит на том месте, где завершается путь его.

– Прими его Тьма! – голос леди Энн дрогнул, но принцесса тут же повторила формулу казни, старательно подражая холодным интонациям старшей сестры.

Черное пламя вспыхнуло вокруг Мартина, длинные языки взвились над его головой, заслонив собой все его тело и опали, угасая. А на том месте, где только что стоял Мартин, осталась лишь небольшая кучка пепла. Один из служителей осторожно пересыпал его в маленький вроде кисета мешочек.

– Миледи, – я заставил голос свой не дрожать, – вы и теперь думаете, что молодой Кеплен был вором?

– Когда я была еще маленькой девочкой, – тускло отозвалась леди Энн, – вы объяснили мне, что все в мире, даже здесь, в Найте, совершается по воле Всевидящего. Стало быть, я – всего лишь орудие Его. Чего же еще ждете вы от меня?

И вдруг почудилось мне, что меня самого охватывает черное пламя.

– Мне не дано увидеть Его, – продолжала принцесса, – и я не смею с Ним спорить. Могу лишь повиноваться.

Служитель завершил свою работу и теперь стоял пред нами с мешочком в руках.

– Отдайте это мистеру Роберту, – распорядилась леди Энн, – впрочем, нет (она протянула руку), я распоряжусь этим сама.

И я повернулся и пошел прочь. Мимо окаменевшей принцессы, мимо ссутулившегося Ланса, мимо храмовых статуй, иронично глядевших мне вслед. Куда я так спешил от самого себя?

Когда я вышел из Храма, площадь была мертвенно пуста. Исчезли даже служители Храма. Общую картину запустения усиливали ослепшие окна Зеленых Покоев, плотно затянутые тяжелыми шторами. Лишь равнодушный ветер шатался по площади, бесцельно гоняя первые в этом году опавшие листья. Смешно сказать, но в сей момент я ощутил себя одним из этих листьев. Недобрый ветер занес меня (кощунствую!!) в чужие края бесцельно и бессмысленно. Леди Энн действительно вспомнила меня, ее наставника. Стало быть, помнит и посвященное имя мое, данное Всевидящим. Тогда, герцогиня довольно долго гостила у единоверной королевы Марии. И мне представилась возможность совершить славное, как полагал я в ту пору, деяние: обратить к истинной Вере душу юной наследницы Найта. Пусть вырастет она, думал я, глядя на единение двух темных властительниц, светлой кроткой и милосердной. Пусть поведет заблудившийся народ свой к Истине и Свету. Уж не возомнил ли я тогда себя Богом? И какая кара уготована мне за это? Признаюсь менее всего печалился я о собственной участи, ибо прозревал уже, что за подобные прегрешения расплачиваются народы и страны.

Все. Нужно немедля предстать пред герцогиней, открыться ей и тем прервать сию ненужную и томительную муку.

Черная тень мелькнула пред глазами моими, и прямо пред собой увидел я лицо мистера Стентона.

– Сэр Питер, могу ли я просить Вас об услуге? – торопливо заговорил он, но глаза его смотрели мимо меня на громаду Храма, нависавшего над нами. – Речь идет не обо мне (к своим незначительным делам не стал бы привлекать я высокое внимание ваше), но о наших друзьях.

– О наших друзьях? – ничего не понимая, повторил я.

– У вас, как и у меня, нет особых причин любить королеву Елизавету, – понимающе усмехнулся он, – потому вы не откажитесь, наверное, вернувшись на родину, встретиться с одним из тех, кого называют тенями королевы Марии.

– Тени королевы Марии? – вновь перебил его я. – Признаться, я всегда думал, что это выдумка неумных советников государыни.

– Нет-нет, наши друзья действительно существуют, и я отсюда стараюсь помочь им, чем могу.

– И что же вам угодно от меня? – я все еще не мог поверить, что пугало надуманного заговора, которым старательно пугают Елизавету, оказалось чем-то реальным.

– Мне удалось собрать некоторую сумму, – осторожно проговорил он. – По здешним меркам она незначительна, но все же помогла бы нашим друзьям решить их проблемы. Я промолчал, и Стентон принял безмолвие мое как согласие.

– Я передам вам деньги перед вашим отъездом и тогда же назову вам имя нашего друга в столице.

Он, видимо, хотел добавить еще что-то, но вместо того, резко отпрянул от меня, словно устрашась внезапной опасности. Стоя спиной к площади, он не мог видеть того, что уже заметил я: к нам приближалась мисс Пиил. Но как же он…

– Мистер Стентон, – голос ее был строг, но неофициален, – мы все собрались и ждем только вас.

– Следую за вами, мисс Пиил, – кротко отозвался Стентон и, обращаясь ко мне, добавил:

– Просим извинить нас, что не приглашаем вас, но по здешним обычаям к поминовению собираются только родственники ушедшего во Тьму.

– Но разве возможно… – начал было я и замялся, не зная, как деликатнее выразить свое недоумение.

– Ночь великодушна, – пояснил Стентон, и мисс Пиил одарила его взглядом уничтожающе-яростным. – И любой ушедший во Тьму достоин поминовения.

Они уходили, а я оставался, потеряный лист, пригнанный сюда самовольным ветром, чье горячее дыхание чувствовал я за моем спиной. И потому не мог отступить.

14

Ни тогда, ни, тем более, позднее не мог я оценить определенно, сколько же времени простоял я у Храма в нелепом оцепенении. Только живо помню звуки, пробудившие меня: стук копыт, лязг оружия, нервное ржание лошадей. Через внутренние ворота двигалась группа всадников, окруженные цепью пеших стражей замка. Рыцарь, ехавший впереди, щит которого украшало изображение широко распахнутого глаза на черном фоне, несомненно, был Главным Надзирателем Игры. Всадники выехали на площадь, и я увидел карету, следовавшую за ними. Мелькнуло женское лицо. Знакомое лицо.

Впрочем, я не был единственным наблюдателем сего торжественного шествия. Арбалетчики на внутренней стене, держа оружие наготове, тоже внимательно следили за процессией.

– Они нежелательные гости, – пояснил негромкий голос за моей спиной. – Как правило ее светлость никого не принимает в день шестой, кроме особо приглашенных. Если их все же впустили в крепость, значит они сумели оправдать свой приезд. Но все равно они не званы.

Я не спросил у Ланса (хотя и очень хотелось), как давно стоит он рядом со мной. Хоть мне и не удалось предъявить ему силу, не стоило показывать слабость. Я даже не дал понять, что слышу его.

Между тем карета остановилась недалеко от меня. Женщина вышла и теперь приближалась ко мне как неизбежное неостановимое зло. Стража в оцеплении безмолвно пропустила ее.

– Да сбудется Тьма! – бодро произнесла она.

– Мир вам, мисс Мокридж, – не было смысла притворяться, что я не узнаю ее. Передо мной стояла дочь покойного барона Моргентау, автор знаменитой „Хроники моей королевы“, заочно приговоренная на родине к смертной казни. В отличие от отца, мятежного сторонника Елизаветы, мисс Мокридж (она носила имя матери) осталась верна Марии и написала своеобразную летопись ее правления. Я читал это, признанное крамольным сочинение, и не могу отказать ему ни в точности, ни в живости изложения. Именно это творение и послужило причиной осуждения, хотя формально главным пунктом обвинения против мисс Мокридж стало ее пристрастие к Игре.

– Вы тоже здесь, сэр Питер, – удовлетворенно отметила она.

– Как посол своей государыни.

Мисс Мокридж одобрительно кивнула:

– О да, все мы ее послы: и вы, и я, и Уайтхаузы. Елизавета всех нас отправила сюда.

Колючие ее глаза наткнулись на Ланса.

– Ее светлости доложили о причине моего приезда?

– Вы напрасно спешили, мисс Мокридж, – мой бывший рыцарь и не пытался скрыть свою неприязнь к незванной посетительнице. – Ваш должник ушел во Тьму.

– У меня здесь не один должник, – живо откликнулась баронесса. – Надеюсь, ее светлость все же примет меня.

Ланс промолчал; похоже, он не разделял надежд мисс Мокридж.

– Давно вы здесь, сэр Питер? – обратилась она ко мне.

– Я приехал вчера вечером, сударыня, – не мог не ответить я.

– О так вы совсем свежий житель Ночи, – усмехнулась мисс Мокридж. – Я вам завидую: у вас впереди узнавание.

– Боюсь, что у меня уже слишком много впечатлений.

Она с интересом взглянула на меня:

– Не беспокойтесь, это ощущение скоро исчезнет. И останется только скука.

Молодой слуга, совсем еще мальчик осторожно подошел к нам и, в глаза баронессе заглядывая, тем не менее, твердо произнес:

– Ее светлость просит вас пройти в Дорожный Покой. Она примет вас позже.

Лицо мисс Мокридж дрогнуло.

– Ваша милость вероятно изволили забыть, – ухмыльнулся Ланс, – что все просители, прибышие в замок в день шестой, как и прочие гости, должны покинуть его до полуночи. Ибо день седьмой посвящен Ночи.

Баронесса величественно кивнула пажу:

– Мои вещи в карете.

Она уже сложила губы в церемониальной улыбке, чтобы распрощаться с нами, но отчего-то раздумала.

– Скажите, сэр Питер, все ли экземпляры моей книги уже сожжены? – обратилась она ко мне.

– Уцелело не менее пяти штук, – не без удовольствия ответил я. – Одна из них – в библиотеке ее величества с личными пометками государыни.

– Когда-нибудь я полистаю еe, неприменно полистаю, – мечтательно протянула баронесса. Мальчик проскользнул мимо с ее вещами, и мисс Мокридж наконец распрощалась с нами.

– Ланс, – вдруг вспомнил-спохватился я, – в чем суть наказания, объявленного Джайлсу?

– Черная печать, – нехотя ответил мой бывший рыцарь, – означает, что Ночь лишила его своего покровительства. И любое покушение на него останется безнаказанным. Впрочем, пока он душеприказчик бедного Мартина, с ним ничего не случится. Каждый обязан исполнить свой долг до конца.

15

В отличие от нашей столицы, резиденция леди Джейн была именно крепостью, состоящей из замка, Храма и жилых помещений для воинов и слуг. Никаких иных жителей, коих можно было бы именовать горожанами, в ней не было. Зато все свободное пространство занимал сад, какого не было и у нашей королевы. Попрощавшись с Лансом, я направился было туда, но, не дойдя, вернулся к замку и прошел в отведенные мне покои.

Я ждал, что герцогиня вот-вот призовет меня, но она словно забыла о моем существовании. Что означала эта перемена? Отказ от переговоров? А может быть, возобновление войны? Почему так засуетились воины перед Храмом? С чем связан внезапный (герцогиня явно не ждала его) приезд Главного Надзирателя Игры? Даже для меня, мало в дела Найта посвященного, не оставалось секретом, что, всякий раз, покидая страну, оставляла блюстителем престола не сестру свою, наследницу, но сэра Реджинальда Поула, Глаза Ночи. Например, на войну отправляясь…

В наших краях и сейчас мысль о том, что женщина может вести войска, у многих вызывает лишь снисходительную улыбку. Однако Кларенс признался мне (и я верю ему!), что самым страшным сражением для него стала битва при Трауме, когда он увидел пред собой разъяренных воинов, ведомых в атаку хрупкой женщиной, заключенной черные доспехи. Что если в следующую встречу я увижу герцогиню в ее черных латах?

– Почему ты думаешь об этом? – Он стоял у стены во всем блеске своего величия, а я, в невеселые размышления погруженный, даже не заметил его появления.

– Моя страна стоит на грани крушения из-за того, что я оказался никудышним послом.

– Плох ты или хорош, как посол пока неизвестно: ты еще не приступил к исполнению своей миссии, – возразил Он. – А война в несовершенном мире – дело обычное. Павшие вознесутся ко Мне, и Я сам позабочусь об их душах.

– А кто позаботиться о них сейчас, пока они живы и вдалеке от Тебя?

Он снисходительно покачал головой:

– Я избрал тебя, чтобы исполнял ты только миссию, на тебя возложенную. Отчего ты вмешиваешься во все, что видишь пред глазами своими?

– Оттого, что таким сотворил меня Ты, Господи.

Он задумчиво жевал нижнюю губу.

– Сотворил?.. – неохотно повторил Всевидящий.

– Разве не все в этом мире создано Тобой?

– И это тоже? – Он кивнул в сторону Храма за оконом. Это было указующим знаком, но я не хотел остановиться.

– Но ведь дьявол и преисподняя – тоже Твои создания.

– Дьявол?.. Преисподняя?.. – словно не поняв, переспросил Всевидящий. – Иногда Мне кажется, что вы сами выдумали все это, чтобы вновь и вновь оправдывать свои маленькие человечьи слабости. Ты когда-нибудь видел дьявола? А Ночь, вот Она, перед твоими глазами. Ты можешь даже ощутить Ее.

– Ты хочешь сказать?..

– Что Я не могу уничтожить Ее, – торжественно подтвердил Он. – Не потому, что бессилен. Не должен Я покушаться на творения подобного себе.

– И Ты открываешь мне это лишь сейчас, на краю бездны? – тихое ползучее отчаяние потихоньку овладевало мной. – Когда почти все потеряно?

– Какой пропасти устрашился ты? – я открыл рот для ответа, но не смог вымолвить и слова. Как объяснить наше мимолетное Ему, пребывающему в Вечности. Он учит нас милосердию, но и милосердие Его измеряется тоже вечностью и едва постижимо для нас, равно как недоступны Ему наши мизерные страдания. И теперь я, еще недавно ждавший от Него помощи, желал лишь одного: чтобы Он покинул меня. Однако Всевидящий не уходил. И я ответил Ему так, как Он обычно отвечает мне: вопросом на вопрос.

– Почему Ты, Ведающий Все, сам не встретишься с Ночью. Зачем посылаешь меня гонцом к Ней?

Он посмотрел на меня, как на существо неразумное:

– Не к Ней послал я тебя, но к посланнице Ее. Чтобы решили меж собою вы дела ваши.

И опять промолчал я. Сердце мое полно было скорби темной, ибо сейчас Он утверждал в душе моей нечто иное, чем прежде, когда наставлял меня на сей полный неясностей путь. Как мог Он теперь отстраниться от всего, говоря, что все это лишь наши земные недоразумения и слабости? Только к чему роптать: Он –Творец, Он – Всевидящий, Он ведает, что творит.

– Уж не хочешь ли и ты сказать, что тебе тоже не по силам ноша сия? – негромко вопросил Он, и я услышал боль в словах Всевидящего. Но сочувствие Его неожиданно пробудило во мне всполохи гнева.

– Нет. Я не побегу в Храм, чтобы плюнуть в лицо покойного государя моего и сгореть подобно Ноксу. Я остаюсь жить и исполнять долг мой, как я его понимаю.

По ту сторону неплотно прикрытой двери послышались шаги. Звук этот, казалось, нес мне избавление. Нет, я уже не верил во врожденную жестокость Ночи, но даже если бы это и было так, все в этот миг, решительно все, представлялось мне спасением. Не это ли испытали Нокс и остальные пред тем, как сделать страшный свой выбор?

– Скажи мне, почему Ты не покажешься тому, кто сейчас войдет сюда? Зачем таишь лик Свой от верующих в Тебя?

Всевидящий качнул головой, и улыбка Его была печальна.

– Это сестра моя, Ночь, полагает необходимым ежеминутно доказывать существование свое осязаемыми знаками. Но не бывает веры под страхом казни. Такой путь не ведет никуда. Единственно верная дорога – доверия и любви.

„Так почему же я здесь?“ – чуть не выкрикнул я, но вовремя прикусил глупый язык мой, ибо ощутил жалость безмерную к всемогущему и все же беспомощному повелителю своему.

– Скажи мне, – голос Его звучал совсем тихо, – верил бы ты в Меня меньше, если никогда не видел Меня?

– Ты же всеведущ, Господин Мой, – прошептал я, – а значит слышал, что я ответил утром на этот вопрос.

Он молчал, и руки мои сами прикрыли лицо мое, ибо случаются минуты, когда глаза не только Лика Высшего, но образа собственного выносить не могут.

– Не печальтесь о нем, сэр Питер, – произнес кто-то позади меня. – Право же, он сам избрал себе такую долю.

Там, где только что возвышался Он, стояла мисс Пиил. И будь я не столь растроен, неприменно задумался над тем, случайно ли это совпадение. В юности, еще к посвящению готовясь, спросил я Всевидящего, есть ли средь посланников Его, хоть одна женщина. Он ответил отрицательно. Значит, продолжал я, отец Доминик прав, говоря, что все женщины ненадежны и легко становятся послушным орудием в руках дьявола и Ночи. При чем тут старый ворчун, в глазах Всевидящего вспыхнули лукавые искры, просто не нашел Я еще достойной женщины.

– Это ведь не страшно, что я самозванно вторгаюсь к вам, – почти прошептала мисс Пиил, – я уже почти сестра вашего Ордена, а все остальное не имеет значения.

Внезапно лицо ее скривилось, словно от с трудом сдерживаемого смеха, и она пробормотала:

– Я сейчас в коридоре встретила сэра Реджинальда, Главного Надзирателя Игры. Он выглядел так, словно ему в лицо плеснули кипятком. Видимо попал ее светлости под горячую руку.

– Он вам совсем не нравится? – не удержался я.

– Кто рассказал вам о сватовстве? – вспыхнула мисс Пиил. – Фреда? Можете не отвечать. И так понятно: Фреда. Наша почтенная миссис Кеплен охотно распространяет такие новости.

– Не судите ее, мисс Пиил: может быть, ей сейчас хуже, чем вам.

– Хуже? Знаете, что сказала эта страдалица, когда вы и Мартин вошли во Храм? Она окинула нас притворно-смущенным взглядом и выговорила томно: это, наверное, неприлично, но я ужасно хочу есть.

– Каждый борется со своей бедой как умеет, – тихо возразил я.

Она сверкнула своими умными глазами:

– Нет, нет, не думаете же вы в самом деле…

– Мисс Пиил, – перебил ее я, – когда вы примете обет, вам придется отказаться от привычки верить лишь в то, во что вы желаете верить.

Глаза ее, широко распахнувшись, вспыхнули и тут же погасли.

– Что я должна делать, отец-командор? – смиренно спросила мисс Пиил.

– Свободны ли вы от долгов земных, сестра моя? – начал я ритуал посвящения.

– Да, отец-командор, – твердо отвечала она, – Все долги отданы, а все, что осталось принадлежит лишь мне.

– Свободна ли душа ваша?

– Нет, отец-командор, – глубоко вздохнула мисс Пиил. – Я виновна в смерти человека, которому хотела помочь.

Я ничего не ответил ей, но мисс Пиил что-то углядела в глазах моих.

– Да, да, вы верно поняли, я говорю о Мартине Кеплене. Вообще-то я знаю его (лицо ее дрогнуло, и она тут же поправилась) знала издавна. Мы были еще детьми, когда встретились впервые. Родители привезли братьев в Уайтхауз, где гостила и я со своим родными. Старший Роберт и тогда был очень серьезным мальчиком. А Мартин… Мартин всегда был обаятельным проказником, которому все сходило с рук.

Все мои родные погибли во время мятежа Нокса. Сама я уцелела лишь потому, что подоспевший отряд Стентона, нашего соседа, выбил мятежников из усадьбы. Так Чарльз впервые спас мне жизнь… Он же отвез меня в Уайтхауз, и в доме сэра Генри я жила до совершеннолетия и принял на себя, испросив письменное разрешение моего дяди, управление моим имением. Не могу не признать, что хозяином он оказался весьма толковым и не только привел все в порядок, но и сумел приумножить мое состояние. Правда, при этом не уставал повторять, что занимается этим вовсе небескорыстно, без претензий на любовь к ближнему. Этим (мисс Пиил вымученно улыбнулась) Чарльз Стентон ужасно похож на жителей Найта: они тоже любят подчеркивать свою практичность.

Сейчас любят рассказывать страшные истории о времени правления королевы Марии, но для меня оно (если не считать гибели моих родителей, убитых, кстати, ее врагами) оно прошло беспечально. Да государыня закрыла большой монастырь в нашем округе (однако не тронула ни деревенскую, ни замковую церковь сэра Генри) и основала на его месте школу и лечебницу для бедных. Как рассказывал сэр Генри, королева отметила при этом, что Ночи угодны здоровые телом и ведающие, что творят. Когда же настоятель монастыря (уже бывший) гневно возразил ей, государыня кротко отвечала ему: «Св. Томас, основатель монастыря сего, роздал все достояние свое беднякам из округи. Почему бы тебе не последовать его примеру?»

К чему я это рассказываю? Я просто хочу сказать, что время это было Светом в Ночи, который угас со смертью королевы Марии. Хорошо помню тот день, когда в замок сэра Генри примчался его зять Роберт. Конь его был донельзяизмучен, а сам он утратил обычную солидную самоуверенность. Да что там говорить, Роберт был попросту испуган. Лицо его дрожало, когда он кричал, что королева Марии умерла, трон теперь неприменно достанется Елизавете, а нам всем нужно как можно скорее покинуть страну, поскольку новая государыня ни за что не простит нам честного служения ее сестре.

Поначалу никто не думал о бегстве в Найт. Сэр Генри предложил направться на север, затем, повернув на восток, перебраться в соседнее королевство. Роберт, постепенно успокаиваясь, готов был согласиться с ним. Прискавший вслед за братом, Мартин, напротив, обозвал его паникером и с кривой усмешечкой заявил, что лично никуда ехать не собирается, поскольку никогда от судьбы не бегал и не будет впредь. Точку в разгоревшемся споре, как всегда, поставил Стентон, появившийся в замке позже всех. Тоном абсолютно спокойным он объявил нам, что новая королева направила на север крупные отряды и дороги, ведущие в обход столицы к восточной границе, уже перекрыты. Двигаться к беспокойной южной границе равносильно самоубийству. Остается единственный путь на запад. В Найт.

После этих слов наступило глухое молчание. Слишко необычным представлялось нам высказанное предложение. Одно дело – жить под властью королевы, верующей в Ночь и совсем иное – удалиться в страну, где такой веры придерживаются все.

Наше замешательство нисколько не смутило Стентона. Тем же твердым тоном он пояснил, что уже отправил своего человека в Найт и уверен, что там нас примут хорошо.Сейчас я думаю, что та давняя уверенность его основывалась на том, что мысль уехать в Найт возникла у Стентона не вдруг. Напротив, он, привыкший все рассчитывать наперед, готовился к этому заранее. Разумеется, это только мои догадки, ни тогда, ни после Стентон не признался нам в этом, но, тем не менее, смог убедить нас следовать его плану. Даже Мартин неожиданно легко согласился с ним. Можеть быть, Ночь всегда манила его?

Признаюсь, что все мы, исключая Стентона, отправились в путь с робким сердцем. И неожиданно беспечный облик Мартина, наверное, был не более как прочно сидящей маской. (Родись он в ином сословии, стал бы неплохим актером). Наши люди, без которых мы не желали уехать и опасались оставить их на расправу нашей преследовательнице, хоть и покорно следовали за нами, но (мы явно видели это) страшились своей судьбы. Хотя со времен короля Харри, имевшего супругу послушную Ночи, преследования иноверных почти сошли на нет, но в странах, соседствующих с нами, посвященных Ночи по-прежнему без лишних разговоров отправляли на костер. И мы имели все основания беспокоится, что жители Найта не делают различий между нами и нашими соседями.

На третий день пути мы пересекли границу Найта и ничего особенного не произошло. Стентон выехал вперед нашего каравана и, перегорив с приграничными стражами, предложил нам следовать за собой. Темный мир расступился и принял нас. А еще через три часа я впервые увидела герцогиню Найтскую…

Она летела нам навстречу, как всегда, в таких случаях облаченная в мужское платье на своем великолепном скакуне (вы напрасно улыбаетесь, я деревенская жительница и понимаю толк в лошадях). Тогда, до этой несчастной войны, она была моложе и как бы светлей (понимаете вы меня?) и казалась неотразимо прекрасной, насколько может выглядеть прекрасной одна женщина в глазах другой. И страшное сомнение поразило душу мою: ужели это милое приветливое существо и есть земное воплощение тех сил Зла, кои противостоят Всевидящему. Вместо высокомерного жесткого чудовища, каким представлял нам герцогиню в проповедях местный священник я увидела молодую женщину, в которой если и было что дьявольского, так это ее мужская одежда, куда более удобная для верховой езды, чем смешные дамские амазонки. К тому же она была внимательна и искренна, и я не могла не оценить этого. Сколько себя помню, всегда получала строгие внушения за излишнюю открытость. Моя тетушка, покойная жена сэра Генри, не раз выговаривала мне: «Ты слишком откровенна Олуэн, и, если не изменишься, никогда не получишь достойного мужа». Посмотрела бы она на меня сейчас…

Первую ночь на чужой земле мы провели в гостинице в Трауме. Было ли это знаком, которого никто из нас не мог тогда разгадать? Не знаю, в Ночи все иначе. Понимаете, отец-командор, не наоборот, а именно иначе.

Мы все приехали в Найт не с пустыми руками, что позволило нам устроиться пусть не так хорошо, как на родине, но вполне достойно и будучи первыми получили дозволение ее светлости сами избирать место поселения. Мартин немедля поступил на военную службу (сколь помню, он обратился с этой просьбой к леди Джейн еще в нашу первую встречу с ней) и уехал в дальний гарнизон у южной границы. Хотя собственное рвение он объяснял своим относительно скромным достатком, за этим скрывалось нечто иное. Мне показалось, что Мартин с облегчением покинул нас, словно общество наше было в тягость ему. Да и потом он старался навещать нас как можно реже, ссылаясь на строгости службы.

Ну ладно, он не любил своего чересчур благоразумного брата, равно как и его жену (он просто не мог пройти мимо нее, не уколов ее какой-либо не всегда приличной остротой). Но я, кажется, ничем не обидела его, и сэр Генри всегда был так добр к нему. А его сын, Гордон, тот просто обожал Мартина, что временами выводило из равновесия жену его, Бетти.

Стентон неожиданно тоже поступил на службу, истолковав свой поступок в свойственной ему практической манере: «Если уж нам суждено остаток жизни провести в Найте, то я хочу достичь здесь всего, чего только можно достичь». И действительно, очень скоро он завел знакомство с многими высокородными семействами Найта.

Надо сказать, простота общения, свойственная ее светлости, вовсе не типична для здешней знати. Местные лорды не менее гордятся своим происхождением, чем наша аристократия, образуя замкнутый круг, быть причисленным к которому задача для постороннего почти неразрешимая. Отчасти это объясняется тем, что каждый из них имеет в своем замке малый Храм Ночи, где он является единственным священнослужителем, как говорят здесь – Посвященным Храму. Тем не менее, приобщиться к избранным можно, поскольку одно только высокое происхождение не дает права величаться Посвященным Храму. Разумеется, необходимо поменять веру. Но не думаю, что это остановило бы Чарльза…

Последние слова мисс Пиил произнесла безо всякого гнева, и я невольно подумал, что возможное отступничество Стентона в отличие от воображаемой измены Мартина нисколько не смущает ее. Снисходительность или равнодушие?

– Знаете, что удивило меня сразу, едва мы устроились на новом месте? – мисс Пиил глубоко вздохнула, словно собираяясь сказать нечто важное. – Спокойствие и безопасность здешней жизни. Нет, я не стану утверждать, что в Найте ничего не случается, но, когда я отправляюсь навестить соседа, мне нет нужды брать собой отряд вооруженных слуг. Двух-трех сопровождающих (скорее для приличия) более, чем достаточно. Здесь не бунтуют ни дворяне, ни простолюдины: и те и другие опасаются перейти определенную черту. Можно подумать, что причиной тому – суровые законы, но это неверно.

Вы, конечно, помните указы против разбойников, введенные королевой Марией сразу после восшествия на трон? Они, конечно, несколько обезопасили наши дороги, но вместо схваченных грабителей появлялись новые, и одна казнь сменяла другую. Нет, здесь существует нечто иное.

Понимаете (мисс Пиил с мольбой всмотрелась в глаза мои, словно не надеясь, что я постигну то, что она сказать мне), в Найте гнев Божий – не грозное слово проповедника, но живое действие. Если поля страдают от засухи или наводнения, здешние жители не говорят о наказании Небесном, только о дне несчастья. Ибо каждый житель Найта знает, Ночь не карает всех подряд, а общие беды приходят и уходят. Ведь жизнь не может состоять только из счастливых дней.

И когда тяжелая ладонь Ночи опускается на голову виновного, не задается он бессмысленным вопросом: «За что, Владычица, наказываешь меня?», ибо точно знает, за что.

16

Мисс Пиил умолкла как выдохлась и лишь утомленный взгляд ее все еще пытался что-то сообщить мне. Но я не понимал ее и потому задал свой несправедлиый вопрос:

– Уж не уверовали вы Ночь мисс Пиил?

Ответом мне был смех ее, горький кашляющий смех. Так смеяться могло лишь Отчаяние.

– Веруете ли вы в дождь, отец-командор? Или в снег, неизменно выпадающий с наступлением зимы? Или в восход солнца, с которого начинается утро? Все это просто существует, не требуя нашего подтверждения верой. Так и Ночь… Вы должны были спросить меня: поклоняюсь ли я Ночи? Нет, я не поклоняюсь Ей, но чувствую ежеминутное присутствие Ее за моей спиной. А хотела бы ощущать присутствие Всевидящего. Помогите мне, отец-командор.

И что мог я сказать душе, измученной жаждой Света, если Тот, чье присутствие я ясно ощущал рядом лишь внимательно молчал в ответ? И я лишь пробормотал голосом, тепла желаемого лишенном:

– Продолжайте дальше, сестра моя.

– О том, что Мартин стал игроком, я узнала от сэра Джемфри Поула. Да-да, не удивляйтесь. Хоть я и жила довольно уединено, все же невозможно спрятаться от здешней жизни. Да и было бы невежливо не отвечать на приглашения и прочие знаки внимания соседей наших. А сэр Джемфри владеет небольшой усадьбой, как раз рядом с тем городком, где мы поселились. И как-то в пятницу (некоторые местные лорды, государыне своей подражая, тоже завели обычай в этот день посещать друг друга без приглашения) он приехал к сэру Генри в сопровождении Стентона. И после обеда, когда мужчины наполнили свои бокалы особо крепким сладким вином, сэр Джемфри завел разговор об Игре. Будь с нами в тот день его старший брат, сэр Реджинальд, этот разговор, возможно, не состоялся бы вовсе и тогда, может быть, бедный Мартин был бы жив…

Мисс Пиил опять умолкла на некоторое время, и я не смел торопить ее, хотя и время торопило меня, с каждой минутой приближая наступление следующего дня и, стало быть, завершение моей миссии, которую я еще и толком начать не сумел.

Кто-то осторожно коснулся двери, она приоткрылась, пропуская в комнату Ланса. На сей раз он держался согласно протоколу: отвесив уместный поклон, мой бывший рыцарь проговорил бесцветным деревянным голосом:

– Ее светлость ждет вашу милость в своем кабинете.

Он стоял предо мной с видом самого исполнительного слуги на всем белом свете. Лишь в глубинах глаз его застыло робкое ожидание, ожидание моего выбора. Мог ли я еще раз разочаровать его?

– Передайте ее светлости, что я не могу тотчас прийти к ней и прошу в том ее прощения и понимания: мой долг исповедника повелевает мне довести ритуал до конца, не прерывая его.

Сказанное мной не было законом, но традицией, и, по-видимому, Ланс знал это. Однако он послушно попятился, но теперь на лице светились изумление и нечто похожее на радость.

– Не делайте этого, сэр Питер. Я не хочу, чтобы из-за меня вы не исполнили миссию, с которой приехали в Найт.

Я обернулся к мисс Пиил, но видел лик Господина моего, смотревшего на меня с немой укоризной.

– Видит Он, что выполняю я священные заветы даже вопреки воле Его. Надеюсь, Всевидящий простит мне эту маленькую слабость.

– Будь, по-вашему, отец-командор, – смирилась мисс Пиил, и в голосе ее услышал я какие-то новые неясные мне интонации.

– Справедливости ради, должна сказать, что сэр Реджинальд Поул, хоть и носит он титул Главного Смотрителя Игры, если и вступает в Игру, то крайне редко и только в качестве Распорядителя. Да и праздных бесед об Игре он не одобряет, особенно с иноверцами, полагая, что это равно не идет на пользу ни слушателям, ни самой Игре.

Другое дело – младший брат его, которого из-за невероятной удачливости прозвали Счастливчиком. У него, как и всех, кто излишне избалован судьбой, ослаблено чувство такта. Сэру Генри сей предмет разговора был крайне неприятен, и он под благовидным предлогом удалился и увлек за собой почти все свое семейство. Так что роковые слова о Мартине слышали я, Стентон и, кажется, Фреда. Собственно, сэр Джемфри всего лишь сказал, что из младшего Кеплена получился хороший игрок. И произнес это с удивленным одобрением. Но для меня сего было вполне достаточно. Я сразу поняла, что Мартин увяз в Игре и некому кроме меня освободить его.

Я пристально взглянул на нее, и она запнулась на полуслове.

– Освободить? Вы уверены, что наши верное слово, мисс Пиил?

– Во всяком случае тогда я думала именно так, – обреченно подтвердила она. – Освободить, спасти, вернуть к Вере. Я знаю, это неправда, но и теперь мне кажется, что просто не могла ни о чем ином думать. И после долгих размышлений пришла к мысли, что с Тьмом нужно бороться ее же оружием, Игру можно победить Игрой.

– Совсем как леди Грей, – пробормотал я, но мисс Пиил (хвала Всевидящему!) не услышала меня.

– Еще в ту первую нашу встречу сэр Джемфри рассказал об Игре Доверия. Вы знаете ее условия? – мисс Пиил вопросительно взглянула на меня, и я вынужденно кивнул.

– Странно не правда ли, что зачастую не видим знаков, предостерегающих нас, или не доверяем глазам своим (и я опять вынужденно согласился с ней). Когда я приехала с ответным визитом к сэру Джемфри, он представил меня своему страшему брату. И опять была пятница, гости съезжались один за другим, в основном это были друзьям ее светлости, хотя приехали и простые дворяне, живущие по соседству. Во всеобщей суете сэр Реджинальд увлек меня к окну, чтобы сказать несколько слов, коих кроме нас двоих не слышал никто. Тон его речи был небрежен, что отнюдь не умаляло важности сказанного: «Не доверяйтесь ни в чем важном моему брату. Он слишком легкомысленно испытывает терпение Ночи. И добром это не кончится». И будь это сказано кем-то другим, возможно приняла бы я совет с благодарностью и искала бы иной путь, ведущий к цели моей. Но предустережение, прозвучавшее из уст самой Ночи лишь раззодорило меня. Она хочет остановить меня, значит, я должна сделать все наоборот.

Тогда я еще не понимала, да и вообще осознала это лишь совсем недавно: Ночь не желает напрасных жертв. Нет, речь не идет о милосердии, оно не ведомо Ночи, но о справедливости, протестующей против ненужной смерти.

Я и сама скоро заметила, сколь различны меж собой братья Поул. Серьезный сосредоточненный на своих должностных обязанностях сэр Реджинальд занимал положение второго человека в государстве, в то время как его младший, любящий веселье, брат имел звание Посвященного Храму и то не самого высокого уровня. Но и тогда я отнесла предупреждение старшего Поула на счет его родственной заботы, поскольку он многие годы заменял сэру Джемфри их рано погибшего отца. Я была слепа и не боюсь теперь признаться в этом.

Еще в первую нашу встречу сэр Джемфри упомянул об Игре Доверия, и я решилась разузнать о ней поточнее. Сэр Генри легко перенял местный обычай устраивать приемы по пятницам и мне не приходилось изыскивать предлог для встречи с младшим Поулом. Разговор состоялся, и по окончании его я поняла: чтобы выполнить мой замысел, мне не хватает лишь достаточной суммы денег. И тут все изменилось…

Я не знаю, отец-командор, что говорят у нас на родине о причинах последней войны, но не стану таить от вас, что поводом к кровопролитию стали мы – беженцы. Кто-то, подозреваю, что это был Стентон, подал ее светлости мысль выступить защитницей наших прав. Разумеется, следуя своим понятиям о справедливости, леди Джейн не могла отказать просителю и потребовала, возвращения нам наших имений на родине, взятых в казну после нашего отъезда в Найт. Продолжение этой истории вы, конечно, знаете. После сражения при Трауме королеве Елизавете все же пришлось принять это требование, и я получила деньги, необходимые для исполнения моего плана.

Во время войны я не видела сэра Джемфри, он находился в армии ее светлости, да и потом он не показывался у нас, а когда все-таки появился, то совсем ненадолго, и мне не удалось с ним поговорить. После этого он опять исчез из виду. Похоже, он сознательно избегает встреч со мной. До меня лишь доходили слухи о его победах в Игре, что укрепляло мою решимость объясниться с ним. Конечно, я могла бы просить о помощи другого игрока, но не хотелось обращаться к едва знакомому человеку. А сэр Джемфри, хоть и выглядел человеком легкомысленным, все ж вызывал во мне какое-то странное доверие. Несколько раз я находила предлог, чтобы навестить его, но сэр Джемфри, постоянно окруженый гостями, оставался недосягаем. В минуту отчаяния я подумала, что мне не суждено исполнить свой замысел и необходимо искать иной путь, но тут все изменилось. В ту пятницу он неожиданно приехал к нам и задержался дольше других гостей. И я решилась…

Против обыкновения сэр Джемфри был задумчив. Он внимательно, не задавая никаких вопросов, выслушал меня и лишь после этого заметил: «Значит вы тоже хотите взять в руки свою судьбу?» Я озадачено глядела на него. «Ну как ваши соотечественники в Большом Храме» … – что-то странное мелькнуло в его глазах, и он умолк, не завершив фразы.

В недоумении стояла я, не зная, считать ли сию странную реплику согласием или же отказом. Наконец он произнес: «Я сделаю то, о чем вы просите… через две недели. Если вы конечно, не одумаетесь».

В его устах столь осторожные выражения звучали более чем странно, и я, кажется, позволила себе взгляд более удивленный, чем следовало бы. Сэр Джемфри тут же сменил тему беседы. «Ваш дядюшка уже сообщил вам великую новость?» – осведомился он своим привычно-беспечным тоном. И увидев непонимание мое пояснил: «Мой брат намерен просить вашей руки».

Я посмотрела ему прямо в глаза: они не смеялись. «Это неудачная шутка, сэр Джемфри», – все же сказала я. «А я и не шучу», – на лице его играла обычная улыбка, но голос не соответствовал ей. – «Мой серьезный братец решился. Более того, он потребовал, чтобы я не вступал с Вами в какие-либо деловые отношения. «Я не хочу, – строго заявил он, – чтобы ты погубил мисс Пиил и себя заодно». Но вы не беспокойтесь, мое обещание вам остается в силе, даже если требование брата – распоряжение Ночи». Наверное, взгляд мой казался недоверчив, и сэр Джемфри счел нужным пояснить: «Давая вам такое обещание, я не нарушил никаких установлений Ночи, и Она не станет наказывать меня за то, что честно выполню обещанное. Покровительница благосклонна к людям, дорожащим честью своей».

Когда гости наконец разъехались, я подошла к сэру Генри и.… ничего не сказала ему. Вообще-то промедление в делах не свойственно моей натуре, но тут странная робость овладела мной и прошло еще дней шесть, прежде чем я решилась спросить его напрямик. Возможно, я бы протянула еще день-другой, но тут к нам заехал Мартин, и я серьезно поссорилась с ним.

Он стоял перед сэром Генри и жаловался ему на своего старшего брата Роберта, осуждавшего пристастие Мартина к Игре. И сэр Генри, который никак не мог одобрять этого занятия, покорно выслушивал это. Похоже, опасное увлечение Мартина ни для кого не было новостью, лишь я одна не знала ничего. И я не сдержалась.

То, что я тогда сказала Мартину, было несправедливо, и не может объясняться одною моей горячностью. Но я полагала, что не только смею, но и право имею судить его. Я не обвиняла Мартина, но выносила ему приговор. И вот видите: теперь он исполнен.

Мартин, явно смущенным гневом моим, поспешно покинул нас. А я, еще толком не остыв, приступила с расспросами к сэру Генри.

«Видишь ли, Олуэн», – моя осведомленность несколько задела его, – «я до сих пор ничего не говорил тебе, поскольку предложение сделано несколько неофициально. Сэр Реджинальд открыл мне свои намерения и поинтересовался не препятствует ли наша вера подобному браку».

«Препятствует», – хотела выкрикнуть я, но сдержалась.

«А кроме того», – продолжал мой дядюшка, – «он – не единственный джентльмен, добивающийся твоей руки. Наш друг Чарльз Стентон тоже объявил о подобном намерении. И раз ты сама заговорила об этом, я хочу высказать тебе свое мнение. Олуэн, у меня нет намерения принуждать тебя к чему-либо, но хочу заметить, что оба джентльмена, каждый по-своему, достойны твоего внимания».

После этого разговора голова моя пошла кругом. Мягкие учтивые манеры сэра Генри отнюдь не обманывали меня. Нет, он не искал какой-либо выгоды для себя. Просто добрый мой дядюшка твердо решил позаботиться о моем будущем, хотя бы и против моей воли. И потому его устроил бы любой мой выбор, но я обязательно должна была выбрать.

Между тем у меня было возможность разыграть лишь одно желание (на большее не хватило бы средств). И мне приходилось решать: хочу ли я помочь себе самой или же бедной душе Мартина Кеплена.

Весь cледующий день я провела в смятении. И лишь к вечеру мне был подан знак, во всяком случае тогда я приняла это как знамение Небес. Прямо навстречу мне шел Мартин. Само появление его, столь нежданное, было удивительно: прежде он не баловал нас столь частыми визитами. Я стояла на садовой дорожке, а шел от ворот ко мне… Но тут кто-то окликнул его из окна, и он повернул к дому. Кажется, это была Фреда…

И все же последней каплей, решившей все, стали слова Бетти, жены Гордона. Она подошла ко мне вечером, после ужина и произнесла так, чтобы не слышали остальные: «Поздравляю, сестрица, (однажды она выдумала мне это нелепое прозвище и не желала отказываться от него) Главный Надзиратель Игры – это не какой-нибудь Кеплен. Впрочем, я всегда знала, что Мартину ничего не достанется».

Это «Мартину ничего не достанется» запало мне в душу, и я уже не могла поступить иначе. В очередную пятницу сэр Джемфри не приехал к нам, и я вообразила, что он сам передумал и теперь избегает меня. Странное дело: эта мысль принесла нежданное облегчение. Словно его отсутствие освобождало меня от исполнения трудного решения моего, избавляло от необходимости вообще что-либо делать. И я предалась этой иллюзии, понимая, впрочем, что ничего не решать – невозможно.

Однако очередная пятница рассеяла мираж. Сэр Джемфри явился к нам исполненный небывалой сосредоточенности, и внезапно я увидела, сколь похож он на своего страшего брата. До сих пор ему удавалось скрывать это сходство под маской ленивой беспечности, а теперь, посерьезнев, он казался тенью брата своего…

«Завтра в три часа пополудни вы должны быть в Ринге», – услышав это название я едва не вздрогнула: Ринг – это небольшой городок, где стоял гарнизон, в котором служил Мартин. «Выезжайте сразу после завтрака, иначе не успеете вовремя», – деловито продолжал сэр Джемфри, явно не замечая моего волнения. – «Если вам угодно, я пришлю вам свою карету. Она очень удобна для поездок по здешним дорогам».

Сэр Джемфри перевел дыхание и продолжал: «Я встречу вас на въезде в Ринг и провожу к Месту Игры».

«Странно, почему Игра вообще допускает это», – он задумчиво качнул головой – «Ведь завтра мы с вами в неравном положении: я отвечаю за каждое слово в клятве своей, а вы – нет».

«Зато, если вы проиграете», – попыталась улыбнуться я, – «отвечать сполна придется мне».

Сэр Джемфри испугано отшатнулся от меня. И было странно видеть крепкого мужчину-воина, робеющего пред простым, вслух произнесенным словом. «Никогда не говорите так», – строго произнес он. – «Не нужно пугать Игру».

Но мной овладела та особая беспечность, какая иногда возникает после принятия серьезного решения: выбор сделан, назад пути нет, а дальше – как получится. Нечто подобное я испытала, въезжая в Найт… И я ответила сэру Джемфри приветствием, которому он сам меня научил: «Да пребудет с нами Игра». Да, я знаю, что не должна была произносить слов столь кощунственных, но в тот момент я едва ясно соображала, что говорю. А кроме того, меня смущала непривычная серьезность моего собеседника, мне казалось, он преувеличивает значительность нашего предприятия. А еще… я хотела сделать что-то приятное ему…

На следующее утро обещанная карета въехала в наш двор. Дядюшке я еще накануне сразу после ухода гостей сообщила, что сэр Джемфри по поручению брата своего предложил мне осмотреть южные владения семьи Поул. Конечно, это был еще один грех, но в общем-то незначительный по сравнению с главным, который я еще только собиралась совершить. Все эти дни, размышляя о намерении своем, я старалась не думать лишь одной стороне дела: чем бы я ни оправдывала поступок свой, в глазах Веры моей он все одно остается тяжелым прегрешением.

Не буду подробно описывать вам, как я добиралась в Ринг. Карета действительно оказалась удобной, а что до душевных мук моих, так они уже известны Господину Нашему, ибо всю дорогу пыталась я объяснить-отмолить будущий грех свой. Но, видно, не вымолила прощения…

Правда, уже в виду города дано мне было слово, а чье оно – не ведаю и поныне. И услышала я: «Не все, что писанго людьми, продиктовано Небом. И потому не прощения проси, но поступай согласно сердцу своему. А наградой и наказанием тебе – будет деяние твое».

Улица Ринга столь тесны, что карета моя едва ли смогла бы разминуться с любой встречной повозкой. Встретивший меня сэр Джемфри ехвал верхом впереди. И лишь когда мы оказались на плошади у самого Места Игры, он, поравнявшись с каретой спросил у меня:

– Вы не боитесь гнева свыше?

– Надеюсь, Всевидящий простит меня.

Он неуверенно качнул головой: «Пожалуй, Владычица-Ночь не знает подобной снисходительности». Взгляд его был очень задумчив и немного печален, и я подумала, что на деле совершенно не знаю человека, которому доверила все… Но отступать было некуда, да и не зачем.

От самой игры у меня остались отрывочные воспоминания. Ясно помню ритуал клятвы, который ничего не значил для меня, и все – для моего партнера. Потом сэр Джемфри передал деньги Ведущему и сел за игоровой стол. Еще несколько игроков устроились по соседству с ним. У правого торца стола занял свое место Ведущий Игры. Последней к столу подошла женщина и села у его противоположной стороны, как раз напротив сэра Джемфри. Ведущий принял ее ставку. Ставку на поражение.

Странное ощущение опасности овладело мной. Сэр Джемфри рассказывал мне о таких игроках. Их сравнительно немного и зовутся они Неимеющими Желаний, потому что в любой игре неизменно ставят на проигрыш обычно против наиболее крупной ставки. В отличие от прочих игроков Неимеющие Желаний могут войти в Игру в самый последний момент, что и сделала эта женщина.

Вы, наверное, знаете ее. В Найте она носит имя баронессы Моргентау, поскольку по условиям перемирия вернула себе конфискованные в казну владения. Но в свое время она отказалась от родового имени отца своего. Впрочем, баронесса и теперь нисколько не возражает, когда ее по старой привычке величают просто мисс Мокридж. Как-то она заезжала к сэру Генри и предложила мне почитать ее книгу о королеве Марии. Книга мне понравилась, но у меня осталось странное впечатление: словно она написана другим человеком. В ее словах много любви к покойной государыне и желания любовь эту разделить с читающим книгу. Сама же мисс Мокридж всегда несет с собой холод. Как странно, что внешне приятная женщина может производить отталкивающее впечатление. Вот и теперь я почувствовала себя неуютно и впервые всерьез пожалела о своей затее.

Что произошло дальше я толком не знаю. Постороннему, не участвующему в Игре, она едва ли понятна с первого взгляда, да я и не пыталась проникнуть в ее суть. Я сидела в стороне и, стараясь не глядеть на игоровой стол, ждала решения судьбы.

Помню лишь момент ее окончания. Сэр Джемфри вышел из-за стола и по взгляду его я прочла все раньше, чем успел он произнести хотя бы слово.

– Мы проиграли. Поиграли совсем.

Спросить его, что означает это странное «совсем», я не успела. К нам подошла мисс Мокридж. «Вы неверно выбрали себе игрока», – в ее словах я не услышала торжества, скорее сожаление. – «Вам нужен был единоверный игрок, тогда бы вы могли бы победить».

«А от вас, Джемфри, я такого не ожидала», – баронесса обернулась к моему спутнику. – «Как вы могли согласиться играть на это желание для чужой? Ну ладно: вы хотите спасти мисс Пиил? Мои условия вы знаете».

«Меня не надо спасать, сэр Джемфри», – запротестовала я, едва мисс Мокридж удалилась – «через неделю баронесса получит свой выигрыш, и на этом все закончится».

Он посмотрел на меня так, словно я – малое несмышленное дитя, лепечущее младенческий бред: «Вы ничего не понимаете, мисс Пиил. Баронесса имела в виду не только деньги. Тут нечто большее» … Сэр Джемфри запнулся, словно колеблясь, объяснять ли мне суть дела, но решил не делать этого.

Он поспешно направился к выходу. Я с вынужденной торопливостью двинулась за ним и неожиданно увидела Мартина. Странно что, точно зная, что он служит в местном гарнизоне, а, значит, посещает именно это Место Игры, я до сих пор не подумала о возможной встрече с ним. Теперь же мне не оставалось ничего иного, как быстро пробежать мимо него в надежде, что Мартин не узнает меня.

Обратный путь мы проделали почти в полном молчании. Спутник мой, явно не был расположен к беседе, а я, уж не знаю почему, не смела ему докучать. Да и была у меня своя серьезная тема для размышлений: где взять недостающую тысячу найтских талеров? Моих собственных доходов было явно недостаточно. Следовательно, рано или поздно мне предстояло нести свою повинную голову либо к сэру Генри, либо к Роберту, либо к Стентону. Я предпочла последнего. Конечно, размышляла я, Стентон в полной мере воспользуется ради собственных выгод моим затруднительным положением, зато не станет ни поучать меня, ни задавать неудобных вопросов.

В общем, признаюсь, хоть и долг мой был огромен, собственная участь не слишком заботила меня. Более всего печалила иное: совершив грех и поставив себя в затруднительное положение пред людьми, я ничем не помогла Мартину и уже ничего не смогу сделать для него.

Расставаясь, сэр Джемфри неожиданно сказал мне: «Я прошу вас, мисс Пиил, ничего не предпринимать до следующего дня шестого. Все решится само». Слова его показались мне странными. Здешняя вера, сколь я могу судить не предполагает всеобщей надежды на милость богов. И пропустила их мимо ушей, забыв при этом иное правило существования в Ночи: здесь редко что-либо говорят просто так.

К Стентону я отправилась, не откладывая, на следующий день, вновь прибегнув к несложной лжи. Сэр Генри, удовлетворенный моим видимым послушанием, не считал нужным углубляться в причину моего внезапного визита к одному из предполагаемых женихов. Благо что подобного посещения не требовалось особого приглашения: Чарльз воспринимаося всеми как родственник и, похоже, по-своему дорожил этим отношением к нему.

Моему приезду он нисколько не удивился. «Я ждал вас, Олуэн», – Стентон нередко называл меня по имени и в этом не было ничего личного; просто он был дружен с моими родителями и помнил меня еще девочкой. – «И рад, что со своей бедой вы пришли ко мне».

Я молча смотрела на него, не решаясь, а, может быть, и не желая задать вертящийся на языке вопрос. «Сэр Джемфри ничего не рассказывал мне», – тем не менее, ответил Стентон, – «Вчера ко мне заезжали два игрока, которые были в Ринге до последней игры».

И я вновь промолчала и все же получила ответ на невысказанный вопрос. «Он тоже проиграл, Олуэн. Он доигрался», – в голосе Чарльза не было ни малейшей тени злорадства, лишь спокойное утверждение чего-то, не подлежащего сомнению.

«Сколько и кому вы задолжали?» – быстро спросил он; подобная прямолинейность была в его характере.

«500 талеров баронессе Моргентау», – про себя я уже решила, что половину своего долга отдам сама без чьей-либо помощи.

«Мисс Мокридж?» – неодобрительно переспросил Стентон и это было единственное порицание, какое услышала я от него в ту нашу встречу. – «Уж лучше бы вы задолжали самой Игре».

«Хорошо», – продолжал он, – «вы получите 500 талеров. Ни процентов, ни возвращения долга я не требую. Но у меня есть одно условие».

Что ж, ничего иного я и не ожидала. В конце концов выйти замуж за человека уже готового предать свою веру было далеко не самым страшным наказанием за мое прегрешение. Однако Чарльз произнес иное.

«Я должен знать», – голос его был ровен, как всегда, лишь слово «должен» проговорил он с некоторым нажимом, – «на какое желание вы играли».

Ошеломленная столь нежданным требованием не знала я, что ответить ему.

«Решайтесь, Олуэн», – настаивал Стентон. – «Игра сделана, и теперь вы можете произнести это вслух. Вы ведь знаете: повторно сыграть на то же желание – невозможно».

Правота его суждений казалась несомненной. И еще, поймите меня, как бы искренне не раскаивалась в грехе своем, неожиданная возможность понести чисто символическое наказание соблазняла меня. К тому же, думала я, моя откровенность не повредит никому.

И я призналась Стентону, как сейчас признаюсь вам: «Я хотела, чтобы Мартин Кеплен никогда больше не участвовал в Игре».

Лицо Чарльза не дрогнуло: «Благодарю вас, Олуэн. Более вы мне ничего не должны. Деньги получите в пятницу. Мисс Мокридж терпелива и до дня шестого не побеспокоит вас».

Домой я вернулась успокоенной. Чарльз во всем подражал жителям Найта, и я не сомневалась: свое обещание исполнит он в точности. Косвенное подтверждение этому я получила буквально на следующий день: Стентон ненадолго заехал к дяде с несколько неожиданным предложением посетить в ближайшую пятницу замок ее светлости. На самом деле ничего чрезвычайного в его предложении не было, однако Чарльз, как всегда, преподнес слова свои с особой значительностью и все выглядело так, словно в замок герцогини мы попадем исключительно благодаря его высоким связям. Мне же он мимолетно бросил два слова: все там.

17

Вы, наверное, заметили, что резиденция герцогини Найтской совершенно непохожа на столицу нашей королевы. Ее светлость не держит пышного двора и многочисленного штата придворных, не устраивает пышных праздненств и прочих увеселений. Сам город, который мог бы считаться столицей герцогства находится на значительном удалении от замка ее светлости, и, сколько мне известно, леди Джейн не часто навещает его. Ближайшие советники государыни также живут каждый в своем замке отнюдь не ежедневно являются к своей госпоже. Среди наших соотечественников ходят слухи, что ее светлость общается с ними при помощи магии, но пред лицом Господина Небесного, назвавшего ложь человеческой слабостью греховной, я не могу ни опровергнуть, ни подтвердить этого мнения.

Понять, зачем Стентон затеял эту поездку, я даже не пыталась, поскольку давно уж твердо усвоила, что проникнуть в суть его планов – дело безнадежное и любое, вроде бы разумное объяснение, в итоге оказывалось неверным. Я просто предположила, что баронесса Моргентау тоже приедет в замок ее светлости. Или же я сама навещу ее на следующий день.

В общем я ожидала пятницы без особого беспокойства. До меня дошли отзвуки громкого объяснения между сэром Генри и Мартином, но поскольку после него дядя выглядел вполне умиротворенным, я не предала их размолвке особого значения.

В замок ее светлости мы приехали примерно два часа пополудни (кажется, столько пробили часы на башне у главных ворот). В отстуствие хозяйки нас приняла леди Энн. Вчера я впервые увидела ее. Вернее сказать, впервые увидела ее взрослой. И (как я скажу это вам?) была поражена ее сходством с королевой Елизаветой (я однаджы видела государыню, когда она проезжала через наши края). Нет, лицом своим леди Энн безусловно имеет сходство с ее светлостью. Но взгляд, жесты и походка. И даже ее известная кротость поведения казалась (уж простите мне сию неуместную смелость суждений) равною гордыне греховной.

Она распорядилась приготовить нам покои и произнесла несколько ласково-ободряющих слов. И глядя, как тают в лучах ее милости, мои спутники, терзалась я сомнением страшным: кто же из нас слеп? Ибо в ласковых словах леди Энн слышалось мне всего лишь высокомерное снисхождение высшего к низшим. Не смею упрекать ее в том. Хоть мы и единой веры, но ранг ее земной высок. А всевидящий заповедовал нам покорствовать стоящим выше. Разве сами мы не того же требуем от слуг наших?

Устрашило меня совсем иное. Видя пред собой надменную кротость, живо припомнила я давнюю встречу с ее светлостью. Герцогиня гордо восседала на своем скакуне (кротости не было и в помине), но слова ее, к нам обращенные, звучали искренне и исполнены были подлинного живого интереса.

Я знаю, что речь моя греховна и вы слегко опровергнете ее, возразив, что леди Джейн так обошлась с нами, заботясь в первую очередь об интересах своей державы, что ее веротерпимость и требование вернуть нам наши имения – это не акт милосердия, но трезвый расчет. Нечто подобное однажды и вполне убедительно излагал нам Стентон. Возможно, он прав, я не могу судить об этом. Только какая мне, да и всем остальным разница, почему герцогиня пустила нас в свою страну, позволила нам жить здесь согласно нашим обычаям и вере и наконец позаботилась о нашем безбедном существовании? Ведь она же ничего не потребовала взамен. Кроме одного условия, никак не обременяющего нас: не пытаться как-либо повлиять на то, что происходит в покинутой нами стране.

Вот таким пугающим размышлениям предавалась под ласковые речи леди Энн. Они и прежде смущали меня, но только сейчас, стоя перед будущей государыней Найтской, я испугалась их по-настоящему, ибо вдруг осознала, что не хочу, чтобы младшая сестра однажды сменила на престоле старшую, что я страшусь этой перемены. И страх этот вызывает во мне человек, как и я, почитающий Всевидящего

Не отвлекло от этих мыслей и приглашение к ужину, ибо я живо представила, что сейчас увижу обеих сестер вместе и заранее угадывала, в чью пользу окажется мой выбор. Уже у дверей гостиной, где я впервые встретилась с вами, сэр Генри, спохватившись, попросил меня вернуться и взять из его кошеля пару монет, чтобы он мог одарить слуг, ухаживающих за нашими лошадьми (дядя вообще любит явить себя щедрым барином).

Я торопливо прошла по коридору и у дверей, ведущих в наши покои увидела Стентона. Он решительно шагнул мне навстречу и протянул кошель с деньгами. «Я не хотел, чтобы у вас возникла необходимость объясняться со своим дядей», – неожиданно мягко проговорил он, как бы объясняя уединенность нашей встречи. Я не ответила ему. Мое внимиание привлек мешочек с деньгами, окрашенный в цвета сэра Генри. «Он подарил мне его на день рождения», – Чарльз конечно сразу же заметил мой взгляд. Сэр Генри действительно подарил ему кошель, но я не знала, какой именно. Я поблагодарила его и шагнула к двери. «Помните, Олуэн, вы мне больше ничего не должны», – сказал он мне вслед.

Потерянная я вошла в комнату сэра Генри, неся в руке целое состояние, подаренное мне просто так. И все в этот миг представлялось простым и возможным. Что ж, отчасти предчувствие мое оправдалось. Следуя указаниям сэра Генри, я раскрыла его дорожную сумку, но денег в ней не было. Я потянуласть было к другой и тут услышала скрип открываемой двери. Все еще сжимая кошель в руке, я обернулась на звук и увидела Мартина. Он смотрел на меня и лицом его властвовал ужас. Однако он тут же пришел в себя, бросился ко мне, схватил за руку.

„Послушайте, Олуэн», – с изумлением услышала я; до сих пор его обращение ко мне было вполне официальным, – «верните эти деньги владельцу. Я отдам вам все что у меня есть. Это не вся сумма, но я найду еще».

Я не понимала его: почему я должна возвращать деньги Стентону и что может дать мне Мартин, если он сам в проигрыше?

И я ответила ему: «Он дал их мне безо всяких обязательств и условий». Об условии Стентона я в тот момент просто не вспомнила. Впрочем, это было не важно: лицо Мартина ясно указывало, что он не верит мне. А в следующую минуту я поняла, какие деньги предлагает мне Мартин. И безысходное отчаяние охватило меня: если бы я выиграла, Мартин был бы спасен, но поражение мое ввергло его в новую бездну.

И я сказала ему об этом. Но говорила, наверное, очень бессвязно, и он опять ничего не понял. Вместо ответа протянул руку, словно желая отобрать у меня кошель. Странно, но именно тогда меня впервые посетила мысль, что я не могу более оставаться в Найте и должна покинуть его. Я так и сказала, но опять же невнятно, не заботясь о том, поймет ли Мартин меня. А еще… еще я надеялась, что, оставшись один на месте преступления своего, он все же одумается и вернет деньги на место. Потому, что, вернувшись к дяде, я так спокойно, как только смогла, сообщила ему, что не нашла его кошель. Сэр Генри ничуть не удивился. «Вы наверное перепутали сумки, Олуэн», – заметил он добродушно, – «или же я сам положил его не на место. Ничего, после ужина все выяснится».

Мартин появился в зале почти вслед за мной, но тщетно пыталась я прочесть по его лицу, какое решение он принял. Оно было смутно. И тут пришли вы…

Я, наверное, должна объяснить, откуда мне известно ваше высокое имя. Вы, конечно, помните прием в честь ее светлости, устроенный в день рождения королевы Марии? Совсем недавно был подавлен мятеж лорда Нокса, и все ожидали, что по эшафоту покатятся головы родовитых мятежников, в том числе кузена самой королевы. Но ничего не случилось. Точнее, казни были, но под топор легли лишь те, кто замечен в грабежах и убийстве мирных горожан, а разбойников королева не жаловала никогда. Остальные отделались сранительно мягким наказанием. Нокса заточили в тюрьму, а принц Кларенс получил распоряжение немедленно удалится в уединенное имение и не покидать его без высочайшего распоряжения.

Многие тогда восхваляли милосердие государыни, и я, совсем юная девушка, присоединялась к этому мнению. Но сейчас мне понятно утверждение Стентона, превозносившего мудрость королевы Марии. «Она должна была казнить мятежников, но не могла этого сделать: ведь они сражались за свою веру».

На прием я попала благодаря дяде. Сэр Генри полагал, что юной девице полезно приобщится к высшему обществу. Да и сама я была в восторге: все же встреча двух государынь – событие необыденное. Но мне не повезло: герцогиню я так и не увидела. Ее встреча с королевой Марией происходила в узком кругу, куда ни я, ни даже сэр Генри допущены не были. Дядя заговорил со случайно встреченным знакомым, а я оказалась предоставлена самой себе и молча стояла в толпе гостей, совершенно подавленная окружающим меня великолепием и собственной никому ненужностью.

Не могу сказать, когда подошел ко мне этот странный человек. То есть на самом деле ничего странного в нем не было: крепкий мужчина, судя по одеянию достаточно состоятельный. Необычными были слова, что тихо произнес он, наклонившись ко мне: «Видишь впереди джентльмена с ребенком на руках. Запомни его: когда-нибудь будет он точно также держать в руках судьбу твою». И он назвал мне ваше другое имя, принятное вами пред лицом Господина Небесного. Вообще-то тон его речи был веьма невежлив, но завороженная услышанным я не обратила на это внимания. Позднее я спросила о вас у моего дяди, и ондовольный выпавшей возможностью блеснуть своим знанием двора важно ответил мне: «Это сэр Питер Крег, один из трех командоров Ордена Преображения». Так я задолго до нынешней встречи познакомилась с вами.

И теперь, внезапно увидев вас в гостиной (я ведь ничего не знала о вашем приезде в замок), я поняла, что слова, так недавно брошенные сгоряча – истинны, и я скоро, очень скоро покину Найт.

После ужина все мы удалились в наши покои и поначалу никто из нас не обратил внимание на отсутствие Мартина. Это заметили, лишь когда сам сэр Генри не смог найти свой кошель. Никто из нас не хотел огласки. Дядя мой по-своему любил Мартина и нашел бы способ уладить это дело. Но тут появилась принцесса Миднайт, и случилось то, что случилось. Будь она Посвященной Храму, как и старшая сестра ее, не пришлось бы ей, стоя у двери, вслушиваться в наши слова. Сэр Джемфри говорил мне, что все Посвященные высокого уровня умеют предчувствовать ближайшие события, правда, лишь те, кои не сулят им лично серьезных перемен в судьбе.

Когда я была маленькой, из церковных песнопений более всего нравился один гимн: «Не кротким голубем спущусь Я с небес, но гордым орлом, разрывающим Тьму»… Его торжественная суровая мелодия всегда будоражила мою душу… Может быть, леди Энн тоже более всего любит именно его?

Мисс Пиил замолчала, и тишина, наступившая длилась столь долго, что, казалось, не услышать мне более голоса собеседницы моей. Наконец она заговорила:

– Когда вы и Мартин скрылись во Храме, ее светлость объявила рассмотрение его дела завершенным. Герцогиня первой покинула площадь и, проходя мимо нас, склонила голову – знак сочувствия, принятый в Найте по отношению к любому, у кого умер родственник. То, что в данном случае речь шла об осужденном преступнике не имело ни малейшего значения: в Найте принято считать, что ушедшие во Тьму равны между собой.

Родственники мои двинулись вослед герцогине. Лишь я медлила присоединиться к ним. Я стояла, глядя завороженно в темный провал главного храмового входа, и мне чудилось невозможное: мне навстречу выходит Мартин. Живой.

«Мисс Пиил!» – рядом со мной стоял этот странный фермер. – «Я должен выполнить поручение мистера Кеплена».

Джайлс протянул мне кошель с деньгами: «Он завещал все, чем владеет вам. Там, внутри лежит, подписанная им бумага».

Я медлила принять этот посмертный дар, и фермер, истолковав нерешительность мою по-своему, пояснил: «Вам не придется выплачивать его долг. Он жизнью рассчитался с Игрой».

Отклонить завещание я не могла: здешние законы не предусматривают такого. Но другая неожиданная мысль сразила меня. «Подождите, вы ведь не должны исполнить это немедленно?»

Джайлс отрицательно качнул головой: «Мистер Кеплен прямо не сказал этого, но, наверное хотел, чтобы вы получили деньги как можно скорее».

«А кроме того», – добавил он хмуро, – «этот приезжий прав: я должен был умереть вместе со всеми, кого сам же поднял на борьбу. Стоит ли теперь выгадывать один-два дня?»

Я стояла пред деревенским бунтарем и не знала, что ответить ему. До сих пор представлялся он мне одним из красноречивых смутьянов, готовых по любому поводу взбаломутить людей. А теперь… теперь я смутно начала прозревать, почему Мартин доверился ему.

«Ну берите же», – с легким нетерпением в голосе проговорил Джайлс. – «Мне уж пора, да и вам, мисс, тоже».

Он шагнул прочь. И остановился. «Одного жаль: я так и не узнаю, кто украл эти проклятые деньги».

Голова моя поплыла кругом: «Но разве Мартин, мистер Кеплен не сам?..»

Джайлс круто повернулся ко мне: «Когда стража у ворот задержала нас, мистер Кеплен успел сказать мне, что не совершал того, в чем его обвинять будут, но должен взять чужой грех на себя, чего бы ему самому это ни стоило».

«Но зачем?» – едва выдохнула я.

«Я спрашивал, но мистер Кеплен лишь ответил мне, что всю жизнь пренебрегал ритуалами Веры и может быть, это последний шанс доказать искренность своих чувств. Не знаю, что он хотел этим сказать. Поразмыслите сами, мисс» …

Поминовение стало для меня пыткой. Я едва ли понимала, что происходит вокруг. Голова моя мучительно пережевывала одну и ту же мысль: «Мартин считал меня воровкой и пожертвовал собой ради меня». Едва все закончилось, я поспешно выбежала во двор, чтобы скрыться в саду (как будто от самой себя можно спрятаться?). И увидела прямо пред собой баронессу Моргентау. «Да сбудется Тьма!» – громко произнесла она, и я невольно попятилась. Мне, конечно, известно, что баронесса еще во времена королевы Марии приняла ночную веру (не знаю: по искреннему чувству или же чтобы досадить своему родителю), только здешнее приветствие в ее устах звучало как-то пугающе.

Баронесса окинула меня испытующим взглядом: «Не стоит меня так страшится, милая (ее улыбка была темна, как сама Ночь). Вы ничего мне не должны. Сэр Джемфри уже все уладил».

«Но, ведь не может платить за меня», – хотела возразить я, но мисс Мокридж мгновенно пресекла мое сопротивление: «Не задайте лишних вопросов, милая. Просто примите как есть: ваша игра закончена».

«Хотите добрый совет?» – глаза ее сошлись в узкие щели – «Никогда больше не играйте. У вас иной талант».

Я пропустила баронессу мимо себя и поплелась медленно, сама не зная куда и зачем. И вместо сада оказалась на площади перед Храмом. Он нависал надо мной, Живой Дом Ночи, как именуют его здесь и я почувствовала себя раздавленной могучей тенью его.

Кто-то окликнул меня. Обернувшись, я увидела сэра Джемфри, который с явным смущением взирал на меня, словно не решаясь подойти поближе. Его внезапная робость казалась заразительной. Я попыталась заговорить с ним, но слова умирали у меня в горле.

«Ничего не говорите, мисс Пиил», – наконец произнес он. – «Я и так знаю, что виноват пред вами. Мне не должно было медлить с моим решением. Если я сразу исполнил требование мисс Мокридж, ваш родственник, казненный сегодня, был бы жив».

«Условие? Какое условие?» – решительно ничего не понимая, переспросила я. – «Баронесса хотела, чтобы вы уплатили мой долг?.. Разве правила Игры дозволяют это?»

«Уплатил?..» – до сих пор я и не подозревала, чтобы во взгляде его может быть столько горечи. – «Я не потерял ни единого гроша. Да и не могла она, вы правы, требовать у меня денег. Она просто обменяла ваше желание».

«Все достаточно просто», – видя мое недоумение, продолжал сэр Джемфри. – «Если бы вы проиграли самой Игре, то ничего изменить было бы нельзя. Но выигрыш достался мисс Мокридж, сделавшей ставку на ваш проигрыш, и судьба вашего желания оказалась в ее руках. Она могла либо получить свой выигрыш, либо потребовать выкуп за исполнение желания. Баронесса предпочла второе. А я.… я слишком долго думал».

«И что она потребовала у вас?» – дрогнувшим голосом произнесла я.

«Чтобы я навсегда отрекся от Игры», – безразлично произнес сэр Джемфри. – «И я сделал это. Сегодня».

«Подождите», – спохватилась я., – «не хотите же вы сказать, что, если бы вы исполнили требование баронессы раньше, все повернулось бы вспять?»

«Конечно, нет», – ровно ответил он. – «Но партия, в которой участвовал мистер Кеплен считалась бы как бы несостоявшейся, все участники получили бы свое, а сам мистер Кеплен был бы согласно вашему желанию навсегда отрешен от Игры. И ему не пришлось бы похищать эти деньги».

Я почувствовала, как земля уходит из-под ног моих.

«Но зачем, зачем вы сделали это теперь?!! Вы же знали, что все уже кончено. А из Тьмы не возвращается никто».

Сэр Джемфри с печальной задумчивостью смотрел на меня.

«Есть в вашей религии такие странные понятия: покаяние и прощение. У нас это невозможно. За проступком следует наказание, а запоздалые сожаления не принимаются в рассчет. И хотя я не совершил ничего, противного нашим законам и вере, все же чувствую себя виноватым».

«И я прошу вас простить меня, мисс Пиил», – тихо добавил он. Прошла минута-другая, а я все не могла выдавить из себя ни звука, чтобы хоть что-то ответить ему. А мысль, пришедшая тогда мне в голову, была и вовсе нелепа. Есть ли во Тьме, думала я, именем которой посвященные Ночи приветствуют друг друга, нечто подобное Преисподней, так красноречиво однажды описанной нашим местным священником? Если да, то почему я до сих пор не провалилась туда, а стою и смотрю в эти несчастные печальные глаза напротив?

Сэр Джемфри по-своему понял мое молчание.

«Не можете? Вот и они не смогли».

«Однажды там», – он кивнул в сторону Храма, – «три человека вашей веры – два воина и юная девушка добровольно выбрали смерть, чтобы не принимать нашего помилования. А я всего лишь отказался от Игры – небольшая потеря. К тому же я вполне вознагражден. Брат мой пообещал испросить у ее светлости для меня должность, каковую не может занимать игрок».

Я судорожно искала хоть какие-нибудь подходящие слова, чтобы вежливо покинуть его, но сэр Джемфри еще раз опередил меня: «Позвольте мне откланяться мисс Пиил. Мой брат наверное уже ждет меня».

Его внимательный взгляд задержался на моем лице: «Почему-то мне кажется, что я нескоро вновь увижу вас».

Сэр Джемфри ушел и лишь тогда я сообразила, что все еще держу кошель с несчастным наследством Мартина. Эти деньги жгли мои руки.

В отведенных нам покоях царила негромкая суета. Слуги, готовясь к отхезду паковали наши вещи, а Роберт и Фреда поминутно отдавали им взаимнопротиворечащие распоряжения. Все остальные, кроме Стентона также присутствовали при сем, но не вмешивались ни во что. Я подошла к дяде, сидевшему у стола, и положила перед ним кошель с деньгами.

«Это наследство Мартина. Тут и деньги, похищенные у вас».

И отступила на шаг, давая понять, что более не прикоснусь к ним.

Сэр Генри озадаченно посмотрел на меня, словно забыл, что деньги украдены у него:

«Олуэн, ведь ты не можешь так просто отказаться» …

Мне следовало бы сдержаться, но всякая почтительность уже покинула меня:

«У этого золота найдутся и другие наследники. Например, Роберт» …

«О да», – неожиданно подала голос Бетти, – «он охотно все унаследует».

Роберт смущенно молчал, зато его жена явно намеревалась сказать свое слово.

«Сэр Генри, – продолжала я, ни на кого не обращая внимания, – вы велели мне хорошенько подумать о своем будущем. Я исполнила ваш наказ, и хочу посвятить жизнь свою служению в Ордене Милосердия».

– О в нашем семействе появится своя святая! – наконец-таки высказалась Фреда.

– Не святая у нас уже есть! – тут же ответила Бетти.

Я же молчала. Ждала, что ответит мой дядя.

«Не знаю, Олуэн, может, ты и права в выборе своем», – наконец заговорил он. – «Живя в Найте, все мы как-то забыли, что все равно находимся под рукой Всевидящего. Ты напомнила нам об этом. Ступай, я не стану препятствовать тебе».

Я поклонилась ему и вышла, сопровождаемая изумленными взглядами родственников. Оставался последний долг.

У слуги Стентона я спросила, где его хозяин, и он, надуваясь важностью, заявил мне, что его господина пригласила к себе сама герцогиня. Проще всего было подождать его возвращения, но нетерпение толкало меня поискать его.

Впрочем, далеко идти мне не пришлось. Он сам двигался навстречу мне, сияя улыбкой победителя. Я протянула ему кошель с деньгами: «Мне не нужны эти деньги, Чарльз. Я возвращаю их вам». Стентон пытался что-то возразить, но я, не слушая его, ушла в свою комнату.

Мисс Пиил замолчала и вопросительно взглянула на меня.

– Я знаю, о чем вы подумали сейчас, отец-командор. Но я хочу вступить в Орден вовсе не для того, чтобы иметь возможность безнаказанно вернуться на родину. Да и не зависит это более от желания моего. Сегодня говорила с Господином Небесным, и Он повелел мне идти к вам.

18

Более всего мне хотелось тишины. Я люблю постоять в церкви, но не во время торжественных служб, а когда она пуста и исполнена молчания воистину небесного. Там я пребываю один наедине… С кем? Не было ни единого случая, чтобы молчания церкви было нарушено голосом Всевидящего.Неужто строения, в Его честь поставленные, были укрытием от взора Его?

Вчера слуга, провожавший меня в апартаменты герцогини, указал мне по пути, где находится часовня леди Энн и сейчас меня тянуло войти туда и вдохнуть глоток тишины, свободной равно и то людей, и от Высших Существ, повелевающих ими. Это была прекрасная, но невозможная мечта. Я вздохнул и свернул в коридор, ведущий к Багряным Покоям…

Сэра Генри я нашел в его комнате. Его дочь Фреда безмолвно стояла подле него. Увидев меня, он лишь слабо махнул рукой в знак приветствия.

– Миссис Кеплен, могу я просить вас оставить меня наедине с отцом вашим?

Она понимающе кивнула головой и, проходя мимо, произнесла негромко:

– Спасибо вам, сэр Питер. Вы единственный, кто пытался спасти бедного Мартина.

Мне следовало бы молча принять сей незаслуженный комплимент, но, видимо, аромат вынужденной справедливости, коим все пропитано в замке, не позволил мне проявить благоразумия.

– Нет, миссис Кеплен, более всех его пыталась спасти леди Джейн…

Взгляд, каким одарила меня в ответ миссис Кеплен я не забуду до смерти. Это было пламя, чистое пламя, готовое поглотить любую преграду, ставшую на пути. Где же это пламя скрывалось раньше?..

– Чем я могу быть вам полезен, сэр Питер? – устало осведомился старый рыцарь.

– Прошу простить мне мое любопытство, – вопрос мой был крайне несвоевременен, но как мог ждать я иного, более благоприятного времени, – я хотел бы узнать, как выглядел пропавший кошель?

В глазах сэра Генри мелькнул неясный вопрос, но старый рыцарь сдержал себя.

– Обычный дорожный кошель из прочной ткани. Расцветка – двойная клетка: внутри крупной зеленой – малая красная. Это мои цвета… Да, еще с одной стороны – вышитая крепостная башня.

– Благодарю вас, сэр Генри, – я почтительно склонился пред ним.

И тут старый рыцарь неожиданно посмотрел мне прямо в глаза:

– Вы уже исповедовали мою племянницу?

– Да, – не стал лукавить я, – и отныне она сестра Ордена Милосердия.

– Не смею спорить с волей Всевидящего, – сэр Генри склонил голову, но убеждения в его голосе не было. А я, смеющий иногда противиться воле Господина Небесного, ничем не мог утешить старого рыцаря. Оставалось только откланяться.

Но далеко уйти я не успел. Темная тень стояла на пути. Имя ей было – Стентон.

– Сэр Питер? – похоже он не ожидал встретить меня здесь. – Могу я задержать вас ненадолго?

– Прошу вас, – и не дожидаясь моего ответа он распахнул предо мной дверь своей комнаты. – Не позднее, чем через два часа мы должны будем покинуть замок, поэтому я хотел бы поговорить с вами безотлагательно.

– Впрочем, – лицо его искривилось в усмешке, какая иной раз проступает на лице человека, довольного собой, – я надеюсь в недалеком будущем свидется с вами в столице.

– Намереваетесь вернуться на родину? – не понял я.

– Не позднее, чем через месяц, – уверенно отвечал Стентон. – После сегодняшнего решения, которое ее светлость приняла вопреки мнению ближайших советников своих, продолжение войны – вопрос нескольких дней. И на этот раз королева Елизавета – да пребудет с ней Всевидящий! – не устоит. А новая государыня не станет препятствовать нашему возвращению.

– Государыня? – переспросил я.

– Разумеется, – усмехнулся он. – Уж не думаете вы в самом деле, что ее светлость будет сражаться за то, чтобы возвести на трон принца Кларенса. Да и сам принц, вряд ли желает этого.

Последнее замечание Стентона не вызывало у меня возражений, но все остальное…

– Но я полагал, вы решили составить карьеру здесь, в Найте?

– Дорогой сэр Питер, – тон его речи был поучающим, – умный человек везде подстелит соломки. Для сэра Реджинальда и его окружения я новообращенный в Ночь (Хвала Ночи, здешние обряды просты, а на церемонию посвящения не допускают посторонних зрителей). Ну с излишне щеперильным сэром Генри и его нерасторопными родственниками я по-прежнему посещаю положенные службы и воздаю хвалу Всевидящему.К тому же нельзя забывать и будущей нашей королеве.

Стентон окинул меня взглядом, торжествующим и одновременно пытливым, словно ждал от меня каких-то возражений. Но я промолчал.

– Конечно все произойдет быстрее, если одновременно за дело возьмутся наши друзья внутри страны. А своевременное известие отсюда приободрит их.

Он метнулся к дорожному сундуку и одним движением вынул оттуда кошель с деньгами.

– Здесь 500 найтских талеров. Нашему другу Флауеру они придутся, кстати.

И он протянул мне мешочек, окрашенный в цвета сэра Генри.

– Вы имеете в виду сэра Томаса Флауера? – уточнил я.

– Ну разумеется, – весело подтвердил Стентон. – Какой нам прок от его брата-монаха?

– И еще я попросил бы вас, – голос его вновь стал серьезным, – передать великому магистру, что новая государыня будет безусловно уважать все права и привилегии Ордена.

– Значит ради этого вы и обокрали сэра Генри?

Лицо Стентона не дрогнуло.

– Сэру Генри не грех немного раскошелиться ради собственного возвращения на родину. Но он слишком осторожен, чтобы замешаться во что бы то ни было. Поэтому я вынужден действовать без его дозволения.

– Но как вы могли знать заранее, что мисс Пиил не потребуются эти деньги?

Стентон усмехнулся:

– Я и баронесса – давние знакомые.

– А Мартин? – только и смог выговорить я.

– О, я был почти уверен: против мисс Мокридж ему не устоять, – самодовольно пояснил Стентон. – Но я все-таки подстраховался и попросил сэра Реджинальда сделать прогноз на ближайшие игры. (Самому мне еще недоступно такое). Мне, неигроку, дозволительно получать подобные сведения, поскольку я никак не могу их использовать в Игре

– А вы не боитесь, что я с этим кошелем пойду сейчас к ее светлости?

Стентон широко улыбнулся мне:

– Не думаю, что вы захотите разрушить наше дело из-за подобных мелочей. А кроме того: Мартин мертв и ничего изменить нельзя.

Он стоял предо мной, убежденный в истинности слов своих, но я не поверил ему.

19

День угасал у меня на глазах. Солнце уже почти скрылось за шпилями Храма. Из окна мне было видно, как суетятся слуги сэра Генри, готовясь к отъезду своего хозяина. Я бесцельно наблюдал за ними, печально размышляя, не заняться ли мне самому подобными приготовлениями. Приближалась ночь полнолуния накануне дня седьмого и для посторонних не оставалось места в замке. Кларенс оказался прав: посол из меня вышел никудышний. Я действительно вмешался не в свое дело, вызвал гнев герцогини и погубил свою миссию. Лишь в одном принц ошибся: мне не суждено погибнуть как Ноксу.

За спиной моей скрипнула дверь. Я обернулся – предо мной стоял рослый служитель Храма.

– Ее светлость ждет вашу милость во Храме, – торжественно произнес он.

Я молча последовал за ним. Вот и прощальная аудиенция. Сейчас мне, как гостю, злоупотребившему любезностью хозяев, вежливо укажут на дверь и.… доброго пути, господин посол.

На это раз Храм был ярко освещен. Казалось, в нем не осталось ни единого темного угодка. А лица статуй, выстраившихся вдоль стен, исполнены торжественной важности. Увидев герцогиню, стоявшую, как и впрошлый раз, у алтаря, я понял, что попал отнюдь не на прощальную аудиенцию. Леди Джейн была облачена в парадное одеяние, подобное тому, в каком она появилась во дворце королевы Марии. Движением руки она отослала служителя и шагнула мне навстречу.

– Что вам угодно сообщить мне, господин посол?

Наставал решительный момент, и в мыслях своих просил я поддержки Всевидящего. Он, как всегда, промолчал.

– Ваша светлость, я должен признаться, что прибыл в Найт не только как посол моей государыни, но и.…

– Мне известно это, – оборвала мою речь герцогиня, – потому и принимаю вас здесь, а не в своем кабинете. И все же, поговорим сначала о земных делах.

– О самых простых, – добавила она, улыбнувшись, и улыбка ее была, ох, как нехороша. – Вы ведь опять хотите сказать мне нечто, не относящееся к вашей миссии.

Предсказание Кларенса сбывалось с неприятной точностью, и с неподобающей моменту иронией подумал, что, возможно, принц заразился этих краях особой ночной проницательностью. Как ни странно, именно эта неуместная мысль приободрила меня.

– Вы совершенно правы, ваша светлость, – сколь мог спокойно проговорил я. – Я хотел лишь известить вас о действительном похитителе 500 талеров. Это мистер Чарльз Стентон. И я могу доказать это.

– Сожалею, – холодно отвечала герцогиня, – но по законам Найта одно и то же преступление не рассматривается в суде дважды.

– Впрочем, – лицо ее озарилось вспышкой Ночи, – возможно на нем есть другая вина?

– Мистер Стентон двоеверен: посвятив себя Ночи, он не отрекся полностью от прежней веры.

– Да, за это следовало бы наказать, – согласилась леди Джейн. – Но, если этого не сделала сама Ночь, я тоже не стану вмешиваться.

– Еще что-нибудь? – тоном утверждения поинтересовалась леди Джейн. И я не обманул ее ожиданий:

– Вряд ли вы сочтете это серьезным проступком, ваша светлость…

– Говорите.

– Мистер Стентон помогает врагам ее величества корлевы Елизаветы. Полагая меня одним из них, он передал мне 500 талеров на поддержку заговора.

– Мистер Стентон ошибся в вас, не правда ли? – вновь улыбнулась герцогиня.

– Нравится ли мне моя государыня, не имеет значения. Я служу ей.

– Достаточно, – прервала меня герцогиня. – Мистер Стентон нарушил условия пребывания в Найте. И за это будет наказан.

Взгляд ее скользнул куда-то вправо, губы неслышно произнесли какое-то слово, и вслед за этим я услышал служителя Храма, подходящего к нам.

– Передайте мистеру Стентону, что я запрещаю ему покидать замок. Если же он успел выехать – верните его.

– Будет исполнено, ваша светлость, – в голосе исполнительного служителя мне почудилось злорадство.

– И поторопите остальных гостей: к наступлению полнолуния я хочу остаться одна.

– Но сэр Реджинальд желал бы еще раз предстать пред вашей милостью, – осмелился возразить страж.

– Главный Надзиратель Игры должен покинуть замок, как и все остальные, – отрезала леди Джейн. – Господин посол – последний, с кем я разговариваю сегодня.

Она полагала разговор завершенным, однако служитель стоял пред ней склонив голову, но не двигаясь с места.

– Ступайте, – тихим, полным льда, голосом произнесла герцогиня, – передайте сэру Реджинальду, что я не желаю дважды повторять одно и то же.

– А вы коварный человек, господин посол, – неожиданно произнесла она, глядя вослед уходящему служителю. – Разве ваша вера не считает это пороком?

– Моя вера требует наказания зла, – возразил я, но леди Джейн тут же перебила меня.

– В здешнем мире или в жизни грядущей, – продолжила она быстро. – Так почему бы вам не оставить все, как есть, до наступления жизни грядущей?

Я смиренно склонил голову:

– Слаб я, ваша светлость: очень хочу увидеть торжество справедливости своими глазами.

– Любой ценой?

Я промолчал. Да что мог ответить я могущественной женщине, живущей под крылом иного божества, в мире, где каждый от рождения твердо знает: Бог существует. Где заветы впитываются с молоком матери и первыми еще не твердо произносимыми словами. Где каждый проступок против Воли Божьей карается без промедления, где неизвестны ни милосердие, ни покаяние. Как объяснить ей, что чувствует человек, видящий, что в обычной жизни лучше всего приспосабливается нарушитель любых заветов, а Бог при этом безмолвствует?..

Ничего такого я не мог сказать Посланнице Ночи, и потому ответил вопросом на вопрос:

– Ваша светлость, его сурово накажут?

– Это как посмотреть, – любезно пояснила герцогиня, – поскольку договор о его пребывании в Найте был заключен еще до его перехода под покровительство Ночи, его нельзя будет осудить как клятвопреступника. Но у меня есть иная возможность. Он будет выслан на родину. Конвой проводит его до границы, а что с ним случится на той стороне, уже не моя забота.

– Впрочем, – добавила она, – он может войти во Храм, и заново, как принявший покровительство Ночи принять обязательство не вмешиваться в дела Полуденного королевства… Правда, Ночь отказать ему.

– Отказать? – переспросил я.

– Не принять его клятву. А это означает мгновенную смерть. Хотя, наверное, это лучше, чем ожидание казни от рук палача моей пресветлой сестры Елизаветы.

Леди Джейн сделала маленький шажок навстречу мне.

– Торжествует ли теперь ваша справедливость, господин посол? – вкрадчиво осведомилась она, пристально следя за выражением лица моего.

– Мне хочется верить в это, ваша светлость, – только и мог ответить я.

Герцогиня отвернулась и медленно пошла прочь, словно собиралась уйти совсем, покинув меня во Храме. Но, подойдя почти вплотную к Старикам, она обернулась и теперь стояла так, что три демона Ночи как бы выглядывали из-за ее спины.

– Итак, государыня ваша желает прочного мира, – сухо произнесла герцогиня. – Поскольку в войне, не мной начатой, победила я, то могу диктовать свои условия.

Она сделала паузу, как бы давая мне возможность выдвинуть возражение, но я молчал.

– Пресветлая сестра моя Елизавета может, конечно, попытаться переиграть итоги войны, но я не думаю, что конечный результат будет иным. Ведь даже опальный принц Кларенс не станет теперь сражаться за нее. Может быть, Орден…

И тут я недипломатично и даже невежливо перебил герцогиню:

– Орден Преображения не будет участвовать в такой войне.

Леди Джейн испытывающе посмотрела на меня:

– Возможно, лично вы, сэр Питер не будете и даже люди, подчиненные вам, но весь Орден…

– Орден Преображения не является армией ее величества. И я сумею убедить двух других командоров и великого магистра поступить согласно уставу Ордена.

Теперь герцогиня слушала меня очень внимательно.

– В уставе сказано, что Орден обязан защищать страну пребывания в случае внешнего вторжения, но не должен сам участвовать в подобных действиях.

– Однажды Орден уже нарушил свой устав, – живо возразила леди Джейн. – Когда напал на южных кочевников.

– Все произошло бы мирно, если бы кочевники сразу согласились пропустить нас к развалинам, где находились наши святыни.

– Но они отказали вам, – наступала герцогиня. – Почему?

– Их вожди заявили нам, что руины – это святыня их народа и они не могут позволить чужакам-иноверцам приблизиться к ней.

– А я принимаю вас во Храме, – как бы невзначай заметила леди Джейн. И словно спохватившись, добавила:

– Значит, защищая собственную веру, вы оскорбили чужую.

Мне захотелось громко возразить ей, но что?..

– А зачем вам вообще эти древние реликвии? – лицо леди Джейн выражало простодушное любопытство, но в голосе звучал металл. И я принял вызов.

– Мне неудобно спрашивать вашу светлость, зачем вам Храм?

– Храм? – лицо ее полыхнуло молнией в ночи. – Это живой дом Ночи. А ваши реликвии давно мертвы, им все равно, где пылиться. Я могу, не сходя с места, обратиться к Ночи и услышать Ее ответ. А вы, подтверждая величие вашего Бога и даже существование Его, разыскиваете по свету старые предметы и сочиняете о них многословные труды.

– Не угодно ли вашей светлости вернуться к теме наших переговоров? – стараясь придать голосу мягкое звучание, выговорил я.

– Мое условие простое, – буднично произнесла герцогиня, – Королева Елизавета должна официально признать своей наследницей леди Энн, принцессу Миднайт. Я думаю, ей, Наместнице Божьей, нетрудно ввести в королевстве закон, позволяющий ей назначать по собственному усмотрению наследника престола. Даже я, не имеющая подобных титулов, в состоянии сделать это, поскольку это не противоречит нашей вере.

С того момента, как я увидел юное девичье лицо в окне зеленых покоев, я ожидал какого-нибудь неприятного подвоха, но такого…

– Это невозможно, ваша светлость.

– Отчего же? Ваш народ охотно признает единоверную государыню. Леди Энн, возможно, несколько сурова, но в поступках своих стремится к справедливости, ей несвойственно своекорыстие.

– Ваша светлость непременно желает войны? – в душе моей бушевало отчаяние, но голос мой был, кажется, тверд.

– Моя светлость, – усмехнулась леди Джейн, – желает дать вам настоящую королеву.

– Моя государыня, едва услышит о вашей требовании, тут же начнет войну.

– А вы попросите Всевидящего переубедить ее. Вы ведь можете обратиться к Нему, не правда ли, отец Патрик? – наконец-то, она назвала меня именем, известным немногим.

Странно, но теперь, когда все позиции мои оказались разгромлены до основания, я не испытывал ничего иного, кроме умиротворения. Отныне можно было не притворяться, говорить и действовать в открытую.

– Да могу, но не стану этого делать. Ибо не желаю, чтобы народом нашим владела правительница Найта.

– Отец Патрик! – казалось, геоцогиню изумляет моя непонятливость. – Кто сказал вам, что леди Энн будет править Найтом?

– Вот как?.. – теперь я, похоже, понимал ее.

– Я не солгала вам ни в чем, отец Патрик, – выдохнула герцогиня, – Если бы захотели еще утром узнать об этом, мне пришлось рассказать вам. Но вы забыли спросить…

Забыл спросить… В самом деле, как мог я запамятовать, что у Грея было две дочери. Накануне решающего сражения они обе приехали в расположение войск, а после битвы попали в плен. А в храме погибла лишь одна из них, Джейн. И Кларенс ничего не сказал мне об этом… Да говорил ли он кому-нибудь вообще? Когда я вернулся на родину, принц уже безвыездно жил в своем замке, не появлялся при дворе и даже, сколько мне известно, просьбу об освобождении от всех должностей послал в письменном виде. А отец Бенедикт? Ничего не зная, наверное, я все же думал, что он, несмотря свою преданность королеве, тоже ничего не сказал ей. И, следовательно, Елизавета не знает, что жива ее племянница, имеющая более прав на престол, чем собственный сын государыни. И это еще не самое страшное…

– В этом не было умысла, – тихо проговорила леди Джейн. – Просто я хотела избавить девочку от унижения, уготованного взрослым. Ребенку не зачем слушать, в каким выражениях родная тетка желает ему смерти. А потом… потом я вспомнила вас, отец Патрик.

– Меня? – трусливо переспросил я, зотя и прекрасно понял, что герцогиня имеет в виду.

– Да, вас, – голос герцогини звенел, но в глазах не было гнева. – то, что вы сделали с Энн. Вам, наверное, представлялось очень правильным привить девочке вашу веру и тем самым посеять раздор в нашем доме. Возможно, вы даже сумели выяснить, что у меня не будет детей и Энн –моя единственная наследница. Вы видели, как правит вашей страной королева Мария, и надеялись, что, унаследовав трон, Энн ввергнет свою родину в смуту. Но я не допущу, чтобы моя сестра стала мученицей вашей веры.

– И, значит, леди Екатерина Грей?.. – все еще не мог поверить я.

– Будет следующей герцогиней Найтской, – твердо закончила леди Джейн.

– Поймите, отец Патрик, – продолжала она, – я не требую, чтобы государыня ваша немедленно отреклась от власти. Мне важно, чтобы моя сестра была официально провозглашена наследницей престола.

– Могу спросить вашу светлость, что будет если ее величество не примет вашего требования?

Леди Джейн глубоко вздохнула:

– Мне ничего не останется, как продолжить войну. И я буду сражаться, пока не свергну пресветлую сестру мою Елизавету.

– Однако не все советники вашей свеилости придерживаются того же мнения? – неосторожно возразил я.

– Верно, – сердито отозвалась герцогиня. – Сэр Реджинальд, например, настоятельно советовал мне заключить мир, не выдвигая новых условий. Он опасается, что государыня ваша вступит в оборонительный союз с кем-нибудь из соседей. Но я полагаю все произойдет иначе: едва моя армия пересечет вашу западную границу, с востока вторгнутся войска короля Шарля. Он давно уже облюбовал приграничную область и будет рад присоединить ее к своей державе.

Возразить было нечего. Хотя королева Елизавета и востановила почти в полной мере, отмененные ее предшественниками преследования посвященных Ночи и не упускала случая сделать какой-либо дружественный жест по отношению к единоверным соседям, те относились к ней с едва прикрытой подозрительностью. Ее вольнодумного отца, умевшего в любой ситуации настоять на своем, уважали, старшую сестру – боялись, сама же Елизавета не вызывала иных чувств кроме неясной, но, тем не менее, острой неприязни. Даже прославивший ее поход нашего Ордена к к руинам священного города вызвал только новую волну раздражения. Король Шарль прислал великому магистру Ордена, а также каждому из командоров послания с предложением перевести Орден на територию его государства. Мы единогласно отказались, даже не известив нашу государыню об этом предложении. Тем не менее, наш отказ тоже был записан на ее счет. А спор из-за приграничной полосы, лишь обострял и без того непростые отношения с ближайшим соседом.

– В дополнение к сказанному могу предложить следующее, – продолжала герцогиня. – Если пресветлая сестра моя Елизавета примет мое условие, я гарантирую ей поддержку против любого из ее соседей, кто не захочет спокойно сидеть у себя дома. Это же обязательство примет и моя наследница. А если вас смущает союз с иноверными, то эту часть нашего соглашения можно сделать секретной.

Это был очень привлекательный план. Такой союз открыто существовал во времена королевы Марии. Тогда все соседи наши ни о каких претензиях и думать не смели, а мечтали лишь о том, чтобы Полуденное королевство не потребовало чего-либо от них самих. И будь Елизавета разумной королевой, ей следовало бы принять это предложение. Беда, однако, заключалась в том, что государыня наша не была разумной королевой.

– Мое предложение недостаточно? – осведомилась леди Джейн.

– Напротив, ваша светлость, оно великодушно, но, – я замялся, подыскивая подходящие слова. Однако герцогиня тут же уловила суть моих сомнений

– Объясните государыне вашей, что ее сын никогда, ни при каких обстоятельствах не станет королем. У нее есть законная наследница – леди Екатерина Грей. Так что выбирать ей не из чего.

– И вообще, – леди Джейн отступила еще на шаг, и рука ее ласково коснулась головы одного из стариков, – странные существа люди вашей веры. Много рассуждают о добродетелях и воздаянии в Царстве Небесном, но при этом стараются как можно больше согрешить в жизни земной, искренне надеясь, что раскаяние за мгновение до смерти спасет их от пламени Преисподней. Для кого же тогда писаны заветы?

– Для тех, кто искренне верит…

– Искренне боится, – поправила меня герцогиня.

– … и тех, кто добровольно принимает их к исполнению, – закончил я.

– Судя по всему пресветлая сестра моя Елизавета к таковым не относится, – холодно отметила леди Джейн.

– Когда вашей светлости угодно получить ответ? – спросил я, как, не замечая оскорбительную реплику герцогини.

– Через две недели, – тут же ответила она. – Не стоит долго размышлять над вопросом, ответ на который очевиден.

Мне следовало бы откланяться, соблюдая все положенные церемонии, но я опять не сдержался.

– Двух недель вполне достаточно, чтобы армия вашей светлости собралась у границы.

– О да, – угрюмо подтвердила герцогиня, – на сей раз я не пропущу пресветлую сестру мою Елизавету даже к Трауму.

– А если государыня моя сама не начнет войну? – поставил я, в сущности, бессмысленный вопрос.

– Не имеет значения, – отрезала леди Джейн. – Или пресветлая сестра моя примет условия, или перестанет быть королевой.

– И ваша светлость покинет страну, оставив здесь главным человека, войны не желающего? – предпринял я еще одну столь же бессмысленную попытку.

– О я уже позаботилась об этом, – улыбнулась моей наивности герцогиня. – Сэр Реджинальд долго добивался серьезной должности для своего брата и даже заставил его отречься от Игры. И сегодня я назначила сэра Джемфри Щитом Ночи. (Прежний носитель этого титула умер неделю назад). Главная его обязанность – защищать жизнь моей сестры и наследницы, в чем он поклялся во Храме. И теперь, если сэру Реджинальду очень захочется изменить что-то в доме моем, придется ему сначала убить брата своего.

Леди Джейн торжествующе смотрела на меня, и я понял, ято говорить в общем-то более не о чем. Она предусмотрела все, наверное, отдала какие-то распоряжения и на случай собственной гибели в бою. Но мне все еще не хотелось сдаваться.

– Однако я полагал, что Ночи неугодны напрасные жертвы?

– Они и не будут напрасны, ибо погубнут во славу Ночи, – возразила герцогиня. – А о жизнях ваших воинов должна думать пресветлая сестра моя Елизавета. Разве не призывал Всевидящий владык земных заботиться о подчиненных им?

На сей раз в речи владычицы Найта звучало не торжество, но вопрос. Простой безжалостный вопрос.

– Я чувствую, что понапрасну отнимаю время вашей светлости, – голос мой, наверное, слегка дрожал, но мне было уже все равно. – Миссия моя исполнена, и я прошу у вашей светлости дозволения покинуть замок. И позволю себе сказать на прощание, что, хотя я и не принадлежу Ночи, но все же сдержу свое обещание и сохраню нейтралитет Ордена, если только герцогство Найт не начнет войну первым.

Я склонился пред ней в глубоком поклоне и, приняв молчание герцогини как согласие, попятился к выходу из Храма.

– Подождите, отец Патрик, – не сразу остановила меня леди Джейн, – разве не доверена вам иная миссия?

– Совершенно справедливо, ваша светлость, – подтвердил я, в основном обращаясь к Вечно Молчащему Надо Мной, – но в настоящих обстоятельствах я не вижу возможности выполнить ее.

– Все же изложите мне ее суть, – не уступала герцогиня.

– Господин мой Небесный, чьим посланником я служу в мире, поручил мне обсудить с вашей светлостью возможность взаимного признания наших вер.

– Так начните с самих себя, – сумрачно предложила герцогиня. – Разве я преследую иноверцев как отпетых злодеев, а преступков объявляю последователями чужой веры? Разве я, объявляя войну соседу, ставлю ему в вину отличную от моей веру? Разве я ежедневно нарушаю данные мне заповеди, подменяя любовь кровью? Вам заповеданы любовь и добро? Так приходите к нам такими, и мы примем вас с открытым сердцем.

– С открытым сердцем? – усмехнулся я. – А есть ли оно у вас, лишенных свободы выбора, следующих путем, предопределенным Ночью?

– А разве труды отцов вашей церкви не твердят о том же? – лукаво улыбнулась леди Джейн. – В трактате св. Симеона «О твердости Веры» (поправьте, если я не права) сказано: «Но слаб человек душой, потому легко покидает Путь Господен и не в силах хранить заветы Всевидящего в сердце своем. Оттого надобно помнить ему, что терпение Господина Небесного не бесконечно и честно служить Небесам, страшась гнева Всевидящего. Исполняя же сие, да не смеют человеки превратно суесловно о свободе воли рассуждать, но точно исполнять должны указанное в Писании и трудах великих мужей Церкви Святой».

– То писано людьми, – произнес я, глядя прямо в глаза, Тьмы исполненные, – а людям свойственно ошибаться. Сам же Господин Наш Небесный предпочел бы, чтобы каждый из нас добровольно следовал путями Его. Или ваша светлость полагает, что сил Его недостаточно, чтобы подталкивать каждого из нас в спину, как поступает повелительница ваша Ночь?

– Не мне судить о том, – герцогиня одарила меня неожиданно дружелюбной улыбкой. – Скажу только, что и эта миссия вам почти удалась. Подумайте об этом на обратном пути. А теперь – ступайте.

Я шел к выходу, когда меня настиг повторенный многократным эхом голос леди Джейн:

– Отец Патрик, ровно через два месяца мой день рождения. Если вам удасться полностью исполнить вашу миссию, будьте моим гостем. Я приглашаю вас. Только, пожалуйста, приезжайте под своим именем.

20

Прямо над моей головой пьяно покачивалась полновесная луна. Дорога петляла и потому казалось, что желтоликая норовит заглянуть мне через плечо. В какой-то момент, взглянув ей прямо в лицо, я встретился с кривой ухмылкой, какой отметил меня арестованный Стентон. Я встретил его окруженного стражей уже на выезде из крепости. Он кивнул мне, сопровождая сей жест усмешечкой, должной означать презрение, но в глазах его застыло непонимание. Я ничего не ответил ему.

Позади меня медленно катилась карета мисс Пиил. Она тоже порывалась ехать верхом, но сумел-таки отговорить ее. Когда я вернулся после разговора с герцогиней, она стояла у дверей моих покоев, одетая в темное дорожное платье. Просторная черная накидка с капюшоном делала ее похожей на монахиню. Я, улыбнувшись, сказал ей об этом, но она лишь строго качнула головой: «Надеюсь, я не буду в тягость вам, отец Патрик». «Вы будете мне в помощь, сестра моя», – столь же серьезно ответил я, – «ибо нога ваша ступала на обе тропы, а глаза ваши видели вблизи лик Ночи». Она отступила на шаг: «Но я не пылаю враждой к Ночи». И я успокоил ее: «Этого и не требуется, сестра моя. У нас более трудная задача: нести мир».

Сейчас, она, наверное, спала, скрытая плотными шторками на окнах кареты от нестерпимо яркого света луны. Да и возница ее кареты явно подремывал на козлах. Я не мешал ему. Ясная луна располагала к размышлениям, а мне было о чем подумать.

Дорога свернула еще раз и в лунном свете увидел я пред собою одинокого путника, опирающегося на посох. Он у слышал топот моего коня и медленно обернулся навстречу мне. И я, конечно же, узнал Вечно Молчащего. Надо Мной.

– Доволен ли ты тем, что совершил? – вопросил Он и я не услышал в словах ничего иного, кроме самого вопроса.

И потому отвечал смиренно:

– Не совершил я еще ничего. Все еще может быть или не быть, то не ведомо мне. Я знаю лишь одно: государыня должна принять предложение герцогини Найтской. Не знаю, по какому умыслу, только Ночь протянула нам руку примирения и не стоит отвергать ее.

– Боюсь, что моя наместница думает иначе, – живо возразил Он, – но вдвоем мы могли бы заставить изменить свое мнение.

– Но Ты же всегда хотел, чтобы мы вступали на путь Твой добровольно? А ныне подобно Ночи хочешь принудить к разумному деянию.

Всевидящий лишь печально улыбнулся:

– Но ведь сам знаешь: Елизавета упряма и станет слушать слов твоих. И тысячи опять уйдут умирать за ее глупый каприз. Не ты ли стремился не допустить этого?

Он пытливо всматривался в глаза мои, но я выдержал огонь взгляда небесного.

– Правда твоя, Господин, только если сейчас заставишь Ты силой королеву принять предложенный мир, то придется признать Тебе признать, что творения Твои не лучше детей Ночи, ибо способны совершать добро лишь из-под палки. Разве для того создал Ты нас?

– По одному не судят обо всех, – не согласился Всевидящий, но тень неуверенности мелькнула в голосе Его.

– И это верно, – склонил голову я, – однако первый может послужить примером другим.

– Но это будет не Елизавета, – холодный тон речи Его свидетельствовал о нарастающем гневе, но я не был готов остановится.

– Господин мой, Тысотворил меня воином и священнослужителем, научил меня не отступать без боя. Так дозволь мне и в этот раз принять сражение.

– Ты хочешь запугать эту себялюбивую дуру? – ворчливо осведомился Ведающий. Все Ответы.

– Я хочу разбудить в ней человека.

– А если он не захочет проснуться? – взгляд Всевидящего был насмешлив, но голос – серьезен. – Что станешь делать? Отправишься на войну впереди своих рыцарей?

И я отвечал ему с той же серьезностью:

– Помыслы Твои неведомы не мне, Господин. И потому вопрошаю тебя: ждешь Ты от меня обязательной победы или же точного исполнения заветов Твоих? Должен ли безропотно принять поражение свою или же вступить в борьбу с государыней, коей поклялся в верности своей?

Я замер в ожидании ответа. Мгновение умирало за мгновением, но миром правила тишина. И наконец разверзлись уста Его.

– Не знаю, – ответил Всеведающий. – Поступай, как считаешь нужным.

– Ты отступаешься от меня, Господин Мой? – изумленно прошептал я.

Висящая над нами луна изобразила забавную гримасу и Всевидящий улыбнулся ей в ответ.

– Я всего лишь дарую тебе желанную свободу. Сделай выбор, и, возможно, путь твой совпадет с Моим.

Впереди показалась развилка и Всевидящий негромко сказал:

– Здесь Я покину тебя. Мне нужно объясниться с сестрой моей. Ночью пока не закончилось полнолуние.

Он был готов уйти, но у меня оставался последний вопрос:

– Поведай мне, Господин, зачем погрузил Ты меня глубины Ночи? Чего желал достичь, направив меня своим послом к Ней? Ведь задача, данна мне, была изначально невыполнима. Разве мог я говорить от имени иных государей и народов также верующих в Тебя?

– Достаточно и того, что выступал Ты от имени Моего. Со всеми прочими Я поговорю сам, – ворчливо возразил Всевидящий. – Следуй своим путем и не пытайся впредь разрешить одним махом все загадки мира.

И, улыбнувшись, добавил он ободрительно:

– Ночь признала тебя и устами Посланницы Своей пригласила в гости, а тебе все мало. А ты, подобие мое, недоволен и стремишься к невозможному. Одно слово: человек.

Он повернул налево и тут же скрылся за деревьями, я же направил коня в противоположную сторону и вскоре нагнал одинокого всадника. Это был фермер Джайлс…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20