Я еду на зону [Алексей Сергеевич Суконкин] (fb2) читать постранично, страница - 2

мы на площади были, — сказал Пашка.

Я только кивнул в подтверждение его слов.

В компании с нами было еще два-три человека, но они в общении с Леной участия не принимали, хотя, теоретически, могли видеть, как она танцует.

— Портвейн! — из кустов возник жизнерадостный Гриша.

В его руках была бутылка «три топора» ноль-семь. Он тут же открыл её, и обернулся в поисках чистого стакана. В 1995 году мы еще не знали разовых пластиковых стаканчиков, и потому на подобные мероприятия таскали с собой стаканы граненые, стеклянные. Я подал ему бутылку минералки, и Гриша быстро сполоснул первый попавшийся стакан.

Лена взяла портвейн и окинула нас взглядом, мол, в одиночку пить, или как? Водка в наших стаканах уравняла ситуацию. Мы чокнулись и выпили.

* * *

Дня три спустя, вместе с Пашей я шел куда-то по городу, и вдруг мы встретили Лену. Она была с подругой, и как-то так получилось, что мы оказались у нее дома.

— Мой Лёшка скоро приезжает, — радостно сообщила она. — Он даже фото прислал. Вот.

И она вытащила из почтового конверта небольшую цветную фотографию, на которой были изображены с десяток бойцов в голубых беретах и новенькой камуфляжной форме. Среди них был и лейтенант, как много позже я узнал, за операцию по присоединению Крыма, получивший по закрытому Указу президента звание Героя России. Но тогда это был ничем ни примечательный группник.

Мы посидели, попили чаю, поговорили ни о чем. А когда на лифте спускались вниз, Паша заявил:

— И все-таки я её подержу за кудряшки. Похоже, она и сама этого хочет…

Спорить мне не хотелось.

* * *

Может, через неделю, я снова встретил её на улице. Она была не одна. Рядом с ней, нежно держа её под ручку, гордо шагал какой-то парень, чуть ниже меня ростом, весь в веснушках, с короткой военной прической и узнаваемым блеском прошедшей войны в нахмуренном взгляде.

Помню, когда я пришел с армии, мама мне несколько раз говорила, что когда я смотрю ей в глаза, ей становится страшно. Отпечаток пережитого навечно застывает в глазах, которые видели то, что нормальному человеку видеть не надо… и потом эти глаза как будто отдают все те кошмары, которые им довелось лицезреть.

Мы встретились взглядом.

Лена там что-то радостно щебетала, но я как будто её не слышал — я молча смотрел в глаза этому парню. А он смотрел в мои глаза. И так мы стояли несколько секунд, изучая друг друга, сравнивая глаза с теми, которые приходилось видеть каждое утро в зеркале ванной комнаты. И, наверное, мы узнали самих себя. Ведь наши глаза несли совершенно одинаковый отпечаток ужаса, горя и неотвратимой жестокости, которые не так давно довелось пережить, переварить в себе, размазать по всем уголкам своего сознания.

— Алексей, — он первым протянул руку.

— Тёзка, значит, — я пожал его ладонь.

Мы стояли и жали друг другу руки — до боли. И улыбались.

— Узнаю спецназ, — сказал я.

Лены для нас как будто не существовало. Она как будто растаяла, растворилась в суете жаркого майского дня, оставив нас друг с другом наедине.

Спустя минуту я уже знал — это друг на всю жизнь. И он это тоже понял.

* * *

Мы сидели все в том же парке, где я впервые увидел Лену. На той же самой скамейке. Мы говорили о войне, о Гудермесе, о спецназе. А она встревала с рассказами о своих танцах, о том, что у нее скоро выпускной (а я и не знал, что она заканчивает школу).

Лёха рассказывал, как он разгребал завалы здания, которое похоронило целый отряд спецназа. А я — как мы искали зенитные орудия в горах. Лена говорила о том, что у нее выходит четверка по алгебре. Он говорил о том, как в его день рождения погиб на мине Стёпа Тучков, ушедший в горы вместо него — ведь день рождения, как-никак. Я рассказывал, как меня, контуженного, таскали по этапам медицинской эвакуации. Лена не умолкала о том, какие нынче туфли в моде, а какие нет. Он объяснял, как считал упреждение при стрельбе из ВСС по бегущей цели на триста метров. Я ведал о том, как из СВД высадил магазин по движущейся машине с четырьмя боевиками, незадолго до этого убившими с десяток мирных людей в рейсовом автобусе. Лена жаловалась на то, что ей практически нечего надеть на выпускной бал.

А еще мы с Лёхой пили водку, постепенно превращаясь в Бахуса и Диониса, сбрасывая моральные тормоза, теряя координацию и рассудок.

— Я подписал контракт, — сказал Лёха. — Когда мы прилетели в Чечню, комбат посоветовал всем так сделать. Чтобы денег заработать. И я должен скоро вернуться в часть.

Лену мы отвели домой — дабы не бесить ее родителей. А сами пошли ко мне — допивать водку. Моя мама вздохнула, увидев меня в пьяном виде (через двадцать лет я приду так же, пьяный, и она вспомнит парня (который придет со мной), которого в 1989 году увидела на сцене городского кинотеатра, когда после демонстрации фильма «Груз 300» на сцену пригласили воинов-афганцев)…

— Мама, познакомься, это Алексей, — сказал я. — Он две недели назад вернулся из Чечни.

Мама, нарезая нам салат,