Перья [Алексей Витальевич Мекка] (fb2) читать онлайн

Странно, что всё так обернулось.

Дорогами мы ходили всегда разными. Закупались в разных магазинах и вращались в абсолютном противоположных друг другу кругах.

Мы не были похожи ни на себя, ни на кого бы то ни было ещё.

Мы были.

В этом и заключалась странность и притягательность той силы, которая свела нас вместе.

Сигареты мы тоже курили разные.

Она взяла с собой пепельницу. Я обошелся урной возле входа.

Разговорились.

Смущенно.

Так, как говорят люди, очутившиеся в одной комнате.

– Чем занимаешься?

– Ничем. А ты?

– Тем же стараюсь.

Пьяные, а от того мечтательные и романтичные.

Мы долго сидели за одним столом, переглядывались и пили. Пили так, словно больше ничего и не оставалось. По сути, так оно и было, ведь собрались мы только за этим. Любые разговоры сводились лишь к разговорам, которые не несли с собой ничего.

Мы просто трепались, надеясь заинтересовать друг друга.

Когда все закончилось, она предложила прогуляться. Домой идти не хотелось, а спать не было никакого смысла, ведь первые лучи желтого дьявола уже норовили забраться мне под куртку, чтобы согреть.

Она не отставала, то и дело, обнимая мою тогдашнюю худобу. Незаметно пощипывая и прощупывая то, что не могла разглядеть под слоем дешёвой мешковатой одежды.

Мне нравилось.

Мне нравилась игривость, которой она распоряжалась, как одним из главных достоинств, не думая о том, что могут сказать сонные прохожие.

Мы смеялись.

Ее слова были абсурдны и бредовы. Никчемные, но смешные, а поэтому такие родные и знакомые, ведь более я ничего когда не слышал. Никчемность всегда сопровождала меня, изображая путеводную звезду. Символ и крест, с которым мне бы предстояло проделать свой путь, как это делают многие другие. Такой же естественный, как воздух.

Холодный и влажный.

Опьяняющий.

Свежий.

Утренний.

Пьяные этим воздухом мы ввалились в круглосуточный магазин и, перебив половину бутылок, сбежали не заплатив.

Нам кричали вслед, пока мы прятались в подъезде соседнего дома. Там, кружась в буйной суете среди грязных лестниц и обшарпанных батарей, мы целовались.

Сталкивались. Разбивались и снова сталкивались не в силах собрать осколки собственной никчемности.

Мы ещё долго просидели на подоконнике, прежде чем местные старухи засобирались покорят мини-рынок, что точно мерзкая плесень, вырос неподалеку.

– Мой идеальный летний парень

Для неё эти слова означали неопределённость. Для меня – конкретный срок.

От чего-то я заранее знал, что всё должно закончиться, так и не начавшись. Быстро вспыхивая и угасая, подобно испорченной зажигалке.

Ни меня, ни её это особо не интересовало, ведь утро уже наступило.

И лето тоже скоро наступит.

Вечер наступил раньше и я проснулся.

В чужой постели.

На незнакомых простынях.

Первым, что я увидел, была беспокойная собачья пасть. Сука уже успела облизать мне всё лицо и, часто дыша, пялилась, ожидая моего пробуждения.

Я услышал голос с кухни, и собака пропала в дверном проеме, перед этим неуклюже приземлившись на короткие черные лапы

Завтракать, ну или ужинать было неловко. Я приготовил яичницу, а моя спутница смотрела на неё с пол минуты, как на зажаренного младенца. После – начала есть, отщипывая небольшие кусочки, стараясь не повредить желток.

Над столом завис календарь с голой девушкой. Лица видно не было.

– Нравится?

– Да очень красиво

– Это я. Не узнал?

Она задрала майку прямо за столом и показала грудь.

– Да, вы очень похожи.

Должно быть, ответ ей понравился, раз она меня не выставила и даже сварила кофе. Он был горький и пережаренный. Подходящий. Вместе с сигаретами, на балконе он отлично смывал вкус, перебродившего в желудке алкоголя.

– Как тебе?

– Горький Ты ужасно его варишь

– Нет, я не об этом. Как тебе, ну, в целом

– Ничего так.

Хороший ответ. Такой ответ говорит сразу обо всем. Еда, кофе, проведенная ночь – всё подходило под определение «неплохо». Не «идеально» или «великолепно», но достаточно для того чтобы быть просто «неплохо». Мне бы хотелось, чтобы всё в моей жизни подходил кто-то определение, но всё шло наперекосяк.

Домой я приходил редко. Большую часть времени мы продавливали диван в ее запыленной квартире. Собака иногда кусала меня за ноги и норовила выжить со своей половины дивана. Хозяйка иногда прикрикивала на неё, и сука, жалобно скуля, пряталась под столом, откуда смотрела за тем, что мы делаем на ее любимом диване.

Мне нравился секс с той девушкой, а моя матушка всё больше нервничала и волновалась, названивая в самые ответственные моменты.

«Как ты?»

«Когда будешь дома?»

«Тебе нужны деньги?»

Деньги были нужны всегда.

Я отшучивался и отнекивался, пока не начинал нервничать и злиться. Это расстраивало ее, расстраивало меня, но больше всех расстраивалась собака, потому что после очередного разговора ей приходилось ещё долго сидеть под столом.

Нежная рука зарывалась в моих волосах, и я засыпал. В той постели мне спалось крепко, а от того беззаботно. Сны приходили не слишком часто, и меня почти ничего не беспокоило. Только странный редкий треск иногда заставлял переворачиваться на другой бок.

Трещали кости мелких птиц, которых она ела, давясь и выкашливая перья.

Об этом пристрастии я узнал чуть позже.

– Что ты делаешь?

– Ничего.

– Ты что-то ешь?

– Тебе показалось.

– Правда?

– Да… Отвернись и спи.

И я спал, а треск продолжался.

Утром я спросил ее об этом, а она ответила:

– Тебе не всё равно?

Мне было всё равно, но любопытно, и любопытством этим подпитывалось моё тело, ведь завтракать в то утро не хотелось.

Время шло. Мы почти не говорили об этом. Редкими ночами я ещё слышал треск, но был так вымотан, что быстро забывал о нём и спал дальше.

Мои сны проявляли себя через этот треск. Возникали из великого ничто, поглощали моё сознание и всеми силами убеждали меня в реальности происходящего. Я старался не поддаваться и продолжал верить в то, что хрустят не мои кости, а лишь ничтожные пернатые тела.

Через несколько недель она выставил меня за дверь, и заперлась в компании своей собаки.

Было слышно, как псина заскулила, а после удара жалобно завыла и замолкла. Я не знал, что мне делать и как поступить, поэтому спустился по лестнице, прошёл несколько километров и укрылся в маленькой комнатке квартиры, которую снимал. Хотелось спрятаться. Исчезнуть со страниц всех адресных книг, и больше не слышать этого треска. Не смотреть в грустные глаза обиженной собаки, и не видеть червоточных снов.

Я врал себе.

Знал, что вру, и продолжал врать. Мне хотелось солгать своему сознанию и ненадолго отстраниться, чтобы вновь вернуться к этому звуку, когда ожидание станет невыносимым.

Хищная птица постучала в оконное стекло уже глубокой ночью. На перьях ещё не высохла кровь, когда я открыл окно и впустил ее.

– Ну, что ты хочешь?

Она сидела на столе и умудренно смотрела прямо в глаза. Казалось, что это птица знает куда больше чем я. Обладает куда большим опытом, по сравнению с которым вся моя жизнь казалась глупым ничтожным мгновением.

Шуткой, над которой никто не смеётся.

Лишь я заливаюсь смехом, пока моё тело усыхает, а кожа покрывается плотным жирным пернатым покровом.

Птица кричит, в какой-то момент ее крик приобретает осмысленные очертанья.

Я боюсь закричать, ведь голос мой может стать знамением, которое привлечет другого куда более грозного хищника.

Птица зовет за собой.

Птице нужна эта компания, ведь так тяжело и страшно лететь прочь из этого холодного края, но я не слушаю. Противлюсь воле природы и лечу на север.

Изнуряющие движения, несущие меня в чужую квартиру на запах чужого постельного белья, а всё ради по-птичьему глупого желания – в последний раз послушать треск тонких костей, дабы сны больше не оставляли меня одного.