Империя господина Коровкина [Макс Гришин] (fb2) читать онлайн

Часть 1

Вступление.

Память никогда не была его сильной стороной, но до самого последнего своего дня он хорошо помнил три события из далекого детства, которые оказали огромное влияние на всю его последовавшую жизнь: как первый раз пробовал курить; как подрался с парнем, который был старше его на несколько лет; и как однажды, не послушав наказа родителей, вышел гулять на тонкий лед залива.

– Дерьмо это всё! – его дед был из крестьян и высокие манеры не были самой сильной стороной его личности. Крепкий и черствый, как оставшийся с выходных в местном сельпо хлеб, он производил впечатление какой-то покрышки, которую выкинули и подожгли, но которая почему-то не догорела. Он сидел на ступеньках крыльца и медленно покручивал в своих желтых пальцах самокрутку из табака, с краю которой, на потрепанной газете, виднелась написанная большими буквами часть заголовка: «члены ЦК КПСС…» Его глаза, красные и влажные от пробитых табачным дымом слез, прищурившись смотрели в лицо внука. – Курение не делает людей взрослыми, запомни это, курение просто превращает их в больных, плачущих и пердящих от своего кашля мудаков! – он выпустил из волосатых ноздрей две струи серого дыма, – и если тебе нужен хороший пример, – здесь он смачно сплюнул в сторону, откашлялся, потом снова засунул толстый конец этой колхозной сигары себе в губы, втянул в себя одним вдохом почти по самые «члены» и выпустил дым из ноздрей в пол, – просто посмотри на меня!

– Курить это круто, Сань! На тебя начинают смотреть как на взрослого, сечёшь тему?! – через несколько дней, в кустах за школой, говорил его дружбан Федя. Он был старше его почти на год и уже обладал тем важнейшим умением, которое поднимало его в глазах сверстников чуть ли не до уровня самого вождя пролетариата, а именно тырить сигареты у пьяного батьки. Правда батька, протрезвев, нередко замечал это, особенно когда сигареты начинали пропадать уже не штуками, а целыми пачками. Тогда Федя приходил к друзьям с синяком на пол физиономии и неохотно говорил, что, мол, сигарет сегодня не будет. На вопросы же друзей о том, как же так и что именно случилось, он всегда злился и предлагал продемонстрировать что произошло на собственной «харе» любопытствующего. Но со временем синяк проходил, батя снова уходил в свой «заплыв» и Федя опять выходил во двор с физиономией, на которой светился уже не синяк, а торжество победы.

– На! – Федя протянул Александру раскуренную сигарету, с одного конца которой тянулась в воздух тонкая струйка дыма, а с другого свисала прозрачная слюна. Александр вытер второй конец о рукав своей куртки и осторожно, стараясь не уронить и не поломать столь ценную и доставшуюся Феде таким трудом вещь, засунул ее в губы.

– Ну-у! Вдыхай давай!

Александр наполнил рот дымом и через несколько минут выпустил его струей перед собой.

– Дурак!!! Ты не в рот, а в себя набирай и через ноздри потом. Дай! Ты только в расход пускаешь… смотри! – он с силой выхватил из рук Александра сигарету и тут же пристроил ее к своим губам. Через мгновение его ноздри расширились и из них, как у дракона из какой-то народной сказки, только что без пламени, вылетели две мощные струи дыма.

– О-о-о! Ну нифига! – Колян, третий парень, который сидел тогда с ними в кустах от ликования взвизгнул как маленькая собачонка, которая после долгой разлуки, наконец-то увидела хозяина. – Дай мне! Дай мне! Ну пожа-а-а-луйста!!!

Федя молча протянул сигарету Коляну, дым продолжал медленно выходить у него из ноздрей. Колян с диким рвением попытался повторить то, что сделал их старший товарищ, но такого изящного дымоиспускания у него не получилось, он закашлялся и вместе с дымом из носа вылезла большая сопля, которая через мгновение приземлилась ему на ботинок.

– Дай! – Федя потянулся за сигаретой, но Колян сделал еще одну затяжку, после которой кашлянул так сильно, что выронил сигарету на мокрую после дождя землю. Федя ничего не сказал ему на это. Вместо слов он лишь влепил ему увесистую оплеуху, которую Коля стоически вытерпел, ибо и сам чувствовал, что виноват. Федя же поднял сигарету и сделал новую затяжку. В этот раз дым не выходил у него из ноздрей, а вышел тонким, хоть и не очень симметричным кольцом из сложенных в букву «О» губ. Ликованию Коли не было уже предела. Он даже вскочил и захлопал в ладоши. Но Федя посмотрел на него как на полнейшего идиота. Да, в тот момент он чувствовал себя богом.

– Держи! – минуту спустя Федя протянул уже остатки сигареты Александру. – Только аккуратнее! Это последняя. Понял?

– Да… понял… – как-то неуверенно проговорил Александр и сразу принял сигарету в руку. Он осторожно вставил ее в рот, потом подождал несколько секунд, как перед чем-то ответственным, вроде чтения стихотворения у доски и, наконец, сделал вдох, в этот раз сделал правильно, легкими, как учил его опытный друг. Поначалу всё было хорошо: дым вошел в него и на несколько секунд остался там, вызывая какое-то приятное щекотливое ощущение где-то внутри. Казалось, всё шло так, как и учил его Федя. Еще немного, еще пара каких-то мгновений и он будет торжественно принят в клуб тех парней, которые не только матерились, но даже и курили, что было уже ваще как круто! Но дед его оказался прав, и судьба приготовила ему сильный удар ниже пояса. Неожиданно для него самого случилось то, чего он так боялся. Дым не вышел из легких с такой же легкостью, с какой вошел. Резкий кашель, вместе со слюнями и дымом, вылетел из его груди и что самое страшное, одновременно с ним тишину пронзил громкий треск неожиданно прорывшегося наружу пердежа. Сигарета выскочила из губ и, пролетев метр с небольшим, опустилась прямо в центр лужи. Коля вскрикнул и на лице его отпечатался дикий ужас. Федя же, наоборот, отреагировал на произошедшее совершенно спокойно. Он не начал орать, не бросился на него с кулаками, не полез за намокшей и распухшей сигаретой в воду, он лишь неспешно приподнялся с корточек, отошел слегка в сторону и поманил Александра пальцем к себе:

– Теперь иди сюда, придурок!

В тот день, вернувшись домой в крайне подавленном состоянии и с синяком под глазом, Александр понял для себя одну важную вещь – не стоит жрать дерьмо, даже если кто-то считает это крутым.

С пьяным парнем, который был старше, Александр подрался уже несколько лет спустя, на даче. Никто не знал его имени, но все знали его кличку – Поляк. Он был из местных, сыном какого-то рабочего на местном лесхозе. Никто не знал, почему Поляка звали именно Поляком. Кто-то говорил, потому, что фамилия его была Поляковский или Поличев, другие говорили, что он был родом откуда-то оттуда, кто-то потому, что жил она на Полянской улице; но несмотря на все эти разногласия, все сходились в одном – он был наимерзейшей тварью, равной которой сложно было найти не только во всей области, но и даже на всей территории некогда великой Речи Посполитой. Александр искренне не понимал, что сделал он тогда Поляку, может посмотрел не так, может сказал что-то не то, а может просто так, ибо он – Поляк, а все остальные – дерьмо, но однажды Поляк, преградив ему у станции дорогу, пообещал «навалять» ему в воскресенье после клуба, потому, что «я буду пьяным, блин, и будет тебе очень хреново».

Эти слова Александр запомнил тогда очень хорошо. Дрожь при вспоминании их чувствовалась в его конечностях до самого того рокового воскресенья. Тогда он решил, что в воскресенье он не будет показываться рядом с клубом, а уедет куда-нибудь подальше кататься на велике. Так он и сделал. Он уехал после обеда из дома и всю вторую половину дня сидел у карьера, запекая картошку в медленно тлевшим перед ним костре. Когда же стало смеркаться и на небе появились первые августовские звезды, он прыгнул на велик и медленно покатил домой. Было уже поздно и по его представлениям у клуба уже должно было всё закончиться. Вот он въехал в поселок, быстро пронесся мима клуба, у которого действительно никого уже не было, доехал до железнодорожной станции, повернул к переезду через пути и тут, откуда ни возьмись, с красной как помидор даже под светом желтых фонарей физиономией, с расстегнутой настежь ширинкой, из которой вылезали пожелтевшие трусы, качаясь в угаре алкогольного опьянения, перед ним появилась неизвестно откуда фигура Поляка. Александр было рванулся назад, в конце концов он мог перебраться через железнодорожные пути и дальше, через автомобильный мост, но тяжелая рука Поляка опустилась ему на плечо и с силой сдавила его.

– Ну чё, блин?! – изрыгнул он, и запах водки, смешанный с солеными огурцами, затмил на несколько секунд даже запах пропитанных креозотом шпал. Александру стало страшно. Он помнил бабушку, которая говорила ему никогда не иметь дело с пьяными. «Пьяные, – говорила она, – это нелюди, они ничего не чувствуют и ничего не боятся. Держись от них подальше». И эта боязнь всех пьяных, переросшая в нем в какую-то алкофобию на базе представления о том, что алкоголь дает необычайные силы, сродни силам чуть ли не самих русских богатырей, была впечатана в детское сознание надолго, до того самого вечера воскресного дня, когда Поляк выполз перед ним откуда-то с расстегнутой ширинкой.

– Отпусти! – крикнул ему Александр и попытался вырваться.

– А-а-а, блин! – проговорил Поляк, его маленькие свиные глазки стали еще меньше, и хоть Александр не мог поймать на себе его взгляд, он понимал, что все-таки попадает в поле его зрения.

– Отпусти тебе говорят! – крикнул он ему еще раз. В этот раз он попытался вырваться с силой, но Поляк для надежности схватил его за грудь второй рукой.

– О-о-о, блин! – снова зашевелились его пьяные губы. Видимо поражённый алкогольной интоксикацией мозг мог рождать в нем лишь односложные фразы, которые не имели никакой особой смысловой нагрузки. Но в этот раз это было нечто большее, чем просто слова. Вторая рука Поляка вдруг отпустила его грудь, размахнулась и как-то слабо заехала ему в плечо (хотя Александр был уверен в том, что целил он с силой и именно в лицо). Но тут случилось что-то совершенно неожиданное. Александр с силой рванулся из этой мертвой хватки Поляка и ему, наконец, удалось это сделать. Поляк снова попытался поймать его, но Александр, сам не ожидая этого от себя, не бросился на утек, как хотел еще каких-то несколько секунд назад, а со всей силы зарядил ему кулаком в левую бровь.

– А-а-й, блин! – вскрикнул Поляк и пошатнулся. Этот удар, усилившийся повышенным содержанием алкоголя в крови, выбил его на несколько минут из равновесия. Где-то пол минуты он стоял перед ним согнувшись, смотря на свои грязные ботинки, и пытался прийти в себя. – Ты чё, блин, а? – наконец, он выпрямился и снова потянул свои руки к Александру. Но новый удар, такой же сильный, уже в самой нос, повалил его на землю.

Сердце Александра сильно билось в груди. В любой момент он ждал перевоплощения этой твари в какого-то злобного мифического бога; ждал, что алкоголь вдруг поднимет его силы, что он вмиг вскочит на ноги, выпирающие мышцы вдруг разорвут заплатанную рубашку и штаны, что его желтые трусы натянутся на этом здоровенном торсе как барабан или вовсе порвутся и Поляк, с его маленькими свиными глазками, с его запахом огурцов и водки вдруг предстанет перед ним как обнаженный Геракл, отлучившийся на несколько минут с пира для того, чтобы сдержать данное обещание и навалять этому городскому у станции.

Такая сцена продолжалась несколько минут. Поляк, отхаркиваясь кровью и отрыгивая, продолжал ползать перед ним прямо в грязи. Он, видимо, хотел встать, но ничего не получалось. Но вдруг Александр услышал какой-то новый звук, поднимавшийся будто откуда-то из самых недр его обидчика. Александр отшагнул назад. На мгновение ему показалось, что пророчества бабушки начинали сбываться. Что что-то нечеловеческое и даже неземное начало прорываться изнутри наружу. Тот самый Геракл, о котором он думал до этого. Еще один шаг назад. Сжатый крепко кулак перед собой. Бежать или остаться? – пронеслась мысль у него в голове… но… мысль эта осталась лишь мыслью. Звук вдруг усилился, стал сначала ниже, потом тоньше и вдруг, неожиданно прорвался наружу целым потоком алкогольно-огуречной рвоты.

– Ну и где ты так долго был, а? Бесстыдник! – бабушка встретила его у ворот с крапивой в руке и несильно, а так, больше для виду, шлепнула его несколько раз по ногам. – Там пьяные вон орут, а ты тут шатаешься до поздней ночи, а?!

– Прости, бабуль! – бросил он ей, и легкая улыбка выступили на его всё еще бледном лице. Уж он-то знал, что это за пьяный орал и почему.

– Ах, он еще и улыбается мне тут! Ах, он бесстыдник! – бабушка выкинула крапиву и всплеснула руками. – А ну в дом быстро мыться и спать! Лыбится он еще тут… ах, бесстыжая ты рожа. Ах, отхожу тебя щас по голой заднице крапивой!

Но Александр улыбался не бабушке, не ее ворчанию и причитаниям. Перед глазами его был образ заблеванного с окровавленной физиономией Поляка, которого он держал своей рукой и который смотрел на него снизу вверх уже совершенно другими глазами и совсем не тем взглядом Геракла, которого боялся он всю неделю. То был уже взгляд страха, взгляд, будто говоривший ему: «отпусти меня, блин, а»?

В ту ночь, почесывая под одеялом покрывшуюся волдырями от крапивы ногу, слушая храп деда и писк комаров над головой, всё еще чувствуя нервное напряжение в своих конечностях, он понял для себя одну важную вещь – в глубине даже самого сильного Геракла, если хорошо копнуть, можно найти смотрящего на тебя испуганным взглядом избитого и заблеванного полячишку. Точно такой же взгляд поймал он на себе много лет спустя в одной из припортовых кафешек, когда жирное тело Пахана, хрюкнув и застонав, повалилось на пол, испуская из-под себя целый поток мочи и крови. Только в этот раз уже не было страха, не было нервного напряжения, был лишь холодный расчет, злоба и жмущий до холостой отсечки спусковой крючок палец. Тот урок у станции усвоил он тогда хорошо.

Но событие, которое Александр помнил лучше всего, и воспоминание о котором пускало мурашки по его коже даже пол века спустя, не было связано ни с курением, ни с алкоголем.

Пара уроков в школе, какая-то математика или физика. Но он не подготовил домашку и вместо школы, запрятав рюкзак с учебниками за мусоропровод, пошел гулять к заливу. Это был уже конец марта или даже начало апреля и родители запретили ему выходить на лед. Да он и не собирался, что он – больной?! Но когда он доехал на автобусе до парка, прошелся по уже таявшей дорожке до залива и увидел черневшие точки рыбаков по всему горизонту, он понял, что этому соблазну противостоять он уже не сможет.

– Эй парень! – крикнул ему кто-то их рыбаков, лишь только он спустился с берега на лед. – Шел бы ты домой, детям тут делать нечего!

Александр отмахнулся от него рукой и проговорил что-то вроде того, что ничего страшного и что он сам за себя отвечает. Рыбак хотел возразить что-то на это его возражение, но в этот момент у него начало клевать и вдруг мир остальной провалился для него в небытие. Когда же он насадил нового мотыля на крючок, плюнул на него по старой традиции, засунул его в лунку и снова вернулся к реальности вещей его окружавших, он попытался найти глазами ушедшего уже куда-то далеко парня и на мгновение ему показалось, что он видел его невысокую фигуру где-то уже в отдалении, но слабый удар в руку, явный сигнал того, что подошел окунь, снова утащил его в подводное царство того священного для всех рыбаков состояния, имя которому «клюет!»

С маршрутом пути Александр определился сразу. Где-то вдалеке, у линии фарватера, был небольшой остров, на котором стоял маяк и росли деревья. Он видел его и до этого, и каждый раз его посещало желание увидеть, что же там было на этом острове. И вот желание его начало воплощаться в реальность. Но это была уже весна и над головой светило яркое теплое солнце. Лед предательски хрустел под ногами. Но он же не трус! Вокруг себя, то дальше, то ближе, он видел сидевших на своих ящиках рыбаков, каждый из которых, уткнувшись в свою лунку, будто говорил ему одним своим присутствием «смотри на меня, парень, и не вздумай ссать!» Некоторые рыбаки, когда он приближался к ним слишком близко, ворчали; один из них даже отчетливо сказал что-то вроде «шел бы ты отсюда на х…» Александр было хотел и ему ответить что-то вроде того, что, мол, не беспокойтесь, что ничего страшного и что он сам за себя отвечает и тому подобное, но в этот момент рыбак добавил что-то, что делало его аргумент уже не уместным: «Ходит тут только и рыбу пугает!»

Остров этот оказался гораздо дальше чем казалось ему в самом начале пути, и он подошел к нему только часа через два. Рыбаков здесь уже практически не было и те немногие, которые попадались на его пути, с каким-то удивлением и уже ничего не говоря бросали на него свои косые взгляды.

Здесь, уже на подходе к острову, лед стал трещать сильнее и где-то слева, в направлении Кронштадта, метрах в двадцати от себя, увидел он уже большую проталину, по которой пробегали зыбью мелкие волны. Движение здесь становилось опасным, и он взял слегка правее. Но и здесь было не так всё хорошо, так как лед вдруг затрещал под ногами с такой силой, что он даже остановился и сделал несколько шагов назад. В голове пронеслась одна мысль. Ведь он почти дошел до этого острова – там не было ничего, кроме маяка и деревьев. Может все-таки вернуться? Но нет! Он дал себе обещание дойти до острова и это было уже делом принципа. Он снова шагнул вперед. Один шаг, за ним второй. Лед сильнее захрустел под ногами. Он остановился, он ждал, он прислушивался, он наблюдал. Лед держал. Еще один шаг, за ним второй. Хруст стал громче, шаги его быстрее, до острова оставалось каких-то метров пятьдесят и ему подумалось (ошибочное мнение с его стороны, как понял он уже потом), что двигаться надо быстро, не давая льду времени растрескаться под ногами. Через несколько секунд он бежал уже со всех ног. Лед трещал и проваливался под ногами, один его ботинок уже попал в воду, и он чувствовал влагу на шерстеном носке, оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть, он мог даже разглядеть уже следы по линии берега острова, но вдруг льдина под нажимом его ноги предательски треснула пополам и в мгновение ока тело его ушло под воду.

Он видел всё и всё понимал – серые рукавицы, гребущие воду перед собой; яркие лучи солнца, которые пробивались откуда-то сверху. Он сделал несколько гребков и с силой рванулся из воды наружу, но голова его ударилась во что-то большое и крепкое. Это был лед. Он был над ним. Александр рванулся назад, голова снова ударилась во что-то крепкое. Снова лед! В паническом отчаянии и уже совершенно не контролируя себя, он что-то прокричал и этот крик пузырями воздуха поднялся вверх, упираясь в полупрозрачную ледяную крышку над головой. Он рванулся влево, потом вправо, но куда бы он ни рвался, ледяная крышка была повсюду. Воздуха в легких уже не хватало, он чувствовал, как что-то начало пульсировать в голове, как в глазах начало темнеть. Последняя попытка выбраться наверх, последний удар головой в ледяную крышку. Последний треск льда, который резонировал в воде. Вот и всё, вот так вот, толком не начавшись, закончится его жизнь, и вскоре бултыхавшееся еще несколько секунд назад в воде живое тело станет неподвижным и медленно поплывет вниз, к камням и илу. Он хлебнул воды и тут понял, что это конец. Но через мгновение что-то с силой схватило его за колотившуюся в воду ногу и потащило куда-то в сторону. Он перестал биться. Не было воздуха и не было сил. И вдруг – солнце! Холодный ветер, который облизал его мокрое лицо. Первый большой вдох, он был больше похож на крик, но не наружу, а внутрь. Чьи-то сильные руки потащили его на себя и вскоре он снова оказался на твердой поверхности. Руки отпустили его и он обессиленно рухнул вниз, на холодный лед. Дыхание с тяжелым хрипом и брызгами воды вырывалось из груди. Он чувствовал влагу и холод во всем теле, ну, почти во всем. Почти потому что там, внизу, одной ногой он почувствовал влагу теплую. Обоссался! В его возрасте это было уже, конечно, стыдно. Но какое ему было тогда до этого дело?!

– Да, парень, дурак ты, конечно, отчаянный! – вскоре услышал он рядом с собой чей-то голос. Он оторвал щеку ото льда и увидел рядом какого-то мужика, на вид лед двадцати пяти-тридцати. Он так же лежал на льду, только на спине, а не на животе, и смотрел куда-то вверх, на голубое безоблачное небо. Александр приложил усилие и тоже перевернулся на спину. С минуту оба лежали молча, оба тяжело дышали и смотрели на то, как плыл по небу, оставляя за собой большую светлую полосу, самолет.

– Спасибо…

– За что?

– Спасли.

– Меня не благодари, – проговорил мужик и лежа, не вставая, полез куда-то в карман своего тулупа.

– А кого? – спросил его не сразу Александр.

– Его! – ответил мужик так же после долгой паузы и кивнул куда-то в сторону самолета. Разговор между ними вообще не отличался ни скоростью, ни смысловой нагрузкой, а скорее был какими-то обрывками мыслей, которые каждый из них выпускал из себя, предварительно хорошо и долго взвесив.

– Самолет? – не поворачивая к нему лица проговорил Александр. На улице было достаточно тепло, градусов уже шесть или восемь и под лучами солнца от его одежды начал выходить тонкими струйками пар.

Мужик не ответил ему. Приподняв слегка голову, он поднес что-то к губам и здесь Александр увидел, что это была небольшая металлическая фляга. Он сделал пару глотков и протянул флягу Александру.

– Не, мне нельзя.

– По здоровью что ли?

– Родители не разрешают.

– А по льду тебе родители разрешают ходить?

– Нет.

– Тогда бери! Пару глотков, а то заболеешь.

Аргумент показался Александру достаточно убедительным и он, взяв флягу своей бледной мокрой рукой, поднес горлышко к губам и сделал глоток. Это была водка. Сильно зажгло горло, он закашлялся и приподнялся. Водка тихо поползла вниз по горлу, и он чувствовал, как жгла она и одновременно согревала его организм. Он сделал еще один глоток, потом еще. И, наконец отрыгнув, вернул флягу обратно мужику. Тот взял ее, точно так же сделал несколько глотков и снова засунул ее в карман своего тулупа. Затем он приподнялся и подал руку Александру.

– Спасибо! – как-то неловко пожимая плечами и почему-то уже стесняясь смотреть в лицо своему спасителю, повторил Александр, – утонул бы, если бы не вы…

– Тебя как зовут?

– С-саня, – от холода его зубы уже слабо стучали.

– Меня Володя, – здесь он медленно приподнялся и подал руку Александру. – Слушай, Саня, иди-ка ты быстрее домой! Да осторожней только, под ноги смотри, тут как на минном поле – один неверный шаг и ты останешься здесь навсегда.

– Д-д-да! Я пошел! – Александр поднялся на ноги, стряхнул с себя прилипший снег и лед, и медленно пошел в обратную сторону. Но сделав несколько шагов, он вдруг остановился и повернулся к Володе. – Я бы… дал что-нибудь, но у меня ничего нет, – проговорил он как-то нерешительно и будто даже виновато.

Володя улыбнулся наивности парня. Он снова достал флягу, допил ее содержимое и тут же убрал ее в нагрудный карман тулупа.

– Мне от тебя ничего не нужно, но может когда-нибудь потом ты точно так же окажешься рядом с тем, кому очень понадобится помощь. Помоги, не проходи мимо. Ведь добро, Саня, как и зло, всегда к человеку возвращается.

– Хорошо! – он махнул на прощанье Володе рукой и снова пошел в сторону берега. Лед предательски трещал под ногами. Но он был уже умнее. Он обходил опасные места стороной, он останавливался, он прислушивался, он возвращался назад, один опасный участок он даже прополз на четвереньках, распределяя равномерно давление на лед и, наконец, сумел добраться до берега целым и относительно невредимым.

Он не заболел ни в тот день, ни на следующий. Но отец его, человек чуткий в этих делах, так как сам в свое время имел немало проблем из-за этой страшной болезни, увидев внешний вид сына и учуяв запах водки, достал из шкафа старый военный ремень, который дал ему, уходя в свой последний бой его фронтовой друг Макар, и несколько раз прошелся им по заднице юного Христофора Колумба. Александр не плакал и не просил прощений. Как в процедурном кабинете он терпеливо стоял посреди комнаты с опущенными до колен штанами и лишь желваки ходили на его лице после каждого удара старого вояки. В тот день в нем умерло что-то по-детски наивное и родилось что-то взрослое. В тот день он понял, что этот мир полон опасностей, но одновременно и кучи интересных вещей, совокупность которых и представляла собой ту взрослую жизнь, в которую ему так сильно хотелось окунуться. В тот день, стоя с опущенными портками посреди комнаты, всё еще чувствуя легкое головокружение не то от гулявшего по заднице «Макара», не то от водки, он понял одну важную вещь – не стоит идти дальше, если лед под ногами уже начал ломаться.

Эти слова Володи услышал он много лет спустя, когда он, с измазанным кровью лицом, выполз к каменистому берегу северной части острова. «Добро, Саня, как и зло, всегда к человеку возвращается». Как жаль, что этот урок усвоил он тогда хуже всего.

1.

Прошло много лет и детство его осталось далеко позади. Прожил ли он счастливую жизнь и был ли счастлив спустя все эти годы? Пожалуй, что прожил, и, пожалуй, что был. Даже в свои шестьдесят с лишним он чувствовал себя так, как будто ему было каких-то тридцать. Его мужественное, всегда чуть загорелое лицо, с отбеленными как январский снег зубами, его всегда идеально обточенные и обработанные ногти, копна густых темных волос, которые он начал подкрашиваться лишь несколько лет назад, его подтянутый плоский живот, который он, подходя иногда к зеркалу, не без усилий, конечно, и не без задержки дыхания, подработав контрастностью до того состояния, когда появлялись кубики, в очередной раз отправлял с комментарием в виде гантели и руки с напряженным бицепсом в Инстаграмм. Конечно, он не выглядел на тридцать. Да и на сорок, признаться, тоже не выглядел. Его взгляд, его поза, выражение лица выдавали в нем господина все-таки не самых юных лет. Но что поделать, он не мог обратить время вспять, да и мальчиком, при всем его статусе, смотреться ему тоже не очень-то и хотелось.

Несмотря на его возраст, его здоровью и форме могли позавидовать многие. На это он тратил немалую часть своего времени. Раз в неделю он совершал поездку на велосипеде, которую иногда заменял на пробежку по улицам и паркам утренней Барселоны, раз в два дня посещал зал, где жал на грудь шестьдесят килограммов (немного, конечно, но у него и не было планов на губернаторство в Калифорнии) и не переставал удивлять этих «мажоров» своей способностью подтягиваться. Сходу он мог сделать пятнадцать раз. За один заход! В теории, он мог бы и больше. Но как оказалось – только в теории. Однажды (к счастью, в зале в это время почти никого не было) он попытался проверить предел своего организма и шел уже на восемнадцатое подтягивание, не совсем, конечно, уже чистое, дрыгая при этом ногами, как пойманная за шею курица, кряхтя, морщась, силясь изо всей силы дотянуть свой подправленный пластическим хирургом подбородок к планке. Она была уже вот-вот совсем рядом, совсем чуть-чуть, последний рывок, последнее усилие и опять он, Санек, Саня, Санчоус (как называл он иногда самого себя) сломает все стереотипы, лишится оков, вырвется за пределы условностей этого мира, прорвет границы чего-то там, как говорилось в брошюре одного из элитных залов, которая попалась ему на глаза совсем недавно, но… увы… прорыв хоть и произошел, но совершенно не в том месте, где он его ожидал. «Э-э, полегче, батя», – проговорил ему вдруг организм диким гудением в животе на восемнадцатом разу, и как бы в подтверждение своих слов, он вдруг выкинул перед ним такую штуку, после которого он в спешном порядке, бочком, слегка нагнувшись и придерживая свои уже испорченные тренировочные штаны Bosco, был вынужден ретироваться в уборную, озираясь по сторонам и радуясь только одному – в столь ранний час в зале был лишь он и пара каких-то незнакомых ему залетных дрищей.

После того дня он не пытался уже ничего порвать и снова продолжил удивлять местных как дед, который делает пятнадцать, при этом он уже внимательнее прислушивался к своему организму, который иногда уже с тринадцатого раза начинал слегка стравливать газ в системе.

– Ну что ж, Саня, – философски говорил он себе, направляясь в тот день на своем Porsche Panamera в сторону дома, – возраст уже не тот, вот раньше бы…

Но это его «раньше бы» было не более чем оборотом речи в разговоре с самим собой. Раньше он, хоть и занимался боксом и борьбой, никогда не уделял здоровью столько внимания, сколько сейчас. Времена были такие, что здоровый образ жизни далеко на гарантировал тебе долголетие. Раньше он редко ходил в зал, курил как кочегар (курить он стал уже в конце восьмидесятых, ибо по-другому было уже нельзя), пил как черт, и в диете его не было соевого молока и капусты брокколи (он даже не знал, что это такое) до тех пор, пока ему не перевалило за сорок пять лет и перед ним не открылся совершенно иной мир.

«Ты становишься фитоняшкой» – смеясь, сказала ему как-то Кати, когда он, вернувшись с зала или пробежки, скромно положил себе в тарелку куриную грудку. В это время оба его пацана уминали за щеки жирные, обжаренные на открытом огне их служанкой, мексиканкой Эстелой, креветки. Что ж, обмен веществ молодых организмов это позволял, он же должен был уже о себе думать. «Ты же не хочешь быть замужем за старым уродом, – парировал он ей, отправляя себе в рот очередной кусочек какой-то невкусной, но полезной дряни, запивая это глотком дорогого сухого вина, – ради тебя я готов жертвовать собой».

Впрочем, никакой жертвы с его стороны здесь не было. Временами, уже без Кати, в компании своей большой семьи, особенно в России, он мог позволить себе и что-то посерьезней сухого вина и грудки с брокколи, но он никогда не позволял празднику затянуться долго, оканчивая все свои забавы в безопасное для здоровья и физической формы время. Однако считать его аскетом было бы неправильно. Себя он любил и любил сильно, но в нем это был гедонизм уже куда более высокого порядка.

Барселона. Ему нравилось жить именно здесь. Из всех городов, в которых он когда-либо был, а был он много где, он любил этот город больше всего. В ней не было столичной толкотни Мадрида, с его толпами туристов на узеньких улочках, миллиардами негров, снующих вокруг и пытающихся толкнуть тебе кучу какого-то не нужного тебе дешевого дерьма, не было здесь и шума Нью-Йорка с его сиренами полицейских машин и бесконечным количеством уличных попрошаек, не было здесь питерского холода, и жары Майами, не было московских пробок и вымерших вечерних улиц всегда дождливой Скандинавии. Здесь было тепло, но не жарко; тихо, но не безлюдно; красиво, но не помпезно. Он любил этот город в любое время года. Любил ходить по его улицам, любил ездить на велосипеде по его пригородам, любил носиться на водном мотоцикле вдоль прибрежной линии. Ему нравилось жить именно так. Он любил звук вылетающей пробки дорогого шампанского на фоне балеарского заката и его журчание в бокалах, смешанное с шумом волн и криком морских птиц. Любил видеть, как отражалось голубое небо в ее глазах, как аромат духов, всегда изящно подобранный ей самой (естественно, на его средства), смешиваясь с морским запахом, касался его ноздрей и пьянил его сильнее любого самого крепкого напитка. Он любил вести Инстаграмм, отправляя туда фотографии своего обнаженного по пояс торса, еды, своего дома, города и, конечно, ее; он любил провоцировать зависть к себе, и то что многие считали его русским олигархом, способным купить чуть ли не половину Испании (хотя это было очень большее преувеличение) доставляло ему какое-то особое удовольствие, которому он не прочь был иной раз и подыграть. В конце концов, что тут такого? Пускай смотрят, пускай завидуют.

Конечно, бывали в его жизни и неприятные моменты, и даже комические. Несколько месяцев назад он взял за правило перед публикацией комментариев к фотографиям на иностранных языках показывать их Кати для проверки. Причиной тому был один неприятный инцидент, который произошел когда он, описывая свои необычайные вкусовые ощущения, вызванные таявшим во рту нежнейшим запеченным кроликом, которого попробовали они в одном из австрийских ресторанов, ошибочно написал на испанском вместо conejo en la boca (кролик во рту) carajo en la boca (половой член во рту), чем вызвал всплеск комментариев даже у самых молчаливых своих подписчиков. И это нововведение, вопреки его изначальным опасениям, в конечном итоге пошло ему только на пользу. С того момента как Кати стала вести Инстаграмм за них двоих, «его» комментарии стали длиннее, поэтичнее, и даже слегка, как он однажды сказал ей, впрочем, сказал в шутку, «пидерастичнее». Но это его не смущало. Особенно после кролика. Ведь это было модно. Ведь времена менялись, менялись и нравы, а он был человеком прогрессивных мыслей, и через пару месяцев такого аутсорсинга, количество подписчиков на его страницу почти удвоилось.

Их жизнь казалась идеальной многим, даже тем, кто знал их лично. Материальное благополучие, яркое солнце и воплощенная в жизнь мечта. Конечно попадались и те, кто говорил, что это всё ширма, за которого прячется грязь, дерьмо и ложь. Но это было не так. Да, были и темные полосы, но смотря в общем и целом, реальность их очень сильно была похожа на то, что хотели они показать всему миру. Они не относились к большой когорте тех морально-ущербных созданий, ненавидящих друг друга и весь остальной мир, но расплывающихся в широкой улыбке лишь только на них нацеливался объектив фотокамеры или очередного купленного в кредит Айфона. Они были натуральными. Такими, как есть на самом деле, такими, какими и должны были быть все те, кто никогда не должен был уже беспокоиться о чем-то таком, что никогда не хотел делать. По крайней мере, так считал он. Впрочем, наверное, и она.

Ее звали Кати, и он любил ее страстно. Любил за красоту, за обаяние, за ум. За то, что она, войдя в его жизнь так поздно, сумела так быстро поменять ее к лучшему. Но любила ли она его? По крайней мере ему она говорила «да!» Испытывала ли в действительности те чувства, которые шептала ему нежно на ухо, лежа обнаженной рядом и опираясь на его волосатую грудь своей тоненькой ручкой? Та тень, которая иногда проносилась в его сознании, когда он украдкой смотрел на ее личико, такое молодое, такое гладкое и нежное, личико, будто созданное для наслаждения куда более высшего, чем он мог ей дать. Да. Наверное… Но при всей той разнице в годах, а эта разница была больше чем в тридцать лет, не возникали ли у нее чувства по отношению к тем загорелым накачанным парням, альфонсам с бронзовой мускулатурой, которые прогуливались по пляжу, мило улыбаясь и слабо повиливая своими накачанными в зале или медицинском кабинете ягодицами. Парням, которые готовы были предложить свои услуги любовника любой или любому, кто открыл бы для них свой кошелек. Она говорила что нет, что всё это ее не интересовало, что в жизни она встречала и таких, но что мужчина для нее это нечто большее, чем красивая оболочка, за которой прячется слабое создание, и что он, Александр, ее муж, ее единственный любимый человек во всем этом мире, как раз и есть воплощение того, каким настоящий мужчина должен быть: сильный, умный, опытный и, конечно же, успешный.

Он хотел верить ее словам, он им даже верил, и снова на несколько дней в жизни его наступала светлая полоса, не затмеваемая больше мрачными сомнениями. Но вот они снова гуляли по пляжу или сидели в ресторане, и снова он ловил на ней взгляд кого-то из этих «мажористых гомосеков», и легкий румянец на ее лице, как ответная реакция, которую он так до конца и не мог разгадать, погружал его опять в то задумчивое состояние, которое оканчивало очередной безоблачный цикл его ранимого в этом вопросе сознания.

2.

Был теплый ясный вечер второй половины мая. Машина повернула с оживленного шоссе на тихую улочку Carrer de la Immaculada и въехала на внутренний двор одного из домов. Это был большой двор (el patio grandissimo ¹, как назывался он в рекламном проспекте) с уложенной по всему периметру прямоугольной мраморной плиткой, посреди которой располагались большие клумбы с подобранными по цветовым тонам благоухающими цветами. Автомобиль проехал по вымощенной искусственным камнем дорожке, миновал клумбы, проехал небольшую беседку с находившейся за ней зоной для барбекю и остановился под обвитым декоративным виноградом навесом.

– ¡Buenas tardes, señor Alex! ¿Cómo está? ²– у машины сразу оказался Тьяхо, муж домработницы Эстелы, который занимался тем, что поддерживал двор и бассейн в относительной чистоте и порядке. Его любимым занятием было помогать хозяину таскать сумки и вещи из машины, за что сеньор Алекс, как называл он его, имел свойство щедро благодарить своего «истинного поклонника и друга». Но сегодня сеньор Алекс не попросил его ни о чем, он даже не ответил ему на его приветствие, сегодня сеньор Алекс лишь слабо кивнул ему головой и отвернулся, давая всем своим видом понять, что не нуждается сегодня в его помощи и не имеет желания начинать с ним какой-либо разговор. Александр и раньше держал между собой и Тьяхо порядочную дистанцию, считая его существом странным и даже слегка придурковатым, но до этого он все-таки снисходил до того, чтобы обменяться с ним парой каких-то дежурных фраз про жизнь, про погоду и про здоровье. Тьяхо (чье полное имя было Тьяхо Хосэмария Фернандес де Милагро и кто имел особую слабость к текиле и русской водке) почтительно перемялся с ноги на ногу, глупо улыбнулся своей беззубой улыбкой и поспешил удалиться с глаз долой.

– ¿Problemas con la señora? ³ – спросила его, лишь только он вошел в дом, наблюдавшая за ними из окна кухни Эстела.

– Y me importa una mierda ⁴, – огрызнулся ей расстроенный отсутствием легкой наживы Тьяхо.

– Esto sucede cuando se case con una niña ⁵, – заключила Эстела и снова в руках ее загремела посуда.

Эстела верно подметила, что Александр был не в духе, но в причине такого его настроения в этот раз она оказалась не права. За день до этого действительно произошел один инцидент, который слегка выбил Александра из его душевного равновесия. Вечером предыдущего дня они решили сходить с Кати в ресторан. Обычный вечер обычного воскресного дня, который закончился не совсем обычно. Рядом с ними, через два столика, сидели два парня, оба молодые и веселые, «пидорки», как сразу подметил про себя Александр, но он ошибся, всё оказалось гораздо хуже, и Александр понял это, когда один из них, брюнет с зализанными волосами и с видом Казановы, заметив Кати, начал бросать сначала украдкой, а потом уже и безо всякого стеснения на нее такие взгляды, что казалось, что парень ел ложкой не томатный суп, или что у него там было в тарелке, а разбавленный водой конский возбудитель.

– Мне кажется или этот парень на меня пялится? – спросила тихо Кати у Александра.

– Хочешь я убью его? – ответил он ей с шуткой и повернулся, в открытую уже смотря на этого ходячего тестостерона, который рассматривал его жену таким взглядом, как будто она сидела не в вечернем летнем платье, а полностью обнаженной. Тяжелый взгляд Александра, видимо, оказал какое-то воздействие на парня, он опустил глаза вниз, в стол, и что-то сказал своему другу. Александр посчитал инцидент исчерпанным и снова повернулся к Кати, но по взгляду той понял, что это было не совсем так.

– ¿Disculpe, puedo sentarme un ratito? ⁶– услышал он через мгновение слащавый молодой голосок уже совсем рядом с собой. Он повернулся и увидел, что Казанова стоял рядом. Он окинул его взглядом с ног до головы, но прежде чем он успел отправить его куда подальше (и в этот раз он не спутал бы уже хер с кроликом), парень опустился на свободный стул и со взглядом, в котором не было уже и доли смущения, обратился к Кати:

– ¿Señorita, permite preguntarle su nombre? ⁷

– Me llamo Kate ⁸, – ответила она на английский манер.

– ¿Que quieres? ⁹– оборвал начавшийся диалог Александр.

– Señor, su hija me parece una mujer bellisima y me gusta… ¹⁰ – начал он, но договорить уже не смог, так как вырывавшееся «ч-ё-ё-ё-ё?» Александра громогласно прокатилось по соседним столам, заставив все разговоры вдруг прекратиться в диком ожидании какой-то необычной для столь элитного ресторана развязки.

– No es mi hija ¹¹, баран, б…я! – с гневом бросил ему Александр. Когда он злился, он забывал иностранные слова, но (и здесь надо отдать должное ему врожденному таланту доносить всё до всех предельно ясно), заменял их русскими так хорошо, что даже самый дремучий в этом плане иностранец всегда понимал основной посыл сказанного в свой адрес, – ¡es mi mujer! ¹²– тут Александр добавил острое словцо, видимо для убедительности, но тут же понял, что по ошибке ляпнул про кролика. В итоге он разозлился еще больше и просто послал неудавшегося бойфренда своей «дочери» по-русски на три буквы, а потом, почти сразу следом и на все пять. Парень, слегка ошеломленный такой реакцией, и, возможно, посчитав это шуткой, продолжал сидеть на стуле. Его взгляд бегал с Александра на Кати, с Кати на Александра.

– А вот это ты не хочешь трахнуть? – Александр спокойно поднялся со стула, тяжелый Смит и Вессон 500 оказался в его правой руке. Он прислонил холодное дуло ко лбу неудавшегося любовника и с громким щелчком взвел курок. Парень задрожал как мелкая шавка, выброшенная зимой на улицу, капельки пота ползли по блестящему стволу, попадали в щели компенсатора. Парень попытался отодвинуться назад, но револьвер следовал за каждым сантиметром его движения. Парень пытался что-то сказать; его речь, сбивчивая, заикающаяся, оторванная от реальности, посыпалась изо рта как голубиное дерьмо на машину, которую водитель по тупости своей или невнимательности поставил под балкон любящей птичек бабки.

– Хотел легкого секса, да? – Александр нагнулся к нему. Эта нежная кожа маленького мальчика, этот аромат модной туалетной водички и пот, эти уже влажные от слез и пота щечки. Его ужас и трепет вызвали в нем эрекцию без всяких таблеток.

– ¡No, señor! No, no, no-o-o! ¹³

Последняя «о-о-о» этого мелкого упыренка выдалась слишком длинной, пистолет залез ему по самые гланды, по самый барабан, эти железные яйца его верного друга, наполненные семенами 44 калибра. Сверху, с того места, где стоял Александр, этот парень был похож на дешевую проститутку, которая хотела не напрягаясь срубить баблишка, но которой здоровенный черный парень, что-то вроде Шакил О’Нила, на первом же любовном рандеву засандалил по самые гланды свойбронебойный снаряд. Он хрипел, он бился, он сморкался и большая прозрачная слюна, похожая на материал генетического содержания, потекла изо рта или носа на пистолет, с него на стол и на пол. Александр положил палец на спусковой крючок, привычная упругость металла под пальцем пустила мурашки по его коже, весь мир вокруг него в тот миг будто остановился, он снова чувствовал себя богом, господином, в этот момент здесь и сейчас он, а никто-то другой, мог решать кому жить, а кому умирать. Он был тем, кто мог нажать на курок… И он нажал. Грохот вырвавшихся пороховых газов, брызги крови и прочего дерьма, которым была набита башка этого несчастного ловеласа. Часть черепа, подлетев вверх и сделав какое-то сальто мортале в воздухе, опустилось с громким «шмяк!» кому-то в тарелку. Сеньоры и сеньориты, не хотите попробовать нашего нового блюда от русского шеф-повара? Кто-то вскрикнул, кто-то завизжал, кто-то побежал куда-то прочь. Тело, бездушное и дергающееся лишь безжизненными судорогами, медленно сползло вниз по стулу и опустилось в сок собственной крови и мочи, причем мочи, как оказалось, было в этом молодом организме куда больше, чем крови. Что ж, такие нынче времена! Александр протер пистолет о лежавшую на столе хлопковую салфетку от всей этой дряни и плавно опустился на стул рядом. Его рука медленно опустилась на нежную руку Кати. Проблема решена. He acabado con el problema ¹⁴. Решена так, как хотел того он, но тихое «siento señor, no lo sabia ¹⁵» и тихие шаги прочь снова опустили Александра на место, окончив вмиг полет его фантазии, и снова он видел этот томный взгляд, бросаемый украдкой этим кроликом на его жену с того соседнего стола.

Это лицо молоденького мальчика запомнилось ему почему-то хорошо. Он помнил его еще утром следующего дня, когда выходил на улицу для своей очередной пробежки. Молодой, красивый, дерзкий. Идеальная мишень для старого и больного на всю голову извращенца вроде него. И этот легкий румянец на лице Кати. Что-то неприятно кольнуло его изнутри при этом воспоминании. Эти глаза, полные страсти и грязи, которыми пожирал он ее лицо, ее грудь, ее тонкие изящные руки. Его прядь волос на таком чистеньком и еще почти совсем детском личике. И снова мечты о том, что сделал бы он с ним, попадись он ему где-нибудь подальше от этого ресторана, где-нибудь там, на холодном русском острове.

Он пробежал пять километров, потом семь, потом увеличил до десяти. Почти рекорд и всё еще оставался запас. Он хотел бегать и бегать. Энергии, которой зарядил его этот парень, хватило бы в нем даже на Бостонский марафон, но уведомление о прилетевшем СМС в кармане нового спортивного костюма, в этот раз от Джорджио Армани, заставило его все-таки остановиться.

– Что это? – лицо его прошло через целый ряд метаморфоз и, наконец, замерло в состоянии крайнего удивления. Он подошел к стоявшей рядом скамейке и опустился. Глаза не отрывались от экрана, но в выражении его лица уже появилось что-то другое. Наконец он убрал телефон обратно в карман, приподнялся и двинулся в сторону дома. В этот раз уже медленно. В этот раз погруженный уже в совершенно другие мысли.

Когда вечером этого дня Александр вылез из машины у себя во дворе, лицо его имело угрюмый и недовольный вид. Именно это выражение Эстела и восприняла как признак того, что сеньор и сеньорита имели друг с другом какой-то спор. Но в этот раз ее чуткая проницательность дала сбой. В этот раз причина была в другом. Александр захлопнул машину, зачем-то осмотрелся по сторонам и двинулся ко входу в дом.

На втором этаже, на просторной открытой террасе, с которой открывался вид на старую часть города и бескрайнее светлое в лучах заходящего солнца море, был накрыт стол. Эстела уже была здесь и вовсю суетилась вокруг стола. Она расставляла на нем тарелки, разливала свежевыжатый апельсиновый сок по стаканам и с какой-то искренней улыбкой на лице убирала всё то, что дети, не обращая никакого внимания на ее старания, бросали на стол и на пол. У изголовья стола, чуть ближе ко входу, одетая в светлое легкое платье, сидела Кати. Ее изящные загорелые плечи были оголены и в пышных волосах виднелся цветок только что сорванной во дворе розы. Она оторвала свое красивое личико от телефона, отложила его в сторону и с упреком посмотрела на одного из двух мальчиков, который сидел за столом справа от нее.

– Ты дождешься, что я расскажу всё папе…

– Я не виноват, мам. Это все о-о-он! Он первый на-а-ачал! – округлив пухлые губки, протянул тот жалостливым голоском. На вид ему было лет семь, может восемь.

– Не правда! Не правда! – защищался второй мальчик, который выглядел на пару лет моложе. – Это он! Он начал!

– Я не собираюсь спорить с вами! Но я знаю, что кидаться первым, Платон, начал ты и когда папа узнает…

– Папа что-то должен узнать? – именно в этот момент на пороге появился Александр. – Что вы, пацаны, опять натворили? – он подошел к столу и провел по очереди рукой по волосам сначала одного, а потом и второго мальчика. Близость к семье всегда действовала на него успокаивающе. – А? – через секунду он наклонился над женщиной и коснулся губами ее плеча, которое та, с легкой улыбкой, ему специально чуть приподняла. Потом он опустился на стул и взгляд его остановился на лице старшего из мальчиков.

– Что смотришь, рассказывай!

Платон, на которого слова папы, очевидно, действовали совсем иначе, чем увещевания матери, стушевался и опустил взгляд в тарелку. Его губки надулись и слабо зашевелились. Видимо, он говорил что-то, но говорил про себя, не решаясь сказать это вслух.

– Кидался едой, – Кати ответила за него, – бросил краба в Якоба!..

– Я не бросался! – всхлипнул Платон, и голос его заметно задрожал. – Он сам бросался…

– Краб?

– Да!.. Нет, то есть… Якоб. Он бросался в меня и… и хотел кусить…

– Это не правда!.. Не правда! Это он… он… – начал в раздражении Якоб. Появление отца, видимо, придало ему чуть больше уверенности в себе. Он приподнялся над столом, сотрясая перед лицом своими маленькими ручонками, но гнев его был не долгим. Пролетевшая в тот же миг через весь стол креветка метко попала ему прямо в лоб, оставляя на нем смачный след от соуса Айоли. Якоб вмиг замолчал, опустился на стул, лицо его исказилось в дикой гримасе и рев, не сдерживаемый уже ничем, пронзил тишину теплого летнего вечера.

– Так! Немедленно прекратите. Платон!!! Сколько раз тебе уже говорила, как надо вести себя за столом! – крикнула на него Кати. Но как она ни старалась, голос ее звучал не так как надо, и явно был не убедительным. Она понимала это сама и тут же посмотрела на Александра, ожидая от него какой-то поддержки. Реакция мужа последовала, но не сразу.

– Он первый начал…

– Не правда, не правда!!! Это ты! Ты! Я тебя… не люблю! И я не хочу с тобой больше дружить!.. Ты не хороший, ты… ты…

Платон снова схватил что-то с тарелки (это снова был краб) и бросил его в своего ненавистного врага. Он промахнулся и краб, ударившись в графин, упал на стол. Не удовлетворившись, Платон схватил следующий снаряд, в этот раз большую креветку, но бросить ее он уже не успел. Внезапный грохот заставил его вздрогнуть и замереть. Это был удар отца рукой по столу. Удар был такой силы, что тарелки загремели, несколько стаканов с соком подпрыгнули на столе, разбрызгивая желтый с мякотью сок на белоснежную скатерть, а краб, которого Эстела еще не успела убрать со стола, вдруг подпрыгнул как живой и приземлился прямо в тарелку Кати, отчего та даже вскрикнула.

– Тихо! – прокатился над столом громогласный голос Александра и вокруг воцарилась полнейшая тишина. Эстела, хоть она и не понимала совершенно ничего по-русски, сразу сообразила, что ее присутствие начинало быть лишним и быстро ретировалась прочь. Отец взял с тарелки Кати краба и поднес его прямо к лицу Платону. – Знаешь, что это такое?!

– Краб, – тихо и нерешительно промямлил Платон.

– И что такое краб?

– Это рыба, которая ползает в воде! – ответил за Платона Яков.

– Дурак, это не рыба, это…

– Ти-и-и-хо! – крикнул отец еще громче. Платон тут же опустил глаза вниз, на большое желтое пятно под стаканом сока. – Когда говорю я – вы молчите! Когда молчу я, вы… вы так же молчите! Понятно?! – мальчики поняли это и синхронно ответили «да». – Краб это еда! В данном случае это еда, которой ты, – при этих словах Александр почти ткнул крабом в лицо Платону, маленькие ножки краба при этом слабо тряслись при каждом движении его руки, будто он хотел убежать от семейных разборок этих богатых русских сумасбродов как можно быстрее, – и что такое еда?!

– Еда? – вопросом на вопрос ответил Платон. Он не знал, что ответить и пытался тянуть время, – еда это… это… – он замялся и сбился. Воцарилась полнейшая тишина, казалось даже ветер перестал шевелить листву во дворе, даже птицы замолчали, ожидая ответ, который он так бесплодно пытался родить. Непонятно, сколько бы продолжалась эта неприятная для Платона пауза, но тут к нему совершенно неожиданно пришла помощь. Из-за двери вдруг послышался грохот, какие-то ругательства на испанском языке, потом громкий голос Эстелы, спорившей с кем-то и через мгновение на террасу вылетел Тьяхо с сачком для вылавливания листвы из бассейна. Делая пируэты этим сачком, как мариачи гитарой, он оббежал вокруг стола и встал прямо перед столом, вода капала с сачка прямо на белоснежную скатерть. Александр удивленно смотрел на него. Тьяхо смотрел на Александра.

– ¿Y que? ¹⁶– спросил его Александр после паузы, которая слегка затянулась.

– ¡Estoy aqui, señor! ¹⁷– громко проговорил Тьяхо и подтянул свой живот.

– ¿Y que quieres? ¹⁸

– ¡Me llamó, señor! ¹⁹

– ¿Quien te llamó? ²⁰ Твою мать за ногу! – раздраженно крикнул на него Александр. – Yo dije «тихо», no «Tiago», comprendes? ²¹

– M-m-m, no comprendo nada, señor, ²²– честно ответил Тьяхо и при этом широко улыбнулся всеми своими восемнадцатью с половиной зубов. – Pero si el señor deseo algo, puedo… ²³

– ¡A-a-ah, vete a la mierda! ²⁴– крикнул на него Александр и махнул ему рукой в сторону двери, вся эти глупая сцена его уже утомляла. – Y… и… и сачок этот гребанный свой не надо к нам в дом больше таскать, амиго, – перешел он с ним уже на русский язык. – Иди давай на… куда подальше отсюда. Эстела, – крикнул он уже его жене, которая стояла в дверях, – убери его отсюда нахрен, от него воняет как из пивной бочки! Ей богу, мы же едим тут. Estamos comiendo, entiendes? ²⁵

Эстела и здесь проявила чудеса проницательности. Хоть речь хозяина и была большей частью на русском языке, она, поняв самое главное, подбежала к Тьяхо, схватила его под руку и вместе с сачком утащила его с террасы внутрь дома.

– Что за кретин?! – Александр удивленно посмотрел на жену, которая уже с трудом сдерживала смех от всей этой нелепой сцены. Александру же было не смешно. Он еще раз посмотрел на дверь, из-за которой все еще доносились пререкания Тьяхо и его жены и потом перевел взгляд на свою руку с крабом, которую он продолжал держать чуть вытянутой. – Так что это? – снова обратился он к Платону. Голос того звучал уже гораздо бодрее, ибо он подметил, что обстановка начинала разряжаться:

– Это еда, пап!

– Это краб! – проговорил Александр и тут же добавил, совсем еле слышно, будто самому себе, – нахрен только я его взял? – резким движением руки он выбросил краба с террасы куда-то вниз, и через несколько мгновений все услышали громкий «плюх» со стороны бассейна. – А-а-а! – тут он вспомнил, на чем остановился, и снова громко заговорил. – Еду надо есть! Кидаться едой нельзя, это неприлично, это неуважительно по отношению к тем, кто этой еды не имеет в таком количестве как ты, и вынужден дни напролет сидеть с банкой на паперти и просить подаяние, понимаешь?

Платон сразу кивнул головой, хотя он и не имел ни малейшего представление о том, что такое «напролет», «паперть», «подаяние» и зачем с этим всем надо где-то там сидеть.

– Если я еще раз увижу, что вы кидаетесь едой, и не важно, кто из вас начал – ты или ты, – Александр по очереди ткнул жирными после краба пальцами в одного, потом в другого мальчика, – вы будете у меня только геркулесом питаться, понятно?

– Понятно! – почти одновременно ответили оба мальчика, заведомо уже понимая, что это были лишь пустые угрозы со стороны любящего отца.

– И еще, – продолжал он, – вы уже взрослые ребята, по крайней мере хотите ими стать, а ведете себя как какие-то недоразвитые м… младенцы (в своем возбуждении после этого нелепого разговора с Тьяхо он чудом не проговорил «мудаки»). Вы не чужие люди друг другу, не какие-то парни, которые проходят по улице мимо, задевают друг друга плечом и начинают друг с другом ругаться. Вы не должны враждовать друг с другом. Никогда не должны! Вы не друзья, не враги, не знакомые какие-то, вы братья, братья по крови, а брат однажды – брат навсегда! Вы думаете, мы вечно будем с мамой разнимать эти ваши глупые ссоры по поводу и без? Нет, не будем! Я не вечен и мама не вечна. Никто не вечен. Мы не будем с вами всегда. Может быть вы сейчас этого не понимаете, потому что вы еще дети и вам кажется, что вся жизнь впереди, но люди умирают, так же как животные умирают, как птицы умирают, как даже деревья умирают. Рано или поздно умирают все! Таблеток от старости нет, к сожалению, и не будет их никогда. Такова природа всего, что есть в этом мире. И рано или поздно наступит день, когда вы останетесь одни, без нас, ваших родителей, без тех, кто сидит вот сейчас здесь и разнимает ваши эти глупые споры. И вот тогда вы поймете, что в этом мире кроме вас двоих не осталось больше никого, кому вы можете доверять так, как друг другу. Почему? – Александр замолчал на несколько секунд, своим пронзительным взглядом бегая по лицам обоих мальчиков. Оба смотрели вниз, в свои тарелки, почтительно слушая речь отца и боясь даже громко дышать, – потому что мы одна семья! Вы одна семья. А всё остальное – друзья, подруги, кореша… это всё приходит и уходит, а семья, что бы ты ни сделал, как бы ни нагадил себе и другим, остается с тобой раз и навсегда! Я, ты (он обратился к Платону), мама, Яков мы все члены одной семьи и должны относиться друг к другу с соответствующим уважением.

Александр закончил. Повисла тишина, которую первым нарушил Платон:

– А дядя Миша и Диана? Они… они тоже наша семья?

– Да, и они тоже. Им ты так же можешь доверять как нам с мамой. Наша семья большая. И сила нашей семьи в том, что мы живем в мире и согласии друг с другом. Когда кто-то не прав, он просит прощения у остальных и остальные его прощают. Если он запутался настолько, что не понимает свой неправоты, другие не пытаются извлечь пользы из его беды, а помогают ему выбраться из тяжелой ситуации. В этом и есть отличие семьи от друзей. Это то, как было до вашего рождения и это то, как будет всегда! Это то, что помогало нам пережить даже самые тяжелые для нас времена. Мы всегда держались вместе, всегда выступали одним фронтом против врагов. Семья это святое, запомните это! Семья это самое главное!

3.

Дождь лил весь день не переставая. Новые и новые тучи, как толпы бесконечных врагов, наваливались на город со стороны Пулковских высот, погружая его в водное царство с реками, пузырящимися лужами и машинами, которые носились по проезжей части и поливали всех, кто не успел вовремя покинуть зону поражения их колес. Дождь закончился лишь после десяти. Отгремели где-то вдалеке последние раскаты грома, пролетели над головой последние дождевые тучи и вскоре солнце, пока еще нерешительно и робко, вылезло из-за туч где-то на горизонте. После дождя в воздухе чувствовалась прохлада и свежесть; снова запели в кронах мокрых деревьев птицы, подошли на трапезу к ближайшей помойке бомжи и тощий черный кот, с заспанной мордой, зевая, вылез из подвала и грациозно виляя своими здоровенными, к которым не прикасалась рука ветеринара причиндалами, двинулся на ночное рандеву куда-то в сторону соседнего двора.

На часах было почти одиннадцать вечера, когда из подземного перехода на станции метро Ленинский проспект вышел молодой человек лет тридцати с небольшим. Он был одет в джинсы, серую футболку и черные ботинки. В руке его была куртка, которую он пока не надевал. Его лицо было хмурым и немного встревоженным, но эти черты мог заметить в нем только самый проницательный наблюдатель. Но таких рядом не было. Не потому, что люди разучились понимать друг друга, а потому, что толпе на этого незнакомого серого типа всем было наплевать. Он поднялся по ступенькам на улицу, сделал несколько шагов по мокрому асфальту проспекта в западном направлении и вдруг остановился. Его лицо поднялось вверх, и он сделал полный вдох грудью, всасывая в себя через ноздри запах цветущей черемухи. Выдохнув, он снова двинулся дальше и через несколько сотен метров свернул направо, в ближайшие дворы, сквозь которые пошел в юго-западном направлении к улице Маршала Казакова.

Он двигался медленно и задумчиво. Он даже не пытался обходить лужи и шлепал по ним своими большими черными ботинками, впрочем, такие лужи, какие натворил за весь день не прекращавшийся ливень, обойти было действительно сложно. Он был погружен в какие-то свои мысли и почти не обращал внимание на окружавшие его вещи. Во дворе ему встретились двое бомжей, которые занимались своим обыкновенным промыслом – поиском чего повкусней в мусорных баках. Один из них, при виде молодого человека, натянул на лицо слащавейшую улыбку и обратился к нему с одной из стандартных в таких ситуациях фраз, но молодой человек его не услышал, вернее услышал слишком поздно, пройдя почти с десяток метров. Тогда он остановился, засунул руку в карман, сгреб оттуда всю мелочь и положил бомжу в шапку, которую тот, вмиг подбежав к своему благодетелю, бойко подставил ему.

– На хлебушек, друг!.. – слабым писклявым голосом заметил ему бомж, мужчина среднего возраста, весь тощий и грязный. Лицо его являлось воплощением всех кругов дантовского ада, голос же звучал так, как будто он собирался умереть прямо здесь и сейчас. Он продолжал идти за ним вслед еще некоторое время и что-то говорил, возможно выражал благодарность за «хлебушек», возможно хотел выпросить еще немного, но молодой человек его уже не слышал. Все той же неспешной походкой, сквозь лужи, в прежнем погруженном в себя состоянии, продолжал он движение к какой-то известной ему лишь одному цели. Впрочем, бомж преследовал его не долго. Увидев его полное равнодушие к своей персоне, он, наконец, остановился, обозвал его про себя «гандоном», почесал бороду и пошел обратно к своей кормушке.

– Ну чё, Гаврилыч! – его голос уже звучал громко и четко, – хватит в этом говне копаться. Пойдем лучше водяры купим, теперь должно хватить.

Молодой человек тем временем вышел на оживленную улицу Зины Портновой и здесь накинул на себя легкую клетчатую куртку, которую нес в руке. И тут с ним начали происходить странные трансформации, будто сама эта куртка, как артефакт в какой-то компьютерной игре, вмиг наделила надевшего какии-то незаурядными способностями. Шаг его стал быстрее, движение рук размашистее, походка стала менее твердой и даже слегка пошатывающейся. Задумчивый взгляд сменился чем-то другим – каким-то новым выражением лица, в котором можно было высмотреть что-то дерзкое и тупое. Несколько раз он перепрыгнул через большие лужи, один раз, правда, он не долетел в воздухе до берега и плюхнулся обеими ногами как раз в самое глубокое месте. При этом молодой человек громко выматерился, чем вызвал испуг у какой-то пожилой женщины, которая гуляла рядом с маленькой собачкой. Когда же уже в самом начале Казакова на пути ему попались две молодые девушки, одну из которых бог наделил таким незаурядным размером молочных желез, что они ни чуть ли не рвали пополам ее футболку, он замедлил шаг и без всякого зазрения совести уставился ей прямо туда с таким выражением лица, что девушка, видимо привыкшая уже реагировать на такого рода внимание, вынуждена была показать ему средний палец. Ее же подруга, наоборот, отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила. Ее лицо в миг погрустнело, и в какой уже раз за сегодняшний вечер ей снова хотелось плакать.

На пересечении проспекта Жукова, когда для пешеходов загорелся красный свет, молодой человек было пытался перебежать на ту сторону, из-за чего водитель такси, немолодой толстый мужчина, резко затормозил и сквозь открытое окно обозвал его «лицом нетрадиционной сексуальной ориентации», только в более грубой форме, и попросил «мудилу» внимательнее смотреть туда, куда прется. Впрочем, молодой человек тоже не остался в долгу и отблагодарил удаляющегося дорожного педагода за данный ему урок такой очередью из слов явно непечатного характера, что женщина с дочкой, которой было уже лет пятнадцать и которая, наверняка, имела уже гораздо больший словарный запас, чем ее мама могла даже догадываться, решили отойди от него подальше. За ними последовали еще несколько человек, каждый из который делал это с таким лицом, будто ему нанесли какую-то душевную травму. В итоге рядом с молодым человеком остался только какой-то подвыпивший мужик, которого, видимо, в этой жизни не пугало уже совершенно ничего, кроме крика жены и ее нередкого в его адрес рукоприкладства.

Уже где-то за Жукова, ближе к Доблести, молодой человек заметил магазин с вывеской «Продукты 24» и повернул в его сторону. Небольшой, размером скорее с какой-то ларек, магазин по убранству своему был больше похож на шиномонтаж, за один исключением – на стенах его, на полу и даже на полке, прикрепленной к потолку, лежало, висело, болталось всё то, что могло бы понадобиться джентльмену в его холостяцкой жизни – десятки сортов алкогольных напитков, преимущественно бюджетной ценовой категории, куча закусок вроде чипсов, кальмаров, сушеной рыбы и всяких орешков и, конечно же, презервативы. Последние тем вечером молодому человеку явно были не нужны и он перешел сразу к самому главному:

– Пиво и чипсов каких-нибудь.

Продавец, невысокий смуглый мужчина средних лет, с раскрасневшимися глазами, то ли ото сна, который так бесцеремонно прервал ему молодой человек, то ли от упорного сидения в мобильном телефоне, который лежал рядом, посмотрел на него долгим недоверчивым взглядом и тихо проговорил, пытаясь придать своей речи как можно больше русского акцента:

– Послущайте, пиво мы продаем только до дэся…

– Ай, кончай это дерьмо, командир, разводишь меня как лошпеда последнего, – выпалил на одном дыхании его вечерний посетитель. – Проведешь утром по кассе или вообще не проводи! Есть у тебя касса-то вообще? – молодой человек нагнулся вперед и внимательно осмотрел прилавок и всё, что было рядом.

– Паслущай, – заговорил продавец и все его попытки говорить с подобающим петербуржцу акцентом вмиг развалились как карточный дом, по которому проехал тяжелый грузовик, везущий на стройку цемент, – эта… я не магу, если ты там палицыя, у меня там праблемы…

– Да какой я полиция, командир, – молодой человек быстрым движением достал из кармана остатки скомканных купюр, не больше тысячи в общей сложности, достал ключи от квартиры, мобильник и всё это с грохотом бросил на расцарапанный прилавок прямо перед лицом изумленного продавца. – Во! Смотри! Всё, что есть! – он вывернул карманы на изнанку, махая ими прямо перед глазами продавца, издавая при этом звуки, похожие на не то лопающиеся пузыри, не то на лопасти вертолета. – Где у меня ксива или ствол?! Или чё, не веришь?! Может мне еще штаны снять для убедительности? Там, может, посмотреть хочешь?!

– Э-э-э… – продавец замахал на него рукой и начал трясти головой. – Ненада, да?

– Штаны снять?! Сниму, не вопрос, командир! – молодой человек быстрым движением раскрыл свою красную клетчатую куртку, приподнял футболку, схватился обеими руками за бляху ремня и начал расстегивать его прямо над прилавком.

– Э-э-э-э-э! – заорал продавец и замахал руками уже у своей головы, будто на него только что набросился целый рой пчел. – Я… ненадо, да!!! Продам! Всё продам! Какой пыво тебе?

Посетитель остановился на секунду, но не убирал еще руки с бляхи на поясе, оставляя ее, видимо, как последний аргумент в решении столь деликатной проблемы.

– Степу давай! Хотя нет, – он почесал оголенное брюхо чуть выше бляхи, чем снова вызвал ужас у продавца, – хотя да. Давай Степу. И чипсонов каких-нибудь. Давай… да любые дай, пофиг! – он убрал руки с пояса и футболка снова упала вниз. Продавец облегченно выдохнул, пробормотал что-то себе под нос и достал с полки покрытую пылью бутылку и чипсы.

– С тэбя…

– Да возьми тут сам, командир, сколько надо! – молодой человек кивнул на скомканные купюры, которые лежали на прилавке. Он застегнул куртку, снова убрал в карманы брюк ключи и телефон, а затем и остатки денег вместе со сдачей, которую ему бережно отсчитал продавец. – Ну вот видишь, а ты боялся! – проговорил он ему и слабо ударил продавца рукой по плечу.

– Э, ну тут понимаешь сам, бэз обид, закон… тут у нас приходил нэдавно… – продавец было пытался что-то объяснить покупателю, но тот уже не стал его слушать и покинул магазин так же поспешно, как в него и вошел.

На улице уже начинались сумерки и несколько мигающих звезд появились над покрывшимися буквально за последнюю неделю листьями деревьями. Но темно еще не было. Или не было уже. Петербург входил в то блаженное свое состояние, которое с легкой руки поэтов и романтиков называлось «белыми ночами». И хоть за последние сотни лет многое что изменилось и экраны планшетных компьютеров и ноутбуков уже давно позволяли читать и писать без лампад даже в самое темное время года, это был тот период, который каждый житель города с нетерпением ждал на протяжение всей долгой, вводящей в депрессию слякотью, мокрыми перчатками и сосулями-убийцами зимы.

Молодой человек дошел до оного из перекрестков дороги в новом квартале и свернул направо, к недавно простроенной набережной, которая шла вдоль залива. Было уже поздно и это был вечер буднего дня. Но на улицах этих новых кварталов было всё еще многолюдно. Никто не хотел пропустить мимо себя то мимолетное явление, которые питерцы называют «летом». Где-то недалеко играла музыка и слышался смех. Группа подростков, где-то человек десять парней и девчонок, подогретые вином, которое, пряча от лишних глаз прохожих и, не дай бог, блюстителей порядка они разливали по стаканчикам, а также каким-то кумиром, который читал рэпчагу из небольшой, но орущей на всю улицу музыкальной колонки, бурно обсуждали что-то и смеялись. Один из них, видимо самый альфа-самец в этой стае, пулеметом строчил шутки и остроты, собранные накануне с просторов всего интернета. Девочки, умиленные его стараниями, или просто так, ради приличия, умирали от смеха, что придавало остряку еще больше уверенности в себе и он заводился, кривлялся, брызгал слюной и орал всё громче и громче.

– Почему ты не можешь просто рассказать правду… – фраза, долетевшая до него неизвестно откуда и произнесенная неизвестно кем, заставила молодого человека повернуться. Мимо проходила молодая парочка. На глазах девушки были слезы. Она что-то разгоряченно говорила парню, вид которого был такой, как будто он только что сел на ежа голым задом, но слезть с него ему просто так не давали, ибо был виноват и должен был терпеть. Видимо парень где-то дал маху и вместо ночи страстной любви, на которую он рассчитывал, идя на это свидание, впереди у него была долгая ночь объяснений, отмазок и лести. Молодой человек проводил парня долгим понимающим взглядом. Тот, в свою очередь, тайком, несколько раз, бросил взгляд на компашку с вином и в его грустных глазах можно было прочитать дикое желание поменяться с кем-то из этих парней местами.

Гена. Рядом проходил какой-то мужик с телефоном, который он плотно держал у уха. Несколько раз он останавливался и громко говорил: «Гена! Гена, послушай меня! Ге-е-ена». Для убедительности, видимо чтобы Гена проникся полностью к его словам, мужик сильно жестикулировал руками, преимущественно пуская круги по воздуху. Поравнявшись с молодым человеком, он отнял телефон от уха и обратился к нему:

– Сигареты не будет?

– У Гены должна быть, – как-то не особо задумываясь, ответил ему молодой человек и, не обращая никакого внимания на какое-то недовольное бормотание, которое начал отпускать мужик в его адрес, так же неспешно продолжил двигаться дальше.

В самом конце набережной, там, где она поворачивала налево, а впереди открывался вид на казавшиеся бескрайними отсюда просторы залива, молодой человек замедлил шаг, подошел почти к самой воде, открыл бутылку пива, чипсы и уселся на небольшой заборчик, огораживавший тротуар от проезжей части. Пиво было горьковатым и пенистым. Видимо проходимость в этой забегаловке была никакая и оно пылилось на этой полке уже давно. Но другого-то не было. Да и не всё ли было равно. Он сделал несколько больших глотков, запустил себе в рот целую горсть чипсов, переживал их и смачно отрыгнул, чем вызвал желание у немолодой пары интеллигентных с виду людей прервать свой разговор и обойти его стороной. Молодой человек проводил из вызывающим взглядом, выражая таким образом желание вступить с ними в дискуссию о нравах современного поколения «если чё», но пара была настолько воспитанной, что даже не повернулась к нему, что было крайне разумным решением с их стороны.

Минут через пять Андрей оглянулся по сторонам. Народ кругом был, но все они занимались чем-то своим, не обращая на него никакого внимания. Андрей спрыгнул с забора, поставил бутылку пива на асфальт и подошел к столбу, запрятавшись за которым, как слон за соломинкой, справил малую нужду. Через минуту он снова вернулся к забору, поднял бутылку пива и взобрался на него. Горлышко потянулось к губам, приятный аромат пива коснулся ноздрей, но насладиться в полной мере этим божественным напитком он уже не успел. Через несколько секунд где-то сзади скрипнули тормоза и рядом с ним остановился полицейский УАЗ, из которого, так же вразвалку и не спеша (да, это был Питер), вылезли трое облаченных в форму людей.

4.

– Ты знаешь, Пикассо я открыл для себя не сразу, – раскинувшись в большом бархатном кресле, положив ногу на ногу, говорил спокойным тихим голосом Александр. Пару дней назад у Кати был день рождения, которое они для смены обстановки решили отметить в Тулузе, и теперь, возвращаясь домой в Барселону, остановились по пути в небольшом, но уютном ресторанчике где-то на границе с Андоррой.

– Почему? – Кати отняла от губ бокал с белым вином и на нем остался небольшой влажный след в виде цветка. Кати рассматривала его с легкой улыбкой на лице.

– Когда я был… маленьким (Александр чуть не сказал «молодым», но вовремя опомнился, так как в разговорах с Кати он взял за правило никогда не упоминать ничего, что связано с возрастом), я смотрел на его картины как на какую-то галиматью. Честно! Этот кубизм, этот сюрреализм… всё это мне казалось какой-то халтурой на скорую руку, которую мог бы сделать любой, то есть казалось чем-то второсортным. Понимаешь, искусство таких направлений очень сложно верифицировать, в плане качества. Для этого нужны годы, даже десятилетия. Это приходит со временем.

– Неужели «Герника» для тебя это картина второсортная? – взгляд Кати перелетел с бокала на Александра. Улыбка по-прежнему украшала ее личико.

– Теперь нет, но, признаюсь, так было далеко не всегда. Когда ты приходишь в Русский Музей, Эрмитаж или Третьяковку, ты видишь этих русских живописцев, видишь Шишкина, Седова, Репина, ты можешь сразу оценить качество их работ. Возьмем Репина. Его «Бурлаки на Волге», к примеру. Ну что, не качественно? Не идеально с точки зрения исполнения? Каждый элемент отработан с фотографической точностью, каждый мазок, каждое выражение лица у этих несчастных. Ведь это какая работа была проделана, сколько времени на это ушло, ведь это сразу видно, что шедевр, хотя бы даже по затраченным трудочасам! И это не только у Репина или даже у русских художников. Это у всех живописцев. И посмотри теперь на Пикассо! Чисто так, дилетантски посмотри. «Герника» ладно, картина действительно сложная, но ты посмотри на всё остальное, поменьше масштабом. Ведь, опять же повторюсь, не считай меня деревенщиной, если дилетантским взглядом посмотреть, не нашим с тобой, ведь это какая-то, – при этих совах Александр чуть наклонился к Кати и заговорил тише, будто кто-то из посетителей рядом мог понимать русскую речь и расценить его как человека крайне недалекого, – дешевка какая-то, с точки зрения технического исполнения, имею ввиду. Качество картины как у какого-то школьника. Полная диспропорция глаз, носа, головы, задний фон вообще непонятно чем забит. А это его «Любительница абсента». Ведь тоже нарисовано чёрт знает как. Так и я бы мог нарисовать, если бы хотя бы год походил в художественную школу. А потом знаешь…

– Любимый, ту путаешь технику и искусство. Ведь Пикассо (они оба говорили Пикáссо, на испанский манер, так как оба сходились во мнении, что имя человека, родившегося в Испании, должно было произноситься по-испански) не очень интересовался именно внешней стороной своих картин, его интересовало только внутреннее содержание.

– Вот это-то и смущало. Как отличить художника просто от того, кто не умеет ничего рисовать и просто мажет чёрт знает как? Поначалу я видел в нем лишь шарлатана, который непонятно каким образом, видимо на той же волне времени, что и Малевич со своим «Квадратом», достиг славы, а потом просто зарабатывал на этом деньги.

– Но?

– Но что? – не поняв, переспросил Александр.

– Как правило с такой интонацией в конце говорят «но» и приводят какой-то новый аргумент, – губки Кати снова коснулись бокала.

– А-а-а, – улыбнулся в ответ Александр, – но потом я познакомился с его ранними картинами, вернее с одной из них и мое отношение к нему изменилось.

«Написанная в самом конец девятнадцатого века «Знание и Милосердие», – проговорила про себя Кати.

– Написанная в самом конец девятнадцатого века, – начал с видом эксперта Александр и на мгновение замолчал, поднимая глаза вверх, к потолку, будто пытаясь отыскать в безграничных просторах своих энциклопедических познаний про живопись наименование той самой первой картины Пикассо, – «Знание и Милосердие».

– Что-то знакомое, – голос Кати звучал всё так же спокойно и непринужденно, легкая улыбка оголяла белоснежные зубы, – и что в ней тебя так поразило? – здесь надо оговориться, что Кати не читала мысли Александра, просто Александр, в силу возраста или каких-либо других своих особенностей, имел свойство говорить про одну и ту же вещь одним и тем же людям по нескольку раз, причем умудрялся зачастую говорить теми же самыми словами и с тем же самым языком жестов, что и до этого. Кати относилась к этому с пониманием, как к чему-то, что неизбежно приходило вместе со старостью. Именно про эту картину, про ее фотографическую точность и свое прозрение он говорил ей уже третий раз, что теперь, учитывая два предыдущих раза, ее уже даже немного веселило.

– А то, что она была написана точно с такой же фотографической точность, что и картины Репина, Седова, Куинджи и прочих. И это значило одно – он действительно умел рисовать! А значит, все те картины уже более поздних периодов, весь этот кубизм его и сюрреализм, не проистекал в нем из простого неумения, а из чего-то другого! Он рисовал так не потому, что не умел, а потому, что не считал уже такую манеру исполнения для себя подходящей!

Весь монолог строился точно так же, как и в прошлый раз. Не подозревая сам об этом, Александр зачастую был похож на какого-то актера, который выучил одну роль, но выучил ее хорошо и теперь везде, куда бы он ни попал, исполнял только ее. Но в этот раз Кати было весело. После поездки и подарков у нее было хорошее настроение, и она решила внести некое разнообразие в эту странную игру. Она помнила, что прошлый раз она спросила его из чего же он проистекал, в ответ на что Александр принялся читать ей долгую и нудную лекцию про то, что это шло от «души», от «сердца» и от каких-то других частей тела. Второй раз слушать всё то же самое ей совершенно не хотелось.

– А не кажется ли тебе, что он действительно был шарлатаном, который нисколько не умел рисовать? – спросила она у него и вдруг весело рассмеялась. Повторить одну и ту же вещь точно с такими же словами было смешно, но когда он повторял это уже третий раз, это уже походило на настоящий сюрреализм. Правда она тут же пожалела о своем непроизвольно вырвавшемся смехе, так как сразу подумала, что он может вспомнить свой предыдущий с ней разговор и даже обидеться на нее за столь не совсем деликатное поведение, но по восторженному виду того (когда он делал из себя эксперта по художественным ценностям, лицо его приобретало какой-то напыщенный пафосный оттенок), она поняла, что он не помнил ничего и ни о чем не догадывался. От этого ей стало еще смешней. Она уже даже представила, как вечером расскажет об этом своей подруге, которая жила между Москвой и Миланом, и с которой они имели обыкновение созваниваться по вечерам, и которую Александр, даже не будучи знакомым, успел возненавидеть всей своей душой, так как очень хорошо догадывался о содержании этих их разговорчиков.

– В случае Пикассо точно нет, – продолжал Александр с таким видом, как будто Пикассо был его соседом по лестничной площадке и собственнолично ему всё про себя рассказывал. Он действительно ничего не помнил и ни о чем не догадывался. Его простодушная в этом вопросе натура приписывала смех Кати скорее шарлатанам, нежели себе, – есть у него, конечно, и дешевые вещи, но есть же и «Герника» (а вот здесь их позиции по произношению не совпали. Александр говорил на русский манер, делая ударение на первый слог (как русский мужлан, со слов Кати), сама же она произносила Герни́ка).

– Да, картина действительно великая, – Кати прекратила смеяться и показала знаком подошедшему официанту, что больше вина ей не надо. – Не удивительно, что в музее Королевы Софии народ ходит только в один зал – тот, где висит она.

– Он сумел нарисовать ее очень вовремя.

– Да, она очень неплохо вписалась в картину Европы того времени. Кстати, многие действительно считают, что он написал ее про Вторую Мировую.

– Да, как многие думают, что «Сталкер» Тарковского это про Чернобыль.

– А что это?

– Фильм.

– Русский?

– Да.

– Я такие не смотрю.

В этот момент появился официант с чеком. Лицо его выражало состояние какой-то рабской услужливости и чем ближе дело подходило к финальному расчету, тем лицо его больше принимало какую-то малиново-мармеладную форму. Казалось, скажи ему Александр сейчас выпрыгнуть из своей одежды и пробежаться по залу, работая своим коротким писюном как пропеллером, он с удовольствием бы это исполнил. И причина такого отношения была достаточно проста – несмотря на свой молодой возраст (ему было не больше двадцати пяти), он обладал незаурядной разборчивостью в этих вопросах и его чуткий взгляд еще на входе подметил на руке товарища из России дорогие часы, и, конечно же, главный атрибут любого богатого сумасброда – молоденькую девушку рядом, которую, судя по кольцам, он еще и сделал своей женой. Эти два фактора сразу сплелись в его голове в важное для его финансового благосостояния умозаключения – старый хер был при деньгах и был не прочь их тратить. Ради того, чтобы угодить ему, он даже вспомнил и тут же выложил какое-то выражение по-русски (что-то из Горького или из какой-то рекламы), чтобы уж наверняка растрогать это холодное сибирское сердце, закаленное водкой и гуляющими по улицам медведями, но ни Кати, ни Александр не поняли ровным счетом ничего.

– Понимаешь, о чем он? —тихо спросила Кати у Александра. Русское произношение официанта, действительно, было настолько плохим, что больше напоминало речь жителя планеты Ка-Пэкс, который вдруг заговорил по-украински.

– Видимо что-то по древне-андорски, – так же тихо ответил Александр и всунул в кожаную книжечку официанта, не проверяя чек, две купюры номиналом по сто Евро каждая. – Молодец, друг, постарался. Получи отработанное!

Официант этого только и ждал. Без излишних дальнейших стараний он проговорил лаконично «thank you, sir ²⁶» и быстро удалился. Александр же, старательно прочистив передний ряд зубов зубочисткой, снова вернулся к прежней теме.

– Насчет «Герники» и войны, кстати. Я слышал одну интересную легенду, – начал он. Кати не помнила, чтобы он рассказывал ей когда-то какую-то легенду про Гернику и даже отложила в сторону свой Айфон, в который полезла, воспользовавшись паузой в разговоре.

– Что за легенда?

– Ну ты знаешь, что большую часть своей жизни Пикассо прожил во Франции, в Париже, – Александр снова откинулся в кресле и лицо его приняло прежнее экспертное выражение. – Когда Францию оккупировали немцы в самом начале войны, один из немецких офицеров, видимо поклонник изобразительного искусства, узнав от кого-то там о том, что где-то неподалеку живет великий художник, автор знаменитой картины, которая прошумела на весь свет, решил наведаться к нему и, так сказать, свести знакомства. Он пришел к нему в студию, позвал к себе Пикассо и показал ему фотографию картины, которую принес с собой. «Это сделали вы?», – спросил офицер у Пикассо, – здесь Александр остановился, выдерживая для драматизма паузу. – «Нет, – ответил ему Пикассо, – это сделали вы!»

Кати улыбнулась. История показалась ей красивой, но совсем не правдоподобной.

– Это легенда и не больше, как мне кажется. Пикассо в моих глазах это прежде всего художник, но никак не борец с фашизмом.

– Когда ты настолько знаменит, ты можешь себе позволить дерзости даже с врагами, – проговорил нехотя Александр и тут же отмахнулся от вернувшегося официанта, – keep the change ²⁷!

– Я не думаю, что всё было именно так. Если эта встреча и была в действительности, там присутствовали только два человека. Кто рассказал эту легенду? Немецкий офицер? Сомневаюсь, уж слишком это было не в духе арийцев. Ну а если рассказал Пикассо, – Кати поднялась с кресла и накинула себе на плечи тонкую кофту, – то это не самый достоверный источник.

– Не веришь в силу его сопротивления? – с улыбкой проговорил Александр, открывая перед Кати дверь на улицу. Теплый воздух, наполненный ароматом цветов, приятно касался их лиц.

– Сопротивление тогда было по другую сторону Европы, – уже безо всякой улыбки отвечала ему Кати, – во Франции же люди боялись биться даже словами.

Александр хотел ей что-то возразить, но подумал и решил эту идею оставить.Поэтому несколько минут они шли в тишине. Был уже вечер и на улице стремительно темнело. Солнце уже давно скрылось за горизонтом и тусклые, мерцающие звезды повылезали на небе. Час еще был совсем не поздний, но в этом небольшом приграничном городишке, вернее даже не городишке, а поселке городского типа, как называли они это там, на родине, на улицах уже не было ни души. Все спали, сидели дома или просто провалились куда-то под землю, как почти всегда это бывает с небольшими городками в Европе лишь только стрелка часов переползает за девять вечера.

– Слушай, – Александр заговорил первым, – через пару недель, дней на десять, мне надо будет съездить в Питер. Пара дел, которые требуют присутствия.

Они проходили мимо скамейки, окруженной клумбами с яркими цветами. Кати подошла к ней и молча на нее опустилась. Александр поспешно сел рядом.

– А как же Америка? – спросила она, рассматривая вечерний холмистый пейзаж, как на ладони расстилавшийся с этой видовой площадки. – Ведь мы же туда вроде как собирались.

– Америка никуда не денется! Я вернусь, и мы сразу туда поедем.

– А что за дела в России? – спросила она голосом, в котором Александр уловил уже какое-то легкое недовольство.

– Да ничего особенного, пара дел, которыми надо лично заняться, да и на охоту смотаемся. Ты же знаешь, раз в году, летом, у нас это традиция!

– И если я скажу, что хочу ехать с тобой на эту охоту, ты опять скажешь мне «нет»? В каком-то роде это тоже уже традиция.

Александр предвидел заранее такой поворот разговора.

– Ты видела прогноз, Кейт? Там будет двенадцать градусов тепла и постоянные дожди. Ты как-то идеализируешь всё это. Тебе кажется, что это что-то вроде пляжного отдыха, где ты сидишь целый день под солнцем и только расслабляешься, но это не так! – здесь Александр протянул руку и нежно обнял ее за плечи, – охота это сырость, грязь, холод. А комары! Это вообще отдельная история. Это в Питере и области комаров мало, а в Карелии их как в Сибири! И явно не такие изысканные и культурные, как в Питере. Вся эта грязь не для тебя, ты существо нежное…

– Существо? – удивилась Кати, впрочем, уже без злобы и больше для видимости.

– Ну ты поняла, о чем я! Я не хочу, чтобы ты простудилась там или тебя бы кабан там покусал. Ведь охота это тоже не шутка. Михину собаку прошлый раз кабан задрал прямо у нас на глазах и это притом, что он уже раненый был. Останься в Барселоне с детьми. А я быстро. Неделя с небольшим – это максимум. Больше там делать нечего!

– А в прошлом году ты говорил, что в этом посмотришь.

– И я посмотрел, Кати, честно. Ну надо оно тебе?!

– Пожалуй, что и нет, – она ответила ему не сразу и в знак того, что она наконец-то смирилась с очередным отказом, положила голову ему на плечо. Александр же с силой сжал в своей большой и уже морщинистой руке ее тоненькую ручку. Ему казалось, он знал ее хорошо: она любила тепло, социальные сети, дорогую одежду, элитную косметику и завистливые взгляды себе вслед. Почему она так хотела ехать с ним, причем второй уже раз подряд? Может блефовала? Может таким образом она хотела показать ему свою преданность и то, что она, как жена декабриста, готова была поехать за своим избранным чуть ли ни на край света? Блеф или правда? Эх, если бы он только мог залезть внутрь ее и понять, что творилось в этой ее красивой головке, что пряталось от него за этой завесой красивых глаз, касаний и слов. А что если повернуться к ней сейчас и прямо в лоб сказать, «поехали! давай!» Поедет или нет?! Вот это будет хороший тест на верность. Может согласится, может нет, а может скажет, что да, а потом, за пару дней до вылета вдруг слегка «приболеет».

Это странное чувство охватило его тогда с такой силой, что он готов был уже встать, потянуть ее за руку и сказать: «да!» и «поехали!» Он действительно хотел, чтобы когда-нибудь она ступила с ним на этот остров, чтобы была всё это время рядом, чтобы она точно так же, как и он, держала в руках карабин, чтобы смотрела на жертву сквозь прицел, чтобы касалась своим тоненьким пальчиком спускового крючка мощного оружия, может быть даже нажала его, может быть даже убила! Но это были иллюзии и планы, то, что было лишь целью какой-то отдаленной перспективы на будущее. Но нет! Мысли его остались лишь мыслями. А что, если согласится? Ведь их охота была вещью личной и даже интимной. Охота была делом сугубо семейным, а ее, несмотря на красивое личико, своей настоящей семьей он все-таки пока ещё не считал.

5.

– Ну что, расслабляемся?

Голос сзади прозвучал громко и недружелюбно. Молодой человек нехотя повернулся, имея на лице явное желание отправить эту особь, бесцеремонно влезавшую в его личное пространство куда-нибудь на хутор ко всем половым чертям, но вид полицейской формы и значок патруля на груди, мгновенно остудил его пыл.

– Типа того, командир, – проговорил он недовольно, пытаясь запрятать открытую бутылку пива себе под куртку, но один из полицейских, сержант, заметил это и причмокивая покачал головой.

– Не надо так делать, уважаемый! Ведь прольётся пивко-то, стирать придется! А то, не дай бог, жена или матушка еще учует…

Молодой человек послушался совета служителя порядка и оставил эти жалкие попытки скрыть орудие преступления. Он достал бутылку из-под куртки, и не стесняясь больше своей новой компании, сделал большой глоток.

– Прогуляться вот перед сном решил мальца. Морской воздух, чайки там и всё такое! Врачи говорят для психического здоровья полезно!.. Карма, говорят, улучшается!

– Поссать посреди улицы тоже карму улучшает? – проговорил старший из них по званию, лейтенант.

– Дак я и не ссал, это я так… просто постоял там.

– С членом в руке постоял! Красава! Ну а с пивом что? Зовут-то как?

– Степан Разин.

– Тебя зовут как?

– Андрей.

– И где ты купил Степана Разина, Андрей? – спросил его третий полицейский, старший сержант, в лице которого было что-то южное.

– У черножопых, тут, на углу… – смотря ему прямо в лицо с какой-то дерзостью, ответил Андрей.

Старший сержант недовольно нахмурился, лейтенант же пристально посмотрел на Андрея.

– Не порядок пивко-то пить в общественных местах, гражданин!.. Преступление в наши несвободные времена!

– А, собственно, – Андрей поднял бутылку, приложил ее к губам и остатки пива быстро перетекли ему в рот, – кто пьет-то? Бутылочка-то, опа! Пустая!

– Молодец, Копперфильд!.. – засмеялся лейтенант и в смехе этом было в этот раз что-то естественное и натуральное. – Давай сюда документы, протокол будем составлять!

– Нет документов, командир. Не ношу с собой. Боюсь украдут. Ведь полиция в наше время, командир, вместо поиска преступников, херней всякой занимается! – при этих словах он смачно сплюнул в сторону и со звоном поставил бутылку на асфальт.

– Ну тогда поехали с нами, покажем тебе, чем полиция занимается.

– Куда?

– Туда, куда надо! Собирайся! – проговорил ему старший сержант с южными чертами лица. – Пустую бутылку тоже с собой прихвати, там тебе она пригодится!

– Да ладно, лейтёха! – Андрей заговорил громче. Теперь он обращался исключительно к лейтенанту. Его громкий и уже напряжённый голос привлек внимание многих, в том числе и немолодой интеллигентной пары, рядом с которой он имел тогда неосторожность громко отрыгнуть. Они остановились метрах в двадцати от него и с каким-то особым потаенным удовлетворением начали смотреть на эту воплощавшуюся в жизнь справедливость. – Чё вы до меня-то докопались? Не западло вам меня морщить? Вон пацаны там тоже бухают и чего?!

Лейтенанта покоробило от «лейтёхи», «докопались» и «западло». У него появилось дикое желание впечатать этому красавчику ботинком в лицо, но он смог подавить в себе это желание, по крайней мере здесь, на глазах у всех, и лишь тихо проговорил сержанту: «в машину его». Старший сержант и его напарник только этого и ждали. Они вмиг подскочили к нарушителю и «приняли» его под руки. Андрей было тряхнул плечами, пытаясь освободиться, но силы были неравными и через минуту с небольшим он уже сидел на заднем сиденье козелка, подпираемый двумя мясистыми плечами.

– Да ладно, мужики, чё вы быка-то включаете?! Пивка хлебнул и всё. Я что, докопался до кого-то, а? Отпустите, мужики, не буду больше, ну… бывает, согласен, накосячил, закон там нарушил. Я же так, по-тихому, почти никто не видел. Отпустите, а?

– Мы тебе не мужики, гнида, сейчас я тебе как… – процедил ему сквозь зубы полицейский южной внешности.

– Заур! – окрикнул его лейтенант и полицейский замолчал. Андрей же продолжал:

– Ладно, милиционеры или как вас там, отпустите, а? У меня есть там пара сотенев с собой, давайте по-любовному разойдемся, а?! – голос Андрея уже не звучал так дерзко, как в самом начале и в нем уже был слышен страх.

– За пиво и за то, что отлил где не положено, тебе штраф тысячу рублей будет, а за взятку можешь на пять лет сесть, этого хочешь? – вопросом ответил ему лейтенант.

– Пара сотен! – засмеялся младший сержант. – За пару сотен ты себе пива даже нормального не купить!..

– Херня! – отрезал ему Андрей, – я за полтос купил!

– Живешь-то где?

– А тут, рядом, улица Доблести.

– Дом?

– Зеленый такой… девять этажей. Номер забыл…

– Не местный что ли?

– С Петрика.

– Петрозаводска?

– Петропавловска.

– Это на Камчатке который?

– Ну.

– Далеко заехал. А здесь что делаешь?

– Сел не в тот автобус.

– Чего?

– Деньги, говорю, зарабатываю.

– И чем зарабатываешь?

– Руками, ясно чем.

Лейтенант обернулся к нему и посмотрел с язвительной улыбкой ему в лицо.

– По физиономии и видно, что не головой. Делаешь-то что?

– Ремонты там по дому всякие! Плитку кладу, обои там, потолки и всё такое.

Вскоре полицейский автомобиль подъехал к невысокому трехэтажному зданию с решетками на окнах.

– Э-э-э! Не спать мне тут! – сержант толкнул Андрей в плечо. – Давай на выход, шевели жопой!

Андрей нехотя вылез, потирая лицо ладонью.

– Давай, за лейтенантом! – процедил ему сзади Заур и сильно толкнул в спину, в сторону входа.

Они прошли несколько коридоров и вошли в помещение, общей площадью метров тридцать с небольшим. За столом, в майорских погонах, сидел человек лет пятидесяти пяти с усами и в очках, он не спеша просматривал какие-то бумаги, которые лежали пачкой на столе.

– Это кто? – спросил он нехотя, по виду Андрея и по пустой бутылке, которую он продолжал сжимать в руке, видимо сразу догадываясь о составе его преступления.

– Андрей меня зовут, товарищ…

– Тебя что ли спрашивают? – прервал его лейтенант. – Сначала пописал, товарищ майор, посреди улицы, а потом залез на забор и пиво там пить стал! Документов нет…

– То есть как залез на забор и пиво стал пить? – майор снял очки, положил их на бумаги перед собой и удивленно посмотрел на задержанного.

– Ну… залез на забор и пил. Задницей в смысле… Ну, забор этот, ограждение, в смысле… такое не высокое.

– То, что ты пописать решил это я себе хоть как-то объяснить могу. Ну а на забор-то ты с пивом зачем полез? Ты ведь не против, что я на «ты» так сразу?

– Да ладно, чё там, норм, конечно! – Андрей широко улыбнулся. Майор этот почему-то сразу показался ему по виду нормальным мужиком и скованность его, длившаяся целые несколько секунд, мгновенно прошла. – Да шел тут… товарищ…

– Майор.

– Товарищ майор, шел тут вечером, настроение никакущее, думаю, дай пивка хоть возьму. Тут, понимаете, дело такое. Расстался с теткой своей, в общем… скверное настроение там…

– С теткой?

– Ну с бабой… с девушкой! – для убедительности, Андрей показал какой-то жест, отдаленно описывающий форму гитары.

– И что же ты натворил, что тебя женщина бросила?

– Да ничего! Нового себе нашла… дебила. За телефон ему продалась. Айфон. На рынке купил ей какой-то бэушный, это сразу видно. Послала меня, в общем, ко всем собачьим чертям. Мужик я, говорит, дерьмовый. Денег нет, мозгов тоже. Потратила, говорит, на тебя несколько месяцев своей жизни, лучше бы, говорит, вязать научилась или блог завела. Вали, говорит, к чёрту из моего дома. Ну вот я вышел от нее, весь как… дерьмом полит… Нажраться хотел, думаю блин, пойду ухайдакаюсь в говнину, да на машине надо утром завтра ехать. Ваш брат же в этом деле суров и… и жаден… В общем… решил пивка взять, ну так, душу хоть как-то отвести. А то чё-т тяжело, товарищ командир, на душе так погано, как будто стая собак туда, прям по самые гланды нагадила.

– И что, эта твоя женщина красивой была?

– Да какое, командир… то есть майор, – здесь Андрей засмеялся и даже прихрюкнул, – жирная, усатая свинья и… и блядина в добавок! – при этих его словах оба сержанта прыснули со смеха, лейтенант глупо улыбнулся, а майор окончательно отложил бумаги в сторону и прищурил глаза, пытаясь лучше рассмотреть этого кадра, который таким необычном образом разукрасил эту скучную ночную смену.

– Так, может это и к лучшему, Андрюша? Ты меня извини, конечно, может сердце твое, как говорят, целиком и полностью этой даме принадлежит, но, ведь, с усами, как ты выражаешься, это уж… какой-то поручик Ржевский, ей богу, получается! Это уж, наверное, слишком!

– Да я и не парюсь особенно! – проговорил Андрей тихо и задумчиво, но вдруг лицо его быстро преобразилось и он громко рассмеялся. Он без особой церемонности подошел к столу майора и плюхнулся на стул рядом. – Я ее тоже нормально послал. Уродина ты, говорю. Усы у тебя, говорю, как у командира кавалерийских войск и рожа у тебя, говорю, такая, как будто с банки свиной тушенки срисовывали. И Айфон твой, говорю, говно американское! До-о-олго терпела! Сидела улыбалась такая, типа всё похер. Но как про Айфон ей сказал, вот тут-то ее дерьмом и прорвало! Визжала как свинья. Но дура, хер ли! Мозгов нет. И это… не воспитанная такая, ваще нихера. Но в жопу ее! Чё говорить теперь о ней. Закончил я с ней. Я уж… по правде сказать вам на ухо, майор, и сам тут посматривать по сторонам уже пару неделек как стал. Ну и подыскал уже тут себе другую тёлочку. Поумнее будет мальца, это уж точно.

– И симпатичнее? Ну, по части усов по крайней мере? Бреется?..

– Да… наверное!

– Наверное?

– Не видел пока, но вроде там даже что-то такое… – и Андрей снова показал руками гитару. В этот раз медленнее и гораздо выразительнее.

– То есть, как не видел? По телефону что ли общались?

– В интернете. Фоточку там скинула, но со спины. Лица не видно, но лицо у женщины разве главное? – здесь Андрей снова прихрюкнул, отчего у него даже выдавилась изо рта слюна, которую он поспешил смахнуть на пол, а остатки вытереть рукавом. – Вроде такая ничё себе. Попка такая, ножки, всё там типа на месте…

– Ну уж ты можешь нам в такие подробности не вдаваться. Но, постой, кроме интернета ваши эти знакомства как-то в дальнейшем материализуются?

– Да, завтра! Завтра, мать их, и реализуются! – Андрей бросил взгляд на настенные часы, которые показывали уже начало третьего. – То есть, сегодня уже, получается. Уже скоро, получается. Договорились встретиться с ней побазарить там чё да как, присмотреться.

– Где?

– То есть чё где?

– Встретиться договорились где?

– А-а-а, да в кафехе там какой-то в центре, на Марата. Не помню название, но если надо могу найти, тут у меня записано в СМСке! – Андрей полез в карман за телефоном, но майор махнул на него рукой.

– Оставь это, не надо! Меня, честно признаться, эти твои любовные встречи не очень интересуют, – он откинулся в своем кресле и с полминуты молчал, обдумывая что-то. Наконец он провел пальцами по усам сверху вниз и пристально посмотрел в лицо Андрею. – Ладно, Андрюша. Можешь считать, что тебе повезло. Держать тебя здесь и штрафовать мы не будем. Урок ты, надеюсь, усвоил. Завтра у тебя будет любовное рандеву с этой твоей дамой, на котором ты должен будешь появиться выспавшимся и опрятным. В общем… иди домой… и приведи себя в порядок, а то выглядишь, ей богу, как лошадиная задница. Но смотри, – майор вдруг повысил голос и грозно потряс пальцем над столом, – поймают тебя еще раз за чем-нибудь таким, будем с тобой уже по-другому разговаривать! Верно говорю, лейтенант?!

– Верно, – нехотя прошипел тот. Он как-то исподлобья смотрел на добряка начальника, который испортил им всю малину. Видно было, что вся эта сцена не очень ему нравилась и он с его командой с большим удовольствием приложился бы пару раз по почкам этого оленя… Но майор был майором, а лейтенант лейтенантом, которому не оставалось больше ничего, как стоять в стороне, покачиваясь слабо взад и вперед и бросать глупые взгляды на двух своих, тоже опечаленных подчиненных.

– Ну, Андрюха, – майор откинулся в кресле и его большое пузо, как надувшийся мыльный пузырь, вылезло из-под стола, – давай, вали отсюда. Не то, что мне было не приятно с тобой познакомиться, но видеть тебя здесь я больше не хочу! – он кивнул Андрею в сторону выхода и пошевелился в кресле, отчего оно жалобно заскрипело. Андрей послушно кивнул головой, промямлил что-то вроде «спасибо» и направился к двери. Полицейские последовали за ним. Майор же снова одел свои очки и снова глаза его уперлись в лежавшие перед ним бумаги. Вскоре бюрократическая работа с головой утащила его в свои катакомбы, и он почти полностью забыл про паренька, который еще совсем недавно стоял перед ним. Да и зачем ему было его помнить? Что в нем было такого, что было достойно запоминания? Он встречал таких много раз и очень часто, по своей природной доброте, прописывая им словесный нагоняй, отправлял их куда подальше. И этот раз не был исключением. По крайней мере так думал он в ту ночь. Но в этот раз его многолетняя профессиональная интуиция все-таки дала осечку.

6.

– Реакция на свет нормальная, ссадины и сотрясение. Тошнит? – полная женщина в белом халате выключила фонарик и отодвинулась от Андрея.

– Хочется блевать, мать, но это больше от вашей еды.

– Ну не надо вот этого только мне тут! Еда здесь самая простая, усваивается даже самым слабым организмом.

– Хм-м, видимо не моим. Ну чё, идти-то могу, мамань, а?..

– Надежда Ивановна меня зовут, – проворчала женщина, – сначала подпишите, что отказываетесь от госпитализации и комплексного медицинского освидетельствования. Здесь и здесь подпись надо. Да не тут, а тут! – она ткнула пальцем в нужную часть, так как Андрей начал подписываться за врача. – Теперь ваши проблемы это только ваши проблемы.

– Нет желания тут больше сидеть, целый день уже тут торчу…

– Ну и ничего. У нас тут, молодой человек, в соседнем корпусе есть такие, которые по десять лет лежат и особо не жалуются.

– Так может не живые уже?

Женщина внимательно посмотрела на Андрея.

– Случилось-то что с вами?

– Мудак какой-то… пьяный или слепой… Выехал хрен знает откуда и прямо в лоб мне! Бах! Хорошо еще пристегнут был, а то бы вообще кранты. – Андрей с гримасой потер свой нос. – Еще эти чертовы подушки безопасности, работают, как оказалось. По роже так долбануло, мать, думал нос сломает!

– А что с этим-то, с тем, кто влетел?

– Свалил! Нахрен! – Андрей недовольно покачал головой. – Ему-то что! Там грузовик какой-то или автобус, я даже толком не понял. Вижу лишь фары, бампер, потом на-а-а, блин! Бамц!!! В башке всё загудело, всё поплыло перед глазами, всё в такой пелене, как… как, не знаю, будто выпил так… нормально выпил и идешь под этим делом, всё плывет, всё прыгает вокруг… Народу еще, как назло никого. С трудом скорую вызвал.

– Сотрясение, ясное дело…

– В ушах гудит, звук такой гулкий, как… как, не знаю, голову будто в унитаз засунул и орешь туда. Вылез из машины кое-как – смотрю никого нет уже, только стекла от фар его валяются, да след светлый от краски на бампере. В общем, ищи его свищи, хрен кто найдет!

– А полиция-то что говорит?

– Да приходил уже тут какой-то мусорок. Пол часа сидел тут булки мял, потом встает и говорит, что, мол, всё записал, дело они заведут, но найти этого перца, говорит, вряд ли просто так получится. Говорит, уже тихо так говорит, телефончик хотите дам, позвоните – поищут, но надо, говорит, будет чувачку на лапу присунуть пару пятунь. Красавчик такой, да? Послал я его на ху… хутор, говорю, ты чё, командир, попутал что ли?! За десяток рублев я сам кого угодно найду и яйца повыкручиваю! Тем более машина-то этой десятки и не стоит. В общем обиделся! «Как знаете», – говорит. Морду такую сделал кирпичом и молчал уже потом всё время, что-то только писал там у себя и мне потом на подпись дал.

– Ай-ай-ай! – понимающе покачала головой Надежда Ивановна. – Эти точно никого искать не будут. И кто за ремонт-то будет платить?

– Хрен лысый платить будет! – Андрей горько усмехнулся. – Никто. Эвакуаторщик приехал за машиной на следующий день, попросил его отвезти к чуркам на сервис, может что подмандят подешевке, но от страховой в таком случае я вот что получу, – Андрей сжал кулак в фигу. – Нет, говорят, виновника происшествия – нет и бабла. Вот так вот у нас всё и происходит. Да и хрен ты с этой машиной. Жалко куртку там оставил, новая почти… сперли, наверное, чурбаны или ходят в ней вовсю по своим этим гаражам!

– Что творится, что твориться! – качала головой Надежда Ивановна. – Врежутся – уедут. Собьют кого-то – уедут. Никой совести! Разбаловался народ, ой разбаловался. Нет на них управы! Сажать надо! Сажать! Всегда это говорила…

– Машина-то хрен с ней! Да и куртка в принципе тоже, – прервал ее начавшиеся причитания Андрей, продолжая вслух полет своих мыслей. – Не особо-то и жалко. Это ж вещи. Плохо то, что я из-за этого дебила на свидание не приехал. Столько обхаживал, столько переписывался, первое свидание и… и всё к собачьим херам. Теперь… – Андрей взял с тумбочки свой телефон и нажал на последние исходящие вызовы, – теперь вот звоню – выключен, добавила меня в черный список. Видимо думает, что я дебил какой-то, ну это и понятно – первое свидание и я его просрал. А то, что с человеком что случиться могло – это типа нет, об этом типа даже не подумать! – Андрей прислонил телефон к уху и дождался очередного автоматического ответа о том, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. – Что женщины за существа такие, мать их всех за ногу!

– Может сел или потеряла? Через пару дней сама перезвонит.

– Да не, не сел и не потеряла, мать, – с горечью заметил Андрей. – Удалила даже с сайта знакомств свой аккаунт. Это уже что-то серьезное. Видимо то, что я не приехал, совсем с катушек ее сорвало. Хотя… может и да. Подожду еще пару деньков, может и нарисуется. А не нарисуется, так и пошла она в жопу, другую буду искать!..

– Что удалила? – переспросила не понявшая ничего Надежда Ивановна.

– Аккаунт удалила, ну… в интернете там, на сайте знакомств. Типа регистрируешься, фотку свою ставишь и… в общем знакомишься там с тетками всякими… или с мужиками, это уж кому больше нравится; тебе пишут, ты там пишешь, а потом, если кто понравился, уже вживую свиданку назначаешь, ну и… в общем дальше уже всё там туда-сюда как у обычных людей.

– А-а-а! – Надежда Ивановна понимающе кивнула головой, хотя и не поняла ровным счетом ничего, так как была уверена в том, что «интернет» это было что-то вроде публичного дома, где не происходило ничего, кроме разного рода мерзостей, – так и что в итоге случилось-то?

– Кароч, утром в четверг договорились встретиться в кафехе на Марата. Выехал заранее. Специально выехал заранее, думаю, чтобы не опоздать, первое свидание, ведь это ж надо вовремя быть, да?! Пробки там еще вдобавок. Э-э-х! Уж лучше бы опоздал! Выехал, в общем, проехал пару кварталов и… и… на тебе! Ни машины теперь, ни тетки и… рожа вся разбита. Надо же этому мудаку было взяться, откуда его только чёрт принес?!..

– Тут еще подпись! – Надежда Ивановна подала Андрею какой-то очередной лист, на котором он, даже не читая, сразу поставил закорючку. – Может все-таки пройдете обследование, а?

– Да зачем мне мать… вся эта ваша херня?! – Андрей приподнялся и взял с тумбочки свой кошелек и мобильный телефон. – Да и… нормально там всё, голова прошла уже почти, нос вот только побаливает, но и это пройдет, не первый раз я в своей жизни по таблу получал, – Андрей вдруг громко загоготал, но быстро остановился. Надежда Ивановна неодобрительно покачала головой. Она хотела сказать еще что-то, но из коридора ее кто-то окрикнул, она приподняла со стула свое полноватое тело и, собрав со стола подписанные Андреем бумаги, медленно пошла к выходу.

5.

Высокая трава чертила мокрые полосы на брюках и сапогах. Вода просачивалась сквозь плотную одежду и стекала по ногам в высокие сапоги, от чего они громко хлюпали в такт к каждому движению ног. Дождь не прекращался ни на минуту. Мелкой, но интенсивной моросью падали капли на лицо, на шапку, на промокшую до самой кожи одежду. Было холодно. Ветер, северный и совсем не летний, дул порывами со стороны воды. Он то налетал на идущего с неистовой силой, раздувал полы его плаща и пытался сорвать с него шапку, то затихал до полной тишины, так, что становилось слышно, как касалась трава его одежды, как хлюпали промокшие ноги в сапогах, как где-то, будто совсем далеко, пели свою заунывную песню разбивавшиеся о каменный берег волны.

Он знал, что он спит. Тот же сон, что видел он уже и до этого. Тот же лес, та же погода, та же еле различимая сквозь высокую траву тропа, которая вела к ветхому, запрятавшемуся между вековых деревьев, дому. Сколько раз он был здесь? Он помнил их всех, как помнил все свои значимые добычи опытный охотник. Он был здесь много раз, был во сне, был наяву. Ведь здесь, в этом самом доме, он стал тем, кем был он сейчас, здесь закалялся его характер. Именно здесь он стал настоящим мужчиной. Не в этом наивном юношеском смысле, подразумевающем первую попытку внедрения своего поднимавшегося при малейшей эротической мысли писюна в соседскую деваху на даче у родителей, а в прямом, в самом настоящем. Здесь в первый раз в жизни, сжимая карабин в руке, он понял разницу между собой и другими. Сколько жалостливых причитаний он слышал за все эти годы, сколько просьб, мольбы, угроз от всей этой массы биологического мусора. Со временем он научился их не слушать. Как шумы в радиоэфире проносились они мимо, уходя в небытие вместе с самими источниками этих шумов. Но он не был жесток, скорее расчетлив. Он не был убийцей, он был лишь охотником.

Но сейчас, в этом своем сне, ковыляя в хлюпающих сапогах сквозь заросли высокой травы, промокший под каплями этого северного холодного дождя, он вдруг почувствовал, что что-то менялось, что-то стало другим. Что-то иное поджидало его в этом доме, что-то, что восстало в сыром подвале из тьмы и праха, и что нисколько его не боялось. Сегодня он чувствовал себя по-другому. Смелость и бравада уступали место новому чувству, которое как червь точило его изнутри, откладывая свои личины глубоко в израненную душу. Он чувствовал напряжение и страх, в первый раз в жизни чувствовал, что значит быть не хищником, а добычей.

Последние несколько ступенек вверх, старая ива с раскинувшимися до земли ветками. Он отодвинул ветви руками и вот перед ним из тумана вырисовался он – дом, огромный и мрачный. Он сделал еще несколько несмелых шагов и вступил на крыльцо. Оно слабо скрипнуло под ногами и где-то на чердаке, будто приветствуя его, или, наоборот, его предостерегая, засвистел ветер. Александр остановился. Дышать становилось тяжелее. Сердце сильнее колотилось в груди. Он дышал часто и громко, но воздуха всё равно было мало, будто в нем не было кислорода, будто он были лишь какой-то дистиллированной пустышкой, лишенной всего того, что необходимо было его легким и мозгу.

– Эй!.. Есть кто?.. – он слабо толкнул незапертую дверь и мрак пустого пространства открылся перед ним. Никто ему не ответил, лишь ветер гудел в пустых помещениях, да жалобно скрипели под ногами доски. Александр шагнул вперед. Щелкнула кобура и дуло блестящего Смит энд Вессона направилось во мрак. Подствольный фонарь ярко осветил покрытые вековой пылью стулья и покосившийся от времени круглый стол. Еще пара шагов. Звук взведенного курка и вдруг хлопок, который заставил его вздрогнуть. Желание броситься прочь из этого дома, с этого острова, с этой страны раз и навсегда туда, где спокойствие и комфорт, где всегда хорошая погода… Но это лишь ветер захлопнул за ним дверь, лишь чувства, обостренные этим местом и непогодой до предела, дернули внутри его натянутую струну.

– Чёрт бы тебя побрал… – он проглотил слюну, тряхнул плечами и медленно пошел дальше. Луч фонаря резал мрак, освещая маленькие звездочки суетливой пыли, пятна подтеков на стенах и интерьер старых помещений.

– Есть здесь кто-нибудь?! – проговорил он через минуту, проговорил громче и эхо понесло его слова по пустынным залам и комнатам. Что-то скрипнуло где-то в глубине, что-то зашумело, что-то завыло. Александр вышел из прихожей в холл и приблизился к почерневшей от времени лестнице. Она вела в подвал. Он наклонился, взялся за ручку на почерневшей от времени двери, и потянул ее на себя, но тут же отпустил. Страх пустил электричество по нервам, страх сковывал его движения, и, как опустившегося слишком глубоко аквалангиста, вгонял его в тупое полубредовое состояние. Он сделал несколько больших глотков, вдыхая его вместе с пылью уже без всякой предосторожности и, наконец, дернул дверцу на себя. Она заскрипела и новые ароматы гнили и смрада ударили в лицо.

– Эй! Кто здесь?! – голос его звучал уже тише. Он будто хотел, чтобы его не слышали. Ему никто не ответил, но ветер, играя с его страхом и нервами, завыл громче. Шаг за шагом Александр опускался в подвал. Было холодно и с каждой секундой, с каждым скрипом ступени становилось еще холоднее, будто он шел не в подвал, а медленно опускался в могилу. – Э-э-й, кто-нибудь… здесь… есть?!.. – голос его уже дрожал и сбивался. Он чувствовал, что говорить становилось сложнее – язык с трудом шевелился во рту, он будто отяжелел, будто прилип к небу. И вдруг он почувствовал, что в этой темноте, совсем рядом с ним, был кто-то еще, кто тихо прошептал ему в самое ухо: «одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя».

Дикий ужас овладел им почти в мгновение. Он хотел рвануться наверх, прочь из подвала, прочь из дома к качавшейся на волнах лодке, но дверь подвала, как крышка гроба, со скрипом опустилась над ним. В диком отчаянии, хватаясь руками за ступени, он пополз наверх, он хотел рукой толкнуть дверь наружу, пытаясь вылезли и броситься прочь, но подствольный фонарь потух, оставляя его наедине с этим мраком. И вдруг… движение! Слабый звук. Кто-то стоял в темноте перед ним, кто-то рассматривал его лицо, нюхал его, ощущал его страх. Кто-то, кого он не мог видеть, но кто прекрасно видел его. Александр направил пистолет туда, где чувствовал чье-то присутствие, слышал дыхание, холодное, спокойное и будто неживое. Щелкнул спусковой крючок, курок глухо ударил по капсюлю, но выстрел… его почему-то не произошло. Осечка. Александр нажал на спусковой крючок еще раз, потом еще. Щелкал барабан, курок безжалостно лупил по патронам, но всё это было напрасно. Что-то было не то, что-то пошло не так. Он отбросил пистолет в сторону и снова повернулся к двери. Руками и головой пытался он выдавить ее наружу, пытался вылезти из этого подвала, сдирая в кровь ногти на руках, пытаясь раздвинуть доски, но вдруг чьи-то руки, холодные как лед и сильные, как гидравлический пресс, сжали его плечи и потащили во мрак за собой.

– Sir, please fasten your seatbelt, we are coming for a landing ²⁸, – женский голос пробудил его, возвращая из мрака в его прежний мир. Улыбка борт проводницы, легкое касание его плеча, покачивание самолета и запах обеда, который он давно проспал. Это был сон, бредовый и кошмарный. Он облегченно вздохнул, протер рукой влажный лоб и выглянул наружу. За окном иллюминатора был серый пейзаж. Низкие облака еще цеплялись сверху за крылья самолета, но внизу уже проплывали линии черных дорог со светлыми точками фар ползших по ним автомобилей. Как и во сне, Петербург встречал его своей обычной непогодой.

Коттедж, куда привез Александра водитель, находился в отдаленной части поселка на первой линии Финского залива. Высокий, со смотровой башней, он казался какой-то готической крепостью, которую некогда простроили себе шведы для того, чтобы сдерживать атаки своего во всю рубившего окно в Европу соседа. Гостевой дом, гаражи, котельная, дом для охраны с прислугой, и высоченный забор по всему периметру, – всё это создавало на этих сорока или пятидесяти сотках ансамбль неповторимой строительной мощи, полностью компенсировавшей все недочеты архитектурного дизайна гигантизмом и монументальностью постройки. «Если бы Гауди попросили построить крепость по мотивам Маяковского, то это выглядело бы именно так», – подумал Александр, когда он увидел в первый раз тот дом, который построил себе брат.

– А вот и он! Вот и о-о-он! – услышал он вдруг знакомый писклявый голосок с крыльца.

Александр повернулся.

– Ну здравствуй, брательник! – приветствовал он встречавшего. – Ты, как всегда, при параде?

– Привет, привет! Я же дома у себя, что ж мне, пиджаки да галстуки носить? Заходи… давай, не мокни там! – невысокий полноватый мужчина нетерпеливо переминался с ноги на ногу на крыльце. Было видно, что он очень хотел приблизиться к брату, но поскольку был лишь в халате и домашних пушистых тапках, он не решался спрыгнуть на мокрую траву перед домом. Александр не спеша подошел к нему и всунул свою загорелую большую руку в его бледную пухленькую ручонку. Тот с силой сжал ее и притянул Александра к себе с такой силой, которую сложно было ожидать в таком теле. – Рад тебя видеть, Саша… рад! Нисколько не изменился за год, наоборот – похорошел! – он обнял Александра, поцеловал его в обе щеки и несколько раз хлопнул рукой по спине. – Ну что же мы тут стоим… давай… сыро тут и холодно, не то, что у вас в Испании, небось. Заходи! – он быстро юркнул внутрь и Александр медленно последовал за им.

Внутри было тепло. Пахло жаренным луком и какими-то специями. Брат провел Александра мимо копошившейся на кухне домработницы в большой зал. В этом зале, в дорогом кожаном кресле, с бокалом коньяка в руке, закинув ногу на ногу, одетый в костюм с галстуком, ждал их еще один господин. Как и Александру, ему было под шестьдесят с небольшим, но той моложавости, которая с первого взгляда бросалась в глаза при виде Александра, в нем не было. Наоборот, было что-то, что сразу намекало любому вошедшему, что бокал в его руке по утрам был вещью далеко не редкой. При виде вошедшего Александра, мужчина приподнялся и поставил бокал на край стеклянного столика. С широкой улыбкой и вытянутыми вперед руками он двинулся к вошедшему и точно так же как и брат обнял его.

– Здравствуй, Петро! – Александр похлопал его по плечу и слегка отодвинулся, смотря в его красноватые глаза. – Всё как всегда! Ты хоть когда-нибудь расстаешься со своим костюмом? С женой своей ты тоже, наверное, спишь в галстуке?!

Петро улыбнулся и слегка отодвинулся от Александра:

– Друг мой! С женой я уже не сплю много лет, по крайней мере со своей!

– Опа! А, Миш, каков красавец?! Ты посмотри на него – само воплощение половой энергии! – Александр слабо коснулся кулаком живота Петро. – В зал-то ходишь еще?!

– Нет, занятие в наше время совершенно бессмысленное, – улыбаясь, заметил тот.

– Это почему же?

– Женщин в наше время гораздо больше интересует что у тебя здесь, нежели тут, – он поочередно показал сначала на свой нагрудный карман, потом на бицепс правой руки. – Ведь мудрость она, Саша, с годами приходит!

– Ну уж это ты зря! Видимо мы с тобой с разными женщинами общаемся. Впрочем, вижу, ты в нормальной форме.

– Дак это потому, что толком не жрет ничего! – ответил за него Миха и тут же затрясся от смеха.

– Гуляю пешком много, – с легкой улыбкой ответил Александру Петро.

– Где?

– По поселку. Каждый день. Ведь движение это жизнь, как сказал Ньютон! – он засмеялся и отпустил из своей руки руку Александра.

– Не уверен, что Ньютон говорил именно так, но в целом согласен. Двигаться, конечно, надо. Правда, говорю Миша? – Александр повернулся к брату, посмеиваясь. Тот понял намек, но нисколько не стушевался и не обиделся. Наоборот, он хлопнул себя обеими руками по брюху, которое давило на халат изнутри и так же с улыбкой проговорил:

– А я тоже в форме! Это у меня пресс вылезает, мужики!

Все засмеялись. Петро взял Александра под руку и подвел его к свободному креслу, которое было рядом со столиком. Миша дошел до входной двери, захлопнул ее и закрыл на щеколду изнутри. Затем он бухнулся на большой кожаный диван у стены.

– Что-нибудь выпьешь? – поинтересовался Петро.

– Пока нет.

– Как долетел, расскажи?

– Нормально. Вот только трясло. Так трясло, что даже сны всякие… странные снились.

– Я эти самолеты вообще не выношу. Никогда не летаю! – утвердительно кивнул головой Петро. – Знаешь, для меня лучше проехать на машине ночью по неосвещенной трассе в какую-нибудь дикую непогоду, чем летать.

– Ты думаешь это безопаснее?

– Спокойнее, по крайней мере. Ведь кто бы там что ни говорил про статистику, но на машине всегда запасной выход есть. Всегда можешь остановиться, закрыть глаза, посидеть, подумать, а потом сказать – «а катись оно всё к черту», выйти, бросить ее и пойти куда глаза глядят. А вот на самолете – нет. На самолете от тебя не зависит уже ничего. Сидишь в этой консервной банке, смотришь, как крылья трясутся от ветра и только и остается надеяться, чтобы пилот там рычаг правильный дернул или, не дай бог, что-нибудь не отвалилось в полете. Выбора там нет, свободы действий нет.

– Ну и баранов там в воздухе поменьше попадается, согласись! – вступил в разговор Миша. – И права там все сами получали, а не покупали. Не выйдет тебе никакой мудак на встречную полосу потому что пьяный или заснул, или просто водить не умеет.

– Ну уж и нет мудаков! – Петро усмехнулся. – А фактор человеческий как же? Сколько этих катастроф произошло из-за ошибки пилота? Да и пьяные там тоже вроде как попадались.

– Ну уже сколько на дороге пьяных и сколько в небе, я думаю и сравнивать не надо. Выедешь тут в пятницу или в субботу вечером на машине куда-то, проедешь мимо пятака, посмотришь на всю эту молодежь и…

– Господа! – громкий голос Александра вдруг прервал начавшийся оживленный спор и все в один миг замолчали. – Давайте об этом потом. И желательно без меня уже. У нас есть сейчас вещи поважнее обсудить, нет, разве?

При упоминании о «других вещах» лицо Мишы сразу изменилось. Прежняя улыбка ушла и на место ее пришло какое-то нервозное состояние, проявлявшее в нем всегда в частом моргании глаз и покусывании нижней губы.

– Давай подождем, Саша! – проговорил он тихо. – Диана будет тут с минуты на минуту. Без нее не хотелось бы начинать.

– Есть одна вещь, брат, которую я хотел бы уяснить до прихода Дианы, чтобы ее в это не впутывать. Расскажите мне, друзья-товарищи, мать вашу за ногу, кого из вас наградить орденом почетного Петросяна за особые, так сказать, юмористические заслуги?

Петро и Миха переглянулись друг с другом. Еще некоторое время у Петро сохранялась на лице какая-то улыбка, но под конец она превратилась в какую-то натянутую гримасу и вскоре полностью сошла с лица, оставляя на нем лишь легкий оттенок беспокойства и непонимания. Брат же, Миха, вылупил глаза и с открытым ртом смотрел на говорившего, всем своим видом напоминая какого-то окуня, которого выловили только что из озера и бросили умирать на дно лодки.

– Чё? – произнес он где-то через пол минуты, часто моргая своими выкатившимися глазами.

– Твоих рук дело, Михаил Ваганыч?

– Чё моих рук дело? – тем же тоном и с тем же видом переспросил он брата, только в этот раз к морганию глаз и покусыванию губы прибавилось еще и сморкание носом.

– Это! – Александр привстал, быстро достал из кармана куртки мобильный телефон, разблокировал его и с грохотом бросил на стол.

Миша скинул свои пухлые ножки с дивана, вставил их в пушистые тапки и быстро подошел к столу. Петро же оставался неподвижен. Он внимательно рассматривал лицо Александра.

– И… что такое-то, Саша? – Миша взял мобильник и поднес его к глазам. – Что мы тут видеть-то должны?

– А вот это вот я бы хотел услышать от тебя… или от тебя, – взгляд Александра скользнул от Миши к Петро.

– Я не понимаю, – Миха пожал плечами и повернулся за поддержкой к Петро. Тот, сообразив, что в одиночку с этого головоломкой Михе не справиться, приподнялся с кресла, подошел к нему и осторожно взял телефон из его рук. «Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя» – прочитал он вслух. Лицо его мгновенно изменилось, оно будто побледнело, но через пару мгновений, то ли усилием воли, то ли логики, оно приняло прежний слегка румяный оттенок, характерный для любителей выпить до обеда. Только теперь в нем было что-то неспокойное, что-то напряженное. Он аккуратно положил телефон на стол, несколько раз ударил кончиками пальцев по его лакированной поверхности и через пол минуты пошел к своему прежнему месту. Глаза обоих – и Александра и Михи следили за ним, будто одна его походка могла им отрыть глаза на все их вопросы. Но она не открыла. Он сел на свое прежнее место и тихим голосом спросил:

– И что это значит, Саша?

– А вот это я бы хотел узнать у вас.

– Чей это номер телефона?

– Нет номера. Отправлено с сервера бесплатных сообщений.

– Кем?

– А ты не догадываешься?! – Александр поднялся из-за стола. Голос его в одно мгновение изменился. Эту фразу он сказал резко и отрывисто, почти прокричал. – Это что, шутка такая? Мне смешно должно быть?! Слезы может у меня ручьем должны от вашего юмора из глаз потечь, может на полу должен валяться от приступа смеха?! А?!! Юмористы, мать вашу!

– Подожди, брателло, остынь! – заговорил быстро Миша. На смену напряженному состоянию в его лице пришел испуг. Своего брата он боялся сейчас точно так же, как и в детстве. Гнев его никогда не предвещал ничего хорошего. – Ты объясни нормально, мы не понимаем ничего, ну, по крайней мере, я. Ты может, Петро?

– Что случилось, Саша? – в противовес Мише, голос Петро звучал совершенно спокойно. – Что ты хочешь нам сказать?

– Делаете вид, что не знаете, да?! Дурачка со мной играете? Запоздалая первоапрельская шутка, да? Вот только мне не смешно ни хрена! Кто из вас… идиотов хочет поиграть со мной?! Или что, хотите сказать, что это он мне написал? Оттуда?!

– Подожди, Саш! – Петро встал, подошел к Александру и сел на стул рядом. Он положил руку ему на плечо. – Мы реально не понимаем, что произошло! Объясни нормально. Ты тут обижаешь меня, Мишу обижаешь, но… объяснись сначала!

– Кто отправил мне это сообщение?

– Ну не я точно и не Миша, судя по всему. Что оно значит? Угроза какая-то? Шантажировать тебя пробуют? Это бывает иногда, не бойся! Найдем, возьмем за яйченки и…

– Давай без советов этих своих! Конфуций, твою мать! Сколько я этих писюлек и всякий посланий получал в своей жизни! В большинстве своем это лишь пустое сотрясание воздуха…

– Нутак и в этот раз всё то же самое! Не бойся, уладим! Мы же профессионалы. Просто не обращай на это внимание.

– Уладите?! Найдете?! Внимание не обращать? – Александр вдруг засмеялся. – А почему бы и нет? Почему бы реально взять и не забить на это, внимание не обращать. Ведь всякие идиоты бывают. Уж сколько я в свое время их встречал…

– Ну так и всё, брось это дело, забей! – подхватил слова Петро Миша. На его лице снова появилась улыбка, впрочем, она пробыла там совсем не долго. Александр вдруг скинул с себя руку Петро и резко встал. – Вот только проблемка есть, забивальщик ты, твою мать! Тот, кто произнес это, уже давно лежит там, – Александр показал пальцем вниз, – в могиле. Это были последние слова, которые слышал я и которые слышал он, – здесь Александр ткнул пальцем в Петро. – Через пару каких-то секунд я прострелил ему башку! Она лопнула как воздушный шар, в который вогнали шило! Понимаете, что это значит? – Александр замолчал на несколько секунд, окидывая взглядом обоих своих собеседников. – Не, вижу не понимаете нихрена, – он недовольно покачал головой, – мы слышали это вдвоем, он и я! – здесь он снова ткнул в Петро пальцем, – потом обо всем этом узнал ты. Так нас стало трое. Я, ты и ты! – при этих словах он взял телефон со стола и открыл прежнее сообщение, – и вот спустя столько лет, когда я был в Барселоне, где у меня жена и дети, где у меня уже совершенно другая жизнь, я вдруг получаю на свой телефон это послание (здесь голос Александра стал замолкать и под конец фразы стал вообще еле слышен) от покойника со словами, которые слышал только я, ты… и ты… И больше никого!

Закончив, Александр дошел до окна и посмотрел во двор, будто опасаясь, что кто-то мог наблюдать за ними оттуда всё это время. Но там никого не было и через несколько секунд он снова вернулся к столу.

– Итак, я объяснился. А теперь вопрос. Кто мог отправить мне это сообщение кроме вас? Дух потусторонний, призрак, мать его, приведение какое-то в простыне? Или труп его уже разложившийся до самых костей вдруг вылез из могилы на Красненьком, пошел куда-нибудь, куда вы тут ходите, чтобы в интернет зайти и отправил мне это сообщение?! Просто так отправил, да? Поржать. Чисто так, по приколу. Скучно, ведь, в могиле-то. Дай, думает, хоть поприкалываюсь. Так?! – голос Александра снова зазвучал громче, он уже почти кричал, – так я говорю, вашу… за ногу?! А?!! Или в приведения верите? Или в то, что человек, которому башку разнесли на куски еще ходит по земле и СМСки направо и налево строчит?!..

– Послушай, Саш, мне видится это какой-то ошибкой или совпадением, – пытался успокоить его Петро, – ведь… могли просто ошибиться номером или спам…

– Да-да! Сколько лет-то прошло, брат! – поддержал его Миха. – Девяностые были, девяносто пятый или шестой. Двадцать лет уже прошло с лишним! Ты чего, помнишь наизусть, что тебе каждый там из них говорил? Кажется тебе это всё, брат! Что-то другое он сказал, ты это забыл, а теперь что-то увидел и вот тебе показалось, что…

Александр вмиг подскочил к Михе и дернул его за ворот халата с такой силой, что у халата затрещали нитки, а Миша, то ли от неожиданности, то ли от страха, громко пискнул. Но эта сцена не вызвала ни у кого даже улыбки. Напряжённость обстановки убивала всё веселье.

– Послушай… меня… сюда! Если у тебя плохо с памятью, это не значит, что и у меня должно быть так же всё плохо. Я помню это так, как будто это было вчера. Нет, сегодня даже как будто это было помню. Я могу забыть этот твой халат, в котором ты встречаешь гостей, твой этот писк даже могу забыть. Но то, что было тогда в доме – нет! Я помню его глаза в тот момент, его лицо и эту улыбку на его окровавленной физиономии. Я помню слово в слово то, что сказал он мне тогда. Я помню даже интонацию его голоса, его тембр, этот хрип в его легких, помню тиканье настенных часов в тишине! Я помню его лицо. Помню как улыбался он мне тогда за несколько секунд до смерти. Никакого страха, никакой паники, полнейшее спокойствие. Человек, которому прострелили навылет легкое, человек, чьего сына замочили прямо у него на глазах, сидел тогда на полу, прислонившись к стене, плевался кровью и… улыбался! Надежд у него уже не было. То, что ему настал конец, он знал уже точно. Уж меня-то он хорошо знал и иллюзий насчет этого не строил. Еще тем утром в его жизни было всё хорошо, а потом в его дверь постучались мы… и вот теперь ему осталась лишь пара каких-то секунд. И он знал это, он понимал это, и он… улыбался!.. В лицо мне улыбался, смотря в дуло пистолета улыбался, будто это был не конец, будто для него всё это только начиналось!..

– Бред, Саш! Это бред! – Петро перебил его, он пытался выглядеть совершенно спокойно, но нервный озноб бегал по всему его телу и поднял волосы даже на ногах. – Ты сам себя послушай. Тот, кто сказал тебе это мертв. Ты знаешь это сам, не нам тебе рассказывать. Кто отправил тебе это сообщения я не знаю, но… поверь мне, нам поверь, ты знаешь меня, Мишу знаешь. Не мы это были…

– И здесь я снова задаю свой прежний вопрос – тогда кто?

– Не знаю. Но оставь! Может совпадение, может… извини, но может с годами ты действительно что-то подзабыл. Это нормально, это было давно. Это уже прошлое, которого нет. Много времени уже прошло. Мы изменились, мир вокруг изменился, ты изменился. Тебя знают все, его же не помнит уже никто. Это прошлое уже давно похоронено. Оставь это, просто забудь. Я же со своей стороны этим вопросом займусь, закинем пару удочек. Ведь не в первый раз мы такие послания получаем. Если это была какая-то шутка, то шутника этого мы найдем и задница его будет долго дымиться!

– Оставить, говоришь?! – Александр язвительно улыбнулся и снова приготовился говорить, но в этот момент за окном послышался звук двигателя. Он быстро подошел к окну и выглянул на улицу. На хмуром его лице появилась легкая улыбка.

7.

Через несколько минут в комнату вошел еще один человек. Это была женщина на вид лет тридцати, с прямыми длинными волосами, опускавшимися чуть ниже плеч. Она была одета в темный костюм с юбкой, который элегантно подчеркивал ее стройные формы. Рукава костюма были открытыми и на правой руке красовалась большая татуировка, с какими-то иероглифами. В своих руках она держала брелок с эмблемой «Мерседес» и небольшой клатчик с двумя золотистыми буквами – «LV».

Вошедшую звали Диана и она была дочерью Александра. «Самая большая драгоценность всей моей жизни», – как любил говорить Александр всем, кто спрашивал его про нее. И действительно, несмотря на свой уже не юный возраст, она по-прежнему была необычайно красива собой и многие из тех, кто видел ее в первый раз, чувствовали странное желание свести с ней отношения поближе. У нее был какой-то особый взгляд, который, как кумулятивный снаряд, сразу проникал с самую душу смотревшего. Во многом взгляд этот был обязан красоте ее больших темных глаз и правильной форме носа и подбородка (здесь, конечно же, не обошлось без помощи пластической хирургии). В ее глазах был какой-то особый блеск, который при первой встрече заставлял многих мужчин теряться и говорить какой-то несвязный бред. Но была и еще одна особенность в ее взгляде, которая многими, особенно представителями сильной половины человечества, трактовалась совершенно неправильно. Когда она смотрела на кого-то, она не делала это одними глазами, а поворачивала к собеседнику всё свое лицо, будто старалась внимательно изучить каждую морщинку, каждую даже малую черту в его лице. Многие понимали этот язык жестов как особое расположение к себе и почти все они здесь очень сильно ошибались.

Вдобавок ко всем своим внешним качествам, Диана была хорошо образована и воспитана. В беседе она никогда не перебивала без нужды, никогда не садилась на уши с какой-то чушью, вычитанной на какой-то странице какого-то там блогера. Будучи дочерью Александра, она давно не испытывала никакой нужды в деньгах, но своим богатством она никогда не кичилась, образ ее выглядел естественно и натурально, и никак не соотносился с образом тех гламурных «тёлочек», которые разъезжали вокруг на точно таких же дорогих машинах. В разговорах же с малознакомыми людьми, пускай даже стоящими ниже ее на лестнице социально-экономического развития, она вела себя крайне просто и вежливо, зачастую завораживая человека своей харизмой и умением поддержать разговор почти на любую тему, но лишь только этот человек пытался пройти чуть дальше, она сразу давала ему понять, в свойственной ей деликатной манере, что продолжать движение дальше по этой траектории уже не стоит. Это понимали не всё. И тот, кто трудом неимоверных усилий все-таки имел неосторожность пробить этот внешний барьер и подобраться к ней ближе, тот, кто еще совсем недавно считал ее ангелом и существом абсолютно высшего порядка, вдруг сталкивался с тем, что перед ним оказывался совершенно другой человек, нежели поначалу он себе представлял. Он вдруг понимал, что сдержанность эта и деликатность, которые некоторые ошибочно приписывали ее скромности, была не больше чем оболочкой, за которой таилось что-то совершенно другое, что-то не по-женски сильное и опасное. И тогда он стремился уйти от нее прочь, убежать, забыть. Но это было уже нелегко. И цена, заплаченная за это некоторыми, была очень высока.

– А, вот и наша Амазонка! – Александр преобразовался при виде вошедшей Дианы. Вся тревога и злоба вмиг ушла и выражение искренней радости засветилось на его лице. – Ты как всегда бесподобна!

– Привет, пап! Пётр, дядя Миша! – она по очереди улыбнулась каждому, но подошла только к отцу, целуя его в его выбритую щеку, которую он тут же поспешил ей подставить. – Не замерз тут у нас?

– Да, у вас тут явно не Лас Пальмас. У нас в такую погоду даже зимой не каждый из дома выйдет! Дождь, холод! Читал, что у вас снег тут на днях падал. Вот где не хотел бы быть в начале лета, так это в Питере!

– Про снег это уже явно преувеличение, – как-то натянуто усмехнулся Петро. Он еще не до конца отошел от прошлого разговора.

– Боюсь, это правда! Я бы не поверила, если бы не увидела это сама, – ответила она ему с легкой улыбкой.

– Это всё климат, который меняется! – зевая, развалившись на диване, заметил своим тонким голоском Миха. Его жирные белые ляхи вылезали из-под халата, но его это нисколько не смущало, как, впрочем, и всех остальных, кто знал его всю жизнь. – Чайку может, Ди, или вон, как Петька, может погорячее чего налить?

– Лучше бери чай. Я – плохой пример, – с горькой иронией парировал Петро.

– Никто из нас не безгрешен, – ответила Диана с улыбкой, подходя к свободному креслу и осторожно опускаясь в него. Взгляд Петро невольно остановился на ее груди, потом сполз на ее тонкие ровные ноги. Это было совершенно непроизвольно, он сразу понял это и поспешил отвернулся куда-то в сторону, к окну. У него еще было живо воспоминание, как когда-то давно Александр, заметив несколько раз его странные взгляды, обращенные на его тогда уже совершенно раскрывшуюся в женском плане, но всё еще несовершеннолетнюю дочь, схватил его всей пятерней за яйца и держал его так до тех пор, пока Петро, тоненьким голоском только что прорезавшегося на «кукареку» петушка, не дал ему развернутое обещание не то что не думать и не смотреть, а напрочь забыть, что у него есть дочь.

– Дядя Миша, не против? – ее рука залезла в сумку и достала оттуда пачку тонких сигарет.

– Ну если папа разрешает, что я могу сделать? – засмеялся дядя Миша и его тучное тело затряслось в кресле.

– Курить вредно. Папа, конечно же, против. Но ремнем, говорят, детей бить в наше время нельзя, а других управ на тебя у меня не осталось.

Диана поднесла зажигалку к сигарете и раскурила ее. Все остальные молчали, не отводя от нее глаз. Первым после паузы заговорил Александр:

– Ну что, Диана, расскажи нам теперь о своей личной жизни, – тут он поднялся с кресла и подошел к окну. – Ходят слухи, что у тебя новый молодой человек. Слышал даже, что он вроде какой-то даже… особенный.

– Это точно! – выдохнула Диана и струя сизого дыма вылетала из ее пухленьких губок к потолку. – Птица крайне редкого полета. В кафе меня пригласил. На Марата.

– Что-то элитное? Не помню, чтобы там были стоящие заведения…

– Тошниловка редкостная. Что-то между шавермой и рюмочной. Угостил шницелем, который, как мне показалось, кто-то уже до меня ел и картошкой фри. Предлагал выпить «пивка», но я все-таки нашла в себе силы отказаться.

– А что, я бы выпил! – засмеялся Миха.

– Самое интересное, что мой отказ ему нисколько не помешал, хотя он вроде за рулем был. Два бокала выпил, еще «водочки» хотел взять, «полирнуть», как он сказал, но здесь я его уже отговорила. Не знаю, как он после этого до дома доехал, но, судя по всему, все-таки доехал. Таким людям просто как-то везет.

– И как зовут этого принца?

– Андрей.

– Симпатичный?

– Ну насколько такое существо вообще может быть симпатичным. Обычного телосложения, волосы короткие, физиономия явно не несет на себе следы Гарвардской Школы Экономики. Работает на каких-то там объектах, что-то там ремонтирует.

– Не по оборонной части, случайно? – зачем-то спросил Петро.

Диана отрицательно покачала головой и сновы выпустила из себя дым.

– Чернорабочий. Ремонты по дому. Плитку положить, обои поклеить, мусор выкинуть. Образования нет, сам не местный, приехал откуда-то издалека. Не знаю зачем, но мне он это всё выложил при первом же свидании, видимо, чтобы я окончательно прониклась к силе его личности. Он мне, вообще, столько всего рассказал при первой встрече, что я себя Андреем Малаховым почувствовала: про свою предыдущую подругу, про то, как кинула она его из-за телефона, который ей новый парень подарил, про каких-то там полицейских, которые ночью перед этим его где-то там недалеко поймали за то, что он где-то там пива на улице выпить решил или пописал даже. В общем дошло даже до того, что он мне рассказал про то, что у него прыщ на интимном месте вскочил, и вот он думал что с ним делать, выдавить или все-таки показать кому.

– Надеюсь, не показал?

– К счастью нет. Тут я ему уже сказала, что мне пора по делам. Впрочем, еще покажет, я в этом почему-то не сомневаюсь.

– Интеллектом, следовательно, особо не наделен, – уже совершенно серьезно заметил Александр.

– Да. У него есть свои странности и это очень мягко сказано.

– Что ж, интересно. А что семья, друзья?

– Родные у него где-то далеко отсюда; друзей, как я поняла, у него нет. Все увлечения и хобби сводятся к одному – пиво и телевизор.

– А чего, нормальный парень! Мне кажется, мы могли бы с ним подружиться, – тело Миши снова затряслось от смеха. Александр посмотрел на него неодобрительно и Миша, откашлявшись, прекратил.

– И когда ты познакомишь нас с этой любовью всей своей жизни? – В отличие от Миши, который постоянно смеялся и Петро, на лице которого была еле заметная улыбка, Александр выглядел серьезно и немного даже угрюмо.

– Через недельку. В четверг. Он берет себе отпуск.

– Отпуск? Ты говоришь, у него даже работы нормальной нет.

– Он это так называет. Говорит, договорились с заказчиками, чтобы неделю его не беспокоили. Думаю, этой недели на его знакомство с нами ему должно хватить.

– Хватит! – подтвердил ее слова Александр. – Это уже точно или мы еще чего-то ждем?

– Это точно, – Диана выпустила последнюю струйку дыма из губ и аккуратно положила не затушенный окурок в пепельницу. Петро затушил его за нее.

– То есть встретимся мы с ним в четверг?

– Да.

– Здесь или там?

– Луше там.

– Хорошо! Это хорошо! – Александр несколько раз прошелся по комнате, потирая руки. В голове его протекал какой-то серьезный мыслительный процесс. – Там, значит там. Выезжайте рано утром, до пробок. К обеду будете у пристани. Там мы будем вас ждать на лодках. На остове все приготовлено, Мих? – повернулся он к брату. – Провизия, снаряжение, оружие?

– Был там несколько недель назад. Всё в лучшем своем виде!

– А ты что молчишь, Петро? – повернулся Александр ко второму собеседнику.

– Что мне говорить, я там не был, ты сам знаешь. Я же не охотник…

– Я в общем и целом. Информационный фон интересует. Какие-то вопросы может кто-то задает? Любопытство может какое-то излишнее кто-то проявляет? Может слухи какие-то, легенды новые?

– С этой стороны всё чисто. Не беспокойся, – Петро налил себе еще. Александр посмотрел на него и неодобрительно покачал головой.

– Убьет тебя это дерьмо когда-нибудь, Петро, послушай мои слова. Бросай это. Иди в качалку, жену себе найди новую! Ко мне в Испанию приедете, погостите у нас там месяц другой. Там другая жизнь, другой климат, вернешься – на всё будешь по-другому смотреть!

– Рано или поздно мы все умрем, – с иронией ответил ему Петро, – а умирать здоровым мне как-то не хочется.

– Что-то мне подсказывает, что здоровым ты уже не умрешь. Впрочем ладно, дело твое, я тебе как другу просто совет даю. Ди, – Александр повернулся к дочери, – ты парню этому только своему объясни как на охоту одеваться надо. Если он рабочий, то нужная одежда у него должна быть. Сапоги, куртка, даже перчатки пускай возьмет. Лето у нас суровое, а комары в тех краях так вообще звери. Всё это будет не лишним, особенно ему. И главное… не чмори его уж так особо, а то ведь сбежит, ей богу! Парни в наше время не то, что раньше были!

– Пап! – Диана посмотрела на отца с каким-то упреком. – Со своим молодым человеком я уж сама как-нибудь разберусь!

– Ну ладно, ладно! – Александр с улыбкой махнул на нее рукой. – Что касается тебя, то здесь у меня нет сомнений.

– А насчет кого-то есть?

– Нет никаких сомнений, – ответил Александр, но ответил не сразу. По этой задержке и по тому взгляду, который в этот момент бросил на отца Петро, Диана поняла, что он ей что-то не договаривал, но она знала его слишком хорошо для того, чтобы пытаться выведать это напрямую и она продолжила уже о совершенно другом:

– Как Яков, как Платон? Как жена? Вы с ней всё еще вместе?

– Вместе и жены есть имя. Ее зовут Кати.

– Как необычно для жены, – засмеялась Диана. – Как у нее дела?

– У нее всё хорошо. Она, кстати, передавала тебе привет.

– Как мило! Отплати ей взаимностью.

– Через пару недель мы поедем в Америку. Закончу здесь все дала, заскочу в Барсу и оттуда в Майами. Думаю, ты сможешь прилететь туда к нам и передать ей свой привет лично. Рано или поздно вы найдете общий язык, я в этом уверен.

– Обязательно слетаю туда! – Диана продолжала с прежней улыбкой, – но после того, как она вернется в Барселону.

Александр неодобрительно покачал головой.

– Зря ты так. К тебе она по-другому относится.

– Нисколько не удивлена. Она приспособленка. Есть такие люди, пап, которые принимают окраску окружающей среды. Это что-то из животного мира и этой тактикой выживания твоя молодая жена, поверь мне, обладает в совершенстве.

– Ладно, прекращай давай! – Александр недовольно отвернулся и опустился в кресло. Мышцы на его лице слегка вздрагивали. Не первый раз приходилось ему защищать Кати от нападок Дианы и каждый раз он чувствовал какое-то неприятное чувство, защищая одного близкого человека от нападок другого. Впрочем, в словах Дианы все-таки было какое-то рациональное зерно. То, что она ему говорила так или иначе приходило на ум и ему самому, но ему очень сильно хотелось верить в то, что Кати его любила. – Кати моя жена, Диана.

– Катя, пап. Ее имя – Катя…

– Не важно. Хочешь ты того или нет, но она будет со мной. Можно по-разному смотреть на эту разницу в возрасте, на мои отношения к ней, на ее отношения ко мне…

– Ее отношения к тебе диктуются сугубо материальными интересами, – Диана улыбнулась отцу, – не будь таким наивным, пап, ты же умный человек.

– Для меня важно то, что она есть и она будет. А насчет денег – здесь ты можешь не беспокоиться, их хватит и тебе и ей, и чтобы тебе было совсем спокойно, – здесь он заговорил тише, но все те, кто был в комнате его слышали, – я уже не в том возрасте, когда женщина может заставить тебя потерять всякий контроль, понимаешь, о чем я?

– Любовь, пап, может сделать с человеком и не такое, – здесь Диана улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая у одних вызывала эрекцию, а у других дикий ужас, – любовь иногда может даже убить!

8.

Несмотря на широкий круг знакомых, которые окружали Александра, его старых друзей у него почти не осталось. Конечно была кучка людей, которые по разным соображениям называли себя его друзьями и даже, возможно, себя такими искренне считали, но в жизни его не было ни одного человека, с которым он бы мог говорить откровенно и обо всем. Петро был всего лишь слугой, Миша – братом, Диана была его дочерью, а Кати… что ж, Кати была просто Кати. Конечно, его статус и состояние позволяли ему с легкостью сводить знакомства и с людьми из самого высшего общества, с которыми он нередко, закинув ногу на ногу, вел дискурс на разных языках об истории, об экономике, о политике и в последнее время о том единственном, от чего его пока еще не тошнило, – об искусстве. Они все были немолодыми, все были образованными, все с деньгами и посещали все те модные тусовки (только они называли это «клубами»), которые просто обязаны были посещать люди их статуса. Они жали друг другу руки, они спорили, они улыбались своими белоснежными, выведенными с микроскопической точностью лучшими стоматологами Европы зубами и каждый раз, забыв по причине начинавшегося уже в таком возрасте слабоумия имя того, к кому обращались, называли его просто и непринуждённо «my friend». Каждый раз, уезжая из клуба прочь на своих дорогих автомобилях, эти люди на долгое время забывали о существовании друг друга и вспоминали лишь тогда, когда двери клуба снова растворялись перед ними и очередной «friend» протягивал им с белоснежной улыбкой собственнолично поднятый им с подноса официанта бокал MOЁТа, что было с его стороны, поверьте, жестом крайне благородным.

Но так было не всегда. В жизни Александра были времена, когда у него было много друзей и они были другими. То были друзья, к которым он смело поворачивал спину и слышал за собой выстрел. Только выстрел этот был не в него, а в того, к кому повернулся он лицом. Они все были его ребятами, с которыми он, не жалея ни своей, ни чужой крови, строил империю, они все работали с ним, на него, это не важно, важно то, что все они без исключения готовы были отдать свою жизнь за нечто большее, чем абонемент в гольф-клуб за пятьдесят тысяч долларов в год и вертолетную площадку на яхте, которую он, увидев однажды в действии, сразу окрестил «шлюходромом». Как жаль, что теперь здесь, рядом с любимой женщиной, с видом на голубое море и горы, чувствуя запах цветов и смакуя аромат дорогого вина, он вынужден был слушать бессмысленный треп этого старого богатого мудачья, в жизни которого не было ничего настоящего, кроме двух вещей – шлюх и дорогих автомобилей, на которых они этих шлюх возили по дорогим ресторанам. Но что ж поделать, когда-то он так этого хотел. В конце концов, лучше быть живыми и богатым, чем бедным и мертвым. Да и все его тогдашние друзья… были ли они тогда ему действительно так дороги?

– Кто этот джентльмен? – спросила его как-то Кати на одном из таких ужинов в Монако, организованном в честь дня рождения одной из таких благородных физиономий.

– Кто именно?

– Тот, у которого Patek Phillippe на правой руке и с которым рядом сидит девушка, которую, как мне кажется, я видела в каком-то фильме.

– Ульрик Свиндбек, шведский миллиардер и налоговый резидент здешних мест. Любит молодых актрис и себя.

– А этот… который справа?

– Филлип де Монтонье. Писатель, поэт, художник и вдобавок ко всему – гей.

– О-о-о! Сколько таланта в одном человеке. Ему повезло.

– Повезло… но немного в другом.

– В чем же?

– В том, что он родился, – Александр взглядом, осторожно, так чтобы его не заметили, показал на дряблого старика, который сидел за соседним столом и над которым, сгорбившись в почтительном уважении, стояла сразу три официанта, – сыном вот этого дедули, имя которому…

– Рене де Монтонье, – закончила за Александра Кати.

– Да, Рене, старый хер, Монтонье.

– Каждый человек здесь легенда.

– Но не каждая легенда здесь человек. Послушай, – Александр повернулся к Кати и на лбу его появилась большая морщина. – Как насчет того, что мы дослушаем речь вот этого старого… му… мужчины и поедем в номер? У меня от всего этого как-то уже побаливает голова.

– Еще пол часика, любимый, мне очень интересно посмотреть на этих людей! – Кати нежно провела рукой по вспотевшей не то от жары, не то от напряжения руке Александра и ему не осталось ничего, как ответить «конечно» и бессмысленный его взгляд снова остановился на Филлипе де Монтонье, который декламировал какой-то пассаж из своего величайшего поэтического творения какому-то молодому пареньку, которого, наверняка, планировал затащить сегодня к себе в номер. Что ж, так тоже рождаются легенды.

Но среди всей этой рутины новой его жизни, которая, одновременно, доставляла ему спокойствие, но и какую-то грусть по бесцельно проживаемым им дням, прорвался к нему однажды росток чего-то приятного из его прошлого. И звали его – Лёня.

Это был его день рождения и они, закончив с трапезой, сидели в саду. Дети плескались в бассейне, Кати же с Александром вели на террасе какой-то непринуждённый разговор о Дэне Брауне и о том, как, вообще, можно было писать так ужасно, как делал это он. Кати утверждала, что читать его невозможно, что речь его суха и лишена всякой литературной элегантности, Александр в целом соглашался с ней, но не полностью. Он считал, что читать Дэна Брауна все-таки возможно, но обязательным условием прочтения его считал прочтение в переводе на русский, ибо переводчик в разы улучил качество повествования и что если бы Дэн Браун в конечном итоге взял этот русский его перевод и снова перевел бы его на английский, повествование, да и смысл в некотором роде, от этого только бы выиграли. Кати начала на это возражать, что искажение текста не является его улучшением, так как теряется смысл, который изначально закладывал в него автор, она хотел привести пример со знаменитым гоголевским «Носом», но не успела. В этот момент перед ними появилась Эстела с каким-то красным от возмущения лицом (что было для нее очень нетипично) и трубкой переносного телефона в руке. Причину этого недовольства Александр узнал позже от самого звонившего. Оказывается тот, услышав в телефоне голос «симпатичной и страстной кубиночки», вспомнил сразу все свои познания в испанском языке, назвал ее с первых же секунд mi chica bonita ²⁹ и предложил ей besame mucho ³⁰ с элементами чуть позже «пертедте диспуэс».

– ¡Señor, es pare usted! ³¹– проговорила тогда Эстела на одном дыхании и резко протянула телефон Александру, как будто хотела избавиться от этого гадости как можно быстрее. Тот взял его без лишних вопросов, хотя они у него были, так как мало кто звонил ему на городской телефон их испанского дома, и поднес его к уху.

– ¡Es Alexander, le escucho! ³²

– Чё, б…я? – в трубке послышался какой-то отдаленно знакомый голос и Александр, немного растерявшись, проговорил уже по-русски:

– Я вас слушаю.

– Здорова, мужик! Здоро-о-ва! Как твое ничего там в этом колумбийском вертепе?

– Кто это?

– Лёня это!

– Какой Лёня? – Александр так и не понимал, кто был тот, кто звонил ему.

– Ну блин! Лёня! Хачик Лёня!

Сердце Александра на мгновение замерло, но потом, сорвавшись, быстро заколотилось в груди. Он не слышал о Лёне долгое время и, по правде говоря, считал, что тот уже давно отправился в мир иной. Ему даже казалось, или, скорее, помнилось, будто кто-то ему говорил про то, что был на его похоронах и видел лежавшего в гробу Лёню. Он якобы улыбался и будто даже после смерти посылал всех «на х…й». Но вот Лёня звонил ему и это напрочь выбило его из привычной колеи его теперешней жизни.

– С днюхой тебя что ли, мужик! Не видел тебя уже миллион лет!.. Как живешь, чем дышишь?!

Александр растерялся от этого звонка настолько, что не ответил ему стандартным «спасибо» или чем-то в этом роде, а тихим голосом, будто всё еще не до конца уверенный в том, что он с ним разговаривает, спросил: «а ты разве еще не умер?», на что Лёна, нисколько в свою очередь не теряясь и не обижаясь, ответил: «да я вас еще всех мудаков переживу!»

Этот разговор между ними был за несколько месяцев до того, как Александр приехал в Россию и тогда они договорились о том, что он обязательно позвонит и договориться о встрече с Лёней как только снова приедет в Питер, на что Лёня пообещал «вломить ему п…ды, если он его обманет и поступит как последний п…рас». И Александр исполнил свое обещание во второй же день после прилета в Россию, за несколько дней то того, как началось то, чего он ждал с нетерпением весь год, а именно – охота.

Неординарность Лёни поражала любого с первых же самых строк знакомства с его непростой биографией. Свою кличку он получил в начале девяностых за то, что имея полное имя Федоров Леонид Николаевич, обладал настолько нетипичной для гражданина славянского происхождения внешностью, что азербайджанцы на рынке считали его за своего и обращались исключительно на своем родном языке. Лёня же крыл их трехэтажным русским матом, добавляя при этом, что «по-хачевски не понимает», чем получил себе кличку на всю оставшуюся жизнь. Откуда Лёне досталась такая внешность не мог сказать никто, даже он сам. Его отец был белокурым, мать шатенкой. Кто-то из их рода по материнской линии действительно был откуда-то с юга. Но это был толи дед, то ли даже прадед. На откровенные вопросы в свой адрес «как же, Лёня, так получилось», он лишь пожимал плечами и говорил, что, видимо, в жилах его течет кровь «Принца Персии».

Несмотря на их долгую дружбу, Лёня никогда не принадлежал к тем кругам, к которым принадлежал Александр. Он не пытался покорить мир, построить империю или вести войну с врагами на истребление. Его всегда интересовало что-то другое. Он жил какой-то своей особой жизнью, независимой ни от кого другого, но это совсем не означало, что жизнь его текла как по маслу. Лёня обладал огромнейшим талантом без чьей-либо помощи находить на свою задницу такие приключения, которые не снились даже армии генерала Паулюса той далекой русской зимой. Вообще, жизнь Лёни была целой чередой взлетов и падений. Иногда казалось, что Лёня забрался на такие высоты, с который было даже сложно рассмотреть своих старых знакомых, но через несколько месяцев Лёня сидел уже в такой глубокой заднице, из которой, как этим же самым знакомым казалось, не мог его вытащить даже стотонный корабельный кран. Но проходило время, и Лёня снова восставал из пепла или дерьма как Феникс или как жидкий Терминатор из второй части, и снова продолжал свои козлиные прыжки по холмам и оврагам своей непростой жизни.

Они познакомились с Александром еще в конце семидесятых. Они учились на одном курсе. Правда сказать «учились» в случае с Лёней было бы не совсем корректно, вернее было бы сказать, что Александр поступил за год до того, как Лёню окончательно выгнали из Университета за появление в нетрезвом виде, драку с профессором во время лекции, систематические прогулы и, что самое страшное, за какую-то подрывавшую нравственные устои советской молодежи деятельность, которую Лёня вел и которая не очень сочеталась с идеями Мировой революции, так активно продвигаемой тогда в массы. Лёня тогда играл рок на квартирах и в подвальных клубах Ленинграда в составе группы «Звезды интернационала» и нередко их концерты оканчивались в обезьяннике, в одной клетке с алкашами и люмпен-пролетариями, которые, несмотря на господствующее положение в стране, тоже нередко умудрялись попадать в опалу властей. Впрочем, Лёня был тогда молод и всё это по его же собственным словам было ему тогда «по х…ю».

Наступил восемьдесят первый год. Александр к тому времени закончил Университет и уже работал. О Лёне он слышал изредка от общих знакомых, которые между делом говорили ему, что, мол, Лёня был там-то, делал то-то, загремел туда-то и на столько-то. Но однажды случилось что-то, что полностью изменило жизнь его старого знакомого. По крайней мере так думали тогда все, в том числе и Александр. Слава «Звезд интернационала» прогремела, вдруг, на весь Союз. Поговаривали, что причиной этого было то, что на одном из квартирников их заметил сам БГ и решил слегка помочь парням, замолвив на за ними пару словечек. Как по команде, бобины с их песнями стали популярны не только среди извращенцев, любивших их музыку, но и среди обычного рабочего люда. Из подвалов и квартир, с тараканами, алкашами и стучавшими по батареям соседями, они вдруг вылезли в концертные залы и начали выступать даже в известном тогда Ленинградском Рок клубе. Тексты их песен были по-прежнему понятны только избранным (к коим, кстати, Лёня не принадлежал, хотя почти все из них были написаны им самим), но они были смелыми и звучали как-то совсем современно. Что самое интересное, в отличие от многих рокеров тех времен, к «Звездам» вдруг стали благосклонно относиться и сами власти, не запрещая их больше и лишь изредка, чтобы не расслаблялись, поливали их говнецом в «Комсомольской правде» или какой-то подобного рода газетенке, в которой любой порядочный рокер тех времен только за честь бы посчитал быть политым.

В восемьдесят второму их слава достигла уже таких вершин, что о них говорили чуть ли не с таким же восторгом, как о Кобзоне и Пугачевой, они начали активно гастролировать по стране и несколько раз выступали даже в Афганистане перед ограниченным контингентом войск, исполнявшим там тогда свой интернациональный долг. Кто-то где-то дал отмашку и в одночасье газеты запестрили положительными статьями о них. «Молодые таланты», «Ударим гитарой по империализму», «Рок исполнители за мир», и «Леонид Ильич Брежнев лично поблагодарил…» Но вот тут-то и случился конфуз, который и явил собой первое сильное падение Лёни с пьедестала и немалую роль в этом сыграл, хоть и косвенно, как раз сам его великий тезка, никто иной, как Леонид Ильич, который некоторое время назад их якобы лично и благодарил. Непонятно почему и непонятно как, но выступая с брони танка в Кандагаре, Лёня вдруг исполнил какую-то совсем антивоенную песню и закончил ее такими словами, которые не то что вслух произнести, даже подумать в те времена было нельзя. Текст песни для многих остался тогда смутен, но последняя фраза последнего куплета не оставляла особого маневра для альтернативного понимания:

Я б отп…л сгоряча

Леонида Ильича!

Это была первая серьезная капля, но она же оказалась и последней. После такого дефиле, парней «приняли» прямо в аэропорту Ленинграда. Говорят, чтобы не было излишнего ажиотажа, самолет специально привезли на другой терминал, где «почетных гостей» встречал чуть ли не сам глава местного Комитета Государственной Безопасности со словами «ну что, сучьи потроха, теперь мы вас п…ть будем!»

Наступили тяжелые времена для всех участников этого вокально-инструментального оркестра. Парням хотели приписать всё, что можно было только найти на страницах новейшей истории. Их обвинили и в государственной измене, и в попытке государственного переворота, и в оскорблении личности (еще и какой!), их обвиняли в сговоре с врагом, с «гнидой империализма, которая прокралась в ослабленные алкоголем умы безответственных подонков». Одного из членов группы, клавишника Ипполита Фролова, более известного как Фрол, обвинили даже в мужеложстве, но вскоре, правда, от этих обвинений отказались, поскольку буквально за несколько дней до этого в не менее уважаемом газетном издании была опубликовала разоблачающая статья, в которой говорилось о том, что у Фрола чуть ли не в каждом городе, куда они ездили на гастроли, появлялись какие-то внебрачные дети от разных женщин.

Осенью положение парней ухудшилось еще больше. Народ требовал справедливой расправы над подонками. Колхозники со всех частей Союза писали в редакции газет гневные сообщения с призывом к правосудию, учителя и доярки требовали наказать их тяжелыми работами, металлурги из Магнитогорска просили сослать их куда-то на поселение, матросы Черноморского флота засадить в казематы какой-то там крепости. Ходили слухи, что сам Леонид Ильич настолько оскорбился этой глупой выходкой Лёни, что взял дело на особый контроль и якобы сказал, что пока он жив, эти твари будут сидеть. Дело выходило на финишную прямую. Говорят, в «Крестах» на них уже начали заполнять какие-то ведомости, а заведующих по хозяйской части запросил даже уже одежду для новых арестантов, которые сразу после выходных должны были поступить, но… наступило 10 ноября 1982 года и новый ветер, в этот раз несший какие-то легкие нотки свободы, подул откуда-то с горизонта.

Их не посадили. Их не сгноили в казематах, не сослали в Сибирь, не расстреляли у стен Петропавловской крепости. Но больше ни один клуб или концертный зал, каким бы злачным он не был, не хотел брать на себя ответственность пускать их на сцену. Они организовали несколько квартирников, на которых было больше кэгэбэшников, чем обычных слушателей, выступили один раз в актовом зале какой-то путяги где-то на ЮЗах (директора путяги, естественно, после этого уволили) и через год с небольшим окончательно развалились. Фрол стал водителем трамвая, Никита Бармалей учителем физкультуры в той путяге, где уволили директора, Эрнест Гимранов, по кличке «Че Гимрана» стал банщиком в бане на улице Корзуна, Лёня же пристроился лучше всех их – он просто забухал.

Так выглядела дорога, которая привела Лёню на самое дно. По своим же собственным словам, в те времена он «пил как черт, жрал как собака, а жил как свинья». Через некоторое время от него ушла жена с маленьким сыном и Лёня окончательно потерял связь со всем тем нормальным, что когда-либо было в его жизни. Несколько раз соседи по парадной вызывали наряд милиции, когда видели Лёню прогуливающимся в одних лишь резиновых сапогах с мусорным ведром по лестничной площадке. Несколько раз его увозили в вытрезвитель. Несколько раз насильно пристраивали на какие-то работы, с которых он убегал, а однажды даже уехал на гусеничном тракторе прямо через жилые дворы, за что получил пятнадцать суток. Эрнест Гимранов, по старой дружбе, помог ему пристроиться уборщиком в баню, но карьера Лёни закончилась в первый же свой день после того как Лёня, приняв беленькой с утра на грудь, вместо мужского отделения пошел убираться в женское и там, говорят, впал в дикий восторг от всего увиденного и стоял неподвижно в эрегированном состоянии до тех пор, пока его снова не приняли его «друзья» из соседнего отделения милиции.

К середине восьмидесятых видом своим Лёня напоминал больше какого-то домового из советских мультиков. Он был грязный, небритый и куда бы он ни ходил, дичайший аромат человеческих нечистот следовал за ним как единственный верный его друг. И вот однажды, прогуливаясь в таком виде по набережной Красненькой речки в поисках пустых бутылок, которые можно было бы сдать и которые оставляли на брегах этой реки более успешные его коллеги-алкаши, он встретил своего старого знакомого, с которым вместе когда-то давно учились или просто виделись и который, проезжая мимо и не в состоянии больше терпеть, забежал туда по малой нужде.

– Как жизнь-то? – спросил его знакомый, выпуская в воздух победное «а-а-а-ах».

– Жизнь говно, – честно ответил ему Лёня, с какой-то завистью смотря на напористый поток здоровой, полной переработанными витаминами и питательными веществами мочи.

– Ты же в Универе тоже вроде как учился? – не то спросил, но то ответил знакомый.

– Учился, – с какой-то горестью ответил Лёня.

– Человек, значит, не глупый.

– Умным бы был, здесь бы не торчал, – честно признался Лёня.

– Хочешь работу?

– Хочу! – ответил Лёня, не особо даже интересуясь, что именно ему предлагали.

Этим знакомым оказался Александр, который к тому времени, кроме основной своей работы, как и все предприимчивые люди того времени, подрабатывал то там, то здесь, ибо за-за кордона уже тогда начинало попахивать запахом свободы и капитализма.

Работа, которую Александр предложил Лёне, оказалась хоть и порядком более интеллектуальной, по сравнению со всем тем, чем он занимался в последние годы, да и всю свою жизнь, но отнюдь не легкой, как могло бы показаться человеку несведущему. Задача состояла в том, чтобы переводить американские фильмы, хлынувшие тогда потоком из-за границы с английского языка на русский. Лёня, как и любой советский гражданин, закончивший среднюю школу и даже заходивший пару раз в Университет, английский язык, конечно знал, но знания его ограничивались лишь фразами вроде «who is on duty today ³³». Но голод, отсутствие денег и сильное желание жить, сделали свое. Лёня согласился и почти сразу погрузился в свою новую работу с такой силой и энергией, что за сутки мог перевести (причем синхронным переводом) до пяти фильмов! Переводы его, конечно, не отличались особой художественной изящностью и Рита Райт-Ковалева вряд ли сгорала от зависти, слушая его «иди сюда, твою мать, говно, ублюдок чертов», но то, что говорили про нее, можно было сказать и про Лёню. Фильмы в его переводе, зачастую, звучали гораздо лучше оригиналов. Обладая крайне слабым знанием иностранного языка, Лёня одной силой своего воображения умел поднять сюжетную линию и накал страстей до такого уровня, что даже самый дерьмовый боевичек с каким-нибудь там Сталлоне или Клинт Иствудом превращался в его переводе в «Крестного Отца» или даже «Лицо со шрамом».

К концу восьмидесятых Лёню было не узнать. Его бородка стала тоньше и аккуратнее, зад уже не вылезал из штанов, завязанных проводом, выдранным на лестничной площадке, а был прикрыт модными джинсами марки Levi’s, которые привезли ему из самой Америки; аромат же нечистот, его верный спутник последний лет, сменился тонким ароматом туалетной воды. К тому времени Лёня перестал ездить на общественном транспорте и передвигался теперь исключительно на Жигулях шестой модели, с какой-то импортной магнитолой, которая, хоть и не работала, но прекрасно радовала уже начинавший привыкать к комфорту глаз. В начале девяностых он снова попал в какую-то передрягу, в этот раз виной были валютные спекуляции. Милиция нашла у него несколько сотен долларов, которые были запрещены тогда в стране и несколько видеокассет с фильмами порнографического содержания, которые, как объяснил Лёня во время допроса, являлись всего лишь «учебными пособиями». Лёню снова хотели посадить, но снова исторический ход событий спас его от несправедливостей государственной системы. Наступил август девяносто первого и Лёня, будучи еще несколько недель назад «врагом государства» и «онанистом», неожиданно для самого себя и всех окружающих, стал простым «предпринимателем» и«личностью, раскрепощенной в сексуальном плане». Вообще, начало девяностых были не лучшими временами для страны, но никак не для Лёни. Инфляция его особо не коснулась, так как за свою работу он получал в валюте. Жена его и сын жили где-то в другом месте и хоть Лёня по-прежнему чувствовал какое-то родство к своему отпрыску, он отдавал себя отчет в том, что он теперь находился на балансе какого-то другого мужика, следовательно, кормить его теперь было совершенно не его делом. В итоге скоро Лёня столкнулся с тем, что он получал денег гораздо больше тех, которые он мог потратить, и как единственный разумный выход из ситуации, он решил послушаться советов своего тезки Лёни Голубкова и вложить их всех в популярный в те дни финансовый институт под названием «МММ». Что стало дальше, понятно и так. Справедливость все-таки восторжествовала и Лёня, как и вся тогда страна, остался ни с чем.

Но жизнь его здесь не закончилась. Фильмы продолжали переводиться и неискушенный еще голливудскими новинками народ требовал всё больше и больше зрелищ. Лёня же, раздосадованный потерянным деньгами, со всей головой окунулся в работу, занимаясь иногда переводами по двадцать с лишним часов в день. Поддерживать себя при таком темпе с каждым днем становилось все сложнее и здесь он познал для себя чудодействующее воздействие психотропных веществ. Это действительно стимулировало его рабочий процесс, но также привело к неожиданному обратному эффекту – переводы стали становиться какими-то, мягко говоря, странноватыми. Так, например, в переводе мультфильма «Король Лев», почему-то несколько раз прозвучало «Хакуна Матата, сучьи дети», а дух короля Муфтасы, обращаясь с Симбе, называет своих недоброжелателей не иначе как «фраера» и упрекал их в том, что они «базарят слишком уж кучеряво». Всё было бы ничего, но фильм был предназначен для более юной зрительской аудитории, чем всё то, что он переводил до этого, и этот перевод вызвал гневную реакцию со стороны тех, кто ему платил (к тому времени это был же не Александр, так как его уже тогда интересовали вещи куда более высокого характера). Еще в одном фильме, который он переводил и который назывался «Апокалипсис сегодня», Лёня и вовсе заснул минут на двадцать. Когда же он проснулся, он слышимо зевнул и обратился к зрителю со словами «ладно, пойду поссу, всё равно пока ничего интересного». Но всё это были лишь мелочи и несмотря на все эти незначительные с художественной точки зрения огрехи, народ смотрел его переводы и работодатель, хоть и выражал недовольство, принимал его труды без каких-либо финансовых претензий со своей стороны.

Но новая слабость Лёни все-таки оказала негативное воздействие на его карьеру. Вскоре Лёня понял, что деньги в этом дивном новом мире можно было зарабатывать не только переводом фильмов, но и помогая кое-кому «банчить» там и здесь тем «дерьмом», на которое он сам нормально успел уже тогда подсесть. Деньги полились сплошным ручьем. Стодолларовыми купюрами он мог теперь не только снюхивать со стола белый порошок, но даже и подтирать задницу, что он однажды и сделал, за неимением другой бумаги в сортире. Теперь денег у него было столько, что он их даже не считал. Зачем? Лишняя трата времени, которое он мог бы потратить на что-то более полезное.

Но реальность оказалась чуть более жесткой, чем о предполагал, и однажды Лёня перешел дорогу каким-то большим и важным людям. Понял же он всю глубину того колодца с дерьмом, в котором оказался, только одним осенним вечером, когда по дороге из Сестрорецка, куда он ездил всё по этим же темным делишкам, дорогу ему перекрыли сразу три милицейские машины. Сдаваться он не стал. Завязалась погоня со стрельбой, которая длилась общей сложностью больше часа. И когда милиционеры и сотрудники прочих ведомств, которые участвовали в этой охоте, вооружившись автоматами, пистолетами и огнетушителями, подбежали к лежавшей на крыше и начинавшей уже гореть машине Лёни, он, не обращая внимание на пламя, которое уже лизало рукав его куртки, спокойно закурил сигарету от лужи горевшего рядом бензина и отправил «фараонов» куда-то в сторону хера. В тот день карьера начинавшего наркобарона была решена. Его под усиленным конвоем доставили в больницу, где несколько дней держали под капельницей, так как, по словам врача, кровью его можно было заправлять даже ракетные двигатели. Сразу оттуда его перевезли в какое-то новое место, где в течение нескольких дней, без сна и отдыха «работали» с ним, пытаясь выведать у него главное – куда он дел деньги, которые, они были уверены, он получил в Сестрорецке. Но на все их вопросы, Лёня говорил либо что-то совершенно непонятное, либо совершенно оскорбительное. Итог всех следственных мероприятий оказался хоть и зрелищным, но весьма скудным – сломав ему почти все пальцы на правой руке, выбив три зуба и оставив несколько сильных сигаретных ожогов, сотрудники органов вынуждены были отправить его уже в следующую инстанцию не получив совершенно ничего за свой труд.

Так Лёня оказался в тюрьме. Годы, которые он там провел, были не самыми приятными годами в его жизни, но и не и не самыми плохими. По крайней мере здесь он ел каждый день и не имел никакого доступа ко всей той дряни, которая, оставайся он на свободе, несомненно, убила бы его очень быстро. Имея кучу свободного времени, Лёня начал сначала изучать английский язык и вскоре был сильно удивлен, насколько лишенными всякого смысла были сюжеты всех тех фильмов, которые он переводил. Казавшийся ему тогда чем-то божественным со своими красивыми актрисами и актерами, с дорогими виллами и дерзкими планами ограблений и побегов, голливудская киноиндустрия показалась ему теперь гнилым бессмысленным дерьмом. Он полностью разочаровался в ней и перекинулся на нечто другое – литературу о финансовых рынках, акциях, фьючерсах, опционах и прочих вещах, которые до этого слышал только в переводимым им фильмах, причем тогда он считал их исключительно ругательствами. Больше всего он был удивлен, что термин «бычья дивергенция», который он услышал в фильме «Уолл Стрит» с Майклом Дугласом не имел ничего общего с редким извращением, а означал что-то про падающий рынок. Однако, что в рынке может падать он так и не понял, поскольку единственный рынок, который он знал, Кировский (где он, собственно, и заработал свою кличку), по его воспоминаниям представлял из себя достаточно крепкую бетонную структуру, которая, в принципе, упасть никуда не могла. Впрочем, из этих книг главную вещь он все-таки усвоил – все эти бычьи дивергенции, все эти опционы, фьючерсы, акции, облигации и прочие неприличные к произношению в приличной компании вещи есть ничто иное, как инструменты, созданные с одной лишь целью – обманывать простой народ. Лёня же людей обманывать не любил и с негодованием начал пускать одну за одной эти книги под свои гигиенические нужды.

Вышел он на свободу уже в двухтысячных, в новой стране, с новыми правилами и новыми законами. Фильмы теперь переводили профессиональные переводчики, а дублировали не менее профессиональные актеры. С удивлением для себя он узнал, что теперь надо было переводить лишь то, что говорится в фильмах, а не вступать в диалог со зрителем. Здесь он невольно вспомнил пассаж из какого-то фильма, где была игра слов с английским словом «dick», что в переводе означало «половой член» и так же распространенное в Америке мужское имя (сокращенное от Richard). Лёня тогда старательно объяснил зрителям, что вся та сцена заключалась именно в игре слов «член» и имени главного героя.

Чем занимался Лёня многие годы после тюрьмы для всех оставалось загадкой, включая его самого. Он работал то в гараже каким-то механиком, то на какой-то спасательной станции красил какие-то лодки, то играл блюз на гитаре в каком-то злачном клубе, правда играл не долго, так как на одном из самых первых своих концертов разбил гитару о голову слушателя, когда тот сказал ему «полное говно, сыграй-ка лучше что-нить из Шнура!»

В конце две тысячи восьмого о Лёне вспомнили из-за рубежа. Его, как старого рокера, боровшегося с системой, вместе с какими-то личностями пригласили на какую-то конференцию либерального толка, организованную одним из представленных в России иностранных новостных каналов. Лёня должен был рассказать изысканной публике свое мнение об ущемлении свободы слова в России и о проблемах людей нетрадиционной сексуальной ориентации, закончить же он должен был благодарностью в адрес развитых стран и Америки, во главе которой только что встал первый чернокожий президент (здесь он должен был подчеркнуть истинное проявление свободы). Но то, что могло стать переломным моментом для Лёни и открыть для него новую дверь, закончилось так и не начавшись. После интервью Лёне не только не заплатили за участие, как обещали, но, наоборот, обвинив в расизме и гомофобии, внесли его в какие-то списки, которые навсегда лишали его возможности получить визу (Лёня, правда, не очень понимал, что такое виза и за сколько ее можно будет продать). Впрочем, здесь был больше прокол со стороны либеральных друзей России. Они почему-то ожидали от опустившегося, жившего непонятно как и питавшегося непонятно чем человека готовности говорить всё, что скажут. Но желудок никогда не имел верха над принципами Лёни, и эта конференция либерального толка, как и тот далекий концерт в Кандагаре, закончилась дичайшим скандалом, в который оказались впутаны уже и «ниггеры» и «пидоры», и «обычные люди».

После этого Лёня недолгое время работал администратором в каком-то интернет казино. Вроде ему там даже всё нравилось, но когда закончился месяц и Лёня, потирая руки и строя планы на первый нормальный ужин за долгие месяцы, прибежал к хозяину сего заведения с протянутой рукой за зарплатой, хозяин вместо реальных денег заплатил ему виртуальными, проговорив при этом что-то вроде того, что, мол, бумажных денег скоро не будет, а виртуальные деньги это будущее, чувак, это следующий день. Впрочем, следующий свой день Лёня опять провел в кутузке, ибо поблагодарив от всего сердца своего заботливого работодателя за столь щедрый подарок, он тут же втащил ему своем волосатым кулачищем с набитой в тюрьме татухой «Лёня» (по букве на каждом пальце) прямо в левое ухо.

Последнее, что было слышно о Лёне, по крайней мере то, что слышал о «живом» Лёне Александр, проживая уже то в Испании, то в Америке, было то, что Лёня, одетый в костюм большого розового кролика, ходил по рынку Юнона и раздавал листовки, рекламирующие продукцию нанявшего его магазина. Но и здесь он удержался не долго, так как вжившись быстро в роль, вместе с листовками Лёня очень скоро начал раздавать в адрес молодых симпатичных девушек очень пикантные комментарии, что опять же спровоцировало ряд драк и не осталось без внимания правоохранительных органов.

К десятым годам жизнь Лёни продолжала катиться вниз. Снова голод стал его основным спутником в жизни, снова можно было заметить как Лёня с холщовой грязной сумкой совершал вечерний моцион по району, заглядывая в мусорки в поисках пустых банок и иногда даже чего-то съестного. И вот, наконец, случилось то, что всё это время так боялись его старые соседи. В один прекрасный день Лёня, уже поседевший и значительно постаревший, как в старые добрые времена, появился на лестничной площадке в чем мать родила и в прежних своих резиновых сапогах. Мария Петровна, его соседка напротив, женщина уже тоже далеко не молодая, которую уже было сложно напугать тем, чем пугал ее Лёня тридцать лет назад, лишь вздохнула и предложила ему отдать нижнее белье, которое осталось у нее от покойного мужа. Лёня поблагодарил ее за это предложение, но что-либо взять у нее отказался, сославшись на то, что никогда не брал чужое и что всё, что было у него в этой жизни, он заработал сам. На вопрос же Марии Петровны, что именно у него было, Лёня как-то неопределенно показал ни то на сапоги, ни то на то, что болталось у него чуть ниже пояса.

И вот однажды, уже в семнадцатом году, случилось то, что застало Лёню сначала врасплох, а потом полностью изменило полосу его жизни. В один летний ясный день, задерживая дыхание и как-то стараясь ничего не тронуть, чтобы не подцепить тараканов или клопов, в его квартиру вошла его бывшая жена Люся. С чувством ни то жалости, ни то отвращения, она села на скрипучий стул и рассказала ему про то, что их сын Игорь через неделю женится и что он, по непонятной ей причине, очень хотел бы видеть «биологического отца», то есть его, на свадьбе. Люся принесла ему в пакете одежду, которую купила по дороге в каком-то дисконтере, которую он должен был, по ее представлению, надеть на это мероприятие. Когда же Лёня заметил ей, что одежда у него есть и так, Люся ответила, что по информации от Марии Петровны это не совсем так. «Ты меня любишь?», – зачем-то спросил ее Лёня, когда бывшая его жена была уже на пороге. Люся не ответила ему тогда ничего и даже не повернулась.

Тот вечер Лёня прибывал в каком-то одновременно возбужденном и мрачном состоянии. Этот день начинался для него так хорошо и безмятежно, кто-то оставил на мусоропроводе первого этажа почти еще целый и не сильно просроченный торт, который Лёня быстро принес себе домой и поставил в еле дышавший еще пока холодильник. Вечером он хотел съесть его, смакуя каждый кусочек и ностальгируя по тем временам, когда, бывало, он ел каждый день, да и не по одному разу. Но пришел вечер и с ним это дикое, сосущее чувство. Конечно он был рад за Игоря, за его будущую жизнь в браке, он был рад детям, которые появятся у него, то есть его внукам. Но проблема в том, что эти внуки уже никогда не будут его внуками. Они будут ее внуки – Люси, и этого хрена, ее второго мужа. А он… что он? Он не мог не то что купить подарок, а даже портки себе не мог купить. Он встал и медленно прошелся по квартире, осматривая потолок, стены, старый, трещавший, как будто в нем был дизельный двигатель, холодильник. Его взгляд, расстроенный и угрюмый, бегал по полкам, стенам, ящикам в поисках того, что можно было бы еще продать, чтобы получить хоть немного деньжат на подарок. Ладно подарок, хотя бы на цветы. Но ничего такого не было. Он видел лишь разбегавшихся в разные стороны тараканов, и оборванные обои, из которых вылезали желтые куски советских газет. Он добрался до книжного шкафа – Достоевский, Пикуль, Шолохов и как дикий стеб над ними всеми – «Великий Гэтсби» Фицджеральда. Он нагнулся чуть ниже, к деревянной шкатулке, в которой хранил он все бумаги. Он открыл ее – старые квитанции, открытки, переписка, фотографии. Он взял одну из фотографий. Там был он, Кинчев и еще какой-то парень, которого он видел тогда в первый и последний раз. Снимок был сделан какой-то зимой, где-то на Дворцовке, напротив Эрмитажа. Лёня перевернул фотографию и прочитал размашистый подчерк сзади: «Гуляли по центру. Зашли в туалет. Алиса!» Лёня долго держал эту фотографию в руках, будто по весу пытаясь определить, сколько за нее можно было получить. Наконец, он отложил ее в сторону и полез дальше. Переписка со Стругацкими, письмо от Довлатова со штампом New York Postal Service ³⁴, какие-то пожелтевшие от старости бумаги. Одна из бумаг привлекла его внимание и он долго, нахмурившись, рассматривал ее, вспоминая тот день, когда приперся домой злой и голодный из-за того, что тот придурок, имя которого он уже не помнил, кинул его на зарплату. Наконец он бросил ее в общую кучу, но потом через минуту снова достал, еще раз посмотрел, повертел в руках и положил рядом с отложенной для продажи в сторону фотографией. В конце концов, по дороге на Юнону, где он хотел предложить барыгам эту старую фотографию, он мог зайти в банк и спросить, могут ли они предложить ему хоть что-то за девять тысяч этих непонятных ему виртуальных монет с глупым названием «Биткоин».

Через неделю, когда нарядные гости в ожидании молодоженов собрались у дворца бракосочетаний Кировского района, более известному за свою форму как «Подкова», ко входу, странно дергаясь и как-то неумело цепляя колесом за поребрик, подъехал новый Мерседес S-класса с затонированными стеклами без номеров и с повязанным сверху на крыше бантиком, как бы намекавшим на то, что это подарочный экземпляр. Его мотор породисто звучал и из приоткрытого окна доносилось «Мое поколение» Кости Кинчева. Все собравшиеся невольно повернулись, в ожидании увидеть того, кто же вылезет из дорогой новой машины. Каково же было удивление Люси и ее мужа, когда дверь Мерседеса открылась и оттуда вылез слегка смущенный от неожиданного внимания, но улыбавшийся уже белоснежной улыбкой Лёня. На нем был пиджак Ralp Lauren, светлые брюки Henderson и сверкавшие на солнце новые ботинки Armani. На руке же его висели с еще с неукороченным под руку браслетом часы марки Breitling Transocean и даже с какой-то еще биркой. Лёня не спеша подошел к задней двери автомобиля, открыл ее и достал оттуда сначала огромных размеров корзину с цветами, а потом пакет с одеждой, которую неделю назад принесла ему Люся. Среди ожидавших воцарилось полное молчание, и когда через несколько секунд дверь ЗАГСа открылась и оттуда, держась под руку, вышли молодожены, на них уже никто не смотрел. Взгляды поздравлявших были обращены на этого странного типа с аккуратной бородкой, смущенной улыбкой, в дорогой одежде и с большим букетом цветов, который он с трудом удерживал на весу.

– Ты где это всё украл? – спросила его Люся, всё еще бледная и с дрожащими губами, когда он подошел к ней.

– Азино «Три топора», – честно признался ей Лёня, и тут же протянул ей пакет с одеждой, – на, не пригодилось!

– Кто это? – то первое, что спросила невеста жениха.

– Это… батя… – не то утвердительно, не то вопросительно ответил он ей.

– Ты же говорил, что он алкаш!

– Видимо сдал бутылки, – как-то неуверенно подметил он ей и слега подвинул рукой в сторону фотографа, который, загородив им путь, почему-то начал фотографировать не их, а этого странного мужика и дорогой автомобиль рядом.

Но такой кипишь продолжался недолго. Лёня, не надеясь на помощь бывшей жены, которая стояла рядом с открытым ртом и хлопала глазами, бодрым голосом, точно таким же, каким он заканчивал в том далеком восемьдесят втором под гитару последний куплет песни с брони танка в Кандагаре, заявил, что он отец этого замечательного молодого человека и что не пора ли теперь им всем поехать куда-нибудь и нажраться в дикую свинью. Кто-то один захлопал в ладоши и вдруг вся остальная толпа поддержала аплодисментами это предложение. Вскоре гости отправились в ресторан и когда началась очередь подарков и к молодоженам потянулась вереница поздравляющих с конвертиками, Лёня поздравил их целым кожаным чемоданом, который, как показалось всем, слегка даже округлился по середине. И вот в этот самый момент сердца интеллигентных родителей невесты окончательно растаяли. Именно тогда они поняли, что они уже не против этого брака и что, конечно, хоть у жениха и есть свои слабости (куда же без них), человек он крайне интересный и даже, в каком-то смысле, перспективный.

Лёня же, несмотря на всё то количество алкоголя, которое он влил в себя, временами чувствовал себя всё равно как-то неловко. Временами выработанное десятилетиями чутье того, что его вот-вот попросят по старому обычаю «на хер» одолевало его с такой силой, что он начинал теребить свои еще с неснятой биркой часы на руке, пытаясь в этом неживом объекте за восемьсот тысяч рублей получить для себя хоть какую-то поддержку. Когда же дело дошло до очереди тостов и Лёня, под звуки аплодисментов, неловко вышел в центр зала, ему вдруг показалось, что костюм его сшит слишком не по форме, что часы его слишком дешевы, что бородка и прическа слишком неаккуратны. Какое-то паническое чувство страха охватило его настолько сильно, что он с минуту простоял в полной тишине, как-то неуклюже качаясь взад и вперед на своих ботинках и лишь в самом конце, когда тамада, понимая, что мужику надо помочь, подошел к нему, Лёня, наконец, собрался силами и выдавил из себя громко и надорвано: «Молодец сынок, зае…сь бабу нашел!»

Через несколько дней они снова встретились с Люсей. В этот раз это было в каком-то дорогом ресторане где-то на Невском. Она пригласила его и выбрала ресторан. Она же заказала за них двоих – бутылку вина, суп, какие-то фирменные бараньи ребрышки от шеф-повара и большую тарелку салата. Отпив вина, Люся взяла его сухую с выступавшими венами руку в свои пухленькие две ручонки и тихо сказала ему: «да». «Что да?» – спросил ее тогда Лёня, вытирая по старой привычке рукавом (в этот раз костюма Ralph Lauren) губы и искренне не понимая, о чем, вообще, шла речь. «Я всё еще люблю тебя, – ответила она ему с каким-то придыханием в голосе и опустила глаза вниз, на стол, – и… и если ты захочешь, я…– здесь она взяла долгую паузу, – я вернусь к тебе». Лёня помолчал несколько секунд и вдруг безо всяких колебаний ответил ей: «да на хер ты мне теперь нужна». Люся вздрогнула, будто уколотая тонкой иголкой и тут же крупные слезы покатились из ее глаз. Лёня же, залив без ложки остатки супа себе в рот, отрыгнул, кинул на стол скомканную пятитысячную купюру и вышел из ресторана. На входе стояли дорогие машины, но Лёня пробежал мимо них и успел прыгнуть в последнюю дверь троллейбуса, идущего к метро. Сквозь стекло он еще некоторое время видел мрачное лицо Люси, которая продолжала сидеть неподвижно и смотреть на положенную перед ней купюру. Вскоре официант принес ей счет. Он был на четыре тысячи девятьсот с чем-то рублей. Лёня угадал с суммой. И это было не случайно. Они никогда не переплачивал проституткам больше, чем стоили они на самом деле.

Возвращаясь в тот вечер из ресторана, Александр думал о Лёне и о всей его нелегкой, но насыщенной жизни. Еще утром он думал, что Лёня пробудит в нем какую-то жалость. Перед тем как приехать в ресторан, он даже остановился перед банкоматом, чтобы снять немного деньжат, в общей сложности пару тысяч рублей, причем мелкими купюрами, для объема. Он почему-то был уверен в том, что Лёня (хоть до этого он никогда и не просил его об этом) позвал его лишь для того, чтобы поесть за его счет и попросить у него денег в долг. Но опасения его не оправдались. Приехав в ресторан, он встретил там человека, совокупное состояние которого, после продажи всех биткоинов, превышало его состояние. Это оставляло в душе Александра какое-то чувство странной зависти и какого-то иронического фатализма, смеявшегося в лицо одновременно и жизни, и смерти. Даже в своих самых диких мыслях он не думал о том, что когда-нибудь наступит такой день, когда он будет завидовать состоянию Хачика Лёни. И вот такой день наступил.

Но Лёня был Лёней. И американские горки судьбы продолжали нести его вперед по всем своим виражам. Уже прощаясь, Лёня обмолвился о том, что теперь, имея все эти деньги, он стал чаще думать о высоком и что теперь он даже является почетным членом каких-то религиозных организаций. «Сайентологии или Свидетелей Иеговы?» – спросил его в шутку Александр. «И тех и тех и… и еще пары тройки других», – с какой-то гордостью объявил Лёня и Александр, хоть и не смог удержать смех, решил не развивать эту тему дальше. В конце концов Лёню переубедить было невозможно. Да и, честно признаться, не очень-то ему и хотелось осознавать, что этот парень вдруг стал богаче его.

Пребывая в этих мыслях, как-то незаметно для самого себя, он вдруг оказался в новых кварталах старого района. Высотки медленно проплывали за окнами автомобиля. Он рассматривал их сквозь опущенное стекло, вдыхая влажный и холодный воздух, пропитанный запахом цветущей черемухи и сирени. В этих кварталах при этих же самых ароматах, прошло его детство, его юность, здесь прошли первые годы его взрослой жизни. Он не был в этих краях уже много лет и был удивлен тому, насколько быстро всё может измениться. Гигантскими каменными глыбами выросли вдоль залива новостройки. Там, где некогда пацанами купались они в озере, теперь стояли огромные жилые массивы, которые были настолько высокими, что цепляли крышами низкие облака. Там, где были леса, выросли торговые комплексы, а на том поле, где когда-то давно пускали они воздушных змеев, стоял теперь высокий синий забор, на котором очередная строительная компания рекламировала свой очередной жилой комплекс.

Он доехал до залива и развернулся. Машина быстро понесла его в сторону ЗСД, с которого он должен был съехать на кольцевую и двинуться к Приморскому шоссе. Но на Автомобильной улице, вопреки указаниям навигатора, он вдруг повернул влево, в сторону Красненького кладбища. В конце концов, сегодня был день, когда он вспоминал свое прошлое. А прошлое его и это кладбище были неотделимы.

Это было единственное место во всем этом районе, которого, казалось, не коснулись изменения – всё те же покосившиеся кресты, всё те же деревья, те же пластмассовые покрытые многолетней пылью венки. Мертвым не нужны были ни жилые массивы, ни новые развязки автодорог, ни возвышавшиеся на десятки метров вверх рекламные плакаты. Здесь всё было как тогда, как двадцать с лишним лет назад, когда он, вернее они, нередко бывали здесь, оставляя за красной каменной оградой кого-то из своих.

Могила Косого. То первое, что он увидел. Это был его приятель со двора. Он получил эту кликуху за то, что левый его глаз или правый (он не помнил это уже за давностью лет) смотрел куда-то в сторону. Тогда почти у всех у них были кликухи. В той жизни, в той переходной эпохе, когда старое было разрушено, а новое еще не создано, у них не было имен, будто даже сами имена, как какой-то архаизм, уходили в прошлое, подобно учениям великих идеологов марксизма. Он помнил, как хоронили они его. Как стояла над гробом его поседевшая за несколько дней мать. Через несколько недель после похорон умер и его отец, он так и не пришел в себя от своего затянувшегося после смерти сына алкогольного опьянения. В тот день пуля, выпущенная кем-то из этих ублюдков с Форели ³⁵, пробила не просто сердце одного человека, она завершила собой целую семью. Но они не остались в долгу, и дальше, по этой же аллее, ближе к железнодорожным путям, лежали те, кто посмел встать у них тогда на пути.

Александр медленно продвигался вперед по этому музею потерянных судеб. Чуть дальше, за почерневшим крестом какой-то умершей еще в пятидесятых годах женщины, стояла надгробная плита Слона, а за ним виднелась могила Дрища. Он хорошо помнил тот день, когда их обоих не стало, помнил не потому, что это были близкие его друзья, которых он не мог забыть, а потому что в тот день он был с ними, был у Юноны, где черномазые устроили им засаду. В тот день они лишились двух своих бойцов и всё из-за того, что тугой на голову Слон решил без его ведома засунуть свой хобот туда, куда засовывать его явно не следовало.

Он дошел почти до конца аллеи, рассматривая знакомые могильные плиты, каждая из которых, как древние свертки папируса, хранила в себе какую-то мрачную историю. Его прежняя жизнь и то, кем был он сейчас. Кем стал. По прошествии всех этих лет ему уже казалось, что между этими эпохами была зияющая чернотой пропасть. Но кем именно он стал? Кем-то лучше или хуже? Он сделал глубокий вдох и на мгновение закрыл глаза. Он вспомнил улыбку Кати и громкий смех его детей в рыжих лучах теплого испанского солнца. В конце концов, может и не так плохо, что его лихая молодость осталась позади?

Он дошел до конца аллеи, развернулся и быстрыми шагами пошел к выходу. Но на параллельной дорожке, на той, по которой он сознательно не хотел идти, он вдруг заметил немолодого мужчину, который сидел рядом с одной из могил и старательно выдергивал с ее поверхности траву. Это был не первый человек, который попался ему сегодня на кладбище. В нем не было ничего особенного, и он не обратил бы на него никакого внимания, если бы не одна странная вещь – могила, на которой он был и которую так усердно очищал от травы, была ему хорошо знакома. Именно из-за нее он хотел обойти это место стороной, хотел потому, что всё, что было связано с ней и с тем, кто лежал под ее тяжелой каменной плитой уже несколько десятков лет, тревожило его мысли даже спустя все эти годы.

Но что это был за человек? Знакомый или просто какой-то альтруист, решивший сделать доброе дело? Александр захотел понять это и, замедлив шаг, начал изучать его со спины, делая вид, что рассматривает что-то среди крестов и плит. Человек же вскоре выпрямился, полил из пластиковой бутылки водой себе на руки и неспешно двинулся к выходу. Заметив Александра недалеко от себя, он как-то бессмысленно посмотрел на него, посмотрел так, как, наверняка, посмотрел бы на любого другого, кого встретил бы в этот момент на кладбище. Это был седой немолодой мужчина, почти даже уже старик. На вид ему было семьдесят с чем-то. Он был одет просто – в брюки и какую-то серую рубашку, поверх которой была надета поношенная темная куртка. На плече его висела сумка, из которой торчала ручка изогнутого зонта. Александр не знал его, но на мгновение ему показалось, что где-то, когда-то давно, он уже видел это лицо. Но присмотревшись внимательнее, он понял, что скорее всего ошибся.

Мужчина неспеша вышел на аллею, и слегка прихрамывая, зашагал в сторону выхода. Александр оставался неподвижным. Он дождался, когда мужчина скроется за кустами, быстро оглянулся, и с каким-то особым напряжением свернул с центральной аллеи в сторону той могилы, у которой этот мужчина только что был. Здесь всё было так, как и тогда – простая гранитная плита, на которой небольшими позолоченными буквами были высечены два имени с разными датами рождения, но с одинаковой датой смерти. Никаких надписей, никаких рисунков, никаких фотографий. Но эта плита, оградка вокруг нее, посаженные в небольшой клумбе цветы. Всё выглядело очень аккуратно и опрятно. Невольно вспомнилась могила Слона, у которой он был за несколько минут до этого. Могила Слона, заросшая травой и каким-то кустами, с запачкавшимися, выцветшими на солнце искусственными цветами, была заброшена уже долгое время. Никто не следил за ней, никто не любил этого парня ни при жизни, ни при смерти, но та могила, перед которой стоял он сейчас… За ней явно следили, и даже больше – теперь он увидел того, кто это делал.

Он догнал этого мужчину уже почти у самых ворот. Тот остановился на выходе, залез в потертую сумку и начал в ней что-то искать. Александр нагнулся и начал завязывать ботинок, исподлобья бросая взгляды на свой объект слежки. Через несколько секунд тот извлек из сумки пустую пластиковую бутылку, выбросил ее в урну и так же неспешно двинулся в сторону парковки. Александр быстро подошел к урне и на секунду остановился. В этот момент ему почему-то захотелось залезть в урну и достать то, что бросил он туда. Но он с отвращением погнал от себя эту мысль. Как надо было опуститься, чтобы делать это? Да и ради чего? Какой-то неизвестный мужик, явно не из богатых, выбросил какую-то дрянь в урну и он, Александр, полезет туда?! В эту кладбищенскую грязную русскую урну? Но кто этот мужик? Детектив? Шерлок Холмс? Тот, кто лежал в этой могиле, лежал там уже много лет и всё, что было с ним связано точно так же было похоронено уже давно за этим большим красным забором. Но это странное сообщение неизвестно от кого, сообщение, которое связывало его прошлое и настоящее, снова всплыло в его сознании и слабые морщинки появились на его накаченном ботоксом лбу. Может таинственным его отправителем был как раз он? Он вздрогнул от этой мысли, от этого воспоминания, а может от того, что мужчина, дойдя до старого серебристого Опеля, повернулся и второй раз за сегодня их глаза встретились. Впрочем, во взгляде его по-прежнему не было ни любопытства, ни удивления. Он посмотрел только потому, что у него были глаза, только по тому, что взгляд его, пока он копался в карманах куртки в поисках ключей, бегал по серому пространству дождливого вечера. Но вот он нашел ключи, открыл машину и сел в нее. Через несколько секунд фары зажглись и Опель, слабо поскрипывая старыми амортизаторами, медленно проехал мимо Александра. «С174РА 78», – прочитал Александр номер автомобиля и эти цифры и буквы вертелись у него на языке до тех пор, пока он не вытащил мобильный телефон и не вписал в него этот номер.

9.

Мерседес свернул во двор и остановился у первой парадной. Диана опустила окно и стряхнула на асфальт пепел с тонкой сигареты. Она опоздала на восемь минут, но его всё еще не было. Она вышла из машины и посмотрела по сторонам. Двор был пуст. Какая-то злость забурлила внутри ее, но она сразу смогла погасить ее в себе. Чего она не смогла, так это объяснить себе, как такое вообще могло быть. Она приехала за ним на машине, приехала с центра города к самому его дому, может даже к самой его парадной (она не знала в какой именно парадной он жил), но его не было! Он еще одевался, может еще ел, может даже спал! Как можно договариваться о встрече с девушкой и опаздывать, особенно когда единственное, что тебе нужно сделать, это всего лишь спуститься вниз?! Как можно быть таким «бараном»?! Она взяла телефон и полезла в записную книжку, желая найти его телефон и позвонить, но в этот момент где-то скрипнула дверь и через несколько секунд, похожий больше не на охотника, а на какого-то бойца иррегулярной армии, одетый в штаны и куртку зеленого цвета, из двери парадной вылез он. Диана натянула улыбку на лицо и сделала несколько шагов в его направлении. Ксеноновые фары подсвечивали сзади ее стройное тело.

– Проспал, блин! – с ходу, не доходя до нее метров десять, выпалил он. – Поставил будильник на телефон и его на кухне забыл, прикинь?! Вот… блин… осел! – он подошел вплотную к Диане и поставил к ее ногам какую-то коробку в пакете, которая при соприкосновении с асфальтом загремела звуком множества бутылок. Это было уже слишком и та улыбка, которую Диана смогла держать на лице те несколько секунд их встречи, испарилась практически моментально.

– Что… это?..

– Пивчага! – он пнул коробку ногой, видимо, чтобы показать, что не врет, и она ответила ему жалобным звоном. – Пиво! – повторил он, восприняв ее молчание как непонимание первого слова.

– Ты взял с собой коробку пива?

– Думаешь мало? – он посмотрел на нее удивленно и даже как будто с испугом. – Ну давай еще полтораху купим, если хочешь. Тут магазинчик есть недалеко, продают… собственно, в любое время.

– Хватит! Этого… нам… хватит. Я, если честно, вообще не хотела, чтобы ты с собой брал что-то из напитков…

– Да ты чё?! Какая охота и рыбалка без пива! Прикол что ли?..

– Поехали! Нам пора! – она подошла к машине и у двери, через силу, улыбнулась. – Мы и так уже опаздываем!

– Ну так я ж только за! – он быстро обошел машину, открыл багажник и бросил туда все свои вещи, включая снятую с плеч куртку. Коробку же с пивом он предусмотрительно положил сзади на сиденье. Диана недовольно покачала головой, рассматривая всё это в зеркало заднего вида. Но когда пассажир занял свое место, даже несмотря на резкий запах пота, наполнивший вмиг салон, на лице ее снова была улыбка.

Они выехали из города ближе к шести утра и уже к половине седьмого миновали всю транспортную суету, которая так или иначе существует в большом мегаполисе даже в самое раннее время суток. Перед ними открывалась почти пустая дорога. Лишь временами им попадались на пути грузовики, везущие контейнеры или какие-то строительные материалы, да садоводы-любители, машины которых больше напоминали передвижные теплицы, нежели транспортные средства. Диана ехала быстро. На обгонах стрелка спидометра заваливалась за сто семьдесят километров в час. Впрочем, пассажир ее насчет этого особо не беспокоился. Первые несколько минут он вел себя как-то напряженно, что Диана частично приписывала своей агрессивной и немного неженской манере езды, но потом, пробурчав что-то неразборчивое себе под нос, он повернулся и вытащил из коробки, которая лежала на заднем сиденье, бутылочку «Степана».

– Не против? – из учтивости спросил он у нее. Она, естественно, хотела возразить, но прежде чем губы ее успели что-то сказать, она услышала шипение открывшейся пробки и вскоре запах пива распространился на весь салон.

– Конечно нет, – проговорила она без особого удовольствия, впрочем, и без злобы. Перевоспитывать человека, которому было за тридцать, не входило в ее интересы. Да и, тем более, перевоспитанный человек это уже совершенно другой человек, а это им уже совсем было не нужно.

– Клевая у тебя тачка! – он поудобнее устроился в сиденье и расстегнул ремень безопасности. – Только вот не могу ехать с этой херней… фигней, – поправился он, – натирает… соски вот тут, потом болеть будут – он показал на себя рукой. Диана повернулась посмотреть и в этот момент заметила, как пена из открытой пивной бутылки капала вниз. Впрочем, она капала не на сиденье, а ему на футболку, что было еще хоть как-то терпимо. – Сколько разгонялась на нем?

– На ком? – не сразу поняла она вопрос.

– Ну на Мерене.

– А, ты про это. По ЗСД ехала как-то двести сорок, но это уже опасно. Может попасться какой-нибудь болт, который отвалился от предыдущей машины, и такая езда может плохо закончится.

– Болт попасться может! – он как-то глупо хихикнул, но тут же остановился. – Слышь, а дашь мне покататься дэшку? Ну не тут, естественно! – начал успокаивать он ее, заметив мгновенный испуг в ее лице, – тут менты и машины. Там где-нибудь, ближе к этой… деревне твоей. Ну так, малость! Так просто километр – два, не знаю, так, чисто попробовать туда-сюда.

– Ты же выпил, как ты хочешь сесть за руль?! – удивилась она.

– Чё я выпил-то? Пол банки это что выпить? Послушай! – он наклонился над ней и она почувствовала запах пива и несвежего дыхания на своей щеке, – мы никому не скажем, ну… или боишься, что я разобью ее? Хочешь, на колешки ко мне, впрочем, – он вдруг будто сам смутился сказанному, – лучше рядом пока… А вожу я нормально, на самом деле, ну там были пару аварий, но это так, не по моей вине. Бухим меня, кстати, поймали один раз только, но я так… на месте всё порешал. Да и чё ты боишься?! Права-то отнимут у меня, у тебя… впрочем, у тебя тоже отнимут, – заключил он, видимо вспоминая какие-то пункты из своей личной водительской практики.

– Давай на обратном пути, хорошо? – Диана улыбнулась. – Не пей только перед выездом и я дам тебе порулить.

– Договорились! Договорились! – он вытянул руку и Диане показалось, что он хотел обнять ее, и, не дай бог, даже поцеловать, но нет… рука его резко изменила траекторию и направилась к задним сиденьями, обратно она вернулась уже с новой бутылочкой «Степана Тимофеича».

Часы показывали немногим больше двенадцати, когда он в очередной раз попросил ее остановиться.

– Это уже четвертый раз! – с нескрываемой досадой проговорила она.

– Да ладно, чё ты! Уж лучше там, чем здесь! – он как-то нервно дергал обеими ногами, отчего ботинок его задевал за пустые бутылки, валявшиеся внизу, заставляя их слабо позвякивать. – Вон тут, тут останови! – он ткнул пальцем в знак, предупреждавший, что вскоре будет съезд с главной дороги на второстепенную.

Диана послушно притормозила и съехала на обочину в нескольких метрах от того места, где начиналась сельская дорога. Пассажир в считанные секунды оказался на улице. Быстрыми шагами, а потом и вовсе бегом, удалился он по этой дороге куда-то в лес.

«Кретин…» – процедила Диана сквозь зубы. Она достала из пачки сигарету и закурила ее. Табачный дым наполнил салон, вытесняя хотя бы частично из него запах пота и пива. Она включила на максимум обдув, желая за это короткое время удалить хотя бы на несколько минут все эти мерзкие запахи из салона машины, которые, казалось, уже успели въесться даже в обшивку нового автомобиля. Через минуту появился он.

– Слушай, у тебя есть бумага?

– Зачем? – Диана настолько растерялась этому всякому отсутствию такта, что этот глупый вопрос как-то вылетел у нее сам по себе. – Нет! – ответила она почти сразу, не дожидаясь ответа. – Салфетки могу дать, если что…

– Да, давай, давай! – он быстро подскочил к водительскому окну и буквально вырвал нераспечатанную пачку салфеток у нее из руки и снова бегом удалился в лес.

– О боже! – Диана провела рукой по лбу, на котором, даже несмотря на работу кондиционера, начали появляться капли пота. От всего этого у нее пропало даже желание курить и она запихала недокуренную сигарету в пепельницу. Запах пота и пива в салоне так и остался, он будто въелся в кожаные сиденья и приборную панель, от этого запаха у нее начинала даже болеть голова.

Через несколько минут пассажир возвратился. Разорванная пачка с салфетками была у него в руке. Из нее, скомканная, наполовину вылезала одна из салфеток.

– Спасибо! – он протянул ей пачку и ей показалось, что в салоне добавились какие-то новые неприятные ароматы. Диане становилось дурно. Слюна начала выделяться у нее во рту, первый признак приближающейся рвоты. Она быстро вытащила из кармашка водительской двери пластиковую бутылку Evian и сделала несколько небольших глотков. Ее отпустило. Но вид салфеток, особенно не до конца использованной, которую он старательно засунул обратно, снова начал выворачивать наружу ее желудок.

– Оставь, пожалуйста, у себя!

– Дак, а мне больше не надо!

– Тогда положи в дверь! – она попыталась сказать это мягко, но мягко не получилось. Голос ее прозвучал резко, в нем чувствовалось отвращение, которое уже невозможно было скрыть. Она боялась, что он обидится, но, что удивляло ее уже не в первый раз общения с ним, он не только ничего не заметил, но, наоборот, совершенно спокойно, со свойственным ему специфическим юмором, воспринял ее слова.

– Ну да! А то прихватит еще! Понос ведь он, как говорится, быстрее мысли. Не успеешь подумать – а уже полные штаны… – он снова засмеялся и в этот момент Диана почувствовала, что обильное слюновыделение у нее во рту снова возобновилось.

– Поехали, нам надо спешить!

– Поехали! Поехали! – он потянулся за новой бутылкой, но Диана остановила его.

– Оставь! Давай потом, пожалуйста. Давай мы доедем, а там мы уже все вместе соберемся и выпьем. Мне надо представить тебя своему папе, а он к алкоголю относится сдержанно.

– Не, ну нет, так нет! – его лицо было уже совершенно красным. На нем двумя светлыми точками виднелись глаза. Он будто слегка обиделся и некоторое время молчал. Впрочем, так продолжалось не долго.

– Подшитый?

– Что, прости?

– Батя твой подшитый, говорю? Ну, алкоголь там ему нельзя что ли пить?

– Нет! – Диана нахмурилась и покачала головой. Ей даже в голову не могла прийти мысль, что о ее отце кто-то мог подумать такое. – Он и сам может выпить, просто он делает это не так часто. Но сегодня вечером, я думаю, он будет не прочь.

– Ну ладно, как скажешь, подождем! – он бросил какой-то грустный взгляд на стоявшую коробку пива на заднем сиденье и откинулся в кресле. Когда через несколько минут Диана снова повернулась к нему, она увидела, что он сидел с откинутой головой и с открытымртом из которого доносилось тяжелое дыхание. Он уже спал.

Они приехали к озеру ближе к трем часам дня. Погода окончательно разгулялась и те редкие облака, которые видели они на выезде из города, полностью исчезли со светло-синего неба. Температура на дисплее бортового компьютера продолжала повышаться и когда они подъезжали к концу своего маршрута, уже достигла двадцати шести градусов.

– Приехали! – громкий голос Дианы разбудил его.

– Куда? – он вздрогнул и на его заспанном, но всё еще красном лице отпечаталось непонимание. Видимо количество пива, которое он выпил, не до конца отпустило его и рассудок его всё еще находился в подавленном алкоголем состоянием. Но реальность быстро пришла к нему, когда он приподнял свое тело над сиденьем и ноги снова нервно запрыгали по полу автомобиля.

Их уже ждали. У покосившейся полусгнившей пристани качалась на волнах две надувные лодки. Одна большая, с козырьком, защищавшим находившихся в ней двух людей от палящего солнца, вторая без козырька и чуть меньше. Обе были с моторами. Машина сделала небольшой круг по поляне и остановилась рядом с большим черным внедорожником. Диана повернулась к пассажиру и хотела что-то сказать, но не успела. Лишь только машина остановилась, пассажир, будто в штаны ему залетела оса, выскочил из нее и побежал куда-то к пристани. Оба сидевшие в лодке мужчины приподнялись и с удивлением посмотрели на него. Один из них, видимо, настолько напугался таким странным поведением гостя, что рука его коснулась карабина, который лежал у него в ногах. Но пассажир не добежал до них. Увидев людей, которые с удивлением и испугом рассматривали его, он выругался, резко повернулся и побежал совершенно в другую сторону, к высоким кустам малины. Послышался треск, мат, ругань и вскоре журчащий звук струи, который был настолько громким, что заглушил щебетание кузнечиков и пение лесных птиц.

– И что всё это значит? – спросил один из сидевших в лодке другого. Он не отрывал своего напряженного и удивленного взгляда от трясущихся кустов. Это был Александр.

– Пописать захотел, видимо, мальчик, – ответил ему, тихо хихикая, второй. Это был Миха.

– Совершенно нормальное для него поведение, – подключилась к начавшемуся разговору подошедшая к ним Диана. Ее лицо выглядело измученным и уставшим. – Судя по тому количеству пива, которое он выпил, это далеко не последний его раз!

– А-а-а-а! – послышался удовлетворенный стон из кустов, потом какая-то неразборчивая речь, потом снова треск и вскоре на полянку из кустов вылез мужчина. Нисколько не смущаясь, он на ходу застегнул ремень штанов и двинулся к ожидавшим его. Диана хотела представить его родственникам, но он опередил ее.

– Андрей! Можно Андрюха или Дрон! – протянул он руку, которую, соблюдая правила своего собственного этикета, демонстративно перед этим протер о футболку. Миша и Александр, изумленные таким представлением, молча и без движения смотрели на этого типа. Такое видели они в своей жизни не часто. Неудобную паузу прервала, наконец, Диана.

– Это Михаил, мой дядя! – показала она на ближайшего, сидевшего к пристани, человека. Миша как-то осторожно протянул ему свою пухлую руку и Андрюха схватил ее с такой силой, что Миша невольно пискнул от боли. – А это мой папа, Александр! – показала она на второго мужчину.

– А-а, батюня! Как жизнь?! – Андрей протянул руку и папе.

– Хорошо, очень даже хорошо! – Александр приподнялся в лодке, но вместо того, чтобы пожать руку Андрею, лишь хлопнул молодого человека по плечу. – Как дорога?

– Нормально, без пробок, – ответила Диана.

– Блин, растрясло меня на этой дороге, начальник, так, что аж живот прихватило. Но это так… просто дорога дерьмо какое-то. Огоньку не будет? – в его губах вдруг оказалась сигарета. Миша поспешил достать из нагрудного кармана зажигалку и подать ему.

– Ты был когда-нибудь до этого на охоте, Андрей? Не против, что на «ты» сразу? – поинтересовался Александр.

– Да не, не против, конечно, командир. Я ж всё понимаю, возраст там и всё такое! – клубы дыма повалили вместе со словами из губ Андрея. – Меня, собственно, на вы никто и не зовет! Тебя, кстати, как величать-то, а то я чё-т упустил, – Андрей сплюнул в сторону и уперся взглядом, в котором показалось что-то баранье, в Александра.

– Меня – Александр. Можно без отчества, но лучше все-таки на «вы». «Возраст», как ты правильно подметил, и «всё такое»! – он снисходительно улыбнулся. – Впрочем, что насчет охоты?

– А чё насчет охоты?

– Ходил до этого?

– А! Не! Не был никогда. Да я вообще не по этой части немного. Мне бы так – рыбалочка, пивка там с друзьями под шашлычок. На охоте именно с ружьями там – не, не было. Но всему можно научиться, как батька говорил, царство ему небесное. Чё там сложного-то – сначала целишься, а потом просто стреляешь!

– Ну вот как раз целиться-то, да и стрелять – вот это и сложно.

– Ну это дело такое, один раз не попал, второй не попал, а на третий попадешь – всё это дело с опытом приходит!

– Мы сходим за вещами, – проговорила Диана, смотря на Мишу. Она повернулась и пошла к машине, за ней, своей неуклюжей медвежьей походкой, зашагал Миша.

– Да давайте я тож помогу! – Андрей было собирался пойти с ними, но Александр не дал ему.

– Ничего, они принесут. Вещей не так много. Мы же не на год туда едем, – он улыбнулся Андрею и его безупречные белые зубы засияли на солнце. – То есть, охоту саму по себе ты не любишь? Не охотник, значит?

– Да как тебе сказать… вам то есть! – Андрей сделал пару последних больших затяжек и бросил недокуренную сигарету куда-то в камыши. – Не охотился никогда. Да и какой в этом смысл-то в наше время?

– Ну как, это самое мужское изо всех занятий. С древнейших времен мужчины ходили на охоту.

– Дак это ж когда было-то, командир, еще при царе или еще раньше даже. Сейчас зачем эта охота нужна?! Пришел в магазин – вот тебе свининка, вот баранинка, вот курочка, вот колбаска, пельмени… бери, что хочешь! Пришел домой, в микроволновку там или духовочку зарядил, телевизор включил, через пол часа – «бац!» и готово. Пожарь только картошки себе или макарон отвари – и всё! И не надо задницу рвать! Ехать там куда-то за триста километров на машине, потом еще хрен знает сколько на лодке, а потом еще в кустах сидеть ночью с ружьем. Комары тебя кусают, дождь идет, а ты сидишь, смотришь там когда какая-нибудь животина вылезет. Да и денег-то сколько всё это стоит, – Андрей окинул взглядом лодку и зачем-то ткнул ее в резиновый борт указательным пальцем, будто по упругости натянутой резины пытаясь понять ее стоимость, – наверное, там сотня тысяч рублёв, не меньше.

– Ну а ты допускаешь, что может дело совсем не в деньгах и не в комфорте, да и не в «животинке», собственно?

– Ха! А в чем же еще-то?

– Хобби. Назовем это так.

– Чё?

– Любимое занятие. То, без чего не можешь нормально жить.

– Ну я-то живу! И нормально, вроде, живу!

Александр улыбнулся. Это получилось как-то непроизвольно, впрочем, собеседник его этой улыбки не заметил или не придал ей совершенно никакого внимания.

– Один умный человек мне как-то сказал, что в этой жизни ты либо охотник, либо жертва. И кем ты становишься, ты выбираешь для себя сам.

– Я тоже это где-то читал, в какой-то газетенке там или где-то вроде этого.

– Это был мой отец.

– М-м-м! – как-то совершенно безразлично промычал Андрей. – Фраза какая-то избитая. Люди любят вставлять умные словечки по делу и без. Но в целом да, папаша ваш прав был, наверное. А может и не прав. Хрен знает. Тогда давно времена были другие. Другие нравы, как говорят. Охотиться надо было, чтобы выжить. Не поймаешь медведя – замерзнешь, так как будешь зимой с голым задом бегать, кабана не подстрелишь – умрешь не жравши. А щас времена другие. Посмотри кругом себя, командир, – Андрей кивнул на блестящий револьвер, который висел на поясе у Александра, – продай всё это ваше оружие, все эти ваши лодки, машины, сколько можно хавчика купить?

– Но ведь я уже сказал, что еда в охоте это не главное.

– А что главное-то?

– Сам процесс! Сама реализация врожденного любому человеку инстинкта убивать.

– Ну… загнул! – Андрей вдруг так громко засмеялся, что лодка затряслась, пуская от бортов слабую водную зыбь. – Инстинкт! Сидеть там в кустах вон с этой штукой, как она называется?..

– Это карабин.

– Да это я знаю. Вот эта хренота черная сверху…

– А это коллиматорный прицел, – спокойно ответил ему Александр.

– Ну так вот с этим вот колиматерным прицелом и ждать, когда где-то там за километр какой-то кабан пойдет пожрать и попадает в прицел и вы его там шлепнете. И что вы там инстинкт какой-то свой удовлетворите? Нажал на кнопочку сидя там в своем суперджипе и всё! И типа ты убил его, типа ты такой мужик, охотник такой ваще, прям, да?! Не-е-е, это так, игрушки, бать. Хотя не, не так. Не игрушки, а просто так – убивательство и… и не более того.

– Убийство? Но… – начал было Александр с ядовитой ухмылкой на лице, но Андрей не дал ему говорить.

– Ну не, не поймите меня не правильно, папаша. А то щас припишите мне там всякого. Я не гринпис там какой-нибудь или что-то вроде. Мне-то на этих животных как-то посрать, я к тому, что такая охота ничем не отличается от резни там свиней на свиноферме или куриц там на куровферме. Понимаете? Ну, типа, этот чувак, который курицам головы рубит по тысячи в день, он что охотник номер один во всем мире? Типа инстинкт там охотника, как говорите? Нет конечно. Херня!

– Вы путаете понятия! Это другое! – Александр начинал раздражаться, а когда он раздражался он начинал обращаться к своим собеседникам, пусть даже и самым близким, исключительно на «вы». Андрей тоже, подогретый пивом и солнцем, с раскрасневшимся до цвета спелого помидора лицом, чувствовал в себе какое-то возбуждение и пытался доказать свою правоту Александру.

– Ну и чё я путаю? Чё не так-то? Охота сейчас и охота тогда ваще вещи разные, совершенно. Раньше охота была – да! Дреналин там, страх, риск какой-то. Раньше охота давала тебе возможность выжить. Мужик, который ходил голыми руками с рогатиной на медведя или десять мужиков, которые ходили с копьями на слонов…

– Мамонтов! – поправил Андрея Александр.

– Мамонтов, шмамонтов, похер. Я к тому, что раньше при этой твоей охоте, животное могло нормально тебя так нагнуть. А сейчас это так… тьфу! – Андрей смачно сплюнул. Он хотел попасть в воду, но промахнулся и слюна приземлилась на борт лодки. Он хотел стереть ее рукавом, но лишь размазал. – Блин, во сука… Извини, командир, я тебе тут походу вафлю повесил на лодку… но это высохнет… в общем… о чем мы там говорили-то? А, охота эта ваша, это просто игрушка для богатых и не больше того! А все эти разговоры про инстинкты там и прочую херню, это так, это всё больше от безделья! Заняться вам больше нечем, а денег до дури, вот и занимаетесь какой-то херомантией!

– Вы ошибаетесь, молодой человек, – Александра перевернуло изнутри, но он смог подавить в себе все признаки распиравшего его изнутри раздражения. Голос его, сначала повысившись до высокого тона, вдруг стал как-то слишком холоден и спокоен. В отличие от лица Андрея, которое приняло пурпурный оттенок, лицо Александра, казалось, стало только бледнее. Те, кто знал его хорошо, без труда узнали бы в нем крайне раздраженное состояние. Но Андрей не знал этого и чрезмерная его разговорчивость вкупе с полным отсутствием такта, могли бы обернуться для него серьезными проблемами гораздо раньше, если бы в этот момент на пристани рядом с лодкой не появились Диана и Миха.

– Ну петухи сцепились! – проговорил громким и нарочито веселым голосом Миха. – Держи, Саша! – он подал Александру сумку. Александр не сразу, но принял ее. Было видно, что дискуссия эта не закончена, что он собирался вернуться к ней, но вернуться чуть позже.

– Мы тут обсуждали охоту с Андреем, – начал он спокойно, но желваки сильно ходили на его загорелом лице. – Мы не сошлись с ним по ряду вопросов. Но, – Александр посмотрел на Андрея и еле заметно усмехнулся, – к теме охоты мы с Андреем обязательно еще вернемся!

10.

«Заехал на кладбище. Встретил странного типа у его могилы. Проверь С174РА 78», – такое сообщение отправил тогда Александр Петро из своей припаркованной у кладбища машины. Он аккуратно положил телефон на сиденье рядом и несколько минут, смотря сквозь лобовое стекло на кладбищенский забор, на серость улицы, на моросящий холодный дождь, сидел неподвижно. Воспоминания того дождливого ноябрьского дня невольно лезли в голову. Они проносились у него перед глазами как кинопленка, как кадры какого-то загруженного давно в сеть видеоролика. Этот его взгляд, хриплое дыхание последних секунд его жизни, изувеченный труп сына на полу рядом и эта странная улыбка, воспоминание о которой пускало мурашки по коже даже сейчас, спустя все эти годы. Почему он улыбался тогда?! Это было загадкой тогда и это оставалось загадкой сейчас. Он будто знал что-то тогда, будто, болтаясь на волоске от смерти, лежа в луже своей крови, смешанной с кровью его убитого отпрыска он понимал что-то, что он, Александр, спустя все эти годы, понять так и не смог. «Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя» – послышался голос где-то совсем рядом, голос толи снаружи, то ли изнутри его. Он вздрогнул и обернулся. Пустая машина, сумка с документами на заднем сиденье, не открытая бутылка минералки и капли дождя, стекавшие вниз по стеклам автомобиля. Он напряженно выдохнул, снова взял телефон и нервно добавил большими буквами к предыдущему сообщению: «ЭТО СРОЧНО!!!»

Вскоре двигатель загудел и машина медленно покатилась прочь. Как преступник, скрывавшийся от погони, он то и дело смотрел в зеркало заднего вида; он видел, как становились всё меньше и меньше очертания красного забора, как превращались в зеленую однотипную массу кладбищенские деревья. Вскоре он доехал до главной дороги и повернул налево, в сторону ЗСД. Серое кладбище с его еле заметными крестами всё еще виднелось по ту сторону реки. Поворот направо, прямой участок дороги и кладбище скрылось сзади за припаркованными вдоль дороги автомобилями. Еще несколько секунд, пол минуты максимум, и он был на светофоре. Последний взгляд, последний вид этого мрачного места и машина, набирая скорость, быстро понеслась в сторону заезда на скоростную магистраль.

Ответ пришел к нему не сразу. Часа через два, когда он был уже у себя в комнате, когда переоделся в халат и читал, развалившись на диване, новости экономики, раздался телефонный звонок и имя «Петро» высветились на экране. Он аккуратно отложил газету в сторону и нажал на кнопку вызова.

– Говори!

– Что это за мужик, Саш?

– Этот вопрос я задал тебе.

– Я вряд ли тебе что проясню, по крайней мере что-то, что будет представлять для тебя какую-то ценность…

– Говори всё, что узнал.

– Да узнал немного. Да и много если бы узнал, вряд ли бы тебе это было интересно. Некий Кузнецов Владимир Петрович сорок седьмого года рождения. На пенсии, не работает, была жена, был сын. Ныне оба покойные. Все грустно и всё совсем не интересно…

– Может он родственник ему?

– Нет.

– Тогда зачем он копался у этой могилы?

– Не знаю. Может проходил мимо, увидел заросли и решил прибраться. Ведь мир не без добрых людей, Саня, сам же знаешь.

– Нет в наше время добрых людей, Петь. Да никогда их и не было. Там куча могил, у которых никто не убирался уже десятки лет, если не сотни, которые выглядят хуже, чем захоронения древних людей где-нибудь в Сибири. Почему именно у этой? И ведь не просто траву вычистил или мусор убрал. Участок ухожен, забор покрашен, трава прополота, собраны даже старые листья. За этой могилой он следит очень хорошо!

– Может где-то были знакомы когда-то давно? Может приходил на могилу своих родственников и решил немного убраться на могиле человека, которого когда-то знал. Мне кажется, ты видишь то, чего нет. Я бы, Саша, не парился особо.

– Я бы не парился, но слишком много странных вещей в последнее время.

– Ты опять про сообщение?

– Да.

– Н-н-не думаю, что это связано. Это обычный пенсионер, которого в жизни вряд ли интересует что-то, кроме выпивки и дачи. Его член не стоит уже лет тридцать, пошаливает сердечко, наверняка еще и «лекарством» балуется после обеда. Ни детей, ни жены, ни родственников. Его жизнь это полная скукота. Возможно именно эта совокупность факторов и привела его к этой могиле.

– Проверь о нем всё, подними всю информацию, которую только сможешь найти. Не нравится мне всё это, Петро. Не всё здесь так просто. Кто-то нюхает нас. Кто-то копается под нас! Чувствую это!

– Остынь, старина, брось. Ты, видимо, там перечитал у себя новостей про русских. Все эти сны твои, все эти сообщения, все эти «идущие по твоим следам», которых ты видишь в каждом первом прохожем. Всё это бред какой-то! Здесь всё нормально, говорю тебе, здесь всё под контролем. Я говорил с нашими ребятами, сегодня говорил, они подтвердили, что всё хорошо, всё как всегда. А у тебя нервишки просто шалят. Другой климат, дождь, холодно. Просто наслаждайся жизнью, выпей хорошего вина, сыграй с Михой в шахматы и ложись спать, бога ради, тебе завтра рано вставать и далеко ехать.

– Миха будет за рулем… – как-то машинально проговорил Александр.

– Хорошо, но, Саш, не навинчивай себе в голове. Мужичка этого я проверю, конечно, но не потому, что думаю, что там что-то нечистое, а лишь так, чтоб тебе поспокойнее было. Может сам встречусь с ним, побеседую о жизни за рюмочкой – другой. Ты же знаешь, – здесь Петро хихикнул, – по этой части я профессионал!

– Осторожней только! Если он не при делах, не надо его трогать. Аккуратнее с ним!

– Да кто его будет трогать, Саш? Времена нынче другие. Людей не кладут нынче на улице из-за того, что на могиле траву выдергивает. Мир меняется, Саша! Мы меняемся!

– Мир такой же, просто мы стареем…

– Даже пирамиды стареют, Саня. Такова жизнь.

– Хорошо, хорошо! – уверенность Петро, его тихий спокойный голос сделали свое дело. Александр поуспокоился, он и сам начинал уже понимать, что все эти сны, все эти подозрительные личности, которые попадались ему то тут, то там, были не больше чем фантазиями его нездорового воображения. Он менялся, он действительно старел. Как бы ни хотел он верить в обратное, но жизнь его незамедлительно катилась к закату. Имея деньги и доступ к ресурсам, к которым не имело доступ большинство с этой планеты, он мог продлить свою жизнь, мог ее значительно улучшить, но остановить необратимый процесс было не в его власти. Старость и смерть были вне власти каждого из нас. «You think we are being killed by exhaust gas, you thing that radiation from supernovas is killing us? ³⁶» – почему-то вспомнились ему философские размышления Майка, толстого, вечно пьяного чернокожего англичанина, завсегдатого бара в Барселоне, с которым их подружила обоюдная любовь к философским темам и хорошему виски, – «Bullshite, Alex! Bull shite! It’s oxygen. Fucking oxygen is killin’ us, man, I tell ya. Kills us like shite. You know what oxidize is? It means to get rusty! It has the same root as «oxygen». And it’s not a coincidence, man. Oxygen is a number one killer on this planet. Everything is getting old because of the fucking oxygen! You want something to exist forever – just throw it away into space. If you are not exposed to oxygen, you’ll stay young forever! Kidding man, just kidding. You’ll die! Because you can’t exist without oxygen. Nobody can. We just got used to breezing oxygen like bugs got used to eating shite. And we eat this shite. And oxygen is a shite, man, it’s a byproduct of vegetative life on Earth. Plants produce oxygen just like we produce shite. Plants don’t care about me or you, they care about themselves and they fart like shit man, li-i-ke shieeet! ³⁷”

– Саша?! – послышался голос в трубке и Александр невольно вздрогнул. Мысли его, еще секунду назад пребывавшие в Барселоне, снова вернулись в серый петербуржский вечер. – Ты со мной?

– Да, задумался… О чем ты?

– О том, что мы стареем и о том, что зря себе в голове не накручивай. Но будь осторожен. Все эти ваши игры это вещь опасная.

– Я всегда осторожен.

– Главное, всегда помни это.

– Хорошо, как только я вернусь обратно, я тебе сразу позвоню. Этот телефон будет выключен. Куда звонить и писать ты знаешь сам. И да, послушай! Насчет Кати. Она думает, что я чем-то аморальным занимаюсь здесь, в плане женщин там и всего прочего. Думает, что эти пару недель я тут… в общем понимаешь, да? Она не верит, что я езжу сюда на охоту, хоть я ей и фотки отправлял. Она несколько раз просила взять ее с собой на остров!

– И ты отказался?

– Да!

– Почему?

– Она не готова. Она не поймет.

– Мне кажется ты недооцениваешь современных женщин! – Петро тихо засмеялся.

– Не надо ей это, поверь. Но дело в другом. Она и в этот раз просила взять ее. Я отказал ей, сказал, что здесь ей будет совершенно неинтересно. Она знает твой телефон, я дал ей его на всякий случай. Если она не сможет дозвониться до меня и будет звонить тебе, скажи, что я в лесу и тут проблемы со связью. Придумай что-нибудь, но ни за что и ни при каких обстоятельствах не давай ей звонить мне и ехать сюда. Понял?

– Понял.

– Что ты понял?

– Кончай, Саш. Я не школьник. Раз сказал и достаточно!

– Хорошо, хорошо, – повторил несколько раз Александр. – Тогда до встречи через несколько дней.

– Удачи и будь осторожен! И помни… даже заяц, которого загнали в угол, может больно укусить!

Александр отнял телефон от уха и аккуратно положил его на стол. Дисплей показал 22:18 московского времени. Он поднялся и медленно пошел в душ. Когда он вернулся в спальню и лег, на часах было уже начало двенадцатого. Он закрыл глаза, желая открыть их в следующий раз лишь при свете утреннего солнца, но сон не приходил до самого утра. Мысли змеями ползали в его голове. Нервное напряжение, всегда так пикантно щекотавшее его нервы перед охотой, то ожидание, которое, зачастую, доставляло ему больше удовольствия, чем сам этот процесс, в этот раз имело какой-то неприятный привкус чего-то мрачного. Он пытался думать о детях, о Кати, о «Гернике», о Барселоне, о всем том «нормальном» или не очень, что оставил он где-то там, но волей-неволей мысли его снова опускались на землю и снова несли его на этот остров, омываемый холодными волнами северных карельских широт. В первый раз за долгие годы ему было страшно. Страшно не потому, что не верил в свои силы, страшно потому, что чувствовал каким-то особым чутьем, что во всех тайнах его прошлой жизни оставалась одна страшная и неразгаданная, которая была связана с этим островом.

11.

Через несколько дней после своей выписки из больницы, Андрей наведался в автосервис. К слову, это сложно было назвать выпиской, потому что он, не слушая никакие предупреждения врачей, почти с боем покинул стены медицинского учреждения. «Зачем мне торчать в этой вашей больнице, командир, если я себя чувствую нормально!» – огрызнулся он на глав врача, который после жалобы Надежды Ивановны собственнолично хотел переубедить пациента пройти дополнительные обследования. – Денег у меня нет, так что вы хрен чего получите! Дай ты выйти мне, – он отпихнул рукой охранника, какого-то пожилого бородатого мужика, который зачем-то встал на его пути, видимо желая таким образом выслужиться перед врачом. Впрочем, типаж Андрея был таким, что главврач и сам вскоре смекнул, что уже лучше бы было не оставлять здесь более этого пациента, дабы избежать всяких возможных инцидентов, которые, он знал уже по горькому опыту, среди такой группы населения возникали не редко.

– Командир, до Юноны довезешь за сотэн?! – поймал он какого-то бомбилу на ближайшем перекрестке.

– Дешево даешь.

– Тогда езжай на хер!

– Ладно, садись, чё ты сразу!..

Через десять минут Андрей стоял перед гаражами, над которыми большими буквами виднелась вывеска «Автосервис». Под этой вывеской, уже более маленькими буквами, видимо, чтобы не вызывать излишних иллюзий у любого, кто имел удовольствие оказаться здесь со своим проблемным транспортным средством, были приписаны три взаимно исключавших друг друга пункта: «качественно, быстро, недорого».

– Ну как мой пепелац? – обратился он к первому попавшемуся ремонтнику, который, с измазанным отработанным маслом лицом, вылез из одного из гаражей покурить. Тот не понял его. Как, впрочем, не понял бы и любого другого, кто обратился бы к нему по-русски. – А-а-эй! Хер с тобой! – Андрей махнул на него рукой и пошел дальше. Вскоре он увидел свою Тойоту, без бампера, но уже с новым радиатором и замененной фарой. Конечно, новым его назвать было сложно, так как его вид (черновато-рыжий от грязи и ржавчины), сразу выдавал в нем что-то, что побывало до этого не на одной машине, но каким-то чудесным образом смогло пережить их всех. У этого радиатора была еще одна особенность, которая сразу выдавала его среди всех других – он выпирал в разные стороны настолько сильно, что бампер не смог бы поместиться, по крайней мере на стандартные крепления, но механиков, которые подошли к нему через минуту это, видимо, нисколько не смущало.

– Оригинальный и новый, небось? С Японии сам привез, небось?! – Андрей как-то брезгливо ударил радиатор носом ботинка. С него на залитый маслом асфальт посыпалась пыль и грязь.

– Лучше чем новый будет, с Лексуса снял. Пацаны немного подмандили и встал как родной, – послышал хрипучий голос сзади. Андрей обернулся. Это был толстый Боря, хозяин автосервиса, по совместительству электрик и менеджер по связям с общественностью.

– Каких годов Лексус-то будет! Трофейный еще, с Русско-Японской? – Андрей обошел машину со всех сторон, внимательно осматривая ее. После этой чудо мастерской, на машине почему-то появилось несколько новых вмятин, которых не было, когда машину грузили на эвакуатор. Впрочем, Андрей их не заметил или сделал вид, что не заметил. То, что он действительно заметил, так это то, что у машины отсутствовало одно колесо, хотя он точно помнил, что все четыре были в наличии, когда ее грузили. – А колесо-то где, начальник? – обратился он к толстому Боре, – или что, на Лексус, вместо радиатора поставил?

– Сейчас приедет! Тут… – Боря почесал шею и слегка замялся, – … в общем надо было съездить за деталями срочно на другой машине, а колеса не было, то есть было но там у него боковой порез, отморозки какие-то черканули ножом, когда тачка на тротуаре стояла. Да и предупредил бы хоть заранее! Мы ж не знали, что ты так быстро приедешь! – заявил он, видимо пытаясь таким образом объяснить хозяину автомобиля, почему его колесо уехало куда-то на другой машине или даже частично переложить на него вину за такой неприятный инцидент. – Вещи твои вот тут лежат! – он открыл дверь и кивнул головой внутрь салона, где, сложенной аккуратно в углу, лежала его куртка. Андрей достал ее и поспешно надел на себя. Колесо надо было ждать еще некоторое время, а ветер был совсем не летний.

– Постирал что ли? – угрюмо спросил он у Бори, чувствуя запах стирального порошка. Из кармана вывалилась какая-то газета или журнал. Он поднял всё это с земли и бросил на заднее сиденье.

– Чего постирал?

– Куртку постирал! – показал Андрей себе на грудь.

– Я что похож на тех, кто куртки другим стирает? – Боря даже слегка обиделся такому нелепому предположению. Впрочем, обида его была не долгой, так как в этот момент из-за угла выехал огромных размеров BMW с круглыми фарами, переднее колесо которого явно отличалось от всех остальных как по размеру (оно было дюйма на три меньше), так и по резине. – А вот и колесо твое прикатилось! Сейчас перекинем и можешь ехать!

Андрей не ответил. Он лишь покачала головой и решил воспользовался этой вынужденной технологической паузой для того, чтобы сходить в туалет. Он был рядом, за углом. «Туды тэбе, нэ пройдошь мима эго», – ответил ему один из работников на его вопрос «где у вас тут поссать?» И этот парень был прав. Мимо этого импровизированного туалета просто нельзя было пройти человеку наделенному обонянием или, хотя бы, самым слабым зрением. Как-то осторожно, стараясь ничего не трогать и, особенно, не поскользнуться и не упасть вниз, Андрей пробрался к этому покосившемуся, сколоченному из тех материалов, которые попались под руку строению, и сделал свое дело. Когда он вернулся обратно, машина его, хоть и без бампера, но уже со всеми четырьмя колесами, стояла на улице, рядом с гаражом.

– Катайся осторожней, – Боря нагнулся над машиной и хлопнул ее своей огромной ладонью по капоту, отчего там появилась новая вмятина, – а то баранов на дороге, сам знаешь, очень много!

– А бампер?

– Через пару дней приезжай. Должны с разборок подогнать. Он тебе пока не нужен. Да он и вообще не нужен, – с бескомпромиссным видом эксперта заключил Боря. – Толька так… лишняя масса и сопротивление воздуха. Вещь совершенно бессмысленная. Я в интернете читал. Но если захочешь, поставим, конечно. Не родной, конечно, но встанет, как…

Но Андрей не стал слушать про так, как он должен был у Бори встать, взял ключи из рук одного из механиков и быстро залез в салон. Там чувствовался запах свежего пороша постиранной куртки. После запахов туалета, он приятно ласкал ноздри и даже слегка успокаивал. Через минуту машина громко затарахтела, выбросила громким хлопком целое облако черного дыма и, скрипя подвеской, медленно поехала в сторону Автово. Боря же, запустив себе пятерню сзади в штаны, бесцеремонно почесал место, куда укусило его какое-то насекомое, проводил его взглядом до ближайшего поворота и неспешно скрылся за дверью одного из гаражей.

Тот факт, что Андрей пропустил свидание и больше никогда не увидит девушку, которая почему-то запала ему в душу, не давал ему покоя все последовавшие дни, по крайней мере все те, кто общался с ним тогда, это как-то сразу замечали. Картина того дня виделась ему следующим образом: девушка, как они и договорились, приехала в ресторан в установленное время и начала его там ждать. Но просидев с пол часа, а может и больше, не встретив его, она обиделась, покинула ресторан, выключила телефон, а может и вовсе его сменила, и потом, в конечном счёте, удалила и свой аккаунт на сайте. Это сводило его шансы отыскать ее практически к нулю, особенно учитывая, что у него не было ни одной нормальной ее фотографии. Однако сдаваться он еще пока не хотел, уж слишком, почему-то, запомнилась она ему, да и он не был из тех, кто сдается сразу. Именно поэтому через несколько дней после всего произошедшего, он решил наведаться в тот ресторан на Марата, где должно было состояться их первое свидание. Мало ли работники ресторана что-то видели, или, что было уж совсем маловероятно, но мало ли, она оставила ему там какую-то записку.

Час был утренний и народу там почти не было. Какой-то мужчина в дальнем углу с ноутбуком и с кружкой кофе, и еще один – какой-то уже изрядно подвыпивший за столом в противоположной части помещения – то были единственные посетители заведения в столь ранний час.

– Что пожелаете? – спросил его официант, молодой парень лет двадцати трех, с тоннелями в ушах и полностью зататуированными руками.

– Пиво и сухарей каких-нибудь.

Парень бросил косой взгляд на ключи от автомобиля, которые Андрей выложил на барную стойку перед собой.

– У вас машина на Марата? – поинтересовался он.

– Тут рядом, прямо у входа.

– Если планируете до утра оставить, советую загнать во двор. Эвакуатор часто работает. Знак там висит, видели?

– Да мне похер на знак, командир. Я так, на пол часика.

Парень безразлично пожал плечами и ушел. Через минуту он вернулся с полным бокалом пива в одной руке и пакетом сухариков в другой. Он поставил пиво перед Андреем, положил перед ним тарелку и хотел открыть сухарики, чтобы высыпать туда, но Андрей не дал ему.

– Забей. Сам сделаю. Что я ребенок что ли? Народ настолько охерел в последнее время, что даже еду уже без чужой помощи открыть не может.

– Есть такое дело, – заулыбался парень. – Тут иногда у нас такие клиенты попадаются, нож не с той стороны положишь, так сразу менеджера зовут!

– Пидоры! – коротко резюмировал Андрей. Он почти сразу достал из кармана три бумажки по сто рублей и кинул их на стол. – Сдачу оставь себе.

– Спасибо! – парень забрал деньги и положил их в кошелек на поясе. Насчет этих… как вы выразились…

– Пидоров?

– Да! Я согласен. Тут иногда к нам такие кадры заходят! Вы ведь часто у нас здесь бываете?! – видно было, что прямота и непритязательность Андрея, хоть и была слегка грубой, но ему нравилась. Он мог говорить с ним просто и непринужденно.

– Да нет, последний раз года два назад здесь был. По-другому тогда называлось ваше заведение, по-моему, да?

– Пару лет назад? – парень удивился, как-то внимательно осматривая его. – Разве?

– Да точно тебе говорю! Если, конечно, мое тело не ходит по ночам отдельно от меня.

– Разве?

– Ну ты чё, командир?! – Андрей кивнул головой на бокал пива. – Думаешь пару глотков сделал и всё, мозги уплыли?

– Нет, мне просто казалось, что я видел вас здесь на прошлой неделе. В… – парень задумался на несколько секунд, – в среду, в первой половине дня! Вот за тем вот столом сидели.

– Меня? В среду? – Андрей сначала удивился, потом покачал головой. – Путаешь что-то, начальник! Не было тут меня. А уж в среду так и особенно.

– Ну да, вы же были – куртку вашу помню и… и черты лица вроде такие же…

– Парень, открою тебе маленький секрет, – Андрей нагнулся чуть ближе и заговорил чуть тише, – прошлую среду я помню очень хорошо! Меня пол дня поносила баба, за то, что ее новый любовник купил ей Айфон и выгнала меня нахер из дома!

– Но… может я, конечно, ошибаюсь, но… я помню эту куртку и прическу… вы сидели вон там, с женщиной такой… высокой и симпатичной.

Андрей удивленно посмотрел туда, куда показал ему парень. Место было пустым. Однако эта новая информация тронула в голове его какую-то старую струну.

– Я?.. С симпатичной женщиной? В этой куртке? – переспросил он его еще раз, делая особый акцент на каждом из вопросов, будто каждое из этих предположений было уже само по себе чем-то фантастическим. – А не могло ли это быть в четверг, а не в среду?!

Парень потер себе нос и призадумался. Он начал загибать один за одним пальцы, беззвучно шевеля губами и, видимо, что-то усиленно считая про себя.

– Да нет…

– Точно?

– А может и да. Может да, не в среду, а в четверг. Я тут, понимаете, сейчас каждый день, без отпуска и выходных. Все поувольнялись, никто не хочет работать за такие деньги. Почти каждый день с утра до ночи работаю, все дни уже в голове смешались.

– И ты уверен что видел этого… кого ты видел именно в этой куртке? – повторил Андрей. – В среду?…

– Да! Хотя… может и в четверг! Надо подумать!..

– Думать много вредно, говорят… Стареешь, говорят, быстрее… Ну-ка, долей-ка! – Андрей сунул парню уже почти пустой бокал и еще несколько купюр и тот послушно налил его снова до краев. – Ты не поверишь, но прикол в том, что я действительно должен был быть в этой вашей забегаловке на прошлой неделе в четверг. И самое интересное то, что я действительно должен был встретиться с женщиной. Но… как это нередко бывает с женщинами, нихера из этого не получилось…

– В каком смысле не получилось? – как-то машинально спросил парень. Он тут же пожалел о том, что спросил это так грубо и, вообще, о том, что спросил. Он хотел даже извиниться, но Андрей, с подкупающей любого простотой, ответил:

– С ней не получилось, но с другими, зато, мать их за ногу, не хило тогда порезвились! – тут он показал себе на бровь, где всё еще была видна рана от аварии, – какое-то мудило влетело в меня в четверг утром когда я как раз на эту свиданку ехал и вместо вечерних потрахушек меня весь день долбили в жопу жирные бабы в больничной одежде… к счастью, шприцами только добили, что тоже, поверь мне, не очень приятно.

– Может я ошибся, конечно! – произнес парень уже совсем тихо. – Но куртка, говорю вам, точно была такая, как сейчас у вас. Я таких не много видел.

– Ну если всё так, как ты говоришь, – проговорил Андрей и с задумчивым видом отпил пива, – то штука очень интересная начинает вырисовываться… Как будто вместо меня сюда тогда приехал кто-то…

– Кто-то другой? – парень оживился. Видно было, что в нем проснулся какой-то Шерлок Холмс. – Но подождите! Как это ваша подруга не смогла понять, что вместо вас с ней сидит кто-то другой?!

– Она-то как раз и не могла, – Андрей отрыгнул в кулак. – Мы познакомились с ней в интернете. Я ей скинул свою фотку и то издалека, понимаешь? Лишний раз не люблю свою физиономию палить, понимаешь? Фотография, она ведь, душу, говорят, убивает.

– А-а-а! – парень, кажись, действительно начинал всё понимать. – Теперь ясно, на свидание с этой женщиной пришел кто-то другой, но… ваша эта… куртка, неужели совпадение?!

Андрей снова отхлебнул пива и снова что-то задумчивое появилось у него в лице. Через секунду он взял себя за воротник и притянул его к носу. Он все еще мог чувствовать запах стирального порошка.

– Нет, не совпадение! – тут он снова отрыгнул, в этот раз уже без кулака. – Это была именно моя куртка, именно вот эта! – он продолжал держать себя за воротник, в этот раз вытягивая его в сторону парня, – и именно с моей теткой этот хрен встретится в тот день… в четверг. Судя по всему, после того, как меня забрала скорая, он залез ко мне в машину, вытащил из нее мою куртку, одел ее и поехал сюда, типа он это я, сечешь тему?! Здесь он встретился с ней, а потом… потом постирал куртку, видимо, чтобы убрать все следы и запахи и снова бросил ее ко мне в машину, которая стояла разбитой почти весь день. Когда же за машиной приехал эвакуатор, которого я вызвал, куртка уже снова была внутри!

– А зачем он сделал это? – парень окончательно отставил в сторону бокалы, которые он протирал до этого и облокотится на барную стойку, чтобы быть ближе к Андрею. Он говорил уже значительно тише, чтобы мужчина с ноутбуком, сидевший в другом конце, не мог слышать его.

– Диана. Так ее звали, вернее зовут, – поправился он. – Я говорил ей до встречи, что я буду в клетчатой красной куртке, да и на фотке, которую я отправил, я был в ней…

– Хорошо… но зачем ему надо это… Зачем он это сделал?

– Зачем?

– Да, зачем? – переспросил парень. – И эта Диана… что она сама говорит по этому поводу?

– Ничего не говорит! Телефон выключен, аккаунт из сети удален!

– Обиделась?

– До того как я пришел сюда, я именно так и думал! А вот после нашего с тобой разговора, уже и не уверен. – Андрей отставил в сторону бокал с пивом. Аппетит к пиву у него пропал и в движениях появилась какая-то нервозность. – Эта авария! Этот хрен в куртке как у меня, – Андрей повернулся и с полминуты разглядывал помещение. Он заметил несколько камер, которые висели в разных частях ресторана. – Послушай, дружище, давай-ка мы посмотрим камеры. Может они глаза нам откроют?!

– Не-а, – парень с сожалением покачал головой. – Не получится.

– А если попробовать, а?! – еще несколько купюр вдруг выпали из его руки на барную стойку. Но парень снова покачал головой и рукой подвинул их ближе к Андрею.

– Я бы помог, чесслово, но камера затирает старые записи каждые несколько суток. Три дня максимум. А тут неделя уже почти прошла. Ни четверга, ни пятницы уже нет. Смысла их смотреть точно нет. А знаете что?! – парень нагнулся еще ближе к Андрею. – Может в полицию обратиться?! Это всё не просто так. Эта женщина с которой вы должны были встретиться, не попала ли она в какую-то беду? У меня есть знакомый, который работает…

– Знакомый есть и у меня! – задумчивым голосом перебил его Андрей. – Ладно, командир! – тут он спрыгнул с барного стула, сделал несколько быстрых шагов в сторону двери, но не дойдя до нее вдруг остановился и снова вернулся к барной стойке, будто что-то забыл. – Послушай-ка, начальник! – он взял недопитый бокал пива, который бармен уже хотел унести и ловким движением руки вылил себе остатки в рот. Затем он наклонился вперед и подмигнул бармену, чтобы тот сделал то же самое. Тот послушался. – Тут действительно чем-то мутноватым попахивает. Может так – лажа, а может реально баба в беду попала. Я сейчас к ментам поеду. Расскажу им всё как было. Возможно они и к тебе придут как-нибудь и тоже вопросы задавать будут. Ты это, если придут все-таки, расскажи им всё то, что мне рассказал. Таить ничего не надо. Я человек честный. Не о себе думаю, а о ней. Ну а теперь, – здесь он хлопнул бармена по плечу, – будь здоров!

12.

Майор стоял перед входом в полицейский участок и неспешно посасывал сигарету. На улице было по-прежнему свежо, но уже гораздо теплее. Циклон, который висел над городом долгое время, который ломал ветви деревьев и под аккомпанементы грома заливал улицы и подвалы потоками ливня, наконец уходил куда-то на восток и в Петербург приходило долгожданное лето. На небе не было ни единого облачка. Слабый ветерок шевелил ветвями старого тополя напротив и приносил откуда-то со стороны проспекта аромат цветущей черемухи и шавермы.

Настроение у майора было хорошее. В работе было затишье. Казалось, что в это время года даже преступники, обрадовавшись редкому питерскому солнцу, забросили свои грязные делишки и двинулись куда-то за город, чтобы насладиться редкими для этого региона теплыми деньками. Хорошая погода, по прогнозам, приходила в регион надолго, что не могло не радовать. Пару дней назад он получил премию за высокий уровень профессионального мастерства и что радовало его больше всего – с середины следующей недели он уходил в отпуск. Заявление его было написано и даже уже подписано руководством. И хоть на этот отпуск он не планировал никаких грандиозных поездок, он ждал его с нетерпением. Несколько лет назад он купил двенадцать соток под Ропшей и построил небольшой домик из СИП-панелей. В этом доме надо было сделать проводку и подключить локальную канализацию. Казалось, такой отпуск был сомнительным удовольствием для любого, кто хотел отдохнуть, но явно не для майора. Он был из тех, кто умел и любил работать руками. Такой отдых был для него желанней любого пляжно-овощного отдыха, где надо было валяться днями напролет задом кверху под палящим солнцем на пляже какого-нибудь ближневосточного государства, накачиваясь водкой или дерьмовым местным пивом с утра и возвращаясь уже в сумерки в отель лишь для того, чтобы завалиться в кровать и на следующий день проделать всё те же нехитрые трюки, что делал и сегодня, и вчера. Его обычный отпуск раньше выглядел именно так. Две недели безудержного алкоголизма и деградации. Но в этом году у него родился внук (второй уже) и жена по несколько раз в неделю была вынуждена ездить на квартиру к дочери. Пляжный отдых накрылся «медным тазом», как сказал он ей, изображая даже какую-то грусть на лице, но в своей душе он был этому рад. Он с нетерпением ждал последнего рабочего дня и несколько дней назад даже составил себе в интернет—магазине список необходимых покупок. Оставалось только получить отпускные, чтобы оформить окончательный заказ и доставку.

Именно в таких возвышенных мыслях и пребывал майор, когда до слуха его долетел какой-то треск и скрип, который послышался со стороны соседнего двора. Он машинально отвернулся в другую сторону, ближе ко входу в участок, будто стараясьотрешиться еще хоть на минуту от окружавшей его действительности и вернуться туда, к своему участку в Ропше, к новому дому, к проводке и канализации, но звук, настойчивый и какой-то странный, с каждой секундой всё сильнее врывался в его как личное, так и профессиональное пространство.

Через пол минуты звук уже был настолько явным, что он не мог уже его не замечать и на него не реагировать. Он повернулся и посмотрел в ту сторону, откуда этот звук долетал. То, что увидел он сначала напугало его, а потом разозлило. Разозлило уже не потому, что отвлекло от мыслей, а потому, что вид несущегося на большой скорости по дворовой территории драндулета без бампера и с огромным, непропорциональным радиатором сразу выдавал в нарушителе какого-то суперического стритрейсера, который, пренебрегая всеми правилами дорожного движения и даже разума, оттачивал свое мастерство на территории, где прогуливались мамочки с детьми и сгорбленные бабули с палочками. Майор спустился с крыльца и двинулся в сторону тротуара. Водитель машины не мог его не видеть с такого расстояния и майор почему-то был уверен в том, что он обязательно надавит сейчас на тормоза и покатится назад, пытаясь свалить. Он изучил их психологию уже хорошо. У этих дворовых говнюков на этих разваливающихся скрипящих ведрах нередко не было даже прав. Возиться с ними было одно недоразумение. Когда их ловили и приводили к нему, они начинали плакать как маленькие девочки и поголовно умоляли его о том, чтобы он не говорил об их приключениях их родителям, которые за такие проступки лишали своих чад компьютеров, игровых приставок и некоторые даже, помятую видимо свои детские годы, прохаживались ремнями по неокрепшим еще задницам молодых кимирайкененов и льюизхэмильтонов.

Но действия этой машины не подпадали под обычный шаблон. Водитель этого пепелаца при виде человека в полицейской форме не только не остановился, но, казалось, даже прибавил газу на прямом участке. От греха подальше майор сделал несколько шагов в сторону. Там стояла большая береза и в случае, если этот камикадзе вдруг собрался бы направить на него свой автомобиль, он бы мог отпрыгнуть за нее. Но машина пронеслась мимо майора и на скорости свернула в сторону участка, где, чуть не протаранив урну, резко затормозила перед самым входом. Через мгновение из нее выскочил какой-то мужчина в красной клетчатой куртке и быстро побежал внутрь отделения.

Майор выругался вслух и быстро двинулся внутрь, вслед за нежданным посетителем.

– Молодой человек, подождите! – крикнул он своим басистым звонким голосом, лишь только переступил порог. – Если вы с поличным, то хотя бы дождитесь меня!

Послышался грохот, ругань, топот и вдруг, откуда-то из соседнего коридора, прямо к нему выбежал молодой человек. Майору потребовалось меньше секунды, чтобы узнать в нем своего прежнего знакомого – парня, которого поймали они несколько дней назад с пивом.

– Ба-а-а! Какие люди! Андрей, да, если не ошибаюсь?! Донжуан и любитель пивных напитков в ночное время. Что ж вы, Андрей, так ездите-то не осторожно? По дворам носитесь так, да и… машина-то у вас какая… Сами что ли собрали?!

– Майор! – почти закричал Андрей и майор сразу почувствовал запах пива, который ударил ему в лицо. – Проблема есть!

– А это я уже и так вижу! Ты, видимо, буквально воспринял мои слова о том, чтобы не пить пиво на улице и теперь стал пить в машине. Ну, это не мое дело, но мое дело это донести это до сотрудников ДПС. Пойдем-ка! – майор пошел вперед, ожидая, что Андрей пойдет с ним, но Андрей вдруг схватил его за руку и сильно дернул.

– Подожди, майор!.. Подождите! – поправился он. – Дело не во мне, да выпил мальца, но… хер с ним! Не важно! По другому делу я к вам пришел, делу жизни и смерти! Даже, может быть, смерти в большей степени!

Майор остановился и удивленно посмотрел на Андрея. Андрей же продолжал:

– Короче, такая тема – помните та тетка, девушка, то есть, с которой я должен был утром тогда на следующий день встретиться в четверг? Ну рассказывал я вам это ночью, когда вы поймали меня, точнее не вы, а эти ваши… пидо… то есть сотрудники?..

– Полицейские, ты хочешь сказать?

– Ну да, мусора эти… впрочем, хрен с ними… послушай… те… – он говорил быстро и сбивчиво. Первое впечатление, которое было у майора о том, что он просто сильно пьян или находился под влиянием каких-то наркотических веществ, медленно проходило. Он видел, что он вовсе не пьян, по крайней мере не так сильно, чтобы это отражалось как-нибудь на его поведении, но чем-то встревожен. – Короче, мне кажется, что с ней, с Дианой, что-то могло случиться!

– Подожди, Андрей, подожди! Давай всё медленно и по порядку. Вы встретились с ней тогда и что-то случилось?

– Нее-е-е-т, командир, в том то и дело, что нет, не встретились! Я не доехал тогда к ней! В аварию попал…

– Да ну, не верю, что с тобой такое вообще возможно, – с какой-то язвительной иронией в голосе заметил майор.

– Послушайте, командир, послушайте меня! Не надо мне тут хи-хи, да ха-ха! Говорю, вещь серьезная! Я попал в аварию не по своей вине. Мудило какой-то пьяный, ну, то есть я тогда думал, что он пьяный, влетел в меня недалеко тут, когда я выезжал из кармана. Нормально так влетел, перед разбил конкретно, бампер под замену, радиатор под замену, фары… Машину я до конца не доделал, бабок пока нет, потому что страховая ждет какую-то бумагу там от гайцов…

– Подожди, Андрей, – майор прервал его лихорадочную речь, – ты, наверное, не совсем по адресу. Мы тут другими вещами занимаемся. Ты там с ГИБДД общался, они тебе и помогут, мы другое ведомство, другие проблемы нас интересуют, машины, водители пьяные, аварии всякие это не наш профиль…

– Да хер с этим ГИБДД, командир! И-и-и-и с машиной хер! Послушай меня… послушайте, – Андрей начинал уже заметно злиться. – После аварии меня в больницу увезли. Понятно пока всё?

– Ну!

– А этот хрен, который в меня влетел, значит, залез ко мне в машину, забрал мою куртку, одел ее и поехал на свидание от моего имени, типа он Андрей и всё такое.

– Подожди! Давай еще раз. У вас была авария, так? Вы вызвали наряд ДПС, они приехали. Так?

– Нет! То есть они приехали, это да, но там был только я, этот хрен свалил сразу после аварии. У него там грузовик какой-то был или микроавтобус, что-то большое. В общем, он свалил, я остался – скорую там ждал, гайцов там. Они приехали, скорая меня увезла, так как у меня голова кружилась, кровь там из раны, вот! – Андрей показал майору еще не до конца заживший рубец над бровью, – и когда мы уехали, этот хрен залез в машину!

– И куртку украл?

– И куртку украл! Вот эту вот самую куртку, – здесь Андрей ткнул себя пальцем в грудь, – украл!

– Прости за вопрос, не скромный и неочевидный может быть, а это что такое тогда? – майор взял Андрея за ворот и как котенка потянул его вверх. – Что это за куртка? А?! Или у тебя что их, десять штук одинаковых? Андрюша, – он с укором посмотрел на Андрея, – парень ты нормальный, но завязывай ты с этим алкоголем, ведь это уже, ей богу, даже неприлично!

– Это куртка, это та же самая куртка! Та же самая!!! Он вернул ее, сходил на свидание с Дианой и… вернул!

– Да ты в своей ли уме?!! – резко закричал на него вдруг майор, который при всем своем спокойном характере время от времени тоже мог терять терпение. – Что за дичь ты мне тут несешь?!!

– Отвечаю командир! Отвечаю тебе!

– Зачем он сделал это?! Куртку вернул, имею ввиду. Выкинул бы, если бы не понравилась. Зачем возвратил он ее тебе?

– Не знаю! Вот это, майор, я не знаю. Но что-то здесь не так. Я ездил туда, сегодня ездил в эту забегаловку где мы должны тогда были с ней в четверг встретиться и этот парниша, бармен, мне всё это сам выложил. Типа какой-то чувак, в моей куртке, вот именно в этой куртке, – Андрей тряс полой своей куртки прямо перед лицом майора и несколько раз даже непроизвольно ударил его по тщательно выбритому подбородку, – приехал на встречу с Дианой и с этой встречи с ней же и уехал. Понимаете? Она-то думала, что он это я, а по факту-то – хер! Другой какой-то хрен это был! Не я!

Майор покачал головой и несколько раз прошелся взад и вперед по светлому коридору, что-то раздумывая. Наконец он остановился перед Андреем и спросил:

– Фамилию знаешь этой Дианы?

– Нет.

– Адрес, номер автомобиля, фотографию, что-нибудь?

– Не, ничего не знаю!

Майор продолжил ходить взад и вперед по коридору. В этот раз он ходил так почти минуту. Андрей не отводил от него глаз, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в каком-то нервном ожидании того, что скажет майор.

– Ну, Андрюха, ты сам видишь, помочь мы тебе здесь вряд ли чем сможем. У тебя нет ни деталей обвиняемого, ни потерпевшего. Да и, честно тебе сказать, Дианы-то этой может и не быть в действительности. Знаю, знаю, – махнул он рукой на Андрея, который попытался ему что-то возразить, – ты там с кем-то переписывался, может даже по телефону общался, но эти интернет знакомства, ты сам всё знаешь – реальные свои имена мало кто дает. Диана это редкое имя, красивое, но… скорее всего не реальное. Они там все такие. Посмотри на столбах – Лолита, Диана, Виолетта… Реальных таких имен мало. Уж мне-то поверь, работал в паспортном столе не год и не два, какие имена распространены у нашего населения я знаю. Одна – две Дианы по паспорту на сотню женщин. Теперь насчет твоей этой забегаловки. Куртка твоя, конечно, вещь редкостная, – он как-то искоса посмотрел на распахнутую куртку Андрея, – и у любого, даже самого порядочного человека вызывает дикое желание прибрать ее к своим рукам, – здесь он почему-то даже поморщился, – но в городе она явно не единственная. Работник ресторана видел кого-то в похожей куртке, ну и показалось ему, что она точно такая же. Да и куртка может быть точно такая же, ведь не одна она в магазине продавалась. Одним словом, если коротко, оставь это. Диану эту свою оставь и ищи себе новую женщину. А эта – обманула тебя, Андрюха. Это как пить дать! Послушай меня, ведь и я с девочками гулял в свое время!..

– Ну а случилось с ней что-то если?

– В нашем большом городе каждый день с кем-то что-то случается, – совершенно спокойно заметил майор. – Но… ты же сам знаешь, пока преступление не совершено, оно не преступление. Мобильник-то у тебя, кстати, есть ее? – вспомнил, вдруг майор. – Звонил?

– Выключен! Это тоже подозрительно!

– Как раз здесь нет ничего подозрительного. Купила себе одноразовую симку для того, чтобы потом такие ловеласы как ты ей телефон не обрывали и выкинула как только с тобой у нее всё закончилось. Оставь ее, Андрюха, мой тебе приятельский совет – оставь и ищи новую.

Андрей поуспокоился после слов майора и даже будто погрустнел. Он, в принципе, и сам в глубине своей души догадывался, что могло произойти что-то вроде этого, но слова майора, как человека более опытного по жизни, да и в этих вещах, лишь подтвердили его опасения.

– Иди домой с богом. Не буду тебя задерживать, ладно. Машину только здесь оставляй, никто ее не тронет! Пьяным я тебя, конечно, за руль не пущу. Проспись. Не будешь квасить каждый день – найдешь себе нормальную женщину, это я тебе гарантирую.

Андрей молча развернулся и пошел в сторону выхода. Но вдруг он остановился и быстро полез в карман курки.

– Ну что еще? – майор заметил, что Андрей остановился и так же остановился в коридоре.

– Еще одна вещь, майор. Забыл, блин!

Майор не спеша вернулся к Андрею, внимательно рассматривая то, что он достал только что из кармана.

– Что это?

– Газета.

– Что-то про эту Диану?

– Нет, газета старая, от ноября девяносто седьмого года.

– И зачем она?

– Нашел у себя ее в машине, когда забирал из сервиса. Лежала в кармане куртки. Не моя она. Подбросил кто-то зачем-то.

Майор осторожно взял газету за край. Это была не целая газета, а разворот.

– «Кредиты МВФ. Подарок нашим детям и внукам», – прочитал самый большой заголовок майор. – «Новые подробности гибели Дианы», – прочитал он заголовок поменьше и тут же перевел взгляд на Андрея. – Это они другую Диану имеют ввиду, принцессу, которая в Англии была, – пояснил он. – Она на машине с любовником разбилась. Я это помню. «Расстрел бизнесмена и его семьи в пригороде Петербурга» и… не вижу без очков, – он усиленно пытался рассмотреть какой-то маленький заголовок в нижнем правом углу.

– «Подросток пропал без вести», – прочитал за него Андрей.

Майор перевернул последний разворот и посмотрел на противоположной стороне листа. «Новости экономики» и «Спорт». – Здесь, думаю, ничего интересного. – проговорил он, возвращаясь на первую страницу. По диагонали, быстро, он пробежался по каждой статье, особо не останавливаясь и не задумываясь ни на одной из них.

– Ну, что думаете? – спросил его, наконец, Андрей.

– Да как тебе сказать. Кредиты это всегда плохо, особенно кредиты МВФ. Наберешь их, потом перед этими тварями американскими как негр последний в кандалах до конца дней ползать на коленях будешь. Но… газетенка-то, видишь, старая, от девяносто седьмого года. К счастью, это всё в прошлом. Двадцать лет прошло. Всё, что здесь написано уже не актуально. Девяностые тяжёлым временем были… это я помню!

– Да я вот про это! – Андрей ткнул пальцем в нижний угол газеты. – Эти две статьи обвел кто-то карандашом.

Майор присмотрелся. И действительно – обе статьи, про расстрел бизнесмена и про пропажу подростка, были обведены в один овал карандашом.

– Интересно, конечно, но что здесь такого? – проговорил майор, поправляя очки. – Я тоже люблю в газетах всякие пометки делать, ну, чтобы перечитать там или не забыть.

– Зачем мне ее подложили?

– Ума не приложу. Но… пожалуй, оставлю я ее у себя, если ты не против, конечно.

– Да оставляйте, мне она нафиг не нужна. Но мне кажется, что это всё не просто так, этот тип, который поехал на встречу с Дианой вместо меня, эта газета с подробностями о смерти Дианы, куртка, которую он взял, а потом вернул. Все это странная херня какая-то.

– Если с этой твоей Дианой что-то случилось, ты мы скоро об этом узнаем. А если не узнаем, то скорее всего с ней всё в порядке и просто она не хочет с тобой общаться, – резюмировал весь прежний диалог майор. – Ладно, дай мне свой телефон на случай чего и иди домой с богом.

Через несколько минут майор вернулся в свой кабинет, бросил на стол газету и снова мысли об отпуске отодвинули на задний план всё остальное в его голове.

13.

Петро сдержал данное в тот вечер Александру обещание. Утром следующего дня он поговорил по телефону с парой нужных людей и дал им задание узнать как можно больше о Кузнецове Владимире Петровиче, сорок седьмого года рождения, о том таинственном незнакомце, которого Александр встретил накануне у «той» могилы. Нужные люди сработали быстро и вечером этого же дня в почтовом ящике его электронной почты была уже вся развернутая информация об этом человеке. Петро неспешно налил себе в бокал виски, нарезал тоненькими кусочками сыр на тарелку и опустился в свое большое кожаное кресло. Не спешно, один за одним, начал он открывать присланные ему файлы. Та информация, которую находил он внутри, почти полностью соответствовала его ожиданиям, и он слабо позевывал, бегая глазами по всей этой серой и грустной банальщине.

Кузнецов Владимир Петрович родился в Ленинграде в семье слесаря Кировского завода и продавщицы булочной. Учился в 493 школе, которую закончил в шестьдесят четвертом году. Служил в армии в инженерных войсках где-то под Лугой, сразу после армии пошел работать электромехаником на «Ждановский завод», ныне завод «Северная вервь», где проработал вплоть до своего ухода на пенсию в две тысячи шестом году. Получил ряд наград как победитель социалистических соревнований, несколько благодарностей, в том числе от главы местного исполкома. Почти каждый год с семьей по путевкам ездил на курорты Черного моря. Судим не был, за спекуляцию и диссидентскую деятельность не привлекался. Имел двухкомнатную квартиру на улице Морской пехоты, которую продал в две тысячи девятом году и дом с участком восемь соток в Александровском, где ныне и проживал.

Петро закрыл файл Владимира Петровича и открыл файл о его жене – Кузнецовой Елене Владимировне. Она была годом младше, училась в той же школе, после школы пошла в кулинарное профессиональное техническое училище, по окончании которого некоторое время работала в пекарне номер такой-то, потом перешла на работу в булочную номер такую-то, где, взбираясь по карьерной лестнице, в восемьдесят девятому году стала заведующей. «А через год всё покатилось к чертям», – прокомментировал вслух Петро, смотря на последовавшие за этой трудовой деятельностью четыре места работы, последнее из которых, в две тысячи пятом году, было записано как «администратор общественного туалета». Болела диабетом, имела проблемы с сердечно-сосудистой системой. Скончалась в Военно-Медицинской Академии в декабре две тысячи шестого года от инсульта.

Петро закрыл этот файл и открыл последний файл в приложении, который назывался лаконично – «сын». Он был готов так же по диагонали пробежаться по всей этой информации, но к удивлению своему он вдруг заметил, что информация о сыне, Викторе, умещалась всего лишь в несколько строк. Петро слегка увеличил шрифт в файле и подвинул ноутбук чуть ближе к себе. «Родился в семьдесят девятом году, закончил двести шестьдесят четвертую школу Кировского района, поступил в «Корабелку», но ее не окончил, так как…» – Петро отложил бокал с виски в сторону и взгляд его остановился неподвижно на последнем предложении, – «пропал без вести в ноябре тысяча девятьсот девяносто седьмого года», – прочитал он вслух, – «на текущий момент предположительно мертв».

Несколько минут Петро сидел неподвижно. Наконец от откашлялся, почесал макушку головы и пустил на печать все три файла. Мысли и какие-то обрывки воспоминаний проносились в его слегка подогретом алкоголем сознании. Видимо это год выдался тяжёлым не только для него. Он помнил его очень хорошо: разборки, переделы сфер влияния, кровь, которая текла рекой. Он, Саня, Миха и… вдруг он вздрогнул, будто мысли его, разогнавшись на полном ходу налетели на какой-то острый, торчавший прямо посреди пути предмет. Он снова потянулся к бокалу с виски, но он уже был пуст.

– Ноябрь девяносто седьмого года! – он приподнялся и начал прогуливать от одной стены кабинета к другой, махая распечатанными листами как веером перед своим раскрасневшимся лицом. – Сын пропал без вести… это странно! Хотя… с другой стороны, что тут такого уж необычного? В те годы бывало и не такое. Может нарвался на кого-то не того, может увидел что-то, что не должен был видеть, а может… может и у самого рыльце было в пушку, ведь не маленький мальчик уже был, связался не с теми и на тебе – отхватил.

После нескольких минут такой мыслительной деятельности он подошел к бутылке и налил себе треть бокала. Но виски был слишком теплым. Он спустился на первый этаж к холодильнику, достал пару кубиков льда и бросил их в бокал, рассматривая как поднялись они наверх и начали медленно таять. Пару мгновений спустя он повернулся к окну. Погода была ясной – солнце пробивалось в окно сквозь неподвижные кроны берез. Он решил не подниматься больше в кабинет, а так, прямо в халате, не переодеваясь, выйти во двор, где было лето, где пели птицы, где жужжали своими низкими голосками над головой комары.

– Александровское, – он подошел к беседке и опустился там на скамейку. – Надо бы съездить к старику. Ведь это совсем рядом, – обратился он вслух к самому себе, как будто каким-то чудесным методом клонирования рядом с ним оказался на скамейке точно такой же второй Петро. Эти разговоры с самим собой поначалу пугали его, но после долгих лет одиночества стали для него необходимостью, так как заменяли реальное общение. – Ноябрь девяносто седьмого года, – повторил он задумчиво. – Интересное время… всё это очень интересно…

Дом Владимира Петровича находился на третьей линии от Приморского шоссе и с двух сторон был окружен большими кирпичными коттеджами. Они нависали над ним с обеих сторон каменными глыбами. Казалось вот-вот совсем немного, еще чуть-чуть, и они раздавят его хрупкую деревянную конструкцию своими массивными стенами из кирпича и бетона, похоронив в одночасье под собой и хозяина и весь его скромный огород. Но дом по-прежнему стоял. И стоял в таком окружении уже много лет.

Это был дом не новый, но и не очень старый. Архитектурный стиль и материал «всё, что попалось под руку» выдавал в нем строение конца восьмидесятых годов или даже начала девяностых. Двухэтажный, не больше сорока квадратных метров первый этаж и максимум тридцать второй, несмотря на всю свою несовременность, выглядел довольно-таки ухоженно и крепко, по крайней мере по сравнению с аналогичными постройками из тех же материалов и тех же примерно лет, которые можно было заметить тот тут, то там в этом же поселке. Во дворе, который был отгорожен от центральной улицы металлической сеткой, росла смородина и яблони. По краям сделанной из плитки дорожки, стояло несколько клумб в которых пока ничего не было, но ближе к середине лета, наверняка, должны были вырасти какие-нибудь цветы. Участок соединялся с дорогой довольно широким и крепким мостом, сделанным из шпал (тоже наследие девяностых). Сразу за мостом, припаркованным чуть в стороне, чтобы не мешать выходу на улицу, стоял старый Опель с государственным номером С174РА 78.

Петро подъехал к дому и припарковал машину на обочине напротив. Он был одет в белую рубашку с галстуком, поверх которой был одет темно-синий пиджак. Приезд дорого автомобиля и его парковка напротив не остались без внимания и по тому как задвигалась занавеска на окне, Петро понял, что кто-то уже наблюдал за ним из окна этого дома.

Неспешными шагами, со спокойным самоуверенным выражением на лице, он подошел к калитке и слабо потянул ее на себя. Она не открылась. Он потянул ее сильнее, думая, что она проржавела, но тут он заметил, что с обратной стороны был такой же ржавый, как и сама калитка, засов. Он мог бы слегка перевалиться через калитку и открыть засов сам, но не захотел – это было неприлично, да и одежда, он не хотел пачкать ее о ржавый металл калитки.

– Доброго утра! – проговорил он громко, заметив, что одно из окон было слегка приоткрыто и занавеска за ним слабо колыхалась. Никто не ответил, и он хотел повторить приветствие еще раз, в этот раз чуть громче, но необходимость в этом вдруг отпала. Дверь веранды со слабым скрипом открылась и на пороге появился пожилой, среднего роста и телосложения мужчина.

– Утра доброго. Вы к кому? – проговорил он, щурясь своими подслеповатыми глазами на пришедшего.

– К Владимиру Петровичу. То есть к вам, смею предположить.

– А по какому вопросу? – проговорил тот, так же неподвижно стоя на крыльце.

– По вопросу… семейной важности, – учтиво заметил Петро. – Вопрос деликатный и мне не хотелось бы кричать через весь двор…

– Сверху откройте и толкните. Только сильнее толкайте, там проржавело всё, петли надо менять.

Петро сделал шаг вперед и вплотную приблизился к калитке. Осторожно, стараясь не коснуться своей белой рубашкой коричневой от ржавчины калитки, он слегка наклонился вперед и дернул засов. Тот щелкнул и почти сразу калитка растворилась с протяжным громким скрипом. Петро закрыл ее за собой и подошел к хозяину.

– Добрый день, меня зовут Петр, – протянул он руку старику, которую тот с некоторым замедлением пожал своей шершавой большой рукой.

– Заходите! – без излишних вопросов старик повернулся и исчез за дверью веранды. За ним, оглянувшись на дорогу и окружавшие двор со всех сторон высокие кирпичные дома, вошел Петро.

– Садитесь! – мужчина опустился на стул и показал рукой на второй стул, который стоял с противоположной стороны стола.

Петро поспешно сел и положил обе руки перед собой на стол.

– Так по какому вопросу вы пожаловали?

– По делу семейному, которое, как мне кажется, должно представлять для вас особый интерес.

– Уже нет таких вещей, которые представляли бы для меня особый интерес, молодой человек, – проговорил старик тихо, смотря на свои руки, которые неподвижно лежали на столе, – говорите уже, что за дела?

– Сын ваш, Виктор, – начал Петро, но фразу специально не закончил. Его взгляд внимательно следил за собеседником, вернее, его реакцией. И реакция последовала незамедлительно. Старик вздрогнул, будто кто-то уколол его и быстро поднял глаза на Петро. – Ваш сын Виктор, – продолжил он после паузы, – пропал без вести в конце девяностых, верно?

– В девяносто седьмом. Да.

– И до текущего момента о нем ничего не известно?

– А у вас что-то есть? – ответил вопросом на вопрос старик, голос его вдруг изменился.

– Нет, точнее не совсем.

– Тогда чем все-таки обязан?

– Позвольте сначала рассказать о себе. Меня зовут Петр Афанасьев, я член коллегии адвокатов и, так сказать, по совместительству один из основателей организации, которая занимается поиском пропавших людей.

– Что вы хотите, Петр Афанасьев?

– Мы хотим продолжить поиски вашего сына.

– Его нет… Он мертв и мертв уже давно…

– Вы так уверены в этом? Вы видели его тело?..

Владимир Петрович внимательно посмотрел в лицо сидевшего перед ним гостя. Петро точно так же рассматривал его. Несколько минут оба молчали, и эти несколько минут Петро наблюдал, как эмоции, сменяя одна другую, отпечатывались на суровом, морщинистом лице проработавшего всю свою жизнь на одном заводе электрика. Ему казалось, он мог прочитать их все. Сначала была апатия, как зеркало души отражала она пустоту его жизни, потом, при упоминании имени Виктора, первая робкая надежда на то, что вот-вот появится что-то новое, какой-то свежий обрывок информации о том, кого ждал он и искал все эти годы. Но вот надежда сменилась злобой, этот пижон в галстуке с белой рубашкой ничего не знал, по крайней мере ничего нового, ничего того, что могло бы помочь ему найти Витю, он лишь пытался дурачить его, вселяя надежды, которые не имели под собой никакого серьезного основания. И вот в конце пришел страх. Страх, как тогда, как в первые дни, месяцы, годы после того, как Витя исчез, страх неопределенности и ужаса от одной мысли о том, что сына его уже нет и что он больше никогда в своей жизни его не увидит.

– Нет, я не видел тела, – проговорил он и в голосе его слышалась уже злоба. – Нет его, он не вернется уже никогда и вы… вы должны знать это лучше меня.

– Я? – такая формулировка ответа слегка удивила Петро. – Но, позвольте, что именно я должен знать?

Владимир Петрович молчал, взгляд его не отрывался от лица Петро. Взгляд его, холодный и злобный, будто сверлил его. Петро вдруг почему-то стало настолько неприятно под этим тяжелым взглядом, что он отвернулся куда-то в сторону и начал рассматривать пожелтевшие от старости занавески на окне.

– Послушайте, – начал он через несколько минут, когда пауза уже слишком затянулась, – у нас, возможно, возникло какое-то недопонимание. Я не знаю ничего о вашем сыне, вернее, знаю, но в общих чертах, что он исчез и что его до сих пор не нашли. Но я, то есть мы, наша организация, мы хотим помочь вам, помочь на совершенно безвозмездной основе. У нас есть ресурсы, людские и финансовые, есть волонтеры и мы хотим продолжить поиски, которые забросили еще в конце девяностых.

– Скажите честно, зачем вам это всё надо?

– Мы помогаем людям.

– Поздно помогать! Прошло уже столько времени…

– Это не помеха! Среди найденных нами есть те, кто пропал даже во времена Великой Отечественной Войны.

– Виктор мертв, – покачал головой Владимир Петрович и взгляд его, теперь уже грустный и унылый, снова опустился на свои большие и черствые руки. – Ищите его, не ищите, это уже ничего не изменит. Живого Витю, того, каким остался он в моей памяти, вы уже не найдете. Ваши ребята искали его десять лет и толку от этого не было никакого.

– Наши – нет, не искали, – с деликатной улыбкой поправил его Петро.

– Не важно, ваши – не ваши. Его искали милиция, военные, его искали спасатели или делали вид, что искали. Но результат был ноль! Почему вы думаете, что в этот раз что-то выйдет?

– Открою вам небольшой секрет, Владимир Петрович, – Петро решил пойти на небольшую уловку, – это были девяностые: криминал, рэкет, сплошное взяточничество. Милиция и эти ваши спасатели были заняты совершенно другими вещами. У них не было ни времени, ни желания искать тех, кто исчезал десятками, а то и сотнями после разных разборок. Вы говорите, что его искали – но это не так, Владимир Петрович, вам просто врали!

Владимир Петрович молчал, он сидел неподвижно и рассматривал цветы на старой выцветшей скатерти. Петро воспринял его молчание как согласие и позволение продолжать.

– Понимаете, в те времена все занимались своими делами – накоплением, коммерциализацией. Это безумство – заработать как можно больше денег, охватывало тогда всех. Милиция, военные, как вы говорите, спасатели, они все думали только об одном – деньгах, а долг их интересовал лишь так, как что-то побочное, что не должно было мешать основному бизнесу. У нас был случай, кстати, – Петро откинулся на спинку стула, от чего тот жалобно затрещал, и принялся импровизировать, что получалось у него всегда очень хорошо, – мы нашли останки одного из погибших, а оказалось, что родственники его давно уже похоронили. Милиция, чтобы закрыть дело и поставить себе галочки, просто отдали родственникам тела кого-то другого. Бомжа или никем не опознанного истлевшего трупа. Родственникам, а вы представляете, что можно было им наплести в их тогдашнем состоянии, сказали, что это-то и есть тот, кого они искали. И ведь верили! Да если и не верили, то что? Лабораторная экспертиза, судебно-медицинское исследование, анализы ДНК. Но… вы же сами понимаете, это были девяностые, страшное время, когда просто не было тех, кому можно было бы доверять.

– Меня вызывали несколько раз на опознания, но каждый раз это был кто-то другой…

– Представляю ваши чувства тогда. Вы, кстати, один ходили?

– С женой.

– Понятно, а где она, кстати, сейчас?

– На Южном.

– Простите?

– На Южном кладбище.

– Мои соболезнования! – лицо Петро приняло вид крайне сочувствующий. – Но можно поинтересоваться, почему именно на Южном?

– А что вас здесь удивляет? – угрюмо, смотря в край стола, проговорил Владимир Петрович.

– Да… ничего, только ведь это совсем не рядом с вами. Я просто знаю, что вы проживаете на улице Морской Пехоты, ведь ближайшее к вам кладбище, если я не ошибаюсь, Красненькое?

– Не ошибаетесь. Только я давно там уже не проживаю. А кладбище это закрыто уже как пол века. Похоронить человека там нельзя, только за большие деньги, как делали это в свое время всякие там бандиты, либо подхоронить к уже существующей могиле.

Петро слегка оживился. Наконец-то ему удалось, вывести старика на нужную тему.

– А разве у вас нет родственников, которые там захоронены? Ведь ваши родители…

– Мои родители с Ярославской области, там и покоятся.

– Ну а друзья? Слышал, что с разрешения можно захоронить даже рядом, даже не будучи родственником.

– И друзей у меня там тоже нет… – сказав это, Владимир Петрович посмотрел в лицо Петро, но сразу же опустил свои глаза вниз.

«Точно темнит что-то дед», – промелькнула мысль в голове у Петро, но вида он не подал никакого и тем же голосом продолжал:

– Вы хорошо помните тот день, когда Виктор исчез?

– Хорошо помню.

– Расскажите о нем поподробнее, если вас не затруднит, конечно.

– Помню, что был дождь и было холодно. Это было здесь, в Александровском. Было воскресенье, мы должны были уезжать в город на вечерней электричке, ему на следующий день надо было идти в институт, мне и Лене – на работу. Он ушел из дома утром. Сказал на пару часов. Куда и зачем он не сказал, да мы и не спросили. Кто знал тогда, что такое может случиться. Мы ждали его весь вечер, потом всю ночь, не смыкая глаз. На утро же, когда стало понятно, что что-то произошло, мы пошли в милицию.

– Не думали, что он мог убежать из дома?

– Зачем?

– Может поругался? Ведь возраст такой…

– С нами он никогда не ругался, да и не было замечено за ним такого никогда, чтобы уходил он куда-то на целые дни.

– Что вы подумали в эти первые дни его исчезновения?

– Думали, что похитили, думали будут звонить и требовать выкуп.

– А что думаете теперь?

Владимир Петрович помолчал с минуту и потом тихо добавил:

– Думаю, зачем вам всё это надо.

– Вы сказали, что долго ждали, что с вами кто-нибудь свяжется по поводу выкупа или каких-то других требований.

– Ждал…

– Кто-нибудь связывался?

Владимир Петрович поднял свои глаза, полные грусти на Петро, и долго и внимательно смотрел на него. Наконец, он отрицательно покачал головой и хриплым голосом проговорил:

– Никто со мной не связывался, молодой человек, – и тут же добавил, – чего-то от нашего разговора у меня разболелась голова. Хотел бы прилечь, – он приподнялся и направился в сторону соседней комнаты, но Петро остановил его:

– Последний вопрос, Владимир Петрович, совсем последний.

– Говорите, – старик остановился на пол пути и снова повернулся к Петро.

– Как долго вы его искали?

– Почти десять лет. Каждый день, каждый божий день я ходил по улицам, разговаривал с людьми, клеил объявления на столбах и заборах, я прислушивался к каждому звуку, потому что в каждом из них я слышал голос Вити, который звал меня на помощь.

– А что случилось потом?

– Вы сказали, что это последний вопрос.

– Ответьте, прошу…

– Потом я перестал его искать и написал прямо уже в милицию, чтобы они считали его погибшим. Так было легче и для них, и для меня. Смысла продолжать эти поиски уже не было.

– Какая-то новая информация заставила вас изменить отношение?

– Бросьте вы это дело! Что вы пристаете ко мне! – проговорил он голосом, в котором была уже слышна мольба. – Витя мертв, говорю вам.

– Но откуда такая уверенность?

Старик помолчал с полминуты, потом как-то странно усмехнулся и проговорил тихим, но отчетливым голосом:

– Вчера у меня еще были сомнения, но сегодня их уже нет.

14.

Они приплыли к острову где-то через час. Александр сидел в одной лодке вместе с Дианой. Андрей в одной лодке с Мишей. Погода к тому времени окончательно разгулялась и на небе не осталось ни одного даже крохотного облачка. Всё предвещало приходившие надолго теплые дни.

Александр в своих высоких сапогах спрыгнул на мелководье первым и потащил лодку сквозь траву и камыши к небольшому песчаному берегу, откуда легче было сойти на землю. Там их уже ждали. Двое парней, стоявших на берегу, молчаливо рассматривали прибывших.

– Помогайте, что стоите! – крикнул им Миша, заметив, что они не сделали ни одного движения, несмотря на то, что Александр уже тяжело дышал, пытаясь протащить в одиночку лодку сквозь высокие камыши.

– Вася, давай ты, у меня ботинки, – сказал один из них, бородатый, другому. Вася без каких-либо возражений зашел в своих высоких сапогах в воду, взял лодку за веревку, которую подал ему Александр и потащил ее к берегу. Там ее подхватил уже другой парень и они втроем затащили лодку вместе с сидящей в ней Дианой на берег.

– Теперь им помоги, – проговорил Александр тому, которого звали Вася. Тот без каких-либо возражений подошел ко второй лодке. Миша, кряхтя, подал подошедшему веревку и тот принялся тащить лодку к берегу.

– Как зовут? – слегка повернувшись к Андрею, спросил Вася. Андрей в это время сидел на краю лодки с открытой бутылкой пива и с улыбкой рассматривал дикую природу острова, до которого пока еще не успела толком добраться цивилизация.

– Андрюха! – Андрей переложил бутылку пива с правой руки в левую, подвинулся вперед и подал руку Васе. – Тебя?

– Вася! – он крепко пожал ее.

– А этого с бородищей? – он кивнул в сторону второго парня.

– А это мой брат Димон.

Андрей вытянул вперед руку с бутылкой пива, будто чокаясь с Димоном на расстоянии, но Димон никак не отреагировал на этот жест проявленного внимания и лишь продолжал безмолвно смотреть на него.

– Это мои сынки, – пропищал из-за спины Миша. – Те ещё охотнички.

– Блин, сколько у вас в семье человек-то? И все прям охотники такие немереные, да?

– Охота для нас это традиция, – ответил за брата Александр.

– Ну тогда мы нормально постреляем, а, Дианка? – красное от жары и алкоголя лицо Андрея повернулось к Диане. Та натянуто улыбнулась в ответ. Человек, разбирающийся в межличностных отношениях несомненно заметил бы, что между ними было всё далеко не гладко. Впрочем Андрей, если даже и замечал это, нисколько не был этим обеспокоен. Он снова заговорил с Александром.

– Слушайте, а пушку-то мне дадите? Там, правда, лицензии нужны всякие, разрешения, у меня этого нет. Ну так в этой дыре кому они нужны, ментов тут, наверное, не бывает.

С усилием Вася разогнал лодку по поверхности воды и вытащили ее с разгона на песчаный берег. Там ее уже подхватили Александр и Димон.

– Дадим, – ответил ему Александр. – И да, в этой «дыре», как ты подметил, никого кроме нас не заплывает. И еще – мы как-то стараемся это все-таки «дырой» не называть.

– А как называете?

– Поместьем.

Андрей прыснул со смеха. Тело его затряслось, от чего недопитая бутылка пива, которую он поставил на край лодки, скатилась вниз и сразу утонула среди камышей. Андрей не заметил этого и продолжал смеяться, схватившись обеими руками за живот. Видно было, что слово «поместье» сильно развеселило его.

– Поместье! Ну, блин, насмешили. Как в этом… в фильме каком-то про Пушкина там или кого-нибудь из этих старых перцев. Может у вас тут еще кареты всякие с лошадьми ездят? Типа иго-го там, да?!

На эту его реплику Александр не ответил ничего. Он молча подал руку Мише и тот, взяв ее, осторожно спустился на берег. Андрей приподнялся в лодке и так же протянул руку Александру, но Александр сделал вид, что не увидел ее и отвернулся.

– Ну и ладно, ну и сам спущусь, – тихо проговорил Андрей, но достаточно громко для того, чтобы его слышали, и без особых церемоний спрыгнул в воду. С каким-то напущенным обиженным видом, впрочем, не совсем ровно, он прошел мимо Александра и двинулся прямо к стоявшим вдоль берега кустам, уже прямо по дороге начиная проводить какие-то манипуляции с бляхой ремня.

– Какой красавчик, а? – Александр покачал головой и отвернулся от трясущихся кустов, из-за которых начало доноситься журчание.

– Да, охота в этом году будет интересной, – улыбнулась ему в ответ Диана.

Первое впечатление Андрея об острове изменилось у него уже через несколько минут после того, как нога его вступила на его заросший берег. По началу ему казалось, что остров необитаем, что лишь время от времени сюда приплывали какие-то рыбаки для того, чтобы «пожрать водки». Он сильно удивился и не смог скрыть своего удивления, когда минут через десять ходьбы по еле заметной тропе вглубь леса, они вышли к небольшой поляне, на краю которой, под вековыми деревьями, стоял большой двухэтажный дом.

– Твою же м-а-ать! Вот это да! Поместье! Реально поместье, начальник! – рюкзак упал с плеч Андрея на траву и он, открыв от удивления рот, прошел чуть вперед. – Это ж… тут прямо дом целый, прямо коттедж! Блин, ну вы бы сказали… а я-то дурак, спальный мешок купил вчера. Блин, только бабки потратил зря!

– Я говорила тебе про это, просто иногда ты не умеешь слушать, – как-то тихо и без особого энтузиазма в голосе, сказала ему Диана.

– Да, я на это тоже обратил внимание, – саркастически заметил Александр. Но Андрей не обращал внимание на эти тонкие упреки в свой адрес.

– Сколько ему лет? Пятьдесят, наверное?

– Больше ста. В свое время это было дачей одной дворянской семьи… Теперь ты понимаешь, почему мы называем его «поместьем»?

– Сто лет? Сто, мать его, лет?! – взгляд Андрея бегал по почерневшим от времени, но всё еще крепким стенам, по потускневшим стеклам, по каким-то полусгнившим резным вензелям под самой кровлей. – И ведь стоит еще всё и не разваливается!

– Да, раньше дома строили на совесть.

– А тут электричество есть или вы как эти древние дворяне лучины жжете?

– Есть. От дизельных генераторов.

– А вода?

– За домом находится колодец, в нем насос.

– А приведения здесь живут, интересно?

– Местные, – и здесь Александр как-то странно переглянулся с Дианой, – считают, что да.

– Господа, господа! – взмолился, наконец, Миша. – Я с утра ничего не ел. У меня вот тут уже прямо всё раздирает от голода! А вы о каких-то вещах непонятных! Время поговорить у вас еще будет! Может все-таки поедим?

– Пошли! – Вася подал Андрею рюкзак, который он бросил на траву. – Чувствуй себя как дома!

– Братан, видел бы ты мой дом, ты б так не говорил, – засмеялся Андрей, – а сколько этот ваш замок стоит-то?

– Он не продается, – ответил Александр.

– Ну а если выставить на продажу?

– Ни сколько.

– Почему?

– Потому, что он не продается!

– Ну и зря, начальник. Поднял бы бабла нормально!

Пока остальная семья занималась переносом вещей в дом, Диана решила провести для Андрея небольшую экскурсию по его внутренним помещениям, и здесь, точно так же как и снаружи, дом произвел на гостя сильнейшее впечатление. Он не мог скрыть свои эмоции и по всему дому разносились его громкие и не всегда приличные комментарии. Просторные коридоры, высокие окна, со всеми сохранившимися стеклами, потускневшие от времени, но всё еще целые обои. В каждом движении, в каждом скрипе доски под ногами, в каждом свисте ветра, который доносился откуда-то с чердака или, наоборот, из подвала, чувствовалась жизнь, будто это был не бездушный объект из старых бревен и досок, а какой-то живой организм, наделенный своими чувствами, сознанием и даже характером. Всё это, усиленное в разы выпитым пивом, создавало в Андрее какое-то ощущение жути и одновременно восторга, которым он не стеснялся делиться со своей подругой. В его представлении это было действительно «гребанное, мать его за ногу, поместье!»

– Здесь столовая, – они прошли по просторному, погруженному в полумрак коридору до конца. Коридор оканчивался дверью, которую Диана толкнула. Дверь заскрипела, обнажая за собой просторную комнату, посередине которой стоял большой, накрытый светлой скатертью, стол. Пыль, которую подняла в воздух открывшаяся дверь, взлетела вверх и в лучах солнца, пробивавшегося сквозь потускневшие от времени стекла, крохотными огоньками начала кружить перед лицом входивших. Диана чихнула. – Извини… Много пыли. Здесь не появлялся никто целый год. Они вчетвером приехали сюда два дня назад. Все эти два дня они убирались и наводили чистоту. Можешь представить, что тут было до этого?

– Грязь и говно, думаю. А что это за чувак? – Андрей заметил на стене большую черно-белую фотографию и ткнул в нее пальцем.

– Это мой дед. А это – прабабушка, – Диана показала Андрею на противоположную стену, где висела таких же размеров фотография молодойженщины.

– Ничё такая, симпатичная, – Андрей осторожно прошел вперед, рукой проводя по старому комоду. На пальцах остался слой пыли. – На этом острове, вообще, бывают люди? – спросил он, рассматривая резной покосившийся стул, который стоял рядом с комодом.

– Только свои.

– И вы сюда только раз в год приезжаете?

– Да.

– Зачем?

– На охоту.

– Послушай, – Андрей прошел через гостиную и остановился у двери, которая вела дальше. – Батон твой. Мне кажется, я ему не очень понравился. Ну… в плане типа как парень твой, а не как там мужик… Ну… ты понимаешь, да?

«Как ты можешь вообще кому-то нравится», – промелькнула мысль в голове у Дианы, но ее сдержанность и тактичность никоим образом эту мысль в ней не выдала.

– Думаю о тебе у него еще не сложилось точного мнения. Первое впечатление часто бывает ошибочным.

– И мне он тоже не понравился, если честно, – продолжал полет своих мыслей Андрей. Он толкнул дверь и вошел в следующее помещение, темное и без окон. – Скользкий такой. Деньги и покомандовать – это всё, что его интересует. А так… по сути ничего из себя не представляет… обычный хер.

Эта последняя реплика в адрес ее отца уже граничила с оскорблением. Диана покраснела, но в полумраке помещения, куда они вошли, краска не ее лице была не заметна. И она была рада этому. Ссориться с ним никак не входило в ее планы, ведь всё, что говорит он и думает, завтра не будет иметь ни для кого из них уже никакого значения. Она промолчала, и Андрей принял ее молчание как согласие с собой, ну или, по крайней мере, позволение продолжать.

– Надо быть проще в этой жизни, понимаешь? Вот смотри, у меня нет денег, ну, по крайней мере не столько этих денег, сколько у твоего батьки. И что? Хуже я его?

– Нет, ты не хуже, но… – тут она замялась на секунду.

– Но и что?

– Но и не лучше.

– Ну это как сказать! – в полумраке Андрей ударился головой о лестницу и громко выматерился, в этот раз уже в совершенно непростительных в женской компании выражениях. – Понимаешь, – он потер ушибленное место на лбу, – я много всяких чувачков видел в жизни – и бедных и богатых. Так вот, скажу тебе честно – мудачья, такого редкостного мудачья, с большой буквы «М», понимаешь, среди богатых гораздо больше, чем среди бедных, – он начал подниматься по лестнице вверх и старые ступени жалобно скрипели под каждым его шагом. – Когда у тебя нет ни хера, тебе ни хера и не надо. Других людей меньше напрягаешь, ведешь себя поскромнее, никого строить не пытаешься, но если ты при деньгах, то ты, твою мать, прямо король, император всея Руси прям, который смотрит как на говно на всех тех, кто вокруг. Ты царь, мать его, прямо!..

– Может сменим тему?

– Зачем? – он вступил на пол чердака и доски под ним заскрипели уже новым звуком. – Или не согласна? – он остановился и подал руку Диане. – Тоже думаешь, что если денег нет, то дерьмо, а не человек?

– Сегодня я устала с дороги. Не хочу ни о чем думать. Давай об этом поговорим завтра… пожалуйста…

– Не хочешь говорить, значит не согласна. Понятно. А ты ведь тоже деньжата любишь, – он сделал несколько шагов в сторону маленького окна, но вдруг остановился и резко повернулся. Диана видела, как в полумраке его фигура снова приблизилась к ней, – вот только скажи мне, во мне-то ты что нашла? Почему ты стала со мной мутить, а не с этими мажористыми пидорками из этой гей-компашки богатеньких сынков твоего папаши? – он приблизился еще ближе, их лица уже почти соприкасались. Она невольно сделала шаг назад, сначала один, потом второй, потом еще один или два, но вскоре спина ее уперлась в противоположную стену. Андрей следовал за каждым ее шагом. – Денег у меня нет, джипов крутых и «поместий» тоже, родственничками богатыми бог меня тоже, вроде как, не наделил. Так скажи мне, – теперь он был настолько близко, что дышал ей прямо в нос и запах пива, смешанные с несвежим дыханием вызывал спазмы и рвотные позывы у нее в животе, – чем такая блевотинная масса вроде меня могла привлечь внимание такой пахнущей как ароматный цветок, – при этих словах он подался вперед и понюхал ее волосы, – девочки вроде тебя?!

– Ты… симпатичный! – выдавила она из себя. Она хотела сказать это нежно, или по крайней мере спокойно, но голос ее прозвучал напряженно, как будто кто-то сильно дернул натянутую гитарную струну.

– Да ты чё? Реально тебе нравлюсь, что ли? – его губы и потом язык коснулись ее шеи, он сделал глубокий вдох, втягивая своими большими ноздрями аромат ее кожи. – Но у нас ничего не было всё это время. Ты меня даже не поцеловала ни разу. Нормально! В губы я имею ввиду! – она почувствовала его влажный поцелуй на своей шее, потом еще один, ближе к щеке и вдруг рука его, шершавая и холодная как лед, коснулась нижней части ее живота и медленно поползла вниз, к ремню на ее джинсах. Она повернулась к нему боком, но его пальцы, холодные и скользкие, как щупальца спрута, продолжали упорно лезть вниз, к этой заманчивой и таинственной глубинной пещере. Его дыхание изменилось – оно не участилось, а стало более выраженным и глубоким, отчего смрад изо рта стал явней и сильнее. Диане становилось дурно. Первые несколько секунд она хотела вырваться из его объятий, хотела ударить его, хотела заорать во всё горло так, чтобы слышали все. Она хотела, чтобы здесь был папа, дядя Миша, Вася, Димон, чтобы они все вчетвером схватили его и оттащили от нее. Чтобы это все закончилось прямо сейчас. Чтобы не было больше этих запахов, чтобы губы его не касались больше ее шеи, чтобы слюна его не пачкала ее чистой кожи, чтобы пальцы его, скользкие и грязные, никогда больше не касались ее упругого живота.

– Нет! – она отпихнула его с силой. – Не сейчас, прошу!

– А когда? – прошипел он ей в самое ухо, и тут она почувствовала, как какой-то новый предмет начал давить ей в ногу.

– Потом…

– Потом когда?

– Завтра… давай завтра!.. Хорошо?!

– Завтра у нас будут другие дела, завтра у нас будет… охота! – он снова полез к ней, в этот раз она почувствовала его губы на своем подбородке. Она готова была заорать, броситься прочь, но помощь пришла к ней совершенно неожиданно.

– Готово, стол накрыт! – послышался вдруг голос кого-то из сыновей снизу.

– Пойдем, нас зовут есть! – Диана с силой оттолкнула от себя Андрея и, выбравшись из его объятий, быстро бросилась по лестнице вниз.

15.

По виду Дианы и по тому испуганному взгляду, который бросила она на отца, почти вбегая в столовую, Александр сразу понял, что там произошло что-то необычное. Ее губы, обычно пухленькие и розовые, в этот раз были вытянуты в одну прямую и тонкую линию и слегка подрагивали. Она бросила быстрый взгляд на вошедшего за ней Андрея, но к удивлению своем вместо злобы в этом взгляде Александр прочитал страх. Это удивило его, не часто он видел, чтобы дочь его чего-то боялась.

– Присаживайся сюда! – он посадил ее справа от себя, перед тарелкой с нарезанной на ней красной рыбой. – Андрей сядет здесь, – он указал на противоположную часть стола, где между двумя братьями было предусмотрительно оставлено для него свободное место. Андрей не выразил никакого недовольства по поводу того, что его не посадили рядом с Дианой и сразу опустился на предложенное место. На его лице тоже было какое-то странное выражение, которое, впрочем, бесследно исчезло лишь только он увидел расставленные на столе яства и алкогольные напитки.

– Сначала давайте нальем бокалы! – Александр открыл бутылку виски и разлил его по двум бокалам – себе и Мише. Диана попросила налить ей красного вина и один из братьев, наклонившись над столом, налил ей в бокал красного, привезенного Александром из Бордо, французского вина.

Глаза Андрея бегали по столу. Давно в своей жизни он не видел такого количества вкусного «хавчика». Он было потянулся рукой к красной рыбе, лежавшей нарезанной тоненькими кусочками перед Дианой, но отдернул руку, лишь только увидел чуть дальше, ближе ко второму брату (он так и не запомнил кого из них как звали) бутерброды с жирно намазанной на них черной икрой.

– Водочки! Мне водочки! – проговорил он в совершенном экстазе и голос его, как показалось всем за столом, от этого полного удовольствия поднялся вверх на несколько октав.

– У нас нет водочки, дружище! – добродушно засмеялся Миша. Есть виски, есть джин, есть вино. Вроде даже шампанское где-то было…

– Ну блин, как же без водочки-то? – это сильно расстроило Андрея и на лице его вдруг выступила какая-то гримаса, похожая на детскую. Александр и Диана переглянулись. – Ну ладно, хрен с ней я… – последнюю фразу его было сложно разобрать, так как он целиком затолкал себе бутерброд с черной икрой в рот и начал усиленно его прожевывать, громко чавкая. – Ну ладно, – прожевал он достаточно для того, чтобы его снова могли быть различимы в этой какофонии звуков, издаваемых им, – вискарика тогда с колой.

– Кола?! – Александр изумился. – Хороший виски не пьют с колой.

– Ну а если с хорошей колой? – с трудом проговорил своим набитым ртом Андрей.

– Это всё равно.

– Ну ладно!.. – Андрей взял бутылку виски и внимательно изучил этикетку. – А это хороший виски, что ли? Ну… лан, без колы тогда, давайте сока, какая разница.

– И с соком тоже не пьют, – проговорил Миша. – Ты должен чувствовать вкус настоящего виски, который не забивают всякими этими ароматизаторами, вроде кол и соков. Настоящий виски подают чистым, на крайний случай со льдом…

– Миша, – остановил его Александр, и Миша сразу затих. – Не надо! Если гость хочет с соком, налей ему с соком. Колы, – обратился он к Андрею, учтиво ему улыбаясь, – в нашем доме, к сожалению, нет. Такого мы не пьем.

– Да я понял уже, командир, что у вас не всё как у людей! – засмеялся Андрей. – Давай! – он взял из рук Миши бокал с виски и прислонил его к губам, его лицо вмиг исказилось в гримасе и он потянулся за соком, – не, не могу, вот этот запахан, прям как-то не по себе даже. Дайте-ка всё-таки сока. Вот другое дело водочка – ничего лишнего.

– Еще у нас джин есть…

– Да ну нафиг ваш этот джин, пил один раз, во рту потом запахан, как будто съел новогоднюю елку! – один из братьев при этих словах прыснул со смеха, а Александр нахмурился. Андрей же, нисколько не стесняясь и не дожидаясь тоста, залил себе в рот целый бокал виски с соком и тут же закусил куском говядины, которая лежала на тарелке нарезанная тонкими кусочками. – Блин, вкусно же как, твою мать! – он вытер губы рукавом и, заметив, что все смотрят на него с поднятыми бокалами обратился к Мише, – плесни-ка мне еще мальца, начальник!

Миша услужливо долил гостю виски и потом сока. Андрей было хотел тут же влить это себе в горло, но Миша положил руку на его руку и, кивнув ему в сторону Александра, тихо заметил:

– Не спеши пока… Тост!

– Ну, господа и дамы! Давайте выпьем за открытие нового сезона охоты! – произнес лаконичный тост Александр и все потянулись чокаться бокалами. Андрей тоже потянулся, причем он сделал с таким усердием, что пролил чуть ли не половину напитка на стол. Впрочем, в его состоянии, он мог этого даже и не заметить.

– Ну чё такая хмурая? Налить тебе чего? – обратился он Диане, лишь только опустился на свой стул.

Вместо ответа Диана отрицательно покачала головой и показала ему на бокал с красным вином.

– Ну ладно! – Андрей опять потянулся за бутербродом с черной икрой, но на полпути остановился, будто что-то раздумывая. – Слушайте, а это, наверное, дорого всё, да? Мы чёт скидываем, или как?

– Скидываем? – не понял этого слова Александр.

– Ну бабл скидываем, командир, или чё там как?

– Насчет этого не беспокойся. Мы можем себе это позволить. Это наше тебе угощение.

– Хорошо, что можете позволить! – рука Андрея снова двинулась вперед и он схватил очередной бутерброд. – У вас, конечно, у богатых, свои причуды. Все-таки хорошо, конечно, когда у тебя бабла как у… в общем, много! – Андрей откинулся на спинку стула, размышляя. – Хочешь – икорки черной, хочешь рыбки красной. Не стол, а, сказка, прямо. Не жизнь, а малина!

– Богатые тоже люди и у них так же есть проблемы, – тихо заметила ему Диана.

– Ага! Какого цвета машину подобрать под сумку, – загоготал он вдруг так, что стол затрясся и два пустых бокала, стоявшие рядом, начали позванивать. – Знаем мы ваши эти причуды!

– Скажи мне Андрей, – заговорил Александр после того, как этот глупый смех закончился, – а ты, вообще, чем занимаешься?

– В смысле чем занимаюсь, командир? – Андрей не понял вопроса и повернулся к Александру. Взгляд его уже начал мутнеть от выпитого.

– Имею ввиду, чем на жизнь зарабатываешь?

– Ну а вы чем? – он будто обиделся такой постановке вопроса, впрочем, обида его была не долгой и через несколько больших глотков язык его начал молоть дальше. – Ремонты я делаю там всякие. В квартирах. По электрике там, по сантехнике, плитку если где надо положить – всё ко мне. Нас там целая бригада. Потолки натягиваем еще. Если надо, могу подешевке со скидоном чё там как замутить…

– И-и-и… хватает на жизнь?

– Ну, смотря на какую, командир! Конечно, икорку черную, да рыбку красную не каждый день в рот себе засовывать приходится… да и, вообще, не приходится, но с голоду не помираю. На одежду тоже деньжат хватает. Тачку купил себе даже! Жаль, правда, расхерачить уже успел…

– Ну и как, нравится тебе твоя работа?! – Миша, заметив, что бокал Андрея опустел, долил ему еще немного виски. Один из братьев тут же долил туда сока.

– Нормально чё, деньги есть, а что еще надо в этой жизни?

– Вот ты начал общаться с Дианой, – Александр продолжал развивать прежнюю мысль. – Какие у тебя планы по вашим дальнейшим отношениям? Я имею ввиду, на какие средства ты планируешь ее содержать?

– Содержать?! Ее?!.. – Андрей выпятил глаза, но тут же отрыгнул в рукав (пока еще про себя) и снова загоготал. – Её содержать?! Её?! – тыкал он пальцем, на котором повисли черные икринки в Диану. – Машина у нее какая, видели? Я своим честным трудом за всю свою жизнь столько не заработал, столько эта тачка стоит! Такая женщина сама себя содержать сможет!

Александр изумленно покачал головой. От такого общения он уже давно отвык.

– Ладно, ладно, командир! Вижу, что ты уже фраером смотришь! Не напрягайся! Я там не альфонос какой-то… я нормальный пацан!

– Альфонс, – поправила Диана.

– Да и… хер с ним… Короче, за счет бабы жить я не буду. Никогда не жил за счет баб. Принципы у меня такие в жизни, понимаешь? Дорогая тачка мне не нужна. Главное, чтобы двигатель был и… и эти, как их там, подвески там всякие и… и прочая херня вроде фар там и колес. Кондей еще можно, конечно, ну типа на лето хотя бы… хотя… знаешь, по чесноку он на хер не нужен при такой погоде. А в остальном? Чё в остальном? – он вдруг остановился, видимо потеряв нить разговора. – О чем же я говорил-то блин? – тут он звучно ударил себя ладонью в лоб. – А-а-а! Ну руки у меня норм, хорошие, чё как по дому сделать – без проблем. Так что не пропадет со мной ваша бабёнка! Не ссыте!

– Ты думаешь, что ей будет хватать то, что ты зарабатываешь сейчас?

– А чё нет-то? Тачка у нее и так есть. Хату мы снимем. Нормальную можем снять комнаты две, не рядом с метро, конечно, но нормальную хату. Конечно, коттедж там с колоннами, метров сто там или больше квадратных в Петродворце я снять не смогу, но без крыши не останется над головой, командир, поверь мне! – уже некоторое время назад Андрей перешел с Александром на «ты», называя его при этом исключительно «командиром». Александру это, естественно, не могло нравится, но он был слишком умен, чтобы делать из этого проблему.

– Ну, если всё так хорошо, как ты говоришь, то давай выпьем за тебя и за твое будущее! – Александр поднял бокал в воздух и Андрей, каким бы пьяным он не был, вдруг заметил в этот момент в лице его легкую усмешку.

– Подожди, подожди, командир! – он вдруг с грохотом поставил снова осушенный бокал на стол и уперся своими раскрасневшимися глазами в Александра. Солнце уже окончательно зашло за лес и в комнате воцарился полумрак. Горевшие в старом подсвечнике свечи освещали затуманенные, но засверкавшие гневом глаза. – А ты чё, предъяву мне тут какую-то хочешь предъявить?! Типа чё, денег у него нет, значит типа говно, да?

– Я, конечно, этого не говорил, – спокойно отвечал ему Александр, – но вектор моих мыслей ты, в целом, начал улавливать верно.

– Чё я уловил? – Андрей снова не понял каких-то умных слов, но понял главное – этот старый пидор хотел его оскорбить. – Послушай, командир! – начал он снова и куски бутерброда, смешанные с виски и слюной, полетели у него изо рта. – У меня нет, конечно, столько бабла, сколько у тебя, это так. Ну блин – не фортануло. Бывает! Но ты думаешь, что я хуже тебя? Или тебя? – взгляд Андрея пробежался по лицам каждого, кто сидел рядом с ним. – Дак вот это херня всё, господа богатеи! Нет у нас теперь людей лучше или хуже. Все равны… перед законом и… и перед богом все равны! Как в бане! Царя уже сто лет как нет. Он типа тебя такой умный был – типа всё дерьмо, а я один тут такой пидарас, да?… – здесь Андрей замолчал на несколько секунд и усиленно почесал голову. – Ой, Д’Артаньян то есть. И где он теперь этот твой царь, а?! Веревка на шею и нет его! Капут-с, батяня!

– Не веревка, а расстреляли, – тихо заметил Миша, но Андрей не услышал его.

– Какой университет ты закончил, Андрей? – все так же спокойно продолжал Александр. Казалось, чем больше Андрей возбуждался, тем Александр становился спокойнее.

– Чё-ё-ё? Не кончал я ваших этих университетов! – огрызнулся он. – Я работаю, понимаешь, руками работаю! – он вытянул вперед свои руки и потряс ими перед лицом Александра. Вот ими, вот этими, они мне деньги приносят, а не ваши эти «университеты», где говном только ненужным головы забивают.

– Головой ты, значит, не работаешь?

– Головой? Да нахер мне этой головой работать, она только болеть начинает, когда много думаешь… – начал было Андрей, но вдруг осекся и замолчал. Он вдруг разглядел в этом вопросе скрытый подвох. – Как… то есть не работаю… Не, подожди, подожди, не путай меня, батя, голова у меня тоже есть. Вот она, вишь?! – здесь он несколько раз ударил себя по лбу ладонью, оставив на нем след от соуса и несколько икринок черный икры. – Руками же что-то должно управлять?! Ведь руки-то не могут сами по себе работать. Это же какая-то херня получится тогда. Голова думает, а руки работают, – он сам обрадовался, что мог так умело вылезти из ловушки. – Ну-ка, – протянул он свой пустой бокал Мише, – давай-ка повторим, начальник! Только не надо этого вашего сока больше, ну его на хер! От него только ссать хочется. Чистогана плесни, говорю!

– И все-таки ты мне нравишься, Андрей, – Александр сказал это очень тихо, но Андрей услышал его.

– Нравлюсь? Я? Ты чё пидр что ли? – не задумываясь выпалил Андрей. Александр лишь глупо улыбнулся и покачал головой. Выражение его лица говорило «как я вообще с ним мог оказаться за одним столом?»

– И знаешь, чем ты мне нравишься?! – здесь лицо его вдруг перетекло в усмешку, которую он уже не мог, да и не хотел подавить. – Мне, как охотнику, ты напоминаешь какого-то зверя, такого агрессивного, такого туговатого, который всегда прет напрямую, не думая уйти в сторону, когда видит перед собой опасного человека. Мне нравятся такие люди, в определенных обстоятельствах, естественно, нравятся. И хорошо еще то, что у таких людей нет власти. Смесь агрессивности и тупизны это сродни ядерному оружию. Мне кажется чистить унитазы или чем ты там занимаешься, это лучшее признание, которое ты мог найти себе в этой жизни.

– О-о-о! Богатенькие людишки тут, блин, загутарили как петушки с колокольни! – он вдруг широко открыл рот и громко засмеялся, от чего кусок рыбы, который он до этого целиком себе засунул в рот, вылетел из его открытых губ и приземлился прямо рядом с тарелкой Дианы. Та с отвращением накрыла этот чудом прилетевший метеорит салфеткой и отодвинула свою тарелку в сторону, потеряв в одну секунду весь свой аппетит. Андрей же этого даже не заметил. – Ты думаешь, что ты лучше меня? А вот хрена тебе лысого, понял?! Я лучше тебя, у меня есть то, чего у тебя нет и не будет никогда!

– Что же это такое? – удивился Александр, улыбка снова появилась у него на лице.

– Я молод хотя бы! А ты… ты старый ху…

– Андрей, – крикнула ему его Диана, – держи себя руках, пожалуйста!

– Нет, нет, нет! – засмеялся и Александр, только, в отличие от Андрея, смех его начал звучать как-то неестественно. Тема возраста была его слабым местом и Андрей, совершенно случайно, на него наступил. Миша уже с испугом смотрел то на одного, то на другого. – Пускай выскажется мальчик. Молодость ведь это вещь такая, что в голове, то и на языке. Что-нибудь еще?

– Ну и симпатичней тебя я, естественно! – через несколько секунд, видимо перебрав в голове все оставшиеся аргументы сообщил Андрей. – И… и член у меня… – Андрей попытался привстать, видимо желая продемонстрировать размер того дикого животного из-за которого Диане приходилось останавливаться каждые пятьдесят километров пути, но один из братьев дернул его вниз и Андрей с силой шлепнулся на стул. Теперь, уже сидя, он попытался расстегнуть бляху на штанах и что-то там продемонстрировать оппоненту, но брат и этого не дал ему сделать.

Александр засмеялся и в этот раз смех его казался уже искренним.

– Давайте уже завершим это! – Диана испуганно посмотрела на него, потом на Мишу. – Сколько уже можно всё это слушать и видеть?

– Нет уж, я хочу увидеть это представление до конца. Ведь это же весело! Встретить такого кадра – большая редкость. Молодец, Ди!

– А ты там чё, блин?! – Андрей перевел свой пьяный взгляд на Диану. Она отвернулась, не в состоянии выносить его. – Чё ты там подпеваешь им, а? Ты чё, на стороне его, а? Сама же мне говорила, что я симпатичный и что мы там с тобой завтра это… как его… ну, в общем… – Андрей вдруг понял, что эту тему луче на развивать в присутствии всех и замолчал, но все поняли то, о чем он не договорил.

– Интересно, интересно! – Александр продолжал смеяться. Слова о молодости, конечно, задели его, но обижаться на него после всего этого было бы верхом не уважения к самому себе. – Расскажи нам свои планы, Диана. Что ты ему завтра обещала?

– Ничего! – отрезала та.

– А и в правду, Диана. Давай отмочи этому старому пердуну, что ты мне сказала!

– Молчи! Ей богу молчи!

– А-а-а, Дианка! – Андрей покачал измазанным в рыбе и икре пальцем перед ее лицом. – Молчишь! Ссышь, да, блин?! А ведь я нравлюсь тебе как мужик, а? И это ты еще туда не заглядывала, – здесь он как-то нескромно кивнул куда-то вниз, в направлении стула. – Ну ничего… скоро я тебя с ним познакомлю…

– Меня тошнит от тебя, от одного вида только твоего! От твоей небритой, вечно грязной физиономии, от твоего запаха изо рта, от пота, от этой твоей привычки нажираться всегда и везде! – вырвалось у Дианы совершенно непроизвольно. До самого последнего момента она пыталась сдержаться, но не получилось и ее буквально прорвало. В этот момент ее губы дрожали, взглядом своим она буквально испепеляла красную, пьяную физиономию Андрея.

– А, пшла ты на хер, подпевала отцовская! – Андрей схватил бокал с виски, который ему в очередной раз поставил Миша, и несколькими мощными глотками осушил его. Он начал приподняться из-за стола, видимо желая куда-то уйти, но тут же рухнул обратно. В этот раз его уже никто не держал, алкоголь без чьей-либо посторонней помощи лишил его ног силы. Он попытался что-то сказать, что-то в свое оправдание, но вместо слов изо рта его вырвалась лишь громкая отрыжка. Он понял, что это было не совсем красиво, эти несколько минут он вообще всё понимал, но способность говорить и двигаться он утратил почти окончательно. Он слышал чьи-то голоса, чувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за плечи. Он пытался рвануться вверх, пытался крикнуть что-то, но снова послышалась отрыжка и снова его обессиленное тело упало вниз, на стул. И в этот раз упало уже окончательно.

16.

В первые минуты после того, как он очнулся, ему казалось, что его тело принадлежит не ему. Он попытался поднять вверх руку, но она не поднималась, попытался приподнять ногу, но она оставалась неподвижной. Он хотел что-то сказать, что-то прокричать или хотя бы прошептать, но язык лишь вяло прополз по рту и беспомощно вывалился наружу. Он не мог сделать ничего. Нейроны его головного мозга продолжали отсылать команды частям тела, но эти команды либо были дефективными, либо просто не доходили до своих целей, путаясь и теряясь где-то в закоулках отравленной алкоголем нервной системы.

Он открыл глаз. Сначала правый. Расплывчатая картина посталкоголического импрессионизма – какой-то размытый желтый свет среди полной тьмы. Он кашлянул, потом рыгнул и язык, будто поняв наконец команду пропитанного спиртом мозга, улиткой залез обратно в рот.

– К-к-какого… какого хе-е-ра? – прорычал он, но голос его, не родной, а какой-то хриплый, прозвучал очень громко и голова от этого затрещала как переспелый арбуз, в который кто-то воткнул тупой нож. Он открыл второй глаз. Стереоизображение улучшило картинку, но ей все равно было далеко до HD качества обычного состояния. Через несколько минут появилась и возможность двигаться. Сначала робкие движения пальцами правой руки или левой (на какой именно он пока не мог понять), а потом и нога, она слега отодвинулась в сторону. – Какого хера?!.. – снова проговорил он, и, превозмогая боль, поднял голову над поверхностью на которой лежал.

Он был в комнате, какой-то небольшой и темной. Тут не было окон, не было столов, стульев, диванов, не был фотографий этих старых пердунов на стенах, не было ничего. Он лежал на каком-то грязном полу, без подушек, матрацев, без всего. Он перевернулся на живот и попытался встать. Рука коснулась чего-то вязкого и влажного. «Кровь», – первое, что подумал он, но более длительный анализ показал, что это была лишь его рвота.

– Как твое самочувствие? – услышал он вдруг чей-то голос. Голос, прозвучавший не то в его голове, не то где-то рядом.

– Херово, – промычал он, так и не поняв, слышал ли он этот голос в действительности или это просто игра его воображения. Но вскоре он понял, что слышал в действительности, так как голос тихо и спокойно продолжал:

– Охота начнется завтра. Сегодня ты явно не в силах.

– В ж-жопу… в жопу вашу охоту! – простонал он, превозмогая адскую боль в голове от каждого слова и даже звука. – Воды… дайте воды…

– Миша, воды! – послышался тот же голос и чьи-то шаги. Через минуту в комнату вошел еще один человек. Андрей с трудом повернулся к говорившим. Он видел их силуэты – один из них сидел на стуле в углу, второй стоял в дверях, но лица их разобрать он пока не мог.

– Держи, друг! – услышал он писклявый голос, который показался ему знакомым. Это был Миша, толстый брательник этого мудака, отца Дианы. Он вытянул вперёд руки, чтобы взять бутылку с водой, но руки его, будто прикованные, лишь слегка приподнялись над полом и остановились в нескольких сантиметрах от руки Миши. – Бери, – рука Миши с бутылкой была прямо перед ним. Андрей рванулся к ней еще раз, он пытался разорвать эту невидимую нить, которая держала его, но разорвать ее было невозможно. Да это была и не нить. Истощив силы после всех этих тщетный усилий, Андрей посмотрел вниз. Странная вещь привиделась ему там. Руки его были закованы в металлические цепи. Нет! Чушь! Первые несколько минут он был уверен в том, что всё это ему кажется, что всё это не больше чем последствия его вчерашней попойки. Подвал, пол, собственная блевотина, эти две хрена на входе и разламывающаяся на куски от дикого похмелья голова. Всё это были серьезные галлюциногенные факторы, которые смогли сыграть с ним такую шутку! Он снова дернул руки, потом еще один раз и еще, но цепь, воображаемая или реальная, не исчезла и продолжала бренчать в полумраке.

– Я помогу тебе, мы же не изверги, – проговорил своим обычным веселым голосом Миша и Андрей почувствовал прохладу воды на своих высохших губах. Но может это тоже была иллюзия, может вода тоже была не реальна? Он сделал несколько глотков, сначала осторожно, потом сильно и, наконец, высушил все содержимое бутылки до самой последней капли. – Вот так, сейчас тебе полегчает.

– Послушайте… послушайте, – он с трудом ворочал языком во рту, – какого… хера тут происходит, что это… такое? – он слегка приподнял руки, но тут же опустил их вниз. Цепь лязгнула о бетон пола.

– Меры предосторожности, – проговорил тот, кто начал говорить с ним первый. Только сейчас Андрей понял, что это был Александр.

– Что за меры, командир? Послушай, снимите эту херню с меня, ей богу, а то я ведь и…

– А то что?

– А то я встану сейчас и разнесу твой пердак к чертовой бабушке! – на одном дыхании изрыгнул он.

В комнате послышался смех, сначала одного человека, а потом и двух. Андрей приподнял голову и пытался рассмотреть физиономии этих смеющихся ублюдков, но свет падал так, что он видеть он мог только их очертания.

– И всё же он мне нравится, – проговорил Александр. – Редчайший экспонат даже для нашего времени!

– Ладно, ладно, командир! – начал Андрей уже тише и спокойнее. – Я вчера вел себя не очень хорошо, может обидел там кого. Хотя я вроде не лез никому морду бить и никого не оскорблял… Или… или лез все-таки?! Ладно… вчера был пьян, согласен! Но сегодня я уже трезв, можете отпускать, больше такого делать не буду, на пидора отвечаю!

– Говоришь, отпустить тебя? – скрипнул стул и Андрей услышал шаги в темноте. – Говоришь, отвечаешь?! – фигура приблизилась к нему и наклонилась над ним. В этот момент Андрей заметил, что в руке этой фигуры был большой серебристый пистолет.

– Э-э-э! Командир, полегче! Спакуха! – на его лице показался испуг. Вид оружия в руках этого человека как бы намекал ему на то, что что-то пошло совсем не так, как должно было идти. – Ты полож эту свою волыну, зачем ты ее на хрен достал?! – он снова было рванулся, но кандалы крепко держали его в своих металлических объятьях.

– «Волына», «на хрен», «полож»… даже во времена тягостных раздумий о судьбах своей родины, Ивану Сергеевичу и в голову бы не могло прийти, что через сотню с лишним лет поголовной грамотизации великий и могучий превратиться в устах таких неандертальцев как ты в такое рвотное месиво.

– Чё?! Какой Иван Сергеевич, командир, как великий и могущий, ваще, ты меня путаешь с кем-то! Отпусти, прошу тебя, богом прошу!

– Ах, ты еще и бога вспомнил. Удивительный народ. Ведет образ жизни, от которого вывернуло бы на изнанку самого Люцифера, а про бога вспоминает! Может помолиться хочешь, может… придет бог-то, выручит?!

– Отпусти меня, сука! – Андрей вдруг с силой рванулся к нему. Его голова ударила Александра в бедро, но мощные цепи сдержали это сидящее на цепи животное и он с хрипом повалился на землю. Александр же, получивший мгновенный впрыск адреналина, удовлетворенно засмеялся. – А-а-а! Ржешь, скотина, – Андрей смотрел на него исподлобья, – ну ничего, вылезу я отсюда и жопу твою расхерачу нахрен. И твою тоже, жирный мудозвон, слышишь? – огрызнулся он так же и на Мишу, который стоял в дверях и так же смеялся.

– Жирный мудозвон! – смеясь, Александр повернулся к брату. – Слышишь, Мих, как он тебя окрестил?!

Миша вдруг прекратил смеяться и тело его быстро подалось вперед. Андрей увидел это и пополз назад, но цепи удержали его и в этот раз.

– Как ты подонок назвал меня?!

– Никак… Ладно, ладно, извини, толстяк, тут видишь… – но он не успел договорить. Тяжелый ботинок ударил его в бровь. Почти сразу Андрей почувствовал как теплая липкая жидкость потекла по щеке, потом по подбородку на грудь и на пол. – Ах ты жирная скотина! – взревел он и снова рванулся вперед, но Миша, наученный опытом брата, быстро отскочил назад. Когда же цепи резко натянулись и Андрей вытянулся на них, как собака на цепи, готовый в клочья растерзать обидчика, Миша с силой ударил его по лицу, в этот раз своей пухлой ладонью. Впрочем, этот удар был уже куда слабее первого.

– Вы, суки, мне заплатите! Ментов не будет, я сам порешаю вас здесь! Слышите меня, а?!

– Тебя слышит уже весь дом!

– Хорошо, пускай слышит! Где Диана, где эти два других мудака?! Э-э-э-э-эй!!! – заорал он сильнее и для убедительности громко заколотил цепями по бетону, – на помощь!!! Диа-а-а-на, слышь?!! Тут эти козлы меня-я-я…

– Можешь не надрываться так. Если тебе от этого будет легче, то я схожу за ней! – Александр приподнялся со стула и тихо вышел в коридор. Андрей колотился еще минуту, когда же он выдохся, он сел на пол, отплевываясь от крови, которая текла по его губам, и начал исподлобья смотреть в темноту подвала перед собой.

Через минуту он услышал ее тихий голос. Он не разобрал, что она говорила, но то, что это была она, сомнения уже не было.

– Диана, я тут! Тут!!! – он снова вскочил на ноги, будто забыв про то, что был прикован и снова рванулся туда, откуда только что долетел до него ее голос. Но крепкие цепи снова сдержали его движения и он снова повалился на землю.

– Поздоровайся со своим молодым человеком! – спокойно проговорил Александр, лишь только фигура Дианы появилась в дверях. За ней стоял еще кто-то. Видимо два брата-акробата тоже пришли его повидать.

– Диана, Диана, – начал Андрей и в голосе его уже слышалось что-то жалостливое, – прошу, скажи этим двум своим… родственничкам, чтобы отпустили меня. Если оскорбил кого вчера – не специально! Я выпил вчера… Ну да, выпил, чуть больше выпил, чем надо было выпивать и вот такая херня поехала полетела… Может оскорбил кого… но я, ей богу!.. Послушай, Диана… ты ведь нормальная баба… ну, девушка то есть, послушай, скажи этим двум мудакам, чтобы отпустили, а? Я отвечаю, тебе отвечаю, им отвечаю, что не пойду к ментам, никуда не пойду, ну… забудем это всё, разойдемся по-хорошему, а? Не надо мне уже этой вашей охоты, отпустите домой, а?!

– Мальчик мой, – голос Дианы зазвучал так нежно и спокойно, что Андрей сразу опустился на землю. – Тебе страшно и, может быть, немного больно, – она подошла к нему вплотную и нагнулась над ним. Ее мягкая, благоухающая дорогими духами рука нежно провела его по грязным волосам. – Мне очень жаль, но то что началось, остановить уже невозможно…

Андрей вздрогнул от этих слов. Какие-то отдаленные мысли о том, что происходило вокруг, начали появляться у него в голове. Диана быстро приподнялась и сделала шаг назад. Андрей медленно повернул к ней голову и к ужасу своему увидел, что на поясе той, в темной кобуре, точно так же как и у Александра, как и у Миши, как, наверняка, у этих двух баранов по ту сторону двери, висел пистолет.

– Ты пока еще многое не понимаешь, и я готов потратить время, чтобы тебе всё объяснить, – Александр оттолкнулся от стены и подошел к Андрею. Он предусмотрительно остановился в шаге от него, чтобы тот, бросившись на него, не смог его никаким образом коснуться.

– Командир, ну извини если чё…

– Можешь не извиняться и не лить попросту свои крокодильи слезы. Так же хочу успокоить тебя, обиды за твои вчерашние выходки мы не держим. Даже более, то, что ты позволил себя вчера, лишь предает всему нашему действу какой-то особый шарм.

– Слушай, командир… – начал было снова Андрей, но Александр не дал ему говорить. Он продолжал все тем же спокойным, монотонным голосом:

– Дело не в пьянке, не в этих пустых разговорах, дело в тебе. В твоем образе мышления, в твоем поведении, в твоем социальном статусе. Но не вини себя попросту, ты оказался в этих цепях не потому, что вел себя вчера плохо, а потому, что вел себя так всегда, потому, что вести себя по-другому ты просто не можешь. И… – Александр заговорил громче, потому что Андрей начал издавать какие-то звуки, похожие не то на плач, не то на хрип, – и не важно почему ты такой, это вопрос морально—этических норм на которые нам, применительно к тебе, выражаясь твоими же словами, просто насрать. Для нас важно лишь одно – что ты такой. Родители, пресловутая среда, которая тебя заела, страна с ее диктаторским строем, православие или, наоборот, исламский экстремизм. Вини кого хочешь – от этого не изменится ровным счетом ничего. Суть останется прежней. И суть эта в том, что ты в этом обществе лишь отброс, никчемная, ненужная никому дрянь, не имеющая ни денег, ни образования, ни друзей, ни родственников. Удалив тебя с лица этой планеты, мы сделаем ей ничего плохого. Наоборот, это будет наш подарок всему человечеству.

Александр опустился на корточки. Блестящий револьвер был направлен вниз, его ствол касался поверхности пола. Несколько секунд он молчал. Тело Андрея слабо дергалось, теперь уже было заметно, что он плакал.

– Но хорошие новости для тебя в том, что мы не какие-то там отмороженные маньяки, расчленяющие на куски всех, кто им не понравился, мы прежде всего охотники. А правила охоты таковы, что даже у самой обреченной жертвы на охоте должен быть шанс. Такой шанс будет и у тебя. Завтра. После того, как твои кандалы спадут. У тебя будет время, ровно двадцать минут на то, чтобы освободить себя, уйти из этого дома и каким-то образом от нас спастись. Через двадцать минут наша охота начнется и здесь уже будет действовать одно правило – кто не спрятался, я не виноват! – с этими словами Александр поднялся и сделал шаг в сторону дверей. – Одна подсказка, – он снова развернулся, – естественный инстинкт, который почему-то срабатывал у многих, это бежать к берегу, где мы причалили на лодках, в надежде прыгнуть в одну из них и уплыть. Но ведь и мы не дураки! Лодки здесь и они под замком. – Александр вдруг улыбнулся и его белоснежные зубы засветились в темноте. – Только не думай, что все это я говорю из-за жалости к тебе. Нет, это не тот случай. Я просто хочу, чтобы охота наша была интересной! – Александру ударил по плечу Мишу, который стоял, облокотившись на стену, – пойдем, брат, дадим молодым немного времени наедине.

17.

Возвращаясь тем утром из Александровского домой, Петро почему-то чувствовал какое-то странное беспокойство. С одной стороны, этот старик не произвел на него впечатление человека, в силах которого было доставить ему или кому-нибудь из его окружения, включая Александра, каких-либо проблем. В конце концов, кем был он и кем были они?! Одним своим звонком куда нужно он мог бы лишить его всех надбавок к пенсии и преференций за свой социалистический труд, если они у него, конечно, были. При желании, ну это уж на крайний случай, используя свой административный ресурс в этом районе, он бы даже силой мог изъять у него землю и вырыть на площади всего участка огромный пруд, чтобы разводить карасей, а его отправить куда-нибудь подальше, в какой-нибудь дом для престарелых или даже прямиком на кладбище. Но что-то было не то, какое-то послевкусие после их разговора, которое снова и снова возвращало к себе мысли Петро. Этот старик будто знал что-то такое, о чем не хотел ему говорить и это его нежелание явно было не из-за того, что ему не понравился его костюм или физиономия. И эти загадки, которыми он говорил. Что такое «вчера у меня были сомнения, а сегодня их уже нет»? Это что, аллегория какая-то, какой-то оборот речи, которому его научили его друзья электрики на этом его задрипанном заводишке? Но может он просто отнесся ко всему этому слишком серьезно и этот Владимир Петрович по сути своей был просто старый баран!

Он не доехал до дома и остановил машину на автобусной остановке на Приморском шоссе. Пролистав телефонную книгу почти до самого конца, он нашел там телефонный номер Шабаева и нажал на зеленую кнопку вызова.

– Какие люди, здравствуй, здравствуй! – послышался в телефоне бодрый басистый голос. – Ну, чем могу служить, рассказывай?

– Насчет этого деда, Кузнецова, – Петро решил не ходить вокруг да около и сразу начал с главного, – ты мне скидывал давеча информацию по нему, помнишь?

– Ну как же, склерозом, вроде, пока не болеем.

– У этого Кузнецова когда-то давно пропал без вести сын. Конец девяностых. С тех пор его так и не нашли и, вроде, там даже никаких подвижек не было. Проверь там всё, что было связано с этим делом. Постарайся сегодня прислать мне все материалы. Повторяю – мне нужно всё. Решать, что важно, что нет буду я, поэтому отправляй всё, что найдешь. Понял?

– Хорошо, сегодня вечером у тебя всё будет в почте. А что у тебя там с этим дедом случилось?

– Его собака ходит гадить ко мне на участок, Шабай, собираю на него компроматы.

– Понял, понял, – засмеялся в трубку Шабаев. – Вечером жди. Постараюсь пораньше, но… ты же знаешь – без гарантий.

Шабаев действительно перезвонил ему вечером, но то, что он сказал было не совсем то, что Петро ожидал от него услышать.

– Скинул?

– Послушай. Тут такое дело. Буквально несколько дней назад этим же самым делом интересовались другие люди.

– Другие?! – бокал виски завис на полпути к губам и меж бровей Петро появилась глубокая морщина. – Что значит «другие»?

– Пару дней назад в отдел полиции Красносельского района приперся какой-то парень, который сообщил, что его девушку похитили. Когда полицейские начали его расспрашивать о всех подробностях, парень отдал им газетку, где как раз и говорилось об исчезновении этого самого Виктора Кузнецова в ночь со второго на третье ноября тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Говорит, эту газету подбросили ему в машину после того, как его избили или врезались в него или что-то вроде этого.

– И что? И как это, вообще, может быть связано?!

– Эта статья и еще там какая-то были особо кем-то выделены ручкой или карандашом и парень этот почему-то был уверен, что это какой-то ключ к разгадке того, что произошло с ним…

– Подожди, когда этот парень, ты говоришь исчез?

– В ночь со второго на третье ноября девяносто седьмого года.

– Точно? – бокал с виски медленно опустился на стол.

– Ну так написано в деле…

– Хорошо, а кто был тот, кто приперся в отделение? Почему он связал исчезновение этой своей девушки именно с этим делом двадцатилетней давности? Подозревает, что тогда и сейчас за исчезновением мог стоять один человек?

– Конкретики пока никакой нет. Там вообще какая-то мутная история. По словам этого парня, он познакомился с девахой в интернете, назначил ей свидание в ресторане, а по дороге на это свидание кто-то выудил у него информацию, куда он идет, потом избил его, всунул ему эту газету и пошел вместо него на это свидание. Диана, – так звали ту, к кому он ехал на свидание, по крайней мере мне так сообщили.

Петро подошел к креслу и медленно опустился в него. Его рука с силой начал тереть уставшие за день глаза.

– Дианой звали, говоришь?!

– Да, имя не частое в наше время, я запомнил.

– То есть подожди. Давай еще раз. Диана познакомилась с каким-то парнем в интернете, этого парня по пути на свиданку кто-то избил, отдал ему газету, которая является разгадкой к похищению двадцатилетней давности, и потом вместо него пошел на свидание? Что это за бред?!!

– И я о том же. Да и не мы одни так думаем. Проблемы скорее всего у парня в голове, а не у этойдевахи. Тем более мальчик-то и сам не так уж невинен. За день или за два до всего этого, его задержали за распитие алкогольных напитков в общественном месте и за опорожнение там же мочевого пузыря. Прикинь, поссал, говорят, прямо посреди улицы. Тогда он отделался предупреждением, но…

– Шабай, история, конечно, очень интересная, и я тебе очень благодарен, что ты мне ее передаешь, не упустив ни одной малейшей детали, но какое отношение этот писающий мальчик имеет ко той давней истории исчезновения?!

– А такое, что из-за всего этого, из-за того, что он заявил об исчезновении человека, поднялась шумиха, а так как он принес еще какие-то документы по старому делу этого Кузнецова, то и это начали ворошить. Дело, которое давно уже закрыли, снова подняли, что-то там проверяют, что-то сопоставляют, одним словом, подождать надо пару деньков, Петь. Осядет говнецо малость и можно будет опять в архив лезть.

– Хорошо, ладно! – бокал, наконец-то, сумел пройти весь путь и коснуться губ. – Просьба у меня к тебе будет – скинь мне фотографию этой газеты. Не нравится мне всё это, Шабаич, капает кто-то под нас, ой капает, чувствую.

– Кто-нибудь из старых?

– Пока не знаю, но будь готов ко всему.

Петро положил телефон, приподнялся и несколько раз прошелся от одной стены к другой. Настенные часы пробили десять вечера. Это было то время, когда он обычно ложился спать. Вот только сейчас ему спать не хотелось. Какое-то легкое подозрение, которое родилось в нем в тот день, когда Александр показал ему это странное сообщение на экране своего телефона, продолжало разрастаться в нем с каждым днем всё больше. Тогда он не показал вида Александру, он был слишком умен для того, чтобы создавать панику, но ум его, его опыт и знание этих дел, его интуиция, в конце концов, та интуиция, которая спасала его от разных проблем уже столько раз, сразу подсказали ему, что здесь начинало чем-то попахивать. Записка, этот дед и вот теперь парень, который вместо Дианы остался со старой газетой того самого дня. Он подошел к столу и взял мобильный телефон. Там он нашел телефон Александра и нажал на кнопку вызова.

– Да, – послышался его привычной голос где-то через пол минуты.

– Все нормально?

– Должно быть не нормально? – с особой интонацией спросил Александр. Петро никогда не звонил ему во время охоты до этого и этот звонок выходил из рамок нормального.

– Да нет, просто интересуюсь.

– Что случилось, Петро? – в открытую спросил Александр.

– Не бери в голову, просто так, проверка связи! – Петро закончил разговор и положил телефон на стол. Голос Александру звучал спокойно. Значит с той стороны всё было хорошо. Да и почему что-то должно было быть иначе? Александр был слишком расчетлив и слишком умен для того, чтобы кто-то смог подкопаться к нему на острове. Этот остров был их частной собственностью и учитывая его связи и вес, никто не посмел бы явиться туда без приглашения для того, чтобы задавать вопросы или, не дай бог, проводить там какие-то следственные мероприятия. Но вот насчет этой стороны – здесь его уверенность уже хромала.

Несколько минут он стоял неподвижно и бессмысленно смотрел перед собой, не фокусирую свой взгляд ни на чем в особенности. Наконец он встрепенулся, будто вспомнил что-то, сел за компьютер и вошел в почту. Шабаич, как и обещал, скинул ему сканированную копию этой газеты. Он принялся просматривать статьи. Одну за одной, медленно, внимательно. Его взгляд сразу отбрасывал всё ненужное, цепляясь только за то, что представляло интерес. «Расстрел бизнесмена и его семьи в пригороде Петербурга» и «Подросток пропал без вести» в самом низу, справа. Два этих события, случившиеся в один день, две маленькие рубрики на страницах пожелтевшей от времени газеты, обведенные еле заметно кем-то карандашом в один овал. Он увеличил мышкой изображение на экране, всматриваясь в каждое слово, в каждую букву на фотоснимке этой старой газеты, будто сами символы в этом странном послании из прошлого могли иметь какой-то свой особый потаенный смысл. Что было еще, что объединяло эти две новости, кроме пожелтевшей от времени бумаги и этой тонкой линии вокруг? Он несколько раз прочитал каждую из этих статей, задумываясь над каждым параграфом, над каждым предложением. Три человека сгинули в один и тот же день. Двое убиты, один пропал без вести. Оба в Курортном районе Петербурга. Совпадение это или между ними действительно была какая-то связь? Он откинулся в кресло и закрыл глаза. Часы продолжали мерно тикать в тишине и звук их маятника медленно погружал его в далекие воспоминания. События того дня медленно проносились в его сознании. События, которые он, несмотря на все прошедшие годы, помнил так, как будто это было только вчера.

– Рома… Рома… Рома… – Александр стоял посреди комнаты. Голос его был спокоен. – Ведь мы были друзьями, почти братьями! За тебя я жизнь готов был отдать! Мы горы могли бы свернуть вместе, мы мир бы могли поставить перед собой на колени! – Александр держал в руке револьвер, и он слабо касался его правого бедра. – И что теперь? Теперь это прошлое, которое уже не вернуть. Теперь мы по разную сторону этой черты. Ты там, – Александр вытянул вперед руку с пистолетом и прочертил в воздухе черту, – я тут, и между нами пустота в тысячи километров, которую преодолеть уже нельзя. Ты предал меня, Рома, а со всеми предателями я поступаю одинаково.

– Ты не прав… друг!.. – проговорил с трудом Рома. Паузы между его словами с каждым дыханием становились всё больше. Было видно, что говорить ему становилось всё труднее. – Ты… ты извратил всё хорошее, что мы делали. Люди, которые не сделали тебе ничего – ты начал убивать даже их. То чистое, что задумали мы с тобой… ты утопил это в дерьме, которое… ты сам и нагадил. Тот, кто убивает других лишь для удовольствия, он не охотник, Саш, он дрянь, он дерьмо, он… просто убийца. Он марает себя тем, что не смывается никогда.

– Мне, наверное, должно быть совестно…

– Ничего… у тебя есть шанс всё это… всё это исправить. Я дам тебе дельный совет. Послушай меня хорошо.

– Я слушаю тебя.

– Пока еще есть время, пока еще не наворотил слишком сильно, засунь себе ствол в рот, помолись и… и жми! Всем будет от этого только легче, Саша. Ведь то, что ты делаешь это дерьмо, это… грех.

– О, как заговорил! Сама мать Тереза, мать ее за ногу, проснулась в нем. Посмотри, Петро, может ты видишь у него лик святого над головой? Я-то уж такое явно не увижу, грешков-то ведь за мной очень много!

– Лика я не вижу, – Петро помнил, как машинально ответил это Александру и яркие воспоминания заставили его губы слабо зашевелиться, будто снова произнося эти слова. Он не мог стоять тогда на месте. С большим охотничьим обрезом, которым он толком-то даже пользоваться не умел, а взял его только так, для веса, он шагал по комнате взад и вперед, его всегдашняя привычка, которую не смогли победить в нем даже годы.

– Смотри сюда! – Александр медленно поднял руку с пистолетом и его блестяще дуло нацелилось прямо в лоб сидевшему перед ним. – Я оставляю тебе выбор – сделать это медленно или быстро!

– Такой ублюдок как ты даже убить нормально не може…

Но он не договорил. Раздался выстрел. Александр в последний момент резко опустил дуло пистолета вниз и пуля пробила сидевшему напротив левое легкое. Он захрипел и повалился на пол, Александр готов был выстрелить еще раз, в этот раз уже в последний, но в этот самый момент в комнате послышался еще какой-то звук, похожий на писк, как будто в этой комнате был кто-то еще, кого они сначала не заметили, но кто теперь тихо плакал, запрятавшись где-то рядом.

– Тщ-щ-щ! – Александр прислонил палец к губам, давая таким образом Петро понять, чтобы он молчал и осторожно, целясь револьвером в большую кровать, под которой, как ему показалось, что-то зашевелилось, начал продвигаться к ней.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать! – лицо Александра изменилось. Петро видел его раскрасневшиеся щеки, его загоревшиеся ярким огнем глаза. Вид крови всегда по-особому его возбуждал.

– Саш! – вдруг окрикнул его со спины Петро и Александр резко повернулся к нему.

– Что?

Петро беззвучно кивнул в сторону шкафа. Оба прислушались. Тихий плач действительно доносился именно оттуда.

– Ау! Кто не спрятался, я не виноват! – Александр отвернулся от кровати и с прежней кривой ухмылкой на лице пошел к шкафу. Половицы громко скрипели под его ногами. С каждым новым скрипом плачь за дверью, казалось, становился всё громче. – Тук, тук! Откройте! – Александр тихо постучал револьвером по дверце шкафа. Плач из шкафа стал громче.

Что-то зашевелилось сзади и оба повернулись. Рома всё еще был жив. Собравшись с последними силами, он приподнялся над полом и облокотился спиной на стену, оставляя на ней жирные кровавые следы.

– Не двигайся… чтобы ни случилось… только… не двигайся… и молчи!.. И помни главное в этой жизни – никому не верь, ничего не бойся… и ни на кого не надейся… – произнес он сквозь кашель и хрип. Эта глупая наивность совета заставил Александра засмеяться нервным смехом.

– Папа тебе плохого не посоветует! – он снова постучал пистолетом по двери шкафа, – не двигайся… и не бойся – это правильный совет! – он кивнул Петро и тот осторожно направил в центр шкафа дуло обреза.

– Раз, два, три, четыре пять, я иду тебя… убивать! – Александр медленно потянул на себя ручку шкафа, она тихо и протяжно заскрипела. Пару мгновений ничего не происходило, на пару мгновений Петро даже показалось, что там никого не было. Внезапное облегчение, которое, впрочем, было не долгим. Через секунду раздался сильный грохот. Тот, кто сидел внутри, с силой толкнул дверцу шкафа и она распахнулась, ударяя Александра по руке с пистолетом. От удара пистолет вылетел из руки и с грохотом повалился на пол, в ту же самую секунду какая-то фигура в толстовке «New York Rangers» выскочила из-за шкафа и бросилась к входной двери. Александр прыгнул за пистолетом, но не успел. Послышался громкий выстрел и тело того, кто выскочил из шкафа, камнем повалилось на пол.

– Ай ты сукин сын! – Александр затряс рукой. Этот удар, как узнал он потом, сломал ему два пальца. – Попался, который кусался! Молодец, Петруха!

Петро невольно шагнул назад. Его тело шатало. Дымящийся обрез грохнулся вниз, к ногам. Но он не стал поднимать его. Он видел тело подростка, совсем еще мальчика, с развороченной головой, которое в судорогах дергалось на полу. Вся стена напротив была забрызгана кровью и мозгами, кусок черепа, со все еще различимыми на нем волосами, медленно сползал по светлым обоям вниз. Петро стало дурно, ноги вмиг ослабли и тело повело в сторону, но Александр схватил его под плечо и помог ему устоять. Мгновение позже он почувствовал, как рвотная масса, поднявшись из недр живота, ползла вверх, к губам. Он отошел в сторону, ничего уже не понимая, нагнулся, но в этот момент сильный удар в челюсть сбил его с ног и он повалился вниз. Первые несколько секунд он ожидал выстрела, он думал, что Александр, убив Рому, непременно захочет убить и его, но Александр нагнулся над ним и снова ударил, в этот раз слабо, ладонью по щеке.

– Приди в себя, Петро! Не вздумай мне тут блевать!

Он ему что-то ответил, что-то, что тут же забыл и начал приподниматься с пола. Александр перешагнул через тело и снова подошел к Роме. В тот момент он ожидал от него плача, угроз, хрипа, может даже криков, но ничего этого не было. Наоборот, взгляд Ромы был совершенно спокоен. «Кранты. С ума сходит», – то первое, что подумал тогда Петро, но слова, произнесенные Ромой, вмиг развеяли все эти подозрения.

– Есть у тебя сигарета? – проговорил он, обращаясь к Александру. Кровь пузырями надувалась у него на губах.

– Извини, друг, не курю!

Петро достал из кармана пачку и дрожащей рукой протянул ее Роме. Но Александр с силой оттолкнул его прочь.

– Не надо ему. Курить вредно, Ром. Курение, говорят, жизнь укорачивает, – проговорил он, натянуто улыбаясь. – Согласен со мной, Петя?

– Д-да, – губы Петро дрожали, когда он говорил это.

– В этом мире, Рома, есть те, кто со мной и те, кто против меня, – голос Александра звучал уже тихо и спокойно, он смотрел на бледное лицо Ромы, на кровавый пузырь, который как жвачку надували его губы, – ты почему-то решил стать последним. Я до последнего ждал, что ты извинишься и скажешь, что был не прав – ты мог это сделать и я бы простил тебя, ведь мы друзья, Ром, а друзья умеют прощать друг друга. Но этот свой шанс ты просрал, причем осознанно. Что ж, путь выбран, и, как ты понял, – путь ошибочный. И теперь за эту свою ошибку ты вынужден будешь заплатить.

Рома хотел что-то сказать, но слова вылетали теперь из его рта лишь тихим бурлящим шипением.

– Сказать что-то хочешь? Не надо, Ром, побереги последние силы. Ведь что бы ты ни сказал, это не изменит уже ничего, твой поезд ушел! – Александр приблизился вплотную к Роме и стволом пистолета чуть приподнял его подбородок. Его тело чахло с каждой секундой. Опасности в таком состоянии он для него уже не представлял, и Александру очень хотелось, чтобы в последние свои мгновения он слышал его и, главное, понимал. – Пара каких-то минут и тебя уже здесь не будет, – Александр посмотрел на стрелки часов, большая из которых была уже на двенадцати, а маленькая почти догнала ее. – Ты без минуты мертв, твой сын, единственный твой отпрыск в этом мире, валяется рядом с разорванной башкой. У тебя нет ни семьи, ни друзей. И всё потому, Рома, что ты пошел против меня. И это ошибка. А ошибок я не делаю и не люблю, когда их делают другие, – он снова направил пистолет в лицо Роме, – и вот мы подошли к самому концу. Всё кончится для тебя очень скоро, – он кивнул на часы, – до того, как стрелки этих часов дойдут до двенадцати!

Рома снова закашлялся, его ослабевшие, измазанные кровью руки слабо шевельнулись. Александр думал, что это последние его движения в предсмертной агонии, но обе дрожащие руки вдруг уперлись в пол и он, скользя в собственной крови, с неимоверными усилиями, приподнялся чуть выше по стене. Его лицо начало искажаться в какой-то гримасе. Александру показалось, что он начал плакать, какое удовольствие он бы доставил ему этим! Но нет, гримаса превратилась в улыбку, сначала слабую, похожую на оскал, а потом и явную, которую оба – и Александр и Петро, хоть и не говоря друг другу об этом, так и не смогли забыть до конца своих дней. Через мгновение послышался смех, прерываемый кашлем.

Петро дрожал уже так сильно, что между ударами маятника был отчетливо слышно, как стучат, попадая друг на друга, его зубы. Он попятился назад, снова желание броситься прочь, снова позывы рвоты. Ботинки оставляли на полу кровавые следы, но тогда он думал только об одном, хотел только одного, чтобы всё это закончилось как можно быстрее, чтобы Александр, наконец, закончил то, что начал. Но нет! Александр не двигался. Александр точно так же как и он с испугом и будто парализованный смотрел на Рому.

– Не-е-ет, брат, – захрипел он и красные пузыри снова начали лопаться у него на губах. – Здесь ты не прав… Совсем не прав… Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя! – проговорил он с последними усилиями, проговорил четко и улыбка его стала шире. Он улыбался, человек, с пробитым легким, за несколько секунд до смерти, произнося эту странную фразу рядом с остывавшим телом своего сына улыбался, как будто ничего этого не было, как будто это был всего лишь кошмарный сон, от которого он вот-вот проснется!

Минутная стрелка тем временем дошла до двенадцати, старые часы начали отбивать один… два… три… Александр привстал и медленно подошел к часам. Маятник качался со стороны в сторону, заглушаемый механическим скрипом и боем. Девять… десять… одиннадцать… Александр поднял руку и остановил маятник на последнем движении к двенадцати. Часы успели сделать пол удара, скрипнули и вдруг замолчали. Комната погрузилась в тишину. Александр повернулся к Роме. Его зубы оголились, кончики губ растянулись в стороны, превращая его лицо в страшную маску, которая, по-видимому, задумывалась им как улыбка. Он сделал шаг вперед, коснулся носом ботинка кровавой лужи и снова отошел назад, не желая мараться. Всё это время он пытался выглядеть холодным и расчётливым, но рука его слабо дрожала, когда он в очередной раз поднял пистолет и направил его Роме в лицо. Пара каких-то мгновений, секунда, две, три и всё это закончится, уйдет в прошлое раз и навсегда. Улыбка Ромы, его спокойный взгляд и страх, который Петро читал в лице Александра. Совсем скоро всего этого не будет! Всё это прекратится, всё станет историей, которую он поспешит вычеркнуть из памяти, забыть напрочь как можно скорее. Петро хотел отвернуться, он не хотел видеть всей этой сцены, но лицо Александра, в котором читал он испуг, которого не видел никогда, будто приковало его к себе железными цепями. Александр боялся Ромы всегда. Петро знал об этом и раньше, но никогда он не чувствовал в нем столько страха, как в эти последние несколько секунд. И именно тогда, именно в тот самый момент, за несколько секунд до финального выстрела он понял, что дело вовсе было не в предательстве, не в принципах, не в обиде, а в обычной трусости, той самой человеческой трусости, которая заставляла даже сильнейших мира сего из-за страха делать самые мерзкие поступки.

– Слышишь этот звук? – смог выдавить из себя через несколько секунд Александр. Прежнего спокойствия в голосе его уже не было и его голос уже заметно дрожал. Кровь утекла в ноги и лицо его казалось бледнее первого ноябрьского снега.

– Нет, – Рома покачал головой. Он был совершенно спокоен и, казалось, ждал того, что неминуемо должно было произойти.

– Это время, друг. Оно… остановилось. Твое время остановилось сегодня в двенадцать!

– Тогда жми, – спокойно проговорил Рома и Александр, сделав глубокий вдох, нажал.

Послышался бой часов и Петро вздрогнул. Всё это видение, такое ясное и отчетливое, медленно испарялось перед его глазами. Исчезло тело Ромы, исчезло обезглавленное тело ребенка, исчезли пятна со стены и две больший алые лужи крови под ногами. Исчез шкаф, исчез письменный стол, исчезла кровать и большая люстра. Но остались часы, те самые стрелки на двенадцати, осталась та же самая комната и тот же старый дом. За неимением родственников он купил его за бесценок через год у местной администрации и первым делом сразу распорядился разобрать и выкинуть из дома всё, кроме часов. Часы он не тронул. Что-то было в них особенное, с чем не хотел он расставаться. Они видели и знали очень многое, ведь под звуки ударов этих старых часов начинали когда-то свое дело трое тогда еще неразлучных друзей.

18.

Прогуливаясь тем днем в своих мыслях по мрачным коридорам дома, Александру вдруг послышался мужской голос, доносившийся из подвала. Братья играли в карты в беседке, которая была с другой части дома; Миша, взяв спиннинг, отправился на каменистый берег; Диана, прихватив с собой на всякий случай пистолет (она ужасно боялась всяких животных), пол часа назад пошла гулять к другой стороне острова. Голос этот в доме мог издавать только один человек и этот человек сидел в одиночестве в подвале.

«С кем он там разговаривает?» – Александр осторожно вынул из кобуры револьвер и снял его с предохранителя. Одна половица громко скрипнула, когда он подошел к лестнице в подвал, и голос вдруг стал тише. Александр включил подствольный фонарь и посветил вниз. Темная лестница упиралась в бетонный пол, на котором были видны подтеки и плесень. Нагнувшись, чтобы не задеть головой о низкий потолок, Александр начал осторожно спускаться. Ступени скрипели в такт к каждому его шагу. Запах гнили и сырости здесь был такой сильный, что, казалось, мог впитаться даже в кожу. Вскоре пальцы его нащупали старый выключатель на стене и Александр нажал его. В другой части подвала, в небольшой комнатке, где сидел закованный в цепи Андрей, зажегся свет. Он видел лучи желтого света, просачивавшиеся сквозь щели в досках. Голос замолк окончательно. Вернее, заменился чем-то другим – каким-то воющим звуком, больше похожим на плач или стон. Александр осторожно подошел к двери и открыл ее, не убирая из рук пистолета. Андрей поднял на него раскрасневшиеся глаза и потянул к нему скованные наручниками руки.

– С кем ты тут говорил? – сходу задал ему вопрос Александр. В комнате с ним, естественно, никого больше не было.

– Я… молился!

– Молился?

– Командир, послушай, прошу… Отпусти меня. Никому не скажу, ей богу не скажу, отпусти, а? У меня есть немного деньжат, скопил, всё отдам тебе! Всё до рубля отдам, до копейки… – он пополз к нему, умоляюще протягивая вперед руки. Цепь зазвенела по полу и, наконец, остановила ползшего в метре от Александра.

– Андрюша, Андрюша, Андрюша! Ты так прост, мой друг, – наивность этого отморозка его действительно умиляла. Александр говорил медленно, с заметным удовольствием растягивая слова. Он сделал шаг вперед, подходя почти вплотную к Андрею, но предусмотрительно остановился за несколько сантиметров до места, куда тот мог бы дотянуться. – Ты думаешь, мне нужны твои деньги? Неужели ты хочешь обидеть меня еще больше?! – он причмокнул несколько раз и покачал головой.

– Пожалуйста, всё отдам, деньги, машину, телефон…

– Не всё в этой жизни продается, Андрюша, и уж тем более не всё покупается. Тебе это сложно понять, наверное, в силу возможностей твоего ограниченного кругозора, но есть вещи, у которых нет цены. И эта, – он кивнул на револьвер в своей руке, – одна из них.

– Да вы чё, реально убить меня хотите?! Но ведь я ж ничего вам не сделал!

Александр ответил ему неопределенным кивком головы.

– Но ведь так же нельзя!

– Нельзя? – Александр усмехнулся. – Кто сказал?

– Закон!

– А что такое закон в твоем представлении?

– Ну это… типа… когда э-э-эм, ну… это… – Андрея замялся, не зная, как ответить.

– Закон, – Александр отошел к другой части комнаты, взял оттуда стул и поставил его рядом с Андреем. Но поняв, что это слишком близко, он отодвинул его на метр дальше. – Закон это свод правил, которые пишут одни для того, чтобы защитить себя от других. Закон пишется сильными мира сего для того, чтобы сохранить власть над слабыми. Закон создает для себя государство. А знаешь, что такое государство?

– Правительство там, менты…

– Мысли шире, мой друг. Государство этом мафия! Большая мафиозная структура, со своими крестными отцами, паханами, шлюхами, со своими боссами, с теми, кто волю этих боссов исполняет, с теми, кто этих боссов охраняет и, конечно же, со своими пешками, которые весь этот здоровенный организм своим подневольным трудом прокармливают.

– Но ведь мафия это преступники, а государство…

– А государство это прямо некоммерческое объединение ангелов во плоти во имя мира во всем мире! Так по-твоему? Нет, не так, дружище. Совсем не так. Расстрою тебя. Это преступный элемент. Злопамятный, упрямый, расчетливый. Только в отличие от простого криминала, который стреляет и заметает свои следы, государство делает это в открытую, не боясь ничего и никого, даже больше – оно даже лицензии на убийство раздает тем, кто делает это от его имени. У государства есть армия, есть полиция, есть всякого рода спецслужбы, те же самые бойцы-головорезы, которые есть в любой мафиозной структуре. Лука Браси помнишь? Из «Крестного отца» который.

Андрей отрицательно покачал головой.

– Жаль, такой фильм не успел посмотреть. Но это так, совершенно неважное в данных обстоятельствах лирическое отступление. Так вот закон работает только для тех, кто живет по этому закону, для тех, кто хочет подчиняться этой всеохватывающей в рамках страны криминальной структуре. Я же не подчиняюсь никому. Я сам за себя! Даже господу богу не подчиняюсь и знаешь почему?! Потому что в него не верю, Андрюша. Я живу по своим правилам и своим законам, которые не вписаны ни в какие своды и нормативные акты. Я выше того, что предписывает мне государство. Мой кодекс здесь, – он стукнул себя пальцем левой руки в лоб, – вне юрисдикции кого-либо другого в этом мире. Я делаю то, что считаю нужным! Я, а никто-либо другой за меня!

– Но ведь это похищение, это убийство, ведь найдут же рано или поздно…

– Найдут? Из-за тебя найдут?! А кто это делать будет?! Кому ты нужен в этой жизни?! Ты биологический мусор, совершенно не нужное никому создание. Всем наплевать на тебя. Ты что-то изобрел, что-то построил, что-то придумал, в историю как-то вошел? Ничего! За все свои тридцать с чем-то там лет ты не оставил ни одного следа, кроме дерьма и продуктов своей побочной деятельности. Исчезни ты – никто не спохватится. Тебя не было в городе каких-то пару дней, но я уверен, что о тебе уже сейчас никто не помнит. Все забыли о тебе в тот миг, как ты исчез. По следам, думаешь, каким-то найдут? По телефону, на который ты звонил Диане, по электронной почте на которую писал, по аккаунту в социальной сети? Но ничего этого уже нет! Скажу тебе даже больше – и не было никогда. Тот, у кого есть деньги и власть, может управлять информацией, а тот, кто управляет информацией, управляет историей.

– Вы убийцы, вы просто гребанные убийцы! – в припадке отчаяния, рыдая, Андрей пополз было вперед к Александру, но цепь остановила его. Александр же не дрогнул ни одной мышцей.

– Здесь ты ошибаешься! Мы не убийцы, мы – охотники, – проговорил он спокойно, наклоняясь над Андреем, который под натягом цепи упал на пол. – Мы санитары, убирающие всякую дрянь, которая только распространяет заразу. Люди сбились с истинного пути и это факт. Но не в религиозном понимании, не в том, которое тебе втирают всякие недоумки в виде пятидесятилетних девственниц, шатающихся от двери к двери с брошюрками на тему всякой сакральной дряни, в которую ты должен поверить для того, чтобы отправиться в рай или еще куда подальше, а в смысле биологическом, самом что есть материальном, то есть пощупать который можно, понимаешь? В современном мире людишки настолько увлеклись высокими темами, что забыли о главном, о том, что мы такие же животные, как и все остальные, и что мы должны жить по тем же законом дарвиновского мира, как и все наши дальние родственники на этой планете. Закон выживания сильнейших. Слышал? Это секрет сохранения здоровой популяции, который царил на этой планете с самого зарождения жизни и будет царить до самого ее конца. Сильные убивают слабых и только так получают право жить и размножаться. Конечно, я упрощаю. Многое прошло, многое изменилось. С дубиной мы сейчас не бегаем и не квасим друг друга по головам, но изменилась только оболочка, а суть осталась прежней. Сила и желание повелевать – она была тогда и она осталась сейчас. Просто авторитет силы сейчас не выражается в мышцах и зубах, по крайней мере в той степени, как это было миллионы лет назад, но сила тогда и сила сейчас по-прежнему реализуется в способности убивать, пугать, повелевать, только уже не дубиной, а деньгами, властью, авторитетом.

– И как вы решаете, кого убивать, а кого нет? Кто вам дал право решать? – спросил Андрей, упираясь своим взглядом в пол.

– М-м-м, какой вопрос. Знаешь, с тобой начинает становиться интересно, я уже не жалею, что спустился к тебе, – Александр улыбнулся. Охота была для него всегда чем-то большим, чем просто выстрел из оружия. Под прицелом даже самые тупые люди нередко говорили очень умные вещи. – А кто дал право волку загрызть отбившегося от стада бизона? Кто дал право тигру схватить самую медленную антилопу, кто дал вороне право разорить гнездо какого-нибудь соловья, который не сумел его правильно спрятать?! Природа дала, друг мой! Сама матушка природа! И тот закон, придуманный уже потом людишками, который, как ты говоришь, тебя должен охранять, он исказил самое главное – закон самой этой природы, закон, который лежит в основе всего нашего бытия, в том числе в основе этого глобального мафиозного миропорядка. Помнишь Маркса и Энгельса? Базис и надстройка, впрочем, ладно, этого ты уже точно не знаешь. Человек, мой друг, это прежде всего хищное создание. Умное, сильное, до невозможности опасное животное, лицом к лицу с силой которого не хотел бы встретиться ни один другой представитель животного мира. Мы, люди, рождены для того, чтобы убивать других, мы рождены для того, чтобы охотиться. В этом-то и есть вся наша суть. В этом-то и есть наш инстинкт. И лишая человека этого инстинкта, ты лишаешь его своей природной основы!

– Ну так и охотьтесь на животных, на медведей там всяких, на волков! Меня только отпустите! – вскрикнул Андрей. – Я же… человек…

Александр покачал головой и лицо его снова озарилось улыбкой.

– «Нет лучше охоты, чем охота на человека. Кто познал охоту на вооружённых людей, и полюбил её, больше не захочет познать ничего другого». Это сказал Хемингуэй. Знаешь кто это?

– Актер какой-то, – подавленно проговорил Андрей.

– А вот здесь ты не угадал. Хотя для тебя тоже не плохо. Охота на медведей и волков не так интересна, если умеешь стрелять. Ну не пойдешь же на медведя с рогатиной, как в старину? Ведь нет ни навыков, ни умения, да и смелости такой безрассудной теперь уже тоже нет. Ведь в наше время человеческая жизнь ценится очень сильно. А стрельнуть из винтовки с оптикой за пол километра это и дурак может. Ведь ты же сам мне это давеча рассказывал. Такая охота не приносит никакого удовольствия, и здесь я с тобой полностью согласен. Это как в тир сходить, как в игрушку какую-то на компьютере поиграть. А вот человек – это уже совершенно другое дело. Охота на человека, на такую же умную и кровожадную тварь как ты сам, – вот она охота настоящая! Это риск, это адреналин, это нервы, напряжение, эмоции! Убивал ли ты когда-нибудь человека? – Александр наклонился совсем близко к Андрею. Андрей с испугом посмотрел на него и отполз чуть назад. – Не убивал, по взгляду твоему овечьему вижу. Так вот, если бы убил, то понял бы меня очень хорошо. Человек, который убил другого человека, сознательно убил, я имею ввиду, там всякого рода обстоятельства бывают, я о них не говорю, так вот такой человек уже никогда не будет прежним, он будет чувствовать этот запах крови на своих губах до самого конца, до того самого момента, пока не умрет, либо кто-нибудь ему конец не положит. Инстинкт охотника, пробудившись один раз, не угасает в человеке уже никогда!

– И ради этого своего инстинкта вы других людей убиваете?

– И ради этого инстинкта убиваем, – тихим голосом подтвердил его слова Александр.

– Ну а я-то почему? Я что, особенный какой-то или чё?

– Да нет, ты не особенный, – Александр выпрямился, – ты обычное дерьмо! На твоем месте мог бы оказаться любой из твоей же породы. Просто тебе, мой друг, повезло чуть меньше других.

– Так это не охота получается, это просто убийство! Снимите с меня эти кандалы, дайте мне оружие и тогда посмотрим! – огрызнулся, впрочем, огрызнулся как-то тихо и нерешительно, Андрей.

– А вот это уже будет не охота, а война.

– Вы пускаете меня туда без всего! Вы даже шанса мне никакого не оставляете!

– Шанс у тебя будет! – Александр привстал и извлек из кармана какой-то предмет на веревке. – Лови! – он кинул его Андрею. Это был ключ. В каком-то диком напряжении Андрей схватил его и трясущимися руками пристроил его к замочной скважине на толстых наручниках. Но ключ не подходил, он был от какого-то другого замка.

Александр покачал головой.

– Нет, друг, ты явно меня не понял. Я тут тебе все это так долго разжевывал и вдруг на, ни с того, ни с сего – получили ключ, извини что так получилось, будь свободен, да? Не будь так наивен! Это ключ от другого замка. От замка камеры хранения на одном из вокзалов города. Если тебе удастся выбраться отсюда живым, что, в принципе, тоже нельзя полностью исключать, то ты сможешь найти там для себя утешительный подарок. В какой именно ячейке и на каком именно вокзале я тебе не подскажу, пускай это будет последнее твое задание, впрочем, самое простое.

– И чего там… деньги?

– Твоя проницательность начинает меня удивлять. Видимо эти интеллектуальные беседе пошли тебе только на благо.

– Не нужны мне ваши эти сраные деньги, я просто хочу, чтобы вы меня отпустили! – так же тихо проговорил Андрей, впрочем, ключ Александру он уже не вернул, а повесил себе на шею.

– Мы тебя отпустим, Андрюша. Уже совсем скоро отпустим, в этом будь спокоен. Но чтобы уйти с этого острова живым, тебе придется приложить немало усилий.

– И как всё это будет происходить? – спросил Андрей после небольшой паузы. Он начал смиряться со своей судьбой. Возможно, какую-то роль в этом сыграл и ключ к деньгам, который оказался у него на груди.

– Завтра утром, в восемь утра, я приду к тебе и дам тебе ключ, да, именно тот ключ, который ты так ждешь. Дальше у тебя будет ровно двадцать минут, ни минутой больше, ни минутой меньше, на то, чтобы спастись. По прошествии этого времени мы выйдем на охоту и тогда, – Александр снова наклонился вперед и стул под ним громко затрещал, – твоя жизнь окажется только в твоих руках. Попадешься нам – и кончится она о-о-очень быстро.

– А двадцать минут эти вы где будете?

– Здесь, на острове! Мы тебя не оставим, Андрюша, не беспокойся, куда бы ты ни пошел, мы всегда будем рядом! Охотиться на тебя в течение этого времени мы не будем, но ты должен понимать, что мы будем следить за своей безопасностью, и если она будет компрометирована, – Александр погрозил ему пальцем, от чего Андрей снова залез в угол, – наша охота закончится так толком и не начавшись. Чего бы нам, конечно, не очень хотелось. Да и тебе, думаю, тоже.

– И сколько мне надо будет продержаться?

– Продержаться? – Александр посмотрел на него удивленным взглядом и через мгновение засмеялся. – Андрюша, у нас тут не боксерский матч и даже не соревнование по литрболу, в котором ты, несомненно, одолел бы всех. Здесь не надо держаться, здесь надо пытаться выжить. Охота будет идти до самого конца. До твоего конца, если ты, конечно, каким-то чудесным образом не сможешь свалить с этого острова.

– А не боитесь, что я в ментуру потом пойду, если убегу?

– А ты убеги сначала! Впрочем, нет, не боимся. Если ты еще не понял, мы не боимся ничего. Потому что, во-первых, не пойдешь, ведь здесь будет одно из двух – либо умрешь, что скорее всего, либо у тебя будут деньги, которые полиция вряд ли согласится тебе вернуть, несмотря даже на все твои душераздирающие рассказы о том, что ты их вроде как бы и заслужил. Ну а во-вторых, любая попытка навредить нам окончится для тебя очень плохо. И здесь мы снова возвращаемся к тому, с чего начали. Никчемное, никому не нужное существо, за которым не стоит никто и ничего против группы уважаемых, имеющих огромный вес в обществе людей. Как ты думаешь, кто кого?

– Дадите мне хоть что-нибудь, чем защищаться? – хмурым голосом спросил Андрей.

Александр с улыбкой покачал головой.

– На охоте каждое животное защищается так, как может. Что найдешь, то твоим и будет!

Андрей ничего не ответил. Он опустил голову вниз и Александру показалось, что он заплакал. Александр прижался плечом к стене и смотрел на него с каким-то чувством отвращения. Наконец Андрей поднял лицо и на мгновение Александру показалось, что он заметил там какую-то горькую усмешку.

– Знаешь, что? – спросил он у него где-то через минуту.

– Что? – так же спокойно спросил его Александр.

– А то, что ты старый и больной на всю голову гондон! – проговорил Андрей тихим, еле слышным голосом. Возможно до последнего он не хотел произносить эти слова. Но они были произнесены и были услышаны.

– Ух-х-х, как грубовато. Ты знаешь, было бы это где-то в другом месте и при других обстоятельствах, твои слова меня бы задели и я вынужден был бы на это отреагировать. Но я, пожалуй, соглашусь с тобой. Сегодня соглашусь. Только не больной, а так, со странностями. Ведь подумай сам, кому-то нравится порнография с животными, кому-то быстрая езда, есть даже такие, кто любит детей, в сексуальном плане любит, я имею ввиду. Майкла Джексона, помнишь? Тебе же нравится пивко, шашлычок, комедия какая-нибудь с этим, Светлаковым и Галустяном, или что-нибудь еще в этом роде. Мне же нравится кровь. Ее запах. Адреналин, которые растекается по венам, когда видишь сквозь прицел фигуру убегающего человека. Само это чувство, когда ты убиваешь двуногое, только двуногое не с перьями, не клокочущее, крякающее или каркающее, а говорящее, матерящееся, бухающее и угрожающее тебе. Это ощущение нельзя забыть. Ему нет равных! Ты не поймешь это уже никогда, но поверь мне, когда ты видишь такую тварь сквозь прицел и потом жмешь на курок!.. М-м-м. Это сильнее тысячи оргазмов, этот тот миг, только ради которого и стоит жить. Россия вообще не обделена такими типажами вроде тебя. Бог, как говорится, постарался на славу. Целая кладезь для таких как мы. Куда не глянешь – везде пивко, шашлычок и комедия с Галустяном. Нормально мы русские жить просто не умеем. И деньги вроде есть, и ресурсы, и не тупые вроде нисколько, и уж, конечно, не трусливые, – но нет, русский человек всю жизнь будет сидеть в говне по шею и философствовать о высоких материях. Дом уже давно сгнил, забор повалился, дороги разбиты настолько, что в этих ямах даже утки гнезда вить начинают. А он сидит на кухне, водочку попивает, да великие думы о судьбах родины думает, о том, как всякие твари из-за границы днями и ночами не спят, а только придумывают способы как жизнь его хуже сделать. Всё это говно, говорит, от них, от агентов заграничных. И забор они ему сломали, и в парадной они ему насрали, и репутацию они его, видите ли, на международной арене подпортили. Я тут имел не так давно дискуссию с одним просветленным. Весь мир, говорит, дебилы и мудачье, а мы, говорит, русские, народ, который самим богом был выбран. Тупые они, говорит. Видео мне даже какое-то рекомендовал посмотреть, где американца спрашивают про то, какая самая большая страна в Южной Америке, а он им – Африка. Слюной плевался, доказывал, что мы в сотни раз их умнее. Да если даже и так, говорю ему, то зачем этому американцу знать где Африка и где Америка, если денег ему это меньше не приносит и жизнь его от этого хуже не становится? Сидит он себе в доме своем огромном во Флориде, купленном за два миллиона баксов, на машине ездит, которую у нас даже не каждый чинуша купить себе может позволить, что уже само по себе странно, согласись, а русский же человек, говорю, родился в этом говне и в этом же говне помрет. Шашлычка да водочки, конечно, пожрет за свою жизнь нормально и где Африка и Южная Америка узнает, конечно, по телевизору узнает, от Соловьева узнает, или кто у вас там сейчас за бога считается, но что такое жизнь богатая или хотя бы нормальная, не узнает уже никогда. А не узнает это потому что не надо ему это, точно так же, как американцу знать, где Африка и где Америка. Потому, что не может он жить по-другому. Потому что говно, которое рядом плавает, ему уже даже в кровь впитаться успело.

– И что, убивать нас поэтому? – тихо, точно так же смотря в пол, спросил Андрей.

– А почему бы и нет, Андрюша? Таких людей не жалко. Такие люди это просто органическая масса, которая, по сути своей, мало чем от всех других представителей животного мира отличается. Орут, пьянствуют, гадят где попало, убивают. Без них в мире только лучше станет. Без тебя, Андрюша, в мире лучше станет.

– Но я-то…

– Подожди! – перебил его Александр, – не докончил еще. Я не альтруист, конечно, не пойми меня неправильно, в этом доме альтруистов вообще нет. То, что мы делаем, мы делаем для себя, для своего удовольствия, не для того, чтобы спасти матушку Россию от всякой черни вроде тебя. Да и надо ли ее спасать-то? Ведь вытащи свинью из лужи и засунь ее в музей какой-нибудь, затоскует очень быстро и умрет. Нет. Мы делаем это потому что нам это нравится. Это экстаз, это оргазм, это ощущения! Это охота на кабана, умноженная в десятки раз! Жаль только одно, Андрюша, не поймешь ты этого уже никогда. Ведь это надо не слышать, это надо видеть и чувствовать.

– Чего чувствовать?! Как вы людей невинных убиваете? Хочешь адреналина, поезжай в Сирию или… или Афганистан там какой-нибудь, там тебе быстро этот, мать его, адреналин, вставят куда нужно.

– Невинных людей, говоришь?! – Александр засмеялся и стул затрещал от колебаний его тела. – Это ты про себя что ли? Ну прямо святой человек! Сама «невинность», кстати, да будет тебе известно, понятие весьма расплывчатое и крайне неопределённое. Ведь животные и птицы, которых люди убивают каждый день чуть ли не миллионами, они тоже невинны. А животные, в отличие от людей, особенно таких как ты, не несут в себе зла, потому что не имеют сознания. Они не вырубают леса, не выжигают целые поля, не меняют климат на планете. Но людям-то на это наплевать и головы животных уже какую тысячу лет продолжают лететь налево и направо…

– Но их для еды же используют!

– И ты думаешь от понимания этого им легче становится?

– Но я-то не животное, я-то человек!

– Ты?! Человек?! – Александр выпучил глаза в поддельном удивлении. – Ну расскажи мне, неживотное, что сделал ты, чтобы человечество это тебя за своего считало? Семья у тебя есть или работа хотя бы нормальная? Может закон физический ты открыл какой или книгу какую-нибудь написал? Что даешь ты этому человечеству, из-за чего они должны тебя беречь? Что потеряет человечество, где тысячи человек ежедневно помирают от голода от того, что где-то в холодной далекой России какой-то «хер», твое же собственное слово, заметь, просто исчезнет? Чего лишится это человечество кроме рта, потребляющего пищу и выбрасывающего в атмосферу ежедневно литры углекислого газа и килограммы разных испражнений; кроме пары ног, топчущих хрупкую экосистему планеты? Ничего, мой друг! Ничего эта планета не лишится, она только выиграет от того, что такая тварь как ты исчезнет с ее лица. О тебе будут скучать только производители алкогольной промышленности, причем только низшего ценового сегмента, производящие «водочку», да «портвешок».

Андрей не отвечал. Его глаза бессмысленно смотрели перед собой.

– Впрочем, ты не обижайся. И не принимай это как личное. Оскорблять тебя никто не хочет. Ты не уникален на этой планете. Ты не первый, кто был здесь и не последний. Как личность ты нас не интересуешь, для нас ты лишен всех личностных атрибутов, для нас ты просто предмет! Мишень в тире…

– И сколько вы таких здесь уже замочили?

– Много, мой друг! О-очень много.

– И сколько тех, кто смог от вас уйти?!

Александр молча приподнялся со стула и медленно пошел к выходу. Андрей думал, что на этот вопрос он не ответит ему, но в дверях Александр остановился и повернулся:

– Завтра у тебя будет шанс стать первым.

19.

На следующий день Петро проснулся с сильной головной болью. Всю ночь он ворочался и пребывал в каком-то сонном полубредовом состоянии. Воображение его разыгралось настолько сильно, что он видел перед собой лицо Ромы, видел окровавленное тело его сына, валявшееся в ногах. Несколько раз воображение уносило его настолько далеко, что ему слышались даже шаги по дому. Будто оба они не канули внебытие, не были погребены там, под тяжелой гранитной плитой на Красненьком кладбище, а остались где-то здесь, в этом доме, в совершенно другой субстанции, будто стали частью его стен, потолков, крыши и даже часов. Пару раз ему даже казалось, что он слышал голос, тихий голос с той самой комнаты, где двадцать лет назад оставили они на полу два бездушных тела. Голос этот будто манил его к себе.

– Вот дерьмо, – жалостливо простонал он посреди ночи, садясь на край кровати. Часы только что пробили четыре утра. – Этот чертов дед! Он что-то знает. И этот придурок со своей газетой… откуда она у него? Кто мог хранить у себя эту газету, если не этот старикашка, который, наверняка, все эти статейки так или иначе связанные с судьбой своего сынишки хранил у себя где-нибудь в ящике?!

Он натянул халат, одел тапки и вышел на улицу. Ранние птицы уже проснулись. Их свист и щебетание выдавливали из его воспаленного воображения все эти жуткие мысли и воспоминания и вскоре он, освежившись и выкурив одна за одной несколько сигарет, смог, наконец-то, сомкнуть свои покрасневшие от бессонницы и большого количества выпитого накануне виски глаза.

Позавтракав, Петро снова решил навестить старика. Вопросов после их последней встречи осталось гораздо больше, чем ответов, и просто так он оставить это уже не мог. В этот раз он подъехал к его дому с другой стороны и остановил машину чуть дальше, напротив одного из высоких каменных коттеджей. Несколько минут, не вылезая из машины, он оценивал ситуацию – смотрел на дом, на двор, на неподвижные занавески на окнах. В этот раз он не заметил, чтобы за ним кто-то наблюдал, но удивительное чувство, снова эта странная отточенная годами интуиция. Петро будто чувствовал каким-то своим внутренним чутьем, что старик ждал его визита, что он догадывался о том, что визит его в прошлый раз был далеко не последним. Однако обстановка вокруг была тихой. Мимо машины, виляя полным тазом, прошла какая-то женщина с сумкой. Петро проводил ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась на ближайшем повороте. Из двора напротив, гордо вытянув вверх шею, вылез большой красно-рыжий петух. Он долгим и пристальным взглядом посмотрел на машину Петро, но убедившись, что этот здоровенный черный объект не представлял никакую опасность для его счастливой брачной жизни, прокричал хриплое «кукареку» и снова скрылся за забором, где ожидали его, развалившись на траве, с десяток кур.

Петро открыл крышку бардачка и достал оттуда травматический пистолет. Он осторожно переложил его в карман и посмотрел в зеркала заднего вида. Никого не было. Он быстро вылез из машины и поспешно двинулся в сторону дома.

– Доброго утра! – он несколько раз стукнул кулаком по деревянной двери. С другой стороны была тишина, но до слуха долетал тихий звук радио или телевизора. Это означало, что старик был дома и уже не спал. – Владимир Петрович, не откажите в любезности, откройте дверь, давеча мы с вами не до конца всё обсудили! – повторил он бодрым и громким голосом. Радио или телевизор внутри замолкли и угрюмый голос негромко, но слышно, проговорил:

– Заходите, коли пришли.

Петро слегка потянул на себя дверь. Рука полезла в карман и пальцы нащупали холодный металл рукоятки пистолета.

– Вы где? – спросил он с порога, желая понять, где находился старик и к какой части дома ему надо было быть максимально внимательным.

– Вперед и направо.

Петро сделал несколько осторожных шагов вперед и остановился. Что-то неприятное пробежало внутри его. «Зачем я только приперся сегодня сюда, надо было взять с собой кого-нибудь помощнее, хотя бы так, для компании», – пронеслась мысль в его голове, пронеслась так ясно и отчетливо, что он хотел уже развернуться и быстро покинуть дом для того, чтобы позже прийти сюда с «компанией». Но это будет уже не то. Не из тех людей был этот старый электрик, которых можно было всем этим напугать. Тогда он точно ничего ему на скажет. Да и этот вариант с «компанией», его всегда можно было оставить как самый последний.

– Доброго утра! – он сделал последние несколько шагов и осторожно, будто опасаясь, что старик может сделать какую-то глупость, выглянул из-за угла. Старик сидел молча за столом, на котором лежала свежая газета. Рядом дымилась струйками пара большая металлическая кружка с чем-то горячим – по запаху он догадался, что это был кофе.

– Заходите, – не отрывая взгляда от стола или газеты проговорил старик.

Петро вошел, но не сразу. Он бегло окинул взглядом комнату, обратил внимание на то, что обе руки старика лежали на столе и только после этого сделал последние несколько шагов к столу. Правая рука держала в кармане куртки пистолет.

– Какие-то новости принесли? – спросил он, впрочем, спросил как-то без особого интереса. По тону его голоса, и по общему виду Петро сразу понял, что старик не очень проникся его рассказами про поисковую организацию и поэтому решил больше не мудрить и начать с главного.

– Роман Евстигнеев. Знаком вам этот человек?

– Нет, – сразу и с тем же угрюмым тоном ответил старик.

– А сын его, Антон?

– Не знаю таких.

Петро покачал головой и неспешно дошел до окна в противоположной части комнаты. Вся эта комната, как и весь этот дом, были таких незначительных размеров, что ему хватило и пары шагов, чтобы упереться в низкое узенькое окошко. Он остановился у него и развернулся к старику. Тот сидел неподвижно и упорно смотрел на кружку перед собой.

– А мне почему-то кажется, что вы все-таки знакомы… Были знакомы, точнее…

– Вам это кажется.

– Отнюдь, если бы не ваши усилия, могилу Евстигнеевых на Красненьком теперь не смогли бы найти даже черные копатели.

Старик не ответим ему на эту реплику. Но по тому, как вздрогнули его губы при упоминании могилы на Красненьком кладбище, Петро понял, что попал в самую точку. Старик знал их и в этом можно было уже не сомневаться.

– Знакома вам эта газета? – помолчав с пол минуты, Петро вытащил из внутреннего кармана курки распечатку газеты, подошел к столу и аккуратно положил ее перед Владимиром Петровичем. Тот хмуро посмотрел на нее и потом молча перевел взгляд обратно на свою кружку. – Конечно знакома, – ответил за него Петро, – сомневаюсь, что осталась хоть одна газета, где что-то говорилось про вашего Витю, которая не сохранилась бы у вас где-нибудь в закромах.

– Что вы хотите от меня?

– Информацию.

– О чем?

– Обо всем! О том, что связывает смерть Евстигнеевых и исчезновение вашего Вити. О том, почему вы, единственный человек с этой планеты, следите за могилой совершенно вам не знакомых, как вы утверждаете, людей.

– У меня нет и не было с ними ничего общего, – старик протянул руку и отодвинул лист бумаги на край стола. – И что Витю связывало с ними двумя я тоже не знаю.

– Поначалу вы произвели на меня впечатление человека разумного, – улыбнулся Петро и опустился на стул с противоположной стороны стола. – Теперь же вы производите на меня впечатление человека, мягко говоря, не до конца правдивого, а то и лживого. Это не правильная манера поведения. По крайней мере со мной. С нами… – поправился он почти сразу.

– Я не знаю ничего про Евстигнеевых, да и знал бы если… вам бы точно ничего не сказал!

– Хамите! Впрочем, я не из обидчивых. Но есть люди, которых всё это уж очень интересует и поверьте, эти люди не всегда так деликатны как я.

Наступила долгая пауза в разговоре. Несколько минут оба молчали. Но лицо старика медленно менялось и Петро, рассматривавший его всё это время, не мог уже этого не заметить.

– Думаете напугать меня этими вашими людьми?! – заговорил он, наконец. Его глаза поднялись на Петро. За эти несколько минут во взгляде его исчезла апатия и появился гнев. – Пойдите прочь из моего дома и больше не возвращайтесь!

– Зачем же вы так, Владимир Петрович! – Петро откинулся на спинку стула. – С сильными мира сего лучше дружить, но никак не ссориться. Со всеми людьми лучше дружить, на самом деле. Что могу сделать я для вас, чтобы вы открыли наконец мне секрет всей вашей жизни – что было общего между вами и Евстигнеевым? По-хорошему пока спрашиваю. Назовите ваши условия. Нужны деньги? Говорите, договоримся. А то ведь, – он медленно достал из кармана пистолет и положил его себе на колено, так, чтобы старик его видел, – и до греха, Владимир Петрович, ей богу, можно дойти…

– По-хорошему, говорит, – старик покачал головой и на лице его появилось нечто вроде усмешки. – Вот оно всё дерьмо-то из вас и потекло наружу! Теперь-то уж точно нет сомнений. А ведь поначалу поверил вам. Думал, действительно будете искать Витю. Впрочем… не долго и верил. Лживая шкура, ее видно издалека. По физиономии видно, по голосу, по всему. Теперь я знаю, что всё это правда. И… верите или нет – на душе легче как-то… – старик вдруг опустил голову вниз и тело его слабо задрожало. Слабый звук, похожий не то на завывание ветра, не то на какой-то скрип ржавой двери, начал доноситься из его груди. Он тихо плакал.

Петро не ожидал такого. Мог ли пистолет вызвать в нем такую реакцию? Вряд ли. Что-то другое было в этом старике, что-то, что точило его изнутри, будто он, Петро, действительно принес ему какие-то известия о Вите.

– Я не хочу вам делать ничего плохого, можете быть спокойны.

– Всё самое плохое вы мне уже сделали. А теперь сделайте хорошее – уйдите к чёрту.

– И что же я сделал? – Петро осторожно положил пистолет обратно в карман, но взгляд его, пристальный и пронзительный, не сходил с лица старика. – Скажите мне, и я уйду.

Старик вытер рукавом выцветшей синей рубашки свои мокрые красные глаза и заговорил:

– Я искал Витю каждый день. Утром, днем, вечером я ходил по городу и расклеивал объявления о пропавшем человеке. Я разговаривал с разными людьми, писал во все организации, под конец я даже купил компьютер с интернетом и пытался там на форумах найти хоть какую-то информацию о нем. Но ничего. Я не нашел ничего. Будто он провалился сквозь землю. Будто испарился. Но сдаваться я не хотел и никогда бы не сдался, если бы не… – тут старик запнулся и слезы снова потекли из его глаз.

– Если бы не что? – Петро так сильно навалился на стол, что тот затрещал под нажимом его локтей.

– Если бы не встретил однажды одного человека в парке.

– Человека? Какого человека? Говорите же! – на одном дыхании выпилил Петро. В голосе его вмиг появилось напряжение.

– Это было лето. Середина лета. Моя жена, Лена, умерла в феврале того года, и я остался один. Я, как обычно, ходил по городу и расклеивал объявления. Ближе к вечеру я сел на скамейку в сквере передохнуть. И вот тогда ко мне подсел он…

– Кто?! – перебил его Петро с нетерпением.

– Парень. Он сел на скамейку, совсем рядом со мной. Меня это сразу показалось странным, было поздно и людей на улице уже не было, все скамейки были пустые. Там, в этом сквере, были тогда только я и он. Несколько минут мы оба сидели молча. Наконец, я спросил его, что он от хочет и он сказал… – Владимир Петрович громко сглотнул слюну, – что у него есть информация, которая будет мне интересна.

– И что это была за информация?

– Он сказал мне, что Витя мертв и что все мои усердия не принесут никакой пользы.

– И вот так сразу вы поверили первому попавшемуся незнакомому мужику?

– Конечно нет. Он был слишком молод для того, чтобы знать что-то, что было так давно. Ему было двадцать с чем-то. Таких шутников, любителей поиздеваться над чужим горем, я встречал уже и до этого. Я спросил, откуда он знает про Витю и он сказал, что пока не может мне этого рассказать. Тогда я спросил его где тело и он ответил, что…

– На Красненьком кладбище? – тихо, с замиранием в голосе, перебил Петро.

– Да, Ореховая аллея, 8Б. Это и есть…

– Это и есть могила Евстигнеевых! Знаю! Но это же бред! Неужели вы поверили на слово этому… парню, которого видели первый раз в своей жизни? Вы, который, как сами же говорите, имели дело со всякими шутниками и не раз, вдруг целиком и полностью отдались… в плане своих соображений, какому-то типу со скамейки, когда он рассказал вам о том, что сын ваш мертв и захоронен в могиле с двумя другими людьми, причем людьми вам совершенно незнакомыми. А как же эксгумация, генетический анализ как же? Не поверю, Владимир Петрович, что вы так доверчивы! Не договариваете вы мне что-то!

– Я ему сказал тогда, что могилу надо будет разрыть и провести анализ ДНК или как это там называется. Но он сказал, что время для этого пока еще не настало.

– Пока? – Петро нервно усмехнулся. – А потом что, лучше копать станет? Земля более рыхлой станет?

– Нельзя, потому что надо было подождать. Так он мне тогда сказал.

– Так чего же ждать? Третьего пришествия или… или когда сам, извините, вылезет? И вы так сразу поверили?

– Не поверил. Почти не поверил. Но на следующий день я поехал на кладбище и увидел эту могилу. Я нашел ее с трудом среди кустов и зарослей высокой травы. Никто не был на ней уже много лет. И вот тогда я начал следить за ней.

– Теперь всё понятно! – проговорил Петро и отвернулся в сторону. Впрочем, понятно ему было лишь то, что этот дед либо полный осел, либо не договаривал ему в этой истории самого главного. – А что это за парень? Помните, как выглядит? Может имя свое назвал?

– Нет.

– Какой-то человек говорит вам, что ваш сын мертв и что тело его лежит в чужой могиле, а вы даже не удосужились спросить кто он такой?!

– Тогда я ему еще до конца не верил.

– Тогда?

– Тогда.

– А сейчас? Сейчас-то что, верите?! – изумился Петро. Он решительно не понимал старика.

– Сейчас уже верю.

– И что случилось между тогда и сейчас, что вас, так сказать, с мысли одной на другую перекинуло?

Владимир Петрович долго не отвечал. Рука неподвижно держала кружку с остывшим кофе. Наконец он поставил ее на стол и тихо, не поднимая взгляда на собеседника, проговорил:

– Я просил его тогда рассказать, кто это сделал. Кто убил моего Витю. Я ему сказал, что я готов буду вот этими собственными руками, – Владимир Петрович поднял свои большие шершавые руки над столом, – вырвать сердце этому человеку и растоптать его ногой прямо на асфальте. Я сказал ему, что я не боялся за это ни пули, ни тюрьмы. Я сказал, что за эту информацию готов был отдать ему всё, что у меня было – дачу, квартиру, машину. Но он не назвал мне тогда имен, хотя… хотя я почему-то был уверен тогда, что он их знал… Он ушел тогда от меня не прояснив мне толком ничего, но прощаясь, он сказал мне одну вещь, которую я хорошо тогда запомнил…

– Что… он… сказал? – Петро снова напрягся и снова стол затрещал под его локтями.

– Он сказал, что когда-нибудь наступит день, когда ко мне придут люди и начнут задавать вопросы про Витю. И вот тогда, – Владимир Петрович замолчал на несколько секунд, будто всё еще думая, стоит ли говорить то, что было у него на языке, – я увижу лица тех, кто убил его! И вот тогда, – Владимир Петрович вдруг оторвал свой взгляд от стола и тут Петро заметил какую-то злорадную ухмылку у него на лице. От этих слов и этого взгляда у Петро всё похолодело внутри, и он быстро поднялся со стула, снова направляя пистолет на старика, – и вот тогда, сказал он мне, на этих людей начнется охота.

Часть 2

1.

В девять вечера вся семья снова собралась за столом. В этот раз уже без Андрея. Александр разлил виски и вино по бокалам и приподнялся.

– За нас! – произнес он торжественно, поднимая вверх свой бокал. Все приподнялись и вскоре по дому разнесся звон стекла. – И за охоту! Что-то мне подсказывает, что в этот раз она будет крайне интересной!

Миша плеснул себе в рот виски и со страстью почти сексуального характера набросился на копченые мясные ребрышки, которые, пуская вверх тонкие струйки ароматного пара, лежали перед ним горой на тарелке.

– Я очень надеюсь, что последний выстрел будет за мной! – проговорила Диана. Ее губы осторожно прикоснулись к бокалу с вином. – После нашего вчерашнего с ним общения, у меня до сих пор не восстановился аппетит.

– Надейся, надейся! – засмеялся Александр. – Ну а вы что молчите, бойцы, а?! – он обратился к сидевшим с хмурым видом Василию и Дмитрию. Те пожали плечами и как-то искоса посмотрели на отца, будто ища подсказки у него. Тот, впрочем, на них не смотрел. Он уже жадно обгладывал кость, пытаясь при этом еще как-то залить себе в рот из бокала виски.

– Грохнем его минут в десять, – сказал, наконец, тот, который был без бороды, Василий.

– А может и того меньше, подтвердил его слова второй, Дмитрий.

Александр повеселел.

– Вот это я понимаю отношение. А, Мих?! – Александр посмотрел на брата. Он помнил, что все прошлые разы, перед самой охотой, у Миши всегда было какое-то опущенное настроение. Чем ближе был час охоты, тем больше ему хотелось бросить всё и уехать домой. Миша каждый раз трусил и Александр знал это. Хоть и кровный брат, но он был сделан из другого теста. – Расскажи нам свои прогнозы!

– Погода хорошая завтра будет, тепло, – чавкая ответил ему Миша. Он, видимо, не совсем уловил суть вопроса, чем вызвал смех Александра и Дианы. Братья же лишь подняли глаза над тарелками и снова опустили их вниз, концентрируя всю свою энергию больше на пережевывании и глотании, нежели на вникании в суть дискуссии.

– Ты с нами, Миша, или ты уже в кровати у себя дома? Не о погоде мы говорим, а об охоте! Или ты еще не понял, зачем мы здесь собрались?

– Знаю, знаю, зачем мы здесь все собрались, Саш, – затряс головой Миша. Он отбросил нервно в сторону недоеденную кость, будто у него пропал аппетит от этого разговора, – я… не знаю, но… давайте завтра всё это побыстрее закончим и по домам.

– Быстрее? Мне кажется, самое ценное здесь это процесс, а не результат. Разве нет?

Миша промолчал в ответ.

– Ну что молчишь?

– Страшно всё это, Саш. Каждый год всё страшнее мне как-то. Думал, что с годами это всё пройдет. Ан нет! Иногда перед сном как вспомнишь всё это, так не то, что мурашки по телу, а волосы на всех частях тела дыбом встают. Аж вешаться хочется!

– Ну это уж ты перегибаешь палку…

– Знаю, знаю… Ну не вешаться, а орать, кричать во всю глотку, понимаешь?!!

– Так покричи, Миш, покричи. Психологи ж рекомендуют!

– Кончать нам надо с этим, Саша. Совсем кончать. Хватит! Не здоровое всё это, Саш… ведь не хорошо всё это… грешно!

– Ну ты даешь, брательник! – Александр громко засмеялся. Голос его разлетелся по всему дому и, наверняка, был слышен даже в подвале. – Димон! – обратился он к брату, который сидел ближе всего к Мише, – а ну-ка плесни батьке еще, а то он так скоро в старца Зосиму превратится! Алкоголь сегодня пойдет тебе лишь на пользу, – Александр нагнулся над столом и потрепал Мишу по плечу, но потрепал жестко, не по-братски, до боли вдавив своими сильными пальцами в его изнеженную рыхлую плоть. – Не бойся, брат, вылечим тебя! Накатишь сейчас и отпустит. Меня, брат, тоже иногда меланхолия одолевает. Но это лечится. При правильном подходе проходит даже быстрее, чем простуда.

– Что бы ты ни говорил, Саша, но людей убивать не здоровое дело, – Миха, морщась, потер свое плечо. – Совсем не здоровое! Раньше не думал так об этом, а сейчас… сейчас уже по-другому думать не могу. Старею, видимо…

– А мы людей с тобой и не убиваем, Мих! То подонки, а не люди. Они сами кого угодно грохнут, если не остановить их вовремя. За такие дела тебе там, на небесах, если ты об этом беспокоишься, только спасибо скажут. Мол, облагородил человечество, спасибо! А что насчет грешков… Не смеши меня. Твоя эта церковь, которая о грешках беспокоится, сама в свое время столько людей погубила, сколько на кострах сожгла, скольких в могилу свела и всё это во имя бога делалось, во имя спасения от грехов. И ведь кого сжигали-то?! Ведь люди-то были достойнейшие, не то что эта… крыса подвальная. Галилео, Коперник, Джордано Бруно, – одни эти имена чего только стоили! А детей сколько погубили, а женщин молодых?! Так что спи спокойно, брат. In Daemon Deus, как говорится. Бог живет в Демоне!

– Не хочу, Саш и… не могу больше… я последний раз, наверное!.. – голос Миши после выпитых нескольких бокалов виски звучал хоть уже и сбивчиво, но до сих пор нерешительно. Видно было, что он боялся брата, и даже в текущем его состоянии слова эти давались ему очень не легко.

– Да ты съел, брат, может что-то не то? Устал, может? Жара такая сегодня была еще. Для живущего в вашем климате вещь непривычная. Голову может тебе подпекло? Иди поспи. Завтра утром встанешь – голова свежая, отдохнувшая, по-другому заговоришь. Первым с ружьем в лес за ним побежишь!

– Не заговорю по-другому, Саш, не заговорю… – Миша начал приподниматься над столом, но его повело в сторону и Димон схватил его за руку. – Сам… сам я… убери руку! – он с силой дернул рукав и направился к дверям, заметно покачиваясь в стороны. – Не хочу больше… не буду больше заниматься этим… делом… – произнес он тихо у самого порога, произнес, возможно, самому себе, но пьяный его язык и тишина разнесли слова по всей комнате.

Братья оставались за столом еще с десяток минут. Они привычно молчали и отвечали на любой вопрос Александра как всегда односложными предложениями. Брат и его семейство были странными людьми, не имевшими ничего общего с ценностями Александра и Дианы. Было в них что-то такое или, скорее, не было чего-то, что не позволило бы им никогда встать во главе семьи. Александр видел это и давно уже понимал, что вопрос нормальных наследников был для семьи вопросом первостепенной важности. Ситуация переломилась в лучшую сторону, когда вторая его жена, та, которая была перед Кати, принесла ему Якоба и Платона, но должен был пройти еще десяток с лишним лет для того, чтобы можно было погрузить их в эту необычную семейную традицию.

– Спокойной ночи! – проговорил, наконец, кто-то из братьев и оба синхронно, будто по команде, поднялись из-за стола.

– Не проспите завтра. И батька! Смотрите за ним.

– А чего смотреть? – спросил у порога Димон.

– Не пил чтобы больше и прочих глупостей чтобы не делал.

– Хорошо, – ответил Вася за обоих, хотя Александру показалось, что ответил он это просто так, чтобы тот отвалил, и вскоре оба брата покинули помещение, оставляя Диану и Александра наедине.

– Ушли, родственнички, мать их! Ну и черт с ними! Давай… за нас! – Александр, уже изрядно захмелевший, протянул бокал и чокнулся им с Дианой. Несмотря на то, что его дочь была женщиной (не совсем очевидная вещь в наше время), она была куда сильнее характером, чем эти слизняки, и он приписывал это тому, что именно его кровь текла в ее жилах.

– И за моего нового молодого человека! – с улыбкой добавила она лишь только их бокалы слабо звякнули в тишине.

– И за твоего молодого человека! – подтвердил Александр, и одним махом опрокинул содержимое бокала в рот. Затем он крякнул, схватил вилкой большой кусок ветчины и целиком засунул его в рот. Через минуту он прожевал его и снова мог говорить. – Малый, как я вижу, – огонь!.. Интересный парень. Было бы мне лет на тридцать поменьше, может быть даже взял его к себе на работу. Ты мне, кстати, так толком и не рассказала, как вы с ним познакомились. Где ты нашла такого кадра?

– Он сам меня нашел, на сайте знакомств!

– Он? На сайте знакомств? – Александр удивился и отложил бокал в сторону. – Раньше ты в клубах знакомилась, теперь на сайтах?

– В клубах опасно теперь, пап. Камеры на входе, камеры внутри, куда не пойдешь, эти камеры теперь везде. Раньше легче было, теперь везде тотальный контроль, полное слежение.

– Ну а эти сайты, разве там нет контроля? Телефон для регистрации, почта там электронная.

– Нет, ты можешь разместить там всё, что угодно.

– Но твоя фотография, твои данные?

– Па-а-п! Ну ты будто из леса вышел! – засмеялась недалекости отца в этом вопросе Диана. – Это же интернет, а в интернете можно делать всё что хочешь! Указываешь любую электронную почту, телефон – берешь любую симку, не привязанную к тебе и указываешь этот номер. Фотографию – скачай фотографию любой девицы в интернете, желательно вид сзади, чтобы лица не было видно и желательно не профессиональную, чтобы не было подозрений, а так, у кого-нибудь из Инстаграмма. И вуаля! Твое второе «Я» готово в своем лучшем виде.

– И что он на это как лох повелся?!

– Еще как! Перевозбудился так, что мне даже страшно стало. Строчил мне сообщения днем и ночью! Такие перлы причем строчил, что прямо в Академию Наук можно было нести. «Тибе», «хачу», «сведанее», или мое любимое «я парень который всегда смотрит в перед»… Только я разместила аккаунт, ко мне там сразу штук десять таких подкатило, но этот… с первых же слов ему не было равных!

Александр удовлетворенно засмеялся. Он было потянулся снова за бутылкой виски, но почувствовал, что выпил уже достаточно и отставил бутылку подальше.

– Красавчик! Разговаривал с нем сегодня, пока вы там гуляли. Почему, говорит, я, а не кто-то другой? Сначала расплакался, потом в философию углубился. Говорит, убивать невинных не хорошо. Впрочем, что он под невинностью понимает, так объяснить мне и не смог. Удивительно, но все худшие стороны человеческой натуры соединились в нем в одном человеке – наивный, тупой, агрессивный… Бывают, знаешь, такие, которых жалко. Смотришь на них и понимаешь, что если бы в другой семье родился, если бы пьяный батя не бил бы его каждый день, если б мать готовила ему еду или хотя бы деньги давала на завтраки, то может и он бы человеком нормальным стал. Этого же нет. Не жалко его. Ни капли! Ты, кстати, что наобещала ему этой ночью, мне прямо интересно.

– Па-а-п! – Диана укоризненно посмотрела на отца. – У нас есть с ним свой маленьких секрет.

– Хорошо, хорошо, – покачал головой Александр. – Это я так, посмеяться больше. Впрочем, расскажи, как он тебя нашел. Почему именно тебя, ведь там много женщин? Ты, надеюсь, не свою фотографию выложила?

– Конечно нет! Ввела в Инстаграмме хэштеги «море» и «закат». Столько сразу аппетитных девушек вылезло. Взяла одну наиболее похожую на меня – темные волосы, стройная, высокая. Вид сзади. Стоит на фоне голубого моря, волосы на ветру развиваются. Сказка, а не девочка. Единственное, перед тем как фотку на сайт знакомств залить, ноги обрезала и слегка горизонт завалила, чтобы понатуральнее выглядело, как будто только сейчас сделала. Всякие мальчики гламурные из Инстаграмма мне как раз и не нужны были, а вот такие «чёткие пацаны» вроде Андрея как раз такую фотку и должны были оценить, так как попа на ней занимает чуть ли не половину фотографии. В общем создала аккаунт, написала там всякой чуши, какой-то институт выбрала, уже не помню какой, увлечения вроде «кино, Камеди Клаб, путешествия», пару цитат добавила, что-то из серии «настоящая женщина не волнуется, а волнует» и фотографию эту воткнула. Сразу сообщения мне повалили. Что не человек, то воплощение одного, а то и нескольких сразу смертных грехов.

– Да? И что писали?

– Первым написал какой-то Роман.

– Абрамович?

– Почти. Амбиций, по крайней мере, не меньше. Кузнецов или Кузьмин… не помню точно фамилию, да она, наверное, тоже выдуманная. Работает программистом, сразу написал какая у него машина, видимо считает, что много зарабатывает. У него, вообще, что ни предложение было, всё про деньги. Повернутый в этом плане.

– И какая у него машина?

– Фольксваген. Какой-то внедорожник. Туарег или Тигуан.

– Ну если Фольксваген, то зарабатывает он не много, скажу тебе честно, – Александр улыбнулся. – И что, не понравился?

– Пожалела его. Пускай пишет программки свои и катается на машинке. Ничего в нем интересного. Обычный придурок у которого немного денег, но который днем и ночью об этих деньгах только и думает. А вот следующий кадр был интереснее…

– Наш Андрюша?

– Нет, Андрюша сразу за ним шел. Витя. Евстигнеев фамилия, вроде.

– Евстигнеев? – переспросил Александр. Он как-то сразу насторожился. Впрочем, это было лишь совпадение, таких фамилий в своей жизни он слышал много.

– Да! Инженером на каком-то крупном заводе работал. Клоун еще тот! Извращенец, который Зигмунду Фрейду даже не попадался! Сразу мне про какие-то свои эротические фантазии начал рассказывать, потом предложил снять коттедж, не удивлюсь, если бы расходы пополам делить пришлось бы. Рассказал мне про то, что сейчас по-прежнему «живет» с девушкой, но тут же добавил, что она его, как мужчину, уже не удовлетворяет.

– Так и написал что сейчас с другой бабой живет?

– Прямо такими словами.

– Краса-а-авчик! Интересно было бы на него посмотреть. Но ты на него, я так понял, всё-таки не запала.

– А не запала как раз потому, что тут-то и появился наш Андрюша со своим «в передом». Пара его фраз и тут я поняла, что это любовь с первого взгляда. Ошибок немерено, русский язык знает хуже, чем я корейский. Я ему не отвечала где-то час, другие мне там что-то писали, я им отписывалась, так он, смотрю, уже на меня наезжать там стал, почему это я, видите ли, тем что не отвечаю трачу его драгоценное время, заставляя сидеть перед компьютером! Хотела его послать сразу куда подальше, но вовремя одумалась, завязала с ним переписку. В итоге не прогадала, всех остальных претендентов вмиг назад задвинул… Вернее в «перед». Там еще много кто писал, какой-то парень толстый начал мне рассказывать про то, как любит он поесть и каких он неимоверных кулинарах способностей. Какой-то художник писал. Тот еще кадр! Рассказывал мне, что живет постоянно в печали и унынии и что само его существование – это «перманентная депрессия». Но с ним вообще как-то у нас не срослось. Тот, я боюсь, мог повеситься и даже до острова не доехать. Да и после Андрея ни с кем другим вести переписку уже как-то не хотелось.

– И что Андрей рассказал тебе на первом свидании?

– О-о-о, много чего! Как выбивался в люди из своего этого Петропавловска. Как подрался с кем-то в туалете строительного магазина, как тетке своей «по щам настучал» за то, что какой-то там другой парень с нормальной машиной ей Айфон подарил.

– Не Роман на Туареге, случаем?

– Может и он, – улыбнулась Диана какой-то уже охмелевшей улыбкой. – Окончательно же мое сердце растаяло, когда он мне начал рассказывать то, что он никогда в своей жизни не сдавался и что он реальный боец по жизни. И тут я поняла, что это наш парень. Такие бойцы нам с тобой и нужны. Так ведь?

– Не знаю, сегодня там внизу он на меня другое впечатление произвел, – проговорил Александр и засунул себе в рот на вилке соленый гриб.

– Нельзя верить мужчинам, папа, не ты ли мне это в свое время говорил? – продолжала Диана. – Еще важно то, кстати, что у него родственников нет. Никто искать его не будет. Мать то ли умерла, то ушла сразу после рождения, отца убили в каких-то там пьяных разборках девяностых. Братьев и сестер нет. Друзей, как я поняла, тоже. Есть только какие-то коллеги-собутыльники, которые ему денег должны, но эти, что-то мне подсказывает, его явно искать не станут. В общем, общались с ним пару недель, сокровище, а не человек. И чем дальше, тем интереснее было. Несколько раз посылал меня матом. По телефону так вообще, что ни слово, то мат, это он с нами тут так еще как-то сдерживался. На первое наше свидание пригласил меня в какую-то дешевую забегаловку на Марата, которую он «рестораном» назвал. Купил себе пиво и орешков. Я полезла в меню, смотрю как-то смотрит на меня странно, будто сказать хочет что-то важное. Спросила его в чем дело, говорит, угощаю тебя, бери всё что хочешь кроме лосося и вина. Почему кроме лосося и вина, спрашиваю. Дорогой, говорит, ресторан, потом, говорит, если захочешь, можем в другое место съездить, не в центре, там это подешевле будет.

Александр улыбнулся и удовлетворенно потер руки. Жест, выдававший в нем состояние крайнего удовлетворения.

– Огонь, а не мужик, огонь! Повеселимся с ним завтра, Дианка. А?!

Диана как-то неопределенно покрутила головой.

– Да… наверное. День назад сказала бы однозначное «да». Животное опасное и редкое. Сказала бы, что зажжет неплохо. Но сейчас он будто изменился, скис будто. Похоже, что образ этого брутального мачо, который культивировал он у себя во дворе с пацанами и пивом, начал крошиться под напором новой реальности. Он увидел других людей – с оружием, с идеями, с достатком. И тут, мне кажется, он начал догадываться о глубине той пропасти в которую попал. Но чем бы это ни закончилось, могу сказать тебе точно – он не трус, а в сочетании с природной тупостью, это ядерная смесь. Побегать он от нас, конечно, побегает, а вот в том, чтобы дать отпор – вот здесь я что-то сомневаюсь. Хорошо было бы, конечно, не скучно.

– Увидим! Это завтра мы с тобой, Ди, увидим! – с этими словами Александр приподнялся из-за стола. От количества выпитого виски его слегка качнуло в сторону, но лишь слегка. Он был слишком крепок для того, чтобы пол бутылки сразило его. Да он и не был особо пьян. – Ладно, еще по одной и пойдем спать, – он снова потянулся к бутылке. – День у нас завтра будет тяжелый и…

– И интересный, – добавила Диана уже с заметно подпорченной алкоголем дикцией.

– И интересный, – согласился Александр, наливая себе и дочери, как ему тогда казалось, последний бокал.

2.

Утром будильник долго пытался достучаться до Александра. Мелодия долбилась в уши несколько минут, но до сознания она долетала лишь как навязчивый до неприятного звук где-то на заднем плане. Ему казалось, что он где-то в Испании, где-то на яхте у Балеарских островов, что ветер слабо качает судно на волнах и что по радиоприемнику, сквозь треск и помехи статики, долетает до него какая-то до боли знакомая песня. Он сделал полный вдох и почувствовал запах сырости, запах моря… Но нет, это было не море. Запах гнили и будто какого-то смрада коснулся его ноздрей. Он продрал слипшиеся ото сна глаза и посмотрел перед собой тупым взглядом. Темный потолок, серая паутина в углу, отслаивающиеся обои, за которыми был виден желтый от старости кусок какой-то советской газеты. Он был здесь, на острове, в небольшой комнатке старого дома, за несколько часов до того события, которого так ждал весь год.

С трудом он поднялся на кровати и опустил обе ноги на пол. Боль, резкая и пульсирующая, отдавала в голову при каждом его движении. Руки слабо дрожали и чувствовалась особая слабость во всех членах, как будто он провалялся неподвижно не несколько часов, а целые сутки.

– Надо же было так вчера… надраться! – прохрипел он и тут же поморщился. Боль была невыносимой даже от движения губ. – Этот виски… чертова дрянь! – он попытался встать, но ослабшие ноги снова опустили его на кровать. И почему всегда бывает так, что после короткого периода, когда тебе очень хорошо, обязательно наступает долгий период, когда тебе очень плохо? Он не напивался так уже давно и от осознания этого факта ему стало еще хуже. Он чувствовал себя каким-то безвольным существом, которое не смогло совладать с простым человеческим пороком. Мальчишкой, который первый раз в компании крутых парней попробовал какого-то дешевого пойла и на утро проснулся на диване в прихожей друга в собственной блевотине и с тяжелой как свинец головой. Только вот подросток, наверняка, чувствовал бы гордость в себе после таких ночных похождений, а он в свои годы чувствовал лишь дикое отвращение. Одно его утешало, хоть и слабо. Кати не видела его в таком состоянии.

Через несколько минут он приподнялся. Третья его попытка была успешнее предыдущих двух. Трясущаяся рука взялась за штаны. Он потянул их к себе, тяжелый револьвер выпал из кобуры на деревянный пол, грохоча и пуская вибрационные волны по всему дому. Он поморщился. Звук этот, как выстрел, болью ударил его в голову. Его слегка подташнивало, хотелось пить, хотелось свежего воздуха. Он одел штаны, засунул револьвер обратно в кобуру на поясе, застегнул ее и потянулся к мобильнику. Шесть часов, двадцать три минуты – увидел он большие цифры на дисплее, полтора с небольшим часа до того, как он отпустит этого подонка на верную смерть, полтора часа, оставшиеся до того момента, которого он так долго ждал.

Вскоре он вышел из спальни в коридор. Запах гнили и смрада здесь был еще сильнее. В его постпохмельном синдроме ему казалось, что этот дом не просто гнил, а разлагался, что это было сооружение не из бревен и досок, а какой-то большой пораженный неизлечимой болезнью и гниющий живьем организм, внутрь которого он каким-то образом сумел провалиться. Подташнивать стало сильнее, и он ускорил шаг по направлению к двери на улицу. Он с силой толкнул ее плечом, шагнул на улицу и… удивился. От погоды, которая была вчера и которая, как обещали им синоптики, должна была сохраниться в регионе как минимум еще несколько дней, не осталось и следа. Небо было затянуто низкими серыми облаками, которые позли над лесом, опрыскивая его мелким моросящим дождем. Температура так же была гораздо ниже вчерашней. Если предыдущим днем градусник в доме показывал двадцать шесть градусов, то сегодня было восемнадцать или даже семнадцать. Он помнил этот изменчивый питерский климат очень хорошо, но такие резкие изменения в погоде были удивительны даже для тех, кто прожил в этом чертовом регионе большую часть своей жизни. Видимо все эти разговоры про изменения климата не были лишь пустыми словами.

Он сделал шаг вперед и оказался на влажной траве. Легкие наполнились свежим воздухом. Во всем этом был один хороший момент – воздух от этой погоды стал только лучше. Добавились какие-то новые нотки влажной травы и сырого леса, то немногое русское, о чем он действительно скучал. Эта терапия помогла ему, и уже через несколько минут ему полегчало. Голова, хоть и болела, теперь уже не отдавала резкой болью при каждом движении. Тошнота отпустила и снова появилось желание есть. Он сделал еще несколько больших вдохов и, расстегивая на ходу ширинку, подошел к старому дубу. Струя оросила корни столетнего растения. В доме был туалет, но он не хотел идти туда, уж если так воняло в коридоре, можно было только догадаться, какой запах был сейчас там.

Смрад почувствовался еще сильнее, когда он, надышавшись свежим воздухом, снова зашел в дом и прошел в прихожую. Пустая бутылка из-под виски валялась на полу прямо у входа. Он пнул ее ногой, и она тихо покатилась прочь. – Хорошо посидели… тво-о-ю мать, – прошипел он сквозь зубы, рассматривая еще несколько пустых бутылок из-под вина и виски, которые стояли на столе. Вид всей это тары снова вызвал у него какое-то бурление в животе. Однако, что это за вонь? Видимо продукты, которые они оставили вчера на столе, за ночь испортились настолько, что пустили эти зловонные ароматы по всему дому. Затаив дыхание он подошел к столу, взял тарелку и хотел выбросить всё, что там оставалось на улицу, но не обнаружил там ничего, кроме грязных салфеток. Он вернул тарелку на стол и внимательно его осмотрел. Он хотел найти источник этого зловония, но на столе не было ничего, что вызывало бы подозрения. Разве только надкусанное, но недоеденное яблоко. Но запах этот имел явно не растительное происхождение.

Он обошел всю гостиную, принюхиваясь на каждом шагу, но и тут не обнаружил ничего, что могло бы так мерзко вонять. Он заглянул в каждый пакет, под каждый элемент одежды, который каждый их них раскидал по стульям и мебели. Но поиски не принесли результатов. Наконец он дошел до самого конца гостиной, до закрытой двери в подсобное помещение и хотел снова вернуться к столу для того, чтобы продолжить свои поиски, но вдруг остановился и обернулся. Из щели, которая была под дверью, тянуло воздухом и ему показалось, что концентрация в нем этой зловонной дряни в несколько раз превышала концентрацию этой дряни в воздухе гостиной.

– Странно… – он закряхтел и опустился на колени, чтобы проверить. Так и есть. С первых же вдохов запах, идущий из-под двери, ударил в лицо так ясно и сильно, что он невольно закашлялся. Все сомнения по поводу местонахождения источника испарились в один миг. Он был там, за этой дверью. Но что могло так сильно вонять? – он снова встал на ноги и осторожно дернул дверь на себя. Та громко заскрипела и начала растворяться. Запах смрада ударил в лицо так ясно, что Александр невольно попятился назад, закрывая свой рот и нос ладонью.

За дверью было пусто, там была темнота, куда не долетали лучи просачивавшегося сквозь плотные гардины дневного света. Он сделал шаг вперед, превозмогая этот ужасный запах и вдруг… чьи-то глаза, он поймал на себе чей-то взгляд. Они двигались! Чье-то бледное лицо выплыло на мгновение из темноты и снова в эту же темноту исчезло. Дрожь пробежалась по всему его телу. Рука нервно схватилась за рукоятку револьвера, он выдернул его нервным рывком и направил в темноту, туда где пару мгновений назад ему привиделись очертания лица.

– Эй! Кто здесь?! – крикнул он. Крикнул не громко, но достаточно для того, чтобы его услышали. Ему никто не ответил. – Эй! Стрелять буду! Без шуток! Миха?! Пацаны?! – ответа не было, лишь через пару мгновений, будто подтверждая его прежние видения, из темноты на несколько секунд снова появилось и снова исчезло в непроглядной темноте чье-то бледное лицо. Левой рукой Александр полез в карман. Его руки дрожали, он весь дрожал! Он достал из кармана мобильник, не с первой попытки нашел кнопку включения на передней панели корпуса, нажал в верхнем правом углу значок фонаря, направил его в темноту и… вдруг крик его разнесся по всему дому. В этом небольшом подсобном помещении, которое в лучшие годы этого дома было какой-то кладовкой для кухонной утвари, на деревянной опорной балке, на веревке, болталось обнаженное, испачканное в грязи тело!

– Ну… нахрен! – крикнул он и бросился прочь, но у стола он вдруг остановился, развернулся и снова начал всматриваться в темноту. Будто играя с ним, с его страхами, бледное лицо повешенного то появлялось из мрака, то снова в него исчезало. Видимо ветер, который гулял по комнатам и коридорам этого ветхого здания, решил поиграть с ним в эти игры, слабо раскручивая, как на тарзанке, мертвеца. «Но кто это?» – следующая мысль появилась у него в голове и он, крепко сжимая пистолет в руке, будто опасаясь, что в любой момент это создание может соскочить с веревки и, раскрыв свои гниющие зубы, броситься на него, подошел к выключателю на стене. Послышался щелчок, и гостиная озарилась светом нескольких ламп накаливания. Покойник, отвернувшись от Александра, медленно поворачивался на веревке в сторону стены. Он будто стыдился перед Александром своего нагого испачканного чем-то тела. Александр вытянул руку с револьвером вперед и, целясь в полные очертания спины покойника, сделал шаг в его сторону. И тут он увидел, что это была не грязь. Это были темные трупные пятна, которые покрывали всё тело. Снова подул ветер, снова запах смрада ударил в лицо, тело начало снова поворачиваться в его сторону против часовой стрелки. Сердце сжалось, остановилось на несколько мгновений и вдруг, будто сорвавшись, быстро забарабанило в груди. Вот появилась полноватая щека, вот впалая глазница, вот открытый высохший правый глаз, вот заострившийся нос, родинка над верхней губой…

– Ми-и-и-и-ха! – закричал вдруг он, и подкосившиеся ноги вмигопустили его на колени.

3.

Петро поспешно приблизился к двери, но через порог не переступил. Будто забыв сказать или сделать что-то важное, он вдруг резко обернулся к старику. Тот продолжал сидеть на прежнем месте и смотреть на кружку кофе на столе.

– У вас есть какие-нибудь фотографии Вити? – спросил он после минутной паузы.

– Есть, – спокойно ответил ему старик.

– Дайте! Может и я вам однажды что-нибудь полезное сообщу!

Старик посмотрел на него долго и внимательно. Затем он поднялся, подошел к комоду и открыл его верхний ящик. Там, в ветхом кожаном переплете, лежал фотоальбом. Владимир Петрович взял его, прихрамывая подошел к гостю, и протянул ему его.

– Забирайте. Вот только вранья мне больше вашего не надо!

Петро осторожно взял альбом из рук старика.

– Я возьму у вас его на время. Не беспокойтесь, – он заметил, что старик смотрел на него с нескрываемым отвращением, – я верну его вам лишь только проясню для себя ряд вещей.

– Забирайте и уходите прочь.

– До встречи! – коротко ответил ему Петро и быстро вышел на улицу. В тот момент сомнений насчет старика у него уже не оставалось.

Вообще, ощущение того, что вокруг него происходили какие-то странные вещи, уже давно проникло в его сознание. Он еще не понимал этого всей силой своей логики, но уже ощущал легким дуновением интуиции. Сначала это сообщение, которое получил Александр, тонкое, но очень опасное предупреждение откуда-то из другого времени и будто из другого мира, потом этот парень, который ехал на свидание с некой Дианой (тоже странное совпадение) в ресторан на Марата, но который в итоге не доехал и которому на месте аварии подкинули эту газету двадцатилетней давности с этим исчезнувшим сынком этого старика и потом слова, собственно, этого самого старика, сказанные ему в лицо о том, что якобы он или они имели какое-то отношение к смерти его сына. Казалось, какая-то тонкая невидимая нить пронизывала все эти несвязанные друг с другом события. Как черную материю в космосе, он не мог ее видеть, но знал о ее существовании по ее воздействию на другие объекты в диапазоне видимого спектра. Казалось, потяни он во всей этой белиберде фактов и событий за что-то одно, вылезало что-то второе. Потяни за второе, вылезало третье, потяни за третье и тогда снова вылезало то первое, с чего начинал он тянуть. Первым было сообщение, которое получил Александр. Последним этот старик, который в силу своей либо старческой доверительности, либо слабоумия был почему-то уверен, что именно он, Петро, был виновен в смерти своего придурка сына, которого он духом не чуял и ни разу в своей жизни даже не видел!

«Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя» – вспомнил он слова, хриплую интонация голоса Александра и его вид, не злой, а скорее испуганный, с которым показывал он ему это сообщение. «И вот тогда начнется охота», – тут же в памяти всплыли слова, сказанные ему стариком. Все ли он ему рассказал или что-то утаил? В любом случае, если он отказывался говорить даже под дулом пистолета, то какие еще аргументы у него оставались? И кто такой этот тип, который подсел к нему тогда на скамейке, если старик, конечно, не врал?! Что за бред про Витю в могиле Евстигнеевых? Откуда он всё это взял?! Ничего такого и быть не могло. Ведь он помнил тот день очень хорошо. Помнил в деталях. Он одним из первых кинул горсть земли на два опущенных на дно могилы гроба. Их было там только два. Не три, не четыре, два! Для чего старику обманывать его? «Когда-нибудь придут незнакомые люди и начнут задавать вопросы про Витю. И тогда ты увидишь их», – его лицо невольно поморщилось от воспоминания этих слов. Что это за бред, дедуля, ты несешь?!

Кто-то нервно загудел сзади и Петро вздрогнул. Погруженный в свои мысли он не заметил, как выехал в крайнюю левую полосу и ехал по ней со скоростью шестьдесят километров в час, собрав за собой порядочный поток непорядочных водителей. Он перестроился вправо, доехал до автозаправки и остановился. Мысли метались в голове как какие-то пойманные в клетку птицы, но это был лишь какой-то несвязанный и вырванный из общего контекста набор переживаний и представлений. Ничего логичного, ничего последовательного. Только интуиция, подогретая страхами и набором казавшихся подозрительными вещей. Он должен был структурировать их в сознании, должен был выработать какой-то механизм, какой-то алгоритм действия. Но о каком алгоритме вообще могла идти речь, если он не имел ни имел представления о том, что происходит?! Ни ма-лей-ше-го!

Он вышел из машины и сделал полный вдох грудью. Необычная смесь запаха свежескошенной травы и бензина коснулась ноздрей и слегка отрезвила его. Появились желания, земные, обычные. Надо было выпить и выпить срочно! Перед глазами представился наполненный наполовину бокал виски, с плавающими в нем кубиками льда и какое-то сосущее чувство появилось у него в животе. Он представил, как приедет домой, как подойдет к холодильнику, достанет оттуда бутылку, нальет в бокал, поднесет к губами и…

– Залить? – услышал он хриплый голос рядом.

– Чего? – невольно вырвалось у Петро.

– Бензина залить?

– А, да! Дизель, полный. Хотя нет, – он окрикнул работника, который пошел куда-то внутрь и достал из кошелька две купюры по тысяче рублей каждая. – На тысячу девятьсот. Остаток себе.

Когда он уехал с заправки, у него так и не было четкого плана действий, но нервы его поуспокоились и первые наброски того, с чего надо было начинать, отдаленно появились на чистом листе его плана действий. Он набрал скорость и вскоре его большой внедорожник вкатился на мощеную плиткой территорию двора.

Первым делом он осуществил то, чего так хотел с самого пробуждения – влил себе в рот пол бокала виски. Вторым – открыл альбом и положил его перед собой на стол. Старый, покрытый пылью многих десятилетий семейный альбом человека, о существовании которого еще несколько дней назад он даже не догадывался, но который сейчас интересовал его больше всех остальных людей на планете (за исключением, быть может, только Александра). Он открыл его. Запах сырости и старости коснулся его ноздрей, и по телу его пробежали мурашки. Старые черно-белые фотографии никогда не оставляли его равнодушным.

Молодой парень на первой его странице, почти еще мальчик, держащий за узду лошадь напротив какого-то деревянного дома. Надпись внизу: «Дед Макар. 1936 год.» Чуть дальше тот же самый Макар, но уже в военной форме. Надпись: «Фронт. 1942.» Петро перелистнул на следующий разворот. Куча людей на черно-белых, изрядно подпорченных временем и сыростью фотографиях, какие-то военные, какие-то гражданские, но все объединенные одним – тем, что уже давно покинули этот мир. Кто-то сам, кто-то от руки чужих, кто-то своих. Петро снова перевернул страницу. «1944. Польша. На пути в Берлин». Фотография, с который смотрел уже не мальчик, а испытанный временем, закаленный в тяжелых боях дядька Макар. Коротко остриженная голова, надетая на самую макушку пилотка, крупные морщины, разрезавшие полосами почерневший от солнца и дыма лоб. На груди его было несколько орденов и взгляд, этот взгляд не мальчика а уже мужика, пронзительно сверливший любого, кто смотрел на эту потемневшую от времени фотокарточку. Петро перелистнул эту страницу, там были уже новые люди. Он пробежался по лицам каждого из них. Никто не был ему знаком, и он перелистнул дальше. Военных больше не было, как не было и Макара. Петро быстро пролистнул еще несколько страниц и снова вернулся назад. То была последняя фотография Макара. Видимо он остался где-то там, в далеком 44, на пути из Польши в Берлин.

Потом конец сороковых, пятидесятые, шестидесятые. Менялся быт, менялась архитектура, менялись люди. Люди старели. Одни лица исчезали и появлялись новые. И вот он увидел первую фотографию с Владимиром Петровичем на какой-то первомайской демонстрации под плакатом «Мир. Труд. Май». Он узнал его сразу. На этой фотографии не было даты, но внизу, на плотном листе самого альбома, было указано «начало семидесятых», указано уже шариковой ручкой, видно уже когда-то потом, при попытке внести порядок в историю семейного рода. Петро с каким-то особым интересом рассматривал его лицо. Это выражение лица молодого гражданина, уверенного в будущем своем и будущем страны, которая через несколько десятков лет перестанет уже существовать.

– Эх, Петрович, знал бы ты что будет с тобой через каких-то двадцать лет, знал бы ты, что будет с твоим Витей! – Петро начал всматриваться в физиономии всех этих улыбающихся людей, которые окружали Владимира Петровича. – Знали бы вы все, господа, не улыбались бы так!

Он вспомнил эти годы, вспомнил и себя, понимая, что он, точно так же, как и все они в тот день, наверняка, был с отцом на этой же самой майской демонстрации. И жизнь его, как жизни всех этих улыбавшихся людей с черно-белой старой фотографии, не казалась ему тогда чем-то безнадежным. В конце концов, у них была надежда, в конце концов, они были молодыми. Но сейчас, спустя все эти годы… Но о чем это он?! «О чем я?» Он невольно поморщился, будто вспомнив что-то крайне неприятное, провел ладонью по вспотевшему лицу и снова руки его начали перебирать пожелтевшие от времени страницы альбома.

Конец семидесятых или даже начало восьмидесятых. Первая фотография того, ради которого он этот альбом забрал. Лаконичное название «Витя» под фотографией валявшегося на диване с голой задницей малыша. Он перевернул на следующий разворот. Несколько фотографий с улыбавшейся толстой женщиной, держащей в разных позах точно так же улыбавшегося ребенка. Петро листнул дальше. Та же женщина и уже подросший мальчик. На заднем плане чудо советского автопрома – «Москвич 412». Он знал этот автомобиль очень хорошо, знал потому, что точно такой же был когда-то и у него. Потом фотография поездки за город. Петро присмотрелся: «Пушкинские горы. 1987.» На фотографиях они видел уже мальчугана, смотревшего каким-то хитрым лукавым взглядом куда-то вбок. И снова его мысли о прошлом, снова он вспомнил себя в те далекие времена и ностальгия потащила его куда-то в глубину темных закоулков своего сознания.

Он добрался до конца, машинально перелистывая страницы и всматриваясь в эти незнакомые ему лица. Зачем он взял этот альбом? Посмотреть на Витю? А может просто из любопытства? Что даст ему это? Что дало, кроме грусти, кроме поднятых из глубины его памяти воспоминаний о свой собственной жизни, о ее бренности и скоротечности существования, и о том, что когда-нибудь потом, через десятки лет, его фотографии точно так же будет рассматривать кто-то другой, кому почему-то будет какое-то дело до его жизни. Кто это будет? И главное – будет ли? Но ему уже будет всё равно, ведь он, точно так же, как и дед Макар, как все эти люди из сороковых и пятидесятых, будет покоиться под слоем мокрой земли!

Непонятно куда увели бы Петро эти мысли о прошлом и вечном, если бы не одна вещь, которую он заметил не сразу, а лишь раз на третий, перелистывая страницы этого старого альбома. На одной из страниц (на предпоследней странице последнего разворота), сверху, отсутствовала одна из фотографий. – Может альбом бы не закончен? – подумал про себя Петро, но тут же отбросил эту мысль прочь. Внизу страницы и на следующей, последней, все фотографии были на месте, их уголки старательно были вставлены в прорезь альбома. Здесь же, на фоне пожелтевшей бумаги, отчетливо виднелись очертания прямоугольного белого следа – видимо фотография была здесь долгое время, и бумага желтела под ней не так быстро. Все фотографии в альбоме были подписаны, и он заметил внизу, под этим светлым прямоугольником надпись, сделанную ручкой: «Тогда же, Зеленогорск».

– Что «тогда же»? – он перелистнул страницу назад и увидел несколько фотографий двух парней на велосипедах. На первой фотографии они ехали по дороге (вид сзади), а потом стояли у камней вдоль залива. Одного из них он уже знал, это был Витя, второй же был ему не знаком, видимо его друг. Под каждой фотографией был своя подпись. Под верхней – «Поездка не велосипедах. Лето 1996 года. Александровское», на второй просто – «Сестрорецк».

Но куда делась эта фотография с Зеленогорска. Потерялась? Он посмотрел на прорези в странице альбома, они были целыми, значит выпасть просто так она не могла. Кто-то целенаправленно вытащил отсюда эту фотографию, и, судя по бледному следу на желтой бумаге, вытащил явно не в том далеком девяносто шестом. Может кто-то взял ее себя на память? Или сделать копию? Но почему тогда не вернул? А может, и при мыслях этих что-то неприятно заскребло его сознание, старик вытащил оттуда эту фотографию целенаправленно, для того, чтобы она не могла попасть в руки именно к нему?

Петро снова вернулся на предыдущий разворот. Два парня, которые ехали на велосипедах вдоль дороги, потом эти же парни, но уже у камней. Оба улыбались. Оба, определенно, были друзьями. Он легко отличил на них Витю… второй же был каким-то прыщавым ботаником, которого, наверняка, не слабо лупасили в школе или даже уже в институте, или где он там учился. По крайней мере, это было первое впечатление, которое произвел его вид на Петро. Но кто их фотографировал? Ведь в этой поездке должен был быть с ними еще и фотограф! Он снова посмотрел на первую фотографию, потом на вторую. И тут он заметил тень, чья-то вытянутая в лучах вечернего солнца тень на большом камне, на котором сидел Витя. Кому она принадлежала? Случайному прохожему, который шатался где-то мимо и которого они попросили их снять? Нет, это уж вряд ли. Их третий друг? Да! Скорее всего да!

Часы пробили три раза и Петро оторвал свой взгляд от альбома. Он мог рассматривать старые фотографии вечно, но время играло против него, и действовать надо было незамедлительно. Он поднял со стола телефон и нашел в нем телефон Владимира Петровича, который выслал ему вместе с прочей информацией накануне Шабаич. Он хотел позвонить ему и в лоб спросить о том, куда делась эта последняя фотография из альбома. Но подумав как следует, он решил этого не делать. Пока. Со своими бредовыми идеями о Вите старик был явно не на его стороне и вряд ли горел желанием ему помогать. Он преследовал свои цели и цели эти явно не имели ничего общего с помощью ему или Александру. Александр! Он нашел его номер в записной книжке и нажал на кнопку вызова. Секундная пауза и женский голос проговорил: «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» Петро сбросил, не дожидаясь конца этой и без того известной ему фразы, открыл один из мессенджеров, в котором они все время переписывались, и написал два коротких слова: «как дела»? С минуту он подождал, не отнимая глаз от экрана. Но Александр не прочитал его сообщение. Александр уже давно не появлялся не в сети. Но здесь пока не было ничего необычного. На время охоты Александр всегда отключал телефон, да и вышка сотовой связи, которая находилась в нескольких десятках километров от острова, далеко не всегда могла порадовать качеством своего покрытия. Он снова взял телефон и в этот раз нашел телефон Шабаева.

– Слава, ты мне нужен!

– Как друг или как бизнес-партнер? – послышался бодрый голос в трубке.

– Как половой партнер, Слава!

– Ты, наверное, не в тот номер ткнул случайно, – послышался в трубке его басистый смех.

– Слушай, этот парень, который со свиданием пролетел, помнишь?

– Ну?…

– Расскажи мне поподробнее обо всем этом.

– Да, собственно, всё, что я знал, я тебе и так уже рассказал. Приходил в полицию за несколько дней до того, как ты про того пацана исчезнувшего просил узнать, жаловался на то, что в него там кто-то где-то врезался и потом скрылся с места ДТП. Я бы про него вообще ничего не узнал, если бы он не припер с собой газету со статьей об этом исчезновении. Он еще говорил, что кто-то с его девушкой вместо него на свидание поехал. Ты не помнишь, разве? Я же тебе говорил!

– Помню! – перебил его в нетерпении Петро. – Но что это за парень? Взялся он откуда?

– Ну этого я тебе не скажу. Не местный какой-то, приехал на заработки. Снимает где-то квартирку на юго-западе. Говорят, выпить любит, что, собственно, среди нашего брата и не редкость вовсе…

– Где он сейчас?

– Этого я не знаю.

– Я бы хотел с ним связаться. Сможешь через своих ребят добыть его телефон?

– Смогу, конечно, если у них есть. Только зачем тебе он нужен, он там натворил что-то, что ли?

– Хочу с ним насчет этого свидания поговорить.

– Это не мое дело, конечно, Петь, но… что у вас там происходит?..

– Ты прав, Слава, не твое это дело! – оборвал его Петро в каком-то раздражении и не прощаясь бросил телефон.

Номер парня был у Петро уже через пол часа. Петро снова просматривал старые фотографии альбома, когда в тишине раздалась мелодия входящего звонка.

– Тут с твоим пацаном вообще приколюха! – безо всяких вокруг да около начал Шабаич. – Оказывается, он уже после прибегал в участок и требовал, чтобы эту его женщину стали искать. Ему пытались объяснить, что нужны хоть какие-то детали, фотография или хотя бы фамилия. Не помогло. Не слушает ничего, бегает только и смуту вносит. Шерлок Холмс в нем проснулся. Говорит, даже в ресторан этот ездил, с официантом этим или барменом или как там его зовут, общался. Бармен, говорит, видел пацана похожего на него с какой-то девкой в тот день, но деталей нет. Уже и наши ребята туда ездили по его наводке. Ничего вразумительного бармен тоже не мог сказать. Была, говорит, какая-то женщина с мужиком, но что за женщина, что за мужик и куда делись, говорит, задом не чую.

– А что камеры?

– Это было неделю назад. Там какая-то дешевая система видеонаблюдения стоит, затирает старые видео через пару дней.

– И?

– Времени уже много прошло, записи не осталось.

– А что камера в участке?

– Камера в участке его сняла. Физиономия запоминающаяся, и, мягко говоря, интеллектом сильно не наделенная. Не самых голубых кровей этот господин. Потом, когда поутихнет слегка эта шумиха, достану для тебя эту видеозапись, сам посмотришь.

– Ладно. Телефон его узнал?

– Есть, сейчас скину СМСкой.

Через минуту в телефоне Петро пикнуло уведомление о новом сообщении. Там было имя и номер телефона. Без лишних раздумий Петро ткнул пальцем в номер. Минуту он ждал ответа, но его так и не последовало. Он перезвонил еще через пять минут, но на звонок опять никто не ответил.

– Зачем, вообще, покупать мобильник, если всё равно его не берешь! – с раздражением он бросил телефон на диван и отправился к холодильнику за виски. Снова желание выпить. Ответная реакция на нервное напряжение, которое росло в нем с того самого момента, как он переступил порог дома старика, и которая еще больше увеличилась после того, как он не смог дозвониться до Александра. Его руки слабо дрожали и во всех его движениях появилась какая-то резкость, которая всегда выдавала в нем натянутые нервы. Он взял бокал со стола, сполоснул его под струей холодной воды, бросил туда несколько кубиков льда, но налить в него виски он уже не успел. В этот момент из гостиной, где оставил он телефон, послышалась мелодия входящего вызова и он поспешил обратно.

– Слушаю! – проговорил он в трубку, заметив, что звонили ему именно с того номера, на которой он два раза безуспешно звонил до этого.

– Чё, слушаю? Ты сам мне звонил! – на «ты», без приветствий или каких-либо вступительных оборотов речи. Шабаич был прав, этот человек был явно не аристократических повадок.

– Андрей, да? – Петро не привык к такому общению с собой, однако сдержанность его и умение контролировать себя помогли ему и здесь. Он лишь сильно поморщился от этого «ты», как будто съел целиком лимон.

– Ну!

– Андрей, это… Петр…

– Петя, давай говори, что тебе надо или дай мне спать! – парень на том конце явно был раздражен тем, что Петро разбудил его.

– Я детектив и звоню по поводу исчезнувшего человека, которого вы ищете, – Петро начал импровизировать. – С вашего позволения, я бы хотел задать вам несколько вопросов…

– А-а-а! Наконец-то! – голос человека с другой стороны трубки сразу изменился. Он явно обрадовался такому развитию разговора. – Наконец-то хоть кто-то начал шевелить своей жопой. Видимо, прилетело вам сверху, да? А то пофиг, ищи сами, ничего не знаем, ничего не хотим…

– Да, это дело не из обычных и требует особого подхода…

– Во! Во-о-о! Ну хоть один разумный человек, которому не совсем на это посрать. Остальные – просто хер положили и всё! Говорю тебе, начальник, еще раз говорю, как этим всем придуркам уже несколько раз говорил, теперь ты хоть послушай – девку похитили. Реально похитили, блин! Ну сам посуди, в меня спецом какой-то хрен влетел, украл из моей тачки куртку, одел ее, типа под меня закосил, и поехал на свиданку с ней. Спецом всё это, не случайно, понимаешь?

– Понимаю и пытаюсь разобраться. Кроме вас двоих, кто еще знал об этом свидании?

– Ну ты прям пугаешь меня, командир. У нас, думаешь, групповуха там что ли намечалась?..

– Я о другом. Знал еще кто-то об этом свидании кроме вас двоих?

– А я откуда знаю? Я не говорил никому. Она – хер ее знает, может подруге сказала или матке там своей. Читать мысли баб я еще пока, к счастью, не научился.

– Эта куртка сейчас у него?

– У меня!

– Как?.. Если он…

– Да блин, ну вы чё там, вообще не слушаете нихрена?! Еще раз – влетел в меня какой-то хер, причем так влетел, что я минут пять ни черта понять не мог. Стекла по всему салону, дым, люди какие-то. Потом вышел, башка кружится, все плывет, у-у-у, такой типа, да? Потом скорая приехала. Взяли меня, значит, повезли к себе там на обследование. Рентген там и всё такое. А куртка у меня на заднем сиденье в машине осталась. Не взял я ее, понимаешь? Ну забыл там ее в этих торопях там всяких. Так вот этот хрен, который в меня влетел, из машины курточку-то тогда достал, напялил на себя и поехал на свидание вместо меня. Красава, да, вообще, блин?! Перец такой бодрый, да?! А потом днем там или вечером приехал на то же место и курточку обратно в машину бросил. Понял?

– Зачем он это сделал?

– Как зачем?! – Андрей удивился. – Хотел ее, наверное.

– Куртку?

– Да не-е-е, командир, не тупи, ее хотел… туда… понимаешь? Секс там и всё такое. Я эту Диану сам не видел никогда. И она меня тоже не видела. Я типа написал ей, что буду в куртке клетчатой такой, понимаешь? Ну, чтобы найти легче. Я так с заказчиками когда встречаюсь, говорю, мол, что буду в клетчатой куртке. Красная такая. Их не много. Понимаешь?

– С трудом!

– Блин, ну ты ваще тугой! Диана эта меня никогда не видела, а этот чувак, не знаю как, но прознал каким-то хером о нашей с ней договоренность и меня короче…

– Этот момент я понял. Что дальше? Продолжайте.

– А чего продолжать-то, всё и так уже рассказал. Он курку стырил, значит, пока я там в больнице валялся и натянул на себя. Не веришь, можешь спросить у официанта. Я уже был у него, он мне тоже уже всё рассказал.

– Мне передали, что там была еще какая-то газета.

– Какая газета?

– В машине была газета, когда забирали из ремонта. Разве нет?

– А… да, была. Я ее этим ментам отдал. Какая-то старая, там про какие-то пидорские разборки девяностых.

– Какие-то мысли, как она могла там оказаться?

– Да это эти шайтаны из сервиса ее подкинули. Не специально, а так… Они там спят, говорят, на этих газетах.

– Хорошо, возвращаясь к Диане. Если я вам покажу фотографии, вы сможете определить ее на фотографии?

– Да не видел я ее, начальник, говорю же тебе в миллион первый раз! Фотка у нее одна была в интернете, да и та сзади! Попа такая нормальная, но лица не видно! Не могу тебе сказать, если только точно такую же покажешь, тогда да, смогу подтвердить, но лица ее я не видел!

– Тогда это будет действительно сложно. Эта Диана вам что-нибудь о себе рассказывала? Что-то особенное про себя, может адрес, где живет?

Андрей помолчал несколько секунд, обдумывая.

– Неа. Адрес не назвала. Да и правильно сделала, а то завалился бы к ней бухой в первый же день! – загоготал Андрей, но тут же остановился. – Говорила ли о себе? Ну чё-т такое было вроде. Говорила, что готовит хорошо, но это все так бабы говорят. Говорила, что нормальная работа, не сказала только сколько получает. Блин, не понимаю народ, которому впадлу сказать, сколько получает. Будто номер карты прошу сообщить. Чё тут такого-то, будто размер грудей спрашиваю.

– И больше ничего?

– Не, ну там и по мелочи, всякие там эти разговоры. Рассказывала про то, что с парнями у нее там какие-то проблемы, поскольку они ее не ценят или там что-то вроде этого. Ну и так, еще там про сериалы какие-то. А-а-а! Еще сказала, прикинь, охоту любит… Что батька у нее там вообще мегаохотник, что остров там у них какой-то, куда они мотаются временами…

– Остров?! – одно слово, сказанное Андреем, вмиг окрасило всё лицо Петро в бледный цвет. Он вздрогнул, потом вскочил с дивана и нервно шагнул к окну. – Охоту, говоришь, любит и остров есть? – эти две незначительные для Андрея детали настолько выбили Петро из колеи, что он непроизвольно для самого себя точно так же перешел с Андреем на «ты».

– Да вообще, блин, прикол, да? – рассмеялся он в трубку. – Рыбалка там еще понятно, да? Но охота! На кабана там или на лося, на кого она там охотится? Баба охотник! Это как мужик педикюраст, прикинь, да? Впрочем, у них там я так понял вся семья охотников.

Петро подошел к дивану и резко опустился на него. От напряжения, которое внезапно выросло в нем до запредельных величин, у него всё сковало в груди, и он ослабил галстук на шее. Картина всего произошедшего в тот день начала приобретать в его глазах теперь какую-то последовательную форму. Он вспомнил разговор дома у Михи неделю с небольшим назад. Тогда Диана рассказывала им про то, как накануне ходила с каким-то парнем, которого тоже звали Андрей в кафе на Марата. Потом Шабаич в их разговоре по этого Витю упомянул этого типа, Андрея, который вместо встречи с какой-то Дианой, загремел в больницу. Уже тогда что-то зазвонило в его голове, какой-то тонкий звук колокольчика, будто кто-то тогда уже дернул эту невидимую нить у него в голове. И вот теперь… это! Охота и остров! Сочетание этих двух слов как обухом ударило его по голове. Сколько он знал в своей жизни женщин, которые увлекались охотой? Одну! И звали ее…

– Диана! – произнес он громко вслух и голос его, будто вырвавшись откуда-то издалека, пробудил его от того затуманенного состояния, в котором пребывал неизвестно сколько времени. – Андрей?! – переспросил он, вспоминая, что разговор их всё еще не был закончен. Но Андрей не ответил. Петро отнял телефон от уха и увидел, что разговор с Андреем закончился уже давно. Но что-то новое было на дисплее телефона – значок входящего сообщения в том мессенджере, которым пользовался он для общения с Александром.

4.

Диана открыла глаза и несколько минут смотрела перед собой. Серый потолок над головой, свитая в углу и уже почерневшая от многих лет паутина. Несмотря на то что создатель ее, какой-то толстый лесной паук, уже давно канул в небытие, она как мина, валявшаяся со времен войны в лесу, всё еще несла в себе смертельную опасность для наивных и непрозорливых крылатых тварей. И одна из них, какая-то большая и, видимо, тупая муха, подтверждая учения старика Дарвина, жалобно жужжала и дергалась в ней, пытаясь выбраться, но паутина не сдавалась, с каждым движением всё больше и больше опутывая жертву.

Первые мгновения после пробуждения ей казалось, что она слышала крик. Вот только слышала она его во сне или наяву – этого она понять уже не могла. Крик этот был не громкий и не пронзительный, не такой, какой бывает в ужастиках, когда маньяк врывается в частное домовладение обыкновенной американской семьи и легким движением руки, на глазах у любящей жены и двух милых детишек, делит бензопилой напополам главу семейства, а резкий и короткий, как будто даже приглушенный.

Ее рука потянулась за телефоном. Было почти семь утра. Но почему отец не пришел будить ее? Неужели он тоже проспал? Она приподнялась и боль, сильными пульсирующими ударами, заколотила ее по голове. Она особо не удивилась, уж слишком хорошо они посидели вчера вечером за столом. Она схватила сумку и начала копаться в ней, но там был только аспирин. Но это было лучше, чем ничего, и она с жадностью заглотила несколько таблеток. У ножки кровати стояла бутылка минеральной воды. Какой бы пьяной вчера вечером она ни была, но даже интоксицированному ее сознанию хватило прозорливости чтобы взять перед сном с собой в комнату эту бутылку и поставить ее рядом. Она запила таблетки, быстро оделась и поспешила выйти в коридор.

Запах смрада, который она поначалу приняла за запах сырости, резко ударил в нос, и она поморщилась. Видимо крыса или какой-то мелкий зверек умер где-то в доме и теперь лежал там и разлагался. Она подошла к комнате отца и хотела постучаться, но дверь была приоткрыта. Она толкнула ее и вошла. Отца в комнате уже не было. Не могли же они начать охоту без нее?

– Па-а-ап? – она снова вышла в коридор, прошла чуть дальше и остановилась у дверей большой комнаты, где остановился дядя Миша и его сыновья. Громкий в разнобой храп семейства намекал ей на то, что бодрствующих людей в этой комнате еще пока не было. Она протянула руку, чтобы постучать, но новый звук, похожий на плач или стон, вдруг долетел до нее откуда-то со стороны гостиной. – Па-ап? – повторила она и пошла туда, откуда этот звук долетал. Запах смрада становился всё сильнее и сильнее. Как и отцу, ей казалось, что причиной этому запаху могла быть неубранная со стола пища. Она прислонила рукав к носу, прошла еще несколько метров, повернула влево и вдруг… вскрикнула от неожиданности и испуга.

Отец, с каким-то бессмысленным выражением на лице сидел на полу, облокотившись на стену, и смотрел неподвижно перед собой. Рука его лежала на груди и сжимала пистолет. Целый ворох мыслей вмиг пронесся в голове у Дианы. К счастью, отец развеял ее беспокойства, по крайней мере частично, повернув к ней свое раскрасневшееся заплаканное лицо.

– Что… что случилось? – Диана бросилась к нему, уже не обращая внимание на боль в голове. Отец ничего ей не ответил. Он лишь молча перевел взгляд туда, куда смотрел до этого и громкое всхлипывание, то, что приняла она за крик при своем пробуждении, вырвалось из его груди. – Папа, что случилось? – она взяла его за шею и внимательно посмотрела в его влажные глаза. Только сейчас, в такой близи, поняла она, что он не просто бессмысленно смотрел перед собой, а что-то рассматривал, что-то, что таилось в темноте напротив. Осторожно, будто боясь, что там было что-то, что при резком ее движении могло броситься на нее и покусать, или даже растерзать, она повернулась туда и сама увидела всё то, на что смотрел отец. В небольшой кладовке, подсвечиваемое желтым светом электрической лампы, болтаясь на дувшем из щелей сквозняке, висело посиневшее и совершенно обнаженное тело дяди Мишы.

Всё то, что последовало за этой сценой, выглядело весьма хаотично. Диана завизжала как поросенок, в которого воткнули нож и бросилась прочь. Возможно, она хотела выбежать из дома, но по дороге нога ее зацепилась за стул, ее повело в сторону, и она с размаху влетела в накрытый скатертью стол, который стоял неубранным со вчерашнего вечера. Послышался звук бьющегося стекла, визг, крик, грохот и, наконец, тишина. То ли от падения, то ли от увиденного, она потеряла сознание. Александр бросил пистолет и поспешил ей на помощь. Вскоре в гостиную, в одних трусах, прибежали и оба брата. После вчерашнего их лица тоже были не первой свежести, но они смогли понять, что началось что-то необычное и захватили с собой карабины. Первым увидел тело отца Василий. Раздался крик, а за ним долгая и неописуемая словами сцена.

Александр спустился в подвал только после обеда. Дурной запах был и здесь, но это был уже запах другой – пота и мочи. С мрачным лицом он дернул выключатель и вошел в небольшую комнатку. Послышался лязг цепей, что-то поползло по полу и забилось в противоположный угол. Это был Андрей. Александр направил ему в лицо пистолет и сделал шаг в его сторону. Андрей хотел отодвинуться еще дальше, но спина уперлась в стену и двигаться дальше уже было некуда.

– Ты обещал отпустить меня! – проговорил он надрывающимся голосом. – Отпусти, а?

Александр не ответил ему на эту просьбу. Медленно он подошел к Андрею и, не отводя дуло револьвера от его лица, нагнулся и взял в руку тяжелую цепь. Он с силой дернул ее несколько раз, отчего Андрей жалобно заскулил и еще сильнее забился в угол. Цепь была целой и продолжала надежно держать пленника.

– Охота откладывается до завтрашнего утра, – произнес он мрачно, не вдаваясь совершенно ни в какие подробности. – Еще день у тебя есть. Не благодари меня.

– А кого?

– Мишу.

– Передайте ему спасибо, – робко заметил Андрей.

– Завтра ты сам ему всё это передашь.

Александр больше не говорил ничего. Произнеся эти слова, он развернулся, вышел из темного помещения, закрыл за собой старую гнилую дверь и двинулся в сторону лестницы, которая вела наверх.

Покойника в доме уже не было. Еще утром они осторожно сняли его с веревки и вынесли на крыльцо, предварительно накрыв нагое тело одеялом. Никто больше не плакал, но трагедия отпечаталась на лице каждого из членов семьи.

– Зачем он сделал это? – тихо спросил Вася, когда они вышли на улицу и мрачно встали вокруг этого полного еще вчера вечером жизни тела.

– Он не хотел этим больше заниматься и говорил, что хочет с этим покончить, – ответил ему Димон.

– Вот и покончил…

– Не всё здесь так просто. Выводы будем делать тогда, когда во всем разберемся, – прервал начавшийся между братьями разговор Александр. – Миха не был тем, кто мог бы сам с собой такое сделать.

– Если не он, то кто? – этот вопрос задала уже Диана.

– Накрывай! – Александр дал команду Васе и тот поспешно накрыл с головой тело отца. – Это мы еще выясним. Но я знал его лучше всех вас и, – он показал рукой на одеяло, под которым проступали очертания подбородка покойного, – это сам с собой он сделать не мог, это я вам отвечаю!

– Он не хотел заниматься этим, дядь Саша, – прежним мрачным голосом заметил Димон, – он говорил тебе это вчера. Он просто хотел это всё закончить, но ты ему просто не дал!

– Закончить? Так?! – Александр сделал несколько шагов в сторону братьев. Вид его была настолько грозный, что Вася невольно отшагнул назад. Димон же опустил глаза вниз, к сапогам, но не сдвинулся ни на сантиметр. – В нашей семье есть определенные традиции, которые мы соблюдаем и будем соблюдать! И мы не будем их ломать только из-за того, что кто-то чего-то не хочет. Но это так, это отступление. Теперь о Михе. Ты действительно думаешь, что он сам с собой это сделал?! Пойдем! – Александр схватил Димона за куртку и потащил его обратно в дом. Вася так же поспешил за ними. Диана хотела остаться на чистом воздухе, но лежавший рядом под одеялом покойник заставил ее передумать и она пошла внутрь за всеми остальными.

– Вот где он висел! На этой вот самой балке! – Александр подвел брата к двери в кладовку и отпустил его куртку. – Расскажи мне, как мог он повеситься здесь, если под ним даже стула не было?

– Может подтянулся?.. – как-то робко предположил Вася.

– Подтянулся? – Александр вдруг засмеялся. То был смех короткий и неестественный. – Подтянулся, говоришь! Сколько он весил килограммов – сто десять, сто двадцать? Он не мог подтянутся ни разу даже когда ему было пятнадцать лет и когда он весил в три раза меньше. Он не то что подтянутся, он на крыльцо своего дома без отдышки подняться не мог.

– Да, это правда, – подтвердил Димон.

– Конечно правда, твою мать! Последние двадцать лет своей жизни он не занимался больше ничем, кроме просмотра телевизора и пожиранием всякой дряни, вроде чипсов и говнобургеров из Макдака. Его любимая фраза была: «пузо должно быть такое, чтобы на него можно было поставить пивную кружку». И здесь он достиг прогресса, я вам скажу. Он гулять даже не ходил. Я в Испанию его каждый год звал, так он отказывался, ссылаясь на то, что далеко и жарко. Как такой человек мог подтянуться с петлей на шее, как ты говоришь?!

– Тогда что произошло? – спросила тихим голосом Диана.

– А не мог это сделать тот, кто в подвале сидит? – спросил Вася.

– Нет, – Александр покачал головой. – Я был у него недавно. Сидит. Цепи на месте.

– Но если это сделали не мы и не он, то это значит, что на острове кроме нас есть кто-то еще?!

– Вряд ли. Перед тем, как обнаружить Мишу, я выходил на улицу. Дверь была закрыта с этой стороны. Это единственная дверь в дом. Есть еще выход через подвал, но я и его проверил. Тоже закрыт изнутри. В дом не мог попасть никто со стороны, а если бы попал, то были бы видны следы взлома. Но их нет ни здесь, ни в подвале.

– Значит остается одно – это сделал кто-то из нас! – проговорил Димон и посмотрел на Александра. Этот взгляд Александру не понравился.

– Ты что хочешь сказать, а? – тот быстро подошел к нему и как котенка схватил его своей мощной рукой за шиворот, схватил с такой силой, что пуговица с рубашки Димона оторвалась и покатилась по неровному полу. – На кого ты намекаешь? Я это сделал со своим родным братом по-твоему, что ли?!

– Не знаю! Я этого не знаю! – огрызнулся Димон и с силой дернулся из рук Александра. Новые пуговицы посыпались на пол.

– Спокойней, давайте спокойней! – взмолилась Диана. – От того что мы сейчас перессоримся всем будет только хуже.

– Я ни с кем ссориться здесь не собираюсь. Просто когда какой-то щенок начинает обвинять меня…

– Папа! – окрикнула отца Диана. Александр махнул рукой, замолчал и отошел на несколько шагов в сторону, ближе к окну. Димон нервно поправил на себе рубашку.

– Единственный человек, которого я могу подозревать, сидит сейчас в подвале, – проговорила Диана.

– С этих цепей он никуда не денется, говорю тебе!

– Ты уверен в этом?

– Да! Я был там пол часа назад. Всё как вчера, только еще дерьмом стало вонять. Видимо совсем парню там не по себе.

– Если не он, то кто это мог сделать?!

Александр отошел от окна и снова вернулся к стоявшим рядом Диане, Васе и Димону.

– Этот вопрос остается открытым. Только вот еще одна вещь, которая никак не укладывается у меня в голове.

– Какая?

– Что с ним случилось? С телом, я имею ввиду. Сколько он провисел так?

– Часов шесть, не больше. Я помню, как ходил в туалет. Тогда он храпел на всю комнату. Было ближе к полуночи, чуть больше, может быть, – ответил Александру Вася.

– Шесть часов? Вы видели когда-нибудь мертвое тело? Оно начинает разлагаться только через день, а то и два после смерти… а Миша…

– Вчера была жаркая погода, в доме было жарко, может поэтому? – предположила Диана.

– Но не за шесть же часов! Даже еда, которую мы оставили вчера на столе, и та не испортилась.

– Мы не оставили еды, – тихо поправила его Диана.

– Может он съел какой-то яд, от которого тело его стало разлагаться на глазах? – спросил Димон.

– И что же он такое съел?! И, главное, зачем?

– Чтобы закончить всё это… дело!

– Да если бы он даже хотел покончить с собой, – Александр снова повысил голос, обращаясь в Димону, – поверь мне, он бы себе лучше пулю в голову пустил. Есть что-то от чего организм начинает гнить на глазах, поверь мне, совсем не в его стиле! Да и, как правило, если ты яд ешь какой-то, ты потом на балку вешаться уже не лезешь!

– Какие тогда версии? – снова спросила Диана. Но не никто ей ответил. Других версий не было пока ни у кого.

5.

Неожиданная смерть Миши внесла серьезные коррективы в планы семьи. Продолжать охоту на следующий день или нет было решено вывести на семейный совет. Александр считал, что да, что было бы глупо просто взять и бросить то, ради чего они приехали сюда и особенно то, во время подготовки к чему они потеряли одного из членов их семьи. «Мишу больше не вернуть, – аргументировал он, – но то, что мы начали, мы должны и закончить». Такого же мнения придерживалась и Диана. Он считала, что смерть дяди Мишы будет потрачена просто впустую, если охота будет остановлена. С ними был не согласен Димон. Он хотел закончить всё это раз и навсегда и как можно быстрее уехать с острова. Но не отпустить его на свободу «на все четыре стороны», как ехидно заметил ему Александр, а «прикончить его и всё!» Несмотря на всё давление со стороны Александра и больший его вес в семье, Димон оставался непреклонен. Эта старая традиция, по его словам, теперь должна закончиться. Вася же колебался, и это оставляло баланс голосов в подвешенном состоянии.

– Нельзя его отпускать, – говорил он, как-то нервно посматривая то на брата, то на Александра, – но а насчет охоты я не знаю… стоит ли продолжать?

– Да не стоит, конечно! Убьем его, заберем тело папы и поедем домой! – снова озвучивал свою позицию Димон.

– А то, что мы готовились к этому год, то что я искала этого придурка так долго, что отец твой погиб уже во время этой охоты?! Ничего тебя здесь не смущает? – спорила с ним Диана.

– Ему ничего это было не нужно. Он приехал сюда только ради дяди Саши. Он говорил мне это много раз. Ты сама слышала его вчера…

– Он был пьян!

– А по-другому он бы и не сказал этого. Он боялся вас как огня!

– И чем же мы его так напугали, милый мой?! Или, может, ты тоже трусишь? Оставайся в доме, мы сделаем всё без тебя! Нам только легче будет от этого!

– Хватит уже! – крикнул на обоих Александр. С минуты слушал он эти пререкания и, наконец, не выдержал. – Охота будет продолжаться! Так будет потому, что так сказал я! Раз начавшись, она не может просто так кончиться. Да и что с ним теперь делать?! Если мы просто убьем закованного в цепи человека, мы не будем охотниками, мы будем убийцами! Простыми маньяками, которые хватают людей и потом убивают их у себя где-то в подвале только потому, что что-то у них где-то там пошло не так!

– Открой глаза, дядь Саша. Мы и есть убийцы! И не важно, как мы делаем это!

– Ошибаешься, мой друг! Ты начинаешь говорить, как этот подонок в подвале. Может он тебе симпатичен, может таким же хочешь стать?! Мы не убийцы, мы охотники, которые вычищают эту землю от всякого мусора. И там в подвале сидит не человек, чтобы у тебя не было иллюзий. Там сидит животное, тупое и агрессивное, влияние которого на общество сводится к тому, чтобы только переносить заразу!

– Ну так грохнем его и всё!

– Убить безоружного, который сидит на привязи, проще простого. Но сам-то ты как себя будешь чувствовать после этого? Ведь это как раз и будет уже простым убийством и мы все просто запишем себя в один ряд с такими личностями, как Чикатило, как Джек Потрошитель, с простыми душевнобольными убийцами, которых миллионы на этой земле. Таким же хочешь стать?

– Мы такими были всегда и будем такими всегда, если всё это будем продолжать! Мы просто маскируем это под какие-то благие намерения, хотя, по сути-то, это всё одно и то же! – крикнул ему Димон.

– Нет, мальчик! Ошибаешься ты! Мы ходили на эту охоту еще задолго до того, как у тебя появилось в этой семье право голоса и ты стализрыгать из себя всякие бессмысленные мысли! Мораль у нас всегда была сильнее действий. Никто не называет убийцами тех, кто давит тараканов и травит крыс, никто не называет убийцами тех, кто убивает волков, которые нападают на скот или даже на людей! Никто! Наоборот, без них общество не может существовать нормально, по крайней мере общество цивилизованное, не скатившееся в своем развитии к уровню первобытного состояния. Убив его и всех тех, кто будет за ним, мы делаем для человечества только благо. Мы вычищаем из него заразу, которая без нас будет распространяться бесконтрольно! Уж если ты думаешь о благе самого человечества, то ты должен знать, что каждый день население Земли увеличивается на тысячи человек. Тысячи достойных, еще ничем не испорченных людей, которые могут стать композиторами, учеными, врачами, космонавтами, художниками и… одним словом стать кем угодно. Каждый из этих новорожденных может принести этому обществу такую пользу, которую миллионы таких никчемных тварей как он, претендующие на те же конечные ресурсы, не смогут принести все вместе за всю свою жизнь! Понимаешь, что я тебе донести пытаюсь или нет?!

– С трудом.

– А ты хотя бы попытайся понять!

С минуту Димон молчал. Александр рассматривал его нахмурившееся лицо, на котором ходили желваки. Было видно, что он что-то усиленно обдумывал. «Останется, как пить дать останется», – думал Александр, но здесь он ошибся. Подумав несколько минут, Димон вдруг поднял на него свой взгляд, в котором читалась какая-то баранья решимость и твердым голосом заявил:

– Нет, дядя Саша, не интересно мне всё это. Я занимался этим только ради папы. Теперь папы нет и смысла заниматься этим теперь тоже нет. У меня другие интересы в этой жизни и проживать ее так как хотите вы, у меня нет никакого желания. Делайте то, что хотите, поступайте так, как хотите, а я еду домой, ваша охота для меня закончена, – с этими словами он встал из-за стола и пошел к двери. Но не дойдя до нее пару шагов он остановился и повернулся к сидевшему по-прежнему за столом брату. – Со мной?!..

– Дура-а-ак, остановись!!! – взревел вдруг Александр, окончательно потерявший самообладание. – Подумай как следует перед тем, как переступишь порог этой комнаты! Если ты уедешь, обратно ты уже не вернешься! Моим родственником ты уже не будешь, я оставлю тебя ни с чем!..

– Ни с чем?! – Димон вдруг резко двинулся к Александру. Тот явно не ожидал такого и откинулся на спинку стула, на всякий случай поднимая руки ближе к лицу. – Отец говорил мне про тебя! Он говорил мне про то… – Димон замялся, видимо думая продолжать дальше или нет.

– И про что же он тебе говорил? – спросил Александр и лицо его исказилось в какую-то глумливую гримасу.

– Каким… ты можешь быть! – наконец выдавил из себя Димон и говорить дальше ему стало уже легче, последовавшие слова потекли сами собой. – Ты думаешь ты сам всё это нажил?! Всё, что есть у тебя сейчас, твоя эта вилла в Испании, твоя эта жена за миллион баксов, тачки… Ты был бы никем, если бы не другие. Ты сигаретами в свое время в ларьке банчил в тренировочных штанах, ты бы и сейчас там стоял, если бы не… не этот… которого ты убил…

– Не кто?.. – с особым злорадством переспросил Александр, он догадывался о ком говорил племянник.

– Не Евстигнеев! Ведь ты и друга даже своего убил! Только не говори мне, пожалуйста, что замочил его потому, что он там вредитель какой-то или крыса. Потому что крыса в этом доме одна и крыса эта…

Но Димон не договорил. Александр резко вскочил на ноги. Пистолет, на котором он держал руку всё это время, теперь направился прямо в лицо Димону. В одно мгновение лицо его изменилось, глаза налились кровью и нижняя губа задрожала. Казалось, что выстрел мог раздаться уже в любое мгновение.

– Папа, папа, прошу тебя! – закричала Диана. Она было бросилась к нему, но он остановил ее рукой. Вторая рука неподвижно продолжала держать револьвер, черное дуло которого целило Димону аккурат меж бровей.

– Еще одно слово… хоть… одно… маленькое слово… и послушай меня сюда, подонок, я не посмотрю, что между нами есть какая-то родственная связь, я нажму на курок и твоя башка, набитая всем этим дерьмом, разлетится на куски!

Димон, видя то состояние, в котором был его дядя, медленно попятился назад. Но тот остановил его новым криком:

– Стоять! Решил строить из себя мачо, так стой до конца и не бегай теперь с поджатым хвостом, как побитая сучка! Уговаривать тебя я больше не стану. Хочешь валить – вали! Наоборот, теперь у меня уже нет ни малейшего желания видеть твою физиономию рядом с собой ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо еще. Сейчас ты молча… молча, понял? – крикнул он так громко, что в старом сервизе забренчали рюмки и бокалы, – выйдешь из дома, возьмешь свою лодку и свалишь с этого острова раз и навсегда. Понял меня?!

Димон звучно сглотнул слюну и утвердительно кивнул головой. Александр перевел свой взгляд на Васю.

– А ты чего?! С ним или с нами? – тем же голосом крикнул он второму брату. Но вместо ответа Вася пробормотал что-то настолько неразборчивое, что никто не понял совершенно ничего из того, что он сказал. Александр сначала хотел было переспросить, но по виду парня понял, что это не будет иметь смысла. – Брательника недоразвитого своего тоже забери и катитесь оба на все четыре стороны! В семье не без уродов, как говорится. Миша был хорошим человеком. Но… черт бы его побрал, будь он сейчас здесь и живой, снял бы я с него сейчас портки и отодрал бы его толстую задницу ремнем так, как отец ему не отдирал в детстве. За ваше хорошее воспитание. За то, что сделал из вас не мужиков, а дрисню. Не вам продолжать семейные традиции. Живите так, как хотите, делайте то, что хотите, но сюда вам больше не дорога! Иди! – прикрикнул Александр на Васю, который в нерешительности глядел на брата, будто ожидая от него какой-то команды. – Идите оба, – заключил Александр уже тише, – и больше не возвращайтесь!

После этих слов Вася быстро подошел к Димону и встал за его спиной. Александр медленно опустил вниз пистолет, но убирать его в кобуру он не стал, а продолжал крепко сжимать в руке. Димон повернулся, взял Васю за плечо и толкнул его в сторону двери, он хотел шагнуть сразу за ним, но Александр снова остановил его, в этот раз в самых уже дверях.

– Подожди!

Он остановился и развернулся.

– Насчет Евстигнеева. Чтобы в твоей дурной башке не было иллюзий. Отбросом он не был, и крысой он тоже, конечно, не был. Но он предал меня, а хуже предателя, верь мне, не может быть никого. Да, мы были с ним друзьями, не разлей вода были. Мы вместе с ним всё это начинали, но однажды…

В этот момент где-то в другой части дома громко заскрипела доска и голос Александра резко прервался.

– Что это?! – Диана вздрогнула, в ее напряженном взгляде был страх. Слышал этот странный звук и Димон с Васей.

– Ветер это, не бойся. Да… если даже и не ветер, – проговорил Александр как-то задумчиво, – мертвых бояться не стоит. Живые – вот кто опасен. Уж мне-то вы можете в этом вопросе поверить.

Он поднялся со стула и медленно подошел к Димону. Тот не смотрел на него уже прежним соколом и почтительно опустил вниз глаза. В лице Александра так же не было злости, лишь только усталость.

– Точно решил? Уезжаешь? – спросил он его в последний раз.

– Точно уезжаю, – ответил Димон тихо, но решительно. Глаза его продолжали смотреть вниз, на ботинки.

– Тогда удачи, – Александр не спеша достал из кармана связку ключей и снял с нее один. Это был ключ от сарая, где хранили они лодки, – но вы должны понимать, пацаны, что если вы сейчас уйдете – дороги сюда у вас уже больше не будет.

Димон понимающе кивнул головой и повернулся к двери. Александр оставался неподвижен. Через пару мгновений оба брата покинули дом и пошли к сараю, где лежали под замком не лодки. Было слышно, как тихо лязгнул засов и заскрипели проржавевшие петли двери. Александр вернулся к столу и присел на стул рядом с Дианой.

– Ты знаешь, временами я тоже думаю о том…

Но рассказать Диане то, о чем он думает временами, он не успел. В этот момент за дверью послышались крик, топот и через несколько секунд на пороге появился Вася. По лицу его было сразу понятно, что произошло что-то не ладное.

– Лодки, дядь Саша!.. – крикнул он, надрываясь. – Кто-то разрезал все наши лодки!..

6.

Синоптики все-таки оказались не правы, и теплая погода продержалась в регионе меньше недели. Через пару дней снова задули холодные порывистые ветра, небо затянулось серыми распухшими облаками и крупный дождь забарабанил по крыше дома напротив. Крики резвящихся за окном детей замолкли и лишь промокшие насквозь вороны громко каркали с веток росшей под окнами липы. Петро не любил ворон. В их крике было что-то траурное, что-то по-кладбищенски мрачное, что трогало его натянутые нервы, особенно сейчас.

– Да заткнитесь вы уже! – он подошел к окну и потянул за ручку. Окно захлопнулось и наступила тишина, которую нарушало лишь жужжание мухи у окна и тиканье часов. Он вернулся к столу и осторожно опустился на стул. Осторожно потому, что чувствовал слабость в ногах. И хоть до вечера еще было далеко, те несколько бокалов виски, которые осушил он в обед, давали о себе знать. Впрочем, не пить сегодня он не мог. Теперь это не было простой прихотью, теперь это было необходимостью. Лекарством, которое могло бы успокоить его натянутые в тонкую струну нервы и дать ему хотя бы незначительную передышку от мыслей, которые как эти мокрые шумные вороны, прыгали и каркали в его душе.

По его представлениям, охота должна была уже закончиться и Александр должен был быть уже дома. Но прошло уже несколько дней, а от Александра по-прежнему не было никакой информации. В самый день охоты Петро, испытывая какое-то тревожное предчувствие после всех этих разговоров со стариком, отправил ему лаконичное «у тебя все хорошо?». Александр ответил ему через пару часов коротким «Охота началась. Найти меня не пытайся. Я сам тебя найду». Через несколько дней Петро отправил ему еще несколько сообщений, каждое из которых было примерно такого же содержания, как и первое, но ответа от Александра уже не было.

Петро сел за стол, взял телефон и в очередной раз прочитал это последнее сообщение. «Охота началась. Найти меня не пытайся. Я сам тебя найду». Он читал его уже множество раз. Но так и не мог понять до конца. Что именно имел он ввиду? Зачем ему пытаться найти его, если он и так знал, где он был? И что это такое «я сам тебя найду». Будто он прятался где-то, будто ждал его на какой-то конспирологической квартире в духе каких-то борцов за либеральные ценности начала прошлого века. А может это какое-то завуалированное послание ему? Может в этих словах был шифр? Может Александр хотел донести до него что-то, что мог бы понять только он?! Но он явно не понимал этого, сколько бы ни смотрел на дисплей своего телефона, и чувство этого пассивного бессилия пожирало его изнутри с каждым проходившим часом всё больше и больше.

Он снова набрал его номер и снова привычное «выключен или вне зоны действия сети…» послышалось из динамика. Он сбросил вызов, зашел в мессенджер и посмотрел на последние отправленные сообщения. Их было четыре. Но ни на одно из них он не получил ответа. Ни одно из них не было даже прочитано. Он снова попытался дозвониться до Миши, потом и Дианы. Он даже набрал по очереди телефоны каждого из двух сыновей Миши. Но результат был прежним. Никаким. Семья молчала. Еще пару дней назад он успокаивал себя тем, что произошел какой-то сбой оборудования на сотовой вышке, что дождь или ветер вывели из строя единственный на десятки километров вокруг передатчик, но звонок нужным людям лишил его и этой надежды. «Все телефонные вышки в данном районе работают в штатном режиме», – Шабаич переслал ему сообщение от оператора сотовой связи, сообщение, которое почти полностью убило его последнюю надежду на пресловутый технический фактор.

– Но может нет, может они действительно охотятся, может им еще надо время? – говорил он себе вслух, – может охота затянулась чуть больше обычного? – но взгляд на календарь разбивал вдребезги и эти слабые надежды. Их охота продолжалась уже четвертый день. Такого не было еще никогда, да такого и не могло быть. Конечно была вероятность того, что они, закончив охоту, решили немного отдохнуть в тишине на природе, но он слышал как лупил дождь по крыше дома, видел ветви деревьев, гнувшиеся от ветра на фоне серого, беспросветного неба, и эти последние его надежды таяли в пузырях дождя как тает последний зимний снег под первым апрельским дождем.

– А может он уже в Испании?! – мысль эта пришла к Петро так внезапно, что он даже остановился посреди комнаты. Он удивился, почему не думал об этом раньше. – Но нет, он бы позвонил… точно бы позвонил, если, конечно… – холод пробежался у него по спине и он докончил тихо, еле слышно, – если, конечно, он не был вынужден покинуть страну быстро и тихо. Но времени прошло уже достаточно, он нашел бы способ дать о себе знать, он умный, он что-нибудь бы придумал!

Петро быстро подошел к компьютеру и залез в свою электронную почту. Может там было что-то? Может он просто не мог воспользоваться телефоном? Но из непрочитанных там было только сообщение из его автоцентра, предлагающего какую-то скидку и сообщение от нигерийского генерала, с прискорбием информирующее его о том, что его дедушка Qweku Afanasiev скончался в одной из больниц африканской страны, оставив ему многомиллионное наследство, и что ему надо только сообщить номер своей карты и код безопасности для того, чтобы эти деньги ему перевели. Больше интересных сообщений в его почтовом ящике не было.

Но может не успел? Может просто не мог? Может он действительно давно в Испании? Был один способ узнать это – позвонить Кати и спросить у нее, приехал он или нет. Но проблема была в том, что он не знал ее телефона и не имел ни малейшего представления о том, где можно было его найти. Он видел эту девушку всего два раза в своей жизни, последний на свадьбе и контакты между ними были сведены к формальному привету, который он передавал ей через Александра каждый раз, когда тот уезжал к себе за границу.

– Домашний телефон! – проговорил он вслух после нескольких минут раздумья. Он вспомнил, что когда он первый раз приезжал к Александру в гости несколько лет назад, он скинул ему полный адрес и телефон на случай, если не получится дозвониться в роуминге до мобильного. После нескольких минут поиска он нашел в архивной папке это сообщение и да, внизу, с кодом Испании, был указан телефон их нового заграничного поместья.

Цифра за цифрой он осторожно перенес его на дисплей телефона, внимательно проверил длинный номер с международным кодом и нажал на кнопку вызова. В его руках чувствовалось напряжение и пальцы нервно барабанили подушечками по поверхности стола. Гудки продолжались минуту, потом вторую. Никто не подходил, никто не брал телефон. Петро уже хотел сбросить вызов, но вдруг что-то щелкнуло по ту сторону трубки и грубоватый женский голос проговорил:

– ¡Hola! ³⁸

Петро поморщился, будто проглотил что-то горькое. То, чего он так боялся! Вместо Кати телефон взял кто-то из местных и теперь ему с его знанием иностранных языков надо будет каким-то образом объяснить, что ему нужно.

– Хола! Кати… э-э-э… ту телефон…

– ¿Desculpe? ³⁹

– Вот твою мать! – вырвалось у него с досадой. Общаться с иностранцами всегда было для него чем-то крайне мучительным. При всей своей образованности и общем уровне развития, у него не было ни малейшей способности к языкам. Он знал какие-то слова, помнил со школьной скамьи какие-то выражения, но все эти его познания не ушли далеко от первых глав учебника «Бонка».

– Лисэн! Нид… Кати к телефону! Андестэнд?

Повисла пауза. Видимо находившийся по ту сторону телефона собеседник столкнулся точно с таким же языковым барьером.

– Señor, no le puedo entender… ⁴⁰

– Инглиш. Ду ю спик инглиш?

– Yes… un poco. ⁴¹

– Кати к телефону… Плиз…

– Señor, Katarina no está en casa now… está en el extranjero ahora, en Rusia. ⁴²

– Чё? – Петро не понял ничего, кроме Katarina и Rusia. – Репит, плиз. Вот?

– Como se dice… she is… ahm-m-m en Russia now. Two days before, en el avión… ⁴³

– Ин Раша нау? Ин Раша, говоришь? – Петро был уверен, что он понял что-то не так. Но голос на том конце подтвердил ему, что он действительно не ослышался:

– Si, señor! Two days before en el avión a Russia. ⁴⁴

На смеси русского и ломанного английского языка, Петро спросил женщину не путает ли она ничего и куда именно в России полетела Кати, но получил в ответ такую тираду на совершенно непонятном для себя языке, что поморщился и, не прощаясь, бросил телефон.

– Что за херня, – он снова поднялся и начал быстро ходить взад-вперед по комнате. – Ее родители теперь почти всё время проводят за границей. Здесь же, в России, у нее есть только какая-то тетка в Тюмени. Да и… – он вдруг остановился, вспоминая, как Александр говорил ему про то, что Кати напрашивалась поехать с ним сюда, но каждый раз он останавливал ее. Но зачем она поехала, может она хотела сделать ему сюрприз?.. – если, конечно, – продолжал он вслух, – если, конечно, он сам не позвонил ей и не пригласил ее приехать. Но он не мог этого сделать! Ведь он мне сам об этом говорил!

Часы пробили шесть вечера, когда он спустился на первый этаж к холодильнику и достал оттуда новую бутылку виски. Он налил себе четверть бокала и тут же осушил содержимое до дна. Виски обожгло горло, и он поморщился. Но эту боль он предпочитал боли головной от нервного напряжения.

– Разгребу это дерьмо и съезжую куда-нибудь отдохнуть, надо будет расслабиться. Но это потом… сейчас Кати! – он начал вспоминать тех, кто мог бы помочь ему в этом поиске, но в голову не лезло ничего. Тогда он взял старую телефонную книгу, лежавшую на тумбочке, и начал листать страницы, пытаясь найти из большого списка имен и телефонов один, нужный ему. Он нашел трех человек, которых уже не было в живых, нашел несколько тех, кто еще вроде как был жив, но кому бы он уже ни при каких обстоятельствах не позвонил бы. Через несколько минут он, наконец, нашел имя того, кто мог бы быть ему полезен – «Рябченко Гена (Пулково)». В свое время он хорошо помог этому парню, и этот парень был у него в долгу. Но прошло столько времени. Работал ли еще Гена в аэропорту? Да и вообще, был ли Гена еще жив?

Он взял книгу, взял снова наполненный бокал и быстро пошел наверх, в свой кабинет. Алкоголь приятно растекался внутри и появились позывы ко сну. Но спать он сейчас не мог. Он должен был добраться до сути происходящего, и чем быстрее он сделает это, тем будет лучше для него, для них всех. Он сел за компьютер и вбил в поисковике «Рябченко Геннадий. Пулково». Первая же ссылка дала ему понять, что Гена был не только жив, но и очень неплохо себя чувствовал. Новость от начала года говорила о том, что он стал начальником службы безопасности аэропорта. Человек, занимавший такую должность, должен был обладать всей необходимой ему информацией. Он набрал номер, но автоматический голос на другом конце сообщил, что такого телефона не существует. Видимо в Пулково уже давно поменялись все телефоны. Тогда он набрал в поисковике «служба безопасности Пулково. Контакты» и нашел их общий телефон. Он набрал его и у девушки, снявшей телефон, попросил перевести звонок на Геннадия Рябченко. Через несколько минут уже скрипучий, но всё еще узнаваемый голос его старого знакомого сухо проговорил «Рябченко. Слушаю.»

Информация, которую получил он в ответном звонке через час с небольшим удивила и одновременно напугала его.

– Женщина с таким именем и фамилией действительно прибыла в Санкт-Петербург рейсом из Барселоны два дня назад. Она была не одна, с ней было двое детей. Территорию аэропорта через основные ворота она не покидала.

– С ней были дети?! – Петро приподнялся со стула, на котором сидел, но не начал по своей всегдашней привычке ходить взад и вперед по комнате. Новость эта настолько его удивила, что он буквально застыл на месте, лишь губы его продолжали слабо шевелиться. – Говоришь, дети с ней были?!

– Да, двое детей. Платон и Яков. Однако странные имена нынче дают детям, – в трубке послышался сиплый смех, но Петро не поддержал его. Ему сейчас было не до смеха.

– Ты уверен в этом?

– Обижаешь, это моя работа.

– Но зачем она прилетела сюда? – вырвалось у Петро то, что безостановочно крутилось у него в голове.

– Не могу знать. К мыслям людей у нас пока доступа нет.

– Подожди! – Петро только сейчас понял то, что сказал ему Гена минутой ранее. – Ты говоришь, территорию аэропорта она не покидала. Она что, сидит там у вас до сих пор?

– Нет, я не сказал, что она не покинула аэропорт, – Гена замолчал на несколько секунд. Петро казалось, что он молчит потому, что обдумывает что-то, но через мгновение он услышал, как тот сделал долгую глубокую затяжку и выдохнул из себя через секунду дым. – Я сказал, что она не покидала пределы аэропорта через основные ворота. Это значит, что она прошла таможенный контроль и пересела на какой-то другой рейс. Внутренний.

– В Тюмень?

– Этого я не могу тебе сказать. Этого я не узнавал.

– Сможешь узнать?

– Я могу всё, – спокойно, снова затягиваясь, ответил ему Гена. – Но что у тебя там с ней? Любовь? Она, Пётр, тебе на тридцать лет моложе. Поимей уже совесть, наконец.

«Эта жена Александра», – хотел было ответить ему Петро, но вовремя одумался и промолчал. Пока он не хотел называть его имени. Чтобы не происходило с ним сейчас там, вмешивать во всю эту историю Александра он хотел лишь только в самом крайнем случае.

– Все-то ты понимаешь, старый хрыч, – не без усилия захихикал он. – Узнай, Гена, буду должен.

– Будешь должен, – спокойно ответил ему Гена. – Встретимся – пиво мне поставишь, посмотрю на тебя, хоть. Сейчас схожу в соседний кабинет, загляну в базу и дам тебе знать, не вешай!

В телефоне послышались его шаги и скрип двери. Через несколько минут дверь снова скрипнула, снова посылались шаги и шуршание в трубке.

– Ну что, узнал?! – голос Петро в трубке звучал уже выше и нервознее. В нем было что-то напоминающее пациента, который прошел обследование на серьезное заболевание и только что вошел в кабинет к доктору узнать о результатах.

– Твоя эта девушка вместе с этими двумя детьми через три часа после приземления из Барселоны вылетели из аэропорта на частном гидросамолете.

– Куда?!

– В назначении числится просто «Республика Карелия». Куда там именно я не знаю, но судя по тому, что они вылетели на амфибии, летели они явно не в Петрозаводск, а куда-то где нет аэродрома, но есть вода… Скорее всего на какой-нибудь остров, в Карелии их навалом.

– На остров?! – еле слышно проговорил Петро.

– Я запросил наших, сейчас найдут компанию, кто фрахтовал самолет и телефон пилота. Скину тебе СМСкой. Если нужны подробности – спросишь у него сам. Скажешь, что от меня, если мало ли говорить не захочет. И жду от тебя приглашения на пиво. Помнишь, этот кабак на Ваське, недалеко от военной академии? Как он назывался-то. «Окоп» что ли?..

Но Петро не помнил, вернее он его уже не слышал. Информация о том, что Кати прилетела в Россию и сразу полетела на остров, на тот, мать его остров, на который Александр не приглашал никого, кроме тех, кто был там сейчас, спутала вмиг все его мысли. Его ноги ослабли и он медленно опустился на стул. В телефоне, который он продолжал держать у уха, всё еще можно было слышать рассуждения Гены о старых временах, о кабаках, о том, как молоды они когда-то были, какие дела вместе проворачивали. Но всё это проходило мимо ушей Петро. Его уже не было в этой комнате, он был уже где-то там, за сотни километров отсюда, на острове, где несколько дней назад собралась каким-то непонятным образом вся большая семья Александра.

7.

Александр не поверил тому, что сказал ему Вася. Он с силой оттолкнул его в сторону и быстро двинулся к сараю. Кто это мог сделать и, главное, как? Взломать дверь, причем сделать это так, чтобы не услышал никто в доме, было крайне непростой задачей, если только, конечно, дверь действительно взламывали. Ну а по-другому ведь туда попасть было невозможно! Ведь он собственноручно закрыл тогда на ключ дверь сарая и лишь несколько минут назад он вытащил этот ключ и отдал отъезжавшим.

– Обе порезаны – и наша, и ваша, – угрюмо сказал Димон, когда Александр подошел к двери.

– Может о камень, когда вытаскивали?

Но одного беглого взгляда на всё это оказалось достаточным, чтобы понять, что виной произошедшему был явно не камень и не какое-то другое случайное стечение обстоятельств. На полусгнившем бревенчатом полу, в самом углу сарая, лежала куча порезанной на куски резины. Лодки не просто были проколоты, они были именно разрезаны, причем разрезаны тщательно, без особой спешки, будто тот, кто всё это делал, делал это, во-первых, с каким-то особым удовольствием, и, во-вторых, совершенно не беспокоясь о том, что кто-то его мог за этим занятием застать.

Александр сделал несколько осторожных шагов вперед. Его рука лежала на ручке револьвера, его взгляд рыскал по пустому темному помещению. Там не было ничего необычного, всё тот же проржавевший садовый инструмент на стенах, всё те же стоявшие в углу моторы, да эти куски резины, которые еще вчера вечером были их лодками.

– Ну и кто это сделал? – процедил он, наконец, сквозь зубы.

– Вопрос не ко мне, – ответил Димон.

– А к кому?

– К тому, кто это сделал!

Александр медленно прошелся в полумраке по всему периметру сарая. Там не было ничего странного. За исключением лодок всё было так, как несколькими днями ранее, когда они заносили их сюда. Он вышел из сарая и осмотрел дверь. Большой серебристый замок всё еще висел на массивной металлической планке, закрывавшую намертво дверь.

– Замок был закрыт?

– Да.

Александр снял его и внимательно осмотрел. Замок был новым и на нем не было никаких следов от повреждений. Тот кто сумел открыть его имел либо превосходные навыки работы отмычкой, либо у него был ключ.

– Где ключ?

Вася подбежал к Александру и послушно отдал ему ключ. Тот взял его, пристроил к замочной скважине и слабо надавил. Ключ с легкостью вошел внутрь. Александр защелкнул замок, подождал несколько секунд и повернул ключ в обратную сторону. С легким щелчком он открылся. Это подтвердило его прежние предположения – внутри механизм замка так же оставался неповрежденным. А значит замок не был сломан.

– Кто сделал это, дядь Саш? – спросил его Вася и в этот раз в голосе его уже слышался страх. Александр не ответил ему. Все так же держа руку на ручке револьвера, он обошел вокруг сарая, пытаясь обнаружить какие-то повреждения. Но повреждений не было, по крайней мере, он не увидел ничего необычного.

– Пап, что происходит? – озираясь, к ним подошла Диана.

– Вот это я как раз и пытаюсь понять.

– Может здесь действительно есть еще кто-то, кроме нас? – тихо спросил его Вася.

Александр пристально посмотрел на него и вдруг лицо его исказилось в усмешке.

– Ну давай мы с тобой попробуем рассудить логически – либо я эти лодки порезал, либо вы, либо они сами тут друг на друга набросились, пока все спали, и на ленты друг друга пошинковали, либо… либо этот сделал кто-то другой. Выбирай, гений, какой из этих вариантов тебе больше всего нравится?!

– Ну… к-к-то-то другой это сделал, наверное…

– Ну… если… к-к-к-к-кто-то другой это сделал… – Александр передразнил его с особой злобой в голосе, – то не кажется ли тебе, что здесь кроме нас действительно кто-то есть?!

– Кажется… наверное…

– Молодец, умный мальчик! С твоими мозгами тебе надо в клуб Менса записаться, если выберемся отсюда живыми, конечно!

– Пап! – Диану пугал сарказм отца. – Давай без шуток. Мне страшно…

– А ты тоже не реви тут! – с каким-то озлоблением перекинулся Александр уже на нее. – Такие проблемы не решаются слезами и трясущимися рученками. Если здесь кроме нас действительно кто-то и есть, то эти все слезы твои и страх это как раз то, что ему и надо! Всё это ему по кайфу, он ради этого здесь всё это и устроил. Но этот фетишист, мать его, должен понимать одну вещь! – последние слова Александр сказал уже очень громко, почти прокричал. Они явно были произнесены не для тех, кто стоял рядом с ним. – Он должен знать то, что тот, кто заставит нас плакать, сам эти свои слезы потом будет хавать! Он будет бегать тут с поджатым хвостом и обгаженными штанами от меня по всему острову, он будет в крови валяться у меня в ногах, прося меня, чтобы я отпустил его из этого мира как можно быстрее! Но я не отпущу! Не-е-ет! Тот, кто захочет играть со мной в такие игры, закончит эту жизнь очень… я бы так сказал интересно…

– Ты бы лучше рассказал, дядя Саша, – тихо заметил ему Димон, – что мы теперь делать будем. Лодок у нас нет, продовольствия осталось на пару дней всего лишь. Мобильник не ловит, по крайней мере у меня не ловит.

– И у меня, – подтвердила слова Димона Диана.

– Как что?! А ты же со своим брательником на берег поплывешь, на тот… к машинам…

– Но ведь лодки…

– А ты без них поплывешь! Пару бревен вон срубишь, задницу свою на них положишь и в путь дорогу, всё как в старые времена! Тебе мотор, наверное, даже не нужен будет, язык у тебя нормально подвешен, похлеще любого винта по воде лупить будет!

Димон не ответил ему ничего на эту реплику. Он стоял неподвижно и смотрел в одну точку перед собой. Александр продолжал с той же желчью в голосе:

– Не хочешь, да?! Неудобно на плоту-то, занозу себе можно в задницу вогнать, да? Да и не безопасно это. Губами-то здесь своими шевелить гораздо проще будет. Или не прав я, а?! – Александр выждал небольшую паузу, давая Димону возможность сказать что-то в свое оправдание, но Димон уже отвечать не решался и Александр снова продолжил, в этот раз голос его уже был серьезнее. – Батьки твоего больше нет, твоя жизнь с твоими розовыми фантазиями осталась позади. Теперь ты взрослый человек, Димон, теперь ты сам за себя. Ты и этот твой… – он, было, хотел сказать что-то, что, вероятно, могло оскорбить Васю, но не сказал, а лишь недовольно покачал головой, – …твой брательник остались одни в этом мире. Совершенно одни во всем суровом нашем наполненном разными гандонами мире, понимаете?

– У… у нас есть друзья, – тихо, еле слышно, выдавил из себя Вася. Он почти сразу пожалел о том, что сказал это, так как реакция Александра не заставила себя долго ждать:

– Ах, друзья у тебя есть, говоришь?! И что, много их друзей-то? Один, два, сколько их у тебя?!

– М-много! – Вася запинался. Когда он сильно нервничал, речь его сбивалась и он начинал заикаться.

– Много… говоришь… Друзья нормальные там, веселые, да? Пивка там попить вечером, в баньку там раз в неделю сходить. Может по девочкам… или… по мальчикам вместе?

Вася не отвечал. Точно так же как и Димон он смотрел куда-то в одну точку перед собой и, казалось, старался даже не дышать. Только в отличие от Димона, который все же, время от времени, приподнимал глаза и бросал взгляд на дядю, Вася не решался делать даже этого.

– Нет у вас друзей, дорогие мои, настоящих друзей нет! Никогда не было и не будет никогда. Почему не будет? Да потому что нормально дружбы, так, чтобы до гроба, не бывает вообще в принципе! Та дружба, которая была когда-то там у кого-то там, фронтовая дружба из книжек Хемингуэя или советских фильмов, это всё бред и чушь! Дружба это иллюзия, образ вбитый кем-то кому-то в голову! Она может выглядеть прочно со стороны, но… но мне-то уж поверьте – это всё иллюзия, любая дружба, доберись она до первого серьезного столкновения интересов, разбивается как ледышка, брошенная на асфальт. Каким бы хорошим друг не был – он продаст тебя и глазом не моргнет. И вопрос здесь не в преданности, а только в цене. Предложи хорошему другу продать тебя за сто баксов – откажется. Двести предложишь – ну, пару секунд-то уж подумает. Тысячу предложишь – долго будет думать. Миллион предложишь – продаст вмиг и в засос тебя еще чмокнет. Мол, спасибо, друг, за то, что ты был! Дружба остается дружбой лишь до первого серьезного испытания. Искушения даже, не испытания. Мне верить можете в этом вопросе. Сколько я в своей жизни таких друзей имел… и они, друзья эти, сколько раз меня имели!.. Запомните главное в этой жизни! Простая истина – даже самый, казалось бы, верный друг, который стоит напротив тебя с пушкой в одной руке и мешком бабок в другой, никогда не отдаст тебе мешок. Никогда! Если, конечно, бабки там настоящие. И дело не в вас и не в друге. Дело в самой этой жизни!

– Всё у тебя как-то мрачно, дядя Саша, – не поднимая головы, тихо, почти шепотом, проговорил Димон. – Не умеешь ты людям доверять.

– А у тебя зато всё радужно, друг, не жизнь, а сплошной гей-парад! Вот только жизнь-то я побольше тебя повидал, дорогой мой, и понюхал ее побольше твоего. Друзей у меня много было, да осталось их мало. Но, конечно, от части и ты здесь прав. Пивка попить с такими друзьями можно, да вот спину свою подставлять не каждому стоит. Семья – вот это другое дело. Семья гораздо крепче дружбы. Она не продаст тебя за деньги. Семья дается тебе с самого рождения и до самой твоей смерти. Бывают бывшие друзья, но бывших родных не бывает! Понимаешь это? – Димон в этот раз не поднял на дядю глаза, но в знак понимания кивнул головой. – Вот ты всё спешишь убраться с этого острова на землю, спешишь порвать с нами раз и навсегда, а ведь все те, кто остался у тебя там, они и пальцем ради тебя не пошевелят, если, конечно, выгоды для них в этом не будет никакой. Они вмиг тебя сольют, используют тебя в своих интересах, потом выкинут, даже не выкинут, а задницу тобой подотрут и сразу про тебя забудут. Тех, кто истинно будет за тебя переживать, там нет. Они все здесь, все на этом острове, все перед тобой! Это мы! Мы твоя семья! Мы всё то самое ценное, что у тебя есть и что когда-либо будет…

– Дядя Саша, да я не хотел обижать, я просто…

– Не дядя Саша мне тут, а слушай сюда! Базарить со своими дружбанами будете, попивая пивко у себя на районе, а меня, если живыми выбраться отсюда хотите, слушать надо. Свобода ваша вместе с лодками закончилась. Теперь будете делать то, что я скажу, понятно? Понятно?!! – прокричал он уже громко, обращаясь только к Димону, как к старшему.

– Да, – ответил он тихим, еле слышным голосом.

– Молодец, что понял! Умный мальчик. А теперь слушайте! И слушайте внимательно! То, что на этом острове есть кто-то еще кроме нас, мы это уже поняли. И очевидно то, что этот кто-то очень хочет нам навредить, да вот только вредилка у него против нас не отросла еще! Подойдите ближе! – Александр кивнул перед собой и все по этой команде двинулись вперед, вставая небольшим кольцом перед Александром. Он заговорил уже тише, так, чтобы слышали только те, кто стоял в этом тесном кругу. – Теперь наша игра будет идти по-другому. Правила изменятся. И правила эти буду задавать я, понятно?

Все в ответ закивали головами и Александр продолжал:

– Проверьте мобильники. Есть у кого-то сигнал?

Все поспешно полезли в карманы, доставая мобильные телефоны. Но сигнала не было ни у кого.

– Это плохо, но ничего. В зоне сигнала здесь только одна вышка и, насколько я помню, она нередко вылетала из-за отключений электричества. Связь может появиться в любой момент и как только она появится, мы сразу сообщим о проблеме.

– Кому? – спросила Диана.

– Петро.

– А если связь так и не наладится?

– Он ждет когда я выйду на связь. И если я долго не буду выходить на связь, он примет меры. У него есть люди, которые умеют решать разного рода проблемы. Еще два – три дня максимум. Если мы не выйдем на связь, он забьет тревогу и вышлет сюда кого-нибудь нам на помощь. Всё что нам нужно – эти три дня продержаться…

При этих словах Диана закусила нижнюю губу, а Димон почесал свой большой вспотевший лоб.

– Продержаться как? – тихим голосом спросил он у Александра.

– Живыми! Лодки не могли порезать сами себя на маленькие тонкие лоскутки. Понимаешь, о чем я?

– Ну так…

– Здесь что-то не чисто. Какая-то игра затевается. Чую это. Зачем он эти лодки так разрезал? Почему сарай просто не спалил? Ведь натуральнее было бы, естественнее! Ну искра там вылетела из трубы, когда печку жгли или кто-то из нас окурок выкинул. Вопросов и подозрений ни у кого не возникло бы. Но нет! Он именно играть хочет, именно ткнуть мордой хочет в то, что он именно порезал, причем на мелкие куски порезал, мол, смотрите, пока вы там свои планы грандиозные задумываете, я тут спокойно делаю всё, что захочу. Да и Миша… неужели вы до сих пор думаете, что он сам мог с собой такое сделать? Вы знали его не хуже меня, на себя руки накладывать он не стал бы никогда. Не из таких он людей! За его смертью кто-то стоит и это я вам теперь точно говорю.

– Кто? – одновременно раздалось несколько голосов.

– Пока не знаю! Но он очень хочет, чтобы наша игра превратилась в его игру. Да вот только свои возможности он уж очень сильно переоценивает. Хочет поиграть? Хорошо, поиграем, да вот только игра с нами ничем хорошим для него не закончится…

– Это всё хорошо, дядь Саша, но что нам теперь делать?

– Всегда быть начеку и всегда быть готовыми! Оружие всегда должно быть при нас! Я почти уверен, что он здесь такой один, неуловимый мститель, мать его, а если он здесь один, то нападать на группу вооруженных людей у него просто не хватит яиц. Мы хорошо стреляем и у нас не дрогнет рука сделать это. Мы сильнее его и умнее. Но одно преимущество над нами у него все-таки есть. Мы не видим его и не знаем кто он, но он… он, я почему-то уверен, знает нас очень хорошо. И он следит за нами. Возможно следит прямо сейчас, возможно сидит сейчас за этим кустом, или за этим! – Александр показал рукой в одну, потому в другую сторону. – Но пока мы вместе и пока мы в обороне, высунуться оттуда он не рискнет. А если уж и рискнет, то закончит свою жизнь о-о-о-чень быстро.

В этот момент со стороны дома подул ветерок. Он принес с собой запах смрада. Александр невольно поморщился. Тело Миши начинало источать уже сильный тлетворный аромат.

– Похоронить его надо. На время, по крайней мере. Уже слишком запах неприятным становится. Мы здесь проведем еще некоторое время и оставить его так было бы неуважительным ни к себе, ни к нему. Потом, когда мы решим все эти проблемы, мы вернемся сюда и заберем его тело.

– А с тем, что в подвале что делать будем? – нервно, переминаясь с ноги на ногу, спросил Вася.

– Охота, как мы планировали ее, продолжаться уже, конечно, не может.

– То есть его все-таки грохнем?

Александр посмотрел на проговорившего только что это Димона.

– Вы батькой лучше займитесь, а об этом моя голова болеть будет. Лопаты в сарае стоят. – Он повернулся к дочери, – Диана, ты со мной пойдешь.

– Куда? – тихо спросила она.

– Туда. Пора парня твоего навестить. Соскучился он без нас. Да и обещала ты ему что-то интересное сегодня, – Александр сквозь силу улыбнулся, – а обещания, как известно, выполнять надо.

8.

В подвале было темно и сыро. Запаха смрада здесь не было, но тем, кто спускался сюда со свежего воздуха, сразу неприятно ударял в лицо запах гнили, смешанный с запахом человеческих испражнений. Александр шел первым, его руки крепко сжимали карабин перед собой. Он старался ступать как можно тише, так, чтобы его шаги были не слышны, но старые доски лестницы предательски скрипели под ногами. Шаг за шагом за ним двигалась Диана. По ее частому прерывистому дыханию он понимал, что она сильно нервничала. Но кто из них в тот момент был спокоен?

– Старайся не шуметь и… и не дыши так громко! – произнес он ей еле слышно, когда ее ноги осторожно ступили с лестницы на поверхность пола. – Я пойду первым, ты за мной. Будь на чеку. Чуть что – сразу стреляй, только осторожней, – он остановился и для доходчивости повернулся к ней, – осторожней, понятно? В меня не попади!

– Хорошо, – произнесла она, задыхаясь от страха и напряжения. Она хотела спросить, что в его понимании за «непредвиденное» могло случиться, но не спросила. Всё это было понятно и без слов.

Вскоре они добрались до закрытой на засов двери, за которой сидел их пленник. Александр остановился и прислушался. Там было тихо, как-то слишком подозрительно тихо. Ни криков, ни слез, ни лязга цепей. Лишь слышалось тяжелое дыхание Дианы, да откуда-то с другой стороны дома доносился слабый звук ударов лопаты по земле. Это Вася и Димон копали могилу отцу.

Александр сделал шаг вперед и прислонился лицом к старым доскам. В большую щель он пытался рассмотреть то, что было по ту сторону стены. Но в темноте не было видно ничего. Тогда он повернулся к Диане и кивнул ей. Та без слов поняла его. Она сделала шаг назад и сняла карабин с предохранителя. Александр осторожно, стараясь не издавать никаких звуков, вытащил засов и начал толкать от себя старую дверь. Он боялся, что она заскрипит, что звук ее, протяжный и жалобный, наполнит собой в любой момент помещение и возвестит об их появлении, но у него получилось сделать это так тихо и осторожно, что дверь растворилась совершенно бесшумно.

– Осторожнее только! – Александр проговорил шепотом Диане и не дожидаясь ее ответа сделал шаг внутрь. На мгновение страшная мысль пронеслась в голове. Ему вдруг показалось, что в этом помещении никого не было, что каким-то образом Андрею удалось выбраться из железных оков и что всё, с чем столкнулись они сегодня, было связанно именно с этим. Но эти мысли были у него только одно мгновение. Вскоре послышался звонкий лязг цепей и через мгновение глухой удар. Что-то рванулось из этой темноты ко входу, но удержанное в последний момент, глухо повалилось на пол. Александр выругался и отскочил назад. Дуло карабина целилось в темноту, туда, где в полутьме на полу что-то шевелилось.

– Отпусти, командир, прошу… – прохрипел из темноты голос пленника. – Никому не скажу, ей богу!.. У меня родители, у меня… у меня… Ты обещал отпустить!.. Ты…

– Сидит, родимый! – Александр облегченно выдохнул. Он снова сделал шаг вперед, в этот раз уже решительней, и дернул вверх язычок выключателя. Комната озарилась желтым светом. Александр осмотрел помещение. От нового букета неприятных запахов и увиденного лицо его невольно исказилось в гримасе. Андрей, на лице которого была уже щетина, с грязным немытыми лицом, с почему-то запачканными в земле или в чем-то похуже руками, медленно уползал от него задом в угол. Его раскрасневшиеся напуганные глаза, как глаза какого-то больного, загнанного в клетку зверька, нервно смотрели на Александра.

– Вы же обещали…

– Обещал, не буду спорить! Но с того момента, Андрюша, много что поменялось!

– Отпустите, а?

– Нет, – с улыбкой и как-то совершенно мягко ответил ему Александр. Его карабин был опущен вниз, и он слабо постукивал себя его прикладом по бедру.

– Ты же обещал, мужик! Говорил дашь шанс мне.Диана!!! – умоляюще обратился он уж к Диане. – Ведь говорил же, а?! Ну ты хоть скажи ему что… ведь это… ведь это уже просто издевательство…

Диана ничего не ответила. Она отвернулась в сторону, но оружие, которое она сжимала в руках, по-прежнему целило Андрею в его измазанную грязью грудь.

– Где ты так в дерьме-то измазался или что это такое? А… вижу, вижу! – Александр посмотрел в угол, где Андрей успел нарыть кучу земли. – Копать решил. И что ты решил тут копать? А?

Андрей не ответил. Он уже совсем забился в угол и взялся за колени обеими руками.

– Убежать хотел, значит… Ну не молчи же. Еще совсем недавно тебя не заткнуть было, а теперь видишь, как будто арбуз целиком проглотил. Хоть что-нибудь скажи, типа хотел яму вырыть и голову свою туда засунуть, как страус, или лучше – нефть пытался найти, ведь русскому человеку без нее совсем сложно как-то живется. Давай смелее! Используй свое воображение. Всё, что ты скажешь или как ты скажешь, совершенно ничего не изменит. Тот уникальный момент истины в твоей жизни, когда любые твои действия и слова не будут иметь совершенно никакого эффекта на твою оставшуюся жизнь.

Александр, видимо, пытался выжать из этих последних минут максимум удовольствия для себя. От напряжения или просто от духоты его лицо раскраснелось и маленькие точки глаз смотрелись на нем как какие-то черные пуговицы на красной рубашке. Андрей же молчал. Он неподвижно сидел в углу и смотрел в землю перед собой. Александр с улыбкой приподнял карабин, прицелился ему в грудь и сделал шаг назад. Быть забрызганным кровью этого существа не входило в его ближайшие планы.

– Отвечай, говорю! – лязгнул затвор и палец Александра лег на упругий спусковой крючок. Он мог бы нажать его в любой момент и вмиг закончить всю эту сцену, но он хотел поиграть с ним в эту игру еще хоть немного. Уж слишком много потратили они сил на этого придурка, чтобы всё так быстро закончить. Он чувствовал себя как какой-то охотник, который целый год готовился к охоте, но который не увидел на охоте ничего, кроме старой утки, которая от слепоты или от глупости плюхнулась в воду прямо перед ним.

– М…м-м-м, – промычал, наконец, что-то невнятное Андрей.

– М-м-м что?

– М…метро копал! – проговорил он и в голосе его, вдруг, послышалось какая-то отчаянная злоба. – Понял?!

Лицо Александра сначала выразило удивление, но вдруг оно растянулось в улыбке и подвал сотрясся от его громкого смеха. Улыбнулась даже Диана. Улыбки не было только на лице Андрея. Он снова опустил глаза куда-то вниз.

– Молоде-е-ц, сообразительный! И инженерные задатки у тебя, судя по всему, присутствуют. Ну и как успехи? Хотел вырыть, и чтобы типа за тобой поезд сюда приехал и увез? Да у тебя ведь и жетона-то нет. У таких людей как ты ничего нет. Паразиты вроде тебя хотят получать всё только на халяву. Всё им с неба в рот, видите ли, падать должно. Да вот только ртов-то много, а деревьев с каждым днем всё меньше и меньше становится.

– Сними с меня это дерьмо, слышишь?! – Андрей приподнял над землей цепь и тут же с грохотом отпустил ее.

Александр кивнул ему головой.

– Скоро мы их снимем, не бойся. Отсюда тебя уже без цепей выносить будут!

Андрей покачал головой. В его красных глазах читалось уже больше злобы и обиды, чем страха.

– Сволочь ты! – проговорил он сквозь зубы. – Таких как ты надо вырезать еще в детстве, чтобы отпрысков себе не плодили… Но ничего… это ничего… не долго и вам пировать тут осталось. И за вами тоже придут!

– Ты думаешь? – голос Александра звучал тихо и спокойно. Видно было, что эти пустые угрозы его нисколько не задевали – Кто придет? Полиция?! – он опустил карабин вниз и он уперся дулом в землю, держать его неподвижно в такой позе было уже тяжело, а разговор его с этим никчемным существом еще не был закончен. – Ты думаешь ты сможешь причинить нам какой-то вред? Нам? Ты?!! Ошибаешься! Твои слова это просто слабые колебания воздуха в этой засранной тобой комнате. Мои же слова это действия. Этим миром правим мы, а не ты, и этот мир живет по нашим правилам. Полиция, судебные органы, средства массовой информации, даже интернет. Всё то, что делают они определяется не желанием спасти тебя, как ты ошибочно полагаешь, а нашим решением. Мы говорим им кого ловить и кого отпускать; мы говорим им, что делать и что писать. Они даже дерьмом поливают нас по написанными нами же для них инструкциям.

Александр протянул в сторону Андрея сжатый кулак, будто пытаясь продемонстрировать ему что-то:

– Сила и власть! Всё это здесь, вот в этой руке. И пока это будет там, я буду неуязвим для тебя и таких как ты!

– Но ведь есть закон, который выше…

– Закон, – проговорил вдруг Александр так громко, что Диана, которая стояла рядом, невольно посмотрела на него с испугом, – мой друг, создан для тебя и для таких как ты! Мы же вне этого закона. Закон здесь, – он прочертил дулом карабина на полу невидимую черту, – а мы здесь. Закон ограничивает тебя, но никак не нас! Мы свободны. Ты – нет! Мы сами выбираем что нам делать и как нам делать. Плохо это или хорошо – это уже другой вопрос, и не совсем к нам. Да и само понятие «плохого» и «хорошего» крайне субъективно и зависит от того, с какой стороны на всё это смотреть. Вы же создания другие. Вы рождены в клетке и в этой же клетке подохните. Над каждым из вас стоит мент с пистолетом и по-другому быть не может. Потому, что вы другие. У вас другие мысли, другие ориентиры, другие системы ценностей, если у вас вообще есть какая-то система ценностей. Лучшее, что с вами может произойти, так это то, что вы случайно срубите где-то легкого баблишка и потом сопьетесь или сторчитесь за год или за два, искренне веря до последнего своего вздоха, что именно такой и должна быть жизнь каждого богатого человека. Пикассо, Хокинг, Достоевский! Эти имена вам даже не знакомы. Для вас это не больше чем звук, не больше чем какие-то словечки, одним из которых почему-то назвали станцию питерского метро где-то там, за Балтами, в сторону Просвета!

Александр опустился вниз, на корточки, в этот момент ему очень хотелось, чтобы Андрей слышал его и понимал.

– Скажи мне Андрюша, правду скажи только, без злобы всякой твоей бесполезной и без страха. Что ты мне плохого можешь сделать? Нагадить мне в подъезде? Да у меня и подъезда-то нет, а к дому моему тебя охрана и близко не подпустит. Полицию на меня натравить? Но ведь они не дураки и не будут гадить в тот колодец, из которого пьют. Понимаешь, о чем я? Драться со мной будешь? И здесь я тебя огорчу, потому, что ты валяешься сейчас в цепях на полу, а я стою над тобой со стволом в руках, – при этих словах Александр поднялся на ноги. – Жизнь твоя может закончиться в любой момент, друг. Твоя история, со всеми твоими приключениями, а их, мне кажется, на почве твоих алкогольных возлияний было очень даже много, закончится в тот миг, как я нажму на вот этот вот спусковой крючок. Или ты не веришь, что нажать смогу?! Смелости не хватит, думаешь?! Испугаюсь?! Или она, может, испугается? Димон, может или Вася или… – он хотел сказать Миша, но вовремя опомнился. – Нет, друг! В тебе нет ничего, что мы должны бояться! Да даже если ты чудом спасешься и выложишь ментам всё, что было с тобой здесь, что тебе крайне будет сложно осуществить в принципе, ты думаешь, у нас проблемы будут из-за этого? Думаешь в тюрьму пойдем, петухами там будем на зоне или кем там становятся всякие отверженные существа вроде тебя? Нет, дружище! Не так всё будет! Проблема решится в этот же день и решится просто и с минимальными для нас финансовыми потерями. В карманах твоей куртки найдут оружие, наркотики, а дома у тебя найдут «Майн Кампф» или Брейвика манифест или флаг Исламского государства. Да и наплевать им всем на тебя будет, общество нам за тебя только спасибо скажет! Никто не принесет мне вреда, Андрюша! Никто! Только время, которое остановить невозможно. Очень жаль, что законы физики и биологии нельзя преступать с такой же легкостью как те законы, которые охраняют твою жизнь. Верь мне, смерть моя будет явно не от твоих рук или рук каких-то подобных тебе существ! А сейчас извиняй! Хотели, чтобы это всё было по-другому, но не получилось! – Александр быстрым движением рук вскинул карабин и направил его дуло сначала в лицо Андрею, но потом опустил его вниз, в сторону сердца, палец быстро лег на спусковой крючок, готовый сжать его в любое мгновение, но вдруг Андрей издал какой-то странный звук. Он будто хихикнул. Не громко, не так, как смеются подростки в большой компании над очередным анекдотом про русского, еврея и американца, а тихо, будто про самого себя.

Александр чуть опустил вниз карабин и удивленно посмотрел на Диану.

– Иногда твой парень меня удивляет! – проговорил он ей и тут же обратился снова к Андрею. – Друг, рассудок ты теряешь что ли?

– Миха… этот твой жирный брательник такой же философ был, да?

– Миха? – переспросил его Александр, не до конца еще понимая, что расслышал сказанное правильно.

– Миха! Или уже забыл, кого с веревки сегодня снимал?!

Лицо Александра сначала побледнело, а потом вмиг приняло какой-то пурпурный оттенок. – Откуда ты знаешь?.. – он вдруг быстро нагнулся вниз и схватился за цепь, которая лежала у него под ногами. Он с силой дернул ее на себя, дернул так сильно, что Андрей невольно подался на пол метра вперед. Но подозрения его были напрасны. Цепь надежно держала его в своих оковах. – Что ты знаешь про Мишу? – он отпустил цепь и снова взял грудь Андрея на прицел.

– Нет больше его, вот что я знаю. Конец твоему жирному брательнику, баста, мать его, финито!

Наступила долгая пауза. Александр стоял перед ним совершенно неподвижно. У Дианы, которая стояла в дверях, вмиг сошла с лица вся краска. Она стояла бледная как смерть, ее руки дрожали уже так сильно, что вероятность того, что пуля могла бы попасть в Андрея, по крайней мере с первого раза, была крайне невелика.

– Но… как ты узнал про Миху? – выдавил из себя, наконец, Александр. В голосе его уже не было той прежней самоуверенности с которой рассказывал он еще минуту назад про мировой порядок и о своем месте в нем. Испуг проник в него через органы слуха и вмиг впитался в кровь.

– Скажи мне такую вещь, батя, – ответил вопросом на вопрос Андрей. Голос его казался Александру теперь уже другим. – Когда ты последний раз брил свою рожу?

– Что?.. – Александру показалось, что он снова ослышался и он даже слегка повернул голову влево, подставляя Андрею свое ухо.

– Рожу брил когда, говорю?

Такой вопрос не мог быть задан всерьез, и Александр проигнорировал его, но рука его как-то машинально провела по трехдневной щетине на лице.

– Ладно, придурок, хватит нести чушь! Хочешь что-то сказать, так говори прямо!

– Ну а если не скажу, что ты сделаешь? – на лице Андрея появилась какая-то странная ухмылка. В сердце Александра снова что-то кольнуло. Спускаясь сюда, он почему-то ожидал, что этот парень выкинет какую-нибудь сцену, но меньше всего он мог догадываться о том, что будет такое. Андрея этого будто кто-то на время подменил.

Александр подождал еще с минуту и сделал осторожный шаг в сторону сидевшего на земле человека. Он хотел ударить его стволом по лицу. Пока не убить, а так, наказать за дерзость и сделать чуть более сговорчивым. И он, наверняка, ударил бы, но… и тут случилось что-то такое, что он никак не ожидал. Андрей с какой-то необычайной скоростью, будто предвидя этот удар, вытянул руку и крепко схватился ею за ствол оружия. Александр не выпустил карабин из рук, но вдруг замер, будто парализованный. Первое мгновение ему казалось, что Андрей хотел вырвать у него карабин из рук и направить его на него, на них, но ничего из этого не произошло. С прежней ухмылкой держал он в руке ствол и смотрел в испуганное лицо Александра. Через несколько секунд он медленно опустил его вниз и прислонил к своей груди.

– Ну что, тварюга, жми давай! – прошипел он со злобой сквозь плотно сжатые зубы.

– Ведь я… нажму, – уже без всякой уверенности и как-то тихо ответил ему Александр.

– Жми, жми! Давай, силенок надавить у тебя еще пока хватает. Но смотри, начальник!.. Предупреждаю тебя, как ты меня в свое время предупреждал. Будем считать это джентельменским жестом в ответ. Как только нажмешь, охота наша с тобой начнется по-настоящему!

Александр с силой вырвал оружие из рук Андрея и отскочил на несколько метров назад. Он снова направил ствол ему в лицо, ожидая, что он снова в испуге полезет в свой угол. Но Андрей сидел неподвижно на корточках и глазами, в которых уже не было ни капли испуга, смотрел прямо в глаза Александру. За эту минуту лицо его поменялось. Оно выглядело иначе. От прежнего испуга уже не осталось и следа. Оно было по-прежнему в грязи, его глаза были красные, как у кролика, но в этот раз вместо испуга в них светился уже какой-то огонь. На этом острове действительно начинало происходить что-то странное.

– Па-ап, не надо… пойдем отсюда! – испуганно, сквозь сдавившие горло слезы, прошептала Диана. Карабин ее был направлен уже не в грудь Андрею, а куда-то в пол. – Пойдем наверх!

– Сейчас пойдем, дочка… сейчас пойдем! – губы Александра заметно дрожали. Прежнее хладнокровие и спокойствие вернулось к нему только через минуту. Он сделал шаг в сторону двери, но снова остановился и повернулся к Андрею. Он видел его лицо, его маленькие красные кроличьи глазки, как смотрел он на него исподлобья, как вытянулись в прямую тонкую линию ухмылкой его губы. Он, видимо, чувствовал себя победителем в этой сцене и Александр не мог не заметить это в его взгляде.

– Вперед, батя, твой ход… – прошипел он ему сквозь зубы.

– Похожу, сынок, похожу! За меня ты не беспокойся, – Александр будто послушался совета дочери и потянулся рукой к двери, по крайней мере в ту секунду Диане показалось, что он начал делать именно это. Да кто его знает, может он и действительно хотел взяться за ручку, хотел дернуть ее и покинуть помещение. Но нет. Другие мысли, другие соображения определили череду всех последовавших в подвале, да и в доме событий. Он вдруг резко направил карабин на Андрея и громкий выстрел, сначала один, а потом и второй, контрольный, так, чтобы наверняка, прорвали собой стоявшую в подвале гробовую тишину. Андрей как-то странно крякнул, захрипел и, не выставляя перед собой рук, лицом повалился на пол. Всё это произошло так быстро, так неожиданно, что Диана взвизгнула и в каком-то охватившем ее припадке испуга схватила себя за голову.

– Хорошо, всё хорошо! Не бойся! С этим покончено! – он подошел к двери и толкнул ее. Диана вышла первой. Она заметно дрожала. Сразу за ней вышел и Александр. Еще несколько секунд после этого они слышали, как на грязном полу, за этой покосившейся от старости дверью, хрипело и дергалось на полу в предсмертных агониях бездушное тело. После этого разговора обоим было как-то не по себе. И дело было уже совсем не в бесцельно потерянной мишени для охоты.

9.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Один за одним Петро набирал номера Александра, Миши, Дианы, потом Димона и Васи, потом снова Александра и снова Мишы, но в ответ слышал одну и ту же фразу, которую за последние дни слышал уже множество раз. Телефон каждого был выключен или находился вне зоны действия сети уже который день подряд. Кати была единственная, кому он еще не звонил. Ее телефона у него не было, но одна мысль о том, что ему снова придется звонить в Испанию и пытаться на чужом для него языке выудить номер ее мобильного телефона у служанки или с кем он там разговаривал, пускала какую-то неприятную дрожь по всему его телу.

Он подошел к компьютеру и залез на сайт новостей Петербурга. Секс, допинг скандал, авария на шоссе «Скандинавия». Там, за пределами его мира, всё было по-прежнему. Всё, как обычно, всё как всегда. Однако внутри его мира было что-то не то, что-то, что в этот раз требовало от него немедленного участия. Но какого?!

Он спустился вниз и снова виски приятно обожгло его изнутри. Он думал, что алкоголь, его слабое жжение во рту, смогут успокоить его нервы, смогут привести его в то холодное расчётливое состояние, которое ему так было необходимо для того, чтобы взять ситуацию в свои руки, чтобы понять то, что не мог он понять до этого, но алкоголь лишь заставил его сердце биться быстрее и свежий поток крови еще сильнее натянул и без того трещавшие от напряжения нервы.

– Зачем же ты полетела туда… дура? – он плюхнулся в кресло и провел рукой по жирному вспотевшему лицу. – Саша позвал тебя или сама инициативу проявила?! Трофейная жена, с двумя детьми, на этот остров, мать его… Для чего?!

Он встал с кресла и подошел к окну. Сидеть на месте ему не давали уже нервы. Мысли проносились у него в голове как пролетавшие за окном скоростного поезда столбы. У него были знакомые в Министерстве обороны (где их у него только не было). Пара звонков, небольшая финансовая, так сказать, помощь в карман одного из них, и он мог бы получить спутниковое изображение того, что происходило в тот момент на острове. Но нет. И этот вариант он вынужден был отбросить. Уж слишком всё это было рискованным, учитывая все обстоятельства. Во-первых, такой звонок точно бы привлек к себе дополнительное внимание. Как минимум о нем бы заговорили, максимум – им бы заинтересовались. А во-вторых, снимок этот мог бы запечатлеть то, что могло бы сильно скомпрометировать Александра и его семью. Конечно, если говорить именно о тех людях, которых он знал и которым доверял, то это были люди в высшей степени благонадежные, которые не стали бы действовать против интересов его и семьи Александра, но эти фотографии прошли бы через кучу рук всякого молодняка, технических специалистов, любителей инстаграммов, контактов и просто болтовни у бойлера, за которых он, естественно, ручаться уже никак не мог. Оставался только один вариант, в котором он был полностью уверен. И звали его «Рафа».

Рафа жил в противоположной части поселка, почти на самой его окраине. В паспорте он был записан как Рафаэль Марсельевич, но так его никто не звал, и все друзья и знакомые называли его коротко – Рафа или просто Раф. Он жил один в двухэтажном доме из красного кирпича, который был закрыт от постороннего доступа и даже взгляда массивным каменным забором. Дом его не нес в себе следы совершенно никакого архитектурного изыска. Если бы было в архитектуре такое понятие как «модернизм по понятиям», то этот дом был бы, пожалуй, наилучшим воплощением этого стиля. В нем не было ничего лишнего, ничего того, что выходило бы за пределы его основной цели – функциональности. Его фасад не украшали фамильные гербы, стены не были отделаны дорогим искусственным камнем, под крышей и на воротах не было резных вензелей. Однако здание это невольно привлекало к себе взгляд каждого, кто проезжал мимо и кто знал все те вещи, которые когда-то давно происходили в стенах его темного подвала.

Когда Петро повернул с основной дороги на узкую улочку, его уже ждали. Невысокий коренастый мужчина, одетый по своей всегдашней привычке в тренировочный костюм, вышел из ворот и приветливо кивнул ему головой. Это и был Рафа. Петро кивнул ему в ответ. Рафа не спеша нажал на кнопку какого-то устройства, которое было у него в руке, и через мгновение массивные ворота начали растворяться. Когда они открылись полностью, Рафа поманил рукой Петро и тот медленно заехал на машине во двор.

– Братуха! – Рафа обнял Петро, лишь только он вылез из машины, и его широкая как весло ладонь несколько раз хлопнула его по спине. – Давно не видно тебя было!

– Да всё дела, старина, всё как-то не получалось! – улыбнулся он в ответ.

– Забываешь старых друзей, забываешь… Как здоровье твое?

– Нормально, бог миловал. Спина немного побаливает, но так это у кого не бывает теперь. Возраст такой!

– Да, брат, стареем.

– Сам-то как?

– Спасибо, брат. Здоровье в порядке. Дети тоже здоровы, уже взрослые, разъехались правда, совсем отца забыли. Да, впрочем, что мы тут стоим! – Рафа показал гостю на дверь в дом и первым пошел отворять ее, Петро последовал за ним. – Проходи, присаживайся! – Рафа провел его в большую кухню, где чувствовался запах каких-то специй. На плите стояла большая накрытая крышкой кастрюля, которая, видимо, и являлась источником этого ароматного запаха. – Садись вот сюда, сейчас будем с тобой кушать.

– Спасибо, Раф. Но я совсем ненадолго. По делу. Разговор есть.

– Э-э-э-й! Ну какой разговор без еды, а? Послушай, хочешь говорить – говори. Люди научились кушать и говорить одновременно уже очень давно! Никто не заставляет тебя засовывать себе всё за раз в рот, чтобы даже говорить не мог, да? Слушай, не обижай меня, брат, садись! – он снова хлопнул его по спине.

То дело, по которому Петро приехал к Рафе было срочным, и он хотел приступить к нему как можно раньше, но обижать Рафу ему не хотелось. Да и этот запах, который пьяняще ударил гостя в нос лишь только он пересек порог дома, вызывал у него, как у собаки Павлова, повышенное слюновыделение. Он помнил еще с тех давних времен, что Рафа готовил очень хорошо и отказаться от его приглашения было не бы не только неуважительно по отношению к хозяину, но и к своему брюху.

– Эх, всем отказал бы, а тебе… нет! Не могу! – Петро с улыбкой опустился на стул. Через несколько минут перед ним, на большой с рисунками в персидском стиле тарелке, появились тушеные бараньи ребра с картошкой. Над этим блюдом тонкой струйкой поднимался вверх пар. Рафа поставил на середину стола тарелку с нарезанными овощами, соусами, два бокала для вина и саму бутылку вина.

– Раф, за рулем я, не могу!..

Рафа заулыбался и погрозил ему пальцем.

– Э-э-э, брат! Давай ты меня этим своим рулем не дури тут! Когда этот твой руль тебя удерживал, а? Да и что ты из себя тут святошу строишь, уж я почувствовал аромат лишь только ты из машины вылез. Видимо заправился перед выездом, да? Давай по бокальчику! Вино в прошлом году хорошее уродилось. Много его мне привезли. Я тебе еще пару бутылок с собой дам. Дома выпьешь. Не обижай меня, брат!

Петро улыбнулся, Раф понял это как знак согласия и поспешно разлил вино ему и себе. Вино действительно было хорошее. В своей жизни Петро пробовал много сортов разных вин. Были среди них и дорогие эксклюзивы, но те вина, которые доставал из того печально известного подвала Рафа, всегда были на высоте. Петро сделал большой глоток и принялся жадно вгрызаться в баранью кость, периодически закусывая жирное мясо горячей картошкой. Он не ел нормальной домашней еды уже несколько дней. И эта пища, которой почивал его сегодня хозяин, вопреки его прежним намерениям, минут на пять лишила его всякой возможности говорить. Сам же хозяин ел куда медленнее. С улыбкой удовлетворения посматривал он на Петро, которой уплетал баранину с большой охотой и даже неприличными причмокиванием. Впрочем, вид гостя, проявившего такой аппетит к тому, что он приготовил, несмотря на легкие эстетические недостатки, доставлял ему только удовольствие.

– Нет у тебя женщины, Петро. Готовить тебе не кому. Вон, видишь, похудел даже. Приезжай почаще, приведу тебя в порядок.

– Женщины сейчас, Раф, такие, что не только без еды, но и без штанов тебя оставят.

– Так а ты к ним, брат, в штанах-то и не ходи, зачем?

Оба засмеялись.

– Без штанов я ходить не привык как-то, а вкусно поесть я и к тебе могу зайти. Зачем они мне?

Рафа утвердительно кивнул головой. Он хотел сказать что-то еще, видимо продолжить этот бессмысленный, не несущий в себе никакой информационной нагрузки разговор, но Петро опередил его:

– Ладно, Раф. Напоил, накормил – за это тебе спасибо. Но я по делу к тебе. По срочному.

Рафа осторожно опустился на спинку стула и молча приготовился слушать.

– Помнишь Сашу? – Петро протер губы салфеткой и лицо его приняло прежнее серьезное выражение.

– Помню, конечно. Давно не слышно о нем было. Как он? В Америке, говорят, осел теперь…

– Да, но временами и сюда наведывается.

– Увидеть бы его рад был. Впрочем, брат, всё ли с ним хорошо? А то ты прямо даже начал как-то так про него и я прямо как-то даже беспокоюсь уже.

– Не знаю, пока не знаю. Собственно, именно поэтому я здесь. – Петро замолчал на несколько секунд, продумывая в голове, как продолжить. Рафа так же молчал. Он пристально смотрел в лицо собеседнику, пытаясь по выражению его лица предугадать то, что же именно лежало в основе его визита. – Ты знаешь, что он охотник. Любит поохотиться. Раз в год они выезжают на остров в Карелии на пару дней чтобы пострелять там, ну и… и просто отдохнуть. Выезжают всей семьей – он, Миха, брат его, помнишь?..

– Помню Миху, конечно.

– Так вот он, Миха, Диана, его дочь, и два сына Михи – Димон и Вася, уже как неделю назад поехали на этот остров! – Петро снова остановился, не зная как продолжить. Кончики пальцев быстро барабанили по столу, демонстрируя выросшее нервное напряжение.

– Продолжай, брат. Со мной ты можешь быть абсолютно откровенен.

– Знаю, но в том-то и дело, что продолжать не о чем. Поехали они и… с концами. Тишина оттуда полная! Несколько дней никто не выходит на связь. Абоненты вне сети или телефоны выключены. Допустим, ну представим чисто теоретически, у одного мог телефон сломаться, второй утопить свой мог. Но чтобы у всех пятерых! Нет! Такого не бывает. Это уже странно.

– Ну а связь там, вообще, хорошая?

– Не очень. Но я и об этом уже думал. Со связью всё в порядке. Дело не в этом. Справки я уже навел – никаких технических проблем с вышкой, которая покрывает эту зону, в последнее время не было. А это значит…

– Что телефоны они выключили сами, так хочешь сказать?..

– Именно! Именно выключили… Сами или не сами… этого я пока не знаю… – проговорил Петро и его взгляд, взволнованный и напряженный, встретился со спокойным и холодным взглядом Рафы.

– И ты хочешь, чтобы я съездил на этот остров и во всем этом разобрался?

– Ты тот, кому я доверяю и кому доверил бы Саша. Я бы мог подключить к этому ментов, но ты сам понимаешь, – Петро многозначительно покачал головой, – не хотелось бы, чтобы они засовывали свои носы туда, куда им засовывать их не надо, – при этих словах Петро нагнулся над столом, чтобы быть максимально ближе к Рафе. – Послушай! Я действительно не знаю, что там происходит с ними. Может ничего, а может… В общем, собери ребят и смотайся туда, посмотри. О деньгах не думай. Вопрос денег здесь не стоит. Я знаю тебя, ты знаешь меня и… ну… сам, в общем, понимаешь, беспокоиться здесь не надо… Здесь главное другое – вытащить их оттуда целыми и невредимыми, ну… или убедиться, что всё у них там хорошо…

– Брат, те времена, когда деньги были для меня чем-то важным, уже давно прошли…

– Хорошо, хорошо! Это потом, это, действительно, не важно. Сейчас важно понять, что там происходит. Да говорю тебе – может ничего и не происходит, может это я так, панику лишнюю навожу. Может вся эта шумиха это так, мои нервишки от недосыпа, может действительно от недоедания, – здесь Петро пустил нервный смешок и ударил себя по животу, – хорошо, если так, тогда просто всё это забудем, рассчитаемся, естественно, и разойдемся. Но, Раф, может там и другое что-то, что-то серьезное. Что-то, что пошло совершенно не так, как изначально задумывалось. И тогда… вот тогда надо будет действовать уже как раньше, понимаешь о чем я?

Рафа всё так же продолжал смотреть в лицо Петро. Но взгляд его изменился. Что-то суровое появилось в нем.

– Сколько у меня есть времени? – спросил он у него после недолгой паузы.

– Нет времени, старина. Совсем нет. Чем раньше, тем лучше. Каждый час, минута может даже каждая на счету. Собери бойцов, подготовьтесь получше, в плане оружия и обмундирования и надо выдвигаться чем быстрее, тем лучше, пока еще не поздно может быть, понимаешь?..

– Понимаю, но что по-твоему там могло произойти?

– Что-то нездоровое. То, что на связь они не выходят это только часть проблемы. Есть кое-что еще.

– Что? – густые брови Рафы сдвинулись и маленькие глазки еще больше прищурились.

– Несколько дней назад в Россию из Испании прилетела жена Саши – Катя. Прилетела не одна, а с его двумя детьми.

– И?

– И то, что она сразу двинулась на этот остров.

– И что? Жена едет к мужу и это уже подозрительно? Ну времена, брат! Раньше куда муж скажет, туда жена и…

– А то, что Саша сам позвать ее туда никак не мог, мы говорили с ним насчет этого буквально перед самым его отъездом на остров!

– Почему? Стрелять, брат, не так уж и сложно, даже бабу можно научить!

– Ну… разные причины, Раф. Там… в общем, есть свои особенности, но это я тебе потом как-нибудь расскажу. Так вот, Саша мне говорил, что если Катя будет мне звонить или как-то пытаться на этот остров приехать, чтобы я не давал ей сделать этого. В принципе, это не сложно, особенно учитывая, что местоположение этого острова ей совершенно не было известно. Она знала только что есть какой-то остров, куда раз в год они ездят на охоту, но где этот остров, она не имела ни малейшего понятия. Так вот она прилетела в Пулково, прошла регистрацию и сразу же двинулась туда внутренним рейсом на другом уже самолете!

– Тогда это действительно странно.

– Очень!

– А как она туда прилетела, подожди? Там что, аэропорт есть?

– На самолете, Раф, на самолете. С поплавками такой вместо колес, понимаешь? Я разговаривал с компанией-перевозчиком, кто организовал этот перелет. Говорят, был сделан заказ и оплачен с банковской карты Александра. Их дело было подобрать ее в Пулково и высадить в Карелии, что они, собственно, и сделали.

– Может соскучился он по ней и позвал, не думал об этом?..

– Нет! Как бы он там ни соскучился, пару дней он бы подождал. После охоты он сразу хотел к ней домой в Испанию отправиться. И еще… Я разговаривал с пилотом, который ее туда перевозил. Я спросил его, кто встретил их там, и вообще, не было ли там ничего такого, что бросилось бы ему в глаза.

– И что он?

– Ничего странного не было, говорит. Как только приземлились девушка, говорит, пыталась дозвониться до тех, кто должен был ее встречать, но у нее ничего не получилось. Говорит, тогда он подплыл на самолете максимально близко к берегу и хотел помочь им сойти на берег и найти тех, к кому они прилетели. Но лишь только они подплыли, на берегу вдруг показался какой-то мужик.

– Кто это был?

– Им он представился как друг ее мужа, сказал, что Александр пока не может подойти, но что он ждет их там. Он сказал пилоту, что он больше не нужен, взял их вещи и они все вместе ушли.

– Ну что ж, бывает, брат, может Саша действительно занят был. На кабана сидел в засаде или лося разделывал, – как-то тихо и больше с какой-то вопросительной интонацией в голосе проговорил Рафа.

– Нет, Рафа, ты не понимаешь. Пилот сказал, что Кати видела этого мужика в первый раз. Но такого просто не могло быть – на этом острове должны были быть лишь Саша, Миха, Диана и два сына Михи – Димон и Вася. Пять человек на всем этом острове! Пять! И никого больше. И каждого из них она, естественно, знала. Но тот, кто вышел тогда их встретить, пилот был в этом уверен, был Кати совершенно не знаком!

– И кто это тогда мог быть?

– Я не знаю, но могу сказать тебе одно, кем бы он ни был, его там не должно было быть! Вот это вот и напрягает больше всего, Раф. Вот с этим и надо разобраться!

– Хорошо, брат! – после долгой паузы, будто взвешивая все «за» и «против», наконец, проговорил Рафа. – Ради тебя только сделаю и Саши. Не ради денег!

Петро облегченно выдохнул и на лице его появилась улыбка. Одним залпом осушил он оставшееся в бокале вино и встал со стула.

– Отлично, старина, спасибо! – он приблизился к Рафу и хотел сказать ему что-то, но передумал и вместо этого лишь сильно потрепал его по плечу. Через минуту он двинулся к дверям. На пороге они крепко пожали друг другу руки, Петро быстрыми шагами пошел к машине, но на пол пути он вдруг развернулся и снова вернулся к Рафе. Тот молча и неподвижно продолжал наблюдать за своим гостем.

– Один момент еще, Раф. Забыл сказать.

– Говори, коли забыл.

– Есть еще один персонаж во всей этой заварухе. Хрен старый, но очень мутный. Он здесь рядом живет, в Александровском. Я думаю он здесь тоже как-то замешан. Мне кажется, тряхнуть его слегонца и он сможет что-нибудь интересное выдать. Другое дело, не разговорчивый он. Со мной, по крайней мере, не особо его на базар тянуло. Но ты с людьми лучше разговаривать умеешь. Когда поедете на остров, заскочите к нему по дороге. Твое природное обаяние, – здесь Петро многозначительно улыбнулся, – я думаю, поможет здесь очень хорошо. С тобой он как милый заговорит!

– Хорошо, брат. А что он знать должен?

– Сын у него был, Витей звали. Так вот этот сын исчез как раз в тот день, когда я… когда мы пришли последний раз тогда к Роме. И этот дед почему-то уверен в том, что мы виновны в смерти его сына. Что дает ему такую уверенность я не знаю, но что-то он знает, хоть и молчит. Послушать бы его перед поездкой на остров, может полезное что-нибудь выдаст…

– Говори адрес, заедем. Меня ты знаешь, у меня глухонемой заговорит! – при этих словах Рафа улыбнулся, обнажая несколько золотых зубов.

– Живет в Александровском. Вот как его дом найти! – Петро достал из кармана лист с распечатанной картой и адресом и протянул его Рафу, – только будьте осторожнее с ним.

– Здоровье не портить?

– Насчет этого смотри сам. Я о другом. Говорю тебе, мутноватый он какой-то, может быть не простым.

– Не бойся, брат, будет сделано! – Рафа не спеша подошел к Петро и слабо ударил его ладонью по плечу. Тот, будто приняв эстафету, развернулся и снова пошел к машине.

Отъезжая тогда от дома, Петро увидел в зеркало заднего вида как Раф достал телефон и уже начал набирать чей-то номер. Раф никогда не работал в половину своей силы и именно за это они так ценили его в те нелегкие годы.

Когда Петро заехал на свой двор, было уже совсем поздно. Мелкий моросящий дождь, который шел весь день, ближе к вечеру превратился в настоящий ливень. Он шуршал в кронах деревьев, надувал пузыри на лужах и звонко барабанил по крыше автомобиля сотнями невидимых барабанных палочек. На улице было зябко. Прохладный ветер гнал со стороны залива низкие серые облака. Дисплей показывал четырнадцать градусов тепла. Четырнадцать градусов, отделявших их от точки замерзания воды. Питер снова радовал жителей своим прекрасным летом.

Многим это показалось бы странным, но Петро любил такое лето. Любил дождь, промозглость, туманы по утрам, любил низкие облака, которые скреблись о верхушки росших вдоль дороги деревьев. В такие времена он зажигал камин, наливал себе чего-нибудь погорячее и проводил долгие часы у камина за чтением книг, не зажигая, как учил когда-то давно Александр Сергеевич, в комнате света. Он искренне считал, что гораздо легче растопить печь и надеть шерстяные носки, чем томиться от жары под кронами засыхающих деревьев, считал, что солнце не делает человека здоровее, а мороз и ветер, наоборот, лишь закаляют человеческий организм. Но это был он. Его мысли и его предпочтения. Его, как считали многие его знакомые, странность. Александр же был другим. Более темпераментным, более горячим, более своевольным. Он ненавидел это паршивое северное лето, ненавидел декабрьские беспросветные дни, сырой порывистый ветер осенью, серый снег зимой и весеннюю грязь. Он любил тепло, любил солнце, любил запах цветов в ноябре, голубое небо и молодых женщин. И именно поэтому его долгое пребывание на том далеком холодном острове для Петро казалось уже чем-то совершенно невозможным.

Петро заглушил двигатель, но еще некоторое время оставался в машине. Дождь продолжал лупить по крыше. Ветер гнул стоявшие во дворе деревья. Не такую погоду любил Александр. Не такую охоту… Тревога разрасталась внутри Петро с каждым часом все больше и больше. Мысль о том, что что-то пошло не так, уже прочно обосновались в его сознании, вытеснив оттуда всё остальное. Вернее, это была уже не мысль, а убеждение. Что-то страшное и непонятное. Он знал это уже наверняка, перебирая в очередной раз в голове всё то, что не давало ему покоя. Это странное сообщение в телефоне Александра, потом этот Андрей со своей Дианой, старик со своим Витей, молчание телефонов каждого из тех, кто был на острове, их нахождение там на протяжение уже целой недели и, наконец, Кати, которую кто-то зачем-то позвал туда с детьми. Все эти предпосылки, соединенные в единое, рождали в его голове одно единственное умозаключение, и умозаключение это пускало мурашки по всему его телу. Чьими-то усилиями на острове была собрана вся семья. И это было не к добру.

– Эх, Саша, Саша, – он закурил сигарету и приоткрыл пассажирское окно, чтобы брызги дождя не летели на него, – сидел бы ты лучше у себя в Барселоне. На яхте бы лучше катался. Нет, ты всё за старое, за охоту… Вот и поохотился… твою мать…

Он вошел домой и не переодеваясь опустился в кресло. Очередная попытка дозвониться до Александра и очередной автоответ о том, что телефон выключен или находится вне зоны покрытия сети. Он чувствовал себя усталым и утомленным, но спать ему не хотелось, страх держал его в своем плену, страх не давал ему расслабиться. Он думал об этом и думал уже несколько раз. Казалось, позвони ему в этот момент Александр и скажи, что всё нормально, что телефон его просто разбился или потерялся, или утонул, или что-нибудь в этом роде, что он давно уже в Испании, что Миха… черт его знает, что с ним тоже всё в порядке, он завалился бы на кровать в чем был и провалялся бы так несколько суток не вставая. Но то была его фантазия, то было желаемое, которое, и он был уже почти в этом убежден, никогда не воплотится в действительное.

Снова его руки забарабанили по клавиатуре и снова перед ним открылся сайт новостей. И снова череда какого-то непонятного бреда. В очередной раз он попытался набрать телефон Александра, но в ответ услышал всё тот же голос автоответчика. Он бы отдал многое для того, чтобы понять то, что там происходило. За этим автоответчиком, за этой серой стеной из трех сотен километров дождя и тумана. Мог ли он сделать что-то еще со своей стороны, чтобы помочь тем, кто был там? Он этого не знал. Он не знал уже ничего. Скан старой газеты с обведенной новостью о разборках в пригороде Петербурга, пропавший без вести подросток. Этот Андрей, неудавшийся любовник, который ехал, но не доехал на свидание к Диане… Кто поехал туда вместо него? Зачем поехал? И эта фотография, которая отсутствовала в альбоме. Что было на ней? Что-то важное?

Он не мог сам себе этого объяснить, но где-то внутри себя, на том интуитивном уровне, который граничил уже с какой-то паранормальной, экстрасенсорной способностью восприятия, он чувствовал, что всё происходящее сейчас там, на острове, было каким-то непонятным ему еще пока образом связано с тем, что когда-то давно произошло здесь, в стенах этого самого дома, под звуки мерных ударов этих старых часов. Он, Саша, Рома, потом просто он и Саша. Все те события, которые он пытался вычеркнуть из глубины своего сознания все эти годы, пытался забыть, затоптать, затопить алкоголем, как призраки прошлого, поднимались из могил и возвращались к нему в своей новой форме. Они подходили к нему сзади, брали его за плечи мертвецкими костлявыми руками, они дышали ему в затылок холодным дыханием, заставляя вздрагивать от каждого шороха, от каждого звука и скрипа доски в доме.

Он заснул ближе к пяти, когда один серый день окончательно сменился другим. Он заснул в одежде, в помятом пиджаке со свернутым на сторону галстуком. Недопитая бутылка из-под виски на столе, разряженный телефон на полу, и в руке его, в той, которая лежала на груди, блестел в отблесках утреннего света пистолет.

10.

К вечеру дождь усилился. Он поливал одежду, волосы и лица стоявших кругом людей; он смешивался с грязью и струйками стекал туда, где под небольшим бугорком свежей могилы, завернутое в одеяло, покоилось тело одного из членов их, как им еще совсем недавно казалось, неуязвимой семьи. Теперь они остались вчетвером. Четыре охотника, загнанные в угол кем-то другим. Небольшая группка людей, неподвижно созерцающих то, как крупные капли воды прибивали рыхлую землю. Они не двигались, не говорили, не плакали, лишь бледные пальцы, поморщившиеся от долгого контакта с водой, крепко сжимали скользкие от дождя приклады винтовок.

– Мы отомстим за тебя, брат, – тихо, будто самому себе, произнес, наконец, Александр. Он оторвал взгляд от свежей земли и быстро посмотрел по сторонам. – Где бы он ни был, мы найдем того ублюдка, кто сделал это с тобой!

– Главное, чтобы он нас раньше не нашел, – хмуро заметил Димон. Взгляд его, мрачный и неподвижный, был направлен на свои запачканные грязью сапоги.

– Так что мы сейчас будем делать, дядя Саша? – это спросил уже Вася. Его голос звучал испуганно и натянуто.

– Охотиться на него! Но это будет уже завтра.

– Завтра?!

– Завтра. Сегодня нельзя. Дождь видишь какой? Да и темнеть скоро уже начнет. Такая погода и темень это явно преимущество для него, но не для нас. А вот завтра!.. Если дождь закончится или хотя бы стихнет… завтра ему будет плохо. Да если и не закончится, завтра мы будем уже другими, завтра мы уже будем готовыми!

– Сколько их там… интересно?

– Один… он здесь один такой! Красавчик! Партизан, мать его!.. Второго такого отчаянного дебила ты уже не найдешь.

– У него есть оружие?

– Даже если и есть, то он не пойдет в открытой схватке против четверых. Он будет вот такими вот методами работать, – Александр кивнул головой на могилу, – партизанскими. За углом подождать, ночью, или подкрасться тихо сзади и в спину нож вогнать или веревку на шею. А пока нас много, пока мы держим круговую оборону и пока у нас есть вот это, – он похлопал рукой по мокрому прикладу карабина, – бояться нам нечего. Он нас бояться должен, не мы его!

Димон вытянул из-под рукава куртки руку и провел ладонью по лицу, смахивая крупные капли дождя на землю.

– Не боится он нас, дядь Саш, не надо себя этими иллюзиями тешить. Боялся бы, лодки бы не портил. Оставил бы себе хотя бы одну для того, чтобы свалить отсюда лишь только запахнет жареным. А он, получается, и для себя и для нас этот мост сжег.

– А может у него где-то здесь есть лодка?.. Может он приплыл сюда на лодке и… запрятал ее? Может он уже даже уплыл обратно? – заговорила Диана, заговорила так громко и разгорячённо, что Александр даже ей зашипел. – Может его нет уже, может он сделал это с дядей Мишей ряди какой-то шутки и уже давно отсюда…

– Ты это шуткой называешь? – Димон оборвал ее. Он ткнул дулом в землю. Говорить тихо он уже даже не пытался. Александр зашипел и на него, но Димон снова повторил свой вопрос. В этот раз еще громче. Тогда Александр вытянул руку и быстро шагнул к нему. Возможно он хотел взять его за плечо и тряхнуть, возможно ладонью закрыть ему рот, но вдруг… произошло что-то совершенно для всех неожиданное. В тот самый момент как рука Александра почти коснулась Димона, где-то с другой стороны сада (если эту заросшую поляну, конечно, можно было назвать садом) послышался хруст. Хруст ясный, отчетливый,хорошо различимый даже среди шума лупящих по листьям капель дождя. Где-то там, за высокими зарослями кустарника, кто-то с силой наступил на ветку.

Этот звук услышали все. Александр так резко отдернул руку от плеча Димона, что могло показаться, что он коснулся не мокрой куртки, а какой-то раскаленной до бела железной конструкции. Рука схватилась за карабин и взгляд его, испуганный и напряженный, сквозь стекло коллиматорного прицела, уставился туда, откуда этот звук прилетел. Димон сделал то же самое. То же хотел сделать и Вася, но руки его так сильно дрожали, что он нечаянно уронил карабин на землю. Диана же растерялась настолько, что осталась неподвижной. Она лишь смотрела в лицо отцу, в его прищуренный взгляд, запрятавшийся за корпусом прицела. Смотрела до тех пор, пока он не крикнул ей:

– Отойди! – и, слегка повернув голову к Димону, спросил уже у него:

– Видишь что?

– Нет!

– И я… и я тоже ничего не вижу, – добавил своим дрожащим голосом Вася.

– За этим кустом кто-то есть!

– Может животное? – Димон сделал несколько шагов вперед, потом один влево. Дождь был настолько сильным, что куст был уже еле различим в этой белой дымке и он хотел видеть его чуть лучше.

– Вряд ли… больших животных тут нет, а мелкое бы так хрустеть не стало.

– Пойдем ближе!

– Стой! – Александр окрикнул его. – Не надо! – он снял карабин с предохранителя и через мгновение несколько выстрелов послышалось в шумевшем от дождя лесу. Пули прошли сквозь кусты и улетели куда-то дальше. – Да стой, тебе говорят! – он снова окрикнул Димона, который опять начал движение. В этот раз окрикнул уже громко. Смысла говорить шепотом после выстрелов уже не было. – Не ходи туда, луче стреляй!

Димон выстрелил. Дважды. После второго выстрела он замер, прислушиваясь не будет ли каких других звуков со стороны куста. Может звук падающего на землю тела, может крик, может дикий вой раненного зверя. И звуки послышались, но явно не те, какие они ожидали услышать. Снова затрещали ветви, снова послышался шелест листвы, не такой монотонный и всеобъемлющий, как издавал своими каплями дождь, а другой, будто кто-то шел к ним сквозь эти кусты.

Александр и Димон снова вскинули винтовки. Пальцы обоих легли на спусковые крючки. То же сделала и Диана, но руки ее тряслись так сильно, что иллюзий того, что она могла бы в кого-то попасть, не было даже у нее самой. Вася тоже хотел прицелиться, но скользкий карабин снова предательски вывалился у него из рук и упал на черную мокрую землю. В этот миг послышался снова хруст, снова звук, в котором можно было разобрать теперь даже шаги. Через мгновение листва на кустах затряслась, сначала макушка какой-то торчащей выше других ветки, потом вторая, потом еще несколько, которые уже были ближе к краю кустарника, там, где уходила от дома вглубь леса небольшая заросшая высокой травой дорожка. Кто-то шел сквозь кусты к выходу и сейчас это уже было очевидно всем.

– Стреляй! – резко закричал Александр и несколько пуль снова пронзили кусты. То, что было там, вдруг остановилось. Убил?! Ранил?! Или просто замерло?! Все вчетвером затаили дыхание, пытаясь сквозь эхо уходящих вдаль выстрелов услышать новые звуки. Стало тихо. Секунда, вторая, третья. Димон снова сделал шаг вперед и вдруг… снова затрещали ветки, снова затряслась над кустами листва. Александр снова нажал на спуск, но выстрел не раздался. В его магазине закончились патроны. Последний патрон оставался у Димона. Он задержал дыхание, прицелился и нажал на спусковой крючок. Пуля улетела сквозь дождевую пелену в это пространство, пуля, которая, он был почти уверен в этом, должна была поразить того, кто прятался от них в кустах. Но нет! Движения в кустах продолжились как ни в чем не бывало.

Александр бросил разраженный карабин на землю и выхвалит из кобуры револьвер. Но расстояние до кустов было больше прицельного выстрела из пистолета, и он так же отбросил его на землю.

– Дай! – через несколько мгновений он подскочил к совершенно потерявшемуся Васе и с силой дернул у него из рук испачканный в земле карабин. Тот не сразу понял, что именно он хотел от него и сжал его в руках сильнее. – Да дай же твою…

– Па-ап! – заорала вдруг во весь голос Диана. Ее рука коснулась плеча отца. В этот момент руки Васи разжались и карабин бы снова упал на землю, но Александр уже крепко держал его в своих руках. Быстро, как кошка, охотящаяся на птиц, сконцентрировавшись для выстрела еще до того, как увидел цель в прицеле, он повернулся и два громких выстрела один за одним пронзили звуки шумящего от дождя леса. Цель осталось неподвижной. Александр пока не мог ее разглядеть, но Димон, который смог ее разобрать гораздо раньше, предусмотрительно отпрыгнул на несколько шагов назад, туда, где стоял до этого.

Александр медленно опустил оружие вниз. Испачканной в грязи рукой он протер лицо, он всё еще верил, что эта затуманенная дождем фигура исчезнет лишь только он протрет капли соленой воды, которая текла со лба в глаза, но нет, тот, кто только что вышел из кустов, продолжал стоять как ни в чем не бывало.

– Вы… тоже… это… видите? – эти слова тихо сорвались с губ Александра, и те, кто был рядом с ним, как по команде, в один голос ответили «да». – Кто это? – но этот вопрос был уже куда сложнее, и на него не ответил уже никто.

– Эй! – закричал ему Александр. – Иди сюда, а то… – он вскинул карабин и прицелился прямо в центр этой фигуры. Почему никто из них не мог попасть в него до этого он не знал, но сейчас, он был уверен в том, что если выстрелит, то уж точно не промахнётся.

Тот, кто вышел из кусов, не шелохнулся. Будто это был не живой человек, а какая-то кукла, какое-то чучело, поставленное кем-то или чем-то, продолжал стоять он на тропе совершенно неподвижно под этим сильным дождем. Александр хотел крикнуть что-то еще, но передумал. Зачем? Такой шанс он упустить не мог. Всё как по книге, всё как учили, он задержал дыхание, палец плавно надавил на спусковой крючок и пуля, выдавливаемая из ствола энергией тысяч джоулей, ринулась к цели. Еще мгновение и он упадет, еще мгновение и он закричит в дикой агонии, в худшем случае взвизгнет и бросится в лес, хромая и дергаясь, как раненый зверь… так думал он в это мгновение, в эту долю секунды после выстрела. Но это мгновение прошло, потом прошла секунда, за ней вторая. Тот, в кого он стрелял, не бросился на утек, не заорал и даже не шелохнулся. Вскоре звук выстрела окончательно затих и дуло карабина плавно опустилось на влажную траву. Тот, в кого он стрелял, даже не шелохнулся.

Как такое могло быть? Мороз пробежался по всему телу Александра, какой-то внезапный позыв охватил его настолько сильно, что он чуть ему не поддался. То было желание броситься наутек, закрыться в доме, в подвале, занять оборону и не вылезать до тех пор, пока к ним не подошлют помощь. Но он смог перебороть в себе это и еще несколько пуль отправились сквозь дымку дождя к своей цели.

«Может это действительно чучело?» – мысль успела пронестись в его голове, но мысль эта исчезла так же быстро, как появилась. Фигура вдруг двинулась. У Александра оставался один патрон и его он не должен был потерять зря. Он снова прицелился, снова задержал дыхание, чтобы не сбиться и плавно, стараясь не качать оружие, надавил на крючок. Звук нового выстрела прорвал шум дождя, пламя вылетело из ствола, сильно ударил в плечо приклад. Он целился в голову. Мощности карабина с такого расстояния было достаточно, чтобы пробить ее насквозь и разбросать мозги это твари в разные стороны на несколько метров. Но нет!.. Этот выстрел никак не нарушил планы того, кто стоял перед ними. Тот, в кого он стрелял, тот, в кого он просто не мог не попасть, спокойно подошел к кустам, несколько секунд постоял так, будто в последний раз окидывая их своим взглядом и вскоре исчез за листьями кустов. Несколько секунд были заметны движения за листвой, как дрожали и хрустели ветки и вдруг тишина, прежняя тишина, нарушаемая лишь мерным гулом бьющего по листьям дождя. Фигура исчезла, но ощущение жути, которое оставила она за собой, не покидало уже никого до самого конца.

– Я просто не мог промахнуться! – говорил Александр через час с небольшим уже в доме. Он с силой сжимал голову обеими руками, будто пытаясь привести мысли в порядок или выдавить из нее всё это непонятное дерьмо. Он снова и снова воспроизводил в своей голове эту невозможную сцену, но приблизиться к пониманию того, как такое могло быть, он не мог. Да такого и не могло быть, если это был человек, если это был живой человек. – Вы видели это?! Я стрелял по нему, прицельно стрелял, а не просто пулями поливал в его сторону! Но я не убил его, я его даже не ранил… Что это, мать твою, такое?

– Может это всё дождь? – как-то без особой уверенности предположил Димон. Он стоял у окна, опираясь на карабин как на палку, и смотрел на тропу, туда, где тогда увидели они вышедшую из кустов фигуру. – Во-первых, был сильный ливень, не видно ничего толком было, а во-вторых, большие капли могли сместить траекторию пули!

– Ну это ты бред говоришь, друг! Пара миллиметров на таком расстоянии, сантиметр максимум. Все эти удары о капли укладываются в рамки погрешности трясущихся рук. Да и не один я стрелял, ты же тоже стрелял и тоже не попал!

– Не попал, – хмуро подтвердил он.

– Но как мы могли не попасть?!!

– А может… дядя Саша, это… может… не живой был человек? Может… призрак? – пробормотал Вася. Губы его сильно тряслись и говорить ему было тяжело.

Александр отнял руки от лица и долго, с минуту, рассматривал племянника. Вдруг лицо его, до этого суровое и мрачное, начало медленно растягиваться в ширину, вокруг глаз появились тонкие морщинки, тело начало беззвучно сотрясаться и вдруг смех, громкий и сухой, пронзил атмосферу этого мрачного дома.

– Твою мать, сынок! Тваю-ю ж мать! Здоров ли ты? Ты поменьше играй в эти свои игрушки на телефоне, черт бы побрал тебя за ногу! Призрак, твою мать!

– Ну я так… просто предположение, – как-то уже совершенно смутившись от такой глумливой реакции отвечал Вася. – И я… я не играю в игрушки на телефоне, я… сериал смотрел!

– А, ну если сериал смотрел, то в этой сфере ты, конечно, теперь эксперт!

– Ну… это я так… дядь Саша!..

Димон отвернулся от окна и пристально посмотрел на брата.

– Давай ты не будешь чушь нести! – проговорил он ему с какой-то дасадой в голосе.

– Да нет, нет! Пускай несет! Ведь не всё же нам тут хмурыми сидеть, повеселиться тоже можно… Призрак, твою мать!

– А вот мне не смешно! – Димон опять отвернулся к окну и снова начал рассматривать тропу, которая уходила в дождевую дымку сырого леса и на которой видели они тогда эту фигуру. – Я хочу свалить отсюда как можно быстрее и забыть это всё как кошмарный сон. Все эти порезанные лодки, смерть отца, этого… непонятно кого из кустов, этого Андрея… весь этот остров со всем его этим дерьмом…

– Андрея уже можешь потихоньку забывать, – отвечал ему уже без всякого смеха Александр. – Остальное подождать немного надо. День, два максимум. Петро знает, что делать. Я думаю, он уже этим занимается. Думаю, помощь приедет к нам очень скоро…

– А может тот, кого мы видели, и был кем-то из этих людей? – проговорила Диана, которая молчала долгое время.

– Нет! Он бы крикнул нам что-нибудь, как-нибудь себя обозначил. Вряд ли Петро бы отправил к нам таких ослов, которые просто стояли бы и смотрели на то, как мы поливаем их пулями… Черт бы побрал его, однако… Что же все-таки это такое?! Ну ведь не могли же мы столько раз промахнуться, а? Окосели мы что ли совсем или… или, чёрт… пули его не берут, что ли?

Димон прислонился лбом к стеклу и на нем появился влажный кружок от его дыхания:

– Может в бронике был? Поэтому пули его и не взяли.

– Нет. Человек, в которого из пистолета попадают, а уже тем более из ружья или из винтовки, он не будет стоять как ни в чем не бывало, если ты даже десять бронежилетов на него натянешь. Энергия пули, даже выпущенной из пистолета, с такого расстояния достаточна для того, чтобы поставить человеку синяк с кулак, а то и побольше. В упор если в него стрельнуть, то удар может быть таким сильным, что произойдет разрыв внутренних органов или смещение шейных позвонков, если это не тяжелый военный бронежилет с металлическими пластинами и поддержкой для шеи, конечно. И это если ты из пистолета стрелять будешь с его дульной энергией в пятьсот джоулей. А что будет если стрельнуть из нарезного оружия, где три тысячи джоулей, я думаю и так понятно. Убить, конечно, может и не убил бы с первого раза, но с ног бы точно сбил, да и ранил бы так, что уползал бы он оттуда на четвереньках. И это если ты в цент бронежилета попадешь, а если в голову, то убил мы мгновенно… на голову, как знаешь, жилеты пока еще не надевают…

– Ну тогда у нас только версия с мертвецами остается, – подытожил его слова Димон.

– Нет, здесь что-то другое. Здесь игра какая-то.

– Игра? – почти одновременно спросили Диана и Вася.

– Да.

– И… и кто в нее играет? – спросил уже один Вася.

– Мы!

– А… с другой стороны?

– Пока не знаю.

Димон снова отвернулся к дождливому пейзажу за окном и через минуту тихо проговорил:

– Знаешь ты что-то, дядя Саша, но нам почему-то не говоришь!

– Я не знаю ничего, что могло бы хоть как-то прояснить это!..

– А что ты знаешь, пап? – спросила его Диана. Ей тоже казалось, что отец что-то не договаривал.

Александр снова замолчал. Пауза длилась минуту с лишним. В эту минуту глаза всех были обращены на Александра и он, наконец, сдался.

– Некоторое время назад, месяц или что-то вроде этого, я получил на телефон одно сообщение. «Одну ошибку ты совершил, и эта ошибка тебя убьет». Это сообщение было отправлено через интернет, через какой-то сайт по отправке бесплатных СМС сообщений. Отследить кто отправил его мне было, естественно, невозможно…

– Конечно, потому, что было отправлено через интернет! – заключил за него Вася.

– Я рад, что ты это понял, – проговорил Александр, впрочем, уже без всякой иронии. – Так вот мне кажется, что этот таинственный писец, который отправил мне это послание, имеет какое-то, пусть даже и отдаленное отношение ко всему тому, что происходит здесь.

– Может кто-то из тех, кому удалось бежать?

– А такие были?

Вася подумал несколько секунд, отрицательно покачал головой и опустил взгляд вниз.

– Всё бы ничего. Угроза, да и ладно! Уж сколько раз в своей жизни я их получал. Многие из них заканчивались ничем, остальные серьезными проблемами для людей, кто имел неосторожность мне угрожать. Но здесь… в этом сообщении, в этом… послании… хоть здесь и нет никакой угрозы, есть один тайный смысл, который понять могли очень немногие.

– И что это за смысл? – спросил его Димон.

– И что за немногие его понять бы смогли? – спросила Диана.

– Эта фраза была сказана одним человеком буквально за несколько секунд до того, как он отправился на тот свет. Как я отправил его на тот свет, если быть точным. И в тот момент рядом с ним находилось только два человека, которые могли его слышать и эти два человека…

– Кто?.. – перебила его, задыхаясь от волнения, Диана.

– Я и Петро, – тихо ответил Александр. – И никого больше не было рядом. В тот момент там было только я, Петро, и тот, кому оставалось жить лишь какие-то несколько секунд…

– Подожди… подожди! – Диана подошла к отцу и села на стул рядом. – Ты не думал, что сообщение мог отправить тебе Петро?

– Не мог! Я спросил у него и у Михи спросил…

– У Михи? Но ты говоришь, что вы там вдвоем с Петро были.

– Михе я наследующий день всё в деталях рассказал. Он знал всё это. Так вот, сообщение это не отправил мне ни Михи, не Петро. Кто-то другой отправил мне его, кто-то, кто явно хотел со мной поиграть…

– Но может… тот человек не умер?.. Может он выжил и пытается таким образом тебя напугать?!

– Его мозги разлетелись по всей комнате. Петро потратил потом не мало денег на то, чтобы это всё счистить со стен и с потолка.

– Это тот, о ком мы недавно говорили? – многозначительно спросил его Димон. Александр кивнул головой:

– Вот видишь, и опять мы к мертвецам вернулись…

– Но подожди, пап! Должно же быть этому какое-то объяснение.

– Ходячие мертвецы, тебе ж говорят! – вставил Димон, но Диана не обратила внимания на его язвительное замечание и продолжала:

– Может быть там какие-то подслушивающие устройства были, какие-то камеры или что-то в этом роде?

– Ди, это были девяностые! Там был Полароид, был Кодак, вот такие (он показал руками что-то совершенно большое) вот камеры были. А магнитофоны с записью были какие, у-у-у! Засунуть их куда-то и чтобы они были незамеченными, было просто невозможно. Никаких жучков, никаких вездесущих квадрокоптеров, никаких камер, встроенных в перо ручки, ничего этого тогда не было, по крайней мере у нас тогда не было.

– Если так, значит в комнате был кто-то еще, кого ты не заметил….

– Был, – проговорил Александр и тут же добавил, – да вот только я его заметил…

Всё то время как на первом этаже шла эта беседа, сверху, на чердаке, выл ветер. Он то затихал, то становился сильнее, то поднимался на несколько октав вверх, то снова опускался. Он свистел, гудел, играл как на органе кусками обломанного шифера, но вот на несколько секунд ветер совершенно утих, погружая дом в гробовую тишину. Было слышно, как бился в стекло комар, как заскрипели сапоги Дианы, которая приподнялась со стула, чтобы взять со стола бутылку с минеральной водой. Но она не взяла. Вернее, взяла, но выпить воды она уже не успела. Именно в тот самый момент, как в полной тишине подносила она эту бутылку ко рту, произошло что-то совершенно неожиданное и нереальное, что-то, что пустило холод по жилам каждого из тех, кто был в тот момент в комнате. Диана вскрикнула, бутылка вывалилась из ее рук и с грохотом опустилась на пол. Александр выхватил револьвер и его напряженный взгляд направился к двери, которая вела из гостиной в коридор. Димон отвернулся от окна и прислушался а Вася, прислонив руку ко рту, сделал несколько шагов назад.

Это был смех, короткий, не громкий, но отчетливо слышный в этой полной тишине. Смех, заставивший застыть кровь в жилах каждого из членов семьи.

11.

Звонок мобильного телефон раздался ближе к восьми утра. Петро уже не спал и бегом бросился к оставленному в спальне телефону. Звонившим был Рафа.

– Алё! – крикнул он в трубку сбившимся от непредвиденной утренней зарядки голосом.

– Послушай, брат! – голос Рафы звучал спокойно, но как-то мрачно, и Петро сразу понял, что что-то пошло не совсем так. – Насчет этого деда. Заехали мы к нему по пути.

– Ну и?! Что рассказал?

– Да… не рассказал ничего. Не успел!

– То есть как? В смысле?!

– Постучались мы к нему в дверь. Он крикнул «заходи». Ну мы вошли, а он достал двустволку, в лицо мне направил и говорит: «знаю кто вы такие, твари».

– Застрелить вас хотел, что ли? – эти новые известия буквально подкосили Петро и он невольно опустился в кресло.

– Хотел, не хотел, это мы уже не узнаем, боюсь.

– Чего не узнаем? – в голосе Петро слышалось уже большое напряжение, – вы убили его, что ли?

– Слушай, брат, а что нам еще было делать, а? Мы тут зашли к нему, тем более крикнул нам заходить, а сам такой волыной в лицо тычет, нормально что ли, да? Ну в общем, сработали мы быстро – успели. Несколько минут после этого он еще жив был. Пытались у него что-то еще выяснить, но он лишь хрипел, потом что-то шептать начал, я нагнулся, чтобы послушать, а он меня так прямо, значит, на три буквы и отправил. В общем, брат, чтобы там ни было, но дед этот тебе точно больше никаких проблем не принесет.

Петро провел рукой по лицу, которое покрылось крупными каплями пота, схватил зачем-то ручку, покрутил ее в руках и тут же бросил обратно на стол. Жалости к старику он не питал, но, тем не менее, отправляя к нему ребят, он рассчитывал не совсем на такой исход событий. Впрочем, на что он рассчитывал, отравляя туда Рафу? Что он придет к нему с букетом цветов и шампанским? Или нет, лучше с целой кастрюлей своего бараньего рагу?!

– Рафа, твою ж мать! – сказал он, наконец, – как же так, ведь просил с ним пообщаться, а не грохнуть. Зачем? Как так?..

– Ну извини, брат, – Рафа слегка обиделся таким претензиям в свой адрес. – Своя попа дороже чужой. Когда в лицо мне стволом тычут, я защищаюсь. Я не из тех, кто вторую щеку подставляет, когда тебе по первой уже не плохо так впечатали. Есть такое понятие как «самооборона», когда обороняешь сам себя, понимаешь?

– Ладно… черт вас бы побрал, ладно! – крикнул ему Петро и тут же поморщился, будто съел целиком лимон. У него не было уже никакого желания спорить на эту тему. Старик был уже мертв и никакая сила не могла уже вернуть его с того света на этот. Но Александр был жив, по крайней мере Петро на это надеялся и ему нужна была помощь, которую в текущих обстоятельствах мог предоставить ему только Рафа. Следовательно, портить отношения с ним сейчас было бы делом крайне неразумным. – Послушай, ладно. Есть мужик – хрен с ним, нет мужика, то тоже хрен с ним. Что с этим островом, расскажи мне. Едите?

– Едем. Машину только поменяли. А то соседи могли видеть, как мы от старикана уезжали. Стукануть могли.

– Послушай, Раф, вы только там будьте осторожнее, хорошо? Я уже понял, что вы пострелять любите, но ведь там и свои на этом острове будут!

– Не беспокойся, брат, всё будет сделано в лучшем виде! Как мы приедем на место, я дам о себе знать. Если нет, мало ли связи не будет, то завтра или на край через два дня я заеду к тебе. А ты выспись пока, да по девочкам погуляй. А то ты совсем напряженный какой-то, даже страшно за тебя. А насчет их и нас не беспокойся, слышишь? Отработаем всё в лучшем виде!

– Хорошо, хорошо, осторожнее только, дело такое…

– Нормально всё будет, еще раз тебе говорю, не беспокойся!

Петро кивнул головой, будто собеседник был не за рулем на удалении уже где-то в сотню километров от него, а где-то рядом с ним, и положил телефон на стол.

Через несколько минут часы пробили восемь. Ему было нехорошо, казалось в доме не осталось уже свежего воздуха. Он накинул на плечи куртку и вышел на улицу. В этот раз небо над головой не было затянуто серыми тучами, он видел голубой небосвод, видел луну, возвышавшуюся над неподвижной в этом утреннем штиле березой. Солнце еще не успело полностью подняться над деревьями, но его лучи уже ярко подсвечивали верхушки и оставленную самолетом полосу на небе. Яркая и широкая, видимо прочерченная когда-то давно и успевшая уже порядочно расползтись и видоизмениться, она тянулась от одного края небосвода к другому.

– Скорее бы всё это дерьмо закончилось, – подумал он и мысли его невольно материализовались в слова. – Оставлю всё это. Поеду куда-нибудь отдохнуть. В конце лета, может осенью, на рыбалочку может с Шабаичем или на море может даже, когда жара спадет… Но это после того, как разберусь со всем этим дерьмом!.. – он посмотрел на часы и на дату на них и снова мысли его вернулись к прежнему, – почти неделю никаких новостей, неделя без какого-либо ответа! Что там происходит? – он провел рукой по спутавшимся волосам и снова вошел в дом. Ноги по привычке понесли его к холодильнику, там, где в двери, на второй полке, стояла наполненная наполовину бутылка виски, но нет! Он остановил себя на пол пути неимоверным усилием воли. Не сейчас, не сегодня! Потом, когда они вернутся! Или хотя бы когда позвонит Рафа!

Но Рафа не позвонил. До самого вечера, до того момента, как солнце скрылось за деревьями с противоположной стороны участка, он просидел в напряженном состоянии, не выходя из дома и почти не вставая со своего кресла. Он часто брал телефон и смотрел на дисплей. Он ждал звонка. Но проходили часы. Восемьдесят, семьдесят, шестьдесят – медленно таяли проценты зарядки, но не было ни звонков, ни сообщений. Наконец, когда часы пробили восемь вечера, Петро набрал телефон Рафы, но он, как он почему-то и предполагал, оказался так же вне зоны действия.

– Так нельзя, так я себя угроблю! – он подошел к холодильнику и вскоре алкоголь приятно обжег его горло. Он надеялся на успокоение нервов, но алкоголь лишь подогрел его воображение, лишь усилил эмоции, а с ними и страх.

«Может зря я отправил туда Рафу?» – думал он, снова возвращаясь в свое кресло. Смерть этого деда, поездка Рафы на этот остров, где творились какие-то странные вещи. Все эти события, еще совсем недавно не связанные с собой, вдруг переплелись и смешались в его голове в какую-то кашу. Разразись из этого что-нибудь действительно серьезное, они смогут ко каким-нибудь тонким ниткам притянуть теперь и его. Он должен быть теперь осторожен вдвойне. Возможно именно сейчас наступил в его жизни момент, когда он должен был начать думать и о себе, а не только об Александре. Ведь Александр тоже не вечен… ведь, не дай бог, с ним что-то случится и тогда… тогда они придут и к нему! Но что же там могло случиться? Один и тот же вопрос, который задавал он себе каждый час и на который ни разу не мог ответить себе ничего внятного. Почему молчит вся семья?! Почему туда полетела Кати? Какая-нибудь спецоперация, организованная полицией? Нет! Эту бредовую идею он погнал из головы, даже не дав ей там толком расположиться. С полицией у них всё было давно на мази. Там были надежные люди. Для закона они все уже давно были послушными гражданами, которые, конечно, имели какие-то грешки в прошлом, но кто из ныне порядочных людей их тогда не имел. Охота? Могла ли полиция знать про охоту? Нет, исключено было и это. Александр был очень щепетилен в подборе своих кандидатов. Ни нормальных друзей, ни какой-либо значимости для общества. Это были отбросы, совершенно бесполезные для общества элементы, до которых никому не было дела. Их никто не будет искать, никто не будет днями и ночами, как этот покойный старик со своим Витей, ходить по улицам и развешивать на каждом столбе портреты тех, кто имел несчастье оказаться на их острове.

– Витя! – проговорил он вслух и поморщился. Вереница мыслей вернула его к Владимиру Петровичу, к этому старику, у которого он пытался тогда выудить нужную ему информацию, но которую уже не выудит из него даже сам черт. Но что за информацию? Знал ли этот старик действительно что-то или это напряженное воображение сыграло с ним тогда такую шутку? И что это за «придут люди и будут спрашивать про Витю и вот тогда начнется настоящая охота»? Вот он пришел к нему, вот он спросил его про Витю и что после этого началось? Охота? Мурашки неприятно ползали по телу от воспоминания этих слов. Слова эти были сказаны ему несколько дней назад. Тогда еще опасность не казалось ему такой очевидной и тогда эти слова не подействовали на него так, но по прошествии нескольких дней, воспоминания об этом последнем разговоре с Владимиром Петровичем начинали тревожить душу всё сильнее и сильнее. – Ведь этот старикашка что-то знал. Определенно знал, но молчал. Да не просто молчал, а встречал гостей уже с ружьем в руке. М-м-мда. Это всё неспроста. Жаль, конечно, что Рафа с ним так и не поговорил… Но ладно! Сам виноват… Сейчас это уже не важно. Скоро Рафа будет на острове и когда он вернется, там уже будет всё понятно. И все-таки, что там было?!! Кто были те, кто отправил сообщение Александру, кто пошел на свидание вместо этого болвана, кто, в конце концов, обвел карандашом эти статейки в газете двадцатилетней давности? Зачем обвел?! И самое главное – как связаны все эти события между собой, и связаны ли вообще? Дикое желание сделать что-то раздирало его изнутри. Казалось, покажи ему кто-то цель и дай ему команду «фас» и он бегом бы бросился ее исполнять. Но команды не было, как не было и цели. В этой схватке с неизведанным врагом, счет первого раунда был явно не в его пользу.

Он встал с кресла и прошелся по комнате. На столе, придавленная компьютерной мышкой, валялась распечатка той старой газеты, которую переслал ему Шабаич. Сколько раз он держал ее в руках и пытался понять ее смысл? Много. «Расстрел бизнесмена и его семьи в пригороде Петербурга» и «Подросток пропал без вести». В очередной раз прочитал он вслух две обведенные кем-то статьи. Кто их обвел? Зачем обвел? «Милиция обнаружила тела бизнесмена и его сына в одном из пригородных домов Петербурга. Основная версия убийства связана с профессиональной деятельностью убитого…» – прочитал он несколько предложений из первой статьи. «Продолжаются поиски подростка в Курортном районе Санкт-Петербурга… Всем, кто располагает какой-либо информации о местоположении подростка, просим незамедлительно позвонить по следующим телефонам…» – прочитал он отрывок из второй. Где ключ, связывающий эти две статьи кроме линии графита, нарисованной чей-то рукой? Что пропустил он меж строк до этого? Что именно он не заметил?! Но мыслей не было ни тогда, ни сейчас.

Он бросил лист на клавиатуру ноутбука и подошел к окну. Большие розовые облака неподвижно висели над деревьями. Слышался приглушенный детский смех. Толкая друг друга и что-то крича, мимо его дома, по дороге, пронеслись на велосипедах два пацана. Он не успел их толком рассмотреть, но, возможно, они были такого же возраста, как и этот Витя, такого же возраста, как и сын того самого бизнесмена из газеты, которого отправили они тогда в мир иной в тот ноябрьский мрачный день. Петро покачал головой и протер обратной стороной ладони лоб. Становилось душно, он чувствовал, как начинали тяжелеть ноги, как из углов поползли к нему тени и как начала заканчиваться в этой спёртой комнате воздух.

Он схватил куртку и поспешил на улицу. Солнце уже скрылось за деревьями, но на улице было по-прежнему светло. В это время года на улице было всегда светло. Он открыл калитку и вышел на подсохшую от луж дорогу. Голоса детей затихли, были слышны лишь крики птиц с залива, да монотонный гул проходившей за лесом автодороги.

– Рано или придут люди и будут спрашивать про Витю, и вот тогда на них начнется охота… – снова он повторил эти слова и тон его сиплого голоса в этот раз удивил даже его самого. – На кого она начнется? На Александра, на Мишу или… или может быть… на меня?! – он остановился и тряхнул головой. Снова мороз пробежался по спине. Чёрт бы всё это побрал! Еще кукую-то неделю назад он прогуливался вечером по этой самой улице совершенно в другом настроении и мыслях, не было страха, не было тревоги, не было никаких дурных предчувствий. Его жизнь шла привычным ему чередом, сменяя один летний день другим со своими, казавшимися теперь уже такими незначительными, бытовыми проблемами, но сейчас… Сейчас та жизнь казалось уже чем-то далеким, то безмятежное состояние ушло безвозвратно в прошлое и на его место пришел страх, страх за них и страх за себя. Его старые грехи возвращались к нему из прошлого, вылезали из могил, в которых они лежали долгие годы, и медленно тянулись к нему тенями со всех сторон. Тогда их было много, тогда они были сильны. Тогда рядом был Александр. Но сейчас… где он сейчас? Лишившись его защиты (а он чувствовал, что защита теперь была нужна уже самому Александру), он оказался один: голый, трясущийся, еще не оперившийся или просто родившийся без перьев в этом злобном мире человечек. Был ли он трусом? Скорее да. Смелость не была его сильной стороной ни сейчас, ни в детстве. Смелым был Саша, был Рома, но никак не он. Но он не комплексовал из-за этого. Он был слишком умен для того, чтобы принимать всё это как есть. Он не был тем альфа самцом, который всем и всегда должны был доказывать свое преимущество, он не был Сашей и тем более Ромой. Каждый должен знать свое место в этом мире и свое он познал очень хорошо. Ему было комфортно находится в кругу сильных, чувствовать над собой их крыло, он не пытался занять их место и поэтому чувствовал себя в безопасности. В то время как они ворочали горы, он сидел под их мощным крылом. Он не был солдатом, а был книжным червем, которого мало интересовали вопросы силовые, только юридические и дипломатические. У него не было своих врагов, его враги были врагами их.

Громко закричала над головой разбуженная им птица и Петро вздрогнул. Он не заметил как дошел до пляжа и теперь стоял почти у самой воды. С залива тянуло запахом водорослей и затхлой воды. До слуха долетело тихое гудение, похожее на вибровызов мобильного телефона. Петро поспешно полез в карман, но телефон не звонил, это был контейнеровоз, который медленно шел в порт по южному фарватеру залива. Петро убрал телефон в карман, развернулся и медленно побрел домой. Снова поганая мысль о том, что он был виновен в смерти старика выползла откуда-то из глубины сознания и потянула к нему свои лапы. Но силой мыслительных усилий он смог загнать ее обратно. В этот раз всё было легче. Ведь старика убил не он! Он даже не просил его убивать! Это сделал Рафа, сделал из самообороны! И при таком взгляде на вещи, пасьянс добра и зла раскладывался в его совести очень даже неплохо.

Вскоре он вышел на асфальтированную дорогу и ускорил шаг. Но после первого поворота он заметил что-то необычное и остановился. Метрах в двадцати перед собой увидел он машину, которая стояла посреди дороги на аварийке с зажженными фарами. На мгновение у него дернулось сердце. «Может они ждут меня, может уйти обратно, может не видели?!» пронеслась череда мыслей в голове, но страхи его почти сразу рассеялись – через несколько секунд кусты у дороги затрещали и из них вылез рыжий парень. Он приветливо кивнул головой Петро (Петро не знал его имени, но знал, что он жил где-то по соседству) и пошел к машине, неуклюже пытаясь на ходу застегнуть ширинку.

Петро выдохнул и снова продолжил движение дальше. Парень же подошел к машине, взялся за ручку задней двери, но шутник-водитель в этот самый момент нажал на педаль газа и машина поехала вперед, по направлению к Петро. Парень засмеялся, крикнул вдогонку громкое «э-э-й» и бросился за машиной. Он догнал ее метров через десять, схватился за ручку двери, дернул и быстро, видимо опасаясь, что шутник надавит снова на газ, прыгнул в салон.

Машина поравнялась с Петро.

– Ну что отлил, животное?! – долетели до него чьи-то слова.

– Пошел ты на…

Продолжение диалога Петро уже не слышал. В этот момент двигатель громко заревел, колеса заскрипели по асфальту, и машина понеслась прочь. Петро прошел еще несколько метров, с каждым шагом замедляясь и прищуриваясь в каком-то новом мыслительном процессе. «Отлил» и «животное», слова, сказанные кем-то другим кому-то другому, осели у него в голове и начали трепетаться там как какая-то случайно залетевшая в окно ласточка. На голову капнула первая крупная капля дождя, он ускорил шаг, но метров через десять вздрогнул всем телом и резко остановился, будто тело его ударилось в какую-то невидимую стену. Сознание наполнилось новыми потоками мыслей. Он полез в карман за мобильником, но руки задрожали так сильно, что он вывалился у него на асфальт. Петро поднял его и быстро засунул в карман. Он передумал, поспешные действия ему были не нужны. «Отлил» и «животное», он снова услышал эти два слова, в этот раз у себя в голове, и в этот раз голос, который произнес их, принадлежал уже кому-то другому.

12.

Александр на цыпочках подкрался к закрытой двери, которая вела из гостиной в коридор и прислушался. Смех этот больше не повторялся, будто этот крик Дианы, будто грохот брошенной ей на пол бутылки отбил у смеявшегося всю охоту веселиться дальше. Минуту Александр не двигался. Минуту он, как и все они, прислушивались к потрескиваниям старого дома, к возобновившемуся свисту на чердаке. Тихо. Александр опустил руку с револьвером вниз и медленно повернулся к остальным.

– Что это было? – тихо, замирая от страха, спросила его Диана.

– Это старый дом, он живет своей жизнью. Он может издавать странные звуки…

– Но кто-то смеялся, пап! Я, ты, мы все это слышали!..

– Это показалось!

– Я тоже это слышал, дядь Саш! В этом… в этом доме что-то не то, мне кажется в этом доме поселилось какое-то зло… – начал было Вася, но тот взгляд исподлобья, который бросил на него Александр, заставил его вмиг замолчать.

– А ты не верь всему, что ты слышишь, это иллюзия, это… это нервы твои играют, друг! – Александр сделал несколько длинных шагов в сторону, нарочито сильнее надавливая на половицы при каждом шаге. Они громко застонали, будто он ходил не по полу, а по дороге, идущей сквозь один из кругов дантовского Ада. – Слышишь это?! Как стонут эти доски! Все это слышите?! Этот дом целый генератор странных звуков, потому что он старый, а нервы… а нервы наши напряжены. Немного еще подождать надо, совсем немного! – Александр поднял с пола подкатившуюся к его ногам бутылку воды, которую уронила Диана и поставил ее на стол. – Главное не сдаваться. Я никогда не сдавался и не сдамся сейчас! Никакой урод, никакой мудак меня еще не ставил в этой жизни на колени! – вдруг, в одно мгновение, сорвался он на крик и Диана к ужасу своему увидела, что он начинал выходить из состояния своего привычного равновесия, что не сулило ничего хорошего. – Мы прочешем этот остров от края до края! Мы найдем этого сукиного сына, мы порежем его на лоскутки, на маленькие полоски, как он лодки наши порезал! Он не умрет простой смертью, это я ему гарантирую, он дорого заплатит за всё это!!! Мы заставим его сделать это…

– Пап, пап! – Диана взяла его за руку, но тот с силой выдернул ее из рук дочери. Впрочем, кричать он уже перестал, лишь громкое глубокое дыхание выдавало в нем особое напряженное состояние.

– Завтра мы прочешем весь остров от берега до берега. Мы найдем логово этой гниды и вот тогда посмотрим, кто из нас будет смеяться!

– Может лучше не выходить никуда, пока за нами не приедут? – спросил, отходя от окна, Димон.

– Нет, не лучше. Здесь мы более уязвимы, чем там. Здесь мы просто играем по его правилам.

– А там, думаешь, будет по-другому? Мы в него сколько пуль высадили? Еще пара, думаешь, нам поможет?

– Сегодня мы промахнулись, мы не готовы были к этому…

– Если ты и промахнулся, то я точно нет! Я ему в тело стрелял несколько раз, потом в голову. Но он не двинулся, не шелохнулся от выстрела, как… как…

– Как не живой, – помог ему закончить Вася.

– Или как пуленепробиваемый! Будто пули отскакивали от него или действительно…

– Или проходили сквозь… не задевая!.. – снова добавил Вася.

Александр быстро подошел к Васе и схватил его за ворот куртки.

– Твой бред уже порядком достал! Послушай себя сам – призраки, приведения, мертвецы, что еще у тебя там, а? Золушка и семь гномов, макаронный бог?! Во что ты еще веришь, дурак?! – здесь Александр с силой оттолкнул его от себя.

– Пап!

– Не папай мне тут! – набросился разгоряченный Александр и на дочь, которая пыталась его успокоить. – Посмотрите в кого вы превращаетесь! Внимательно посмотрите! Вы же реальность от вымышленных вещей разучились отличать. Все эти ваши компьютерные игрушки, все эти ваши сериалы, вся эта херня по телевизору. Всё это ваше дерьмо, которые вы смотрите, оно остатки ваших мозгов вымывает, заливая туда целыми тоннами помои. Какие мертвецы, какие призраки, какие… мать вашу, пули, проходящие сквозь? О чем вы говорите? Такое Гоголю в его «Вечерах» даже не снилось! Только прислушайтесь к своим же собственным словам! Как бред какого-то поехавшего головой шизофреника!

– Тогда кто был в кустах и почему мы не убили его?

– Потому, что не попали! Потому что ливень сильный был, потому что видимость была плохая, потому что… не знаю почему еще, но всякое возможно. Даже снайперы не всегда попадают в цель, а мы… мы далеко не снайперы.

– Нет, дядя Саша. Отец правильно говорил. Вся эта охота это большой грех. А тот, кто делает зло, это же зло и в ответ получает. Просто нельзя было натворить столько зла и остаться безнаказанным… Вот и случилось то, что должно было случиться!

– Ну ты прямо философ, друг мой! Иммануил, твою мать, Кант со своим императивом. Вот только ты мне расскажи, что в этом твоем представлении зло, а что такое добро?

– Убивать других это всегда зло.

– Да ты что?! – голос Александра принял тот ехидный иронический оттенок, который всем был хорошо знаком, – а что если этот другой, которого ты убивать не хочешь, вдруг возьмет вот этот твой карабин и в школу с ним придет. И что если этот твой «добрый человек» будет ходить из класса в класс, отправляя пулю за пулей в головы детей, обычных маленьких, нихрена еще не понимающих ни в добре, ни в зле, детишек? Зло это будет или добро, что ты его не убил в свое время?

– Если он хочет сделать такое, то его, конечно, надо убить. Но не мы должны этим заниматься, а другие, по закону… А те, кого мы убили, они не сделали нам ничего плохого!

– Они другим сделали зато!

– Пускай другие ими бы и занимались. Если бы они угрожали нам, это другое дело, а так… зря всё это… Навлекли на себя только беду!

– И кто это всё делает по-твоему? Дьявол сам или кто-то другой, еще поувесистее?

– Не знаю, но всё это нездоровое! Весь этот дом, этот весь остров, он будто устал от всего того, что мы здесь творили. Сколько людей здесь сгинули и не все они такими уж плохими были. За них теперь придется нам ответить… И скоро, чувствую, придется!

– Бараны, вот бараны, твою мать! – Александр нервно дошел до двери и снова вернулся к столу. Где-то сверху громко заскрипела доска, в такт ей, будто живой, застонал в крыше ветер, но Александр не дрогнул. – Сколько из вас, гениев современности, верящих в теорию о том, что земля на китах стоит, верит в то, что здесь какая-то потусторонняя сила живет?!

Вася начал было приподнимать руку, но остановил ее. Александр кинул на него свой холодный взгляд и усмехнулся. Вася осторожно опустил руку на стол. Но в тот самый момент, как его рука коснулась почерневшей поверхности деревянного стола, свою руку твердо и без каких-либо задержек поднял Димон. Вася, увидев это, быстро и энергично поднял и свою руку вверх. Александр посмотрел на него, но улыбки на лице уже не было.

– Кто бы сомневался! Два брата акробата! Отмороженные как и ваш батька, царство ему небесное… Смотрю я на вас и… —Александр, вдруг, прервался. Взгляд его остановился на Диане, на ее слегка приподнятой над столом руке. Она увидела, что отец увидел ее руку и быстро опустила ее. Александр покачал головой. – Смотрю на вас и поражаюсь, как можно мыслить так примитивно в наше время. Как можно одновременно ездить на машине, сидеть в этом своем Айфоне, в компьютер играться и верить в приведения, которые только и ждут, чтобы наброситься на тебя и в подземный мир утащить?!

– Мертвецы ли это, привидения или что-то другое, – хмуро и тихо ответил Димон, – но я уверен в том, что долго убивать и оставаться безнаказанным нельзя. Слишком много мы здесь плохого натворили. Слишком много этот остров зла повидал и зло это потихоньку к нам самим же и возвращается. Добром теперь всё это дело не закончится.

Александр присел на стул и положил ногу на ногу. Он приготовился говорить. Усмешка снова появилась на его лице.

– Йозеф Менгеле, знаете, кто такой?

– Без понятия, – тем же голосом ответил Димон.

– Н-нет, – как-то неуверенно, будто всёеще пытаясь вспомнить, ответил и Вася.

– Да, я же забыл! Зачем вам это! – Александр махнул на них рукой. – Ведь вам с вашим промытым религией сознанием куда важней знать, сколько ангелов на кончике иглы помещается! Менгеле был врачом СС, одним из самых одиозных личностей фашистской Германии. Из-за его опытов в лагерях погибли десятки, а то и сотни тысяч русских, евреев, поляков, и прочих несчастных отморозков, которым просто не посчастливилось в то время родиться. Сколько он зла наделал, у-у-у, друг ты мой, в Аду для него целый Зимний Дворец должны были построить, с золотыми такими колоннами, как императору в Царской России. Даже не Зимний Дворец, а целый Газпром Сити, или как он у вас тут называется. Уж он, даже по сравнению со мной, куда выше пошел. Уж я-то при всей моей одиозности, хотя бы детям глаза не вырезал и близнецов не пытался сшивать.

– К чему ты это?

– А ты дослушай и поймешь. Так вот к концу войны этот врач, когда уже понял, что дело совсем труба и что Советы уже на пороге стоят, переоделся в обычного солдата и пошел сдаваться каким-то там американцам. Ну те его и приняли в своих лучших традициях свободы и демократии. Посидел там пару месяцев в какой-то тюрьме, потом вышел, документики там себе через Ватикан, священнейшее место, кстати, заметь, оформил и в Аргентину сдриснул на ПМЖ. И жил он там не тужил до семидесяти с чем-то лет, пока его… как думаешь, что его?

– Не убили охотники за нацистами? – тихо спросил Вася. Он слышал это имя, но имел крайне ограниченное представление о судьбе этого человека.

– Почти. Пока этот старый фашистский пердун не отправился на тот свет от инфаркта во время купания на одном из лучших пляжей страны! Вот такая вот судьба величайшего злодея человечества!

– И чего? – пробубнил Димон.

– И то, что человек, наделавший столько дерьма, что сам Сатана перед ним шапку бы снять изволил, умер своей смертью как ни в чем не бывало, а какой-то там ребенок, который умирает от голода в пять лет и который за свою крошечную жизнь еще матерного слова-то даже толком выучить не смог, умирает в диких страданиях где-нибудь в Африке! Понимаешь теперь?!

– С трудом.

– К тому, что херня это всё все эти ваши разговоры о добре и зле! Бред одних, чтобы как-то контролировать других. Ты можешь наделать столько же дерьма, сколько Менгеле или Франко и умереть в собственной постели в окружении плачущих по тебе жен и детей, а можешь жить как святая Мария Тереза и в итоге сдохнуть как последний таракан от голода в концлагере. Не верьте этим сектантам. Все эти праведные жизни – всё это чушь. Хочешь резать сотнями – режь, не хочешь – не режь. Поймает тебя кто-то – плохо, не поймает – хорошо. Вот она правда жизни в двух словах. А абсолютное добро или абсолютное зло, про которое тебе кто-то там что-то рассказывает – чушь это всё и дерьмо. Оставь это. Не трать на это время и нервы. Не будь наивным!

– Нет, дядя Саша, не прав ты здесь…

– Это ты не прав, Димон! Смотрю вот я на тебя и вижу Мишу. Ты мыслишь как батька, говоришь как батька! Через пару лет, если, конечно, у тебя будет эта пара лет, – здесь Александр злобно усмехнулся, – и задница у тебя как у батьки, наверное, разрастется. Но что ж… яблоко от яблони, как говорится. Другого ожидать от тебя было бы сложно… Впрочем ладно, мы уже далеко куда-то полезли. У нас другие сейчас проблемы, не до философии теперь. Посмотри на этого Андрея. Ты думаешь, что злое дело его было к нам в подвал засунуть, а доброе – отпустить на все четыре стороны и пускай Андрюха живет, пускай наслаждается жизнью так, как хочет. Ведь так мыслишь? А вот и нет, друг! Не тот этот Андрей, за кого ты его принимаешь. Обществу от него никакой пользы – только проблемы. Такие типы как он только криминальную обстановку ухудшают – насилуют женщин, разбоями занимаются, кражами. Ты видел его рожу, его манеру вести себя, то как он воспитан, то, как разговаривает даже – сплошные животные инстинкты, которые со всех его мест лезут. Сегодня его отпустишь, а завтра он уже школьницу изнасилует или убьет кого-то в пьяной драке. А может нет, может не школьницу, может и тебя самого порежет, когда ты из машины вылезать будешь. Нож тебе под ребро сунет только ради того, чтобы мобильник у тебя забрать, который завтра же он и обменяет на Апрахе на бутылку «беленькой». А может даже и мобильник ему твой не нужен будет, может он тебя просто так грохнет, просто потому, что физиономия ему твоя не понравилась, что одет ты, к примеру, слишком хорошо, что машина у тебя дорогая, а не такое корыто на колесах, как у него. Завидно ему, может, будет, что у тебя работа хорошая или подруга красивая, вот он тебя на тот свет и отправит! И где будет эта твоя потусторонняя сила, как ты выражаешься, которая занимается вопросами добра и зла в этом мире, когда ты будешь в луже собственной крови валяться в своей квартире, смотря угасающими глазами на то, как этот «начальник», накачавшийся всякой дряни, или клея нанюхавшись, рядом на полу будет жену твою насиловать или ребенка. А?

– За себя я сам постоять смогу, – злобно парировал Димон, – а другие за себя сами пускай стоят. Хотят – пускай полицию вызывают, армию, кого угодно, лишь бы меня не трогали!

– Мир будет к чертям катиться, а ты будешь в сторонке стоять, значит?..

– И буду, и Вася будет! Я не тот, кто жизнь за других направо и налево готов отдавать. Их всё равно всех не перебьешь. Так зачем руки марать, если ничего исправить нельзя? Убьешь ты его, не убьешь – мне всё равно! Я не стукач, за это не бойся, но участвовать в этом или даже смотреть на это я больше не буду. Не впутывай меня в эту грязь. Режь кого хочешь, убивай кого хочешь, решай все свои личные проблемы за счет других, но уже без нас! Не охотники мы, ни я, ни он, – Димон кивнул на Васю, – не хотим мы человечество спасать от твоих этих уродов, для себя мы жить хотим! А ты… ты делай что хочешь, этот остров твой! Мешать тебе мы не будем… мы… мы просто отвернемся и….

– Послушай меня сюда, отворачиватель ты херов, просто как человека старшего послушай, который видел своими глазами куда больше чем ты видел, и может даже чем ты когда-либо увидишь! Даже если ты вырвешь себе глаза и положишь их на полку рядом, мир от этого не изменится. Он так же будет вращаться вокруг солнца, в нем столько же будет дерьма и ублюдков, сколько было до этого, но ты их просто не увидишь и солнца тоже не увидишь. Ты будешь как незрячий идущий по краю пропасти. Или нет, ты будешь как страус, который загнал свою башку глубоко в землю, но выставил задницу на всеобщее пользование. Жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Знаешь, кто сказал?

– Нет, – хмуро проговорил Димон. – Кто?

– Да был один такой… персонаж… Благодаря ему таких как наш Андрей и наразмножалось бесконечное множество. Сто лет уже прошло, а куда не посмотри, везде по-прежнему ссакой и «пивасом» пахнет. Жил бы я в те времена, привез бы и его на этот остров, а лучше бы все это люмпенское отрепье привез, да порешал бы тут… Миллион бы их был, пять, десять миллионов – всех бы покрошил, всех до одного!.. Рука бы не дрогнула. Ни капли… – Александр при этом с силой ударил кулаком по столу и затих, впрочем, затих ненадолго. – Ладно, кончать этот треп надо. Споры это хорошо, в спорах истина, как говорят, рождается. Но у нас другой сейчас вопрос. Нам сейчас о своих задницах надо думать. Понять, кто это был и зачем, и главное – что нам дальше делать…

– Может рыбак… заехал? – быстро заговорила Диана. Она была рада тому, что тема наконец-то сменилась.

– Рыбак при виде стреляющих по нему мужиков будет так драпать, что пятки будут сверкать, пули – и те не догонят. Этот же пуль не боялся. О многом мы спорим, но в одном мы согласны – не боялся он нас. Будто знал, что пули наши ничего ему не сделают. Первый раз я такое в своей жизни вижу, честно вам признаюсь…

– Может действительно видимость была плохая?

– Давай ты встанешь перед мной в тридцати метрах или пятидесяти под дождем и я постреляю в тебя, даже при плохой видимости!

– Идея плохая.

– И я об этом. Чтобы так стоять, чтобы не двигаться, когда по тебе строчат в два ружья, пусть даже под дождем, это надо быть либо полным идиотом, либо яйца иметь стальные, либо быть идиотом со стальными яйцами… Был бы я один, точно бы подумал, что показалось. В конце концов всякое бывает, выпивал перед этим, спал мало, климат другой. Психика человека вещь не всегда предсказуемая, но ведь я же не один! Ведь вы его тоже все видели! Все наблюдали за ним, почти все по нему стреляли. Ты вот мне говоришь, что это призрак, – он обратился к Васе, хотя Вася уже давно ничего не говорил, – призрак не стал бы мне писать сообщение за месяц до поездки сюда. Призраки пока еще существа не такие социально активные! Но… это ладно. – Александр посмотрел на часы. Стрелка перевалила за десять часов вечера и этот долгий день катился к своему концу. Он приподнялся со стула и взял в руку карабин, который стоял рядом.

– Спать? – спросила его Диана.

– Да, – ответил он ей и подошел к входной двери. Он дернул ее, проверив замок. Замок был закрыт изнутри. Всё было так, как и должно было быть. Александр развернулся и медленно пошел к двери, которая вела в коридор, вдоль которого, по правую и левую сторону, располагались спальни.

– Я с тобой, я не буду спать одна в комнате, – Диана приподнялась и пошла за отцом следом.

– Хорошо, – он не возражал, понимая что при текущих обстоятельствах так будет лучше для нее, да и для него. – Матрац только захватить надо. И вам, друзья, вам тоже очень советую друг за другом сегодня следить и по комнатам не разбредаться. Комфорт дело хорошее, но безопасность должна быть выше всего. Оружие держите при себе и главное – заряженным. Если увидите что-то или кого-то незнакомого, стреляйте без раздумья. Лучше убить, чем быть убитым, это главная истина этой жизни, которую я понял уже давно. И еще, – он снова развернулся, в этот раз уже почти у самой двери. – Может и прав ты, может и действительно злое что-то в этом доме поселилось, – он криво усмехнулся и тут же добавил, – но одним клином, как говорится, другой клин вышибают.

13.

Звук будильника заставил его вздрогнуть. Громкая мелодия, которая раздалась в полной тишине, как лезвием полоснула его по воспаленному слуху. Всю ночь он проспал на неудобном и старом матрасе на полу, отчего тело его затекло и сильно болело. Снова было не по себе, снова пульсирующая боль в голове и какой-то странный озноб во всем теле. Он пытался найти объяснение своему состоянию, но мысли его в этом направлении не успели уйти далеко. Через мгновение за дверью послышались шаги и вдруг он услышал бодрый мужской голос. Ощущение реальности вмиг вернулось к нему; его прежние страхи, мысли и воспоминания волной хлынули в его сознание, и рука поспешно полезла под подушку. Револьвер! Щелкнул курок и планка прицела направилась на дверь. Естественно, это был кто-то из своих, но рисковать он не хотел. Отныне каждый его шаг, каждое движение должно было быть взвешенным и продуманным, ведь на кону стояла не просто жизнь – а жизнь его.

Прошла целая минута нервного ожидания. Минута, когда органы чувств его обострились до предела, пытаясь разобрать в том, что было за дверью. «Надо остыть, надо успокоиться, надо немного расслабиться. Больные игры больного воображения». Он покачал головой, что-то пробурчал себе под нос и медленно опустил револьвер вниз. Из-за двери снова послышался чей-то тихий голос. Говорил либо Вася, либо Димон. Александр провел рукой по жирным волосам и повернулся. В другой стороне комнаты, ближе к окну, на кровати, накрывшись большим толстым одеялом, тихо посапывала Диана.

Александр натянул на себя джинсы, потом рубашку. Он старался делать это плавно. Каждое резкое движение отдавало в голову чередой пульсирующих ударов. Казалось, что вчерашний вечер закончился не философскими рассуждениями о добре и зле, а какой-то дикой попойкой в стиле той, которую они уже имели здесь несколько дней назад, накануне того, как нашли тело Миши повешенным в комнате.

– Ди! – прошептал он, обращаясь к дочери. Она не шелохнулась и ничего не ответила. – Ди! – повторил он снова, в этот раз чуть громче. Но ответа по-прежнему не было. Тогда он осторожно подошел к ней и коснулся кончиками пальцев ее лица. Диана вздрогнула. – Это я, не бойся! Одевайся и выходи. Парни уже проснулись. Не забудь карабин!

Диана растерянно кивнула головой и попыталась встать, но тело ее после глубокого сна было еще настолько слабо, что она лишь могла приподнять вверх руку.

– Давай вставай, времени немного, мы ждем в гостиной!

Александр засунул в кобуру револьвер, взял стоявший в углу карабин и открыл дверь, которая вела в коридор. Несколько секунд он оставался в комнате, прислушиваясь. Там была лишь тишина, которую прерывал лишь скрип старого дома и завывавший на чердаке ветер. Не было слышно больше ни голосов, ни шороха, ни движений.

– Эй! Димон! – проговорил он, но проговорил не громко. Ответ на последовал. Он окрикнул Васю, но и он не отвечал. Если они были в гостиной, то почему не отвечали? Неужели не слышали? Он повторил имена обоих еще несколько раз, каждый раз делая это чуть громче. Но ответа по-прежнему не было. Странность ситуация возрастала с каждой секундой, и нервное напряжение снова поползло вверх. Он повесил карабин на плечо, осторожно вытащил из кобуры револьвер и вышел в коридор. Но там никого не было. Коридор был пуст.

– Эй! – крикнул он, но крикнул не громко, и слова его утонули в сырых просторах старого дома. Он медленно зашагал в сторону гостиной. Доски жалобно скрипели в этой полной тишине от каждого его шага. Револьвер, крепко сжатый в руке, рыскал в полумраке перед собой.

Когда он вышел в гостиную, там по-прежнему было тихо. Старые часы молчали, странно, он помнил, что вчера он их заводил. За большим столом никого не было, но в этой комнате он был не один. Ближе к окну, поставив два стула рядом, облокачиваясь друг на друга как два каких-то влюбленных друг в друга пенсионера, сидели Димон и Вася. Александр выдохнул и опустил револьвер.

– Ну что, сложно ответить, да?! – он прошел несколько шагов вперед и остановился у стола. Он положил на него с грохотом карабин и взял бутылку воды. Быстрым движением он свернул с нее пробку и сделал несколько больших глотков; потом крякнул, поставил бутылку обратно на стол и вытер губы. – Как вы себя чувствуете? Мне что-то не здоровится в последнее время, видимо климат… – он двинулся к сидевшим на стульях, но сделав пару шагов вдруг остановился. Что-то показалось ему странным. Что-то во всей это сцене было не то, что-то такое, что невольно бросалось в глаза. И Димон и Вася никак не отреагировали на его появление. Казалось, они его даже не заметили, будто они спали или были погружены в какое-то отрешенное от всей окружавшей действительности состояние. – Спите что ли? – но нет, спать они не могли, ведь он слышал чей-то голос еще минуту с небольшим назад! – Эй! – он сделал осторожный шаг вперед. Никакой реакции. Тогда он поднял револьвер и повернулся вокруг, водя дулом по интерьеру старого помещения. В этот момент у него почему-то появилось странное ощущение того, что кто-то наблюдал за ним, что чьи-то глаза смотрели из темноты ему прямо в затылок. Но в комнате больше никого не было, лишь почерневшие от времени шкафы, лишь стол с грязной посудой и недопитая бутылка виски. Он снова повернулся к братьям и осторожно двинулся к ним. Сердце начало скакать в груди, дышать становилось все тяжелее и тяжелее, и организм стал компенсировать нехватку кислорода учащением дыхания. Еще несколько шагов. Револьвер смотрел в спину Димона. Казалось, вскочи он сейчас со стула, засмейся, и нервы Александра могли бы не выдержать… но Димон не двигался, оба брата продолжали оставаться неподвижными.

– Вы меня слышите?! – тихо, еле слышно из-за сдавленного дыхания, проговорил он. Еще один шаг. Дуло револьвера коснулось шеи Димона. Никакой реакции. – Вы… шутки со мной шутите? – волнение и страх заставляли его голос дрожать. Он сделал последний шаг вперед, повернулся и вдруг револьвер, до этого крепко сжатый в руке, вывалился с грохотом на деревянный пол.

Диана встала с кровати почти сразу после того, как отец вышел из комнаты. Она слышала его голос, слышала, как скрипели доски пола от его шагов. Ей по-прежнему хотелось спать, она чувствовала слабость в теле, но меньше всего ей хотелось оставаться сейчас одной в этой комнате и в этом доме. Она успела надеть футболку, джинсы, успела достать из косметички зеркальце и бросить беглый взгляд на свое отражение. – Какой ужас, – вырвалось невольно вслух. Осунувшееся лицо, темные круги под глазами, какая-то нездоровая желтизна. В этот момент она была больше похожа на какой-то переспелый фрукт, нежели на женщину, которая привыкла чувствовать себя в центре мужского внимания. Она бросила зеркало обратно в сумку, потянулась к телефону чтобы снова проверить сеть, но в этот момент из-за двери послышался какой-то странный звук. Сначала что-то загрохотало, а потом раздался слабый короткий крик, больше похожий на визг, будто кто-то случайно наступил на лапу щенку. Вот только щенка там не было. Был отец, был Димон и был Вася.

Она быстро взяла пистолет со стула. Ее карабин стоял в углу, рядом с комодом, но длинноствольное оружие она не любила. Уж слишком тяжелое, слишком для мужчин.

– Папа, ты здесь? – она вышла в коридор и быстро двинулась в сторону гостиной. Она слышала там какие-то звуки, слышала какую-то возню, поэтому сомнений в том, что там был отец или кто-то из братьев, у нее не возникло. Быстрыми шагами вошла она в зал и остановилась посреди. Оба брата сидели на стульях, оба были обращены к окну. Рядом с ними, прижавшись к этой стене спиной, трясясь и вздрагивая, с искривленным от ужаса лицом, сидел ее отец. Револьвер валялся на полу рядом. Его челюсти сжимались и разжимались, он нервно кусал воротник своей рубашки.

– Что… случилось?! – вид отца в таком состоянии напугал ее настолько, что по началу она попятилась назад, но до двери не дошла. На мгновение ей показалось, что сзади за ней кто-то наблюдал и она резко обернулась. Но там никого не было. Ствол пистолета пробежался по покрытым мраком стенам, тумбочке в углу, стульям. Показалось! И она снова обернулась к отцу. – Что… что случилось, пап?

Он не ответил ей, но губы его беззвучно зашевелились. Диана подошла к нему вплотную и наклонилась рядом. Она думала, что он шепчет ей что-то, но из груди его доносилось лишь неразборчивое шипение. Ее взгляд последовал за взглядом его и вдруг она увидела то, на что смотрел он всё это время. Ее ноги подкосились, тело качнуло в сторону, но каким-то чудом она смогла удержаться на ногах. Из груди вырвался громкий отрывистый крик, он улетел в коридор, расползся по мрачным комнатам, спустился в подвал и эхом, будто из самой глубины этого ветхого организма из бревен, потускневших стекол и досок, вернулся обратно, в эту самую комнату, где была она, ее отец и два, как поняла она сразу по их виду, бесчувственных тела.

Всё последовавшее за этим было для нее уже как в тумане. В каком-то безумном порыве она вскочила на ноги, желая броситься из этого дома куда-то прочь. Она сумела добежать до стола, схватиться за стул, чтобы не упасть и хотела выбежать в коридор, но это у нее уже не получилось. Ее тело повело в сторону и она повалилась на стол, выплескивая на него вмиг поднявшийся из недр желудка поток рвоты. И снова этот взгляд, снова ощущение того, что кто-то наблюдает за ней из темноты. Но это был не отец, кто-то другой смотрел на нее, чьи-то глаза, большие и неподвижные, сверлили ее своим мёртвым взглядом. С усилием она приподняла голову над рвотой, присмотрелась и вдруг разглядела то, что ощущала своей кожей с того самого момента, как вошла сюда. У стены, под неподвижным маятником часов, лежали две пары глаз, человеческих, но уже не живых, а вырезанных или вытащенных кем-то из глазниц и аккуратно положенных на комод. Казалось те, кому принадлежали они, по-прежнему наблюдали за ней, только уже откуда-то оттуда, с другой стороны этого мира. Снова крик. В этот раз продолжительней и громче. Она хотела орать, не останавливаясь и не замолкая ни на секунду, орать до тех пор, пока есть силы, пока бьется сердце, пока она еще жива… но новый поток рвоты залил ее голосовые связки и через мгновение она с грохотом повалилась на пол, в этот раз уже окончательно потеряв сознание.

14.

– Шабаич?

– Ну?

– Мне надо знать про этого парня всё!

– Про какого?.. – голос Шабаича звучал сонно и непонятливо, но этому были объяснения, Петро позвонил ему почти в полночь.

– Этого Андрея, вместо которого кто-то другой поехал на свидание.

– А-а-а… этого олуха… – Шабаич откашлялся и громко зевнул. – И чем он тебе так интересен? Обычный дурачок, коих в Питере нынче пруд пруди. Но хозяин барин, как говорится, хочешь, так хочешь, – при этих словах Шабаич снова зевнул, – завтра запрошу парней, сегодня уже понимаешь – время-то какое… Любишь ты так звонить, когда все уже спят…

– Узнай про него всё, что можешь! Всё без исключения. Фото, видео, страницы в социальных сетях! Всё, что сможешь найти на него – пересылай мне. И еще. Ты мне рассказывал, что он не местный, что откуда-то там издалека.

– Ну рассказывал… наверное, и чего?

– Узнай, что делал он до этого. Где жил, чем занимался, где учился, за что его задерживали, за что на дорогах его даже штрафовали! Я хочу знать про него всё с самого начала и до самого конца, понимаешь?

– Понял тебя.

– И что ты понял?! Ведь заснешь и не вспомнишь завтра ни черта. Запиши лучше. Хотя нет… – Петро помолчал с секунду, – лучше не надо ничего записывать. Запомни, слышишь?

– Да слышу, слышу, Петь, ты меня считаешь прямо за идиота какого-то. Ты мне лучше объясни, что у вас там с ним происходит. Что он тебе так… покоя-то не дает?

– Есть у меня подозрения на него. Не так уж он прост, как показаться хочет. Подозреваю, что он как-то связан с теми, с кем мы не очень дружим. Но это так, пока не точно, пока просто подозрения. Времени у нас мало, не то что день, а каждый час на счету. Поэтому не затягивай, узнай как можно быстрее, прошу тебя, – Петро говорил уже спокойнее, видимо сонный безмятежный голос Шабаича подействовал на него успокаивающе, – а за помощь с нас причитаться будет. Разгребем сейчас говнецо и пересечемся, рассчитаемся.

– Ну, ты прям меня обижаешь, – голос Шабаича заметно повеселел от этих последних слова и зазвучал гораздо бодрее, чем еще какую-то минуту назад. – Не всё ж за деньги делать в наши дни, ведь с друзей за добрые дела не берут. Ну, по крайней мере, если и берут, то не много, – засмеялся он своим басистым голосом, – ну а если серьезно, не боись, брат, изучим его и всё в лучшем своем виде тебе предоставим.

– Спасибо! А про меня ты знаешь – в долгу не останусь! – многозначительно заключил Петро и закончил звонок. Он осторожно положил телефон на небольшой журнальный столик и откинулся в кресле, снова погружаясь в свои прежние мысли и переживания. Через минуту что-то щелкнуло, громко загудел механизм и часы прохрипели двенадцать раз. Наступала полночь, а с ней и новый, полный неопределенности день.

На следующий день Петро проснулся очень поздно. Солнце то вылезало, то снова скрывалось за низкими облаками, оно то освещало, то снова погружало в серые тона комнату. Громко тикали часы и было слышно, как скребла о стекло ветка старого дерева.

Петро взял телефон и посмотрел на дисплей. Десять восемнадцать и никаких новых сообщений, никаких пропущенных звонков. Ничего! Он набрал телефон Александра, потом телефон Михи. Его уже привычная утренняя рутина. Сегодняшнее утро не отличалось от других, всё было как всегда, всё как до этого – оба абонента были выключены или находились в недосягаемости. Он набрал телефон Рафы, но и этот звонок не увенчался успехом. Уже неделя! Прошла целая неделя с тех пор, как до него долетело последнее сообщение с этого острова. Это странное «найти меня не пытайся, я сам тебя найду». Неделя без какой-либо информации, неделя в этом странном подвешенном состоянии полной неопределенности. То, что что-то пошло не так, уже не вызывало у него никакого сомнения, если бы сомнения было, он не отправил туда Рафу, но что именно пошло не так – за всё это время в понимании этого вопроса он не продвинулся ни на шаг.

Он открыл холодильник и с полминуты рассматривал его содержимое. Надо было что-то приготовить или хотя бы заказать, но сейчас ему было не до этого и снова в микроволновке оказалась пицца, купленная им накануне, а на столе, вместо свежевыжатого сока, который он обещал себе пить каждое утро, почти целая бутылка виски.

С отвращением на лице он проглотил несколько больших кусков пиццы и опустился в кресло перед столом. Он жрал это дерьмо почти всю неделю, за редким исключением того дня, когда он заехал к Рафе. Он чувствовал тяжесть в животе, чувствовал какие-то рвотные позывы, проглатывая один за одним куски этого пищевого недопродукта. Каждый раз питаясь так, он чувствовал себя каким-то неудачником, дожившим до преклонных лет и за все эти годы не нашедшим себе не только любви, но хотя бы даже просто человека, который мог бы ему хорошо готовить. Каждый раз поедая это «дерьмо», он чувствовал желание сходить в туалет сразу после приема пищи, будто сама эта пища представляла из себя уже наполовину переработанный кем-то продукт, единственная цель которого была в том, чтобы пробежаться по всей прямой кишке и вывалиться в унитаз. Надо было менять свои привычки, надо было снова питаться нормально, если он хотел дожить до полной старости. Но сегодня, при этих мыслях о старости, он поморщился, и что-то черное заскребло в душе. Что-то, что ехидно намекало ему на то, что продолжительность его жизни в данный момент времени зависела от свежевыжатого меньше всего.

«Расстрел бизнесмена и его семьи в пригороде Петербурга» и «Подросток пропал без вести», – снова эта распечатка оказалась у него в руках и снова, в сотый или в тысячный раз, хватаясь жирными пальцами за уже засаленный край листа, он пытался понять какой-то тайный смысл этого послания, тайный смысл карандаша, тонкая линия которого обводила эти две статьи. Специально или случайно они были обведены? Какая связь была между этим испачканным кофе и жиром листом и тем, что Александр не выходил уже неделю на связь, и была ли эта связь вообще? Или это всё только его воображение?

Расстрел бизнесмена и его семьи в Петербурге. Об этом он знал очень хорошо. Снова события того дня с фотографической точностью всплыли в сознании. Он боролся с этими воспоминаниями всю жизнь. Если бы были врачи, которые смогли бы залезть в его череп и вырезать оттуда кусок мозга, где всё это хранилось, он отдал бы им всё, что у него было. Всё до трусов! Да и трусы… отдал бы и их! Но таких врачей не было. Как не было в его жизни и человека, кому, доверяясь, он мог бы излить свою душу. Куча знакомых, куча корешей, куча попутчиков по жизни, которых он называл «друзьями» и которые называли другом его, но не было ни одного, кому он мог бы открыть свои самые главные секреты и страхи. С ними он был один на один. Они позволяли себе всё – они жрали его изнутри, он скребли, они кусали, они жалили, они насиловали его мозг, а он, как последний терпила, отвечал им лишь тупым молчанием. Это была его война, война длиною в жизнь, в которой он мог занимать только оборонительную позиция. Но сдаться он не мог. Сдача его означала бы одно – смерть.

Он пытался забыть тот день всю свою жизнь, пытался затолкать его в самые глубины сознания из которых его не смог бы выудить даже сам дядюшка Фрейд; он пытался изменить историю, пытался внутри себя оправдать ту череду произошедших и последовавших за ним событий, чтобы сделать их легитимными, чтобы найти им нужное место на полке воспоминаний и положить их в пыльную коробку с надписью «архив» и «не трогать». Но проходил год за годом, проносилась перед глазами, как пейзажи из окна несущегося поезда вся его жизнь и снова наступал ноябрь, и снова тот день сгустком черной материи всплывал в памяти.

Тот день поделил его жизнь на до и после. До этого были цели, амбиции, желания, а после лишь движение на жесткой сцепке по проложенной кем-то колее. В тот день он перестал быть хозяином судьбы и стал лишь солдатом Вермахта, который просто выполнял свои приказы.

Новые звуки наполнили комнату, звуки мелодии, доносившейся будто издалека. Петро долго не слышал ее, вернее не понимал, но когда звонок раздался второй раз, он вздрогнул и осторожно потянулся к телефону.

– Говори!

– Здорово, здорово! Не спишь?

– Нет, слушаю.

– Вчера ты спрашивал меня про этого парня, который…

– Я помню, что я тебя спрашивал! – излишняя болтливость Шабаича последнее время его начинал бесить. Впрочем, нет, Шабаич был как всегда. Это просто нервы! Его чертовы нервы!

– В общем, ситуация такая. В Петропавловске-Камчатском, откуда этот парень родом, есть несколько человек с такой фамилией, но ни один из них не подходит под описание. Один – какой-то дедуля, которому уже за восемьдесят, второй, наоборот, еще совсем юнец, впрочем, уже успевший отметиться в летописях местных правоохранителей. Есть еще один, третий… Вернее был. Но несколько лет назад он помер. В Питере, по большому счету, про этого парня так же ничего не известно – он нигде не засветился, не вставал ни на какой учет. Штрафов, задолженностей, задержаний на нем тоже не числится! По этому парню ничего нет, Петь…

– Подожди, как нет?! В базе ГИБДД он должен присутствовать, он же в аварию попал!..

– Должен… но не числится…

– Как это может быть?!

– Вот тут-то и начинается интересное. Те документы, которые он отдал сотруднику ДПС, были не его. Несколько месяцев назад о пропаже этих документов сообщил один гражданин. Паспорт, водительское удостоверение, документы на машину… Либо он сам украл их, либо купил у кого-то, кто этим занимается.

– Он отдал поддельные документы сотруднику ДПС и тот их у него принял? – Петро даже приподнялся с дивана.

– Людей с такой фамилией и именем сотни в Петербурге, если документы украли у одного из них, это еще не значит, что всех остальных будут шмонать каждый раз, когда они будут с ними что-то делать, понимаешь меня?

– Да.

– Ну тогда слушай дальше. День назад наши ему звонили.

– И он, естественно, не ответил?

– О-о-о, нет! – тут Шабаич засмеялся своим басистым громким смехом. – Ответил! Еще как, говорят, ответил! Минут пять на ушах сидел! Рассказывал, что где-то в какую-то пьяную историю опять попал, избили его что ли или подрался с кем-то. В общем, ему предложили приехать в участок, побеседовать, объясняя это тем, что якобы обнаружились новые детали в деле этой Дианы, которую он искал…

– Отказался?

– Нет, не отказался. Наоборот, очень даже был не прочь, но сказал, что был где-то в Новгородской области и что будет в Питере через несколько дней. Сказал, что заедет сразу, как только вернется.

– Понятно! Скрывается, значит, ублюдок!

– Кто знает. Может действительно занят был. Но то, что у него не всё в порядке с документами, это действительно как-то мутновато выглядит. А мой опыт мне подсказывает, что у людей с мутным прошлым не менее мутное и настоящее.

– И ты еще надеешься, что он к вам приедет? – Петро усмехнулся. – Не такой уж они дурак, по ходу, Шабаич, просто вокруг пальца нас всех водит.

– Ну кто из нас дурак это мы еще посмотрим. Мы ведь, как говорится, – здесь Шабаич снова хихикнул, – не зря свой хлеб потребляем.

– Ну удачи вам, – проговорил Петро и закончил звонок. Он осторожно приподнялся. От долгого сидения начинала болеть спина. Он потянулся и хотел дойти до турника, чтобы повисеть на нем, но в этот момент раздался новый звонок. Петро думал, что это Шабаич, который не успел ему что-то договорить, но надпись на дисплее «Андрей авария» заставила его вздрогнуть и остановить руку на пол пути, будто перед ним лежал не телефон, а пригревшаяся на солнце ядовитая змея.

15.

– Здарова, чувавелло! – голос в трубке звучал бодро и весело. – Звонил, вижу. Пропустил, блин, не слышал. Ну чё, как у тебя там житуха, рассказывай давай, режь правду матку!

Первые несколько секунд у Петро было подозрение, что Андрей был в состоянии особого нервного напряжения, поэтому голос его звучал как-то странно, но с каждым последующим произнесенным словом, он всё больше понимал, что тот просто был дико пьян.

– Всё хорошо, как у тебя? – Петро хоть и немало удивился такому началу разговора, но сумел сохранить невозмутимость в голосе.

– Да заеб… нормально всё, чувак! Вот тут за городом сейчас, тут помогаем с ремонтом одному деревенскому фраеру. Фермер он, типа. Зажиточный. Говорит, прикинь, десять рублей я вам отслюнявлю, остальное говорит, натурой отдам. Ну, не подумай что не то – едой там и выпивкой! А еда у него! М-м-м… Рыбка копченая, шашлычок, а утка… аж встал у меня, прикинь?! А настойка! Это ваще! Улет! Улетище, твою мать! Пьешь – как вода, чувак, как сок, ей богу, а потом… бам… по башке как… как кувалдой блин и пьяный уже ваще… В толчок хотел пойти, встал, а ноги, блин, как деревянные! Чуть в штаны не это… Прикинь?! Мы тут приехали к нему на пару дней буквально, а он нам и говорит, оставайтесь на неделю, мужики, побухаем, в баньку сходим! А еще вчера мы с ним на озеро на лодке плавали, так там вообще было, блин…

– Андрей, Андрей! – перебил говорившего Петро. Этот пьяный базар мог уйти непонятно куда, и он решил его прервать как можно раньше. – Послушай, я по делу тебе звонил. Диана, помнишь?..

– Какая еще Диана? – судя по всему тот не помнил.

– Как… какая, – Петро удивился. – Твоя Диана! Та девушка, с который ты на свидание хотел пойти, но… не получилось!

– Катя, почему Диана?! Такая… с большой жопой еще… Страшная, мать ее, как хер носорога!

– Диана, – повторил Петро, – та, с который ты не смог встретиться, так как в тебя кто-то врезался на дороге!

Андрей замолчал на несколько секунд. Несколько секунд в трубке была слышна лишь статика и какое-то причмокивание и вдруг голос, в котором Петро, как показалось ему, услышал будто какое-то разочарование:

– А ты кто, ваще, такой-то?

– Петр… Афанасьев… следователь… по исчезнувшим людям! – выпалил из себя Петро первое, что пришло на ум. Вся эта болтовня Андрея запутала его настолько, что он сбился со своей мысли и потерялся.

– А-а-а! А, твою ж за ногу, командир. Ты же этот, мусорок, мать его, да?! А-а-а, а я-то… я думал ты кто-то другой, в общем, – голос Андрей погрустнел и даже опустился на несколько децибел, – тут уже эти твои корефаны звонили недавно. Что-то вынюхивали, что-то там спрашивали, приезжай, говорят, к нам, разговор, говорят, есть… Про прописку там у меня всё спрашивали, про регистрацию что-то…

– Я звоню тебе по другому поводу. Меня интересует Диана и всё, что с ней связано. Я обещал тебе вернуться, когда что-то узнаю. Вот я и возвращаюсь.

– Ну так рассказывай тогда, коли обещал.

– У нас есть небольшой прогресс в ее поиске. По крайней мере, нам кажется, что есть.

– Да? Ну и чё, как она? – спросил Андрей, но голос его выдавал почти полное безразличие. – Передай ей привет что ль! Скажи, мол, Андрюша кланяться ей изволил!

– Не всё так просто. Мы идентифицировали ее личность, и она действительно не выходила на связь уже больше недели. Есть серьезные опасения того, что ее похитили.

– Кто?

– Этого пока не знаем, но узнаем совсем скоро.

– Ну узнавайте, чё! Это ж ваша работа!

– Для этого я и звоню. Здесь нам понадобится твоя помощь. Нам надо знать до малейших деталей всё, что произошло в тот день. Как произошла эта авария, что ты видел, что помнишь. Может лица, может имена? Всё!

– Да я же рассказывал уже всё, командир. Сто раз уже всем вам всё рассказывал!

– Мне не рассказывал.

– Да сколько ж можно всё это дерьмо пересказывать одному, второму, третьему! Ладно… ладно… давай, командир, что тебе еще раз рассказать? Я всё помню, могу рассказать, как вечер перед этой поездкой провел, как… часть ночи даже.

– Я бы хотел поговорить с тобой без всякой спешки и не по телефону, – Петро решил не ходить вокруг да около, а перейти сразу к основной цели звонка, – если будет у тебя время, хотел бы встретиться и обсудить всё. Возможно при разговоре появятся новые детали, которые вспомнишь. В этой ситуации нам важно знать каждую деталь! Не против?

Возникла пауза, которая длилась несколько секунд. Петро, прикусив в нервном напряжении верхнюю губу, вслушивался в тишину на той стороне, в слабые потрескивания статики. И вдруг:

– Ну, хочешь, так давай. Я, ей богу, командир, не знаю, что ты еще хочешь от меня услышать, но… надо, так надо. Если тебе это реально поможет, так давай, не жалко, чё. Что не сделаешь ради той, которая с другим ушла, – тут Андрей громко хихикнул. – Через пару дней заеду к вам туда в эту мусарню вашу. Норм? Пока тут делишки доделаем, рассчитаемся тут и всё такое. В баньку еще, кстати, сходить надо будет…

– Не надо в участок. Те ребята занимаются своими делами, мы своими. Друг другу мы будем только мешать. Я следователь и… – но Андрей прервал его череду заготовленных только что объяснений.

– Да мне вообще похер, командир! Куда скажешь, туда давай и приеду! Только давай не на Марата, – сказав эту фразу он долго и продолжительно загоготал, – а то нос до сих пор болит, не понравилось мне там чёт прошлый раз нихрена!

– Как приедешь в город позвони, я сообщу, где будет лучше встретиться.

– Ну через пару дней только, командир, говорю. Тут дела недоделанные. Тут… В общем, давай. Как приеду, дам о себе знать. Привезу тебе может чего – рыбы там копченой или грибов соленых. У него грибы, командир, м-м-м… закачаешься! – в этот момент в трубке послышался какой-то крик и Андрей ответил ему громким: «да не ори ты, твою мать, иду уже!» – Ладно, командир, – снова обратился он к Петро, – зовут тут фраера, пойдем крышу в свинарнике доделывать. Приеду – дам о себе знать, приготовь там что-нибудь вкусное, что ли. Нопасаран, как говорят, или давай, до свидания!

– До встречи! – Петро отнял телефон от уха и, убедившись, что телефонный разговор окончен, осторожно положил его на стол. Глупая улыбка, которая появилась на его лице с первых же секунд беседы, оставалась на ней еще несколько минут.

После обеда, когда он прогуливался по парку, ему снова позвонил Шабаич. Петро сразу услышал в его голосе какое-то беспокойство и после минуты общения понял, что беспокойство его было вполне обоснованным.

– В общем, ситуация такая, – начал он без особых прелюдий к разговору и даже приветствия, – кроме документов у сотрудников ГИБДД есть еще пара вопросов к твоему парню.

– Говори!

– По поводу этой аварии, где в него якобы кто-то въехал. Там не всё так просто. После проведения следственных мероприятий появились серьезные основания полагать, что этой аварии не было вовсе, вернее авария-то была, но совсем не такая, как этот тип им ее преподнес. Машина, которая в него якобы врезалась, ее, может быть, и вообще не было....

– То есть как не было?..

– То есть была, конечно, но она в него не врезалась.

– Послушай, Шабаич!!! – Петро крикнул на него так громко, что у кого-то на участке залаяла собака, – говори яснее, хватить мне дерьмо в уши лить!

– А ты слушай меня и всё станет тебе ясно! Этот парень рассказал всем, что когда он ехал по дороге, какой-то тип выехал на его полосу и влетел ему прямо в лоб. Характер повреждений машины, в принципе, этот ход событий подтверждает.

– Ну так и в чем проблема?

– Проблема в том, что место аварии было сфабриковано! Там валялись фрагменты его машины, фрагменты фар и краски другой машины, но никакой пыли, никакой грязи, только стекла и немного краски. Понимаешь?

– Нет.

– Хорошо, хорошо… объясню тогда по-другому. Пару месяцев назад я тоже попал в аварию. Ну… моя вина, бывает… Засмотрелся в телефон и какому-то мужику в задницу въехал. Авария пустяковая, в принципе, бамперами слегка ударились, но первое, что я заметил, когда вышел из машины – это количество того дерьма, которое от удара вывалилось у меня и у него из машины. Какая-то присохшая грязь, песок, пыль, трава, какие-то засохшие насекомые. И это при учете того, что обе машины были почти новыми и водители были явно не из тех, кто любит по всякому дерьму гонять. Так вот, в случае аварии этого Андрея, ничего этого на месте ДТП обнаружено не было – ни пыли, ни грязи, ни травы. Только фары, только краска, только куски стекла. Такой увидели сцену аварии инспекторы, когда прибыли на место. Они записали с его слов протокол, его отправили в больницу, а сами якобы начали расследование. Но ты сам понимаешь, какое расследование они начали… кому интересно во всем этом дерьме было копаться…

– То есть в него никто не врезался, ты это хочешь сказать?

– Слушай дальше! Несколькими днями позже машину, которая якобы влетела в нашего красавца, нашли. Причем нашли чисто случайно. Какая-то тетка написала заявление в полицию с просьбой убрать какой-то автохлам у нее от окон, так как он стоит там уже несколько лет и что, в добавок ко всему, совсем недавно в него врезалась какая-то машина. И отгадай, что это была за машина?!

Петро ничего не ответил, и Шабаич продолжил:

– Понял, да?! Как раз та, которой управлял наш Андрюша! Вся эта сцена аварии в тот день выглядела совсем иначе, чем он ее нам представлял. А почему он ее нам так представил, вот это уже другой вопрос, который следователей интересует очень даже серьезно.

– И… как выглядела эта машина, в которую он врезался?

– Старый Форд Транзит девяносто второго года выпуска.

– В него влетел этот Форд?

– Опять нет! Форд не мог быть виновником аварии хотя бы по одной простой причине – из четырех колес, необходимых для езды, у него было только два, причем, по словам той же женщины, два колеса исчезли еще лет десять назад. В остальном техническое состояние автомобиля тоже вызывает вопрос, особенно учитывая, что у автомобиля не было половины двигателя и в салоне с определенной регулярностью ночевали какие-то бомжи, это было у них чем-то вроде летней резиденции. Но несмотря на все эти повреждения, как ты уже, наверное, догадался, рядом с этой машиной обнаружилось огромное количество всякого дерьма, которое при столкновении вывалилось не только с этой машины, но и…

– И с машины Андрея, – тихо докончил Петро.

– Правильно. Следы от аварии, фрагменты краски на бампере Форда и многое другое. Все это говорит о том, что авария в тот день была именно с этой машиной, то есть с машиной, которая стоит без движения уже, как минимум, с десяток лет.

– И где этот Форд стоял?

– В паре кварталов от того места, где, по словам Андрея, произошла авария.

– Получается, что он врезался в нее, а потом пару кварталов толкал свою машину туда, где, по его словам, авария произошла?

– Не совсем так. Его машина, хоть и получила серьезные внешние повреждения, могла двигаться своим ходом. Он просто отвез ее на некоторое расстояние, остановил, заглушил двигатель,раскидал рядом несколько фрагментов, которые собрал там, на месте реальной аварии, и позвонил сотрудникам ДПС. Это во многом объясняет и то, что никто не видел и не слышал аварии, которую он так красочно всем описывал!

– Но… зачем? – задумчиво и уже совсем тихо спросил Петро.

– В общем, это вопрос. Может быть для страховки. Если виновник аварии он – то никакой компенсации от страховой он не получит. А вот если виноват кто-то другой, то страховая обязана ему будет выплатить… И другим должен был быть как раз владелец этого несчастного Форда. Вот только владельцу этого Форда на это совершенно наплевать. Хозяин, некий господин Валов, умер еще в середине двухтысячных.

– А камеры? Есть там какие-то камеры на домах, которые могли зафиксировать всё это?

– Камера есть, одна, но в тот день она не работала. За день до этого был ураган и он что-то там где-то оборвал. Ее починили, но починили уже после аварии.

Петро натянул на голову капюшон куртки. Всё то, что говорил Шабаич, увлекло его внимание настолько, что он только сейчас заметил, что уже несколько минут шел дождь и надо было возвращаться домой.

– И всё это лишь для того, чтобы получить бабки со страховой?

– Думаю да. Я же работал и в ГАИ в свое время. Столько всех этих случаев видел, каждый ведь, понимаешь, пытается другого обмануть. И каждый год всё хуже и хуже с этим становится. Никто не хочет брать на себя ответственность. Никто! Врежется в кого-то – уедет, собьет кого-то – тоже уедет. Ну а уже если поймали его – то начинает крутиться как уж на сковородке. Папу, маму, дядю Васю, – всех подключит, у кого хоть какие-то связи есть, лишь только чтобы за решетку не загреметь. Это от бескультурья всё, вернее от падения культуры. Раньше петербуржцы и ленинградцы были пробой высшей марки, а сейчас – смешались со всяким приезжим дерьмом и сами дерьмом стали. Приехали со всех своих деревень, расплодились и вот тебе результат. Из города дворян Питер превратили в город гасторбайтеров и проституток.

Петро до конца выслушал философские измышления Шабаича, тактично выждал несколько секунд и потом слегка задумчивым голосом заговорил:

– Спасибо что позвонил, Шабаич, информацию твою я принял к сведению. Последняя просьба у меня к тебе будет. Небольшая такая. Я тут давеча как раз с этим Андреем беседу имел. По телефону. До этого ему звонил – не брал трубу и тут вчера, после того, как мы с тобой поговорили, он мне сам перезвонил.

– Да? А тебе он что рассказал?

– Так, о всякой херне своей, но главное не это. Главное то, что он обещал заехать ко мне как доделает там какую-то работу свою где-то за городом. Думаю, может завтра или послезавтра приедет. Точный день пока еще не известен, но обещал заранее позвонить.

– Помощь нужна? Нам бы этого парнишу тоже получить как-нибудь, Петь…

– Вот в этом-то и будет моя просьба. Ваша помощь мне пока будет только мешать.

– Понял!

– Это хорошо, что ты сразу понял. Разговор у меня с ним будет серьезный, Шабаич. Парень он непонятный, мало ли припрется к вам опять или звонить будет – скажи, что, мол, времени пока нет на такие пустяки и пускай приходит позже. Ну или придумай что-нибудь в этом роде, одним словом, отправь его куда-нибудь подальше. На время хотя бы. Дай мне с ним пообщаться, а там… там может и вам что достанется. Хорошо?

– Понял, понял, – послушно проговорил Шабаич. – Осторожней только, Петя, действительно всё это как-то странновато выглядит.

– Я всегда осторожен! – Петро открыл дверь и вошел в дом. – Только разговор этот между нами остаться должен.

– Ну… ты ж знаешь!

– Тогда давай, поговорю с ним и потом мы с тобой встретимся. А дальше уже будем смотреть по ситуации.

– Ну хорошо, хорошо! Мы этого паренька тем временем тоже под наблюдение возьмем. Где был, чем занимался. Глядишь, ещё нароем что-нибудь, а там уже и в работу легче пустить будет.

Петро зашел в дом, скинул намокшие от дождя ботинки, поднялся в кабинет и начал в задумчивости ходить от одной стены к другой. Несколько раз он останавливался у окна и выглядывал на улицу, будто ожидая увидеть там кого-то. Но там никого не было, да никого и не должно было быть. Через минуту он подошел к столу и открыл последний ящик. Он извлек из него несколько журналов, альбом со старыми фотографиями, который тогда забрал у Владимира Петровича и какую-то черного цвета коробку. Он положил ее на стол и несколько секунд подождал, держа над ней руки, будто даже сейчас, даже после того, как извлёк ее из ящика всё еще не решался открыть. Но вот пальцы его легли на крышку, и он потянул ее на себя. Та бесшумно открылась, обнажая черный пистолет, две полные обоймы и лежавший рядом с ними глушитель.

16.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать!

Ночью он снова видел тот сон. Прежний интерьер комнаты, раскрасневшееся лицо Александра с этой странной ухмылкой на лице, кровь на полу и обрез, который он крепко сжимал в своих руках. Обрез? Он вздрогнул, то ли во сне, то ли наяву. Зачем он ему?! Зачем держит в руках это дерьмо, ведь он не хочет никого убивать, ведь он взял его просто так, для веса, для вида! Он попытался освободиться от него, попытался отбросить его в сторону, ведь он не убийца, он обычный парень, который хотел обычной жизни, но нет… пальцы крепко вцепились в потемневшее от старости дерево, они будто слились с ним в одно целое, оружие и тело его стали неотделимы, они стали продолжением друг друга в этом альтернативном времени, мире, пространстве.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя… убивать! – снова голос Александра и снова звук его шагов в тишине, которую нарушало лишь тиканье маятника часов. Он видел, как подошел он к шкафу, как рука с револьвером потянулась к левой дверце. Петро знал, что будет дальше. Он видел это уже наяву, а потом и множество раз во сне. Одни и те же движения, одни и те же звуки, выстрел. Каждый раз в этом сне он хотел что-то изменить, поменять ход событий, а с ними и всю свою жизнь, но каждый раз лишь беспомощно следовал одному и тому же заданному извне алгоритму. Здесь он был лишь сторонним наблюдателем, который всё видел и всё понимал, но изменить не мог ничего.

– Не двигайся! Только не двигайся!.. – услышал он сзади хриплый голос и затем кашель. Петро повернулся к тому, кто произнес эти слова, кто кашлял, но позади он увидел лишь растекавшуюся лужу крови, лишь окровавленные следы ботинок на полу. И вдруг грохот! Что-то дернулось в шкафу, что-то с силой распахнуло дверцы, ударив по руке Александра и выбросив прочь из его руки револьвер. Мелькнула тень, что-то выскочило, бросилось к выходу и вдруг… выстрел. Палец Петро против воли надавил на спусковой крючок и столб пламени вырвался из оружия в сторону этого обреченного на погибель существа. И вдруг всё замерло, всё остановилось. Гримаса испуга на лице Александра, зависший в воздухе над диваном револьвер и лицо, которое в этот раз в этом сне показалось Петро почему-то знакомым.

Он проснулся в каком-то странном, близком к лихорадочному состоянии. Реальность и сон переплелись в его сознании во что-то неразборчивое и неотделимое. Он не помнил это лицо, но ощущение того, что видел его будто где-то совсем недавно, засело в его сознании так глубоко, что несколько секунд он находился в неподвижном состоянии, пытаясь собраться с мыслями и понять, действительно ли он видел его или нет. Но мысли не шли в голову. Вскоре он приподнялся, нащупал пачку сигарет и вытащил из нее одну. Зажигалка лизнула синим пламенем ее кончик и вскоре комната наполнилась едким табачным дымом. Пальцы дрожали и сердце сильно колотилось в груди. Крупные капли пота выступили на лбу и по большим морщинам медленно потекли к подбородку. Надо было выйти на улицу, надо было вдохнуть свежего воздуха, чтобы забыть этот страшный сон. Он бросил сигареты в пепельницу, встал с кровати, засунул ноги в тапки и пошел к выходу, но проходя мимо комода он вдруг заметил, что на телефоне мигал индикатор входящего сообщения. Он не слышал ни звонка, ни звука сообщения, видимо там, во сне, он ушел настолько глубоко в закоулки своего сознания, что внешние раздражители этой ночи не могли до него просто добраться. «Кто бы это мог быть в такое время? – промелькнула мысль. – Ведь я лег уже ночью и перед сном проверил телефон». Он ткнул в него пальцем и поднес дисплей ближе к подслеповатым после сна глазам. Буквы начали превращаться в слова, имя отправителя начало вычерчиваться на дисплее и вдруг сердце, сорвавшись с привычного ритма, забарабанило в груди как пойманная в клетку дикая птица.

Часть 3

1.

Этот мир казался ему всегда тесным. Жизнь, проведенная между обоссанной парадной дома и проходной завода, представлялась его воображению мраком, убежать от которого он хотел всеми возможными средствами. Его родители, их друзья и знакомые в большинстве своем были людьми порядочными, но к их примитивной жизни, безамбициозной и серой, он не испытывал ничего кроме жалости. Их жизни, в его глазах, не стоили и копеечной монеты. Закончить девять классов в средней школе, пойти в путягу в соседнем дворе на слесаря или наладчика какой-то там механической дряни, сходить в армию, и, если повезет, вернуться живым лишь для того, чтобы потом, день за днем, год за годом садиться в один и тот же забитый угрюмыми рожами трамвай в сторону одного и того же завода, коптившего мрачными трубами и десятилетиями производившего одну и ту же не нужную никому, в том числе и этим самим рожам, продукцию. И всё это для чего? Для того, чтобы через десять лет из коммуналки перебраться в собственную однокомнатную квартирку, чтобы еще через пару поменять в ней угаженный тараканами линолеум на паркет, чтобы в тридцать пять получить шесть соток под Мшинской и в сорок ездить туда с одним, а то и с двумя детьми, разжиревшей до неузнаваемости женой, рассадой и воняющей вечно какими-то выделениями собакой на разбитом запорожце, который по блату в райисполкоме получил бы он как награду за убитые двадцать пять лет на благо «Родины».

Да, были и в его жизни времена, когда он хотел стать солдатом, космонавтом и даже пожарным. Обычные мечты обычного советского паренька. Хотел рубить молотом оковы тунеядства и буржуазии, как учил Владимир Владимирович и следовать всем указаниями того «дедушки», чья лысая голова висела в каждом кабинете каждого этажа каждого учреждения, куда он когда-либо заходил. Но желание это проходило с каждым классом, с каждой запрещенной книгой, с каждой прослушанной пластинкой из-за бугра, с каждым скрытым взглядом на жизнь той буржуазии, с которой он, как учили его всю жизнь, должен будет драться до конца.

– В Университет! – он помнил, как бросил это классному руководителю на одном из уроков, когда она дошла до него с вопросом «ну а ты куда пойдешь после школы?» Помнил ее презрительный взгляд, недовольную усмешку и чей-то приглушенный смех позади. – На юриста! – добавил он и училка, закатив демонстративно глаза, окончательно потеряла всякий интерес к нему в этой жизни.

И он поступил. Десятый, одиннадцатый класс, проведенный за книгами и учебниками. В то время как дружбаны его накачивались пивом у соседней парадной, он до ночи сидел перед гудевшей настольной лампой, потирая уставшие красные глаза и старательно подчеркивая обрубком покусанного карандаша строчки в пожелтевшем от времени учебнике английского или истории. Он помнил то ликование, с которым выбежал он тогда из здания Двенадцати коллегий на улицу, увидев в середине большого списка поступивших свое имя и фамилию. В тот день его жизнь стала другой. По крайней мере, так думал он тогда.

– И оно тебе надо? – безучастно бросил ему Федя, который сидел вечером того дня перед ним на ступеньках детского садика, посасывая беломорину, которую стырил у своего вечно пьяного бати. – Я вон на заводе скоро буду шестьдесят рублей получать, а ты чё? Студент, блин! В кино не можешь сходить, вон, на пиво и то наскреб с трудом… – Федя хотел со всей мощью советского рабочего сплюнуть в сторону, но липкая, пропитанная Беломором слюна, сделав странный вираж в воздухе, опустилась ему прямо на ботинок. Федя попытался стереть ее о траву, но у него ничего не получилось. Тогда Федя оставил это занятие. Потому, что Феде было всё равно. Потому что Феде нравилось жить в этом дерьме и вот это было по-настоящему мощно.

– Надо! – бодро и самоуверенно отвечал ему тогда Александр. Он видел, что Федя открыто презирал его в тот момент и это презрение в нем было не поддельным. Он не знал «ваших этих университетов» и само это слова, звучавшее как-то не по-русски, вызывало у него ассоциативный ряд, связанный с эксплуатацией и угнетением рабочего класса. – И когда я его закончу, я буду получать гораздо больше тебя. И вот тогда уже я буду покупать тебе пиво!

– Пиво я сам себе покупаю. В отличие от тебя, мне его хотя бы продают. А ты – студент и буржуй.

Федя действительно не просил Александра купить ему пиво ни через пять лет, ни через десять, никогда. Но не просил не потому, что зарабатывал больше, а потому, что уехал куда-то на север и старые знакомые вскоре потеряли контакт друг с другом. Говорили, что ему дали квартиру где-то в Североморске и что он, хоть и не был хорошим специалистом, оказался весьма востребованным в той небогатой кадрами местности. Уже потом, много лет спустя, когда прошла старая эпоха и наступила новая, когда Александр, отработав в отделе экономического планирования завода, не забирая даже трудовой книги, ушел в бизнес, он снова услышал о Феде, о том что он, лишившись в начале девяностых работы, окончательно спился, что несколько лет он зарабатывал тем, что помогал черным разгружать фрукты и овощи у каких-то ларьков и, наконец, помер, оставив за собой лишь дырявые портки и комнату в коммуналке, в которой его бывшие работодатели сразу после его смерти обустроили чуть ли не целую овощебазу.

То были тяжелые времена и для Александра, но ветер перемен, дувший откуда-то с Запада, нес к нему запахи чего-то нового и возбуждающе ароматного. Деньги и богатство перестали быть пороком в сознании масс и стали чем-то совершенно необходимым в новой модели социально-экономического развития. То, что было под запретом еще совсем недавно, стало вдруг разрешено и он, не чувствуя на себе больше этих оков, с головой бросился в эту новую реальность. И вот такая вот жизнь ему уже начинала нравилась.

– Двадцать пять эта, тридцать эта. Последняя – оригинал с лазерного диска! —несколько лет он барыжил аудио и видео кассетами на рынке, переписанными по десять раз одна с другой на кухне на японском, купленном у его друга, моряка дальнего плаванья, магнитофоне. Работа, конечно, была дерьмом и совсем не той, какой грезил он в свои студенческие годы, но с помощью Хачика Лёни, раскрывшего весь свой творческий потенциал, через пару лет он смог купить себе уже даже Мерседес. Не новый конечно, привезенный с Америки тем же самым его другом, но большой, с круглой эмблемой, которую какие-то гопари или завистники несколько раз тырили прямо у него перед домом и которую друг, возвращаясь с очередного плаванья, ему каждый раз снова привозил.

Бизнес его попер в гору, но однажды появились они. Парни в черных куртках и тренировочных штанах. Все качки и боксеры. Все за исключением одного, того кто был из них самым главным. Пахан, так называли они его. Ходящий центнер жира, безуспешно пытавшийся косить под одного из качков, и вонявший потом и ссакой так, что при встрече с ним на глаза невольно наворачивались слезы.

– Это тебе, это нам! – он помнил как Пахан, протиснув однажды свою жирную задницу к нему в ларек, опустился на затрещавший жалобно стул и начал делить, руководствуясь какими-то лишь одному ему известными математическими соображениями деньги, заработанные им за весь день. – Надо всё по-честному делать, понимаешь? Делиться! Ведь так учили нас в школе, сечёшь, а? Ты пойми, – продолжал Пахан, засовывая в карман своей курки сложенные пачкой купюры, – мы тут не какие-то бандиты, бандиты там – на Толкучке, а мы за безопасностью твоей следим, чтобы, не дай бог, какой-нибудь упыренок тебя тут не порезал или не кинул на бабки, сечёшь?

Александр не отвечал ему ничего. Он даже не кивал. Разговор с этой свиньей был для него оскорблением интеллекта. Впрочем Пахан, занимавшийся своим делом под зорким прикрытием стоявших в дверях качков, не особо и хотел наладить с ним канал вербальной коммуникации. Он причмокивал, отрыгивал, считал купюры и теми же грязными пальцами, которыми трогал деньги, засовывал себе в рот жирные пышки, которые притащил тут же с собой в пакете (Александр видел Пахана несколько раз и каждый раз он таскал всю жратву с собой).

– На! – он протянул ему остатки денег со следами жира от пальцев. – И ни в чем себе не отказывай. В следующий раз продавай лучше. А то ведь видишь, машинку-то купил, а торговля плохо идет, говоришь. Смотри, работай лучше. А то в следующий раз ни машинки, ни ларечка может уже не быть, усёк, а?!

И Александр усёк. Следующего раза действительно не настало. Пули из Макарова пробивали метровый слой жира легко и непринужденно и тело Пахана, как туша какой-то пущенной на убой свиньи, валялось на полу кафе «Красный Якорек» до самого утра, пока не приехал молодой лейтенант Шабаев и не дал указания отвезти тела убитых куда подальше. За день до этого Александр пригласил Пахана на встречу в это припортовое заведение обсудить «бизнес» и толстяк принял его предложение. Почему нет? В конце концов он обещал дать ему денег, а жратва у Пахана всегда была с собой. Полный набор для абсолютного счастья.

– Ну чё за базар-то? Зачем позвал? – полная туша Пахана втиснулась во мрачное помещение заведения.

– За этим! – Александр решил не тратить лишнего времени. Каждая минута, проведенная с в разговоре с Паханом, опускала его на одну ступень в эволюционном развитии, не говоря уже о здоровье, которое ухудшалось с каждой секундой, подрываемое токсичным запахом, исходившим не то от его кожи, не то от одежды этого нелепого существа, почему-то почувствовавшего себя выше его. Восемь пуль. Шесть в тело, две в голову и ни одной мимо. Целая обойма Макарыча, не оставившая свинофабрике ни малейшего шанса выкарабкаться оттуда живым. Одну за одной пускал он пули в уже неподвижное, развалившееся на полу тело, расчётливо выбирая те участки повернутого вверх брюха, где, по его представлениям, должны были находиться жизненно важные органы. Он знал, где находилось сердце, но он так же знал, что сердце для жизнедеятельности Пахана имело точно такое же важное значение, как крайняя плоть для араба или ортодоксального еврея, поэтому он жал спусковой крючок до третьей холостой отсечки.

На улице послышался какой-то шум. Два качка, телохранители этого жиробаса, ворвались в помещение. У одного из них, лысого и со шрамом на лице в руках была волына, как узнали они потом это была газовый пистолет, но Рома, стоявший у дверей, метко убрал его выстрелом в грудь и бычара, взвизгнув, как укушенная осой псина, с грохотом повалился на пол. Второй был потрусливей. Он было бросился наутек, но Александр взял его на прицел своего разряженного пистолета и медленно, хлюпая ботинками по залитому кровью и мочой полу, подошел к окаменевшему от страха мордовороту. С грохотом вниз упал пустой магазин и с металлическим лязгом в него вошел новый.

– Как тебя зовут?

– К-к-к…

– К-к-как? – передразнил его Александр, слабо прикасаясь холодным металлом еще дымящегося ствола ко лбу этого создания.

– К-к-к… К-к-клим. К-клим.

Странное имя, вернее, название для испуганного существа с большим, разраставшимся прямо на глазах мокрым пятном на штанах. Пистолет касался его раскрасневшегося лица, его носа, губ, его гнилых зубов. Было видно, что в ту секунду он был готов на всё и попроси его Александр открыть рот и принять в него дуло пистолета, он сделал бы это со рвением шестидесятилетней портовой шлюхи.

– Клим, я хочу тебе сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться, – его голосом говорил Майкл Корлеоне из «Крестного отца», он смотрел этот фильм миллион раз и заученные наизусть диалоги прочно сидели у него в голове. – Хочешь работать на меня?! – теперь он уже был Тони Монтаной, замочившим жирного ублюдка, посмевшего стать у него на пути и благородно дающим шанс тому, кто был просто хорошим слугой.

Ему казалось, что это сложно – нажать на курок и отправить на тот свет не просто живое существо, а человека. Он думал, что его будут мучать кошмары, что будут являться призраки, слышаться голоса, видеться тени по углам. Что желание сознаться и сдаться будет терзать его так сильно, что он в бреду припрется в ближайшее отделение и сдаст себя с потрохами. «Я убивец!» Но там, где жил Тони Монтана, не было место для Родиона Раскольникова и эти восемь пуль, отправленных в тело Пахана, повернули его жизнь в совершенно другую сторону. Он почувствовал, что это легко, почувствовал себя охотником и судьей, каким-то героем, который сделал доброе дело человечеству, отправляя под землю эту неизвестно каким образом уродившуюся девиацию из органических белковых соединений под названием «Пахан».

– Ты в порядке? – Рома положил руку ему на плечо и в первый раз в жизни Александр почувствовал, что рука его друга слабо дрожала.

– В полном! – Александр повернулся к нему и на лице его уже была улыбка. В тот миг он уже знал, что больше никогда не будет продавать кассеты в старом ларьке. В ту ночь он спал как убитый, так, как не спал уже многие годы.

Так положили они начало. Александр отошел от уличной торговли, а Рома не ходил больше в дальнее плавание. Лейтенант Шабаев продолжал приезжать на недавние сцены разборок криминальных структур, не находя там ничего, что могло бы хоть как-то компрометировать друзей. Из тех, кого крышевали они до этого, они превратились в тех, кто крышевал. Они быстро смогли собрать сильную команду и смогли дать отпор даже черным, которые, естественно, просто так сдавать позиции не хотели. В той войне они потеряли многих, но за каждого потерянного в бою враги их теряли нескольких. Во многом успех друзей был обязан их структуре и организации. Оба с высшим образованием, оба прошедшие армию в звании офицеров, они строили не бригаду, они строили государство, со своей армией, со своей экономикой, со своим сводом морально-этических норм, который так импонировал обычному бедному люду тех времен. Всё это вкупе делало их в глазах многих не бандитами, а властью, альтернативной коррумпированному режиму государства. Именно тогда они стали «охотниками». Тогда, решив бороться со злом до конца, они приняли решение «выдергивать» самых опасных тварей и отвозить их на остров, где те могли бы почувствовать настоящую ценность жизни хотя бы на несколько минут. И эта охота продолжалась даже после смерти Ромы, она продолжалась до того самого дня, как Александр, проснувшись с больной от похмелья головой, обнаружил повешенным в чулане старого дома тело своего брата.

Он понял, что что-то пошло не так еще тогда, как покрытое трупными пятнами тело брата опустилось на прогнивший пол. Он не мог сделать такое сам с собой, хотя бы даже физически. Какая-то сила, кто-то извне сделал это с ним. Но кто? Тлетворный запах, трупные пятна, эти странные звуки в доме и это существо, в которое они стреляли тогда в два ствола и которое ушло от них, как казалось, без единой царапины. Всё это было для него непостижимо. Он не верил в чудеса, а уж тем более в приведения и в вылезавших из-под земли мертвецов. Но научными терминами, которыми он привык объяснять все вещи вокруг себя, он не мог объяснить ничего из того, что происходило.

– Диана! – прошептал он и Диана открыла глаза. Солнце светило уже совсем низко и его рыжие лучи медленно ползли по тусклым обоям стены напротив.

– Что? – она приподняла голову над диваном и осмотрелась. Та же комната, те же ободранные обои на стенах, два тела, вернее их очертания, накрытые одной простыней где-то в углу. Это был не сон и новое осознание реальности пустило мурашки по ее коже.

– Слышишь?..

– Что я должна слышать?!

Отец не ответил ей. Он замер, прислушиваясь. Прошла секунда, вторая, третья, и вдруг… звук, тихий, ясно различимый откуда-то снизу, из подвала. Это был звук цепей. Будто там кто-то был, кто-то живой, или, по крайней мере, подвижный, кто бродил по подвалу, волоча за собой все эти цепи. Но как такое могло быть? Ведь единственный, кто был там это Андрей, а Андрей теперь…

– Там… кто-то… есть?.. – прошептала еле слышно Диана и страх в ее голосе почти полностью поглотил последнее слово. Александр не ответил ей. Он приподнялся и Диана увидела, как сильно дрожала его рука, в которой он сжимал револьвер. Ответ был ей очевиден – да!

– Ничего не говори! Тихо!

Звук цепей затих, но на смену ему пришел звук новый, звук еле слышных шагов. Держа перед собой пистолет, Александр подкрался к двери в подвал и беззвучно закрыл ее на щеколду с внешней стороны. Так же тихо он вернулся к Диане и встал рядом, взводя курок и целясь пистолетом в темноту, туда, где была дверь.

Звук шагов послышался вновь, в этот раз дублируемый скрипом прогнивших досок ступеней и вдруг… щелчок. Кто-то надавил на ручку двери и потянул ее на себя. Но дверь уперлась в щеколду и не пошла дальше. Пот тек по лицу Александра, он тек по лбу, подбородку, спине. Рука с револьвером дрожала так сильно, что он схватил рукоятку двумя руками. Щеколда была слабой, да и сама дверь была такой, что ее можно было выбить с легкостью ногой. Если бы оно, это существо, приложило бы хотя бы малую долю усилий, дверь с легкостью бы развалилась. И Александр ждал этого, к этому он был готов.

Снова щелчок. Снова скрипнула и пошла вниз заржавевшая до черноты ручка, снова дверь ударилась в щеколду и снова осталась неподвижной. Еще немного и палец Александра нажал бы на спусковой крючок, пуля пробила бы и дверь, и того, кто стоял за ней. Насчет двери он не сомневался, но вот насчет того, кто стоял за ней… здесь сомнения у него все-таки были.

Он ждал третьего рывка. Третьего удара, гораздо более сильного, чем два предыдущих, чтобы попасть наверняка, чтобы убить уже безо всякой доли сомнений. Но его не последовало ни через секунду, ни через минуту. Тот, кто был с той стороны, видимо, точно так же замер в ожидании. Александр сделал шаг вперед. На мгновение у него появилась мысль окрикнуть этого мерзавца. Если бы он подал голос с той стороны, он высалил бы в него целую кучу пуль, как сделал он это когда-то давно с жирным Паханом. Но он умел выжидать и он ждал. Через минуту, а может две, а может даже и десять (в этом подвешенном состоянии они оба потеряли ощущение времени) послышался новый звук, в этот раз более громкий. Заскрипела дверь, но звук этот был уже другим.

– Он выходит наружу! – голос Александра изменился и Диана слышала, как громко отстукивали барабанную дробь его зубы.

– Он уходит?

– Да! Только куда?! Тихо! – Александр снова замолчал, глотая воздух и задерживая дыхание. То же сделала и Диана. Сквозь звуки маятника, сквозь легкие завывания ветра в крыше, сквозь неплотно прижатую раму окна они слышали, как кто-то шагал с той стороны. Кто-то шел вокруг дома, шел к входной двери!

– Мамочка!.. – страх заставил Диану заплакать и крупные слезы покатились по ее щекам. Слезы испуга. Александр же, хоть и заметно нервничал, держался спокойнее.

– Держи! – он всучил ей в руку револьвер и лишь только та нацелила его на входную дверь, быстро подбежал к стене и взял стоявший у шкафа карабин. Он тут же сел на стул (стоять неподвижно он не мог, так как ноги его сильно дрожали) и навел красную точку прицела в центр двери.

Снова послышался скрип доски, снова чьи-то шаги. И вдруг стук… Ясный, громкий, отчетливый. Стук костяшкой кулака или каким-то твердым предметом по деревянной двери. Кто-то стоял за дверью! Кто-то хотел войти к ним! Диана взвизгнула так, как взвизгнула бы маленькая собачонка. Пистолет даже не дрожал, а дергался уже в ее руке. Сквозь слезы она не видела уже двери и ствол задрался куда-то вверх, поверх дверной коробки. Александр видел это даже с расстояния. Он хотел сказать ей, чтобы она прицелилась лучше, но снова стук. Стук… Стук… Стук… Ясно, отчетливо, без спешки и страха.

– К-к-кто? – проговорил еле слышно Александр. Голос Клима вырвался у него из груди. К-к-к-клима, трусливого здоровяка, обоссавшего свои штаны при первом собеседовании с ним на работу. Никто не ответил. В ответ была тишина, лишь мерный звук постукивания маятника, лишь звук колотящегося сердца в груди. И вдруг снова: стук… – один, стук… – второй, стук… – третий. Громко и дерзко. И вот наступил момент, которого так ждал Александр. Он нажал на спусковой крючок один раз, потом второй. Первая пуля (чуть левее), и сразу за ней вторая (чуть правее), прошли через дверь, сквозь тело этого существа и улетели куда-то в лес. Поток пороховых газов поднял пыль с пола и закрутил ее маленькими сияющими звездочками в последних лучах вечернего солнца. Попал он или нет?! Убил?! Энергии выстрела с такого расстояния хватило бы даже на то, чтобы пробить лист стали. Но что это?! Он опустил карабин вниз и ствол уперся в почерневший от старости пол. Он смотрел и не верил своим глазам. Страх и удивление отпечатались на его лице. Сначала страх, потом удивление, потом снова страх. С дверью, в которую он только что выстрелил, было что-то не то!

2.

Первое сентября девяносто пятого года. Этот день ей запомнился очень хорошо. В этот день ее отец, объехав вокруг школы, высадил ее из переливавшегося солнечными лучами Мерседеса прямо перед входом, на глазах у пялившихся на крутую тачку одноклассников и одноклассниц. Отец первым вышел тогда из машины, открыл ей дверь и она, с лицом полным спокойствия (что было совсем не легко), но разрываемая изнутри совершенно новыми ощущениями, подошла к одноклассникам с большим и дорогим букетом и спокойно проговорила «я думала, что вы уже внутри». Наступила пауза. Несколько секунд никто не решался говорить, никто и не мог говорить, и вдруг все, в один голос, будто кто-то вырвал одновременно кляп изо рта каждого из них, затараторили: «Вау! Это ваша новая машина?», «а сколько стоит?» и «а можно я с вами домой поеду?»

Тот день поделил ее жизнь на до и после. Вечером она вернулась домой другой. Перерожденной. До была странная девочка, молчаливая и задумчивая, копившая на завтраках и покупавшая дешевую помаду в ларьках, Диана, которая ездила домой на двадцатом троллейбусе, пытавшаяся отвязаться от единственного своего ухажера – долговязого Кузи, изо рта которого несло хуже чем из общественного туалета на провинциальном вокзале, Диана, которая сторонилась компании богатых сверстников, потому что всё, о чем говорили они, было ей чуждо; в тот день эта Диана умерла, и на месте ее родилась Диана новая, «леди Ди», как стали называть они ее позже. С особым чувством достоинства, по-прежнему не особо говорливая, но слова которой теперь уже имели вес, Диана, которую привозили и увозили из школы на иномарке, Диана, которая ездила за границу и которая, в последних классах школы, ходила на уроки уже с переносным телефоном.

– В эти выходные мы отмечаем мой день рождения, – услышала она однажды голос на перемене прямо над собой, голос, который вынудил ее оторваться от учебника по английскому. Это была Нина. Толстая грузинка с большим орлиным носом и волосами до пояса. Ее папа держал пару ларьков на Юноне. Она с гордостью рассказывала об этом всем, только она не называла их «ларьками», она называла их «павильонами». Она была самой богатой во всем классе. Была! У нее не было ни друзей, ни подруг, но была масса тех, кто себя такими называл, были подхалимы и жополизы, пресмыкавшиеся перед ней лишь ради того, чтобы Нина, как-нибудь потом, снизошла до их тощих, экономивших на завтраках задниц и отдала им что-то не нужное или затасканное из своей одежды или что-то недоеденное на перемене, что уже не влезало даже в ее, размером с зернохранилище, брюхо. – Я хочу пригласить тебя к себе на день рождения! – Нина села на край парты рядом и парта затрещала под ней, будто на нее села не пятнадцатилетняя девочка, а проехалась тяжелая военная техника. Та Нина, которая раньше не здоровалась с ней даже на улице, теперь хотела пригласить ее к себе на днюху! Это было так мило! Она должна была вскочить со стула, броситься к Нине, поцеловать ее в ее пухлые, уже с маленькими черными усиками, губы. – Я тебе расскажу сейчас какой подарок я хочу, а потом на твой день рождения…

– Нина, – Диана перебила ее с легкой улыбкой и ее взгляд, оторванный от «Present continuous tense», взгляд спокойный и самоуверенный, пробежался по всей нелепой фигуре одноклассницы и, наконец, остановился на ее черных глазах. – Вчера папа купил мне новый компьютер и в эти выходные ко мне придут девочки. Я не смогу прийти на твое день рождения и поэтому, – ее голос звучал спокойно и твердо, голос той, кто больше никогда и ни за что больше не будет заискивать ни перед кем, кто больше никогда не будет просить ничего у дригих, – мне совершенно всё равно, что ты хочешь на своей день рождения.

Парта снова затрещала. Нина усиленно заерзала на ней задом. Ее глаза, большие и черные, забегали по классу, по другим партам, по алфавиту над доской, по портретам Тургенева и Пушкина на стенах, по гудевшей и мигавшей лампочке над учительским столом, по неподвижным лицам одноклассников, замерших в ожидании того, что же будет дальше. Снова треск и вдруг… слезы. Сначала потек один глаз – левый, а потом и правый. Они ручьем покатились по ее лицу вниз, смывая тушь с ресниц и превращая ее в отъевшегося на бабушкиных хачапури грустного клоуна Пьеро.

Диана снова опустила свои глаза в книгу, она не смотрела больше на Нину, но будто откуда-то издалека она слышала плач, треск парты, быстрые удалявшиеся шаги в сторону двери. Она не видела взглядов одноклассников, полных одновременно уважения и страха. Взглядов, которые в последствии стали для нее чем-то совершенно привычным.

В начале двухтысячных отец отправил ее учиться за границу, в Лондонскую Школу Экономики. Это образование стоило немало денег, но Александр мог себе уже это позволить, его дела в те времена шли по восходящей. Из мелкого торговца он уже превратился в большую фигуру, щупальца которой простерлись уже куда дальше местного рынка. К тому времени они уже не жили в тесных квартирах новых районов, а перебрались на Петроградку, где, за большим металлическим забором и круглосуточной охраной, оставлял отец уже свой новый внедорожник.

Образование это далось ей совсем нелегко, но благодаря своему упорству, благодаря общей сообразительности и мотивации, он смогла окончить университет с довольно неплохими результатами и быстро найти себе работу. Отец не хотел, чтобы она возвращалась обратно. Он строил себе запасной аэродром и дочь, которая сумела бы пустить корни в другой, «более цивилизованной» стране, вполне вписывалась в картину его мировоззрения. Но как бы она ни старалась, за те несколько лет, которые прожила она в Лондоне, она не смогла выбиться дальше чем менеджер какого-то низшего звена в какой-то второсортной компании, которая занималась импортом березовой фанеры, идущей из России.

Тем временем отец в России строил бизнес империю. Еще недавние бандиты превращались в людей уважаемых, «респектабельных» как писали про них местные газеты, не без подсказок самих же этих людей, которые владели этими газетами. Бывшие стрелки становились сотрудниками служб безопасности, их бригадиры – директорами. Бизнес плавно перетекал из подъездов и простреленных автомобилей в сферу финансово-юридическую и такие слова Александра к Петро, сказанные еще каких-то несколько лет назад, как «надо их убрать» означали уже ни что иное, как стратегию на финансовое выдавливание конкурента с рынка.

Но несмотря на всю свою преданность, парни с переломанными носами, ставшие с годами уже взрослыми мужиками, годились в этих новых экономических реалиях лишь на монотонную тупую работу, которая вымирала по мере усложнения бизнес-процессов. Компаниям нужны были люди новые, с хорошим образованием, с целыми и не свороченными на сторону носами и не лезущие в драку друг с другом при малейшей возможности, как это нередко случалось даже во время конференций.

Диана долго смеялась, когда, приехав однажды в отпуск к отцу, который тогда уже окончательно перебрался в большой загородный дом, она услышала историю про ее бывшего водителя и одновременно телохранителя, парня доброго и исполнительного, которого в девяностых однажды так отмолотили в какой-то кафешке на юго-западе города, что нос его, если смотреть ему в упор, стал похожим на английскую букву L. Александр рассказал, как Гриша или Грифон (так его звали), робко и стесняясь зашел к нему однажды в кабинет, и проговорил:

– Шеф, ну не могу так больше! С женщинами проблемы! Дайте денег на операцию!

Малейший взгляд на это лицо, на нос, который, казалось, нюхал стоявшую слева от двери кофеварку, хотя лицо его было обращено к Александру, сразу подсказывал, почему у Гриши были проблемы с женщинами, да и с мужчинами, наверное, тоже. Он дал ему сумму в этот же день без лишних вопросов и условий из сейфа, который стоял под столом в его кабинете. В конце концов в том, что лицо Гриши выглядело именно так, частично была и его заслуга, хотя, как говорил ему сам Гриша когда-то уже давно, вся эта история со сломанным носом произошла из-за какой-то там женщины легкого поведения, которая якобы отказалась выполнять ряд условий, оговоренных перед этом в их устном «контракте».

– И что ты думаешь он сделал? – спросил Александр у Дианы, откидываясь в кресле на большой террасе, которая выходила на залив. – Прооперировал себе что?

– Нос!

– А вот и нет!

– Да ладно?! Не может быть! – Диана оставила в сторону бокал с вином и губы ее слегка двинулись вверх. Она уже начинала догадываться, что сделал Гриша и желание смеяться медленно разрасталось внутри ее.

– Именно! Парень с лицом как у Франкенштейна, с образованием три класса церковно-приходской школы, нарыл где-то в интернете какую-то там статью про это дело и… в общем те деньги, которые я дал ему на то, чтобы он сделал себе пластику, привел себя в человеческий вид, потратил на увеличение своего, прошу прощения, поршня. Ты можешь себя это представить?

Диана представляла. Она долго и громко смеялась. Общаясь в Англии преимущественно с детьми богатых русских, она отвыкла уже таких людей, хотя когда-то он была на одной ступени, по крайней социальной, с этим Гришей.

– Приходит ко мне через пару дней, значит, – Александр продолжал свой рассказ. – Рожа точно такая-же, только довольная, улыбается. Идет, как будто в штаны наложил, как будто гирю пятнадцатикилограммовую несет у себя к паху привязанной. «Спасибо, говорит, Александр Вениаминович (он теперь меня только по имени отчеству величает, приучил его), всё, говорит, хорошо прошло. Вот деньги, которые остались»! Я говорю – не обманули ли тебя, брат! Разницы не вижу! «Нет, говорит, Александр Вениаминович, пока, говорит, воспользоваться не получается, мол, не зажило еще всё, но через пару дней, говорит, пойду разносить в пух и прах ближайший курятник!»

Диана от смеха вскинула руками и случайно задела бокал. Он упал на пол и разбился. Александр окрикнул работницу, и она в считанные секунды всё убрала.

– И что в итоге, разнес?

– Это уж мне не интересно было. Всё что у него ниже шеи для меня не представляет никакого интереса. Но рожу я все-таки его заставил сделать. Нос поправил, шрам убрал. Очки теперь носит. Да! В тонкой оправе такие, красивые. И знаешь, недавно мне говорил, что в Русский музей с какой-то очередной подругой ходил. Видимо, скоро опять ему в лицо прилетит и опять мне ему на пластику носа давать придется. Впрочем, спросил его тогда, кто ему из живописцев больше понравился – ни одного не смог назвать. Врал, наверное, не ходил никуда. В интернете прочитал. Он теперь любитель там посидеть.

Диана продолжала смеяться, а отец, подогреваемый новым бокалом виски (вино он не любил) продолжал рассказывать про своих подчиненных.

– Клима помнишь? Да, наверное, не помнишь. Таких я домой не водил. Тот еще красавчик. Уволил его. Дал ему пятьсот тысяч – на, говорю, на первое время тебе хватит, ищи себе новую работу. С тобой нам теперь не по пути.

– Нет, не помню. Что натворил?

– Клим этот давно со мной был. Парень преданный, но… как говорится, можно девушку вытащить из деревни, но деревню из девушки никогда. Хотел учиться. На высшее образование. Одиннадцать классов у него было, что, в принципе, редкость в этих кругах. Дал я ему денег и он пошел учиться в Корабелку, на менеджера. Платно, естественно, пошел, так как по другому его бы не взяли даже туда. Отучился там пару лет, научился умным словам, тоже пиджачок себе прикупил, очки тоже появились, только в отличие от Гриши, который без них действительно плохо видит, этот себе из стекла сделал, так, просто для вида. Чтобы лик, так сказать, облагородить. Я его сначала в департамент безопасности отправил, для того чтобы он посматривал там, кто чем занимается. И знаешь, нормально себя проявил. Проблемы какие-то там даже решал. В общем, претензий к работе не было. Под него должность была. Решил я его двинуть чуть дальше, в коммерческую службу, в департамент продаж. Там был один человечек, но убрал я его, не понравился. Парень толковый был, но левака имел столько, что даже зарплату перестал с карточки снимать. А Клим не из тех, Клим потупее, но не обманывал. В общем, поставил я на его место Клима. Неделю проработал, может чуть больше, пыхтел как паровоз, не понимал ни черта, но хорошими специалистами не рождаются, как ты знаешь, а становятся. И вот была у нас на один день запланирована телеконференция с заводами деревообрабатывающими, теми, кто доски пилит на экспорт. Собрались мы все в переговорной, директора, менеджеры. Все люди образованные, один, тот который в Кирове директором на заводе работает, в Америке даже учился. Начали обсуждать тенденции и перспективы выхода на рынки Ближнего Востока. Обсуждаем значит, спорим как обычно, одним словом дискуссию оживленную ведем. Этот Клим молчит, рожу насупил, не понимает ничего. Этот директор с Кирова его что-то спросил и, видимо, Климу показалось, что «гнать» на него начал. Ну Клим и не выдержал. «Не согласен, – говорит, – я с тобой, товарищ из Кирова». «Почему, – спрашивает тот, – какие аргументы?» Ну Клим ему и выложил свои аргументы. Говорит «потому что пидор ты гнойный». Ей богу! – Александр даже приложил себе руку к груди, в то время как Диана снова покатилась от смеха. Перед этим она предусмотрительно отодвинула бокал с вином подальше от края стола, – Ей богу, Ди! Парень в Бостоне там или где-то за границей учился. Запонки золотые, сертификаты на стене на разных языках висят, резюме, от которого аж пудрой сахарной пахнет и тут на – «пидор», да еще и «гнойный». И всё это на глазах у самых уважаемых людей! Один там даже садминистрации области был. Тишина такая воцарилась, никто ничего сказать даже не мог. Как ты понимаешь, конференция на этом закончилась. Клим тогда парой этих своих слов всё точки над «и» расставил.

– И чем закончилось? – вытирая потекшую от смеха слезу, спросила Диана.

– Шума было немерено. Развонялся этот парень тогда как девочка малолетняя. Да и не парень он вовсе, уже сорок ему с чем-то. Не смогу, говорит, Александр Вениаминович, с такими непрофессиональными и этически невыдержанными людьми в одной команде работать. Либо я, либо он. Но парень действительно талантливый, дело свое очень хорошо знает. Подтыривает, конечно, но и меру знает. А в целом, – Александр на секунду замолчал, прислоняя бокал с виски к губам, – Клим, конечно, прав оказался – пидор тот еще. Вызвал я этого… в общем его к себе вызвал – извинения ему официальные принес. Говорю, уволил я Клима, больше такого никогда не повторится. А он сидит и морду воротит, мол, обидели его настолько сильно, что теперь даже стыдно на улице показаться, чуть ли не мимо песочницы даже идет, а дети в него пальцем тыкают и говорят: «вон пидорок идет». В итоге успокоился только когда я ему премию хорошую выписал. Несколько лет назад уже это было, до сих пор работает. А кличка у него, говорят, среди работников завода так и осталась. Метко его тогда Клим окрестил.

Диана, в свою очередь, рассказала отцу по себя. Про своих новых друзей, преимущественно детей богатых русских, с которыми она там не то чтобы подружилась, а скорее свела знакомства. Рассказала и про текущую работу, на которой, несмотря на все свои усердия, за несколько лет продвинуться она особо не смогла. Александр знал всё это и без ее слов. Первого числа каждого месяца, как по расписанию, он отправлял ей денежным переводом крупную сумму. Жизнь в высоком обществе Лондона была не из дешевых, да и Диана не привыкла экономить на мелочах.

– А знаешь что? – изрядно разгоряченный алкоголем, Александр вдруг ударил кулаком по столу, будто мысль эта только что ошарашила его (хотя он давно об этом уже подумывал). – Образование у тебя хорошее, девчонка ты умная, проблемы решать умеешь. Приходи ко мне?! В пять раз больше получать будешь чем там! Нет!!! В десять раз больше! Сделаю тебя вторым человеком во всем холдинге, будем вместе бизнесом заправлять. По-семейному!

– Мы не сработаемся с тобой, пап! – Диана снова рассмеялась. Надо отдать должное, ей и самой приходили в голову эти мысли, но желание осесть в стране Дейвида Бэкхема и Spice Girls, которое отуманило ее еще со школьных лет, до сих пор ее не отпускало. – Ты же знаешь меня. Мы глотки друг другу перегрызем!

Александр улыбнулся. Он приподнялся, и сильно, по-мужски, ударил дочь в плечо, как какого-то давнего друга, которого давно не видел. Именно эта сила, частица его характера в ее душе, ему в ней больше всего и нравилась. Именно поэтому он и хотел видеть ее рядом с собой.

– Не перегрызем. Покусаем может это да, а грызть я тебе глотку не буду. Да и тебе смысла особого не будет. Долго я сидеть на одном месте не собираюсь. Я ведь, Ди, не молодой пацан какой-то уже. Было бы мне тридцать, или сорок хотя бы, всё бы здесь перелопатил, всех бы раком поставил! – он снова с силой ударил кулаком по столу. – Но время бежит, и я уже не так молод. Покоя мне хочется! Личной жизнью своей позаниматься немного хочу. Уехать может куда, где солнце всегда и где всегда тепло, а не где эта дрянь под ногами, на небе и… и везде! Человек мне нужен, человек надежный, на которого положиться бы можно было, довериться как самому себе. Чтобы не кинул, не отжал бы что и не свинтил за границу, понимаешь?

– А как же Петро?

– Петро баба, а не мужик! – проговорил он сходу, без малейшей задержки.

– А я по-твоему кто?

– Ну не приставай к словам! Он надежный, порядочный, по отношению ко мне, по крайней мере, порядочный. Но ссыкливый, Диана, как котенок какой-то или щенок какой-нибудь породы такой еще вроде этих… как их там, мелкие такие. Такие люди хороши на своих позициях, где тепло, где безопасно, где не дует. Ему бы кресло качалку, целый погреб вискаря да книжек его философских побольше. Еще чтобы телефон его не звонил и не трогал бы его никто. Мне же другой человек нужен. Мужик мне нужен, с яйцами. Ну… или баба… с яйцами.

– Умеешь ты делать девушкам комплементы! – Диана засмеялась, впрочем, засмеялась вполне искренне. Пьяная речь отца не казалась ей уже полной бессмыслицей. Наоборот, по мере роста бизнес империи ее отца, она видела здесь, на своей исторической родине, куда большие перспективы роста, как в карьерном выражении, так и в денежном, чем там, на туманном Альбионе, в окружении таких же амбициозных как она, только менее требовательных ко всему индусов и пакистанцев. То, что там она никогда бы не смогла получить, здесь, при помощи отца, она могла получить за несколько лет, при приложении, конечно, с ее стороны хоть какого-то усердия и старания, а себя уж она хорошо знала – и первое и второе было у нее в большом достатке.

Но она отказалась. Отказалась в тот день. Уютная европейская страна манила ее куда сильнее своей. В мечтах своих она по-прежнему видела свою фотографию на страницах Форбса, по-прежнему видела себя снятой каким-то назойливым папарацци на заднем сиденье Бентли в обнимку с каким-то голубоглазым британцем, родословная которого шла чуть ли не с самого короля Артура. Но реальность и фантазии не всегда идут рядом. И маленький пузатый индус, дядя Раджаб, ее новый начальник, который всей пятерней схватил ее однажды за задницу у себя в кабинете, был последней каплей, переполнившей стакан ее терпения. Через день она была уже в Пулково, двигалась по широкому коридору по стрелке с надписью «Выход». Из вещей у нее была только маленькая сумка Шанель и бутылка воды, которую она купила в аэропорту отправления на последние наличные деньги и которую теперь аккуратно несла в руке с наложенным бинтом, под которым, на костяшках, были следы от как минимум четырех зубов Раджаба.

В тот день, вернее уже на следующий, после долгой беседы с отцом, она легла спать под утро, когда снова защебетали в деревьях лесные птицы и желтый диск солнца выполз над заливом со стороны города. В ту ночь Александр рассказал ей все свои тайны, и тут она открыла для себя будто другого человека – больше чем бизнесмена, больше чем водителя, забиравшего ее на Мерседесе со школы. Отца, со своими страшными секретами, предложившего ей ощущения совершенно другого порядка, которые она не испытывала никогда до этого. В ту ночь она ответила ему согласием и через несколько недель, облачившись в подшитый под ее стройную фигуру костюм, в первый раз в жизни нога ее вступила на берег того самого острова.

3.

Два громких выстрела раздались почти одновременно. Они оглушили Диану и несколько секунд она слышал лишь гудение в ушах. Она видела пыль, которая поднялась с пола, видела дым, который выходил из дула, видела отца, который встал со стула и осторожными шагами приблизился к двери. Дуло карабина со струйкой выходившего из него дыма смотрело прямо в центр двери, туда, куда он выстрелил до этого. На странное дело, пулевых отверстий в двери не было.

– Ты… тоже видишь это? – Диана с трудом разобрала голос отца сквозь стоявший в ушах шум. Что именно она должна была видеть? Она перевела взгляд на дверь, потом на отца и потом снова на дверь.

– Не пробил? – догадалась она, наконец.

– Не пробил! – подтвердил Александр. Он не спеша приблизился к двери и ткнул в нее стволом оружия, будто сомневаясь в том, что она перед ним действительно была. Но дверь стояла. Ствол карабина с глухим звуком ударил в дерево. Александр постоял так несколько секунд. Наконец, он опустил карабин вниз и вытянул вперед руку, проводя несколько раз по ее поверхности, сначала слева направо, а потом справа налево от одного края до другого.

Диана смотрела на всю эту сцены с затаенным дыханием. Действия отца были не совсем ей понятны. Вернее, она понимала, что он что-то искал или в чем-то хотел убедиться, но что именно он искал или в чем именно хотел убедиться – этого она уже не понимала.

– Видишь это?

– Пап, что я должна видеть?

– Нет следов от пуль, будто я не попал по двери, будто… промахнулся.

– С такого расстояния?!

– С такого расстояния промахнуться я не мог, – мрачным голосом подтвердил он и двинулся туда, где сидел до этого на стуле и откуда стрелял. Две латунные стрелянные гильзы валялись рядом. Он поднял обе, подошел к окну, где всё еще было солнце и начал их рассматривать. Диана не отводила от него всё это время глаз, Диана видела, как лицо его начало меняться. Как слабо и беззвучно зашевелились губы, как дрогнули руки и одна из гильз упала на пол и покатилась к стене.

– Что ты там увидел? – Диана сильнее сжала в руках револьвер, который дал ей отец. Она не направляла его больше в дверь, а куда-то вниз, в пол. Отец не ответил ей. Он бросил вторую гильзу на пол и быстро поднял стоявший у стены карабин. Лязгнул затвор и патрон, выскочивший из патронника, упал к его ногам. Он поднял его и так же посмотрел на свет. Всё то же самое! То же выражение лица, те же шевелящиеся в полной тишине губы. Он бросил патрон на пол и выдернул из карабина магазин. Там еще оставались патроны. Один за одним извлекал он их из магазина, рассматривал и тут же бросал на пол, как что-то совершенно ненужное. – Что происходит?! – Диана пыталась достучаться до него, хотела услышать от него какой-то ответ, но отец будто не замечал ее, будто напрочь забыл о том, что в этой комнате, где-то рядом, была его дочь.

– Па-а-ап! – крикнула она ему громко, крикнула в каком-то начинавшемся нервном припадке. – Ты слышишь меня или нет?!

– Дай! – отец вдруг быстро подошел к ней. Его карабин с грохотом повалился на пол, к ее ногам. Диана не успела ничего толком сообразить, но Александр вмиг вырвал свой револьвер из ее рук и быстрым движением руки откинул в сторону барабан. Патроны были на месте. Все пять. Александр вставил барабан обратно, повернулся к двери, вскинул руку и надавил на спусковой крючок. Курок ударил по капсюлю, но вместо выстрела послышался лишь глухой щелчок. Александр нажал на крючок еще раз и еще. Курок лупил по патронам в барабане, но выстрелов не было.

– П-а-а-ап! Отве-е-еть! – снова громкий голос Дианы пронзил тишину. В ее голосе уже появилось что-то визгливое и взгляд, наполненный прежним испугом, смотрел то на пистолет в руках отца, то на дверь. Но отец молчал. Он поднял вверх пистолет, откинул барабан и патроны, вернее эти пустышки, по которым бесплодно лупил курок, посыпались на пол. За этим звуком послышался новый – грохот. Александр отбросил револьвер в сторону.

– Дай Беретту! – крикнул он дочери и Диана своей дрожащей рукой достала из кобуры на ноге пистолет и протянула отцу. Александр вырвал его из ее руки так сильно, что сломал ей ноготь. Снова черное дуло направилось в сторону двери и… выстрел, второй, третий, четвертый. Александр опустил вниз дымящийся пистолет и подбежал к двери. Снова рука провела от края до края, будто пытаясь удостовериться в том, что видели, точнее, чего не видели глаза. И снова на двери не было никаких следов, снова пули проходили через эту дверь, не доставляя ей никакого ущерба или просто до этой двери не долетали.

– Ч-ч-ерт бы тебя побрал!!! – Александр в гневе запустил пистолетом в дверь. Он ударил в нее с громким звуком и отлетел почти к его ногам. Вот теперь он видел след! Большую, светлую вмятину на почерневшей поверхности. Дверь, пистолет, дом. Всё это было реально. Но если всё это реально, то значит…

Мысли, догадки, предположения. Всё это закрутилось в его голове. То, о чем он не думал до этого, вернее думал, но где-то в глубине своего представления приписывал каким-то сверхъестественным силам приобретало теперь какой-то вполне объяснимый с научной точки зрения смысл. Не было призраков, не было приведений, но… и при этой мысли мурашки пробежали по его коже. Лучше бы они были!

– Смотри сюда! – он нагнулся, поднял с пола два ружейных патрона и поднес их к раскрасневшемуся лицу Дианы. – Это патрон! Видишь?!

Диана видела, что с ними что-то не то, но понять что именно, она не могла – стресс ослабил ее мыслительные способности.

– Пустышки, Диана! Это пустышки! – он поднес так близко к носу Дианы патрон, что она отодвинулась назад. – Холостой! Пули нет! Кто-то поменял патроны во всех наших пушках и засунул в них это… дерьмо!.. Кто-то был у нас здесь и…

– Кто?..

– Я не знаю кто, не знаю как он всё это мог сделать, но… – тут Александр прервался, будто вспомнил что-то, и рука его невольно потянулась к подбородку, где была многодневная щетина. Он провел по ней и губы его тихо прошептали: «Когда ты последний раз брил свою рожу?»

Диана смотрела на него глазами полными испуга. Она решительно ничего не понимала.

– Пап, о чем ты?

Александр не ответил, на этот вопрос он и сам толком еще пока не знал ответа. Но новые страшные догадки появились в голове. Он полез в карман, достал телефон и нажал на кнопку включения. Ярко загорелся экран блокировки, на котором стояла фотография его детей и время: Воскресенье, 10 июня, 21:52. По-прежнему не было сети. Всё как всегда, как вчера, как позавчера! Он снова приблизился к окну. Солнце почти опустилось за деревья, но у окна еще было светло и он мог хорошо видеть то, что ему надо было. Он открыл крышку телефона, достал аккумулятор и начал рассматривать то, что было под ним. Сим-карта, карта памяти, наклейка гарантии, предупреждающая о том, что этот телефон лучше не открывать. Но что это? В глаза бросилось что-то странное. Гарантийная наклейка была порвана на две части. Это могло значить одно – телефон вскрывали. Он купил этот телефон совсем недавно и залезал сюда только один раз – для того, чтобы вставить симку. Но если не он, то кто?!

Его глаза прищурились, зрение напряглось. Он рассматривал телефон уже со всех сторон, пытаясь разобрать для себя эту загадку. Теперь он видел что-то еще – все винты, все за исключением одного, которого просто не было, имели на себе следы механического воздействия. Будто кто-то преднамеренно и грубо вскрывал этот телефон до этого. Но для чего?! И главное – кто?! Александр пристроил нож к одному из винтов и попытался открутить его. Винт не поддался и нож лишь сильнее испортил его шляпку. Александр надавил сильнее, так, что телефон затрещал и винт, наконец-то, сдвинулся с места. Так сделал он со всеми винтами. Их было шесть или семь. Он не считал. Он не собирал их на столе или в коробочку, как должен был бы делать любой старательный ремонтник, пытавшийся понять неполадки устройства, и они беззвучно падали на пол, закатываясь под мебель, проваливаясь между половиц в подвал. В тот подвал, где лежал уже окоченевший труп Андрея. Но… лежал ли?

Вот вниз упал последний винт. Александр дернул верхнюю часть корпуса телефона. Она не пошла. Видимо там еще были заклепки, который надо было аккуратно как-то поддеть. Но ему было явно не до аккуратностей. Он вогнал лезвие ножа между двумя частями корпуса и надавил. Послышался треск, нож выломал кусок пластмассы, но телефон не раскрылся. Александр сделал то же самое и с другой стороны. Потом с двух остальных. Наконец крышка, вернее то, что от нее к тому времени осталось с треском отошла от корпуса. Он подцепил ее уже рукой и с силой вырвал, тут же бросив на пол. Перед ним была внутренность телефона. Он слабо разбирался в микроэлектронике, вернее он в ней не разбирался вовсе, но одного взгляда ему оказалось достаточным для того, чтобы понять, что здесь что-то было не то – какой-то модуль, какая-то «херовина», видимо какой-то там элемент сотовой связи, как пояснил он Диане, был вырван или грубо вырезан ножом.

– Где твой телефон? – спросил он у нее, спросил после того, как со злобой отбросил остатки своего куда-то в угол. Диана послушно дала ему свой Айфон. В этот раз он не был так деликатен и сразу разломал ножом корпус, не откручивая никаких винтов. Чтобы открыть его, он слегка согнул его, отчего сразу треснул дисплей, но это его интересовало мало. То, что представляло для него важность было уже перед ним. Два телефона, два мобильных устройства, почти новых, недавно купленных в разных магазинах в разных странах мира, на этом острове вдруг оказались поврежденными, причем повреждены они были одним и тем же способом – механическим воздействием из вне на ту часть, которая отвечала за связь.

– Вот су-у-ука! – он с яростью отбросил остатки второго телефона в сторону и опустился на диван рядом с Дианой, обхватывая обеими руками свою голову, на которой, за последние несколько дней появилось больше седых волос, чем за всю его прежнюю жизнь. Что теперь делать? Их оружие теперь было бесполезно. Помощь от Петро? Но когда она будет и будет ли вообще (в этом он уже начинал сомневаться, хотя Дианы и детей Михи еще вчера он убеждал в обратном) и телефон… все их телефоны. Вася, Димон! Где их мобильники?! – новая мысль пришла ему в голову. Пришла так внезапно, что он вскочил с дивана. Но вид двух бездушных тел, лежавших в противоположном углу, накрытых одеялом, заставил его снова опуститься. С их телефонами (он был уверен в этом), было всё то же самое.

– Подожди! По-до-жди! – закричал он вдруг. Закричал так громко и внезапно, что Диана вскрикнула. – Не все телефоны! Не все-е-е!

Он снова вскочил и бросился в сторону комнаты, той, где спал до этого и где были его вещи. Но в доме (и он и Диана теперь это понимали), было небезопасно и он машинально схватил в руки карабин. В этот раз это была Сайга Дианы. Он вытащил магазин, в глубине души надеясь, что в этом-то оружии все будет нормально, но нет. Карбин с грохотом повалился на пол. Рядом упал магазин и несколько точно таких же превращенных кустарным методом в холостые патронов. Оружия у них больше не было. Лишь нож, которым ломал он телефоны до этого, лишь руки, ноги, да зубы.

– Сиди здесь, никуда не ходи! – скомандовал он дочери, но тут же передумал. – Хотя нет. Вставай, пойдем вместе! По одиночке быть нам теперь нельзя!

Диана послушано приподнялась. Она хотела поднять с пола свой пистолет, но отец не дал ей:

– Брось, теперь от него никакой пользы! – проговорил он и первым двинулся по коридору в сторону комнаты, в которой до этого спал.

– Что ты ищешь? – Диана зашла за ним в комнату, но не отходила от порога. Несколько раз она нервно высовывала голову в коридор и осматривалась, будто ждала кого-то.

– Ищу свой рюкзак! Там был второй мобильник! Где же он? А-а-а! Вот! – он увидел его на стуле, под курткой и быстро подбежал к нему. Рука залезла внутрь, но одежда, которая была сверху, ему мешала. Александр начал доставать ее и бросать сразу на пол. Брюки, куртка, футболка, кроссовки. И вдруг! Телефон! Он даже улыбнулся, нащупав внизу, в пакете, аккуратно завернутый телефон. Он быстро достал пакет, быстро достал телефон и нажал на кнопку включения. Через несколько секунд появилась заставка и еще через несколько секунд основной экран. Дрожащими пальцами Александр ввел год своего рождения (пин-код) и телефон проиграл приветственную мелодию. Та же фотография детей, то же время, но… 13 июня, воскресенье. Он посмотрел на Диану, которая, так же как и он, с нервным напряжением смотрела на дисплей и по лицу ее понял, что и она это видела. Должно быть какая-то ошибка, какой-то сбой устройства, которое лежало выключенным почти целую неделю.

– Почему телефон показывает тринадцатое… – озвучила мысль обоих Диана, но вдруг на дисплее появилась одна палка сотовой связи и через несколько секунд, будто пробившись сквозь информационный барьер, послышался громкий звук входящего сообщения.

– Работает! Работает! – несколько раз крикнул Александр и руки его задрожали от сильного нервного напряжения. Он полез в записную книжку, нашел номер Петро, нажал на вызов, но… ничего не произошло. Вызов сбросился. Палка сотовой связи исчезла и на дисплее, в верхнем правом углу, снова появилась привычная надпись «нет сети». – Чёрт бы тебя побрал! – Александр быстро подошел, почти даже подбежал к окну. Всё то же самое! На этом острове всегда были проблемы со связью, тем более внутри дома. Он быстро вышел в коридор, из него в гостиную. Он не отрывал взгляда от дисплея, он пытался снова поймать опять хотя бы одну палку. Она появилась. Где-то на входе в гостиную, где-то рядом со столом, но почти сразу исчезла. В этих стенах телефон не ловил. Он знал об этом и раньше, она даже помнил, куда ходил он звонить в прошлые разы – на небольшую полянку перед домом, туда, где стояли две старые березы. «Но идти туда сейчас… после всего этого. Но какие альтернативы? Сидеть здесь?! Ждать непонятно чего?! Умирать?!» – все эти мысли молниеносно пронеслись в его голове, заставив его, наконец-то, решиться.

Он быстро подошел к двери и прислонил к ней ухо. Тихо! Лишь ветер слабо шелестел листьями в кронах деревьев, лишь где-то внизу или сверху в доме слабо потрескивали доски.

Он дернул засов. Осторожно и тихо. Дверь скрипнула и приоткрылась. В правой его руке был телефон, в левую он взял большой охотничий нож, которым до этого ломал телефоны. Несколько секунд он стоял неподвижно, несколько секунд, задержав дыхание в груди, он вслушивался в звуки с другой стороны этой двери. Тихо шумел лес, где-то вдалеке была слышна кукушка и с глухим звуком барабанило в груди сердце. Сзади скрипнула доска и Александр вздрогнул. Он резко обернулся и нож, который он держал перед собой, направился туда, где был этот звук. Это была Диана. Она смотрела на него своими большими испуганными глазами.

– Сиди здесь, никуда не ходи. Если что – запрись!

Диана кивнула в знак согласия и отец шагнул за порог. Заскрипело старое крыльцо, но звук этот утонул в шуршании листьев от поднявшегося ветра. Еще несколько шагов и Александр был уже на траве. Его сразу облепили кровожадные комары, но ему было не до них. Всё его внимание было обращено к дисплею, туда, где то появлялась, то снова исчезала одна палка сотовой связи. Главное это спокойствие и осторожность. Спокойствие и осторожность! Он остановился и осмотрелся. Старый мрачный дом. Он выглядел призрачно в этом опускавшемся вечернем сумраке. Он не видел ничего и никого, но теперь он уже знал наверняка, что здесь кто-то был, кто-то, кто, вполне возможно, наблюдал за ним прямо сейчас. От этого ему стало не по себе, захотелось бросить всё и убежать, но… спокойствие, он сделал глубокий вдох, главное это спокойствие. Рука сильно, до боли, сжала рукоятку ножа. Он развернулся и снова продолжил движение туда, где на небольшой полянке на окраине сада росли две большие березы. Появилась вторая палка, потом третья. Он остановился, полез в записную книжку телефона, но в этот момент случилось что-то странное. Дверь в доме, которую он оставил приоткрытой, вдруг с грохотом захлопнулась. Он вздрогнул, телефон вывалился из рук, но не упал. Он чудом поймал его в последний момент.

– Диана! – заорал он, совершенно позабыв о том, что еще несколько секунд назад хотел не издавать ни единого звука. Вместо ответа в доме послышался какой-то странный шум, что-то упало, что-то разбилось, кто-то вскрикнул и вдруг… тишина. Зловещая, намекающая на то, что там было что-то не то тишина. Александр бросился к дому. Сходу он запрыгнул на крыльцо и дернул дверь. Она уже была закрыта. Закрыта изнутри. – Диана! – заорал он сильнее, заорал так, что какая-то лесная птица, сидевшая рядом в траве, поднялась, раскричалась и скрылась в кронах деревьев. – Открой! Открой тебе говорят, с-с-сука! – он орал, он бил руками и ногами в дверь, ту дверь, которую хотел прострелить из карабина. Нож! Единственное оружие, оставшееся при нем. Он вогнал его в дверь. Вогнал с такой силой, что лезвие вошло в деревянную дверь почти по самую рукоятку. Он дернул его на себя, нож со скрипом вылез. Он ударил снова, потом еще раз и еще. Он бил до тех пор, пока не появилась щель, пока из нее не пахнуло в лицо спертым воздухом и сыростью. Наконец, он отошел назад и с силой ударил в дверь ногой. Она затрещала, но не поддалась. Он снова начал бить в нее ножом, в этот раз чуть ниже, туда, где был с обратной стороны засов. Снова удар ногой, в этот раз сильнее, в этот раз эффективнее. Дверь затрещала и одна из досок, сломавшись наполовину, вошла внутрь. Он ударил еще раз и еще. Он бил до тех пор, пока доски не сломались окончательно и не дали ему достаточно пространства для того, чтобы можно было протиснуть руки и дернуть засов с обратной стороны. Наконец, он смог засунуть руку в щель. А вот и Джонни! Не сразу, но пальцы его нащупали засов. Так и есть. Он был закрыт. Закрыт с той стороны! Он дернул его. Послышался щелчок и дверь двинулась.

– Диана! – крикнул он, крикнул в этот раз уже тише. Прежний спертый воздух, смешанных с сыростью, человеческими испражнениями и тлетворным запахом ударил в нос. В любых других обстоятельствах он не заходил бы в эту клоаку, но там… теперь там была его дочь!

Внутри царила атмосфера ужаса и мрака. Солнце уже давно опустилось за деревья и темнота окутала гостиную старого дома. Он видел очертания мебели, видел стены, пол, но конкретные предметы разобрать ему уже было сложно. Александр прошел вперед, прошел медленно, стараясь давить на старые доски как можно тише, но на каждый его шаг они предательски отвечали скрипом.

– Диана! – проговорил он тихо, шепотом, где-то в глубине себя надеясь на то, что Диана его слышала, что она была где-то рядом, возможно сидела, спрятавшись в углу, либо за большим креслом, либо… Вдруг его нога уперлась во что-то и он вздрогнул. Под ним лежало одеяло, то самое одеяло, которым накрыли они тогда тела Димона и Васи, вот только самих тел на полу теперь уже не было! Показалось?! Нет! Остался лишь след, жирный кровавый след, который тянулся от этого места в подвал. – Диана!! – снова улетел в пустое пространство его голос и снова не было ответа. Диана молчала. Диана не слышала его или… но он прервал в себе поток этих мыслей и двинулся дальше. Он дошел до коридора, сделал несколько шагов по нему в сторону комнаты, где спали они эту ночь, но вдруг остановился. Ему будто показалось что-то, какой-то шорох, какое-то слабое движение откуда-то снизу, из подвала. Он осторожно развернулся и, стараясь не проронить ни звука, вышел обратно в гостиную. Он прошел сквозь нее и оказался в прихожей, в которой была дверь на лестницу в подвал. Теперь она была открыта! Та дверь, которую закрыл он тогда, чтобы это существо не проникло внутрь к ним, теперь была распахнута настежь!

«Диана!» – первый порыв его мыслей был прокричать ее имя, ведь она была там, в подвале. Но он сдержал себя. Осторожность, главное теперь осторожность. Он сделал несколько шагов вперед и вступил на лестницу. Она жалобно заскрипела под его весом и Александр на несколько секунд остановился, приводя в порядок дыхание. Его сердце колотилось в груди так сильно, что временами ему казалось, что оно звучит в этой тишине сильнее скрипящих досок, сильнее завывающего снаружи ветра.

Вот он спустился вниз. Нога нащупала под собой твердую поверхность пола. Он вытянул перед собой нож и медленно, почти наощупь, пошел к комнате, за дверью которой он оставил бездушное тело Андрея. Почему он шел именно туда он не знал, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что всё это брало свое начало именно оттуда, и, следовательно, Диана была именно там. Снова повторился шум, в этот раз похожий на шорох. За ним последовал стон, тихий и приглушенный, как показалось ему стон одновременно множества голосов. А может Димон и Вася действительно были правы? Может в этом доме на самом деле происходила какая-то чертовщина, может этот дом, мрачный и старый, устал от всего того, что вытворяли они здесь долгие годы, и, наконец, восстал против них, пробуждая какую-то силу, против которой были беспомощны деньги, связи и дорогие дома?!

Холостые патроны, Миша, Димон, Вася и это его «когда ты последний раз брил свою рожу». Всё это не казалось ему теперь бессмысленным бредом. Новые мысли пришли в голову, мысли напряженные и страшные. Он помнил, как выстрелил в Андрея, как повалилось на пол его бездушное тело. Но как такое могло быть? Ведь карабин был заряжен холостыми! А значит… значит всё это было игрой, какой-то странной игрой, в которую оказались они затянуты против своей воли. Снова шорох, снова стоны, плач, мычание… отчетливо женское! Диана! – ему стало чуть легче. Он была жива. Его дочь по-прежнему была жива!

Вот он оказался на пороге той самой комнаты. Рука осторожно легла на выключатель. Одно движение и все озарится светом, второе движение и он откроет дверь. Но он стоял неподвижно, не решаясь сделать ни первое, ни второе. Включить свет и открыть дверь означало бы компрометировать себя, открыться тому, кто был там… или здесь. Но разве не видел он его и без этого, разве не чувствовал?! Щелкнул выключатель, неимоверное усилие воли с его стороны, сделанное с затаенным дыханием, но светлее не стало. Генератор больше не работал. Он прислушался – его тарахтение больше не разносилось по мрачным помещениям дома. Лишь шорох с той стороны, лишь плач и стон. Он протянул руку вперед и пальцы нащупали проржавевший металл ручки. Тихо, совсем медленно, он потянул ее на себя. Дверь открылась почти беззвучно, будто не была старой или будто кто-то смазал ее совсем недавно. Но если смазал, то… зачем? И кто?! Сейчас ответ ему был уже очевиден. Тот, кто подменил патроны в оружии, кто испортил их телефоны, кто порезал их лодки и кто, один за одним, как на охоте, убивал членов его семьи.

Стон становился громче и сильнее с каждым его шагом, с каждым шорохом ботинка по неровному полу. Он дошел до центра комнаты, по крайней мере думал, что дошел до центра, и остановился. Не было видно ничего. Но было слышно. Кто-то выл, кто-то стонал, кто-то плакал. Диана?! Его сердце вырывалось из груди, его сердце просилось наружу, туда, где была его вторая родина, где, под лучами балеарского солнца была его Кати и дети, где была яхта, автомобиль и служанка Эстела со своим умением готовить превосходную паэлью, где был бар неподалеку, в котором почти всегда сидел Майк, этот старый негр из Манчестера. Но всё это было там, а он здесь. В этом доме, в этой комнате, в этом аду, в котором каждый его шаг утопал в плаче и стонах, будто он, Александр, подобно дантовскому страннику, был главным гостем на всем этом празднике.

– Диана, ты здесь? – прошептал он, прошептал совсем тихо. Но даже при шепоте зубы его умудрились простучать барабанной дробью. Послышался стон, плач, послышалось тихое шевеление. Казалось, она была здесь не одна, казалась вся эта комната была наполнена душами умерших или убиенных им людей, которые вернулись из мира того, чтобы вершить правосудие над тем, кто был еще (пока) в мире этом.

Становилось дурно. Его нервы сдавали. Его ноги, которые еще совсем недавно рвались наружу, ослабли и еле держали его обветшавшее за эти несколько дней тело. Сдавала и психика, и это было хуже всего. Чем больше находился он в этой комнате, тем больше было стонов и плача, тем глубже утопал он в бездне этого мраке. Казалось, они звучали уже в его голове, казалось, все эти стонавшие души пробирались внутрь и рассаживались по углам его сознания, готовясь к какому-то необычайному действу, главной фигурой которого был он. Броситься прочь, куда-нибудь туда, на улицу и… чёрт с этим домом, с этими стонами, чёрт со всем этим дерьмом… Но Диана! Оставить ее просто так он не мог. Он должен был вытащить ее отсюда, пускай даже рискуя самым главным, что у него было – своей жизнью.

– Зажигалка! – он вдруг вспомнил, что всё это время в кармане его брюк лежала зажигалка, которой он несколько раз разжигал камин. Дрожащая рука полезла в карман. Он вынул ее и вытянул перед собой во второй руке, в той, в которой не было ножа. Надо было нажать на колесико, металл высек бы об кремень искры, которые воспламенили бы идущий газ и стало бы светло. Ад превратился бы в… Рай?.. Нет, Саня, нет! Не всё так просто в этом мире! «Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя!» Услышал он голос совсем рядом с собой, а может и внутри себя. Большой палец надавил на колесо зажигалки и вспышка озарила пространство вокруг.

4.

Голод, войны, катастрофы – она слышала об этом лишь понаслышке, обрывками услышанных от кого-то фраз, вспышками новостных уведомлений, всплывающих в нижнем правом углу экрана, которые она сразу спешила закрыть. Она не читала газет, не слушала новостей, не смотрела телевизор. События внешнего мира проходили мимо нее лишь статическими шумами, лишь помехами, которые мешали ей сосредоточиться на чем-то своем глубоком и женском.

Она родилась в Валенсии в начале девяностых годов прошлого века в семье посла и домохозяйки. Она ходила в спецшколу с углублённым изучением испанского, английского и французского языков. Она хотела поступать в Мадридский университет Комплутенсе на отделение испанской филологии, хотела изучать Сервантеса, Гарсию Маркеса и Лорку, но этим ее планам не суждено было воплотиться в реальность. Когда ей исполнилось шестнадцать лет ее отец вернулся с семьей в Россию, где занял какую-то должность третьего плана в Министерстве Иностранных дел в Москве, мать же вынуждена была сменить горничную Луизу на Марину. Отец не разделил ее любви к литературе и отправил ее в МГИМО, который она закончила почти с отличием. Почти лишь потому, что лучшие позиции после окончания уже были расписаны на людей самого высокого ранга и ей, как дочери упавшей звезды, оставалось довольствоваться лишь тем, что оставалось.

Впрочем, опасения тех, кто выводил «хор» в ее зачетной книжке были совершенно напрасны. Екатерина, несмотря на все свои желания жить в Париже, Нью-Йорке или, по крайней мере, в Мадриде, никогда не стремилась там работать. Ее мысли были о другом, о более высоком. «Идея моей жизни в том, чтобы сделать сказку реальностью». Фраза, сказанная Грейс Келли, ее всегдашним кумиром, описывала ее амбиции так, как не могло бы описать ничто другое. Этой сказкой она жила. Она ждала ее каждый день. Она хотела просыпаться от принесенного завтрака в постель, чувствовать запах французских булочек и повидла, хотела ходить босиком по мягкому коврику и из окна собственной квартиры видеть залитую лучами солнечного света La tour Eiffel ⁴⁵. Она не хотела работать, она хотела жить в свое удовольствие, хотела любить и быть любимой, быть единственной для него, загорелого, богатого, умного, сильного, способного поднять ее стройное тело на руки там, в квартире на предпоследнем этаже, с видом на ту самую башню. И для этого у нее были все средства. Ее красота сбивала с ног. Одна ее улыбка и взгляд повышали уровень мужских гормонов в крови в сотни миллионов раз, делая солидных мужчин маленькими мальчиками, готовыми бежать ей вслед с бугром на штанах и капающим с конца тестостероном. Только они ее не интересовали. Это всегда было что-то одно – либо тупая гора мышц, либо набитый деньгами рыхлый толстяк. Она же хотела всего и хотела сразу. В конце концов, неужели она была хуже чем Грейс?

Удача улыбнулась ей в Ницце, куда она поехала с подружкой после окончания института. Отец выбил ей хорошую позицию в посольстве в Буэнос Айресе, но где была она и где Аргентина? Она ответила «нет», и вот тихим солнечным вечером, когда солнце еще не опустилось за горизонт, но полуденная жара уже спала, она лежала на лежаке и перечитывала одну из своих самых любимых книг.

– Hi ⁴⁶, – услышала она мужской голос над собой и оторвала глаза от «Ночь нежна» Фицджеральда. Так романтично было читать эту книгу именно здесь.

– Hello ⁴⁷, – проговорила она и снова глаза ее опустились в книгу, но чувство, поднявшееся в груди от взгляда этого загорелого красавца, не давало ей больше возможности сконцентрироваться на словах. Его волосы были коротко остриженные, его накачанная грудь и мышцы рук пустили приятную дрожь по ее коже.

– I’m Jeff. Enjoying the book? One of my favorite, actually. ⁴⁸

– Not quite, just killing time. ⁴⁹

– Can I help? ⁵⁰

– You can try. ⁵¹

Так они познакомились с Джеффом. Он не был принцем, но жил в Нью-Йорке и был при деньгах (приехать на свидание на Феррари, пускай даже взятой в аренду, может позволить себе не каждый). Джефф был военным. «Marine? ⁵²» – спросила она его, не очень представляя себе значение этого слова, но часто слыша его сказанным применительно к крутым американским парням, которые где-то там служили, защищая свободу своей страны от несвободы страны другой.

– No, not exactly! ⁵³– Джефф засмеялся и рассказал ей про то, что он работал в отделе информационного обеспечения, что здесь он находился в командировке и что отец его адмирал в армии США. Джефф почти сразу достал мобильный телефон и показал ей фотографии себя, в пиджаке и галстуке на фоне Белого Дома, фотографии отца, их дома, своих друзей, своей, случайно попавшей в кадр каждой второй фотографии, спортивной машины. «Chevy Corvette, Supercharged V8 ⁵⁴». Пояснил он ей. И хотя этот набор английских слов оказался ей совершенно непонятен, Джефф смог открыть калитку к ее сердцу. Последовало свидание, за ним второе, потом третье. Джефф договорился остаться в отпуске еще на одну неделю, а Екатерина, которая уже никуда не спешила, после отъезда подруги продолжала проводить в Ницце одни из самых приятных дней всей своей жизни.

Она приняла его предложение. Когда в последний день перед отпуском, сняв столик в ресторане на пляже Монако он достал из кармана кольцо в черной коробке и глупо улыбаясь протянул ей его, она вытерла навернувшиеся на глаза слезы, кивнула ему и тихим голосом, почти слившимся с шепотом волн, проговорила «yes». В конце концов, видеть Эмпайр Стейт Билдинг из окна квартиры было тоже не плохо. Да и, по правде сказать, Париж с толпами нелегальных мигрантов, вызывал в ней в последнее время больше отвращения, чем ощущения праздника, который вроде как должен был быть всегда с тобой.

Джефф прилетел в Москву через месяц. Никаких проблем с визой и отелем. Отец слишком сильно любил свою единственную дочь. Первое знакомство с казавшейся дикой до этой страной. Большой Театр, автомобиль с водителем, загородных дом в триста квадратных метров, который родители тактично отдали на это время в распоряжение молодых. И, наконец, перелет Москва – Нью—Йорк бизнес классом, с шампанским МОЁТ и бутербродами с красной икрой. Казалось сказка, начавшаяся тогда для них двоих на пляже, не закончится никогда, но ожидание и реальность не всегда идут плечом к плечу и первый неприятный сюрприз ожидал Кати уже в первый день ее прилета на новую для нее родину.

– Here’s my baby! ⁵⁵– Джефф нежно провел по капоту автомобиля, который ждал их на парковке аэропорта. Кати с улыбкой села на пассажирское сиденье рядом. Она научилась водить уже в Америке (зачем? До этого у нее всегда был свой водитель), но у нее была страсть к дорогим вещам и эта, как сумел убедить ее тогда Джефф, и надо отдать ему должное, убедить достаточно искусно, была одной из них.

Путь от аэропорта до дома Джеффа занял немногим больше пятнадцати минут, но не потому, что Джефф быстро ехал, а потому, что дом, небольшой (по меркам Кати) двухэтажный домик, находился недалеко от аэропорта, в районе Queens. Кати вполне могла видеть его дом из окна садившегося самолета, так как глиссада (она поняла это в первую же бессонную ночь), проходила прямо над тем кварталом, где жил Джефф.

– Where is Manhattan? ⁵⁶– спросила она у него тогда с досадой, которую с трудом скрывала, когда они подъехали к дому и ворота гаража начали подниматься вверх.

– Wanna see? ⁵⁷

– Sure! ⁵⁸

Джефф дал задний ход, и машина доехала до ближайшего перекрестка. Там он свернул направо и сделал резкий U-образный разворот. Екатерина посмотрел на него, усиленно пытаясь понять, что именно хотел он здесь показать. Джефф с улыбкой кивнул ей вперед. Вдалеке, за проезжающим по мосту серым поездом, виднелся шпиль того, что являлось воплощением одновременно ее сказки и символа мировой буржуазии – Empire State Building.

У Джеффа было много друзей. Но разница между кругом общения ее и его сразу бросалась в глаза.

– ¡Cabroncito tiene una puta nueva!.. ⁵⁹ – невысокий, но сухощавый латинос Хэсус был первым, с кем она познакомилась.

– ¡No soy una puta! ⁶⁰– отрезала она ему сразу. Любой в такой ситуации должен был извиниться, или, как минимум, засмущаться, но это явно был не вариант для Хэсуса.

– Shit, Mikey, she knows español! She fucking knows español! ⁶¹ – обратился он к своему другу, толстому афроамериканцу Майку, который стоял на крыльце и пытался отдышаться после прогулки в двадцать метров от стоявшего на дороге автомобиля.

– Hey! Watch your language, bitch! – Джефф набросился на Хэсуса, впрочем набросился скорее в шутку и через несколько секунд оба друга, как будто они не видели друг друга несколько лет (хотя, как узнала она потом, за день до его отъезда в Москву, они закатили с ним farewell party ⁶² с выпивкой и барбекю, которая закончилась тем, что полиции пришлось унимать их собаками и электрошокерами) обнялись и похлопали друг друга по спине.

Через неделю они поехали знакомиться с его отцом. Еще один сюрприз для Кати. Отец его действительно был военным по морской части, но никак не адмиралом и по внешнему виду того, по его гнилым зубам и желтушному цвету кожи, Кати сразу поняла, что старик, или Стив, как представил его Джефф, в былые времена в гораздо большей степени бороздил бескрайние просторы Джима Бима, нежели Тихого или Атлантического океанов. Впрочем, он был скромен, ненавязчив и очень честен. Он не брал от Джефа денег и вел себя так, как должен был бы вести любой немолодой джентльмен его возраста. Он нравился Кати и ей действительно было жалко его, когда однажды, от ввалившегося пьяного и в слезах домой Джеффа, она узнала о том, что отец его умер после непродолжительной, но очень серьезной болезни.

Для Джеффа вообще тогда наступили тяжелые времена. Его сократили на работе. Умер отец. Хэсуса, его друга с детских лет, загребли копы за то, что он обдолбанный утекал от них как-то ночью на угнанной у парня его бывшей жены машине. Вскоре для новобрачных остро встал и самый главный вопрос – денег. Но для Екатерины, или теперь Кати Соллер, такая проблема была вполне разрешима. И когда одним поздним вечером (в Нью Йорке был тогда день), Кати позвонила отцу и попросила его помочь, ее счет почти сразу пополнился круглой суммой с четырьмя нулями, которая, хоть Джефф и сопротивлялся поначалу, им очень помогла.

Но они продолжали любить друг друга. Несмотря на все сложности, несмотря на разницу в воспитании, образовании и доходах,они чувствовали близость друг к другу, которая помогала им проходить сквозь все сложные моменты их совместной жизни. Ей уже не нужен был богач, загорелый качек, не нужна была квартира с видом на Эмпайр Стейт Билдинг. Ей нужен был просто человек, который мог бы ее любить и понимать, с которым она могла бы строить свою жизнь. И такого человека она пыталась найти в Джеффе до самого последнего дня.

– Я хочу ребенка, – сказала она ему однажды, когда они сидели в обнимку на диване и смотрели какой-то популярный сериал про темнокожего гея-супергероя из Лос-Анджелеса, наделенного сверхспособностью превращаться в дышащую огнем гусеницу. Она сказала это невзначай, сказала как сказала бы «хочу сходить завтра в магазин» или «хочу выкинуть твою дырявую футболку». Но Джефф не ответил ей. Вернее ответил, но не сразу. И эта задержка с ответом означала для нее одно – «нет». Джефф, хлебнув пива, лишь тихо отрыгнул в сторону и так же совершенно непринуждённо (но у него это вышло действительно натурально) тихо ответил «ok, but later ⁶³».

«Later ⁶⁴», – крутилось у нее в голове весь следующий день, крутилось в голове всю следующую неделю. И с каждой новой мыслью о нем, о ребёнке, об этом слове, бившемся у нее в голове, она чувствовала, как отдалялся он от нее, как уходил куда-то прочь, уносился на своем дорогом автомобиле, который банк не смог отнять у него лишь благодаря денежной помощи ее отца. И когда в доме у них по случаю возвращения из пенитенциарного заведения Хэсуса снова собралась толпа друзей и просто каких-то чуваков, которых она, да и возможно сам Джефф, видела в первый раз в своей жизни, она почувствовала себя нехорошо, она решила остаться у себя в комнате, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь вернуться в своем сознании на несколько шагов назад и, возможно, сделать шаг в другом направлении, слегка вправо или влево, чтобы снова вернуться в ту колею отношений, в который двигались почти целый год.

– You ain’t no never callin’ me no nigga no more! ⁶⁵– слышала она чей-то грубый голос снизу. Фраза, от которой Ирина Соломоновна, ее преподаватель по английскому в институте, ярый сторонник классического английского и противник двойных отрицаний, получила бы сердечный приступ. Это был Тайрон. Толстый черный дружбан Джеффа, которого Хэсус или Анхел или кто-то из этих очередных латиносов, с ангельскими именами, но с татухами костей и ругательств на пол спины, в каком-то пьяном кураже, а может быть просто забывшись, а может так – чисто поржать, назвал “my nigga ⁶⁶”.

– Chillout, amigo! ¡Calmate! ⁶⁷

– You ain’t no never callin’ me no nigga! – снова и снова повторял свою фразу Тайрон, каждый раз все тише, и снова в ответ слышалось что-то смешанное на испанском или английском, какое-то оправдание в свой адрес. Вся эта сцена, все эти толпы пьяных непонятных людей, говоривших на непонятной смеси языков и жаргонов, всё это переворачивало ее изнутри, все это вызывало у нее желание вскочить с кровати, броситься вниз, мимо толпы, мимо заставленной машинами лужайки куда-нибудь прочь, в ближайший отель или может быть даже в аэропорт.

– I got shitfaced, baby! ⁶⁸– чей-то голос разбудил ее. Она почувствовала холодные руки на своей ягодице, почувствовала пьяное дыхание за спиной, от паров которого, казалось, при малейшей искре, могла воспламениться вся комната. Чей-то? Это был Джефф, ее муж, человек, ради которого она приехал сюда, ради которого была в этом доме, слушала этого толстого Тайрона, терпела Хэсуса и Анхела, ради которого просила отца отправлять ей каждый месяц новые денежные переводы. Но она не была женой декабриста, не была Марией Волконской, готовой жертвовать собой ради мужа, да и муж ее, при всех своих гусарских привычках, был далеко не тех моральных принципов генерал-майор, который вышел в то декабрьское утро на Сенатскую площадь.

– I want to visit my friend, she lives in Miami ⁶⁹, – сказала она ему на следующее утро, растворяя для него шипучий аспирин в стакане с водой.

– How long will you stay there? ⁷⁰

– A week, may be two. ⁷¹

Эту историю про подругу она придумала той ночью, слушая пьяный храп за спиной, чувствуя холодные руки на ягодице, испытывая какое-то новое чувство, похожее на отвращение, чувство, которое она пыталась от себя гнать, но которое снова и снова, и снова, и снова ее переполняло. Он не должен был ее отпускать, он должен был бы подойти к ней, обнять ее сзади, поцеловать в голову, в шею, должен был извиниться, сказать, что он был не прав, что эти пьянки должны прекратиться, что он тоже думает о ребенке, что тогда он просто был бараном (an asshole) и что теперь он наконец-то готов. И тогда бы она забыла о подруге, забыла о Майами, о всем на свете, кроме него, но нет… Джефф осушил стакан с растворившейся в нем таблеткой, крякнул, подавил вырывавшуюся наружу отрыжку и тихим, совершенно безразличным голосом ответил: «o’key».

Пляж и солнце уже не радовали ее как прежде и «Ночь нежна» в ее руке сменилась «Анной Карениной». Все смешалось в доме Соллеров и тяжелые мысли о чем-то несбывшемся и потерянном заставляли взгляд бессмысленно блуждать по строкам, совершенно не вникая в общий смысл написанного. Каждый раз когда звонил телефон или раздавался звук входящего сообщения, она вздрагивала, бросала книгу и хватала телефон, будто от скорости ее движения, от того, как быстро нажмет она на зеленую кнопку на дисплее, зависела вся ее судьба. Но это всё было не то. Силья, ее новая подруга, хотела пригласить ее к себе на ужин, звонила мама, потом отец, потом подружка, с которой уже почти года назад они ездили в Ниццу. Но никаких звонков от него, никаких сообщений, ничего, будто его не было больше в этом мире, будто между ними выросла стена, которую не могли пройти даже волны сотовой связи, будто он не пережил очередной пьянки, будто он был уже мертв.

Но все-таки он был жив. Тайрон, этот толстый его друг, разместил накануне несколько фоток в Фейсбуке, на одной из которых (за эти несколько дней она залезла на страницы всех его друзей), он сидел с красным от алкоголя или удовольствия лицом у кого-то дома и рядом с ним сидела какая-то страшная тетка, которая так и поедала его своими глазами.

– Паршивая тварь! – проговорила она вслух по-русски, проговорила так громко, что женщина с сыном, которые лежали на песке рядом, приподняли синхронно головы и посмотрели на нее. Кати собрала вещи, схватил книгу и пошла в гостиницу, но не успела зайти она к себе в номер, как раздался телефонный звонок. То был новый сюрприз от Джеффа и в этот раз сюрприз уже последний.

– Kate Soller?! ⁷²– услышала она грубый женский голос в трубке.

«Такой здесь больше нет», – хотела сказать она тогда, хотела прокричать в трубку, но тихий голос ее машинально ответил «yes ⁷³». Звонившая рассказала ей, что звонит из госпиталя. Кати не запомнила его названия, но что-то было в нем «святой». Женщина рассказала, что произошел неприятный инцидент, что мужу ее понадобится медицинская помощь, но оказать эту помощь по медицинской страховке они не смогут так, как…

– Он жив? Он в сознании? Что случилось? – Кати забросала ее вопросами. Страшные мысли полезли в голову и все прежние ее соображения по поводу Джеффа и этой женщины с фотографии в Фейсбуке ушли в небытие.

– Не беспокойтесь насчет этого. Через пару дней он сможет даже лежать на спине.

– Что… произошло?…

Женщина все тем же грубым монотонным голосом, которым, наверняка, объявляла тысячам родственников до этого «мне очень жаль, но тот-тот и тот-то сегодня покинул этот мир, примите мои соболезнования» рассказала ей про то, что произошел инцидент, в результате чего Джефф Соллер получил серьезные ожоги внешнего сфинктера анального отверстия.

– Повреждения чего? – Кати знала английский в совершенстве, но сейчас она была уверена в том, что поняла что-то не так или просто неправильно расслышала. Женщина грустно вздохнула, и все тем же спокойным голосом, в этот раз медленнее и делая особую артикуляцию на каждом из слов, повторила наименование того органа, который был поврежден в организме Джеффа в результате этого неприятного инцидента и что страховая компания, учитывая обстоятельства произошедшего, отказалась покрывать сумму медицинской помощи, которая составила почти три тысячи долларов, не включая налоги и еще какие-то там сборы.

– Что с ним произошло? – Кати опустилась на пол, вернее сползла по стене вниз.

– Это был несчастный случай с фейерверком.

– Но как?!

– «Sweetheart», – раздалось снова монотонное дребезжание ее голоса в трубке. Она называла ее «дорогушей», возможно называла потому, что чувствовала какую-то симпатию к этой женщине, возможно потому, что и в ее жизни было что-то подобное и что одним мужем-придурком не ограничивается количество мудаков во всем этом контролируемом мужиками мире. – Мне лишь известно то, что во время распития алкогольных напитков ваш муж вставил себе между ягодиц пиротехническую ракету и поджег ее. По какой-то причине ракета не вылетела, возможно он слишком сильно ее зажал, возможно слишком глубоко. Поток искр и пламени опалил ягодицы, а последовавший за этим взрыв нанес дополнительный ущерб анальному отверстию…

Она говорила и говорила. Долго, нудно, монотонно вдаваясь в подробности того, что она знала. Несколько раз, будто сквозь шумы радиоэфира до Кати доносилось «sweetheart», «anus» и «injuries» ⁷⁴. И с каждым произнесенным словам, с каждым «sweetheart», «anus» и «injuries» стакан терпения Кати наполнялся всё больше и больше. Ее губы сильно дрожали, но не от слабости и порыва к плачу, а от гнева. Она прикусила нижнюю губу, прикусила до боли и вот, наконец, терпение потекло через край:

– No! I will not be paying for this! ⁷⁵– перебила она говорившую. Голос ее звучал уже громко и твердо.

– And what should we do with him, sweetheart? ⁷⁶

Кати помолчала несколько секунд, может собираясь с мыслями, может выбирая из кучи русских матерных выражений достойного кандидата на перевод на английский. И вот в трубке послышались ее финальное:

– Just fucking kill him! ⁷⁷

Она не хотела оставаться здесь больше не минуты, она хотела уехать домой как можно быстрее. Вернее нет, она просто хотела уехать. Через несколько минут телефон снова зазвонил, в этот раз это был Анхел. Возможно, он был с Джеффом, возможно, эта медсестра им всё уже рассказала и Анхел звонил ей, чтобы спросить «que cojones está pasando ⁷⁸», но Кати бросила свой телефон в стену с такой силой, что он, пробив наружный слой гипрока, провалился куда-то внутрь и продолжил надрываться классической айфоновской мелодией уже где-то там.

В аэропорту она была уже через час, но рейс на Москву уже улетел. Увидев на информационном табло надпись «Madrid», она бросилась к стойке регистрации и, не спрашивая даже о цене, купила последний билет в первом классе. Косметичка, банковская карта отца и пол пачки Wrigley. Всё то наследие, которое везла она домой с континента свободы. Всё то, что было с ней в тот день, когда она познакомилась с Александром.

5.

Немолодой джентльмен поднял глаза от книги и приветливо улыбнулся ей, когда она плюхнулась в сиденье рядом. Кати хотела ответить ему этой маленькой взаимностью, но на душе было настолько паршиво, что она не смогла выдавить из себя даже самую слабую улыбку. Впрочем, мужчину это нисколько не задело и он, снова опустив глаза в книгу, продолжил чтение. Несколько минут Кати сидела неподвижно, погруженная в свои мысли и пыталась привести свои чувства и эмоции в порядок. Но когда она в следующий раз повернулась к окну, она увидела название книги на обложке. Это был Roberto Bolaño «2666» и эта книга была на испанском.

– ¿Le gusta el libro? ⁷⁹– тихо спросила она, – Muy triste. Como toda la vida del autor ⁸⁰, – легкая улыбка появилась на ее уставшем лице.

– No me parece triste ⁸¹, – ответил он и по акценту его она поняла, что он был не был из Испании, впрочем, акцент его не походил и на латиноамериканский. То единственное полезное знание, которое она смогла вынести из их общения с Анхелом и Хэсусом.

– Pero su vida está. ¿De donde está usted? ⁸²– спросила она, но он не понял вопроса и она повторила, в этот раз уже на английском. – His life was very tragic, he was dying while writing this book. It was published after his death. Where are you from? ⁸³

– That’s why I find it so fascinating, ⁸⁴ – проговорил он все тем же самым акцентом, нисколько его не меняя и не подстраивая под новый язык. – I’m from Russia. Alexander is my name. ⁸⁵

Она внимательно посмотрела ему в лицо. В этот раз уже с удивлением. И первая и вторая часть его ответа удивила ее, и какая именно часть удивила ее больше, она не могла бы сказать с точностью.

– My name is Kate, ⁸⁶– наконец произнесла она тихим голосом. – Меня зовут Екатерина, – добавила через несколько секунд уже по-русски.

Александр вставил закладку в книгу и положил ее на столик перед собой.

– Очень приятно! – он протянул ей руку и она заметила, как случайно вылезли из под белой рубашки новенькие «Omega Seamaster». В таких вещах она разбиралась очень хорошо.

– Взаимно! – ответила она ему и в этот раз улыбка на ее лице была уже настоящей. – Летите в Россию?

Не совсем…

В те восемь часов полета они говорили о многом. О книгах, об искусстве, об изменениях климата, о ценностях современной глобальной цивилизации. Александр был существенно старше Кати. Он мог бы быть ее отцом, да даже дедом мог быть при определенных обстоятельствах, но странное чувство, с первых же минут их разговора она почувствовала, что ей он был гораздо ближе чем Джефф, этот тридцатилетний мальчик со своей разорванной задницей, который лежал где-то там, далеко внизу и позади на животе в больнице города ее несбывшейся мечты. Александр был серьезнее его, умнее и, что было приятнее всего, богаче. От него веяло чем-то хемингуэйским, чем-то таким по-мужски приключенческим, ассоциирующимся с длинными седыми волосами до плеч, белыми штанишками и аккуратной бородкой на фоне заходящего солнца рядом с собственной яхтой. И Кати это не могло не нравится. Он говорил тихо и спокойно, будто знал цену себе и каждому своему слову. Он никогда не перебивал, но, начав говорить однажды, не давал перебить уже и себя и всегда доканчивал свою начатую мысль.

Она спросила его про то, что делал он в Америке и он рассказал, что несколько месяцев назад купил себе в Майами дом и что теперь жизнь его проходила между Россией, Испанией и Америкой, что в каждой из этих стран его что-то связывало и каждую их них он считал теперь своим домом. Этот ответ показался ей более чем достойным. Он рассказал ей про свою дочь, про двух маленьких сыновей, про жену, которая родила ему этих детей, но с которой после нескольких лет совместной жизни, из-за «несовместимости характеров», они вынуждены были расстаться; рассказал он ей и про свою работу, вернее бизнес, который он оставил теперь на управление другим для того, чтобы посвятить чуть больше времени самому себе. Он хотел даже рассказать ей о новшествах, которые ввел он в компании для максимизации отдачи на активы, но Кати еле заметно зевнула, когда он начал вдаваться в эти подробности и Александр, поняв это как тонкий намек, быстро сменил тему.

– Александр, вы… – начала она, когда их самолет уже начал снижаться и тут он в первый раз прервал ее речь.

– «Ты», если вы не против, конечно. Это «вы» заставляет меня лишний раз думать о годах. Я же не ощущаю себя старым.

– Ты, – проговорила она и на лице ее вспыхнул легкий румянец, который Александр тут же подметил. – Ты летишь дальше в Москву?

– В Санкт-Петербург. Да, но не сразу. Я сейчас лечу в Барселону и там останусь на несколько дней. В Питере я буду на следующей неделе.

– Бизнес?

– В этот раз охота, – ответил он с улыбкой.

– Мой следующий рейс будет только через четыре часа и я… и мне… – она сбилась и взглянула на Александра. Возможно, она хотела, чтобы он помог ей, но он молчал и все тем же хеменигуйским взглядом рассматривая ее лицо, будто она была не человеком, а какой-то картиной, которой он никак не мог налюбоваться. – Я была бы очень рада, если бы вы… ты составил мне компанию эти несколько часов.

– С удовольствием! – без лишних раздумий, будто эта фраза вертелась у него на языке, ответил Александр. Кати ничего не ответила на это, она лишь улыбнулась и отвернулась к окну, рассматривая, или в этот раз уже делая вид, что рассматривает появлявшиеся из-под облаков ландшафты Иберийского полуострова. Это удовлетворенное молчание оба сохраняли до самого приземления.

Но на рейс в Москву Кати в тот день не села. Как не села на все последовавшие в четыре дня рейса. Лишь только они сошли с самолета, Александр сделал ей предложение от которого она решила не отказываться, и через три с небольшим часа поездки на скоростном поезде, они вышли из Estación de tren de Barcelona Sants и сели в ожидавшее у самого входа такси. Чуть больше чем через час они уже сидели на террасе с видом на вечерний город, за которым утопало в лучах золотистое солнце.

Кати вступила на землю российской столицы через четыре дня. За это время золотое кольце Джеффа сменилось новым кольцом помолвки, в этот раз с бриллиантами и новая сказка ее жизни приоткрывала перед ней свои золотые двери.

Но история с Джеффом здесь не закончилась. Он был настойчив. Окончательно протрезвев и поняв, что Кати уехала, он попытался вернуть ее назад. Несколько дней сряду он звонил на ее американский номер, но голос, который, наконец, прервал череду бесплодных гудков динамика, был вовсе не голосом Кати. Он вообще не был женским. «Чувак». Парень с той стороны трубки называл его «чуваком», видимо поняв по осипшему голосу родственную душу. Его звали Хэнк и он был родом из Техаса, он работал плотником и мечтал эмигрировать в Канаду, поскольку….

– Хэнк, послушай меня, где Кати, Хэнк? – бросил ему Джефф, не желая больше слушать полную версию ответа Хэнка на то, кто он такой и что у него делает телефон его жены.

– Чувак, я достал телефон из стены, чувак. Не знаю лично твою Кати, чувак, но если она твоя жена и она его так туда вогнала, то лучше забудь о ней. Блин, она больная, чувак, реально забудь…

– Слушай, слушай!

Но Хэнк не стал слушать. Трубку взял кто-то другой, более серьезный, по крайней мере по голосу. Это был менеджер отеля. Он не назвал своего имени и сразу спросил, была ли женщина, проживавшая неделю в его отеле, его женой.

– Да, моя жена, чувак! – почетное звание «чувака» перешло теперь к нему.

– Ваша жена нанесла материальный ущерб нашему отелю на шестьсот долларов, включая работу, материалы и налоги. Поскольку она покинула отель, не внеся компенсацию за ущерб и заблокировала свою банковскую карту, мы будем вынуждены…

Но Джефф не стал слушать, что они будут вынуждены и бросил телефон подальше от себя. Лишних денег у него не было и боль в анусе, кольнувшая его так сильно, что он даже поморщился, как бы намекнула ему на всю сложность его материального положения.

Через несколько дней он снова мог ходить, правда походка его не отличалась особой грацией и, как смеялся над ним потом еще долгое время толстый Тайрон, ходил он так, как будто только что вышел из негритянской тюрьмы. Через две недели он уже не плакал при хождении в туалет по большому и через месяц почти полностью решил эту свою проблему со здоровьем. Его пьянки не стали меньше, но каждый раз, когда речь шла о программе празднований, он был ярым сторонником того, чтобы больше тратить именно на бухло, а не на фейерверки.

Проходило время, он забыл о боли, но Кати забыть он так и не смог. Через несколько дней он снова позвонил на ее номер в надежде на то, что Кати, приехав в Россию или Европу, или может осев где-то здесь, в Америке, слегка отойдет от первого приступа злобы, восстановит телефон и, наконец-то, возьмет трубку, но проходили дни, а номер ее по-прежнему был не активен. Видимо, сим-карта была уже где-то в помойке, а тем, что осталось от нового Айфона после его вхождения в стену, пользовался уже несколько дней Хэнк или этот второй чувак, который представился как менеджер. Единственная нить между ними была порвана, единственная, за которую он мог потянуть отсюда.

Через несколько дней он подал запрос на российскую визу. Лишний денег у него не было, но он смог раздобыть нужное количество. Банк заблокировал его кредитку слишком поздно, и он предусмотрительно снял с нее заранее все доступные деньги. Чуть больше трех тысяч долларов в общей сложности. На эти деньги он хотел ехать в Россию, в Москву, в этот загородных дорогой коттедж ее предков. Он смутно помнил где находился он в этом неизвестном для него городе и стране, но помнил как он выглядел (он не знал, что в России все дорогие коттеджи выглядят примерно одинаково). Дни на пролет он готов был рыскать по всем окраинам азиатской столицы, чтобы найти ее. Но отец Кати, старый дипломат со старыми связями, лишил его этой ненужной проблемы. Его запросу на визу отказали, мотивируя это вопросами национальной безопасности и какими-то там черными списками, в которые Джефф был внесен (так ему негласно сказал работник российского посольства, когда Джефф, почти со слезами на глазах пытался уговорить «товарища» сделать хоть что-то).

Ему оставалось одно – бомбить сообщениями ее страницу в Фейсбуке. Каждый день новые сообщения, новые мольбы о прощении, новые обещания, какие-то фотографии себя, какие-то фотографии цветов, статусы на странице, которые она должна была видеть и которыми должна была проникнуться. Но она не видела. Его сообщения не читались. Как не читались и сообщения всех тех, кого он просил ей написать. С момента отлета из Америки, Кати в Фейсбук не входила. Ее след для него был потерян.

И вот уже почти год спустя, гуляя зимой с запрятанной в бумажный пакет бутылкой пива по Центральному парку, проходя теми дорожками, которыми ходили они тогда вместе, он вспомнил ее «интересно, куда деваются утки зимой? За ними кто-то приезжает и забирает?» Он вспомнил ее улыбку, ее голос, ее смех, вызванный тем, что он тогда не понял этой фразы (он не понимал ее до сих пор), потом он вспомнил ее грациозную фигуру в сапогах на высоком каблуке, удалявшуюся по дорожке, она повернулась к нему и снова улыбнулась вот здесь, на этом самом месте, рядом вот с этим вот деревом! С того дня прошел всего лишь год, а жизнь его так погано изменилась. Он вспомнил толстозадую Донни с волосатыми подмышками, от которой воняло потом хуже чем от Тайрона (но это уж было слишком большое преувеличение), с которой проснулся он сегодня утром и рвота, которая и так стояла уже у самого почти его горла, вырвалась, наконец, наружу, на его ботинки и на этих самых уток, которые, доверившись, подошли к нему теперь почти вплотную, в надежде получить дармового хавчика и теперь, облеванные, бросились, жутко крякая и тряся головами в воду.

Но удача все-таки улыбнулась ему однажды. Правда, улыбнулась незначительно и слабо, самой малой непродолжительной улыбкой, скорее даже ухмылкой на ее теперь вечно недовольной, обращенной к нему, роже. В этот день у Кати был день рождения. В тот день, накачавшись пивом, он сидел дома и с ностальгией рассматривал их совместные фотографии. На одной из них он увидел ее подругу. Какая-то бабища из России, которая приезжала к ним погостить на неделю. Он предложил ей поселиться на эти несколько недель в одной из маленьких комнат на втором этаже его дома, но она посмотрела на Кати и засмеялась. Ее отец был каким-то там министром и у нее уже давно был оплачен номер в пятизвёздочном отеле.

– Привет, Марина! – начал он свое сообщение к ней в Фейсбуке. – Сегодня у Кати день рождения. Хочу позвонить ей, но не знаю ее российского номера. Не подскажешь? – краткое сообщение в ее адрес. Тупая попытка вернуть то, что когда-то он так глупо потерял. Отправив это сообщение, отправив впопыхах, он вдруг поморщился. Не так надо было его адресовывать! Не так надо было его начинать, продолжать, заканчивать! Он должен был начать с другого. Типа «привет, как дела» или «давно не виделись» или «что нового». Установить контакт, втереться в доверие, может надавить на жалость и потом, воспользовавшись моментом, узнать телефон и вообще узнать как можно больше о Кати. Но он, как последний идиот, как какой-то отмороженный необразованных тип, отправил сообщение просто так, просто на удачу. – Как у тебя дела, кстати? – отправил он ей вдогонку, отправил через несколько минут, добавляя к этому какой-то смайлик, которыми по жизни никогда не пользовался. Вот она прочитала, вот печатает, вот первое «привет!», вот снова печатает и вдруг лаконичное – «конечно, вот номер…» Джеф вздрогнул, снова резнула какая-то боль, но в этот раз это уже был не анус, а сердце, оно сильнее забилось в груди. Марина продолжала что-то печатать, но он не смотрел уже на ее сообщение, оно ему было не интересно, как и эта Марина, как и вся ее жизнь, как и жизнь каждого пользователя этого гребанного Фейсбука, кроме ее одной. Ее! Одной!!!

Дрожащей рукой он перенес ее номер с экрана в телефон, нажал на кнопку вызова и тут же сбросил. Было не хорошо. Сердце билось в груди так сильно, что тело его даже вздрагивало на стуле. Он поднялся со стула, подошел, почти даже подбежал к холодильнику, и достал оттуда бутылку «Столичной». Не наливая, а так, из горла, он сделал несколько больших глотков, поставил на стол и быстро вернулся обратно к телефону. Водка приятно пробежалась по жилам и через несколько минут стало легче. Первые надежды, пускай даже самые отдаленные, начинали медленно вырисовываться в его сознании.

Он набрал ее номер еще раз и снова сбросил. Нет, это было неправильно, даже глупо. Она увидит американский номер и тут же его сбросит, кто еще мог звонить ей из Америки, кроме него? Он нашел в телефоне приложение «Вибер». С него он сможет позвонить на ее сотовый и его номер не высветится у нее на экране. Но руки по-прежнему тряслись так сильно, что первый раз он попал случайно или по привычке вместо «Вибера» в находящийся рядом «Порнхаб». Впрочем, через минуту у него все получилось и он, с замиранием сердца, так, как если бы за ним стоял кто-то с пистолетом в руке и целил ему прямо в затылок, слушал отдаленные гудки в трубке. Через несколько секунд что-то треснуло, что-то зашуршало, сердце замерло, как замерло, казалось, всё на этой планете в тот миг и голос, ее голос по-русски тихо проговорил: «Я вас слушаю».

– П-п-ривет, Кати! – сказал он ей еле слышно, на самом издыхании и тело его, окончательно ослабевшее, медленно съехало по стулу вниз. На том конце послышалась тишина, долгая, томящая, сводящая с ума. Казалось она длилась пол часа, два часа, сутки и вдруг щелчок прерванного вызова и дисплей снова вспыхнул у уха, информируя о том, что звонок был закончен. То было шесть секунд, шесть секунд тишины, шесть секунд не воплотившихся ни во что надежд.

Он набрал ее номер снова, набрал где-то минут через пять. Снова несколько глотков водки, снова жжение в горле, подавляющее образовавшийся там комок. «Я хочу тебя видеть! Я не могу без тебя!» – повторял он снова и снова про себя эти слова, те слова, которые он должен был сказать ей, которые должен был донести до нее. Но в этот раз звонок был сброшен, он отбросил телефон на стол и снова столичная потекла вниз по его внутренностям. Еще одни звонок, потом еще, и еще, и еще! Он не оставит ее просто так, он не сдастся, он будет звонить ей раз за разом, каждый день, каждый час, каждую, если надо будет, минуту. И когда-нибудь она ответит ему, когда-нибудь она захочет с ним поговорить, может даже встретиться, и тогда, и тогда…

Он набрал ее номер в очередной раз. Сотый или тысячный и вдруг… щелчок. Она нажала кнопку «говорить» и Джефф, трясясь от напряжения и страха, тихо замирая, проговорил: «Я хочу видеть тебя! Я не могу без тебя! Дай мне одну минуту… одну… хотя бы… пожалуйста! Я приеду к тебе… я завтра уже приеду в Москву… нам надо поговорить, нам…» С другой стороны послышался голос, но голос этот принадлежал уже не Кати. Разговор их, если это можно было назвать разговором, действительно длился минуту, даже меньше, и если быть совершенно точным, то пятьдесят четыре секунды. За эти пятьдесят четыре секунды мужской голос на той стороне, голос спокойный и твердый, с хорошо построенным грамматически и стилистически английским, но жутким русским акцентом, который так нравился ему в Кати, но который в этот раз пустил дрожь и страх даже в изрядно охмелевшее сознание американского экс-хазбента, рассказал ему про то, что что Кати больше не хочет с ним общаться. Голос так же рассказал ему про то, что Кати теперь счастлива с другим и что то время, которое по какому-то непонятному ему стечению обстоятельств она провела в Нью-Йорке, она считает худшим временем всей своей жизни. Голос рекомендовал ему забыть о ней раз и навсегда, и никогда и ни за что больше не вспоминать о ней, и что все его попытки приехать в Россию и найти Кати будут совершенно безрезультатными, но тут, правда, голос сразу оговорился, что если все-таки каким-то чудесным образом он телепортируется в «его» страну, то, вопреки всем гуманистическим ценностям, которые он, то есть обладатель этого голоса, несомненно, разделял, будучи человеком прогрессивным и либеральным, он устроит его уже и так развороченному в клочья петардой очку (он назвал его на британский манер «an arsehole») такой банкет, что тот будет ползать раком до конца своей жизни («like a fucking lobster») и что даже сам японский император почтит своей честью приехать к нему, чтобы сделать эскиз того, как должен выглядеть настоящий флаг, а не это маленькое красное пятнышко на большой белой тряпке.

Несмотря на то, что господин владел английским очень хорошо, Джефф очень слабо понял последнюю фразу, вернее, он почти не понял ее, так как часть слов в самом конце господин почему-то стал произносить уже совершенно по-русски. Ему послышалось что-то вроде «bleat», акцентированное на последнем слоге, но он мог ошибиться, так как слово «блеять» никак не соотносилось со смыслом послания, впрочем, как и лобстер, как и японский император со своим флагом. Однако общий смысл послания Джефф все-таки уловил. И смысл этот был прост – забыть Кати раз и на всегда.

Джефф медленно положил телефон на стол. Кто нажал на кнопку завершения звонка он не знал, но разницы в этом уже не было никакой. Ему снова вспомнилась Кати, ее изящное обнаженное тело на этой самой кровати, ее пухлые алые губки, запах волос и вдруг, портя весь этот мираж в сознании всплыл образ Донны, ее пухло рябое лицо с двойным подбородком, какой-то фикальный аромат, который даже перебивал запах даже ее духов, и волосы у нее на интимных местах. Тут же он вспомнил, как однажды, проводя рукой вниз по ее пухлому телу, он случайно залез рукой в это тараканье гнездо и снова рвота, переработанный ланч из китайского ресторана дядюшки Вонга, ринулась лавинным потоком на ноги и одежду.

Господин, с которым Джефф имел удовольствие говорить, был Александр. Закончив тогда этот странный разговор, он спокойно вернулся к праздничному столу. Свет был выключен, но на столе горело несколько свечей, что предавало особую романтику всему этому вечеру. Он протянул Кати ее телефон.

– Говорят русские и американцы не понимают друг друга, – проговорил он с легкой улыбкой, – но мне кажется, меня он понял очень хорошо.

– Так быстро? О чем вы говорили?

– Об императорской японской семье и про отряд раковых.

На мгновение лицо Кати вспыхнуло каким-то испугом, но тут же изменилось в улыбку.

– Ну а если серьезно?

– Если серьезно, то это не важно, – он слабо улыбнулся, – важно лишь то, что звонить он тебе больше не будет.

Кати поднялась со стула, обошла вокруг стола и медленно опустилась ему на колено. Ее большие темные глаза, подсвечиваемые желтым светом свечей, пустили по его телу приятную дрожь. Он чувствовал аромат ее кожи, ее волос, духов. Ее глаза, большие и наполненные страхом, смотрели на него в упор. Чего она боялась? Кого? Его или того ублюдка, который остался по ту сторону океана. Он смотрел в эти глаза и видел океан внутри.

Точно такие же глаза увидел он вдруг спустя много лет при вспышке зажигалки в подвале своего старого поместья, на удаленном от всей цивилизации острове.

6.

Пламя вспыхнуло и тут же затухло. Яркая вспышка на сотую долю секунды пронзила окружавшее Александра пространство полного мрака. Но этой сотой секунды света хватило для того, чтобы рука его невольно разжалась и зажигалка с грохотом упала на пол. В свете этого мимолетного пламени он видел то, что видеть просто не мог. Он видел тела, какие-то неподвижные, какие-то двигавшиеся вдоль стен. Их было пять, может шесть, может даже больше, ему показалось, что он видел Димона, показалось, что видел даже Миху и… Кати. Будто вся его прежняя семья была в сборе, будто все они были живыми и сидели сейчас здесь, смотрели на него и ждали только его одного. Но это галлюцинации! Это игра воспаленного воображения! Это бред!

– Спокойно… спокойно… спокойно! – еле слышно прошептал он самому себе несколько раз. Он терял рассудок, это было очевидно. Мир реальный и мир его видений, фантазий и страхов смешался в его голове в одну дерьмоподобную смрадливую бессмысленную массу. Где он был – на острове? Он не был уверен уже в этом так, как прежде. Вся прежняя база мыслей и знаний, весь естественнонаучный свод его представлений о мире медленно разрушался у него под ногами, опуская его в бездну и пустоту, в эту комнату с этими телами, с этими видениями, запахами смрада, дерьма и легким ароматом духов Fleurissimo от Creed, которые так любила Грейс Келли и, следовательно, его Кати.

Он опустился на пол. До слуха долетал чей-то стон, чей-то шепот, чье-то слабое копошение рядом. Его рука протянулась вперед, он начал ощупывать поверхность пола под собой, пытаясь найти зажигалку. Но рука почти сразу влезла в лужу какой-то жидкости. Кровь?! Он поднес ее к носу и сделал неглубокий вздох. Нет – дерьмо! Запах экскрементов и стухшей мочи ударил в ноздри так сильно, что он невольно закашлялся. Даже сейчас, даже среди всего этого ужаса он сохранил в себе чувство брезгливости и быстро обтер руку о правую брючину. Что-то лязгнуло сзади, странный металлический звук, от которого он вздрогнул. Но сзади ли? Он оглянулся и пытался там что-то высмотреть, но там была лишь темнота. Звук этот мог донестись справа, мог слева, мог даже спереди. В этой полной темноте, в этом жутком пространстве, где не работала привычная механика Ньютона, где не работала даже физика Эйнштейна, не было ни права ни лева, не было ни верха, ни низа, здесь не было ничего! Новый лязг. Металл о металл. И опять источник этого звука остался ему неизвестен.

Он нервно продолжал ощупывать пол. Пальцы касались лужи этой мерзости, но ему уже было не до брезгливости. Он должен был найти эту зажигалку во что бы то ни стало. Ведь жизнь его, жизнь Дианы зависела от этого небольшого металлического предмета, который валялся где-то рядом на полу. Снова лязг, в этот раз громче, в этот раз отчетливо позади. Он вздрогнул и отполз в сторону. Колени стояли в луже, но эстетическая сторона всего этого дела его уже не интересовала. Другие мысли и вещи занимали его беспокойное сознание. Снова лязг, какие-то искры, которые на долю секунды осветили помещение вокруг. Он вздрогнул и пополз назад, но вдруг что-то с силой схватило его сзади за волосы и потянуло к себе. Александр заорал, вернее завизжал. До этого он даже не догадывался, что может издавать такие звуки. Он дернулся сильнее, но то, что держало его там, лишь крепче сжало волосы. Он рванулся вперед, в этот раз с силой. Треск волос и большой их клок (он почти сразу провел грязной рукой по голове) остался где-то там, позади.

– Кто здесь… К-к-кто?

Снова лязг, в этот раз совсем рядом с ним, совсем над самым его ухом, над самым лицом. Яркая вспышка осветила пол, его грязные джинсы в луже и маленький металлический предмет в нескольких метрах. Зажигалка! Александр пополз к ней, руки и колени хлюпали по мокрому полу. Не сразу, но он нащупал ее, вот большой палец лег на колёсико, вот он надавил и вот пламя, слабо мерцая в этом неподвижном спёртом воздухе, осветило всю комнату.

Несколько секунд он всматривался. Глаза видели, но мозг, этот процессор в его голове, преобразовывающий потоки фотонов с камер глаз, был просто не в состоянии принять то, что видел он перед собой. Он видел Кати, ее большие тёмные глаза, которые смотрели на него с ужасом и страхом, видел рядом Якова и Платона. Рядом с Кати он видел Диану, она лежала, опустив голову Кати на плечо, и по лицу ее текла кровь. Она была жива?! Первым желанием было броситься к ней, но это желание он в себе подавил. Ведь всё это не больше чем иллюзия! Ведь всего этого не было и быть не могло!

Взгляд его пополз дальше и ужас, поднимаясь из этого дерьма на полу, полез вверх по его напряженным жилам, оканчиваясь в кончиках его только что порядевших таким неожиданным образом волос. Рядом с Дианой, почти касаясь ее, было полуголое, активно разлагавшееся тело Михи. Его тучное брюхо, казалось, стало еще толще, оно надулось как огромный шар, готовый лопнуть в любую секунду как дирижабль Гиндебург, и добавить этой и без того погруженной в зловоние комнате еще больше незабываемых ароматов. Рука с зажигалкой дрожала уже так сильно, что пламя мерцало в темноте, что в сочетании с дерьмом и бесчувственными телами создавало особый антураж какой-то сельской дискотеки под утро. Что-то было справа. Тела! Опять тела! Опять призраки. Он присмотрелся. Димон и Вася. Димон, мать его и мать его Вася, сидели по другую сторону стены, напротив батьки с его надутым как воздушный шар брюхом и смотрели на него пустыми глазницами своих вырванных кем-то глаз.

– Не может быть! Не может бы-ы-ы-ыть! – его голос, тонкий и оборвавшийся в конце на собачий вой, вырвался из груди и разнесся по подвалу, по первому этажу дома, долетел до чердака и вернулся к нему отголосками со всех сторон. Его голос пробудил Диану и она, вздрогнув и замычав как корова, к заднице которой только что приложили раскаленное клеймо, забилась у стены. Ее рот был заклеен лентой. Рот каждого из тех, кто был еще жив, был заклеен этой чертовой лентой.

– Эй! – проговорил он тихо и тут же увидел, что Кати, смотревшая на него всё это время, тянула к нему свои руки, в одной из который была выдранная копна его волос. Но вместо того, чтобы двинуться к ней, он пополз назад. Мычание стало сильнее, мычание уже четырех голосов – Кати, Дианы, Якова и Платона. И вдруг металлический лязг. В этот раз отчетливо позади, почти над самым ухом!

Александр развернулся. Медленно, как гусеничный трактор, крутившийся на месте, он перебирал коленями в луже и наконец обратился к стене позади. Это была дальняя стена и зажигалка почти не освещала этот участок комнаты. Но он заметил тень в углу, неподвижную, смотревшую на него, и тут же две точки глаз, в который отражалось пламя его зажигалки.

– Ты… кто? – прошептал он и слова его тут же утонули в тишине. Но тень его услышала, по крайней мере она шевельнулась и подалась вперед. И тут Александр увидел! Этот был он, Андрей, который еще совсем недавно был их жертвой. Но вот только взгляд его уже был другим. В нем не было испуга, не было злости, и странная гримаса виднелась на вытянутых в тонкую линию губах. Он приподнялся и сделал шаг вперед, потом второй и тут Александр заметил, что в руке его был топор. Большой острый топор, которым рубили они ветки для камина. Рубили с Михой. В другой его руке был точильный камень и он, будто желая приоткрыть для Александра природу этого звука, провел камнем по его лезвию, высекая новый поток ярких искр.

– Тебя нет… ты… ты же мертв… – голос Александра звучал не то утвердительно, не то вопросительно.

– Саня, мы все когда-то умрем! – Андрей вытянул вперед топор и провел его холодным металлом по мокрому лицу Александра, – только кто-то позже… кто-то раньше! – его голос был уже другой – мрачный и глухой; и от этого голоса, или от слов, комната наполнилась новыми звукам мычания и стона.

– Послушай, друг, не надо! Мы договоримся, мы придумаем что-нибудь… Ведь… ведь это, если это вопрос денег, то… – начал было Александр, но вдруг, не договорив, резко бросился на Андрея. Он хотел ударить его кулаком в лицо, хотел сбить с ног, выхватить топор и бить его им до тех пор, пока тело его не превратится в кровавое рагу. Но нет. Не получилось. Андрей оказался быстрее и сильнее. Удар обухом пришелся Александру прямо в лоб и он, пробормотав что-то неразборчивое, тихо повалился в прежнюю вонючую лужу.

В комнате было светло, когда он снова открыл глаза. Желтая лампочка, закопченная и потемневшая от времени, помаргивала над головой. Вокруг нее нарезали круги мотыльки. В ушах гудело и откуда-то издалека, преодолевая эту стоявшую в голове звуковую завесу, доносился приглушенный механический звук. Кто-то снова запустил электрогенераторы.

Сознание приходило к Александру медленно, но с каждой секундой, с каждым мгновением его возращения сюда, на этот остров, в этот дом, страх и ужас растекались по венам, опуская его в жуть происходившей с ним реальности. Он вспомнил кто он, где он, и уже потом – что с ним происходило. Одно за одним события предыдущих дней и чуть позже часов развертывались у него перед глазами. Миха, разрезанные лодки, потом его двое сыновей. Бежать! Сейчас же! Немедля! Единственный разумный вывод из всех его мыслей. Он попытался встать, но не смог. Что-то держало его ноги, какая-то цепь или веревка. Через мгновение новый звук. Чье-то приглушенное мычание рядом и почти сразу ноздри его, сквозь запах этого смрада и дерьма, учуяли запах дорогих духов.

– Неужели это всё происходит? – прохрипел он, обращаясь не то к себе, не то к любому из тех, кто мог его слышать. Голова раскалывалась изнутри и с наружи и он, поднеся руку ко лбу, обнаружил там большую рану с запекшейся кровью. – Что это такое, как… – вдруг он увидел Кати. Ее заплаканное лицо рядом, большие испуганные глаза, черная лента закрывала ее рот от подбородка до самых ноздрей. – Кати, это ты или… Сейчас… подожди… – он потянулся к ней, он хотел сорвать эту ленту, но новый звук, в этот раз это был голос, заставил его замереть.

– Ну что, головка побаливает, командир? Вискарика может? – он узнал этот голос почти сразу. Это был Андрей. – Херовато тебе, да? – его физиономия выплыла откуда-то сбоку и повисла справа, в метре с небольшим от его лица. Александр не смотрел на него, но даже без взгляда туда чувствовал, что он улыбался и эта улыбка обжигала егоснаружи и изнутри.

– Она… – Александр вытянул вперед руку и пальцем показал на Кати, потом на Якова и Платона. – Что здесь делает она… и дети… они что здесь делают?

– Как что?! Погостить к тебе приехали, Санек! – проговорил Андрей и громко засмеялся почти в самое ухо Александру. Этот смех прокатился по голове раскалывающейся болью и он поморщился.

– Нет, не может быть! Этого просто не может быть!

– Нет?! – Андрей не спеша подошел к Кати, взял за край липкую ленту и резким движением сдернул ее с его губ. Она громко завизжала, и Андрей сразу поспешил пристроить ленту обратно. – Ну орет она, командир, вполне реально! – он снова вернулся к Александру и снова сел на корточки рядом, где-то слева.

– Неужели всё это происходит на самом деле?.. – голос Александра звучал уже совсем тихо. Еще совсем недавно он надеялся на то, что это иллюзия или сон. Но визг Кати будто вернул ему ощущение реальности. – Послушай… Андрей, – он говорил с трудом. Каждое слово отдавало в голове резкой болью. Ему нужен был врач и чем быстрее, тем лучше. – Послушай… друг. Прижал ты нас в угол. Признаюсь тебе… никому это не удавалось до этого. Ты один… молодец. Молодчина… Выиграл ты свое и тебе, конечно, причитается… Послушай, у меня к тебе есть серьезный разговор, ты должен… нет… ты не должен, ты… черт, как же это слово… – Александр снова поморщился, мысли его сбивались и он не знал, как правильно выразить себя, как начать эту речь и как ее кончить. – В общем, послушай… деньги тебе нужны… деньги будут, много денег будет, если надо! Только давай всё это по-хорошему разрешим!

– Разрешим, говоришь?! – послышался короткий смешок. – По-хорошему, говоришь?! – Александр почувствовал, что Андрей придвинулся к нему совсем близко, теперь он чувствовал его дыхание на своем грязном и потном лице. Снова появилась мысль броситься на него, в этот раз он думал вцепиться ему в шею, чтобы уже точно, чтобы наверняка. Но нет. Вдруг он почувствовал холод металла у своего подбородка. Это был топор. Андрей медленно провел им по шее, прямо к подбородку и Александр почувствовал как заточенное до остроты бритвы лезвие сбривало его многодневную щетину. – Ты не брился уже целую неделю, Сань. Твоя молодая жена может это не оценить…

– Назови свою сумму!

– Сумму?

– Сумму… сумму, да!!! Сколько ты хочешь денег?

Андрей приподнялся и краем глаза Александр видел, как блеснула лампочка в отполированном лезвии топора. Он неспешно подошел к Диане. Она подняла на него свои испуганные глаза и что-то промычала, но что именно она промычала, этого он уже не разобрал. Тем же неспешным движением он двинулся вперед и ногой оттолкнул от Дианы разлагавшееся тело Михи. Оно с каким-то хлюпающим звуком упало на пол, в угол. В воздух поднялось большое количество мух и все они устремились к лампе, начиная вращаться вокруг нее вместе с мотыльками.

– Помнишь этот фильм, Саня, где чувак попал в какую-то аварию и очнулся в больнице после комы? Суть в том, что пока он в этой коме валялся, на земле случился апокалипсис, и зомби со всякими там упырями покрошили всех людишек, ну или почти всех. Этот хрен остался один, кругом машины дорогие, компьютеры, дома, яхты, золотые украшения, бабла – кучи немереные… одним словом всё, что только захочешь! Да вот только проблемка – не хочется уже ничего. Оказалось, что в мире одних только упырей, баблом ты себе можешь подтереть только задницу. А это, как ты понимаешь, тоже удовольствие сомнительное, так как купюры маленькие, палец может соскочить и будет уж совсем неприятно. То же самое и у нас с тобой, Саня! Денег много, да то, что мне от тебя надо за деньги не продается!

Андрей медленно опустил топор к тонкой шее Дианы, будто примеряя к ней лезвие. При виде всего этого, комната наполнилась новым стоном и мычанием, в этот раз уже всех четырех голосов.

– Прошу… не надо… Что хочешь – говори… Но этого… Андрей… друг… не надо! – голос Александра звучал уже жалобно.

– А знаешь, что?! Ведь я реально могу тебе что-то очень интересное предложить!

– Говори, что ты хочешь?..

– Кого!

– Кого?..

– Ты или они.

– Н-не понимаю тебя!

– Батюня!!! – Андрей вдруг крикнул это так громко, что Александр вздрогнул. Он резко подался вперед и через мгновение их лица были рядом. – Твои интеллектуальные способности начинают расстраивать даже меня! Смотри, – он протянул топор в сторону всех четверых своих пленников и по очереди ткнул в каждого из них. – Раз, два, три, четыре. Четыре жизни! Четыре молодые человеческие жизни с, так сказать, огромнейшим потенциалом роста с одной стороны и жизнь богатого, старого, сидящего в луже дерьма пердуна, рядом с которым валяется трупешник его толстожопого брательника и его недоразвитых сынков. Твоя жизнь вот здесь, на этой вот чаше, – Андрей покачал топором, жест, по его представлению напоминавший весы, – а они сидят вот здесь вот! Так какая чаша перевесит, а?!

Александр не отвечал. Теперь он понимал, о чем говорил Андрей, но сказать не мог ничего. Любой ответ казался ему неправильным.

– Ну не ссы же ты так, Саня! Смелее! Прими решение! Отдать жизнь за четверых человек, ведь ты же будешь героем! Ведь на том свете тебя в гарем с тысячей девственниц поселят. Во житуха-то будет. Спать вообще ложиться не будешь, шишка будет стоять как… Впрочем, там и шишки-то, говорят, даже нет. Зачем она там нужна среди ангелов-то, только лишняя трата божественной плоти… А впрочем нет, ведь это всё научно не доказано, может девственниц-то и не будет. Может ничего не будет, а будут лишь крышка гроба, лишь вздувшаяся как бочка брюхо, – с этими словами он пнул труп Михи, отчего из живота его раздался какой-то шипящий и булькающий звук и мухи, только что спустившиеся на свой ужин вниз, снова в испуге взлетели к лампе, – может жизни там нет, а есть только пустота. Вечная… непроглядная… самая пустотейшая из всех пустот пустота!

Александр ничего не ответил ему. Он сидел неподвижно на коленях, опустив свою голову вниз.

– Ты молчишь и это меня расстраивает, – Андрей снова нагнулся к нему и Александр почувствовал его горячее дыхание на своей щеке. – Или ты там уже мысленно, с девственницами? Твой ход, Саня! Давай!

Александр продолжал сидеть молча и неподвижно. Андрей подождал с минуту, потом он приподнялся и по тени его, которую отбрасывала на пол лампочка, Александр увидел, что тот поднял топор над его головой. Удар мог произойти теперь в любую секунду.

– Подожди… подожди… Всё отдам… все что есть отдам, только не губи.

– Ты начинаешь повторяться.

– Подожди… подожди…

– Ты или они, Саня?

– Подожди… ведь их четверо, а я… я один!

– Что, не равноценный обмен получается? Ну ты, блин, даешь! Это как в том анекдоте про «а сколько водки». Молоде-е-е-ц, сразу коммерсанта видно! Ну ладно! – Александр приподнял голову и заметил, что Андрей неспешно подошел к противоположной стене, где, связанными сидели четыре пленника. – Хорошо, твоя взяла! Давай выбирать с тобой! Давай начнем с… – он вытянул вперед топор и начал по очереди указывать в каждого из тех, кто был напротив, приговаривая при этом какую-то считалку, слова которой Александр не мог разобрать. Он досчитал до конца и остановился на Якове. Тот, увидев перед собой топор, задрожал и заревел, но лента, закрывавшая его губы, подавила громкий рев, и комната наполнилась лишь долгим продолжительным мычанием. Андрей же вытянул вперед обе руки и топор завис над тоненькой шейкой ребенка.

– Даже не вздумай, животное! – заорал вдруг Александр. Он был готов броситься на Андрея, но тот вмиг повернулся и заточенное лезвие оказалось перед его лицом.

– Назад, Саня, назад! – прозвучал его громкий, но спокойный голос. Александр послушно попятился назад, в ту лужу, в которой сидел до этого. Он больше не брезгал этого дерьма и его ладони с хлюпаньем перебирали по мокрому полу. – Такая маленькая тоненькая шейка и такой здоровенный топор! – Андрей поднял топор к лампе и он заблестел в ее желтых лучах. – Это заставляет меня задуматься о хрупкости жизни в эту эпоху тотального технического контроля. Какая глупая трата еще не распустившегося цветка! – он снова повернулся к ребенку, но в этот раз совсем ненадолго. – Впрочем, согласен! Побережем мы их… на десерт. Давай-ка мы начнем с с… с… с… этих двух дам! – он ткнул топором в сторону Дианы и Кати и медленно подобрался к ним. Обе, как по одной команде, опустили головы вниз.

– Кого выбираешь, Санчоус?! Дочь, амбициозную, с конскими яйцами натуру, – он взял Диану за подбородок и поднял его вверх, – или трофейную жену, – он так же поднял вверх лицо Кати, – красивую и юную, правда уже с немалым пробегом… хоть и не по России, а? Или… или у тебя всегда есть последний выбор! Ты знаешь, кто это! Тебе, как говориться, будем всегда рады! Давай же, Саня! Свобода выбора в своем лучшем проявлении! Определись, наконец, а то ведь выбор придется делать уже мне, а это будет уже совсем не демократично!

Александр ничего не отвечал. Он сидел неподвижно на полу и смотрел вниз, на отражавшуюся в луже лампу.

– Ну ладно, друг, как хочешь! – Андрей снова начал считать, какая-то детская считалка, которую Александр когда-то даже знал, но сейчас уже совсем не помнил. Когда через пол минуты он закончил, в комнате послышался стон и за ним какое-то дикое нечеловеческое мычание. Александр поднял голову и увидел, что Андрей уже стоял над Дианой с поднятым вверх топором.

– Подожди… подожди, Андрей. Нет! Не надо, – проговорил он и через несколько секунд тихо добавил, – ее не надо!

– Ого-го-го! У ослицы вдруг голосок прорезался! А кого надо, Саня? Может свою кандидатуру хочешь выдвинуть? Давай, давай! Ты у нас на особом положении! Тебе, как сверхчеловеку, вход без очереди.

– Ее давай, Екатерину, – назвал он свою жену полным именем и тут же пояснил, будто боясь, что Андрей мог не понять о ком шла речь, – вторую.

Андрей опустил топор на пол и сделал шаг к Кати. Его лезвие с металлически звуком проскоблило по бетонному полу. Кати, услышав свое имя, забилась в какой-то истерике, но это было не долго. Уже через несколько секунд она окончательно потеряла все силы, вся ее энергия превратилась в жалобный стон и большие крупные капли потекли из глаз на нос, заклеенный пленкой рот, на подбородок и потом на пол. Она опустила голову вниз и по ее подергиваниям было заметно, что она плакала.

– Поздравляю! Любимый муж выбрал тебя! Великая честь, однако. Так сложно жить в этом патриархальном мире, где все самые важные решения принимают мужики, да? – он приподнял топор и слабо провел им по шее Кати, будто выбирая то место, куда должен он будет вогнать лезвие. Кати сильно дрожала и издавала какие-то звуки, напоминавшие повизгивание щенка. Ее джинсы в области правого бедра вдруг потемнели и небольшой ручеек понес в лужу в центре комнаты поток новой жидкости. – Ну не бойся ты так. Ведь это быстро. Как прививка от гриппа. А может ты муженьку на последок хочешь что-то сказать, а? – Андрей нагнулся над ней и осторожно потянул за край ленты, которая закрывала ее рот.

– Н-не-е-ет… н-н-е-е-е-н-н-адо… – жалобно протянула Кати и голос ее прервался диким ревом.

– Н-н-ненадо что? – передразнил ее Андрей.

– У-у-у-бивать м-м-меня н-н-н-е-е-е-надо…

– Сань! Ну видишь, что происходит?! – Андрей повернулся к Александру. – Не согласна, говорит. Не хочу умирать, говорит. Не справедливо, говорит. Конфликт супружеских интересов получается. Что делать-то будем?

– Её, – повторил он мрачно, – её руби.

При этих словах Кати заплакала еще сильнее. Она что-то говорила, вернее хотела что-то сказать, но плачь не дал ей и слезы, смешиваясь с соплями изо рта и ноздрей закапали на мокрые джинсы.

– А может вторую всё-таки? Ведь эта помоложе и посимпатичнее будет той, Дианы-то. Ведь молодым дорогу надо уступать, а?

– Её! – повторил Александр уже громче и решительнее.

– А, понял! Расходный материал. Типа всегда можешь новую купить…

– Н-не-е-ет… н-н-е-е-е-н-н-адо… – глотая слезы и сопли ревела Кати. – Я… не люблю его… я не хочу быть с ним… их убейте… их всех… я не хочу умира-а-а-ать… Я не винова-а-а-ата ни в чем!

Андрей опустился рядом с ней на корточки. Рукой он поднял вверх ее заплаканное лицо с потекшей тушью, с соплями, которые текли ручьем по подбородку.

– Так зачем ты тогда с ним, если не любишь?

– Я не знаю… я… я…

Андрей с улыбкой прислонил топор к ее горлу.

– Деньги… – простонала она, – только деньги. Я… я вышла за него из-за де-е-енег! Я не люблю его и… и… всю эту семью… Я глупая, я совершала ошибку. Убейте их! И-и-их! Меня отпустите, пожалуйста… Я… на всё готова, я сделаю всё… всё, что скажете… только отпустите!

– А что именно ты готова сделать? Прости, но намеки не моя сильная сторона…

– Всё! Всё готова сделать! – выпалили она на одном дыхании и снова залились слезами.

– Из-за денег говоришь? Продавать себя это глупая затея при любых обстоятельствах, но продавать себя, когда ты уже богат, это верх глупости! Знаешь кто это сказал?

– Н-нет! – Кати покачала головой.

– Уорен Баффет, старикашка из Америки. Инвестор, у которого денег как у самого чёрта, впрочем продажная скотина и жополиз, но жопы, надо признаться, исключительно большие лижет. Но старый хер прав, продаваться за мелочь это вещь неблагодарная. Вот ты скажи мне, скажи только честно. Стоил ли твой новый Айфон, часы эти твои новые, – Андрей кивнул на руку, на которой висели золотые часы, которые подарил Александр ей на день рождения, – того, что дала ты этому старикану взамен? А может дом в Испании или Америке? Может Инстаграмм с фоточками морей и музеев?

– Нет, не сто-о-о-ит. Это ошибка! Я… я ошиблась. Мне не надо ничего этого… ничего… Убейте их… меня не надо!

– Молчи, дура! – зашипел на нее сквозь зубы Александр. Он не поднимал на нее глаза и взгляд его по-прежнему был направлен в отражение лампы в луже.

– Правда не на-а-адо, я ошиблась, ей богу оши-и-и-блась!

– А ты и в бога веришь?

– Верю в бога! Ве-е-ерю!

– В бога веришь, а тело свое продаешь. Сонечка Мармеладова прямо! Только вот Сонечка-то ради нужды телом торговала, детей спасти хотела, а ты за простое яблоко продаешься. Интересно! – Андрей приподнялся и повернулся к Александру. Голос его звучал уже громче. – Ну а вот муженек твой в бога не верит. Не признает ни его, ни закон. Говорит, бога нет, а закон для меня пустое место. Не для господ всё это. Я, говорит, сам себе и закон, и бог. А всё остальные – это так, чернь, грязь под ногами. Так, Саня?

– Не так я говорил, – голос Александра звучал мрачно, но твердо. – Её убей, а нас отпусти. Ты обещал. Денег не пожалеем – дадим сколько захочешь. Всё отдадим, все эти дома, все эти яхты… всё богатство о котором говорил, твоим теперь всё это будет, только… отпусти.

– Саня, Саня, Саня! – здесь Андрей опустился на колени рядом с Александром, опустился прямо в вонючую лужу, нисколько не смущаясь эстетической стороной вопроса. – Не всё в этом мире продается, и не всё покупается! И тот закон, об который ты всю жизнь вытирал ноги, по которому топтался и которым подтирал свою богатую накачанную ботоксом жопу, если ты еще этого не понял, не был придуман для тех, по которым ты ходил! Он был придуман для тебя, и тебя он, прежде всего, защищал! И вычеркивая себя из этого закона, выходя за его пределы, становясь над ним, под ним, сбоку, справа, слева, не важно где, но важно, что вне его, ты оказываешься вдруг там, где царит беззаконие, где царят лишь принципы силы, причем силы физической, в самом ньютоновском понимании этого слова. И тогда, – Андрей ткнул его пальцем в лоб, отчего Александр отдернул голову назад, – и вот тогда ты вдруг оказываешься голым, слабым и хилым существом в мире полном опасностей. И остается у тебя лишь бог, единственная твоя опора и защита в этом мире. Но ты и его, точно так же как и закон, отправляешь на свалку…

– Подожди… подожди… ты не понял, я хочу объяснить тебе что я имел ввиду, мы, то есть… хочу извиниться даже, скорее… – начал было Александр, но как докончить он уже не знал и оборвал фразу в самом начале. Тот Андрей, который сидел рядом с ним в луже дерьма, который держал в руках топор, уже не был тем Андреем, которого привезла несколько дней назад на остров Диана. Это был уже совершенно другой человек, с иной интонацией речи, иным мировоззрением и этот человек, Александр понимал это уже вполне и от этого вести с ним диалог становилось совсем не легко, был в сотни раз опаснее того недалекого гопника, который вылез тогда из машины с бутылкой пива в руке.

– Не надо извиняться, Саня. Обиды нет. В том мире, в котором ты оказался, обиды не существует. Ведь если нет ни закона, ни бога, то и другого ничего нет. Остается только лишь этот дом и эта лужа дерьма у нас под ногами, – при этих словах Андрей поднял руку с пола и провел ею по волосам Александра, – есть только такие как я и остатки твоей недобитой еще до конца семьи!

– Кто ты? – спросил его тихо Александр. – Взялся ты откуда? – он поднял на него взгляд и их глаза встретились. Взгляд этих глаз в этот раз обжег его – умный, пронзительный, жестокий. Он не ответил ему ничего. Он лишь странно улыбнулся, приподнялся и не спеша покинул комнату. Александр так же хотел уйти, но ноги его держала металлическая цепь. Он дернул брючину на провой ноге вверх и увидел, что нога его была прикована к толстой цепи, которая, в свою очередь, была приделана к полу. Это был старый, но очень надежный механизм. Металлический стержень входил глубоко в землю и цемент, и вырвать его безо всяких инструментов не было никакой возможности. Он рванулся еще раз и, на всякий случай, еще несколько раз, но результат по-прежнему был нулевым. Тогда Александр повернулся к детям, их большие и заплаканные глаза смотрели на него под тусклым светом этой лампы.

– Всё хорошо, всё будет хорошо. Папа решит вопрос, папа что-нибудь придумает! – проговорил он им первое, что пришло в голову и тут же повернулся к Кати.

– Что они тут делают? Как ты тут оказалась?! – но ответить Кати не могла. Лента по-прежнему была у нее на губах, да Александру ее ответ был не так уж и нужен. – Ди! С тобой все в порядке?! – он заметил, что у Дианы лицо было в крови. Диана в ответ кивнула ему головой. – Хорошо, хорошо! Спокойствие, главное спокойствие, мы… я что-нибудь придумаю!

Впрочем, времени что-то придумать у него не было. Через несколько минут из двери снова послышались шаги и в комнату снова вошел Андрей. В его руках было два предмета – один из них Александр разобрал сразу, это была лента, которой были заклеены рты всех кроме него, в другой что-то, что было очень похоже на радиотелефон или переносную рацию. Он оставил в руках ленту, а рацию положил на стул, который стоял в противоположном углу, потом он снова вышел в цент комнаты и наклонился над Александром.

– Что ты хочешь сделать? – спросил его тихим голосом Александр, но Андрей вместо ответа оторвал кусок ленты и заклеил им рот Александру. Александр было потянулся к ленте рукой, но Андрей тихим спокойным голосом пояснил ему, что если он сорвет сейчас ленту, то он отрубит ему ту руку, которой он сделал это, если после этого он захочет сорвать ленту второй рукой, то он отрубит и ее, и так он будет отрубать один за одним все части его тела (он назвал их на старый лад «члены») до тех пор, пока Александр не оставит эти попытки или до тех пор, пока у него не останется одна лишь голова и эта приклеенная к ней лента. Аргумент прозвучал весьма убедительно и Александр молча, не издавая уже никаких звуков, отпустил руку от лица.

Через минуту Андрей приподнялся и вышел из комнаты. Щелкнул выключатель и всё кругом снова погрузилось во мрак, лишь где-то сверху, между половиц старого пола, он мог разглядеть одну единственную яркую полоску света, намекавшую на то, что на улице был день. Через мгновение дверь скрипнула снова и Александру показалось, что в этой тишине он слышал, как тихо треснул стул, но он мог ошибаться, возможно на улице снова поднялся ветер, а ветер всегда был главным источником звуков в этом старом доме.

Сколько продолжалась эта погруженная в темноту тишина он не знал. Первое время он слышал чей-то слабый стон. Это плакала Кати и дети, но вскоре и они затихли и на смену прежним звукам пришел тихий гул ветра, который завывал между половиц пола и где-то на чердаке. Александр снова подумал о том, чтобы снять ленту со рта, но слова Андрея о том, что сделает он с ним, если застанет его за этим занятием, пронеслась в его голове так ярко и ясно, что он покачал головой и быстро отпустил руку от лица. Да, впрочем, и смысла-то особого в этом не было. Дышать он мог и так, а спрашивать лишний раз у тех, кто был с ним в комнате было ли у них все хорошо и получать в ответ лишь неразборчивый рев и мычание, было удовольствием весьма сомнительным.

Так прошло часа два, может три, а может и больше. Несколько раз он погружался в дрему и клевал носом в пол, но каждый раз опускаясь лицом в эту смрадную лужу, он вздрагивал и выпрямлялся. И вдруг сквозь этот полудрем, сквозь тишину и вой ветра, он услышал звук, который показался ему необычным. Это был щелчок или тихий удар. Ветер не мог издавать таких звуков, а значит это был Андрей, он ходил где-то сверху и что-то делал. Но страннее всего было то, что за этим звуком последовал другой, уже гораздо ближе, уже из этой комнаты. Это был слабый треск старого стула. На стуле кто-то сидел. Андрей? Но кто тогда был там, сверху?!

Минуту после этого была тишина. Минуту он не слышал ничего кроме ветра и поскрипываний, но вскоре, и в этот раз это было уже отчетливо, он услышал, как заскрипела сверху дверь и через несколько секунд послышался громкий скрип половицы в прихожей. Кто-то ходил сверху, и в этот раз он был уже в этом уверен. Сердце Александра забилось сильнее. Это означало, что в доме кроме них было еще несколько человек, один здесь, в этой комнате, на этом стуле, а второй там, сверху! Но если здесь сидел Андрей, то кто тогда был там? Через несколько секунд он услышал, как половица скрипнула еще один раз, уже протяжнее и громче. Одновременно с этим он услышал скрип уже где-то дальше, в гостиной. Кто-то ходил по дому! Причем ходил уже не один человек, а несколько. Двое, трое, а может и больше. Может опять показалось?! Ведь это его состояние, помноженное на запах, являло собой хорошую галлюциногенную почву. Ветер затих на мгновение, всё кругом погрузилось в тишину, слабыми пульсирующими звуками отдавала в виски кровь, тихо слышалось чье-то сопение и вдруг… шепот! Кто-то позвал кого-то. Его? «Может этот люди от Петро?» – пронеслась в голове Александра очередная мысль, – «тогда у нас есть шанс!» Его сердце забилось сильнее, дыхание участилось и дышать одним носом ему стало тяжело. Он снова потянул руку к ленте, но снова испуг и прежняя нерешительность заставили его опустить ее вниз. Опять послышался скрип половиц и потом звук шагов. Он слышал их уже по всему дому, они не пытались ходить уже тихо, они не прятались ни от кого, они кого-то искали. Но кого? И вдруг, будто ответом на его вопрос, громкий и четкий голос сверху проговорил:

– Саша, ты здесь?

Александр вздрогнул. Этот голос не был Андрея. Но он был ему знаком. Он знал его, он слышал его когда-то давно. Чей это голос? И ответ на этот вопрос не заставил его долго ждать.

– Это Рафа!

Этих двух слов Александру было это достаточно. Резким движением руки сдернул он ленту со рта и со всей мощи, которую только смог в себе найти, заорал: «В подвале! Быстрее сюда!!!»

7.

Петро подошел к креслу и осторожно опустился в него. Его руки дрожали. Первое сообщение от Александра за долгое время, сообщение, которое он ждал так долго. Нервное напряжение и страх охватили его настолько сильно, что почти минуту он не мог решиться прочитать его. Наконец он сделал большой глоток воздуха, задержал его на несколько секунд в легких и выпустил из себя с тихим шипением. Нервы начали успокаиваться, по крайней мере слегка, и потихоньку к нему стала возвращаться решимость. Телефон снова оказался перед глазами, дрожащий палец ткнул в значок сообщения и на дисплее, с секундной задержкой, вспыхнуло сообщение, в которое он мгновенно впился взглядом: «Со мной всё в порядке. Подробности расскажу при первой возможности. Спасибо за Рафаэля».

Петро прочитал сообщение несколько раз, внимательно всматриваясь в каждое слово, в каждую букву, в каждый значок, стараясь не пропустить ничего. Но что здесь можно было пропустить?! С Сашей всё нормально! Он жив, он здоров! А значит и с ним всё тоже будет хорошо! Трясущаяся рука опустила телефон на стол, он приподнялся и быстрыми шагами пошел в сторону холодильника. Еще день назад он обещал себе, что изменит жизнь, что не будет пить, если с ним, с Сашей, всё будет в порядке. Но в жопу все эти обещания! Какая разница ему была до них теперь! Ведь тогда было тогда, а сейчас это сейчас! Развязка событий, пришедшая к нему так быстро и неожиданно, смешала все его планы на будущее и вот он уже стоял перед открытой холодильной камерой и всё теми же непослушными трясущимися руками наливал в бокал виски, забыв или просто игнорируя всё то, что еще совсем недавно наобещал самому себе.

«Со мной всё в порядке», – кружилось в голове сообщение от Александра. Он снова опустился в кресло и несколькими большими глотками, почти залпом, допил до дна содержимое второго бокала. Алкоголь, смешанный с адреналином, принес ему необычайную легкость, которую он утратил за эту неделю. То состояние депрессии, в которое погружался он каждый день всё глубже и глубже, вдруг быстро растворилось. Он почувствовал себя так хорошо, как не чувствовал даже в восемнадцать лет. Появилось желание вскочить, броситься куда-то, появилось желание петь, танцевать, смеяться, кричать, но… он улыбнулся наивности своего пьяного порыва и вся его внутренняя энергия, не успев прорваться толком наружу, ограничились лишь тем, что он громко отрыгнул и с грохотом поставил пустой бокал на стол, к телефону. В конце концов, он же не ребенок, да и дела… кое-какие дела он хотел довести до конца.

Однако нервы его были на взводе и дома он оставаться уже не мог. Слишком быстро колотилось сердце в груди. Слишком сильно было остаточное напряжение. Он накинул поверх футболки легкую куртку, вышел из дома и быстро, без цели и направления, пошел куда-то по ночной улице. Была глубокая ночь, может два часа, может три, может и больше. Полное безветрие. Ни одна травинка, ни один листик дерева не шевелился при тусклом свете белой ночи. Несколько звезд мерцали на небосводе и где-то дальше, над деревьями, виднелся рыжий закат или, может, уже восход. Всё кругом спало. На улице не было ни души, и лишь откуда-то издалека, с востока, тихо, еле слышно, долетали до него шумы города, который никогда не ложился спать.

Он не помнил, как оказался на пляже. Не помнил, как опустился на скамейку и достал из кармана телефон. Желание набрать Александра и, наконец, услышать его голос, овладело им вдруг так сильно, что он почти уже ткнул пальцем в его номер. Но нет! Его «подробности расскажу при первой возможности» остановили его. Саша не написал бы это просто так. Каждая фраза, каждое слово в его сообщении что-то значили, и если он сам до сих пор ему не перезвонил, значит так было нужно, значит возможность еще не настала. Вообще, перечитывая это сообщение уже через час, слегка протрезвев (не от алкоголя, конечно, а от эйфории первых минут), он начал смотреть на всё это уже немного другими глазами. Ему стало открываться что-то, что он не мог видеть до этого.

– Спасибо за Рафаэля! – произнес он вслух. Произнес неожиданно громко в полной тишине, так громко, что спавшие на мелководье утки повытаскивали свои клювы из-под крыльев и с упреком на него посмотрели, как бы говоря «господин, шуметь в такой час! имейте ж совесть!» Но какое дело ему было теперь до этих уток, да и до всего того, что его окружало! Почему она назвал его именно полным именем «Рафаэль», а не «Рафа»? Видимо всё те же причины, которые до сих пор он понять не мог. Он положил телефон в карман брюк и двинулся к воде, к тому месту, где как раз утки и спали. Одна из них недовольно закрякала, тряхнула хвостом и медленно поплыла по водной глади куда-то прочь, в сторону камышей. Остальные потянулись за ней ленивой вереницей. «Значит все-таки что-то там было. Значит Рафа действительно ему помог!» – думал он уже про себя. И это «спасибо». Всё что было связано с этим островом всегда находилось под большим секретом. Кроме семьи Александра об этом знал только он, и скажи ему еще каких-то пару недель назад, что Рафа со своей командой по его просьбе поедет на этот остров, он явно не пришел бы в состояние восторга. Но это прилетевшее ему «спасибо», причем «спасибо за Рафаэля». Значит что-то все-таки там было, что-то, о чем он пока решил умолчать.

Петро снова вернулся к скамейке и опустился на нее. Зарево летнего солнца быстро прошло по кромке горизонта и потянулось кверху. Начинало светать. Потихоньку просыпались птицы, их щебетание и свист становился разнообразней с каждой минутой; яркой светлой полосой загорелся над головой след оставленный пролетевшим уже давно самолетом. Вдалеке, по другую сторону залива, слабо гудя, полз в западном направлении сухогруз. Петро оставался на скамейке еще несколько минут, но бессонная ночь и нервное переутомление давали о себе знать и веки начали потихоньку опускаться на глаза. Пора было идти домой. Он встал, потянулся, широко зевнул и уже неспешным шагом, смакую чистый летний воздух, двинулся в сторону дома.

Почти у самых ворот его посетила новая мысль. И как он не подумал об этом раньше? Ведь если то, что там произошло не мог по той или иной причине пока прояснить ему Александр, то, возможно, прояснить это смог бы Рафа. Ведь он был там, он ему и помог. Тревожить лишний раз Александра, задавать ему какие-то глупые вопросы ему не хотелось, особенно если те же самые вопросы можно было задать другому человеку, который специально поехал туда их решать. Петро достал телефон и посмотрел на дисплей. Было начало четвертого. Не лучшее время для звонка. Но звонить он и не собирался. Он нашел в записной книжке номер Рафы, набросал ему лаконичное сообщение и нажал на кнопку «отправить». Он не ожидал получить ответ до утра, в конце концов в это время спал даже Рафа, но лишь только он переступил порог дома, телефон слабо завибрировал в кармане, давая таким образом понять, что ответ уже прилетел.

В этот раз нервы его не шалили. Всё было медленно и спокойно. Петро вытащил телефон из кармана и внимательно прочитал то, что высветилось на дисплее. «Брат всё ришил завтра буду в раёне шести зайду расскажу да». Утверждение или вопрос? Какой-то код по типу Энигмы, зашифрованный каким-то гением криптографии, или просто набор случайных символов на клавиатуре какого-то разблокировавшегося в кармане устройства? Петро сначала поморщился, потом выругался, и лишь через минуту, прочитав сообщение еще несколько раз, понял его смысл и невольно улыбнулся. Рафа не был бы Рафой, если бы он научился писать нормально по-русски. Никто не требовал от него мастерства Толстого, но если бы он хотя бы умел расставлять запятые, процесс коммуникации с ним стал бы легче и приятнее в разы. Впрочем, хоть и не с первого раза, но сообщение он понял и отправил в ответ ему утвердительное «хорошо, жду».

Он прошел через гостиную, остановился напротив часов, сверил время с временем мобильного телефона, подправил стрелку (часы стабильно убегали каждые день на несколько минут вперед) и направился к кровати. Но по дороге, проходя мимо столика, взгляд его невольно заметил наполненную наполовину бутылку виски. Она будто позвал его к себе, будто крикнула ему «пс-с-с, старина, не проходи мимо» и Петро, несмотря на всё доводы и возражения внутреннего голоса, который в тот ночной час являлся обликом морали, не смог сказать «нет» старому другу, тому единственному, кто был искренне верен ему все эти годы.

Когда он проснулся, было уже поздно. Он не знал который час, но по общему своему состоянию и по тому, что спать уже совершенно не хотелось, он сразу понял, что выспался очень даже хорошо. Он приподнялся с кровати, скинул ноги на пол и уперся локтями в колени. Ночные или уже утренние посиделки с самим собой дали о себе знать, и тупая боль забарабанила пульсирующими ударами по голове. Снова на душе было гадко, снова какое-то отвращение к самому себе, снова… Но чего винить себя лишний раз?! Ведь он напился не просто так. Он вспомнил повод, который заставил его вчера так «надербаниться», и голове его вдруг стало легче. В конце концов, это был действительно повод, а не один из тех праздников вроде «дня рыбака» или «дня работника лесной промышленности», которые он иногда, даже сам не ведая об этом, отмечал до поросячьего визга. Хотя, если говорить уже совершенно честно, то повод не нужен был ему уже давно. Он знал, что у него были проблемы, но как он сам любил говорить: «осознание проблемы было уже частью пути к ее решению». И он боролся с этой проблемой методом ее осознания уже много и много лет.

Он засунул ноги в тапки, встал с кровати и медленно побрел на кухню. Но по дороге, в гостиной, он вдруг увидел что-то, что заставило его вздрогнуть и остановиться.

– Что за черт? – прохрипел он сиплым с бодуна голосом и сделал несколько шагов по направлению к настенным часам, которые почему-то не ходили. Их стрелки показывали двенадцать часов ровно. Двенадцать ночи или двенадцать дня, но обе стрелки стояли в одинаковом положении – в самом верхнем вертикальном. Петро нахмурился. Странное совпадение. Жутковатое. Но совпадение ли? Он посмотрел вниз. Большие гири из чугуна, сделанные в виде еловых шишек, лежали на полу. Наверное, вчера он забыл их завезти и часы, отработав ресурс завода, остановилась в это самое время. Но который был час? Он подошел к мобильному телефону и нажал на кнопку включения дисплея. Не включился. Телефон был разряжен.

– Нормально вчера посидел, твою мать! – он нашел зарядку и воткнул ее в телефон. Через несколько секунд телефон пикнул и на дисплее появилось время 14:38. – Четырнадцать тридцать, мать его, восемь! – он бросил телефон на стол и пошел на кухню. Есть хотелось так, что, казалось, он смог бы съесть всё, что было в холодильнике, только вот проблема, там не было ничего, ну или почти ничего. Он подогрел пиццу и с особой жадностью, почти не пережевывая проглотил один за одним все ее куски. В конце концов, вчера он высосал почти пол бутылки вискаря, о каком здоровом питании могла идти речь сегодня? В это время из комнаты, там, где оставил он включенным телефон, послышались звуки нескольких входящих сообщений и он поспешил вернуться в комнату, чтобы их прочитать.

Куча сообщений от Шабаича и все в разное время. Чего он хотел от него? Он открыл одно из них – сообщение о пропущенном вызове, открыл второе – то же самое. Открыл третье – опять. Может он опять хотел денег? Петро думал позвонить ему, но вдруг (и он даже вздрогнул) в конце списка пришедших сообщений, в четырнадцать ноль семь, то есть почти пол часа тому назад, сообщение о пропущенном вызове от Андрея.

Петро подошел к стулу и опустился на него. Почти целую минуту рассматривал он этот список пришедших к нему сообщений, пытаясь найти в этой какофонии электронных посланий какой-то смысл. Но его не было. По крайней мере его он не видел. Через минуту Петро открыл последнее сообщение, пропущенный вызов от Андрея, выбрал телефон звонившего и нажал на кнопку звонка. Голос с той стороны послышался не сразу, а где-то через пол минуты.

– А-а-а! Команданте, ну чё не отвечал?! Дрыхнешь, наверное! Бухал вчера что ли?

Петро поморщился. Такое отношение к себе он мог терпеть только ради большой цели. Но самое страшное во всем этом было то, что этот придурок умудрился попасть в самую цель.

– Да нормально всё, спасибо, – проговорил он нарочито бодрым голосом, стараясь по эмоциональной направленности приблизиться к голосу Андрея. – Да было вчера немного, малость.

– Да ладно, малость! – Андрей вдруг загоготал так, что очередная волна пульсирующей боли ударила Петро в голову. – Рассказывай давай! Нажрался, наверное, вчера в поросенка, по голосу ж слышно! Я тоже тут давеча так набубенился, что аж чуть в штаны… Впрочем, ладно, командир, я не об этом. Я о тетке этой, Диане или как там ее, которая исчезла. Ты там просил встретиться с тобой, побазарить. Сегодня вечером норм будет? Тут сейчас пару делишек доделаю, там в магазин, и всё такое, а потом, ближе к вечеру, можем и пересечься где, а?

«Буду ровно к шести», – вспомнил он сообщение от Рафы и вычислительная машина у него в голове запустилась на всю мощность. Повестка этого дня начала складываться у него в голове в очень даже интересную картину.

– Да, да, я помню и м-м-м… да, сегодня вечером в шесть будет… совершенно нормально, я готов…

– Ну так давай, говори куда и я подъеду, побазарим!

– Я живу в Лисьем Носу. Удобно тебе будет сюда подъехать часам к… половине седьмого?

Повисла пауза, которая длилась несколько секунд, но в этом нервном ожидании Петро показалось, что она длилась куда больше.

– Да хоть в лисем х..ю! – проговорил, наконец, голос с другой стороны телефона. – Только где это? Далеко?

– Это рядом! Почти город. Пять минут по кольцевой от Приморского шоссе. Пробок вечером в этом направлении нет, так что доберешься быстрее, чем ты думаешь.

– М-м-м, – как-то неопределенно промычал в трубку Андрей.

– Ну так что?

– Ну давай, как скажешь. Только командир, сразу говорю тебе, завтра утром на работу, объект тут новый нарисовался в Юнтолово, так что без этого…

– Без чего? – Петро искренне не понял что он имел в виду.

– Без бухалово! А то знаем мы тебя! На своих двух от тебя хрен уйдешь! – снова речь Андрея прервалась диким гоготом. Улыбнулся и Петро. Впрочем, улыбнулся уже совершенно по другой причине.

8.

Был ли он странным? Скорее да. Слабым? Точно нет. В их школе он появился только в десятом классе. «Это мое место, свали в жопу!» – то первое, что сказал ему Александр (тогда еще Саня), когда заметил его за своей партой. Этот новичок, этот салага, не понравился ему с первого взгляда, в лице его было что-то такое непробиваемое и до невозможности спокойное. Саня сказал это специально громко, сказал так, чтобы слышали все. Он надеялся на то, что он ответит ему что-то, как-то возразит и тогда… тогда их разговор перетек бы совершенно в другую плоскость. Но он промолчал. Он лишь медленно, как будто нехотя, оторвал глаза от учебника, долгим взглядом посмотрел на него, но посмотрел не вызывающе, не грубо (что уж Саня-то явно не стал бы терпеть), а так, будто пытаясь понять, что именно он хотел от него, потом молча поднялся, собрал вещи и пересел за соседнюю парту. Саня же сел на свое место и почти сразу выбросил из головы и его и всю эту сцену. Зачем думать о том, кто не представлял для него никакого интереса? Но уже потом, спустя десятки лет, он часто вспоминал этот день и эту короткую сцену, вспоминал не только потому, что время сделало их лучшими друзьями, а потому, что даже спустя многие годы он не переставал удивляться тому, насколько ошибочным было его первое представление об этом человеке.

– Роман перешел к нам из другой школы и будет теперь учиться в нашем классе. Прошу любить и жаловать! – Владимир Иванович, плешивый маленький физик, их классный руководитель, произнес это короткое приветствие новому ученику и все разом повернулись назад, к последней парте, где сидел новичок. «Тормоз», – крикнул кто-то в полголоса и по классу пробежался короткий смешок.

Учился он не плохо, хотя и не был отличником. Он был хорош в математике, физике, химии, но русский, литература и английский давались ему не просто. Именно эти познания в математике и давали ему хоть какую-то возможность настроить контакт с одноклассниками. В отличие от многих других, которые списывать не давали, Рома всегда без малейших условий и кривляний протягивал просившему свою исписанную мелким шрифтом тетрадку.

– Дай! – Саня никогда не говорил ему «пожалуйста», никогда не называл его по имени. Он относился к нему просто как к книге, учебнику или даже шпаргалке, которую можно было взять, положить на стол перед собой и начать переписывать. Он знал, что он не смог бы ему возразить, а если бы и смог, то жизнь его в этой школе превратилась бы в ад. Рома же всегда реагировал на это совершенно спокойно, вернее сказать, не реагировал никак. И Саня продолжал брать его тетради без малейшего укора и возражения.

В их классе была отличница, Вика Козлова, по который в тайне, или не очень в тайне, вздыхала вся мужская часть класса. Она не обладала ослепительной красотой, хотя была достаточно мила. Ее особая харизма, ее улыбчивость и бюст, этот бюст пятнадцатилетней девушки, напоминавший собой бюсты американских моделей в ходившем по школе непонятно откуда взявшемся затасканном «Плейбое», вызывал бурные эротические воображения в голове даже самого затрепанного, помешанного на физики или литературе, ботаника. Вика была наделена какой-то особой способностью хорошо учиться и в то же время уделять внимание своей личной жизни, которая у нее всегда проходила как-то особенно бурно. Она встречалась уже с несколькими парнями, в своей время к ней клеился и Саня, но она сразу отправила его куда подальше. Каким бы крутым он ни казался самому себе, ее он почему-то не интересовал совершенно.

– Ты решил задачу по математике? – спросила она однажды Рому, подсаживаясь к нему за парту на перемене.

– Да.

– Можно?

– Можно, – он отвечал тихо и совершенно непринуждённо, будто это была не та самая Вика Козлова, а уборщица, просившая его приподнять ноги. Та взяла тетрадь из его рук и с минуту смотрела в нее.

– Откуда ты так хорошо знаешь математику? – она вернула ему тетрадь и внимательно посмотрела ему в лицо.

– Она мне нравится.

– Почему? – ее лицо растеклось в улыбке, ее главном оружии. – Мне кажется, что математику нельзя любить.

– Она лежит в основе всего, без математики не плавали бы корабли, не взлетали в небо ракеты. Без математики не было бы даже этой школы, ведь даже этот карандаш, – он взял остро заточенный карандаш и поднял его перед своим лицом, рассматривая его с таким вниманием, как будто это было какое-то произведение величайшей инженерной мысли человечества, – требует математических расчётов.

– Ты странный! – она приподнялась, но улыбка по-прежнему была у нее на лице, – спасибо за помощь!

Она вернулась на свое место и после этого несколько раз, быстро и украдкой, посмотрела на своего необычного одноклассника, который сидел на последней парте. Впрочем, он не замечал ее этих взглядов. Его глаза снова были направлены в учебник.

– Дай! – под конец перемены к нему подошел Саня. Он с особой развязностью схватил со стола его тетрадку и бросил ее на свою парту. – На уроке верну! – Рома, как всегда, не возражал ему, для него это был обычный порядок вещей.

Но однажды случилось нечто, что полностью перевернуло эту серую однотипную школьную жизнь. Инцидентвечером в садике и на следующий день в школе, инцидент, который каждый из них запомнил тогда навсегда.

Их было человек десять – парни и девчонки, сидевшие с ногами на старой скамейке. Старший из них, Дима, или Димас, как звали его друзья, играл что-то из Биттлс на гитаре. Слова на английском, исковерканные до неузнаваемости его беззубым ртом, вырывались под звуки гитары в прохладу холодного весеннего вечера. Остальные курили пущенную по кругу «Приму» и обсуждали просмотренный только что в кинотеатре фильм. Изредка Димас замолкал, он подносил сигарету к губам, делал полный вдох и снова в воздух, в этот раз уже перемешанные с табачным дымом и редкостным зловонием из его рта, изрыгались песни, написанные английской четверкой.

В тот вечер с ними была и Вика. Она не ходила со всеми в кино, так как готовила домашнее задание и вышла из дома уже ближе к шести, когда за ней зашел Дрон, который тогда был ее молодым человеком. Чем именно смог привлечь к себе Вику Дрон, оставалось загадкой для всех. Он был толстым, рябым и не особо одаренным умственными способностями парнем. Его лицо было полностью покрыто угрями, что в сочетании с покраснением от первых солнечных дней являло собой картину того, как выглядело бы лицо человека, который засунул свое лицо в контейнер с биологическим оружием. Впрочем, в школе его боялись и это было не просто так. Он имел привычку с определенной регулярностью мутузить за школой кого-нибудь, кто попался бы ему под горячую руку.

– Опа! Этот ж придурок с вашего класса! – Дрон ткнул дымящейся сигаретой в шедшего по дороге через садик парня.

– Да, это Рома… Он странный!

– Эй, придурок! – закричал ему Дрон, закричал так громко, что Димас прекратил играть на гитаре, а Петька, заснувший от его вариаций на незнакомом ни для кого языке на тему Йестердей даже вздрогнул, будто кто-то кольнул его или ударил. – Сюда иди!

– Зачем он здесь, пускай идет домой, к маме! – Вика с силой сжала большую холодную руку Дрона. – Не надо!

– Быстрее давай! – прикрикнул на него Дрон, нисколько не прислушиваясь к просьбе подруги. – Не бойся ты так, всё нормально будет, так… погутарим с ним о жизни.

Рома неспешным шагом подошел к нем и встал рядом с Димасом. Он думал, что это он его окрикнул, но хриплый голос «я здесь, придурок», заставил его развернуться к тому концу скамейки, на котором, держась за руки, сидела красавица и чудовище.

– Куда идешь?

– Домой.

– Чё у тебя там? – он кивнул на черную сумку, которая была в руках у Ромы.

– Пленка.

– Какая еще пленка?

– Музыкальная.

Рома отвечал коротко и односложно, и Дрону это не понравилось. Он поднялся с со скамейки и подошел к нему вплотную. Вика потянула его за руку обратно, но он с силой вырвал из ее руки свою. Что будет дальше она могла себе только представить и это вгоняло ее в какой-то страх. Если бы Дрон сделал это с кем-то иным, с сотнями других парней в школе, она была бы не возражала, но с Ромой… этого ей очень не хотелось.

– Андрей, послушай, пойдем погуляем… – снова ее просьба к нему и снова полное пренебрежение к ее словам с его стороны.

– И какая же у тебя там музыка? Шаляпин… или Кобзон, неверное?

Послышался смешок. Очевидно шутка Дрона понравилась многим. Лишь лицо Ромы оставалось по-прежнему неизменным. Он молчал.

– Ну чё ты, говорить не умеешь? А?! – от ткнул его сильно пальцем в грудь. – Вик, он что, глухонемой или…

– Вагнер, «Тристан и Изольда».

Воцарилась полная тишина. Казалось эти несколько секунд никто даже не дышал и вдруг диких взрыв смеха.

– Я говорил тебе, что он странный! – прошептала тихо Дрону Вика. Он снова взяла его за руку и потянула на себя, в тот момент ей почему-то показалось, что этот смех мог разрядить обстановку. Но она ошиблась и Дрон снова ткнул в грудь Ромы, только в этот разу же сделал это всем кулаком, почти ударил.

– Не пидарас уж ты, часом?.. Может… мальчики тебе нравятся? А?!

– Нет, не нравятся.

– А чё так, а? Может попробуешь, а?

Сани в тот вечер с ними не было. Полную историю о том что произошло тем вечером он услышал на следующее утро от Петьки, Вика же на следующий день в школу не пришла вовсе. Перебивая сам самого себя, запинаясь и путаясь в словах, Петька рассказал Сане утром следующего дня то, во что с первого раза поверить было просто невозможно.

– Нет, мне нравится она, – вдруг проговорил Рома и кивнул в сторону Вики. При этих словах ее рука ослабла и выпустила руку Дрона. Впрочем Дрон и не пытался ее удержать. Первые несколько секунд он думал, что ему всё это послышалось. Потом он подумал, что услышал он всё верно, но понял почему-то не так. Наконец, уже самая последняя версия, пришедшая в этот не отличавшийся особой гениальностью мозг, была такой, что Рома, этот без одной минуты отшлепанный по сраке придурок, просто таким образом хотел польстить ему, ну, типа, что самая красивая девушка здесь как раз у него. Но если льстить, то это надо было делать как-то по-другому, не так пристально и вызывающе смотря ему в лицо, а как-то поаккуратнее что ли.

– Чёт я не понял, ты чё, на мою девчонку запал что ли? Ты… чё это, а? Может мне это, уйти, а?

– Это было бы не плохо, – тихим спокойным голосом ответил ему Рома, всё так же смотря на Вику, которая стояла позади Дрона. В этот момент ему показалось, что он даже слабо улыбнулся.

Дрон еще больше выкатил свои бараньи глаза, цвет его физиономии вдруг принял совершенно красный оттенок и один из больших прыщей вдруг лопнул у него прямо на лбу, и большая капля белого гноя поползла вниз, к большому, тоже красному и прыщавому, носу. В первый раз за последние несколько лет от встретился с таким неприкрытым оскорблением в свой адрес. И главное от кого – от какого-то придурка, о существовании которого еще совсем недавно он даже не догадывался! Он сделал шаг назад, уперся ногой в сырой песок и сжал в кулак правую руку. Он думал, что эта угрожающая поза, этот вид его в боевой позиции, заставит парня извиниться или убежать, вернее попытаться убежать, но Рома не убежал, наоборот, он продолжил:

– Она очень красивая и умная. Такое бывает не часто.

– Да-а-а? Может ты это, на свиданку с ней хочешь. Или это… подальше куда?!

– Андрей! – крикнула уже громко Вика.

– Хочу, – проговорил Рома и тут же повернулся всем телом к уже к совершенно растерявшейся девушке, – поехали завтра в парк Ленина кататься на лодке?

Рот Дрона открылся и челюсть его опустилась почти до самой груди. Казалось он окончательно потерял связь со всем происходящим. Всё произошедшее шокировало настолько сильно, что, казалось, будто произошло что-то совершенно невозможное и даже сказочное. Что-то вроде того, как если бы к нему в его шестнадцать лет с крыши вдруг спустился дед мороз, подарил ему целый блок «Примы» и, шлепнув по попе своей большой холодной ладонью, убрался на своих оленях восвояси. Но вскоре он пришел в себя и лицо этого придурка, такое спокойное, такое… бесячее, снова будто из тумана выплыло перед ним. Он отвел руку еще дальше, размахнулся и… вдруг повалился на землю.

Девушки взвизгнули. Парни, как по команде, вскочили со скамеек, но вместо того, чтобы броситься на помощь другу, медленно попятились назад. Дрон же, отправленный на землю сильным и внезапным ударом, потихоньку начал приходить в себя и приподниматься. Вика бросилась к нему и, взяв его под руку, начала тянуть его вверх.

– Что ты с ним сделал? – спросила она у Ромы, спросила совсем тихим голосом, безо всякого упрека, будто действительно не могла понять, как такое могло произойти.

– Отпусти меня! Отпусти, тебе говорят! – Дрон рванулся так сильно, что сломал державшей его Вике сразу несколько ногтей. Он приподнялся на ноги и, выставив вперед обе руки, закричав что-то неразборчивое, бросился к своему обидчику. Но серия ударов, сначала один, слабый, левой, потом сильный, уже правой, снова отправили его на землю. Он заревел, как раненый бык, хотел вскочить, но подошва тяжелого ботинка с хрустом опустилась ему на лицо и из разбитого носа потекла на песок струей красная кровь. Он снова попытался встать и снова Вика схватила его под руку, в этот раз он не сопротивлялся и не пытался уже выбраться. В первый раз за долгие годы, а может быть и за всю свою жизнь, он вдруг почувствовал настоящий страх.

– Так что ты думаешь? – сквозь всю эту кутерьму, сквозь стоны и крики, услышала Вика спокойный голос Ромы. – Насчет лодки?

– Нет конечно! Ты… ты больной, ты просто…

– А-а-ай, с-у-у-у-ука! – заревел Дрон, он протянул вперед руку и хотел схватить Рому за брючину, но тот поймал его пальцы и с силой надавил на них. – А-а-а-а! Су-у-ука! Отпусти!!! Пожа-а-а-луйста!!! – тембр голоса вырос и в нем послышались нотки жалости.

– На этих выходных обещают потепление. Мы можем выехать где-то в двенадцать, ближе к часу уже будем у озера. Если будет хорошая погода и если ты не будешь возражать, то обратно можем пойти пешком, – при этих словах Рома надавил еще сильнее на пальцы и все услышали, как с хрустом сломался или вывихнулся один из пальцев. Дрон заорал сильнее, его лицо исказилось в гримасе боли, и сразу два новых прыща лопнули у него на лбу.

– Отпусти его, Рома, прошу тебя, отпусти! – Вика прыгнула к нему и с усилием пыталась разжать эту мертвую хватку руки.

– …но если тебе не нравится парк, мы пойдем туда, куда ты захочешь, – за этими словами последовал еще один звук, в этот раз щелчок. Сломался или вывихнулся еще один из пальцев, судя по всему третий. – Ты только скажи.

– Опусти его, слышишь?!

Снова хруст и снова щелчок. Дрон завизжал как раненый поросенок, и вдруг, видимо начиная терять от болевого шока сознания, его пухлое тело медленно поползло куда-то в сторону.

– Хорошо… хорошо, я пойду куда ты скажешь, только отпусти его, Рома, хорошо?! Прошу тебя, отпусти!!!

Рома вмиг отпустил его руку и Дрон, с залитым кровью лицом, бесчувственно опустился на мокрый песок.

– В субботу без пятнадцати двенадцать я буду ждать у твоей парадной, – проговорил он ей прежним спокойным голосом, и она смогла ответить ему лишь коротким: «хорошо». Во время всей этой сцены, и это подметил Петька рассказывая всё это потом Сане, интонация голоса Ромы, его спокойное выражение лица, нисколько не изменилось. «Он был как робот, блин. Как, блин, робот!!!»

– Теперь… иди! – проговорила она еле слышно и Рома ушел той же дорожкой, по которой еще десять минут назад шел мимо куривших и игравших на гитаре сверстников.

Саня не поверил тогда Пете. Уж слишком всё это было как-то нереально, как-то по-ковбойски, что ли. Несколько раз, не скрывая своего удивления, он посмотрел на лицо Ромы, который с совершенно спокойным видом, как и всегда, сидел за своей партой и, тыкая карандашом в учебник, что-то в нем подчеркивал. – Нет, – ответил он Петьке, окончательно обдумав всё про себя. – Врешь ты всё! Ладно, после школы сам все узнаю.

Но убедиться в правдивости слов Петьки он смог в этот же день и даже не покидая класса. Под конец последнего урока он заметил какую-то необычную активность за дверью. Заметила это и Наталья Петровна, преподаватель биологии. Она открыла дверь и спросила у стоявших там подростков что произошло. «Ничего», – узнал знакомый голос Саня. Это был Дрон и, как вспоминал он потом, именно в тот момент он окончательно убедился в том, что всё, что говорил ему до этого Петька было правдой.

После звонка, он, как правило первый покидавший класс, оставался на месте. Точно так же на месте оставался затаившийся и почему-то до сих пор испуганный Петька. Они все ждали чего-то. И через минуту после того как Наталья Петровна вышла из класса, дверь вдруг широко раскрылась и в помещение вошло несколько парней, последним из которых был Дрон. Они все учились в электротехнической путяги у моста и все имели репутацию подростов не самых приятных в общении.

– Это он? – кивнул первый из них, невысокий но коренастый парень с татарскими чертами лица на Саню. Вид парней был слишком убедительный, отчего Саня невольно вдавил голову в плечи.

– Нет, в конце… с книгой, – Дрон ткнул перебинтованной рукой в Рому и на его опухшем от удара красном лице появилась нездоровая улыбка. – Кранты тебе теперь, придурь!

Саня помнил те чувства, которые были у него тогда. Сначала страх, настолько сильный и дикий, что ему захотелось встать и убежать. Связываться с этими парнями из путяги боялся даже он, в конце концов они были старше его, они уже не прятали сигареты от родителей и вовсю матерились. Потом появилась жалось к Роме, к этому странному парню, который, в принципе, никому ничего плохого у них в классе не сделал. Сегодня на первом уроке (это была химия) он получил пятерку и получил только потому, что он пришел за несколько минут до начала урока и быстро перекатал себе в тетрадку домашнее задание, которое решил Рома, а теперь… теперь этому парню «кранты» и он ничего не мог с этим поделать. И потом… новое чувство! Он осторожно повернулся и посмотрел на Рому. Он ожидал увидеть там испуг, панику, в конце концов раскаяние, но нет! На лице его было всегдашнее спокойствие. С тем же совершенно непринуждённым видом он продолжал вычитывать что-то в учебнике. Будто ничего этого не было, будто не было этих парней, этого толстого рябого Дрона, стоявшего позади и тыкавшего в него своей поломанной пятерней и трясущего своей красной разбитой физиономией.

– Эй, брат! – татарин подошел к Роминой парте плотную. – Пойдем выйдем. Разговор есть.

Казалось Рома заметил его только после этих слов. Он отложил учебник в сторону и посмотрел ему в лицо.

– Извини, нет времени, надо доделать уроки. Завтра тоже не смогу, мне надо будет зайти в парикмахерскую перед субботой, – при этих словах он перевел взгляд на Дрона. Тот понял о чем он говорил, но вместо злобы на лице Дрона Саня вдруг заметил там испуг, искренний и не поддельный. Слишком дерзко отвечал Рома его другу и Дрон, как-то совершенно непроизвольно, запрятался за спину того парня, который стоял за татарином.

– Ты думаешь, я с тобой в игры играть буду? – татарин говорил спокойно и четко, в нем слышался какой-то слабый акцент, который, впрочем, через несколько минут общения с ним был почти не заметен. – Или ты хочешь, чтобы я тебя здесь покалечил?

– Нет, я хочу чтобы ты просто исчез.

Татарин вытянул руку и медленно, не отводя взгляда от Ромы, сбросил на пол всё, что лежало на его парте. У Ромы остался в руке один лишь заточенный карандаш.

– Я не понимаю одной вещи. Ты меня оскорбить хочешь?!

– Давай попробую объяснить.

– Попробуй!

Рома кивнул ему головой и татарин чуть нагнулся вперед, опираясь локтями на парту. Рома сказал что-то совсем тихо, татарин еще больше наклонил вперед и подставил ему свое ухо. Шеи всех тех, кто оставался в этот момент в классе до невозможности вытянулись. Повисла тишина, в которой можно было разобрать даже гудение мухи на окне у учительского стола.

– Я не слышу тебя! – татарин подвинулся еще ближе и тут произошла совершенно жуткая сцена. Она навсегда вписалась фотографической точностью в память Сани как одна из самых диких и непостижимых сцен, которую он только видел в своей жизни. Рома вдруг резко схватил своей левой рукой татарина за мощную шевелюру черных волос. Татарин было рванулся назад, но сильная хватка Ромы не дала ему никакого шанса. Он начал что-то говорить, первый звук самого первого слова, но договорить сказанное он не смог. В этот самый момент правая рука Рома резким движением, со всей силы, вогнала заточенный карандаш ему прямо в щеку. Удар был такой силы, что острый конец пронзил обе щеки насквозь с такой легкостью, что, казалось, это была не человеческая плоть, а какой-то переспелый томат. Кровь полилась на парту, тетрадку и пол. Татарин дико и страшно завопил. Он попытался рвануться прочь, но мертвая хватка за волосы и карандаш, как в капкане, держали его на месте.

И только сейчас, только при виде брызнувшей на пол крови, только под звуки стонов и каких-то испуганных причитаний всех тех, кто был в этот момент в классе, Саня заметил, что лицо Ромы вдруг стало другим. Вместо спокойствия, вместо того обыденного безразличного выражения с которым он рассматривал формулы и графики в учебниках, или отвечал учителю на очередной вопрос, или стоял в очереди в столовке, или даже разговаривал с Викой Козловой, в лице его появилось что-то иное, какое-то жестокое выражение лица человека, который был готов на всё и который ничего не боялся. Он был похож локомотив, несущийся без тормозов на большой скорости, чьи колеса перемалывали всё, что попадалось у него на пути, не чуждаясь ничем, ничего не замечая. Саня запомнил это выражение лица навсегда. И даже потом, спустя многие годы, стоя над могилой Романа Евстигнеева, который лежал уже там, истлевший до белого скелета, он невольно вспоминал выражение его лица, которое он видел в своей жизни несколько раз, и нервная дрожь, будто поднявшись из глубины могилы, пробегала по всему его телу, от ботинок до самых волос.

Никто не бросился тогда на помощь татарину. Никто не пытался ему даже помочь. С минуту он брыкался, с минуту вякал, скулил, но сильная боль и испуг сделали свое дело. Движения его становились с каждой секундой все слабее, крик и стоны все тише и вот, закатив глаза вверх, он без сознания повалился на залитую кровью парту. Рома еще несколько секунд продолжал держать в своей железной хватке это ослабевшее тело, и наконец убедившись, что это был не мухлеж с его стороны и что он действительно вырубился, скинул его с парты на пол.

Молчание. Полное и глухое. Все смотрели, все боясь проронить даже звук. Рома же вышел из-за парты, нагнулся, поднял с пола учебник, тетрадку, с каплями алой крови на развороте, свой потрепанный пенал. Затем он медленно, будто находя в этом особое удовольствие, вытащил свой карандаш из щеки валявшегося без сознания татарина и тщательно протер его об его же залитую кровью рубашку. Потом он опустился за парту, положил перед собой учебник и с прежним выражением на лице, будто ничего этого и не было, продолжил доделывать то, что не успел доделать до этого.

Татарин очнулся через минуту. Он приподнялся и сел на корточки. Кровь текла по его щекам вниз, на рубашку, на куртку, на засаленные брюки. Его глаза были красные, но он не плакал. В его глазах было больше удивления чем страха, страх не появился и позже, когда он, протянув к продырявленной щеке мизинец, видимо потеряв от болевого шока здравомыслие, почти целиком засунул его туда и провел им по зубам.

Для Дрона же это было последней каплей. Он громко рыгнул, схватил себя за рот, хотел было развернуться и выбежать прочь, к туалету, но не успел. Поток желтой рвоты, какая-то тыквенная каша с огурцами, как из прорванной в период испытаний трубы, полился ему на рубашку, на спину стоявшего перед ним друга, на пол и на сидевшего на полу татарина. Смысла держать руку и рта уже не было и он, не стесняясь уже больше ничем, выбегая из класса, облевал еще две попавшиеся на пути парты. За ним, позабыв про своего раненного друга, бросились и два других его дружбана. Немая сцена продолжалась еще несколько минут – татарин, сидевший на полу и мутным взглядом смотревший на всё, что происходило вокруг; Рома, делавший домашнее задание по биологии и Саня с Петькой, которые сидели на своих прежних местах и не до конца верили, что всё это действительно только что произошло у них на глазах.

Ещё один пострадавший появился на следующее утро. Это была Наталья Петровна, их немолодая учительница по биологии. Она прошла медсестрой всю войну, но даже несмотря на военную закалку, увиденное тем утром в классе поразило ее настолько, что у нее поднялось давление. Она пришла чуть раньше обычного, так как хотела проверить контрольные работы, но то, что увидела он в классе, заставило ее схватиться за сердце и опуститься на стул у первой парты, которая, кстати, больше всего пострадала он выбегавшего из кабинета Дрона. – Матушка моя женщина! – проговорила она тихо дрожащими губами. Потом она протерла глаза (ей начало казаться, что всё это ей только мерещилось) и хотела уже встать и уйти как можно быстрее из класса, чтобы позвать Вячеслава Ивановича, их физрука, или даже позвонить в милицию, или кого там надо было звать в таких случаях, но в этот момент в класс, громко здороваясь, вошли двое учеников – Саня и Петька.

– Что… здесь… произошло? – спросила она не отвечая на приветствие. Он любила поорать на своих учеников, но в этот раз сил на крик у нее уже не оставалось.

Переминаясь с ноги на ногу, смотря то на пол, то в окно, Саня торопливым голосом объяснил ей, что вчера вечером они с Петькой были дежурными по классу, и что они хотели сделать влажную уборку, но что резкое изменение атмосферного давления, вызванного температурными колебаниями воздушных масс (знания полученные на предыдущем уроке не прошли для Сани даром), внесли определенные коррективы в их планы, так как Петька резко почувствовал себя плохо, у него потекла из носа кровь и его слегка вытошнило и что они, если она будет так любезна, хотели бы быстро доделать сейчас то, что не смогли доделать вчера вечером.

– Доделать? – Наталья Петровна всё с тем же испугом окинула взглядом залитый блевотиной и кровью класс и тут же задала второй вопрос, – из носа… кровь… потекла?

– Да, самую малость… Из носа!

Она еще раз посмотрела на лужу крови на полу, на брызги, на десятки следов по всему классу, потом еще раз на улыбавшегося Саню и действительно выглядевшего как-то уж слишком бледно Петю. Наталья Петровна больше ничего не сказала. Вопреки убеждениям всей своей жизни, она лишь перекрестилась и быстро покинула класс. Саня же ударил Петьку в плечо и всучил ему мокрую тряпку.

– Давай, Петро! Времени у нас мало!

Окончательно приступ тошноты отпустил Дрона только на следующий день. Всю ночь он валялся на кровати в обнимку с тазом, а на утро, лишь только вышел из комнаты, схватил нормального леща от батьки, за то, что пришел ночью «на рогах и с рожей, как хурма». Впрочем, события того дня оказали сильнейшее влияние на всю его последовавшую жизнь.

Несколько дней он не выходил из дома. Моховик тяжелых и странных мыслей раскручивался в его голове. Поначалу он думал о том, как может отомстить этому Роме за всё, что сделал он (он не называл его уже «придурком» даже сам про себя). Потом он думал про Вику, и про то, что зная ее слабость к крутым парням, она его теперь, наверняка, бросит. Потом он стал думать о татарине Рафе, его друге, вернее друзьями они не были, а так, хорошими товарищами, нашедшими общий язык на почве совместного отжимания денег на завтраки у всякой школьной мелкоты, и о том, кто бы кого поколотил, если бы им все-таки пришлось драться друг с другом в честном бою. Наверняка Рафа, хотя… он вспомнил удар Ромы там, в садике, и челюсть как-то невольно заныла. Удар этого парня действительно был хорош.

На второй день долгих размышлений о Рафе, о Роме, о Вике и о своей жизни в целом, он вдруг понял странную вещь, которая напугала его так сильно, что его снова начало тошнить. Думая о том, что рассказать Вике при первой встрече, он вдруг осознал, что ему не хочется рассказывать ей вообще ничего. Это было странно, еще несколько дней назад эта мысль показалась бы ему абсурдной, но теперь, после всех этих событий, он вдруг понял, что Вика его больше совсем не интересует и что, и вот здесь реально стали происходить странные вещи, которые он поначалу приписал своему ослабленному состоянию, но которые с каждым часом мыслительных созерцаний всё сильнее и сильнее укреплялись в его сознании. Он вдруг понял, что мальчики (тогда он еще называл их «пацанами») интересовали его куда больше, чем девочки, причем интересовали в смысле самом порочном и запретном. Его и раньше посещали эти странные мысли, но никогда до этого они не приходили с такой силой и энергией. Он не понимал еще тогда до конца всех последствий этого осознания и сразу выложил все свои чувства только что вернувшемуся с ночной смены отцу. Он хотел услышать с его стороны какой-то помощи или хотя бы поддержки, но тот, выслушав его молча и внимательно, с минуту помолчал, потом размахнулся и всей своей мощной слесарской пятерней всадил такую оплеуху сыну, что даже через неделю после этого инцидента половина физиономии Дрона имела какой-то разноцветно-радужный оттенок. Впрочем, отец не ругал тогда сына сильно, это всё было уже после. Через пол часа он подошел к плакавшему на диване Дрону, ласково погладил его по голове и проговорил уже совершенно спокойным голосом:

– Кончай ты уж так пить, Андрюша. Ведь так и до греха допиться можно! Ведь если сейчас так, то что же дальше-то будет?!

Впрочем, дальше было только хуже и просьбы отца, а в последствии даже и угрозы, никак уже не могли повлиять на менявшееся мировоззрение сына. Он бросил свою старую компанию и у него появились новые друзья, гораздо более образованные и приятные в общении, чем та гоп-компания с путяги, с которой до этого проводил он большую часть своего времени. Он легко пережил расставание с Викой. Он сам позвонил ей через несколько дней и совершенно спокойно объяснил расплакавшейся девушке, что в его жизни произошли изменения (глубину их после удара отца он решил не раскрывать) и что им лучше было бы расстаться раз и навсегда. На ее вопрос «из-за Ромы ли всё это произошло» он ответил неопределенно и уклончиво: «и из-за него тоже».

Через пару лет они с отцом съехали со своей старой квартиры и переехали куда-то в новый район, на самую окраину города, ближе уже к Стрельна. Говорили, что кто-то из его приятелей в цеху узнал однажды об этом странном заболевании его сына и начал рассказывать об этом другим. Долгое время отец пытался опровергать эти слухи, но однажды не выдержал, сорвался, и несколько часов подряд заливался горькими слезами перед станком, на успокоения коллег лишь проговаривая лишь одно слово – «пидарас!» Говорят что потом, не сумев совладать с таким позором, он ушел с завода, устроился охранником в каких-то гаражах и что там продолжал доживать свой век, напиваясь в одиночку до бессознательного состояния, споря в своем воображении с являвшемся ему в пьяном угаре сыном, которого в тех же пьяных видениях своими увещеваниями пытался вернуть на путь истины.

Но сын на путь истины так и не встал. По крайней мере те скудные обрывки новостей, которые долетали до его старых друзей и знакомых спустя многие годы, указывали на то, что новый богемный образ жизни всё больше и больше завлекал его в свои сети. Говорили, что он каким-то образом поступил в институт, откуда его якобы отчислили через несколько лет за непристойное поведение, но где снова восстановили по особому ходатайству какого-то там члена исполкома, и что с членом этим у Дрона были какие-то уж через чур близкие отношения. Говорили, что уже потом, спустя многие годы, он был одним из тех, кто основал первый в новой стране клуб по интересам где-то в районе Гостиного двора, назвав его западным, как было модно в те времена, но никому не понятным названием «Корн-Холл». Уже в двухтысячных, сидя на просторной террасе у залива, Петро рассказывал Александру о том, что где-то слышал, что Дрон, или Эль Дрюччо (как нежно называли его новые друзья), устав биться с системой, уехал куда-то в Англию, где бракосочетался с уважаемым лордом и что якобы сам магистр этих дел Элтон Джон посчитал своей честью поприсутствовать на свадьбе «молодых» и что он, якобы, настолько был умилен красотой и гармонией молодоженов, что согласился исполнить свою знаменитую “Candle in the wind ⁸⁷”, в которой он якобы заменил слово “candle ⁸⁸” на что-то куда более анатомическое, чем произвел настоящее ликование у присутствовавшей там публики. Впрочем, этому уже совсем нельзя было верить, и оба лишь смеялись нелепости всей той чуши, которая иногда порождается на свет злыми языками.

С Рафой же было всё по-другому. Принявшему его в тот день в больнице хирургу он спокойно объяснил, что упал с дерева и проткнул себе острым суком насквозь обе щеки. Хирург начал ему на это что-то возражать, что-то вроде того, что травма в этом случае выглядела бы совсем иначе и что текущие повреждения мягких тканей были нанесены чем-то острым и, очевидно, не без чей-то помощи, на что Рафа спокойным голосом ему заявил: «делай свое дело, доктор, а со своим я сам как-нибудь разберусь». Но разбираться он не стал. Не стал тогда. После того как Саня и Петро сблизились с Ромой, Рафа с Ромой так или иначе начали пересекаться в разных компаниях. Рома первым сделал шаг к примирению. Как-то однажды он подошел к Рафе и проговорил ему что-то, что тот расценил как извинение. Рафа принял это извинение надолго, но не на всегда. И когда спустя годы, в одной из припортовых кафешек, Александр встретился с Рафой и рассказал ему про то, что с Ромой у них назрел серьезный конфликт, из которого, как виделось ему, живым должен был выйти только один из них, Рафа без лишних аргументов и даже как будто с энтузиазмом, выразившимся в какой-то злобной ухмылке на двух его покрытых шрамами щеках, проговорил: «ты только скажи, брат, что мне надо будет сделать и я сделаю». И Александр сказал. Именно Мерседес Рафы стоял тогда не небольшой площадке у водокачки перед домом Ромы, именно его руки крепко сжимали заряженный Стечкин, боясь, но в то же время надеясь в глубине себя на то, что вот дверь забора распахнется и окровавленный Рома вдруг бросится к нему за помощью. И тогда он бы припомнил ему всё унижение, которое он испытал от него тогда, в тот далекий майский вечер. Но Рома не бросился. И через несколько дней он видел его мертвое лицо уже на кладбище.

Петро очень хорошо помнил события того ноябрьского дня. И даже десятки лет спустя, переживая в свой голове всё это снова и снова, он чувствовал, как бегали мурашки по его телу. Он помнил, как вывалился тогда из Роминого дома в прохладу ноябрьского дождливого дня, как тяжелое дыхание выбрасывало в воздух клубы пара, как цепляясь ногой за ногу, подобно пьяному, дошел он до калитки и толкнул ее рукой. Тогда ему почему-то казалось, что всё это еще не закончено, что Рома был еще жив, как был жив и его сын. Ведь не могло же это всё просто так закончиться, ведь он совсем недавно ходил, говорил, смеялся и вдруг – на! Одна минута и их обоих не стало. За ним следом шел Александр. Выражение его лица он запомнил навсегда. Его странный взгляд, в котором он читал одновременно и сильный испуг и дикое возбуждение. Петро помнил, как вышел он тогда на середину дороги и остановился. Всё было как в тумане. Он не понимал, что надо делать, куда надо было идти. Но Александр схватил его за пальто и буквально бросил на заднее сиденье машины.

– Поехали! – крикнул он Рафе, захлопнув заднюю дверь. – Не спеши только, будет подозрительно!

– Хорошо! – ответил ему Рафа и через мгновение машина, рыча своим мощным шестилитровым двигателем, покатила их прочь по мокрому асфальту.

Александр повернулся к Петро. На лице его была улыбка, но губы его дрожали.

– Как ты?

– Мне кажется, мы только что сделали ошибку.

– Нет, мужик! Не-е-т! Мы только что сделали историю! Сегодня величайший день в твоей и моей жизни! Сегодня мы выбросили чужие ноты и наконец-то начали писать свою «Девятую симфонию»!

Петро не ответил ему на эту пафосную реплику, он не мог отвечать, да и не хотел. Он медленно отвернулся к окну, взглянул последний раз на удалявшийся дом, потом закрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья. Но что-то странное показалось ему, будто он только что увидел что-то, чего видеть никак не мог. Он быстро выпрямился, развернулся всем телом и напряженный его взгляд устремился в одно из окон дома. Ужас пробежался по его спине. Там, на втором этаже той комнаты, где были они еще несколько минут назад, где оставили на полу остывать тела их бывшего друга и сына, сквозь полупрозрачную тюлевую занавеску, будто показалось ему очертание чьего-то бледного лица.

– Что там? – увидел его взгляд Александр и улыбка исчезла с его напряженного лица.

– Хорошая симфония, Саша, – ответил ему Петро после долгого молчания, когда машина уже выехала на шоссе, – вот только в жизни гения она была последней.

9.

Ближе к шести вечера Петро выглянул в окно. Машина Рафы стояла на том же самом месте, как и в тот день много лет назад. Мерседес, только новой модели, уже с номерами, но точно так же затонированными до полной черноты окнами. «Я тут брат говори когда можно заходить», – перечитал он полученное минуту назад от Рафы сообщение на своем мобильнике и вернулся обратно к столу. Пол часа и этот Андрей будет здесь, пол часа и между ними начнется первый серьезный разговор. «Жди моей команды, без нее не заходи», – набросал он быстро в ответ и осторожно положил телефон в карман. Пистолет с уже прикрученным к нему глушителем лежал в верхнем ящике стола, он достал его, подержал в руках, приятно ощущая его тяжесть и холод, и снова вернул его обратно. Пока – нет, чуть позже – да. Сегодня он понадобится ему. Сегодня он сбросит с себя всё то дерьмо, которое как прессом давило его всю эту недели и наконец-то сможет начать новую жизнь, без алкоголя, без этих утренних головных болей, без постоянного нервного напряжения. Он налил себе в бокал виски. Не для удовольствия, а так, для спокойствия. Не хватало льда и он хотел сходить за ним, но передумал. Хер со льдом. Тот случай, когда главным был результат, а не процесс, главное было успокоить нервы, а не эстетика и вкус.

Часы ударили один раз. Их стрелка перевалила за пол седьмого и медленно поползла дальше. Андрея до сих пор не было. «Может догадался, может передумал?!» – мелькнули мысли в голове. «Хотя нет, наверняка просто забыл или потерялся по пути или может… забухал? От такого народца можно было ждать всё, что угодно». Он нервно поднялся с кресла и снова подошел к окну. Его лицо, бледное от нервного истощения последних дней, рассматривало стоявшую внизу машину Рафы, его лицо в отражении собственного окна выглядело, наверняка, так же, как то бледное видение, которое привиделось ему из окна удалявшейся машины двадцать с лишним лет назад. Но вдруг ему послышалась какая-то возня внизу, у крыльца, еще несколько секунд и вдруг… удар, сильный и решительный, будто кто-то влепил ботинком в дверь.

– Эй! Есть кто?! – крикнул он, крикнул громко и голос его разлетелся по комнатам большого дома. Несколько секунд он молчал и слушал тишину. Никто не ответил. Лишь ветер бил веткой яблони в окно, да старые часы продолжали медленно отбивать маятником летевшее безвозвратно вперед время. Он снова подошел к столу и хотел опуститься в кресло, но тут он услышал отчетливый стук. Раз… два… три… Чьи-то сильные удары кулаком по металлической двери. Он вздрагивал от каждого из них, будто били не в дверь, а ему прямо в грудь. Он подбежал к окну, к тому, которое выходило на крыльцо, и увидел фигуру человека в красной клетчатой ветровке, который стоял перед дверью, переминаясь с ноги на ногу, будто хотел в туалет, и как-то сильно вертел головой, будто изо всех сил преодолевая в себе эти дикие позывы. У ног его валялась большая черная сумка. Вот он снова поднял кулак и сильно, казалось уже со всей силы, три раза влепил им по тяжелой металлической двери.

Петро спустился вниз и на цыпочках подошел к двери. По ту ее сторону слышалось какое-то ворчание и ему даже послышалось, что кто-то произнес отчетливо «старый мудак».

– Кто там? – спросил он как можно спокойнее и тут же услышал целую тираду в свой адрес.

– Да я это! Андрюха! Командир, ей богу, оглох ты там что ли или спал?! Открой дверь уже, стою тут пять минут, блин, как последний придурок. Комары тут у тебя, да и, ссать, блин, охота!

Петро протянул руку и замок щелкнул. Он предусмотрительно отшагнул назад, будто готовясь к тому, что этот тип может наброситься на него в любой момент и он угадал, по крайней мере частично. Дверь мгновенно распахнулась от резкого толчка снаружи и Андрей, как какой-то помешанный, влетел внутрь. Петро предусмотрел многое, но никак не это. Гость бросил свою сумку тут же у порога и, не разуваясь побежал куда-то в сторону кухни, но в дверях на кухню остановился, громко выматерился и бросился обратно. Первую секунду Петро не понимал ничего. Первую секунду у него было желание прямо в носках броситься на улицу, к машине Рафы, ударить его по стеклу, по капоту, заставить вылезти и расстрелять из пистолета или что у него там было эту ворвавшуюся к нему в дом тварь. Вторая мысль, куда более спокойная, была броситься наверх, к столу, к лежавшему в верхнем ящике пистолету и решить этот вопрос быстро и самому.

– Сортир! Где сортир?! – заорал вдруг Андрей так громко, что Петро чуть действительно не бросился прочь, он даже сделал несколько шагов в сторону лестницы, но поняв, что хотел от него Андрей, вдруг остановился.

– Там, прямо по коридору и направо, – проговорил он как-то испуганно и неуверенно. Голос его прозвучал так, как будто он начал извиняться перед этим придурком за то, что он не додумался поставить унитаз прямо на входе, ибо его гость, видите ли, был вынужден терпеть из-за этого определенные неудобства.

– А-а-а, тва-а-аюж мать! – крикнул Андрей и бросился уже туда, куда указал ему Петро. Щелкнула дверь и почти в то же самое время, будто он еще на ходу сумел достать из штанов всё, что ему надо было для этой процедуры, послышалось журчание сильного потока. – А-а-а-а-а! Твою мать! – снова послышался голос, впрочем, в этот раз голос более удовлетворенный чем напряженный.

– Как закончишь, поднимайся наверх по лестнице и направо, буду ждать тебя в своем кабинете! – крикнул ему Петро и быстрыми шагами пошел по лестнице вверх. Он опустился за стол, схватил телефон и хотел набросать что-то Рафе, но тот опередил его. На экране уже виднелось «видел что вошол какойто мужик все хорошо дай знать». «Да будь наготове» – быстро, так же без знаков препинания, ответил ему Петро и рука его потянулась к верхнему ящику стола.

Андрей появился на пороге его комнаты через пару минут. Его руки были сухими, но не потому, что он тщательно их высушил, а потому, что, он просто решил их не мыть после туалета. Дальше начало происходить то, чего Петро больше всего боялся. До этого он предусмотрительно поставил у стены, рядом со своим столом стул, наивно предполагая, что Андрей, как зайдет в кабинет, сразу опустится в него. Но придурка понесло куда дальше. Своей развязанной походкой он подошел к столу и протянул ему свою руку, ту грязную, мозолистую руку чернорабочего, в которой он только что держал свой здоровенный, измазанные цементом и строительным клеем хер!

– Андрюха! Теперь будем знакомы официально, командир! – он буквально поймал в воздухе руку Петро, которую тот до последнего момента пытался ему не давать, и несколько раз с силой ею тряхнул, как, наверняка, тряс что-то другое минуту назад в туалете. Какое-то чувство отвращения поднялось внутри Петро, какое-то поганое ощущение, что его только что унизили или хуже – опустили. Но Петро был слишком умен, слишком расчетлив для того, чтобы дать эмоциям верх над собой в такой момент. Он смог не просто побороть в себе это чувство, но даже очень натурально улыбнуться.

– Очень приятно, присаживайся! – проговорил он и с силой вырвал руку из крепкой клешни Андрея.

– Послушай, я там сумку внизу оставил с дерьмом всяким. Я тут еду, понимаешь, не совсем из дома, так что…

– Не беспокойся о сумке, ее никто не возьмет.

– О, нихера ж себе, часы такие древние. Норм, ходят, да?

– Да, но…

– Твой Мерен там на улице, кстати? Ничё такой. За сколько брал?..

– Не желаешь выпить для начала? – Петро решил прервать эти начинавшиеся разговоры про всякую чушь и начал разливать по заранее приготовленным бокалам виски. Андрей без лишних рассуждений схватил бокал и, уже не дожидаясь никаких приглашений, схватил стул, поставил его совсем рядом со столом, и повалился на него. Он сделал это так резко и с такой силой, что старый резной стул, так же оставшийся ему от Ромы и который, наверняка, стоил немало денег в среде тех, кто разбирался в этом, жалобно затрещал.

– Ну, рассказывай давай. Чё там с этой бабой-то? Чё, вообще, надо-то от меня? – одним махом он опрокинул бокал себе в рот и по какой-то своей, видимо местной петропавловско-камчатской привычке, крякнул и занюхал рукавом.

Петро налили виски и себе, но пить не стал, а лишь пригубил и тут же поставил бокал на стол рядом. Всё это время верхний ящик стола был приоткрыт и левая его рука почти всегда была внизу, у самого ящика, там, где поверх бумаг, лежал пистолет. Он готов был в любой момент протянуть руку, схватить его, уже взведенный и снятый с предохранителя, и опустошить обойму в этого дурня, но… поведение его, несмотря на всю свою эксцентричность, не вызывало у него никаких опасений, ну, почти никаких. Опасения все-таки были, правда только за свою мебель.

– Знаешь что, – продолжал Андрей, откидываясь на спинку стула еще больше, отчего он начал трещать еще сильнее. – Дай догадаюсь, чего ты хочешь от меня!

– И что же я хочу?

– Известно, чё! Хе-хе! – Андрей усмехнулся. – Первый раз что ли! Столько раз уже общался с этими твоими ребятами, и все спрашивают одно и то же, прям слово в слово. Я им говорю уже под конец, мол, мужики, что вы меня, ей богу, каждый раз одной и той же херней мучаете, с памятью у вас, говорю, не всё что ли в порядке, давайте я вам это сам на бумажке напишу или картинку там даже нарисую какую-нибудь. Каждый раз меня одну и ту же херню спрашивают про то, кто в меня на машине влетел, потом про то, зачем я ехал именно тут, а не там. Будто не верят, блин! Один даже спросил зачем я с этой бабой в центре назначил свиданку. Типа, поближе-то ничего не найти было? Поближе куда, говорю ему. На Юнону пригласить девушку, шавуху пожрать? Или чебуреков там каких-нибудь? Будто от того, что я ее куда-то в другое место пригласил что-то бы изменилось. Такие наивные, ей богу, чеснслово!

Петро невольно улыбнулся этим нелепым изрыганиям потоков сознания. Он снова поднял бокал с виски со стола и поднес его к губам. Так, для вида. Пить с ним он не собирался. Андрей же продолжал свою безостановочную речь:

– Ладно, командир, ладно… Вижу, что уже смотришь на меня фраером. Давай, валяй, начинай свои вопросы. Пользуйтесь моим терпением, так сказать, пока оно есть! – при этих словах он снова захихикал, но почти сразу остановился и лицо его приняло прежнее свое выражение. – Спрашивай меня про эту свою бабу, про то как я ехал, куда, почему и прочую, прочую херню. Может хоть тебе это чем-то поможет.

– Не буду, Андрей, – всё с той же прежней улыбкой на лице проговорил ему Петро. – Я позвал тебя для другого.

– Ну?

– Сообщить тебе порцию хороших новостей, – Петро решил пойти более коротким и верным путем. Этот алгоритм был продуман у него уже заранее.

– Ну так валяй тогда!

– Мы нашли твою Диану, – ошарашил он его вдруг. – Жива и здорова. Все с ней, слава богу, хорошо! Ездила с отцом на остров на охоту, но сейчас уже вернулась. Привет тебе передавала, – говоря это, Петро буквальносверлил глазами лицо Андрея. Он не отводил от него взгляда, пытаясь высмотреть в нему хоть какое-то изменение. И изменение последовало, но совсем не такое, какое Петро ожидал или хотя бы отдаленно предвидел. Лицо Андрея вдруг исказилось, потом вытянулось, потом съежилось и потом, уже почти под самый конец развязки, трансформировалось во что-то совсем серьезное и даже страдальческое. На мгновение Петро показалось, что сейчас что-то произойдет, он даже положил палец на спусковой крючок пистолета, лежавшего в верхнем ящике, но то, что произошло, было совершенно не тем, что он ожидал. Комнату вдруг сотрясла долгая и продолжительная отрыжка. В лучах вечернего солнца Петро видел даже как полетели вперед на пол и ковер вылетавшие изо рта его гостя брызги, что придало этому поступку столько мерзости, что у Петро даже что-то забурлило в животе. Изменения произошли теперь уже в лице Петро – на нем отразилось отвращение такой силы, что его уже невозможно было скрыть. Но лицо гостя сразу после исполнения этого героического поступка приняло почти сразу свое прежнее тупое и быдловатое выражение. Новость, очевидно, не вызвала у него совершенно никакого интереса.

– Блин, а водочки-то у тебя нет, чтоль, командир? А то от этого вискаря у меня прямо пукан начинает подтравливать!

– Водки… у меня… нет, – процедил сквозь зубы Петро. Сейчас он с трудом уже сдерживал себя.

– А зря… зря… Столько дерьма всякого у тебя дома, а самого нужного-то и нет! – Андрей как-то нехотя окинул комнату взглядом и, наконец, снова остановил свой тупой взгляд на хозяине. – Так чё там насчет этой бабищи-то? Нашли, говоришь? Понятно всё с ней, значит. Я еще тогда это понял. Поиграла со мной, видимо, и потом просто жопу мной подтерла. Вот только деньги на нее зря потратил, машину свою угробил, потом нервы еще и свои и чужие и… короче… пошла она на…!

– Там не всё так просто. Дело, на самом деле, очень интересное. Хочешь знать продолжение?

– Да это не я хочу знать, это ты мне хочешь рассказать, командир, хе-хе! – снова этот мерзкий смешок вырвался из уст Андрей. – Ну давай, ладно, валяй. Ведь для этого и позвал меня, хе-хе!

– Расскажу! Только перед этим я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь! – Петро долил в бокал Андрея еще виски и подвинул его к нему ближе. Андрей вопросительно посмотрел на него. – В обмен я хочу услышать правду и от тебя.

– Да как скажешь. Хотя я и так уже вам эту правду матку по десять раз выложил.

Петро улыбнулся. Впрочем, в этот раз это выглядело уже не так естественно.

– Кто ты думаешь я такой?..

– Ну ты прям издалека начал, чувак. Напрягаешь даже, – оборвал его Андрей. Он поморщился, показывая всем своим видом, что не горел желанием делать какие-то чрезмерные мыслительные усилия. – Любишь ты всё вокруг да около… Давай уже, начинай!

– Хорошо. Начну. Эту Диану я знаю с детства!

Андрей отодвинул от себя бокал с виски и в первый раз в выражении его лица Петро увидел удивление.

– И… насколько близко ты ее знаешь… с детства?

– Достаточно для того, чтобы понять, угрожает ей опасность или нет.

– И… так сказать… какие ты ее части лучше всего успел узнать?..

– Я очень хороший друг ее семьи.

– Ты хочешь сказать, что ты не мусор?

– Я не принадлежу ни к каким государственным органам.

– А к каким ты органам принадлежишь?

– Я работаю сам на себя, вернее, на одного человека, ровно как и многие остальные люди в моем окружении.

Андрей промолчал. По взгляду его было очевидно, что он не понял ничего из сказанного ему. Петро так же ничего не говорил. Оба рассматривали друг друга внимательно и интенсивно.

– Это очень круто, дядя…

– Пётр.

– … дядя Петя, и этот твой человек… твой этот большой член на которого ты работаешь, то есть орган, как ты выражаешься, наверное, очень рад, что он имеет такого… как это сказать, в общем, тебя имеет, ну… в хорошем смысле этого слова имеет, только вот ближе к делу давай, а то чёт я нихера уже не понимаю!

Петро улыбнулся. В этот раз весьма искренне. Иметь такой разговор, чувствуя полный контроль над ситуацией, было ему приятно и он мог позволить себе растягивать его очень долго. Он уже не держал в руках бокал виски и тяжёлый пистолет под столом занял его место. Его ствол был направлен прямо в пах Андрею. На улице, в машине, был Раф. Малейший сигнал и он будет здесь, будет с ребятами или один, но в каком бы составе он здесь не появился, этому отмороженному сопляку этого будет явно достаточно.

– Знаешь, что, Андрюша, – начал было он, но в этот момент у него зазвонил мобильный телефон и он полез за ним в карман. Это был Шабаич. В пятый или уже десятый раз за сегодня он пытался дозвониться до него. Но он уже получил от Шабаича всё, что ему было нужно и снова телефон со сброшенным вызовом оказался на столе.

– Чё не берешь?

– Подождет. Не срочно. Сейчас у меня есть разговор поважнее. С тобой!

– Ну так валяй тогда.

– Пару дней назад я разговаривал со следователем по твоему делу. Вся эта история с аварией кажется им чушью.

– Да мне как-то похер что твоему там следователю там кажется, для меня разбитая рожа и тачка это не чушь, – уже как-то совсем грубо ответил ему Андрей.

– А была ли она вообще эта машина-то?

– Нет, блин, – огрызнулся Андрей, – я тут на печке, как Иван-дурак по городу летаю!

– Скажи мне Андрюша, только честно скажи в этот раз, ты любишь пиво?

– Пиво? – Андрей нахмурился и почесал свой лоб.

– Пиво.

– Пиво?

– Пиво, пиво!

– Ну… все любят пиво и… я… люблю. Смотря какое, конечно. Темное люблю, нефильтрованное люблю. Впрочем, от нефильтрованного у меня последнее время как-то… в общем, выходит оно у меня из заднего прохода не задерживаясь практически. А чё хочешь-то? Налить мне или чё?! Давай!

– Мне рассказывали, что совсем недавно у тебя был один неприятный инцидент с полицией по поводу распития пива на улице и что якобы ты еще и нужду в этот момент умудрился справить. Помнишь такое?

– Командир, если бы я каждый раз запоминал все те случаи, когда по пьяни в дерьмо влезал, моя память бы закончилась очень быстро!

– Это было за день до аварии, до свидания с Дианой, ты должен помнить. У новостроек, рядом с заливом, ночью. Не припоминаешь?

Андрей нахмурился и почесал лоб.

– Ну, чёт было такое, только… А-а-а! – он даже вскочил со стула, впрочем через секунду снова с треском повалился на него. – Помню, помню. Как раз да, в ночь перед этой аварией всё это было. Поймали меня мусора, прикинь! Пивас открыл, потом поссать захотелось и тут хер знает откуда эти мудаки нарисовались. Прессанули, засунули в козелок и повезли к себе в мусарню. Попал бы как кура во щи. Сутки бы там сидел, да майор там нормальный мужик попался. Пожалел. Иди, говорит, с богом на хер отсюда. Даже штраф выписывать не стал! Норм мужик такой!

– Интересная история. Необычная.

– Ну! Таких людей мало теперь. Там теперь в основном одна пидерасня работает, взяточники и отморозки всякие, которых бы за очко подвесить надо. А этот майор – молодец, прямо вошел в положение. Уважаю таких, блин!

– А на следующий день ты поехал на свидание?

– Ну поехать-то поехал, да вот только не доехал малость.

– Не доехал?

– Ну команди-и-ир! – Андрей с раздражением всплеснул руками, – мне тебе чё в сотый раз всё это пересказать?

– Ах да, забыл, машина какая-то в тебя влетела, потом больница, потом поиски этой Дианы. Всё нормально сделал. Как настоящий мужик поступил, поехал в полицию даже через пару дней и доложил, что, мол, девушку похитили, что, мол, на свидание с ней кто-то другой поехал. Помогите найти, мол. Но только есть одно «но» во всей твоей этой истории, которое не всем бросилось до этого в глаза.

– И что тебе такое бросается в глаза, начальник? – спросил его Андрей и именно в этот момент Петро заметил мимолетное беспокойство у него на лице, будто он на самую малую долю секунды вдруг потерял всё то актерское мастерство, которое было у него так хорошо отточено.

– А то, что я видел Диану на следующий день. Видел ее перед собой, как тебя сейчас вижу, разговаривал с ней, как вот с тобой сейчас разговариваю! Она рассказала мне тогда про тебя, про встречу вашу, про то, как водил ты ее в какую-то тошниловку где-то в центре…

– Не водил я туда ее, говорю тебе, другой кто-то…

– Нет, Андрюша, нет, дорогой мой друг, ты это был! Ты, а не кто-то другой!..

– Хм! – усмехнулся Андрей и тут же покачал головой. – Путаешь ты, командир. По куртке что ли понял? Или что… мои приметы она тебе передала?

– Проще, Андрюша, всё гораздо проще! И сейчас я тебе все это попытаюсь донести так, чтобы понял даже ты, – с этими словами Петро медленно достал из-под стола пистолет и положил его перед собой. Его дуло смотрело в грудь Андрея. Тот вздрогнул, вжался в спинку стула, отчего он снова затрещал, но не проронил ни звука, не издал ни малейшего даже писка, и Петро спокойно продолжал. – Она ведь рассказала мне тогда про это ваше свидание, про то, как ее «новый парень» излил ей душу про то как ночью, накануне, задержала его полиция за то, что он где-то там пиво пил и отлил в неположенном месте. Как ты думаешь, Андрюша, в этот раз ответь мне честно, так как врать тебе смысла больше нет, в этом городе, где культура еще не опустилась до самого бордюра, можно встретить хотя бы двух таких напрочь отмороженных идиотов, которые на первом же свидании пересказывают своей новой подруге, имени которой они даже толком пока еще не знают то, что они где-то там «поссали» и про то, что их за это, как ты выражаешься, «накрыли мусора»?! Или ты что хочешь сказать, что этот водитель, который влетел в тебя тогда по пути, подошел к тебе тогда сразу после аварии и спросил «господин, мне тут пришла в голову идея поехать на свидание с вашей дамой вместо вас. Дабы представить вас перед ней в должном и наиприличнейшем виде, позвольте поинтересоваться, что вы делали вчера вечером» и ты ему такой «mon ami ⁸⁹, вчера вечером я бухой поссал прямо у дороги и меня за это загребли мусора». Так, Андрюша? – Петро откинулся на спинку кресла. Пистолет, нацеленный в Андрея, был крепко сжат в его правой руке и палец лежал на спусковом крючке. Страха в нем уже не было и он чувствовал сильное удовлетворение собой, – расскажи мне, будь другом. Уж если ему ты это всё так выложил, то мне-то не откажи тоже в любезности. Я в своей жизни, поверь мне, чего только уже не встречал.

В этот раз Андрей ничего не ответил. Лицо его приняло какое-то совершенно хмурое выражение. Он смотрел то на пистолет, то на лицо Петро. Петро же, наоборот, заметно повеселел. Кончики губ по обеим сторонам его рта слегка сдвинулись вверх, он еле заметно улыбался. Расстояние между ними было метра три, не больше, и Петро, хоть и не был прирожденным снайпером, был за себя полностью спокоен.

– Ну что ты, язык теперь проглотил? А ведь не заткнуть до этого было, трепался как помело, как… мать твою, баба на базаре последняя. Говори, Андрюша, говори сукин ты сын, на кого ты работаешь?! И правду говори, без говна без этого твоего, а то… ей богу, жалеть тебя не стану! Наделаю дырок в твоей заднице как в дуршлаге! – эти последние слова он произнес уже без улыбки и с такой злобой, что был даже слышен скрип его зубов.

– Ошибаешься ты, командир! – проговорил Андрей, впрочем, проговорил достаточно спокойно, не так, как должен был говорить человек, смотрящий в лицо своей смерти. – И сильно ошибаешься!

– Ошибаюсь? – Петро вдруг засмеялся. – Нет, ты все-таки действительно дурак! Тебе везде игрушки кажутся. Знаешь, еще с тех лихих времен я понял для себя одну важную вещь. Человек, который крутит дулом пистолета перед твоим носом может играть с тобой сколько угодно, может давить на тебя, прессовать, брать на понты, но человек, в руке которого пистолет с глушителем, хочет от тебя совершенно другого. Свои игры он оставил уже давно позади. Так вот это вот пистолет, Андрюша, – он глазами кивнул на пистолет, – а вот эта вот штучка, – он ударил по ней несколько раз указательным пальцем второй руки, – глушитель! И это всё значит, что твои дела плохи, Андрюша, и буду с тобой предельно откровенен, они о-о-очень плохи. Хочешь ходить завтра по земле, а не лежать в ней, говори и говори прямо сейчас! Правду говори только. И про себя и про тех, кто тобой управляет.

Андрей молчал. С прежним выражением на лице смотрел он то на Петро, то на пистолет в его руке. Петро так же не говорил ничего. Тишина продолжалась минут пять. Наконец, Петро медленно поднял пистолет, демонстративно взвел курок и направил дуло прямо в лоб Андрею.

– Десять, девять, восемь…

– Ладно, ладно, командир. Остынь, дай хоть мыслями собраться…

– Ну давай, Андрюша, собирайся давай. Я, конечно, и так много времени на тебя спустил, но если надо, ещё немного подожду!

В этот момент мобильный телефон Петро снова зазвонил и снова на нем высветился номер Шабаича. Петро уже с каким-то раздражением ткнул на красную кнопку сброса и отодвинул телефон подальше от себя.

– Рассказывай с самого начала: откуда ты взялся, кто всё это задумал, зачем задумал, и что вы, отморозки, уже успели натворить.

– Один я, – мрачно ответил ему Андрей, – больше нет никого.

– Один? – Петро засмеялся. – И что ж такой голожопый оборванец как ты в одиночку планировал сделать с нами, с целой империей, которая строилась десятилетиями? На что ты надеялся?! Это что, шутка такая или что это ток шоу «Страна ищет таланты»? Кто ты такой, чтобы даже поцарапать нас, не то, что ударить? Какие ресурсы в твоем распоряжении, деньги может, власть, знакомства? Что опасного есть в тебе, кроме этой твоей отрыжки и запаха нечистот, от которого цветы даже вянут?! Всё кругом работает на нас, всё нам подчиняется! Если мы захотим, о тебе не напишут даже в газетах, о тебе никто не вспомнит даже завтра, твое дело, само твое существование в этим мире, испарится в мгновение ока. Тебя вычеркнут из всех реестров, из паспортной базы, как будто тебя нет и никогда не было, ты исчезнешь бесследно, как будто тебя никогда не существовало, как будто твой паршивый батька никогда даже не подходил к твоей матушке! Ты хотел поиграть с нами? Поигра-а-а-л, молод-е-е-ец! Но игра твоя закончилась, мальчик, песочницу свою ты давно прошел и попал прямо в лапы к серьезным дядькам! – Петро перевел начинавшееся сбиваться от злобного напряжение дыхание и продолжил. – Но это лирика. Теперь давай ближе к делу. Дальше говори. Всё говори. Зачем всё это делал, кто помогал тебе, как всё это провернуть планировал. И про этого черта старого… как его, про этого деда с Витей со своим, про него тоже рассказывай давай.

– Витей?

– Витей, Витей! Не делай вид, что на знаешь. Газету эту ведь не спроста ты ментам подбросил. Ведь запутать зачем-то хотел. Но с этим дедом мы уже порешали, теперь с тобой осталось. Ведь в одной вы с ним шайке, отморозки, как пить дать!

– Витя мертв, Петя, и мертв уже давно.

– А-а-а, так значит я прав, значит это всё-таки ты этот прорицатель Ванга, который начал этого деда обрабатывать со всех сторон, это ты тогда к нему на скамейку подсел и всю эту свою чушь на уши вылил?! Что якобы мертв этот Витя и что якобы рано или поздно припрется к нему кто-то и начнет у него про этого Витю спрашивать и что тот, кто придет…

– И будет тот, кто Витю убил, – докончил за Петро Андрей. Петро поморщился от этих слов. Как и тогда, как и в разговоре с Владимиром Петровичем, намек на то, что он причастен к смерти сына этого старика был настолько явным, что не оставлял никакого маневра для иной трактовки. – Верно говоришь. Я это был!

Петро приподнялся с кресла и обошел вокруг стола. Теперь он стоял совсем рядом с Андреем, ствол пистолета был направлен ему прямо в лицо. Стрелял он плохо, но шансов промахнуться с такого расстояния у него не было. Но странное дело. По мере того как напряжение в нем возрастало, Андрей становился всё более и более спокойным. Он уже не базарил так, как прежде, и в его словах была сдержанность. Голос его, спокойная интонация, тембр, всё показывало в нем человека в состоянии полного контроля над своими эмоциями, как будто перед ним не было человека с пистолетом, как будто он был один у себя дома и был в полной безопасности.

– Я убил этого Витю, хочешь сказать? – спросил его тихо Петро где-то через минуту.

– Ты, – спокойно ответил ему Андрей и Петро, почувствовав слабость в ногах, облокотился на стоявший рядом стул.

10.

Крик Александра пронзил тишину и мгновенно разнесся по всему дому. Движение наверху активизировалось. Шаги стали громче и отчетливее, он услышал незнакомые голоса, один, второй, третий, потом снова голос Рафы, он крикнул ему что-то, вернее начало что-то громко говорить, но в этом момент снова скрипнул стул, что-то вспыхнуло в темноте тусклым красным огоньком и вдруг раздался оглушительный грохот, почти сразу за ним последовал и сильный удар, который повалил Александра лицом вниз, прямо в эту смрадную лужу.

Всё то, что последовало за этим, происходило для него уже как в тумане. Он помнил, как приподнялся он сначала на колени и потом пополз куда-то по полу, как натолкнулся на что-то неживое и большое, наверное, на тело Михи. Он развернулся и пополз в другую сторону. Кто-то громко орал рядом, кто-то мычал и стонал. Он добрался до стены и приподнялся. Дверь слетела с петель и валялась прямо за порогом этой комнаты. Он видел это потому, что сверху, сквозь образовавшуюся в полу брешь, просачивались в темноту лучи света. В своем контуженном состоянии он медленно дошел до порога и вдруг резко повернулся, будто забыв что-то. Взгляд разобрал очертания стула в темноте. Он был пуст. Они снова были одни. Но Рафа! Те, кто приехали за ним! Ведь он слышал их, ведь они были уже рядом!

– Рафа! – проговорил он, но гудение в ушах было настолько сильным, что он не мог услышать даже самого себя. – Ра-а-афа-а-а! – прокричал он уже громче и крик его разнесся по всем углам подвала. Ему никто не ответил. Лишь слабое потрескивание сверху, лишь гудение в ушах, да пульсирующий звук бившей в виски крови. Он направился к лестнице, к той, которая вела наружу и, с трудом перебирая ногами по скрипевшим ступенькам, начал подниматься наверх. Он думал, что дверь наружу будет закрыта, что ему придется ее ломать, но она беззвучно открылась от легкого его толчка и он оказался посреди залитой дневным светом комнаты. Свет был настолько ярким и интенсивным, что первые секунды он не мог видеть ничего, свет слепил его, свет заставлял его жмуриться, но вот его глаза стали привыкать к свету, в этой яркой дымке стали вычерчиваться интерьеры комнаты, которые показались ему странными. Одновременно начал возвращаться к нему и слух, послышалось щебетание птиц совсем рядом, жужжание шмелей и шелест листьев на деревьях.

– Ра-а-аф! – прокричал он опять. Никто не ответил. Тогда он повернулся, рассматривая всё то, что окружало его. И от увиденного по телу его снова пробежался холод. Той стены, которая выходила на западную часть острова, частично не было. Часть бревен была выбита, часть разбита в гнилую труху. Сквозь эту брешь он видел деревья с шелестевшими листьями, видел какую-то маленькую лесную птицу, которая сидела на одной из веток и внимательно рассматривала его, будто и для нее вся эта сцена была в диковинку. Потом он увидел следы крови на полу, на стене, окровавленные куски плоти и одежды на бревнах. Какой-то слепень залетел внутрь и сел ему прямо на лоб. Он ударил себя по лбу, но слепня там уже не было. Потом к нему вернулось обоняние, запах дыма, сквозь который пробирался запах несвежей мочи и трупного смрада. Что-то забурлило в животе, что-то начало подниматься вверх, дикое желание блевать, причем блевать так чтобы вылезло всё, что скопилось там с того самого момента, как он, открыв дверь в кладовку, увидел там в первый раз разлагающееся тело своего брата.

– Что здесь произошло? – проговорил он тихо. В этот раз он уже мог слышать свой голос. Ноги его медленно побрели по гостиной в сторону выхода. Там был полнейший хаос. Всё было разбито, всё было перевернуто. Кресла, стулья, стол, всё было разбросано по всей комнате и выглядело так, как будто совсем недавно здесь была тусовка каких-то пьяных подростков, разгромивших этот дом в пух и прах. Но он вспомнил хлопок и картина произошедшего выстроилась в его сознании в ясную и отчетливую линию. Взрыв! Вот что здесь произошло! Под ногами хрустели фрагменты битой посуды и бутылок, несколько раз он наступал на что-то мягкое, похожее по ощущениям на дерьмо и нога его автоматически, с какой-то брезгливостью, отдергивалась прочь. Вот он споткнулся обо что-то, что так же было мягким, но почему-то шевелилось. Он посмотрел вниз и вздрогнул. На полу, в луже кровяного месива, лежало тело какого-то еще живого человека. Он протягивал к нему свою обезображенную руку, второй у него не было, как не было и обеих ног. Александр отвернулся в сторону, он видел его первый раз и думать о спасении других, когда на кону стояла жизнь своих, у него не было ни малейшего желания. Наконец он добрался до двери на улицу и слабо толкнул ее. В лицо пахнул воздух без примесей гари и дерьма, и он собирался сделать шаг вперед, на крыльцо и на лестницу, но сзади кто-то громко всхлипнул и он развернулся.

– Диана? – он увидел свою дочь, которая только что вышла с той стороны, откуда минутой назад вышел и он. Ее руки и ноги были развязаны, рот больше не был закрыт липкой лентой. – Диана, с тобой всё в порядке?! – крикнул он и почти сразу бросился к ней, но в этом момент он заметил какую-то тень, которая ползла по полу. Самого источника этой тени он пока еще не видел, но страшная догадка того, что это была за тень заставила его замедлиться.

– Пап! – сквозь плачь проихрипела Диана и сделала еще один шаг в его сторону. Точно такое же движение сделала и тень, и тут он заметил то, что эту тень бросало – медленно выплывшую из-за угла фигуру Андрея.

Александр остановился. Он увидел, как сверкнул в руках Андрея прежний острый топор.

– П-а-а-п! – промычала Диана всё тем же жалостливым голосом, только в этот раз протягивая к нему обе руки. Она не смогла проговорить ничего больше, все ее слова глушились вылетавшим откуда-то из глубины ее груди рыданием, которое становилось только громче по мере того, как за спиной ее хрустели по битому стеклу шаги ее нового молодого человека.

– Всё будет хорошо! Всё… будет… хорошо! – несколько раз повторил Александр, но в этот раз, смотря на всё это кровавое месиво под ногами, он уже ясно понимал, что хорошего не будет больше ничего.

– Па-а-а-п, он тут! Помоги мне… пожа-а-а-луйста!

Александр вытянул вперед правую руку, таким жестом, видимо, прося Андрея успокоиться и опустить топор. Но хуже всего было то, что Андрей и так был спокоен. Среди всего этого хаоса, среди трупов, разорванных кусков плоти и крови, среди плача Дианы и Александра, который стоял у выхода и неловким жестом дрожащей руки пытался до него что-то донести, лицо Андрея, казалось, было верхом спокойствия и умиротворения. Он не плакал, не трясся, не орал, не бубнил себе ничего под нос. Его движения были плавными. Кошачьей походкой, совершенно спокойно, он сделал круг вокруг Дианы и снова остановился за ней. Дикое предчувствие того, что будет дальше, заставило ее рвануться вперед, но сильная рука Андрея поймала ее за волосы и грубым рывком вернула назад, на свое прежнее место.

– Отпусти ее, скотина! – завопил не своим голосом Александр. – А то я тебя сейчас… – но он не докончил, он не знал, как докончить, ведь это были лишь слова, лишь бессмысленные колебания воздуха его голосовыми связками. Он не сделал и шага в сторону Дианы, чтобы хоть как-то помочь ей. Инстинкт самосохранения, работавший на самом низшем биологическом уровне, блокировал теперь почти все его смелые инициативы.

На лице же Андрея была улыбка. Казалось, ощущение того, что он был дирижером всего этого действия, давало ему нескончаемую массу удовольствия. Он вытянул вперед обе руки с крепко сжатым в них топором и пристроил острое лезвие к шее Дианы. Она вздрогнула лишь только металл коснулся ее кожи и начала просить о чем-то сквозь слезы, но ее слова уже невозможно было разобрать.

– Слушай, друг, отпусти ее, а?! Христом богом тебя прошу, отпусти! – взмолился Александр. – Катю бери, другую, которая внизу! Нас отпусти только, меня, ее и детей! А насчет денег… всё тебе отдам… Всё до копейки, всё твоим будет, ей богу будет, друг! Сам уеду за границу, не увидишь меня больше никогда, буду жить бомжом, жрать дерьмо буду с неграми последними под мостами, детей буду с собой таскать, ее будут таскать, милостыню до конца дней своих просить будем, – он ткнул пальцем в Диану, – ее только пощади, друг, отпусти ее и… и нас тоже отпусти, ладно, а?

Андрей молча отвел топор от шеи Дианы, и он опустился на вытянутой вдоль бедра руке.

– Так-то… вот так-то, друг… – продолжал Александр, – ты мне скажи, как мне отдать деньги, с собой у меня их, естественно, нет, но доберусь до ближайшего банка… до копейки, всё до… – вдруг Александр замолк. Андрей медленно начал собирать в один пучок распущенные волосы Дианы. – Что… что ты делаешь? – спросил он у него голосом, сорвавшимся на писк. Очередной вопрос, на который Андрей ответил лишь своей странной улыбкой. Через несколько секунд он закончил это странное действие и снова лезвие топора оказалось у самой шеи Дианы; Александр при этом движении снова поднял руку, примирительный и успокаивающий жест с его стороны, но в этот раз он не сказал ему уже ничего. Андрей же поднес лезвие топора к волосам и спокойными плавными движениями, смотря то на волосы, то в глаза Александру, начал резать этот сделанный им самим только что хвостик. Наточенное лезвие со слабым потрескиванием врезалось в волосы. Диана стала рыдать еще сильнее. Громко, будто подражая ей, застонал на полу изувеченный незнакомец, и какая-то маленькая птичка, та, которую видел до этого Александр на ветке, или уже какая-то другая, вдруг залилась долгим продолжительным свистом, как будто демонстрируя таким образом им всем то, что природе, тому большому живому организму, поднявшемуся через миллиарды лет из вулканического пепла планеты, было совершенно наплевать на судьбу этого возомнившего себя венцом цивилизации существа, даже несмотря на все те деньги и власть, которыми он смог сам себя окружить.

– Что… ты… хочешь от нас? – спросил его Александр, смотря на то, как опустилась вниз рука Андрея с отрезанными волосами. И в этот раз он задал, наконец-то, правильный вопрос. Андрей разжал руку, волосы беззвучно упали на пол и губы его начали шевелиться.

– Ведь у нас идет охота. Так? – он говорил спокойно и тихо, но это спокойствие лишь подливало масла в огонь, поскольку Диана снова попыталась рвануться прочь, но и в этот раз Андрей оказался быстрее и сильнее. Он схватил ее (в этот раз уже не за волосы, так как теперь это было задачей не простой), а за ворот, и дернул на себя с такой силой, что одежда на ней затрещала. Диана было снова рванулась прочь, но Андрей с силой ударил ее коленом в бок, и она повалилась на землю, уже окончательно перестав брыкаться.

– Ты выиграл! Ты… выиграл, Андрей, друг… Я сдаюсь, мы все сдаемся… ведь те, кто сдается, ведь их щадят, их отпускают. Тем более нас… меня… ее, детей. Ведь я уже не молод, ведь я старый, ведь я старик уже, а она… она женщина, ведь стариков, женщин, детей, ведь их это… их надо в первую очередь щадить… ты… ты только скажи, что тебе надо, всё сделаю, всё, совершенно всё… ведь я… – он не докончил свою эту бессмысленную галиматью и точно так же упал на колени и сложил перед лицом вместе ладони, уподобляясь какой-то набоженной немолодой женщине. Впрочем, видом своим в тот момент он больше напоминал какого-то старого тайского трансвестита, который таким образом благодарил богатого белого европейца, только что приехавшего на остров за то, что тот позволил ему отсосать у себя за пару сотен батов. Впрочем, Александр вскоре понял это и сам и медленно опустил руки на колени, продолжая лишь жалостливо смотреть в глаза своему обидчику.

– Ты и сам знаешь, что мне от тебя надо, – ответил ему Андрей тихо и спокойно.

– Что?… Я не знаю… Но только скажи!..

– Мне… нужна… – Андрей, видимо для эффекта, делал большие паузы между словами, пытаясь еще больше натянуть и так уже лопавшиеся нервы Александра, – твоя ж-ж-ж!..

– Жизнь? – вздрогнул Александр.

– Нет, Саня, нет! Жопа!

– Ж-жопа? – переспросил его Александр. При этих словах прекратила плакать даже Диана. Был слышен лишь свист прежней птицы, которой, судя по всему, не было ни малейшего дела до всех этих торговых операций с филейными частями представителя двуногих без перьев. – Моя?.. Ж-ж-ж-жопа?.. – повторил он отдельно каждое из слов, будто это было два разных вопроса.

– Верно, Саня, твоя жопа!

– В-в-в буквальном смысле жопа… нужна? – мысли Александр спутались в голове окончательно, и он задал этот вопрос совершенно машинально, даже не вдаваясь в его смысл. Впрочем, ситуация в этот момент казалась ему настолько отчаянной, что предложи ему Андрей для спасения что-нибудь из действительно этой области, он, несмотря на все этические и гендерные вопросы, несомненно бы согласился. Но Андрей не предложил. Он каким-то особенным взглядом посмотрел в лицо Александру, этому престарелому тайскому трансвеститу. Наконец лицо его преобразилось в улыбке и дом сотряс долгий и продолжительный смех. Александр тоже зачем-то засмеялся, но, в отличие от Андрея, у него это получилось как-то совершенно ненатурально. Диана же, наоборот, снова залилась слезами.

– Легко же ты готов отдавать свои нежные места на растерзание. Впрочем, новости для тебя плохие, командир, нет, конечно, не в буквальном!

В этот момент снова послышался стон. Андрей не спеша развернулся, подошел к тому изувеченному, но еще живому человеку, который лежал у перевернутого стола, и быстрым ударом топора прервал его мучения. Диана взвизгнула от увиденного и поползла к отцу. Андрей не пытался ее остановить и она, приблизившись к сидевшему на коленях отцу, обхватила его за шею обеими руками.

– Па-а-ап, сделай же что-нибудь! – прокричала она ему сквозь заливавшие рот и глаза слезы. Александр прижал ее к себе крепче и тихо, почти на ухо, прошептал ей: «я тебя ему не отдам».

Андрей подошел к ним медленно и почти беззвучно. Через секунду Диана увидела, как опустился рядом топор, с которого стекала на пол густая темная кровь. Через несколько секунд он присел на корточки рядом с ней и их глаза встретились. Ее – испуганный взгляд зареванных глаз и его – холодный и злой, совершенно отличный от того, каким привыкла она видеть его до этого. Он играл с ними в игру. Теперь это было очевидно. Но где заканчивалась его игра и начиналась реальность, понять уже было невозможно.

– Помнишь мое предложение, Саня? Так оно еще в силе. Только в этот раз мы слегка изменим правила игры. Сделаем ее, так сказать, чуть более семейной.

Александр сжал Диану сильнее в своих объятьях.

– Пощади!

– Кого именно?

– Обоих! Нас… меня и… и ее!

– Одной жизнью больше, одной меньше! Для этого острова, это не больше чем округление до целого.

– Па-а-ап! Ну-у-у сделай… сде-е-е-лай же что-ниб-у-у-у-удь! – громко и продолжительно выла Диана. Он попыталась освободиться из объятий отца, видимо для того, чтобы вскочить, чтобы убежать куда-то прочь, но отец лишь сильнее прижал ее к груди.

– Я не хочу ничего выбирать, – мрачно и в этот раз уже четко ответил Александр.

– Тогда правом твоего голоса воспользуюсь я, – он обошел с другой стороны и стал прямо перед Александром. Лезвие окровавленного топора провело по его лицу, и он почувствовал соленый привкус крови на губах.

– Пожелания напоследок? Может сказать что-то хочешь?

– Я не хочу говорить тебе ничего!

– Эх, а столько было красноречия, – Андрей поднял над головой Александра окровавленный топор и тут, в один миг, в одно мгновение всё терпение того, вся его решимость и смелость испарились.

– Подожди, подожди… Немного еще подожди… – взмолился он, резко отдергивая от себя Диану. – Будь другом, дай еще немного времени, ради бога…

– Бога вспомнил! – Андрей опустил вниз топор и провел острием лезвия по щеке Александра, оставляя на ней тонкую кровяную линию. Александр поморщился от боли, но не издал ни звука. – А есть он этот твой бог-то?

– Да… он не допустит этого… Ведь это не справедливо!

– А где же был твой бог до этого, куда он смотрел, когда ты ходил по этому острову с пушкой в руках, и заливал здесь кровью каждую кочку? Где был твой бог, когда ты строил на костях свою эту империю, уничтожая всё живое, что могло только попасться тебе под руки или… под ноги? Где был твой бог, Саня, когда ты, – Андрей нагнулся так близко к Александру, что его волосы зашевелились от его дыхания, – в тот ноябрьский день вошел ко мне в дом и превратил его в месиво из человеческих тел?!

Эти слова будто порвали что-то внутри Александра, будто выбили какую-то последнюю опору из-под его и так не прочно стоявших на поверхности ног. Он задрожал вдруг так сильно, что Диана вырвалась из его рук и отползла прочь. Он хотел что-то спросить, но не мог, хотел что-то сказать, но был уже не в состоянии.

– Пап!.. Па-а-ап?! О чем он, – запищала Диана, но Александр не отвечал, он сам ничего не понимал. Его взгляд, нервный и испуганный, бегал по лицу его обидчика, по его носу, рту, губам.

– Что ж, ответишь? Ведь дочь, напоследок, должна узнать своего героя, – проговорил Андрей тихо. Но Александр лишь сглотнул слюну и слабо покачал головой.

– Как хочешь! – Андрей привстал и снова его топор вознесся над головами. В любую секунду удар мог обрушиться на его голову.

– Стой! Подожди немного… подожди… – проговорил он вдруг, проговорил мертвецки мрачным голосом, продавливая вниз ком, который застрял в горле.

– Зачем?

– Я… определился…

– И кого же ты выбрал?

Александр опустил свое бледно лицо вниз и тихим шепотом ответил:

– Прости меня, Ди…

11.

– Витю? Я убил твоего Витю?!! – Петро засмеялся над абсурдностью этого нелепого предположения. Но голос его уже звучал визгливо. Он тут же взял со стола мобильник и набросал два слова Рафе: «Заходи! Срочно!» Надо было заканчивать всё это дело. Он не мог объяснить это самому себе, но чем дальше, тем больше ему казалось, что человек, который сидел перед ним, Андрей, как-то странно менялся, трансформировался во что-то иное. Конечно, под дулом пистолета было свойственно меняться даже самому стойкому характеру, но этот менялся в совершенно противоположную сторону. Он будто становился спокойнее. Его возбужденность почти прошла. Его речь стала сдержана и безэмоциональна, и что самое странное – в нем не было и капли той нервозности, которая была бы свойственна любому в такой ситуации. Он смотрел на него просто и спокойно, его руки не дрожали (в отличие от рук Петро) и чем дольше они говорили, тем складнее и даже правильнее складывались в предложения его слова. Исчезали быдловатые обороты речи, от которых Петро до этого так и переворачивало изнутри, менялась дикция и артикуляция слов, менялось даже выражение лица. Он будто забывал свою роль или просто решил ее больше не исполнять. Что-то было в нем не то, что-то, в чем помог бы ему разобраться только Рафа.

– Расскажи мне о себе! – попросил его Петро. – Только правду давай, откуда взялся такой. Заплатили тебе?!

– В этом доме я был до тебя и в этом доме останусь после, – снова какой-то странный ответ с его стороны. Петро опять не понял смысла сказанного, но тон, с которым произнес он это, снова пустил мурашки по его коже.

– Не хочешь говорить, значит? Ладно, подожди немного, к этому мы еще вернемся. Диану-то ты откуда узнал? Только не говори случайно, скажи правду хоть раз, хотя бы так, для разнообразия.

В этот момент лежавший на столе мобильник Петро снова начала звонить и он потянул к нему руку. В очередной раз на экране появилась имя «Шабаич» и в очередной раз Петро хотел скинуть звонок, но в этот раз в планы его вмешался сам Андрей:

– Не хочешь ответить Славе?

– Нет!

– А зря…

Петро с испугом посмотрел на него. Какое-то нездоровое предчувствие начало скрести его изнутри.

– Вы с ним знакомы?

– Общались с ним недавно. Да.

Петро нажал на зеленую кнопку и приложил телефон к уху.

– Говори!

– Петя, твою ж за ногу! – почти закричал ему в ухо Шабаич. – Где ты пропадал все эти дни, я уж хотел к тебе сам ехать и… и людей вызывать. Всё нормально у тебя? Уезжал что ли?..

– Ты о чем?

– Не отвечал три дня!

– Мы только вчера с тобой разговаривали, Шабаич! Слушай, я тут немного занят, я перезвоню тебе!..

– Как… вчера… – Шабаич неподдельно удивился. – Брат, ты забухал там что ли опять? Ладно, хрен с тобой, подожди не вешай, я по другому вопросу тебе звоню. Андрея этого помнишь, который врезался и тетку свою потерял? – Петро быстро положил палец на ползунок громкости телефона и убавил ее почти до минимума. Шабаич орал в трубку так сильно, что его голос из динамика распространялся по всей комнате, а ему бы очень не хотелось, чтобы Андрей слышал их разговор. – Ну которого ты просил помочь проверить…

– Помню.

– Так вот, следователь по этому делу отправил запрос в компанию сотового оператора, чтобы они предоставили информацию о его местонахождении и знаешь, очень интересная вещь вдруг нарисовалась, которая тебе будет очень интересна!

– Какая?.. – Петро напрягся. Желание закончить разговор с Шабаичем как можно быстрее, сразу прошло.

– Помнишь, некоторое время назад ты просил меня узнать о том, работает ли одна вышка сотовой связи в Карелии. Я сказал тебе, что да.

– Помню! И?

– И то, что теперь у нас есть реальное подтверждение того, что с ней всё было в порядке.

– Какое?..

– Когда мы говорили с этим Андреем, он нам рассказывал, что всё это время был либо в Новгородской области, либо в Питере, но здесь парнишка слукавил! Все те последние звонки, которые этот Андрей совершал, шли именно с той вышки, которую ты тогда просил меня проверить! Понимаешь, что это значит, надеюсь? – Шабаич задал вопрос и тут же сам на него ответил. – А значит это то, что всё это время, ну или по крайней мере большую часть этого времени, он проводил именно в Карелии, где-то в зоне покрытия этой самой вышки. Вопрос – что делал он там? Зачем врал полиции про свое местоположение? Ведь сам знаешь, ментов просто так не обманывают.

– А… сейчас он… где?.. Знаешь? – голос Петро прерывался от напряжения.

– Конечно!

– Где?

– Там же. В этой же самой Карелии. Телефон включен, но трубку он теперь почему-то не берет. Не хочет, видимо. Может подозревает что-то.

Шабаич замолчал. Петро тоже ничего не отвечал, но взгляд его не отрывался от спокойного лица Андрея.

– Значит, это не он! – наконец, проговорил он тихим голосом.

– Ты о чем?

– Позже, Слава, перезвоню тебе позже, – Петро закончил звонок и медленно положил телефон на стол. В его голове были какие-то мысли, но то были мысли разрозненные, лишенные одного какого-то маленького звена, которое бы соединяло их в одно целое. Он пытался найти это звено, оно кружилось где-то рядом, шептало ему что-то в уши, прыгало, сказало, смеялось над ним. Казалось, протяни вперед руку и можешь схватить его прямо за хвост, но в последний момент оно, как какое-то насекомое, как скользкая рыба или извивающаяся змея, быстро уползало прочь. Эти попытки разобраться увлекли его так сильно, что на несколько минут он забыл о том, что был не один, что с ним в комнате был тот, кого он позвал сюда как раз для того, чтобы во всем разобраться. «Рафу бы сюда, вот Рафа бы…» – промелькнула мысль в его голове и в этот самый момент он вдруг вспомнил, что Рафу он как раз и ждал, причем ждал уже давно. Но он так и не появился. Почему? Он приподнялся с кресла и, не отводя руку с пистолетом от Андрея, осторожно подошел к окну. Машина Рафы всё так же стояла у водокачки. Он посмотрел вниз, посмотрел на дорожку, на крыльцо, но Рафы нигде не было видно.

– Ждем кого-то? – голос Андрея из-за спины прозвучал тихо и спокойно.

– Да, друзей!

– Нет у тебя больше друзей, Петя.

– Ты что-то знаешь, тварь!

– Я знаю всё.

– Кто остался там, на острове? – в знак того, что дискуссия всё еще остается за ним, он взялся за пистолет обеими руками и направил его Андрею в лицо.

– Много кто там остался.

– Попробую объяснить по-другому. Этот телефон, с которого ты до этого звонил. Он чей?

– Мой.

Петро поморщился и несколько раз прошел взад-вперед по комнате, не выпуская Андрея из поля зрения. Нервы его были взвинчены. Он совершенно запутался. Он не понимал ничего про этот телефон, про эту вышку, но больше всего его напрягало то, что Рафы до сих пор не было с ними в комнате. Он снова взял телефон со стола и хотел позвонить ему, но увидел, что сообщение было прочитано. Рафа читал его сообщения, но почему он тогда не приходил?!

– Послушай меня сюда. Ведь тебя не спасет уже ничего, ведь ты… ты без пяти минут покойник уже если будешь себя так вести. Не делай больше глупостей. Объясни, что происходит, а?

Андрей улыбнулся. Он не ответил ему на вопрос прямо, но вместо этого он достал из кармана мобильник и что-то нажал на нем. Через несколько секунд у Петро зазвонил телефон. Он поднял его и увидел «Андрей Авария». Он сбросил звонок и перевел взгляд обратно на Андрея. Яснее ему не стало. Наоборот, всё это путало его еще больше.

– Другой телефон что ли? У тебя их два или что ты хочешь мне показать?

– Ты, ей богу, можешь быть тупым, Петр Николаич, – засмеялся Андрей, смотря ему прямо в глаза и эта очередная осведомленность Андрея, в этот раз об его отчестве, лишний раз пустила мороз по его коже. – Смотри лучше!

Петро снова поднес телефон к лицу, вошел в него и увидел последний непринятый вызов от Андрея. Но и сейчас он не видел ничего странного. Имя, вписанное в записную книжку, номер телефона, история прошлых вызовов… Он пополз по этой истории вниз. И тут он увидел то, что заставило его вздрогнуть и отшагнуть чуть в сторону, подальше от Андрея. Последние несколько дней, пять или десять (он не считал их) он делал в день по несколько вызовов на телефон Андрея, по крайней мере такую информацию видел он на экране телефона. Но он точно не звонил ему! Он не мог! Он пролистал дрожавшими пальцами дальше вниз, появилась история сообщений. Он ткнул в нее и вдруг… пистолет задрожал так сильно в его руке, что он снял палец со спускового крючка, чтобы случайно не надавить на него раньше времени. Последнее входящее от Андрея сообщение звучало как «со мной всё в порядке. Подробности расскажу при первой возможности. Спасибо за Рафаэля».

– Что это за бре-е-ед! – вскрикнул он и голос его сорвался на визг на последнем слоге.

– Так и не понял?

Но Петро уже начинал понимать. Первые догадки, еще не прочные и призрачные, закрутились в его голове. Он быстро пролистал переписку до самого низа. Так и есть. Все сообщения, полученные им с самого момента покупки симки Александром, всё то, о чем переписывались они с того момента, как вставил он ее в телефон, числилисьтеперь под чужим именем «Андрей Авария».

– Как у тебя, сучьего сына, получилось изменить имя в моем телефоне?

Петро быстро нашел в последних исходящих вызовах телефон Рафы и ткнул в него. В динамике послышались длинные гудки. С минуту он слушал их. Минута нервных ожиданий и страха. В очередной раз Рафа не отвечал. Почему?! Петро отнял телефон от уха и в этот момент ему показалось, что до слуха его долетел какой-то новый звук. Высокочастотное механическое колебание, похожее на выбровызов мобильного телефона. Петро удивленно посмотрел на Андрея, как бы спрашивая его, слышит ли он то же самое. И тут их глаза встретились. И в этот самый момент, в эту секунду, Петро вдруг осознал всю ту пропасть, в которой он неожиданно для самого себя оказался. Тот, кто сидел сейчас перед ним по другую сторону стола был не просто пешкой в этой игре, не был офицером и даже не был королем, он был той огромной рукой сверху, которая всей этой игрой заправляла. Он придумал правила игры, он долгое время вел ее и вот, наконец-то, решил ее закончить. И в этот момент терпение Петро лопнуло. Медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не напугать, он снова поднял руку с пистолетом, направил дуло прямо между глаз улыбавшегося собеседника и нажал на спусковой крючок. Он ожидал услышать оглушительный выстрел, как там, как тогда, осенью далекого девяносто седьмого в этом же самом доме, в этой же самой комнате, в тот мрачный дождливый день. Он даже зажмурил глаза, боясь не то выстрела, не то картины, которая неминуемо за этим выстрелом должна была последовать. Но вместо выстрела послышался лишь тихий щелчок и чувство мрачного отчаяния вмиг окатило его с ног до головы потоком холодного пота.

– Что за… черт? – он снова нажал на спуск. Снова курок ударил по капсюлю, снова щелчок и вновь тишина… мрачная, раздирающая на клочья нервы тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем маятника старых часов. Дрожащими руками, стараясь делать это как можно быстрее, чтобы не дать Андрею никакой возможности к действию, он извлек магазин из пистолета. Он был пуст! Тот магазин, который он проверял еще накануне, который специально доставал для того, чтобы убедиться, что патроны были на месте, теперь был разряжен. Но как такое могло быть?! Когда он мог успеть сделать это?!

Мысли крутились в его голове со скоростью разогнанного до красной зоны двигателя. Еще немного и голова бы его закипела. Еще немного и он, казалось, взорвался бы как перегревшийся котел паровоза.

– Где Рафа? – спросил он у Андрея, спросил всё еще держа на вытянутой руке пистолет с воткнутым в него пустым магазином.

– Рафа остался там, – с этими словами Андрей поднялся со стула, пистолет в руках Петро продолжал следовать за его лицом, за пространством между его двумя бровями, но теперь Петро уже понимал, что это была лишь игрушка в его руках, которая, как игрушка ребенку, давала ему лишь иллюзорное утешение. Андрей же неспешно подошел к столу, достал из кармана куртки телефон и положил его на край стола. Петро сразу узнал в нем телефон Александра, он видел его неделю с небольшим назад у Михи дома. Потом другой телефон, разломанный и в розовом чехле, очевидно женский, потом еще несколько и, наконец, последний, который по-прежнему продолжал вибрировать и на дисплее которого большими буквами, написанное с ошибкой, светилось его имя.

Петро обессиленно опустился в кресло. Пистолет с грохотом повалился на пол. Поднимать его он уже не спешил, смысла в этом уже не было. На мгновение ему показалось, что это сон, что всего этого нет, что завтра или сегодня он проснется, откроет глаза и найдет себя в своей собственной кровати. Не будет этого Андрея, не будет пистолета на полу, не будет этих телефонов на столе перед ним, но голос Андрея, спокойный и в то же самое время зловещий, снова вернул его к его мрачной реальности:

– Спасибо за Рафаэля, командир.

12.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя убивать! – слова, произнесенные Александром тогда в доме Ромы, и эти же слова, которые бросил ему сейчас вдогонку Андрей, когда Александр, как пьяный или, скорее, как контуженый, выпрыгнул из полуразрушенного взрывом дома на улицу. Его ноги подкосились в прыжке и он повалился на что-то мягкое и, как ему показалось, еще теплое. Он поднялся и увидел, что это был Рафа, тот самый Рафа, которого отправил сюда Петро ему на помощь. Но о помощи этой можно было уже забыть. Рафа лежал неподвижно, его глаза смотрели в небо, будто ожидали там ангела, который вот-вот должен был спуститься сверху и, облегчив ему все мучения, забрать его с собой. – Рафа!!! Ты должен мне помочь… – он нагнулся к нему, схватил его за плечи и несколько раз тряхнул. Но Рафа ему не должен был уже ничего. Его затуманенный взгляд смотрел неопределенно перед собой. Последняя надежда Александра на спасение лежала теперь перед ним в мокрой траве, последняя его надежда быстро таяла вместе с хрипом из груди и ручьем крови, который тек из-под вывороченных из живота внутренностей и тут же впитывался в пропитанную влагой землю.

И снова голос Андрея, его появившаяся на крыльце фигура с топором. Он что-то сказал ему, над чем-то засмеялся, но Александр не слышал его, вернее слышал, но в этом своем состоянии его просто не понимал. Зловещая сцена происходившего еще совсем недавно продолжала висеть у него перед глазами – он видел лицо дочери, ее испуг, ее взгляд, полный ужаса и мольбы о помощи, «па-а-ап, сделай же что-нибудь», и потом взмах топора, резкий, быстрый. Он опустил глаза вниз. Первое мгновение ему казалось, что ничего не произошло, будто это был какой-то блеф, какая-то очередная игра, он был даже готов благодарить Андрея за то, что всё это оказалось лишь злой шуткой, но прошло еще одно мгновение и он услышал, как какой-то предмет, ударившись и подскочив несколько раз от пола, как перекачанный футбольный мяч, покатился куда-то прочь, и тут он увидел, что это было такое. Он помнил, как вскочил тогда на ноги, как бросился к Андрею, желая вцепиться ему в глотку зубами, он готов был его разорвать, загрызть, удавить, но силы были не равны и сильный удар кулаком в лицо свалил его с ног. Он приподнялся не сразу, но лишь только он пришел в себя, будто забыв про обидчика, которого только что хотел растерзать, он пополз к укатившейся прочь голове, схватил ее за остриженные волосы и шатаясь, с безумным видом, бросился к телу, пытаясь пристроить к нему голову и таким образом вернуть Диану к жизни. В тот момент, в том полубредовом состоянии, это казалось ему не такой уж и сложной задачей – нужно было просто правильно подобрать угол, надавить посильнее, дождаться щелчка или какого-то хруста и всё! Голова вернется к телу, Диана откроет глаза, Диана сделает вдох, улыбнется своей прежней сверкавшей белизной улыбкой, что-то скажет и снова всё будет как прежде, как до этой чертовой поездки на этот чертов остров! Но то было лишь его бредовое желание, которому не суждено было сбыться! Как он ни старался, чудесного воскрешения не получалось, голова упорно отказывалась прищёлкиваться к телу, и теплая лужа липкой крови продолжала расползаться вокруг костеневшего тела.

А потом были дети. Вспоминая всё это сейчас, уползая на четвереньках по мокрой траве прочь от дома, Александр выл как брошенный хозяином в лесу пес и слезы, смешиваясь с каплями дождя и крови, ручьем текли по лицу. Первым был Яков, за ним Платон. – Нет!!! – кричал он ему тогда, срывая до хрипоты голос. – Пощади!!! Не трогай хотя бы детей!!! – он бросился к нему и снова удар в голову, в этот раз уже ботинком. Напасть на него он уже не пытался, он уже хотел умолять, целовать покрытые кровью и грязью ботинки, те самые ботинки, которые до этого били его по лицу. Он снова предлагал ему всё то, что у него еще оставалось, и в этот раз он действительно готов был отдать ему всё, но деньги Андрею были не нужны ни тогда, ни сейчас. Он сделал шаг вперед, нагнулся над Александром, окровавленный топор провел его по лицу и вдруг голос, мрачный и зловещий, долетел до него будто откуда-то из другого мира: «нет, Саня, ты же знаешь правила, ты должен делать свой выбор». И он делал его под весом поднятого над головой топора. Один, потом второй, и две маленькие головки, как какие-то выпавшие из корзины фрукты, ударяясь об пол, укатывались куда-то прочь.

Он бросил Рафу и пополз куда-то на четвереньках. Кровь текла из разбитого лица на траву, на испачканную в грязи и крови куртку. Но боли он не чувствовал. Боль физическая подавлялась в нем болью душевной. Сделал ли он правильный выбор? Не должен ли он был пожертвовать собой ради тех невинных людей, которые оказались на этом острове лишь благодаря какому-то стечению обстоятельств, виной которым был только он? Конечно! Так требовало от него благородство джентльмена! Но одно дело размышлять об этом и совершенно другое делать выбор, чувствуя над головой нависший топор. И он делал свой выбор – один, второй, третий.

– Динозавры, Саня, заправляли этой планетой миллионы лет, – слышал он за собой голос Андрея и его шаги по мокрой траве. – Огромные машины-убийцы с клыками, рогами и зубами. Они не боялись никого, кто им чем мог навредить? Они могли растоптать любого, любого могли перегрызть одним лишь слабым движением челюсти. Их отрыжка заставляла снежные шапки сходить с горных вершин, их пердеж менял климат на всей планете. Они относились к Земле как к дому, который принадлежал только им. И это было действительно так, Земля была их, и это продолжалось миллионы лет, и должно было продолжаться еще вечность.

– Пощади!..

– Но в один миг всё вдруг поменялось, всё вдруг пошло иначе. Одно маленькое и незначительное по космическим масштабам событие вмиг изменило историю всей Солнечной системы. – Бам! – Андрей с силой рубанул топором по небольшому деревцу, от звука этого удара Александр вздрогнул и пополз быстрее, потом он попытался встать на ноги, чтобы идти, а не ползти, но тело его снова повалилось на землю. – Однажды случилось то, что никто не мог предвидеть – на Землю прилетел метеорит и машины-убийцы стали историей, прахом, пеплом, замерзшими и окаменевшими в собственном дерьме ископаемыми. Оказалось, что эти короли планеты не могли жить в новых условиях. Зубы стали бесполезны в тот день, когда закончилась жратва, длинные шеи стали бесполезны, когда замерзла вода, а их толстые крепкие панцири тогда, когда наступили холода. И вот главное их преимущество – их размер, вдруг стал их главным недостатком, потому что здоровенная, размером с воздушный шар жопа, не могла влезть ни в одну пещеру, где можно было укрыться от непогоды…

– Пощади! – простонал Александр. Он снова попытался приподняться на ноги, но тело не слушалось его.

– Но нет ничего вечного в этом мире. И со временем пыль от метеорита осела. Динозавров не стало, но жизнь на земле не прекратилась. Поменялся лишь центр силы. Сильным стал уже не тот, кто мог пердежом свалить дерево, а тот, кто унесенный прочь этим пердежом, сумел потом встать на ноги, найти себе укромное местечко, отсидеться там в тяжелые времена, потом вылезти в нужный момент и всадить свои наточенные озлобленные зубы в самую глотку этого подыхающего охеревавшего еще совсем недавно от своей непобедимости гиганта.

– Всё отдам!.. Всё до копейки!..

– С тех времен прошли миллионы лет, Саня. Миллионы лет эволюции, которая уносила нас всё дальше и дальше от динозавров и тех мелких тварей, которые имели удовольствие дожирать последнюю плоть с их костей; но время от времени эти говонозавры снова вылезают непонятно откуда и снова продолжают упиваться гигантскими размерами своих ягодиц, для которых становится мало уже целых континентов. Как и миллионы лет назад они считают, что мир лежит у них под ногами, что они могут всё, что эволюция в том виде, в котором продолжалась она сотни миллионов лет, дойдя до них, вдруг каким-то чудесным образом остановилась. Конечно, теперь они выглядят по-другому. Панцири сменились дорогими машинами, клыки телохранителями, длинные шеи, вылезавшие из воды, – банковскими счетами. Сила физическая перестала играть для них такую роль, как для их предков. Силу они теперь видят в нулях на лицевом счете, в количестве этажей в их загородном доме или количестве телефонов «нужных людей» в записной книжке. Но и сейчас, как и миллионы лет назад, они ошибаются, как ошибались когда-то давно их чешуйчатые предки. Ведь сила она не в длине твоей шеи, Саня, и даже не величине твоей задницы, Саня! Сила она в другом! И знаешь, в чем сила, Саня?!

– В… в-в-в правде?…

– Нет, Саня. В ньютонах…

Александр снова сделал попытку приподняться и в этот раз она оказалась успешнее. Его тело по-прежнему бросало со стороны в сторону, но он уже мог идти своей кривой пьяной походкой по начинавшему уже темнеть в лучах вечернего солнца лесу. Куда он шел он не знал. Да и некуда было ему идти. Вода окружала его со всех сторон. Оружия у него не оставалось, вернее его было навалом, но все патроны, которые были у них, каким-то образом были заменены на холостые тем, кто шел за ним сейчас с топором. – Чего… чего-о-о ты хочешь от меня?

– Твою жопу, Саня! Ты же знаешь!

– Ты убийца… Ты больной!.. Ты детей невинных убил!

– Нет, Саня, я просто разворотил тараканье гнездо!

– Ты нездоровый… ты маньяк, ты… ты… – вдруг Александр замолчал. Он только сейчас понял, что дошел до самого конца острова, до крутого берега, который заканчивался обрывом и идти дальше ему уже было некуда. Он повернулся. Андрей был в нескольких метрах от него, на его плече лежал топор, кровь с него стекала ему на плечо и грудь. Брызги крови были и на лице, крови, естественно, не его. Александр хотел было пойти обратно, хотел обойти его, он сделал несколько шагов влево, но туда же шагнул и Андрей, преграждая ему дорогу, тогда Александр шагнул вправо, но Андрей оказался уже и там. Александру больше ничего не оставалось, и он опять двинулся к камням.

– Откуда ты взялся?

– Из пещеры, Саня.

– Послушай, я вижу, что ты человек разумный, я не знаю, чего ты хочешь, но… но я могу дать тебе то, что ты захочешь!

– Знаю, Саня, поэтому я здесь.

– Нет, подожди… подожди… я про деньги… любые деньги… у меня их много, у меня их больше, чем… чем у всех других…

– Тот случай, Саня, когда размер не имеет значения, – Андрей сделал шаг в его сторону, топор провел по влажной траве, оставляя на ней темный кровавый след.

– Послушай, я хочу предложить тебе то, что у тебя никогда не было!

– Мда, и что это?

– Послушай… – Александр сделал осторожный шаг в сторону Андрея. Он старался не делать резких движений, и обе его руки были слегка подняты вперед. Андрей стоял неподвижно, Андрей смотрел ему прямо в глаза. Александр сделал еще один шаг, пространство между ними сократилось теперь до метра, а может и того меньше. Александр снова приоткрыл рот, он хотел сказать что-то, но вдруг резко бросился вперед, выставляя перед собой обе руки. Он хотел схватить ими Андрея за горло и давить его, сжимать его до тех пор, пока последний глоток воздуха не покинет его легкие. Но и в этот раз Андрей оказался быстрее и снова сильный удар отправил последнего динозавра спиной на землю. Александр повалился на мокрую траву, дико заскулил и медленно отполз на спине на несколько метров к тому месту, где стоял до этого.

– Пощади… всё сделаю… любую вещь, которую только захочешь…

– Ну и где теперь твое достоинство, Саня, где твоя крутизна, где спесь? Ведь ты ястребом смотрел на всех этих петухов, которые под тобой ползали. Ты срал на них, ты ноги ими вытирал или даже что-то похуже. Ты думал, что это мир создан лишь для твоего развлечения. Думал, что деньги твои и твои знакомства дают тебе безграничное право творить вокруг себя такое дерьмо, которое только твоя больная башка могла придумать. Ты был настолько крут, что выбросил себя за скобки всех правил и всех законов. Ты подтирал ими задницу много и много лет, ведь всё это тебе было не нужно, ведь правила и законы стесняют, ведь это всё так, для холопов, для насекомых, которые ползают у тебя под ногами только для того, чтобы тебе было мягко по этой земле ходить. И бог. Ведь ты и бога убил, Саня. Зачем тебе бог, если он служит только интересам отверженных? Зачем он, вообще, нужен, если ты сам себя богом считаешь? Но, Санек, ирония твоя и одновременно твоя большая трагедия в том, что прогнав от себя их обоих, ты вдруг оказался как раз в центре того вертепа, где нет ни добра, ни зла, где нет моральных принципов и устоев, где царит лишь первобытное мышление, летают метеориты и одни существа убивают других исходя только лишь из своих каких-то одним лишь им известных понятий. Там очень опасно, Саня. Там ходят суровые и лихие дядьки. Там гудит высокое напряжение и на входе висит большими буквами знак: «Не влезай! Убьёт!» Но что тебе этот знак, верно?! Ты и на него насрал, ровно как насрал на бога и на закон. Но знаешь главную мудрость нашей жизни, Саня? – Андрей шагнул вперед и наклонился над ним, упираясь руками в колени. И этот спокойный, но одновременно жестокий взгляд почему-то напомнил ему взгляд Ромы, тогда, на последней парте их последнего урока. Точно такими же глазами, не моргая и слегка улыбаясь, смотрел он в лицо Рафе, держа в одной руке его волосы, в другой – вогнанный почти целиком в щеку карандаш.

– Что? – Александр проговорил это так тихо, так, что голос его был уже еле слышан.

– А то, что можно безнаказанно гадить на закон, Саня, можно на бога, можно на всех тек, кто ползает у тебя под ногами, но никогда, Саня, никогда и ни за что не надо гадить туда, где гудит напряжение и где висит знак «Не влезай! Убьёт!»

Андрей медленно опустился на корточки прямо пред Александром. Тот уже не пытался наброситься на него, силы их были не равны, теперь он убедился в этом уже окончательно. Он дрожал, из глаз его текли слезы и зубы сильно стучали друг о друга, – И вот когда от тебя уходит бог и когда от тебя уходит закон, как подметил однажды один из тех, кто в этом разбирался чуточку лучше тебя, вдруг раздается звон колокольчика и на пороге твоего дома появляется мужик с топором…

– Пощади!.. – снова завыл Александр. Он снова потянулся руками к Андрею, он взялся за топор, который тот держал перед собой в обеих руках, но Андрей оттолкнул его от себя и Александр повалился на спину.

– Ну что ж, Саня! Ты начал эту игру, я же ее окончу!

– Послушай… послушай… ты выиграл, ты молодец. Я проигравший, сжалься, а? Ведь я старик, я дед… я… мне… ты… ты и так отомстил мне за всё, я сделал ошибку, я… я готов исправить…

– Это та ошибка, Саня, которую нельзя исправить. Это та ошибка, Саня, которая тебя убьет!

– К-как? – воспаленным взглядом Александр посмотрел в глаза сидевшему перед ним на корточках Андрею. Снова что-то в нем напомнило ему про Рому. – К-как ты сказал?

– Одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя! – повторил он ему тихо и спокойно.

– К-кто ты? Откуда… откуда ты слышал это?

Андрей улыбнулся ему и наклонился почти над самым его ухом, будто хотел сказать ему что-то совершенно секретное.

– Задай правильный вопрос и я отвечу.

– Ч-ч-то за ошибку я совершил?.. – Александр тихим голосом спросил то, что не давало ему покоя с того самого момента, как он прыгнул в Мерседес Рафы и укатился прочь от дома Ромы двадцать с лишним лет назад. Андрей долго и молча смотрел на него. Александр так же молчал, лишь тяжелое дыхание с каким-то хрипом слетало с его губ. Удивительная трансформация произошла с ним буквально за последние несколько дней. Из крепкого, хоть и не молодого мужчины, он превращался в старика, морщинистого, с седыми спутавшимися волосами, с неопрятной щетиной на отвисшей коже подбородка. На лбу его, против уверений косметологов, делавших ему регулярные инъекции ботокса, выступило несколько крупных морщин, под глазами появились большие темные круги. Но внешний вид интересовал теперь его меньше всего. Приехав из Испании одним человеком, здесь, в этой холодной и страшной России, он вдруг стал другим, из бога, которым считал он себя долгие годы, он превратился лишь в опущенного динозавра.

– Не догадываешься?

– У-у-убил Рому?!

– Проще!

– Ч-ч-что?

– Не посмотрел тогда под кровать!

13.

– Под кроватью в итоге нашел, прикинь! Валялся прям на полу. Что, блин, за манера от компа провод прятать? Знал бы что он там, еще бы вчера всего Дюка прошел… ладно, чё стоишь, заходи быстрее, а то дует!

– Ну и ничего, зато погуляли вчера, а то вон видишь сегодня погода какая!.. – гость быстро юркнул в дверь. – Когда выходил нормально всё было, эх! Не послушал маманю, говорила – возьми зонт, дождь обещают и вот… – парень быстро скинул с себя промокшие насквозь кроссовки и сразу бросился из прихожей к лестнице на второй этаж, туда, откуда доносились звуки, издаваемые шестнадцатибитным саундбластером компьютера, но хозяин буквально поймал его за промокший рукав.

– Куда ты прешься?! Смотри, с тебя течет даже! Я тебя не пущу таким туда…

– Да ты чё, Тоха, это ж вода просто…

– На! – Тоха сдернул с крючка висевшую толстовку и подал гостю. – Переодевайся говорю, а то зальешь клаву водой и все сгорит нафиг. Носки свои вонючие тоже снимай!

Гость решил не терять ценное время на пререкания и послушно снял с себя промокшую куртку, повесил ее на место толстовки, потом начал снимать мокрую футболку, но остановился, подумал и, не снимая ее, поверх, натянул толстовку, которую протянул ему Тоха.

– Носки!

Он послушно скинул и носки, обнажая бледные, покрытые рябью от долгого контакта с водой, ноги. Прихожая наполнилась резким ароматом изысканных французских сыров. Гость виновато посмотрел на Тоху. Тот зажал двумя пальцами нос и подвинул ему ногой тапки.

– Буэ-э-э-э! Засунь свои носки в кроссовки, или лучше выкини их нафиг вообще, а то у меня даже слезы уже на глазах появляются.

Гость послушно засунул носки в кроссовки и встал перед ним, переминаясь в нервном напряжении с ноги на ногу в предвкушении того, что сейчас он, наконец-то, получит доступ к долгожданной комнате.

– Теперь можешь проходить, – раздалась, наконец, команда и гость в считанные секунды, быстро, для скорости даже хватаясь руками за перила, вбежал на второй этаж. Тоха закрыл дверь на замок, засунул кроссовки в ящик для обуви, чтобы они издавали как можно меньше запахов, потом тщательно помыл руки и двинулся на второй этаж. Гость уже напряженно сидел перед компьютером и отправлял пули, ракеты и даже какие-то криогенные энерголучи в здоровенного монстра, превышавшего его по размерам в десятки, а то и сотни раз. Но монстр в итоге оказался сильнее и гость, крикнув что-то, что никогда не посмел бы крикнуть в присутствии взрослых, с раздражением, но с улыбкой возбужденного удовлетворения на лице, откинулся на стуле.

– Блин, ты реально прошел его?!

– Два раза.

– Но как?

– Это мастерство!

– Да, коне-е-ечно, мастерство! Повезло, скажи честно, – гость снова загрузил последнее сохранение и снова бросился со всей своей прытью освобождать руками очередного американского героя Землю от какого-то упыря, посмевшего встать у него на пути. Но упырь был не из простых ребят и меньше чем через минуту, получив пару ракет в лоб, герой снова оказался поверженным на земле.

– А-а-а-х-х-р! Твоюжзаногу!.. Ракеты закончились, а то бы я его…

– Ну ты тупой?! Сверху висит дирижабль, стреляй по нему, там куча патронов и оружия! – с голосом знатока подсказал Тоха. Гость направил пистолет в сторону дирижабля, сделал несколько выстрелов, но отвлекшись на дирижабль, он не заметил главного – как к нему приблизился монстр и одним ударом, как какого-то жука, расплющил его своим гигантским ботинком.

– С-с-у-у-у-ка! – заорал гость и пальцами сильно ударил по клавиатуре, загружая последнюю игру.

– Дай! – скомандовал Тоха и толкнул гостя в плечо.

– Последний раз, подожди дэцл!

– Дай тебе покажу, ты как лох играешь рукожопый!

– Да подожди дэху! Сейчас ты увидишь, как надо игра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Твою ж ма-а-а-ть!

– Всё, давай, свали. Моя очередь, а то ты тока клаву ломаешь!

Гость медленно и недовольно поднялся из-за компьютера и отошел в сторону, пуская Тоху на свое место. Но Тоха почему-то не сел. Гость воспринял эту задержку как какой-то знак себе свыше и снова плюхнулся за компьютер, начиная очередную попытку спасти Америку, да и весь мир от иноземного или потустороннего существа, свалившегося на мир непонятно откуда. Но напряженный голос Тохи прервал все его вселенские планы.

– Тихо!

– Чё?

– Т-ш-ш-ш!

Оба замолчали.

– Ч-черт! Батон приехал!

– Чё?!

– Батька приехал, говорю, не тупи!

– Блин, ты же говорил, что он к вечеру только вернется, а сейчас еще двенадцати нет! – в голосе гостя слышалось столько досады и трагизма, что, казалось, он готов был заплакать.. – Блин, как так… только сели играть…

– Не знаю, он сам мне говорил, может планы поменялись, может еще… Выходи давай, выключай, чего ты сидишь?! – Тоха ударил в плечо гостя, который даже в таких обстоятельствах продолжал отправлять пули и ракеты в сторону своего виртуального обидчика. Через несколько секунд внизу щелкнул замок, и голос, резкий и громкий, прокатился по всему дому.

– Антон!

– Давай быстрее, придурок! – зашипел Антон гостю, который продолжал копошиться с компьютером, пытаясь его выключить. – Вырубай давай, еще провод надо успеть на место положить, пока он там ботинки снимает!

– Антон! – снова крикнул снизу отец, в этот раз еще громче.

– Я тут, пап… мы тут с Витьком… книгу… читаем… – Антон снова ударил Витьку рукой в плечо. – Давай, лошара, не успеем, сейчас придет и если увидит, то всё, ни ты ни я целую неделю компа не увидим…

И они не успели. Послышались громкие шаги, от которых лестница заскрипела и в комнату быстро вошел отец. В последний момент, не дожидаясь того, что Витька выключит компьютер, Тоха рванул из него силовой кабель и бросился к кровати, желая закинуть его под нее, но отец появился из двери прямо перед ним и кабель остался висеть в его руке.

– Мы тут… это… – замялся с ответом Тоха, как-то глупо смотря на черный кабель в руке.

– Книгу читали, – добавил за него Витек.

– Да… мы тут…

Но отец не дал ему докончить свое не совсем правдивое оправдание.

– Всё бросай! Мы уезжаем!

– Куда, пап, сегодня ж выходной?..

– Быстро собирайся, все вопросы потом, – отец бросил взгляд на Витьку, который продолжал сидеть у компа и держать обеими руками клавиатуру, будто всё еще прилагая усилия к тому, чтобы выключить компьютер.

– Здрасти, – тихо проговорил Витька, не меняя своей позы. Отец не ответил ему, он снова повернулся к Тохе.

– Быстро, говорю! Документы, свитер, пару трусов и больше ничего. Все остальное купим, слышишь?!

Тоха бросил на пол кабель и ногой загнал его под диван. Он пожал плечами, переглянулся с Витькой и пошел к шкафу.

– Иди домой, парень. Увидишься с ним в другой раз! – бросил, наконец, отец Витьке, и по взгляду его Витька сразу догадался, что Тоху ждут серьезные проблемы. «Запалил, наверное, про компьютер», – подумал он про себя и поспешно поднялся из-за стола, готовый спуститься вниз и двинуться обратно домой сквозь эту серую пелену дождя. Но тут случилось что-то, что вызвало странную реакцию у тохиного отца. На улице послышался скрип тормозов, как будто какая-то машина резко остановилась прямо перед их домом. Отец быстро подошел к окну и лицо его вдруг изменилось. Нельзя сказать, что на лице его отразился испуг, нет, совсем нет, скорее в его лице появиось что-то мрачное, что-то даже трагичное.

– Ладно… я пошел, Тоха, завтра… может быть после…

– Стой! Теперь уже стой! Не успели!.. – отец внимательно наблюдал за тем, что происходило на дороге перед домом и, судя по тому, как осторожно он выглядывал из-за занавески, стараясь быть незамеченным, там происходило что-то особенное. Через мгновение скрипнула калитка и отец повернулся к Тохе. – Сидите оба здесь! Никуда не вылезайте, никуда не ходите. Не издавайте никаких звуков! – он приблизился вплотную к Тохе и крепко схватил его за оба плеча. – И запомни главное – чтобы ни случилось, верь и надейся в этой жизни только на себя!

Тоха не понял тогда этих слов. Он снова переглянулся с Витькой. Они не понимали ничего из того, что происходило вокруг, но каждый из них каким-то внутренним чутьем, а особенно Тоха, который знал спокойный нрав отца, но сейчас видел его в необыкновенном для себя напряжении, понимал, что вот-вот должно было произойти что-то страшное.

– Может… тоже вниз пойдем? – спросил Витька друга где-то через минуту после того, как отец ушел вниз.

– Сиди здесь. Если отец сказал, значит так и надо.

Через некоторое время внизу щелкнул замок. Потом послышался звук чьих-то шагов в прихожей. Тоха слышал, что их было несколько, но сколько конкретно человек оказалось в прихожей, разобрать он уже не мог. Потом послышался голос отца, он звучал громче и более напряженно, чем обычно, отвечал же ему голос монотонный и совершенно спокойный. И потом тишина, продолжавшаяся почти целую минуту. На мгновение обоим показалось, что те, кто пришли, покинули дом, что они вновь остались вдвоем или втроем. Тоха даже хотел подойти к окну, чтобы выглянуть на улицу сквозь занавеску, но в этот момент послышался новый звук, от которого оба вздрогнули. То был звук оружейного выстрела и через мгновение что-то тяжелое с грохотом повалилось на пол.

Тоха задрожал всем телом, но не произнес ни звука. Но Витька… совершенно непроизвольно для себя, сам прекрасно осознавая то, что делать этого никак было нельзя, издал короткий, но хорошо слышный крик. Снова послышались голоса и среди них Тоха различил голос отца. Он был не такой как прежде, он был какой-то надорванный, хриплый. И вдруг звуки шагов, несколько ног зашагали по скрипевшей лестнице, несколько человек медленно, тяжело, видимо таща с собой что-то большое, двигались к ним в комнату.

Витька струсил окончательно. Он было бросился к лестнице, но Тоха поймал его за капюшон толстовки и прошипел ему в ухо:

– Нельзя туда! Залезай в шкаф, я под кровать!

– В шкаф? – переспросил полностью потерянный Витька, и Тоха, не пытаясь больше ничего объяснить окончательно отупевшему от страха другу, с силой толкнул его к большому, для верхней одежды шкафу. Сам же он, не теряя времени, бросился под кровать, туда, куда несколькими минутами ранее затолкал он ногой кабель от компьютера.

Наступила пауза, мучительная и напряженная. Пыль попадала Тохе в глаза, в ноздри, но он лежал тихо и неподвижно. Отец никогда не знакомил его ни с кем из своих знакомых, и сейчас, лежа под кроватью на пыльном полу, он понимал почему он так поступал. Это были люди плохие, люди, которые несли с собой зло. Он знал, что надо было сидеть тихо, знал, что надо было молчать и не подавать никаких признаков жизни. За себя он был уверен полностью, но Витька… Уверенности в нем у него не было никакой. Из того шкафа где он сидел, несмотря на приближавшиеся шаги, продолжали доноситься редкие всхлипывания и приглушенный плачь. Звуки шагов, тем временем, становились всё громче и громче. По их тяжелой поступи, по сильному скрипу ступеней он понимал, что их было несколько, может двое, может трое, может даже больше. И вот спустя минуту в комнате появились чьи-то ботинки, блестящие, начищенные до состояния зеркала ботинки, на правом из которых Тоха заметил следы крови.

За ними в комнату вошло еще две пары ног. Один из них стоял как-то неестественно, его ботинки смотрели в разные стороны и когда через минуту он упал на пол, Тоха сразу понял, почему он стоял именно так. Это был его отец! Он свалился на пол, прислоняясь лицом к холодному паркету прямо перед кроватью и их глаза вдруг встретились. Светлая рубашка у него на груди была в крови, но он был жив, он понимал всё, и он не подал вид того, что заметил сына под кроватью. Через несколько секунд чьи-то руки схватил его под плечи и потащили куда-то в сторону, к стене. Тоха видел, как оставался на светлом паркете кровавый след, как отец с затуманенным, но почему-то уже спокойным видом, прислонился не без помощи человека с блестящими ботинками к стене, оставляя на ней красный след от окровавленных пальцев.

– Рома… Рома… Рома… – послышался прежний голос в тишине. Антон запомнил этот голос навсегда, эта интонация, это легкое вытягивание «о». Потом кто-то всхлипнул. Это был Витя и следом за ним голос отца «не двигайся… ни на кого не надейся… никому не верь». Снова плач Вити, это трусливое создание уже не могло контролировать свои чувства и расплатой за это была смерть, – меньше через минуту его обезглавленное тело в толстовке «New York Rangers», в той самой, которую привез ему отец в подарок с далекой Америки, повалилось на пол рядом с кроватью. Ужас охватил Антона так сильно, что он почти вскрикнул, почти вылез из-под кровати и точно так же как Витя хотел броситься прочь, но твердое и спокойное «дай мне сигарету» отца вернуло его нервы на место, дало ему еще немного сил и спокойствия. И потом снова выстрел. Хрип, жадные хватания ртом воздуха и последние сказанные слова, слова, которые, как понял он уже потом, выйдя на отрезвляющий холодный воздух, были обращены исключительно к нему: «одну ошибку ты все-таки сделал, Саня, и она убьет тебя!..»

Говорят, что все страшные события в сознании человека происходят как в тумане, что психика человека пытается затереть суровую реальность, амортизировать ее, чтобы защитить организм от излишних потрясений. Но это был явно не тот случай. Антон помнил всю эту сцену и весь тот день, как будто он был запечатлен на кинопленку. Помнил, как выполз тогда из-под кровати, как запачканной в пыли рукой стер с глаз остатки не до конца еще высохших слез. Как медленно подполз к отцу. Его череп был сворочен на сторону и никакие силы не могли бы уже вернуть его к жизни. После, стараясь не вляпаться в лужу крови и не оставить следов, он подполз и к Вите. Но тот выглядел еще хуже. Слезы уже давно не текли из его глаз, но тело его всё еще трясло, только в этот раз это был уже не страх, а какое-то новое чувство, разрушительной силы которого он не испытывал еще до этого никогда. Новый звук донесся откуда-то со двора, Антон осторожно приподнялся и выглянул наружу. Два человека стояли перед большим черным Мерседесом. Один толкнул другого на заднее сиденье и меньше чем через минуту машина, заревев мощным двигателем, удалилась прочь, а с ней удалилось в безвозвратное прошлое и всё то детское, что было в его жизни еще утром того дня.

Пара трусов, пара носков, одна чистая футболка. Всё то немногое, что связывало его детство и ту жизнь, которая началась с приходом в его дом чужих людей. Он быстро достал всё это из шкафа и сунул в спортивную сумку. Паспорт! От открыл верхний ящик стола, достал новенький, еще пахнущий типографией паспорт и положил его в карман джинсов. Теперь деньги. Какая-то мелочь отстаивалась у него с завтрака, что-то лежало в фарфоровой копилке на кухне, что-то в сарае, что-то, наверняка, было в кошельке отца.

Он вышел из спальни в соседнюю комнату, но на пороге остановился. Прежняя жуткая картина заставила его вздрогнуть, заставила все съеденное им на завтрак подняться из недр желудка прямо к горлу. Ноги ослабли, тело слегка повело в сторону, обычная реакция обычного организма на сцену, выходившую вон из ряда всего по-детски привычного. Но времени на слабость не оставалось. Ведь сегодня для него ничего не закончилось, сегодня для него всё еще только начиналось.

– Извини, друган, но нужна твоя последняя помощь! – он опустился на колени перед Витей и осторожно всунул свой паспорт в карман его брюк. Последняя услуга, оказанная ему другом пока еще в этой жизни. Лужа крови растеклась вокруг большой жирной кляксой, и он приложил немало усилий для того, чтобы не вляпаться в нее рукой или ногой. Главное было сделано. Теперь деньги. Он поднялся с пола, готовый двинуться в комнату отца, но какой-то новый звук, долетевший до него сквозь открытую форточку, заставил его остановиться и прислушаться. Через несколько секунд он подобрался к окну и осторожно, сквозь занавеску, выглянул наружу. Милицейская машина с включенными мигалками стояла у самых ворот. Два человека в форме не спеша, оглядываясь по сторонам, шли с пистолетами в руках от калитки ко входу в дом.

Антон быстро опустился вниз. Первое мимолетное желание броситься к ним навстречу исчезло в нем так же быстро, как и появилось. «Никому не верь, нечего не бойся и ни на кого не надейся». Рука тех, кто убил отца и Витю, не остановится ни перед чем. А рука эта, что-то подсказывало ему и подсказывало, как понял он уже потом, верно, была очень длинной. Он схватил с крючка еще не до конца высохшую куртку Вити, всунул ноги в мокрые вонючие кроссовки и беззвучно, как нередко делал до этого втихую от отца, вышел из дома через заднюю дверь. Меньше чем через минуту он уже был в небольшой рощице за домом. Но выбраться на улицу еще не означало уйти совсем, слишком много людей было на дорогах, и Антон решил отсидеться в этом своем укрытии до темноты.

Одна за одной к дому подъезжали милицейские машины. Они проносились по дороге на скорости, крякая и бибикая всем замешкавшимся, кто попадался у них на пути. Звуки сирен и мигалки привлекали к дому кучу зевак, которые повылезали из своих домов, несмотря на моросивший с самого утра дождь. Почти каждого из этих зевак он знал. И каждый из них, даже сам не догадываясь об этом, был для него в тот момент смертельным врагом.

Он просидел в своем укрытии до самой темноты, до того, как тени деревьев слились с черными очертаниями леса позади и мелкий дождь сменился холодным ноябрьским ливнем. Задул ветер, он заскрипел ветвями голых деревьев и окончательно заставил замолчать какую-то глупую, почему-то до сих пор не улетевшую на юг певчую птицу. Но он был рад этому дождю, был рад ветру, они прогнали прочь зевак, а с ними и милицейские машины, которых оставалось на дороге у дома все меньше и меньше. Вскоре к дому подыхала машина с надписью: «Специальная». Несколько людей в синей форме и с носилками зашли в дом и через несколько минут, по очереди, вынесли оттуда на носилках два черных мешка. Он видел шнырявшую среди зевак и милиционеров бабку Нюру, их соседку из дома напротив, которая ненавидела и его и отца (о чем никогда не стеснялась говорить им прямо в лицо), но в которой вдруг непостижимым образом проснулось чувство жалости. «Убили, ой матушки, убили! – бегала и причитала она по всему двору. – И Ромочку-то убили, ой-ой-ой, и сыночка-то его убили». Она бегала как потерявшаяся от хозяев шавка, повизгивая и постанывая, нарезая круги по всему периметру участка и засовывая зачем-то свой нос туда, куда при жизни хозяев никогда бы не посмела его засунуть.

Вскоре у дома появилась еще одна машина: большой черный внедорожник, или «джип», как называли они тогда все такие машины. Из него не спеша вылезли два человека. Зрение Антона обострилось до предела и даже в полумраке слабого уличного освещения он вдруг увидел то, что заставило его промокшие напрочь ноги задрожать и мокрые волосы на голове подняться. В свете желтого фонаря он вдруг увидел лица тех, кто был тогда у него дома, лица, которые он смог рассмотреть из окна, лица тех, кто с оружием зашел сегодня к нему в дом. Снова желание выскочить из своего укромного места, броситься, повизгивая как Нюра туда, к ментам, тыкать пальцем в одну и во вторую мерзкую физиономию, чтобы их арестовали, чтобы засадили в тюрьму, чтобы расстреляли, повесили, зажарили на электрическом стуле! Но мысли его остались мыслями и бурное желание первых секунд угасло в нем окончательно после того, как каждый из этих двоих за руку поздоровался со стоявшими на входе милиционерами.

Они долго рыскали по дому. Он видел, как включался и выключался в разных комнатах свет, как наверху, на чердаке, гулял по потолку и окнам луч фонаря. Уехали они где-то через час. Уехали вместе – и черный джип и последняя милицейская машина. С ними исчезли и последние зеваки. Даже Нюра, наконец-то заткнув свой визгливый рот, бесследно растворилась в дымке ноябрьской непогоды.

Было уже начало девятого (он слышал звук отправлявшейся от перрона восьмичасовой электрички на Петербург), когда Антон решился наконец-то вылезти из своего укрытия. Все события дня развивались с такой скоростью, что покидая в спешке дом, он не успел захватить с собой ничего. Конечно иллюзий насчет того, что там что-то осталось после того, как там побывала такая толпа непонятного люда и особенно Нюра у него не было. Но он знал одно место, где деньги были. Это был сарай. На большой полке с инструментом, в самом углу, под куском рубероида у него был тайник – небольшая пластмассовая коробка из-под игрушечного робота, куда прятал он остававшуюся сдачу и деньги с завтраков. Денег там, конечно, было немного, но любые деньги в текущих обстоятельствах были для него спасениям. Да и промокшая насквозь одежда и обувь требовали от него переодеться, а еще лучше – залезть под теплое одеяло, хотя бы ненадолго, хотя бы на пару часиков. Ведь до утра в его дом уже точно никто не придет.

Пригнувшись, он вышел на тропинку, которая вела к ним на участок с другой стороны и осмотрелся по сторонам. Никого не было видно, ничего не было слышно. Он сделал несколько шагов по направлению к калитке, он почти дошел до нее, почти потянул рукой за ее проржавевшую ручку, но новый звук заставил его застыть на месте. Звук этот донесся до него как раз из сарая, в который он и намеревался первым делом заглянуть. Он бросил сумку на землю и быстро опустился рядом на корточки. Сарай находился за домом и свет фонаря с улицы не освещал его, но то что там кто-то был не вызывало у него уже никаких сомнений. Антон сделал несколько шагов влево и опустился в голые кусты, которые росли рядом с калиткой. Из сарая послышался новый звук. В этот раз толи тонкий тихий голосок, толи слабое повизгивание, будто в сарае рыскала, раскапывая что-то своим пятаком, свинья. «Может залезла чья-то собака?» – промелькнуло в голове Антона, но в этот самый момент дверь сарая вдруг приоткрылась и оттуда показалась человеческая голова. Нюра! Зубы Антона заскрипели от злости. Эта старая манда залезла в их сарай и пыталась что-то там отыскать! Его деньги? Но как она узнала о тайнике?! Он сидел неподвижно с затаенным дыханием, боясь, что даже малейший звук может долететь до чуткого слуха всегда всё слышавшей и знавшей Нюры. А уж если о нем узнает Нюра, то о нем узнают все! Новое повизгивание, в этот раз больше похожее на человеческий голос, нежели на свиной. Через секунду Нюра вывалилась из сарая с каким-то большим предметом в руках и медленно, в раскорячку, двинулась в его сторону. Сердце Антона замерло. Он сидел в метре от этой калитки, за голыми, сбросившими все листья кустами. С такого расстояния было сложно его не заметить. Он пригнулся еще ближе к земле, его щека уже касалась мокрого колена. Вот Нюра вышла на вымощенную плиткой дорожку. В свете бившего с улицы желтым светом фонаря стало видно, что тащила она в своих руках. Это была бензопила. Их старая советская«Дружба». Ее шина с натянутой на нее цепью, ее двигатель, с подвешенным на нем стартером, ее ручки, в которые вцепилась она своими грязными пальцами. В свете этого фонаря Нюра с бензопилой не была похожа на человека, она была похожа на какого-то монстра со здоровенным, покрытым бородавками членом, под которым висел похожий на здоровенные яйца двигатель. Кряхтя и повизгивая, монстр медленно двигался на него, клац-клац-клац постукивал с каждым шагом стартер по металлическим яйцам, буль-буль-буль булькало в бензобаке животворящее семя. Вот монстр подошел к калитке, вот новое повизгивание в котором Антон смог уже разобрать «ой, матушки, тяжелая-то какая, ой-ой-ой», скрип калитки. Вот монстр проклацал яйцами рядом, бородавчатый член провел по кустам за которыми сидел Антон, чуть не задев его, и вдруг… тишина. Ушла?! Но нет, через несколько секунд бензопила с грохотом опустилась рядом. «Ой, матушки, ой, тяжелая-то какая!» – пропищал в этой полной ноябрьской тишине ее голос. Осторожно, стараясь не дышать и не издавать ни малейшего звука, Антон начал поворачивать голову в ее сторону. Видела он его или нет? Может стоит над ним, пытаясь рассмотреть? А может уже бежит куда-то для того, чтобы рассказать всему оставшемуся в живых свету, что «сыночек-то жив». Но нет! Она неподвижно стояла прямо над ним. Он видел, как повернулась она к дому, как наклонила голову и несколько раз перекрестилась, произнося что-то вроде «боженька» и «простит меня», произнесла смотря туда, где на полу не успели еще высохнуть лужи человеческой крови. Эта Нюра, эта каракатица, этот монстр со здоровенным стальным хером, украл у них бензопилу и тут же думает о боженьке, как это мило! Антона уже раздирало от злобы, появилось дикое желание встать и сделать что-то, желание, которое он пытался в тот момент задушить в себе нечеловеческими усилиями.

Через минуту Нюра снова вцепилась пальцами в ручки бензопилы и двинулась дальше. Но что-то вдруг схватило ее сзади за старый, испачканный в угле и курином помете ватник. Она вильнула своей жирный задницей, пытаясь освободиться от зацепившей ее ветки дерева или кустов. Не помогло. Тогда она рванулась, в этот раз сильнее, но результат был точно таким же. Тогда она повернулась, быстро, решительно, озлобленно. Недовольное повизгивание, пар изо рта, напряженные в темноте глаза, готовые с корнем вырвать из земли всё то, что осмелилось помешать ей в столь деликатный момент. Но вместо кустов она вдруг увидела нечто такое, о чем она не могла подумать даже в самых своих страшных кошмарах.

14.

Антон бежал в сторону шоссе со всех ног. Ветви лупили его по лицу, порвались окончательно промокшие дешевые кроссовки Витьки, и голые пальцы касались веток и земли. Несколько раз в темноте он спотыкался, падал, снова вставал, искал в темноте сумку, находил и снова продолжал свой бег. Несколько раз он останавливался и прислужился. Хрип из груди, гул машин со стороны шоссе и монотонное «У-у-у-у-у-у!» с другой части леса, с той, откуда он бежал. Это была она, Нюра, старая жирная овца, укравшая бензопилу, ее нечеловеческий и даже какой-то не животный крик. Перед глазами ясно стояла картина произошедшего несколько минут назад. Как вывалилась из ее рук бензопила и с грохотом повалилась на землю. Как покатился куда-то к канаве стартер. Рот Нюры открылся, ее маленькие свиные глазки увеличились до размеров коровьей лепешки, повизгивание вдруг прекратилось и на смену ему пришел отчетливо слышный, точно такой же писклявый, пердеж. Антон крепко держал ее за шиворот своей рукой. Его бледное лицо в темноте, аспидно-черный цвет его глаз, тонкие, вытянутые в прямую тонкую линию губы. Немая сцена продолжалась несколько секунд, несколько секунд он слышал тонкий звук пердежа и чувствовал, как дрожало под его рукой ее тело. Наконец он притянул ее к себе. Его черные глаза впились в ее лицо. От его промокшего тела веяло сыростью и могилой. Просидев под ноябрьским дождем весь день, бледный вид его напоминал покойника без всякого грима и декораций. «Ну что, старая манда (только он использовал другое слово, то, которое на «п»), – прошипел он ей сквозь зубы и в этот момент Нюре казалось, что к ней обращался из подземного царства сам Люцифер, – вставай раком, сейчас мы тебе с чертями в сраку пялить будем!»

Его тайник в сарае. Его последняя надежда на какие-то деньги. Дурак! Он жалел, что не смог сдержаться. Теперь всё это осталось позади, всё это безвозвратно стало частью его прежней жизни, вернуться к которой он не сможет уже никогда. Он был уже почти у самой дороги, видел редкие, проезжавшие по шоссе машины. К прежним звукам добавился еще один – звук милицейской сирены откуда-то издалека. Видимо они были где-то неподалеку и теперь снова неслись к их дому. Скоро Нюра, отойдя от шока первых минут, расскажет им всё и менты (ведь они не такие тупые как она), бросятся в лес с фонарями на поиски скрывшегося от них ходячего мертвеца.

Он выскочил на дорогу. Вернее вышел. Он старался выглядеть как можно спокойнее. Ждать автобусов у него не было времени и он вытянул руку, пытаясь поймать какую-нибудь машину. Вот на мосту показалась восьмерка. Спустившись, она притормозила перед ним; несколько парней, видимо вечерних бомбил, внимательно рассматривали через лобовое стекло этого странного, вывалившегося из леса промокшего ободранного типа. Один, тот, который был на пассажирском сиденье, вдруг сказал что-то водителю и машина, издав пронзительный писк, похожий на Нюрин пердеж, быстро ускорилась по дороге.

Звук милицейской сирены тем временем становился всё громче. И если поначалу Антон надеялся на то, что всё это ему казалось, что он спутал звук милицейских сирен с «у-у-у-у» Нюры, который доносился до его слуха до сих пор, то теперь он уже был полностью уверен в том, что сюда неслась даже не одна, а сразу несколько машин. Вот на мосту показалась еще одна машина. Гольф второй модели. За рулем была какая-то молодая женщина, он видел ее испуганное лицо, видел как она, перестроившись влево, надавила сильнее на педаль газа, видимо боясь, что он, этот восставший из могилы покойник, может броситься на нее. Новый звук со стороны моста. Он не видел еще самой машины, но уже слышал дикий рев ее двигателя. Сердце замерло, это были менты, он неслись за ним на всей скорости! В лес! Он добежал до обочины, но тут же остановился, так как машина была уже в поле его зрения. Это была какая-то Лада классика с включенным дальним светом. Она неслась на огромной скорости. Зад машины болтало в разные стороны, видно было, что водителю стоило немалых усилий, чтобы удерживать ее на дороге. Антон отшагнул на несколько шагов на обочину, стоять рядом с дорогой казалось ему небезопасно. Рука медленно опустилась вниз. Это был явно не его водитель, но как раз именно в этот момент случилось то, что он меньше всего ожидал. Резкий визг тормозов вдруг заглушил рев двигателя. Машину развернуло в сторону и она, заехав задними колесами на обочину, ту, на которой стоял Антон, чуть не ударив его задним бампером, пронеслась мимо, крутясь как катившаяся по льду пустая бутылка. Метров через пятьдесят она остановилась и заглохла. Из-под капота шел пар, из-под колес сизый дым, из открытого настежь окна, разрывая колонки и заставляя стекла дрожать, доносилось «Просвистело» ДДТ. Антон стоял на месте. Желание броситься в лес или к машине, уравновешивало одно другое. Через мгновение машина снова завелась, заскрипели по асфальту колеса, машина развернулась и быстро подкатила к нему, делая перед ним полицейский разворот на мокром асфальте, во время которого один из колпаков отвалился с дымящегося колеса и покатился дальше по дороге, будто говоря водителю «да ну тебя нахер!»

– Залезай, пацан! – заорал ему водитель из салона. Антон подошел к машине, он хотел высмотреть водителя, он еще не до конца понял ехать ли ему с ним или нет, но звук сирены милицейских машин, которые были уже совсем где-то рядом, качнул весы в нужную сторону и Антон, больше уже не раздумывая, прыгнул на сиденье рядом.

– Чё, куда едем-то? – заорал водитель, надавливая на газ и пытаясь перекричать рев двигателя и Шевчука.

– Не знаю… отсюда… на хрен!.. – обрывками мыслей, задыхаясь не то от страха, не то от усталости, крикнул ему Антон.

– Тогда нам по пути! – заорал ему в ответ водитель и с силой, до боли, шлепнул его рукой по ноге.

– Только дядя… у меня денег нет… – сразу признался Антон.

– Денег? – водитель удивился и повернул к нему голову на все девяносто градусов. Его зрачки были расширенными, движения резкими и тут Антон сразу смекнул, что это был какой-то наркоман, про которых им говорили на уроках ОБЖ в школе. – Да на какой хер мне нужны твои деньги, парень?! Я что таксист что ли какой-то, мать его за ногу или что у меня, шашечки, видишь по бокам что ли? Деньги, тва-а-ю мать!

– Разве они не всем нужны?.. – как-то уже тихо и в пол голоса попытался оправдаться Антон.

– Деньги, деньги, деньги. Эти грязные потертые бумажки, которыми даже жопу подтирать небезопасно. Знаешь, что врачи говорят?

– Нет.

– Самый грязный, наполненный бактериями кусок дерьма, который можно только найти на земле это знаешь, что такое? Это деньги, пацан. Деньги! Купюры, бабло, кэш, понимашь? Знаешь что такое кэш, парень? Это бабло по ненашенски, понимаешь, бабло! И вот все люди, все эти говнюки, мать их, готовы горло перерезать всем ради одного, ради того, чтобы взять вот это вот говно! – с этими словами он залез в карман и достал оттуда купюру в десять долларов, кончик которой был измазан в чем-то белом, чем-то очень похожим на муку, – набить этим говном себе карманы и сдохнуть потом где-нибудь на Канарах или хер знает где там еще можно сдохнуть, когда у тебе бобов немерено много. Само по себе бабло это ничто! – с этими словами он выкинул купюру в открытое окно (только оно не было открыто, а было разбито, Антон заметил это чуть позже), – это просто бумага, с размазанными на ней бактериями, с рожей Линкольна, Ленина, Ельцина, понимаешь? Деньги приносят проблемы тем, кто не знает, как ими пользоваться, пацан! Послушай совет бывалого мудака, пацан, уж я-то в этом немного понимаю!

Страх потихоньку проходил и Антон с каким-то трепетом и любопытством начал рассматривать этого странного типа, который на полной скорости несся по пустому шоссе к городу. Он был средних лет, возрастом с его отца, может чуть старше. Черты его лица являли что-то определенно южное, но голос его, напряженный, громкий, но совершенно чистый, без какого-то акцента, говорил о том, что он явно был не из тех, кто возил апельсины на их рынок в Лисьем Носу. Еще страннее показалось ему, что что голос его будто был ему откуда-то знаком, хотя он был полностью уверен в том, что видел его первый раз в своей жизни.

– Смотри куда едешь, говно, т-в-а-аю мать, ублюдок чертов! – прокричал он машине, которая на очередном перекрестке, который он проскочил на красный свет, начала медленно двигаться вперед. – Напокупают права, дебилы, мать их, и только создают аварийную ситуацию на дороге. Как зовут-то?

– Кого?

– Тебя!

– А-антон.

– Тоха, значит! Послушай, Тоха, а ну-ка подержи! – кивнул ему на руль водитель и прежде чем Антон успел что-то сообразить, он повернулся всем телом к заднему сиденью и начал усердно там что-то искать. При этом правая нога его во время этого занятия не только не отпустила педали газа, но, наоборот, надавила на нее ее еще больше. Антон, видя, что машина их на полной скорости приближалась к какой-то другой, заорал и с силой вцепился в руль. Он отвернул в последний момент, но было уже всё равно поздно, их машина по касательной влетела в крыло какой-то семерки или пятерки. Машину слегка бросило строну, но Антон сумел удержать ее на дороге. Водитель тем временем снова повернулся к рулю. Он затряс руками, крякнул и протер свой нос, на котором Антон отчетливо увидел следы точно такого же белого вещества, которое видел он до этого на выброшенной за окно купюре.

– Маши-и-на! Мы там врезались в машину!!! – в каком-то паническом приступе страха орал ему Антон.

– Чё правда?! – удивился водитель, озираясь по сторонам. – Бывает! Говорю тебе – бараны на дороге, вообще народ ездить разучился! Послушай Антох, – продолжил он перед тем, как Антон пытался ему что-то объяснить, – так куда едешь-то?

– Не знаю… в Москву! – дрожащим от напряжения голосом почти прокричал Антон.

– Далеко… не доедем! – с какой-то особой грустью заметил водитель, поправляя единственное оставшееся целое зеркало заднего вида – то, что было в салоне. – Эти говнюки уже близко!

Антон повернулся. Вдалеке виднелись мигалки милицейских машин. Их было несколько, может три, может четыре, может больше. Они ехали за ним, ехали за ними.

– Но ты не ссы, прорвемся! – прежним бодрым голосом прокричал ему водитель и снова с силой шлепнул его по ноге. Впереди был красный светофор, на нем стояло несколько машин и водитель, чтобы не терять время, вдруг резко дал в сторону, снес какой-то знак и поехал по тротуару, объезжая светофор. Но проехав метров пятьдесят он вдруг резко остановилось. Несколько девушек стояли у края тротуара и, покуривая, о чем-то разговаривали.

– Иди к папуле на колешки! – поманил он одну из них к себе.

– Пошел в жопу, козел! – без лишних раздумий бросила ему девушка. Видимо ей было не привыкать к такого рода подкатам и на такой случай у нее уже имелся один универсальный ответ.

– Ну так подставляй жопу! – загоготал водитель. Ждать ее ответа он уже не стал (даже в его текущем состоянии он понял, что она не горит желанием исполнять ее просьбу) и тут же втопил педаль газа в пол, отчего машина, в этот раз снося уже небольшой металлический заборчик, снова выехала на шоссе. – Потом ведь всю жизнь будет терзать себя, тупорылая сучка, что такого мужика упустила, а? Слушай, куда едем-то? – он снова повернулся на все девяносто градусов, видимо забыв опять то, что сказал ему Антон.

– Москва… вокзал… пожалуйста! – прокричал ему односложно, так, чтобы он понял, Антон.

– А чё, поехали! Как зовут-то?

– Антон!

– Тоха! Ты когда-нибудь попадал в серьезную жопу, Тоха?

– Я сейчас в жопе! – Антон развернулся и посмотрел на машины с мигалками, которые продолжали висеть у них на хвосте.

– Да не ссы ты так! – водитель громко загоготал. – Не выберемся живыми, так вынесут мертвыми! – при этих словах его машина снова ударила в бок какую-то другую, в этот раз какой-то дорогой джип. Та забибикала ему сзади, замигала фарами, но водитель высунул из водительского окна руку и показал назад средний палец, выражая таким образом свое несогласие с недовольством водителя пострадавшего автомобиля. – Писю в рот и всё пройдет! – громко добавил он к своему жесту и снова гогот разнесся по пропахшему паленым сцеплением салону. И в этот момент Антон заметил, что левое плечо водителя было в крови. Большим красным пятном просачивалась кровь сквозь светлую рубашку, текла вниз к брюкам. Антон перевел взгляд чуть правее, на стекло. Слева, в самом нижнем углу, в паутинке битого стекла, увидел он вдруг аккуратную дырку от пули. И тут он понял всё. Милицейские машины, которые преследовали их всё это время, им не нужен был он, Антон, им был нужен он, водитель этой машины.

– Вы можете высадить меня здесь?! – закричал Антон, после того, как их машина, вылетев на Невский с Литейного, со скрипом колес по асфальту, снова задев какую-то припаркованную машину, а то и несколько, быстро понеслась по направлению к Площади Восстания.

– А куда мы едем-то? – снова прежний вопрос от водителя. Антон резко повернулся назад. Мигалки были уже совсем рядом. Но что было хуже всего, совсем близко за ними был и внедорожник, который они ударили по дороге и водитель которого, судя по всему, решил взять правосудие в свои руки.

– Московский! Вокза-а-ал!

– Ну так не доехали еще! Не ссы!

Через минуту они были уже на площади перед вокзалом.

– Здесь! – Антон ткнул пальцем в большую арку, которая вела с площади на вокзал. – Здесь высадите!

– Сиди!!! Сказал довезу – так довезу! – заорал в ответ водитель и машина, резко повернув, через три или четыре полосы, понеслась прямо в пешеходную арку. Народ разбегался по сторонам как тараканы. Какая-то бабка, торговавшая соленьями, завизжав отпрыгнула в сторону, и это было крайне правильным решением с ее стороны, так как через секунду машина, протаранив импровизированный прилавок из старого ящика с положенной на него поверху картонкой, разбрызгивая во все стороны рассол и раскидывая огурцы, рванулась прямо туда, где стояли поезда и электрички. В тот момент Антону казалось, что водитель, окончательно потеряв всякий контроль над реальностью, задумал выскочить на машине прямо на перрон и чуть ли не по рельсам поехать дальше в Москву (удивительно, но в тот момент водитель действительно думал именно так). Но, к великой досаде последнего, перед самым перроном была лестница. Машина влетела в нее на полной скорости, подскочила, выбросила из своих мест и водителя и пассажира и с диким скрежетом металла по асфальту опустилась на крышу уже сверху лестницы. Двигатель замолчал, больше не было уже слышно ни Шевчука, ни скрипа колес по асфальту. Казалось воцарилась полная тишина вокруг. Гул в ушах появился лишь потом, а за ним и слабые, будто доносившиеся откуда-то издалека крики.

– Пацан! Эй, пацан! – толкал его валявшийся рядом на перевернутой крыше водитель. – Ты жив?!

– Не знаю, – как-то неуверенно ответил Антон. Он посмотрел на свои руки, потом на ноги. Казалось все было на месте, что была само по себе уже не так и плохо.

– Приехали! Вокзал, как и просил! Можешь не благодарить!

– С-с-пасибо! – Антон отстегнул ремень и ноги его, болтавшиеся все это время сверху, опустились вниз, на крышу.

Тем временем к машине начал подтягиваться народ. Час уже был поздний, но как раз в это время откуда-то из пригорода пришла очередная электричка. Люди с рюкзаками, сумками, тележками подбежали к ним и начали им что-то кричать. Через несколько секунд Антон почувствовал, что они начали переворачиваться. Десятки трудовых рук начали переворачивать машину с крыши на колеса. Она скрипела, она трещала, она сопротивлялась со всей силы, надеясь, что здесь и сейчас ее мучения наконец-то закончатся, но шансов у нее не было – закаленный садоводческой жизнью люд, способный голыми руками ворочать валуны, способный выкорчевывать пни под будущие грядки с картофелем, помидорами или огурцами, способный как молодой Арни из «Командос» таскать на плечах бревна для срубов домов и бань, не имел в своем словарном запасе слов «невозможно» и «нельзя», и через несколько секунд разбитая в хлам машина, заскрипев как тонущее судно, с грохотом опустилось на колеса.

Антон оглянулся по сторонам. Там, у арки, через которую они таким элегантным способом заехали на территорию вокзала, уже стояли милицейские машины. Он не видел их, но видел синеватые вспышки от их мигалок на стенах арки. Через несколько секунд несколько человек в форме с пистолетами и автоматами выскочили из арки и бросились в их сторону.

– Я пойду! – Антон схватил свою сумку и был готов вылезти из машины как можно быстрее.

– Подожди! – остановил его водитель и наклонился вперед к открытой крышке бардачка. Он покопался там несколько секунд, нашел там какой-то белый пакет и всунул его в руки Антона. – Держи! Тебе это будет нужнее! – дальше он достал из кармана помятую пачку сигарет, достал из нее одну, последнюю, и засунул ее в рот. Вскоре в руке его оказалась зажигалка.

Антон без лишних вопросов убрал пакет себе в сумку. Он не хотел брать от этого человека ничего, но вой милицейских машин и бегущие к ним люди с оружием не оставляли ему времени на лишние разговоры. К тому же в салоне уже чувствовался резкий запах бензина и кто-то из тех, кто стоял рядом орал что-то вроде «нельзя», «бензин» и «сгоришь, дурак».

Антон дернул за ручку двери, но она не отрылась. Дверь заклинило, что было вполне объяснимо, принимая во внимание техническое состояние автомобиля; но снова десятки рук с усилием мощного гидравлического пресса приложили усилия, и дверь вывалилась на асфальт вместе с вырванными петлями.

– Как я могу тебя отблагодарить? – крикнул Антон водителю, уже наполовину высунувшись из машины. Он говорил ему уже на «ты». В тот момент он чувствовал, что этот странный неадекватный мужик в машине сейчас был единственным человеком во всем мире, которому он действительно мог доверять.

– Меня? – удивился водитель. Он опустил зажигалку вниз. – Тва-а-аю мать, парень! Меня тебе благодарить не надо. Ты лучше помоги кому-то другому.

– Кому?.. – не понял ничего из его речи Антон.

– Когда-нибудь ты встретишь того, кому помощь будет реально нужна. Помоги ему просто так, не за бабки, не за благодарность в трудовухе, как раньше было принято, не за отсос, как принято сейчас, а так, просто потому что ты можешь, а ему надо. Понял? Ведь добро, Тоха, оно к людям обязательно возвращается!

– Сиде-е-ть! Вы мне машину испортили, су-у-у-ки! – через водительское окно в салон машины вдруг наполовину втиснулось тело какого-то персонажа в малиновом пиджаке. Его лысая башка и свороченный на сторону нос как бы намекали на то, что это был не типичный представитель садоводческой интеллигенции. Он схватил Антона за ворот промокшей грязной куртки своей здоровенной, украшенной золотыми перстнями ручищей. – Да вы знаете кто я?.. Да я вас тут всех ща-а…

Но договорить он не успел. Именно это исковерканное «ща-а» и стало его ахиллесовой пятой, ибо в тот самый момент, когда он широко открыл изрыгавший слюну рот на букве «а», водитель резко всадил ему туда здоровенный соленый огурец, который как-то оказался у них в салоне после того, как на скорости они снесли прилавок бабки со стоявшими на ней соленьями. Малиновый пиджак вздрогнул. Его глаза расширились, будто он вспомнил какой-то неприятный опыт из своего прошлого. Каракатицей он попятился назад, но теперь уже водитель держал его за ворот пиджака и тянул на себя. Усилиями языка пиджак попытался вытолкать огурец наружу, но водитель шлепнул его по лицу кулаком с такой силой, что огурец вошел в рот целиком и полностью.

– У-у-у! Да ты способный малый. Тебе бы надо, мать твою, в фильмах про любовь сниматься! – водитель с силой вытолкнул ослабевшее тело пиджака из окна и тот вмиг исчез где-то в толпе. Водитель снова поднес зажигалку к поломанной сигарете во рту и уже спокойно проговорил:

– А теперь вали отсюда, Тоха! – и через секунду, будто забыв самое главное, добавил, – нехер мне тут сиськи мять…

Антон послушно вылез из машины. Он слышал уже звук ботинок по асфальту. Менты были уже совсем рядом. Он рванулся было к перрону, но пробежав несколько метров, он вдруг остановился и снова подбежал к машине, влезая внутрь, как сделал это секундами назад пиджак.

– Как тебя зовут?

– Как меня только не зовут, – проговорил водитель и улыбка осветила его измазанное кровью, грязью и белым порошком лицо.

– Имя!.. Имя у тебя есть? – крикнул уже в каком-то исступлении Антон. Менты уже были совсем рядом и каждая секунда была на счету.

– Мое имя Лёня! Хачик Лёня!

– Спасибо, Лёня!

– Бывай, парень! – спокойно ответил Лёня и палец его снова опустился на колесо зажигалки.

15.

Сзади слышался топот ботинок. Не сбавляя ходу, на полной скорости, Антон перепрыгнул через турникеты и бросился в сторону стоявшей электрички. «Закончена посадка на электропоезд до Малой Вишеры», – проговорил женский голос в громкоговорители и голос этот, в совокупности с надписью на табло «Малая Вишера», который он увидел за несколько секунд до того, как взял штурмом турникеты, впрыснул еще больше адреналина в его и до того напряженный организм. Он почти добежал до последнего вагона электрички, но тут к своему ужасу увидел, что двери начали закрываться. Дикое отчаяние выбило у него слезу прямо на ходу. «Сто-о-о-о-й!!!» – заорал он со всей глотки, заорал непонятно кому, но вдруг, в этом самый момент, будто голос его был услышан кем-то свыше, последняя дверь застопорилась, потом медленно приоткрылась и оттуда показалась круглая физиономия сначала одного мужика, а потом и второго.

– Давай, парень, держим! – услышал он прокуренный грубый голос и потом увидел протянутую ему большую волосатую руку, которая больше походила на лапу.

– Двери не держим! – недовольно закричал машинист по громкой связи электропоезда, и в этот самый момент сильные мужские руки втянули его внутрь. Через мгновение дверь закрылась. Будто вспомнив, что он оставил там что-то, Антон подбежал к ней и прислонил лоб к стеклу. Какое-то оранжевое зарево медленно исчезало позади за грязным стеклом отходившего от вокзала электропоезда. Он знал, что это такое, и от этого ком поднялся к его горлу. Он хотел одновременно и материться и плакать, но губы его издали лишь жалкий тихий стон и он с силой несколько раз ударил кулаком по металлу двери.

– Не туда сел что ль? – спросил его голос сзади. Антон обернулся. Здоровенный мужик, лет пятьдесят с небольшим, с круглой красной физиономией, видимо из деревенских, стоял в тамбуре и посасывал беломорину.

– Туда… – ответил он ему не сразу и тут же добавил. – А до Москвы доеду?

– До Москвы, говоришь? – спросил мужик, впрочем спросил безо всякого удивления, табачный дым выходил одновременно из его рта и волосатых ноздрей. – А что ж не доедешь. Доедешь. На электричках и до Киева добраться можно.

– Доедешь, Земля ведь она круглая, – добавил второй мужик, так же с круглой физиономией, только гораздо меньше его размером.

– Спасибо! – Антон схватил с пола свою сумку и медленно двинулся внутрь вагона.

Мужики проводили его тупыми бессмысленными взглядами, такими, как, наверняка, провожали до этого тысячи точно таких же странных типов, которых встречали они на своем трудовом, насчитывавшем уже много десятков лет пути от работы к дому.

– Вишь ты, – сказал через минуту один из них другому, смотря на кроссовки удалявшегося парня, – обувь-то у него какая. Как думаешь, доедет он в такой обуви до Москвы-то?

– Доедет! – отвечал другой.

– А до Киева, думаю, не доедет.

– А до Киева не доедет, – ответил другой. На этом разговор и закончился, и оба снова погрузились в то задумчивое полусонное состояние посасывания Беломора, которое сопровождало их поездку от работы до дома четыре последних десятилетия .

Антон быстро прошелся по вагонам в начало поезда и остановился во втором по ходу движения. Народа там было не много. Почти никто не обращал на него внимания, но в каждом взгляде, пойманном на себе, он видел что-то подозрительное. Этот же вагон он выбрал не потому, что здесь было теплее или удобнее (после такой нервной и физической нагрузки тело его буквально пылало изнутри), а потому что все те пассажиры, которые были в вагоне (а их было человек пять – семь) не обратили на вошедшего в вагон странного пассажира никакого внимания. Они спали, укутавшись в курки, читали или отгадывали кроссворды. Одна баба, полная и румяная, копалась в сумке, как понял он уже потом по запаху, пустившему у него слюну, в поисках жареной курицы.

Он опустился на крайнее сиденье и протянул вперед ноги. Белые и распухшие от сырости пальцы неприлично торчали из кроссовок в разные стороны. То, что нога Витьки была меньше его на несколько размеров, он осознал только сейчас. Удивительно, как он вообще умудрился засунуть свои ноги в такие кроссовки, но он вспомнил свое состояние в ту минуту, когда он поспешно натягивал их на ноги и этот вопрос отпал сам собой. Развязав измазанные грязью шнурки, Антон осторожно скинул кроссовки с ног и поставил их на печку под сиденьем. Скоро воздух вокруг наполнился таким невозможным ароматом, что баба с курицей, которая сидела через несколько сидений от него, повела своими ноздрями, потом бросила на него недовольный взгляд, что-то пробубнила себе под нос и отсела на несколько сидений дальше. Но эстетические вопросы в этот момент Антона не интересовали. Он так же скинул с себя промокшую насквозь куртку и положил ее на печь под сиденьем, только в этот раз под своим. Оставались только джинсы, но они уже почти высохли, поэтому делать что-то с ними уже не было никакого смысла. Да и что он мог сделать, не будет же он, в конце концов, сидеть в электричке без портков?!

Дальше он поставил на сиденье напротив сумку и открыл ее. Пара носков. Он снял с себя старые носки и сбросил их на пол. Но от этого запах стал еще резче. Тогда он взял их, приоткрыл форточку и выкинул их куда-то на улицу. Вскоре на ногах оказались новые носки. Футболка. Он снял с себя промокшую рубашку и повесил ее на спинку сиденья рядом. Поверх, на тело, он надел футболку чистую. Пакет, который дал ему Хачик Лёня. Наконец он добрался и до него. Он приоткрыл его и осторожно посмотрел внутрь, в нем лежал еще какой-то пакет. Не доставая его из первого, он засунул туда руку и развернул его. «Вот бли-и-ин!», – вырвалось невольно вслух, вырвалось так громко, что женщина с курицей опять косо на него посмотрела. Он как-то глупо улыбнулся ей, совершенно непроизвольная реакция с его стороны, потом засунул пакет обратно в сумку и прикрыл его чистыми трусами.

Теперь надо было понять, что делать дальше. Вот он выйдет на вокзале в Малой Вишере. Это четверть пути в Москву. Дальше что? Да и Москва. Почему именно туда? Потому что большой город, потому что там он мог слиться и стать незаметным. Вскоре ноги его начали подсыхать. Чистая сухая футболка приятно касалась тела. Нервы стали потихоньку приходить в порядок, а с ними пришли и первые позывы ко сну. Глаза начали медленно закрываться. Несколько раз он ловил себя на мысли о том, что кто-то стоит рядом с ним, может сзади, может метит уже ему прямо в лицо из пистолета. Каждый раз он вздрагивал и оглядывался. Баба уже перестала обращать на него внимание и тоже дремала. Видимо в своем сознании она вынесла его в категорию деревенского идиота, бесполезного и совершенно безобидного. За окном была уже полная темень. Редкими вспышками фонарей проплывали за окном редко попадавшиеся села и станции, в столь поздний час на этом направлении по вагонам не ходили уже ни торговцы, ни контролеры. Лишь голос уставшего машиниста, того, кто в самом начале пути кричал мужикам «не держим двери» лениво повторял названия незнакомых Антону станций. Вскоре сон окончательно им овладел, голова опустилась на сумку, тело вытянулось вдоль сиденья и он, скрутившись калачиком, крепко заснул.

В Малую Вишеру он прибыл уже поздней ночью. Задержалась ли электричка или нет, но когда он вышел на перрон этой последней остановки, вокзальные часы показывали уже половину первого ночи.

– Извините, – спросил он у какой-то бабки, которая вышла из соседнего вагона и медленно поволокла свою скрипевшую телегу прочь. – На Москву электричка когда?

– Нету туто токой! – бабка остановилась и потерла свое морщинистое лицо краем ладони, – тутово только до Ленинграда и до Окуловки ходят электрички. А до Москвы токой туто нету.

– До Окуловки тебе надо, оттуда до Бологово, потом до Твери, – проговорил ему мимоходом какой-то парень, лет двадцати с чем-то, который услышал обрывок разговора.

– Спасибо, а где электричка останавливается?

– Здесь, – не останавливаясь парень повернулся и показал пальцем вниз, – только завтра это уже будет, утром, часов в восемь. Зайди на вокзал, спроси!

Антон кивнул парню головой и как-то машинально продолжил движение за всеми остальными. Пальцы ног снова неприятно касались мокрого асфальта. Но дойдя до ступеней на большой пешеходный мост, он остановился. Это был путь в город, а там ему делать было нечего. Да и не безопасно это было. Документов у него не было, вид у него был такой, как будто он только что вылез из какой-то помойки. Все это не сулило ничего хорошего в случае встречи с сотрудниками правоохранительных органов. Постояв в нерешимости несколько минут на перроне, он, наконец, развернулся и медленно пошел в сторону вокзала. В конце концов, где еще можно было переночевать в тепле, не привлекая к себе особого внимания?

Старая дверь вокзала слабо скрипнула и он оказался внутри. В лицо ударил слабый запах еды какой-то провинциальной столовой и от этого запаха у него неприятно заскребло в животе. Он вспомнил, что не ел ничего с десяти часов утра этого дня, вернее, он посмотрел на вокзальные часы, которые показывали без двадцати час, уже дня прошлого. Он прошел чуть дальше, сидеть перед самым входом ему не хотелось. Во-первых, дуло, во-вторых, он был на виду у всех, кто будет входить. Он почему-то был уверен, что в здании вокзала в столь поздний час он будет один. Где еще можно найти второго такого придурка, который приедет вечером из Питера и всю ночь будет ждать утренней электрички до Окуловки? Но лишь только он вошел, чья-то голова приподнялась из-за спинки сиденья, окинула его испуганным взглядом, и тут же опустилась обратно.

Антон прошел мимо одного ряда сидений и дошел до того, которое было в углу. Напротив, в нескольких метрах от него, лежал на боку с рюкзаком под головой какой-то парень. Он посмотрел на него прежним испуганным взглядом, потом снова поднял голову и посмотрел на входную дверь.

– Нет их там? – спросил он тихим голосом.

– Кого?

– Ментов.

– Я не видел. Должны быть?

Парень как-то неопределенно пожал плечами и сел на скамейку. Он был примерно одного возраста с Антоном и одного телосложения. Его волосы были точно такого же цвета, только чуть длиннее. Спутавшаяся чёлка падала на лоб почти до самых глаз. Вид его был уставший и испуганный. Он как-то пристально посмотрел на Антона, будто пытаясь понять, откуда он тут взялся и чего хотел. Потом, видимо смекнув по виду того, что и его жизнь не слабо потрепала, честно ему признался:

– Они меня ищут, – и тут же добавил, только уже тише, – так что если не нужны тебе лишние проблемы, лучше иду куда-нибудь подальше.

С минуту Антон молчал. Затем он встал, парень думал, что он хочет уйти, но Антон, наоборот, подошел к нему и сел напротив.

– А что ты натворил?

– Ничего я не натворил.

– Так чего ты тогда их боишься?

– В армию не хочу, вот чего. Несколько дней назад меня прямо из дома забрали в военкомат, много нас таких позабирали. В итоге всех отправили в учебку, а я убежал. Они в милицию мое дело отправили и вот теперь меня ищут менты по всему городу.

– Откуда знаешь, что ищут?

– Видел сегодня соседа. С мамкой моей общался. Она говорит, что по несколько раз в день домой теперь приходят. Бумагами какими-то трясут, говорят помогай или не помогай, а все равно поймаем. Зря он, говорят, сделал это, мать. Раньше бы отправили его в стройбат, дороги делать. А сейчас, говорят, в Чечню ему только дорога. Мне мамка через соседа передела, чтобы я домой не приходил, а то сразу поймают.

– И долго ты тут сидеть собираешься?

Парень снова неопределенно пожал плечами.

– Этого не знаю. Как получится. Пару дней еще может побегаю, а там… там меня уж точно поймают. Злые они теперь совсем на меня в военкомате-то! – парень всхлипнул. – Не хочу я в Чечню. Вообще никуда не хочу. Не мое это! Не военный я!

– А чего ты хочешь?

– Врачом я хочу стать. Хирургом. Я людей спасать хочу, а не убивать. Пытался я им это в военкомате объяснить, а они – нет, ни в какую. Типа восемнадцать исполнилось, иди, говорят, долг свой перед родиной исполняй.

– Так в институт тебе надо было поступать, тогда бы не забрали.

– Я и хотел, да не получилось. Завалил экзамен! Биологию на пятерку сдал, а вот с математикой у меня полная беда. Хотел я ей заняться нормально, работал весь год по вечерам на лесопилке, денег накопил даже каких-то, репетитора думал взять, а батька нашел все мои деньги и пробухал. И вот… вот теперь я здесь, на вокзале.

– Как тебя зовут? – спросил его Антон. Он облокотился на спинку и положил ноги на соседнюю скамейку напротив.

– Андрюха, Дрон, – проговорил парень и тут же протянул ему руку.

– Антоха! – он пожал своей рукой небольшую теплую ручку парня. – Слушай, Дрон, есть у тебя что-нибудь пожевать? Не ел ничего с утра!

– Ничего не осталось почти, – Дрон открыл свой рюкзак и достал оттуда скомканный пакет, в котором лежало несколько кусочков хлеба. Потом так же достал оттуда пластмассовую бутылку, с остатками какого-то темного напитка на самом дне. «Вода с вареньем», – пояснил он, протягивая всё это своему новому знакомому.

– Спасибо! – Антон принял из его рук пакет с хлебом и жадно, почти не прожёвывая, затолкал оба куска хлеба в рот. Дрон с какой-то жалостью посмотрел на него и тихо проговорил. – Утром можем в магазин еще сходить, у меня тут осталось немного деньжат, на хлеб хватит.

Антон дожевал хлеб, проглотил его и запил остатками напитка. Он нагнулся к нему ближе, видимо желая что-то рассказать, но в этот самый момент дверь в зал ожидания вокзала резко открылась и в помещение быстро вошел какой-то немолодой полный мужик в форме охранника.

– Андрюха! Приехали!

– Кто… приехал?! – не сразу понял Андрюха.

– Кто, кто! Менты! Сейчас у переезда, сюда идут! Через пару минут здесь уже будут! Выходи через заднюю дверь! Слышь, а?! – скороговоркой проговорил с порога мужик и, не дождавшись ответа, вмиг исчез за дверью.

– Слышу! – надорвано проговорил, почти пропищал, Андрюха. Он нервно вскочил со скамейки, схватил свой рюкзак и начал застегивать его, но руки его дрожали уже так сильно, что у него ничего не получилось и он оставил это занятие. – Ладно, давай! – бросил он Антону и хотел бежать с незастегнутым рюкзаком прочь через второй выход из зала ожидания, но в этом момент Антон схватил его за край куртки. – Ты чего?!! – вскрикнул он и тут-то его осенило, что парень этот оказался здесь неспроста, что именно они, менты или люди с военкомата отправили его сюда для того, чтобы он заговорил ему зубы и может даже помог бы им его задержать. – Отпусти меня, пожалуйста, – через мгновение на глаза его навернулись крупные слезы. Он попытался вырваться, но Антон оказался сильнее.

– Снимай куртку! – прошипел он ему и голос его прозвучал так грозно, что Андрей затрясся от страха. Без всяких возражений, он взялся за молнию куртки, но пальцы его сильно дрожали и он не смог ее расстегнуть, хоть и честно старался. – Быстрее! – Антон с силой ударил его в плечо, но поняв по состоянию того, что он всё равно не сможет ничего сделать, сам взялся за молнию и резким движением стянул ее вниз. Парень дрожал от страха и обиды. Он не двигался, он ничего не говорил. Как обреченное на смерть животное, покорно смотрел он куда-то перед собой и лишь слезы его, крупные и прозрачные, падали на грязный пол зала ожидания.

Антон бросил его курку на сиденье рядом. Затем он стал снимать свою. В этот момент Андрей рванулся и попытался убежать прочь, уже без куртки и даже без рюкзака, но Антон поймал его за шиворот рубашки и когда тот развернулся, кулаком, с силой и не по-детски, ударил его в лицо. Парень вскрикнул и повалился на пол, в самую грязь. Антон опустился на него, придавил его коленом к полу, своей рукой он схватил Андрея за волосы и ткнул его головой в лужу грязи на полу. Окончательно поверженный, потекшей из носа кровью, Андрей вдруг замолк и перестал биться. Через мгновение он почувствовал, как опустилось к нему лицо Антона, вдруг он услышал шепот, и слова эти, сказанные ему незнакомцем той ночью на грязном полу вокзала в Малой Вишере, он запомнил тогда на всю свою жизнь.

Охранник не соврал. Через несколько минут дверь в зал ожидания резко растворилась и на пороге показалось двое людей в милицейской форме или, по крайней мере, частично в милицейской форме, ибо один из них, тот, который был пониже, был одет в милицейскую куртку, но почему-то в обычные шаровары, а второй, хоть и был облачен в милицейские брюки с красной полоской и куртку с погонами, имел на поясе какую-то самодельную дубинку из дерева и грязные резиновые калоши на ногах. Они быстро прошли через весь небольшой зал вокзала и встали напротив дравшихся на полу парней.

– Эй! Придурки! – окрикнул парней один из милиционеров, тот, у которого были сержантские погоны и который был в калошах. Его голос вмиг заставил обоих остановиться и быстро приподняться с пола. – Какого хера вы тут делаете?

– Да мы так, товарищ милиционер, тут не поделили, дэшку! – произнес после долгой паузы один из парней, тот, который был одет поприличнее.

– Кузьмин Андрей кто из вас?

– Я, – ответил он ему сразу.

– Ну чё, Андрюха, погулял и хватит. Пойдем. Заждалась тебя уже давно!

– Кто?

– Доку Умаров, мать его, с Асланом Масхадовым! – ответил ему милиционер и тут же разразился громким «гхэ-хэ-хэ!» Его собственная шутка показалась ему очень смешной.

– А ты кто? – обратился тем временем второй из милиционеров, судя по погонам младший сержант, к стоявшему рядом парню в порванной, замазанной грязью куртке. Во рту его была зажжённая сигарета, которую он, причмокивая, перекидывал с особой сноровкой из одного края рта в другой, руки же его всё время были в карманах шаровар и слегка оттягивали их, оголяя часть зада и желтоватого цвета белые трусы. Все это создавало в нем облик какой-то невероятной четкости, который мог бы позавидовать даже сам лейтенант Коломбо. Казалось взгляд его, смотрящий проникновенно на любого потенциального нарушителя, спрашивал – «документы есть?» и на его ответ «нет», тут же добавлял – «а если найду?»

Парень, к которому он обратился, как-то неумело перемялся с ноги на ногу. Грязные пальцы вылезали из кроссовок и касались давно немытого пола. Его волосы были грязными и всклокоченными, из разбитого носа текла на грудь и на пол кровь. Младший сержант смотрел на него с чувством какого-то нескрываемого отвращения.

– Я так… тут просто… ухожу уже… – как-то неуверенно ответил он ему, схватил грязный рюкзак и медленно двинулся к выходу, но сержант сделал шаг влево и преградил ему путь.

– Стой, блин. Документы у тебя есть?

– Н-нет.

– А если найду?

– Н-нет.

– Чё нет?

– Н-не найдете.

– Почему?

– Потому, что… нет…

– Чего?

– Д-д-д-окументов.

– А-а. Ну тогда это, чё, пойдешь с нами. Будем тебя там это… идентифицировать.

– Можно я не поеду? – с какой-то жалостью в голосе спросил он. Младшего сержанта такой ответ, естественно, удовлетворить не мог. Он снял с пояса дубинку, подтянул для солидности шаровары на вылезавший уже совершенно неприлично зад, и сделал шаг к парню. В его освещенных тусклым светом лампы глазах отражалась злоба.

– А можно я тебя по роже сейчас дубьем съезжу, пару разов, а? – здесь он схватил парня за куртку на груди (то единственное место, где куртка не имела явно выраженных следов грязи) и с силой тряхнул. Возможно он думал, что парень после такого сразу согласиться с любым его предложением, но реакция его оказалась не совсем той, на которую он рассчитывал. Под ногами его послышалось тихое журчание. Младший сержант опустил глаза вниз – из штанины парня на пол потекла тонкая струя желтой жидкости.

– Э-э-э! Ты чего творишь,мудень…

– Не, Вась, с нами он сегодня точно не поедет, – резюмировал всю эту нелепую сцену сержант и снова громко засмеялся. Он был из смешливых. Вася же, уже и сам понимая, что сажать такого фрукта к себе в машину было бы делом неприятным ни для него самого, ни для машины, чтобы сохранить свое лицо, шлепнул его на прощание по спине дубинкой и громким, слегка хриповатым голосом, отпустил его с благословением ко всем половым чертям. – Ну а ты чего пялишься, а? Ты типа перец такой, да? – набросился он почти сразу на другого парня, который всё это время стоял неподвижно и ничего не говорил. Младшему сержанту нравилось когда его боялись, это повышало его самооценку до небывалых высот, но во взгляде этого второго парня страха в этот момент он почему-то не увидел, что слегка его расстроило, так как в его представление это означало одно – «не уважает, сука». – Или чё, тоже дубья хочешь попробовать, а? – сигарета переползла из правой части в левую и из ноздрей пошел наружу дым от «Примы». Он шагнул в его сторону и ткнул его дубинкой в грудь. – А? – Его маленькие глазки прищурились, его левая рука давила в карман уже так сильно, что вниз поползли уже не только шаровары, но и трусы. Парень не ответил ему на его вопрос. – Не понимаешь, что я тебе говорю, а? – в этот раз он сильнее ткнул парня дубинкой в грудь. – Чурбан, что ли?

– Понимаю, – наконец ответил он тихо и спокойно, и в этот момент обоим милиционерам показалось, что они увидели слабую улыбку у него на лице.

– А чё ты лыбишься-то, а? – младший сержант приблизился к парню так близко, что тот чувствовал жар от сигареты на своем подбородке.

– А потому что ты… – замолчал он на несколько секунд, замолчал лишь для того, чтобы дать второму парню время окончательно выйти за дверь.

– Потому что я что?… – прошипел ему младший сержант, в предчувствии чего-то в этот раз интересного и тут он действительно не ошибся.

– Потому что ты пидор, – наконец, резюмировал тот и тут же, видимо для окончательной убедительности своего аргумента, отвесил ему всей своей не по-детски увесистой пятерней по физиономии такой шлепок, что сигарета вылетела у него изо рта как трассирующая пуля и угодила прямо в открывшийся в этот момент рот стоявшего в нескольких метрах от них сержанта.

– Да, Андрюша, да, друг мой любезный… – подполковник, невысокий полный мужчина лет пятидесяти с добрым красным лицом, долго и упорно рассматривал фотографию в паспорте и лицо стоявшего перед ним парня. Он кряхтел, он чесал голову, он одевал и снимал очки, но так и не мог поверить, что лицо того, кто смотрел на него с документа и «это» лицо принадлежало одному и тому же человеку. – Как же тебя так угораздило-то? Ведь по-хорошему тебя просили – приди. Ведь вот послушался бы сразу, так ведь глядишь и… и… выглядел бы огурчиком… Так ты ведь нет, не послушал. Так ты, ведь, вместо того, чтобы прийти еще и с милицией начал драться! Да, Андрюша, да, друг мой любезный… А эти-то тоже ведь звери, ведь видят парень молодой, ведь понятно, что испугался, сдурнул, ан нет. Ах, какие звери! Ах, пожаловаться бы на них! Ведь это же никуда не годится. Они тебя там что, по лицу ногами били что ли?

– Пол скользкий, товарищ подполковник, сам поскользнулся и упал, – с улыбкой на опухших губах, прищуривая единственный, не заплывавший полностью глаз, спокойно отвечал ему Антон.

Подполковник вздохнул и покачал головой.

– И много раз ты так падал, друг ты мой любезный?

– Говорят много!

– Ай сволочи, ай звери! Ну ничего, брат, ничего! Ты их тоже там неплохо отмутузил. Младшому, говорят, челюсть выбил, да портки порвал. А у второго ожег горла. Сигарету с испуга сожрал свою, говорят! Да, друг, да… – несколько секунд подполковник помолчал с миной на лице, потом не спеша взял печать, дыхнул на нее пару раз и сильным шлепком поставил штамп в деле, которое лежало у него на столе. – Ну ничего. Слабых армия калечит, а сильных лишь сильнее делает.

Вечером следующего дня на перроне вокзала города Малая Вишера, закутавшись в большую не по размеру куртку, стоял молодой парень. В ожидании последней электрички на Петербург он переминался с ноги на ногу, дышал на замёрзшие пальцы рук и часто оглядывался, будто опасался того, что рядом вдруг может появиться кто-то, кто может вмиг разбить его только что начавшую воплощаться в жизнь мечту. Мысли кружились в его голове быстрым водоворотом. Прошли уж почти сутки, а он так и не мог прийти в себя от событий той ночи и продолжал пребывать в каком-то странном состоянии подвешенной реальности. Временами ему казалось, что за ним следят, казалось, что кто-то устроил с ним какую-то странную игру, которую вот-вот, в любой момент, может быстро закончить. Наконец, ему казалось, что это всё иллюзия, что не было ни вокзала, ни ментов, не было его разбитого носа, этих денег и слов Тохи, сказанных ему в самое ухо там, на грязном полу в зале ожидания. В такие мгновения он крепче сжимал замерзшими пальцами поношенный рюкзак в руке и чувство плотных пачек бумажек с лицами американских президентов внутри снова возвращало его в свой прежний мир.

Что стало с этим парнем после того, как он ушел? Этот вопрос он задавал себе потом всю оставшуюся жизнь. Зачем он сделал то, что сделал, зачем отдал ему свои деньги, зачем забрал куртку и паспорт, зачем назвался его именем? Он не мог забыть его шепот в свое ухо, ясный и четкий, шепот, воспоминание о котором, даже спустя много лет, заставляло всё его тело трепетать. «Слушай меня сюда и слушай внимательно! – его лицо было так близко, что нос его касался его волос, одной рукой он с силой держал его за ворот, прижимая голову к грязному полу. Сквозь неплотно прикрытую дверь были слышны приближавшиеся шаги по асфальту и в тот момент он хотел больше всего, чтобы это были те самые менты, которые шли за ним. В тот момент он боялся этого парня больше, чем их. – Здесь деньги, их много, – свободной рукой он сунул какой-то пакет в его рюкзак и подвинул его по полу ему прямо к лицу.

– С-с-с-пасибо.

– Твое спасибо мне не нужно. Ты возьмешь их и ты свалишь отсюда в город. Там ты пойдешь учиться на хирурга и ты станешь хорошим хирургом! Ты будешь делать как хотел – спасать людей, а не их убивать. И однажды, когда-нибудь потом, может через много лет, ты увидишь кого-то, кому очень нужна будет твоя помощь. И ты поможешь ему несмотря ни на что. Не из-за денег поможешь, не из-за славы, не из-за того, чтобы выслужиться перед кем-то, а так, потому что ты можешь, а ему очень надо. И вот это будет твоей благодарностью. Ведь, послушай меня сюда, Андрюха, – в этот момент дверь со скрипом отворилась и в помещение быстро вошли два человека в форме, но Антон не отвлекся, он продолжал держать его и шипеть ему прямо в ухо, – …всё добро и всё зло, которое мы делаем в этой жизни, к нам самим же и возвращается».

И хорошим хирургом он стал. Спустя много лет, когда он, после очередной операции, которая длилась без остановки восемнадцать часов, на протяжении которых он, фрагмент за фрагментом вырезал куски стекла и искореженного металла из живой человеческой плоти, вышел из операционной комнаты и качавшейся от усталости походкой пошел в гардеробную, к нему подошел главврач и тихим голосом, отведя немного в сторону, сказал: «только что привезли одного деда, Андрюша, но он не жилец, проникающее пулевое в сердце, так что смотри сам», он, не задумываясь ни на секунду, бросил курку и ключи от машины на стол и повернувшись к врачу сказал: «анестезиолог, две чашки крепкого кофе и сестры, которые еще могут стоять на ногах». И это было не напрасно. Надежда тогда все-таки была, и через несколько дней, уже выспавшийся и бодрый, он вошел к этому деду в палату и увидел его бледное, но живое лицо. Дед посмотрел на него долгим непонимающим взглядом. Тогда Андрей подошел к нему вплотную и протянул ему руку. «Я умер?» – услышал он его тихий голос и Андрей почувствовал, как горячие пальцы старика слабо сжали его ладонь. Тогда он нагнулся над ним так же близко, как нагнулся над ним тогда Антон, и тихо ответил: «Нет! Добро пожаловать в жизнь!»

Спустя много лет он вернулся в родной городок и попытался найти хоть какие-то следы парня, встреча с которым в далеком девяносто седьмом так сильно изменила его жизнь. Подполковник Лукин, уже старик на пенсии, единственный след тех событий который он смог отыскать, рассказал ему за банкой пива в беседке у собственного дома, что он действительно помнил избитого парня, которого привезли ему в военкомат менты под утро тогда, в ноябре девяносто седьмого. «Лицо его было похоже на яблоко, которое месяц провалялось на земле и половина которого была черная и сгнившая, а вторая еще более менее держалась». Насколько он помнил, после нескольких дней в госпитале его отправили куда-то в учебку под Каменку или под Псков, а оттуда вроде как прямиком на Северный Кавказ. Тогда там еще было затишье, хотя все знали, что это ненадолго. В итоге так и получилось, и вскоре снова разразилась война. Рассказал ему старик и про то, что уже потом, почти десять лет спустя, когда война закончилась и он дорабатывал свой последний перед пенсией год, к нему пришел какой-то лейтёха. Тогда этот лейтёха точно так же хотел найти похожего парня, так как он спас ему жизнь где-то под Шатоем, когда боевики взяли его в окружение. Лейтёха рассказал ему, что искал этого парня везде, но все те, кого он спрашивал о нем, лишь пожимали плечами и говорили, что действительно вроде был такой, но что уже под самый конец войны он вдруг исчез, оставив оружие и награды и что больше никто и никогда его не видел.

– А вы что сами думаете, где он теперь? – спросил тогда Андрей у хозяина. Несмотря на несколько банок выпитого пива, его руки после откровений старика заметно дрожали.

– Известно где, друг ты мой любезный, – задумчиво, после долгой паузы, проговорил старый подполковник, – либо здесь, – он неопределенно развел руками вокруг себя, – либо уже там, – показал он костлявым пальцем в безоблачное летнее небо. – Если здесь и увидишь его, отправь его ко мне, ведь и я с ним давно хочу пообщаться. Ну а если там… то там я и сам его скоро увижу.

Андрей кивнул головой и приподнялся из-за стола. Подполковник проводил его до улицы.

– Иди с богом! – пожал он своей большой костлявой рукой нежную руку хирурга и хлопнул его на прощание ладонью по спине. Он долго смотрел вслед уходящего человека и когда тот исчез за поворотом, старик улыбнулся, потер свои затекшие руки и медленно вернулся к беседке. Громко щебетали в кустах акации лесные птицы, повылезали после знойного дня из тени комары, они навострили свои тонкие острые носы и начали ползал по лицу и одежде в поисках места помягче и повкуснее. Солнце медленно катилось к горизонту, и длинная тень от липы протянулась уже через весь участок до самой бани. Вскоре со стороны вокзала услышал он тихий гудок поезда. Точно так же, как и тогда, как двадцать с лишним лет назад, последняя в этот день электричка отползала от перрона в сторону Петербурга. Он слушал как стучали, разгоняясь по рельсам, большие чугунные колеса, как гудел, набирая обороты, мощный электрический двигатель. Когда же звук электрички затих и на смену ему снова пришло пение соловья, старик приподнялся и медленно двинулся к дому.

В ту ночь, засыпая уже второй год один в своем доме, он вдруг снова почувствовал себя счастливым. Приятное чувство того, что он сделал в своей жизни что-то большое и хорошее, подогревало его душу изнутри. Он вспоминал то серое ноябрьское утро. Как приволокли они ему тогда в кабинет избитого парня в наручниках. Как спросили они его «ваш?» и он ответил им «да». Он помнил его лицо даже сейчас. Ведь каким бы разбитым оно не было, он не мог спутать его тогда с лицом того, чья фотография была в деле. Тогда он не понимал мотива, который заставил бы молодого парня отправиться в горячую точку за кого-то другого, да и сейчас, признаться, он его так же не понимал, но тогда он понял одно и понял правильно – в тот день обоим этим парням была очень нужна его помощь, и вот теперь, спустя все эти годы, он знал уже наверняка – помощь его не оказалась тогда напрасной.

16.

– К-кто ты? – Петро звучно проглотил слюну. Его губы тряслись, его широко раскрытые газа бегали по комнате в попытке найти хоть что-то, что могло бы ему помочь. Он уже понимал, что попал в какое-то дерьмо и усиленно искал способы вылезти из него, но напряженная мыслительная деятельность его была бесплодна. Андрей не ответил на его вопрос. Вместо этого он полез во внутренний карман своей клетчатой куртки и что-то оттуда достал. Какая-то картинка, какая-то фотография. Он бросил ее на стол перед Петро и тот быстро схватил ее своими дрожащими пальцами. Да, это была она, он понял это сразу, та фотография, которая отсутствовала в альбоме уже покойного старика. Он жадно вцепился в нее глазами. На ней было два человека. На заднем плане камни и залив. Именно этой фотографии не хватало в альбоме, который отдал он ему тогда, именно ее искал он всё это время и вот, наконец-то, нашел. Но зачем он ему отдал ее сейчас?!..

– Зачем? – спросил он, продолжая вслух свои мысли.

– Ты же хотел знать ответ.

– Хотел… – и Петро снова уткнулся глазами в фотографию. Два человека. Два молодых парня на фоне заката и воды. Одного из них он сразу узнал, это был Андрей, на нем было толстовка New York Rangers и он смотрел с фотографии с какой-то наивной детской улыбкой. Он узнал и второго, это был Витя, он так же улыбался. Тот же день, то же место, что и другая фотография из альбома, который лежал у него теперь в столе. Андрей! Вот и ответ на его вопрос – он и был третьим парнем, который был тогда с ними. Они с Витей знали друг друга, они были друзьями, а значит… значит… Вдруг он понял что-то, сердце его на мгновение остановилось, а потом с двойной силой забарабанило в груди. Какие-то старые воспоминания, что-то, что давно он забыл, но сейчас всплыло в его памяти с точностью фотоснимка. Черная толстовка New York Rangers, в которую был одет Андрей на фотографии. Он вспомнил ее, вспомнил окровавленное тело парня на полу, одетого в нее. Тело… сына Ромы?!

–Ты… ты сын Ромы?.. Антон?.. Но нет, нет, подожди! Этого не может быть! – проговорил он и, пытаясь понять больше, перевернул фотографию обратной стороной. Но других подсказок там уже не было, там, на посеревшей от времени стороне, увидел он лишь следы чьих-то кровавых пальцев. Кровь была высохшая, но еще свежая и не потемневшая. Петро вздрогнул от этой находки и поспешно перевернул фотографию обратно, снова всматриваясь в лица запечатленных на ней людей. Тот же человек с фотографии, только повзрослевший и возмужавший, стоял теперь перед ним и смотрел на него с улыбкой, но двадцать прошедших лет изменили эту улыбку на что-то другое, что-то злое, даже жестокое. – Это был ты?.. Но… но… подожди! – одна мысль проталкивала другую и ни одна из них не могла долго задержаться в голове. – Ведь этого не может быть, ведь… ведь я выстрелил в голову, ведь я убил тебя… я помню тело… помню кровь, это… лицо… это… – но что-то новое промелькнуло в голове и он снова впился в фотографию своими подслеповатыми глазами, – если ты жив… если ты жив… если жив… – повторил он несколько раз, путаясь и сбиваясь, – то… кто тогда мертв?!

– Ты знаешь это и сам.

Но Петро не знал. Вернее, только сейчас у него стали появляться первые слабые догадки.

– Ты… Витя? Хотя нет, подожди… подожди! Ты! – он снова уткнулся в фотографию. – Ты… Антон, сын Ромы?

Андрей нагнулся над столом так близко, что Петро мог чувствовать его дыхание своим вспотевшим лбом.

– Нет больше Антона, мой друг, и Вити тоже нет. В тот день, в том доме, благодаря тебе их не стало обоих!

Среди всего того хаоса, который творился у него в голове, одна вещь казалась ему совершенно неоспоримой. Всё это, всё то, что происходило с ним, с Александром, с его семьей, с Рафой, всё это было связано или, по крайней мере, имело какое-то отношение к событиям того далекого ноябрьского дня. И эти события двадцатилетней давности снова вихрем закрутились у него перед глазами.

«Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя убивать!» Услышал он слова, сказанные Александром, услышал ясно и четко, как будто в этой комнате сейчас были не только они вдвоем с Андреем, но и Александр, еще такой молодой, ещё… живой. Он помнил его кошачью походку, пистолет, направленный в сторону кровати, под которой что-то, как показалось ему тогда, зашевелилось. Он хотел нагнуться и посмотреть что там было, но вдруг услышал плач где-то рядом. Он был хорошо слышен в полной тишине, которую нарушал своим ритмом лишь маятник старых часов. Он донесся из шкафа. «Саш!» – окрикнул его тогда Петро и Александр резко повернулся к нему. Петро кивнул ему на шкаф и тот направил пистолет в щель между дверей. «Ау! Кто не спрятался, я не виноват!.. Тут, тук! Откройте!» – раздался в тишине его голос и голос этот спровоцировал новый приток плача. В шкафу кто-то был, кто-то, кто прятался там от них. «Не двигайся, чтобы ни случилось» и потом его «никому не верь, ничего не бойся и ни на кого не надейся», – хрип Ромы за спиной, его последнее кому-то послание… но кому? Тому, кто плакал, кто трясся там, в шкафу? Он запомнил тогда эти слова, запомнил очень хорошо именно потому, что не понял зачем Рома сказал это. Ведь тогда это уже не имело никакого смысла. И вдруг… удар, крик, грохот, дверцы шкафа резко растворились, что-то выскочило оттуда и палец Петро, лежавший в напряжении на спусковом крючке, непроизвольно надавил на него. А потом… потом всё было как в тумане, он видел, как рухнуло на пол окровавленное, почти обезглавленное тело, помнил забрызганную кровью и тем, что Шабаев потом назвал в рапорте «остатками биологического материала» стену напротив. Потом он видел Александра, вернее, он видел всё, но сознание его фиксировало лишь малое. Как затряс Александр рукой, как потянулся за упавшим на пол пистолетом. И потом обрез, который мгновение назад держал он в руках, но который теперь валялся на полу и из дула которого тянулась вверх тонкая струйка дыма. И вдруг… тишина! Глухая, долгая, как показалось ему тогда – вечная. Ему казалось, что он стоял там несколько часов, что день сменился ночью, а ночь снова днем, но секундная стрелка на его часах, когда он снова на них посмотрел, сделала лишь несколько оборотов. И вдруг этот голос, хриплый, слабый, но совершенно спокойный. Голос, который слышал он в голове своей потом всю жизнь. Он должен был говорить по-другому. Он должен был орать, должен был плакать, должен был биться в истерике, ведь это окровавленное месиво на полу еще совсем недавно было его сыном! Он очень любил его и Петро знал это. Знал от так же и то, что он хотел сделать его кем-то другим в этой жизни: юристом, менеджером, экономистом, в конце концом даже инженером, он не хотел, чтобы он пошел по его стопам, «это грязный мир», говорил он им, когда они спрашивали, почему он не хотел брать Антона с собой, и именно от этого мира и от всех этих людей он пытался его отгородить. Но в лице его Петро видел лишь прежнее спокойствие. И потом эта легкая улыбка на его губах! Будто не было окровавленного трупа перед ним на полу, будто стена напротив не была забрызгана кровью и «биологическим материалом». Будто всё было как прежде, как еще несколько часов назад. Его взгляд затухал с каждой проходящей секундой, но улыбка его продолжала светиться, как будто он один из них троих, вернее почти уже двоих, знал что-то, что давало ему силы держаться. «Одну ошибку ты всё-такие сделал, Саня, и она убьет тебя!» Слова его, сказанные тихо, но четко, сказанные сквозь хрип, сквозь свист воздуха, вылетавшего из пробитого легкого. Слова его сказанные ему, Александру или тому, кто лежал на полу с разорванной головой в толстовке New York Rangers или… кому-то другому? А может тому, кто смотрел на него с фотографии с еще наивной детской улыбкой, тому, кто теперь стоял спустя все эти годы в той же самой комнате и так же смотрел на него с улыбкой, в которой уже не было ничего детского и наивного?!

– Этот парень, которого я убил, – голос Петро поднялся на несколько октав вверх и зазвенел как натянутая струна. – Ведь это был Антон, – произнес он не то утвердительно, не то вопросительно. Андрей снова не ответил ему ничего, Андрей продолжал смотреть на него, будто получая особое удовольствие от его страха и напряжения. – Ведь… ведь его опознали после, – продолжал он, – Рому… и сына его…

– Кто?

– Нюра, соседка… справа. Следователь пригласил ее в тот же день на опознание и она подтвердила, что убитыми были Роман Евстигнеев и Антон, сын…

– Но у Антона не было головы, Петя! Как могла она его опознать?!

– По его куртке…

– Этой? – Андрей двинул к нему ближе по столу фотографию, и Петро снова увидел Андрея, с улыбкой смотревшего на него с фотографии двадцатилетней давности, одетого в точно такую же толстовку New York Rangers… Вдруг он вспомнил старика, отца этого Вити, его слова про то, что кто-то подсел к нему тогда на скамейке и рассказал про то, что Вити его нет и что тело его находится в могиле Евстигнеевых. Он вздрогнул, будто острая игла впилась ему в какой-то крайне чувствительный участок кожи и медленно поползла куда-то вглубь. Череда не связанных с друг другом событий разных лет в первый раз выстроилась перед ним во что-то единое и последовательное.

– Это был Витя… Он был в твоей… твоей куртке?!

– Браво! – Андрей хлопнул в ладоши несколько раз и каждый из этих хлопков, как уходившее эхо от выстрела, разносилось по комнатам дома.

– Значит ты… ты Антон? Ты не был мертв, тебя не убили, ты был… вы были в той комнате тогда вдвоём, он прятался в шкафу, а ты… ты был тогда под кроватью… А эта бабка, эта старая… тупая бабка, она увидела эту куртку, которую видела на тебе до этого и… и подумала, что это и был Антон… Ее слова и занесли тогда в протокол! И эти слова… То, что говорил тогда Рома, эти слова не были тогда адресованы нам, они были для тебя! «Никого не слушай, никому не доверяй!» И про эту ошибку, которую Александр совершил, и которая рано или поздно его должна была убить!.. Он говорил это тебе, говорил для того, чтобы ты… ты… – тут Петро задрожал и реальность, жуткая и безысходная, открыла перед ним свою зияющую чернотой пасть, – … вернулся потом… за нами!

– И вот, Петруша, я, наконец-то, здесь…

Что-то оборвалось внутри Петро в этот момент. Он простонал и через мгновение что-то теплое и влажное потекло по ножке стула вниз, на пол. Он хотел встать и броситься прочь, но страх сковал все его члены, и он продолжал сидеть неподвижно, лишь большие выпученные глаза, как у рыбы, продолжали бегать по комнате.

– Я… я не хотел тогда никого убивать…

– Но ведь убил.

– Это… это… это случайно! Саша просил меня быть там и я… просто пришел, но потом дрогнула рука и… и вот произошло то, что произошло! Послушай, я честно не хотел! Это случайно! Ей богу случайно, послушай! Такое… странное стечение обстоятельств. И если ты думаешь, что я забыл об этом, то нет! Каждый день, каждый божий день я вспоминаю об этом. Это у меня вот тут вот сидит! – Петро с силой гулко несколько раз ударил себя рукой в грудь, куда-то в область сердца. – Я не могу забыть этого! Я… я думал это пройдет со временем. Я даже купил себе этот дом, знаешь, говорят, клин клином вышибают. Я думал, если я поселюсь в нем, если не буду бегать от своих кошмаров, а окажусь перед ними лицом к лицу, то что-то изменится, что-то произойдет. Но эти кошмары… они продолжаются каждый день, каждую ночь. Если бы у меня была возможность, я бы вернулся в прошлое и всё поменял, я… я бы просто не пошел тогда с Александром… Нет, я не просто бы не пошел, но и Александру бы не дал возможность идти… Это была большая ошибка. Я признаю ее целиком и полностью, я раскаиваюсь. Прости меня!..

Андрей внимательно слушал говорившего Петро. Горячий взгляд последнего, его большие, с полопавшимися кровяными сосудами глаза, его большой красный нос, свидетельство особой страсти к горячительным напиткам, казалось, произвели на Андрея какое-то впечатление. Он вдруг выпрямился, отшагнул от стола, развернулся и неспешными шагами двинулся к лестнице вниз. Петро хотел ему что-то сказать, что-то спросить, но внутренний голос подсказал ему этого не делать. Если он хотел уйти, пускай идет. Это будет только к лучшему. Тогда у него будет время, тогда у него, возможно, появится еще один шанс.

И Андрей действительно ушел. Через четверть минуты Петро услышал тихий привычный скрип ступеней. В голове его тут же закрутились новые мысли. Испуг отпустил, по крайней мере испуг тот, который до этого парализовал и обездвижил всё его тело. Он бросил быстрый взгляд на часы. Они мерно постукивали у стены. Он снова прислушался. Внизу были слышны шаги и какое-то копошение, потом звук открывшейся двери в туалет. Надо было действовать быстро и решительно! Он быстро схватил с пола пистолет и вытащил из него обойму. Патронов там по-прежнему не было. В ящике должна была лежать запасная и он дернул на себя ручку. Но поиск не увенчался успехом. Там было пусто. Видимо Андрей не плохо покопался и здесь.

– Часы! – проговорил он себе шепотом. Он быстро поднялся со стула и на цыпочках, стараясь это делать как можно тише, подкрался к стоявшим у стены часам. Он потянул за дверцу, она не двинулась. Но так и должно было быть. Тогда он приподнялся и рукой, сверху, нащупал лежавший на часах небольшой ключ. Он был на месте, был там, куда положил он его когда-то уже очень давно. Он схватил его и быстро пристроил к небольшой замочной скважине в дверце часов. Он повернул его, замок еле слышно щелкнул и дверца сама, как будто кто-то толкнул ее (на самом деле она просто была деформирована от времени) подалась вперед. Там, в небольшом потайном пространстве, рядом с механизмом часов, увидел он то, что искал, на что надеялся теперь больше всего. Тот самый обрез, выстрел которого и был роковым для Вити. Он схватил его и быстро откинул ствол. Там было два патрона. Он поднес обрез чуть ближе к глазам и посмотрел на них внимательнее. Капсюли были целыми, патроны не были стрелянными. Внизу, у приклада, стояла коробка с патронами, Петро взял её и посмотрел на блестевшие капсюли. Всё было на месте. Всё было целым и не тронутым! Всё как тогда, как много лет назад, когда он запрятал его туда, надеясь больше никогда и ни за что не доставать.

– Ну подожди у меня, с-с-сука! – прошипел он яростно и злобно. Он быстро двинулся обратно к столу. – Сейчас ты ответишь мне за всё!

Вскоре он снова услышал шаги. Андрей (про себя Петро по-прежнему продолжал называть его Андреем) подошел к лестнице и ее ступени снова заскрипели под нажимом его ботинок. Петро положил коробку с патронами на стол, нервно сжал обрез в руке, как тогда, как двадцать с лишним лет назад. Его дыхание было частым, его сердце колотилось так, что пускало по телу вибрацию, но от страха он больше не дрожал, страха в нем уже не было. Была злоба, была решимость, было желание отомстить!

И вот Андрей снова появился в комнате. В его руке была большая сумка, в которой было что-то тяжелое. Заметив фигуру Петро с направленным ему прямо в грудь оружием, он остановился, но потом как-то странно усмехнулся и прошел еще несколько шагов вперед. Палец Петро лежал на спусковом крючке и он чувствовал его упругость. Палец его слабо дрожал, но в этот раз он уже не боялся случайностей.

– Ну что, сукин сын, поговорим с тобой теперь?! Продолжим теперь наш разговор?..

– Ты за старое что ли, дядь Петь? Или что, штаны подсохли и смелость появилась?

Петро покоробило от такого ответа и этот бессмысленный разговор он решил больше не продолжать.

– Сейчас ты себе в штаны наделаешь! – он надавил на спусковой крючок и в комнате раздался оглушительный выстрел. В ушах загудело, тело Андрея слегка качнуло, но он остался на ногах, остался целым и невредимым. По правде, Петро и не хотел его убивать, пока не хотел, он целил ему в ноги, он хотел, чтобы он свалился на пол, уж слишком многое было еще между ними недосказанного, уж слишком сильно он его оскорбил, но неподвижная поза того, его прежняя улыбка, снова пустили страх по его жилам. Петро снова взвел оружие, снова прицелился, в этот раз уже прямо в цент груди и снова надавил на крючок. Выстрел. Тело Андрея снова шелохнулось, видимо от волны, пущенной пороховыми газами, но он не сдвинулся ни на сантиметр, только полы его рубашки, да зашевелившиеся на голове волосы, намекали на то, что по нему только что стреляли.

– Что за… дерьмо! – Петро снова переломил ружье и две пустые гильзы с глухим звуком упали на пол. Он готовился к тому, что в этот момент Андрей бросится на него и он готов был резко поднять обрез, чтобы ударить его, но Андрей стоял неподвижно, на его лице была улыбка, только не злобная, а такая, с которой смотрел он на него с той старой фотографии.

– Ничего, я подожду, не торопись, – успокоил он Петро своим спокойным голосом, когда тот, трясущейся рукой, роняя патроны на пол, пытался зарядить обрез. Наконец оба патрона были на месте и он снова направил оружие в лицо Андрею. В этот раз он целил еще выше, в голову.

Повисла пауза. Пол минуты, может целую минуту оба стояли неподвижно. Оба изучали глазами друг друга. Петро медлил. Какие-то новые догадки, мрачные и пускающие озноб, прокрались в его сознание. Что-то здесь было не то, уж слишком он был спокоен, как и Рома тогда, он будто что-то знал. Петро переложил обрез из правой руки в левую и, не отводя глаз от своего противника, потянулся рукой к рассыпанным в нервной спешке на столе патронам. Он взял один из них и посмотрел на капсюль. Он был цел. Тогда он осторожно, пальцами одной руки, перевернул его и посмотрел на пулю. И тут обрез затрясся в его руке так, как будто он собирался стрелять по мухам, но никак не в человека. В нем не было пули! Кто-то заранее вынул ее оттуда и заткнул место пыжом, чтобы порох не высыпался оттуда раньше времени.

Петро разжал пальцы и патрон звучно упал на пол. Через мгновение опустился вниз и обрез. Точно так же, как и пистолет, он был теперь совершенно бесполезен. Его лицо снова изменилось. На смену злобе снова пришел страх. Он до крови закусил нижнюю губу, осторожно положил обрез на стол и опустился на прежнее место.

– Как тебе всё это удалось?

– Немного терпения, немного способностей и куча желания…

– Но я почти не выходил из дома!

– И не надо было, мне ты совершенно не мешал.

– Что ты имеешь ввиду?

– День. Какой сегодня день, как думаешь?

– Сегодня четверг!

– Сегодня суббота, Петь. Суббота. Ты опять проспал всё самое интересное.

– Проспал?! Но как? Подожди… Ты… ты напоил меня чем-то?

– За это ты не волнуйся. В совокупном количестве того дерьма, которым ты поил себя сам, это была лишь самая малая доза.

Петро почесал сзади шею. Он вспомнил, что несколько раз просыпался с диким чувством того, что проспал гораздо больше чем надо. Но тогда, еще не имея никаких подозрений, он списывал это на алкогольное опьянение предыдущего дня. Теперь же он понимал, что всё это было не так и теперь всё вставало на свои места. Андрей не был в его доме, пока он выходил, Андрей был здесь, был с ним, осматривал всё, ходил по его комнате, Андрей сидел за его столом и без всякой спешки вытаскивал одна за одной пули из каждого ружейного патрона! И всё это время он был рядом, бессознательно валялся на кровати, не подозревая и не осознавая того, что уже давно был частью этой жуткой игры.

– Значит ты был в моем доме до этого? – спросил он и слезы страха потекли по его щекам.

– Нет, Петь, я был в своем доме.

– Что с Сашей… с Дианой, с Михой? – спросил он после минутного молчания и голос его прозвучал уже обреченно.

– Они закончили свою охоту, – Андрей поднял с пола тяжёлую сумку и с грохотом поставил ее на стол перед Петро. – Но я свою пока еще нет!

17.

– Под кроватью тогда прятался ты?

– Я.

– И Евстигнеев Рома твой отец?

– Да.

Александр провел рукой по испачканному в грязи и крови лицу. Его руки слегка дрожали, но в целом он держался уже спокойнее. Он больше не выл и не умолял своего обидчика о пощаде. Это было бессмысленно, он начинал понимать это уже и сам. Страх и нервозность сменились в нем каким-то состоянием тупой покорности, которое испытывает измученный долгими пытками человек, который поднимается на эшафот и который осознает, что еще пара каких-то минут и его мучения, наконец-то, закончатся. Никаких надежд на спасение у него уже не оставалось.

– Зачем ты делаешь всё это?

– И я ведь тоже охотник, Саша!

– Нет! Не-е-ет, друг! Ты не охотник! Ты – животное! Наша охота была делом принципа, делом чести, мы грязь всякую с земли вычищали, чтобы нормальные люди жить нормально могли, ты же – нет, ты другими принципами живешь! Вернее, не принципами даже, а так… Нет у тебя принципов никаких. Ты животное, лишенное всего человеческого. Безжалостное, хищное и тупой. Ты мне про динозавров давеча говорил – так вот этот ты со своими зубами, со своей пастью поганой, залитой кровью. Зачем ты это сделал, скажи мне? Детей зачем?.. Легче тебе стало после того, как в их крови измазался, приятнее, да? Они ведь тебе не сделали ничего, они ведь сосунки, ведь они не понимали еще даже ничего… – здесь голос Александра оборвался, он не мог дальше говорить, ком подкрался к его горлу и по грязным щекам покатились крупные капли слез. Он смог продолжить только через минуту. – Отца твоего уже не вернуть, Андрей или Антон, или как там тебя. Он мертв, давно уже мертв, и в том, что он мертв, вина только его. А был бы он жив, уж он точно не стал бы творить такого, отец твой как раз был человеком высоких принципов, его убеждения были твердые, как камень. Его принципы были делом, а ты… ты мусор, ты грязь… ты… шваль!..

– Эх-х-х-х, Саня-я-я! – вскрикнул Андрей и вдруг залился долгим громким смехом, который никак не вписывался в общее настроение творившегося на этом острове ужаса. Вообще эта способность его меняться на глазах, становиться из одного человека совершенно другим в одно лишь мгновение, уже давно удивляла Александра. Он казался ему каким-то спрутом, каким-то беспозвоночным, не имеющим никакой структуры и способным принимать любую форму, которая ему только заблагорассудится для каких-то своих, известных только ему одному, целей. – Вести бы нам с тобой философские беседы о добре, о зле, о детишках твоих, за пивасиком там или вискариком, как ты любишь, но времени нет у меня, ведь вас таких много, а я такой один. А насчет детишек, Сань, ведь и я был ребенком когда-то. Ей богу был, во-о-т таким вот децелом! – он показал рукой расстояние в примерно метр от земли, – бегал там босиком, знаешь, по травке там, бабочек ловил. Хотя нет, бабочек не ловил, насекомые никогда мне не нравились, рыбалку я больше любил. С батькой бывало на залив выходили с утреца на лодке. Тогда дамбы еще не было, говно всё еще там дальше плавало, рыба еще водилась и пляж нормальный был, не как у вас в Барселоне, конечно, но нормальный по нашим местным меркам. Бывало, знаешь, мы там с друзьями… с Витьком пиво по вечерам накатывали… Впрочем, я куда-то совсем далеко полез. О чем же я?! – в задумчивости он поднял вверх топор и пальцами несколько раз провел по покрытому уже засохшей кровью лезвию топора. – А… о детишках! О том, что и я был таким когда-то. Со своими детскими эротическими фантазиями. В Деда Мороза верил, в золушек там всяких, в Карабаса Барабаса, Бибигона и этого, зеленого крокодила, как там его? В общем, ребенок как ребенок, такой же, как и все. Потом, ближе уже к концу школы, крокодилы говорящие и вся эта прочая херня меня уже не интересовала, конечно. Там я уже начал компьютером интересоваться и девочками. Хотя не, вру, не стал еще девочками интересоваться. По крайней мере не тогда еще. И жил бы я так, дядь Саш, не тужил долгие и долгие годы. Батька денег бы подкидывал, а я бы сидел и целыми днями лысого гонял. Тачку бы себе купил, Мерседес или Бэху там какую-нибудь. В Лондон может поехал бы учиться. Может с Дианкой твоей и по правде мутить бы начал, а? – он лукаво подмигнул ему и снова засмеялся. – Учился бы, конечно, дерьмово, но зачем эта учеба вообще нужна, когда батька при деньгах?! А, впрочем, может и не дерьмово бы учился, может и нормальным кем стал. Батька очень не хотел, чтобы я по его части карьеру продолжил. Бандитом то есть. Хотел чтобы я экономистом стал или юристом. Тогда это модно было. Лампочку вкрутить не могут нихера, а вот в области юриспруденции или по части там институтов власти подискутировать, права человека там или демократические ценности – так это каждый был эксперт, особенно на кухне, да за этим, как ты любишь, за вискариком. Но… Сань, здесь, как в классическом голливудском фильме про какого-нибудь убийцу шизонутого. Знаешь, в начале фильма так всё хорошо, прям такая идиллия – едет такая парочка на машине, оба красавцы, солнце светит, сидят, о любви своей щебечут, музычка такая романтическая играет, кажется, всё будет хорошо, два часа полного счастья, но есть одно «но», не бывает всё так хорошо в фильме, который кроме того, что он фильм ужасов, так еще и называется «Восставший из ада разрывает жопу двум студентам, которое решили покататься на проклятой тачке своих родителей». Улавливаешь? Понимаешь, о чем я?

– Нет.

– А я о том, что не далеко я тогда на этой своей воображаемой машине уехал. Семнадцать лет мне было, когда мы с тобой, так сказать, познакомились. Самый сок, так сказать, самый рассвет, жизнь вся впереди, жизнь светлая, безоблачная… А потом – бац! Дверь в мой дом открылась и на пороге его показался ты, и вдруг… в один миг… всё стало другим. Всё перевернулось вверх дном, мир с его улыбающимся солнышком и с розовыми слониками вдруг превратился в редкостное поганое дерьмо с такой открывшейся зловонной пастью, как у буржуя с картинок Маяковского. Ты не убил двоих в тот день, ты убил троих. В тот день умер и я, вернее я-то как раз не умер, а родился. Умер Тоха, это маленькое розовощекое существо, совсем недавно еще только познавшее чудеса онанизма, в тот день он ушел в мир иной и больше никогда оттуда не возвращался. Как Цой. Только Цой хотя бы покурить вышел, а Тоха, он ведь еще и курить даже толком не умел…

Закончив, Андрей приподнялся и нежно провел рукой по лезвию топора, как будто лаская его. Александр смотрел на все это с замиранием сердца.

– Было ли в твоей жизни, Санек, такое, что утром ты проснулся одним человеком, а вечером заснул совершенно другим? Падал ли ты когда-нибудь откуда-то сверху на самое зловонное, наполненное дерьмом дно?! Падал, наверное. Но не с такой высоты и… не в такое дерьмо как я…

– Где бы ты там не валялся, детей трогать подло и омерзительно! – тихим голосом ответил ему Александр.

– Омерзительно, говоришь? Омерзительно! Да! Ей богу, командир, здесь я с тобой согласен на все сто. Но ведь и я ребеночком был! – здесь он снова улыбнулся своей прежней улыбкой. – Да и мерзость, как ты говоришь, ведь это тоже вопрос относительный. Кому-то мерзость в дерьмо вляпаться, а для кого-то нет ничего слаще и вкуснее самого дерьмового дерьма. Жукам, всяким навозным, например!

– Это вот ты как раз и есть со своей этой системой ценностей.

– Я! Я, ей богу, старина, я! – смеялся, полностью соглашался с ним во всем Андрей. – И ведь не поспорить с тобой, прав ты, Санчо Панчо, тысяча чертей! Так оно ведь и есть – жучара наинавознейшая! Скользкая, мерзкая, вонючая! Дома в Барселоне у меня нет, по музеям мировой славы я не шатался, «Гернику» видел только на фотографиях, да и по правде-то тебе сказать, так, на ушко, чтобы не опозориться окончательно в кругах образованнейшей богемы, картинка-то говно какое-то – бычьи морды, лошади, лампочки. Что это картина что ли?! Васнецов в сотни раз лучше рисовал, не про войну, конечно, но… смысл тоже был. Но это хер с ним. Это дело вкуса. В самолетах в бизнес классе, Саня, я тоже не летал. В сортир однажды в носовую часть попросился – и то послали. Сказали не холопское, мол, это дело к господам в сральню лезть. А языки твои, английский твой, испанский, гутаришь на них лучше самих Черчилля с Франко, куда мне до всего этого! А запонки твои, а машины, а жена твоя? М-м-м… «Кати!», ведь у нее даже имя такое не русское? Ведь она красавица! И ты такую красоту предлагал мне порубить! Не жизнь у тебя была, а малина, Санек. Не человек ты был, а статус, обложка глянцевого журнала, человек-лакированный ботинок! Но, Саня, есть одно «но» в тебе, во мне и во всем том, что нас с тобой окружает. Маленькое такое, незначительное, но навязчивое, как муха навозная, как жук о котором мы только что с тобой рассуждали! Ты вот давеча мне про себя рассказывал, про охоту свою, про закон и про твое отношение ко всему этому миру, такое… особенное. Мол, моя жизнь, мои правила, да? Хорошая такая позиция, красивая, сильная, если во всё это не вникать очень уж глубоко. Но ведь она и ответственность за собой влечет и ответственность не маленькую. Ведь нельзя же одной и той же бумагой и жопу себе подтирать и на ней же стихи к любимой строчить. Вернее, можно, конечно, чисто физически можно, но ведь это не элегантно, Санек, получается, не богемно. Понимаешь?

– Нет…

Андрей развел руками.

– Ну соберись ты с мыслями, Алехандро! Давай, последнее мыслительное усилие с твоей стороны! Ведь ты любишь пофилософствовать, других на путь истины поставить, да и себя показать ты не прочь был. Ведь это общество вокруг тебя, ведь ты по нему топтался. Законы, нормы нравственности, мораль… Ведь всё это ты отправил на свалку. Ведь это всё не для тебя, для насекомых, для тварей дрожащих, для тех, кого на один горшок с господами не пускают. Ведь ты-то другой! Ты ведь бог, причем такой, не этот христианский, вечно задрипанный и измученный, а олимпийский, с бицухой, как у культуриста, с хером, как у быка с картины Пикассо и с внешностью как у Брэда Питта, до того, как он Анджелину повстречал, естественно. Ты думал, что ты мог рубить направо и налево. Ты ведь охотник! На всё остальное тебе посрать, ты так решил и всё! Закон это там, для отморозков всяких, но никак не для тебя. Ну что ж, позиция сильная, позиция имеющая полное право на существование, если, конечно, смотреть на мир твоими глазами. Нет больше закона, есть лишь ты против всего остального мира. И долго этот мир стоял перед тобой на коленях, не молился только, а так, со ртом открытым стоял, пока ты ему туда это… жезл свой царский засовывал. Ну а теперь чуть дальше давай зайдем. Уж философствовать, так по полной, – Андрей снова засмеялся, но почти сразу остановился и лицо его приняло прежнее серьезное выражение. – Представь, что в этом мире ты такой не один. Представь, что вдруг из оставшихся семи миллиардов людей появляется еще парочка таких же просветленных вроде тебя. Типа буду делать что хочу, ибо я есмь бог, а все остальное это так, биомасса, созданная лишь для моей потехи. И ведь возможно это, чисто теоретически, ну даже математически, скорее, возможно. Ведь числа-то какие – миллиарды. Уж один из миллиарда – так это точно будет. Отношение этих избранных к прочему фекальному сброду мы уже с тобой уяснили, а вот между собой-то они как будут относиться? Ведь одинбог и второй бог, и оба любят головы направо и налево рубить, и вот тут-то проблемка у нас и начинает вырисовываться. Ну а теперь представь себе, что их не один и не два, а десятки тысяч, сотни, может даже, миллионы. Ведь они глотки друг другу грызть начнут, ведь они мир спалят, ведь они… – тут Андрей подмигнул Александру, – …ведь они уже друг на друга охотиться начнут!

Ветер усиливался. Он гнул ветви высоких деревьев, он разгонял волны и разбивал их с шумом о камни внизу. Несколько чаек подлетели к двум стоявшим на краю людями и зависли над ними. Но эта дискуссия о добре и зле, как и всё происходившее, по всей видимости, не представляло для них никакого интереса и они, резко развернувшись, подгоняемые сильным потоком ветра, быстро скрылись где-то в серой мгле. Андрей сделал несколько шагов в сторону Александра, чтобы он лучше мог слышать его. Александр же, наоборот, двинулся чуть назад, почти к самой пропасти. Вернее, пропастью это назвать было нельзя. Это было метра три-четыре над камнями. Умереть при падении на них, конечно, было вещью маловероятною, если не разбить голову, но это падение было бы точно чревато сломанными конечностями и многочисленными ушибами.

– Послушай, Андрей. Вернее, Антон, – Александр снова провел по окровавленному лицу своей грязной рукой. – Как тебя зовут… я даже не знаю твоего имени.

– У меня нет имени, командир, и фамилии тоже нет. У меня нет даты рождения, у меня нет ничего. Я не существую, я как чёрт – обо мне все говорят, но меня никто не видел.

– Андрей… давай так, – проговорил Александр. Голос его уже звучал спокойнее, инстинкт самосохранения, который потерял он в диком отчаянии при виде того, как умирали его дети, снова пробуждался в нем, он снова чувствовал желание жить, снова был готов на всё, чтобы только покинуть этот остров хоть и не невредимым, но хотя бы живым. – Про отца твоего я тебе говорил уже. Не прав он был… не прав и я. Мы все тогда в этой грязи плавали. Времена такие были, понимаешь, времена непростые. Верить нельзя было никому, не было друзей, были лишь группы по интересам. Отец твой моим лучшим другом был. Мы знали друг друга с детства, со школы знали, вместе за партой одной сидели. Был у нас еще третий друг, Петька… Петро. Так вот мы вместе тогда, все втроем всё это дело вертели. Петро и был тем, кто…

– Знаю, знаю, командир! – голос Андрея снова поднялся и снова на лице его засветилась прежняя улыбка. – Витьку ведь Петька тогда и угандошил. Знаю, всё это я и без тебя уже знаю. Но к батьке-то моему ручонки свои не он потянул, а?

– Не он… я. Но без его помощи ничего бы этого тогда не было… он тогда мне всё это подсказал, не он бы, не было бы нас там. Не он бы, дружили бы мы и сейчас с Ромкой.

– М-м-м-м, как мило, прямо история из книги. О долгой и светлой любви, прям роман у вас был какой-то. Не друзья, а любовники!

– Что было то было, Андрей, и теперь мы оба в расчете. Даже больше. Я твоего отца завалил, ты… ты всю мою семью прикончил. Человек ты не злой, это видно, за отца мстил, это я уважаю, но… но детей-то зачем… – он снова опустил голову вниз и снова на несколько секунд замолчал, проталкивая вниз комок из горла, но слезы уже не текли по его щекам. Они уже высохли или просто закончились. – Ты мне уже отомстил. Даже больше. Один против всей семьи, ведь это… это больше чем размен получился. Забудем давай всё это, разойдемся давай. Бери деньги, бери вещи, дома мои бери… все что есть у меня. Можешь брать всё это себе. Мне всё это теперь не нужно. Отпусти… Будь благороден, будь, как отец. Отомстил – молодец. А теперь давай всё это дерьмо между нами закапаем!

– Быть благородным? – Андрей поднял глаза к небу, будто пытаясь что-то про себя уяснить. – Ну а что если… – но договорить он не успел. В этот миг Александр резко вскочил на ноги и бросился на него. В этот раз Андрей не успел среагировать и удар головой пришелся ему прямо в живот. Он повалился на спину и топор отлетел в сторону. Он было потянулся к нему рукой, но в этот момент удар Александра пришелся ему по касательной в челюсть. Александр ударил с такой силой и яростью, что, наверняка, сломал бы ее, но удар получился вскользь. Андрей быстро овладел ситуацией и через несколько секунд Александр, сбитый сильным ударом пяткой сапога в лицо, снова оказался на земле. Андрей же не спеша подобрал топор и снова вернулся к нему. Он ни словом не обмолвился о том, что только что произошло и речь его была такая же спокойная, как и до этого. Лишь частое дыхание еще с минуту выдавало в нем недавнее сильное физическое напряжение. Впрочем, через минуту и это дыхание пришло в норму.

– Благородным, говоришь, быть? За отца мстил, говоришь? Так думаешь ты?

– Да… думаю так… – Александру же было говорить не просто. Он хрипел и слова с тяжестью вылетали у него из груди.

– А что если ты не прав, Саня? Сильно, причем не прав. Ты мне тут какие-то рыцарские качества приписываешь, благородство, честь, достоинство. Прям я не убийца в твоих глазах получаюсь, а какой-то лорд средневековый. А что если всё это не так, а?

Александр, не поднимая голову с земли, повернулся к Андрею и из положения лежа посмотрел на него. Он не сказал ничего, но Андрей продолжил, по всей видимости поняв его несказанный вопрос.

– А что, если я всё это не из-за благородства делаю, не из-за поруганной чести и… и всякого дерьма вроде этого, а по другой причине – потому, что и мне всё это нравится? Отрубленные головы, плач, крики о помощи… Ведь сколько людей на земле и каждому нравится что-то свое. Кому-то девочки нравятся, кому-то мальчики, а кому-то нравится себе в жопу всякие вещи продолговатые засовывать. А мне вот не нравится себе ничего в жопу засовывать. Странный я может быть, не современный… Но какой есть, такой есть. Таким сделала меня жизнь. Таким ты меня сделал …

– Послушай…

– Слушать ты меня теперь будешь, свое ты уже сказал. Я бы мог спорить с тобой, переубеждать тебя, приводить тебе сотни аргументов, но я не буду. Не потому, что не хочу, а потому, что согласен с тобой целиком и полностью. Ей богу, Санек, спорить с тем, кто с тобой согласен это же верх глупости! Ты и я… ведь мы с тобой как две капли воды, не внешне, конечно, не по возрасту, а так, по убеждениям. Для них, для мира остального, мы убийцы, отморозки, маньяки, но самих-то себя мы видим по-другому, мы механизмы дарвиновского отбора, только не естественного, а искусственного. Мы оба расчищаем этот мир от всякой дряни и делаем это так, как считаем правильным, не считаясь с мнениями других. Зачем? Кто они нам? Это писк откуда-то издалека, этот человеческий помет, думающий только о своем брюхе. Они создали для себя законы, молодцы! Но нам-то с тобой этот закон не нужен, мы-то с тобой выше его. Жизни других для нас не стоят ничего! Хотя нет, все-таки стоят, удовольствия они нашего стоят, оргазма, который мы получаем смотря на то, как очередная заблудшая овца с нашей легкой руки отправляется из этого мира куда-то прочь…

– Ты меня с собой не равняй, друг… – тихо, так что ветер почти заглушил его слова произнес Александр. – Я не убиваю невинных, я только… – он хотел сказать «уродов всяких», но замолчал, так и не решившись сказать это.

– Шваль всякую убираешь, да? Так ты хотел сказать? И правильно делаешь, Санек. Но ведь и я по этой части работаю. Только моя шваль побольше твоей будет, позубастее. Закон с этой швалью совладать не может, боится ее или делает вид, что не видит. Закон ведь это дрянь, Саня, и здесь я с тобой опять согласен. Этот самый закон, который и должен был меня защищать, когда-то давно позволил этой швали зайти в мой дом и залить его кровью тех, кто когда-то был мне очень дорог. И вот в тот день я, точно так же как и ты, понял, что закон это вещь бесполезная, жить по которому просто нельзя. Но… это прошлое и уже очень далекое. А теперь настоящее. Мы оба с тобой охотники, Саня, и этого у нас не отнять! Но каждый выбирает себе свой метод охоты и каждый выбирает себе свой объект. И свой я выбрал – сильный, опасный, убежденный. Ведь нет ничего в этом мире опаснее человека убежденного. Ведь он будет убивать, не чувствуя ни малейшего угрызения совести, ведь совесть она только мешает идее, она как лежачий полицейский, который валяется там, где как раз очень хочется разогнаться! Это ты, Саня! Про тебя речь идет. И Саня… м-м-м, знал бы ты, сколько времени я ждал этого момента! Ведь кто-то жизнь посвящает написанию картин, кто-то рассказов, я же посвятил ее тебе. Гордись собой, не каждый такой чести достоин.

– Кто помог тебе?

– Никто! В этих делах кроме самого себя доверять нельзя никому. Ведь даже самый преданный человек, засунь его яйца в тиски, предаст тебя после первых двух оборотов ручки. Уж я-то знаю, уж я-то проверял.

– Не может этого быть!

– Яиц-то в тисках?

– Того, что ты один всё это организовал!

– Нет? Почему же? Или что, до сих пор себя неуязвимым считаешь? Богом? Думаешь деньги и власть тебе, может, сил каких-то нечеловеческих придают? Может, крылья у тебя где-то там есть или паутина из руки вылезает? Эх, Саня, Саня! Глупость это полнейшая. Так можно думать в восемнадцать лет, в двадцать даже, наверное, если у тебя половое развитие или интеллектуальное подзадержалось. Но когда тебе трицон с лишним или шестьдесят, как в твоем случае, думать так уже даже неприлично.

– О тебе знают, тебя найдут…

– Знают? – Андрей улыбнулся и покачал головой. – Меня не существует, Саня. Я погиб там, в том далеком девяносто седьмом. У меня нет имени, нет фамилии, архивное дело мое давно уничтожено. Меня нет в инстаграммах, твитерах и фейсбуках. Я пустое место, но это не недостаток, как тебе может показаться, это сила. Всё, что осталось от меня в этом мире, это пара статей в пожелтевших от времени газетах, это чужой прах под землей, это чье-то другое имя, высеченное на могильной плите. Я пришел к тебе из ниоткуда и в никуда уйду после тебя. Я призрак, понимаешь, фантом, приведение без прошлого и будущего. У меня нет жен, детей, родственников, у меня нет друзей. Хотя нет… Нет! Подожди, друг у меня есть все-таки один, верный такой, который уже точно не предаст. Здесь мы с ним как раз сдружились, правда здесь, думаю мы с ним и расстанемся. Дружба по интересам, так сказать, она ведь такая же крепкая, как и любовь!

– Кто этот друг? – еле слышно произнес Александр. Андрей с прежней улыбкой нежно провел рукой по лезвию топора.

– Знакомься – Родион Романович!

Александр чувствовал, что конец его был уже очень близок. Не тот человек стоял теперь перед ним, которого можно было бы купить или убедить другими какими-то способами. Он знал это наверняка, знал потому, что сам был такой и от осознания этого ему было жутко вдвойне. Он привстал с мокрой земли сначала на колени, потом на ноги. Ветер почти затих и можно было слышать, как заливаются в лесу птицы. Андрей шагнул в его сторону и Александр машинально протянул вперед руку, будто всё еще пытаясь урезонить его этим жестом. Возможно он хотел ему что-то сказать, что-то предложить, но говорить уже было нечего, как было нечего и предлагать и рука его медленно опустилась вниз.

– Всё?.. – произнес он тихо и как-то уже совершенно спокойно. – Это конец?

– Конец, – с таким же спокойствием и уже без всякой усмешки ответил Андрей. Казалось он тоже проникся к своему врагу и даже в эти последние мгновения его жизни начал испытывать к нему какое-то особое сочувствие. Александр, конечно, заметил это и снова попытался извлечь из этого для себя пользу. Но очередная попытка спастись закончилась так же, как и все предыдущие – Александр снова оказался на земле. В этот раз удар свалил его на колени и он остался сидеть так, с опущенной вниз головой. Может он смирился с судьбой, а может уже просто не было сил. Ещё совсем недавно у него была мысль прыгнуть вниз, в воду, туда, где бились о камни большие волны, но он не стал этого делать. Чем дальше, тем больше он понимал, что это его не спасет, а лишь дольше продлит мучения.

– И нет ничего, чтобы я мог сделать?

– Ничего, Сань.

– Тогда у меня к тебе одна просьба будет, – проговорил он тихо и мрачно. – Уж ты-то должен меня здесь понять.

– Говори.

– Я не хочу, чтобы об этом острове и обо всем этом узнали другие. Я хочу, чтобы всё это осталось между нами и чтобы имя мое… в общем… чтобы другие меня знали таким, каким знали всегда…

– Богатым старым мудаком, который любит молоденьких девочек?

– Пускай так, – тихо подтвердил Александр.

Андрей долго молча смотрел ему в лицо. Наконец он кивнул головой и тихо проговорил:

– Хорошо, Сань. Слово охотника!

Александр сглотнул слюну, потом с усилием приподнялся на ноги и повернулся лицом к воде. Всё его тело сотрясало дрожью, зубы с силой били друг о друга и во рту чувствовался приторный вкус крови, которая текла из разбитого носа и губ. Но слез у него не было. Было тупое полубредовое состояние какой-то безнадежной покорности. Его тело слегка подалось вперед. Возможно, он хотел прыгнуть на камни или в воду, возможно, у него была какая-то последняя отдаленная надежда таким образом спастись, убежать, уплыть с этого острова, из этой Карелии, из этой страны к себе туда, в далекую уютную Испанию, где всегда светило солнце, где жизнь его еще несколько недель назад казалась такой безоблачной и долгой, где жизнь продолжала идти своим чередом, только в каком-то уже другом измерении. Но звук сзади, какое-то резкое движение, которое он уже не успел воспринять. Его тело вздрогнуло, будто пораженное сильным разрядом электрического тока, и подалось вперед, его руки были вытянуты, как руки профессионального пловца. Через мгновение тело его под правильным углом вошло в воду, прямо к самому приливу волны. Всё, как он и хотел секунду назад —ни перелома, ни ушиба, даже ни царапинки. Но все-таки нет, что-то все-таки пошло не так. Волна, ударившись о камни, покатилась обратно, увлекая за собой выплывшее из-под воды тело; волна, окрашенная в красный цвет.

Андрей сделал несколько шагов вперед. Он видел, как волна выбросила к берегу тело того, кого искал он так долго, кому посвятил столько лет своей жизни. Но броситься за ним он уже не спешил. Он вытянул руку с топором над водой, подождал несколько секунд и разжал пальцы. Запачканный свежей кровью топор со звучным шлепком упал в воду. За ним сразу упал в воду и сорванный с груди ключ. Через несколько секунд Андрей развернулся и сделал пару шагов назад. Большие открытые глаза, еще румяное от нервного напряжения лицо и даже какое-то прежнее выражение испуга на лице. Родион Романович сделал свое дело быстро и аккуратно, и лицо Александра, несмотря на явное отсутствие у головы других жизненно необходимых для нормального функционирования органов, продолжало смотреть прежними глазами на обидчика, будто снова умоляя его «опусти меня, друг, а? Христом богом ведь прошу!»

18.

Бежать было бесполезно. Драться с ним тоже. Нервно покусывая ногти, Петро смотрел как Андрей одну за одной извлекал из сумки и клал на стол перед ним головы его друзей и знакомых. Отрубленная голова Дианы, потом Александра, потом Рафы. Открытые глаза, подтеки крови и запечатленный ужас последних мгновений. Он медленно доставал их, покручивал в руках перед собой как какой-то покупатель на овощном рынке, и осторожно опускал на стол, поворачивая лицом к Петро, будто желая, чтобы он мог насладиться этим семейным рандеву точно так же, как и он. В его движениях не было резкости, он делал это медленно, с улыбкой и даже с какой-то особой грацией, будто пытаясь растянуть удовольствие от каждой секунды, от каждой очередной находки, вытащенной из сумки. А может нет, может он просто никуда не спешил. Может дело его было почти сделано и осталось последнее, именно то, ради чего он к нему и пришел.

– Но это же… ненормально… – вырвалось у Петро непроизвольно, вырвалось от напряжения. Он не хотел этого говорить, и хоть иллюзий он уже не строил, обижать этого человека ему хотелось меньше всего. Ведь жизнь его была теперь полностью в его руках. Но Андрей на это его предположение отреагировал совершенно спокойно.

– Согласен, у всех есть свои небольшие слабости, – две последних жутких предмета, маленькие головки детей, оказались поставленными на край стола. Глаза обоих были открыты, помутневшие высохшие глаза с запечатленным в них ужасом, последняя эмоция тех, кто никогда до этого не знал, что такое страх. – Ну вот, теперь почти все в сборе! – прокомментировал он, отбрасывая в сторону пустую сумку, – и ждут только тебя!

Петро вздрогнул и слегка приподнялся. Андрей не спускал с него глаз.

– Можно я налью себе? – спросил он нерешительно. Андрей утвердительно кивнул ему и Петро подошел к журнальному столику, на котором стояла начатая бутылка с виски. Он быстро налил себе пол бокала и опрокинул его одним залпом. Так же с бутылкой и стаканом он вернулся к столу, к лежащим на нем головам и снова опустился в кресло. Легкий аромат тлетворного духа заставил его поморщиться, но новый бокал виски, за ним еще один и еще, помогли ему расслабиться, помогли восстановить прежнее равновесие, его способность мыслить и принимать какие-то решения. Вот только решений у него никаких уже не было. Их уже было не спасти, как, он уже был в этом уверен, не спасти ему было и себя. Разряженный пистолет валялся на полу, обрез с холостыми патронами на столе. В этот момент в его голове пробежалась странная мысль. А что если разбить бутылку и направить горлышко, «розочку», как называли это они в свое время, на своего нежеланного гостя. Испугается он, может убежит? Но мысль эта осталась без действия, он был трусом и вид отрубленных голов всего семейства не давал ему решимости даже после всего этого алкоголя, и он продолжал сидеть молча, погруженный в ужас и страх.

Андрей же, закончив с этими жуткими декорациями, опустился на стул напротив. Петро ожидал, что он заговорит с ним о чем-то, но он молчал. Они оба молчали долгое время.

– Я знал, что рано или поздно это произойдет, – первым после долгой паузы начал Петро. – Нельзя было делать всё это и до конца своих дней оставаться ненаказанным… Рано или поздно что-то должно было случиться.

– Да брось, командир, в этой жизни можно всё. Надо было всего лишь соблюдать два правила – не лезть на свет и не оставлять за собой следы. Ведь если ты выбираешь этот путь, то это уже не хобби, а образ жизни.

– Не лезть на свет? – не поняв его до конца, переспросил Петро.

– Не светить щами, не понтоваться, не бахвалиться, одним словом не привлекать к себе внимания. Сделать так, будто тебя нет, чтобы другие смотрели на тебя и видели лишь пустое место. Теперь понимаешь?

– Почти.

– Дорогие машины и женщины, яхты, дома в разных странах… Он любил себя и любил, когда другие любили его. Он хотел сидеть на двух стульях – спать в хоромах, гадить в золотые унитазы, но в то же самое время любил засовывать свои белые ручонки по самый локоть в самое мерзкое говно. А этого уже белыми ручонками делать никак нельзя. Он считал себя благородным господином, сосудом, с голубой кровью, который днем ходит по музеям и наслаждается гуманистическими ценностями цивилизации, а когда наступала ночь, он вылезал на улицу и как последняя дрянь, как бандит из какого-то средневековья, резал других направо и налево, руководствуясь только какими-то своими соображениями. Но так не бывает, эти два мира стоят порознь, между ними есть порог, переступив который один раз, оказываешься в другом мире раз и навсегда. Как в том анекдоте про «не путай туризм и эмиграцию», помнишь? Но он этого не знал. Ведь у него были деньги, власть, продажные менты и его верные слуги, вроде тебя, которые, как он считал, смогут защитить его всегда и везде. Он считал, что через этот порог он сможет прыгать бесконечно, по крайней мере много лет, до самого его конца, до естественного конца, естественно.

– Но ведь он хороших людей не убивал, он…

– Да, да, да, он мир от дрянных людишек спасал. Слышал я уже это всё, из его собственных уст слышал. Он прочитал мне тогда эту лекцию, мне, прикованному цепями к полу отморозку, который должен был быть для него точно такой же простой мишенью, как и все остальные. Видел бы ты, как вошел он ко мне тогда в подвал – эта его гордая осанка, выражение лица, этот его голос, четкий, спокойный, самоуверенный, этот его блестящий револьвер, которым он себя так нежно по своей господской ляжке тогда постукивал, этот его аромат туалетной воды. Ведь он даже в подвал ко мне туда спускался надушенный духами. Аристократ, одним словом. Ведь такие люди даже в самую зловонную яму полезут ароматные и в белой рубашке, ибо положение обязывает, ибо статус. Он мне всю философию тогда свою выложил, целый час, наверное, снизошел на меня тогда потратить. Хотя, думаю, я не первый такой был. Не мне одному так повезло. Он всем это рассказывал. Ведь это тоже неотъемлемая часть его охоты была. Ведь страх людей, их трепет перед ним, как умоляли они его о пощаде, как ползали перед ним на коленях, как гадили себе в штаны от испуга, их стоны, запах их дерьма, смешанный с его дорогущими духами, всё это пьянило его сильнее любого алкоголя. Всё это доставляло ему небывалое наслаждение, которое снова и снова тянуло его на этот остров, где царили лишь боль и страх, лишь законы, придуманные им самим исключительно для самого же себя. И я подыгрывал ему. Ведь, Петь, я тоже поиграть люблю. Он думал, что я гадил там от страха, что нервишки у меня сдавали. Но вот только мне страшно не было нихрена! Чувства мои тогда были совершенно другими. Два полнейших отморозка сошлись тогда в одной комнате и каждый считал себя выше другого. Но я-то знал это, а он – нет! Я слушал тогда его речи, смотрел на его эту загорелую физиономию с белоснежными зубами, и было у меня тогда дикое желание вскочить на ноги, ткнуть ему в лицо тогда подпиленными цепями, выхватить у него револьвер, показать ему чем он заряжен, желание смеяться ему в лицо, долго, громко, может за нос его схватить, как школьника, за ухо, может штаны ему спустить, только не это сделать, что он мне потом предлагал в обмен на свободу, а так, всадить ему в его белую задницу своим измазанным в говне ботинком. На, мол, брат! Отведай-ка русского сапога под жопу! Ведь эта игра с самого начала была моей игрой, а он в ней был лишь маленький зверек, туповатый, но, скользкий и злобный. Ведь остров этот, на который привез он меня тогда, уже давно по моим законам жил. Понимаешь ты это? Цепи, замки, двери. Всё это стало частью моей игры задолго до их приезда. Я даже петли смазал, чтобы они не скрипели, ведь если играть в игру, то играть ее красиво!

– Как ты вышел на Александра?

– Диана. Ее поиски идеального кандидата принесли очень неплохие плоды… в виде меня. Я написал ей тогда, с нескольких аккаунтов написал одновременно. Гордыня, зависть, гнев, уныние, алчность, чревоугодие, похоть. Семь смертельных грехов, семь главных критериев, которые выдвигали они кандидату на эту должность. Я создал несколько персонажей. Полнейшая свобода выбора, как в гипермаркете! И она выбрала из них самого достойного! Вкус у нее в этих делах был, признаться, хороший!

– Эта история с аварией, это тоже игра?

– Не было аварии. Я разбил машину на следующий день после нашей с ней встречи. Через пару дней я пришел в бар, где мы с ней были. Парнишка официант явно запутался в днях недели и выложил ментам всю ту хронологию, которую я ему тогда и рассказал.

– Но зачем ты задумал всё это с машиной и с этим баром?

Андрей помолчал несколько секунд, потом как-то странно улыбнулся и осторожно рукой провел по волосам на голове Рафы.

– В этой игре было много игроков. И на этом острове я ждал их всех. И без Рафаэля, конечно, наша встреча не была бы такой насыщенной!

Трясущейся рукой Петро налил себе очередной бокал виски и сделал несколько больших глотков. После всего выпитого у него появились проблемы с координацией и речью, но дикий страх и ужас так и не проходили. Он слышал какие-то голоса, мгновениями ему казалось, что лежавшие на столе отрубленные головы открывали свои посиневшие рты и в один голос упрекали его в том, что он не смог их защитить, но всё это было бредом, всё это ему только казалось, всего этого не могло быть в действительности.

– Саша всегда возил оружие с собой. Как ты его разредил?

– Времени у меня было предостаточно. Пока они спали, не я спал. Я подсыпал им в еду снотворное, и когда они засыпали, я вкалывал им целый набор дряни, их ночи продолжались сутками, и всё это время было в моем полном распоряжении.

Петро покачал головой и нервно почесал нос.

– И со мной… с пистолетом и…

– И с тобой, Петя, было всё то же самое! – при этих словах Андрей потянул руку к обрезу и взял его. Он неспешно разломил его и посмотрел внутрь. Два холостых патрона, которые успел вставить туда Петро перед тем как понял, что смысла в этом не было никакого, слабо переливались металлическим светом. – Но с тобой было все-таки легче, – он сложил обрез и ткнул дулом в уже почти пустую бутылку, – снотворное подсыпать тебе не надо было, ты сам накачивался дерьмом до полной потери сознания, вести дело с тобой в этом плане было гораздо приятнее!

Андрей поднял обрез и медленно направил дуло в лицо Петро. Тот невольно поморщился. Патроны были холостыми, он знал это, но с такого небольшого расстояния энергия пороховых газов могла принести ему немало вреда.

– Подожди… прошу подожди… – проговорил он тихо и жалобно. – Еще немного подожди. Допить… хотя бы дай…

Андрей улыбнулся и опустил обрез вниз, его палец продолжал лежать на спусковом крючке.

– Допить дам, – проговорил он спокойно и даже ласково.

– Спасибо, друг… – Петро почтительно кивнул головой, тот уникальный случай, когда алкоголь, вопреки всем сложившимся убеждениям, не укорачивал, а продлевал жизнь. Он долил остатки виски в бокал и отбросил бутылку куда-то в сторону. Она не разбилась, она лишь с грохотом ударила по деревянному полу и покатилась в дальний угол. Да и разбилась бы – какая разница! Время его подошло к концу, время, исчисляемое уже не минутами, а каплями напитка в бокале, который он крепко сжимал своими дрожащими пальцами.

– Я не участвовал во всем этом деле, но… но я делал всё для того, чтобы на этом острове происходило всё то, что там происходило. Я был не прав. Я просто был слаб, я не мог сказать ему «нет». На этом острове погибло много людей, невинных людей, незаслуженно…

– Да брось ты, командир, какие невинные люди там погибали, о чем ты? Он возил туда реальных отморозков, без которых остальному миру только легче стало. Я ведь и этот вопрос изучил – бандиты, убийцы, воры, алкаши, насильники, избивавшие своих детей, подруг, жен. На тот остров он привозил асоциальных элементов, без который обществу действительно легче становилось. В этом Саня был прав. Если закон позволяет этим мразям быть, то в жопу такой закон!

Петро замолк на мгновение. Он явно ожидал услышать от Андрея не это.

– Но… разве ты не считаешь, что он был не прав?

– Он? Не прав?! Да упаси бог. Резал там всякую дрянь и правильно делал! Всем от этого только легче становилось.

– Но тогда зачем ты… их всех…

– Порубил их всех зачем?

– Да.

– Да потому, что ведь и я такой же. Ему только подонки поменьше нравятся, а меня лишь крупняк интересует. Ведь слышать боль, страдание, крики и мольбы тех, кто еще совсем недавно топтался по судьбам других – ведь это-то и есть настоящий кайф. И чем больше и опаснее эта дрянь, тем больше удовольствия получаешь. И здесь удовольствия было много. Ведь мы оба с ним преступники, вылезшие туда, где можно делать всё, что угодно, где каждый живет по своим правилам, кладя свой здоровенный хер на всё остальное. В том мире нет жалости, в том мире я сам себе закон, сам себе мораль, сам себе бог. А всё остальное это так, лишь производные от твоих желаний, лишь пролетающие мимо мишени, в которые хочешь – стреляй, не хочешь – не стреляй. Ведь как говорят, если ты молоток, то кругом тебе одни гвозди кажутся.

Петро допил остатки виски из бокала и осторожно опустил его на стол, прямо перед остекленевшим взглядом Александра.

– И… ты действительно думаешь, что это правильно?

– Правильно что?

– Жить как захочешь, убивать кого захочешь, головы рубить направо и налево?

– Это смотря, что ты под «правильно» понимаешь.

– Соответствующее гуманистическим ценностям человечества.

Андрей долго сидел неподвижно, пристально смотря в глаза Петро, но вдруг лицо его вытянулось в улыбку и он громко засмеялся. Лицо Петро, наоборот, еще больше помрачнело.

– А-а-а! Петька! Ах ты, сукин ты сын! – слезы от смеха выступили у него на глазах. – Вот где твоя адвокатская душенка пробивается, гуманная ты ценность общества, тва-а-аю мать! Насмеши-и-ил! Аж живот заболел. Только вот ты скажи мне, вот это вот чудо природы, – при этих словах Андрей сильно, ладонью сверху, ударил по голове Рафы, от чего голова повалилась на бок, покатилась и упала на пол, – в нем много ты гуманистических ценностей видишь? Может он людей из пожара спасал или больницы строил, или, может быть, хотя бы скворечник в парке когда-то сколотил?

– Скворечник, может, и сколотил, – тихо ответил ему Петро.

– А этот? – он схватил за волосы голову Михи, на лице его были уже явные признаки тления мягких тканей, и толкнул ее в сторону Петро. Петро резко подался назад и голова, прокатившись по столу, с грохотом повалилась вниз. Или эта? – он сделал то же самое с Дианой. – Или может… вот этот вот господин?! – он взял за волосы голову Александра и протянул ее к Петро. Петро невольно поморщился и отвернулся. Тогда Андрей, размахнувшись, отбросил голову в сторону и она, точно так же как и бутылка до этого, ударившись о пол, звучно покатилась куда-то прочь. То же самое он сделал с головами Васи и Димона, каждую из них он поднимал и протягивал Петро перед тем, как бросить куда-то в сторону. И вот на столе остались только головы детей – Якова и Платона.

– Только две башки здесь соответствуют великим стандартном твоего общества. Про них ничего не скажешь. Чистые создания! Но не надо иллюзий и здесь, Петь, чистые они не потому, что человечество своим видом облагораживали и пользу ему приносили, а потому, что особого дерьма, в отличие от всей остальной компашки, пока наделать не успели. В силу возраста, естественно, не убеждения. А так – наделали бы. Это как пить дать наделали бы, ведь Саня их себе на смену готовил, со всеми традициями своими, со всей своей философией. Ведь яблоко от яблони, как говорят, по земле не особо далеко куда и катиться будет. И эти бы точно прямо у ствола бы остались. Батька почву хорошую им готовил. Но… не фортануло.

Петро хотел ему что-то сказать, хотел возразить, он хотел спорить с ним, выдвигать какие-то свои аргументы и оправдания, но голос Андрея, после минутной паузы, заставил его вздрогнуть и схватиться за пустой бокал.

– Допил ты, я вижу. Время твое, Петь, к концу подошло! – Андрей приподнялся со стула и ствол обреза, тяжелый и со следами ржавчины, направился ему прямо в лицо.

– Может отпустишь? Ведь я просто слугой его был…

– Поздно, Петь. Не тем ты людям прислуживал.

– Я делал только то-о-о… – начал было Петро оправдательную речь, но докончить ее не успел, рука Андрея крепко схватила его за волосы и потянула к столу. Петро взвизгнул, как маленькая собачонка, которой наступили на хвост, потом что-то закричал, но в этот момент Андрей с силой затолкнул к нему в рот обрезанный ствол. Петро начал биться, он попытался вырваться, но рука Андрея мертвой хваткой держала его за седые жирные волосы, вторая же рука с силой, ломая зубы и разрывая металлом обрезанной двустволки ротовую полость, продолжала заталкивать оружие глубже. В глазах Петро появились слезы. В этот момент он был похож на начинающую порно актрису, которой эта профессия казалась лишь легким заработком, но в первый же день съемок ее чернокожий партнер, со штукой, по величине соизмеримой лишь с размером годовой инфляции в Зимбабве, быстро показал ей, что не всё так просто в этой ее новой профессии и что мама её все-таки была права, когда просила ее поступать в Университет. Петро смотрел на него снизу вверх, он хлюпал, он отрыгивал, несколько раз, совершенно непроизвольно, он даже пустил газу. Его глаза, влажные от боли и от страха, смотрели в глаза Андрею. Глаза, полные просьбы о жалости, о сострадании, о воззвании к гуманистическим ценностям человечества.

Но жалости у его обидчика не было, не было страха, не было даже отвращения. Машина убийства, которую они сами запустили в этом самом доме, в этой самой комнате двадцать лет назад, неслась на полной скорости вперед, раскидывая в разные стороны фрагменты попавшихся на пути тел. Для нее не было преград. С одинаковой легкостью разлетались в стороны те, кто стоял дальше или ближе, кто обложил себя дорогими одеждами, деньгами, кто пытался укрыться от ее сокрушительного удара за дорогими автомобилями. Для нее не было женщин, детей, стариков. Лишь изрыгаемое вверх пламя, лишь рев двигателя, лишь заляпанный кровью и машинным маслом бампер.

– Ты не обижайся, Петь, – спокойно и даже как-то ласково прошептал ему Андрей, – к тебе у меня нет особых претензий, ты никакой не злодей, ты просто муха, которая случайно села не на то дерьмо. Всю жизнь ты жил в тени других, делал то, что они приказывали тебе, в тени других ты и умрешь. Такая твою жизнь, такая твоя и смерть! – Андрей с силой надавил на обрез, и голова Петро уперлась в стенку. Андрей отпустил руку от его волос и Петро попытался вырваться, но ствол обреза вжал его в стену с такой силой, что все его усилия породили лишь очередное хлюпанье и пердеж. Сквозь слезы он смотрел на Андрея, его прежний умоляющий взгляд, его сопли, смешанные с кровью, которые текли по подбородку на пол; его пальцы, которыми он хватался за пушку, в попытке вытащить ее изо рта, но они лишь скользили по металлу и дереву, измазанному кровью и слюнями.

– Прощай, Петя! – было последнее, что он услышал в своей жизни и через мгновение громкий звук выстрела разлетелся по погрузившемуся в вечерние сумерки дому.

19.

После обеда Вячеслав Шабаев вытащил из гаража удочки, рыболовные снасти, пару сетей и отнес всё это в машину. Его рыбалка, о которой он грезил с прошлой осени, была уже совсем близко.

– Ну что, покатил я, Тамарушка! – он поправил на голове свою выцветшую защитного цвета шапку (которую он не менял уже десять, так как она, по его собственным убеждениям, приносила ему удачу и притягивала рыбу) и кряхтя втиснул свой полный зад в водительскую дверь.

– Ничего не забыл? – жена подошла к двери и спросила его с каким-то особым лукавством.

– Да… нет! А что? Лодку, удочки, сеть, спиннинг, коробку с причиндалами всякими рыболовными. А-а-а! – Шабаев быстро выскочил из машины и с несвойственной для его крупного телосложения проворностью побежал куда-то внутрь. Через минуту он вернулся с бутылкой Белуги в руке. – Самое главное забыл, мать! Что ж без нее мы б там делали! У-у-у маленькая! – он нежно погладил рыбку на этикетке бутылки, потом подбежал быстрыми шажками к жене и крепко обнял её, держа всё это время бутылку в руке! Он даже попытался приподнять её в воздух и обернуть несколько раз вокруг своей оси, но у него ничего не получилось, так как масса Тамарушки уже давно перевалила за центнер, – давай, можешь начинать уже картошку чистить! Вернусь завтра! У-у-у, мать, весь багажник рыбой будет завален, ей богу, придется аж в бардачок засовывать. Насолим, нажарим! Супца сварим, ухи… м-м-м, со сливками, да с перчиком, да под водочку!

– Ты, главное, сам вернись, рыболов ты хренов! – недовольно бросила ему Тамара с тем же выражением на лице, – а то знаю я вас с этим… извращенцем, нажретесь там как поросята малые, да удочки только все разпросрете. Вон, прошлый раз ты то же самое орал, да вернулся без рыбы и без штанов даже.

– Сгорели штаны, мать, ну бывает же всякое! Повесил сушить, а ветер подул, а они и в костер! – Шабаев держал себя за большое как барабан пузо и слабо трясся от смеха. Он любил вспоминать всякие забавные случаи из своей жизни и при первой возможности делился ими со всеми, кто был в подходящий момент рядом, независимо от того, хотел ли он это слышать или нет.

– Всякое, не всякое, а вот батя мой, царство ему небесное, – Тамара посмотрела на чистое небо и несколько раз перекрестилась, – рыбаком получше тебя был, да вот что-то я не помню, чтобы он с рыбалки хоть раз без портков возвращался!

– А вот давай поспорим! – Шабаев хлопнул ладонью по капоту машины, – что пять щук минимум поймаю. Пять! Минимум! Маленьких, больших, размер, как говорится, не имеет значения, но поймаю! Поспорим, а? Если выиграю, то…

– Ты давай мне тут, спорщик хренов, говорю тебе – штаны не потеряй. Спорить будешь с этим со своим Розовым Кроликом! Давай, езжай уже! – Тамара вдруг засмеялась, махнула на него рукой и, виляя своей огромной задницей, двинулась к дому. Шабаев не отвечал уже ничего, он снова протиснулся внутрь, захлопнул за собой дверь и вскоре машина понесла его в южном направлении куда-то к Волхову, где у небольшого поселка Селищи, родине Дягилева и месте службы Лермонтова, договорились они о встрече в пять вечера с не менее колоритной личностью, его близким другом Федором Пантелеевым, некогда бывшим оперуполномоченным, потом продавцом семечек в переходе на Ленинском, потом дисков на Юноне, а сейчас преуспевающим бизнесменом, владельцем сети магазинов интимных товаров.

Однако в тот вечер встретиться друзьям было все-таки не суждено. Роковое пророчество жены Шабаева оказалось верным, Вячеслав действительно не вернулся домой ни на следующий день, ни через день, ни когда-либо вообще. Тамара, помня о размере бутылки и о том, что она, вероятно, была не единственная, не била тревогу до вечера следующего дня, когда погода окончательно не испортилась и сильный осенний ливень не забарабанил громко по крыше загородного дома. Она набрала его номер, но телефон был выключен. Через пол часа она повторила свой звонок, но результат был точно таким же. Тогда она отыскала старую записную книжку мужа и нашла там телефон Пантелеева. Мобильного его там указано не было, и она позвонила на городской. Телефон взяла какая-то незнакомая дама, которая, услышав молодой женский голосок (голос Тамары действительно не сочетался ни с ее возрастом, ни с внешностью), восприняла звонившую как какую-то опасность для своего семейного или какого-то другого близкого к нему положения. Но Тамара Николавна, будучи бабой не робкого десятка, популярным языком объяснила «милочке», что ей совершенно наплевать на ее мужа, или сожителя, или кем он там ей являлся и что ей просто надо узнать где находится ее муж, при этом Тамара Николавна, естественно, не забыла добавить собеседнице, что единственная опасность для нее, которую она видит, да и вообще для человечества, скрывается никак не в других бабах, а только в тех странных вещах, которые ее «хахаль» не просто продает, но и зачем-то раздает своим «нормальным» друзьям в качестве подарков и которые с этими подарками лезут потом к своим законным супругам, предлагая пробовать им такие вещи, о которых крещеному человеку (коим она и ее муж, естественно, являются) стыдно должно быть даже и подумать. Милочка на эту реплику ей ничего не ответила, но вскоре в трубке что-то зашуршало и хриплый голос самого поручика Пантелеева (как любил называть его муж, видимо всё за те же его экстравагантные привычки) заскрипел на том конце. Меньше чем через минуту страшные предположения Тамары подтвердились – на рыбалку вчера ее муж не явился и на все звонки Пантелеева сначала не отвечал, а потом просто выключил телефон. Тамара сразу сделала два вывода – либо загулял, либо случилось что-то страшное, и что в любом случае настало время за помощью звонить друзьям.

Впоследствии от следователей (а это дело с самого начало получило особое внимание у верхушки правоохранительных органов) она узнала, что последний раз внедорожник Вячеслава Ивановича был замечен камерой дорожного наблюдения в Новгородской области в поселке Спасская Полисть. Было хорошо видно, как машина с Шабаевым подъезжала к Т-образному перекрестку с включенным левым поворотником, что давало понять, что водитель намеревался совершить поворот в сторону Малой Вишеры, то есть как раз в ту сторону, где они и договорились о встрече. От этой развилки до финального места назначения оставалось чуть больше десяти километров или минут семь-десять езды, но Пантелеев, который приехал раньше времени и который ждал своего друга там уже около часа, утверждал, что машины его он так и не увидел. Его слова косвенно подтвердил и отчет от сотового оператора, отследившего последние передвижения Шабаева по вышкам сотовой связи. Машина не останавливалась в Селищах и продолжила свое движение дальше, куда-то в сторону Малой Вишеры, а может, даже, и Боровичей. Понять доехала ли машина до Малой Вишеры, осталась там или поехала дальше, не представлялось уже возможным, так как единственная камера, которая находилась по пути, не работала, вернее работала, но в последствии сломалась. Где-то не доезжая нескольких километров до населенного пункта Вяжищи связь с абонентом была утеряна и больше не восстанавливалась. То есть телефон либо выключили, либо он так и остался где-то вне зоны действия вышек сотовой связи.

Но во всем этом отчете была одна странная вещь, которую приметили все почти сразу. За несколько километров до того места, где они договорились встретиться, согласно отчету того же сотового оператора, машина Шабаева зачем-то остановилась на дороге, причем остановилась дважды. Первый раз – остановка составила почти минуту, а именно пятьдесят три секунды, второй же раз, через восемьсот с небольшим метров, уже на подъезде с Селищам, минуту двадцать секунд. Кто-то предположил, что, возможно, Вячеслав Иванович увидел на дороге какого-то автомобилиста, которому нужна была помощь и решил ему помочь. «Помочь за пятьдесят три секунды?» – спросил его один. «Вячеслав Иванович остановился помочь?» – спросил его кто-то другой. Сделавший предположение виновато пожал плечами и на лице его появилось глуповатое выражение, говорившее «простите, действительно херню сморозил».

Вскоре появилась другая версия того, что произошло на дороге, версия уже куда менее оптимистичная. Кто-то из следователей предположил, что Вячеслав Иванович остановился на пути для того, чтобы посадить кого-то в машину. Этот кто-то сел к нему, так они проехались эти восемьсот метров, а потом машина остановилась повторно. Зачем? Вариантов было немного – либо высадить того, кого Вячеслав Иванович только что посадил, либо чтобы этот кто-то сам высадил Вячеслава Ивановича (грабеж? но тогда почему подполковник до сих пор не вышел на связь?), либо, – это мрачное предположение озвучил капитан Алиев, – для того, чтобы переместить уже мертвое или бессознательное тело Вячеслава Ивановича на заднее сиденье и продолжить движение дальше, уже другим маршрутом.

На место обеих остановок были отправлена группа следователей. Ониисследовали все придорожные кусты в радиусе этих двух остановок, но не нашли там ничего, зато на месте второй остановки обнаружили следы засохшей крови, которая, как подтвердил в последствии анализ, принадлежала именно подполковнику Шабаеву. Версия Алиева в этом деле стала основной и дело из простого исчезновения сразу переквалифицировали в убийство, на расследование которого были направлены дополнительные силы, а из Новгорода на поиск внедорожника даже вылетел вертолет МЧС, который, забегая немного вперед, и обнаружил впоследствии автомобиль пропавшего. Но то, что оставалось неясным на тот момент для всех, и что являлось ключевым моментом в отгадке этого дела, так и осталось непонятым, а именно зачем Вячеслав Иванович, никогда не любивший влезать туда, куда можно было не влезать, остановился на дороге и подобрал кого-то. Альтруизм? Кто-то из следователей, видимо задремавший после долгого дня, вскочил со стула и громко согласился с этим, утверждая что да, что скорее всего он и был причиной его остановки в первый и во второй раз, и что во второй раз ему потребовалось чуть больше времени так как… но следователь не докончил, посреди своей речи он громко ударил себя рукой по лбу, извинился и сказал, что спутал «альтруизм» и «энурез» и что первое, действительно, никак не могло быть причиной того, что подполковник Шабаев при всех его наивысочайших человеческих качествах мог остановиться на дороге для помощи кому-то незнакомому. Кто-то добавил, что и второе то же не могло быть причиной, так как Вячеслав Иванович, по его собственным многолетним наблюдениям, ходил в туалет редко, но когда ходил, то мог потушить за раз все торфяники в Ленобласти. «Не знакомому! – сказал кто-то из следователей. – Но мог это быть кто-то из тех, кого Вячеслав Иванович хорошо знал?» Здесь следователи снова вспомнили о Пантелееве, но у Пантелеева было железное алиби из местных рыбаков, которые в один голос подтвердили, что действительно с ними всё это время был странный мужик с рыжими волосами из города, который показывал им что-то, что за свой цвет и форму они сначала приняли за поплавок для донки, но что в последствии оказалось чем-то совершенно другим.

Через несколько дней вертолет Ми-8 поисковой службы Новгородской области обнаружил внедорожник Вячеслава Шабаева на одной из заброшенных дорог. Эта дорога уже была не действующая, но когда-то, еще в советское время, по ней из местных торфяников вывозили торф. Прибывшие туда через несколько часов следователи с криминалистами обнаружили следы крови на заднем сиденье. Крови было достаточно много, что лишний раз подтвердило основную версию – убийство. Но самого тела рядом не было, как не было и следов крови у машины, что давало повод предполагать, что от тела избавились где-то в другом месте, а машину привезли сюда лишь как отвлекающий маневр. Версия грабежа была сразу отброшена. На заднем сиденье валялась сумка Шабаева, в которой, в кошельке, была сумма в двадцать с небольшим тысяч рублей наличными, на пассажирском сиденье лежал дорогой мобильный телефон известной американской фирмы. Отпечатков пальцев на мобильном телефоне криминалисты не обнаружили, что говорило о том, что тот, кто совершил злодейство с бедным Вячеславом Ивановичем, пользовался его телефоном, а потом тщательно стер с него все свои отпечатки. Вскоре была обнаружена и еще одна пугающая находка – в бардачке машины лежал почерневший уже указательный палец Вячеслава Ивановича. То, что он принадлежал хозяину машины сомнений не было, так как на него был надет золотой перстень, принадлежавший Вячеславу Ивановичу. Предположение же о том, что подполковника пытали, не получило поддержки – визуально, кроме того, что он был отрублен или отрезан, палец не имел никаких повреждений. «Я думаю, – предположил лейтенант Карпов и все почти сразу с ним согласились, – этот палец был нужен убийце лишь для того, чтобы залезть в Айфон убитого». «Я всегда говорил, что такое дерьмо лучше не покупать!» – прокомментировал это кто-то из присутствовавших, на что опять же Карпов заметил, что телефон здесь явно не причём и что лучше уж остаться пальца, чем пользоваться всем тем китайским дерьмом, которое работает на Андроиде, то есть всем, что не является Айфоном. На эту реплику первый говоривший заметил, что в отличие от того редкого дерьма, которым является Айфон, Андроид дает свободу действий и что пользователю позволяется делать что-то свое, а не просто тыкать пальцем в этот «говноайютнс», на что, в свою очередь, Карпов тоже хотел что-то заметить, для чего даже извлек из своего кармана свой Айфон, видимо желая продемонстрировать всю легкость интерфейса телефона, но высказать свой аргумент он уже не успел, так как в этот момент капитан Алиев, взяв палец погибшего, прислонив его к сенсору отпечатка пальцев, разблокировал устройство и открыл список последних звонков пропавшего, среди который, кроме звонков «Поручику Пантелееву», «Тамарушке», «Автомойка у дома не чурки», числился некий «Петр А», которому пропавший за последнее время делал больше всего звонков и отправил даже странное сообщение «паренек мутный, не доверяй» и «что не отвечаешь?» Сколько бы потребовалось времени следователям на идентификацию этого таинственного Петра А было сложно предположить, но тут помог случай – у этого контакта в телефоне Шабаева была фотография, видимо подкачавшаяся с какого-то мессенджера или социальной сети, в которой несколько следователей одновременно обнаружили близкую схожесть Петра А с Петром Афанасьевым, более известным в определенных кругах под именем «Петро», бандитом и преступником девяностых, а ныне адвокатом, публицистом и правозащитником, который еще в начале двухтысячных получил от самого губернатора награду за «неоценимый вклад в развитие правового общества».

Это обнаружение слегка удивило следователей, так как не очень было понятно, что могло связывать двух таких разных по статусу и интересам людей. В любом случае, общение между этими двумя людьми по телефону в последние дни было очень активным, что давало надежду на то, что Петр Афанасьев смог бы внести некую ясность во всё это дело. Следователи поспешили в гости к Петру Афанасьеву в его загородный дом в поселке Лисий Нос. Но подойдя к крыльцу, не успев еще даже открыть дверь, по особому запаху, который исходил из приоткрытого окна, все вдруг сразу поняли, что и с Петром Афанасьевым случилось что-то в крайней степени неприятное. На втором этаже дома вошедших ждала страшная картина. Один из следователей, молодой лейтенант Карпов, любитель Айфонов и подшитых зауженных брюк, только в начале лета получивший должность и еще не до конца окрепший в этой профессии, непроизвольно выворотил весь свой только что съеденный ужин на пол и частично на свои начищенные ботинки, чем навлек на себя гнев своего старшего наставника, капитана Дмитрия Алиева. Но и в этом убийстве следствие сразу оказалось в тупике. Не очень были понятны мотивы. Если грабеж, то в столе покойного, рядом с заряженным пистолетом без каких-либо отпечатков пальцев, обнаружили пачку с деньгами, общей суммой в сто двадцать тысяч рублей. Любой, кто решил бы ограбить хозяина, просто не мог ее не заметить. В добавок, если бы грабитель изучил дом еще внимательней (что он, несомненно бы сделал, придя с такой целью), то на первом этаже, спрятанным в тумбу, он мог бы обнаружить еще и сейф, содержимое которого состояло из суммы в шестьдесят тысяч долларов США. Что касается профессиональной деятельности погибшего, то он почти уже ничем не занимался, да если бы и занимался, то вредные привычки, под влияние которых он попадал каждый год всё больше и больше, вряд ли делали его опасным для кого-то. Кто-то вспомнил, что когда-то в девяностых Петр Афанасьев был особо связан с какими-то группировками, которые контролировали Петербург, но что он уже давно отошел от этих дел и вел правильный, с точки зрения закона (но не нравственности), образ жизни и что, одним словом, вряд ли в этом мире был теперь кто-то кроме него самого, кому он представлял хоть какую-то угрозу. Оружие убийства так же не было обнаружено, но патологоанатомический анализ пришел к выводу, что смерть произошла мгновенно в результате повреждения головного мозга, вследствие разрыва какого-то самодельного взрывного устройства во рту.

Что именно это было за устройство и зачем кто-то привел его в действие, долго оставалось загадкой. Кто-то говорил, что это все-таки был «подарок» из девяностых, кто-то, что он просто не смог справиться с вредными привычками и решил закончить свою жизнь, засунув себе в рот какую-то петарду или фейерверк. Но среди всех эти версий была еще одна, которая поражала любого своей оригинальностью и даже неким мистицизмом. Она принадлежала бабке Нюре, древней уже старухе, которая жила через забор от покойного. По её убеждению, Петра убил никто иной как чёрт, ибо дом этот уже давно был проклят. На вопрос почему же он был проклят, бабка Нюра отвечала, что много лет назад тут произошло убийство двух человек – отца и сына и что после этого убийства она несколько раз видела во дворе или рядом со двором всяких чертей и даже покойника (а именно сына), и что в последний раз, буквально совсем недавно, никто иной как чёрт в образе как раз сына, ходил по его дому. По словам Нюры, несмотря на все меры предосторожности, а именно задернутую занавеску, через которую он смотрела, чёрт все-таки заметил, что она наблюдала за ним из окна (как понял следователь из рассказа, это было чуть ли не единственное ее занятие целыми днями), тогда он якобы вышел из дома, подошел к ее забору, встал прямо напротив ее окна, и веселым бодрым голосом сообщил ей, что муж ее, который умер еще при Брежневе, ей кланяться с того света изволил, и что, мол, сильно просил ее вместо того, чтобы сидеть с утра до вечера перед окном и на соседей пялиться, сходить ей такой-то и растакой-то старой гулящей женщине в церковь и свечку за его упокой поставить, а то Лукавый, говорит, щемит его там и морщит аки негра на плантации, пока она тут жопой своей стул протирает и труселя соседские разглядывает (такими словами, может не совсем, конечно, точными, но передававшими основной смысл, эта версия была записана в рапорте Дмитрия Алиева). На уточняющий же вопрос следователя был ли у этого чёрта хвост, бабка Нюра ответила, что конечно же был и что как же это чёрт без хвоста и такой, мол, хвостище, что аж яблоню ей поломал, а у бабки Гали через день кура сдохла. Когда капитан спросил, слышала ли она взрыв или какой-то громкий хлопок, бабка Нюра ответила утвердительно и на следующий вопрос о том, что же она думает это было, без малейшего сомнения ответила, что это сам Илья Пророк, увидев, что она целый день перед лампадой свечи жгла, пронесся по небу на своей колеснице и чёрту кнутом «по сраке прошолси, отчего тот завизжал как поросенок и в трубу… и в трубу!..» В рапорте Дмитрия Алиева было еще несколько исчерченных крупным почерком страниц, большей частью всё про каких-то чертей, да покойников, которые якобы чуть ли не на ежедневной основе ходили к Нюре, но заканчивался он весьма лаконично двумя словами – «старая дура!»

То, что Петр Афанасьев и Вячеслав Шабаев знали друг друга и что между ними были с тех еще давних времен какие-то отношения, догадывались давно. Но о глубине этих отношений никто не знал, вернее знали, но не многие; да и те, кто знал не любили особо распространяться на эту тему, так как оба были людьми известными и со знакомствами, а засовывать свой нос в дела таких людей было не только неприлично, но даже и вредно. Когда же оба почти одновременно отправились на тот свет и многое после обысков и дознаний в их отношения всплыло наружу, оказалось, что отношения их были куда более тесными, чем простое пожимание руки при встрече и что подполковник Шабаев (вскоре его уже перестали называть Вячеслав Иванович, а называли просто формально, так, как он был записан в деле) на регулярной основе на протяжение многих лет получал от Петра Афанасьева денежные вознаграждения за услуги, о которых можно было догадываться только в общих чертах. Сумма этих вознаграждений была непонятной, но по машине, двум дачам, шести квартирам, одна из которых находилась в Болгарии, вторая в Финляндии и которые были расписаны на всех родственников подполковника, и о которых никто даже не догадывался, можно было сделать вывод, что финансовая помощь другу со стороны Петра Афанасьева или тех, кто стоял за ним, была более чем значительной.

В августе в одной из петербургских газет, имеющих репутацию либеральных, появилась статья под названием «Империя господина Коровкина». В статье говорилось о бизнесмене из Петербурга Александре Коровкине, который в свое время возглавлял одну из крупнейших ОПГ в городе, но который с начала двухтысячных якобы забросил всё темные дела, легализовал свой бизнес и стал законопослушным господином, получившим гражданство одной из стран Европейского Союза и честным трудом купившем себе виллу в Испании, стоимостью четырнадцать миллионов Евро и дом в Майами, примерно в такие же деньги. В электронной версии статьи, которая вышла на сайте газеты, были даже фотографии обоих домов, сделанные какими-то блоггерами. Разойдясь по сети, фотографии эти произвели определенный фурор, так как именно в это время была подготовка к очередным выборам и средства массовой информации кишели всякого рода сенсациями и разоблачениями. Особенную популярность получила в сети фотография из Испании, на которой красовался большой бассейн и стоявший рядом новенький Порш.

Люди либеральных взглядов, ссылаясь на эту статью, делали выводы и о коррумпированности текущего режима. О том, что любой, находясь у кормушки (так они называли доступ к органам исполнительной власти), мог стать миллиардером, не представляя из себя совершенно ничего. Люди же консервативной направленности, наоборот, упрекали либералов в «нравственной проституции», и приводили в пример ряд громких статей, написанных самим же Коровкиным несколько лет назад, еще во время получения им гражданства другой страны, которые носили самый ярый либеральный характер и которые тогда же, этими же самыми людьми либеральных взглядов, были разобраны на цитаты.

Статья, опубликованная в газете, была действительно очень смелой. В ней был детально разобрано как становление бизнес империи Коровкина, немалую долю в которой сыграло его криминальное прошлое и помощь его старых друзей (в газете они назывались «солдатами» и «бригадирами») в лице ныне покойного Петра Афанасьева и убитого еще в конце девяностых Романа Евстигнеева. Кстати в смерти Евстигнеева газета прямо обвиняла Коровкина, так как мотивы были очевидны – Коровкин хотел единолично контролировать весь бизнес, который они построили вместе с Евстигнеевым. Упоминалась в статье и фамилия Вячеслава Шабаева, бывшего в те времена следователем по особо важным делам, который как раз и вел расследование убийства Романа Евстигнеева и его сына. Тогда следствие пришло к выводу о том, что Романа и его сына убил некий Мирза Балалаев, известный более как Балу, боевик одной из группировок, сформировавшихся в конце восьмидесятых на юго-западе города. Балу тогда был объявлен в федеральный розыск и был ликвидирован спецназом ФСБ в начале двухтысячных во время спецоперации в одной из южных республик страны. Но если Балу и был виновником этого убийства, делал вывод автор статьи, то заказчиком явно был не он, так как ко времени совершения этого убийства, Балу уже мало интересовался денежными вопросами, а больше религиозными. Заказчиком убийства, утверждал автор, мог являться только один человек, и этим человеком был никто иной как Александр Коровкин.

Статься наделала много шума. Она открыто упоминал имена тех людей, о которых до этого писали только в положительном свете. Все ожидали какого-то резонанса, говорили, что автор статьи начал даже опасаться за свою жизнь и на несколько недель куда-то там уехал. Но прошла неделя, вторая и, удивительная вещь, за всё это время никто не написал опровергающей статьи, никто не постарался защитить репутацию Александра Коровкина от нападок желтой журналистики. Говорили, что Александр воздержался от комментариев, так как был настолько выше всего этого, что не хотел просто мараться. Все попытки журналистов и блоггеров связаться с ним не привели ни к какому успеху, что было тоже достаточно странно, так как Александр, особенно в период получения гражданства другой страны, вел достаточно активный образ жизни в социальных сетях и средствах массовой информации, несколько раз появляясь даже в качестве «эксперта по режиму» на местных каналах. Странным был и тот факт, что Александр, любивший почти на ежедневной основе размещать в Инстаграмме фотографии себя, своего движимого и недвижимого имущества, свой жены и детей, уже давно не публиковал никаких новых фотографий, как, собственно, не публиковала их и его жена – Екатерина. Александр молчал, как молчала и вся его семья. И перед всеми неравнодушными встал вопрос – почему.

Чуть позже появилась новая статья, уже не такая громкая, но значимая в свете последних событий. В ней говорилось, что Следственный Комитет России вызвал на допрос Александра Коровкина и его брата Михаила. Причиной такого внимания правоохранительных органов к братьям как раз и была их связь с покойным Петром Афанасьевым. И хоть напрямую версия следствия о том, что они главные подозреваемые в деле убийства адвоката Афанасьева и подполковника Шабаева (ныне уже открыто называвшегося коррумпированным) не озвучивалась, общий тон статьи намекал на это. Ни один, ни другой на допрос не явились и вообще никаким образом свое положение дел не прокомментировали (что было уже не правильно). Следователи пытались выйти на оставшихся членов семьи Коровкиных, а именно дочь Александра Диану и сыновей Михаила – Дмитрия и Василия. Но по известным им адресам и телефонам найти их не удалось. В холдинге, во главе которого в свое время Александр Коровкин поставил свою дочь, сообщили, что Диана Александровна уже продолжительное время в офисе не появлялась. На вопрос о том, где же она могла быть, секретарь ответил, что они не располагают такой информацией, а один из сотрудников компании, по его утверждениям хорошо лично знавший Диану Александровну, на условиях полнейшей анонимности сообщил, что ее отсутствие без предупреждения по несколько недель и раньше было нормой, так как Диана Александровна имела большую склонность к длительным заграничным «командировкам», особенно в теплые страны. На операционной деятельности компании, по его словам, это отсутствие никак не сказывалось, так как Диана Александровна никогда не принимала особого участия в деятельности компании, а осуществляла лишь формальные обязанности, а именно поставить по доверенности от отца тут или там подпись. Мобильный же телефон Диана Александровны был выключен, и когда следователи приехали на ее квартиру на Крестовском острове, швейцар сообщил, что по этому адресу она не появлялась очень давно.

Аналогичная ситуация случилась и с семьей Михаила Коровкина. Большой дом на первой линии залива в поселке Лисий Нос пустовал, мобильные телефоны всех членов семи были выключены. Следователи приезжали несколько раз, но дома никого так и не застали. Соседи говорили, что давно никого не видели и что, видимо, куда-то съехали и что слава богу, ибо без них стало как-то поспокойнее.

Такой быстрый отъезд для правоохранителей был зеленым флагом, которым вдруг по чьему-то повелению сверху махнули у них прямо перед носом. Всех членов семьи принялись активно искать. Материальное положение семьи было хорошо известно, поэтому действовать надо было быстро, так как с такими деньгами и с такими связами скрыться от российского правосудия было очень легко, если, конечно, они уже этого не сделали. Но таможня и пограничная служба на вопрос какого-то СМИ уверили, что подозреваемые из страны не уезжали и если бы попытались уехать, то, несомненно, были бы задержаны. Оставался вопрос – где они?

Следователи начали выискивать все адреса, принадлежавшие семье олигарха. В основном это были дорогие загородные дома и квартиры в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. Все они пустовали. Все они имели вид объектов, на которых уже продолжительное время никто не появлялся. Но среди всех этих объектов класса «лакшери» был один, который стоял особняком. То был участок земли в Карелии, вернее целый остров, который Александр Коровкин оформил в свою собственность еще в конце девяностых. На запрос какого-то журналиста о том, как в собственность мог быть оформлен объект с природоохранной зоной и водоохранной зоной, представить Росреестра заметил, что в начале прошлого века этот остров и дом на нем принадлежали какому-то купцу, но после революции остров был национализирован и как он оказался в собственности нового лица сказать он затруднялся, но, вероятно, имела место какая-то ошибка при государственной регистрации недвижимого имущества и что сейчас они обстоятельства этого вопроса проверяют и, несомненно, ошибку исправят, если такая действительно была допущена.

Но и визит на остров не принес ничего нового в деле исчезновения олигарха и всей его семьи. Следователи обнаружили там лишь остатки старого сгоревшего дома. На острове были следы недавнего пребывания, но по банкам из-под тушенки местного мясоперерабатывающего завода и пустым бутылкам из под дешевой водки (явно не банкетный набор семьи Коровкиных), были сделаны выводы о том, что большей частью посетителями острова были рыбаки, охотники, туристы или просто те, кто любил накатить беленькой на природе, одним словом все те, кто мало интересовались вопросами принадлежности территории тем или иным частным лицам и которые, судя по количеству пустой тары, вполне возможно и были виновниками случившегося здесь относительно недавно сильного пожара. Следователи вернулись в город на следующий день ни с чем, ну или почти ни с чем. Лишь на обратном пути, заехав за сигаретами в какой-то небольшой магазинчик, который находился прямо в чьем-то частном доме, они узнали от продавщицы, что местные этот остров побаивались и старались обходить, вернее оплывать его стороной, так как «дурной он был какой-то и нездоровый». На вопрос же что именно в нем было дурного и нездорового, продавщица, немолодая полная женщина, лишь пожала плечами и сказала, что многие, особенно по ночам, слышали оттуда вопли и стоны и что якобы однажды, несколько лет назад, один из местных, рыбак по кличке «Пузо», выпив лишку, вместо дома по ошибке приплыл на этот остров и вместо своего сарая, где частенько ночевал подвыпившим, так как Маруся, его жена, любила драть его пьяного за волосы, залез там в какой-то старый заброшенный дом и видел там якобы такое, что две недели после возращения спал с крестом в руке и пил не просыхая, а на третью умер, так и не отойдя полностью от увиденного.

– И что же он такого видел? – спросил у нее лейтенант Карпов, как-то нервно посмотрев на своего напарника.

– Дьявола, говорил, видел! Самого! – продавщица перекрестилась и проговорила это совершенно убежденным голосом, будто речь шла не о самом властелине подземного царства, а о какой-нибудь свиной тушенке, которая пылилась на полке, видимо еще с тех времен, когда «Пузо» был жив и здоров.

– И почему дьявол поселился именно там? – этот вопрос задал ей уже капитан Алиев.

– Ясно почему, там ведь кладбище было старое карельское. Да, говорят, закопали его потом и прямо на костях дом барский построили. Вот душеньки-то успокоиться и не могут!

От этих её слов лейтенант Карпов как-то неуверенно перемялся с ноги на ногу, а его старший коллега капитан Алиев почесал искусанную комарами небритую щеку и нехотя проговорил: «пачку Беломора и туалетную бумагу».

Спустя несколько недель о местоположении беглого олигарха по-прежнему не было никакой информации и большинство следователей начало склоняться к тому, что Александр Коровкин, убив из-за какого-то конфликта интересов Петра Афанасьева и подполковника Шабаева, все-таки покинул со всей своей семьей Россию и живет где-то за границей. О точном его местоположении ничего не было известно, но человек с такими деньгами, а, следовательно, и возможностями, мог с легкостью осесть в любой стране мира под любым вымышленным именем и до конца своих дней жить в достатке и спокойствии. Дело такой важности, естественно, оставлять просто так не хотели и даже подготовлен был запрос в Интерпол, который, однако, отправить не успели, так как в деле расследования вдруг произошли самые неожиданные и кардинальные изменения.

20.

Одним поздним вечером, лейтенант ДПС Данила Федорович Кобыльчук, на трассе М10, где-то в районе Любани, для проверки документов остановил автомобиль марки Мерседес. Автомобилем управляла молодая женщина. Что-то в этой девушке показалось лейтенанту странным с первого взгляда. Девушка эта выглядела совершенно неопрятно, совершенно не так, как выглядят «соски» которых он так часто мотались между двумя столицами на дорогих машинах. Спутавшиеся грязные волосы, в которых можно было разобрать сухие листья, сено и даже что-то вроде остатков пищи (что в последствии оказалось засохшей кровью), настолько не сочетались с классом автомобиля и с ее улыбавшимся лицом, что лейтенант невольно отошел от машины и посмотрел вокруг себя, будто ожидая увидеть где-то неподалеку скрытую камеру. Но скрытой камеры не было, и лейтенант снова вернулся к открытому водительскому окну.

– Что с вами, дама? – то первое, что он произнес в обход всех принятых правил и протоколов.

– О, вы говорите по-русски, это так мило!

Ответ женщины показался ему еще более странным, чем даже её внешность.

– Да я, собственно, другого-то и не знаю.

Женщина, видимо, восприняла это как какую-то остроумную шутку и рассмеялась. Лейтенант же с серьезной миной на лице поправил на голове фуражку.

– Куда путь держите?

– Мы с семьей едем на пляж, только вот погода портится, печально.

Лейтенант нагнулся и посмотрел в салон автомобиля. Переднее сиденье было пустим, на заднем валялись какие-то шмотки или какой-то хлам. Он выпрямился и снова посмотрел по сторонам. Ощущение того, что его по-прежнему снимали, снова охватило его и снова он увидел лишь сумрачный лес вокруг, да фары ехавшей где-то в отдалении машины.

– И где же семья?..

– Сзади, – женщина небрежно показала рукой, которая была измазана в грязи куда-то назад.

– И… сколько вас едет?

– Шестеро.

– Шестеро?! —лейтенант наклонился к водительскому окну и посмотрел внимательно внутрь. Никого кроме девушки он в салоне больше не увидел, но в этот раз почувствовал резких запах какого-то смрада, отчего невольно выпрямился и уже строгим голосом проговорил, – документы предъявите, пожалуйста.

Женщина достала что-то из бардачка и протянула ему. Лейтенант взял это в руку и увидел, что это был скомканный пакет из МакДональдса. И тут-то он, наконец, догадался, что перед ним была какая-то наркоманка, которая, видимо, возвращалась в таком состоянии домой с ночного клуба. Видимо после всех принятых веществ ее так сильно накрыло, что перед тем как сесть в машину она успела изваляться в каком-то дерьме. По крайней мере так объяснил себе лейтенант ее внешний вид и ту чушь, которую она несла.

– Выйдите, пожалуйста, из машины! – лейтенант сделал шаг назад и женщина, без всяких возражений, послушно вышла. – Эй! – он жестом махнул сержанту Балыкину, который сидел в полицейской машине и наблюдал за напарником. Балыкин нехотя вылез с бумажным стаканчиком кофе в руке и неспешно зашагал в сторону Мерседеса.

– Чего у нас тут?

– Употребляла что-то дамочка, – ответил ему Кобыльчук. – Что-то запрещенное, судя по речи и… всему!

– Ой всё! Ничего не употребляла, говорю вам, что вы докопались!

– Говорит, купаться еду с семьей.

– Да, еду купаться и что? Из-за вас мы уже, на самом деле, задерживаемся!

– Это, говорит, документы на мою машину! – Кобыльчук протянул Балыкину скомканный пакет из МакДональдса, который тот взял, подержал в руках и снова вернул лейтенанту.

– Ну что, погода хорошая, с документами вроде всё в порядке. Думаю, отпустить даму надо, товарищ лейтенант! – Балыкин тихо захихикал и его двойной подбородок затрясся в такт его смеху. – А чего воняет-то так?! Дама, вы там случайно не… это?..

– Что в багажнике? – снова обратился к ней Кобыльчук. Женщина на этот вопрос лишь как-то мило ему улыбнулась. – Вы не против, если посмотрим?

– Смотрите, ничего интересного!

Кобыльчук подошел к багажнику и отрыл его. Там не было ничего, кроме большой черной сумки, набитой, как показалось лейтенанту в первые секунды, капустой. Но обдолбанная в хлам дама из клуба на дорогом Мерседесе везет куда-то целую сумку капусты?.. Нет, такая мозаика не складывалась в мозгу профессионального полицейского. Он потянулся к молнии и осторожно начал открывать ее. Запах смрада стал настолько резким, что он даже отвернулся в сторону, сделал большой вдох, затаил дыхание и вдруг… там появился первый предмет – посиневшее лицо ребенка, с уже заметными на коже следами разложения. Внутри лейтенанта всё перевернулось, он отскочил назад, выхватил каким-то неловким движением из кобуры пистолет, выронил его на асфальт, тут же поднял и, наконец, направил его на женщину. Капитан Балыкин же продолжал держать кофе в руке, но увидев, как напарник выхватил пистолет, попятился назад, подальше от дамы.

– Чё там, Дань?!! – спросил он, по лицу лейтенанта пытаясь разобрать, что нашел от там в багажнике. Но лейтенант ответить не мог, он тяжело дышал и его руки заметно тряслись.

– Не подходи к ней. Не подходи, Шурик! Стой, не двигайся, – крикнул он уже даме, – а то стрелять буду. Набирай диспетчера, пускай вызывают наряд!!! Убийство тут!

– Вы совсем с ума спятили?! – лицо дамы вдруг поменялось. Появилась какая-то злоба и какой-то испуг, впрочем, последнего было явно меньше, чем испуга в глазах полицейских. – Всё, хватит, я еду! – она быстро залезла в машину, но Кобыльчук без дальнейших предупреждений прострелил из оружия переднее и заднее колесо автомобиля, после чего женщина выскочила из машины и бросилась на него с кулаками. В нее он стрелять уже не стал и через несколько минут Диана Александровна Коровкина (они проверили ее по номеру автомобиля, пока ждали приезда подкрепления) лежала у машины, скованная в наручники, а лейтенант Кобыльчук стоял рядом и протирал перекисью водорода из аптечки свое поцарапанное грязными ногтями лицо, матерясь и уже совершенно не стесняясь того, что задержанная была всё-таки женщиной.

Её доставили в отделение полиции уже ночью, где поместили в камеру под усиленной охраной, но уже ближе к утру за ней приехали люди из Петербурга, которые, подписав необходимые бумаги, забрали её с собой. Результаты судебно-медицинской экспертизы, полученные через пару дней, подтвердили то, о чем сразу многие начали догадываться – в сумке находились отсеченные острым предметом головы всех членов семьи Коровкиных и еще четырех человек, одним из которых был некий Рафаэль Узурусмаев, известный более как Рафа, человек, некогда хорошо известный в петербургских криминальных кругах. Сама же задержанная, вопреки изначальному предположению, не была Дианой Коровкиной, а была Екатериной Хабаровой, по её собственным словам, законной супругой Александра Коровкина. Когда ее спросили почему она считает себя супругой убитого, она показала им обручальное кольцо на своем пальце и сказала, что он не убит и что они, сволочи, не понятно зачем ее здесь удерживают и не дают им ехать на море. На чье-то ироническое возражение, что до ближайшего моря, по крайней мере такого, в котором можно было бы купаться, здесь не меньше тысячи километров, а то и побольше будет, женщина ответила, что они ей нагло врут и что, мол, до Майами Бич им оставалась пара каких-то поворотов и что только они, уроды, им всю эту поездку испортили. Один из полицейских ей возразил, что на самолете, вероятно, и была бы пара поворотов, но на машине до Америки в такое время даже по Берингову проливу не проедешь, на что Екатерина Хабарова обозвала его непонятно почему свиньей и импотентом. Впрочем, на ее слова тогда уже никто не обижался. Что касалось состояния задержанной, то диагноз наркотического опьянения не подтвердился. В крови ее не было обнаружено никаких запрещенных и даже не очень запрещенных (алкоголь) субстанций.

– Так что с ней тогда, док? – спросил капитан Алиев у судебного медика, который закончил первичный осмотр задержанной и вышел в коридор со своим вечно непробиваемым лицом, с которым он одновременно и резал трупы и дарил цветы на праздники своей жене.

– Серьезное психическое расстройство, – неопределенно заметил он, – может врожденное, может приобретенное. Я в этих делах не специалист, кладите в психушку, пускай смотрят.

– Ну а этих людей всех она могла порешать?

– Навряд ли. Но заходить туда к ней я бы пока не советовал. Покусает еще! Уж лучше профессионалы с ней пускай сначала поработают.

На следующий день после идентификации личности, к Екатерине приехал отец с несколькими адвокатами. В ультимативном порядке они потребовали от полицейских объяснить, на каких основаниях они решили задержать женщину, которая является полностью вменяемой и не представляет никакой опасности для общества. Вместо ответа на этот вопрос, капитан Алиев вывалил на стол перед ними целый набор фотографий, на которых в разных ракурсах, как бы с каким-то особым художественным вкусом, были запечатлены отсеченные головы, которые нашли в машине подозреваемой. Глаза у некоторых были открыты, глаза некоторых закрыты. Но все головы являли собой начало необратимого процесса тления, и хоть они и были далеко за пределами этого зданиях, в холодильных отделениях морга, образ, запечатленный на фотографиях, был настолько сильным, что, казалось, даже от самих этих снимков разило чем-то смердящим.

– А вы уверены, что это сделала она? – спросил Алиева один из адвокатов, стройная женщина, лет сорока пяти. По ее дрожащим губам было видно, что такие дела не совсем ее специализация и к такой дикости, которую демонстрировали фотографии, она еще не привыкла.

– А вы уверены, что это сделала не она? – ответил вопросом на вопрос Алиев.

– Я в своей дочери уверен! – почти крикнул на него отец задержанной. – Она у меня мухи никогда не обидит, она не такая, она другого человека даже оскорбить не может, не то что… прости господи, убить. Понимаешь ты это?

– Тогда, уважаемый, посмотрите это! – Алиев протянул отцу планшет, на экране которого был видеоролик общей продолжительностью чуть больше двадцати минут, на котором Екатерина, при демонстрации ей фотографии отсеченной головы Александра говорила, что это все чушь, что они ее разыгрывают, что Александр жив и что у него столько денег, что он всех их посадит, а с тобой, чернож**й… («со мной, то есть», – пояснил Алиев совершенно спокойным голосом) он сделает так, что в тюряге тебя в жопу ниггеры в***т! – при этих словах отец невольно выронил планшет из рук, один из адвокатов провел рукой по вспотевшему лбу, а женщина-адвокат, которая до этого задала Алиеву вопрос, опустила голову вниз и закрыла рукой глаза. На лице ее зардел румянец. Алиев взял планшет и положил его перед собой, заранее подняв громкость воспроизведения звука до максимума. В это время Екатерина как раз начала вдаваться в подробности того, что представители чернокожей расы и как будут делать в камере заключения с капитаном. Причем рассуждения эти изобиловали таким количеством пикантных подробностей и деталей, о которых даже ее отец, проживший в счастливом браке больше тридцати лет, и любивший время от времени заглядывать на всякие там пикантные сайты, даже не догадывался. Они не досмотрели даже до середины ролика, когда отец наконец-то взмолился:

– Хватит, хватит! Всё, прошу, убирайте!

– Подожди, бать, самое интересное начнется во-о-от тут! – капитан Алиев пытался перемотать ролик вперед, но отец уже совершенно другим тоном начал умалять капитана оставить это всё позади и Алиев, тоже будучи отцом, над ним все-таки сжалился.

Медицинское обследование действительно обнаружило психические отклонения у Екатерины. На видео, которое полицейские смотрели всем участком, она упорно убеждала врача, что находится где-то в США, что ее незаконно задержали безо всякого объяснения причины, и что она вынуждена будет обратиться к российскому консулу, который выведет скандал на международный уровень, если удержание будет продолжаться. На все попытки объяснить ей, что она находится в России, а не в США, она лишь дико смеялась и говорила «хватит» или «пошутили и довольно». На попытки же выяснить, что же именно произошло с семьей Коровкиных она говорила, что ничего, что они уже давно ждут, когда ее отпустят, и что Александр, ее муж, наверняка заплатил уже кому-то там и что вот-вот за ней придут какие-то люди и ее отсюда заберут. Она с какой-то особой надеждой смотрела на каждого, кто входил в помещение и почти каждому задавала один и тот же вопрос: «вы за мной?» Но каждый раз, получая отрицательный ответ, она отворачивалась и теряла на долгое время всякий интерес к происходившему.

Во всем этом деле был и еще один непонятный момент. По свидетельству Екатерины, Александр Коровкин был ее законным мужем, однако эта информация противоречила той, которую полицейские получили от государственных органов регистрации брака. Ясность в это дело смог внести только ее отец. Действительно, они состояли в законном браке с убитым, но поскольку брак был заключен за пределами Российской Федерации и документы не были предоставлены в местные органы регистрации в установленные сроки, то для российского права ее положение по-прежнему числилось как «не замужем». Когда отца спросили, почему же они не были предоставлены, он лишь пожал плечами и проговорил, что такова была воля покойного мужа. – Видимо что-то связанное с наследством, – заметил он как-то нехотя и будто даже стесняясь.

Вскоре появились первые результаты патологоанатомического обследования жертв, вернее их останков, найденных в багажнике в сумке. Эти результаты отбросили от Екатерины большую часть подозрений. Так, согласно заключению, смерть как минимум трех человек, а именно Михаила Коровкина и двух его сыновей, Дмитрия и Василия, наступила до того, как Екатерина прибыла на территорию России. Смерть наступила в срок от семи до десяти дней до того момента, как сотрудник Пулковской таможни поставил штамп о ее прибытии в страну. Следовательно, Екатерина никак не могла быть непосредственным исполнителем этих убийств, как, впрочем, и обезглавливания уже мертвых тел. В отчете указывалось, что убийца явно был человеком опытным и обладал не дюжей физической силой, поскольку головы всех без исключения были отрублены с одного сильного удара острым предметом. Такой удар явно не могла сделать Екатерина, которая просто не обладала такой физической силой. Более того, на запястьях Екатерины были обнаружены следы от наручников, что дало основание полагать, что она, возможно, сама была жертвой какого-то нападения и что смогла избежать страшной смерти лишь благодаря какому-то благоприятному стечению обстоятельств. Но на этом следствие завязло. Не было никаких улик, никаких следов, никаких реальных подозреваемых. Было известно, что Александр Коровкин прибыл в Петербург из Барселоны за неделю с небольшим до своей смерти по каким-то личным делам и пробыл какое-то время в доме своего брата, Михаила, тоже убитого. Произошло ли убийство его, Михаила, и остальных членов семьи в этом самом доме установлено не было. Следственные мероприятия, которые были произведены там лишь только было получено разрешение прокуратуры, не обнаружили ничего подозрительного, по крайней мере ничего такого, что могло привести их на след убийцы семьи олигарха. Почему в одной сумке оказались головы семьи Коровкиных и Рафаэля Узурусмаева с тремя его друзьями, тоже не было достоверно известно. Эти два человека принадлежали к совершенно разным кругам. И хоть было установлено, что они знали друг другу с давних времен и имели даже какие-то общие бизнес интересы в девяностые, в последние десять с лишним лет их общение было сведено к нулю, что не давало следствию ни одного новой зацепки.

Пытаясь найти хоть какую-то нить в клубке этого дела, за которую можно было бы дернуть, капитан Алиев и лейтенант Карпов посетили многих знакомых и бизнес партнеров Александра Коровкина и его дочери Дианы. Все они, почти в один голос, отзывались о нем, как о человеке умном, порядочном и с высокими моральными принципами. Говорили о том, что ради помощи своим друзьями и знакомым, он был готов на многое, сразу оговариваясь, правда, что под словом «многое» имели ввиду всё только самое законное и благородное. В качестве последнего, кстати, приводили в пример его помощь нескольким районным школам, когда Александр за свой личный счет поставил в классы компьютерное оборудование почти на сто тысяч рублей.

– Но ведь компьютеры были не новые, а списанные с их офиса за ненадобностью, – заметил капитан Алиев при одном из разговоров, на что получил ответ:

– Но ведь это лучше, чем ничего, разве нет?

О Диане Коровкиной же говорили немного другое. Все подчеркивали ее ум и красоту, так же особое обаяние, которое притягивало к ней всегда мужчин, но не всегда, к сожалению, достойных. Говорили, что при всех ее замечательных качествах у нее был не легкий характер, что во многом и объясняло ее проблемы во взаимоотношении с противоположным полом, который не всегда мог ее понять. На вопрос Алиева о том, были ли у нее враги, все в один голос говорили, что нет; на вопрос же был ли у нее гражданский муж, или жених, или молодой человек, или, может быть, девушка, говорили, что это было неизвестно, так как свою личную жизнь Диана любила держать при себе и только одна из ее подруг рассказала следователю о том, что однажды она совершенно случайно узнала о том, что Ди была зарегистрирована на сайте знакомств, где искала себе вторую половину.

Попытка найти ее аккаунт по имени и фамилии не принесли Алиеву никаких результатов. Но это было и понятно. Среди «Кисок», «Рыбок» и «Няшек», которых встретил он там лишь только зарегистрировался и разместил свою давнюю фотографию со школы, не было ни одного реального имени. Алиев просидел на этом сайте весь вечер и нахождение его там не всегда было связано только с профессиональной необходимостью. Некоторым дамам он что-то написал, некоторым что-то ответил, с одной он почти уже даже хотел встретиться, но когда в самом конце, при прощании, она призналась ему, что она была вовсе не «она», а «он», и в доказательство (видимо чтобы у Алиева окончательно исчезли все сомнения) прислала фотографию крупным планомсвоего здоровенного полового члена, Алиев, выйдя из себя, быстро накатал с кучей орфографических, грамматических и стилистических ошибок в ответ такое, что через несколько минут его аккаунт был заблокирован из-за жалобы на оскорбление на почве гомофобии и расизма, чему Алиев был только рад, так как успел уже поклясться самому себе больше никогда и ни при каких обстоятельствах не влезать в этот чертов вертеп и будет сохранять верность жене хотя бы до конца текущего года.

Одна надежда оставалась на Екатерину Хабарову. В конце концов, эта девушка «приехала» к следствию на машине, которая принадлежала убитой и в багажнике ее валялись одиннадцать отрубленных голов, что как бы намекало на то, что она хотя бы отдаленно должна о чем-то была догадываться. Но она не догадывалась. Здесь действительно всё было крайне сложно. Как ни пытались следователи и психологи получить от нее хоть что-то, результат продолжал оставаться нулевым. Екатерина продолжала считать, что она где-то в Майями, рядом с каким-то пляжем, и что муж ее якобы ждет ее где-то рядом и что рядом находятся его дети, смех и крики которых, по ее собственным словам, слышит она даже по ночам.

– Кто вы? – спросила она однажды входивших.

– Я Фокс Маудер, а это лейтенант Коломбо, мы ищем инопланетян, которые оторвали голову вашему бойфренду.

Екатерина с укором посмотрела на Алиева и Карпова, которые в очередной раз появились в ее одиночной палате. – Заходите, только ненадолго. Мне еще надо собрать сумку. Боже… где мое средство для загара? Саша ждет меня уже давно в машине, я как всегда опаздываю… Помогите мне его найти!

– Саша в машине вас не ждет, – заметил ей Карпов, а Алиев добавил:

– Саша ждет вас в холодильнике, по крайней мере самая верхняя его часть. – На эту реплику Алиев получил очередной укор от наблюдавшего врача, который каждый раз сопровождал их визит к пациентке, так как боялся, что своими деструктивными вопросами они могут сделать ей только хуже.

Но и эти визиты следователей в больницу продолжились недолго. Вскоре врачебная комиссия признала пациентку хоть и не совсем вменяемой, но совершенно безопасной для общества. Было решено выпустить ее из стен заведения под поручительство родителей и отправить, пока с подпиской о невыезде, в родительский дом.

– Овощное рагу едет домой, – Алиев меланхолично наблюдал с водительского сиденья как Екатерина, под руку с отцом, покинула медицинское учреждение и двинулась к машине.

– Думаешь, это сделала она?

– Сделала что? – Алиев старательно раскурил от зажженной спички сигарету и выкинул ее огарок сквозь приоткрытое водительское окно.

– Головы рубила.

– Эта женщина в своей жизни даже курицу отбить не может. А эти головы не простые были, братан, эти головы крепкие были. На толстых шеях сидели, на прочных, на мясистых. Такие существа как она созданы лишь для удовольствия, но никак не для убийств. Другой это сделал кто-то, но кто, – Алиев сбросил пепел с кончика сигареты в окно, – этого я пока не знаю.

– В паре с ней может?

– Не думаю, не знаю, точнее. Но ты заметил, что что-то поменялось в ней? За эти последние несколько дней в ней будто что-то перевернулось. Первый раз когда я увидел ее она была одним человеком, а теперь она будто другой, которого попросили играть первого. Она знает что-то, что-то, что не хотела бы чтобы знали мы.

– Думаешь играет с нами?

– Может да, а может и нет. Врачи верят ей. Я же – нет. Но я мало кому верю. Она знает что-то, что-то помнит, не всё, конечно, но что-то важное. И знаешь, что еще интересно? Одиннадцать человек, одиннадцать отрубленных кем-то бошек. Ведь она тоже была там, ведь на ее волосах нашли кровь этих Коровкиных. Ведь на руках ее следы от наручников, а это значит, что она была там, сидела закованной и смотрела на всё это. Но у нее не нашли ни царапины, ни синяка, ни малейшей раны. Тот, кто шабашил там всё это время, не причинил ей ни малейшего вреда. Почему?

– Симпатия, может, простая? Пожалел, может, хоть кого-то из этих Коровкиных?

– Не может быть никакой симпатии к этим Коровкиным, Карпуха, и жалости быть тоже не может!

21

.

В состоянии Екатерины действительно произошли некоторые изменения. Сложно сказать, были ли они к лучшему или к худшему, но когда через пару недель Алиев, в этот раз уже один, приехал навестить ее в загородный дом ее родителей, она выглядела уже иначе.

– Сейчас подойдет, переодевается, – отец провел его за собой в комнату и посадил на диван рядом с небольшим журнальным столиком. Сам же он сел в кресло напротив и опустил ногу на ногу. – Чаю может или кофе?

– Водочки бы!

– Простите, такого не держим, – отец почтительно покачал головой.

– Тогда спасибо, пока ничего не надо.

– Если передумаете – дайте знать.

– Обязательно! – Алиев достал из внутреннего кармана пиджака пачку с сигаретами и ловким движением одна оказалась у него во рту. – Не против?

– Если только на крыльце, пожалуйста.

– Понял! – Алиев так же быстро засунул сигарету обратно в пачку, саму пачку убрал обратно в карман и откинулся на диван, рассматривая интерьер помещения. – Как у вас дела обстоят с наследством? Я так понимаю, там были определенные проблемы.

– С наследством? – отец слегка удивился, но удивился больше не «наследству», а осведомленности Алиева в этом вопросе, о котором он так настоятельно просил адвокатов, которые занимались этим делом, умалчивать.

– С наследством. Коровкин ведь был богатым человеком. В газетах пишут, что олигарх даже!

– Наверное. Я не очень интересовался его доходами, я и сам не бедный, признаюсь, – он слабо улыбнулся и показал руками вокруг себя, демонстрируя таким образом комнату, богатство которой Алиев успел заметить уже и без его подсказки, – но деньги не главное в нашей жизни, – он хотел добавить все тем же тоном «молодой человек», но сдержался, так как это могло звучать уже слишком нравоучительно и даже грубо. – А что касается наследства, это чисто юридический вопрос, даже не столько юридический, скорее даже технический. Моя дочь является законной супругой погибшего, о чем свидетельствует сертификат, выданный советом района Сан-Мартин города Барселоны и то, что этот документ дошел из-за границы до органов регистрации в Российской Федерации с задержкой, это просто неприятное недоразумение, которое, конечно же, должно быть исправлено. Да и, тем более, здесь нет больше никаких других претендентов, Екатерина единственный оставшийся наследник.

– Да, Коровкиных этих нормально порезали, – спокойным тоном, будто он говорил не про людей, а про срезание каких-то грибов в лесу, проговорил Алиев. Отец поморщился от этих слов, несколько секунд помолчал и хотел было что-то сказать, но не успел, так как в этот момент в комнату вошла Екатерина.

– Добрый день! – изменения в ней сразу бросались Алиеву в глаза. Того беззаботного тона, той улыбки, смеха, которым она встречала следователей еще месяц назад, уже не было. Взгляд ее был глубже, голос тиши и спокойнее, лицо чуть осунулось, что, учитывая идеальные пропорции того, что было до этого, уже слегка даже вредило ее внешности.

– А, вот и она, спасительница Малибу собственной персоны! Как ваше самочувствие? – Алиев быстро приподнялся с дивана. Лицо его расплылось в улыбке, впрочем, это была естественная его реакция на любую красивую женщину, которая оказывалась рядом, что не редко становилось предметом конфликта с его женой.

– Спасибо, всё нормально.

– Садись, Кать, я на стул! – отец быстро поднялся, но Екатерина опустила руку на его плечо, давая таким образом понять, что она и без него разберется куда и как ей надо сесть.

– Давно вас не было видно.

– Это вас давно не было видно, а мы всегда рядом, вы просто не всегда нас видите, уважаемая Екатерина, как, простите, вас по батюшке?.. – парировал ей Алиев.

– Федор, мое имя, – ответил за нее отец и Алиев, обращаясь снова исключительно к Екатерине, добавил:

– Федоровна! – произнеся это, он в развалку подошел к Екатерине, взял ее руку и смачно поцеловал ее своими большими обветрившимися губами.

Екатерина подала ему руку и натянуто улыбнулась. «Рада вас видеть», – проговорила она, что было уже совсем не правдой, по крайней мере судя по выражению ее лица.

– Как ваш муж, Екатерина Федоровна? Куда-то отъехал, наверное, да? – продолжил Алиев, вернувшись на свое место.

– Да, сегодня утром он куда-то уехал и до сих пор не возвратился. Но вот-вот он должен приехать. Вы, наверное, с ним хотите встретиться?

– О нет, Екатерина Федоровна, – Алиев бросил взгляд на отца и засмеялся, – пока не горю таким желанием. Человек он, конечно, приятный в общении, но уж давайте со встречей этой мы еще немного повременим. Рано или поздно, конечно, придется все-таки с ним встретиться, но всему свое время, как говорится. Уехал-то он, кстати, куда?

– Вот этого я не могу вам сказать.

– Секрет? Частная жизнь больших людей, понимаю, понимаю!

– Нет, не секрет. Просто он человек занятой и не всегда говорит мне о своих планах.

– Как глупо с его стороны. Безрассудно даже, мать его… божья… за ногу. Оставить дома такую… такую жену очаровательную и уехать непонятно куда, не сказав ни слова. Этому должна быть веская причина. По мне так только одна – смерть! – Алиев снова рассмеялся. – Хотя я своей жене тоже ничего не говорю, когда куда-то уезжаю. Но сравнивать вас и ее бессмысленно. Класс, так сказать, категории у вас, уважаемая Екатерина Федоровна, с ней совершенно разные. Вы – женщина Феррари, она – УАЗ Буханка или еще что-нибудь помассивнее!

Отец, слушавший внимательно всю эту галиматью, вдруг не выдержал, нервно поднялся и тут же снова опустился в кресло. Его лицо покраснело, но Алиев на него даже не взглянул.

– Дорогой мой, – обратился, наконец, он к Алиеву, – мы очень рады, что вы нас посетили, но если у вас есть что сказать в каком-то деле, существенное я имею ввиду, кроме насмешек и оскорблений, в том числе в адрес членов вашей же семьи, то говорите, а если нет, так… может быть… тогда будет лучше… если вы…

– Без сахара!

Отец прервался на полуслове.

– Что… простите?

– Без сахара! Чай мне без сахара, пожалуйста. Если предложение, конечно, еще в силе.

Отец посмотрел на Екатерину. Она улыбнулась ему одними губами. Лицо Алиева же было самой невозмутимостью.

– Хорошо, – наконец он кивнул головой. – Катя, тебе может чего принести?

– Спасибо, папа. Мне не надо.

Отец снова кивнул головой, поднялся и неспешно вышел из комнаты. У них была домохозяйка, но вечером она уходила домой и такие вещи по дому им приходилось уже делать самим.

– Местные этот остров считают проклятым. Говорят, там происходят страшные вещи, Екатерина Федоровна.

– О чем вы?.. – лицо Екатерины стало совсем серьезным.

– У вас сейчас идет тяжба по наследству. Недвижимость в России, Испании, Соединенных Штатах. Вы оформили требования на всё, даже на мотоцикл одного из погибших, хотя сроду им никогда не управляли; но вы оставили за бортом одну вещь – остров в Карелии, принадлежащий точно так же семье Коровкиных. Отчасти я, конечно, вас понимаю, Карелия это не Испания и не Америка. Там же нет ничего, кроме заброшенных построек, комаров, холода и постоянных ветров. Да и странные вещи, местные говорят, не редкость там. Что тоже, согласитесь, производит определённое впечатление, как минимум на такую хрупкую натуру как вы.

– Простите, но я вас совсем не понимаю…

– Да, да, извините, Екатерина Федоровна. Вы, конечно же не понимаете, о чем я говорю. Этим будет заниматься ваш муж и всё такое. Опыта у него больше в этих вопросах, да и отъехал он в очередной раз куда-то. Приедет – пообщаетесь, да? – Алиев улыбнулся и привстал с дивана. Он подошел к Екатерине и сел на стул рядом, смотря своим проникновенным взглядом ей прямо в глаза. Екатерина отвернулась в сторону, этот тяжелый взгляд выносить на себе она не могла. – Вот только муж ваш, Екатерина Федоровна, не приходит к вам уже очень давно, что должно уже вселять в вашу светлую головку хотя бы какие-то подозрения. Но если ваш муж, Екатерина Федоровна, не дай боже, конечно, все-таки появится у вас тут на пороге, поверьте мне как человеку повидавшему всякое на своем веку, это будет не совсем та встреча, о которой вы мечтали всё это долгое время. Если ваш муж все-таки придет к вам, частично или в полном, так сказать, составе, мой вам совет – бегите прочь как можно быстрее, а то ведь такая встреча добром уж точно не закончится.

– Этот остров был оформлен в собственность ошибочно, – послышался голос отца где-то рядом. Алиев повернулся и увидел, что тот стоял в дверях. Судя по всему, он никуда не уходил всё это время и просто стоял за дверью, слушая разговор. – Простите, дорогой мой, но чая у нас не осталось.

– Кофе? – Алиев снова вернулся к дивану и опустился на него.

– И кофе тоже нет, – в голосе отца уже слышалась раздраженность. – Мы не хотим претендовать на то, что является собственностью государства и было передано в частное владение по ошибке. Этот остров не является нашим и мы не хотим, чтобы он им стал. Это та причина, которая побудила нас от него отказаться. И все эти таинственные истории о которых мы, кстати, слышим только сейчас от вас, здесь совершенно ни при чем. Вы пользуетесь положением девушки, ее болезнью, чтобы вешать себе какие-то медали, чтобы закрыть это дело и получить премию, потом повышение, рост по службе, но это очень низко, молодой человек. Вы общались с ней уже несколько раз и вы видите ее состояние. Возможно, вы не знаете, что такое потерять близкого человека, но Катя теперь знает. И пытаться вытащить из нее то, что нужно вам, делая ей только хуже, это очень низко, безнравственно очень.

– Кого я потеряла, папа?

– Медали? – Алиев хлопнул себя рукой в грудь, – что-то я не вижу, чтобы я их одевал. Может они невидимые и бродят где-то рядом, как муж со всем его семейством?

– Вы понимаете меня.

– Жаль, что вы меня – нет.

Отец покачал головой. Он смотрел в лицо Алиеву, Алиев смотрел в лицо ему. Взгляд же Екатерины блуждал между лицами обоих.

– Послушайте, молодой человек, – начал снова отец тоном уже куда более примирительным, – может я не прав в вас и может в вас действительно говорит чувство долга, а не какая-то корысть. Если так, то я приношу извинения, согласитесь со мной, что такие честные люди, в том числе и в вашей профессии, не самое частое явление, но послушайте, – он подошел ближе к Алиеву и начал говорить тише, так, чтобы слышал только он, – Катя больна, она не помнит ничего из того, что произошло. Все попытки вытянуть из нее это силой приносят ей только страдание. Что бы вы сделали, если бы это была ваша дочь? Хотели бы вы, чтобы к ней ходили каждый день люди и вели допросы? Я думаю, что нет. Имейте же хоть немного жалости к человеку. Не делайте ей хуже. Вы видите ее состояние. Ей не станет легче от ваших этих глупых вопросов и намеков!

Алиев посмотрел на Екатерину. Та перевела взгляд на отца. Алиев посмотрел на отца, тот продолжал смотреть ему в глаза.

– У вас есть дети, молодой человек?

– Сын.

– Сын, говорите? – отец приблизился к Алиеву еще ближе и заговорил совсем тихо. – Тогда вы должны понять меня. Самое главное для меня – здоровье моей дочери. Если что-то изменится, если Кате снова вернется память и она вдруг вспомнит что-то такое, что сможет помочь следствию найти тех подонков, кто сделал это с ее мужем и его семьей, вы будете первым, кто это узнает. Даже не медики – вы. Но чудес пока не происходит, и произойдут ли они вообще – большой вопрос. Поэтому давайте оставим ее в покое. Давайте не будем терзать ее больше. Оставьте ее хотя бы на время, на год, на несколько лет, пускай затянутся раны. Пожалуйста. Ваши разговоры для нее это только вред. По-хорошему вас прошу, как отец отца. Хорошо?

Алиев молчал. Он ничего не говорил. Наконец он приподнялся с дивана и повесил на плечо свою небольшую темную сумку.

– Обещаю вам, если состояние Кати изменится, в лучшую сторону я имею ввиду изменится, – снова продолжил отец, – мы сразу дадим вам знать, ведь это и в наших интересах найти тех, кто натворил всё это, – отец первым пошел к двери и Алиев пошел за ним вслед. В дверях Алиев повернулся и его глаза снова встретились с глазами Екатерины. Но что-то было уже в ней не то. То же положение губ, тот же слегка вздернутый вверх аккуратный носик, но выражение глаз! Оно было другим. Оно выдавало ее.

– Прощайте, Екатерина!

– До свидания.

– Нет, Екатерина Федоровна, свиданий больше не будет, – Алиев поклонился, сделал шаг в сторону двери, но на пороге он снова остановился и снова повернулся к ней.

– А я ведь ездил на этот остров, Екатерина Федоровна, – проговорил он тихо и спокойно, улыбки на его лице уже не было. – Два раза ездил, один раз с коллегой на разведку, второй раз уже сам, так, чтобы уже наверняка. Местные не любят этот остров, легенды про него всякие ходят. Говорят, что по ночам оттуда можно слышать крики, а некоторые даже уверены, что там живет никто иной, как сам Дьявол.

– И что вы увидели на этом острове? – спросила Екатерина совсем тихо, слова слетали с ее губ еле слышным шепотом.

– Мрак… и ужас.

– И что, был там Дьявол, молодой человек? – спросил его отец. Это было сказано как какая-то шутка, возможно, чтобы разрядить обстановку, но Алиев посмотрел на него долгим пронзительным взглядом и ответил что-то, что понять в этой комнате могли только два человека:

– Бывал там и Дьявол, дядя Федор! Да нету его там больше!

Эпилог

1.

Прошло несколько месяцев и на смену последним теплым дням пришла холодная долгая осень. Листья на деревьях пожелтели и опали. Птицы в лесу давно затихли и последние косяки гусей уже пролетели по серому небу куда-то на юг, заставляя местных собак поднимать кверху носы, нюхать безвкусный воздух подходящей зимы, мечтая, возможно, о том, как хорошо бы было обрести крылья, взмахнуть ими, возвыситься над серым пейзажем дворов и крыш, и улететь вместе с птицами куда-то далеко, туда, где всегда тепло и еда лежит прямо под ногами. А может нет, можем мысли их были о том, чтобы вспорхнуть, догнать летевшую стаю птиц и вцепиться стучащими от утреннего дубака зубами в ароматный пушистый зад какого-нибудь из этих транзитных путешественников. Но крыльев у них не было, были лишь стучащие от мороза зубы, да пустые мечты, навеваемые утренними морозами, и собаки, опустив грустные морды на покрытую инеем траву, выдыхали струями пар из ноздрей и лишь тихо подвывали уходившим вдаль гусиным крикам.

Приходила грустная пора. Дачники уже давно съехали со своих летних резиденций. Они увезли с собой детский смех, караоке до поздней ночи и тот возбуждающий до эрогенного состояние вкусовые рецепторы русского человека запах шашлыка, неотъемлемый атрибут любого пригородного поселка в теплое время года. Ему на смену пришел запах растопленных с утра печек, дым от которых, серый и густой, не покрывал уже ковром соседние участки, а стремился куда-то вверх, подальше от всей этой северной грусти и меланхолии, где над голыми макушками деревьев летали лишь холодные ветра, да окрыленные своими мечтами собаки.

На окраине поселка, на первой линии залива, волны которого становились с каждым днем всё выше, возвышался большой трёхэтажный коттедж. Из трубы его не шел дым, по вечерам в окнах его не загорался свет и лишь реагировавшие на движение по дороге какого-нибудь путника или автомашины сенсоры, активировали пять исправных из шести ламп дворового освещения. Дорожка к этому дому была завалена листьями и ветками, под которыми, сквозь щели в плитке, виднелись проросшие травинки осоки. На стене же дома висела большая надпись «SALE» с номером телефона, которая давала понять всем, кто проходил мимо, что именно он (да, именно ты!), отслюнявив круглую сумму, мог бы стать счастливым обладателем сего шедевра современного архитектурного дизайна.

Но в один день надпись «SALE» вдруг исчезла. Поначалу соседи думали, что ее просто сорвало и унесло в залив порывами урагана, который недавно пронесся по поселку. Но вскоре с дорожки, ведущий к забору, исчезли листья и ветки, потом кто-то поменял перегоревшую лампу в дворовом освещении, и вот в однажды, в один воскресный день, как завершающий этап всех этих подготовительных событий, какая-то незнакомая до этого машина заехала в заскрипевшие от долгого застоя ворота и в доме, в первый раз за долгое время, зажегся свет. Сомнений уже не было – дом кто-то купил. Но кто?

Догадки появились почти сразу. Кто-то из местных пустил слух о том, что дом продали какому-то депутату, который якобы сам себе выписал премию за особую честность в работе, что послужило поводом к тому, что один из прогрессивно настроенных блоггеров по этому поводу даже опубликовал статью под названием «Герой нашего времени» на одном из известных в своей среде сайтов. Но слух в итоге не подтвердился, и развязка оказалась куда более прозаичной – дом был куплен владельцем стоматологической клиники, а именно Столбиковым Матвеем Ивановичем, человеком немолодым, уважаемым и вроде как даже не запятнавшим себя никакими знакомствами с правящими кругами, который, согласно чьему-то комментарию под этой статьей, имел к политике ровно столько же отношения, сколько имеет ершик для унитаза к галактике Андромеда. Политическая активность насчет этого объекта недвижимости постепенно пошла на спад, но статья уже была написана (кто-то говорил, что даже и оплачена) и даже получила определенный резонанс в кругах читателей, поэтому менять что-то было уже поздно и блоггер вышел из положения уже отработанным для себе способом – он поменял регион с Петербурга на отдаленный Ханты-Мансийск, какие-то имена изменил, какие-то добавил, но в общем и целом оставил всё как есть, ибо «какая разница, всё равно же воруют».

По началу к новому соседу относились настороженно. Очередной богач со своими замашками, смотрящих на всех обычных людей, как на плавающий навоз. «Что это за фрукт?» – задавались вопросом одни. «Денег-то бишь не мало, коли ивоный мавзолей себе прикупил», – говорили другие. «Бандюган, это как пить дать. И рожа-то вон какая, как у хана Батыя!», – говорили третьи. Но Столбиков оказался ни первым, ни вторым и даже ни третьим. Несмотря на свою достаточно комическую форму (он был метр шестьдесят ростом, весил девяносто килограммов и говорил писклявым голоском, как баба, продававшая носки в пригородной электричке Петербург – Сестрорецк), Столбиков оказался человеком весьма простым и в каком-то смысле даже толковым. По поселку на машине он ездил очень аккуратно, с теми, кто попадался у него на пути здоровался первым, ночью на участке никто не пел в пьяном угаре шансон под караоке и не палил из дробовика по воронам (что бывало во времена предыдущих хозяев нередко). В первые пару недель своего пребывания в новом доме Столбиков совершил несколько визитов к соседям, как к богатым, так и не очень с целью установить личный контакт, во время которого доставил всем о себе только самые положительные впечатления, ибо вместе с бутылочкой вина или водочки (в зависимости от визуальной оценки стоимости дома соседа) каждому из них вручил свою визитку, на которой его собственным росчерком было написано «-50% на все услуги» и стояла подпись. В тех беседах с соседями он вел себя честно, просто и откровенно. Каждому он рассказал, что перебрался за город поскольку городская суета ему надоела, что теперь он отошел от врачебной практики и занимался больше управлением своей клиникой, что давало ему больше личного времени, которое теперь он мог наконец-то посвятить своей семье, а именно жене и двум детям. На вопрос одного из соседей, почему он выбрал именно этот дом, ведь «знаете… страшная вещь…» он спокойно ответил, что всё знает, что всё это, конечно, очень прискорбно, но что жизнь продолжается и что цена, о которой они в итоге договорились с агентом наследника, была такая, что он согласился внести всю стоимость чуть ли не в этот же день. Когда же один сосед, худощавый дед с козлиной бородкой, которого за глаза все называли Лениным, а при личной встрече почтительно Владимир Ильич, поинтересовался сколько была эта стоимость в абсолютных числах, Столбиков замялся и тактично ушел от вопроса, сославшись на то, что не совсем помнит точные цифры и что гораздо лучше этими вопросами владеет его жена, с которой как-нибудь потом он обязательно его познакомит; впрочем и здесь наблюдательный человек разглядел бы больше не корыстное желание что-то там утаить, а беспокойство о здоровье соседа, ибо протертые почти до голой задницы штаны Ильича и та сумма, которую заплатил Столбиков за объект недвижимости (по его словам, очень дешево) были настолько несовместимы, что могли бы причинить непоправимый вред психике человека, проработавшего всю свою жизнь машинистом мотовоза на строившейся тогда рядом дамбе.

На вопрос другого соседа, кто именно из родственников выступал наследником, ведь всю семья, к сожалению, «отправили на тот свет», Столбиков ответил, что наследником была жена покойного хозяина, некая Екатерина Коровкина, но лично он ее не видел, так как всё текущее свое время она проживала где-то за границей и что все действия от ее имени осуществлял по доверенности ее отец со своим адвокатом и что именно с этим адвокатом, женщиной лет сорока пяти, Столбиков сразу свел знакомство, так как она была человеком умным и полезным, а полезных людей, по его собственному жизненному наблюдению, много никогда не бывает. В неформальной беседе этот адвокат, Столбиков называл ее просто Ниной, рассказала ему, что дом это последнее, что оставалось из наследства у Екатерины в России и что таинственная смерть ее мужа шокировала ее настолько, что психическое здоровье ее подорвалось и что она до сих пор не могла принять эту смерть как действительность, однако она всецело доверяла своему отцу и поэтому снабдила его всеми необходимыми полномочиями для того, чтобы он смог распорядиться унаследованным на территории Российской Федерации имуществом, которое включало в себе не только объекты недвижимости, но так же и крупную компанию, на балансе которой числилось несколько предприятий лесопромышленного комплекса в разных регионах страны и в которой работала почти тысяча человек. На вопрос же о том, как вообще продвигалось следствие по этому вопросу, Столбиков заявил, естественно пересказывая услышанное от адвоката, что прогресса в этом деле, несмотря на все усилия, не было практически никакого и что убийца не оставил за собой ни одного следа, но что первоначальная версия о том, что семья стала жертвой случайного маньяка была уже не основной, так как убийства, несмотря на всю свою жестокость и некоторую оригинальность, были произведены все-таки профессионалом. Что же касалось ее личного мнения, то, по словам адвоката, Александр Коровкин, как могла она понять из той информации, которую удалось ей достать, хоть и был уже долгое время человеком порядочным и имевшим бизнес только легальный, когда-то давно, а именно в далеких девяностых, был замешан в ряде неприятных историй и что, вполне возможно, произошедшие страшные вещи как раз и были какими-то отголосками тех самых событий. Но это было ее личное мнение, и, как передал в этом разговоре Столбиков, Нина несколько раз оговорилась, что оно, естественно, могло не совпадать с мнением наследников имущества.

– Пообрывали им головы и поделом, – меланхолично заметил ему Владимир Ильич, засовывая себе в рот дольку соленого огурца и слабо отрыгивая.

– Простите? – Столбиков решил уточнить, не ослышался ли он.

– Говорю, не жалко их мне. Бандиты и воры. И семья у них вся такая была, мда-а-а. Много их тут было в свое время, и все таки хари, аж страшно становится, да вот вишь никого и не осталось. А раньше жили тут они на большую ногу. Иномарки у них тут были, телефоны, понимаешь, такие без проводов всякие, мда-а-а. На охоту тут они ходили, охотники мать такую да растакую тебя за ногу. Дом себе вишь какой отхеракали, наверно мильён рублев заплатил за него, не меньше, да? Но бог-то всё видит, бога-то не просто так выбрали, чтобы он там сидел и свой зад святой мозолил, – при упоминании о штанах Владимир Ильич почесал сквозь протертую дырку свой зад. – И под делом им, разбойником, и по делом.

Столбиков долго думал, что ответить на эту реплику Владимира Ильича, но не найдя подходящих слов он лишь украдкой положил руку на свой новенький Айфон, который он так опрометчиво положил на стол, потом пожал плечами и проговорил тихим голосом что-то вроде «чуть больше миллиона мы заплатили… раз в сорок». Он тут же опомнился и пожалел о том, что проговорился о сумме. Но Владимир Ильич его толи не расслышал, то ли не понял, то ли ему было совершенно всё равно. Он лишь повторил «а и по делом», затем разлил водку по стопкам, придвинул ближе к Столбикову тарелку с солеными огурцами и проговорил фразу, которую Столбиков хоть и не понял тогда до конца, но которая ему очень понравилась: «на каждую хитрую жопу русский мужик всегда винт с левой резьбой найдет».

Столбиков вернулся в тот день домой очень поздно. Его жена, тоже невысокая и полноватая женщина, заметив его состояние, хотела было отругать его за то, что он далеко не первый раз уже за последние две недели возвращался домой «на рогах», но Столбиков прервал ее каким-то дирижёрским жестом и проговорил с порога что-то вроде: «а вот ты знаешь, в чем сила русского народа, Наташа?!»

– Ты бы хоть ширинку закрыл, так и шел что ли?

– Нет! – Столбиков энергично замотал перед собой рукой, – не в ширинке, моя дорогая, дело! Ошибаешься! Все они так ошибались! А в том, что сколько бы этих жоп к нам не лезло, каждому по саморезу в отверстие заднепроходное вкрутим! Каждому, ей бог, ни одного не пропустим мимо! – при этих словах, жестикулирую руками, он проиллюстрировал технический процесс того, что только что описал словами.

Жена же его не поняла. Она недовольно покачала головой, потом подошла к нему, стянула сначала один, потом второй ботинок (попутно заметив, что это были вовсе не те Ecco, в которых Столбиков из дома уходил, а какие-то деревенские галоши, причем обе правые и разных цветов) и повела его под руку в спальню. По пути Столбиков много чего говорил. Ему казалось, что в этот момент поэтический дар, который сдерживал он в себе долгое время, заталкивая его вглубь своей души ненужной ему стоматологией (занятие, которое он совершенно не любил, но которым занимался, поскольку больше ничего не умел) наконец-то вырвался из его скромного тела (да, насчет внешности своей он никогда не строил иллюзий), расправил крылья и начал кружить над землей, осыпая ее плодами своего красноречия. Ему казалось, что он говорил про Пушкина, про Достоевского, про Толстого, он вспомнил Оскара Уайлда, Сэлинджера и даже этого, как его, который про любовь во время чумы писал. Потом к нему пришел его сосед Владимир Ильич, почему-то во фраке и с бабочкой. Он почтительно взял его под руку, проговорил что-то вроде «вас ждут-с, батенька» и повел на какой-то вечер, организованный в его честь. Только он уже не был ни поэтом, ни писателем. Он был уже каким-то военачальником, с большими звездами на погонах и множеством орденов, который якобы спас Россию от нашествия какой-то саранчи. Хотя нет, не саранчи, а нечисти, впрочем, в том разгоряченном сознании Столбикова это было одно и то же.

В ту ночь он много чего видел и чувствовал. В ту ночь он бился у Прохоровки, на Куликовом поле, в ту ночь он гнал поверженных французов по старой смоленской дороге. Но пока он сражался за честь и достоинство страны, жена его, с которой он был вместе уже больше тридцати пяти лет и которые он искренне считал счастливыми годами, с которой имел двух уже взрослых детей, носила ему тазы, поила его водой и ставила компрессы. На следующее же утро, когда порывы поэта и полководца в нем затихли, жена спокойным голосом попросила его не брать больше с собой водку когда идет к соседями, с чем Столбиков сразу согласился, так как утреннее его состояние, а именно голова, которая как казалось ему, в тот момент раздулась до размеров земного шара, а то и Юпитера, никак не располагало к форсированию Альп, и лишь отвертка и коробка саморезов, которые жена принесла ему, так как ночью он зачем-то всё это слёзно просил, напоминала ему про великое предназначение, приготовленное ему судьбой.

2.

Спичка чиркнула в темноте и береста в костре затрещала слабым желтым огнем. Алиев подтолкнул пальцем к огню сухие ветки, подержал их так несколько секунд и когда они вспыхнули ярким пламенем, положил поверху дрова – наломанные толстые березовые и сосновые ветки. Огонь осторожно лизнул большую сосновую ветвь и подобно пугливому маленькому зверьку, юркнул сразу обратно, продолжая гореть там тусклым пламенем. Но через несколько секунд зверек окреп и осмелел, оттуда показалась уже морда крупного животного, длинный змеиный язык которого нехотя облизал большую палку снизу вверх, посмаковал его несколько секунд, отрыгнул дымом, и вдруг животное, выскочив из укрытия, раскрыло свою огнедышащую пасть и в мгновение ока заглотило весь костер.

Рукам было холодно, и Алиев протянул их к огню. Теплый воздух приятно касался ладоней, от которых пошли вверх струйки пара. Когда руки согрелись, он отодвинулся от костра, сел на большую пушистую кочку рядом и взглянул на часы. Стрелки перевалили уже за десять, то время, которое он указал в записке вместе с координатами GPS, оставленной на стекле своей машины, но кругом было по-прежнему тихо. Лишь над головой висели верные спутники сегодняшнего вечера – звезды, лишь тихим шорохом летал где-то сверху, в голых ветвях деревьев, ветер. «Может он меня не понял?» – пронеслась мысль в его голове. «А может и действительно за мной никто не следил и всё это было только фантазией?»

Температура продолжала стремительно падать и пламя костра рядом уже не согревало его. Он скрестил руки на груди, уткнул шею в высокий воротник свитера и медленно углубился в свои прежние тяжелые мысли. Вскоре он услышал какой-то новый звук. То было какое-то гудение техногенного характера. Где-то вдали, судя по звуку совсем далеко, послышался еле слышный грохот и затем гудок поезда. В десяти километрах на север проходила железная дорога и даже в этом забытом богом месте чувствовалось присутствие вездесущей ныне цивилизации.

Когда гул поезда окончательно затих и остался лишь свист ветра, он засунул руку во внутренний карман и достал оттуда пачку сигарет. Он сунул одну себе в рот, зажег спичку и поднес ее к кончику сигареты. Она вспыхнула и затлела ярким красным огнем. Алиев сделал большую затяжку, задержал дыхание на несколько секунд и выпустил дым в небо, куда-то туда, в сторону Полярной звезды. Он хотел сделать вторую затяжку, но в этот момент вдруг услышал звук, которого не слышал до этого и который заставил его сначала замереть, а потом приподняться с кочки. Сигарета повисла во рту, рука машинально потянулась к кобуре пистолета, но он сознательно отдернул ее, поднес неловкие трясущиеся пальцы к сигарете, поправил ее и, наконец, сделал вторую затяжку, выпуская дым струей перед собой.

– Пришел все-таки? – крикнул он в темноту, хотя скорее не крикнул, а так – громко проговорил. Орать почему-то ему не хотелось, по крайней мере пока. Ответа же не было, но через мгновение уже где-то в другом месте послышался новый хруст. Должно быть здесь он был уже действительно не один.

Он докурил сигарету несколькими большими затяжками и выкинул окурок в полыхавший костер. Снова послышался треск, в этот раз где-то позади, но Алиев уже не оборачивался. Он снова опустился на кочку и снова потянулся к кобуре. Щелкнула застежка и он, стараясь не делать резких движений, аккуратно извлек из нее пистолет и внимательно осмотрел его при тусклом свете костра. Огонь переливался маленькими светлыми точками в его отполированной поверхности. Алиев взял его второй рукой за ствол и осторожным движением отбросил пистолет куда-то в сторону. Пистолет с еле слышным шумом упал на мягкий мох.

– Очень холодно сегодня, брат! – начал он тихо. Он хотел, чтобы голос его звучал спокойно, но голос его почему-то дрожал. Он снова полез во внутренний карман и достал из него небольшую металлическую флягу – его верное лекарство для смелости и решительности. – Днем, говорят, десять градусов было где-то в центре города. А здесь сейчас минус, хоть и южнее. Минус пять может, минус семь даже, скорее. Руки вон околели, пальцы еле шевелятся! – Алиев не без труда свинтил небольшую пробку и бросил ее на землю, к пистолету. Металл слабо лязгнул по металлу. – Но это ничего, даже самые дубовые холода рано или поздно заканчиваются и за ними всегда приходят теплые дни. У природы-матушки всё просто и всё предсказуемо. И что бы мы ни делали, как бы не лезли из штанов вон, за осенью всегда придет зима, за ней весна и за весной всегда будет лето. Так было и так будет всегда. И только мы, люди, то рождаемся, то умираем, как какой-то универсальный расходный материал.

Он наклонился вперед и бросил в костер еще пару крупных веток. Через несколько секунд пламя охватило их и снова горлышко фляги коснулось его тонких губ.

– Хотя и это всё херня, брат. Природа ведь она тоже не вечна. Все эти леса, все эти поля, мох под ногами, деревья. С этим всё и так понятно, это всё засрать можно до неузнаваемости, спалить, не знаю, в асфальт закатать! Но Земля, Солнце, даже звезды! – Алиев поднял голову к небу и долго, почти минуту ничего не говорил, рассматривая мерцавшие в атмосферных искажениях звезды, – звезды, брат, ведь они тоже не вечны. Тысячи, сотни тысяч, миллионы световых лет отделяют нас и их. Ты не видишь звезд на небе, ты видишь призраки, мертвые тела космических организмов, свет которых летел до нас миллионы лет. Вот эта вот, над этой вот березой здоровенной. Видишь, маленькая такая? – он ткнул пальцем в небо. – До нее, может, миллиарды лет, световых лет, не километров, не миль морских. Ее уже нет, ее инопланетяне спалили может, она превратилась в космическую пыль, в пустоту, в черную дыру, может, в карлика большого там или… маленького. Миллиарды лет. Ты представляешь, что такое миллиард лет, брат? Единица и сзади восемь… нет, девять нулей. Я нет. Я не представляю! Это много, это больше чем жизнь… и смерть… и опять жизнь… и опять смерть! Причем не человеческая жизнь и смерть, а скорее божественная! Кстати, веришь ты в бога? – продолжил он сразу, не останавливая потока своих не до конца последовательных мыслей. – Хотя нет. Стой!!! Не отвечай. Нельзя такие вопросы задавать. Учили нас так. Люди разные, у всех свои в башке тараканы живут. Обидеться могут, ведь бога все по-разному себе представлять могут. Кто такого деда с бородой, кто дуршлаг с макаронами, а кто-то самого себя богом считает, убивать других может, ибо выше по развитию или что еще хуже – по должности!

Алиев снова отпил из фляги, крякнул и повернул голову туда, где снова услышал хруст ветки. Костер освещал пространство метров на десять вокруг. Тот, кто ходил там был дальше и временами, краем глаза, ему казалось, что он видел слабую тень, которая проплывала между светлых стволов берез, но каждый раз присматриваясь, он видел там лишь пустоту и уходивший в бесконечную мрачную даль лес.

– Насчет должности и этих мелких божков. Историю одну тебе расскажу небольшую. Так, посмеяться… или… может поплакать. Есть у нас такой товарищ один, был точнее – выгнали его взашей и вроде как посадили даже. Начальник мой бывший. Вроде Славы Шабаева, только Слава, хоть и взятки брал, но попроще был, поадекватнее что ли. Этот же важный и цену себе знал! Да не просто знал, а так, чуть ли не на лбу ее себе прописал. Позвал несколько недель назад меня к себе в кабинет. А кабинет у него такой, знаешь, не кабинет, а прям музей достижений собственной личности. Портреты везде его висят – один с армии, с усиками такими жиденькими, петушок такой, мать его, но рожа уже кирпичом, с таким выражением, как будто говорит тебе прямо с фотографии – смотрите, смотрите, сучьи дети, вот вырасту и будете вы передо мной раком ползать. И ведь ползали перед ним насекомые всякие, аж противно было! Потом еще куча всяких фотографий. Прямо не кабинет, а уголок эволюции человека – каждый год новая фотография и каждый год рожа всё шире и шире становится. И вот последняя – большая такая, видимо на маленькую фотографию рожа таких размеров уже совсем не влезает. Ну и вот, зовет меня как-то этот персонаж к себе в кабинет, дверь за мной закрывает, садись, говорит, давай, рассказывай, что да как. Да, говорю, что рассказывать-то, работаю, ищу преступников. Ах ищешь, говорит, а что, говорит, с этим делом, где подполковника Шабаева убили, нашел, говорит, кого? Ищу пока, я ему отвечаю. А это, второе, где семейство Коровкиных на капусту порезали, тоже ищешь? Тоже ищу, говорю. А вот мне из-за тебя, сучий ты сын, говорит, выговор уже один прилетел сверху. Премии меня новогодней хотят лишить из-за тебя, такого подонка и бездарности. Это он мне в лицо, значит, всё говорит, не стесняясь в выражениях. Не найдешь, говорит, до Нового года никого, будешь мне половину своей зарплаты отдавать каждый месяц, а то, говорит, и недели здесь больше не проведешь. Понял меня, сука? – такими словами прямо и величал, дословно почти тебе пересказываю. Выслушал я его внимательно, встал, к столу его подошел, он так это на спинку кресла облокотился, руки крестом на груди сложил, слушать мои доводы, видимо, приготовился. Ну я и выложил ему все свои соображения на эту тему – на половину моей зарплаты, говорю ему, ты себя даже колесо на свою машину не купишь, но вот, говорю, если бы ты, пидор, хотя бы четверть тех денег, которые ты за алкашку и сигареты у метро стрижешь своим подчиненным раздавал, то каждый бы давно себе квартиру купил, причем не в ипотеку и не в Колтушах каких-нибудь с Парнасом, а в центре, да еще и с видом на Неву, да еще и с паркингом в придачу. Прихере-е-е-л! Захрипел сначала, потом захрюкал, потом глаза выкатил как каракатица какая-то и смотрит на меня. А я на него смотрю. Минуту мы щами друг друга так любовались. Потом отошел, видимо, язык отлип от… к чему у него он прилип там, и говорит мне голоском таким уже, значит, срывающимся, писклявым – как ты посмел, мразь ты такая-то, драть тебя кверху долго жопой, такого благородного человека как я, который тебя по должности там и по уму хер знает как выше, гомосексуалистом назвать и во взяточничестве обвинить?! А ну, говорит, живо давай удостоверение и оружие сюда! Ну тут уже и мои нервы не железными оказались. Вытащил я пистолет, вот этот самый, – Алиев кивнул головой на блестевший в свете костра пистолет, – с предохранителя снял, курок взвел и ему прямо ко лбу его прижал. Нет, говорю, попутал ты, брат, не называл я тебе гомосексуалистом. Гомосексуалист, говорю ему, это Чайковский Петр Ильич, Фредди Меркьюри гомосексуалистом был, Оскар Уайлд, говорю, из этих ребят тоже вроде как числился, а ты же, говорю, пидор поганый к которому ни одинприличный пидорас ни то что жопой, да даже лицом не повернется. Вот тут-то его прихватило не по-детски, в штаны даже нагадил, буквально причем, перднул, а потом и дерьмом запахло. Не знаю, как я тогда сдержался. Не стал я в него стрелять. Пожалел, хотя… не надо было. Батя покойный говорил – если достал пушку – стреляй. Но я не стал. Только портреты его с его поганой жирной харей всё расстрелял, в каждый, прямо в лоб по пуле всадил. Половину зарплаты ему должен отдать, мать его! Стрелял пока патроны не закончились. А потом – на, говорю, тебе мое оружие, и этим же пистолетом ему в рожу и запустил. Бровь ему пробил, кровища потекла. Думал бросится на меня, как пистолет разряжу, тут-то я ему и наваляю – это уже честно будет, по-офицерски. А он лишь в угол забился, да ручонки так к лицу, – пощади, мол. Пощадил в итоге, ушел! – Алиев снова отпил из фляги, потом поставил ее вниз, к ноге, достал очередную сигарету из кармана и раскурил ее. – Пошел я домой тогда, пришел, куртку сбросил. Говорю жене, – приготовь мне харчо. Понимал тогда, что посадят, а там еще и убьют, ведь эта сволота и там власть имеет. В последний раз нормальное что-то, может, в жизни поесть придется. Она меня ничего тогда не спросила, поняла, наверное, по физиономии и молча готовить начала. А я тем временем полку в туалете делать принялся. Целый год меня просила, а я ей всё завтра, да завтра. Да, думаю, настало время, а то кто ей без меня что сделает. Сын? Так ему сколько еще расти. Сделал полку, поел, ванну принял, потом сумку собрал – футболку, носки, трусы, несколько фотографий – всё самое нужное положил и начал их ждать. Долго ждал, напряженно, но… никто не пришел. Ни в этот день, ни на следующий! – Алиев выпустил в небо струю дыма и продолжил, в этот раз смотря исключительно на звезды и не пытаясь больше по звукам определить местонахождение того, кто, казалось, ходил вокруг. – Через пару дней звонит мне лейтёха, Карпов. Ну ты, говорит, натворил тут, дружище. Всех с ног на голову поставил. Бегал, говорит, этот мудило тут с окровавленной рожей и всем орал, что ты тут его душевно оскорбил. Сначала на дуэль какую-то хотел тебя вызывать, секунданта искал, дебил, мать его, пересмотрел, видимо, сериалов про всяких мудаков гусарских, а потом поуспокоился – штаны переодел и в высшие инстанции строчить кляузы начал. Каких-то своих корешей уже притащил, чтобы к тебе на квартиру ехать задерживать, да, говорит, позвонил ему кто-то большой из Москвы и намекнул, что не хорошо с тем, кто с войны отличия имеет, такие сцены публичные устраивать. Сразу поутих. Говном опять запахло, видимо пукан от злости опять траванул. Через пару дней пришел я на работу, а к вечеру он меня опять к себе пригласил. Никаких этих понтов его уже нет, и рожа другая – обиженная, как у ребенка маленького. Вы мне, говорит, Дмитрий Заурович, на «вы» и по имени и отчеству прям величает, оскорбление большое нанесли, но, говорит, давайте оставим это в прошлом, эмоции эмоциями, а работа работой; работа, говорит, для нас превыше всего. За низкую результативность в расследовании, говорит, как бы мне не хотелось обратного, вынужден буду снять вас с этого дела и отправить на другое, там где какой-то алкаш жену и любовника в Девяткино порезал. Потом начал мне что-то про честь и достоинство рассказывать. Честь, говорит, самое главное в нашей жизни, честь, говорит, это основа человеческого существования. Да что он, свинья, понимает в чести-то. Не стал я его даже слушать, послал его на хер и ушел. Где он, а где честь? А через пару дней и за ним самим пришли. Видимо знали уже хорошо и о чести его и о достоинстве, но терпели, а когда он уже начал сор из избы выбрасывать, люди, видимо, совсем оскорбились. Сидит сейчас, мать его! Надеюсь, долго еще сидеть будет.

Алиев бросил окурок в огонь и снова отпил из фляги. Речь его чуть изменилась, нервозность в голосе прошла и после долгой паузы он продолжил говорить четко и спокойно. Алкоголь начинал действовать.

– Покупал ли ты когда-нибудь себе, брат, картошку в супермаркете? Обычную картошку, в обычном супермаркете? Вроде берешь пакет в руку – долго смотришь, щупаешь, нюхаешь даже. Всё хорошо, кажется. Вот она, думаешь, картошка твоей мечты. Первый раз в жизни наконец-то купил себе нормального картафана! Приносишь домой, довольный, думаешь, что сейчас испытаешь гастрономический оргазм! Но нет! Не тут-то было! Начинаешь ее чистить, а там черное дерьмо внутри каждой картофелины, причем у каждой без исключения, какую бы ты ни взял. Ей богу, сколько раз картошку в магазине брал – всё одно и тоже. Сорт у них специально, чёрт бы их побрал, выведен такой что ли? Кожура идеальная, а внутри сплошное дерьмо и гниль.

Алиев подбросил в костер оставшиеся палки и снова вытянул на обогрев перед огнем руки.

– У людей, брат, всё точно так же! Всё, как у картошки из супермаркета. Вот вроде видишь человека – и здоров, и машина у него, и дома в разных странах, и жена красавица, и дети, и денег куча, и, в общем, не жизнь, а сплошная обложка журнала. Думаешь, нормальный человек, образованный, приятный, и о Пикассо может поговорить, и по философии пройтись, и языки иностранные вроде знает. Но копнешь чуть вглубь, не в том месте, которое он как раз для копания тебе подставляет, а чуть дальше, чуть в сторону, а оттуда дерьмо прямо фонтаном Самсон бить начинает. Такие вот люди опаснее всего. Грязнее всего. Ведь если говно на дороге встретил, ты его обойти сможешь, да и под слоем говна, в конце концов, и хорошее что-то откапать при желании можно, были и такие кадры в моей жизни; но вот если говно лежит посреди пути и прикрыто чем-то красивым, то уж точно туда полезешь и вляпаешься, это как пить дать!

На несколько минут Алиев замолчал, то ли не решаясь говорить, то ли подбирая слова. Когда он снова заговорил, голос его уже звучал тише.

А ведь я был на этом острове, брат. Несколько раз был. Плавал в этом говне, купался в нем! Первый раз с Карпухой ездили вместе, потом, когда уже понял, что там что-то не то – без него. Не Карпухино всё это дело, не надо ему это. Парень он молодой, парню карьеру надо делать, а это дерьмо гиблое – в него залезешь, обратно уже не вылезти будет. Местные проклятым этот остров считают, знаешь об этом? Черти там, говорят, водятся всякие, а то и Дьявол, говорят, собственной персоной там обитает. Чуть ли не резиденция у него там официальная. Кто-то крики оттуда слышал, кто-то стоны. Один мне рассказал, что даже батюшку хотели туда отправить, чтобы он там всё это дело святой водицей полил, да батюшка как услышал куда его командировать хотят, так, говорят, послал сразу всех на три буквы, ибо, говорит, не вышел я рангом, чтобы против самого Лукавого удар держать. С многими местными я по этому вопросу общался. И все мне в один голос твердили – не езжай, бросай эту затею, если хочешь на этом свете живым остаться. Я же поехал. Без святой водицы поехал. Зачем она там? Ведь говно, брат, святой водой не смывают. Поехал туда вечером, специально на ночь, как вот сейчас, как вот к тебе, чтобы прочувствовать, чтобы нервы свои до красна раскалить. Я тоже нездоровый, брат, люблю я это, вот здесь у меня это, в груди! – Алиев несколько раз звучно ударил себя в грудь. – И знаешь, что самое интересное, под слоем всей этой природной идиллии, нашел много чего интересного. Ведь всё как в картошке, сверху все идеально, но копни немного, просунь лопату сквозь эту кожуру, вот немного, вот настолько вот, – Алиев показал пальцами несколько сантиментов, – и всё это вылезет, и всё это потечет! Вот только никто не копал! Боялись! Рангом, как батюшка, говорят, не вышли.

Костер почти затух. Но Алиеву не было уже холодно. Наоборот, ему было жарко. Алкоголь и та злоба, которая бурлила внутри его, как термоядерная реакция подогревали его тело изнутри. Он приподнялся, схватил пару палок и с силой бросил их в огонь, отчего яркие красные искры взмыли и полетели в небо.

– Добро всегда побеждает зло, брат! Слышал ты когда-нибудь такие слова в своей жизни? Уж сколько раз я слышал и сколько раз сам это другим повторял! Слышал как от порядочных, так и от самых наигрустнейших тварей. Хорошие фразы любят все. Хорошие фразы это надежная оболочка для любого говна. Вот только нихера оно не побеждает и не побеждало, да и не будет никогда побеждать. Яиц у добра нету на то, чтобы против зла идти. А яйца здесь большие нужны, крепкие, холодные, как у атомного ледокола. Не-е-ет, добро не побеждает зло. Настоящее зло может победить только зло! И только так в этой жизни! И никак по-другому! Подставь одну щеку – получишь по ней, подставь вторую – и по ней тебе отвесят. Проверено личным опытом. Били по роже не раз, да и не два били. Можешь так стоять долго, и будут тебя по щам колотить и справа и слева, пока не надоест тебе или им не надоест. Но стоит тебе по-другому на это отреагировать, не бегать, не щеки свои подставлять, не кротостью своей пытаться кого-то за одно место взять, а достать топор, наточенный как лезвие, да начать им рубить направо и налево – очень быстро проблема решится. В мгновение ока. Понимаешь меня? Впрочем, ты-то, конечно, меня понимаешь!

Алиев снова приложил к губам флягу, руки его тряслись. Черные в темноте глаза пылали в свете костра. Пара последних глотков и фляга его опустела, он разжал пальцы и она почти беззвучно упала на мягкий мох под ногами. Он полез за очередной сигаретой, но пачка была уже пустой и он отбросил со злобой ее в сторону.

– Крайне надежная оборона по всем фронтам. Свои люди там, свои люди здесь, кого-то подкупали, кого-то, понесговорчивее, на тот свет отправляли. Впрочем, надо отдать должное – в последнее время цивилизованнее стали, всё больше первым методом работали и надо сказать работали чисто, аккуратно, не подкопаться было. Да и закон на своей стороны держали. Любили как раз злом против добра идти. И нормально ведь шло, пока все им свои щеки да задницы подставляли. Долго они так действовали, очень долго, пока само же зло к ним в один день в дверь не постучалось. И тут началось, брат. Головушки, лихие и богатые, как яблоки по осени направо да налево покатились! Не привыкли они к такому обращению к себе, брат. Не думали они, что их же оружие против них же самих повернуться сможет, – Алиев нагнулся к пакету и быстро достал из него какую-то папку. Она была замотана веревкой, он попытался размотать ее, но не получилось, тогда он разорвал ее сильным рывком и часть документов посыпалась на землю, что-то даже упало в костер и загорелось, но Алиев не полез доставать. – Честь, говорит, превыше всего, ублюдок, мать его! А сам же честь свою готов был за новогоднюю премию продать, да за половину моей зарплаты. Да хоть зарплата-то нормальная была бы, а то ведь такую половину даже стыдно было отдавать, ей богу! – Алиев извлек из папки несколько листов, посмотрел сквозь них на костер, будто пытаясь найти на них какие-то потайные символы или знаки, и вдруг резко бросил их в огонь. Пламя подхватило их своими яркими языками и быстро проглотило, освещая стоявшие вокруг деревья. – Вот она его новогодняя премия, брат! Краткая история империи Коровкиных от становления до самых последних дней. Оконченное дело оконченной семьи! А какой талант писательский у этого Коровкина! Ведь он философом был. Трактат целый написал. «О силе человеческой личности» называется. Фридрих, мать его, Ницше. Людей на категории делил – на «личностей» и на «слуг». И эти личности его, к коим он себя причислял, естественно, могли, по его мнению, черту закона преступать, не то чтобы совсем, как убийца последний какой-то, а так, постольку поскольку, ведь этот закон такого человека только сдерживал, а такой человек в его представлении единственным двигателем прогресса являлся. Вторых он, понятно, за людей не считал, поэтому они у него так, где-то внизу болтались, как подстилка, как рабочая сила. Впрочем, ничего нового я тут не нашел, всё старый, обслюнявленный уже многими поколениями бред. Все как у Достоевского. Кстати, по Федору Михайловичу он тоже прошелся. Раскольников, по его мнению, провалился лишь потому, что был личностью психически неуравновешенной, шизоидной, или что-то вроде этого. Там целая глава про это написана, что, мол, Раскольников этот был даже слабее бабки, ибо бабка, по его мнению, уж если бы рубила голову Раскольникову, то уж точно бы с катушек не слетела и никуда доносить на саму себя не пошла бы, так как гораздо сильнее его в этом плане была и не испытывала такой редкой болезни, как «совесть». Трактат этот он, естественно, нигде не публиковал. Скачал его у него с компьютера, когда в доме обыск делали. Распечатал. Несколько дней читал перед сном. Куча цитат каких-то на английском, да на испанском. Впрочем, по-русски писал отвратительно; в плане грамматики и орфографии, видимо, великий и могучий в гораздо меньшей степени уважал, но это и понятно, отсталым нас народом считал, азиатским! Азиатское и отсталое для него синонимами было.

Алиев достал из папки плотную стопку бумаг, сцепленную большой скрепкой. Это и был трактат. «Увесистый!» Он покачал его в руке, будто на вес пытаясь оценить всё то, что было внутри и вдруг точно так же бросил в огонь. Пламя лизнуло первые несколько листов, и вдруг погасло, как будто отравившись этой дрянью. Алиев взял палку и пошевелил красные угли. Через мгновение маленькие язычки пламени вспыхнули по краям пачки и через несколько секунд, будто политый какой-то горючей жидкостью, трактат вспыхнул ярким желтым огнем.

– Коровкин этот, хоть и самый главный, но не единственный там был. Целая семья их там была таких просветленных, а вокруг них еще и целая армия слуг, со своими солдатами, адвокатами, журналюгами продажными. И без наших ребят там тоже не обошлось, все любят деньги, а на деньги ради собственного удовольствия Коровкины никогда не скупились. Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю, – тут Алиев вдруг засмеялся, – ведь ты был там. Ведь ты и показал этим тварям их настоящее место. Но ты, наверное, хочешь спросить, зачем мне-то всё это надо? Зачем сжигаю сейчас всё то, что было с таким трудом собрано и что уже никогда повторно собрать не получится? Ведь это не правильно получается, не по закону. Ведь тот же самый закон, который этот Коровкин так не уважал, требует от меня, чтобы я исполнял свой долг безусловно и безоговорочно! – с этим словами Алиев с силой бросил в костер еще пачку каких-то документов и фотографий. Все они сразу вспыхнули и запылали ярким пламенем. – А потому, брат, делаю, что закон это лишь маленькая часть гигантского айсберга под названием «жизнь», о подводную часть которого разбиваются как маленькие лодочки, так и здоровенные Титаники с золотыми унитазами, и если этот закон по той или иной причине перестает защищать эту самую жизнь, то в жопу тогда этот закон, в жопу тогда и долг со всеми его правилами, приказами, уставами и регламентами. Ведь если закон не уважают, значит его нет, а если его нет, то простой русский мужик, со всей свойственной ему пугавшей нашего друга азиатчиной, закатывает рукава на своих жилистых руках и тут, – при этих словах Алиев достал из пачки оставшихся документов фотографию отрубленной головы Коровкина и повернул ее к костру, чтобы тот, кто был в темноте, мог ее разобрать, – эти слащавые сахарные задницы со своими машинками, яхтами и вертолетными площадками растворяются в небытие как пердеж на ветру. Не цивилизованно? Согласен! Не гуманно? А вот с этим уже поспорить можно, так как с разных сторон на всё это смотреть можно! Не законно? – тут Алиев со злобой бросил фотографию в костер, и она вмиг заполыхала огнем, – но ведь закона-то нет, брат, ведь правила игры уже поменялись. Ведь это война получается, а на войне, как говорят, хороши любые средства. Впрочем, умные головы и войну хотели в систему каких-то ценностей вписать, конвенция Женевская, правила ведения боя, этикет рыцарский из серии «иду на Вас». Но бред это всё, война есть война. На войне есть лишь свой и чужой и больше никого. Но я думаю ты всё это и без меня знаешь!

Алиев замолчал и в этот раз замолчал надолго. Костер почти потух, лишь несколько красных углей, как глаза какого-то поваленного на землю чудовища, смотрели на него своими затухающими глазницами. Температура продолжала падать, но Алиеву по-прежнему было жарко. Он стянул с себя шапку и пар устремился вверх с его мокрых взъерошенных волос. Несколько раз слышался ему со всех сторон хруст или шелест, он поднимал голову и всматривался в темноту, но он не видел там ничего, лишь черные очертания деревьев, лишь мрак, да светившие где-то в вышине звезды. Наконец он снова заговорил, в этот раз уже совсем тихо, будто с самим собой.

– Война, брат, страшная вещь. Был там. Знаю об этом не понаслышке. Сразу после академии меня отправили на Кавказ. Долго я там прослужил. До самого конца войны. Много всякого дерьма повидал. Как люди из людей в животных превращались. Как дети, которых собственные родители обвесили тротилом и гранатами, подрывали с собой КПП и участки, как помутневшие рассудком солдаты бросались на своих же сослуживцев и расстреливали их, а потом и себе пулю в лоб пускали. Но среди всех этих куч говна, встречал я там и честь, и достоинство. Не то, о котором мне этот жирный мудак рассказывал, а другого порядка, то, которое за деньги не покупается. Однажды, во время боя за Шатой, когда я из заброшенного дома корректировал огонь батареи, меня заметили бармалеи и взяли в кольцо. Пули лупили по стенам так, что сыпалась штукатурка, в одну из комнат из Мухи пальнули. Со всех сторон они тогда ко мне ползли. Я со штабом связался, но они сказали сидеть и отстреливаться, сказали, подмога будет, но не скоро. Раньше, сказали, ничего сделать не сможем. Одну вертушку нам уже подбили, остальные пока отправлять не будем. «Как так?! – говорю им, – патронов не осталось, ведь убьют же меня!!!» Но они меня уже не слышали, на мою частоту уже чей-то другой голос влез. Не наш. Эй, свинья русская, говорит, сдавайся. Сдашься – убивать тебя не будем, а не сдашься, говорят, голову отрежем, на кол ее насадим и мамке твоей фотографию на память отправим. Сдаваться я и не думал, естественно, всё одно – умирать, но уж лучше как солдат умереть, чем как свинья под ножом. Патроны в автомате у меня давно закончились, в пистолете пол магазина осталось. Попытался я высунуться из окна, чтобы хоть кого-то из них из Стечкина лупануть, но они меня таким огнем обдали, что у меня даже пистолет из руки вывалился и туда, вниз. Ну всё, думаю, кранты. Рацию взял, хотел напоследок этих чертей позлить, чтобы уж точно живым не взяли. Но на частоте уже кто-то другой был. Сиди, говорит, командир, и из окон не высовывайся! Не знал я кто это было, но послушал его, что еще мне оставалось? Лежу на полу, нож в руке, жду когда они ко мне в комнату завялятся. Только слышу сквозь автоматные очереди будто кто-то из мелкашки где-то вдали шмаляет. Выстрелов девять – десять насчитал и вдруг тишина… Ни по окнам больше не бьют, ни в рацию их больше не слышно. Только вдалеке, слышу, САУ наша продолжает работать. Подвинулся я к окну и в дырки от пуль смотреть начал. Только вижу, что один из этих чертей валяется на земле и всё лицо его в крови. Из окна высунулся осторожно – везде трупы, везде кровь. Минут через двадцать и вертушки прилетели, тут я осмелился, вылез и вижу, что все те, кто стрелял по мне, уже трупами валяются. Пока я там сидел и локти свои кусал, кто-то их всех из винтовки с глушителем с противоположной высотки порешал. Взял я рацию, – чем благодарить тебя, говорю. – Меня не надо, – только ответил он мне, – лучше другому кому потом помоги. Что-то еще ему сказал тогда, но он уже мне не отвечал. Его уже там не было. Я, естественно, потом через штаб пытался выяснить, кто он такой, но те мне честно сказали – никого к тебе не отправляли. Сколько ни искал – ничего. И только потом уже, на аэродроме, перед вылетом домой, один старшина рассказал мне, что был у них один такой, который, бывало, уходил вечером куда-то в лес, а под утро с головами бармалеев в сумке обратно возвращался. Да только исчез он в тот же день, как война закончилась и больше о нем ни слухом, ни духом. Пытался я его и после войны найти, вроде нашел даже военкомат из которого он отправлялся, подполковника даже нашел, который ему тогда «путевку» на Кавказ выписал. Поехал к нему в Малую Вишеру, выпили с ним, да он мне тоже мало что поведал. Пожар у них был, говорит, буквально на днях, и дела погорели, за девяносто седьмой год, особенно. Но если найдешь его, говорит, поклонись от меня. Но как я ни искал, так и не нашел. Ни имени его в итоге не узнал, ни фотографии его даже не увидел.

Алиев приподнялся. Тело слегка трясло, может это был уже холод, может злоба, а может и страх. Где-то вдалеке снова ехал поезд и тихий шум от его колес стоял еле слышным гулом в пустом ноябрьском воздухе. Алиев подошел к костру и ногой подвинул в огонь остатки не до конца сгоревших еще документов. Пламя быстро перекинулось с углей на них, спалило их в считанные секунды и снова пространство вокруг погрузилось во мрак. Алиев натянул на голову шапку и отошел от костра. В этой темноте свет звезд стал ярче и где-то слева, оттуда, откуда доносилось до него гудение поездов, висела маленькая северная луна.

– Э-э-эй!!! – заорал он вдруг со всей силы, заорал так, что голос его, разлетевшись по сторонам, еще долго гулял эхом среди стволов сбросивших листья деревьев. – Здесь есть, вообще, кто-нибудь кроме меня?!! Хоть один человек… который… слышит меня… и понимает?! – он замолчал, прислушиваясь как затихал вдали его голос, как рикошетил от голых деревьев и возвращался к нему слабым эхом. Но ответа не было, лишь тихий гудок поезда вдалеке, да слабый шум трущихся друг о друга веток на ветру. – Хотя бы имя свое назови!!!

Костер давно затух, но Алиев не двигался, он всё еще стоял, прислушиваясь и всматриваясь в темноту по сторонам. Временами ему казалось, что здесь действительно он был не один, что где-то в темноте рядом пробегала тень, он направлял туда взгляд, он пытался уловить ее, но тень исчезала так же быстро как и появлялась, и в следующий раз он видел ее уже совершенно в другом месте. Вдруг он громко засмеялся (это было уже что-то нервное), потом нагнулся, подобрал с земли флягу, пистолет, пустую пачку из-под сигарет и медленными шагами побрел обратно к машине. На узкой асфальтированной дороге по-прежнему никого не было, она вела к станции и была тупиковой. По ней редко ездили машины даже в дневное время, а ночью уж и подавно. Он открыл дверь, на секунду задержался, рассматривая в последний раз бескрайние просторы ясного звездного неба и, наконец, залез внутрь. Ярким светом загорелась приборная панель, зажегся дальний свет, машина медленно поползла по дороге вперед и только тогда Алиев заметил, что на стекле его, за щеткой стеклоочистителя, лежал какой-то предмет. Он осторожно остановил машину, вышел из нее и целую минуту смотрел по сторонам, пытаясь кого-то разглядеть. Но никого не было рядом. Тогда он потянул за щетку стеклоочистителя и извлек из нее небольших размеров старую фотографию, с которой, на фоне камней, смотрели на него два молодых парня.

3.

Утром к его дому подъехала машина. Четверо людей в черных куртках с натянутыми почти до самого носа капюшонами вылезли из нее и быстро пошли к калитке. Он знал, что они приедут к нему рано или поздно, не те это были люди, кто привык слышал в свой адрес «нет», и он их ждал.

– Владимир Петрович это вы? – они быстро вошли в комнату и встали полукругом перед столом, за которым он сидел. Он смотрел на них долго и пристально, взгляд перемещался от одного хмурого лица к другому.

– Да.

– Тогда слушайте сюда, Владимир Петрович, – ни приветствий, ни «добрый день», ни «как ваше здоровье», но исключительно на «вы». Их было четверо, но говорил только один, смуглый, который стоял посередине и держал в руке пистолет. – У вас есть два выбора, первый – самый легкий, второй – самый неприятный. Выбор будет зависеть от вас, но результат будет уже зависеть от нас, и я хочу вас сразу заверить, какой бы выбор вы ни сделали, конечный результат для всех будет одинаковым.

– Да вы кто такие, братцы?! Продаете что-то или, наоборот, покупаете?

– Нет, мы помогаем другим людям.

– Да вы хорошие ребята, получается. Нынче это редкость!

– Не очень. И это плохие новости для вас.

– Послушайте, вы подписи что ли собираете какие-то? – Владимир Петрович улыбнулся своей беззубой улыбкой, впрочем, улыбка эта появилась только на его губах. – Я не голосую, поэтому не откажите любезности – идите вон.

– Вы умнее, чем хотите показаться, но вы начали двигаться не туда. Может не будем терять время?

Владимир Петрович замолчал. На минуту. Всё это время взгляд его сверлил стоявшего перед ним человека. Наконец он усмехнулся и тихо покачал головой.

– Нет, не те вы люди, с которыми я буду о чем-то говорить! – он начал медленно подниматься из-за стола и в этот момент все те, кто стоял напротив, увидели, что в руках он держал охотничье ружье. На лице того, кто говорил с ним отпечатался испуг, но он почти сразу прошел и лицо его приняло прежнее выражение: глаза прищурились, рот вытянулся в небольшую тонкую линию. Трое же остальных выхватили пистолеты и каждый из них направил свой в лицо Владимиру Петровичу.

– Походу у нас тут назревает конфликтная ситуация, – начал тот, кто был из них самый говорливый. – Четверо против одного. Я вижу вы все-таки решили пойти по второму пути.

– Думаете, мне есть разница? – голос Владимира Петровича прозвучал громко и палец его быстро лег на спусковой крючок.

– Не делайте глупостей! Подумайте!..

– А что? Ведь ты правду сказал, – он быстро направил ружье в грудь говорившему. – Результат для вас будет один и тот же!

Последовал выстрел, но выстрел этот был уже не его. Он долго не чувствовал ничего и почти не слышал. Лишь временами, откуда-то издалека, долетали до него какие-то звуки. Он видел свою еще молодую жену, видел маленького Витю, который носился рядом. Он помнил, как в первый раз пошли они с ним на рыбалку. Как Витя, вытащив из воды здоровенного ерша, потянул его к себе. Но ерш, раскрыв свои плавники в разные стороны и летя на него как какая-то хищная птица, напугал его настолько, что Витя, бросив удочку и червей, с плачем и криком побежал куда-то прочь. Потом он видел его лицо сквозь лед и воду, как прыгнул он тогда к нему, как схватил за ворот рубашки и потянул на себя, как Витя, брыкаясь и выблевывая из себя потоки воды, повалился на лед и как он сам, обессиленный, точно так же повалился рядом. Они долго лежали после этого в тишине и рассматривали как пролетал по небу, оставляя за собой длинный тонкий след, самолет. Только нет, какой Витя?! Он всё спутал, это был не Витя, а какой-то другой парень, которого спас он тогда на заливе. Потом он видел своего деда, молодого и свежего, как он, схватив под узды лошадь, несся на санях куда-то в заснеженную даль и след его, подобно следу пронесшегося мимо платформы скоростного поезда, быстро испарялся в яркой белой дымке. Хотя нет. Ведь когда он родился, дед Макар был уже мертв. Он не дожил до победы несколько дней и то что видел он, был лишь додуманный им самим образ из снятых фотографий в семейном альбоме. Вскоре исчез и дед Макар. Отзвенел на бескрайней зимней дороге колокольчик и вот остался лишь свет.

Он помнил, как первый раз открыл глаза. Этот свет слепил его, будто тысяча фар проносящихся рядом автомобилей. От этого света ему было жарко. Он видел чьи-то слабые очертания, слышал голоса, которые не мог разобрать. Тени и голоса не то людей, не то призраков. Кто-то коснулся его лица чем-то прохладным, и влага приятно остудила его пылавшие жаром щеки. «Спасибо, – хотел сказать он им, – так гораздо лучше». Но не смог. Тело его и сознание жили в совершенно разных мирах. Тело его было там, сознание где-то здесь. Полное разделение мыслящего начала и говорящего. А может он умер? Может он уже на небе или, наоборот, где-то в глубинах подземного мира? Не так он представлял себе то, что будет после смерти, не это изображение сбившейся частоты телевизора, когда ярким светом горит экран, до слуха долетают обрывки голосов, но разобрать толком нельзя ничего. Умер? Жаль, ведь это будет обидно. Ведь тогда он не сможет досмотреть эту игру до конца.

Чей-то голос прорвался к нему сквозь пелену этих помех и собственных мыслей: «Владимир Петрович, вы с нами?», и чье-то лицо, не то человека, не то призрака, отделившись от этого света, подплыло к нему.

– Ты… кто?..– с трудом пошевелил он ссохшимся языком во рту, и его собственный голос показался ему странней всех тех, что слышал он до этого.

– Он слышит! – произнес этот голос и гул других голосов вдруг стал громче.

– Я… умер?.. – язык работал так же плохо, но изображение на экране стало улучшаться. Он видел уже отдельные черты лица перед собой – рот, нос, волосы, темные точки глаз. – Ведь если умер, то… это будет неприятно.

– Нет! – послышался голос рядом и этот кто-то в белом халате протянул ему свою руку. – Добро пожаловать в жизнь!

Примечания

1

Огромные внутренний двор (исп.)

(обратно)

2

Добрый день, сеньор Алекс. Как поживаете? (исп.)

(обратно)

3

Проблемы с сеньорой? (исп.)

(обратно)

4

Да мне вообще на это насрать (исп.)

(обратно)

5

Такое случается, когда женишься на ребенке (исп.)

(обратно)

6

Извините, можно сесть на минуточку? (исп.)

(обратно)

7

Сеньорита, разрешите узнать ваше имя? (исп.)

(обратно)

8

Меня зовут Кейт (исп.)

(обратно)

9

Чего ты хочешь? (исп.)

(обратно)

10

Сеньор, ваша дочь кажется мне очень красивой, и я бы хотел… (исп.)

(обратно)

11

Она не дочь мне (исп.)

(обратно)

12

Она моя жена! (исп.)

(обратно)

13

Нет, сеньор. Нет, нет, не-е-ет! (исп.)

(обратно)

14

Я решил проблему (исп.)

(обратно)

15

Извините, сеньор, я не знал (исп.)

(обратно)

16

И чего? (исп.)

(обратно)

17

Я тут, сеньор! (исп.)

(обратно)

18

И чего ты хочешь? (исп.)

(обратно)

19

Вы звали меня, сеньор! (исп.)

(обратно)

20

Кто тебя звал? (исп.)

(обратно)

21

Я сказал «тихо», а не «тьяхо», понимаешь? (исп.)

(обратно)

22

М-м-м, нет, ничего не понимаю, сеньор! (исп.)

(обратно)

23

Но если сеньор чего-то желает, я могу… (исп.)

(обратно)

24

А-а-а, иди ты к черту! (исп.)

(обратно)

25

Мы едим, понимаешь? (исп.)

(обратно)

26

Спасибо, сэр (англ.)

(обратно)

27

Оставьте сдачу себе (англ.)

(обратно)

28

Сэр, пристегните ремень, мы начинаем снижаться (англ.)

(обратно)

29

Моя сладкая девочка (исп.)

(обратно)

30

Целуй меня сильно (исп.)

(обратно)

31

Сеньор, вам звонят (исп.)

(обратно)

32

Это Александр. Слушаю (исп.)

(обратно)

33

Кто сегодня дежурный (англ.)

(обратно)

34

Почта Нью-Йорка (англ.)

(обратно)

35

Неофициальное название одного из микрорайонов на юго-западе Санкт-Петербурга

(обратно)

36

Думаешь, нас выхлопные газы убивают или радиация от сверхновых?

(обратно)

37

Шучу, чувак. Я шучу. Ты умрешь! Умрешь потому, что не сможешь жить без кислорода. Никто не сможет. Мы привыкли дышать кислородом как жуки привыкли жрать дерьмо. И мы жрем это дерьмо. Потому что кислород это дерьмо, чувак, это побочный продукт растительной жизнедеятельности на Земле. Растения выделят кислород точно так же, как мы выделяем дерьмо. Растениям пофиг на тебя или на меня, они думают только о себе и они реально срут, чувак. Реа-а-ально срут!

(обратно)

38

Здравствуйте! (исп.)

(обратно)

39

Простите? (исп.)

(обратно)

40

Сеньор, я не понимаю вас… (исп.)

(обратно)

41

Да, немного (смесь английского и испанского языков)

(обратно)

42

Сеньор, Катарины сейчас нет дома, она заграницей, в России (исп.)

(обратно)

43

Как вам сказать, она, м-м-м, сейчас в России. Два дня назад… на самолете (смесь английского и испанского языков)

(обратно)

44

Да, сеньор, два дня назад в самолете в Россию (исп.)

(обратно)

45

Эйфелева башня (фр.)

(обратно)

46

Привет! (англ.)

(обратно)

47

Здравствуйте (англ.)

(обратно)

48

Меня зовут Джефф. Наслаждаетесь книгой? Одна из моих любимых (англ.)

(обратно)

49

Не совсем, просто убиваю время (англ.)

(обратно)

50

Могу я помочь? (англ.)

(обратно)

51

Можете попытаться (англ.)

(обратно)

52

Морская пехота? (англ.)

(обратно)

53

Не совсем (англ.)

(обратно)

54

Шевроле Корвет, заряженный, с двигателем V8 (англ.)

(обратно)

55

А вот и моя крошка (англ.)

(обратно)

56

Где Манхеттен? (англ.)

(обратно)

57

Хочешь увидеть? (англ.)

(обратно)

58

Конечно! (англ.)

(обратно)

59

У этого дебилоида новая шлюшка! (разг, исп.)

(обратно)

60

Я не шлюха (исп.)

(обратно)

61

Вот дерьмо, Майки, она знает испанский. Она знает сраный испанский, чувак! (англ.)

(обратно)

62

Прощальная вечеринка (англ.)

(обратно)

63

Хорошо, но позже (англ.)

(обратно)

64

Позже (англ.)

(обратно)

65

Чувак, не вздумай меня больше никогда называть ниггером! (англ.)

(обратно)

66

Мой ниггер (англ.)

(обратно)

67

Остынь, друг! Успокойся! (смесь англ. и исп.)

(обратно)

68

Крошка, я нажрался в дерьмо (англ.)

(обратно)

69

Я хочу навестить свою подругу, она живет в Майами (англ.)

(обратно)

70

Сколько ты там пробудешь? (англ.)

(обратно)

71

Неделю, может быть две (англ.)

(обратно)

72

Кати Соллер (англ.)

(обратно)

73

Да (англ.)

(обратно)

74

Дорогуша, анус, повреждения (англ.)

(обратно)

75

Нет, я не буду за это платить! (англ.)

(обратно)

76

И что нам теперь делать с ним, дорогуша? (англ.)

(обратно)

77

Просто, нахер, убейте его (англ.)

(обратно)

78

Какого черта происходит (исп.)

(обратно)

79

Вам нравится эта книга? (исп.)

(обратно)

80

Она очень грустная, как и жизнь самого автора (исп.)

(обратно)

81

Мне она не кажется грустной (исп.)

(обратно)

82

Да, но его жизнь грустная. Вы откуда родом (исп.)

(обратно)

83

Его жизнь была очень трагична. Он умирал, когда писал эту книгу. Она была опубликована после его смерти. Вы откуда родом? (англ.)

(обратно)

84

Вот поэтому она мне так нравится (англ.)

(обратно)

85

Я из России. Александр моё имя (англ.)

(обратно)

86

Меня зовут Кейт (англ.)

(обратно)

87

Свеча на ветру (англ.)

(обратно)

88

Свеча (англ.)

(обратно)

89

Мой друг (фр.)

(обратно)

Оглавление

Часть 1

  Вступление.

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.

  19.

Часть 2

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

Часть 3

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.

  19.

  20.

Эпилог

  1.

  2.

  3.

*** Примечания ***