И… горю. Рассказы о любви [Алина Менькова] (fb2) читать постранично

Аннотация

Наша первая любовь надолго оставляет след в сердце. Рассказ «И…горю» – о первой любви. Моей первой любви в 13 лет. Написан по личному дневнику. Посвящен человеку, который погиб 10 лет назад. Он никогда этого уже не прочтет, но во имя всех первых чувств в судьбе каждого человека я бы хотела увековечить их хотя бы на страницах этого сайта.

Второй рассказ «Вам поможет ПЭ» – о любви в браке. О том, как приедается быт и как невнимание убивает любовь. А, что если съесть волшебную таблетку и все странным образом изменится? Да, и так тоже можно…но правда ли что-то по-настоящему изменится из-за таблетки?

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Рассказ «И…горю»

У неба нет иной яви, кроме той, к которой взывает наша боль.

Юбер Акен

На Славянском кладбище сегодня зябко. До окаменелости ступней. До сырости в недосверленных пломбах зубов. Нас пятерых стягивает невидимой проволокой. И все-все микроны кожи ноют. Свинцом пролегает между нами боль. Она сочится из скважин наших сомкнутых кистей. Клокочет «бахами» воспоминаний о вбиваемых гвоздях в бархатную шкуру гроба.

Бах. Нет человека.

Бах. Холодный труп.

Бах. В землю гнить.

Бах. Помните пожалуйста помните.

Могильщики принимаются за работу.

Люди расходятся. Наполняют собой машины. Едут в арендованную столовую выпивать и говорить добрые слова родственникам. Надеясь, что слова могут утешить.

Ноябрь пахнет беззаветной горечью. Лёша бросает горсточку земли в живот гроба. Мы повторяем за ним в неоговоренной последовательности. У каждого из нас давно своя жизнь. Но сегодня мы все собрались здесь. По очень неприятному поводу.

Начинается дождь. Сначала накрапывает, потом льет в полную силу. Грязь пузырится. Яна вырывается вперед. Я беру Славу за руку. Две холодные ладони на секунду согревают друг друга. А Ваня вытаскивает из пакета бутылку водки, сегодня напьется до беспамятства. Леша прилетел из Москвы на эти похороны. Он стоит и просто смотрит на могилу. У каждого из нас давно своя жизнь. Но в этот день в это время мы будем жить и переживать вместе.

– Юля, я все узнала. Мама по базе данных его обнаружила. Фамилия Стрельцов. Ему 23 года. Родился 26 мая 1978 года. Живет с отцом. Мать отдельно в другом районе города. Ах, да у него есть сестра. Не знаю, правда, старшая или младшая. Работает сержантом в милиции*.

– И все?

– Согласись, это все же лучше, чем ничего.

– Спасибо! – радостно воскликнула я и продемонстрировала Яне окурок, приклеенный скотчем к тетрадном листу. – Я подобрала вчера. Он курил у нашего подъезда. Подождала, пока уйдет. Союз-Аполлон. Он только их курит.

Фу, какая гадость! – брезгливо отпрянула Яна и отодвинула мой дневник с окурком.

В тот день, будучи тринадцатилетней девочкой, я почувствовала себя настоящей фанаткой. Только я не создавала себе гладко выбритого кумира-певца в обтягивающей джинсе и с кокетливым чубом на одну сторону, как делают девчонки в таком возрасте, я нашла предмет обожания в соседнем подъезде и наделила его несуществующими качествами. О чем потом, конечно, пожалела – при близком рассмотрении.

Яна была за рулем и наотрез отказалась брать пьяного Ваню. Она вообще всегда его недолюбливала и считала неудачником. Алеша вызвал такси, он спешил в аэропорт. Ваня прильнул к горлышку бутылки и глотал водку. Ему казалось, что водка заглушит боль. На самом деле, боль нельзя залить. Она слишком глубоко и не выходит из организма с мочой.

– Ну, бывай, – махнул рукой Алеша Яне вслед.

– Юля, поедешь?, – обратилась Яна ко мне.

– Я с ними. Я тебе позвоню.

Яна приподняла брови, ненадолго закрыла глаза и двинулась с места. В ее машине тут же раздалось так неожиданно громко и неуместно:

«Европа плюююс»….

На небе блеснула радуга. И жизнь продолжалась, будто ничего и не произошло. И тогда я подумала – сколько в этот момент людей появилось на свет и сколько ушло… навсегда. Жизнь – это огромный беспощадный конвейер.

Лёша летел обратно в Москву. Наверно, спешил не на работу, как сказал нам, а к жене, за утешением. Он переживал эту потерю тихо, без слез и алкоголя.

Мы вчетвером сели в такси. В такой тишине я оказалась впервые. Обычно мы о чем-то да трещали. О сплошнейшей ерунде – детстве, погоде, соседях. Но сейчас тишина была просто мертвой. Перед глазами стоял Игорь… Бледный, с неестественно впалыми щеками. Его похоронили в милицейской форме. Голубая рубашка, плотный пиджак, габардиновые брюки. За гробом шли его сослуживцы в такой же форме, кого-то из них отличали звезды на погонах. За ними тянулась алая дорожка гвоздик. Он погиб при