Ничто не разлучит нас [Хизер Грэм] (fb2) читать онлайн

Хизер Грэм Ничто не разлучит нас

Мериан Дэвент, замечательной женщине, которой я столь многим обязана.

С благодарностью.

Глава 1

– Изысканно. Блестяще. Само совершенство, – сказал Джеффри Сейбл и, вопросительно приподняв бровь, поглядел на свою помощницу. Она, правда, пыталась сохранить невозмутимость, но легкая улыбка все же играла на губах. Это была высокая женщина, стройная, элегантная, одетая с безупречным вкусом и несомненным умением любой частью своего туалета выгодно подчеркнуть фигуру. Очаровательная блондинка обладала невинным, как у ребенка, взором, который, однако, при необходимости умела искусно бросить на собеседника из-под своих темно-золотистых бровей. Ее широко распахнутые небесно-голубые ясные глаза выгодно подчеркивались темными длинными ресницами и сразу приковывали к себе внимание.

– Интересно… – протянула она, старательно разглядывая полотно. – Интересно.

– И это все?! – воскликнул Джефф.

Гейли Норман держала паузу, продолжая рассматривать картину, висевшую на голой белой стене. По спине у нее бежали мурашки от избытка чувств, но отчего-то ей упорно не хотелось признавать гениальность автора этих работ.

– Ну что же… – в конце концов молвила она.

– Ах, Гейли, ну говори! – не вытерпел Джефф, хозяин хорошо известной в Ричмонде, штат Виргиния, «Сейбл гэлери». Последние четыре года он был начальником Гейли. Еще задолго до этого они стали близкими друзьями, и теперь каждый читал в душе другого, словно в открытой книге. – Гейли, ты же сразу отличаешь талантливое от посредственного! – торопил ее Джефф. – Тебе уже ясно, что эти картины – самые трогательные произведения из всех, какие нам приходилось когда-либо видеть!

Трогательные… Что ж, возможно, это как раз подходящее прилагательное. Правда, Гейли сразу же подумала эротичные, но отказалась от собственного определения как от слишком примитивного. В приглушенных красках, в позах фигур, в их сказочной красоте было нечто выходящее за рамки обычной эротики. На полотне, перед которым она остановилась, обнимались двое влюбленных. Гейли смотрела на них, и ей казалось, будто она вот-вот увидит, где именно и какими мазками прописано чувство глубокой нежности. Картина покоряла силой пробуждаемых в зрителе чувств. В облике мужчины ощущались сила, напор, готовность оберегать возлюбленную. Женщина отвечала ему полным доверием, и от ее фигуры веяло спокойствием и уютом. По краям полотна краски расплывались в серую дымку. Это было так красиво, что Гейли овладело какое-то неясное томление. Как всякая женщина, она хотела быть любимой, познать чувства, похожие на те, которые видела. До сих пор, однако, ничего подобного с ней не случалось. Поэтому, наверное, от созерцания полотна она испытывала еще и острое одиночество. Впрочем, она не пускалась в плавание по океану любви, поскольку не хотела этого. Вдобавок картина явно живописала о чувстве, которое гораздо глубже обычного увлечения, – о нежнейшей и преданной любви. А такое редко случается в жизни, и то если очень повезет.

Гейли решительно оторвала взгляд от полотна, чтобы еще раз осмотреть остальные картины. На всех были изображены обнаженные человеческие фигуры.

Еще в художественной школе Гейли провела сотни часов, рисуя обнаженную натуру: стройные, мускулистые, а порой даже необычайно красивые тела. Она изучала творчество Рубенса и Боттичелли, много раз бывала в Лувре и других прославленных художественных музеях.

Но до сих пор никогда не видела такой обнаженной натуры. Казалось, каждая из этих картин невидимой рукой трогает самые тонкие эмоциональные струны зрителя. Джефф сказал трогательные. Пожалуй, все-таки это недостаточно сильное определение, но Гейли не нашла ничего более подходящего.

– Ты прав, Джеффри, – наконец-то сказала она. – Они восхитительны. Мак-Келли – просто гений.

Не отрывая глаз от одной из картин, Джеффри удовлетворенно кивнул и спросил:

– Мы получили ответы на все наши приглашения?

– На все до единого.

– И это значит?..

– Это значит, что завтра вечером сюда заявятся две сотни гостей, причем весьма именитых гостей.

– Прекрасно, прекрасно. – Джеффри явно был доволен. Даже чересчур доволен: широкая радостная улыбка, сиявшая на милом дружелюбном лице, совершенно не гармонировала с деловитой многозначительностью костюма-тройки.

«Почему бы и нет? – с нежностью подумала она. – Джефф заслужил эту радость. Ведь выставка Мак-Келли – это такая удача!»

Ей рассказывали, что художник – настоящий затворник. Его первое творение было продано в Париже за баснословные деньги лет десять назад. После мастер ни разу не снизошел до интервью с прессой и даже не появился в свете. Гейли представляла его согбенным отшельником с бородой до колен, в какой-нибудь замазанной масляными красками робе. Возможно, он хрипло дышал, колдуя над очередным шедевром и при этом посмеиваясь от удовольствия за мольбертом, когда ему что-нибудь особенно удавалось.

Скорее всего Гейли не могла избавиться от необъяснимой неприязни к художнику. Ничего особенного в ее чувствах не было. Само по себе проведение выставки – сущая пытка, а при этом Мак-Келли ни разу не поговорил лично с Гейли, перепоручив все хлопоты своему помощнику, молодому человеку по имени Чед Беллоуз. Правда, парень оказался неглупым и приятным собеседником, но никакого отношения к искусству не имел, и от этого любая мелочь, связанная с выставкой, превращалась для Гейли в настоящее испытание. Она так боялась допустить какую-нибудь оплошность, что много раз проверяла и перепроверяла себя, почти безвылазно проведя в галерее около двух недель.

– Как ты думаешь, он в последний момент не откажется? – вдруг спросила она.

Джеффри бросил на нее почти враждебный взгляд, не скрывая раздражения. По его взгляду Гейли догадалась, что он весьма озабочен и сильно переживает за исход выставки.

Несмотря ни на что, Джефф скорее был ее другом, чем боссом. Они повстречались в одном из парижских кафе, когда учились в художественной школе. У них не оказалось особого дарования, но оба без тени зависти восхищались истинными талантами однокашников. Дружба тех лет постепенно дополнилась деловым сотрудничеством. Они никогда не были влюблены друг в друга, хотя для этого не существовало препятствий: оба были молоды и – почему-то всякий раз, думая об этом, Гейли мысленно усмехалась – гетеросексуальны. Их дружба слишком много значила для обоих. Для Гейли, сироты с богатым наследством, Джеффри оказался важным приобретением. Она неожиданно нашла в нем чудесный подарок судьбы – старшего брата. Спустя семь лет после счастливой встречи в Париже его мечта о собственной солидной галерее стала реальностью. А завтра в «Сейбл гэлери» должна открыться выставка полотен самого Брента Мак-Келли, наимоднейшего художника, чьи картины мечтали выставить многие конкуренты Джеффри и Гейли.

Джеффри неожиданно просиял:

– Он никуда не денется. А если только попробует, то я зашлю к нему тебя.

– С чего ты взял, что я смогу поправить положение? – грозным голосом переспросила Гейли.

– Он постоянно нуждается в натурщицах.

– Не поняла?!

– Считай, что это комплимент. Наверное, Рубенс счел бы тебя чересчур костлявой, но в наши дни ты обладаешь ценным капиталом. – Гейли смотрела на него, подумывая, как распорядиться комплиментом. Джеффри рассмеялся: – Ну давай же! Ты хочешь меня убедить, что не пожертвуешь всем ради искусства?

– Нет, – отрезала она. – Уж во всяком случае, не для этого старого затворника.

– Ага! А будь он молод и красив, тогда бы пожертвовала?

– Нет! Я этого не говорила. Но я не позирую, а торгую картинами, забыл? – Гейли улыбнулась. – Да, у меня полно всевозможных предрассудков, но, несмотря на них, ты меня терпишь.

Джефф тоже улыбнулся:

– Но позировать самому Бренту Мак-Келли…

– Хочешь пари? Я бьюсь об заклад, что он – настоящий монах. Джефф, спорим, у него длинные седые космы и борода до колен? Он никогда не моется, потому что все время проводит в своей студии за мольбертами. Наверняка его малюсенькие свинячьи глазки горят адским огнем. И мы проведем весь завтрашний день в надежде, чтобы он вообще отказался выставляться!

Джеффри хмыкнул и удивленно приподнял брови:

– Неужели подготовка выставки далась тебе так трудно?

– Не то слово! – Гейли пожала плечами и отвернулась от картин, направляясь к рабочему месту. Это был подлинный викторианский стол-бюро, вполне соответствовавший строгой роскоши галереи.

Она перекинула ремень сумочки через плечо, а когда повернулась, чтобы уходить, то увидела, как Джеффри все еще внимательно рассматривает ее. Гейли вздохнула.

– Возможно, это все гениально, – объяснила она, указывая рукой на стены, увешанные полотнами. – Но признаюсь, я здорово намучилась с ними. У меня ничего не получалось. Вот увидишь, если завтра утром мистер Мак-Келли все-таки соизволит нас посетить, то все к чертовой матери переделает по-своему.

– Может, да, а может, и нет, – безмятежно сказал Джефф.

Гейли слегка раздражала его улыбка. Конечно, он не из тех, кто спорит до победного конца.

– Ты собираешься ехать? – спросил он.

– Все равно уже ничего не исправишь.

– Да, но ты кое-что забыла. Без меня тебе до дома не добраться, ведь утром ты приехала со мной.

– А-а… Ну что ж, я собралась, а это значит, что работать больше некому.

– Звучит патетически. Намекаешь на то, что я не оценил твоих усилий? Хорошо. Сейчас запрем галерею и поедем.

Уже в серебристо-голубом «мазератти», который Джефф смог позволить себе только в этом году, он решил расспросить Гейли о ее планах на вечер. Выбираясь из гаража на оживленную трассу, он бросил взгляд на спутницу:

– Идешь с девчонками в «Красный лев»?

– Да, сегодня у Тины день рождения, и она любит этот бар. Там неплохо.

– Громкая музыка, табачный дым клубами и тьма народу.

– Хочешь прийти?

– Нет.

– Ах да! Ведь у тебя свидание с Бубс!

– С Мадлен Курбье, – незлобиво поправил Джеффри.

– Ну да, я и говорю. С Бубс. – Гейли улыбнулась, шаловливо опустив ресницы. Она ничего не могла поделать. Ей хотелось поддразнить Джеффа, потому что Мадлен Курбье, или Бубс, была обладательницей необъятного бюста, а Джеффри обожал большие груди.

– Возможно. У меня и вправду сегодня встреча.

– Поберегись, чтобы она тебя ненароком не придушила. Не забывай, что завтра выставка. Мечта всей твоей жизни. А мне кажется, я уже читаю газетные заголовки вроде: «Владелец известной галереи задушен грудями любовницы накануне самого знаменательного дня в своей жизни!»

– Очень смешно, мисс Норман. Но я не говорил, что у меня свидание, я сказал «встреча». А тебе советую вести себя поаккуратнее: старшего брата не будет рядом, чтобы отгонять чрезмерно назойливых ухажеров, с которыми ты станешь флиртовать.

– Но я никогда…

– Врешь.

– Я всегда только по-дружески…

– Врешь. Стоит тебе улыбнуться, как у них начинают течь слюни.

– Джеффри, ты невыносим!

Между тем они подъехали к дому Гейли. Джефф нагнулся, чтобы открыть дверцу:

– Будь подобрее к Бубс, и я исправлюсь. Потом, я не уверен, что тебе стоит ехать в «Красный лев». Ей-богу, уж лучше бы отправиться на религиозную вечеринку.

– Это еще почему?

Огни проезжающей машины осветили загорелое лицо Джеффри. Он пожал плечами:

– Пора бы найти симпатичного парня и остепениться. Ты ведь не молодеешь.

– Но мне только двадцать восемь, Джеффри.

– А чем был плох Тим Гарретт?

Гейли насупилась и подумала, что разговор зашел слишком далеко, и, как ей казалось, она понимала, к чему клонит Джефф.

– Он ненавидит искусство.

– А Ховард Грин?

– Да у него такая одышка! Нет, правда. Это ужасно. Будто пришла на свидание с древним старцем.

– Билл Уильямсон? У него тоже одышка?

– Нет. Но мы друг другу не подходим.

– А он был от тебя без ума. Ты просто не даешь никому ни единого шанса.

– Но я же не отказываюсь от знакомств…

– Нет. Но даю голову на отсечение, что после Тейна Джонсона ты ни разу не была ни с кем в постели.

Она внезапно напряглась:

– А вот это тебя не касается, Джеффри, – и толкнула дверцу машины.

Он поймал ее за руку и состроил виноватую мину.

– Я не хочу совать нос не в свое дело. Просто мечтаю видеть тебя счастливой, Гейли.

Она со вздохом улыбнулась и пожала его руку:

– Спасибо, Джефф, но я уже счастлива.

– У тебя есть прозвище. Снежная королева. Хоуви на днях жаловался мне, когда мы вместе обедали у Даффи.

Гейли рассмеялась:

– Только что ты упрекал меня в склонности к флирту, и вот я уже Снежная королева.

– Я хотел бы, чтобы ты не замыкалась на неудаче. И веди себя осторожно. На тебя всегда и все обращают внимание, а ты играешь поклонниками. Но однажды какой-нибудь отчаянный парень заставит тебя плясать под свою дудку.

– Джефф! Я иду с подругами на день рождения Тины. Я буду хорошей, обещаю тебе.

– Но сегодня всякое может статься, – загадочно пробормотал Джефф, однако, когда Гейли переспросила, он отрицательно покачал головой.

– Ты что, увлекся Таро? – поддела она.

– Нет, кофейной гущей! – нашелся Джефф. – А теперь ступай-ка поживее. На улице не жарко. Да и Бубс меня, наверное, заждалась!

– Значит, все-таки Бубс?

– Какая разница, с кем целоваться.

Гейли со смехом выбралась из машины. В воздухе кружились мягкие снежинки. Она поплотнее закуталась в пальто, держа воротник под самым подбородком, и помахала «мазератти», мягко поплывшему в сгущающиеся сумерки. Даже когда задние фонари исчезли вдали, Гейли продолжала стоять у обочины дороги. Начиналась чудная ночь. Снег лежал не мокрый, а свежий и чистый. Прохладный воздух, казалось, был накрахмален морозом.

Гейли поежилась и заспешила к дому, на ходу помахав рукой подъехавшим соседям. Она жила в самой середине Моньюмент-авеню, в домике с долгой историей и прелестным видом на маленький сквер с несколькими скульптурами. Въехав в дом по приезде в Ричмонд, Гейли до сих пор обставляла его. Тогда здесь было совершенно пусто. Теперь же она могла похвастать двумя чудесными персидскими коврами на полу в столовой и в гостиной, а также гарнитуром для спальни, в который входили кровать с пологом из настоящего китайского шелка, два высоких викторианских диванчика и трюмо. На стенах у нее было два полотна Дали, одна картина Раушенберга и несколько морских пейзажей подающего надежды молодого художника Ральфа Филберга. Купить Раушенберга как хорошее вложение капитала ее уговорил Джеффри. Дали ей самой очень нравился. Но морские пейзажи – это была ее слабость. Никогда Гейли не нуждалась в советчиках, она видела, что талантливо. Случайно встретившись с Филбергом на этюдах, Гейли страшно обрадовалась, тогда как угрюмый молодой человек с узенькой бородкой и огромным мольбертом через плечо едва кивнул в ответ. Но он несколько смягчился, когда Гейли похвалила его работы, а поверив, что она по-настоящему готова помочь ему, Ральф растрогался и с того момента готов был для нее на что угодно. Джефф предоставил ему галерею где-то больше года назад, а Ральф тогда подарил Гейли несколько своих картин.

Созерцание пейзажей Ральфа неизменно улучшало ее настроение. Вдоволь налюбовавшись ими, она облегченно вздохнула, скинула туфли и пошла по гладкому паркету, ощущая сквозь тонкие колготки его прохладу. Дойдя до дивана, Гейли уселась поудобнее и взялась за почту. Кроме бесплатной рекламы и нескольких счетов, здесь было письмо от Салли Джонсон. Сердце у Гейли забилось быстрее, и она торопливо разорвала конверт. В короткой записке не было ничего особенного. У Салли все по-прежнему, в семье – тишина и покой. Она сообщала, что до нее дошли известия о предстоящей выставке Брента Мак-Келли в «Сейбл гэлери», и по этому поводу выражала свою радость за них с Джеффом.

Гейли опустила письмо и прикрыла глаза. Она еще помнила Тейна. Слишком отчетливо помнила. Высокого, юного, нахального, волнующего и упоенно самоуверенного. Почти два года они жили вместе, она была страстно влюблена в него и бесконечно счастлива… Каждый раз, когда он возвращался домой, они подолгу целовались прямо в холле. И обедали на полу гостиной, при свечах. Оба были необузданны и молоды, порывисты и иногда ревнивы, но искренне наслаждались, казалось, безграничным общим счастьем… поначалу.

Но потом Тейн запил и вдобавок пристрастился к наркотикам. Когда он не мог писать, он доставал бутылку, а если дальше шло не так, ему срочно требовалась доза кокаина. Гейли всякий раз предупреждала, что он перебирает, что это опасно для него и для них… Джеффри тоже пытался вмешаться, но ничто не помогало. В отчаянии Гейли решилась вызвать в Ричмонд родителей Тейна и его сестру-близняшку. Но на него уже невозможно было повлиять. Узнав о замысле Гейли, он озверел и швырнул ее так, что она пролетела через всю гостиную. Тейн перестал быть человеком, и для нее это означало конец всему. Она ушла. А через месяц в стельку пьяный Тейн передозировал наркотик. На похоронах Гейли не смела поднять глаз от охватившего ее чувства вины. Салли пыталась утешить ее, говоря о бесполезности попыток изменить Тейна, а мать Тейна с надеждой в голосе спросила, не беременна ли Гейли. Лишь огромным усилием воли она заставила себя в последний раз взглянуть в лицо покойного и, наверное, тогда поняла, что не хочет больше любви. Во всяком случае, такой всепоглощающей. Особенно ни в коем случае – художника. Вместе с Тейном в ней умерло слишком многое, а сейчас ей нравилась независимость и вообще вся ее нынешняя жизнь как она есть.

– Да, в конце концов я привыкла, – сказала она, задумчиво сведя брови. Ей вспомнилась картина с влюбленными и чувства, вновь пробужденные этим произведением. По лицу Гейли пробежала легкая улыбка. Так ли сильно любила она Тейна? Так ли глубоко и нежно, как те, на полотне Мак-Келли? Способен ли был Тейн на такие же чувства?

– Полно, может, никто на белом свете вообще не умеет так любить, – тихонько пробормотала она.

Но инстинктивно Гейли чувствовала, что обманывает себя. Несомненно, она верила: есть избранные, которым дано испытать подобную страсть.

Зазвонил телефон. Прежде чем поднять трубку, она твердо решила обязательно ответить на письмо Салли.

– Гейли! Хорошо, что ты дома. – Это была Тина.

– С днем рождения, дорогая.

– Спасибо. Ты готова?

– Готова? Да я только что вошла. Я думала, мы поедем не раньше восьми.

– Нет! У нас заказан столик в новом клубе возле отеля «Шератон». Лиз не звонила?

– Пока нет.

– Одевайся поскорее! Она заедет за мной минут через двадцать, а через полчаса мы – у тебя. И пожалуйста, оденься поприличнее, ладно? Все эти пиджаки и галстуки оставь, пожалуйста, мужикам, а мы сегодня – леди. Договорились?

– Но у меня нет ничего…

– У тебя тряпок больше, чем в магазине. Это мой день рождения!

Гейли собиралась предупредить, что за полчаса не управится, но гудки в трубке подвели итог разговору. С недовольным ворчанием Гейли побежала в спальню, распахнула шкаф и принялась торопливо перебирать наряды, пока не наткнулась на черное шелковое платье с глубоким вырезом на спине. Гейли отодвинула соседние вешалки, достала его и, глядя в зеркало, приложила к себе. Можно зачесать волосы набок и заколоть их гребнем, надеть вместо пояса золотую цепь и новые черные туфли на шпильках – получится шикарный туалет.

Для экономии времени следовало бы ограничиться душем, но Гейли вспомнила о долгом и тяжелом рабочем дне и решила побаловать себя небольшим удовольствием. Она наполнила ванну, добавила ароматной пены, налила бокал вина и погрузилась в воду. Вода была приятно теплой, пена – душистой. Гейли прикрыла веки и откинула голову. Потом она снова открыла глаза и, оглядевшись вокруг, решила, что ей определенно нравится ванная. Гейли сама придумала сиреневую гамму. Полотенца она украсила собственной монограммой, а на окно повесила тонкие тюлевые занавески и более темные бархатные гардины. Однажды Тина сказала, что это напоминает ей дамскую комнату в дорогом публичном доме. Гейли не понравилось сравнение, но свою роскошную ванную она по-прежнему очень любила. На мраморной крышке комода стояли маленькие статуэтки троллей, а высоко над латунными кольцами для полотенец расположилась копия ангела работы Лядро. Гейли пожала плечами. Она не обладала талантом в рисовании или в живописи, но в душе все-таки была художницей и потому ценила прекрасные вещи. И дело не в том, что она непременно хотела обладать ими. Ведь когда они только что познакомились с Тейном, им хватало пары матрасов, расстеленных прямо на полу, хлеба с сыром да дешевого вина на обед.

Гейли резко встала, не обращая внимания на переливающиеся радугой пенные пузыри, прилипшие к телу. Она давно не вспоминала о Тейне, но сегодня, после того как Джеффри произнес его имя и пришло письмо от Салли… Да, неспроста ее преследуют воспоминания. Но откуда же это странное волнение?

Гейли сделала глоток вина.

«Это из-за картин», – подумалось ей. Она не могла выбросить из головы тех двух влюбленных, которые заставили пронзительно ощутить горечь и одиночество жизни, до сих пор казавшейся вовсе не такой уж плохой.

Она покачала головой и осушила бокал. У каждого человека бывают минуты грусти. Женатые хотят развестись, одинокие – жениться. Высокие хотят стать пониже ростом. Такова человеческая природа.

Гейли завернулась в огромное полотенце и помчалась в спальню одеваться. Она торопливо выдвинула ящичек комода и, достав трусики и чулки, виновато улыбнулась собственной слабости к красивому белью. Комод был доверху набит мягкими, шелковистыми трикотажными, с кружевом, вещичками, удобными для тела и милыми ее сердцу.

Дверной звонок ожил, когда Гейли закрепляла зачесанные набок волосы. Она громко крикнула, что уже идет, торопливо сунула ноги в туфли, схватила манто, кошелек и элегантное неглиже – подарок Тине – и бросилась к выходу.

Вечер стал еще прелестнее. Под луной снег сиял чистым серебром. Казалось, что в воздухе веяло каким-то ожиданием, и оно мигом окутало Гейли, едва ступившую за порог. Она попыталась взять себя в руки: надо быть осмотрительнее, не то уверуешь в судьбу. Все-таки сегодня довольно странный день! И не столько из-за произошедших событий, сколько из-за необычных ощущений.

– Эй! Садись-ка скорее! Сегодня холодно.

Это говорила Тина. Задняя дверь маленькой «вольво» распахнулась, принимая Гейли в теплый салон, и мигом захлопнулась за нею. Лиз сказала подруге «привет» прямо в зеркало над лобовым стеклом, а Тина обернулась, чтобы разглядеть ее в отсветах уличных огней.

– С днем рождения, солнышко, – сказала ей Гейли.

Тина поморщилась:

– Тридцать пять. Я почти уже женщина средних лет.

– Ты уже женщина средних лет, – задиристо согласилась Лиз.

– Ладно-ладно, – подбодрила именинницу Гейли. – До Джоан Коллинз тебе еще далеко!

– Надо думать! Тина, ведь ты моложе Джоан Коллинз на целых двадцать лет! – подтвердила Лиз.

– Поехали, что ли?

Лиз подмигнула Гейли в салонное зеркало и сосредоточилась на дороге. Автомобили неслись сплошным потоком. «Тут всегда столпотворение», – отметила про себя Гейли, но Тина прервала ее размышления, спросив о предстоящей выставке. Пришлось подробно рассказывать о том, как она впопыхах развешивала картины, как явно нервничал Джеффри, заставляя и ее переживать, как они до сих пор боятся, что Мак-Келли может отменить выставку. Потом пришла очередь Тины, которая несколько лет назад заведовала одной из курортных клиник (где, кстати, и познакомились подруги), вспоминать одного страшно толстого пациента. Этот человек думал, что из него за две недели сделают Слая Сталлоне.

– Где остановимся? – прервала ее Лиз и предложила: – Пожалуй, лучше поближе ко входу. Меньше шансов испортить наряды, и Тина уже совсем старенькая.

Именинница слегка шлепнула ее по затылку. Лиз охнула и, смеясь, подогнала машину к подъезду. Когда подруги вышли и Лиз передала ключи мальчику, Гейли не без удовольствия почувствовала неподдельный интерес окружающих к ним и их сногсшибательным туалетам. Посмотреть было на что. Тина, невысокая и изящная, в туалете, убранном серебряными блестками и мехом горностая, с черными, как ночь, волосами и глазами, прелестно оттененными светлыми тонами платья и меха. Лиз, высокая, стройная, как античная статуя, в зеленом платье из бархата, которое выгодно подчеркивало цвет ее глаз, белизну лица, обрамленного темно-рыжими волосами. Гейли, неяркая блондинка в черном платье с глубоким вырезом на спине, не такая высокая, как Лиз, и не такая миниатюрная, как Тина, удачно дополняла этот дуэт.

При виде молодых женщин какие-то парни на улице засвистели. Подруги рассмеялись и прошли в здание, где на двадцать пятом этаже располагался клуб.

«У Тины получился чудесный день рождения», – думала Гейли, сидя за столиком возле самого окна с изумительным видом на ночной Ричмонд.

Официант был подчеркнуто любезен и внимателен. Лиз с видом знатока выбрала вино, и его букет все нашли замечательным. Тина с Гейли взяли седло барашка на двоих, а Лиз остановилась на лососине. Из закусок они выбрали салат «Цезарь» и крабовый коктейль. Кухня клуба оправдала их надежды: каждое блюдо обладало поистине райским вкусом. Лиз, единственная из подруг, побывавшая замужем, развлекала компанию байками про новую няньку своих детей, а Тина вспомнила одного приятеля-полицейского, с которым она недавно ходила на свидание, и разболтала приятельницам, как незадачливый коп весь вечер, по его словам, пытался «выстрелить по мишени».

– И вот мы снова на охоте, – заметила Лиз.

– Мы не на охоте! – запротестовала Тина. – Мы торжественно обедаем.

– Ага! Но после обеда мы едем в «Красный лев», – напомнила Лиз.

– И что? Там опять будем охотиться? – спросила ее Гейли.

– Ну… – протянула Тина. – Не можем же мы танцевать друг с другом. – И она улыбнулась. – Приходится признать, что без мужчин не обойтись.

– Конечно, вроде как без туалетной бумаги, – вставила Лиз.

– Да тише ты, это приличный ресторан!

Гейли рассмеялась и отпила вина, в который раз похвалив вкус подруги.

– Лично я не понимаю, чего тебе не хватает, – обратилась к ней Лиз. – Джеффри такой славный парень. Сколько лет вы неразлучны! Неужели за это время вы ни разу…

– Ни разу, – с улыбкой ответила Гейли. – Я люблю Джеффа. Но наша дружба так важна для нас, что другого и быть не может. – Улыбка ее растаяла, потому что ей подумалось, как бы все обернулось, не появись между ними третий. А ведь Тейн с Джеффом были друзьями.

Снова ей вспомнился Тейн. Она представила его так, будто смотрела на живописное полотно, на портрет чужого возлюбленного.

– Что случилось? – спросила вдруг Тина. Гейли удивленно перевела на нее взгляд:

– Нет-нет, ничего. Просто я задумалась.

– О эти страшные мрачные тайны прошлого, – глубокомысленно произнесла Лиз. – Не трогайте ее. Наша Гейли ушла на дно.

– Ерунда! Я вся здесь как на ладони. Вам известно все о моем единственном приключении. Ничего таинственного в нем не было.

– Вот кто относится к мужикам как к туалетной бумаге, – заметила Тина, обращаясь к Лиз.

– Увы, дорогая, она даже не использует их!

– Что ж, в наши дни это по крайней мере безопасно, – ответила Тина. – Сейчас, прежде чем… неплохо запросить справку от доктора. Куда мы идем?

– К безбрачию, а скорее, к почкованию.

– Боже сохрани! – рассмеялась Лиз. – Хватит о горьком, лучше о сладком. Мы закажем десерт?

Они заказали. Им принесли восхитительный французский сыр и торт, пропитанный амаретто, украшенный свечой. Официанты хором пропели «С днем рождения», а за другими столиками им дружно похлопали. При этом Тина пообещала подругам, что убьет их обеих. Они ответили на угрозу смехом и налетели на сладкое, притворно жалуясь, что теперь придется целых две недели поститься за столом и потеть в тренажерном зале. Но это на словах, а на деле – торт исчезал с блюда кусок за куском.

Принесли счет, Лиз и Гейли оплатили его пополам. Затем подруги покинули ресторан и, усевшись в машину, отправились в «Красный лев». Гейли устроилась посредине заднего сиденья, чтобы между спинками передних понаблюдать за Тиной, разглядывающей подарки. Из первого свертка именинница достала свои любимые духи, а из второго – неглиже. Поблагодарив подруг и всласть поахав над подарком Гейли, Тина грустно примолкла.

– Жаль только, нет парня, чтобы оценить этот наряд, – вздохнула она через минуту.

– Но ты сама этого хотела – жить одна. Ты же делала карьеру, – напомнила Лиз.

– Вот именно, хотела… Но годы помчались вскачь, и я неожиданно почувствовала, что хочу детей. В молодости время тебе друг, а в зрелости оно работает против тебя.

Подруги принялись наперебой рассказывать ей случаи, когда женщина рожала первого ребенка в сорок с лишним лет. И хотя Тина не возражала им, Гейли пришла к выводу: Тина всерьез задумалась о замужестве.

Вскоре они добрались до бара. Снова Гейли обратила внимание на великолепную погоду. Свежий и чистый, облагороженный снегом воздух преобразил улицы города. Ночь и погода дарили ей ощущение чего-то важного, словно готовили Гейли к особенному событию. Под легкое манто забрался холодок, касаясь голой спины, и Гейли улыбнулась: «Нет, сегодня точно что-то произойдет. Впрочем, возможно, это лишь мое воображение».

«Будь что будет», – наконец решила она.

Гейли догадывалась о мыслях и чувствах Тины. Еще в машине ее подмывало рассказать о картине, изображающей влюбленных. Незабываемое чувство, овладевшее ею перед холстом Мак-Келли, похоже было на то, по которому грустила Тина. Возможно, этого желает каждая женщина – самозабвенной любви, впитавшей все: и безудержную страсть, и глубочайшую нежность.

– Не стой же вечно под луною, – прервала ее размышления Лиз, положив руку на плечо Гейли. – Может, войдем? Эти охранные прожектора, безусловно, ярко светят, но ручаюсь, что мы вляпаемся в какую-нибудь неприятность, если еще немного проторчим здесь как соблазнительная наживка для хулиганов.

– Ты погляди, какая волшебная ночь, – промолвила Гейли. – В воздухе пахнет весной.

– В воздухе воняет тухлой рыбой, – вмешалась Тина. – Ну идем же.

Зал бара «Красный лев», как всегда, гремел музыкой и клубился облаками табачного дыма. Кроме плавных завихрений сизых облаков, движение в зале обозначалось ритмичным покачиванием фигур танцующих. Музыканты исполняли какую-то композицию из репертуара «Полис», и пары в такт мелодии передвигались по кругу, остальные посетители, казалось, неподвижно сидели маленькими группками за приглушенно освещенными столиками. Лиз прошла к стойке и заказала «Скрудрайвер» себе, «Ржавый гвоздь» – Тине и «Джонни Уокер» со льдом для Гейли. Тем временем Тина отыскала три места в дальнем углу бара, куда официант незамедлительно принес заказанные напитки.

– Сегодня многолюдно! – прокричала Гейли, чтобы ее услышали за грохотом динамиков.

– Очень! Группа называется «Потроха», – сообщила Лиз. – Неплохо, правда?

– Эй! – вдруг крикнула Тина и приподнялась на высоком стуле, пытаясь разглядеть кого-то поверх голов.

– Что «эй»? – спросила Лиз.

– Гейли, а Джефф разве тоже тут?

Гейли недовольно свела брови. Неужели он явился сюда вместе с Бубс? Но это заведение явно не в их вкусе. Сюда приходят, чтобы потанцевать, а Джеффри предпочитает приглашать пассий домой.

– Где? – спросила она.

– Во-он там, возле стеночки.

Гейли тоже приподнялась. Это на самом деле был Джеффри, и он видел их. Он сказал что-то двум соседям по столику и встал; второй мужчина последовал его примеру, но третий остался на месте. Джеффри принялся пробираться сквозь толпу танцующих.

– Правда Джеффри, – с интересом произнесла Гейли.

– А те двое?

– Не знаю. Я даже не вижу их как следует. Наконец Джефф добрался до подруг, поцеловал Гейли в щеку, сказал «привет» Лиз и «с днем рождения» Тине. Только вблизи Гейли разглядела Чеда Беллоуза, личного помощника Брента Мак-Келли. Она с улыбкой спустилась со стула, чтобы пожать ему руку. Чед был высок, строен и светловолос. На его лице играла галантная улыбка, которой в точности соответствовали учтивые манеры. Гейли рада была встретить его, в особенности потому, что назавтра намечалось открытие выставки.

«Должно быть, Джеффри по-прежнему переживает, как бы что-нибудь не сорвалось», – поняла она. На самом деле у нее тоже душа была не на месте.

– Привет, Гейли! – Чед сразу обратился к ней, поэтому Джеффри не успел представить его другим дамам.

– Привет! Рада тебя видеть! Надо же, какой сюрприз!

– Джефф обещал, что мы встретим тебя здесь. Отмечаете день рождения подруги?

– Так и есть!

– Тина! – наконец дождавшись своей очереди, громко сказал Джеффри. – Тина, это Чед Беллоуз; Чед, это Тина Мартин и Элизабет Дауэлл. Позвольте заказать для вас что-нибудь.

– Уже заказано, спасибо, Джефф, – успокоила его Гейли.

– Жаль. Может быть, позже? А сейчас пойдем танцевать.

У нее не получилось отказаться – Джеффри быстро вывел ее в круг. Зазвучала медленная музыка, и они привычно обнялись. Они всегда танцевали обнявшись, и у них это неплохо получалось.

Неожиданно Гейли отстранилась и вопросительно посмотрела ему в лицо:

– Какого черта, Джефф, ты здесь? Почему я не знала об этом?

– Я не был уверен, что мы зайдем сюда.

– Хорошо, пусть так. Но разве сейчас ты ведешь себя прилично? С вами еще один приятель. Почему вы его оставили?

– Он очень самостоятелен и все решает сам. Сейчас закончится танец, и мы подойдем к нашему столику. Если пожелаешь, сможешь блеснуть учтивостью. Готова?

– Конечно, не то что ты, – ответила Гейли. Музыка смолкла, и пары начали покидать площадку. – Ну вот…

– Тут и песне конец, – улыбнулся Джефф. – Пойдем?

Гейли посмотрела через его плечо в сторону незнакомца.

Он уже не сидел за столиком, а стоял, прислонившись спиной к стене, и в упор, через весь зал, сквозь толпу народа, смотрел на Гейли.

Она почувствовала мощь его пристального взгляда, несмотря на разделяющее их пространство зала. Глаза незнакомца внимательно осматривали ее с головы до ног и будто бы прожигали насквозь…

Он был высок и темноволос. Волосы при искусственном освещении бара казались смоляными. Джефф и Чед оделись в костюмы-тройки, а он, похоже, мало придавал значения одежде: голубая ковбойская рубашка из джинсовой ткани, какая-то бежевая курточка и синие джинсы составляли его вечерний костюм. Он был широкоплеч и мускулист. Гейли дала незнакомцу лет тридцать пять. Лицо его понравилось ей красивым резким подбородком, высокими скулами, длинноватым, но прямым носом, жесткой и одновременно чувственной линией рта. Темные глаза и густые черные брови делали его еще более привлекательным. Он притягивал ее взгляд своей грубовато-суровой внешностью. Незнакомец не улыбался, а в упор смотрел на Гейли, разглядывая ее, словно портрет или произведение искусства, нуждающееся в кропотливой оценке. Ей не приходилось сталкиваться с подобным… Казалось, что он всю жизнь ждал случая спокойно и внимательно изучить и оценить ее.

Его взгляд сделал свое дело. Гейли ощутила, как вспотели ладони, как что-то задрожало под коленями и словно жгучий поток пронесся между лопатками. Никогда прежде она не знала этого человека, никогда прежде не встречала его, но никто другой не казался ей более знакомым, будто они долгие годы тесно дружили, а может быть, жили бок о бок.

Гейли с трудом осознавала, что смотрит на него так же откровенно оценивающе, как он. В голове словно сгущался какой-то туман. На мгновение ей показалось, что она теряет сознание. Будто нечто похожее на молнию пронеслось между ними.

Но сознание не покинуло Гейли, и она, сжав руку Джеффа, спросила:

– Кто это?

– Где? – притворился он.

– Этот человек. Ваш третий. Кто он, Джеффри?

– А-а, этот высокий парень? – Джефф рассмеялся. – Рослый и мускулистый привлекательный брюнет? А это тот самый старый отшельник с грязной бородой, которого ты целую неделю боялась пуще дьявола.

– Что-о?!

– Ничего. «Почтенный старец», на которого ты смотришь, – это художник Брент Мак-Келли. Похоже, он с нетерпением ждет встречи.

– Ждет?.. Да. – Гейли безотчетно вздрогнула и поймала себя на мысли, что она тоже торопит момент, когда их представят друг другу. Словно ждала этого всю жизнь.

Глава 2

Кто она?

Вопрос, мысленно заданный Брентом полчаса назад, продолжал мучить безответностью. Волнение, застигшее врасплох, точно раскаленным лезвием пронзило тело; на миг, как от неожиданного удара, перехватило дыхание. Он готов поклясться, будто хорошо знает эту женщину, хотя совершенно уверен, что никогда не видел ее прежде. Ее-то он ни за что не смог бы забыть. В тот миг, когда его взгляд выделил ее среди посетителей бара, им овладели непонятные острые ощущения, причинившие боль и страдание. Они не позволили ему встать, чтобы вместе с Чедом и Джеффом пройти несколько шагов до места, где сидели подруги. Некоторое время он не мог пошевелиться, и пришлось придумать какие-то общие слова и разыграть роль необычного человека из мира искусства. Гения, который будет снисходительно ждать, пока к нему не подойдут знакомиться поклонники.

Но ожидание закончилось, и она подходит.

Незнакомая девушка была среднего роста, стройна и очень недурно сложена. Брента поразила ее прическа – струящийся поток длинных золотисто-медовых густых волос, перекинутых через плечо на грудь. Медленно приближаясь, она лавировала между столиками, и… он увидел ее спину. Это была восхитительная спина, утонченная, гибкая, грациозная. Как настоящего художника, его несколько раздражал черный кусок ткани, скрывавший ее продолжение. Пришлось сдерживать желание броситься к девушке и прямо здесь, прилюдно, сорвать досадное покрывало. Раньше ему не доводилось видеть в женщине столько чувственности: она исходила и от теплого сияния глаз, и от плавного, уверенного покачивания бедер… Эта женщина была изумительна…

«Она, конечно, догадывается о своей притягательности, – подумал Брент, усмехнувшись про себя, – и ценит себя много выше тех комплиментов, которые ей, без сомнения, расточают поклонники».

Тень улыбки озарила его лицо. Он не сводил с нее глаз. Впрочем, и Гейли не опускала ресниц. Бренту казалось, будто ему бросают вызов. Им овладело тревожное чувство опасности, предстоящего серьезного испытания. Он не на шутку взволновался. В приближении незнакомки чудилось нечто неотвратимое, нечто толкающее их навстречу друг другу. Брент заставил себя улыбнуться лениво и уверенно, как бы хладнокровно оценивая направляющуюся к нему женщину, будто не он минуту назад цепенел от переполнявшего его восхищения.

«Вот ты и нашла свою судьбу, милая, – чуть не сказал он. – Я – тот, кто примет вызов».

Джеффри Сейбл приблизился к столику вместе с ней. Чед с двумя другими женщинами немного приотстал.

– Брент, это Гейли Норман, моя помощница, именно она на своих плечах вынесла основную тяжесть по подготовке выставки. Гейли, это Брент Мак-Келли. А вот и подруги Гейли…

Джеффри продолжал что-то говорить, но Брент не слышал его. Он осязал тепло, наэлектризованность воздуха… Гейли стояла рядом, между ними было меньше фута, и она ему улыбалась. В приопущенных уголках ее рта внимательный глаз живописца заметил скрытую надменность, словно она выказывает нарочитое безразличие к стоящему перед ней великому художнику.

«Но это неправда, – подумал он. – Даже если ей наплевать на мою известность, но она далеко не равнодушна».

Брент видел, как взволнованно поднимается и опускается ее грудь за кромкой тугого корсажа, казалось даже, что он слышал ускоряющийся стук ее сердца.

– Мистер Мак-Келли, – приветствовала она Брента напевно, но прохладно. Брент понял, что она не без труда овладела голосом. Он видел, что Гейли волнуется не меньше, но из последних сил пытается побороть свои ощущения.

– Мисс Норман, – учтиво отозвался он, и Гейли поняла, что Мак-Келли понравилось, как прозвучали ее слова.

Наконец он отпустил ее руку и сказал что-то приветливое подругам. Затем новая компания разместилась вокруг стола, где прежде сидели лишь Брент с Чедом и Джеффри. Начался обычный светский разговор: немного смеха, немного болтовни… Получилась приятная непринужденная дружеская вечеринка. Говорили о предстоящей выставке, о картинах Мак-Келли, о живописи вообще, о том, как все будет завтра. Брент старательно поддерживал беседу, отвечал на вопросы, и делал это вполне остроумно. Но она сидела напротив, и он не мог отвести взора.

Гейли чувствовала, насколько он поглощен ею, хотя пыталась не обращать внимания. Она болтала наравне со всеми, голос ее звучал звонко, но женственно. Он не скрывал, что ему нравится ее слушать.

То и дело Гейли бросала на Брента быстрый взгляд, будто желая убедиться, что он продолжает любоваться ею. И тогда она слегка розовела, мгновенно опускала глаза и пряталась в общем разговоре.

Музыканты передохнули и заиграли что-то из Робби Невилла. Гейли, откровенно флиртуя, позвала Чеда танцевать. И он, будто опасаясь, что она передумает, мигом вскочил с места.

Брент ничем не выказал неудовольствия. Он откинулся на спинку диванчика и приготовился наблюдать за танцующими. Что ж, леди решила поиграть. Пускай, он не станет ей мешать. Она и без того нервничает.

Он тоже пошел танцевать. С рыженькой, а потом – с брюнеткой. Но, танцуя, ни на миг не упускал Гейли из виду и почти все время смотрел в ее сторону. Брент не мог оторвать взгляда от пленительного изгиба ее спины, продолжая твердить себе, что дело не более чем в профессиональном интересе. Он мысленно видел, как бы усадил ее, попросив опереться руками сзади, стройные ноги плавно вытянуты вперед, тело слегка выгнуто кверху, голова – вполоборота к нему, подбородок немного приподнят, а глаза опущены. И конечно, волосы… Этот струящийся поток надо расположить так, чтобы его величавая прелесть не укрылась от зрителя, но и не заслонила ни частички изумительной спины. Песня закончилась, началась следующая – медленная мелодия Лайонела Ричи. Гейли танцевала с Джеффри, а когда они возвращались к столу, Брент внезапно схватил ее за руку:

– Этот танец – со мной.

Взгляд голубых глаз полоснул его от лба до подбородка, обдав ледяным холодом. Он был чистым и острым, как лезвие кинжала. Ее длинные ресницы взметнулись и вновь опустились.

– Но я устала…

– Похоже, вы меня боитесь?

– Разумеется, нет.

– Значит, будете мне позировать?

Глаза Гейли вновь распахнулись, наивно и широко, и неожиданно с губ слетела короткая, как вспышка, усмешка.

– Здесь? – скептически спросила она.

«Она умеет быть холодной. И надменной, когда захочет, – подумал Брент. – Ну ничего, управимся».

– Где угодно, – ответил он.Гейли вздернула подбородок:

– Вы хотите, чтобы я позировала обнаженной, мистер Мак-Келли? – Голос ее был пропитан сарказмом.

– Разумеется, мисс Норман!

Зал был полон танцующих пар. Брент обнял ее и повел в центр круга. Гейли заметно напряглась, но передумала и уступила. Они закружились. Брент испытывал неподдельное удовольствие – молодая женщина превосходно чувствовала мелодию. Вокруг мелькали огни, а их глаза не разлучались ни на секунду.

– Нет, – молвила Гейли. – Я не хочу вам позировать. Ни обнаженной, ни одетой.

– А спать со мной?

Она рассмеялась. На щеках появились чудесные ямочки.

– Не-ет!

Брент коснулся подбородком золотистых волос, с наслаждением вдохнув их аромат. Пальцы скользнули по открытой спине девушки, и там, где они дотронулись до нежной шелковистой кожи, явственно пробежала горячая дрожь.

Гейли молча откинула голову и, приподняв бровь, с вызовом уставилась ему в лицо. Ей не хотелось грубить, возмущаться и с неприязнью отталкивать его. Имелись другие способы поставить его на место, красноречивым молчанием показать, что он переступает границы.

Брент правильно понял грозный взгляд и… спокойно улыбнувшись, еще крепче прижал ее к груди. Лифчик отсутствовал. С таким бюстом Гейли могла себе такое позволить.

«О, теперь я не просто знаю, я чувствую это. Гейли сейчас либо приготовилась упасть в обморок от моей наглости, либо испытывает то же непреодолимое желание, что и я, во всяком случае, ее упругие, полные груди возбуждены… Бедрами она тесно касается моих ног, и все, что я знаю о ее теле, она должна знать о моем. Нет, это просто безумие, вот что это такое».

Внезапно Брента словно поразила молния, неумолимая и пронзительная. Он вспыхнул, снова ощутив то же, что при первом взгляде на Гейли. Свет едва не померк перед ним, мир уже начал исчезать. Через мгновение он пришел в себя, продолжая внутренне кипеть, клокотать, безумствовать…

И жаждать.

Гейли вдруг точно окаменела, и Брент ослабил объятия. Ее рука легко лежала на его плече, другая – на талии. Но смотрела она почти испуганно, словно ощутила его мгновенную вспышку.

– Музыка, – с трудом раскрыла губы Гейли.

– Что?

– Сейчас быстрая. Отпусти же меня.

Музыка и впрямь звучала быстрее, и пары разомкнулись. Он по-прежнему пребывал в океане мечтаний, где лишь двое, слившись в объятиях, продолжали танцевать…

Брент сплел свои пальцы с ее:

– Давай немного отдохнем.

Но он повел ее не к столику, а на улицу, в темноту зимней ночи. Наверное, для нее здесь было прохладно, но Брент чувствовал потребность в глотке свежего воздуха. Он набросил куртку на плечи Гейли, и они медленно пошли вдоль улицы. Внезапно Мак-Келли прижал ее спиной к стене дома и ладонями взял ее голову:

– Где ты была все это время?

Гейли ответила ему очаровательной шаловливой улыбкой:

– Черт меня возьми, если я что-нибудь слышу. Он убрал ладони и решительно заявил:

– Ты должна мне позировать.

– Скорее всего этого не будет.

– Пожалуйста.

Казалось, что в этом слове прозвучала вся нежность, на какую только способен мужчина. Гейли слегка вздрогнула, но не от холода. Она поверила в серьезность намерений Брента сделать из нее натурщицу. Ей вспомнились чувства, испытанные при созерцании его картин. Она вспомнила о желании, о тоске по счастью… по тому неповторимому чувству, которое, увы, прошло мимо. Брент нуждался в ней. В его голосе слышалась мольба, но мольба отнюдь не смиренная. Хотя произнесена как самая покорнейшая из просьб, какую кому-либо доводилось выслушивать от этого человека. Его облик мало напоминал смиренника.

«Нет. Это совершенное безумие», – решила Гейли. Она не собиралась позировать и она ему не верила, как, впрочем, не верила и себе. Вне сомнений, перед ней стоял самый привлекательный мужчина из всех, кого она встречала. Но в то же время и наиболее самоуверенный и дерзкий. Он полностью покорил ее воображение.

– Нет, никогда… Я не могу представить себя натурщицей. Тем более… позировать обнаженной, как ты просишь.

– Я художник.

– Знаю, видела твои картины.

– Я хороший художник.

Гейли с минуту колебалась. Перед ней стоял не старый бородатый затворник, а молодой обворожительный мужчина. Как только они увиделись, ей почудилось, будто сладость теплого меда заполнила вены и разошлась по телу. Она с ужасом подумала, что не удержится на ногах, если вдруг сейчас он отпустит ее, ведь до сих пор она стояла прижатая к стене дома, с безвольно опущенными руками.

– Я… не могу.

– Но будешь.

– Ты слишком много на себя берешь.

– Да.

– Не стоит, мистер Мак-Келли.

– Брент.

– Я не стану для тебя позировать, и точка.

Он мягко вздохнул и протянул ей левую ладонь. Едва Гейли подала ему руку, он снова, как в баре, переплел свои пальцы с ее.

– Сдаешься? – спросила она.

– А тебе жаль?

– Нисколько. Я отказываюсь позировать.

К этому моменту они уже вернулись к двери заведения. Гейли остановила спутника:

– Мистер Мак-Келли… Брент, я хотела сказать: ты – великолепный художник. Я никогда не видела таких картин. Они изумительны.

Почти незаметно дрогнули уголки его рта. Брент сделал шаг к Гейли, взял ее за руки и, поднеся тонкие пальцы к своим губам, лишь дыханием прикоснулся к ним. Лучше бы он прижег их раскаленным железом – чувства Гейли всколыхнулись с новой силой, сердце отчаянно забилось, дыхание стало прерывистым, а мир опрокинулся…

– Благодарю. – Его голос прозвучал слишком сухо. – Но почему же ты не хочешь, чтобы величайший живописец написал твой портрет и увековечил твой образ?!

– Я призналась, что мне нравятся твои работы, но не говорила, что ты – Микеланджело.

Он добродушно рассмеялся:

– У меня еще есть время.

– Мистер Мак-Келли, а вы согласились бы позировать в обнаженном виде человеку, который вот-вот набросится на вас?

– Но ведь это пока невозможно?

– Пока?!

– Ну да, пока ты не дала окончательного ответа.

– Видите ли, маэстро, вы упускаете важное обстоятельство.

– Какое же?

– Надеюсь, окончательным ответом я вас разочарую. Не в моих правилах спешить в постель к едва знакомому мужчине.

Несколько долгих минут он молчал, а потом выгнул дугой густую темную бровь и мягко проговорил:

– А разве я просил об этом?

– Да. Уже три раза с момента встречи, – сухо ответила Гейли.

– Тогда прости… Хотя я не настаивал, чтобы сразу в постель… На это у меня еще куча времени. А твой окончательный ответ можно отложить… Поживем – увидим, не так ли? Обещаю играть честно. Без дураков. Я – художник. Может, не Микеланджело, но чем черт не шутит. Возможно, я – один из величайших мастеров нашего века? Об этом судить историкам. Послушай, я не буду приближаться к тебе, пока не оденешься. А если тебе вдруг захочется одеться, то что ж… Возможно, пройдет немного времени, и ты почувствуешь отвращение к позированию.

– Оказывается, ты еще та штучка! – Гейли заставила голос звучать гневно и презрительно. Странные чувства владели ею. Она никогда не сталкивалась с такой откровенностью и не ожидала подобного от Брента Мак-Келли.

– Да, – подтвердил он.

– Скажи-ка, ты говоришь такое всем натурщицам?

– До сих пор никому.

Гейли не уловила в его словах ни капли фальши. Вновь ее тело всколыхнула волна чувственной силы. После этого глупо было отрицать, сколь мощные чувства пробуждал в ней Брент. Она решила держаться подальше от него. Ей только хотелось узнать, сумеет ли остаться свободной в мыслях об этом человеке, если не будет с ним больше видеться. Он казался ей сложнейшей загадкой. Нынешнее общение было недолгим и довольно грубым. А ей по-прежнему чудилось, что они – давно потерявшиеся друзья. Хотя нет. Потерявшиеся влюбленные.

Скорее всего он прав, говоря о своих чувствах откровенно и честно. Хотя какие чувства! Обычное яркое, но эгоистическое желание, а она для подобных страстей не годится. Возможно, у нее несколько старомодные правила, и хотя она не ханжа, но предпочитает хорошенько узнать человека, прежде чем перейти к более близким отношениям. У нее есть правило – на первом свидании позволительно лишь дружеское рукопожатие. Ни разу в жизни, даже с Тейном, она не вела себя иначе. Но с Брентом взаимоотношения развивались по-другому. Это ее пугало.

Внезапно Гейли захотелось провести рукой по его волосам, почувствовать вкус его губ. О Господи, более того! Она мечтала быть с ним. Прильнуть к нему, доверчиво и беззащитно, вспыхнуть от этого… Познать его. Стоять так же, как те двое на его картине, чьи объятия напоминали о безыскусном чувстве между мужчиной и женщиной, о страстной влюбленности и ответственности, вожделении и надежности, о бесконечной любви, для которой остальной мир – тьма и молчание, которая громаднее Вселенной.

Неожиданно она поняла, что все время пристально вглядывалась в его лицо. Брент не отрывал от нее глаз. Гейли поплотнее запахнула его куртку на груди:

– Пора. Холодно.

– Да, пожалуй, пора.

Но ни один из них не сделал ни шагу. Поминутно открывались и закрывались двери «Красного льва». Мимо Брента и Гейли, то пересмеиваясь, то недовольно обсуждая холодную погоду, проходили пары. Время от времени кто-нибудь с любопытством бросал на них взгляд, но они этого не замечали.

Вдруг Гейли улыбнулась. Не чему-то определенному, а просто так. Ей нравился Брент, и между ними витали чувства, пробужденные его картиной.

– А ты когда-нибудь любил так же? – наконец задумчиво спросила она.

– Что-что? – Смоляная бровь удивленно и лукаво приподнялась.

Гейли покраснела, решив, что Брент смеется над ее сентиментальностью. Она-то спросила о любви, а он подумал о вожделении.

– Нет-нет, ничего…

– Извини, это я должен просить прощения. Конечно, ты говорила о картине. «Джим и Мери». – Он замолчал и пожал плечами. – Нет, никогда. Я никогда не был так влюблен.

– Но как же… Как тебе удалось передать такое?

– Воображение… Надежды… Должно быть, именно так любят по-настоящему. Так ты это видишь?

– Я не знаю.

– Но наверняка тебе есть что сказать.

– Ну и пристал! Да!

– Так с тобой такое уже было? – снова спросил Брент, и Гейли заметила, что он держит ее руки в своих ладонях.

– Это не твое дело…

Его пальцы жестко обвили запястья Гейли.

– Говори, было?

Она тяжко сглотнула и покачала головой:

– Я… Уф! Нет. – С трудом выдавив из себя пару слов и не подняв глаз, она добавила уже мягче: – Было, но не так.

Брент улыбнулся, потом рассмеялся, а потом прошептал возле ее уха:

– Хорошо. Значит, сберегла себя для меня. Эта выходка заставила Гейли взорваться:

– Да ты надутый сукин сын!

– «Надутый»? Я протестую. Возможно, немного нахальный, но уж никак не надутый.

– Нет, надутый!

– Я предпочитаю слово «самонадеянный».

– Согласна. Это более точно дорисует твой портрет. Но поверь мне, «надутый» – как раз то, что надо.

Брент рассмеялся снова и положил руки ей на плечи, согревая своим теплом. Она тоже искренне, весело рассмеялась.

– Но ты и впрямь замерзаешь, – решительно сказал Брент. – Идем-ка в бар.

Крепко обнимая спутницу, он открыл дверь. Они вновь оказались в толпе. Гейли почему-то показалось, будто их появление привлекло всеобщее внимание и головы всех посетителей дружно повернулись к ним. Вокруг было очень многолюдно. Гейли взглянула в лицо Брента, и ей очень понравилось то, что она увидела.

Подбородок говорил о сильной воле, глаза – об уме, а улыбка – о доброте и хорошем настроении. «Он на самом деле лишь немножко самонадеянный, но уж никак не надутый», – заключила она.

Почувствовав, что Гейли рассматривает его, Брент обратил к ней вопросительный взгляд. Она быстро отвернулась – глупо быть застигнутой за столь откровенным рассматриванием человека. Между тем они подходили к столику все ближе и ближе, и Гейли понимала, что с каждым шагом приближалась минута утраты. Утраты его. Потому что они не будут больше одни и исчезнет доверительная близость, возможная только наедине…

– А мне бы впрямь хотелось узнать тебя получше, – внезапно выпалила она. Ей оставалось лишь молиться, чтобы это прозвучало как можно беззаботнее. Но Брент остановился, приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза.

– Значит, будет по-моему? – поддразнил он.

– Но сегодня и так все по-твоему.

– Соглашайся позировать мне, – снова горячо потребовал он.

– Но…

– У тебя самая красивая спина на белом свете. Я долго смотрел на тебя и убежден: ты обязана согласиться. Клянусь тебе, я буду целомудрен, как монах. У меня и в мыслях нет делать из тебя порнозвезду. Клянусь Богом, – горячо закончил он, – я просто обязан написать твою спину.

– Мою что? Спину? – Гейли была застигнута врасплох и не сумела скрыть разочарования. Ей гораздо больше польстило, если бы Брент по уши влюбился в ее лицо, ее глаза или губы… Но спина? Это звучало совсем не эротично.

– Так ты подумаешь? – спросил Брент. Он оказался очень упорен. И очень профессионален.

Гейли поняла, что это не прихоть. Похоже, он всерьез хотел рисовать ее… То есть ее спину!

– Готов поспорить на что угодно, там есть ямочки, – внезапно прервал ее мысли Брент.

– Где?

– У тебя на спине. С обеих сторон, сразу пониже поясницы. Очень соблазнительные, – с улыбкой добавил он и понизил голос: – И сексуальные. Правда?

– Неслыханный нахал, – огрызнулась Гейли.

– Это – следствие моей надутости. Значит, правда?

– Что «правда»?

– Что у тебя есть ямочки… на попке.

– Понятия не имею. Брент расхохотался:

– Неужели?

– Нет! Я, знаешь ли, не имею привычки любоваться собственной…

– Попкой, – помог ей Брент. – Ну же, мисс Норман, вы же настоящий специалист в живописи. Так много знаете из анатомии. Уже достаточно, чтобы называть части тела своими именами, например, ягодицы – ягодицами. Или даже попой, или задницей, или жо…

– Довольно! – Гейли ошеломленно уставилась на него, а потом попробовала обойти, но Брент поймал ее за руку и остановил. Уха Гейли коснулось его теплое дыхание.

– Но я правда уверен, что у тебя на попке есть ямочки. Готов побиться об заклад. Неужели ни один из ваших любовников, мисс Норман, не замечал такой важной вещи?

– Нет!

– Значит, вами и впрямь несправедливо пренебрегали. Я твердо намерен исправить эту оплошность.

Краска смущения залила ее щеки, и Гейли вырвалась на волю. Она уже чувствовала себя голой. Ей никогда не приходилось так густо краснеть и терять дар речи в разговоре с мужчиной. В особенности с мужчиной столь притягательным. А ведь он взывал к каждому из глубинных, смутных, дремлющих чувств в ее душе, пробуждая самые сокровенные желания.

Сбросив куртку, Гейли вернула ее хозяину и, опередив его, направилась к столу. К этому времени вся компания успела натанцеваться вдоволь. Чед с Лиз, а Джефф – с Тиной, а потом – наоборот. Казалось, друзья не заметили длительного отсутствия Гейли и Брента. А может, и заметили. Во всяком случае, когда Гейли миновала Джеффа, усаживаясь на свое место, то почувствовала его любопытный взгляд, и ей даже показалось, что он едва удержался от вопроса. Джеффри-то уж точно заметил, как они выходили на улицу. Гейли откинулась на обитую винилом спинку диванчика и тихо сказала ему:

– Нет, этот парень вовсе не монах. Где ты его встретил и как он очутился в баре?

Джеффри отхлебнул что-то напоминавшее джимлет и поднял бокал на уровень глаз.

– Он приехал в Ричмонд сегодня утром, как обещал. А привел его сюда я нарочно, чтобы вы увиделись.

– Надо было хоть предупредить.

– Зачем это тебя предупреждать? – мягко усмехаясь, спросил Джефф. – Ты бы не захотела встречаться с бородачом-аскетом в день рождения Тины.

– Ладно! Я же признала, что он не аскет!

– Да. И между прочим, пахнет от него не дурно. Держу пари, он даже иногда моется.

– Джеффри…

– Гейли! – попытался договорить он. – Я же предупредил тебя…

– Лжец! Ты сказал, что у тебя встреча!

– Я не лгал. Это и есть встреча. Но ты была так занята остротами в адрес Мадлен…

– Бубс! – перебила Гейли.

– Оставим детали. С какой стати было рассказывать тебе о встрече в баре с монахом? – Он опять отведал джимлет и поверх бокала задумчиво поглядел на Гейли. – Ну подумай-ка хорошенько. Я пытался тебя предупредить. Только мне непонятно, для чего. Неужели двое незнакомцев могут воспылать страстью еще до встречи?

Гейли бросила взгляд на другой конец стола. Мак-Келли рассказывал Тине, как он работает. Чед смеялся и тоже говорил что-то Лиз.

Она снова повернулась к Джеффри, который все так же задумчиво разглядывал ее.

– Брент хочет, чтобы ты стала его моделью. Это было первое, что он произнес, едва я указал ему на тебя. Он даже не успел спросить твое имя. Он уверен, что из тебя получилась бы отменная натурщица.

– И ты решил скормить меня этому волку.

– Я не думаю, что это волк. Любому видно, что это красивый парень. Мне, во всяком случае, он понравился.

– В общем, то, что надо? – кольнула его Гейли. Джефф вздохнул:

– Он умный, интересный, веселый. Ну да. Именно то, что надо. Мне подобные люди нравятся. За милю чувствуется, он – личность, а не только профессионал.

– Значит, и ты туда же! Ты хочешь, чтобы я пошла на подиум! Чтобы я стала натурщицей и позировала обнаженной?

– Боже, да ты из меня какого-то сводника делаешь.

– Ладно, не обижайся, босс, только я позировать не стану.

– Что ж, дело хозяйское. Все в твоих руках.

– Не надо! Никаких «все», – отрезала Гейли и улыбнулась. – Представь, что он – это она. Ты бы согласился?

– На что? Сидеть нагишом?

– Да.

Джефф рассмеялся:

– Для тебя – хоть сейчас, дорогая.

– О, ты жуткий врун!

– Нет.

– Но допустим. Наверное, Бубс каждый вечер стоит за мольбертом?..

– А тебе, наверное, завидно!

Теперь рассмеялась Гейли, а Джеффри нарочито удивленно пожал плечами и повернулся к Чеду, спросившему что-то про освещение в галерее.

Все вокруг о чем-нибудь говорили. Кто-то предложил Гейли глоток скотча, и она быстро осушила стакан. Сидела она напротив Мак-Келли, и когда хотела закинуть ногу на ногу, то нечаянно задела его под столом. Брент, беседовавший с Тиной, мгновенно смолк и взглянул на Гейли с дерзкой и заманивающей улыбкой. Наверное, решил, что она нарочно привлекает к себе внимание.

– Нет, – возразила она, даже не заметив, что Брент не промолвил ни слова.

– Так будешь позировать? – прошептал он.

– Нет, – одними губами ответила Гейли.

Ей хотелось поскорее отправиться домой. Все вокруг наслаждались вечеринкой, а ее испепеляла невидимая страсть. Гейли совсем запаниковала. Она привыкла, чтобы отношения с мужчиной развивались медленно, чтобы было время присмотреться друг к другу. Противостоять столь стремительной и мощной атаке она не умела. В висках стучало. Ей уже хотелось, чтобы Брент Мак-Келли действительно оказался стариком с бородой в целую милю. И когда только все это кончится?

Кажется, никогда. Загадочный замкнутый чудак на деле оказался общительным и веселым человеком. Он обладал приятным даром раскрепощать собеседника. Брент заинтересованно слушал рассказы про детей Лиз, смеялся циничным курортно-врачебным анекдотам Тины. Оказалось, что с Чедом их связывает крепкая дружба, а не отношения хозяина и наемного. Все беседовали, всем было хорошо, и Гейли не имела права разрушить атмосферу праздничного вечера.

К счастью, Лиз все-таки предложила расходиться – ей надо было отпускать няню. Мак-Келли пошел за дамскими пальто, а потом, оставив в баре Чеда и Джеффри, проводил подруг к машине.

Но Гейли не удалось уехать с подругами: не успела она сделать и шагу, как Брент поймал ее за руку, удержав возле себя.

– Я отвезу Гейли, – сообщил он приятельницам.

– Не надо… – начала та.

– Брент? – прервала ее Лиз.

– Нам еще надо кое-что обсудить, – успокоил он Лиз. – Завтра выставка, вы понимаете?

Гейли знала, что могла вежливо отказаться. Сослаться на усталость, договориться о встрече на завтра в галерее, мало ли что еще можно было придумать. Но она не стала. Она продолжала молча наблюдать, как ее подруги разговаривают с Брентом, продолжавшим крепко держать ее за руку.

Он обменивался комплиментами с Лиз и Тиной. Еще бы, настоящая звезда! Гейли не видела ничего удивительного в благоговении, с которым подружки пожелали Бренту доброй ночи. Художник тепло и вежливо отвечал на их внимание, было заметно, что Лиз и Тина ему понравились. Гейли испытывала благодарность, хотя не вполне понимала, отчего это с ней происходит. Должно быть, оттого, что он видел в них не столько красивых женщин, сколько ее подруг.

Когда машина Лиз удалилась и место на стоянке опустело, Гейли почувствовала, как ей холодно.

– Идем, – наконец позвал Брент. – Я тебя отвезу.

– Ты разве не с Джеффом? – спросила Гейли. Она нервничала из-за раздиравших ее душу противоречий. Ей хотелось остаться с ним наедине, но одновременно она мечтала, чтобы их разделила запертая дверь толщиной с целую милю.

– Нет. Я сам.

– Интересно, тебе не мешает известность?

– Да нет, ведь никто не знает меня в лицо.

– Завтра узнают.

– Возможно, но на свете не так уж много людей, замечающих известных людей в толпе. Хотя… Наверное, появиться здесь собственной персоной – не самая удачная идея.

– О нет! Только не передумай! Не разбивай сердце Джеффри.

– Но мои работы все равно будут выставлены. Они ведь уже развешаны, не так ли?

– Да. Но тебе может не понравиться, как я их расположила.

– Пытаешься застраховаться от моего гнева, а?

– Верно. Думаю, тебе виднее, что и как надо делать.

– Соглашайся позировать. У тебя будет королевская страховка от всех неприятностей.

– Прости. Я не даю взяток.

– Очень плохо.

Он распахнул перед Гейли дверцу автомобиля. Она юркнула на обитое роскошной кожей сиденье, а Брент обошел машину и, сев за руль, сразу включил зажигание. Потом он посмотрел на пассажирку:

– Я не знаю, где ты живешь.

Гейли назвала адрес. Пока он выезжал на шоссе, оба молчали. Гейли предпочла бы и дальше помолчать, но в ней вдруг пробудилось извечное женское любопытство.

– А ты где живешь? – не выдержала она.

– На севере, ближе к Фредериксбергу, – кратко бросил Брент, но позже добавил: – В красивом маленьком домике с просторной мансардой. Мне нравится мой дом.

Гейли кивнула. Она спросила вовсе не о том, что ей хотелось знать. Гораздо больше ее волновало, встречается ли он с кем-нибудь, сколько у него было женщин, какой кофе он предпочитает по утрам, черный или с молоком, что он ест на завтрак, спит ли он голым или в пижамных брюках…

Машина остановилась. Они уже стояли на Моньюмент-авеню, возле ее дома, но Брент не собирался открывать ей дверцу. Он лишь немного повернулся к ней и разглядывал ее лицо в полумраке салона.

Гейли тоже поглядела на Брента. Она растерялась: то ли бежать от него со всех ног, то ли небрежным тоном пригласить на чашечку кофе или бокал бренди. Ей хотелось сказать о своей симпатии, но как убедить Брента не торопить события? Гейли до сих пор не могла разобраться в своих чувствах. Одно она знала наверняка: ей хотелось, чтобы он не исчезал из ее жизни.

Ничего не сказав и не поняв, что за черт в нее вселился, она некоторое время боролась с непреодолимым желанием коснуться Брента. После недолгой борьбы не выдержала, протянула руку и прижала ладонь к его щеке, на которой уже чувствовалась щетина. Вот под пальцами рельефный подбородок, вот пульсирующий сосуд… Мелькнула мысль, что если поцеловать Брента, то за секундным замешательством наверняка последует взрыв ответной чувственной страсти.

Она рискнула приблизиться к его рту и, прикоснувшись к нему губами, подождала ответа, но Брент не шелохнулся. Какой-то восхитительный аромат, наверное, самого дорогого мужского одеколона, пробудил в Гейли бурю чувств, и она осторожно лизнула его нижнюю губу.

Она доигралась. Мощные руки уверенно обвились вокруг ее стана. Его рот поглотил губы, а язык глубоко и страстно проник между зубами. Сразу за жаром этого поцелуя где-то глубоко в животе пробудилось пламенное волнение. Ощущение тепла было незабываемым. Словно в ней образовалась пустота, которая жаждала заполниться…

Руки Брента отыскали пуговицы на ее манто, быстро и уверенно расстегнули их. Вскоре Гейли ощутила его ладони на груди. Большие пальцы умело дразнили соски под тонким платьем. На этом он не остановился. Очень скоро его руки оказались на бедрах у Гейли.

Это было уж слишком быстро, хотя вполне логично. Она едва успела вовремя остановить Брента, пылая от глубокого смущения и искренне раскаиваясь, что она стала причиной этой любовной вспышки. Она хотела его, она мечтала об этом… но это нарушало все ее устои. Прежде она никогда не вела себя так непристойно – словно нарочно провоцируя неприятности.

– Что с тобой? – спросил Брент.

– Прости меня. – Гейли запахнула шубку на груди. Она не смела поднять глаза. – Правда, извини меня, пожалуйста. Это моя вина. Ох! Я ведь никогда так не поступаю… Пока как следует не узнаю человека.

Некоторое время Брент молчал. Наконец он вылез из машины и, обойдя ее, помог выйти Гейли.

– Тебе не стоит провожать меня до дверей, – виновато молвила она.

– Стоит.

Она покорно замолчала, и Брент повел ее по дорожке. Но когда Гейли, с досады готовая разрыдаться, в неловком молчании остановилась на пороге, он не попытался войти. В свете фонарей Брент выглядел мужественным и поразительно красивым. Гейли отчетливо понимала силу его обворожительности, ей страшно хотелось прижаться щекой к его плечу. Только она не смела.

Брент коснулся ее щеки:

– Любовь моя, пожалуйста, в следующий раз будь готова закончить начатое тобой.

– Я виновата, но не хотела…

– Тогда не целуй меня больше… Пока не захочешь.

– Ты не понял. Я же сказала, что виновата.

– Понял. И знаю, что ты виновата, но предупреждаю. На будущее.

– Не беспокойся, – мягко пообещала Гейли, поворачивая ключ в замке. – Будущего не предвидится.

– Предвидится, предвидится. Мы оба это понимаем.

Гейли подняла голову, чтобы возразить. Лунный свет лился на темные волосы Брента, на широкие плечи… Она пристально вглядывалась в выражение его лица и, слегка дрожа, уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но не вымолвила ни звука.

– Спокойной ночи, Гейли, – вежливо попрощался Брент. – Увидимся завтра в галерее.

С этими словами он повернулся и зашагал по дорожке к машине, а Гейли перешагнула порог и заперла дверь, все еще трепеща от пережитого волнения.

Она скинула туфли и достала самую старую фланелевую ночную рубашку, затем умылась, почистила зубы и легла в кровать.

– Нет, это самый несносный мужчина из всех, кого я знаю, – обратилась она к потолку. – Но придет завтрашний день, будет выставка, а потом он уедет, и я никогда больше его не повстречаю.

Но внезапно ее сердце болезненно забилось. Неужели никогда?..

Гейли еще долго ворочалась в постели, много раз прикасаясь рукой к губам и припоминая свои ощущения, когда он целовал ее. Вдруг она вспыхнула, поняв, что ей страшно интересно, как он выглядит без одежды и как бы она себя чувствовала, лежа с обнаженным Мак-Келли в этой кровати.

Да, эта ночь выдалась весьма необычной. Гейли проворочалась еще несколько часов, а потом наконец глубоко-глубоко провалилась в царство снов.

Глава 3 ПЕРСИ

Вильямсберг, Виргиния

Май 1774 года

Когда он впервые увидел ее, то понял, что ради обладания этой девушкой сдвинет горы.

Был изумительный майский день. Солнце уже высушило росу на траве и разогнало туман, когда Перси выбрался на дорогу в Вильямсберг. Хотя путешествие было долгим, он улыбался, наслаждаясь незатейливой прелестью весеннего дня. Казалось, что жизнь начинается заново – столько очарования было в природе.

Той весной на дорогах стояла непролазная слякоть, и на въезде в город Перси обнаружил неприятный факт: весь его костюм, от сапог до треуголки, был сплошь заляпан грязью. Жалкий вид имели и ладно скроенные светлые бриджи, и синий мундир. Ходить по городу, словно подзаборный пьяница, он не хотел, поэтому, перековав Голиафа в ближайшей кузнице, Перси направился прямиком в таверну мистера Гриффитца, где собирался не спеша заняться собственной персоной. Конечно, в штанах из оленьей шкуры и небеленой холщовой рубахе он чувствовал бы себя увереннее, но полковник Вашингтон предупредил его, что бравый вид и форменная одежда привлекают симпатии граждан на сторону повстанцев.

– А-а, вот и Перси! – донесся крик из зарослей кустарника перед самой таверной, которая располагалась у дороги, ведущей к дому губернатора.

– Джеймс! – улыбнулся приезжий, слезая с Голиафа.

Джеймс Уайтстед, его друг из соседнего округа, спешил навстречу, приветственно протягивая руку. Перси радостно пожал ее.

– Эй, приятель, ты только погляди на себя! – воскликнул Джеймс, заходя сзади, чтобы помочь ему отряхнуться. – Куда девался наш деревенский олух? Ты, парень, чудесно выглядишь что в ковбойских штанах, что в этой форме! – Он дружески ткнул Перси кулаком в плечо. – Однако на тебе еще нет парика! Жаль. Ничего, мы поработаем над твоей образиной.

– Вот этого не будет, – возразил Перси, рассеянно вытаскивая из-за воротника косичку, в которую были собраны его темные волосы, и глядя мимо Джеймса на пожилого человека, приближавшегося к ним с сияющим лицом.

– Осмелюсь заметить, такому молодцу не нужен парик, – крепко пожимая руку Перси, сказал мужчина. – Надеюсь, он и без этого пользуется успехом у наших дам. Насколько я могу судить по собственному опыту, пара крепких плеч и отважный блеск во взоре, как у этого мальчика, способны сотворить больше с… ахм… с женским сердцем, чем все модные бирюльки.

– Благодарю вас, сэр! – рассмеялся Перси, радостно отвечая на приветствие Патрика Генри – так звали этого джентльмена, прирожденного оратора, привлекшего пламенными речами не одного Перси в ряды повстанцев против английского владычества в Америке. Мистер Генри был еще совсем не стар, ему едва стукнуло сорок. Но Джеймсу и Перси, лишь недавно справившим двадцатилетие, сэр Патрик казался человеком весьма солидного возраста. К тому же у него была внушительная фигура, а от его речей дрожали стены.

– Не выпить ли нам пивка, как ты думаешь, Перси? – предложил Джеймс.

– Я не против. Голиаф уже подкован, а следовательно, можно позаботиться о собственном удовольствии. Если…

Здесь его речь прервалась, потому что какая-то карета настолько быстро промчалась мимо, что Голиаф испугался и резко отпрянул назад. Дорожная грязь брызнула из-под его копыт и попала на одежду Перси, на его сапоги и бриджи, как, впрочем, и на бока лошади.

– Кровь Христова! – ахнул он, но гнев его сменился на злорадный смех, поскольку у кареты, наделавшей столько бед, не выдержала ось, колесо отвалилось, и экипаж с треском бухнулся в дорожную слякоть.

– Ну вот! Гляди, куда приехал! – крикнул вознице Патрик.

Кучер, щуплый парень с неприступным лицом, в ливрее, свидетельствовавшей о принадлежности к челяди губернатора, бросил недовольный взгляд в сторону честной компании. Он спрыгнул с козел и поспешил отворить дверцу экипажа. Но торопливость подвела лакея, он поскользнулся и, ударившись о карету, рухнул наземь.

Перси в два прыжка очутился рядом и, потрогав у бедняги пульс, сообщил своим товарищам:

– Жить будет.

Затем он взял его на руки и отнес на обочину дороги. Тем временем вокруг собралась толпа враждебно настроенных зевак, поскольку губернатор не относился к сторонникам борьбы за независимость.

– Наверное, голову ушиб, – сказал кто-то.

– Нечего было мчаться как оглашенный!

– Наверняка по поручению этого проклятого губернатора, – проворчал другой голос.

– Да помогите же бедняге! – не выдержала какая-то женщина и поспешила сквозь толпу. Она приветливо улыбнулась Перси, опустилась на колени и приложила мокрый подол своего платья ко лбу лежащего на земле кучера.

Тогда Перси оглянулся на карету, подумав о ее пассажирах. Он поднялся и направился к ней сначала неторопливо, а потом едва не срываясь на бег. Он оказался у экипажа в тот миг, когда дверцы распахнулись и появилась молодая женщина. Юная леди неуклюже выбиралась из завалившегося угла кареты, пытаясь не потерять равновесия, но ей здорово мешали пышные юбки. Наконец, крепко ухватившись за дверцу, она подняла голову, увидела над собой лицо Перси и услышала тихий глубокий смех.

Он не знал, можно ли назвать ее красавицей, но при взгляде на девушку у него захватило дух. Она была в платье из роскошного синего бархата, необычайно шедшего к ее глазам, в которых, казалось, отражался яркий свет весеннего дня. Тугие локоны густых золотистых волос выглядывали из-под шляпки, прикрывая затылок, шею, и плавно ниспадали на грудь. Услышав смех, лицо ее вспыхнуло от возмущения. Между тем он с откровенным любопытством рассматривал пришедшие в беспорядок многочисленные юбки и быстро вздымающуюся грудь. У него гулко забилось сердце, когда он протянул руку, чтобы помочь девушке.

– Эй, кучер! – крикнула она, жестом отвергая помощь незнакомца. – Джентльмену не пристало…

– О, простите, миледи, но в таких вещах я полный невежда, – сказал он, поспешно обхватив ее за талию и вынимая из кареты. Она находилась в его руках всего несколько секунд, а потом очутилась на земле. Совсем близко… Глаза ее словно заглянули ему в душу. Перси вздохнул от переполнявших его чувств. Он никогда не смог бы забыть этих глаз, этих хрупких, но властных пальцев, которые все еще ощущал на плечах… Он улыбнулся и продолжил: – Не могу судить о джентльменах, но мужчина… О, миледи, настоящий мужчина может лишь мечтать о ваших пленительных объятиях.

Она молчала, не отрывая глаз от его лица. Перси в долгом безмолвии смотрел на нее, словно взглядом убеждая в истинности этих слов.

– Перси, как она? – окликнул его мистер Генри.

Он увидел, как глаза девушки сначала округлились, словно от страха, а затем наполнились гневом.

– Перси! Перси Эйнсворт! – Она отчаянно вырвалась из его объятий. – Предатель!

Он сухо усмехнулся, отпустил ее и снял треуголку со своей головы:

– Предатель? Нет, леди. Патриот, и никак иначе.

– Предатель! – снова выпалила она. – Трусливый изменник. Посторонитесь-ка, сударь, и дайте пройти.

Перси продолжал скалить зубы:

– Так скоро? Отчего же? Мне показалось, мы едва познакомились.

– Пропустите меня! – Она сделала резкий шаг мимо него, но юбка зацепилась за подножку кареты, и девушку отбросило в его сторону. Перси подхватил ее, не давая шлепнуться в грязь. – О! – в ярости и растерянности закричала она. – Пустите же, вам говорят!

Он вновь рассмеялся и, шутливо подмигнув, шепнул:

– Не беспокойтесь, леди, уж я-то понял ваш ловкий маневр.

– А я поняла, что вы предельно грубый наглец!

– Неужто? – Он видел, как она дрожит, и словно тысячи молний пронзили его тело. Он резко оборвал смех, и улыбка исчезла с его лица.

Кто она?

– Леди, – мягко, но уверенно пообещал Перси, – вы будете моей.

– Да вы с ума сошли! Знаете ли вы, кто я, мужлан?!

– Еще нет, сударыня. Прошу вас, сделайте милость, мне непременно следует знать ваше имя.

– Катрина Сеймур, – сообщила она с достоинством, – сестра лорда Сеймура!

«Ах, вот оно что! Его светлость лорд Генри Сеймур. Самый ярый из сторонников тори», – горько улыбнулся Перси.

– Вы будете принадлежать мне. Но умоляю, не надо больше прилюдно бросаться в мои объятия. Есть более укромные уголки, чем улица.

– О! – воскликнула Катрина, с трудом оттолкнув его и пытаясь вновь не потерять равновесие. Перси склонился, чтобы помочь ей высвободить юбки, и почувствовал щекой ее частое горячее дыхание, а всем телом – пронизывающую девушку дрожь.

В конце концов отцепив подол платья от кареты, он не сразу выпустил его, а еще раз заглянул ей в глаза.

– Итак, сегодня вечером, леди Сеймур? – Он дразнил ее и голосом, и взглядом. – У южных ворот…

Ее хрупкая ладонь наверняка бы расшиблась вдребезги о загорелую щеку Перси. Но он перехватил ее и привлек Катрину к себе:

– Вы поняли, где мы встречаемся? Она отпихнула его изо всех сил:

– Вы – невероятно наглый…

– Подонок янки?

Она замялась и, заметив комизм положения, неожиданно улыбнулась:

– Вот именно. Благодарю вас.

Перси отпустил подол синей юбки и слегка придержал Катрину под локоть:

– Все-таки вам необходим мужчина, миледи.

– Вы полагаете, это вы?

Смеялась она очаровательно. Высокие, крутые скулы и дерзкий подбородок, который она то и дело вызывающе приподнимала, магнитом притягивали взгляд Перси.

– Не полагаю. Я знаю это.

– Безумец.

– Недалеко время, когда мне достаточно будет поманить пальцем, и вы прибежите.

– О нет, сэр, гораздо раньше наступит время, когда вы будете болтаться в петле! – Катрина стремительно зашагала к своему кучеру. Перси услышал, как она сказала бедняге пару сочувственных слов, заботливо поддержав, когда он вставал на ноги.

Джеймс подошел к другу.

– Я должен снова ее увидеть, – пробормотал Перси.

– Ты спятил? Знаешь, кто она?

– Да, – рассеянно отозвался он.

– Сестренка Сеймура. Лорд ноги об нас вытереть побрезгует. И она не лучше – тори до самых печенок.

– Нет. – Перси медленно покачал головой. – Тори, янки… Она только думает так. Но она…

– Перси, друг мой, ты меня беспокоишь. Погляди вокруг, страна вот-вот расколется на две части, а у тебя на уме…

Перси не обратил на него внимания, лишь широко улыбнулся:

– Она – женщина, друг мой. Единственная женщина для меня в этом мире. – Затем вновь улыбнулся Джеймсу и хлопнул его по плечу. – Поспешим-ка зазвать мистера Генри в таверну, запрем дверь для всех, кроме самых отважных, и послушаем, о чем он собирается рассказать на следующей сходке!

Глава 4

Галерея ломилась от посетителей. Маленькие столики, накрытые темными бархатными, а поверх – белоснежными кружевными скатертями, были уставлены серебряными ведерками с бутылками охлажденного «Дом Периньон». На искусно украшенных подносах красовались нежнейшие паштеты, красная и черная русская икра, копченый окорок, брийе, камамбер, прозрачные ржаные и пшеничные крекеры.

Уже через час после того, как приехал первый гость, все картины были проданы. Посетители, которые ничего не решились купить, теперь с завистью глядели на счастливых обладателей работ Брента Мак-Келли.

Гейли, в длинном синем бархатном платье от Олега Кассини, присев на краешек рабочего стола и рассеянно накручивая на палец нить жемчуга, слушала Сильвию Гутледж, художественного критика из престижной газеты «Зеркало Ричмонда». Она восторженно рассуждала об эротизме полотен Мак-Келли. Гейли едва находила силы кивать головой, вежливо соглашаясь с собеседницей. На самом деле Гейли давно уже не могла отвести глаз от героя сегодняшнего вечера.

Он был в необычном смокинге. Фрак с не длинными, но и не короткими фалдами напоминал какую-то старомодную одежду вроде военного мундира времен войны за независимость. Под фрак Брент надел розовую рубашку. Гейли никогда не думала, что розовый цвет можно использовать в мужских официальных костюмах, но Мак-Келли умудрился в этом костюме выглядеть неотразимо. В течение вечера он любезно позировал фотокорреспондентам, а его поведение даже не намекало на капризность или сумасбродство. Он одинаково приветливо отвечал каждому, кто бы к нему ни обращался.

Но накануне вечера он казался совершенно непредсказуемым. Прямо с утра заявился в галерею в поношенных джинсах и футболке, на которой красовалось изображение скандально известной рок-группы. Многие художники – странный народ. Гейли знала это не понаслышке.

«Интересно, – подумала она, увидев Брента на пороге. – Наверное, он решил вырядиться как можно безобразнее, чтобы весь артистический мир сплетничал о нем все десять ближайших лет».

К превеликому ее удивлению, он не захотел перевесить ни одну из работ, одобрив ее старания. Зря она волновалась, давая объяснения, почему выбрала такое освещение для полотен или почему поместила их в таком порядке… Но едва наступила очередь картины с обнявшимися влюбленными, как Гейли в который раз ощутила необъяснимый прилив тепла и смутной тревоги.

Ей вспомнились беспорядочные обрывки странных снов, она попыталась воссоздать их полностью, но не сумела воскресить ни одного целостного воспоминания. Неожиданно у нее резко перехватило дыхание, когда она внезапно поняла, что обрывки снов четко перекликаются с неизведанным ощущением, навеваемым полотном… Это желание быть вот так же любимой.

Между тем Мак-Келли смотрел на нее в упор. Чуть не заикаясь, Гейли выразила восхищение уникальной красотой этого полотна.

– Оно заслуживает отдельной, совершенно пустой стены, со специальной подсветкой, – объяснила она. – Безусловно, это стержневая картина выставки.

– Тебе действительно нравится? – переспросил Брент.

– Да. Это лучшая твоя работа. – Гейли уже не могла совладать с собой: глядя на полотно, она неотвратимо заливалась краской смущения.

«Трогательная? Пожалуй, да», – сказала она себе.

Но только когда Брент Мак-Келли стоял рядом, картина казалась ей очень и очень эротичной. Гейли не могла смотреть на нее, не рисуя в воображении похожий сюжет: их с Брентом в такой же позе.

Она страшно смутилась, и щеки заалели пунцовым румянцем от твердой уверенности, что он тоже сейчас представляет, как они обнимаются… Любовники навечно.

– Странно, не так ли? – пробормотал Брент. Гейли поняла, что он стоит у нее за спиной и смотрит на картину. Отклонись она слегка назад, и голова легла бы Бренту на грудь, а волосы пощекотали бы его подбородок.

– Что именно? – спросила она шепотом.

– Чувство. Разве не видишь? Не можешь домыслить? Словно это уже случалось прежде.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Понимаешь. Ты и я. Это написано в твоих глазах. Мы с тобой. Здесь. На этом холсте. Ты представила нас на месте нарисованных влюбленных. В туманном полумраке, как там… – Брент на секунду смолк. – И так уже было когда-то. Сто раз.

– Но я знаю тебя всего несколько часов, – отрицательно покачав головой, слабо возразила Гейли.

– Вчера вечером ты поцеловала меня как старого знакомого.

– Боже, опять за свое! – простонала она. – Пожалуйста, Брент, я ведь… просила прощения. Я никогда не позировала, ни голая, ни одетая… И потому было большой ошибкой прикоснуться к тебе, ведь я не… никогда не тороплюсь с этим. А ты снова напоминаешь из-за какой-то картины…

– Картина ни при чем, не надо лукавить. Я вижу твое лицо. Твои глаза… и чудесный румянец.

– Но Брент…

Он резко и деловито перебил ее:

– Я согласен. Это место – самое лучшее. И освещение очень хорошее.

Гейли остолбенела, почти уязвленная в чувствах. Она отошла от Брента и въедливо оглядела его с ног до головы.

– Ты что же это… – И она нарочно запнулась, ожидаяего реакции.

– А что я?

– Ты собираешься переодеться хотя бы к открытию?

Он взглянул на Гейли, потом – на портрет Джолли Роджера на своей майке и рассмеялся:

– Ты считаешь, стоит?

– Уверена, Джеффри оценит твои усилия.

– Тебе не нравится, как я одеваюсь?

– Отнюдь, это очень элегантно… если очищаешь выгребную яму.

Он улыбнулся, подчеркнуто скрестил на груди руки и уставился на Гейли.

– Хорошенько попроси, и приду вовсе без одежды, – проговорил он. На лице играла улыбка, а в глазах – явный вызов.

– Согласна на обычный костюм, – растерянно пробормотала Гейли, но черт побери! Перед глазами снова нарисовалось его обнаженное тело. Нагой Брент, идущий прямо к ней… Она отвернулась и торопливо направилась к рабочему столу, кивнув: – Увидимся вечером.

«Нет! – решила она. – Сейчас я не в состоянии поднять брошенную им перчатку».

А потом Брент появился снова, перед открытием выставки, в необычном смокинге, поразительно красивый и раскованный, любезный и услужливый с окружающими, так что Сильвия заметила:

– Он не художник! Джеффри подсунул нам кого-то другого. Схватил на улице первого попавшегося симпатичного парня и попросил разыграть роль знаменитого живописца. Подделка!

– Сильвия, уверяю вас – это настоящий Брент Мак-Келли.

– Возможно, но где же он был все эти годы?

– Писал, наверное.

– Было дело, года три-четыре назад я познакомилась с одной девушкой, которая тогда ему позировала. Случилось это в Риме. Она рассказывала, будто он совсем юн и прекрасен, как Аполлон, но сокрушалась, что Мак-Келли ведет себя исключительно по-деловому и не обращает на нее иного внимания. Сердце у бедняжки было совершенно разбито, но я не верила ей. Такое безразличие, должно быть, здорово нервирует, Гейли?

– Что?

– Вообразите, сидеть в чем мать родила, пока великий мастер смотрит на тебя, словно ты – ваза с цветами.

Гейли пожала плечами:

– Не знаю, Сильвия. Я вспоминаю художественную школу. Большинство моделей были студентами, и для них это был единственный шанс закончить курс.

– Не самый отвратительный способ поднакопить деньжат, особенно если модель – что надо, – откровенно заметила Сильвия. Она поправила шапочку-таблетку, надетую набекрень, и с наслаждением отпила глоток шампанского. – Впрочем, мне бы, наверное, следовало поверить той натурщице. А вы, – она шутливо погрозила пальцем, – вы должны были позвонить мне, Гейли. Тогда я успела бы опередить тут всех.

– Но я познакомилась с Мак-Келли лишь вчера вечером, – сказала она и тоже пригубила из своего бокала. Который это? Уже шестой? Гейли не помнила толком. Завтра голова будет раскалываться. Она осмотрелась. Брент разговаривал с Ривой Чен из нью-йоркской газеты. Гейли прекрасно знала ее, любила и уважала. Рива – роскошная женщина восточного типа, высокая, с гладкими и черными как вороново крыло волосами, ниспадавшими ниже талии. Они непринужденно смеялись чему-то, и вдруг Гейли с изумлением почувствовала прилив ревности. Но она не имела оснований для чувств, хотя бы каплю напоминавших ревность. Однако разумные доводы здесь бессильны. Гейли предположила, что Брент просит собеседницу позировать. А вдруг Рива согласится? Наверное, у нее великолепная спина, фигура ее такая стройная и холеная.

Должно быть, Рива очень тихо говорила, потому что Брент наклонился к ней, как бы ловя каждое слово, и рассмеялся. Лицо его оказалось совсем близко к ее лицу.

Сильвия звучно вздохнула, привлекая внимание Гейли:

– Жаль, жаль. Я не успела купить картину, которая мне больше всего понравилась. Кто-то увел ее у меня из-под носа.

– Правда? – улыбнулась Гейли, с усилием отвлекаясь от наблюдений. – И какая же это картина?

– О влюбленных – «Джим и Мери». Это чудо!

– И кто купил ее, не знаете?

– Нет, дорогая, понятия не имею. Этот смышленый коллекционер стремительно скрылся. Картина ушла, едва Джефф успел открыть двери галереи. – Она снова вздохнула. – А какая красивая, чудесная работа! Я обязательно напишу о ней целую полосу!

– Отлично, – почти искренне радуясь, отозвалась Гейли, хотя с грустью задумалась, кто же мог купить «Джима и Мери». Ей хотелось обладать этим сокровищем!

Внезапно блеснула вспышка фотоаппарата – Брент позировал вместе с Ривой. Они чудесно смотрелись рядом: оба смуглые, элегантные, ухоженные. Рива ослепительно улыбалась, и не оставалось сомнения, что они очень симпатичны друг другу.

– Гейли?

Она обернулась. Голова начинала побаливать. Перед нею стоял Джефф.

– Прости, Сильвия, но Гейли просят к телефону. Пройди ко мне в кабинет.

– Бегите, дорогая, бегите, – сказала Сильвия, снова поправив на голове шляпку. – Я смотрю, Чед Беллоуз скучает. Возможно, мне удастся выудить у него хоть несколько тайн из жизни нашего маэстро. – Она отчалила, твердой рукой направляя свой корабль по намеченному курсу. Джефф улыбнулся Гейли, а она пожала плечами.

– Ты сказал, меня к телефону? Кто это?

– Тина. Она передает поздравления и желает удачи. Я пригласил ее приехать, но она не может. Иди, возьми трубку в моем кабинете.

– Но я же не могу вот так…

– Ты была отличной хозяйкой. Вечер прошел безупречно, можешь отдохнуть.

Гейли сползла со стола и стала пробираться в глубь галереи, где располагался кабинет Джеффа. Усевшись в кожаное кресло, она взяла трубку.

– Мои поздравления! – воскликнула Тина. – Джеффри уже сказал мне, что успех сногсшибательный.

– Сногсшибательный, – согласилась Гейли, накручивая на палец телефонный шнур.

– А как там Мак-Келли?

– Само очарование, – недовольным голосом ответила Гейли.

– Это уже интересно. Он что, грубит? Резко разговаривает с критиком? А казался таким приятным парнем. И таким красавчиком! Значит, если загнать в угол, то котик превращается в тигра?

– Да нет же. Я сказала именно то, что хотела, – он был совершенно очарователен.

– Так что ж случилось?

– Да он здесь с одной Драконихой, – проворчала Гейли.

– Что-о?!

– Все. Забудь, что я сказала.

– Ты сказала о какой-то Драконихе. Гейли вздохнула, уныло качнув головой:

– Да, о Риве Чен. Но вообще-то я не хотела. Наоборот, очень хорошо о ней думаю. Просто дело в том, что она… не знаю, как сказать. Рива очень прекрасна, видимо, в этом-то все дело.

– Ясно, зеленые глаза ревности.

– Не могу я ревновать! Я ведь едва знакома с ним!

– Никто, глядя на вас вчера вечером, не сказал бы этого.

– Да, Мак-Келли – большой оригинал. Наверное, в эту минуту он и ее просит позировать.

– А тебя уже просил?

– Да.

– А ты?

– Отказала!

– Ну-ну! Значит, он волен искать другую модель, верно?

Гейли задумчиво прикусила нижнюю губу. Ничего не поделаешь. Она-то не способна с бухты-барахты раздеться перед абсолютно незнакомым человеком.

– Ты слушаешь?

– Да.

– Странноватенький у тебя голосишко.

– Шесть бокалов шампанского, – подтвердила Гейли.

– Ты Брента еще видишь?

– Нет. Я в кабинете Джеффа.

– Может, лучше тебе поскорее выбраться и спасти беднягу от Драконихи?

– Может, его вовсе и не требуется спасать.

– Да нет же! Глупенькая. Ты обязана спасти его для себя.

– Я не могу…

– О преисподняя! Кто же, черт побери, тогда может?! – с плохо скрываемым смехом бушевала Тина. – Хотела бы я раз в жизни – всего один, ты слышишь? – переспать с таким парнишкой. Хватило бы и одной ночи! Я долго проработала на курорте и ни разу не видела мужика, у которого было бы всего пять процентов жира, как у твоего Мак-Келли, и аж девяносто пять – полезного веса!

– Тина! Ты ужасна!

– Я не ужасна, а цинична! Ступай и держи его, милая!

– Держи! Ну а дальше-то что мне с ним делать? – недоумевала Гейли. Но неожиданно она встала и решительно скинула с пальца колечки телефонного шнура. Шампанское уже сказывалось головной болью, однако одновременно придавало смелости.

– Мне пора, Тина. Увидимся.

– Жду подробностей, – предупредила ее подруга.

– Не случится ничего, о чем можно рассказывать в подробностях, обещаю тебе! – Гейли повесила трубку. У нее перехватило дыхание, сердце громко ухало, а вдоль спины проносилась дрожь волнения. Она выскочила из кабинета и заторопилась в салон.

Брент Мак-Келли стоял у закусочного столика и наливал шампанское. Он с интересом взглянул на Гейли. Она еще не перевела дух, но сразу же отметила, что бокалов было два. Тем временем Рива разговаривала с Чедом и каким-то бородатым покупателем, троица стояла перед «Джимом и Мери».

– Ну-с, мисс Норман, как я вам? Вы по-прежнему отправили бы меня чистить сортиры? Я, право, старался изо всех сил, чтобы угодить вам.

Гейли пропустила его вопрос мимо ушей и, глядя в черную глубину глаз, решительно спросила:

– Ты еще хочешь, чтобы я позировала?

Он замялся, словно всерьез раздумывал над словами Гейли. Потом черная бровь с любопытством приподнялась.

– Что-то случилось? Вчера я ничем не мог соблазнить тебя, даже королевской страховкой, а сейчас ты передумала?

– Брент, не увиливай! Берешь меня в натурщицы или нет?

Недоверчиво глядя на нее, Мак-Келли колебался всего какой-то миг:

– Да.

– Хорошо.

– Вот так вот просто?

«Ах, ну зачем он мучает?» – подумала Гейли и ответила: Да.

Брент протянул ей руку, она приняла ее, ощутив, как его тепло согревает застывшие пальцы.

– Договорились, мисс Норман. Она облизнула губы:

– Когда?

– Лучшего момента, чем сейчас, не дождаться.

– Когда-когда?

– Нынче же. Я хочу начать не откладывая.

В его голосе Гейли слышала искреннее нетерпение. Он снова рассказал о своем замысле, и она поняла, что он был совершенно честен – ему не хотелось терять драгоценное время. Брент, будь такая возможность, готов был начать здесь, в галерее, и немедленно. Он что-то говорил про цветовую гамму и освещение, про ракурс и поворот… Гейли опять ощутила знакомую дрожь. Сумасшедшая, что она только пообещала?!

– Брент? – к ним приближалась Рива.

– О, прости, пожалуйста, – извинился он. – Твое шампанское, Рива. Пощади меня. Я отвлекся и не думал, что так надолго, – с этими словами Мак-Келли вручил ей бокал. Принимая его, Рива улыбнулась и вежливо похвалила устройство и оформление выставки. Гейли поблагодарила.

Потом они немного побеседовали втроем. Рива внимательно поглядела на Гейли, на Брента, затем извинилась и отошла от них.

– А у тебя… не было других планов? – спросила Гейли, когда они остались наедине. Брент покачал головой. – А то я подумала…

– Она очень красивая женщина.

– Очень, – согласилась Гейли и мысленно прибила на ней табличку: «Экзотическая красавица».

Брент шагнул ближе к столу, взял крекер и намазал его черной икрой.

– Она знает это.

– Что именно?

– Она вообще сообразительная дамочка.

– Ты о чем?

– Рива понимает, что чертовски красива и чрезвычайно сексуальна. Судя по всему, она весьма чувственна и чрезвычайно щедра. Обычно я бываю восприимчив ко всему, что подобная женщина может мне предложить.

– Ты совершенно невыносим.

– Неужели? А мне казалось, всего лишь откровенен.

– Так, значит, у тебя уже есть другие планы, и…

– Нет, нет. Вы не поняли, мисс Норман. Могли быть. Но нет. Да, Рива – красавица, но не такая, как… ты. Она искусная очаровательница и знает свою силу. Может быть, поэтому так внимательно наблюдала, как мы заключали наш договор.

– Но никакого договора не было и нет.

– Есть, – улыбнулся Брент и пригубил шампанское. Гейли не понравился его нахальный, как у кота, съевшего канарейку, взгляд. – Похоже, у вас другие планы на вечер?

– Да. То есть нет. Какая разница? Не следует начинать сегодня. Я подумала, что ты, наверное, предпочитаешь дневное освещение… Обычно художники работают днем.

– Это зависит от замыслов. – Последние слова прозвучали как намек, хотя, конечно, им не были. Брент немедленно пустился объяснять, какое полотно он задумал. Это должно было походить на туманную мечту. – Представь себе, – вдохновенно говорил он, – искусственное освещение, что-то вроде ночника, неверный, трепещущий свет… Вот что я вижу.

– Не знаю… – пробормотала Гейли. – Тяжелый день. Может, перенесем на завтрашнее утро?

– Но завтра – суббота. Джефф не приедет в галерею. Нет, начинать надо сегодня же. Еще только четверть девятого, а прием, похоже, идет к концу.

– Но…

– Ты снова пытаешься идти на попятную? Отсюда до моего дома меньше часу езды. Собирайся. Едем.

При этом он вытащил бутылку «Дом Периньон» изо льда, налил и, вручив холодный ребристый бокал Гейли, поднял свой. Хрусталь звякнул.

– Итак, сделка состоялась, мисс Норман.

Через полчаса она сидела в его стареньком «Мэч-1», глядя, как за окном проносятся огни города, и думая, что больше никогда в жизни не будет злоупотреблять шампанским. Наступала темная ночь, и очень холодная. Гейли не могла даже разговаривать с Брентом. Она съежилась в удобном кресле и плотно обхватила себя руками за плечи. Но Брент, казалось, не замечал этого. Он произносил длинный монолог, объясняя будущие планы, предполагая начать с небольшого наброска. По нему Гейли сразу же поймет его замысел, и ей непременно понравится.

– Да, я… уверена, – согласилась она и поглядела в его сторону. Дорожные огни причудливо подсвечивали контуры лица Брента. – Наверное, Рива поехала бы с тобой для других целей, – вдруг услышала Гейли собственный голос.

– Что? – бросив на нее цепкий взгляд, оживился Брент, но по-прежнему продолжал улыбаться и спокойно вести машину. – Да, скорее всего ты права. Похоже, мы с ней думали об одном финале.

– Я… Я предупреждала – это не для меня. Может, я обманула твои ожидания? Тогда не поздно повернуть. Успеешь застать Риву.

Брент покачал головой. Улыбка не покидала его лица.

– Один твой ласковый взгляд мне дороже экстаза с любой женщиной.

– Пощади. Не смеши. У меня страшно болит голова.

– Правда? Бедное дитя. Шампанское любит меру.

Наконец они свернули с шоссе и поехали по проселочной дороге, где была полнейшая темень. Гейли казалось, что они будут бесконечно кружить и поворачивать в этом мраке, но все-таки «мэч» выбрался к какой-то кирпичной ограде, густо переплетенной стеблями вьюнов. Брент достал пластиковый пропуск, открыл кованые ворота, и они поехали по извилистой ленте дороги, ведущей к дому. Когда наконец машина остановилась у подъезда под массивным портиком, Гейли поняла, что дом вовсе не старый. В свете огней лишь кирпичная ограда намекала на старину, а дом выглядел отстроенным совсем недавно. Из-под портика сквозь огромные окна-витрины просматривалась гостиная. Дальняя стена выложена из гранита. Возле нее стояли кожаные диваны и стулья серо-бежевого цвета, гармонировавшие с каменной отделкой стен.

– Тебе нравится?

Брент еще не вышел из машины, продолжая разглядывать Гейли в полумраке портика.

– Да.

– Но я же вижу, что нет.

– Я представляла тебя в каком-то другом убранстве. В старинном, века девятнадцатого… или даже восемнадцатого.

Брент рассмеялся:

– Да, я люблю старину. У нашей семьи есть такое жилище. Но этот дом мне нравится потому, что здесь никто не мешает работать, к тому же я полюбил окрестные леса. – Он открыл свою дверцу, вышел из машины и обогнул ее, чтобы помочь Гейли. Колени у нее немного дрожали. Брент положил руку ей на плечо и повел к парадному. У двери он позвонил, и Гейли невольно напряглась, но Брент улыбнулся:

– Моя экономка должна быть дома. Они с мужем живут на первом этаже.

– Понятно. – Гейли почувствовала, как снова покраснела. Она все еще была уверена, что Брент хочет ее соблазнить.

– А ты решила, что я украл тебя с дурными намерениями?

– Нет. Конечно, нет.

– Н-да? – Гейли ощутила его взгляд и притворилась, будто сквозь окно смотрит в дом.

Никто не вышел их встретить. Брент тихо проворчал проклятия и принялся шарить в карманах, пока наконец не откопал ключ. Отперев двери, он легонько подтолкнул Гейли в спину.

Внутреннее помещение поражало роскошью. Потрясала громадность комнаты, в которую они вошли. Гостиная протянулась вдоль всего фасада. Большая часть пола была устлана мягким ковром кремового цвета, незаметно где заканчивавшимся и переходившим в желтовато-коричневую кафельную плитку. В глубине комнаты располагалась длинная лестница на второй этаж.

– Мери! – крикнул Брент. Ответа не последовало. Он поглядел на Гейли и пожал плечами. – Наверное, она в кухне. Прости.

Он прошел вперед и, повернув направо, скрылся за дверью с разноцветными витражами. Гейли, опасаясь остаться наедине с Брентом, задержалась на широкой и низкой лесенке, ведущей от порога в гостиную.

Он вернулся с клочком бумаги в руке и с видом полнейшего раскаяния пожал плечами:

– Ее внук сломал руку, когда играл в футбол. Она поехала к нему в город. Наверное, Ральф тоже с ней.

– О! – Гейли стояла в дверях. Брент улыбнулся ей. Она смотрела на него – очень красивого мужчину, напоминавшего ей кавалеров старинного времени.

– Входи же, – несколько нетерпеливо сказал он. – Я тебя не укушу.

Гейли спустилась с лесенки. Брент принял ее пальто, но не повесил в шкаф, а бросил на спинку кожаного кресла.

– Может, принести что-нибудь? Бокал вина или содовой?

Гейли отрицательно покачала головой, плавно присев на одну из кожаных кушеток, едва скрывая волнение. Если Брент заметил это, то не подал виду. Он принялся развязывать галстук, нетерпеливо дергая узел.

– Я покажу тебе мастерскую и раздевалку. – Он взял гостью за руку, увлекая ее наверх.

Студия находилась прямо над гостиной. Холсты, холсты, холсты – они стояли вдоль всех стен, прислоненные друг к другу, некоторые – с карандашными набросками, некоторые – с мазками масла. На большом столе громоздились тюбики и бутылки с краской, банки с растворителем и кистями. Неподалеку от стола стоял мольберт. Стеклянный купол размером почти во весь потолок дополнялся окнами, расположенными на каждой стене комнаты.

Брент оставил ее посередине студии, а сам принялся подыскивать холст и закреплять его на мольберте.

– Пусть окна тебя не беспокоят – вокруг лес. Мы совершенно одни. – Он поглядел на Гейли. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Она кивнула, хотя это было совершеннейшей ложью. Она страшно волновалась, ее бросало то в жар, то в холод, и она плохо понимала, что ее привело в этот дом. Но стоило взглянуть на Брента, как становилось ясно: не приехать было невозможно, потому что нельзя было отпустить его. Он полностью очаровал ее, ввел в смятение – подчинил себе.

– Все понятно, – проворчал Брент. Он сердито взял ее за руку и отвел в крохотный отгороженный уголок комнаты, скрытый тяжелым занавесом. – Это раздевалка. Вот халат. Я переоденусь и скоро вернусь.

Гейли осталась одна. Она осмотрелась. Здесь не было ничего, кроме вешалок и крючков для одежды, на одном из которых висел махровый белый халат. Гейли взяла его, подержала и выронила из рук. Она не могла. Просто не могла решиться.

«Но нет! Я должна, раз пришла сюда. Я сделаю это. – Гейли вспомнила о занятиях в художественном училище, на которых приходилось рисовать с натуры. – Подумаешь! Натурщица – это только тело. Тело человека. До самого человека художнику нет никакого дела. Я не хуже других. Брент Мак-Келли сотни раз рисовал обнаженные тела».

Гейли сбросила туфли, удивляясь ощущению нереальности происходящего. Впрочем, это было даже к лучшему. Словно не она находилась в студии, а неизвестная женщина, выпившая за вечер слишком много шампанского и сумасбродно согласившаяся заняться позированием.

Гейли неохотно стянула с себя колготки и закусила губу, почувствовав, как обдало холодом голые ноги.

«Нет, все-таки не могу… Ладно, хватит капризничать! Сказано – сделано!»

Она принялась возиться с длинной «молнией» на спине. Наконец застежка подалась, и наряд упал к ее ногам. Ловко расстегнув бюстгальтер, она припрятала его под платьем, повесив их на одном крючке.

Закончив раздеваться, она увидела себя на холодном полу в пустой открытой комнате; на ней ничегошеньки нет, кроме тоненьких персиковых трусиков с прозрачными кружевными вставочками. Обхватив руками голую грудь и сотрясаясь от холода, а может, и от страха, она все тверже убеждалась в невозможности переступить через себя. Сейчас понимала это как никогда. Как только Брент вернется, она принесет глубочайшие извинения, что водила его за нос, и не станет просить отвезти ее домой, а вызовет такси.

Гейли прижала холодные ладони к пылающим щекам. Что он подумает! Сначала вчерашний поцелуй, а теперь еще и это… Ей не стоит обвинять его в нечестности, это ее поведению нет оправдания.

– Гейли, это я…

Она испуганно повернулась и в ужасе обнаружила, что забыла задернуть занавеску. Она стояла практически голая. Мак-Келли, вернувшийся в студию в джинсах и хлопчатобумажной рабочей майке, глядел на Гейли, стоя всего в нескольких футах от нее.

Он долго молчал, и она замерла, глядя ему в черные, как ночь, глаза, в глубине которых теплилось пламя страсти.

– Кровь Христова… – наконец-то выдохнул Брент, и страстный взор, казалось, нежно коснулся ее кожи. Гейли не смела ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она смутно припоминала, что собиралась извиниться и уехать. Но ее планы развалились, как карточный домик. Больше ничто на свете не имело значения, кроме его прикосновения взором…

– Иди сюда. Иди ко мне, – шепнул Брент. Она поняла, что о живописи нет и речи, а от нее уже не требуется позировать.

Боже милостивый, она подчинилась ему! Гейли как зачарованная не могла ослушаться, словно от этого зависела ее жизнь.

Расстояние между ними показалось Гейли бесконечно длинным. Она двигалась очень медленно, словно сопротивляясь непреодолимой силе, которая уверенно тянула ее к нему. Все время Брент смотрел ей в глаза. Она – ему. Руки ее обессиленно опустились, ноги пронзительно ощущали холод пола. Но наконец она подошла совсем близко к Бренту, на расстояние вздоха… Гейли видела, как чисто выбрит его подбородок – он так старался, что поцарапался, – и синяя прожилка трепетала у него на шее. Тепло, исходящее от тела Брента, окутало ее как коконом, и она вновь заглянула в поразительно-черные, чарующие глаза.

Он взял ее лицо в ладони, провел пальцами по щекам. Конечно, это был не профессиональный интерес художника к модели. Так прикасаться может только влюбленный.

Гейли не шелохнулась, боясь спугнуть мгновение. Внутри все сжалось и дрожало, но она по-прежнему не отрывала взора от таинственной черной глубины его глаз. Его легкие, ласковые ладони оставили ее лицо, провели по плечам и груди и наконец легли на талию. Он опустился на колени.

Сначала Гейли чувствовала лишь прерывистое дыхание, но потом теплый кончик языка скользнул по кромке кружевных трусиков. Она вздрогнула, тихонько охнула и вцепилась в плечи Брента, чтобы не упасть, – настолько острые ощущения пронизали ее. Прежде ей никогда не доводилось испытывать подобного удовольствия, и ничто до такой степени не лишало ее воли и рассудка. Ни с чем она не смогла бы сравнить это прикосновение, такое пронзительное, такое нежное, чувственное, потрясающее и волнующее.

Скольжение жаркого, влажного, ласкающего и гладящего языка по коже… и шторм чувств захлестнул Гейли с головой. Ее переполняла медовая сладость. Она вздрагивала, трепетала и боялась упасть. Лишь когда удовольствие стало непереносимо острым, Гейли попыталась протестовать. Но напрасно. Она в полубеспамятстве шептала какие-то бессвязные слова, на которые Брент не обращал внимания. Рука его лежала на ягодицах, длинные пальцы жгли кожу сквозь кружево, и вдруг он уверенно убрал последнее препятствие. Теперь ему уже ничто не мешало властно ласкать Гейли. Он знал, где находятся чувственные тайники женского тела. Сначала он прикасался к ним легко и нежно, затем настойчиво и требовательно, пытая ее сладостным удовольствием.

Наконец она вскрикнула от невыносимой сладости этой муки. Колени подкосились, она почти упала к Бренту на руки. Но тогда, не менее острое, чем только что пережитое наслаждение, ею овладело чувство стыда. Гейли сжалась, отвернулась от Брента, тяжко всхлипнула и, вскочив на ноги, помчалась в раздевалку, чтобы поскорее прикрыть наготу.

– Гейли!

Повинуясь громкому, звенящему страстью окрику, она остановилась. Его ласковые, горящие ладони легли ей на плечи.

– Гейли, Гейли, Гейли… – нежно шептал Брент, повторяя лишь имя.

– О Господи, я ведь сказала, что не стану… Но стою, пока ты… А мы почти незнакомы, и… О Боже! Я никогда не вытворяла таких вещей, никогда… Я не…

– Посмотри на меня.

– Нет! – в отчаянии воскликнула она.

– Милая, дорогая. – Брент осыпал поцелуями ее волосы. Потом он повернул ее к себе, и Гейли спрятала лицо на его груди. – Я знаю, ты не распутница… И я не распутник. Клянусь тебе, я даже не думал, что так получится. Если я и мечтал о близости, то не здесь, не сейчас… Поверь, я не собирался воспользоваться случаем. Посмотри же на меня, пожалуйста, посмотри!

Она нехотя подчинилась его требованию. Черные глаза сказали ей об ошеломляющих страстях, бушевавших в нем.

– Это не случайно. Мы особенные. Боже правый, неужели ты не видишь этого?! Неужели не чувствуешь или боишься признаться?! – в отчаянии вопрошал Брент.

– Я…

– Признайся, что хочешь меня.

– Я…

Тогда он склонился и жадно поцеловал ее в рот. Нечаянные слезы Гейли растворились на его языке. Она все крепче и крепче прижималась к Бренту, пока наконец он не приподнял ее над полом.

– Скажи, – сказал он, опуская ее на пол и слегка прикасаясь губами к губам. Она посмотрела ему в глаза и, снова ощутив слабость, прильнула, чтобы не упасть.

– Скажи! – настаивал Брент.

– Я… тебя хочу.

Он мигом подхватил ее на руки и наградил потрясающим поцелуем. Гейли не понимала, куда они направляются, ей было все равно.

А Брент огромными шагами пронесся по дому. У какой-то двери он остановился и пнул ее ногой.

Они очутились в спальне. Той ночью Гейли не сумела разглядеть комнату. Войдя в темноту спальни, Брент уложил на кровать свою ношу, а затем стукнули об пол его шлепанцы, чиркнула «молния» на джинсах, прошелестела ткань, и Гейли почувствовала его совсем близко.

Она обняла его плечи, бегло провела пальцами по щекам, по спине… Раздался глухой стон, и Брент прижал ее сверху, а потом, мягко раздвинув коленом ноги Гейли, выдохнул над самым ее ухом:

– Я иду в тебя.

– Знаю. – Гейли взяла его лицо в ладони и поцеловала, шепнув: – Я готова.

Он быстро и плавно вонзил свое твердое и гладкое орудие в глубину ее тела. Удивительно, но к ней вернулась только что пережитая глубокая взволнованность. Казалось, что она вот-вот снова задрожит от страсти, но ничего подобного не произошло. Вместо этого ее словно приподняло над постелью, и она парила в блаженстве, как в невесомости. А Брент уподобился молнии и пламени. Он оставил нежность и утонченные ухищрения, превратившись в воплощение грубой жажды, однако Гейли ни о чем ином не мечтала. Ей нравилась его жесткая сила, и то, что тело его покрылось блестящим скользким потом, и то, какими сосредоточенными стали черты его лица, едва различимые во тьме.

Раньше она не подозревала, что способна два раза подряд достичь экстаза такой остроты, что можно испытывать острейшее удовольствие лишь от того, что в тебе живет часть мужского тела.

Они не говорили. Лишь бурно дышали, обнявшись и лежа неподвижно. Ни один из них не думал подниматься. Они ни о чем не думали, жадно наслаждаясь пережитыми ощущениями. Нога Брента осталась лежать поверх ее ног, пальцы запутались в ее волосах. Гейли упиралась щекой в его волосатую грудь.

«Это не должно было произойти, – размышляла она, – но произошло. Как ни говори, больше уже ничего подобного в жизни не случится. Ей-богу, стоило испытать такой восторг, стоило прочувствовать и понять…»

Она порывалась объяснить это Бренту, себе, но утомленная голова наотрез отказывалась соображать, и Гейли с удовольствием отдалась восхитительному забвению сна.

Спустя несколько часов что-то твердое снова уперлось ей в спину.

– Нет, – с трудом продираясь сквозь остатки сна, пробормотала она, но блаженная улыбка тронула уголки ее губ.

Брент обхватил ее рукой и прижал к себе.

– Слава Богу, что на тебе было это белье, – тихо сказал он.

– Что?

– Я приготовился к нескольким неделям, а может, и месяцам терпения и ожидания. Но персиковые трусики дьявольски эротичны. Я едва не захлебнулся от восторга и просто не успел совладать с первым порывом.

– Были, – сказала Гейли. Брент между тем обнял ее за бедра и поудобнее пристроился сзади.

– Были?

– Ты разорвал их, – проворчала она медовым голоском.

– Прости меня.

– Я тоже хороша.

Его руки крепко прижимали Гейли, а она улыбалась, наслаждаясь настойчивыми толчками сзади. Вдруг ладонь Брента скользнула по ее спине.

– Они действительно здесь, – внезапно заявил он, и голос прозвучал страшно самодовольно.

– Что?

– Ямочки. У тебя пониже спины две восхитительные ямочки. Вот они. – Он прервался, чтобы поцеловать небольшие углубления. – Тут и тут.

– Брент… – запротестовала она, с трудом переводя дыхание.

– Гейли.

– Брент! – рассмеялась она, а потом все повторилось: дрожь желания, тепло его тела сзади… Потом он развернул ее, уложив на спину, и она радостно встретила его влажный и жаркий поцелуй.

Глава 5

Гейли разбудил противный пронзительный писк телефона. Плохо соображая, она подумала, что находится дома, и протянула руку к аппарату, чтобы заставить его замолчать. Но рука уперлась в мускулистое тело мужчины, и Гейли сразу вспомнила, где она.

Разбуженный скорее неловким движением подруги, чем телефоном, Брент вслепую нашарил трубку и, свесив ноги с края кровати, ответил. За окнами стояла кромешная тьма. Лишь из студии и витрин нижнего холла свет падал на ветви деревьев, а те, в свою очередь, возвращали его в спальню. Гейли попыталась разглядеть выражение лица Брента. Он нахмурился и проворчал в трубку несколько односложных слов. Гейли зябко поежилась и завернулась в простыню.

Вдруг он рассмеялся, видимо, сказанному на том конце провода, потом обернулся, в мягком полумраке спальни можно было различить удовольствие и нежность, смягчавшие мужественные черты его лица. Он протянул свободную руку, провел по закутанному в простыню бедру Гейли и сказал в трубку:

– Она здесь. Ей хорошо, и ее никто не удерживает, клянусь тебе. Можешь поговорить с ней.

Гейли, хмурясь, уселась в постели, прикрыла микрофон рукой и спросила шепотом:

– Кто?

– Джефф.

– Джеффри Сейбл? Брент усмехнулся:

– Есть другой? Поговори же с ним.

– Но…

– Давай-давай, отвечай. Гейли убрала ладонь и сказала:

– Джефф?

– Салют, детка.

– Привет, Джефф. Который час?

– Полчетвертого ночи.

– Тогда…

– Какого черта я звоню? Прости, детка, но Тина тщетно дозванивалась к тебе домой, потом Лиз, а затем они поехали туда, а потом они приехали сюда…

– Ого.

– Мы предполагали, что ты у Брента, но никак не могли окончательно поверить в это. Ты ловко маскируешься благодаря вечным рукопожатиям, поцелуям в щечку. Я-то, конечно, был убежден, что ты там. Но твои подруги едва не уговорили меня либо позвонить в полицию, либо взломать твои двери. Наши почтенные дамы места не находили от беспокойства, не зная, что думать: то ли тебя зарезали, то ли ограбили, то ли изнасиловали, то ли, наоборот, ты развлекаешься на всю катушку.

Может быть, это выглядит немного неприлично, но мы вынуждены были позвонить. Не найди мы тебя у Мак-Келли, нам пришлось бы вызывать отряд национальной гвардии. Понимаешь?

– Ох, конечно. Спасибо, Джефф. И передай Лиз и Тине благодарность за беспокойство.

Она чувствовала, что сгорает от смущения. Конечно, трогательная забота друзей всегда приятна, но одновременно ей было неловко. Что подумает Брент? Что он чувствует сейчас? В полчетвертого ночи его разбудила группа спасателей, разыскивающая ее по всему городу…

Брент отнял у нее трубку и улыбнулся. Или поморщился? Возможно, он думает, что откусил больше, чем собирался съесть, что он не привык иметь дело с независимыми, самостоятельными дамочками. Нет ли у него мысли, что приключение не стоило заводить так далеко?..

– Джефф, скажи этим подругам, что мы просим прощения за причиненное беспокойство и благодарим за заботу. Все. Пока.

Брент повесил трубку, и Гейли почувствовала, что он снова смотрит на нее.

– О, извини меня, пожалуйста, – пробормотала она.

– За что?

– Тебя разбудили… Что ты теперь подумаешь… – Голос ее звучал совершенно растерянно.

Брент рассмеялся, с грациозностью зверя забрался поближе к Гейли на кровать и снова взял ее лицо в ладони.

– Я думаю, что все это очень трогательно.

– Правда?

– Тина очень мила. – Тина?

– Да, она первая взяла трубку. Вот почему я так долго не мог понять, что происходит. Она долго извинялась и убеждала меня, что ты не спишь с кем попало.

– О Боже, – только и сумела простонать Гейли, мысленно проклиная манеры Тины. Более того, ей не улыбалось, чтобы Брент счел ее беззащитным ребенком, потерянным в страшном лесу. Ей и без того нелегко с таким мужчиной, как Мак-Келли. Но если она захочет продолжить их отношения, то женщине никак не обойтись без некоторой загадочности.

– Так это правда? – хищно улыбнулся он. Гейли собралась с силами, чтобы ответ прозвучал как можно более светски:

– Очевидно же, мистер Мак-Келли, что вы не первый мужчина в моей жизни.

Его улыбка вдруг растаяла, но он не отвел от Гейли испытующих глаз.

– Поведай мне об этом, – тихо попросил он. – Джефф предупредил меня, что ты вечно сомневаешься и колеблешься.

– Джефф и это сказал?

– Да, но очень осторожно и малопонятно. Он вообще трясется над тобой. Неожиданно твои ближайшие подруги сообщают, что ты не спишь с мужчинами. – Он провел большими пальцами по ее скулам. – Что за этим кроется? Любовь на всю жизнь?

Гейли набрала полную грудь воздуха, припоминая, что познакомилась с ним меньше двух суток назад.

– А ты не хочешь рассказать о своих романтических похождениях?

Брент покачал головой и снова улыбнулся:

– Ни одно не стоит ломаного гроша. Ни единое. Истинная романтика в моей жизни начинается сегодня.

– Ни одно? – тихо переспросила Гейли. В его голосе слышалась искренность. Она могла предположить в нем присутствие особо изощренного притворства, но сердце вопреки предостережениям разума уже отозвалось и затрепетало. – Очень приятно. Речи твои приятны, но приключения все-таки были?

– Без этого не обошлось, – согласился Брент. – Но я всю жизнь ждал… только тебя.

Гейли рассмеялась, и он застал ее врасплох: склонился к ее рту, одновременно легчайшим скольжением ладоней лаская бедра, потом коснулся губами ее груди: – Кажется, мне все еще недостаточно. Эта близость была какой-то иной, резкой и предельно откровенной. Брент проявил умопомрачительную энергию и выносливость, и Гейли сбилась со счета, оказываясь на седьмом небе, звонко вскрикивала и обмирала. Он то поднимал и прижимал ее к себе, то переворачивал и слегка отстранялся. На лбу у него проступил пот. Гейли казалось, что пару раз сознание и впрямь на миг покидало ее. Она то наслаждалась, то вздрагивала, то стонала, то взбиралась на вершину страсти, то летела в пропасть, а затем это повторялось вновь и вновь.

Когда все закончилось, оба едва дышали. Брент рухнул, обессиленно вытянувшись подле Гейли, набрал в грудь побольше воздуха и шумно выдохнул. Он положил одну руку на свой мокрый лоб, а другая осталась бессильно лежать на бедре подруги. Это сокровенное прикосновение показалось ей таким трогательным, а жест Брента таким странно привычным, словно они были знакомы целую вечность и долго жили вместе.

– Не заглянуть ли нам в холодильник?

– Давай.

– Идем, только сначала – в душ.

Он поднялся и помог подняться Гейли. Когда они вошли в ванную и Брент щелкнул выключателем, на них обрушился яркий поток света. Гейли пришлось прищуриться. Здесь царила та же роскошь, что и во всем доме. Умывальник и комод для белья были черного цвета. Прямо перед входом стояла огромная черная круглая ванна на гнутых бронзовых ножках. Сверху к потолку крепился блестящий полуобруч для непромокаемых занавесок. Брент обнял Гейли за талию и повел вперед. Перешагнув через край ванны и поставив ее рядом, он с мягким шелестом задернул занавеску, а потом открыл воду. Гейли взвизгнула от неожиданности, когда брызнули первые холодные струи. Она отступила на шаг и закрутила волосы в узел. Брент сунул голову под душ, одновременно дотягиваясь до куска мыла, после чего принялся яростно тереться, взбивая густую пену. Наконец он сполоснулся и посмотрел на Гейли. В глазах его сразу засияли огоньки, словно кто-то зажег там две маленькие свечки. Он взял мыло и густо намылил плечи Гейли, а затем постепенно спустился к груди, покрывая ее искристой пеной, лаская и гладя круговыми движениями. Гейли прикрыла веки, судорожно сглатывая и наблюдая сквозь ресницы, как он следил не за ее лицом, а за собственными руками, скользящими по упругому женскому телу. Он смыл пену с ее груди и, медленно склонив голову, уверенно и жадно взял сосок губами.

– Брент…

Его мыльная ладонь скользнула между ее ногами.

– Брент… Разве мы только что не…

– М-м. – Он отрицательно покачал головой. – Возможно, со временем, то есть когда мы проживем вместе несколько лет, что-то из всего этого устареет.

– Устареет?!

– Возможно. Но я сомневаюсь. Хотя верю, что потом страсти немного утихнут, но думать об этом сейчас невыносимо. Каждый раз, как только я посмотрю на тебя, все начинается заново. Опять и опять. Разве это не значит, что я теряю голову?

Гейли беспомощно посмотрела на него. Пальцы его мягко шевелились, и она ощущала безнадежную слабость в коленях и блуждающие, неустойчивые язычки пламени в крови, грозившие разлиться по ней сладчайшим желанием.

– Ну? – Он все глубже проникал в нее, гладя и дразня. – Не правда ли, душ – это лучшее место?

– Почему? – едва слышно шепнула она и приподнялась на мысочки, прижимаясь к нему и целуя. Брент поднял Гейли, разводя ее ноги так, чтобы она обвила ими его талию, и, опускаясь на колени, опрокинул на себя.

«Вот оно… эти двое истинно, отчаянно влюбленных и без устали любящих друг друга. – Гейли не отрывалась от поцелуя, а вода падала на них сверху, стекала по лицам. Брент не снижал быстрого, как стаккато, ритма движений. – Так вот оно… вот как влюбляются, вот как переживают общее счастье, вот как забывают обо всем, кроме друг друга, касаются, изучают, познают один другого, изнутри и снаружи…»

Когда она наконец, совершенно обессилев, упала на грудь Брента, то под струями душа узел волос рассыпался. Она смахнула с лица прилипшие пряди. Брент улыбнулся мимолетной бесовской улыбкой, распрямился, насколько позволяло пространство, и, держа Гейли за запястья, помог ей подняться на ноги и поднялся сам.

– Вот видишь?

– Что вижу?

– Я же говорил, что душ – удобнейшее место для любви. Не надо далеко идти, чтобы хорошенько сполоснуться.

– Угу, но раз я в нем, а голова мокрая, не найдется ли у тебя немножко шампуня?

– Слушаю и повинуюсь, – бросил Брент, вылезая из ванны. Он принес флакон и вновь забрался в ванну. Гейли не успела слова сказать, как он нанес шампунь на волосы, – она не любила, чтобы кто-то притрагивался к ее голове, но слова замерли у нее на устах. Это было замечательно. Его пальцы массировали голову волшебными, интимными и уютными движениями.

Потом он слегка шлепнул ее, давая понять, что настало время самостоятельно смывать пену, и убрался из ванны. Он вернулся, когда Гейли отодвинула занавеску. На нем были удобные домашние шорты, а ей он принес полотенце и знакомый махровый белый халат.

– Надеюсь, ты не против походить босиком? – спросил он. – У меня нет женских тапок.

Гейли, улыбаясь, завернулась В халат:

– Что ж, я даже рада этому. Брент поправил на ней воротник.

– До сегодняшней ночи я ни с кем не спал в этом доме.

– Верю, Со мной ты тоже спал очень мало.

– Хорошо. До сегодняшней ночи я ни с кем не ложился в эту постель. – Гейли улыбнулась, заглянув ему в глаза и немного застенчиво прикусив губу. – Поторопись и спускайся вниз, договорились? Я готов съесть слона. Мы зажарим яичницу или… Или нет, не так, в морозилке есть несколько бифштексов. В микроволновке они быстро приготовятся, как думаешь?

– Думаю, относительно быстро.

– Бегу.

Через десять минут она находилась в огромной кухне, построенной для настоящих гурманов. Брент резал салат, Гейли достала горячие бифштексы из микроволновой печи. Потом они уселись рядышком на высоких стульях возле кухонного бара и некоторое время молча и торопливо насыщались.

– Может, все-таки расскажешь о себе? – перекусив, попросил Брент.

– Что рассказать?

– Где родилась, кто твои родители, есть ли братья и сестры? Все такое прочее.

Она еле заметно улыбнулась и опустила глаза:

– Родилась далеко отсюда. Единственная дочь. Родители умерли.

Брент бросил на нее быстрый взгляд и мягко сказал:

– Прости.

Она пожала плечами и улыбнулась, как бы говоря: «Все нормально».

– Тому уж более десяти лет. На туристическом теплоходе случился пожар. Семеро пассажиров погибли, среди них были мои мать и отец.

– Наверное, пришлось нелегко.

– Еще как. Они были замечательные. Но наш приходский священник отец Томас – настоящий мудрец. Он утешал меня, говоря, что за семнадцать лет родители дали мне больше любви и заботы, чем иные успевают дать детям за всю долгую жизнь.

– А потом?

– Я училась в колледже. От родителей осталось огромное наследство, дом. Но тягость воспоминаний не давала жить в нашем старом доме, и я поехала доучиваться в Англию. Путешествия были моей детской мечтой, мне не сиделось на месте. Где я только не училась, даже в Париже. Во Франции закончила образование. Там я повстречала Джеффа.

При этих словах Брент взглянул на нее, выгнув бровь:

– Но не Джефф был той единственной любовью, верно?

– Нет.

– Хорошо.

– Почему?

– Сам не знаю. Просто мне приятно. Я верю, что любовь способна преодолеть любые препятствия, но жутко терзаться мыслями о том, что он и ты некогда спали вместе.

– С чего ты взял, что у меня был только один возлюбленный? Может, дюжина или две?

– Чушь, ты не такая.

– Не такая?

Он вновь внимательно и придирчиво оглядел ее, после чего, спокойно улыбаясь, покачал головой:

– Нет, не такая. – И добавил, ласково касаясь ее щеки: – Ты создана для единственного огромного чувства, для глубокой, преданной любви, которая останется с тобой навечно.

– Откуда ты это знаешь? – шепнула Гейли.

– Я знаю, что я это знаю.

Пришла ее очередь проницательно заглянуть в его глаза.

– А вы, мистер Мак-Келли?

– Я долго искал, – бесхитростно отозвался Брент. – Тебя. Всю жизнь искал. Остальное не имеет значения.

Она рассмеялась, нокак только их взгляды встретились, смех замер у нее на устах. Он сказал нарочито беззаботно, словно поддразнивал ее. Но за этой игрой ей почудилось чистосердечное признание. Гейли колебалась всего секунду, а потом вдруг призналась:

– Он умер.

– Что?

– Он умер. Тот единственный.

– От чего?

– Ох… от передозировки.

– Это случилось при тебе?

Гейли покачала головой:

– Нет, без меня. Он… – Гейли помолчала, потом, виновато посмотрев на Брента, продолжила: – Он был неплохим художником. Другом Джеффа. Мы жили вместе в Париже. Вдруг он перестал писать и начал пить. Затем пошли ЛСД, кокаин и вообще все подряд. Я пробовала убедить его, что он себя губит. Пыталась помочь, сутками не отходила от него, чтобы не допустить новой дозы. Джефф тоже помогал нам чем мог.

– Как же тогда это случилось, если вы не отходили от него?

– Однажды вечером я нашла у него бутылку виски и вылила в унитаз. Мне в голову не могло прийти, чем все кончится. Мы подрались.

– Как подрались? На кулаках?

– Он ударил меня так, что я оказалась в другом конце комнаты у дальней стенки. Я не выдержала и… ушла. А через несколько недель он умер.

Брент протянул руку и привлек ее к себе, тихо бормоча:

– Бедная моя девочка.

– Ничего, все в прошлом, – отозвалась Гейли, глядя снизу вверх.

Он снял полотенце с головы и рассыпал мокрые пряди по плечам, убрав те, что упали ей на лицо.

– Это крепко зацепило тебя.

– Да, пожалуй, – нервно улыбнулась она. – После этого я поклялась, что никогда не свяжусь с художником.

– Но все-таки связалась.

– Как, уже?

– Несомненно. Иди-ка сюда… – Он поймал ее за отвороты халата, притянул к себе и поцеловал. Его рот полностью овладел ее губами. – Больше никто не обидит тебя, Гейли. Никто… и ничто.

Он вновь коснулся ее губ и улыбнулся, продолжая глядеть на нее. Вдруг она заметила, что выражение страсти в его глазах стало другим, изменилось, но не исчезло.

– Ты устала? Может быть, нам удастся немного поработать сегодня? Недолго, сделаю набросок, и все. Ладно?

«Я же приехала сюда, чтобы позировать, – напомнила она себе. – Хотя, правда, и без твердого намерения…»

Больше она не ощущала неловкости или смятения. Ей понравилось произошедшее между ними. Легкое очарование Брентом сменилось увлечением, а сейчас она явно влюблялась в него. Погружаясь в это чувство с головой, она переживала некое пробуждение, воскрешение, испытывая радостное волнение. Его страсть к работе подчиняла ее, она готова позировать прямо сейчас.

– Ладно.

– Отлично! Идем.

Брент взял ее за руку и повел через гостиную на второй этаж. Они мчались как на пожар, и когда поднялись на последнюю ступеньку, Гейли почти задыхалась, но Брент, кажется, ничего не заметил. Он потащил ее в студию и только там отпустил руку. Затем торопливо отыскал кусок ткани темно-голубого цвета и накрыл им стол. Потом поглядел на Гейли и опять протянул ей руку:

– Мне нужна твоя спина…

– Может быть, хватит потешаться надо мной.

– Дурашка моя, милая и глупенькая. Слушайся меня и усаживай свою… попку… вот сюда, скрести ноги и погляди на меня через плечо…

Он снял с нее халат и подсадил на высокий стол. Гейли немного растерянно поглядела на него и попыталась принять позу.

– Да, да, вот так, ноги под собой… А теперь повернись, но только слегка. Великолепно! Посиди, только одну минутку.

Гейли застыла, почти не смея дышать. Она поняла, что это будет совсем нелегко: едва успела принять позу, а тело уже окостенело и начало ныть.

Брент бегом вернулся к столу.

– О нет, сиди, сиди. Умоляю, не двигайся, – сказал он.

Гейли замерла, опустив глаза и улыбаясь собственным мыслям. Еще недавно, в ванной, они пылали страстью, а сейчас она – лишь натура. Он четкими движениями уверенно поправил подсыхающие пряди – видимо, заранее придумал, как расположить ее волосы.

– Нравится? – спросил он.

– Было лучше.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Брент. Затем он скрылся за мольбертом. Она его не видела и только слышала команды: опустить голову, приподнять подбородок, – а потом – только шорох холста.

Казалось, эта мука будет длиться вечность. Пальцы ног затекли, следом за ними – поясница. Шея нещадно ныла с начала сеанса. Ее интересовало только одно: когда он ее освободит?!

Гейли вдруг заметила, что можно погасить лампы – восток разгорался изумительной зарей. Первые лучи солнца осветили стены мастерской и ее – модель на подиуме… Солнечные зайчики мягко прыгнули на окоченевшие плечи.

– Совсем затекла?

Гейли вздрогнула всем телом от внезапности вопроса:

– Да.

Послышались приближающиеся шаги Брента, но, поскольку он больше ничего не сказал, Гейли сидела, боясь пошевелиться. Он остановился за спиной, и она ощутила тепло куда более явственное, чем солнечный зайчик: это его губы прильнули к затылку. Он целовал ее снова и снова – начиная с шеи, постепенно спускался вдоль спины и наконец добрался до поясницы.

Гейли обернулась. С наслаждением меняя позу, выпрямляя затекшие члены, обняла его.

– Уже утро, – сказал Брент.

– Да. – Она уткнулась лицом ему в шею, а Брент провел руками вдоль ее бедер, погладил нежные груди.

– Чувствуешь, солнце?

– Да.

Он снял ее со стола и опустил на пол. Золотые и оранжевые пятна света уверенно легли на окружающие предметы, на их фигуры… Гейли прикрыла глаза и улыбнулась, услышав, как он расстегнул «молнию» на джинсах. Потом она слегка приоткрыла веки – и сразу широко распахнула глаза, любуясь его фигурой. На бронзовой коже солнечные лучи смотрелись ярко-алыми, словно искусственными, пятнами. Гейли с восхищением разглядывала темные волосы на груди Брента и возбужденный, полный жизни и силы, твердый, завораживающий член…

«Вот что значит влюбиться», – решила она, с улыбкой открыв ему объятия. Брент пришел к ней прямо здесь, на полу мастерской. Она крепко обвивала руками его плечи, снова и снова наслаждаясь его мощью, настойчивостью и нетерпением. Она не замечала, насколько тверд и холоден деревянный пол, и чувствовала только Брента и тепло восходящего солнца. Ей представлялось, что это оно вместе с Брентом проникало в нее, пульсировало в ней, наполняя восхитительными ощущениями.

Напряженный, яростный, Брент улегся сверху и взял руками ее голову. Мускулы на плечах вздулись и выступили, как жесткие канаты. Гейли провела пальцами по могучей спине.

– Люби меня! – потребовал он.

– Да, – шепнула Гейли, облизнув пересохшие губы и возбужденно вздрагивая от того, что он входил в нее все глубже.

– Люби меня! – повторил он.

– Люблю!

Наверное, он ждал этого признания, потому что на лице его появилось выражение отчаянной страсти. Гейли что-то громко простонала, и он рухнул на нее.

Она мгновенно почувствовала, как под ней появился пол, и очень даже твердый.

– Брент, – прошептала она, поглаживая его волосы.

– М-м?

– Ты… меня сейчас расплющишь, – сказала Гейли так ласково, как только могла.

– В самом деле? – Он рассмеялся и улегся сбоку, прижимая подругу и тихонько лаская ладонями ее спину. Пальцы его коснулись ямочек на ягодицах. – Только бы с ними ничего не случилось, – пробормотал Брент, и Гейли усмехнулась.

– Надеюсь, они еще там?

– Хочешь поглядеть на них?

– Что?

Брент встал с пола и поднял Гейли на руки. Она обняла его за шею:

– Я бы могла пешком.

– Ни в коем случае. Еще испортишь мне рисунок, – отозвался он и зашагал к мольберту. Здесь он повернулся так, чтобы Гейли могла видеть холст. Она тихонько ахнула, любуясь карандашными линиями.

Это было прекрасно. Перед нею сидела настоящая красавица. Длинная плавная линия спины отличалась изумительным грациозным изгибом; волосы, перекинутые через плечо, струились, точно солнечные лучи, Голова была немного склонена вправо, профиль схвачен совершенно четко, губы чуть-чуть приоткрыты, длинные густые ресницы почти лежали на щеке. И лишь краешек соска выглядывал из-под плавной линии руки. Вот и все. Но в то же время Гейли не смогла бы при всем желании достоверно описать этот набросок, так же как не могла передать словами, что изображено на полотне «Джим и Мери».

Возможно, причина была одна и та же: Брент сумел уловить и выразить на холсте то, что невозможно объяснить словами, – сокровеннейшие человеческие чувства. Он читал в ее сердце, словно в открытой книге. Более того, он сумел изобразить на холсте и женственную суть модели, и ее желание быть с ним, и… любить его.

Казалось, он передал даже румянец на ее щеках. Этот набросок говорил об особой чувственности женщины, ожидающей возлюбленного. Она была совершенно обворожительна.

– Нравится?

– Это… чудесно.

– Это лишь набросок.

– Неужели ты и правда видишь меня такой?

Он поглядел ей в лицо и вдруг расплылся в самодовольной, радостной улыбке:

– Нет, совсем нет. Я бы никогда не сумел нарисовать все, что вижу в тебе. Могу попытаться. Но это гораздо сложнее, чем увидеть глазами.

Брент продолжал улыбаться. Гейли не ответила, но почти благоговейно коснулась рукой его щеки.

Во второй раз с тех пор, как она переступила порог этого дома, Брент вынес ее из студии на руках. Когда они оказались в спальне, он плавно опустил ее на кровать.

Они вновь соединились и были страстны, безумны, самозабвенны в любви…

В точности как те двое на картине, с первого взгляда овладевшей умом и сердцем Гейли.

Глава 6 КАТРИНА

Вильямсберг, Виргиния

Июнь 1774 года

Она тихонько проскользнула в дом и повесила шляпку на рогатую вешалку. Из маленькой гостиной доносились женские голоса и приглушенный смех – жена брата сидела с приятельницами за чаем. Но Катрине никого не хотелось видеть, она все еще дрожала как осиновый лист, к тому же у нее кружилась голова. Казалось, что кровь быстрее, чем обычно, бежала по ее сосудам.

И это от единственного взгляда на него!

Сегодня она встретилась с ним на Дюк-Глочестер-стрит. Перси запросто преградил ей путь, не давая обойти себя, удержал за локоть. Уставившись на нее смеющимися глазами, он поздоровался, как давнишний приятель.

Катрина и сейчас видела эту улыбку, слышала его смех! Она запомнила каждую черточку, каждую отметинку на красивом, молодом, загорелом лице. Она, как наяву, ощущала его мощь и запах здорового тела…

В изнеможении прислонясь к зеленым французским обоям, девушка прижала руку к груди, чтобы унять отчаянное сердцебиение. Грудь бурно вздымалась и опускалась, отказываясь успокоиться!.. Конечно, приличная леди не должна вести себя подобным образом.

«Однако, – отгоняя скучные рассуждения, подумала она, – как может быть неприличным то, что естественно?»

Она не сумела справиться ни с сердцебиением, ни с бушующими в груди, будто знойный летний ураган, страстями.

Катрина отступила от стены и принялась думать о другом: «И все же он нахал. Ах, какой же он нахал!» Она подошла к зеркалу, висевшему в прихожей, и внимательно всмотрелась в свое отражение. Щеки пылали огнем непритворного смущения, глаза сверкали. Положив ладонь пониже груди и нащупав твердое ребро корсета, она вспомнила, как Перси обнимал ее, и гневно вспыхнула. Грубый, неотесанный янки! Типичный деревенщина, вот кто он! На званом ужине у губернатора она узнала, что где-то на Маунт-Вернон, возле резиденции самого Вашингтона, у Эйнсворта был обширный надел земли. Помимо этого, ему принадлежали владения в районе Тайдуотер, а также неподалеку от земель лорда Фейрфакса. Ходили слухи, будто Перси Эйнсворт находится под покровительством какого-то весьма уважаемого господина. Называли имя самого Джорджа Вашингтона.

Правда, брат Катрины, Генри Сеймур, презирал будущего-основателя нации как «деревенщину, возомнившего себя генералом», в то же время обожая Фейрфакса, горячо преданного Британской короне. Что до Катрины, то ее всегда утомляли разговоры о правах, о независимости и о войне. Мужчины – ах, это вечные дети, всю жизнь играющие в солдатиков. Должно быть, Патрик Генри, кумир Перси Эйнсворта, тоже один из них. Разве колонисты из Бостона не напяливали костюмы индейцев, только чтобы бросить тюк чая в воду? Все это, по мнению Катрины, выглядело очень глупо. Она считала себя настоящей англичанкой и верноподданной Его Королевского Величества, и хотя понимала справедливость некоторых требований переселенцев, но представить не могла, чтобы кто-то всерьез мечтал отделиться от Короны. Она пыталась понять смысл Закона о гербовом сборе, с которого, как ей казалось, все началось много лет назад, и искренне верила, что рост налогов можно остановить петициями и протестами. Но янки вели себя возмутительно! Если бы они соглашались на переговоры и компромиссы, тогда, несомненно, ее величество со временем даровала бы им кое-какие привилегии.

«А горячие головы вроде Перси Эйнсворта только чинят лишние препятствия, – думала она. – И все-таки… – дыхание у нее внезапно перехватило, – … эти слухи о нем как-то странно тревожат меня. Впрочем, не слухи. Меня тревожит Перси».

– Перси. – Она произнесла вслух его имя и, взглянув в зеркало, улыбнулась. Потом поправила выбившийся локон и не без любопытства подумала, какой он ее нашел, когда смотрел на нее. Прошлой осенью ей исполнилось шестнадцать лет, и Катрина считала себя вполне взрослой. Интересно, за кого Перси ее принимал, за ребенка или за женщину? Генри уже почти пообещал ее в жены толстому старому генералу Омсби, значит, она уже достигла нужного возраста…

«Но Перси!» Катрина закусила нижнюю губу, мечтательно улыбнулась и пальчиками приподняла подол голубой муслиновой, усыпанной мелкими цветочками юбки. Мечты кружились в голове, тогда как ноги скользили по полу, и она воображала, что кружится с ним.

Она желанна, он, похоже, сгорает от страсти! Увы, она будет холодной и неприступной. Мисс Сеймур разобьет его сердце, потому что в ее мечтах он обречен томиться и сохнуть по ней, как в рыцарском романе.

Катрина переживала это как наяву! Она вроде бы слышала музыку бала, вроде бы видела Перси в облегающих лосинах, в высоких сапогах с каблуками. На нем должен быть элегантный белый жилет и изумительный фрак, а манишка батистовой рубашки – это просто верх совершенства! Он наливает пунш из большой чаши, и вдруг… его взгляд останавливается на ней.

Он напрочь забывает о пунше, рассеянно ставит бокал на столик, чуть не разбив его, и твердым шагом пересекает зал, не обращая ни на кого внимания. А она…

О, она тем временем томно поигрывает веером, мелодично смеется и, заигрывая, отвечает на нескромный вопрос какого-то юноши. Тогда Перси дотрагивается до ее руки, а потом властно разворачивает к себе лицом и требует подарить танец.

Когда они кружатся на паркете, он, разумеется, страстно влюбляется в нее. Он очарован, он покорен, он уверяет и клянется, что не мыслит жизни без нее, что она овладела его думами и снами с тех самых пор, как он впервые ее увидел.

«– О, мистер Эйнсворт, – произносит она с холодной учтивостью, – опомнитесь? Ваше поведение безрассудно. Будьте благоразумны, сударь, давайте наслаждаться танцем. Танцем, и ничем иным.

– Но я пылаю желанием иного! – Он сверкает черными очами, в которых горит страсть, а голос становится еще глубже и грубее. – Умоляю вас, хоть маленький сувенир, хоть что-нибудь на память!»

Завороженная мечтами, Катрина протанцевала к дверям гостиной и едва не врезалась в свою невестку Элизабет.

– О! Прости меня!

Элизабет была бледненькой девушкой с каштановыми волосами и довольно большим ртом, но когда она улыбалась, комната как будто озарялась солнцем. Катрина любила ее за ум и доброту, но Генри не ценил ни того ни другого. Он женился ради приданого. Сеймуры никогда не отличались особым богатством. Его им заменяла знатность. А женитьба на леди Баррингтон принесла Генри кучу денег, и он зажил на широкую ногу. Такая жизнь очень скоро помогла ему забыть, чем он обязан молодой жене.

Катрина отнюдь не испытывала к братцу родственных или нежных чувств. Он был на пятнадцать лет старше и относился к сестре гораздо суровее, чем самый строгий отец, это Катрина знала наверняка. Но отец и мать умерли почти одновременно, и последние десять лет Генри исполнял обязанности ее опекуна. Она отчетливо понимала, что в ней он видел не более чем пешку в жизненной игре, и лишь благодаря заступничеству Элизабет не выдал сестру замуж за первого попавшегося толстосума.

– Еще немного, Катрина, – поддела ее невестка, – и я подумаю, что ты влюблена. – Она добавила: – Идем в гостиную, дорогая. У меня леди Уолтингейм и миссис Тезер, они привезли образцы последней моды из Франции.

– Я очень устала, Элизабет, – попыталась отговориться Катрина. – Целый день бегала по делам. – Она понимала, что приятельницы невестки – дородная, степенная миссис Тезер и миловидная, но страшно хитрая леди Уолтингейм – могли слышать ее слова, и потому, не желая проявить неуважение к Элизабет, переступила порог гостиной. Миссис Тезер поинтересовалась ее здоровьем, а леди Уолтингейм ничего не спросила, но придирчиво осмотрела ее.

– Вам непременно надо взглянуть на эти новые фасоны! – заявила миссис Тезер. Заметив, что девушка собирается увильнуть, леди Уолтингейм встала, взяла ее за руку и провела в глубь комнаты.

– Бог мой, вот это прическа! – воскликнула Катрина, разглядывая кукол в модных нарядах. Французы всегда славились шалостями, но это! Это выглядело на редкость абсурдно. – В такое гнездо могла бы снестись большая стая ворон! – хохотала Катрина.

Следом за ней рассмеялась даже леди Уолтингейм, но потом она вздохнула:

– Да, милочка, вы правы, только французы могли додуматься столь высоко зачесывать волосы, но как вам это платье, дорогая? Поглядите! Оно премило, не правда ли?

Катрина посмотрела на огромные обручи, приподнятые выше талии, на невообразимо глубокое декольте… Но наряд в самом деле был восхитителен. Насыщенного цвета небесно-голубая юбка лежала поверх белой, собранной в многочисленные пышные складки. Малышка кукла держала в одной руке ридикюль, а в другой – шелковый веер. Кружевные украшения на рукавах длиной до локтя и кружевная белая шляпка с ленточками и перьями отличались тонкой работой, создавая ощущение невероятного очарования.

– Прелестно, – пробормотала Катрина, но в этот момент дамскую болтовню о модах прервал донесшийся с улицы громкий шум.

– Вот дом лорда Сеймура, джентльмены, вот, вот! Дом лорда тори! – раздавались грубые крики.

Вдруг что-то влетело в окно. Стекло со звоном посыпалось на пол, мелкие осколки брызнули в стороны, долетев до столика, вокруг которого сидели дамы. Миссис Тезер взвизгнула, Элизабет громко ахнула. Катрина подбежала к окну и бесстрашно высунула голову наружу. Щеки ее пылали.

– Мерзавцы! – крикнула она. – Сопливые мерзавцы! Нападаете на женщин!

Но злоумышленников уже и след простыл.

«Наверное, это были мальчишки, – подумала Катрина. – Ведут себя точно пьяные негодяи. Нашкодят и в кусты. Вечно они себя доводят до исступления».

Впрочем, ненависть в те дни носилась в воздухе. Республика Массачусетс восстала, и было весьма похоже, что Виргиния последует ее примеру. Все вокруг говорили только о войне, и Катрина понимала: грядут великие события. Однажды на городском собрании выступал Патрик Генри. После его речи вся управа пришла в неистовое волнение. Некоторые кричали, что заставят короля обратить внимание на их права и нужды, другие возражали, что дело зашло слишком далеко и война неизбежна. Генри Сеймур смеялся над словами горожан. Он утверждал, что колонисты – это просто деревенский сброд, едва владеющий грамотой, а у короля – опытная армия и четкая организация. Поэтому победа колонистов невозможна, хотя повстанцы вполне способны испортить всем жизнь.

– Отойди от окна, Катрина, – взмолилась Элизабет. – Пожалуйста, отойди! Тебя могут ранить.

Катрина убрала голову из разбитого окна, презрительно заявив:

– Они убежали. Испугались. – Она энергично направилась в переднюю. – Элизабет, я иду к мистеру Ротенберри, надо заказать новое стекло.

– Но, Катрина, сейчас опасно выходить на улицу!

– Я скоро вернусь, – пообещала храбрая девушка.

Одеваясь в передней, она слышала голоса дам, обсуждавших ее. Леди Уолтингейм предупреждала Элизабет, что она натерпится с Катриной, что ее следует поскорее выдавать замуж. Невестка не ответила, и тогда в разговор вступила миссис Тезер. Она сказала, что Катрина еще слишком юна.

Аккуратно приподняв юбки, чтобы не запачкать, девушка прошла по садовой дорожке и выбралась на улицу. Она насквозь видела леди Уолтингейм! Хитрая лисица только и мечтала, чтобы Катрину выдали замуж за лорда Омсби, королевского драгунского офицера. Старик был невысок, толст, как бочонок, и едва ли не в три раза старше предполагаемой невесты. Так вот, леди Уолтингейм хотела этого брака потому, что сама положила глаз на молодого и привлекательного лорда Чарлза Палмера. А лорд Палмер все чаще наведывался в дом Сеймуров. Чарлз был высок, отлично сложен, светловолос и по-своему красив. Напрасно леди Уолтингейм волновалась, потому что Катрине он ничуточки не нравился. У него была какая-то жуткая улыбка, словно в сердце этого человека поселился сам сатана. Без омерзения Катрина не могла подать ему руку для поцелуя.

Девушка вздохнула и пошла вперед, снова улыбаясь мыслям о Перси.

«И все-таки этот нахал заслуживает крепкой пощечины», – решила она.

Но в горле опять появился знакомый комок, и отчаянное сердцебиение возобновилось. Естественно, она забыла о разбитом стекле. Хотя, может быть, не совсем. Но отнюдь не по этой причине она вышла из дома. Это была попытка встретить Перси, она мечтала еще разок увидеть его.

Увлекаться им было неосмотрительно. Его в любой момент могли объявить изменником, поскольку он в самом деле предал интересы Короны. Катрина вспомнила о разбитом окне, и гнев снова вспыхнул в сердце. А Перси имел дело с этими отбросами общества, способными опуститься до угроз беззащитным женщинам. Ей еще больше захотелось отыскать его, рассказать о происшедшем и бросить ему в лицо: «Мистер Эйнсворт, вы – один из них, а значит, тоже способны на такие безобразия!»

Однако… как это сделать?

Можно, конечно, зайти к сапожнику или остановиться у кузницы, заглянуть к свечнику, портному или еще к какому-нибудь торговцу. Но Перси Эйнсворт не держал лавку в Вильямсберге. Что ему здесь нужно? Он плел заговоры со своими товарищами. Тогда где его следует искать? Скорее всего в таверне. Но туда ей дороги нет, она не сумеет незаметно проскользнуть ни в одно из подобных заведений, да еще без охраны…

– Леди Сеймур! – раздался за спиной громкий голос, пара сильных проворных рук приподняла ее и убрала с проезжей части. В следующий миг по дороге прогрохотала телега молочника.

– О! – только и успела сказать Катрина. Значит, ей не придется искать его, потому что он нашел ее. Казалось, черные очи самого искусителя заглянули в лицо из-под загнутых полей треуголки. Перси не спешил опускать ее, продолжая держать над землей. Она чувствовала его тепло и стук сердца. От этого ее сердце помчалось вскачь.

– О, мистер Эйнсворт! Сэр, отпустите же меня!

– Отчего же, миледи! Вы весьма рассеянны. Вас едва не задавили. Клянусь жизнью, сударыня, у вас настоящий талант подвергать себя опасности. Но он едва ли сильнее таланта черной неблагодарности.

– Неблагодарности! Да я не видела никакой телеги…

– Именно по этой причине она чуть не сбила вас с ног!

Ему пришлось опустить ее на землю. Но ладони Катрины по-прежнему лежали на его плечах, а его руки обнимали ее за талию. Внезапно она запылала гневом и вскричала:

– Мистер Эйнсворт! Вы говорите о неблагодарности. Но мне не пришлось бы расхаживать одной по городу, не будь таких, как вы!

Глаза его резко прищурились.

– Да-а? Это почему же?

– Целая банда ваших приспешников разбила наше окно, когда в доме находилось четверо беззащитных дам!

– Беззащитных?! – рассмеялся Перси и, прежде чем Катрина успела что-то сообразить, вновь подхватил ее на руки и, закружив, поставил на сухую зеленую лужайку.

– Черт вас возьми…

– Вы просто очаровательны! – сказал, отдышавшись, он.

Катрине показалось, что сердце у нее остановилось – будто она умерла – и вновь бешено заколотилось.

«И почему только, – тоскливо подумала она, – его зовут не лорд такой-то или не лейтенант такой-то? Отчего судьба не наградила его ни титулом, ни званием, которые помогли бы ему быть на равных в нашей семье. Почему он не человек нашего круга, которого дозволительно любить?»

– Отпустите меня! – сурово потребовала она. Но Перси не послушался. Он не смеялся, а серьезно вглядывался в ее лицо.

– Ты очень красива, – тихо произнес он. – Мисс должна бежать отсюда вместе со мной. Уверяю, мир стоит того, чтобы на него полюбоваться. Я буду беречь тебя и охранять от всех несчастий.

Он рассмешил ее этой серьезностью.

– Вы, мистер Эйнсворт? Деревенщина Перси собирается меня защищать? Да вас же непременно скоро повесят. Такова судьба всех предателей.

– Ошибаетесь, миледи, в конце концов тори обязательно погонят поганой метлой. Неужели вы этого не понимаете? В воздухе пахнет бунтом. Люди жаждут свободы. Очень скоро никто не посмеет посягать на права другого человека. Никому не позволено будет говорить о каком-либо превосходстве над другими. Скоро, очень скоро. Этот ураган ничем не остановишь. Последуйте за мной. Поверьте в наступающие перемены.

– Куда мне следовать за вами? – усмехнулась Катрина.

– На все четыре стороны, – улыбнулся он. – Вы будете замирать от моего прикосновения, от едва слышного шепота.

Она снова рассмеялась, на сей раз беззвучно, потому что у нее перехватило дух, и вырвалась из рук Перси.

– Вы сошли с ума! Говорить такое! Вы грубы и невоспитанны. Не воображайте, мистер Эйнсворт, не думайте, пожалуйста, что я способна заинтересоваться немытым деревенщиной, эдаким неотесанным мужланом…

– Деревенщина? Что ж, вы правы. Но позволю небольшое уточнение. Моюсь я довольно часто. Мужлан? Возможно. В какой-то мере это означает «мужчина». Не чета смешному престарелому щеголю, за которого вас сватают.

– Да что вы знаете?! – вызывающе спросила Катрина.

– Увы, только то, что болтают во всех тавернах. Решайтесь! Вы можете поехать прямо сейчас. У вас будет шанс узнать, что такое мужчина, прежде чем вас продадут этому ракообразному существу!

Она резко и неожиданно для себя хлестнула его ладонью по лицу. Ее щеки вспыхнули. Не успел отзвенеть звук затрещины, как Перси поймал тонкое запястье, а свободной рукой крепко потер себе лицо. Ни одному из них в голову не пришло оглянуться вокруг. А по улице, как обычно, то и дело проезжали лошади и подводы, экипажи и кибитки. Неподалеку, на зеленой лужайке, выступал какой-то оратор, собрав толпу слушателей, среди которых были и королевские солдаты, и республиканцы. Они едва ли испытывали друг к другу дружелюбные чувства; атмосфера сгущалась. В воздухе, что правда, то правда, назревала гроза. Бунты и мятежи постоянно вспыхивали то там, то здесь. Приходили известия, что в Массачусетсе многие попробовали дегтя и перьев, отстаивая те или иные убеждения. Но природа жила своей жизнью: птицы пели по-прежнему, и небеса оставались такими же ярко-голубыми.

А у Катрины и Перси была своя революция.

– Я безумно влюблен в вас, – сказал он.

– Вы вульгарны! – воскликнула она.

– Нет, лишь серьезен и откровенен. И еще. Я больше не могу спокойно слушать сплетни о вашем скором венчании с одним из этих красномундирников. Он вдвое, а то и втрое старше вас. Вы можете себе представить, как он станет лапать вас трясущимися сморщенными руками? Каково вам будет? Вы должны принадлежать только мне…

Его голос снизился до шепота и стал едва слышен. Он не должен был говорить с нею так, словно она – обычная… шлюха. Это чудовищно. Мужчины никогда не женятся на тех, с кем осмеливаются так разговаривать…

Но она и без того не могла бы выйти за него замуж! Это просто безумие. Если бы, не дай Бог, какое-то чувство возникло между ними, то ей неизбежно пришлось бы исчезнуть, уехать из Америки навсегда. А значит, навечно потерять его.

Катрина опустила голову и облизнула пересохшие губы. Она едва не закричала и не бросилась к нему на шею, настолько поразило ее внезапно разгоревшееся пламя. Ей хотелось прикоснуться к Перси, почувствовать тепло его щеки, гладко выбритой сегодня, провести ладонями по плечам, почувствовать крепкие мускулы под строгим камзолом.

Она мечтала о вещах, о которых стыдно даже заикнуться, о запретном, о том, что обсуждалось лишь шепотом, о пламенном, о сладчайшем, о плотском…

– Мне нельзя здесь оставаться! – воскликнула она. – Генри, мой брат, обязательно убьет одного из нас, если застанет меня с вами.

Перси огляделся и убедился, что жизнь вокруг них все еще существует. Они стояли на небольшой лужайке напротив дома кузнеца. Вильямсберг не настолько велик, чтобы в нем потеряться. Перси прекрасно понимал, что Генри Сеймур скорее отдаст сестру кровожадному людоеду, чем ему.

Но он был непоколебим. Взяв Катрину за руку, он повторил:

– Идемте же со мной.

– Что?! Да вы безумец! – Девушка, испугавшись, вытаращила на него глаза, пытаясь вырваться. – Сейчас же отпустите меня!

Перси успокаивающе улыбнулся, крепче сжимая пальцы. Щеки Катрины пылали, грудь вздымалась, она всерьез приготовилась бороться. Вызов был брошен, но он и не думал уступать.

– Отпустить тебя, любовь моя? Ни за что! – Он резко прижал к себе девушку и заглянул в глаза, горящие гневом. Но, увы, Катрина не могла противостоять его силе.

– Я закричу! – пригрозила она.

– Неужели? – рассмеялся Перси. – Нет, леди, не выйдет! – С этими словами он зажал ей рот ладонью и подхватил на руки. Несколько огромных шагов, и они очутились на другой стороне улицы, а потом – на задворках таверны, в сарае.

Перси захлопнул дверь и отпустил ее. Катрина разразилась проклятиями и набросилась на него с кулаками. Он смехом отвечал на ее тумаки, а потом запустил пятерню в золотистые волосы и запрокинул ее голову. Погладив шею девушки, он вдруг жадно поцеловал ее. Сначала она крепко сжала губы, сопротивляясь стремительному натиску, а потом попыталась укусить его. Но Перси продолжал ее целовать. Она не выдержала и перестала сопротивляться, губы ее раскрылись, и он принялся жадно пить сладость ее поцелуя. Катрина едва не упала ему на руки.

– Мерзавец. – Все еще дрожа, она ухитрилась вырваться, распахнула дверь сарая и выбралась на свет. Перси шагнул следом, догоняя ее.

– Постой! Нам надо поговорить.

Катрина гордо подняла голову, с трудом подавляя волнение. Ей чудился его поцелуй. Она понимала, что разговора не избежать. Ей хотелось уйти, но она должна была остаться и выслушать.

Катрина прошла к воротам скотного двора и брезгливым взглядом через плечо окинула таверну. Слава Богу, это место не из тех, в которые заглядывает Генри. Он не стал бы соваться туда, где собираются, чтобы пропустить по пинте пива, дикие головорезы-янки. Братец не имел привычки обедать в пивных, предпочитая общество губернатора.

Под сенью огромного вяза Катрина повернулась к Перси спиной и посмотрела в сторону конюшни. Вдоль длинного белого забора скакали, резвясь и играя, лошади. Они были прекрасны, свободны и необузданны. Холеный вороной жеребец положил голову на спину белоснежной кобыле. Она же тряхнула гривой и помчалась быстрее ветра, предоставив ухажеру догонять себя.

– Погляди, как она дразнит его! – заметил Перси.

Катрина быстро опустила голову и снова вспыхнула. Потом она поглядела вверх и встретилась с ним глазами. Хотелось бы ей знать, говорит он сейчас только о лошадях или в его словах есть намек на нее? Для леди она вела себя непростительно вольно. Молодой девушке ее круга ни в коем случае не позволительно встречаться с мужчиной наедине, а тем более идти с ним туда, куда он ее вел. Ей не следовало вздрагивать от его прикосновений, а потом сгорать от вспыхнувшей страсти.

– Я должна уйти. Вообще не понимаю, почему я здесь, – начала она.

– Лгунья. Ты вышла из дома, чтобы найти меня. Я здесь, любимая! – Он взял ее за руку.

– Перси! – в ужасе вскрикнула она, потому что он снова потащил ее в сторону сарая. – Постой! – взмолилась она.

Но Перси доводил начатое до конца. Как только они вступили в прохладный сумрак, насыщенный запахом свежего сена, он повернул ее к себе лицом.

– Перси! – Она отступила к дощатой стене житницы, но он уже взял ее лицо в свои ладони. Она ощутила чарующий жар его темных глаз и вновь попыталась заговорить: – Мне не следовало приходить. Прости меня. Я не понимаю, почему…

– А я думаю, понимаешь, – прошептал он и шагнул вперед, крепко обхватив ее руками и вспыхнув от прикосновения к ее бедрам и от того, что ее груди, приподнятые корсажем, упругие и твердые, прижались к его груди. Он гладил и щекотал ее затылок пальцами, приближая ее губы, затем обхватил их властно, но на сей раз намного нежнее.

Ей уже случалось целоваться. То был глупый и неуклюжий поцелуй недалекого жирного нахала, которым восхищался Генри. Тогда она смутилась, убежала, ничего не почувствовав. Ничего…

Но сейчас она чувствовала все: и тепло этого дня, и блеск весеннего солнца, и влажный, страстный, дразнящий кончик его языка, и мужскую силу его рта, и запах его тела, который она впитывала всем существом, и темное, запретное и такое отчаянное желание Перси. Ее представление о его нравственности призывало к сопротивлению. Она понимала распутство и недостойность этого поцелуя. Переживаемое ею явное удовольствие отнюдь не делало чести порядочной леди. Но отрицать его было невозможно. Катрина прижималась к могучей фигуре Перси, а он целовал ее снова и снова, и ей пришлось вцепиться пальцами в его плечи, чтобы не упасть. Она чувствовала его язык сначала лишь зубами, а потом – глубоко во рту. В этом были и страсть, и нежность. Катрина трепетала, влекомая неприкрытым, отчаянным желанием.

Это походило на настоящее безумие. Крохотным уголком сознания Катрина еще оценивала происходящее, но в остальном уже теряла остатки разума. Дело не только в том, что Генри, обнаружив их вместе, несомненно, убил бы ее. Разве она не преданна Британской короне? Она же не американка, в конце концов! Она воспитана в Лондоне, а очутилась в Новом Свете лишь потому, что Генри, ее опекун, получил в колониях огромные земельные владения. Судьба распорядилась так, что в Вильямсберге у него богатый дом, а в Каролине – сотни акров земли и усадьба с белыми колоннами в Филадельфии. Но какова чистокровная англичанка! Стоит в унизительных объятиях одного из самых отъявленных заговорщиков, в объятиях мужлана, который нагло и грубо заявил, что желает ее! Правда, он любит ее!..

«Да уж, любит!.. – с горечью подумала Катрина. – Даже не ухаживает, а без лишних церемоний берет то, что ему нравится. Он не заговорил о честном браке, а всего лишь пообещал украсть меня. Разве мужчины женятся на тех, с кем ведут такие разговоры?..»

Конечно, он просто смеялся над ней. Представил ее дурочкой, проституткой, и сегодня вечером будет хохотать где-нибудь в грязной таверне, рассказывая дружкам-бунтовщикам, как целовал и тискал в сарае высокородную сестренку лорда Сеймура и как она ушла домой, обмирая от желания.

– Нет! – почти взвизгнула она, оторвав свои губы от его жадного рта и отчаянно колотя его кулаками, чтобы вырваться на волю. Вырвавшись, она поднесла пальцы к своим распухшим от поцелуев губам и в гневе и возмущении поглядела на Перси. – Нет!

– Катрина. – Он снова взял ее за плечи, чтобы прижать к груди. Она оттолкнула его.

– Дурак, урод, предатель! Ты оставишь меня в покое или нет?! – Девушка, почти ничего не видя, бросилась бежать. Но Перси поймал ее прямо за волосы.

– Катрина!

Беглянка попыталась с угрожающим видом повернуться к преследователю, но запуталась в юбках и вскрикнула, падая на рассыпанное по полу сено. Сердце едва не выскочило у нее из груди, она судорожно и шумно хватала воздух ртом. И тут услышала его смех. Он повалился рядом, но мигом оказался верхом на Катрине, крепко прижав девушку к полу.

– Слезай! – крикнула она.

– Катрина, выслушай…

– Нет! Я тебя ненавижу. Ты мне противен! Чтоб тебя поскорее повесили!..

От этих слов Перси густо покраснел, а глаза не по-доброму вспыхнули.

– Не будь дурой, Катрина.

– Дай мне встать…

– Ты как та кобыла. Дразнишь и заманиваешь не менее искусно.

– Ты, изменник!

– Не лезь в политику, ты – женщина, а потом уже тори и все что угодно. Пора понять это. – Он поймал ее руки, сплел тонкие пальцы со своими и высоко поднял эти два замка над головой Катрины, склонившись к ней.

Бедняжка пыталась вдохнуть поглубже, но крикнуть не решилась. Она лишь с ненавистью глядела ему в глаза. С ненавистью, но очарованно.

– Ты дрожишь! – шепнул Перси. – И губы приоткрыты. Что это? Ожидание?

– Это попытка вздохнуть! – выпалила она. – Ты как глыба, предатель.

Перси с удовольствием рассмеялся, а она опять затрепетала: так красиво опустились его ресницы, так ласково он поцеловал ее в лоб. Но как только Катрина попыталась освободиться, он снова поймал ее губы.

…Вот она, сладость, это вздымающееся желание, эта магия поцелуя. Она восхищенно вдохнула аромат сухого сена и запах мужчины… И вдруг в панике подумала, что может запросто отдаться ему. А Перси продолжал ласкать ее, коснулся ладонями ее щек, потом – груди, талии…

К превеликому смущению, Катрина обнаружила, что ее никто не держит. Она по доброй воле зашла так далеко!

Девушка решительно высвободила свои губы.

– Перси! – В ее восклицании слышалась неподдельная горечь.

– Что? – раздраженно спросил он. – Я причинил вам боль, леди? Или вы настолько упорны в нежелании признавать то, что между нами происходит?

– Да, да! Дайте же мне встать!

– Не встать, а сбежать! – поправил он с тихой ухмылкой. – Ладно, Катрина. Все равно ты вернешься.

– Перси!

– Сюда! Сюда пожалуйте! – Он стремительно, одним прыжком вскочил с пола, протянул ей руку, рывком поставил на ноги и указал на дверь. – Идите! Вы свободны от тирана!

Катрина молча поглядела на него. При каждом вдохе грудь высоко поднималась над кромкой корсета. Потом она медленно попятилась, надеясь, что преследование окончено.

Перси распахнул перед ней дверь сарая и следом за Катриной вышел наружу. Девушка тихо шла с ним рядом, безотчетно трогая влажные алеющие губы и не спуская со спутника настороженного косого взгляда. Опершись на ограду, он снова рассмеялся – солнце так и играло в его темных глазах и в волосах – и, слегка запрокинув голову, с самодовольством произнес:

– Ты вернешься, моя любовь, вот увидишь.

– Никогда! – бросила Катрина.

Перси повернулся спиной и поставил ногу на нижнюю планку изгороди.

– Ну и ну, – пробормотал он вдруг. – А леди-то, кажется, попалась.

Катрина проследила за его взглядом и невольно охнула, потому что белая кобыла уже не дразнила жеребца, а, терпеливо подставив ему круп, стойко держала его мощный вес.

– Ой!

– Да полноте, Катрина, что ж такого? Девушка не удостоила эту реплику ответом. Слезы вновь навернулись на глаза. Что он о ней думает? Ни одна прилично воспитанная дама не позволила бы себе наблюдать такое! Как она ненавидит его! Как она ненавидит завораживающее впечатление, которое он на нее производит…

Она бросилась прочь и услышала за спиной смех Перси:

– Приходи, любовь моя, когда захочешь!

Щеки ее пылали. Она позабыла, под каким предлогом вышла из дома. Не обращая внимания на скользкую грязь, Катрина мчалась изо всех сил, корсет тугим обручем грозил раздавить вздымающуюся от нехватки воздуха грудную клетку.

Примчавшись к дому, она вдруг поняла, что не может переступить порог. Во всяком случае, покуда не восстановится спокойное дыхание и краска не сойдет со щек. Тем более что лорд Сеймур уже вернулся – у подъезда стояла его коляска с вензелем на дверцах.

Катрина прошла на задний двор и укрылась в каретном сарае. Она немного постояла, прислонясь к стене, а потом присела на сложенные кирпичи. Неожиданно из темной глубины донесся шорох, и она едва не бросилась наутек, но сумела совладать с волнением.

– Генри?

– Да, Катрина, это я. – К ней направлялся брат, стройный молодой мужчина. Он был в аккуратном, изысканно пошитом белом полуфраке и облегающих бриджах из оленьей кожи. Приближаясь к сестре, он улыбался и лениво похлопывал по ладони кончиком кнута. Катрина заметила, что Генри не один. Из-за плеча показался лорд Чарлз Палмер, высокий и элегантный, в синем сюртуке и белых лосинах. Он тоже улыбался, и Катрине очень не понравилась его улыбка.

Она сделала еще одно усилие, чтобы дышать спокойнее, и крепко сцепила пальцы в замок. Генри подходил все ближе и ближе, пока его улыбающееся лицо не нависло над головой сестры.

– Поздоровайся же с лордом Палмером, Катрина.

Она слегка приподнялась и кивнула, промолвив несколько приветственных слов. Гость с утонченной галантностью ответил ей.

– Похоже, ты запыхалась, – заметил Генри.

– Я?

– А юбки и новые башмаки заляпаны грязью.

– Неужели? Чистая правда. Но весна, и дороги от дождей совсем развезло.

– Где ты была?

– Я искала… себе ленты.

– Элизабет сказала, что ты пошла к стекольщику.

– Конечно, я собиралась… – Она поглядела мимо брата, подарив лорду Палмеру самую очаровательную и застенчивую улыбку. – Но заглянула в лавку и увлеклась галантереей, поэтому забыла об окне.

– Вранье!

Катрина взвизгнула, потому что брат внезапно взмахнул хлыстом и ударил ее по плечу. Она рухнула на колени и, ничего не видя сквозь слезы, уставилась на него снизу вверх.

– Ты встречалась с бунтовщиком и одним из главарей местного сброда, с этим Перси Эйнсвортом!

Катрина попыталась подняться. Брат вновь хлестнул ее.

– Но, Генри! – в ужасе вскричала она, пытаясь прикрыться от хлыста руками, а взглядом моля о помощи мужчину, который стоял рядом. Она никак не могла поверить, что Генри позволяет такое с нею на людях, в присутствии лорда.

Но выражение лица Палмера ее разочаровало. Он улыбался довольнее, чем прежде, и дышал более возбужденно, чем она. В глазах его, в фигуре проступало откровенное любопытство и оживленное волнение.

«Аристократ наслаждается зрелищем, – подумала Катрина. – Он наверняка не отказался бы лично принять участие в истязании. Этот мне не поможет».

– Ты была с ним!

– Генри, пожалуйста! – Катрина опустила голову и, судорожно сглотнув, принялась быстро соображать: «Элизабет! Вот кто мог бы меня спасти!.. Мог бы… Конечно. Если бы только удалось добежать до Элизабет». – Генри, я просто повстречала этого человека на улице. Он заговорил со мной, я ответила ему. Вот и все.

– Нет, не все! Ты сама потащилась за ним. Побежала добровольно!

– Нет! – Новый удар обрушился на нее, словно тысяча иголок пронзила кожу. –Прошу тебя, Генри! – Прижимаясь к полу, она закусила нижнюю губу, чтобы не заплакать.

Брат нагнулся и рывком поднял ее на ноги. Потом, крепко держа сестру за плечо и взглянув на лорда Палмера, улыбнулся.

– Катрина. – Генри мягко погладил хлыстиком ее щеку. – Катрина, моя возлюбленная сестричка. Наконец-то, мне кажется, я нашел тебе достойное применение.

Глава 7

– Под-роб-но-сти! – настаивала Тина. – Нам нужны подробности! – Ну же, Гейли! – подзуживала Лиз. Гейли откинулась на спинку диванчика и вытянула ноги. Ленивая улыбка тронула губы. Что здесь поделаешь? При упоминании имени Брента она начинала счастливо улыбаться, внутренне согреваясь и испытывая несказанное удовольствие.

Подруги обедали в маленьком кафе на Трейдер-Вик. Гейли не виделась с ними две недели, как и со многими другими людьми. Бренту хотелось постоянно быть с ней наедине, их желания совпадали, поэтому она едва успела познакомиться с очаровательной, по-матерински ласковой экономкой Брента, миссис Ричардсон. Он немедленно отослал Мери на каникулы к дочери – возиться с внуками, и добрая женщина с удовольствием подчинилась, слегка растерявшись в первый момент от неожиданности. Когда Гейли позвонила Джеффу, чтобы получить небольшой отпуск, он сразу согласился, попросив об одном: держать его в курсе перемещений.

Гейли провела соломинкой по соленому краю бокала с «Маргаритой».

– Ну же! – повторила Лиз. Белое вино стояло перед ней нетронутое.

Гейли пожала плечами и уселась поудобнее, облизывая соломинку и таинственно улыбаясь подругам.

– Ладно-ладно. Лучшего времени в моей жизни не было. До Брента я не сталкивалась ни с чем подобным.

– О… – обмерла Лиз и вздохнула. – Это так романтично!

– Романтично, – согласилась Тина недовольным голосом. – Но пока нет ни одной стоящей подробности. Выкладывай все по порядку.

Гейли вальяжно откинулась на спинку дивана. Взгляд ее стал рассеянным, словно она погрузилась в воспоминания.

– Это похоже на… на начало жизни! – подыскала нужное слово рассказчица.

Тина тревожно переглянулась с Лиз. Дело плохо. Это не рядовое увлечение. Гейли, их стойкая и практичная подруга, заговорила, как актриса на сцене.

– А как насчет двух недель?! – прервала мысли подруги Лиз.

Гейли остановила взгляд на собеседницах:

– Я собираюсь за него замуж. Такие дела.

Лиз поперхнулась глотком вина и обменялась с Тиной взглядом.

– Надеюсь… ты имеешь в виду – в будущем? Гейли радостно рассмеялась и оживленно сверкнула глазами:

– Конечно, в будущем, в настоящем я сижу с вами и обедаю.

– О нет, нет… – начала Тина. Гейли подалась вперед:

– Он красив, как Адонис.

– Во всех местах? – с неприкрытым любопытством прервала ее Лиз.

– Лиз! – запротестовала Тина.

– Эй, это ты просила подробностей: «Все-все, до самой мельчайшей интимной детали», – передразнила ее подруга.

Гейли безмятежно улыбалась, хотя предпочла бы расхохотаться во весь голос. Но она лишь шире улыбнулась и сказала Лиз низким, хрипловатым голосом:

– Во всех. Девочки, он изумителен. С головы до пят и посередине.

– О, – смягчившись, заметила Лиз. – Как романтично.

Официантка принесла обед. Гейли не столько ела, сколько ковыряла вилкой в тарелке. В ее глазах снова появилось задумчивое выражение. Тина тоже оторвалась от еды.

– Нет, это замечательно, когда люди влюблены, а любовь взаимна, – твердым тоном заговорила она. – Но, Гейли, милая, ты меня пугаешь.

– Почему?

– Я боюсь, что ты себе навредишь, вот почему.

– Но ты же сама хотела, чтобы мы встречались.

– Встречались. Именно встречались! Такие свидания бывают раз в неделю, по субботам, по вечерам. Он ведет тебя обедать, или на танцы, или в кино, а затем отвозит домой. Все заканчивается либо рукопожатием, либо поцелуем на пороге дома, а реже бурной ночью любви. Но ты исчезла однажды вечером и растворилась в неизвестности на целых две недели! Оставив меня и Лиз в тревожном волнении и неизвестности.

– Еще раз простите меня.

– Глупая. Но сейчас я волнуюсь гораздо сильнее! – воскликнула Тина.

– Но почему? Право же, не стоит. Ну хочешь, я расскажу подробности? – Гейли накрутила длинную спагетти на вилку. Искренне взволнованная, как маленький ребенок, выдающий страшную тайну, она подалась вперед и очень тихо произнесла: – Когда мы приехали, случилось так, что домохозяйка отправилась к внуку…

– Ловко устроено, – сухо заметила Лиз.

– Угу, – согласилась Тина.

– Я совсем струсила, – продолжала Гейли, не замечая их сарказма. – Я вовсе не собиралась этого делать.

– Что делать?

– Позировать!

– Гм! Ну уж я думаю, – понимающим голосом отозвалась Лиз.

– Циники, Боже, какие же вы циники! – смеясь упрекнула их Гейли, со вздохом погружаясь в розовый туман воспоминаний. – Брент… он совсем не ожидал, что так выйдет…

– Невинное дитя! Конечно, не ожидал! – со сладчайшим ехидством в голосе заметила Тина.

– Где уж ему, – поддакнула Лиз, и подруги завели глаза к потолку.

– Ах вы, фомы неверующие! – радостно рассмеялась Гейли, и взор ее вспыхнул блестящими огоньками. – Не ожидал! Говорю вам, не ожидал. Я там стояла, и он там стоял…

– Как, прямо там, в мастерской? Так ты позировала?

Гейли залилась румянцем:

– Тина! Да! То есть, я имею в виду, нет, не в первую ночь. Мы начали в мастерской… О Господи, вы невыносимы! А потом он отнес меня в спальню…

– О Боже! – проворчала Лиз. – Все две недели вы оттуда не выходили?

– Конечно же, выходили, – улыбнулась Гейли, – хотя провели в ней немало времени. Никогда у меня не было таких двух недель!

– Что вы делали?

– Ничего особенного…

– О, какая романтика! – прервала ее Лиз. – Вы в белоснежных халатах сидели перед камином, он наполнил твой бокал вином, а потом его глаза встретились с твоими…

– Лиз! Я предпочитаю рассказ Гейли. Понятно? Хочу послушать живую участницу событий.

– Я позировала ему, – вдруг призналась Гейли, продолжая улыбаться. – Я позировала, и… – она сделала паузу и улыбнулась лично Лиз, – мы сидели у камина в белых махровых халатах. Иногда мы выбирались на прогулку в лес, растущий вокруг. Несколько прекрасных блюд приготовили сами, хотя чаще всего заказывали в пиццерии или в китайском ресторане. А еще мы говорили. Говорили и говорили. – Тут Гейли замялась. – Я объявила, что выхожу замуж?

В ответ на нее уставились две пары изумленных глаз. Гейли перевела взгляд с одного застывшего лица на другое и снова рассмеялась, протягивая подругам руки:

– Мне казалось, что вам он понравился.

– Понравился, – механически отозвалась Лиз. Гейли улыбнулась Тине:

– Напомню, ты сама приказала идти и держать его.

– Не отрицаю. Но… – Тина наконец сумела оторвать взор от Гейли и растерянно поглядела на Лиз, которая не спешила на помощь. – Я согласна, он изумительный мужчина. Тем не менее… – Она опять запнулась, но затем с новыми силами ринулась в атаку: – Гейли, я искренне верю, что хорошие отношения в постели – это очень и очень важно в любом браке.

– Но постель – это даже не половина брака и семьи, – подхватила Лиз, очевидно, определившая, на чьей она стороне, но тут же запнулась. Пришел черед Лиз беспомощно оглянуться на Гейли. – Ты пошутила, верно? – спросила она подругу. – Насчет свадьбы, а?

– Совсем нет. Я собираюсь замуж за Брента.

– Может быть, через годик-полтора?

– Через месяц.

Тина ахнула, а Лиз опять поперхнулась вином.

– Гейли, ты нас не слушаешь! Тебе надо хорошенько обдумать его предложение. Ты, возможно… возможно…

– Страстно увлечена, – подхватила Лиз.

– Верно сказано. Страстно. Настолько страстно, что тебе хватило двух недель. Но, Гейли, две недели не срок, чтобы всерьез говорить о браке.

– И с кем! Это же Брент Мак-Келли, – напомнила Тина и взяла Гейли за руку. – Дорогая, ты уверена? Может, он сам толком не подумал об этом?

– А почему бы тебе не спросить его? – предложила Гейли.

– Его? – растерянно молвила Лиз.

Гейли счастливо улыбалась, глядя куда-то мимо подруг. Лиз и Тина, как по команде, оглянулись и увидели, что к ним приближается Мак-Келли, стройный, загорелый, красивый, одетый в синюю рубашку и джинсы. На губах его играла та же глуповато-мечтательная улыбка, которая, похоже, навеки поселилась на лице невесты. Она поднялась навстречу и мягко шепнула:

– Брент!

В этом единственном слове было столько чувств, что не вместил бы целый роман. Окружающим могло показаться, будто эта пара вдруг очутилась перед ними прямо в постели. Лиз смущенно кашлянула и принялась за еду, но Тина, увлекшись сопереживанием, не сводила глаз с влюбленных.

– Привет, дорогая. – Брент вплотную приблизился к Гейли. Он не сделал ничего особенного – лишь поцеловал руку и заглянул в глаза. Но Тина, наблюдавшая за ними, неожиданно взволновалась.

«Какая прекрасная пара, – подумала она. – Гейли – золотистая блондинка, а он – жгучий брюнет.

Она – стройная и не очень высокая, а он – рослый и мускулистый».

Поглощенность влюбленных встречей не могла длиться бесконечно. Брент был слишком вежлив, чтобы долго, не обращая ни на кого внимания, любоваться подругой на глазах у ее приятельниц. Поэтому жених с невестой отложили немой диалог, и Гейли потеснилась на диванчике, уступая место Бренту. Он подарил улыбку дамам:

– Тина, Лиз, как дела? Гейли поведала о наших планах? – И вдруг он рассмеялся. Действительно, взору представилось презабавное зрелище: рты подружек разинулись буквально сами собой и остались открытыми. Брент поглядел на Гейли. Она пожала плечами и обхватила его руку. Оба, улыбаясь, словно пара чеширских котов, смотрели на соседок по столу.

Наконец Гейли протянула руку и заботливо приподняла подбородок Тины.

– Я же вам говорила, – укоризненно молвила она. Тина нервно сглотнула и взглянула на Мак-Келли.

Перед ними сидел мужчина, в котором воплотилась мечта любой женщины. Ей очень нравился Брент. Она искренне желала счастья подруге, настаивая на продолжении их знакомства. Но ее житейский опыт тревожно спрашивал: не рановато ли ребята затеяли свадьбу?

– Все в порядке, – спокойно сказал Брент. Его восхищенный взгляд снова упал на невесту. – Не переживайте за нас. Я женюсь не ради денег, у меня их предостаточно.

«Он действительно богат. Тут уж ничего не скажешь». Тина тряхнула головой и вслух сказала:

– Брент, ты знаешь, как я тебя люблю. Мы тебя любим. И Лиз, и я – мы обе… – Ее речь звучала сбивчиво, но Мак-Келли не замечал этого. Он не отрываясь смотрел на Гейли. А Тина никогда не видела столько страсти и покровительственной нежности во взгляде мужчины. – Потом, это настолько личное, а не наше дело… Нам очень хочется, чтобы вы были счастливы и хорошенько подумали, на что идете…

Подошла официантка и прервала разговор. На столе не хватало места для блюд – никто не съел принесенное ранее, – но Брент заказал чизбургер и картофель фри с большой колой. После ее ухода он обнял Гейли, а она прильнула к нему, ласковая и гибкая, как персидская кошечка.

– Эй, поосторожнее! Вы настолько счастливы, что аж завидно! – грубовато пошутила Лиз. – И это та-а-ак романтично!

– Погоди, Лиз. Видишь, от тебя мало толку! Дело серьезное! – простонала Тина.

– Согласен, серьезное. И очень, – подтвердил Брент. – Я люблю Гейли, она – меня. Мы собираемся пожениться примерно через месяц… На третью субботу после прошедшей. И вы – первые, кто об этом узнал. Не считая моих родителей и двоюродного дедушки Хика.

– И Джеффа, – мягко напомнила ему Гейли.

– Ах да, и еще Чеда.

– Как приятно находиться в начале списка, до уточнений! – расхохоталась Тина.

– Я честно собиралась!.. – воскликнула задетая Гейли.

– Ладно, ладно, – успокоила ее Лиз.

– В награду вы будете моими подружками на свадьбе.

Лиз хлопнула в ладоши:

– О! Так у вас будет настоящее венчание?!

– Все честь по чести, перед Богом и… – вмешался Брент, но Лиз не дала ему завершить фразу, нетерпеливо кивая головой и тараторя:

– О, как прекрасно! Как романтично! Неужто настоящая свадьба с церковным хором, букетами и фатой?

Гейли счастливо рассмеялась и объяснила Бренту:

– Ни одна из нас не была по-настоящему замужем. Но мы иногда говорили об этом. Я всегда мечтала о венчании в церкви и о белом платье. Мне хочется бросать букет, и чтобы на нас горстями сыпали рис. Подружки, будете посыпать нас рисом?

– Ну конечно! – произнесла Тина.

Подруги не выдержали, вскочили с мест и бросились целовать и обнимать помолвленных.

– Что ты скажешь о медовом месяце на Багамах? – спросил Брент после того, как Тина и Лиз их покинули.

Прижимаясь к плечу жениха, доедающего чизбургер, Гейли довольно жмурилась.

– Прекрасно. Острова в открытом океане, песок, солнце и только мы с тобой.

– Можем отправиться куда пожелаешь.

– Знаю, – ласково отозвалась она. – Спасибо тебе.

Оба помолчали. Официантка принесла чашечку кофе. Гейли выпрямилась и немного отодвинулась от Брента. Думая о Лиз и Тине и о том, как они забавно восприняли новость, она опять мечтательно заулыбалась, но потом нахмурилась, потому что с их уходом слышнее стал разговор за соседним столиком. Он показался ей довольно неприятным.

Сначала говорила женщина, очень красивая, худая и высокая брюнетка. Гейли не видела лица мужчины, но со спины он смотрелся намного старше собеседницы – голова его начинала седеть.

– Мне ничего от него не надо, – заявила дама. – Совершенно ничего.

– Ваше бескорыстие достойно всяческих похвал, миссис Уиллоуз, но следует рассуждать трезво и хладнокровно. Подумайте, если имеется хотя бы пара вещей, что вам необходимы, мы обязаны поименовать их в документе, ибо лишь та бумага абсолютно чиста, которая грамотно исписана.

– Мне ничего не нужно, кроме свободы, – прекрасная дама прижала платок к губам, а глаза ее наполнились слезами, – может, лишь самое, как вы сказали, необходимое.

– Говорите, я запишу.

– Во-первых, полагаю, дом. Как мне без дома? И «феррари». Ведь я в основном водила его все это время. Итак, дом, машина… О! И маленькое пляжное бунгало на мысу. Мои драгоценности, разумеется. А еще джип, и мебель, и…

Она продолжала долгий список самого необходимого. В конце концов мужчина, вероятно, ее адвокат, перебил:

– Миссис Уиллоуз, гм… Может быть, поступим по-другому? Позвольте, я спрошу иначе. Не хотите ли вы что-нибудь ему оставить?

– Разумеется. Его личные вещи.

– Гениально, – вздохнул адвокат. – Супруг может забрать свое нательное белье.

Гейли поняла, что нарочно подслушивает чужой разговор. Она виновато глянула на Брента и тяжко вздохнула. Мак-Келли понял ее, поскольку давно обратил внимание на беседу за соседним столиком. Он взял невесту за руку и сжал ее пальцы:

– Все, чего она жаждет, – это крови, да?

– Брент! Это ужасно, правда? Кошмарно. Они, наверное, любили друг друга. Поженились, а теперь, смотри…

Брент прервал ее, покачав головой:

– Гейли, пойми, есть на свете жадные люди. И мстительные. Мы не такие. Мы любим друг друга. Не беспокойся. Между нами никогда не случится подобного.

– Брент, тебе бы испугаться хорошенько. Меня испугаться. Может, тебе следовало бы заранее обратиться к адвокатам?..

– Но, Гейли, между нами подобное невозможно. Она улыбнулась и погладила его чисто выбритую щеку:

– Невозможно? Это правда?

– Невозможно. Идем. Прогуляемся немного, а потом поедем домой.

– Сегодня – наш первый выход в свет.

– Куда деваться, надо иногда отпускать тебя на работу. В конце концов, неудобно перед Джеффом.

– Ты такой щепетильный, да?

– Да. Но начинаю уставать от этого.

Он заглянул в счет, оставил деньги на столе и повел Гейли к выходу. Держась за руки, они пошли вдоль улицы мимо Музея конфедерации.

– Представляешь, – заговорила Гейли, – бедный Джефф Дейвис. В этом доме он потерял сына. – Она кивнула в сторону стоящего по правую сторону улицы дома. – Его ребенок упал с балкона и умер.

Брент остановился, обнял Гейли и положил подбородок ей на макушку:

– История знает немало трагических случаев.

– Да, пожалуй, – согласилась она и посмотрела на Брента снизу вверх. – Но как странно!

– Что именно?

– Я лишь сейчас вспомнила, что до сих пор не знаю, откуда ты родом!

– Виргиния, мэм, – с неподражаемым акцентом ответил он. – Я виргинец до мозга костей.

– Я тебя обожаю! – рассмеялась Гейли. – Надо же, собралась замуж, не зная элементарных вещей.

Брент немного помолчал, а потом, снова обняв ее, поцеловал. Луна освещала его волосы, лица почти не было видно.

– Для этого придуман брак, милая. Всю жизнь можно спокойно, не торопясь, выяснять эти мелочи.

Потом он взял Гейли за руку, и они пошли дальше.

– Ты любишь старинные вещи, – вдруг сказала она.

– Ты имеешь в виду дома?

– Дома и вообще историю.

– Да, люблю. Но не только их.

– Что еще?

– Тебя. Сказать, что люблю в тебе больше всего?

– Что?

– Слушай… – Он склонился к ее уху и штрихами, выдающими настоящего художника, описал то, что он любит.

– Но мы едва уехали оттуда…

– Ошибаешься, это было очень давно. Идем скорее в машину.

Через час они были дома. «Очень странно, – думала Гейли, – как быстро я научилась называть жилище Брента домом».

Иногда казалось, что она напрасно торопится, до свадьбы оставался почти целый месяц, всякое могло произойти до венчания. Но дело заключалось отнюдь не в доме. У нее было неплохое жилье, оно очень нравилось как ей, так и Бренту. Только место, где находился Брент, она могла теперь называть своим домом. Это немного тревожило ее. Пугало скоротечностью, с которой все произошло. Они попали в страшную взаимную зависимость. Но не в том смысле, что служили друг для друга своеобразными подпорками, на которые можно опереться. Напротив, по натуре оба были очень самостоятельными людьми, уверенными и одаренными каждый в своей области. Гейли вовсе ни к чему было каждую секунду знать, где находится Брент, но когда он отлучался, а этих секунд набиралось слишком много, она начинала сгорать от нетерпения увидеть его, притронуться к нему, побыть с ним.

Едва они ступили через порог, как Брент подхватил невесту на руки.

– Эй! – вскрикнула она, но гибкие руки уже обвились вокруг его шеи.

– Э-гей, – отозвался Брент, огромными шагами преодолевая путь до лестницы. Затем он стремительно помчался вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

– Но мы отсутствовали не так уж долго, – мягко поддела его Гейли, играя пальцами в его волосах.

– По мне, так целую вечность.

Через минуту они были в спальне, а еще через секунду торопливо сбрасывали одежду. Когда же Брент, возбужденный и решительный, поднялся над ней, Гейли заглянула ему в глаза и спросила:

– Неужели ты веришь в то, что мы никогда не устанем друг от друга?

– Никогда.

– Правда?

– Гейли!

– Что такое?

– Может, после поговорим?

Плечи ее вздрогнули от смеха. Оборвав смех, она разволновалась. Нет, конечно, никогда их страсть не остынет. Она ни за что не устанет любить его, просыпаться и видеть его лицо, красивое или изборожденное морщинами, молодое и свежее или иссушенное старостью. От его прикосновения Гейли словно утратила вес и взмыла ввысь. Она парила так высоко, что могла бы потрогать звезды.

Они вместе взобрались на вершину наслаждения и одновременно устало замерли друг подле друга. Затем вновь, уже медленнее, Брент принялся любить ее. Он обладал потрясающей способностью инстинктивно улавливать ее желания, а две недели их близости превратили его в восхитительного любовника, перед которым невозможно было устоять. Ни разу не случалось, чтобы Брент не сумел возбудить в Гейли ответного желания. Он тонко чувствовал, где поцеловать ее и где погладить, а когда надо сделать и то и другое. Он улавливал любой малейший намек в каждом ее движении. Он всякий раз оставлял ее сладостно измученной, но возбужденной. Поэтому она всегда отходила ко сну, думая о приятном: о том, как влажный, упругий источник ее удовольствий скользит по коже и как иногда замирает у нее внутри, о том, как эти большие руки красноречиво, выразительно повествуют о чувствах любимого…

Эта ночь ничем не отличалась от других. Гейли отчалила в страну грез с ощущением любви, покоя, глубокой сладкой удовлетворенности. Рука Брента, по обыкновению, лежала у нее на бедре, а голова Гейли – на его груди. Она заснула, представляя себе его лицо, улыбку, слыша, как он смеется. Она спала мирно, и все вокруг дышало покоем. Тем ужаснее был увиденный во сне кошмар.

Сначала Гейли просто сладко мечтала в полудреме. Она видела свое подвенечное платье, белоснежное и такое желанное. Чед, Джефф, Лиз и Тина – все были здесь, и, конечно же, Брент. Неподражаемо красивый, высокий и решительный… Его клятва верности прозвучала твердо и торжественно. Губы его были, как обычно, теплы и нежны…

Кошмар начался в боковом приделе храма, с незнакомой женщины. Она преградила дорогу молодым, и поначалу ее появление лишь слегка озадачило Гейли, но потом встревожило не на шутку.

– Мне ничего не нужно! – кричала дама. – Только дом и машину, и побольше крови. Я хочу крови, я хочу крови, крови!..

Неожиданно вокруг них сгустился туман, но не легкая весенняя дымка, а какой-то адский чад, зловонный и зеленовато-бурый. Все окрасилось в болотные тона, и Гейли показалось, что она вот-вот упадет в обморок от нестерпимой вони. Ей захотелось опереться на руку Брента, но его не оказалось рядом. Она оглянулась и увидела, что жених отпрянул от нее и злобно глядит в лицо сверкающими от гнева глазами.

– Изменница! – заорал он. Лицо исказилось яростью и потемнело от ненависти. – Изменница!.. Шлюха!

Он ударил невесту, и она упала на землю, схватившись за щеку. Откуда-то пролилась кровь на ее прекрасное, девственно-белое подвенечное платье.

– О нет! – крикнула она, пораженная и глубоко обиженная. – Нет! Мне не нужен дом! Я никогда не заберу ни дом, ни машину, ни…

– Но моя душа! Ты, шлюха, украла мою душу!

Зеленый туман клубился вокруг, и с приближением Брента становилось все темнее и темнее. Она была в ужасе, в глубоком, паническом страхе.

– Нет!

– Сука. Потаскуха, изменница, сука!

Клубы тумана стали совсем черными. Гейли в отчаянии пыталась скрыться в них. Перед нею был Брент, сомнений не оставалось. Но такого Брента она не знала и смертельно испугалась его.

– Нет!

Вокруг стало темно, как в бездонном колодце. Она вскрикнула из последних сил, и все исчезло.

– Гейли!

Проснувшись в холодном поту, Гейли тряслась от ужаса и вздрагивала, вспоминая кошмарный сон. Брент крепко обнимал ее:

– Гейли! Милая, что такое, что с тобой?

Брент дотянулся и включил бра – тьма отступила, Гейли увидела его лицо. Если, проснувшись, она была до смерти напугана, то при виде любимого страх мгновенно начал улетучиваться.

– Я принесу тебе воды, – предложил Брент.

– Нет! – Она протянула руки и спряталась у него на груди, ища убежища в объятиях. – О нет, нет, не уходи от меня!

– Но, Гейли…

– Нет!

Брент гладил ее волосы, продолжая нежно и крепко обнимать:

– Приснился страшный сон? Но теперь все прошло?

– Да.

– Ты еще дрожишь. Я здесь. Я тебя люблю. Все прошло. Все хорошо.

– Ох, я знаю. Я очень сильно испугалась.

– Но чего?

В самом деле, чего? Гейли глубоко задумалась, вспоминая сон. Ответа она не нашла, а лишь покачала головой.

– Милая, поговорим об этом. Может, тебе полегчает. Расскажи мне.

– Но я… Матерь Божья, чудеса, ничего не помню. – Она рассмеялась, поначалу нервозно, а потом – легче. Дрожь прошла, и она решилась сесть в постели, сочувственно улыбаясь Бренту. – Я тебя разбудила. Прости, пожалуйста. Разбудила из-за глупого кошмара. Но клянусь тебе, я ровным счетом ничего не могу вспомнить. Ну разве не дурочка?

Он привлек ее к себе:

– Круглая дурочка. Ты явно с приветом, но я тебя люблю.

– Я тебя тоже, – ответила Гейли и вдруг, изумляясь себе, едва сдержала накатившие рыдания. Хотелось плакать навзрыд, горько-горько, о чем-то, что пришло и ушло, о какой-то… утрате.

– Ты успокоилась?

– Почти. Только, пожалуйста, не отпускай меня. Брент пристально поглядел на нее и подбодрил улыбкой. Он протянул руку к выключателю, и свет погас.

– Не отпущу. Тебя не обидит, если я буду не только держать тебя?

– Ты все еще можешь…

– Могу. Хочешь проверить? Попробуй, чувствуешь?

Он положил на себя ее руку. Гейли рассмеялась. Брент утверждал, что у нее удивительная способность мигом приводить его мужское естество в боевое состояние. Гейли ответила, что он это придумал, а Брент возразил, что придумать можно картину, а не боевое положение мужского естества. Гейли подумала, насколько же сильно она влюблена.

Когда Брент изнемог, она забыла о своих страхах, а думала, как горячо любит своего доброго гения и как глубоко, нежно любима в ответ.

Глава 8 БАЛ

Вильямсберг, Виргиния

Июнь 1774 года

Леди Дирлинг давала костюмированный бал.

Роскошные экипажи заполонили подступы к ее особняку. Наряды гостей ослепляли великолепием.

За эти дни Катрина почти не разговаривала с братом, и по дороге на маскарад Элизабет была единственной из семейства, кто пытался снять напряжение непринужденной болтовней. Генри то и дело хмыкал в ответ, а Катрина лишь пыталась выдавить улыбку. Когда они добрались до места, Генри крепко взял сестру за плечо.

– Поосторожнее, дорогуша! – предупреждающе шепнул он.

Катрина вырвалась и стремительно зашагала по аллее, украшенной клумбами белых маргариток – любимых цветов леди Дирлинг. Она молила Бога, чтобы Перси сюда не явился, но надежды на это было мало. О леди Дирлинг шла молва как о женщине, упорно не признававшей, что в Вильямсберге есть какие-то политические разногласия. В ее доме о политике никогда не говорили. Она принимала своих друзей и знакомых, и потому не исключалась возможность, что Перси тоже приедет. Сам полковник Вашингтон мог запросто явиться сюда вместе со своими сторонниками. Только леди Дирлинг осмеливалась созывать крайних тори и янки на один и тот же вечер. Но она имела репутацию общей любимицы, и едва ли кто-нибудь осмелился бы оскорбить ее дом политической склокой.

Катрина была в маске птички, сделанной из синего шелка и перьев. Вышивка парчового воротника повторяла узор на подоле кремово-белого платья, которое спереди, повыше колен, было присборено букетами цветов, чтобы явить взорам окружающих красоту второй, нижней юбки.

– Элизабет! – радостно воскликнула леди Дирлинг. Обе дамы, в масках из страусовых перьев, крепко обнялись и рассмеялись. – Катрина, милая! Как поживаете, дитя мое?

Она подмигнула Катрине зеленым глазом сквозь щелку маски, словно разделяла с юной гостьей какой-то изумительный секрет, но девушка, ничего не поняв, недоуменно глядела на леди Дирлинг. Сзади подошли новые гости, и ей пришлось подниматься по лестнице в зал. Там играла музыка, пары величественно перемещались в менуэте. Явственно слышались голоса спинета и флейты и печальное пение скрипки. Налево от входа высился уставленный блюдами и вазами буфет, а направо – накрытый накрахмаленной белоснежной скатертью стол, на котором стояло огромное количество бокалов и хрустальная ваза с пуншем.

– Ах, Катрина! Этот вечер просто великолепен, верно? И вы здесь. Какое счастье! Не согласитесь ли потанцевать? – К ней подошел Чарлз Палмер. На нем была маска льва, и он бесцеремонно взял ее за руку.

– Думаю, нет, – скрипнув зубами, неприветливо проворчала девушка.

– Чепуха. Катрина обожает танцевать. – Генри откровенно толкнул сестру к приятелю.

«Уж лучше танцевать, – решила она, – чем отправляться на прогулку в сад. Там он обязательно полезет целоваться, словно не присутствовал при отвратительной и ужасной сцене в сарае».

Чарлз вывел ее в круг. Он был сносным танцором, и Катрина сосредоточилась на музыке, из последних сил улыбаясь гостям и отвечая на приветствия.

На другом конце зала она заметила высокого широкоплечего гостя, который направлялся в их сторону. На нем были потрясающие белые бриджи, синий парчовый камзол и рубашка с кружевной манишкой. Вместо парика он носил косичку из собственных волос. Коричневые перья маски остроклювого сокола почти целиком скрывали его лицо.

Сердце Катрины забилось так громко, что она испугалась, как бы его стук не услышали окружающие. Конечно, это был Перси. Она сразу узнала его широкие плечи и самоуверенную, дерзкую поступь. Под нижним краем маски виднелся рот, который она бы не спутала ни с чьим другим, тем более что, когда маска приблизилась, чувственные губы сложились в знакомую бесшабашную улыбку.

«О нет! – подумала Катрина, едва дыша от страха. – Только не подходи сейчас, когда здесь лорд Палмер. Не дай Бог, он увидит нас рядом!»

Но Перси неумолимо приближался. Нахально и уверенно он приблизился вплотную к танцующей паре. Затем с подчеркнутой вежливостью тронул Палмера за плечо, низко поклонился и учтиво обратился к кавалеру:

– Сэр, прошу вашего позволения заменить вас в танце!

Палмер натянуто улыбнулся, но предпочел действовать согласно этикету. Он поклонился и вручил руку Катрины незнакомцу в маске:

– Моя дорогая…

«Он не узнал Перси», – подумала девушка и с готовностью сделала реверанс бывшему партнеру. А как только он отвернулся, засияла от радости. Глаза ее искрились счастьем.

– Благородный английский лорд, ничтоже сумняшеся, вручил судьбу одной из самых преданных тори в руки одного из самых презренных янки! – с удовольствием хихикнула она.

Перси нашелся чем ответить. Без лишних речей он уверенно повел партнершу. Тихий плач флейты словно разлился по сосудам Катрины целительным бальзамом наслаждения. Когда рядом был этот мужчина, даже музыка казалась совсем иной.

– Увы, – спустя минуту сухо пробормотал Перси, – лорд Палмер не подозревает, что сватается к настоящей лисице.

– Хорошо вы думаете обо мне, сударь! Может, лучше поискать другого партнера?

– Нет. – Черные глаза впились в Катрину сквозь щелочки маски. – Нет, любимая, ты ни с кем больше не будешь танцевать. Никогда.

Она запрокинула голову и рассмеялась. Как восхитительно кокетничать с этим заговорщиком! Необычайное оживление охватило ее, сердце прыгало в груди. Катрина и трепетала от затаенного страха, и наслаждалась каждым мигом, проведенным в обществе Перси. Она очень боялась встретить его на маскараде, потому что не хотелось шпионить за ним. Но он здесь, и невозможно обманывать себя. Она провела в мечтах о нем все время разлуки. Но выполнить требование Генри – это было так низко, просто невозможно!.. Впрочем, столь же трудно было отказаться от Перси. Она не могла лишиться его!

– Сэр, а вы хвастунишка. Не находите, что чересчур самоуверенны?

– Нет, Катрина, я смотрю в лицо правде.

С этими словами он ловко увлек ее на террасу, двери которой были распахнуты в чудесную весеннюю ночь. Луна высоко забралась на небосвод. Разгоряченную пару овеяло чарующим ароматом ранних роз, распустившихся в саду леди Дирлинг. Сколько раз Катрина была во власти ненависти к этому человеку! Однажды он уже затащил ее в грязный сарай таверны, а теперь ведет под оплетенные лозой винограда шпалеры в надежде спрятаться там от посторонних глаз.

Перси сорвал обе маски, и несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

– Полагаю, сэр, вы опять забыли, кто перед вами, – высокомерно промолвила девушка.

– Увы, моя дорогая. Я никогда этого не забуду. Ни на минуту.

«Да он насмехается надо мной!» Предусмотрительно обогнув Перси, Катрина пошла вперед по садовой аллейке, укрытой шатром из виноградной лозы. Кавалер поспешно догнал ее и зашагал рядом.

– Вы не имели права уводить меня из зала. – Но разве не вы бежите оттуда?

Катрина встала как вкопанная, резко развернувшись к нему всем телом. Перси, смеясь, взял ее за запястья и прижал к груди.

«Это Генри приказал мне непременно встретиться с ним», – с горечью вспомнила девушка. Как верноподданная Британской короны, она надеялась постепенно склонить возлюбленного на свою сторону. Если это не удастся, тогда тори обязательно казнят его. Но коварные планы лорда Сеймура давали ей определенную отсрочку: Перси Эйнсворт был нужен ему в гуще заговорщиков, чтобы получить как можно больше сведений об их планах.

Только в незабываемые мгновения желанной встречи под высокой и ясной луной среди прохладной и душистой весенней ночи ни политика, ни заговоры, ни войны не имели для Катрины никакого значения и смысла.

Ее мысли занимал Перси, обнимавший ее стан с доброй ироничной улыбкой. Он склонился, чтобы поцеловать ее. Она ловко увернулась и выскользнула из рук. Поглядывая на Перси с невиннейшей улыбкой, она похлопала мыском туфельки по земле в такт музыке и сказала:

– Слышите? Это ирландская свирель.

– Вам очень хочется танцевать? – недоверчиво спросил он, расслабленно прислоняясь широкими плечами к переплетенным ветвям, образующим свод над садовой дорожкой. В темноте четко выделялись его белые облегающие бриджи.

«Все еще дразнишься», – подумала Катрина, сгорая от желания, чтобы он страстно хотел ее. Но Перси сейчас выглядел оскорбительно равнодушным, поэтому Катрина не без труда сохранила улыбку на своем лице.

– Разумеется, ведь бал.

– Изысканный бал.

– Прекрасный бал, – согласилась она. Улыбка вновь тронула губы Перси.

– Но его великолепие не сравнится с луной или с ароматом чудесных роз. Тем более с прекрасной дамой, которая стоит сейчас под первой и в окружении вторых.

Катрина не удержалась от радостного смешка, вызванного неожиданным комплиментом. Ее спутник отделился от естественной изгороди и, подхватив девушку под руку, стремительно повел в сторону густо заросшей плющом беседки. Ей импонировали решимость и настойчивость, которые ощущались в движениях Перси, но женщина не может не сопротивляться, потому она вскрикнула:

– Постойте! Мы не одни…

– Заблуждаетесь, леди, здесь мы одни.

Они забрались в глубину беседки. Катрина прислонилась спиной к увитой зеленью стене беседки, не смея дышать под его горящим взглядом. Она поняла, что он собирается ее поцеловать.

– Перси, не надо!

Девушка вновь попыталась ускользнуть, как в прошлый раз, но не сумела. Губы Перси легонько тронули ее лицо. Катрина продолжала вырываться из железных рук, но тепло и страсть Перси переполнили ее, и она с каждым мигом слабела и вяло сопротивлялась, лишь пытаясь отвернуться:

– Нет, Перси, нет!

– Да, Катрина.

Его глаза смотрели сверху вниз, и девушка не без удовлетворения прочла в них столь долгожданную, столь желанную страсть. Он снова склонил голову, и Катрина не отвернулась, потому что трепетно и жадно ждала этого поцелуя. Когда их губы слились, она с удовольствием обвила руками его шею. Пальцы ее играли волосами на затылке Перси, она вкушала и впитывала всем существом запах его тела и силу мышц, нежность губ и ласки языка.

Генри приказал ей выведать: где в следующий раз пройдет заседание тайного общества, что они затевают… Но когда Перси прекратил ее целовать, девушка едва держалась на ногах. Она прикрыла глаза и перевела дух, а собравшись с силами, посмотрела на него с улыбкой, полной искреннего раскаяния. Помнится, он говорил, что она его дразнит. Жаль, что иного ей не остается, такова ее роль.

– Леди, я тосковал без вас.

– Вы? Боюсь, вы слишком заняты заговорами и изменами, чтобы скучать о ком-нибудь.

– Изменами? Клевета, леди, я член городского самоуправления. Приехал на очередную сессию.

– Это предлог. Вы с друзьями-заговорщиками вовсе не занимаетесь делами самоуправления.

Он улыбнулся:

– Что за ерунда! С каких пор вы всерьез интересуетесь общественной жизнью, любимая? – При этих словах Катрина покраснела и попыталась освободиться, но Перси держал ее слишком крепко. – Уверяю вас, моя обожаемая, что здесь нет и крохи предательства. Это встреча джентльменов, которые любят эль и хороший портвейн. Никакой политики. Это вам подтвердит кто угодно.

Он поцеловал ее легко и соблазнительно в щеку, потом – в шею. Катрина отвернулась, кровь в ней всколыхнулась, она едва не забыла о шпионских целях, навязанных проклятым братцем.

– Когда вы встречаетесь?

– Всегда, когда есть время.

– И где?..

– Загляните к Рели, – рассмеялся Перси. Катрина прикусила губу едва ли не до крови. Он был настолько отчаян и опрометчив, что она начинала бояться за него. Взяв за плечо и повернув к себе лицом, он снова обнял и поцеловал девушку так страстно, что между ними, а потом и вокруг них словно заколыхались языки жаркого пламени. Когда они оторвались друг от друга, никто из них не смеялся. Глаза Перси горели темным пламенем, а слова прозвучали с неприкрытым бесстыдством:

– Я должен обладать тобою, Катрина. Просто должен! Я люблю тебя. Клянусь всем, что для меня свято, я люблю тебя. И буду любить вечно. – Внезапно он оторвал ее от земли и усадил на одну из начищенных до блеска кованых скамеечек беседки. – Катрина, я люблю тебя.

Девушка вдруг испугалась и, утратив дар речи, молча замотала головой. Уж слишком он прыткий… Но этим не закончилось. Перси упал перед нею на колено, и она ахнула, когда его руки проникли под нижние юбки ее платья.

– Перси, остановись!

– Нет, это сильнее меня.

Нескромные пальцы скользнули вверх по ноге. Смущенная, ошалелая, прислушивалась Катрина К чувству, яростно разгорающемуся внутри.

– Перси, уймись! Ты что, с ума сошел? Что ты делаешь?

Но его ладонь проворно миновала обтянутую чулком часть бедра и легла на подвязку.

Сквозь густые заросли плюща в беседку проникал свет луны, плывущей над великолепием летней ночи: над маргаритками, розами и виноградной лозой – над всем ночным садом.

– Перси! – вскрикнула Катрина и сжала его плечи, пытаясь подняться со скамьи, ища оправдания его поступкам. Но он не собирался продвигаться выше, во всяком случае, не здесь, не в этом саду, куда доносилась музыка флейты из бального зала. – Прошу вас, сэр. О Господи! Подумайте же о нас!

Он горько усмехнулся, и рука его соскользнула с бедра Катрины на лодыжку. Потом Перси приподнял хрупкую девичью ножку в своей ладони и, поцеловав ее, совсем убрал руки из-под платья. Тогда она заметила, что он утащил подвязку.

– Перси…

– A memento, любимая. Чтобы вспоминать вас. Буду лежать без сна всю ночь и мечтать, чтобы вы уступили зову сердца и пришли ко мне. Увы, пока я один. Так позвольте мне, засыпая, сжимать в руке хотя бы маленький клочок кружев и шелка, словно прижимаю к сердцу вас. Тогда мои сны будут слаще аромата этих роз.

– Катрина! – донесся откуда-то голос Генри.

Девушка в ужасе поглядела на Перси. Брат добивался, чтобы она хитростью и обманом выпытала у Эйнсворта сведения о заговорщиках. Но, не выполнив ни на йоту наказа Генри, она забралась с любовником в глухую аллею и сейчас находится в весьма сложном положении. Перси заметил ее смятение.

– Чем тебя обидел брат? – резко спросил он.

– Ты о чем?

– Почему ты так испугалась?

Страх ее усилился из-за возможной стычки между ними. Катрина заключила лицо Перси в ладони и поцеловала его в губы:

– Тебе показалось. Я опасаюсь за тебя. Пожалуйста…

– Я разберусь с твоим братцем.

– Нет, ради Бога, не надо!

– Но, Катрина…

– Прошу тебя, Перси. Он нам может помешать. Отправит меня обратно в Англию или придумает что-нибудь похуже. Возведет на тебя какую-нибудь чудовищную клевету. Пожалуйста, не предпринимай ничего!

– Но я не могу тебя оставить.

– Ты должен! – Она встала со скамейки и ловко вывернулась из объятий Перси, пока он не опомнился. – Дурачок! – прикрикнула она сурово. – Ты мне вообще не нужен. Я подбавлялась с тобой, вот и все. Оставь меня!

Он упрямо покачал головой и остался на прежнем месте, словно позабыв о том, что их могли видеть.

– Ну пожалуйста! – взмолилась Катрина. Поняв, что Перси не собирается уходить, она, разбивая себе сердце, выдавила: – Я вас презираю! Вы решили, сударь, что можете затащить меня в темный уголок и соблазнить?! Ха-ха, да я издевалась над вами, вы, глупый, самодовольный гордец! Я больше не желаю вас видеть!

После этих слов она отвернулась и, сквозь слезы едва разбирая дорогу, побежала к дому. Для нее вечер был окончен.

Прежде чем сделать первый шаг из темноты сада на свет террасы, Катрина вспомнила о маске. Ей повезло, потому что, как только она ее надела, рядом очутился братец Генри.

– Ну?

– Что «ну»?

Он вонзил пальцы в ее плечо:

– Что ты узнала?

– Что он член городского самоуправления, брат мой, – издевательски огрызнулась Катрина.

Генри заскрежетал зубами и развернул сестру к себе лицом:

– Ты добудешь все, что нужно. Мне наплевать, каким способом ты этого добьешься.

Глава 9

Гейли с Брентом поженились в два часа пополудни тридцатого апреля.

Венчание происходило в соборе Святого Стефана и выглядело очень торжественно. Гейли была в белом платье с длинным шлейфом. Накануне Лиз, Тина и Мери Ричардсон – домохозяйка Брента – просидели полночи, терпеливо нашивая мелкие жемчужинки на королевский наряд невесты. На Бренте были фрак в талию и голубая рубашка с кружевной отделкой, которая изумительно оттеняла его темные волосы и смуглую кожу.

Важные и ответственные роли в церемонии сыграли внуки Мери. Шестилетняя Александра в нежно-лавандовом платьице с белыми кружевами несла цветы. Десятилетний Джейсон – тот самый, что сломал руку в день первого визита Гейли к Бренту – оказался красивым мальчуганом. Его одели во фрак и голубую рубашку и доверили шлейф невесты. Чед и кузен Брента Гари выполняли обязанности шаферов, а Тина и Лиз – подружек невесты.

«Как же это прекрасно! – думала Гейли. – Это лучше, чем я могла представить в самых радужных мечтах и на что могла надеяться». Когда Джефф вел ее по длинному красному ковру к алтарю, органист играл «Мы только начинаем наш путь». Гейли сквозь дымку вуали пристально всматривалась в Брента и удовлетворенно признавала, что никогда он не выглядел таким серьезным, как в день бракосочетания. Гейли понимала – торжество венчания Брент устроил для нее, поскольку чувствовал, как ей важны смысл и значение этого события. Он спокойно обошелся бы без венчания, ограничившись регистрацией брака у нотариуса.

Проход между рядами скамеек показался Гейли слишком длинным. Впереди она заметила Лиз и Тину. Подруги нарядились в похожие лиловые платья и смотрелись очень красиво. Справа расположились друзья и знакомые из артистического мира. Сильвия Гутледж тоже пришла порадоваться за Гейли, она попеременно прижимала платочек то к глазам, то к носу. Слева выстроилась семья Брента. Мать семейства, Риа, столь же стройная и смуглая и не менее видная, чем сын, подбодрила Гейли доброжелательной улыбкой, от которой у невесты защемило сердце. Отец, Джонатан Мак-Келли, высокий и солидный мужчина, тоже улыбнулся ей,показав рукой знак «все в порядке».

Происходящее напоминало настоящую сказку, в которой ей отводилась роль главной героини. Пусть она никогда не спала в корзинке с углем, но Брент на самом деле напоминал сказочного принца, который прискакал на лихом скакуне, подхватил ее и повез в страну, где им суждено жить и поживать до глубокой старости. Родители Брента с радостью приняли Гейли в семью. Остальные его родственники – множество дядюшек и тетушек, двоюродных и троюродных братьев и сестер – тоже оказались весьма любезны и дружелюбны с ней. «Во всяком случае, пока!» – подумала Гейли, беззаботно улыбаясь.

Конечно, медовый месяц не длится всю жизнь, но ей не хотелось верить, что когда-нибудь любви придет конец. Не зря их чувство нахлынуло столь стремительно, столь глубоко поглотило их… Гейли, предвидя сложности семейной жизни, всем сердцем верила, что вместе они преодолеют любые препятствия.

Церемония венчания растрогала Лиз. Она то шмыгала носом, то осторожно промокала глаза, чтобы не размазать тушь, то улыбалась дрожащими губами, а потом вновь всхлипывала.

– Ты не поторопилась? – шепотом спросил Джефф у Гейли. – Твердо уверена, что хочешь этого?

– Да! – не раздумывая прошептала Гейли.

– Ага! Пресса уже здесь. Готовься, сейчас засверкают вспышки фотоаппаратов. Ты понимаешь, что становишься женой знаменитого художника? Миссис Гений. Готова к этому?

– Да! И давай-ка потише, Джеффри.

– А ты бухнись в обморок от счастья и не вздумай на меня орать при людях.

– Не буду, – пообещала Гейли, едва сдержав нервный смех. Она была счастлива и взволнована происходящим, но одновременно сердце ее сжималось от чувства легкой горечи. Ей не хватало присутствия ее родителей. В какой-то миг она едва не расплакалась. Они погибли уже так давно, что Гейли успела свыкнуться с утратой, но сейчас… Внезапно ей захотелось, чтобы Дорис и Тед Норман очутились сейчас в церкви, и она вдруг почувствовала себя едва ли не горше, чем в день, когда узнала о трагедии.

«Ты бы непременно полюбила его, мама! – подумалось ей. – Обязательно полюбила бы. Папа, он богат, но это самое незначительное из его достоинств. Он прекрасен, он – настоящий мужчина, он…»

Джефф сжал ее пальцы:

– Мне кажется, родители сейчас видят тебя. Правда.

– О Джеффри! – прошептала невеста. – Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

– Вижу твое лицо, моя принцесса. Куда-то подевалась милая улыбка. Любая девушка в день свадьбы мысленно обращается к матери. Но тебе лучше бы смотреть вперед. На твоего Брента. В нем твое будущее. Погляди, он, кажется, хмурится. Похоже, он рассержен. Наверное, заметил постную мину на лице невесты.

Гейли хорошенько собралась с мыслями и как бы встрепенулась. Что за неуместная скорбь, в самом деле! Они приближались к алтарю, к священнику в торжественных одеждах, к Лиз и Тине, которые втихомолку шмыгали носами, к Бренту и Чеду и к Гари – все ждали ее. Она увидела глаза жениха, в которых читались и радость, и тревога, и смущение… Любовь и благодарность к нему вспыхнули с небывалой силой. Улыбка, которой она одарила его, светилась солнечными лучами и настоящим счастьем.

– Мы пришли. – Джефф еще раз сжал руку Гейли.

– Я никогда не говорила, как я тебя люблю?

– Удачно выбрано время, Гейли! В самый раз. Прямо на глазах у этого детины, за которого ты, кстати, собралась замуж… Неужто нельзя было признаться в этом немного раньше?

– Дурачок.

– Очень большой, но я тоже тебя люблю.

Они остановились перед священником, и Джефф в последний раз пожал пальцы невесты. Отвечая на вопрос, кто отдает эту женщину в священный брак, он твердо шагнул вперед и передал руку Гейли Бренту. Голос его при этом был чист и тверд.

Лиз громко всхлипнула, Чед нервно рассмеялся, Тина даже икнула. Гейли запомнила происходящее до мельчайших деталей и с удовольствием ощутила пальцы Брента на руке.

Служба была очень красива. Невеста благоговейно вслушивалась в каждое слово священника. Молодые поклялись любить и беречь друг друга, быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в здравии и болезни, пока смерть не разлучит их. Эти обещания не были для них пустым звуком. Клятва шла из глубины сердец. Когда Брент надевал ей обручальное кольцо, пальцы Гейли дрожали, его же рука была тверда и крепка, как всегда. Святой отец провозгласил их мужем и женой перед Богом и перед людьми. Чувство радости и удовлетворения, разлившееся по всему существу Гейли от слов священника, было так велико, что она боялась не пережить этого момента.

Брент поднял густую вуаль и звонко поцеловал молодую жену, она не менее пылко ответила, крепко обнимая его. Гари Мак-Келли громко гикнул, и, несмотря на строгость церковной обстановки, присутствующие поддержали его общим оживлением и смехом. Наконец-то молодые, едва переводя дух, разомкнули объятия, продолжая все еще глядеть друг другу в глаза, и направились к выходу по длинному коридору между скамейками под несмолкающий радостный смех гостей и бравурные торжественные звуки органа. Гейли очень любила органную музыку, и было особенно приятно, что эта музыка сопровождала празднование.

Пальцы Брента слегка сжали ее ладонь. Гейли подняла глаза и увидела, как он улыбается. Молодые поспешили мимо занятых гостями скамеек, и остальные – Чед и Гари, Джефф и Тина, Лиз, Джейсон, а особенно Александра – едва поспевали за ними.

– Миссис Мак-Келли, – довольно произнес Брент, как бы пробуя имя на вкус. – Мне нравится.

– Миссис Брент Мак-Келли. Пожалуйста, обращайтесь ко мне правильно, сэр. – Гейли рассмеялась неведомым ранее ощущениям. Теперь она по закону отдана в жены этому необычайному во всех отношениях, красивому человеку, который сегодня, в голубой рубашке и фрачной паре, неописуем. Этот день стал днем ее триумфа, Гейли купалась в несказанном счастье. Едва взглянув в его лицо, окунувшись в темную глубину глаз, скользнув взглядом по жесткой линии подбородка, она испытывала ни с чем не сравнимое блаженство. Одно то, как он держал в руке ее ладонь, говорило Гейли, что она любима и нежно оберегаема Брентом. От одной музыки и смеха, веселого гомона голосов, сопровождающих молодых, можно было сойти с ума…

Она не успела понять случившегося. Ни в тот миг, ни позднее она не сумела бы связно описать свое состояние. Звуки вдруг как бы угасли, поблекли, плотный туман окутал их с Брентом, приглушая свет. Но ничего не исчезло в нем. Все оставалось на местах: и друзья, и родные, и гости, и церковь, и бесконечный красный ковер…

Только вместо Брента появился другой мужчина, который так же держал ее руку. Это уже был не ее муж. Впрочем, нет, это был он, но настолько не похожий на Брента, что от этого становилось еще страшнее. Волосы его как бы мгновенно отросли ниже плеч, напоминая прическу дикаря, и одежда изменилась. К сожалению, ей не удалось запомнить его костюм, потому что она умирала от страха. Это был и Брент, и не Брент. Рука ее покоилась на его ладони, и они стремительно шли к выходу из храма.

Вдруг незнакомец взглянул на нее, и Гейли едва не лишилась чувств от ужаса. Глаза его были откровенно… безбожны. Сколько в них было упрека, сколько ненависти! А когда он обхватил ее за талию, то ее пронзила боль, рожденная исходившей от него яростью. Казалось, он ведет ее навстречу смерти, навстречу дьяволу и адскому пламени…

Она остановилась как вкопанная. Она хотела закричать. Но ни слова не слетело с губ. Туман сомкнулся плотным занавесом, и внезапно и Брент, и храм, и звуки смеха и музыки, и аромат ее букета, – все исчезло…

Осталась лишь тьма. Гейли молча закрыла глаза и как подкошенная рухнула на пол – белое озеро на алом ковре под сводами церкви.

– Гейли! – Голос Брента выкрикнул ее имя. Она отчетливо слышала, что это Брент, но не могла ему отвечать, потому что над нею властвовала тьма.

Жених слышал, как заволновались все вокруг, но, пренебрегая тревожным ропотом и подхватив Гейли на руки, поспешно вынес ее на улицу. Когда он шагнул на ступени храма, солнце коснулось ее лица.

Брент не очень удивился происшедшему и не слишком перепугался. Весь месяц перед свадьбой Гейли непрерывно дурачилась, как ребенок, смеялась и подшучивала над другими, откровенно упиваясь счастьем. Но процедуре бракосочетания предшествовали длительные приготовления и хлопоты, отнявшие очень много сил в последнюю неделю. Невеста с будущей свекровью принимала в них деятельное участие, а половину ночи перед венчанием помогала подругам вышивать свадебный наряд. Она ела урывками, на ходу, почти не спала, поэтому обморок Брента вовсе не удивил. За минувшие три недели Гейли похудела на несколько фунтов, и Брент легко объяснил себе, отчего по окончании венчания она могла лишиться чувств. Обморок не слишком обеспокоил его. Гораздо сильнее Брента озадачил взгляд, брошенный на него Гейли, от которого у него едва не остановилось сердце.

За минуту до этого Гейли выглядела прекраснейшей невестой, сказочной принцессой в белой кисее и кружевах. Толстая коса, уложенная короной, и легкие прозрачные золотистые кудряшки, подобно нимбу, светились вокруг головы, а глаза сияли небесной синевой. Она была по-королевски величественна в изумительно скроенном платье с изящным длинным шлейфом. Брент никогда не испытывал столь сильного чувства любви, как в минуты, когда Джефф вел ее к алтарю по красной ковровой дорожке. Она ступала легко, словно шла по облакам.

А когда они, законными супругами, удалялись от алтаря, она наградила мужа ослепительной улыбкой и рассмеялась, под ее лучезарным взором он едва не завопил от счастья: «Моя жена!..»

Но внезапно взгляд резко изменился, а лицо будто бы медленно скрылось в мрачном тумане. Праздничная атмосфера чудесного дня затмилась черным наваждением. Губы невесты сложились так, будто готовы были разразиться криком ужаса, а в глазах отразился леденящий кровь страх. Брент хотел было окликнуть ее, спросить, что случилось, но был так поражен, что онемел. Затем Гейли рухнула без чувств…

Брент слышал, как за ним из храма толпой повалили гости, охая и причитая от волнения. Солнце погладило нежные щеки Гейли.

– Постойте! Не теснитесь вокруг нее! Ей нужен воздух! – Это верный Джефф, не потерявший самообладания, взял командование на себя.

Гейли пришла в себя и открыла глаза. Они, по обыкновению, широко и наивно, со знакомой доверчивостью и детской чистотой, уставились в лицо мужа.

– Брент? – позвала она.

– Я с тобой, – отозвался любимый голос. – Как себя чувствуешь?

Руки ее обвились вокруг его шеи, и Гейли улыбнулась слабой, но милой и заманчивой улыбкой.

– Извини, я так виновата, – с раскаянием произнесла она, увидев гостей вокруг. – Брент, как глупо получилось!

«Слава Богу, миновало. Похоже, без следа, – подумал Брент. – Кошмарный ужас в ее глазах исчез, словно солнце смыло его лучами. Кажется, все прошло».

Он крепче обнял жену, но его лицо оставалось озабоченным и напряженным.

– Гейли, у тебя что-нибудь болит?

– Все прекрасно, – отозвалась Гейли, немного озадаченная его тоном. – Прости меня…

– Слава Богу! Ей действительно лучше! – С радостным облегчением мать Брента шагнула к молодоженам и весело подмигнула невестке, указывая на группу фоторепортеров. Сразу же заработали дюжины камер. – Отлично! Брент, Гейли, я уверена, что журналисты будут довольны такой добычей. Но если хотите фото для свадебного альбома, то придется вернуться в церковь, чтобы приглашенный фотограф смог завершить начатое. Гейли, ты можешь идти?

Брент крепко поддерживал жену, которая тщетно пыталась выбраться из его объятий.

– Брент! – тихонько окликнула его мать, и только после этого он решился отпустить пленницу.

Тина наскоро поправила на невесте платье и распрямила шлейф.

– Эй вы, счастливчики, идемте! – весело крикнул Чед.

Гейли, немного смущенная тревожным взором Брента, протянула руку. Он посмотрел на жену, на изящную белую перчатку, опустившуюся ему на ладонь, приободрился и нежно улыбнулся, приподнял ее лицо за подбородок и легонько поцеловал в губы:

– Ты уверена, что нам следует это делать?

– Абсолютно, – кивнула Гейли, а взгляд честных детских глаз подтвердил искренность слов.

Они возвратились в церковь. Гейли махала рукой и улыбалась друзьям и родственникам, особенно – прессе, убеждая всех в благополучии своего здоровья. Вместе с молодоженами в церковь вернулись лишь близкие родственники Брента и надежные друзья: Тина, Лиз, Чед, Джефф, а также внуки Мери Ричардсон.

– Я догадываюсь, что брак – это довольно страшно, – пошутила Тина. – Но не стоило так нервничать, Гейли.

– Дело в мужчине, за которого она выходит, – загадочно молвил Чед. – Сильно смахивает на Синюю Бороду, сплошные тайны! – Он сделал круглые глаза, и все рассмеялись.

– Да чего там таинственного, обыкновенный бабник, – беззаботно заметила Лиз и прихлопнула рот ладонью, вспомнив, что у нее за спиной стоят родители Брента, а также Александра и Джейсон. Все снова рассмеялись, а миссис Мак-Келли-старшая успокоила болтунью, сказав, что давно не принимает на свой счет упреки в адрес совершеннолетнего ребенка.

– Кроме того, – поддержал жену Джонатан Мак-Келли, – сегодня Брент сделал из нее семейную женщину. А она из него – семейного мужчину. Мы очень рады появлению новой семьи. – Он поцеловал пальчики Гейли. Она благодарно пожала его руки. Наконец фотограф выразительно кашлянул, и следующие полчаса все общество провело, терпеливо позируя перед камерой.

Отдав дань традиции, все вышли на улицу. Остальные гости ожидали их в специальном зале для отдыха, но кое-кто остался, чтобы хорошенько посыпать молодых рисом, пока они, смеясь, бежали к ожидающему лимузину.

Наконец жених и невеста оказались наедине. Впервые после начала церемонии и впервые после того, как Гейли на минуту превратилась в подобие белого озера, лишившись чувств посередине храма.

– Привет, мистер Мак-Келли, – прижимаясь к супругу, ласково пробормотала она.

Но Брент не улыбался. Глаза его были серьезны, а на скулах играли желваки. Он погладил пальцем ее подбородок и внимательно посмотрел ей в лицо:

– Что случилось, Гейли?

Она свела брови и отодвинулась:

– Брент, я не понимаю, о чем говорить. Прости меня, я не хотела падать в храме… Я хочу сказать, что ни капли не прикидывалась и не лгала, что я не нарочно.

– Но я не о том. – Он взял ее за руку, крепко стиснув пальцы. – Почему ты странно на меня посмотрела?

– Как это «странно»?

– Будто ты меня ненавидишь. Будто страшно боишься меня.

Гейли тряхнула кудряшками волос и недоверчиво покосилась на мужа:

– Брент, я не понимаю тебя.

– Так ты ничего не помнишь?

Ей казалось, что слезы вот-вот брызнут из глаз. Это – сказочная свадьба Золушки и Принца, это – «жили долго и счастливо», это – будущая совместная жизнь? Для чего он это говорит?!

– Брент, мне не о чем помнить, уверяю тебя. Клянусь, я не смотрела как-либо странно. Я люблю тебя всем сердцем. И думаю, что ты чувствуешь то же. Надеюсь, мы хотим вместе состариться, разделить общую судьбу. Надеюсь, мы не можем друг без друга. Надеюсь…

Он примирительно обхватил Гейли рукой, прижал, и, когда темные, пронзительные глаза остановились на ее лице, они опять были полны нежности и любви. Гейли почувствовала себя необычайно спокойно и вновь удивилась, что Брент мог в нее влюбиться.

– Прости, – проговорил он и нежно коснулся пальцем ее подбородка, нижней губы, открытой части груди. – Я виноват. Сегодня я женился на вас, миссис Брент Мак-Келли, потому что, ей-богу, желаю разделить с вами судьбу. И хочу, чтобы вы нарожали мне наследников…

– Сколько?

– Дюжину. Впрочем, нет. Сложный вопрос, его предоставляется решать тебе. Я люблю тебя. Мне стало очень и очень… тревожно.

Она покачала головой, заглянула ему в глаза и едва не расплакалась от полноты счастья.

– Брент, я очень люблю тебя.

– Восхитительная. – Он склонился и поцеловал Гейли. Она ответила, забыв обо всем на свете: о белом платье, о лимузине, в котором они сидели, обо всем, кроме близости и тепла, кроме запаха его тела и звука сердца, бьющегося под ее пальцами.

Лимузин остановился. Брент услышал, как водитель направился к их дверям, и повинился жене:

– Дорогая, забыл заказать к нашему возвращению шампанское – собирался на пороге дома пить из твоей туфельки.

Гейли сморщила носик:

– Страшно негигиенично.

– Предлагаю другое. – Подражая его манере, Гейли вопрошающе выгнула бровь. Брент подмигнул: – Представляешь, как гигиенично и романтично: глоток алкоголя из твоего пупка.

– Это анатомично, а не романтично, – поддразнила Гейли.

– Хорошо, исключим алкоголь и займемся живой плотью.

– Слышу речи настоящего каннибала, – рассмеялась Гейли.

– На тебя не угодишь. Идемте, миссис Мак-Келли. Гости ждут нас. А когда все уйдут, то мы наконец-то… – Он не договорил, потому что, едва дверь автомобиля приоткрылась, как на молодоженов хлынул целый рисовый ливень. – Эй! – смеясь, запротестовал Брент. – Мы не уходим, а только прибыли.

Проходя через холл в бальный зал, молодые заметили лукавые лица Чеда и Гари. Оказалось, что шутка с рисом была их выходкой. Риа с Джонатаном приехали раньше других, чтобы выстроить гостей для поздравлений. Брент и Гейли двинулись вдоль линии друзей и родственников, и три четверти часа отвечали на рукопожатия и поцелуи, приветствовали всех явившихся на свадьбу, знакомились с теми, кого видели впервые. Гейли немного волновалась. Иногда кто-нибудь из старых приятелей Брента говорил ему: «А она у тебя красавица», или «Рад познакомиться с вами, миссис Мак-Келли, вам стало лучше?», или даже «Вы упали в обморок, когда поняли, что выходите за старого развратника, а?»

Однажды улыбка все-таки сползла с лица жениха. Гейли заметила это, но была несказанно счастлива, немного растерянна и уже почти ничего не помнила из происшедшего в храме. Помнила только, что пальцы их были сплетены и они торопливо шли по красному ковру, окрыленные, счастливые, улыбающиеся глуповатой улыбкой, которой отличаются лица всех новобрачных.

«Да, мы сделали это. Стали мужем и женой, законными супругами. Вся жизнь впереди, как будто мы снова дети. Если раньше дети играли только в доктора, то теперь они могут играть в дом. Мы вместе, мы – семья.

Времена, конечно, сильно изменились, жены не стряпают целыми днями на кухне в халате и шлепанцах. Впрочем, мне не нужно каждое утро прощаться с мужем, целуя его на пороге, потому что он художник и работает в собственной мастерской».

Гейли представляла, как станет позировать Бренту в дни, свободные от хлопот в галерее. Он не торопился делать завершающие мазки на ее первом портрете, поскольку продавать его не собирался, объясняя это так: «Я богат, но не скуп, и не желаю отказываться от привычек. Это полотно я сберегу для себя, для нас обоих, для наших детей». На продажу он начал писать другую картину, которая откроет в будущем целую серию полотен. Гейли соглашалась с мужем, готовая позировать всю оставшуюся жизнь.

Новобрачные добрались до конца шеренги гостей, и Риа Мак-Келли крепко обняла Гейли.

– Я не успела сказать, дорогая, как мы рады появлению дочери в нашей семье. – Она разжала объятия, не отпуская рук невестки и ласково улыбаясь с легким оттенком озорства, совсем как Брент. Разумеется, правильнее сказать – это Брент унаследовал неподражаемую манеру матери. В улыбке были и шаловливость, и искреннее веселье, и нежность.

– Благодарю. Вы необычайно добры ко мне, – ответила Гейли.

Риа поглядела мимо ее плеча:

– Брент, можно мне на минутку похитить невесту? Она еще не видела дядюшку Хика. Вон он, сидит в уголке.

Брент кивнул. Кто-то потянул его за рукав, и пространство между ним и его женой заполнилось толпой гостей, но он успел крикнуть матери:

– Скажите дяде Хику, что я сейчас подойду поздороваться, ладно?

– Хорошо, – пообещала Риа.

Им потребовалось немало минут, чтобы пробраться на другой конец зала. Такова особенность приема, на котором шампанское можно взять в открытом баре: серия новых поздравлений, посыпавшаяся на Гейли, уже отличалась легкой развязностью. Они были так же искренни и теплы, но все-таки немного фривольны. Ее постоянно обнимали знакомые и малознакомые люди, тогда как могли бы обойтись обычным рукопожатием. Она узнала несколько историй, начинавшихся одинаково: «Я знал Брента еще в те времена, когда…» Но она продолжала приветливо улыбаться гостям, потому что понимала: каждый обращался к ней с искренней доброжелательностью.

– А кто это – дядя Хик? – спросила Гейли, улучив минутку. Увидев, что она приостановилась, Риа быстро подхватила ее под руку и повела сквозь толпу, чтобы спасти от навязчивых поздравителей.

– Разве Брент не вспоминал его? Даже странно. Он обожает Хика, – улыбнулась свекровь. – Это двоюродный дед моего Джонатана по отцовской линии. Ему больше ста лет, хотя никому бы в голову не пришло, что он такой древний. Это замечательный старец. Скорее всего тебе он понравится. – Вдруг Риа резко остановилась, и Гейли едва не врезалась в нее. – Дядя Хик!

Я привела к вам жену Брента. – Она подтолкнула невестку вперед.

Гейли очутилась перед небольшим старичком, который, согнувшись в кресле, опирался на трость. Несложно понять, что некогда он был высок и статен, а казался маленьким, потому что сидел в такой позе. Когда ему представили Гейли, он поднялся. Она хотела его остановить, но старик улыбнулся и продолжал медленно подниматься, опираясь на палку.

Лицо его было смугло и испещрено морщинами. Глаза выцвели, и от былого голубого цвета оставался лишь намек. Но у него был полный рот отменных зубов. «Все – вставные», – признался он позднее без тени смущения. И густая шевелюра седых волос на голове. «Все – собственные», – уверил он не без тени хвастовства.

– Здравствуйте, здравствуйте, Гейли Мак-Келли! Можно, я поцелую вас в щеку?

– Конечно! – Она шагнула к старику, опасливо обняв за иссохшие плечи, но с удивлением обнаружила, что они еще весьма крепки. Он указал на свободный стул рядом и спросил, не хочет ли Гейли присесть ненадолго. Она согласилась. Хик спросил ее, как они познакомились с Брентом, и Гейли рассказала о выставке в «Сейбл гэлери». Судя по тому, как старик улыбался, ему приходилось сталкиваться с быстро развивающимися романами. Гейли решила сменить тему, спросив о нем:

– Вы живете где-то неподалеку?

– Я виргинец до мозга костей, – ответил Хик, и это напомнило ей Брента. «Пожалуй, его родственники стремятся походить на старейшину», – подумала она. – Да-с. У меня старинный фамильный дом в Тайдуотер, недалеко от Вильямсберга, ближе к Йорктауну. Настоящий старинный дом. Старше, чем наша страна.

– Надо же! – оживилась Гейли и вспомнила о домике на Моньюмент-авеню, построенном лишь где-то в середине прошлого века.

Хик принялся рассказывать об имении. Он говорил, что в доме есть просторный балкон, на котором летом приятно проводить вечера, прекрасная колоннада в георгианском стиле.

– Вы когда-нибудь видели Маунт-Вернон, сударыня?

– Видела.

– Мой дом очень похож на него. Усадьбу Тайдуотер построил один парень, который преклонялся перед великим генералом и очень любил его. Разумеется, он не смог полностью скопировать усадьбу Вашингтона, учитывая, что генерал много раз перестраивал особняк и во время войны, и после, а парень не дожил до победы.

– Прискорбно.

– На войне случается немало трагедий, сударыня. Ваш муж может порассказать об этом.

– Брент?

Дядя Хик кивнул, глядя через весь зал на правнучатого племянника, который разливал шампанское. Гейли быстро улыбнулась: Сильвия все-таки заловила беднягу в свои сети. Лучше Сильвия, чем любая из этих красоток, его бывших натурщиц, получивших приглашения на свадьбу. Гейли сначала не могла понять, ради чего они явились. Ради любопытства? Но скоро она увидела, что это очень красивые женщины, искренне восхищенные талантом Брента и не менее искренне радующиеся за молодых. Она слегка устыдилась кольнувшей ее ревности.

– Брент воевал во Вьетнаме, – продолжал дядюшка Хик. – Ему есть что рассказать. Война стала более жестокой, чем в мои времена. Сам-то я родился ровно через двадцать лет после окончания Гражданской. Конечно, о ней судить не могу, но потом грянула Первая мировая – война, которая началась, чтобы покончить со всеми войнами на свете, а потом – еще одна война. Наверное, мое поколение имело все шансы привыкнуть к этому, да?

– Да уж, – молвила Гейли, – имело.

Она смутилась. Ей ничего не было известно о том, что Брент побывал во Вьетнаме. Возможно, это не так страшно – им еще много чего предстояло узнать друг о друге.

– Но это в прошлом, – угадал ее мысли дядя Хик и тронул Гейли за колено. Она удивленно подняла на него глаза. – Главное, вы – прекрасная молодая леди, вы с Брентом крепко любите друг друга. У вас все впереди. Только надо верить. Вы верите в свою любовь, и правильно. Значит, и остальное будет хорошо. Запомните это, ладно?

Гейли порывисто поцеловала старика.

– Вы навестите нас? – спросила она.

– Я бы с радостью. Только чем вы меня будете потчевать? Мои зубы выглядят совсем неплохо, но черт меня побери, если этими штуками можно что-нибудь разжевать. Представьте только, волосы – мои, а зубы все растерял, до единого. Лучше бы наоборот. Но если вы приготовите немножко куриного бульончика, я с удовольствием заскочу к вам на обед.

– Идет.

– Вы обещайте, что как-нибудь уговорите Брента привезти свою жену ко мне на ферму, хорошо?

– Так у вас ферма?

– Ну конечно. Правда, от нее не много осталось. Несколько лошадок, несколько грядок – все на сегодняшний день. Но там тихо и приятно, я думаю, вам понравится.

– Я уверена. Спасибо. – Гейли пожала сухую ладонь Хика и пробормотала, что ей пора к гостям.

Старик отпустил ее, но не успела она сделать нескольких шагов, как очутилась в объятиях Брента, который стремительно вывел ее в опустевший центр зала. Музыканты принялись за работу, и Брент улыбнулся Гейли:

– Традиция. Правда, полагается сначала танцевать с отцом, но поскольку его нет с нами…

– Он был бы так рад за нас, Брент.

– Ты думаешь?

– Да. Я знаю.

И они закружились в вальсе.

– У нас с тобой неплохо получается, да? – спросил он.

– Несомненно. – Она еще не выпила ни капли, но улыбалась, как хмельная. Свадьба ей нравилась с каждой минутой все сильнее. Яркий, как солнечные лучи, свет падал на них с потолка. У Гейли кружилась голова, пылали щеки, и казалось, что она взлетает над полом. До нее доносился тихий говор гостей, она знала доподлинно, о чем говорят вокруг: они с Брентом – отличная пара, и все это похоже на сказку…

– Жаль, что сказки не длятся вечно, – вздохнула Тина, которая сидела рядом с Лиз, Чедом, Джеффом и Гари Мак-Келли за главным столом.

Лиз сделала еще глоток шампанского и с упреком покачала головой:

– Да что ты такое говоришь? Погляди, какая пара! Я откровенно зеленею от зависти. – И, опершись подбородком на кулаки, она со вздохом продолжала следить за вальсирующими. – А знаете, что мне это напоминает? Финал «Спящей красавицы». Помните вальс Авроры и Принца? Они танцуют и танцуют, а две маленькие феи перекрашивают ее платье то в голубой, то в розовый цвет. А она не замечает этого, потому что смотрит только на него…

Джефф рассмеялся, Лиз смущенно вспыхнула, но Тина признала, что молодожены прекрасны.

– Все-таки это случилось слишком быстро! Они едва знакомы.

– Мне кажется, они успели достаточно узнать друг друга, – твердо заявил Джефф. – А ты, Лиз, либо большой романтик, либо чудачка. Идем-ка танцевать.

В круг стали выходить другие пары. Джонатан Мак-Келли отнял у сына его партнершу, и Брент танцевал с матерью. Музыканты поначалу исполняли вальсы и баллады, а потом блеснули мастерством, заиграв мелодии песен «Полис» и «Краудид Хаус», а закончили мелодиями из «Битлз». Брент с Гейли танцевали, потом ели ростбиф и поджаренные головки аспарагуса с рисом, пили шампанское, смеялись и говорили с друзьями.

Внезапно Брент подхватил невесту на руки. Она рассмеялась и, пристально поглядев ему в глаза, шепнула:

– Что такое?

– Твоя подвязка, – сказал он с задорной улыбкой. – Мы можем проделать это прямо сейчас.

Гейли продолжала смеяться, даже когда он усадил ее на стул посередине зала. Раздалась барабанная дробь, и взоры гостей обратились к ним. Джеффри что-то крикнул, вслед за его голосом послышались непристойные шутки и свистки. Брент поклонился и опустился перед Гейли на колени. Вплоть до этого момента она звонко смеялась, но едва жених склонил голову, как комната закружилась.

«Нет! – мысленно вскричала Гейли. – Нет! Только не теперь!..» Она что есть мочи вцепилась в край сиденья, пытаясь замаскировать улыбкой отчаянно стиснутые зубы.

Что-то здесь было не так, она могла поклясться, что прежде они уже делали это. И что она была напугана, ужасно напугана, а он касался ее точно так же, как сейчас. Тогда не было ни звуков барабанной дроби, ни смеха окружающих, но он прикасался к ней как сегодня! Тогда его пальцы, как и теперь, скользнули вверх по ее ноге, и она услышала разгоряченный шепот…

Чернота вновь начала окутывать ее, как в храме. Гейли на миг прикрыла веки и взмолилась: «Нет, прошу тебя, Господи, не надо, не дай мне снова лишиться чувств. Это же день моей свадьбы. Пожалуйста…»

– Гейли?

Она открыла глаза и с трудом освободилась от кома в горле. Вокруг все смеялись и ликовали, потому что Джеффри совсем легко поймал брошенную Брентом подвязку – она как по заказу упала кольцом на его бокал с шампанским.

– Гейли, тебе плохо? – спросил Брент, держа ее за обе руки.

– Нет, милый. Все хорошо!

Никто ничего не заметил. Брент вовремя окликнул ее, мгновенно выдернув из обморока. Но сам-то он, конечно, догадался. Он видел, как она побледнела, и все понял.

«Хотя что он, собственно, понял? – решительно сказала она себе. – К черту все сомнения! Это день нашей свадьбы, самый счастливый день в моей жизни!» Гейли вскочила на ноги, подняла Брента с колен и заставила себя улыбнуться как можно ослепительнее:

– Я должна бросать букет.

Поймала цветы Тина. Разумеется, Гейли пыталась подыграть подруге, бросить в ее сторону, но никогда ей не удавалось так метко попасть в цель через плечо. Подобные смешные проделки отвлекли ее от мрачных deja vu, и она снова весело хохотала с гостями, когда Джеффа и Тину поставили фотографироваться вдвоем, а потом – вместе с нынешними молодоженами.

Незаметно наступило время уезжать. Прощаясь с родными Брента, с Тиной, Лиз и Джеффом, Гейли чувствовала, что сейчас заплачет, но вскоре грусть улетучилась и она весело смеялась, потому что Брент успел переодеться в потертые кирпичом джинсы и неизменную футболку. Преображение было стремительным, а поэтому смешным.

Опять дождем посыпался на их головы рис, и молодые ринулись к лимузину, который должен был доставить их в аэропорт. В машине, очутившись наедине, они неспешно, продолжительно целовались, покуда Брент в конце концов не оторвался от жены и не спросил ее охрипшим голосом:

– Ты на самом деле хорошо себя чувствуешь?

– Зря волнуешься, дорогой, – нежно отозвалась Гейли, с пристрастием изучая каждую черточку милого лица. Она погладила его по щеке: – Я никогда еще не была так счастлива.

Брент обвил ее руками:

– Я тебя люблю больше всего на свете. Я вообще не мог раньше представить, что можно так любить. Больше жизни…

Это звучало восхитительно. Она хотела бы навсегда запомнить этот момент. Все непонятные страхи отодвинулись далеко-далеко… Пока они не взошли на борт авиалайнера. Здесь Гейли задремала, и смутные разрозненные обрывки былого ночного сна вернулись, чтобы мучить ее.

Глава 10 ВЛЮБЛЕННЫЕ

Вильямсберг, Виргиния

Июль 1774 года

Смеркалось. Перси ждал Катрину у знакомого лошадиного загона, спрятавшись в густой тени под листвой старого вяза, в который раз пробегая глазами записку. Иногда он подносил листок бумаги к лицу и вдыхал сладкий аромат фиалки – ее любимый запах.

«Ждите меня возле конюшни, когда стемнеет. Катрина» – гласило это простенькое послание. Ни одного нежного слова, ни капли кокетства, почти сурово. Но это не важно. Он пока не разгадал смысла этой игры, но все равно готов вступить в нее. Со времен первой встречи Перси помнил об обещании свернуть горы, лишь бы обладать этой женщиной. Хотя она в тот вечер убежала от него, но от чувства, которое кипело и пылало в них, жгло обоих, невозможно было скрыться: ни ей, ни ему.

«Мужчина не должен очертя голову бросаться в бездну любви», – говорил себе Перси и сам же тонул в этой бездне.

Ранее пережитое казалось ему детской игрой: танцы, развлечения и легкий флирт с барышнями, уроки любви в постелях шлюх или служанок, клятвы верности миловидным вдовушкам, объятия, поцелуи и ухаживания – ничто не могло сравниться с нынешним чувством, владевшим им. Никогда еще страсть не захватывала так глубоко его сердце и ум, никогда прежде он так отчаянно не терял голову.

Его приятель Джеймс предостерегал, что это может оказаться элементарной ловушкой. У британцев уже были подписаны ордера на арест некоторых колонистов в Бостоне.

– Но это не Массачусетс, – возразил ему Перси. – Если кто решит отделиться от империи, то Виргиния будет первой, а если кому придется бежать отсюда, так это британцам. Скорее всего сторонники тори будут объявлены предателями.

Но Джеймс справедливо заметил, что этого пока не случилось.

Перси скрестил на груди руки и прислонился спиной к дереву. Задумчивая улыбка блуждала по лицу, а вечерний ветерок теребил прядь смоляных волос на лбу. Он понимал, что ни перед чем не остановится. Даже если бы связь с ней грозила ему адом и проклятием, он все равно остался бы ждать ее.

Вдруг порывы ветерка донесли какой-то шорох, возможно, это прошелестела трава под легкой ножкой.

Перси быстро отстранился от дерева и, досадуя на громко бьющееся сердце, вслушался внимательнее. Кто-то в темном плаще с капюшоном приближался к дереву в сгущавшихся сумерках.

Катрина не подозревала, как нелегко это будет сделать. Дрожа от страха, она шла по неосвещенному и притихшему городу, ночная тьма плотно обступала ее, а деревья, попадавшиеся на пути, глухо шумели, зловеще шевеля ветвями. Пробираясь от дома к дому, от дерева к дереву, напряженно вглядываясь в темноту, она думала о том, куда ей убежать, чтобы скрыться от всех.

Но на земле не существовало приюта, где она могла бы укрыться. Не оказалось на свете угла, готового спрятать ее, потому Катрина спешила очутиться рядом с Перси Эйнсвортом, памятуя о его словах. Толком не осознавая, что ею движет, она стремилась под его покровительство, как летит ночной мотылек на пламя свечи. «Обречена», – подумала девушка с горькой иронией.

Неожиданно раздался пронзительный голос ночной птицы, Катрина едва сдержала испуганный крик. В загоне уже различимы были лошадиные головы и крупы, а из таверны доносились громкий смех и разговоры. Она знала, что там сидят небольшими компаниями мужчины, которые говорят и спорят о чем-то своем. Наверное, обсуждают события прошедших дней, может, пишут письма своим сторонникам или даже вычерчивают планы восстания на карте города. Предатели. Изменники. А Перси Эйнсворт – один из них. Она обязана помнить об этом.

При всем желании Катрина не сумела бы разглядеть Перси в наступившей темноте. Последний луч дневного светила давно угас, а ночное – небольшой полумесяц – лишь слегка тронуло серебристыми мазками легкие облака. Девушка перевела дух, припомнив старые байки об индейских набегах. Но теперь поблизости не было стоянок. В этих местах индейцев давно либо перебили, либо выселили подальше. Но ей все равно было страшно от порывов ветра, шелестящего ветвями деревьев.

– Перси, – позвала она шепотом и вышла на маленькую площадку возле конского загона. Сзади послышалось движение, и чья-то ладонь зажала ей рот. Катрина хотела вскрикнуть, но рука крепко прижала ей губы. От ужаса у нее подкосились колени, а голова пошла кругом.

– Ш-ш, это я! – услышала она знакомый громкий шепот. Перси увел ее в тень огромного вяза. Освободив голову девушки от капюшона, но не убирая ладони со рта, заглянул ей в глаза. В темноте они казались темно-синими, в них бушевала буря чувств.

«Нет, меня не одурачишь», – решил Перси.

– Ты одна пришла? – спросил он. Катрина кивнула. – Но для чего? Если я верно запомнил, в прошлый раз ты с радостью убежала от меня. Поклялась, что меня ненавидишь, и умчалась.

Катрина хотела наклонить голову, но Перси поймал ее за подбородок, и ей пришлось снова смотреть ему в глаза.

– Да одна я, одна! – взорвалась девушка. – И… Я не испытываю к тебе ненависти. – Сердце готово было выпорхнуть из груди. Нет, она никогда не сделает этого. Ее брат с друзьями-монархистами – настоящие болваны. Они совершенно не понимают этого человека. Они не знают, как эти черные очи умеют вспыхнуть искрами смеха и как иногда они мрачнеют, будто глаза самого сатаны, от подозрения и недоверия. Перси молод, но зрел. Его переполняют страсть и напористость юности, но он умеет быть не по годам взрослым. И несмотря на полное очарование, в Катрине жил страх перед ним.

– Так для чего ты пришла сюда? – спросил он снова непреклонным, резким тоном. Сегодня этот мужчина не шептал красноречивых фраз о любви.

– Я хотела тебя увидеть.

– Зачем?

Она пристально посмотрела ему в глаза, а потом отвернулась и уставилась в темноту.

– Мистер Эйнсворт, – тихо молвила девушка, – я надеюсь, в вашем сердце есть уголок для милосердия и сострадания.

Перси подошел к ней сзади.

– Не надо больше играть со мной в шаловливую маленькую кокетку, Катрина. Я ведь не чета ни дуракам-лакеям твоего братца, ни красным мундирам, ни щеголям в новомодных фраках. Мы уже довольно долго играем в кошки-мышки. Ты понимаешь, что я тебя люблю и желаю. Скажи мне по-простому, зачем ты пришла?

Он взял ее за плечи, медленно повернул к себе лицом и, едва подавив ругательство, напомнил себе, что перед ним – сестра Генри Сеймура, воспитанная барышня из знатного рода. Он намеренно резок с ней, чтобы не позволить заигрывать с собой, хотя в отношениях с ней союзниками могли быть лишь нежность и терпение. Даже прикасаясь к Катрине, следовало быть настороже. Чтобы как-то сдерживать поток страсти, пробужденный соблазнительным ощущением женских форм под ладонями, ему необходимо было не отрываясь смотреть в невинные глаза и на ангельски светлое золото волос. Но сейчас ему нужно только одно – правда. Он немного смягчил тон, но по-прежнему резко спросил:

– Так зачем же, Катрина?

– Потому что мне стыдно! – шепнула она.

Перси некоторое время молча смотрел на нее, ласково трогая большими пальцами ее щеки и думая, как шелковиста эта кожа, а девушка – юна и прекрасна.

Он поднял глаза и вгляделся в темноту сквозь пространство огороженной площадки в сторону сарая, потом вновь осмотрелся по сторонам и не увидел ничего, кроме смутных очертаний лошадей и деревьев.

– Идем, – сказал Перси, накинул ей на голову капюшон и обнял за плечи. Он торопливо провел ее через двор в сарай и закрыл двери на засов. В темноте нашарил лампу, зажег ее и поднял высоко над головой. Над дверью нашлась небольшая консоль, куда Перси установил светильник, после чего шагнул в центр помещения. Здесь он скинул с плеч камзол и аккуратно повесил на загородку стойла. Затем обернулся к Катрине, робко мнущейся у входа, и поклонился:

– Позвольте ваш плащ, миледи?

Она нервно покачала головой – слишком хорошо помнила, что это за место. Перси не стал приближаться к ней. Сегодня он решил не повторять сценария первого свидания. Он по-прежнему подсмеивался над ней, добивался того, чего хотел, но оставался красноречив и обходителен. Сегодня он, казалось, подкрадывался к ней, изо всех сил превозмогая еле сдерживаемое нетерпение. Напряжение нарастало, и Катрина в который раз удивилась, как она отважилась на новое свидание.

Она отчетливо понимала, что Перси жаждет ее. Но если когда-то, общаясь с ним, без труда меняла кокетство на высокомерие, то теперь серьезно сомневалась в своих силах и способности решительно отказать ему в близости. Его поцелуи, как приворотное зелье, отнимали у нее способность к сопротивлению, а каждое прикосновение разжигало яростное пламя в душе.

Но сегодня он не тронул ее. Наверное, догадался о предательстве. А если это так, то она не напрасно боится.

Перси прошел в дальний угол сарая и уселся на высокий стог сена. Он вытянул длинные ноги, улыбаясь Катрине, отыскал соломинку и принялся жевать ее.

– Может, здесь не так удобно, как на диване в гостиной, но давай присядем.

Она улыбнулась, и улыбка очень понравилась Перси, потому что легко поселилась на ее губах, несмотря на то что девушка явно смущалась и нервничала. Катрина сделала несколько шагов от двери и, остановившись посередине, на том же месте, где до этого стоял Перси, расстегнула плащ, скрепленный на шее. Тяжелая материя соскользнула с плеч и упала к ногам. Катрина подняла плащ и положила поверх камзола, а Перси подумал о том, как она красива. Волосы сегодня не были заплетены в косы, а золотой волной ниспадали на спину, и он не удержался, представляя, как они расстилаются под лежащей Катриной или окутывают его голое тело.

«Идиот, – остановил он себя. – О чем ты думаешь?! Представь-ка лучше, что ты пришел к Генри Сеймуру просить руки его сестры. У джентльмена наверняка случится удар».

Перси указал на место рядом с собой:

– Проходи. Садись. Честное слово, я не волк и тебя не укушу.

– Сударь, вы уже куснули меня однажды! – Катрина мимолетно улыбнулась с такой иронией в глазах, что Перси не сразу вспомнил, о чем она говорит. Он твердо уверен в ее невинности, но, может, все женщины рождаются со способностью соблазнять? А может, и не все, а только некоторые?

Она взялась за вертикальный шест, подпиравший потолок сарая, и прокрутилась на вытянутой руке, как на карусели.

– Поэтому близко подходить все-таки опасно.

Перси пожал плечами, продолжая посасывать свою соломинку, но уже более внимательно приглядываясь к ее фигуре.

– Опасно, Катрина? Хотелось бы знать, для кого? Девушка остановилась к нему спиной и помолчала.

Перси снова подумал, как она красива. Как юная лань. Вот-вот задаст стрекача, едва лишь он сделает неосторожное движение.

– Катрина! – окликнул он, и она обернулась. – Хватит. Шутки в сторону. Заигрывания, флирт – все кончено. Если ты пришла, чтобы снова мучить меня, предупреждаю: беги сейчас, пока не поздно. Она опустила голову:

– Если я мучила тебя, то прошу прощения. Но ты виновен не меньше, потому что первый затащил меня сюда.

– Я сделал это от сильной любви к тебе. Катрину поразила нежность его голоса. Перси рывком поднялся с сена и взял девушку за руки. Он собирался предложить ей сделать выбор, которого,в сущности, у нее нет. Ей суждено быть с ним, потому что они влюблены. Но лишь молча глядел в лицо Катрины, наслаждаясь видом влажных прелестных глаз и блестящих розовых, слегка приоткрытых губ.

Он поцеловал ее, придерживая за хрупкий подбородок. Катрина не сжала губ и не сопротивлялась. Он заполнил ее рот страстными движениями языка, соблазнительно ласкающего и гладящего самые сокровенные его уголки. Она робко ответила на поцелуй. По мере того как она смелела и становилась все увереннее, ее руки переместились с плеч Перси на голову и пальцы вплелись ему в волосы.

Перси крепко обхватил ее, поднял и отнес на стог сена, продолжая упиваться поцелуем. Когда они рухнули на мягкое травяное ложе, он не прервал жаркого поцелуя, ласкал и нежно прикусывал губы, вкушая их неземную сладость. Он гладил и целовал ее шею, высокие, юные и упругие груди, крепко сжатые корсетом… Перси прильнул лицом к соблазнительной ложбинке между ними и понял, что девушка дрожит. Тогда он поднялся над ней.

Она быстро и шумно, словно в испуге, задышала. Ее глаза, голубые, как васильки, как безоблачное небо, прекрасные и доверчивые, были широко распахнуты…

Сколько в них было невинности! Его руки дрожали, когда он принялся развязывать шнурки, расстегивать крючки и пуговки. Ее груди, освобожденные от корсета, открылись ему. Перси прикоснулся к ним с такой нежностью, с какой никогда не прикасался к женщине. Но скоро он отбросил осторожность, потому что им овладела неуемная страсть, не похожая ни на одно из испытанных прежде чувств. Он сгорал от желания немедленно овладеть ею.

«Соблазни его, – приказал ей Генри. – Флиртуй, обманывай, играй дерзкую распутницу, моя дорогая сестренка. Ты это умеешь. Смейся, улыбайся, хлопай ресницами, потому что наш болван вот-вот сомлеет. А потом поговори с ним хорошенько и узнай все имена, даты и места сборищ».

«Поговори с ним…» Слова брата, влетев в одно ухо Катрины, вылетели в другое. Генри – вот кто настоящий болван. Перси совсем другой.

Вряд ли она умнее брата, поскольку позволила себе влюбиться в этого человека. Она не могла флиртовать, не могла обманывать его. Генри просто недооценивал противника. Это далеко не мальчишка и не болван, а настоящий мужчина. Ей ничего не оставалось, как следовать туда, куда он вел ее и куда она стремилась вслед за ним.

Она облизнула губы и поглядела в лицо Перси. Надо как можно скорее остановить его!

– Постой! – еле выдохнула Катрина. – Нет! Мы не должны…

– Тогда зачем ты пришла? – бросил он, сузив черные глаза.

– Потому что…

– Зачем?! – Единственное слово резануло ее подобно крепкой затрещине.

– Не для этого…

– Ты по-прежнему играешь в проститутку, в соблазнительницу, в шлюху…

Катрина изо всех сил хлестнула его по щеке. Он ошалело схватился за лицо, а пленница воспользовалась его замешательством и сумела вырваться.

– Неужели ты никогда не… – начала она.

– Нет! – Перси поймал запястья Катрины, которая сидела опираясь на колени, и притянул к себе. – Нет, черт тебя побери, леди Сеймур! Довольно уже! Или не ясно? Коль ты пришла ко мне как женщина, так знай, что я овладею тобой как женщиной!

– Это тебя черт побери! – крикнула она – Тебя! За то, что ты ублюдок и предатель! – Она чуть не разрыдалась. Ее обнаженная грудь была прижата к его груди, а воздух уже закипал вокруг от яростного блеска глаз и злых речей. – Отпусти! – потребовала Катрина, хотя, ощущая Перси голой кожей, мечтала лишь поскорее сорвать с него рубашку. Ей хотелось убежать отсюда… Или нет! Со все разгорающимся желанием она мечтала, чтобы плен длился и длился вечно. Катрина сгорала от нетерпения пройти по пути, на который увлекал ее Перси.

– Отпусти! – снова попросила она. – Клянусь, я тебя ненавижу!

– Сука! – рявкнул он, схватив ее за волосы, но сразу грубость сменилась нежностью, он склонился к ней и поцеловал так крепко, что губы у Катрины распухли, и оба едва не задохнулись. Пламенная страсть, растворенная в воздухе, впиталась в их тела и души и разожгла горячий костер, который согрел каждую частичку тела.

Потом Перси ненадолго прервал поцелуй и прошептал:

– Я люблю тебя, Катрина Сеймур. Скажи, что я тебе противен, и я отпущу тебя.

Она приоткрыла рот… Она хотела отказаться от него. Но не сумела вымолвить ни слова, а отчаянно закрутила головой.

Перси снова уложил ее на сено и стал целовать в губы, в лоб, в шею… Потом, спустившись к груди, лизал, посасывал и покусывал упругие соски. А Катрину пожирало неистовое пламя желания. Она прижимала его голову и шептала что-то непонятное ей самой.

Перси вдруг молча поглядел ей в лицо и стал снимать с нее туфли и чулки. Развязывая тесемки панталон и нижних юбок, его пальцы щекотали ей живот, а когда ладонь легла на голую кожу, Катрина не сумела сдержать дрожь.

Он вновь поцеловал ее, а потом помог снять кринолин и муслиновое платье. Только когда Перси отбросил в сторону корсет и кружевное белье, Катрина поняла, что лежит перед ним на охапке сена совершенно нагая, и с тихим стоном протянула к нему руки, как бы пытаясь поскорее спрятать наготу в его объятиях.

– Нет, – шепнул ей Перси, уложил ее снова, расстелил золотистые волосы, как покрывало, на сенной подстилке и, стоя на коленях, поспешно сдернул жилет и рубашку. В полумраке блеснули крепкие мускулистые плечи. Потом он сел, чтобы снять башмаки и чулки, а также бриджи.

Катрина лежала, не смея открыть глаза, а когда все-таки решилась, то вздрогнула от неожиданности и замерла в восхищении, увидев, насколько он красив. По-настоящему красив.

Везде, где руки прикасались к ее коже, оставался теплый след, похожий на прикосновение тонкой шелковой ленты. Перси целовал ее снова и снова и был в таком возбуждении, что если бы Катрина заговорила, он едва ли услышал бы ее…

Он был великолепен. Грациозен и ловок, как пума, мускулист и могуч, как медведь, решителен и уверен в себе, как сокол. Катрина инстинктивно прикасалась к его плечам и наслаждалась подрагиванием мускулов и сухожилий. Живот Перси был плоским и твердым, а смоляные волосы не только венчали голову, но гнездились на груди и вокруг той запретной части тела, которая настолько заворожила ее. Она пульсировала, жила своею жизнью, словно в ней сосредоточилась вся страсть любовника. Нет, Катрине не следовало видеть… Не следовало приходить… Это невообразимо! Ни одна порядочная девушка не посмела бы, следуя его просьбе, протянуть туда руку и обхватить пальцами…

Ни одна порядочная дама не позволила бы ему трогать ее там, куда он проник пальцами. Но для Перси не существовало запретов. Поцелуи его были откровенно распутны, а Катрина не могла остановить их, не умела отказать ему, не в состоянии была совладать с собственным телом. Она лишь ощущала…

– О, Перси! Это… это неправильно! – в конце концов не выдержала девушка.

Но он ответил:

– Это правильно, милая, потому что это – любовь. Сам Бог велел, чтобы муж поклонялся жене, и он свидетель: я действительно люблю тебя.

Она поверила… Не только что Перси ее любит, но что эта интимная вседозволенность в их отношениях и есть любовь. Она сплела пальцы с его пальцами, а он тронул ее губы своими. Катрина в восторге заметалась на травяном ложе, но Перси улегся сверху, и она едва не вскрикнула, когда неожиданно толчком он вошел в нее, будто прорвав назревшее напряжение и мигом утоляя ее жажду. Крикнуть помешал его поцелуй и тихий шепот прямо в губы:

– Ш-ш, любимая, осторожнее…

Но ей не было дела до осторожности, до окружающего мира. Влажная от пота, словно в бреду, она высвободила руки из его крепкого объятия и наконец-то прошептала возле жесткой щеки:

– О, Перси…

Он тихонько усмехнулся и пообещал:

– Мы только начали с тобой, любимая, только-только начали.

Он продолжал наполнять ее собою, сладким, горячим огнем, который захлестнул и поглотил ее, снова и снова ввергая в трепетный восторг. Потом Катрина с удовольствием погладила его увлажненную потом волосатую грудь и приютилась в ласковых и надежных руках, а Перси поцеловал ее в лоб и убрал налипшие влажные прядки волос.

После этого она вспомнила, что лежит всего лишь на стоге сена, а не на брачном ложе с шелковыми простынями, и светит им трепещущее пламя масляной лампы, а не свечи в канделябрах с бронзовыми амурами. Она не собиралась отдаваться Перси, несмотря на то что, как сказал брат, ему безразлично, что она станет делать. Ей-то не было все равно, но она позволила раздеть себя вовсе не ради каких-то сведений. Она пришла к Перси не ради брата. Катрина отчетливо понимала, что влюбилась в него с первого взгляда, и тот взгляд решил ее дальнейшую судьбу.

Сейчас Катрине следовало стыдиться. Она «погибла», как сказали бы люди, низменно пала. Ее совесть должна была сгорать от позора и ужаса нынешнего ее положения, но Катрина не чувствовала ничего такого. Она прильнула к груди любимого, а он еще крепче обнял ее, шепча:

– Я люблю тебя.

– Перси… Я тебя тоже.

– Давай уедем вместе.

– Не могу. Мой брат непременно погонится за нами и наверняка повесит тебя.

– Да к черту твоего брата!

Катрина взволнованно посмотрела ему в глаза и прижала пальцы к его губам:

– Не говори так! У него власть. Ему ничего не стоит объявить тебя изменником.

– Дьявол! – Перси явно рассердился, а Катрина подумала, что даже эта мгновенная вспышка негодования украшает его, как отвага и страстная, беззаветная преданность своей цели. – Увидишь, не пройдет года, как самому Генри Сеймуру придется уносить ноги из Америки!

– Может, так будет, любимый, но сегодня подписываются ордера на арест таких людей, как Хэнкок и Адамс.

– Но это в Массачусетсе, а мы в Виргинии.

– Не сердись. Пожалуйста, будь осторожен! Неужели ты полагаешь, что монархистов остановят какие-то границы штатов? Они мигом объявят, что в Массачусетсе заговор. Прольется кровь…

– Да, – мягко прервал ее Перси. – Прольется. – Опершись на локоть, он погладил щеку Катрины. – Поверь мне, любимая, очень скоро ты увидишь, что и народ, и правда на нашей стороне.

Он взволнованно принялся рассказывать ей о своих секретных связях с выдающимися заговорщиками в Бостоне. «То есть с теми, по ком давно плачет петля», – подумала Катрина.

– Перси, не рассказывай мне этого…

Он рассмеялся и крепко обнял ее. Черные глаза оживились юным задором и решимостью:

– Любовь моя, я обязан рассказать тебе об этих вещах. Ты должна знать, на какой опасный путь встала, связавшись со мной.

Он был возбужден и не мог удержаться от счастливой улыбки. Вдруг в двери едва слышно постучали. Катрина тихо охнула и схватила те части одежды, которые оказались в пределах досягаемости.

– Перси? – Из-за двери вместе с новым, более отчетливым стуком послышался приглушенный шепот.

– Это всего лишь Джеймс, – успокоил подругу Перси.

– А кто такой Джеймс? – тревожно спросила она, сражаясь с корсетом, сорочкой и нижней юбкой.

Перси проникся тревогой Катрины и помог ей завязать все тесемки и шнурки, а потом торопливо натянул бриджи. Заталкивая подол широкой рубахи в штаны, он быстро зашагал к двери сарая.

– Джеймс? – спросил он и оглянулся. Катрина расправила платье. Перси улыбнулся. «Однако ей не мешало бы прийти в себя, – с нежностью подумал он. – Не то любой по ее виноватому лицу сразу догадается, чем мы занимались». – Да, это Джеймс, – подтвердил он, пытаясь подбодрить девушку улыбкой.

Дверь приоткрылась, пропуская красивого юношу. Он вежливо кивнул Катрине, давая понять, что узнает ее, и предупредил друга:

– Уже поздно. Говорят, Сеймур повсюду разыскивает сестру.

Горло Катрины перехватило от ужаса.

– Я… должна идти.

Перси в два прыжка преодолел пространство между ними и схватил ее за руки:

– Беги со мной. Наплюй на этих чертовых родственников-людоедов!

Катрина в ужасе оглянулась на Джеймса:

– Перси! Оставь, это глупо. Как ты можешь ради меня бросить своих друзей? Мой брат все равно поймает нас и непременно повесит тебя.

– Перси, – подойдя к ним и взяв друга за плечо, сказал Джеймс. – Ты что, спятил? Подумай, Катрина права. Брат – ее законный опекун, и потому ты ничего не добьешься, кроме одного: тебя повесят за похищение девушки.

– Перси! Мне надо идти!

Ей следовало поскорее убираться отсюда. Иначе Генри может захлопнуть дверцу мышеловки. Ей нужно сыграть перед братом роль шпионки до конца, как можно лучше. Но Перси держал ее за руки, а потом притянул ближе и нежно поцеловал.

Джеймс кашлянул и промолвил:

– Я проверю, нет ли кого на улице. – И он исчез за дверями.

Наконец-то Перси отпустил Катрину.

– Мы должны снова встретиться.

– Я скоро дам тебе знать, – произнесла она.

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

Он пригладил ее волосы и помог надеть плащ.

– Все спокойно! – послышался из-за двери голос Джеймса.

Перси вновь обнял любимую и шепнул ей в губы:

– Надеюсь, скоро?

– Клянусь, – пообещала она, чувствуя, как он дышит ей в волосы и как бьется его сердце, а потом, сдерживая слезы, оторвалась от него и помчалась прочь.

Ей удалось проникнуть в дом, не потревожив Элизабет. Она была слишком возбуждена и хотела в одиночестве, не спеша насладиться воспоминаниями, пока Генри не измарал их расспросами. Катрина наспех умылась, переоделась в ночную рубашку, не зажигая свечу, улеглась в постель и крепко обхватила подушку. Она бережно воскрешала в памяти каждую секунду, проведенную с Перси, вновь удивлялась силе и глубине чувства к этому человеку.

Вдруг дверь распахнулась.

Высоко держа над головой свечу и не спросив позволения, Генри перешагнул порог спальни. Катрина закрыла глаза и взмолилась, чтобы брат поскорее убрался отсюда, но он не думал уходить.

– Поднимайся. Я знаю, что ты не спишь.

Голос его прозвучал уверенно, и Катрина испугалась, как бы он ее не поднял. Она села в постели, злобно всматриваясь в лицо Генри. Он поставил свечу на столик и присел на край кровати:

– Ты виделась с ним?

– Да, – ответила Катрина с тяжелым сердцем. «Да, братец, – мысленно добавила она, – я сыграла в твою гнусную игру, поставив на кон душу и совесть».

– Ну и?..

– Что «ну и»? – презрительно переспросила девушка.

– Я распустил по городу слух, что разыскиваю тебя, на случай если ты оказалась в затруднении. Надеюсь, я тебе помог?

Она грустно усмехнулась:

– В каком затруднении? Он настоящий джентльмен. Хотя тебе не до его манер. Ты хочешь лишь одного – повесить его вместе с друзьями.

Генри не обратил на ее слова никакого внимания:

– Он дикарь и грубиян. Что он сказал? Ты все узнала? Он тебе доверился?

Катрина вздохнула и опустила голову в надежде, что Генри не заметит румянца, покрывшего ее щеки.

– Он поверил мне. – Она подняла глаза, в которых теперь светилось синее пламя. – Но твои старания напрасны, Генри. Он не сказал ничего такого, что не знали бы все вокруг, включая тебя.

– А насчет тайных сходок представителей колоний?

Она покачала головой:

– Все, что мне удалось услышать, известно любой уличной собаке.

Генри недобро прищурил глаза:

– Ничего. Ты узнаешь больше.

Катрина теребила в пальцах складку простыни.

– Генри, но он приехал и уехал…

– А когда он приедет вновь, то непременно направится к тебе.

– Я ничего не узнала!

– Да. Как в прошлый раз, на балу. Придется быть с ним полюбезнее. Увидишь, со временем он окончательно тебе доверится.

– У него нечего узнавать! – настаивала Катрина. – Генри, сейчас не осталось человека, который не верил бы в грядущую войну…

– Да, – согласился брат с ледяной ухмылкой. – Война непременно начнется. А ты будешь моими глазами и ушами там и тогда, где и когда я не смогу быть. Ты сделаешь это, иначе я выдам тебя замуж за Палмера. Или за кого похуже. – Он осклабился. – Я твой опекун, и обещаю, Катрина, что подыщу для тебя самого мерзкого мужа. А твоего дружка Перси повесят по первому же придуманному мною навету.

– Ты изрядная гадость, Генри.

– Спасибо, сестричка дорогая. За услуги. Уверен, что скоро они станут более ценными.

Довольно улыбнувшись, он ушел. Дверь закрылась. Катрина не сумела вернуть сладких воспоминаний. Она тихонько вздохнула. Если вспоминать, то было о чем – об утраченной сегодня девственности.

Глава 11

– Видишь эту башню?

Гейли запрокинула голову, прикрыла глаза от солнца и, посмотрев на высоченное здание отеля «Билтмор», кивнула.

– Там наш номер.

Она улыбнулась ясной улыбкой. Номер – это слабо сказано. Они заняли настоящие апартаменты, одни из самых роскошных, которые ей доводилось видеть. «Апартаменты Эверглейдс»,^[1] как их тут называли, представляли собой уютное и красивое жилище, расположенное на тринадцатом этаже центрального корпуса, окруженное со всех сторон балконами. В центре находилась большая гостиная с высокими потолками, которые были расписаны изображениями пальм и фламинго в нарисованных овальных рамах. В ней размещался большой камин с каминной полкой из красного камня. По периметру были устроены антресоли, над ними располагались две спальни. С них можно было спуститься по изящной витой лестнице прямо в гостиную. Еще в номере имелась кухня. Для двоих она казалась великовата, но была настолько хороша, что Гейли влюбилась в нее.

– Здесь, – зловеще произнес Брент, – это и случилось.

– Что случилось?

– Здесь застрелили одного парня.

– Правда, что ли? – недоверчиво переспросила Гейли.

– Правда, – подтвердил Брент. – Зачем мне врать? – Он перевернулся на живот. Они с Гейли лежали посередине бассейна на огромном плоту, сделанном в виде тела дракона. Стоял чудесный солнечный денек. Температура была где-то около восьмидесяти по Фаренгейту, небо сияло кристальной синевой. Молодожены собирались провести здесь еще одну ночь, потому что завтра утром отбывали на специально нанятой яхте на Багамы. Гейли очень хотелось увидеть Нассау и Парадиз-Айленд, а Брента больше привлекала уединенность океанских островов. Но оба с готовностью согласились осуществить и тот, и другой план. Они были мужем и женой целых двадцать четыре часа, а около часу назад пришли в бассейн, о котором в путеводителе говорилось, что это – самый большой гостиничный бассейн мира. Здесь было прекрасно. Лежа на плоту-драконе, Гейли лениво разглядывала высокое здание отеля, устремленное вверх.

– Аль Капоне, – вдруг произнесла она. – Мне показалось, когда нас регистрировали, наш номер назвали апартаментами Аль Капоне.

– Н-да. Он в нем останавливался. Эта знаменитость повсюду возила с собой собственного повара. Помнишь наши антресоли?

– Да…

– Там он расставил телохранителей. Они ходили по ним, как часовые, и смотрели вниз.

– Кажется, он и умер здесь?

– Ты будешь смеяться, но умер Капоне от сифилиса.

– Ты ужасен.

– Из песни слова не выкинешь! Капоне действительно умер от сифилиса. Известно, что здесь все-таки был застрелен человек – Томми Уолш по прозвищу Толстяк. Он являлся телохранителем другого гангстера, Арнольда Ротштайна. Случилось это в тысяча девятьсот двадцать девятом. Горничная даже показала мне дырку от пули, оставшуюся в стенке буфета.

– Подходящее местечко для молодоженов! – с долей иронии восхитилась Гейли.

– Эй, – запротестовал Брент, возмущенный ее насмешкой. – Я разве не предупреждал тебя, что это отель с привидениями?!

– А я-то думала, что это отель с самым большим плавательным бассейном!

– Точно, – шаловливо улыбнулся Брент. – И с привидениями.

– Что? Бассейн с привидениями?

– Отель! – рассмеялся Брент. Они лежали на животах, растянувшись на своем драконе. Брент положил подбородок на сжатый кулак, окунул пальцы свободной руки в воду, потом провел ими по щеке Гейли. – Самый большой бассейн и сонмища беспокойных духов.

– Это потому, что здесь убили какого-то гангстера? Брент покачал головой и осторожно перевернулся на спину, а Гейли, приподнявшись на локтях, приготовилась слушать его.

– Начало этому городу положил человек по имени Меррик. Он замыслил Коралл-Гейблс как некое подобие итальянской Венеции, а «Билтмор» построили исключительно для приема гостей, чтобы они приезжали сюда и завидовали богатству хозяина. В те дни это выглядело поистине очень роскошно. От побережья к постройкам вели каналы, пассажиры высаживались возле самой усадьбы прямо из гондол. Это было удивительное место, настоящий Эдем, где царит вечное лето. Но вдруг… бац!

– Бац?

– Вот именно, бац. Ураган. Он смел половину города. Искусственный берег банально смыло в море.

– Какая жалость.

– Затем наступили ужасные и безумные тридцатые годы.

– Депрессия.

– Угу. При которой процветали торговцы спиртными напитками, а уж гангстеры были настоящими королями. В Майами и окрестностях эти люди правили бал.

– А потом? – спросила Гейли.

– Затем – война.

– Война? – У нее что-то оборвалось внутри. Она вдруг поняла, сколько оставалось важных вещей, которые они с Брентом ни разу не обсуждали вместе.

– Вторая мировая. Тогда здесь устроили госпиталь для ветеранов. Для людей, пострадавших физически или духовно. Их было много, и они лежали прямо в коридорах. Мучились. Умирали.

– Ты это выдумываешь?

– Бог свидетель, я говорю чистейшую правду, и ничего кроме правды. После войны «Билтмор» долго находился в плачевнейшем состоянии, а в него толпами приезжали ученые с кучей приборов и оборудования для обнаружения привидений.

– Ну и как? Нашли что-нибудь? Брент молча улыбнулся.

– Я спрашиваю, они что-нибудь нашли? Он не выдержал и громко рассмеялся:

– Не знаю, правда, я не знаю. Мне поведал это один из коридорных, а он не ручался за правдивость своего рассказа.

– Ах ты, мошенник! – рассмеялась Гейли, брызнув на него водой.

Брент поймал ее мокрую руку и попытался перевернуть супругу на спину, но плот опрокинулся, они с громким плеском ухнули в воду. Когда головы появились над поверхностью, их обладатели смеялись и отфыркивались. Брент попытался взобраться на плот, но Гейли стащила его обратно. Потом он отплатил ей тем же. Вдосталь наигравшись и нарезвившись, молодожены снова оседлали пластмассовое чудовище. Тяжело дыша, с налипшими на мокрый лоб прядями волос, Брент завершил свой рассказ:

– Но здешняя прислуга твердо убеждена, что в этом месте полно всяких духов. То какая-то леди пробегает вон там, видишь, по узенькому балкончику? То какой-то мужчина выпрыгивает из окна и при этом страшно кричит.

– Ты пытаешься запугать меня.

– Нет! – улыбнулся Брент. – Все так и есть. В нашем бассейне, кстати, плавал этот, как его? Ну, Тарзан.

– Тарзан?

– Да, Джонни Вайсмюллер. Здесь он совершил головокружительный прыжок в воду, правда, ради этого трюка бассейн пришлось углубить и даже расширить. Так что сам Вайсмюллер окунал в эти воды драгоценное тело, и не один, а вместе с Истер Виллиамс. Они устраивали здесь удивительные водные представления. Со всей округи съезжались любопытные, чтобы посмотреть на аттракцион. Надеюсь, это тебе больше по вкусу?

– А это правда?

– Клянусь жизнью.

– Тогда да. Значит, огромный отель с духами и привидениями?

– Я бы сказал, огромный комплекс зданий с привидениями. Наверное, так будет точнее. Тебе нравится? – улыбнулся Брент.

– Изумительно.

Он рассмеялся и от удовольствия зажмурился.

– Я знал. Кое-какая история здесь присутствует, хотя особой стариной она не отличается. К тому же отель значительно перестраивался.

Гейли по достоинству оценила прекрасную гостиницу, где даже коридоры сияли роскошью: повсюду лежали дорогие персидские ковры, стояли копии античных статуй, перила лестниц украшали причудливые маски сказочных чудовищ. Она склонилась к Бренту и неожиданно поцеловала, мысленно поблагодарив за выбор отеля. Он в самом деле тщательно обдумывал, где им остановиться, пусть всего на две ночи, и выбрал не безликую современную гостиницу, а отель с богатой событиями историей, чтобы угодить молодой жене.

Коснувшись губами его рта, она приподнялась и заглянула в глаза Брента. Они светились не то от внутреннего оживления, не то от бликов искрящейся под солнцем воды.

– М-м? – промычал он.

– М-м, – улыбнулась Гейли.

– Хочешь подняться в номер?

– Если ты не против.

– А можно, я еще раз выпью шампанского из твоего пупка?

– Ш-ш! – шикнула Гейли, быстро оглядываясь вокруг. В воскресенье бассейн не был переполнен, но вокруг резвилось довольно много ребятишек, игравших в воде с огромными надувными куклами.

– Так как же?

Гейли увидела официанта, везущего на тележке груду сервированных подносов с чем-то очень вкусным. До нее донеслись аппетитные запахи, соблазнительно защекотавшие ноздри.

– Ты не хочешь поесть? Мы могли бы заказать обед прямо сюда, за один из столиков на краю бассейна.

– Что? – Брент сурово нахмурился.

– Я сказала…

– Я прекрасно слышал, что ты сказала, и огорчен. Как?! Прошел лишь день после свадьбы, а ты предпочитаешь обед…

Гейли предусмотрительно зажала ему рот ладонью.

– Брент! – рассмеялась она. – Я забочусь о восстановлении сил.

– Если поэтому, то я поддержу.

Они заказали ленч. Гейли принесли салат с мелко нарезанными кусочками мяса. Откинувшись на спинку стула, Брент жевал традиционный чизбургер и неторопливо потягивал пиво, пока жена приканчивала второй бокал холодного чая. Он заметил, как она поглядывает на его горячий бутерброд, и усмехнулся:

– Смотришь? Смотри, но не засматривайся, представляешь, что придется рисовать, если ты вернешься домой, прибавив фунтов двадцать?

– Рубенсовского младенца, – не моргнув глазом ответила Гейли. – Помнится, и Боттичелли, и…

– Но ты замужем за Мак-Келли, – вставил Брент.

– Да уж. И не важно, за толстым ли, худым ли. Так?

– В самую точку, – вальяжно согласился он и спросил: – Ты уже готова?

– Да!

После этого Брент подписал счет и они вернулись в отель.

Гейли стояла на южном балконе и смотрела вниз с тринадцатого этажа то на линию побережья, то на бассейн. Вид открывался необычайно красивый. Солнце сияло, ветер овевал морской прохладой, газоны зеленели молодой травой. Она представить себе не могла большего счастья. Казалось, они очутились в собственном маленьком мире. Весь этаж целиком принадлежал им, и здесь было очаровательно: предметы обстановки, отделка покоев изысканны и роскошны, мастерски стилизованы под старину. Вдруг Гейли почувствовала приближение Брента.

– Здесь замечательно, ты просто молодчина, – сказала она.

– Спасибо. Она улыбнулась:

– Немного напоминает «Сент-Регис» в Нью-Йорке.

Брент обхватил ее вокруг талии:

– А я вспомнил о «Розовой леди».

– «Розовая леди»? Это что такое?

– Другой отель. Они предлагают захватывающие водяные аттракционы, стереокино и зеркала на потолке. За такой номер полагается почасовая оплата.

Гейли рассмеялась, поворачиваясь к мужу, а он подумал, как же ему нравится ее лицо в любом настроении. Ее лицо постоянно менялось. Она или смеялась, или недовольно хмурила брови, или сосредоточенно покусывала нижнюю губу, или смотрела ему в глаза с улыбкой, полной озорства и нескрываемого волнения.

– Так, значит, почасовая оплата?

– Так точно.

– Ну-у!.. Ты бы разорился в «Розовой леди».

– Правда?

– Наверняка. – Она увела его с балкона и закрыла двери.

Остановившись на антресоли и сбросив с себя полотенце, Гейли приподнялась на цыпочки и положила ладони на плечи супруга. Казалось, она вот-вот поцелует его в губы, но ничего подобного не случилось. Вместо этого она кончиком языка скользнула по шее Брента; потом, не отрываясь и медленно перекатываясь с мысков на полную стопу, провела мокрую полоску по груди и животу. Брент ощущал каждый дюйм этого возбуждающего пути и наслаждался каждым мгновением, не торопя жену, лишь едва прикасаясь к ее плечам.

Гейли грациозно опустилась на колени и запустила пальцы под резинку его плавок. Она несколько раз провела под самым их краем, а потом решительным движением стянула досадный эластик.

Освобожденный член выскочил из-под ткани, как древко победоносного знамени. Гейли тихонько охнула, гордясь собственной доблестью, и услышала нежный шепот у себя над ухом. Она продолжала ласково трогать его, играть с ним и нежить его, прилагая все свое умение. Через некоторое время она услышала жуткое рычание и беззвучно рассмеялась от удовольствия. В тот же миг она очутилась спиной на ковре, в стальных объятиях Брента, напоминавшего в эту минуту пещерного человека.

– Ты сейчас все разгромишь и переломаешь! – попыталась поддразнить его Гейли, но Брент ничего не слышал, а может, не хотел отвлекаться. Предупреждение было явно излишним, потому что перекрытия антресолей оказались надежными. Но учитывая, с каким ожесточением Брент раскачивал их, Гейли порадовалась, что догадалась прикрыть окна. Она улыбнулась, обняла плечи мужа, и ее тихий крик в острейший момент близости был заботливо пойман горячими губами Брента.

Они достигли оргазма одновременно и остались на полу, обессиленные, не выпускающие друг друга из объятий. Через некоторое время Брент сумел подняться, прошел на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку шампанского, ломоть брийе, кусочек камамбера, коробочку «Деревенских крекеров». Когда он вернулся с трофеями, они уселись на диванные подушки, брошенные на пол, и Гейли принялась кормить Брента крекерами. Он пытался открыть бутылку. Наконец шампанское громко выстрелило, и брызги расплескались вокруг. А когда оба наелись и муж полностью переключился на шампанское, Гейли начала возражать, смеясь напомнила, что они пришли в номер не ради того, чтобы напиться. Брент нарочно встряхнул бутылку, чтобы снова облить жену шампанским. Закончилось все ее веселым визгом и бегством в спальню. Муж пришел следом, и они долго, до изнеможения, любили друг друга, а он слизывал капли вина с тела супруги… При этом с таких мест, куда – она была твердо уверена – шампанское никак не могло попасть.

В десять часов вечера они все-таки решили встать, помыться и поужинать. Ели они в чудесной столовой, сидя по обеим сторонам большого, накрытого белой скатертью и украшенного свечами стола. После ужина пошли прогуляться под луной и к полуночи снова вернулись в номер. Любой посмотревший на них без труда понял бы, что перед ним новобрачная пара. Об этом говорил их вид, мечтательно-счастливый. Спешить им было некуда. Жизнь струилась медленным сладким потоком, и они плыли в нем, бездумно предаваясь течению.

Они снова лежали вместе, усталые, не в силах отодвинуться друг от друга, и засыпали. Сон был темным и сладким. Раньше Гейли не подозревала, что во сне можно мечтать, но сегодня получила возможность убедиться в этом.

Все началось мягко, красиво и приятно. Она находилась в королевстве, о котором недавно мечтала наяву – в стране, где царили влюбленные и новобрачные. Настоящий мир отступил, обыкновенность растворилась и смешалась с фантазией. В привидевшейся стране сегодня поместилось лишь два человека. Их словно обступила стена, в кольце которой оставались только мужчина и женщина. И желание. Сладкое, непреодолимое и ничем не прикрытое.

Она взбивала ложе из чистейших облаков, взбивала и улыбалась, сладострастно изгибая губы, потому что знала… Знала, что суженый вот-вот придет и они возлягут на облака. Прошло уже много, очень много времени с тех пор, когда они в последний раз были вместе. Ей пришлось долго тосковать, но ее не покидала уверенность, что они снова увидятся. А нынче предчувствие окрепло, и она позволила себе пробудить ощущения, столь бережно хранимые в сокровенном уголке сердца. Она узнала скольжение тумана по обнаженной коже, по груди, узнала прикосновение мягкого облака к босым ступням и тепло распущенных по спине волос.

Он шел к ней, постепенно появляясь из плотной дымки. Загорелый, могучий, с выступающими мускулами, жилистый, подтянутый и прекрасный. Уверенно, твердым шагом он приблизился к ней. Его обнаженное тело ласкали серебристо-серые облака, и ей захотелось броситься навстречу. В любой момент они могли соединиться, прикоснуться друг к другу.

Она побежала сквозь серую дымку, совершенно отчетливо видя любимого, несмотря на густой туман. Это был он. Ошибки быть не могло. Но приблизившись, она остановилась в смущении. Что-то не так. Это, конечно, он… Только какой-то иной. Но в чем заключалось отличие, невозможно было объяснить.

Он звал ее, протягивал руки, а супруга колебалась. Он вновь окликнул ее, неразборчиво произнеся ее имя, но она узнала его голос, низкий, глубокий, вибрирующий. Наконец они обнялись, и она сразу забыла, что в нем казалось странным.

Они почти отчаянно прильнули друг к другу, он накрыл губами ее рот, стал торопливо и жадно гладить ее руками. Это длилось очень долго… И было чуть болезненно, но она не обращала внимания на боль, потому что испытывала такую же страсть. Ей нравилось ощущать крепкое, горячее тело рядом. Они целовались, целовались и целовались.

Внезапно появился дядюшка Хик. Он молча встал поблизости и принялся наблюдать за влюбленными. Гейли понимала, что он смотрит на их обнаженные фигуры, слившиеся в нежных объятиях, но ее это не взволновало и не смутило.

– Война, – сказал дядя Хик. – На войне случается масса трагедий.

Гейли по-прежнему игнорировала его, потому что в этот миг Брент осторожно укладывал ее на ложе из облаков. Его горячие поцелуи ощущались теперь на груди, а рука – на внутренней поверхности бедра. Она запрокинула голову, чтобы сказать старику, что они рады ему будут у себя дома, но здесь, на облаках, ему следует оставить их в покое.

Дядюшка Хик исчез. Остался лишь его старческий голос: «Война. На войне бывает много трагедий, милая леди. Ваш муж мог бы рассказать об этом. Спросите Брента. Спросите Брента».

Он тем временем посасывал ее грудь, прижимаясь твердым горячим членом к ее лону. Она запустила пальцы ему в волосы, чтобы приподнять его голову, заглянуть в лицо и поцеловать в губы.

Но тут же в ужасе закричала. Это не Брент! Она занималась любовью с трупом, покрытым разлагающейся кожей, под которой проступал злобно оскалившийся череп. Волосы, за которые она взялась, остались в горсти, и она не сумела даже бросить их. От лица отвалился кусок сгнившей кожи, и из-под него показалась кость. Когда неожиданно труп заговорил, то в голосе его прозвучала лютая ненависть:

– Я так ждал тебя. Я ждал тебя всю жизнь. Ее ответом стал отчаянный, леденящий кровь крик. С этим криком туман заклубился, призрак исчез, она тоже, а остались только мрак и неестественный, кошмарный звук ее голоса.

– Гейли! Гейли! Черт побери, Гейли, проснись же! Звук стих. Она увидела, что сидит на кровати, в темноте спальни, и только лунный свет едва пробивается сквозь толстые занавески. Брент крепко обнимал ее и тряс что есть мочи.

Она ничего не соображала, помнила только, что спала и видела во сне что-то ужасное.

– Гейли! – в раздражении повторил Брент.

– Я проснулась. – Она едва нашла силы ответить.

– Что это все значит, черт побери?

– Не… не знаю. Я видела кошмарный сон.

– О чем?

– Не помню.

– Ты проснулась секунду назад, вопя от ужаса, а говоришь, что ничего не помнишь?

– Прости, но это так, я не помню.

Брент отпустил жену и, поднявшись рывком с постели, бесшумно прошел к окну. Она смотрела на него сквозь темноту, но ясно различала характерные очертания высокой и могучей фигуры. Ей захотелось подойти к нему, но отчего-то было немного страшно, потому Гейли ждала, когда он вернется и ее обнимет. Но Брент не возвращался. Он стоял и молча смотрел в ночь. Она облизнула губы, и вопрос ее, наверное, прозвучал очень глупо:

– Что… Что случилось?

С минуту Брент молчал, а потом почти взорвался:

– Да ты же исколошматила меня!

Она бы рассмеялась, если бы Брент не был так огорчен, а обстановка хоть каплю располагала к веселью.

– Прости.

– Я еще удивляюсь, как в номер не сбежались соседи снизу и сверху, а кто-нибудь не вызвал полицию. Это походило на то, будто я убиваю тебя каким-то изощренным и мучительным способом.

– Брент, пожалуйста, прости.

Он некоторое время хранил молчание. Она тоже. Молчание задевало Гейли: Брент, кажется, решил не брать во внимание, что она огорчена. Какая ему разница, что за чушь ей приснилась?! Гейли громко зашмыгала носом. Не исключено, в этом была капелька притворства – женского притворства, так выручающего в трудных ситуациях, – но он оказался так далеко в эту минуту, а ей так хотелось снова обнять его.

– Брент, прошу тебя, пожалуйста… Ты же сам виноват!

– Я виноват?!

– Вспомни. Кто целый день внушал, что это место напичкано привидениями?

Гейли подозревала, что сон никак не был связан с отелем, но с помощью невинного лукавства она надеялась поскорее вернуть к себе Брента и очутиться в его уютных объятиях. Между ними существовало какое-то необъяснимое волшебное влечение, будто тысячи тончайших паутинок связывали их тела и души. Они любили гораздо крепче, чем вообще могут любить друг друга люди. Гейли не хотелось, чтобы хоть одна из невидимых паутинок порвалась. Она мечтала обожать его каждой клеточкой собственного существа, даже тогда, когда она станет восьмидесятилетней сморщенной старухой, а их правнуки будут копошиться вокруг, влезая к ним на колени.

Брент еще немного постоял у окна, потом, глубоко и протяжно вздохнув, подошел к постели и присел в ногах у жены:

– Ты совсем ничегошеньки не помнишь? Она утвердительно покачала головой:

– Только то, что была страшно напугана.

Брент открыл ей объятия, и Гейли с готовностью прижалась к груди, крепко обвив шею руками.

– Ай! Погоди! – внезапно вскрикнул он. Гейли слегка отстранилась от него и попыталась при слабом свете луны заглянуть ему в глаза. Брент сморщился от боли. – Мои раны! Миссис Мак-Келли, вы дрались, кусались и пинались. Но безобразнее всего – вы царапались, мэм.

– Ой, Брент! – Она испуганно отпрянула и охнула, увидев глубокие темные полосы царапин на груди. – Что? Это все я наделала?

– Ты, кто ж еще?

– Ой, Брент, прости меня ради Бога!

– Ничего, здесь заживет, – озадаченно сказал он. – Лишь бы все остальное не пострадало. Все-таки медовый месяц, понимаешь, ты, разбойница?

Она рассмеялась, понимая, что хотя Брент не придумал болячки, но слегка поддразнивает ее.

– Обещаю лично зализать твои раны.

– Да? Правда? – Брент выжидательно откинулся назад.

– Не сойти мне с этого места! – Гейли незамедлительно выполнила обещание. Потом она склонилась над его грудью и поцеловала царапины, щекоча плечи Брента рассыпавшимися шелковистыми волосами.

– Но я не говорил, что это необходимо сделать сей же момент, – хрипловато выговорил он.

– Не люблю пустой болтовни.

Брент лег, закинув руки за голову, а Гейли продолжила выполнять роль врачевателя.

Он искренне желал забыть о происшедшем, но не мог. Поймал жену за плечи и привлек к себе, серьезно заглядывая ей в глаза:

– Помнишь тот, другой сон, еще дома?

– Что? – Взгляд ее потух, а потом она недовольно ответила: – Да. Только это все уже быльем поросло. С чего ты вспомнил?

– Думаю, надо что-то делать.

– Да ты что? – неподдельно изумилась Гейли. – Брент, у меня всего лишь глупый ночной кошмар. С кем этого не бывает?!

«Но не до такой же степени», – подумал он, а вслух ответил:

– Гейли, дома был кошмар, во время свадьбы ты упала в обморок, а сегодня вновь кошмар.

– Я уже говорила, – резко ответила жена. – Вполне вероятно, что это случилось по твоей вине. Ты пичкал меня весь день ужасами про привидения и гангстеров. – В ответ Брент только вздохнул и прижал к груди ее голову, но она уперлась кулаками и не дала себя уложить. – Брент.

– А?

– Честно, ничего не случилось. Клянусь, я в своем уме и никогда еще в жизни не была так счастлива. Психиатр мне не нужен.

Брент помолчал, а потом – Гейли ощутила это – пожал плечами:

– Я тоже не слишком верю в психиатров. Естественно, я волнуюсь, потому что люблю тебя. Мне не нравится, когда ты такая. А еще, – он улыбнулся и взъерошил волосы Гейли, – мне вовсе не хочется, чтобы собственная жена выпустила мне кишки, пока я сплю.

– Ты страшно преувеличиваешь опасность! – сказала Гейли.

– Нет, нет. Совсем чуть-чуть.

– Хорошо. Но я же честно пыталась зализать твои раны.

– Согласен. Пожалуй, позволю тебе закончить это.

– Как любезно с вашей стороны, мистер Мак-Келли.

– Как ты сказала? Любезно? Вот именно, но я все-таки решил удостоить тебя этой чести. Приступай.

Гейли начала смеяться, но очень скоро они пережили самые упоительные моменты близости. Одновременно касаясь друг друга, ласкаясь языками и губами, слаженно двигаясь, они вместе много раз добирались до вершины сладострастия и снова и снова начинали от самого подножия. Когда они насытились и, уютно обнявшись, затихли, на улице занималась заря. Гейли погладила щеку Брента.

– Неужели так будет всегда? – спросила она. Он смахнул с ее щеки прядку волос.

– Не думаю, скорее всего со временем мы немного сбавим обороты. – Гейли почувствовала, как он пожал плечами. – Но едва ли когда-нибудь я перестану желать твоих прикосновений, твоей ласки.

Она улыбнулась и, по-детски свернувшись клубочком, прошептала, как сильно любит его. Брент долго молчал, и Гейли уже решила, что он спит, но вдруг раздался его голос:

– Гейли.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты сделала для меня одну вещь.

– Что именно?

Он очень серьезно поглядел ей в лицо:

– Если твои кошмары повторятся, ты сходишь к какому-нибудь доктору проконсультироваться.

– К психиатру?

– Да, и я пойду с тобой. Гейли, ты меня в самом деле сегодня серьезно напугала. Сильнее, чем на свадьбе.

– На свадьбе? Но, Брент, я ведь только упала в обморок! Может, от духоты…

– Но там не было душно.

– Мало ли что, усталость, волнение, толпа народа.

– Будь послушной женой, договорились? Я сказал «если». Только «если». Ладно?

– Кошмаров не будет, обещаю тебе, – ответила Гейли и поцеловала мужа.

Она выполнила обещание. В течение всего медового месяца ничто подобного не повторялось. Утром они отплыли на яхте под названием «Кэти Ли». Капитан с помощницей оказались семейной парой и, как они, молодоженами. Хотя Брент не собирался общаться во время путешествия ни с кем, кроме жены, Майк и Салли Чени вовсе не мешали им. Скорее наоборот. Вместе они провели немало часов в казино Фрипорта и Парадиз-Айленда, загорали и ныряли на рифах, ели черепаховый суп в Нассау и обследовали чудесный берег вдоль Эльютеры. Гейли скупала сувениры, соломенные шляпки и сумочки, резные статуэтки и духи. Они взяли напрокат мотоциклы и побывали во многих старинных фортах и храмах.

На океанских островах, тихих и свободных от туристов, пары разделились. Брент и Гейли отыскали уютный пляж, где было чудесно, как в раю, песок чист и бел, и вокруг – ни одной живой души. Они занимались любовью на берегу моря или в чистых лазурныхестественных бассейнах и часами бродили совсем голые, рука в руке, как первая пара людей, сотворенная Богом.

Гейли больше не видела страшных снов и к концу медового месяца была еще сильнее влюблена в своего мужа, чем прежде. Она ощущала себя неотделимой от него, а Брент мог бы то же самое сказать о себе. Будто они подарили друг другу по частичке души. Все было чудесно и замечательно, их мечты и надежды в точности исполнились, как будто Господь Бог лично занялся этим.

Теперь Гейли знала о муже гораздо больше. Однажды на пляже он сам заговорил о трех годах военной службы. Армия сделала его более суровым. Брент познал горечь утраты друзей, ужас войны в джунглях, но, несмотря на пережитое, сумел сохранить себя. Она призналась, что о его вьетнамской истории узнала от дяди Хика, рассказала, как была потрясена, поняв тогда, в день их свадьбы, что так мало знает о своем муже.

– Сколько нам еще предстоит открытий, – сказал Брент. – Годы и годы…

Приятно находиться в самом начале пути. Гейли понимала, что ей придется вернуться к рассказам о Тейне и учебе в Париже, о родителях и Джеффе, о множестве других вещей.

Это было прекрасно: свобода, близость к любимому человеку, прогулки по пляжу, разговоры или долгое сидение бок о бок в задумчивом молчании на белом морском песке.

Когда время отпуска истекло, они возвратились в Майами, а оттуда полетели в Виргинию. Гейли чувствовала, что она побывала на седьмом небе, и считала, что ни одна женщина никогда не переживала такого счастья.

Ни она, ни Брент больше не вспоминали о той ужасной ночи, выкинув ее из памяти как неприятную вещь.

Глава 12 ПОКУДА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ НАС

Вильямсберг, Виргиния

Весна 1775 года

День уходил. Перси достал карманные часы и, напрягая зрение, посмотрел на стрелки: «Около семи. Если через минуту она не придет, значит, ждать больше не стоит».

Он огорченно вздохнул и, подойдя к Голиафу, потрепал коня по крутой шее:

– Что скажешь, старина, придет она или нет? – Он улыбнулся. Весь год они непрерывно играли в кошки-мышки. Катрина дразнила и заманивала его, старательно и искусно избегая уединенных встреч. При людях она пускалась кокетничать напропалую, настолько же отчаянно, насколько он жаждал остаться с нею наедине. В последнее время любые их встречи стали рискованны, так как отношения между двумя частями общества – теми, кто был предан Британской короне, и колонистами, настаивающими на независимости, – стремительно ухудшались. Отдельные выстрелы уже потрясли воздух Лексингтона, а в Массачусетсе шла настоящая война, грозившая перекинуться на виргинские земли. Британцы готовили пути отступления, поскольку в Вильямсберге вот-вот должен был вспыхнуть мятеж.

Перси тревожился не на шутку. Улыбка его давно растаяла.

– Нет, она придет. Она обязательно придет, – упрямо твердил он, не в силах поверить, что Катрина может не появиться. Он ни на йоту не сомневался, что она его любит. На днях ему предстояло ехать в Филадельфию, к людям, которыми он и остальные колонисты восхищались. Эти храбрецы осмелились восстать против тирании: Адамс, Хэнкок, Патрик Генри… Британцы объявили их предателями, но большинство колонистов считали их патриотами страны и земли, которая стала для них настоящей родиной.

Но при воспоминании о Катрине высокопарные мысли и гражданский пыл Перси немедленно угасали. Где она? Когда она придет?

Она, конечно, настоящая британка – он понимал это, – росла и воспитывалась в родовом гнезде потомственных тори. Различие воспитания и политических взглядов являлось главным препятствием их союза, но, с другой стороны, что это значило для влюбленного?

Перси был влюблен, поэтому сердце при любом шорохе или дуновении ветра болезненно сжималось от надежды или разочарования. «Только не показывать ей своих переживаний! – напомнил он себе. – Не открывать перед ней измученное сердце, потому что она, возможно, лишь юная ветреница, мечтающая увидеть поклонника у ног и услышать его смиренные мольбы о благосклонности».

Перси замер. На сей раз он не ошибся. Похоже, он явственно слышал топот копыт приближающейся лошади.

Вскоре показался всадник, закутанный в темный плотный плащ. Когда он поравнялся с Перси и резко дернул поводья, лошадь вздыбилась и громко зафыркала.

– Перси! – услышал он голос Катрины.

Он быстро вышел из-под дерева, чтобы поскорее обнять девушку. Катрина положила руки ему на плечи, и Перси снял всадницу с коня. Она хотела что-то сказать, но его нетерпеливые поцелуи заставили ее замолчать. Катрина доверчиво приникла к кавалеру, слабея и взволнованно дыша.

– Ох, Перси! – неожиданно грустным голосом молвила она.

– Что, любимая, что такое?

– Мы уезжаем из Вильямсберга. Генри отправляется в Бостон, чтобы примкнуть к британским войскам, а меня с Элизабет отсылают в Англию.

– Нет! – Он отчаянно и крепко прижал Катрину.

– Перси! Все кончено. Мы не увидимся больше. Никогда.

– Нет! – повторил он в отчаянии. Сердце готово было разорваться, хотя он предчувствовал, что так все закончится. Он оторвался от Катрины, не убирая ладоней с ее плеч и пристально вглядываясь в глаза. – Ты не уедешь из Америки.

– Что? – Девушка искренне удивилась. – Но я должна. Он мой опекун. Он станет искать меня…

– Не найдет. Боже мой, девочка моя милая! – Он встряхнул ее за плечи, сильно и яростно, так что капюшон свалился с головы, а волосы рассыпались по спине золотым каскадом перепутанных завитков. – Я люблю тебя! Я люблю тебя! Разве ты не понимаешь?!

Катрина ахнула и бросилась ему на грудь:

– Я боюсь, Перси! Я так боюсь! Если он меня отыщет…

– Не сможет. Мы убежим сегодняшней ночью. К священнику, который немедленно нас обвенчает, а потом отправимся ко мне в поместье. Катрина, выходи за меня замуж! Твой братец никогда больше не встанет между нами. Выходи за меня!

– Замуж… – ошеломленно промолвила девушка.

– Сегодня же, сейчас!

– Да, да! Перси! – Внезапно затрепетав и просияв от счастья, Катрина обхватила его шею руками и, прижавшись, бессвязно зашептала: – Я иногда задавалась вопросом… Мне это надо было знать… Хочешь ли ты взять меня в жены, сделать законной супругой? Но я не смела спросить тебя, потому что возможный отказ… Это было бы так больно… Я бы не пережила…

– Любимая. Я всегда мечтал стать твоим мужем. Мне хотелось положить сердце к твоим ногам в тот день, когда впервые увидел тебя.

– О Перси!

Катрина прильнула к нему, и они жарко поцеловались. Но вдруг он резко отпрянул, насторожившись. На лесной дороге снова послышался гулкий топот лошадиных копыт.

– Прячься! – скомандовал Перси и потянул девушку под ветвистый вяз. Сердце громко забилось в груди. Он приготовился к встрече с врагом.

Вскоре показался всадник и окликнул его по имени.

– Это Джеймс, – облегченно вымолвил Перси.

– Идут! – взволнованно заговорил друг. – Генри Сеймур с целым отрядом лакеев. Они идут сюда. Он заподозрил что-то и хочет арестовать тебя, затем доставить в Бостон к военному начальству, чтобы обвинить в сопротивлении властям.

Это не составило бы никакого труда, ибо Перси в последнее время явно встал на сторону противников английского правительства. По их просьбе в Бостоне он проник в ряды британцев, чтобы добыть сведения для руководителей мятежа в Массачусетсе. Ловко меняя произношение и манеры, равно как и внешность, он легко справился с задачей.

– Спасибо, Джеймс. Ему меня не отыскать.

– Хорошо. Тогда беги, а я отвезу Катрину…

– Нет, она едет со мной.

Для Джеймса это было полной неожиданностью. На минуту воцарилось молчание, затем мужчины крепко пожали друг другу руки.

– Тогда в добрый путь, друг мой, – сказал Джеймс и, улыбнувшись Катрине, поцеловал ее в щеку. – Желаю вам счастья.

– Спасибо, – ответила она.

Джеймс помог Катрине взобраться на лошадь, а Перси свистнул Голиафу. Сев на коня, он помахал другу рукой, и влюбленные ринулись в темноту, навстречу ночи.

Они скакали очень быстро, не смея остановиться, пока не отъехали далеко на запад. Перси хорошо знал дорогу к цели путешествия. Через пару часов они доехали до маленькой церковки с высоким шпилем на колокольне, словно парившим в воздухе. В сей поздний час она была пуста, и, бросившись к двери пасторского домика, Перси принялся колотить в нее кулаками, пока не убедился, что его услышали. Сначала изнутри раздался хриплый голос, затем престарелый священник с развевающимися седыми прядями волос отпер дверь.

– Хо-хо! Да это Перси! Должно быть, что-то стряслось, сынок, коль будишь старика среди ночи… – Святой отец осекся, увидев за спиной гостя молодую женщину, глядевшую на пастора перепуганными глазами.

– Это Катрина Сеймур, отец Мак-Клери. Она моя невеста, и нам необходимо срочно обвенчаться. Сейчас же.

– Но, Перси, уже совсем поздно! Этак не годится. Нельзя же… Есть приличия, которые следует соблюдать…

– Нет, сэр, нет! Мы нуждаемся лишь в Божьем благословении и уповаем на вашу помощь.

Отец Мак-Клери поглядел сначала на молодого человека, потом – на девушку, и сердце его, казалось, согрелось и растаяло. Они были крайне взволнованны, но не растерянны и прекрасно смотрелись вместе! Священник не стал утруждать их излишними расспросами, он без этого догадался, что они переживают. А еще сразу увидел, как сильно эти люди любят друг друга.

– Входите, – пригласил их святой отец. – Проходите в дом.

Через час, вместе с женой и старшим сыном, которые должны были стать свидетелями при венчании, священник ввел молодых в церковь. Обряд и служба проходили при слабом свете свечей. Жених с невестой поклялись любить и почитать друг друга, она – слушаться мужа, а он – заботиться о жене, пока смерть не разлучит их. У них не было обручальных колец, а невеста вместо букета держала в руках несколько скромных маргариток из церковного садика, но скромность обстановки не уменьшила торжественности обряда. Святой отец с гордостью объявил стоявшую перед ним пару мужем и женой и с чистой совестью просил Бога благословить их.

Лица молодых светились счастьем. Очарованные происходящим, они словно парили в воздухе. Традиционный поцелуй отличался такой нежностью, что отец Мак-Клери понял: еще ни разу ему не приходилось венчать столь влюбленных друг в друга молодых людей. Жена его отыскала в кладовой бутылку шелковичной настойки, чтобы выпить за новобрачных. Священник спросил, где они собираются ночевать. Перси ответил, что еще не придумал.

Тогда пасторша отвела молодых в домик церковного сторожа, уехавшего хоронить мать в Калпепер. В домике было холодно от сквозняков и сырости, от камина пахло застарелой сажей, а одеяла слегка заплесневели.

Но, оставшись наедине, жених и невеста не думали обращать внимание на подобные мелочи. Они видели только друг друга.

Катрина подумала, что все в ее жизни случилось совсем не так, как она предполагала. Ее прочили за британского лорда, за высокородного тори, и первая брачная ночь должна была пройти в богатой и роскошной опочивальне, на мягких перинах и шелковых простынях.

Но ей выпала настоящая роскошь иного рода, величайшее богатство в мире. Ведь самым драгоценным сокровищем представлялся ей, несомненно, Перси. Как только он лег рядом, убогая обстановка их первой брачной ночи уже не имела никакого значения. Катрина любила его, восхищалась им. В ней жила уверенность, что Бог еще никогда не создавал более красивого и достойного мужчины, она гордилась честью быть его женой.

Катрина пылала любовью и счастьем! Грациозно скинув одежды, она встала перед мужем на колени и благоговейно поцеловала его руку:

– Перси, я очень люблю тебя. Теперь мы – одно целое. Ты оказал мне такую честь!

Совсем рядом потрескивали дрова в камине, пламя освещало прекрасное тело Катрины. Перси тоже смиренно преклонил колени и в ответ поцеловал руку жены.

– Нет, любимая, это ты меня почтила, – шепнул он. – Ты бросила все, чтобы уехать со мной. Я люблю тебя. И буду любить всем сердцем, всю жизнь…

Она улыбнулась. Пальцы их переплелись, а поцелуи стали жарче, чем огонь в камине. Целую ночь они наслаждались счастьем на убогой кровати, в скромном маленьком домике, который казался им царскими палатами. Лишь в редкие минуты, когда молодые не ласкали друг друга, они грезили о восхитительном будущем.

Этой ночью ни одно темное облако не омрачило их чистой и бесхитростной любви.

Глава 13

– Кто-то говорил, что это ненадолго! – Лиз ткнула пальцем в приглашение, украшенное тиснеными золотыми листьями, с насмешкой поглядев на Тину. – Только посмотри на это. Видишь? «Приглашаем на торжественный ужин по случаю шести месяцев со дня бракосочетания Брента и Гейли Мак-Келли».

– Но я не говорила, что это ненадолго!

– Говорила, говорила!

– Ты могла так сказать? – Гейли тяжелым взглядом впилась в лицо подруги, которой оставалось только поднять руки вверх и всем видом изобразить полное раскаяние.

– Вы были едва знакомы. Наверное, на свадьбе я трепанула языком нечто похожее после моря выпитого шампанского!

Джефф, который сидел за рабочим столом Гейли, откинувшись на спинку стула, подался всем корпусом вперед и, постучав пальцем по приглашению, улыбнулся:

– А вы уверены, что за ужином сумеете вести себя пристойно?

– Очень смешно, – огрызнулась Гейли, соскакивая с краешка стола. – Мы никогда не устраивали эротических шоу.

Джефф опустил ресницы и принялся чертить что-то в карманном ежедневнике, бормоча словно сам с собою:

– Но вы способны простое рукопожатие превратить в настоящее эротическое шоу.

– Джефф!

– Зря обижаешься. Я просто завидую вам, – небрежно сказал он и снял пиджак со спинки стула. – Значит, уже полгода? Поздравляю, детка. Это будет в пятницу? Спасибо, я приеду под звон торжественных колоколов.

– А Бубс приедет? – мило поинтересовалась Гейли, лениво постукивая кончиком карандаша по подбородку. Увидев, какой смущенный взгляд бросил Джефф в сторону Тины, Гейли порадовалась, довольная своей уловкой. Но он нашел в себе силы вежливо ответить на вопрос:

– Нет, дорогая, я буду без Бубс. А кого еще вы ждете?

– Народу будет немного. Только вы втроем, Чед, Гари Мак-Келли и Триш. Возможно, нагрянут предки Брента…

– Что ж, отлично, – пробормотал Джефф. – Поехали по домам?

– Гейли, я могу тебя подбросить, – предложила Лиз, – со мной едет Тина, мне нетрудно довезти вас.

– Спасибо, Лиз, – ответила Гейли. – Джефф собирался посмотреть последние картины Брента.

При этих словах Джеффри нахмурился, не зная, чего ждать, – на самом деле Гейли соврала. Недавно Брент согласился на проведение следующей выставки в «Сейбл гэлери», но они решили обождать до зимы, и вопрос о просмотре предназначенных к вернисажу полотен еще не вставал.

«Значит, ей что-то нужно», – понял Джеффри.

Он знал Гейли лучше самого Брента, потому что был знаком с ней намного дольше и видел в различных жизненных ситуациях.

– Да, Лиз, спасибо, – наконец ответил он. После того как Джефф запер галерею, они пересекли улицу и зашагали в гараж. Он дружески погладил Гейли по плечу:

– Ну, детка, что случилось?

Гейли бросила на него быстрый взгляд, но промолчала. Они подошли к машине. Открывая дверцу автомобиля, Джефф приподнял брови, изображая крайнее удивление, но ничего не сказал. Гейли прошмыгнула в салон, и, захлопнув дверь, он прошел к водительскому месту. Даже когда машина выезжала из гаража на улицу, Гейли не проронила ни слова. Джеффри терялся в догадках. Возможно, это из-за нынешнего разговора с подругами. Если бы что-то произошло у них с Брентом, то скорее всего Гейли стала бы обсуждать это с Лиз и Тиной, но никак не с ним.

Когда они выехали за город, где поток автомобилей был менее плотным, Джефф поглядел на свою пассажирку. «Она в самом деле очень красива, – решил он. – И одевается просто, но стильно, словно модель из «Вог». Черты лица прекрасны, утонченны и правильны, а в обрамлении густых золотистых волос это совершенно потрясающее зрелище». Сердце Джеффа едва заметно сжалось, он недоумевал, почему они не влюбились друг в друга.

– Ну как живется в райских кущах? – нарушил он молчание.

– Джеффри, – с раздражением ответила Гейли, – у меня все прекрасно, хватит дразниться.

– Да что ты. Я по-хорошему завидую вам. Гейли поглядела в его сторону и повторила:

– У меня в самом деле все отлично.

Джефф понял, что она чем-то страшно взволнована.

– Тогда зачем тебе понадобилось переговорить со мной наедине?

Гейли с минуту колебалась, уставившись в окно. Осенний ветер, усиленный быстрым движением машины, подхватил прядь светлых волос и развеял ее золотистыми нитями, блестевшими на солнце, точно паутинки.

– Из-за Брента, – в конце концов решилась она. – Ты знаешь, что он уже закончил серию эскизов, которые сделал с моей помощью, а также большинство масляных полотен?

– Ты что-то говорила об этом.

– Да, но теперь он начал писать нечто совсем иное. Джефф с пониманием вздохнул:

– Он художник, Гейли. Рисовать обнаженных женщин – его работа. Ты отлично понимала это, выходя за него. Ни за что не поверю, что ты опустилась до глупой ревности к какой-нибудь натурщице.

– Но я не ревную, Джефф. К тому же он не приводил новых натурщиц.

– Вот как?

Гейли покачала головой:

– Он вообще стал работать по-другому.

– Да? Хорошо получается? Расскажи мне. – Он заметно оживился, а Гейли замялась.

Немного приподняв ладони с колен, она собиралась что-то показать жестом, но уронила руки и тихо произнесла:

– Да. Очень хорошая работа. Но она… странная.

– Чем же, Гейли? Ради Бога, говори, что в ней особенного!

– Война, Джефф! Он рисует войну, – ответила девушка.

Джефф нахмурился:

– Войну? Какую войну? Вьетнамскую?

– Началось с вьетнамской. Он сделал несколько эскизов. Как наши солдаты бегут по джунглям. Потом он написал большое полотно. Это замечательная работа. Там изображены молоденький юноша и взрыв бомбы, разорвавшейся у него за спиной. У солдатика такое выражение лица, что сердце разрывается. Нет, это очень, очень здорово.

– Тогда о чем тебе беспокоиться?

– Но… – начала Гейли, и у нее перехватило дыхание. Она лишь прошептала слабым голосом: – Не знаю. Мне показалось, что очень уж резкая перемена… Потом еще… На этом все не кончилось.

– Как?

– Он переключился на войну за независимость.

– К портретам Джорджа Вашингтона, что ли?

– Если б! Он пишет Патрика Генри, ораторствующего перед палатой представителей, баталии, долину Фордж.

Джефф смутился:

– Но они хороши, не так ли?

– Великолепны, на мой взгляд!

– Тогда я не понимаю твоего беспокойства. Гейли улыбнулась:

– Да нет особого беспокойства. Помнишь картину, о которой мы рассуждали в галерее? Полотно с обнимающимися влюбленными. Кстати, сам Брент купил ее. Он сделал это для меня.

– Знаю. Я же сам продал ее. Он настоял, чтобы уплатить за полотно не комиссионные, а полную цену, хотя я пытался убедить его не делать этого. – Джефф украдкой посмотрел на Гейли, а потом протянул руку, ероша ей волосы. – Возможно, сегодня я увижу что-то новенькое? Это радует. Скажи, мне самому попросить Брента показать картины?

– Давай сначала посмотрим, как он себя поведет, ладно?

– Будь по-твоему.

Вскоре они добрались до дома. Ворота были открыты, и машина проехала к подъезду по засыпанной желтыми листьями аллее. Захлопывая двери «мазератти», Джеффри окинул взглядом фасад добротного здания, построенного в современном стиле.

– Красиво, но я почему-то ожидал, что Брент предпочтет твой замок.

– Там не хватает места для большой мастерской, – коротко ответила Гейли. – Хотя мы частенько отдыхаем у меня. Почти каждый уик-энд. – Она повела друга в особняк. – Мери! Брент! Это я!

Экономка, само воплощение домашнего уюта с неизменным ароматом яблочного пирога, вышла поздороваться с Гейли и гостем.

– Здравствуйте, дорогой мистер Сейбл, – сказала Мери. – Брент в мастерской. Мистер Сейбл, а вы останетесь обедать у нас?

– Право…

– Пожалуйста, Джефф, оставайся. Мы будем очень рады.

– Уговорили.

Когда Мери унесла их плащи, Гейли с Джеффом поднялись в студию и постучались в запертую дверь. Мак-Келли, как всегда неотразимый и непринужденный, в отрезанных по колено джинсах и перемазанной масляными красками футболке, широко улыбаясь, появился на пороге мастерской. Он поцеловал жену и энергично потряс руку Джеффри, который ощутил приступ знакомого смущения, охватывавшего его, когда он оказывался рядом с ними. Ему почему-то все время казалось, что Брент и Гейли с трудом, лишь из приличия, сдерживаются, чтобы не броситься друг к другу в объятия, а он им страшно мешает. Супруги вели себя настолько радушно, что на сей раз смущение длилось недолго и вскоре сменилось белой завистью: Джеффу очень хотелось пережить такие же чувства, встретить женщину, с которой они так же чудесно подходили бы друг другу.

– Проходи, Джефф, очень рад тебя видеть! – сказал Брент. – Хочешь, покажу кое-что новенькое? Только не пугайся.

– Ты хорошо знаешь, что я никогда не откажусь посмотреть работы Мак-Келли… не важно, что на них изображено, – ответил Джефф.

Гейли прошла к одному из маленьких столиков и уселась на него, а Брент повел гостя по мастерской и принялся сдергивать пыльные покрывала с полотен, законченных и незаконченных.

«Гейли права, все это очень хорошо. Чертовски хорошо. И даже блистательно. Ничуть не слабее его прежних работ, разве что совсем в ином духе…» – думал Джефф, разглядывая новые картины.

Некогда Мак-Келли изображал любовь, красоту, передавая в красках прелесть переживания, нежность чувств, которые невозможно выразить словами.

В нынешних работах он превзошел себя, изобразив иные человеческие чувства: боль, ужас, смерть. Но, конечно, не только это. Он схватил и ухитрился выразить на холсте доблесть и честь, предательство и трусость. Образы были настолько реалистичны, что казались почти осязаемыми. Джеффри отметил полотно, посвященное Вьетнаму. Оно впечатляло достоверностью, что вполне объяснимо – Брент побывал во Вьетнаме, и ему сам Бог велел знать эту войну в мельчайших деталях. Джеффри понимал, что Мак-Келли рожден художником, неудивительны его цепкий глаз и образная память, навсегда запечатлевшие в мозгу жуткие подробности войны.

Но Джеффа совершенно потрясли работы, посвященные войне за независимость. Они выглядели так, словно были написаны с натуры. Люди, изображенные на этих полотнах, казалось, сейчас задвигаются, заговорят – настолько верно передана каждая мельчайшая подробность в их облике, в их костюмах. Как будто Брент близко знал их, словно он слышал грохот канонады, видел пушечные дымы и огненно-красные мундиры британцев, босые кровоточащие ноги патриотов, перезимовавших в долине Фордж.

– Что скажешь? – спросил Брент.

– Это невероятно.

– Как тебе этот сюжет?

Джеффри тщательно взвесил свой ответ:

– Ты сделал слишком крутой поворот в тематике. Не пришлось бы расстаться с прежним зрителем. Хотя, впрочем, ни один художник не может в угоду публике превращаться в ремесленника. Тогда он иссякнет, испишется. Может быть, ты исчерпал прежнюю тему. Но дело не в сюжетах, Брент. Эти картины поражают чем-то совершенно иным, твой особый дар делает тебя непревзойденным в изображении чувств. У тебя это от Бога. Я думаю, эта способность позволила тебе словно бы проникнуть в глубь веков.

– Благодарю тебя, – ответил Брент. – Гейли говорила мне то же самое. – Он протянул руку жене, которая соскользнула со столика и шагнула к нему. Мак-Келли обнял ее и, поставив впереди себя, положил подбородок ей на макушку. В этом не было ничего особенного, но при первом их прикосновении друг к другу Джефф немедленно ощутил сильное возбуждение. Ему захотелось стремглав броситься вон и поскорее заняться восхитительной любовью с женщиной, которая так же любила бы его, как Гейли – Брента.

– Эй, ребята, поаккуратнее! – взмолился гость, и хозяева с пристыженным видом поспешно отодвинулись друг от друга. Джефф рассмеялся и извинился.

– Это тоска по милашке Бубс, – пояснила мужу Гейли. Брент рассмеялся и заметил, что придется найти замену полногрудой пассии. Джефф согласился.

Брент, извинившись, отправился переодеться и отмыться перед обедом, а Гейли, проводив Джеффа в гостиную, прошла в кухню, чтобы приготовить аперитив. Вскоре она вернулась, неся поднос с напитками:

– Скотч с содовой и кубиком льда.

– Отлично, благодарю.

Теперь Гейли выглядела куда спокойнее. Она расслабилась, поняв, что Джеффу понравились новые работы мужа и что он счел смену тематики и сюжетов вполне естественной. К тому же, пока они сидели в гостиной, поджидая Брента, Джеффри вспомнил и порассуждал о периодах творчества Пикассо, таких не похожих друг на друга. Вскоре Гейли была совершенно спокойна и счастлива.

– Иными словами, он по-прежнему гениальный малый?

– Без всякого сомнения.

– Здорово!

– Ты сама знала об этом.

– Я знала, что мне нравятся сюжеты картин, – ответила она. Джефф понял, что имелось в виду. Он не сумел бы объяснить, в чем конкретно заключается ее правота, но интуитивно чувствовал, что Гейли не ошибается.

Зазвонил телефон.

– Я возьму трубку! – крикнула хозяйка, поднимаясь с дивана, но на верхней ступеньке лестницы показался Брент, на ходу застегивая пуговицу на воротнике рубашки и произнося те же слова. А когда из кухни донесся голос Мери, сказавшей то же самое, – получилось настоящее трио. Гейли рассмеялась и села на место, Брент улыбнулся ей, а отвечать на звонок предоставили Мери.

Но она очень скоро выглянула из-за двери и, обратившись к Бренту, сказала:

– Это ваш отец, мистер Мак-Келли. Что-то важное.

Художник озадаченно нахмурил брови, извинился и исчез в глубине верхнего холла. Через минуту он стремительно промчался вниз по лестнице. В руках у него был плащ.

– Брент! – Гейли вскочила на ноги.

Он приостановился и наскоро поцеловал жену:

– Мне срочно надо домой.

– Но ты же дома! Брент покачал головой:

– Извини, я хотел сказать, мне надо в Тайдуотер, дорогая. К дяде Хику. Он очень плох. Мама просила явиться немедленно. Мне необходимо быть там.

– Но разве я не должна поехать с тобой?! – почти задыхаясь от волнения, выговорила Гейли. Джеффу стало жаль ее: бедняжка явно опешила, что Брент отодвинул ее в сторону словно постороннюю. Но муж покачал головой:

– Гейли, он уже без сознания. Тебе хочется посмотреть на агонию? Лучше оставайся и обедай с Джеффри. Джефф, я правда рад, что ты приехал к нам. Прости…

– Что ты, это ты прости меня, Брент. Надеюсь, твоему дяде станет лучше.

– Едва ли. Он так стар, – пробормотал Мак-Келли. – Кажется, я даже забыл, что он смертен. Дорогая, не переживай так сильно.

Он еще раз чмокнул жену, поблагодарил Джеффа за визит и уехал. Гейли проводила его угрюмым взглядом из-под красивых тонких бровей, которые в этот момент почти сошлись у переносицы. Она выглядела потерянной и несчастной. Но через несколько минут упрямо произнесла:

– Я должна быть с Брентом.

– Но, – возразил Джеффри, – ты все равно ничего не сможешь сделать.

– И Брент ничего не сделает. Он будет там, рядом с родителями и с семьей. А мое место – возле него.

Джефф пожал плечами:

– Он заботится о тебе.

– Надеюсь.

– Может, сделаешь мне еще порцию виски?

– Конечно. – Гейли поднялась, чтобы наполнить его стакан. Но отвлечь ее Джеффу не удалось. Он слышал, как за дверями кухни Гейли сказала Мери, что должна была поехать с Брентом, как Мери повторила ей то же самое, что минуту назад говорил Джефф, что мистер Мак-Келли не взял ее с собой ради ее же спокойствия.

Вскоре Джефф страшно пожалел, что Гейли не отправилась вслед за мужем. За обедом она неожиданно встала из-за стола и бросила салфетку:

– Джеффри, я не могу больше ждать ни минуты. Я понимаю, что это для тебя большое неудобство, но не мог бы ты отвезти меня в Тайдуотер? Я так нервничаю, что не рискну сесть за руль.

Джефф понял, что Гейли боялась ехать туда одна, боялась вновь быть отвергнутой.

– Конечно, поедем, как только ты соберешься. Она вознаградила его благодарной улыбкой, одной из тех, которые делали ее неповторимо очаровательной.

– Сейчас, только сбегаю за деньгами. Ах, Джеффри, спасибо тебе.

Брент всегда испытывал муки совести, когда терял близкого человека. Сейчас он сидел в спальне на втором этаже старого особняка, на краешке постели дяди Хика, и держал в ладонях его руку.

Усадьба представляла собой фермерский дом, расширенный пристройками до приличествующих настоящему поместью размеров. Брент смотрел на бугорки и прожилки под высохшей сморщенной кожей старческой руки, которая казалась полупрозрачной. Его руки выглядели неуместно загорелыми и здоровыми рядом с дядиной увядшей ладонью.

Хик умирал. Никто не произнес еще этих слов, но их и не требовалось. Лицо дяди превратилось в предсмертную маску. Дышал он со свистом и хрипением, а сердце едва билось.

Брент думал, что слишком мало и редко общался с этим необычным родственником. Хик всегда оставался в его глазах особенным и неповторимым. Черт побери, это была ходячая история! В младенческие годы Брент испытывал к дяде Хику благоговейный страх. Но позже этот мудрый, многоопытный старец научил мальчишку рыбачить и охотиться, ходить по лесу так же бесшумно, как индейцы.

«Я люблю тебя, Хик, – думал Брент, мечтая, чтобы старик еще раз открыл глаза перед тем, как уйти. – Я люблю тебя всем сердцем. Изредка, но я навещал тебя… Конечно, это было до свадьбы, но я и после собирался… Ты знаешь, Гейли тоже тебя полюбила. Просто не понимаю, почему я откладывал эту поездку…»

Вдруг глаза старика открылись. Они были сверхъестественно, болезненно белесыми. Пальцы Хика стиснули руку Брента. «Я тоже тебя люблю, сынок».

Брент не сумел бы наверняка сказать, произнес ли Хик эти слова вслух или лишь глазами, но он знал, что они были, как то, что дядя пожал ему руку.

Риа Мак-Келли, которая вместе с мужем стояла в дальнем углу комнаты, тихонько всхлипнула, и муж принялся утешать ее.

Хик попытался что-то сказать. Чтобы расслышать последние слова старика, Брент склонил голову к его губам. Уже не имело смысла притворяться перед ним, уговаривать беречь дыхание и силы. Он умирал. Он знал об этом и приготовился к смерти.

– Дом… – с трудом выговорил дядя. – Дом остается тебе, мальчик мой.

Брент так старался уловить шепот умирающего дяди Хика, что не заметил, как дверь спальни открылась и закрылась за кем-то. Но внезапно пальцы умирающего с неожиданной силой обхватили его руку:

– Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда.

Из дальнего угла донесся тихий возглас. Брент оглянулся и увидел там Гейли.

Но откуда, черт побери, она взялась? Она осталась дома, с Джеффом! Он совсем не хотел для нее таких встрясок, потому что помнил, скольких близких людей она потеряла в жизни.

Но она стояла в спальне, такая красивая и такая трогательная в приглушенном свете печальной комнаты. Последние слова Хика не остались для нее тайной, но старик протянул ей вторую руку, и Гейли без колебаний направилась к нему.

Когда их руки встретились, Хик поглядел ей в лицо и улыбнулся светлой улыбкой.

А потом он умер.

Брент уловил, в какой миг душа старца покинула тело. Он почувствовал это, ощутив небывалую опустошенность, обрушившуюся на него. Он не знал, почувствовала ли Гейли то же самое. Кажется, через несколько секунд она охнула, осторожно положила ладонь Хика ему на грудь и, отвернувшись, заплакала.

Брент вскочил и обнял ее, крепко прижимая к груди. Как ни странно, утешая Гейли, прикасаясь к ней, он ощущал, что страшная опустошенность сменяется приливом сил. Как еще сильнее становится его любовь к ней.

– Идем вниз, идем.

Джонатан Мак-Келли уже вывел свою супругу из спальни и поджидал сына с невесткой. Потом все спустились по широкой лестнице в кабинет старого хозяина, недавно переделанный в уютную современную кухню.

У Гейли дрожали руки. Она могла думать только о последних словах дяди Хика: «Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда». Кто-то сунул ей в руку стакан. Риа Мак-Келли улыбнулась невестке, хотя выглядела очень усталой и измученной. Глаза ее блестели от неудержимых слез.

– Выпей это, дорогая. Ума не приложу, что имел в виду Хик. Он был о тебе такого высокого мнения.

– Правда? – Гейли залпом выпила бренди, а Брент кивнул матери, намекая, что неплохо бы снова наполнить стакан.

Риа налила еще и опустилась на стул неподалеку от невестки.

– Гейли, – твердо сказала она. – Я не хочу, чтобы ты почувствовала себя плохо из-за этих минут. Хик восхищался тобой. Как внешностью, так и душой. Он остался очень доволен вашей беседой на свадьбе, заметил, что ты уважаешь историю. Дядя захлебывался от счастья, рассказывая об этом нам и знакомым. Дом он давно отписал Бренту, поскольку сын всегда любил это фамильное гнездо и часто гостил у него. После встречи с тобой Хик радовался, как ребенок. Он надеялся, что ты полюбишь Тайдуотер, как любил его он.

Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда.

Гейли улыбнулась. Она не знала, что думать. Хик держал ее руку очень мягко и ласково. Он поглядел на нее тепло, словно хотел ей помочь. Будто на самом деле любил ее. Но он твердо запретил Бренту приводить ее в этот дом…

– Не беспокойтесь. Я понимаю, что он необыкновенный человек и что никто из нас не знает подлинного смысла его слов.

Риа улыбнулась. Джонатан говорил по телефону с похоронным агентом. Немного позднее они сидели вокруг кухонного стола и вспоминали. Брент крепко держал жену за руку. Она ощущала его близость и тепло, понимала: несмотря ни на что, муж всегда будет оберегать и защищать ее.

Лишь около полуночи они поехали домой. Вернее, в то место, которое Гейли вслед за Брентом называла домом. Дело не в названии – ее дом был там, где находился Брент.

Гейли устала и была ошеломлена. Завтра и послезавтра будут поминки, а на третий день – похороны. Им придется отложить свой праздник. Гейли заснула, едва коснувшись головой подушки, но рука Брента успела крепко и надежно обнять ее.

Глубокой ночью она разбудила его истерическим воплем, который был страшнее предыдущих. Как только Брент попытался успокоить ее, жена закричала еще громче и принялась отчаянно вырываться. Потом Гейли отбежала в угол спальни, где упала на пол, продолжая бороться с невидимым противником. Брент в испуге приблизился к Гейли и поднял ее на руки.

Она еще раз пронзительно вскрикнула и замерла.

Когда он все-таки сумел разбудить ее, Гейли ничего не помнила.

Глава 14

Дядюшку Хика похоронили в фамильном склепе на Голливудском кладбище. Отпевание проходило в соборе Святого Стефана, и Гейли никак не могла отделаться от мысли, что полгода назад под этими сводами звучала совсем иная музыка – торжественный свадебный марш в честь ее и Брента.

День был пасмурный. Склеп Эйнсвортов находился неподалеку от могил семейства Джеффа Дейвиса. Во время церемонии погребения над головами присутствующих заклубились черные грозовые тучи, Гейли с грустью ощутила мрачную торжественность и особую красоту этого места. Ей пришла в голову мысль о том, как коротка земная жизнь.

Дядя Хик успел приготовиться к смерти, хотя это вполне естественно для старца, прожившего на земле больше века. По его заказу каменотесы заблаговременно приготовили мраморную плиту с надписью: «Эндрю Хиксон Эйнсворт. Мая 2,1885 —…». Скоро они придут и заполнят пропущенное место. Отныне Хик будет жить только в памяти родных, а на земле от него останется эта надпись на могильном камне.

Предполагалось, что после похорон в усадьбу Эйнсвортов вернутся лишь ближайшие родственники. Церемония окончилась, но Гейли долго стояла рядом с мужем, который провожал пришедших на похороны людей. Их было очень много – Хиксона Эйнсворта уважали, любили, им восхищались. Гейли понимала, что Бренту приятно видеть многочисленность людей, которых взволновала смерть дяди Хика, и потому ей тоже было приятно.

Когда черный лимузин увез родителей, Брент взял жену за руку и не спеша зашагал с нею в сторону мемориала Дейвиса. Он вслух прочел надпись на надгробии и тихо вздохнул: здесь было и детское имя. Гейли прислонилась к изваянию ангела.

– Ты же знаешь, что Джефф Дейвис потерял своего ребенка. Его маленький сын упал с балкона.

– Знаю, – ответила Гейли и улыбнулась. – Я теперь тоже здешняя.

Брент не отрываясь смотрел на нее.

– Как ты себя чувствуешь?

– Все нормально.

Он снова отвернулся к памятникам:

– Гейли, из-за всего, что стряслось в семье, я почти не разговаривал с тобой в последние несколько дней, но мне бы хотелось, чтобы ты сходила к врачу по поводу ночных кошмаров.

Она упрямо опустила голову и собиралась возражать, но его тон был непреклонен.

– Хорошо.

– Хорошо? Ты соглашаешься? – Брент был поражен.

Гейли поглядела ему в лицо, улыбнулась и пожала плечами:

– Конечно. Почему нет? Я пойду, чтобы потратить уйму времени у какого-нибудь закоренелого фрейдиста. Ты, дорогой, пойдешь со мной. Я не собираюсь одна слушать занудные объяснения типа: «У вас, милочка, наблюдаются некие ментальные провалы, потому что ваша мать каждое утро заставляла вас вставать непременно с правого края постели».

– Гейли…

– Нет-нет, дорогой мой, ты этого хочешь, и ты это получишь. Будь по-твоему. – Она улыбнулась.

Брент рассмеялся, и вдруг, на какой-то миг, показалось, что небеса над старинными надгробиями просветлели и из-за кромки туч пробились солнечные лучи.

– Смеешься надо мной?

– Смеюсь, мистер Мак-Келли. Он снова стал серьезным:

– А что ты скажешь о доме?

– О твоем поместье? – удивленно переспросила Гейли. Брент кивнул. Она развела руками. – Оно восхитительно. Его обязательно когда-нибудь объявят памятником истории и национальным сокровищем.

– Ты знаешь, что оно принадлежит мне.

– Да… – осторожно протянула Гейли.

– Я хочу, чтобы мы жили в нем.

Она ничего не ответила. Всего неделю назад эти слова пробудили бы в ней целую бурю восторгов. В этом доме было все, что надо: красота, стройность, характер, история. Но теперь… Теперь она не знала, что сказать. Конечно, она делала скидку на возраст дяди Хика. Однако его нельзя было назвать старым маразматиком, и Гейли не могла поверить свекрови, настойчиво убеждавшей ее, что старик сказал эти слова в предсмертном бреду.

С другой стороны, она была уверена, что понравилась дяде Хику. На свадьбе он явно был очарован ею.

– Я бы хотел перебраться туда, – прервал молчание Брент, пристально вглядываясь в лицо жены. Он понимал ее чувства и терпеливо ждал, что она сама поймет, насколько нелепы ее страхи.

– А твоя мастерская?

– Я устрою студию на втором этаже, над кухней. Мало ли там места и помимо дома: старая поварня, прядильня, мельница…

– Нет, наверное, мастерскую надо делать в доме…

– Так, значит, ты согласна?

– С чем? – Гейли почему-то не могла избавиться от какого-то чувства неловкости.

– Я имею в виду, ты не возражаешь, чтобы мы переехали? Надеюсь, ты не суеверна? Во всяком случае, не побоялась ночевать в апартаментах Аль Капоне! – Брент улыбнулся. Он дразнил ее. Ему до смерти хотелось поскорее перебраться в дядино поместье.

– Не многовато ли: психиатр и родовое гнездо Эйнсвортов в один день, да еще сразу после похорон? – сухо заметила Гейли.

Брент приблизился к ней, прижав телом к фигуре бронзового ангела. Сегодня на нем был темно-серый костюм-тройка, из-под которого слегка выглядывал краешек голубой рубашки. Щеки все еще пахли кремом для бритья, а волосы взъерошил ветер. Гейли подумала, что он поразительно красив, сердце ее сжалось: нечто среднее между настоящим демоном-искусителем и мальчишкой-шалуном. Ему так хотелось переехать в старый дом! Гейли не находила сил винить его. Усадьба была поистине уникальна. Ему посчастливилось унаследовать едва ли не национальное сокровище.

– Я люблю тебя, – сказал Брент.

– Ты вьешь из меня веревки.

– Совсем нет, – улыбаясь, возразил он. – Во всяком случае, не на людях.

– Будь посерьезнее. Мы все-таки на кладбище.

– Я серьезен.

Солнце снова скрылось за тучами. Казалось, что серое небо легло на кроны деревьев. Внезапно на Гейли нахлынул страх. Это было очень странно, потому что она всегда доверяла Бренту и чувствовала себя с ним в полной безопасности. Однако сейчас что-то неосязаемое вдруг напугало ее.

Она положила ладони ему на грудь и погладила лацканы темного пиджака:

– Пойдем, Брент.

– Что-то случилось? – нахмурился он. Гейли покачала головой:

– Ничего. Просто я хочу уйти отсюда.

– Но ты мне не ответила. Она пожала плечами:

– Конечно. Мы переедем. Мне тоже понравилась усадьба.

Брент взял жену за руку и повел к машине. Теперь, когда все остальные уехали, их автомобиль одиноко стоял в самом низу холма.

– В конце концов, если тебе там будет плохо, мы в любой момент сможем уехать оттуда.

Гейли кивнула и повторила:

– Мне понравился этот дом.

– Спасибо. – Он поцеловал ей руку.

Они добрались до старенького «мустанга». Брент усадил Гейли и занял место за рулем. Когда они выезжали с кладбища, солнце снова выглянуло из-за туч и осветило им путь, а когда час спустя супруги подъезжали к главным воротам усадьбы Эйнсвортов, оно ярко сияло в очистившемся небе.

В его лучах Гейли могла разглядеть дом в полном блеске. Он был очень красивый. Красные кирпичные стены и побеленные высокие греческие колонны, широченная веранда, окружавшая строение, – все это выглядело впечатляюще.

– Ну, как дела? – спросил Брент.

Она хотела ответить, но промолчала, поняв, что с того момента, как автомобиль въехал на длинную аллею, ведущую к дому, муж следил за ее поведением. Брент зарулил на стоянку, продолжая изредка поглядывать на жену. Но, не дождавшись ответа, вылез из-за руля и помог выйти ей.

Плечи Гейли внезапно вздрогнули, и… удивительно, но она поймала себя на мысли, что строение казалось ей поистине родным. Она сгорала от нетерпения перешагнуть порог дома. Это будет просто замечательно!

– Гейли?

Она взглянула еще раз на дом и ослепительно улыбнулась Бренту:

– Давай переночуем здесь сегодня?

– Но у нас же ничего с собой нет…

– Неужели в доме не найдется пары запасных зубных щеток? Ну так как?

Брент обнял жену:

– Отлично. Мы остаемся.

Спустя месяц Гейли напрочь забыла о былых сомнениях относительно переезда в этот дом. Ей нравилось в нем решительно все. Из бывшего кабинета, где в последние годы была устроена кухня, во флигель, в котором раньше готовили еду, вела колоннада. В старину такое расположение построек позволяло обезопасить дом на случай пожара. Гейли провела три уик-энда кряду, объезжая окрестности в поискахмедных постельных грелок, чайников, котлов и прочей устаревшей утвари, чтобы украсить старую кухню, годами стоявшую в полном запустении. На окна она повесила клетчатые льняные занавески, а по стенным полочкам расположила приобретенную медную посуду, чугунные сковородки и деревянную утварь. Окна старой кухни были обращены на восток, и по утрам сюда весело заглядывало солнце, так что Гейли здесь предпочитала пить утренний кофе. Брент, польщенный ее хлопотами по убранству дома и довольный видом преобразившейся старой пристройки, неизменно присоединялся к жене за завтраком. Всего за неделю пребывания в доме утренняя трапеза в окружении собранного стараниями Гейли антиквариата вошла в привычку у обоих.

Комнаты в главном доме размещались по обеим сторонам большого и просторного коридора, или холла. Налево находилась новая кухня, дальше шла небольшая гостиная, широкой аркой отделенная от музыкального салона со старинным клавесином. Справа располагался большой танцевальный зал с украшенным лепниной высоким потолком. Хотя комната была огромной и прекрасной, но отчего-то она меньше всего нравилась новой хозяйке. Причину Гейли затруднилась бы объяснить. Больше всего ей понравилась библиотека, маленькая и уютная, со стеллажами во всю стену и неповторимым запахом старых книг. Брент заказал стенку под стерео-установку, видеомагнитофон и телевизор с большим экраном. Гейли предупредила его, что эти предметы будут грубо нарушать исторический облик библиотеки. Но он ответил, что очень долго разыскивал телевизор времен войны за независимость, но не нашел.

Мери с мужем тоже переехали в Тайдуотер. Поселились они не в главном доме, несмотря на то что он был достаточно велик, чтобы вместить всех. Мери облюбовала маленький флигелек, спрятанный за колоннадой, аккуратный и ладный, как игрушка. В прежние времена он использовался в качестве домика для гостей. Гейли с увлечением помогала Мери устраиваться и обживаться во флигеле. Она очень привязалась к экономке Брента и ни за что не пожелала бы даже на короткое время расстаться с нею. Она никак не могла привыкнуть к присутствию в их доме других людей. Дело в том, что они с Брентом вели себя слишком непосредственно и непредсказуемо, потому им было проще вдвоем, но одновременно в пределах досягаемости заботы своей экономки.

Все шло прекрасно. Супруги не стали жить в комнате дядюшки Хика, а объединили две спальни, располагавшиеся напротив, устроив настоящие покои. Ванная комната появилась в доме в середине тридцатых годов, а в пятидесятых ее переоборудовали по последнему слову тогдашней техники. Поэтому пришлось еще раз привести ее в современный вид. Гейли отыскала ванну устрашающих размеров на гнутых лапах, но Брент настаивал на джакузи. Супруги договорились устроить и то, и другое. Вечерами, когда обе емкости наполнялись водой, а Брент принимался перетаскивать жену к себе в джакузи, чтобы сравнить ощущения, в ванной раздавался заразительный смех и визг Гейли. Впрочем, она неизменно соглашалась, что муж прав, и время совместного купания проходило весело.

От Ричмонда усадьбу отделяло расстояние, которое можно было преодолеть на машине примерно за час. Гейли по-прежнему три раза в неделю появлялась в галерее Джеффа. А по средам в половине пятого вечера она приходила на очередной сеанс к психоаналитику – доктору Полу Шафферу.

Нельзя сказать, что этот маленький старичок с седыми волосами и легкой улыбкой на губах был ей неприятен. Гейли не стала бы отрицать, что час пребывания в его кабинете доставлял определенное удовольствие – она по-настоящему расслаблялась и отдыхала. Она никак не могла понять, чем это может помочь. Она уже поведала доктору о детстве: да, оно было счастливым, да, ее родители были замечательными людьми, да, она пережила глубокое горе, потеряв их. Пришлось рассказать о Тейне: да, она чувствовала себя виновной в его смерти. Доктор Шаффер внимательно и сочувственно слушал ее, расспрашивал о подробностях, давал советы, но Гейли не услышала ничего, чего не знала или не понимала бы до визита к нему.

Поэтому все это казалось ей пустой тратой времени, особенно если учесть, что с того дня, как умер дядя Хик, кошмары ни разу не посещали ее. К тому же после переезда в усадьбу Эйнсвортов она чувствовала себя чрезвычайно счастливой и спокойной, впрочем, как и Брент. Он снова попросил Гейли позировать ему. Ей нравилось работать вместе с ним. Если порой Брент слишком увлекался, то стоило намекнуть на усталость, как он просил прощения и принимался разминать ее окаменевшие от напряжения мускулы. А за массажем неизбежно следовали любовные утехи.

Доктор Шаффер несколько раз спрашивал Гейли о сексуальной жизни. На первых порах возникло желание послать его подальше, но она все же ответила, что с этим все великолепно. Для себя Гейли твердо решила не посвящать его в интимные подробности отношений с мужем. Она знала, что Брент изложил доктору взгляд на происходящее. Возможно, они пришли к общему выводу, что здесь кроется что-то фрейдистское.

Гейли настаивала, что давно не видела никаких снов, но даже когда они приходили, она немедленно забывала их, так что ей непонятна тревога Брента. Встречи с доктором Шаффером отнимали какой-нибудь час в неделю и успокаивали мужа, поэтому Гейли не протестовала.

В остальном жизнь ее текла спокойно и счастливо. Во всяком случае, она еще долго оставалась при этом мнении. Вплоть до того, как к ним наконец приехали долгожданные гости.

Гейли запомнила этот вечер навсегда. Начался он прекрасно. Она вернулась из Ричмонда около шести. Брент все еще находился в студии, а Мери колдовала в кухне над новым блюдом – кокосовым хворостом. Гостей ждали не раньше чем через два часа, поэтому Гейли решила прихватить бокал вина, наполнить любимую ванну на гнутых ножках теплой водой и немного расслабиться.

Она лежала в радужных облаках пены, блаженствовала и думала: «Нет, ни с чем на свете не сравнится моя ванна», – как вдруг в дверь постучали.

– Брент? – отозвалась она.

Дверной замок щелкнул, показался сначала огромный букет роз, а за ним – муж, весь потный и перемазанный красками. При виде этого сочетания Гейли рассмеялась и воскликнула:

– Какие прекрасные цветы!

Брент подошел и опустился на колени, целуя жену. Гейли протянула руки к розам и забрызгала его футболку. Он улыбнулся.

– Поздравляю тебя, милый.

– Спасибо. Правда, это уже не полугодовой юбилей, верно?

– Тогда поздравляю тебя не с юбилеем, а просто так. – Гейли высоко подняла руки над водой, спасая розы от мыльной пены. Брент ухмыльнулся, глянул на промокшую футболку, поднялся и перешагнул через край ванны в теннисных тапочках, джинсах и заляпанной рубашке. Увидев, что вода потекла через край, Гейли взвизгнула и начала возмущаться, но Брент ловко придвинул ее к себе, обнимая и располагая у себя между ног:

– Иди-ка сюда.

– Дурачок! – вскричала она. – Ты слишком большой… Да еще в одежде и в тапках и…

– А без одежды и тапок я стану заметно меньше? – Он невинно приподнял брови, положив ногу на борт ванны. – Тогда помоги мне.

– Сам развязывай свои мокрые тапки!

– Ну пожалуйста.

Недовольно ворча, Гейли развязала шнурки и, стянув один тапок, бросила его на пол, но предупредила, что Брент будет убирать лужи.

– Но это же ты виновата – выбрала слишком маленькую ванну для двоих. Я не зря говорил, что джакузи гораздо лучше.

В одном теннисном тапке, в мокрой одежде Брент встал и перенес жену в джакузи. Расслабившись под упругими струями воды, они сначала предавались веселью, а потом – любви. Когда устали и от того и от другого, то еще некоторое время лежали, блаженствуя и отдыхая, поверх покрывала в спальне. Гейли принялась было оплакивать судьбу роз, но Брент глянул с такой комичной гримасой, что она поспешила заверить его: проведенное вместе время, спору нет, стоило нескольких цветков.

Брент провел пальцем в одну и в другую сторону вдоль спины Гейли, на ощупь, но безошибочно обвел круги возле ямочек. Она с трудом заставила себя пробудиться от сладкой истомы.

– Надо вставать. Мы же пригласили гостей.

Но Брент не выказывал явного желания подниматься.

– А для чего, собственно, мы это сделали?

– Они – наши друзья. Мы их любим. – Гейли энергично вскочила. Глядя на Брента сверху вниз, она улыбнулась. Сейчас, лежа на боку, он был похож на разомлевшего льва, дремлющего в вальяжной позе с какой-то капризной полуулыбкой на губах. – К тому же… – Она резко хлопнула его по ягодицам, но Брент успел поймать ее руку и, повалив на себя, мигом перевернуть и прижать лопатками к кровати, так что Гейли ахнула от неожиданности. – К тому же мы ведь хотели показать им дом, помнишь? Они ни разу у нас не были.

– Неужели?

– Да. – Гейли чмокнула его и вырвалась на волю. – Мери, должно быть, корпит над хворостом. Наверное, ей нужна помощь. А тебе, мой милый, предстоит еще вычерпать и осушить озера в ванной.

– Слушаюсь, мэм! – отсалютовал Брент, но даже не приподнялся. Он лежал и не отрывая глаз смотрел на Гейли, пока она одевалась. Она думала, как было бы здорово, если бы это длилось всю жизнь, если бы даже восьмидесятилетний Брент так же любил наблюдать за тем, как она одевается или раздевается, а в его глазах, как и сейчас, светились бы нежность, желание, любовь.

– Вставай!

– Я встал. Я встал. Я настолько твердо встал, что жду лишь твоего внимания.

– Мы сейчас не обсуждаем твои части тела.

– Но ты о них думаешь, любимая.

– Если да, то благодаря вашим усилиям, мистер Мак-Келли.

– Отлично, мне это нравится.

Она запустила в него подушкой, провела щеткой по волосам, напомнила мужу о потопе в ванной комнате и выскользнула прочь.

Гейли успела спуститься вовремя – колокольчик нетерпеливо запрыгал над дверью – и помчалась отпирать. Тина, Лиз, Чед и Джеффри стояли на пороге.

– Гейли! Как красиво у вас! – Лиз поцеловала подругу и замерла, в восторге оглядываясь.

Гейли улыбнулась:

– Спасибо. Спасибо, входите же.

Взяв Лиз под локоть, она втянула ее в холл, чтобы освободить проход остальным. Наконец друзья вошли в дом и принялись разглядывать высокий потолок с лепниной и восхищаться красотой лестницы. Потом они разом заговорили, но их прервал новый звонок в дверь. На сей раз пришли Гари Мак-Келли и Триш. Гейли решила, что задаст хорошую трепку мужу за медлительность, как вдруг он появился на лестнице, приветливо улыбаясь гостям.

Снова посыпались приветствия и поздравления. Джефф настоял, чтобы особняк показали полностью. Брент начал экскурсию с кухни, где гости встретились с Мери, которая с гордостью нахваливала размеры этого царства кастрюль.

Потом Гейли отвела всех в старую кухню и похвасталась старинными горшками и сковородками, мраморной ступкой с пестиком, которая пополнила ее коллекцию совсем недавно. Затем вслед за Брентом гости вернулись в дом и прошли в гостиную. Хозяйка показала библиотеку, а хозяин – клавесин восемнадцатого века в музыкальном салоне.

Когда экскурсия поднималась на второй этаж, Гейли недоверчиво глянула на Брента. Вряд ли ему хватило времени на уборку ванной. Но стоило мужу распахнуть двери в апартаменты, как ее взору предстало тщательно убранное помещение, а Брент самодовольно и немного надменно ухмыльнулся, пропуская Гейли вперед. Тина восхищенно ахнула, удивляясь размерам ванны, а Лиз сразу же призналась в любви к джакузи. Джефф двусмысленно хмыкнул и вопросительно поглядел на молодоженов. Брент рассмеялся и подробно рассказал историю появления гигантских емкостей. Когда он заканчивал свой рассказ, Гейли в шутку поклялась, что жить ему осталось до отъезда гостей. Джефф спросил, нельзя ли взглянуть на последние работы Брента, и художник немного замялся. Он попросил жену проводить гостей вниз и предложить немного выпить, пообещав, что они с Джеффри скоро присоединятся к обществу.

Гейли слегка удивилась его поведению. Все это время Брент писал ее, и она не ожидала, что он не захочет показывать гостям новые работы.

Она бросила взгляд на Чеда – ведь это был агент Брента! – но тот, казалось, ничего не заметил, поглощенный беседой с Лиз. Он подтрунивал над нею, нарочито восхищаясь размерами ванны.

– Гейли, сооруди-ка и нам бурбон с содовой, мы скоро придем к вам, – настойчиво повторил Брент.

Гейли пожала плечами и повела гостей вниз. Вдруг она вспомнила, что не водила их в танцевальный зал. Лиз первая скользнула туда и замерла в восторге. Гейли улыбнулась, но улыбка вышла натянутая: сегодня эта комната смотрелась еще неприветливее, чем обычно.

– Эй, а ты не догадалась принимать гостей здесь?! – спросила Тина, недоумевающе глядя на подругу. – Ведь это потрясающе! Только представь стереосистему в этой комнате!

Гейли лишь передернула плечами.

– Тебе тут не нравится? – угадала Тина. Гейли поморщилась:

– Не знаю. Здесь то ли слишком холодно, то ли что-то еще. Мне здесь как-то не по себе.

– А мне ничего, подходит, – весело заметил Чед.

– Когда я был маленьким, дядя Хик устроил настоящий бал, – сказал Гари. – Странно, но я тогда тоже ощутил, что он недолюбливает эту комнату. В тот вечер к нам понаехали корреспонденты. То ли это был благотворительный раут, то ли что-то в этом духе. Но вообще-то дяде Хику так же, как и тебе, Гейли, не очень-то нравилось это место.

– Глупо, не правда ли? – спросила она. – Оставим это. Давайте вернемся в кухню и окончательно замучим Мери – пусть подает ужин, а мы пока наполним бокалы.

Когда Брент с Джеффом вернулись из мастерской, стол в старой кухне уже был накрыт. Гейли, в безотчетном волнении, осторожно поглядела на мужчин, но, слава Богу, они улыбались и вели себя непринужденно. Тина рассказала Джеффу о танцевальном зале, и Брент повел его осматривать эту комнату.

– Эй, а как же насчет музыки? – спросила Лиз.

– Брент! Включи что-нибудь! – крикнула Гейли вслед удалявшимся мужчинам.

«Ми шел, ма белл», – внезапно взревели «Битлз», но невидимая рука уменьшила звук. Гейли пригласила рассаживаться вокруг старинного стола.

– Интересно, Гари, – спросила Лиз, – Брент – твой кузен, еще у вас около полудюжины двоюродных братьев и сестер. Почему же дядюшка Хик завещал дом Бренту, который особо не нуждался в наследстве?

Тина ахнула, пораженная бестактностью вопроса, но Гари усмехнулся:

– Знаешь, я не думал об этом. Брент всегда по-особому относился к дяде Хику. Не вам напоминать, как черствы бывают маленькие дети. Не хочу, конечно, сказать, что кто-нибудь из нас грубил старику или обижал его. Но малышей отпугивает глубокая старость. А Брент никогда не смущался этим. Он по-настоящему обожал дядюшку Хика, когда мы были совсем несмышленышами. Он мог бесконечно долго слушать его многочисленные истории и ужасно любил Тайдуотер. Может быть, поэтому дядя никогда не скрывал намерений – всем давно было известно, что поместье будет принадлежать Бренту.

– И оно мое.

Гейли вздрогнула и оглянулась на двери, ведущие из старой кухни в колоннаду. Там стоял Брент, а немного позади него – Джеффри. Брент в упор глядел на Гари, выражение его лица было более чем суровым. От его взгляда просто бросало в дрожь.

– Что случилось? – спросила Гейли.

Он не дрогнул ни единым мускулом. Казалось, что он перестал дышать. Это продолжалось довольно долго, Гейли готова поклясться – больше минуты. Она уже хотела повторить вопрос, когда Брент поглядел на нее и моргнул:

– Что такое?

– Нет, это я спрашиваю, что такое.

– Ничего. Гм. Да тут пахнет хворостом. – Он встал за спиной у Гейли и положил руки ей на плечи. – Интересно, что пахнет лучше, Гейли или печенье?

– Печенье, старик, печенье. Во всяком случае, сейчас, – рассмеялся Джефф. – Я страшно проголодался.

– Но я тоже, – шутливо возразил Брент.

– Ты не можешь проголодаться, потому что никогда не насыщаешься, – пошутил Джеффри.

– Господи, Гейли, что ты ему рассказываешь о семейной жизни в рабочее время?

– Ровным счетом ничего, Брент. Он все выдумывает.

– Конечно. У меня богатое воображение, – невинно промурлыкал Джефф. Все рассмеялись, а Мери принесла угощение. Ужин прошел весело. Диск «Битлз» сменился диском группы «Полис». Уже было съедено горячее, и на столе появилось долгожданное кокосовое печенье. Гейли перехватила взгляд мужа, сидевшего по другую сторону стола, они улыбнулись: вечеринка удалась на славу.

Вскоре Мери пришла пожелать доброй ночи. Гости попрощались и пообещали убрать за собой посуду. Гейли сказала, что нет нужды – она завтра утром все уберет, – но по окончании трапезы друзья перетащили грязные тарелки и бокалы в новую кухню, где за них принялась хозяйка. Джефф остановился возле Гейли, которая споласкивала столовое серебро, чтобы поместить его в посудомоечную машину.

– Ты видела новую вещь, над которой работает Брент? – как бы невзначай спросил он.

– Разумеется. Ведь я ему позировала.

– Я хотел спросить, ты видела, что получилось? Гейли смущенно покачала головой:

– Не понимаю, о чем ты?

Джефф облокотился на столик и стащил кусочек сыра с подноса.

– Я сам не понимаю.

– Что это значит?

– На этом полотне ты странно одета. Этот немыслимый начес…

– Какой еще начес?

Джефф нетерпеливо тряхнул головой:

– Похоже, ты ничего не видела. Наверное, мимоходом взглянула на наброски, и все. Я полагаю, он пишет исторические полотна. А тебя изображает в облике леди из позапрошлого века.

Гейли тупо уставилась на Джеффа, а он пожал плечами:

– Как бы то ни было, его картины по-прежнему великолепны. Брент согласился в этом году устроить еще две выставки. На первой будет показана военная серия, а потом мы вернемся к сегодняшнему разговору.

Гейли не могла прийти в себя, и тогда Джефф тронул ее за подбородок:

– Эй, я сказал, что картина отличная. Что с тобой?

– Ох… Да ничего. – Она взяла себя в руки. Что на нее нашло? – Право, ничего. Идем, я все приготовила. Только прихвати тарелку с сыром и крекеры, хорошо? А я возьму кофейник.

Общество переместилось в гостиную и под звуки тихой музыки расположилось кому как удобнее. Гейли села на пол, облокотившись на колени Брента. Она смаковала кофе со сливками и смеялась рассказам Чеда. Муж гладил ее по волосам. Ей было не просто хорошо, она таяла от удовольствия.

Казалось, все полностью расслабились и не хотели ничего, кроме бездумного покоя. Первым поднялся Джеффри и поблагодарил хозяев за прекрасный вечер. Вслед за ним засобирались остальные. Брент помог жене встать, и хозяева проводили гостей к выходу.

Гари и Триш опередили всех, и остальные помахали им вслед. Оставшиеся гости собирались ехать вместе. Чед с Лиз забрались на заднее сиденье, а Тина села впереди. Глядя на подруг, Гейли улыбалась и думала: «Не могу дождаться, когда увидимся наедине! Как они только могли! Этот двойной роман, похоже, длится давно, а ни одна не обмолвилась о нем ни словом!»

Джефф что-то сказал Бренту и уже поравнялся с запасным колесом автомобиля, укрепленным на багажнике, когда Гейли окликнула его:

– Так, значит, прощай Бубс?

– Тише!

– А разве не так?

– Что это, миссис Мак-Келли, допрос третьей степени?

Гейли рассмеялась:

– Пока небольшая проверка, – и, неожиданно для себя, звонко поцеловала его в щеку и обняла. Гейли стало ясно, что в празднике любви участвовали не одни только Чед и Лиз. Замечательно! Тина всегда хорошо отзывалась о Джеффри, и наконец…

– Держи себя в руках, – шутливо пригрозил Джефф и сел за руль.

Брент встал за спиной у жены. Она не могла удержаться от широкой улыбки. Джеффри включил мотор, развернулся, и гости поехали по длинной аллее, ведущей к шоссе. Гейли смотрела вслед, пока задние огни автомобиля не скрылись за воротами усадьбы. Потом она от души рассмеялась приятным мыслям и повернулась к Бренту, сгорая от нетерпения поделиться радостным известием: два любовных романа вспыхнули у них на глазах.

– Брент! – Она взяла его за руки и не заметила поначалу, что он не улыбается, а глаза его, потемнев, стали чернее ночи. – Брент, ты видел? Это чудесно! Теперь все ясно. Подумать только, такие дела! Представляешь, Джефф и Тина…

Она осеклась и вскрикнула – скорее от ужаса, чем от боли, – когда тяжелая ладонь мужа ударила по щеке.

– Брент! – Гейли попятилась, когда увидела выражение его лица: темную ярость и злобу в жестких чертах и мрачный огонь, горевший на дне черных глаз. – Брент, ради Бога, что с тобой?

– Ступай в дом! – прохрипел он.

– Но, Брент…

– С меня довольно. Ты и он… Твое поведение… Ты не сделаешь, слышишь, ты больше не сделаешь этого! – Брент схватил ее под локоть. Гейли была настолько ошеломлена, что ее как бы парализовало. Но едва он стиснул ее руку, она ощутила дикий страх и попыталась освободиться.

– Брент, отпусти меня! Хватит… Это не смешно! Мне это не нравится! – Вырвавшись, она бросилась бежать. Гейли не понимала, что происходит: «Неужто он сошел с ума? Как он мог решить, что у меня интрижка с Джеффри? Но он ударил меня… О Боже, он меня ударил!»

Гейли вскрикнула – Брент вцепился в волосы и грубо дернул назад. Она очутилась снова в его руках, он перекинул ее через плечо и зашагал в дом.

Гейли принялась ругаться и бороться. Она закричала, но никто не услышал ее. Должно быть, Мери с мужем спали в своем домике позади главной усадьбы. «У нас нет даже собаки, которую можно позвать на помощь, – в отчаянии подумала Гейли. – Но ведь это Брент! Брент Мак-Келли, мой муж, человек, которого я люблю больше жизни! Он обещал никогда не обижать меня!»

Но он обидел. Он тащил ее по дому, а она не знала, бояться или злиться.

– Брент, остановись! Брент, ты слышишь, что я сказала? Остановись сейчас же! Ты меня пугаешь.

– Тебя следует хорошенько напугать. – Он шагнул на лестницу и стал подниматься. Гейли ужаснулась страшному напряжению, которое исходило от мужа. Мускулы его словно окаменели. Она по-настоящему запаниковала.

– Брент! – Гейли принялась лупить кулаками по широкой спине и отчаянно извиваться на плече. Но куда ей против него! Правда, до сих пор она не пыталась… – Брент! – Она завизжала, но муж по-прежнему словно не слышал. Он вломился в спальню и швырнул Гейли на кровать.

Сперва она оцепенело смотрела, как Брент аккуратно снимает одежду. Потом приподнялась на локтях и, не веря глазам, взмолилась:

– Нет! Я не понимаю, что происходит, но только, пожалуйста, не надо сейчас! Брент! Что с тобой?! Если это из-за Джеффа…

Он замер, собираясь снять рубашку:

– Джефф? – В голосе его прозвучала глубокая горечь. – Значит, есть еще и Джефф? Скажи мне, любимая, а ему ты какие секреты нашептывала на ушко?

Гейли ахнула:

– Но, Брент…

– Не называй меня так!

«Понятно, он либо уже сошел с ума, либо сходит сейчас. Или играет в какую-то безумную игру».

– Остановись! – вскричала Гейли, зажмурясь и сжав виски. Она открыла глаза, когда рубашка Брента упала на пол, и изумленно посмотрела на мужа. Совершенно голый, он шагнул к постели, уверенно и бесшумно, как кошка перед броском на жертву. – Прошу, оставь меня в покое… – Она попыталась вскочить с кровати, но он успел поймать ее и швырнул на спину, так грубо, что у Гейли перехватило дух. Потом он навалился на нее, а когда она начала браниться и сопротивляться, только рассмеялся.

«Это невероятно! – подумалось ей. – Но похоже, я не сплю».

Смех замер на его губах. Он приподнялся, а когда взглянул на Гейли, лицо его не было веселым. В нем виделись жестокость и беспощадность.

– Брент, не надо! – прошептала она.

Но он словно не слышал. Похоже, что он ненавидит ее, глубоко, по-настоящему ненавидит. И презирает.

Он не стал церемониться с одеждой жены, а ухватился за воротник кофточки и разорвал ее. Улучив минуту, Гейли попыталась увернуться, но Брент взялся за подол юбки и, задрав ее, быстро овладел женой.

Она перестала сопротивляться, потому что была в шоке. Гейли ощущала его прикосновение, его движения, но не думала об этом. Брент… Это был Брент. Она любила его, обожала и была его супругой. Она не отказалась бы заниматься любовью в любое время и в любом месте, где можно уединиться… Но только не так.

Он был беспощаден. Почти жесток. Словно хотел наказать ее, словно ему дела не было до ее чувств. Словно это было актом не любви, а возмездия.

Гейли покрепче прикусила нижнюю губу и ждала окончания этого безумства.

Внезапно неистовый вопль прорезал тишину. Крик агонии и страдания, ужасный в своей болезненной откровенности. Гейли похолодела от ужаса, вцепившись ногтями в плечи мужа, – это кричал Брент.

В тот же миг он неподвижно замер, окостеневший, как мертвец.

Брент потерял сознание, а Гейли осталась лежать под неподъемной тяжестью его тела.

Глава 15

Брент проснулся с дикой, мучительной головной болью. Он громко простонал, протянул руку к Гейли, убедился, что ее нет в постели, и, медленно поднявшись, сел, после чего осторожно открыл глаза.

Гейли сидела в викторианском кресле, стоявшем напротив кровати. На ней был белый халат. Ноги она скрестила под собой, руками обхватила плечи и тяжелым взглядом сверлила мужа.

Брент прикрыл веки и поморщился от боли. Она смотрела, словно хотела его убить. В чем он провинился? Черт возьми, кажется, не напивался сверх меры. Всего два бокала виски да глоток бренди, неужели это свалило его с ног? Однако почему-то никак не удавалось припомнить, чем закончился вечер… Последнее, что всплывало в больной голове, было их прощание с Джеффри. А потом…

Потом он ничего не помнил. Не помнил, как добрался до спальни. Сейчас утро, голова ни с того ни с сего раскалывается, а жена глядит, словно перед нею Аттила – предводитель варваров, разрушивших Рим.

– Привет, – проворчал Брент.

Гейли не ответила. Он взглянул на нее повнимательнее и понял, что жена не просто сердита. Глаза ее были полны упрека… И страха.

– Господи Иисусе, Гейли, я, должно быть, перебрал вчера, но…

Она не прерывала, но Брент запнулся.

– Гейли, – окликнул он. Жена безмолвствовала.

– Что, черт побери, я натворил? – Не выдержав, Брент взорвался, но голову мучительно стиснуло, и, ухватившись за нее руками, он навзничь рухнул на подушку. – Похмелье, – застонал он в изнеможении.

– Похмелье! – резко отозвалась жена.

– Ладно, ладно, допустим, я заслужил это! Так что я сделал?

Гейли по-прежнему с опаской смотрела на него широко раскрытыми, огромными голубыми глазами:

– Значит, не помнишь?

Брент очень осторожно спустил ноги на пол и поднялся с кровати. Склонившись к Гейли, он попытался ее поцеловать, но она оттолкнула его:

– Нет! Пожалуйста, не трогай меня!

– Что за черт… – разозлившись, начал Брент.

– Ты изнасиловал меня!

– Что я сделал? – отпрянул он, хотя за миг до этого собирался присесть рядом с женой, чтобы не спеша разобраться во всем. Ее ответ, как внезапный удар, отбросил от нее Брента, и он направился в гардеробную за халатом. Слова Гейли колоколом звенели в больном черепе. Изнасиловал. Собственную жену. Свою любимую жену. Да что она такое говорит?

– Возможно, я был немного грубоват. Прости меня.

– Ты ничего не помнишь?

– Нет, не помню, – отрезал Брент. Голова у него закружилась. – Я не верю в это. Зачем тебя насиловать, если ты сама…

– Что-о?

Он ухмыльнулся, просовывая руки в рукава халата. Нет, ему пока следует держаться от нее подальше. Она едва не закричала, стоило ему попытаться прикоснуться к ней. Это ли Гейли? Его жена? Замечательная жена, жизнь с которой была фантастически прекрасна, наполнена теплом и весельем. Но, наверное, так все и случается? Возможно, это синдром окончания медового месяца? Но почему, черт возьми, ужасно болит голова?! Отчего она смотрит на него с диким испугом?

– Ты моя жена. Мы с тобой тысячу раз дурачились в постели. Для чего мне тебя насиловать?

– Ты был зол на меня. Потому что я на прощание поцеловала Джеффри.

– О Боже! Ну, продолжай.

С яростью глядя ему в глаза, Гейли напряглась, словно из последних сил удерживалась от слез.

– Я не знаю причины… Знаю только, чем все это кончилось!

– Но, Гейли…

– Это тебе, Брент, а не мне, нужно к психиатру. Да, да, ты не ослышался. С тобой необходимо срочно что-то делать!

– Это из-за того, что я имел неосторожность выпить лишнюю рюмку?

– Я не знаю, из-за чего! Хотя бы из-за ничего! Но будь любезен, сходи к врачу!

– Ты спятила? Когда психиатр говорит с художником, он начинает сходить с ума. Тот синдром, этот синдром. Любите ли вы папу, любите ли вы маму и…

– Вот как! Ты заставил меня посещать психиатра! Из-за того, что я кричу по ночам. Но я не покушаюсь на людей по крайней мере!

– Гейли, я не понимаю, о чем ты говоришь… – Брент взял себя в руки, пытаясь успокоиться и успокоить жену, но она не заметила его усилий.

– Черт тебя возьми! Брент, я же рассказываю тебе, что случилось…

– А я говорю, что ты преувеличиваешь. Мы женаты! Я надеюсь, что ты меня все-таки любишь…

– Да, я тебя действительно люблю!

– Отчего же тебе взбрело на ум сопротивляться моим законным желаниям? Ведь пока ты этой ночью внезапно не изменила своим привычкам, мне кажется, мы занимались сексом по взаимному согласию?

– Ты начинаешь грубить.

– Нет, я называю вещи своими именами!

– Тебе пора к врачу!

– Никуда я не пойду! Гейли вскочила и сжала кулаки:

– Вот как? Значит, мне можно, а тебе нельзя? Не пойдет, Брент!

Он вдруг замер от нового приступа дикой боли. Господи, неужели не видно, как у него раскалывается голова?! Нет, она не знает милосердия.

– Я – художник. Я – Брент Мак-Келли. Если хоть слово об этом происшествии просочится за пределы семьи, я стану всеобщим посмешищем, – решительно произнес он.

Разумеется, это было глупой уловкой. Брент отлично понимал это. Он не знал отчего, но на самом деле панически боялся визита к психиатру, трепеща при мысли, что его сознание и подсознание будут вывернуты наизнанку и расчленены на кусочки.

– Но сегодня полмира посещает психоаналитиков. Изволь больше никогда, никогда, слышишь, Брент, не обращаться ко мне в этом мерзком суперзвездном тоне. Потому что я – Гейли Мак-Келли, я – твоя жена. Запомнил?

– Гейли… – Он шагнул к ней. Он хотел прикоснуться к ней, прижать к груди, утешить, успокоить, чтобы вместе преодолеть и позабыть плохое, что случилось или было сказано, чтобы вражда и страх растаяли и улетучились. Ему сильно хотелось вернуть ее. Он поймал Гейли за руки, но она рванулась прочь, из глаз ее чуть не брызнули слезы.

– Не прикасайся ко мне! Ты даже не слышал, что я сказала! Не трогай меня!

Однако Брент по-прежнему держал ее за запястья, а рукава халата наконец обнажили синяки, темнеющие пониже локтей.

– Это еще откуда? – спросил Брент.

Гейли резко высвободилась, в негодовании посмотрев ему в лицо:

– От тебя! Не узнал подарочек?! – Она отвернулась и пошла в ванную, громко захлопнув за собой дверь. Звук щелкнувшего замка прозвучал, точно выстрел в сердце. Брент подошел к дверям, поднял кулак, чтобы постучать, но передумал. Рука устало повисла вдоль тела.

Да, черт побери! Он явно не в состоянии сейчас выяснять отношения, потому что слишком смущен услышанным. Он не мог оставить на ее руках эти синяки, никак не мог, и все! Гейли нарочно сгущает краски, чтобы окончательно уничтожить его, хотя он и без того чувствует себя побитым, будто уличный пес.

– Что ж, – промолвил Брент, – отложим. – Он принялся рыться в комоде, откуда извлек джинсы и футболку. Потом стремительно покинул спальню, изо всех сил громыхнув дверью. Это получилось по-детски глупо. Не у нее, а у него болела голова.

Гейли не спеша принимала душ, наслаждаясь горячими струйками воды, бьющими по шее и спине. Она боялась любых мыслей и чувств и гнала их прочь. Но это было выше ее сил.

Брент ничегошеньки не помнил и, кажется, решил, что она все выдумывает. Что с ними произошло? Трудно поверить в события прошедшей ночи и сегодняшнего утра, а выкинуть их из головы еще труднее.

Гейли по-прежнему сильно любила Брента. Может быть, и впрямь это ее вина? Не выдумала ли она лишнего? Был ли он пьян? Возможно, он не подумал, что пугает ее, что…

Но он ударил ее. Прямо по лицу. Не помнить этого? Она сжала виски ладонями и громко всхлипнула. «О Боже! Неужели все это случилось с нами? А может, я и впрямь сошла с ума? Или он? – Гейли заплакала. – Ведь он даже не извинился».

Она закрыла воду и вышла в спальню. Брента не было.

В полном отчаянии Гейли натянула джинсы и свитер, чтобы выбраться из дома и спокойно обдумать происшедшее.

Она спустилась в холл и заглянула на кухню, сиявшую чистотой и порядком. За небольшим столиком сидела Мери, уютно попивая горячий ароматный кофе.

– Ах, Мери, извините! Я собиралась здесь прибраться.

– Пустяки, миссис Мак-Келли. Вы все убрали сами. Оставалось вымыть несколько чашек. Скажите лучше, как гостям понравился хворост?

– Отлично. Все остались в восторге, – заверила ее Гейли, налила кофе и спросила: – Вы видели Брента?

– Да. Он спустился сюда, взял кофе и сказал, что собирается запереться в мастерской на весь день, и просил не беспокоить.

Гейли почувствовала себя так, словно опять получила оплеуху. Она вовсе не хотела мириться первой, но мечтала, чтобы Брент сделал попытку сближения. Она поставила чашку на стол, надеясь, что Мери не заметит ее подавленного состояния.

– Хорошо, значит, я могу отлучиться.

– По магазинам?

– На охоту за старьем.

– Тогда побывайте в Малберри-Лейн. На днях я ездила туда по делам, а возвращаясь, видела указатель. Нигде не найдешь столько интересного, как на распродаже в деревенском сарайчике.

– Вы правы, Мери, – ответила Гейли, – спасибо за совет. – Она взяла яблоко и вышла из дома.

Жизнь шла полным ходом. Команда из десяти работников старательно прибирала сад. Гейли помахала им рукой из окна автомобиля и поехала к дороге. Сначала она медленно ехала вдоль реки, а потом, свернув на обочину, остановила машину и подошла к воде. Некоторое время она смотрела на течение, но это не помогало. Ничто не приносило долгожданного успокоения и ничто не объясняло происшедшего.

Гейли вернулась в машину и снова поехала вперед, пока не увидела указатель, о котором рассказывала Мери. Она свернула на узенькую аллейку и добралась до просторной подъездной дороги, ведущей к большому амбару из красного кирпича.

Во дворе фермы ей повстречалась приятная молодая женщина, кормившая цыплят. Она предложила Гейли самостоятельно покопаться в амбаре и позвать ее, если потребуется помощь.

Гейли углубилась в лабиринт из старинной мебели и фермерского инвентаря: кос, тележек, деталей конной упряжи, старых бутылок из-под молока, маслобоек и прочего хлама. Среди этой рухляди обнаружился замечательный письменный стол вишневого дерева, который, казалось, умолял о реставрации. Гейли решила купить его. В следующую минуту, обернувшись, она наткнулась на старый, средних размеров, сундук.

Заинтересовавшись его содержимым, она опустилась на колени и подняла крышку. Внутри оказалась груда бумаги. Впрочем, вскоре стало ясно, что это не бумага, а старинная полотняная калька. От мыслей о том, сколь древних вещей она касается, Гейли разволновалась. «Наверное, им около двухсот лет, – подумала она. – Если, конечно, я не ошибаюсь». И принялась старательно изучать содержимое сундука. Сверху лежали карты. «Это старые планы местности», – догадалась она. На них отсутствовали многие дороги и населенные пункты, но зато были «Сад Мак-Артура» и «Пастбище Тайнсдейла».

Потом исследовательница отложила карты и углубилась в сундук. Развернув очередной свиток, она ахнула от неожиданности.

Ее взору предстал набросок батального полотна. Черно-белый карандашный рисунок. Она пристальнее всмотрелась в детали: пушки, ружья, форму солдат… и сразу узнала композицию! Всего несколько месяцев назад Брент сделал эскиз, а потом живописное полотно с изображением этой же самой сцены. Это была битва при Ричмонде. Сражение времен войны за независимость.

В сундуке были другие рисунки, но Гейли даже не взглянула на них.

Она уселась на корточки и долго разглядывала добычу. Брент не только набросал похожий сюжет. Он повторил все до единой детали старинного изображения.

Даже выражение лиц воинов. Они были один к одному, словно Брент смотрел глазами неизвестного художника, который явно был свидетелем битвы.

– О Господи, – шепнула Гейли.

– Я могу вам помочь? – Молоденькая фермерша вошла в амбар. Гостья быстро встала с пола.

– Да, спасибо. Я куплю стол и этот сундук вместе со всеми картами и рисунками. Сколько вы хотите за них?

Девушка назвала до смешного маленькую цену. Гейли улыбнулась, и фермерша спросила, не дорого ли она просит.

– Нет, я должна вам гораздо больше, – ответила покупательница и добавила двадцать долларов сверх запрошенной суммы. «Поскольку, – подумала она, – этим картам место в музее».

Однако она не собиралась везти их в музей, решив оставить у себя, пока не разберется с таинственной загадкой. Ей хотелось показать рисунок Бренту.

Нет. Лучше – Джеффу. Интересно, что он скажет.

Вернувшись домой, Гейли велела отнести покупки в старую кухню, поскольку там размещалась ее коллекция. Она удовлетворенно осмотрела стол вишневого дерева, а потом подтащила сундук с картами и набросками к буфету. Затолкав его целиком в нижний ящик шкафа, Гейли подняла глаза и вздрогнула. В дверях стоял Брент.

Должно быть, он только что оторвался от работы, поскольку его одежду и лицо покрывали пятна краски. Он выглядел подавленно и уныло, а темные глаза источали боль. Коротко и немного криво улыбнувшись жене, Брент раскрыл ей объятия.

Переполнившее Гейли сострадание толкнуло ее к нему навстречу. Тихонько вскрикнув, она бросилась к мужу. Он крепко обнял ее, потершись щекой о золотистые волосы, уткнулся в них лицом.

– Гейли, мне по-прежнему непонятно, что произошло, но если я тебя обидел, то очень, очень прошу простить. Я необыкновенно сильно тебя люблю. Жена моя, милая, пожалуйста, пожалуйста, прости.

Ей показалось, что происшедшее растворилось в небытии, ушло куда-то далеко. Ушло, словно смытое проливным летним дождем. Вся боль, весь ужас и мрак прошедшей ночи… Когда Брент вот так обнимал ее, Гейли твердо знала: он любит. Так же, как она сама.

Должно быть, то был дурной сон. Ничего страшного, ничего плохого не могло случиться с ними. Они любили друг друга.

– Скажи что-нибудь.

Гейли откинула голову и улыбнулась лучезарной улыбкой, которая всегда очаровывала Брента.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Он снова прижал ее к себе:

– Я люблю тебя. Никогда и никакими словами не сумею объяснить, насколько крепко люблю. – Он немного отодвинулся и спросил: – Ты что-то купила?

Гейли замялась на долю секунды:

– Письменный стол. Тебе нравится?

– Отменный стол.

– Придется с ним повозиться.

– Непременно сейчас?

– Нет, я могу отложить.

– Ты не против немного попозировать? Всего какой-нибудь часик. Потом мы могли бы поехать куда-нибудь, чтобы не спеша пообедать. А затем – вернуться домой, навестить ванную и спальню. Что скажешь?

– Отлично. – Гейли улыбнулась мужу и удивилась, отчего ей не хочется показывать ему наброски. Проскользнув мимо Брента, она бросила: – Позволь быстренько сполоснуться. Я вся в паутине. Жди в студии.

Брент вышел из кухни следом, и Гейли вздохнула с облегчением. Странно. До сего дня у них не было секретов друг от друга. А теперь она почему-то скрывала от Брента старинные рисунки. Во всяком случае, Гейли не хотелось, чтобы он их увидел сейчас, и от этого она чувствовала себя немного не в своей тарелке.

К вечеру дикое происшествие минувшей ночи оказалось совершенно забытым. Позировать пришлось около получаса и в очень удобном положении – лежа на кушетке, задрапировавшись какой-то изумительной белой тканью. Когда Брент закончил работать, то поглядел на жену с таким робким видом, что она протянула руки и подбежала к нему. Ткань соскользнула, Брент крепко обнял Гейли и признался, что до сих пор побаивался прикасаться к ней. Они рассмеялись и принялись наперебой подтрунивать друг над другом. Не выходя из мастерской, они расположились на кушетке.

А потом, вместе приняв душ, поехали на долгую прогулку. В тихом маленьком городке они остановились возле придорожного кафе, чтобы заказать отменный ленч из свежезапеченного окорока, молодой кукурузы и картошки. Затем пили кофе из хрупкого китайского фарфора, а по дороге домой Брент притормозил возле коневодческой фермы. Они обсудили возможность покупки двух арабских кобыл, благо конюшня в усадьбе имелась. Наконец, супруги вернулись к себе. Вечер удался на славу и прошел потрясающе романтично: Брент разжег камин в спальне, они долго смотрели на языки пламени и разговаривали, обнявшись.

Через день, в воскресенье, Джефф пригласил всю компанию на волейбольный матч. Их команда выиграла, и друзья чудесно провели время. Вечером, когда разъехались по домам, Брент был так же нежен и ласков с Гейли, как вчера. Она вспомнила, что до сих пор не показала рисунки, и даже собиралась поделиться более интимной радостью, но решила все-таки подождать. Подробности страшной ночи уже стерлись в памяти. Но почва, на которой они заново строили отношения, еще была зыбкой, и Гейли слегка побаивалась, как бы что-нибудь не помешало вновь обретенной близости.

В среду после работы она, как всегда, поехала на прием к доктору Шафферу и провела у него пренеприятнейший час. Сначала она попыталась рассказать о странном поведении мужа, но поняла, что не сумеет объяснить этому старикашке произошедшее, смешалась, замямлила и закончила все извинениями. Шаффер спросил, не стоит ли пригласить на прием Брента.

Гейли была уверена, что стоит, но вспомнила, как муж отреагировал на предложение сходить к врачу. Его тогдашнее поведение и категорический отказ побывать у психиатра возмутили ее, но сегодня она была не готова обсуждать это с Шаффером.

В течение минувшей недели Брент вел себя более чем заботливо и внимательно. А однажды, вернувшись из очередной поездки за антиквариатом, она увидела мужа в вычищенном стойле, рядом с парой арабских кобыл, которыми они недавно вместе любовались. Мери предупредила, что не сможет ухаживать за лошадьми, Брент успокоил женщину, заявив о намерении взять конюха. Гейли погладила меньшую лошадку по загривку, сказав о нежелании доверять деточку чужому человеку. Однако Брент заверил жену, что она вряд ли откажется передоверить нескольким дюжим парням уборку навоза за этой деточкой.

Потом Мери пожелала им доброй ночи и уехала с мужем в Ричмонд, в гости к дочери. Брент с Гейли остались в конюшне вдвоем. Он обнял жену.

– Никогда не валялась на сене?

– Нет. Это удивительно, учитывая, что я так давно за тобой замужем.

Брент рассмеялся:

– Что ж, готовься к восторгам.

– Мне восторгаться в одиночестве или ты поможешь?

– Как хочешь. – Брент принес одеяло и расстелилповерх сена. Они со смехом повалились на мягкую подстилку. Аромат сухой травы был сладок и чист, в нем было что-то волнующее. Их обнаженные тела ласкал прохладный воздух, и они чувствовали себя настоящими распутниками.

Когда стемнело, Гейли не могла пошевелиться от усталости. «Что плохо в конюшне, – подумалось ей, – так это отсутствие охлажденных напитков и водопроводного крана».

– Придется перетащить сюда холодильник, – тихо промурлыкала она, поднялась и потянулась, огорченно вздохнув: чтобы дойти до дома, придется одеться. Конечно, поблизости никого не было, особенно теперь, когда Ричардсоны укатили в Ричмонд, однако почему-то Гейли казалось, что, как только она побежит голая от конюшни к дому, тут же на въезде в усадьбу покажется миллион автомобилей.

– Пойду-ка я…

– Никуда ты не пойдешь.

Гейли похолодела. Она узнала этот тон, потому что уже слышала его однажды. Без сомнения, это был голос Брента, и в то же время словно говорил кто-то другой.

Она мгновенно вскочила, судорожно придумывая, чем урезонить его, но мысли беспорядочно суетились в голове. Вот оно! Снова. Она хотела притвориться, будто ничего не происходит, но это уже началось, а Гейли не могла хоть как-то объяснить себе, что это такое.

– Я только хотела выпить воды…

– Нет! Ты отсюда не уйдешь. Не сегодня. – Брент вскочил на ноги, обхватил Гейли и потащил к окошку.

Она тяжко сглотнула, посмотрела ему в лицо, и их глаза встретились. Гейли ожидала увидеть в его взгляде ненависть, ощутить отвращение, которое Брент выказывал в прошлый раз, но ошиблась. В глазах Брента читались адовы муки и страдания, огонь страсти, но ничего – от грубой ненависти, ничего – от дьявола.

– Брент, – мягко сказала она, – я хочу пить…

– Нет! – с дикой мукой в голосе вскричал он и стремительно развернул Гейли, падая с ней на сено. Вскоре он уже был сверху и гладил ее волосы обеими руками и заглядывал ей в лицо. – Как ты могла пойти к нему, любовь моя? Лучше бы мне умереть тысячу раз подряд, разве ты не знала этого?

– Брент, прошу тебя…

– Разве не знала? Или тебе безразлично? Или соблазн слишком велик, или ты всегда была на их стороне?

– Брент…

– Нет! Ради Бога, я не хочу этого слышать! Они уже здесь, да? Значит, скоро они найдут нас и ты останешься с ними, когда меня… Ты была у него, когда меня трепала лихорадка. И заключила сделку… О Господи!.. Ты заключила с ними сделку…

– Брент… – Гейли попыталась вырваться, но он не отпускал и только горько покачал головой.

– Не сегодня, любовь моя, только не в эту ночь. Сегодня ты не убежишь. Ты запомнишь меня. Клянусь.

Он взял ее лицо руками, и слезы застлали ее взор.

– Брент, ну прошу тебя… Пожалуйста… Не надо так, о, только не так! Я не хочу…

Он поцеловал ее, неспешно и мягко. На сей раз он не причинял боли, но все равно Гейли страшно испугалась. Нет, в его голосе не было ненависти, он сам страдал, и причина страданий была в ней.

Брент поцеловал ее в лоб, взял в ладонь ее грудь и зашептал над ухом:

– Катрина, как ты могла предать меня? Боже, все эти годы, наша любовь… И обман, это предательство!

Слезы покатились из глаз Гейли. Она схватила его за запястье и попыталась отпихнуть от себя. Но у нее не хватало сил.

– Брент, я никакая не Катрина. Я ничего не понимаю. Я хочу…

– Ты не уйдешь от меня. Последний поцелуй, а в нем – смерть. Мы, любимая, встретим ее вместе. Ведь отсюда нет выхода, верно? Вокруг – охрана. Ты вышла за меня, поклялась любить, и если жизнь завтра кончится, то в эту ночь ты – моя. – Он убрал пряди волос с лица Гейли. Слезы текли по ее щекам, она отвернулась, уставившись сквозь дверной проем на луну.

Он был нежен и ласков, горяч и нетерпелив. Он не стремился обидеть ее, но Гейли ощущала, как смятение его неутешной души словно переливается в ее сердце. Он снова и снова шептал это странное имя: Катрина. Он бранил ее за какое-то предательство, называл потаскухой. Затем вновь ласкал, говоря, что любит и ни за что не отпустит. Никогда. До самой смерти.

А когда он наконец насытился, Гейли была совершенно опустошена, физически и духовно. Брент лишился чувств и провалился в сон, похожий на летаргию, от которого его невозможно было пробудить никакими силами. Однажды Гейли даже засомневалась, жив ли он, поскольку дыхание стало совсем слабым. Прикоснувшись к щекам мужа и обнаружив, что они влажны от слез, Гейли изумилась: «Какие же муки он переживал!..» И тихо всхлипнула.

Что с ними происходит?! Гейли прикусила губу и завернулась в одеяло. Потрясенная, она забралась в уголок сарая и долго смотрела на спящего мужа. Она растерялась, была совершенно сбита с толку… Не знала, что ей делать. Мир разваливался на куски, рассыпался на песчинки и, словно песок, утекал сквозь пальцы.

Ее миром был Брент.

Гейли опустила голову, и слезы закапали из глаз. Они текли помимо ее воли. Любовь – трудное испытание, они с Брентом в полной мере ощутили это. Наверное, ей следовало ожидать чего-нибудь плохого. Гейли успела убедиться, что жизнь нелегка и черные полосы чередуются в ней с белыми. Ведь совсем недавно они купались в водопаде небывалого счастья.

На востоке между тем мягко зарозовело небо. Должно быть, она все-таки задремала, потому что, открыв глаза, увидела Брента, который в изумлении смотрел на нее. Она сразу поняла, что перед ней снова ее муж.

– Гейли.

– Я здесь.

– У меня жуткая головная боль. Мы здесь заснули? Господи, у меня во рту какая-то трава.

Гейли скривила губы в горькой усмешке:

– Ты вновь ничего не помнишь?

– Не помню? Нет, ничего не помню. Наверное, я слишком рано отключился.

Эта головная боль… Необычайно сильная и мучительная. Брент подумал, что стоит обратиться к врачу, поскольку она похожа на приступы мигрени. Он сел, потянулся и почесался – сено накололо ему кожу, – поглядел на жену повнимательнее. Сердце его упало.

Во взгляде Гейли не было ярости и упрека, как неделю назад. Напротив, сейчас она выглядела больной и разбитой. Точно раненая олениха, изумленно смотрящая на человека, которому она полностью доверяла, а он пустил стрелу ей в сердце.

У Брента тяжко застучало в груди: его жена сидит напротив, в дальнем углу конюшни, накинув одеяло на плечи и жалко съежившись. Волосы спутанными прядями спускаются по обеим сторонам побледневшего лица, подобно ореолу невинности. И она смотрит на него глазами усталой, постаревшей женщины.

– Гейли. – Брент содрогнулся, прошептав ее имя и крепко зажмурив глаза. Что еще он наделал? Черт возьми, он ничего не помнит! Ему хотелось обнять ее, но он не посмел. – Гейли, что… Я ведь не обидел тебя, нет?

Она опустила ресницы и тихо произнесла:

– Нет. Ты меня не обижал. Но ты ничего не помнишь. Опять.

– Не понимаю…

– Не понимаешь, – устало повторила Гейли, – и не пытаешься?

– О чем ты? – приготовился защищаться Брент.

Она поднялась, уронив одеяло на пол. Как изумительно ложился ранний солнечный свет на ее тело, на округлости грудей и кончики сосков, на эти углубления, изгибы и на гладкую поверхность бедер!.. Брент почувствовал внезапный прилив возбуждения, но он понимал, что в его положении не время думать о сексе. Ему следовало подумать, как удержать жену.

– Гейли…

– Тебе надо к психиатру, Брент. Ты теряешь рассудок. Ты всю ночь называл меня Катриной, шептал, что я маленькая потаскушка и предательница, но продолжал признаваться в любви. – Гейли начала одеваться.

– Возможно, я спал…

– Это было поведение сумасшедшего, Брент.

– Гейли, черт побери, не могу я идти к психиатру! Гейли, подожди минутку, куда ты?

Она успела полностью одеться и зашагала к двери. Муж ухватил ее за запястье, но она холодным взглядом уставилась на его руку.

– Гейли, куда ты?

– В дом. Сварю кофе, приму душ. А потом, Брент, я уеду.

– Что?! – заорал он и словно тисками сдавил ее хрупкую руку. Он не верил своим ушам, но Гейли говорила совершенно серьезно. Она горько кивнула, глядя Бренту в глаза.

– Так не может продолжаться, милый. Я каждую минуту жду повторения этого кошмара. А тебе это безразлично. Тебе наплевать.

– Что ты говоришь? Как это наплевать? Я же люблю тебя! Господи, ты знаешь! Люблю больше всего на свете…

– Не считая своей гордости, Брент.

– Но… Я не понимаю, в чем провинился! Ты отлично знаешь, что я никогда нарочно не обижу тебя. Не могу я бороться с тем, чего не понимаю. Но буду стараться, клянусь. Я… Черт возьми, Гейли! Ведь брак – и в горе, и в радости! – воскликнул он, а через минуту добавил: – Я думал, что ты меня любишь.

– Брент! Я люблю, очень люблю! Тебе это известно.

– Тогда ты не оставишь меня!

– Но ты не собираешься пробовать!

– О чем ты?

– Показаться врачу. Я пошла, когда ты попросил, помнишь? – Гейли не стала дожидаться ответа. Она еще мгновение смотрела в лицо мужа, а потом развернулась и направилась к выходу. Брент смотрел ей вслед. Похоже, что она все решила.

Это не сон, жена уходит от него!

– Гейли!

Она находилась на полпути к дому, посередине лужайки, когда услышала оклик и обернулась. Брент бежал, совершенно голый, по открытому всем ветрам газону.

Она не удержалась от улыбки – так красив и грациозен он был, словно молодой олень. Он даже не подумал о наготе.

Задыхаясь от бега, Брент настиг жену и взял за плечи, но на сей раз Гейли не стала сопротивляться. Она по-прежнему улыбалась, хотя слезы готовы были перелиться через веки, а когда Брент прижал ее к груди, она испытала настоящее счастье от того, что явственно чувствовала его тепло и слышала быстрое сердцебиение.

– Не уходи.

– Но, Брент…

– Я схожу к Шафферу. Я позвоню и договорюсь о визите в ближайшее время. Только не бросай меня. Никогда не оставляй меня. Я люблю тебя. Ты для меня – все.

Гейли поцеловала его. Она рассмеялась и заплакала почти одновременно. Держась за его руки, она откинулась назад и оглядела мужа с ног до головы.

– Да ты чокнутый! Стоишь посреди лужайки совсем нагишом, средь бела дня, когда в любой момент… – Гейли внезапно смолкла. «Любой момент» уже настал. Прямо в их сторону вдоль луга ехал почтовый фургон.

– О дьявол! – ругнулся Брент. Он оглянулся на дом, на конюшню, увидел, что и то и другое находится на одинаковом расстоянии, и решительно заявил: – Ты, любовь моя, стоишь того, чтобы ради тебя осрамиться! – Он чмокнул жену и что есть духу помчался к дому.

Гейли сначала рассмеялась, а потом снова заплакала и уселась на траву, еще некоторое время перемежая смех со слезами.

Наверняка почтальон посчитал ее более опасной, чем голого мужчину. Он бросил скрученную газету ей на колени, спросил, нельзя ли чем-нибудь помочь, и скрылся прежде, чем Гейли успела ответить.

Глава 16

Неделю спустя Гейли, нервничая, сидела на краешке рабочего стола и ждала. Брент к этому моменту должен был уже закончить серию тестов у доктора Шаффера и ехать к ней на работу.

А в галерее все залы оказались увешаны изображениями птиц: кардиналов, колибри, синих соек… Гейли они очень нравились. Это была выставка пожилой художницы, маленькой бабульки в очках, всю жизнь мечтавшей получить признание и занять свое место в изобразительном искусстве. Джефф и Гейли с удовольствием устроили ее выставку. Конечно, миссис Фитцсиммонс – это не Брент Мак-Келли, но она мастерски владела избранной темой и поэтому ее картины и литографии охотно раскупались посетителями.

Естественно, в эту минуту, глядя на красногрудого дятла, Гейли думала совершенно о другом. Джефф подошел и сунул ей в руки стакан. Она опустила глаза и смотрела, как он наливает хваленый бренди.

– Спасибо, – улыбнулась Гейли.

Странно, но только с Джеффри она сумела обсудить свои проблемы. Едва ли Брент будет доволен, если узнает о ее откровениях, но никто не собирается отчитываться об этой беседе. Гейли решила рассказать все другу после того, как Джефф признался в весьма темпераментном романе с Тиной. Хотя истинная причина крылась в ином. Надо было как-то объяснить внезапные слезы, хлынувшие из глаз во время обеда в офисе! Гейли почувствовала облегчение, когда все-таки открыла душу. Джефф отнесся к рассказанному с пониманием и сочувствием и хотя не мог дать советов, но твердо дал понять, что не считает Брента и Гейли окончательно чокнутыми.

– Кажется, тебе следует выпить немного, – заметил он, усевшись в кресло за столом.

Гейли обернулась к нему.

– А тебе не стоит задерживаться из-за меня, Джефф. Иди домой.

– Я подожду. Мне некуда торопиться.

– А Тина?

Он смущенно поерзал в кресле:

– Да, но… Вчера вечером мы снова повздорили.

– Что вы все время делите? Джеффри улыбнулся:

– Других женщин, других мужчин, куда отправиться пообедать, как рулить в потоке машин. Список весьма длинный. Огласить весь?

– Нет! – рассмеялась Гейли, но снова нахмурилась, вспомнив о спрятанном от мужа наброске.

– О чем горюем?

– Пустяки, я подумала… Джефф, сможешь в ближайшие дни подъехать к нам? Мне кое-что необходимо тебе показать.

– Что-то конкретное?

– Набросок. – Брента?

– Нет, старинный рисунок. На кальке. Я нашла его на деревенской распродаже.

– Ты полагаешь, он чего-то может стоить? Гейли покачала головой:

– Да нет. Хотя как знать. Меня не интересуют деньги. Здесь другое… Рисунок поразительно похож на работу Брента. Прямо-таки как две капли воды. Получается, будто он и тот, другой художник, живший двести лет назад, видели в один и тот же миг одну и ту же сцену и наблюдали ее с одного и того же места.

Джефф приподнял бровь:

– Интересно, придется непременно выбраться к вам в гости. А что говорит Брент?

– Я ему еще не показывала.

– Вот как?

Гейли пожала плечами и отвернулась:

– Я привезла рисунки в дом сразу после той ночи, когда Брент… странно повел себя. Даже не знаю, что меня удерживало, но он до сих пор ничего не знает…

Дверь распахнулась и вошел Мак-Келли. Гейли взволнованно оглянулась и подскочила к мужу с приветственным поцелуем – она обрадовалась, увидев на его лице улыбку, и нетерпеливо спросила:

– Как успехи?

– Отлично.

– А начистоту?

Брент посмотрел мимо нее на Джеффа и тихонько фыркнул: «Да уж, сказанул так сказанул. Одна видит кошмары по ночам и страшно кричит, другой изображает Рембо. – Он перевел подозрительный взгляд на Гейли. – Ясненько, она уже чем-то поделилась с закадычным другом». Мак-Келли пожал плечами, желая подчеркнуть откровенность, улыбнулся жене.

– Здоров как младенец. Я прошел через эту психиатрическую ересь, как мужественный троянец, клянусь тебе. Долго и тупо пялился на какие-то чернильные кляксы, но все-таки исполнил долг перед медициной. Пришлось превратить жизнь в раскрытую книгу, но совесть моя кристально чиста. Я признан психически здоровым.

– Лучшего не пожелаешь.

– Хочешь с нами пообедать, Джеффри? – спросил Брент.

Тот пожал плечами:

– Это ты из вежливости? Не лучше ли вам сегодня остаться наедине?

Мак-Келли покачал головой, привлек к себе Гейли и положил подбородок ей на макушку, а руками обвил талию:

– Нет. Такое невозможно в заполненном посетителями ресторане. Так что составь нам компанию, дружище.

Джеффри присоединился к ним не столько из любопытства, сколько из-за того, что любил Гейли и беспокоился за Брента. Они по-прежнему выглядели прекрасной парой. Гейли сегодня надела мягко облегающее серое шелковое платье с подкладными плечами, Брент – повседневный коричневый пиджак, строгую рубашку и туго обтягивающие джинсы. Она – светлая, он – темный: сказочный принц и ангелоподобная принцесса.

Но Джефф безошибочно заметил в поведении Гейли некоторую напряженность. Под глазами залегли тени, а лицо немного осунулось. Брент тоже далек от лучшей формы. Казалось, обычный бронзовый оттенок его загорелой кожи побледнел, а морщинки вокруг глаз углубились.

Тем не менее в этот вечер Мак-Келли казался совершенно счастливым. Он рассказал Джеффри о лошадях, о том, что собирается писать серию картин с ними.

– Может быть, усажу Гейли верхом. – Он подмигнул жене. – В позе леди Годивы.

Они заказали шампанское и ужин по полной программе, начиная с супа и кончая орехами. Брент как будто что-то праздновал. Но Джеффри заметил, что Гейли по-прежнему встревожена и чем-то озабочена. Она сидела притихшая, тогда как Брент оживленно болтал.

Они выпили кофе, и вдруг Гейли нарушила молчание, заговорив так, словно Джеффа с ними не было:

– Брент, но если доктор не нашел ничего плохого, что все-таки происходит?

– Что? – Брент замер, не донеся ложечку сахара до чашки, и нахмурился.

– Ты прошел серию тестов. Они не показали ничего странного. Но что-то должно было выясниться?

Брент положил ладонь на руку жены и сжал ее:

– Ничего. Ничего не выяснилось. Наверное, у меня тоже были какие-нибудь кошмарные сны, а ты слишком остро восприняла происшедшее.

– Ничего себе диагноз!

– Но это слова Шаффера. Разумеется, он предложил мне посетить его еще несколько раз.

– И ты?.. Брент вздохнул:

– Я согласился, Гейли. Ты довольна? Я послушный мальчик.

Она медленно качнула головой. Брент подбодрил жену улыбкой, а потом обратил все внимание на Джеффри.

Они расстались на улице. Сидя в «мустанге» с Брентом, Гейли опять забеспокоилась относительно диагноза, поставленного Шаффером, и вновь принялась за мужа:

– А ты все ему рассказал? Все как было?

– Я передал ему слово в слово твой рассказ. Ты знаешь, что я ничего не помню.

– Хм-м, – вздохнула Гейли. Если с Брентом все хорошо, следовательно, это она сумасшедшая. Но почему все так странно получилось?

– О, пожалуйста, брось хмыкать, – рассмеялся муж и взъерошил ей волосы. Гейли тоже рассмеялась, потому что он тут же свернул с дороги и, остановив машину, обнял ее и поцеловал. Глаза его взволнованно заблестели знакомым самоуверенным блеском. – Все отлично, миссис Гейли Мак-Келли. Все так и будет. Я люблю тебя, ты знаешь это. И буду любить до самой смерти.

– Как ты сказал?

С загадочным видом он посмотрел ей в лицо и повторил:

– Пока нас не разлучит смерть. Буду любить тебя. Гейли стиснула его руку. Она еще ощущала что-то неприятное, но Брент явно вознамерился очаровать ее этой ночью. Когда они добрались до дома, то сначала отправились гулять по парку. Заодно проведали только что посаженные цветы и приобретенных кобыл, Шебу и Сатиму. В старой прядильне, где разместился конюх Хенк Глисон, горел свет. Они навестили его, спросив, как он устроился на новом месте, и только потом пошли к себе. Брент включил диск с прелестными венецианскими вальсами, и супруги, наполнив шампанским бокалы, отправились в джакузи. Брент по-детски непосредственно наслаждался и отдыхал от всей души, Гейли чувствовала себя далеко не так безмятежно, но она не показывала виду. Подшучивая и смеясь над мужем, лаская каждую частичку его тела так же нежно, как это делал он, она искусно прятала сомнения. Благодаря этому он, наигравшись, как ребенок, заснул спокойным сном, а она осталась лежать с открытыми глазами, уставясь в потолок.

Впрочем, все-таки Гейли задремала.

Впоследствии она так и не поняла, был ли ее кошмар сном или каким-то бредом. Она лишь помнила, что это повергло ее в ужас, усиленный тем, что невозможно было отличить сон от яви. Гейли боролась и пыталась защититься от кого-то. В этой борьбе она отчетливо сознавала свою правоту. Вдруг она увидела его. Это был Брент и не Брент. В страшной ярости он расшвыривал мебель и вещи, грозно выкрикивал слова, которых она не понимала, но которые пугали ее.

– Так вот оно что! Вот, значит, как! О мой Бог! Этим ты купила мою свободу. Как я хотел бы задушить тебя или разорвать на куски!..

Как посторонняя, Гейли внимала своему голосу, отрицающему эти обвинения, сути которых она совершенно не понимала. А Брент, или не Брент, продолжал выкрикивать страшные обвинения и проклятия. Он орал жуткие вещи!

В смертельном ужасе, дрожа, она попятилась, потому что опасалась подпустить его хоть на шаг ближе. Но он погнался за ней и крепко схватил ее.

– Гейли! Черт возьми! Пожалуйста, успокойся! Это я! Гейли, остановись, послушай же!

Тяжелая ладонь звонко шлепнула ее по щеке. Она вздрогнула. Казалось, тысячи ярких искр посыпались из глаз, потом Гейли обнаружила, что находится на открытой лужайке перед домом, по щиколотку в мокрой траве. Брент в одних трусах стоял рядом и тревожно, в упор смотрел на жену. Он набросил ей на плечи махровый халат… Он сделал это очень своевременно: на ее теле под халатом не оказалось даже намека на одежду. Голая, на лугу, посреди ночи… Гейли оставалось только теряться в догадках, как она здесь очутилась.

По щеке Брента стекала струйка крови. Длинные царапины избороздили грудь. Гейли ахнула и протянула дрожащую руку к ранам. Но ее так лихорадило, что она боялась к ним прикоснуться.

– Брент…

– Идем. Давай-ка вернемся в дом, пока кто-нибудь не вызвал полицию, – мрачно пошутил он.

Гейли хотела пойти, но споткнулась и едва не упала. Муж подхватил ее и быстро зашагал к дому. Возле кухни он остановился и поставил жену на пол, чтобы зайти за бутылкой бренди. Вернувшись в холл, снова взял Гейли на руки и понес вверх по лестнице. Устроив жену на постели, он завернул ее в одеяло, потому что она была холодна, как сама смерть.

– Брент! – Гейли протянула к нему руки. Он усмехнулся и поцеловал ее пальцы:

– Придется остричь вам ноготки, леди. Я сейчас вернусь. Только смою вот это.

Она сидела и дрожала, дожидаясь Брента. Когда он вернулся, царапины на груди все еще были красными и опухшими.

– О Боже! – виновато ахнула Гейли.

– Пустяки.

– Нет, не пустяки!

– Что на этот раз тебе приснилось? Что я – людоед? – Брент попытался рассмеяться. – Или что я снова нападаю? Клянусь вам, миссис Мак-Келли, я вел себя как истинный джентльмен.

– О, Брент, не шути! Не надо! Я ничего не помню! Один ужас. Бог мой, Брент, с нами происходит что-то страшное, а я, как назло, ничего не могу вспомнить!

Он налил в бокал немного бренди, отпил глоток, а потом, усевшись за ее спиной, поднес напиток ко рту Гейли. Она хлебнула и закашлялась:

– Брент, как я попала на лужайку? Как это случилось?

Он вздохнул и лег на спину:

– У тебя снова был кошмар. Ты проснулась, крича так, будто за тобой гнался Кинг-Конг. Я попытался тебя успокоить, но получил в челюсть. Доложу, это был отменный удар.

– О Господи!

– Дорогая, я немножко шучу.

– Ты не можешь! Нельзя так шутить! Это слишком серьезно!

– Может, мы слишком серьезно все воспринимаем? – упрямо молвил Брент.

– Расскажи правду.

– Но это правда. Ты ударила меня и вырвалась. Я успел схватить трусы, халат и рванул следом. На поиски остального не было времени.

– Брент…

– Но могло получиться гораздо хуже. Представляешь, если бы я схватил твои трусы и свой халат?!

– Брент!

– Гейли, остынь, все хорошо!

– Вряд ли! Я била тебя, впивалась в тебя ногтями, а ты заявляешь…

– Я не умру от этого.

– Брент, умоляю! Видишь, как далеко все зашло! Он встал с кровати, и Гейли поняла, что муж куда сильнее озабочен, чем хотел бы показать. Проведя пальцами по волосам и одним глотком прикончив бренди, он сел рядом:

– Гейли, я не знаю, что делать. Мы побывали у Шаффера, ты посещаешь его несколько недель кряду. – С этими словами Брент обхватил жену рукой и придвинул к себе. – Может быть, он неважный специалист?

– Не думаю, – уныло промолвила она. – Завтра я еду на прием.

– Ты собираешься продолжать визиты?

– Да. Собираюсь рассказать все как было: что выбежала ночью из дома голая, предварительно расцарапав лицо и грудь мужу, но по-прежнему не могу объяснить, почему я это сделала.

– Но, дорогая…

– Ох, Брент!

– Гейли, – серьезно спросил он. – Дело, случайно, не в Тейне?

– В Тейне?

– Да, в Тейне. Помнишь, тот парень, с которым ты жила в Париже? Ведь он… покончил с собой? Я помню твой рассказ о ссоре. Тебе не кажется, что ты можешь в этих кошмарах принимать меня за него?

Печально поглядев на мужа, Гейли покачала головой:

– Это такая давняя история. И я никогда не испытывала к нему того, что испытываю к тебе.

– Я верю, Гейли. И знаю. Но… – Брент замялся. – Сегодня ты вела себя совершенно дико. Ты тряслась от страха и ненависти, долго страшно кричала…

Я ищу ответа. Поговори с Шаффером. Посмотрим, что он скажет.

– Но…

– Но что?

– Брент, ты веришь в его помощь? Мак-Келли вздохнул и вновь провел по волосам.

Царапина на щеке снова закровоточила.

– О Брент! – шепнула Гейли и, дотронувшись до красной полосы на лице мужа, принялась отчаянно плакать. Брент никак не мог успокоить ее. Он долго-долго держал ее в объятиях. А когда она постепенно затихла, он развернул ее к себе лицом, чтобы заглянуть в глаза.

– Все должно быть хорошо. Все будет хорошо, Гейли, потому что я тебя люблю. Не важно, что еще случится, я люблю тебя и буду любить до смертного часа.

Брент погладил ее по щеке, и Гейли поцеловала его. Скоро, положив голову на грудь мужа, она заснула. В эту ночь ей больше ничего не приснилось.

Гейли никогда не заставила бы себя лечь на кушетку в кабинете психиатра. Доктор Шаффер не требовал этого. Он постоянно напоминал, что пациент волен сидеть, лежать или стоять, безразлично, на ногах ли, на голове ли, главное, чтобы ему было удобно.

Сейчас она села в кресло-качалку перед камином и стала потихоньку попивать горячий чай. Она рассказала врачу, что случилось прошлой ночью, и доктор выслушал ее не перебивая. Затем он принялся расспрашивать, и каждый вопрос начинался одинаково: «Не допускаете ли вы, Гейли…» «Не допускаете ли вы, Гейли, что ваш муж хотел вас обидеть? Не допускаете ли вы, что в вашей душе затаилось чувство ревности? Не допускаете ли вы, что ваш брак был ошибкой?» Нет, нет и нет. Она рассказала Шафферу, что Брент пытался найти объяснение происходящему в ее прошлых взаимоотношениях с Тейном:

– Он предположил, что я подсознательно жажду расквитаться с давним обидчиком и, во сне принимая за него Брента, осуществляю затаенное желание. Муж всерьез предложил обсудить этот вариант с вами. Но я уверена, что ни наяву, ни во сне не жажду мести. Тейн умер страшной, нелепой смертью. Он и без того достаточно наказан за все грехи.

Потом Шаффер поинтересовался, не боится ли она попыток со стороны супруга с какой-либо целью внушить ей мысль о ее невменяемости. Что-то в его речах сильно раздражало Гейли… Ее не оставляло ощущение, что доктор заранее убежден в психической нормальности Брента, если, конечно, не считать его странного выбора спутницы жизни.

Прежде Шаффер нравился ей, хотя она была уверена в полной бесполезности этих сеансов. Но сегодня Гейли возненавидела этого старикашку. Когда доктор принялся настойчиво убеждать ее, что не может помочь пациенту, который не стремится к выздоровлению, она разрыдалась и бросилась прочь из кабинета. В приемной Гейли опомнилась и остановилась. Поведение ее и впрямь трудно было назвать нормальным: вдруг она резко развернулась и стремительно ворвалась обратно в кабинет.

– Я не питала ненависти к маме и никаких неестественных влечений к отцу! – выпалила она в лицо Шафферу. – Мои родители были замечательными людьми. Я никогда и ни при каких обстоятельствах не чернила их добрые имена, но порой сердилась за ограничение самостоятельности. Я потеряла их, разумеется, очень страдала, но все-таки справилась с этим горем. Что до Тейна – это правда. Я чувствовала себя виновной, однако никогда не зацикливалась на этом, доктор Шаффер, как вы, вероятно, решили. Я понимала, что он губит себя, понимала, что ничем не смогу ему помочь. И, слава Богу, я по-прежнему дружна с его семьей. Доктор Шаффер, у нас с Брентом есть настоящая проблема. Я молю о помощи, я совершенно потеряна. Но если вы не можете помочь, то прошу вас не делать из меня, в довершение всего, абсолютную дуру!

Доктор поглядел на пациентку, потом заглянул в блокнот:

– Присядьте, миссис Мак-Келли, прошу вас. – Он спокойно указал рукой на кресло. Гейли замешкалась. – Прошу, – повторил он, и пациентка все-таки села. Доктор накрыл ладонями записи и подался корпусом вперед. – Я не думаю, что вы сумасшедшая, миссис Мак-Келли. Ни вы, ни ваш муж. На самом деле если принять во внимание его профессию и известность, то он необычайно уравновешенный человек и у него отличные перспективы. Я нахожу вас отменной парой и верю, что вы очень влюблены друг в друга и у вас отличное будущее как у семьи.

Гейли недоуменно смотрела на него.

– Разумеется, – продолжал Шаффер, – существуют вещи в человеческом сознании и сердце, которые навсегда остаются сокрыты от чужих глаз. Я бы мог продолжать встречи с вами и вашим мужем. Вероятно, вместе мы до чего-нибудь докопались бы. Но если честно, миссис Мак-Келли, я не думаю, что сумею помочь хотя бы одному из вас.

– Не сумеете? – переспросила Гейли. Слова прозвучали слишком буднично, а потому особенно безнадежно.

– Я предложил бы вам другой метод… Гейли нетерпеливо подалась вперед:

– Какой именно?

– Обратитесь к парапсихологу.

– К кому?!

Шаффер повторил. Гейли уставилась в недоумении и вдруг взорвалась:

– Вы отсылаете нас к предсказателю судеб, к медиуму, к гадалке на картах?!

Доктор покачал головой:

– Нет. Я говорю о парапсихологе, а не О гадалке.

– О Господи, вы думаете, что мы одержимы дьяволом?!

– Я не говорил такой чепухи, – рассмеялся Шаффер, а отсмеявшись, вздохнул, поглядел в записи и стал читать вслух выдержки из последнего сеанса: «Он вел себя так, словно я причинила ему горе, какое-то страшное горе. Он постоянно называл меня Катриной. Я была уверена в том, что он просто ненавидит меня, но это было не так или не совсем так. Он жаждал мести, однако и это не вполне верно. Он сказал, что любит меня, то есть Катрину, в общем, ту женщину, с которой он разговаривал все это время, но это звучало очень странно и ужасно. Разве можно глубоко ненавидеть кого-либо и в то же время любить?»

Гейли опустила взгляд на колени. Пальцы теребили тонкий ремешок дамской сумочки.

– Он называл вас чужим именем, миссис Мак-Келли. В этом что-то кроется. А ваш муж не шизофреник, клянусь своей карьерой.

Гейли медленно вдохнула:

– Но вы не можете искренне верить во всякие такие вещи, доктор, вы же ученый…

– Да! Будь на моем месте какой-нибудь гастроэнтеролог, он бы выписал вам мешок пилюль, – с усмешкой отозвался Шаффер. – Но я занимаюсь человеческим сознанием. Так что давайте все-таки попробуем, а? За свою лечебную практику я сумел понять главное: не может быть чего-либо невероятного, человеческая психика и жизнь – вещи крайне непостижимые. – Доктор придвинул стопку бумаги для заметок и начал писать. – Это телефон моей хорошей знакомой. Она читает лекции в университете. У нее медицинское образование и ученая степень. Она психиатр, однако давно не практикует в этом качестве. Позвоните ей. Я доверяю этой женщине.

Гейли поняла, что беседа окончена. Она встала с кресла и протянула руку для прощания. Доктор тоже встал и, ответив на рукопожатие, улыбнулся:

– Миссис Мак-Келли, вы смотрите на меня, будто бы мне требуется психиатрическая помощь. Как знать. Вам, должно быть, приходилось слышать, что все психиатры слегка чокнутые ребята? – Но по его тону Гейли поняла, что Шаффер ни капельки не разделял это мнение. – Позвоните доктору Кларк. Убежден, она вам понравится. Она очень очаровательная дама.

Гейли зажала в руке маленький листок бумаги и, поблагодарив доктора Шаффера, попрощалась. Первым желанием было немедленно скомкать жалкий клочок, но что-то удержало ее, она не выбросила, а сунула его в сумочку.

На улице перед подъездом она ожидала увидеть Брента. Однако вместо мужа там оказался Джеффри. Он сидел на капоте «мазератти», скрестив руки на груди, и ждал. При виде нахмурившейся Гейли он сочувственно улыбнулся:

– Брент задержался. Заработался, а когда посмотрел на часы, то понял, что не успеет доехать до Ричмонда. Хорошо, что он застал меня в офисе. Я пообещал ему встретить тебя и отвезти домой. – Джеффри перестал улыбаться и пристально посмотрел на Гейли. – Но что с тобой?

– Ах, Джефф, не спрашивай! – в отчаянии пробормотала она, чмокнув друга в щеку, и поспешно села в машину. Уже на шоссе она вдруг взорвалась: – Этот Шаффер – какой-то шарлатан! Ты знаешь, что он предложил? Чтобы мы шли к колдуну… или что-то в этом роде!

Джеффри не отозвался. Гейли ожидала, что он расхохочется или вслед за нею горячо возмутится, но ничего подобного не случилось. Он не отрываясь смотрел на дорогу, а потом пожал плечами и промолвил:

– Но может быть, надо показаться… кому-нибудь другому?

Гейли ахнула:

– Джефф! Умоляю тебя! Я знаю, ты не веришь во всякую чертовщину и привидения!

– В привидения – не верю, – признался он.

– Значит, мы оба… Что мы, одержимые?

– Гейли! Гейли! – Джефф утешающим жестом похлопал ее по колену. – Нет, я говорю не о чародее, изгоняющем духов, и не о Линде Блиар. Однако… – Он замялся. – Учитывая, что происходит, едва ли вам повредит лишняя попытка… иной возможный вариант.

Гейли обдумывала сказанное несколько минут, а потом угрюмо проворчала:

– Черт побери, знал бы ты, чего стоило… затащить Брента к Шафферу. А отвести к парапсихологу или к медиуму, кем бы ни была эта женщина, не удастся, уж это я знаю.

– А кто она такая?

– Что?

Джефф повторил вопрос, и Гейли полезла в сумочку за адресом:

– Марша Кларк. Доктор Марша Кларк. Джефф кивнул:

– Я встречался с ней. Это не то, о чем ты подумала.

– Ты ее знаешь?

– Да. Мы виделись в опере. Она рассказывала о своих научных изысканиях, это далеко не шарлатанство. Гейли, пора знать, что существуют такие вещи, которые трудно объяснить с точки зрения обычной логики, эвклидовой геометрии или медицины. А Марша занимается их исследованием.

– Марша? – скептически переспросила Гейли. – Слушай-ка, это не очередная Бубс, а?

Джеффри терпеливо вздохнул:

– Нет, не Бубс. К тому же Бубс звали Мадлен. До сих пор так зовут.

– А как поживает Тина? Еще не помирились?

– Завтра у нас свидание.

– Рада за вас.

– Угу. Ты должна позвонить Марше. Других вариантов у тебя нет.

Гейли молчала несколько секунд.

– Может быть, сначала позвать священника, чтобы освятил дом?

Ей показалось, что Джеффри смеется.

– Попробуй, – отозвался он. – Но мне почему-то кажется, что это не поможет.

– Да? А почему?

– Видишь ли, если я не ошибаюсь, вся эта чертовщина началась задолго до переезда в дом Эйнсвортов.

– Но ведь…

– Постой, постой. Я знаю, хочешь сказать, что остро проблема встала лишь на новом месте. Но вспомни хорошенько. В день свадьбы ты упала в обморок.

– Но это от волнения…

– А через два дня начались кошмары. Затем Брент переключился на военные полотна. Ведь это произошло после вашей свадьбы.

Гейли устало застонала и откинулась на спинку сиденья:

– Я не вижу никакой связи. Допустим, я надумаю пойти к Марше Кларк, но Брент ни за что не согласится. Он весьма невысокого мнения о психиатрах. Что там говорить о парапсихологе!

Джефф не ответил. Они доехали до дома в полном молчании.

Брент стоял на широкой веранде, прислонясь спиной к колонне, и ждал их. Он с улыбкой открыл дверцу перед Гейли и поцеловал, когда она вышла из машины. Потом поблагодарил Джеффри и предложил выпить по глоточку. Проводив жену и друга в гостиную, он спросил:

– Вина, дорогая? А тебе, Джефф, конечно, скотч?

– С удовольствием, – отозвался тот.

Когда Брент удалился, Гейли повернулась к Джеффри:

– Я думаю, он нарочно не приехал. Брент обманул тебя. Ему страшно не хотелось слышать, что скажет доктор Шаффер.

– Гейли, не надо, – пробормотал гость. – Сейчас не время.

– А когда будет время? – мрачно отозвалась она и, скрестив руки на груди, уныло побрела к камину. Скоро в гостиную вернулся Брент, балансируя подносом, на котором стояли бокал с вином, стакан скотча и кружка пива. Джефф и Гейли поблагодарили его.

Внезапно она энергично обратилась к мужу:

– Шаффер сказал, что мы совершенно здоровые люди.

– Даже так? – Брент приподнял пивную кружку, как бы желая чокнуться с женой и Джеффом, и уютно растянулся на кушетке, не сводя с Гейли глаз.

– Но он предложил кое-что необычное.

– Правда?

– Наверное, мне пора… – Джефф хотел было откланяться, но Гейли взмолилась:

– Останься!

Джефф поглядел на Брента, но тот пожал плечами. Гость явно тяготился нарастающим напряжением и мечтал поскорее убраться.

– Пожалуйста, дружище, останься, – мягко попросил Брент. – Наверное, твой совет нам не повредит.

Джеффри снова сел.

– Шаффер дал мне имя и телефон одной женщины, к которой советовал обратиться. Она тоже психиатр.

– Интересно. А зачем нам второй врач?

– Но она еще и… и…

– Парапсихолог, – помог ей Джеффри.

– Кто?! – завопил Брент. Через мгновение он стоял на ногах и надвигался на Гейли. – Кто?!

– Я же говорила! – обратилась она к Джеффу, не отвечая на вопрос мужа.

Друг попытался помочь ей:

– Но, Брент, это не ведьма какая-нибудь. Я не вижу в этом сверхъестественного. Она ученый с медицинским образованием…

– Да неужели вы верите, что какая-то старая колдунья, которая станет бегать по всем комнатам, стучать по стенкам и приказывать невидимому духу: «Изыди!» – что она сумеет помочь нам?! Ох-ох! Ничего себе! Чушь какую придумали! Нет! Мы как-нибудь справимся без колдовства.

– Брент, черт тебя дери! – вскричала Гейли. – Мы не сможем обойтись своими силами!

– Почему нет? Что, собственно, случилось? Объясните мне, глупому, что страшного и невероятного произошло?

– Много чего случилось! Многое произошло! – настаивала Гейли. – Брент…

Но он подошел к жене и взял ее за руки:

– Да, мы немного странно себя вели. Но Чед рассказывал мне про тетушку, которая слышала поющих духов в лавке зеленщика. Представь себе, никто из родных не потерял из-за этого сна и покоя.

– Но, Брент! Это гораздо серьезнее!

– Гейли! Я не пойду к этой бабке!

Она умоляюще посмотрела на мужа, а потом обратилась к Джеффри:

– Джефф, помоги же мне!

Джефф тяжко поднялся с кресла, переминаясь с ноги на ногу. Он страстно желал помочь им.

– Брент… – сбивчиво начал он. – Черт возьми… Пойми, я не держу ее сторону и все такое… Но посмотри на себя и на Гейли. Вы обладаете самым большим счастьем, которое доступно человеку. Это такая необычайная редкость… Брент, как можно рисковать этим? Как можно отказываться от малейшего шанса, каким бы он ни казался? А вдруг доктор Марша Кларк вам поможет?

Но Брент держался твердо и непреклонно. Гейли кожей чувствовала горячие волны ярости, которые, исходя от него, казалось, окутывали ее плечи. Однако он не повысил голоса, а только поглядел на Джеффа и тихо извинился:

– Прости, дружище, но я не могу этого сделать. Что угодно, только не парапсихология. – Он выпустил руки Гейли, развернулся на пятках и зашагал из комнаты. Секунду спустя они услышали, как хлопнула входная дверь и взревел мотор «мустанга».

Гейли рухнула на диван и заплакала. Джефф неуклюже погладил ее по плечу:

– Брент передумает. Увидишь, он непременно согласится. – Он сунул Гейли носовой платок. Она промокнула лицо, распрямилась и извинилась за слабость. – Ничего, ничего, – успокоил ее Джефф.

Она шмыгнула носом, вскочила с дивана и схватила его за руку:

– Слушай! Идем со мной, пожалуйста, идем! Сейчас, когда Брента нет, самый удобный момент!

– Удобный для чего?

– Я говорю о рисунках. Мне очень нужно показать их.

Джеффри последовал за ней в старую кухню. Гейли торопливо распахнула дверцы буфета и выудила оттуда небольшой сундучок, а из него – старинные свитки. Потом она развернула кальку и расстелила перед Джеффри.

Он ощутил, как громко екнуло сердце, а по спине побежали мурашки, словно от приступа первобытного страха.

Гейли оказалась права: рисунку было не меньше века, а то и двух. Может быть, он стоил целое состояние. Поразительно детальное и подробное изображение батальной сцены мгновенно захватывало зрителя.

Этот рисунок точь-в-точь, вплоть до выражения на лице последнего из второстепенных персонажей, повторял картину, недавно написанную Брентом.

– Что скажешь? – шепотом спросила Гейли. Джефф попытался улыбнуться. Она с безграничной доверчивостью заглядывала ему в лицо…

«Господи, да как у Брента хватило духу отказать ей в чем-либо? Он испугался, – подумал Джефф. – Знаменитый Брент Мак-Келли банально струсил и не знает, как выбраться из этого положения».

– Послушай-ка, Гейли, – начал он, – должно быть, твой муж видел этот набросок когда-нибудь очень давно, может быть, в детстве. Не исключено, что сохранились копии… Сама знаешь, как ярки детские воспоминания… Детали могли поразительно точно запечатлеться в памяти.

– Ты правда так думаешь?

– Разумеется, – улыбнулся Джеффри и коснулся ладонью руки Гейли. На самом деле он не верил ни единому своему слову. – Идем. Давай допьем что осталось в бокалах, и мне пора. Когда Брент вернется, вам надо потолковать наедине.

Джеффу не хотелось смотреть на рисунок. Его ощущения от знакомства с ним были явно не из приятных.

Гейли кивнула и, свернув полотно, сунула в буфет. Когда они вернулись в гостиную, она пыталась вести себя как можно беззаботнее. Но тщетно. Оба – и хозяйка, и гость – ощущали себя не в своей тарелке.

Вскоре Джефф уехал, а Гейли уселась на диванчик и стала ждать мужа в надежде, что Брент не слишком поздно вернется.

Она ждала и ждала… Потом долго плакала… Измучившись вконец, незаметно заснула. Муж не вернулся домой.

Глава 17

Офис доктора Марши Кларк располагался в высотном здании неподалеку от «Сейбл гэлери». Гейли не знала, что она ожидала в нем увидеть, но, во всяком случае, не эту светлую и просторную комнату. Высоченные, с зеркальными стеклами, окна, как открытые глаза великана, смотрели в яркую синеву прозрачного неба. Ковровое покрытие полов гармонировало с обивкой мебели, выдержанной в натуральных тонах земли и травы, и повсюду находилось очень много живых растений. Приемная напоминала кабинет преуспевающего частного врача. Единственное, что отличало ее от подобных приемных, – это надпись «Парапсихолог» на дверях.

Гейли явилась сюда в сопровождении Джеффа и Тины. По телефону доктор Кларк заверила пациентку, что не станет возражать, если та приведет с собой друзей. Когда помощница проводила их в кабинет и затем, осведомившись, кто желает пить кофе, а кто чай, вышла, посетители принялись оглядываться по сторонам.

– Что ж, – пробормотала Тина. – Дохлых цыплят, развешанных по стенам, не видно.

– Должно быть, нас уже околдовали, – отозвалась Гейли.

– Подумать только, нет даже ни одного щербатого черепа, – добавил Джефф.

– Это атрибут не парапсихологии, а каннибализма, – поежившись, ответила ему Гейли. Остроты друзей достигли цели: она немного расслабилась, и ее скованность отступила.

Вскоре доктор Марша Кларк вошла в приемную, и всем стало намного уютнее. Перед друзьями появилась изящнаястройная дама с завитыми каштановыми волосами до плеч. Ее внешность не только привлекала внимание – доктора Маршу смело можно было назвать настоящей красавицей: лицо украшали тонкие черты и в меру полные губы. Но самое сильное впечатление оставляли ее глаза теплого темно-карего цвета, в любую секунду готовые вспыхнуть задорным юмором или неподдельным интересом. Законченность ее приятному облику придавала улыбка, покорявшая собеседника простотой и непринужденностью. Гейли дала ей не больше тридцати пяти, так что до согбенной ведьмы с клюкой Марше было еще очень далеко!

Доктор Кларк наметанным глазом выделила Гейли и первой поприветствовала пациентку твердым рукопожатием. Она улыбнулась Джеффу, сказав, что рада новой встрече. Джеффри представил Тину, и доктор Кларк предложила всем садиться. Помощница принесла чай и кофе. Некоторое время они поговорили о погоде и дружно пожаловались на невыносимую жару. Затем доктор обратилась к Гейли, весьма непринужденно перейдя к причине визита:

– Миссис Мак-Келли, позвольте предположить: в последнее время вы с мужем отмечали у себя странное поведение, верно?

Захваченная врасплох пациентка улыбнулась:

– Пожалуй. Если в двух словах, то это именно так.

– Я помню основные моменты из того, что вы успели рассказать по телефону, но давайте обсудим подробнее эти события. Все началось со сновидений, точнее, с ваших сновидений? С ночных кошмаров, правильно?

– Правильно.

– А до этого она упала в обморок во время венчания, – вставил Джеффри.

– Послушайте, видели бы вы эту парочку! – всплеснула руками Тина. – С той минуты, как он и она познакомились, я сразу поняла, что они мгновенно по уши влюбились! Ничего удивительнее и романтичнее я не встречала!

Гейли бросила на подругу предостерегающий взгляд, а доктор Кларк рассмеялась:

– Боже, как приятно слушать о подобной любви! Но речь о несколько ином, Гейли, вы упали в обморок во время свадебной церемонии, а потом начались кошмары. Затем, как только вы переехали в имение Эйнсвортов, что-то странное стало твориться с мужем, правильно? Он называл вас чужим именем, вел себя, словно вы совершили какое-то преступление, был груб, резок и деспотичен.

Гейли печально кивнула.

– А потом?

– Я… Мне, наверное, снова приснилось что-то подобное. Однажды ночью я вырвалась от него и выбежала… на лужайку перед домом. А когда он попытался меня остановить, я, видимо, решила сопротивляться что есть сил, до конца.

– Вы ранили его?

Гейли нервно вздохнула и опустила взгляд на ладони:

– Да.

– Каким именем он называл вас?

– Катриной.

Марша Кларк кивнула и сделала глоток кофе. Потом она надолго замолчала. Ее молчание взволновало Гейли пуще прежнего.

– Шаффер сказал, что мы с мужем совершенно здоровые люди. Тогда что это такое, доктор Кларк? Может, мой муж одержим? Может, мы оба одержимы?

Марша мягко усмехнулась:

– Не думаю. Впрочем, сколько людей, столько возможных вариантов.

– Может, мне пригласить в дом священника? – спросила Гейли.

– Возможно. Но, судя по вашему рассказу, я не стала бы делать вывод об одержимости. Скажите, а где мистер Мак-Келли сейчас?

Гейли опустила глаза:

– Не знаю.

– Он был настолько расстроен предложением прийти ко мне на прием, что ушел, не попрощавшись, правильно?

Гейли захотелось солгать, однако она очень нуждалась в помощи… Потому посмотрела прямо в глаза доктору и ответила:

– Да. Это так.

– Не стоит переживать насчет этого, миссис Мак-Келли. Я нисколько не задета. Большинство людей ведут себя так же. Но я полагаю, мы еще увидим его здесь.

– Это необходимо?

– Начнем пока работать с вами.

– Работать? А как?

– Вы когда-нибудь были под гипнозом?

– Нет, ни разу.

– Вы позволите вас загипнотизировать?

Гейли в испуге вытаращилась на доктора Кларк. Вдруг ей стало страшно, словно огромная волна угрожала сбить с ног, накрыть с головой и утащить в бездну.

Но, преодолевая страх, Гейли чувствовала: что-то из всего этого должно получиться. Вслед за волной страха пришло смутное предчувствие, что в ближайшее время что-нибудь непременно прояснится. Некий секрет гнездился в ее душе, настолько глубоко, что именитый психиатр доктор Шаффер не сумел докопаться. Но наконец забрезжила надежда поднять этот тайный груз с глубины и взглянуть на него при свете дня.

– Я…

– Не надо бояться. Это очень простая процедура. Все, что вам приходилось слышать об этом, – чистая правда. Под гипнозом вы не совершите ничего такого, чего не стали бы делать в обычном состоянии.

Гейли вопросительно оглянулась на друзей. Оба кивнули.

– Договорились, – сказала Марша, энергично вставая с места. – Миссис Мак-Келли, пожалуйте сюда, – пригласила она, показывая на глубокое кресло. – Так. Видите спираль на стене? Смотрите на нее. Ваши друзья будут рядом. Они могут тихо сидеть на стульях и следить за вами. Располагайтесь!

Гейли снова кивнула, уселась на кожаном сиденье кресла и нашла его очень удобным. Марша Кларк принесла ей маленькую подушечку под голову, после чего вновь указала на светлую стену, где выделялась выкрашенная черной краской небольшая спираль:

– Просто смотрите на нее. И расслабляйтесь. А главное, доверьтесь мне.

Гейли вперилась в спираль глазами и стала слушать тихий уверенный голос доктора. Марша снова приказала ей расслабиться, расслабить ступни и ладони, икры ног и локти… Гейли слышала сначала шаги доктора по комнате, а потом – звук падающей воды и шелест ветра в листве деревьев.

«Это весьма неосмотрительно с моей стороны, – решила Гейли. – Эдак я могу дорасслабляться до летального исхода. Однако я никуда не проваливаюсь, очень неплохо воспринимаю все, что происходит вокруг».

Доктор Кларк начала подробно описывать поток воды и сгустившиеся сумерки, заговорила о приятном отдыхе на берегу журчащего ручья… Гейли по-прежнему смотрела на спираль. Потом Марша сказала ей, что можно закрыть глаза.

– Я сейчас засну, – тихо проговорила Тина, обращаясь к Джеффри. Он положил ладонь на ее руку и сжал ее. – Боже, я так надеюсь, что это им поможет! – снова шепнула Тина.

Джефф чувствовал то же самое. Гейли выглядела ужасно. Она сильно устала за это время. Должно быть, бедняжка проплакала всю ночь – это было заметно по ее бледности. Джеффри подумал, что готов прибить Мак-Келли за идиотские выходки, но напомнил себе, что Брент страдал не меньше жены.

Доктор Кларк сказала Гейли, что она будет спать, пока не услышит три резких хлопка в ладоши, и осведомилась, удобно ли пациентке и слышит ли она ее голос. Гейли утвердительно ответила на оба вопроса. Тогда Марша неожиданно и резко спросила ее:

– Вы хорошо знаете мужа? До этого вы знали его?

Джефф не понял, что произошло: то ли его воображение чересчур разыгралось, то ли причудливые фантазии обрели власть над разумом… Возможно, он тоже подпал под гипнотические чары доктора Кларк. Ему показалось, что время остановилось и стояло на месте, пока наконец с кресла, на котором полулежала Гейли, не донесся твердый и неожиданно звонкий голос:

– Да.

– Расскажите об этом.

Мягкая улыбка заиграла на губах Гейли.

– О да, я знала его прежде. И очень хорошо.

– Когда были Катриной?

– Да, – ответила Гейли.

Джефф чуть не ахнул вслух, но Тина вцепилась в его руку.

– Итак, вы – Катрина. Как зовут его?

– Его имя – Перси.

Джефф тяжко сглотнул. Тина охнула. Говорила Гейли, но ее голос звучал странно. В нем слышался какой-то акцент. Кажется… британский. Но не похожий на тот британский акцент, который Джеффри знал по речи приезжих англичан и ирландцев.

– Хорошо. Вы – Катрина, он – Перси. Вы в него влюблены?

– Да. О да. – Гейли продолжала сладко улыбаться.

«Верно, – решил Джеффри. – По ее виду нетрудно понять, как она горячо любит своего Перси. Так же, как Гейли любит Брента».

Но о чем это он? Это – безумие!

– А теперь, Катрина, возьми меня с собой. Когда вы встретились с ним? Пожалуйста, расскажи о вашем знакомстве.

– Возница слишком разогнал карету. А улица в Вильямсберге была размыта. Всю весну шло много дождей…

– Катрина, пожалуйста, продолжай рассказывать о Перси.

Улыбка на лице Гейли стала явственнее.

– Карета опрокинулась. Он помог мне выбраться из экипажа. Перси вел себя развязно… Он говорил вещи, которые не украшают джентльмена, но у него это получалось мило и соблазнительно. Разумеется, я поставила его на место.

– Ты влюбилась в него с первого взгляда?

Девушка в кресле вспыхнула как маков цвет. Она сделала взволнованный жест, но быстро взяла себя в руки:

– Как вы не понимаете. Ведь это непристойно. Мой брат – лорд, друг самого губернатора. А Перси… Он деревенщина. Более того. Он дружит с Патриком Генри, он восхищается этим человеком. Он предатель, и мне не следовало знаться с ним.

– Но ты все-таки поддерживала с ним знакомство? Она поежилась.

– Зналась, не так ли? – настойчиво повторила доктор Кларк.

– Я вам этого не скажу. Не скажу.

– Следовательно, я могу думать что хочу?

– Да. Нет. Мне надо было его увидеть. Вы должны меня понять. Я пыталась встретиться с ним случайно, и мне удалось это. Я догадалась, что Перси испытывает то же чувство… то же самое, что и я. Мне хотелось, чтобы он любил меня, но я боялась. Ведь мне было всего шестнадцать, и я слышала в обществе наших дам столько ужасных рассказов о мужчинах. В особенности… о таких, как Перси. О колонистах. О янки. Дурно воспитанных и не умеющих себя вести. Я страшно растерялась и побежала домой.

– Так. Ты побежала домой…

– Но меня поймали.

– Кто поймал?

– Мой брат.

– Что же было дальше?

– Мне не хочется…

– Ты должна сказать мне.

– Я вернулась к Перси. Возвратилась и нашла его в темноте. – Девушка остановилась и замялась.

– Ты вернулась к нему и встретилась с ним в темноте.

– Я нашла его в тени вяза, и он повел меня в конюшню. Поймите, он был так красив! А еще страстен, пылок, и…

– И?

– Мне хотелось подшутить над ним. Я собиралась поболтать, узнать, правда ли, что он влюблен в меня. Мне хотелось, чтобы он бросал охапки цветов к моим ногам, чтобы смиренно восхищался мною.

– Но это не в его правилах?

– Да, – тихо шепнула она. Так тихо… и с такой глубокой нежностью, что слушать ее было почти неловко. – Да, это не в его правилах. Он поцеловал меня и сразу увлек за собой на стог сена. – Она беспокойно заерзала в кресле. – Но вы должны меня понять. Это произошло как бы само… Словно солнечный свет, который согревает нас всех, и хороших и плохих… Это как золотой поток солнечных лучей. Конечно, кто-то скажет, что я осрамилась, но это совсем другое. Вы должны понять меня…

– Я понимаю. Это было волшебно. Он обнимал и целовал, а ты не устояла, потому что тобой овладело необычайное чувство.

– Да. – Улыбка снова вернулась на ее лицо. Вместе с ней вернулась и благоговейная нежность. – Ваша правда. Это было… благословенно. Я любила его.

Я знала это, когда смотрела в его глаза, когда он целовал меня, когда касался руками, и наслаждалась его прикосновениями. Перси был прекрасен!..

Девушка продолжала повесть. Она описывала их первую близость так трепетно и бережно, что когда голос ее снижался до легкого шепота, то казалось, что воздух в кабинете замирал в полной неподвижности, внимая ей.

Пока Гейли не смолкла, Джефф сидел не шелохнувшись и не заметил, что затекли все мышцы, а на лбу выступили крупные капли пота. Он не сумел бы раскрыть рта, если бы вздумал заговорить, а когда решился посмотреть на Тину, то по выражению лица понял, что она ощущает то же самое. Рассказ неведомой Катрины тронул ее до глубины души.

Это выглядело невероятным… Разум отказывался это понимать.

Джеффри не мог поверить: ни привидений, ни сглазу… Но вдруг его осенило. Он нашел объяснение: «Реинкарнация!»

Джеффри никогда не был поклонником восточных религий. И о Гейли этого не скажешь. Что она подумает, когда очнется от гипноза?! Она не суеверна и верит в христианского Бога, Иисуса Христа. Не случайно ей выпало на долю столько тяжких испытаний. Такого не может быть. Это какой-то трюк… И все же… В чем еще искать объяснение? Он заставил Гейли прийти сюда. Он решил, что ей требуется какая-то особая помощь, совсем не та, которую мог бы оказать обыкновенный психиатр.

Тем временем она продолжала подробно обрисовывать каждую интимную деталь свиданий с Перси, отчего слушателей то бросало в краску смущения, то захлестывало волной сочувствия. И кто стал бы отрицать, что любовная история двухсотлетней давности повторилась в отношениях Брента и Гейли?

Роман супругов Мак-Келли очень напоминал события далекой старины: они так же стремительно бросились в океан любви, так же без остатка отдались страсти в двадцатом веке, как и тогда, двести лет назад. «Нет! Этого быть не может!» – возмущался разум Джеффри. «Не спорь с очевидным», – возражала его душа.

– Мы хранили в тайне нашу любовь, – произнесла Гейли.

«Но нет, это не Гейли, а Катрина», – напомнил себе Джефф.

– Прошел год. – Девушка нахмурилась. – Это был ужасный год. Роялисты собирались покарать жителей Бостона, а обитатели Бостона готовились к сопротивлению. Пришло время второго съезда в Филадельфии, и Перси должен был ехать туда. Не то чтобы мы все время проводили вместе, ведь в Виргинии у него имелась земля… Но разлука была невыносима. Я ужасно боялась, что его арестуют… И вот наступили дни, когда британцам воистину пришлось потесниться. О, как же он был прав! Перси оказался провидцем. Британцам приходилось несладко, многим надо было убираться восвояси. Конечно, Генри должен был остаться в армии, но меня он решил отправить домой, в Кент. Я пошла ночью на свидание с Перси, на окраину города. И больше уже не вернулась ни в особняк Генри, ни в Кент, никуда… Мы бежали и поженились.

– Вы были счастливы?

– Очень. Несказанно счастливы, – уверила она, но ее чело снова помрачнело. – Если, конечно, не вспоминать о войне. Эта война… Такая ужасная война…

– Но ты и Перси… Вы были счастливы?

– Да! Мы были безумно счастливы.

– Тебе придется рассказать мне другое…

– Я не помню.

– Чего именно ты не помнишь?

– Ничего. Я больше ничего не могу припомнить. Не помню. Я сказала вам, что была счастлива, а больше ничего не помню.

Несколько долгих секунд доктор Кларк молчала. Потом она объявила пациентке, что сейчас трижды хлопнет в ладоши и Гейли проснется, отдохнувшая, полная новых сил.

Раз, два, три…

Присутствующие отчетливо слышали шлепки ладоней. Глаза Гейли открылись и сразу прищурились от яркого света. Она улыбнулась и немного застенчиво посмотрела на Маршу и друзей.

– Наверное, из меня плохой пациент. Но я ни капельки не пыталась сопротивляться…

– Все получилось замечательно, – заверила ее доктор Кларк.

Тина выглядела совершенно обескураженной:

– Гейли! Неужели ты не помнишь ни слова из рассказанного?!

Гейли уныло покачала головой:

– Не помню. Но я хотя бы помогла вам? О нет… У меня ощущение, что я выдала какую-то глубокую, темную и опасную тайну. Но…

– Вы верите в реинкарнацию, миссис Мак-Келли? – спокойным голосом прервала ее доктор Кларк.

– В рейкар… Во что? Марша улыбнулась:

– В возвращение духа в другое тело. Например, индусы поголовно верят в переселение душ.

– То есть в то, что если прежде я была мухой, значит, в следующей жизни стану слоном, и лишь в нынешней удостоилась пожить по-человечески? – смущенно переспросила Гейли.

По-прежнему улыбаясь гостям ласковой, красивой и уверенной улыбкой, доктор Кларк сказала:

– Не так прямолинейно. Во-первых, Гейли, вам надо знать, что я воспитывалась в католическом колледже.

– Это, конечно, здорово утешает, – ответила Гейли, нервно смеясь. – Я сама принадлежу к епископальной церкви, и Джефф учился в католических школах. Но никто не знает столько анекдотов о сестре Пауле и вечных муках, как наш общий знакомый мистер Джеффри Сейбл.

Доктор Кларк рассмеялась вместе со всеми, только у нее это получилось куда веселее, чем у Гейли, которая напоминала тонущего младенца, не подозревающего, что вода грозит рано или поздно навсегда сомкнуться над головой.

– Я хотела объяснить, что ни в коем случае не стану посягать ни на одно из ваших религиозных убеждений. Всегда, так или иначе, на любой вопрос можно найти мало-мальски правдоподобный ответ. Я не знаю ответов на все вопросы, но искренне убеждена, что и вы, миссис Мак-Келли, и ваш муж жили в этом мире прежде. Когда мы снова встретимся, я обязательно запишу ваш рассказ под гипнозом на пленку. Сегодня вам остается лишь поверить мне и друзьям. Вы уже однажды встречали нынешнего супруга. Ваша встреча закончилась замужеством. Это было более двух веков назад. Похоже, что прошлая жизнь вторгается в нынешнюю.

– О, ради Бога! – ахнула Гейли, прикрыв рот ладонью, чтобы не сказать резких слов. Но что за ересь, в самом деле? Она не верит ни в какую реинкарнацию! – Простите меня, – торопливо добавила она. – Мне не хотелось быть грубой, я что-то не в себе…

– Но, Гейли! – вмешалась Тина. – Это правда! Я слышала собственными ушами твой рассказ от первого слова до последнего!

Гейли перевела взгляд с Тины на доктора, и Марша кивнула:

– Этим объясняется, что ваш муж называет вас Катриной. Вы рассказали о вашей встрече и взаимной любви накануне войны за независимость.

– Да, Гейли, ты очень подробно говорила о той встрече и о той любви, – вступил в разговор Джеффри.

– Не может быть. – Гейли прижала похолодевшие ладони к пылающим щекам.

– Чтобы продолжать подобное исследование, требуется добровольное согласие пациента, – заметила доктор Кларк.

Слезы навернулись на глаза Гейли, она из последних сил пыталась удержать их:

– Я пришла, потому что в отчаянии, потому что муж вчера не вернулся домой, потому что… Я-то думала, что у нас завелась какая-то чертовщина, бродит по дому, мешает спокойно жить. Я надеялась, что достаточно будет освятить стены или что-нибудь в этом духе. О Боже! Я не знаю, на что так надеялась! Но вы утверждаете, что я жила двести лет назад, что Брент тоже жил… Тогда зачем мы воскресли? Почему, если вы говорите о нашей взаимной любви, он так ненавидит меня в этих сновидениях или в этих припадках, как их правильно называть-то теперь?! О Боже, Боже! – И она закрыла лицо ладонями. Как же прав был Брент! Ей не стоило приходить сюда.

– Существует множество теорий, – спокойно продолжала доктор Кларк. – Некоторые из них утверждают, что все возвращается на круги своя, а люди снова и снова встречают тех, с кем были знакомы в прежней жизни. Сестра становится подругой, а мать – сестрой. Роли меняются, но остаются человеческие чувства, те или иные отношения. Другие уверяют: мы возвращаемся из небытия, чтобы исправить прошлые ошибки. В вашем случае, я полагаю, вы вернулись в этот мир затем, чтобы обрести счастье.

– Но мы были счастливы! – воскликнула Гейли и испуганно зажала рот ладонью. Комната словно вымерла – так вдруг стало тихо. О Боже, так это правда! Оказывается, она это знала! Хотя ничего из сказанного под гипнозом невозможно было припомнить, но ей вспомнилось давешнее предчувствие чего-то очень важного… Теперь Гейли знала, как догадывалась прежде, что должно произойти ключевое событие и нечто тайное всплывет наружу.

Застонав, она откинулась на спинку кресла и прошептала:

– Возможно ль это?

– Да, я уверена, что возможно, – сказала доктор Кларк. – Еще думаю, что ваша любовь должна быть исключительной, необыкновенной, если ей дан шанс, чтобы повториться в новой жизни.

Гейли села, подогнув ноги и обхватив колени руками:

– Но для чего это? Зачем этот шанс? Доктор Кларк тихо вздохнула:

– На этот вопрос пока нет ответа. Не хватает сведений о дальнейших событиях. Вы остановили меня при попытке проникнуть глубже в ваши воспоминания. Сейчас нам известно совсем немного: двое молодых людей встретились, полюбили друг друга и обвенчались. Катрина настаивает на том, что они были очень счастливы, но больше ничего не может вспомнить. Ситуация нелегкая. Возможно, если бы вы с мужем узнали, что там произошло, если бы осмыслили прошлое, это решило бы ваши проблемы. Мы можем попробовать. Однако если честно, то думаю, лучше бы пригласить на сеанс и вашего мужа.

Гейли вздохнула:

– Боюсь, это вряд ли возможно.

– Что ж, значит, нам предстоит работать без его помощи, миссис Мак-Келли, – весело подхватила доктор Кларк и протянула Гейли руку. – Пожалуйста, не надо смотреть так удрученно! Сегодня мы достигли отличных результатов!

Гейли пожала ей руку и встала с кресла. Ее пошатывало. Джефф с Тиной немедленно очутились рядом.

– Прошу вас, – добавила Марша, – звоните мне в любое время дня или ночи, как только понадоблюсь. Буду рада помочь.

– Благодарю, – шепнула пациентка. – А если не будет срочной необходимости, тогда…

– Если ваш муж вскоре не объявится, то мы встретимся через несколько дней. Как только вы почувствуете, что готовы к новому сеансу. Откровенно говоря, мне бы следовало побывать у вас дома. Возможно, сама обстановка будет нам помогать. Однако я готова работать с тем, что у нас имеется.

– Я… попробую поговорить с Брентом, – кивнула Гейли. Чувствуя, как кружится голова, она покорно позволила друзьям едва ли не под руки вывести себя из кабинета. Тина и Джефф изумленно смотрели на нее, прикасаясь осторожно, словно в их руках была старинная фарфоровая кукла. – Ради Бога, прекратите! – взмолилась Гейли. – Хватит китайских церемоний!

– Похоже, ленч никому не повредит, – сказал Джефф.

Через дорогу находилось кафе, в котором подавали отличный бифштекс. Джефф перевел подруг на другую сторону и усадил за столик. Он и Тина так поспешно заказали себе аперитив, точно от этого зависели их жизни. Гейли поняла, что тоже страшно хочет выпить. Она попросила двойной «Джек Блэк» с имбирем, а когда его принесли, чуть ли не единым махом осушила бокал. Затем все переглянулись и как-то неестественно рассмеялись. Гейли потребовала пересказать ей подробности прошедшего сеанса, и друзья ринулись наперебой выполнять ее просьбу.

– Ты все так же ничего не помнишь? – в очередной раз поинтересовалась Тина, когда они закончили рассказ.

– Нет. Остались смутные разрозненные ощущения, как будто после сна, – ответила Гейли.

– Ты веришь в то, что произошло? – обратилась Тина к Джеффу.

– Нет. Конечно, сеанс я видел… Но до конца поверить никак не могу.

– А я совсем не верю, – деревянным голосом добавила Гейли.

– Допустим, но тебе придется, – возразила Типа.

– О чем ты? – спросила Гейли.

– Разве у тебя есть другой выход? Ты обращалась к обычному психиатру. Не помогло. А что, если эта чертовщина будет продолжаться? Что тогда? Гейли, мой тебе совет: положись на эту женщину, доктора Кларк. Либо это, либо…

– Что? – глухо спросила Гейли.

– Либо развод, насколько я понимаю. Развод и разъезд в разные стороны, как можно дальше друг от друга. И поскорее, пока один из вас не убил или не покалечил другого.

– О Господи! – прорычала Гейли.

– Тина! – оборвал ее Джефф.

– Опять я не права?! – огрызнулась та. – Неужели, черт побери, есть иные предложения?!

Гейли не знала, к чему готовиться, но, вернувшись домой, она поняла, что Брент находится где-то поблизости, в одной из комнат, а Мери, напротив, где-то очень далеко – магнитофон едва ли не на полную мощь орал голосом Робби Нейвила, чего никогда не случалось в присутствии Мери – экономка не очень любила громкую музыку, а Брент всегда щадил чужие чувства.

По крайней мере прежде щадил.

Гейли вошла в дом и закрыла дверь. Предположив, что он в студии, она поднялась наверх и убедилась в своей ошибке. Заглянув в спальню, Гейли обследовала второй этаж, после чего задумчиво побрела вниз. По пути она услышала, как музыка смолкла.

Гейли вошла в кухню, заглянула в танцевальный зал. Он был пуст и темен. В гостиной тоже было темно и тихо. Она собиралась поискать Брента в другом месте, как вдруг из дальнего угла комнаты донесся его голос. От неожиданности Гейли чуть не взвизгнула.

– Итак, ты вернулась, – тихо произнес Брент.

Беспокойство, пугающее беспокойство зародилось где-то в пояснице и поползло вверх, к затылку. Гейли застыла на пороге комнаты как вкопанная, повернув голову на голос.

Брент едва виднелся в темноте – силуэт в углу гостиной. Он держал в руке узенький бокал и покачивал им, не сводя глаз с вошедшей.

«Но это не тот человек, чьей женой я стала, – сказала себе Гейли. – Передо мной снова некий Перси, явившийся из прошлого».

Эти слова отчетливо звучали в голове. Звучали совершенно обыденно, и это было самым невероятным.

Едва он двинулся в ее сторону, словно крадущийся к добыче тигр, сердце Гейли упало – она поняла, что не ошиблась. Теперь всякий миг ее будущей жизни вдруг представился ей кошмаром, потому что отныне невозможно будет узнать наперед, кто перед ней – Брент или Перси.

«Я сумасшедшая, безумная. Я схожу с ума…» – думала она.

– Где ты была? – резко спросил мужчина.

– Нигде…

– Неужели ты считаешь меня полным идиотом, любовь моя?!

Угрожающий тон его голоса леденил кровь. Неяркий вечерний свет коснулся красивого, но холодного лица. Он поставил бокал с бренди, и в этот миг Гейли решилась бежать. Она стремительно выскочила из гостиной, хлопнув дверью перед носом мужа, и бросилась к выходу. Вне дома она сможет позвать на помощь или добраться до машины и уехать подальше, переждать, пока припадок кончится.

Но она не успела даже тронуть ручку входной двери. Брент схватил ее за волосы, развернул и с силой толкнул к закрытой двери. Гейли судорожно глотнула воздуха и в отчаянии вгляделась в его лицо, мысленно взывая к Богу.

«Святые небеса! Помогите мне! – молилась она. – Если я – Катрина, почему не найду что сказать ему?! Почему ни одна фраза не приходит на ум?! Почему не знаю, как его успокоить?!»

А он улыбался. Скорее, это была не улыбка, а тяжелая, горькая, даже грустная линия, искривившая его губы. Он уперся ладонями в дверь по сторонам от ее головы, словно пришпилил бабочку к куску фанеры, и повторил вопрос:

– Так где ты была?

– Я выходила. На работу. – Что это за работа?

– Ты делаешь мне больно…

– Неужели? – Он убрал руку, чтобы погладить Гейли по щеке. Потом тяжелая ладонь легла на шею, и, поглаживая кожу, он слегка сжал пальцы. Паника захлестнула ее. Он сразу заметил ее испуг и… снова горько улыбнулся. – Мне следовало бы придушить тебя, утешить мою душу. Я наконец смог бы спать спокойно по ночам. Во всяком случае, я бы точно знал, где ты есть.

Гейли не смела дышать. Она знала, что можно попытаться оказать сопротивление, но едва ли это помогло бы. Потому она только молилась, чтобы и в образе Перси он не решился причинить ей настоящую боль. Если он опустится до этого, их браку придет конец.

Рука ушла вниз. На миг Гейли получила свободу и, воспользовавшись мгновением, из последних сил отпихнула мужа. Поднырнув под руку, она в отчаянии бросилась в сторону бального зала.

– Катрина! – донесся до нее крик Перси.

Не Брент, а Перси звал ее чужим именем, Перси гнался следом. Она успела добраться до зала, захлопнуть двери и, защелкнув замок, придавить их спиной. Бесполезно. Он снова выкрикнул странное имя и принялся лупить в дверь кулаками. Тяжелые створки задрожали. Гейли испуганно отпрыгнула, крича от ужаса. Раздался еще один, последний удар. Старый замок не выдержал. Двери с грохотом распахнулись.

– Перси, умоляю тебя! – Гейли безотчетно назвала его именем, казавшимся ей до враждебности чуждым. Увидев, что мужчина насторожился и замер, она перевела дух и снова прошептала: – Умоляю!

Но он приближался и протягивал руку, зловеще шипя сквозь зубы:

– Я говорил тебе… Умолял не торговаться с ними. Но ты ушла. Ты опять бегала к нему.

Гейли отчаянно замотала головой, попыталась вывернуться и убежать. На сей раз он бросился ей под ноги, и оба рухнули на старинный персидский ковер, укрывавший почти всю комнату. Потом Перси очутился сверху, и ей оставалось лишь изо всех сил колотить его в грудь кулаками, но он поймал руки жены и прижал к полу над ее головой. Бедняжка не могла отвести перепуганного взгляда от лица, освещенного бледным угасающим светом уходящего дня.

– Я так любил тебя, – прошептал он.

– А я люблю.

Перси склонил голову и поцеловал ее. Гейли принялась вырываться, извиваясь под крепким телом. Мужчина оказался слишком тяжел и прочно удерживал ее, затем он отпустил руки и погладил ее лицо.

– Пожалуйста, дай встать, – прошептала она. – Перси, это не спальня.

– Нет, не спальня. Но когда ты успела стать благонравной, порядочной супругой, любимая? Скажи, ты так же привередливо выбирала местечко для утех с ним? Не все ли тебе равно, в сарае ли или посреди кукурузного поля, в бальном ли зале или на пыльном чердаке таверны? Какая тебе разница?

– Не понимаю, о чем ты! – крикнула она.

– Нет, не отпирайся! Джеймс с отрядом прятался в поле и видел все, что здесь происходило, с того момента, как британский корабль причалил к нашей пристани. Ты щедро снабдила своих друзей продуктами и хинином. Но главное, ты снова встречалась с ним!

– Нет!

– Может быть, нежное свидание происходило в этой комнате, дорогая моя супруга? Сумеешь ли доказать, что хотя бы не укладывала его в мою постель? О! А может, вы устраивались в кухне или в маленькой гостиной, а заканчивали ваши игрища на ковре возле клавесина?

– Перси, ты спятил! Отпусти меня!

– Не могу. Ты – моя жена.

– Так имей же жалость!

– Ты танцевала с ним, признавайся?! Ты услаждала его слух музыкой?

– Нет. Перси…

Он вскочил и рывком поднял Гейли. И под какую-то далекую, неслышимую музыку, о которой знал лишь он, Перси закружил жену по комнате. Ей стало дурно, и она поникла на его руках. Тьма окутала обоих. Она, кажется, увидела далекое время, перенеслась на пару сотен лет назад, когда на окнах висели узорчатые гардины и играл спинет. Они все кружились и кружились, и он все крепче сжимал ее в своих объятиях. Вдруг в вихре танца они вылетели на балкон. Перси приподнял ее лицо за подбородок:

– Святые небеса, я люблю тебя! Пусть это тысячу раз безумие, но я тебя люблю!

Гейли вскрикнула от страха, когда его пальцы коснулись ее шеи.

– Боже милостивый! Как ты могла пойти на предательство? – прошептал он над ее ухом.

– Не было этого! – трепеща, ответила она. – Но пожалуйста, умоляю, не бей меня.

– Так люби меня, моя супруга. Люби меня. Дрожащая ладонь Гейли дотронулась до щеки этого человека, и он успел прикоснуться к ней губами. Потом он подхватил жену на руки, бережно и аккуратно, словно на ней был кринолин, и опустил на пол, устроившись рядом.

С каждым поцелуем слезы все сильнее текли из глаз Гейли. Перси ловил и дразнил ласковым ртом ее губы, гладил рукой бедра. Она никогда не видела от него подобных безудержных, непрерывно следующих одна за другой изобретательных ласк. Он без устали наслаждался ее губами, в то время как пальцы пробрались под кружевные трусики, а затем, стянув их, углубились в ее тело. Он жарко и тяжело дышал ей в лицо. Она закусила губу и тихо ахнула от сладкой истомы и стыда. Ей не следовало ощущать этого, желать этого, наслаждаться этим, все это было полное безумство…

Перси поднял подол юбки и принялся ласкать ее губами и языком. Она не в состоянии была ему ответить и лишь чувствовала нарастающее, пульсирующее в глубине желание. Когда он встал, чтобы снять одежду, Гейли жадно потянулась следом и очутилась перед ним на коленях. Блаженное, сладостное забвение пощадило ее память. Тело принадлежало Бренту Мак-Келли, и она любила его. Было ли это прежде? Был ли он тогда тем же человеком? Она не знала. Знала, что сейчас он принадлежит ей и что сейчас он не причинит ей страдания. Он обнял жену и вошел в нее с любовью и лаской.

Ласки не прекращались до конца, до самого конца. Потом он некоторое время молча лежал рядом, блестя от пота, но вдруг его взгляд как-то странно замер. Перси смотрел прямо в потолок. В ужасе переведя глаза на Гейли, он резко вскочил:

– О Боже! Это они! Они уже здесь! Ведьма, ты предала меня!

Перси замахнулся, чтобы ударить ее.

Но не ударил. Он рухнул на пол, провалившись в холодное, обморочное забытье.

Глава 18

Когда Брент проснулся, то окутавшая темнота позволила разглядеть только светящиеся точки на циферблате часов. Они показывали три пополуночи.

Сначала его не интересовало, где он находится. Опять болела голова, и боль казалась поистине беспощадной. Словно кто-то тяжелым молотом немилосердно долбил его череп изнутри. Брент поворочался, желая вжаться в податливую мягкость постели, но под ним явно была не кровать. Наконец он понял, что лежит на ковре, а сверху наброшено одеяло. Напрягая зрение, Брент попробовал осмотреться. Только лунный свет, лившийся сквозь высокие окна и тонкую ткань занавесок, позволял что-то увидеть вокруг. Он находился в пустой комнате. «Совсем голый, один, под одеялом, на полу в этом холодном зале… – размышлял он, превозмогая головную боль. – Что такое? Нет, видно, Шаффер ошибся. На самом деле я и впрямь схожу с ума».

Кое-как поднявшись, Брент завернулся в одеяло и, гонимый жаждой, поплелся в кухню. Проглотив вместе с литром минеральной воды пару таблеток аспирина, он снова вышел в холл и поглядел на лестницу. Где-то наверху горел свет. Трепеща от нехороших предчувствий, Брент стал подниматься.

«Придется выяснять отношения, – думал он, переставляя тяжелые ноги со ступеньки на ступеньку. – Не стоит откладывать. Рано или поздно, надо отвечать за вчерашнее».

Добравшись до верха, он дышал как древний старец. Прислонясь к перилам, Брент перевел дух и пошел к спальне. Дверь была приоткрыта, и оказалось, что свет исходил отсюда. Толкнув тяжелую створку, он переступил порог.

Гейли лежала на постели в тонкой белой ночной рубашке, и голова ее покоилась на подушке. Жена напоминала самую чистую, самую невинную и прекрасную из волшебных фей. Брент прикусил нижнюю губу, осторожно, на цыпочках, приблизился к постели и, изо всех сил стараясь не разбудить жену, забрался под одеяло. Но она вздрогнула, едва он коснулся кровати.

– Это я, – сказал Брент как можно беззаботнее, но это прозвучало жалко и неубедительно. Он до сих пор не мог взять в толк, отчего ему вздумалось улечься на полу в зале.

– Брент, это ты? – сонным голосом переспросила жена, приподнимаясь в постели, а когда он хотел обнять ее, вздрогнула.

– Кого ты ждала? – попытался пошутить он, но Гейли урезонила мужа взглядом. Она не стала спрашивать, где он болтался прошлой ночью, а смотрела так серьезно, что Брента пронизал страх.

– Не знаю, – наконец произнесла Гейли. Он понял, что ее слова следует понимать буквально. – Брент, я не знаю, кто окажется рядом в любой будущий миг, час, день.

– Что-что? Ты о чем? – возмутился Брент.

– О главном! Самом важном для нас, дорогой! Давай! Спроси меня, что ты делал внизу.

Он вздохнул и попытался придать голосу интонацию искреннего покаяния:

– Все, милая, теперь я прочно завязал. Больше не повторится, клянусь тебе.

– Уймись ты! Речь вовсе не об алкоголе! – брезгливо ответила Гейли, сбросила одеяло и, встав с кровати, прошла к изножью. – Ты снова взялся за свое, Брент! Сегодня ты опять третировал меня.

У него бешено забилось сердце.

– Я что?.. Опять обидел тебя?

– Нет, – ответила Гейли, но голос ее звучал так горько, что Брент беспокойно перевел дух и обхватил больную голову руками, пытаясь отыскать в памяти какое-нибудь объяснение или оправдание. – Скажи, где ты пропадал? – спросила жена.

Он с трудом выдавил робкую улыбку:

– Прости меня, Гейли. Я виноват перед тобой. Я переночевал в старой прядильне, вот и все… В комнатах прислуги. Ты напугала меня разговорами о знахарстве. Не представляю себя в дурацком спиритическом сеансе, понимаешь?

– Всю ночь я тебя ждала.

– Извини. Я не хотел причинить тебе боль, мне надо было побыть одному.

Гейли опустила голову:

– Вчера я ездила к ней, Брент. Я была у парапсихолога.

– Что ты сделала? – Голос его наполнился злобой. Брент сорвал с себя одеяло и сел в ногах постели. – Ты отлично знала, как я к этому отношусь, но отправилась туда?

Она отступила на шаг:

– Да, да, да! Разумеется! Я знала, но тебе, похоже, плевать, что думаю я! Сил моих больше нет!

Он стиснул зубы:

– Совсем недавно ты едва не выцарапала мне глаза, но я тебя не возненавидел.

– Брент! Но ты мужчина и сильнее меня! Ты хоть защищаться-то можешь?..

– Я вспомню об этом, когда ты бросишься на меня с ножом, – холодно отозвался он.

– Ах ты, сукин сын! – взорвалась Гейли. – Будь проклят твой вонючий эгоизм и первобытная жестокость!

– Только что ты призналась, что я тебя не тронул…

– Да, черт побери! Конечно, ты не ранил меня смертельно, но мне надоело терпеть, когда меня…

Гейли расплакалась, не закончив фразы. Брент подошел к ней и обнял за вздрагивающие плечи. Она положила голову ему на грудь и в промежутках между всхлипываниями коротко поведала о визите к новому доктору.

– И ты хотела, чтобы я поверил в бред, который ты несешь? – Он отошел от нее и снова забрался в постель, едко посмеиваясь, да так старательно, что Гейли внутренне вскипела. Она приблизилась к мужу, продолжая гневно сверлить его взглядом:

– Это не бред! Боже правый, неужто ты думаешь, что мне легко было поверить в такие вещи?! Но сейчас я верю, и верю сильнее после того, что случилось ночью. Черт тебя побери, Брент, ты уже несколько раз полностью терял сознание, но из упрямства и эгоизма не желаешь верить моим словам! Если бы ты увидел эту женщину, ты бы все понял! Тина и Джефф…

– Ты потащила с собой Джеффри? И Тину в придачу? Сделала из нас пару идиотов перед лучшими друзьями?

– Вот именно – лучшими, Брент! Им небезразлично, а вот о тебе нельзя этого сказать.

– Гейли, Гейли, Гейли! – Он сдвинулся к краю постели. – Да с нами что-то, безусловно, не так. Но мне бы страшно хотелось, чтобы ты не выставляла наши проблемы на всеобщее обозрение. Еще хотелось бы, чтобы ты не обращалась к ведьмам и гадалкам. Если Шаффер оплошал, давай поищем другого, хорошего врача. Судя по всему, у нас что-то с мозгами, разве ты не понимаешь?

– Нет, не понимаю. Доктор Кларк хочет тебя увидеть.

– Доктор Кларк? – скептически переспросил Брент.

– Да. Она настоящий врач. Доктор Марша Кларк. Слушай, Брент, если ты меня хоть каплю любишь, то ты сделаешь это.

– Так нечестно. Я люблю тебя. Это несомненно, но не перегибай палку. Я не пойду к колдунам!

– Прошу тебя! Только познакомься с ней.

– Угу. Может быть, сыграть какую-нибудь таинственную музыку и напустить побольше дыма, чтобы должным образом обставить ее появление в нашем доме? Нет проблем. Кстати, она не установила, что тобой владеет дьявол или тебя кто-то сглазил?

– Хватит! Твой сарказм переходит все границы, Брент!

– Гейли! Я никогда не обижал тебя…

– Пока нет! Это великая заслуга! Действительно, на что мне жаловаться? Давай оставим все как есть! – Она уперлась кулаками в бока и, сверкая глазами, уклонилась от его объятий. – Конечно, нет никакого Перси! Это – в моем больном мозгу. А Шаффер ошибается. У тебя – скрытый комплекс: ты – Перси, а Перси – это ты. Знаешь, Брент, а ведь Перси очень даже ничего. Он мне понравился.

– Гейли, прекрати…

– Отчего же? Наверное, я бы предпочла его в качестве любовника. Хотя о чем я! Как я могла забыть?! Его же не существует. Это твоя навязчивая идея, которую тот или иной психиатр когда-нибудь обнаружит. А если тебе этот диагноз придется не по вкусу, Брент? Что, если это болезнь? Что, если твое мрачное, грязное, дикарское подсознание вырывается наружу? Оно диктует для начала хорошенько поколотить свою бабу, прежде чем лечь с ней…

– Остановись, Гейли.

– Отчего? Я высказала то, что на самом деле думаю. Перси мне нравится, я готова смириться и жить с этим. Он действительно хорош… – Брент прервал ее резкой пощечиной. Гейли разгневанно вскрикнула. Единственным оправданием ему послужил его взгляд, еще более испуганный, чем у жены. Он сразу заговорил:

– Гейли, прости меня. Я вышел из себя, извини. Но ты не останавливалась. Милая моя, прости, я не хотел… Иди сюда, пожалуйста, Гейли… – Он протянул руку, но она снова вскрикнула:

– Оставь меня в покое! Оставь меня!

– Но пожалуйста, Гейли, прости, я не знаю, что на меня нашло, милая…

– Нет! – Она отскочила прочь. Щеки ее блестели от слез, она едва дышала, прикладывая холодную ладонь к месту удара. – Возможно, я была не права… Может, не надо этого говорить. Нет, Брент. Не теперь! – Гейли бросилась к гардеробу.

– Гейли! – Брент приблизился к ней и обхватил так, что она не могла пошевелиться и посмотреть ему в лицо. – Гейли, умоляю…

– Я ухожу, Брент. – Голос ее звучал уныло. Она казалась себе жесткой и холодной, как кочерга. – Ты найдешь меня на Моньюмент-авеню, если понадобится.

– Но ты не можешь уйти!

– Я вынуждена тебя оставить!

– Боже мой, пожалуйста, Гейли, разве ты не знаешь, как я люблю тебя?!

– Отпусти, Брент.

Он не разжал рук, а, подхватив жену, вернулся к кровати, сел на край и стал говорить, как безумно, как отчаянно, как сильно любит ее. Кончилось тем, что она опять заплакала о чувстве, которое продолжало теплиться в их сердцах.

– Я тоже тебя люблю, – шепнула Гейли.

– Мы не можем расстаться.

– Я должна уйти.

– Но почему?

– У нас… У нас скоро будет ребенок. Я боюсь за него. – Глаза ее встретились с глазами мужа. Он увидел, что Гейли напугана и несказанно красива… Он обнял ее еще крепче.

– У нас будет ребенок… – растерянно повторил он. – Ты уверена?

Гейли кивнула:

– Да.

– Когда?

– В апреле.

– Не ошибаешься?

– Нет.

– Почему не сказала раньше?

– Боялась.

– А ты… – Брент сделал паузу и глубоко вдохнул. Вопрос мог решить все. – Ты хочешь от меня ребенка?

Слезы пуще прежнего закапали из ее глаз, а пальцы вцепились в его руку.

– Да, – прошептала она. – Только от тебя.

– Господи, – облегченно выдохнул Брент. – Господи, благодарю тебя. – Он принялся целовать ее лоб, не выпуская из объятий и повторяя: – Благодарю, благодарю тебя… – Вдруг он вздрогнул. От испуга. От страха перед правдой, которая ждала его. Но если он не задаст этих вопросов, то не получит ответов на них. Сейчас он отчетливо понимал, что это необходимо.

– Не бросай… Не оставляй меня, – попросил Брент. – Прошу, Гейли, не уходи от нашего будущего. Я схожу к этой знахарке. Я сделаю все, чтобы мы были вместе.

Она посмотрела на мужа и в изнеможении поникла на его руках. Коснувшись его щеки, Гейли едва вновь не расплакалась, но подавила слезы:

– Я люблю тебя, Брент, но очень нуждаюсь в помощи.

Он поцеловал ее ладонь:

– Я не буду… не могу… поверить в переселение душ. Но я пойду к врачу, Гейли. Клянусь, что буду стараться. Сделаю все, что вы потребуете. Но мы будем там вместе, ладно?

Жена кивнула, вздохнула иположила голову ему на грудь, а через несколько минут она спала, усталая и измученная. Брент поднялся и уложил ее в постель, а потом лег рядом и стал смотреть, как она спит.

Он коснулся ее щеки, нежно провел по руке, от плеча до самых кончиков тонких пальцев. Потом, легко прикасаясь ладонью, погладил ее живот. Они ждут ребенка.

Он не привык к этой мысли, но трепетал от предчувствия счастья. Он боялся, что Гейли не захочет оставить ребенка. Их ребенка. Брент склонился и поцеловал ее живот через тонкую ткань рубашки.

– Я все сделаю, – пообещал он. – Клянусь, я все сделаю.

Но стоило Бренту попытаться заснуть, как на душе заскребли кошки. У него не было уверенности, что он справится, потому что не понимал, что с ним происходит.

Когда Гейли поутру открыла глаза, она увидела умытого, причесанного и полностью одетого мужа. Брент сидел на краю кровати с покорной улыбкой на лице.

– С добрым утром! – ласково сказал он.

– С добрым, – отозвалась она. Муж поцеловал ее в лоб:

– Тебе пора одеваться. Я позвонил Марше Кларк. Она едет к нам.

– Что? – переспросила Гейли, приподнимаясь на локтях.

– Я говорю…

Но Гейли не дала ему закончить. Она обхватила его за шею:

– Спасибо тебе, Брент!

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже. Но надо торопиться.

Через пятнадцать минут Гейли спускалась вниз. Увидев перед домом чужую машину, она улыбнулась: значит, Марша уже приехала.

Из танцевального зала донеслись голоса доктора Кларк и Брента, Гейли без труда отыскала их. Посмотрев на гостью, она отметила, что на сей раз Марша выглядела еще привлекательнее. У этой женщины была отличная фигура, тонкие черты лица, изумительная кожа, роскошная густая шевелюра волос и огромные темные глаза.

Пока миссис Мак-Келли приветствовала доктора, Брент, стоя за спиной у жены, по привычке обнял ее за плечи. Гейли приятнее, чем обычно, были его объятия, поскольку в присутствии такой женщины нетрудно было почувствовать укол ревности: для Марши Кларк не сложно очаровать и схимника. Но Брент сегодня не ударил в грязь лицом. На нем были новый синий пуловер и джинсы, выгодно подчеркивавшие его рост и смуглость кожи. Увидев, что Марше на самом деле приятно смотреть на счастливую супружескую пару, Гейли просияла. Она почувствовала, как умным, проницательным взглядом доктор оценила взаимоотношения между супругами, и ее оценка оказалась высокой.

Марша поверила в них сразу и окончательно. Она с первого взгляда увидела сомнения Брента. Но если мистер Мак-Келли явно не доверял ее методам, то она сделала ставку на молодоженов.

– Спасибо. Огромная благодарность, что вы приехали, не заставив долго ожидать вас, – сказала Гейли, пожимая руку Марше.

– Крайне редко приходится встречаться с людьми, которые видят прошлое, как вы, миссис Мак-Келли. Так что для меня это большая удача. Я искренне взволнована приездом к вам и очень надеюсь вам помочь.

– Я показывал доктору наш дом, дорогая.

– Отличная идея, Брент, – похвалила мужа Гейли и обратилась к Марше: – Вам у нас нравится?

– Изумительный дом. Удивительно, что он еще остается частной собственностью. Большинство подобных имений уже памятники и давно превратились в музеи.

– Возможно, когда-нибудь нашу усадьбу ожидает эта судьба. Сейчас мы пока в состоянии ее содержать, – ответил ей Брент. – Давайте продолжим? Вы не видели всех комнат внизу, а нас ждет еще второй этаж.

Марша Кларк кивнула, но не тронулась с места. Оглядев зал, она обратилась к хозяевам:

– Странно. Почему-то в этой комнате мне не очень нравится.

– Гейли тоже старается не заходить сюда без крайней нужды, – заметил Брент и вышел в двери, показывая дорогу гостье. Он проводил ее в библиотеку, в новую кухню, в музыкальный салон и гостиную. Потом они вернулись в холл и стали подниматься наверх.

– Мистер Мак-Келли, – обратилась к нему Марша. – Вчера у меня сложилось стойкое впечатление, что вы не заинтересованы во встрече со мной. Скажите, какие-то события произошли ночью? Что-то заставило вас изменить свое решение?

Брент приостановился на секунду и вопросительно посмотрел па Гейли, которая опустила голову. Она отлично знала, как он не любит посвящать кого-либо в любые подробности супружеской жизни. Но Брент ответил Марше:

– Да, кое-что произошло. Со мной случился очередной из этих чертовых обмороков, о которых Гейли скорее всего вам рассказывала.

Жена Брента почувствовала на себе проницательный взгляд Марши.

– Гейли, нечто из ряда вон? – спросила та.

– Нет… Ничего особенного… как всегда, – невнятно промямлила Гейли и посмотрела на них, услышав, как Брент и доктор Кларк смеются. Ничего себе – «ничего особенного»! Гейли, извиняющимся взглядом посмотрев на мужа, добавила: – Я думаю, что, когда вернулась от вас, он успел превратиться в Перси. Он стал обвинять меня в разных вещах, вновь страшно напугал, хотя физически… не причинил вреда. Мы… это… занимались любовью, а потом он опять неожиданно потерял сознание. – Гейли чувствовала, как щеки ее пылают. Брент в упор недоверчиво посмотрел на жену, и его вид говорил, что ему явно не по себе.

– Наша спальня направо, – взяв себя в руки, почти беззаботно сказал он, когда они поднялись наверх. – А прямо перед вами комната, которую занимал покойный дядюшка. Налево – моя студия.

– Я бы с удовольствием взглянула на вашу студию, – сказала Марша. – Можно? Обещаю быть не слишком любопытной. Мне известно, как чувствительны люди искусства.

– Брент не такой, – заявила Гейли.

Марша понимающе улыбнулась: как поспешно ее пациентка бросилась на защиту мужа. Брент спокойно уверил доктора в своем доброжелательном отношении.

Супруги стояли в стороне, пока Марша медленно бродила по мастерской, внимательно всматриваясь в картины и незаконченные полотна, в наброски и эскизы.

– Вы очень талантливый художник, мистер Мак-Келли, – сделала она вывод после долгого молчания.

– Спасибо.

Марша подняла на него глаза и улыбнулась:

– Так вы готовы, Брент?

– К чему?

– К гипнозу.

– К гипнозу, – тупо повторил он.

Марша рассмеялась:

– Спросите у жены, в гипнозе нет ничего неприятного. Поймите, если вы ждете от меня помощи, то необходимо докопаться до корней проблемы. Но такое невозможно без добровольного согласия. Решайтесь!

Брент стал похож па тугую струну. Гейли едва ли не физически ощутила страшное напряжение каждой мышцы его тела.

– Должен предупредить, доктор Кларк, что ни капельки во все это не верю.

– Что ж, Брент, это похвальная откровенность, – дружелюбно ответила доктор Кларк. – Похоже, вы по-настоящему готовы открыть свое подсознание и не станете сопротивляться.

– Не стану, – подтвердил Брент.

Гейли отдала должное самоотверженности его поступка. Для Брента участвовать в сеансе гипноза у парапсихолога значило почти то же, что продать душу дьяволу. Он согласился на гипноз ради нее.

– Тогда давайте начнем? Думаю, нам будет удобно в гостиной.

Они вернулись вниз. Доктор Кларк поинтересовалась, какое положение он предпочитает – сидеть или лежать. Брент предложил решать это им. Гейли посоветовала лечь на маленький диван и стала внимательно наблюдать за доктором. Марша Кларк выбрала место, куда направить взгляд пациента, и там булавкой прикрепила черную спираль к стене.

– Вам приходилось бывать под гипнозом, мистер Мак-Келли?

– Зовите меня Брентом, прошу вас. Нет, не приходилось.

– Тогда расслабьтесь. Просто расслабьтесь.

– А карманные часы перед носом не станете вешать, а? – спросил он.

Гейли улыбнулась: он явно нервничает.

Марша тоже улыбнулась и села в кресло-качалку напротив пациента. Она достала из сумки диктофон и положила на стол. Брент подозрительно покосился.

– Это обыкновенная запись бегущего ручья. Через минуту вы услышите ее, – заверила доктор Кларк. – На этом сеансе мы не будем вас записывать, хотя, может быть, в дальнейшем придется.

– Гейли останется с нами здесь? – спросил Брент.

– Всего в десяти футах от вас, мистер Мак-Келли. Вы готовы? Начнем?

Он в очередной раз страдальчески поморщился, но потом кивнул и вытянулся на диванчике, словно собрался на тот свет.

Гейли вцепилась пальцами в подлокотники кресла, едва доктор Кларк заговорила с Брентом. Она приказала ему смотреть на спираль и расслабляться:

– Расслабить пальцы ног, колени, ступни… Расслабить икры, бедра, руки, спину, позвонок за позвонком…

Тихие звуки журчания ручейка наполнили комнату.

– Расслабляться, полнее расслабляться… жизнь прекрасна, природа тиха… Брент, вы устали, ваши веки, ваше тело наливаются тяжестью, и вам необходимо закрыть глаза и отдохнуть. Но на три резких хлопка вы должны будете пробудиться.

Так сказала доктор Кларк. Понял ли ее Брент? Да, он понял – кивнул головой.

– Я отсылаю вас в прошлое. Далеко. В давнюю старину. В другую жизнь. Я хочу, чтобы сейчас вы вспомнили ее и стали Перси. Понимаете меня, Брент?

Гейли затаила дыхание, ожидая ответа.

– Да, – отозвался он.

Но это был уже не Брент. Это был Перси. Перси начал говорить, послушно отвечая на каждый вопрос Марши.

Глава 19 ПЕРСИ

Усадьба в сельской местности штата Виргиния и долина Фордж

Зима 1777 года

Усталый, грязный, измученный, он остановился, и внезапно холодок волнения пробежал по всему телу. Он был дома.

Вот перед ним длинная, слегка извилистая аллея, которая ведет к усадьбе. Он видит рабов в поле и бесконечные акры табачных плантаций. Над коптильнями вьется ароматный дымок – это заготавливаются знаменитые виргинские окорока на предстоящую долгую зиму.

Кто-то успел предупредить о его приезде. Должно быть, один из рабов заметил приближение хозяина и сообщил о нем. Как ни спешил Перси, пустив Голиафа в галоп, жена успела выйти ему навстречу.

Сначала она постояла на веранде, напряженно всматриваясь в приближающегося всадника. На ней было муслиновое белое платьице с синими цветочками, и выглядела она очень красивой в этом наряде… Узнав мужа, она поднесла ладонь ко рту, точно хотела подавить невольное восклицание. Перси понял, что слезы уже навернулись ей на глаза – они как-то слишком ярко заблестели на солнце.

Она побежала навстречу ему по аллее. Перси остановил Голиафа и, соскочив с седла, успел поймать в объятия жену, крепко обняв и закружив. Касаясь исхудавших, загорелых, щетинистых щек, она трепетала от радости и неожиданного волнения. Он еще крепче прижал ее и страстно, неистово поцеловал, вложив в этот поцелуй всю тоску по ней. Разлука получилась очень долгой, и он давно не обнимал ее. Перси целовал жену, вспоминая ее вкус, обнимал, узнавая мягкие формы ее тела, наслаждаясь неповторимой радостью долгожданной встречи…

– Ты вернулся… – взволнованно вскрикнула Катрина.

– У меня одна неделя, – ответил Перси.

– Неделя!

Он пожал плечами:

– Лучше это, чем ничего. Ну, идем, пойдем в дом. По дороге к дому рабы приветствовали хозяина, а он махал им рукой. Остановившись, чтобы поздороваться с управляющим. Перси отложил деловые разговоры на завтрашнее утро. Ступив через порог, он попросил Рамсея поскорее приготовить ванну, непременно наверху, в спальне. С этой минуты он уже не сводил глаз с Катрины.

Подхватив ее на руки, Перси рассмеялся и побежал наверх, перепрыгивая через несколько ступеней. Она смеялась и шутила, что он сейчас упадет и на этом их веселье кончится, но не пыталась освободиться, крепко прижимаясь к мужу. В спальне находились старик Рамсей, уже успевший подбросить дров в очаг, и два мальчика, которые наполняли огромный ушат горячей водой. Катрина держалась со слугами подчеркнуто величаво, поскольку на их лицах появились многозначительные лукавые улыбки.

– Перси! Мы не можем при слугах так себя вести! – шепнула она.

– Чепуха! Господи, дорогая моя, я долго был в отъезде! Чего только со мной не приключалось, но я дома и, клянусь как на духу, безумно истосковался по жене.

Несмотря на пламенную страсть признаний, она удержалась от немедленных ласк, продолжая отдавать приказания мальчишкам относительно количества воды, хлопотать, собирая белье, чистые простыни и полотенца. Перси сел на кровать и с наслаждением наблюдал за ее движениями. Она была прекрасна. Словно весна среди бесконечной зимы. Его взору предстала не только жена и любовница, но заботливый друг. Во время его длительного отсутствия она преданно заботилась об имении и снискала уважение рабов, наемных крестьян, а также придирчивых управляющего и фермеров-арендаторов. Что правда, то правда – Катрина оказалась отличной хозяйкой их дома.

Когда Рамсей и мальчишки ушли, она встала возле ушата, этакая застенчивая и чопорная леди… Но вдруг всплеснула руками:

– О, твои сапоги! – Подскочив к мужу, она ловко опустилась на колени, чтобы помочь снять пыльную обувь.

– Не надо. Я такой грязнющий.

– Будь ты хоть по уши в грязи, не все ли мне равно, – ответила Катрина, внезапно смолкла, и глаза ее выдали смущение. – О Перси! – воскликнула она и поднялась, чтобы обнять мужа. Он уложил ее на кровать и снова поцеловал, ощущая, как вскипает кровь и растет желание.

Но Перси со вздохом оторвался от нее, потому что на камзоле были пятна крови. С этим не приходят в супружескую постель. Катрина молча поднялась вместе с мужем, прочитав его мысли, помогла снять форму и проворчала:

– Отдам-ка твои вещи Анне, пусть почистит и заштопает. Погоди, сейчас вернусь.

Она ушла, а Перси сел в ушат с водой и откинул голову, вдыхая пар и наслаждаясь забытой роскошью. Он закрыл глаза. Благослови, Господь, их дом! Как далеко отсюда остались страшные сражения, вся грязь, кровь и копоть. Он очень изменился за последние месяцы, это Перси отлично понимал. Прошедший год, который для сторонников независимости Америки стал годом создания и принятия Декларации независимости, он жил высокими помыслами. Они были теперь не просто патриотами, борющимися за достижение великой цели. Янки-деревенщины стали победителями высокомерных британских тори. Однако ради этого он вместе с соратниками многие месяцы не вылезал из битв!..

Столько раз он пересекал оборонительные линии британцев возле Нью-Йорка и неизменно возвращался обратно. Но вот юноша по имени Натан Хейл попытался проделать то же самое… И не вернулся. Британцы повесили его. Перед казнью храбрец сказал: «Я сожалею лишь о том, что у меня только одна жизнь, которую можно отдать за родину». Славная жизнь, славная смерть… Но молодой человек убит, и кости юного Хейла гниют в земле на радость червям. Этого-то хоть казнили и похоронили. Быстрая смерть, «чистая» смерть. Перси не мог забыть тех, кому «чистой» смерти не досталось. Он почти неотлучно находился подле Вашингтона. Был разведчиком и шпионил в тылу врага, но частенько мысли возвращались к тому ужасному сражению… Тогда он собственноручно проткнул байонетом животы многих молодых ребят. Перси видел, как стекленеют их глаза, как из них вытекает теплая кровь. Он объезжал поле после боя и слышал стоны умирающих, которым оставалось лишь дожидаться смерти. Видел он решающую победу при Делавэре, сокрушительное поражение в битве у Брэндивайна. Свобода, безусловно, – это благо, но война – настоящий ад. Перси ни на секунду не забывал, что борется за права человека, дарованные самим Богом, но теперь он стал старым солдатом, не только закаленным в боях, но и утомленным этими сражениями.

Внезапно он открыл глаза, ощутив ее прикосновение. Катрина опустилась возле ушата на колени, ее голубые глаза рассматривали мужа с тревогой и нежностью. Она взяла кусок жесткого сукна и принялась тереть и массировать плечи. Перси блаженно улыбнулся, слегка прикрыл глаза и очень тихо рассмеялся, чтобы жена не могла легко прочесть его мысли. Она поцеловала его щетинистую щеку и намылила ее. Катрина терла грудь, описывая круги, а потом немного смутилась, но Перси быстро поймал под водой ее руку и настойчиво шепнул: – Потрогай!

Катрина повиновалась, и он в восторге запрокинул голову, а через мгновение открыл глаза и протянул руки к жене.

– Перси! – вскрикнула она и рассмеялась. – Перси!

Он поднялся и понес ее на постель.

Они отдались сладостной любви, а он удивлялся, как удалось выдержать столь долгую разлуку. Он очень любил Катрину, а она была ласкова и нежна… Как бальзам на раны, сладчайший нектар, залечивающий и воскрешающий душу. Ее пальцы были волшебны, а шепот звучал словно песнь игривого ручейка, смывающего боль и тяжесть.

Он не знал, сколько времени они провели в постели, страстно и томно любя друг друга, достигая блаженства, отдыхая, начиная вновь любовные игры… Настала ночь, Катрина поднялась с постели, чтобы зажечь свечу. Перси не сводил с нее глаз. В мягком свете язычка пламени он с наслаждением узнавал грациозные движения ее тела, словно впитывая мельчайшие черточки, каждое углубление или выступ: и округлость груди, и ложбинку на спине, и пару соблазнительных ямочек на заманчивом изгибе поясницы. Она вернулась и, положив голову мужа к себе на колени, убрала темные волосы с его лба. Неожиданно Катрина вспомнила, что должна позаботиться об ужине. Перси попросил ее не уходить. Она рассмеялась и пообещала скоро возвратиться.

Он заснул, а когда проснулся, жена снова была в спальне. Она принесла его дорожную сумку и сидела на полу, освещенная пламенем одинокой свечи. Перси понял, что Катрина собралась разобрать и почистить вещи, но забыла об этом, обнаружив там нечто иное. Содержимое котомки лежало на полу, а жена удивленно и немного растерянно разглядывала рисунки. Когда она подняла глаза на мужа, то в них отразился тот ужас, который был ему знаком слишком хорошо.

– Перси! – прошептала она. – Какой кошмар! Это очень, очень страшно…

Он поднялся с постели и приблизился. Бросив взгляд на кальки, он забрал их и свернул в трубку:

– Я не хотел показывать их тебе.

– Но это так ужасно… Этот юный мальчик…

– Ему было лишь тринадцать. Служил барабанщиком в нашем полку.

– Любимый мой, – прошептала Катрина и обняла мужа. Они стояли молча обнявшись, пока она не вспомнила, что принесла ужин. Перси поблагодарил за заботу и вернулся в постель, на краю которой стоял поднос. Он ел и слушал рассказы обо всем, что произошло в имении и на окружающих фермах, пока его не было. Но вскоре, забыв о еде и сельских новостях, супруги снова занялись ласками.

Насладившись любовными утехами, Катрина вернула Перси к разговору о войне, и он огорченно заметил, что британцы овладели Филадельфией.

– Мой брат тоже там? – спросила она.

– Говорят, там, – ответил Перси и, заметив, как она опустила глаза и передернула плечами, добавил: – Тебе не стоит бояться. Если тори подойдут слишком близко и в наших краях станет опасно, я вышлю Джеймса, а он увезет тебя отсюда и спрячет на западе, в долине Огайо.

– Я не боюсь, – сказала Катрина, но Перси видел, что это ложь, хотя не вполне понимал причину ее жуткого страха.

– Я всегда буду тебя защищать. Я умру за тебя, любовь моя, ты это знаешь.

– Перси! Не надо так! Не говори, пожалуйста, о смерти!

Он поцеловал ее и пообещал выполнить ее желание.

– Наша армия отступила, – продолжал он. – Мы остановились передохнуть и набраться сил в маленькой деревеньке в долине Фордж.

С минуту Катрина молчала, а потом спросила:

– Должно быть, жена генерала Вашингтона приедет к нему?

– Да, наверное, – задумчиво нахмурился Перси.

– Тогда я поеду с тобой.

– Катрина, Катрина, но ты не представляешь, в каких мы живем условиях! Пища отвратительная, несвежая, и ее постоянно не хватает. В лагере холодно, морозы с каждым днем все крепчают. Среди людей ходят жуткие болезни, вокруг раненые и…

– Там ты. Все остальное – пустяки. Пепси, я поеду с тобой, я должна быть рядом.

Весь остаток ночи ему пришлось спорить с женой, но Катрина не уступала. Она почти ничего не говорила, а ласкала его, отвечая на увещевания поцелуями, на призывы повиноваться мужу – соблазнительными прикосновениями шелковистых волос к его голому животу. Перси не сумел понять, когда дал согласие на поездку с ним, но в конце концов было решено, что Катрина едет.

До отъезда оставалась неделя, и супруги ежедневно предавались радостному общению в собственной усадьбе. Во время конных прогулок они устраивали пикники на берегу речки. По утрам Перси занимался делами с управляющим, а оставшиеся часы проводил не отлучаясь от жены. Дома он отдыхал душой и телом в окружении мира и красоты.

Ничто не продолжается вечно, его отпуск близился к концу. Перси понимал, что ему скоро возвращаться в военный лагерь. Правда, зимой наступит временное затишье в войне, но неизбежны отдельные рейды и вылазки, в которых – он знал – предводитель рассчитывает на него.

В конце ноября супруги двинулись в Пенсильванию. Перси гордился женой, потому что она стойко переносила холод и лишения. На ночлег они останавливались там, где удавалось найти кров, и всегда Катрина умудрялась скрасить тяготы своими ласками. В каких бы условиях ни приходилось спать, они неизменно находили возможность доказать друг другу свою любовь.

Стоило ей при свете привального костра прикоснуться к щеке мужа и с удивлением промолвить: «Неужели так будет вечно?» – он снова ощущал всю глубину счастья. Это не было одним из его многочисленных любовных приключений, они стали законными супругами. Но волнующее возбуждение не покидало его, а при взгляде на Катрину у Перси по-прежнему вспыхивало неистовое желание.

Когда они добрались до приводящего в ужас печальным видом стана патриотов в долине Фордж, Перси еще раз приятно удивился способностям жены. Катрина умело и заботливо принялась помогать больным и раненым. Она спокойно и уверенно разбиралась в их состоянии, и ей удавалось облегчить страдания каждого из них, так что все смотрели на нее как на ангела милосердия. Перси страшно гордился этим.

Однажды, когда Перси пришлось вновь уехать из лагеря, они поссорились. Не успел он перешагнуть порог, как Катрина поймала его за рукав:

– Куда ты?

– Я уезжаю. В рейд. Дорогая, все будет хорошо.

– Нет! Ты не можешь уехать сегодня, пусть кто-нибудь другой…

– Катрина, я – офицер армии, а не капризный ребенок. Ты должна понимать, ведь я предупреждал тебя!

Но ее душу переполняла какая-то необъяснимая паника:

– Перси, я боюсь! Ну пожалуйста, только не сегодня! Скажись больным, придумай что-нибудь…

– Катрина! – Несмотря на жалость к обезумевшей от страха жене, он взял ее за плечи и строго заглянул в глаза. – Я должен ехать. Прошу тебя, любимая, возьми себя в руки! – Перси поцеловал жену, но она была безутешна.

Неприятные предчувствия нахлынули на нее, когда они садились на коней. Должно быть, ему передались переживания Катрины. К тому же день был мрачным, промозглым, и небо сплошь затянуто тучами. Небольшая группа разведчиков двинулась на восток, в сторону деревни, расположенной неподалеку от Филадельфии. Предполагалось, что в одном из фермерских домов британцы держат запасы оружия и медикаментов.

Через два часа янки были у цели. Перси велел людям спрятаться за деревьями, а сам пробрался к вражескому лагерю, чтобы определить, сколько в нем насчитывается врагов, одетых в красные мундиры. По его предположению, их оказалось около двадцати человек. Его летучий отряд насчитывал всего десять. Но они обучились у индейцев бесшумному передвижению в лесах и приемам неожиданной для врага стремительной атаки.

Командир приказал отряду окружать противника:

– Уэлш и Тремейн – зайти со стороны амбара, Серн и Худ – встать напротив подвод.

Через несколько секунд без шума были сняты все часовые, и патриоты оказались у цели.

Операция прошла блестяще. Больше никого не убивали: Перси велел лишь очистить хранилища, а оставшихся в живых красномундирников отпустить с миром.

Но когда янки собирались в обратный путь, вдруг откуда ни возьмись появился отряд британских войск. Это были не тыловые маркитанты, а настоящие солдаты. Перси выругался и отдал приказ готовить мушкеты к бою, но неожиданно амбар вспыхнул.

Подчиняясь приказу командира, Худ с четверкой молодцов помчались прочь из горящего помещения, чтобы поскорее угнать нагруженную подводу и спасти то, ради чего предпринималась вылазка. Перси с остальными бойцами стали прикрывать их отступление.

А сарай пылал, и дым от пороха, смешиваясь с дымом от пожара, поднимался к низким темно-серым небесам. Между залпами перестрелки Перси успел крикнуть несколько слов товарищам. Он решился на прорыв.

Они прорвались. Солдаты успели, выбежав из горящего амбара, вскочить на лошадей и помчаться по засыпанному порохом снегу. Не прорвался только Перси. Вдруг ему в плечо впилась мушкетная пуля. Показалось, что пожар начался в ране, быстро распространяясь по телу. Вторая пуля угодила под левое ребро. Этим выстрелом ослабевшего Перси вышибло из седла, он без чувств свалился на покрытую снегом землю.

А потом долго, казалось, очень долго, он ничего не ощущал. Но едва открыл глаза, как увидел ее.

Лицо Катрины склонилось над ним. Глаза были полны слез. Держа мужа за руку, она отирала грязь и кровь с его лба. Она была так красива… Меховой капюшон обрамлял ее лицо… Перси хотел дотронуться до лица.

Но вдруг она отвернулась, глядя куда-то вверх. С трудом подавляя дикую боль, Перси проследил за ее взором.

Они были окружены. Окружены группой британских солдат.

Перси хотел встать, защитить жену… Но густое, темное облако, похожее на дым пушечного выстрела, окутало его. Он почувствовал, что теряет сознание. Тьма сгущалась. Он хотел заговорить, он хотел встать, он хотел бороться…

– Ай-ай-ай, кого мы видим? – раздался чей-то бодрый голос. – Не может быть! Это же леди Сеймур!

Перси слышал только, что Катрина вскрикнула, словно от удара, и сказала, что она больше не Сеймур.

Она знала этого человека. Перси сразу понял, что знала.

Но тут полнейший мрак поглотил его.

Глава 20

Он услышал хлопки и проснулся. Однако сеанс гипноза отнюдь его не взбодрил, а боль стиснула голову, и Брент едва сдержал стон. Раздраженно буркнув, он крепко сдавил виски пальцами и опустил ноги на пол.

– Брент! – В голосе Гейли звучал страх, какого ему еще не приходилось слышать. Она подбежала к мужу, опустилась на колени и взяла его руки.

– Черт побери! – рявкнул он, чуть не корчась от боли. – Неужели нельзя оставить меня в покое?

Изумленная Гейли отскочила. Брент видел ее обиду, и ему стало стыдно, но он был не в состоянии просить прощения – так раскалывалась голова.

– Вы помните, что с вами было? – спросила доктор Кларк.

Он наградил ее убийственным взглядом:

– Нет. Я заснул, а теперь проснулся с такой мигренью, от которой, кажется, вот-вот умру. Поэтому прошу меня простить.

Мак-Келли зашагал к выходу так быстро, как только позволяло его состояние, желая лишь одного: остаться в одиночестве, проглотить целую пачку аспирина и засунуть голову под холодную воду.

– Брент! – окликнула его Гейли.

– Ну?!

– Ты правда ничего не помнишь? Ты рассказал, что был этим человеком, тем самым Перси, ты…

– Ради Бога, Гейли, нельзя ли повременить с этим! Неужели ты не видишь, в каком я состоянии?

Он вышел, громыхнув дверью. Гейли, готовая разрыдаться, беспомощно протянула руки к доктору Кларк:

– И что? Какой толк в этом? Ни я, ни он ничегошеньки не помним, ничего! Он никогда не поверит. Он не хочет верить.

Марша Кларк расправила юбку и грустно промолвила:

– Но Рим построили не за один день, дорогая моя миссис Мак-Келли.

– О Господи! – вдруг ахнула Гейли и бросилась в холл, оттуда – через новую кухню, вдоль колоннады – в старую кухню. Здесь она присела перед дверцами буфета и достала старинные свитки. Вбежав с ними в гостиную, Гейли развернула рисунки:

– Смотрите! Смотрите сюда! Я купила их потому, что они очень похожи на работы Брента. Ведь это же его работы, верно?

Доктор Кларк с минуту колебалась.

– Похоже на то, – пробормотала она и улыбнулась пациентке. – Так же как и последние его картины, я полагаю, являются портретами Катрины.

Гейли вдруг с размаху села на диван, словно ноги ее подкосились:

– Но это же… Это же я. Я же ему позировала, сидела перед ним…

– Но женщина на его полотнах не похожа на вас. Вернее, не совсем на вас похожа.

Гейли бессильно откинулась на спинку дивана. Вдруг ей стало нестерпимо страшно и больно. Как жутко было смотреть на Брента! Как ужасно! Она до сих пор не могла прийти в себя от его стонов и судорожных движений, будто сама ощущала боль пулевого ранения.

– Не понимаю, – всхлипнула она. – Перси остановился, потому что умер? Или не мог больше говорить? Но если все, что мы рассказываем, – правда, то отчего же он так ненавидит меня? То есть Катрину? Должно быть, она безумно любила его, если последовала за ним даже на войну? Но почему тогда?..

Марша тихо вздохнула:

– Не думаю, чтобы наш Перси на этом умер. Напротив, мне кажется, что как раз в этот момент начинается самое главное и самое загадочное. Но и вы, и Брент отказываетесь продолжать. Катрина добровольно и откровенно повествовала об их жизни до свадьбы. Она утверждала, что потом была необычайно счастлива, однако так же, как и ее супруг, наотрез отказалась поведать о дальнейшем. А Брент… Похоже, с ним происходит то же. Должно быть, случившееся несчастье – ибо это не что иное, как несчастье – непомерной тяжестью легло на ваши души. Даже под гипнозом вы не соглашаетесь раскрываться. – Марша свернула кальку. – Можно взять рисунок? Обещаю вскоре вернуть. – И, поставив свитки на пол возле стула, доктор Кларк взяла один из них в руки.

– Да, да, конечно, – рассеянно отозвалась Гейли и поглядела на Маршу. – Но что же мы будем делать? – в отчаянии прошептала она.

– Я скажу тебе, что мы будем делать, – внезапно раздался из дверного проема голос Брента, – мы уедем из этого проклятого дома.

– Что? – Гейли в изумлении обернулась к мужу. Он стоял, прислонясь к дверному косяку, с бокалом в руке. Вид у него был изможденный и осунувшийся. – Не желаете выпить, доктор Кларк? – приподняв бокал, спросил Брент.

– Нет, благодарю, – ответила Марша.

– Брент…

– Гейли, с меня довольно. Довольно с меня всего этого.

– Ты даже не хочешь выслушать меня? – спросила она.

– Нет! – Брент прошел в комнату. Казалось, он с трудом сдерживает гнев. – Нет! Я хочу покончить с этой чепухой. Может, этот дом проклят, может, место нечисто. Да черт его знает! Лучше давай-ка поскорее уберемся отсюда.

– Брент! Послушай, ты тоже жил прежде и теперь вернулся, клянусь тебе! Мы поженились в прошлой жизни и были счастливы…

– Допустим. Но в таком случае, объясните же, черт возьми, отчего теперь мы так несчастны?

Марша Кларк улыбнулась и терпеливо повторила:

– Вы не пускаете меня дальше. Вы оба. Что бы за всем этим ни скрывалось, оно слишком тяжело для вас. Я не могу заставить вас преодолеть боль и вспомнить это. Если б только можно было…

– Если б можно было, тогда что? Марша пожала плечами:

– Понимание того, что случилось двести лет назад с Перси и Катриной, могло бы серьезно облегчить вам жизнь. Однако это может оказаться опасным. Знаете ли, страшно играть с прошлым. Можно и не выйти победителем.

Брент презрительно хмыкнул, и Гейли захотелось его ударить.

Доктор Кларк снова заговорила:

– Должно быть, лучше все-таки остановиться. Наверное, вам и в самом деле не помешает уехать куда-нибудь, устроить небольшие каникулы.

– Вы очень добры, док, – язвительно отозвался Брент. – Огромное вам спасибо. Наверное, мы так и поступим.

– Брент! – одернула его жена, – Не мог бы ты говорить повежливее?!

Доктор Кларк встала, улыбаясь Гейли неизменно безмятежной и спокойной улыбкой:

– Ничего, ничего. Ему нездоровится. Пожалуйста, звоните мне в любое время, как только понадобится.

– Доктор Кларк… – смутилась пациентка.

– Звоните, – повторила Марша, и Гейли проводила ее.

– Простите, мне так жаль. Он прекрасный человек. Я никогда еще не видела его в таком настроении…

– Не стоит извиняться. Я же понимаю, что наш опыт причинил ему немало страданий. – Она постучала по ладони свитком, который увозила с собой. – Будьте умницей и держите меня в курсе. Или я позвоню, как только найду что-нибудь интересное.

Гейли кивнула и помахала рукой вслед Марше. Ее машина покатила по аллее прочь от дома. Увидев вдалеке садовника Дэвида Гарета, Гейли с улыбкой помахала и ему, а потом устало поплелась в дом.

Брент по-прежнему сидел в гостиной с бокалом в руке, положив ноги на кофейный столик. Прежде жена никогда не видела его в таком мрачном расположении духа. Он закрыл, почти зажмурил глаза и потер виски. Гейли прикусила губу: явно, кроме угрызений совести, ему не давала покоя дикая боль.

– Брент? – прошептала она.

Муж приоткрыл глаза и протянул руку:

– Иди сюда.

– Нам надо поговорить.

– Посиди подле меня несколько минуток, пожалуйста.

Гейли не могла отказать ему. Забравшись за спину Брента, она стала гладить его затылок и массировать мышцы плеч. Потом устроилась у него на груди, и так они сидели молча, не шевелясь, под тиканье часов, отсчитывавших последние минуты этого утра. Несмотря на начало дня, Гейли чувствовала сильную усталость.

Пересилив себя, она поднялась, молча подошла к окну и стала смотреть на живописную веранду, на луг, на темневший вдали лес…

– Ты обещал мне, – наконец раздался ее тихий голос, – Брент… Ты же хотел попытаться.

– Я попытался, Гейли, – вздохнул он.

– Но ты же не слышал себя и до сих пор не понимаешь… Ты не представляешь себе…

– Зато я прекрасно представляю, как мне хотелось умереть, когда я очнулся после гипноза или других ее проделок… У меня не хватит сил повторить этот кошмар. И тебе не позволю.

– Брент…

Он шумно опустил ноги на пол и поднялся с дивана, нависая над Гейли. Потом взял ее руки в свои:

– С этим шутки плохи. Особенно теперь. Мы не можем быть безответственны, помни – мы ждем ребенка.

– Но именно поэтому…

– Даже Марша Кларк сказала, что нельзя играть с прошлым.

– Брент! Но нам придется этим заниматься, чтобы навсегда покончить с бедой.

Он упрямо помотал головой и привлек жену к себе:

– Надо уехать подальше отсюда. Я уверен, что достаточно покинуть эти стены. Сейчас мы отправимся в аэропорт и сядем на первый же самолет, лишь бы он унес нас от всех этих огорчений.

– Ты действительно веришь, будто мы сумеем убежать? – шепнула Гейли.

– Да. – И Брент крепче обнял ее. – Помнишь день, когда умер дядя Хик? Он ведь по тебе с ума сходил, Гейли. И не потому запретил приводить тебя в этот дом, что хотел тебя обидеть. Он боялся. Он знал, что нам нельзя здесь жить.

– Брент, думаешь, все дело в этом доме?

– Я не знаю… Единственное, чего я на самом деле очень хочу, – это уехать отсюда на некоторое время.

– Тогда я иду собираться, – кивнула Гейли, ловя его взгляд. – А ты?

Брент рассеянно качнул головой, потер затылок, снова взял бокал и вернулся на диван.

– Брент…

– Дай мне минутку, – улыбнулся он. – Попытаюсь все-таки избавиться от этой боли. Ступай, я скоро приду. Может, полетим на Парадиз-Айленд. На этом острове нет абсолютно никакой истории.

Гейли улыбнулась и, оставив мужа в прохладном полумраке гостиной, двинулась наверх. В мыслях о предстоящей поездке она начинала понемногу приходить в себя. Скоро все ужасы и загадки можно будет выбросить из головы. Их надо забыть и провести время вдвоем с мужем. А вдруг дело всего лишь в доме? Может, и она, и Марша, и Брент одержимы нечистым духом?

Однако, придя в спальню, Гейли снова задумалась и устало опустилась на кровать. Нет. Она, конечно, не помнила, что происходило с ней под гипнозом, зато теперь понимала, отчего в глазах Тины и Джеффа тогда читался благоговейный страх. Ведь сегодня ей довелось услышать рассказ загипнотизированного Брента. Возможно, это выглядело неправдоподобно, противоречило здравому смыслу и логике, но все же Гейли верила: они с Брентом жили на этой земле много-много лет назад, она была молодой женщиной родом из Англии, из графства Кент, по имени Катрина и влюбилась в виргинца, которого звали Перси.

Гейли печально улыбнулась. Теперь-то ей становилось понятным странное ощущение, возникшее при первой же встрече с Мак-Келли: словно они были когда-то знакомы. Она ждала его всю жизнь. Неудивительно столь быстрое развитие их романа и вполне понятно полное ее подчинение Бренту. Эта любовь пришла из прошлого. Гейли обречена была полюбить его, причем так сильно, отчаянно и беззаветно полюбить, потому что это – предначертание судьбы.

С едва слышным вздохом Гейли поднялась, достала чемодан из гардероба и начала собираться.

Примерно через час, когда она уже заканчивала сборы, побросав в сумки необходимые вещи, зазвонил телефон, Гейли подождала немного, не возьмет ли Брент трубку. Затем про себя отругала его за лень и наконец подошла к аппарату, стоявшему возле кровати.

– Алло, – запыхавшимся голосом сказала она.

– Гейли? Это Марша. Доктор Кларк.

– О, я слушаю вас, – отозвалась Гейли на явно взволнованный голос.

– У меня для вас очень интересные новости.

– Правда?

– Да. Я попыталась разобраться с этими рисунками и заодно с вашим имением. И не напрасно потратила время. Я выяснила все об эскизе. Знаете, чей он? Эйнсворта.

Гейли задумалась:

– Эйнсворта?

– Ну да! Я сейчас в библиотеке! Понимаете, Эйнсворт?! Перси и Катрина носили эту фамилию, Гейли. Именно Перси построил ваш дом. И был он не просто революционером, но и очень неплохим художником.

Пальцы Гейли крепко сжали витки телефонного шнура.

– Тогда… получается, что Перси и Катрина существовали на самом деле, влюбились друг в друга и поженились?

– Конечно! Я срочно возвращаюсь к вам с копиями документов, которые мне удалось обнаружить. Правда, полной картины по ним не воссоздать, но в основном я уже понимаю, как все случилось.

– Он погиб в Пенсильвании?

– Нет. Они оба умерли в один и тот же день. – Марша на секунду замялась, но потом все-таки добавила: – В вашем доме.

Гейли ахнула:

– Но тогда почему же… Почему он так возненавидел ее?

– Просто кое-что долгое время оставалось для него тайной. Но если коротко, то Перси решил, что Катрина предала его.

– Это правда?

– Полагаю, нет. Однако теперь важнее как раз его заблуждения, а не то, что было на самом деле, верно?

– Да… пожалуй.

– Слушайте, я возвращаюсь к вам. Надеюсь, ваш муж не будет слишком против и все-таки выслушает меня. Сейчас особенно важно, чтобы он понял нас с вами.

– Он… он выслушает. Я его заставлю, – пообещала Гейли. – Приезжайте скорее!

– Еду.

Гейли повесила трубку и обессиленно рухнула на постель. Известие напугало ее. Ужаснуло. Она не просто жила раньше, не просто любила в прошлой жизни, она еще и умерла здесь, в этом самом доме.

Она вскочила в нетерпении, торопясь сообщить об этом Бренту. Слетев вниз по лестнице, Гейли побежала в гостиную.

Но лишь распахнув двери, она подумала, что мужу давно следовало бы подняться к ней.

Брент сидел на полу и разглядывал два неосторожно оставленных ею наброска. Темноволосая голова склонилась – он пристально вглядывался в изображение, и пальцы Мак-Келли дрожали, скользя над рисунком.

«Ох, надо было давно ему сказать, – подумала Гейли с глубоким сожалением, – следовало признаться в их существовании».

Она судорожно соображала, как все объяснить. Брент, конечно, услышал ее шаги и, встав с пола, вдруг выронил рисунок.

– Где ты это взяла?

– Я… Нашла на распродаже.

Почему-то ей совсем не хотелось оставаться в гостиной. Она испугалась его сильнее, чем когда-либо прежде, и попятилась из комнаты, сбивчиво говоря о предстоящем возвращении Марши и о ее открытии. Она не была уверена, понимает ли Брент ее.

– Какого черта?! Снова собираешься улизнуть? – Он в два прыжка пересек гостиную и, схватив Гейли за руку, рывком втянул внутрь. Она не удержалась на ногах, упала и, с ужасом глядя в глаза нависшего над ней мужа, попыталась сесть.

– Что я тебе сделала? – в отчаянии спросила Гейли.

– Что ты сделала? – прошипел Брент и, присев на корточки, тронул ее щеку. – Я не хотел в это верить. Но все эти годы… вокруг меня непрерывно мололи языками сплетники. Разве я их слушал? О нет, драгоценная моя жена! Ведь любовь не только слепа, но и глуха. А ты все время бегала к нему. Ты искала свиданий с ним! И не только в Филадельфии, но и потом, когда англичане пришли сюда на корабле. И теперь. И даже сейчас… – Он поднялся во весь рост и потянул жену за волосы, увлекая к окну. – Вот они, они уже на нашем дворе, видишь?

– Да кто, Брент? Кто? – Но ответа не последовало. Он смотрел на улицу встревоженным, подозрительным взглядом. – Перси! – прошептала она, и он обратил к ней сверкающие глаза. – Кого ты там видишь, Перси, скажи мне, кого?

– Кого?! Британцев, Катрина. – С этими словами он привлек ее к себе и прижался губами к ее лбу, но тут же рассмеялся. – Все эти годы я любил тебя. А ты все эти годы раз за разом меня предавала.

Он схватил ее за плечи и начал трясти. Гейли пыталась высвободиться, кричала и вырывалась из его цепких рук. Но тяжелая ладонь вдруг очутилась на ее шее, и она застыла как мертвая, опасаясь, что любое движение приведет к окончательной развязке. На глаза навернулись жгучие слезы. Перси гладил ее шею и смотрел прямо в лицо. Однако он видел перед собой Катрину, а не Гейли.

– Они повесят меня, ты знаешь. Ты ведь всегда говорила об этом. Они отпустили-то меня в прошлый раз только для того, чтобы с твоей помощью шпионить за нашими передвижениями. Я всегда готов умереть за тебя. Теперь мне предстоит это. Умереть, но не за тебя, а из-за тебя. Они уже здесь, видишь? Как только я попытаюсь бежать, меня поймают и повесят.

– Нет! – трясясь от страха и напряжения, прошептала Гейли.

– Боже! – воскликнул Перси. – Я бы умер, и умер с радостью, если бы это было на войне. – Он в ярости отодвинул жену и влепил ей пощечину, от которой она оказалась на полу. – Шлюха! Боже мой, как ты могла?!

– Остановись! Прекрати! – Слезы ручьями потекли по щекам Гейли. Отбросив со лба волосы, она прижала колени к груди. Ее колотила безудержная дрожь. – Здесь нет никого. Клянусь тебе, здесь никого нет…

Он снова подошел к ней, поднял. Затем вдруг улыбнулся с невообразимой горечью и болью, одновременно вплетая пальцы в ее волосы:

– Любовь моя, сегодня ночью я не позволю тебе убежать. Если она станет последней, да будет так. Мы проведем ее вместе, а ты до утра будешь замаливать свой грех. Идем!

Перси поволок ее за собой, переходя от окна к окну и внимательно вглядываясь в окрестности.

– Погоди! – молила Гейли, успокаивая себя мыслью, что он ни разу на самом деле не причинил ей вреда, по крайней мере серьезного вреда… – Ты же никогда не пытался убить меня и, конечно, о Господи, не убьешь теперь!

Но Перси был до жестокости груб. Продолжая волочить ее за собой покомнате, он придирчиво проверял каждое окно. В танцевальном зале он заставил ее лечь на пол, а потом, прижимая запястья жены к полу, насторожился, прислушиваясь.

– Мне больно! – сказала Гейли. Мускулы его были тяжелыми и твердыми, словно каменные, и Перси придавил ее всей тяжестью. – Прошу тебя, Брент, наш малыш…

Он приподнялся и поглядел ей в лицо. Казалось, он шокирован:

– Где мальчик?

– Какой… какой мальчик?

– Мой сын! Где он?

– С ним все хорошо, – не задумываясь соврала она. – Он здоров. Я отправила его в Ричмонд, подальше от опасности.

Муж коснулся ее щеки:

– Так ты и его нарядила в красный мундирчик, любимая?

Гейли замотала головой, пытаясь высвободиться из-под его тела. Марша должна была вернуться с минуты на минуту. Но как он себя поведет? Что он станет делать в ее присутствии? Не опасен ли он и для доктора Кларк?

«Нет! – кричало сердце Гейли. – Ведь это Брент!»

«Ты не права, – возражала она сама себе. – Это Перси. Именно с ним ты сейчас пытаешься разговаривать. Это мужчина из другого века. И он на войне, на которой его предали».

– Перси! – шепнула Гейли, быстро подняла руки и, обняв его за шею, поцеловала. – Я клянусь тебе, – сказала она ему в губы. – Я клянусь, что не предавала тебя. Обними же меня. Я люблю. Люблю тебя и буду любить всегда. Поверь мне, обними…

Он заглянул ей в глаза и нежно возвратил поцелуй. Обнявшись, они перевернулись, так что Гейли очутилась поверх мужа. Она должна была выиграть время, выждать…

– Любимый, дай мне только одну минутку, – попросила она и, лукаво подмигивая, приподнялась. – Подожди меня. Я скоро…

Гейли поднесла пальчик к губам и с загадочной улыбкой медленно встала. Перси приподнялся на локте, не спуская с жены восхищенного взгляда. Продолжая улыбаться, она не спеша направилась к выходу из гостиной.

Неожиданно проснулся дверной колокольчик, и сразу же кто-то забарабанил в дверь кулаком. Муж немедленно вскочил на ноги.

– Сука! Шлюха! – рявкнул он. Гейли взвизгнула и помчалась прочь, но он поймал ее и отшвырнул в сторону. – Ага, они уже явились! Ты не уйдешь к нему! – И он прижал жену к стене, впиваясь взглядом в ее лицо. – Не уйдешь!

– Перси, пожалуйста…

Он кинулся открывать, а когда Гейли попыталась удержать его за рукав, отмахнулся от нее, как от надоедливого насекомого.

– Перси! – прокричала она, устремляясь за ним. Он уже был в холле и приближался к порогу. – Брент, Перси, прошу!

Как раз в тот миг, когда она настигла мужа и принялась лупить его по спине кулаками, он распахнул входную дверь. За нею оказалась Марша, но не одна. Рядом был Джеффри, который в изумлении молча смотрел на Мак-Келли.

– Ты! – Брент протянул руку, сгреб Джеффа за грудки и втащил в дом.

Тот попытался освободиться:

– Да кой черт тебя укусил, ты, псих?

– Тори, сукин сын! – выругался Брент и врезал в челюсть бедняге Джеффу. Услышав звук удара, Гейли закричала. Джеффри ошалело поглядел на обоих и медленно опустился на пол.

– Джефф! – заплакала Гейли, падая на колени подле друга, но сразу завизжала от боли, потому что Брент, внезапно рванув ее за волосы, с силой прижал к груди. Сейчас его глаза были почти совершенно черными, а брови угрожающе соединились.

– И теперь! Даже при мне ты смеешь валяться на коленях перед любовником! Шлюха! Шлюха! – Он замахнулся, явно собираясь ударить жену, но так и не сумел. Внезапно слезы затмили его взор, и одна из них крупной каплей покатилась по щеке. – Шлюха, – повторил он шепотом. – Любимая, любимая…

Потом глаза его закрылись, и Брент повалился на Гейли. Она ахнула, пытаясь поддержать мужа, чтобы он не расшибся. Но сил не хватило, и они упали вместе, Гейли очутилась под ним.

– Ой, ой, давайте я помогу вам, – засуетилась Марша, попав наконец в дом. Перевернув Брента на спину, чтобы Гейли могла выбраться, доктор Кларк приподняла его веко.

– Глубокий обморок, – отметила она и кивнула в сторону Джеффа. – Ну а как его дела, посмотрим?

Гейли тяжело вздохнула и пошлепала друга по щеке, только при этом заметив его распухшую челюсть.

– Принесу немного льда, – сказала она и помчалась в кухню. Большая часть ледяных кубиков рассыпалась по полу – Гейли спешила, и руки у нее дрожали. Все же ухитрившись завернуть несколько ледышек в полотенце, она поискала в шкафу бутылку бренди и бегом вернулась в холл.

Слава Богу, Джеффри постепенно приходил в себя. Она окликнула его, протянув бокал с бренди и полотенце со льдом. Джефф осторожно приложил холодное полотенце к распухшей челюсти:

– Чем, черт побери, он занимался, пока не начал писать картины? Боксом, что ли?

Гейли покачала головой и вместо улыбки разрыдалась. Марша забрала бренди у Джеффа и отдала пациентке, велев сделать большой глоток. Гейли послушалась и с кривой улыбкой пошутила:

– Да, неплохо бы нам всем пропустить по паре бокалов, не так ли?

– Лучше давайте сначала перенесем куда-нибудь Брента, – предложил Джеффри.

Взяв его за руки и за ноги, они перетащили тяжелое бесчувственное тело в гостиную и уложили на диван.

– Он такой холодный! – испугалась Гейли. – Как вы думаете, он не болен? – Марша не сразу отозвалась, и это насторожило Гейли. – Доктор Кларк, как вы считаете, это не опасно?

– Нет. Нет, не опасно.

– Но тогда… – настаивала Гейли, с трудом удерживаясь от настоящей паники. – Марша, вы что-то недоговариваете?

– Послушайте, нельзя ли и мне немного бренди? Джеффри отправился в кухню и вернулся с двумя бокалами. Доктор Кларк плеснула каждому по глотку и выпила свою порцию залпом.

– Марша, умоляю вас, говорите скорее, – снова обратилась к ней Гейли.

Доктор Кларк продолжила:

– Похоже, что эти внезапные провалы в прошлое становятся с каждым разом все тяжелее и глубже. Они достигают крещендо. Боюсь, однажды… он просто не вернется.

– Не вернется? Марша кивнула:

– Это как в гипнозе, Гейли. Надо быть весьма осторожным. – Она помолчала и снова принялась объяснять: – Это ведь в некотором смысле подобно выходу в астрал. А это опасно, ибо в эти минуты душа человека как бы находится одновременно в двух местах, в двух телах, в двух разных мирах.

– Но что предпринять?

Марша села в кресло и отбросила локон волос со лба:

– Оставить его. Некоторое время пожить раздельно.

– Нет, нет! Только не это! – Слезы брызнули из глаз Гейли. Она ни за что не бросит мужа. Она слишком сильно его любит, чтобы оставить в беде. Даже больше собственной жизни. – Марша, помогите! Я не могу уйти от него. Я люблю его. – Гейли переводила обезумевший от страха взгляд с Джеффри на доктора. – Ну пожалуйста! – И она добавила отчаянным, умоляющим шепотом: – Пожалуйста! Марша, мы ведь ждем ребенка. Помогите! Помогите нам дойти на этот раз… до конца!

Доктор неуверенно покачала головой:

– Не знаю, просто не знаю. Перси и Катрина погибли… здесь. Его повесили, а ее застрелили в спину, когда она бросилась к нему. Он явился домой в жуткой ярости как раз накануне битвы при Йорктауне, и здесь его взяли в плен. Он пришел домой не случайно, а потому, что узнал какую-то ужасную тайну. Эта тайна касалась Катрины. Но Катрина не могла предупредить британцев, ее саму убил один из них.

– Но тогда почему…

– Гейли, теперь уже не имеет значения, что там на самом деле случилось. Важно, что он поверил в ее предательство. Понимаете меня?

Гейли долгим взглядом посмотрела на доктора и кивнула головой:

– Она не предавала мужа, но он решил по-другому.

– Вот именно. Я тоже склоняюсь к этой мысли.

– Как я должна поступить?

– Возвращаться. Снова возвращаться туда и встать лицом к лицу с правдой. Какой бы эта правда ни оказалась, что бы ни совершила на самом деле Катрина и что бы ни открылось Перси. Убедить его в своей верности.

– Неужели я могу это сделать? – прошептала Гейли. – Разве можно изменить прошлое?

– Не знаю. Мы можем лишь попытаться.

– Может, не стоит рисковать, Гейли? – вмешался в разговор Джефф. – Это ведь опасно. Ты же слышала, что сказала доктор Кларк…

– Я должна! – горячо воскликнула Гейли. – У меня нет выбора! Прошу вас, Марша!

– Хорошо.

– Ой, у вас нет ни спирали, ни магнитофона…

– Пустяки. Сядьте поудобнее. Сядьте и слушайте меня. Вам надо расслабиться. Расслабьте ноги, спину, пальцы… Расслабляться… Думать о прохладных лугах и нежном ветерке. Расслабляться… Почувствуйте, как все тяготы и тревоги мира уходят, покидают тело. Почувствуйте, как наливаются тяжестью веки. Расслабляться, расслабляться…

«Возвращаться. Возвращаться туда, где ты была Катриной Эйнсворт. Возвращайся, возвращайся туда».

Глава 21 СМЕРТЬ И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Пенсильвания и Виргиния

Зима 1777-го – весна 1781 года

Стояла жуткая стужа. Пронизывающий колод сильнее всего запомнился Катрине. Кровь Перси быстро пропитала его мундир и сочилась на меховой рукав ее шубы. От этого становилось не то холоднее, не то страшнее – Катрина дрожала мелкой дрожью. С серого неба посыпались густые снежинки. Они ложились на ресницы Перси, на его лицо и были совсем неразличимы на бледной коже.

«Похоже, что он умирает. Но нет! Я не дам ему уйти!» Катрина всерьез надеялась встать преградой на пути смерти.

Но если Перси суждено выжить, если он не умрет от ран и попыток врача извлечь пули, то лишь для того, чтобы вскоре познакомиться с петлей палача.

Они были наедине. Везде суетились солдаты, а кони гулко утаптывали снег, но Катрина, а тем более Перси не замечали этого. Вокруг кровавыми волнами колыхались красные мундиры британцев. Командовал ими не кто иной, как лорд Чарлз Палмер, дружок ее брата, которому она так долго морочила голову всякой ерундой о якобы происходящем среди патриотов. Лорд Палмер, высокий и, как всегда, в элегантном наряде – на сей раз это была элегантная униформа, – улыбался Катрине тонкими губами, и улыбка была, как всегда, жестокой. Она поняла: они с мужем попали в плен, и теперь Перси непременно повесят.

Лорд Палмер спешился. Встав над склоненной к мужу Катриной и похлопывая по бедру поводьями, он заговорил:

– Вот так встреча. Добро пожаловать, леди Сеймур… Впрочем, увы, я ошибся. Ведь вы больше не Сеймур? Что ж, миссис Эйнсворт. Добро пожаловать. Идемте. Обопритесь на меня и поднимайтесь. Я прикажу лекарю заняться ранами вашего мужа.

Катрина даже не взглянула на предложенную ей руку и, слегка отстранившись от Палмера, продолжала нежно укачивать голову Перси.

– Спасибо, не надо, – ответила она ледяным тоном. – Ваш лекарь скорее зарежет его, чем спасет, а если и поможет, то лишь для того, чтобы затем вы казнили его.

– Катрина! – Лорд Палмер притворился смертельно обиженным. – Как вы можете так говорить! Он ведь солдат. Кто знает, вдруг ему суждено в счастье и довольствии прожить еще полвека после освобождения из плена. Кто знает? – Тут его ядовитая улыбочка исчезла. – Но если немедленно не позаботиться о раненом, то он умрет. Вы же видите, моя дорогая, он потерял слишком много крови.

Катрина в нерешительности замялась. Кровотечение было угрожающим, но она не доверяла Чарлзу Палмеру.

Ее ум и сердце словно окоченели от холода и страха. Перси умирает. Умирает сейчас! Она обязана сделать что-нибудь, чтобы спасти его. А уж потом надо будет подумать, как избавиться от грозящей виселицы.

– Почему вы собираетесь нам помочь? – прямо спросила она.

– Во имя прежней дружбы, моя дорогая. Не ищите коварства там, где его нет!

Изысканным и вычурным поклоном он напугал Катрину еще сильнее, и все же выбор у нее был весьма и весьма скромный.

– Я хочу остаться с ним, пока лекарь не вытащит пули, – заявила она.

– Разумеется. – Палмер сделал знак рукой, и два дюжих солдата с носилками выступили вперед. Катрина встала с колен, чтобы помочь им. Она едва сдержала слезы, когда ее мужа укладывали на подводу.

«Он умрет, – подумалось ей. – Умрет, что бы я ни сделала».

И все-таки нельзя было отказываться от последней возможности спасти его. Ее жизнь без Перси не имела никакого значения.

– Можно, я помогу вам сесть на лошадь, Катрина?

– Нет. Я останусь с ним.

Они двинулись в британский лагерь. Под апартаменты лорд Палмер занял фермерский дом, тогда как солдаты и госпиталь разместились в хозяйственных постройках. Когда они миновали пост при входе на ферму, Катрина, всю дорогу бежавшая рядом с подводой, тяжело дышала. Поглядев на нее с высоты огромного коня, Чарлз вновь жестко улыбнулся:

– Можете остаться с ним, пока операция не закончится и его не уложат в постель. А потом пожалуйте ко мне на ужин.

Лорд Палмер еще немного покрасовался на коне возле подводы, а затем поскакал прочь.

– Сюда, мэм, – обратился к ней один из молодых офицеров, и Катрина поспешила за носилками Перси, которые солдаты понесли к прядильне. В ней были сдвинуты несколько столов, образуя импровизированную операционную полкового хирурга.

– Да это Перси Эйнсворт! – сказал врач, быстро и ловко разрезая на раненом мундир.

Хирург был закутан в огромный передник, заляпанный кровавыми пятнами. Катрина подумала, что эта операционная, наверное, давно уже не пустует. Переведя взгляд с пациента на его спутницу, врач, должно быть, увидел в ее глазах страх и потому добавил:

– Это наш враг, мэм, но враг уважаемый. Отменный клинок, и притом честный клинок.

– Да, – шепнула несчастная женщина, чувствуя некоторый прилив душевных сил. – Вы сумеете спасти его?

По лицу лекаря видно было, о чем он подумал: «Спасти-то спасу, да вот много ль ему останется жить после этого?»

Но хирург подбодрил ее улыбкой, и Катрина поняла, что он сделает все от него зависящее, чтобы помочь мужу. Господь послал ей эту милость. Военный врач оказался человеком, верным своей клятве спасать жизни людей, лекарем, который не даст Перси умереть, по крайней мере у него на столе.

– Можете мне помогать, – обратился он к Катрине и кивнул в сторону двух санитаров. – Им придется держать его.

Закусив губу от напряжения, Катрина следовала указаниям доктора. Она то принимала вынутые из тела Перси пули, то подавала тампоны и бинты, то помогала накладывать швы и наконец укрыла мужа чистой простыней. За время операции Перси лишь один раз, когда лекарь чистил ему рану, громко застонал и чуть не вырвался из рук санитаров, но вскоре стих и замер в забытьи. Катрина боялась потерять сознание при виде его страданий, но она выдержала. А потом, когда все кончилось, хирург вознаградил ее за страхи и мучения, улыбнувшись и сказав:

– Операция прошла удачно, я уверен в этом. Конечно, он потерял уйму крови и этой ночью вряд ли придет в себя, но у него есть шанс выжить.

– Спасибо вам, – сказала Катрина, – не знаю, как вас благодарить.

– Сейчас его жизнь уже не зависит от меня, – сказал врач и запнулся. – Я – капитан Джек Трелони, миссис Эйнсворт. Всегда к вашим услугам…

Она еще раз поблагодарила капитана за доброту и поспешила вслед за удаляющимися носилками – мужа понесли на кровать, приготовленную в одном из бывших хранилищ. Она хотела войти следом, но два скрещенных штыка преградили путь. А навстречу ей вышел лейтенант:

– Генерал уже ждет вас, миссис Эйнсворт. Извольте, пожалуйста, следовать за мной…

Катрина распрямила плечи и гордо шагнула мимо лейтенанта, ощущая, как ее охватывает настоящий ужас, способный превратиться в непреодолимую дрожь. Ей же никак нельзя было показать своего страха. Эти люди уважали ее мужа, и, как жена Перси Эйнсворта, Катрина не имела права опозорить его имя трусостью. Она внезапно поднырнула под штыки, и растерявшаяся стража даже не успела применить силу.

– Но, миссис Эйнсворт!

Она обернулась со всей гордостью, на какую только была способна:

– Лейтенант, я должна позаботиться, чтобы моего супруга удобно устроили, а потом я последую за вами.

Перси уложили на кровать. Джек Трелони действительно помог ему своим врачеванием: на бинтах не проступило ни капли свежей крови, и дышал раненый заметно спокойнее. Рука была подвязана, но он явно не испытывал неудобства. Лицо Перси утратило страшную серую окраску.

Солдаты ушли. Катрина опустилась подле кровати на колени и зарыдала, сплетя свои пальцы с пальцами мужа. Он не отвечал. Она зашептала ему на ухо, она говорила, что любит его, клялась, что все будет хорошо. Она не знала, как это случится, но обещала, что все непременно наладится.

Перси не шелохнулся, не подал ни единого знака, что слышал ее слова. По-видимому, он только начал выкарабкиваться, до настоящей победы над смертью было слишком далеко. Еще могло случиться все что угодно: либо инфекция, либо повторное кровотечение…

– Миссис Эйнсворт! – снова обратился к ней лейтенант. – У меня приказ немедленно вас доставить, мэм, причем любым способом.

Чарлз Палмер, вне всякого сомнения, способен приказать молодцам притащить ее к нему за волосы. Катрина быстро поцеловала Перси в холодные губы и поднялась, храня достоинство. Выйдя на заснеженный двор фермы, она привела в порядок одежду и спокойно сказала:

– Я готова, лейтенант.

Они пошли по снегу к фермерскому дому. Это было добротное, хотя небольшое, жилье из кирпича. Офицер проводил Катрину по ступенькам на крыльцо и ушел, пропустив ее внутрь дома.

Она очутилась в довольно узком коридоре, из которого направо и налево вели двери. В конце находилась деревянная лестница на второй этаж.

Лорд Палмер не вышел ее встречать. Но слуга, маленький и толстенький человечек в роскошной ливрее, низко поклонился гостье и вежливо предложил ей снять шубу, словно Катрина явилась сюда на чай. Потом он просил ее следовать за ним наверх.

Когда они поднялись, лакей распахнул дверь комнаты. За ней оказалась дамская спальня с роскошной постелью и нежными кружевными занавесками на окнах. В камине пылал огонь, и перед ним возвышалась огромная кадка, наполненная горячей водой, от которой под самый потолок поднимались клубы густого пара. При виде ночной рубашки, лежавшей на кровати, серебряного подноса с графином хереса и двумя хрустальными бокалами, стоявшего на ночном столике, Катрина плотно сжала губы.

– Лорд Палмер подумал, что вы соблаговолите освежиться, миссис Эйнсворт, – бодро начал человечек, но осекся, потому что Катрина, быстро пройдя в комнату, схватила графин и швырнула его в огонь. Потом она повернулась к лакею и закричала:

– Нет, я не соблаговолю освежиться! Я не стану смывать с себя кровь мужа! Подавайте сюда лорда Пал-мера!

– О, прошу вас, прошу вас, мадам…

– Что такое, Джон, что тут происходит? – В дверях показался Чарлз Палмер, в изящном камзоле с кружевными манжетами и в обтягивающих белоснежных форменных панталонах.

«Интересно, как только он не испачкал их в бою?» – хмыкнула про себя Катрина.

– Миссис Эйнсворт не захотела воспользоваться предложенными ей удобствами, – почтительно отозвался Джон.

– Что ж поделаешь. – Лорд Палмер с угрозой приподнял белесую бровь. – Миссис Эйнсворт – гостья. Она вольна не делать чего ей не хочется. Катрина, прошу вас. Моя приемная напротив. Благоволите пройти туда.

Он повел рукой, приглашая ее идти первой. Катрина с тяжелым сердцем повиновалась. Ей вообще не хотелось поворачиваться спиной к этому человеку. Чем вежливее и учтивее он себя вел, тем сильнее опасалась она того, что ее ожидало.

Высоко подняв подбородок, она твердым шагом проследовала в приемную. Почти посередине комнаты стоял отличный письменный стол вишневого дерева. К нему были придвинуты плюшевые стулья в стиле чиппендейл. Войдя следом за Катриной и прикрыв дверь, Палмер жестом предложил гостье присесть.

– Лучше я постою. Наша беседа не продлится слишком долго.

– Полагаю, что вы ошибаетесь, Катрина. Сядьте. – С этими словами Чарлз подошел и усадил ее на стул, виновато улыбнувшись. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать по комнате. – Странная штука жизнь, не так ли, Катрина?

– Как вам будет угодно, лорд Палмер.

– Что за формальности между старыми друзьями?

– Мы с вами не друзья.

– Катрина, вы меня обижаете. Перед войной вы оказали нам неоценимые услуги, принося важные сведения. Вы были тогда весьма послушной девочкой. Прелестной и послушной.

– Я никогда не приносила вам ничего стоящего, – равнодушно бросила она и, откинувшись на спинку стула, принялась тереть виски – у нее начиналась сильная головная боль. – Даже тогда я сообщала только мелочи, которые вы без меня узнали бы через день-другой. Так, всякие пустяки.

Чарлз зацокал языком и подошел к столу, на котором стоял графин с напитком. Налив два бокала вина, он протянул один из них пленнице. Она подозрительно покачала головой.

– Но это всего лишь хорошее вино, Катрина, не больше. Пожалуйста, разве об этом надо просить? Выпейте со мной. Ваш муж жив, он неподалеку, хотя я мог оставить его на съедение любителям падали. – Он опять улыбнулся.

Катрина неохотно протянула руку за вином. Палмер с минуту глядел на нее, а потом пробормотал:

– Хорошо. Хорошо. – Пройдя у нее за спиной, он встал у окна. – Так вы, значит, опять шпионите, дорогая? – вежливо осведомился он.

– Нет, – угрюмо отозвалась Катрина.

– Тогда чем я обязан удовольствию находиться в компании с вами? Не представляете, как приятно увидеть вас!

Катрина вздохнула. Поверит ли ей этот человек? Да есть ли ей дело до его доверия?

– Предчувствию, лорд Палмер, – ответила она. – Я очень испугалась, когда Перси отправлялся в этот рейд. На душе стало тревожно, и я последовала за ним.

– Надо же, какая удача! – пробормотал Палмер, и Катрина вздрогнула, потому что он зашел к ней за спину и положил руку на плечо. – Вы же знаете, моя дорогая, что я был весьма неравнодушен к вам. Намеревался взять вас в жены. Представьте, я женился бы на вас даже после шашней с этим Эйнсвортом, разумеется, пока вы не сбежали вместе с ним. Я друг вам, Катрина, и очень переживал за вас…

Она насторожилась. Лишь в подобном отчаянном положении можно было питать столь безумную надежду. Иначе никогда и ни за что Катрина не поверила бы, что Чарлз Палмер способен на благородный поступок. Но тут в какой-то миг она вдруг возомнила о чуде. В ней вспыхнула надежда на его дружескую руку, она возмечтала об их с Перси побеге.

– Вы мой друг… – негромко сказала она и повернулась к нему лицом, чтобы поскорее прочесть подтверждение в его глазах. Она даже осмелилась дотронуться до его пальцев. – О Чарлз! Так это правда? Вы решили помочь нам? Я знаю, что Перси разыскивают, но здесь вся власть принадлежит вам. Лорд, вы уже помогли ему выжить. Так вы дадите нам бежать?

Палмер отдернул руку и обошел вокруг стола. Выдвинув стул, он сел на него и поднял бокал.

– Во всяком случае, я-то намерен это сделать.

– О, Чарлз… – нетерпеливо заговорила Катрина, испытывая несказанное облегчение.

– Но не бескорыстно! – резко прервал ее Палмер.

Она сразу поникла и опустила глаза. Сейчас никак нельзя злить его. Она должна его убедить.

– Чарлз, я же… не смогу. Я же… замужем.

Но он откинулся на спинку и расхохотался, искренне развеселившись:

– Господи, да какая же дама не плетет любовных интриг в своем будуаре! Признаюсь, милая Катрина, ваш невинный вид, который вы искусно ухитрились сохранить, несмотря на все похождения, привлекает меня сильнее всего. Видите ли, меня никогда не развлекала столь неприступная с виду особа. Она болезненно зажмурилась:

– Ради Бога, Чарлз…

– Нет! Нет, никаких «ради Бога»! – Он с размаху поставил бокал на стол и встал, такой светловолосый, такой красивый и, как всегда, жестокий. – Игры в сторону, Катрина. Война между нами тоже окончена. Я не стану тащить вас за руку, бить или кричать на вас. Не терплю кабацких сцен. Я поступлю гораздо проще. Ваш муж беспомощен и находится в полном моем распоряжении. Представьте себе, что я – Господь Бог. Я подарил ему жизнь, но могу отнять ее. Меня следует умилостивить. Так действуйте. Вам прекрасно известно, чего я желаю. Даю вам пять минут на размышления. Если вы действительно хотите, чтобы ваш благоверный остался в живых, то сейчас же встанете, вернетесь в спальню, снимете эти перепачканные кровью одежды и отмоетесь от грязи своего янки. Если же вы откажетесь сделать все это, то я выйду на крыльцо и отдам один-единственный приказ. Этой же ночью вашего страдальца поднимут с постели, выволокут во двор и повесят. Вы хорошо меня поняли, Катрина?

Она молча уставилась на него и молилась лишь, чтобы все оказалось дурацким розыгрышем, ведь, в конце-то концов, он был британским лордом! Но Палмер не улыбнулся и ни единым намеком не дал понять, что пошутил. Он не лжет, она поняла это. Тогда несчастная стала молиться, чтобы ударила страшная молния, и чтобы под ними разверзлась земля и поглотила их всех до единого, и началось бы светопреставление. Но ничего подобного не случилось. Секунды меж тем тоненьким ручейком утекали в прошлое.

– Лучше бы ему умереть, – прошептала Катрина.

– Возможно, но это только если он узнает… – пожал плечами Чарлз. – А ему вовсе не обязательно знать. За такую маленькую, легкую услугу вы могли бы выкупить его жизнь. Он же не всевидящий, а это значит, что еще долгие, долгие годы вы сможете оставаться любящей супругой, а не вдовой. Неужто вам не терпится увидеть его в петле? Разве вы так мало цените его жизнь?

– Вы никогда не поймете людей, подобных Перси, Чарлз. Вы не имеете ни малейшего понятия о чести, а для него честь – это все.

– Да неужто я, по-вашему, такой мерзавец? Тем более, Катрина, подумайте, кто же защитит вас, если Перси умрет? А как только я его повешу, то непременно отошлю вас к дорогому братцу. Уж он-то придумает, как вас наказать. Разумеется, сначала я разберусь с вами. Я не варвар, но…

Она молча глядела ему в лицо. В голове у нее как будто гудел целый улей. Это было невыносимо, но вдруг боль отступила и в конце концов совсем прошла, оставив только пустоту и оцепенение.

Палмер зашел со спины и зашептал ей в ухо:

– Время почти истекло. Вставайте, Катрина. И приготовьте себя. Я буду ровно через двадцать минут.

– Я вам не верю, – совершенно безразличным тоном молвила она. – Что может помешать вам повесить Перси через час после?..

Чарлз обошел вокруг стола и вынул лист бумаги. Написав несколько фраз, он протянул его Катрине:

– Вот пропуск через все британские линии укреплений. Вы дадите мне два дня. Ему потребуется не меньше, чтобы немного поправиться, иначе он не перенесет дороги. Итак, два дня, Катрина. Всего два дня, и вы на свободе.

Она молчала.

– Неужели я так мерзок вам? – спросил Палмер.

– Да, – ответила она, но встала и выдернула пропуск из его руки.

Чарлз ухмыльнулся и положил ноги на стол:

– Что ж, милая, придется вам хорошенько потрудиться, чтобы я этого не заметил. Ступайте. Вам пора.

Катрина резко повернулась и пошла в спальню. Громыхнув дверью, она разразилась рыданиями, которые сдерживала в присутствии лорда Палмера. В дверь постучали:

– Десять минут, Катрина.

К счастью, тяжкое оцепенение вновь придавило ее. Она машинально поднялась. Больше из кадки не валил пар. «Слава Богу, – утешилась пленница. – Вода так же холодна, как и мое сердце».

Она не знала, как перенесет все это.

Спустя десять минут Катрина была готова и лежала в постели. В комнате сгущались сумерки, тенями залегая по углам. Когда Палмер остановился над нею, сверху вниз глядя на свою добычу, она прикусила губу, а когда принялся стягивать с нее рубашку – закрыла глаза.

«Это не древний старец, – уговаривала себя несчастная женщина. – Он молод и хорошо сложен, и зубы у него свои, а не вставные. И он исключительно чист. Черт возьми, он до омерзения чист».

Ничто ей не помогло. Как только Палмер забрался под одеяло, как только он притронулся к ней, поток молчаливых слез полился по ее щекам.

– Не плакать, Катрина, – предупредил он. – Не плакать.

Неслыханным усилием воли она остановилась. Но внутри все сжалось, съежилось, и ее затошнило.

«Никогда больше не повторится ничего подобного. Никогда в жизни. Может быть, Перси так ничего и не узнает об этом, но я-то знаю. И память о случившемся навсегда останется шрамом на моем сердце».

Два дня спустя они с Перси отправились в путь. Он только-только начал понемногу приходить в чувство. Катрина правила лошадкой-пони, тянувшей маленькую повозку, на которой был устроен дощатый настил, чтобы раненый мог покойно лежать. Она благодарила Бога за то, что с момента ранения Перси не видел и не слышал ничего вокруг.

Часть пути их сопровождал вооруженный эскорт из британских солдат, а вскоре после того, как красные мундиры повернули назад, Катрина наткнулась на повстанческих разведчиков. Как только она назвала себя и Перси, задержавшие их люди взорвались бурными приветствиями и криками радости. Они проводили их до самой долины Фордж.

Почти всю оставшуюся часть зимы Перси болел, иногда очень тяжело. Но 1 января 1778 года он вдруг очнулся с совершенно ясными глазами и светлой памятью и позвал жену. В этот миг Катрина поняла, что могла бы заплатить любую цену за его нежную улыбку.

Нелегко было объяснить мужу, как им удалось вырваться из плена. С трепещущим от волнения сердцем ей пришлось рассказывать загодя придуманную историю о том, что командир британского отряда оказался ее старинным знакомым и помог им сбежать, уважив старую дружбу между семействами.

Сначала Перси не поверил. Ведь перед тем как потерять сознание, он слышал сам, как некто весьма дерзким тоном заговорил с Катриной. Но она, подарив мужу сияющую улыбку, уверила его в правдоподобности объяснения и нежно поцеловала.

– Ты сильно хворал. Все время был в бреду и в жару, – сказала Катрина. – Ну подумай сам. Мы здесь, мы живы. Кто, если не друг, помог нам выбраться оттуда?! Перси, о, любимый мой, я не могу жить без тебя!

Превозмогая пронзительную боль, он крепко обнял жену, и нежный поцелуй вылился в жадное лобзание. Несмотря на собственную слабость, Перси стал ласкать и гладить ее. Прежде чем Катрина успела побеспокоиться, не слишком ли опасны столь бурные эмоции для выздоравливающего, жаркое, пронизывающее желание вспыхнуло в ней. Она снова была с мужем. Все время, преодолевая мыслимые и немыслимые испытания, она непрестанно думала только о нем. Теперь наградой ей было сладчайшее, волшебное чувство, которое они пронесли через все невзгоды.

Катрина боялась заниматься с Перси любовью. Она опасалась, что при первой же близости выдаст себя рыданиями, отчаянной дрожью или чем-то еще. Если бы Перси узнал правду об их освобождении, он непременно расстался бы с ней и стал бы презирать ее…

Но подобного не случилось. Он прошептал горячие слова любви, а затем старательно и нежно доказывал искренность признаний. Она постепенно забывала не только о неприятностях, случившихся с ней, но и о тяготах быта в военном лагере.

И только весной, когда Перси уже воевал вместе с отрядом, а Катрина ждала его в их поместье, ей вновь довелось пережить душевные муки былого унижения. Она убедилась, что беременна.

Катрина долго тянула с письмом об этом мужу, поскольку смертельно боялась, что плод зачат от лорда Палмера. Этот страх стал причиной ее болезни, и она едва не потеряла ребенка. В мае она все-таки решилась написать Перси, поняв, что если не она, так какой-нибудь доброхот непременно известит его. В послании Катрина выбирала самые бодрые выражения и радостные слова, догадываясь о неважном настроении Перси. Войне не видно конца, и в последнее время удача отвернулась от колонистов. Британская армия была опытна и закалена. Как у всякой регулярной армии, у них было отлично налаженное снабжение. В противоположность англичанам колонисты с трудом пополняли ряды рекрутами из тринадцати колоний. К тому же им приходилось сражаться чем попало и в чем попало.

Катрина никогда не могла бы забыть день, когда приехал Перси. Стоял уже самый конец августа, на смену дневной жаре приходили прохладные вечера и прекрасные благоухающие ночи. Перси очертя голову мчался по аллее, а подлетев к веранде, резко осадил лошадь, затем спешился и бросился к жене. Он был легок и красив в свободной белой рубашке, высоких сапогах и серо-сиреневых бриджах. А Катрина чувствовала себя настолько тяжелой! Но Перси поднял ее на руки словно перышко, поцеловал и рассмеялся, в шутку подосадовав, как растолстела жена без его присмотра. Катрина попыталась улыбнуться, но вместо этого расплакалась. Как сказать ему о мучительных сомнениях, об ужасе, с которым она ждет последнего месяца, когда наконец станет ясно, кто настоящий отец ребенка?

Этот месяц наступил, а потом благополучно истек. Должно быть, Господь простил ее и послал ей добрый знак: их сын родился первого октября, ровно девять месяцев спустя после того, как супруги после долгой разлуки вновь прикоснулись друг к другу. Первое имя – Джеймс – ему дали в честь отца Катрины и их лучшего друга, а второе – Персиваль – в честь самого Перси.

Держа на руках младенца, умиляясь вместе с мужем, Катрина радовалась жизни. Былые страхи отступали перед радостью настоящего. И только война…

А она продолжалась. Казалось, войне не будет конца. Перси то приезжал домой, то снова надолго покидал семью. Время помогло залечить и телесные, и душевные раны, но будущее рисовалось отнюдь не в радужных красках. Катрина, как счастливая мать, наблюдала за ростом сынишки, но сердце ее сжималось при каждой отлучке Перси. Патриоты то побеждали, то проигрывали сражения. Британцы двинулись с юга, атакуя Джорджию и Южную Каролину. В декабре 1778 года пала Саванна, а в мае следующего года был захвачен Чарлстон.

Весной 1781 года британцы замыслили использовать Йорктаун как плацдарм для завоевания Виргинии.

Катрина ничего не знала о готовящихся боевых действиях. Однажды утром она проснулась и увидела британскую канонерку на их пристани. Она страшно испугалась и запаниковала, потому что в доме не было никакой защиты. Джеймс, старый друг Перси, с небольшим оборонительным отрядом курсировал где-то по окрестным деревням. Впрочем, этот маленький отряд не смог бы оказать серьезного сопротивления внушительному десанту противника.

В поместье вместе со слугами и рабами насчитывалось около сотни человек, включая детей, женщин и стариков; еще сотня жила на прилегающих фермах. Катрина боялась, что британцы станут жечь их дом, ведь это как-никак поместье их врага, Перси Эйнсворта. Вместе с тревогой о жилище к ней пришли воспоминания о случившемся с ней зимой 1777 года. Охвативший Катрину ужас едва не довел ее до истерики. Но ей нельзя было терять присутствия духа, давать волю чувствам, у Катрины не было на это времени.

В мгновение ока она упаковала вещи малыша и позвала молодого фермера-арендатора с женой. Катрина передала им сына, которого они должны были доставить к сестрам Перси, в долину. Она поцеловала ребенка, позволив себе роскошь слегка всплакнуть, и без долгих прощаний отправила их в путь.

Далее она торопливо черканула несколько строк мужу, надеясь, что письмо отыщет его и станет предупреждением о высадке британцев и грозящей опасности. Перси был где-то поблизости: некто Бенедикт Арнольд, презренный перебежчик, возглавил поход на Ричмонд, и отряд Эйнсворта получил приказ двинуться на юг, чтобы ударить во фланг наступавшим королевским войскам.

Когда человек с письмом за пазухой уходил из усадьбы задними дворами, британцы уже приближались к дому со стороны фасада.

Катрина горячо молилась, чтобы на сей раз с ними были другие командиры, а не лорд Палмер. Во вражеской армии много честных офицеров и замечательных людей, многие из них были ей знакомы. Но едва красные мундиры приблизились к веранде, сердце ее сжалось от дурных предчувствий.

Среди военных был морской капитан, который сказал, что ему нужны припасы для корабля и для людей.

– Я готова откупиться, сударь, – ответила Катрина, – лишь бы хватило средств. Впрочем, если вы решитесь отнять у нас все до последней крошки хлеба, я все равно не сумею вас остановить.

Но увы, морской капитан был не единственным офицером. Вдруг она с ужасом заметила пару всадников, подъехавших вслед за отрядом. Два закадычных друга, ее брат Генри Сеймур и Чарлз Палмер, тоже узнали хозяйку усадьбы. Катрина чуть не упала, и лишь держась за колонну, сумела устоять на ногах.

Генри подъехал прямо к сестре, но она никак не решалась посмотреть на брата; в конце концов, они не виделись уже пять лет. Она обратилась к капитану и сказала, что они могут брать все найденное в кладовых. Ей легче было иметь дело с этим человеком, чем с Сеймуром или Палмером.

– О, дорогая моя, милая сестренка! Сколько лет, сколько зим! – Генри спрыгнул с лошади и, взбежав на крыльцо, яростно подтолкнул Катрину к входной двери. – Ступай в дом! – скомандовал он, а потом повернулся к морскому капитану и приказал не задерживаться с заготовкой припасов.

Генри Сеймур втащил сестру в холл. Вместе с лордом Палмером они стали придирчиво осматривать дом, заглядывая в каждый угол. Наконец, отыскав гостиную, Генри за руку ввел туда Катрину, пригласил Чарлза и закрыл двери. На несколько тягостных и пугающих секунд в комнате повисло гробовое молчание.

– Мы сожжем это, сожжем все дотла, – мрачно проворчал Генри, а потом развернулся к Катрине и заорал в припадке ярости: – Ах ты ведьма! Ты предала меня. Потаскушка, предательница! Это после всего, что я для тебя сделал!

– Милый друг, не стоит так грубо, – заботливо вмешался Палмер, но Катрина и бровью не повела. Она презирала не только его, но даже его голос, и в этом презрении возмущенно крикнула в лицо Генри:

– Что именно ты сделал для меня?!

– Ну, тише, тише. Все-таки я твой брат, и кровные узы никуда не денешь. Когда бунт закончится и если Эйнсворта не успеют убить, я добьюсь твоего развода. Ты же обвенчана без моего позволения, не правда ли? Я заберу тебя домой, Катрина, в Кент.

– Прибереги свои милости для других, братец, – горько молвила она. – Для тебя я никогда не была человеком – лишь удобной фигурой в твоей нечестной игре. Но в Англию я не вернусь. Слава Богу, я не девчонка и ни при каких обстоятельствах не покину мужа!

Лорд Палмер остановился возле маленького столика и задумчиво провел пальцем по графину с бренди.

– А как поживает малыш? – осведомился он.

– Моего сына здесь нет, вам не удастся влиять на меня с помощью ребенка.

– Влиять на тебя? Побойтесь Бога, у меня и в мыслях такого не было. Дорогая, я просто хотел убедиться, что крошка похож на меня. Разумеется, мне сообщили о его рождении.

Она резко вдохнула, сузила глаза и прошипела:

– Не тешьте себя надеждой – он не от вас.

– Фи, где же твое гостеприимство, Катрина? Это после того, как по собственной вине ты пала до полного бесстыдства? Но не волнуйся, Чарлз ведь не отказывается на тебе жениться.

– Да вы просто помешаны! – продолжала шипеть она. – А ну-ка, проваливайте отсюда. Ваши люди уже забрали все что можно. Прочь!

Друзья переглянулись, словно она потеряла рассудок. Наверное, отчасти они были правы. В доме оставалось лишь двое-трое перепуганных насмерть слуг, но никто из них не смог бы прийти ей на помощь. Нахлынувшая дурнота вдруг подсказала Катрине, что они играют с ней, как кошка с мышью, а в конце концов сделают все по-своему.

– О нет… – начала она, увидев, что Палмер приближается к ней с омерзительной улыбкой на тонких губах. Генри, казалось, не обращал на это внимания. Достав нож, он принялся сосредоточенно чистить ногти.

Палмер подошел вплотную, и тогда Катрина закричала. Однако, продолжая улыбаться, Чарлз поднял ее, взвалил на плечо и расхохотался, когда пленница стала лупить его по спине и по плечам. Толкнув ногой дверь, он вышел в холл, а оттуда – в танцевальный зал. Как только Катрина очутилась на ногах, она изо всех сил ударила его по щеке. И тут же ее голова резко мотнулась в сторону, потому что Палмер не задумываясь вернул ей удар. Когда же он опрокинул ее на пол, бедняжка едва дышала от боли и ужаса. Потом он встал над нею и принялся отстегивать саблю и перевязь.

Нет, только бы это не повторилось! Она не перенесет этого! Если Бог есть на небе, то он вмешается, он не допустит!

Вдруг двери распахнулись.

– Чарлз! Подожди, оставь ее! – Это был Генри, а с ним рядом – запыхавшийся и покрытый грязью разведчик. – Это срочно! – добавил Сеймур.

Недовольно хмурясь, лорд Палмер приблизился к вошедшим. Катрина с трудом приподнялась с пола, молясь о том, чтобы ее не увели на корабль. Она слышала, как два приятеля шептались с солдатом-разведчиком. Смысл разговора невозможно было разобрать. Когда Палмер снова склонился над ней, она съежилась и в страхе поглядела вверх.

– Катрина. – Он галантным жестом снял шляпу и поклонился ей. – Благодарим за гостеприимство.

– Дорогая сестра! Прощайте. – Генри подошел, преклонил одно колено и поцеловал ее руку.

С тем они ушли.

Несчастная из последних сил поднялась на ноги. Она изумленно размышляла над случившимся. Неожиданное спасение и удивляло, и пугало ее. Миссис Эйнсворт поспешила к выходу на веранду.

Все оказалось правдой: красные мундиры уходили, так и не тронув ни ее, ни усадьбу. Катрина усталой походкой вернулась в гостиную и опустилась на стул. Рамсей, прислуживавший на первом этаже, появился в дверях и спросил:

– Они ушли, миз Катрина?

– Да, ушли, – невнятно промолвила хозяйка. У нее не было сил пошевелиться. Она так страшно устала… Тихими шагами Рамсей вошел в гостиную, налил бокал хереса и протянул ей. Катрина молча приняла его.

– Я прослежу, чтобы вас не беспокоили, миз, – пообещал слуга, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Она выпила до дна и затряслась оттого, что к ней снова вернулся давно забытый ужас: стыд и унижение злосчастных двух дней в Пенсильвании… Муха билась в стекло. Ее жужжание было самым громким звуком в притихшем доме. Солнце уже садилось, комната погружалась во мрак, но Катрина по-прежнему не могла подняться, чтобы зажечь свечу.

Вдруг дверь резко распахнулась, и снова на пороге показался Рамсей:

– Миз Катрина, он возвращается! Хозяин едет! Ее словно что-то подбросило: миг – и она очутилась на ногах. Сердце громко забилось, Катрина выбежала на веранду. Это правда. Перси ехал по аллее к дому. Копыта лошади громко стучали по земле – она неслась в галоп. Муж был в форме повстанцев: в белых бриджах, синем мундире и черной треуголке. Фалды сюртука развевались по ветру, и он был подобен вихрю, стремительному и освежающему.

Катрина бросилась вниз по ступеням веранды, к нему навстречу. Перси соскочил на землю в нескольких шагах от жены и обратился к слуге, поспешавшему вслед за хозяйкой:

– Пожалуйста, Рамсей, возьми коня и проследи за тем, чтобы нас не беспокоили.

Она должна была услышать, почувствовать суровую ненависть в его тоне, но не заметила ее. День выдался слишком уж тревожный, и после всех треволнений Катрина чересчур обрадовалась нежданной встрече с мужем. Она подбежала, обвила его шею руками, прильнула к нему…

– Пошли в дом, – коротко произнесон.

– Перси… – недоуменно распахнулись голубые глаза Катрины.

– В дом!

Он схватил жену за руку и поволок на крыльцо. Уже во второй раз за день ее впихнули в гостиную. Перси закрыл двери. Проходя к столу, чтобы налить вина, он не отрываясь смотрел на нее, как на опасную ядовитую змею. Одним махом проглотив спиртное, муж ненавидящим взором, который был темнее, чем сама преисподняя, окинул Катрину.

– Перси, ради Бога…

– Вот именно, Катрина, ради Бога. – Он грохнул бокалом об стол, двумя большими шагами пересек комнату и, словно насекомое, пришпилил жену к стене, упершись ладонями по обеим сторонам головы. – Мне бы надо убить тебя. Задушить прямо здесь, сейчас же. Ты, красивая, ловкая проститутка!

– Перси, да ты что…

– Скажи-ка, имя Чарлза Палмера тебе знакомо?

Катрина боялась потерять сознание. Она едва держалась на ногах и опасалась, что не сумеет найти слова, чтобы объяснить ему…

– Это британский офицер. Это…

– Этот тип ездит по Виргинии и клянется направо и налево, что младенец, которого по ошибке назвали Персивалем Эйнсвортом – его родная плоть и кровь.

Катрина в ужасе ахнула:

– Это вранье! Клянусь тебе!

– Так уж и вранье, Катрина?

– Да!

– Один парень… неплохой парень, сказал мне, что ты заключила некую сделку с этим человеком. Что ты пошла к нему добровольно и ходила несколько раз, чтобы купить нам свободу тогда, в Пенсильвании.

Она опустила голову. Что теперь отвечать ему?

– Катрина!

– Я сделала это ради того, чтобы мы остались в живых.

Он шумно вздохнул, и ей показалось, будто выстрелила пушка. И она выстрелила. Его тяжелая ладонь, подобно выстрелу пушки, ударила ее по щеке. Бедняжка вскрикнула и умоляющим жестом протянула к нему руки:

– Только чтобы мы остались живыми, Перси… О Боже!..

Он снова надвигался, и на лице его отражались ярость, боль и опустошенность, царившие в душе.

– Лучше бы я тысячу раз умер, чем допустил, что моя жена торговалась с подонками! – бушевал он.

Катрина боялась к нему приблизиться. Она попыталась убежать, но Перси, поймав за волосы, удержал ее, заставил встать на колени и опустился рядом.

– А что же сегодня? Твоя записка нашла меня. Но ты-то доподлинно знала, что я не успею приехать раньше, чем они. Они снова были здесь, это мне тоже известно: Джеймс с маленьким отрядом все время находился в поле и видел их. Твой хахаль опять приходил к тебе, Катрина. Палмер приходил сюда, в мой дом! Скажи, жена, на что вы теперь поставили? Он имел тебя прямо здесь? Или в зале? Или в спальне? Может, ты и туда водила его, Катрина? Прямо в нашу комнату? – Он положил ладони ей на плечи и принялся трясти ее все яростнее.

Она понимала, что Перси не в себе, и все же в ее душе поднялся протест.

– Неправда! – выкрикнула она. – Неправда!

– Лгунья! Еще до нашего венчания, до войны ты бегала к нему! После наших свиданий… каждый раз, каждый раз!..

Катрина снова ахнула, удивившись его осведомленности. Перси горько улыбнулся:

– Вот – правда. Ты вышла за меня, ты пришла ко мне в дом, ты легла в мою постель. Но при каждом удобном случае ты бегала к любовнику-тори.

– Нет, Перси, нет! Ты не прав! Перси… Мне пришлось играть в их игру. Ведь он мог отправить меня обратно! Но я никогда не раскрывала ему секретов. Я же… Ты дурак! – вдруг взорвалась Катрина. – Ты с твоей непорочной честью и твоим мужским самомнением!.. Мы живы, Перси. Мы живы! – Оттолкнув мужа, она встала, с ненавистью проклиная мужчин и все мужское отродье.

– Мне рассказывали, – глухо прорычал Перси. – Много раз рассказывали. Я почти различал его голос, словно он при мне говорил с тобой…

– Остановись! – вскричала она и бросилась к двери, уязвленная и жалкая. Но Перси мгновенно очутился у нее за спиной, обхватил ее руками и придавил к груди.

– Что я вижу, Катрина? Даже сейчас ты пытаешься бежать к милому! Ты снабжаешь его корабль из моих кладовых! Наверное, ты и постель ему успела согреть?

– Остановись! Опомнись же, Перси!

Она попыталась бороться. Они упали и покатились по твердому полу, покрытому персидским ковром. Катрина зашлась в истерике, но продолжала сопротивляться и бить мужа. Поймав ее запястья, Перси крепко прижал их к полу над ее головой. И тогда Катрина увидела его глаза и прочла в них все.

Он ненавидел ее. Он презирал ее. Питал к ней отвращение. Она еще никогда не видела в его глазах столь глубокого упрека и такого откровенного, всепоглощающего презрения.

– Перси! – в ужасе закричала она.

– Ты не пойдешь! – сказал он. – Ты не пойдешь к любовнику! Во всяком случае, сегодня ночью! – Вдруг в горле его послышалось нечто вроде сдавленного стона, и Перси погладил ее по щеке. Пальцы его дрожали, были жесткими и какими-то окостеневшими, но все же в них было столько нежности… – Боже, как я любил тебя! И все эти годы, все эти годы ты ловчила и обманывала, но все равно… Я до сих пор люблю. Люблю тебя, хочу тебя, не могу без тебя… – Он крепко поцеловал жену. Губы ее мгновенно распухли, а на глаза навернулись слезы.

– Нет! – Катрина попыталась высвободиться. Ей надо было объяснить ему, заставить его поверить.

– Сегодня, дорогая, ты не скажешь мне «нет»! «Господи, он не понял! – вдруг осенило ее. – Он подумал, что я ухожу от него. Он не понял, что я сопротивляюсь только его жестокости».

– Перси, умоляю!..

– Не умоляй!

– Я не предавала…

Потный, горячий и грубый, он уже был сверху. Она чуть не задохнулась от жестокого поцелуя. Под его тяжестью не оставалось шанса ни пошевелиться, ни вздохнуть. Затрещала ткань платья, оно было отброшено в сторону, но Катрина стала сопротивляться еще свирепее. Внезапно слезы хлынули из ее глаз. Ведь это же ее муж, и она любит его, и это не должно быть так.

Она замерла и теперь чувствовала только его мягкое дыхание возле щеки и легкое, как перышко, скольжение его пальцев по обнаженному телу. Перси снова глухо застонал и прошептал, что любит ее. Потом он приподнялся и вошел глубоко-глубоко в ее плоть, а Катрина вплела пальцы в его волосы и приняла, как последнюю благодать, его близость. Сумерки перешли в ночь, и изможденные, усталые, обессилевшие в буре чувств, супруги заснули.

Приближался рассвет. Спросонья Катрина еле осознала, что Перси уже встал и голый осторожно крадется к окну.

– Мой Бог! – вдруг вскричал он и обернулся к жене, которая поспешно поднялась и попыталась прикрыться остатками платья. – Так это ловушка! Лживая шлюха! Это была ловушка! Вот они! Британцы уже на нашем дворе!

– Нет…

Перси неуклюже натягивал штаны, не отводя взора от окна. Неожиданно дверь в зал распахнулась и на пороге появились не только Генри Сеймур и Чарлз Палмер, но целая дюжина красных мундиров.

Перси перевел взгляд с них на жену и улыбнулся незабываемой, убийственной улыбкой. Катрина вскрикнула и бросилась к мужу.

– Потаскуха! Не трогай меня! – остановил он ее и выхватил саблю. Чарлз Палмер принял вызов, выступив на середину комнаты. Раздался лязг стали. Катрина снова вскрикнула. Перси сражался лучше своего противника. Преимущество явно было на его стороне. Парада – удар, удар и парада. Он оказался сильнее. Уже через несколько минут клинок Палмера, описав высокую дугу в воздухе, упал на пол. Перси обернулся, чтобы сразиться со следующим противником, но пистолетный выстрел лишил его этой возможности. Он вскрикнул и схватился за плечо.

– Не убивай его! – крикнул Генри. – Он не должен умереть в бою, его ждет смерть шпиона – виселица!

Солдаты подбежали и схватили пленника. Перси попытался вырваться.

– Патриоты повесили вашего майора Андре, – напомнил он Сеймуру. – Но он умер как джентльмен и солдат, в мундире!

– Выведите его! – скомандовал Генри. Катрина окликнула мужа и бросилась за ним. Перси оглянулся, увидел ее и на минуту сумел стряхнуть с себя руки солдат. Дотронувшись до щеки Катрины и улыбнувшись ей, он тихо произнес:

– Последний поцелуй, а в нем – смерть, Катрина. Господи, если б я мог отомстить за эту измену!

– Но я не… – попыталась оправдаться она, но пленника поволокли прочь.

С дерева уже свисала веревка с петлей и стояла запряженная лошадью телега. Солдаты тащили Перси, пока он не отбросил их и сам не взошел на повозку.

– Нет! – Катрина бросилась к Чарлзу Палмеру и, выхватив пистолет из кобуры, помчалась к мальчику, державшему лошадь под уздцы. – Нет! – снова вскричала она.

Она опоздала, потому что взвизгнула в воздухе плеть и лошадь рванула телегу.

Перси уже не стоял на повозке, петля держала его в воздухе за шею.

Катрина вновь закричала: жгучая, невыносимая боль пронзила ее. Будто миллион стальных клинков воткнулся ей в сердце. Она похолодела и оглянулась.

За спиной, подняв лениво дымящееся дуло пистолета, стоял Генри.

Она поняла, что он застрелил ее. Родной брат выстрелил ей в спину. Смерть была неотвратима, но зачем жить, если Перси безжизненно висит в петле?

Жизнь покинула ее, ушла в землю вместе с кровью.

Глава 22

Хлоп, хлоп, хлоп.

Гейли закричала, не приходя в себя. Затем крики ее повторились, словно снился страшный сон, а она не могла проснуться. Неожиданно голос ее затих. Смолкнув, она смертельно побледнела. Марша еще раз трижды хлопнула в ладоши, пытаясь вернуть пациентку из транса.

– Гейли! – скомандовала доктор Кларк. – Гейли, просыпайтесь! Проснитесь и почувствуйте бодрость.

– Что случилось? – взволнованно спросил Джеффри, вскочил со стула и подбежал к бесчувственной женщине.

Доктор горестно покачала головой и, опустившись перед пациенткой на колени, поискала пульс. Он был слаб, едва ощущался.

– Боже милосердный! – пробормотала Марша.

– Боже милосердный! – тревожно повторил Джефф. Дыхание Гейли ослабло и стало поверхностным. – Делайте же что-нибудь! Выведите ее из этого состояния!

В этот момент с дивана послышались кряхтенье и стоны. Брент Мак-Келли спустил ноги на пол и попытался сесть.

– Голова… – тихо взвыл он. Джефф резко обернулся на его голос, а Брент неясным взором оглядел его. – Это ты? Что ты тут делаешь? Что здесь творится?

Наконец он пришел в себя, внезапно поняв, что Гейли без чувств лежит в кресле-качалке, что лицо ее бледно как бумага и что оба – и Джефф, и доктор Кларк – чем-то страшно взволнованы. Он попытался встать и покачнулся.

– Гейли, – неуверенно прошептал он имя жены и осторожно побрел к ней. Джефф встал, чтобы уступить место возле нее. – Гейли!

Ответа не последовало. Она выглядела как мертвая. Бледная, безмолвная, закрывшая прелестные глаза, осененная светлым нимбом золотых волос… Как Спящая красавица, она лежала перед ним и в то же время была где-то страшно далеко отсюда. Прикоснувшись к ее пальцам, Брент обнаружил, что они уже похолодели.

– Что произошло? – прохрипел он, а когда понял, гневно вскипел: – Я же запретил этим заниматься, я же запретил раз и навсегда!..

– Она должна была это сделать! – выпалил Джефф. – Из-за тебя! Из-за твоих оскорблений, из-за твоего страшного обморока, из-за того, что она боялась…

– Чего боялась?

– Что ты вернешься однажды к прежнему существованию в образе Перси и останешься… Застрянешь в том времени, в той смерти, и снова бросишь ее!..

– Снова брошу ее?

– Да, сукин ты сын! Она тебя никогда не предавала! Она пыталась и пыталась объяснить тебе, дураку! Умоляла о прощении, а ты…

– Подожди! – Брент схватился за голову и ткнулся носом в колени жены. Его плечи судорожно вздрагивали. Джефф и Марша дружно отодвинулись от него и уставились на склоненную в отчаянии темноволосую голову. Пальцы Брента обвились вокруг пальцев Гейли. – Я знаю! – прошептал он вдруг.

– Что знаете? – тихо решилась переспросить Марша.

– Знаю. Я знаю, что там случилось! – прорычал Брент. – Я… Я пережил это заново, вместе с ней. Не могу объяснить. Это как-то туманно, и воспоминания угасают, но я знаю…

Он так стремительно оглянулся, что Джефф, опасаясь новой вспышки насилия, вскочил на ноги. Но Брент просто был страшно возбужден. Черты его красивого лица исказила гримаса страдания и ужаса, синяя жилка бешено пульсировала на шее, а в глазах горел темный огонь.

– Отправьте меня к ней, Марша. Немедленно отправьте. Я должен ее отыскать.

– Но… Но я не уверена, что сумею, – промолвила доктор Кларк. – Ведь там вы на пороге смерти. Вы оба…

– Тогда приведите ее в чувство!

Марша в отчаянии покачала головой. На глазах ее блестели слезы.

– Не могу, Брент. Я пыталась и не смогла. Может, немного погодя…

– Погодя! Да у нее уже нет пульса! Она умрет, если промедлить! Я не могу ее потерять, Марша. Еще раз потерять! Верните меня туда, и если не сможете вытащить нас обратно, значит, на то Божья воля, пусть мы останемся вместе! Мне надо быть с ней, Марша! Одному мне не суметь. Черт вас возьми, помогите же мне, немедленно!

Он поднялся и свирепо поглядел на доктора. Потом склонился, взял жену на руки и, сев в кресло, усадил ее на колени. Он поцеловал ее лоб, откинул прядь золотистых волос и прошептал:

– Я люблю тебя! Гейли, я люблю тебя… – Потом он снова грозно поглядел на Маршу и обескураженного, несчастного Джеффа. – Черт побери, ну пожалуйста!

– Хорошо, попробуем, – дрожащим голосом вымолвила Марша. – Расслабьтесь. – На этом слове она неожиданно всхлипнула. – Расслабьтесь, Брент. Прилягте и расслабьтесь и подумайте о тихой реке и ласковом солнце. Подумайте о прежних спокойных и счастливых днях. О невинности. О любви. О времени, когда вы были Перси Эйнсвортом, а Катрина – вашей женой. О том времени, когда вы поверили, что она предала… Думайте о прошлом… Вот британцы выволокли вас из этого дома, они унижали вас. Идите туда, Перси, посмотрите на Катрину. Коснитесь ее лица. Она любила вас. Она вас не предавала.

«Прости ее. Дай ей понять, что ты ее любишь. Дотянись до нее, дотронься. Это твой единственный шанс…»

Глава 23 ПЕТЛЯ ПАЛАЧА

Усадьба в сельской местности, штат Виргиния

Май 1781 года

Была весна, и даже в эту последнюю минуту он слышал, как поют беззаботные птицы. Он видел поля, готовые к посеву. Он вдыхал благоуханный аромат земли.

Перси чувствовал веревку, грубо царапавшую шею. Она натирала кожу, одновременно терзая сознание неотвратимостью близкой смерти. Вскоре это небольшое неудобство уже не будет беспокоить его, потому что душа покинет некрасиво вытянувшееся, свисающее к земле тело.

Катрина бежала к нему. Как же она бежала! В те последние секунды он увидел ее. Боль и страх застыли в ее прекрасных голубых глазах, таких же чистых, как майский день, таких же неизменных, как это небо. Он увидел ее и все понял.

Понял…

Она любит его, она послала ему письмо вовсе не для того, чтобы заманить в ловушку. Она всегда любила его, но была обманута этими мерзавцами. Ее сердце чисто и невинно, как эти глаза. Ничего не изменилось с того далекого дня, когда Катрина впервые пришла к нему и он овладел ею на стоге сена, потому что потерял разум от любви. Обезумел на всю жизнь, навечно.

«Катрина!» Перси мысленно произнес ее имя или сказал его вслух? Не важно. Он умирал, а может, уже был мертв. Но выкрикнул его снова, еще громче, чем прежде. Если его голос и не вырвался из груди, то он отзвучал в последнем судорожном ударе сердца.

Он видел. Видел все. Она бежала к нему, мчалась, летела! В истерике, почти в безумии. Пробегая мимо Палмера, она выхватила пистолет. Он был в ее руках, заряженный и готовый к бою.

Но позади стоял Генри Сеймур. Он не дал себе труда ни задержать ее, ни остановить хотя бы словом. Он просто выстрелил. Выстрелил в спину родной сестре, не дрогнув ни единым мускулом.

Перси был беспомощен. Веревка натянулась, и он умер. Душа его покидала землю. Больше у него не было никакой оболочки, не было тела. Он не мог ни схватить жену за руку, ни обнять ее. Не мог дотянуться до Катрины, чтобы облегчить ее муки. Боже всемогущий! Теперь он не мог даже простить ее, потому что умирал…

«Катрина!» Имя ее снова прозвенело где-то рядом, и, хотя он видел себя, качающегося в петле, свисающего с дерева на веревке, пурпурно-синего удавленника, но внезапно он высвободился. Он знал, что сумеет прикоснуться к Катрине, и бросился к ней. Он бежал, пока не рухнул перед ней на колени.

Он обнял ее, повернул к себе и сплел свои пальцы с ее, как всегда…

«Катрина! Прости меня, прости, прости, прости… Ради Бога, прости меня. Катрина, Катрина. Вернись ко мне».

Глава 24

Ей казалось, что она стоит на краю черной глубокой страшной ямы и готова провалиться туда. Там ничего не было, кроме бесконечной, бездонной темени, и она, потеряв равновесие, рухнула вниз.

Она понимала, что умирает, уходит.

Да, уходит, потому что не осталось ничего, способного удержать ее здесь. Ни света, ни солнца, ни красоты, ни любви…

«Вернись. Вернись ко мне», – внезапно послышался его шепот. Его голосом говорила сама любовь.

«Вернись ко мне. Я люблю тебя. О Боже мой, прости меня. Вернись ко мне. Люби меня снова…»

Внезапно знакомая рука простерлась к ней из темноты. Стоило только поймать эту руку, покрепче уцепиться за нее…

В руке была жизнь.

Она потянулась к руке, но чувствовала пока только пальцы. Самые кончики ее пальцев и пальцев этой руки едва коснулись друг друга…

Но вот он обхватил ее запястье и, крепко держа его в ладони, выдернул Катрину из тьмы. Целый сноп света, казалось, обрушился на них сверху. Цвета… Звуки… Там, где муж прикасался к ней, по телу разливалось живительное, прекрасное и ласковое тепло.

Гейли открыла глаза. Его лицо склонилось к ней, красивое, как обычно, но как никогда взволнованное. Глада и щеки блестели от слез. Несмотря на эти слезы, он не казался слабым. Напротив, он был гораздо сильнее, чем прежде. Она протянула руку и дрожащими пальцами коснулась его мокрого подбородка.

– Брент, – шепнула она.

– О, слава Богу! Слава Богу!

Он крепко прижал ее к груди, до боли. Но Гейли не возражала, так как эта боль возвращала ощущение жизни.

– Господи!

Внезапно они услышали какой-то глухой удар и окончательно пришли в себя.

– Что там?.. – встрепенулся Брент. Из-за спинки кресла поднялся Джеффри.

– Не обращайте внимания. Это Марша. Думаю, пришла ее очередь падать в обморок, – отозвался он. – Хотите выпить? Я сейчас только подниму доктора, а потом пойду пить свой законный бокал вина. О нет, черт возьми, целых двадцать законных бокалов!

Брент озабоченно нахмурился:

– Ты уверен, что она не нуждается в помощи? Ой, Джеффри, твоя челюсть…

– С Маршей-то все нормально. Просто она сегодня немного переволновалась. Ну а челюсть… У тебя классный удар, Мак-Келли. Но ты не волнуйся. – Джефф склонился, чтобы поцеловать Гейли и потрепать Брента по плечу. – Святой Боже! Как я счастлив видеть вас в радости! – Голос его звучал немного смущенно и хрипловато.

К этому времени все происшедшее там, в другом измерении, уже стерлось из памяти Гейли. Она знала, что случилось нечто страшное, но что именно?.. Кажется, она чуть не умерла, но рядом вовремя оказался Брент. Он протянул ей руку и помог вернуться.

– Знаете, что… – ворчливо предупредил их Джефф. – В своей другой жизни я, черт побери, буду более тщательно выбирать друзей. Потому что за минувший час едва не поседел как лунь.

Парень действительно был необычайно бледен. Обычно аккуратная, прическа Джеффа напоминала ураган в джунглях, а на подбородке сиял страшный синяк. Марша уже лежала на диване, где совсем недавно покоился Брент.

– Ну же, док. Все кончилось. Все кончилось великолепно.

Доктор Кларк слабо застонала. Она постепенно приходила в чувство.

А Гейли не сводила глаз с мужа. Погладив его по щеке и хитро заглянув в глаза, она рассмеялась, а он, крепко прижав жену к груди, встал с кресла и закружил ее по комнате, направляясь к выходу.

– О нас не беспокойтесь, – крикнул им вслед Джеффри. – Мы с доктором будем чувствовать себя как дома!

Брент опустил жену на пол, а она поглядела на Джеффа, склоненного над Маршей, которая уже начинала хлопать ресницами.

– Спасибо! – шепнула другу Гейли, взяла Брента за руку, и он повел ее к выходу. Но в холле она вдруг остановила мужа, распахнула двери большого зала, выбежала на середину и замерла. – Брент! Теперь все в порядке! Здесь отлично!

Он кивнул, прислонясь плечом к дверному косяку. Гейли отметила, что муж все еще бледен, но он улыбался, и это самое главное! Брент протянул ей руку. Она порхнула к нему, и они отправились на веранду.

Солнце уже склонялось к горизонту. Скоро станет совсем темно, а пока земля еще купалась в его теплых светлых лучах.

– Боже! – молвил Брент и опустил голову. Гейли подумала, что он всерьез молится. Но неожиданно он завопил голосом, каким в фильмах про войну кричат «в атаку!», подхватил Гейли на руки и помчался вниз по ступеням. Стремительно закружив жену, Брент поднял ее высоко над головой, а потом прижал к груди. Она плавно соскользнула на землю.

Находясь во власти безудержного восторга, Гейли лучезарно улыбалась. Но затем она стала серьезной и нахмурилась:

– Брент! Что же с нами было? Мне показалось, будто меня затягивает в какую-то жуткую бездну, но вскоре все прошло. Я сильно перепугалась. Было ужасно холодно, и вдруг появился ты. Ты оказался рядом со мной, и мы как будто вместе двинулись к солнечному свету. Что же случилось? Кажется, я о чем-то догадываюсь, но ведь это невозможно? Это ведь только сон.

Брент качнул головой и прошептал, не отрывая взора от ее лица:

– Понятия не имею. И знать не хочу. Ясно, что все хорошо.

– Хорошо! – повторила Гейли и прижалась губами к его губам, сладко и жадно. В ответ он поцеловал ее в лоб и в обе щеки, в кончик носа, в подбородок и наконец снова в губы. Гейли прильнула к его груди. – Брент…

Она откинула голову, и ее небесно-голубые, чистые, как весенний воздух, глаза встретились с его глазами. Теперь в них не виделось темных теней. Задорные и одновременно томные, сладострастно зовущие, безумно обольстительные, они больше не отражали душевных терзаний.

– Кажется, мне придется тобой заняться, – сказал Брент.

– Сейчас? Здесь? Но у нас гости.

– А сеновал? Что же касается гостей, то они нас поймут и уедут без проводов.

Гейли благодарно приподнялась на цыпочки и обвила руками его шею. Брент рассмеялся глубоким, ликующим смехом и вновь поднял жену на руки. Каждый, кто увидел бы их в этот миг, подумал бы с улыбкой о том, как прекрасны юность и любовь. О том, что так умеют смотреть друг на друга только новобрачные в медовый месяц или влюбленные после долгой разлуки.

Через несколько минут Брент расстилал одеяло на сеновале. День угасал. Проникавший под низкую крышу свет был окрашен в розовые тона, такие нежные и свежие… Когда супруги сбросили одежду, последние лучи солнца озарили две обнаженные фигуры. Гейли подошла к мужу.

Как неповторимо восхитительны были гладкие, округлые формы ее тела при этом освещении! Двигалась она с чувственной, соблазнительной грацией. Но при первом же прикосновении вместе со сладострастным удовольствием к Бренту пришло ощущение поразительной чистоты. С Гейли этот интимный, возбуждающий акт казался ему совершенно невинным.

Разумеется, это было только переживание. Но такое глубокое и потрясающее, что пронизало собой каждый поцелуй, каждое прикосновение, – все показалось им новым и небывалым… Как в самый первый раз…

Может быть, в каком-то смысле это было именно так. После бури небосвод расчистился – снова наступала сверкающая весна. За это Брент обещал ежедневно благодарить Всевышнего. Немного погодя он спросил:

– Мы спали или просто мечтали?

Гейли улыбнулась ему и тихонько тронула его брови, а потом – щеки.

– Мечтали. Да. Конечно, мы же с тобой мечтатели. Но я люблю тебя. Так люблю! И буду любить всю жизнь.

Брент коснулся ее рта губами и улыбнулся:

– Нет, милая. Гораздо дольше, чем всю жизнь. Я буду любить тебя вечно.

– Вечно, – согласилась она и поцеловала мужа.

Примечания

1

Эверглейдс-Штат (Болотистый штат) – неофициальное название Флориды.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3 ПЕРСИ

Глава 4

Глава 5

Глава 6 КАТРИНА

Глава 7

Глава 8 БАЛ

Глава 9

Глава 10 ВЛЮБЛЕННЫЕ

Глава 11

Глава 12 ПОКУДА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ НАС

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19 ПЕРСИ

Глава 20

Глава 21 СМЕРТЬ И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Глава 22

Глава 23 ПЕТЛЯ ПАЛАЧА

Глава 24

*** Примечания ***