Я не люблю своего мужа [Елена Хуторная] (fb2) читать онлайн

Марина проснулась в субботу утром и, обнаружив, что Миша еще спит, поспешила уйти из спальни. Двигаться старалась как можно тише и даже умываться пошла не в их ванную, а спустилась на первый этаж, чтобы не дай бог не разбудить мужа и не увидеть его призывно протянутые к ней руки. Этот жест и то выражение лица, которое неизменно его сопровождало, давно уже вместо желания устремиться навстречу мужу вызывало лишь глухое раздражение.

По пути к лестнице заглянула в комнаты к мальчишкам – те тоже еще спали. Какое счастье, значит, можно какое-то время побыть в тишине и одиночестве.

Однако Марина даже не успела приготовить завтрак, как на кухню один за другим влетели десятилетний Егор и восьмилетний Ярослав. Они тут же начали спор, кто за завтраком будет сидеть у окна, а кто у стены, а когда Ярик наконец уступил брату, сказав, что пойдет завтракать на веранду, тому тоже вдруг срочно понадобилось идти на улицу. В следующую секунду они уже спорили о том, кто будет сидеть на качелях, а кто за столом.

– Какие еще качели? – возмутилась Марина, выходя на веранду. – А ну-ка садитесь оба за стол и не кричите так, а то папу разбудите!

Пока Ярик послушно плелся к столу, а Егор пытался спорить с Мариной, на веранду вышел Миша.

– А я уже не сплю! – сообщил он, целуя жену. – Привет, принцесса.

Марина вся сжалась от в общем-то приятного прикосновения его губ и, как обычно, ощутила всплеск раздражения, вызванный его обращением к ней. Называть ее так было уместно, когда ей было двадцать шесть и они только познакомились, но в тридцать восемь она уже вовсе не чувствовала себя принцессой.

– Привет, – сухо отозвалась Марина.

– Как спалось? – спросил Миша, но даже если бы она ответила ему, он все равно не услышал бы ее, потому что в ту же секунду мальчишки повисли на нем, и он закружил их и не отпускал, пока они все вместе не завалились на пол, хохочущие и довольные.

– Чем будем сегодня заниматься? – поинтересовался Миша у Марины, когда вся семья наконец расселась за столом.

– Днем вы собирались ехать кататься на водном мотоцикле твоего знакомого, а вечером мы с тобой идем на день рождения к твоей сестре, – сказала Марина.

Мишину сестру она не слишком любила, потому что та три раза была замужем и от каждого мужа имела по ребенку. В прошлом году она умудрилась выйти замуж в четвертый раз и, похоже, снова была вполне счастлива. И все-таки Марина была рада Алкиному приглашению, потому что это давало ей повод надеть свое новое вечернее платье и блеснуть в нем перед гитаристом Геной, который, конечно же, тоже будет на празднике.

– А это обязательно? – спросил Миша.

Сестру он не то чтобы осуждал, но несколько путался в ее мужьях, к которым долго привыкал, а когда Алка снова собиралась разводиться, сожалел, что все его старания опять оказались напрасными. К тому же ему казалось, что благоприобретенные дети все же требуют более ответственного поведения, чем смена мужей раз в несколько лет.

После третьего развода Марина настоятельно порекомендовала ему поговорить с сестрой на правах хоть и младшего, но несомненно более сознательного в подобных вопросах родного брата, и хотя тому вовсе не хотелось вмешиваться в Алкины дела, он все же составил с ней этот неприятный для себя разговор. Конечно, Алка после этого не стала более целомудренной, но хотя бы перестала заставлять детей называть папой каждого очередного своего мужа, что уже было достижением. И все равно Марина, как и всегда в подобных ситуациях, не могла избавиться от чувства снисходительного пренебрежения к своему мужу, которого так просто было склонить к тому, чего он не хотел делать. Сейчас тоже было видно, что ему не хочется ехать к сестре и общаться с ее новым мужем, но Марина была более чем уверена, что она скажет, что надо ехать, и он поедет. И тихо презирала его за это.

Проводив мужа и детей, Марина вдруг поняла, что ей совершенно нечем заняться. Готовиться к вечернему походу в гости было рано, дома все дела были переделаны, надо было постричь кусты акаций, растущие во дворе, но этим в понедельник должен был заняться Гриша, который приходил к ним два раза в неделю. Он выполнял обязанности частично дворника, частично садовника, частично плотника и даже иногда электрика и сантехника, если дело было не слишком сложным. Марина уважала Гришу за то, что он, в отличие от Миши, очень многое умел делать своими руками, причем делал это очень хорошо и с удовольствием. По ее мнению, каждый мужчина должен был уметь при необходимости поменять розетку или повесить полку на стену – так же, как женщина должна была уметь готовить. Но Миша не умел. И в автомобилях он не разбирался, и футбол не любил, и пиво не пил, уж не говоря о более крепких напитках, и даже не курил. А однажды высказал намерение отказаться от мяса, но тут Марина уже не выдержала и восстала, заявив, что все нормальные мужики должны есть мясо, после чего стала готовить мясные блюда еще чаще, чем обычно, будто боялась, что если Миша станет еще и вегетарианцем, то тогда точно утратит в ее глазах последние гендерные признаки. Кто бы сомневался, конечно, Миша ее послушался и продолжал есть мясо.

Марина вышла на веранду посмотреть, не вышла ли ее соседка загорать – тогда можно было бы присоединиться к ней и вдоволь наговориться о мужьях, детях и свекровях. Но ни Лизы, ни кого-либо из ее многочисленного семейства не было видно. Марина сходила за телефоном и позвонила нескольким приятельницам, но все они либо не отвечали, либо были заняты. Тогда она пошла наверх, чтобы одеться для поездки в город.

Спустившись в гараж и увидев подаренную ей Мишей на день рождения новенькую «Шкоду», снова пожалела, что та белого цвета, хотя в салоне, где Миша ее покупал, совершенно точно были голубые. Именно голубой цвет Марина любила больше всего, и за двенадцать лет, что они прожили вместе с мужем, он, по ее мнению, мог бы запомнить такую элементарную вещь.

Погода стояла замечательная: двадцатое июня, уже не совсем начало, но еще даже не середина лета, тепло, солнечно, пушисто и щекотно от тополиного пуха. Марина собиралась погулять по парку, но не удержалась, завернула-таки в меховой салон, уверив саму себя, что лишь быстро глянет, что там есть. В последнее время она стала покупать неимоверное количество вещей, и хотя размеры гардеробной комнаты позволяли иметь такое пристрастие, ее саму не слишком радовало ее новое увлечение – не нравилось превращаться из любившей почитать классику образованной женщины в обезумевшую шопоголичку, не знающей меры и не умеющей остановиться в своем стремлении скупать все подряд.

Вот и сейчас все-таки не смогла совладать с собой – так прилипла к короткому белому норковому полушубку, идеально подходившему к ее новой машине, что даже переступила через себя и позвонила Мише, чтобы спросить, могут ли они позволить себе такую покупку.

– О чем речь, принцесса моя, – покладисто отозвался он. – И ты можешь даже не спрашивать о таких вещах, прошли те времена, когда нам приходилось считать каждую копейку. Конечно, покупай!

– А две можно? – зачем-то спросила Марина.

– Можно и две.

– А три?

– Если ты считаешь, что они нужны тебе все три, то покупай три, – как ни в чем ни бывало ответил он.

Положив трубку, Марина снова перемеряла все шубы, вдруг вознамерившись во что бы то ни стало найти еще две к той, на которой она уже остановила свой выбор, но так и не подобрав ничего подходящего, обошлась-таки одной вещью.

Она действительно никак не могла привыкнуть к мысли, что может теперь вот так просто пойти и купить шубу. Или две. Или даже три, если очень захочется и они будут по ценам сезонной распродажи.

Когда они с Мишей познакомились, у него не было ничего своего. Квартиру он снимал, ездил на старых отцовских «Жигулях», вроде бы имел свой бизнес – цех по производству пельменей, но при этом зачастую сам на нем был и экспедитор, и завхоз, и лепщик, и торговый представитель и зарабатывал столько, что едва ли мог себе позволить сходить в кино раз в месяц.

Позже, когда цехов стало несколько и к производству пельменей добавилось производство вареников и полуфабрикатов, денег стало больше, но они тут же все снова вкладывались в бизнес, и Марина их практически не видела. Все так же выкраивала копейки, чтобы и за съемную квартиру заплатить, и семью накормить, себе купить новую кастрюлю, Мише сапоги на зиму, а Егору новую игрушку. Одно было хорошо – за всеми этими заботами не так сильно была заметна непреходящая тоска, которую она испытывала с тех пор, как вышла замуж за Мишу, а усталость служила вечной отговоркой, чтобы лишний раз избежать не вызывающей ничего, кроме отторжения, близости. По этой же причине, когда оказалось, что Марина снова беременна, даже несмотря на то, что Егору на тот момент не было и полутора лет, она и не заикнулась о том, что может быть, не стоит пока рожать второго ребенка. Миша до сих пор был очень благодарен ей за это, даже не догадываясь об истинной причине ее самоотверженности.

Надо сказать, он вообще всегда истолковывал поведение Марины на свой лад и потому находил массу поводов быть благодарным своей жене: за то, что та безропотно разделила тяготы его пути к успеху, за то, что готовила, стирала, убирала, растила его детей, за то, что не забывала о себе, много читала, следила за собой, старалась научиться работать за компьютером, сдать на права, подучить английский, чтобы помогать детям делать уроки. Впрочем, его благодарность не добавляла Марине любви к нему: любые его восторженные отзывы о ней вызывали лишь ее кривую улыбку внешне и чувство неприятия внутренне, да еще бывало проснется вдруг чувство вины, будто нарочно обманула кого-то.

Тем не менее, когда три года назад в семье появились первые свободные деньги, Марина не стала отказываться от новых возможностей. Вдруг ощутила удовольствие обладать вещами, которые ранее были недоступны, и совершать поступки, которых раньше она не могла себе позволить. На какое-то недолгое время она стала более благосклонно относиться к Мише и даже прониклась к нему небывалым до того времени теплом, когда он предложил нанять домработницу, чтобы та помогала Марине по хозяйству после их переезда в новый дом. Однако новый образ жизни быстро вошел в привычку, и Маринино отношение к Мише тоже стало прежним. Именно тогда она в полной мере ощутила весь ужас тишины и изолированности спальни, в которой очутилась с Мишей один на один и где больше не было чутко спящих детей, тонких стен и бесконечных домашних хлопот, спасающих от предстоящей ночи смертельной усталостью.

И вроде бы жизнь должна была стать лучше и легче, а вместо этого все стало гораздо хуже. Днем еще куда ни шло, Миша был на работе и можно было заниматься чем душе угодно, но чем ближе к вечеру, тем сильнее хотелось бежать из дома, или забиться в темный угол на чердаке, чтобы никто не нашел, или ночевать в машине – хоть что, лишь бы не подниматься на второй этаж в роскошную нежно-голубую спальню, которая была именно такой, какой Марина ее себе всегда представляла, за исключением душевных и физических пыток, ставших неотъемлемой частью этого места.

Миша напротив, казалось, вознамерился в ударные сроки компенсировать недополученную за прошедшие годы близость, и редкая ночь обходилась без того, чтобы он не потянулся к Марине с недвусмысленными намерениями, а в последнее время еще и все чаще стал предлагать разнообразить их интимную жизнь с помощью сексуального белья, специгрушек и ролевых игр.

– Чего бы тебе хотелось? – спрашивал он Марину. – Что мне сделать, чтобы тебе было хорошо? Ведь наверняка же у тебя есть какие-то сексуальные фантазии!

Ее главной сексуальной фантазией было то, как он поднимается вечером в спальню, ложится в постель, отворачивается от нее и засыпает. Но она, конечно же, не могла сказать ему об этом, поэтому приходилось иронизировать над тем, какой он, оказывается, сексгигант, а из себя строить скромную застенчивую школьницу, которая смущается даже при виде наготы.

– Хочу тебя видеть, – возражал Миша и включал свет.

– У меня сегодня нет настроения, – говорила она, если уж совсем не чувствовала в себе сил заниматься сексом, и мечтала поссориться с ним, когда бы он начал настаивать, чтобы наконец высказать ему все, что она думала о нем и его неожиданно пробудившейся сексуальной активности.

Но Миша только с сочувствием смотрел на нее и говорил:

– Устала моя принцесса? Хорошо, оставим это на завтра. Иди ко мне – пообнимаемся…

С ним даже поссориться было невозможно!

Марина, все еще кипя внутренне от невысказанных эмоций, пересиливала себя, пододвигалась к нему, ждала, пока он уснет, потом осторожно возвращалась на свой край постели и только после этого могла заснуть сама.

Стали появляться мысли о том, что может, родить третьего ребенка – тогда доступ к телу снова был бы временно закрыт на какое-то время. Но даже с учетом появившейся возможности завести няню Марина не чувствовала в себе сил на такой поступок. Усталость и заботы о детях, конечно, создавали дистанцию между ней и Мишей, но вкусив лучшей жизни, к старому Марина возвращаться уже не хотела. И идти на ненавистную работу в бухгалтерию, дабы обрести свободу и самостоятельность, у нее тоже не было никакого желания. Разве что снова выйти замуж? Но за кого? И как? Хотелось, чтобы все просто оставили ее в покое. Точнее, не все, а только один человек. Давно бы плюнул на нее, нашел себе молодую любовницу, как делали это все мужики вокруг, но он даже на это был не способен, к глубочайшему Марининому сожалению.

Марина вышла из мехового салона, закинула покупку в машину и поняла, что гулять по парку ей совсем не хочется. Увидев через дорогу кофейню, направилась к ней.

Пока сидела в ожидании заказа и перебирала телефонные номера в записной книжке телефона, думая, с кем бы поболтать, тот вдруг сам зазвонил. Марина посмотрела на определившийся номер с некоторым неудовольствием – Наташа, причем наверняка опять со своими глупостями.

– Привет, – тем не менее ответила она на звонок, решив, что все-таки лучше поговорить с подругой, чем сидеть совсем без дела да еще и в одиночестве.

– Привет, пропащая душа, – как всегда радостно отозвалась Наташа. – Ты же помнишь, двадцать первого числа, как обычно…

– Да-да-да, – перебила ее Марина, чтобы в тысячный раз не выслушивать цитату про баню, – помню.

– Точно! И мы между прочим все еще не теряем надежды, что ты к нам присоединишься.

– Завтра?

– Да, Мариш, завтра!

Каждый год в день летнего солнцестояния три ее студенческих подруги собирались у Наташи в ее двухкомнатной квартирке в обычной девятиэтажке на «купание», как они это называли. Якобы в этот день, точнее в ночь, в Наташиной квартирке открывался то ли выход в другой мир, то ли она оказывалась в центре действия какой-то особой энергии. Если учесть, что это происходило в день солнцестояния, то надо полагать, это должна была быть самая сильная в году концентрация солнечной энергии. И якобы после этого самого купания, о котором Марина имела весьма смутные представления, исполнялись заветные желания. В общем, полная чушь, как казалось Марине. Ну да, Ира, мать-одиночка, наконец-то стала соучредителем компании, в которой проработала десять лет. Таня ушла с ненавистной бухгалтерской работы, открыла свое ателье по пошиву модельных штор и наконец-то перевезла к себе маму, которая теперь сидела с ее двумя детьми и освобождала Таню для творчества. Наташа же в свои почти сорок выглядела девочкой – легкой, тонкой, без единой морщинки и седого волоска. Но так ведь это были заслуги самих девочек, а не какого-то «купания»!

– Скажи мне, что ты хотя бы подумаешь, – попросила Наташа. – Ну даже если не на купание, приезжай просто так, мы ведь сто лет тебя не видели, соскучились – жуть! Неужели тебе самой не хочется со всеми встретиться? Ведь видимся только на семейных праздниках, а так хочется посидеть между нами девочками, вспомнить былое, поделиться насущным – разве нет?

Марина отстраненно молчала в трубку.

Не могла она видеться с подругами. Не потому, что не хотела, а потому, что они при встрече обязательно начинали расспрашивать о семье, о детях, о Мише, а Марина не могла, не находила в себе сил сказать им правду об этой части своей жизни. Подругам казалось, что у нее, несмотря на неудачные отношения, которые ей довелось пережить в молодости, в итоге сложилось все просто чудесно: любящий муж, дети, теперь вот и денег хоть отбавляй, и почему-то Марине хотелось, чтобы оставалась хотя бы эта видимость того, что у нее все хорошо, ведь если не эта видимость благополучия, то что тогда вообще ей останется?

– Ничего не говори и не обещай, – сказала Наташа, – просто подумай. Встречаемся как обычно у меня, ты знаешь где это, за двадцать лет мой дом ни на миллиметр не сдвинулся с места. Привози с собой что хочешь – вино, фрукты, сладости, а можешь вообще ничего не привозить. Мы как обычно будем запекать в духовке курицу с яблоками, так что голодными точно не останемся. Ну и заветное желание, конечно, привози. И вещь, от которой хочешь избавиться. Просто приезжай, хорошо?

Марина была рада, когда разговор с Наташей был закончен, и постаралась отвлечься на фруктовый десерт, который только что принес официант.

Когда вернулась домой, уже можно было начинать готовиться к походу в гости. Марина приняла ванну, уложила волосы, нашла подходящее выбранному платью белье, и перед тем, как надеть его, постояла перед зеркалом, рассматривая себя при ярком свете ламп.

Грудь после вскармливания двоих малышей была не так упруга как когда-то, живот не так безупречен, как хотелось бы, на лице и на шее появились мелкие морщинки, которые были особенно заметны, когда она улыбалась или определенным образом наклоняла голову. Несколько лет назад, устав бороться с сединой, она остригла свои длинные волосы и носила теперь короткую стрижку. Однако она не слишком изменилась со времен молодости и при мягком освещении все еще могла сойти за молодую девчонку.

Марина отвернулась от зеркала, надела белье, и в это мгновение раздался шум подъехавшей к дому машины. Она накинула халат и спустилась вниз.

Миша, как всегда, поцеловал ее при встрече, а мальчишки принялись наперебой хвастаться поездками на водном мотоцикле, так что Марина с трудом убедила их пойти переодеться и помыть руки перед ужином. Отправив сыновей в их комнаты, пошла на кухню, чтобы на скорую руку приготовить омлет с луком, помидорами и беконом – вчерашней еды она принципиально не признавала, а ни на что более замысловатое уже не оставалось времени.

Когда мальчики заканчивали ужинать, пришла няня, и Марина, оставив детей на ее попечение, отправилась одеваться перед выходом.

Она увидела, как на лице Миши отразились волнение и смятение одновременно, когда она спустилась вниз.

– А не слишком ли твое платье… открытое? – спросил он ее, когда она подошла к нему.

– Мне переодеться?

– Да нет… конечно нет! Ты очень красивая, как и всегда.

Слабак.

Через пятнадцать минут они были у Мишиной сестры, и еще спустя несколько мгновений Марина увидела гитариста Гену. И вроде бы никогда она не испытывала к нему сильных чувств, просто думая о нем приятно было надевать новое платье, а тут вдруг кольнуло, и теперь уже она сама испытала волнение и смятение одновременно. Обнаженные участки тела жгли, как будто Гена прижался к ним не только своим восхищенным взглядом, и вся она была словно наэлектризована его восхищением. Марина вздрагивала, улавливая схожие со своими вибрации, совпадая с ними, возникающими так близко, что невозможно было пройти сквозь возникшее поле без усилия – до того оно было плотным и осязаемым.

Только Миша и мог это не почувствовать. Марина посмотрела его почти ненавидящим взглядом, когда он как ни в чем ни бывало за руку поздоровался с Геной и даже не заметил, какие они у того влажные, и не подумал, что причиной внезапной потливости этого красивого, статного мужчины могла быть она, Марина, примерная жена, мать двоих детей. Марине нестерпимо захотелось сбежать из напичканного невероятным количеством вещей Алкиного дома, оставив в нем никогда не понимавшего ее мужа, но она сделала над собой очередное усилие и продолжала улыбаться гостям, поздравляла именинницу, помогала ей на кухне, терпела Мишину руку на своей спине.

После того как с основными блюдами было покончено, гости разбрелись по дому, собираясь давно сбитыми компаниями. Марина, равнодушно оставив мужа в обществе Поли, Алкиной подруги, давно имевшей виды на Мишу и считавшей, что Марине он достался незаслуженно, вышла на улицу, пытаясь дать себе хоть небольшую передышку в этом нелегко дававшемся ей представлении. Не прошло и пяти минут, как ее нашел Гена. Сбежал от гостей – как ему, всегда находившемуся в центре внимания, это удалось? – подошел к ней, сжимая осязаемое, пружинящее поле, образовавшееся между ними, сверкнул глазами и зубами, нацеливаясь на ее светящуюся в темноте обнаженную кожу, и все-таки не осмелился напасть сразу – заговорил о чем-то, шутя и зубоскаля, но не в силах скрыть своих истинных желаний.

Всегда, когда Марина представляла себя в такой ситуации, ей казалось, что ее ничто не будет сдерживать, и она не задумываясь сдастся на милость своих влечений. Но почему тогда сейчас она шла и слушала, как Гена говорил какую-то чепуху, пытаясь казаться остроумным, и смеялась там, где надо было смеяться, вместо того, чтобы остановиться, развернуть его к себе и впиться поцелуем в его сочные губы, испить с них его песен и улыбок, его вина, меда, терпкого бальзама, которым он щедро разбавлял слишком скучный для него чай? И, видимо, сам он тоже чувствовал эту невидимую преграду, выставленную своей зазывно хохочущей спутницей, потому и медлил, и робел неожиданно для себя.

Однако было понятно, что сюжет по нарастающей ли, по убывающей, но должен был развиваться, и когда Марина решилась-таки отпустить себя и позволить себе сделать что хочется, ноги сами вывели к освещенной веранде дома. Гена покорно последовал за ней.

На веранде стоял Миша в обществе Поли, и, увидев их, Марина невольно затормозила в тени единственного на участке дерева с густой листвой. Поля чуть ли не всем телом прижималась к стоящему к ней боком и что-то рассказывающего ей Мише, заглядывала ему в глаза, облизывала губы и доверчиво подставляла ему свое глубоко вырезанное декольте. Миша, похоже, все-таки побывал в нем взглядом пару раз и, кажется, даже заволновался. Неужели Полька все же добьется своего и соблазнит своими сомнительными прелестями ее мужа? – мелькнула у Марины мысль, и вместе с этим кольнуло чувство возмущения и возбуждения одновременно. Неужели Миша все-таки потеряет свою девственность с другой женщиной?

Пока Миша продолжал что-то говорить, Поля подняла руку с хищным маникюром и запустила ее ему под пиджак. Она наверняка опустила бы ее ниже, но Миша вдруг подпрыгнул как ужаленный и, схватив ее руку, инстинктивно отбросил от себя, будто ядовитого паука с себя стряхнул.

В ту же секунду Марина вышла из тени, Поля оскалилась, Мишины глаза наполнились замешательством:

– О, принцесса моя, это ты! – выпалил он покраснев как ребенок, которого уличили в запретных шалостях. И Марина в ту же секунду пожалела, что не осталась с Геной в кустах, что не позволила ему поставить себя спиной к нему, поднять длинный подол своего платья и обладать ею прямо там, в дальнем темном углу участка, опершись о высокий кирпичный забор.

– Поедем домой? – бросила Марина на ходу.

– Конечно, как хочешь, я только попрощаюсь с Аллой, – заторопился Миша и пошел в дом, чтобы найти сестру. Через несколько минут они отъехали от Алкиного дома.

Когда вернулись домой, мальчики уже спали, и они, отпустив няню, поднялись наверх.

– Ты не сердишься? – спросил Миша, удержав Марину за руку, когда она собиралась пройти в гардеробную, чтобы переодеться.

Марина с трудом терпела его прикосновение и подумала, что сегодня ночью точно не сможет пересилить себя, чтобы быть с ним, и даже просто обниматься перед сном не сможет. Так хотелось стряхнуть с себя его руку, его взгляд, отвести от себя его вопрос, все его чувства, направленные на нее, и просто остаться в темноте и тишине своей роскошной голубой спальни.

– Из-за чего? – сказала она, делая вид, что не понимает, почему он переживает. – Вовсе нет.

– Точно? – пошел он за ней, и она с трудом удержала себя от того, чтобы не захлопнуть дверь перед самым его носом.

– Абсолютно точно, – сказала она и посмотрела на него в ожидании, что он наконец оставит ее в покое и даст переодеться.

Но Миша совсем не торопился уходить.

– А может, ты пока не будешь снимать свое платье? – вдруг попросил он с тем самым выражением, которое означало, что в его планы на ночь входил не только сон. – Может, сегодня мы сделаем это сзади, стоя?

Марину передернуло, настолько грубо и непривлекательно прозвучала ее недавняя фантазия в его устах. Неужели он не понимает, что есть вещи, которые нельзя озвучивать? Их можно только делать или не делать, и она была уверена, что Гена в отличие от Миши прекрасно это знал.

– Знаешь, – вдруг сказала она, – я забыла тебе сказать, думала, сегодня уже не успею, но сейчас еще не очень поздно.

Она потянулась к верхней полке, на глазах у изумленного Миши достала небольшую дорожную сумку и стала кидать в нее вещи вперемежку со словами:

– Мы с подругами собирались раньше каждый год – обычно на одну ночь, но в этом году они решили собраться на выходные. Ну, сам знаешь, посидеть, поболтать, поесть конфет и варенья. Раньше я не могла – дети, семья, ты в курсе, но в этом году я ведь смогу уехать на два дня? В общем, ты ни о чем не беспокойся, ложись спать, утром я позвоню. Ехать недалеко, не волнуйся за меня.

Сумка была собрана, ничего не понимающий Миша проводил Марину до машины. Она села за руль, выехала за ворота, фигура Миши становилась все меньше и меньше, пока и вовсе не скрылась за поворотом. И только когда Марина смогла наконец сосредоточиться на прокручивающейся в свете фар дороге, а не на зеркале заднего вида, заметила, как сильно она напряжена – будто убегала от смертельной опасности, грозившей настигнуть ее в любую секунду, и не верила при этом, что сможет избежать ее. Но теперь можно было наконец свободно вдохнуть и немного расслабиться. А чтобы на душе стало еще спокойнее, надо было взять телефон и выключить его, лишив Мишу всех возможностей достать ее своим голосом, беспокойством, заботой. Марина достала трубку и поспешно нажала на спасительную кнопку.

Все. Свободна.

До Наташи доехала быстро. Припарковалась, вышла из машины, подошла к подъезду. В то время, когда она была здесь в последний раз, домофонов еще не было, поэтому Марине, помнившей только расположение Наташиной квартиры, пришлось высчитывать ее номер. Набрала цифры на домофоне, но на вызов никто не отзывался. Марина попробовала еще раз – тот же результат. Пришлось достать телефон и позвонить подруге, но и эти действия не дали желаемого результата. Оставалось только начать думать, где бы еще Марина могла переночевать.

О том, чтобы ехать к родителям, не могло быть и речи – мама до смерти замучила бы ее расспросами о том, что случилось, да в порядке ли все дома, да не поссорились ли они с Мишей, и Марина не чувствовала в себе сил противостоять этим расспросам. Приютить ее наверняка не отказала бы Лиза, ее соседка, но возвращаться практически туда же, откуда она сбежала с таким трудом, у Марины не было никакого желания. Гостиница? Марина никогда в жизни не останавливалась в гостиницах и не знала, как это делается. Переночевать в машине? Она у нее тонированная, можно спокойно переодеться в спортивный костюм, который Марина взяла с собой, откинуть спинку сидения и подремать до утра.

Она попыталась привести свой план в исполнение, перебралась на заднее сидение, вся изогнулась, чтобы расстегнуть молнию на платье, после чего выпрямившись, ударилась о стекло и вдруг почувствовала себя такой жалкой и несчастной – даже противно стало. Решительно дернула за язычок молнии, застегивая платье обратно, и пересаживаясь на переднее сидение, стала перебирать в уме гостиницы, которые знала. Одна из них оказалась совсем недалеко от Наташиного дома – туда Марина и направилась.

Бодрая, несмотря на поздний час, администратор оформила Марину, с готовностью выдала всю необходимую информацию о правилах пребывания в гостинице, услугах, сервисах и напоследок даже проводила ее до лифта. Номер оказался большой и светлый, с шикарным видом на ночной город, с широкой двуспальной кроватью и сияющей в дверном проеме бело-голубой ванной комнатой. Марина окончательно расслабилась, разделась, с наслаждением приняла душ, забралась на кровать. Включила телевизор. Боже, какое роскошество – посмотреть перед сном телевизор! Миша принципиально был против того, чтобы этот аппарат стоял в спальне, поэтому смотреть его Марина могла лишь на кухне или в гостиной, то есть урывками и обязательно в комплекте с домашними хлопотами – просто сесть и спокойно посмотреть какую-нибудь передачу от начала до конца никогда не получалось. А вот сейчас она смогла наконец себе это позволить, и даже сон подступил не сразу.

Правда, когда спать все-таки захотелось, как обычно, дала о себе знать проблема, мучившая ее уже много лет. Мышцы плеч будто стянуло в узел у основания шеи, и это не давало расслабиться и усиливало напряжение еще больше невозможностью думать о чем-либо, кроме беспокоившего участка тела. Марина убрала подушку и легла на спину, потом перевернулась на живот, полежала на боку с поднятыми к голове руками, попыталась растереть плечи – ничего не помогало. Полежала, наблюдая за происходящим на экране и надеясь, что это отвлечет ее и позволит заснуть, но и это не принесло желаемого облегчения. Кто бы смог ей сейчас помочь, так это Миша со своими сильными пальцами и наработанным за много лет умением делать ей расслабляющий массаж, но Марина даже представить не могла, чтобы дать ему сейчас прикоснуться к себе, даже если бы он был рядом. Нет уж, лучше она будет мучиться в одиночестве.

Пока лежала, пытаясь справиться со взбунтовавшимся телом, вдруг пришла в голову мысль, что во всех своих скитаниях она почему-то ни разу не вспомнила о Гене и даже не подумала набрать его телефонный номер, который благодаря стараниям самого Гены хранился в памяти ее телефона чуть ли не со дня их знакомства. Жил он один, и можно было не сомневаться, что в крыше над головой он бы ей не отказал, а вот поди ж ты – ни единой мысли о нем не мелькнуло…

Проснулась Марина то ли от яркого света, бившего в незанавешенное окно, то ли от проработавшего всю ночь телевизора. Хотя было еще довольно рано, спать больше не хотелось.

Тут же потянулась за телефоном и набрала номер Наташи.

– Алло, – вяло отозвалась та, и Марина поняла, что разбудила ее. – Ой, прости, как-то я не подумала…

– Совсем одичала ты в своей деревне, – беззлобно проворчала Наташа. – Ладно, не переживай, все равно состояние, в котором я пребывала этой ночью, сложно назвать сном. Так что я даже рада, что ты меня от него спасла.

– Что-то случилось?

– Случилось? Ну, можно и так сказать, – с несвойственной для нее апатией отозвалась она. – Не обращай внимания, по крайней мере я стараюсь делать именно это. А ты, кстати, чего звонишь в такую рань? Неужели надумала-таки приехать?

– Вообще-то я уже была у тебя вчера поздно вечером, – сообщила Марина и рассказала ей о своих приключениях.

– А к чему такая спешка? – поинтересовалась Наташа. – Поссорились с Мишкой?

– А из-за чего нам ссориться? Нет, все нормально, – как всегда не открывая правды ответила та.

– Понятно. Но теперь-то я дома, так что приезжай ко мне! – уже более бодрым тоном сказала Наташа, и Марина уверила ее, что так и сделает.

Перед тем как отправиться к подруге, Марина позавтракала в ресторане отеля, и получила огромное удовольствие, оставив грязную посуду на столе и сознавая отсутствие необходимости убирать ее за собой. Оказывается, так просто сделать себе приятное! А ведь Миша предлагал ей ужинать иногда вне дома да и в отпуск можно было бы почаще ездить – там ведь тоже, как правило, вверяешься заботам специально обученных людей. Жаль только, что все эти удовольствия нужно делить с Мишей… Нет, сейчас она не будет думать о нем.

Так и не заставив себя позвонить, Марина отправила Мише смс-ку, что с ней все нормально, привет мальчикам. На этом посчитала свой долг перед семьей выполненным и отправилась к Наташе.

Снова оказавшись у ее дома, вышла из машины и зачем-то посмотрела на ее балкон. С его края свисала короткая, в несколько перекладин деревянная лестница, и выглядело это весьма сюрреалистично. Совсем девчонки с ума посходили, подумалось Марине. В этот момент из подъезда вышла Наташа, и подруги, снова загрузившись в машину, поехали на базар за продуктами.

Готовила Марина в тот день даже с большим вдохновением, чем обычно. К курице сделала два салата – «Греческий» и с сыром-ананасами, приготовила закуски с креветками, фаршированные помидоры, пожарила цветную капусту до золотистой хрустящей корочки из сухарей и даже испекла чизкейк. Стол ломился от еды, даже тарелки ставить было некуда, и Марина испытала удовлетворение, глядя на плоды своих трудов.

– Ну ты даешь, – выдохнула Наташа, окинув взглядом заставленный блюдами стол. – В студенчестве ты не умела так готовить!

– Ну так это когда было, – улыбнулась Марина.

– Замужество явно пошло тебе на пользу!

– Еще бы… – отозвалась она уже с легкой усмешкой.

У Наташи зазвонил телефон.

– Ой, я сейчас, – юркнула она в другую комнату.

И только когда Марина оказалась в комнате одна, она вдруг поняла, что в той практически ничего не изменилось за последние двадцать лет: тот же старый продавленный диван, стенка темного дерева со стоящими за стеклом хрустальными вазочками, пятирожковая люстра со стеклянными подвесками, покачивающимися от ветра, даже обои были хоть и другие, но очень похожие на те, двадцатилетней давности, которые Марина увидела практически одновременно с Васей. Боже, подумала она тогда, что за дурацкое имя, не подозревая, что всего через несколько часов и на ближайшие восемь лет это сочетание звуков станет самым любимым, самым заветным, что она будет повторять во сне, выводить его на бумаге, на песке, на запотевшем стекле. То ли ее счастьем, то ли горем станет красивый статный Вася, и, как она только что осознала, еще из-за него она не хотела ехать к Наташе, ведь именно у нее они познакомились, именно на этом диване поцеловались в первый раз, и именно здесь Марина виделась с ним в их последнюю встречу.

Васю провожали в армию, и Наташа, конечно же, позвала своих подруг Марину, Таню и Иру, с которыми они дружили уже почти год, то бишь с тех пор, как познакомились на первом курсе института. Имя оказалось единственным, что Марине не понравилось в виновнике торжества, потому что его, шутника и балагура, невозможно было не любить. Подтверждая этот факт, все девочки тут же попали под его обаяние, заигрывали и кокетничали с ним весь вечер напролет, и все-таки все два года, что он был в армии, писал он только Марине. Писал, что ему снятся ее голубые глаза, что он мечтает вернуться к ней и быть только с ней – каждую секунду, каждую минуту, всю жизнь. И вернулся ведь. К ней.

Снова устроили большой праздник, Вася стал еще красивее, еще выше, беззастенчиво демонстрировал в разрезе рубашки свою загорелую мускулистую грудь и при этом не отходил от Марины, всем своим видом подтверждая каждое слово каждого своего письма. Девочки, видя такую несокрушимую силу чувств, тут же отступили, а Марина все никак поверить не могла, что сбываются ее самые смелые мечты, что она любит и любима да еще кем? Красавцем Васей!

Как-то незаметно получилось, что все собравшиеся напившись и наевшись отправились на улицу, а Марина и Вася остались в этой самой комнате, на этом самом диване, и он целовал первый раз ее, нецелованную и дрожавшую как осенний лист от страха показаться ему неопытной дурехой, но он был в полном восторге от нее, и в это тоже не верилось.

Через год они собрались пожениться, но свадьба не состоялась, потому что накануне регистрации умер Васин отец – пьяный уснул с зажженной сигаретой в руках. Полквартиры выгорело, пока сломали дверь и потушили пожар, отец скончался по дороге в больницу, мама Васи, тихая и покорная, с застывшим на лице ужасом безмолвно задавалась вопросом, что же теперь будет. Свадьбу отложили, Вася с плохо скрываемым облегчением ушел из строительного института, где проучился всего год, и пошел зарабатывать деньги вместо отца. Сначала устроился грузчиком на молкомбинат, потом там же стал экспедитором. Денег, понятное дело, было немного, поэтому ни о какой свадьбе не могло идти и речи.

Тем временем Марина закончила учебу, пошла работать бухгалтером и уже через год зарабатывала больше Васи. Он жутко комплексовал по этому поводу и не терпел даже намеков на то, что на свадьбу они могли бы накопить вместе, зато тоже вдруг начал выпивать, пропадать вечерами со своими дружками, мог по нескольку дней не звонить Марине, пока она наконец не приходила к его дому, чтобы дождаться его и убедиться, что с ним все в порядке. Уговаривала его, умоляла оставить эту привычку, которая еще никого не доводила до хорошего, – даже за примерами не надо было далеко ходить. Вася плакал у нее на плече, вставал перед ней на колени, соглашался с ней, клялся, что бросит, и все равно продолжал делать то же самое.

Марина чахла, худела, бледнела, пыталась рассказать обо всем родителям, но мама только поджимала губы и отказывалась слышать об этом «гуляке», отец возмущенно тряс подбородком, рубил воздух рукой:

– Да я б таких!..

Подруги все чаще заговаривали о том, что у них с Васей нет совместного будущего.

– Бросай его! – твердили они в один голос. – Не трать на него свое время, он тебя не стоит!

Завидуют, думала Марина, и снова караулила Васю у его дома, пыталась его образумить, наладить их совместную жизнь, даже хотела родить от него ребенка.

Длилось все это без малого шесть лет. Сказать, что Марина устала и измоталась за это время – не сказать ничего. И вот однажды она сидела у Васи дома, дожидаясь его в очередной раз, его мама строчила что-то на швейной машинке в соседней комнате, из крана на кухне капала вода, в кривое грязное окно билась муха. Марина к тому времени практически перестала общаться и с родителями, и со своими старыми друзьями, она ненавидела свою работу, ребенка родить не получалось, да и как бы могло получиться, если они с Васей по-нормальному не занимались сексом уже несколько месяцев, по-нормальному – это чтобы он был не пьяный и не с похмелья и чтобы можно было не пользоваться противозачаточными средствами. И вот так, будто со стороны окинув взглядом свою жизнь, Марина вдруг встала, достала свою старую дорожную сумку, сложила в нее свои вещи и ушла.

Пришла к Наташе, и та, конечно же, без лишних разговоров приютила ее у себя, отпаивала ее чаем, слушала ее отчаянное молчание, не пускала Васю, который приехал искать свою пропажу, терпела его завывания под дверью, выслушивала претензии возмущенных шумом соседей, пока наконец Марина не нашла в себе силы пожалеть и Наташу, и Васю, и соседей и не встретилась с ним. Вроде бы была спокойна и равнодушна, пока он с полными слез и мольбы глазами стоял перед ней на коленях, а ушел и разрыдалась в голос, хватая себя за волосы и не зная, куда себя деть от горя, ведь любила же, боже, как любила его!

Но выстояла. Даже непонятно, инстинкт самосохранения сработал или что-то другое, но включилось упрямство и с тем же упорством, с каким Марина раньше ходила за Васей, она стала избегать его самого, мыслей и разговоров о нем.

Осенью она встретила Мишу, тот сразу в нее влюбился, с первого взгляда понравился родителям, пришелся по душе подругам. Весной они поженились, и Марина сразу же забеременела. Насколько с Васей все не ладилось, настолько с Мишей все получалось легко и просто – если бы не это, может, одумалась бы, пришла в себя, выбрала для себя другую судьбу, но времени на это так и не нашлось в период, когда на истерзанные останки ее любви к Васе наложилась восторженная любовь Миши к ней. Когда поняла, что попала в новую ловушку, понадеялась, что стерпится-слюбится, но когда и этого не случилось, уже сама отгородилась от всех тем впечатлением благополучной жизни, которое та производила, позволила окружающим радоваться за нее и не спешила переубеждать их в ошибочности их представлений. Да, внутри все болит, но посмотришь на себя в зеркало – красиво. Со временем эта красота осталась единственным смыслом жизни.

Марина скользнула взглядом по дверцам стенки и вдруг вспомнила, что в одном из ящиков Наташа хранила фотоальбомы – неужели они до сих пор там? Марина открыла нужное отделение и действительно нашла старые альбомы, фотографии в которые вклеивались на уголки. В них были и цветные снимки, но еще больше черно-белых, не всегда четких, на них чьи-то не полностью попавшие в кадр лица, прикрытые от вспышки глаза, но вот и он, Вася, молодой, красивый – куда до него гитаристу Гене! А рядом с ним она – худенькая, длинноволосая и такая наивная, беззащитная, счастливая…

Слезы навернулись на глаза и покатились по щекам – горькие, обильные, некрасиво искривилось лицо, ссутулились плечи. Марина выронила альбом, закрыла лицо руками и вот такой ее, сидящей на полу и рыдающей над своей непутевой жизнью, нашла Наташа, когда закончила свой разговор и вернулась в комнату. Как будто и не было минувших лет, словно вернулись туда же, с чего начинали, будто ничего не изменилось.

Наверное, Марина еще долго не могла бы успокоиться, но тут раздалсязвонок в домофон, оповещая о том, что приехали Ира и Таня. Пока Наташа открывала им дверь, Марина умылась и вышла к подругам уже вполне успокоившаяся.

Долго обнимались, расцеловывались и не могли насмотреться друг на друга.

– Нет, ну надо же! – воскликнула Таня. – Столько лет ты не могла к нам выбраться!

– Шестнадцать, – уточнила Ира, проходя на кухню, чтобы помыть привезенные фрукты.

– Так много?! – удивилась Марина, стоя в коридоре и глядя, как Таня расчесывает перед зеркалом свои измученные многочисленными обесцвечиваниями и покрасками волосы.

– Первый раз Наташа обнаружила свое окно в другой мир тем самым летом, когда Вася вернулся из армии… – начала Ира, и ее было прекрасно слышно из маленькой кухни маленькой советской квартиры.

При упоминании о Васе Наташа, убиравшая пустые пакеты, быстро глянула на Марину, но та даже бровью не повела, будто не рыдала по нему всего несколько минут назад. Наташа с облегчением вернулась к пакетам.

– …а сама Наташа тогда же влюбилась в Пашку, помните? – продолжала Ира. – Через пару дней после вечеринки в честь возвращения Васи она пришла к нам вся такая слегка не в себе, говорит, то ли у меня от любви крыша поехала, то ли от жары, то ли еще от чего!

Наташа в тот момент и правда выглядела весьма комично, поэтому подруги дружно рассмеялись, вспоминая об этом.

– Ну, слава богу, в следующем году, – сказала Наташа, – я убедилась, что все-таки была вполне адекватна, а еще через год вы и сами смогли увидеть все своими глазами.

– И не только увидеть, – подытожила Ира, выходя из кухни с блюдом мытых фруктов и направляясь в зал.

– Так что спасибо тебе, Наташка, еще раз за твою щедрость! – воскликнула Таня, поймав проходившую мимо Наташу и приобняв ее за плечи. – Где бы мы сейчас были без тебя!

Наташа улыбнулась и потянула Таню и Марину вслед за Ирой.

– Пойдем-пойдем, – сказала она, – хватит восторгаться моей щедростью.

– Вот это стол вы, девочки, забабахали! – ахнула Таня, входя в комнату.

– Куда уж нам со своими персиками и вином, – согласилась Ира.

– Это не девочки, – возразила Наташа, – это Марина! И вообще, давайте уже садиться, а то я тут истекаю слюнями с самого утра – сжальтесь наконец надо мной!

Все ее предложение с энтузиазмом поддержали, подруги расселись за столом, выпили за встречу и принялись за еду, умудряясь при этом ни на секунду не прерывать завязавшийся разговор.

Марина говорила мало, все больше слушала да рассматривала подруг, с которыми до сих пор даже если и встречалась на семейных праздниках, то не имела возможности просто спокойно посидеть и понаблюдать за ними, потому что всегда надо было куда-то бежать, что-то готовить, убирать, смазывать ссадины зеленкой, разнимать споривших детей и заниматься подобными не слишком способствующими созерцательности вещами.

Ира казалась самой взрослой из них, но не столько из-за того, что хуже всех выглядела, сколько потому, что была самой рассудительной и практичной. Когда-то она была замужем, но довольно быстро развелась, после чего осталась с маленькой дочкой на руках. Тем не менее единственная из них четверых она сумела извлечь пользу из своего образования и сначала поднялась до должности главного бухгалтера, потом финансового директора, пока наконец не стала совладельцем компании, в которой работала. Ее дочери Яне было уже пятнадцать лет, личная жизнь у Иры так и не сложилась, но она, казалось, особо об этом не сожалела: ее работа была ее личной жизнью, о ней она всегда и пеклась больше всего, она, соответственно, и давала наибольшую отдачу. Что касается внешности, то Ира немного поблекла со времен своей молодости, однако была ухожена и создавала ощущение общего благополучия и холености: прическа, маникюр, макияж, сумка и туфли из натуральной кожи, машина известной немецкой марки. Марине в Ире нравилось то, как она умела быть довольной собой.

Таня, напротив, не отличалась большой уверенностью – все время сомневалась в себе, окружающих и правильности сделанного выбора, однако когда доходило до решения конкретных задач, упорно гнула свою линию до тех пор, пока вопрос не решался с выгодой для нее. Так, Таня долго думала, стоит ли уходить с бухгалтерской работы, ведь там и денег больше и профессия стабильнее – почти десять лет сомневалась, пока ее наконец не сократили по причине ухудшения дел на предприятии, правда, как и полагается выплатили некоторую компенсацию. Получив эти деньги, Таня наконец решилась открыть свое ателье по пошиву штор. Конечно, ателье громко сказано – сначала давала объявления в газету и шила на дому. Занятием своим была очень довольна, но все равно постоянно сомневалась, а правильно ли она поступила? Может, стоило вернуться к бухгалтерии? Тем не менее продолжала шить и в конце концов сняла небольшое помещение в торговом центре и наняла швею. Когда заказов стало больше, встал вопрос о перераспределении домашних обязанностей, потому что Тане хотелось больше времени уделять творчеству и бизнесу, а с двумя детьми и мужем, не любившим утруждаться после работы, делать это было весьма проблематично. Возникла идея перевезти из деревни Танину маму, к тому же и так уже давно шли разговоры о том, что рано или поздно ей нужно будет переехать в город. А не помешает ли мама детям и мужу? – стала сомневаться Таня. Но маму все-таки перевезла. Стало теснее, зато Таня больше времени смогла проводить на работе. Разумеется, долго мучилась вопросом, не ошибкой ли будет продать мамин дом и пробовать обменять квартиру на большую? И всем, кроме самой Тани, было очевидно, что в итоге так все и случится.

Выглядела Таня не очень хорошо, по крайней мере, по сравнению с подругами – ухаживать за собой никогда не доставляло ей особого удовольствия. И хотя она иногда сокрушалась по этому поводу, но было ясно, что на самом деле ее мало волнует этот вопрос. В том же, что действительно было для нее важно – расчистить пространство для собственной творческой реализации – она неплохо преуспела, и это было главное.

Наташа, у которой никогда не было ни детей, ни мужей, ни карьеры, казалось, вообще не изменилась за прошедшие годы: та же хрупкая фигурка, огромные глаза, длинные густые волосы и повадки школьницы, из-за которых она среди своих подруг иногда смотрелась несколько неуместно, будто девчонка, случайно попавшая на встречу взрослых теток. Она все так же работала верстальщиком в типографии, вязала крючком невообразимой красоты вещи, которые однако чаще даже не продавала, а раздаривала, в последние несколько лет стала вести свой блог, в котором делилась секретами своего мастерства. Журнал собрал немыслимую аудиторию, но и на нем она умудрялась не зарабатывать ни копейки. Сейчас, кстати, она была одета в одно из своих творений – вязанный крючком белый сарафан, сплошь ажурный, но при этом искусно скрывающий все интимные подробности тела. Глядя на нее, не приходилось удивляться тому, что мужчин в ее жизни было много, приходили они легко и охотно, правда, надолго не задерживались, но и серьезных травм ей не наносили. Марина завидовала легкости, с какой Наташа шла по жизни: довольствовалась тем, что есть, была счастлива сегодняшним днем, будто бы ни о чем никогда не переживала и не сожалела – дар, которым совершенно не была наделена она сама, Марина.

Сполна вкусив всех расставленных на столе деликатесов, подруги отнесли остатки обеда на кухню, накрыли стол для чая, принесли торт.

– Наконец-то! – воскликнула Наташа, хищно нацеливаясь на него ножом. – Ждала этого момента весь день!

– Ты же вроде не любишь сладкое? – заметила Таня, тоже не сводя глаз с блюда, на котором возлежал чизкейк.

– Не люблю! – подтвердила Наташа, вонзая нож в нежную сырную плоть. – Но сегодня душа требует компенсации за пережитый стресс! Девочки, вчера меня опять бросили, и я решила, что больше не позволю так поступать с собой! К черту молодость и красоту! Хочу простого женского счастья: мужа, который бы любил меня и наконец сделал бы ремонт в этой квартире, детей, даже свекровь пусть будет, ибо какое семейное счастье без свекрови!

Наташа положила на свою тарелку ровно четверть торта.

– Надеюсь, вы не возражаете? – спросила она подруг, имея в виду размер порции.

– Что ты, милая, ни в чем себе не отказывай, – отозвалась Ира за всех, – можешь и мою долю съесть, если хочешь.

– Попросила бы не бросаться опрометчивыми предложениями, – сказала Наташа с набитым тортом ртом, – ибо сегодня я не совсем вменяема и потому способна на иррациональные поступки!

Таня взялась за лопатку вместо Наташи и разложила торт по остальным тарелкам.

– Так ты сегодня именно этого себе пожелаешь? – спросила она, кивнув в сторону открытого окна. – Женского счастья?

– Да, девочки! – отозвалась Наташа, продолжая уплетать торт. – Хочу замуж! И детей хочу! Правда, рожать не хочу.

– Это как так? – удивилась Таня.

– А вот так! Старовата я уже для этого, где-нибудь уже готовеньких взять бы парочку – это был бы просто идеальный вариант!

Ее лицо приняло при этом такое заинтересованно-мечтательное выражение, что подруги рассмеялись.

– А ты? – обратилась Таня к Ире, принимаясь за свою порцию сладкого. – Следующий этап карьеры – стать владельцем всей фирмы?

– Нет, у меня тоже сегодня будут не вполне обычные пожелания, – сказала Ира, тоже берясь за ложку. – Проблемы возникли совсем не там, где их можно было бы ждать – с Яной в последнее время творится что-то неладное.

– Так ведь переходный возраст, что ж ты хочешь, – отозвалась Таня. – У меня старший тоже сейчас из шкуры лезет – пытается доказывать всем и каждому, какой он умный и самостоятельный!

– Да если бы она из шкуры лезла, а то наоборот, замкнулась в себе, из комнаты почти не выходит, ничего не рассказывает о себе, целыми днями просиживает за компьютером – и что она может делать там столько времени?

– Но ведь раньше у тебя были с ней хорошие отношения? – вмешалась Марина. – Пробовала поговорить с ней?

– Да пробовала, конечно… Правда, пока зарабатывала свою долю в фирме, времени не было совсем, успевала только утром сказать ей привет, а вечером пожелать спокойной ночи да и то только в случае, если успевала вернуться домой до того, как она ложилась спать.

– О, так тебе теперь надо срочно налаживать с дочерью контакт, а то дело до такого может дойти!

Таня сомневалась только в себе, а про других всегда точно знала, что им нужно делать, и, как ни странно, чаще всего оказывалась права.

– А я вот, девочки, – продолжила она же, – сначала хотела работы по душе – получила. Потом побольше времени, которое можно было бы ей уделять – и это мне удалось. А теперь смотрю на свою жизнь и вижу, что работы в ней выше крыши, можно сказать, только она одна и есть, а денег как не было, так и нет! Так что буду сегодня хотеть денег – и побольше!

– А зачем тебе деньги? – спросила Ира.

– Как это зачем? – удивилась Таня. – Чтоб были!

– Нет, дорогая моя, так не бывает. Деньги надо хотеть для чего-нибудь, иначе они не приходят. На что конкретно они тебе нужны?

Таня задумалась.

– Ну, даже не знаю. Тряпки я не люблю, по салонам красоты мне ходить некогда, машину не вожу, отпуска провожу на даче…

– Неужели совсем ничего не хочешь? – допытывалась Ира. – Может, баню на даче построить – ты же любишь баню? Или новый диван? Ну хотя бы новые осенние сапоги?

Таня растерянно пожала плечами.

– Ты чего, Танюх? – изумленно посмотрела на нее Наташа, оторвавшись от своей тарелки. – Неужели это так сложно – чего-нибудь захотеть?

– Ну разве что… – начала та.

– Что? – хором отозвались подруги.

– Хотелось бы квартиру побольше, но ведь это же какие деньжищи! Мне таких вовек не заработать!

– Стоп! – остановила ее Ира, для убедительности подняв руку с ложкой, перемазанной чизкейком. – Вот с этого и начинаются наши проблемы. Зачем ты сама себе, не успев даже озвучить толком свое желание, уже отказываешь в его осуществлении?

– Да как же я отказываю? – удивилась Таня.

– Нужно уметь не только мечтать, – сказала Ира, – но и уметь принимать то, о чем мечтаешь. Так что будь любезна, постарайся убедить себя, что квартира – это не есть нечто совершенно невозможное, а там глядишь, и способы заработать на нее найдутся.

– А может, тогда лучше не квартиру, а дом? – спросила Таня.

Подруги рассмеялись.

– А ты чего молчишь, подружка? – спросила Наташа, поворачиваясь к Марине. – Что загадывать сегодня будешь?

Марина ждала этого вопроса, но все равно растерялась.

– Ой, я даже и не знаю…

– Не, так не пойдет, – решительно вступила Таня, как будто сама только что не искала мучительно ответ на этот вопрос. – Купаться надо, зная, чего хочешь, иначе ничего не выйдет.

– А зачем обязательно что-то должно выйти? – спросила Марина. – Я же приехала с вами повидаться, а не ради исполнения каких-то желаний.

– Так ведь одно другому не мешает, – заметила Ира, – зачем упускать такую прекрасную возможность улучшить свою жизнь?

– Да если бы я знала, что в ней улучшать-то… – сказала Марина и вдруг почувствовала, как снова задрожало все внутри при воспоминании о ее с Мишей доме, куда ей нужно будет вернуться уже завтра, и о Васином лице, которое несколько часов назад снова смотрело на нее с черно-белых фотографий, о любви, которая, оказывается, все еще билась где-то глубоко – запертая, загнанная, но живая, и о нелюбви, с которой приходилось жить каждый день, месяц за месяцем, год за годом, оттаскивать себя от мыслей об этом, как от открытого огня, чтобы не обжечься и не сгореть окончательно.

Слезы снова подступили к глазам, но Марина вдохнула поглубже, улыбнулась, посмотрев на подруг – справилась.

– Да оно и верно, конечно, – отозвалась Таня, разворачивая фантик и откусывая от конфеты. – Прекрасный муж, дети, новый дом, машина, куча тряпок, красавица вон какая – чего еще желать? Все есть.

– Да нет, – возразила Марина, – на самом деле, конечно, все не так гладко…

– А что не так? – поинтересовалась Таня. – Может, тебе муж изменяет? Пьет? Бьет? Все деньги проигрывает на игральных автоматах?

– Ну нет, конечно, – натянуто рассмеялась Марина.

– Может, свекровь сживает тебя со свету? Или проблемы со здоровьем? Или ты сама должна вести все хозяйство по дому – мыть все свои двадцать окон, стирать, стричь газон?

Ира с Наташей смотрели на Таню предостерегающе, но та не хотела ничего замечать. Марина отрицательно покачала головой, снова отводя глаза в сторону.

– Может, дети плохо учатся, дерутся со всеми подряд, воруют, бьют стекла в школе?

– Да нет же, – сказала Марина, – вроде ничего такого…

– Ну вот я и говорю, потому и нечего желать.

– Есть, – упрямо возразила Марина дрогнувшим голосом.

– Еще одну шубу? – пошутила Таня.

И тут плечи у Марины затряслись, лицо скривилось, слезы хлынули из глаз. Она поспешно закрылась руками, сжалась, словно вдавливая себя в кресло, в котором сидела. Подруги всполошились, заволновались, стали наливать в стакан воду, искать салфетки, Таня торопливо зачастила:

– Да ты что, Мариш, я же не имела в виду ничего такого! Да ты прости меня, дуру, сказала не подумав! Черт с ней, с этой шубой, ты что? Ну не плачь, не плачь, все образуется!

– Ничего не образуется! – вдруг выкрикнула Марина сквозь слезы. – Никогда ничего не будет лучше!

– Да ты что за ерунду говоришь? – возмутилась Ира, вкладывая бумажные салфетки ей в руку. – Все можно исправить!

– Я не люблю своего мужа! – снова крикнула Марина. – Никогда не любила и уже полюблю! И никогда не буду счастлива! Я ненавижу каждую минуту, проведенную с ним, нашу спальню, нашу кухню, тарелки, с которых он ест, машину, на которой ездит, даже наши дети вызывают во мне неприятие, когда я замечаю в них черты мужа! Боже мой, это ужасно – то, что я говорю, как же это ужасно, но только это и есть настоящая правда, а не машины, шубы и мои двадцать окон, которые мою не я!..

Рыдая, она снова уткнулась в свои ладони. Ира отодвинула от нее вконец растерявшуюся Таню, села рядом на подлокотник, подставила свои колени, за которые Марина уцепилась как за последнюю возможность спасти свою жизнь.

– Всегда есть выход, – повторила Ира. – Ты молодая, красивая, у тебя все в порядке. Нелюбимый муж – это еще не конец света. Успокойся, и мы подумаем, что можно сделать в этой ситуации.

Марина слушала ее и в какой-то момент ей вдруг действительно показалось, что все не так страшно – подумаешь, не она первая, не она последняя, кто живет так. Взять хоть ее подруг –личную жизнь ни одной из них нельзя было назвать особо счастливой, но ведь они не делали из этого трагедии!

При этой мысли давление изнутри, гнавшее все новые потоки слез, стало ослабевать, и Марине стало легче. Какое-то время она еще всхлипывала, но довольно быстро успокоилась, глядя, как Наташа и Таня суетятся, чтобы занять себя чем-то в этот неожиданно напряженный момент – ставят чайник, убирают со стола фантики от конфет и косточки от персиков, меняют грязные тарелки на чистые. Наконец Марина окончательно пришла в себя, поднялась с Ириных колен. Наташа и Таня перестали суетиться и сели на свои места за столом.

– А Васю ты любишь? – вдруг спросила Наташа Марину.

Таня быстро и с укором глянула на нее, но Марина, как ни странно, на вопрос о Васе прореагировала спокойно.

– Наверное, сейчас я уже люблю не его, а воспоминание о нем, – сказала она. – Память о своей любви. О том, какое это было сладкое чувство, когда я готова была простить Васе все, если он был рядом, когда радовалась каждой секунде, проведенной вместе с ним, когда с трепетом хранила воспоминания о наших встречах, о его взглядах, улыбках, словах. Ничего этого не было с Мишей, никогда, даже в самом начале. Надо же, – сказала она, вдруг улыбнувшись, – думала раньше, что вы завидовали мне, уговаривая расстаться с ним, и только сейчас понимаю, что завидовать-то было абсолютно нечему. Можно было только порадоваться, глядя на меня, что сами не попали в такую ситуацию.

Повисла пауза, и уже стало казаться, что сказанное так и останется без ответа, но Наташа вдруг сказала:

– Знаешь, Мариш, мы действительно думали так. Но сейчас я как никогда понимаю то, что в любви только это и важно – то, как ты сам ее переживаешь, какими чувствами она тебя наполняет. Так что ты не права, то, что было у тебя с Васей, было прекрасно. И ты по крайне мере знала эту любовь. А ведь сколько угодно людей никогда не испытывали ничего подобного и даже не понимают, чего лишены в жизни…

За окном сгущались сумерки.

– Девули мои дорогие! – вдруг встрепенулась Таня. – А где же наш тазик-поглотитель неприятностей?

Наташа тут же выбежала из комнаты и, погремев чем-то в кладовке, вбежала в зал действительно таща за собой тазик – большой, закопченный и покореженный.

– Ну-ка, мои хорошие, подкиньте-ка дровишек! Тащите-ка приговоренные к сожжению негативчики!

Ира и Таня направились к пакетам, оставленным в коридоре. Наташа стала расчищать место на балконе, поставила туда табуретку, на нее водрузила устрашающего вида таз, достала с полки зажигалку и старую газету. Марина помогла ей все это проделать, после чего они зашли внутрь, и Наташа стала внимательно оглядывать комнату, будто искала что-то.

– Если бы мы жили в девятнадцатом веке, – прокомментировала Наташа свои действия, – то я с отрешенно-задумчивым видом отправила бы в огонь письма этого подлеца. А сейчас, скажи на милость, что мне туда кинуть? Свой мобильный телефон?

Наконец она остановила свой взгляд на Марине и спохватилась:

– Ой, я же тебе не рассказала, что мы сейчас будем делать! Хотя тут и рассказывать нечего: неси что-нибудь, что олицетворяло бы для тебя твои мучения и от чего тебе хотелось бы избавиться, и очистим свою жизнь от вредоносного мусора!

– Но у меня нет с собой ничего такого… – начала Марина, но тут в комнату вошла Таня, и взгляды подруг обратились к ней, потому что в руках она держала хрустальную вазу средних размеров.

– Только не говори, что сегодня мы должны будем сжечь эту вазу, – предостерегающе произнесла Наташа.

– А что такого? – округлила глаза Таня. – Я в этой вазе хранила деньги, которых никогда не было, а теперь хочу избавиться от нее, чтобы устроить для своих денег жилище получше, куда они приходили бы с радостью!

– А для этого обязательно жечь их старый дом? Просто постелила бы у входа в их новое хранилище коврик с надписью Welcome, глядишь, они и сами сообразили бы, куда надо двигать. Опять же а если у тебя следующий раз с банком не заладится, ты и его вознамеришься сжечь? И вообще, как ты себе представляешь сожжение хрусталя? Он же не горит!

– Почему это не горит? – возмутилась Таня. – Ведь стекло же выплавляют именно на огне!

– Так то стекло, да и ты хоть знаешь, какая для этого должна быть температура? У нас тут между прочим не доменная печь, если ты не заметила, а простой жестяной таз!

В комнату зашла Ира и, подойдя к спорящим подругам, посмотрела на вазу.

– Ну это хотя бы не системный блок как в прошлый раз, – заметила она. – До сих пор не понимаю, как ты его дотащила.

– А какие у меня были варианты? – воинственно отозвалась Таня. – Мой благоверный пять лет обещал мне поменять компьютер, я на нем даже в интернет выйти не могла по-человечески – такой тот был древний! Зато когда сказала, что нечаянно залила его внутренности клеем, так сразу подсуетился и приобрел наконец-то нормальную машину!

– Да, – согласилась Наташа, – про клей это правильно, но необязательно было тащить его сюда!

– В конце концов, это ритуальное сожжение или нет? Ведь получилось же все в конце концов!

– Ну еще бы не получилось! Только мы разбирали его битых два часа, а когда попытались сжечь какую-то пластмасску, помнишь, сколько от нее было копоти? Думала, так и буду теперь жить в квартире с черным потолком! Ты, Танюх, вечно как придумаешь что-нибудь!

– Слушай, Тань, – вступила Ира, – я сегодня видела твой кошелек, когда ты расплачивалась в магазине за покупки – сожги лучше его, по-моему, именно от этой твоей вещи деньги должны шарахаться в ужасе. Уверена, это будет гораздо более символично, чем… хм… уничтожение вазы.

Таня озадаченно на нее посмотрела, потом сходила в прихожую и принесла оттуда свой кошелек. При виде его сразу стало понятно, что Ира имела в виду: тому было лет, по всей вероятности, не меньше, чем самой Таньке, был он грязный, замусоленный, порванный в нескольких местах и неровно зашитый, опять же от вазы его очень выгодно отличали весьма скромные размеры и то, что он был тряпичный и должен был отлично гореть. Таня все из него вытащила, готовя к ритуалу, и все вздохнули с облегчением.

– Ну вот, – удовлетворенно отозвалась Наташа, – совсем другое дело. Убирай свою вазу.

Сама она принесла мужские домашние тапки, которые судя по всему принадлежали ее последнему кавалеру, а Ира выложила на стол пачку бумаг.

– Старые документы, – объяснила она. – Мои трудовые договоры с прошлых мест работ, должностные инструкции, справки, квитанции, старые пропуска. По-моему, пора от всего этого избавиться, чтобы больше к этому не возвращаться, ну и в столе без них стало гораздо свободнее.

Марине вдруг тоже наконец пришла в голову идея, от чего она могла бы избавиться. Поколебавшись секунду, она все-таки вышла в другую комнату и принесла оттуда вечернее платье, в котором была накануне.

– Какая красота! – воскликнула Таня. – Но ты же, надеюсь, не будешь его жечь?

– Почему нет? – спросила Марина.

– Шелк? – потрогала ткань Ира. – Хорошая вещь. Не жалко?

– Нет, – отозвалась Марина. – После вчерашнего вряд ли смогу надеть его еще раз, так что нет, не жалко.

– И правильно, – согласилась Ира. – Не нужно жалеть – это всего лишь вещи, их еще так много будет в нашей жизни.

Таня неодобрительно промолчала, Наташа взялась за зажигалку.

Жечь вещи приходилось осторожно, чтобы огонь не разгорался и не дымил слишком сильно, поэтому процесс шел медленно. Подруги открыли еще одну бутылку вина, расположились на балконе на стульях и подушках, кромсали потихоньку вещественные доказательства прошлой жизни, подкидывали их в костер, смотрели, как огонь с равнодушным аппетитом пожирает то, что когда-то вызывало столько волнений и переживаний, и казалось, что наверное, и правда, не стоило тратить на это столько нервов.

Марина испытала облегчение, когда в костре оказались лоскутки ее платья. Правда, едва оно загорелось, от него пошел такой запах, что она невольно поморщила нос и подумала, что пожалуй, ментально именно так и пахнет ее жизнь. Хорошо, что оно хотя бы сгорело быстро, в связи с чем напрашивалось предположение, что, вероятно, проблема, с которой она имеет дело, неприятная, но легко устранимая. На душе после этого вдруг стало тихо и спокойно, и даже мысль о завтрашнем возвращении домой не нарушила этого состояния, будто это событие или реакция на него больше не были предопределены, и оставалась надежда на благополучный исход.

Пока жгли костер, окончательно стемнело, и Марину начало клонить в сон. Ира отправила в огонь последние обрывки своих документов, после чего его затушили и все вещи с балкона отнесли обратно в квартиру. Немного навели порядок, убрали грязную посуду. Марина уютно устроилась в углу дивана и порадовалась, что уже совсем скоро можно будет наконец пойти спать, как вдруг Наташа встала и подошла к окну.

– Девочки, – сказала она, – уже.

Марина, как и остальные подруги, посмотрела за окно и замерла. Вместо привычного пейзажа из панельных девятиэтажек, деревьев и красных мигающих огней, обозначающих виднеющиеся вдали трубы завода, за балконом простиралось море. Оно светилось снизу зеленым светом, и темное небо, кажущееся бездонной бездной, потому что на нем не было видно ни одной звезды, тонуло в нем целиком, никак не обозначая границу соприкосновения с водой.

– Сколько раз мы собираемся, – сказала Наташа, – и снова пропустили момент, когда оно появилось. Каждый раз одно и то же.

Не глядя ни на кого, она вдруг начала раздеваться и ввиду небольшого количества вещей скоро осталась полностью обнаженной. Тут же ступила из комнаты на балкон, легко забралась на бортик и через мгновение соскользнула с него, скрывшись по ту сторону бетонного ограждения.

Марина невольно вскрикнула и подалась вперед. Ира улыбнувшись посмотрела на нее.

– С ней все в порядке, – сказала она. – Пойдем.

Она тоже стала раздеваться, и через несколько секунд они вместе с Таней тоже вышли на балкон и скрылись в зеленой воде.

Марина колебалась еще несколько секунд и вдруг решилась. Может, это и есть ее судьба? Сгинуть за балконом шестого этажа, что бы это ни означало?

Быстро скинув с себя одежду, она последовала за подругами и, больше не позволяя себе думать о чем-либо, спустилась по лестнице в воду.

Вода была ледяной, но Марине не было холодно. Хотя это скорее была даже не вода, потому что окутавшая ее субстанция была плотнее привычной жидкости… или, может, это Марина стала легче? Еще через несколько мгновений Марина уже вообще не могла сказать, где кончалось ее тело и начиналось зеленое море, будто они смешались друг с другом, стали одним целым. Окружающая ее текучесть свободно заполняла ее, и как источник с живой водой давало силы, легкость и непоколебимую, спокойную уверенность в себе, будто сама Марина стала такой же гибкой, текучей и могла теперь принять любую форму, проникнуть куда угодно, выбрать себе любую судьбу. Любую судьбу, подумала про себя Марина. Елки, а ведь она так и не загадала никакого желания! – пронеслось вдруг в мыслях, но видимо, окружающая среда не терпела никаких всплесков, потому что Марина тут же снова успокоилась с ощущением, что все это неважно. Хотелось наслаждаться этим моментом, и она наслаждалась, покачиваясь на… нет, даже не на, а внутри. Вдруг возникло чувство, что нет никакой границы между небом и морем, а все это есть одно и то же, уходящее глубоко вниз к зеленому свету и далеко вверх в черную бархатную темноту, казавшуюся мягким потолком, заглушавшим все звуки.

Марина сделала попытку плыть, и это движение далось так неожиданно легко и отозвалось такой радостью, что она собрала все свои силы и рванула вперед. Наверное, именно такие ощущения можно было бы испытать, если бы она умела летать, подумалось ей. С неведомым доныне наслаждением она взмывала вверх, падала вниз, ввинчивалась в невидимую линию горизонта, и испытывала такую радость, такую свободу просто плыть, просто быть, какой никогда не знала прежде. Безусловную безотчетную радость, которая бывает только в детстве или в снах, когда нет никаких «но», никаких ограничений, и нет этому чувству ни начала, ни конца, оно было, есть и будет, и можно не бояться, что оно когда-нибудь исчезнет или что-то умалит или обесценит его.

Вдоволь наплававшись, Марина перевернулась на живот и лежала, глядя на зеленый свет внизу. Ей было хорошо. Покойно. И если понимать под счастьем не пиковый всплеск эмоций, а совершенную гармонию с собой, то можно было сказать, что она была абсолютно счастлива.

Проснувшись, она обнаружила себя лежащей на разложенном диване и прикрытой пододеяльником. Непривычные ощущения подсказывали, что одежды на ней не было. За окном уже было светло, но было ясно, что еще очень рано. Марина поднялась и первым делом посмотрела за окно: как и следовало ожидать, в серых утренних сумерках виднелись девятиэтажки, деревья и трубы заводов. Подруг в комнате не было, но из кухни доносились звуки, которые давали повод думать, что кто-то из них уже проснулся и готовит завтрак.

Марина встала и, обернувшись в пододеяльник, попробовала попасть в ванную, но обнаружив, что она занята, пошла на кухню.

– С добрым утром, – поприветствовала ее Наташа, накрывавшая стол к завтраку. – Как спалось?

– Ничего не помню, – сказала Марина. – Как мы очутились в комнате?

– Каждый год одно и то же, – повторила Наташа свою вчерашнюю фразу. – Плаваем, потом просыпаемся в комнате, кто-то на диване, кто-то на кровати, прикрытые простынями, которые я заранее достаю.

Марина попыталась помочь ей расставить тарелки, но сползающий пододеяльник не давал ей нормально двигаться, и Наташа, заметив это, махнула ей рукой, чтобы она садилась.

– А ты уверена, что вообще было что-то? – спросила Марина, послушно опускаясь на табурет. – Честно говоря, сейчас все произошедшее представляется сном – ярким и отчетливым, но мало похожим на реальность.

– Темное небо, вода, светящаяся зеленым, – начала перечислять Наташа, – хотя даже не вода, а нечто, с чем ты сливаешься, и становишься таким же подвижным и текучим, и двигаешься в этом нечто не как чужеродное тело, а как струя того же самого. Испытываешь покой, радость, счастье – так?

– Точно, – подтвердила Марина, почему-то испытав радость при мысли, что произошедшее прошлой ночью все-таки не было сном.

– Мы уже сто раз сверяли свои впечатления, – сказала Наташа, – я даже выясняла, при каких обстоятельствах возможны групповые галлюцинации, но это точно не наш случай. Так что остается одно объяснение – это все происходит на самом деле. Да и какая в сущности разница? Тебе разве не понравилось?

– Понравилось, – отозвалась Марина, – даже очень.

– Ну вот! Что еще нужно?

На кухню зашла Ира.

– Привет, Марин. Что-то рано ты. Выспалась?

Она взяла чашку, чтобы налить кипяток из чайника, и уже севшая за стол Наташа протянула ей и свою чашку тоже.

– Кстати, да, – сказала она, – нам-то с Ирой на работу, а ты оставайся, если хочешь, Танька тоже спит еще.

– Спасибо, – поблагодарила Марина, – но я лучше поеду, и так уже два дня дома не была.

– А так и надо иногда делать, – сказала Ирина, тоже садясь за стол. – Хотя бы для того, чтобы окружающие осознали твою незаменимость. У нас в компании некоторые сотрудники годами не ходят в отпуск – я же иду обязательно, даже когда не очень хочется, именно для того, чтобы не забывали, как без меня плохо.

– Ты молодец, – улыбнулась Марина.

– Да уж, нам у тебя учиться и учиться, – согласилась Наташа. – Правда, я тоже хожу в отпуска регулярно и с удовольствием вообще не вылезала бы из них, если бы за это платили как за работу.

– Всегда все упирается в деньги, – сказала Марина с непонятным выражением и встала со своего табурета. – Пойду умоюсь.

Она привела себя в порядок, оделась и, успев перед выходом сделать глоток чая и съесть кусок вчерашней курицы, вышла вместе с подругами. Наташа собиралась поехать с Ирой, потому что им было по пути, поэтому Марина с сожалением попрощалась с подругами, и сев в машину направилась к дому.

Нужно было вернуться до того, как Миша уедет на работу, чтобы остаться с детьми вместо него, но Марина привычно медлила, чтобы приехать к самому его отъезду и по возможности ограничить свое общение с ним обменом приветствиями. И тут вдруг поймала себя на мысли, что не испытывает никаких негативных чувств в связи с предстоящей встречей с мужем. Правда, особой радости она тоже не ощущала, но и того отвращения, которое раньше в ней вызывала одна мысль о прикосновении его губ к ее щеке, тоже не было.

Наверное, отдохнула от него за эти дни, подумала Марина, но скорости все равно не прибавила. Ни к чему торопиться – заработана эта передышка была нелегко, но продлится это состояние, скорее всего, недолго.

Мишу Марина встретила уже на выезде из поселка, он притормозил и опустил стекло.

– Привет, путешественница, – улыбнулся он немного вымученно. – Хорошо провела время? Все нормально?

– Да, вполне, – отозвалась Марина. – А вы как?

– Тоже хорошо, – ответил Миша. – Галя уже приехала, так что я оставил мальчиков с ней.

Галя была их домработницей.

– Хорошо.

– Ладно, я поехал, сегодня много дел. Пока, принцесса!

– Пока, – сказала Марина, и они разъехались в разные стороны.

Дома все было благополучно. Егор и Ярослав уже позавтракали, и теперь один играл в компьютерную игру, другой собирал пазлы. Галя приступила к уборке. Марина поднялась в спальню, которая после непривычно долгого отсутствия показалась ей еще прекраснее. Приняла душ, переоделась. Было бы легко поверить, что ничего не произошло за эти дни, если бы не ощущение покоя, которого она никогда не знала ранее, не безразличия, как это бывало иногда, а именно покоя. Поразительное чувство.

День прошел как обычно: поболтала с Лизой, свозила мальчишек на озеро, к вечеру приготовила ужин и ждала Мишу с тем же спокойствием, с каким думала о нем утром. Он задержался и приехал только к девяти вечера, был уставший, но довольный. Переоделся, помыл руки, Марина поставила перед ним тарелку с салатом, которую вскоре сменила на блюдо с запеченной в духовке свиной рулькой.

– О, – одобрительно встретил Миша смену блюд, – сегодня какой-то праздник?

– Никакого праздника, – ответила Марина и заметила, что сказала это без всякого раздражения, которое обязательно испытала бы в такой ситуации еще несколько дней назад. – Можно подумать, в другие дни ты ешь одни макароны.

– Конечно нет! – возразил он и посмотрел на жену с обожанием. – Такого повара как ты еще поискать.

Неожиданно его комплимент доставил ей удовольствие, и она улыбнулась. Правда, она тут же отвернулась, взявшись протирать чистый стол, будто хотела скрыть от него свое хорошее настроение.

– Посиди со мной, – вдруг попросил Миша.

Марина села на другой конец стола и стала смотреть, как он ест, и даже то, как тщательно он пережевывал пищу, не выводило ее из себя так сильно, как обычно.

– У нас хорошо идут дела в Кемерово, – сказал он. – Пока мы возим туда готовую продукцию, но если так пойдет, то будем открывать там свое производство.

– Хорошо, – отозвалась Марина.

– На следующей неделе я поеду туда в командировку на несколько дней.

– Хорошо, – снова сказала Марина, даже не зная, как относиться к этой новости – раньше он никуда не уезжал дольше, чем на день.

– Мальчики еще не спят?

– Нет, но скоро отправлю их по комнатам.

– Ты тогда иди к ним, – сказал Миша, отодвигая от себя пустую тарелку, – а я сделаю один звонок и встретимся в спальне?

Он посмотрел на нее с тем самым выражением лица, которое Марина раньше так ненавидела, но и оно не вызвало в ней никаких отрицательных эмоций.

– Хорошо, – еще раз сказала она.

На этот раз все прошло вполне традиционно, без всяких игр и приспособлений, после чего Миша снова позвал Марину в свои объятья. Она прислонилась к нему, и это было даже приятно. Марина сама не заметила, как уснула.

Начиная с того дня, жизнь стала приносить неожиданно больше радости. Марина стала легче переносить присутствие Миши и даже иногда ездила с ним в город поужинать где-нибудь, причем делала это не без удовольствия. Вдруг оказалось, что она совершенно забыла, как это – быть вместе, вдвоем, без детей, родни и друзей. А в этом определенно была своя прелесть, потому что это давало повод почувствовать Мишины ухаживания и заботу. Да и просто приятно было бывать с ним на людях, ему шли его костюмы и галстуки, и вообще Марина вдруг осознала, что он привлекательный мужчина, и многие женщины, а не только бестолковая Поля, посматривают на него с откровенным интересом.

Их встречи в голубой спальне перестали казаться такой пыткой, какой были раньше, Марине стали приятны Мишины подарки и похвалы, а спустя пару недель после встречи с подругами она наконец заметила, что стала совершенно спокойно засыпать, и плечи больше не стягивало в узел.

Отчасти, считала Марина, причина произошедших перемен заключалась в ставших регулярными Мишиных командировках, благодаря которым она узнала новое удовольствие – быть дома одной. За время его отсутствия она успевала побыть с собой, отдохнуть, после чего воспринимала его возвращения уже вполне нейтрально, а отчасти даже радовалась им, потому что это означало, что Миша обязательно проведет день с сыновьями, а она сама в это время сможет заняться своими делами. Даже к Гене стала относиться гораздо спокойнее, и когда они виделись, не чувствовала ничего, кроме вялого интереса, который тот все еще вызывал в ней своей статной фигурой и красивым голосом. Однако мыслей о близости с ним больше не возникало.

Так прошла осень, отметили все дни рождения, Новый год, Рождество, а в феврале Миша уговорил Марину оставить мальчиков бабушкам и съездить с ним в Таиланд. Убедил ее, что пора им двоим побыть наедине друг с другом, вдали от дома, будничной обстановки и повседневных хлопот. Предложение звучало весьма заманчиво, поэтому Марина в конце концов ему уступила, но ее сомнения по поводу этой затеи оказались не напрасными. В отпуске, когда Миша находился с ней двадцать четыре часа в сутки и не был разбавлен ничем и никем, его стало непередаваемо много. Под конец поездки она, как и раньше, уже не могла сдержать своего раздражения и считала часы до того момента, когда они снова окажутся дома.

Однако дома стало ненамного легче. Миша вдруг совсем перестал ездить в командировки, и из-за его постоянного присутствия Марине становилось все хуже и хуже, пока однажды вечером она снова не смогла уснуть из-за напряжения, возникшего в плечах.

Следующим утром кое-как выдержав с утра общество Миши и наконец отправив его на работу, а детей вместе с ним в школу, Марина сидела в кресле на своей веранде, ежась от еще прохладного майского ветра, и ощущала лишь тоску и уныние. Быстрее бы лето, подумала она. По крайней мере станет теплее, наконец-то все зазеленеет, в июне уже пойдут персики и дыни… Июнь. Ведь скоро июнь. А вместе с ним и день солнечного солнцестояния, и встреча с подругами, и купание. И это именно то, что должно было ей помочь справиться со своей тоской.

От этой мысли вдруг стало легче. Ненамного, ведь сама проблема пока никуда не исчезла, но все-таки она давала надежду, что в известный час ей станет лучше, надо было только немного подождать. Эта перспектива придала сил, и теперь Марина, когда чувствовала в очередной раз сопротивление окружающей среды, напоминала себе, что осталось потерпеть совсем недолго, и это действительно помогало частично справиться с раздражением и депрессией.

Наконец настал тот день, когда на зазвонившем телефоне высветилось имя Наташи.

– Привет, подруженция! – как всегда радостно отозвалась она. – Как дела?

– Привет-привет, – сказала Марина с радостью и облегчением, – ждала, что ты позвонишь. Дела вроде как обычно, все по-старому. Как ты?

– У меня тоже все тип-топ, замуж выхожу, – улыбнулась Наташа в трубку. – Ты приглашена!

– Да ты что?! – обрадовалась Марина. – Вот это новость? Так быстро? И кто же он? Почему нам не показывала?

– Ну закидала вопросами, закидала, – с добродушным ворчанием сказала Наташа. – Да некогда было встречаться с друзьями – после нашего с ним знакомства столько дел навалилось! Помнишь, я говорила, что хочу готовых детей, а вы не верили, что это возможно? Так вот мой будущий муж вдовец и у него близнецы!

– Да ты что!

– Да! Совершенно очаровательные девочки – обожаю их!

– Ну надо же, – улыбнулась Марина, – как все удачно сложилось.

– И не говори!

– Здорово! Готовь фотографии, покажешь нам, когда увидимся. Встречаемся ведь какобычно?

Наташа на секунду замялась.

– Я как раз хотела об этом поговорить, – сказала она, и хотя прозвучало это не слишком обнадеживающе, Марина не захотела этого заметить.

– Да? – отозвалась она.

– В этом году, боюсь, купания не получится, – сказала Наташа.

Марина будто в одно мгновение обледенела, даже моргнуть не могла – казалось, одно движение, и она от отчаяния рассыплется на кусочки.

– У Валеры трехкомнатная квартира, – продолжила Наташа, так и не дождавшись от нее ответа, – и весной мы затеяли там ремонт, а живем пока у меня. Сама понимаешь, куда я их троих дену на ночь? Вообще мы планировали закончить к этому времени, но не успеем совершенно точно, там еще даже обои не наклеены.

Она замолчала.

– Марин, ты меня слышишь? Алло?

– Да, – наконец выдавила из себя Марина, – я тебя слышу.

– Расстроилась?

– Не то слово.

– Значит, и на тебя подействовало купание?

– Еще как.

– У девочек тоже все хорошо, – сказала Наташа. – У Иры все наладилось с дочкой, они даже в Европу весной ездили, а Таня вроде как квартиру собирается менять. Сто раз посомневалась, получится или нет, но ты же ее знаешь – ноет-ноет, а потом раз, и уже квартиру купила, ремонт сделала и переезжает.

Слушая Наташу, Марина понемногу приходила в себя. Ну что ж, не получилось в этом году – получится в другом, успокаивала она себя. Ведь к следующему лету они уж наверняка закончат ремонт и переедут! А сама Марина жила же как-то без купаний до прошлого года. Конечно, будет трудно, но неужели не проживет еще двенадцать месяцев? Проживет обязательно.

– Ладно, – сказала она, – жаль, конечно, что не удастся увидеться. Значит, будем ждать следующего года.

– А чего ждать? – обрадовалась Наташа пришедшей в себя Марине. – Мы же вообще-то можем встретиться в любое время!

– Это, конечно, да, но ты же знаешь, что собрать всех нас без серьезного повода довольно сложно, а на купание приедут все.

Наташа вдруг замолчала, и тут Марина испугалась по-настоящему.

– Вообще-то, Марин, я буду продавать эту квартиру, – сказала та.

И что теперь делать? Пойти утопиться? Сесть в наполненную водой ванну и опустить в нее включенный фен? Как жить дальше?

– Я ведь ушла с работы, – объяснила Наташа не просто молчащей, а казалось, пустой трубке, – сижу с девочками, занимаюсь своим блогом, а зарабатывает только Валера. Кормит нас, платит за ипотеку, копит на машину. В общем, не могу я так, хочу помочь ему.

– А как же?.. – начала Марина севшим голосом, но не смогла продолжить.

– Да как-как, – ответила Наташа, догадавшись, о чем та хотела спросить. – Как-нибудь так. Не всегда же нам использовать потусторонние силы, да и к тому же я часто думаю в последнее время, а не придется ли потом за это расплачиваться? Опять же если это действительно наша данность, то никуда наше море не денется, придет за нами, может, даже в квартиру Валеры, у него, кстати, тоже шестой этаж.

Наташа улыбнулась, надеясь, что ее слова хоть немного подбодрят Марину, но та так и не смогла больше говорить. Подруги неловко и скомкано попрощались.

Минут пятнадцать Марина сидела, уставившись в одну точку и была не в состоянии даже думать о чем-либо, ощущая лишь отчаянную пустоту внутри себя. Потом все-таки заставила себя подняться и пойти на кухню, чтобы приготовить обед. Машинально совершала привычные действия, мыла, строгала, перемешивала, доставала и убирала посуду, протирала со стола. Вечером даже Миша заметил, что с Мариной творится неладное.

– Плохо себя чувствую, – отговорилась она.

Он предложил ей пораньше лечь спать, и она последовала его совету. Ушла в спальню, забралась под одеяло, но ее вдруг начало морозить, так что согреться не помогало ни оно, ни накинутый сверху плед. Всю ночь ее знобило, бросало то в жар, то в холод, даже мерещилось что-то – так всю ночь и провела в мучительном бреду. Утром Миша вызвал врача.

– Инфекция, – сказал доктор после осмотра Марины. – Постельный режим, обильное питье, если будет совсем плохо, что-нибудь жаропонижающее. Через три дня хорошо бы снова показаться врачу.

Миша съездил в аптеку за лекарствами, вызвал няню, чтобы та присматривала за Егором и Ярославом, попросил Галю взять на себя приготовление еды и наконец уехал на работу.

Марина болела ровно неделю. Сначала все время проводила исключительно в спальне, потом, все еще очень слабая, выходила на балкон и сидела, кутаясь в теплый плед и наблюдая за иногда попадавшими в поле зрения сыновьями и опекавшей их домработницей и няней. Ей не нравилось, что Галя кладет слишком много масла в еду, а няня все время пытается занять чем-нибудь мальчиков, почти не оставляя им свободного времени, но не находила в себе сил, чтобы возразить им. И все-таки настал день, когда ей надоело терпеть в своем доме чужие порядки. В конце концов, черт с ним, с этим купанием, жила без него и дальше проживет. Есть много радостей и без него. Снова захотелось обнять своих сыновей, к которым она не подходила все эти дни, боясь их заразить, помыться наконец-то нормально, надеть что-нибудь красивое, сесть за руль и поехать в город за покупками. И наконец-то приготовить что-нибудь, что можно есть, не рискуя надсадить печень!

На следующее утро Марина проснулась совершенно здоровой, сделала за день большую часть задуманного, а вечером приехал с работы Миша и сообщил, что через два дня опять уезжает в Кемерово.

– Надолго? – спросила Марина.

– Может быть, на неделю, – сказал он. – Я все-таки решил открыть там производство, и теперь там требуется мое присутствие, чтобы разбираться с документами, следить за строительством и всякое такое. Справишься тут без меня?

– Конечно, справлюсь, – сказала она.

Миша провел в Кемерово неделю, приехал домой на выходные, а в понедельник снова уехал – теперь уже до конца месяца, правда, все так же возвращался на субботу-воскресенье.

Сначала Марина с легким недовольством привыкала к новому распорядку, потом стала получать удовольствие от Мишиного отсутствия, но когда он после недельного пребывания дома в очередной раз уехал и в течение месяца ни разу не появился дома, объясняя это усталостью и загруженностью работой, вдруг начала испытывать легкое беспокойство. Объяснить себе его причину она не могла, потому что никаких неудобств в отсутствии мужа не испытывала: Галя все так же помогала ей по хозяйству, если Марине нужно было куда-то отлучиться, она всегда могла вызвать няню, а на выходных была возможность отправить детей бабушкам. И все равно в своих ежедневных разговорах с Мишей Марина не могла удержаться от упреков в том, что он совсем забросил семью.

Миша искренне обижался на ее слова, начинал оправдываться, но это подстегивало Марину еще сильнее, и она находила все новые поводы заставить Мишу чувствовать себя виноватым, что опять же приводило к его новым оправданиям. Зачем она это делала, она и сама не знала. Хотела, чтобы Миша вернулся? Но судя по тому, как она воспринимала его общество в последнее время, она наоборот должна была радоваться его долгому отсутствию и желать, чтобы оно длилось как можно дольше. Действительно подозревала его в чем-то? Конечно, были такие мысли, но как бы Марину ни будоражили фантазии о том, что ее муж может изменять ей, все-таки ей с трудом верилось, что это на самом деле возможно. Скучала по нему? Это казалось нелепым даже в качестве предположения.

Дошло до того, что Миша стал избегать разговоров с ней, по-прежнему при этом ссылаясь на усталость и занятость. Это само по себе казалось Марине возмутительным, но ее возмущение усилилось еще больше, когда Миша попросил ее по возможности ограничить расходы на хозяйство и покупки, потому что развитие нового проекта потребовало больших вложений, чем предполагалось вначале.

– Может, мне и домработницу теперь уволить? – язвительно поинтересовалась Марина, все еще не веря, что Миша говорит об этом всерьез.

– Домработницу пока нет, – услышала она в ответ, – а вот от услуг няни можно было бы отказаться на какое-то время, к тому же они уже достаточно взрослые, чтобы можно было обходиться без нее.

Такой злой Марина не была давно, даже не попрощалась с мужем как следует перед тем, как бросить трубку.

Это надо же! Дожились! Уже на няне приходится экономить!

Больше всего возмущало то, что Миша говорил об этом так спокойно, будто он ни секунды не сомневаясь вернулся бы в прошлую жизнь, если бы это потребовалось для осуществления каких-то его планов. Но Марина категорически не хотела никакого возвращения куда-либо, даже представить себе не могла такого развития событий!

На следующий день она, оставив сыновей одних дома, без няни, тем не менее поехала в город с целью потратить довольно крупную сумму денег, будто намереваясь отомстить мужу за его опрометчивые высказывания. Однако то ли настроение было не располагающее к покупкам, то ли она ходила не по тем магазинам, но ей так ничего и не приглянулось. Марина зашла в книжный магазин, выбрала себе пару книг, после чего завернула в находящуюся в том же здании кофейню и буквально нос к носу столкнулась с выходящим из нее Геной.

– Вот это да, – улыбнулся он, и Марина немного оттаяла при виде его радости от встречи с ней.

– Уже уходишь? – улыбнулась она в ответ.

– Да, но вообще-то я никуда не спешу, поэтому могу составить тебе компанию.

Марина колебалась.

Мимо них, стоявших у выхода, прошествовали две девицы студенческого возраста и вполне упакованного вида, и одна из них искоса посмотрела на Гену, задержав на нем взгляд чуть дольше, чем если бы Гена был случайно попавшим в поле зрения и не вызвавшим никакого интереса объектом. Марина посторонилась, пропуская девушку и ее не менее самоуверенную подружку и посмотрела на Гену с легким прищуром.

– Ну пойдем, – сказала она ему.

Они просидели в кофейне около часа. Марина успела пообедать за это время, а Гена пил только чай, и все равно ее неприятно кольнуло, когда он позволил ей оплатить их общий счет. Он, конечно, сделал вид, что готов внести свою долю, но когда Марина попробовала возразить, даже не стал настаивать. Это были не ахти какие деньги, и все равно было неприятно.

Когда оказалось, что Гена без машины, а ехать им в одну сторону, она предложила ему подвезти его. Гена ломаться не стал и сразу сел к ней в машину с весьма удовлетворенным видом.

Подъехав к его дому, они остановились, уткнувшись в глухую стену трансформаторной будки. Марина зачем-то заглушила мотор машины, а Гена положил руку ей на колено и провел ею выше, сдвигая вверх подол шелковой юбки. Марине нравилось, как его рука смотрится на нее ноге, и наверное, поэтому она позволила ему это сделать, следя глазами за его ладонью, а потом подняла взгляд, увидела его полуприкрытые дрожащие веки, и наконец щелкнуло, вспыхнуло, заалело. Гена надвинулся на нее, и она откинулась назад в сладком предвкушении. Он впился губами в ее губы, руками нацелился на места чувствительные и потаенные, казалось, готов был там же накрыть ее всем своим с трудом маневрирующим в салоне автомобиля телом и застонал вдруг неожиданно жалобно.

И услышав этот не сочетающийся с его мужественной внешностью звук, Марина вдруг очнулась. Все с этим Геной было не так, как она себе представляла, потому что в ее мечтах он был сочетанием Васи и Миши – да-да, оказывается, и в ее муже было что-то, что нравилось ей! А на деле рот у Гены был слишком влажным, руки нетерпеливо дрожащими, а движения лишены благородного порыва, способного уверить, что именно она, Марина, важна для него в этот момент. Казалось, если бы ее заменили сейчас кем угодно другим, хоть даже той бесцеремонной девицей из кофейни, что косо и протяжно посмотрела на Гену, то он даже не заметил бы ничего – до того был поглощен собой и своими ощущениями. Ни с Васей, ни с Мишей Марина такого не чувствовала, и даже не знала, что так бывает.

Несколько секунд Марина наблюдала за собой, будто со стороны, а потом не говоря ни слова открыла дверь и, ускользая от Гениных рук, вышла из машины. Он тяжело, исподлобья посмотрел на нее, опираясь руками на водительское сидение.

– Пойдем ко мне, – хрипло сказал он.

– Выходи, – сказала Марина.

Он стал торопливо выбираться из салона, а Марина, наоборот, как только он оказался снаружи, снова села за руль. Заблокировала двери, завела мотор, и не обращая внимания на Гену, дергающего за ручки и что-то кричащего ей, стала отъезжать с места парковки.

Выехала с вдруг ставшего ненавистным двора, но поехала не в сторону дома, а снова вернулась в город. Остановилась у ближайшего ювелирного салона и купила кольцо с крупным бриллиантом. А что? Давно хотела. И она даже не собиралась скрывать этого факта от Миши, и пусть бы он только попробовал высказать ей свои претензии.

Но Миша и не подумал в чем-либо упрекнуть Марину, когда она вечером сообщила ему о покупке.

– Ладно, – сказал он, – как-нибудь выкрутимся.

И в этот момент она наконец испытала чувство вины перед ним – и за кольцо, и за Гену и за то, что хотела устроить ему очередной скандал, а он так великодушно предоставил ей шанс его избежать и не чувствовать себя после него еще хуже, чем до него.

– Приезжай домой, – вдруг попросила Марина, – хотя бы на день.

Миша приехал даже не на день, а на целую неделю.

Сначала Марине нравилось видеть его дома, готовить ему, лежать в его объятиях засыпая, но к концу недели стала замечать, как снова начинает придираться к нему, раздражаться из-за его слов и поступков, и была рада, когда в понедельник он снова уехал в Кемерово.

Все это продолжалось до самого Нового года: Марина то скучала по Мише, то не могла его видеть, то просила, чтобы он приехал домой, то мечтала о том дне, когда он наконец уедет хотя бы ненадолго, то вела себя как рачительная домохозяйка, то за день спускала небольшое состояние на тряпки, украшения и косметику. Она сама так устала от этих метаний, что иногда не знала, куда себя приткнуть, чтобы хоть недолго отдохнуть от самой себя. Небольшую передышку давали сны, в которых она видела себя снова плавающей в зеленом море, и просыпаясь утром, носила в себе какое-то время зыбкое состояние покоя, которое однако вмиг разрушалось любой случайной мелочью.

В конце декабря ей не хотелось ни праздников, ни гостей, ни суматохи – лечь бы где-нибудь в темном углу и лежать так, ни о чем не думая, но Миша настоял на том, чтобы они пошли отмечать Новый год к его сестре. Марина посмотрела на него удивленно, но как ни странно, его решительно сделанное заявление вдохновило ее на выход в люди: она подобрала наряд, постриглась, сделала маникюр и даже уговорила Мишу купить и ему что-нибудь новое из одежды.

Придя к Алке и узнав, что она рассталась со своим четвертым мужем, Марина вдруг поняла, что они с Мишей самая благополучная пара среди гостей. Алка бодрилась, но все равно было видно, что это напускное, Поля как всегда стреляла глазами во всех присутствующих мужчин, Алкины друзья, семейная пара, весь вечер не сказали друг другу ни слова, и даже когда били куранты, не встали рядом, хотя с другими гостями были предельно улыбчивы и приветливы. Еще одна Алкина подруга, незамужняя, но при мужчине, без конца одергивала того, когда он тянулся к бутылке и провожала полным страдания взглядом каждую опрокинутую им рюмку. Гена же и вовсе оказался лишенным в эту ночь какой-либо личной жизни – подрабатывал, выступая с новогодней программой в каком-то баре.

Встретив Новый год, наконец-то уложили детей, после чего сразу стало куда тише и спокойнее. Взяв напитки и закуски, все расселись в гостиной по креслам и диванам, заговорили о чем-то, поглядывая на большой телевизор, шла какая-то новогодняя передача. Миша притянул к себе Марину, и ей было уютно. Хорошее шампанское – сто лет не пила! – за окном снег и мороз, а в доме тепло и светло, муж рядом и ведь хороший муж!.. И новые свитер и брюки так ему идут…

Правда, хватило Марины ненадолго, и за новогодние праздники она так устала от Миши, что не могла дождаться, когда же он наконец снова выйдет на работу или еще лучше снова уедет в командировку. Она злилась, раздражалась, порой ей хотелось и оттолкнуть и поссориться с Мишей, сказать что-нибудь резкое и неприятное. Иногда она сдерживалась, но иногда нет, о чем потом сильно жалела.

Было начало апреля, когда Миша вдруг пришел с работы и спросил Марину, не хотела бы она через неделю поехать в Европу: десять дней, три страны – Франция, Бельгия, Швейцария – горящая путевка, скорее всего еще поедут двое Мишиных коллег, и один из них будет с женой, собственно, которая и раздобыла эти путевки. Решаться надо сейчас.

От радости Марина готова была расцеловать Мишу и, конечно, тут же согласилась ехать. Она так давно мечтала побывать в Европе, а тут целых три страны, да еще какие! К тому же так скоро!

Визы к тому времени уже были готовы, тут же оплатили путевки, заказали билеты, и Марина начала с увлечением собирать чемоданы и составлять список достопримечательностей, с которыми ей хотелось бы ознакомиться.

Накануне отъезда она проснулась с температурой тридцать девять, заложенным носом и больным горлом. Весь день она не теряя надежды пила лекарства, полоскала горло, просиживала в наполненной паром ванной, а вечером расплакалась от обиды и отчаяния, потому что стало понятно, что как бы она ни хотела, поехать никуда не удастся.

– Поезжай один, – сказала она Мише. – Такая прекрасная возможность – глупо ее упускать.

И хотя Марина действительно так считала, думать о том, что Миша на самом деле поедет в Европу без нее, было невыносимо. Она отвернулась, пытаясь справиться с вновь подступившими к глазам слезами.

– Да ты что, Мариш, куда я поеду без тебя? – удивленно сказал он. – Даже не выдумывай. Выздоравливай, и поедем вместе.

– Но ведь все уже оплачено, – попробовала возразить Марина, – деньги потеряем.

– Нашла о чем переживать! Какие сможем, вернем, а все остальное снова заработаем – вот проблем-то. Главное, поправляйся скорее.

Марина понимала, что в ней говорит эгоизм, но на душе потеплело от его слов. Через несколько дней она окончательно выздоровела.

Марина начала находить удовольствие в том, чтобы подбирать Мише одежду, в которой он выглядел неожиданно стильно и привлекательно. Сам Миша не считал, что ему нужно что-то в себе менять, но когда видел в зеркале результат Марининых стараний, то не мог скрыть довольной улыбки. И потому когда она предложила в качестве компенсации за неудавшийся отпуск съездить всей семьей по магазинам и заодно обновить летний гардероб, возражать не стал.

В одном из торговых центров Марина неожиданно столкнулась с Таней. Пока они болтали, подошли их мужья с детьми, и оказалось, что обе семьи собирались пойти куда-нибудь перекусить. Было решено объединиться для этой цели.

За столом выяснилось, что Таня с семьей недавно переехала в новую квартиру, но та оказалась неожиданно неудобна своей планировкой. После полугода мучений было решено этот недостаток исправить, что подразумевало снесение одной стены и возведение другой, и это, конечно же, сулило массу проблем для жителей этой квартиры.

– Нет, ты представляешь, – расстраивалась Таня, – ведь ремонт уже сделан, а тут все придется переделывать да еще к тому же снова жить в этой пыли и строительном мусоре! Боже, как это все надоело за время ремонта! Может, все-таки не трогать ничего, а?

– Ну с ремонтом я вам, конечно, ничем не смогу помочь, – вдруг сказал Миша, – а вот предоставить временное пристанище, пожалуй, в моих силах.

– В вашем доме? – оживилась Таня.

Марина уже готова была возмутиться и настоятельно попросить Мишу не делать таких предложений без ее согласия, но он сказал:

– Нет, есть квартира, которую мы снимаем для представительских нужд, и примерно до середины мая она будет пустовать. Так что если укладываетесь в эти сроки, можете пожить там во время ремонта.

Таня так благодарила Мишу за оказанную услугу, что Марина невольно загордилась мужем.

Перед расставанием подруги улучили минутку, когда их мужья с детьми оказались впереди.

– А ведь Наташка-таки продала свою квартиру, знаешь? – спросила Таня Марину.

– Нет, мы давно не общались.

– И ведь ничего не было в прошлом году, – продолжила она.

– Не было чего?

– Ну, моря, купания. Всю ночь – самый обычный вид из окна, все как всегда.

– Может, Наташа сказала так, чтобы не расстраивать нас?

– Это Наташка-то? Да брось ты! Она же честная у нас.

Таня сказала это так, будто считала это недостатком, и Марина, зная, что сама Таня в полной мере обладает этим качеством, невольно улыбнулась. Хотя на самом деле ей было грустно из-за того, что исчезла последняя надежда снова когда-нибудь испытать те покой и счастье, которые она ощущала, пока была частью зеленого моря.

Вечером, уложив детей спать, Марина пришла в гостиную, где Миша смотрел телевизор. Села рядом с ним, он обнял ее за плечи. Когда началась реклама, он вдруг сказал:

– А ты не хотела бы выйти на работу?

– А что, – тут же ощетинилась она, – ты больше не в состоянии содержать меня?

– Ну что ты! – рассмеялся Миша. – Просто дел дома стало меньше, и я подумал, что тебе, наверное, интересно было бы заняться чем-нибудь. К тому же у нас в фирме открылась вакансия, вот я и подумал…

– Что за вакансия?

– Нам нужен человек, который проводил бы обучающие семинары для продавцов, имеющих дело с нашей продукцией. Требуется знание ее состава, ассортимента, основных этапов производства, немного информации о сертификации, сроках годности, основы мерчандайзинга – мне кажется, тебе не составило бы труда все это выучить. Работа непостоянная, поэтому я не решаюсь нанять человека на полную ставку, но и у имеющихся сотрудников уже не хватает времени на обучение продавцов. В общем, было бы здорово, если бы ты согласилась.

Марина помолчала, обдумывая его предложение. В конце концов, почему бы и нет? Дома ее постоянное присутствие уже никому требовалось, а работа, похоже, такая, что ей, к счастью, не придется целыми днями просиживать над бумагами.

– А кому я буду подчиняться? – спросила она.

– Вообще за это направление отвечает отдел маркетинга, но я не слишком далек от народа и смогу повлиять на ситуацию, если вдруг возникнут какие-то проблемы. Только я хочу, чтобы ты сразу отнеслась к этому решению очень ответственно, – добавил с неожиданной жесткостью в голосе, и по спине Марины вдруг пробежали мурашки. – Работа есть работа, и если ты будешь выполнять ее плохо, поддержки от меня не жди. Никогда никого не держал в своей фирме за красивые глаза и не собираюсь делать это впредь.

– Я согласна, – сказала Марина, все еще чувствуя холодок между лопатками.

Она вдруг поднялась со своего места, села к Мише на колени и поцеловала его долгим страстным поцелуем. Реакция со стороны Миши не заставила себя ждать, и впервые с момента переезда в дом они занимались любовью вне своей спальни – прямо на диване в гостиной при включенном телевизоре.

– Вот это да, – выдохнул Миша, когда они закончили.

Марина не смогла сдержать улыбки, но скрыла ее от Миши, и молча поднявшись направилась в ванную.

На работе Миша был совсем другой, чем дома, и хотя он умел, когда было нужно, и пошутить, и похвалить, и поощрить, но в других ситуациях в его голосе явственно слышались твердость и властность. Кроме того, Марине было внове, находясь на работе, сохранять дистанцию между собой и Мишей, к которому даже обращаться приходилось по-другому. Ее одновременно и забавляла и волновала эта ситуация, неожиданно возникало желание продемонстрировать свою власть над ним перед людьми, которые не смели его ослушаться, а его беспрекословное подчинение ей дома вдруг обрело новый смысл и ценность. Возвращаясь с работы вместе с Мишей, она не могла дождаться ночи, чтобы наброситься на него неистово, будто на его месте вдруг оказался совсем другой человек – одетый в модный костюм и итальянские туфли, властный, решительный, недоступный. К сожалению, дома Миша снова становился спокойным семьянином и спрашивал ее согласия на любое свое действие, что неизбежно портило впечатление, которое Марина выносила с работы.

– Просто молчи, – просила она его.

– Просто молчать? – недоумевал он.

– Просто молчи и будь не таким… деликатным. Вот она я, и ты просто бери меня, если что-то будет не так, я сообщу тебе, не сомневайся.

– Это то, что тебе нравится? – удивлялся Миша.

Марина не любила говорить на такие темы, поэтому молчала и пыталась действиями показать ему то, что она от него ждала.

Через месяц Маринино обучение закончилось, и она первый раз сама выступила в роли тренера, в результате чего осталась довольна и собой, и своей новой деятельностью. В тот же день Миша, оставшись с ней наедине, был именно таким, каким она хотела его видеть: молчаливым, решительным, даже жестким. Это оказалось настолько захватывающе, что Марина не сразу пришла в себя после случившегося. Лежала еще какое-то время, глядя в теряющийся в темноте потолок и радовалась, что Миша в кои-то веки не пытается поговорить с ней после близости. А несколько минут спустя и вовсе услышала его мерное посапывание и улыбнулась в темноте: наконец-то повел себя как настоящий мужик – заснул сразу после секса.

Она с удовольствием потянулась, легко поднялась с постели и сходила в ванную, чтобы умыться. Хотя ее никто не мог видеть, обернулась в полотенце перед тем, как выйти в спальню, и уже готова была снова лечь, но посмотрела в окно и вдруг…

Увидела черное бархатное небо, море, светящееся зеленым, заметила, как вдруг стало тихо: не было слышно ни шелеста листвы, ни мяуканья соседской кошки, ни шума проезжающих вдалеке машин. А ведь сегодня двадцать первое июня, подумала Марина. Вдруг вспомнилось блаженное ощущение счастливого покоя, тепло окутывающего тела льда, слияние с обволакивающей живой водой.

Она выпустила из рук полотенце и ступила на балкон.