Полынь [Ирина Владимировна Курчавова] (fb2) читать постранично

ПОЛЫНЬ

Анжелика не сводила глаз с закипающего молока, когда хлопнула входная дверь, и в кухню тут же ворвался её муж. Вернее, не совсем в кухню: он застыл ровно в дверном проёме и выжидающе молчал, причем, что конкретно он выжидает, Анжелика не знала. Нет, она догадывалась, особенно с учетом того, что час назад застала своего мужа в собственном авто, целующимся с какой-то дамой. Целующегося так самозабвенно, что он даже не сразу расслышал стук в оконное стекло. Дама ахнула, а Геннадий выскочил из машины, стараясь не упасть и пытаясь схватить за руку убегающую Анжелику.

Она ничего ему не сказала, нацепив на лицо этакую полуулыбку, скрывающую обычно крайнее недоумение и растерянность.

С этой вот самой полуулыбкой Анжелика забрала из детского сада захворавшую дочку. Зашла в магазин, чтобы купить мёда и молока. Улыбаясь, уложила ребенка в постель с градусником. И с этой же улыбкой стояла сейчас перед плитой, ловя момент, когда можно будет отключить газ.

Геннадий немного постоял в проеме, затем все-таки прошел в кухню и опустился в кресло обеденной зоны.

– Будешь ужинать?– спросила Анжелика. Спросила тем самым приветливым голосом, которым спрашивала всегда.

– Рано еще, – буркнул Геннадий.

– Ладно. Маша заболела…

– Что с ней? – подскочил муж.

– Забрала из садика с высокой температурой. Вот, молока вскипятила, сейчас дам ей с мёдом…

Гена прошёл в детскую. Что-то спросил у дочки, та что-то прохихикала в ответ.

Анжелика старалась не давать рукам отдых. Если она сядет, задумается, вспомнит… Нет. Руки достали мёд, смешали с молоком и маслом. Убрали все лишнее со стола, стали накрывать его к ужину. Затем Анжелика зачем-то вымыла чистую плиту и стала оттирать неоттираемое пятно с кухонной раковины. В дверях снова появился муж.

– Я хочу знать о твоих дальнейших планах,– женщина резко повернулась к нему. Её голос был тих и вкрадчив, она полностью владела собой. – Только о них. Меня не интересуют детали типа «как давно» и «почему»… Мне важно знать: ты намерен сохранить эту семью или создать новую с… другой женщиной?

На последних словах струна, натянутая внутри неё, дрогнула, и Анжелика едва не позволила себе заплакать. Но разум приказывал сердцу повременить с эмоциями, и она продолжила:

– Потому что жить с тобой, разделяя тебя еще с кем-то – для меня недопустимо. Если ты решишь остаться со мной, не разрушать семью, не бросать дочку…Забыть и разом оставить то, во что вляпался… Если ты останешься, я всё забуду и никогда не вспомню.

Сейчас Анжелика, собрав в кулак все своё мужество, была уверена в своих словах, как никогда.

– Но в том случае, если у тебя там… серьезные намерения и сильные чувства – я не стану тебе препятствовать. Удерживать, уговаривать, истерить. Ты – взрослый человек, и это твой выбор. Хочу только надеяться, что ты не пожалеешь о нём.

Она старалась не смотреть на мужа, потому что знала: если посмотрит, сразу расплачется. И это будет неправильно, это будет манипуляция, давление. А ей совсем не хотелось на него давить, ведь тогда муж не сможет поступить правильно, и тогда начнётся ад. Она не понаслышке знала, что когда человек выбирает что-то не по своей воле, а под давлением – ничего хорошего, как правило, не выходит.

Поэтому эмоции нужно сдержать, а чувства задвинуть назад. Она даст им выход позже, когда никого не будет рядом. Лучше всего ночью, в темноте спальни… Или в прохладной тишине кухни…

Но не сейчас, когда больше всего на свете хочется упасть, свернуться клубком и завыть, словно раненая в сердце волчица.

Симона жила в небоскрёбе на одном из последних этажей, так что каждый раз приходилось иметь дело с душным лифтом. А духоты Гена терпеть не мог. Зато какой вид открываться с увитой цветами лоджии – дух захватывало! И он подолгу курил там, медленно обводя взглядом ночной или рассветный город. Курил, пока Симона, одетая в прозрачный халатик, не выхватывала у него сигарету и не утягивала его на жесткий диванчик, стоявший тут же.

Гена не любил заниматься этим прямо здесь, под открытым небом,. Хоть лоджия и была надёжно прикрыта с боков перегородками, ему казалось, что они делают это у всех на виду.. Но Симоне нравилось. Она вообще любила, когда все на нее смотрят, и вся жизнь её была в том, чтобы показывать себя со всех сторон и во всей красе. И, надо признать, в этом девушка добилась определенного успеха.

Длинные, густые волосы, большие, как у анимационных красавиц, глаза, изящные жесты, легкая, привлекающая взгляд походка. Немудрено, что Симоне вслед оборачивались все – начиная от маленьких девочек и заканчивая престарелыми отцами семейств. Поведение её тоже было безупречным. Она не была резкой или вульгарной, общительной, но не болтливой. Имела сотни друзей, но ни с кем не трепалась о пустяках, все разговоры