Волонтёры [Антон Сергеевич Лобутинский] (fb2) читать онлайн

I

По крайней мере, моё сознание тебя помнит. Несмотря на перечень безутешных (поправка – мною грешных) стихотворений, витающих вместе с розовыми облаками – стержень юношеского неба – в пыли ребячливых грёз, заслоняющими собой не то, что проспекты, материки, по которым мы вместе не ходили. Тут же ссылка на недавние сны: естественно, туман, в котором ты ищешь хоть одно живое лицо, чтобы окрикнуть его и узнать название того города, в котором мы литературно затерялись.

Когда-то был холодный ноябрь, красно-жёлтые покрывала из листьев и дробительный дождь у твоего сквозящего окна. Так хочется выйти во двор и позвать скорее апрель (а вдруг услышит?). Как бывший пианист могу смело заявить, что мелодия слова зачастую важнее смысла – апрель ничем не привлекательнее ноября. Наблюдаются некоторые сходства, и всё-таки невозможность его позвать пробуждает чувства незаконченного детства: будто не лень каждый раз возвращаться к отправной точке, доказывая земле её обозримость. Лучше мечтать о головокружительном мае, либо о твоём родном августе. Перечень дат вслух и соответственно их стройная последовательность не меняют отношения ни к школьным расписаниям, ни к офисным календарям – я всё равно не люблю праздновать свой день рождения.

Ты уехала, оставив за собой радугу из европейских столиц. Смотрю со стороны как беспробудно пьющий художник – пустое полотно и горизонтальный мазок семицвета. Знаю, что ты любишь фиолетовый (и кто ляпнул, что это цвет гениальности, если восприятие относительно?). Рисую словами, пусть даже без трафарета. На самом деле, сочинители большие лгуны, потому что сочиняют. Художник конец аллеи никогда не изобразит, как и писатель не сможет одинокого человека оставить без прилагательного. Слова не останавливают глобальные катаклизмы, но льются водопадом в местах незначительных – особенно, когда ты далеко.

Стремительно вращается земля, а моя дорога в лелеющий тобою мегаполис ширилась на дистанции студенчества. Поступательное движение современного саморазвития, словно неконтролируемый воздушный шар, направляющийся в дымную безызвестность. Я взбираюсь на скальный холм прогресса, понимая, что преодоление извилистого склона и есть прогресс. Всё же оправдывать собственное существование не то, что самолюбиво – легкомысленно. Куда серьёзнее оказаться вдохновлённым с пары слов, к примеру, прекрасной девушки (испытываю стыдливость почему-то я). И, несмотря на то, что мы – ограничимся скопищем знакомых мне студентов – постоянно движемся наощупь, ощущая на затылке дыхание фатального разгрома, корни древа жизни прорастают в конкурирующей среде. Если угодно, на платном куске земли.

Но пока что у меня настроение вышеуказанных воздушных шаров. Позволь мне банальность – небо везде одинаковое. Расширять спектр запечатлённых видений, конечно, полезно для здоровья (особенно больным потолками). Кто-то любит рассуждать о судьбоносных знакомствах, от которых чаще бардак в голове, либо об открытии новых возможностей – старыми, как учил дядя Христофор, можно не пользоваться. Планета обширна, разнообразна, прозрачна, местами невинна, но чаще распутна. В любом случае, мы позволяем желанию глотнуть чужого воздуха, пробудить наше сознание – благодарно взгляни в то самое небо.

Только хотел рассказать про своих путешественников, тут же вспомнил собственное поступление. Наверное, тот самый внешний комфорт достигается за счёт осведомлённости о графике завтрашнего дня. Хочется спланировать свою жизнь и чётко следовать рутинным пунктам. А когда напуганный грядущим человек пытается воззвать к глухим чужбинным переулкам с надеждой в сердце, что из первого подъезда вылетит ангел-хранитель – комфорт достигается лишь в собственных фантазиях. Конечно, человек в первую очередь должен сохранить себя, но, по понятным мне причинам, ему это не подвластно, и внешний комфорт, и боязнь отшельничества, и мысль об отсутствии успеха и самореализации (у каждого своя мечта) заставляет идти на компромисс, тем более, в сделке с дьяволом (возможно, из того же подъезда).

Четыре года такое же марево, как и предыдущие одиннадцать лет. Те же парты, стулья, стены, размеренная дикция, увеселительные трудности, беспорядочная смена предметов обсуждения. На деле в памяти остаётся немногое, да и то – обглоданное чрезмерной чувствительностью. Когда заходит речь о приведении аргументов, вожжи в свои руки берёт эмоция. И так проходят мгновения, а за ними века – и не столь важно, что вы финансовый брокер с завидным портфолио, в контексте времени застревает лишь ваша реакция на то, что мир не согласован.

Два ненормальных в живописной красоте – могу ли я заделаться стихотворным маркетологом? Не то, чтобы стремление к славе руководило мной, скорее, в тех шероховатых рифмах я наиболее честен, когда мысль улыбается о тебе. Наверное, я ничем не занимаюсь, кроме как царапаю оды об иллюзорных понятиях.

И всё-таки, наша каштановая осень – сон золотистого мальчика, что пальцем рисует кленовый лист на асфальте. Единственная прогулка по главной площади страны холодным вечером – да и тот оказался прокуренным гнилой брусчаткой. Грязная данность и вымышленное богатство национальной культуры могут невольно сотворить какой-нибудь безобидный лозунг.

Вонючая столица, сколько любви ты можешь дать?

II

Если человек способен облачиться в доспехи любимого книжного протагониста, попутно различать мозаику окружающего мира и осваивать диковинные концепции автора, наверное, не стоит предоставлять его взору вид из собственного окна. Вернее, не нужно ожидать от него понимания. Катастрофа коммуникаций (тех, в которых я непосредственно брал участие) заключается в разнообразии человеческих ассоциаций. Если я буду ссылаться на вероятность, то обрету образ неуверенного (либо не опознавшего местность) человека, поэтому стоит заметить: во-первых, мнение субъективное является единственным мнением, доступным человеку; во-вторых, человеку свойственно испытывать страх – в любое время суток, в любой точке земли, в любой эпохе. Поэтому совершенное доверие другому человеку грозит утратой координации на плоскости. Наука сознания проста и понятна – если мальчика в детстве приучили хорошо обращаться с девочками – он, без преувеличения, будет. Иной подход: если я рождён в обществе людей среднего класса, в простонародье – трудяг, то уважительно буду относиться к представителям подобных профессий (и впитывать ненависть к противоположным, не таким, как я). Отсюда – тернистый путь взаимопонимания становится непреодолимым в тот момент, когда человек даёт себе заранее отчёт в том, что его не поймут.

Жизнь в общежитии приносит на блюде весьма безумные яства мышления – к примеру, способ прорваться сквозь изобилие убеждений и миросозерцаний, выражаемый в простом: у каждого своя философия. Точки соприкосновения на графике разглядеть не трудно, но ведь вопросы исходят совсем из чуждых мозгу измерений (те же муравьи вряд ли о нас думают). Каждый человек, несмотря на округлую планетарную благодетель, рождается в собственных, чудных или невразумительных условиях. И те лица, которые его окружают с самого детства, будут проецировать его будущие ассоциации, что связаны со зрительной идентификацией (непосредственно – лиц).

Ты ведь знаешь, незамысловатый студент посредством референтов пытается объяснить миру, что он его спасёт. Что-то в этом общее от нас обоих. Моя физиономия в открытом космосе не узнает больше, чем сейчас. Имя такому не исследователь, но урок о заглавии вещей я посетил. Осуждать также бестолково, как и пытаться убедить – я смотрю вдаль не потому, что хочу отыскать там что-нибудь привлекательное, а потому, что даль смотрит на меня. Да, я напеваю элегию итальянского пианиста, но непредвзятым зрительным контактом хочу разобраться, как услышать голос земли – незаменяемые органы чувств, органы осязания, такая дилемма.

Не будем вдаваться в дотошные подробности экономической скуки, сразу же перейдём к делу: общежитие (современный говор любовь к одной книжке не позволяет использовать) воспитало на свой лад и тон пять совершенно разных по характеру, телосложению, вкусам в музыке и – вообще вкусам (если их нет, предлагает сама, как назойливый мерчендайзер), местами не образованных, но жаждущих чего-то студентов, среди которых был и я. Чем занималась пытливая юная душа целых четыре года, и вспомнить не смею, но путь, который она пыталась одолеть, был настолько заманчив, насколько и возвышен.

Забытым мною осенним вечером, скромный и тихий Данила, что учился со мной на одном потоке, без особого масштабирования собственных интересов, озадачил меня тематикой становления грядущего. Как намеченные в той же перспективе бакалавры, сумбурно руководящие своим прошлым, мы должны были сделать заявку на целеустремлённость.

Вообще осень имеет право патентовать судьбоносные идеи, так как они и впрямь являются основой сюжетных перипетий.

Нам просто хотелось преодолеть границы телевизионных шоу, безвкусно старающихся изнасиловать действительность, и созвучных с ними новостей интернета, скалящихся при помощи голословных комментариев социальных менторов. Вычурная обусловленность материи как содержимое, что знает о существовании забора. Поэтому формулировка страдает хромотой, как и любые понятия в окружающем меня обществе – особенно, чёрное зеркало. Оттуда пузырится фильтрами портрет медийного маньяка – человека, в силу тех или иных обстоятельств располагающего миллионами. Неважно чего – кошельков, людей, втулок, картин. Интересно то, что зрителю без причины важно осознать собственную немощность и в тот же миг способность восторгаться – успешный человек (понимания разнятся) даёт стимул бороться со смертью.

Намеченный тобою путь руководит асфальтом моих дорог, или судьба действительно любит предлоги, но поездка в мегаполис позволяла инвестировать каждому из нас – пятерых дипломированных специалистов – в собственное мировоззрение (скорее, вредный субъективизм). Так вышло, что город будущего, доселе недоступный для нас, при честном взаимодействии друг с другом чертил свои горизонты не только в мечтах. Данила сделал вывод, что полтора года учёбы на магистратуре и попутного совмещения с работой, могут позволить пяти экономистам, наконец, выбраться из руин бетонных ограничений, так наскучивших своей сонливостью.

У людей разные интересы – обновление софта происходит согласно биологическим часам. Данила, как и все мы – хотел увидеть роскошный мегаполис, утопически представляющийся на помятом чертеже седого архитектора, время от времени дающего советы при помощи видеокамеры. Кажется, там, где нас нет, иная цивилизация. Вопрос в том, что изменит наше присутствие (все мы вместе, но не знаем, в каком). И только монохромные дни, никак не пугающие меня своей рутинностью, обретают цвет своей причины – в геолокации твоего айфона.

Близорукие химерные детали оставлю на рассмотрение педантичным окулистам, но сердечные восторги (это импульсы, да) преисполнены не только признанием глаголу, но и прочей стихоформе молодости: в твоих живых глазах усталость океанов, в моих натёртых веках жидкость из-под линз…многоточие продолжает беспечно любоваться тобой, а вечернее постукивание кулаком по шкафу (где-то в три часа ночи) гоняет в крови гарнизон бунтарей окситоцина и дофамина, но я поклоняюсь вечности. Мне известна только одна жизнь, в которой ты.

III

Увертюра к оперному представлению, где круглосуточный супермаркет – декорация, а всё, что его окружает – грубоватый перфоманс ночной столицы, есть неудачный ход создателя ради подготовки почвы для созерцания. Медиум – это только начало, это даже не причина, а всего лишь вбитый гвоздь в ту дверь, которую вы хотите открыть. Три миллиона лет эволюции человечества – лишь для того, чтобы жизнерадостные студенты пили пиво на лавке, утопив собственное ухо оголтелыми звуками из динамика. Молодёжный конвульсивный фон отдаёт терпкой помесью бреда и насилия – музыканта не в чем упрекнуть, он просто был воспитан таким образом. Он действительно верит в мощь кулака, одноразовые удовольствия и собственную точку зрения (те горизонты, суженые до минимума и есть точка). У любого власть имущего (имеющего свою судьбу) сформирован вид единственной правды, доступной для него – та же аналогия с форточкой из кухни (или откуда положено выпускать затхлый воздух из дома).

«Ты знаешь, – заговорил Назар, лёжа на кровати. – Мысли о суициде не такие уж и глупые». Естественно, я с ним категорически не согласен. «То есть, да, это глупо и эгоистично – лишать себя жизни, совершенно не думать о близких и переживающих за тебя людей. Людей, вкладывающих самих себя в твою жизнь». Как я и подозревал, дальше Назар говорил про свою деревню, жизнь и плохие отношения в семье. «Тебе не приходило в голову, постараться хоть что-нибудь изменить? – я не мог дальше слушать. – Больше не говорить ни слова, просто взять и сделать». Обычно после таких наставлений люди отвечают вялым, растягивающимся по нёбу морщинистым звуком. Поэтому мне и дальше не хотелось слушать – это не так легко, взять и сделать. Что ещё смешнее, слова графомана.

«Я делал – ушёл из дома жить в летнюю кухню, – в противовес заявил Назар. – Провёл там небольшой ремонт, убрал все ненужные мне вещи, утеплил комнату на зиму. Правда, с крышей нужно повозиться. Но это позже».

Наступает тот момент, когда человек полностью осознаёт отсутствие каких-либо приемлемых решений и совершает что-нибудь вроде маленькой семейной революции. Он перестаёт бороться, доказывать, искать. Он устал. Дайте ему глотнуть свежего воздуха – ведь он всего лишь студент третьего курса, который, возвращаясь на выходных из столицы к себе домой замечает повторяющуюся картину: мать рыдает, отец ссорится с неудачливым ухажёром своей дочери, а сама дочь, к слову, недавно родила ребёнка, содержать которого не в состоянии.

Отсюда привычный деревенский конфликт (не чужд огромным мегаполисам): ребёнок рождён не из любви, а по человеческой глупости, удовлетворяющей физиологические потребности. Ни одни из участников не озабочен перспективой – как, в последствии, ею и не награждён. Девушка мечтает о великой любви, тогда как ловкий сельский кавалер, при помощи пары романтических слов даёт ей на это надежду. Оба не имеют ни малейшего представления о внешнем мире – в силу прогресса их ребёнок уже в восьмилетнем возрасте будет намного образованнее, если, конечно, получит на это шанс.

«Моя сестра очень тупая, – как бы подытожил Назар». Плюс несколько матерных в её же адрес и разговор на этом исчерпал себя.

Назар – один из моих соседей по комнате. Он только и делал, что крутил гайки в автопарке, ходил на пары и копил деньги на первый автомобиль. Человек изначально рождён в ограниченных условиях – неважно, где именно, будь то пылающий клочок земли, оторванный от современного понятия цивилизации, или район технологического парка с космической ценой за ренту. Оба представителя будут иметь смутное толкование друг о друге посредством тех же новостей или рассказов более опытного товарища. Развитие происходит в рамках тех ценностей, которые приняты в данном субстрате культуры. И если бы не отцовское решение потратить семейные сбережения на то, чтобы отправить сына учиться в столицу, то Назар и сейчас бы крутил гайки, только оглядываясь на пасущихся позади коров, слыша завывающий сквозь хилые окна школы ветер и ничего не зная о возможностях, к примеру, обучиться социальной инженерии либо снискать успеха, виртуозно играя на контрабасе.

Кровь и пот – моя родня, для тебя же – пища.

Что ты ешь день ото дня, словно жадный хищник.

Перед нашим выпуском я услышал от Назара, что он продал свой автомобиль. Два года непрерывной рутинной работы, чтобы купить вещь. Чтобы потом переосмыслить всю свою жизнь, переступить бетонную ограду гордости и наощупь в безликом пространстве отказаться от прежних ценностей. Он сказал, что эти средства помогут нам ради достижения общей цели – благородство здесь ни к чему, мы всего лишь объединяем усилия, чтобы увидеть тот мир, который с руки какого-нибудь предпринимателя был закрыт (неизвестность не порождает интереса). Планета обширна, разнообразна, и случается безобразная пустота в отдельных её частях, желающая заполнить себя знанием.

Понимаешь, неосмысленное заявление о том, что жизнь – дерьмо, прежде всего, эхо в неизведанном микрокосмосе. Глупые слова, способные с помощью конкретики обозвать собственное использование занудным. У нас мало еды, мы не можем накормить людей в той или иной местности – это уже разговор. Резво направленное замечание о том, что ты не умеешь, к примеру, резать помидоры, ничего не изменит. Лучше рассказать человеку о новом способе нарезания овощей, который ты вычитала из журнала. Либо укорять в том, что ты неправ – предложи рассмотреть собственные идеи, а не категорично спорить о тех концепциях, мысли о которых разнятся в силу разнообразия личного опыта. В споре не рождается желанная истина, а лишь извращённые домыслы.

Одна из томительных для Назара особ как-то заявила, что в действительности не питает никаких чувств и вообще – презирает работника шиномонтажной, ведь он не даёт ей того, что она хочет (канон потребителя понятен, и всё же я незнаком с этой девушкой). Паутина современной культуры, за отсутствием паука, плетёт патологические понятия успешной жизни человека (к концу книги я точно возненавижу это прилагательное). Если мужчина зарабатывает меньше женщины – он будет ловить косые взгляды словно энтомолог, недоумевающий, за что бабочки так жестоки. Хорошо – мы можем допустить подобное мерило справедливым, даже не имея конкретных знаний в любой научной деятельности. А если мужчина является разработчиком в области физики или имеет учёную степень, а может, он лучший инженер в собственном городе, единственный, кто может совладать с электричеством – он будет успешен в рамках современного общества и способен удовлетворить аппетиты какой-нибудь пассии? Нынешний механизм человеческой жизни не позволит большинству химиков на планете купить себе новый полноприводный внедорожник или уютный дом с тремя спальнями. Тем не менее, химик успешен в области собственной науки и его изобретения вполне себе могут сделать жизнь проще для тех, у кого нет места в гараже, чтобы поставить очередной внедорожник.

Слышу несвязную речь возле того же супермаркета – мол, был бы я женщиной, так бы и сделал: нашёл бы себе богатого мужика и уехал бы с ним в мегаполис (бы и ещё раз бы, и после каждого второго слова – мат). Укоренённый эгоизм невозможно излечить – нужно избавить человека от всего прошлого, чтобы появился шанс на перевоспитание. Он твёрдо уверен в своих взглядах и ничто не заставит сомневаться его в собственной уникальности (откуда он знает, что уникально – если его сосед говорит то же самое).

Ты родился на планете с возможностью зарядить свой телефон в любое время суток, отапливать дом, не рубая дрова, чистить зубы и брать в любой библиотеке книги на всевозможные темы – будь честен с самим собой, сделай что-нибудь полезное для тех, кто рядом или просто не мешай им.

Реализм сутолочной современности – это тысячи слов, характеризующих названия каждого типа автомобиля, и одно беззащитное слово, чтобы выразить самые разнообразные душевные переживания – любовь. Потому что я до сих пор уверен в догоняющей меня насмешке, когда ты уходишь из моей минорной площади зрительной вседозволенности. И я не вправе оскорблять век за то, что он тебя так воспитывает. Возможно, человек не способен любить человека – он может быть без ума из-за некоторых качеств, присущих объекту восторга. Остальное – примирительная рубашка сознания, когда не то, что мозг или втоптанная в подошву душа теряет своё местонахождение, антураж критики – лишается своих постулатов, когда я слышу твой безумный смех.

IV

Я счастлив, моя столица, что попал в твой локальный список пилигримов. Ты многое позволила узнать, и ещё больше скрыла в равнодушии асфальтных перипетий. Можно выразить свои чувства с помощью дождя – как первый вдох уличной свежести. То ли это был отсчёт старой жизни, то ли начало новой – где-то на промежутке всего лишь глава от судьбы, творимой всеми прилагаемыми источниками влияния. Я поступил в университет, я выучился и получил диплом – этим ли ограничен твой положительный вклад? Конечно, нет. Это стало поводом, но никак не первопричиной, целью, но не конечным результатом. Здесь было место, как живому знанию, так и ленивой безграмотности. Как искренним словам, так и лицемерным признаниям. Место первой любви, как и её необратимых последствий.

Галактион уже выступал на соревнованиях, а я только переодел штаны. Вокруг – железо и люди. Килограммы испытательного металла, метры стёртой резины. Ты просто подходишь к помосту и убеждаешь себя в смысловой нагрузке момента – быть может, это единственный универсальный ответ, что применим ко всему отрезку жизни. Ты удобно поместил своё тело на лавке, снял штангу и начал работать. Соревноваться, высвобождать энергию в атмосферу, благодарить здоровье за наличие, отправлять мысли в невесомость. Кровь плохо поступает к мозгу, мышцы наливаются стрессом, тело функционирует на пределе возможностей. Плюс десяток лиц внимательно наблюдают за твоим старанием, что сопровождает немножко искривлённое лицо. Ты ищешь в путь к вечности, ты постигаешь смысл физической нагрузки. Ты встаёшь с лавки, будто преображённый, и понимаешь, что всё бессмысленно.

Пускай, ты побеждаешь в соревнованиях. Получаешь заслуженные овации, медали, подарки. Тебя считают лучшим – на тебя равняются, тобой восхищаются, завидуют. Ты бросаешь вызов обнажённому пространству – ты создаёшь в нём конкуренцию и становишься победителем. Тешишь своё самолюбие, гордишься, хвалишь и чуть-чуть отдаёшь должное соперникам. Момент тщеславия, момент восхождения на пьедестал – неповторим. Ты возвращаешься на землю, щупая на шее золотую медаль. Дистанция, по её достижению, становится бессмысленной – ты состязался, ты испытывал себя, но что все награды значат, что значит конкуренция, как не ту же рутину, те же попытки разогнать скуку, те же неудачные поиски важных ответов.

«Что-то я потянул плечо, – заявил мне Галактион, после того, как мы получили свои награды». «Придётся тебе пару дней забыть про зал». «Если честно, я не хотел приходить. С кем соревноваться? Да и не люблю я этот спорт». «Я знаю. Ты спорт вообще не любишь». «Да. Хочу только быть здоровым и нормально выглядеть. Остальное совсем не имеет значения». «Помнишь, свои первые соревнования?». «В универе? Конечно, помню. Пришёл весь напуганный, таскал по всему залу блины, такой себе кабанчик. Вот умора была». «А те здоровые дядьки?». «Да, парни с пятого курса. Теперь мы такие же. Беда. Пять лет уже пролетели». «Вот так. Наверное, в этот зал мы больше не вернёмся».

Данила вернулся из библиотеки спустя шесть часов. Он часто там пропадал – вряд ли всё время посвящал учёбе, скорей всего, просто сидел за ноутбуком и смотрел фильмы. Потому что там тихо. Там люди заняты делом, учёбой, и никто не посмеет тебя потревожить, в отличие от комнаты в общежитии. В библиотеке ты отдаёшь должное тишине, будто мир и вправду был рождён из-за её присутствия. Будто она единственная, кто был свидетелем возрождения, свидетелем обретения вечности.

В тот вечер Данила был сам не свой. Застывшая грусть на лице, отсутствие аппетита и желания что-либо делать. Характерные симптомы влюблённости. Смешно, что практически каждый человек реагирует на неё одинаково, ведь понятия любви, в силу опыта и воспитания, должны быть разные.

«Ну что с тобой, – я пытался вернуть Данилу к реальности. – Неужели девушка?». Данила молча смотрел в потолок, пока Демьян пытался нарезать картошку. «Эх, сейчас бы бутылочку вина, да вприкуску, – выразил Демьян свои желания». «Так сходи, – логичный ответ от Данилы». Демьян задумался, резал картошку с полминуты, а потом резко собрался и ушёл. Видимо, препятствий не было, как то казалось изначально.

«Так это девушка?». «Да, и очень хорошая, – было заметно, что Данила буквально выдавливал из себя по слову». Дальше ничего сверхъестественного я не услышал от мечтательного товарища. Суть истории в том, что девушка настолько понравилась Даниле, что он не решился даже познакомиться с ней. Самый смех двадцать первого века – ненужные слабости и сиюминутная неуверенность в твёрдости ступней. Тут действие происходит исключительно в силу ваших способностей – если коммуникации легко поддаются, то всё будет в порядке, правда, от разочарований вы всё равно не застрахованы.

За что ты её любил – действительно, убеждался. Однажды Данила присоединился к осуществлению студенческого обычая – идти вместе с первокурсниками в лес и праздновать прощание статуса абитуры. Как и полагает, старшие организовывают процесс, а младшие в нём активно участвуют. Да, это планировалось как незатейливый пикник с некоторыми элементами употребления алкоголя. На деле получалось оставить только элементы, да и то, масштабируя, усугубляя, накопляя. Совершать обряд полнейшей свободы, ритуал всего дозволенного сегодняшним днём.

Там он и встретил её – любовь Данилы была не в состоянии продолжать нести на себе тот очаровательный дух восторга. Где-то растерялась волшебная пыль на пути ладони к очередному пластиковому стакану. Где-то разрушился назидательный облик влюблённого равноденствия. Ты летел вихрем по небу, мой друг, но внезапно ощутил всю мощь скалистых скал, особенно, когда дождь только посетил их. Когда его бездушный оттенок, вкупе с туманом, оставил только капли росы на острие приземлённости.

Но я, мой друг, не смог тебе помочь. Не смог познакомить тебя с оголтелой дистанцией, когда легкоатлету проще передумать заниматься бегом и приступить к совершенствованию в кулинарии. Всегда есть шанс стать спортсменом – и твои воздыхательные позывы не более, чем издержки спорта. Может быть, любовь – тот же бокс: при дебютном выходе на ринг ты сразу был отправлен в нокаут, считай, карьера не задалась. Счастливчики дистанций всё же существуют – только многим удаётся убедить себя в собственной победе, будто лишь упорство и трудолюбие принесли медаль, но никак не допинг.

Спасибо Вам за всё, мои прошлые друзья и товарищи. За торопливое знакомство с уличной жизнью, за медленный экскурс в хаос андеграунда. За воспитание множественных личностей и борьбы между ними. За формирование амбивалентного восприятия, за декаданс, деменцию и диаметральные противоположности. Я помню всё – от милицейского футбола до свежих тульских пряников, от загаженной плитки в баре до соревновательных переправ через реку. Помню весь диапазон эмоций и поступков – от предательства и глупости до альтернативных чувств и действий, которые не имеют ценности для прошлого, но формируют смысл в будущем. Помню вас всех – оставивших своё эго моим воспоминаниям, своё пустословное добро на съедение памяти, свои лучшие нравственные душевные отмычки. Надеюсь, у Вас всё хорошо.

V

Безвестное число икс, имяреку тебе, моё детство. Если бы запечатлённые отпечатки времени на сентиментальной бумаге допускалось приводить в действие – каждый из нас имел бы свой личный фильм. Не от природы, а от воли – мужчина вправе тосковать. Общий стол с одним из приматов я не делил, но треклятый стереотип о животном происхождении, за имением правды (а её – тем более), в контексте окружающей среды неуместен. Возможно, женщины участливее и милосерднее, потому что мамы. Научите меня и позвольте пять минут взглянуть на мир глазами матери – только б мои воспоминания не ограничивались альбомом.

Мчится колыбель железа, мчится механическая длань…Широкий диапазон морских частот, глиняная холмистая пустыня, песочные ступни под надзором солнца. Приятно было ожидать приезда на море только для того, чтобы увидеть море. Я всегда старался ни о чём не беспокоиться – это не поможет. И всё же светловолосый колобок был счастлив хотя бы тому, что он из теста (шеф-повар не делает блюд на заказ). Где-то в тени сухого лиственного полотна люди прячутся от знойных лучей, неподалёку от меня дед чистит свои форсунки, а вдали, на проводе вертикального бриза, не чувствуя солёного основания плывёт отец – скрываясь у звезды подмышкой, используя мою близорукость. Холодной массивной волной меня сбивает с ног – и я больше не царапаю спину о камни, но помню эту боль.

Или утомительный поход после занятий в школе новыми дворами и переулками – три километра грации, живописи и феерии, чтобы, наконец, понять, что забыл ключ от дверей у мамы в сумке. Тут приходится либо садиться на автобус и ехать в бухгалтерию, либо просунуться через форточку на кухне – у колобков примитивные злачные места. Как мне хотелось упасть в стог сухой травы и просто ждать спасения – путешествие по государственным учреждениям не веяло мечтательным. Там мои гениальные идеи по спасению мира не могли найти себе сообщников, ведь заменить на рабочем месте маму каким-нибудь роботом казалось мне идеальной комбинацией – и рутина исчезла, и мама появилась дома раньше шести часов вечера.

Как-то я наблюдал за творчеством Данилы – ещё одна способность вернуться в прошлое. Интересно, что человек, созданный в лаборатории, смастерил за пару лет исправного механического робота – путём аналитики есть шанс наткнуться на мысль об инженерах. Многие вопросы теребили моё сознание, но с каждым утерянным ответом я понимал, что истина всё-таки дороже, поэтому сочинял ещё больше вопросов. Робот вышел для Данилы дорогим удовольствием и единственным экземпляром, блуждающим в окрестностях. Наверное, что-то роднило его с железными гайками, но вряд ли биологическая подобность или отчаянное желание уехать из города.

Ты забыл ту деревню, затерянную в болотах – ритм современности, без разрешения жующей мою судьбу, не позволяет видеть родителей: всегда хочется перепрыгнуть через забор. Футбольное поле, а за ним – заброшенный завод, туда же припишем пейзаж ржаво-розовеющей пекарни плюс шиферные хибары, обвиваемые каким-нибудь сухим кустарником, плющом или виноградной лозой. По крайней мере, я знал, что это не предел – как для соседей, изо дня в день копирующих презренное вчера, так и для моей искривлённой полки для книг, пыль с которой я вытирал только перед приходом гостей.

Выпало тебе в глухой провинции родиться – если хочешь увидеть мир, придётся покинуть родные стены. Помаши мозольной рукой тем, кто оставил след. Найди тот сгусток кислорода, которым можно вдохновлять. Развивайся, пиши, делай что хочешь, но лучше, слушай, дыши. Сиюминутная дистанция – и ты не автор надписи спонсора, не девушка с флажком, не гонщик. Мир тобою не томим, но его химический состав необходимо изучить – обязательно сомневайся, проверяй, режь и снова объединяй. Потому что никто не расскажет тебе, почему этот забор стоит именно здесь, почему рецепт одновременно прост и сложен, почему слон находится в комнате, но никто его не видит.

Неистовая фантазия, воображающих сюжеты, зануд. Потому что я без ума от твоего не-знаю-каким-способом-созданного свитера (и так ли положено называть), который настолько уютно смотрится в приглушённом свете театральной лампы, что фанатичность сцены подменяет мне любые бестолковые вкусовые предпочтения – размечтавшись в венской меланхолии, я ощущаю истинное человеческое тепло. Когда присутствие важнее отношения, а само отношение бессильно за фактом присутствия. Эти зелёные миниатюры чередуются одна за другой, лица мелькают в грубом тоне равнодушия, зрачок тянется куда-то правее – и только ты, непостижимая частичка тайного восторга, рядом, смотришь на аналогичное безобразие. Мы разные – как неподкупный судья вынесешь приговор, но я хотел бы взглянуть твоими глазами на весь тот уличённый в несогласии театр, вход в который для меня закрыт.

Как странно, когда ложишься спать и тоскуешь по людям. Наверное, при условии нашей жизни в участливом мире человек никогда бы не остался один. У него всегда в сердце хранилась бы маленькая планета тех людей, которых он любит. Он не ломал бы себе голову над тем, на что завтра приобрести еды и как расплатиться за жильё. Несмотря на яркие рекламные плакаты, громкие возгласы в прямом эфире, отфильтрованные фото и лицемерные собрания у стойки бара – человек одинок, и плохо, что всё понимает и предпочитает питаться иллюзией, пока рентабельность формирует баланс его существования.

Я ещё вспоминаю перед сном: шестьдесят минут полной свободы, когда блики автомобильных фар режут мне сонную близорукость, а отец продолжает сквозь дорожную тьму направлять автобус; помню те калорийные и очень вкусные печенья, которые мы делали вместе с мамой из мягкого теста – обязательно так, чтобы получались кривые фигурки транспорта или животных; я помню, как читал по нескольку книг за день, а потом пересказывал слово в слово всем своим родным людям. Я также помню те быстротечные кадры из детства, что восстанавливали мою память, когда мне захотелось написать тебе письмо.

VI

Письмо к А.

Вообще-то я хотел написать стихотворение. Подобный способ изложения мысли ограничен талантом, поэтому я решил отправить письмо. Да и потом, рифмованных строк, связанных с тобой, написано в избытке. Не помню, упоминал я об этом или нет. Не важно. Потому что всё это большой пустяк. Просто слова.

Написать письмо – о чём же сказать? Так, чтобы оно не оказалось бесполезным либо непонятым, а что ещё хуже – скучным.

Расскажу тебе несколько историй из своей жизни. Вряд ли они поучительны, но определённый смысл в них есть, так как эти моменты из жизни я помню лучше всего.

Мне было около десяти лет. Летние каникулы, как и прочие бездельники, я ждал с нетерпением. Каждую вторую неделю месяца мы вдвоём с бабушкой ездили в загородный дом, в деревню. Сельское хозяйство, огромный огород, несколько сараев и флигелей, много работы и бегающих по двору животных.

В километре от дома была река. Она всегда поднималась летом, ближе к августу, затапливая близлежащие участки. Как правило, с одной её стороны формировалось болото из-за грунтованной дороги и огромного скопления мусора, ила, торфа. Так что, если хорошенько вступить в эту массу, можно было там и остаться. На другом берегу было сильное течение и более-менее пригодная для купания вода.

Жарким днём я пошёл гулять по деревне (точно не помню, был ли он таким). И остановился возле берега вышеуказанного болота. Я очень расстроился, так как мост был затоплен, и на другую сторону невозможно было перейти. Разве что идти в обход, но это далеко.

На другом берегу я видел (да-да, зрение тогда ещё позволяло) знакомого мальчика, который, как мне сначала показалось, купался. Но при этом с очень резкими движениями. Он тонул. Когда человек тонет, это заметно и не требует длительного анализа. Панические движения, глухие звуки и размытый образ. В общем, борьба за жизнь.

Ближайший дом был в полукилометре от меня, поэтому звать на помощь было бы глупо. Передо мной метровый слой грязи, за ним – река, где мой одногодка, скорей всего, с полными воды лёгкими, готовился распрощаться с воздухом и солнечным светом. Глубина реки была больше двух метров, что неподвластно третьекласснику.

В тот момент я понял, что является самым худшим в жизни – бессилие. Чувство собственной бесполезности, абсолютной беспомощности. В жизни любого человека бывают трудности, разочарования, боль и горе. Рано или поздно всё это останется только в памяти. Но перед лицом простого человеческого бессилия ничто не имеет значения, никакие обстоятельства или преграды.

Я ничего лучше не придумал, как взять, и выкрикнуть его имя. Он просто услышал его и перестал барахтаться в воде, пытаясь взглядом найти на берегу того, кто произнёс его имя. Потом я кричал что-то вроде советов лечь на спину или двумя руками загребать воду под себя. Каким-то образом он выбрался, ещё долго кашляя на песке речной водой.

Пару раз мы слонялись вместе по деревне, смеясь друг с друга, а потом я уехал. Несколько раз возвращался летом и пару раз зимой, пока родители и вовсе не продали участок. С тех пор я его не видел и вообще я практически ничего о нём не знал. Только лишь то, что он любил играть в футбол. Ну и плохо плавал.

Вторая история случилась, когда мне было около двенадцати.

Был летний знойный вечер, когда в комнате не хватает свежего воздуха и мозги, кажется, набекрень. Я в очередной раз поссорился с отцом. В то время он сильно пил, и этот день не был исключением. Алкоголь делает из людей не то, что обезьян, – пресмыкающихся, тварей, содрогающихся амёб. С большим желанием можно отыскать доказательства в пользу животного мира. Будучи пьяным, отец делал много плохих вещей, за которые, как и остальные люди, заплатил свою цену.

В тот вечер он был совершенно другим человеком. Я его не знал. Будто чужой ворвался в мой дом и единственное, что мне нужно делать – защитить родные стены. Были скандалы, драки и прочее, и к поздней ночи я не мог заснуть, потому что мысли в голове никак не удавалось унять.

Отец уже давно уснул. Мама тоже. Я лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в окно. Сквозь пыльные жалюзи виднелись проблески от звёзд. Мне захотелось взглянуть на луну, но её на небе не оказалось. Вид был ограничен. Я лёг обратно, закрыв жалюзи и надеясь всё-таки уснуть.

Через минут пять по комнате начали разгуливать пятна света. Будто соседи решили среди ночи развести костёр и пожарить шашлыки – именно так я подумал. Вид из окна аккурат выходил на соседский гараж, пристроенный к основной части дома. Летом к ним часто приезжали гости, либо уже взрослые дочки с университета возвращались к родителям, – так что подобный исход на счёт шашлыков был вполне возможен.

Ещё через мгновение залаяла соседская собака. Я никак не хотел вставать с кровати, потому что ужасные мысли до сих пор не давали покоя. Но пёс оказался настырным – около десяти минут он лаял, и я всё-таки подошёл к своему окну и поднял жалюзи. Соседский гараж горел синим пламенем, а собака, сидевшая на цепи (вольер которой находился рядом), лаяла всё сильнее из-за приближающегося к ней жара.

Я разбудил родителей. «Соседи горят». Мать отреагировала сразу же и помчалась к ним в дом. Отец вместе со мной принялся тушить огонь, так как дома наши располагались довольно близко и между ними, как назло, была огромная гора досок (мы в то время строили другой, теперь нынешний наш дом).

Соседи действительно крепко спали, так как накануне отметили чей-то день рождения. Пёс очень громко лаял, но никто его не слышал. Пока приехала пожарная служба, сгорел весь соседский гараж и взорвался автомобиль (благо, бензина в баке было немного). Сгорела вся крыша и часть дома. Всё прочее, что не задел огонь, попросту пропиталось дымом, а после было залито водой. Люди остались без ничего. Вот так просто – за одну летнюю ночь. И всё потому, что в гараже замкнула старая проводка. Да и пожарная служба долго не могла подобраться к дому, так как расположение было неудобным.

Никто из людей не пострадал. Наш дом остался целым (и доски тоже). Мама говорила, что я спас всю их семью, так как соседи были выпившими и вполне могли проснуться, когда будет поздно. Но я видел их лица. Тогда они думали не о своей жизни (позже, всё-таки, одумались), а о том количестве нажитого хлама, которое потеряли. За одну ночь я многое узнал. В таких ситуациях душа каждого человека выворачивается наизнанку.

Со временем всё наладилось. Я помогал соседям с ремонтом в доме. Они не были богатой семьёй, но жизнь, как мне показалось, научились ценить по-настоящему. Через пару лет уже обе дочери были замужем, и обоим посчастливилось стать мамами. Тогда их жильё выглядело ещё лучше, чем раньше. А ещё через несколько лет я с родителями переехал в новый дом, ближе к центру города, и с тех пор соседей не видел.

Третья история будет поближе к Рождеству и Новому году. Всё-таки мотив письма должен создавать хоть небольшое, но ощущение праздника.

Этот кусочек из жизни я помню хуже всего. И оттого он самый ценный.

В детстве я верил в Святого Николая, Санта Клауса, Деда Мороза и т.д. Хотя, почему верил – и сейчас верю, только в добрую силу его образа, а не существования. Так вот.

С нетерпением ждал первого января, чтобы заглянуть под ёлку. Наверное, было мне лет пять тире семь. Естественно, украшал свою комнату разными блестящими ненужностями. Ещё носил по дому старую огромную советскую звезду – по-моему, ею можно было осветить весь район.

Хотел тогда футбольный мяч (один из первых, а всего их было за моё детство около двадцати) и раскладную трассу с автомобилями на управлении (дорогое удовольствие для тех времён).

Ну что же, проснулся утром раньше всех и бегом под ёлку – а там ничего нет. Хоть в слёзы, хоть в гнев. Но эмоции я с самого детства держал в себе, поэтому молча развернулся и ушёл дальше спать. Наверное, плохо вёл себя в том году.

Утром отец озадаченно спросил – где подарки от Деда Мороза. Я не подал виду (на самом деле не помню), а мама сказала посмотреть за входной дверью. Что терять. Я надел куртку и открыл дверь. На улице было полным-полно снега – так много, что он начал вваливаться прямиком в коридор. Ну и на входе были огромные коробки с подарками, в очень красивых обёртках. Так было много всего – и мяч, и сладости и прочее. Только вот дорога для автомобилей была другая, но я всё равно был доволен. Почти.

Вечером, на Рождество, как обычно пошёл вместе с мамой и крестницами к родственникам петь песни и рассказывать стихи. То был самый лучший праздник: мало того, что я собрал мешок конфет, так ещё и денег подарили столько, что я в жизни не видел. И первая мысль сразу – куплю себе ту самую автомобильную дорогу.

Через неделю я уже за неё забыл. Деньги потратил на книги (как обычно), остальное забрала мама и купила мне одежды. А через год вспомнил про эту дорогу и говорил себе – как я мог этого желать? Это же для детей!

А стихов я тебе ещё напишу.

VII

Пятая симфония в до миноре и грубый триумфальный лязг в клавишах фортепиано. Галактиона роднила со мной не только приобретённая самобытность, но и бесконечное желание от неё избавиться. Человек, который движется своим путём и так далее. Человек, который независим от мнения большинства и тому подобное. Я до сих пор не вижу северной тропы, исподволь уходящей в горизонт по кронам елей – только раздробленный асфальт, кольцом теряющий своё направление. До сих пор не ощущаю движения толпы и отношения тире отрицания касательно её макро и микромиров. Мне несвойственно отчуждение, потому что его невозможно ни пощупать, ни аргументировать, ни сплясать. Так чтоскудная трактовка самобытности не иначе, как холодные ощущения при ожоге – взамен жару ты испытываешь противоположное чувство, но какая разница, ведь ожог есть ожог.

Сказочные сюжеты, глуповатые костюмированные фильмы и прочая кармическая фантасмагория есть способ уйти от реальности (голос из зала) – сцены компьютерного торжества вкупе с несообразным видением чего-либо. Даже прочитанная книга почему-то использует образную память комиксов, войн, манер поведения, увиденных на экране. Человек посредством сказки, как по мне, деградирует, забывается, прячется всем своим телом в вышеуказанных иллюзиях. Надо же…способ уйти от реальности. Вот мой способ: найдите хоть одну причину, которая, по вашему мнению, мешает вам изменить стереотип о реальности как о некоей враждебно настроенной женщине. К примеру, вас беспокоит то, что голодают дети. Или то, что жизнь несправедлива (это бестолковое заявление, предполагаю, что вы расстроены системой капитализма, благодаря которой у вас во всех смыслах и понятиях ничего нет – ни страны, ни голоса, ни эха). И теперь вместо того, чтобы сидеть у экрана и благодарить пузатого продюсера за возможность уйти от реальности, выйдете во двор и накормите детей – агрессивная женщина станет добрее.

Галактион каждый день играл на фортепиано в одном элитном баре, а утром ходил рвать штангу. Не то, чтобы тяжёлая атлетика его забавляла, но усмирить собственный гнев помогала лучше любых лекарств. Всё-таки спорт он любил, чувствовал себя свежее и бодрее, а вот всё остальное, кроме музыки, конечно же, не любил. Возмущался, расстраивался, мыслил, искал смирения. Общественные ценности презирал, часто посягал на развитие человеческого мышления – что прибыль является критерием принятия любых решений, иначе люди на планете любили бы друг друга. Но, как было понято позднее, всегда нужно добираться до самой сути проблемы, чтобы вопрос спасения, как и героизма, никогда больше не возникал.

Чувствуешь себя живым, когда занимаешься спортом или другой активностью. Только безумец способен верить в достижение цели – тренируешься, становишься сильнее, испытываешь себя, контролируешь свои эмоции, отвлекаешься от повседневной надоедливости. И так в любой сфере деятельности. Нет гениальных людей, которые могут и картину нарисовать, и самолёт собрать, и симфонию сочинить – есть люди, которые интересуются многими вещами и упорно работают ради достижения цели.

Иногда возникает непреодолимое желание взять в правую руку сверкающий меч, а в другую грубый топор и вместе с этим комплектом вынесения резолюций прорваться сквозь безостановочный поток входящих данных. Информационный хаос как результат возможностей интернета. Инфошум, патология сетевой жизни, когда боязнь упустить какую-нибудь новость или фотографию становится сильнее, нежели чувство эмпатии к окружающим, живым людям. Какой жирный плюс можно разглядеть на зелёной доске молодого доцента – интернет предоставил доступ практически ко всем знаниям мира, ко всем работам, опытам, теориям, наблюдениям, творчеству, искусству. Банальная мысль, но человек стал более ограниченным, отчуждённым и бесчувственным. Тысячи сообщений в неделю, сотни новостей в день, способность мыслить творчески попросту остаётся без практики, потому что перманентный страх остаться не у дел, в одиноком неосведомлённом вакууме, формирует ту самую поверхностность, когда особо важные детали могут вылететь в трубу. Постоянное обращение к экрану смартфона делает его не только одним из недостающих для вашего тела органов (вспомните, когда вы уходили из дому без телефона), но и неким электронным демиургом, который при помощи потока инфочепухи творит вашу, как вам кажется, индивидуальность. Об этом написаны десятки толковых статей и монографий, и всё же дефицит коммуникации и потребления информации представляется настолько необходимым, насколько и невозможным.

Ожидание уведомления, тот самый отклик ассоциаций жизненно-необходимого смартфона – не хочу писать бестолковые предложения, хочу видеть тебя. Просто наблюдать за тобой, путаться в собственном молчании, не зная, что сказать, и говорить, не понимая, о чём вообще идёт речь. Такая характеристика годится разве что напуганным восьмиклассникам, ещё недавно рисовавшим мелом на асфальте. А теперь бурлит сумасшедшим гейзером ежедневная борьба неизвестно за что – не вижу тебя, потому что знаю: каждый стремится ухватиться за верёвку. И мы не исключение, если мне позволено это самое «мы».

Красота – пустяк, как я упоминал однажды. Если тебе говорят, что ты очень нравишься, то в мыслях рождается хвала внешности. Только искренние чувства сложно распознать, если большинство грезит о тебе как об идоле красоты. Противоположность всей пресловутой общественной красоте – что-то невзрачное, не бросающееся в глаза. Зато в этом случае признание в покорности не будет вызывать сомнений, ведь человек точно знает, что любят его не за внешность. Тем не менее, красоты нет, есть лишь образ девушки с биллборда, где говорится, что она образец и совершенство – мужчина, проходящий мимо, сказал своей знакомой, что та недостаточно хороша, ведь не похожа на ту самую девушку.

Твои возможности ограничивают свободу – ты используешь тонны макияжа, чтобы довести свой образ до общепринятых измерений и мерил. Я не люблю косметику, потому что впервые в жизни увидел тебя естественной – из всей толпы потерянных лиц вижу твои живые черты, безумный смех, догоняющую его усталую улыбку и те самые, как ты сказала, «краснюки» под глазами. Это лучшее, что случалось мне увидеть – оправдываясь перед собой, не вдаваясь в подробности апофеоза романтического пространства, я возвожу тебя в Абсолют – потому, что это была настоящая ты.

VIII

Кстати, о спортсменах, терзающих себя, словно Галактион, мыслями о бессмыслии собственной судьбы (если такие, конечно, есть). Тут не столь важно, что представляет собой ваше занятие в перспективе или с объективной точки зрения – важно только то, что вы хотите таким образом привнести в этот нуждающийся в пользе мир. Дальше – немного информации про малоизвестную философским кругам котлету у атлета, существование которой я пытался понять сквозь действия моего товарища.

В расцвет двадцать первого века адептов жирной постмодернистской культуры в разы больше, чем тех же лютых проповедников технологической сингулярности. Мир, насыщенный демонами, не что иное, как образ огромного супермаркета, доверху заполненный товаром и людьми. Это земной рай, это потребительская нужда, это очевидная безусловность.

Ни один метафизик, ни один греческий добродетель почему-то не идентифицируется с понятием спорта взятого как за смысл. Между прочим, скульптуры задумчивых менторов рельефно изгаляются в каждом мышечном проборе, не говоря уже о невнятности, как самих биографий, так и приукрашенной жизни тех, кого мы никогда не узнаем.

Интеллектуальные параметры, спасибо современной науке, связаны с ленью и праздностью. Статистика ещё та проститутка, но жирным шрифтом (как и сами сочинители) зияет на каждом углу, что спортсмены – эволюция крестьянского идиота, который вместо плуга наминает грушу. Он принимает за смысл сие действо, и вопрос заключается не только в подтверждении катастрофически жалких истин, но и взаимосвязи объектов и возможности влиять друг на друга.

Адепты жирной культуры, тёмных царств и оккультных раскрытых ртов в час ночи более подвержены к успеху в интеллектуальной деятельности, нежели их дисциплинированные коллеги-революционеры. Отсюда возникает мысль об анархии, как распространителе вселенского хаоса, который в свою очередь рождает творчество, и, при упорном труде, искусство. Поэтому бедолага, изо дня в день насилующий штангу не имеет шансов получить нобелевскую по физике или золотого льва в Каннах.

Нет, не потому, что он не будет этим никогда заниматься, что у него времени только на имбецильные тренировки и составление календарных планов. Просто постмодерн настолько проникся идеей сосредоточения глупой головы на единой фазе развития, что каждый системный простолюдин не преминет подтвердить собственным самодурством подобное утверждение.

Нельзя разорваться (можно, если вы хотите быть сверх меры), нельзя достичь успеха в нескольких направлениях (можно, но при условии совокупления ваших идей с галактическими, естественно, во имя акта любви), нельзя быть разным (можно, бездарные актёры в супермаркетах вам сейчас улыбаются).

Но это не суть. На повестке дня два вопроса: есть ли в спорте смысл, и существует ли для жирных адептов счастье? Конечно, существует. Довольное лицо с панорамной рекламы и запах двух свежих булочек просто развивают тот самый комплекс счастья. Да, это огромный приятный комплекс, из-за которого впоследствии будешь яростно комплексовать.

Человек всю жизнь бьётся между обоснованием и неприемлемостью. Он всю жизнь выбирает одни испражнения ради других, в надежде, запачкаться как можно меньше. Человек всю жизнь ест, пьёт, покупает то, что видел на биллборде, всю жизнь борется за идеальное тело, за привлекательную фотографию, за одобрительный отзыв. Он жаждет пересечь на финишной прямой дорогу сопернику, завоевав долгожданную награду – только поднявшись на пьедестал, он теряет весь смысл.

Человек занимается спортом, потому что может это делать. Нагрузка головного мозга минимальна, даже если вы женитесь на доценте по микробиологии. Любимое дело, призванное апофеозом скуки, становится таковым за той же потребностью, которая тянет за сальные волосы довольный центнер в супермаркет. Человек нашёл в этом себя, своё призвание, и никто не вправе его осуждать. Интеллектуальные способности сводятся к нулю, если вы пытаетесь приравнять двух людей, воспитанных в разной среде. Каковы критерии интеллекта для африканского беженца и сына брокера с Уолл-стрит? То-то же. Поэтому интеллект становится ненадобностью в планетарном масштабе и ему остаётся уповать на честолюбие отдельных вершин.

Может ли человек быть сверх меры и при этом ощущать тот самый смысл и то самое счастье? Это интересно, но больно. Головная боль настолько сильна, что человек теряется в четырёх стенах, даже не выглянув в окно. Он развивается всесторонне, он подвержен любым катаклизмам, приходящим извне, он и есть катаклизм для системы. Ему легко потеряться и застрять на каком-нибудь препятствии, легко забыться на дне бутылки из-под виски, легко придумать себе оправдание. Он отыщет во всём истину, и никто не сможет его переубедить в обратном. Это и есть та самая котлета, которую нельзя отобрать.

В спорте есть смысл, если вы не будете его искать. В спорте есть счастье, если оно вам не нужно. Как и в прочих вещах. Постмодерн настолько обширен, настолько поглощён людьми, что любая бездарность представляется идолом. Любое действие считается средством, что оправдывает цель (если не наоборот). Любой адепт культуры безымянности – самопровозглашённая республика, имеющая личную идеологию и сформированную средой индивидуальность. Поэтому вопросы относительно мироздания, звёзд и прочего хаоса спрятаны в том фарше, из которого сделана котлета для нашего атлета. И если ты тот самый человек, желающий разрушить хронологию композиций и прочую белиберду, навязанную магазинной лапшой на ухо, знай – я в тебя верю. И чем бы ты ни занимался, помни, что всех интересует «чья котлета у атлета», и только одного тебя – её рецепт.

IX

Пока занимался отчаянным рерайтом на одном из новостных сайтов, наткнулся на статью о волонтёрах. Ребёнку с планшетом в руках ясно, что в интернете гигабайты инфо-мусора и баснострастных причитаний. Мысль о пришествии чужаков на нашу землю звучит фантастически, даже за учётом нынешних роботов-шахматистов и самовозобновляющихся клеток в лабораториях. Тем более, с планеты Венеры, где, согласно данным, жизнь ни одной из известных нам форм невозможна.

Что странно, учёные предполагают, что на Венере раньше была жизнь – эта статья появилась в рекомендациях. Скорее всего, один любитель антиутопий придумал подобную новость, чтобы захватить внимание публики. Или бездумно переписал с другого источника – автора собственных невероятных фантазий.

Информация, как для паутины, распространялась медленно: то ли человек привык не обращать внимания на нечто, связанное с космосом (всевозможные апокалипсисы были успешно пережиты), то ли настолько занят жизнью в своём муравейнике, что любая новость пропускается сквозь фильтр неважности – если дело не касается платы по счетам или сокращения рабочих мест.

Позже другие сайты подхватили инициативу, и уже придумали чужакам прозвище: «Волонтёры». Даже провели голосование, в результате которого идея о прибытии добровольцев победила. Один учёный высказал мысль, что неизвестные нам существа прилетят на Землю, дабы поделиться собственным опытом и, дополнение из комментариев пользователей, научить нас как правильно жить. Другой ответил ему, что подобная программа по обмену опытом может оказаться не столь приятной для человечества – ведь нужно отдать кого-то из наших представителей взамен. То есть, своих волонтёров.

Дискуссия продолжалась до тех пор, пока медийный авторитетный телеканал не заявил, что достоверных данных о волонтёрах ни у кого нет, есть лишь снимки из космоса, на которых чётко прослеживаются образы маленьких космических кораблей (предположительно, каждый из них мог быть рассчитан на одну особь). Также, известная научно-исследовательская база при поддержке космической станции и мощных с её стороны спутников распознала некоторые сигналы, посланные приближающимися к Земле пришельцами.

По сообщению худой телеведущей, сигналом было не что иное, как простое человеческое «угу», с присущей загадочностью в тоне автора. Пользователи интернета уже выдвинули идею о том, что это смех волонтёров, то ли ирония, то ли сарказм, мол, человек вряд ли сможет помешать пришествию, даже если подключит все возможные ресурсы сопротивления. Есть более распущенная мысль – что это воздыхание чужаков в процессе совокупления. Так или иначе, люди пытались связаться с волонтёрами, но никаких ответов не получили.

Позже появились данные о точном месте прибытия инопланетян и времени – учёные рассчитали среднюю скорость кораблей и указали место на карте. Точкой посадки был знакомый нам мегаполис, на поездку в который мы копили средства и в котором как раз планировали начать новую жизнь. А потом было сообщение, что корабли пропали с радаров – и все разговоры касательно волонтёров исчерпали себя, как очередная насмешка средств массовой информации.

«Кто эти Волонтёры? – спросил Демьян, когда мы сидели в баре. – Неужели они и впрямь думают, что нас нужно учить жизни?». Рабочий день Галактиона закончился, поэтому он присоединился к нам, сменив стул у пианино на стул возле стойки. «Я бы на твоём месте не верил во всю эту чушь из интернета, – Галактион заказал себе пива. – И вообще, про них давно уже не говорят». «Ну как давно, – подметил я. – С тех пор, как пропал сигнал, и началась война». Отличный ход со стороны человечества – показать, чем мы в действительности занимаемся, и что имеет наибольшую ценность в нашем обществе.

«Всё это какой-то вымысел из тех книжек, которые любит читать Данила, – вернулся к разговору Демьян. – Но всё-таки интересно, успеем мы к их прибытию или нет? Если, конечно, всё это правда». «Даже тебя такой пустяк зацепил, – Галактион уже пил пиво. – Успеем, если ты не будешь долго гулять после выпускного».

С самого первого курса Демьян работал клерком в офисе. Типичный карьерист, чью судьбу определяет чужой выбор. Как в том фильме: выбери жизнь, выбери работу, выберу одежду в магазине… только нужно тебе это? За своё беспокойное юношество Демьян сменил около десятка профессий (мыл пол в кинозале, продавал запрещённые препараты, разбавлял алкоголь в ресторане), чтобы в двадцать лет понять, что лучше костюма, наручных часов и бумажной волокиты в уютном офисе нет ничего. Увлекался виртуальными играми в одном из популярных клубов, часто менял друзей и знакомых, был замечен активным участником конфликтов и разборок в университете и за его пределами.

То, что предлагает мир – человек, несомненно, возьмёт. Офисные представители двадцать первого века заняты мыслями о том, как бы заставить людей кликать на рекламные объявления. В глухой провинции человека занимает будущий урожай или новая цена за буханку хлеба, а в столице – неугомонная жажда роскоши. Многослойное противоречие каждой тёмной души: семья, пустые карманы, отношения, удовольствия, потребности. Не чувство стыда, не чувство вины – именитый сюжет финансовой сказки, где фотография даст надежду, а желания большинства – и сам смысл жизни.

Я не обладаю компетенцией касательно большинства вопросов, связанных с твоей жизнью. Потому что опыт ошибок трудных у каждого свой и соответственно выводы такие же. Советовать, указывать, поучать, у меня нет права – разве что поделиться собственным мнением, которое в итоге окажется бесполезным. Моё путешествие способно только вызвать интерес и не более того. К примеру, приснился мне дом в деревне или какой-нибудь более устрашающий образ из недавних (сердце на вешалке) – у каждого человека будет своё собственное видение моего сна, несмотря на то, что дома в принципе одинаковые.

X

Уже так много сказано и так мало освоено. Как и прежде, твои мимолётные удовольствия, как-то: бары, коктейли, танцы, песни и прочие лишённые вкуса развлечения. Вся эта оголтелая лицемерием жизнь меня никогда не занимала. Пьющему человеку трудно объяснить ненадобность акта распития – он, как жующая корень свинья, только и желает, что испытать радостный визг души. Понятия светлого и тёмного здесь размыты (если они вообще могут существовать – большинство сейчас думает о пиве). И прочие факторы оправдания, которыми могут быть: усталость, скука, тяжелейший период в жизни, ссоры с бестолковыми людьми, разлуки, измены и сопли осенью. Если человек падок на выпивку, неконтролируем в любых условиях относительно развлечений, времяпровождения в компаниях и так далее по списку – значит, человек просто слаб. Он настолько слаб, насколько может в этом проявить себя. Сказать, чтобы ты не обращала на них внимания – у тебя все друзья подобного подвида, и что там лукавить, ты вобрала в себя не лучшие их качества. Пока что ты не готова учиться на собственных ошибках, поэтому впереди тебя ожидает уйма разочарований. Но я в тебя верю, даже если это звучит очень смешно. Или так: чем смешнее в твоей голове это звучит, тем сильнее я в тебя верю. А мимолётные удовольствия исчезнут, останется одиночество и охапка твоих человеческих слабостей, которые ты, однажды, не смогла преодолеть

Рука потребителя – отрежь её и выкинь. И все прочие конечности, которыми легко стереть с лица земли какую-нибудь страну. А если ты оказался в лодке с надменным экономистом – будь осторожен, не он, так его взгляды вытолкнут тебя в воду.

То ли это общество, в котором отчуждение превратилось в культ – мы знаем всех и каждого, имеем десятки, сотни друзей и знакомых, и (о, иметь или быть, или как его там), всё равно остаёмся наедине с дотошным самокопанием. Чем больше иллюзий и попыток избежать правды питает человек, тем сильнее становится одиночество, дребезжащее у него в груди. Капитализм, седалище конкурентоспособных эгоцентристов (вы и впрямь верите, что они руководят прогрессом?), не что иное, как тег народовластия в вашем визуальном, к сожалению, отредактированном понимании. Пресловутой демократии, политической и экономической свободы, жизни, лишённой насилия в любой форме, никогда не существовало. За всю историю, доступную нам на просторах сетевой библиотеки (также, по сути, редактуры) не было зафиксировано классического понятия демократии, обречённого в действительность – мы же историю в школе учили (ах, да, там тоже учат тому, что необходимо для будущих граждан).

Люблю родину, но ненавижу государство. Чтобы не слыть участником той толпы, которая бежит за сумасшедшим Всевышним (парадокс: единственным говорящим правду и живущим на земле), необходимо всегда искать источник, род, происхождение, причину и т.д. Вы когда-нибудь интересовались закономерностями природы или тем, как устроен автомобиль? (если вы не механик или метеоролог). Мы гонимся за рекламированным атрибутом успешности – а есть ли в этом польза для нас и окружающих? Вся наша жизнь – это локальные шаги по достижению тире избавлению от смерти, где целью является простое удовольствие. Если капитализм и победил человечность, то вопрос – а была ли она? Мы не участливы, не заинтересованы в пользе для себя и других – недовольные системщики, уверенные в том, что нужно иметь лишь своё мнение (и средства для его жизнеобеспечения). И весь этот догмат, струящийся абсолютно со всех источников, окружающих вас, имеет свою причину – вам только осталось её отыскать.

Убожество вкуса заключается в том, что я и прочие студенты, школьники и даже взрослые настолько захвачены спортом и жизнью успешных мира сего, что разбор в том, навязанная это альтернатива или лёгкий выбор не имеет смысла. Говорить об устойчивых понятиях сложно – некого винить за то, что человек занят аналитикой и домыслами о спортивных событиях (я и сам этим занимался). Для здоровья организма, конечно же, прекрасно заниматься физическими упражнениями или давать хоть малейшую нагрузку мышцам. Но делать из спорта медийный церемониал, обогащающий тех же адептов рыночной экономики, за счёт ограниченности интересов зрителей (опять же, не имеющих альтернативы – в детстве я смотрел только лживые новости, глупые шоу и спорт вперемешку с парой фильмов), крайне выгодно для государства, а не для человека (как и в случае со школой). Правительство формирует наши интересы, ограничивает вкусы, лишает необходимых знаний и детского незабвенного любопытства, оставляя один на один с бесконечно слоняющимся человеком от одного бездарного занятия к другому.

Двое ненормальных – панацея для общества. Нам бы лиричные опусы создавать, что-то схожее с конверсией философских размышлений в грубые аккорды фортепиано. Всегда мечтал о стеклянных домах – хотелось видеть, чем занимаются люди, муравьи, импульсивно совершающие те или иные действия. Неужели материальные блага и для тебя настолько важны? Или тебе неизвестна альтернатива? Только так тебя оценивают люди, только за те вещи, которые помещаются в карман, а не за полезные или хорошие поступки. Какая разница, что у человека нет денег на новый смартфон или автомобиль, если он разрабатывает лекарства и спасает человеческие жизни. И об этом не нужно трубить с экрана, но взгляды, пойманные человеком, могут быть осуждающими, ведь на нём старое пальто или отсутствие часов на запястье.

Выброси свою последнюю чашку, оставь себя без тёплого крова и ощути холодное дыхание невыносимой неизвестности. Хотя бы на мгновение лиши себя возможности ждать очередного мгновения. Студентам не понять теории всего, потому что они не знают всего. Так же, как и мне не понять большинства вещей, в которых я не могу тебе признаться. Это похоже на плавное прибытие птиц, когда хочется вдохнуть воздуха в полную грудь и почувствовать себя слабым – влюблённость это ещё не всё, но уже всё. И радость не от наличия птиц в небе, а от возможности их видеть. И восторги не женщине, но её причинам.

XI

Величие побуждающей к действию похвалы заключается в бесконечном восхождении – чем выше небо, тем дальше звёзды. Самоутверждение посредством инородных материалов не имеет под собой ценности, потому что кратковременно. Отсюда театральная постанова, развлекающая абсурдом в обёртке потенциала, представляется актом скуки, принимающим за данность культ вечности.

Доброе утро, моя ничтожность. Безусловно, человек бороздил океаны и космос, исследовал анатомию зверей, строил материки и создавал из руин искусство, но похвала цифровому миру – чересчур предсказуемо, как для вымышленного десятка лет. К тому же, винить самого себя не приходится – это естественный ход событий, порочный, безнравственный, лишённый смысла и оттого такой родной. В общем, всё как мы любим.

Эпоха смышлёного компьютера и статуса фейсбука (который приходится нам если не частью тела, то вспомогательным органом – вместо фейса и бука) танцует полонез в хрустальном танце. Поколение продвинутых внуков бьётся в конвульсиях и питает силу. Непонятная молодёжь ищет выходы на непонятность, одновременно осваивая цитатники о смерти. Безработные артисты творят прямиком в экране, если не движениями в такт, то острым словцом. И весь остальной бомонд, в разное время суток поющий оды богеме и андеграунду, за насыщенным количеством тел попросту не находит себе места, отчего и креативит узколобым актом скуки.

Нас очень много и это печальный факт. Нас очень много и мы не умеем ничего – ни пользоваться родным языком, ни находить общие точки соприкосновения, основываясь на общем благе, а не индивидуальном, ни развиваться в полной мере и простыми, не причиняющими окружающим вред, способами.       Львиная доля населения занимается откровенным декадансом с элементами интима, настолько львиная, что некоторая писанина (и тем более – её чтение) может уличить вас в непристойной ситуации. И кто судья для Бога, если человек, располагая всеми ресурсами, возможностями и мощью недооценённой гравитации, запер себе подобных в карцер с огромной дыркой в двери, сквозь которую просачивается бесплатный солнечный свет.

Никто не побежит на улицу с революционными криками (это и не требуется). На вашем планшете установлен инстаграм, фейсбук и прочая белиберда, позволяющая разогнать скуку. Это интересно, это весело, это прекрасно – пялиться в экран и оценивать любое совокупление пикселей. Но это не предел. Подсознание адаптируется к выживанию в окружающей среде, и если для Маугли дорогой к вечности была шкура Шер-хана, то для биологического вида 21 века – большой палец вверх.

Вот почему скука культивирует вечность. Вот почему причины рождают не последствия, а другие причины. Вот почему маленькая планета Земля, приют для странников небытия, доверху заполнена людьми, которые не знают, чем себя занять – ищут дорогу к самореализации, вырывая асфальт зубами, пиная камни и меняя местами дорожные знаки. Среда, обстоятельства, катаклизмы. Люди, человек, чувак. Айфон, социальный статус, место на кладбище.

Цифровой мир хранит много секретов, как и мир его создавший (пока вы не свяжетесь с ним). Космос оберегает Галактику, пока мы не изведаем его (никогда). Океан так спокоен, потому что у него нет врагов (он не знает, кто это). И ваша жизнь, её суть, смысл, что несёт в себе (дай Бог, или кого вы вспоминаете, когда в самолёте турбулентность) любовь, счастье, дружбу и так далее – канцелярский акт скуки, когда школьник рисует на полях неприличные символы. Это вовсе не значит, что ваш аккаунт не востребован, просто это всего лишь аккаунт, пусть даже с тридцатизначным паролем и миллионом подписчиков.

Архив личной жизни – помост бесконечности, если вы наведёте там порядок. Говорить о скуке скучно. Какая разница, почему отпечаток на брюхе заплывшего столетия такой же, как и тысячу лет назад. Зачем считать искомое, если есть дано. К чему осуждать бестолковость за её желание самоутвердиться. Человек постоянно чем-то занят, и всё во имя разработки вечного двигателя. Безостановочный круговорот настолько неинтересен, что даже фразы обрываются на первой букве. Ваша инставечность настолько обширна, что разговор о ней превращается в абсурд. Поэтому мой собственный акт скуки объявляется завершённым (скорее – разорванным, как надежды в соцсетях), потому что культивация в прямом эфире вечности не делает жизнь уборщицы за кулисами легче, как и не разгоняет скуку в её голове.

XII

Когда мы получали дипломы, я снова вспоминал тебя. Выпускной, по-глупому счастливые лица, алкоголь, еда, дом у реки. Твои сообщения на рассвете и моя сердечная метаморфоза. Скоропостижность моих бледно-розовых сновидений, излучающих то непоколебимую силу, то непозволительную слабость. Со мной произошло нечто хуже, чем катарсис – его аффективное желание продолжения, несмотря на то, что и само озарение было более чем неожиданным. Но вот она – наша первая встреча. Я будто убежал из зоопарка и первое, что увидел в настоящем мире – ты. Я потерял равновесие, потерял все доступные мне плоскости, а также необходимые координаты. Моя клетка, моя психопатическая рамка выживания, моя грубая интроверсия. Корни неискушённой метафизики, плоды провинциальной экзистенции. Ты права, я очень странный. Я такой странный, как улыбка без кота.

Сотни напрасных эпитетов, и всё же – мои солнечные зайчики умирают на закате. Ты – мой карандаш и моя укрпечать. Богоподобная дева в книжном платье, творец архитектуры, образ назидательный. Угнетающая мысль, отрадная бесконечность, оттенок обугленных щёчек. Гамма пронзительных чувств, красный цвет беспардонной общины. Хорошая девочка, театр драмы, спектакль милосердия.

Галактион вошёл в комнату, быстро сбросил с себя одежду, словно она ему противна и упал на свою кровать, уставив взгляд в пыльное окно.

«Надоело, – произнёс он устало. – Вся эта бестолковая работа ради выгоды. Мы все проститутки, тебе так не кажется?». Я что-то сосредоточенно высматриваю на экране ноутбука. «Возможно. Что ты имеешь в виду?». Галактион вдавил своё лицо в подушку и глубоко вздохнул. «Да, продаёмся мы. Всё можно купить. И мы готовы на всё, только бы получить хорошее вознаграждение». Давно уже принято не озвучивать вещи, понятные каждому. Но люди почему-то продолжают их обсуждать, хотя от этого формируется только дефицит фантазии, но никак не рутины. «Скорее, в любом ремесле есть сутенёр, – я наконец отложил ноутбук на стол. – Соответственно, проститутки тоже». Кому как не студентам обсуждать их работу. Мы, в конце концов, такие же, когда бегаем с зачёткой тёмными этажами университета, в надежде, что угрюмый доцент разделит нашу позицию относительно повышенной стипендии.

«Начальник этот, – Галактион никак не мог задремать. – Постоянные требования, будто я лошадь, а не человек». Пусть даже и лошадь, почему некоторые формы насилия узаконены и не называются насилием? «Знакомо, – я насыпал рис в тарелку. – И вечный поиск нужного человека». Любого человека можно заменить – вопрос только в том, насколько дешевле это обойдётся.

И эти доводы в пользу эффективности – подходящим тебе человеком может оказаться тот, кто лучше всех, например, чинит стиральные машины или рисует пейзажи акварелью. Только при этом, он может быть человеком, что верит в коммунизм и весит двести килограммов. Одобришь это? Но ведь он лучше всех делает то, что тебе нужно. Или человек, который во всём тебя поддерживает и понимает, но при этом он родом из страны, народ которой считается главным врагом для тебя. И любая мера «подходящего», где за тебя примут решение личные факторы, обусловленные природой, средой, страной, галактикой.

«Ты начальнику говоришь, что так делать не практично, а он отвечает – это выгодно, – Галактион продолжает возмущаться». «Он твой начальник, помни об этом, – я уже ем рис на кровати. – Он не открыт для диалога с таким, как ты». «Ну да. Скажет мне красить ванную в чёрный цвет – я покрашу. Скажет поменять телефон, который ещё проработает пять лет – я поменяю. В этом случае для него важно придерживаться модных тенденций либо тешить самолюбие».

«Знаешь, что мне приснилось вчера ночью, – Галактион вновь передумал засыпать. – Я менял своё сердце на шиномонтажке. Чушь какая». «Тебе нужно меньше работать, – я так ответил, будто это возможно». «Жду не дождусь, когда буду играть на пианино. Эх. Там меньше платят». «Зато ты счастлив». Галактион отвернулся к стене и в очередной раз проспал полдня, чтобы потом ночью играть попсовые мелодии оголтелым толстосумам.

Данила собирал сумки, а я читал найденную под кроватью книгу. В общежитие была могильная тишина, будто в очередное знойное лето здание лишилось жизни.

«Куда бы ты хотел поехать? – спросил Данила. – В смысле, какой приоритет для тебя в путешествиях?». «А ты?». «Думаю, первым делом посетил бы Парижские бары, в которых Хемингуэй и Фицджеральд изливали свои души прекрасным незнакомкам». «Звучит заманчиво, но мне по душе природа. В любом виде. Она честная и спокойная». «Горы? Реки? Даже у нас есть такая красота». «Тем не менее, наших гор я никогда не видел. Как и других».

Я собрал все вещи, даже те, в собственности которых не был уверен. Книги занимали полсумки, хотя я давно перестал их покупать. Некая типографическая ностальгия веет мне под носом: хорошо было возвращаться домой и выкладывать их на полку. Добровольный семейный долг перед остальными страничными братьями – пополнить ряды их дружественной обстановки, сплочённой пылью.

Дальше – гора исписанных тетрадей и опорников, ничья тумбочка, чей-то холодильник и много всякого барахла, которое не замечаешь, пока живёшь с ним. Также следы деятельности разнообразных насекомых, ритуал ежедневной грязной посуды, вечно сохнущие на подоконнике носки, тухлый запах у мусорного ведра, беспардонный гардероб из людей, то есть, из их вещей, и много-много предметов, претендующих на объективную оценку местонахождения, если бы пространство их обнаружило. Ты просто оставляешь всё это здесь, часть себя, и отправляешься дальше – спасибо тебе, мой университетский приют, теперь я буду искать себе новый.

XIII

Целое лето делают ремонт в общежитии, и сопровождающий его звук металла по пластмассе сверлит в голове, будто спор прекрасной и глумливой девушки с твоим сердечным «я знаю». Данила проснулся раньше всех и отправился на кухню. Открытая пачка с макаронами с помощью не менее открытого окна заполнилась мусором и засохшими кусками цемента – рабочие всего лишь делают свою работу на нашем балконе.

«Строители, рабочие. От них воняет, – мысли вслух ранним утром от Данилы». «И чем же от них воняет? – я смотрю в холодильник и пытаюсь понять, где же моя еда». «Человеком. Наверное, от них воняет настоящим человеком». «Разве труд это не проклятие человечества? Не то, от чего нам хотелось бы избавиться?» «Это то, что нам нужно преодолеть». «Чересчур много препятствий на пути к беспечности. Это самодельная клетка, в которой мы оказываемся, только появившись на свет». «Может, труд сделал из обезьяны человека? И мы совсем обленились, с нашим-то цифровым бананом, – Данила уселся за стол и начал завтрак с пары варёных яиц». «По-моему, вина здесь обоюдная. Человек предназначен для того, чтобы лежать на песке под тёплым солнцем и читать неназойливую беллетристику. Либо сочинять стихи о прекрасных девушках, которых в жизни никогда не видел». «Кто этот человек и почему он им стал? – Данила смотрит сквозь окно на строителя, мешающего в ведре раствор. – Ладно, пресные мысли поутру. Лучше посмотрим новые видео, полезность которых неоценима для современной жизни».

Там строитель и иже с ним, а здесь – только проснувшийся любитель компьютерных игр Демьян. Что нужно человеку для счастья – осознать, что мир вокруг принадлежит ему. Интерес к жизни у моего соседа ограничен, он просто иногда совершает те или иные повторяющиеся действия (снова зона внешнего комфорта), как и многие из нас. Сходить в университет, выпить пива, посидеть за ноутбуком, переспать с незнакомой девушкой, так и не вспомнив её имя на следующий день. Вообще-то принято широко раскрывать рот и хвастаться на весь этаж подобными достижениями. Но что нам этот мир – когда у каждого «своя» правда и распорядок дня. Сейчас Демьян позавтракает, включит ноутбук и проведёт этот день точно так же, как и предыдущие дни практически четырёх лет жизни в общежитии.

Ох уж эти голословные мероприятия, имитирующие самобытную святость и величественное благородство. Плюс конкурсы красоты, которые годно сойдут вместо утреннего анекдота, но нет: всё чересчур серьёзно, там, следуя словам студентов, таланты, умения и вообще конкуренция (опять ты!). Возможность себя проявить, показать и смежное с ними по масштабу убеждения, тщеславие. Парень выходит на сцену, надев на себя опрятный смокинг, что-то там бормочет, танцует с девушкой, потом споёт, если вы не будете прислушиваться, либо сыграет, если для вас нотный стан – состояние организма. Далее безвкусная музыка из колонок, бестолковые призы и знакомый нам церемониал прикушенной наружу губы: всем спасибо, вот моё фото с тобой, а вот с тобой, и пока-пока, мне ещё инстаграм обновлять и пить дешёвый шмурдяк с лицемерами примерно моего возраста.

По уровню копеечной сердечности: «Давайте нарежем открыток малоимущим людям». Более убогий вариант отчаянной доброты – программы с борьбой бедности. Нищета, как считают консерваторы и вообще «железные люди», есть дефект личности, её бесхарактерность. Мы можем принять эту мысль, но, будущего ради, не нужно отправлять игрушки и книги людям, которых вы никогда не видели. Вспомните собственное лечение от болезни: вы жаждали избавиться от неё полностью, а не частично, угомонив тот или иной симптом.

Что характерно моим студенческим годам – я, по мнению мудрого старшего поколения, мечтатель и утопист. Здесь оставим примечание: лет так пятьсот назад жил один человек, разделяющий мои взгляды. Некоторые из его идей, откровенно говоря, не применимы к нынешним реалиям, а некоторые вполне могли бы сделать нашу жизнь легче. Опять отступ: за пять лет обучения в экономическом университете и (первые три года) упорных стараний (мог бы и лучше) я реалистично оцениваю идею касательно отмены финансовой системы. Со временем и надобность в экономике пропадёт (она и сейчас невелика). И первым грузным шагом на пути к мечте может стать базовый условный доход, о котором впервые упомянул мой единомышленник. Это понятие не ново, но о нём не говорят в вечерних новостях и не раздают листовки у метро. Единственное, что важно знать – ни одна идея, разработанная экономистами, не может быть истинна, пока не будет использована на практике (чаще всего идеи обречены на неудачу – такой себе стереотип о работе экономиста).

Чтобы решить проблему бедности, правительство присылает квитанции за коммунальные услуги либо инициирует вышеуказанные программы борьбы. Платить минимальную зарплату почтальону или собирать пожертвования у архитектурных памяток – правительство так поступает только потому, что это ничего не стоит. К тому же, финансирование программ по борьбе с бедностью формируется за счёт налогов тех же людей, которые и представляют, собственно, сей класс. Чем дальше в лес, тем меньше живых деревьев, поэтому не заморачиваясь в схемах бюджета страны, дефицита, инфляции и иже с ними, просто сядьте за стол и посчитайте, какую сумму составляют ваши налоги за весь год. Умножьте её на количество официально трудоустроенного населения, корректируя на размеры средних месячных зарплат, и в ответе вы получите строку чисел с буквой «е» практически в конце, так как ваш калькулятор пугают подобные суммы.

Почему-то люди считают необходимым читать мораль и давать советы, если их уровень дохода превышает ваш. Дело в том, что обучение не повлияет на бедность и нищету, ведь многие люди достаточно умны и образованы (при условии, что удовлетворяют минимальные потребности своего организма). Отсюда мы предположим, что базовый доход введён, и люди всех стран нашей прекрасной планеты могут удовлетворить себя в простом: еда, вода, жильё, образование. Сколько положительной энергии вольётся в этот котёл человечества, сколько талантов сформируется в людях – когда они перестанут думать о том, как выжить. Экономисты кивают головой из стороны в сторону, позиционируя это нововведение неэффективным (вспомните об идеях и практике). Вместо этого, правительство тратит огромные суммы на борьбу с насилием, кражами, содержанием тюрем, здравоохранение, а впоследствии, что самое худшее, на революции и войны. Это не преувеличение и не абстракция, это результат скопления энергии с последовательным выбросом в пространство.

Изменить обстановку, в которой живут бедные и нищие, а не жертвовать игрушки и одежду. Позволить людям избавить себя от постоянных мыслей относительно удовлетворения физиологических нужд (отсюда проблемы в отношениях, общении, самовыражении). У людей появится то, что систематизация отобрала – время. Они смогут выбирать, заниматься интересной деятельностью и много времени посвящать себе и своим семьям. И перестаньте делать вид, будто знаете, как нужно действовать. Утопия не может быть утопией, если она осуществима.

Экономика для пространства не наука, но мусорный бак. При произношении этого слова люди почему-то не вспоминают любопытных мореплавателей, хотя большинство предметов, с которыми якобы ассоциируется возникновение экономики, были и до храбрых первооткрывателей (из учебника по истории).

Вот в тебе потребность на сегодня исчерпалась – писал целый день и твоя ценность в моём сердце, наверное, истощена. Может быть, чувства тогда и появляются, когда просыпаешься утром и первым делом думаешь не о себе, а о другом человеке.

«Почему мы так дружно решили уехать в другой город? Это что-нибудь изменит? – Данилу постигали сомнения». «Я хочу новую работу, вот и всё, – коротко ответил Назар. – Галактион, по-моему хочет того же, и даже больше. Ну а Демьяну просто хочется развеяться, как говорится, отыскать собственную идентичность». «Банальными обобщёнными фразами начинает пахнуть, – я укрылся одеялом и продолжил листать ленту новостей в смартфоне. – Новая жизнь, поиск истины и так далее по списку».

Ещё никто не рассказывал сказку о металлической зиме. Или о судьбе недостроенного дома, в который я возвращаюсь в очередные зимние каникулы и у порога вспоминаю все свои детские писательские фантазии.

Спустя год встречаешь родные лица, разделяешь с ними скудные мгновения циферблата и возвращаешься на платформу, вновь к апофеозу. Тот же пустой дом – моя несбыточная мечта или добротная идея киносценария. Где-то в этом сгустке человеческих противоречий пытаешься отыскать справедливость. Прежняя жизнь не стоит и гроша, если ты не смог усвоить её уроки. Вот и захотелось выбраться из серого маленького городка туда, где начнёшь реализацию плана по спасению мира. Мысли не кошки, но приезд домой ограничен уютной одержимостью: просто хочется быть со своей семьёй, и на этом всё.

Захожу в гостиную – там голый бетон на потолке, а к нему не менее голые мысли. Люди хотят одного и того же – добра, покоя, тепла. Будь подобных единиц в достатке, как минимум, планета задышала бы легче. Тогда я иду по холодным ступенькам лестницы и размышляю о прихотяхперспективы: ещё вчера я бегал около хлебозавода и радостно пинал мяч, а уже сегодня не могу составить алгоритм действий, который даст мне приемлемый результат. Раньше ты просто бил по воротам и забивал гол – там не нужны рассуждения, проявление чувств или анализ того, что съел на завтрак твой соперник. Цель достигнута, даже не вызвав у тебя недоумения по поводу её осмысленности. Дальше жить в ожидании дворцовых перемен или появлении горящих кустов посреди пустыни не стоит: наверное, нужно взять пример из детства и просто делать. А тот заурядный смысл есть в самом глаголе.

Далее – моя комната. Выпало тебе родиться в глухой провинции, значит, будь готов её оставить. В твои восемнадцать не будет массы вариантов, которыми можно располагать, словно пасьянсом. Ты должен сделать выбор, либо выбор сделает тебя. И дело не в самом образовании, которое, стереотипно, в столице всегда качественнее. Дело в окружающей тебя обстановке – равнодушной, но лелеющей наличие любого движения. Совершать хорошие поступки нужно в независимости от названия города, но их масштаб – определён именно количеством людей на квадратный метр. Но и это не фундамент, потому что решающим фактором всё же является твой собственный опыт, впитанные фразы, мысли, идеи, образы и чужие поступки, чужой исход.

Кажется, будь у современных студентов неограниченное количество финансовых активов, они могли бы и вовсе забыть за своих родителей. У меня нет примеров счастливых семей – у каждой есть проблемы, недосказанность, тайны. Никто из знакомых мне людей не подавал идеальных отношений, представительства той настоящей любви, о которой пишут в книжках и снимают фильмы. Конечно же, она есть, и я верил в это даже во времена, когда ничего не знал о любви. Но притворство взрослых – неисчерпанные запасы лицемерия и вечный гарант внешнего комфорта, который так боязно утратить, что лучше продолжить жить с человеком, которого давным-давно ненавидишь.

Отсутствие возможности возвести в абсолют – поклониться вечности и посвятить свою жизнь другому человеку. Я так отчаянно желал избавиться от потребности в любви, отношениях и даже дружбе, что готов был скитаться волком по обочинам дорог и лесов. Но вот она ты – сияешь в стихотворениях, словно божеский сарказм был ниспослан мне. Вот они друзья, товарищи – тот же анекдот о борьбе и мужестве. И люди расходятся, рано или поздно, и не существует бесконечности, которой наградят тебя за хорошее поведение, но мои восемнадцать лет – уже тогда я понял, какие вопросы и ответы должен отыскать. И тогда же я понял, что домой не вернусь.

Но вернёмся к сказке о металлической зиме. Когда-то мы вновь встретились с тобой, моя деревня. Тогда я не знал, что это наша последняя встреча. Ветер, жующий листья прошедшей эпохи. Умиротворение в грязных рабочих закоулках, крепкий сон, начиная с семи часов вечера. Я уехал в столицу и будто бы сделал скачок для развития человечества – неужели гордость определяет ценность момента. Отец удивился моей фразе про сложные углеводы, вспомнив свои собственные восемнадцать. Люди были другими каких-то пару десятков лет назад – и вот мы здесь, развиваемся, эволюционируем и находим выражение прекрасному в разнообразных формах (всех людей не стоит обобщать). Мы сделали огромный скачок вперёд, и жертва тому – непонимание собственных родителей, будто наше поколение, ускользнуло от прошлого века, словно грабитель от правопорядка.

XIV

Лекционные аудитории с их медицинским предисловием создают образ назидательной деспотичной истории, с присущей для неё тишиной, где студент является героем второго плана, а преподаватель – сочинителем басни. Когда человек не хочет выходить к доске и получает за это наказание, приговор, по сути, лишает его свободы. Ограниченность изложения материала призвана вызвать не только интерес, но и страх перед отсутствием приемлемой оценки. Преподаватель создаёт образ того самого научного вождя, который был воспитан в подобных условиях, возможно, возненавидел их, но всё-таки остался таким же. В противовес, с каждым последующим посещением аудитории студент обретает черты неподвластной, но жертвы, которая отчаянно хотела бы стать зверем, но не имеет на это полномочий.

Казалось бы, маленький пример из огромных бетонных задач – тот же символ тоталитарного государства, с которым продолжается упорная борьба, но в котором мы продолжаем жить. Некий условный хаос для райского будущего – чтобы уничтожить ад, нужно в нём воспитаться. Каждый круг можно обвести ещё большим кругом. И обязательным условием являются короткие лозунги, мол, мы же учимся или вы этого не заметили?

Проблема вагонетки универсальна не только для бешеных философов, но для тех, кто считает себя настоящим (внимание) человеком. Вы стоите на платформе и ждёте поезд. К рельсам привязан ваш лучший друг, за вашей спиной – человек, который хочет совершить зло (ему неважно какое именно, может, столкнуть вас вниз). В поезде, который вы ожидаете, едет ваш любимый человек, все ваши родные и близкие, с которыми вам хотелось бы воссоединиться. Вы можете потерять друга, дождаться семью и надеяться, что убийца не успеет совершить задуманное. Можете прыгнуть за своим товарищем и попытаться его освободить – если не успеете, злодей сядет на поезд и уничтожит ваших родных людей. Можете уничтожить злодея, но вряд ли вы поспеете к другу, зато спокойно уедете со своей семьёй. И самое главное – поезд нельзя внепланово остановить. Что же выбрать: друга нельзя бросить умирать, злу нельзя дать волю, а самых родных в твоей жизни людей есть шанс никогда не увидеть. Решать вам, если вы, конечно, не бешеный философ.

Почему же мы сидим в классах часами, когда на улице такая прекрасная погода? Нас учат тому, как сравнивать себя друг с другом, конкурировать, ущемлять, издеваться, насмехаться. Нам не предлагают перечня того, что могло бы стать интересным – нам дают конкретный список тех вещей, которые, по установленным субъективно-безвкусным оценкам, уже интересны. Нам говорят что мы «должны», а не что «можем». Это ржавый конвейер, трафаретный инкубатор, из которого появляются копии копий. Следовать интересам человека и не навязывать ему своё мнение считается ошибкой, ведь кто его научит, кроме тебя, мудрейший лектор.

Если студент скажет преподавателю, что тот неправ – это будет откровенным оскорблением, тем более, если студент прав. И это касается не только учителей: человек всегда считает своё мнение верным, и если вы укажите на его ошибку – вряд ли отыщете у него взаимопонимания и благодарности. Он может сказать, что прав, потому что сознательный человек – почему ты не видишь так, как орёл? Ты ведь сознательный!

Поэтому ты приходишь в школу, приходишь в университет – и тебе страшно. Там незнакомые лица, либо возможность получить наказание (а за это получишь вдвойне ещё и дома), либо грубое отношение детей друг к другу – и ты не понимаешь, так ли нужно себя вести или нет? Наверное, это верно, ведь большинство себя так ведёт. Девочек дёргают за косички и плюют в них жвачкой – ты повторяешь. Взрослые кричат и ругаются, если ты сделал ошибку – ты запоминаешь, чтобы потом точно также вести себя со своими детьми. Мальчики пьют алкоголь во втором классе и предлагают тебе – ты пьёшь, ведь ты не хочешь быть слабаком, иначе в тебя будут плевать жвачками. Люди оскорбляют друг друга – ты запоминаешь, а потом приходишь домой и при первой ссоре обзываешь свою родную маму, которая отныне считает себя виноватой в твоём поступке, потому что любит.

Она тебе повторяла слово «мама» и ты, в яслях, говорил. Не потому, что знал, а потому, что услышал новые звуки и повторил их. Школьник говорит тебе – делай так, и ты делаешь, ведь он имеет авторитет в классе, а с таким дружить выгодно (вот, тебя уже научили и этому). Знакомые тебе люди обзывают соседа – и ты будешь обзывать, ведь соседа ты не знаешь. Общество учит тебя тому, что нужно стремиться к удовольствиям посредством всех существующих методов – и ты стремишься, теряя не только себя, но всё то, чего не обрёл. Среда обитания говорит тебе – делай глупость, и ты делаешь, потому что глупый. Потому что имел плохой опыт в жизни, пример, следовать которому и научился.

Вместо этого, можно зайти в класс и попробовать выучить то или иное понятие вместе с преподавателем – точнее, обучить самого преподавателя. Получить информацию обо всех возможных предметах и уроках, поучаствовать в каждом не только на теории, но и на практике и, в конце концов, иметь свободу выбрать то, что тебе нравится. Людям нужны новые решения и предложения. Мы можем учиться вместе, бороться с лженаукой, инфошумом, конкуренцией и разнообразными методами оценивания – нам не нужна отметка в дневнике, нам нужны необходимые навыки, делающие нашу жизнь не проще (потому что в этом не будет необходимости), а интереснее, с присущим ей нескончаемым любопытством и осмысленностью. Потому что Вселенная ведёт себя пассивно, и подражать ей – всё равно, что подражать любимому дивану.

Помню, единственный поход в кино, бары, забегаловки. Бедняга не успевал раздавать посетителям куртки – они уставились на работника с присущим взгляду требованием и недовольством. Помню эти толпы народу, очереди за попкорном, люди, повсюду люди. И среди них ты – задумчиво ждёшь следующего момента во времени. Помню, что мне хотелось уснуть, там, возле тебя и больше никогда не просыпаться – видимо, фильм был настолько ужасен. Наверное, я уже тогда понимал, что истинно любить всего человека невозможно – лишь некоторые вещи, присущие обожаемой натуре. Настоящий индикатор – отношение друг к другу. И мне всё равно, что мы разные, потому что я помню – и свои оплошности, и твои неприятные слова. И ты была пьяненькая, и были суши, и грубые таксисты.

XV

Выборы, на которые я сознательно пошёл во время учёбы на втором курсе, обещали принести небольшую, но прибыль. К тому времени я нигде не работал официально, так что лишний бонус мог заметно повысить настроение. Работа моя заключалась в том, чтобы целый день ходить по избирательному участку, следить за порядком и соблюдением правил, а ночью, когда шёл подсчёт голосов, сидеть на стуле и ждать окончательных результатов.

Помню, мы с Галактионом вдвоём вызвались поучаствовать в столь важном для страны мероприятии, только вот целый день у корзин мы не ходили. Ездили на автобусе от участка к общежитию на перекусы и небольшой отдых (я даже успел вздремнуть). Тем не менее, я столько всего услышал от незнакомых мне людей – один день в средоточии народной мысли если не изменил мою жизнь, то имел весомое влияние.

Ночью, когда пришло время подсчёта, я уселся на неудобном школьном стуле, какие ненавидишь с самого первого класса. Процедура прелюдии и прочих методических движений продолжалась так долго, что я начал засыпать, прежде чем некомпетентные люди приступили к своей работе. В итоге, посреди ночи я пробудился и узнал, что подсчёт сейчас начнут сначала, потому что «кто-то» «что-то» перепутал, как бывает зачастую.

Ранним утром моё тело превратилось в ржавый кусок железа, который применим разве что в роли мусора или его сборника. Я десять часов подряд, переменяя работу одного глаза другим, наблюдал за этим беспределом, занимающим всего лишь школьный коридор. Взять да масштабировать эти составляющие до размеров страны – к чему тогда вообще затеивать подобные процедуры.

Когда, казалось бы, осталось несколько часов (ровно три, позже узнал), я поднял тело с деревянного стула, проскрипел поясницей, обнаружил себя в пространстве и направился к выходу. «Мужчина, если вы отсюда выйдете, то назад не зайдёте! – сообщил мне вахтёр, похожий на учителя по трудам». Я сообщил ему, что прекрасно знаю регламент. «Но вы же не получите данные и вам не заплатят! – удивлённо продолжил учитель трудов». К тому времени я вообще забыл, зачем всё это затеял, а протяжённой патриотической ночи мне хватило, чтобы перекрутить в голове тысячи мыслей и соображений.

Я вышел оттуда, даже не думая о том, что работа не выполнена – скорее, я думал о том, что должен продолжать учиться. Галактиону посчастливилось ещё среди ночи закончить дело – он бдел в соседнем лицее. Через полчаса я был в комнате общежития и проспал практически весь день, чувствуя не то озарение, не то причастность себя к чему-то большому, словно маленький сын, когда отец впервые взял его с собой на рыбалку.

Странная особенность – люди, имеющие причастность к политике, чаще всего обладают знаниями нынешнего студента ПТУ (без обиды в сторону рабочих, такой, видимо, стереотип). Их буквально лихорадит от мысли о всевластии, неограниченных финансовых ресурсах и прочих сладостях, о которых я не знаю. Ни один из учёных или философов не был мною замечен в цитадели народного менеджмента – правильно, потому что учёный занимается своим делом, например, проводит эксперименты в лаборатории, а философ сидит в библиотеке или читает увеселительную лекцию сонным магистрам.

«Я не политик, пусть другие этим занимаются, – скажет какой-нибудь достойный человек». Интернет в помощь: политик – человек, занимающийся вопросами политики. Хорошо, исследуем дальше: политика или политическая деятельность – понятие, включающее в себя деятельность органов государственной власти и государственного управления, а также вопросы и события общественной жизни, связанные с функционированием государства. Отсюда – органы публичной власти предназначены для управления обществом. Получается, что государство заведомо признаёт несостоятельность граждан касательно решения вопросов их собственной жизни, что значит – человек, гражданин нашей страны, без нас не умеет управлять собственной судьбой, поэтому мы должны его направить. В итоге, политик – это человек, который руководит чужими жизнями (по добровольному их соглашению – те же выборы), не ситуацией в стране, не вашими возможностями или интересами, и даже не вашим меню на завтрак – а всем этим вместе. Политик, согласно понятиям, высший чин для человека, дальше – только небо.

Люди не могут договориться друг с другом – вышли вы поутру за хлебом, а вас обругали за то, что хлеб закончился. Так и воспитывают ненависть. Почему бы, вместо того, чтобы руководить людьми, не научить их жить свободно, интересно и с пользой? Это утопия? Нет, это естественная реакция на раздражитель. И почему бы вообще не перестать кого-то учить – предоставить неограниченные возможности, чтобы человек сам выбирал, что впитывать в себя, а что выбросить в урну. Возможно, первые годы таких экспериментов превратят общество в хаос – но есть целый комплекс необходимых действий для того, чтобы не мы, но наши дети жили абсолютно другой жизнью, полноценной, лишённой самопровозглашённых источников влияния.

Но ты уехал, Одиссей. Оставив позади выстрелы из градов, разрушенные вокзалы, огонь в детских спальнях, чёрный дым в голубых лесах. Всё то, что было нажито честным трудом добрыми людьми, всё то, что было за несколько дней без объявлений и предупреждений отобрано. Ты уехал, не видя настоящего семейного горя, не понимая грубой и жестокой данности. Твои инфантильные позывы обрели себе форму в столичном интермеццо, твоё молодое и не тронутое дикарём сознание отыскало временную, но беспечность. Здесь каждый кирпич был на счету, здесь каждая человеческая жизнь теряла свою ценность ежечасно. Люди теряли свои дома, своих родных, себя. Люди бросили свой родной край и отправились на поиски не счастья, нет, а средств выживания. Но люди справились. Справились, потому что умели – любую трагедию превратить в злую шутку, любой абсурд сделать полезным опытом, любое горе принять и двигаться дальше. Как же всё изменилось, Одиссей, пока ты там путешествовал по коридорам университета.

XVI

Потому что весь наш внешний комфорт ныне заключается в том, чтобы удовлетворить потребности комфорта внутреннего, не придавая значения чему-нибудь вроде оптимизации расходов или постройке детских садов. Что смешно, и то, и другое кормит высший чин, ведь он не воздухом питается.

Оператор на телефоне – первая столичная работа. Тогда мне казалось, что начинается новый этап в моей жизни, что я теперь научусь чему-то действительно важному, буду хорошо зарабатывать и покупать себе любые книжки, а ещё ходить в зал и есть в неограниченных количествах хурму (был январь месяц). А ещё я ожидал новых знакомств и встречи с интересными людьми, в общем, как та рыба из мультфильма, которую из аквариума выпустили прямиком в океан.

После трёхдневного обучения, которое включало изучение истории компании, её особенностей и прочей ерунды, которую бизнесмены считают своим достоянием, я отправился к рабочему месту (офис – типичный муравейник, где даже негде зевнуть, чтоб не заметили). Небольшое пространство у компьютера, системными блоками граничащее с другими операторами. Тут-то я уселся удобнее и был готов выслушать покупателя. И, о чудо, мне сообщили, что я сам должен обзванивать возможных клиентов и предлагать им «наш» товар. Теперь я понял, почему вокруг целый рой операторов – неужели они не могут справиться со всеми заказами (так думал изначально). Оказывается, возможные клиенты – это обычные люди, которым ты звонишь ранним утром или в обед, когда они принимают пищу, сводят дебит с кредитом, чинят трансмиссию или занимаются любовью. В общем, ты без спроса врываешься в их жизнь, формируя себе некий коммуникационный дисбаланс.

Я не проработал там и месяца – сначала оправдывал затею всего лишь временным заработком, потом – неким фактором опыта, пусть и негативного (он, как правило, полезнее), а когда этого оказалось недостаточно – проснулся утром и никуда не пошёл. Я не мог обманывать людей и убеждать их в том, что товар полезен. В том, что им он действительно необходим, будто жизнь вместе с ним обретёт черты сказки. Такой маленький офис и так много в нём от всей системы – экономическая категория, что основывается на обмене и обмане, называется бизнес.

Умозаключения не могут быть объективными, они всегда основываются на том или ином опыте – как моя работа оператором. Сидишь на ненавистном рабочем месте и всё тебе противно: люди, их повседневные занятия и увлечения, отсутствие того самого смысла, о котором упоминали великие писатели. Сидишь и думаешь, что не нужны тебе и зарплата, и все эти «новые» знакомства, и даже хурма в довесок с книгами (в электронке почитаю). Хочется прикоснуться к вечности, обрести свободу, постигнуть космос. Ты противен сам себе, когда делаешь то, что не нравится, делаешь через силу, убеждаешь себя, подчиняешься, слушаешь. Ты сидишь в этом испражнении слов и хаосе интонаций и не понимаешь – как мы этого достигли? Как один старый дед сидел в каморке и пытался изобрести самолёт, как слепой пианист записал тысячи композиций, как человек, ненавидящий всем сердцем войну – написал лучшую книгу о войне. Как человек, просидевший в тюрьме тридцать лет, вышел оттуда и поднял страну с колен, как человек, которого всю жизнь унижали и оскорбляли, добился свободы для миллионов таких же, как и он? И как теперь я сижу за этим грёбанным компьютером и пытаюсь продать незнакомому мне человеку треклятый ненужный товар? Как я пришёл к этому и, что важнее, как простить себе всех тех людей, которыми ты никогда не станешь?

Ты можешь сидеть и думать о том, что коралловые рифы вскоре станут первой экосистемой, уничтоженной человеком. О том, что треть животных вымрет благодаря отходам промышленности. Или о том, что у людей нет никаких инстинктов, есть лишь сенсоры в коже. А может о том, что возобновляемые источники энергии исправят положение дел? Или всё-таки о том, что человек продолжает разрушать окружающую среду, угнетать природу – отсюда вывод: как человек может положительно влиять на подобных себе, если он не справляется с уборкой собственных отходов?

Когда простуда оказывается сильнее, чем ты, начинаешь по-настоящему ценить своё здоровое время, которое тратишь невесть на что. Поэтому, когда я заболел, то обязательно старался писать. В эти минуты мозги не иначе, как набекрень, но мысли просто рвут изнутри и воздержание имеет печальный результат. Температура стремглав приближается к тридцати девяти, нос заложен, будто силикатными кирпичами, а в горле постоянное ощущение постороннего объекта, который хочется ошпарить горячим чаем. Но ты пишешь невразумительное и кажущееся на тот момент гениальным: каждый философ прав, но только в своём измерении; мы построим свои города на склонах Везувия; та же символическая кастрация – разрыв между тем, кто ты есть и тем, что хотят в тебе видеть другие.

Но чаще я писал о тебе. Такую же нескончаемо-ужасающую влюблённую в себя муть. Вспоминал о том, когда заболела ты, и как плохо мне было оттого – некая юношеская психоделика. О тех таблетках посреди ночи, пачке чая, который ты вряд ли пробовала и остальных необъяснимых действиях и чувствах, которые испытываешь за нехваткой вселенской информации.

XVII

У мышления есть свои границы: мы видим лишь то, что доступно. Мы словно дети, затерявшиеся в густом и страшном лесу. У мышления есть свои нормы, как и у самовыражения – каждый считает обязательным высказаться (мои недочёты). Насколько ваше мышление ограничено – настолько вы будете уверенны в его истинности. Точно так же, как и современное общество считает голую женщину нормой, а бездарное творчество – искусством. Мода, насилующая вкусы, технологии, лишающие мысль своей самостоятельности. Так начинаешь писать как раз, когда болеешь: плохая литература рождается в минуты страдания, хорошая – в минуты праздности, гениальная – в минуты скуки.

А ещё я в тот день (болезни и писательства о тебе) проводил параллели между насилием и творчеством. Главное, чётко определить, насколько ты ничтожен, чтобы потом осилить путь наверх. Не будь слишком строгой, я только и знаю, что изгаляться словами:

Картина вырисовывается согласно трафаретной указке: пространство привычно делится надвое, с мелодичной безыдейностью с одной стороны и шумным бесперебойным ликованием с другой (тот самый оголтелый звук, будто не принятый в духовой оркестр, исподволь врывающийся в ваше ухо). Вот так непросто оценивается мораль развёрнутой на дороге бессмыслия жизни, но я помню ещё со времён розовощёких улыбок, что малая толика добра всегда противостоит исполинской величине зла, как учила тому любящая мама.

Наверное, творчество – это последнее прибежище бестолкового (третьего не дано: гений или дерьмо) безумца, который отчаянно пытается разуверить действительность в надобности вспомогательного насилия. Истинный творец (предположим его уверенность в собственных силах) импровизированно бьётся с общественными замашками, государственными препонами, цирковой эстрадой и т.д. Любое взаимодействие с внешней средой, и соответственно её последовательное влияние, фиксируется как насилие. Вприпрыжку плюхаешься в ближайшую лужу – считай, что сам виноват, потому что видел в окне дождь. Слушаешь мотивы матерной проповеди – радуйся, что они скоро кончатся, иначе пришлось бы слушать Баха до изнеможения, чтобы хоть частично восстановить меланхоличное равновесие души.

С насилием общество завело привычку мириться, а уже после этого и сама привычка стала неким порождением эгоистичной нимфомании, которая стыдливо умалчивает подробности испытанного удовольствия. Человек противен в зеркале, потому что видит противное отражение мешка с костями, а вот уставленная бараньим взглядом индивидуальность на горе условного жителя, не вписывающегося в рамки современности, – куда более эффективное развлечение, потому что драгоценный мозг занят анализом.

Или взять клок человеков из какой-нибудь маршрутки (до чего же смешно!) – запредельная разница в обнажёнке насилия. Что для одного будет домашняя отзывчивость, то для другого – тираническое насаждение родительства. Что для одного восхваляемый статус, то для другого – чёрная метка на ладони творца. Что для префекта положительный эпитет, то для раба – нагайка, саднящая поясницу.

Вот уж чем и впрямь сроднится творчество с насилием, так это – нагнетательной дееспособностью. В обоих случаях смысл выполнения плана – совершение акта неправомерности по отношению к ближнему своему. Только в иных процессах удовольствия физическая сила заменяется повадкой мечтательно водить кистью или карандашом (да чем угодно). Эмоциональный стресс, обременённый жестами исполнителя, также неописуем в своём влиянии на души, подверженные насилию, ибо результаты творчества порой доводят до степени суицидального абсурда.

Но это не суть. Творец борется, и в этом его посредственная общественная деятельность. Он знает, что ничего не истинно, все ветрено, тернисто и кратковременно, что на следующий день после премьеры собственного фильма приходишь к мыслям о том, что ты не гений пустоты, а пустота в гениальном планетарном совокуплении. Что фильм, если честно, озоновые дыры не будет зашивать, да и уровень жизни в трущобах Непала не поднимет. Что некую божественную связь здесь наблюдаешь только ты, а остальные сопровождают трагические монологи зевками и вздохами. То, что ты сотворил – единственное, что останется в самовлюблённом измерении, хотя творец всегда нарцисс, потому что творец.

Творчество – это вечная борьба за жизнь и смерть, как если бы мать рожала Вас вдвое дольше, чем необходимо, когда любовь искренне нуждается в жизни, а затягивающее небытие твердит обратное. Творчество – душещипательная истерика свободолюбивой будущности, что признаёт себя в бесконечности. Творчество – это незатейливая задача из математического учебника про велосипедиста, который выехал из пункта А в пункт Б. Вот где-то на этом промежутке он крутил педали с особым центрическим энтузиазмом, отчего возникла вышеуказанная творческая будущность, потому что в пункт Б он приедет в любом случае, хоть сам этого не подозревает.

Творчество – жажда одобрительных отзывов кровопийц, где все чаще насилуют сердца оценочной деятельностью. Жизнь человека, рождённого в мире насилия и осознающего свою недосказанность на отрезке эпохи – уже творчество. Поэтому скудная борьба отдельных душ превращается в плавное смирение с божественными замыслами, ибо Бог тебя направил. Но истории с небом всегда заставляют чувствовать себя незаконченным продуктом – хочется что-то сказать, но любые слова в перспективе пусты и сомнительны.

Отсюда возникает нелепый оскал творческой шутки. Отсюда несётся стремглав искрящийся, истерический смех, что вызывает серьёзные размышления у сносных пейзажей. И позади всего бессмыслия – радостный мир насилия, в котором только и знаешь, что убеждать соседа в допустимом счастье окружающих и терпеть церемониал укоризны, что походит на пару в дневнике, когда учитель разрывает мечтательность банальным "двойку нужно заслужить".

«Я не поеду с вами, – внезапно заявил Назар накануне отъезда». Выпускной был успешно отмечен каждым из нас, шли последние дни жизни в общежитии. «Отец сказал, что я должен вернуться домой и помогать ему. Ещё и дедушка заболел». «Это уже точно? Нет никаких вариантов? – я был расстроен такими новостями». «Точно, – ответил Назар. – Отец может и без меня обойтись, но вот моя идея уехать ещё дальше от деревни не понравилась. Зря всё-таки я сказал ему про волонтёров». «А что с ними?». «Он не одобряет этой шумихи, не верит, даже боится немного, если пришельцы долетят. Сказал, что нам не нужна помощь. Сами справимся». «А в столице остаться? Может, квартиру снимешь, и семью через время заберёшь». «Они не захотят. Бросать скотину, двор. Для них столица – далеко, и надежды на неё мало». Назар задумался на мгновение. «Ничего страшного, поживу дома, поработаю, буду копить на новую учёбу. За все года в университете научился только тому, что учился не на того». «Зато теперь ты магистр». «Передадите от меня привет нашим гостям, скажите, пусть заезжают на стакан молока и мамину выпечку, – добродушно заявил Назар». «А нам можно? – Данила был готов ехать прямо сейчас». «А с вами мы ещё встретимся, обязательно».

Через пару дней Данила закончил мастерить своего маленького робота, функции которого были ограничены, зато выглядел наполовину железный товарищ весьма симпатично.

«Подарю его волонтёрам, – окончательно решил Данила». «А если их много? Обидишь ненароком». «Ну, должен быть кто-то вроде старосты, или не знаю, главы, руководителя». «Жертва ты культуры, – мои шутки. – У них же идеальное общество, утопия. Там нет глав, директоров и руководителей». «Тогда подарю им чертежи, как ценную информацию». «Это будет выглядеть как подарок конфетки кондитеру, но мне нравится». «Пусть будет нашим знаком дружбы – механический товарищ как символ современного века».

В ту же ночь Демьян продолжил праздновать окончание учёбы, что было неудивительно. К утру домой не вернулся, как и не вернулся в следующие дни. Оказалось, что на рассвете ночной клуб навестили уполномоченные служебные лица и через полчаса Демьян ставил подпись в стенах военкомата. Наши пути разошлись, несмотря на его высказывания в нашу сторону – что мы слабаки, что мы не патриоты. Именно так воспитывают солдат, а потом они приезжают домой в пластиковых мешках.

Стоя на платформе в ожидании поезда (купив билеты, мы растратили практически все сбережения), к нам подошли молодые офицеры. Я, Данила и Галактион выстроились в очередь за другими людьми, ожидающими посадки в вагоны. Как оказалось, офицеры проверяли людей на наличие тех или иных документов, проверяли багаж и его составляющие. «Время такое, – заявил один из мужчин, что стоял перед нами».

Данила подошёл к солдату, предъявил сумку и рюкзак. Из кармана моего друга выглядывал тот самый робот – офицер его приметил и достал на осмотр. «Интересная штука, – сказал солдат. – На оружие похоже». «Это обычная игрушка, – ответил Данила». «Слишком тяжёлая, нельзя брать с собой». «Как же? Это безобидная поделка». Солдат оторвал правую руку робота и протянул Даниле. «Это можешь взять, – лёгкий смешок пробежал по его лицу». Остальной кусок железа солдат положил себе в карман. Данила молча взял руку и, понурив голову, зашёл в свой вагон.

Уже через час после отъезда Данила что-то искал в рюкзаке. «Что ищешь? – спросил Галактион». «У меня были детали, хочу восстановить робота, хотя бы частично». «Не расстраивайся». Обычно подобный совет совсем бесполезен, если человек действительно расстроен.

XVIII

Неужели тебе и впрямь удаётся с такой лёгкостью терпеть озабоченные взгляды и грубые высказывания. А твоё общение с иностранцами – мудрые саксонцы, располагающие активами, находятся в поисках привлекательной и глупой девушки. Бесформенная разновидность бартера: чек никто не подписывает, но девушка прекрасно понимает, что её покупают. Тогда как пузатый чужеземец тешит своё самолюбие не только посредством плотской операции, но и маскарадным образом того самого тела – оно промолчит. И в апофеозе торговли органов – ты, словесный контакт между теми, кто договаривается касательно контакта телесного (некий рыночный парадокс). Переводишь, словно заморская сваха, примитивные фразы от колониста к пассии, а также наоборот. Среди доступной нравственной нищеты, некоего лишённого клеток организма, я всегда боялся, что ты потеряешь себя – и я больше не увижу ту прекрасную девушку, которая хоть на секунду, но дарила мне скромность и неприсущую себе застенчивость.

Я до сих пор не понимаю тех августовских порывов – моё нежелание прийти к тебе на день рождения, отказаться быть рядом в столь важный момент для тебя. Наверное, не хотел видеть тебя другой, исполняющей непривычную роль, играющей в тон поклонникам. Почему-то воображаю, что ты со мной другая: некая неполноценная фантазия одиночества. Может быть, я просто неуверенный в себе человек, когда случаются действительно важные события. Эта ловкая способность всё проморгать – так прошли все сознательные годы. В кругу товарищей, надеюсь, ты была счастлива, а вот я в тот день не придумал ничего лучше, как написать глуповатое стихотворение. Не представляю, что может вызвать его прочтение у тебя – просто прими эти зависимые рифмы, будто я не веду себя с любимыми мной людьми как последний в Галактике эгоист.

A.

Страна стихотворенья, страна лазурных снов.

Пристанище мелодий, уют гранёных слов.

Безликое творенье дождливой наготы.

Дыхание прохлады невинной чистоты.

Рождение иллюзий, грёз узорный сплав.

Земля любви безбрежной, романтики состав.

Младенца откровение, родной души очаг.

Тепло семейной мысли, воспоминаний брак.

Черты волшебной девы, нежности восторг.

Богоподобный запад, женственный восток.

Перламутровые губы, шёлковая грудь.

Сердца серебро, капилляров ртуть.

Страна хрустальных чисел, страна мифичных дней.

Мерило бесконечности, мечта планеты всей.

Пшеничные портреты, золота эфир.

Солнечные локоны, очей живой сапфир.

Равнины лихолесья, радужность холмов.

Одиссея пилигримов, королевство пустяков.

Там вымысел созвездий опережает час.

Там физика дистанций соединяет нас.

Страна драматургии, театр бытия.

Ристалище искусства, художества возня.

Расчисленные маски прорвы человек.

Благолепные движенья, запечатлённые навек.

Страна стихотворенья, страна поэм и строф.

Адажио без клавиш, эрос катастроф.

Обилие наречий, местоимений зной.

Апофеоз пространства, где я дышу тобой.

XIX

Сцена – пристанище одиноких, потерянных людей. Там чувствуешь себя в центре внимания, там ловишь сотни ожидающих чуда глаз, сотни засаленных лиц, килограммы макияжа, возглас восторга, фальшь признания. Хотя с того момента, как ты и твоё величество снизошло к нам, зевакам, сцену я полюбил – не то, чтобы во всех амплуа (театр, оперу, балет – я всегда обожал), но ту часть, ответственную за безобразие. Иначе не назовёшь – глупенькие песенки нынешнего века, характерные им блудливые танцы, жажда популярности, кровь из носу желание похвалы. Те же атрибуты в любом деле, что касается сцены. Театр, хотя бы в консервативных формах, лишён присущего медийности срама и, что главное, отчаянных попыток всю эту безнравственность выдать за нормальность.

Красный цвет беспардонной общины – чтобы ещё мог значить оттенок твоего страстно-прекрасного платья. Гамма пронзительных чувств, вдохновение и соплежуйство – симптомы ненавязчивой влюблённости. Ты что-то выразительно рассказываешь со сцены, но я ведь знаю, что это пустяки, мелочь – это лишь очередной выхлоп маскарада, очередная искусственная запечатлёность твоей молодости. Останься на мгновение настоящей – отвернись от зала и сделай что-нибудь а-ля-хичкоковское. Сними с хрустальных пальчиков лёгкие босоножки – и брось ими в того, кто слишком пристально рассматривал твоё расчудесие. Или расскажи всем нам типичную девичью историю, в которой будет чрезмерная эмоциональность и тот же юный артистизм, сопровождающий сам себя маленькими капельками, застывшими на румяной щеке.

Бесчисленное количество раз оголтелый рот исполнял дифирамбы в честь идолов сцены. Парадокс, шутка ли, но голоса лишены обе стороны. Я не знаток грациозных мелодий и, тем более, не их ценитель. То, что люблю классическую музыку – это не повод считать меня снобом. Более того, ипостась музыкального гроссмейстера мною не сыграна, но слушать скрип из глубины безвкусицы, лязг зубной эмали, а также ритм пьяного боцмана, мохнатой рукой, словно медиатром, играющего на безымянном инструменте, невыносимо до уровня любви к отечественному речитативу. Каждый человек имеет право выразить свои переживания или радость в форме искусства – только не нужно изображать свою сущность в бесконечном. И первое, и второе может обзавестись границами.

Каждый хочет финансовой независимости – путешествовать, читать книги, пить коктейли, менять половых партнёров ежедневно, ужинать в ресторанах, поднимать штангу, играть в компьютерные игры. Список такой же длины, как и перечень цифр. Только никто не хочет заняться развитием того пространства, в котором не нужна будет финансовая независимость. В котором вопрос любого «спасения» больше не возникнет. В котором категории «экзистенциального» будут весомее, нежели сумма на кредитной карте.

Что же я чувствую, когда ты обновляешь глянцевую соцсеть и выставляешь напоказ свои похождения – взять в руку пол-литровую банку с горячим чаем и раздавить её прямо на ладони. Нечто подобное – когда ты в прожекторе трепетного ликования танцуешь подле, скажем так, не совсем порядочных людей. Когда ты слушаешь матерные исповеди, внимая каждому слову своей подружки. Когда чёрная зеркальная пропасть ловит твой взгляд и отвечает тем же.

Ревновать бессмысленно: если я тебе действительно нравлюсь (о чём ты молчала), то моя суть отобьёт щитом самоуверенности все напасти. А если ты даже не задумывалась обо мне, то крушить стекло – абсолютная глупость. Потому я беспокоюсь только за твою душу – как бы она не заблудилась. И потому никогда не матерюсь при тебе – оставлю моду на съедение собакам. Вдруг я сумею доказать – духовность, унисон которой слышен лишь одному, принадлежит обоим, ведь, с позиции веры, ты также принимаешь в ней участие.

Разве я нормальный – кусаю губы во сне. И твои шутки на счёт психопатии – некий метафизический сарказм, что прячет мои основы. В юности меня часто беспокоил сонный паралич (название позже вычитал в одной статье). Это безумное состояние организма, при котором тело засыпает, а мозг – нет. Получается, глаза твои закрыты, кажется, что ты спишь, но мысли продолжают генерировать идеи – и весь борщ фантазий и причуд организовывает некий сон в виртуальной реальности. На самом деле, это ужасное состояние – лежать с закрытыми глазами и видеть, будто наяву, всю свою комнату (зрительной памяти спасибо). А где-то за дверью неизвестный тебе объект подметает коридор. Или рядом на диване кто-то сидит, но ты не можешь развернуться и посмотреть, потому что тело уснуло. Вот и приходится, слушать как он (она, оно) то ли жуёт, то ли сопит в три часа ночи в обители твоих снов.

Хочу украсть для себя несколько объятий – такой себе эгоцентричный вор сердечных ниточек, видимо-невидимо соприкасающихся с твоими золотистыми покровами. Не пойми меня неправильно, рост компенсируется за счёт силы хвата. Мне всегда казалось, что ты хочешь дотянуться до звёзд, а моё пространство, стыдливо укрываясь от знаний космоса (дистанция всё-таки меньше), пытается тебе помочь. Но это сущность дешёвой романтики, потому что в момент самых крепчайших объятий выше нас остаётся только тьма.

XX

«Не говори начальнику, что не любишь финансы», – заявила мне одна весьма приятная особа, целыми днями кликающая мышкой по графикам и цифрам. Работа согласно моему образованию оказалась настолько полезной, что я и представить не мог. Ладно, познакомился с приятными девушками (многие из них мамы, и очень хорошие), получил некие практические навыки, но то, что ко мне снизошло озарение – не заменит ничто. Наконец-то я окончательно понял, что работать (и притворяться, что не слышу корень этого слова) экономистом не буду, и если чем-то и жертвовать, то явно не во имя спасения гнилой лодки с невидимой рукой.

Любопытно не говорить вслух банальности, при этом сдавливая их сменой провоцирующей темы. Как бы выразить состояние – знаю как: если бы моё дыхание затруднялось при каждом твоём сказанном слове, то я бы скорей задушил сам себя, чем подменил твоё сладкозвучие барабанным сердцебиением, опережающим сухой кашель. Именно это противоречие как раз то, что я чувствую, когда мысленно пытаюсь рассчитать наш разговор – конечно, учитывая непредсказуемость настроения, танцующего то с ангелами, то с чертями (первый вариант – это ты, моя идеализация).

Когда ищешь рациональность, можешь обрести хаос. Особенно – в наших краях (планета). В бедной стране легче быть аскетом – это удобно для её среды. У рогатых быков и технологичных зданий или на солнечном пляже у пальм и платных зон такие взгляды не работают. Успех – это современная сказка об Иванушке, который слез с печи и (о чудо) женился на красавице и получил от её отца полцарства и коня. Человек успешен в рамках своих референтов. Миллионер успешен в области зарабатывания головокружительных сумм, философ успешен в области мысли, а бездомный успешен в рамках своих ценностей. И вопросительные взгляды, способные уверовать в любой миф, отчаянно стремятся достичь примера первого – потому что он предполагает возможность получить то, что официально объявлено «самым успешным».

За время путешествия в тесном купейном вагоне, Данила успел сыграть в шахматы с одним весьма обеспеченным человеком. «Как же долго он хвастался своим бизнесом, – с насмешкой выразил недовольство мой друг. – А главное, всё время повторял «я занятой человек», «бизнесмен», «мои дела» и несколько словосочетаний в той же плоскости». «Ты хоть победил его?». «Естественно, но, мне кажется, он даже не расстроился». «Он же бизнесмен, занятой человек. Завтра купит себе вертолёт или золотой батон, чего расстраиваться?».

В купе мы познакомились с Петром Ивановичем – настоящим работягой нашего времени, строителем в прошлом и директором мебельного магазина в будущем. От него я и узнал идею того, что Волонтёры не только хотят поделиться опытом, но и построить город для людей, который, по предположениям, будет практичным и удобным и заметно сделает жизнь человека легче.

«Я смотрел видео, в котором один старый дед рассказывал про этих иностранцев, – Пётр Иванович первым завёл разговор. – Так вот, этот дед утверждал, что у них есть и чертежи, и грандиозные планы и даже собственный переводчик, чтобы донести людям правильную мысль. Говорит, они откроют нам настоящую истину».

Пётр Иванович достал куриное мясо и поделился с нами.

«Ещё этот дед говорил, что иностранцы имели возможность взглянуть на нашу жизнь сверху и всё проанализировать, так что знают они намного больше, чем мы. Чего стоят их корабли, которые прилетели неизвестно откуда, так ещё то исчезают, то появляются».

«Вы действительно верите в этих Волонтёров? – удивлённо спросил Данила».

«Я очень хочу, чтобы это было правдой, – ответил Пётр Иванович. – Наконец-то человек получит ответ на вопрос, который беспокоит каждого живущего на Земле. И все прошлые истины разрушатся вмиг, когда иностранец сделает шаг из корабля на нашу планету».

«Мы как раз едем на встречу к прибытию Волонтёров, – подметил Данила».

«Я бы с радостью, только вот хочу семью увидеть – целый год был в командировке, соскучился сильно. Если захотят, возьму с собой и на следующий день посмотрим на тех иностранцев, – Пётр Иванович задумался. – А вообще, вдруг у меня не получится, тыскажи волонтёрам, что я готов по 10 часов в день строить город будущего за одну лишь еду. Только бы дать надежду человечеству».

После взрыва в одном из вагонов, поезд остановился. Люди быстро очистили купе и плацкарты, пока проводник метался от машиниста к своим коллегам, не зная, что же делать. Очевидно, война продолжалась, и один из снарядов попал точно в цель – благо, это был вагон-ресторан, в котором никто не ужинал, так как была глубокая ночь.

Галактион той же ночью познакомился с одной известной певицей (я её не знал). Она предложила пианисту со спортивным телом пройти собеседование в её музыкальной компании, то ли группе, что-то из этой области. Галактион говорил быстро, окрылённо, с малой вспышкой агонии в сердце. «Главное, чтобы у него всё получилось, – сказал мне Данила, когда ещё один товарищ покинул нас».

Вместе с Данилой мы отправились в город. Демьян, Галактион и Назар улыбались нам издалека (верю). Многие пассажиры поезда присоединились к нам, ведь до города было рукой подать – карты на смартфоне в помощь. Остальные остались ждать то ли помощи, то ли манны небесной. Знаю только, что никто не пострадал – разве что, психологически, особенно ближайшие к взрыву вагоны.

Кстати, одна из женщин, соседей по купе, в дороге рассказывала о своей дочери, пока я помогал нести её сумки. Мол, она учится где-то на западе материка и может похвастаться не меньшим уровнем мечтательности, чем я. В тот момент мои мысли находились в поисках работы, как и вся физическая сущность. Идентификация себя посредством подручных предметов оказалась неуспешной, и коротать оставшиеся эпизоды юности в поисках собственной идентичности было бы плевком в лицо нынешнему веку. Но всё это – вечерняя пешеходная глупость, когда смотришь в грязный слой приветствующей тебя природы, воображаешь философскую ценность словесных материалов и ждёшь пришествия озарения, пока женщина избавляет тебя от тематики студенчества, подменив её рассуждениями о нынешней войне.

Распрощавшись с одной матерью, мне попалась под руку другая. Она, как действующая мать одной абитуриентки, слово за слово, выпытывала у меня, как у дипломированного специалиста, что ожидает её чадо. От разговора я старался максимально уклоняться, бросая на съедение избитые мысли и бесполезные советы. Потом заговорили о Волонтёрах – тема, как оказалось, вновь на слуху. Мать сказала, что ей плевать на всякие там галактические бредни. «Если это такое уж важное событие – пусть покажут по телевизору, а мы посмотрим, – объяснилась мать. – Внеземные существа, правильная жизнь, кто может это знать? Лучше пусть подскажут, как моей дочке получить бюджетное место».

XXI

Они – основа жизни. Они – её фундамент. Они всему причина, всему источник. Они – повсюду. В кошельках, на кредитных картах, в мыслях. Они заставляют проснуться раньше будильника, они диктуют решения и определяют альтернативы. Они дают шанс одному, отбирая его у другого. Они дают возможности и устанавливают границы. Они строят города и те же города разрушают. Они формируют поведение и создают интересы. Им подвластно всё материальное, всё то, что можно пощупать. И даже подвластно то, что находится в воображаемом воздухе – им подвластен воздух. Они заставляют воду течь под камень, они заставят рака свистеть.

Или ты и впрямь думал, что природа такая прекрасная вокруг – потому что они у тебя есть. Ты сегодня сытно позавтракал, скупался в горячей ванной, проверил ленту новостей в смартфоне, сел в автомобиль прошлого года выпуска и поехал в очередной торговый центр – чтобы немного их потратить, и убедить себя в том, что природа действительно прекрасная. В том, что жизнь удалась – нужно только захотеть. А то, что ты любишь город, страну или людей – так это только потому, что есть за что есть.

А когда ты был молод, то легко давал себе отчёт в том, что необходимо изменить, а что усовершенствовать – ты проявлял то самое детское любопытство, которое давало возможность сохранять душу в состоянии свежести. Ты изучал философию, литературу, биологию и чаще анатомию, интересовался физическими и химическими законами, делал из ненужных досок стулья и ремонтировал в доме всё, что попадалось под руку. Ты научился играть на музыкальном инструменте, даже выступал в настоящем оркестре, начал писать первые стихи, которые, конечно же, были ужасными. Но ты продолжал – потому что сохранял эту незабвенную бесценную радость существования, радость от возможности создавать, узнавать, понимать.

Но это прошло. Ты словно узаконился на бумаге, словно получил сертификат окончания детских курсов по знакомству с внешним миром. Теперь ты обладаешь некоторыми знаниями, навыками – вперёд, на первое свидание с ними. Теперь ты знаешь, что они – вся твоя жизнь, твоё призвание. Ты знаешь, что за ними, как и перед – стоит ещё не всё, но уже всё. Знаешь, что они руководят инфраструктурой человеческой души, архитектурой живого тела. Теперь все желания касательно глобальных изменений либо невероятных открытий становятся глупыми мыслями, – какие изменения, если тебе нужно есть, пить, жить в тепле, располагать хоть небольшим пространством ради грядущего. Иметь хоть небольшой запах перспективы, а не противную вонь механизированной рутины. Теперь ты бережно хранишь где-то внутри свои великие мечты и планы, попутно осваивая ступеньки лестницы восхождения к прогрессу.

В силу той же ограниченности знаний и накопленного мною опыта – это, конечно, поверхностная картина. Есть исключения, есть уникальные события, великие люди и даже целые эпохи. Человек, который сосредоточен на своей профессии, при этом утверждает, что она ему нравится – не в счёт. Его слова могут быть продиктованы тем же страхом потери места, потери иллюзий (что важнее) и убеждений, но чаще они будут истинны, так как произошло формирование внутреннего комфорта. И, к примеру, тот же современный программист – это лёгкая утешительная насмешка в сторону бедствий и неудач, но не более. Потому что благодаря наличию «их» у человека появилась возможность спрятаться, скрыться от тех нагнетающих своим масштабом планетных катастроф. Ведь разумный смысл, который «они» продиктовали, выберет способ обрести любовь даже в нелюбимом, чем лишиться располагаемых перспектив.

Также существуют исключения, вес которых в соседней чаше. Представители подобных исключений тем более не в счёт – если их деятельность действительно даёт толчок миру. Здесь нужно заставить себя совершить невозможное – максимально абстрагироваться и взглянуть на положение дел сверху. Избавиться от присущего оценивания полностью не получится, но соединить цепочки и понять закономерности – как вариант. Самое главное, что каждый житель имеет ту или иную подобную информацию, но знание о том, как сделать двигатель – не поможет завести автомобиль.

Человек испытывает нехватку – в еде, питье, вещах и предметах. Он упорно работает – средств не хватает, для того, чтобы удовлетворить собственные запросы. Понизить их невозможно – пусть это будет некая мера того, что нужно человеку для минимального развития. У человека есть семья, друзья и товарищи. Если его лучший друг удовлетворяет свои запросы – в силу успеха собственной профессии на рынке труда – человек может либо порадоваться за него, либо начинать ему завидовать. На этом дружба заканчивается. Человек виноват? Нет. Его друг виноват? Нет. Но былых отношений, и след простыл.

Да, может быть первый вариант. Человек искренне рад за своего друга. Но, его друг продолжит собственное развитие – человек будет стоять на месте, и тогда разница интересов и целей сама разведёт судьбы. Это более мягкий вариант. Двигаемся дальше. Человек практически остался без друзей и товарищей – его семья становится лучшим другом. Там он может в любой момент времени снискать любовь и поддержку. Нехватка средств не исчезла – каждый представитель семьи имеет свои потребности. Они, как и у самого человека, не удовлетворяются. Теперь человека постигает та же судьба, что и с другом – в противном, если семья продолжит жизнь под одной крышей, начнутся скандалы, тревоги, депрессии, психологические травмы и, что ещё хуже, насилие. В этом случае каждый представитель семьи будет использовать собственные методы по достижению комфорта – если потребности не удовлетворены. Методы всем известны – начиная от алкоголя и заканчивая где-то на уровне морального самоуничтожения (когда человек не реагирует ни на себя, ни на других людей). Жизнь человека – либо сводит серому смирению, либо порождает негативизм – который касается всех ближайших к человеку людей.

У каждой причины есть собственная причина. Добавим в историю нашего человека, к примеру, больного ребёнка – возможно, от самого рождения или практически неизлечимая болезнь, что появилась при жизни. Почему практически – потому что средств, что обеспечат лечение, у человека нет. Отсюда – ситуация совершенно невообразимая: человек бесконечно ненавидит себя за то, что не может спасти своего ребёнка. Появляются психологические расстройства на почве давления со стороны других представителей семьи, а также на почве собственной любви к ребёнку. Есть множество способов, известных всем нам, чтобы исправить ситуацию – возможно, вы были свидетелями истории с болезнью и нехваткой средств, у которой благоприятный конец. В этом случае, история окончилась смертью ребёнка – средства так и не были собраны, операция так и не была проведена. Дальше – несколько вариантов. Смирение с утратой и жизнь дальше, ненависть друг к другу и полное разрушение собственных жизней, а также многие смежные варианты развития.

Они – основа. Они – фундамент. Они – первопричина. Человек благодаря неудовлетворённым потребностям становится невыносимым – злым, агрессивным, ненавидящим всё вокруг происходящее. Если появится тот, кто сможет обеспечить возможность эти потребности удовлетворить – человек согласится на что угодно. Даже в случае не простого удовлетворения необходимого, а расширения спектра удовольствий и нужд. Любые постулаты, принципы, моральные ценности, детские мечты, даже знания и мудрость – всё иссякнет на пути к достижению абсолютного удовлетворения.

Они – рождают насилие. Они – средство осуществления творчества и искусства. Отсюда в сознаниях художников, поэтов, скульпторов и музыкантов рождаются негативные, насильственные образы. Отсюда – потребление становится искусством. Они – причина войн и конфликтов. Потому что люди преследуют собственные цели – обеспечить родных либо их увидеть, получить возможность, открыть врата запрещённого королевства. Люди сделают всё, что угодно – потому что знают: они – основа. Без них не выжить.

XXII

Хорошо, конечно, что автоматизация движется по пути эволюции, а не революции – по крайней мере, в данный момент. Технологии развиваются, криптовалюты теребят сознание людей, открываются автономные магазины, искусственный интеллект прогнозирует нашу смерть и разрабатывает лекарства от малярии. О таком я читал разве что в фантастических романах, при этом, не предполагая в наличии реальности. С каждым изобретением, с каждой инновацией, возникает ряд вопросов, ответы на которые хотелось бы получить. Один водитель старой школы как-то спросил меня на счёт беспилотных электромобилей: для кого именно их делают – потому что такие люди, как он (не бедные вовсе) не смогут позволить себе этот шаг в будущность. Взамен, придётся колоть дрова или дальше разбавлять солярку?

Я всегда был против однобокости. Развиваться во всех направлениях – только так наполнишь жизнь смыслом, придашь ей полноценности. Интересоваться большим количеством вещей, связывать воедино то, что противоречит законам и правилам, творить, создавать и становиться первооткрывателем. Хотя, если в современном мире придавать значение таким мыслям – будешь бедствовать. Не станешь специалистом в конкретной области – считай, у тебя нет работы. Какая разница, что ты хорошо разбираешься в кинематографе, литературе или следишь за достижениями в науке – кирпич класть умеешь? А резину поменять? Может, торгуешь фьючерсами? Или родители оставили тебе семейный бизнес? Ах, кино, там конкуренция, да и без инвестиций никак. Литература…кто ж её читает или ты хочешь быть учителем? Технологии? Так ты же экономист по образованию!

Мы свободны – слышу тихий смешок над затылком. Человек рождается – его окружает субъективность: люди, их реакция и эмоции, слова и действия. Дальше – окружающий мир, что существует согласно алгоритмам и правилам. Каждое именитое позиционирование в определённой точке, оправдывающее себя свободой – противоречие науке. Если ты родишься в семье бандитов, проживающей в неблагоприятном квартале – ты будешь бандитом. Если окружающие тебя люди жуют кокос – ты будешь жевать кокос. Если ты был рождён в обществе полуголых людей, обитающих в жарком климате и приносящих в жертву Богам части тела – ты не будешь размышлять о трёхступенчатом редукторе или над новыми фильтрами в инстаграме. И откуда здесь свобода – если моя жизнь продиктована внешними источниками воздействия. Может быть, я хочу стать президентом какой-нибудь маленькой и тихой страны или просто жить у моря и ловить каждый день рыбу, но я рождён в деревне среди людей, занимающихся фермерством – и не стать таким же, будет, как минимум, неуважение к соседям. Или ребёнок хочет стать великим пловцом – но кроме лужи около дома нет ничего, бассейн в центре города заброшен, а родители не могут позволить себе траты на поездки в другие места. И если в этом кроется свобода, то каждый из нас, скорее всего, именно сегодня вечером пришёл с любимой работы.

В новом городе – технологичном мегаполисе, мечте твоей, мы сразу же отыскали дешёвую квартиру и договорились надолго там задержаться. В кошельке остатков едва хватало на то, чтобы купить себе еды. Поэтому я немедленно устроился журналистом в англоязычную контору, ну а Данила ещё пару дней размышлял о кардинально изменившейся обстановке.

Город, на самом деле, ничем не примечателен. Да, здесь, практически, сосредоточен весь мир, здесь цивилизация в самом её благоприятном проявлении. Каждый день случаются открытия в области химии, физики и биологии. Каждый день какой-нибудь школьник придумывает новое приложение для смартфона. Каждый день осуществляют тестирование инноваций, совершенствуют автомобили, строят экономически выгодные здания, развивают и без того многофункциональную инфраструктуру. Раньше мы заправляли седан з четырьмя дверьми и механической коробкой передач дорогим, благодаря инфляции, бензином. Теперь мы приобретаем электрический аппарат, который сам заряжается и, что скучно, сам собой управляет.

Людей на рабочих специальностях поубавилось – остались только наиболее ценные специалисты. В остальном – супермаркеты без кассиров и охранников, доставка еды летающими объектами, автоматизированное производство и роботы-повары в ресторанах. Теперь люди не штопают одежду вручную, не собирают аккумуляторы, не чистят мусоропровод и не моют полы в больницах. Теперь никто не обязан выполнять рабочий план, потому что машина изначально на него запрограммирована. Заметно меньше людей направляется на работу к девяти утра – кто-то работает прямиком из дому, кто-то получил свободный график. Люди теперь тесно взаимодействуют в сети – программистов в двадцать первом веке такое количество, что и крестьян сто лет назад. Многие путешествуют по миру, если месячный доход позволяет. Кто-то снимает пустословные видео и делится ими в сети. Кто-то занимается каждый день спортом, испытывая себя ежедневно. Другие, наверное, занимаются творчеством – сколько стихотворений и прозы можно отыскать в интернете. На плакатах новые группы и музыканты – соответственно, культура не усохла. В общем, в мегаполисе всё то же самое, что и в любом другом городе, только на уровень выше – как в компьютерной игре.

Данила пытался искать работу – где-то нужен опыт, где-то другая специальность образования. Ещё вчерашний студент экономического факультета вряд ли может заинтересовать – экономисты такие же бактерии, как и прочие представители малоподвижных профессий. Тем более, работать с цифрами Данила не хотел – а другого он ничего и не умеет, разве что роботов собирать из ненужных деталей. Поэтому мой друг решил идти дальше учиться – отыскал так называемую «Академию астронавтов», в которой первый год обучения был бесплатным.

Восторга было не передать. Данила наконец-то занимался тем, что приносило удовольствие – космос, технологии, Вселенная. Теперь хотя бы на мгновение можно почувствовать себя первооткрывателем – или представить эту мысль в реалиях. Теперь его жизнь наполнилась смыслом, не важно, надолго ли, главное, что сейчас: как все каноничные истории про героев, которым тесно в рамках создателей и которые точно знают, что нужно делать завтра.

Смешно, слова Данилы, что многие студенты академии такие же, как и в нашем университете. Что поделаешь, интересы у многих совпадают – не зря ведь существуют маркетологи. Почему-то в подростковом возрасте большинству людей присуща некая озабоченная моментом глупость – пока не поймёшь, что ты не уникален. Потом приходит – нет, не юношеский максимализм, а тонкое чувство трагедии, своей причастности к ней. Кажется, что ты проникся осведомлённостью ограниченного мира и теперь, в силу понимания, не можешь найти себе места. Потом происходит поиск собственной идентичности – всеми средствами, которыми несчастный и задумчивый персонаж располагает. Если кандидатуры или альтернативы не устраивают человека почти двух десятков от роду – он погружается в себя: а там, как мы понимаем, ничего нет.

Существует множество способов рассчитаться со своей судьбой: алкоголизм, тяжёлые препараты и таблетки, физическое и моральное насилие, повышение чувства собственной важности любой бесполезной деятельностью, религия, какие-нибудь воскресные кружки, спорт, чёрное зеркало. Чаще всего главным выбирают первое, ну а всё остальное выступает в качестве дополнения – в меру ваших навыков. Смерть я сознательно не включаю в этот список, так как мы уже давно выяснили, что её, в привычном для нас состязательном пространстве, не существует. А если вам кажется, что она есть – не беда, её существование, опять же, стоит того, чтобы жить.

Похвала, желания, удовольствия, крики, стресс, боли в голове. Жаль, что нет рецепта для жизни – как правильно приготовить блюдо, какие пропорции взять, чтобы в результате было вкусно и, главное, полезно. Чтобы сделать большое блюдо и поделиться с тем, кто рядом. Жаль, что в свои двадцать два ты до сих пор не знаешь – кем быть. Какой профессии, деятельности, занятию посвятить всего себя – так, чтобы решение оказалось верным. Хотел быть в детстве гонщиком, космонавтом, спортивным журналистом, даже предпринимателем – а теперь от этих желаний в голове лишь смех. То самое человеческое счастье – это радостная реакция на то, что мир вокруг тебя не согласован. А причины этому знает только время – тот самый пластмассовый циферблат в гостиной, с которого лень вытереть пыль, потому что нужно найти тряпку и залезть на стул.

Оказывается, когда мы, двенадцатилетние футболисты, убегали с хлебозавода – мы ничего не знали о мире. О том, какие последствия настигают людей ежедневно – за все их прошлые поступки. О том, какими темпами развивается мир – и как время, словно фрагмент из недавнего сна, фиксируется вспышкой на подкорке. О том, как жизнь человека может разрушиться за один день – и никто не поможет ему. И о том, что хлебозавод, спустя десять лет, сотрут с лица земли, как и все прилегающие к нему промышленные объекты.

Может быть, это единственная звёздная ночь, которую мне удалось вместе с тобой увидеть. Единственные планеты, до которых мы в силах достать руками. Вереница космических иллюстраций, награждающих возможностью перешагнуть реальность. Почему-то я застыл у твоего задумчивого взгляда, распределяющего Галактики по своим местам (везде должен быть порядок), и подумал, что ты – та самая, из тех строчек, коронована луной. А наличие в программе планетария – простая графа, заполненная очередным твоим уважительным присутствием в чьей-то ничем не обоснованной жизни.

XXIII

Как-то раз один весьма непримечательный человеческий образ (допустим, в медвежьей шкуре) создал альтернативную Вселенную, в которой багровел под стать февральскому морозу. Не удивительно, что целью совершенного действия была попытка объяснить мир настоящий, ибо он невообразим. Человек этот получил исход со значением «ничто», так как объяснённый мир уже не имел для него смысла.

Быстротечное движение вдоль ледяного покрова: из заснеженной окоченелости кто-то машет рукой ещё до того, как вы окажетесь в его видимости. Интересно, что река заведомо спускается вниз (и почему ей не вздумалось подняться кверху). Наверное, физическая усталость земли от воды настолько сильна, что судьбу можно предугадать по текучему состоянию ила. Страшно представить, в какую сумасбродность впадёт поток многоречивости. Но ещё страшнее – узнать, кто этот очернитель пейзажа, машущий рукой навстречу вашей предсказуемости.

Это до боли избитый ответ, по сути, не являющий пользы для замысловатого скитальца. Насколько различны инстинкты жизнеутверждения, если особенность вещи заключается в том, что она вещь. Насколько не похожи развёрнутые сценарии, когда пытаешься вчитаться в царапающие силуэты букв. Как Вселенная смогла возомнить себя настолько беспредельной и где прячется холодная тень звезды – среда обитания увлекательная штука, особенно, когда что-нибудь с ней происходит.

Человек ищет себя, человек находится в поиске смысла. Жалко галдят взгляды в сознании лет. Весело пляшут смертные желания в хороводе денег. Растраченное легкомыслие в науке сказочников. И ко всему в приправу – разгильдяйство телесного труда, в котором борются стул и лопата.

Он уже не помнит, в каких боях добыл эту шкуру. Определённо, медведь жил, да и мир его был таким же. Глагольными изречениями он не ухитрялся изъясняться, но смерть его настигла. И что слезливого в том, что возвращение в небытие огорчает одиночество родственников. У медведя тоже была семья, и никто не узнает величину того горя, что было причинено человеческим инстинктом самосохранения.

Но зверская жизнь здесь, как и во всех творениях искусства (читай дальше: порождениях беды) не важна, поскольку человек упускает все, что не приспосабливается к режиму обожествления его личности. Поэтому небольшой экскурс в лесную подноготную абсурден (мне жаль того медведя).

Вот так он дальше плывёт, и все оголтелые мысли раздражают тонус морозной акклиматизации. Человека (то есть, тебя) настигает воодушевляющая будущность, мол, течением реки авось куда-нибудь подбросит. Жалко пытаешься отыскать искомый смысл, но градус сохраняет за собой наличие альтернативы. Ты уверен, что пришёл в этот мир как человек, и точно знаешь, что река холодная, потому что именно так тебе объяснили. Потому что именно наличие в грядущем девственного счастья (ещё одно разъяснение) и возможности прибегнуть к чему-нибудь важному, пусть даже прикоснуться к вечности тем же порождением беды, взаимодействует с твоим серотонином словно катализатор, оправдывающий само наличие. Теперь вожделенная альтернатива, кажется, приготовила что-то увлекательное, вроде тела мёртвого индейца, плывущего против течения или возгласа ширококрылого орла, разрезающего жуткую мглу своим гонором.

Путь большинства заведомо неверен. Осознание нелегкости отдаёт кислым привкусом недопонимания, как и нелегкость осознания. Человек успел ухватиться за химеру распрекрасной маеты, и понять, что он способен меняться. Он успел попробовать на вкус цимус безосновательной любви и понять, что ничто не вечно. Успел оставить опорожнение беды, трагедии или абсурдного действа (вопрос в том, как он относится к мокрой воде) и кануть в бездну великолепной атмосферы. Он исчез, будто его и не было, будто его мёртвое тело, что вырвалось со дна глотнуть воздуха, вернулось обратно, в тёмную нищету Посейдона.

Локализация души не зависит от сноровки сердечных ударов. Содержание борющейся индивидуальности не состоит из засчитанных километров. Объяснение никогда не истинно в устах пересказа. Порождение беды вечно терзается в трагическом кульбите между человеком и тобой, когда заходит речь о выборе персонажа. А ты продолжаешь плыть, созерцая акварельный образ непримечательности, пока творец изнывает от борьбы содержания. Последнее слово остаётся за тобой, несмотря на то, что кроме очернительного протагониста, машущего рукой из заснеженной окоченелости, тебя не понимает больше никто.

XXIV

Мечты, сладостные мечты. Люди обретают беспечность в забвении: музыка, космос, красивые фотографии, стихотворения. Незнание отчасти то же забвение: спектр эмоций ограничен, поэтому растрачивать себя почём зря не стоит. Касательно тех же эмоций, а также приятных ощущений и необходимого блаженства – вкусы в той же вселенной субъективизма. Только вот при картине разбившегося самолёта на подсознательном уровне люди испытывают истинный кайф, потому что становятся живее. Сострадание здесь вовсе не играет роли, потому что, при той же смерти от болезни, люди скажут, что так было лучше – главное, что он не испытывал боли.

Во многом благодаря неукротимому творческому самоистязанию отдельно взятых, безусловно, великих личностей, чистокровные мечтатели имеют возможность прикоснуться к живописной музыке собственного сновидения. Радужное впечатление, зафиксированное в момент первого свидания с идеальным миром творца, оставляет тень очарования и следы чудотворства на хрупком плато подсознания. Плод искреннего усилия ищет отголоски в вашем беззащитном сердце. Идеи углубляются в туманное подземелье истины. Опечаленность видимого чертежа реальности находит пристанище в бесподобном вымышленном микрокосмосе. И долгожданное бегство в скромный приют сновидения перекликается с детской нелепой мыслью о тайном местонахождении Неверленда.

Отсутствие различимых признаков жизни заставляет человека ломать голову над идейным порождением обстоятельств, подталкивающих к ответу. Зеркало сомнения вкупе с вульгарной (или трогательной, если мозгу посчастливилось не извращаться) фантазией созидает те самые сюжеты, смысл которых беспокойные мамы познают по первой ссылке поисковика. Горячий интерес там и возникает, где лабиринт грядущего предстаёт невыносимым хаосом или ведёт к потусторонним тропам. К чему же мне снится до жути одинокий и густой лес, и в то же время, почему я ощущаю благолепную радость возникновения именно здесь – наверное, микрокосмос пролонгирует бестолковую мечтательность и позволяет окунуться в неё, увлажнив макушку.

Сокровище человека заключается внутри него – неправильно при каждом обосновании прекрасного толковать о мягкости души. Человеческое подсознание, возможно, и есть основная часть индивидуального, родного ему мира. Именно в подсознании прячутся драгоценные мечты, как в бездонной Галактике, путешествие по которой стоит целых жизней. Именно оттуда снисходят неосуществимые грёзы – когда не режиссёр, а зритель становится первооткрывателем; когда сердца маленького человека хватает на всю планету; когда близорукий толстяк, которого унижают в школе, становится великим спортсменом, по вечерам пишущим стихи.

Душа вырывается из телесной оболочки, пока крутится волчок сновидения. Легко и непринуждённо стираются грани между конфликтующими измерениями. Кто-то нагнетательно возвышает грусть, взаимодействуя с клавишами фортепиано, одновременно вырываясь из мелодичной трагедии заднего фона. Человек без костюма ищет свою любовь. Люди падают с огромных бессердечных зданий, сокрушаясь иллюзией своих призрачных снов. Все поезда промелькнули миражом на тонкой линии невозможности. Где-то в отдалённом забвении перспективы близится враждебный конец, напоминающий сумбурной относительности о полярности мечтательности и смерти.

Репертуарное богатство ночных причуд, главным образом, олицетворяет драму запредельности: будто сидишь на зелёной лужайке и ожидаешь прихода дражайшего символа нескончаемости, символа холодного воздуха юной надежды. Кажется, закрыв глаза, можно исчезнуть из прописной материальности в беспечную подлинность. Старание принять неуклонно атакующую временной континуум сбыточность, представляется множественностью выбора, исход которому – определение будущности. Иронической судьбоносностью время совершает прыжок в желанную икону горизонта – по-настоящему веришь, что тебя кто-нибудь окликнет.

Регенерация бессознательного, включающая взаимодействие сна с истинной реальностью (если вы её в силах ощутить) представляет собой попытку невнятного разъяснения формы и содержания, что в уравнении дают ответ на сущность действительности. Хорошее сновидение становится таковым за имением несовершенной реальности. Плохое сновидение приобретает ещё худшие черты, дабы вдохновить на благодарность сиюминутного счастья. Необходимое сновидение, каким-бы оно ни было, заставляет усомниться в реальности, бытии, себе и прочих прилегающих – отсюда конфликт измерений, в котором ничто не истинно, всё временно и оттого ничтожно.

Так или иначе, вопрос об уверенности открытых глаз остаётся ненужным – несчастное бытие в пучине времени и Вселенной порождает идею о бестолковости хоть сновидения, хоть реальности, и даже их взаимодействия. Мы знаем, что любое понятие подвержено фальши и противоречию, но не фактор ли розового горизонта, тёплого моря и зелёных лужаек является определением той самой настоящей жизни – где оклик является началом, а не концом мечтательности. Где музыка сновидения ведёт вас в направлении реального путешествия, и, растворяясь в ней, подражаешь исключительному вкусу творца и принимаешь иррациональное начало за данность.

Сновидение окутывает разгорячённый усталостью мозг. Тот самый символ одевает свой костюм. Больше никто не падает с бетонных высоток. Люди, которые хотят быть вместе – встретят грядущее распростёртыми объятиями. Может быть, ты не знаешь, что делать со своей жизнью, но захлёбываешься от радости существования, радости завершённых концовок, пусть даже зрение плохое. Волчок перестал крутиться, отрицая двойственность природы и вознаграждая реальность её определением – только глупость, ковыряясь в ухе, ограничивает масштабы грёз. Микрокосмос сиплым голосом признаётся в любви утопической музыке клавиш – ты прикоснулся на мгновение к сладкой мечте творца: «Смотрите, кто пришёл?».

XXV

Когда-то один философ сказал, что любовь есть слепым отражением воли к жизни, инстинктивным продолжением рода. Я люблю философию, но не настолько. Да простят меня все паломники подспудных истин, но даже им суждено вступить в лужу. Естественный ход человеческой жизни позволяет задавать самому себе огромное количество вопросов, при этом так и не получив на них ответа. Анекдот, одним словом. Впрочем, некоторые вопросы (в силу нашего воспитания временем) беспокоят больше других. Артур, к примеру, не верил в искреннее человеческое чувство, именуемое любовью (красивое всё-таки слово). Даже если мы и поверим Артуру, это не значит, что мы с ним согласимся.

Ультрафиолет имеет некую солнечную особенность – мы его не видим. Спектр разделяется на внешние источники неприхотливых картинок и внутренние забористые рентгенопейзажи, способные раскрыть подноготную. Мы привыкли верить в зрительную иллюзию, более того, она коррелирует с нутром нашего мировоззрения (что естественно для лупатых). Пока мы не превзойдём собственное тщеславие воочию, мы не поверим. Но любовь, как и одинокая звезда по имени солнце, гораздо проще – то, чем она является, нам трудно увидеть (либо вредно для здоровья).

Настоящая, искренняя и честная любовь действительно существует. Из-под гнёта безнравственных ценностей и сомнительного недопотенциала она рвётся как тот подсолнух навстречу к ясному небу, но не может дотянуться. В угарном воздухе назойливо фонит дешёвым латексом, бутафорным парфюмом, разбавленной спиртовкой, да чем угодно, только не этим словом. И она живёт, как ультрафиолет в глухом пространстве, который видят только те, кому нужно видеть.

Настоящая любовь подразумевает под собой два направления, которые в особых условиях и вовсе становятся единым (та самая вечность). Первое чувство, которое возникает при встрече с будущим объектом бесконечного восторга, можно назвать любовью при условии, что вам от него ничего не нужно. То есть, вы не нуждаетесь в знакомстве, длительном общении, деньгах, социальном статусе, сексе, продолжении рода и т.д. В противном, вы просто удовлетворяете свою потребность, даже если романтическими (не факт) вздохами сопровождаете банальное «мне хочется тебя узнать».

Объект восторга живёт на планете Земля, рядом с Вами – этого достаточно. Приливы и отливы космического мусора никак не связаны с вашими, так называемыми, чувствами. Если в грудь всажена стрела с острым наконечником, это не значит, что ваше сердце навеки принадлежит человеку, даже не знающему о вашем существовании, но значит, что у вас есть неудовлетворённая потребность. Вам отчаянно хочется ворваться в жизнь своей любви, быть частичкой целого, быть по-настоящему нужным и любимым, найти в этом человеке себя. Это не любовь, это потребность. Потому что со временем вы найдёте себя в объекте восторга, и подобное отражение в зеркале может показать вам чудовищ.

Единственное, что вы можете предложить человеку во имя межгалактической любви – поделиться с ним опытом и знаниями, получив то же самое взамен. Подобная благодетель в виде сделки иногда рождает настоящую дружбу, а потом, оглянувшись на скелет в шкафу, и любовь. В остальном ваша любовь лжива и обманута, если вы стремитесь «быть» с человеком. Вы тонете в пучине инфантильных иллюзий, затягивая с собой объект своего восторга. Это любовь? Нет, это глупость.

Следующий, и последний способ доказать истинность вашей любви – жертвенность. Нет, это не милосердие ко всему сущему, что прикасается к вашему объекту (родители, друзья, коты), и не студенческое смирение с явными либо скрытыми недостатками и комплексами, а потеря всего, что у вас есть. Да, если вы готовы выйти в открытый космос абсолютно голым – поздравляю, вы влюблены по-настоящему. Не будьте уверены в том, что это так легко – потерять даже самого себя. Это не безумие, а жертва. Это тот самый замкнутый контакт, зияющий сквозь чёрные дыры ультрафиолета. Где-то там вы бродите в лишнем для геометрии пространстве, но что вам – вы, если это настоящая любовь.

Человек существует ради самого себя, а уже после – ради блуждающих вокруг его дома истин. Любой поступок имеет свою причину, любая объективность имеет свой субъективный взгляд. Люди живут друг с другом во имя похвалы самолюбию, возвышению скуки, удовлетворению любой нужды (даже не нужной). Живут, потому что не могут выбраться из зоны комфорта, живут, потому что не умеют жить, живут, потому что больше нечего делать. А ведь раньше приносили на алтарь свои души и присягали на верность.

Ничего страшного, это не солнце, не ультрафиолет. Продолжайте свой уникальный род, но не проводите митинги во имя своей «любви». Я тоже отлично знал, как и Павлович, что такое любовь, пока не влюбился. Пока не упал в цифровую яму информационной чепухи, которая витала в моей голове и убеждала в чувствах. Можно быть счастливым, жить с прекрасным человеком, но не любить – провести благодетельную сделку. Можно сжигать мосты, рвать оголённые провода зубами, топтаться по стеклу и орать в метро – это не любовь, это бардак в голове.

Ещё можно перечитать тонну философского материала и согласиться с Артуром. Испытать непревзойдённые эмоции (мне так с ним хорошо!), получить полезные подарки и чуткие знаки внимания, а после разбиться о бетонную стену на скорости 160 км/ч на каком-нибудь розовом кабриолете (и причина тому – любое недовольство относительно характера, взглядов, интересов и проч. – раньше нравились друг другу или убеждались?)

Любовь не слепа, её просто нет в привычном для философа измерении. Он через отчуждение пытается избавиться от материальности, забыв о том, что и само отчуждение материально. Настоящая любовь – вам не нужна, настоящая любовь – та, которой вы отдадите всего себя, даже с любимым свитером. Вам не нужно присутствие обаятельного объекта восторга в вашей жизни, только в случае, когда звёзды (ультрафиолета) действительно начнут сиять в особом спектре. Планета не перестанет кружиться, гравитация не выветрится в форточку, потому что я люблю этого человека, по-настоящему, значит, готов жить вне его сказочного мира. И если придёт неизвестный никому отряд в наш город, как в том стихотворении, то я буду готов остаться вместе с тобой под обломками, пусть даже мы никогда не увидим солнечного света.

XXVI

Иногда мне кажется, будто ты насмехаешься надо мной. С тобой, как с воображением – вижу что-нибудь новое, и оно становится шире, ярче, восторженнее. Чувство присутствия тебя в моей жизни – симптом из медицинского справочника, ведь думать ежедневно об одном человеке ненормально. И дело вовсе не в том, что меня называли то философом, то психом, а в том, что при двух вариантах развития событий – я всё равно не буду счастлив. Как же мне добраться до твоего сердца.… Знаю, за этим следует что-то схожее с «это очень смешно», «ну такое», «меня всё бесит». А потом можно оставить небрежную подпись, глупые юности признания и открытый сердечный финал: «Искренне, твой воздыхатель».

Моя истинная любовь, моя бесконечная фрустрация. Насколько пустыми могут быть слова и насколько всесильными, чтобы переубедить в отсутствии пустоты. Маленький мальчик читает неизвестную мне книжку об аутичном детективе: пометка бросает вызов будущему, но чрезмерное производство уменьшает ценность собственного занятия. Скоро будут книжки, рассказывающие нам историю о том, что никакой истории здесь нет. Или о том, что история должна быть, но автор, в силу тех или иных гедонических причин, передумал её рассказывать. Буквы меняются местами, слова красиво изгаляются в неаккуратном испражнении геометрии, а главные герои, оттого и герои, что главные.

Если поймать одного бешеного экономиста и заставить его отыскать в чём угодно капитализм или хотя бы намёк на статистическую проституцию – он отыщет, даже в том, что его, собственно, поймали (скажет, что это приемлемый результат или оставит ссылку на закон Мёрфи). Эта отвратная система конкуренции, основанная на человеческой слабости. К сожалению, мной движут первобытные желания, издержки физиологии, нехватка духовной катастрофы, поэтому сетовать на ожидание прекрасного избавления было бы большим обманом.

Данила сидел на мокрой лавке и пытался разобраться с неполадками электрической руки. Мне кажется, будь она рабочей, путь, указанный ею, не обязательно будет верным. Я хочу сказать, что мы ещё неделю назад были студентами. Поиск собственной идентичности происходит у каждого по-своему, но к чему ограничения во времени, если пресловутого «самого себя» есть шанс никогда не отыскать. Это все юношество, инфантильность, невнимательность касательно многих, кажущихся нам не важными, вещей. Что делал Данила последние полгода? Чинил поломанную руку. Что делал я в это время? Писал скучные мысли в электронный блокнот. Нам обоим по двадцать два года и за всё это время мы так и не поняли главного – что, собственно, нужно понимать.

«Давай займёмся бизнесом, – неожиданно произнёс Данила. Электрическая рука до сих пор не поддавалась. – Заработаем денег и не будем ни о чём беспокоиться».

Да, будем продавать дешёвые товары из какой-нибудь страны с большим количеством населения и несправедливым отношением к рабочей силе. Хотелось бы иметь силы на то, чтобы убедить себя в безупречности подобного решения.

«Кому это надо? – конечно я знаю кому. – Желания у людей извращённые. Спрос на немыслимое и удобоваримое. А как же ключевые изменения? Трансформация сознания, переоценка собственной жизни?»

«Это хорошо, но сначала заработай, а потом можешь давать советы и писать книги по бизнесу, а также выкладывать в социальные сети фотографии с мёртвым лицом на фоне пляжа или красивых женских тел. Тогда будет возможность совершать ключевые изменения, потому что авторитет».

«Писать я не брошу, – здесь слышу собственное эхо в соседнем парке. – Пусть даже никому это не нужно».

«Ты этого не можешь знать наверняка».

В десятилетнем возрасте меня осенило, что большинство проблем возникает за отсутствием необходимой суммы в кошельке. Банальная вшивость движения – от центра к гнусной периферии. Все мечтательные образы семей в несчастье похожи на неиспользованные трафареты творца – кажется, они в уме были идеальны, но неосуществимы. Нехватка ресурсов, времени или силы воли. Бедные и богатые люди в отношениях имеют те же проблемы – не хватает активов, чтобы удовлетворить самого себя. Поэтому скандальные церемонии приобретают истинный смысл самовыражения. Чувства, эмоции, преданность вряд ли имеют власть, потому что за них не сходишь в ресторан. И всё сводится к началу – оттого начало ничтожное, а тот самый поучительный цимус содержания в перечитке и вовсе становится анекдотом, применимым и к самой жизни.

Чтобы быть добрыми, вы должны создать условия для того, чтобы это было осуществимо. А здесь конкуренция, капитализм, выживание и … надежда на хрупкие плечи мечтателей, ведущих весь этот цирк весёлости сквозь солнечный шатёр разноцветных лент, обволакивающих самое сокровенное, что в нас есть. Весь гармоничный, доступный любому статистическому анализу мир, только и питается, что борьбой, любопытством, трудолюбием. Верой в то, что не существует предела, верой в то, что наши комические, отчасти нерациональные идеи, смогут создать, сотворить, сформировать, построить, разработать и реализовать. Человек имеет бесконечное количество положительной энергии для того, чтобы использовать её в нужном назначении. Человек имеет всё прекрасное, что приходит вместе с ним и всё исключительное, что приобретает при жизни. Человек приходит в мир природы и дисбаланса – чтобы оставить ему немножко драгоценных чувствительных моментов, неиссякаемых сил и пренебрежительного времени.

Вот мы и сидим на складной лавке в чужом для нас мегаполисе. Ждём пришествия Волонтёров и некоего озарения в виде представительной конференции с вопросительной графой в статье журналиста. Вокруг – ни души. Звёздная ночь только освещает детскую карусель,напоминающую мне о диссонансе фрагментов: с присущей им озабоченностью и равнодушием.

Данила нарушил тишину, всматриваясь в небо: «Ну и где они?». Будто я компетентен относительно подобных вопросов, мой друг.

Ты ведь знаешь, торжество слабости не вызывает уважения. Меня заботит только то, какими людьми ты окружена и на что тратишь себя. Мне всё равно, сколько ты зарабатываешь или какие наряды ежедневно примеряешь. Мне важно, как далеко ты готова зайти ради своей мечты, ради обретения свободы, как для хрупкой души, так и для повелительного женского сердца. На какие жертвы ты готова ради признания собственной идентичности.

Осталось только сопровождать взглядом неминуемое грядущее: осязательные вспышки света приближались к нашей Земле. Они будто предзнаменовали нашу последующую жизнь, позволили ей сделать следующий шаг: мы, как вышеуказанное избитое начало, выбираемся из пучин неизвестности и разрушаем границы. Было бы здорово прикоснуться к вечности – хотя бы посредством театрального билета. Принять участие в создании новых, и обретении старых истин, сведении вершин, благодати низменностей. Моя жизнь мелькнула кадрами старой дешёвой киноплёнки – и всё равно я вернулся на лавку, в чужой мегаполис.

«Неужели, это правда? – Данила поднялся, будто новая возможность созерцания повысит качество общей картинки. «Да, похоже, это они» – ответил я, вспоминая все слухи и опровержения, все надежды и опасения. Свет становился выразительнее, грубее и фантазия будто украшала его таинственным мотивом симфонии – мотивом судьбы, что стучится в дверь.

Может быть, ты сейчас танцуешь в броском импульсе прожектора, пока я сижу на лавке со своим другом, поверив в одну фанатичную идею. Может быть, эта ночь ничем не исключительна – у тебя вновь бессонница из-за восприимчивых для меня пустяков: холодная дрожь от сквозняка, беспокойство воспоминаний, неизлечимый анализ безукоризненности. Я также вижу на одной из крыш силуэт объятия: преимущество близорукости – я представляю нас. Твою безжалостную реакцию на мои воздыхательные стремления: неловко взять тебя на руки, обронить словесную глупость и всмотреться в многозначительную выразительность твоих глаз. Спи, моя беспокойная душа. Пусть тебе приснятся ласковые львы.

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI