Размышлялки. Радуга, саксофон, Шарик и другие [Павел Николаевич Сочнев] (fb2) читать онлайн

Радуга

Кто из нас, в детстве, не хотел покачаться на радуге? Или, хотя бы, прикоснуться к ней? Или просто войти в неё?

В детстве я часто любовался этим оптическим природным явлением. Погода на Сахалине переменчивая–может налететь шквал среди солнечного дня и сразу опускается сумрак, почти ночь. Сверху льёт дождь. Даже не дождь, а сплошная стена воды. Даже на сопках начинается лёгкое наводнение. Не в оврагах, а на сопках. А в оврагах, вместо ручьёв, взбухают полноводные бурные реки. И дождь, он падал не отвесно, а наискосок, иногда даже горизонтально. Вода несётся параллельно земле и сталкивается с ней, если натыкается на какое ни будь препятствие (забор, дерево, дом, сопка, столб, человек). Вот такое безобразие среди солнечного дня.

Почему среди? Потому что, налетев, шквал так же быстро как налетел, уходил дальше. И снова солнце, снова чистое небо. Затихают бурные реки, превращаясь опять в ручейки или просто в овражки без ручейков. Чирикают и щебечут, притихшие во время шквала птицы. А за домом, на сопке, встаёт огромная радуга, такая разноцветная и чёткая. И огромная. До самого неба. Даже выше быстро убегающих туч.

Она стоит не очень долго. Если быстро добежать до сопки, то, наверное, можно её потрогать. Забраться не получится, слишком крутая и, наверное, скользкая. Вот если бы были ступеньки, или лестницу приставить. А как слезать? Да и высоко залезать страшно. При мысли о том, что с высоты радуги я увижу внизу дом, огород, кладбище, лес, сопки, вообще весь посёлок, у меня холодело внизу живота, а к горлу подкатывал мягкий комок. Как хочется залезть и страшно. И хочется.

Ладно, просто добежать и потрогать, или встать в радугу и всё вокруг станет разноцветным. А я из радуги буду смотреть вокруг. Я буду в радуге.

То, что мои одновременные желания – побывать в радуге и залезть на неё, не стыкуются, с точки зрения известных физических законов, меня не смущало. Про существование разделов физики, да и самой физики как науки я не знал. Просто очень хотелось.

А взрослые, нет, не врали, они просто слегка лукавили, говоря, что это невозможно. Что радуги нет на самом деле. Что это оптический обман и чем ближе к ней подойдёшь, тем дальше она отодвинется. Наверное, им не хотелось идти со мной по сырой траве, а одного отпустить – боялись.

Какой же это обман, вот она – огромная, разноцветная, такая чёткая, что видно, как разделяются цвета, чуть-чуть смешиваясь на границах. У меня такое тоже бывает, когда рисую акварельными красками.

В своём желании добежать до радуги, я однажды «ушёл в побег». Сразу после дождя одел сапоги и, как только встала радуга, прямо за огородом, побежал к ней. Летел как пуля, спотыкаясь и падая в сырую траву. Весь, сразу же сырой, нет-мокрый, но стремительный – пуля из средней группы детского сада.

Добежав до забора, которым заканчивался огород, я залез на него и увидел – радуга действительно отодвинулась к лесу. Но она не бежала, а просто уходила, а я – бежал. И я стал чуть-чуть ближе. Нет, через забор не полезу, просто в следующий раз, когда пройдёт дождь, я, не дожидаясь радуги, прибегу сюда и здесь её подкараулю. Наверное, придётся даже спрятаться – чтобы её не спугнуть. Она встанет, я тут как тут. Может быть, даже возьму кусочек, чтобы всем показать. Не хвастаться, и не «утирать нос», а просто показать. И отпустить. Или оставить?

Не решив, что я буду делать с этим кусочком, я побрёл домой. И вдруг! На траве, рядом с баней лежит какая-то трубка, изогнутая и чуть закрученная, с одной стороны. Когда бежал за радугой – её здесь не было. Может быть – это кусочек радуги? Пускай белый. Он просто упал, когда радуга уходила, и краска из него вытекла. Конечно, показывать взрослым это не стоит. Во-первых – не разноцветная, а просто белая (я-то знаю, почему так случилось, а взрослые не поверят). Во-вторых – маленькая (я же знаю, что большая радуга сделана из вот таких маленьких кусочков, а взрослые не поверят и будут смеяться). В-третьих – папа обязательно заберёт её, для чего ни будь. Положит в гараж, у него там много замечательных вещей в разных коробочках. И мне не даёт, говорит: «Не игрушки», и сам не пользуется. А радуга будет лежать в тёмном гараже.

Я её спрячу на летней кухне. Закрою дверь, и она не улетит. Буду с ней играть и разговаривать. Со своим кусочком радуги.

То, что на следующий день дядя Володя искал какой-то змеевик, меня ни чуть не касалось. Какой змеевик? Нет, не видел. Зачем он мне? Упорные поиски взрослых принесли долгожданный для них и совсем неожиданный для меня результат. Долго не хотел верить, что кусочек радуги вовсе не радуга, а потерянный змеевик. А потом расстроился. Не потому, что отобрали радугу, а потому, что это не радуга.

Потом меня попытались научить физике. Преподаватели даже считали, что я весьма понятливый. Да, действительно, оптические явления – это то, что мы видим, но чего нет. Нет, оно есть, его видно, это изучают, но, всё равно – этого нет. Это просто – видно.

Всё понятно, но несильно и почти постоянно хочется потрогать радугу. Не искоренял в себе это желание. Не афишировал, но и не искоренял. Не стремился удовлетворить, носясь, как сайгак, по местности и не искоренял. Постоянное наличие этого желания не мешало ни мне, ни окружающим. Есть и пусть будет.

Всё случилось случайно. (Интересное предложение «Случилось случайно»). Да, именно так и произошло. Мы, всей семьёй ехали утром в Пермь. Дорога сухая, полупустынная, иногда, в ложбинках случаются полосы тумана. Тоже – дело у нас обычное. Я, вяло разглядываю дорогу, машина ровненько катится. Впереди ложбинка. И вдруг. Прямо перед нами – радуга. Широченная разноцветна радуга. Её левая сторона, которой она упирается прямо в дорогу. Прямо перед машиной. Сын: «Папа – радуга!». Я: «Вижу!». И не тормозя, испугался, что пропадёт, прямо в радугу. Вау! Шикарно! Прямо в радугу въехал. Не в искусственную радугу у фонтана или из поливочного шланга, а настоящую.

Ерунда? Наверно. Но – хотел и случилось. Пусть не тогда, когда очень хотелось, а сейчас. А радость осталась.

Рассказал знакомому, а он: «А ты в ней остановился? Нет? Н и зря! А я бы постоял». А я тоже постою. Увижу, заеду, встану и выйду из машины, только включу «аварийку» чтобы в меня, как в радугу не въехали, и постою в радуге. И всё вокруг будет разноцветным. А я буду стоять в радуге. Пусть немного, но в радуге. Не для кого ни будь, а для себя.

**********

О желаниях, возможностях и саксофоне.

С чего это началось?

Зёрнышко этой идеи было заложено больше двадцати лет назад, когда ещё не жена мечтательно сказала: «Если бы ты мог играть на саксофоне…»

Саксофон? Я в то время знал о саксофоне почти всё – он большой, громкий, жёлтый или белый, с большим количеством клавиш и в него надо дуть. И, объективно оценив свои возможности (отсутствие голоса, музыкального слуха и какой-либо практики игры на каком ни будь музыкальном инструменте), я честно информировал её об абсолютной бесперспективности этой идеи, предложив, как альтернативу, прослушивание магнитофонных записей.

Шли годы. Идея не вспоминалась. Дети учились, в том числе и в музыкальной школе. Я иногда, пытался, что-то сыграть на пианино. «Во поле берёзка» получалась, но я мог начать с любой клавиши, абсолютно не задумываясь над тем, что надо соблюдать какие-то ноты. Я выучил порядок нажатия–что, после чего и считал это вершиной своих возможностей.

Жизнь шла своим чередом до тех пор, пока мы всей семьёй не посмотрели «Стиляг».

Главный герой, купив на «чёрном» рынке саксофон, самостоятельно учится и играет, и играет неплохо, с моей абсолютно непрофессиональной и немузыкальной точки зрения.

Была ранняя весна, настолько ранняя, что только заканчивался февраль. Т.е. её ещё не было, но все её ждали. По воле случая, из вороха бумаг, какой то неведомой силой и незаметными, но мощными течениями самостоятельного бумаг оборота, с подтверждениями существования которого я сталкиваюсь чуть ли не ежедневно, разыскивая тот или иной документ или визитку аккуратно положенную на беспорядочно заваленную, чем-то очень важным, поверхность стола, вынесло аккуратный, небрежно оторванный, старательно скомканный и исписанный первоначальным текстом клочок бумажки с номером телефона директора музыкальной школы.

Весной обостряются чувства и психические расстройства.

И вот результат–в начале марта я встречаюсь с учителем и, первый раз в своей жизни, извлекаю звук из саксофона-тенора.

По своей горячности, не присущей серьёзным людям моего возраста (маленький начальник, семья, дети), я не обратил внимания (увидел, но не обратил) на обилие клавиш, которыми была усеяна чуть ли не половина поверхности саксофона. Вторую половину занимали клапана, связанные разнообразными, иногда многосуставными рычагами.

Мужественно выслушав моё желание через полтора месяца, с учётом моих командировок и занятости учителя, не ежедневных занятий удивить жену необыкновенным самостоятельным музыкальным подарком, он опрометчиво согласился.

Как было сказано в начале – музыкального слуха у меня не было. При его проверке в политехническом институте, когда набирали сводный хор и все по очереди пели по куплету. Я спел полторы или две строчки и был навечно освобождён от хора и даже отстранён от добровольного участия в нём.

Весь объём моей нотной грамотности выглядел следующим образом: я знал названия нот в прямом и обратном порядке, знал места, где они располагаются на нотной линейке (если считать их с до (как сейчас понимаю – первой октавы, о существовании диезов, бемолей и каких-то других октав я не знал) и мог нарисовать скрипичный ключ, причём не особо заморачиваясь, в какую сторону спираль, сколько витков и на каких строчках это расположить.

Первый урок был больше теоретический. Какие саксофоны бывают, как правильно держать саксофон и пальцы на клавишах.

Звуки, которые вырывались из саксофона, редко совпадали с нотами, которым соответствовало сочетание нажатых мною клавиш. Губа уставала как после поднятия гирь. Мышцы лица, никогда не встречавшиеся с такой нагрузкой, даже при надувании шариков, мячей и резиновых матрасов, немели. Пальцы путались. Светлая мысль «А ну-ка это нафиг» забыла меня посетить и, с записью аппликатуры («распальцовки»), я закончил первый урок, получил домашнее задание и договорился о дате и времени следующего.

Подсчитав количество задействованных на, выбранной нами, мелодии пальцев (их оказалось12), я задумался над созданием практического учебного пособия. Руки должны держать, что-то подобное саксофону, а пальцы – куда-то жать. Надо – значит надо. И вот у меня кусок картонной трубы с вставленными в, предварительно просверленные, отверстия швейными шпулями. В обеденный и прочие перерывы в работе, тренируюсь в последовательном нажатии клавиш, слегка гудя, изображая звуки мелодии. Зрелище для людей без комплексов и с крепкими нервами.

Заместитель, на всякий случай узнал и выучил телефон экстренной психиатрической помощи.

Водитель, косо поглядывая на самозабвенные тренировки, готов в любое время, в случае резкого обострения моего состояния, покинуть машину, даже на ходу, тем самым, минимизировав возможный физический ущерб. Терпение окружающих было почти безграничным. Они ещё не знали, что тренировки с настоящим саксофоном гораздо пагубнее могут сказаться на их здоровье.

Так как нот я не знал и слабо ориентируюсь в них по сей день, я учил мелодию по буквенному написанию нот. Весьма необычно, но, как я узнал у учителя, не оригинально.

Вся подготовка подарка проходила в тайне. И вот – день рождения. Подарки и поздравления с утра, приглашение на домашний концерт вечером. Первыми выступили на клавишных инструментах дети. Следом я.

Что можно было ожидать? Танец, «Во поле берёзка» на синтезаторе, песня ну, в конце концов, что-то на ударных инструментах. А я появляюсь с саксофоном. Оба на! Где взял? Могу его держать и даже извлекать звуки. И даже похожие на мелодию.

Когда научился?! Где?!

У моей жены крепкие нервы, здоровая психика, но даже она с трудом пережила такой сюрприз. Конечно – это не день Победы, но радость была со слезами на глазах.

Сейчас у меня уже свой, древний, но хорошо звучащий саксофон. В то время, когда я пишу у меня в репертуаре около двадцати мелодий. Игра на саксофоне доставляет мне и, иногда, окружающим удовольствие. Приятно делать то, что у тебя получается, ведь я занимаюсь саксофоном уже давно – пять месяцев.

Всё возможно при желании и приложении определённых усилий. А ноты я переписываю с партитуры буквами.

**********

«Куриный бог» и счастье

-Вы, наверное, счастливый.

–Почему?

–Вон сколько «куриных богов» насобирали, а я сколько смотрю – ну хоть бы один найти.

Действительно, в детстве я, бродя по берегу, иногда находил камни с естественными, нерукотворными дырочками. Считалось, что они исполняют желания.

В детстве, когда времени было много, но всё равно меньше, чем требовалось для гуляний, беготни и игр, целенаправленные поиски таких «куриных богов» не велись. Увидел–поднял. Сейчас, в ещё не старческом, но уже и не в детском физиологическом возрасте, когда дела посложней и ответственней, а время летит как в «Семнадцати мгновениях весны»-«пулей у виска», нашлось около получаса, чтобы поиграть на саксофоне, вдыхая запах моря, пройти вдоль лёгкого прибоя, глядя, как иногда через низкие тёмно-серые тучи проглядывает лучик солнца, заставляя вспыхивать ярко золотым блеском холодные серые валы Татарского пролива и, среди гниющих и источающих тот самый «запах моря» водорослей засыпанных песком, галькой и отшлифованными ветками найти больше килограмма маленьких камешков с дырочками. «Раздам на работе или сделаю бусы». Часть раздал как сувениры, а из остальных сделаю ожерелье.

Наверно-это счастье иметь возможность смотреть и видеть. Желать возможного и делать безобидные глупости вроде доставки саксофона за 10 000 км. Ручной кладью. С пересадками. Вместе с тяжеленым и неудобным кофром. Не для того чтобы заработать денег, а просто так – поиграть у моря. Глупо, но все-таки. Захотел–сделал. Счастье? А где же «щенячий» восторг? Или счастье может обходиться без него?

**********

Из чего сделано счастье

Прекрасным летним вечером меня, среднегруппника детского сада, забрала мама. Погода была замечательная. Завтра мы поедем на море. Мама мне купила мяч. Сине-красный с золотой полоской большой футбольный мяч. Про существование кожаных мячей я тогда не знал. Мы играли в футбол такими мячами. Они были потерты до светло жёлтой резины. А этот блестел и даже чуть-чуть прилипал к рукам.

На мне была рубашка с коротким рукавом, шорты, сандалии–настоящий футболист!

Приду домой, и буду забивать голы. И весь я бодрый и радостный. Мяч надо беречь, чтобы он был постоянно новый, поэтому я буду играть дома в зале, чтобы на улице он не испачкался и не потёрся. После игры обязательно помою его с мылом, вытру и буду с ним спать. Нет, я не жадный, но, если им будут играть другие, они могут его испортить или поцарапать.

С поляны, которая перед домом открывается замечательный вид на посёлок, море, «Пензу» (с. Пензенское) которая далеко от нас и тоже стоит на берегу. Завтра с утра мы на мотоцикле поедем на море. Мама будет загорать, папа ловить рыбу, я бегать по берегу, купаться, а потом мама сварит уху. И только вечером мы вернёмся домой.

Буду играть в футбол дома ещё и потому что надо играть без сандалий – чтобы не поцарапать мяч. Вот я во дворе, бегом домой, в зал. У нас большой трёхкомнатный дом, если считать и кухню. Кухня – там печка, стол, диван и шкаф для посуды и всяких круп. В спальне – кровать родителей, моя и шкаф для одежды. А в зале простор – радиола на тумбочке, в углу этажерка и трюмо. Про часы – «кукушка» я не подумал и так как в просторном (9-10 м².) зале все остальные стены были заняты окнами и дверьми я выбрал именно стену с часами.

Мяч гулко отдавался в ноге и звенел, отскакивая от стены. Как приятно по нему бить! Ловить отскочивший мяч, быстро ставить и снова бить. И я весь слегка вспотевший, бодрый, счастливый. Счастье, переполняя меня, пело и приятно подстёгивало – ещё, ещё!

И вдруг… Мяч, взлетев слишком высоко и, наверное, достаточно сильно, бьёт прямо в часы. Отлетает маятник, одна из гирь подпрыгнув, устремляется вниз, со скрежетом, до самого пола. Бабах! Сами часы, качнувшись, и, видимо приняв окончательное решение, летят на пол вместе с гвоздём, на котором висели и здоровенным куском штукатурки. Долетев до пола, они издают звон всеми своими пружинами, а кукушка, вывалившись из своей дверцы, поёт последнее «Ку-ку».

Я парализованный случившимся и совсем забывший про мяч, с ужасом смотрю на содеянное. В голове панические мысли «Может быть…». Мяч, совсем распоясавшись, пролетает мимо меня и бьёт в стекло. На моё счастье стекло выдержало. Кстати? Где же счастье? Его нет! Совсем нет! Насколько я был счастлив до этого и бодр, настолько же, а может быть еще и больше, я сейчас несчастлив, удручён, подавлен, испуган и парализован ужасом до мурашек в конечностях и на затылке. И холод в животе. А в руках – ногах слабость

«Может быть…» не получилось, потому что отец, вернувшийся из гаража, проходил мимо окна как раз в этот момент. Все слышал и видел. Вскипев, он не успел остыть – путь до места ЧП был слишком коротким в связи с малометражностью дома.

Я не помню, какие репрессии ко мне были применены и поехали ли мы на море, но в полной мере ощутил и на всю жизнь запомнил – счастье – это что-то хрупкое, красивое, изящное и, если его испытывать на прочность, его не станет меньше – его не станет совсем, а осколки ещё и больно поранят.

Мяч со мной не спал, я играл им в футбол уже на улице, сильно не заботясь о его состоянии. Нет, он нисколько не повредился от удара о «кукушку», и он был не виноват, что часы разбились, просто чувства прошли. У меня.

«Кукушку» купили новую, и потом отец ещё несколько раз покупал такие же часы. Сейчас таких нет.

**********

Шарик

Когда-то давно, настолько давно, что помню смутно, или ещё до моего появления на свет, у нас жила собака–Шарик. Белый, лохматый, маленький, беспородный и самостоятельный. Соседний двор и наш были разгорожены высоким и плотным забором из тонкого горбыля. И там жил, тоже беспородный, но огромный и свирепый цепной пёс Полкан.

На зиму большая часть заборов снималась и складывалась, где ни будь, во дворе. Потому, что забор запросто могло снести ветром или намести вокруг него здоровенный сугроб. Сугробы наметало и без заборов, но с забором они были значительно больше. Физическая граница между дворами исчезала, и Шарик мог, абсолютно свободно, сходить в гости к Полкану. Делал он это часто и с нескрываемым удовольствием. Полкан, который оставался круглый год прикованным к своей будке, рвался с цепи и лаял до пены и хрипоты в голосе, а Шарик, находясь на минимально безопасном расстоянии, почёсывался, потягивался или непринуждённо сидел, задумчиво вглядываясь вдаль и не обращал ни малейшего внимания на Полкана и на его зубы, лязгавшие в нескольких сантиметрах.

Зачем он это делал? Непонятно.

Однажды цепь оторвалась от будки… Шарика собирали, чуть ли не по частям. Он был ещё жив, поэтому его собрали, сложили и, перебинтовав, отнесли домой. Он выжил, долго лежал, ел с ложечки, зализывал свои раны. Первый раз он вышел на улицу уже весной. Понюхал чернеющий снег, пометил в положенных местах двор и, прихрамывая, направился на своё излюбленное место–в гости к Полкану.

Вот такой вот характер.

**********

Подарок

Работая на химическом заводе, основной продукцией которого был этиловый спирт, я, по делам снабжения, оказался то ли на глинозёмном, то ли на цементном заводе. Точно не помню на каком, но там было много чугунных ядер. Без счёта. Оказывается, их используют для размалывания породы в мельнице. Сильно не вдаваясь в особенности технологического процесса производства, я получил то, что хотел плюс одно небольшое ядро. Ущерба поставщикам нанесено не было – перед тем как его взять, я получил на это добро.

На заводе ядро было водружено на мой стол и какое-то время находилось там, вызывая любопытство и, сопутствующие этому любопытству, вопросы посетителей. Лежало оно до «Дня автомобилиста».

Я, не сильно загружая память датами, редко вспоминаю про праздники (Новый год – исключение, его ждут все и я тоже) иногда даже забывая и про свой день рождения. Так вот, в этот знаменательный для водителей день, ко мне подошла с вопросом о подарке диспетчер заводского автотранспортного участка. Конечно, подарка у меня не было, спирт на пьянку я давать не собирался, не из жлобства, а потому что недолюбливаю алкашей, но было недоброе настроение и необузданная фантазия, подвигнувшая меня на «несанкционированный юмор». Время вручения подарка было назначен на «после обеда».

Точность – вежливость не только королей, но и многих страждущих. Диспетчер, жена одного из водителей, пришла точно в срок. Я уже был готов к её приходу. Не тратя время даром, я, во время обеда посетил склады и раскрасил ядро синей и красной краской, а посередине намалевал жёлтую полосу – ни дать, ни взять – маленький резиновый мячик из детства.

Чтобы «мячик» окончательно стал подарком, я старательно написал авторучкой, примерно, следующую надпись: «Доблестному АТУ от доблестного ОМТС и С к Дню автомобилиста». Этот подарок и был вручён в импровизированной торжественной обстановке. Дабы ответить на все вопросы которые были в удивлённых глазах диспетчера и были готовы быть озвученными, я объяснил, что это замечательный подарок, практически не подверженный влиянию времени, и хоть не имеет практического применения (сознаюсь -я ошибался), но главное в подарке – память, и если он с моего стола переместится на стол диспетчера, то она и весь транспортный участок будут постоянно и с теплотой помнить о том, что снабжение их любит, беспокоится о них и на нас можно всегда положиться. А спирт – он, во-первых, гидролизный (из опилок), во-вторых с него болит голова, в-третьих выпьют и забудут или попрутся за добавкой. Раздосадованная диспетчер ушла, ушла с «подарком.

Что было дальше, как развивались события и, вообще, что произошло, я узнал в тот же день. Я даже не предполагал, что так может случиться, а оно случилось. И случилось вот так.

Диспетчер, придя в гараж и, не видя других вариантов организации праздника, обратилась к «внутренним резервам» (некоторые объёмы спирта были на каждом участке). Поставила «пузырь» – праздник начался, но крепкие уральские мужики, давно привыкшие к спирту, достаточно быстро осушили ёмкость. Душа просила продолжения, а топливо закончилось. Муж диспетчера послал к мамке сына, который крутился тут же, между машинами и мужиками. Сходил, принёс. Продолжили. Опять не хватило. Опять послал. Опять принёс… В конце концов, диспетчеру это или надоело, или резервы закончились. На вопрос сына «А что я принесу папке?» она протянула ядро «Вот, скажи ему – это от снабжения». И вот – сын появляется пред лицами страждущих: «Принес?», «Нет, мамка не дала, сказала вот это отдать» и протягивает мячик-ядро. «Нахрена он нам? Выкинь нафиг!» Сын кинул. Пьяный и злой отец, оказывается, не растерял реакцию и не пропил (наверное – это талант, а талант не пропьёшь). Вскочив со скамейки он, решив запнуть мяч подальше, пнул «со всей дури». Попал. Попал в летящий мяч-ядро. Большим пальцем правой ноги. Вместе с рёвом, больше похожим на рёв сирены воздушной тревоги, вышел весь алкоголь или большая его часть. Т.е. вскочил он пьяным и злым, а падал почти трезвым. Боль, удивление, и двойной перелом большого пальца…

Попытки приписать мне умышленное членовредительство не удались, но хохотали мы всем отделом. Водители тоже ржали… Потом. Невесело было только пострадавшему, его сыну и жене.

**********

Жужу

Как то весной, когда гаражи оттаяли ещё не полностью и не только в лесу, но и на открытых местах лежали сугробы снега, у меня в гараже поселилась оса. Ночью заморозки, солнышко пригревает только к обеду, а она строит на воротах улей. Маленький такой осинный улей. Рушить улей рука не поднялась. Прогонять тоже. А убивать… За что? Может ужалить, но ведь ещё не ужалила и, подойдя к улью я сказал осе: «Мы тебя не трогаем, а ты не жалишь». Глупо? Взрослый человек разговаривает с осой. Конечно – глупо, но она ни разу не ужалила.

Показал осу дочери. Софья попросила разрешения называть осу «Жужу». Ну Жужу, так Жужу.

С утра, открывая гараж я говорил ей «Доброе утро», вечером загоняя машину: «Спокойной ночи». Воротами старался не хлопать. А она, то лазила по своему маленькому улью, то сидя у отверстия трепетала крылышками, видно вентилировала или грела. Так и сосуществовали, она не боялась меня, я старался не грохотать воротами.

Однажды утром Жужу не оказалось на месте. Может, куда улетела? Хотя куда лететь осе ночью, да и холодно на улице. Не появилась она и вечером. Её не было целых три дня. Искренние переживания взрослого человека по поводу пропавшей осы во время всеобщей войны за «место под солнцем» вызывали вполне логичные вопросы «Тебе заняться больше нечем?».

Было чем заняться, но как же личинки? Жужу вернулась вечером четвёртого дня. Мужественно вентилировала улей, что-то там делала с личинками. Потом улетела. В улье остались пустые коконы шести личинок. Все-таки выходила и вырастила. Одна, в холода.

Больше она не возвращалась, а у меня в кабинет висит (висела) фотография – Жужу вентилирует улей.

Я ей не помогал, просто не прогнал и не убил. И она мне совсем не помешала. Маленькая оса, которая даже не знает, что её звали Жужу. Она для людей бесполезная, но она частичка гармоничного мира, в котором мы живём.

**********

Как я перетаскивал «тепляк»

«Тепляк» – это небольшая будка на полозьях из труб. В неё вмонтирована печка «буржуйка», тоже из труб. И каркас будки сварен из труб. Потому что мы трубопроводчики и труб у нас, как у бабушки кота Матроскина гуталина – завались.

В тепляке сушатся электроды, лежат всякие трубопроводные приспособления (задвижки, фланцы, шпильки, центраторы, стропы и т.д.), а ещё там есть скамейки, сделанные из труб и приваренные к каркасу «тепляка», на них можно посидеть и даже полежать, если народу немного.

Если раскочегарить печку, она становится красной, но, даже когда она топится, но не красная, в «тепляке» жарко. Поэтому его и назвали – «тепляк». В нём греются, пьют чай, перекусывают или просто сидят, когда тепляк перетаскивают на другое место. Нет если есть «вахтовка», то предпочитают её, а если нет, то – «тепляк» как альтернатива пешему передвижению.

Эта короткая история началась вечером. До конца работы оставалось часа два. Работа была закончена, завтра надо было начинать работу в другом месте, недалеко – километрах в пяти. «Вахтовка» ещё не пришла и сварочное звено, забравшись в тепляк, решило покимарить, пока я перетаскиваю «тепляк» на новое место.

Зацепив трос за бульдозер, я двинулся по бескрайним заснеженным просторам тундры и лесотундры. Бульдозер, сдерживаемый сзади тепляком, не бежал, а неторопливо двигался со скоростью быстро идущего человека. Иногда я сбивал отвалом, стоящие на пути, худосочные сосны. Полусонно обозревал надвигающийся, проползающий мимо и медленно уходящий куда-то назад, однообразный зимний пейзаж. Иногда оглядывался на «тепляк». Он усердно полз за бульдозером, полируя своими полозьями аккуратно разделенные на снежные бруски, следы гусениц.

Вот и дорога. Надо её переехать и выбрать место. Завтра потянем трубу вдоль дороги. Бульдозер, напрягшись, залез на невысокую (метра три) насыпь. «Тепляк», воткнувшись лыжами, зачерпнул песок и, скрипя, последовал за мной. Я с грохотом переехал дорогу поперёк и съехал с насыпи. «Тепляк» тоже переехал дорогу. Я лениво обернулся, чтобы посмотреть, не догонит ли меня «тепляк». То, что я увидел, повергло меня в ужас. «Тепляк» наполовину свесился над насыпью (угол наклона около 50^о), и, покачнувшись, полетел вниз. Шустро полетел. В голове тут же промелькнула картинка, сварщики и слесари, ещё не очнувшись от своей дрёмы, летят со скамеек. А ведь там ещё и горячая печка, и тяжёлые железки всякие! Они летят вместе с железками!

Но что было дальше! Этот их полёт, оказался полубедой. «Тепляк», долетев до горизонтальной поверхности, воткнулся в неё лыжами. Инерция движения была настолько большой, что зад у него даже немного подпрыгнул. А ещё из тепляка слышался грохот и громкие фразы, ставящие под сомнение мою квалификацию, как бульдозериста и вообще, моё дальнейшее существование, как полноценного (не инвалида) члена общества.

Если бы было можно, я бы тут же убежал в отпуск. Быстро, пешком, по тундре, месяца на два. Я, понимал, что в отпуск убежать не получится, а на глаза пострадавшим в ближайшие сутки попадаться опасно, так как возможная расправа будет быстрой. Может не такая, как слышалось из «тепляка», но суровая и, даже жестокая.

Удручённый быстро пролетевшими в голове грустными, но яркими мыслями, я убрал ногу со сцепления (как-то само получилось). Бульдозер, как будто только этого и ждал, немного разогнавшись из-за ослабленного троса, он так дёрнул «тепляк», что люди, сгрудившиеся после падения «тепляка» у дверей и собиравшиеся выйти, быстро переместились обратно, к скамейкам и раскалённой печке. Через уже приоткрытую дверь я увидел сначала разъярённое, а потом удивлённое и удаляющееся в темноту лицо бригадира. Вместе с людьми по «тепляку» перемещались и увесистые железки.

Наверно, мне повезло – трос, не выдержав таких нагрузок, оборвался и бульдозер весело и непринуждённо ломанулся в глубь лесотундры. Я видел, что из бодро удаляющегося от меня «тепляка», всё-таки выскочили люди. И, глядя на уменьшающийся в размерах бульдозер, что-то показывали. Наверно, благодарили за поездку. Подробно я рассмотреть не смог, из-за плохого зрения и недостаточного освещения. Домой я добирался на попутках. На следующий день на работу тоже. И работал подальше от бригады – делал расчистку под будущий трубопровод. У меня была возможность с ними встретиться, но не было желания, а у них было желание, но не было возможности. Встреча произошла через неделю. Они поостыли, но всё равно вскользь намекнули, что мне повезло бы меньше, если бы встреча произошла раньше

А ещё мне повезло, потому что, летая по «тепляку» вместе с железом, никто не убился, ничего не сломали и не покалечились. Погибла только одна маска сварщика – она летала по низу, а когда всё кончилось она, почему то, оказалась под 100 килограммовой задвижкой. А Васька всё равно хотел её поменять, просто не мог найти повода.

**********

Витька, Иваныч, Юрка – юморист и я.

Взаимоотношения в нашей бригаде были сложные и разнообразные. Их широкий спектр начинался от непринуждённых дружеских отношений, до откровенного выживания. Дальше идёт мордобитие и прочее, так вот, этого в бригаде не было. Мои отношения с разными людьми в разной обстановке охватывали почти весь этот спектр.

С некоторыми отношения были стабильно дружеские, например, с Юркой. Коммуникабельный, благожелательный, бесконфликтный, работоспособный и обладающий абсолютным чувством юмора.

Витя и Иваныч. Здесь обратная полярность. Они оба были Викторами и оба Иванычами, но один постарше (Иваныч), а второй помладше (Витя). Оба сварщики. Один варил очень хорошо, а у второго тоже был шестой разряд.

Оба пытались смотреть на меня свысока, у обоих получалось, но недостаточно высоко как им хотелось. Моя молодость, борзость, наличие беспокойного серого вещества в черепной коробке и язык, который, как я знал из курса анатомии, был у меня без костей. А в спине кости были, но гнулись настолько плохо, что можно сказать – не гнулись совсем. Нет нагнуться я мог, а вот прогнуться, до сих пор не получается. Мешают какие-то мелкие, не заметные со стороны моральные принципы. И продать их не кому, и отказываться жалко. Дожил же с ними до сорока (2005 г). Привык. Может, и дальше проживу. Хоть что-то своё есть. Да, чуть не забыл, у меня тоже был шестой разряд и ещё корочки машиниста бульдозера Комацу. Это выше разряда, это бульдозерист – импортник. Как среди водителей пилоты формулы 1.

Как то, я тихо мирно лопатил на Комацу снег на территории полевого городка. Вдалеке от меня и «шаговой» близости от городка возвышался туалет. Почему туалет. Потому что положено – где городок, там должен быть обязательно туалет. Почему возвышался – потому что был двухэтажный. На первом этаже скапливалось то, что принесли, а на втором устраивались те, кому было что оставить в туалете. Система необычно – непривычная, но по северным условиям, вполне функциональная.

Что и кто в туалете я не знал, а там задумчиво восседали Юрка и Иваныч. Юрка, управившись и выходя уже из туалета как-то сочувствующе сказал Иванычу «Ты бы поосторожней, а то Пашка обещал тебя с говном смешать, как бы чего не вышло». Иваныч стал, по возможности ускорять процесс избавления от шлаков. Но быстро, тем более у сварщиков, это не получается. Во-первых, это условно контролируемый процесс, а во-вторых ещё более слабо управляемый, и у сварщиков, работающих в неимоверный холод с раскалённым (расплавленным) металлом, одежды больше чем у капусты листьев. Снимается она быстро, а одевать надо последовательно и подробно. Можно забыть одеть трусы и тогда на трассе придётся устраивать стриптиз, пытаясь добраться до того слоя где произошла ошибка. Конечно, никто не возбудится, но посмеются вволю.

Пока Иваныч ворочался, Юрка, спустившись на землю, подошёл ко мне и попросил обваловать (насыпать вокруг туалета высокие сугробы (валики)) туалет, дескать дует очень. Просьбы трудящихся, для меня важнее всего и, захватив кубометра четыре – пять снега, я потолкал его к туалету. То, что там кто-то находится, я не знал. И аккуратно, насколько это возможно сделать сорока пятитонным бульдозером, засыпал одну из стен снегом. Туалет лишь слегка покачнулся. Совсем не опасно. А Иваныч, просвещённый Юркой и с напряжением слушавший приближающийся грохот бульдозера, не успел полностью упаковаться и, как только почувствовал, что туалет наклоняется под напором «стали и …», стремглав выскочил из туалета и, поскользнувшись на ступеньках, слетел, скользя по ним не совсем одетой частью тела. Я сначала с удивлением, а потом с нескрываемым (а как это скрыть в стеклянной кабине?) весельем наблюдал, как он, придерживая руками сползающие штаны (много разных и тёплых) как-то грозно поглядывая на меня, почти бегом преодолевал расстояние между туалетом и городком.

Нескрываемое веселье было настолько искренним, что на глаза навернулись слёзы. Юрке тоже было весело, это он мне потом сказал, а сейчас он серьёзно и смотрел на происходящее и пожимал плечами.

Выговор я получил от улыбающегося бригадира на следующее утро. Ему тоже было смешно, жаль, что не видел, но порядок должен быть вот и выговор. Самыми грозными при вынесении выговора были Иваныч и Витя.

Второй, наверно смешной, случай произошёл между мной и Витей. Будучи слегка ограниченным, в свободомыслии, он был неплохим исполнителем, но на работе же не только работают, но и общаются. Так вот, пообщаться с Витей было почти не о чём, но он не пил. Это важно. Я думаю, что со мной можно пообщаться и я тоже очень часто (почти всегда) не пью. А в тот вечер, оставшись в полевом городке я напробовался разнообразных сортов «горилки» и, увидев, что все остальные или уж спят, или не спят, но говорят очень плохо (а поговорить хотелось очень) двинулся к Вите. Зайдя и извинившись, я объявил ему о своём решении. Удивлённый, столь необычным визитом он задал вполне логичный вопрос «А почему ты раньше избегал общения?» В ответ родилась следующая фраза «Я сегодня напился настолько, что мой интеллект, опустившись ниже уровня городской канализации, сравнялся с твоим и мы можем пообщаться на равных» (диалог записан со слов Вити). Как было сказано выше, мордобитием в бригаде не занимались, поэтому Витя взял меня как-то аккуратно и, донеся до кровати, уложил спать. На следующий день он дословно рассказал о своем подвиге и о том, что, не смотря на гнев, он совершил благородный поступок – в морду не дал, спать уложил.

Бригада хохотала, действительно интеллект находился если не на описанном уровне, то где-то очень близко, потому что я ушёл от бригады в очень слабой памяти и довести кого-либо в таком состоянии физически и морально не мог…

И опять про Юркины шутки.

Надо было объехать трубу. Точнее – кусок почти готового трубопровода диаметром пол метра и длинной… в общем – очень длинный кусок. Стоял март, снега ещё было полно, но солнце уже припекало вполне по-весеннему. Труба лежала метрах в двадцати от дороги, дорожная насыпь была крутая и высокая. За трубой была выкопана траншея, а земля (песок. На севере нет земли – там песок) лежали за траншеей и мне надо было объехать несколько километров трубы, чтобы с дальней от дороги стороны траншеи начать её засыпать. Вот, в принципе, и все технологические тонкости.

Солнышко греет, бульдозер покачивается – лепота. Где-то далеко впереди стоит звено изолировщиков. Трубы мажут и обматывают, чтобы их на дольше хватило. Этим звено и занимается. В общем, звено стоит, а работники, сев на кочки и рулоны плёнки, откинулись на трубу и греются. Как я уточнял, между трубой и дорогой – метров двадцать, ширина бульдозера Т 130 с отвалом – не больше четырёх метров. Места хватает всем, и изолировщикам погреться и мне проехать. Подъезжаю ближе. Юрка, что-то рассказывает, вдруг все (кроме Юрки) вскакивают и быстр перебравшись через трубу и перепрыгнув траншею, забираются на земляной (песчаный) вал. Что их всполошило? Проводив меня настороженными взглядами и, увидев, что я объехал трубу и приближаюсь с другой стороны, они как зайцы бросились обратно. Чтобы между мной и изолировщиками было как можно больше преград – труба, траншея вал.

Не придал этому особого значения, а Юрка потом мне рассказал. Увидев приближающийся бульдозер, он стал рассказывать почти реальную историю о том, что я, не заметив на буровой собаку, переехал её. И потом я долго отнекивался, и никто бы не узнал, но Юрка всё это видел, и даже предупреждал меня, но я, как специально, направил бульдозер на бедного пёсика. Фантазёр. Собака дохлая была, но не мной перееханая и лежала не на дороге, а в стороне, на снежном валике. И проехали мы совсем мимо. И несмотря на то, что у меня плохое зрение, а собака была белая, я её видел. Но рассказ в Юркиной версии был более прикольным, особенно своим эффектом. Все знали, что он любит пошутить, и солнышко грело, и шевелиться было неохота. А жить хотелось ещё больше. Смешно было только Юрке. Он, наверное, и сейчас любит пошутить. Человек с абсолютным чувством юмора.

**********

Родина – мать…

Поставками оборудования для нашего предприятия занималась итальянская фирма. Она же обеспечивала монтаж и наладку этого оборудования и в рамках договора, к нам приезжали иностранные специалисты – итальянцы. Приезжали небольшими партиями, каждый занимался только своим оборудованием.

Одну из партий мне пришлось встречать в Перми в качестве водителя. Днём решал проблемы снабжения и сбыта, что-то смотрел, покупал, с кем-то договаривался. А вечером подъехал в аэропорт. Встретил, рассадил, повёз.

Вместе с итальянцами прилетел и переводчик, очень хороший переводчик. Он одновременно общался с итальянцами, со мной и успевал перевести то, что я говорю итальянцам и то, что они говорят мне.

На въезде в Кунгур стоит огромный памятник, нет не такой большой как на Мамаевом кургане, но всё-таки достаточно внушительный. Увидев его, итальянцы загорелись желанием запечатлиться на его фоне. Вручили мне фотоаппарат, скучковались, чтобы было видно всех и памятник, по команде улыбнулись … Запечатлил.

Сев в машину и пощебетав, через переводчика спросили:«А что это за памятник? Кому?». Я, чтобы не вдаваться в подробности местного эпоса, о котором знают не все, а те кто знает – знают по разному, брякнул: «Родина – мать». Стремящийся ввысь памятник, очень своеобразно и символично изображал, наверное, фигуру, может быть человеческую, а венчавшая эту фигуру голова, была больше похожа на медвежью, чем на человеческую. Стоял в поле, был серым, без цветов надписей и дорожек. Итальянцы примолкли, потом стали перешёптываться и только минут через тридцать сочувственно спросили: «А почему такая страшная?» На что я мужественно и даже чуть-чуть гордо ответил «Родину как родителей – не выбирают!»

**********

Оглавление

Радуга

О желаниях, возможностях и саксофоне.

«Куриный бог» и счастье

Из чего сделано счастье

  Шарик

Подарок

Жужу

Как я перетаскивал «тепляк»

Витька, Иваныч, Юрка – юморист и я.

Родина – мать…