Триллер [Фёдор Чеховский] (fb2) читать онлайн

Триллер.

Глава 1.

Взгляд.

Как часто в повседневной жизни, и даже обыденных и простых вещах и событиях, можно разглядеть знаки всевышнего проведения, или, напротив, след науки. Или чего-то сверхъестественного. Стоит только присмотреться, ну упустить.

Судебные приставы уводили под руки, крепко-связанные оковами правосудия, плотного телосложения мужчину. Зал суда, переполненный причастными и просто зеваками, молчал. Лишь мгновенье назад Лотрек, сказав последнюю речь, кинул взгляд на зал заседания. Он не был устремлен кому-то определенному, он смотрел поверх голов. Так, во всяком случае, всем показалось. Однако же, взгляд этот сковал молчанием даже самые неугомонные и безучастные уста сплетников и журналистов.

Глава 2.

Твердость.

Что есть твердость и что мы о ней знаем? Твердость – это физическое свойство материала, материи, характеризующая ещё способность сопротивляться сжатию. Давлению. Если материал, вещество, тело – твердое, то оно сомнет противостоящий материал, предмет или тело. Если – недостаточное твердое, то поддастся давлению, появится вмятина.

В общих чертах, конечно же.

Естественно, есть вещества более твердые, а есть менее. И уж вполне естественно, что твердость может быть относительной, или абсолютной.

Человек, как материальное тело, тоже обладает твердостью. Каждый. Но твердость эта, относительно, конечно же, невелика по сравнению с окружающими его предметами и телами, и более того, довольно постоянна.

Другое дело – его характер, сущность, суть. Вот где таится потенциал невероятной и поразительной твердости. Равно как и у стали твердость достигается специальной обработкой, сжатием, уплотнением на уровне молекул и атомов, так и характер человека может достичь непостижимых высот Роквелла или Бринелля. Таков был Лотрек.

Обстоятельства заслушанного в суде дела выявили полное отсутствие у осужденного каких-либо связей, друзей, родственников, которые могли бы засвидетельствовать хоть что-то, смягчающее его приговор, а потому машина правосудия просто обязана была подавить его твердость своей несгибаемостью. И подавила. Максимальной жестокостью приговора и безапелляционной его перспективой. Все примеры и случаи твердости духа Лотрека государство обязано было перекрыть своей незыблемой властью и расстаралось во славу.

Дело расцветало и усугублялось тем более, учитывая баснословное вознаграждение за поимку преступника, имя которого фигурировало чуть ли не в каждой криминальной и светской хронике последних 5 лет, зачастую в одной строке с самыми высокими фамилиями тех времен.

На протяжении всего слушания, и по мере приближения оглашения приговора, присутствующие становились час от часу тише и внимательней. Все зверства и неслыханные дерзости дела, заставлявшие трепетать и содрогаться, сминались и подавлялись ещё более внушительной и устрашающей силой подстраивающейся и сосредоточенной на наказании системы. Каждый ощущал свою, хоть и косвенную, причастность к действу, каждый сидящий почувствовал свою мягкость и слабость. Вся суть человека наглядно, на примере и в каждом пункте, была сперва раздавлена твердостью преступления, а уже ропщущую и шепчущую от бессилия толпу потенциальных и действительных жертв медленно, громко, методично и беспощадно добивал приговор судьи.

То была картина унижения. Унижения всех, кто пришёл в зал суда за высокой справедливостью правосудия и верховенства права человека. Унижения тех, кто незримо или исподтишка рядом, сопереживая и надкусывая. Унижения всех, кто считал себя стоиком. Унижения системы и устоев. Унижение твердости.

Приговор жег клеймом преступление и сминал преступника. Но не Лотрека. Оголив и подавив нарыв уголовный, система оказалась бессильной пред твердостью характера подсудимого. Его осудили, но речь его посмеялась над судьями. Смех его заглушил зал. Поверг в благоговейный шок. От его твердости.

…А между тем, среди ошеломленных присутствующих в зале заседания, можно было уловить другую картину. Неподвижная фигура среди толпы, смиренно, безмолвно и неподвижно выслушав все от самого начала и до конца, лишь на мгновенье кинувшая свой взгляд на подсудимого, заставила дрогнуть твердость взора и голоса Лотрека. Заставила дрогнуть, чтобы тут же опустить свой могущественный взор и снова затеряться в толпе.

Несломленного приговором осужденного вывели из звенящего тишиной зала. Он уносил с собой тот взгляд. Взгляд, который мог раздавить его в мгновенье.

Есть у твердости обратная сторона – хрупкость.

Зал заседания покинуло в тот день три твердыни: правосудия, преступления и истины.

Глава 3. Кульминация.

Свадьба. Таинство и действо, окутанные уймой хитросплетений, интриг, сопереживаний, подготовлений и планов всех, кто хоть что-то слышал о ней. Родители – в предвкушении счастливой жизни молодых и скорой кончины ига под названием бремя неустроенного дитяти. Родственники – строят очередные планы и выискивают от партии хоть какую-нибудь выгоду, все в готовности завидовать, заискивать и лицемерить. Прислуга – в приятной и несколько накаленной суете подготовки и предвкушении пышного банкета, эхо которого прокатится по их желудкам и карманам минимум трижды. Близкие и знакомые – в ожидании мощного событийного взрыва в заплесневевшем было обществе, возможности еще посудачить, обсосать, позлословить и, возможно даже, подраться. Даже псы и бичи со всей округи рады. По-своему, конечно, по-житейски, по-простецки – подаяние от чистой возвышенной души участников действа – вкусны и приятны вдвойне. О молодоженах же и говорить не приходится. Каждый из них рад. Браку, долгожданному общепринятому и положенному союзу, выгодной партии, перспективам, возможности еще полгода беззаботно празднствовать, утереть нос завистникам, переходу в новый статус, подношениям и возможности съехать от родителей…а еще, может быть, но крайне редко, даже страшно предположить такую редкость и дикость, – любви?!

Эта свадьба предвещала все то же самое, только шире, масштабнее, громче, резонанснее, слаще и…скандальнее.

Уже не настолько молодая, но от этого не менее возбуждающая интерес, карман и воображение невеста была словно перезревший персик. Цвет кожи и лица, формы, подача, вздохи, суждения, полуприкрытое желание и неудержимая, извергающаяся отовсюду страсть тела ждущего – все это обещало немало нескучных вечеров, ночей и даже пробуждений будущему жениху. Плод готов был треснуть и начать сохнуть вот-вот. Состояние, когда вкус переходит от избытка в иное качество, для гурмана, любителя. Только бери.

Вся родня молодой ждала этого момента уж никак не меньше ее самой. Перспектива томной брюзги-девы в годах и на попечительстве давно уже стала моветоном в обществе. Состояние позволяло рассматривать самые смелые амбиции и перспективы, но они не торопились и то и дело срывались. Радость родителя то и дело сменялась в разговорах рассуждениям и размышлениях о несправедливости доли и судьбе. Даже подопечные старого маркиза начинали судачить за его спиной и в скором времени грозило стать клеймом.

Жених – история, достойная отдельного упоминания. Выскочка света, щеголь, нахально красив и умен, таинственно обеспечен, но нетороплив и рассудителен не по годам. Завидная партия последних двух лет всего местного бомонда. Пленив, в недалеком прошлом, сердца всех девушек и доброй половины светских статных дам, выдержал максимально приличную паузу, прежде чем позволил себе сблизиться со своей избранницей. История уже имела шлейф слухов и сплетен, сравнимый по послевкусию с перспективой счастливого долголетнего брака со множеством милейших внуков и состоявшихся во всех отношениях наследников.

В общем –действо уже было, а в перспективе обещало стать еще и событием.

…и событие, действительно, имело место быть.

В самый разгар и кульминацию момента, когда молодая уже произнесла «Да» и взгляд священнослужителя обернулся в сторону молодого, голос и суета где-то из глубины организованного ради действа амфитеатра прогремели громом среди ясного неба: «Немедленно остановите обряд. Свадьбы не будет!» Сквозь ошеломленную толпу, прямо к молодоженам, в сопровождении двух здоровил в штатском, проталкивал своё субтильное тело лучший друг отца невесты – шеф префектуры полиции, господин Рувиль, хорошо известный в узких кругах проныра и педант.

С самого начала этой истории он ощущал, как «сосет под ложечкой» – то чувство, которое никогда не обманывало его доселе, проверенный признак приближающегося преступления. Своими сомнениями и интуицией он давно уже поделился со своим лучшим другом, честнейшим и добрейшим господином Де Лакруа – состоятельным банкиром, удачливым коммерсантом и, по совместительству, отцом невесты.

«Вы арестованы!». Слова, способные выбить холодный пот не только у своего адресата, но и у всех, кто находится рядом и слышит их. Слова, произносимые всегда с железным достоинством и высокомерием представителями власти в цейтноте своих долгих, мучительно-бессонных, умопомрачительных расследований, заискиваний, разоблачений… Слова, в мгновенье ока сделавшие мрачными лица родителей, невесты, близких родственников и всех тех, кто уловил в них звук отходящего поезда под названием «банкет». Слова, которые, тем не менее, показались неудивительными и даже долгожданными и желанными для Камиля (так звали жениха). Слова, которые были обращены Рувилем, с поворотом головы в последний миг произношения, единственному представителю близких со стороны молодого жениха – его отцу, господину Рострену. Тому Рострену, которого мы уже видели. В зале суда. Лотреку.

Кто мало видел, тот много плачет. И, соответственно, наоборот, – кто много видел, тот мало плачет.

Ни один мускул на лице господина Рострена не шелохнулся в продолжении всей сцены.

«Если у Вас есть, что сказать, мсье Рувиль, скажите это здесь и сейчас, либо извольте удалиться с извинениями, если Вам дороги понятия чести и приличия. Негоже так смущать столь почтенное собрание господ в этот светлый день», – произнёс он с уверенностью, пошатнувшей браваду жандармов.

Слова Лотрека были блефом, нацеленным на ударении акцента трагедии, достойной Мольера и Шекспира вместе взятых. Конечно же, беглый каторжник узнал префекта. Конечно же, он знал, что тот не промолчит и сейчас всех ждёт шок от крушения мечты. Конечно же, шок был. Тот ещё шок!

Знал, но с прозорливостью человека уже не просто опытного, а да. Верно. Именно. Возмутительной прозорливостью автора сценария этого представления, удовлетворенного игрой старательных подопечных, не подозревающих о своих невольных актерских начинаниях.

Знал о блефе и сам г-н Рувиль. Это была не первая его встреча с Лотреком и он узнал его сразу, как только увидел случайно накануне вечером в доме своего старинного друга. Сомнения свои он развеял уже утром, получив положительный ответ из префектуры ведомства о факте побега старинного знакомого три года назад из удалённых и беспощадных каменоломен исполнительной службы республики. Развеял, и из благих побуждений сохранения чести и достояния почтеннейшего господина Де Лакруа, тотчас же, в компании верных псов, ринулся на запах дичи.

Чванливость и тщеславие ищейки не дали ему разглядеть в глазах пойманного зверя тонкой усмешки от удовольствия сыгравшей карты. Он раскрыл блеф каторжника, не заметив в нем нового таланта кукловода.

Наживка сработала. То была беспроигрышная ставка. Высокая жертва ради гарантированного куша. Уверенным можно быть только в себе. В себе и вознаграждении в полмиллиона луидоров за свою голову.

Тем временем, пока гордыня префекта втаптывала в грязь ботинками Лотрека, украшенными кандалами, осколки мечты дочери Де Лакруа, то и дело лишавшейся чувств, – только спустя добрых полчаса главные жертвы трагедии заметили исчезновение Камиля. Возмущенный 'трагическим недоразумением' жених растворился в толпе негодующей массовки, пятившейся бочком восвояси, чтобы глумливо посочувствовать горю семьи с ехидной и сытой, подвыпившей ухмылкой отмщенного завистника кармана и чести несчастной семьи.

Больше никто и никогда его не видел. Даже упоенный славой Рувиль счел поиски жениха делом второстепенным и несрочным. Вознаграждение и карьера были лучшими и единственными его верными и непредаваемыми друзьями.

Униженная чета Де Лакруа, под покровом таинственного молчания, покинула родовое имение незамедлительно после разрешения префекта. Дочь их была сродни привидения – она слабела и таяла на глазах при виде любого человека, кроме няни-сиделки, ее верной и неизменной спутницы.

Глава 4. О, времена.

Жизнь.

Ее течение.

Рождение, юношество, отрочество, взросление, половозрелость, сознательность, старение, кабы молодость да знала…, старость, закат…

Или бессознательное, наблюдение, познание, осознание, созидание, поддержание, удержание, увядание…

Или чистота, познание через испытание, разочарование, прозрение, очищение, просветление, дарение…

Все мы проходим, так или иначе, в большей или меньшей степени, рано или поздно, сполна или умозрительно, весь этот опыт. От его самого непорочного и до края, последнего издыхания, когда душа покидает использованное бренное.

Всё вокруг проходит. И плоть, одеяние, кров, местность, община, ареол, социум, поселение, город…государство и даже далее. В полной мере и без исключения.

Вне зависимости от того, замечаем мы это или нет. Идёт своими чередом.

Архаичная, стоическая, буржуазная вне времени Европа (пусть наша страна будет безлико-обобщенным образом) в эпоху возрождения, смешанного с просвещением, сродни клоаки общества, переполненной продуктами жизнедеятельности настолько, что уже требует очищения всеми внутренним фибрами, местами все еще в процессе пользования, а местами отшелушивая уже отсохшее. Европа – неумытая, заспанная, но уже пробуждающаяся. Европа после бурной и развратной ночи, переполненной эмоций, чувств, приготовлений, процессов, безудержности, извращений, обессиливания, усталости, зари… И уже во всех местах и помыслах. Везде. Не осталось ничего нетронутого, ничего святого.

Святотатство всего и вся…

На улицах, тропинках и мостовых уже щеголяли франты и на выездах встречались фрейлины, придворные и особы королевских кровей, расталкивая и шарахаясь между уже обнищавшими неудачниками и теми, кто только отряхнул солому с себя на первых шагах в свет.

Манишки, шляпки и перчатки покупались без счёта наравне с ростом долгов ростовщикам.

Ещё вечером плативший целое состояние за оброненный платок повеса поутру жадно глотал голодные крошки на квартире сжалившейся пансионерки.

Ночная жеманница и первая маска бала – выносила утром помои за своим покровителем и лобызала его отвратительные чресла, унижаясь пред ним ради мимолетного тщеславия.

Гризетки и засидевшиеся в девах особы дни напролет проводили в приготовлениях к минутному появлению на блуждающей меж спальными и рабочими улочками мнимой дорожке счастья.

О, нравы!

Благочестие и преступление идут бок о бок и поднимают на руки каждого встречного, чтобы, покачав и приспав на руках, бросить через голову оземь.

Век накопления и неустанной гонки за золотым гробом и терновым венцом.

Век планов и разочарований.

Век падения.

Век преступления.

Век, когда античные и будущие науки копили золотой опыт человеческой моральной, психологической и анатомической требухи.

Век роста замысловатых и невероятных цветков…плесени на гниющем теле Европы.

Или.

Или это просто жизнь?

Или в этом все мы??

Неужели в этом суть???

Глава 5. Фиаско.

Делая следующий шаг в жизни, человек, как правило, ожидает получить результат – приближение на один шаг к конечному пункту назначения. Как минимум, исключительно географически. Как максимум – исполнение заветного желания, мечты, достижение цели долгой цепочки замысловатых, тщательно спланированных промежуточных этапов, логическое завершение которых сулит привести к моменту удовлетворения. Очарование эфемерной и манящей идеальной картинкой, служащее двигателем и мотивацией в самых амбициозных и немыслимых начинаниях!..

Зачастую, уступая в мелочах, или ступая на путь необдуманно, цель на выходе, в момент обладания, меняется значительно, как в физическом восприятии, так и в смысловой своей нагрузке.

Разочарование – вот самый частый итог на скользкой дорожке очарованного мечтой.

И хорошо, если ты просто вынужден или можешь начать все сызнова. Если ещё остались силы.

А если это – фиаско? Ты не просто удалился от мечты, ты – потерял ЕЁ, сделал омерзительной, испортил.

Игра стоит свеч только тогда, когда любая итерация победы приемлема, когда ты уверен, что ещё нельзя будет обойти и 'полюбоваться' её обратной стороной.

Еще никогда дорога для четы Де Лакруа не была столь тяжёлой и молчаливой. Подчевая на ложе достатка, они и представить не могли себе вероятность такого опустошения, нищеты моральной. Молодая Клотильда (так звали ещё вчерашнюю невесту) старилась на глазах. Перспектива счастливейшего и уютного семейного гнездышка обернулась физической немощью разбитых основ ещё внутреннего мира. Клотильда потеряла жениха, честь, любовь и ошеломительное приданое, накануне и без родительского ведома переданное своему возлюбленному в качестве гаранта своей предрасположенности, доверия, щедрости и высоты помыслов. Она не могла признаться родным в том, что как единственная и полноправная наследница фамилии в растроганных чувствах подписала долговое обязательство о передаче всего движимого и недвижимого имущества в качестве залога за настоящие и будущие долги жениха, всегда такого молчаливого, задумчивого и бесконечно благородного в ее глазах. Долговое обязательство, выписанное на того, кого прелюдно увели в кандалах при тысяче свидетелей унижения чести доброго имени Де Лакруа. Большая семья еще не ведала, что дорога должна привести их не к источнику исцеления любимой, единственной дочери, а в карман любого самого жадного ростовщика, готового выкупить обязательство, подписанное ею же… И лишь нянечка своим пронзительно-добрым, родным, излучающим уверенность и перспективу неподдельного счастья шепотом успокаивала Клотильду, никому неизвестными словами и поддерживала в ней искру жизни. То была соломинка, за которую держатся невинные души в своей чистой и настоящей Вере…

…

Рувиль, по прохождении месяца с момента ареста и, как казалось, единственный получивший максимальную для себя выгоду от этого дела, получил очередное повышение по службе и обещанное вознаграждение, и лишь его задумчивость настораживала коллег. За полгода до описанной свадьбы, народном из званых вечеров, увидел ее. Ту, которая растопила его сердце, а через несколько месяцев – завладела полноценно душой. Ту, которая заставляла мановением пальца повиноваться его и исполнять любые капризы. Ту, которая оказалась его слабым местом, его Ахиллесовой пятой. Её звали Камила. О ней не было известно ровным счётом ничего. Чутье, поначалу, ещё могло бороться с ее образом в голове неисправимого жандарма, и он навел самые широкие справки о ней. Но это самое «Ничего!» и усыпило бдительность ищейки, и даже сделало её невинной жертвой несправедливости доли, соблаговолившей ему неиспорченным своим дитям. Ирония судьбы. Он был влюблен как юный мальчишка с неизбалованной и возвышенной душой.

Она позволяла себя любить. На дистанции. Дистанции, которая заставляла щедро и смешно пудрить мелом влюбленные морщины Рувиля, стать завсегдатаем портного, ходить на балы и глупо улыбаться при ее виде. Дистанция, которая заставляла его делать самые немыслимые подношения, от безумных букетов и украшений, до любых обещаний. Дистанция, заставившая его широким жестом передать ей баснословное вознаграждение за поимку Лотрека за перспективу и надежду быть с ней рядом и исключить возможный мезальянс. Скупой, ослепленный любовью префект сделал, как ему казалось, последний шаг к объекту своего очарования и ждал со дня на день её возвращения из столицы.

Но она была молчалива и немногословна последний месяц. С тех самых пор, как ему удалось завершить арестом дело Века, так окрещенное газетами за одиозность фигуры Лотрека. Дистанция, казалось, перестала сокращаться и это вынудило Рувиля сделать ей предложение. По возвращении из неожиданной и загадочной поездки, Камила обещала дать ответ на его предложение, лично посетив его в означенную дату.

Звонок дворецкого заставил дрогнуть замершего в ожидании влюбленного. В этот день он чётко распорядился не беспокоить его ни по каким вопросам, какими бы неотложными они ни были. Напудренный и скованный в движениях от переживания болванчик вздрогнул и тут же покрылся холодным потом. «Войдите!», – исказившимся от спазма голосом пропищал Рувиль в запертую дверь. Дверь отворил дворецкий.

Дворецкий, полгода наблюдавший и участвовавший во всех треволнениях префекта, знал, что это за день. И, зная это, он уже полчаса не осмеливался позвонить хозяину. Вместо Камилы в прихожей он держал на серебряном подносе конверт с сургучной печатью. От неё. Никогда доселе этот поднос так не тяготил руку старика-дворецкого…

"Вам письмо, господин" – дрожащим и виноватым голосом чуть слышно промолвил дворецкий. Рувиль, ожидавший услышать о желанной гостье, уже было собрался сокрушиться на недотёпу с бранью, но, вдруг…

Как тонка и быстротечна грань между было и есть, добром и злом, белым и серым, мечтой и крушением надежд, любовью и ненавистью.

…вдруг, Рувиль осекся. В мгновенье ока он из лоснящегося любовника превратился в проныру-сыщика. Чутье, покорно ожидавшее своего часа, победоносно вернулось к нему. Лицо посерело и заострилось. Дворец кому даже показалось, что он заметил, как с лица его хозяина что-то осыпалось. Секундное бессилие, подкосившее гордую осанку восседавшего короля сокровенного момента сменил прагматичный и философски-спокойный вид всеведущего и просветленного старца.

Поправив и распустив ворот накрахмаленной сорочки, он сухо дал знак подать почту. Дворецкий, покорно и бесшумно, как это умеют делать только преданные, опытные и незаметные слуги, тут же растворился, оставив своего хозяина наедине с тающей мечтой.

"Сударь, Вы проявили чувства самые трогательные и высокие, столь желанные при других обстоятельствах. Однако, вместе с тем, ослабла Ваша хватка и прозорливость.

Оставляю Вас наедине с Вашим разочарованием. Точно так же, как Вы, с ухмылкой, уничижающей достоинство правосудия, оставляли сотни раз разоблаченных преступников в серых стенах заточения.

Когда вы будете читать это письмо, ничего вернуть уже будет невозможно, и Ваше недавнее восхождение на трон тщеславия будет омрачено известными событиями.

Имейте достоинство принять поражение с той честью, с которой Вы, тогда еще совсем юный сыщик, раскрыли своё первое громкое дело…

Уверена, что вы верно распорядитесь с тем документом, который найдете в конверте."

Рувиль не стал перечитывать письмо, его сознание абсолютно отрезвело, и ситуация прояснилась во всех несуразных моментах и мелочах, резавших глаз, но пренебрегаемых влюбленным слепцом.

В конверте он обнаружил долговое обязательство за подписью дочери старинного друга о гарантии взыскания и удовлетворения всех расходов Камиля Рострена представителем фамилии Де Лакруа.

Эта долговая расписка не сулила ему никаких барышей, она лишь могла усмирть горе и разочарование преданного друга юности сыщика.

Но сейчас, сейчас ему было все равно…

…

В самый разгар скандально-прерванной церемонии, Камиль спешно удалялся из поместья Де Лакруа. Мог ли молодой, полный амбиций и принципов человек подозревать, что настолько манящая, полная сладким привкусом мщения и светской вальяжности жизнь превратится в мучительную, тянущую и ноющую боль разочарования. Разочарования мелочными обидами, подменной радостью от удовлетворения сиюминутных амбиций, оказавшихся лишь спесью, разочарования от некогда недоступных очарований. Все в новой жизни оказалось лишь вечерней, вытянутой садящимся солнцем тенью тех подлинных, из самого детства, незначительных, но настолько значимых, настоящих радостей жизни – добра, радости, смеха, любви, преданности, дружбы…Не имея совсем недавно и гроша на пропитание, теперь он располагал неограниченными средствами и кредитами, но…радости не было и здесь.

В таком настроении молодой человек зашел в тесную комнату, снятого в пригороде старинного запустелого поместья, и сел у зеркала. Лицо Камиля, некогда сияющее и радостное, осунулось. Глаза – зияли неописуемо-глубокой опустошенностью. Зрачки стали огромными и бездонными.

Движениями, доведенными до автоматизма, молодой человек, прибегнув к помощи нехитрых приспособлений, снимал с себя маску. Через полчаса в зеркало смотрело лицо очаровательной девушки со строгими, но не умоляющими женской красоты чертами. То самое лицо, которое так жаждал увидеть в своей приемной префект полиции, лицо очаровательной Камилы…

…

Только у Лотрека все шло по плану. А иначе и быть не могло, ведь он рассчитал все с учетом возможных ошибок, всех до третьего уровня, и в любой возможной комбинации, а такие фатальные совпадения – крайне редко случаются. То был не план, а хладнокровный и замешанный на самых беспроигрышных человеческих пороках расчет. Молодая Камила, сыгравшая роль и Камиля тоже, все выполнила именно так, как и было задумано: талантливая ученица в образе будущего жениха без особого труда заставила влюбиться в себя Клотильду, а очарованный ею Рувиль оплачивал подарки для дочери Де Лакруа, сам того не подозревая. Заручившись неограниченным векселем, компаньоны без особого труда обеспечили себя всем необходимым для того, чтобы заманить в ловушку на живца, которого без труда изобразил Лотрек, Рувиля, чья жадность и тщеславие сулили солидный куш как материальный, в виде вознаграждения за голову рецидивиста, так и моральный, в лице униженного тщеславия и гордыни префекта. Все шло по плану. Лотрек был опознан и спойман, кандалы для него были не в диковинку, тем более это было лишь спланированным временным ограничением его подвижности. Затуманенный удачей и любовью Рувиль сыграл, словно по нотам, свою роль, по собственной воле сделав из вчерашней обездоленной девушки состоятельную даму…

То и дело Лотрек проверял и перепроверял роли и реакцию главных своих кукол: всё ли верно, все ли марионетки его театра исправно слушаются невидимых нитей кукловода.

Но…счастье длилось недолго. Когда уже все карты были сыграны, его Камила открыла ему обратную сторону его многоходового выигрыша. Та самая Камила, в лице которой исковерканная душа преступника искала реализацию своих грез, жажду мщения, вкус всех греховных плодов мира, сладострастие невинных уз влюбленных, власть денег и запах свободы, – та самая Камила единственным коротким взглядом, полным разочарования и испытавшим измену своих юношеских грез холодными расчетами, прожгла, расплавила стальную уверенность Лотрека.

То было фиаско. Не жалкое поражение, не обидный проигрыш, не досадное разочарование… ФИАСКО.

Все приготовления и сыгранные комбинации оказались лишь пустышкой, неспособной полноценным залпом ударить по зыбким основам общества извращения и разврата.

Да, Лотрек нашел слова, которые заставили молчать. Выразил мысли, которые заставили задуматься. Озвучил пороки, которые заставили испытать позор. Продемонстрировал исполинскую мощь, которая заставила содрогнуться массы и…короткой заминкой выказал лишь одному Богу видимый надлом, который выбивает землю из-под ног…

Глава 6. Развитие замысла, механика.

Знакомство и покровительство Лотрека, еще задолго до описанных выше событий, позволяло юной, расцветающей Камиле изредка касаться и ощущать манящие прелести мира роскоши, вседозволенности, напыщенной надменности и сладостного тщеславия. Это всегда так неожиданно и сильно волновало неизбалованную душу девушки, что со временем она всецело доверилась и очаровалась могущественным, но скрытным, а оттого еще более загадочно-манящим героем грёз.

Заметил это и сам Лотрек. И именно тогда в его голове родился замысел, которому суждено было удовлетворить амбиции и чаяния всех близких и «дорогих» ему людей, как ему тогда показалось. Он не понаслышке был знаком со всеми пороками общества и людей и с легкостью манипулировал ими. Любая проблема и желание представлялись ему лишь замысловатой, но, при желании, легкореализуемой логичной цепочкой телодвижений, ощутимым подспорьем в которой всегда были человеческие пороки. Дитя и жертва пороков, он, со временем, стал их властителем и путеводителем.

В очередной раз отсиживаясь и подчевая на плодах своих манипуляций, в закоренелом пороками мозгу Лотрека родился план высшего уровня. Манящее желание обеспеченной старости, густо сдобренное возможностью обеспечить безбедное существование юной протеже, да сшитое ниткой мщения своему давнишнему оппоненту по цеху – это ль ни мечта и достойная цель любого стремящегося? Убить одним выстрелом ни одного, и, даже, ни двух зайцев, а, пусть и ценой долгих и хлопотных приготовлений и действий, закрыть все зияющие и терзающие раны извращенной души! День этот, после еще полугодовалых размышлений и взвешиваний, он считал удачным и счастливым, самым счастливым за свою, такую разную и пресыщенную, жизнь.

План был сложным, но оттого еще более захватывающим. Очарованная, и давно уже молящая о посвящении в его делишки, Камила должна была сыграть роль жертвы и заполучить вексель от Клотильды (дочери и наследницы состоятельного семейства) на покрытие любых долгов его подателю (т.е. сколотить состояние Лотреку), представ для этого молодым Камилем, завидным женихом с тонкой и загадочной душой; а параллельно, уже в роли невинной Камилы – обездоленной содержанки, и околпачить Рувиля, давнего противника Лотрека (обведя вокруг носа ищейку и сколотив состояние уже себе, получив в дар за свою благосклонность вознаграждение за поимку Лотрека).

И, как показала история, нет ничего невозможного, если ты того желаешь и действуешь!

Глава 7. Развязка.

Камила была дочерью той самой нянечки девицы Клотильды, которую хорошо знал и к которой проявлял неизменное уважение и благосклонность еще с каторжных времен Лотрек.

С такой же легкостью, с какой она согласилась подыграть безоговорочному, до недавних пор, авторитету Лотрека во всех интригах и ролях настоящего действа, с таким же разочарованием обратной стороны романтических приключений мира преступного она выходила из зала суда. Антагонизм позиции матери и кумира раздирали её душу.

С одной стороны, она не смогла воспользоваться наивностью Клотильды и вернула долговой вексель обманутой семье даже не собственными руками, а через еще одного обманутого, Рувиля. С другой – её кумир Лотрек, исполинской тенью грозящий ей упреком в нарушении плана, словно воронкой из человеческих пороков сходился к душевной низменности коварного гения преступника.

Мать. Тот человек, который всегда поддержит и утешит.

Мать, своей мудростью допустившая игру дочери, из недавней нянечки-каторжанки стала покровительницей и спасителем униженной семьи Де Лакруа.

Мать, обладающая властью правды и истины, молчаливый и бескорыстный хранитель тайн и вселенской справедливости, снова стала оплотом и пристанью для заблудшей души дочери.

Мать, прямого взгляда которой не мог выдержать и минуты сам Лотрек…

…

Лотрек стоял у зарешеченного окна камеры и смотрел в небо. Недельная серость и пустота его взгляда сегодня сменилась таинственной улыбкой, разгладив все морщины и складки на челе постигшего очередную истину философа. Разочарование поступком молодой Камилы уступило место не банальному и краткосрочному очарованию, а осознанию того, что, потеряв наивного и преданного подельника с заветным состоянием, он обрёл товарища, который его понимает!..

Через три дня Лотрек бежал. Новость о его побеге исказила лицо Рувиля улыбкой сумасшедшего. Вся сущность его, взращиваемая годами и должностями, была растоптана грязным башмаком хитрости и трезвости трущоб…

Глава 8. Дороги.

Семейство Де Лакруа, сплоченное как никогда, обедали за большим столом. За этим же столом сидела нянечка и вся прислуга дома…

Рувиль, пониженный в звании и должности, нёс папку с бумагами своему новому молодому начальнику, которого открыто недолюбливал за его неуважение к заслугам и регалиям старой гвардии…

Камила уехала из страны и вот уже несколько месяцев никто и ничего о ней не слышал…

Лотрек, с тем же довольным взглядом, шёл по пыльной дороге уверенным шагом человека целеустремлённого.Ладони и мозг его снова зудели…