99 [Кирилл Александрович Гришин] (fb2) читать онлайн

Пустые мусорные баки. Больше за окном смотреть было не на что, но Максим продолжал напряженно вглядываться в этот унылый пейзаж. Не заслуживали такого пристального внимания и аккуратно подстриженные кусты, выполняющие декоративную функцию. На самом деле так юноша пытался собраться с мыслями и переварить только что услышанное.

– Честно говоря, до сих пор я ни разу не сталкивался с таким результатом, – неуверенно сказал специалист Тестового центра и поправил очки. – Случай из ряда вон выходящий.

Максим, наконец, перестал вглядываться в мусорные баки и посмотрел на сидящего напротив мужчину лет сорока на вид с гладко выбритыми щеками, острым носом и широкими скулами. Взгляд юноши зацепился за его выпирающий кадык – тот словно жил своей жизнью, прыгая вверх-вниз, казалось, в самые неподходящие моменты.

Специалист прокашлялся и склонился над распечаткой теста, разложенной перед ним

– Очень жаль, но в документации прописаны точные цифры, – его голос звучал так, будто он просил прощения. – От ста баллов и выше. А у Вас, как я уже озвучил, девяносто девять.

Взглянув исподлобья на юношу, он вздохнул и продолжил:

– Не отчаивайтесь, жизнь за пределами Периметра не сильно отличается от той, к которой Вы привыкли. Просто немного другой… уровень. Все чуть проще. Обыкновенная городская жизнь рядом с такими же людьми. Правда, искусство там мало развито…

Максим почти не слушал специалиста. Он хорошо помнил по школьной программе, что такое «жизнь вне Периметра». Вредное производство, дурные нравы, зловонные сточные канавы и многое другое, про что часто рассказывали педагоги, стараясь повлиять на детей. Отчасти это удавалось – одни прилагали больше усилий в учебе, другие влюблялись в описываемый мир недозволенного и забрасывали обучение совсем.

Когда юноша уже покидал кабинет специалиста, тот напоследок сунул ему в руку брошюру и подбадривающе, как ему самому казалось, похлопал по плечу.

Выходить наружу Максим не торопился – нести дурную весть домой было тяжко, непосильно для подростка. Оттягивая неизбежность, он на ходу листал брошюру, информацию из которой получил еще в детстве, да и многократно повторяемую на занятиях. Но сейчас она была какой-то новой, необычной… нужной.

Листовка была оформлена в сдержанном, но дружелюбном стиле, всем своим видом напоминая, что напечатана в Периметре – оплоте изящества и величия человечества. Содержание также отличалось высоким слогом, хоть и повествовало о не самых высоких событиях человеческой истории.

Несколько поколений назад общество начало страдать от перенаселения, поэтому не могло позволить себе нецелевого использования территорий и ресурсов. Тогда была проведена Реформа Каплана, которая была встречена большинством крайне недружелюбно. Суть ее заключалась в принудительном разделении людей на две части в зависимости от уровня интеллекта. Тест Никитина был призван совершить это самое деление, установив пороговый показатель в 100 баллов из 160 возможных. Интеллектуальное меньшинство получило право жить в Периметрах – огороженных центральных частях городов. Все остальные отправились за их пределы.

Жизнь внутри Периметра олицетворяла собой все лучшие качества и достижения человечества – здесь не было места как лжи, сквернословию и внебрачным отношениям, так и дизельным двигателям, вредным фабрикам и ярким неоновым огням. Все запрещенное получило широкое распространение во «внешнем мире».

Лозунгом жителей Периметра негласно стала фраза «Все для будущих поколений», остальных – «Живи в свое удовольствие». Причина таких ценностей была проста: каждый живущий вне Периметра не мог иметь детей – Реформа Каплана предусматривала принудительную стерилизацию.

То же ждало и Максима.

Брошюру он бросил в аккуратную небольшую урну, покидая здание.

Его одноклассники стояли снаружи, чуть поодаль от дверей Тестового центра, и разговаривали о чем-то со сдержанными улыбками на лицах – возраст обязывал быть аккуратнее с демонстрируемыми эмоциями.

– Привет, – поздоровался Парвиз, – Все хорошо? Ты задержался.

– Привет! Все нормально, зашел умыться, – ответил Максим, стараясь не дать краске проступить на лице.

Ребята приветственно кивнули и, заметив покрасневшие щеки товарища, опустили глаза. Каждый понимал, что это значит.

– Давайте пройдемся, поговорим о чем-нибудь, – предложил Алин, жестом указывая в сторону парка. На территории Периметра зеленые зоны были повсюду.

Группа двинулась в указанном направлении. Правила хорошего тона призывали не проявлять внутренних переживаний на глазах у посторонних, то есть где-либо, кроме родного дома. Раньше они считались детьми, поэтому могли без опаски громко смеяться на улицах, кричать всякие несуразицы, размахивать руками, теперь же, когда им было по восемнадцать лет, да еще и тест Никитина пройден, вести себя по-детски уже было нельзя.

– Хочу на этой неделе посетить новую выставку Лучано, – первой нарушила молчание Агата – единственная представительница прекрасного пола в этой компании. – Мама очень советовала.

– А я уже успел побывать на ней, – отозвался Давид с весьма недовольным видом. – Должен признать, прошлые его работы были весьма интересны. Новые же мне показались пародией на картины, уже приобретшие популярность. Самоплагиат, если можно так выразиться.

– Вот уж не соглашусь, – запротестовал Парвиз. – Среди выставленных работ немало достойных. Одна «Угасающая юность» чего стоит!

– Так «Угасающая юность» ведь перекочевала из прошлой выставки, – с некоторым ехидством напомнил Давид. – А на ту с позапрошлой.

– Ах, и верно, – Парвиз прикусил нижнюю губу. – Я ведь читал в подписях об этом.

– Мне кажется, что нам стоит сходить всем вместе и посмотреть на деле, раз уж там сразу собраны и новые, и старые работы художника, – задумчиво сказал Алин, растягивая слова.

Одобрительные возгласы остальных ребят означали, что решение принято – нужно идти.

После этого они впятером спустились по аллее, обсуждая творчество других художников современности и прошлого, затем переключились на поэтов и, горячо дискутируя о работах Блока и новых его последователях, остановились у автомобильной дороги. Бесшумные моторы проезжающих электрокаров не мешали продолжать беседу.

– А я вот думаю, что живи Александр Александрович в наши дни, – рассуждал Парвиз. – Он бы таких стихов не писал. Ведь несогласие с теми или иными устоями общества и рождает пламенный протест, превращенный в поэзию.

– Не совсем тебя понимаю, – отозвался Алин. – Ты хочешь сказать, что жизнь поэта – постоянное негодование?

– Возможно, он имел в виду другое, – ответила за товарища Агата, ее глаза заблестели. – Что поэт по своей сути всегда боец, воин духовного, сражающийся с дурными нравами ради всеобщего блага. А поскольку сейчас человек излечился от многих недугов старого мира, классикам пришлось бы поднимать совершенно иные темы. Я верно поняла тебя?

– Ну… да, – сконфуженно отозвался Парвиз. Глядя на него, становилось понятно, что он закладывал в свои слова далеко не такой глубокий смысл. – Я об этом и говорил.

Видя смущение товарища, ребята тихо захихикали и, решив на этом закончить дискуссию, начали расходиться. Парвиз и Давид двинулись к автобусной остановке, Алин – вниз по улице, а Максим с Агатой – в противоположную сторону.

Периметр был безопасной территорией, здесь почти не случалось преступлений, хотя и Департамент внутренней безопасности без работы не сидел: ранимые творческие натуры иногда не могли сдержать своих чувств. Однако юной девушке на улице в любое время суток опасаться было нечего, кроме, конечно, взглядов прохожих, но по старой традиции дама идти домой одна не должна была. Поэтому с первого класса Максим провожал одноклассницу до дверей ее дома, ведь жил от нее всего в паре кварталов – ближе всех других одноклассников.

Когда-то этот долг его расстраивал, но потом превратился в приятное времяпрепровождение. Прямо сейчас эта прогулка была ему необходима.

– Агата, я хочу кое-что тебе сказать, – решительно начал он. К этому времени они уже почти дошли до цели в полном молчании.

– Да, конечно, что такое? – девушка постаралась как можно искреннее изобразить удивление и интерес. Конечно, они оба понимали, о чем будет этот разговор, но этикет не позволял даме предполагать вслух что-либо расстраивающее или постыдное для джентльмена, чтобы не поставить его в неловкое положение.

– Я не прошел тест, – выпалил Максим, одновременно почувствовав, как массивный валун упал с его плеч.

– Это очень печально, – ответила Агата, изобразив изумление. Она опустила голову и еле слышно всхлипнула. Это уже не было наиграно. – Что… что теперь будет?

– Ты знаешь.

Девушка покивала головой и снова всхлипнула. Глаза ее блестели, но ни одна слезинка не скатилась по щеке. К этому времени они уже были у крыльца ее дома.

– Я надеялась, что мы будем впятером поступать в Университет, – сказала она, грустно улыбнувшись. – Всю школу же вместе отучились, с юных лет дружим. Очень боялась за Парвиза, ведь у него не всегда хорошо получалось с некоторыми предметами. Но он все-таки справился…

– …а я всех подвел.

– Нет, что ты? – воскликнула Агата и покраснела, поняв, что сама подвела друга к такому выводу. – Я не это имела в виду, просто… просто…

Ей стоило немалых усилий, чтобы не заплакать.

Максиму захотелось взять ее за руку, как делал отец, когда мать грустила, но это было бы неприлично. Он просто стоял и молчал, не находя слов.

– Прости, прости, – немного успокоившись добавила девушка. – Мне сейчас тяжело говорить. Давай вернемся к этой теме завтра?

– Да, конечно, – с радостью согласился Максим. – Мы, кстати, так и не решили, когда пойдем на выставку Лучано.

Агата развела руками.

– И точно! Нужно будет всех обзвонить.

– Завтра вечером созвонимся?

Девушка лишь кивнула в ответ и поднялась к двери. Максим был настолько глубоко погружен в мысли, что повернулся и направился домой, даже не дождавшись, пока она закроет за собой дверь.

Агате захотелось окликнуть его и сказать что-то ободряющее, но она так и не решилась. Лишь продолжала смотреть ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

Родители были не сильно удивлены. К шокирующей новости они явно готовились, но сил сдержать слезы у матери не хватило. Она убежала в комнату и не выходила из нее весь вечер. После того, как звон в ушах от с силой захлопнутой матерью двери прошел, отец пригласил Максима на кухню.

– Послушай, сын, я не стану корить тебя за то, что произошло, – начать ему удалось только с третьего раза. Говорил он так тихо, что юноша едва разбирал слова. – Я все понимаю, даже хорошая учеба не гарантирует высокий результат теста. И не могу винить тебя или твоих учителей. Но, конечно, я расстроен. Про мать даже говорить не буду, сам все видел.

Максим лишь молча кивал опущенной головой, ему было нечего сказать. От стыда хотелось лезть на стену, забраться в угол чулана, где никто его не увидит, но он был мужчиной. Значит, все происходящее нужно воспринимать с честью и достоинством.

– Мне даже нечего тебе посоветовать, – горько признался отец. – Твой дядя сейчас где-то там, за Периметром. Он бы смог что-нибудь сказать полезное, но не я. Хотя…

В глазах отца вспыхнула искорка.

– А ведь ты можешь спросить у него! – взволнованно добавил он. – Тебе следует отправиться туда и поговорить с ним.

– Но ведь ты говорил, что он не хочет с нами общаться, – напомнил Максим.

– Да, так и есть. Но если он узнает, что ты отправляешься туда…

– Но как я сообщу ему, если он не берет трубку?

– Хороший вопрос. Если найду ответ, обязательно сообщу тебе.

– Спасибо.

– И все-таки я бы посоветовал тебе отправиться туда и посмотреть своими глазами на жизнь этого внешнего мира.

После этого они еще недолго побеседовали и разбрелись по комнатам, чтобы готовиться ко сну. С наступлением вечера весь дом стих. Такой тишины здесь не ведали долгие годы. Родители тихо шушукались о чем-то – хотя не так уж и слышно, ведь юноша слышал их голоса. Брат с сестрой избегали его и боялись показаться на глаза. Один раз он услышал быстрый топот босых ног – сестра пулей влетела в ванную и закрыла дверь. Через пару минут так же стремительно пронеслась обратно.

В другой день Максима бы позабавило это.

Но не сегодня.

Сон не шел, поэтому он начал припоминать все, что слышал о жизни вне Периметра. Брошюра, которую дал специалист Тестового центра, была достаточно содержательной, но хотелось мнений знакомых. Кое-кто говорил, что внешний мир далеко не так ужасен, как его описывают, что там можно встретить такое, чего внутри Периметра не было и быть не могло. Описывали яркие искусственные огни, необычную музыку, необычайно чувственные танцы. Вспоминая все больше о брошенных знакомыми и услышанными от незнакомцев словах о загадочном мире вне Периметра, Максиму все больше становилось интересно на него взглянуть. Осмотреться за пределами Периметра – не такая уж и плохая мысль.

Однако утром юноша не торопился вставать – ждал, пока остальные члены семьи разойдутся: родители на работу, старший брат – в Университет, младшая сестра – в школу. Через три года девочку тоже ждет тест Никитина. Пройдет ли она? Этого Максим мог уже никогда не узнать.

Когда брат – он уходил позже всех – закрыл за собой дверь, молодой человек начал собираться.

Через час он миновал Рубеж. Так назывался своеобразный пропускной пункт между Периметром и остальным миром. Здесь были расположены аллеи и парки, служившие небольшим буфером между двумя территориями, разделенными высокой стеной. Все четыре входа были постоянно открыты, так как жителям Периметра не запрещено было выходить за его пределы, а имеющиеся у всех остальных чипы, которые вживляли одновременно с процедурой стерилизации, не позволяли проходить внутрь. До сих пор ни одному жителю внешней части не удавалось извлечь чип. Оставшись при этом в живых.

Рубеж был нужен не только для красоты, он выполнял и вполне практическую функцию – здесь встречались жители двух территорий. Так получалось, что после «изгнания» молодые люди долго не могли привыкнуть к внешнему миру, поэтому они часто назначали встречи здесь со своими родными и знакомыми. Общество относилось к этому с пониманием. Однако примерно через год встречи прекращались. Понять причину жителям Периметра было не под силу – им казалось, что оставить прекрасный мир своего детства невозможно.

Изменений в окружающей обстановке не было. Обычные автомобильные трассы, тротуары, уличные фонари, дома. Но так было только поначалу. Метров через триста город резко изменил свои очертания – все больше растрескавшегося асфальта, невзрачных покосившихся домиков, разрисованных яркими красками из баллончиков, побитых стекол витрин.

Прохожих было мало. Жизнь за пределами Периметра бурлила по ночам, а утром улицы пустовали. Юношу это не сильно расстраивало, ведь для начала ему хотелось познакомиться с самим городом, а только потом с его обитателями.

Первое, что поражало чужака – множество пестрых вывесок и растяжек, соревнующихся друг с другом за внимание зрителя своими красками и содержанием. Здесь были изображены красивые люди с несколько неестественными чертами лица, фантастические существа, геральдические знаки, которые Максим не мог распознать, и многое другое. Один из плакатов настолько заворожил юношу, что он остановился как вкопанный.

– Что, малыш, интересно? – услышал Максим хриплый голос откуда-то снизу.

Он опустил голову и обнаружил прямо перед собой неряшливого старика, сидящего на тротуаре. На нем были зацветший светло-коричневый плащ, дырявая бежевая кофта, протертые до дыр штаны и видавшие лучшие дни кроссовки. На голову была нахлобучена шапка, что окончательно сбивало с толку, ведь на дворе был конец лета.

Старик насмешливо улыбался, выставляя напоказ серьезную нехватку зубов и нисколько не смущаясь своего вида и поведения.

– Зы… здравствуйте! – растерялся Максим.

– Здоров, – ответил старик. – Ты оттуда, что ль?

И дед кивком головы указал в сторону Периметра.

– Да, оттуда, – ответил юноша.

– Че забыл-то тут? Рано еще для новичков.

– Простите, не понимаю…

– Говорю, что еще не вывезли ваших, рано еще.

– Ну да, так и есть.

– Так че надо тебе? На сброд приперся смотреть?

– Извините, я не могу понять…

– Да хорош. Мы тут знаем, как вы там нас зовете. Привыкли уже.

Отчасти старик был прав. В некоторых кругах жителей внешнего мира действительно называли сбродом. Но только школьник этого знать не мог – при детях так не выражались.

– Все равно не понимаю Вас, – вкрадчиво сообщил Максим.

– Че ты игноришь меня, а? Спрашиваю, почему ты здесь?

– Дело в том, что я не прошел тест…

– А, все-таки новичок, значит. Хорошо-хорошо. Пожрать найдется у тебя?

Максим опешил. Значения этого слова он не знал, но машинально стал шарить по карманам. Поняв, что в любом случае не найдет того, что не знает, он все же рискнул спросить:

– А «пожрать» – это что?

Старик недоуменно уставился на собеседника, а потом захохотал в голос.

– Ой, блин, дурни вы там… эх… хах… аж слезы потекли, глянь, – смог выговорить он только после двух минут смеха. – Чему там вас только учат? Поесть это, покушать, сечешь?

– Еды у меня с собой нет, – вяло ответил Максим, чувствуя себя очень неловко.

– А бабло есть? – сразу же выпалил дед, а потом, смекнув, добавил: – Деньги, деньги имеются?

– Да, есть.

– Угостишь старика?

– Ну… да… да, конечно.

Отказывать пожилым было очень некультурно. Хотя Максиму и показалось все это не очень хорошей затеей. Тем не менее, в благодарность за купленную еду – сам юноша не рискнул пробовать булку с сомнительного вида начинкой – старик многое объяснил в этом непонятном выходцу из Периметра мире.

Яркие плакаты назывались «рекламой». Они предназначались для заманивания людей своей красивой картинкой, после этого «пойманные» приобретали товары не самого лучшего качества.

– Но зачем это нужно? – не понимал Максим. – Ведь если мне необходим хороший товар, я узнаю о том, как правильно его выбирать, на что обратить внимание при покупке, спрошу у знакомых. Мне будет безразлично любое изображение на неподходящем товаре.

– Мы тут не привыкли чего-то выбирать, – после нового приступа хохота отозвался Аарон – так звали старика. – Да еще и с таким трудом. Да ну!

Заведения было легко отличить от жилых зданий, но не наличием поясняющих вывесок, как в Периметре, а яркими электронными табло, демонстрирующими характерные сцены. Например, ресторан показывал различные блюда, бар – разливаемый по бокалам алкоголь, а одно заведение показывало вызывающе танцующих девушек в не менее вызывающих костюмах. От последнего зрелища у Максима пересохло в горле и захотелось провалиться под землю от стыда.

Аарон снова во всю глотку смеялся над ним.

Старик многое рассказал заинтересованному слушателю. Искусство здесь называлось шоу-бизнесом и было обычной работой, главным критерием для устройства на которую была, на удивление Максима, красота, а не талант. Здесь были богатые, которые презирали бедных, и бедные, которые ненавидели богатых. На каждом углу встречались магазины, предлагающие скопом еду, лекарства, сигареты, журналы, наркотики и безделушки и удовлетворяющие любые потребности потребителя за соответствующую (или нет) плату.

Про шоу-бизнес Аарон говорил с особым остервенением. Максим сразу понял, что эта тема важна и болезненна для старика.

– Почему Вы так грубо говорите об этом? – спросил юноша. Под «грубостью» он подразумевал некоторые странные слова, которые произносил его собеседник. Сам Аарон назвал эти слова матом и заверил, что так «крутые» показывают свою решительность. В рассказе о шоу-бизнесе мата было больше, чем обычных слов.

– Тебе-то че? – раздраженно ответил старик. – Не твое дело. Хотя… Короче, я сам же сюда попал после теста. А хотел художником стать. Да че там, я им и стал. И есть. А уроды эти все баблом меряют. А я ж от души писал, зуб даю! Вот прям изнутри там что-то рвется, я и пишу. А они мне: «Сейчас хорошо продается только постмодернизм»! Прикинь, пацан, как обидно.

– А какие Вы картины писали? – Максим всерьез заинтересовался.

– Да какое дело тебе, малой? – вопрос прозвучал вызывающе, но с некоторой надеждой в голосе.

– Очень интересно, – ответил юноша. – Мне всегда нравилась живопись.

– Посмотреть хочешь? – сузив глаза, прошептал Аарон.

Лачуга, в которую старик привел Максима, далеко не так плохо выглядела, как сам Аарон. Здесь царил творческий беспорядок, но меньше всего это было похоже на заброшенное жилище, это была полноценная мастерская художника.

– Ну, че думаешь? – старик переминался с ноги на ногу, волнуясь, как маленький ребенок.

Максим внимательно рассматривал работы и не торопился с ответом. В каждой из них был подтекст, довольно хорошо читаемый и понятный каждому. Мазки были навязчиво небрежными, а перспектива содержала некоторые явные ошибки, но при этом у автора вне всяких сомнений был свой собственный стиль.

– Я бы охарактеризовал ваши картины как импрессионизм, – с некоторой неуверенностью ответил юноша минут через десять. На самом деле ему всегда сложно давалось различение художественных стилей.

– Да мне по херу, как это зовется, – обиженно ответил Аарон. – Красиво или нет?

– Очень красиво, – слегка смутившись, сказал Максим. – Честно. Мне нравится.

Старик словно расцвел. Минуту-другую он топтался на месте с глупой улыбкой и смотрел по сторонам. Казалось, будто его работы ни разу в жизни не хвалили.

– А там бы мои работы заценили бы? – несмело спросил он, глядя на собеседника во все глаза.

– Определенно. Не могу сказать, что сказали бы критики, но внимание они бы привлекли.

Эти слова что-то затронули в Аароне. Он стал откровеннее, мягче и разговорчивее, начав рассказывать юноше историю всей своей жизни. Оказалось, что его семья застала Реформу и оказалась в сложной ситуации: отец прошел тест, а мать – нет. Но в это время она была уже беременна Аароном, и процедура стерилизации была отложена. Отец не пожелал расставаться с любимой и сам подал заявление на прохождение процедуры. Мальчика растили, прививая ему высокий вкус, отчего тот чувствовал себя не в своей тарелке рядом со сверстниками, поголовно мечтавшими об успешном бизнесе. Но когда он приступил к обучению в школе – а все школы находились внутри Периметра, – оказалось, что и там он не может стать своим. Чужой для обоих миров, он начал творить, выплескивая свои страхи, сомнения и боль от одиночества на холст. Тест Никитина определил его судьбу – вернуться к родителям во внешний мир.

– А здесь художник никому не нужен, если его работу нельзя продать, – горько сообщил старик, не в первый раз прикладываясь к бутылке с прозрачной, но плохо пахнущей жидкостью.

– А Вы не пробовали свои работы показывать кому-то из Периметра?

– Нет. Кто меня туда пустит? Да и своих там хватает.

– Вы бы попробовали…

– Слышь, малой, после твоих слов я реально задумался над этим. Может, и проканает. Точно не хочешь бухнуть?

Максим в очередной раз отказался.

– Я твой совет выслушал, а ты послушай мой, – вкрадчиво сказал Аарон. – Обязательно напейся здесь. Такого опыта ты в жизни еще не получал, а он тебе нужен.

– Зачем?

– Набухаешься – поймешь.

– А если Ваши родители жили еще до Реформы, они не могли рассказывать Вам о старом мире?

– Почему не могли?

– Я… не это имел в виду. Они рассказывали Вам что-нибудь?

– Да, рассказывали. Говорили, что новый ничем не отличается. Просто все чистое отделили от грязного.

– То есть…

– Ага, чистое засунули в Периметр, а остальное бросили снаружи.

– А своя семья у Вас есть?

– Откуда? И зачем? Все фригидные же, переспать могут, а залететь – нет.

Максим догадался, что Аарон говорит про стерилизацию и беременность.

– Но ведь все равно можно любить кого-то, жить с ним, – неуверенно сказал он.

– Любить? Ха-ха! Здесь никто никого не любит. Только себя. Любви здесь нет. Здесь только пользуются друг другом.

Эти слова заставили Максима задуматься. Аарон продолжал пить до тех пор, пока не уснул. В его годы это состояние наступало довольно быстро, так что юноша оставил мастерскую и ее хозяина еще до наступления темноты.

Бродя по улицам, Максим обнаружил, что все здесь было сосредоточено на деньгах, на всех вывесках крупнее всего указывались цены, что удивляло юношу, ведь там, где он вырос, такого не было. Никогда он не задумывался о том, много ли зарабатывают его родители, богаче ли они родителей его одноклассников. Вне Периметра же это было одной из главных тем – у кого больше денег.

Уже вечером, порядком подустав от пестрящих рекламой улиц, Максим остановился, чтобы купить еды. Он уже выяснил, что по местным меркам считался довольно состоятельным покупателем. Было страшно притрагиваться к этой пище, но другой он отыскать не смог. Если Аарон дожил до старости, питаясь этим, то и Максим не умрет, один раз попробовав. Он надеялся на это.

– Да это же Макс, чтоб я сдох! – услышал он за спиной, когда уже сделал заказ в небольшой будке.

Юноша обернулся. Перед ним стоял парень со смутно знакомой внешностью в смешно приспущенных джинсах-шароварах, покрытых темными пятнами неизвестного происхождения, короткой жилетке без рукавов и с повязанной на голове косынкой, на которой был изображен ухмыляющийся череп. Вид молодого человека был неряшливым и даже немного нелепым с точки зрения Максима. Образ завершали массивные черные ботинки с потертыми носками.

– Не узнал, что ли? – удивился парень, разведя руками. – Это же я, Аалт, ты че?

Аалт учился в той же школе, только был на два года старше. Вместе они ходили в походы и на танцы в годы обучения, но затем он показал низкий балл на тестировании и исчез. На связь он перестал выходить почти сразу, как покинул территорию Периметра.

Поняв, что узнан, парень осклабился и заключил Максима в грубые объятия, с силой прижав к себе.

– Как жизнь, чувак? Вааай, четко, что ты тут! – парень определенно был рад встрече. – Как ты сюда попал?

Максим с трудом высвободился из хватки и, переведя дыхание, ответил:

– Решил осмотреться здесь.

– С чего это? Захотел реальную жизнь увидеть?

– Ну… да, можно и так сказать. Только это не мое решение.

– Стоп-стоп, ты тест провалил?

– Да.

– Братан, да это же отличная новость!

– Ты так считаешь?

– А то, ты ж теперь в нормальную тусовку попадешь! Это нужно отметить, стопудово! Пошли, познакомлю тебя с тусней!

После этого Максима потащили по незнакомым проулкам, наполненным недружелюбного вида типами, не вызывающими особой симпатии. В какой-то момент ему показалось, что он оказался в нескончаемом лабиринте, выход из которого самостоятельно уже не найти, и он попытался объяснить это Алату, но тот не слушал его, кидая фразы типа: «Не боись!» или «Не дрейфь!». Были и другие, звучащие иначе, но значили они то же самое, как догадался Максим.

«Тусня» оказалась сообществом людей разных возрастов, объединенными только местом своего пребывания – шумным ночным клубом, куда притащил юношу Аалт. В полумраке громко ухала ритмичная, но совершенно не мелодичная музыка, отзываясь неприятным эхом во всем теле. Воздух был наполнен зловонным дымом и запахом спирта, отчего у Максима почти сразу заслезились глаза. Оглушенный юноша обнаружил себя у барной стойки, окруженным молодыми парнями и девушками разных возрастов.

– Смотри, это Марион, а эта охрененная узкоглазка – Бию, – представил Аалт двух девушек из своего окружения.

Первая была среднего роста девицей с мощными бедрами и неестественно крупной грудью, вторая – невысокой азиаткой с пепельно-белыми волосами и стройной фигурой. Больше ничего примечательного юноша для себя в них выделить не смог. Одеты они были странно – на Марион был бордового цвета широкий тряпичный пояс, заменявший ей юбку, и черная облегающая кофта с глубоким вырезом, а Бию была облачена в сеточную футболку, из-под которой проглядывался черный бюстгальтер, и узкие джинсы с низкой посадкой. На ногах обеих были туфли на неудобно высоком и тонком каблуке.

Впрочем, странная одежда была на всех присутствующих.

– Короче, – обратил на себя внимание Аалт после того, как девушки перекинулись парой приветственных слов с его знакомым, – Щас будем отжигать! Макс – мой давний кореш. И теперь он к нам переезжает, так что нужно ему показать настоящую жизу! А то он там, в своем Периметре вонючем, ваще ниче не знает.

Он подозвал официанта и что-то прокричал ему в ухо. В это время Бию приблизилась к Максиму очень близко, отчего тот начал испытывать еще больший дискомфорт.

– Ты реально еще ни разу не был здесь? – промурлыкала она ему прямо в ухо.

В ответ юноша замотал головой, а потом спохватился и два раза кивнул. Девушка засмеялась. Внезапно прямо перед глазами Максима оказался наполненный странной коричневатой жидкостью стакан.

– На, глотни, расслабься! – крикнул ему Аалт и показал, как это делается, выпив до дна содержимое такого же фужера.

От стакана неприятно несло. Но любопытство брало свое. Аарон говорил, что обязательно нужно напиться. Максим зажмурился и повторил за Аалтом. Послышались одобрительные возгласы последнего и девушек.

– Что-то я ничего не понял, – признался юноша, чувствуя лишь горечь во рту и жжение в горле.

– Поправимо, братан! – весело заорал его товарищ. – Щас все будет зашибись!

Пока Бию снова отвлекала Максима ничего не стоящими вопросами, Аалт незаметно насыпал в его стакан содержимое двух бледно-желтых капсул и перемешал смесь пальцем.

– Закинься как следует! – прикрикнул парень, протягивая стакан знакомому и подмигивая девушкам.

Максим снова выпил все до капли. Бию продолжала смеяться над каждой его фразой, что было приятно. Развеселить красивую девушку – что может быть лучше?

Наркотик начал действовать прямо в тот момент, когда юноша рассказывал недавно узнанную научную шутку.

Дальше все было как в тумане.

Его куда-то тащили, чем-то поили и что-то кричали в ухо. Сначала компания оказалась на крыше высокого здания – отсюда открывался фантастический вид на переливающийся ночными огнями город. Девушки радостно вопили во всю глотку. После этого были обычные улицы, кишащие прохожими, казавшимися Максиму настолько смешными, что он не мог сдержать дикий хохот. Аалт бросал в сторону некоторых грубые слова, на что те отвечали резкими жестами, непонятными для выходца из Периметра, сохраняя при этом безразличие на лице. На это ребята отвечали дружным смехом. Затем компания оказалась в небольшой каморке с приглушенным светом. На необлицованные кирпичные стены Максим смотреть не мог – в глазах начинало рябить.

Голова сильно кружилась, а во всем теле чувствовалась приятная слабость. Бию, оказавшейся прямо перед ним, нужно было лишь слегка толкнуть его в грудь, чтобы он упал на что-то мягкое. Вроде, диван. Ее глаза оказались так близко к его лицу, что удалось разглядеть в них свое отражение. Он почувствовал прикосновение ее губ своими, попытался отпрянуть, но не получилось – девушка удерживала его.

Внезапно давление ее пальцев на затылок исчезло, а сама она нырнула вниз.

Он был не в силах опустить голову – казалось, что в этом случае она оторвется и скатится на пол, – но почувствовал что-то странное в нижней части своего тела.

– Что.., – выдавил он из себя и не узнал свой голос. – Что ты делаешь?

Но было уже и так понятно – девушка расстегнула ремень, следом пуговицу на его брюках, а затем и ширинку. Юноша почувствовал, как с него стащили сначала штаны, а потом и остальное.

Жар был невыносимым. Превозмогая себя, Максим оторвал голову от спинки дивана, чтобы посмотреть на Бию. Девушка игриво улыбалась, глядя ему в глаза, сжимая в руке его… ну ничего себе!

– Держись крепче, малой, сейчас такое будет! – откуда-то прокричал ему в ухо Аалт и засмеялся.

Девушки тоже начали смеяться в голос, дополняя шум, создаваемый похожей на клубную музыкой. Максим не мог оторвать взгляд от Бию и не мог пошевелиться. Перестав хохотать, девушка начала опускать голову, продолжая пристально смотреть в его глаза. Она опускалась все ниже и ниже, и от страха юноша зажмурился. Он снова почувствовал прикосновение ее губ, но уже не лицом.

Ему было страшно, мерзко и… приятно. В какой-то момент, когда голова уже совсем перестала соображать, Аалт заставил его выпить еще одну рюмку алкоголя. Напиток ожег горло, а через пару минут грань между реальностью и сном окончательно стерлась. Недолгая минута прояснения сознания открыла взору Максима картину, которую он запомнил на всю жизнь, – обнаженная спина Бию прямо перед его глазами, мерно двигающаяся вверх-вниз. Все это сопровождалось бурей ощущений, доселе не знакомых юноше.

– Таааак, девочки, – услышал он откуда-то издалека голос Аалта. – Меняемся!

После этого Маским лишился чувств.

Пришел в себя он на сидении автобусной остановки. Нестерпимо воняло бензином, хотя для него этот запах был неизвестен. С трудом поднявшись и отойдя в сторону, он склонился над урной, вмонтированной в асфальт неподалеку, и его вырвало. Одновременно полегчало и стало стыдно – урна оказалась с пробитым дном.

Возвращался домой он настолько скоро, насколько позволяло его состояние, шатаясь из стороны в сторону и испытывая сильную жажду. Где-то на полпути он обнаружил, что пропали все деньги, телефон и наручные часы, подаренные отцом. Смутно припоминалось, что Аалт что-то говорил ему про оплату счета. Обиднее всего было за телефон, ведь на него должны были позвонить друзья. Соображал ли он хоть что-нибудь, когда звонила Агата? Не додумался ли он говорить с ней в таком состоянии?

Внутри Периметра Максим изо всех сил старался идти ровно, что ему не особо удавалось. Поняв, что нужно срочно присесть, он вошел в первое публичное здание, которое встретил на пути – Театр Герхарда Штуцера. Здесь он незамеченным пробрался в задний ряд и, не понимая до конца, что происходит вокруг, занял сидение, дав волю потоку эмоций выйти наружу.

Он заплакал. Горько и несдержанно, как не рыдал с самого раннего детства. На сцене актеры разыгрывали какую-то трагедию, в ее тонкости Максим не мог и не хотел углубляться. Ему было достаточно того, что их голоса и шаги заглушают его плач.

Но внезапно все актеры разом замолчали и замерли, знаменуя переломный момент и завершение акта, а юноша в этот самый момент громко всхлипнул. Все головы разом повернулись в его сторону.

Седовласый мужчина в возрасте поднялся из первого ряда – Максим только сейчас заметил, что зал пустует – и направился к источнику звука.

– Что с Вами, молодой человек? – обеспокоенно спросил он.

Максим сжал губы и кротко покачал головой.

– Неужели моя пьеса произвела на Вас такое сильное впечатление? – продолжил мужчина.

От страха и стыда юноша ответил утвердительно. Обмануть взрослого… вот оно, запериметрское воспитание.

– О, очень приятно видеть такую реакцию, хотя это пока лишь репетиция, это… – до мужчины дошло, что юноша нездорово выглядит. – С Вами все хорошо?

– Да, только… очень хочется пить.

– Ох, конечно! Пройдемте.

Мужчиной оказался не кто иной, как сам режиссер Герхард Штуцер. Представился он сразу после того, как усадил Максима напротив себя за стол в буфете и налил ему воды. От предложенных выпечки и бутербродов юноша отказался. Словоохотливость режиссера была на руку молодому человеку – так ему было проще скрывать свое ненадлежащее состояние.

– …и тут появляетесь Вы, – делился своими впечатлениями Штуцер. – Неведомый зритель, приведенный в мой оплот искусства самой судьбой. Юный, чистый и наивный. Вы видите лишь часть постановки, но она настолько пронзительна, что слезы сами льются из глаз! Вам никогда не понять, какие чувства испытывает драматург, когда видит такое признание… если, конечно, Вы тоже не драматург. Вы драматург?

Максим резко помотал головой, отчего перед глазами все завертелось. Не стоило этого делать.

– Ах, как же это прекрасно! – продолжал свою тираду режиссер. – С Вами точно все в порядке?

– Не совсем, – признался, наконец, юноша, шмыгнув носом. За это время он немного пришел в себя. – Я побывал за пределами Периметра и очень устал.

– Так вот что это был за запах, – проговорил Штуцер в сторону, но недостаточно тихо, чтобы Максим не расслышал его. Юноше снова стало стыдно. Режиссер спохватился и предложил помощь: – Послушайте, может, я довезу Вас до дома? Мой электрокар стоит прямо возле театра.

Конечно, для приличия Максиму следовало отказаться. Но он так устал, что ответил лишь:

– Если Вас не затруднит.

Уснул юноша прямо в машине режиссера.

Дело шло к вечеру, родители с мертвенно-бледными лицами ухаживали за Максимом, стараясь не задавать вопросов. Отец испытывал чувство вины от того, что дал такой опрометчивый совет сыну, мать же больше злилась.

Собравшись с силами, Максим обзвонил друзей и извинился, что не ответил на звонок. Дольше всего он говорил с Агатой, искренне желая рассказать ей о своих похождениях, но как только он начинал, перед его глазами мелькали вчерашние сцены, и он ретировался. Так или иначе решено было посетить выставку на следующий день. Вечером.

На утро Максим запланировал поход в театр к Штуцеру. Хотелось попросить прощения.

Оставшийся вечер он все пытался отогнать воспоминания, но не удавалось. Тогда он дал им волю и просмотрел все, что хотело ему показать его сознание.

Бию. Она волновала юношу больше всего: ее обнаженное тело, то, что она делала. Максим и раньше видел обнаженных девушек – направление ню было вполне естественно и популярно в искусстве. Но в случае с Бию все было иначе – это была омерзительная нагота, но запретно приятная. Почему? Потому что для этой девицы была совершенно привычной. И ее действия были не изящными, а грубыми, не красивыми, а вызывающими.

И молодой человек никак не мог справиться с возникающим рядом с развратной Бию образом невинной Агаты. Порок и чистота, ложь и правда, пламя и вода, разрушение и созидание. Две девушки стали для Максима символами двух миров.

В одном он больше не сомневался.

Ему нужен был именно этот мир, мир Агаты.

Утром он никак не решался войти в театр. Машина Штуцера стояла рядом, значит, он был здесь. Но Максим не знал, что сказать, с чего начать.

Махнув рукой и полностью отдавшись судьбе, он вошел.

Режиссер встретил его с понимающей улыбкой на лице. От извинений он отмахнулся.

– Не стоит! Знаете, Максим, – говорил он. – Ведь я тоже примерно в Вашем возрасте отправился туда, в мир сброда.

Юношу словно током ударило. «Мир сброда».

– Хотел узнать больше, – продолжал Штуцер, не заметив реакции собеседника. – И узнал даже больше, чем хотел. И напивался пару раз, да, так что понимаю Вас.

– Я не просто так туда отправился. На самом деле мне там скоро придется жить.

– Что? Вы не прошли тест?

– Да, не прошел. Сдал с результатом 99 баллов.

– Но это же глупо!

– Это не имеет значения. Через четыре дня придет повестка в клинику.

– Не торопитесь, молодой человек. Не все еще потеряно!

– Спасибо Вам, уважаемый Герхард, но не нужно меня утешать. Я уже не маленький ребенок. И простите, но мне нужно идти, нужно встретиться со своими друзьями.

Юноша поднялся из-за стола в буфете, за которым беседовал с Штуцером, и, попрощавшись, двинулся к выходу. Меньше всего ему хотелось чувствовать жалость к себе.

– Запомните, Максим, – сказал режиссер на прощание. – Все мы ничего не стоим, если не боремся до конца и теряем надежду…

Выставка Лучано произвела сильное впечатление на ребят, так что у них появилась немало тем для обсуждения. Промежду прочим юноша рассказал друзьям об Аароне, и они вместе решили обязательно донести его работы до искусствоведов Периметра. В беседах об искусстве Максим утопил свое горе, забыл о том, что ждет его через несколько дней. Он наслаждался каждым мгновением, каждой минутой, проводимой с близкими. В один из вечеров он даже позволил себе поцеловать руку Агаты, из-за чего та залилась краской и стала озираться по сторонам.

– Я хочу, чтобы ты знала – ты прекрасна! – сказал ей Максим, улыбнувшись. Ощущение приближающегося конца привычной жизни освобождало, расковывало. – Раньше я не понимал этого, потому что мало общался с другими девушками. Но теперь у меня нет сомнений в том, что ты восхитительна. И лучше всех, кого я встречал.

Агата закрыла лицо руками, то ли от стыда, то ли от страха, то ли и от того, и от другого. Но она была не из тех изнеженных девчонок, которые бежалиот всего на свете. У нее был характер.

– Ты просто поразил меня, – ответила она, собравшись. – Мне было очень приятно услышать такие слова, хоть это и прозвучало немного пошло.

Максим наигранно пожал плечами и скривил гримасу. Девушка засмеялась.

– Никогда не прощу себе, что не сказал тебе этого, когда еще мог, – объяснился он.

Агата взяла его руку и сжала, глядя ему в глаза. Им больше ничего не нужно было говорить друг другу. Как и обычно, оба понимали, какие именно слова не сказаны – это было прощание.

В запасе оставался один день, и юноша посвятил его семье и сборам. Родители были грустны, но охотно общались с ним, брат с сестрой заинтересованно расспрашивали о походе за Рубеж, время пролетело незаметно.

Максим не стал дожидаться повестки, он уже был готов, поэтому утром встал рано, собрался и покинул дом еще до того, как кто-то из семьи проснулся.

Голову он держал пустой, не позволяя ни одной мысли задержаться там. Лишь мысль о побеге не давала ему покоя. Он слышал о беглецах, скрывшихся от процедуры, проигнорировавших повестку. Многих находили и отправляли в клинику силой, но не всех.

– Нет, молодой человек, повторяю, Вашего имени нет в списке, – вкрадчиво произнесла сотрудница приемной, еще раз перепроверив бумаги. – Я совершенно ничем не могу Вам помочь.

Такого поворота Максим не ожидал. Решительно войдя в клинику и громко назвавшись полной женщине по ту сторону массивного стола, он готов был услышать что угодно, только не это.

Максим вышел из клиники в полном недоумении. Какая-то ошибка? Или случайная задержка? О таком он никогда не слышал. Без сомнений, он все правильно высчитал – день стерилизации сегодня, правила были точны. Да и тянулись к зданию другие молодые люди. По большей части печальные, но некоторые неподдельно радовались своей участи. Максим слышал, что некоторые действительно мечтают о жизни вне Периметра.

Отправиться в Тестовый центр? Сегодня выходной день, работает ли он?

Он шел вдоль трассы, пытаясь прикинуть, как нужно поступить в этом случае, когда рядом остановился автомобиль, за рулем которого оказался Герхард Штуцер. Он поздоровался с юношей и приоткрыл дверь, приглашая его внутрь.

– Я с трудом Вас отыскал, – заметил водитель. – Хотел дождаться Вас у клиники, а Вас там не было. Уже не было.

– Вы искали меня?

– Да, хотел пригласить на спектакль… Вы чем-то обеспокоены?

– Меня нет в списках.

– Вы из-за этого переживаете?

– Да, наверное, какая-то…

Режиссер усмехнулся и покачал головой. Максим взглянул на него с недоумением.

– Мальчик мой, – медленно произнес Штуцер. – Вас и не должно было быть в списках, ведь 1 балл – это не повод лишать человека будущего. Особенного того, кто так тонко чувствует глубокие пьесы.

– Я не понимаю..,

– Не переживайте, нет никакой ошибки. У меня есть некоторые влиятельные знакомые, которые с пониманием отнеслись к Вашей ситуации, когда я рассказал им о ней.

Максим все еще не понимал, что хочет сказать режиссер. У него было предположение, но он боялся в него поверить.

– Мне удалось все уладить, – прямо сказал Штуцер, увидав сомнения в глазах собеседника. – Ваш результат округлят до 100. Видите ли, технически набрать 99 баллов практически невозможно. У Вас это каким-то образом вышло. Вы побоялись предпринять что-то сами, просто послушно последовали правилам, а ведь устанавливают их не машины, а люди. Они тоже могут все понять и помочь Вам.

У Максима отвисла челюсть. Ему нечего было сказать. В голове проносились десятки обрывков мыслей, ни одну из которых он не мог до конца сформулировать и понять.

– Давайте не будем медлить, – воодушевленно добавил Герхард и мечтательно улыбнулся. – Через два часа начало спектакля! Премьера той самой пьесы! Вы в списке приглашенных.

Юноша опомнился и отчеканил самые важные слова, которые сумел выловить из суматохи в своей голове:

– С удовольствием, но не могли бы мы кое-кого забрать?

Когда дверь открылась, Максим не мог сдержать радостной улыбки. Было некогда что-либо объяснять, да и незачем. Он сказал только:

– Собирайся, приглашаю тебя на спектакль!