В космосе и ниже [Марк Михайлович Вевиоровский] (fb2) читать онлайн

Свиридов никогда не разделял свою жизнь на личную и на жизнь общественную – просто он действовал в представленных обстоятельствах, хотя его семья, Тоня и Гришина – семья всегда стояли на первом месте.

Поэтому так трудно отделить события «личной» жизни генерала Свиридова от его жизни «общественной».

Например, руководство всем хозяйством ЗАТО – это какая жизнь: личная или общественная?

По существу это общественная жизнь крупного руководителя, ответственного за многоотраслевое хозяйство, причем не только где-то «недалеко от Москвы», но и весьма далеко от нее, в Сибири.

А с другой стороны все это детище Свиридова, и его личное пространство, которое он создал и жил в нем – поэтому трудно отделить это от «личной» жизни Анатолия Свиридова.

Еще труднее было отделить его «личный» вклад в научное творчество его коллег – и основным затруднением для Свиридова было не оказаться в числе авторов многочисленных патентов.

А уж что касается его участия в общественной жизни в городе, в колхозе, в лесной школе … И еще кое-где …

В действительности все совершенно иначе,

чем на само деле.

Антуан Сент Экзюпери

ДАЛЕКО ОТ МОСКВЫ

КАК ТЫ ПОЖИВАЕШЬ, ТОТА?

Эта поездка в «Солнечный» была внеплановой, и в салоне самолета собрались Свиридов, Баранов, Карцева, Потапович, Долгополова, Скворцов, Виолетта и Галина Суковицина.

– Толя, – подошел к Свиридову Скворцов, – что-то неладно с Виолеттой.

– Что такое? Нездорова?

– Да вроде нет. Задумывается часто, будто выключается – не дозовешься. А потом вроде ничего, а потом опять … И еще пишет что-то в блокноте – я подсмотрел. Непонятные схемы, цепочки в виде алгоритмов, какая-то совершенно дикая конфигурация излучателей … Поговори с ней, а?

– Ладно, попробую.

В самолете кроме обычных авиационных кресел повышенной комфортности было оборудовано три отдельных изолированных салона с дивана и занавесками – там можно было прилечь, поспать и уединиться при некоторой изоляции от остальной части салона.

На одном из таких диванов полулежала Виолетта, поджав ноги, с авторучкой во рту и отрешенным взглядом, устремленным в пространство.

Поскольку занавеска не была задвинута Свиридов без спроса присел в ногах у Виолетты, на что она довольно быстро обратила внимание – не сразу, но довольно быстро.

– Скучаешь, Тота?

– Я думаю … И у меня получается в мыслях полный пердимонокль с прицепом …

– Поделись. Вдруг чем помогу …

– Поможешь – это точно. Только бы сформулировать попонятнее, в чем суть дела … А не выходит …

– Ты знаешь, что я готов выслушать тебя с любой бредятиной – голова-то у тебя пришита на месте. И не пугай Витьку отсутствием присутствия – он волнуется. Вдруг ты себе любовника завела?

– Дурак и придурок! Если только тебя … Но у меня же не получится, извини …

Виолетта стала внимательнее к Виктору, задумывалась – отсутствовала – редко, но все же такие периоды во время полета были.

Используя «свободное» время Свиридов подробно обсудил с Барановым и Потаповичем (и с Карцевой) перспективы международной конференции в Индии и представительство на ней. А заодно выслушал многое по поводу воспитания новых физиков, их практики и дальнейшего трудоустройства …

В «Солнечном» на них обрушились местные заботы.

Внимания к себе требовали Верещатская со своими работами, Иванищева – со своими, проблемы оживления города и трудоустройства молодежи.

Всем этим в большей или в меньшей степени приходилось заниматься Свиридову.

Но Виолетта постоянно напоминала о себе.

Она попросила Свиридова собрать небольшую группу специалистов с тем, чтобы поделиться своими размышлениями. И надо сказать, что все с охотой собрались – Виолетта Ерцкая была редким явлением – самородком! – среди всех специалистов фирмы.

Народ собрался в неофициальной обстановке в кабинете у Шабалдина среди всего его ужасающего беспорядка.

Расчистили около доски небольшой участок пола и все расселись в разных концах кабинета.

Виолетта очень волновалась, и Виктору пришлось успокаивать ее крепкими поцелуями.

Впоследствии участники совещания по разному оценивали выступление Виолетты, но все сходились на том, что более сумасшедшего и гениального выступления они не помнят.

Но потом …

– Тота, разреши мне залезть в твою голову. Ты понимаешь, о чем я?

– Толя, какие проблемы?

– Витя, ты разрешаешь?

– Если Виола тебе разрешила, то зачем спрашивать у меня?

– Не обижайся, Витюша! Толе – можно.

Свиридов обтер ладони о костюм и приложил их к вискам Виолетты.

И напрягся, отсекая ненужное – личные взаимоотношения, привязанности, факты личной жизни …

Виолетта доверчиво вытянула шею, обхватила Свиридова за пояс.

– Сядь, пожалуйста. Я лучше зайду сзади.

Виолетта послушно села, откинулась в кресле, а Свиридов охватил ее голову и виски.

Виолетта закрыла глаза.

Мысленно Свиридов подключился ко всем экстрасенсам, сидящим вокруг – к Баранову, Карцевой, Потаповичу.

Остальные замолкли, напряженно наблюдая за происходящим.

– Доску! – скомандовал Свиридов, и к нему подтащили доску.

Он оторвал правую руку от головы Виолетты и стал рисовать, но сигнал от ее информационного поля ослаб.

Свиридов сдвинул ладонь на ее шею, потом еще ниже, за воротник кофточки.

Виолетта, не открывая глаз, расстегнула воротник, сдвинула кофточку с плеча, открывая кружевное белье, и сама сдвинула туда ладонь Свиридова.

А на доске появлялись знаки, формулы, Свиридов зачеркивал и стирал …

– Ребята, транслируйте Витьке и Лене! Включайте их!

Карцева наклонилась к Скворцову, Потапович придвинулся к своей жене.

Одни Шабалдин и Суковицина остались неохваченными и с напряженным вниманием наблюдали, как происходило коллективное творчество – это они поняли сразу, и дружно помогали Свиридову стирать на доске ненужное.

Если бы их потом спросили, сколько времени происходило это объединенное творчество, то они сказала бы, что около часа, не менее. А на самом деле все завершилось за какие-нибудь десять минут – Свиридов убрал руку с шеи Виолетты, Скворцов стал обнимать и целовать свою жену, а Виолетта расплакалась.

– Виола, что же ты плачешь? Ты поняла, что ты совершила?

– Что ты натворила?! – поправил его Потапович.

Молчавший все время Шабалдин встал, достал из шкафа пузатую бутылку, зазвенел рюмками.

– Галя, помоги.

Первую рюмку он наполнил дрожащей рукой и поднес Виолетте.

– Дорогая Виолетта Вадимовна! Вряд ли вы сейчас понимаете, что именно вы только что натворили … создали. Но вы великая женщина … и величайшая умница! Ваше здоровье!

И рюмки зазвенели, раздались невнятные возгласы – <люди> обменивались более связными соображениями и понятиями, но все дружно воздавали должное Виоле.

– Ну что, ребята, закрываем лавочку? – осушив стакан сказал Шабалдин.

– Смотри, уже успел «причастится» … Наоборот, открываем лавочку! Да еще какую!

– Виола, милая, да ты сама-то понимаешь, что натворила?

– Это не я, это Толя …

– Глупости. – Баранов сказал это довольно грустно. – Основа идеи твоя, и уж тут не отвертишься. А что мы все вместе … наворотили … так было просто быстрее …

Все поздравляли Виолетту, обнимали ее, говорили хорошие слова, а Скворцов на подоконнике что-то писал в блокноте.

Лена Долгополова заглядывала ему через плечо и что-то спрашивала у стоящего рядом мужа. Потап удивлялся, и тоже заглядывал в блокнот Скворцова, а затем что-то пояснял Лене.

Карцева что-то втолковывала Баранову, Суковицина собирала рюмки с стаканы, Свиридов разглядывал пейзаж за окном …

И вдруг он отобрал поднос у Галины, рывком посадил ее на подоконник и приложил руки к ее вискам.

Галя закрыла глаза, и вдруг громко сказала – «Только опытную проверку необходимо провести с дистанционным управлением».

– Галя, ты умница! И мозги ничуть не деревянные!

– Что я, чурка какая-нибудь, – обиженно ответила Суковицина, слезая с подоконника.

А Свиридов поцеловал ее и шутливо шлепнул по попке, на что Галина легонько погрозила ему пальчиком.

– Командир, все детали придется фрезеровать. И каждый излучатель изготавливать отдельно – микронные сопряжения мы не осилим …

– Ребята, надо дать имя! Имя!

Шабалдин был возбужден и от выпитого, и от совершившегося – ведь на смену изобретенной им когда-то системе излучателей шла новая, более простая и более гибкая система.

– Имя?

– ВИЕРЦ!

– Да ну тебя!

– ТОТА.

– Ну, как же – Тота?

– ТОТА.

Трудно сказать, почему все постепенно сошлись на этом – то ли авторитет Свиридова, то ли непонятная простота, то ли скрытая принадлежность.

Но в дальнейшем под грифом «СовСекретно» это название прижилось. И чертежи установки под именем «ТОТА» были готовы за два дня – но это уже Долгополова …

ЕГО ПРИУТСТВИЕ ЧУВСТВОВАЛОСЬ

На заводе Дерендяева – прижилось таки название! – под бдительным наблюдением Лены Долгополовой и Михеича строгали, сверлили и фрезеровали корпуса излучателей, у Потаповича мотали катушки и выверяли магнитные поля, монтажники перекидывали кабели управления, а Виола вместе с Виктором писали регламенты испытаний.

Вечером, обнимая Виолетту, Виктор почувствовал остатки напряжения – она вся была напряжена. И его ласки не могли успокоить ее и снять напряжение.

На правах старого друга он немедленно вломился к Свиридову.

– Слушай, что ты сделал с Виолой? Она до сих пор не может успокоиться …

– Во-первых, не ори, – встал с дивана Свиридов. Он лежал практически одетым, только куртку снял и остался в тельняшке. – Пойдем. Пойдем, пойдем …

И он потащил Виктора к Виолетте.

Та лежала в кружевном нижнем белье полуприкрытая одеялом отвернувшись к стене.

– Тота! – позвал Свиридов.

– Это ты, Толя? – не сразу повернулась Виолетта. – Что, Витька нажаловался, что я никак в себя не приду? Думаешь, так просто отключиться от того, что ты со мной сотворил? От коллективного мышления?

– Давай-ка я тебя успокою. Ложись на живот и вытянись …

Виолетта послушно повернулась на живот и вытянула руки вдоль тела.

Свиридов не касаясь ее тела медленно провел рукой вдоль ее тела, задерживаясь около затылка и позвоночника.

– Все. А теперь спи. А ты, Витя, сейчас ее не трогай, пусть поспит.

Только утром, поворачиваясь, Виктор ощутил ее руки и губы, и все тело.

– Витька …

Он обнял ее и почувствовал ее влекущее тепло …

А присутствие Свиридова почувствовали все – и Иванищева, и Верещатская, и монтажники, и охрана.

Подполковник Рахматуллин четко, по военному, докладывал Свиридову обо всех происшествиях, об особенностях несения охраны, о случившихся за время отсутствия начальства нарушениях периметра и ловко, через левое плечо выходил после доклада.

Забот у генерала Свиридова прибавилось – многие наболевшие проблемы города и завода (бывшего Дерендяева) ему тоже приходилось разруливать, и хотя проблем с жилищным вопросом больше практически не было, но теперь появился целый поселок вблизи больницы – сюда, в старые избы, переселились многие рабочие из города во главе с Михеичем. К старым избам добавлялись новые …

А реконструкция системы охраны объекта?

По рекомендациям подполковника Рахматуллина и Потаповича система была кардинально изменена, что привело к резкому сокращения численности воинского подразделения охраны.

Пока на заводе точили и строгали, а монтажники тянули кабели, Свиридов посвящал время Иванищевой и ее сотрудникам – а там было чему удивляться.

Мало того, что одна из установок Верещатской выпускала исключительно фуллерены по заказу медиков, так молодые сотрудники Иванищевой еще во всю испытывали новые возможности этой новой формы углерода.

Выслушав доклад Ангелины Митрофановны Свиридов задумчиво произнес:

– Ангелина Митрофановна, ваши работы, исследования этого вашего вундеркинда категорически переросли рамки вашего отдела. Не душить же его? Или подарить кому-либо вместе с его идеями и наработками?

– Думаю, что это единственный разумный выход – передать его группу туда, где этим занимаются и смогут воспринять эти идеи. Не сожрать лакомый кусок, а дать ему развиваться. Но кому?

– Над этим я буду думать. И советоваться с вами и с Умаровым.

– Спасибо, Анатолий Иванович. Жаль мальчика … А наши опыты в городской больнице? Ведь мы остановили рак уже у восьмерых шахтеров из урановой шахты …

– А это требует надежного, прямо таки железобетонного документального обоснования – с анализами, историями болезни и всем прочим. Готовьте, и побыстрее …

ПРИКАЗ

Детали постепенно складывались во что-то новое и невиданное, сотрудники Потаповича пристраивали катушки и магниты, лазили вокруг, обвешанные приборами, и даже не пытались отмахиваться от Виолетты, постоянно вмешивающейся в их работу.

И это терпимое – а по существу уважительное – отношение к этой молодой красивой и дотошной женщине установилось еще до появления приказа.

А в приказе говорилось, что руководителем всех работ по новому излучателю назначалась Виолетта Вадимовна Ерцкая, и свою бригаду она комплектует по своему усмотрению.

Виолетта очень жалела, что нет тут с ней знакомых и опытных операторов, оставшихся в Москве, но и тут она нашла не менее опытных, а самое главное, знакомых операторов из оставшихся. И «железной» рукой при поддержке Свиридова уводила специалистов с любых установок, не обращая внимания на недовольство их руководителей.

Виолетта иногда жаловалась Свиридову, что только из-за его мощной поддержки ей удавалось комплектовать штат установки.

– Тота, ты не переживай. Даже если бы моя поддержка основывалась только на моем к тебе особом отношении, то все равно всем бы пришлось заткнуться. А тут главное – интересы дела, и какие могут быть возражения?

– Да-а, а они думают, что у нас с тобой … в общем, неделовые … отношения …

– А что думает Виктор?

– Виктор так не думает. Это точно – он знает меня и знает тебя.

– Поэтому наплюй на всех остальных и действуй так, как считаешь нужным.

– А советоваться с тобой можно?

– Ты поглупела? Когда я отказывал тебе в совете?

– Ты посмотришь наш с Витей регламент пуска? Я же … я же боюсь …

ЭКСПЕРИМЕНТЫ

Из объемистого металлического ящика выгрузили экспериментальные образцы, изготовленные Владиком и привезенные из Москвы. Эти небольшие ящички в защитной металлической оболочке содержали самые разнообразные фрагменты электронных схем различного назначения, в том числе применяемых на космических спутниках военного назначения и в системах долговременной памяти.

Часть ящичков были экранированы танталовыми чехлами, защищающими внутреннюю начинку не столько от космических лучей, сколько от систем противоракетной техники – тантал непроницаем для электромагнитного излучения.

Основное оборудование – универсальный широкополосный лазерный генератор разместили в стоящей на опушке леса пустующей коробке «сотки» – так с легкой руки Лены Карцевой называли все корпуса опытных установок, размещенных автономно вдали от жилья.

Для размещения экспериментального образца соорудили небольшой помост, который был виден от лазерной установки, хотя и находился более чем в километре от нее.

В эксперименте принимали участие очень ограниченный круг лиц, что определялось особой секретностью работы.

Журнал заполняла Галина Суковицина, лазерную установку настраивал Потап, а результаты основных экспериментов фиксировал Виктор Скворцов.

Образец, помещенный на помосте, был связан толстым кабелем с контрольным пультом, размещенным в соседнем с лазером помещении. Там за состоянием образца наблюдали Баранов и Карцева.

После включения лазера Свиридов садился рядом с этой избушкой на улице, немного в стороне, и Потап командовал:

– Первый образец пошел!

Луч лазера упирался в корпус, Свиридов закрывал глаза и через минуту раздавался голос Баранова:

– Бобик сдох, конец режима!

После отключения лазера образец снимали с помоста и передавали в отдел Потаповича – бывший отдел Потаповича, которым теперь руководил один из его учеников. Там образец вскрывали, препарировали, устанавливали причину потери им работоспособности и марки электронных компонентов, вышедших из строя. По возможности определяли и структуру повреждения внутренних частей транзисторных узлов и больших интегральных схем – а это было далеко не просто.

Как шутил Свиридов – мне легче сжечь микросхему, чем вам найти место повреждения. Правда, он почти всегда точно указывал место повреждения, чем вызывал суеверный трепет и даже ужас у м.н.с.-ов и более старших сотрудников.

Трудности возникли именно там, где их ожидали.

С образцами, защищенными танталовыми экранами, Свиридову сходу разделаться не удавалось. Но после «консилиума» стали пробовать сложные варианты воздействия – сложными их называл Свиридов, тем более, что никто из присутствующих все равно не понимал, каким образом Свиридов разрушал электронные блоки.

Принимались самые экстравагантные предложения, и одно из них принадлежало Виолетте.

– Толя, а если бы можно было бы …

– Тота, давай, давай!

– Если бы ты сперва мог мысленно модифицировать тантал …

– Ну-ка, Александр Гаврилович, куда можно модифицировать тантал?

– Витя, подумай по таблице – ты же ее помнишь …

– Виола помнит лучше … Как, Виола?

– Я вспоминаю … Нет, там надо не так … Толя, дай руку!

И Виолетта приложила ладонь Свиридова к своему лбу.

– Ну, ты даешь, подруга … – прошептал Свиридов, закрывая глаза. И все <люди> ощутили взрыв мыслей Свиридова и Виолетты, мгновенно образовался единый «квазимозг» – это было ново для всех, и этот «квазимозг» выдал такое …

Все отходили от нового для всех единения интеллектов несколько минут, и каждый выключался по-своему.

Карцева обнимала Баранова и успокаивала его, а он – ее.

Потапович пытался проткнуть пальцем металлическую обшивку прибора …

Одна Виолетта, которую к этой всеобщей творческой системе подключил Свиридов, круглыми от ужаса глазами смотрела то на Виктора Скворцова, то на Свиридова, а потом спряталась в объятиях Виктора.

– Будем пробовать, Толя? – спросил Потапович. – Как мне перестроить лазер?

– Это тебе скажет Тота. Богиня царствует и правит. Действуй, Тота!

После нескольких неудачных попыток экранированный прибор сдался и испустил дух, и на этом работы были прерваны на день.

Отдыхал Свиридов, трудились аналитики у Верещатской, занимался расчетами Потапович, Скворцов прогуливал Виолу по дорожкам леса.

Да и других работ было достаточно – экспериментальной проверки идей Виолетты никто не отменял …

СБОРКА

Детали, изготовленные на заводе Дерендяева, подгоняли вручную лучшие слесари, добиваясь микронной точности, и только после этого собирали очередной излучатель.

После сборки третьего экземпляра стали устанавливать магниты и магнитные катушки, стали обвязывать линии и присоединять к линиям управления, которые вели еще от старой «сотой Аннушки».

– Тестировать будем? – спросила Лена Долгополова у Виолетты. – Излучатель-то новый, аналогов ему нет.

– Нет, будем включать напрямую без проверки. Я так решила.

– Есть включать без проверки. Что загрузить в поле?

– Воду.

Виолетта сама села за пульт оператора и сама набрала программу и нажала кнопку «пуск». Замигали лампочки, побежала стрелка секундомера, и не успела стрелка обежать половину круга как Виолетта выключила установку.

– Посмотрите, что там получилось.

Вскрыли опечатанное помещение, вынули кювету из излучателя.

– Ну, что там, ребята?

– Анатолий Иванович, там ледышка! Температура около минус ста восьмидесяти градусов по старине Цельсию. Это невероятно, но это так!

– Виолетта, что ты задала?

– Я задала максимальное охлаждение образца, не менее ста восьмидесяти градусов минус.

– Ты это получила. Давай попробуем что-нибудь серьезное?

Установка послушно выдавала то, что задумывала Виолетта – около нее сидели все: Скворцов, Свиридов, Баранов, Потапович, Карцева, Долгополова, сменные операторы.

И все получалось – аналитики еле успевали работать, операторы менять образцы под излучателем, забывая опечатывать дверь, и только механик терпел – терпел …

– Стоп, Виолетта Вадимовна! Дальше работать нельзя – перегрев.

Виолетта с досадой нажала кнопку «стоп» и откинулась на спинку кресла.

– Ой, как же у меня спина занемела …

– Еще бы – ты гоняла установку пять часов без перерыва!

– Витя, забери Тоту и уложи ее в кровать! Не забудь сделать массаж …

РАБОТАЕМ!

Две серийные установки, которые работали на производство «нового бензина», подверглись реконструкции и на этих установках стали менять старые излучатели на новые, с шифром «ТОТА».

По старой памяти Михеич ворчал на Лену Долгополову, она ворчала на него, но это нисколько не мешало работе – все монтажники работали слаженно, иногда подначивая друг друга и вспоминая «скальпы».

Возвратили на старое место дисковый питатель, демонтированный после работ с кровью, но рядом монтировали дополнительные трубы для нового материала. Пока никто не называл ЭТО ВЕЩЕСТВО иначе, чем «новый материал».

– Волнуешься, Тота?

– Еще как, Толя! – и Виолетта на мгновение прижалась лбом к плечу Свиридова.

Скворцов шутливо погрозил ей пальцем и ласково обнял.

Установка заработала сразу, без дополнительной настройки, и прогнав несколько контрольных образцов Виолетта дала команду на рабочий режим. Операторы произвели перенастройку, она проверила ее сама … и обернулась к Свиридову.

– Командуйте, Виолетта Вадимовна! – кивнул ей Свиридов.

Нажата кнопка «пуск», негромко басовито подали голос трансформаторы, заработали приборы на щите оператора.

После наработки двух двадцатилитровых бутылей «нового материала» установку остановили, а материал отдали на анализ.

А Виолетта, не дожидаясь результатов анализов, скорректировала запись в рабочем журнале и снова дала команду «пуск».

Были наработаны еще сорок литров материала, и они тоже пошло на анализы.

Свиридов чувствовал за спокойной внешностью Виолетты высочайшее нервное напряжение, и как мог дистанционно снимал его.

Ему это удалось, а Виолетта недоверчиво взглянула на Свиридова и отрицательно покачала головой.

«Как это она почувствовала?» подумал Свиридов. «Неужели у нее прорезывается экстрасенсорные способности?»

Анализы, выполненные по полной программе, показали, что «новый материал» представляет собой топливо для двигателей внутреннего сгорания с разными октановыми числами – первая партия с октановым числом около 100, а вторая с октановым числом около 80.

Чуть позже Виолетта заменила программу и на установке была наработана первая партия заменителя дизельного топлива.

Вечером, после торжественного ужина, Галина Суковицина прогуливалась со Свиридовым по дорожкам между корпусами.

– Как хорошо! И даже не особенно холодно …

– Спасибо, Галя, что составила мне компанию. Одному гулять скучно …

– Что вы, командир! Это вам спасибо, что пригласили меня.

– Как у вас дела с Гладилкиным младшим? Или это секрет?

– Какие секреты могут быть от вас, командир! Это же смешно! Он мне нравится, кажется я ему – тоже. Как язвят пошляки – у нас конфетно-букетный период, хотя на самом деле это такое счастье …

– Я вам желаю, Галя …

– Спасибо, командир. А Виолетта Владимировна – ведь она изобрела что-то очень и очень важное, да?

– Да, Галя. Всю гениальность и грандиозность этого поймут не сразу, хотя она это понимает.

– Так надо наградить ее?

– Обязательно. В Москве все сделаем – и орден, и Госпремию, и научную степень … Как это Витька углядел в ней творца …

А утром Виолетта пришла к Свиридову и смущенно потупилась.

– Ну, что еще ты натворила? Говори сразу, не мучай!

– Толя, у меня подозрение … Я доказать не могу, но энергетический баланс установки не сходится …

– Большие потери?

– Наоборот. Я не понимаю, откуда мы берем энергию. И ощутимо …

– Тебе не показалось? Скажи Потапу, чтобы придумал как нам это промерить … Там не так все просто – система энергоснабжения была создана еще Болговым …

– Но мне почему-то кажется, что эта величина значительная …

– Я об этом … я это почти знаю … Но все равно нужно измерять …

НАПРЯЖЕНИЕ МОЖНО СНЯТЬ

После завершения секретных экспериментов с лазером были проведены так называемые полевые испытания в реальных условиях.

С помощью радиолокационных станций у генерала Белоглазова засекли спутник-шпион, и по этому целеуказанию был наведен лазер с площадки «Солнечный».

На самом деле все обстояло не совсем так – да, станция у Белоглазова обнаружила спутник, летающий по данной орбите по расписанию, да, лазер был направлен по этому целеуказанию, но реально спутник «увидел» Свиридов, и он сам наводил лазер на объект.

После этого лазер отработал пять минут, а результаты стали известны позднее – когда Свиридов в коконе невидимым посетил центр управления этими спутниками.

Там он выяснил, что со спутником потеряна связь (в том числе резервная), что спутник перестал передавать информацию и никакие приемы его реанимации не срабатывают.

– Ну, что же, Потап … Видимо, можно снять напряжение с твоей системы прикрытия. Только придется поработать со всеми спутниками, которые сюда будут соваться ….

КОНФЕРЕНЦИЯ В ИНДИИ

КОГО ПОСЛАТЬ?

К конференции в Индии готовились долго.

Было множество проблем, начиная с тематики предстоящих докладов и кончая тем, кто же будет представлять на конференции фирму и страну.

Кандидатуру Свиридова никто не оспаривал, но этого было мало. Свиридов предложил кандидатуру Иванищевой – по медицинской тематике, но нужен был еще специалист, хорошо разбиравшийся в спецустановках.

Кандидатура Антиповой отпадала, так как в США еще хорошо помнили Джулию Вебстер, занимавшуюся именно этими проблемами. Но Свиридов пообещал Марго, что он устроит ей встречу с Джекобом, но поедет от фирмы кто-то другой.

Некоторым чиновникам из Академии смертельно хотелось попасть на эту конференцию, но вместо них в состав делегации включили нескольких сотрудников СВР – в качестве вспомогательного персонала.

Кандидатура третьего представителя фирмы долго не решалась, пока Свиридов на одном из совещаний не произнес имя Виолетты Ерцкой. Мертвая пауза была довольно длительной, но потом Марго сказала – а почему бы и нет?

И после некоторого раздумья и недолгого обсуждения, не обращая внимания на мольбы и стенания Виолетты, ее кандидатуру утвердили.

– Толя, за что? – почти плача спросила Свиридова Виолетта после совещания, когда все вышли.

– Я в тебя верю. Тота, ты справишься. Не подведи меня.

– Издеваешься? – сквозь слезы улыбнулась Виолетта. – А если Витька меня убьет за это?

– А ты пойди, пожалуйся ему на меня. Что тебе надо будет сделать с Витькой – я говорить не буду …

КОНФЕРЕНЦИЯ

Итак, делегация в Индию была сформирована в следующем составе: Свиридов, Иванищева, Ерцкая и четверо сотрудников СВР, владеющих несколькими диалектами, распространенными в Индии.

Перелет в Индию был долгим.

Участники делегации привыкали к виду Свиридова – ему на лице гримеры соорудили фигурный шрам, который он скрывал под большими очками. А еще в полете Свиридов работал с Виолеттой – уточнял план ее выступлений, работал с ее психикой – она очень сильно волновалась. Но к концу перелета ему удалось настроить ее на деловой, и даже боевой лад. Сотрудники СВР сидели отдельно и старались ни во что не вмешиваться.

На аэродроме гостей встречали со всей возможной восточной вежливостью, отвезли в отель.

Для дам выделили двухкомнатный люкс, в таком же люксе поселили Свиридова, а сопровождающим их «переводчикам» отвели сдвоенный четырехместный номер.

Ангелина Митрофановна, как и Виолетта, была впервые на международной конференции, и они очень подружились, несмотря на разницу в возрасте.

Вечером, за общим ужином, председатель конференции, почти черный от загара индиец, завернутый в белое, представлял участников конференции.

Свиридов видел, что Джекоб Спрингфилд, руководитель делегации американских ученых, очень внимательно разыскивал кого-то среди участников.

И после ужина, в более непринужденной обстановке с рюмками в руках, когда все общались по интересам, Свиридов уловил момент и очень тихо шепнул Джекобу «Вы увидитесь с Джули. Привет тебе от нее».

Джекоб давно узнал голос, который он уже слышал по телефону, обрадовался сказанному и предложил выпить на брудершафт. И с этого момента они общались – без переводчика – как Анатоль и Джекоб.

Свиридов представил Джекобу своих дам – Иванищеву и Ерцкую, расхвалил их, а Джекоб познакомил русских с членами американской делегации. Делегация была довольно большая, но Свиридов выделил из ее состава реальных ученых и примазавшихся разведчиков.

В дальнейшем около каждого русского обязательно крутился один из «переводчиков», причем своего Свиридов частенько гонял, поскольку свободно общался с делегатами всех стран, а дамы выражали недовольство своими «переводчиками», поскольку они кроме английского языка никаких других языков не знали. А на конференции были представители Германии, Франции, Испании, Норвегии, Китая и англоязычных стран, а так же затесались два таджика и три корейца.

В первый же день участникам устроили экскурсию в научный центр, где показали почти все – только некоторые части установок и часть приборов были прикрыты бумажными колпаками.

Иванищева откровенно скучала, Виолетта задавала экскурсоводам неудобные вопросы, на которые не получала ответов – экскурсоводы якобы не понимали вопросов, а Свиридов и Джекоб тихонько посмеивались …

ДОКЛАДЫ

Доклады начались с выступлений местных ученых, которые старались говорить на английском языке. При этом многие термины искажались, и подметив это, Свиридов предложил всем докладчикам выступать на родном языке.

После недолгой дискуссии это предложение было принято, и в дальнейшем все выступали на своем языке – это увеличило нагрузку на переводчиков, делая подчас переводы малопонятными. Но это Свиридова ничуть не смущало.

Он, как руководитель делегации, выступал первым и на русском языке. Ему задавали много вопросов, в особенности китайцы и индийцы.

Свиридов отвечал им на китайском и на хинди, чем сперва удивил присутствующих, а затем стал общаться с ними на их языке. И с корейцами тоже; так же на родном языке он ответил и норвежцу и немцу.

– Анатоль, ты сколько языков знаешь? – спросил Свиридова Спрингфилд.

– Ты не поверишь, – на бруклинском американском английском ответил Свиридов, – я и сам не знаю. Но много …

Самое интересное началось тогда, когда Свиридов сцепился с немцем по специфическим физическим проблемам. Дискуссия велась на немецком языке, но Свиридов вскоре обратился к председателю – на хинди.

– Многоуважаемый председатель! У меня предложение выделить отдельный день для обсуждения чисто физических проблем. Эти проблемы тесно связаны с устройствами реакторов (так на конференции обозначали излучатели), и другими секретными вопросами. Под секретностью я понимаю ту меру ноу-хау, которую все присутствующие стараются охранять …

В этот день заседание завершили пораньше, и после обеда все разбрелись отдыхать …

«ЖУЧКИ»

А Свиридов занялся весьма специфическим делом – он обнаруживал и изымал в своем гостиничном номере подслушивающие устройства. Находил он их легко и складывал в графин с водой. Убедившись, что больше ничего опасного к номере нет, Свиридов постучал к дамам.

– Ангелина Митрофановна, я не очень обеспокоил вас? – он приложил палец к губам. – Можно, я у вас посижу? У вас прохладнее, чем у меня …

И Свиридов начал поиск подслушивающих устройств, выковыривая их и складывая в графин с водой. Ангелина Митрофановна и Виолетта удивленно следили за ним.

Убедившись, что номер чист, он сел и обратился к женщинам.

– Оба наши номера были напичканы «жучками» – вот они. А вот теперь …

– Рецепшен? Мне нужен хозяин отеля. Нет, не управляющий, а хозяин. Вызывайте хозяина, или я навещу его прямо в его поместье, но тогда скандал будет грандиозный. Я жду!

Разговор с хозяином состоялся в его роскошном кабинете и в присутствии Джекоба Спрингфилда – на этом настоял Свиридов. И для Джекоба разговор шел на английском языке, и настолько резкий, что Джекоб поеживался.

Хозяин униженно и многословно извинялся, обещал, что ничего подобного больше не повторится, и угрозу Свиридова воспринял всерьез: а Свиридов пообещал при повторении взорвать отель.

– Анатоль, ты на самом деле можешь взорвать отель?

– Почему бы и нет? Своим скажи, чтобы больше не пытались подсунуть нам «жучков» и «клопов», а то и им достанется … Половина тех, что я обнаружил, были ваши …

ПОСИДЕЛКИ

Вечером, когда жара спадала, они собирались в номере дам – Ангелина Митрофановна, Виолетта Вадимовна, Анатолий Иванович и Джекоб Дж. Спрингфилд.

Джекоб, что называется, пришелся ко двору – с ним спокойно общались, правда, на английском языке.

По телефону заказывали еду в номер, рассаживались вокруг стола – кто на стуле, кто на диване, и разговаривали. Неосторожное прикосновение к секретной информации вызывало укоризненное покачивание головы, виновный смущенно извинялся, и беседа текла далее …

Джекоб показывал фотографии своей жены и дочерей, и удивлялся, что русские женщины не привезли с собой дорогих им фотографий.

Ангелина Митрофановна, мельком взглянув на Свиридова, рассказывала о своей работе у Тимофеева-Ресовского. А Свиридов добавил – этого не было в программе конференции – о работах по исследованию влияния излучения на компоненты человеческой крови.

А потом все вместе дружно обсуждали достижения индийских ученых, и – очень осторожно! – советовались, что можно рассказать им, а что пока не следует.

– Ты же знаешь, – говорил Спрингфилд, – что наши реакторы не могут выйти на тяжелые атомы. Да, ты знаешь – я ничуть не в обиде на Джулию … А анализ некоторых ваших изделий показывает, что ваши реакторы мощнее …

– Да дело не в мощности! – не выдерживала Виолетта, и смущенно умолкала.

– Джекоб, не сердись на нашу молодую даму! Если бы ты знал, какой это невероятный интеллект при удивительной скромности … Ты бы руки ей целовал …

– Я и так готов! – и Джекоб галантно расцеловал руку Виолетты.

– Толя! Зачем ты … Прошу прощения, Анатолий Иванович …

– Ни за что! – и Свиридов коснулся губами щеки Виолетты.

– Вы не очень удивляйтесь, Джекоб! Меня Анатолий Иванович не целует только по причине преклонного возраста!

Ангелина Митрофановна что называется напросилась – Свиридов галантно поцеловал ей руку, а затем поцеловал в щеку. И Иванищева ничуть не смутилась.

Спрингфилд с интересом смотрел на все это, но удивления не выказывал.

– У тебя, Анатоль, такие очаровательные дамы! Вы молодцы, я завидую вам!

Мягкие диваны и местная пища клонили в сон, а Свиридов вдруг начал читать стихи на каком-то гортанном языке.

– Английского перевода не знаю, поэтому даю русский текст.

О тайнах сокровенных невеждам не кричи.

И бисер знаний ценных пред глупым не мечи!

Будь скуп в речах и прежде взгляни, с кем говоришь,

Лилей свои надежды, но прячь от них ключи.

– Браво, Анатоль! Чьи это стихи?

– Это стихи Омара Хайяма, хотя перевод не везде тождественен оригиналу.

– Анатолий Иванович, пожалуйста еще …

Кто помнит, как немного прожить нам суждено,

Для тех печаль, и радость, и боль, и смех – одно.

Полна ли жизнь страданьем, лекарство нам дано –

Все это так недолго, неважно … Все равно!

– Толя, еще, ну пожалуйста!

Говорят, что существует ад.

В нем смола и пламя, говорят.

Но коль все влюбленные в аду,

Значит рай порядком пустоват.

– Рай и ад существуют не во всех религиях. А в исламе?

– Не забывайте, что это перевод русский, и реалии там – православные …

Пускай ты прожил жизнь без тяжких мук – что дальше?

Пускай твой жизненный замкнулся круг – что дальше?

Пускай, блаженствуя, ты проживешь сто лет.

И сотню лет еще – скажи, мой друг, что дальше?

– Толя, у него же такие прекрасные жизнеутверждающие стихи!

Дай чашу мне и слушай! В могилу ляжешь ты,

Где нет веселья, дружбы, любви и красоты.

Ты пей вино и помни – прекрасны и чисты

Не расцветают вновь увядшие цветы!

Ангелина Митрофановна сжалилась над Джекобом и пыталась переводить на английский …

Бегут за мигом миг и за весной весна,

Не проводи же их без песни и вина!

Ведь в царстве бытия нет блага выше жизни –

Как проведешь ее, так и пройдет она.

Ей по мере сил помогала Виолетта …

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

– Анатоль, ты великолепен! Есть переводы этого поэта на английский язык, не знаешь?

– Знаю, есть. Но русский перевод ближе всего к духу и строю оригинала …

– Спасибо, Анатоль! Это было чудесно!

– Вы еще не слышали, Джекоб, как Анатолий Иванович и Виолетта Вадимовна читают стихи вдвоем – одну строчку он, следующую строчку – она. Но сегодня Виолетта не в настроении и мне не удалось уговорить ее …

– Представляю, насколько это прекрасно! Я могу рассчитывать, что когда-нибудь услышу это?

– Почему бы и нет, Джекоб. Устрой конференцию у себя, в Штатах. Мы приедем …

ДЖУЛИ!

– Слушай, Джекоб, ты не возражаешь против свидания с Джулией?

– Смеешься?

– Милые дамы, не перепутайте – к нам в гости придет знакомая вам женщина, но зовут ее Джулия. Договорились?!

И Свиридов вышел в соседнюю комнату и вернулся, держа за руку … Маргариту Антипову. Она была явно смущена, теребила поясок легкого яркого платья и растерянно улыбалась.

– Я приветствую … всех! – ее английский был безупречен.

– Джули!?

– Джеб!

И вошедшая женщина обнялась с поднявшимся ей навстречу мужчиной.

И было видно, что их связывает нешуточная дружба …

Не отрываясь от Джекоба Антипова сказала:

– Ангелина Митрофановна, Виолетта Вадимовна – здравствуйте … Пожалуйста, не удивляйтесь … Мы с Джебом так давно знакомы!

Маргарита и Джекоб перешли в соседнюю комнату, но дверь осталась открытой и дамы видели, как они общались, сидя за столом, и Спрингфилд иногда касался руки Антиповой.

Ангелина Митрофановна первой освоилась, и затем они с Виолеттой и Свиридовым заговорили о завтрашних докладах …

Примерно через полчаса Свиридов вышел в соседнюю комнату, оттуда вышел Джекоб и почти сразу вернулся Свиридов – в дверь было видно, что комната пуста.

Джекоб удивленно и растерянно взглянул на Свиридова.

– Не бери в голову, Джекоб! – на чистом русском языке ответил на его немой вопрос Свиридов.

– Иес, сэр! – Спрингфилд даже попытался улыбнуться.

Но засиделись в этот вечер они допоздна, а потом мужчины пожелали дамам спокойной ночи и удалились каждый в свой номер.

Джекоб в эту ночь уснуть не смог.

Он переживал только что состоявшуюся встречу со своей сотрудницей, погибшей много лет назад в автомобильной катастрофе – как оказалось, что это было совсем не так, и вообще …

ВИОЛЕТТА

Специальное заседание, посвященное физическим проблемам, было бурным.

Свиридов задал тон обсуждению, обрисовав круг вопросов для обсуждения.

И сразу в дискуссию яростно бросились норвежцы, немцы и китайцы. Переводчики не успевали переводить,выступающие не слушали друг друга, и было заметно, что все выступающие весьма поверхностно понимают суть обсуждаемого.

Кончилось это тем, что Свиридов – на русском языке – рявкнул так, что вставшие делегаты присели. И начал выступать сам.

Рисунки молекул и атомных ядер сменяли друг друга под его мелком, затем он позвал на помощь Виолетту, и та не ударила в грязь лицом – ее выступление слушали в абсолютной тишине.

Выступая, Виолетта подивилась прозорливости Свиридова, предложившего ей в Москве подготовить «кастрированную» версию ее, Виолетты, кодировки.

И эти небольшие брошюрки расхватывали и буквально рвали из рук друг у друга.

Но Джекоб получил экземпляр брошюры с автографами Свиридова и Ерцкой.

Потом на задней стороне обложки он обнаружил автограф некоей Джулии Вебстер с добрыми пожеланиями …

ТОЛЯ, ТЕБЯ ФОТОГРАФИРУЮТ

Виолетта обратила внимание, что Свиридова старательно фотографируют – в открытую и исподтишка.

– Толя, тебя фотографируют как голливудскую звезду!

– Я заметил, Тота. Им очень нужна моя фотография, чтобы потом найти меня в Москве … или в базах данных.

– И ты им позволишь?

– Поживем – увидим …

Сделать всю аппаратуру непригодной к работе было в силах Свиридова, но это было опасно – слишком в лоб. Поэтому они с Потаповичем придумали нечто иное, пока еще не имеющее аналогов – правда, это касалось только цифровых носителей.

В свое время еще Владик Медяков, разрабатывая одну из секретных тем, попутно придумал устройство для внесения помех в память цифровых носителей. Потом это устройство было использовано совершенно в других целях, и помехи стали управляемыми – то есть вносимыми изменениями в цифровой информации можно было управлять.

Это устройство размером с небольшой УКВ-приемник лежало в чемодане Свиридова, и он иногда брал его с собой на заседание. А потом все фотокорреспонденты на снимках, где присутствовал Свиридов, находили фотографии мужчины в очках, неуловимо и кардинально отличавшегося от Свиридова …

НЕРЖАВЕЮЩЕЕ ЖЕЛЕЗО

Доклады на конференции чередовались с интересными экскурсиями, и никто не отлынивал, несмотря на жару. Сперва делегации держались кучками, стараясь не смешиваться, но затем все чаще среди русских появлялся Джекоб Спрингфилд со своей секретаршей – а Свиридов уже просканировал и его, и ее, и установил, что их дружба и преданность друг другу вне конкуренции.

А Ангелина Митрофановна и Виолетта Вадимовна все чаще составляли кампанию высокому индусу, завернутому в белый саван – одному из ведущих микробиологов мира. Правда, нередко женщины звали на помощь Свиридова, так как на английском языке они не могли понять друг друга.

А Джекоб нередко плотно сцеплялся с Виолеттой, и хотя та старательно не выходила за рамки дозволенного, Свиридов послеживал за их беседами – их же беседы с Джекобом были на редкость откровенными. Джекоб только часто сожалел, что не может побеседовать с Джулией, но Свиридов успокаивал его, обещая скорую встречу.

Среди образцов, полученных на установках, индийцы демонстрировали волокна с интересными свойствами, сверхтвердую керамику и изумительные по яркости краски.

Американцы образцов не привезли.

Корейцы показали фиолетовые алмазы.

А Свиридов продемонстрировал сразу три образца: красную ленточку, прозрачную почти невидимую полоску и небольшой металлический цилиндрик.

Красную ленточку и прозрачную полоску не удавалось разорвать никакими силами, а металл оказался железом такой чистоты, что количество примесей в нем установить не удалось.

Пришлось признать, что колонна из такого железа уже стояла в Индии …

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

Делегаты узнали много нового, но так и не смогли ни до чего договориться.

Схемы реактора – излучателя! – не привел ни один из докладчиков.

Конечно, постулирующая часть окончательного документа содержала множество новых и интересных фактов, но заключительная часть документа практически не содержала ничего серьезного.

Но зато неформальные контакты между отдельными членами делегаций и даже целыми делегациями установились достаточно плодотворные, хотя по наблюдению Свиридова все тщательно соблюдали требования секретности.

Организаторы конференции постарались отметить окончание конференции в традициях национального праздника, но большинство делегатов не смогли выдержать всю эту длительную процедуру и попросту разбежались. Ушла российская делегация, ушла делегация США, а потом они встретились в гостиной на своем этаже за традиционной индийской трапезой.

Через некоторое время, насытившись, делегаты разбились на кучки по интересам, а Свиридов позвал Спрингфилда в свой номер.

– Джекоб, зайди, пожалуйста, в ту комнату …

Джекоб открыл дверь в спальню – там в кресле его ожидала Джулия Вебстер.

Они обнялись и проговорили почти час, пока Свиридов не позвал Джекоба, которого начали искать члены его делегации …

ПРЕССА ОЧНУЛАСЬ

Еще на первом заседании единогласно было принято решение ограничить деятельность прессы, запретив любые публикации на время конференции.

Но теперь журналисты отрывались по полной!

Было много публикаций научного характера – на многих языках, и они вызвали сенсацию. Были опубликованы наиболее интересные доклады участников, и среди публикаций наибольшее место занимали изложения докладов из России.

Были интервью с участниками конференции, даже стенограммы отдельных тематических встреч, но …

Как ни старались издательства, ни одного портрета участников конференции опубликовано не было, а общие планы заседаний не поддавались увеличению для выявления отдельных лиц.

Информационный шум стоял в прессе около месяца, в сугубо научной прессе – намного дольше.

И только одна немецкая газетенка вдруг вспомнила о том, что однажды президента Путина сопровождал некий мужчина в темных очках, свободно говорящий на всех языках, и которого не удалось тогда сфотографировать …

Теперь же в багаже спецслужб кроме неясных фотографий и видеопланов имелись фамилия этого персонажа – Анатолий Свиридов и еще отпечатки его пальцев с предметов в гостинице.

Разведки всего мира активизировались, в Москве появились новые атташе и секретари посольств, а Худобин с Диной снова прогуливались по городу и вылавливали старых знакомых. И таких находили, а уж что с ними затем делал Свиридов – он никому не рассказывал. Но некоторых из них отзывали обратно достаточно скоро, а некоторые просто исчезали.

А у Маргариты Антиповой в служебном кабинете на письменном столе появилась фотография в красивой рамке – улыбающиеся Джекоб Спрингфилд и Джулия Вебстер стояли обнявшись и смотрели друг на друга …

ПРОИЗВОДСТВО И НАУКА

ЗАМЕСТИТЕЛИ

Первой из всех начальников обзавелась заместителями Главный инженер фирмы Лена Долгополова – она нашла и воспитала себе троих деловых женщин-инженеров, выделила им сферы деятельности, следила за их работой и направляла их, чем значительно облегчила себе работу.

Лена представила претендентов Свиридову.

Молодые женщины, во многом старающиеся походить на Долгополову, держались в кабинете Свиридова сдержанно, но с достоинством.

Лена представляла каждую, рассказывая о каждой, и было видно, что она любит этих молодых энергичных женщин, и они отвечают ей взаимностью.

Свиридов и ранее встречался с этими женщинами, его мнение совпадало с мнением Долгополовой, и он порадовался их росту.

И поддержал ходатайство главного инженера, но посетовал, что Лена «прячет» еще и других толковых выращенных ею молодых специалистов, которых она «берегла» для будущего.

Исторически у Свиридова явных заместителей не было, хотя он активно пользовался помощью своих коллег. Но после того, как значительную часть его нагрузки приняла на свои плечи Маргарита Антипова, а Долгополова позаботилась о воспитании себе помощников, о заместителях задумался и Свиридов.

Он не только признал необходимость таких должностей, но и тщательно обсуждал это с Антиповой. В результате длительных раздумий и обсуждений с Марго они пришли к общему решении.

В результате у Почетного генерального появились два заместителя – Виктор Скворцов и Потап Потапович, а у Генерального (Генеральной!) – тоже два заместителя – Полина Ерлыкина и Виолетта Ерцкая.

Когда Свиридов на заседании малого совнаркома объявил о нововведении, то раздались ехидные реплики: почему это Толя себе выбрал мужиков, а Маргарита – женщин. Но после недолгого обсуждения признали целесообразность такого изменения в руководстве фирмой.

Шабалдин решил не отставать от центрального руководства и по согласованию с Москвой тоже обзавелся заместителями – ими стали Ангелина Митрофановна Иванищева и Валерия Осиповна Верещатская.

Все эти назначения вызвали настоящую цепную реакцию – новые заместители очень быстро обзаводились собственными заместителями, что было совершенно естественно.

Свиридов не упускал из вида всех новоиспеченных заместителей всех уровней, помогая выстраивать им взаимодействие с новыми начальниками и разделение обязанностей и сфер влияния.

Значительные усилия ему пришлось приложить к тому, чтобы выдвижение одних не вызвало негативной реакции у остальных, и это ему удалось – все выдвижения были восприняты спокойно и без эксцессов.

В значительной мере это относилось к заместителям более низкого уровня – появление заместителей Свиридова и Антиповой вообще казалось всем произошедшим давным-давно.

Объявление конкурса на место Авдоконихина реально показалось сотрудникам чисто формальной процедурой – все видели на месте патриарха только Потаповича.

Но это обстоятельство не снижало поздравлений Свиридова и Долгополовой, да и других тоже.

Первой Потапа поздравила Надежда Авдоконихина.

– Спасибо, Наденька. Я постараюсь быть достойным Елизара Болеславовича …

Надя успешно работала, сын подрастал, а Полина все более становилась членом семьи и жила постоянно с Надеждой и маленьким Авдоконихиным.

Поздно вечером Свиридову позвонила Антипова.

– Толя, у нас заболел Ванечка! Температура высокая …

– Врач был? Что с ним?

– Врач сказал, что все дети болеют, ничего страшного … Но мне нужно побыть с ним, ты понимаешь? Очень нужно!

– Так зачем звонишь? Сиди с ним и все дела. В чем тебе помочь?

– Прости, я как-то растерялась … у меня же детей не было … Я хочу на это время … Вместо себя … Полину Ерлыкину …

– А ревешь зачем? Или от чего?

– Прости, но все же я … я баба …

И по телефону стали слышны рыдания.

– Утрись, Марго. Где моя железная Маргарита? Сейчас к тебе Тоня придет – поддержать морально.

Несколько дней в кабинете Антиповой сидела Полина Ерлыкина, и не просто сидела, а работала. Ей помогали все – начиная со Свиридова и кончая Черномырдиным и Мальчиком, но помогали не назойливо, а незаметно, исподволь, мягко и ласково.

Полина прекрасно справлялась с текущими делами и не стеснялась спрашивать при необходимости советы – в первую очередь у Антиповой, у своих друзей, но не стеснялась и советовалась с любыми другими нужными ей специалистами.

Поэтому неделя ее «правления» фирмой не принесла никаких неожиданностей, прошла спокойно и убедила Антипову и Свиридова, что выбор на должность заместителя Маргарита сделала правильный …

ЭКСПЕРИМЕНТЫ

С помощью Владика и Потапа Свиридов проводил самые разнообразные эксперименты, связанные с электронными устройствами.

Было несколько совершенно секретных опытов, о которых не распространялись никто из участников.

Например, Свиридов печатал на экране монитора текст, не прикасаясь к клавиатуре. Текст возникал быстро, но наблюдатели отметили, что программа Word включена не была.

В ходе эксперимента проверяли различные варианты, в том числе работу на расстоянии и появление текста не в построчном варианте, а сразу полным экраном.

Это не вызвало особого удивления, поскольку Свиридов уже освоил чтение информации с лазерных дисков и осваивал снятие информации с флешек.

Проводили эксперименты с воздействием на различные элементы компьютера.

При этом самым простым вариантом было выведение компьютера из строя, но были и более сложные варианты, когда компьютер начинал «глючить» и выполнять не те команды, которые ему давали.

Проверка на дальность особых результатов не дала – испытуемый компьютер должен был находиться в поле зрения Свиридова, хотя бы в бинокль: тогда все получалось.

Владик предложил эксперимент с соединенными друг с другом компьютерами.

Сперва все компьютеры были включены.

И дядя Толя «путешествовал» внутри этой компьютерной сети – так это озвучил Владик.

Первым вопросом было – а сможет ли он сориентироваться в содержимом всех объединенных компьютеров и ознакомиться с их содержимым.

Свиридов смог, и на это ему понадобилось не так много времени.

Далее – а сможет ли дядя Толя перенести информацию из памяти этих объединенных компьютеров в память другого компьютера, не имеющего связи с ними.

На это понадобилось значительно больше времени, но затем Свиридов перекинул на независимый компьютер целый диск с одного из компьютеров сети.

– А избирательно? – спросил Владик.

– Можно и избирательно, – ответил Свиридов, и «перегнал» антивирусную программу с другого диска.

– Там есть еще архивированный файл книги Марвелла ….

– Сейчас. Тебе архивную копию или разархивировать?

– Давай оба.

Свиридов перекинул заархивированную копию, а затем разархивировал ее.

При этих экспериментах присутствовали двое – Потап Потапович и Владик Медяков.

То, что в комнату периодически влетала Ника и вновь вылетала на балкон, было не в счет.

Когда Потапович попытался ее поймать и объяснить происходящее, Ника ответила:

– Не смейте говорить мне про Толю гадости – я все равно его люблю! Очень!

А эксперименты продолжались …

ТЕХСОВЕТ

Кроме Ученого совета на фирме существовал и Технический совет.

И если Ученый совет бесспорно дислоцировался на фирме и имел свое законное место, то Технический совет был органом спорным, и на него претендовал директор машино-строительного завода Дементьев. Чтобы его не обижать у Технического совета не было жестко закрепленного места для заседаний, и он собирался то на заводе, то на фирме.

Но вот председателем Технического совета была Елена Геннадиевна Долгополова, и против этого Дементьев даже не пытался возражать.

На этот раз местом сбора членов Технического совета был выбран малый зал заседаний на заводе.

Ровно в одиннадцать часов Долгополова открыла заседание. За столом на сцене располагалась она и ее две заместительницы – больших почетных президиумов Лена не терпела.

– Приветствую членов Технического совета и всех присутствующих. Начинаем работу. На повестке дня у нас обсуждение состава технического предложения для Комиссии по нанотехнологиям. Слово для доклада представляется начальнику конструкторского бюро Карену Мартиросовичу Варданяну.

– Дорогие друзья! – начал с трибуны Карен. Его акцент еле чувствовался в гортанном голосе.

– Я представляю вам состав нашего предложения под условным названием «ЛЕКСАР», которое включает в себя производство новых пленочных конденсаторов-аккумуляторов типа «ЛЕКСАР» нескольких типоразмеров, выпуск специальных зарядных устройств для этих изделий, конструкцию пускорегулирующей аппаратуры для установки между устройствами типа «ЛЕКСАР» и потребителями. По всем разделам нашего предложения имеются патенты, которые не являются зонтичными по всей цепочке – зонтичной патентной защитой обеспечены производство конденсаторов и устройство для их зарядки, в то время как конструкция пускорегулирующей аппаратуры может иметь варианты исполнения.

– И почему это? – раздался ехидный голос из зала.

– Это происходит потому, что потребителем электроэнергии могут быть самые разнообразные устройства. Мы подготавливаем в настоящее время комплексное предложение, где источник тока и потребитель объединены конструктивно в единый блок, а управление осуществляется по слаботочным линиям … Давайте рассмотрим наше предложение по разделам.

На экране позади сцены появилось изображение установки производства «ЛЕКСАРОВ».

– Как вы видите, все автоматизированное оборудование скомпоновано внутри закрытой камеры, обеспечивающей чистоту всех операций. Эта чистая камера имеет свою ФВС -фильтровентиляционную систему, обеспечивающую необходимую чистоту воздуха, и специальные шлюзовые камеры для загрузки сырья, выгрузки готовой продукции и прохода внутрь операторов-наладчиков. За камерой видна контрольная установка, предназначенная для контроля параметров изделия. В зависимости от типоразмера изделия размеры и конфигурация камеры могут меняться – на иллюстрации показан вариант производства элементов стандартного для гальванических элементов типов от «ААА» до «Д».

– А сырье?

– Сырье для производства продукции не является предметом предложения и поставляется отдельно.

– А почему?

– А потому, что это секретно! – это ответил Свиридов.

Карен ответил еще на несколько вопросов и перешел к блокам зарядки …

В конце заседания председатель – Лена Долгополова – предложила формулировку решения техсовета, которое заняло целую страницу.

Там были поручения и экономистам по поводу подготовки бизнес-плана, и проектировщикам по поводу подготовки вариантов технических решений для производства различных марок изделий, и эксплоатационщикам по поводу подготовки инструкций и рабочих программ и ознакомительных занятий с потенциальными потребителями, и патентоведам для более тщательного обоснования правовой защиты …

А Свиридов предложил добавить пункт о подготовки лицензионного соглашения к комплектной поставке оборудования и обучения персонала …

После заседания все отмечали, насколько четко, по деловому проводит заседания Главный инженер фирмы Елена Долгополова …

ОТЧЕТНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

Это был не Ученый, и не Технический совет – это было отчетное заседание обоих советов с приглашением ведущих специалистов.

Поэтому «малый» зал заседаний в небольшом квадратном здании внутри П-образного главного корпуса фирмы был полон. За столом на невысокой сцене сидело руководство, а первые ряды занимали старые, заслуженные и ведущие сотрудники.

На сцене не было привычной трибуны, а на длинном столе, за которым свободно разместились Свиридов, Антипова, Скворцов, Долгополова, Ерлыкина, Потапович и Варданян, стояли микрофоны. За столом сидел и директор машиностроительного завода Дементьев.

– Здравствуйте, товарищи! – открыл заседание Свиридов. – Начинаем работу. Сегодня мы выслушаем сообщения о выполнении производственных и научных программ здесь, недалеко от Москвы. Сообщения будут сделаны теми руководителями, которые ведут соответствующие направления. Секретари записывают все и потом все это будет оформлено в виде отчета соответствующей степени секретности, и будет доступно сотрудникам. Председателя колхоза Трофимова мы за стол не позвали из-за специфики продукции …

– Вопросы прошу задавать после каждого сообщения, так будет проще. А более подробное обсуждение проведем после всех сообщений. Начнем с производства и с сообщения Главного инженера Елены Геннадиевны Долгополовой. Прошу, Елена Геннадиевна.

Лена Долгополова повернула микрофон к себе.

– В производственной программе нашей фирмы кроме выпуска экспериментальных и опытных образцов еще и выпуск промышленной продукции. С нее я и начну. В промышленных объемах мы производим следующие виды продукции: заменители топлива внутреннего сгорания – бензина и солярки; заменители смазочных масел для двигателей и трансмиссий; заменители амортизационных жидкостей взамен минеральных и синтетических жидкостей – это, правда, в очень небольших объемах. Аккумуляторы «Лексар» нескольких типоразмеров. Особочистые элементы и соединения; подложки для электронных компонентов; несколько видов наполнителей для ароматических продуктов и медицинских препаратов. Как видите, довольно обширный перечень из семидесяти пяти наименований …

Лена помолчала.

– Если я начну рассказывать о каждом из выпускаемых продуктов, то это займет много времени. Поэтому я остановлюсь на главных направлениях. Это заменители бензинов, которые мы производим … объемы производства я озвучивать не буду. Так, Анатолий Иванович?

– Да, эти цифры оглашать не стоит.

– Наши бензины трех марок поставляются на рынок и продаются на нескольких бензоколонках, но в основном поставляются в колхоз, в нашу автоколонну, в автоколонну воинской части охраны периметра, на завод Дементьева и на базу авиационного подразделения. Все три марки топлива не имеют ни одной рекламации и пользуются повышенным спросом, который мы пока удовлетворить не можем – мощности наших установок для этого недостаточно. Для увеличения выпуска этих марок предполагается строительство новых установок на территории бывшего института Усачева.

– Смазочные жидкости пяти марок, заменяющие моторные и трансмиссионные масла. Пока мощностей наших установок хватает для удовлетворения имеющихся потребностей. Увеличение объема производства возможно при увеличении заказов Министерства обороны, но их пока нет. Эти смазки поставляются тем же потребителям, что и наши топлива. Рекламаций тоже нет. Предполагается расширение номенклатуры, в том числе по озоностойким смазкам, но это уже относится к сфере Виктора Антоновича Скворцова.

– Особо чистые материалы и элементы. Мы выпускаем много видов таких материалов и отдельных элементов, но объем промышленного выпуска таких материалов – это граммы, в лучшем случае десятки граммов. И очень высокая стоимость этих материалов. Я могу сказать, что за эти продукты мы получаем в год около двухсот миллионов рублей чистой прибыли.

Зал шумно вздохнул.

– Вы зря так удивляетесь – там имеются материалы стоимостью сотни тысяч рублей за грамм! Но подложки для полупроводниковой техники в эту стоимость не вошли, хотя объемы выпуска этих подложек, по существу относящиеся к особочистым продуктам, достаточно велики.

– Производство наших аккумуляторов типа «Лексар» развернуто с учетом перспективного расширения сбыта, в том числе для прогнозируемого производства электромобиля на совместном предприятии с японской фирмой «Nissan», а так же возможных поставок в Японию. Возможно дополнительное расширение выпуска таких аккумуляторов на базе «Солнечного» с возможными поставками за рубеж. Это может потребовать дополнительного патентования в странах поставки. А в промышленных масштабах мы выпускаем всего четыре типа аккумуляторов – на напряжение 1,5 Вольта, на 3,0 Вольта, на 12 Вольт и на 24 Вольта. Оборудование позволяет выпускать аккумуляторы и на другое напряжение, и уже рассматриваются заявки на аккумуляторы на напряжение 48 Вольт для Министерства обороны. Типоразмеры разные – для замены батареек типа ААА, АА, С и Д, а так же в габаритах типовых свинцовых аккумуляторов емкостью 60 и 180 А.час. Некоторые аккумуляторы производятся для тяжелой военной техники и для авиации, и идут на комплектацию электромобилей собственного производства – переделка автомобилей с двигателями внутреннего сгорания. Мотор-колеса, которые мы иногда устанавливаем вместо штатных с заменой всего оборудования привода в ограниченных объемах выпускает наш сосед – машиностроительный завод Дементьева …

– Эти аккумуляторы бытовых марок уже есть в свободной продаже. У аккумуляторов типа «Лексар» большое будущее, и конструкция этих аккумуляторов развивается, но это уже не моя сфера.

Лена перевела дух и выпила воды.

– Продукты-наполнители мы выпускаем в виде наночастиц для медицинских продуктов, к которым можно отнести косметические товары. Что можно сказать об этих видах продукции? Это совершенно новый вид продукции для нас, поскольку не только нанопродукцией мы раньше не занимались, но и установки для производства нанопродуктов весьма специфичны и размещены на заводе Дементьева. Но у нас, здесь, недалеко от Москвы, и на базе «Солнечного» выпускаются сейчас основы весьма перспективных медицинских препаратов для лечения таких заболеваний, как рак и иммунодефицит – это то, что называется ВИЧ. Но это опять сфера научных разработок и более подробно об этом может рассказать Ангелина Митрофановна.

– Опытные установки находятся тоже в моем ведении, но там номенклатура настолько велика, что лучше об этом расскажет Виктор Антонович – он расскажет об этом более интересно …

Лене задавали вопросы, она подробно отвечала и это заняло еще довольно много времени.

После Долгополовой сообщениями выступали Виктор Скворцов, Маргарита Антипова, Карен Варданян, Виолетта Ерцкая, Потап Потапович, Полина Ерлыкина, Ангелина Иванищева и Сергей Дементьев.

Заседание продолжалось до вечера с двумя продолжительными перерывами, и закончилось кратким выступлением Свиридова.

Он подвел итог выступлениям всех руководителей и в основном затронул перспективные направления …

НАНО

Начались работы с наночастицами и в «Солнечном».

С давних времен там оставались неиспользованные блоки экспериментальных установок, которые Свиридов приказал не трогать и консервировать.

На двух из таких установок еще в то время, когда все занимались кровью и наследственностью, попробовали получение наноматериалов – кремния, германия, галлия.

И сразу столкнулись с особенностями этого производства – требования по чистоте помещения, требования по чистоте воздуха, требования по настройке …

Хорошо еще, что Свиридов, даже не зная всех этих особенностей, заранее запретил переоборудование старых установок, и чистые помещения просто встраивались в корпуса старых установок, и внутри старых корпусов появлялись фантастические прозрачные помещения с индивидуальными системами очистки воздуха и вентиляции, со шлюзовыми камерами …

И хотя Свиридов был полностью занят работами по программе наследственности, он все-таки находил время для работ по «нано». И первые образцы нанопродуктов были получены примерно в то же время, когда закончился проект по наследственности, а затем работы были перенесены в Москву, точнее – на НИПЦ недалеко от Москвы.

А тут, где-то в Сибири, эти работы продолжились, и нанопорошки стали использовать в качестве носителя для биопрепаратов. И достигли ощутимых результатов, и эти результаты были признаны в Москве на конференции по новым лекарственным средствам, где совершенно никому неизвестные ученые-медики сделали такие доклады …

После этого откуда-то из Сибири в Москву, в Академию медицинских наук, перевели нескольких молодых, но очень «зубастых» медиков, и их стал опекать некий генерал их ФСБ, который к удивлению академиков не хуже их разбирался в специфически медицинских вопросах …

А нано преподносило все новые и новые проблемы.

И первой из них стала проблема безопасности – если в Сибири выпуск нанопорошков исчислялся граммами, то недалеко от Москвы их производили уже сотнями грамм, и во весь рост встала проблема взрываемости этих порошков, вернее пыли из наночастиц.

Взрываемость этих пылей оказалась пострашнее пылей из муки и сахара!

Никаких данных по этой проблеме в печати не появлялось, но Свиридову удалось выяснить, что в Германии в одной из лабораторий по производству нанопорошков произошел сильный взрыв. Взрыв разрушил все здание, в котором находилась лаборатория, хотя по оценкам взорвалось всего пятнадцать граммов порошка.

Но еще до получения этих сведений на фирме была организован группа по изучению взрываемости пылей наночастиц, оснащенная новейшими приборами по последнему слову техники. И очень скоро в Вестнике Академии Наук появилась небольшая статья по этой проблеме, а затем в очередном выпуске ТОХТ («Теоретические основы химической технологии») была опубликована серьезная статья М. Антиповой «Об основах взрываемости пылей нанопорошков», которая наделал много шума.

Антипова, фамилия которой мало кому была известна, провела весьма оригинальный анализ проблемы, подтвержденный экспериментальными данными. В аннотации к статье академик А. Свиридов давал очень высокую оценку рассматриваемой работе, предваряя цикл будущих статей по этой проблеме.

А на столе у Джекоба Спрингфилда вдруг оказался журнал со статьей М. Антиповой с предисловием А. Свиридова, а над заголовком статьи красовалась дарственная надпись с подписями Свиридова и Джулии Вебстер.

Джекоб позвонил по известному ему телефону, поблагодарил за подарок, и они с Джулией даже поболтали …

РЕНИЙ

После того, как Виолетта ночью разбудила Свиридова и сообщила о неожиданных результатах наладочной смены, развернулась новая экспериментальная проверка.

Как всегда, когда это делалось у Свиридова, работа разворачивалась стремительно и целенаправленно – была организована особая группа, и работам этой группы был дан приоритетный график работы, «зеленая» линия на все виды обслуживания и пристальное внимание «самого» почетного Генерального директора. При этом все помогали не под влиянием воздействия «самого» или его приказов – просто все привыкли к стремительным темпам работы по перспективным направлениям.

И результаты были получены незамедлительно – это был действительно рений, очень важный и малодоступный металл пятой группы таблицы Менделеева, с очень интересными (если не сказать – уникальными) свойствами и экстремальными областями применения.

Когда были получены достаточные для анализа количества металла удалось установить, что получаемый металл обладает весьма высокой степенью чистоты.

Проверка физических свойств полученного металла показала, как и следовало ожидать, близость его по свойствам к тугоплавким металлам группы вольфрама и молибдена, а так же к металлам платиновой группы. Видимо, это обстоятельство объясняет связь в природе рения с молибденом. Но при всей схожести с вольфрамом рений намного пластичнее, что позволяет получать изделия из рения путем вытягивания, прокатки и ковки.

Полученные образцы рения по пластичности намного превосходили табличные данные, как и способность к наклепу – видимо, сказывалась степень чистоты продукта.

По прочности полученный рений отличался высокой жаропрочностью, он легко выдерживал нагрев до 2200°С и охлаждение без потери прочности, а прочность оказалась выше, чем у вольфрама, молибдена и ниобия.

По настоянию Свиридова и Варданяна нарабатывали достаточное количество образцов для проведения всесторонних исследований по полной программе для оценки как физических, так и для химических свойств. Например, было быстро установлено образование рениевой кислоты при взаимодействии с перекисью водорода и с некоторыми нагретыми кислотами.

Растворы и расплавы щелочей действуют на рений, как и галогены.

А порошок рения адсорбировал водород!

По стойкости к агрессивным средам полученный рений мог посоперничать с металлами платиновой группы, он был устойчивее к окислению по сравнению с вольфрамом и молибденом.

Покрытие металлов рением – прием повышения коррозионной стойкости, превосходящий такие известные методы как цинкование, хромирование и никелирование.

Ренирование пока еще дорого, но соляную кислоту перевозят в емкостях из ренированного металла.

Ренирование – покрытие поверхности металлов рением – в несколько раз увеличивает срок службу нитей накала, а использование рения в качестве легирующего элемента существенно повышает прочность и пластичность сплавов вольфрама и молибдена.

На практике большая часть получаемого рения идет на производство сплавов с особыми свойствами – например, для изготовления высокотемпературных термопар и самоочищающихся электрических контактов.

В отечественном ракетостроении используют славы рения с вольфрамом марок ВР-5, ВР-20, ВР-27ВП (5%, 20% и 27% рения) и молибдена с 8%, 20% и 47% рения, а также молибден-вольфрам-рениевые сплавы.

Эти сплавы высокопрочны, пластичны, технологичны, хорошо свариваются. Изделия из них сохраняют свои свойства и формы в самых трудных условиях эксплуатации.

Сплав тантала с 2,5% рения и 8% вольфрама предназначен для изготовления теплозащитных экранов аппаратов, возвращающихся из космоса в атмосферу Земли – и в полярных экспедициях. Сплав никеля с рением, называемый «монокристаллическим», используется для изготовления деталей газовых турбин, обладает большой стойкостью к высоким температурам и резким температурным перепадам. Этот сплав выдерживает температуру до 1200°С, поэтому в турбине можно поддерживать стабильно высокую температуру, полностью сжигая горючее. При этом с выхлопными газами выбрасывается меньше токсичных веществ и сохраняется высокий КПД турбины.

В настоящее время ни одна газовая турбина не изготовляется без использования ренийсодержащего жаропрочного сплава.

Для атомной техники сплавы, содержащие рений (сплав вольфрама с 26% рения) – перспективный конструкционный материал (оболочки ТВЭЛов и прочих деталей, работающих в реакторах при температурах от 1650 до 3000°С). Кроме всего прочего на реакции β-распада изотопа Re187 основан рений-осмиевый метод определения возраста горных пород и метеоритов …

Все эти уникальные свойства и области применения рения были подтверждены в ходе экспериментальных проверок свойств получаемого в НИПЦ металла.

Сплавы рения широко используют для изготовления опор, на которых вращаются рамки измерительных приборов высших классов точности: материал таких опор должен обладать высокой твердостью, немагнитностью, высокой коррозионной стойкостью, малым износом в процессе эксплуатации. Всем этим условиям отвечает многокомпонентный сплав марки 40КНХМР на кобальтовой основе, легированный 7% рения.

Этот же сплав используют для производства упругих элементов крутильных весов и гироскопических приборов …

Все это в сжатой форме рассказал Свиридов на совещании по итогам опытных проверок полученного металла.

Кроме этого он отметил, что природные месторождения ренийсодержащих руд имеются в Чили, в США, а так же и в РФ на острове Итуруп (фумаролы вулкана Кудрявый).

Содержится рений в молибденовом и медном сырье, в породе под названием джезканганит, колумбит, колчедан и рениит …

– По последним данным мировое потребление рения составляет 40 – 50 т/год при стоимости сырья в зависимости от количества примесей от $1000 до $10000 за 1 кг. Наш продукт намного чище предлагаемого на рынке и при промышленном производстве его себестоимость составит примерно от $2000 до $3000 за кг, – так закончил свое выступление Свиридов на Ученом совете. – А применений у этого металла много, был бы в наличии металл …

Виолетта Ерцкая впоследствии получила за данное открытие орден и Государственную премию, а сотрудники бригады, работавшей по тематике «РЕНИЙ», были награждены орденами …

СПЕЦИЗДЕЛИЕ

– Привет, Сережа!

– Привет … Анатолий, – Шойгу удивился самую малость, внезапно увидев на той стороне стола Свиридова.

Перед Шойгу на столе лежала карта, вся разрисованная цветными карандашами.

– Совсем плохо?

– Очаг в таком глухом месте, что даже не знаем, как туда подобраться … Вот, видишь, в такой глуши …

– Ты можешь гарантировать, что там нет ни одного человека?

– Место глухое, охотничьих избушек там нет, жилья близко не наблюдается. Аэронаблюдение никого не заметило. Водоемов для забора воды близко тоже нет – поэтому авиацию подключить невозможно.

– На, посмотри, – Свиридов протянул Шойгу половинку листа бумаги. – Тут требуется и твоя подпись.

Шойгу прочел, поднял глаза на Свиридова.

– А что это за специзделие? И зачем оно тебе?

– Это объемно-детонирующий заряд. Я его сброшу на твой пожар, он там уберет весь кислород и пламя должно потухнуть.

– А тлеть?

– И тлеть не сможет – для тления тоже нужен кислород. Плюс шквальный ураган к эпицентру взрыва.

– Как ты его бросишь? Ну, да … Я загоню пару вертолетов с видеонаблюдением?

– Только вот сюда, и повыше, тысячи на три, не меньше.

– На взлет и подъем на высоту потребуется время, – расписываясь на бумаге сказал Шойгу, – ты просигналь, ладно?

– Хоп! Я за «подарочком».

Генерал Белоглазов обрадовался Свиридову, обнял его.

– Рад тебе, Анатолий! Но ты же опять с какой-нибудь гадостью? Не обижайся!

– Кузьмич, я тоже рад тебя видеть! Но жизнь наша такая, что попросту свидеться не удается! Я к тебе за помощью …

И Свиридов протянул Белоглазову бумагу.

– Откуда знаешь, что у меня это есть? Да еще подписи двух таких генералов!

Чтобы попасть в спецхранилище пришлось пройти несколько серьезных постов охраны, и если бы не сопровождение генерала Белоглазова, то Свиридову на это понадобилось бы много времени.

Подтянутый полковник четко проинструктировал Свиридова, выдавая ему странный не то бочонок, не то рундучок.

Свиридов расписался – специзделие получил, поставил дату и подпись.

Они с Белоглазовым вышли из спецхранилища, попрощались и Свиридов с грузом просто … исчез. Белоглазов вздохнул и пошел к себе в штаб.

– Сережа? Поднимай вертолеты!

– Толя, я принял! У тебя пятнадцать минут!

Свиридов из кокона наблюдал за поднимающимися в стороне вертолетами, подождал, пока они перестанут подниматься и двинулся к центру полыхающего массива.

Несмотря на приличную высоту огонь был довольно близок.

Свиридов открыл лючок на бочонке, вставил кирпичик батареи, пощелкал тумблерами и с силой отправил бочонок вниз, в огонь. И сразу по резкой параболе ушел вверх и в сторону.

Он поднялся на уровень вертолетов, когда внизу произошел взрыв. Этот клубящийся взрыв, серый и быстро растекающийся в стороны и вверх, покрыл все огненное пространство.

А Свиридов мгновенно появился в штабе у Шойгу, перед экранами системы слежения с вертолетов.

– Записываете?

Изображения меняли масштаб, было видно, что вертолеты сильно всколыхнулись от удара взрывной волны, а затем их заболтало от налетевшего урагана.

– Давай команду уходить оттуда!

– Анатолий, не знаю даже как тебя благодарить!

– Да ладно, Сережа, обращайтесь! Дай команду проследить за территорией. Ураган уже ушел, там тихо.

– Думаешь, можно бросить десант?

– Только с возможностью обратного подъема!

Где-то через час за столом собрались Свиридов, Шойгу и другие руководители этой операции. Крохотные чарочки с хорошим коньяком …

– Здоровье генерала Свиридова! Это он погасил этот очаг, он первый использовал для этого вакуумную бомбу!

– О чем болтать не следует … Ваше здоровье!

На прощанье Свиридов и Шойгу крепко обнялись …

А Евгения Павловна на Свиридова обиделась – не навестил он ее …

ТАК ЧТО– ЖЕ НАМ ДЕЛАТЬ

Свиридов собрал всех <людей> и некоторых ближайших сотрудников, такими свойствами не обладающими, у себя в кабинете, надежно экранированном от посторонних вмешательств.

Он был необычно серьезен, и все это отметили, и поэтому были необычно молчаливы.

– Дорогие друзья, у меня не очень веселые новости. К сожалению.

Мальчик вылез из-под стола и встал сзади Свиридова.

– Наши особые способности, которыми мы с вами обладаем в различной степени, имеют особенность. Об этой особенности я узнал только-что.

– Эта особенность касается далеко не всех, – вмешался Мальчик. – Это касается Толи и мальчиков, и в некоторой степени моей мамы.

– Ребенок прав. Многие из нас являются обычными телепатами ограниченного спектра действия – обмен мыслями на расстоянии, и не более: как бы не казалось это обидным …

– Что ты, Толя! О какой обиде идет речь?

– А речь идет о некоторых возможностях, которыми обладают остальные – в данном случае я и мальчики. Наши возможности предполагают способность контактирования с космическим разумом – или, видимо, с всеобщим космическим информационным полем. И вот в этой способности нам частично отказано из-за нашей незрелости, несовершенства нашего общества, несовершенства нашего мозга, нашего сознания. Мы не доросли – по «их» мнению – до мирового уровня, и поэтому мы ограничены в связи со всеобщим полем и в доступе к космическим достижениям – как науки, так и общественного устройства … тех двух ближайших к нам цивилизаций разумных существ … Вот такие малоприятные новости …

Переваривание сказанного, дополненного мысленной информацией, заняло почти минуту.

– Но с другойстороны мы можем узнать то, что обычные люди даже еще не знают про себя, про свое будущее, про свои поступки, и даже про их мысли … Там, в будущем – как это ни парадоксально …

– Из-за этого распустили специальный институт, где готовили военных экстрасенсов – по крайней мере, официально … А они могли уже многое – например, обнаруживали подводные лодки на глубине и кое-что другое … – это задумчиво добавила Антипова.

– А наши ограничения не позволяют нам устанавливать контакт с теми объектами, что принято называть НЛО …

– Толя, что же делать, если мы такие «незрелые» по мнению каких-то там высших существ? Наша жизнь – это наша жизнь, и вряд ли мы сможем из нее выпрыгнуть!

– Выпрыгивать не нужно … Только знать о нашей ограниченности …

– Какой ограниченности? По сравнению с кем!?

– Возможно, я слишком высоко занесся … в своей обиде …

– Дядя Толя, ты, пожалуйста, не дури, – Мальчик сказал это в несвойственной ему мягкой манере. – Если взять проблему пошире, то человечество всегда было неудовлетворенно объемом получаемых знаний. Кроме, пожалуй, тех древних цивилизаций, которых посещали гости с более высоким уровнем развития …

– Почему они нас не посещают?

– А тогда разрыв уровней был настолько огромен, что гости чувствовали себя … богами. А у нас они богами себя почувствовать уже не могут … мы подросли …

– Толя, давай не будем расстраиваться … из-за нашего несовершенства …

МАРИ

Мари Владимировна Козлова начала работать со Свиридовым еще тогда, когда у того еще не было ни одного сотрудника, когда он только собирал свой штаб, с которым затем развернул строительство института.

Мари была первой секретаршей Свиридова, и это была первая – и последняя – ее должность после возвращения в Россию с нелегальной работы в некоторых странах Балтии.

Мари быстро освоилась с особенностями работы Свиридова, с его требовательностью и четкостью, дисциплиной и постоянной готовностью, секретностью и многочисленным контактам с совершенно разными людьми.

Поэтому Джекобу Спрингфилду она сразу ответила на английском языке, назвала Чулпан Хаматову по имени и отчеству, и вообще всегда была в курсе контактов и дел своего шефа.

У них установилась прочная душевная связь двух самодостаточных людей, верных своему делу и человеку рядом. И когда появилась Тоня они с Мари быстро нашли общий язык и у них установилась прочная дружба.

Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что новый знакомый Мари Валдис Лазарис, Свиридов и Тоня оказались связаны боевым эпизодом, который мог стоить жизни ее участникам. С Валдисом Мари познакомилась уже здесь, в новом городе и в новом доме. Валдис сперва возглавил охрану, а затем подразделение контрразведки у Свиридова. Знакомство быстро переросло в дружбу, затем в привязанность, в любовь, и на радость Свиридовых Мари и Валдис поженились.

Детей у них не было – Валдис во время своей пограничной службы сильно застудился, лечился, но детей они завести не смогли. А принимать кого-либо из лесной школы они не решились – у Мари были воспоминания еще из ее нелегальной жизни, а Валдис не захотел принять в свою семью неродного ребенка. Так они и жили одни, радуясь детям знакомых, хотя особенно общительными их назвать было трудно.

Зато у Валдиса были старые знакомые еще с родины, и когда он привел сперва Раймонда Паулса, а затем Лайму Вайкуле и им в городе стало веселее. И Раймонд, и Вайкуле часто приезжали сюда – они не пропустили ни одного приезда в Москву, чтобы не навестить Мари, Валдиса, Свиридовых.

Почти каждый их приезд сопровождался концертами в Доме культуры, и Женя Кульченкова в многотиражке описывала концерт, приводила фотографии и рисунки Гриши Свиридова на эту тему.

Свиридов относился к Мари требовательно, но нежно – цветы от него она получала по утрам не только в праздничные дни, но и просто так, по настроению – и букетик украшал ее рабочий стол в яркий весенний день и в сумрачную осеннюю слякоть.

После путешествия в Париж – а она знала, куда исчезли Свиридовы – в ящике своего стола она обнаружила несессер с предметами для макияжа и флакончик духов известной фирмы. Другие мелкие, но очень приятные подарки Свиридов часто привозил ей из своих секретных командировок, и Мари очень ценила это.

Что еще можно сказать о тандеме секретарь – шеф?

Когда появился Антипов Мари некоторое время работала с ним, стараясь подладиться под его требования. Но все кончилось тем, что Маргарита Антипова заменила Владимира Антипова, и у нее появилась своя секретарша, а Мари осталась секретарем Почетного Генерального директора, с удивительным мастерством разруливая документы и бумаги между двумя руководителями.

И в этом ей очень помогло отношение Антиповой к Свиридову – уважительное, дружественное и даже в чем-то подчиненное.

Как бы не был труден и насыщен ее рабочий день Мари работала с удовольствием …

МИР ВОДЫ

Доклад Свиридова назывался «Мир воды», и на этом докладе присутствовали только <люди>, то есть те, кто обладал особыми паранормальными способностями.

Поэтому все собрались в небольшой аудитории, что находилась между кабинетами Свиридова и Антиповой и была совершенно невидима для окружающих.

Заряженный видеопроектор тихонько шипел вентилятором, а Свиридов по своей привычке похаживал перед экраном. По его походке и по некоторым другим признакам собравшиеся могли судить о степени волнения докладчика.

И начал он необычно – мысленно.

#Друзья, я сегодня хочу поделиться с вами некоторыми … некоторыми соображениями о природе некоторых наших способностей.

#Толя, не пугай! – это «воскликнула» Лена Карцева.

#Что ты, Леночка! Ничего страшного, не волнуйся!

Поскольку Свиридов пользовался «открытым» мысленным каналом, то есть информация становилась доступной все собравшимся, поэтому и реплика Лены, и его ответ был доступен всем.

#Итак, водный мир. Мы с вами в значительной мере состоим из воды, нас окружает вода в самых разнообразных видах, а как показывают некоторые исследования вода является далеко не простым соединением двух атомов водорода с одним атомом кислорода. Эта молекула кроме своего строения …

На экране возник первый плакат.

#… и дипольного момента, определяющего многие физические, да и некоторые химические свойства воды, оказалось …

Еще один слайд.

#… оказалось, что молекулы воды обладают еще и кристаллографическими качествами. Молекула воды может образовывать кристаллы различной формы, и эта форма несет некоторую информация, и немаловажную. Долгое время не удавалось выяснить многие важные параметры кристаллов воды, что можно отнести за счет разобщенности и некорректности исследований.

#Да просто этим занималась целая куча дилетантов! – эту реплику подал Потап.

#И еще желающих заработать дешевую популярность. – добавил Олег Ерлыкин.

#Согласен. Но отсеивая недостоверную информацию и анализируя накопленный материал некоторые серьезные исследователи получили достоверные результаты о информационной способности воды.

Свиридов сделал паузу. Учитывая, что весь предыдущий обмен информацией занял секунды, то и пауза была достаточно условной.

#Вот тут сгруппированы данные, полученные различными исследователями, по обмену информацией между образцами воды на различные расстояния. Ряд исследований опубликован не был, часть производилась закрытыми исследовательскими организациями у нас и за рубежом, и получены …

#Получены Толей с применением его индивидуальных способностей! – это опять Олег.

#Мальчик, не встревай! – это уже солидный Баранов.

#Дядя Саша! – укоризнен ответил Олег.

#Мне не хочется занимать ваше внимание необъятными массивами информации, поэтому я буду говорить о выводах. О тех выводах, которые были сделаны сами исследователями, и о тех выводах, которые сделаны мною.

#Толя, может быть стоит сразу перейти к твоим выводам. – это нерешительно заметил Дормидонтов. – Ты же знаешь, что твои выводы окажутся самыми эффектными …

#Спасибо, Петя. Насчет эффекта не обещаю, но они мне самому сперва показались весьма неожиданными …

Свиридов снова помолчал, что для стороннего наблюдателя оставалось совершенно незаметным, поскольку он и перед этим «молчал».

#Выводы, сделанные наиболее серьезными исследователями, заключались в том, что именно вода была признана всеобщим носителем информации, причем в космическом масштабе. И я пришел к такому же выводу, но продвинулся несколько далее, и это «далее» оказалось … Но подтверждается экспериментальными данными, полученными нами – мною, Полиной Ерлыкиной и Леной Карцевой.

#Признаюсь – и мною тоже. – это добавил Олег.

#Да, мальчик тоже участвовал в наших экспериментах. А эти эксперименты доказывали, что в основе наших способностей по передаче информации на большие расстояния лежит все та же вода.

Слушатели стали переваривать сказанное, обмениваясь информацией между собой.

Свиридов слушал этот обмен мыслями и возгласами, и молчал.

#Толя, ты приведи ту, последнюю таблицу. – это предложил Олег.

#Конечно. Вот тут данные сторонних исследователей, а вот тут наши собственные.

#Толя, а серии, которые мы проводили в Сибири? Помнишь, как тогда радовался Эткин!

#Еще бы! Наш патриарх так радовался всему новому, что мы приносили и рассказывали ему. И так помогал нам осмыслить это новое.

#Мир праху Израиля Моисеевича! – и Свиридов добавил несколько <слов> на идиш.

#Кроме тех экспериментов, результаты которых приведены на экране, я бы добавила еще и контакт с бывшими сотрудниками американского центра Джекоба Спрингфилда. Это была передача информации одностороння и с их стороны пассивная. С нашей стороны участвовали я и Олег.

#И это контакт был очень важен, именно оттуда мы получили сведения о Джекобе, и оттуда начались наши дружеские контакты.

#Могу добавить, что при косвенных пассивных контактах возможны участия людей, не обладающих нашими способностями. Я проводил эксперименты со своей женой, с сыном и с Улей.

#Толя, ты не забывай, что у тебя были контакты со многими … фигурантами тех дел, которые ты расследовал. Это был односторонний контакт, но вполне успешный, не правда ли? – это <сказал> молчавший все это время Лопаткин.

#Согласен! И таких случаев было предостаточно. – это заметила Полина Ерлыкина.

#Да, эти случаи я тоже учитывал в своих выводах, хотя в таблицах этих данных нет.

#Толя, а ты анализировал только свои данные? – спросил Баранов.

#Нет, я анализировал данные Олега и Полины Ерлыкиных, данные Лены Карцевой, данные совей жены …

#То есть кроме данных тех, кто обладает особыми свойствами, есть небольшой объем данных сведений от обычных людей?

#И у меня был некоторый опыт информационного обмена с Катей … Бганцевой. И у Толи – тоже. – заметил Олег.

#Но очень небольшой. А Тоня Свиридова была подготовлена мною для такого контакта, хотя особыми способностями она не обладает.

#Все равно это очень важно!

#У нас нет никого там, в Сибири? А жаль!

#Вообще нет никого за пределами этой комнаты …

#Вы ошибаетесь …

Это было настолько неожиданно, что все <смолкли>, услышав этот нечеткий и плохо различимый «голос».

#Благов? Георгий Иннокентьевич, это … это вы?

#Да, Анатолий Иванович, это я. Я совершенно случайно подключился … подключился к вашей … к вашей беседе. И понял, что вы сделали открытие мирового масштаба. Можете добавить эти данные к своим – контакт с параллельным измерением. Но контакт неустойчивый, слабый …

#Между нами много лет и тысячи километров … Если судить по карте, то это не так далеко, а по времени это десятки лет … Как вы меня слышите, Георгий Иннокентьевич?

#Слышимость очень плохая, я вас почти не слышу … Связь пропадает …

#Доктор, вы слышите меня? Это Саша Баранов! Я вас помню и приветствую! Мой нижайший поклон Елизавете Акимовне! Слышите, доктор?

#Я … вас … почти … не слышу … Береги … вас … бог …

#Нет контакта! – это потерянно произнесла Полина, – мы даже с Олежкой вместе не можем удерживать контакт …

#Но зато какое весомое подтверждение выводам Толи!

#Кто бы сомневался в его выводах!

#Ты молодец, командир! – Потап назвал Свиридова так, как его называли только те, кто побывал вместе с ним в боевых стычках. – Молодец, Генеральный!

И тут Полина Ерлыкина произнесла вслух, своим глубоким и волнующим голосом, от которого терял голову Семен Гаврилович Черномырдин:

– Товарищи члены Ученого совета! Записываю в решение нашего заседания единогласное мнение о том, что Анатолий Иванович Свиридов является автором открытия под условным названием «Информационный бесконтактный мыслеобмен без ограничения дальности с помощью водных сред». Кто за? Единогласно! Мы поздравляем тебя, Толя!

СВИРИДОВ

ПРОГУЛКИ ПО ГОРОДУ

Уже несколько месяцев Свиридов все свободное время посвящал прогулкам по Москве.

Он одевался как среднестатистический горожанин и внезапно появлялся в знакомой с детства части Москвы. Правда, таких мест, сохранившихся с тех давних времен, становилось все меньше, но тем радостнее было Свиридову такое «свидание» с давними годами.

Часто он появлялся на знакомом бульваре около бывшего кинотеатра, куда с ребятами они бегали в школьные годы.

Он даже не особенно разглядывал появившиеся новые здания, а проходил мимо, пользуясь памятью детства, погруженный в свои мысли.

С недавних пор его мысли все чаще уходили в сторону от насущных забот и были связаны с более глубокими и жизненно важными – для него – обстоятельствами.

Наиболее болезненными были воспоминания, связанные с судьбой первой жены, осужденной за уголовное преступление и погибшей в тюрьме.

Кроме воспоминаний детства Свиридов задумывался о судьбах ЗАТО, о судьбах отдельных знакомых ему людей, о судьбах отрасли, страны и мира.

И, к большому сожалению, мысли Свиридова все чаще упирались в недостаток информации, и эту информацию ему не удавалось получить путем контактов с неизвестными ему контактерами.

На прямые вопросы ему не отвечали или уклонялись от прямого ответа, отвечая только на самые общие вопросы. Но и из этих обобщающих ответов Свиридов пытался вычленить то, что его интересовало …

Начав от Солянки, Свиридов поднимался по бульвару и завершал прогулку, упираясь в берег Москвы-реки на другом конце Бульварного кольца. За это время можно было подумать о многом и кое-что решить для себя …

А в другой раз он гулял по Замоскворечью, выбирая старые переулки, еще мало тронутые новой застройкой, но таких мест становилось все меньше …

Поздно вечером Свиридов иногда рассказывал Тоне о том, где он побывал и что видел.

И Тоня робко попросила его:

– Толя, а можно мне … составить тебе компанию в твоих прогулках? Я не буду тебе мешать, я просто … я просто увижу места, по которым … по которым ты гуляешь …

– Мешать ты мне не сумеешь, Тонечка! Только оденься по погоде, и обувь надень удобную – я привык ходить много …

И в заброшенном дворе расселенного и полуразрушенного дома в тихом переулке вдруг появлялись двое – мужчина и женщина. Она держала его под руку, он бережно вел ее, и они обменивались словами очень редко.

Иногда, скорее по привычке, Свиридов ненадолго подключался к доступному ему информационному полю окружающего пространства и на него наваливались сведения обо всем, что творилось кругом. Он отфильтровывал сведения, которые могли представлять опасность – для них или для кого-то еще, и успокаивался бытовым уровнем информации.

А потом снова закрывался от внешней информации.

Тоня шла рядом с мужем, держа его под руку. Она молчала, но Свиридов – даже когда он отключался от внешнего мира – чувствовал (или слышал?) ее мысли, так как она была рядом и он касался ее тела. От этого он отключиться не мог и не хотел.

И иногда он отвечал на ее мысли.

– Нет, тут стоял такой скромный домик, и его снесли недавно – он почему-то был на балансе Министерства образования, и этим домом никто не занимался уже сотню лет, поэтому дом и начал сыпаться …

– А почему ты знаешь об этом?

– Тут жил мой одноклассник. Потом его отец погиб в конце войны и мать отдала его в Суворовское училище, в Саратов.

– Ты потом виделся с ним?

– А как же! После Суворовского он окончил училище имени Верховного совета, затем был комиссован по болезни. Он с малых лет хорошо рисовал, стал художником, а теперь редактор детского журнала. Правда, мы не виделись лет двадцать …

Однажды в пустынном глухом переулке старой Москвы из арки навстречу Свиридовым вышли трое крепких мужиков и встали поперек тротуара.

– Закурить есть?

– Нет.

– Тогда снимай часы и давай телефон.

– А еще чего? Шли бы вы с миром, а то …

– Что!? Ты, поц немазаный, счас мы твою герлу пощупаем, а тебя попишем …

Свиридов шагнул вперед и двое из троих покатились на землю, да так неожиданно и быстро, что третий спохватился не сразу.

Он спохватился тогда, когда Свиридов уже держал его за горло, и держал так, что мужик не мог даже шевельнуться.

– Что ты теперь скажешь, мразь?

Но мразь ничего сказать не могла, и Свиридов легким ударом по лбу отправил его на землю в бессознательном состоянии. Свиридов нагнулся и вытряхнул карманы лежащих, и взял только паспорта. Потом он сфотографировал лежащих на сотовый телефон – как и большинство сотовых телефонов его телефон, произведенный на фирме НИПЦ, тоже обладал фотокамерой с приличной памятью.

Тоня не сразу смогла осмыслить произошедшее – так быстро все произошло.

– Толя … Что это?

– Это, Тонечка, самое тривиальное нападение хулиганов. Вот так обирают прохожих, отбирая сотовые телефоны, деньги, часы, украшения … Бытовое хулиганство, с которым милиция старается не связываться – возни много, раскрывается редко, а кому нужны «глухари»?

– А зачем ты взял документы? И сфотографировал … этих?

– Передам в милицию. Спихнуть этот случай им не удастся …

Этот инцидент, к сожалении, происходил не однажды – поскольку Свиридовы прогуливались по тихим местам часто.

Бывали такие происшествия и тогда, когда Свиридов прогуливался один – тогда трое, а иногда и четверо нападавших после «встречи» с ним, как правило, с места нападения уже уйти самостоятельно были неспособны …

Еще Свиридов заметил – неспешные прогулки по старой Москве, по незабытым издавна знакомым местам позволяли спокойно думать о самых разных проблемах …

Присутствие Тони почти не мешало раздумьям Свиридова, хотя он и отвлекался и беседовал с ней – и это было ценно для обоих. И чем глубже они заходили в остатки старой Москвы, тем интереснее были эти разговоры – Свиридов сам даже не ожидал, что извлеченные из памяти сведения могут быть интересны не только Тоне, но и ему самому!

Иногда он вдруг начинал рассказывать Тоне историю тех мест, где они проходили – и это было настолько интересно – и откуда Свиридов знал это?

Не везде же жили его одноклассники …

Их прогулки всегда заканчивались в каком-нибудь тихом кафе или небольшом ресторане, где было немноголюдно и уютно. И они сидели за столиком и неспешно беседовали, а на улице их ждала машина с водителем, а потом они возвращались домой на вертолете …

Свиридов строго-настрого приказал своей охране не сопровождать его в этих прогулках, и он, гуляя один или гуляя вдвоем с Тоней, не испытывал чувства, что за ним идут и за ним следят …

– А где ты жил … в детстве?

– Был старый длинный барак вон в том дворе. Его уже давно нет …

Но индивидуальные прогулки продолжались.

Свиридов бродил по давно знакомым местам, автоматически оценивая окружающую обстановку, иногда переходя в информационное поле и сканируя окружающее пространство и размышляя о своей жизни.

Как и у многих основной мыслью было его размышление о своей жизни – правильно ли он жил и изменил бы он что-либо в своей жизни, если бы представилась такая возможность?

И приходил к выводу, что для изменения прежней жизни причин нет …

Но все равно он задумывался – а все ли в своей жизни он делал правильно?

И дополнительно приходил к выводу, что все было сделано так, как надо.

И не было вариантов решения тех проблем, которые вызывали сомнения.

И иные решения этих проблем приводили бы к дополнительным проблемам и осложнениям, и других решений не было …

Единственной болью, которую он не мог погасить, были воспоминания о матери Гриши – он не смог, вернее, не сумел изменить ее жизнь, что и привело впоследствии после их разрыва к ее смерти …

Поэтому все размышления о правильности принимаемых ранее решений приводили его к выводу, что иного решения проблем все же не было – по крайней мере, ему такие решения были неизвестны …

Проведя Тоню проходным двором от бульвара и выйдя на улицу через проем между домами, перегороженный шлагбаумом, он повернул налево.

– Знаешь, тут, в этом здании, раньше было какое-то областное управление культуры. Собирали здесь областных чиновников, и больше всего было молодых девушек. А здесь тогда была аптека. Кажется, она здесь уже сотню лет … И вот эти девчонки забегали в перерыве между заседаниями в аптеку и раздавался звонкий крик «Девки, гандоны дают!».

– А теперь здесь снова церковь – храм Святой Троицы. Зайдем, поклонимся.

И Свиридов, перекрестясь на ступеньках, заходил в храм, а Тоня прикрывала голову платком …

Он сожалел о том, что старой Москвы становится все меньше и меньше …

А новоделы во многих случаях положительных эмоций не вызывали …

ЕГО СНЫ

Свиридову очень редко снились сны – он всегда спал крепко, без сновидений.

Спал тогда, когда было время на сон, и просыпался в заданное самому себе время.

Но иногда он не мог заснуть, и с закрытыми глазами его сознание создавало нечто схожее со сновидением.

И эти сновидения были не фантастическими картинами, и даже не фантазиями на известные темы – нет, это было практически точное воспроизведение когда-то произошедшего.

Единственным отличием от действительности было то, что Свиридов сознательно мог создавать паузы в сновидении или даже прекращать развитие действия.

Однако это ничуть не облегчало восприятия событий, предъявляемых его созданию …

В кокон Свиридов кроме могучего «вулкана» с боезапасом взял пару дюжин пакетов с пластитом и взрывателями. Безмятежный полет продолжался до тех пор, пока один за другим не стали взлетать штурмовики, направляющиеся на цели в Северной Африке.

Свиридову стоило известного труда уравнять скорость кокона с реактивными самолетами, которые постоянно маневрировали. Как оказалось, кокон мог двигаться даже значительно быстрее, чем эти современные сверхзвуковые самолеты.

Последнее никак не удивило Свиридова, поскольку он в коконе мог перемещаться практически мгновенно, и подозревал, что он мог двигаться со скоростью выше скорости не только звука, но даже и света …

Пристроившись к крайнему самолету, Свиридов взял пакет, взвесил его на руке, и, вставив взрыватель и примерившись, с силой метнул пакет в воздухозаборник двигателя.

Кокон успел взметнуться вверх – а где-то внутри двигателя самолета взорвался пластит, и двигатель и весь самолет мгновенно превратились в облако обломков.

Из кабины успел вылететь летчик в скафандре на кресле-катапульте, из которого сперва вылетел вытяжной, а затем основной парашют.

В это время Свиридов уже занимался другим самолетом, и с тем произошло все тоже самое со взрывом и взлетом катапульты.

На всю эскадрилью у него ушло всего несколько минут, и ни один пилот не успел радировать на аэродром о происходящем – там получили лишь сигналы аварийных раций с кресел катапульт.

После этого Свиридов незримо присутствовал на экстренном заседании командования на аэродроме … тут Свиридов прервал сон, отключил «изображение» …

А этот сон начался не с начала события.

Его рука как наяву ощущала отдачу рукоятки «Беретты», из которой он выцеливал стоящих на тропе моджахедов, и точно попадал в переносицу.

Рядом грохотал пулемет, и моджахеды один за другим падали в пропасть.

Отдачу от выстрелов из разнообразного оружия Свиридов ощущал часто …

Но и сейчас, во сне, он физически почувствовал это усилие, удерживая точку прицеливания …

А это напоминало нечто сюрреалистическое – синевато-белый снег с геометрически ровными рядами антенных стоек, и это поле тянулось вдаль, к самому горизонту. Даже похрустывание снега очутилось во сне, хотя тогда он там по снегу не ходил.

Он перемещался между строениями, исследовал начинки приборов, снимал копии с документов, изымал из сейфов со сложнейшими замками и приспособлениями для подрыва рабочие журналы, а в тексте рабочих инструкциях обнаружил спецификации всех электронных компонентов – что значительно облегчило ему последующие манипуляции с этими электронными компонентами, которые составляли основу электронной начинки приборов …

Он запрограммировал выход из строя некоторых определенных полупроводниковых модулей при включении генераторов на полную мощность, что диагностировать и обнаружить после выхода их из строя было почти нереально …

А в Норвегии было совсем не так – фантазия местных инженеров была настолько великолепна, что найти искомые установки ему удалось далеко не сразу.

Но зато он порадовался этим сугубо прагматичным фантазиям, и как бы в ответ оставил свою ответную фантазию – после попытки пуска установка выходила бы из строя таким образом, что восстановлению она уже не подлежала …

А ведь тут, среди путаницы островов, было три таких установки …

НОВЫЙ ПРИСТУП

Приступ у Тони случился в лесу, когда она гуляла с Николенькой, и ей стоило немалого труда сообщить об этом Уле и, закатив коляску к ближайшей скамейке, лечь рядом под кустом. Уля в первый раз столкнулась с приступом у мамы Тони, хотя и знала об этой ее болезни.

Она сразу позвонила папе Толе и побежала в лес, но Свиридов опередил ее – он просто транспортировался прямо к Тоне.

Тоня лежала под кустом, сжавшись в комок, и было видно, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не двигаться и не кричать. Она охватила руками прижатые к груди колени, и только по судорожным рывкам можно было судить о том, как ей трудно.

Рот ее был сжат, но отдельные звуки прорывались и сквозь сжатые губы.

Свиридов первым делом обхватил ее руками за голову и стал успокаивать, снимать спазм. Это ему удалось, хотя и не сразу. Но он успокоил Тоню, снял спазмы, блокирующие мышцы, унял болевые ощущения. Он гладил ее, тихо что-то говорил …

Через несколько минут Тоня уже могла говорить и с помощью Свиридова встала с земли.

И они вместе успокаивали стоящую около коляски Николеньки Улю, так в волнении и не присевшую на скамейку.

Свиридов усадил Тоню, сделал еще несколько движений ладонями около ее головы, полностью снимая нервное напряжение и стараясь окончательно успокоить ее.

А еще он пытался определить причину ее приступа, пользуясь Тониным информационным полем, и никак не мог что-либо найти …

Уже дома встревоженная Уля обнимала Тоню.

– Мама, как ты? Как ты себя чувствуешь? Что мне сделать?

– Все в порядке, Уленька, все в порядке … Не волнуйся, все прошло. Толя помог мне, и все прошло …

– Но может повториться?! Как быть … Мне страшно отпускать тебя … Как ты успела позвонить мне?

– Я мысленно позвала Толю …

– А вы с ним можете так … мысленно? Хорошо, что он был тут, а не в … командировке …

– Он умеет слышать мой … призыв опасности … Что было бы, если бы он был … в отлучке. Даже представить страшно!

Около бабушки вертелась Верочка, не очень понимающая происходящее, но все равно встревоженная и испуганная.

– Бабушка, что у тебя болит?

И один Николенька мирно посапывал в кроватке, поскольку время кормления еще не пришло …

А у Свиридова предстоял серьезный разговор с Гришей – тому предстояло бороться с приступами Тони в отсутствие отца …

ДОКТОР НАУК

После решения текущих вопросов слово попросил Свиридов.

– Обычно у нас после основных вопросов следует раздел «разное», то есть то, что никак не вписывается в остальные пункты. А я хочу поговорить … обсудить то, что считаю очень важным. Может быть, сделаем перерыв? А то все устали.

– Толя, ты обозначь тему, а потом мы сделает перерыв, чтобы осмыслить твою идею.

– Можно и так. Если в двух словах, то суть дела заключается в следующем. Стараниями доктора наук Виолетты Вадимовны мы пришли к совершенно иной конструкции – или конфигурации, как кому нравится – излучателя. Старый и новый – это совершенно различные конструкции. А поэтому что секретного в старом излучателе? Не пора ли его обнародовать с минимальной корректировкой?

– Во-первых, нужен перерыв. А во-вторых, Толя, хватит ругаться доктором наук – я и обидеться могу!

– Только попробуй! Перерыв! Кофе, чай, бублики и все, что найдете съестного …

Все разбрелись от стола, женщины занялись кофе, Скворцов успокаивал смущенно улыбающуюся Виолетту, Потап с Барановым обсуждали объем корректировки, а Лазарис жаловался Мари на Свиридова – объем рассекречиваемого материала был поистине необъятен …

Через некоторое время все расселись за стол снова, но молча.

– Кто начнет? Или точнее, кто возьмется за «роды» старой установки?

Сидящие переглядывались, но никто не начинал.

– Это должен сделать Петя Дормидонтов, – это негромко сказал Свиридов.

И только через пару минут Мальчик своим безапелляционным голосом повторил:

– Естественно, это должен сделать Петя Дормидонтов. Лучше него все мелочи установок не знает никто.

– Решаем? Решаем. Петя, дорогой, мы верим, что ты сумеешь «родить» несекретную старую установку …

– Как? Я никогда еще … не рожал. Может быть, кто-нибудь поделится опытом!?

Все засмеялись, но потом стали смотреть на Виолетту – из присутствующих женщин только она имела детей.

– И что вы на меня уставились? Мне, что, Пете рассказать, как это … происходит? Пойдем, Петя, я тебе все расскажу …

– Э-э, ты куда повел мою женщину!

Так, всеобщим смехом немного сняли напряжение, а потом Потап негромко сказал:

– Петь, а там не все так плохо. Например, магнитные катушки – там и сечение провода, и количество витков, и взаимная настройка катушек – это же все описывать не надо. А тонкостей взаимной настройки катушек ты даже не знаешь …

– А еще приемы и особенности фокусировки … – это сказала Полина Ерлыкина.

– Да мало ли еще что. Например, расчет мощности на объем или на вес образца – там же такого можно наколбасить! – это уже Свиридов.

– А вариации границ поля во времени? – это Лена Карцева.

– И вообще, Петя, у тебя такое обширное поле деятельности для фантазии … или умолчания, что можно только позавидовать, – это подвел итог академик Баранов.

– Петенька, ты меня не бросишь? Неужели бросишь меня одну на съедение этим акулам науки?

Виолетта так искусно изобразила испуг, что снова все весело рассмеялись …

ПОПОЛНЕНИЯ

Смена поколений происходила естественным образом – кто-то уходил на пенсию, кто-то уходил насовсем, а им на смену приходили молодые …

Уже давно пополнение образовывалось за счет тех, кто жил здесь, недалеко от Москвы – в том числе в лесной школе. Кто-то переходил из школы в профучилище или техникум, кто-то уезжал учиться в Москву и возвращался обратно. Много молодых специалистов возвращались в колхоз, чего не наблюдалось ранее. Раньше, как говорил Трофимов «до Свиридова», молодые стремились уехать из колхоза в город насовсем, а теперь возвращались в родной колхоз, и даже рвались обратно.

Хотя часть молодежи из колхоза после городского обучения возвращались не в колхоз, а на машиностроительный завод к Дементьеву или даже на фирму, они не прерывали связи с родным колхозом.

Появлялись в ЗАТО молодые – а иногда и немолодые! – специалисты, молодость которых не была связана с этими местами.

Это было не так просто.

И дело было не в том, что с каждым из таких специалистов по сложившейся традиции знакомился лично сам Свиридов, и каждого тщательно «проверял» первый отдел.

Главное было в том, что никого сюда не распределяли, не направляли и не посылали.

Сюда приглашали.

Приглашали по рекомендации, и эта рекомендация должна была быть весьма весомой.

Например, Дина Егоровна Утечкина в «свой» хоспис перетаскивала врачей из Москвы.

Как она их находила и выбирала – непонятно, но все они как на подбор оказывались одной – еврейской – национальности, и легко проходили собеседование со Свиридовым.

Позвонила Свиридову Вера Грачева – местный «министр образования».

– Здравствуй, Толя. Я к тебе с просьбой.

– Привет, Вера. Проблемы?

– Боюсь, эта проблема мне не по плечу. Мне нужен новый директор школы взамен уходящей на пенсию …

– У тебя нет кандидатуры?

– Знаешь, есть. Но сосватать ее … Боюсь, я не сумею. Но у этой дамы большие неприятности с начальством, ей грозят увольнением, а она не сдается. Это по моим неофициальным сведениям.

– Давай мне координаты, я попробую.

– Заранее спасибо, Толя …

Свиридов невидимо познакомился с названной Верой Грачевой кандидатурой и убедился в том, что действительно над хорошим, но строптивым педагогом сгущаются тучи. Расправится с чиновниками от педагогики никакого труда не составляло, но сперва Свиридов убедился в профессиональных и организационных качествах Викторины Ивановны Стригуновой.

Встреча наяву с Викториной Ивановной состоялась в ее кабинете, на стенах которого было тесно от дипломов и грамот.

– Здравствуйте, Викторина Ивановна. Свиридов Анатолий Иванович.

– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Вы родитель? Но я не помню ученика с такой фамилией.

– Я отец и уже дед, Викторина Ивановна, но в вашей школе мои дети не учились. Я по другому поводу.

– Я вас слушаю.

– Недалеко от Москвы имеется город, и там школа с полным циклом образования, и там требуется новый энергичный профессиональный руководитель. Я пришел вас соблазнить этой должностью. Вас интересует такое предложение?

– Видите ли Анатолий Иванович … Вы меня совершенно не знаете, и мне непонятно, на чем основано ваше предложение. И я пока не собираюсь уезжать из Москвы.

– Давайте по пунктам. Вы ошибаетесь в том, что я вас не знаю. Я достаточно подробно знаком с вашим жизненным путем, с вашими достижениями и трудностями, это во-первых. Во-вторых, из Москвы уезжать не придется – наш город находится в административном подчинении Москвы, хотя и является ЗАТО – закрытым административно-территориальным образованием, да еще и воинской частью. И в-третьих, добраться до вас не сможет никто из ваших сегодняшних начальников и даже из самого Министерства образования. Непрофессионалов мы не приглашаем.

– Вы знаете, Анатолий Иванович, это … предложение требует серьезного обдумывания, и кроме того ознакомления на месте. Вы не думайте, что я не справлюсь … с чиновниками, которым не по душе мои взгляды и моя работа.

– Викторина Ивановна, можно задать вам не совсем … корректный вопрос? Насколько вас поддерживает коллектив школы?

– Почему же некорректный? Вопрос вполне уместный, и на него мне уже приходилось отвечать … хотя бы мужу. Коллектив преподавателей в значительной мере за последнее время сменился по ряду причин, и теперь у меня твердой поддержки там нет. Или вообще нет, если учитывать давление со стороны органов народного образования.

– А муж – кто он? Где работает, его специальность?

– Он инженер, но сейчас работает слесарем на станции обслуживания автомобилей.

– Дети? У вас же трое детей.

– Старшие уже женаты, а младшая кончает институт. К несчастью, педагогический.

– А почему к несчастью?

– Уровень педагогических кадров катастрофически падает и грамотным учителям младших классов очень трудно приспособиться к общему уровню. К большому сожалению, но это так.

– А не смогли бы мы с вами более подробно поговорить у нас? И школу бы посмотрели, и с людьми смогли бы познакомиться. Приезжайте вместе с мужем – ему тоже будет интересно.

И Стригуновы в ближайшее воскресение приехали в город Пашино, который так практически никто не называл – внутри его называли просто «город».

Привезли их на машине, которую прислал Свиридов, на КПП пропустили сразу – по паспортам, пропуска им были выписаны, а в городе их встретили Свиридов, Дементьев и Грачева.

Грачева сразу повела Викторину Ивановну в школьное здание, а ее мужа, Бориса Константиновича Дементьев увез к себе …

Решение о переезде из Москвы было принято семейством Стригуновых через две недели.

За это время они несколько раз побывали в ЗАТО, за это время Викторина Ивановна более подробно познакомилась с педагогами в школе и даже побывала на нескольких уроках.

А Борис Константинович за это время познакомился с перспективами производства электромобилей совместно с Японией, за это время со Стригуновыми ознакомился первый отдел, за это время они ознакомились со своей будущей квартирой …

Квартиру им Свиридов выделил не у себя в городе, а в городе «умников», как по старой привычке называли небольшой городок около бывшего института, на базе которого теперь действовали несколько промышленных установок.

Свиридов решил, что некоторая, пусть небольшая и условная удаленность нового директора от своих коллег и учащихся будет полезной …

ГАЛИНА СУКОВИЦИНА

Галина Суковицина продолжала работать секретарем-референтом у следователя по важнейшим делам Следственного управления Следственного комитета Федеральной службы безопасности генерал-лейтенанта Свиридова, и хотя жила она в Москве, но очень часто навещала знакомых летчиков и город, около которого теперь базировался самолет.

Но с новым своим знакомым Степаном Гладилкиным Галина встречалась в Москве, и он частенько ждал ее около кинотеатра «Звезда» или на перекрестке около магазина «Людмила». Потом они обычно шли гулять либо по набережной Яузы, либо поднимались к Бульварному кольцу, либо … да какая разница, куда они шли – они были настолько заняты друг другом, что маршрут особого значения не имел.

Галина, как более старшая, оценивала новое знакомство более критично, но даже это ей помогало мало.

Степа же был увлечен этой серьезной девушкой со всем пылом молодости.

Конфетно-букетный период с поцелуями успешно проходил проверку на совместимость, Степан уже несколько раз побывал в квартире Галины, но дальше объятий и поцелуев дело не шло.

Уже несколько раз поздно вечером, когда Степану было некуда идти, Галина приводила его в особняк на углу старого переулка и он ночевал там – у себя она его еще не оставляла.

Но дело шло к этому, и в один прекрасный вечер Галина после поцелуев, сидя на коленях у Степана, сказала:

– Сегодня ты можешь остаться у меня …

Она даже не делала вид и не пыталась стелить ему отдельно – все завершилось на ее девичьей кровати, простыня которой к утру была вся запачкана кровью …

Степан был даже шокирован этим, а Галина с обычной для нее прямотой спросила:

– Ты что, не знал, что девушки становятся женщинами с кровью?

– Милая, да я не думал об этом … А ты думала?

– Знаешь, Степа, я тоже ни о чем не думала, мне было так хорошо с тобой …

– Когда мы с тобой поженимся? Я прошу твоей руки … и сердца … пусть это не современно. У нас в институте на связь с девушкой смотрят иначе …

– Это как?

– Переспали – ну и ладно! Сегодня с одной, завтра с другой … или с другим. А я так не могу … Я хочу, чтобы это было навсегда.

– Или надолго … Переезжай ко мне, я доложу командиру …

– А что, обязательно докладывать?

– Конечно. У нас работа такая …

Свиридов одобрил выбор Галины, и когда она, красная от смущения, рассказала ему о произошедшем, сказал, чтобы не забыли пригласить его на свадьбу …

МОЛОДЫЕ

Галина начала привыкать к тому, что в ее доме появился мужчина, и это было не просто. Все же она была старше Степана и воспринимала многое иначе, не так как он.

Кроме доклада шефу ей еще предстояло написать домой, родителям, и появиться у Гладилкиных в качестве невесты их сына.

Но сперва она побывала у сестры и рассказала ей о Степане, о том, что они уже живут вместе, и о предстоящей свадьбе.

Валентина и Аркадий потребовали предъявить жениха в натуре,и даже назначили время.

Степа сперва привел Галю к своим, и вся процедура нового знакомства с Галей превратилась в праздничное пиршество, на которое постепенно подтянулись другие члены экипажа. Получилась настоящая помолвка, а родители Степана выдали сыну дорогое кольцо, и он это кольцо преподнес Галине.

А на другой день, отпросившись у Свиридова, Галина привела Степана к сестре, познакомила его с Аркадием и Валентиной. Валентина одобрила выбор сестры, а скрипач Аркадий даже немного сцепился со Степаном по поводу новомодных рок-групп.

Но тоже одобрил нового родственника и пообещал организовать музыкальное сопровождение свадьбы.

Письмо родным далось Гале непросто – несмотря на то, что она долгое время жила рядом с домом, особой близости между дочерью и отцом с матерью не было. В известной степени причиной этого была высокая степень секретности работы Галины, а так же суровый характер сестер. Но все же она пересилила себя и постаралась отразить в письме и любовь к ее избраннику, и любовь к родителям.

Письмо Галины старшие Суковицины получили почти одновременно с письмом от старшей дочери, которая тоже сообщала о Степане Гладилкине.

Утром Галина кормила Степу завтраком и тот убегал в институт, не забывая поцеловать свою Галочку. А Галина отправлялась пешком на работу, в переулке входила в дверь с надписью «Юридические советы для всех» и, пройдя через секретную дверь и тоннель под переулком, оказывалась в своем кабинете. Днем Степа звонил ей по одному ему известному телефону, и они подолгу разговаривали – подолгу, если Свиридова не было в его кабинете.

А вечером Степа кормил Галю обедом-ужином, приготовленным им самостоятельно – готовил он неплохо, привыкший к самостоятельности в общежитии. Иногда потом он садился за конспекты, а Галина садилась с ногами на диван и читала – или делала вид, что читает.

Она привыкала к совместной жизни труднее, чем более молодой Степан. Но Степан не давал скучать совей возлюбленной и часто вытаскивал ее на прогулку, на дискотеку, в кино или в театр – правда, билеты в театр добывала Галина, пользуясь связями в «городе недалеко от Москвы».

И свадебное платье Галине сооружали там, в мастерской Свиридовых.

Модель разрабатывали все вместе – Тоня, Уля и Гриша, и платье получилось на славу.

Когда Галина надела его – все женщины ахнули, а Гриша потребовал повертеться перед ним. Потом, по памяти он нарисовал такой выразительный рисунок с такой светящейся невестой.

Уля с разрешения Свиридова послала этот рисунок мадам Женовьеве, получила восторженный ответ и предложение по использованию этого рисунка в качестве рекламы для «Модного ателье мадам Женовьевы».

Свиридов однажды вечером навестил московскую квартиру Галины и почаевничал с молодыми, снимая нужную ему информацию. Эта информацию он потом обсудил с Тоней, Улей и Гришей, потом с Гладилкиными, и все это было основанием приданого невесты и жениха.

А приданое получилось немалым.

У молодой – полный гардероб, постельное белье, набор столовой и кухонной посуды и оригинальные драгоценные украшения (это был выбор Гриши и Ули).

У молодого – тоже гардероб модной и повседневной одежды, мебельный гарнитур в квартиру, зимние обмундирование для него и для нее.

А еще Свиридов в приказном порядке сообщил, что все расходы по организации свадьбы он берет на себя, и Галине и Степану оставалось только подчиниться …

ЯЙЦА ФАРШИРОВАННЫЕ

– Какие запахи! – Свиридов вернулся после пробежки, – Я сейчас, только сполоснусь!

Тоня с Гришей заканчивали собирать на стол, Верочка устроилась на своем высоком стульчике рядом с Коленькой и они терпеливо ждали кормления.

– Чем же это так пахнет?

– Это Уленька раскопала старинный рецепт – яйца фаршированные …

– Я у деда Васи в записях нашла – он записал, как его в детстве мама кормила. Ему лет восемь было – мама рано умерла …

На подносе в центре стола лежали половинки яиц в бежевой скорлупе с какой-то бело-желто-красной массой внутри, прикрытые веточками укропа и кинзы, свежие поджаристые ломтики хлеба, кашка Верочки, графинчики с соком …

– Это же невероятно вкусно! – Свиридов попробовал массу из яичной скорлупы. – Как же это делается?

– Крутые яйца, аккуратно разрезаем скорлупу вдоль, крутые яйца измельчаем, в каждую половинку скорлупы немного маслица, измельченную массу – и запекаем. Я еще добавила немного сладкого перца – у деда Васи этого не было. Ну, еще зелень … Правда вкусно, папа Толя?

– Уленька, изумительно!

Гриша, который кормил Верочку кашей, все же между этим успел попробовать массу из яйца и дожевывал веточку укропа.

– Да, детские воспоминания деда Васи достойны памяти его мамы …

ДРУГИЕ ЯЙЦА

Напротив квартиры Владика и Ники была квартира Ивана и Алевтины Ромашкиных.

Иван занимался резьбой по дереву, и это у него хорошо получалось.

Его резные изделия неплохо продавались в художественных салонах в Москве, что было неплохим подспорьем к его инвалидной пенсии.

Владик переоборудовал коляску Ивана, установил в ней электропривод, и они иногда наперегонки гонялись по балкону. Потом Владик встал на ноги и пользовался коляской очень редко, но за коляской Ивана он присматривал.

Несмотря на разницу в возрасте – Алевтина и Иван были старше Ники и Владика, да и сын их Милослав был старше сына Ники и Владика Егора на пять лет, их семьи были очень дружны. Мальчишки вместе играли, и любые конфликты мгновенно гасила Алевтина – при все своей внешней суровости она была удивительно добра.

Наверное, эта природная доброта и скрепила их союз с Иваном, характер которого после неудачного прыжка с парашютом в армии и инвалидности сильно испортился.

Гриша Свиридов показал Ивану приемы росписи его деревянной резьбы акриловыми красками, и Иван стал широко применять эту технику отделки, а потом и просто росписи гладких досок. Иногда Гриша делал эскизы для таких росписей прямо на досках у Ивана, и постепенно Иван стал создавать своеобразные картины на дереве.

А в один прекрасный день Свиридов-старший привез к ним на квартиру и установил небольшой токарный станок по дереву, и оставил несколько липовых чурочек. Иван быстро освоил токарное дело, и под ворчанье Алевтины стал вытачивать затейливые подсвечники.

Окрашенные под бронзу такие подсвечники тоже быстро раскупали в художественных салонах, а самые затейливые и красивые появились в квартирах Свиридовых и Медяковых – подарки от автора.

А еще Иван приспособился точить яйца – деревянные яйца его производства даже вблизи было трудно отличить от настоящих, куриных. Он расписывал эти деревянные яйца, и на Пасху у него не было отбоя от заказчиков. Гриша и тут научил Ивана создавать поделки под хохлому и под гжель, и покрывать их лаком – эти яйца расхватывали в художественных салонах и на них даже оставляли заказы.

Такие расписные яйца как-то появились в Вене, в доме Дрейзеров, и этот подарок Ули и Гриши был принят с восторгом. Густав не утерпел и показал подарок кому-то из своих друзей, и в Москву ушел заказ на несколько таких яиц производства мастера Ивана Ромашкина.

Тут Свиридов-старший снова смутил покой Ивана – он привез ему расписное яйцо страуса. Пусть оно было не настоящее, из пластика, и роспись выдавала его происхождение из Юго-Восточной Азии, но Иван быстро освоил новый для него размер.

Казалось, его сдерживало только наличие или отсутствие материала – а на балконе вечером загорался небольшой костерок из стружек, и около него собирались обитатели общежития. Именно тут возник первый хор в городе – от посиделок около костерка Ивана Ромашкина.

Роспись большого яйца занимала не меньше недели, долгое время Иван не показывал новые яйца, но потом он создал задел заготовок и спокойно стал заниматься росписью, показывая это только Грише. Но зато первое такое большое яйцо с видом московского кремля и Спасской башни на изумрудном фоне теперь красовалось рядом с маленькими яйцами в квартире Свиридовых.

А Дрейзеры получили два таких страусиных яйца с миниатюрами в стиле палеха по эскизам Гриши, и теперь хвастались гостям подарком из России …

ПУТЕШЕСТВИЕ

– Мама, а ты говорила, что был еще показ мод, на котором снимать не разрешали.

Гриша перебирал фотографии из кучи парижских.

– Да, был, и довольно интересный. Если папу попросить, то …

– Как, папа? Можно это сделать?

– Я думаю, что это возможно. Приготовь фотокамеру, завтра около десяти будь готов …

На другой      день Свиридов осмотрел Гришу, приготовившемуся к необычному путешествию, улыбнулся.

Тоня тоже улыбнулась, а Уля удивленно поглядела на обоих.

– Ну, сын, пойдем со мной.

В кабинете Свиридов крепко взял сына за плечи и у Гриши на секунду закружилась голова. Он огляделся и увидел зал, помост через середину, движущихся на него стройных модных девушек, зрителей, услышал звуки оркестра …

– А они нас не слышат? – шепотом спросил он у отца.

– Не слышат и не видят. Снимай, только вспышку отключи на всякий случай.

И Гриша начал снимать, не экономя кадры, выбирая масштаб, выбирая модели.

Остановился он только тогда, когда поток моделей иссяк и кто-то раскланивался у занавеса под аплодисменты зрителей.

– Домой? – спросил Свиридов.

– Домой? – очнувшись переспросил Гриша.

И они очутились в кабинете у Свиридова.

– Впечатляет …

Гриша был удивлен и растерян.

– Мы тебе не рассказывали – на всякий случай. И не болтай.

– Кому? И что? Ну, Уле-то сказать можно?

– Я думаю, что Тоня ей уже все объяснила. Не все, но что могла …

Женщины ждали их с нетерпением и сразу потащили к компьютеру – вставили карту памяти в приемник и стали рассматривать фото на экране монитора, отмечая то, что необходимо вывести на печать …

Разговоров было много, но никто не касался основы – как и каким образом Свиридовы там очутились.

Лишь один раз Уля вздохнула:

– Мне бы там побывать – просто посмотреть город …

– Как-нибудь, Уленька … Как-нибудь … – ответил ей Свиридов.

И этот день наступил. Уля после обеда уложила детей и вышла в гостиную.

– Готова перемеситься в Париж?

– Прямо сейчас? – растерялась Уля, – Вот так?

Она оглядела себя – в потертых джинсах, чистой, но не новой футболке с немного выцветшей иностранной надписью, в легких туфельках …

– Именно вот так. Только не слова по русски! – Тоня тоже оглядела наряд Ульяны. – Все в самый раз!

Свиридов притянул Улю за плечи … и они очутились на набережной. Уля повернулась – совсем рядом, за невысокими зданиями, высилась Эйфелева башня …

Свиридову потребовалось немного успокоить Улю, и он, взяв ее за руку, повел ее от реки в сторону башни …

Потом Уля, захлебываясь, рассказывала Тоне и Грише о том, как они с папой Толей ходили по Парижу, и в доказательство показывала небольшие изящные флакончики духов, купленные там …

– Гришка, я была в книжном магазине, и мне показывали твою книгу с твоим автографом! – восторга Ули не было предела.

А потом она сказала:

– Спасибо, папа Толя, большое спасибо … Мне было … мне было … мне с тобой было так хорошо! Так приятно … Так … я просто не знаю, как сказать … Это – маленький … громадный праздник … Но это – праздник. Спасибо. Но здесь – лучше …

Она сидела между Тоней и Гришей, и Гриша обнимал ее.

Верочка очень серьезно что-то выговаривала своим непослушным куклам …

А в плетенке уютно сопел Коленька …

КАЖДЫЙ ДЕНЬ

ДИСПАНСЕРИЗАЦИЯ

Нельзя сказать, что Свиридов не заботился о своем здоровье – каждое утро он бегал, регулярно тренировался в тренировочном зале в помещении охраны института, плавал в бассейне …

Но частые путешествия в коконе и наблюдения за секретными объектами, длительные проникновения на эти объекты в невидимом состоянии и выполнение некоторых операций, свойственных «татарину», оказывали негативное влияние на его здоровье …

И Умаров часто напоминал ему о необходимости бережного отношения к своему здоровью и в приказном порядке укладывал Свиридова на диспансеризацию – правда, всего на пару дней. Всесторонние обследования организма генерала Свиридова показывали, что он практически здоров и возрастных изменений в организме не наблюдается.

Последнее и радовало, и настораживало Умарова.

Возрастных изменений не наблюдалось и внешне: Свиридов оставался по-прежнему бодр, силен, молодо выглядел, а областная олимпиада показала, что он находится в прекрасной спортивной форме.

А настораживало Умарова именно это отсутствие видимых признаков старении.

Он опасался, что такое длительное ровное состояние организма может впоследствии сказаться в виде скачкообразного изменения и лавинообразного старения организма.

Диспансеризацию проходили и другие сотрудники института – ведущие сотрудники два раза в год, остальные – раз в год.

Операторы на установках проходили осмотр четыре раза в год.

Проходила диспансеризацию и Тоня. И Умаров отметил, что организм Тони Свиридовой тоже практически не подвержен старению – очень похоже на самого Свиридова.

Беседуя со Свиридовым Умаров ничего не скрывал и попытался выяснить причины такого необъяснимого феномена. Но Свиридов, как ни старался, так и не смог сообщить ничего достойного внимания полковнику Умарову, которого издавна и постоянно почтительно называл «учителем» …

КОТЕНОК

Николенька подрастал, и хотя он еще не говорил, но выражать свое мнение и свои желания он научился в совершенстве. И при этом он оставался по-прежнему солидным и некапризным, просто он умел не только выразить свое мнение, но и настоять на своем.

Например, он пообщался с Верочкой и они вместе выразили желание завести котенка.

Уля ужаснулась – будет запах, шерсть и ободранная мебель, но Свиридов ее успокоил, сказав, что далеко не все особи кошачьего племени такие неудобные.

А мысленно он пообщался с Сандалом.

И в один прекрасный день, когда Свиридовы были дома, в дверь поскреблись.

Уля открыла – за дверью стоял Сандал, а на его загривке сидел уморительный белый котенок и черными глазками разглядывал Улю.

Сандал солидно прошествовал в квартиру, поздоровался и нагнул голову. Котенок скатился с его загривка как с горки и пошел по коридору, пройдя между ног Ули.

– Папа, мама! Смотрите, кто к нам пришел! Здравствуй, Сандал! Добро пожаловать!

Свиридов разговорился в Сандалом мысленно, Сандал уселся рядом с диванчиком в гостиной, а котенок прошествовал по коридору и уверенно повернул в детскую.

Ему пришлось мяукнуть, чтобы обратить на себя внимание, но потом …

Сперва Верочка пожелала с котенком познакомиться, погладить его, потискать его, а затем он попал в руки Николеньки. Николенька гладил котенка, обнимал его и прижимал к груди.

Котенок стойко выдерживал все эти детские ручонки …

Потом он знакомился с Тоней и Улей, познакомился со Свиридовым – Сандал толкнул котенка носом и что-то негромко прорычал.

Свиридов вместе с Сандалом показали котенку его отхожее место, устроили в пустой коробке мягкую постельку, поставили рядом мисочку с водой и сверкающую кормушку …

Сидя на руках у Ули котенок ласково потерся мордочкой об Улину щеку.

– Как же тебя зовут, маленький?

Сандал совершенно явственно прорычал «Макс».

– Тебя зовут Макс? Максик, Максик!

Котенок повернул голову и негромко мяукнул, признавая свое имя.

Все маленькие – и дети, и котенок – уснули мгновенно …

Верочка проверила кроватку Николеньки, заглянула к котенку и легла сама. Она – как старшая – уже укладывалась сама, хотя иногда все же требовала сказку …

А утром котенка обнаружили в кровати Свиридовых-старших – он уютно устроился на подушке выше голов спящих, свернувшись клубочком …

Не поднимая головы он проследил за тем, как встает и одевается Свиридов, и только когда встала Тоня он потянулся и пошел за нею.

И получил плошечку молока …

ИЗ КОШАЧЬЕЙ ЖИЗНИ

Свиридов удивлялся, наблюдая за котенком.

Максик полностью обжил квартиру, освоился с ее обитателями, расставил приоритеты и признал за самого главного обитателя Николеньку …

Нет, Свиридова он тоже признавал – но как-то по другому.

Он слушался любого зова Свиридова, выслушивал его, шевеля ушами и делал все по своему. Но шалил он весьма умеренно, не безобразничал, играл с клубками и мелкими тряпочками, и при этом очень уважительно относился к Уле – у Максика Уля стояла явно на втором месте после Николеньки.

Тоня, наблюдая такую расстановку приоритетов, никак не могла понять причины такого поведения котенка, и спросила об этом у Свиридова.

– Знаешь, я сам с трудом понимаю, почему Макс поступает таким образом. Может быть потому, что Уля больше всего заботиться о Коленьке, и в доме она главная мама …

Несколько раз в гости приходил Сандал и котенок радовался приходу этого громадного пса. Он прыгал на Сандала, устраивался у того на спине, и Сандал катал его по квартире. А один раз Сандал пришел с одним из своих «детей» – со щенком по имени Камал.

Камал обнюхал Максика, лизнул его прямо в нос и Максик прыгнул к Камалу на спину. У Камала не было практики и он долго приноравливался, а потом катал Макса по комнатам.

А потом играли все вместе – Верочка, Николенька, Сандал, Максик, Камал и Уля, и им было очень хорошо вместе. Николенька пока еще не мог различать мягкие неживые игрушки и живого котенка, но Макс иногда напоминал ему об этом. Например, когда Николенька слишком активно тискал Максика и делал ему больно, котенок неназойливо, но достаточно активно давал ему понять, что он живой – ударом лапы по руке Николеньки (но без когтей!) он останавливал его.

И Коленька понимал и задумывался …

В комнату заглянула Тоня и Сандал «позвал» ее к ним, приглашая играть с ними.

Котенок ни разу не вскочил на обеденный стол, спокойно ожидал кормежки, хотя и глядел настойчиво. Он очень аккуратно ходил в лоток, и повинуясь инстинктам «закапывал» сделанное, царапая лапками пол.

Вечером котенок помогал Уле уложить спать детей, но ночевать шел к Свиридовым-старшим, и укладывался у них в головах. Спал котенок тихо, не мешая спать Свиридову и Тоне, а утром просыпался и внимательно наблюдал за Свиридовым, убегающим на пробежку, и за Тоней, одевающейся перед зеркалом.

И только потом отправлялся в детскую и будил Верочку и Коленьку …

Днем, на прогулке, котенок чаще всего ехал на коляске Коленьки и только изредка слезал на землю. Но даже свежая травка, которую он находил повинуясь инстинкту, не очень прельщала его, и он карабкался обратно на коляску и устраивался в ногах у Коленьки.

И даже когда Коленьку спускали на землю и тот делал первые неуверенные шаги, котенок наблюдал за этим сверху, с высоты коляски …

Но зато привезенный на дачный участок он вдруг почувствовал настоящую свободу и сразу начал осваивать пространство – сперва на участке, затем за пределами участка.

Но дисциплинированно являлся к еде так точно, будто смотрел на часы …

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Отвечая на вопрос одного из приславших записки Свиридов забрался в такие дебри философии, что ответ занял целых два телевечера.

Поэтому все эти многочисленные экскурсы в древние – и современные! – философские учения, мнения ученых-археологов и экстрасенсов, да и просто «магов» можно постараться сократить.

Свиридов многое знал, о многом читал и еще больше обдумывал подобные вопросы.

Учения о многочисленности воплощений единой души встречается в различных философски-религиозных учениях, в различной степени детализации и проработанности.

Но практически все такие учения предполагают бессмертие души и возможность существования ее независимо от телесной оболочки – хотя бы на ограниченное время.

С другой стороны некоторые религиозные учения предполагают воплощение души не только в человеческое тело, а постулируют наличие души и в иных физических формах – в животных и растениях.

При смерти физического тела душа освобождается и якобы некоторое время присутствует в тех местах, где она находилась в физическом теле. Душа может присутствовать в различной форме, чаще всего невидимой и не способной на контакты с внешним миром, но бывают и иные случаи – например, привидения, голоса, контакты с людьми во сне …

Некоторые религии и философии предполагают, что душа после отделения от физического тела некоторое время существует в некотором абстрактном мире под названием «чистилище», «ад», «рай» и некоторые иные объекты загробного мира.

В этом у религий нет единства, что довольно странно – многие религии возникли из единого корня и только развивались изолированно друг от друга и разными историческими путями.

Тем не менее душе, как внетелесному объекту, необходимо некоторое пространство, где она может находиться и существовать в бестелесной форме и неопределенное время, дожидаясь следующего воплощения в телесной форме.

Некоторые люди могут вспомнить предыдущие воплощения, и неоднократно появлялись такие свидетельства в разных странах, но поскольку такие сведения считались ересью и проделками дьявола, то многие скрывали свои подобные воспоминания.

С развитием общества – и науки! – подобных свидетельств становилось больше, но не намного, и возможно немногие «души» способны напоминать своим «оболочкам» о прежних воплощениях. В кавычки «души» и «оболочки» взяты не случайно – точное понятие того и другого не определено и научно никак не доказано, хотя многие считают эти понятия безусловными.

Свиридов не считал эти понятия безусловными, по крайней мере он не брался точно определить эти понятия. С другой стороны, пытаясь разобраться со своей личной сущностью и душой, которой он обладает, Свиридов приходил к выводу, что душа все же имеется, но как это ни прискорбно, имеется далеко не у всех людей.

Для себя он определял этот прискорбный факт не теми особенностями души, которые у этого нематериального объекта, видимо, имеются, а тем обстоятельством, что количество оболочек для души – людей – появляется все больше и больше, а количество душ ограничено.

Но ему приходилось признать, что тут имеется серьезная неувязка – кем и как было определено изначальное количество душ и почему эта величина должна быть постоянной? Человеческое население времен Христа было сравнительно невелико, а теперь возросло в миллионы раз – как же быть с душой?

Или приходилось признавать возможность одновременного множественного воплощения души, или число душ для воплощения должно было возрастать. Вполне возможным был непредвиденный вариант – далеко не все физические оболочки являлись воплощением душ, но это являлось нарушением постулатов религиозно-философских учений, предусматривающих переселение души.

При всей своей неординарности Свиридов не смог определить свои прежние воплощения и окончательно решить вопрос о переселении душ.

Вот таким образом – с открытым ответом – Свиридов завершил свою беседу о множественности воплощения души и о возможности существования души в отрыве от тела.

Теологические беседы на эту тему с отцом Исидором и Дайяной не дали ему окончательного ответа и на другой вопрос – кто же управляет действиями телесной оболочки – некая нематериальная сущность под наименованием душа или вполне материальный человеческий мозг, подверженный воздействию генов, воспитанию и воздействию внешних условий?

В ходе этих двух «телевечеров» Свиридов затронул еще одну тему, близкую к загробной жизни …

Традиционные телевечера происходили таким образом – в одном из малых залов Дома культуры установили телекамеры и Свиридов говорил перед аудиторией. Как правило аудитория была – полный зал, около ста человек. Иногда стояли и сидели в холле, где установили большие телеэкраны.

А вопрос, который Свиридов затронул – с подачи зала – был о корнях, о предыдущих поколениях, о том, что мы мало знаем о своих предках и совсем немногие собирают и сохраняют сведения о своем «родовом дереве».

О том, что сейчас бывает очень трудно восстановить утраченные сведения о своих предках.

Причем даже о самых недавних – многое утрачено, свидетелей нет, и только старожилы, давно угнездившиеся и обладающие многочисленными родственниками, могут позволить себе выстраивать такие «фамильные дерева» …

Все это было очень тесно связано с вопросами о загробной жизни и о переселении душ.

Вопросы, которые он пытался задавать своим неизвестным информационным «кураторам», ответа тоже не давали – либо не понимали его или он не понимал их …

НАСТРОЙЩИК

Николай Петров сопровождал Васю Самохина во всех выездах по вызовам клиентов для проведения экспертизы картин, а после нескольких попыток оказать давление на результат такой экспертизы, все заседания экспертной комиссии назначали в общественных местах с реальной охраной.

Но кроме способности различать мельчайшие оттенки цветов Вася различал и малейшие нюансы музыкальных нот, о чем долгое время знали только близкие знакомые.

Этой способностью Васи пользовались музыканты ансамбля «Живой звук», но постепенно об этом узнали и вне города. Сперва гастролирующий тут, в Доме культуры, музыкальный ансамбль пригласил Васю с отцом для проверки и настройки своих инструментов. Слух об этом просочился в музыкальные круги и к Васе Самохину стали обращаться для оказания помощи в настройке музыкальных инструментов.

Постепенно крупные заслуженные ансамбли и оркестры заключили с Васей через его отца Василия Петрова договора на оказание услуг по настройке инструментов, и Вася изредка выезжал к заказчикам.

Нина и Николай советовались со Свиридовым и, опасаясь слишком большой нагрузки для Васи, просили разработать меры для ограничения выездов сына. Свиридов такие меры предложил, и содержание договоров от имени Васи были пересмотрены, и количество выездов значительно сократилось.

Но Вася учился в МГИМО, и некоторые потенциальные заказчики пытались перехватить его там после занятий. Пришлось Николаю Петрову приехать пару раз за сыном в форме, и такие желающие быстро «отвяли». Но в организации выставки подделок картин известных художников без Васи обойтись не смогли, и он принимал активное участие в «комплектации» этой выставки, отбирая наиболее яркие образцы подделок, которые пропускали именитые эксперты …

А учились мальчики в МГИМО хорошо, удивляли педагогов, самостоятельно выбирали обязательные для посещения лекции и семинары и блестяще сдавали экзамены …

ИНСПЕКЦИЯ КАБИНЕТА

После того, как у Свиридова появился свой собственный отдельный кабинет вне большой квартиры, туда переместился диванчик, на котором Свиридов при необходимости мог лечь спать, солидный письменный стол с компьютером, большой платяной шкаф, холодильник и кухонный стол, скрытный оружейный ящик и душевая кабина.

В основном тут Свиридов работал, а ночевать приходил в спальню к Тоне, но переодевался теперь он у себя в кабинете, что доставило Тоне дополнительные хлопоты.

Когда Свиридова не было дома Тоня входила в его кабинет без стука и наводила там порядок. Она никогда не касалась бумаг на его столе – а стол был всегда практически пуст, но в холодильнике, на кухонном столе и в платяном шкафу она наводила подробнейшую инспекцию. И при этом старательно сохраняла порядок размещения вещей, привычных для хозяина кабинета.

Тоня изымала из корзины грязное белье и отправляла его в стирку, проверяла мыло, зубную пасту и крем для и после бритья – Свиридов брился только опасной бритвой или новомодными лезвиями.

Когда обставляли этот кабинет, Тоня с некоторым сомнением предложила повесить зеркало – кроме того, перед которым Свиридов брился. Она подметила, что Свиридов не особенно любил смотреться в зеркала, и не выносил зеркал там, где он работает – в его старом кабинете зеркал не было.

И здесь на предложение Тони он ответил, что ему зеркала не требуются – с улыбкой, хотя Тоня подозревала, что тут не все так просто. Но не уточнила …

Она проверяла шкафы и холодильник, и выбрасывала продукты с просроченным сроком годности и заменяла их свежими …

И все остальные мелочи были тоже под наблюдением Тони …

К одежде Свиридов относился спокойно, без фанатизма, но при этом всегда одевался аккуратно и не без учета моды.

На каждый день у него были костюмы хорошего покроя – их изготовлением занималась Тоня, и одежда форменная – камуфляж, повседневная и праздничная форма, причем ему приходилось учитывать наличие большого количества наград. Его парадный китель со всеми наградами весил немало, а более скромный китель существовал в двух вариантах – только с Золотыми звездами и китель со Звездами и орденскими планками.

На камуфляжной форме Свиридов никогда не прикреплял планки или ордена – ему хватало полевых генеральских погон.

А в шкафу в его теперешнем кабинете висели и штатские и военные костюмы, а также его большая фотография в парадной форме со всеми регалиями и даже с лентой ордена Святого апостола Андрея Первозванного с мечами через плечо. В таком виде Свиридов нигде и никогда не появлялся – пока. Без ленты, но со звездой этого ордена и со всеми остальными орденами и Звездами он появлялся на людях в отдельных исключительных случаях, например, провожая новобранцев в армию или в праздничные дни начала мая.

Кроме обычного штатского костюма в шкафу висели смокинг, клубный пиджак и сюртук – все это на особые случаи, которые случались чрезвычайно редко.

Ну, а все остальное было обычным – трусы, «боксеры», плавки, майки и любимые им тельняшки (с рукавами и без), рубашки белые, цветные, полосатые и защитные, галстуки всех видов и мод, в том числе бабочки разных цветов, в коробочке лежали запонки – простые и не простые с искусственными алмазами, бериллами, агатами и рубинами.

Целый ящик занимали носки и носовые платки – на этом изобилии настояла Тоня, которая тщательно следила за состоянием гардероба мужа.

И он признавал ее безусловный авторитет в этом вопросе, и если Тоня говорила, что в данном случае необходимо надеть именно это и это, то Свиридов даже не пытался возражать ей …

НОВЫЙ ДИРЕКТОР ШКОЛЫ

Свиридов встретился с Викториной Ивановной Стригуновой с подачи Веры Грачевой и убедился с одной стороны, что эта женщина кому-то в районном и городском отделах народного образования встала поперек горла, а с другой стороны увидел, что человек это стоящий. Поэтому вторая встреча состоялась уже в городе около института, в кабинете директора самой старой школы в городе.

Викторина Ивановна выделила для посещения города недалеко от Москвы воскресение и отправилась в гости вместе с мужем, инженером Борисом Константиновичем. В воскресение пробок было поменьше и их доставили на автомобиле – на машине со спецсигналом это было довольно быстро. Поворот с трассы в лес, контрольно-пропускной пункт, снова лес, недолгая городская застройка, опять участок леса, несколько высоких зданий и современное здание школы.

Стригуновых встретили Свиридов, Грачева и Дементьев.

Сперва общий разговор шел в просторной учительской, затем Бориса Константиновича увел к себе Дементьев, а беседу с Викториной Ивановной продолжили Свиридов и Грачева.

Викторина Ивановна с помощью Свиридова разговорилась и довольно откровенно рассказала о своих конфликтах с руководством.

И оказалось, что у Стригуновой очень много точек соприкосновения с Грачевой, в особенности в сфере современного образования, в области оценки современных учебников и министерских разработок и методичек, в области оценки экзаменов и ЕГЕ, и по отношению к современным ученикам.

Потом разговор пошел более общий – о жилье, о трудоустройстве мужа, о перспективах дальнейшей учебы детей.

К ним присоединился Костя Грачев, муж Грачевой, сотрудник завода Дементьева, куда отправился муж Стригуновой. И они вчетвером зашли Нике и Владику, познакомились с их сыном Егорушкой.

Викторина Ивановна сперва удивлялась, наблюдая за этой семьей, за отношениями между тещей и Владиком, за отношениями между Грачевым и внуком, за отношениями между Никой и матерью, за отношениями между Никой и Свиридовым, между Владиком и Свиридовым.

Поудивлялась и вдруг почувствовала, насколько все эти люди любят и ценят друг друга несмотря на разницу в возрасте и в интеллектуальных способностях …

ХОСПИС

Агент АНБ Дайяна Уайттеккер, которую теперь звали Дина Егоровна Утечкина, далеко от Москвы работала в тамошней больнице с трудными больными, пострадавшими от экспериментов некоторых нечистых на руку деятелей.

Лев Вонифатьевич Худобин, сотрудник СРВ, был заброшен в США с целью внедрения в структуры ЦРУ, и там, в США они – Леопольд Капницер и Дайяна Уайттеккер встретились и полюбили друг друга.

Худобин «попал» в поле зрения ЦРУ, окончил одну из разведшкол и был направлен в СССР для обнаружения секретного института по глубокой физической модификации вещества и для внедрения в этот институт. После возвращения в СССР Лев Вонифатьевич работал в сибирском филиале этого института по своей прежней специальности – математическое планирование экспериментов в недостаточно детерминированных системах – и ждал связника.

Перед отъездом из США ему показали фотографии нескольких человек, которые могли выйти на связь с ним, и среди этих фотографий он с удивлением увидел Дайяну.

Дайяна под именем Нелли Шистер шла на связь к Леопольду, была задержана и разоблачена Свиридовым в ходе его борьбы с наркомафией там, далеко от Москвы. Она чистосердечно и сознательно перешла под «крылышко» полковника, а затем генерала Свиридова, они с Львом Вонифатьевичем соединились – хотя Дайяна не знала, к кому она шла на связь.

После выполнения ряда заданий Свиридова Худобин и Утечкина, не представляющие своей жизни друг без друга, оказались недалеко от Москвы, и работали тут – Лев Вонифатьевич руководил группой математического планирования экспериментов в отделе Потаповича, а Дина Егоровна – стала главным врачом во вновь построенном хосписе.

Оба были увлечены друг другом и своей работой.

Со Львом Вонифатьевичем работала его подчиненная – по работе в Сибири – Валентина Суковицина, его секретные отчеты по работе там, в Сибири, высоко ценились сотрудниками здесь, недалеко от Москвы, и работы у него было что называется выше головы.

И он был этому очень рад.

Дина Егоровна железной рукой взялась за хоспис, мгновенно заработала непререкаемый авторитет у руководства и уважение всех «своих старичков и старушек», и сохранила преклонение перед Свиридовым. Свиридов был непререкаемым авторитетом для Дианы, которая обращалась к нему не иначе, как «генерал, сэр».

И его она слушалась так, что Худобин даже ревновал ее к нему.

Дина Егоровна каждый день обходила всех пациентов хосписа, находила время для разговора с каждым, и все пациенты шли к ней со всеми и всякими своими бедами и вопросами. На 25 мест в хосписе – 10 двухместных 5 одноместных палат – там находились всего 12 пациентов, но все попытки начальства занять пустующие места Дина спокойно и жестко отбивала.

Нередко, извинившись перед своим Лео по телефону, Дина Егоровна задерживалась в хосписе, беседовала с какой-нибудь старушкой – мужчин в хосписе было мало, и обсуждала все ее домашние заботы.

Уходя домой, часто довольно поздно, Дина Егоровна всегда обходила посты в коридоре и прощалась с дежурными сестрами …

ЗОВ ЧУЛПАН

Свиридов уловил мысленный зов и долго не мог определить, кто же так жалобно мог мысленно обратиться к нему. Он пытался уловить хоть какие-нибудь индивидуальные особенности того, кто обращался к нему, и сперва он уловил причастность к благотворительному фонду «Подари жизнь», а затем подробности поездки к детям и одного ночного разговора.

– Чулпан Хаматова! – догадался Свиридов. – Что же там могло случиться?

Была поздняя ночь и он не стал звонить, а попробовал переместиться на еле ощутимый пеленг зова.

Невидимкой в «коконе» он пронесся над знакомым ему с детства зданием театра «Современник» и уже совсем медленно стал перемещаться на мыленный зов Хаматовой.

И проник внутрь здания и, наконец, в квартиру и в комнату.

Хаматова плакала, скорчившись в кресле, замотанная в какой-то необъятный вязанный платок.

Свиридов понял, что в квартире кроме маленьких детей и Чулпан никого нет, и вышел из невидимости. Он не шумел, и Хаматова не сразу обратила на него внимания.

Тогда он положил руку ей на голову и сказал:

– Ты чего плачешь, Чула?

Так Хаматову никто, кроме Свиридова не называл, и она вскинула голову.

– Анатолий Иванович? Это вы … это ты? Как? Откуда? Как … как ты попал в квартиру?

– Успокойся, Чула, успокойся.

Хаматова вылезла из кресла и освободила для Свиридова другое кресло, сняв с него кучу папок.

– Садитесь … садись, Толя … Мне так плохо … Я думала, что уже ко всему привыкла, к любому предательству … И опять …

Свиридов долго беседовал с Чулпан, вникая в ее переживания и успокаивая ее.

Она уже не плакала, а только всхлипывала и с горечью рассказывала об очередном предательстве – ей везло на нечестных людей, пользующихся ее доверчивостью.

Успокоив Чулпан и уложив ее в кровать Свиридов вернулся домой.

Тоня ждала его.

– Спи, милая. Дай, я тебя укрою.

– Я уже сплю, Толенька …

ДЕТИ и БРАК

Количество приемных детей в семьях жителей города стремительно росло, и, соответственно, уменьшалось количество сирот, проживающих постоянно в лесной школе-интернате и в общежитии. И это уменьшение количества воспитанников вызвало такое непривычное для органов опеки и попечительства явление, как пополнение в середине года.

Но там быстро привыкли к этому и смирились к приездам сурового и непреклонного руководителя ЗАТО – генерала Свиридова. И спорить с ним даже не пытались.

И теперь новые ребятишки приезжали в лесную школу не один раз в году, а два, и оба раза за ними приезжал сам Свиридов.

И снова новички быстро осваивались в сложившемся коллективе, и снова …

Количество приемных детей в семьях жителей города стремительно росло, и, естественно это не обходилось без накладок.

Но серьезные неприятные случаи происходили редко, но случаи несовместимости или непонимания все же случались. И Свиридову приходилось вмешиваться и разрешать эти неприятные ситуации, которые в просторечии называли «браком».

В большинстве случаев ему приходилось сталкиваться с тем, что приемные родители плохо представляли себе все сложности усыновления и были к этому не готовы.

Подавляющее число этих случаев Свиридову удавалось разрешить в самом начале, при истоках начинающегося конфликта, и его вмешательство практически всегда приводило к положительным результатам. Не сразу, но отношения в таких семьях налаживались – иногда медленно.

Значительно реже встречались случаи, основой которых являлись психологическая несовместимость характеров родителей и приемных детей.

Тут иногда возможностей Свиридова не хватало для изменения ситуации или он не считал возможным столь серьезное вмешательство.

Таких случаев было всего два, но пришлось серьезно наказать приемных родителей и лишить их приемных детей.

Основная трудность заключалась именно в детях – для них все происшедшее могло стать неисправимым ударом на всю оставшуюся жизнь. Могло – но Свиридов находил выход и из такой, как казалось безвыходной ситуации.

Он смог найти других, новых приемных родителей в колхозе, где нравы были попроще и в то же время пожестче. И это все вместе при серьезном вмешательстве Свиридова в психику детей помогало смягчить ситуацию и дети стали приживаться в деревенских условиях.

А прежние приемные родители кроме жесткого психологического воздействия от Свиридова получили весьма ощутимую общественную реакцию в виде обструкции и бойкота.

Свиридов тщательно анализировал все происходящие случаи и делал выводы – выбор перспективных приемных родителей становился строже …

Но и при этом в городе появлялись все новые и новые приемные дети, к которым отношение было абсолютно таким же, как и к родным …

ГРИША

Глава семейства Григорий Свиридов при вей своей занятости никогда не забывал своих любимых женщин – мать Тоню, жену Улю, дочку Верочку. С недавних пор к любимым женщинам прибавился любимый сын – Коленька.

А его любимые женщины обожали сына, мужа и папу, радовались его вниманию и ценили каждую минуту общения с Гришей – кроме его работы в Студии военных художников имени Грекова художник Свиридов много работал дома.

Икогда он удалялся в свою студию, да и просто садился с листом бумаги и карандашами, никто старался не помешать ему. С одинаковым самозабвением он работал в своей небольшой студии в городе и в своей загородной студии.

Тут, на третьем этаже дачного дома, его студия занимала весь этаж, всегда была полна света, и тут часто ему позировали те, кого он выбирал для этого.

Быть выбранным объектом творчества Гриши считалось почетным, и к его натурщикам – и натурщицам! – относились с уважением.

Свои работы Гриша обязательно показывал своим домашним, но избирательно.

Практически все он показывал Уле, советовался с ней по поводу иллюстраций к переводам книг и рисунков для рекламы в венских изданиях.

Также почти все он показывал отцу, за исключением тех рисунков, которые он создавал для некоторых своих заказчиц в стиле «ню».

Зато Тоне он показывал все эти «ню» – все без исключения, в том числе рисунки жены, самой Тони, и других знакомых женщин.

Показывал не бескорыстно – он спрашивал у Тони о впечатлении, которое производили эти рисунки у женщины, мнением которой он дорожил.

Иногда свои рисунки к переводным книгам Гриша показывал Маргарите Антиповой и Дине Утечкиной, проверяя соответствие изображения реальному национальному колориту и верности деталей.

В этом эти женщины, как и Тоня, имеющие опыт жизни за рубежом, частенько давали Грише поистине бесценные советы. А иногда он прибегал к помощи Мари Козловой, знающей страны на северном побережье Балтийского моря.

И хотя Гриша не использовал фотографии в качестве основы для своих рисунков, но внимательно изучал фотографии Парижа, Рима, Вены, и затем мелкие детали обстановки в этих городах появлялись на его рисунках, удивляя заказчиков из венского издательства.

А его зарисовки армейских будней постоянно вызывали одобрение в войсковых частях, в студии и на выставках.

Но все это были рисунки в черно-белой гамме, а небольшие миниатюры с разделением цветовых полей – уроки Даффи не прошли без следа! – Гриша пока складывал в папку.

Эти миниатюры становились все выразительнее и интереснее, но пока Гриша никому их не показывал, кроме своих домашних …

СТИЛЯГИ

– Папа Толя, ты смотрел фильм «Стиляги»? Как ты считаешь, там похоже на то, что было на самом деле?

– Видишь ли, Уля, это все-таки кино. Некое … обобщение. А у нас было по разному …

– Но насколько похоже на то, что тогда было?

– Чтобы ответит на твой вопрос лучше нам позвать Виктора, Костю или Карена. Они тоже могли в некоторой мере себя считать стилягами … Тем более, что я не видел фильма целиком …

– Так позовем их? – спросила Тоня, – Позовем с женами, те тоже что-нибудь добавят …

И в один из выходных дней вечером у Свиридовых собралась тесная компания – Виктор Скворцов с Леной и Виолеттой, Карен Варданян с Маргаритой Антиповой и Костя Докукин с Людмилой.

Свиридов обозначил тему, все пригубили бокалы с пивом и потянулись за рыбкой.

– По Броду шаталась совершенно различная публика …

– Папа, поясни терминологию для непосвященных, – попросила Уля.

– По ходу дела … Брод или Бродвей – это улица Горького, но не вся, а от Охотного до Моссовета, – прожевав кусок рыбы ответил Виктор. – Чувиха или герла – девушка, мен – парень, молодой человек, хилять по Броду – гулять по улице Горького, да мало ли какие словечки тогда были в ходу …

– Не засоряй детям мозги! – прервал его Костя Докукин. – И те, кого теперь называют стилягами, отличались довольно сильно. Тем более, что подобная безголовая и малоприятная молодежь была не только в центре, на Броде – в других местах Москвы тоже были свои «стиляги».

– Но там чаще была просто шпана. – добавил Виктор, – или почти шпана, то есть стиляги с уголовным уклоном.

– Еще стиляги были из обеспеченных семей – это своя статья. Дети Михалкова, дети членов ЦК, министров – и тут была своя довольно четкая градация …

– По количеству денег в кармане …

– Или по безнаказанности …

– А девушки? – странно, но это спросила Тоня.

– Милая Тонечка, – обернулся к ней Виктор, – По моему непросвещенному мнению ты к этому племени отношения не имела …

– И не забывайте, что в историческом плане можно рассматривать первые послевоенные годы, когда мальчики учились отдельно, а девочки – отдельно. И это тоже накладывало свой отпечаток на их взаимоотношения, – заметил Карен. – Раздельное обучение только обостряло интерес и тягу друг к другу …

– Итак, кто расскажет про Брод? – спросила Марго.

– Наверное, я. – сказал Свиридов. – Но я не могу отнести себя к обеспеченному классу, и денег на дорогие рестораны у меня и у моих товарищей не было. Мы просто иногда гуляли по улице Горького в ее начале, взяв девушек под ручку … Или точнее, девушка брала тебя под руку и прижимала твою руку к себе. Прижимала по-разному, в зависимости от степени близости и дальнейших планов. Могла прижать твою руку к своей полной груди, и тогда ты млел, ощущая эту теплоту и мягкость …

– Толя! – укоризненно сказала Марго.

– И ничего особенного! И такая прогулка порой завершалась всего лишь парой поцелуев перед ее парадным!

– Правильно, Костя. Другое дело, когда компания собиралась на чьей-то квартире, вскладчину. Редко платил кто-нибудь один – сын или дочь хозяев …

– Пили дешевое вино, портвейн «Три семерки» или более дорогой «Черные глаза» или водку … Иногда бывал спирт, танцевали под патефон – редко под радиолу. Пластинки – обменный фонд или трофейные …

– Опять термины!

– Обменный фонд – это дефицитные грампластинки, выпускаемые во время войны в обмен на грампластинки, изготовленные из шеллачной пластмассы. Шеллак – стратегическое импортное сырье, необходимой для радиоэлектронной промышленности. Поэтому старые пластинки шли на изготовление изоляции, а для их изъятия у населения выпускали пластинки с дефицитными записями …

– Иногда даже с запрещенными!

– Трофейные пластинки – это привезенные из европейских стран возвращающимися солдатами, выпущенные знаменитыми фирмами, с произведениями, запрещенными у нас – Петр Лещенко, Вертинский, эмигранты …

– Они были тяжелые, из хорошей пластмассы, но чаще всего с заигранным насмерть первыми дорожками.

– Почему с заигранными дорожками?

– Пластинки при покупке на рынке проверяли, чтобы не купить с переклеенными этикетками. А еще были пластинки «на ребрах» – доморощенные записи на рентгенопленке, их тоже было немало …

– Папа, а что танцевали?

– В основном фокстрот и танго. Мало кто умел новые тогда танцы – буги, твист, рок. А под оставшиеся пластинки с вальсами и мазурками тоже умудрялись танцевать танго или слоу-фокс …

– Па-де-патинер!

– Да мало ли какие танцы были на старых пластинках! А названия фокстрот и танго были запрещены – были медленный танец и быстрый танец!

– А еще иногда на квартире в прихожей среди пальто и шуб кто-нибудь обнимался, целовался, и так далее …

– И как далее? – спросила Марго.

– А по разному … Иногда между шуб можно было так прижать девочку, что …

– Ладно, Костя. И так тоже бывало … А еще бывало, что после такой вечеринки компания выходила на воздух и развлекалась тем, что девушку брали за ноги и заставляли ее пройтись на руках …

– Неужели правда?

– И какой-нибудь милиционер свистел, увидев это безобразие! И вообще на квартирах бывало всякое, читайте современников …

– А шмотки? Помнишь, как охотились за фирмой?

– Фирма? Это что? Ударение на последнем слоге?

– Фирма – с ударением на последний слог – это нечто иностранного производства, наимоднейшие вещи, одежда, обувь. У девчонок – косметика и украшения. Это у богатеев, которые выезжали за границу или было много денег, все было тип-топ, а остальные брали обноски … или паслись возле гостиниц с иностранцами …

Воспоминания о том далеком времени растянулись допоздна, и пары расходились, размягченные воспоминаниями …

ПАРНОЕ МОЛОКО

На первом этаже дачи за лестницей на второй этаж скрывалась незаметная дверь – там находилась небольшая комнатка с диванчиком.

Когда Свиридов возвращался из своих «путешествий» под утро, то он ложился поспать пару часов в этой комнате, чтобы не беспокоить Тоню.

Солнечный лучик постепенно смещался и когда он достигал угла, то это означало, что время «натикало» примерно начало седьмого.

Свиридов потянулся и встал. Надев кроссовки и сняв тельняшку он неслышно вышел на улицу.

Погода была прекрасная и Свиридов сделал несколько гимнастических упражнений.

Битон для молока был подготовлен и стоял рядом с дверью.

Прихватив битон и банку для сметаны Свиридов легкой иноходью отправился к въезду на участки – там рано утром появлялась молочная цистерна с парным молоком, отдельный прицеп с банками со сметаной, пакетами творога, и туда рано утром стекались любители молочных продуктов.

Свиридову пришлось сделать кружок по площадке перед мостом, дожидаясь приезда цистерны, и в очереди с битончиками он был первым.

Уютная тетушка в белом халате уселась около цистерны, откинула крышку и приготовила коробку для денег, поздоровалась с очередью.

Струя молока, пенясь, полилась в битон, Свиридов обменял пустую банку на полную, передал тетушке деньги.

Обратно он отправился такой же иноходью, несмотря на увесистый пятилитровый битон.

Вбегая на участок он увидел открывающуюся входную дверь и Тоню, сбегавшую с низкого крылечка ему навстречу …

А потом все вместе в гостиной за столом пили еще теплое молоко, заедая его свежим хлебом, и даже Николенька старательно пил сам из маленькой кружечки, а ему помогала Верочка.

А на них с такой любовью смотрели взрослые: отец и мать – Гриша и Уля – и дед и бабушка – Свиридов и Тоня.

А потом Тоня дала Свиридову посмотреть сюжет о многодетной семье, записанный на видеорекордер. Видеорекордер был необычный – он постоянно записывал сигнал на «кольцо» длительностью 5 минут. Поэтому можно было, начав смотреть сюжет и оценив его, записать его с начала.

Свиридов просматривал записанные для него сюжеты, а этому сюжету, посвященному нелегкой жизни многодетной семьи, он уделил особое внимание …

ИЗ записей ЖЕНИ КУЛЬЧЕНКОВОЙ

ВЛАДИК

Среди записей Жени Кульченковой с недавних пор значительное место стали занимать замечания по поводу материалов Владислава Антоновича Медякова.

Так его величала Женя до тех пор, пока не познакомилась с ним лично – и тогда он стал для нее просто Владиком, веселым и живым молодым отцом очаровательного сына Егора и мужем удивительно выразительной и тоже молодой жены Вероники.

Побывав у молодых один раз Женя стала наведываться туда чаще – ей очень понравились все трое. А что касается «литературного» творчества Владика, то Жене приходилось редактировать его небольшие статьи, которые он направлял в газету – они всегда были неожиданны и интересны.

Так и сейчас Женя сидела над очередным материалом Владика и мучилась, придумывая заголовок – заголовок автора ей казался слишком смелым. Материал назывался «Идентификация по пятой точке», и начинался он так:

«Все привыкли, что преступника отыскивают по отпечаткам пальцев. Правда, этот способ устарел – отпечатки пальцев уже давно научились подделывать. После этого обратились к роговице человеческого глаза, обладающей столь же уникальной индивидуальностью, как и отпечатки пальцев. Но как научить автомобиль объективно определять своего владельца? Фирмы, производящие автомобили, пробовали различные системы, но все они оказывались слишком сложными, дорогими и малонадежными.

Зато теперь хитроумные японцы придумали, как идентифицировать хозяина автомобиля по пятой точке – вот до чего додумались!»

Прочтя это в первый раз, Женя рассмеялась. Потом позвонила Владику, чтобы убедиться, что это не шутка. Потом ей показалось заглавие слишком … претенциозным. И лишь через пару часов она оставила попытки придумывать новое заглавие, предвидя реакцию на это заглавие главного редактора – дамы строгой, но справедливой.

И все население, получив очередной выпуск газеты, смеялось и даже хохотало над статьей Владика …

КУЛЬТУРА

Это была отдельная толстенная тетрадь – у Жени Кульченковой она называлась «Культура». Здесь было все – от описания концертов в Доме культуры с перечнем артистов, певцов, музыкантов, авторов-исполнителей до статей, посвященных путешествиям по Волге, в Кижи, на Валаам, в Соловки, в Санкт-Петербург …

Муж, который очень внимательно наблюдал за работой Жени, отругал ее и помог в создании систематизированного перечня всех выступавших в Доме культуры, хотя чаще всего выступление не ограничивалось одним центральным Домом культуры.

Желающих побывать на концерте было много, зал Дома культуры не мог вместить всех, и концерты дублировались в залах «города умников», как по старинке называли город, где жила Женя, в залах города машиностроительного завода, в колхозе и даже в лесной школе.

Алфавитный перечень по настоянию мужа Женя снабжала биографией и описанием концертов каждого.

Но в тетрадке были страницы, посвященные массовым «выездам» на концерты, на спектакли и на выставки в Москве.

А вместо описаний экскурсий по Москве-реке в зимнее время на теплоходе-ресторане в тетрадку просто были вклеены вырезки из газеты – из статьи Жени, посвященной этим поездкам. В этих поездках чужих не было – ездили только свои, причем меню тоже было специальным, по заказу. Во время этих поездок свои видеооператоры проводили съемку – часто во время таких поездок праздновали дни рождения и свадьбы, а потом съемки показывали по местному телевидению …

А еще в тетрадке «Культура» были сведения о собственной студии под названием «Наша марка», которая выпускала лазерные диски с концертами некоторых исполнителей.

Студия имела статус независимого предприятия, имела лицензию на выпуск и продажу дисков и продукция студии пользовалась высоким спросом не только внутри ЗАТО – и все это стараниями Свиридова.

Современное оборудование и высокая квалификация работников обеспечивала высочайшее качество дисков, и они, как правило, не имели аналогов среди продукции других производителей. Тиражи дисков были невелики и за дисками охотились – но здесь, «у себя», на диски просто подписывались, и все имели возможность создания собственной фонотеки.

А эти записи были выполнены по рассказам очевидцев и другим сведениям, полученным Женей из различных источников – реконструкция событий позволила Жене записать следующее:

Где-то в коридорах Останкинского телецентра Свиридов окликнул знакомого редактора – они были знакомы еще по школьным годам. И Свиридов после разговора передал знакомому CD на 210 Мб в черном непрозрачном футляре.

– Если сочтешь возможным, то пусти в эфир. Можешь сделать это три раза. Копировать диск не пытайся – запись сотрется.

Знакомый включил диск у себя в кабинете и был очарован и легким голосом, и качеством исполнения – на диске были три песни, исполненные неизвестной исполнительницей.

Он позвонил Свиридову, но тот сказал, что пока это для слушателей просто «новый молодой исполнитель», а видеоряд не был записан, хотя он имеется.

И записи пошли в эфир, и сразу пошли письма зрителей: «кто?», «кто автор?», «пригласите исполнительницу!».

Поэтому в редакции телепрограмм появился второй диск – опять безымянный, опять высочайшего качества, но с оригинальным видеорядом, опять поток писем зрителей.

И только примерно через месяц авторство картинки и имена певиц появились в телеэфире, а телеведущие пообещали зрителям скорое знакомство с певицами.

Но Женя с самого начала знала имена певиц – это была молодая девушка Ангелина Кочура и выпускница лесной школы Шурочка – Александра Беляева (наш Лоретти!), концерты которых в Доме культуры собирали полные залы.

Среди культурных мероприятий у Жени было выделены записи о концертах, которые прошли в Доме культуры, в особенности тот концерт, когда на афише появилась надпись «Nino Rota», портрет неизвестного и две колонки названий от руки латинским шрифтом.

Только потом стало известно, что текст был написан рукой Свиридова, а портрет композитора выполнил Гриша Свиридов. А в колонках был перечень кинокартин, в которых звучала музыка итальянского композитора с мировой известностью Нино Рота, а сам концерт исполнял известный концертный ансамбль и дирижер с мировым именем … Женя писала об этом в газете, и там были фотографии и афиши, и композитора, и дирижера.

А в фойе Дома культуры уже не в первый раз состоялась выставка афиш художника Григория Свиридова – их уменьшенных фотокопий, и книга отзывов опять была полна записей посетителей.

Сам художник иногда «дежурил» на выставке и общался с посетителями, и у него уже иногда просили автограф …

ЛОРЕТТИ

Это Женя записала со слов нескольких человек – со слов самого Свиридова, преподавателей лесной школы и Шурочки – Александры Беляевой, молодой певицы …

– Анатолий Иванович, посмотрите нашу самодеятельность?

– С удовольствием, Любовь Валерьевна, с большим удовольствием!

– Только без костюмов – можно? А то переодеваться долго!

– Давайте без костюмов.

Свиридов и несколько воспитателей сели перед маленькой сценой. На сцене выстроились девочки.

Ой, цветет калина в поле у ручья,

Парня молодого полюбила я.

Я хожу, не смею

Воля дать словам –

Милый мой, хороший,

Догадайся сам.

Восемь девочек разного возраста, разного роста стояли на сцене и пели удивительно слитно, прекрасными девчоночьими голосами. Они так двигались, что совсем не трудно было представить себе, что они в русских сарафанах, в платочках, а позади них белеют березки.

Они не смотрели на зрителей, они смотрели в себя.

Свиридов сцепил пальцы и поднял голову повыше. Те, кто хорошо знали Свиридова, поняли бы, что он сильно взволнован.

Девочки закончили выступление небольшим хороводом.

Свиридов зааплодировал первым, к нему присоединились остальные зрители, а девочки смущенно убежали.

– Очень хорошо, Любовь Валерьевна. Хоть сейчас на большую сцену!

– А у этой девочки голос, как у Робертино Лоретти. И она с пластинки разучила две его песни.

– Можно послушать?

– Шурочка, начинай.

На сцену к роялю вышла маленькая девочка и запела.

Это было так неожиданно – не только потому, что голос действительно был такой, как у Робертино Лоретти, но голос был сильный и звучный.

Девочка разучивала песню с пластинки и с трудом воспроизводила итальянские слова, но мелодию она вела совершенно точно, и голос ее переливался и уносился вдаль.

Она кончила и вопросительно посмотрела на Свиридова.

– Шурочка … Ты молодец …, – голос у Свиридова заметно прерывался, – Иди сюда.

Девочка спрыгнула со сцены, подошла к Свиридову и тот посадил ее себе на колени.

– Это ты все сама разучила?

– Мне Вероника Савельевна помогала. Тебе понравилось?

– Очень! А ты знаешь, о чем поется в этой песне?

– Нет. И там такие сложные слова …

– А сколько песен ты выучила?

– Пока только три. Но там есть еще, и я учу их.

– Давай сделаем так. Я сейчас напою … итальянские слова, чтобы ты могла их правильно выучить, и расскажу, о чем поется в этих песнях …

Быстро притащили магнитофон, микрофон, гитару.

И Свиридов запел песни, которые кроме Робертино мало кто решался исполнять.

Свиридов пел, тщательно выговаривая слова, но все равно это был Робертино. Другой голос, другой тембр, но те же чувства, тот же темперамент.

На всей территории не осталось ни одного человека, который бы не втиснулся в зал или не стоял за открытыми окнами.

– А теперь о чем же поется в этих песнях …

Свиридов не просто пересказывал содержание, он приводил целые фразы и переводил их, он отмечал особенности произношения слов, не имеющих звукового аналога в русском языке.

Заслушались все – и дети, и воспитатели.

– Вот теперь, Шурочка, у тебя будет пособие по изучению итальянского языка!

– Дядя Толя … А мы может потом, когда я выучу, спеть с тобой вместе?

– Дуэтом?

– Да, дуэтом!

– Конечно, споем! А ты не хочешь заниматься музыкой?

– Это как?

– Чтобы знать ноты, чтобы уметь петь не только на слух, с пластинки. Хочешь?

– Не знаю …

Через месяц на областном смотре самодеятельности школа-интернат имени Валерия Львовского получила общее третье место, песня «Ой, цветет калина» – второе место в разделе русская народная песня, а Шурочке – Александре Беляевой – присудили первое место по разделу вокала.

А на сцене Дома культуры в городе Шурочка выступала вместе со Свиридовым – в некоторых местах они пели дуэтом. Шурочка была одета мальчиком, этаким итальянским сорванцом, что очень нравилось публике. Для выступления Шурочки в состав ансамбля «Живой звук» были введены все владеющие мандолиной, балалайкой и гитарой – получился приличный струнный ансамбль.

На конкурсе Шурочка спела всего две песни на итальянском языке – одну в конкурсной программе и одну вне конкурса. Здесь, дома, в Доме культуры и вместе со Свиридовым Шурочка с большим успехом исполняла почти все песни Робертино, поместившиеся на пластинке.

Электронщики уже на другой день редактировали и чистили записи, убирая посторонние звуки и подготавливая материал для записи на лазерный диск.

А еще через некоторое время на афише Дома культуры появилась зарисовка какой-то залитой солнцем улицы с фигуркой маленького мальчика.

И состоялся концерт, где в декорациях Гриши Свиридова – в типичном итальянском дворике! – маленький мальчик пел итальянские песни голосом Робертино. И когда в конце он запел «Аве Мария» – весь зал встал и долго аплодировал, не отпуская певца, засыпанного цветами.

А певец – Шурочка Беляева – стояла, подняв голову и на ее глазах блестели слезы …

И слезы блестели на глазах не только у нее …

Это было то, что восстановила Женя про первое знакомство с Шурочкой.

Теперь Шурочка училась в Москве и часто пела здесь, дома …

А диски с записями выступления Шурочки стояли у Жени на полке над столом …

Я СКОРО ВЕРНУСЬ

А вот об этом записи в дневниках Жени Кульченковой не было.

Пока они с мужем, капитаном Андреем Кульченковым, жили в двухкомнатной квартире, у Жени своего рабочего стола не было. Если ей приходилось работать дома, то она устраивалась за обеденным столом в гостиной.

Зарабатывали они хорошо – Андрей работал у полковника Веденеева, в его строительной части, теперь ССМУ 100, да и Женя получала в редакции весьма неплохо.

Но они особо деньги не тратили – привыкли считать их, да и решили подкопить. Они называли эти накопления «детскими» – почти сразу по приезде Женя и Андрей решили завести ребенка, и вскоре Женя почувствовала …

Оба были несказанно рады, но каким-то неведомым способом об этом узнали – то ли Свиридов, то ли Веденеев сказал ему – и Кульченковым была предоставлена трехкомнатная квартира. Тут у Жени появился свой рабочий стол рядом с окном. На столе стоял ее ноутбук, а на полочке над столом стояли лазерные диски – в основном те, которые выпускала своя собственная фирменная студия «Наша марка» в Доме культуры.

Некоторые из этих дисков за пределы ЗАТО не выходили, и тем ценнее они были Жене – например, два диска с песнями Александры Беляевой, знаменитой Шурочки …

А перед родами Женя ушла в отпуск, и последняя ее публикация перед родами называлась «Я скоро вернусь!», и перерыв в ее публикациях был очень короток …

Потом, когда она счастливая вернулась домой с крохотной дочкой, телефоны звонили непрерывно – и сотовые ее и мужа, и городской. Ее поздравляли друзья, знакомые и даже незнакомые – читатели.

И результатом лавины звонков было имя дочери – Аннушка, Аня, Анечка, с которым согласились оба Кульченковы-старшие. А Кульченкова-младшая безмятежно посапывала в кроватке, регулярно кушала и неспешно подрастала, не мешая маме писать свои статьи в газету – сперва не появляясь в редакции, а потом ненадолго посещая ее …

Она вернулась!

НАЧНЕМ С НЕОЖИДАННОСТЕЙ

Женя написала первую строчку:

«Конечно, не обошлось без неожиданностей …» и задумалась.

В редакции ей выделили отдельный кабинет – как ни смешно это звучало, но эта маленькая каморка позволяла ей думать и писать, писать и думать, и редактор извинялся каждый раз, входя к ней за то, что не смог выделить ей кабинетик побольше.

А неожиданностей …

Сперва на щите Дома культуры появилась афиша – на зрителя пытливо смотрела Антонина Ивановна Свиридова, а внизу была надпись «Реклама и мода».

Народ повалил в Дом культуры, но из-за занавеса вышел … Виктор Скворцов.

– Привет, население! – привычно начал он.

Без пиджака и без галстука, с закатанными рукавами – кто сталкивался с ним по работе, те знали, что это его обычное рабочее одеяние.

– Я скажу, как всегда, два слова, и уйду! Но сегодня перед вами выступает моя любимая женщина …

Гул в зале.

– Да, моя любимая женщина. Я очень давно люблю ее, и все об этом знают. Знает ее муж, знает она сама, знают ее дети – Уля и Гриша, ее внуки – Верочка и Николка, знают мои любимые женщины Елена и Виолетта … И такого близкого друга – среди женщин – у меня нет. Поэтому за нее … Конечно, Толя, но и я могу при случае чего добавить …

Переждав смех Скворцов продолжил.

– Тема ее выступления … сложная. Но она справится. И я уступаю место Антонине Ивановне!

Занавес открылся, открылся экран, а маленькая трибуна стояла сбоку

– Здравствуйте, друзья! Конечно, мы начнем с моды …

Женя, слушая Тоню, даже забыла записывать …

А зал через пару минут затих, стараясь не пропустить ни одного слова …

Да, в ложе сидел Свиридов, да, в ложе сидел Мальчик, и вряд ли они мысленно не поддерживали Тоню … И они были не одни …

Но зал слушал, смотрел, бурно реагировал …

Аплодисментам не было конца. На экране еще оставались несколько модных силуэтов.

А из кулисы к Тоне шла скромно одетая женщина с повседневной прической и неуловимо знакомым лицом, а за ней шли две собаки.

Одна собака – знакомая, здоровенная, грозная и спокойная, и рядом с ней черная, изящно переступающая, чуть помахивающая хвостом.

И они отвлекли внимание от неизвестной женщины.

Тоня успела отключить микрофон, и ласковые слова Людмилы Путиной зал не слышал.

Но слышали собаки. И когда женщины наобнимались, к Тоне сперва подошел Сандал, потерся головой об ее ноги и протянул обе лапы присевшей на корточки Тоне, а затем встала на задние лапы черная собака и облизала Тоню.

И только потом рядом с Тоней очутился Свиридов с громадным букетом, обнял, расцеловал Тоню, и только после всего этого рядом с Тоней появился Виктор Скворцов и поцеловал ее в щеку …

А в нижнем фойе Дома культуры, где иногда устраивали неформальные выставки, на стене прибавилась еще одна афиша – Тонин портрет с надписью «Реклама и мода» …

УБИРАТЬ ЗА СОБАКАМИ

Собаки появились в городе с первыми жителями, это были домашние собаки разных пород и разных характеров, но они мгновенно признали главенство Свиридова.

Хозяева собак поначалу удивлялись, что собаки слушаются Свиридова беспрекословно и сразу усваивают те правила поведения, которые установил Свиридов.

Поэтому собаки никогда не приближались к маленьким детям, гуляли в небольшой рощице за первым жилым корпусом, и стали намного дисциплинированней.

А уж когда в городе появился этот громадный, страшный и непонятный пес Сандал, то все без исключения собаки признали в нем вожака, которого нужно слушаться.

И они слушались Сандала, и когда Сандал появлялся в городе, и со стороны казалось, что собаки собираются вместе и беседуют. Хотя Сандал жил постоянно около дома Кузьмича, рядом с лошадьми, его влияние на жизнь города чувствовалась постоянно.

Тем более, что в квартирах появлялось все больше щенков от Сандала, и Сандал приходил к ним в гости, и эти подрастающие могучие щенки гуляли со своим отцов, удивляя всех жителей города.

А еще больше удивляло жителей то, как общались генерал Свиридов и пес Сандал – казалось, что они просто разговаривают как хорошие друзья. Не раз в этих «разговорах» принимали участие Тоня Свиридова, Уля или Гриша, их дочка Верочка – при этом казалось, что с ними Сандал тоже разговаривает, только через переводчика – через Свиридова.

И он действительно «разговаривал», интересуясь новостями и рассказывая в свою очередь новости жизни у Кузьмича – про Шалашниковых и их приемных детей, про нового лесника и его девушку, про самого Кузьмича. И рассказывал интересно, удивительно подробно и давая оценки происходящему.

А хозяева собак, выводя своих подопечных на ежедневную прогулку, брали с собой совочек или лопаточку и мешочек, и собирали все за своими собаками.

И собаки привыкли к этому, и дисциплинированно ждали, пока их хозяева уберут за ними …

ТАНЦПОЛ

Женя никак не мола причислить себя к ретроградам, да и не была им, но все равно ей было привычнее говорить «танцплощадка», а не «танцпол».

Потом она поняла, что эти понятия далеко не идентичны, но сперва …

Увидев на Доме культуры на месте афиши залихватскую картину и надпись пляшущими буквами «ТАНЦЫ» Женя удивилась – обычно танцевальные вечера устраивали в ДК у них, в «городе умников», или на машзаводе. А тут в таком солидном Доме культуры …

Но сотрудники редакции настоятельно советовали Жене посетить этот вечер, и не только в качестве корреспондента. Настоятельность и даже некоторая таинственность советов насторожили и раззадорили Женю, и она с мужем пошла на танцы, чего они давненько не делали.

И Женя не пожалела!

Ее записи в дневнике, где сразу появилась отельная глава под крупным названием «ТАНЦПОЛ» изобиловала – первоначально! – множественными восклицательными знаками, но потом их число поуменьшилось.

Сперва Женя удивилась тому, что собравшихся было так много, и очень многие явно не собирались принимать участие в танцах.

Потом она удивилась музыке – непонятная смесь аудиозаписи и живой музыки, и без особых спецэффектов.

И совсем удивилась Женя, когда увидела, с каким вниманием вся публика отнеслась к появлению в зале Константина Докукина с его женой, красавицей Любочкой, и к появлению Свиридова с женой – ранее Женя никогда не видела танцев этой, хорошо известной всем местным жителям, пары.

Но зато теперь она смогла по достоинству оценить их мастерство – она вместе с залом затаив дыхание восхищались мастерству танцующих. Танцевали генерал Свиридов и воспитательница детского сада Любовь Докукина удивительно красиво и настолько выразительна, что назвать это просто танцем было бы несправедливо. Это было творчество, развертывающееся на глазах зрителей, творчество яркое и захватывающее, захватывающее настолько, что Женя далеко не сразу поняла, что в этом творчестве участвует еще и Олег.

Олег не появлялся и не выделялся среди публики, он просто присутствовал и иногда танцевал со своей постоянной спутницей Катей.

Иногда он танцевал с Антониной Свиридовой и даже с Никой Медяковой, но чаще всего именно с Катей.

Молодежь тоже танцевала или даже «отрывалась», и как правило, именно эти танцы не танцевал Свиридов.

Но зато Жене удалось увидеть танец Свиридовых – она увидела то, о чем ей рассказывали – Анатолий и Антонина Свиридовы танцевали рок-н-ролл и твист!

Это было зрелище!

И что выделывал Свиридов со своей партнершей – это было неподражаемо, да и никто и не пытался повторить! Он крутил, подбрасывал и ловил свою партнершу, они удивительно синхронно били чечетку и выделывали сложнейшие коленца, и было видно с каким удовольствием танцует Антонина Свиридова.

Но на этом возможность удивления для Жени исчерпаны не были – к паре Свиридовых присоединилась пара Антипова – Варданян. И они составили достойную конкуренцию Свиридовым в исполнении этих заморских танцев, больше напоминавших спортивные соревнования.

Иногда даже казалось, что эти две пары очень хорошо срепетировали свое совместное выступление!

И уж совсем удивительным и неожиданным было выступление Свиридова с Никой Медяковой.

Ника была удивительно миниатюрной женщиной, не утратившей своей изящности и миниатюрности после рождения сына, и рядом со Свиридовым казавшейся подростком.

Именно ее миниатюрность позволила Свиридову так вольно обращаться с нею в том спортивном упражнении, которое называли танцем, а Свиридов только что не таскал свою даму за ноги! Но зато это было красиво и зрелищно, и зрители награждали танцоров бурными аплодисментами.

Женя потанцевала с мужем, потанцевала с другими знакомыми, и ее даже пригласил на танец Свиридов. Но со Свиридовым они танцевали вальс, и Жене это очень понравилось, хотя со Свиридовым она танцевала не впервые.

Но Женя даже не удивилась, с каким вниманием обравшиеся отнеслись к сольному выступлению Свиридова – он просто играл на гитаре. Играл один. Его даже не поддерживал деликатный звук ударных.

Мелодии гитары Свиридова были хорошо известны слушателям, и, казалось, игра не отличалась особым изыском, но как его слушали. Каждая мелодия вызывала активный отклик слушателей – они улыбались, двигались в такт мелодии, улыбались соседям, задумывались вспоминая что-то свое …

ТАБЛИЧКИ в ОБЩЕЖИТИИ

Первым по популярности здесь, в городе недалеко от Москвы и в его окрестностях, несомненно был Анатолий Иванович Свиридов – это даже не могло вызывать сомнения.

А вторым, вернее второй была незаметная очень пожилая женщина Таисия Архиповна, заведующая общежитием. Она отличалась ворчливостью бесконечно любящей матери и пользовалась всеобщей любовью и уважением не только у обитателей общежития.

Общежитием называли весь второй этаж самого первого по дате постройки жилого корпуса. Перед окнами этого этажа во всю длину корпуса были широкие балконы, куда выходили двери из всех квартир.

В квартирах жили старшие воспитанники лесной школы, которые учились в старших классах здесь, в городе, либо после окончания школы – еще не достигнув 18 лет – учились в училищах. Эти воспитанники, а по существу дети, и были под опекой Таисии Архиповны. Хотя там были штатные воспитатели и педагоги, главной была она – она каждого знала, каждого любила, каждого опекала, на каждого ворчала и не было слаще этой воркотни для сирот.

Все без исключения, невзирая на особенности характера, а иногда и на особенности жизненного опыта любили Таисию Архиповну и поверяли ей свои недетские тайны – не только девочки. И даже те, кого усыновили и взяли в семью, часто прибегали к Таисии Архиповне, делились с ней своими новостями, советовались с нею.

И Уля, и Елка прибегали к Таисии Архиповне первые, несмотря на то, что уже не представляли своей жизни вне семьи Свиридовых или Скворцовых …

Кроме постоянно меняющегося состава молодых жителей в общежитии периодически появлялись и взрослые временные жильцы.

В первую очередь это были сотрудники из лесной школы – здесь были их постоянные квартиры, куда он приезжали на день – два по делам.

Но были и другие, на дверях которых со временем появлялись таблички – например, Раймонд Паулс, Лайма Вайкуле, Галина Волчек и Чулпан Хаматова, Елена Ваенга, Галина Хомчик, Олег Газманов, Евгений Дятлов, Дмитрий Певцов, Олег Погудин, Александр Михайлов, генерал Белоглазов …

Квартиры на этом этаже были разные – были огромные на обе стороны здания, как у Алевтины и Ивана и у семьи Владика Медякова и Ники Грачевой, были четырех-, трех-, двух– и однокомнатные.

Однокомнатные квартиры предназначались для одиноких гостей, а молодежь из лесной школы жила по нескольку человек в двух-, трех– и четырехкомнатных квартирах, а потом они уходили в семьи, а иногда сами образовывали семьи и обзаводились собственными квартирами …

УМЫВАНИЕ

Этот вопрос Свиридову адресовали две пожилые женщины – как они сообщили, им непонятно заявление их знакомого о том, что пробка в раковине туалета в железнодорожном вагоне предназначена для того, чтобы заткнуть слив, набрать воды в раковину и умываться этой водой.

«Не может быть, чтобы это было правдой» – писали дамы преклонного возраста, – «Ведь железнодорожные вагоны пришли к нам из Европы с ее высокой культурой. Не могли они умываться грязной водой!»

Скворцов зачитал письмо женщин в прямом эфире – это была очередная телепередача с Анатолием Свиридовым.

– Ну что же, милые дамы, – начал Свиридов.

– Мы решили не называть ваши имена в эфире. А по поводу умывания могу вам напомнить, что знатные люди и в Европе, и на Руси два века назад умывались одинаково – в фаянсовый таз из такого же кувшина наливали воду и этой водой умывались. Потом в конце процесса слуга сливал им воду из кувшина на руки, но это не обязательно. Примерно так же затем умывались в помещениях с водопроводом – в раковине затыкали сливное отверстие, наливали в раковину воду и ею умывались. Оттуда и вагонные раковины с пробкой для затыкания слива.

– Вы считаете, что для цивилизованных европейцев это было недопустимым процессом, учитывая их высокий культурный уровень. Но именно так умывались в Европе, и так умываются и сейчас во многих так называемых цивилизованных странах. А что умываться грязной водой из заплеванной раковины противно – так это не от некультурности европейцев! Они вообще многие десятки лет не умывались вообще – а на Руси и мылись и парились в бане …

Свиридов улыбнулся в камеру.

– Вековые привычки искоренять сложно. Но при этом следует иметь в виду то, что критерии чистоты и гигиены во многих странах сильно отличаются от привычных нам российских. Я всегда вспоминаю один американский фильм, где есть такая сцена …

Свиридов на секунду замолчал и затем продолжил.

– Мужчина с балкона зала наблюдает за сотрудницей внизу, которая поправляет чулок высоко поднимая подол. Та видит мужчину, не спеша берет папку и направляется в коридор, и они вместе входят в туалет. Женщина достает из папки презерватив и кладет его, уже готовый к использованию, на край раковины и готова …

– Что, она готова … принять внутрь грязный презерватив? Ничуть не бывало! Просто раковины у них моют так, что они чище, чем руки умывающихся, и все к этому приучены с детства. Вот вам и культура – заткните эту раковину и купайтесь в ней, как вы купаетесь в ванне. Вот и все дела, а ваш знакомый прав насчет железнодорожных умывальников – их очень долгое время делали по старинке так, как делали много десятков лет за рубежом – правда, когда они вообще начали умываться …

– Вот вам и умывание в грязной воде – если почитать мемуары, то можно встретить упоминание об этом. Европейцам с издевкой говорили, что они привыкли мыть руки в грязной воде именно из-за таких раковин …

НОВОСТИ

ВАЛЕНТИНА СУКОВИЦИНА

Утром на работе Лев Вонифатьевич обратил внимание на клюющую носом Валентину Суковицину.

– Валюша, в чем дело? Вы же буквально спите перед экраном!

– Извините, Лев Вонифатьевич, я просто не выспалась … Вернее, почти не спала. Мой Аркаша был на концерте и так рассказывал о джазовых скрипачах, что заснуть было просто невозможно …

– Неужели только рассказывал?

– Конечно, не только, он и играл мне … Он был в таком восторге, что грех было его останавливать!

И такая тихая и счастливая улыбка расцвела на лице Валентины, столь не склонной к восторженности, что Худобин прогнал ее с работы поспать.

– Просто толку от вас сейчас не будет никакого! Спать!

О том, что узнал Свиридов, прикоснувшись к плечу клюющей носом Валентины, – он ей не сказал.

Они с Аркадием этого еще не знали, да и врач вряд ли сказал бы им об этом – Валентина забеременела буквально на днях …

ПОЛИНА ЕРЛЫКИНА

Обычно Полина ложилась позже своего Семена – Семен Гаврилович всегда дожидался ее и не засыпал, читал книжки, и встречал свою Полиночку крепким поцелуем.

Иногда ночью они беседовали, и их беседы были интересны обоим – были ли это разговоры о музыке или о работе Полины, о судьбе Олега и Катеньки, которых они уже отдельно друг от друга не воспринимали, да мало ли еще о чем – супруги привыкли обмениваться мнениями и спрашивать советов друг у друга …

Работа Полины была напрямую связана со многими секретами, и об этом они с Семеном Гавриловичем никогда не говорили, хотя трудно было бы назвать работу, о которой Семен Гаврилович не знал…

Но было очень много тем, связанных с производственнымиаспектами деятельности Полины, и они обсуждали это, и еще обсуждали музыкальные впечатления Семена Гавриловича от последних концертов …

ЛЕВ ВОНИФАТЬЕВИЧ и ДИНА ЕГОРОВНА

Удивительные разговоры вели два кадровых разведчика – Лев Вонифатьевич Худобин и Дайяна Уайнбергер, то есть Дина Егоровна Утечкина. Они вспоминали свои встречи в Америке, неожиданную встречу где-то в Сибири и теперешнюю жизнь недалеко от Москвы.

Лев Вонифатьевич рассказывал о том, как ему теперь работается в отделе Потаповича и как уважительно там к нему относятся, как складываются отношения с молодыми коллегами …

Дина Егоровна рассказывала о своей работе в новом, только что узаконенном хосписе, и о своих пациентках – она их ласково называла «мои старушки».

А еще они делились впечатлениями о тех заданиях, которые им поручал генерал Свиридов по их старым разведывательным специальностям …

Диана с таким воодушевлением рассказывала о своих «старушках», что не могла остановиться и продолжала рассказы уже в постели, и Лео с интересом выслушивал ее.

Используя паузу Лео целовал Диану, и надо сказать, что она отнюдь не возражала против этого …

СКВОРЦОВЫ

У Виктора Скворцова ночные разговоры были разные, в зависимости от того, к кому он пришел на этот раз.

Виолетте он всегда читал стихи – свои или чужие, и она читала вместе с ним – поочередно, по одной строчке.

А с Леной разговоры были о детях и их жизни, о внуках и их росте, об их привычках, об их маленьких еще проблемах и заботах …

И обе женщины, встречаясь, потом обменивались информацией, пересказывая друг другу – частично! – свои разговоры с Виктором.

И никогда об этом своему мужчине не рассказывали …

Эти стихи Виола не пересказывала Лене, а Виктор на ухо прошептал ей ночью:

Весна шепнет тебе – живи!

И ты от шепота

очнешься,

И ты привстанешь,

встрепенешся,

И ты от шепота

проснешься:

Все

начинается

с любви!

– Витенька! Спасибо … – и Виола прильнула к его губам.

– На здоровье … Но это не мое …

СВИРИДОВЫ

Тоня и Свиридов ночью тоже часто разговаривали.

– Толя, а ты не пытался … подсмотреть … о твоих родителях? Так, как о моих?

Пауза была довольно долгой.

– Нет, Тонечка, не пытался.

– Но почему?!

Снова пауза.

– Мне тетка рассказывала о них … Говорила, что они оба были горькие пьяницы – пили беспробудно. И он, а потом и она умерли от этого … Не захотелось мне с ними … знакомиться.

Он опять помолчал.

– Кроме того моя тетка тоже пила … и ее любовник тоже. Кстати, благодаря ему я начал заниматься боксом и теперь могу вырубить любого с одного удара … Даже профессионального боксера …

КОСТЯ СКВОРЦОВ

Самые молодые – Костя и Елка – ночью разговаривали редко, но их разговоры всегда сопровождались объятьями, поцелуями и самыми нежными словами, которые перемежались новостями о маленьких …

Если бы кто-нибудь подслушал их разговоры, то удивился бы тому, с каким вниманием более старший Костя выслушивает советы более младшей Елены, и каким удивительным уважением друг к другу проникнуты их разговоры.

Днем они весьма часто подшучивали друг над другом, подначивали друг друга, и вообще очень иронически относились друг к другу, скрывая за шуточками свое взаимное уважение и глубокую любовь …

ГРИША СВИРИДОВ

А вот Гриша с Улей, хоть и мало отличались по возрасту от Кости и Елки, все же часто разговаривали об искусстве, о своих поездках в Вену или по Волге, о картинах Гриши и о книгах, которые он иллюстрирует.

Хотя Николенька обычно ночью не просыпался, но Уля или Гриша иногда вставали и подходили к его кроватке – нередко вместе, вдвоем.

Верочка была более беспокойной, и хотя ночью родителей обычно не будила, но утром просыпалась рано и будила их …

ПОТАП и ЛЕНА

Лена и Потап разговаривали только до тех пор, пока еще не легли – ночью в постели они о делах не разговаривали.

На этом настояла Лена для того, чтобы не включаться снова в дневные заботы …

Поэтому вечером их разговоры чаще всего были только о делах.

И оба дружно вставали ночью к кроватке Геночки, даже если он спокойно спал …

ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ

А Владимир Владимирович во время очередной встречи поинтересовался у Свиридова его мнением о политических реалиях – например, следует ли губернаторов назначать или их следует выбирать на местах?

– Это зависит от того, что хочет получить руководитель более высокого уровня – послушную марионетку или самостоятельно думающего руководителя.

– Но где гарантия, что мы получим думающего, а не бывшего партийного функционера?

– При нашем дефиците думающих общественных деятелей – гарантий практически нет.

– Но вы-то есть!

– Спасибо. Но я во власть не пойду – мне там некомфортно …

ОЛЕГ и СВИРИДОВ

Свиридов с Олегом Ерлыкиным общались исключительно мысленно.

#Толя, надо посоветоваться.

#Излагай.

#У Кати обнаружился голос. Настоящее контральто.

#Знаю.

#Вольно или невольно я достаточно плотно могу внедриться в ее сознание. Но насколько будет оправдано, если я вместо певческой школы заставлю ее петь так, как хочу я?

#Ты хочешь заменить для нее обучение психологическим влиянием?

#Почти так.

#Боишься испортить ее певческий дар?

#Не только. Можно испортить человеческую личность.

#Вряд ли. Испортить личность ты не сможешь, тем более у Кати.

#И что ты посоветуешь?

#Ты собираешься обсудить это с Катей?

#Думаю, этого делать нельзя.

#Ты прав, нельзя.

#А осуществить можно?

#Думаю, можно. Учитывая твое к ней отношение.

#Поможешь, если будет нужно?

#Попроси мать. Думаю, ее помощь будет более уместна.

#Я попробую. Надеюсь, она не откажет. До связи.

#До связи, Мальчик.

Этот мысленный диалог занял доли секунды, после чего Олег начал действовать – медленно и методично.

И результат проявился быстро …

УЛЬЯНА и ТОНЯ

На кухне царствовала Уля, вернее, она там главенствовала.

Но она всегда признавала старшинство Тони и всегда советовалась с ней.

– Улечка, да что ты спрашиваешь! Ты же все знаешь намного лучше меня …

Тоня никогда не любила готовить, и не особенно умела, но по необходимости готовила, причем не так уж и плохо.

Когда они жили втроем с Толей и Гришей ей приходилось готовить.

– Мама Тоня … мама. Я всегда буду спрашивать твоего совета, ты же моя … мама. И не обижай меня, ладно?

– Я и не думаю тебя обижать, Улечка! И я, и Толя так любим тебя …

ТОНЯ и МАРГО

Маргарита Антипова и Антонина Свиридова встречались часто и всегда у них находились темы для разговоров.

Сейчас они сидели на кухне у Антиповой – Карену кивнули, и он понял, что девочек нужно оставить в покое.

А они сидели и вспоминали такое, что кроме них знать никто не мог вообще …

– Слушай, Веруньчик, а как тебя встретил Толик, когда ты вернулась?

– Ой, Маргоша! Я половину не помню … Телефон, маршрут по знакомым только нам двоим ориентирам … Конспирация, он, цветы … Я очнулась только на берегу озера. Никого, палатка, и Толя … Как он пел мне … Он нигде и никогда этого больше не пел, а тогда пел только мне …

Счастье вдруг

в тишине

Постучало в двери.

Неужели ты ко мне?

Верю и не верю!

Падал снег,

плыл рассвет,

Осень моросила.

Сколько лет,

сколько лет -

Где

тебя

носило …

– Я уж потом узнала, откуда это … а нам было так хорошо на озере … А потом он спас меня от дурдома … Потом Гриша … А у тебя как?

– Мы же вместе с Валькой выходили. Выходили по надежному коридору, без сложностей. Даже скучно. Нас сунули отдыхать в ведомственный санаторий под названием «Карасан» для сотрудников секретных предприятий – видимо решили, что там нас некому будет узнавать. А я там узнала одного фрукта из Ленгли!

– Ну!?

– Баранки гну! Я им тогда такое устроила – мама не горюй!

– Ты стала так чисто говорить … даже акцент пропал …

– Ну, а потом твой Свиридов пригрел Вальку и меня. Потом Карен … и все – ты даже представить не можешь, как я ожила!

СКВОРЦОВ и СВИРИДОВ

Свиридов и Скворцов встречались каждый день, и иногда даже по нескольку раз.

И каждую встречу у них находились темы для беседы, даже тогда, когда они общались молча.

На работе Свиридов мог просто так, без особого повода, зайти в кабинет Скворцова.

При этом общение могло быть совершенно разным – от делового разговора до нескольких минут молчания. Скворцов, взглянув на друга, определял его настроение, и в соответствии с этим встречал его традиционным «Привет, гад начальник!» или совсем непривычным для посторонних «Расслабься и слушай!».

Первое приветствие отнюдь не означало неуважения или предубеждения, а второе предшествовало новому стихотворению, которое Виктор извлекал из груды бумаг на столе.

Скворцов имел право беспрепятственного входа в кабинет Почетного Генерального, и такое право имели немногие, но этим правом он пользовался только в исключительных случаях.

Это не было чинопочитанием – Виктор искренне удивился бы такому мнению! – но Свиридов часто был занят или его вообще не было в кабинете.

Поэтому Скворцов чаще посещал Свиридова в неформальной домашней обстановке, и даже иногда решал там свои профессиональные проблемы.

Бывало, что они собирались у Виктора в его квартире «на троих» – Костя Докукин, Анатолий Свиридов и Виктор Скворцов, выпивали в самой близкой компании, и вдруг Виктору в голову приходила какая-нибудь дельная мысль производственного характера.

И тогда Костя молча делал бутерброды, открывал банки или совершал еще какие-нибудь независимые деяния, а Виктор и Анатолий обсуждали нечто – иногда совершенно секретное! – не заботясь о присутствии третьего.

Костя молча вставлял в пальцы друзей наполненные стопки, вкладывал в их руки сочные бутерброды (ах, какая жирная была селедочка!) и даже не пытался понять суть разговора.

И он мог бы ответить на вопрос – а о чем же говорили эти ученые? – совершенно искренне: а фиг их знает и хрен поймешь!

Бывало, что во время такого плотного общения Скворцова и Свиридова в квартире вдруг материализовывались женщины, и тогда Костя сажал их в кружок вокруг себя, выуживал бутылку легкого грузинского вина и угощал дам фруктами и конфетами.

И скидки на собственную жену не делал, но если в квартире образовывалась Маргарита Антипова, то ей доставался персональный широкий стакан с хорошим глотком виски.

Как-то Костя вопросительно взглянул на Маргариту – может быть, ты могла бы вмешаться? – но Марго отрицательно качнула головой: мужикам мешать нельзя!

А еще Виктор и Анатолий могли посидеть в беседке около дома – и никому даже в голову не могла прийти мысль подойти и помешать им.

И о чем они говорили – это было достоянием только их двоих.

И еще Виктор мог попросить Анатолия:

– Слушай, Толя, не мог бы ты посмотреть на … ну, на той фирме …. Как они там это делают …

Виктор не знал подробностей об экстрасенсорных особенностях Свиридова, но он точно знал, что Анатолий может это совершить, и Скворцов никогда не ошибался …

А Свиридов мог спросить Скворцова о чем угодно, даже о его взаимоотношениях с его любимыми женщинами, и мог получить откровенный ответ – никто другой не обладал такими правами, но Свиридов пользовался этим очень осторожно и деликатно.

Свиридов знал, что многие стихи Виктор читал – или показывал – только ему (и еще Виоле), и этим не делился даже с Тоней.

Тем более он знал, что Виктор часто общается с Тоней наедине, и никогда не мешал их дружеской близости …

ГАЛИНА и ВАЛЕНТИНА

Сестры Суковицины встречались не часто.

Но зато после того, как Степан Гладилкин стал жить вместе с Галиной, сестры стали встречаться чаще.

– Валя, как у вас дела с Аркадием? Все воюете?

– Да брось! Аркаша – человек тихий, но при этом … несгибаемый. Ты не поверишь – он со мной не спорит, но я его уже слушаюсь …

– Не может быть! Ты его слушаешься?

– Он настаивает на ребенке … И я сдалась – буду рожать. Ты знаешь, как я сопротивлялась? А он меня пересилил …

– Мы со Степой тоже решили завести ребенка … И шеф одобрил – говорит, что откладывать нельзя …

– Так мы с тобой обе станем … мамами? А кто же помогать нам будет? Или маму вызвать в Москву? А вы со Степой жить-то где будете – здесь или в Москве?

– Думаю, что здесь. Тут всегда помогут, а в Москве я одна останусь …

– Так вам квартиру надо … Или вы со старшими Гладилкиными будете жить?

– Нет, с его родителями мы жить не станем … Квартиру мы уже смотрели – там, на машзаводе. Но мне хочется тут, в городе, поближе к тебе.

– Как твой Степа съездил в Японию?

– Говорит, что все нормально … Но рассказывал много.

– Так скажи шефу, он тебя любит, он найдет тебе квартиру в «трилистнике» …

СНОВА ВВ

Этот разговор состоялся в одну из встреч в загородной резиденции Владимира Владимировича – они втроем с Кони прогуливались по дорожкам.

– Анатолий Иванович, вы экстрасенс?

– В известной мере да …

– Недавно я прочел вашу записку с обоснованием работ в Сибири по изучению причин появления экстрасенсов на тамошних установках. Написано хитро, иногда малопонятно. У нас имеются специалисты с паранормальными способностями, и кое кто из них работает в органах, но их способности сильно отличаются от ваших. Вы не общались с нашими известными экстрасенсами?

– Общался, и неоднократно. Знаком со специалистами из спецподразделений ФСБ. Их способности весьма ограничены. Способности экстрасенсов на нашей фирме намного шире, а у некоторых намного превосходят известные всем …

– Не просветите меня хоть немного?

– Только если немного, ведь многое просто секретно …

Свиридов рассказал далеко не все, но о том, что Владимир Владимирович уже знал, он рассказывал очень подробно …

– А вас в наши подразделения не привлекали? Я имею в виду ФСБ и ФСО. А еще наркоконтроль …

– В принципе я контактирую со спецслужбами. Но они меня … они меня побаиваются.

– И почему?

– Боятся, что я могу узнать что-либо лишнее, то, что они не хотели бы афишировать.

– Сердюков жалуется на вас очень осторожно и аккуратно. Чем вы его запугали?

– Правдой. Я слишком много знаю, и он это понимает.

– Как вы считаете, он на своем месте?

– Не по Сеньке шапка.

– Афористично. А если эту шапку я поручу вам?

– Нельзя. Крови будет много.

– Надеюсь, в переносном смысле?

– И в прямом – тоже.

ВЕРОЧКА и КОЛЕНЬКА

То, что Коленька умеет говорить, вскрылось совершенно случайно.

Однажды Коленька взял и сказал – правильно и отчетливо:

– Отдай мою машину!

Верочка удивилась, но машинку отдала, и сказала в свою очередь:

– А ты стал очень хорошо говорить!

– Но редко! – добавила Уля, которая оказалась рядом. – Ты уж поговори с нами, не стесняйся!

Коленька никак не отреагировал, но вскоре выдал более содержательную фразу:

– Мама, а почему мне не налили вкусного компотика?

– Сейчас налью. На, Коленька, пей на здоровье!

– Спасибо, мама. Он такой вкусный …

А потом вечером он сказал деду:

– Деда, расскажи другую сказку. Про хитрого портняжку.

Свиридов удивился не очень, но поправил одеяло на Коленьке и начал рассказывать другую сказку …

НА ЗЕМЛЕ И В НЕБЕ

ГОРОД

Женю все время удивляло состояние улиц и вообще придомовых территорий.

В Москве Женя бывала редко, но все же сумела заметить плачевное состояние московского асфальта. Но привычная к практическому отсутствию настоящих дорожных покрытий в тех местах, где служил ее муж, Женя не скоро обратила внимание на состояние дорожного покрытия у себя в городе.

Но однажды …

Женя обратила внимание на то, что у нее в городе и в городе около фирмы эти покрытия располагались различно. У Жени в городе улицы и проезды были обычными, привычными – улицам с тротуарами, в проездах и дорожках – без тротуаров, но с твердым покрытием.

Около фирмы проезжих улиц не было – движение вблизи домов было закрыто и основные дороги были пешеходными. Конечно, машины скорой помощи подъезжали к подъездам, рано утром к магазинам подъезжали фургоны, ездили спецмашины, но в основном днем все эти улицы были отданы пешеходам.

Около машзавода улицы и проезды были традиционно выполнены так же, как и в городе у Жени.

Но было нечто главное, на что Женя наконец обратила внимание – это состояние покрытия, его содержание и его ремонт.

Журналистское внимание придирчиво обращалось на все, и что же?

Оказалось, что покрытие ровное, прочное и содержится в полном порядке, уход производился регулярно, что всего заметнее происходило зимой. Снег со всех без исключения дорог и дорожек убирали специальными снегоуборочными машинами, большими и маленькими, а около подъездов снег убирали вручную.

При этом вручную работали не только рабочие в оранжевой форме, но и жители подъезда – по крайней мере Жене удалось увидеть там и самого Свиридова …

Это то, что касалось покрытий дорог и дорожек.

Но город требовал – и получал в полном объеме – иные виды ухода и ремонта.

Жене не удалось отыскать потухший фонарь наружного освещения, поломанную изгородь на газоне, требующую ремонта беседку или лавочку.

За зеленью тоже ухаживали. Весной происходили массовые мероприятия по уборке газонов, и это происходило весело. Затем высаживали клумбы, постригали деревья, убирали сухостой.

И все это без объявлений, без плакатов и лозунгов – и при этом с массовым участием населения.

А уж о состоянии поверхности асфальтового покрытия Жене оставалось только удивляться – она ни разу не смогла заметить локального ремонта покрытия.

А на прямой вопрос ей ответили, что покрытия не ремонтировали ни разу, хотя тогда, давно, в начале создания города не обошлось без эксцессов. Старожилы вспоминали, что кое-кто из руководства укладыванием покрытий серьезно поплатился за то, что попробовал делать это так, как делал всегда и той смесью, которую предложил ближайший асфальтобетонный завод.

Тогда серьезно пострадали руководители и завода, и службы дорожного строительства, и все эти работы затем велись так, как это делали в северных областях Европы.

И эти покрытия уже много лет не требовали ремонта, экономя выделяемые на это средства.

За все эти годы лишь поменяли бордюрные камни, отделяющие проезжую – и пешеходную – часть от зелени газонов …

ПАРК

За Домом культуры простирался лес, исчерченный дорожками, но постепенно эта область леса стала преобразовываться в парк.

Город был еще очень молод по меркам истории.

Совсем недавно тут был всего один жилой дом непомерной длины – в восьмиэтажном здании было двенадцать лестниц и лифтовых шахт, хотя подъездов было только четыре.

Нижний этаж был необычен – он был много шире самого здания.

С этой, лицевой стороны здания, была выполнена галерея со сплошным остеклением и входами, объединяющими по три подъезда. Над этой галереей был организован прогулочный балкон длиной во всю длину здания.

С другой стороны здания такое сплошное остекление скрывало многочисленные вспомогательные службы, сверху располагался так же прогулочный балкон с выходами из квартир общежития.

Потом появился «двойник» первого здания параллельно первому на расстоянии около восьмисот метров, и третье здание города – это «трилистник», который устроился между длинными зданиями.

На этом жилищное строительство в городе завершили, а на свободных площадях появились лишь небольшие функциональные здания, обширный Дом культуры на краю леса и разнообразные спортивные сооружения – открытые и закрытие.

Отсюда, за Домом культуры и стал оформляться парк – сперва это были дорожки и скамейки в лесу, затем лес расчищали и облагораживали.

Ко времени ввода в строй «трилистника» лес был превращен в парк на протяжении нескольких километров, а там, левее плавательных бассейнов и теннисных кортов, около избы Трофима Кузьмича Анфимова и конюшни, появилась настоящая конная база с полем для выездки, раздевалками, помещениями для тренеров.

А еще там кроме Кузьмича жили супруги Шалашниковы с приемными детьми и молодожены – лесоустроитель Геннадий Назаров с женой Мариной.

По задней стене Дома культуры установили прожектора и вечером парк около города подсвечивался, и эта зона была любимым местом прогулок жителей – и молодых, и немолодых.

С утра в хорошую погоду на всех дорожках и около лавочек располагались многочисленные детские коляски и молодые мамы с книжками, аудиоплеерами и вязаньем.

Нередко в середине дня коляски кучковались у ресторана «У Полины», что напротив Дома культуры – мамы, покормив детей, там перекусывали или обедали сами.

В парке появились велодорожки – чтобы не мешать прогуливающимся и не беспокоить малышей такие дорожки с твердым покрытием проложили от Дома культуры вглубь леса, и там была даже площадка для упражнений в фигурном катании велосипедистов.

А еще около автостоянки разрослась голубятня – из небольшой будочки она со временем превратилась в настоящее многоэтажное помещение для голубей …

Сюда перед работой любила заглянуть Женя Кульченкова …

ЗИМОЙ

Зимой все городские застройки преображались – снег прятал подробности и выделял главное. С первого снегопада на улицах и проездах появлялась снегоуборочная техника, которая начинала работать с самого раннего утра, но поскольку вся эта техника была переведена на электропитание, то работающая техника жителей не будила …

К тому времени, когда все начинали движение на работу, все дорожки и проезды были расчищены, а около дежурных в подъездах сидели и отдыхали рабочие в желтых безрукавках.

Правда, чаще всего Свиридов выбегал на утреннюю пробежку одновременно с началом движения снегоуборочной техники, но он всегда находил дорожку для пробежки, здороваясь взмахом руки с рабочими в желтых безрукавках.

И те с улыбками кричали ему вдогонку «Привет, начальник!».

Дорожки в парке расчищали позже – к середине дня, когда появлялись первые мамы с саночками и с маленькими лыжниками …

К Кузьмичу совершалось настоящее нашествие.

Мальчики, побеседовав с Сандалом, знакомились с лошадьми и катались верхом, и лошади признавали мальчиков, ждали их, приветствовали их радостным ржанием, осторожно брали из рук хлеб.

Кузьмич наблюдал за этим, беседовал с мальчиками, учил их общению с лошадьми.

Мальчики быстро освоили верховую езду, брали сюда своих младших братишек – с мамами или папами.

И часто можно было наблюдать, как Катя Кузовенина (которая Разумеева) ахает и просит поберечь маленького Рому, которого в седло с собой взял ее Шурик, или как Валерия Дзюбановская (которая Рыбачкова) просит своего сына Олежку не уронить маленького Толика.

Также вела себя и Полина Ерлыкина, а ее успокаивал Семен Черномырдин …

Однажды Женя Кульченкова наведалась к Кузьмичу зимой, и увидела, как Игнат расчищал от снега дорогу и площадку для выездки, а лошади с радостным ржанием рвались из денников. Игнат ловко управлялся с небольшим японским снегоуборщиком, а молодой лесоустроитель верхом отравился в лес.

А в выходные …

Родители с детьми всех возрастов спешили к лошадям, а лошади ждали их и радостно встречали гостей.

После этого лошади принимали угощенье, мягкими губами трогали детей, а иногда и взрослых, терпеливо подставляли спины под седла, и катали детей.

Более опытные наездники выезжали с площадки и удалялись в лес, а Кузьмич с Игнатом запрягали тройку в розвальни, розвальни наполняли малышней, Валентина брала вожжи и упряжка бодро вылетала на дорогу – даже колокольчики зазвенели и розвальни удалялись в лес.

Восторгу детишек всех возрастов не было пределов и увести их домой от лошадей было практически невозможно!

Лошади и дети с нетерпением ждали следующего выходного …

ЗАПОВЕДНЫЕ МЕСТА

В прогулки по Москве Свиридовы фотоаппарат не брали, но с ними были их телефоны.

Владик про телефоны не забывал и их модернизация проводилась постоянно.

У Свиридова сейчас была последняя модификация, счет которым он уже потерял.

Но зато телефоном было очень удобно пользоваться, в том числе за счет дополнительных функций. Был в телефоне и фотоаппарат с большим разрешением и большой памятью – даже при максимальном разрешении количество запоминаемых снимков достигало сотни.

Фотоаппарат в телефоне работал и при низкой освещенности (без вспышки!) и Свиридовы часто фотографировали понравившиеся старые (а иногда и новые) уголки города.

Потом попискивающий принтер быстро выплевывал цветные фотографии, часто ими заинтересовывался Гриша и иногда затем отправлялся на место фотосъемки.

Затем появлялись удивительные рисунки – их сравнивали с фотографиями и удивлялись тому, насколько интереснее были эти рисунки …

У Гриши была целая папка таких рисунков с наклейкой «Старая Москва», и эта папка постоянно пополнялась.

По установившейся привычке Гриша часто посещал занятия у своего профессора – Генриха Савельевича Василевского, стареющего, но по-прежнему неутомимого.

Новые рисунки Гриши обсуждались на занятиях, и новые ученики профессора знакомились с рисунками молодого, но уже известного художника, и учились у него.

Гришины рисунки из папки «Старая Москва» то и дело появлялись в самых неожиданных изданиях даже за рубежом …

МЕДИЦИНА

К врачам Женя Кульченкова обращалась редко, по необходимости.

После рождения дочки ее контакты с врачами участились – Анечка была худенькой и часто «подхватывала» всякие окружающие всех вирусы.

Как говорили врачи это было последствием голодных и неустроенных лет жизни ее родителей в брошенном гарнизоне, и теперь эти родители старались развить и закалить свою Анечку.

И Анечка без капризов глотала таблетки, жевала фрукты и занималась гимнастикой в детсадовской группе.

Общаясь с врачами Женя заметила, что врачи менялись – кто-то исчезал на несколько месяцев, затем появлялся вновь, а исчезал другой. Оказалось, что все без исключения врачи регулярно проходили курсы повышения квалификации в самых передовых клиниках Москвы.

Несмотря на то, что Женя уже немало лет прожила здесь, в ЗАТО, она все же продолжала узнавать новое и удивляться этому.

При рождении третьего ребенка мать получала по всероссийским нормам материнский капитал, но кроме этого она могла не работать и получать «зарплату» из местного благотворительного фонда. Эти средства мать получала на карточки без права снимать деньги наличными и могла тратить их здесь, внутри ЗАТО – но здесь можно было приобрести все необходимое, а практически вообще все что угодно …

Оказалось, что во многих семьях было больше троих детей.

И при рождении каждого ребенка – а это знала Женя по своей дочке – каждому новорожденному сам Свиридов или его жена преподносили существенные подарки: обычно это было детское приданое.

И в газете по инициативе Жени появился небольшой раздел, где поздравляли каждого новорожденного в городе и обоих родителей …

ЕЩЕ ОДИН ВИЗИТ

В гостиной было темно, но через раздвинутую дверь на балконе был виден белый халат.

– Привет, шоколадка!

– Здравствуй, Анатоль! Как чудесно, что ты пришел!

Свиридов обнял ее и прижал к себе, не давая ей повернуться, и целуя в шею.

– Ты, конечно, чудовище! Я соскучилась!

– Ничего, Лиззи, это полезно!

И снова, не давая ей повернуться Свиридов стал рассказывать ей о тех событиях, которые произошли сегодня с ней лично или касались ее персоны.

Всю информацию он снимал из ее сознания, и путем перехода из ее сознания в информационные поля других хорошо знакомых ей людей, рассказывал о том, чего она не знала.

Лиззи быстро вошла во вкус такого разговора и они уже активно обменивались мнениями и даже спорили. Лиззи повысила голос, и они ушли с балкона в гостиную, чтобы их разговор нельзя было бы услышать с улицы.

Она довольно болезненно восприняла некоторые его высказывания о том, что ей было неизвестно и что происходило за ее спиной, и Свиридову пришлось даже немного прикрикнуть на нее – на ее родном языке.

Лиззи опешила – никогда еще Свиридов не говорил с ней на ее родном языке, да еще на ее родном диалекте (а он «вынул» его из ее сознания!).

– Анатоль, да отпусти же ты меня!

Она наконец повернулась и смогла сама обнять его и поцеловать.

– Мог бы пожалеть меня и не пересказывать, что обо мне говорят другие!

– Думаешь, я все пересказываю? Только то, что тебе может быть полезно.

И он продолжал рассказывать ей о событиях и переговорах, свидетелем которых она не была, но о некоторых из этих событий она знала …

Лиззи довольно живо реагировала на его рассказы и даже снова повышала голос, но Свиридов снова одергивал ее.

– Ты не дергайся! Если бы ты знала, что о тебе говорил ваш болтун президент!

– И что же он говорил? Он не мог сказать ничего плохого!

– Он и не говорил ничего плохого, но …

И Свиридов цитировал то, что президент говорил в очень узком кругу или даже наедине с женой, и это доводило Лиззи почти до исступления.

– Не мог он так говорить! Скажи правду, Анатоль, неужели? Или ты нарочно врешь мне – но зачем?

– Я говорю тебе правду, хотя нельзя сказать, что я говорю все. Я выдаю тебе информацию избирательно – то, что считаю нужным. Есть многое, что я тебе не рассказываю – это мое решение.

– Так кто же ты, Анатоль? Откуда ты взялся?

– Оттуда, – и Свиридов показал куда-то вверх, – Неужели не понятно? Откуда же я могу знать то, чего ты не знаешь? Или то, что твои хорошие знакомые сейчас сидят в стрип-клубе на 42-ой и пьют текилу?

– Кто? Вильям и Генри?

– Завтра спросишь их. Правда, захотят ли они ответить правду …

Потом Лиззи вспомнила папку, которую ее знакомый Анатоль оставил ей в прошлый раз, и высказывала недовольство кое-чем в этой папке. Она снова повысила голос.

– Откуда ты взял эти бумаги? Ты что, в разведке работаешь? И где ты мог заполучить такие документы – даже я к ним доступа не имею!

– Там далеко не все документы собраны, которыми я владею. А ведь есть документы, на которых имеются даже твои подписи, шоколадка! Ты поинтересуйся последними катаклизмами в Юго-Восточной Азии – почему это вдруг случилось … Хочешь, принесу тебе последние страницы рабочих журналов кое-каких установок на севере?

– И откуда ты их возьмешь?!

– Прямо с этих установок …

– Ты на какую разведку работаешь? На русскую или иранскую?

– Дура ты, хоть и шоколадка! Но некоторые из твоих последних высказываний мне очень не понравились! Неужели ты такая глупая?

– Разве? И что же тебе не понравилось? И какое тебе дело до того, что я сказала?

– Скоро жалеть будешь о том, что сказала. А мне это неприятно …

– Это что же значит? Ты меня учить станешь – что и как мне говорить? Так?

– Нет, учить тебя – только портить. Есть такая российская пословица, сама знаешь. А я хочу уважать тебя, как женщину умную и мне весьма … приятную.

И Свиридов как следует тиснул Лиззи, чем доставил ей ощутимое удовольствие.

– А еще что тебе … не понравилось? – уже более миролюбиво спросила она.

– Помнишь видео о вашей поездке в Европу, о секретных переговорах? Хочешь, дам тебе такие же материалы о связях ЦРУ и Саакашвили, о твоей поездке в Грузию, о том, что ты там наговорила и о том, что Грузия напала на Осетию на следующий день? И то, о чем велись секретные переговоры? И тебе не стыдно?

– Анатоль … Мне очень стыдно, но я хочу спросить тебя …

– Так в чем дело? Спроси.

– Мне кажется, что ты знаешь все. Знаешь правду, о чем знают далеко не все. Ответишь?

– Я попробую. Спрашивай.

– Правда ли, что Барак родился в Кении? Это правда?

– Сдался тебе Барак … Будь здорова, шоколадка. И думай … хоть иногда. Или хочешь превратиться в политическую проститутку наподобие Хилари?

А через несколько дней вечером Лиззи ощутила у себя под рукой лазерный диск, вставив который она нашла там исчерпывающие – совершенно секретные! – материалы о сговоре Саакашвили и ЦРУ и личном участии в этом самой Кондолизы и президента Обамы, о поставках оружия и американских инструкторах …

Диск внимательно просмотрел Путин и потом вместе со Свиридовым они решали, что из этого диска можно будет вбросить в информационное поле Интернета накануне следующей попытки Саакашвили напасть на Осетию и Абхазию …

– Анатоль, ты хорошо говоришь на русском языке. А можешь ты достать касающиеся меня материалы у Путина?

– Путин, Путин … Слушай, это Россия? Ну, Россия – это сложнее. И что конкретно тебя интересует? Ты же встречалась … с Лавровым … с Медведевым, да и с Путиным! Точно.

– Меня интересует, что говорили за моей спиной!

– Когда? Тогда или что говорят сейчас?

– Значит, ты можешь это узнать?!

– Нет ничего невозможного! Просто это будет не так быстро. Узнать, что о тебе говорил Буш-старший Бушу-младшему за завтраком, что Леон Панетта говорил Дэвиду Петроусу, а Кристина Ромер сплетничала о тебе Джо Байдену, или о чем еврей Лоуренс Саммерс проговорился негру Эрику Холдеру узнать намного легче …

– Как не стыдно использовать … национальности!

– Да перестань! А как ты пыталась пристыдить Путина за то, что он пошел на выборы! Что ты говорила – «насмешка над избирательной системой»? Тебе не стыдно учить его, или ты тоже считаешь Америку самой главной в мире?

– Да ты …

– Не надорвись!

Свиридов держал руки на ее обвисающих, но еще упругих грудях, внушая спокойствие и отсутствие сексуальных желаний.

– Ты настоящий изверг! – это она сказала на русском языке.

– Вот видишь – ты хорошо знаешь русский язык … А Путина трогать не надо, а то он тебе ответит так, как в свое время ответил Хилари за поучения в его адрес …

– А я не помню …

– Он сказал, что она – без мозгов. Потом они помирились, но вряд ли она забыла …

– Не забывай меня …

Он опять исчез внезапно, и Лиззи даже не заметила этого мгновения.

«Кто же он такой? Откуда взялся? И почему так много знает?»

Нельзя сказать, что Лиззи была очень занята этой проблемой, но все же это интересовало ее.

«На часах у него было местное время – он живет здесь или перевел часы? А те материалы, что он мне оставлял – это же все сверхсекретные сведения. Откуда он их получил? Он разведчик или …»

Но она так и не могла придумать, кем же может оказаться ее знакомый Анатоль, появляющийся так внезапно и так же внезапно исчезающий. И знающий слишком много.

И когда в Интернете появились документальные материалы о переговорах Саакашвили с представителями США – она не очень удивилась.

Ее больше волновало – а появится ли она в этих видеоматериалах? Какие переговоры будут показаны? Какие документы?

Но большинство материалов, которые сыпались из Интернета, касались военных поставок в Грузию из США и из стран НАТО, и лишь один раз там появилась Лиззи, беседующая с Саакашвили. Эту беседу она хорошо помнила, разговор был тяжелый, бессмысленный – Лиззи было очень стыдно за эту беседу: она говорила о том, во что сама не верила.

Но этот эпизод промелькнул и больше ее не показывали, хотя Лиззи знала – очень много материалов осталось за этими короткими кадрами.

И у нее стало тепло где-то в животе, и стало немного полегче на душе – конечно, она была железной леди, но все же …

ВЕРТОЛЕТ

Вертолет марки МИ 8 находился на аэродроме фирмы еще с достопамятных времен, он появился тут еще до открытия фирмы, обслуживая подразделение Сельхозхимии.

Потом вертолет перешел на баланс фирмы, проходил неоднократно техобслуживание на заводе-изготовителе и поэтому находился в прекрасном состоянии.

Свиридов много раз летал на этом вертолете, часто наблюдал за работой пилотов, и в один прекрасный день просто сел на правое кресло.

– Что, Анатолий Иванович, хотите попробовать управление этим аппаратом?

– Хочу. Давай уйдем в сторонку и повыше. А потом ты бросишь управление и рулить буду я …

Сперва пилот напряженно сторожил каждое движение Свиридова, потом убедился, что тот ничего опасного не делает и немного расслабился.

На аэродром вертолет вел Свиридов сам.

После этого два пилота устроили Свиридову настоящий экзамен по приборам и всевозможным тумблерам и кнопкам системы управления – Свиридов ни разу не ошибся и не запнулся. Правда, пилоты ничего иного от этого экзамена не ожидали – им хорошо была известна исключительная память командующего.

Но для получения настоящего документа на право управления вертолетом Свиридову пришлось сдавать экзамен на пилотирование в учебном центре.

Гоняли его тщательно, но все упражнения Свиридов выполнял на «отлично», и соответствующий документ им был получен.

Правда, при этом суровым экзаменаторам пришлось пойти на некоторое нарушение правил, в соответствии с которыми было запрещено выдавать подобные документы без прохождения полного курса обучения и полного курса учебных полетов.

А для полетов в Москву вертолет МИ 17, который сменил старый МИ 8, использовали редко – только когда было много пассажиров.

Регулярные полеты выполняли на вертолете марки АНСАТ.

Этот вертолет был поменьше МИ 17, летал потише, но зато был намного комфортабельнее и существенно дешевле в эксплуатации.

И хотя вертолет АНСАТ был создан не в знаменитом вертолетном КБ Миля, и не в не менее знаменитом вертолетном КБ Камова, но он вполне оправлывал свое назнчачение при ежедневных полетах в Москву и обратно.

При этом он был намного удобнее милевской машины и полностью оправдывал все ожидания Свиридова, из-за которых он приобрел этот вертолет – за свои деньги …

ДИССЕРТАЦИИ

В закрытом зале в новом здании ФСБ заседал секретный Ученый совет.

Слушали защиту диссертации генерала Свиридова на тему «Современные боевые машины. Сравнительные характеристики».

Доклад Свиридова сопровождался не только слайдами, плакатами и графиками, но и небольшими видеосюжетами. Правда, это были лишь коротенькие фрагменты из тех видеоматериалов, которые Свиридов привозил в Зеленоград и в Александров, где создавали отечественные боевые машины.

Литературный обзор диссертации составил первый том, и там было рассмотрено столько моделей боевых машин всех ведущих стран, что одно перечисление моделей и модификаций занимало две страницы. Это перечисление, причем ограниченное лишь колесными моделями БТР’ов, имеющими четыре и более колес (4х4, 6х6 и 8х8), сразу стало основой оглавления нового тома «Трудов Академии Генерального штаба», издания секретного и тем более ценного.

Каких там названий только не было – и «Boxer», и «AlFahd», и «Movag», и «LAV», и «Patria AMV», и «TPL1Fuchs», и «Saracen» …

И сразу все было засекречено.

Но Свиридов, дав сравнительное описание множества моделей, основное внимание уделил новым разработка с развитой системой электронного управления.

Несмотря на не очень «молодую» машину «Stryker», Свиридов остановился на последних нововведениях и схемных решениях фирмы «General Dynamics Land System», корни которых просматриваются в канадских моделях БТР марок «LAV» фирмы «General Dynamics Land System – Canada».

Кроме совершенно невероятных видеосюжетов об испытаниях экспериментальных образцов «Страйкера» диссертант рассматривал схемы электронных систем машины, указывал слабые места, проводил параллели с отечественными перспективными разработками.

А еще в диссертации рассматривалась шведско-финская модель БТР «АМОS», о которой мало кто слышал, поскольку ее еще только испытывали в изначальном варианте.

Но здесь тоже приводились подробные характеристики, видеосюжеты и характеристики будущих промышленных образцов …

Среди слушателей были представители организаций, занимающихся разработкой отечественных образцов подобной техники, в том числе ипрофессор Шнурп.

Слушали Свиридова с большим интересом, вопросов задавали много, но самое главное было в том, как отвечал диссертант.

Ответы Свиридова были аргументированы и он подтверждал их материалами, которые наводили на крамольную мысль – а не он ли лично разрабатывал эти иностранные боевые машины?

Свиридов настолько был в курсе всех мельчайших подробностей устройства этих рассматриваемых им образцов, что слушатели получали абсолютно исчерпывающие ответы. И эти ответы вызвали «брожение умов» у членов Ученого совета, который даже удалился для принятия решения.

Это было совершенно беспрецедентным, так как обычно решение здесь не выносили кулуарно.

Но после некоторого недолгого отсутствия члены Ученого совета вернулись и Председатель совета зачитал – по бумажке – решение.

Этим решением закрытого Ученого совета Комитета соискателю – генерал-лейтенанту Свиридову А. И. – присуждалась степень доктора военных наук, а материал диссертации – оба тома и все видеоматериалы – получали гриф наивысшей степени секретности.

В зале было довольно много знакомых со Свиридовым людей в погонах и без, не говоря уже о том, что в зале присутствовали Тоня, Гриша, Скворцов и Варданян – все поздравляли Свиридова, жали руки …

Фуршет состоялся неподалеку, через перекресток в столовой другого здания ФСБ, и все чокались и желали генералу Свиридову удачи.

Поздравления перепали и на долю Тони и Гриши – его знали меньше, но знакомились и удивлялись ладно сидящей военной форме и скромной колодке на кителе Гриши – большинство присутствующих «читали» колодки без затруднений …

А дома Свиридову отвертеться не удалось, и пришлось занять вечерок в ресторане «У Полины». Тут поздравляющих было намного больше …

Так ко всем регалиям Свиридова добавилось звание доктора военных наук …

А в другом зале и в другом здании, но тоже совершенно секретно, происходила защита диссертации Елены Геннадиевны Долгополовой.

В зале кроме специалистов фирмы «Теплотехники» находились некоторые сотрудники НИПЦ – Потапович, Антипова, Баранов, Ерлыкина, Худобин, Скворцов, Ерцкая, Карцева, Дормидонтов, Лопаткин, Варданян и еще несколько сотрудников.

Защита проходила по деловому, отзывы от акционерных обществ со странными названиями, ничего не говорящими обычному обывателю (вроде «АЛГОНТ», «РАТЕП» и др.), были содержательными и положительными, выступавшие сотрудники из Тулы и Зеленограда весьма похвально отзывались о диссертантке и ее работе, а выступление Почетного Генерального директора НИПЦ новых технологий было просто хвалебным …

Ученый совет института совещался прямо в зале и решение было единогласным – главному инженеру «НИПЦ новых технологий» Долгополовой Елене Геннадиевне было присвоено ученое звание доктора технических наук, а диссертация была засекречена.

Уже в автобусе началось веселье – Лену целовал муж, женщины и Свиридов, нашлась бутылка шампанского, и внутри мчащегося вокруг ВДНХ автобуса начался банкет, который продолжился в ресторане «У Полины».

И никто даже не вспоминал, что Лена защищала кандидатскую диссертацию, а столь авторитетный Ученый совет присвоил ей звание доктора наук …

ДЕТИ

Свиридов точно знал, что в городе детей в два с половиной раза больше, чем взрослых – это было очень много. В Москве это соотношение было меньше одной четвертой.

Но визуально на улицах детей было намного больше – детей всяких, маленьких и больших, грудных, детсадовских и школьников.

Свиридов знал всех детей по именам начиная с грудного возраста, чем приводил в восторг их родителей.

Количество детей увеличивалось кроме естественных причин еще за счет лесной школы.

Старшие воспитанники лесной школы заканчивали старшие классы школы здесь, в городе, в обычной школе. Да и жили абсолютное большинство старшеклассников из лесной школы тоже здесь, в городе, в общежитии, у Таисии Архиповны.

Весь второй (первый жилой) этаж в самом первом здании города занимает так называемое общежитие.

Да и во втором здании, близнеце первого, первый жилой этаж тоже был отдан под общежитие. Там жильцы размещались в двух– и трехместных комнатах в отдельных квартирах. Там же размещались временные жильцы – гости и сотрудники десной школы, приезжавшие в город по своим делам, и некоторые гости …

Многие «дети», после школы обучающиеся в профтехучилищах и техникумах, по достижении 18 лет получали отдельные квартиры.

Но Свиридов настоял, чтобы по заявлению конкретного молодого человека он мог бы получать комнату в квартире вместе с кем-то другим – чаще всего это был друг, девушка или молодой человек.

Нередко так образовывались новые семьи, но бывало, что из такой квартиры жильцы разъезжались в отдельные квартиры. Для этого – опять таки по настоянию Свиридова – в городе был значительный фонд свободных квартир различной площади, и это было очень полезно – ожидающих своей новой квартиры практически не было.

А еще Свиридов отмечал, что в городе нарождалось уже второе – и даже третье! – поколение. В город приезжали бывшие дети первых его жителей, вместе со своими семьями и детишками – такие случаи происходили все чаще.

Возвращались закончившие обучение в Москве, и обустраивались здесь, пускали корни, обзаводились семьей.

В лесной школе число воспитанников уменьшалось за счет усыновления, и уменьшалось существенно, и происходило это постоянно каждый год, и лесная школа пустела, и в нее приезжало пополнение.

Каждый раз за пополнением Свиридов ездил сам, и отбирал детей для лесной школы. Потом Любовь Валерьевна удивлялась – каким образом Свиридов мог за несколько минут понять и оценить ребенка?

А он никогда не ошибался, и ни разу в лесную школу не привезли малолетнего наркомана или начинающую проститутку …

ЧУЖИЕ «МОЗГИ»

У Владика Медякова и Свиридова было множество профессиональных интересов, и нередко в ходе обсуждения тех или иных проблем Владик просил своего старшего друга:

– Анатолий Иванович, а не смогли бы вы … у ведущих фирм, выпускающих сотовые телефоны … Их микросхемы … А еще нам позарез нужны дисплеи – небольшие 3 – 4 дюймовые, и побольше для смартфонов … Позаимствуете?

И Свиридов приносил Владику заказанные им электронные компоненты прямо в заводской упаковке – и дисплеи тоже …

А Владик иногда дополнительно просил достать ему топологию элемента или схему его подключения, и Свиридов приносил бумаги на малопонятном японском или другом национальном языке …

БИС – большие интегральные схемы – воспроизводили в Зеленограде, а затем в отделе Авдоконихина (так продолжали называть отдел, руководимый теперь Потапом Потаповичем) изготавливали новые модели фирменных сотовых телефонов, которые аналогов не имели.

Новые телефоны постепенно заменяли старые, но еще вполне работоспособные, на более совершенные, но круг сотрудников, обладающих такими телефонами, не увеличивался …

Совершенно секретным было то обстоятельство, что новые образцы телефонов кроме секретного радиоканала могли работать и на частотах, выделенных для связи сотрудников МЧС – так об этом знал только Шойгу.

Вне ЗАТО такие телефоны были у некоего Владимира Владимировича, у Сергея Кожугетовича Шойгу и у дежурного на московской площадке фирмы недалеко от Курского вокзала …

ЦВЕТЫ и ПОДАРКИ

С того самого момента, когда колхоз Трофимова попал под крыло Свиридова, в городе появились цветы. Сперва их продавали в холлах основного – тогда единственного – жилого корпуса, а затем для цветочниц построили два легких павильона.

И цветы стали продавать около автобусной остановки и с другой стороны единственного жилого корпуса, по существу на опушке леса, около будущего ресторана и будущего Дома культуры.

У Трофимова появилась небольшая теплица для выращивания цветов, которая со временем превратилась в ряд крупных теплиц, и там выращивали не только цветы, но и овощи. Все это было рассчитано на городских потребителей, почему и вызвало вначале некоторое сопротивление колхозного руководства.

Естественно, с этим сопротивлением Свиридов справился мгновенно, а для колхоза строительство теплиц превратилось в еще один постоянный источник дохода.

И это несмотря на то, что и цветы, и овощи продавались не по рыночным ценам, а цены были очень близки к себестоимости. Но это обстоятельство никак не отражалось на ассортименте продукции, качестве товара и доброжелательность обслуживания.

Со временем павильоны для продажи цветов расширились и обзавелись специальными помещениями для хранения запаса цветов (с охлаждением!) – это очень помогало перед праздничными датами, перед концертами заезжих знаменитостей, перед выездными спектаклями московских театров и перед иными важными событиями.

Девушки в павильонах менялись редко и знали постоянных клиентов, знали их вкусы и заранее готовили букеты к появлению знакомых.

К таким знакомым относились Свиридовы – отец и сын, Виктор Скворцов, Карен Варданян, Костя Докукин, Юрий Воложанин и многие другие постоянные клиенты.

К концу рабочего дня на фирме в цветочный павильон у автобусной остановки приходили на помощь девушки из другого павильона, а перед событием в Доме культуры наоборот, девушки из павильона около автобусной остановки перебегали к Дому культуры.

Цветы в городе не переводились никогда, и для новых жителей города сперва это было в новинку, но они очень быстро привыкали к этому. Как и к тому, что рядом круглый год можно было купить свежую зелень, огурчики, помидоры и перцы – красный и зеленый.

И все продавалось недорого, если сравнивать с московскими ценами …

Универмаг, который сперва занимал второй этаж небольшого здания около первого жилого корпуса, постепенно захватил первый этаж, а потом такой торговый центр появился в центре города, около «трилистника» – высотного жилого здания.

Но основная особенность этого торгового предприятия сохранилась – крупный товар продавался на заказ по фотографиям. А перед праздниками в разряд заказываемых переходили многие виды подарков – их выбирали, заказывали и на следующий день получали заказанное.

Это, конечно, не отменяло поездок в Москву, где совершали покупки ювелирных изделий – здесь, в городе, ювелирные изделия не продавались.

Хотя многие остродефицитные ювелирные изделия производили где-то в «Солнечном», на них можно было оформить заказ – но в Москве, и даже по льготной цене, и об этом оповещали покупателей особые объявления в местном универмаге.

Перед особыми праздниками – перед 23 февраля, перед 8 марта, перед 1 и 9 мая, перед другими всеобщими праздниками – в Москву направлялись особые автобусы, за подарками.

Кстати, нередко в этих автобусах можно было увидеть Свиридовых и других известных в городе людей …

ДАЧНИКИ

Дачники – Лена и Потап, офицеры и сестренки, Докукины, Скворцовы – все для поездок на садовые участки пользовались своими машинами, и не только они одни.

В городе многие из жителей, которые ранее даже не помышляли о приобретении автомобиля, теперь покупали машины, чаще всего не новые, подержанные.

Поэтому ко всем, у кого были российские автомобили, обращались с предложением продать машину, и к Грише тоже обращались с таким предложением.

Но Гриша свою «восьмерку» продавать не собирался, хотя зарабатывал немало и мог себе позволить хорошую иномарку – жене же он подарил желтенького «Геца».

И в выходные дни на садовых участках собиралось разноцветное семейство разномастных автомобилей.

Особенно выразительно выглядело такое «стадо» на участках Скворцовых и Дубининых.

На главном участке у Скворцовых светлым металликом поблескивала «Мазда 5» Виктора, а рядом, на участках, отделенных лишь полосами малины и крыжовника, парковались небесной голубизны «Мазда ХС 5» Кости и Елки и снежно белая «Мазда Фамилия» Маши и Дена Дубининых.

Даже несмотря на зеленые разделительные полосы машины кучковались недалеко друг от друга, около общего сарайчика для инструментов.

Так они кучкой и стояли, а недалеко от машин была обширная площадка для детей, где все детишки играли под руководством Витеньки.

Совсем невдалеке на участке Лены Долгополовой и Потапа Потаповича иногда стояли рядком по две машины.

Это были служебная машина Лены – уютный поблескивающий светлым металликом хетчбек «Пежо 3008» и машина Потапа – голубоватый трехдверный «Ниссан Пульсар».

Ваня – Аванес уже привык к своим приемным родителям, называл их «мамой» и «папой», но иногда он вдруг вздрагивал, пугался и ни на шаг не отходил от Маргариты и Карена.

Даже играя с детишками Скворцовых, Докукиных, Свиридовых или с мальчиками свиридовских «сестренок», Ваня постоянно старался не упускать из вида своих родителей.

А на участке Свиридовых появлялись разные автомобили, но бывало настоящее нашествие, когда приезжали все порознь.

Поздно ночью приезжал Свиридов на своем темно-зеленом, почти черном «Вольво» и ставил машину рядом с «восьмеркой» Гриши, или рядом с белоснежным «Гелендвагеном» Тони, или рядом с желтеньким птенчиком «Гец» Ули.

Даже когда Свиридовы собирались вместе и вполне могли поместиться в «Вольво» или в «Гелендвагене» они выезжали на разных машинах.

И никто не спрашивал – почему, так как всем было известна беспокойная жизнь Свиридова, срывавшегося с места в любое время …

Но случаи, когда у Свиридовых на участке собирались все их разнообразные автомобили, были довольно редки, и чаще всего мужчины приезжали на дачу на рейсовом автобусе, и этому никто не удивлялся.

Раньше соседи даже по звуку мотора легко определяли, кто приехал:

– А вот и Уля приехала на своем желтом птенчике!

А Уля уже выгружала из детских сидений своих малышей и те разбегались по участку.

У Тони Свиридовой и Маргариты Антиповой машины были одинаковые – мерседесовские «Гелендвагены», только у Тони «Гелендваген» был белый, а Маргариты – черный.

Но постепенно звуки двигателей у автомобилей кардинально изменились – их заменяли на электродвигатели, а из автомобилей Свиридовых только «Вольво» остался с двигателем внутреннего сгорания. Правда, форсированным …

В городе были и другие марки автомобилей.

Например, у Карена Варданяна был горомадный «Паккард», который был ему абсолютно не нужен, и был им куплен лишь для поднятия собственного авторитета в глазах жены Маргариты …

САНДАЛ

Сандал появился на садовых участках позже Максика.

Максик уже освоился и на участке, и на всей территории, и даже совершал вылазку в лес – правда, в лес он один пока не выходил, а сопровождал Верочку и Коленьку с Улей или Тоней во время прогулок.

А Сандал приехал со Свиридовым, на машине.

И Максик сопровождал его в первый раз по участкам и даже в лес – с Сандалом он идти в лес не побоялся. Сандал терпеливо шел за маленьким белым котенком, потом сажал его себе на спину, а уже потом исследовал территорию самостоятельно.

То ли из-за того, что первую прогулку по всем участкам грозный Сандал совершал с Максиком, то ли еще по какой причине, но кошки и собаки на участках воспринимали пса спокойно и дружелюбно. И он тоже вел себя вполне благопристойно и даже не обращал внимания на истеричных мелких собачонок, которые все-таки появились «на дачах».

Ночевать Сандал остался на участках Скворцовых – Ден позвал его в гости и соорудил около дома подобие конуры. Сандал <сообщил> об этом Свиридову, <поблагодарил> Дена и поиграл с детьми, которых на общей детской площадке было достаточно: Анечка и Риточка Скворцовы, Саша Скворцов с Аркашей Дубининым, Витенька Скворцов, Егорка Ерлыкин, Верочка и Коленька Свиридовы, Гена Долгополов, Егорка Медяков, Алина и Антон Докукины, Андрюша Авдоконихин, Володенька Гладилкин и даже Ванечка Антипов.

Эта разновозрастная орава дисциплинированно подчинялась Витеньке Скворцову и дружно играла на общей игровой площадке на участке Скворцовых, откуда их забирали на кормление, умывание и усыпание вечером.

Днем их выудить из кучи, в которую естественным образом влились Максик и Сандал, было затруднительно …

ПУТЕШЕСТВИЯ

ОТПУСК В АВСТРИИ

Сказка перед сном стала обязательным мероприятием с тех пор, как Верочка стала разговаривать.

Она говорила все лучше, правильно, осмысленно и требования к сказкам повышались.

Наибольшим авторитетом в деле рассказывания сказок был дедушка, Анатолий Свиридов, и это было естественно – количество сказок в его памяти оценке не поддавалось.

А Верочка становилась все требовательнее! А дедовы сказки всегда были добрые и занимательные …

Но Свиридов частенько отсутствовал дома, и тогда роль сказочника переходила к бабушке. Тоне приходилось пополнять свои познания в сказочном мире – в домашней библиотеке количество сборников сказок постоянно увеличивалось.

Иногда Верочка снисходила, вспоминала про родителей, и тогда обязанность рассказать сказку перед сном переходила к отцу или маме. Уля в этом ряду была последней и даже обижалась на это, но Верочка хитрила, и ласкаясь к матери говорила, что у той всегда есть обязательные вечерние дела …

С некоторых пор заметили, что Николенька стал прислушиваться к тому, что рассказывают Верочке. Он солидно помалкивал и засыпал раньше Верочки, но слушал он внимательно …

Телевидение, особенно на ночь, находилось под жестким запретом, и этот запрет Свиридова неукоснительно исполнялся – иногда взрослые смотрели телевизор, но Верочку отправляли к себе, в детскую.

Общение Гриши по Интернету происходило регулярно – ему и Уле писали Густав и Женовьева Дрейзер, их переводчица фрау Иохим, Грише писали Карл Капницер и Мартин Клейнберг из Вены, и даже Даффи из Норвегии …

Уля получала персональные послания на немецком языке и читала их без словаря, но писать ответы на немецком языке еще стеснялась …

По Интернету Гриша отсылал свои рисунки издателям в Вену, пересылал переводы книг с вставленными в текст рисунками – готовые макеты, получал оригиналы текстов для перевода. Все общение шло через специальный компьютер у Владика – единственный компьютер, имевший отдельный обособленный и свободный выход в Интернет.

Владик ворчал, что этот несносный Гришка узурпировал его Интернет и он не успевает выловить новенькие «подарочки» хакеров. Но у Владика была прямая связь с лабораторией Касперского и с ее ведущими специалистами, и что бы там не напридумывали хакеры – внедриться в его компьютер им было не под силу …

А венские адресаты Гриши и мадам Женовьева – персональный адресат Ули – приглашали молодых в гости, предлагали путевки на горные курорты, настойчиво соблазняли бесплатными поездками по Европе.

Издательства были крайне заинтересованы в услугах молодого и талантливого художника Г. Свиридова и предлагали – за счет редакции – любые поездки в европейские страны и даже на Ближний Восток.

Все эти предложения обсуждались на семейном совете, оценивались с точки зрения возможности поездок, а так же безопасности …

И однажды Свиридов задумчиво сказал:

– А почему бы вам с Улей не съездить в горы? Зовут ведь …

– Но не надолго – детишки будут скучать! – ответила Уля.

– А куда? – спросила Тоня.

– Я думаю, что лучше всего Китцбюэль в Тирольских Альпах …

– Папа, а ты знаешь это место?

– Сейчас, Уленька. Я принесу распечатку …

Свиридов вышел из гостиной и почти сразу вернулся с листами бумаги, заполненными текстом.

– Когда же ты успел, отец? Я вижу тут всего один пятизвездный отель, а остальные все четырехзвездные. Но что тут приписано … Это самый респектабельный отель Китцбуэля? В стоимость проживания включено закрытый бассейн, сауна, парная, джакузи, тренажерный зал. Дополнительно оплачивается солярий, массаж … И проживание собак!

– Смотри, Гриша, в каждом номере душ или ванна, телефон, радио, телевизор, сейф, мини-бар … Часть номеров с балконом, есть номера с паровой сауной или джакузи, есть семейные номера …

– Смотрите, ребята! Питание: завтрак – шведский стол, ужин из 4-х блюд, десертный стол, салат-бар … Еженедельно праздничный ужин … Есть диетический стол и детское меню … Сервис высшего уровня …

– Здорово! Смотри, два ресторана, холл с камином, библиотека, винный погреб, обслуживание в номерах … Tiefenbrunner – как это перевести?

– Наверное, глубокий источник … Так, папа?

– Да, Уленька, правильно. А то, что там всего четыре звезды – не столь важно. Зато отель в самом центре, а там такие красивые улицы …

– Ты бывал там, Толя?

– Я бывал около озера Swarzsee …

– Черное озеро?

– Очень красивое озеро в горах, совсем недалеко от Китцбюэля …

И в очередном послании Уля написала мадам Женовьеве:

«Папа нам посоветовал Китцбюэль, отель Tiefenbrunner. Вряд ли мы будем кататься на лыжах, но там так красиво! Родители поехали бы вместе с нами, но не на кого оставить детей … И мы не сможем оставить их больше, чем на неделю. Ульяна.»

В ответ из Вены сразу ответили:

«Сообщите, когда вы приедете, и мы закажем вам номер в отеле. Ждем вас. Женовьева и Густав».

И они поехали.

Собирались долго, Свиридов не советовал брать много теплых вещей, говоря:

– Там же зима теплая! Самое холодное время – это три – четыре градуса мороза!

– Папа, мама, мы будем скучать!

ВЕНА – КИТЦБЮЭЛЬ

Верочка отпускала папу и маму не без труда.

Ей пришлось долго объяснять, почему они уезжают и почему ей и Николеньке нужно оставаться с бабушкой и дедушкой.

А Свиридову пришлось на это время постараться не покидать дом.

Гриша с Улей приехали в Вену, к Дрейзерам, и их приняли с радостью.

Густав Дрейзер расспрашивал Гришу о его работе, о его рисунках, о его иллюстрациях к книгам, о его планах. А мадам Женовьева на немецком языке обсуждала с Улей все подробности о ее детях, об их привычках, о том, как они растут и что говорят.

Ее интересовали мельчайшие подробности о Верочке и Николеньке.

В Вене они провели два дня, после чего на комфортабельно автобусе отправились в Китцбюэль и появились в холле отеля «Tiefenbrunner».

Английский Гриши был безупречен и портье вежливо поздоровался с мистером и миссис Свиридофф и вручил им ключи от номера.

Посыльный взял небольшие сумки приезжих и провел их к лифту, а затем по коридору к их номеру. Открыв дверь он пожелал мистеру и миссис всего наилучшего, поблагодарил за чаевые и удалился.

– Гриша, что это?!

– Я так понимаю, что это наш номер. И даже балкон – смотри, какой вид отсюда!

Номер был роскошный, с громадной ванной, большим плоским экраном телевизора, телефоном, выполненным под старину, широкой кроватью и мохнатыми халатами …

Сперва Гриша позвонил домой и доложил о прибытии в отель, рассказал о номере, а затем позвонил на рецепшен и, извинившись за опоздание на завтрак, попросил принести что-нибудь поесть.

Через несколько минут в дверь постучали и коридорный вкатил тележку с огромными блюдами, закрытыми сверкающим крышками. Все было вкусно, они запили еду нежным желтым соком, хотя на тележке стояли еще кувшины с розовым и темно-красным соками.

А потом Уля пошла в ванну, затем они немного отдохнули …

А потом отправились знакомиться с городом. Казалось, улица состоит из одних только витрин магазинов, магазинчиков и лавок, широких окон ресторанов и завлекающих вывесок.

Надписи на нескольких языках позволяли легко ориентироваться, на нешироких улицах было много немолодых мужчин и женщин в черных солнцезащитных очках, и первой покупкой Ули и Гриши были такие очки.

Публика в отеле и в городе была очень разнообразной как по национальности, так и по возрасту. Быстро перемещались ярко одетые подростки со сноубордами и степенно двигались весьма почтенные пары.

Часто попадались группы, объединенные по возрасту, а не по национальности.

И было много соотечественников, как определили Уля с Гришей – их можно было узнать не только по языку, но и по излишне громким голосам и по довольно развязному поведению …

Магазины и лавочки были так завлекательны, что Уля не могла устоять перед соблазном, и они переходили из одного магазина в другой, из одной лавочки в другую. Гриша мужественно терпел и не торопил Улю, а она, поглядывая на мужа, старательно сокращала время посещения очередного торгового заведения.

На улицах стали зажигать огни, загорались гирлянды и вывески, город стал еще больше походить на декорацию сказочного представления. Стало больше гуляющей публики.

С лотков продавали горячий глинтвейн и они взяли по стаканчику и с удовольствием выпили, заедая вкуснейшей булочкой и жареными каштанами. В город возвращались лыжники, за громадными окнами стали видны люди с кружками, заиграли многочисленные оркестры, и Уле с Гришей захотелось вернуться к себе, в отель.

А там их ждал сытный ужин, после которого им не захотелось посетить сауну, о которой с некоторым смущением и неуверенностью заговорила Уля …

В ресторане они оказались за одним столом с двумя пожилыми парами, разговаривающими на немецком языке. Гриша, в совершенстве владеющий английским, за время общения в Вене довольно хорошо освоился с немецким языком на бытовом уровне. Конечно, он не мог потягаться в знании языка с Улей, но для общения за столом его знаний вполне хватало.

Знакомство за столом произошло ненавязчиво, но пожилые немцы были весьма удивлены сообщением, что их молодые знакомые приехали сюда из России.

Они, извиняясь, говорили, что их удивляет не тот факт, что господа из России, но то, что они так прекрасно говорят на немецком языке. А когда Гриша стал общаться с официантом на английском они еще более зауважали молодежь …

Перед сном Гриша не удержался и открыл большой блокнот и вынул карандаши.

Уля, не скрывая зевоты, поцеловала Гришу и нырнула под одеяло, а он задумчиво глядел в никуда, и потом быстро, одним росчерком набрасывал эскизы. Перевернув несколько страниц в толстом блокноте он присоединился к Уле, которая не открывая глаз повернулась к нему и обняла его …

А утром с их балкона открылся такой вид на горные склоны и островерхий лес, что Гриша без устали щелкал затвором японского фотоаппарата, меняя фокусное расстояние.

Они съездили на подъемнике наверх, куда ехали лыжники, потоптались там, посмотрели и поснимали лыжников, и отправились вниз на том же подъемнике.

Желания встать на лыжи у них не возникло, и они спокойно вернулись в отель и с интересом отправились в библиотеку, готовые ко всему.

В библиотеке практически не было книг на русском языке – только такие мировые классики, как Толстой, Чехов, Достоевский, Куприн …

Но зато было множество переводных книг русских авторов, модных на западе.

Самое интересным было то, что Гриша обнаружил несколько книг со своими иллюстрациями – Уля была несказанно рада этому обстоятельству.

Выбрав несколько книг на английском и на немецком языках они поднялись к себе в номер …

А вечером была сауна, куда Уля пошла, поддавшись на длительные уговоры Гриши.

Она смущалась и старалась не обращать внимания на голых окружающих ее мужчин и женщин и держала Гришу за руку.

Они купались в бассейне, потом загорали между зелеными кустами, и Уля постепенно освоилась и престала дрожать.

Да, кругом было полно обнаженных женщин и мужчин, молодых и не очень, но все вели себя довольно отстраненно, не приглядываясь друг к другу.

Но Уля не могла вести себя так, как привыкли они, и против своей воли обращала внимание то на этого мужчину, то на эту женщину, то на стройную фигуру, то на расплывающиеся формы …

И она сама, без ласковых слов Гриши, установила, что она с ее фигурой была весьма хороша и даже соблазнительна, о чем не преминула сообщить мужу.

И Гриша вполне согласился с нею.

После ужина в соседнем зале заиграл оркестр и на наборном паркете закружились пары – как ни странно большинство танцующих были в возрасте, а молодежи было мало.

Новые знакомые, с которыми они ужинали за одним столом, сообщили молодым русским, что молодежь собирается потанцевать в соседнем стрип-клубе, где не только танцуют стрип-герлс, но играет приличный джаз-оркестр.

Гриша с Улей решили наведаться туда в другой раз и потанцевали в обществе пожилых пар.

Здесь, среди людей в возрасте, русской речи слышно не было …

Гуляя, они несколько раз проходили мимо казино, и даже зашли туда, но просто понаблюдали за играющими, но сами играть не стали.

А в соседнем баре они не устояли от соблазна и выпили по бокалу какого-то местного вина, но как их не соблазняли, они устояли и так и не попробовали местного «егермайстера» …

Несколько раз Уля и Гриша ездили на экскурсии, побывали на озере Swarzsee.

Там было очень красиво и Гриша снова фотографировал все вокруг без остановки, обязательно включая в кадр Улю.

Вернувшись в номер Гриша вытащил сим-карту из фотоаппарата и перегнал все фотографии по Интернету домой, на компьютер Владика, а симку очистил. А вечером они гуляли по иллюминированным улицам и снимали эту сказочную обстановку, поскольку возможности фотоаппарата это позволяли …

Местное – и европейское телевидение не вызвало интереса.

Американские фильмы были стандартно благополучны, французские и итальянские – неизменно сентиментальны, а немецкие – удивительно сухи и скучны. Можно было еще поймать шведское порно, норвежское кино – из рыбачьей жизни, испанское – полное средневековых страстей и английское – традиционно проникнутые пуританским католицизмом …

Поскольку они не катались на лыжах и не так часто посещали винный погребок в отеле, то особых знакомств с российскими туристами они не завели.

Так, несколько раз к ним подходили, привлеченные русской речью, ведь они общались между собой на русском языке, но к шумным компаниям соотечественников они не присоединились.

Они много фотографировали, Гриша рисовал, немного почитывали иноязычные книги и очень скучали по дому – звонили домой каждый день, благо «Скайп» здесь работал …

Перед отъездом ребята два последних дня провели в заботах – нужно было позаботиться о подарках всем родным и знакомым.

Они сплошь прочесывали все магазины и лавочки сперва в одном направлении, приглядываясь и ничего не покупая, а затем в обратном направлении, совершая покупки. Уля иногда начинала сетовать на дороговизну, но потом, взглянув на Гришу, успокаивалась – Гришину кредитку охотно принимали везде (она была выдана в Вене!).

Возвращались в отель нагруженные коробочками и пакетиками …

И с удовольствием, поблагодарив по телефону Дрейзеров – Гриша на английском языке, а Уля на немецком, с загорелыми лицами вернулись домой      …

И рассказывая о своем отдыхе и восторгаясь красотами австрийского курорта молодые не преминули упомянуть о ресторане, принадлежащем Елене Батуриной – или Лужкову?

– Там очень красиво, но так скучно! – подвела итог Уля.

БАЛИ

Вечером Свиридов выложил на стол несколько сложенных листков бумаги.

– Так, ребята, вам нужно выбрать. Мы с мамой …

– И с нами, деда! – вставила свое слово Верочка, а Коленька солидно кинул головой.

– Мы решили отправить вас в отпуск …

– Без детей?! – с ужасом воскликнула Уля.

– В краткий отпуск, – уточнил Свиридов. – И вам просто нужно выбрать, куда вы отправитесь на две недели. Выбирайте!

И Свиридов подвинул листочки.

– Выбирать нужно из того, что известно! – сказал Гриша, развертывая бумажки одну за другой. – А вот теперь можно выбрать!

И они с Улей склонились над листками.

– Ну … – протянула Уля, – Как тут выбирать … Везде интересно …

Но в конце концов молодые остановились над запиской с одним словом «Бали», и Уля смущенно взглянула на взрослых.

– Папа, это не очень сложно? Не очень дорого? Мама, правда, можно поехать на Бали?

И совсем скоро Свиридов перенес Улю и Гришу в своем «коконе» на индонезийский курорт Убуд, запрятанный среди девственных лесов и рисовых полей.

Для них была зарезервирована небольшая хижина среди джунглей, казавшимися совершенно нетронутыми – в проспекте туристической фирмы это жилище называлось «виллой».

Такая квалификация хижины была совершенно не случайной – видимость нетронутой природы была очень хорошо создана, и видимая первобытность хижины не отменяла современных удобств и первоклассного обслуживания.

Первую ночь Уля постоянно просыпалась от шелеста листьев и криков птиц, и снова засыпала, обхватив мужа и прижавшись к нему.

И утром она проснулись от птичьей суматохи в вершинах пальм, и они вышли из хижины в тропическое утро.

Стоило им умыться как две девушки на коромыслах принесли завтрак – обильную, но не обременительную еду, ловко сервировали все на низком столе и откланялась.

Гриша общался с вежливыми и неназойливыми девушками на английском языке, Уля иногда вставляла несколько слов на немецком – и ее тоже понимали.

Они знакомились по подробным путеводителям с описанием всевозможных туристических маршрутов и услуг, которые представляли местные службы.

Улю больше заинтересовали всяческие спа-процедуры, тайские массажи и ритуальные медитации, а Гришу – мастерские ремесленников и художников.

Начали с Дворца живописи, постепенно привыкая к местному колориту с садами, прудами, беседками и морем изумрудной зелени.

Отдав дань галерее Женского искусства они на уютном открытом автобусе переместились в галерею современного искусства в Чампуане …

А после этого Гриша отвел Улю к мастерицам спа-процедур, а сам погрузился в бассейн около их хижины и любовался долиной горной речки. Уровень воды в бассейне был вровень с краем бассейна, и казалось, что вода продолжается зеленью джунглей.

Уля вернулась умиротворенная и расслабленная, а Гриша даже не стал вылезать из воды – Уля сбросила легкий сарафанчик и опустилась к нему.

Они даже не вынули фотоаппарат и ужинали при свечах.

Две девушки в национальных нарядах прислуживали им, и отвечали на многочисленные вопросы – в основном Гриши.

А затем была изумительная ночь, и когда утром Уля вышла на порог без одежды, то Гриша залюбовался ею и не смог не присоединиться к ней …

Но на второй день они были уже более внимательны к окружающей их красоте, Гриша без устали щелкал фотоаппаратом, а Уля присматривалась к местным украшениям, которые тут же, на их глазах, изготавливали смуглые мастера.

Удивительно, но Гриша быстро находил общий язык с мастерами, подсаживался к ним.

Улю угощали удивительно ароматным и вкусным чаем, после чего уже было трудно уйти без удивительного украшения – чаще всего подаренного.

Национальная одежда, которую можно было видеть на каждой местной девушке и женщине, пробудила у Ули вполне профессиональный интерес – тут Гриша уже выполнял в основном роль переводчика, а вечером зарисовывал увиденное.

Он много фотографировал, но вечерами заполнял несколько страниц блокнота эскизами.

А еще каждый вечер они звонили домой, и на экране небольшого планшетника – не включая видеокамеры у себя! – они любовались детьми. Эти сеансы связи несколько уменьшали для Ули некомфортность существования без детей.

На небольшом взятом в прокате электромобильчике они объехали все соседние деревушки: Паданг, Тегал, Пенгосекан, Пелиатан, Пенестанан, Чампуан; посетили обезьяний лес с настоящими обезьянами около деревеньки Сантех …

Утомленные массой впечатлений от увиденного они оставили на потом посещение храма Пура Букит, снова предавались очарованию тихого вечера, но зато весь следующий день они посвятили этой жемчужине малазийского искусства.

Уля оделась в саронг, повязала пояс, а Гриша украсил голову местной повязкой.

Тут Гриша не фотографировал, положившись на свою память, но зато вечером он истратил на эскизы целый блокнот!

Так заполненные экзотикой текли дни, впечатления перегружали Улю и Гришу каждый день, и каждый вечер они заново переживали       и обсуждали увиденное.

И им было так хорошо друг с другом, что им никто не был нужен, и даже тоску о детях эта масса впечатлений немного приглушала …

И Гриша, и Уля дома иногда летали со Свиридовым в его «коконе», и тут им недоставало такой возможности – парить над изумрудными террасами полей, над зарослями, над речными долинами …

Во время посещений местных достопримечательностей им показали баньянов – за пределами Бали более известных как хилеры.

Уля негромко шепнула Грише «сюда надо привести папу» и они обменялись понимающими взглядами.

Они выдержали в этой нереальной экзотике целых девять дней, но взмолились, и Свиридов забрал их домой.

Дома не было конца объятьям и поцелуям, подаркам, рассказам.

Верочка не отпускала от себя маму и папу, Коленька тоже начинал ворчать, если его оставляли в комнате одного, и успокаивался только тогда, когда дотрагивался до папы или до мамы.

Сперва рассказы шли в домашнее круге, затем с гостями, потом в еще более широком круге знакомых …

Появились фотографии, рисунки Гриши, а пару рисунков Уля отослала мадам Женовьеве. И сразу получила восторженный ответ с просьбой более подробно рассказать о поездке, и с припиской Густава с извинениями по поводу того, что он показал Гришины рисунки в издательстве.

И одновременно послание от Мартина Клейнберга с предложениями срочно прилететь в Вену для беседы с редактором журнала «Всемирные путешествия» …

ВИЗИТ в ВЕНУ

Гриша позвонил в Вену и выяснил, что в этом журнале проявили большой интерес к его рисункам и что редакция заинтересована в сотрудничестве.

На семейном совете решили, что слетать в Вену на пару дней ему стоит.

И Гриша полетел.

О том, что произошло в Вене, Гриша рассказывал уже через четыре дня.

Он рассказывал о теплом приеме, который его встретил в семье Дрейзеров, о том, что мадам Женовьева оказалась знакома с главным редактором журнала «Всемирные путешествия» и отправилась туда вместе с Гришей.

Пересказывать разговор с новым главным редактором Гриша не стал, сказав, что личное знакомство мадам Женовьевы значительно сократило время для достижения договоренности.

А договоренность была достигнута о том, что российский художник Григорий Свиридов принимает предложение редакции журнала «Всемирные путешествия» присылать иллюстрированные отчеты о своих поездках по разным странам, маршруты поездок выбирает художник, и эти поездки оплачивает редакция.

К договору прикладывался длинный перечень стран, которые интересовали редакцию.

Перечень этот Гришу устраивал – в основном это были восточные страны, но были и европейские страны …

ВОЕННЫЕ СБОРЫ

Капитан Григорий Свиридов вместе с некоторыми военными художниками студии имени Грекова был направлен на военные сборы.

Поскольку у художников, как правило, военных специальностей не было, их старались засунуть куда-нибудь подальше от реальных боевых действий, и они оформляли газеты и всевозможные стенды, сооружали декорации и создавали парадные приемные в различных военных офисах …

С Григорием Свиридовым была другая проблема.

С одной стороны он был уже довольно известным художником, а с другой стороны его награды свидетельствовали о некотором воинским опыте.

Потом, когда узнали о папе-генерале, задумались еще больше, но в конце концов не без вмешательства самого генерала Гриша попал в учебную воинскую часть спецназа ГРУ.

И стал дублером реального капитана, и участвовал в учебе личного состава, а иногда даже командовал взводом, и тянул воинскую лямку наравне со всеми без скидок.

Попутно он еще рисовал, и его рисунки занимали достойное место в стенгазете, в многотиражке, и в солдатских письмах домой.

Единственной поблажкой капитану Григорию Свиридову было разрешение в любое время использовать «Скайп» и связываться с женой и детьми, чем Гриша и пользовался. Он старался не злоупотреблять этой возможностью, но каждый вечер он беседовал с родными, с женой и с детьми, а иногда и с родителями.

Через месяц Гриша вернулся домой, загоревший и возмужавший, соскучившийся и целых три дня провел дома.

А потом он вернулся в студию имени Грекова с полной папкой новых рисунков армейских будней, и очень скоро состоялась его персональная выставка армейских рисунков.

На эту выставку Гриша пригласил своего учителя профессора Василевского, профессора Жутовского и весь состав студентов курса профессора Василевского.

И получил высокую оценку своему труду …

ГРИБОЕДОВ

Кузьмич чрезвычайно редко звонил Свиридову, а тут.

– Привет,Кузьмич! Рад твоему звонку. Как дела? Что нового?

– Привет, Иваныч! Что дела – дела идут, контора пишет … Понимаешь, тут такое дело … Мои ребятишки … Ну, Игнат с Валенькой пожениться решили. А Валенька все вспоминает свадьбу своих родителей, что в пожаре погибли – те оженились в деревенской церкви, и приехали туда на пролетке … Ночью плачет тихонько, а я же слышу … Это она днем железная, каменная … Только с детишками домашняя, ласковая … Женщина … Помоги им свадьбу сыграть …

– О чем ты говоришь! Обязательно! Я вечером забегу – обсудим … Идет?

– Жду …

Вечером Свиридов пришел к Кузьмичу, сперва зашел к лошадям, поздоровался с ними, угостил свежим черным хлебом. Потом поздоровался с Сандалом, обменялся с ним новостями – мысленно, рассказал о котенке, спросил о его, Сандала, новостях.

И только потом прошел в избу – там хозяйничала Валентина, готовила ужин для всей семьи. Она поздоровалась со Свиридовым, улыбнулась ему – вообще Валя улыбалась редко, но приемным Марине и Ерофею улыбки доставались всегда.

Дети гуляли с Игнатом в лесу, дожидались там лесоустроителя Геннадия, который должен был появиться к ужину вместе со своей девушкой Мариной, учительницей из колхоза.

А Свиридов с Кузьмичем ушли на другую сторону двора для выездки, к раздевалке, и уселись там на лавочке.

– Рассказывай, Кузьмич.

– Понимаешь, Иваныч, так хочется сделать им праздник! Вон пролетку мы сладили, пару я запрягу, украсить Марина поможет … Но куда им ехать? У меня дурная мысль – в Москве им проехаться на пролетке по улицам, с малыми, с венками, с эскортом … Ты меня понимаешь?

– Ну, еще бы! Ей – фату, ему – смокинг, детей одеть как следует … Но до Москвы гнать пролетку – это, я тебе скажу, не дело … Значит, фургон …. А там есть ЗАГС номер один – называется Грибоедов. Ну, это я возьму на себя.

– Ну!?

– Пролетку и коней – в фургон, молодых с детишками – в лимузин, эскорт из «Гелендвагенов» … Свидетели, гости, сопровождающие … Наряды Тоня им и детям сделает … Пристройку-то успеем закончить к свадьбе?

– Да там только отделка осталась, дел на неделю … Да проход ко мне сделать …

– Тогда по коням, давай начинать! Поговоришь с Геннадием? С его Мариной? Они-то как – собираются пожениться?

– Они собираются в августе, когда мы им дом закончим.

– С ее родителями поговорить не нужно? Успокоились они? Приняли Гену?

– Знаешь, смирились. Он у них бывает, они раз приезжали, смотрели новый дом … Свадьбу молодые планируют у Полины …

И в будний день, когда брачующихся у Грибоедова поменьше, на площадке перед старым вестибюлем станции метро «Красные ворота» из белоснежного фургона по сходням выводили гнедых лошадей и выкатывали изящную пролетку.

Площадка с раннего утра была перекрыта милицией, и там кроме фургона разместились несколько шикарных автомобилей с лентами и цветами, два черных «Гелендвагена» с тонированными стеклами, белый лимузин. Часть высадившихся из машин были в праздничной одежде, часть – в камуфляже.

А из белого лимузина высадились молодые – молодая в белом платье с фатой и молодой в черном смокинге, в котором он явно чувствовал не в своей тарелке … И двое маленьких детей в нарядных костюмчиках и с лентами через плечо – у девочки красная, у мальчика – голубая.

И вниз, к Мясницкой двинулся кортеж – впереди «Вольво», за ним «Гелендваген», потом пролетка с молодыми и детьми. Замыкали кортеж еще один «Гелендваген» и легковые машины с лентами, цветами и наряженными пассажирами.

С Мясницкой кортеж свернул налево в переулок – бывший Малый Харитоньевский, потом улицу Грибоедова, а затем снова Малый Харитоньевский.

Машины кортежа перекрыли улицу, а пролетка остановилась напротив входа в ЗАГС, и сразу толпу перед входом раздвинули приехавшие. Молодые, дети и часть приехавших прошли в здание и стали подниматься по парадной лестнице. А Свиридов обогнал всех и прошел к руководству, и молодые почти сразу прошли в зал, где играла музыка и клубились видео– и фотографы.

Геннадий и Марина были свидетелями молодых, посаженными родителями были Свиридов и Тоня, а в стороне стоял Гриша в форме и Анна Кутенкова с двумя фотоаппаратами. Гриша смотрел молча, а Аня непрерывно щелкала затворами, меняя камеры. Видеооператор с другой стороны очень неодобрительно поглядывал на нее, отрываясь от видоискателя видеокамеры.

Процедура опроса, пожелания, кольца, поцелуй – несмотря на длительную совместную жизнь поцелуй был настоящим, нежным и ласковым. Потом молодых поздравляли дети, называя их мама и папа …

Шампанское, звон бокалов, и кассета из видеокамеры видеооператора изымается – удостоверение сотрудника ФСБ и немаленькая купюра в карман …

Кортеж по переулкам движется к Чистым прудам, а потом мимо театра «Современник» пролетка неспешно движется к метро, поворачивает вокруг бульвара обратно и доезжает почти до Яузы. А затем пролетка возвращается к «Красным воротам», лошади и пролетка возвращаются в фургон, а молодые на лимузине направляются к вертолетной площадке.

К свадебному столу молодые возвращаются на вертолете вместе с гостями, и в ресторане «У Полины» начинается веселье …

К середине ночи молодожены возвращаются к себе в новый дом, уже обставленный, но еще не обжитый, а детишки остаются ночевать у Кузьмича …

Радостными воспоминаниями были полны все участники свадебного кортежа, и они щедро делились своими впечатлениями …

ПРИГЛАШЕНИЕ на БАЛ

Кроме телефонных разговоров с Веной и SMS-ок иногда из Австрии приходили письма.

Это было не часто, но Уля с удовольствием получала письма от мадам Женовьевы и с радостью отвечала на них. С радостью от того, что она могла написать письмо величественной даме, так благожелательно относившейся в ней и к Грише, причем писала Уля на немецком языке.

Уля вскрыла письмо, развернула его.

– Мама, папа! Посмотрите, что здесь!

Уля была так взволнована, что и Тоня, и Свиридов мгновенно подбежали к ней.

– Уленька, что с тобой? Что случилось?

– Посмотрите … или я ошибаюсь?

Свиридов начал переводить письмо, написанное мадам Женовьевой Драйзер аккуратным почерком – специально, чтобы Уле было легче прочитать его.

«Моя милая Улиана! Я приветствую тебя и передаю поручение от наследного принца Крингласса – помнишь его? Он танцевал с тобой в «Опере» на балу. Принц приглашает тебя на Венский бал, который состоится в городе Москва в манежном зале. Он хотел написать тебе сам, но Густав посоветовал не давать ему твой адрес, а мне передать тебе его приглашение. Я так рада за тебя! Думаю, тебе стоит приять приглашение принца – он не сделает тебе ничего плохого. Он собирается прислать тебе официальное приглашение. Со своей стороны поздравляю тебя. Если принц тебя запомнил, значит ты являешься незаурядным человеком. Я сказала принцу, что ты замужем, и он пригласил на бал тебя вместе с мужем. Тебе и твоему мужу Грегуару приветы от Густава, фрау Иохим, моей племянницы и кучера. Наилучшие пожелания твоим детям и родителям. Женовьева Дрейзер.»

– Дела … И что мне теперь делать, папа?

– Я тебя поздравляю, девочка. Нет, не с вниманием принца, а с вниманием человека, обладающего широким кругом общения, запомнившим тебя за один танец … Тебе хотелось бы снова встретиться с ним?

Свиридов, задавая вопрос, уже чуть-чуть просканировал сознание Ули, и почувствовал всю ее растерянность – и желание кружится в танце на сверкающем балу, и опасение доставить этим неудовольствие Грише.

– Папа, мама … Что вы мне посоветуете? Я … я не могу решить …

– Тогда подумай. Хочешь ты этого или не хочешь … Посоветуйся с Гришей.

Вечером Уля показала письмо Грише, пересказал его содержание – хотя Гриша смог прочесть немецкий текст – и уже в темноте, обнимая его и прижавшись к нему спрашивала.

– Скажи, как мне быть?

– А сама что думаешь?

– И хочется, и колется, и мама не велит … А ты что думаешь? Посоветуй … Он хотел пригласить и тебя тоже …

– Если ты согласишься, то я пойду с тобой. Не комплексуй.

– Я глупая, но мне так хочется потанцевать … не с ним, нет! Но на таком балу …

– И в чем же дело? Соглашайся. Позвони Женовьеве. Передай им привет от меня – что-то давно мы у них не были. Надо съездить в Вену, да и дела там у меня найдутся …

На следующий день через длинную цепочку промежуточных узлов связи Уля позвонила в Вену, и долго говорила с мадам Женовьевой – радовалась, что они оживленно беседуют, не испытывая затруднений ни в языке, ни в тематике.

А Свиридов задумался о возможности визита вежливости наследного принца к ним домой – сюда, в квартиру, или на дачу. И советовался об этом с Тоней, и не только с ней.

И с Тоней они радовались, что в дачном доме была просторная гостевая комната, и вдобавок две большие комнаты с холлом и всеми удобствами над гаражом.

Тоня рассказала об этом Уле, и та в следующем письме Дрейзерам спросила о возможности приглашения принца в гости в их скромный загородный дом.

На это мадам Женовьева ответила, что принц не избалован и каждый год ездит в самый обычный скаутский лагерь в Альпах вместе с самыми обыкновенными молодыми одногодками, и поэтому ему не нужен дворец или палаццо. Она так и написала «палаццо», потому что примерно знала, в какой квартире жили с родителями Уля, Гриша и их дети. И при каждом случае звала молодых в гости вместе с детишками.

Густав Дрейзер, с которым иногда беседовал Гриша, тоже не забывал приглашать все семейство в гости в любое время и на любое время. Конечно, Густав был намного сдержаннее супруги, но чувствовалась искренность его приглашения …

И завертелось!

И было официальное приглашение через австрийское посольство господину Грегуару Свиридову с супругой, и были бальные наряды, и все волнения – не только у Ули.

И был бал, и Уля в сдержанном белом бальном платье, на которое с завистью косились именитые приглашенные, и Гриша в столь же изящном смокинге, и они кружатся, и общаются с принцем, который оказался нормальным компанейским парнем.

И фотографии в глянцевых изданиях, и двухдневный визит принца на дачу Свиридовых и его знакомство с родителями Гриши – они понравились Кринглассу, и беседы Свиридова с сопровождавшим принца сотрудником охраны, а по совместительству агентом австрийской контрразведки.

Этот малый, проживший два дня над гаражом, был весьма неглуп – его Свиридов просканировал весьма подробно – и не доставил хлопот. Он не совал нос туда, куда его совать не следовало, и в откровенных разговорах со Свиридовым, Тоней, Гришей и Улей ограничивался минимальным объемом информации.

Общительный принц познакомился со многими жителями дачного поселка.

И с удивительной молодой женщиной, которую все называли Никой, и которая чувствовала себя в доме Свиридовых как у себя дома.

И с целой оравой мальчишек и девчонок, общающихся с ним на любом известном ему языке – даже на французском, который Крингласс знал весьма слабо.

И с другими жителями поселка …

В отчете сопровождающего принца сотрудника своему руководству – а о содержании этого отчета первым стало известно Свиридову – сопровождающий сообщил немного.

Он сообщил, что муж мадам Улианы Степановны господин Грегуар Анатольевич Свиридов имеет звание капитана Российской армии и служит художником в студии военных художников, что его отец является руководителем научной организации и имеет чин генерала, что мать господина Грегуара является модельером-дизайнером и мадам Улиана тоже модельер и работает вместе с ней.

Других подробностей он сообщить не смог – просто он ничего больше не знал.

Или ему знать не позволили?

РИМ

Как-то в разговоре Маргарита Антипова сказала, что если уж путешествовать по заграничным городам, то она бы поехала не в Париж, а в Рим.

И стараниями Свиридова Антипова с Варданяном выехали в Рим, где проживали как англичанка и армянин, но они сократили отпуск из-за Аванеса – и он, и они очень скучали друг о друге.

Поэтому Марго и Карен, любуясь красотами вечного города, все время думали о Ване.

Марго неплохо знала город, и за прошедшие годы тот не столь сильно изменился.

Конечно, появились новые здания и улицы, но основные исторические места изменились мало, и они с Кареном бродили по городу целыми днями.

Марго больше молчала, предаваясь воспоминаниям, а Карен больше думал не о красотах вечного города, а о Ване, о Марго, о безопасности их «экскурсии».

Свиридов обещал им полную безопасность, но Карен и Марго воспринимали это по разному.

Марго со своим опытом нелегальной работы понимала, что раскрыть ее можно только на основании информации о Джулии Вебстер, но эта информация засекречена и погребена в архивах ЦРУ. Вероятность того, что ее опознают, была минимальной, хотя и не нулевой.

Карен думал о другом – он не обладал опытом Марго, но зато знал о секретности своих знаний, и волновался из-за возможности их с Марго …

Он не знал, как сформулировать «это» – задержание, арест …

Как и плохо представлял себе, каким образом их можно задержать или арестовать …

И Карен разглядывал старинные постройки, фотографировал их и старался, чтобы в кадр не попала Марго. Но когда фотоаппарат попадал в руки Марго, то она старалась, чтобы в кадре всегда присутствовал Карен.

Вечером в ресторане отеля разговаривала Марго, а Карен старательно молчал – его знаний английского языка было явно недостаточно для общения, хотя армянский акцент позволял иногда произносить самые необходимые фразы.

Любуясь ночным городом со смотровой площадки отеля он обнимал Марго и нашептывал ей такие ласковые слова, что Марго чувствовала себя молодой и счастливой.

Но все равно ей временами недоставало их приемного сына …

Последний день Марго и Карен нервничали очень сильно, хотя оснований для этого не было – они оба прекрасно знали пунктуальность своего друга.

И он появился в точно намеченный час, и они все вместе сели в такси, и это такси помчалось в аэропорт, и по отработанному уже Свиридовым сценарию у автомобиля сразу спустили все колеса, а потом водитель никак не мог вспомнить, зачем он поехал в эту сторону …

Марго и Карен с небольшими чемоданчиками оказались на лестничной площадке перед своей квартирой, Марго торопила Карена, отпирающего дверь, они вошли …

Ваня-Аванес так бросился к приемным родителям, что Маргарита не могла сдержать слез …

ЭКСКУРСИИ

Если бы об экскурсиях писала Женя Кульченкова, то она обязательно написала бы о прогулках по Москва-реке – и она писала об этом, и с иллюстрациями.

Как правило для таких поездок арендовывали целый теплоход и назначали маршрут, и на теплоходе не было посторонних. Такие поездки начинались с началом навигации, и среди первых экскурсантов обязательно были дети – и из лесной школы, и из школы городской.

И с ними ехали их воспитатели, учителя, и самый эрудированный рассказывал о Москве, об истории тех мест, около которых проплывал теплоход.

Самым интересным среди экскурсоводом оказывался Свиридов – не потому, что он знал больше остальных, а потому, что он рассказывал интереснее всех.

Когда в поездке участвовали члены музыкального ансамбля «Живой звук» и Свиридов брал гитару, то на теплоходе мгновенно воцарялось безудержное веселье – стоило Свиридову тронуть струны гитары и запеть.

Красивая, поехали кататься,

От пристани отчалил теплоход …

Были экскурсии дневные, но бывали и вечерние и даже ночные.

Тогда арендовывали громадный теплоход-ресторан, и он без остановок неспешно плыл по реке от кольцевой, от деревни Беседы, от нижнего шлюза, через всю Москву до Северного речного вокзала, и возвращался обратно до небольшой пристани на набережной Тараса Шевченко.

Тут вдоволь накатавшихся ждали автобусы, стремительно увозившие их домой, в город недалеко от Москвы.

Это были так называемые местные экскурсии.

В летнюю навигацию все чаще население этого города, а так же города «умников», города у машзавода и даже из лесной школы и колхоза ездили в туристические поездки по Волге, до Волгограда и до Астрахани, плавали до Санкт-Петербурга и в Карелию – в Кижи и на Валаам.

Автобусные экскурсии тоже бывали, но реже – несмотря на комфортабельность автобусов длительные поездки были все же утомительны.

Но зато с недавних пор появилась возможность поездок за рубеж!

Этого многие не ожидали, учитывая секретность, но такие возможности появились (правда, не для всех) – начались поездки в Болгарию, в Черногорию, в Хорватию и даже в Турцию, в Грецию, на Кипр, …

Конечно, это были страны ближнего туристического зарубежья, а в страны Европы пока еще не ездили …

Пока …

Но постепенно отношение к зарубежным поездкам менялось, и во многом благодаря стараниям Свиридова.

Многое становилось несекретным, со многих документов снимали гриф секретности, и постепенно даже сотрудники фирмы – правда, далеко не все – получали возможность отправиться в зарубежную поездку.

Это, конечно, не имело отношения к тайным поездкам некоторых руководителей фирмы и их родственников – Свиридовых и их молодых, Антиповой с Варданяном, Долгополовой с Потаповичем …

Они просто исчезали на некоторое время, а затем так же таинственно появлялись.

Но со временем в городе появилось турагентство – филиал известного крупного московского агентства, но со штатом из местных отставных офицеров, и появилась возможность поехать в отпуск даже в Израиль, в Испанию, во Францию, в Германию, в страны Скандинавии …

В некоторые поездки ехали группами, в которые включали офицеров отряда Воложанина – не для надзора над отдыхающими, а для предотвращения возможных инцидентов, для исключения нежелательных контактов.

Ездили не все офицеры, а только те, кто владел иностранным языком или имел юридическое образование, поэтому другие завидовали выезжавшим.

А Свиридов говорил на это – я же старался заставить вас учиться и приобретать гражданскую специальность …

ВИЗИТ ДЖЕКОБА

Во время очередного разговора со Спрингфилдом Свиридов сказал:

– Слушай, Джоб, как ты смотришь на визит ко мне в гости?

– Ты в своем уме? Как сделать это незаметно … от твоих спецслужб, и от моих … И как я смогу приехать к тебе?

– Что еще тебя смущает? Кроме того, что ты сказал?

– Думаю, что … что это все. Других возражений у меня нет. Хотя это странно …

– Я рад, что это странно тебе самому. Если я решу все три проблемы – транспортировка, отсутствие внимания спецслужб у тебя и у нас, то мы можем наметить сроки?

– Я позвоню тебе … Привет Джули.

Свиридов сразу позвонил Марго и Тоне.

– Слушай, Марго, тебе привет от Джекоба. Не исключено, что в ближайшем времени мы встретимся. Не возражаешь?

– Ты дурак, дядя Петя?! Спрашиваешь?!

– Молодец! Встречу думаю организовать у себя на даче.

– Не хило! Давай, я на связи!

– Тонечка, привет!

– Привет, дорогой!

– Я предполагаю, что в ближайшее время у нас на даче несколько дней погостит Джекоб Спрингфилд.

– Это … это тот самый? Марго сказал? Мы готовы!

А еще генерал Свиридов провел плотную беседу с полковником Лазарисом и полковником Воложаниным.

Потом позвонил Джекоб и сказал, что он готов.

И тут …

Джекоб не понял, как в его кабинете оказался Свиридов, и как они оказались в загородном доме, где на хорошем английском – бруклинском! – языке его приветствовала красивая женщина с короткой стрижкой седых, как у Свиридова, волос, и такая родная улыбающаяся Джулия Вебстер.

Он сидел за столом, отпивал шотландское виски, откусывал нежнейшее мясо и приходил в себя.

Но ему все время мешали – вдруг вошли двое молодых: юная женщина и мужчина в форме капитана.

Капитан поздоровался с Джекобом на хорошем английском, а женщина после некоторой паузы на немецком языке.

Свиридов познакомил Джекоба, представив ему своего сына и его жену.

Джекоб, так и не оправившийся от всего происходящего, вместе с Марго вышел прогуляться.

– Джекоб, вас будет сопровождать полковник Воложанин Юрий Николаевич. Он поможет в любом случае, к нему можно обращаться на английском языке. Это – не слежка, это помощь.

– Не напрягайся, Джоб! Если командир сказал, что напрягаться не следует – значит это так и есть.

И Марго вместе с Джекобом пошли гулять в сопровождении Воложанина.

С ними здоровались с каждого участка, и Джекоб кивал в ответ, сперва удивлялся, но потом перестал.

А с Марго они беседовали о подробностях своей семейной жизни так, как могут беседовать только самые близкие и давние друзья …

В течение ближайших двух дней у Джекоба было мало свободного времени.

На следующее утро Тоня на голубеньком электромобильчике фирмы «Ниссан» свозила Джекоба в магазин в колхозе, где купила ему зубную щетку, бритву, расческу, носовые платки и другие бытовые мелочи.

Джекобу понравился сельский магазин, где на него не обратили особого внимания.

Вечером Джекоб пошел в баню со Свиридовым старшим.

– Ты без жены, поэтому мы с тобой паримся вдвоем. Если бы ты был с женой, то мы могли бы попариться вместе с Джулией и ее мужем, с моей женой, Гришей и его женой. У нас многие парятся семьями и с близкими друзьями …

После бани Джекоб, отдуваясь, за столом рассказывал Тоне о том, как Свиридов безжалостно стегал его в бане ветками и делал зверский массаж, и как ему стало хорошо после всего этого …

А на другой день Свиридов устроил Джекобу экскурсию в институт, чего Джекоб никак не ожидал.

В черных очках и надвинутой на лоб кепке Джекоб прошел на территорию в сопровождении Свиридова и Воложанина, а потом Свиридов водил Джекоба по лабораториям и установкам.

Джекоб видел пульты управления, контрольные приборы, слышал разговоры операторов, но в аппаратные блоки его не водили.

Джекоб удивлялся открытости Свиридова.

Тот провел его по разным подразделениям и даже познакомил с некоторыми сотрудниками.

В том числе со специалистом по планированию экспериментов Худобиным, заговорившим с ним на нормальном американским английском языке …

А потом они с Джекобом прошли в кабинет с табличкой «Генеральный директор НИПЦ Антипова Маргарита Семеновна», где удивленный Джекоб увидел свою хорошую знакомую Джулию!

Вечером ошеломленного от всего увиденного Джекоба усадили за стол в загородном доме Свиридова – это был прощальный ужин.

За столом собрались все Свиридовы, Антипова с Варданяном и даже маленькие дети – Верочка и Аванес, а Коленька дремал в коляске.

– Друзья, а … я поражен всем, что … что произошло. Я сердечно благодарен тебе, Анатоль, и тебе, Джули. Ваше здоровье!

– Твое здоровье, Джекоб!

– Твое здоровье, Джоб!

– Я не знаю как, но я буду думать … Я хочу … за мной ответный визит!

– За всех нас, Джекоб! За здоровье всех присутствующих!

А потом, расцеловавшись с Джулией и даже с Тоней Джекоб вместе со Свиридовым очутился у себя дома, в кабинете, где они и расстались со Свиридовым …

ОТВЕТНЫЙ ВИЗИТ

– Привет, Анатоль!

– Привет, Джоб! Рад слышать тебя!

– Ты умеешь … сделай, чтобы нас не слушали.

– Минуту, Джоб.

В телефонной трубке что-то глубоко вздохнуло и чавкнуло.

– Все, Джоб. Можно говорить – никто не услышит, можешь не сомневаться.

– Я все придумываю, как бы нам встретиться без посторонних глаз. И пока не могу ничего придумать …

– Сочувствую! Собраться у тебя дома мы пока не можем. Мы с Джулией тебя хорошо понимаем. Ты подумай еще. Мы готовы помочь тебе.

– Спасибо тебе и Джули! Я еще подумаю. Привет!

– Привет, Джоб!

НЕЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ

ХОЖДЕНИЕ ВО ВЛАСТЬ

Свиридов называл это «хождением во власть».

Развитие так называемой демократии привело к созданию правительства Московской области, а так как ЗАТО находилось формально в области (хотя – также фактически -относилось к Москве!), то население должно было выдвинуть кандидата в областную власть и выбрать своего представителя в это «правительство» (хотя было это весьма спорно, но в такие «мелочи» никто не вникал!).

Если оставить в стороне попытки некоторых «общественных деятелей» из области и даже из Москвы приезжать в ЗАТО и уговаривать население выбрать их, таких чудесных, распрекрасных, честных и радеющих за народ, то в сухом остатке оставалась кандидатура генерала Свиридова, и ее предложил генерал Громов.

С одной стороны он видел всю тщетность попыток «чужаков» втереться в доверие к населению ЗАТО, а с другой стороны Громов знал Свиридова как сильного и опытного руководителя далеко непростого хозяйства и рассчитывал на его поддержку в создаваемом правительстве.

Ожидания Громова осуществились лишь частично – он получил в состав правительства сильного руководителя, но ему не удалось использовать Свиридова так, как ему хотелось – Свиридов занял место в комиссии по безопасности, хотя и не отмалчивался при обсуждении других вопросов.

Но зато все структуры, тем или иным способом связанные с безопасностью, быстро ощутили его воздействие.

Первым делом это почувствовали те чины милиции, которые сквозь пальцы смотрели на бесчинства своих подчиненных и получали от них свою долю. Несколько начальников подразделений были сняты с работы, на несколько человек были заведены уголовные дела, многими занялись службы собственной безопасности – а их состав был усилен по рекомендациям генерала Свиридова.

Взаимоотношения двух генералов были далеко не безоблачны.

Например, после происшествия на областной олимпиаде, когда Свиридов лично побеждал подставных спортсменов, приглашенных некоторыми хозяйствами из Москвы, он потребовал от Громова принятия строгих мер по отношению к областному управлению спортом.

Посещение Свиридовым госпиталя с ранеными ветеранами привело к пересмотру состава местного управления здравоохранения, а помощь бывшему колхозу около госпиталя, находящегося на грани разорения, привело к излечению от спячки колхоза и некоторых других структур.

В дальнейшем Свиридову пришлось испытать фактическую принадлежность территории ЗАТО к городу Москве – ему пришлось участвовать в выборах в Московскую думу и стать ее членом!

Мало у него было обязанностей …

«ПОДАРИ ЖИЗНЬ»

Участие Свиридова в деятельности фонда «Подари жизнь» Чулпан Хаматовой и Дины Корзун можно было отнести к «личной» жизни генерала Свиридова, если бы не одно но …

Это относилось к закрытой области его деятельности, о которой никто не знал и мало кто подозревал. Но странные, а порой и страшные происшествия, случающиеся в самых разных частях страны, всегда были направлены на благо так называемых «простых» людей или на их защиту.

Та материальная помощь и личное участие Свиридова в деятельности фонда «Подари жизнь» были естественным продолжением его помощи сиротам в лесной школе и вообще помощи различного рода из фонда, созданного им и его друзьями здесь, в городе, да и в колхозе.

Усыновление сирот из школы-интерната (или из лесной школы, как называл ее Свиридов) тоже не обходилось без вмешательства лично Свиридова и его фонда – каждый из усыновляемых получал большой чемодан «приданого» с самыми необходимыми вещами.

Когда Свиридов возвращался усталый с заседания областного Правительства Тоня его не расспрашивала – как всегда Свиридов расскажет сам столько, сколько сочтет нужным.

И он рассказывал о тупости и корыстности членов областной Думы, их упрямстве и лоббировании собственных интересов, о глупых законах, принимаемых этой Думой, которые очень быстро приходилось пересматривать из-за противоречия государственным законам или Конституции.

Или Свиридов рассказывал о заседании Правительства, где ему зачастую удавалось переломить общую глупость и настоять на чем-нибудь полезным.

Посещая подшефную клинику фонда «Подари жизнь» вместе с Чулпан Хаматовой Свиридов нередко видел малышей, которым он мог бы сделать операцию, используя свои возможности хилера. Но он воздерживался, не уверенный в своих возможностях, и ограничиваясь общим психологическим внушением, которое тоже положительно сказывалось на состоянии здоровья пациента.

Забавно, но врачи подметили эту способность Свиридова, и они в каждое его посещение просили «пообщаться» с наиболее трудными пациентами – и Свиридов общался с ребятишками, и насколько мог помогал им своими психологическими приемами.

Весь коллектив видел, как Свиридов заботиться о комплектации кабинетов и операционных самым современным оборудованием, и подозревали, что в добывании такого оборудования Свиридову приходилось прилагать значительные усилия.

А Свиридов наведался к своему филлипинскому учителю, побеседовал с ним, поприсутствовал при операциях на маленьких пациентах, но все равно не решался совершить подобную операцию сам …

То, как заботился Свиридов о медицинских учреждениях в ЗАТО, чувствовали – вернее, совершенно не чувствовали – все пациенты и все жители.

Только те, кто имел возможность сравнить медицинское обслуживание в Москве и тут, рядом, могли оценивать разницу.

Вызов врача – врач приходит не позже как через пятнадцать минут.

Вызов скорой помощи – не дай бог! – но машина будет самое позднее через пять – семь минут.

Медсестра для процедур приходит на дом в оговоренное время, приносит все нужные лекарства, и еще поговорит, успокоит – а это так важно для пожилых пациентов …

ВИКТОР СКВОРЦОВ

На афише Дома культуры были изображены два профиля в виде контура – в одном узнали Свиридова, а во втором некоторые узнавали Скворцова.

Зал был полон, и зрители терпеливо ждали.

Занавес открылся и около рояля стоял Свиридов с гитарой – зрители терпеливо ждали. За рояль сел Лопаткин.

Свиридов помолчал, потом положил пальцы на струны.

Это было у моря,

Где ажурная пена.

Где встречается редко

Городской экипаж.

Королева играла

В башне замка Шопена,

И внимая Шопену

Полюбил ее паж …

Свиридов пел очень мягко, задумчиво, лирично, и зал слушал его затаив дыхание.

А потом отдавалась,

Отдавалась грозово,

До восхода рабыней

Проспала госпожа.

Это было у моря,

Где волна бирюзова,

Где ажурная пена

И соната пажа …

Переждав аплодисменты Свиридов отставил гитару.

– Это Игорь Северянин. Но сегодня я хотел почитать вам стихи совсем другого поэта.

Он подошел ближе к зрителям, ближе к краю сцены.

– Вы знаете, что мы с Виктором Скворцовым вместе учились еще в школе, и в институте, и дружим с тех лет. Я пригласил Виктора на работу к нам, сюда, и не ошибся в нем – Виктор развернулся во всю силу своего интеллекта. И в новой для себя области оказался незаменимым руководителем и талантливым ученым, под его руководством и его при непосредственным творческом участии выполнены важнейшие работы …

Он оглянулся на кулису, откуда ему грозил кулаком Скворцов.

– Но я заговорил о Викторе не для того, чтобы расхваливать его вклад в работы нашей фирмы. Нет, я хочу рассказать о том, о чем знают немногие …

В ложе вместе с Тоней сидели Лена Скворцова и Виолетта Ерцкая, Уля, Гриша.

– До этого мы с Виктором работали в одном институте, только в разных подразделениях. И я, и он много ездили в командировки, иногда встречались в гостиницах вдали от Москвы. Вот тогда я узнал о том, что Виктор пишет стихи.

Свиридов переждал шумок в зале.

– Конечно, я знаю далеко не все его стихи, но даже те, которые я знаю, свидетельствуют о поэтическом таланте автора. И сейчас я вам почитаю некоторые из его стихов.

– Итак, стихи поэта Виктора Скворцова. Витя, не сердись! – сказал Свиридов в кулису.

– Вот это написано давно, в Узбекистане, во время командировки.

Под выцветшим и жарким небом

Скупых пустынь Узбекистана

Века стоят немые камни,

Напоминая неустанно:

Что жизнь – глоток,

А счастье – миг,

А начав жить – уже старик.

А те цветы, что мы сорвали

Еще вчера – давно – завяли

И брошены давно в арык.

Публика слушала в напряженном внимании.

Но эти камни так же знают,

Что кроме вечности светил

Имеют право

На бессмертье

Не только ценности могил.

Что за глоток

Всю жизнь отдашь,

Когда

ты без него

пустыня,

Когда

Один лишь только миг

Для двух сердец

Уже святыня.

Когда бессмертьем теплоты

Согрето каждое мгновенье,

Когда отброшены сомненья,

Раздумья, страхи, опасенья

И нет на свете темноты …

Не надо слов.

Века суровы.

Насуплен их угасший взор.

Ведь только им

Дано оценивать:

Что это – правда или вздор.

Тишина в зале взорвалась аплодисментами.

– Аплодисменты – это Виктору. Хлопать устанете – я долго буду читать … Давайте договоримся – вы хлопать не будете, или совсем немного …

– Как у каждого поэта среди стихов много лирики, причем лирики иногда любовной, иногда философской. Вот это написано, как я знаю, во время лечения в санатории в средней части России …

Таких заштатных,

серых городов

В России много!

Врешь!

Чем меньше город,

Чем тише улицы и площади его –

Тем глубже

пласт истории.

Кто молод,

Тому под силу

раскопать его.

Здесь жили люди.

Жили, умирали.

Творили, строили, баюкали детей …

Отсюда

эти дети

уезжали,

А дети новые дороги продолжали –

Один из тысяч

жизненных путей.

За каждой улицей,

За каждым поворотом,

За каждым камнем

стареньких домов

Я вижу лица,

руки,

жизнь,

работу

И – тысячи

бесценнейших томов.

Короткие аплодисменты. Зал слушал очень внимательно.

Внимательно слушали Свиридова и в ложе.

Сегодня – только в завтра дверь, -

Как залп ракет перед атакой,

Как лента мата перед дракой,

Как первый шаг весны в апрель.

Скупцом не будь. Живи открыто,

Дари – и многое возьмешь,

Все, что скопил на этом свете –

На тот с собою не возьмешь.

Богатству душ сундук не нужен.

Иди, открой для счастья дверь.

За дверью пусто, только лужи?

Оно придет -

Ты жди и верь.

– Среди стихов встречаются и грустные, и не по возрасту пессимистичные. Послушайте.

Скоро, скоро

мятежные думы

Перестанут меня волновать,

Скоро, скоро –

я стану угрюмым,

Отступлю,

перестану писать.

И не слыша

весенней капели,

Словно крот

буду я

засыпать,

И весенние ноги девчонок

Уж не будут

меня

волновать.

И почти без перерыва Свиридов продолжил.

Брось искать

дорогу в прошлое –

Есть, что вспомнить,

Есть, что позабыть;

Не тревожь его –

Оно останется,

Ни прогнать его,

ни воротить.

Пусть оно

дороже

настоящего –

Жизнь есть жизнь,

Давай, дружок, шагай!

Так что брось

искать

Дорогу в прошлое,

В будущее –

действуй, создавай!

Короткую паузу заполнили еле слышные звуки рояля.

– Я говорил, что мы с Виктором частенько встречались в командировках – и он, и я много ездили. Вот небольшая зарисовка о такой поездке в командировку:

Кончается Москва.

Леса за стеклами.

Лишь изредка участки

Старых серых дач.

Вдали висящие

Над лесом и туманом

Рога опор электропередач.

Я еду вновь,

Как много раз бывало.

За много лет

Промчалось много грез …

А утром вновь

Нежнозеленые березы

Все в темных запятых

Грачиных гнезд.

– У нас был объект в Литве. Там и я, и Виктор бывали не раз, и этой стране Виктор посвятил несколько стихотворных зарисовок:

В петле у Немана, под соснами,

Как лучший друг встречает нас

Приют литовский

Очень скромный

Курорт и город Бирштонас.

Свиридов даже не делал перерывов, поддержанный деликатными звуками рояля.

Здесь жил Чурленис.

Здесь воспеты

Им жемайтийские кресты,

Он здесь писал

Картин сонеты,

Рисуя ноты и мечты.

Он вряд ли счастлив был.

И все же,

Через века и на века

Он души

Красотой тревожит

Неслышно и наверняка.

Голос Свиридова от мягкой задумчивой лирики сменялся жестким и беспощадным:

Пирчюпис.

Лидице.

Хотынь.

И Орадур сюр Глан.

Как-будто

злобе и зверью

Наказ от бога дан:

Уничтожайте мир людской,

Тогда придет покой!

Но даже слезы матерей

Не охладят кострищ,

Все так же колокол звонит

Над горем пепелищ,

И у дороги мать стоит,

В скорбях окаменев,

А люди, мимо проходя,

Уносят боль и гнев.

Пауза затянулась, Свиридов прошел по сцене, и задумчиво продолжил:

После узких каунасских улиц

Вильнюс молод, светел

и просторен.

И гордится,

Что, как каждый город,

Он никем не может быть

повторен.

Одно стихотворение от другого отделяла короткая вставка рояля.

«Трис мяргялес» -

Здесь три красавицы

Вам подадут литовские блюда.

Сюда, в зеркальный дом

К обрыву Нярис

Я не вернусь,

наверно,

Никогда.

К роялю пристроилась скрипка – музыка стихала, «пряталась» когда Свиридов читал, а потом снова заполняла паузу.

Целебный коктейль –

Раскаленные сосны

И свежий морской ветерок.

От пункта до пункта

По тихим дорожкам

Толстяк растрясает жирок.

На пирсе к закату

Парад туалетов

И сплетен слепых шелуха.

А утром – по дюнам

Разложат скелеты,

Развесят окорока.

Маршрутом лавинным

По все магазинам

Несутся: янтарь – трикотаж …

А я – непонятен,

И стих мой невнятен,

В пустыне застывший мираж.

– Это Паланга, город курортный …

Русь – замерзает,

Литва – замерзает.

Ведь по литовски

Ты тоже «Ziema».

Свиридов стал отделять одну миниатюру от другой жестом.

Земля литовская богата.

И я влюбился в этот край.

Здесь я проездом был когда-то.

Зима.

Февраль.

Друскининкай.

Снова короткий жест, снова короткая музыкальная вставка …

Промчались дни –

все отпуска кончаются,

Свободной жизни ты махнешь:

Прощай!

И будни

непрерывным заботами

Затмят собою

«Bad Druskininkai».

– Как у всякого поэта у Виктора Скворцова много лирических стихотворений – адресных и безадресных, посвященных конкретным … людям, и без такого посвящения. Послушайте:

Думай – дни росой омыты

В шелесте травы,

Сосны золотом облиты,

Мощные дубы,

Зелень листьев в синем небе,

Золото полей,

И еще – шагает рядом …

Ну, а если кто-то рядом

Жизнь еще полней …

Зал откликнулся не сразу, но откликнулся …

Уже концертами кошачьими

Туманный воздух оглушен,

Грачи – строги, как пара фрачная,

Спешат к полям со всех сторон.

Уже весною растревожены

Вода, трава и деревца,

Уже, любовью перемноженные,

Не спят влюбленные сердца.

Тихо-тихо, еле слышно опять откликнулись рояль и скрипка.

Весна идет,

Полна любви и радости,

Старательно сметает

Зимнее следы.

И небо,

Розовое

От неутоленной зависти,

class="book">Светилось,

Брошенное

В зеркало воды.

– Как у всякого уважающего себя поэта … Спокойно, Витя! – это уже за кулисы.

– Как у всякого уважающего себя поэта у Виктора много стихов … я не знаю, как это правильно называется … Я называю их злыми … Ага, вон мне подсказывают, это называется – гражданская лирика.

Да, это в жизни так –

Кто-то из двух – враг,

Кто-то из двух – друг,

Только и друг – не вдруг.

Друг – это дни долгих зим,

Друг – это ты вместе с ним,

Друг – это голос в ночи,

Друг – хоть кричи, хоть молчи.

Дружба – суровый урок,

В ней не жалость, а честь.

Выше дружбы – любовь,

Коль она вправду есть …

Да, это в жизни так,

Кто-то из двух – не враг,

Кто-то из двух – не друг,

Кто-то из двух – просто так.

Голос громкий, почти крик – ничего похожего на лирику …

Гляжу кругом – полиэфир,

Перлон и полипропилен,

Достав таблетки,

Полиглот

глотает

поливитамин.

Поливинил, полихлорид

И вечный полиэтилен,

Из этих «поли» шьют и пьют,

Их вечный мир не тронет тлен.

Шагает поличеловек

В полиплаще с полиженой,

И только я гляжу им вслед,

Непонятый полисемьей.

Там – полибрак,

А хочешь – так –

Полидевчоночек не счесть,

И полипоцелованные есть,

Полиблондинки тоже есть.

Зачем же мы, спеша творить,

Вещам отдали поливек.

Себе оставив поличувств

Непрочность …

Поличеловек …

– Вот уж что не было – то не было! Виктор всегда был настоящий друг и настоящий мужик … Вот послушайте, это он прочел мне прямо с черновика …

Уходим в мир –

Он нов и он без нас,

Уходим,

подающие надежды.

Уходим весело,

И с каждым, про запас,

Иллюзий

белоснежные

одежды.

Уходим в мир –

Он весел и суров,

Он так кристально

Ярок и прекрасен,

Уходим в мир,

Он понял нас без слов,

И путь наш ясен,

ясен…

Ясен!.

Уходим в мир –

Но разве это мир?

О чем кричат

Испуганные птицы?

Уходим в мир

И в мире ищем мир,

И по пути

теряем

небылицы.

Уходим в мир

И ждем – кто нас предаст?

Еще не знаем,

Но уже готовы.

Уходим в мир

Уже который раз,

А мир все новый…

Новый.

Новый!

Уходим в мир –

А миру не до нас,

Мы – взрослые

Невежи и невежды,

И матери

так трепетно

глядят,

Глядят нам вслед

С тревогой и надеждой …

Пауза была необычно длинной, и музыка страдала вместе со слушателями.

– Надо вам сказать, что Виктор рано остался без матери, и у него есть целый цикл стихов, посвященных ей … Но у меня нет права читать их …

– А вот ленинградские зарисовки:

Привычно кони дыбятся

Аничковым мостом,

Стоит привычно

В свите Катерина.

Я Эрмитаж

Оставлю на потом -

Пройдусь

По закоулкам равелина.

Здесь Петр гулял

Чугунными шагами,

История –

Брусчатка мостовой,

И те же чайки

С Невскими ветрами,

И тот же шпиль

Торчит над головой.

Стена домов

Привыкнув, распадется,

Знакомых лиц

Проступит чередой,

И память

Болью в сердце отзовется …

И ты со мной

Шагаешь над Невой …

Свиридов замолк, отвернулся, затем вновь повернулся к залу

Косят сено в Петергофе,

Косят сено в Царском селе,

Запах сена в воздухе просек –

Ходишь, как пьяный, навеселе.

Этот запах, как русский квас,

Так целителен был для нас …

– Эти стихи были посвящены Лене Скворцовой, тогда еще даже не Скворцовой, и мне позволили их прочитать публично … Это действительно редкий случай, когда мне позволено прочесть и назвать имя … Хотя нет, вот еще одно посвящение, на этот раз мне самому, и написано это во время нашей встречи в командировке, в Узбекистане:

Ребята, что вам спеть?

Ну, что вам спеть?

Неужто столько

Незабытых песен.

На дне стаканов

Теплится вино,

А необъятный мир

Как дружба тесен.

Вы помните –

Когда-то я не пел,

И голос мой

Звучал лишь на бумаге.

С тех пор и я

Немного постарел,

И на лицо легли

Морщин овраги …

Смешно!

И я смеюсь!

Так чей черед?

Кто грусть свою

Отдаст сейчас поэту?

А я из сердца

Вытяну струну -

И песней

полетит

Она по свету.

– К большому сожалению Виктор не пишет песенных стихов … А с каким бы удовольствием я спел бы для вас, но …

Небольшой перерыв и снова

Все в первый раз –

Что может быть ценней,

Все ново,

необычно,

вдохновенно.

Но первый раз

бывает только раз,

Потом же все привычно,

Но нетленно …

Седая мудрость

тишиной

осенней

Грустит о невозвратности потерь…

Пускай невеста

Пахнет, как ребенок –

А мы для счастья

Всем

Откроем дверь!

Снова крохотный перерыв и снова

До последнего дня –

Пусть

стучится ко мне

Ангел смерти – старуха с клюкой:

Я хотел бы

быть первым,

Познавшим тебя

И распознанным

только тобой.

Перерыв был длинным, музыка негромко и задумчиво озвучивала только что прозвучавшие слова.

А в ложе обнимались Лена и Виолетта.

В моем окне

Неласковое небо,

Закатным сумраком

Окутаны дома.

Я все спешу,

И где б я только не был –

Спешу и жду:

Ну, где же ты

сама?

Когда придешь

Не в грезах бесконечных,

Не в бесполезных

Памяти видениях,

Придешь весомо,

зримо,

больно,

Рассеяв

навсегда

Мои сомненья?

– И снова «злые» слова, стихи, не посвященные кому-либо из знакомых

Не обманывай.

Не обманывай.

Не обманывай.

Ни людей,

ни детей,

ни зверей.

Не обманывай.

Не обманывай.

Не обманывай.

Лучше молча

постой

у дверей.

Помолчи и подумай –

Стоит ли

Эту пакость и эту боль

Превращать

в привычное

снадобье

И играть неприглядную роль?

Красоту и любовь –

как песню

Пронеси,

сбереги

и умножь.

Не жалей.

Верь, я выдержу,

Если

Эта правда

как острый

нож.

Пусть соскучились

эти

губы

И рука

без тебя

холодна.

Но ты нужен мне.

Весь.

И в будни,

А не только

когда я

одна.

Не обманывай,

не обманывай,

не обманывай.

Я прощу тебе все,

кроме лжи.

Не обманывай,

не обманывай,

не обманывай,

И любовью,

и мной

дорожи.

В ложе обнявшись навзрыд плакали Лена и Виолетта.

– А вот это зарисовка на народную тему – вы только послушайте!

Очень, девочки,

Не нравится мне это,

Наша доля – невеселое житье,

Ведь, бывало,

Провожают до рассвета,

А потом никто

Не вспомнит про нее.

А девчонке

Это разве не обидно –

Были ночью

Поцелуи горячи,

Были клятвы,

Да и все, наверно, было,

А теперь, пойди попробуй

Отыщи.

Ей бы теплым пиджаком

Укутать душу,

Пусть не новый

И бензином он пропах,

Только кто-то –

Коля, Петя иль Витюша,

И в каких

Скитается краях.

Глаз не вспомнишь –

Только ночью звезды,

Запах сена

К ранним петухам,

И роса

Дешевенькими пальцами

За туманом

Бродит по лугам.

Каждой ночью снится ей,

Что он вернется,

Пропылит

До самого крыльца,

Наконец

Ей счастье улыбнется …

Жаль, во сне

Не разглядеть лица …

– Или вот такие «размышлизмы», которых у Виктора много

Мы платим.

Или это ново?

Давно уже

Из века в век

За все, что нужно или ново

Покорно платит человек.

Мы платим

всюду

и везде –

На рынке,

в бане,

на охоте,

В кино,

в столовой,

На работе …

И нам заплатят …

Иногда.

Мы платим всюду и за все –

За радость

Видеть человека,

За счастье быть

Посланцем века,

За наше

тесное

жилье.

Мы платим

всюду

и везде –

В постели

и на карнавале,

В лесу

и в просмотровом зале,

И на невидимой

звезде.

Мы платим вечно

и сполна

За всех,

Кого в пути встречаем,

Хотя порой

не замечаем,

Что наша плата

Не нужна.

Мы платим кровью –

Не слезой.

И не торгуясь, как менялы.

Мы за любовь

Весь мир большой

Отдать готовы

всей душой.

И отдаем…

Хотя порой

Судьба морочит нас игрой.

Мы платим,

платим,

платим,

платим ….

Но каждый раз,

Когда конец

Всем нашим тратам наступает

Вдруг – новый путь

и новый след,

Путь новых ран

и новых бед,

И долг наш миру

Неоплатен …

– Среди тех стихотворений, что я вам сегодня прочитал, есть вещи, посвященные конкретным людям, в том числе и женщинам. Я не называл их имена, поскольку права на это не имею. А вот это посвящено его любимой женщине Лене:

Прими мое прикосновенье

Естественно, как дар небес,

Как дань последнего горенья –

Огонь потух, очаг исчез.

Прими мое прикосновенье

Как дань волшебной красоте,

Она – как вечное мгновенье,

Хоть мы давно уже не те.

Прими мое прикосновенье

Не памятью прошедших дней -

Любовь жива, а память вечна

И нечего жалеть о ней.

Прими мое прикосновенье,

Мой искренний и нежный дар,

Всегда приносящий волненье

Как незатушенный пожар.

Лена в ложе плакала, и ее утешала Виолетта, а зрители аплодировали.

А Свиридов продолжал:

Проходят дни.

Так жизнь проходит?!

Не оставляя ничего,

В чем каждый для себя находит

Свой мир, любовь и божество?!

Проходят дни.

Мы – не проходим.

Идем.

И с нами наши дни.

И каждый день –

Он как мелодия,

Сквозь шум и суету возни.

Проходят дни.

Но не проходит

Тот первый

поцелуй

весны,

Где каждый

Сам себя находит,

Поверив

В голубые сны.

Проходят дни.

Но не проходит

Тепло

трепещущей

руки.

Кто ищет,

Тот ее находит,

Как жаль,

что встречи коротки …

Проходят дни.

Но не проходит

Песок и блики на воде,

И запах соли,

нежность ветра …

Забыто?

Никогда.

Нигде.

Проходят дни.

Мы стали старше.

Еще ценнее

запах губ.

Еще больнее,

что когда-то

И с кем-то

был

Напрасно груб …

Проходят дни.

Дороже нежность.

Ценнее ласка.

Нужен друг.

И это счастье –

Отыскать его

Среди мелькающих вокруг.

Проходят дни.

Ты – не проходишь.

Ты – как наследственный недуг

Везде,

всегда со мною бродишь,

Мой добрый драгоценный друг.

– А это кусочек из стихотворения, которое целиком я не имею права прочесть вам, как и назвать имя той, кому это посвящено:

… Но я не верю словам людей,

Я верю тебе и себе.

И если ты скажешь:

– Люби и грей! –

Я буду любить и греть.

Теперь слезы текли у Виолетты, а ее обнимала и утешала Лена Скворцова.

Свиридов прошелся по сцене под звуки рояля и скрипки.

– А вот это стихотворение имеет очень интересную предысторию, без которой все становится непонятным. Дело в том, что Витя сочинил … Точнее, не сочинил, а соорудил нечто малопонятное в стиле устного рассказа. Там и проза, и стихи, и подражание голосам действующих лиц … Очень жаль, что мы тогда не догадались записать это на магнитофон.

– Поэтому я попробую пересказать вам прозаическую часть этого произведения … Лирический герой – не нужно отождествлять его с автором! – после отпуска, проведенного где-то на юге, встречает на вокзале свою близкую знакомую по летнему отдыху. Она очень рада, она тронута его вниманием, она на пару дней и ночей задерживается у него дома, а потом он на каком-то вернисаже встречает француженку, экскурсовода и не может пройти мимо. Им хватает пары слов, чтобы понимать друг друга. Там описаны встречи и с той знакомой, из Сибири, и с этой француженкой. А потом вдруг идут стихи – послушайте:

Ночью выходя из кабака,

Кутаясь в накидки

Мех фальшивый.

Ты, возможно,

Вспомнишь обо мне,

И о том,

Что называл красивой.

Губы ждали губ,

А руки – рук,

Все до мелочей,

До боли зримо –

Гул турбин,

Последнее прости …

Все – опять,

И все – неповторимо.

Древний крестик

Между двух огней –

Нету целомудренней одежды,

Только крестик,

Кудри

И глаза –

Их запомню, словно луч надежды.

Горяча,

Как будто век ждала,

И нежна,

Как говорок веронца,

Верю,

Что искала ты любви,

Как слепой

И сумасшедший солнца.

В поисках любви

Сошли с ума?

Неужели нет ее у бога?

Неужели

В наш безбожный век

Просочилось

И ее немного?..

Годы к ласкам

Приучили тело,

Грациозна,

Как альпийская коза …

Тело может лгать,

Но никогда

Не научишь воровать

Глаза.

Их язык

Дошел издалека

Как рука,

Как многое другое …

Пусть

Ты неприступна и строга –

Я тебя

Запомню

Не такою.

Строго шествуя

Средь идолов немых

Ты глядишь на всех издалека.

Это я забыл.

Но кожей помню -

Ты была покорна и мягка.

И не тушь ресниц –

А песню губ,

Бисеринки пота над губой

И стыдливый крестик

На груди -

Я тебя запомню

Вот такой.

Это длилось вечность.

Или миг?

Кажется,

Прошел над миром день.

Ты запомни руки,

Не меня …

Познакомил нас

Старик Роден …

День.

Стоим мы.

Человек и человек.

И тебя я

Больше не увижу …

… За любовью

В наш проклятый век

Стоит ехать

Даже из Парижа …

Слушатели очнулись и захлопали, зашумели, и Свиридов повторил:

За любовью

В наш проклятый век

Стоит ехать

Даже из Парижа …

А переждав шум в зале, Свиридов поднял руку:

– Но Витино произведение этим не заканчивалось, там еще были прозаические строки. Проводив свою возлюбленную с аэродрома наш расстроенный герой пошел…

Свиридов сделал паузу.

– «Я пошел к ней, к моей маме Марине. И промолчал весь вечер».

Зал понял не сразу, но потом зашевелился, загудел.

– Я же сказал, что не нужно отождествлять лирического героя с автором!

И этой репликой Свиридов вызвал веселый смех в зале.

– А стихи мне понравились – может быть потому, что я сам стихов писать не умею. И еще одно посвящение, не называю имени …

Родное небо над головой.

Короткие ночи

У нас с тобой.

Сегодня дома –

А завтра – бой.

Пускай неслышный,

Пуская немой.

Быстрее пули,

Острей ножа,

Кто потрусливей –

Пускай дрожат.

Чужое имя,

Ведь ты – никто,

И лишь дыханье

Родных портов,

И лишь дрожанье

Любимых век,

Осталось званье:

Я – человек.

Родное имя,

Твои глаза.

Тепло, дыханье –

Забыть нельзя.

Но строгих правил

Тверда печать:

До новой встречи –

Не вспоминать.

А помнить можно

Огни в ночи,

Слова прощанья –

Но ты молчи:

«Я тот,

Которого нету на свете,

Я тот,

Которого выдумал ветер,

Я тот, которого бури носили

И ливни

Надежно

В землю вдолбили» …

И снова годы.

И снова миг …

Твои морщинки –

Страницы книг …

А уходя среди ночи

Во тьму

Я, как и прежде,

Все то же скажу:

«Я тот,

Которого нету на свете,

Я тот,

Которого выдумал ветер,

Я тот, которого бури носили

И пули надежно

В землю вдолбили.

Я тот,

Которого скрыли потемки,

Я тот,

Которого вспомнят потомки,

И то не сейчас, а лет через двести,

И то

Если все у них

Будет на месте».

Слезинки текли из глаз Тони, а Гриша и Уля гладили ее руки – они знали, кому посвящено это стихотворение, и почему в нем местоимение «та» заменено на местоимение «тот» …

– Толя, я разрешаю тебе прочесть так, как было написано … – это высунулся из-за занавеса Скворцов.

«Я та,

Которой нету на свете,

Я та,

Которую выдумал ветер,

Я та, которую бури носили

И пули надежно

В землю вдолбили.

Я та,

Которую скрыли потемки,

Я та,

Которую вспомнят потомки,

И то не сейчас, а лет через двести,

И то

Если все у них

Будет на месте».

В ложе навзрыд плакала Тоня Свиридова, к ней из коридора быстро прошла Маргарита Антипова и обняла Тоню, а в зале хлопали …

Свиридов переждал, дождался тишины.

– Размышлизмов у Виктора много … Вот еще …

Когда ты видишь –

в спину –

Косы

И ног точеных

Шаг

мерцающий,

Когда вокруг

вдобавок

Осень

И шелест листьев

Опадающих –

Тогда

За годами и днями

Весна

Покажется мечтой,

А жизнь –

Зимой

С седыми

ветрами,

И каждый день

Совсем пустой …

Как многое,

Порой,

зависит

От взгляда,

губ,

Движенья рук …

И вспоминаешь,

Что когда-то

и с кем-то

Был напрасно груб.

И чью-то руку

не заметил,

На чей-то

взгляд –

Остался нем,

И пожалел

тепла

при встрече

Друзьям …

И – почему?

Зачем?

– Вы знаете, я помню много Витиных стихов … Бывает, что он их уже забыл, а я их помню … Но как ни странно, у него нет ни частушек, ни просто веселых стихов … А вот это опять из среднеазиатских командировок:

Камни и солнце.

Песок и шашлык.

Где-то кричит ишак.

Горы вдали.

Горы вблизи.

Тихо дремлет кишлак.

Сколько веков

Стены хранят

Скупой неизменный быт?

Я к ним пришел –

Я уйду назад,

И завтра буду забыт.

Даже пыль

Не задержит след

Неровных моих шагов…

Где взять силы

Так забывать

Кровных своих врагов?

– Я роюсь в своей памяти, и стараюсь откопать там что-нибудь интересное для вас, но там, в памяти, так много всего … Вот это очень старое стихотворение можно назвать плачем командировочного:

Кто много ездил,

Тот, конечно, знает

Как трудно путнику

Без хлеба и жилья.

И как приятно,

Коль тебя встречают –

Знакомые,

друзья

или семья.

По бесконечной дороге

Где-то под небом идут

Самые бедные люди,

Люди, которых не ждут.

Ты знаешь сам,

Ты ездил и немало,

Ты видел мир

И много пережил,

И средь нервозной

Суеты вокзала

Ты чувствуешь себя

Как старожил.

Снова по той же дороге

Рельсы кого-то ведут.

Самые бедные люди –

Люди, которых не ждут.

Когда ты вновь

Берешь из-под кровати

Видавший виды

Старый чемодан –

Она не плачет,

Нет, она не плачет.

Она все знает.

Все, что знаешь сам.

Снова, как древние боги,

Неутомимо бредут

Самые бедные люди,

Люди, которых не ждут.

Ты из любой,

Из самой дальней дали,

Скучая, мучаясь

Всегда спешишь к себе.

Меня же на вокзалах

Не встречали,

И возвращаясь,

Я завидую тебе.

По бесконечной планете

Без остановки идут

Самые

бедные

люди,

Люди,

которых

не ждут.

– Очень горькое стихотворение, не правда ли? Но оно написано не от имени автора, а от имени одинокого командировочного … И тут же – уже авторское видение реальности:

Нас любовь разлукой не манила,

Обещая горькое житье.

Но когда разлука наступила -

Мы спокойно встретили ее.

Мне невкусен, горек и не нужен

Без тебя душистый ананас,

Без тебя и праздник хуже будней …

Вновь разлука разделяет нас.

Знаешь что?

Давай на всякий случай

Навсегда,

Отсюда и вперед

Мы условимся

И твердо помнить будем,

Что когда-то

Все наоборот.

Пусть нам праздник

Не рассвет салюта,

Красное число календаря,

А простая встреча на вокзале,

Где глаза глаза благодарят,

И немой их разговор понятен:

«Не забыла?»

«Как же ты посмел…»

«Я скучал»

«И я скучала тоже».

Если б каждый

Так любить умел.

Так любить, как …

Нет, сравненья грубы

И слова потерты, холодны.

Я богат безмерно.

Верю – любишь,

Просто – любишь так,

Как любишь ты.

Вскрикнули рояль и скрипка, аплодисменты в зале.

– Вы еще не устали? Я попробую закруглиться … А вот за это стихотворение я легко могу схлопотать по шее, хотя вы поймете, откуда эти строки, посвященные двум любимым женщинам Виктора:

Мы так стары –

Сегодня пятьдесят.

Нет, не конец! –

Хотя уже к закату.

И не затем

Весь этот разговор,

Чтоб нас с тобою

Вспомнили когда-то.

Ты вслушайся:

О чем кругом кричат,

И с завываньем,

Как шаманы, скачут?

Они ловки,

Их молодость нова,

Но, жаль, слова их

Ничего не значат.

Они не знают,

Как сверкает снег,

Когда глаза

Уже не видят света,

И как могуч

Распятый человек,

Собою заслоняющий планету.

Но неужели

Мы с тобою были

Такими молодыми,

Как они,

И так же

Прелесть утра

Не ценили

И чистоту земли не берегли?

И отдавали,

Не прося взамен,

И не торгуясь то,

Чего не купишь,

И уходили

Из родимых стен,

Чтобы понять,

Насколько ты их любишь?

Пусть мы стары,

Сегодня пятьдесят.

Нет, не конец,

Хотя уже к закату.

И не затем

Весь этот разговор,

Чтоб нас с тобою

Вспомнили когда-то.

Шквал аплодисментов.

– Витя, это тебе, – в кулису обернулся Свиридов. – И вот еще – это всем влюбленным

Любимым говорите о любви.

Найдите незатасканное слово,

И пусть оно совсем не будет ново –

Любимым говорите о любви.

Любимым говорите о любви.

Пусть не бывает счастья безмятежным,

Как слово, человек и время – прежним,

Любимым говорите о любви.

Любимым говорите о любви,

И не жалейте ни тепла, ни ласки.

Пусть будет все, как витязи из сказки –

Любимым говорите о любви.

Любимым говорите о любви.

Перед дорогой и по возвращеньи.

И за отсутствие прося прощенье –

Любимым говорите о любви.

Раз от разу музыкальное сопровождение в паузах становилось все отчетливее и выразительнее …

– А вот это посвящено другу, уехавшему из страны на историческую родину:

Он велик

Этот маленький, робкий,

И, казалось,

Совсем не боец,

Много лет под угрозой погрома,

И несущий привычный венец.

И веками страдая и веря

Он старательно нес и хранил

Чистоту первых дней пионера

С вечной мудростью древних светил …

Уезжают не самые умные,

Уезжают не самые сильные –

Уезжают себя не простившие

И через себя преступившее.

Кому-то и что-то доказывая,

И вновь на себя нам показывая,

Оставив под мертвыми окнами

Лишь рваный ботинок растоптанный.

И нет столь привычного в трубке

Вечернего голоса близкого…

Лишь боль под лопаткою роется,

Как в папке

С расстрельными списками.

Уезжают не самые глупые,

Уезжают не самые слабые,

Уезжают не богом забытые,

И становятся некою платою.

Оплатив прегрешенье истории,

Оплатив заблужденье богов,

Оставаясь разменной монетою

На базаре друзей и врагов.

Возможно, это был Шопен – по крайней мере что-то созвучное мировой скорби слышалось в этой музыке …

– Я, кажется, снова что-то нарушаю – пусть Бог меня простит:

Как нам с тобой не молодеть,

Когда вокруг весенний вечер,

Когда волненьем новой встречи

И жаром

Всех прошедших встреч

Летит нам прошлое навстречу,

И шелестит коварный ветер –

Как нам с тобой не молодеть.

Как нам с тобой не вспоминать –

Вернее, это не забыто,

Хотя старательно укрыто

И днями долгими прикрыто,

И все тропинки перерыты –

Как нам с тобой не вспоминать …

Закат, прибой и теплый ветер

На узком пляже городском,

И что-то мчащее навстречу,

Необъяснимое, как вечность,

Неумолимое, как вечность,

Неуловимое, как вечность

И очень важное при том.

Как нам с тобой не забывать,

Что годы, словно дни –

Уходят,

Что весны снова хороводят

И кровь,

Как хмель медвяный,

Бродит,

Но только седина приходит

На смену золотым кудрям …

Как нам с тобой не забывать,

Как нам с тобой не сожалеть,

Что нота звонкая пропета,

Что столь хорошим было лето,

Что мы не думаем об этом,

И были счастливы при этом

Как нам с тобой не сожалеть …

Шквал аплодисментов, плач скрипки …

– И при этом это не конкретное посвящение, а некоторые размышления автора на тему о любви и молодости … А под конец короткие строки, которые Витя посвятил мне, и которые мне очень нравятся:

Если все стежки знать наперед –

Не было б в жизни стольких забот.

Все нам известно.

Все суждено.

Было бы скучно.

Пусто.

Темно.

– И я кончаю – я совсем вас замучил …

Из зала понеслось «Нет, продолжайте! Мы не устали!»

Пусть будет так,

Как я скажу:

Пусть

ярко

Солнце светит,

Пусть

юно

Яблони цветут,

Пускай

Смеются дети.

Пусть небо

льется синевой,

Ласкает ветерок,

Пусть

сердце

Компасом ведет

Сквозь

серпантин

дорог.

Пуская листва

Поет любовь

Над каждою тропой,

Пусть чайка

будет

запятой

Над синею волной.

Пусть слово будет

Мысли след.

А ночь –

Преддверьем дня.

Пускай цветы

цветут

везде,

Как будто нету

На земле

Ни грязи, ни огня.

Пусть осень

жадною рукой

Захолодит леса,

Пускай

ложится под косой

Трава, когда роса.

Пусть вьюга

спорит,

Как всегда,

С румяною весной –

Была бы ты

Сейчас.

Везде.

И навсегда

со мной.

И под аплодисменты зала Свиридов подошел к краю не полностью открытого занавеса и потянул его, открывая …

Виктор Скворцов сидел на низеньком табурете, рядом с ним с обеих сторон на корточках сидели Лена и Виолетта, обнимая его и прижимаясь к нему лицами, на коленях Виктора сидели две маленькие девочки – Анечка и Риточка, и матери их придерживали свободными руками …

Виктор склонялся к обеим женщинам и целовал их, а за спиной Виктора, положив руки ему на плечи, стояла Тоня Свиридова, и склоняясь, целовала его в голову …

Направляясь к этой группе, аплодируя, и как бы про себя Свиридов сказал:

– И за что Витьку так бабы любят … – что вызвало новый шквал аплодисментов.

Отзывы Жени об этом поэтическом вечере были восторженны, и она, испросив разрешение Скворцова, впоследствии привела несколько его стихотворений на страницах газеты.

Среди заявок, подаваемых в ящичек в холле Дворца культуры, появились записка с просьбой к Свиридову почитать еще что-нибудь.

И Свиридов, прислушавшись к советам друзей, откликнулся на эти запросы, и на щите Дома культуры появилась афиша с абрисом профиля Свиридова (производства Гриши) и надписью «Константин Симонов», «скоро» …

ЗА ОБУВЬЮ

Свиридову позвонила Любовь Валерьевна и многословно извиняясь попросила помочь с приобретением обуви для ребятишек.

– Любовь Валерьевна, а мы с Улей как раз собирались ехать за обувью!

– Анатолий Иванович, можно поехать с вами Гене … то есть Геннадию Владимировичу? Он очень хочет заняться этим …

– Сегодня у нас вторник, если я не ошибаюсь … Давайте в четверг, прямо с утра. Пусть приезжает и поедем.

Решив не затруднять Улю мужчины решили ехать одни, но сперва они летели на вертолете, а уже потом поехали в магазин на фургоне.

В магазине Свиридова хорошо знали, и за Свиридовым и Костиным сразу стали везти большую тележку с коробками.

У Костина был список, но Свиридов пользовался только своей памятью – и она его не подводила.

Часть магазина отгородили от общего зала, и тележки одна за другой заполнялись коробками и их перегружали в фургон, стоящий во дворе.

А Свиридов расплачивался своей кредитной карточкой, а Костин записывал в свою тетрадку оплаченную сумму.

Покупки заняли несколько часов, затем Свиридов настоял на приобретении всяких сопутствующих предметов, вроде запасных шнурков, щеточек, тюбиков, коробочек с сапожной ваксой и прочими мелочами.

И в лесную школу они приехали уже под вечер, но откладывать раздачу подарков не стали.

В спортивном зале вывалили большущую кучу коробок с обувью, и стали раздавать ребятишкам. Коробки были именные, с надписями, и Костин вылавливал коробку, передавал Свиридову, и тот громко называл – кому.

Младшим ребятам сразу помогали старшие, но не было ни одного, получившего обновку, и не поблагодарившего за нее.

Екатерина Викентьевна в кресле сидела рядом и радовалась вместе с ребятишками, получавшими сразу несколько коробок – со спортивной обувью, с домашней обувью, с уличной обувью на лето и на зиму. Ребята с трудом утаскивая коробки в сторону, примеряли обновки, относили и размещали их в своих шкафчиках.

И рядом с ребятишками во всем этом активно участвовали и радовались воспитатели.

Свиридов отвел Любовь Валерьевну в сторону:

– Надо будет устроить экскурсию в магазин для воспитателей и остального персонала. И не возражайте!

Рассказывая затем обо всем дома Свиридов особенно подчеркивал радость ребятишек и их организованность – ни сутолоки, ни свалки, радость за соседа, помощь младшим …

КОНСТАНТИН СИМОНОВ

Открывая вечер Свиридов сразу предупредил слушателей:

– Я прочитаю сегодня вам стихи Кирилла Симонова …

Непонятный шум в зале.

– Настоящее имя поэта, известного как Константин Симонов – Кирилл. Но у автора были проблемы с произнесением некоторых букв и он сменил имя на Константин, которое он мог произнести вполне явственно.

– Стихи – по моему выбору, и читать я их буду совершенно не так, как читал автор. Все вы помните знаменитые стихи «Жди меня и я вернусь», это всенародно известные стихи, которые переписывали, носили в карманах гимнастерок, у сердца. Но было и другое стихотворение, менее известное.

Мне хочется назвать тебя женой

За то, что так другие не назвали,

Что в старый дом мой,

Сломанный войной,

Ты снова гостьей явишься едва ли.

За то, что я желал тебе и зла,

За то, что редко ты меня жалела,

За то, что, просьб не ждя моих,

Пришла

Ко мне в ту ночь,

когда сама хотела.

Мне хочется назвать тебя женой

Не для того,

Чтоб всем сказать об этом,

Не потому, что ты давно со мной,

По всем досужим

сплетням и приметам.

Твоей я не тщеславлюсь красотой,

Ни громким именем,

Что ты носила,

С меня довольно нежной,

Тайной, той,

Что в дом ко мне

неслышно приходила.

Сравнятся в славе

смертью имена,

И красота,

как станция,

минует,

И, постарев,

Владелица одна

Себя к своим портретам приревнует.

Мне хочется назвать тебя женой

За то,

что бесконечны дни разлуки,

Что слишком многим,

Кто сейчас со мной,

Должны глаза

закрыть чужие руки.

За то, что ты правдивою была,

Любить

Мне не давала обещанья

И в первый раз, что любишь,—

Солгала

В последний час

солдатского прощанья.

Кем стала ты?

Моей или чужой?

Отсюда сердцем мне

не дотянуться…

Прости,

Что я зову тебя женой

По праву тех,

Кто может не вернуться.

Свиридов читал не спеша, с расстановкой, каждое его слово звучало с четким смыслом и отдельно от других, за каждой фразой была слышна боль и скрытое волнение.

Зал слушал напряженно, но дослушав, стал аплодировать.

– Это написано в том же 1941 году, и почти названа женщина, которой он писал – это Валентина Серова. Среди стихов Симонова много стихов ранних лет, даже времен Халкин-Гола, где он уже столкнулся с войной. И эти стихи плавно перетекают в стихи времен Великой отечественной войны. Вот стихи, названные автором «Хозяйка дома»:

Подписан будет мир,

И вдруг к тебе домой,

К двенадцати часам,

шумя,

смеясь,

пророча,

Как в дни войны,

Придут

слуга

покорный твой

И все его друзья,

Кто будет жив к той ночи.

Хочу, чтоб ты и в эту ночь была

Опять той женщиной,

Вокруг которой

Мы изредка сходились у стола

Перед окном

с бумажной

синей шторой.

Басы зениток за окном слышны,

А радиола старый вальс играет,

И все в тебя

Немножко влюблены,

И половина завтра уезжает.

Уже шинель в руках,

Уж третий час,

И вдруг опять стихи тебе читают,

И одного из бывших

В прошлый раз

С мужской

ворчливой

скорбью вспоминают.

Нет, я не ревновал в те вечера,

Лишь ты могла

Разгладить их морщины.

Так краток вечер, и – пора!

Пора! -

Трубят внизу военные машины.

С тобой наш молчаливый уговор -

Я выходил,

как равный,

в непогоду,

Пересекал со всеми зимний двор

И возвращался

После их ухода.

И даже пусть догадливы друзья -

Так было лучше,

Это б нам мешало.

Ты в эти вечера была ничья.

Как ты права –

Что прав меня лишала!

Не мне судить,

Плоха ли, хороша,

Но в эти дни лишений и разлуки

В тебе жила та женская душа,

Тот нежный голос,

Те девичьи руки,

Которых так недоставало им,

Когда они под утро уезжали

Под Ржев,

Под Харьков,

Под Калугу,

В Крым.

Им девушки платками не махали,

И трубы им не пели,

И жена

Далеко где-то

ничего не знала.

А утром неотступная война

Их вновь в свои объятья принимала.

В последний час

Перед отъездом ты

Для них

Вдруг становилась всем на свете,

Ты и не знала

страшной высоты,

Куда взлетала ты в минуты эти.

Быть может,

Не любимая совсем,

Лишь для меня красавица и чудо,

Перед отъездом

Ты была им тем,

За что мужчины

примут смерть повсюду,-

Сияньем женским,

Девочкой,

Женой,

Невестой –

Всем, что уступить не в силах,

Мы умираем, заслонив собой

Вас, женщин,

Вас,

беспомощных и милых.

Знакомый с детства простенький мотив,

Улыбка женщины –

Как много и как мало…

Как ты была права, что,

Проводив,

При всех мне только руку пожимала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но вот наступит мир,

И вдруг к тебе домой,

К двенадцати часам,

шумя,

смеясь,

пророча,

Как в дни войны,

Придут слуга покорный твой

И все его друзья,

Кто будет жив к той ночи.

Они придут еще в шинелях и ремнях

И долго будут их снимать в передней -

Еще вчера война,

Еще всего на днях

Был ими похоронен тот,последний,

О ком ты спросишь,-

Что ж он не пришел?-

И сразу оборвутся разговоры,

И все заметят,

Как широк им стол,

И станут про себя считать приборы.

А ты,

С тоской

перехватив их взгляд,

За лишние приборы в оправданье,

Шепнешь:

"Я думала, что кто-то из ребят

Издалека приедет с опозданьем…"

Но мы не станем спорить,

Мы смолчим,

Что все, кто жив, пришли,

А те, что опоздали,

Так далеко уехали, что им

На эту землю

уж поспеть едва ли.

Ну что же, сядем.

Сколько нас всего?

Два, три, четыре…

Стулья ближе сдвинем,

За тех, кто опоздал на торжество,

С хозяйкой дома

Первый тост поднимем.

Но если опоздать случится мне

И ты,

меня коря за опозданье,

Услышишь вдруг,

Как кто-то в тишине

Шепнет,

что бесполезно ожиданье,-

Не отменяй с друзьями торжество.

Что из того,

Что я тебе всех ближе,

Что из того,

Что я любил,

Что из того,

Что глаз твоих

я больше не увижу?

Мы собирались здесь,

Как равные, потом

вдвоем —

Ты только мне

была дана судьбою,

Но здесь,

за этим дружеским столом,

Мы были все равны перед тобою.

Потом

Ты можешь помнить обо мне,

Потом

Ты можешь плакать, если надо,

И, встав к окну в холодной простыне,

Просить у одиночества пощады.

Но здесь

Не смей слезами и тоской

По мне по одному

Лишать последней чести

Всех тех,

кто вместе уезжал со мной

И кто со мною

не вернулся вместе.

Голос Свиридова удивительно менялся по ходу чтения. Но он звучал удивительно бережно к произносимому – вернее, к тем событиям, что скрывались за словами.

Поставь же нам стаканы заодно

Со всеми!

Мы еще придем нежданно.

Пусть кто-нибудь живой нальет вино

Нам в наши молчаливые стаканы.

Еще вы трезвы.

Не пришла пора

Нам приходить,

но мы уже в дороге,

Уж била полночь…

Пейте ж до утра!

Мы будем

ждать

рассвета на пороге,

Кто лгал,

Что я на праздник

не пришел?

Мы здесь уже.

Когда все будут пьяны,

Бесшумно

к вам

подсядем мы за стол

И сдвинем за живых

Бесшумные стаканы.

Из зала доносились всхлипывания …

Катя, стоя за спиной Олега, плакала молча, и он чувствовал ее слезы, и ласково гладил ее руки …

Зал долго молчал, и лишь потом аплодисменты начались с разных мест зала.

– Это уже сорок второй год, посвящено все той же женщине. Многие видели фильм, поставленный почти по этому стихотворению с Валентиной Серовой в главной роли – фильм «Жди меня» режиссера Столпера.

– Военные стихи Симонова отражают многие тяжелые факты военной поры. Вот знаменитое на весь мир стихотворение начала войны:

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали:– Господь вас спаси!-

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,

Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти проселки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою

Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою

Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,

По мертвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала:– Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

"Мы вас подождем!"– говорили нам пажити.

"Мы вас подождем!"– говорили леса.

Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я все-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла.

Почему-то это стихотворение звучало совершенно не так, как предыдущее – и голос у Свиридова стал другим, как будто он читал прозу, письмо или вспоминал что-то дорогое.

Переждав аплодисменты он продолжил.

– Это из более ранних довоенных стихов, и называется «Кукла»:

Мы сняли куклу со штабной машины.

Спасая жизнь, ссылаясь на войну,

Три офицера –

Храбрые мужчины -

Ее в машине бросили одну.

Привязанная ниточкой за шею,

Она, бежать отчаявшись давно,

Смотрела на разбитые траншеи,

Дрожа в своем холодном кимоно.

Земли и бревен взорванные глыбы;

Кто не был мертв,

Тот был у нас в плену.

В тот день они

И женщину могли бы,

Как эту куклу,

бросить

здесь

одну…

Когда я вспоминаю пораженье,

Всю горечь их отчаянья и страх,

Я вижу не воронки

в три сажени,

Не трупы

на дымящихся кострах,-

Я вижу

Глаз ее косые щелки,

Пучок волос, затянутый узлом,

Я вижу куклу,

На крученом шелке

Висящую

за выбитым

стеклом.

– Это тридцать девятый год, разбитая японская машина, и фарфоровая кукла в ярком кимоно – я как будто вижу ее тонкое лицо и испуганные глаза … А это уже наша Велика война и ее приметы:

Майор привез мальчишку на лафете.

Погибла мать. Сын не простился с ней.

За десять лет на том и этом свете

Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.

Был исцарапан пулями лафет.

Отцу казалось, что надежней места

Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.

Привязанный к щиту, чтоб не упал,

Прижав к груди заснувшую игрушку,

Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.

Проснувшись, он махал войскам рукой…

Ты говоришь, что есть еще другие,

Что я там был и мне пора домой…

Свиридов помолчал, и продолжал другим, своим особым голосом, от которого бросало в дрожь хорошо знающих его:

Ты это горе знаешь понаслышке,

А нам оно оборвало сердца.

Кто раз увидел этого мальчишку,

Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,

Которыми я плакал там, в пыли,

Как тот мальчишка возвратится с нами

И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,

Призвал нас к бою воинский закон.

Теперь мой дом не там, где прежде жили,

А там, где отнят у мальчишки он.

Молчание зала было продолжительным, слушатели думали о чем-то о своем, личном, почти интимном.

А Свиридов продолжал, не дожидаясь аплодисментов

Пожар стихал.

Закат был сух.

Всю ночь,

как будто так и надо,

Уже не поражая слух,

К нам

долетала

канонада.

И между сабель и сапог,

До стремени не доставая,

Внизу,

Как тихий василек,

Бродила

девочка

чужая.

Где дом ее,

Что сталось с ней

В ту ночь пожара –

Мы не знали.

Перегибаясь

к ней

с коней,

К себе

На седла поднимали.

Я говорил ей:

"Что с тобой?" -

И вместе с ней

в седле

качался.

Пожара отсвет голубой

Навек в глазах ее остался.

Она,

Как маленький зверек,

К косматой бурке

прижималась,

И глаза синий уголек

Все догореть не мог,

Казалось.

. . . . . . . . . . . . . . .

Когда-нибудь

В тиши ночной

С черемухой и майской дремой,

У женщины

совсем

чужой

И всем нам

Вовсе незнакомой,

Заметив грусть и забытье

Без всякой

видимой

причины,

Что с нею,

Спросит у нее

Чужой,

Не знавший нас,

мужчина.

А у нее сверкнет слеза,

И, вздрогнув,

Словно от удара,

Она поднимет вдруг глаза

С далеким отблеском пожара:

– Не знаю, милый.

А в глазах

Вновь полетят

в дорожной

пыли

Кавалеристы на конях,

Какими мы

Когда-то были.

Деревни будут догорать,

И кто-то

Под ночные трубы

Девчонку

будет

поднимать

В седло,

накрывши

буркой грубой.

– Это стихотворение называется «Через двадцать лет», хотя написано в 1942 году – предупреждая аплодисменты проговорил Свиридов …

– Это так перекликается с другими стихотворениями Симонова, что подчас трудно отличить время, о котором идет речь. А вот пронзительные стихи о любви:

В детстве

быль

мне бабка рассказала

Об ожившей девушке в гробу,

Как она

металась и рыдала,

Проклиная страшную судьбу,

Как, услышав неземные звуки,

Сняв с усопшей

тяжкий

гнет

земли,

Выраженье

Небывалой муки

Люди

на лице ее

прочли.

И в жару,

Подняв глаза сухие,

Мать свою

я трепетно просил,

Чтоб меня,

Спася от летаргии,

Двадцать дней

никто не хоронил.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Мы любовь свою

сгубили

сами,

При смерти она,

Из ночи в ночь

Просит

пересохшими

губами

Ей помочь.

А чем нам ей помочь?

Завтра

отлетит от губ

дыханье,

А потом,

Осенним мокрым днем,

Горсть земли

Ей бросив на прощанье,

Крест на ней

поставим

и уйдем.

Ну, а вдруг она,

Не как другие,

Нас навеки

бросить

не смогла,

Вдруг ее не смерть,

А летаргия

В мертвый мир

обманом

увела?

Мы уже готовим

оправданья,

Суетные круглые слова,

А она

Еще в жару страданья

Что-то шепчет нам,

Полужива.

Слушай же ее,

пока не поздно,

Слышишь ты,

как хочет она

жить,

Как нас молит –

Трепетно и грозно -

Двадцать дней

ее

не хоронить!

Зал снова долго молчал, завороженный – то ли словами Свиридова, то ли стихами Симонова, но это все равно …

– Это написано в сорок пятом году и называется «Летаргия», хотя я бы вспомнил о беспамятстве некоторых так называемых «старых» друзей … но это уже воля автора.

Предчувствие любви страшнее

Самой любви.

Любовь – как бой,

Глаз на глаз

ты сошелся с нею.

Ждать нечего,

она с тобой.

Предчувствие любви

– как шторм,

Уже чуть-чуть

влажнеют руки,

Но тишина еще,

И звуки

Рояля слышны

из-за штор.

А на барометре

к чертям

Все вниз летит,

Летит давленье,

И в страхе

светопреставленья

Уж поздно

жаться к берегам.

Нет, хуже.

Это как окоп,

Ты, сидя,

ждешь свистка в атаку,

А там, за полверсты, там знака

Тот тоже ждет,

чтоб пулю в лоб…

– Я не знаю, с чем связано это стихотворение – но это Симонов. А вот целая баллада под названием «Сын», и опять на военную тему, на тему воспитания человека, на тему долга и чести …

Был он немолодой, но бравый;

Шел под пули без долгих сборов,

Наводил мосты, переправы,

Ни на шаг от своих саперов;

И погиб под самым Берлином,

На последнем на поле минном,

Не простясь со своей подругой,

Не узнав, что родит ему сына.

И осталась жена в Тамбове.

И осталась в полку саперном

Та, что стала его любовью

В сорок первом, от горя черном;

Та, что думала без загада:

Как там, в будущем, с ней решится?

Но войну всю прошла с ним рядом,

Не пугаясь жизни лишиться…

Ничего от него не хотела,

Ни о чем для себя не просила,

Но, от пуль закрыв своим телом,

Из огня его выносила

И выхаживала ночами,

Не беря с него обещаний

Ни жениться, ни разводиться,

Ни писать для нее завещаний.

И не так уж была красива,

Не приметна женскою статью.

Ну, да, видно, не в этом сила,

Он ее и не видел в платьях,

Больше все в сапогах кирзовых,

С санитарной сумкой, в пилотке,

На дорогах войны грозовых,

Где орудья бьют во всю глотку.

В чем ее красоту увидел?

В том ли, как вела себя смело?

Или в том, как людей жалела?

Или в том, как любить умела?

А что очень его любила,

Жизнь ему отдав без возврата,-

Это так. Что было, то было…

Хотя он не скрыл, что женатый.

Свиридов снова сделал короткую передышку.

Получает жена полковника

Свою пенсию за покойника;

Старший сын работает сам уже,

Даже дочь уже год как замужем…

Но живет еще где-то женщина,

Что звалась фронтовой женой.

Не обещано, не завещано

Ничего только ей одной.

Только ей одной да мальчишке,

Что читает первые книжки,

Что с трудом одет без заплаток

На ее, медсестры, зарплату.

Иногда об отце он слышит,

Что был добрый, храбрый, упрямый.

Но фамилии его не пишет

На тетрадках, купленных мамой.

Он имеет сестру и брата,

Ну, а что ему в том добра-то?

Пусть подарков ему не носят,

Только маму пусть не поносят.

Даже пусть она виновата

Перед кем-то, в чем-то, когда-то,

Но какой ханжа озабочен -

Надавать ребенку пощечин?

Сплетней душу ему не троньте!

Мальчик вправе спокойно знать,

Что отец его пал на фронте

И два раза ранена мать.

Есть над койкой его на коврике

Снимок одерской переправы,

Где с покойным отцом, полковником,

Мама рядом стоит по праву.

Не забывшая, незамужняя,

Никому другому не нужная,

Она молча несет свою муку.

Поцелуй, как встретишь, ей руку!

Свиридов так произнес последние слова, что зал вздрогнул.

Свиридов молчал, а в зале плакали.

– Это написано уже в пятьдесят четвертом году, когда этот мальчик уже подрос … А тогда, в самом начале войны все писали стихи и прозу, призывающую к защите Родины. Помните?

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Если дороги в доме том

Тебе стены, печь и углы,

Дедом, прадедом и отцом

В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад

С майским цветом, с жужжаньем пчел

И под липой сто лет назад

В землю вкопанный дедом стол;

Если ты не хочешь, чтоб пол

В твоем доме фашист топтал,

Чтоб он сел за дедовский стол

И деревья в саду сломал…

Если мать тебе дорога —

Тебя выкормившая грудь,

Где давно уже нет молока,

Только можно щекой прильнуть;

Если вынести нету сил,

Чтоб фашист, к ней постоем став,

По щекам морщинистым бил,

Косы на руку намотав;

Чтобы те же руки ее,

Что несли тебя в колыбель,

Мыли гаду его белье

И стелили ему постель…

Если ты отца не забыл,

Что качал тебя на руках,

Что хорошим солдатом был

И пропал в карпатских снегах,

Что погиб за Волгу, за Дон,

За отчизны твоей судьбу;

Если ты не хочешь, чтоб он

Перевертывался в гробу,

Чтоб солдатский портрет в крестах

Взял фашист и на пол сорвал

И у матери на глазах

На лицо ему наступал…

Если ты не хочешь отдать

Ту, с которой вдвоем ходил,

Ту, что долго поцеловать

Ты не смел,– так ее любил,—

Чтоб фашисты ее живьем

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли ее втроем,

Обнаженную, на полу;

Чтоб досталось трем этим псам

В стонах, в ненависти, в крови

Все, что свято берег ты сам

Всею силой мужской любви…

Только самые близкие знали, что вот так голос у Свиридова прерывается только в моменты самого сильного волнения:

Если ты фашисту с ружьем

Не желаешь навек отдать

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что родиной мы зовем,—

Знай: никто ее не спасет,

Если ты ее не спасешь;

Знай: никто его не убьет,

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Ты молчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Пусть фашиста убил твой брат,

Пусть фашиста убил сосед,—

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет.

За чужой спиной не сидят,

Из чужой винтовки не мстят.

Раз фашиста убил твой брат,—

Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина,—

Пусть горит его дом, а не твой,

И пускай не твоя жена,

А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

– Страшные стихи? Да, страшные – что может быть страшнее, чем призыв – убей! А на войне люди гибли, гибли и близкие знакомые Симонова. Вот что он написал на смерть своего друга Евгения Петрова:

Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестает.

Он кров с тобой не разделяет,

Из фляги из твоей не пьет.

В землянке, занесен метелью,

Застольной не поет с тобой

И рядом, под одной шинелью,

Не спит у печки жестяной.

Но все, что между вами было,

Все, что за вами следом шло,

С его останками в могилу

Улечься вместе не смогло.

Упрямство, гнев его, терпенье —

Ты все себе в наследство взял,

Двойного слуха ты и зренья

Пожизненным владельцем стал.

Любовь мы завещаем женам,

Воспоминанья – сыновьям,

Но по земле, войной сожженной,

Идти завещано друзьям.

Никто еще не знает средства

От неожиданных смертей.

Все тяжелее груз наследства,

Все уже круг твоих друзей.

Взвали тот груз себе на плечи,

Не оставляя ничего,

Огню, штыку, врагу навстречу

Неси его, неси его!

Когда же ты нести не сможешь,

То знай, что, голову сложив,

Его всего лишь переложишь

На плечи тех, кто будет жив.

И кто-то, кто тебя не видел,

Из третьих рук твой груз возьмет,

За мертвых мстя и ненавидя,

Его к победе донесет.

– Симонову пришлось не раз хоронить близких друзей, или утешать вдов, еще не знавших о своем вдовстве … Слушайте!

Мы не увидимся с тобой,

А женщина еще не знала;

Бродя по городу со мной,

Тебя живого вспоминала.

Но чем ей горе облегчить,

Когда солдатскою судьбою

Я сам назавтра, может быть,

Сравняюсь где-нибудь с тобою?

И будет женщине другой —

Все повторяется сначала —

Вернувшийся товарищ мой,

Как я, весь вечер лгать устало.

Печальна участь нас, друзей,

Мы все поймем и не осудим

И все-таки о мертвом ей

Напоминать некстати будем..

Ее спасем не мы, а тот,

Кто руки на плечи положит,

Не зная мертвого, придет

И позабыть его поможет.

– О чем говорят солдаты в минуты затишья? Конечно, о женах. В окопе, в землянке:

Последний кончился огарок,

И по невидимой черте

Три красных точки трех цигарок

Безмолвно бродят в темноте.

О чем наш разговор солдатский?

О том, что нынче Новый год,

А света нет, и холод адский,

И снег, как каторжный, метет.

Один сказал: «Моя сегодня

Полы помоет, как при мне.

Потом детей, чтоб быть свободней,

Уложит. Сядет в тишине.

Ей сорок лет – мы с ней погодки.

Всплакнет ли, просто ли вздохнет,

Но уж, наверно, рюмкой водки

Меня по-русски помянет…»

Второй сказал: «Уж год с лихвою

С моей война нас развела.

Я, с молодой простясь женою,

Взял клятву, чтоб верна была.

Я клятве верю,– коль не верить,

Как проживешь в таком аду?

Наверно, все глядит на двери,

Все ждет сегодня – вдруг приду…»

А третий лишь вздохнул устало:

Он думал о своей – о той,

Что с лета прошлого молчала

За черной фронтовой чертой…

И двое с ним заговорили,

Чтоб не грустил он, про войну,

Куда их жены отпустили,

Чтобы спасти его жену.

– Далеко не все знают это чувство тревожного ожидания и тщательно спрятанной нестерпимой тревоги, но кто это знает …

Почему-то многие оглядывались на ложу Свиридова, где сидела Тоня, а с ней Верочка, Уля и Гриша.

– Лирика … У Симонова было множество лирических стихов, но много и личных …

До утра перед разлукой

Свадьба снилась мне твоя.

Паперть…

Сон, должно быть, в руку:

Ты – невеста.

Нищий – я.

Пусть случится все,

как снилось,

Только в жизни обещай —

Выходя,

мне,

сделай милость,

Милостыни

не подавай.

– А это – ответ одной женщине, приславшей письмо мужу на фронт, сообщая о своей измене … Называется «Открытое письмо женщине из города Вичуга».

Я вас обязан известить,

Что не дошло до адресата

Письмо, что в ящик опустить

Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,

Он не был ранен словом пошлым,

Не вздрогнул, не сошел с ума,

Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов

В атаку у руин вокзала,

Тупая грубость ваших слов

Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,

Стянув кровавой тряпкой рану,

Письмо от вас еще все шло,

Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал

И смерть оборвала дыханье,

Он все еще не получал,

По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,

Что, завернувши в плащ-палатки,

Мы ночью в сквере городском

Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там

И рядом тополь – для приметы…

А впрочем, я забыл, что вам,

Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли…

Его, за смертью адресата,

Между собой мы вслух прочли —

Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка

У вас. По общему желанью,

От имени всего полка

Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,

Как вы знакомы с новым мужем.

А старый, если и придет,

Вам будет все равно не нужен.

Что вы не знаете беды,

Живете хорошо. И кстати,

Теперь вам никакой нужды

Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал

И вас не утруждал бы снова…

Вот именно: «не утруждал»…

Вы побольней искали слова.

И все. И больше ничего.

Мы перечли их терпеливо,

Все те слова, что для него

В разлуки час в душе нашли вы.

«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»…

Да где ж вы душу потеряли?

Ведь он же был солдат, солдат!

Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,

Не все разлуку побеждают,

Не все способны век любить,—

К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,

Пускай он больше вам не нужен,

Пусть жить вы будете с другим,

Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват

В том, что он отпуска не знает,

Что третий год себя подряд,

Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли

Пусть горьких слов, но благородных.

В своей душе их не нашли —

Так заняли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть

Немало женских душ высоких,

Они б вам оказали честь —

Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,

Чтоб облегчить тоску чужую.

От нас поклон им до земли,

Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,

От нас отторженным войною,

О вас мы написать хотим,

Пусть знают – вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,

Подчас в душе борясь с собою,

С невольною тревогой ждут

Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,

Теперь нас втайне горечь мучит:

А вдруг не вы одна смогли,

Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих

Мы вас пошлем. Вы клеветали

На них. Вы усомниться в них

Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,

Что душу птичью вы скрывали,

Что вы за женщину, жену,

Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш – он убит.

Все хорошо. Живите с новым.

Уж мертвый вас не оскорбит

В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,

Он не напишет, не ответит

И, в город возвратясь с войны,

С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить

Придется вам его – за то, что,

Наверно, с месяц приносить

Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —

Письмо медлительнее пули.

К вам письма в сентябре придут,

А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,

Вам это, верно, неприятно —

Так я от имени полка

Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас

Презренье наше на прощанье.

Не уважающие вас

Покойного однополчане.

– Это стихотворение было подписано «По поручению офицеров полка К. Симонов».

Переждав аплодисменты Свиридов достал из-за кулисы гитару и сказал:

– Это стихотворение больше известно в виде песни фронтового шофера.

И Свиридов тронул струны и запел:

От Москвы до Бреста

Нет такого места,

Где бы не скитались мы в пыли.

С лейкой и с блокнотом,

А то и с пулеметом

Сквозь огонь и стужу мы прошли.

Без глотка, товарищ,

Песню не заваришь,

Так давай по маленькой нальем.

Выпьем за писавших,

Выпьем за снимавших,

Выпьем за шагавших под огнем!

Есть, чтоб выпить, повод —

За военный провод,

За У-2, за эмку, за успех.

Как пешком шагали,

Как плечом толкали,

Как мы поспевали раньше всех.

От ветров и водки

Хрипли наши глотки,

Но мы скажем тем, кто упрекнет:

«С наше покочуйте,

С наше поночуйте,

С наше повоюйте хоть бы год!»

Там, где мы бывали,

Нам танков не давали —

Но мы не терялись никогда.

На пикапе драном

И с одним наганом

Первыми въезжали в города.

Так выпьем за победу,

За нашу газету.

А не доживем, мой дорогой,

Кто-нибудь услышит,

Снимет и напишет,

Кто-нибудь помянет нас с тобой!

– У этого текста много вариантов, даже авторских. Ну, и еще пара стихов под занавес. Это называется «Дом друзей»

Дом друзей, куда можно зайти безо всякого,

Где и с горя, и с радости ты ночевал,

Где всегда приютят и всегда одинаково,

Под шумок, чем найдут, угостят наповал.

Где тебе самому руку стиснут до хруста,

А подарок твой в угол засунут, как хлам;

Где бывает и густо, бывает и пусто,

Чего нет – того нет, а что есть – пополам.

Дом друзей, где удач твоих вовсе не ценят

И где счет неудачам твоим не ведут;

Где, пока не изменишься сам,– не изменят,

Что бы ни было – бровью не поведут!

Где, пока не расскажешь, допросов не будет,

Но попросишь суда – прям, как штык, будет суд;

Где за дерзость – простят, а за трусость – засудят,

И того, чтобы нос задирал, не снесут!

Дом друзей!– в нем свои есть заботы, потери -

Он в войну и с вдовством, и с сиротством знаком,

Но в нем горю чужому открыты все двери,

А свое, молчаливое,– век под замком.

Сколько раз в твоей жизни при непогоде

Он тебя пригревал – этот дом, сколько раз

Он бывал на житейском большом переходе

Как энзэ – как неприкосновенный запас!

Дом друзей! Чем ему отплатить за щедроты?

Всей любовью своей или памятью, всей?

Или проще – чтоб не был в долгу у него ты,

Сделать собственный дом тоже домом друзей?

Я хотел посвятить это стихотворенье

Той семье, что сейчас у меня на устах,

Но боюсь – там рассердятся за посвященье,

А узнать себя – верно узнают и так!

– Это пятьдесят четвертый год … И еще удивительно проникновенные стихи о родине.

Касаясь трех великих океанов,

Она лежит, раскинув города,

Покрыта сеткою меридианов,

Непобедима, широка, горда.

Но в час, когда последняя граната

Уже занесена в твоей руке

И в краткий миг припомнить разом надо

Все, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую,

Какую ты изъездил и узнал,

Ты вспоминаешь родину – такую,

Какой ее ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трем березам,

Далекую дорогу за леском,

Речонку со скрипучим перевозом,

Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться,

Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли

Ту горсть земли, которая годится,

Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,

Да, можно голодать и холодать,

Идти на смерть… Но эти три березы

При жизни никому нельзя отдать.

– И написано это в сорок первом году!

Свиридов сдержанно поклонился под аплодисменты зрителей …

А потом, когда все неспешно шли из Дома культуры по домам, Скворцов подошел к нему, легонько хлопнул по плечу.

– Ты молодец! Конечно, это не мои вирши … Но Симонов никогда не делил строку – ни на бумаге, ни при чтении … А ты читал … не так, по своему, и мне кажется чувства у тебя было … больше, чем когда читал сам автор …

К Свиридову подходили, в основном, пожилые мужчины и женщины, и благодарили, благодарили, благодарили его …

Женя Кульченкова наревелась вдосталь, и подойдя к Свиридову, смогла лишь обнять его и поцеловать.

А потом в местной многотиражке изредка стали появляться стихотворения Константина Симонова …

КНИГА

В выходных данных книги А. Свиридов был указан как редактор, и действительно, подбором стихов, их расположением и примечаниями занимался он.

А книга была совершенно необычной – в ней были собраны стихотворения Константина Симонова и Виктора Скворцова.

Виктор ругался, скандалил, обращался к Тоне – как можно было поместить его стихи рядом со стихами такого титана, как Симонов?

Но у него ничего не вышло, его не поддержали и он сильно обиделся на Свиридова.

Правда, достаточно было нескольких слов Виолы, и Виктор смягчился и подобрел.

Но книга вышла, она была напечатана в типографии машзавода небольшим тиражом и продавалась только здесь, в ЗАТО.

Женя Кульченкова написала статью о книге, приводя небольшие отрывки из стихов обоих авторов – и Симонова, и Скворцова. Книгу раскупили за два дня, а Женя получила экземпляр в подарок с двумя дарственными надписями.

Нет, надписи Симонова она не получила, но Скворцов и Свиридов посвятили ей несколько ласковых строк.

Дополнительный тираж не печатали, хотя книга мгновенно стала антикварной редкостью – уж тут Скворцов стоял насмерть! И Скворцов Свиридова иначе, как узурпатор при встрече не называл, но в гости они друг к другу ходили по-прежнему …

И на троих с Костей Докукиным и Анатолием Свиридовым они еще не раз «соображали» в квартирке Виктора, куда через некоторое время к ним присоединялись их жены – четверо на троих.

Стоило Свиридову или Докукину позвонить Скворцову как устанавливали консенсус, назначали день и вечером в квартирке Виктора собирались старые друзья, а если Свиридов еще прихватывал неизвестно откуда взявшиеся бутылки старого виски, то прознавшая об этом непонятным образом Марго как муха на мед вдруг наведывалась к мужчинам вместе с их женами …

ЗА ДЕТЬМИ

Пришел срок пополнения лесной школы – из разных детских домов сюда поступали новые воспитанники. Свиридову позвонила сама Екатерина Викентьевна с просьбой помочь в отборе новых воспитанников.

В центральный «отстойник» – самый крупный областной детский дом-приемник поехали втроем: Свиридов, Любовь Валерьевна Львовская и Геннадий Владимирович Костин.

Екатерина Викентьевна оставалась почетным директором лесной школы, передав бразды правления дочери – Любови Валерьевне, а та уже себя отдельно от Геннадия Владимировича не мыслила, хотя они еще не были женаты.

Свиридов и Костин поехали в штатском, хотя майор Костин первоначально собирался поехать в форме и с наградами.

В приемнике знали и Любовь Валерьевну, и – особенно – Анатолия Ивановича, поэтому без волокиты выдали халаты и пустили в общий игровой зал. Но перед этим Свиридов пролистал тоненькие папочки личных дел сирот, которых отобрали в приемнике для лесной школы.

Пролистал – это видимость, потому что Свиридов запомнил каждое слово из этих тоненьких картонных личных дел, первых личных дел в жизни этих детей.

Запомнил и сделал выводы.

В зале стоял шум – детей было много, они были разновозрастные и ссорились из-за игрушек – игрушек было мало.

Разбойничьим свистом Свиридов остановил шум и возню.

– Здравствуйте, ребята!

Раздались нестройные разрозненные голоса.

– Что же вы так недружно здороваетесь! Вот эту тетю зовут тетя Люба, этого дядю – дядя Гена, а меня – дядя Толя. А теперь я отберу самых голосистых, они будут вставать вот сюда.

И Свиридов пошел в гущу детей, дотрагиваясь до некоторых, похлопывая по спине, что-то говоря. И в углу быстро образовалась кучка наиболее взрослых, рослых и активных подростков. Свиридов пересчитал их и попросил дежурную увести пока этих ребят в другую комнату.

– А теперь я хочу познакомиться с вами поближе.

Любовь Валерьевна с папками села на стул у окна, рядом с ней на гимнастическом бревне пристроился Геннадий Владимирович, а Свиридов отошел к гимнастической стенке и вдруг оказался окруженным кольцом ребятишек.

И стал с ними знакомиться и разговаривать.

И ребятишки разговорились, охотно отвечали на вопросы дяди Толи, смеялись.

И разговаривая с ними Свиридов чуть громче называл имя и фамилию, и Любовь Валерьевна откладывала очередную папку.

Перетасовывая ребят Свиридов обратил внимание на самого младшего черненького растерянного мальчика. И спросил его на армянском языке:

– А как зовут тебя? Почему ты молчишь?

Малыш обрадовано потянулся к нему и ответил тоже на армянском языке – уважительно, как говорят со старшими.

– А зовут тебя как?

– Аванес … Ваня …

Папки с личным делом Вани не оказалось. Выяснилось, что мальчика привезли после крупной автомобильной аварии, по-русски он не понимает и завести на него дело не смогли. А Ваня не выпускал руки Свиридова.

Разговор Свиридова с заведующей приемником был довольно жестким – он отказался брать великовозрастных хулиганов, забраковал двух девочек-наркоманок и потребовал включить в список маленького армянина.

Тем временем около задней двери уже стоял микроавтобус, детей и их вещи быстро погрузили.

Любовь Валерьевна подписала акт передачи детей и они поехали за освободившейся легковой машиной.

Дети притихли.

И тогда майор Костин стал рассказывать о том, как он в детстве попал в интернат, и как он там учился, и что за ребята там были.

Любовь Валерьевна ходила по рядам, давала ребятам попить, доставала печенье, пересаживала ребят – друзья к друзьям, подружки к подружкам.

Ваня-Аванес сидел рядом со Свиридовым, слушая его рассказ о той школе, куда они ехали – на армянском родном языке. И учил самые необходимые русские слова.

Он был толковым мальчиком и за дорогу неплохо выучил «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста», «я хочу пить», «я хочу есть», «я хочу в туалет», «я хочу помыть руки», «я хочу спать», «спокойной ночи» …

По установившейся традиции каждый приезжавший сразу попадал в руки шефа – старшего воспитанника лесной школы, который дальше во всем опекал вновь прибывшего.

Ребятишек разобрали по палатам, они знакомились с воспитателями, потом их повели в столовую.

Усталых, замученных новыми впечатлениями ребятишек уложили спать.

А Ваню-Аванеса Свиридов поручил майору Костину …

– Карен, привет! Ты родной язык еще не забыл?

– Привет, начальник! – на армянском языке ответил Карен. – Зачем тебе мой армянский язык?

– Завтра утром поедешь со мной – там нужен армянский язык.

Рано утром Свиридов ждал Карена в своей старой – УАЗ-469 – «Антилопе». Несмотря на годы стараниями механиков эта машина поддерживалась в идеальном состоянии.

И Свиридов частенько ею пользовался – особеннокогда он ездил в колхоз.

А теперь с Кареном они ехали в лесную школу.

– Ты можешь объяснить, зачем ты меня вытащил?

– А Марго не спрашивала?

– Узнала, что позвал ты – и ничего не спросила. Ты же знаешь, что ты для нее авторитет непререкаемый.

– Уж так уже и непререкаемый!

– Но пояснить-то ты мне можешь?

– Соберись и не удивляйся – вот и все.

Ребятишки сразу окружили приехавших. Свиридов увидел, что новенькие уже почти освоились и включились в общею «кучу».

Он поискал глазами и нашел Аванеса.

– Карен, позови вон того мальчика на армянском языке – его зовут Аванес. Давай, давай!

– Аванес! Иди сюда!

И маленький курчавый черноволосый мальчик оживился и быстро двинулся сквозь толпу к Карену, коснулся его, быстро заговорил.

Затем повернулся к Свиридову и поздоровался с ним – тоже на армянском языке.

Свиридов поговорив с ребятами направился к Львовским, обсудил с Екатериной Викентьевной и Любовью Валерьевной насущные проблемы, новое пополнение и судьбу маленького армянина.

А Карен и Аванес не отходили друг от друга, окруженные другими ребятами.

Мальчик повел Карена в комнату, где он теперь жил вместе с тремя другими мальчиками, показал свою тумбочку и свой шкафчик. Карен стал расспрашивать мальчика о его родителях, родственниках, и Аванес со слезами стал рассказывать о том, что уже почти как год он стал сиротой. Мальчик так разволновался, что Карен с большим трудом успокоил его.

Только в столовой, устроившись за столом, мальчик успокоился, но и тут внимательно следил – куда пошел его новый знакомый дядя Карен.

А Карен набрал номер Марго.

– Марго, дорогая, я нашел для нас мальчика! Он армянин, сирота, умненький и красивый …

– Карен! Мне приехать сейчас? Я приеду!

– Не спеши, дорогая, мы все обсудим с Толей и, может быть, завтра сможем взять мальчика. Ты не возражаешь?

– О чем ты говоришь, Каренчик? Ведь я уже знаю несколько слов по-армянски!

И на другой день в нарушение всех правил состоялось переселение маленького армянина – слово Свиридова было непререкаемым.

На второй этаж к ребятишкам пришли Карен, Марго и Свиридов.

Разговор с Аванесом начал Свиридов – он объяснял мальчику, что вот эти взрослые хотят принять его в свою семью и стать ему самыми близкими людьми.

И немаловажно то, что мужчина, муж этой женщины, родом из Армении, и это уже делает их родственниками. Свиридов рассказал по большому секрету, что женщина не может родить ребенка, и поэтому они до сих пор живут одни.

После этого с Аванесом разговаривала Марго – через переводчика, в роли которого выступал Карен, который кроме перевода еще и дополнял слова жены.

А под конец Аванеса взял за руку Свиридов и отвел в сторону. С одной стороны он подключился к информационному полю мальчика, а с другой – спросил его мнение и о желании усыновить его этими людьми – Марго и Кареном.

Мальчик думал очень недолго и сказал, что эти люди ему нравятся и он согласен жить с ними. Это его решение подтверждали мысли мальчика …

Домой Марго и Карен возвращались вместе с Аванесом.

Больше всего волновалась Марго, и только многолетняя жестокая профессиональная практика позволяла ей сдерживаться …

Мальчик быстро освоился в квартире – по словам Марго, о чем она на следующий день рассказала Свиридову, и не без волнения, но он пошел в детский сад. Там дети его приняли спокойно и сразу начали процесс взаимного обучения – они учили армянские слова и обучали новенького русскому языку.

Доброжелательность сделали свое дело – Карен пришел за мальчиком раньше времени, но Аванес, которого уже прочно переименовали в Ваню, «домой» не помчался.

Он даже спросил, а пойдет ли он сюда завтра …

А «дома» Марго старательно учила нужные армянские слова, а Ваня – русские …

ЗА ЗАВТРАКОМ

Свиридов утром привычно побегал, на бегу раскланиваясь с редкими по раннему времени знакомыми.

Затем душ и вместе со всеми он усаживался за стол.

– Доброе утро! Как я люблю, когда все вместе! – это сказала Верочка – она уже говорила правильно, не коверкая слов и грамотно строя фразы.

И радовалась она тоже от души, устраиваясь на своем высоком стуле за общим столом.

Ее братик, которого она называла Коленька, пока устраивался на руках у мамы Ули, и основным его пропитанием было материнское молоко.

Все дружно начали с соков.

– Японию все трясет и трясет. Ты видел кадры, как волны смывают дома, автомобили, утаскивают небольшие кораблики? Сколько беженцев, сколько погибло … Страшно …

– Да, зрелище не для слабонервных. Но наши геофизики несколько лет назад предсказали эту катастрофу, хотя не могли предугадать масштаба наводнений. Смещение земной оси может здорово аукнуться нам всем на земле …

– Передавали, что не только земная ось сместилась, но и все японские острова сместились на несколько метров …

– Тревожно это … Не пришлось бы мне заняться геофизическим оружием …

– Не думаешь ли ты, папа, что это – результат намеренного воздействия?

– Хуже другое. Экспериментов с таким оружием было уже несколько, и по мнению некоторых ученых сама Земля, как живое существо, теперь сама начинает отвечать этим букашкам, ползающим по ее поверхности и пытающимся воздействовать на нее, на ее магнитное поле и тектонику. И Земля пытается этих букашек уничтожить …

Телевизионный экран, висящий в столовой на стене, вполголоса передавал новости о взрывах на японских атомных станциях …

ПЕРВЫЙ после БОГА

– Толя! Толя!

– Ну-ка, тихо. Верка, ты? О чем орешь? Кончай всхлипывать. Говори по делу!

– Нет, ты не подумай … Просто я не ожидала … У Димы девочка … девушка появилась …

– Так я тебя поздравляю, мамаша! Девочка-то хорошая?

Были слышны всхлипы. Потом Вера Толоконникова-Маленькая успокоилась.

– Хо-ро-шая … Зовут Алина … Но она же еще ребенок!

– А твой Димка – не ребенок? Взрослый, но ребенок. Давай встретимся, поговорим?

– Да неужто нет …

Они встретились в небольшой тенистой беседке в самом углу участка, Казалось, она была специально предназначена для интимных встреч и доверительных бесед.

Свиридов поцеловал Веру, прикоснулся к ее плечу. Вера знала (знала?), что таким образом он подключается к ее информационному полю.

– Рассказывай! Я понимаю, что в бабушки ты не спешишь – так молода!

– Толя, не хохми! Надеюсь, до внуков далеко … Но у них уже какие-то отношения, а они же еще дети!

– А что, у них взрослые отношения?

– Думаю … Нет, я уверена, что у них все так далеко еще не зашло! Но ты бы видел, как она к нему относится! Кажется, что она на все готова!

– А он? Как он к ней относится?

– Как … Заботливо, нежно, отечески … нет, по братски!

– Обнимаются? Целуются?

– Не видела, но думаю, что уже … Но Димка очень бережно к ней относится … Оберегает ее, обидеть не даст уж точно! Они иногда гуляют, за руки держатся … Но когда кто-то из мальчишек захотел приколоться, то … Одного взгляда Димки было достаточно, и тот отвалил!

– А как он вас познакомил?

Вера вспомнила – вечером, к ужину Дима пришел не один, а с девочкой.

И привел ее за руку.

– Папа, мама – это Алина, моя хорошая подруга!

– Здравствуйте! – девочка смущалась, но не очень, и быстро освоилась, и умело помогала Вере собирать на стол, и уверенно села рядом с Димой.

И спокойно разговаривала и с Верой, и с Николаем, аккуратно ела, помогла Вере убрать со стола, а потом Дима увел ее к себе.

А ошеломленная Вера делилась с Колей своим потрясением от случившегося.

Они долго беседовали со Свиридовым, Вера успокоилась, и убежала домой, поцеловав названного брата.

А девочки-подростки появились и у других «мальчиков» …

Надо сказать, что названные сестренки Свиридова здесь, недалеко от Москвы, заново привыкали называть своего названного брата на «ты», но привыкли довольно быстро.

Как было не привыкнуть заново, когда тесное общение, привычное там, в неизвестном далеком городе Солнечный, ничуть не ослабело здесь, недалеко от Москвы.

Все сестренки часто бывали у Свиридовых, Свиридов бывал у них дома, в семьях своих офицеров, а когда появилась квартира охраны против квартиры Свиридовых, от общение сало еще теснее. Частенько Уля приносила дежурным что-нибудь вкусненькое, и бывало, что новые рецепты кушаний первыми пробовали дежурные.

А еще было настолько привычным позвонить Свиридову по поводу прыщика, вскочившего у младшего сына, и попросить помощи – иногда у самого, потом стали обращаться к Антонине Ивановне, а затем и к Ульяне.

Но никто не мог бы заподозрить Свиридова в кумовстве – по работе он был неизменно требователен и строг, и это хорошо знали и начальники смен на установках, и командиры смен охраны, и сам полковник Воложанин.

Вот чего они не знали, так это о появляющихся записях в их личных делах.

Генерал-майор Ефремов, продолжающий курировать воинскую часть генерала Свиридова, периодически получал от того рукописные донесения. В этих донесениях Свиридов кратко излагал суть проведенной спецоперации, ее результаты и приводил список участвующих в операции подчиненных ему офицеров.

Эти донесения оседали и в личном деле генерала Свиридова (с очень серьезным грифом), и находили отражение в личных делах офицеров отряда полковника Воложанина, и в его личном деле тоже.

А вот что не находило подобного отражения в личных делах офицеров и их жен, так это то, что Свиридов умудрился выбрать время и хоть на пару-тройку дней посетил их родных во время их совместного отпуска, побывал в разных городах и деревнях, познакомился с их родными …

И везде после этого его вспоминали и слали приветы – он нормальный мужик, мало что генерал!

ГЕОФИЗИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ

Проблему геофизического оружия Свиридов решил обсудить с Барановым.

Александр Гаврилович был и оставался крупнейшим специалистом фирмы, и, кроме того, преподавал в Физико-техническом институте.

Кабинет в МФТИ у него был особенным.

Во-первых, он был обставлен в традиционном стиле. Все стены занимали полки с книгами – все стены, за исключением громадных окон и двухстворчатой двери в соседнее помещение.

А соседнее помещение – это был кабинет Лены Карцевой. Он был поменьше, но зато уютнее, в нем было много цветов, были уютные закуточки с кофейными и чайными сервизами, шкафчики с вареньями и многое другое, что отвлекало посетителя от чопорности большого соседнего кабинета.

Свиридов, договорившись с Барановым о встрече, не преминул связаться – мысленно! – с Леной, и даже немного посплетничать с ней.

Обсуждали проблему они втроем, и обсуждали долго, переходя в комнату отдыха, которая у Баранова с Карцевой была общая, причем с двумя отдельными диванчиками.

Все члены группы Свиридова при СРВ получили индивидуальные задания по сбору материалов и любых сведений о геофизическом оружии – начиная с публикаций Николы Тесла, а сам Свиридов наведался во многие закрытые архивы, архивы КГБ и СРВ, в архив НИРФИ …

Все собранные материалы классифицировались, к ним составлялись краткие аннотации и справки о важности и содержательности. В особенности это касалось иностранных материалов, как открытых, так и закрытых (некоторые из которых были получены непосредственно Свиридовым и неизвестно каким образом).

Свиридов сам, лично, встречался с учеными, занимающимися данной проблемой в России – с сотрудниками Научно-исследовательского радиофизического института, в том числе с начальником отечественного полигона под Нижним Новгородом Георгием Комраковым. Как и каким образом Свиридов встречался с учеными за рубежом – известно не было. Но по всем этим беседам имелись подробные справки (и даже аудиозаписи бесед), в том числе с некой Троицкой, эмигрировавшей в США еще в 1986 году и работавшей до этого руководителем советской части Российско-Французского проекта «Аракс» на установке в поселке Согра Архангельской области (исследование подачи искусственного пучка электронов вдоль геомагнитной линии) …

В секретном, недоступном посторонним, архиве группы Свиридова имелись сведения о его посещении директора Национального центра ураганов США Макса Мэйфилда, о посещении исследовательского центра «Покер Флэт» на Аляске, «лаборатории Филипс» на базе ВВС США в Кэртленде, штат Нью-Мексико, и в ряде других не менее интересных, но более загадочных и абсолютно недоступных мест.

Многие иностранные материалы, передаваемые Свиридовым сотрудникам для обработки, имели в верхней части страниц надпись «COSMIC» …

Количество материалов по геофизическому оружию нарастало, как снежный ком, и быстро пришлось все материалы разбить на несколько разделов по принципу:

– теоретические основы;

– лабораторные эксперименты;

– экспериментальные установки;

– широкомасштабные эксперименты;

– последствия воздействий;

– отдельные эффекты и боевое применение.

Самый небольшой по объему материал (но далеко не самый безобидный!) содержался в разделе «Экспериментальные установки». Там было всего восемь адресов и характеристики этих установок (этот список здесь, в тексте, не соответствует реальности в связи с секретностью тематики):

1.      Стенд HAARP (High-frequency Active Auroral Research Program) – в отечественной транскрипции ХААРП (Программа исследования высокочастотной активности в авроральной области), находящийся на полигоне Гакона в 450 км от г. Анкориджа, шт. Аляска, США.

2.      Три стенда вблизи г. Тромсе, Норвегия (в том числе стенд «EISCAT»).

3.      Стенд в Гренландии.

4.      Стенд около г. Джикамарка, Перу.

5.      Стенд «Сура», г. Васильсурск, вблизи г. Нижнего-Новгорода, Россия.

6.      Стенд вблизи г. Апатиты, Мурманская область, Россия.

7.      Стенд в поселке Согра, Архангельская область.

8.      Недостроенный стенд недалеко от Красноярска.

Кроме того имелись материалы о подобных радиоантеннах под г. Харьков, Украина и вблизи г. Душанбе, Таджикистан, в г. Плэттсвиле, шт. Колорадо, США, в г. Аресибо, Пуэрто-Рико и в г. Армидэйл, шт. Новый Южный Уэльс, Австралия …

Из этих установок активными антеннами обладали только ХААРП, «Сура», норвежские установки вблизи г. Тромсе и установка в Гренландии.

Ну, а дальше приводились подробные описания и характеристики установок с их географическими координатами и другими подробностями.

Раздел «Теоретические основы» был весьма объемистым (и интересным для ученых), начинался с патента Николы Тесла и содержал множество малоизвестных сведений по физике, электродинамике и геофизике.

Разделы «Лабораторные эксперименты», «Широкомасштабные эксперименты», «Последствия воздействий» и «Отдельные эффекты и боевое применение» содержали гигантский объем секретной информации и постоянно пересекались, полные перекрестных ссылок на факты и документы.

В этих разделах было много документов из секретных источников США, Норвегии, Англии – и о том, как их добывал Свиридов, уже никто не интересовался …

И еще была большая таблица, где были сконцентрированы все случаи применения геофизического оружия в экспериментальных и военных целях: как фактически установленные, так и предполагаемые.

Все данные были аккуратно систематизированы Суковициной в базы данных, что облегчало пользование материалами …

БИРЖА

В ресторане Курана в полуподвале кроме кухонных помещений были отдельные кабинеты. Они были разные – побольше и поменьше, и все эти кабинеты были устроены таким образом, что, во-первых, они были совершенно изолированы, а во-вторых из каждого кабинета можно было уйти незаметно для посетителей других кабинетов.

Вот в одном из таких уютных кабинетов встретились Свиридов и его личный брокер. Стол накрыт был заранее и ждал посетителей. Свиридов пришел заранее и не обращая на себя внимание спустился вниз. Его гостя, предъявившего гостевую карточку с подписью Курана, проводили в кабинет.

Беседа продолжалась долго, хорошее вино и закуска, выкладки на небольшом клочке бумаги. Брокер делился своими соображениями по поводу биржевых курсов, изменений в ценах акций и биржевых прогнозов, а Свиридов внимательно выслушивая собеседника, озадачивал его совершенно экстраординарными прогнозами и стратегией оборота акций.

Надо заметить, что его собеседник живо обсуждал услышанное, но уже не удивлялся сказанному – у него уже было время убедиться в прозорливости Свиридова за годы их совместной работы.

Капитал Свиридова, которым он пользовался для биржевых операций, стремительно рос. Начало этого капитала было положено очень давно – Свиридов тогда вложил в биржевые операции всего тысячу долларов. Теперь этот капитал вырос до многих сотен тысяч долларов – Свиридов не добавлял денег, и даже иногда изымал часть капитала для насущных нужд.

Инструкции брокеру всегда отличались конкретностью и категоричностью, но операции неизменно приносили хорошую прибыль.

Коллеги маклера заметили удачливость его операций, и даже пытались следовать ему в своей работе, но это им редко удавалось – у этого брокера были и другие клиенты.

В своих инструкциях (и прогнозах) Свиридов использовал свои аналитические способности, и они его не подводили – прибыль от биржевых операций всегда была ощутимой …

ФИЗКУЛЬТ-ПРИВЕТ

Свиридов бегал всегда.

Вернее, он бегал всегда, когда по утрам он бывал дома.

Но заранее определенного часа для утренней пробежки у него не было, хотя обычно он просыпался рано и соответственно рано выбегал на пробежку.

Из-за такой неопределенности случалось, что он выбегал тогда, когда довольно слитными рядами в детский сад и ясли шествовало молодое поколение.

И тогда по команде Витеньки Скворцова малыши приветствовали дядю Толю довольно дружным криком «Физкульт-привет!». Многие добавляли приветствия от себя – «Доброе утро, дядя Толя!», «Здравствуй, дядя Толя!», «Привет, дядя Свиридов!» …

Свиридов махал им полотенцем, приветствовал неизменным «Доброе утро, ребятишки!», и, обгоняя их, убегал в сторону леса. На некотором расстоянии сзади бежали двое офицеров из отряда Воложанина, тоже в трусах, стараясь не выделяться, а главное не отстать от начальника.

Иногда Свиридов сталкивался с потоком школьников – это чаще зимой, которые тоже его приветствовали, поеживаясь: им сразу становилось зябко в своих меховых и синтепоновых курточках при виде раздетого Свиридова.

Как-то раз уже на обратном пути, возвращаясь из леса, Свиридов заметил в стороне на скамеечке Гришу.

Гриша внимательно наблюдал за ребятишками, иногда весело перекрикиваясь с ними.

А потом, дома, показывал отцу рисунки шедших нестройной ватагой детей.

Рисунки были удивительные. Их можно было рассматривать и рассматривать – там не только каждый ребенок был индивидуален (и узнаваем!), но еще четко прослеживались контакты, разговоры и привязанности между ними.

Как это удавалась Грише – не мог объяснить и он сам.

На очередной профессиональной выставке Союза художников, куда рисунки Гриши попали с весьма солидными рекомендациями маститых мэтров, его рисунки получили очень почетную специальную премию, а в Вестнике Союза художников появилась статья академика Жутовского о молодом художнике и один из его рисунков …

ГАЛИНА СУКОВИЦИНА СТЕПАН ГЛАДИЛКИН

Поздно вечером Степа пошел проводить Галю.

Второй раз Степан провожал Галину в город – он уже привык к местным названиям.

Дорога от аэродрома в город тянулась вдоль высокой сплошной бетонной стены, а с другой стороны дороги темнел лес.

– Тебе не страшно так поздно ходить тут?

– Ни капельки … Да тут и недалеко …

Редкие фонари, установленные вдоль стены, скупо освещали дорогу и тропинку вдоль нее. Степан взял Галину под руку.

– Ты мне так и не сказала, чем ты занимаешься …

– Я работаю с Анатолием Ивановичем, секретарем. И знать об этом совсем не обязательно … А ты учишься?

– Я через год кончаю МАТИ.

– А это что такое – МАТИ?

– Это московский авиационно-технологический институт. Я буду инженером-технологом по строительству летательных аппаратов.

– И куда ты пойдешь работать?

– Еще неизвестно. У нас уходят и к Туполеву, и в Жуковский, и на некоторые авиационные фирмы – там МИГ, Лавочкин, Антонов … И даже в космос …

– Но Антонов – это на Украине?

– Да, но это место ценится очень высоко …

– Уедешь?

Степан долго молчал.

– Мне не хочется уезжать … от тебя.

– Мне тоже …

Около ее подъезда они поцеловались в первый раз.

Галя долго не могла уснуть – ее одолевали совершенно новые ощущения и мысли.

Она привыкла к ровным дружеским отношениям с мужчинами и умела ставить на место излишне назойливых поклонников, но …

Отношения – да она видела этого мальчика до этого всего один раз! – были новыми и неожиданными.

Они поцеловались перед расставаньем – но поцелуй тоже был новым, мало ли кого она целовала при встрече или при расставании. То были дружеские поцелуи – а этот?

Каким был этот? Что она почувствовала? А что почувствовал он?

Галя ворочалась, пытаясь понять, и в полусне поймала себя на мысли – а если бы он попытался бы обнять ее? Нет, не так, как она обнималась с летчиками, а как … женщину?

И ей отчего-то стало хорошо и тепло, и она заснула с улыбкой.

А утром на вертолете короткий перелет в Москву, на работу, разборка кучи материалов, подготовка перечня для Свиридова …

Они не условились о встрече, не обменялись телефонами, и Галина придумывала способ узнать, когда Степан будет снова у родителей.

И просто позвонила Гладилкиным на аэродром …

Так как Степан Гладилкин плохо ориентировался в Москве, Галя назначила ему свидание около кинотеатра «Звезда» – этот ориентир найти на Садовом кольце было нетрудно.

И Степан ждал Галю, разглядывая афиши.

– Легко нашел?

– Да, от метро недалеко … Пожалуйста!

И Степан преподнес Гале букет.

– Спасибо. Знаешь, а мне еще не дарили букеты … на свидании …

– И я еще … ну, в общем, я еще … не дарил букетов девушкам …

– Значит, и у тебя, и у меня это в первый раз!? Вот интересно!

И они дружно рассмеялись.

Чрез переулки Галя увела Степу на бульвары, там они полюбовались на иллюминацию театра «Современник», посидели у пруда, побродили по дорожкам.

Степа рассказывал о своей пока еще не особенно длинной жизни, об учебе в институте, о родителях.

А на свои вопросы он получал односложные или уклончивые ответы, и даже обиделся.

– Степа, ты не сердись на меня … С тобой Свиридов разговаривал? Говорил о секретности?

– Разговаривал … Ведь воинская часть, я же понимаю …

– Смешной! Значит, ничего еще не понимаешь!

Они сидели на скамейке в тенистой аллее, а совсем рядом светились рекламы станции метро и торговых точек.

– Ты понимаешь … Это с твоими родителями я знакома давно, а с тобой … Вот они понимают, какая у нас секретность … Вот ты меня обнял за плечи … Ты чего, испугался? А мне было так приятно …

Степан вернул свою руку на ее плечи.

– У меня еще не было молодого человека … бой-френда, как сейчас принято говорить. Я из Сибири не так давно приехала …

А Степа гладил ее руку и даже легонько прижимал к себе.

– Ты мне нравишься, Галочка …

– Ты мне тоже, Степа … Я спрошу у шефа, когда у меня будет свободная суббота, и можем с тобой сходить в театр …

– А у тебя не все субботы свободны?

– Бывает, и выходные заняты – работа такая …

– Что еще за работа!?

– Ты не сердись, Степа, у нас всяко бывает … И командировки бывают … Поэтому свободное время бывает далеко не всегда …

–Так все-таки что же это за работа?

– А ты знаешь, Степа, ты приходи ко мне на работу … поговорим, с начальством познакомлю …

Проводить себя домой Галя ему не позволила, а сама проводила его до метро.

Возвращаться поздно переулком ей было не страшно – и переулок был тихий, а редкие пьяные наглецы после Галиного удара постанывая уползали от нее …

Согласовав время со Свиридовым Галя встретила Степана у кинотеатра.

– Привет! Паспорт взял? Идем скорей!

И Галя провела Степу до перекрестка, они завернули за угол и через неприметную калитку в зеленом заборе прошли через проходную.

Степан с удивлением смотрел на военный пост, на замкнутый двор, на узкую лестницу на второй этаж.

Суковицина постучала в дверь и ввела Степу в кабинет Свиридова.

Тот сидел за столом в полевой генеральской форме

Второй раз Степан провожал Галину в город – он уже привык к местным названиям.

Дорога от аэродрома в город тянулась вдоль высокой сплошной бетонной стены, а с другой стороны дороги темнел лес.

– Тебе не страшно так поздно ходить тут?

– Ни капельки … Да тут и недалеко …

Редкие фонари, установленные вдоль стены, скупо освещали дорогу и тропинку вдоль нее. Степан взял Галину под руку.

– Ты мне так и не сказала, чем ты занимаешься …

– Я работаю с Анатолием Ивановичем, секретарем. И знать об этом совсем не обязательно … А ты учишься?

– Я через год кончаю МАТИ.

– А это что такое – МАТИ?

– Это московский авиационно-технологический институт. Я буду инженером-технологом по строительству летательных аппаратов.

– И куда ты пойдешь работать?

– Еще неизвестно. У нас уходят и к Туполеву, и в Жуковский, и на некоторые авиационные фирмы – там МИГ, Лавочкин, Антонов … И даже в космос …

– Но Антонов – это на Украине?

– Да, но это место ценится очень высоко …

– Уедешь?

Степан долго молчал.

– Мне не хочется уезжать … от тебя.

– Мне тоже …

Около ее подъезда они поцеловались в первый раз.

И они нагнувшись друг к другу и поцеловались прямо над столом.

– Ты посиди, почитай вот это наставление … Потом подписать нужно будет …

Степа сел в уголок, открыл тоненькую тетрадочку. Глаза у него полезли на лоб, но он быстро справился – посмотрел на Галю. А она спокойно сидела за столом перед экраном монитора в строгом темно-сером жакете и такой же юбке, красивая и недоступная …

И Степан стал читать …

Дочитав до конца он задумался, а затем взял со стола авторучку и подписал последнюю страницу и рядом вывел расшифровку своей подписи.

А Галя нажала кнопку на пульте и спросила:

– Анатолий Иванович, мы со Степой можем уйти с обеда?

– Да, Галя, идите. До завтра.

– Тогда пойдем.

Галя убрала все бумаги со стола, заперла сейф, выключила компьютер.

– Идем?

Но сразу уйти им не удалось – еще какое-то время они целовались.

А вышли они совсем не там, где вошли – они вышли из старого двухэтажного дома в переулок …

Степа молчал – слишком много всего произошло.

Но, как оказалось, еще далеко не все.

– Нам с тобой надо зайти в магазин, а то у меня дома мало что есть …

Они поднялись на третий этаж старого дома с высокими потолками.

– Это моя комната, там кухня, а эта комната пока опечатана. Ты пока продукты пристрой, – Галя быстро поцеловала Степу, – а я пока переоденусь. Хорошо?

Степа послушно укладывал покупки в холодильник, осматривая кухню.

– Все, готова! Сейчас будем готовить обед …

Галя была в легоньком ситцевом платьице и повязывала фартук.

– Ну, что ты? Что случилось, Степа?

– Ты привела меня к себе домой … – обнимая Галю срывающимся голосом ответил Степа. – И я люблю тебя …

Обед они все-таки приготовили, потом до темна сидели обнявшись на диване, обнимались и целовались.

Но спать Степу Галя положила на диване, и он смирился …

НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Был поздний вечер.

Детей уложили спать и взрослые собрались в гостиной.

Свиридов и Тоня сидели за столом, а Уля и Гриша устроились на диване.

Уля устроилась у Гриши на плече и задремала.

– Пойдем спать, Толя … – сказала поднимаясь Тоня. – Оставим молодых наедине …

– Конечно! – и старички, кряхтя и демонстративно постанывая, медленно удаляются …

– Папа Толя, ну какой же ты старичок … – не открывая глаз пробормотала Уля.

Тоня уже устроилась на кровати, когда из душа появился Свиридов в халате.

Он сбросил халат и задумчиво уселся на краю кровати.

Забравшись под одеяло он коснулся губами Тониного плеча, обнял ее.

– Как жаль парней … – грустно прошептал Свиридов.

Тоня молчала, обнимая мужа – она хорошо усвоила за многие годы, когда можно задавать вопросы, а когда нужно просто подождать.

– Придется наведаться на базу в Норфолке, побеспокоить «морских котиков» … Уж очень они обнаглели …

А потом Свиридов исчез, но не надолго.

Сроки его отсутствия можно было легко установить по его утренним пробежкам – бегает утром, значит все нормально, не бегает утром – значит, в командировке.

К частым отлучкам начальства привыкли все и его отсутствие на утренней пробежке ни у кого не вызывало даже малейшего интереса.

Так и сейчас – не бегал, потом опять забегал, все нормально.

Правда, перерывы в забегах Свиридова бывали иногда довольно продолжительными – так что ж, и командировки бывают длительными.

Первой доклад по возвращении принимала Тоня – как всегда Свиридов ласково обнимал жену, целовал ее.

– Все в порядке, моя родная, все нормально … Хотя парней жалко – неплохие были парни …

О том, что произошло на военно-морской базе в штате Вирджиния, в Норфолке, никаких сведений в печати не появилось, кроме крохотной заметки под названием «Трагедия на базе морских котиков» в захудалой местной газетке, которая на другой же день перестала выходить.

Страничка отчета Свиридова исчезла в архивах под глухим грифом, на базе в Норфолке сменилось руководство, а где-то кто-то смог вздохнуть спокойно.

И все …

Обычно Свиридов засыпал быстро – стоило его голове коснуться подушки.

Конечно, иногда – и довольно часто – этому предшествовали поцелуи, ласки и прочее, но когда он бывал предельно усталым, то Тоня устраивалась у него на плече и Свиридов очень четким, но внятным шепотом начинал рассказывать …

Так было, когда на секретной военно-морской базе в Норфолке вдруг исчезли сразу два взвода «морских котиков» … А это тридцать два человека …

А сегодня Свиридов рассказывал Тоне нечто иное …

– Знаешь, у вас на фирме такой бардак … Мне пришлось кое-что там … подправить … Прости, но мне пришлось расправиться с двумя твоими коллегами … Один убежал недавно, выдал кое-кого и … Я вернул выданного им человека с многолетним нелегальным стажем домой … прихватил заодно двух его конвоиров – убивать не хотелось. Мог бы и не брать их, так их бы сразу свои убили – как это у них на глазах из-за решетки закованного арестанта увели. А предатель исчез с концами со всеми своими материалами …

Тоня пошевелилась, поудобнее устраиваясь у него на плече.

– Со вторым было сложнее – он сбежал уже давненько, следов здесь почти не оставил, а его жена Марина хоть и во всем его оправдывала, но толком ничего не знала. Связь у них была, но односторонняя – он присылал ей письма. Детей он заранее отправил в США – сына Владимира 82-го года рождения и дочь Маргариту 79-го года … Но все равно я его нашел, вытряхнул из него всю информацию, все его материалы уничтожил, а его и его детей оставил в живых … «овощами». Пусть попробуют вылечить! Думаешь, жестоко?

Тоня отрицательно мотнула головой – насколько позволяла голова Свиридова, к которой она тесно прижималась.

– Он десять лет сотрудничал с ЦРУ, выдал он многих, и многих не удалось спасти … Часть еще ждет обмена на их разведчиков …

– А в конторе еще есть … еще есть предатели?

– Кажется, еще есть … Я над этим работаю …

В другой раз ночью Свиридов рассказывал Тоне о своей командировке, связанной с геофизическим оружием. Эта работа и эти рассказы заняли не один вечер и не одну ночь.

– Мне захотелось начать с Теслы … Коля Тесла много чем занимался, и его работы во многом неизвестны … Это было не так «далеко», и я отправился к нему в гости … Чудеса начались сразу – у меня перестала работать вся фиксирующая аппаратура – и аудио, и видео … Но интересно было – сплошная фантастика … Конечно, память моя пригодилась как и подготовка по физике … Самое же странное – в конце концов он меня почувствовал!

– Как это?!

– Кабы знать. Но он меня почувствовал, как будто увидел – или услышал, но отнесся к этому спокойно. И даже сказал непонятную фразу «Вы там еще долго будете вспоминать меня и стараться понять меня. Думаю, что еще очень долго, хотя я не знаю, из какого вы времени».

– Так и сказал?

– Дословно. Но узнал я многое, многое из неизвестного, и он не пытался помешать мне. Он получал информацию явно из какого-то внешнего источника, но какого … Я смотрел его бумаги – правда, когда он отсутствовал … Видел его установки, поприсутствовал при некоторых его опытах … И он, как мне казалось, чувствовал мое присутствие … Поверишь, это было страшно – он тогда, а я отсюда …

– А что было такого страшного?

– Видимо, Тесла знал… или примерно знал, что нас ожидает с магнитными полюсами и магнитным полем Земли. Сейчас Северный полюс – магнитный! – сместился уже на несколько сотен километров … Магнитное поле Земли слабеет, а это магнитное поле – наша защита от солнечной радиации …

– Это и есть прогнозируемый апокалипсис?

– Скорее всего. А у нас продолжением работ Коли Теслы почти никто не занимается … практически никто …

– Тесла знал об этом?

– Скорее всего знал. И многие его работы были направлены на создание защитного магнитного поля, а не геофизического оружия …

ХААРП

– А Тунгусский метеорит?

– Да, это его работа – плановый эксперимент на установке в Уорден Клипе, установке, которую он потом уничтожил … Мне удалось зарисовать некоторые схемы из тех, которые он потом уничтожил … Теперь буду искать специалистов, которые занимаются – или занимались – этими проблемами. Американские работы, в том числе те, в которых принимают участие бывшие наши специалисты, направлены на разработку оружия … даже профессор Троицкая, которая работала у нас на чисто исследовательской установке, теперь занимается военно-прикладными вещами …

– Ты нашел ее?

– Я беседовал с ней … Под гипнозом … К сожалению, пришлось кое-что подкорректировать в ее памяти. Встречался я и с последним учеником Теслы Бернардом Истлундом – чистой воды параноик, но весьма агрессивный. Он один из главных создателей системы ХААРП … Покопался я и в материалах фирмы «Atlantic Richfilds», где трудится этот бесноватый … И у генподрядчиков полигона на Аляске побывал – в фирме «BAE Systems» …

– Напомни мне про ХААРП …

– Программа «High-frequency Active Auroral Research Program» …

– «Программа высокочастотного активного исследования … авроральной области» … А что такое авроральная область?

– Авроральной областью называют зону полярных сияний … На самом деле это ионизированный газ в виде струй небольшого сечения на очень большой высоте. Они располагаются вдоль магнитных силовых линий, струями длиной десятки и сотни метров, и они светятся – образуют северные сияния. Эти ионизированные области отражают радиоволны и обеспечивают дальний прием радиоволн. А система излучателей ХААРП может разогревать отдельные области ионосферы, создавая «зеркало» для отражения направленного электромагнитного луча на определенные области земной поверхности. Есть уже много фактических данных по реальному использованию такого оружия, вызывающего самые различные катастрофические последствия – ураганы, цунами, наводнения, землетрясения и так далее …

– А запретить? А у нас?

– Против запрета действуют мощнейшие силы, и не только в США. Установок подобных той, что создана на Аляске, в мире несколько, но активными излучателями снабжены не все, а только три. По крайней мере так считают … Одна из таких установок – у нас, под Нижним. Установка принадлежит – формально – Научно-исследовательскому радиофизическому институту, но была заброшена и не разграблена только благодаря прекрасному и увлеченному наукой человеку – Жоре Комракову …

– А институт? А Академия наук?

– Всем по фигу! Теперь я пошумел на Совете безопасности, дали денег, я привел на полигон «Сура» батальон брошенных на произвол судьбы десантников с крепким командиром, подбросил им денег, теперь хрен кто туда сунется за цветными металлами и проводами. А если эти лопухи из НИРФИ будут и дальше ушами хлопать, то я просто отберу у них эту установку …

– А другие? Активные?

– Самая мощная и главная – это Анкоридж, Аляска. Конечно, не сам Анкоридж, а больше четырехсот километров от него. Эту установку использовали, и не раз – у меня копия рабочего журнала с пульта этой станции … Но больше ее не включат … Там кое-что взрываться начнет, и вообще …

– Поковырялся?!

– А как же! Я же любопытный! А вот в Норвегии … Там столько островов – заблудиться можно! В СМИ указывают адрес базы ХААРП – Тромсе, хотя база и установка находится совсем не там … Там такая масса островов, подводных туннелей, и так интересно …

– Там у тебя был один знакомый … больной, которому ты помог в Нью-Йорке …

– Точно. Я даже думал навестить его, но потом решил не трогать … Пока. А острова там за полярным кругом, а зимой всего несколько градусов мороза … Песчаные пляжи, масса туристов, куча достопримечательностей …

– Посмотрел?

– Некогда было. Пока нашел базу и полигон, а он на крупном острове. Там многие острова соединяются мостами и подводными тоннелями … Так вот тоннель на эту базу так засекречен, что я долго его искал – очень умно его спрятали.

– И что с установкой?

– Установка прекрасная! Как и на Аляске постоянно тестируют в контрольном режиме, но это только помогло мне … В общем, материалы все у меня, включить ее в рабочем режиме не удастся – там одновременно выйдет из строя столько электронных компонентов и блоков питания, что ее проще не ремонтировать, а строить заново. Но это только если установить все причины отказа!

– Трудно было? Я вижу, как ты устал …

– Было трудно установить первичные контакты – все раскидано, нет единого центра проекта … Потом стало проще – настройка полупроводниковых модулей на будущую аварию намного проще … Правда, на это ушло почти две недели … А на установке в Гренландии я просто устроил небольшую диверсию – ее готовились укрупнять …

– Рыбки не привез? Говорят, в Норвегии такая рыба! И вобла, и семга …

– Не до этого было. Даже по ночным заведениям Тромсе не прошелся. Но обещаю привезти оттуда тресковых языков – местного деликатеса, в следующий раз. А пока купим рыбки здесь, в Москве. У нас тут в магазине все есть – и знаменитая норвежская сушеная треска, которую можно хранить аж четыре года, и семга …

СНЫТЬ

– У тебя все готово, Уля? Я хочу отнести ребятам …

– Сейчас, мама. Папа Толя, достань большой поднос. Он там, наверху, я не достану …

Утром Свиридов купил в магазине несколько килограмм полуфабриката – семги норвежского происхождения, и вместе с Улей они занялись приготовлением роскошного обеда.

А еще Уля занялась приготовлением оригинального салата.

Рецепт этого народного лечебного салата ей рассказала одна из старушек в колхозе. Свиридов бывал в колхозной церкви часто, иногда на службе вместе с женщинами – Тоней и Улей. К ним привыкли – по бокам Свиридова тогда стояли в белых платочках молодые женщины. Те, кто видел их впервые, удивлялся, что они не сестры, и что Тоня намного старше Ульяны.

Старушки к ним относились с теплотой и считали их своими …

Тоня и Уля бывали в домах стариков, почти везде они встречали приемных детей из лесной школы, Тоня даже оставалась ночевать у некоторых знакомых, помогала по хозяйству, и даже доила корову.

Потом дома было столько разговоров на эту тему!

У этих старушек Уля многому научилась, узнала множество старинных народных рецептов, в том числе узнала о лечебных свойствах сорняка по названию «сныть» – весьма распространенного сорняка.

И сегодня, вместе с приготовлением супа из семги и поджариванием больших ломтей, она с помощью Свиридова готовила салат из зелени, среди которой кроме традиционной травки были нарезанные и ошпаренные листья сорняка – сныти.

Потом на большой поднос водрузили две здоровенных плошки –одна с зеленым салатом, вторая – с ломтями семги.

И Тоня с этим подносом пошла к двери – там она поправила расписную дощечку с висящими на ней щетками, сказала «Я иду к вам, мальчики!» и вышла на лестничную площадку. Ей навстречу открылась дверь в квартире напротив – там дежурили офицеры отряда Свиридова, и им Тоня передала поднос.

И дежурные лакомились свежеприготовленной рыбой и салатом, горько сожалея о невозможности дополнить это хорошей стопкой – дежурство!

СОЧИНЕНИЕ на ТЕМУ

Краткий отчет по последним событиям, связанным с геофизическим оружием, занял «всего» сто страниц – такой «опус» получил Владимир Владимирович.

– Что-то вы сегодня многовато насочиняли, Анатолий Иванович!

– Никак нет, все истинная правда. А для простоты там оглавление есть – можно читать то, что интересно в данный момент.

– Да, одно оглавление чего стоит! А у кого еще есть такой … фолиант?

– Пока ни у кого. Думаю, подарить его одной даме …

– Уж не некой ли негритянке, владеющей русским языком?

– Так точно. Не возражаете?

– Думаю, вы правы … Думаю, есть смысл …

И Свиридов однажды ночью появился в знакомой квартире …

МУЗЫКАЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

ДОМ КУЛЬТУРЫ

Регулярно в зале Дома культуры и на заводе пели популярные певцы – Олег Погудин, Дмитрий Маликов, Вероника и Лариса Долины, Галина Хомчик, Владимир Качан, Сергей Никитин, Алсу, Диана Гурцкая, Сергей Трофимов, Александр Дольский, Дмитрий Маликов, Юлий Ким, Гарик Сукачев, Александр Буйнов, Олег Митяев, Олег Газманов и многие, многие другие …

Историю знакомства Свиридова с Александром Дольским Женя знала по рассказам очевидцев. Оказалось, что Дольский услышал свои песни в исполнении Свиридова случайно, в записи, и пожелал познакомиться наяву. Встреча состоялась здесь, в старом кафе, и Свиридов пел и играл только для автора – Александра Дольского.

И после этого Дольский обнимал Свиридова, что-то говорил и говорил, а потом они спели дуэтом.

Но дуэт не получался – они пели по разному, и Дольский признавал право Свиридова петь его песни так, как он считает нужным …

К большому сожалению населения Свиридов теперь выступал реже, чем раньше.

Но зато он теперь частенько выступал вместе с кем-нибудь из молодых исполнителей, подпевал им или пел с ними дуэтом.

И чаще всего это оставляло незабываемое представление – его дуэты с Ангелиной Качурой или с Александрой Беляевой были настолько красивы, что в аудиотеку была очередь на прослушивание записей после этих концертов.

Обычно концерты сопровождал ансамбль «Живой звук» – в прежнем, старом составе, или в новом, расширенном. К старым музыкантам все чаще присоединялись несколько музыкантов из военного оркестра (духовая группа), а из музыкальной школы – чаще всего гитаристы, и трубачи.

Как ни странно, молодые скрипачи присоединялись к ансамблю редко …

Чаще всего Свиридов выступал в концертах в качестве гитариста, и даже поддерживал выступающих в качестве бек-вокалиста.

В качестве бек-вокалистов в концертах участвовали по традиции некоторые «сестренки» Свиридова, и даже их мужья, но услугами бек-вокалистов пользовались далеко не все исполнители.

Но особое удовольствие слушатели получали все-таки от выступлений самого Свиридова – он пел не просто очень хорошо, вкладывая душу в каждое исполнение, но еще и исполняя знакомые всем песни по своему.

Это казалось невозможным – песни были узнаваемы, мелодия тоже на первый взгляд не претерпевала изменений, а песня звучала не так, как у знаменитого на всю страну исполнителя.

Но этого оказалось мало – были произведения, где Олег Ерлыкин вмешивался в музыкальный строй, и тогда неуловимо менялась мелодия, а песня казалась еще красивее, еще богаче, еще музыкальнее.

Правда, вмешательства Олега были достаточно редки, но зато были произведения, которые полностью были творением Олега (и Свиридова), и тогда слушатели аплодировали ничуть не меньше, чем заслуженным шлягерам.

Вмешательства Свиридова в широко известные шлягеры зачастую было настолько неожиданно, что слушатели удивлялись – разве такое возможно?

Чаще всего это были, к примеру, песни Олега Газманова.

Ну, как еще можно спеть?

По воде по гладенькой

Еду я на катере,

Еду я на катере

Вдоль Москва-реки.

Обниму я сладенько

Пирогову Катеньку.

И всю ночку буду с ней

Кушать пироги …

А Свиридов умудрялся петь не так, как это пел Газманов, но звучало это так же весело и задорно. И другие песни Газманова он умудрялся петь не так, как пел их автор …

То же самое происходило с произведениями Вертинского, Лещенко, Утесова и других известных своими особыми исполнениями знаменитостей.

А как он пел песни, исходно предназначенные для женского голоса?

Зал заслушивался, даже не вспоминая ту знаменитость, которая ранее прославилась исполнением этой песни!

А как он пел песни Визбора? Исполнением Свиридова заслушивались ничуть не меньше, чем исполнением автора.

С Серегой мы шагаем

по Петровке,

По самой бровке,

по самой бровке.

Жуем мороженое мы

без остановки -

В тайге мороженое нам не подают.

То взлет, то посадка,

То снег, то дожди.

Сырая палатка -

И почты не жди.

Идет молчаливо

В распадок рассвет.

Приходишь – счастливо.

Уходишь – привет …

Произведения некоторых авторов Свиридов не исполнял никогда.

Когда его спрашивали, например, почему он не поет песен Высоцкого, он отвечал, что лучше автора он спеть не может, а хуже – не хочет.

И в Доме культуры очень долго не звучали песни Высоцкого в исполнении других, не менее известных исполнителей, подражающих Высоцкому или искажающих авторский замысел, пока тут не появился Дмитрий Певцов …

А у некоторых авторов Свиридов даже просил разрешения на исполнение их произведений – так было, к примеру, с Сергеем Трофимовым. После его первого выступления здесь, в Доме культуры, Свиридов поблагодарил Сергея за удовольствие от его исполнения и спросил разрешения исполнять его пенсии.

Трофимов удивился и растерялся, а Свиридов дал ему послушать свое исполнение некоторых популярных произведений «Сергея Трофимова». После этого Сергей разрешил Свиридову исполнять любые его песни, а в следующий приезд они многое пели дуэтом.

И напели целый диск, который подарили Сергею, и этот диск по подписке распространялся здесь, в ЗАТО.

Кроме дуэтов с Качурой и Беляевой Свиридов пел дуэтом с Лаймой Вайкуле, с Ларисой Долиной, с Алсу …

В конце каждого выступления Свиридов хотя одну песню пел для своей жены.

Пусть тебе приснится

Пальма де Майорка,

В Каннах или в Ницце

Ласковый прибой.

Или в Подмосковье

Роща вдоль пригорка.

Только чтобы вместе

Были мы с тобой …

Даже тогда, когда он не смотрел на ложу, где сидела Антонина Ивановна, слушатели знали, что это он поет для нее.

О чем поешь,

моя береза,

Качаясь тихо,

как во сне?

И почему,

не знаю,

слезы,

И почему,

не знаю,

слезы

Приходят

светлые

ко мне …

И откланявшись он с букетами цветов шел в ложу и вручал цветы Тоне, и обнимал и целовал жену …

ХОР ТУРЕЦКОГО

Хор Турецкого выступал в Доме культуры несколько раз, но однажды Турецкий на пробу привез женский состав под названием «Сопрано». В этом чисто женском хоре были собраны все женские голоса, которые знала музыкальная культура.

Первое выступление этого женского состава завершилось тем, что в цветочных киосках города не осталось ни одного букета, а Олег завел с Турецким профессиональный разговор.

В результате Турецкий остался в городе еще на один день, и сидел в ложе Свиридова и слушал выступление женского трио в составе Валентины Суковициной, Ангелины Кочуры и Александры Беляевой.

Эти девушки, разные по возрасту, по характеру и по голосовым данным стараниями Олега образовали очень выразительное трио. Разные голоса, разные певческие школы – а у Валентины школы вообще не было! – и талант Олега сделали свое. Это трио исполняли самые разные музыкальные произведения в том числе «а капелла», и всегда их выступления проходили с большим успехом.

А тут девушки исполняли песни из старых кинофильмов «а капелла», но с чуть заметным бек-вокалом.

Где-то около задника стояли «сестренки» Свиридова – только одеты они бывали по разному и вели себя соответственно характеру произведения.

Трио никогда не выступало с хоровым пением – всегда солировала одна из девушек, а двое других составляли ей музыкальное оформление.

А на этом выступлении девушки исполняли хорошо знакомые всем песни.

Валя Суковицина затягивала своим грудным проникновенным голосом:

Ты неси меня река,

за крутые берега,

Где поля мои поля,

где леса мои леса,

Ты неси меня река,

да в родные мне места,

Где живет моя краса,

голубы ее глаза …

А девушки дополняли Валентину как эхо, и никакого бек-вокала не требовалось.

Переждав аплодисменты Геля начинала своим «оперным» голосом, совершенно необычным для этого исполнения:

Москву рябины красили,

Дубы стояли князями,

Но не они, а ясени

Без спросу наросли,

Москва не зря надеется,

Что вся в листву оденется,

Москва найдет для деревца

Хоть краешек земли.

А потом начинала Шурочка – наш Лоретти.

Голос у Шурочки с возрастом менялся, но все же оставался звонким и летящим.

Ходила на охоту,

ковала серебро,

Сажала тонкий месяц

в хрустальное ведро.

Деревьям шубы шила,

торила санный путь,

А после в лес спешила,

чтоб в избушке отдохнуть.

А затем вопреки всем привычному исполнению девушки начинали петь дуэтом – Шурочка и Валентина.

В этой бездонной лазури,

В сумерках близкой весны

Плакали зимние бури,

Реяли звездные сны.

Робко тепло и глубоко

Плакали струны мои.

Ветер принес издалека

Звучные песни твои.

Ветер принес издалека

Песни весенней намек,

Где-то светло и глубоко

Неба открылся клочок …

Несмотря на разницу в голосовых данных это блоковское произведение звучало очень красиво.

Причем каждая строфа звучала особенно, выделяемая голосовыми особенностями исполнителей.

Зал вздрогнул не сразу и аплодисменты раздались не сразу, но зато первым начал хлопать Турецкий в ложе.

А следующий номер сопровождала гитара Свиридова.

Черноглазая казачка

подковала мне коня,

Серебро с меня спросила,

труд недорого ценя.

Как зовут тебя, молодка?

А молодка говорит:

Имя ты мое услышишь

из-за топота копыт.

И девушки бек-вокалистки подхватили

Имя ты мое услышишь

из-за топота копыт.

Зал весело подхватывал припев и со смехом весело хлопал.

А следующую песню задумчиво и негромко начала Валентина Суковицина, и ей сразу начала вторить Шурочка Беляева.

Звезды поднимаются выше,

Свет уже не сводит с ума.

Если ты меня не услышишь,

Значит, наступила зима.

Небо, загрустив,

наклонилось,

В сумерки,

укутав дома,

Больше ничего не случилось,

Просто наступила зима.

А эту песню классического репертуара девушки исполняли, разбирая куплеты на голоса, а им вторили голоса мужские. Турецкий присмотрелся – вместо девушек бек-вокалисток у задника стояли крепкие мужчины в джинсовых костюмах, и еще девушкам вторил сам Свиридов.

Ты напомнила вчера

мне о далеком,

Пережитом,

позабытом,

как во сне -

Милый друг

ни разговором,

ни намеком

Не ищи

былого отклика

во мне.

Но оказалось это еще не все – повторяющийся припев в самом конце пел Свиридов, а девушки вторили ему, поддерживая его гитару без слов.

Все что было,

все что ныло -

Все давным-давно уплыло.

Истомились лаской губы

И натешилась душа.

Все, что пело,

все, что млело -

Все давным-давно истлело.

Только ты,

моя гитара

Прежним звоном хороша!

Концерт длился положенные полтора часа, девушки исполняли самые разные песни, разных авторов и различных композиторов, но после концерта Турецкий нерешительно спросил:

– Это мне показалось, или мелодии были немного изменены?

– Да, это Олег внес небольшие изменения …

МОЛОДОЙ РЕЖИССЕР

Все чаще концерты – представления! – режиссировал Олег, вернее он их создавал.

Независимо от того, кто выступал, был ли это сольный концерт или он включал несколько на первый взгляд несовместимых исполнителей, это было очень зрелищно и интересно для зрителей и слушателей.

Именно поэтому маленький лазерный диск, переданный Свиридовым знакомому звукорежиссеру, так быстро попал в эфир и вызвал поток писем.

Зря поют мне лучшие соловьи -

До чего же невезучая я в любви.

Встала на пороге девичья беда –

Разошлись пути дороги

С милым навсегда …

Легкий и звонкий голос Шурочки скрывал несовершенство текста, и мало кто смог вспомнить старый и примитивный кинофильм более чем полувековой давности.

С добрым утром, мой любимый,

С добрым утром, край родной!

Песни были разные, мелодии тоже казались весьма разнообразными, но что-то выдавало общий источник.

До свиданья, дорогая,

Расстаемся мы с тобой.

Я – налево, ты – направо,

Так назначено судьбой.

Шурочка Беляева пела то под аккомпанемент рояля, то под звуки всего ансамбля, то под гитару Свиридова, но ее прекрасный голос не менялся – он завораживал слушателей.

Не цветы меня

не радуют,

ни весна

Где ни лягу,

где ни сяду я

Все одна.

Счастье в туче скрылось,

Что ж тут говорить.

Все, что было

сердцу мило,

Надо позабыть.

Но грустные куплеты сменялись мажорными, жизнеутверждающими.

Бегут, мелькают версты,

Ну, где же мой перекресток?

Где ждет меня

необходимая

Любовь навеки …

И вдруг Шурочка переходила с этих позабытых мелодий на старинные романсы, не забытые и возможно вечные.

Зачем тебя,

я милый мой,

узнала,

Зачем ты мне ответил

на любовь?

Уж лучше бы я

горюшка

не знала,

Не билось бы сердечко мое вновь …

В создании концертов-представлений принимали участие не только музыканты, но и Антонина Свиридова и Гриша Свиридов – исполнители и участники могли похвастаться полноценным художественным образом не только в виде аранжировки, но и виде костюма.

И еще был невидимый участник всех без исключения постановок и выступлений – это была немолодая и очень молчаливая женщина Юдифь Мануиловна Лейтес.

Конечно, это была совершенно другая история, но она была тесно связана со Свиридовым.

Немолодую талантливую женщину-концертмейстера Лейтес и ее мужа изуродовали пьяные хулиганы – они раздробили им пальцы. Свиридов вывез их прямо из клиники, где им делали операции, привез в город, Тоня и Уля помогали им обставлять квартиру – у них руки еще были в повязках.

А потом Дарья Михайловна (а по паспорту Юдифь Мануиловна) стала незаменимым сотрудником Дома культуры – в ее ведении были все ноты и тексты всех без исключения произведений российских и иностранных авторов, и только она моментально могла отыскать нужный документ.

Но играть она не могла и почти всегда сидела во второй кулисе, курила как паровоз и слушала музыку.

Дежурный пожарник, пост которого находился рядом, угощал ее чаем …

А Шурочка пела:

Лишь гудки певучие

Смолкнут над водой,

Я иду к рябинушке

Тропкою крутой.

Сарафан и платочек Шурочки так хорошо укладывался на текст песни …

Ой, рябина кудрявая -

белые цветы.

Ой, рябина-рябинушка

сердцу подскажи …

А затем после минутной паузы и совсем незаметного исчезновения со сцены

В зимнем парке

тишина смеется

И деревья

тихие стоя

Мы с тобой гуляли,

лето вспоминали,

У нас есть наша песенка

– давай ее споем.

И вдруг совершенно неожиданно – музыку как-будто подменили: рояль, труба, гитара, скрипка, ударные:

Будь со мной,

будь со мной,

Будь со мной

всегда ты рядом!

Будь со мной,

будь со мной

Будь со мной

всегда ты рядом!

Сменилась не только музыка – на сцену вылетела пара: девушка в юбке колоколом с оборочками и парнишка в узких брюках и черной жилетке.

Мало того, что они выделывали черт знает что, так и к Шурочке подскочил такой же парнишка, а ее длинное платье вдруг превратилось в такой же короткий колокол, и вытворяли они тоже черт знает что!

Будь со мной,

будь со мной

Будь со мной

всегда ты рядом!

И снова мгновенно все меняется – и музыка, и песня, и наряд Шурочки.

В длинном, почти до пола, красивом закрытом платье нежного персикового цвета она пела:

Мы с тобою

встретились

весною

Улыбаясь,

тихо ты сказал:

Осенью,

весною,

летом

и зимою

Будь со мною рядом.

И снова буйство музыки и танца

Будь со мной,

будь со мной,

Будь со мной

всегда ты рядом!

Будь со мной,

будь со мной

Будь со мной

всегда ты рядом!

Будь со мной,

будь со мной,

Будь со мной

всегда ты рядом!

Будь со мной,

будь со мной,

Будь со мной

всегда ты рядом!

Будь со мной,

будь со мной

Будь со мной

всегда ты рядом!

Будь со мной,

будь со мной,

Будь со мной

всегда ты рядом!

Зал неистовствовал!

Шурочка Беляева могла спеть все, что угодно, хотя и предпочитала протяжные русские лирические песни …

ЗВУКОЗАПИСЬ

«Мальчик» Олег в студии звукозаписи во время записи пения Шурочки заставил звукооператоров – сотрудников Потаповича – снять спектрограмму ее голоса.

И, удивившись и насладившись удивлением кандидатов и докторов наук в драных джинсах, сидящих за пультом звукорежиссера, Олег пошел к Владику Медякову и показал ему эту спектрограмму.

Владик понял Олега сразу, и без объяснений и без понуканий взялся за паяльник.

Несмотря на высочайшую квалификацию программиста свои схемы он всегда паял сам.

И голос Шурочки с коррекцией Олега и Владика зазвучал так, что амбициозные и заслуженные кандидаты и доктора наук встали и в пояс поклонились мальчишкам и стали называть их на «вы» и по имени и отчеству.

А Шурочка пела

Плесните колдовства

в хрустальный мрак бокала,

В расплавленных свечах

мерцают зеркала.

Голос Александры Беляевой, и без того высокий, чистый, звонкий, зазвучал удивительно завораживающе и заполнял собою весь зал.

А в зале стояла такая тишина, что было слышно, как за стеной Дома культуры проехала машина – тихая, с электроприводом …

Напрасные слова –

виньетки ложной сути,

Напрасные слова

не трудно говорю,

Напрасные слова,

уж вы не обессудьте,

Напрасные слова,

я скоро догорю.

Казалось, что ее голос стал еще звонче и выше, хотя выше уже было некуда.

У вашего крыльца

не вздрогнет

колокольчик,

Не спутает следов

мой торопливый шаг.

Вы первый миг конца,

Понять мне

не позвольте,

Судьбу

напрасных слов

не торопясь решать …

Голос Шурочки Беляевой звенел, пел во всем объеме зала и страдал так мучительно, что у слушателей невольно навертывались слезы на глаза.

В зрительном зале творилось что-то невообразимое.

Даже тетки из колхоза, которых побаивался даже сам Свиридов, которые «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик», которые прошли в жизни все возможное и невозможное, рыдали белугами …

А преподнося цветы Шурочке мужчины становились на колено перед этой девочкой-девушкой, еще нескладной, но удивительно красивой …

Потом, с концерта ее провожал скромный и тихий мальчик, он нес цветы и Шурочка держала его под руку …

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ КОНЦЕРТ

ПРИГЛАШЕНИЕ

Это было персональное приглашение с предупреждением о повышенной секретности.

– Мы решили собрать вместе некоторых наших ветеранов, – сказал Владимир Владимирович, – и мне кажется, что ваше присутствие будет весьма уместным. Вы не возражаете? Новые знакомства и неожиданности я вам обещаю.

– Конечно, Владимир Владимирович. Я могу встретить там кого-нибудь из знакомых?

– Возможно …

Отвозил Свиридова на эту встречу знакомый ему генерал из ФСО, поэтому он получил более или менее достоверную информацию.

– Знаете, Анатолий Иванович, эта идея многим не понравилась, но … Собрали самых разных по значимости и заслугам ветеранов разведок, некоторые просто недавно были вытащены из своих постелей из-за предательства … сами знаете, кого. Некоторые даже толком языка-то не знают! И вот собрали их – в неформальной обстановке, а поскольку все они уже вышли в тираж, то и секретности особой – для них самих – уже нет. Старинная барская усадьба, старинный зал, еще цыган пригласили …

– «Ромен»?

– Нет, нашли каких-то таборных, гастролирующих по ресторанам. Я их не слышал, но группа проверенная, утечки не будет. А какие они артисты – сейчас сами увидите …

– А какую роль вы предназначаете мне?

– Никакой особой роли для вас не предусматривали, но … Вы можете встретить знакомых, но это не главное … Посмотрите кругом …

СКОРАЯ ПОМОЩЬ

Усадьба пряталась в старом лесу – видимо, когда-то это был парк. Но здание хорошо сохранилось, за ним ухаживали. Сохранились – или были отстроены заново? – кое-какие надворные постройки, и было видно, что машин приехало много.

В зале с роскошной люстрой – новодел! – за накрытыми столиками расположились разновозрастные и разномастно одетые люди – чаще всего пары, особенно в возрасте.

Зал был высокий, в его заднем – от света – торце висел занавес над невысокой сценой. На него были направлены софиты, но занавес был еще закрыт.

Свиридов уловил какое-то сильное беспокойство и подключился – кому-то было плохо, и он сразу прошел за сцену. Там, за задником, было какое-то подобие гримерной с зеркалами и лампочками, и на диване лежал и хрипел смуглый мужчина в расстегнутой до пояса рубахе. Около него суетились женщины, одетые со всем богатством цыганского таборного обряда. Уловив говор Свиридов спросил их – на их языке, мысленно успокаивая женщин – что произошло.

– Он захрипел и упал! – почти хором ответили ему.

– Спокойно, женщины!

Это опять было сказано по цыгански с учетом говора окружающих, и Свиридов приложил руки к вискам лежащего.

Дело было плохо – у мужчины развивался обширный инфаркт, и Свиридов насколько мог снял напряжение с сердечной мышцы и успокоил лежащего.

– Степан Сергеевич! – позвал он сопровождающего его генерала. Тот был в штатском, но женщины относились к нему с некоторым подобострастием, странным для цыганок.

– У него инфаркт, необходима срочная госпитализация!

– А они без него не смогут выступать! Он и руководитель, и солист, и старший муж …

Пока лежащего укутывали и уносили Свиридов установил контакт со старшей из цыганок – это была жена руководителя. Он объяснил ей ситуацию.

– Теперь давай мне сценическую одежду Степана и какой-нибудь кучерявый парик! Быстро!

Уверенность и командирский тон Свиридова подействовал на всю группу – это были несколько женщин и двое юношей с гитарами. Все засуетились, а Свиридов взял гитару.

Все смолкли и внимательно смотрели на Свиридова, а потом облегченно вздохнули – Свиридов справился с гитарой цыганского строя, и все поняли, что играть он умеет в совершенстве.

Его одели в шаровары и цветастую красную рубаху, расшитый стеклярусом жилет оказался несколько велик, нашли кудрявый черный парик.

– Слушать меня! Работаем так, как вы работали со Степаном! Понятно?

Свиридову пришлось приложить немалые усилия – во-первых, чтобы его слушались, и во-вторых, снять информацию о программе из сознания Глафиры – жены Степана.

– А петь ты сможешь? – тревожно спросила Глафира, уже подчиняясь воле Свиридова.

– Еще как! По местам!

РАБОТАЕМ

Цыгане выстроились перед задником, заиграли на гитарах, занавес пошел вверх, и Свиридов ударил по струнам …

Он играл так, что все артисты небольшого ансамбля мгновенно успокоились и включились в представление.

После первых слов Свиридова, запевшего на гортанном цыганском языке именно ту песню, с которой должен был начать Степан, члены небольшого ансамбля окончательно успокоились, хотя и не понимали, что происходит …

Но Свиридов быстро перешел на русский.

Всюду деньги, деньги, деньги,

Всюду деньги, господа,

А без денег жизнь плохая,

Не годится никуда.

Ай, не, не, не,

А без денег жизнь плохая -

Не годится никуда.

Двое молодых цыган аккомпанировали Свиридову на гитарах, цыганки пританцовывали, размахивая цветастыми шалями …

Соколовский хор у Яра

Был когда-то знаменит,

Соколовского гитара

До сих пор в ушах звенит.

Цыгане подхватили припев и им даже стали подпевать в зале …

На последнюю пятерку

Найму тройку лошадей,

Дам я кучеру на водку -

Погоняй брат веселей!

Среди цыган выделялась молодая девушка, она солировала в очередь с более старшей Глафирой, но зрители смотрели только на нее. Она была стройна, гибка, музыкальна, двигалась легко и ее тонкие руки, казалось, жили самостоятельной жизнью …

Коль цыгане соберутся -

Снова струны зазвучат,

Громкой песнею зальются,

Снова бубны зазвенят.

У большинства женщин в руках были бубны, создающие звонкий аккомпанемент …

Перехода от одной песни к другой практически не было, менялась только мелодия …

Две гитары зазвенев

Жалобно заныли.

Эх, с детства памятный напев

Друг мой, это ты ли?

Эх, раз, еще раз, еще много-много раз,

Эх, раз, еще раз, еще много-много раз.

К голосу Свиридова присоединялись голоса цыганок …

Поговори-ка ты со мной

Гитара семиструнная,

Душа полна одной тоской

И ночь такая лунная …

Голос Свиридова менялся удивительным образом, но он прилагал немалые усилия и цыгане не слышали разницы между его голосом и голосом их отсутствующего руководителя …

Что-то грустно.

Взять гитару,

Да спеть песню

про любовь.

Иль поехать лучше к Яру,

Разогреть

шампанским

кровь.

Там цыганки молодые

Будут петь, плясать всю ночь.

Раздарю им золотые,

Отгоню тоску я прочь …

Гортанный голос Свиридова полностью отвечал многовековым традициям цыганского пения ..

Эй, ямщик, гони брат к Яру!

Лошадей, брат, не жалей -

Тройку ты запряг, не пару,

Погоняй брат веселей!

Рисунок танцев цыганок менялся от пенсии к пенсе не особенно, но это не меняло общего впечатления …

Темной ночью,

Снежной вьюгой

Все тропинки заметет.

Сяду в сани я с подругой,

Тройка быстро понесет.

А когда приедем в табор -

Разожгут костер друзья,

И под звонкие гитары

Будем петь мы до утра.

Эта песня несколько отличалась и по словам и по мелодии от других …

Москва златоглавая,

Слышен звон колоколов.

Царь пушка державная,

Аромат пирогов.

Конфетки, бараночки,

Словно лебеди саночки.

Ой вы, кони залетные,

Слышно трель с облучка!

Гимназистки румяные,

От мороза чуть пьяные,

Грациозно сбивают

Рыхлый снег с каблучка.

Немногие отметили, что голос Свиридова довольно далеко ушел от традиционной цыганской манеры …

Помню тройку удалую,

Вспышки дальних зарниц,

Твою позу усталую,

Трепет длинных ресниц.

Конфетки, бараночки …

А Свиридов играл, пел, танцевал – один и с Глафирой, и сидящие в зале с удовольствием слушали и смотрели.

Среди песен на русском языке то и дело звучали песни цыганские, таборные, непонятные большинству, но воспринимаемые подсознанием, музыкальностью …

И с недоумением и растерянностью на все это смотрел привезший Свиридова генерал …

Цыганки отплясали, размахивая юбками, а за это время …

Полина привычно восприняла передачу от Свиридова, передала все заказанное им Тоне и Воложанину, а потом внезапно появившийся Свиридов забрал к себе в кокон двоих офицеров в штатском, Тоню и сверток. Это происходило во время краткого антракта в концерте.

После антракта цыгане вышли снова на сцену, но молча …

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Вышел и чернявый цыган с гитарой и двое штатских.

Они прикрыли Свиридова куском ткани, тот отвернулся, и стал преображаться.

Во-первых, он снял парик, открывая короткие седые волосы, а во-вторых, он снял свою ярко-красную рубаху и остался в тельняшке-безрукавке. А еще, когда убрали прикрывающую его ткань, он оказался в обычных темных брюках, а не в расшитых шароварах.

Повернувшись в залу он стал перестраивать гитару и вдруг запел.

Клен ты мой опавший,

Клен заледенелый,

Что стоишь нагнувшись

Под метелью белой?

Зал был ошеломлен трансформацией стоящего на сцене, его удивительно проникновенным голосом, а он пел, и с ним вместе пела гитара.

Ах, и сам я нынче

Чтой-то стал

нестойкий,

Не дойду

до дома

С дружеской

попойки.

Даже не особенно хорошо владеющие русским языком были покорены пением Свиридова.

Сам себе казался

Я таким же

кленом,

Только

не опавшим,

А вовсю

зеленым.

И, утратив

скромность,

Одуревши

в доску,

Как жену

чужую

Обнимал

Березку …

Ошеломленный зал молчал минуту или больше, а затем дружно зааплодировал.

Свиридов переждал аплодисменты и поднял руку.

– Я благодарю вас за такой теплый прием. Здесь, в этом зале, сидят очень разные люди. Я имею в виду, что у совсем немногих родным языком является русский …

Он переждал легкий шумок в зале.

– Но я постараюсь, чтобы вы все, или почти все смогли вспомнить что-то очень дорогое и близкое вам …

И он запел, чуть-чуть пританцовывая:

Одесский порт

В ночи простерт.

Огоньки

Над Пересыпью

Светятся.

Тебе со мной,

И мне с тобой

В этот день

Интересно

Бы встретиться.

И вот это «интерэсно» сразу взяло всех в плен, и не только одесситов, и повело за собой.

Хотя б чуть-чуть

Со мной побудь -

Я иду

В кругосветное

Странствие.

В твой дальний край

Идет трамвай,

Весь твой рейс

До шестнадцатой станции.

Свиридов не повторял концы куплетов, но зато за него это делала гитара, и все слышали, что играет мастер, профессионал.

Я буду ждать

И тосковать,

Если ты

Не придешь

На свидание.

Свиридов легко перемещался по сцене, и его шаги граничили с танцем.

Даже не дожидаясь конца аплодисментов Свиридов начал следующую песню, и она зазвучала на французском языке, на настоящем, хорошем французском языке.

И вдруг:

Я так люблю в вечерний час

Кольцо Больших бульваров

Обойти хотя бы раз!

Там столько пищи есть для глаз, -

Весело сверкая

Там течет река людская.

И снова гортанный грассирующий французский.

И опять:

Там, встретив пару черных глаз,

Чтобы их узнать поближе

Провожу на край Парижа.

А следующая песня была на украинской мове, и тоже классической и чистой.

Затем немецкий, идиш, английский – британский и американский – испанский, датский, фламандский, португальский, литовский, парагвайский и снова русский …

После очередного шквала аплодисментов Свиридов опустил гитару.

– Спасибо! Я вижу, что вам нравится мой выбор произведений, которые я вам предлагаю.

Свиридов перешел на английский.

– Но я знаю много таких шлягеров на многих языках, но если я буду выполнять … все ваши пожелания, то мы с вами не выйдем отсюда несколько недель. Значит, я буду выбирать …

Свиридов «слушал» зал, «слышал» родные языки слушателей …

НО НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ

Теперь он пел на русском языке.

Я гитару настрою

На лирический лад,

И знакомой

Тропинкой

Уйду в звездопад.

Быть счастливой,

Как песня,

Попрошу я ее,

И гитара

Взорвется

Как сердце мое.

Слушатели уже привыкли, что стоящий на сцене таинственный незнакомец не берет на гитаре заученные аккорды, а играет музыку без дураков.

И струны послушно создавали музыку, и незнакомцу по мере сил помогали двое молодых цыган за его спиной.

Ведь бывают гитары -

Они зазвучат,

И большие оркестры

Покорно молчат.

От зари до зари,

От темна до темна

О любви говори,

Пой гитарная струна.

Снова русский язык сменился другим, но мелодия оказалась немолодым слушателям знакомой. И снова короткий куплет на русском:

Листья желтые

Над городом

Кружатся,

Легким пологом

Нам под ноги

Ложатся.

И от осени

Не спрятаться,

Не скрыться,

Листья желтые

Скажите,

Что вам снится?

А затем неожиданная классика:

Был день осенний,

И листья грустно опадали.

В последних астрах

Печаль хрустальная жила.

Грусти тогда

с тобою

мы не знали,

Ведь мы любили

И для нас

весна

цвела.

Менялись не только слова, но менялся голос, интонация, чувства исполнителя.

Ах, эти черные глаза

Меня пленили.

Их позабыть

нигде

нельзя,

Они горят передо мной.

Ах, эти черные глаза

Меня любили,

Куда же

скрылись

вы теперь,

Кто близок

вам

другой?

И слушатели вновь с удивлением видели – и слышали – совершенно иного исполнителя, а цыганки с удовольствием демонстрировали свою национальную принадлежность.

Очи черные,

Очи страстные,

Очи милые

И прекрасные:

Как люблю я вас,

Как боюсь я вас,

Знать увидел вас

Я в недобрый час.

Этот старинный романс был очень тепло принят слушателями и их аплодисменты долго не смолкали. Поэтому Свиридов продолжил:

Так поздней осени порою

Бывает день,

бывает час,

Когда повеет

вдруг

весною

И что-то встрепенется в нас.

Когда повеет

вдруг

весною

И что-то встрепенется в нас.

В зале стояла удивительная тишина …

Тут не одно

воспоминанье,

Тут жизнь

заговорила

вновь.

И то же в ней

очарованье,

И та ж

в душе моей

любовь.

И то же в вас

очарованье,

И та ж

в душе моей

любовь.

НОВАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

Снова на сцену вышли двое мужчин и загородили Свиридова – он снова переодевался.

Только теперь он надел зеленую армейскую рубашку, прицепил галстук, и надел свои военные брюки вместо обычных черных. Переодеваясь он негромко сказал Глафире о том, что состояние Степана стабилизировалось и его уже можно навестить.

– А где он?

– Он в военном госпитале, но я проведу тебя туда …

Свиридов обернулся к залу и наиболее внимательные разглядели красные генеральские лампасы на его брюках …

Старинный романс был очень тепло принят слушателями и их аплодисменты долго не смолкали.

Свиридов продолжил на французском языке, а потом вдруг:

Мне так легко с тобой

и сердце так бьется,

И снова в нем солнце,

как весной.

Пусть была разлука –

мы нашли друг друга,

Мы оба верим в любовь,

счастье будет вновь.

Наше чувство гордо

мы несли сквозь годы,

Знали мы невзгоды,

встречу второпях.

Этот дождь осенний

смоет все сомненья,

И ты придешь

в этот дождь,

скажешь мне любя …

Одни воспринимали французский оригинал, другие не очень точный русский перевод, но все одинаково чувствовали всю полноту чувств, которые им передавались от певца.

А он продолжил, резко сменив мелодию и строй песни:

Лупят зенитки

три ночи,

три дня,

А в гимнастерке на снимке

Ты

обнимаешь

меня.

Ах, эти тучи

в голубом

Напоминают море,

Напоминают

старый дом,

Где кружат

чайки за окном,

Где мы с тобой

танцуем вальс,

Где мы с тобой

танцуем вальс,

Где мы с тобой

танцуем вальс

В миноре …

В зале для очень многих это было что-то новое, они слышали это в первый раз.

Стоящие у задника цыганки даже не пытались подпевать Свиридову и очень сдержанно двигались под мелодии песен и подтанцовывали.

Вальс захватил и слушателей в зале и в нескольких местах даже появились танцующие пары.

Если останусь

живым на войне -

Встречусь с тобой я

В родной стороне.

Только

пока я

воюю -

Не позабудь обо мне.

Не все хорошо понимали, что именно он пел, но мелодия светлого и ласкового вальса была всем понятна, и даже те, кто не понимал слов и не танцевал, раскачивались в такт мелодии.

Как же тебя

я увидеть хочу,

Скоро все юнкерсы

доколочу.

Скоро прижмусь

не к зенитке,

А к дорогому плечу.

Ах, эти тучи в голубом

Напоминают море,

Напоминают

старый дом,

Где кружат чайки за окном,

Где мы с тобой

танцуем вальс,

Где мы с тобой

танцуем вальс,

Где мы с тобой

танцуем вальс

В мажоре.

Вальс еще некоторое время продолжался в музыке.

Искрометный вальс сменил старинный романс:

Сияла ночь,

В окно врывались

гроздья белые,

Цвела черемуха,

но как цвела она!

Тебя любил,

Тебе шептал

слова

несмелые,

Ты в полночь лунную

Мне сердце отдала.

Рояль раскрыт,

class="book">Ты подошла

и ты промолвила.

«Твоя любовь

запала

в сердце глубоко.

И вот когда

пройдут года -

Ты вспоминай меня,

Не забывай

мое весеннее

танго».

ЭТО ДЛЯ ВАС

Небольшой антракт – на несколько минут Свиридов покинул сцену, материализовался дома и вернулся вместе с Тоней и двумя капитанами в камуфляже.

Но он быстро вернулся на сцену, взял гитару.

Каждый шаг

В неизвестность

И секунд бесконечность

Остановит

Один лишь миг.

Но пока что мы вместе,

Братья крови и чести,

Будем дальше идти.

Незнакомая слушателям мелодия, незнакомые слова.

Ордена и медали

Найдут нас едва ли -

Мы не герои газет.

Будем делать работу,

Даже если устали,

Даже если не спали мы

Тысячу лет …

Гитаре Свиридова вторили гитары цыган, а в зал летели такие простые слова.

Невидимый фронт -

Мы солдаты твои.

Невидимый фронт -

Ни секунды покоя.

Невидимый фронт -

Дни и ночи мои.

Невидимый фронт

Стал моею судьбою.

Как обычно с окончанием слов мелодия не заканчивалась, она немного продолжалась, постепенно переходя в другую. Это было знакомо большинству присутствующих.

День Победы –

как он был от нас далек,

Как в костре

потухшем

таял уголек.

Были версты,

обгорелые,

в пыли -

Этот день

мы приближали,

как могли.

Этот день Победы

порохом пропах,

Этот праздник

с сединою на висках.

Эта радость

со слезами на глазах -

День Победы,

день Победы,

день Победы.

Судя по движениям губ некоторым из сидящих в зале были знакомы слова – они подпевали.

Здравствуй,

мама –

возвратились мы не все …

Босиком бы пробежаться по росе.

Пол-Европы прошагали,

пол-Земли -

Этот день мы приближали,

как могли.

Этот день Победы

порохом

пропах,

Это праздник

с сединою на висках,

Эта радость

со слезами на глазах,

День Победы,

день Победы,

день Победы …

И действительно, у многих на глазах выступали слезы.

Свиридов не разглядывал зал – он каким-то образом видел отдельные столики, отдельных людей, причем крупным планом. Он даже не пытался понять, как это происходит – просто он так видел.

И новая мелодия.

Было

много

трудных дней,

Будет

много

трудных дней,

Значит

рано

поводить

итоги.

Вот и встретились

мы с ней,

Вот и встретились

мы с ней,

На простой

проселочной

дороге.

Опять малознакомая большинству мелодия, но принимаемая всеми сердцем и душой – уж об этом позаботился Свиридов и его гитара.

Два молодых гитариста цыгана старательно помогали ему, подстраиваясь под мелодию.

Только

несколько

минут,

Только

несколько

минут

Между нами

длилась та беседа.

Как, скажи,

тебя зовут,

Как, скажи,

тебя зовут

И она ответила –

Победа.

Повторяя последние строки Свиридов видел – и даже слышал – что ему подпевают.

Как, скажи,

тебя зовут,

Как, скажи,

тебя зовут

И она ответила –

Победа!

Под шинелью

на груди,

Рядом с сердцем

на груди

Скромные

солдатские

медали.

Но и ты не уходи,

Но и ты не уходи -

Мы тебя

в окопах

долго ждали.

А это пели уже хором, пусть нестройно, но от всего сердца.

Многие пели с ощутимым акцентом, и именно те, для которых Свиридов пел не на русском языке.

Только

несколько

минут,

Только

несколько

минут

Между нами

длилась

та беседа.

Как, скажи,

тебя зовут,

Как, скажи,

тебя зовут

И она ответила –

Победа!

От задника, раздвигая ряд цыганок, вышли двое мужчин и подошли к Свиридову.

Тот отвернулся, встал спиной к залу, отдал гитару.

Было видно, что ему помогают надеть китель. Вот он застегнулся, одернул китель и повернулся к залу.

Общий дружный выдох и сидящие за столиками начали вставать.

На кителе с генеральскими погонами кроме четырех Золотых Звезд был целый «иконостас». На правой стороне – красной эмалью два старых, советских ордена «Красной звезды», звезды малоизвестных орденов, ряд ромбиков «поплавков» и ряд значком Государственных премий. А слева … В пять рядов поблескивали ордена и медали, они покачивались и, наверное, звенели …

А Свиридов снова взял гитару.

Здесь птицы

не поют,

деревья не растут.

Это было знакомо всем без исключения.

И только мы,

плечом к плечу,

врастаем

в землю тут.

Горит и кружится планета,

над нашей Родиною дым.

И значит

нам нужна

одна победа,

Она на всех –

мы за ценой

не постоим.

Зал начал подпевать не дожидаясь припева.

Нас ждет огонь

смертельный,

но все ж бессилен он.

Сомненья прочь,

уходит в ночь

отдельный

Десятый наш,

десантный

батальон.

Десятый наш,

десантный

батальон.

Едва огонь угас,

звучит

другой приказ,

И почтальон

сойдет с ума,

разыскивая нас.

Взлетает

красная ракета,

бьет пулемет,

неутомим.

Так значит,

нам нужна

одна победа.

Одна на всех –

мы за ценой

не постоим.

Ему даже показалось, что цыганки отбивают такт своими каблуками.

От Курска и Орла

война

нас довела

До самых вражеских ворот,

такие, брат,

дела.

Когда-нибудь

мы вспомним это,

И не поверится самим.

А нынче

нам нужна

одна победа.

Одна на всех –

мы за ценой

не постоим.

В зале хор усиливался и последний куплет пели все вместе и Свиридов и все сидящие и стоящие в зале.

Нас ждет огонь

смертельный,

но все ж бессилен он.

Сомненья прочь,

уходит в ночь

отдельный

Десятый наш,

десантный

батальон.

Десятый наш,

десантный

батальон …

Раздвигая строй цыганок от задника к генералу шла женщина, с короткой стрижкой седых волос – таких же седых, как у Свиридова.

Плечи ее закрывал цветастый цыганский платок, она держала его за концы руками.

Подошла к генералу и отпустила платок.

И даже за грифом гитары стало видно, что на скромном черном платье красуются награды – справа две «Красных звезды», а слева ордена и медали – орден «Мужества», два ордена «Красного Знамени» (боевого!), «Знак Почета» …

Зал снова дружно выдохнул.

А Свиридов запел – и, казалось, что голос его неузнаваемо изменился.

Ты спеши,

ты спеши

ко мне,

Если я вдали,

если трудно мне.

Если я

словно

в страшном сне,

Если тень беды

в моем окне.

В зале хор усиливался и последний куплет пели все вместе и Свиридов и все сидящие в зале.

Ты спеши,

когда обидят

вдруг,

Ты спеши,

когда мне нужен

друг,

Ты спеши,

когда грущу

в тиши.

Ты спеши,

Ты спеши.

Голос Свиридова непонятным образом менялся, но слушатели воспринимали это как должное.

Не спеши,

не спеши

тогда -

Мы с тобой

вдвоем

и вдали беда.

Скажут «да» листья и вода,

Звезды,

и огни,

и поезда.

Не спеши,

Когда

глаза

в глаза,

Не спеши,

Когда

спешить

нельзя,

Не спеши,

Когда весь мир

в тиши,

Не спеши,

не спеши.

Женщина прислонилась к спине генерала и охватила его руками.

Зал мочал, и пока они не повернулись и не пошли к заднику, в зале стояла мертвая тишина.

И только потом раздались аплодисменты – бурные, долгие, не театральные …

ВЕТЕРАН

На сцену, за задник поднялись пожилая пара – поддерживаемый женщиной седой исхудавший мужчина.

– Господин генерал! Товарищ генерал!

– Ну, что вы, полковник! Наша с вами служба не имеет чинов – это все внешнее, на публику …

Нивесть откуда взявшийся полковник Воложанин принес стулья, а Тоня с пожилой женщиной заботливо усаживали пожилого мужчину.

– Юра, не уходи! – сказала Тоня когда все уже сидели.

Свиридов подтвердил это легким кивком головы.

– Слушаюсь, командир!

Это были полковник Степан Михайлович Иванов (Стива Мануилович) и его супруга Генриетта Федоровна (Гретхен Францевна).

Полковник уже почти оправился от американской тюрьмы, но все же пытки и годы сделали свое дело – он был еще очень слаб.

Но тем не менее он пришел на встречу ветеранов и решил еще раз поблагодарить своего спасителя.

Разговор пошел на английском языке – Степан Михайлович и помыслить не мог, что кто-то из сидящих рядом его не понимает.

И ему на таком же чистом бруклинском отвечала Тоня, излишне правильно выговаривая слова отвечал молодой полковник в ладной камуфляжной форме, и даже когда Генриетта Федоровна – задумавшись – сказала фразу на немецком языке Свиридов столь же чисто ответил ей на берлинском диалекте, если эту дикую берлинскую смесь можно назвать диалектом.

Разговор шел о том впечатлении, которое было вызвано только-что завершившимся концертом, и вспомнив некоторые вещи, исполненные Свиридовым на близком им языке полковник произнес несколько коротких фраз на идиш.

И настороженно ждал – выучить текст песни можно и не зная языка.

Но Свиридов ответил ему без задержки на чистом, без местечковых словечек языке этой древней нации, и при этом говорил свободно, не подбирая слова и выражения.

– Сколько языков вы знаете, генерал?

– Этого не знает никто, даже я сам. Мадам Грета, не сильно ли мы утомили вашего супруга? Не лучше ли будет перенести его домой?

– Я этого почти не помню, но вы владеете некой способностью перемещения в пространстве? Не так ли?

– Эта способность позволила мне вытащить вас из тюремной камеры. Давайте воспользуемся этим, тем более, что все присутствующие в курсе этих моих особых способностей …

И старый, слабеющий разведчик мгновенно очутился около своей кровати, и обе женщины и молодой полковник, не обращая внимания на его возражения, осторожно и бережно раздевали и укладывали его.

– Если вы скажете мне номера ваших орденов, то я смогу сказать о вашей службе …

– Что вы, Степан Михайлович! Мои номера так далеки от ваших …

Через несколько минут гости откланялись и неизвестным образом исчезли …

А отзвуки необыкновенного концерта распространились мгновенно, как это бывает в замкнутой системе, и некоторые знакомые звонили Свиридову …

Например, его старый куратор – генерал Ефремов и некто Владимир Владимирович …