Крайний случай [Андрей Викторович Дробот] (fb2) читать онлайн

Вступительное слово

Термин «мужская проза», родившийся в русской литературе на излете прошлого века, в полной мере подходит для определения характера настоящего сборника. Трезвый взгляд на жизнь сегодняшнего российского общества выгодно отличает автора, отнюдь не стремящегося скрыть серые будни обитателей панельных домов российской провинции за романтическим постмодернистским флером несуществующей реальности.

Эти рассказы впитали лучший опыт русских и советских авторов. Сборник открывается почти искандеровскими воспоминаниями о больничных буднях, а следя за жизненными перипетиями провинциальных пенсионеров, рабочих и военных, читатель несомненно почувствует ироничные чеховские нотки, строгую механику платоновского текста и хармсовский сюрреализм вполне реальных историй.

Проза по-хорошему кинематографична и не лишена своеобразной внутренней живописи. Неприглядная сцена, на которой разворачивается основное повествование – плацкартные вагоны, цеховые курилки и приемные покои районных больниц, – становится красочной театральной декорацией, умело оформленной талантливым художником.

Достоинство автора этих простых историй – в тонком чувстве культурной границы, остром ощущении пределов дозволенного. Играя на самом краю общепринятых норм, автор не скатывается ни к пошлости, ни к непристойности, вовремя опуская занавес и расставляя необходимые точки. А именно непростое умение вовремя сделать паузу всегда отличало умелого автора от неопытного дилетанта.

Иван Лыкошин,

член Союза писателей России,

Москва

Пески

Что бы там ни говорили о зове романтики, но все приехали на Крайний Север за деньгами, чтобы когда-то, года через три, не больше, уехать домой богатыми, обеспеченными. Крайний Север – край суровый. В конце сентября почва скрывается под снегом, который сходит где-то в мае. Но год на год не приходится, и снег может выпасть еще в середине июня. На Крайнем Севере даже земли нет, вместо нее – болотные торфяники и песок. И по натуре своей живут здесь временщики – песочные часы, отсчитывающие время до отъезда. Но деньги ускользают, богатства северных болот засасывают, начинает пугать зыбкость человеческой жизни на родине, и часто момент отъезда приходит лишь с наступлением пенсии или других возрастных обстоятельств.

Байки с больничной койки

Пути перехода в мир иной неисповедимы… но случаются и промежуточные остановки. Одна из них – кардиологическое отделение больницы. Такое есть даже в северном сибирском городке, где, по всеобщему народному поверью, живут люди здоровее медведей, загребающие лапой из нефтяной реки бесчисленную добычу. Заглянем…

На лестничных клетках сильно пахнет паленым табаком. Больные дымят, как паровозы. В коридоре, на стенах салатного цвета, – картины юных художников. Много мягкой мебели и живой зелени. В холле раздается глас телевизора. От процедурного кабинета веет тошнотворными запахами лекарств.

Лечебный процесс похож на производственный. На больничной койке лежат человеческие заготовки. Их протыкают иглами, добавляют присадки в виде таблеток, прессуют физиопроцедурами и контролируют качество. Как и на производстве, брак случается, но больные стараются об этом не думать, а врачи не беспокоятся. Реанимация рядом да и до морга недалеко…

«Болтливость сродни желудочному расстройству – изменилась среда, и понесло…» – прочитала санитарка в самом начале тетрадки, найденной ею под кроватью недавно выписавшегося больного. На обложке было жирно выведено: «Сергей». «Имя, – рассудила она. – Пациент, скорее всего, не вернется. Ну-ка, что он тут настрочил?..»

***

День первый

«Принимая форму тела, подо мною койка пела…»

В пятикоечной палате было еще трое: Николай, Анатолий и Тимофеич. У каждого на тумбочке своя книжка «Вор в законе».

Первый диалог между Николаем и Анатолием, скорбный смысл которого я постиг очень быстро:

– Давай отдохнем?

– А что ночью будешь делать?

– Под уколами заснем.

Через некоторое время и я стал таким.

Рядом лежал пенсионер и бывший донор Тимофеич. В его вены вливалась светлая жидкость из двух здоровенных бутылей. Он сделал вывод:

– Ухаживай за землей, и та даст урожай. За человеком присматривай, и он будет жить, как положено.

Зашла санитарка и, глядя на меня, произнесла:

– Что-то и молодые нынче болеют.

– Раньше начнешь, раньше кончишь, – пошутил я.

– Да не дай бог. У меня муж в двадцать девять лет умер. Оставил на меня двоих детей, – ответила она и ушла.

Мне уже почти тридцать три. Я задумался о том, что вступил в возраст, когда умирают…

Спящие проснулись. Николай посмотрел на Тимофеича:

– Вот твои банки закончатся, и сыграем в «тысячу».

Тимофеич приоткрыл шире краник своей капельницы и вскоре был свободен. В центре палаты мужики установили столик и эмоционально зашлепали картами, сдабривая игру крепкими выражениями.

Зашла уборщица и всех выгнала, предварительно заставив уложить стулья на кровати. В отделении пол драят дважды в день так, что он блестит, как лысина.

– А ну-ка, Николай, дай-ка мне мужика, – степенно проговорил Анатолий.

Мужиком оказались сигареты с соответствующим названием. Сколько этих «мужиков» искурилось в кардиологии – не сосчитать.

Анатолий и Николай сдружились. У них, прибывших на Крайний Север семнадцать лет назад, много общего. Они взяли сигареты и вышли.

Вот и моя первая капельница. В вену с легким холодком втекает лекарство. Рука постепенно немеет. С надеждой смотрю на уровень жидкости в бутыли. Когда же она кончится? Кстати, здесь же, на этаже, «откапывается» после очередной пьянки сам главный врач городской больницы. Приятно и спокойно лежать в такой компании.

Первый обед.

– Котлеты из красной рыбы, вкусные! – прокричала на весь коридор повариха.

Они действительно вкусные, но многие мужики рыбную котлету восприняли как личное оскорбление. Видимо, устали они от рыбных дней социализма.

Из окон видны манящие силуэты городских пятиэтажек. Гардероб закрывается в два часа дня. Бывалые больные прячут одежду в палате, надеясь на самоволку.

Объявлен карантин по гриппу. В четыре часа дня закрылись двери для посетителей. Вечером близкие, разделенные стеклом двери, кричали…

***

День второй

«Кажется, что уж тебя-то природа пощадит. Болеют и страдают другие. Но приходит время, когда понимаешь, что и ты из их числа…»

Николай прочитал статью про известного в городе начальника и заговорил:

– Знал я его. Седой – между собой звали. Любил выпить. Зимой на аварии на нефтепромыслы неизменно приезжал с сумкой, полной водки, колбасы и хлеба. Бригада замерзнет, он ее к машине отзывает: «Ребята, выпейте, закусите». А бывало: звонит пьяный на куст* часов в двенадцать ночи, и давай ругаться. Мы телефонную трубку положим на стол и ждем, когда успокоится. Слышим, замолчал. Поднимаем трубку, говорим: «Хорошо, исправимся» – и до свидания. Да, чего только не было.

Зимой подъезжаю к тридцатому кусту. Смотрю: скважина горит, рядом подъемник, а вокруг ни души. Я за рацию. Вызываю пожарных. Никто не отзывается. Вызываю руководство. Тишина.

Я выматерился в эфир и закричал: «Скважина горит!!!» Рация мгновенно ожила, а из соседнего вагончика народ стал выбегать кто в чем был. Спали, оказывается. Схватили лопаты – и давай огонь снегом забрасывать. Снег тут же таял, а по воде горящая нефть в стороны поползла и достигла задних колес подъемника.

Попросил у ребят трос. Дернул. Подъемник даже с места не сдвинулся. Тогда я его объехал, и на таран, а потом опять на трос. Спас машину – оттащил от огня. За это миллион рублей премии получил. Но до деноминации.

– А помнишь, как возле «Стартовой», – продолжил рассказ Анатолий, – бурили скважину и попали в газовый колокол. Давлением газа из-под земли выбросило весь инструмент, да с такой силой, что сорвало верхнюю половину буровой вышки, а верхового, как говорили тогда, забросило метров на четыреста в сторону. Благо, снег тогда глубокий был – живой он остался.

Газ рвался из трехкилометровой глубины с громоподобным ревом. Как от реактивного самолета, только гораздо мощнее. За пять километров разговор заглушало. За километр не подпускали машины, чтобы газ не рванул от систем зажигания. Были обесточены все близлежащие объекты. А на ликвидацию аварии вызвали самую известную в СССР профессуру. Их штаб расположился рядом с местом катастрофы. Я туда телефонный кабель тянул.

(Куст – это небольшой цех под открытым небом средь тайги, куда выходят устья нескольких нефтяных скважин).

***

День третий

«Велика Россия, да уезжать некуда…»

Работяги с ностальгией вспоминают советское прошлое. Тогда, в отличие от нынешнего времени, на Севере многие зарабатывали большие деньги, под тысячу рублей в месяц. Уезжая всей семьей на Украину, Николай едва успевал половину отпускных истратить. А как любил его приезды здоровущий сосед! Завидит, так кричит на весь двор:

– О, Микола! Водочки попьем!

Но произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Об опасности радиации никто особо не предупреждал. По радио сообщали, что после улицы достаточно хорошо помыться с хозяйственным мылом. Вот и мылись. Здоровущий сосед быстро умер от рака. Николай вовремя успел забрать семью. Да вот только квартиру на Крайнем Севере не приобрел. Так и живет в деревянном бараке. И по этому поводу тоже история есть.

– Я работал в строительном управлении и был председателем профкома. Погиб бульдозерист. Оставил жену с тремя детьми мал мала меньше. А тогда много квартир в пятиэтажках давали, и я тоже получил. Тут в профком приходит эта вдова вместе с детьми и спрашивает, что ей делать. Жили они в «бочке»*, и надеяться не на что. Разорвал я свой ордер и переписал квартиру на них. По сей день, как встречаюсь на улице с той женщиной, так она – в слезы и спасибо говорит…

Николай остался жить в старом доме. Там как-то две ванны провалились сквозь пол второго этажа и упали на первый. Да и в его туалете сквозь щели видно, чем соседи снизу страдают. Николай, усаживаясь на унитаз, который еле на трубах держится, каждый раз беспокоится, как бы не полететь. Так что можно понять его неприязнь к тем, кто сумел вовремя урвать.

– Ох, в те времена, когда нефть на легковые автомобили меняли, кто-то и обогатился! Был у нас начальник транспортного управления, так он машинами обеспечил всех своих родственников. Ведь как было: часть автомобилей распределяло между работниками высшее начальство, а часть – для награждения передовиков и перспективных работников – выдавалась в распоряжение руководителей среднего звена. Вот они и делили…

А беспроцентные квартирные ссуды?! Ведь многие, кто был поближе к начальству, их получили и квартиры купили. Инфляция долги списала. Вот придет он потом к кассе, возьмет зарплату, отсчитает от нее небольшую часть денег и кассиру отдаст. Говорит: «Вот та ссуда, что я брал». Мне такая не досталась.

– А я в очереди первый так и остался, – подхватил разговор Анатолий. – Знал бы, что так все обернется, не поехал бы на Север.

Простым людям работа на Севере, кроме болезней, ничего не принесла. Разговор на них и переместился.

Николай:

– У меня сильное сужение сосуда. Нужны деньги на операцию – 75 тысяч. С нашей медицинской страховой компании толку никакого. Хорошо хоть, что половину обещало оплатить руководство нефтяников, а вторую половину – администрация города. А если не получится?

– За такую сумму год надо работать, – отозвался Анатолий.

– Я за этот год загнусь. Ссуду бы беспроцентную взял. Да кто ее даст?

– А как ты сюда попал? – включился в разговор Тимофеич.

– С работы возвратился, и после ужина возникла сильная боль за грудиной. Крутит, не отпускает. Я к жене, благо она у меня медработник. Вколола баралгин. Прошло. Но примерно через час пришлось «скорую» вызывать. Приехали пьяные в стельку. Жена загородила меня. «Не пущу к мужу, – говорит. – Давайте лекарства, я сама все сделаю, а если нет, то вашему руководству сообщу!» Врачи не стали возражать. Но через час-два боль вернулась. Грудина заныла, как хворый зуб. Пришлось опять звонить в «скорую». Меня – в хирургическое отделение. Ночь. Заспанный хирург осмотрел, сказал: «Это не мой больной» – и ушел. Меня – в приемник. Я там загибаюсь, а медики как-то странно поглядывают. Тут до меня дошло: принимают за наркомана, которого ломка трясет. На мое счастье заведующая кардиологией пришла. Она мне: «Возьмитесь руками за косяк и повисите на нем». Я повис. Она: «Как себя чувствуете?» Я: «Боль вроде поутихла». Она: «Быстро носилки сюда – и ко мне в отделение». Вот уже больше двух месяцев здесь…

Больные страсть как любят излагать истории своих болезней. В этом жанре они Шекспиры.

(Бочка – это такой северный вариант временного жилья: по виду большая бочка, а внутри комнаты).

***

День четвертый

«Мы выходим из небытия и через несколько десятков лет возвращаемся обратно. И этот уникальный момент времени тратим на пустяки…»

Тимофеич готовился к выписке. Он сидел на кровати и перебирал красочные бумажки.

– Разыгрывать дома буду. Двадцать второго марта мне пятьдесят пять исполняется. Вот друзья лотерейные билеты и подарили. Может, выигрыш ко дню рождения выпадет.

– Сколько у тебя пенсия? – поинтересовался Николай.

– Две сто семьдесят пять.

– А что не подработаешь?

– В этом дурдоме работать? Да иди оно....

Отозвался Анатолий:

– Мужики, кто мандарины будет?

Тимофеич:

– Да они ж с голубиное яйцо.

Николай:

– Между прочим, у голубей мясо очень вкусное. Я их пробовал, когда на «земле»* строителем работал. Чую, духом аппетитным потянуло. Пошел по запаху. Оказывается, наш сварщик целое ведро этой птицы наварил.

Анатолий, доедая второй мандарин:

– А у нас в селе целая история с курами произошла. Ночью колхозный сторож проснулся от треска и кудахтанья. Быстрее в курятник с ружьем наперевес. Забегает, а там переполох: куры мечутся, пух снежной пургой летает, через дыру в соломенной крыше полная луна сияет. И вроде как человек в углу мечется. Сторож быстрее курок взвел и только палить приготовился, как из угла голос донесся: «Не стреляй. Я десантник. У нас тут учения. Я случайно на твою крышу приземлился». И вовремя же сказал он. А так сторож подстрелил бы солдатика, и автомат бы не помог.

Николай:

– Ох нас в армии и гоняли! Суворовцы командирами были. Строгие. Не дай бог, найдут на плацу или в казарме окурок. Так ночь, полночь – поднимали по тревоге всех. Четыре солдатика брали за углы плащ-палатку. В центр плащ-палатки клали найденный окурок. Остальные выстраивались сзади. И так, соблюдая порядок, бегом километров …надцать. Потом рыли яму, стандартную – похоронную. Офицер бросал окурок туда. Яму зарывали и отпевали покойный бычок, исполняя гимн Советского Союза…

Вечером мужики открыли свой холодильник, в палатах таковые имеются, и чего там только не было: и мяско нарезкой, и сальце… И, попивая горячий чаек, ударили холестерином по сосудам, чтобы было что капельницами вымывать.

(На Крайнем Севере нет земли, есть только песок под тонким нежным слоем скудной растительности).

***

День пятый

«Не отпугивай своих ангелов плохими поступками или плохими мыслями…»

Тимофеич выписался. У нас новенький – Игорь. Как многие, в кардиологию попал не в первый раз. Пришел со своим телевизором. Сразу видно – человек бывалый. Во время обхода врач ему рекомендует:

– Вам бы похудеть.

– Я и так килограммов на десять похудел.

– Надо еще.

– Так ветром по улицам носить будет.

– На меня посмотрите. В любую ветреную погоду хожу. Брошу в карман пятнадцать копеек, и не сдувает.

Врач у нас стройная и, как оказалось, с юмором.

Сегодня четверг и молельный день. На сердечном этаже ожидался батюшка, тот, что ведет службу в православной церкви, красивейшем здании города. Поднялась легкая суета. Телевизор выключили, прервав просмотр сериала. В фойе возник столик со скатеркой. Появился поп с чемоданчиком, напоминающим дипломат.

Из дипломата на столик перенеслись иконка-книжка, Библия и свечка. Батюшка надел крест, золотистую церковную накидку, встал лицом к иконке и запел молитвы. Позади него встали несколько верующих. Больничное фойе преобразилось, появилось ощущение чего-то великого. Что ж, это как раз к месту. В кардиологии, куда некоторые попали, взглянув в глаза смерти, самое время подумать…

***

День шестой

«Какой бы скучной жизнь ни казалась дома, но в больничных палатах она еще скучнее…»

Уколов больные ждут, как великого события, устремляются в процедурную прямо к ее открытию, а потом ходят по коридору неторопливо и даже важно, прижав ватку к раненному месту. Не меньший интерес вызывает и столовая.

Кормят вкусно. От добычи нефтяной компанией черного золота городу перепадают крошки с барского стола. Вся книга жалоб и предложений усеяна хорошими отзывами. Вот первый: «Палата образцового быта номер пять выражает сердечную благодарность работникам пищеблока за их феноменальную способность из ничего сделать вкусную пищу, за доброе и вежливое отношение. За их терпение и дипломатичность в отношении некоторых вредных пациентов. В нашей больнице кормят намного лучше, чем в больницах Свердловска, Тюмени и Новосибирска. Низкий вам поклон!»

Все, что здесь написано, – истинная правда. Северяне – это не денежная кубышка, а диагноз. Северяне болеют везде.

Рядом с окошком раздачи пищи висит цитата некоего Франциска Сальского: «Будь терпелив с каждым и, прежде всего, с самим собой». Возможно, она помогает пищеварению.

***

День седьмой

«Исповедь не очищает, а приносит лишь облегчение…»

В ожидании очереди на физиопроцедуры худощавый мужичок, похожий на церковного служку, что-то настойчиво втолковывал рядом сидящей женщине.

– Мы не можем изменить мир, – донеслось до меня. – Надо измениться самим. Это не начальник жестокий, это мы его таким видим…

Поближе познакомился с Игорем. Ему в мае исполняется пятьдесят лет, а за три месяца до юбилея в подарок от судьбы он получил первый инфаркт. Лежал двадцать три дня. Через три дня после выписки вновь на больничной койке.

Игорь с Николаем обсудили проблемы хозяйствования:

– Да-а-а, в здешних краях столько всего закопано! А сколько техники в болотах утонуло!

– Кто-то же и обогатился на продаже цветного лома! Ведь столько поворовали! Не только бросовое тащили, но и рабочее оборудование разбирали. И удара током не боялись. Топором отрубали километры электропроводов прямо от нефтяных станков-качалок. Те, конечно, останавливались. А ворюги смотают кабель – и в кусты. Бывало, на промысле глянешь вокруг, а над окрестными лесами дымы ползут от горящей изоляции. А как алюминиевые чушки из складов тащили! О-о-о!

Тут раздался голос из соседней палаты, где положили ершистого новенького:

– Порасплодили симулянтов. Полный этаж сердечников. Да дай каждому кирку и лопату… Возьми да расстреляй каждого второго, и тридцать процентов бандитов точно изведешь.

С этим никто спорить не стал. Опасались, видимо, под расстрел попасть.

***

День восьмой

«Мы зачастую боремся не с причиной, а со следствиями, и то не боремся, а лишь демонстрируем…»

Дежурной по этажу палец в рот не клади. Частенько можно услышать, как она пробегает мимо палаты, что-то насвистывая. У самой был инфаркт, вылечила себя движением. Зашла к нам, покачала головой:

– Мужики, да не лежите вы, как бревна. Ходите больше. Если валяться, то мало на что можно надеяться.

Мужики выслушали, перевернулись на другой бок и уснули…

Ожидая консультации, в коридоре сидел молодой парень, водитель. К нему, кроме сердечной болезни, приклеилась еще и язва желудка. Он клял лимонад, колбасу и хлеб, которыми питался в регулярных междугородных рейсах.

– Ничего страшного, – сказал я. – У меня деду восемьдесят три года, а его язве около сорока. До сих пор водочку потягивает.

– Мне тоже говорят, что если буду придерживаться диеты, то язва зарубцуется.

Неподалеку от стационара приземлился оранжевый вертолет с синей полосой на борту, принял двух человек и улетел в сторону тайги. Николай сразу вспомнил, как вертолеты падали в свое время, экипажи разбивались, и нигде об этом не сообщалось.

От окна нещадно несло холодом.

– Мы тут ночью дуба дадим, если ветер еще чуть усилится, – забеспокоился Игорь.

Все залезли под одеяла и задумались. А ночью Игорь ушел спать в коридор на диван. Там было теплее.

***

День девятый

«С больными можно делать все при полном их согласии и непротивлении …»

Кажется, что в мире нет ничего хуже, чем глотать около метра «кишки», пластиковой трубки с утолщением на конце. Эта процедура сравнима с крутыми американскими горками, где живот сводит от перегрузок. Не менее тяжело лежать четыре часа подряд с этой «кишкой», свисающей из угла рта, под любопытным взглядом постороннего. Это дело кажется интимным, но напротив лежала женщина. Она тоже нервничала. И мы, поглядывая друг на друга, соревновались в наполнении желчью пробирок, чтобы поскорее избавиться от неприятного общества. Нервничала и медсестра, поддаивавшая из нас физиологическую жидкость. После процедуры ощущение, будто совершил подвиг.

Соседи по палате обсуждали снятие с поста директора Центрального банка Российской Федерации. Более всех волновался Володя, поступивший на место Анатолия:

– Недавно ушел на пенсию и получил двенадцать месячных окладов. Что делать, не знаю. Может, в доллары перевести?

И, обращаясь ко мне:

– Что там слышно относительно курса доллара?

– За последний день доллар на рубль подскочил.

– Точно, надо доллары покупать. А я еще машину хотел продавать. Подожду.

Степан, поступивший на место Николая:

– Домой звонил. Жена говорит, что торговцы на рынке суетятся.

– Да, эти ребята задрали цены, – согласился Володя.

– Нет денег – плохо. Есть – тоже плохо, – подвел итог Руслан, лежавший на месте Тимофеича.

В общем, начались волнения. Вредно кардиологическим больным жить в России и новости узнавать.

Поговорил с медсестрой. Как и ожидал, большинство посетителей кардиологии – ветераны освоения Севера, причем многие из них становятся постоянными пациентами.

Опять процедуры. Кардиограмма под нагрузкой. Вообще положено снимать ее на велотренажере, но его уже давно кто-то приватизировал. Посему меня, облепленного датчиками, от которых к приборам тянулись пучки проводов, заставили скакать на ступеньке. Вверх, вниз, вверх, вниз…

– Ух, какого космонавта запустили, – со смехом сказала вошедшая в кабинет медсестра, едва не уронив от удивления папку с документами.

***

День десятый

«Воспоминания с возрастом становятся настолько далеки от истины, насколько далеки от нее сказки и легенды…»

В палате опять новенький – Леонид. Он пришел на место Игоря, когда тот еще нежился в своей кровати, ожидая завершения формальностей, связанных с выпиской.

– Быстро ты… – удивленно сказал кто-то из наших, обращаясь к Игорю.

– Диагноз не подтвердился, – объяснил он.

Тем временем Леонид пристраивал большущую сумку, которая сразу же привлекла внимание дежурной по этажу.

– Что это у вас там?

– Вот трусов чистых набрал да бюстгальтеров, – пошутил Леонид, намекая на свои выдающиеся груди, свисавшие над не менее выдающимся животом.

– Насчет трусов – это правильно, – похвалила дежурная по этажу, пропустив мимо ушей бюстгальтеры. – А то раскидают на кровати свои сухофрукты, не ровен час – потеряются.

Только в ноябре прошлого года Леонид лежал в стационаре с букетом болезней, средь которых был и описторхоз. Этой заразой он наградил не только себя, но всю свою семью через жирных копченых лещей, купленных в районе Тобольска. И вот опять здесь, где он свой в доску. Кстати, о досках:

– А где щит? – спросил он.

Бывалые больные сразу ищут щит: деревянный настил, который укладывают на металлическую сетку кровати, провисающую, как гамак. Только щит позволяет распрямить позвоночник.

И далее Леонид продолжил:

– Мне здесь залеживаться некогда, жена в отпуск собирается.

Насчет отпуска, как выяснилось впоследствии, он загнул. Ему, уроженцу Крыма, беспокоиться нечего: южнее Тюмени его не выпускают врачи – здоровье не позволяет. Вернуться на родину, где у него есть свой дом, может, и не доведется. Таковы для некоторых последствия северной акклиматизации. Жить здесь более трех лет вредно.

Начались разговоры. Леонид на правах старожила первым взял слово:

– Как-то один механик из этого отделения в самоволку бегал и принес с собой бутылок десять пива, пару – водки да закуски. Напоил до потери чувств двух здоровенных близнецов, направленных в стационар на обследование из военкомата. Те, пьяненькие, завалились спать, но перепутали кровати. Поэтому неудивительно, что поутру уколы всадили не тому. Пострадавший проснулся от боли в заднице, разбудил брательника, и… началась драка. Полетели стулья, заскользили по палате кровати. Такая традиция была у близнецов. Их даже мать водой разливала. А хитрец механик лежал и наслаждался зрелищем.

Тут ожил Степан. На Севере он шестнадцать лет. Сердце болит уже годиков пять-шесть. Разговорчивым его не назовешь, но тут:

– Тут как-то один больной с капельницей в туалет бегал. В вене игла торчит, в нее через трубочку подается лекарство из бутыли, закрепленной на штативе, а он этот штатив в руку – и в туалет. Не успел человек перед процедурой облегчиться.

– Делать ему было нечего. Мог бы и «утку» попросить, – парировал Леонид и начал рассказ о своей жизни, да такой, что вся палата сгрудилась вокруг него.

Лет пятнадцать назад трудился тут один начальничек строительной организации. Ох не любил он рабочих и в ответ получал тождественные чувства.

Пролетарии вечно не видели премиальных, которые делили на двоих начальничек со своей любовницей – главным бухгалтером. Как-то во время его отсутствия премия была-таки поделена коллективом, за что профсоюзный лидер имел бледный вид, а его заместитель – увольнение.

В общем, начальничек был порядочной свиньей. Царство ему небесное. Разбился в «Мицубиси» по дороге из соседнего города. А ведь, бывало, как хитрил, падла, подгоняя ребят на скорейшую укладку труб.

– Давайте, ребята, – говорил. – Делайте что хотите, но только быстрее.

Народ и рад стараться. А после начальничек ехал на место, заставлял откапывать участок трубы и вырезал часть утеплителя, не дай бог, если оказывался один слой вместо двух нормативных: все бригады лишал приработка. Народ возмущался:

– Ты же сам просил быстрее.

Начальничку же было наплевать на эти тонкости, за что он был неоднократно гоним по тайге бульдозером.

Был и у Леонида конфликт с начальничком, когда тот ему срезал зарплату. Он пришел разбираться и услышал:

– А ты что, хотел больше меня получать? Жаждешь нюхать запах купюр, слышать их приятный шелест?

При этом начальничек демонстративно потянул в себя носом и возле уха перебрал пальцами воображаемую пачку денег.

Такого изуверства Леонид не выдержал. Он бросился на обидчика с кулаками и точно бы саданул в ухо, если бы не помешал кто-то из конторских.

Начальничек успел выскочить из кабинета. Леонид за ним. Начальничек – на улицу. Леонид – тоже. Смотрит: лежит труба сантиметра три в диаметре. Он схватил ее за один конец, да так, что с другого упал сварщик, готовившийся приварить ее к магистрали. Но разгоряченный Леонид не обратил на это внимания, размахнулся посильнее и…

Начальничек резво впрыгнул в дверь столовой. Труба, чуть-чуть зацепив его куртку, высекла искры из железа ступенек и со звоном отскочила…

О чем только не услышишь на больничных койках. А с какой завистью больные поминают французскую фирму, работающую на севере России, прямо-таки сказки о ней слагают! Вот одна из них.

Одному ее работнику, которые, кстати, в большинстве своем наши, россияне, в глаз попала толика бурового раствора, т. е. смеси воды с глиной и химическими реагентами. Казалось бы, мелочь: грязь в глазу. У нас обмыли бы пострадавшее око водой и айда к станку. У них – нет. Глаз-то промыли, но потом пострадавшего срочно повезли в ближайший аэропорт, оттуда самолетом в Москву и далее – во Францию. Французские врачи осмотрели больного и заверили, что попадание бурового раствора в перспективе зрению не угрожает. Лишь после этого рабочего доставили назад, на нефтепромысел. Да еще страховку выплатили. От такой заботы о здоровье как не болеть душой за свою фирму?

Говорят, что стоимость суточного питания работников иностранной фирмы превышает среднероссийскую пенсию, а недельный прокорм – северную среднюю зарплату. Мы лежали на койках и рассуждали, что на такие деньги можно съесть. Поговаривают о больших деньгах, выдаваемых на лечение зубов, которые, как известно, на Севере портятся очень быстро, о дорогих курортных путевках, которыми фирма бесплатно обеспечивает не только работника, но и одного члена его семьи. Вот такое благосостояние создается иностранцами на той же самой земле, где обычные российские нефтяники за относительные гроши копаются уже десятки лет.

Тут пришла медсестра Татьяна и поставила капельницы Семену и Володе. У первого капало раза в два медленнее, чем у второго.

– Ну добавьте хоть малость, – попросил Семен.

– Прокурор добавит, – ответил Леонид и вновь перехватил соло: – Тут в соседней палате бабай старый лежит. Вот уж вредный мужичишко, хоть ветеран войны и какой-то религиозный деятель. Он тут постоянный клиент, и чуть что не по нему, так сразу жалуется начальству. Бежит к телефону и доносит, зараза, ведь не заведующей отделением, а сразу – главному врачу или какому чиновнику в городской администрации. Попадает, естественно, медсестре. Та – в слезы. А он берет свой костыль, подходит к ее кабинету, приоткрывает дверь и проверяет, как она там. Если ей плохо, то он, довольный, идет к своей койке…

А как он врача на обходе доводил! Сколько времени она нам четверым уделяла, так столько ему одному. Врач только к двери. Он: «Подождите, вот у меня еще вопрос…» И так до бесконечности. В конце концов я не вытерпел и говорю: «Имей совесть, человека другие больные ждут. Ты что, один здесь лежишь?» Так бабай разозлился. Встал, взял свой железный костыль и в коридор, и при каждом шаге как можно громче им об пол. И это всегда так: если костыль громко стучит, то значит бабай в плохом настроении. А если в хорошем – костыль отбрасывает и птицей по коридору летает. Сам видел.

***

День одиннадцатый

«Совесть не сумка – все выдержит…»

За окном видно заснеженную гладь озера. Там вчера появился «кукурузник», устроивший в городе платный аттракцион для парашютистов. Собственно, любой желающий, заплатив деньги, мог подняться на самолетике в небо и спрыгнуть с парашютом. Женщины прибегали к нам в палату, чтобы посмотреть на самолет, а рядом лежащие мужики разглядывали бюсты, которые те раскладывали на подоконниках. Любопытство обеих сторон было удовлетворено.

Потом женщины прибегали смотреть на парашютистов, которые залетели на деревья и висели там, как диковинные плоды, в ожидании, когда их сорвут. А мужики, лежавшие как тюки, опять посматривали на бюсты.

Обсуждали некоего хирурга, который практиковал здесь несколько лет назад. Начал Леонид:

– Он всех заставлял раздеваться догола. У бабы прыщик на носу, а он и ее догола. Как-то и я попал. На работе мне на ногу большой груз свалился. Благо хоть сам жив остался. А нога распухла. Еле ходил. То ли мышцы порваны были, то ли что. Через недельку таких мытарств обратился я к хирургу. Тот сразу: «Раздевайтесь». Я приспустил штаны и показал ему травмированное место. Тот: «Полностью раздевайтесь». А рядом молоденькая медсестра сидела. Я разделся до трусов. Травма-то на бедре. Хирург на меня взглянул и опять: «Все снимайте». Я и трусы скинул. Тут хирурга куда-то вызвали, и он убежал. Я, как дурак, голый стою по стойке «смирно», а напротив меня сидит девчонка… Постоял минут пять. Ну сколько можно? Нет хирурга. Я оделся. Через некоторое время он возвратился и, уставившись на меня своими наглыми глазенками, спрашивает сурово: «Что? До сих пор не разделись?»

Вспомнил хирурга и Семен:

– Он мне чуть кисть руки не отрезал. Травмировался я на работе. Он осмотрел и говорит: «Резать». Его коллега меня спас. Сказал: «Можно сшить». И сшил. Вот рука до сих пор действует.

– Да, этот хирург еще тот крендель был. Экстрасенсорику пропагандировал, от болезней движением рук пытался лечить. Уже не работает. Уехал....

Вот и больничный лист на руках. Уходить не хочется. Как же теперь без уколов, капельниц и процедур? Как же без интересных разговоров и теплого внимания врачей?..

Санитарка закрыла тетрадку и отнесла ее на пост, чтобы хозяин забрал, если вернется. Так оно и случилось. Примерно через два дня до нее донесся голос посетителя, беседовавшего с дежурной по этажу: «…На рынке встретил Анатолия. Сердечно обрадовался. Приятно было видеть радость на его лице. Поздоровались. Вспомнили Николая, Тимофеича…»

Охотничьи рассказы

«Инстинкт охотника позабыт лишь от сытости…» —

Обычно так начинал Сергей травить байки в кругу гостей. Ни день рождения, ни Новый год не обходились без его увлекательных историй, отшлифованных временем и торжествами. Наиболее любимы были три, несмотря на повторение, казавшиеся свежими, поскольку каждый раз обрастали новыми подробностями.

***

Медведь

Кто-то клюкву на базаре покупает, а я сам ее собираю. Причем прямо на работе, на одном из нефтяных промыслов, как говорится, не отходя от кассы. Там, неподалеку, преет болото, где эта кислая, но дюже полезная ягода в конце лета растет густо, почти впритирку. Причем хорошая клюква, крупная. Там пасутся все наши. Место тихое, спокойное, не испорченное промышленным освоением, и ведет туда старая заброшенная дорога, проложенная до давно уже не действующей геологоразведочной скважины. И вот как-то раз по ней я и направился урожай посмотреть, а ружье с собой не взял. Что, думаю, лишний раз тяжесть таскать?

Примерно через километр лесок закончился, и открылась знакомая трясина с разбросанными то тут, то там небольшими озерцами. Я сошел с дороги, уходящей в топь, и побрел по краю болота, посматривая на лежащую ковром ягоду. Урожай обещал быть хорошим, но недели через две. И тут аж дыхание перехватило…

Метрах в пятидесяти от меня двигался бурый бугор. Над ним парило плотное облако мошки. Через шаг осознал – медведь. Знаете, друзья, видеть этого зверя на фотографии или на телеэкране – это совсем не то, что встретить его в одиночестве и без оружия. Не знаю, заметил он меня или нет. Я в короткие мгновения столбняка, охватившего меня, разглядел его очень хорошо.

Довольно крупный и жирный медведь, преследуемый гнусом, быстро сновал туда-сюда. А потом взял да прямо на болоте перевернулся на спину и стал тереться о его неустойчивую почву, хватая лапами воздух. Все его тело ходило ходуном, словно на шарнирах. От царя леса веяло большой физической мощью…

Сразу вспомнилась другая встреча с медведем, произошедшая со мной на рыбалке. Я тогда натянул болотники и отошел подальше от берега, чтобы наживку на глубину забрасывать. Стоял, удил. А клев хороший был. Рыба словно отроду не ела. Одну за другой таскал из мутной водицы. Снимал с крючка и, почти не оглядываясь, на берег выбрасывал. Аж все позабыл от такого клева и находился почти в прострации. Вдруг слышу: звуки странные позади меня раздаются, похожие на чавканье и урчание. Оглянулся. А там медведь мою рыбку уплетает. И бежать-то некуда. Обмочился я со страху до самых стелек. Стою, не двигаюсь, будто нет меня, как родители учили поступать при встрече со злыми собаками. Медведь слопал мою рыбку и ушел в лес, не обратив на меня никакого внимания. Но в этот раз его кормить было нечем, только мной…

Я очнулся и, понемногу ускоряясь, чтобы не привлечь к себе внимание зверя, двинулся назад. Болото хватало за ноги, но я благополучно добрался до дороги, а там уж дунул. Когда показался промысел, то, наконец, решился оглянуться и штаны пощупать. В этот раз сухой вышел, а позади никого не оказалось, никакого движения, только сосны угрожающе покачивали ветвями, как взрослые иногда грозят детям пальцем: «Осторожнее будь, не ты здесь хозяин».

***

Заяц

Где-то по осени прихватил я ружьецо и отправился на озеро, располагавшееся тоже неподалеку от промысла. Заблудиться сложно – на многие километры в округе виден газовый факел. Сказал, что нефтепроводы пошел проверить, а у самого одна мысль в голове: как бы птицу пострелять.

Но как назло живности никакой. Только пара нырков, вытянув длинные шеи, плавала в середине озера. Они, конечно, большие утки, но пальчики не оближешь. Питаются рыбой, водорослями и чем еще – одному Богу известно. Их стойкий неприятный запах и привкус ничем не выводится, даже уксусом. Да, собственно, нырков было и не достать. Ну не бросаться же в воду за их тушками.

Огорчился. Уже который день неудача. Но делать нечего – пошел назад.

Озеро уже почти исчезло из виду. Вот и граница редкого леса, за которой начиналась большая вырубка, сплошь покрытая кочками, замшелыми пнями и трухлявыми стволами деревьев. До промысла оставалась всего сотня метров, когда краем глаза я уловил какое-то быстрое движение. «Собака», – подумал я, но на всякий случай замер и огляделся.

Из-за дальней кочки выглядывали ушки, и явно не собачьи. Обладателем таких ушек мог быть только заяц. Я очень осторожно снял ружье, стою, жду. Через какое– то время из-за укрытия показалась голова косого. Она мгновенно исчезла, как только я двинул стволом ружья в его сторону.

Я замер. Многолетний опыт охоты на зайца говорил, что тот непременно еще раз выглянет. Уж очень любопытны эти животные. Им обязательно надо знать, кто тут бродит. Так и получилось. Перехитрил я его.

***

Гусь

На Крайнем Севере спрятаться некуда. Растительность чахлая. Утка тебя издалека видит. Дома же, под Челябинском, есть любимое мною большое озеро, поросшее высоченным камышом высотой метра с два. На этом озере останавливаются бесчисленные стаи перелетных птиц.

И вот как-то отправился я на очередную охоту. В пять утра был на своем плесе – это такая лужайка в камышах. Присел на стульчик, закрепленный на вбитых в дно озера кольях. Через некоторое время слышу шум, словно табунок летит. Но вокруг камыш и ничего не видно. Жду, когда живность надо мною покажется или хотя бы над озером. Сбивать надо знаючи. Если упадет утка в камыши, то ее вовек не найдешь. Сколько там дичи пропадает!

Не летела живая птица к стае моих пенопластовых уток, покачивавшихся на мелких волнах. Я нервно поглаживал пальцем курок в готовности пальнуть. Утка опускается резко. Времени на раздумье: секунда-две. Бить надо, как по летающим на стрельбище тарелкам. Вот и сидел я на плесе, словно на заостренных обрубках камышей, которые здесь собственноручно выкосил.

Канонада на озере то вспыхивала, то затихала. Чувствовалось, что птица неактивная. Пара уток пролетела вдалеке… и все. Сероводородные запахи разлагающейся растительности стали куда ощутимее. Малость загрустил… Тут смотрю – гусь летит. И как низко! Я стрельнул: «Бах! Бах!» Но гусь не отреагировал. Настроение совсем иссякло. Застыл в неподвижности, обдумывая неудачу. И тут слышу увесистый шлепок о воду неподалеку. Поднимаю глаза и вижу: возле моих фальшивок присоседилась настоящая утка. Да еще какая! Не промахнулся.

Обычно дичь в обед не летает. Охотники выходят на берег и отдыхают. Я же, вдохновленный успехом, остался на плесе. И не напрасно. Вижу, ко мне низко-низко летит еще один гусь, сопровождаемый почетным салютом охотничьих ружей. С берега раздались крики: «Гусь летит, стреляй!»

Мощная птица попыталась улететь от меня, но на свою беду передумала. Я, сдерживая волнение, быстро перезарядил ружье: заменил патроны с мелкой дробью на патроны с самой крупной. Первый выстрел гусь пережил, после второго – кувыркнулся. Престижная добыча. Эх, какая потом получилась шурпа, это такой суп наподобие ухи, с той разницей, что вместо рыбы в нем томится мясо дикой птицы! Под водочку очень вкусно.

Добытчики

«Нефтедобытчики, матерые волка Крайнего Севера, на работу направляются именно в лес…»

Телевизор включился точно полседьмого. Ночную тьму разорвал набирающий силу свет, раздались бодрые голоса. Сергей проснулся, схватил пульт, нашел седьмой канал, где транслировали температуру. В правом нижнем углу экрана значилось минус девятнадцать. Невероятно тепло. Он удовлетворенно выдохнул, оторвался от теплого тела спящей жены, умылся, позавтракал, из холодильника набросал в авоську снеди, заготовленной еще с вечера, оделся и вышел на улицу.

Его ничто не выделяло среди сверстников, кроме озорного блеска в глазах, пружинистой спортивной походки и легкого на добрую шутку языка. Степенно падал легкий предновогодний снежок, он громко и весело скрипел под подошвами, прогоняя сон и неприятие работы. Сергей вспомнил о скорых праздниках, к которым он уже подготовил ящик «Мартини», о том, что в его доме вновь соберутся друзья и родственники…

От ярких слепящих фар, за которыми тащились неясные силуэты машин, теням на дороге было тесно. Вереница вахтовок и ведомственных автобусов разных марок ехала в обоих направлениях. Они притормаживали, захватывали своих людей и ехали дальше. Но народу на остановках меньше не становилось. «Здорово», «здорово», – звучало то здесь, то там…

Его автобус пришел в начале восьмого. Просторный и теплый. Там уже был народ. И чем дольше автобус кружил по городу, тем больше становилось пассажиров, тем громче звучали разговоры и смех. У городского рынка свернули на «пьяную дорогу», названную так уже давно за то неоценимое качество, что по ней непротрезвевшие, а то и пьяные водители могли выехать из города в обход поста ГАИ. Разговоры стихли, автобус погрузился во тьму, в свете фар замелькали сосенки, обильно росшие вдоль обочины и присыпанные хлопьями снега. Чуть дальше темнела плотная стена леса. В голову Сергея полезли воспоминания…

Женился после армии по большой и внезапно нахлынувшей любви. Ради Аллы он разорвал отношения со своей невестой, честно отождавшей его два года службы, поссорился с родителями, которым нравилась эта скромная и обаятельная деревенская девушка. После свадьбы отношения с родителями не наладились, молодожены сняли квартиру. Жизнь напоминала рай, ради содержания которого он ушел с третьего курса института и до сих поростался с незаконченным высшим. Алла не отговаривала, она любила достаток. А он вкалывал и днем, и ночью сразу на трех работах, перехватывая «халтурки», пока не уехал на Север. Здесь все немного успокоилось, появилась своя квартира, но, глядя на знакомых, которые учились и продвигались вверх по служебной лестнице, он невольно им завидовал, проклинал опрометчивое решение прекратить учебу и в глубине души обвинял во всем свою жену…

«Все мы тут, словно отверженные, не нашедшие счастья в родных местах…» – вдруг обобщил Сергей.

На цеховой базе были минут через тридцать. Промышленный городок блистал огнями. Вдалеке на высоте, на фоне непроглядного неба, различались огромные баки и трубы насосной станции. Неподалеку в ожидании бригад выстроился ряд вахтовок, темнели домики, будочки и одноэтажное деревянное административное здание. Сергей зашел в него вместе со всеми.

В тамбуре, как напоминание о прошлых праздниках, стояло множество бутылок из-под водки и пива, но заполненных не спиртным, а нефтью, на анализы. На стене фойе примостился новогодний плакат со снеговичками. Возле окошка диспетчера приколот ряд бумажек, средь которых были и приказы, и описание случаев травматизма, и просьбы о денежной помощи.

В коридоре стоял бак с питьевой водой, на нем – кружка. Водитель их вахтовки зачерпнул водицы и крупными глотками жадно пил.

– Что, транспортников опять сушняк мучает? – спросил Сергей и прошел мимо, не дожидаясь ответа.

– Опять елки-палки и теще, и себе? – бросил он встречному, тащившему две стянутые веревкой елочки, и зашел в небольшую комнату, где в ожидании цехового начальства сидело человек шесть. На столе теснились одинаковые черные сумочки с едой. «Когда уже я себе такую куплю?» – подумал Сергей, поставил рядом свою авоську, пожал всем руки и присел на последнее свободное место. Время потекло весело, в ход шел любой повод, чтобы пошутить да посмеяться…

В комнатку занесли большой картонный ящик, похожий на заводскую упаковку от американских окорочков.

– На Новый год курочек жарить будете? – раздался вопрос по той причине, что руководители иностранных фирм, работающих на здешней земле, в отличие от наших хозяев, не забывали завозить своим рабочим на промыслы праздничные обеды.

– Да какое там жарить. Сальники здесь, – ответил вошедший и, открыв коробку, продемонстрировал множество кольцеобразных резинок наподобие кистевых эспандеров.

– А если бы я такую нес, то меня бы точно служба безопасности арестовала, – сказал армянин, сидевший на ступеньке стремянки. – Сказали бы, что террорист идет. Лицо кавказской национальности…

– А ще это президента на семь лет избирают? Не у вас ли?

– Не знаю, но слышал, что в одной из бывших республик его пожизненно избирают.

– А что? Можно и пожизненно. Лишь бы человек был хороший…

– Ходил вчера на лыжах, да под лед провалился, сломал их. Они так подо льдом и остались. Надо сегодня сходить посмотреть.

– Можешь не беспокоиться. Их, наверное, течением уже далеко унесло…

Замелькали самые разные темы.

Обсуждали тринадцатую зарплату. Ругали ночников, т. е. тех, кто работает в ночную смену, за то, что причиняют беспокойство – к ним же технику приходится направлять на кусты. Хаяли и студентов-экономистов, которых, несомненно, учат для того, чтобы на местах порядки ужесточать…

Вскоре приехало начальство. Сергей вместе со своей бригадой забрался в вахтовку – мощный «Урал» с оранжевым пассажирским салоном вместо кузова.

Жар шумно нарабатывала печка, переделанная из автомобильного радиатора. Салон вахтовки поскрипывал, покачиваясь на беспрерывных ухабах. Едва державшаяся на защелке дверь дребезжала. Машина жаловалась на старость…

– Сегодня еще ничего, тепло. Ох и сильно же поддувает через эти щели в хороший мороз, да с ветерком, и никому дела нет, – высказался Сергей. – А как на больничный уйдешь, так потом упреков не переслушаешь…

Дорога, сравнимая со сложнейшим лабиринтом с множеством ответвлений, поворотов, перекрестков, петляла среди пропасти мелкорослых заснеженных лесков. То здесь, то там средь величавого моря тайги встречались отдельные островки открытых, чистых, как белые скатерти, пространств, которые терялись вдали, в бледной дымке. Небо до самого горизонта скрывала плотная занавесь облаков. Начало десятого. Рассвет только-только занимался, полутьма отступала.

Вот и база участка. Станки-качалки согласно кивали балансирами, чем-то похожими на головы кур, клюющих зерно. Только происходило это, как в замедленном кино, и бесконечно, и ненасытно.

Ряд вагончиков. Один из них – жилой. С виду: пнешь – развалится. Но свой, родной. Пятнистая рыжая длинношерстая собака по кличке Балбеска виляла хвостом, пропуская бригаду к туго подпружиненной двери.

В левой комнатушечке сидел на топчане и, склонившись над столом, корпел над рабочими бумагами Игорь, их мастер. Кудрявый седоватый очкарик с помятым уставшим лицом после своего вчерашнего дня рождения. У края стола стояли стаканы, лежал подсохший хлеб да что-то в пакете. На одном из двух стульев уже примостился переодевшийся в робу Гена, самый молодой член бригады, коротко стриженный щекастый студент-заочник. На экране старого черно-белого телевизора «Радуга» мелькали какие– то силуэты. Напротив лежала кипа инструкций по технике безопасности. Висели карты, графики, и ящик стоял с надписью: «Не влезай – убьет!» На электрической батарее покоилось несколько рабочих рукавиц, блестящих от образовавшейся на них смоляной корки высохшей нефти.

Сергей прошел направо в такую же маленькую раздевалку, где помимо двух топчанов стояла сварная металлическая вешалка, тесно загруженная шмотками. А там, как говорится, в тесноте, да не в обиде, давай переодеваться…

Роба выдавалась не меньше чем на год. И никого не волновало, если ее зальет нефтью на следующий день после получения. Наша фирма не иностранная, где испачканную робу стирали и возвращали рабочим в фирменной сумочке. Россия проще. Поэтому даже смысла не было надевать новую одежду на работе, лучше родным подарить или продать. Так хоть какая-то польза. Все обмундирование быстро превращалось в хламиду, если жена не постирает: и самая обычная телогрейка, облагороженная синей тканью и эмблемой компании, ватные штаны с лямками и двойной ширинкой, которую пока расстегнешь…

Вырядившись, как басмачи, матерые волки Крайнего Севера ввалились в комнатушечку мастера. Все были в поношенных грязных куртках и штанах, кто в серых валенках, кто в утепленных сапогах, и все в побитых, поцарапанных касках с эмблемой нефтяной компании, надетых на старые принесенные из дома ушанки. Рядом с Сергеем стояло еще четверо: Алик, скуластый молодой парень с открытым взором; Ринат, среднего роста, круглолицый, с хитринкой в глазах; Халил, высокий, уверенный в себе человек, такой, что его уверенность передавалась другим; Алексей Николаевич, худощавый дедок, пенсионер, бывший буровик.

– Гена, бери охотничьи лыжи и марш проверять товарный трубопровод, – начал распределять задания Игорь. – Там упало давление. По этому поводу был телефонный звонок. Не дай бог порыв. Сразу зарплата к чертям полетит. А теперь к плану. Халил и Ринат, садитесь на ППУ*, и вперед, на куст, на отбивку уровней. Сергей, Алик и Алексей Николаевич – на вахтовку. Объехать скважины, снять показания, собрать пробы…

На участке Игоря порядка ста двадцати работающих скважин и примерно столько же неработающих. За каждую он в ответе головой, вот и объяснял ситуацию, вдохновляя на подвиги:

– Сегодня у нас шикарное стечение обстоятельств: две машины и пятеро работающих в день. Сами знаете, что обычно двое-трое. Надо использовать момент и сделать максимум. Вечером выйдут ночники и продолжат. Так что хвост пистолетом, впряглись и до вечера не расслабляться.

Алик, Алексей Николаевич и Сергей по скользким ступеням залезли в вахтовку и поехали.

Первый куст. Неспешно орудовали станки-качалки. Вокруг труб, возвышавшихся в полчеловеческого роста, сталактитами настыл лед. И немудрено, поскольку в них течет вода, закачиваемая в нефтяные пласты под огромным давлением.

Все трое, выпрыгнув из вахтовки на свежий снег, сразу направились к спутнику – небольшому железному домику, через который проходит вся добываемая на кусте нефть, где производится ее учет и контроль, где в начале освоения этих земель и нужду справляли, прячась от мороза.

На входной двери спутника пугал трафарет: «Проветрить 20 минут». Но если все делать, как написано, то до вечера не управишься. Таких спутников на участке более тридцати.

– Здесь вентиляторы надо ставить, – каждый раз ругался по поводу этой надписи Николаевич. – Что же, отсюда перчатками газ выгонять? Мать их всех, не дай бог, искра промелькнет – ведь заживо сгорим в этой печи…

Сергей вслед за Аликом зашел в спутник и сразу ощутил под ногами исходящие от железного пола знакомые тяжелые вибрации, такие же, пожалуй, ощущали лилипуты, разгуливая по груди великана. Выталкиваемая из-под земли смесь газа, нефти и воды под напором насосов пульсировала в ритме сердечных сокращений. Он оглядел оборудование, в приказном порядке самими же покрашенное, и, вспомнив, как махал кистью, высказался:

– Ведь на всем экономят. Нет, чтобы специальную бригаду нанять. Так нас же заставили красить. Платить не надо. Халява. Везде халяву любят…

– Нечего стоять трепаться. Идите пробы отбирайте. Я тут и один управлюсь, – сказал Алик, записывая карандашом на испещренный лист бумаги показания приборов.

Сергей и Николаевич пошли к станкам, неся в руках нехитрое оборудование. Сергей взял самую обычную старую пластиковую бутылку из-под пива с рваным отверстием в боку. Этим отверстием он насадил бутылку на открытый обрезок трубы, приваренный к магистрали, и повернул краник. Зашипело, засифонило. В бутылку понемногу потекла коричневая жижа. Сильно запахло газом.

– Интересно, кто придумал такие примитивные приспособления? – высказался Сергей, немного отстраняясь, чтобы не забрызгаться. – Ведь такая известная компания могла бы и солидно все обставить. Такие бабки зарабатывают! А все потому, что еврей сибирскую нефть качает…

– Да кому это надо, кроме нас? Наверняка люди сами доперли. Потому что деваться некуда. В пригоршню же не будешь пробы собирать. А работу выполнять надо, – заворчал Николаевич. – Это только недоразвитые негры могут работать таким образом. Все отдано на откуп баранам, а не мыслящим людям…

Сергей собранные пробы переливал в типичную стеклотару, где раньше держали алкоголь. Заполненные нефтью бутылки ставил в пластмассовый товарный ящик, рассчитанный на двадцать поллитровок…

Вот так и прошли по всем скважинам.

– Это ты вчера за бутылками ездил? – спросил Сергей.

– Да. В лаборатории девчонки только успели их помыть и посушить. Сорок штук оттуда привез, – ответил Николаевич.

Внимание привлек один из насосов.

– Вот тебе и сальник, – сказал Николаевич, показывая на место, где под действием качалки скользил туда– сюда шток глубинного насоса. – Набивка уже вылазит. Слабое место…

– Надо менять, – согласился Сергей. – А то как выдавит его, так опять будем в минус сорок в фонтане купаться. Помнишь, как задвижку давлением сорвало? Она же, как ракета, улетела, хорошо хоть никого не задела. Потом нефть сверху душем опустилась, а я только новую телогрейку получил…

Он говорил, ругался, но не стоял на месте, переходил от скважины к скважине, брал отрезки труб, надевал их на небольшие штыри переключателей и двигал туда-сюда. Отрезки труб служили рычагами. Они лежали возле каждой качалки, будто нельзя было сразу сделать все по уму…

Первый куст отработан. Все трое пошли к вахтовке, забрались в нее и поехали дальше…

Такая работа. Приезжаешь на место, выпрыгиваешь из салона с высоты примерно в полметра, делаешь, что требуется, забираешься в машину – и дальше. Остановок за день достаточно, работа до того однообразная, что иной раз нагоняет тоску. Спустя годы кажется, что все гайки и задвижки можно крутить с закрытыми глазами, в любом состоянии опьянения…

Николаевич на ходу стоял в салоне вахтовки и придерживал за ручку входную дверь, боясь, что та откроется.

– Да брось ты ерундой заниматься, а то начальство увидит, и припишут тебе в обязаловку дверь держать, а ремонтировать ничего не будут. Садись, – сказал в конце концов Сергей.

Кусты отличались лить защищенностью лесом от ветра, числом станков-качалок, звуком проходящей через спутники нефти. В большинстве точек добываемая жидкость совершенно неромантично журчала…

Тары-бары-растабары стали все чаще возникать и в вахтовке.

– Эх, бедновато на кустах, – вздохнул Сергей, покачиваясь на ухабах.

– Деньги до нас не продавливаются. Они же сверху поступают, и на каждом все более низком уровне их становится меньше и меньше, – дал свое обоснование ситуации Николаевич. – Это где-то в офисах ремонты делаются, плитку кладут да компьютеры покупают, а у нас как было при социализме, так и осталось. Ведь столько скважин набурили, что и сейчас им ума дать не могут. А может, бурили так…

– Вот и наши парогреи, – сказал Алик.

Машина притормозила, и троица в очередной раз спрыгнула на твердую почву.

Средь густого облака пара, то появляясь из него, то исчезая в нем, деловито разгуливал Ринат. Пар с резким свистом вырывался из «копья» – трубы, нацеленной на замерзшее оборудование.

– Как дела? До обеда-то управитесь? – спросил Сергей.

– Вряд ли. Только первую скважину заканчиваем, – ответил Ринат. – Замерзла сильно. Все парим, и никак. Пробки льда лезут и лезут.

Он ушел к ППУ, вернулся с небольшим компьютером и через металлизированный шнур подключил его к скважине. На небольшом экранчике выскочила информационная кривая, похожая на кардиограмму. До поверхности смеси нефти с водой в этой точке было более километра, а давление в трубе равнялось девяти с половиной атмосферам.

– Хорошо придумали. Все данные остаются в памяти компьютера и доводятся до начальства без искажений. Эти приборы недавно появились, – старался перекричать шипение пара Ринат. – Не то что раньше, чтобы узнать уровень нефти, по устью трубы ладонью хлопали, били и отсчитывали секунды до возврата эха. Потом по скорости звука определяли расстояние…

– Кое-что из оборудования и в низы продавливается. Эх, дед, все бы тебе языком трепать, – сказал Сергей и похлопал Николаевича по плечу.

– Вспомню, как приходилось вручную отбивать скважины на участке, так вздрогну. За неделю весь фонд пройти! Во-первых, то бумага потеряется, то карандаш сломается, – продолжал Ринат. – Во-вторых, да идет оно к лешему, сойдет и на глазок…

Тут его внимание привлек Николаевич, отправившийся в тыл станка-качалки, на котором велись работы.

– Ну-ка иди на хрен оттуда! – понеслось вслед деду. – Запустим, потом пойдешь. Всякое может быть. Это же железо. Ты там вообще не должен находиться.

Ринат обернулся к Сергею и посетовал:

– Горе с этим пенсионером. Хоть много лет на Севере, а в нашем деле он – начинающий. Быстрее бы истекли его полгода, которых ему не хватает до губернаторской пенсии.

– Поговорить любит, треплет языком что попало. Все уши прожужжал, – согласился Сергей. – Но, с другой стороны, жалко бедолагу. Всю жизнь пропахал, а толку ни на грош. Где ж она, достойная старость?

Степенно подошел Халил:

– Что-то много времени мы угробили на этом станке. Оборудование сильно промерзло. Пришлось насос останавливать. Возможно, и на других качалках то же самое. Надо поторопиться. Завтра ППУ могут и не дать. А если морозы ударят? Задел не подготовим, вот тогда посидим, поговорим…

Алик подтянул шланг к следующей скважине и принялся обдувать ее паром, Ринат схватил полное ведро кипятка и давай поливать им оборудование (но об этом опять молчок, а то ППУ не будут давать), да и остальные забегали…

Сергей вышел на границу кустовой площадки, к электрической подстанции, и сразу окунулся в белое безмолвие, о котором он мечтал когда-то, перечитывая Джека Лондона. Никакого движения. Не видно ни полетов птиц, ни следов зверей. В глубь неподвижного непроглядного серо-зеленого леса, где даже ветка не шелохнется, уходили покосившиеся столбы линии электропередачи. Продолжал падать снег, но уже не так густо, как утром. Он оглянулся – позади медленно вращались маховики, напоминая о работе. От них исходит тихий шуршащий шум моторов. Он поднялся по железным ступеням подстанции…

У каждого своя доля. Сергей, Алик и Николаевич оставили Халила и Рината рядом с ППУ и их проблемами, сели в вахтовку и поехали дальше. Николаевич опять разговорился:

– В моем общежитии сплошной бардак. Черт-те кто шляется по комнатам. Просят то на бутылку, то на сигареты, то на шприцы. Задрали. Кто бы порядок навел? Могут и в четыре часа ночи постучаться. А мне утром на работу… Бомжей развелось. Да как тут не обомжиться? Здесь лет пять надо работать – не больше. И проходи реабилитацию на Кипре не меньше года. Но кто этим будет заниматься? Вот мы все тут и опускаемся. Поработай в таких условиях, и психология бомжистой становится. Да и здоровье садится основательно. Что с этим поделать?

Сергей слушал Николаевича и понимал, что в его словах есть доля правды: «Конечно, дед имел в виду не прямое значение слова «бомж», как лицо без определенного места жительства, а внешнее сходство. И тут есть о чем задуматься. Вот Пашка, друг, попал в колонию. После выхода его из заключения встретились. Тот был в гражданской, нормальной одежде, а держался, как на зоне: ссутулился, голова спряталась за плечи, взгляд настороженный. Жизнь накладывает отпечаток. Но, как говаривал Жванецкий: «Мы этого не замечаем, не замечаем, не замечаем…»

Тем временем Николаевич, любивший поговорить, когда есть свободные уши, зацепил другую тему:

– А вы знаете, почему нам никак зарплату поднять не могут? Государственные законы не позволяют. Хозяева и рады, но не могут. Ведь если они много нам платить будут, то сразу инфляция начнется. Рубль опять кубарем полетит, да цены на продукты подпрыгнут. Вот государство и строжит. Не сметь…

Сергей и Гена удивленно переглянулись.

– Ты б, Николаевич, закусывал иногда…

– Нет, я серьезно…

– Меньше корпорационную прессу читай…

В этот день качалки работали исправно, и это было видно издалека. Трубы без инея, шток блестит…

Время к обеду. Возвратились на базу. Операторы и мастер принялись строчить отчеты о работе. Должности хоть рабочие, но все больше бюрократии становится, чтобы крайнего легче было искать. Потом операторы достали свои сумочки, а Игорь обратился к Сергею:

– Не доставай сумочку, поехали со мной, надо еще раз давление посмотреть на коллекторах.

– Так обед же, поесть надо.

– Ничего, по пути в столовую заедем, там и перекусишь вместе со мной, а с провизией твоей ничего не случится: брось в холодильник за окном, завтра съешь.

Сергей знал, что в таких случаях лучше не спорить, а то расчетка в конце месяца не больно порадует, да и надеялся он, что в ближайшем будущем мастер его выдвинет на повышение по разрядам…

По пути они обсуждали, что работы и требований становится все больше и больше, а зарплата не растет. Отдельно Игорь напомнил о своей многотрудной жизни:

– Вам-то что? Отработал да спать. А у меня ночные и праздничные дежурства, которые дополнительно не оплачиваются. Отрабатываю на хозяев, как проститутки перед бандитами. Могут вызвать на работу посреди ночи. Да и к технике безопасности отношение ныне очень серьезное. Мастера тут одного уволили, всех рабочих в бригаде премии лишили, а остальных по всему предприятию заставили пересдавать экзамен только за одно замеченное нарушение…

Игорь глянул на Сергея, подумал: «Как бы где не всплыло то, что я говорю», – и добавил:

– Но вместе с тем я считаю, что все требования правильные, и привыкнут люди, и будет все как положено. Ведь инструкции не зря написаны. За ними жизни человеческие.

Небольшая столовая. Раньше в ней бывало столько народу, что хвост очереди на улицу выходил. Теперь такое случалось крайне редко. За раздачей томилась в ожидании клиентов пара поварих. На прилавке стояли ряды компотов, заветрившиеся зимние салаты, винегреты. В поддонах желтело жидковатое картофельное пюре, манили рыхлые котлеты, куриные окорочка да вчерашние булочки-витушки с маком…

Игорь сел с мастерами. До Сергея донеслось:

– Все понемногу улучшается. Бардака меньше. Меньше людей, которые без дела шастают…

Живот после съеденного не болел, изжоги не было, да и голод до конца рабочего дня о себе не напоминал, наперекор шутливым напутствиям ребят из бригады…

После обеда курили на улице. Игорь вспомнил детство.

– Дорога в школу пролегала через спортивный городок военной части, и я, проходя мимо, любил зацепиться за турник. Сделаю «солнышко» разок-другой и – в школу. Возвращаюсь – сделаю пару кульбитов на брусьях и – домой. Солдаты с восхищением смотрели, как я вертелся на их спортивных снарядах. Но как-то захотел выпендриться.

Замыслил крутнуться на турнике, держась за перекладину одной рукой. Но кисть не выдержала, подломилась, пальцы разжались, и я вниз головой полетел к земле. Благо, что в волейбольной секции приземляться научился. Смягчил удар руками, подогнул голову, на плечо, кувырок… прыжок… и на ноги, под всеобщее «Ах!»…

Мой отец долгое время служил офицером в Германии. Мотоциклы «Ява» тогда были в большом дефиците, но мне он купил такую машину. И я не щадил ни ее, ни себя. Любил лихачить. И как-то раз нарвался на встречный УАЗ.

За несколько мгновений до столкновения продумал все возможные варианты и решил, что лучше врезаться в правую фару, а приземлиться на ровный участок обочины на границе с кюветом. Отпустил руль, высвободил ноги и после удара полетел. Три кувырка, подпрыгнул, ощупал себя. Цел…

Вот только спустя годы после тех кувырков у меня шея побаливает, и рука плохо гнется, но это не мешает работать. Умею быстро принимать решения и «кувыркаться», а это нынче ценится. Кстати, недавно получил в пользование, для работы, английскую рацию.

Удобная штука. Для оперативности вещь необходимая. Не надо к телефону ехать. Еще обещают наши вагончики заменить, а те, что есть, – в ремонт. Хотя мне кажется, что их уже не восстановить. Их же из чего попало собирали. Им уже лет десять как минимум.

– С водителем нам повезло, исполнительный, везде возит, – вспомнил Сергей.

– При чем тут повезло? Просто я его машину всегда заказываю. На эту вахтовку спроса нет. Смотри, какая старая. Но водитель хороший. Можно сказать – редкостный.

– Я тебе откровенно скажу. Нам скважины надо осматривать два раза в день. Водилам, что были у нас раньше, неохота беспрерывно ездить по кустам. Происходило много скандалов. Они говорили: «Что я вам – такси?» А нашему брату порой спорить себе дороже, и зачастую не ездили мы второй раз. Если в этот момент скважина останавливалась, то до следующего осмотра на морозе она сильно промерзала. Потом затрахаешься ее запускать, и нефть теряли…

– Да я что, не знаю? Сколько говорено на эту тему…

А в это время на базе участка отобедавшие Халил,

Алик, Ринат и Алексей Николаевич вспоминали прошлое. Гена слушал.

– …Я приехал в эти места в октябре. Сразу бросили на промысел. Вокруг лес и снег, метель и холодища. Шло мощное освоение. Не утихал шум техники. Высилось множество буровых вышек. Ночью – светло от прожекторов. Нашей бригаде дали железный сарайчик, где даже печки не было. Благо хоть кровати с матрасами. Спали в фуфайках, натянули на себя все, что было теплого. На следующий день быстрее буржуйку делать. Уже вечером развели в ней огонь. Наварили супа и бич-каши…

– Мы в таком же вагончике жили, и как-то зимой погас свет, застыли качалки, похолодели электрические печи. Вначале волновались за нефть, как бы трубы не перемерзли. Потом смотрим: самим бы выжить. Вагончики быстро выстыли, и в них стало холоднее, чем снаружи. Пришлось под открытым небом всю ночь жечь костры и прыгать, чтобы согреться. Пообморозились. А утром подача электричества возобновилась, приехало начальство, задобрило…

– Морозы раньше были не в пример нынешним. Гораздо сильнее. Помню, как дало ниже минус пятидесяти. Аж дымка низкая повисла, словно тучи к земле придавило тяжестью неба. И в товарной трубе стала образовываться ледяная пробка. Уже тогда нефть с водой шла. Причем пробка норовистая была. Мы с ней больше двух месяцев воевали. Вырежем участок трубы, пробьем лед, заварим отверстие, пустим нефть. Через пару часов замерзло. И опять по новой…

– Ох, да в любую погоду на буровой. По зиме, бывало, не успевали от теплого балка и на сотню метров отойти, как лицо прихватывало. Но как дружно жили! Двери в квартиры никогда не запирали. Такого не было, чтобы человек вышел на трассу, и никто его не подвез. А как гуляли, какие песни пели! Тогда, в отличие от нынешнего времени, буровик шел с высоко поднятой головой…

– Тогда даже инструмента на месторождениях не было. Что из дома привезешь, тем и работаешь. Только фуфайки выдавали. Даже валенки сами покупали…

– В поселке тоже не сладко было. Тарахтела единственная дизель-электростанция. Зима. Включали все электронагреватели, какие имелись. И вскоре прибегал электрик. Кричал: «Выключите хоть часть тэнов! Станция глохнет! Мощности не хватает!» Приходилось выключать и ждать, пока потеплеет от дыхания. Поэтому радовались, как дети, когда вдоль дороги поставили столбы электропередачи. Ждали, что вот-вот будет нормальное электроснабжение. Мечтали о телевизоре. Выдумывали лучшее название для будущего города: Нефтеозерск, Снежногорск…

– А как воду поначалу возили с озера, а потом водовозками из соседнего города?! А как с мешками за продуктами за сто двадцать километров ездили, затаривались и обратно?! Чего только не было. И ведь все переживали за общее дело. Вот первый начальник нашего управления частенько приезжал в бригаду и говорил: «Ребята, давайте работайте хорошо. Запомните, что ведро нефти стоит ведро пшеницы». Сколько стоит нефть и пшеница, мы не знали, но боевой дух поднимался. А он беспокойный был человек. Бывало, едем на автобусе, он видит, что задвижка возле дороги стоит, выбегает и к ней прямо по снегу, проваливаясь по пояс. А там к трубе ухо прислоняет и слушает: есть нефть или нет.

– Раньше как было: скорей, скорей. Сутками пропадали на работе. Если в день где-то два-три часа поспишь – это хорошо. А то вообще спать не приходилось: приехал домой, чаю попил – и опять сюда. А одно время поселок был на грани гибели. Авария по электроэнергии случилась, тепла нет, и морозы стояли сильные. Решался вопрос об эвакуации женщин и детей на «землю». Даже чай утром невозможно было попить. Вода, припасенная в банках, замерзала в квартирах. Спали в тулупах, в валенках, в шапках, под матрасами. Как это все перетерпели, непонятно. Молодые. Интересно все было…

По пути из столовой на базу своего участка Игорь с Сергеем заехали проверить, как работает на скважинах их участка бригада подземного ремонта, а затем направились замерять давление в трубопроводе товарной нефти.

Остановились на заснеженном поле, посреди которого торчало множество штырей с подписанными табличками и загородок, внутри которых виднелся металл. Очень похоже на небольшое кладбище с памятниками. Вот только покойнички и надписи другие. Закопаны нефтяные, газовые, водяные трубопроводы. От каждого свой наземный выход. Подписано: «Перемычка», «Дренаж», «Врезка»… Стволами сломанных деревцев темнели выходы кабелей, обернутые в полиэтилен.

Игорь вместе с Сергеем вылез из вахтовки. Они пошли по глубокому снегу от таблички к табличке. Шарили по этому кладбищу в поисках нужной трубы, но так ее и не нашли.

– Видимо, под снег ушла. Поехали в другое место, – сказал Сергей…

Отъехали в сторону, а там еще один памятник за загородкой – будочка, внутри которой сквозь щель между дверцами виднелся манометр. На дверцах висит замок, а ключа с собой, как обычно, нет.

– Надо с манометра снег обмести веточкой, а то его сильно припорошило. Тогда, может, и разглядим, что он показывает, – предположил Игорь.

Сергей и Игорь разбежались в разные стороны, оставляя за собой глубокие впадины следов. Закачались, затрещали деревца.

Через узкую щель отломанной от сосенки веткой Игорь смел снег с манометра и разглядел его показания. Девять с половиной атмосфер. Порядок. Можно возвращаться.

– А сколько у нас считается нормальным болеть? – спросил Сергей, вспомнив о дырявой вахтовке.

– Один раз в год – это терпимо, – ответил Игорь. – Ну, смотря какие болезни. Есть ведь не только простуда, а радикулит или язва. Всякое бывает. Но мне приходится крепиться. Уйдешь на больничный – можно тринадцатой лишиться…

Вот и опять на базе. Игорь остался. Сергей с Халилом, Геной и Алексеем Николаевичем отправился на вахтовке на повторный объезд скважин.

На сто семьдесят третьем кусте слесари облепили станок-качалку. Звонко работали в две кувалды. А в остальном все по-прежнему…

Вечерело. Три часа дня. Качающиеся балансиры погружались в туман полутьмы. Усилился ветер, но по-прежнему вокруг царствовала глухая тишина леса. Снег и сосны. Маленькие деревца росли уже на самых подступах к промышленной территории. Молодняк. Они в конце концов отвоюют эти места…

В спутниках светло, тепло, кажется, что можно спокойно работать в любой мороз. Успокаивающе гудела вахтовка…

– Вот раньше, при тех ценах, здесь хорошие зарплаты были. Всей семьей, вчетвером, в отпуск и обратно – только на самолете. Там на такси. И денег хватало. Сейчас не хватает.

– Вот смотри, что получается. Мое дело за работой насосов следить, чтобы они были исправны, и остальная техника работала. А что там эти насосы качают, я к этому отношения не имею. Это наверху смотрят. А нашу зарплату привязали к конечному результату, к добыче нефти. Разве это справедливо? Раньше за замеры и пробы нам доплачивали. Сейчас мы делаем то же самое, но эти доплаты сняли…

– А ведь скажешь о наболевшем, так и уволить могут. Ни за что ни про что. Я-то ничего не боюсь. Начальство трясется за свои места. Как бы чего не всплыло. А устроиться на работу больше негде…

– …А куда уходить? Профессию можно менять, пока молодой. В нашем возрасте надо смотреть, как бы не прогадать. Вот один мой знакомый ушел в Пурпе. Получать стал 19 тысяч в месяц. Неплохо. Но там, видать, смотрят, откуда люди бегут, взяли да подравняли зарплату. Теперь он 14 тысяч получает и думает, как бы назад…

– А мой сосед в Нижневартовск уехал и возвращаться не думает…

– Поздно подался на Север, – каялся Алексей Николаевич.

– Я вот приехал в девятнадцать лет, – сказал Халил. – Если бы не девяносто первый год и не девяносто восьмой, то можно было спокойно жить. Тогда же спать легли – нормально все было. Проснулись – наполовину раздетыми. А сейчас что делать? Ждать, пока опять разденут? Вот тебе и государство. Помню, как знакомые поехали отсюда за машинами. Но пока ехали, цена на автомобили в два раза поднялась. Слов нет – одни междометия. У них на дорогу денег нет, не то что доплачивать. Хорошо хоть генеральный выручил…

– Вот что ты, пенсионер, тут делаешь? – вдруг обратился Халил к Алексею Николаевичу, хитро подмигнув Сергею и Гене. – Не хватает тебе пенсии, вот и работаешь.

– А куда деваться? – ответил тот. – На эти стариковские деньги как жить? Вот до пятнадцати лет северного стажа дотяну, чтобы получить повышенную северную пенсию и льготу по переселению, а там хватит.

– Не слышал я, чтобы переезжали, – ответил Халил.

– А вот посмотрим, – сказал Алексей Николаевич. – Если перееду, то расскажу.

Уже темно, а темнота рождает пересуды…

Опять куст, опять на подножку и вниз.

«Один день так попрыгать – это ничего, – размышлял Сергей. – А вот годы попрыгаешь – и спина, и ноги уже болят. Да сердечко пошаливает, ведь, как пожарники, работаем. Все время в ожидании. То ничего, то аврал…»

В вечерней тьме маховики качалок уже не на кур походили, а на драконов, готовых пыхнуть огнем в любой момент. Цивилизованный человек проник черт-те куда, где жить-то ему вовсе не положено. Понастроил средь девственной когда-то тайги. Разогнал зверье, потравил рыбу, крепко потеснил ханты и ненцев. И не на пользу себе. Ведь не зажил народ лучше…

Маховики все гонят нефть. И уже навевают грусть и даже некоторое раздражение. Сергей по привычке умножил добытую на их участке нефть на ее рыночную стоимость. Все оживились, обсуждая полученный результат, на фоне которого их зарплата просто терялась.

– Ну куда им столько? – прозвучал безадресный вопрос. – Сколько нефти ни качай, зарплаты все равно почти нет. Ведь миллионами тонн! И все как в прорву…

Незаметно рабочий день подошел к концу. Вот и снова – базовый куст. В конце рабочего дня все стало едино настолько, что Сергей даже не узнал его. Вдалеке полыхал огненный газовый факел. Пламя с силой вырывалось из далекой трубы, как из огнемета, как будто один из сказочных драконов очнулся и занялся привычным для него делом…

Сергей зашел в раздевалку, снял робу, оценил ее затрапезный вид и сразу вспомнил, как ругался по этому поводу с Игорем.

– А ты знаешь, что в зарубежных компаниях увольняют, если одежда у рабочего грязная. Грязь на одежде – признак нарушения технологии. Значит, ты где-то не так встал или недоглядел… – читал нотации Игорь.

– Слушай, ежу понятно, что никто в нефти по собственной воле купаться не будет, – распалился тогда Сергей. – Морозы, оборудование старое, вот и аварии. Вы же сами запчастей не даете. Наверху что-то рассчитывают, увеличивают формальный срок службы деталей, какую-то экономию ищут. А механизмы от расчетов дольше не работают. Тут как хочешь, так и справляйся. Много трубных соединений, сальников, а внутри нефть под давлением почти в десять атмосфер. Естественно, то тут, то там что– то выскочит. Это не говоря о порывах в магистралях, когда аврал, когда как грудью на амбразуру, лишь бы фонтан быстрее перекрыть. А на прошлой неделе, когда обнаружили течь в трубе, проложенной по дну озера? Неужто забыл, как пришлось долбить лед, а потом быстрее в эту прорубь лезть и надевать хомут? Там некогда следить за чистотой одежды…

– Да ладно. Я же понимаю… – пошел на попятную Игорь…

Сейчас он с кем-то разговаривал по телефону.

– …Сегодня удачный, беспроблемный день. Остановок и порывов не было. Шли плановые работы. С добычей немного плоховато, но это внутрисменный простой набежал. Догоним. Бывало хуже…

Все вышли на улицу, переодетые в очень даже добротную зимнюю одежду: дубленки, теплые шапки да сапоги.

– Ну что, если сейчас добычи не будет, так зайдешь домой, перекусишь, схватишь с собой сухой суп – и сюда на ночь кувыркаться? – спросил мастера Халил.

– Да, может, придется вернуться и искать дополнительные тонны нефти, – ответил Игорь. – Не впервой. А ты что думаешь? Два ночника и я перелопачиваем за ночь очень много. Если надо, так поедем по скважинам, будем отбивать уровни, искать потери. Вот на прошлой неделе был порыв – там теряли. Только компенсировали эту потерю в добыче, как на скважинах снизился дебит. Отслеживать эти моменты – это ваша каждодневная текущая работа, добытчики нефти. Но на сегодня отдыхайте. Завтра, если не выйдем на нормальный уровень, то поглядим, может, всем придется подключиться…

Автобус от базы цеха отправился в город почти в полшестого вечера, когда ветер острыми ножами усиливающегося мороза прорезался сквозь толстый мех дубленок и свитеров, заблаговременно загоняя людей в теплый салон. Сергей упал на сиденье. Нестерпимо хотелось покоя, томила легкая усталость. Да и остальной народ в автобусе уже не шумел, как утром…

Вскоре заискрилась мозаика теплых огней городских пятиэтажек. Зашныряли фары легковых автомобилей. Перемигиванием цветов поприветствовал встречный светофор. Накатило чувство облегчения и даже какой-то отстраненности. Причастность к делу крупной российской компании сделала нефтяной город в глазах Сергея совсем каким-то мелким и несопоставимым по масштабам местом отдыха от работы, от главной жизни.

«…Хотя ведь неизвестно, на что работаем. Раньше ясно все было. Города строили, родину укрепляли. А сегодня для чего живем? Все хапают, сколько могут. Вместо зрачков – доллары. Все деньги с продажи нефти за границей оседают и неизвестно на что тратятся. Может, на них террористы где-то дома взрывают да людей убивают. Может, все мы тут потенциальные преступники… – грустно думал Сергей. – Но ведь семью кормить надо. Все-таки – добытчик я. Тут уж не до политики. Вот житуха пошла…»

Дома он был в шесть часов вечера, завтра опять на промысел и неизвестно, что преподнесет этот следующий день.

(ППУ – паропередвижная установка).

Собачий бизнес

«Деньги не пахнут, пахнет процесс их получения…»

– Мам, а мам, давай собачку купим, ну давай… Ты только представь, какая она ласковая, как с ней приятно играть… – хныкала месяцами дочка, пока не добилась своего…

– Санька, действительно, давай купим собаку, а то ты вечно на работе. Мы уж забыли, как ты лаешь, – съехидничала Света однажды. – Дочка извелась вся. Учиться хуже стала.

– Света, собака – это для частного дома. Где ей тут жить? – защищался муж, выросший в деревне. – У родителей сторожевой пес во дворе. А здесь… он все в шерсти уделает да изгрызет. А кто его выгуливать будет?

– Я, папочка! – пообещала Вика.

Она села отцу на колени и, гладя его по голове, произнесла заклинание:

– Папочка, ты же такой добрый, такой милый, самый лучший на свете. Ну давай собачку купим…

Очарованный папочка не смог возразить, хотя понимал, что четвероногого друга, скорее всего, придется выгуливать ему.

Маленькая беззащитная овчарочка обошлась дорого. Хотелось ввести в дом не незнакомца с неизвестной родословной, а кого-то вроде графьев или князьев, только с собачьим уклоном. Так и назвали собаку – Графиней…

Как Александр и предполагал, несмотря на все клятвы дочки, выгуливать Графиню пришлось ему. Рацион у нового члена семьи сложился совсем не плохой. Достаток в семье был, и собачка наворачивала на манер главы семьи.

Прошло чуть больше года. Графиня превратилась в большую собаку с лоснящейся шерстью, крупными клыками и грозным басистым лаем. Чужих не любила, на радость семье. Но на беду была сукой…

Семейный совет прошел бурно.

– Случка пройдет только через мой труп. Надо ее стерилизовать, и у нас не будет никаких проблем. Да и для здоровья Графини это неопасно. Я узнавал, – угрюмо произнес Александр.

– Вы изверги, изверги! Вы ничего не понимаете даже в собачьей любви. Вы сами-то уже не целуетесь. Непонятно, как я у вас родилась. Пусть хоть собака поживет нормальной жизнью! Мама, ну хоть ты что-нибудь сделай! – выкрикнула Вика.

– Слушайте, что я предлагаю. Сейчас все подрабатывают. Давайте и мы попробуем. Собака у нас породистая. Найдем такого же кобеля. И подзаработаем на продаже щенков, – предложила жадная до денег Света.

– Да вы не понимаете, что такое несколько щенков сразу. Вам что, Графини было мало? – резко спросил Александр и, немного подумав, задал еще один вопрос:– А сколько ты думаешь подзаработать?

– Смотря сколько она родит. Думаю, что несколько тысяч заработаем, – сказала Света. – А там, если все хорошо получится, можно перейти и на постоянную торговлю щенками…

Александр умолк. Дочка повисла на шее у матери.

Собачьего мужа подбирали, как автомашину. Графиня тоже оценила его, и время пошло… На свет появилось шестеро прекрасных щенков.

– Если через пару месяцев продать каждого по две тысячи, то получится – двенадцать, – объявила Света вечером того же дня.

– Неплохое подспорье, – обрадовался муж.

Рядом с балконом он отгородил небольшой покрытый досками и тряпками полигон. Там и разместилась счастливая собачья семья.

Графиня по-барски лежала, а шестеро маленьких собачат то припадали мордочками к ее животу, то копошились вокруг. Картина умиляла. Почти каждый вечер Александр, Света и Вика рассаживались вокруг и смотрели на новую жизнь.

Первое время щенки вертелись и гадили вокруг счастливой мамаши. Уборка не представляла больших сложностей. Правда, запах из логова исходил не очень приличный, да Графиня запаршивела и ослабла так, что на улицу, по нужде, ее приходилось выносить на руках, но Александр видел в этом временные трудности, с которыми он привык справляться.

«Надо держаться», – приказал он мысленно сам себе, но сдался уже скоро…

День, когда щенята смогли перелезть через загородку своего вольера, стал знаковым в жизни человеческой семьи. В небольших лужицах по всей квартире стали мокнуть ноги Александра, Светы и Вики, носки и колготки их гостей. А вездесущее дерьмо превратилось в бедствие.

Квартира засмердела. Щенята припадали к вымени все чаще и дольше. Графиня ела в два раза больше обычного.

– Не пора ли продавать щенков? – напомнил Александр.

– Пожалуй, что и пора, – согласилась Света и переспросила дочку: – А ты как думаешь?

– Мне они не мешают, – ответила Вика, которая целовалась со всем щенячьим выводком. – Пусть и остаются.

– Нет уж. Бизнес так бизнес, – резко сказал Александр. – А то скоро собаки нас из квартиры выживут…

Объявления о продаже щенков появились на улице, в газетах и на телевидении. Вечерами хозяева стремительно реагировали на каждый телефонный звонок, ожидая услышать: «Всего за две тысячи продаете?! Оставьте мне одного, я скоро буду у вас». Но в телефонной трубке чаще раздавались голоса друзей, знакомых и родственников. А если кто и интересовался щенками, то, только узнав цену, говорил «хорошо» и вешал трубку. Что означало это «хорошо», Александр и Света так и не узнали, поскольку никто за щенками не приходил…

Так миновал еще месяц и еще один. Тем временем у щенков появились зубы, и им потребовалась отдельная миска… Накопления, спрятанные в шкафу, под горкой белья, стали таять…

– Света, давай сбавим цену, что-то не идет торговля, – предложил за ужином Александр.

– Ты в своем ли уме, дорогой? Ты посмотри, сколько денег на них ушло! Они же жрут больше нас, всех вместе взятых! А сколько мы отдали хозяину кобеля, сколько за прививку… забыл?! – набросилась на мужа Света.

– Не надо на меня орать. Ты посмотри, во что они квартиру превратили. К нам в гости уже никто не заходит.

– Ну и хорошо. Хоть собутыльников в квартире стало меньше. Собачки ему, видите ли, не нравятся! Идите ко мне, мои миленькие…

Первой пострадала балконная дверь. Ее низ собачки обглодали, как сахарную косточку. Затем в цементном порожке перед балконом появилась нора. И она с каждым днем становилась все шире. Щенятам для роста зубов требовался кальций, и они его искали везде. Даже под обоями, которые были наклеены совсем недавно истоили ох как недешево.

Собачий молодняк заинтересовался и мебелью… А как– то раз, встав утром с постели, Света не нашла своих любимых английских тапочек. Их клочки валялись в коридоре. Света впала в истерику.

– Сволочи четверолапые! Что вам недоставало?! Гады неблагодарные! Ведь все погрызли!.. – кричала она, глядя на щенков.

– Выпей, дорогая, я тут накапал тебе, – сказал муж, протягивая рюмочку…

Объявления стали появляться еженедельно, а цена на щенков – падать.

Тысяча, восемьсот, пятьсот. За пятьсот рублей удалось продать двух собачьих детей, которым к тому времени было уже по четыре месяца. И снова – тишина. Полмесяца ни одного звонка.

Когда во время очередного ужина четверо оставшихся щенков забежали на кухню, достали передними лапами поверхности стола и начали принюхиваться к содержимому тарелок, Александр закричал:

– Все, хватит бизнеса! Раздавать будем! Бесплатно!

Света побледнела, но подчинилась.

Вышло объявление: «Отдам щенков в хорошие руки».

Неизвестные забрали еще двух собачат, и все. Александр и Света, глядя на свою изгрызенную и пропахшую псиной квартиру, проклинали тот день, когда им захотелось подзаработать на продаже собак. В конце концов они увезли оставшихся песиков в пригород, где их отдали первым встречным.

Парадокс

«Домашние кошки – животные бесполезные и даже вредоносные. Они не дают молока, не несут яйца, не охраняют жилище да и на нервах играют не всегда приятные мелодии. Их шерсть можно найти повсюду и даже в тарелке супа. Они заполняют квартиру малоприятным запахом, дерут когтями обои, ковры и обшивку кресел, метят территорию так, что их проделки порой можно обнаружить только спустя годы… Но вместе с тем эти пушистые создания находят всепрощающую любовь. Вот уж парадокс…»

– Таня, ты не приглядишь за моим котом? – спросила Зоя накануне отпуска у соседки-домохозяйки.

– Даже не беспокойся. Езжай, – ответила безотказная Татьяна.

Хотя, говоря откровенно, она ненавидела кошачий запах. Он просачивался к ней из подъезда особенно сильно, когда Зоя открывала дверь в свою квартиру. Это произошло и сейчас. У Татьяны на мгновенье помутнело в глазах, и ей показалось, что у соседки возле носа топорщатся самые настоящие кошачьи усики и даже шерсть кое-где проглядывает, а зрачки-то точь-в-точь, что косточки от маслин.

– Тогда пойдем ко мне, я тебе покажу, что где лежит, – услышала она.

В коридоре Зоиной квартиры лежал бельгийский ковер, который кот давно превратил в отхожее место. Можно предположить, что он не жаловал иностранщину или замысловатые узоры вызывали у него неприглядные ассоциации, а может, его нервировал запах синтетики, и он стремился поскорее его перебить чем-то родным… так или иначе, но кот игнорировал кошачий туалет и время от времени присаживался на ковре, хвост распрямлял трубой, остекленевшие глаза устремлял куда-то за грань кошачьего сознания и… пакостил.

– Ничего не могу с ним поделать. Все бесполезно, как об стенку горохом, – жаловалась иногда Зоя.

– Выброси ты его. Зачем он тебе нужен? – говорила Татьяна.

– Ну как же? Нельзя. Все-таки животина. Да и дочка его любит…

Из комнаты в коридор вышла никогда не здоровавшаяся с соседями двенадцатилетняя Ирочка, неся на руках, как маленького ребеночка, здоровенного белого кота. Это создание божье лежало у нее на руках, умиротворенно поджав лапы. Круглые зеленые глаза безразлично уставились на Татьяну.

«Сволочь», – подумала Татьяна.

– Золотце ты мое, – пропела Зоя, взяв его за туловище под передние лапы, так что задние лапищи безвольно повисли на манер хвоста.

Она прижала кошачью морду к своей щеке, а затем нос к носу. Татьяна невольно поморщилась.

– Зачем нам другой мужчина нужен? Есть у нас мужичок, – пропела Зоя следующий куплет. – Если тебе не трудно, то возьми его к себе, ему без людей тяжело. Деньги на телячьи почки я тебе оставлю. Кроме них он ничего не ест…

Зоя с дочкой уехала, а Татьяна перенесла к себе домой кошачий туалет вместе с его владельцем. Ее дети были довольны, да и сама Татьяна целых два часа радовалась, пока младшенькая не подбежала к ней и не сообщила:

– Мам, а в коридоре кто-то воду пролил.

От лужицы, растекшейся около обуви, отходили мокрые следы кукольного размера, которые могли принадлежать только белошерстому бандиту. Он, развалясь в кресле, вылизывал лапы. Татьяна вытащила веник и по старой сельской привычке со всего маху огрела зассанца. Кот взвился пружиной, тенью метнулся под диван, и следующие две ночи Татьяна регулярно просыпалась от громкого в ночной тиши заметающего скреба когтей. Туалет и кот были перенесены назад.

По пропитанному влагой ковру, зажав нос, Татьяна регулярно заходила в Зоину квартиру, держа в правой руке веник. Она укладывала в опустевшую миску новую порцию почек, подливала водички и находила нетронутый туалетный песок. Временами безответно покрикивала на кота:

– Ты где гадишь, сволочь?

Кот с интересом позыркивал на нее со шкафа или из-под трюмо и с каждым днем все больше дичал. Он лазил по шторам, по обоям, разодрал все газеты, лежавшие на журнальном столике… а накануне приезда хозяйки добрался до кастрюли, где Зоя забыла оладьи. Кот стаскивал ссохшиеся лепешечки на пол и рвал, рвал, как будто на каждой был выжарен портрет его надсмотрщицы. За этим занятием его и застала хозяйка.

– Ах ты, мой миленький! – прямо с порога запричитала Зоя, протягивая руки к коту, опасливо отстранявшемуся от нее.

– Пришлось его немного повоспитывать. Хулиганил, – пояснила Татьяна. – Так я и не нашла, где он у тебя гадит.

– Натерпелся, – сказала Зоя, проходя в комнату под чипсовый хруст кусочков оладий.

Кот перекочевал на руки Ирочке. Зоя открыла шифоньер и там на своих лучших кофтах обнаружила то, что безрезультатно искала Татьяна.

«Вот сволочь. Убила бы за такое», – подумала Татьяна.

– Бедный ты мой, никогда тебя больше не брошу, – жалостливо прошептала Зоя.

А кот, возлежа ветошью на руках у Ирочки, смотрел на всех них абсолютно бесчувственными зелеными глазами.

Храп как семейное бедствие

«Все козлы когда-то были козлятами, а если припомнить – так даже Иванушками…»

Как Алла его любила! С ума сходила, по ночам рыдала, если увидит со своей подругой. А он, высокий голубоглазый брюнет, на нее – ноль внимания. Помог случай, когда столкнулись на дискотеке. Он извинился. Познакомились. Потом проводил до дома.

Промелькнули безумные ночи свиданий. Отзвучал марш Мендельсона и крики «горько», и вот спустя два десятка лет ее принц полысел, потолстел… Да в придачу к неотвратимым приметам старости обзавелся еще и изводящим душу храпом…

Он опять пришел домой за полночь. Алла сидела на кухне и не вышла, когда хлопнула входная дверь. Резко стукнули слетевшие с ног ботинки.

«Хорошо нажрался», – определила Алла. Послышались громкие шаги, грохот раздвигаемого дивана, знакомый скрип пружин, когда-то волновавший сердце, но теперь приносивший лишь облегчение.

«Наконец-то лег, – подумала Алла. – Пусть уснет покрепче, и тогда я пойду»… Часы нервно пикнули один раз.

«Уже час, завтра на работу», – забеспокоилась она, быстро умылась, накинула ночнушку и прошла в спальню.

Муж крепко спал. Он, раскинув руки, лежал на спине и храпел. Его храп напоминал жужжание шмеля, посаженного внутрь стакана. Шмель метался где-то в районе подушки. Он издавал высокотональный гул, сквозь который слышалась тонкая вибрация крылышек. Взлетит на секунду-другую, на секунду-другую успокаивается. Опять взлетит, опять успокаивается. Но в отличие от шмеля этот человеческий экземпляр издавал куда более громкие звуки.

«Черт бы тебя побрал, – подумала Алла. – Надо постараться заснуть». Она отбросила в сторону руку супружника, привычно ткнула его локтем под ребра и легла рядом.

Благоверный что-то пробормотал, почесал ногой ногу, и шмель исчез. Возникло стартерное тарахтение двигателя их автомашины. Процесс этот в отличие от метаний шмеля шел беспрерывно.

«Когда ж у тебя аккумулятор сядет, – забеспокоилась Алла. – Когда ж этот кошмар закончится? Неужели он сам ничего не чувствует? Изверг!» Она приподнялась, уперлась двумя руками в бесчувственное тело и перевалила его на бок.

Из мужниной носоглотки раздались звуки, похожие на рокот металлической лебедки, накручиваемой на барабан, сквозь который пробивался цокающий стук стопора.

Пронзительные взгляды на храпуна не наносили тому никакого вреда, тычки под ребра уже не вызывали ответной реакции. Алла вспомнила о тяжелой чугунной сковородке…

Внезапно на кухне басисто загудел холодильник, подаренный еще на свадьбу. Уж сколько лет Алла твердила: надо поменять эту колымагу, работавшую так, что дрожал пол и звенела посуда. Без толку. Но в этот миг Алла мысленно его поблагодарила. Холодильный агрегат своим ровным рокотом заглушил пронзительный храп мужа. Стало легче. Алла закрыла глаза. Но только показались первые миражи надвигающегося сна, как холодильник умолк… Спать расхотелось.

«Мог бы постараться не храпеть, – размышляла Алла. – Подлечился бы в крайнем случае. Неужели нет никакого лекарства?.. Но, с другой-то стороны, бедный, как он изменился. Работает день и ночь. Конечно, тяжело ему. Пьет же не оттого, что ему хочется, а потому что надо с тем, с другим договориться. Иначе дело не сдвинется. Ради нас старается».

Раздались всхлипы и постанывания, перемежаемые внутриутробным клокотанием. Будто маленький шаловливый чертик, каким-то непостижимым образом пробравшийся мужу в живот, взахлеб смеялся над Аллиными переживаниями. Но она, наперекор подначиванию нечистой силы, наклонилась над ним, уставшим, и поцеловала его в слегка колючую щеку.

Словно испытав снисхождение благодати, муж перешел на спокойное сопение, похожее на осторожные вдохи-выдохи через свисток. Эти скромные милицейские сигналы очень скоро усыпили Аллу. И ей приснилось, что она опять молода, шла по аллее родного города под руку с мужем, испытывая давно уже забытое пьянящее чувство притяжения к нему. А где-то неподалеку слышался глухой рокот Черного моря… каковым во сне казались гудение холодильника и хриплые сопящие звуки храпа.

Скунс

«Придумано много запахов для отпугивания насекомых, а вот запахи для отпугивания людей придумывать не надо – они всегда при себе…»

Жена брезговала стирать грязные мужнины вещи, а Сам не любил опускаться до дел, которые его отец считал исключительно женскими. Вот и ходил Сам неделями, а то и месяцами в одном и той же одежде, пропревавшей настолько, что снимать ее приходилось очень осторожно, чтобы та не порвалась. Домашние, и даже теща, давно привыкли к тому, что от Самого исходил пренеприятный душок. В организации, где он работал, не могли притерпеться…

– Чем это у вас пахнет? – спросил молодой специалист, зайдя в раздевалку организации. – Крыса, что ли, сдохла?

– Какая крыса? Это от человека разит, – сообщил один из старых работников. – Есть тут у нас один. Свыкнешься.

– С этим сложно сжиться, – отозвался другой труженик. – Утром прихожу в чистой одежде, оставляю ее здесь, а к вечеру, как переодеваться, она вся пропитывается запахом этого скунса. Уж что только ни делал: дезодорантом шкафчик обрызгивал и лосьоном его протирал – не помогает.

– Ты думаешь, почему здесь форточка постоянно открыта? Потому что весна? Нет, мил человек. Она в любой мороз открыта, – включилась в разговор случайно вошедшая в раздевалку уборщица. – А если закрыта, так я дыхание задерживаю и быстрее к окну.

– Да, мужики, ну у вас тут и обстановочка. Прямо газовая камера, – оценил ситуацию молодой специалист. – Поговорите с ним.

– Говорили уже много раз. Да где ты видел, чтобы туалет на разговоры реагировал? Пусть даже ходячий. Домой придет, бутылочку водки опростает, а утром спрыснется одеколоном – и на работу…

Такие или примерно такие разговоры возникали спонтанно. Они вспыхивали, как упрямые язычки пламени на подпитываемом все новыми углями кострище, когда в коллектив приходил новенький или Сам раздевался в чужом шкафчике…

Сам помимо того, что не менял одежды, еще и мылся крайне редко. Раньше, когда он ухаживал за будущей супругой, то регулярно посещал бани и душ и даже уши чистил, а после женитьбы и рождения сына он эти занятия забросил. И надо сказать: ностальгии не испытывал. Нет, иногда он посещал баню, но мытье и парилка там были скорее побочными процедурами, поскольку ходил туда Сам, чтобы с друзьями водочки выпить. И вот, кроме своей пахучей одежды, он носил с собой крепчайший запах перегара, на который сотрудники особого внимания не обращали, но сотрудницы, учуяв ядреный коктейль, едва чувств не лишались. И как-то в момент легкого забытья, после очередной бани на него снизошло…

Из кабинета Скунса, которого звали Сам исключительно дома, вышла женщина. Это была Галя, Галочка, секретарша и любовница шефа, в которой тот души не чаял. Сделала пару шагов и упала без чувств…

– Мужики, быстрее «скорую» вызывайте! – раздался тревожный крик. – Опять сотрудница траванулась!

«Скорая» прибыла минут через десять. Пока врач откачивал пострадавшую, медсестра спросила:

– Что здесь произошло?

– Да в кабинете Скунса побывала, к этому женщины очень чувствительны…

– У вас что тут, живой уголок?

– Не то слово – конюшня. Зайдите, сами поймете.

Медсестра зашла в кабинет Скунса и… выскочила оттуда. Она судорожно хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Через секунду закатила глаза и бревном рухнула рядом со своей больной.

– Ну и дела, – только и произнесла собравшаяся вокруг публика.

Из кабинета выглянул улыбающийся Скунс и, увидев два бесчувственных тела, спросил:

– Что случилось? Опять сокращение?

Тут в дальнем конце коридора появилась главная бухгалтерша организации. Она в сопровождении охранника направлялась к кассе. Ее глаза искрились радостью, каблучки бойко стучали, под мышкой она держала толстенный пакет.

– Петровна, неужели деньги дали? – этот вопрос эхом пробежал по коридору.

– И зарплату, и отпускные, – весело ответила бухгалтерша, приближаясь к месту трагедии.

Тут Скунс, который нет чтобы исчезнуть в своем кабинете, переполненный чувствами, пошел обнимать бухгалтершу, поскольку у него начинался отпуск, и на ближайшие выходные имелись билеты в Сочи. Несчастная не смогла уклониться от его в общем-то невинных нежностей и, вдоволь нанюхавшись, легла рядом с первыми двумя жертвами, по служебной привычке продолжая крепко сжимать пакет с деньгами.

– Да что же это сегодня? От радости, что ли, валятся? – начал было Скунс.

– Слушай, шел бы ты к себе в кабинет, от греха подальше. Мойся хоть иногда, – раздалось из толпы.

Скунс исчез… Белые халаты забрали жертв, и если первые две быстро оклемались, то бухгалтерша попала в реанимацию, где долго жила на аппарате искусственного дыхания и капельницах. В этот же день шеф лично зашел в его кабинет и, стараясь не дышать, объявил Скунсу о лишении премиальных и увольнении. Зарплату и отпускные в организации выдали только через полмесяца. Скунсу пришлось сдавать билеты на самолет, путевки пропали…

В холодном поту Сам очнулся. И теперь он моется и стирает свои вещи по крайней мере один раз в год – накануне отпуска и повесил табличку «Стучать» на двери своего кабинета, слегка приоткрыв которую после стука, смотрел, кто пришел…

Перевоспитание

«Чужое мнение – копейка, если это не мнение своего начальника…»

Жора не любил махать лопатой, поэтому его автомобиль простоял под снегом до весны*. Всю зиму он перегораживал вход в подъезд настолько, что жильцы, возвращаясь домой, едва проскакивали в узкую щель между Жориной «старушкой» и таким же нахальным микроавтобусом.

Но Жоре было решительно наплевать на общество, он ревностно следил, чтобы на его машину кто-то ненароком не облокотился. А если такое происходило, то Жора, завидев следы на поверхности своего автосугроба, вычислял: кто это мог быть.

Он перебирал в памяти лица соседей по подъезду и случаи, когда кто-либо портил ему настроение, выбирал кандидатуру возможного обидчика и начинал мстить. То пакет с мусором поставит под дверь, то окровавленные перья куропатки за неимением куриных кинет под машину, то гвоздь под колесо или пустую стеклянную бутылку…

Можно назвать такие действия подлыми, но Жора придерживался другого мнения: зуб за зуб, глаз за глаз. И тут уж неважно, чей глаз или зуб, главное, чтобы ответ был и кто-то пострадал…

Во второй половине весны снег сошел, Жора завел машину. Мотор прочихался и неровно загудел. На сердце потеплело. Не зря годы отдал Северу…

Солнце встало рано, и его лучи, отражаясь от поверхности луж, напоминали о скором отпуске. Легкая эйфория, сравнимая с состоянием после стаканчика горькой, утяжелила его правую стопу, и Жора незаметно для себя чрезмерно притопил педаль газа.

Машина бежала по лужам, вздымая волны и облака брызг, как скоростной катер. Жора окатывал проезжающие автомобили грязью и испытывал при этом примерно те же сладостные чувства, как в тот момент, когда соседям под дверь мусор подкладывал.

Впереди возник прохожий. Он вышел на дорогу, обходя лужу на тротуаре.

– Ишь ты, козел, ноги замочить боится, во все светлое выпендрился, да еще и в шляпе, – ругнулся Жора. – Точно – Шляпа. Идет как фон барон. А на-ка, попробуй весенней распутицы!

Он проехал мимо пешехода, не снижая скорости, окатил того грязной талой водицей, прибавил газу и исчез за ближайшим поворотом. Сердце захлебнулось восторгом. Знай наших! Здесь город трудовой – нечего ходить, как на праздник. Вкалывать надо, а не одежки демонстрировать…

В цехе стол трещал от ударов. Народ забивал козла. Жора ринулся в гущу трудовых будней.

– Как выходные провел? – спросили его.

– Нормально. Вот машину запустил. Пока не ездил, пешеходы совсем совесть потеряли. Прутся прямо по дороге. Учить их надо. Я сегодня окатил одного интеллигента, а то выфрантился и идет, как будто начальник. Меня не обманешь – начальники на машинах ездят.

– Обрызгал и обрызгал. Садись, четвертым будешь, а то скоро Семеныч заявится, и начнется пахота. Хорошо хоть машина у него сломалась. Пешком идет.

Тут пружинная входная дверь с силой распахнулась.

– Это чья там зеленая «шестерка» стоит? – на все помещение прокричал раскрасневшийся Семеныч.

Позади смачно хлопнула дверь, ставя в конце его грозного вопроса жирный восклицательный знак.

Все кто, был поблизости, в том числе и Жора, посмотрели на своего шефа. Тот стоял перед ними в шляпе, плаще неопределенного цвета, из-за облепившей его грязи, и брюках, напоминавших сапоги сантехника. И самое огорчительное, что Жора узнал в нем своего прохожего…

«Влип», – подумал он.

Взгляды забойщиков козла сосредоточились на Жоре. В них сквозила усмешка.

– Что молчите, оглохли? Спрашиваю, чья там зеленая «шестерка»? Кто это меня так уделал? Все равно узнаю. Хуже будет, – грозно повторил вопрос Семеныч.

– Е-мое, Семеныч, ей-богу, не хотел. Сам знаешь, лужи кругом, – оправдывался Жора.

– Ты что же, тише ездить не можешь? На работе так не разбежишься. Ничего, теперь побегаешь. Иди за мной, – приказал Семеныч и направился в свой кабинет…

Жора выкупил испорченный Семенычев плащ, его жена постирала Семенычевы брюки. Вдобавок к тому Жора подарил начальнику хрустальную вазу и картину. И даже более того, он стал возить шефа на своей «шестерке» и на работу, и по личным делам. Сослуживцы посмеивались и говорили между собой: «Как шестерит!» Но этим дело не ограничилось.

Перед пешеходами Жора теперь робел, опасаясь окатить грязью еще какого начальника. Соседям перестал пакостить, потому что времени и сил на это не оставалось. Ведь не дай бог, Семенычу не угодишь, он может и прошлое вспомнить…

(На Крайнем Севере машины угоняют редко. Не лень. Гнать некуда в маленьких северных городах, соединенных с землей единственной трассой с постами ГАИ. Вот и ставит народ свои автомобили где придется).

Удар вежливости

«Если нервы перегорают, как спички, то может весь коробок черепной вспыхнуть…»

В очереди стояло человек пять покупателей, словно специально собравшихся именно сейчас, когда умудренная жизненным опытом жена ядовитыми разговорами раскочегарила своего мужа Жору так, что тот побежал за свежими огурчиками, словно дьяволом одержимый. По телевизору транслировали его любимый футбол, на столе выдыхалось недопитое пиво, продавщица двигалась, как лунатик, а тут еще женщинка, первая в очереди, все никак не могла оторваться от окошка киоска: то ей, понимаешь, пару помидорчиков, то граммов триста фиников, а то и, бес ее забодай, штучки четыре груши… и конца и краю не видно.

«Дурдом какой-то! Как долго. А говорят, что денег нет», – занервничал Жора.

Он начал переминаться с ноги на ногу, будто мошка покусывала его под штанами, пальцы забегали по карманам, перебирая старую шелуху от семечек. Его стало распирать неопределенное раздражение, требовавшее выхода, как вдруг сзади раздался голос:

– Уважаемый, вы последний?

Жора обернулся. Перед ним блестели очки. Остального он не разглядел, потому что слово «уважаемый» подействовало не хуже удара дубиной из-за угла. Его обалдевший взгляд заскользил дальше и остановился на замусоленной болонке, воспитаннице дворников, обыденно лакавшей воду из лужи. Жоре показалось, что она по-дружески подмигнула ему… Тем временем Очки, истолковав молчание как утвердительный ответ, продолжали:

– Скажите, пожалуйста, который час?

Вежливость у Жоры давно застряла рыбьей костью в горле. Он судорожно сглотнул, и воспоминания укололи его…

Когда-то, по молодости, прямо у порога дома его встретил отец, узнавший о вырванных страницах из дневника, затертых двойках, подделанных пятерках и регулярных прогулах сына. Он, с трудом сдерживая гнев, участливо спросил:

– Как отучился, дорогой? Что-то ты поздно сегодня.

Жора привычно доложил:

– Очень устал, папа, кушать хочу. Шесть уроков и факультатив! Пятерка по математике и русскому.

Воспитание ремнем красными крестами перечеркнуло любовь к учтивости…

Его дружок из профессионального училища любил подойти неагрессивно и милым голоском произнести, поднося к его лицу раскрытую открытку:

– Понюхай, как классно пахнет!

Жора простодушно наклонялся. Дружок с диким хохотом захлопывал бумажные створки и сдавливал его нос своими сильными пальцами…

Вспомнил Жора и мощные щелчки, которые ему проставляли за проигрыш в карты. Приглашение под тренированные пальцы звучало культурно:

– Наклони лоб, пожалуйста, я не больно прощелкаю…

В общем, Жора всегда сталкивался с вежливостью, таившей в себе западню. Даже ночи перестали приносить ему отдохновение. Жена поворачивалась спиной, ласково говоря:

– Извини, дорогой, мне что-то нездоровится…

Но самую большую душевную боль причиняла ему вежливость начальника. Тот любил звонить домой в выходные и делал это с дьявольской точностью, как раз в тот момент, когда Жора забывал отключить телефон после упоительных бесед своей жены с подругами.

– Жора, здравствуй. Как отдыхаешь? – начинал начальник и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Приезжай, пожалуйста, на работу. Через час жду…

…И вот, видя вежливого субъекта, Жора задумался: «Сколько можно такое терпеть? Это же не вежливость, а какое-то извращенное хамство, надругательство…»

Он так сильно душевно возмутился, что в этот раз решил противодействовать не исподтишка, а открыто. Стиснул кулак и заехал вежливому типу точно в челюсть, так, что очки слетели с его якобы ничего не замышляющих глаз. В удар он вложил все свои многолетние безответные накопления в области культуры общения.

Очередь, естественно, заволновалась, глядя на распростертое тело, которое впоследствии так и не поняло, за что на него обрушилась кара небесная. А Жора подошел к окошку, купил пива вместо огурчиков и удалился со словами «Обмануть хотел, а еще очкарик!» Этим же вечером он попал в психиатрическое отделение.

Бумеранг

«Неприятности не липнут, они возвращаются…»

– Ненавижу этот ветер, – пробурчал Жора Литробол, замаявшись отбиваться от летящих окурков и сплевывать песок, залетавший в его приоткрытый рот.

Он выпил лишку. Когда-то в такой ситуации он спешил домой, поджимая ноги, заводя их крест-накрест, и терпел до последней крайности. Но литры пива, протекшие через него, вымыли тонкие чувства. Теперь он не торопился – вокруг было множество открытых подъездов. Собственно, Литробол достиг той степени безразличия, что мог облегчиться там, где приспичит. Хоть посреди улицы или двора, напоминавшего сегодня аэродинамическую трубу. Так он и поступил, направив струю по ветру…

Внезапно позади него возник приближающийся силуэт, похожий на верткую летучую мыть. И только Литробол повернулся, собираясь продолжить путь, как летун достиг его лица и плотно, как противогаз, обтянул.

Оказалось – порванный полиэтиленовый пакет…

– Вот невезуха! – высказался он, вытирая лицо. – Мусор бросают, где ни попадя.

А двумя днями ранее…

Окрыленный тем обстоятельством, что жена на работе, Литробол летел домой с пакетом, где лежали сахар, колбаса, жирная селедочка и бутылочка водки. В компании он не нуждался, она долю снижала, а так, в одиночестве, не надо следить: кто выпил, а кто не допил. В общем, почистил он рыбку, выпил водочку, а пакет с селедочным рассолом, вспомнив далекое детство, надул, перевязал ниткой и запустил с пятого этажа как воздушный шар, поддав на прощание ему поощряющий шлепок. Долго он наблюдал за пакетом, поплевывая с балкона и стряхивая сигаретный пепел. Потом забросил окурки вместе с пустой упаковкой от сигарет на балкон соседу снизу и зашел в комнату…

Утром на улицу высыпали дворничихи. Они бегали за пакетом, пока не надоело…

Днем ветер утих, и пакет замер. На селедочный дух прибежал бездомный пес и с голодухи разодрал упаковку…

Вечером в тех местах бесцельно шатался наркоман Токся. Настроение у него было хуже некуда. В кармане лежала туба клея «Момент» для галлюцинаторного улета, но не было пилотского шлема. Сердце встрепенулось, когда он его заметил. Поднял, глянул на дыры, проделанные в пакете бездомным псом, горестно выдохнул и прошептал:

– Люди как собаки. Нет, чтобы просто выбросить вещь, так обязательно порвут. А ведь, похоже, моего размера был…

Ночью хулиган Шайкин вышел на промысел. Он любил задирать запоздавших прохожих. Особое удовольствие получал от того, что проделывал свои делишки поблизости от центрального опорного пункта милиции. Завидев покачивающего горожанина, Шайкин оставил компанию в засаде и пошел на сближение. Он уже начал привычное:

– Слышь, мужик, греби отсюда. Знаешь, есть такой вид спорта – гре…

«Бля» так и осталось недосказанным.

Шайкин ступил на пакет, обильно смазанный селедочным жиром. Он взмахнул руками, пытаясь ухватить равновесие, и со всего маху полетел вниз. Падение остановил своей тренированной головой, погнув стальную трубу недавно покрашенного заборчика. Мужик пошел дальше, а компания принялась тормошить Шайкина, который и через много лет после этого случая кроме «бля» сказать ничего не мог…

И вот, наконец, поднявшийся ветер подхватил этот многострадальный пакет и швырнул его в лицо хозяину, Жоре Литроболу. Он, конечно, не узнал свою селедочную упаковку. А вот дома в зеркале с удивлением заметил на лбу прилипший кусочек бумаги. Оказалось – записка. И поскольку Жора соскучился по чтению, так как регулярно читал только расчетки по зарплате, то обратил внимание на текст.

– Сахар – один килограмм, колбаса – один килограмм… – вслух читал Литробол и вдруг, узнав знакомый почерк, ударил себя ладонью по лбу и громко вскрикнул: – Черт возьми! Да это жена мне ее дала, чтоб не забыл чего. А масло-то я не купил!

Он кинулся было в коридор, да тут вспомнил, что по поводу масла скандал уже был. Но как этот листок попал на его лоб, Литробол так и не понял. И еще долго спрашивал сам у себя: «Неужели два дня ходил с запиской на лбу?»

Шашлык

«Дразнить соседей куском жареного мяса да и кушать его в отхожем месте не принято, но нечто похожее иногда случается…»

В канализационном колодце нежно журчали стоки, вызывая легкую истому у дружной компании, расположившейся прямо над его крышкой для приготовления шашлыка. Лес надоел на работе, здесь же, в окружении пятиэтажек, и до постели рукой подать. Помойка, видневшаяся в отдалении и издававшая вездесущий запашок, казалась настолько родной, что не перебивала аппетит. А мусор и собачьи экскременты на обнажившейся от снега земле стали незаметны после первых бутылок пива.

Раздались смачные тюки топора и веселый гомон гостей. В мангале заскакал огонь, и дым устремится в квартиры. Чуть позднее к нему примешался запах шашлыка, который вызвал у жильцов разные впечатления.

Безработный пенсионер, недавно выписавшийся из кардиологического отделения, истекая слюной, вскричал:

– Шашлычка бы. Что ж они под окнами жарят?

Он открыл холодильник, достал бутылку водки и по– младенчески к ней присосался. Затем припал к водопроводному крану и забылся…

Юная любительница домашних животных оторвалась от игр с коллекцией плюшевых собачек и устремилась в ванную, крича:

– Мама, а почему мы не делаем шашлыки?

Мама оторвалась от стирки, вспомнила, что на обед ничего нет, пошла к мужу, с самого утра лежавшему на постели и бездумно переключавшему телевизионные каналы.

– Вставай, боров. Дети шашлыков хотят. Беги за мясом.

Давно объезженный муж рысаком поскакал в магазин…

Земляки родом из одного азербайджанского села справляли день рождения.

– А тэпэр я провозглашаю тост за здоровье прадэда именинника, – сказал один из гостей. – Пусть его жизнь будэт, как прэжде, правильно приправлена и промаринована, нэ так, как тот шашлык, дым от которого мы сэйчас вдыхаем…

Вечно пьяный бывший моряк курил на балконе и исподволь посматривал на происходящее внизу. После схода с палубы его постоянно покачивало, и он не понимал, как при такой качке можно жарить шашлыки.

– Мужики, вы мангал-то придерживайте, а то опрокинется! – рявкнул он вниз и завернул такое морское ругательство, что компания на минуту почтительно умолкла…

Дрыхнувший после ночной смены работяга принялся жевать одеяло. К вечеру пододеяльник годился только на тряпки…

У женщины на девятом месяце беременности начались схватки. Спустя сутки, к удивлению ее бледнолицего мужа, родился негритенок.

– Прокоптился, – оправдывалась жена…

Бабуля, уловив запах горящего мяса, вспомнила о включенной духовке и громко крикнула:

– Котлеты-то горят!

Она по-девичьи шустро выскочила из комнаты и крепко столкнулась с дочкой, к которой приехала в гости. Отпружинив, наступила на хвост коту. С того времени кот метил все вещи бабули, до которых только мог добраться…

Пожарного от запаха дымка охватило беспричинное беспокойство. Он стал нервно пощелкивать новенькой зажигалкой с эмблемой известной нефтяной компании. Где-то на третьем десятке таких действий она потухла навсегда.

– Правильно говорили ребята – дешевка, – произнес пожарный, приоткрыл балконную дверь и метнул испорченную вещь вниз.

Зажигалка спланировала точно в мангал. Раздался глухой хлопок, пламя взвилось, как при сожжении еретиков. Часть мясных рядов снесло.

И надо же такому случиться, что именно в этот момент младший школьник, живший на самом верхнем этаже, вышел на балкон с пакетом мусора и по привычке метнул его вниз.

Последующие события по масштабам были похожи на извержение вулкана.

Дружная компания оставила мангал и с ругательствами кинулась в подъезды дома искать хулигана. Безработный сцепился с одним из компании, как в старые добрые времена. Пожарный загасил другого…

Азербайджанец сердито выговорил:

– Вначале шашлыки научитес дэлат.

Дружная компания бросилась в драку, но за спиной жителя гор оказалось девять его родственников…

Младший школьник подошел двери и проговорил:

– Никого нет дома.

С тех пор дружная компания готовит шашлыки только в лесу. И хотя там и нет тех удобств, что рядом с канализационным колодцем, но зато спокойно.

Без горячей воды

«Муж для жены – как молниеотвод. Он также не является причиной небесных разрядов, но вынужден принимать их на себя»

В ванне, под струями нежной теплой воды, мылась аккуратная квартироплателыцица Соня. Муж Леня Караулов, которого она величала исключительно по фамилии, как обычно зовут по кличке собаку, томился в неге пенистого пива и крабовых палочек. Вдруг до него донесся крик, заставивший задребезжать стеклянные висюльки на люстре:

– Караул!!!

Леня, услышав свое давно сокращенное женой наследуемое семейное наименование, мигом соскочил с дивана и побежал в ванную комнату, думая, что соседи опять травят тараканов и те через вентиляционное отверстие прыгают на благоверную. По пути схватил стоящий на боевом дежурстве баллон с дихлофосом.

Он ворвался в ванную комнату, отдернул занавески и в силу супружеской угодливости, не мешкая, направил струю дихлофоса туда, где предполагал встретить пронырливых насекомых. И уже в облаке отравы увидел свою дрожащую Соню с намыленной головой. Она судорожно вращала кран горячей воды.

– Что случилось, ки-и-и-са? – взволнованно пролепетал Леня и, убоявшись содеянного, уронил баллон на пол.

– Горячая вода кончилась! – горестно вскрикнула ослепленная шампунем Соня и, распознав по запаху дихлофос, добавила:

– Караул! Ты что, совсем офонарел? Моей смерти ищешь? Да я тебя сейчас…

Она наудачу махнула рукой, жаждя попасть по щеке мужа. Тот увернулся, но наступил на баллон с дихлофосом, пытаясь удержать равновесие, ухватился за еле висевший умывальник и рухнул вместе с ним на пол. Причем умывальник упал сверху.

– Милый, что с тобой? – вопросила обеспокоенная шумом Соня.

Она омыла холодной водой свое лицо, вылезла из ванны и давай шлепать мужа по щекам. Леня открыл глаза и скрипуче застонал. Жена показалась ему чертом после грез короткого беспамятства.

– Заткнись! Смотри, что наделал, – упрекнула мужа Соня. – Да что же этот умывальник на твою дурную башку не свалился?

– Что произошло-то?

– Случилось то, что правильно мне советовали не выходить за тебя. Вся молодость – тебе, плешивому коту, под хвост. От тебя одни неприятности и бедлам. Это ты горячую воду перекрыл, признавайся?

– Киса, ради бога, это же, наверное, повсеместное отключение началось.

– Ах да, то, о чем давно говорили… Вставай, нечего пострадавшего изображать. Иди воду грей.

Соня вытерлась, оделась в халат и закружила по квартире, распространяя запах дихлофоса. Леня поставил умывальник на место и задрожал, перенося полное ведро воды из ванны на кухню. Он водрузил ведро на конфорку и включил плиту.

– Ты собрался ждать, пока этот чан согреется? Чайниками кипяти! Когда они научатся объявления на подъездах вешать, что воду собираются отключать? – грозно сотрясала воздух Соня. – Каждый год не успеешь то белье достирать, то помыться…

Вскипело с десяток полных водой чайников, прежде чем она ополоснулась в тазике, бывшем для нее что кружка от сервиза. Она скакала по ванной, выискивая удобные положения. И эти потуги на чистоплотность были вполне естественны, как естественна была летом пустота кранов с горячей водой.

– Еще целый месяц! – взвыл Леня. – Что же, у них инженеров нет, чтобы придумать, как воду не отключать?

Он подошел к телефону, набрал номер диспетчера и гневно спросил неизвестного на другом конце телефонной линии:

– Что же вы квартплату задрали, мы аккуратно рассчитываемся, а сервиса никакого?

– А мы не зарабатываем больше оттого, что вы больше платите. Вы оплачиваете снятие с нас государственных дотаций. Вот с правительства и спрашивайте, – ответил незнакомец и положил трубку.

Раздался звонок в дверь. Леня открыл и в шоке застыл на месте. Там стояла соседка в халате, ее голова напоминала верхнюю часть украшенного взбитыми сливками торта, только без розочек.

– Караул! Извините, я думала вы на работе. У вас горячая вода есть? – спросила она. – Вот голову намылила, а у нас, похоже, горячую воду отключили за неуплату. Ныне ж квартплаты такие, что не знаешь, на что остаток получки тратить, чтобы до конца месяца жильцом остаться. А сами-то экономят. Горячая вода не такая горячая, как раньше! Не такая-я-я! И напор-то не тот…

– Успокойся, соседушка, у всех воду отключили. Да и в баню идти не советую: бани нынче своих котельных не имеют, закрыты.

Тут на плите загудело ведро.

– Заходи к нам, мы уже воды нагрели. Жена дома, пообщаетесь. Соня! – позвал Леня, думая, что этот визит поможет задобрить благоверную.

Женщины прошли в ванную, а Караул еще не успел закрыть дверь, как из другой квартиры вышел сосед.

– Слышь, Леонид, у тебя керосина нет? – спросил он. – Тараканы словно взбесились: лавиной ко мне в квартиру прут. Может, мигрируют оттого, что трубы без горячей воды похолодели.

Тут он повел носом:

– Да не ты ли травишь?..

Пока мужчины разговаривали, соседка помылась, и Соня пригласила ее на кухню. Леня присоединился к женщинам. Там они отведали борща и вермишели с сосисками. Выпили понемножку под тосты:

– С легким паром!

– С первым днем без горячей воды…

Вечером Соня собралась мыть посуду, по привычке открыла кран с горячей водой и… о чудо! Потекла теплая водичка. И только Соня начала перебирать грязные тарелки, как где-то в глубине дома что-то заворчало, заскрежетало, кран подпрыгнул и так резко выплюнул порцию воды, что остатки пищи фонтаном взлетели вверх. Лицо Сони сплошь покрылось чаинками, словно веснушками, кое-где прилипли кусочки капусты, а уж на ушах, как водится, повисла вермишель. Кран прокашлялся и опустел.

– Караул!!! – закричала аккуратная квартироплательщица так, что задребезжали стеклянные висюльки на люстре…

Антенна

«Прелюбодеяние, как всякое искусство, требует жертв и привлекает публику…»

Многолетние женатики Мамочка и Голубок, как они называли друг друга уже давно, завороженно смотрели бразильский сериал. Вдруг лицо дона Педро исказилось помехами, будто он осерчал, а телевизор затрещал, как гремучая змея перед нападением.

– Опять соседи по радиотелефону говорят, – проворковал Голубок. – Накупили левых телефонов, беда с ними.

– Говорят, и рации таксистов дают такие помехи. Все бы тебе на наших соседей наезжать, – укорила мужа Мамочка. – Слетал бы на крышу, антенну поправил.

Бегать на крышу Голубку приходилось частенько. Он не стал спорить и выскочил в прокуренный подъезд.

Сквозь сизые клубы табачного дыма в его сторону красными вампирскими глазками зыркнули сигареты. Курили юные девицы. Их младые ухажеры лузгали семечки. Голубок едва не поскользнулся на шелухе.

Этажом ниже бренчала гитара. Стены напоминали о кумирах современной музыки и неприглядных пристрастиях какой-то Карины. Голубок перелетел через расположившихся на ступенях молодцев. Его ботинок чуть не слетел с ноги, приклеившись к одной из свежих жвачек…

Из подвала раздавался дружный визг нового выводка щенков. Их ежегодно приносила местная сука. В колясочной витал стойкий запах выжженной почты. Голубок выскочил на улицу и побежал в соседний подъезд, где был люк на крышу…

Тем временем в его квартире прозвучал звонок. Мамочка открыла дверь и увидела соседа, пришедшего на короткое любовное свидание.

– Здрасьте, у вас дрель можно позаимствовать, – нарочно громко произнес он и лукаво подмигнул.

– Не старайся, мой уже на крышу улетел, – сказала Мамочка и, ухватив любовника за руку, втащила в квартиру. – Здорово ты с радиотелефоном придумал. Хорошие помехи дает, и никаких подозрений.

– Ну так он же левак…

– Ладно, кончай трепаться, времени у нас мало. Мне сейчас на балкон надо идти, мужем руководить. Так что лови момент.

Мамочка вышла на застекленный балкон и открыла окно. Сосед прошел вслед за ней. В этот момент с крыши прокричал Голубок:

– Готова?!

– Да! Начинай! – зыкнула Мамочка. – Да только не спеши, помедленнее!

Мужики принялись за дело. Действия обоих корректировались Светой, которая покрикивала, высунувшись из окна:

– Крути вправо… Вот так, вот так, вроде хорошо пошло… Нет, никуда не годится. Крути влево… Уже лучше. Да. Да… Нет, возвращай назад…

Как обычно, ровно в 21.30 в квартире соседнего дома раздался зычный голос тамошней хозяйки:

– Караул! Бросай смотреть телевизор, беги на кухню. Соседи опять ерундой занимаются.

За жизнью в квартирах ближайшей пятиэтажки можно было подглядывать, не прибегая к помощи бинокля. Лишь бы занавески были раскрыты, да свет в комнатах включен…

– Ведь это же беда, что во всем городе нет хорошего дурдома, – возмущался Леня Караулов. – Держат психов вместе с нормальными людьми. Что же он крутит антенну во все стороны? Неужели нельзя ее сразу установить?

Его жена знала, что происходит снизу, но объяснять не стала.

– Все вы, мужики, тугодумы, – снисходительно изрекла она. – До вас, как до жирафов, доходит, жена его снизу уж раскраснелась вся да вспотела, руководя этим недотепой…

– Ну скоро закончим? – горланил Голубок…

Порывы ветра почти сносили его с крыши. Он хоть и боялся пойти против воли супруги и бросить дело на полпути, но был уже на грани…

– Конец уже близок, – хрипела Мамочка. – Ты, главное, не останавливайся. Изображение вот-вот появится…

Но наступил момент, когда Голубок сорвался. Он крутанул антенну еще пару раз и, не дождавшись положительного отклика снизу, стал крепить ее к парапету. И тут снизу раздался громкий Мамочкин вскрик:

– Все, хорошо, хорошо, хорошо…

«Ну слава богу», – утешился Голубок и пошел домой.

Он разогнал компанию, игравшую на гитаре, прошел мимо молодежи, которая уже целовалась, не обращая внимания на посторонних. По пути он услышал, как наверху хлопнула его дверь, а затем раздался скрежет железной соседской.

У порога его встретила улыбающаяся Мамочка. Томно прикоснувшись к щеке губами, она сонливо произнесла:

– Дорогой, я так рада. Смотри, какая чудесная картинка.

– Действительно неплохая. А кто заходил к нам?

– Так, пустяки, за сахарком.

Супруги присели на диван и вытаращили глаза. Им показалось, что дон Педро схватился руками за края экрана и отчаяннопытался высунуть голову из телевизора, его взгляд был направлен в сторону балкона… А примерно через неделю произошло следующее.

Голубок заметил на соседней крыше какого-то мужика, бестолково крутившего антенну. Дамочка, высунувшись из окошка кухни, выдавала ему команды.

– Караул, ты там? Крути вправо… Крути влево… – долетел до Голубка сладострастный голосок…

Сифилитик

«Кто-то, как сапер, подрывается на своих ошибках сам, кто– то подрывает других…»

Работал он шеф-поваром в ресторане в окружении поварих, официанток и прочего персонала женского пола игривого возраста. Пересол и недосол были в порядке вещей. Ошибались. С кем не бывает? Дома его ждала неревнивая жена… Что еще надо для счастья? И действительно, только одно тяготило – обязательные для его профессии медосмотры. Он не любил очереди, оглядывания да и анализы всякие, средь которых был и очень тонкий, нервозный – на венерические заболевания…

И вот как-то подошел он к регистратуре, чтобы получить результат анализа

на чистоту от любовных хворостей с привычным резюме «отрицательный», a принял бумажку, на которой, как на кладбище, стояли кресты. Он обратился к врачу:

– Доктор, вы не могли бы пояснить, что это означает?

– А это означает, что вы где-то сифилис подхватили.

– Такого быть не может. Это ошибка.

– Какая ошибка? Четыре креста – верняк! Предохраняться надо и не спать с кем попало. Но ничего страшного. Проколют вас, и как молодой заскачете…

В глазах зарябило, в висках застучало.

«Да я ж последние полгода ни с кем, – задумался он. – Откуда сифилис-то? Может, он через грязные тарелки да через вилки с ложками передается? Наши-то не всегда чисто моют. Вот же напасть… А может, через рукопожатия подхватил? Грузчики-то лапы редко под воду подставляют, а держатся за что попало… А может, это жена меня наградила? Мы кувыркаемся еще иногда. Точно, она…»

Терзаемый подозрениями и драконом мужской гордости, он поспешил домой, чтобы поставить пятый крест – на своей, как он думал, рогатой жизни. Раскаленным жалом паяльника душу жгла семейная мудрость директора ресторана: «Если мужчина имеет кого-то на стороне, то вся семья имеет. Если жену имеют на стороне, то всю семью имеют». Жена открыла ему дверь, поцеловала в щеку и спросила:

– Как дела?

– Никак! – отрезал муж. – У меня сифилис. И заразиться, дорогая (в это слово он вложил всю язвительность, какая только имелась), я мог только от тебя. С кем снюхалась?

– Да ты что… – растерялась жена. – Я же нигде не задерживаюсь. С работы домой бегу. Ей-богу, ни с кем…

– Не заливай! – распалился муж. – Я пахал. Мясо, овощи, крупы и чего только с работы не приносил, помимо зарплаты. А ты в это время мне изменяла… Да как ты могла? Все, натерпелся, хватит…

Жена в слезах побежала на кухню, муж – в зал. Развод завитал по квартире сизыми облаками сигаретного дыма. После перекура жена заглянула к мужу. Тот навел на нее убийственный взгляд.

– Да успокойся ты. Может, это ошибка? – смиренно произнесла жена.

– Сказали, что четыре креста – безошибочный диагноз.

– Знаю я лабораторию. Ошибаются, да еще как. Ты только послушай. У моей знакомой, с работы, ребенок заболел. После осмотра малыша педиатр выписала направление на анализ мочи. На нем черкнула название одной из страшнейших болезней почек. Снизу провела два жирные линии. Моя знакомая испугалась. А врач успокаивает: «Да успокойтесь вы. Здоров ваш ребенок. Это я написала для вашей же пользы, чтобы лаборантки лучше анализ изучили…»

– Ну и что? Тут не направление, а готовый результат – сифилис!

– Не злись, прошу. Послушай еще. У нас одно время как анекдот ходил случай, как больной шутник без предупреждения сдал анализ с очевидными червячками и получил результат, что ничего нет. Он пошел в лабораторию, чтобы уличить исследователей. А те ему: «Не морочьте нам голову. Мы яйца ищем, а не самих…» Давай не будем сейчас ссориться, а оба сдадим кровь…

На том супруги и порешили. Повторный анализ к их обоюдной радости оказался отрицательным, никаких сифилисов. Тогда они возмущенно напали на врача:

– Как же вы могли? Вы ж нам жизнь семейную чуть не подорвали! Шутите-то, милая, на крови…

В ответ раздалось:

– А чего вы огорчаетесь? Ну ошиблись. С кем не бывает?..

И с этого времени жена, когда оставалась с мужем наедине, стала иной раз ласково звать его «сифилитик», намекая на старую смешную историю. Но он не обижался. Знала б милая, что он уж лечился…

Жажда денег

«Денег стяжать – не воды напиться, но захлебнуться можно в обоих случаях…»

Он был похож на голубец: такой же мясистый, плотненький, одетый в белый халат, словно в капустный лист. В белый халат, потому что профессия требовала. Юрий Спиридонович Голубец был гинекологом. Белизна внешняя вызывала у пациентов веру в чистоту. Но друзья и знакомые, знавшие начинку Голубца, звали его попросту Юрок.

Женщины не хотят нежданных проблем. Они нервничают после ошибок своих мужей, после ошибок милых друзей да и просто по причине женских недомоганий. А уж как тут без гинеколога? Юрок, приобретя профессиональные навыки, был нарасхват. Дамы полюбили его за мягкую, осторожную речь и нежные прикосновения. Его работа походила на спиритические сеансы. И дамы расставались с деньгами…

Нет, государство, а тогда было время всеобщего равенства, ручалось за бесплатное посещение гинеколога. Но где государство? И где гинеколог?

– Моя работа – процесс тонкий. Ах, как она недооценена… – примерно так давил на пациентку Юрок. – Усаживайтесь в кресло… Целый день, как белка в колесе. Осмотры, интимные врачебные манипуляции. И все почти забесплатно. Как тут работать?.. Ох, да у вас, дорогуша, серьезные проблемы… Пожалуй, назначу вас на другой день…

– А нельзя ли сегодня? У вас тут такие очереди. Да и добираться сложно. С работы надо отпрашиваться, – волновалась пациентка в кресле.

– У меня все по минутам. Ну, если ради вас… Только ради вас… Но это будет стоить… и мы сейчас же все сделаем…

Слабый пол скрипел своими красивыми зубками и, мысленно проклиная Юрка, с приветливыми улыбками рассчитывался и говорил доброжелательно…

Но застукали Юрка.

– Поймался, мил человек, – приговаривал один из сотрудников. – Нельзя деньги с дам брать. Особенно с наших жен. Взяткой это называется…

– Именем… три года тебе, дамский негодник, – прокаркал веселый судья, стукнув три раза ладонью по столу. – На зоне поймешь, что чувствуют женщины в гинекологическом кресле.

Потерпевшие рассмеялись, сотрудники потупили взоры, Голубец пригорюнился…

Благо, что сроки кончаются. Вышел он из колонии опять же во времена всеобщего равенства.

«Взяточник идет, взяточник…» – чудилось Юрку в каждом взгляде.

Вот и покинул он благоухающие украинские земли, и переехал на север Тюменской области, в край, где пески и холода, нефть и деньги и где никто его не знал. Там он начал жизнь сначала…

Женщины есть везде, и Юрок без работы не остался. И даже более того: дослужился до заведующего женской консультацией.

Грузно ходил он по коридору, ласково поглаживая себя по животику, смотрел на очередь и подсчитывал барыши.

«Так, вот с этой в дорогих одежках, – думал он, – точно тысчонку получу». И получал, и не одну. Он умел мягко и вкрадчиво околдовывать женские души.

Слова были самыми простыми.

– Ласточка моя, золотко, это средство для втирания, полоскания, смазывания, лечения (или бог знает еще чего) избавит вас от всех забот и хлопот. Стоит оно столько-то, – медово говорил Юрок.

Пациентки не спорили, лишь их грудь сильнее вздымалась при упоминании цифры. А Юрок продолжал:

– Нигде, кроме как у меня, таких препаратов и нет. И деньги-то – сущие пустяки. Кто ныне настолько богат, чтобы дешевое покупать? На здоровье экономия вредна.

Дамочки соглашались. Тогда Юрок открывал свой чемоданчик. А там чего только не припасено! Иной раз и то, что через дорогу продавалось в два раза дешевле…

Женские дела обстряпывал Голубец вежливо, но беспощадно, и даже справками приторговывал насчет отсутствия чесотки, насекомых и других заболеваний… Его вдохновляла и изменившаяся политическая ситуация, когда на взяточников уже не косились, а уважали, но обнаглел…

В зените торгово-абортной деятельности Юрок уже свысока напутствовал просительниц:

– Приходите завтра.

– Что с собой брать? – спрашивали клиентки, ожидая услышать перечень вещей.

– Марки, доллары…

Эта фраза наталкивалась на святое недоумение.

– Ну смотрите, – объяснял Юрок, – какая на вас курточка хорошая! Импортная небось? Значит, денежки имеются. Несите, и побыстрее, а то ребеночек больше скушает.

Деньги копились, и Юрок, уже достаточно заматеревший, прикупил себе хорошую иномарку. И все бы хорошо, но женщины – клиентура говорливая, и слух о его делишках просочился до главного.

– Либо ты собственноручно напишешь заявление о переводе на должность простого врача, либо вот эти жалобы твоих пациенток, – главный врач похлопал по нескольким бумажкам на столе, – попадут прямо в прокуратуру.

Юрок, не споря, ретировался в роддом. Заработки упали. Он озлобился и равнодушно смотрел на муки женщин, обрекавших себя на пожизненную кухонную вахту. Часто в родильном зале они взывали:

– Помоги мне, врач, помоги мне, человек в белом халате…

Юрок был тут как тут и мягко, ласково просил:

– Позолоти ручку, ласточка, а то смотри, как вспотела…

Родильную палату оглашали несколько вариантов ответов:

– Жирный голубец, иди ты в…

– Вы же давали клятву Гиппократа. Где же ваша совесть? Это же ваш долг…

– Сколько надо?..

Так прошло несколько лет. Главный врач сменился, и Юрок стал регулярно заходить на прием к новому начальнику и лукавить:

– Я так обожаю свою профессию. До того без ума от нее, что даже добровольно, из любви к простому врачебному труду, ушел с должности заведующего женской консультации. Но теперь хотел бы вернуться назад. Хотел бы воплотить приобретенный опыт…

Чудо произошло. Юрок вернулся на прежнюю должность и к прежним способам наполнения своих карманов. Но ненадолго…

Одна чиновница от спорта потихоньку украла деньги – награду спортсменов, в суровых боях выигравших соревнования.

– Когда наши деньги-то перечислят? – спрашивали спортсмены.

– Не знаю. Ждите, – ответствовала чиновница…

Тут проверка… Ей уже начали мерещиться кандалы и тюремная баланда, когда знакомый юрист посоветовал:

– Тебе надо беременной стать…

– Да лучше в тюрьму…

– Не по-настоящему беременной. Ты сходи к Голубцу, денежку ему заплати, он тебе любую справку выпишет. Даже на двойню…

Через день спортивная чиновница вертела справкой о беременности перед глазами милиционеров:

– Шиш вам, а не зона. Мне покой нужен и витамины…

– Когда ты успела? Вчера ж ничего не было…

В общем, от такой наглости милиция разгрызла обман, как орех. Юрок в наручниках и под охраной прошел по коридору гинекологии, сопровождаемый любопытными взглядами пациенток, принесших ему мзду…

Юрок опять угодил за решетку. Следственный изолятор напоминал крысоловку, куда набилось два десятка серых личностей, за которыми влачились хвосты уголовных дел. Порядки он знал. Будут термоски с горячим, пирожки, сигареты и прочая снедь – его никто не тронет. А преступный актив даже защищать будет. Так и произошло.

Он отдавал в лапы преступного мира все свои передачи, сам же он кушал баланду, извивался ужом, изучая законы и выискивая щель в стене доказательств, что в его положении не предосудительно, и через полгодика выскользнул из неуютной кутузки, приобретя завидные юридические навыки. А потом, на свободе, стал направлять письма во все инстанции и упрямо стучать во все двери и на всех. Начинались записки примерно так:

«Смею довести до Вашего сведения, что меня ни за что мучили. Применяли ко мне гадкие меры. Тому есть и доказательства…»

Сбору доказательств Юрок приложил немалые усилия. Он тайно записывал на диктофон предосудительные речи своих коллег и даже высокого начальства.

– Что ты думаешь о таком-то?.. – между делом спрашивал он.

– Совсем обнаглел…

– Зажрался…

– Да ему еще год осталось, а там поглядим…

Примерно так отвечали ему.

Сам главный судья города наговорил Юрку минут сорок. За что его срочно убрали на повышение – от греха подальше. А Юрок, катаясь в своей иномарке, вылавливал журналистов. Он останавливался на обочине, рядом с одним из них, выходил из машины, приветливо улыбался так широко, насколько можно было раздвинуть углы губ, отягощенные пухлыми бородатыми щечками, и говорил:

– Мне так нравятся ваши статьи! Вы просто гениальны! Бесстрашие меня всегда восхищало. Мне тоже иногда приходится лезть в такие дебри, что хочется зажмуриться. У меня есть для вас материал. Садитесь ко мне в машину, я довезу вас до дома, а заодно прокручу несколько любопытных записей.

Журналисты, как любые одержимые люди, на лесть падки бывают. Многие садились слева от обходительного водителя и всю дорогу слушали кассеты с компрометирующими записями, рассказы о нарушениях прав Голубца. Вышло несколько едких заметок… Коллеги стали его обходить за версту, а начальство предпочло откупиться.

Победа не смягчила Юрка, поскольку он мечтал о деньгах, мечтал вернуться назад, на должность заведующего женской консультацией. А его хотя и восстановили в системе, но направили на должность, где особо не заработаешь, а можно было лишь вдоволь насмотреться на то, чего он и так имел в избытке.

Он стал работать в кабинете медосмотров…

– Ручки, ручки уберите. Нечего стыдиться. Я всего лить врач, – требовательно покрикивал Юрок на раздетых молоденьких, далеких от родильных дел девочек, стоявших перед ним на манер футболистов в стенке перед воротами.

Девчонки краснели, бледнели, но руки убирали. А губы Юрка растягивались в сладенькой улыбке. Он и не подозревал, что можно находить удовольствие в смущении невинности. Но в целом был недоволен…

Тут выборы в городскую Думу. Юрка вызвали к очень высокому начальству.

– Не надоело еще бесплатно девчонок щупать? Денег хочешь и свою старую должность? – грубо спросило начальство.

– Во сне вижу. Если такое случится, всем вашим женщинам задаром аборты и любые капризы.

– Ну это само собой. Мы тут думаем о составе городской Думы. Вопрос очень серьезный и даже сексуальный: о трениях между исполнителем и законодателем.

– Так Дума же избирается.

– В этом-то и проблема. Обойтись без выборов мы не можем. Наше дело заставить население проголосовать так, как надо. Ты, в числе других наших людей, пойдешь на выборы. Твоя задача оттянуть голоса у оппозиции. Репутация у тебя скандальная. Даже нас сумел окрутить. Как раз то, что требуется. Любую помощь гарантируем. Если оппозиция не пройдет – получишь свое место и деньги, – закончило разговор начальство.

Шанс вернуть утраченное! И Юрок двинулся в народ страдальцем от несправедливости.

– Я досконально знаю ваши проблемы, – говорил он женщинам. – Я видел такое, что вам и не снилось. Я знаю пути и даже туннель. Мой опыт поможет в решении многих проблем, от свободы слова до выплаты зарплаты. Я в курсе о местах, через которые надо убеждать… Если вы придете на избирательный участок и проголосуете за меня, то бесплатный аборт вам обеспечен…

– Я лично отшлепал подлое лицо власти. Взяточники нашли крайнего – посадили меня! – говорил он мужчинам. – Наглецы! Но я выполз из тюрьмы, и у меня есть инструменты, чтобы вычистить их. Меня боятся… Если вы придете на выборы, получите хорошее средство для поднятия потенции…

Конечно, последние фразы в обеих речах Юрок произносил наедине.

Предвыборные листовки ему составляли женщины, жаждавшие загладить вину перед почти воскресшим гинекологом. Их вина состояла в том, что в приливе справедливых чувств они давали на него показания. Но сейчас, понимая, что в городе-то, кроме как к Юрку, обратиться– то не к кому, они дали заднего ходу:

– Говори, что надо, и всем поможем. Только когда смотреть нас будешь, то уж пощади, – просили бабоньки.

– Печатайте, дорогуши, не плачьтесь. Ваш грех и не грех вовсе, а так, глупость одна, – ласково говорил Юрок, злобно поблескивая глазками…

В день выборов он стоял у входа в избирательный участок, пожимал руки избирателям, приговаривая что-то вроде:

– Сердечно рад вас тискать…

– Каналы непроходимы…

– Да минуют вас вошки…

С таким подходом он имел успех, нагулял политический вес, последним в списке проигравших кандидатов не был и поставленную задачу выполнил, работая совместно с начальником пожарной охраны, олицетворением идеала службистов, учителем самой интеллигентной внешности, который не мог не пленить романтические умы, и стервозной скандальной дамой, почитатели поведения которой тоже нашлись…

Через пару месяцев Юрок опять был в своем кабинете, где, потирая руки, принимал тех женщин, что еще недавно доносили на него следователям, жаждущим показателей и должностного повышения.

– Ну что, милая, вот и пришла моя очередь брать с тебя показания. Давай, не скупись. Цена возросла. Ишь, жаловаться захотела. Да у милиции кишка тонка против гинеколога. Меня не засадишь. Это я засадить могу…

– Да я ведь не по своей охоте. Заставляли меня…

– Ты меня не прерывай, милая. Гони деньги за лечение и откупной. А про милицию забудь. Куда им? Сегодня право не законное, а телефонное. Позвонят сверху, прикажут и закроют они на меня глазки, а вот ты ко мне придешь…

Месть была сладка и денежна. Юрок разгулялся. И все было бы хорошо, если бы не долги перед избирателями и начальством.

За бесплатными абортами и средствами для поднятия сексуального настроения постепенно выстроилась приличная очередь. Она слизывала все пенки, которые успевал снять Юрок со своих рядовых посетителей. И вот как-то по этому поводу он так сильно рассердился, что нагрубил в течение рабочей недели двум десяткам своих пациентов, средь которых были и важные.

– Да сколько можно? Все свои обязательства я выполнил, мамаша, – говорил он, выпроваживая за дверь очередную избирательницу. – А у вас есть справка, что вы за меня голосовали? Ах нет? Так идите в регистратуру, берите талон и в порядке живой очереди, а там уж посмотрим…

– Средства для любви кончились, – объяснял он избирателям. – Но могу пол поменять, если хотите. Не хотите? Ну тогда прощевайте, у меня тут только для женщин.

– А вы кто такая, да без направления? – ошибочно повысил он голос. – Ничего не знаю. Дело прошлое. А кто прошлое помянет, тому глаз вон. Вам что, глаз не жалко?

Если первые два ответа мало кого интересовали, то последний вызвал возмущение.

– Каков негодник! – распалилось высокое начальство. – Да как он посмел слепотой угрожать?

Юрка сократили без разговоров. А чтобы не возмущался, перерегистрировали поликлинику в ОАО «Логово медицинской змеи», и официально его рабочего места не стало. А на «нет» и суда нет…

Жажда денег Юрка вознесла, жажда и сгубила. Друзья, знавшие его начинку, стали звать его попросту Голубец. А сам он – то ли домой возвратился, то ли по северам бродит… Это неизвестно. Но иной раз слышно, что какой-то мужик-гинеколог где-то деньги нещадно дерет. Значит, жив еще…

Шампунь

«Рекламная пауза должна быть и в книге»

Картина первая

Лето. Теплый светлый день, обласканный яркой зеленью. По центральной улице городка уверенно и легко идет довольный жизнью горожанин. Шикарный костюм облегает его упитанное тело. Его дорогие туфли цокают по асфальту. Голову украшает модная прическа из отборнейших волосин.

Он обращается к зрителям:

– Раньше волосы причиняли мне много беспокойства, иногда бывало и так…

***

Картина вторая

Хмурое утро заглядывает в мутные окна. После перепоя тот же горожанин заходит в ванную. Его черты еле узнаваемы. Лицо позеленевшее, под глазами отечные мешки, волосы всклокочены и торчат в разные стороны пучками соломы.

Он критически осматривает свое отражение в зеркале. Замечает трехдневную щетину и недовольно морщится, проводя ладонью по упругим колючкам, торчавшим, словно пни на лесосеке. С жалостью трогает воспаленную местами харю. Затем поднимает ладонь выше и делает попытку примять волосы. Но упругая, безжизненная шевелюра не поддается даже смоченной двумя хорошими плевками пятерне.

Охая, горожанин лезет в бак с грязным бельем, чтобы найти упавшую туда расческу.

– Неделю назад, падла, упала! – ворчит он.

Найдя искалеченный предмет туалета, лишенный в борьбе со стихией части рабочих зубьев, а по чистоте схожий с садовыми граблями, он погружает его в хаос волос и изо всех сил тянет ото лба к затылку. Причем делает это с таким остервенением, что обнажаются его пожелтевшие зубы…

Горожанин подносит расческу к глазам и констатирует:

– Линяю, как больная собака.

***

Картина третья

Забитая волосами расческа.

***

Картина четвертая

Горожанин входит в свой подъезд и поднимается по лестнице. Стена расписана веселыми лозунгами вроде «Мишка – лох, ловит блох».

Поправив безукоризненную прическу, скорее по привычке, чем по необходимости он произносит:

– А иногда бывало и так…

Фраза усиливается эхом и получается зловещей.

***

Картина пятая

Действие происходит в одном из самых дурных районов городка. Жалкое подобие тротуара освещено полной луной, на которую угрожающе набегают узкие плотные облачка, похожие на клыки оборотня.

Горожанин заполночь возвращается домой, идет и шарахается от каждой тени с криками: «Боже мой!!!»

Тени приобретают все более зловещие очертания и обрастают подозрительными звуками. Мерещатся затаившиеся хулиганы и даже вурдалаки.

Тут горожанин на ходу случайно пинает пустую металлическую банку. Тишину ночи разрывает ее резкое бряканье. От ужаса горожанин бежит домой, звонит в дверь. Открывает заспанная жена. Она смотрит на мужа, бледнеет, таращит глаза и широко отрывает рот, намереваясь крикнуть…

Горожанин действительно плохо выглядит. Каждый волос на голове встал по стойке «смирно». Прическа испорчена.

***

Картина шестая

(продолжение четвертой)

Горожанин достигает своей лестничной площадки, элегантно наклонившись, поворачивает ключ в замочной скважине. Дверь распахивается. Он, слегка обернувшись к невидимой ему публике, подмигивает и загадочно произносит:

– Но это все было до того, как я стал пользоваться шампунем для укрепления корней волос.

Далее он проходит в квартиру, захлопывает дверь, снимает туфли, поднимает правую руку в жесте пионерского салюта, хватается за волосы и… сдергивает парик. Он бросает его на полку для шапок.

Обнажается гладкая и блестящая стопроцентная лысина без единого волоска. С чувством превосходства и глубочайшего самодовольства горожанин уверенно предлагает зрителям:

– Попробуй!

***

Картина седьмая

Лысина заполняет сиянием весь экран и возникает надпись: «Пользуйтесь шампунем для укрепления корней, и ваши волосы больше не будут вас беспокоить».

Порезали

«Из человека можно сделать урода и словом, и жестом, и…»

– Ой порезали!!! Ой порезали!!! – сокрушалась жена Анфиса, глядя на мужа. – И-зу-ро-до-ва-ли! И сам-то хорош! Зачем поперся в этот вертеп? Через знакомых бы договорились. Сколько содрали-то?

– Да почитай все из карманов выгребли, – ответствовал ее муж Федор. – У них же счетчик и бритва у шеи. Я бы последнее отдал, лишь бы похожим на живого выползти.

– Ничего, зарастет, – утешала теща Настасья Филипповна. – Молодо-зелено. Мой дед никогда к этим кровопийцам не ходил. Они только говорят, что не беспредельничают. На деле только и умеют наголо человека обдирать. Срезают все, даже последнее.

– Ну вы, мама, даете! – напала на мать Анфиса. – Дед! Да вы в каком веке живете? Никак в прошлом еще! Ну и что хорошего, что он с бандюганами не знался. Так и проскрипел всю жизнь в избе, ни гроша на старость не скопил. Без бандюганов этих, мамаша, сейчас далеко не уедешь. Зайди-ка без них в кабинет к начальству какому. Спросит сразу: что за рыло? А если через мафию – примут с почестями. Потому как не рыло, а лицо.

Этот разговор Федор вспоминал, когда через несколько месяцев опять брел на поклон… На дорожку теща его перекрестила и в лоб поцеловала.

– Может, повезет, может, минует тебя беда! – громко причитала она. – Все ж не все волки одни кругом. Есть и добрые средь стаи той. Надейся на лучшее. Ты с добром – и вернешься с горшком.

«Не плюй в колодец», – говорят. Он и не плевал, только между собой обсуждали. А им в лицо с благоговением: «Здравствуйте!» В общем, Федор опять шел на истязание и знал, что добром не кончится. Сколько раз уговаривал их: «По-человечески отнеситесь, прошу. Не режьте». Все пустое.

Он шел, и шаги были тяжелы. Дело противное, но нужное. Ну вот и тот дом. Федор откинул с глаз длиннющий чуб. Прямо перед ним возникло название заведения: «ПАРИКМАХЕРСКАЯ». Он горестно вздохнул, представил, как ему опять порежут волосы, и открыл дверь, понимая, что из человека можно превратить в урода разными способами, в том числе и стрижкой…

Гололед

«Суета, неустроенность, человеческие слабости гасят небо и звезды, миллиарды природных и культурных откровений, и даже сердца…»

Он брал с полки книгу, читал первую страницу, восхищался:

– Как хорошо…

Книга падала из рук, и его по гололеду относило в винно-водочный отдел. Он быстро перебирал ногами, стараясь удержаться у книжных полок, но его несло и несло. Он тянулся к искусству, но впадал в пьянство. Это продолжалось многократно…

– Коньков, кончай ногами пинаться, – разбудил его родной голос.

– Боже мой, – прохрипел Сергей пересохшей глоткой, – приснится же такое!

Он глянул на ежесекундно щелкавшие часы.

– Елки-палки! – вскрикнул он и вскочил с постели. – Чуть на работу не проспал.

Не завтракая и не умываясь, Сергей принялся скакать на одной ноге, натягивая штанину, змеей обвившуюся вокруг стопы, нашел носки, которые, как тараканы, разбежались по разным углам… и выскочил за дверь…

На свежем воздухе его опять понесло. На неимоверно скользком льду, пытаясь удержаться на ногах, он неожиданно для себя без какой-либо подготовки исполнил тройной тулуп, подскок и некоторые другие элементы одиночного катания. Дворничиха от удивления выронила скребок. Чей-то одиноко гуляющий доберман с заносящимся на гололеде задом, повизгивая, устремился домой. Машина, ехавшая мимо подъездов на скорости, предполагающей охоту на пешехода, поприветствовала его долгим гудком. Сергей еле успел увернуться от бампера, прокрутился на одной ноге в изящном пируэте и остановился, схватившись за забор.

«Five, five; five, seven; five, nine…» – так он представил себе оценки некоторых соседей, в любое время суток дежуривших у окон.

Сергей оглянулся на протанцованный путь. Вспомнил вчерашний мокрый снег. Понимающе оценил нынешний морозец и зеркальную поверхность льда, начинающуюся прямо от подъезда. И пошел дальше, прощупывая взглядом застывшую землю, словно прутом миноискателя. Каждый семенящий шажок был ювелирной работы. Мимо тенями проскакивали такие же сосредоточенные прохожие. Легкомысленная девочка, выбежавшая из-за угла и, видимо, опаздывавшая в школу, как подстреленная, завалилась на бок. Кто-то впереди взбрыкнул взлетевшими в воздух ногами… Остальные же на манер канатоходцев помахивали руками.

– Привет, – справа раздался голос Саньки, тоже склонившего голову.

– Привет, – ответил Сергей, бросив из-под бровей узнающий взгляд.

– Вот же каток, будь он неладен. Говорят, песка на весь город не хватает.

– Не знаю, чего не хватает и где, но летом смотришь под ноги, чтобы лужу обойти, зимой – чтобы на льду не навернуться. А ведь слышал, что в городе дома покрасили, отремонтировали, да и еще много всякой красоты появилось. Вот бы увидеть…

Сергей, опрометчиво оторвав взгляд от земли, посмотрел на Саньку и весело взметнул свои рабочие лапы… В коротком беспамятстве ему привиделось, как ветер гнал прохожих по гололеду, словно легкие парусники по водной глади… Когда он открыл глаза, то лежал на спине. Прямо над ним синело необыкновенно глубокое небо…

– Как хорошо! – восхитился Сергей.

Тут он заметил протянутую ему дружескую пятерню, ухватился, поднялся.

– Чего хорошо? – непонимающе спросил Санька.

– Да ничего, – отмахнулся Сергей, устыдившись своих чувств.

И они, глядя себе под ноги, пошли дальше.

Перебор

«Всегда мало достигнутого и тянет на перебор…»

Хороша работа сторожа, да плохо спится. Кошмары одолевают. На сдвинутых стульях приляжешь – планерки мерещатся. На столе – каракули объяснительных и докладных…

Сверчки свиристят, привидения сокращенных работников летают…

Прасковья от этих вредностей рецепт имела: бутылочка винца да ломтик сальца. Вот и шла сторожить на каждое следующее дежурство со все большей радостью, возбуждением и жаждущим блеском в глазах.

Но когда организм потребовал две бутылки на ночь, чтобы утихомирить все более звонких сверчков и все более многочисленных призраков, пришлось купить вино дешевле, и казус вышел.

Пришла, как обычно, деловито прошла по коридору, выгоняя переодевающихся сотрудников. Захлопнула за ними дверь, ключ провернула на два оборота – и быстрее в свой кабинет.

Достала Прасковья первую бутылочку. Легко вогнала штопор в податливую древесину. Потянула раз, потянула два. Пробка словно приклеилась. Тут запели сверчки.

Тогда она сжала бутылку ногами, перегнулась через живот, ухватила штопор двумя руками и потянула его, как репку. Капля пота покатилась по лбу. Пошло. Но не то… Оказалось, спираль штопора разогнулась и стала похожа на шило. Прасковья отмахнулась от белесой тени – пролетело первое привидение.

Вталкивая пробку внутрь бутылки, Прасковья даже достигла некоторого успеха.

– Была бы горловина покороче!!! – прокричали сзади. Сторожиха обернулась, а там этих привидений полная комната, и еще ломятся, из коридора в дверь заглядывают. А самое большое из них – с беличьим хвостом.

– Горячее подано, – пробормотало оно.

Разнокалиберные белки, как саранча, полезли изо всех щелей. Они рассаживались вокруг сторожихи и жадно смотрели на нее своими голодными глазками-бусинками.

«Приглашения на ужин ждут», – догадалась Прасковья.

В припадке одержимости она схватила лежавшую неподалеку металлическую линейку и по-гусарски отшибла горлышко вместе с непокорной пробкой. Профильтровала вино сквозь рукав висевшего рядом рабочего халата и залпом выпила. Сверчки стихли. После второй бутылки она принялась гонять белок и призраков по всем помещениям, не давая им покоя ни в шкафах, ни в ящиках столов. Делала она это до тех пор, пока последний фантом не вылетел в открытую форточку, и последняя белка не лопнула от смеха. От одержанной нелегкой победы ей похорошело, и она решила поделиться своей радостью с начальницей, а заодно еще раз поздравить ее с прошедшим днем рождения. Позвонила прямо посреди ночи:

– Галина Людмиловна, празравляю вас!..

Начальница остаток ночи не спала. Утром красные подтеки на полу и стенах поначалу приняли за кровь местных халтурщиков, которые иногда левачили и, видимо, подрались при дележе денег и разгромили учреждение… Потом… в том учреждении одним привидением сокращенного стало больше. И Прасковья могла бы спокойно спать дома, если бы не привычка выпивать бутылочку-другую вечером на работе среди стульев, столов и инструмента…

Шесть зайцев одним букетом

«Женщины хорошеют, цветы дорожают, мужики сохнут…»

Это в стародавние времена букеты на лугу собирали, ныне – покупают. И за приличную денежку. А случаев много: то день рождения, то свидание, а то на-кась – Восьмое марта – особый случай, тут уж, будь добр, преподнеси подарок и дома, и на левых направлениях, и на работе. Задумаешься, шаря в карманах…

А у женщин уже и инстинкт выработался – должен быть Восьмого марта подарок от мужика, и точка. А если нет этого сильного пола, ну нет его, извели, а то вовсе не было…

В одной организации праздновали Международный женский день (который, к слову сказать, отмечают только в России), но на беду там работали лишь дамочки. Актив, приближенный к телу начальницы, решил, что если рядовой состав перенесет отсутствие подарка безболезненно, то шефиня от огорчения может им премии порезать и лишить фаворитского положения. Пошли с шапкой по простым работницам. Впрямую отказа не получили, но ответ сводился, образно говоря, к кукишу. Вроде как денег нет.

Вот и преподнесли той начальнице довольно скромный букет. Она приняла его, но, отвернувшись, недовольно поморщилась. Ведь это дарящие придумали, что дорого не подношение, а внимание. А те, кому дарят только внимание, подчас очень даже расстраиваются.

Понюхала начальница еле живые гвоздички – никакого запаха. В вазу стыдно поставить. Приедет кто, так пустит по городу сплетню, мол, такой-то цветы подарили самые бросовые. Пока она думала, куда подевать подарок, приехала с проверкой одна важная персона тоже женского полу.

Что добру пропадать? Вручила начальница нескладный букет важной персоне. Сразила, как говорится, двух зайцев одним выстрелом: и от цветов избавилась, и последствия поверки загладила. При этом слова сказала самые теплые, и даже в приливе чувств обнялась с проверяющей и расцеловалась.

Важная персона удалилась, но чтобы не нести домой что попало, она тоже решила убить двух зайцев: избавиться от ненужного букета и повысить свой рейтинг. Только она вышла из кабинета, как с обещаниями решить все проблемы передарила букет активу этой организации, кучковавшемуся за дверью.

Фаворитки с удивлением узнали свои цветочки, и давай вежливо отказываться от них, как от очень дорогого презента, мол, да что вы, да не надо. Но потом приняли и, не желая оставлять у себя конфузный подарок, сразили очередную пару зайцев. Чтобы «добро» не пропало, передарили букет простой труженице организации, у которой день рождения выпал на восьмое марта. Та не стала привередничать, приняла подарок за чистую монету и отнесла домой. Свой-то мужик ей уж давно цветов не дарил.

Ошибка

«Золотник и в пыли видать, надо лишь присмотреться…»

Случилось как-то торжество творческой интеллигенции в культурном питейном заведении. Приглашены были разноликие бумагомараки. От начинающих рифмоплетов до тех, кто рифмовал что ни попадя. Пришли и те, кто ничего не рифмовал, но любил стихотворные строки или испытывал интерес…

Через зал поспешно проходили обтянутые платьями женщины и мужчины в поглаженных брюках. Приглушенный свет, горящие на столиках свечи… Одна милая дамочка, явившаяся на торжество из любопытства, под влиянием возвышенной таинственной обстановки мысленно напевала романс: «Средь шумного бала, случайно…».

Гости все приходили и приходили. Свободных мест оставалось все меньше.

Вдруг замечтавшаяся милая дамочка почувствовала, как из-под ее локотка поползла спинка соседнего стула. На нем лежала ее сумочка, поэтому она легонько вцепилась в мебель и тут услышала:

– Разрешите стульчик взять?

Мысленный романс прервался. Дамочка повернулась и обомлела…

Рядом стоял бомж! Самый натуральный. Какие обычно в подземных переходах сидят и милостыню просят да на свалках бутылки выискивают…

«Боже мой! – испуганно думала она. – Да кто впустил его сюда?! Администратор, наверное, глаза залил».

Лохматая нечесаная голова, спутанная борода, болезненное лицо, взгляд, будто вилкой тыкал – это первое, что бросилось ей в глаза. Остальное скрывала полутьма. Да большего и не надо. Она же где-то читала, что то ли лицо, то ли глаза – зеркало души.

«Что делать-то? – размышляла она дальше. – Такой тип может и кошелек украсть, и одежду из гардероба, да и стул, на котором сижу. Теперь ни покурить, ни потанцевать, ни к бару подойти… А как в одиночестве домой возвращаться? Может, на улице бомжиная банда поджидает…»

Бомж, удивленно глядя на дамочку, настойчиво тянул стул к себе. Сиденье, конечно, было лишним. И бомж, похоже, начал испытывать некоторое недоумение и раздражение. Он даже хотел что-то сказать. Борода и усы, скрывавшие рот, задвигались. Но, видимо, за неимением подходящих слов он промолчал.

«Не привык! – удовлетворенно отметила дамочка. – Вот так он и действует: посещает общественные собрания, смешивается с гостями и тащит, что под руку попадется. А все потворствуют, отдают. Умыкнет что из обстановки или музыкальной аппаратуры, или бокалы со стола и на водку меняет…»

Тем временем она рассматривала незнакомца дальше и с удивлением обнаружила, что одет-то для бомжа он очень прилично: костюмчик, белая рубашка…

«А может, это и не бомж вовсе? Может, поэт? Они же все не от мира сего…»

Дамочка отпустила стул, убрала с него сумочку. Рядом прозвучало: «Милостиво благодарю». Мужичок потащил сиденье не к выходу – к другому столу, а в ходе торжества, покачиваясь у микрофона, действительно читал стихи…

Бессонница

«Хорошее веселье прогоняет сон как у гуляк, так и у их соседей…»

…Соседи гуляли. Непонятно, где и какие, но гуляли. Веселая музыка пробегала по плитам жилого дома, словно по звуковым проводникам пианолы или органа, и достигала ушей Сергея, несмотря на то, что, тесно прижавшись к одному из этих ушей, лежала добрая пуховая подушка, подаренная тещей. Жена рядом посапывала и вроде спала.

– Алла, ты спишь? – спросил Сергей так громко, чтобы бодрствующий услышал, а спящий не проснулся.

Жена не пошевелилась и не ответила.

«Спит. Только я никак не привыкну, – мысленно заключил он. – Стены-то аховые. Один чихнет – все жильцы друг другу желают: «Будь здоров!». Краны и унитазы орут. Даже любовный скрип кровати не утаишь…»

Встал, натыкаясь в темноте на косяки их узкой стандартной квартирки, прошел на кухню, попил водички, глянул на часы. Начало третьего ночи…

«Сколько можно? – загрустил он. – Пойти бы сходить к ним, попросить звук убавить, так неохота одеваться, да если пьяные, то могут и в драку броситься. В милицию, что ли, позвонить? Так на кого жаловаться?»

Обошел всю квартиру, прислушиваясь. Оказалось, что тише всего звучало на кухне, а громче – в туалете из вентиляционного отверстия. Слышались даже голоса, гиканье, гаканье, повизгивание, сопровождавшие бумбумистую мелодию.

«Ничего себе жарят! – рассердился он и начал перебирать варианты. – Не соседи по лестничной площадке, не Татьяна и Зоя – это точно. Не их голоса, да и картины бы на стенах постукивали».

Он приложил ладонь к стене. Та не вибрировала.

«Соседей сверху, Голубка, или Голубца, или как его там, Юрия Спиридоновича, тоже можно снять с подозрений, – продолжил размышления Сергей. – Люстра бы звенела от танцев. Да и не снизу этот кутеж устроили, где живет Александр Иванович, крупный начальник, пытавшийся когда-то собак разводить. Тогда громче бы в зале звучало…»

Жилища, находившиеся наискосок от его квартиры, он не успел проанализировать. Веселье внезапно сникло, и лишь нервозное эхо отзвучавших мелодий, постепенно умолкая, заметалось в узком пространстве воспаленного сознания. Сергей некоторое время покрутился по квартире, прислушиваясь. В итоге понял, что реально ничего не слышится, и устремился к постели. Упал, закутался в одеяло…

Тут сквозь подушку до него долетел очередной мотив, да такой озорной, что откликнулись внутренности дивана. Пружины звонко заплясали. Вслушался. Эта удалая песенка Сергею тоже нравилась…

«Конфетки, бараночки, да… саночки… слышен крик с облучка».

«Квартиры ни к черту, – подумал он. – Вот проложить бы все стены, потолки, пол хорошим звукоизолятором… Нет, дорого все это выйдет. Ныне строительные материалы о-го-го сколь стоят. Да и по батареям звуки дойдут. Тогда их надо срезать, менять на электрические… Ох, да о чем же это я думаю в три часа ночи…»

Музыка опять стихла. В подъезде раздались голоса, шаги, хлопнула подъездная дверь.

«Нагулялись, – оценил Сергей. – Скоро успокоятся. Но это было не у Жорика, который в левой верхней живет. Тот любит напиться, включить музыку на полную громкость, натанцеваться в компании и уснуть под крик магнитофона. Но сегодня не он. Да и те соседи, что под ним живут, сразу бы застучали по батареям. Вот в другой, верхней, угловой, могут. Там как раз пацан вредный: то с балкона мешок с мусором скинет, то в подъезде его оставит. Весь в отца своего, который как по подъезду пройдет, так думаешь, что утечка газа произошла. Благо, что плиты электрические… Но сегодня тоже не они. Голоса и шаги где-то снизу подъезда звучали. Но раз расходятся, то еще немного, и я засну. А пока покурю».

Накинул на себя халат, взял сигарету, зажигалку и, ежась, вышел на балкон. Было тихо настолько, что шаги женщины, которая волокла домой своего или пойманного мужика раздавались, казалось, прямо на балконе снизу. Даже пепел, нагоравший на сигарете, от усилившихся ночью звуковых вибраций опадал точно в такт цоканью ее каблуков. Сквозь иголочные проколы в черном небе на землю с любопытством смотрели звезды, а на ближайшем балконе соседнего дома высвечивались две фигуры: мужчина и женщина…

«Вот, бестии, вечно в окна нашего дома подглядывают. И ведь не надоест, не спят даже…», – подумал Сергей, зашел в квартиру и плотнее задернул занавески.

Жена по-прежнему спала, уткнувшись лбом в стену. Сергей чуток ей позавидовал и прилег. Тут громко хлопнула хорошо подпружиненная подъездная дверь, раздались шаги и веселые голоса, опять хлопнула дверь, но уже в квартире, и вновь заиграла музыка. Соседи продолжили…

«Тех, что живут снизу, в квартирах наискосок, безработного пенсионера и журналиста, тоже можно снять с подозрений. Наверное, это на втором или первом этаже. А там кто живет? Мужик какой-то, кажется, Федей звать; поэт, похожий на бомжа; шеф-повар ресторана; тетка-выпивоха, сторожем еще недавно работала. Больше никого не знаю. Эх, а тем, кто у них за стенкой, куда как хуже, и молчат же!» – последняя мысль заставила Сергея улыбнуться.

Он встал и пошел на кухню. Это было не впервой – спать напротив плиты, привалившись к стене, на табуретках, застеленных матрасом. Почти каждый выходной.

Легенда о ханты-нефтянике

«Коренные – не протезы – сильны природной хваткой…»

…Жил-был один ханты. Вместо того чтобы спиваться вкупе со многими нашими соплеменниками, не выдержавшими искушения водкой, он вдруг проявил сильный интерес к знаниям. Научился не только читать иписать, а одолел два высших учебных заведения и получил дипломы в области правоведения и экономики.

«Ну и что? Мало ли у нас образованной бедноты?» – спросит любой, знающий жизнь коренного населения Крайнего Севера.

Но ханты был не бедствующий. Он имел родовые угодья, доставшиеся ему в наследство от отцов и дедов. Там был и девственный лес, и чистый ягель, и многочисленный зверь да грибы и ягоды, обильно произраставшие летом и осенью… И ни одного нефтяника, хотя в глубине этих родовых угодий была тоже сокрыта выгодная нефтяная кубышка! Но пришло время, и ее заприметили разведчики недр.

Практика освоения таких кубышек, как вы знаете, такова, что нефтяные компании обычно стараются подмаслить нас, коренных жителей лесов, истинных владельцев земель богатых нефтью автономий. Акция задабривания начинается задолго до начала освоения территории и продолжается в течение всего процесса нефтедобычи. В качестве даров выступают и деньги, и квартиры, и снегоходы, и оружие с боеприпасами, и топливо, и продукты питания… и даже компьютеры, хотя на кой они в чуме нужны… В общем, как раньше у индейцев золото выменивалось на всякую ерунду, так это происходит и сейчас, только на неработающие часы и нестреляющие ружья уже мало кого купить. Хотя бывает… Это вы сами знаете…

Но куда деваться ханты, если сами до нефти добраться не могут? Не киркой же три километра земной толщи ковырять. И вот получился симбиоз наций, только для нас не очень радостный, на грани паразитизма…

В общем, заметили разведчики неизгаженный освоением кусок земли с богатыми недрами и давай там искать хозяев. А тех и след простыл. Единственный оставшийся в роду ханты в это время жил в большом городе, и вроде как ничего не ведал, и даже потерял интерес к возвращению на родную землю к традиционным промыслам вроде оленеводства и рыболовства, и как-то затерялся… А на «нет» и суда нет. Так даже лучше. Дары никому подносить не надо, договариваться не надо…

Буровые вышки, ведомые мощными машинами, поползли в тихую родовую тайгу, и очень скоро появилась первая нефтяная скважина. Она дала такую большую нефть, что радости компании не было предела. Собственно, радовалась не только компания, но и рабочие, получившие премию… и сам ханты, гонявший чаи в теплой квартире. Быстрая лесная почта соплеменников на крыльях шустрых языков донесла до него волнующую информацию об успехах, достигнутых на его землях инициативными нефтяниками. И ханты был не чужд простых человеческих чувств. Ведь и его дед говорил, что земля у них богатая, а станет еще богаче, если с умом…

Ввод каждой новой скважины отмечали как буровики, так и ханты. Они веселились, как дети. Причем ханты не ленился иной раз приезжать, чтобы, потирая руки, возможно, от холода, наблюдать из-за дальних деревьев за тем, как идет освоение его земель. И вот вскоре под действием техногенной мускулатуры и homo sapiens средь вековых сосен и кустов растительности окончательно оформился куст для откачки нефти. И вот в этот момент ханты решил вернуться на свои земли для того, чтобы поблагодарить компанию за хорошую работу…

Подкованный в правоведении и экономике ханты заявил о правах на свою землю, немного поругал руководство нефтяной компании за самоуправство, выгнал захватчиков со своей земли, и… вместо того, чтобы заняться оленеводством, подключил куст к трубе и стал продавать нефть, добываемую на оборудовании нелюбезно, но даром оставленном отступавшими. Теперь он опять редко бывает на своих родовых землях, где продолжают расти лес, мох, зверье и ягоды с грибами (об этом ханты по привычке заботится), там, в основном, работники справляются. А сам ханты сидит в городе, в хорошем кабинете за входной дверью, на которой написано: «Петр Петрович … директор нефтедобывающего предприятия».

Такую историю рассказывал бедный старый ханты своим гостям, собравшимся в его чуме, где они пили чай без сахара, отдувая от краев чашек нефтяные радужные пленки-пенки. Этот рассказ северным сиянием разогнал тьму горестных разговоров об оленях, потравленных ягелем, пропитанным буровыми растворами и нефтью, об оленях, побитых браконьерами, об исчезающей рыбе и зверье…

Черное золото тонкой полоской усов налипло у слушателей над верхней губой и свисало возле углов рта, в него не попадая, делая ханты слегка похожими на запорожских казаков. Но история до того их захватила, что они забывали стирать прилипчивое черное золото копиями договоров о содружестве со своей нефтяной компанией, служившими уже давно только в качестве салфеток и туалетной бумаги.

– Быть такого не может, чтобы наш стал директором нефтедобывающего предприятия, ведь эти директора даже не русские… – затвердили наперебой гости. – Знали б, как все обернется, так другие имена взяли вроде Уриэля Исаевича…

– Не знаю, было это или не было, – отрезал бедный, старый ханты. – Но ходит такая молва. Знать, когда-то сбудется…

Рассказы пенсионерки

«Пенсионер – это последняя карта, приходящая человеку при игре в жизнь»

Мужики без очереди

Вежливость – не порок. Вот только мало ее осталось. Стою недавно в очереди на оплату телефона. Подходит женщина с маленьким ребенком в коляске и встает в конец очереди, где я одна-то и осталась. Пропускаю молодую маму вперед, чтобы ребенок не мучился ожидаючи. Мне-то что старой – помирать скоро.

Женщина только собралась к кассирше обратиться, как подходит здоровый мужик, оттесняет ее от окошка и протягивает квиток об оплате счета за телефон. Мол, долги погашены, подключайте. А до женщины с ребенком ему дела нет. Та промолчала, дождалась, пока здоровяк уйдет, и только собралась заявить о своих проблемах, как была мягко отодвинута от окошка не менее крупным представителем сильного пола. Тоже на подключение… Так пролез и третий мужик. После этого обиженная молодая мама задала кассирше, что называется, дрозда. Причем кассирша и не поняла, за что.

***

Петровские пилюли

Захожу как-то в один из магазинов. Гляжу, в холодильнике и пельмени, и равиоли. И на любой вкус. И вот что интересно, как ни смотрела на ценники, но взгляд все равно прилипал к ценнику «Петровских». Они самые дешевые, как раз по моей пенсии. Уж говорила себе, что мясо на рынке сейчас стоит в три раза дороже этих пельменей, и за такую сумму мясных пельменей быть не может. Ничто не помогло. Купила я их.

Сварились «Петровские» нормально. На вид были вполне съедобны. Вот только внутренность их не кусалась, а прямо во рту разваливалась, как перекрученный на мясорубке картон. Но, грех жаловаться, привкус мяса был. Съела я их. Голод прошел. Но где-то через час-другой позывы начались и печеночка моя заболела.

И вот что я думаю. Есть много мест, где наши солдатики воюют, стреляют. Деньги тратятся. Жестокостью устилается путь к победе. Ничего этим не достичь. Не зря говорят – доброта спасет мир. Надо нашим недругам «Петровских» послать. В качестве гуманитарной помощи.

***

Белье

Недавно одна женщина, одетая в мощный овчинный тулупчик и по виду совершенно деревенская, натянула между двумя подъездами пятиэтажки веревку и стала аккуратно развешивать на ней вполне годные простыни, полотенца, рубашки и даже нижнее белье. Белье висит, колыхается, а рядом машины в рядок стоят, из окон головы торчат, и прохожие…

Оглядела женщина свою работу, подняла опустевший бак и направилась к подъезду… Я прошла мимо, не торопясь. Ноги уже не те, что в молодости. Посмотрела на веревку с бельем и подумала: «Видать, в гости приехала из деревни и запамятовала, что народ в городе разный шастает». Что было дальше – не знаю, но вечером той веревки с бельем уже не было. То ли та женщина ее сняла, то ли кто помог…

***

Случайный стриптиз

Это произошло ранним утром, когда я подметала пол в одном из общежитий. Так немного к пенсии подрабатываю. Народ собирался на работу. Несколько мужиков стояли в коридоре и курили. До прихода автобуса еще оставалось время, и выходить на улицу раньше срока им не хотелось – зима.

В коридоре было достаточно темно, и не сразу все обратили внимание на молодую нетрезвую дамочку, которая, не спеша, вышла из одной комнаты по направлению к туалету. Но я-то сразу разглядела, что на ней кроме куртки и кроссовок ничегошеньки не было…

Дамочка поплескалась, высморкалась громко, на все общежитие, и вновь вышла в народ. Увидев курящих в коридоре мужиков, она подошла к ним, элегантным движением достала из кармана куртки пачку сигарет. Вытащила одну, и, поднеся ее к губам, произнесла:

– Мальчики, огонька не найдется?..

Тут пачка сигарет, которую дамочка левой рукой автоматически укладывала в карман, выскользнула из неверных пальцев и упала на пол, куда-то за спину. Дамочка повернулась к мужикам задом и низко наклонилась, чтобы ее поднять, обнажив голые ягодицы… Зрители онемели…

Она распрямилась и, не услышав ответа от мужиков, сказала:

– Ну, как хотите.

А затем открыла дверь, из-за которой недавно появилась, и исчезла. Взволнованные мужики направились было к ее комнате, но тут просигналил автобус, и они быстрой вереницей побежали по лестнице.

***

Икра для курильщиков

Купила я баночку икры. Вы удивились, что пенсионерка покупает икру? Так это кабачковая икра, которой кабачки нерестятся. С детства ее обожаю. Готова пальчики пооткусывать – те, что бутерброд, намазанный ею, держат…

Когда я эту баночку принесла домой, то не вытерпела, открыла ее, и самой большой ложкой давай пробовать, пока мой мужик не заявился. Он у меня мечет, как прорва. И вот, съев полбанки, чувствую – не та икра.

Тут мужик мой пришел. Он к икре не притронулся, зато после ужина вдруг носом заводил вокруг моего лица. Я говорю:

– Ты что меня обнюхиваешь, как собака?

– У тебя изо рта куревом пахнет.

– Ты что, белены объелся? Не курила я сегодня. Денег на сигареты нет.

А он не отстает: пахнет, и все тут. Давай думать мы вместе, почему табачным запахом из моего рта тянет. И тут меня осенило – икра! Мы с мужем побежали на кухню и носами в банку. Точно – пахнет куревом.

Хороший универсальный продукт придумали кулинары: и сытости добавляет, и вроде как покурил. Это как яблоко на голову Ньютона. Бац! И открытие в кармане. Может, в результате переориентации производства на табачной фабрике стали кабачковую икру выпускать, или коллектив курящий попался, что всю кабачковую икру прокоптил, или кабачки с табачного поля. В любом случае – совмещение потребностей налицо. Этот продукт как раз для нас – пенсионеров.

***

Две радости

Люблю я из окна поглядывать. А чем еще на старости лет заниматься?

Вот как-то на детской площадке, заставленной личными автомобилями, ребятишки накатывали снежные колобки. Порой их самих не было видно за большими белыми шарами. Потом детишки собрались вместе и общими усилиями водрузили один ком на другой. И как венец всему делу, привстав на цыпочки, установили на положенное место третий шар. Приделали снеговику палки вместо рук и за неимением морковки – коротенький сучок на место носа. И быстрее делать следующего…

Прошло с полчаса, и на этом же месте появилась другая компания, постарше. Тут и девчонки, и мальчишки. Завидев снеговиков, они устремились к ближайшему и начали его бить. Кто ногами, кто руками. Причем с остервенением. Простого разрушения показалось недостаточно. Юность подпрыгивала повыше и топтала то, что осталось от детства, пока не сровняли, так сказать, тело, с поверхностью снега.

Всего было построено три снеговика. Все три были уничтожены.

***

Школьная любовь

Пришлось посетить родительское собрание, и я впервые за много лет села за школьную парту, а на ней чего только нет.

Главная надпись состояла из всего трех букв и обозначала популярное ругательство.

Рядом располагалось слово из четырех букв, обозначающее собачью самку.

В центре парты изображен процесс продолжения рода человеческого.

Остальное творчество – такое же, как и в наше время. Это гротескные лица, какие-то галочки, цифирки и обозначения физических размерностей. Они только обрамляют центральную тему, занимающую умы учеников.

***

О городских звуках

На днях шла я по улице, и возле моей ноги петарда рванула. У меня с мочевым пузырем и так проблема, а тут, при полной задумчивости, я даже обмочилась. И заикаться начала. Чуть посильнее бы рвануло, так провела бы остаток дней на больничной койке, оседлав «утку». А ведь насчет различных звуков, говорят, есть законы. Но и сплю я иной раз под завывание какого-нибудь автомобиля и оглушительные сигналы водителей, вызывающих из подъездов своих знакомых.

Детство

Это счастье настолько мимолетно и неосознаваемо в то время, когда оно существует реально, что начинаешь ему особенно радоваться и ценить его тогда, когда детство заканчивается. Но радость эта с оттенком грусти – прошлого не вернуть.

Бог покарал

«Детки растут не чета нам. Умнее стали детки. В разговорах иной раз касаются высоких материй, причем толкуют их гораздо мудрее иных взрослых»

Захожу я недавно в детский сад. Малышни в раздевалке полно. Родители не помещаются. Сидят мальчик с девочкой. Мальчишка крупный такой и к девчонке пристает, мешает ей одеваться. В общем, балуется.

Девочка молчала, молчала, да и говорит:

– Перестань ко мне лезть, а то Бог тебя покарает.

Представляете, как ребенок отреагировал. Не стал грязно выражаться, плеваться, царапаться и кусаться, что вполне можно было бы ожидать, а очень культурно и вежливо попросил мальчика успокоиться. Причем именем Бога. Сразу видно, что родители хорошему научили.

Мальчишка же ноль внимания на вежливое к нему отношение. Встал рядом с девочкой и давай ей язык показывать да смеяться вызывающе. Нет, гром с небес не раздался, молния не сверкнула, даже лампочки не перегорели, но что– то новое появилось в глазах у девочки. И это была не горькая слеза от напрасных просьб к небесам и бессмысленных уговоров мальчишки, а какая-то уверенность.

Девочка встала и как заедет кулаком в грудь своему обидчику. Тот и с ног долой. Прямо в шкафчик для одежды завалился. Девочка же посмотрела на него с чувством собственно превосходства и заявила:

– Вот Бог тебя и покарал.

Заплакал мальчишка от такого отношения к нему слабого пола. А девочка как ни в чем не бывало продолжила одеваться. Зло смотрел на нее мальчишка, но подходить не решился, что-то пробубнил относительно того, что еще посчитается с ней, и пошел в группу.

А я стоял и думал. Вот надо же тебе – самые обычные, на первый взгляд, дети. А ведь уже четко понимают, что не надо пассивно ждать милостей от природы и Всевышнего, а надо действовать, и тогда Бог поможет достичь желаемого.

Ангел и ужас

«Может, счастливые совпадения и есть те чудеса, которых мы ждем? А почему бы и нет? А может, и не существует случайностей? »

Маленькая, хрупкая, как весенний цветок, второклассница шла в школу по дворам частного сектора. Родители звали ее уменьшительно от имени – Ангел. Собственно, для каждого родителя его ребенок – ангел.

Было еще тепло, листья только-только начали желтеть. На девочке была легкая школьная форма, на ногах сандалии, в правой руке огромный портфель. Юная школьница шла, бодро размахивая им, что было совершенно удивительно при ее легком телосложении. Но, приближаясь к дому, где жил самый злющий в округе пес, она перестала играться и ускорила шаг. Ведь у пса даже кличка была, рассыпающая мурашки по рукам, – Ужас. Он и был сравним с ужасом, который темными неотчетливыми пятнами порой преследует детей во снах, который и видеть-то опасно…

Как-то соседская девчонка зашла в этот двор за мячом, перелетевшим через забор. Пес набросился на нее, загнал в угол и сильно покусал, хозяева едва успели его оттащить, а то случилось бы непоправимое. С того времени Ужаса посадили на цепь, и он еще больше озлобился. Как заслышит шаги на улице, изо всех сил бросался вперед, цепь гремела, ошейник перехватывал горло, и лай превращался в злобное хрипение. Ужас бесновался, рвался, как будто инстинктивно ненавидел все живое за забором. Но в этот раз хрипение внезапно прекратилось.

Ангел уже почти миновала опасный дом, как из открытой калитки, волоча за собой оторванную цепь, выскочил Ужас. Она впервые его видела и согласилась бы на полное послушание родителям, лишь бы никогда с ним не встречаться. Эта была одна из тех необычных пород, которые только в частном секторе и встретишь, где множество разных собак спариваются хаотично, формируя доселе неизвестные экземпляры. Серо-черный окрас, самая опасная и неуправляемая смесь дворняжки и овчарки. Ужас злобно оскалился и бежал прямо к ней. Весь его вид источал неуемную злобу.

Ангел застыла на другой стороне дороги и смотрела, как, словно в замедленном кино, Ужас надвигался на нее. Спрятаться негде. Улица, как назло, совершенно пустая. Не видно движения даже во дворах. Вот пес уже на расстоянии прыжка. Она поняла, что сейчас произойдет нечто страшное, такое, чего невозможно себе представить.

Ужас бросился. Девочка инстинктивно взмахнула портфелем и попала по морде. Щелкнули челюсти. Пес отскочил на середину дороги…

За мгновенье до этого на дороге возник мотоциклист. Никогда до этого и никогда после Ангел не встречала мотоциклистов в этом районе города. Он не просто ехал. Он гнал, как на пожар. Словно торопился по необычайно важным делам. Но девочка его не видела, даже шум двигателя почти не различала. Всем ее вниманием завладел Ужас, готовившийся к повторному прыжку.

Мотоциклист пулей пронесся мимо и прочертил незримую границу между собакой и девочкой – Ужасом и Ангелом. Пес с визгом отлетел. Ангел оглянулась и увидела только сизый дым выхлопных газов, разлетавшийся в стороны, да удаляющуюся спину мотоциклиста. Она взглянула на собаку. В ней уже не было ничего ужасного. Пес, поджав хвост, затрусил к той самой калитке, откуда минутой назад выскочил, грозя покусать, разорвать…

Произошло одно из сказочных чудес. Но это Ангелина осознала лишь через много лет, а тогда, оправившись от испуга, помчалась в школу.

Коварная лесница

«Говорят: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь». Ничего подобного. Падает в яму тот, кто ее не замечает, или тот, кто про нее забывает…»

Во дворе дома, где жил Сенька, стоял сарай. Под крышей сарая размещался сеновал.

Хорошо было на сеновале: не так жарко, как на улице, и никто не мешает. Там Сенька проводил все свободное летнее время за чтением и изготовлением разных поделок. Но в один из дней он заметил, что в его тайное место кто-то лазить повадился. «Сделаю я тебе подарочек, – подумал он. – Покажу, как у меня хозяйничать». И измыслил Сенька очень простую штуку.

На сеновал вела деревянная лестница: две слеги с поперечинами. План был прост: взять да и подпилить гвозди, крепившие одну из поперечин, чтобы та только-только держалась. «Я-то буду знать, какая из них с подвохом», – так он рассуждал.

Подпортил Сенька лестницу и захотел ее опробовать. Поднимался медленно, предвкушая, как на нее будет забираться его безвестный враг. Вот и ступенька с подпиленными гвоздями. Он протянул к ней руку, воображая, как это будет делать неизвестный: возьмется за нее и… «хряк!» – полетит вниз.

Сенька посмотрел, куда приземлится обидчик. Хорошее место – твердая земля. Метра полтора до нее будет…

На сеновале Сенька увлекся книгой и забыл о каверзе. Когда пришло время слезать, он с легким сердцем устремился вниз. Вспомнил о подпиленных гвоздях только тогда, когда поперечина издала резкий лающий звук: «Хряк!»… Он упал спиной точно на то место, где еще недавно представлял себе поверженного незнакомца.

С минуту он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть и бегал по сараю с широко открытыми от боли глазами. Жаловаться некому. Отец тоже пользуется лестницей, а его флотский ремень куда хуже удара. Вспомнился и случай, произошедший с ним прошлой зимой…

Сенька страсть как любил кататься на санках. Разбежится, упадет на них брюхом – и вниз. Хоть деревенская горка не шибко крутая была, но с разбегу скорость набиралась. Снег взлетал брызгами. Санки подпрыгивали на ухабах. Весело! Он в очередной раз собирался прокатиться, как к нему подошел парень. Свой, деревенский, из параллельного четвертого класса, Мишкой звали. Их изба находилась по соседству.

– Пошли ко мне, – говорит. – На катушке покатаемся.

Так раньше в деревнях самодельные горки назывались.

Соблазнился Сенька, зашел к Мишке во двор, и аж дыхание перехватило: до чего хороша катушка! Высока, крута, с длинным ледяным прогоном, еле во дворе умещалась.

Сенька с радостью поспешил к ней. И вдруг все перевернулось перед глазами. «Бац!» – приземлился Сенька на спину. «Бух!» – упали на него санки. Оказался он в яме. Вокруг валялись жердины…

Пламя жгучего гнева обуяло Сеньку. Этот шутник Мишка стоял наверху и хохотал, а у Сеньки за шиворотом полным-полно снега…

Мишка, чувствуя настроение товарища, протянул ему руку и вытащил из ямы. Драться Сеньке расхотелось, но обида кипела. Тут Мишка предлагает:

– Давай эту яму снова замаскируем и еще кого-нибудь позовем.

Идея понравилась.

Ребята засуетились: яму поверх устелили жердочками, соломкой, присыпали снежком. Да еще санки прокатили, чтобы след был виден. Вроде как катался тут кто-то. Посмотрели на западню, и сами не смогли отличить, где ее край начинается. А раз так, то новенькому и вовек не догадаться, что его ожидает. И началось веселье.

Мишка с Сенькой падали, изображали, как будет мучиться их жертва, а потом корчились от смеха. И надо же такому случиться, что в момент апогея этого праздника они забылись и слишком близко подошли к яме.

Хрустнули жердочки, и Сенька вновь полетел вниз. Наверху раздалось невообразимое ржание Мишки, а у Сеньки слезы от обиды. Продолжения не было. Сенька выбрался из ямы, не сказал ни слова и понуро пошел домой…

Покончив с воспоминаниями, Сенька принялся восстанавливать поперечину. Пока забивал гвозди, все думал:

«Что же мне так не везет? Собираю все неприятности, как липучка для мух. Другие подлянки делают, и хоть бы что. У меня простейшие проказы не удаются. Надо быть повнимательнее…»

Тут мысли прервал молоток, со всего маху опустившийся на палец.

Лекарство

«Гнилые зубы не всегда болят, но их лечение неизменно болезненно. И тут уж все зависит от характера и лекарства…»

Андрюшу от страха знобило и покачивало. Дядя, какой-то начальник в городской больнице, вел его на осмотр к зубному врачу, крепко держа за руку. А причина крылась в том, что шишка, возникшая над больным зубом, которую Андрюша так любил облизывать, очень беспокоила его родителей.

– Дядь Володя, а они ничего делать не будут? Просто посмотрят?

– Конечно, ничего, – со всей возможной сердечностью ответил дядя Володя. – Они просто поглядят. Ведь смотри, как у тебя щеку разбарабанило. Может, лекарство какое приложат.

Андрюша замолчал, успокоенный. Лекарство – это еще терпимо…

Кошмар у тети Риммы, давней знакомой родителей, еще не забылся. Пришли всей семьей. Папа держал Андрюшу за одну руку, мама – за другую. Тетя Римма, сто килограммов в юбке, выглянула из зубного кабинета и хриплым прокуренным голосом произнесла:

– А-а-а, это и есть ваш сорванец? Ничего, и не с такими справлялись. У меня на вас всего пятнадцать минут. Так что быстрее заводите.

– Может, нам тоже пройти, подержать его?

– Не надо, сами осилим.

Андрюшу запихнули в кабинет. Дверь закрылась. Раздался шум бормашинки и душетерзательный вопль. Андрюша орал непрерывно, пронзительно, взахлеб. Некоторые из сидевших в очереди малолетних пациентов устремились к выходу, преследуемые родителями. Другие притихли и потупили взоры.

В это время Андрюша сползал вниз по креслу, оставляя на его спинке мокрый потный след. Он пытался прервать контакт бормашинки с глубинами своего зуба. Но тщетно. Тетя Римма наклонялась вслед за ним, не обращая внимания на крики, как заправский шахтер-стахановец в погоне за планом не замечал опасного шума падающих горных пород…

Внезапно она ощутила нечеловеческую силу, ухватившую ее…

Андрюша вылетел из кабинета, будто ему дали хорошего пинка. Следом выглянула тетя Римма. Лицо у нее было красным, банного оттенка, колпак смят, верхняя пуговица халата отсутствовала.

– Забирайте своего монстра и больше ко мне не приводите, – сквозь легкую одышку молвила она. – Смотрите, что сделал…

После этого Андрюша ходил к зубным врачам только в исключительных случаях. Один раз он даже стремглав бежал в больницу. Народ оглядывался, а Андрюша несся, подгоняемый вспышками зубной боли, как ударами кнута. Обычно ненавидимый шприц в руках хирурга он воспринял, как волшебную палочку доброго кудесника. Укол подействовал быстро, и Андрюша спросил сам себя: «Что я тут делаю, если зуб уже не болит?»

Щека у него вздулась через какое-то время. Тогда на сцену вышел родич…

И вот Андрюша опять оказался у ненавистного кабинета. Тревожно пахнуло лекарствами. Дядя посадил его на стул и заглянул за дверь.

– Можно?

– Заходите.

Дядя Володя повернулся к Андрюше, а того и след простыл. Только спина мелькнула в конце коридора. Дядя бросился вдогонку…

Они обежали поликлинику, и если Андрюша в отдалении бодро стучал ножками по асфальту, то дядя Володя, любивший хорошо поесть и пропустить вечерком рюмку– другую, выдохся после первого круга. Он остановился, тяжело дыша. Андрюша выглядывал из-за угла.

Дядя уговорил прохожих задержаться и покараулить, а сам двинулся на второй круг…

Сродни дичи, Андрюша пребывал в возбуждении от гона. Он догадывался, что порки уже не избежать, и бежал, бежал…

Он заметил, как молодой парень устремился ему наперерез, но уклониться не успел. Тут и дядя подоспел…

В стоматологическое кресло Андрюша доставить себя разрешил. Он мог сбежать и отсюда. Опыт был. Надо только подкараулить момент, когда все отвернутся. Осмотрелся. Вокруг суетились какие-то люди. Дядя вышел. Создавалось впечатление, что до него никому нет дела. Он привстал, готовый дать деру…

И тут навстречу ему вышла ОНА – принцесса в белом халате. ОНА была прекрасна: невероятно голубые глаза, светлые волосы и, как показалось Андрюше, корона, лишь внешне напоминавшая врачебный колпак.

Ее улыбка завораживала. Она что-то говорила, но он не слышал. Ее мягкий вкрадчивый голос успокаивал. Она медленно подошла. Легкие, почти неощутимые прикосновения создавали ощущение полного покоя. Андрюша расслабился, как от маминой вечерней сказки. Чьи-то крепкие руки схватили его и прижали к креслу. Но это было не нужно. Все хирургические действия он перенес спокойно, сидел, как околдованный, и смотрел на врача так, как, по слухам, кролик смотрит на удава. «Дядя Володя насчет лекарства не обманул», – только и подумалось ему.

С этого момента Андрюша перестал панически бояться стоматологических кабинетов. Хотя порой ему попадались и тети Риммы, но он их обходил стороной, выискивая средь множества врачей тех, от которых исходит сияние доброго волшебства.

Дорога

Дорога похожа на русло большой реки с двусторонним движением. Она вливается в города, сравнимые с озерами и морями, вызывая в них приливы и отливы. Она делает жизнь ярче, обеспечивает ее и берет плату за это зачастую соразмерной валютой – жизнью.

Спаренный билет

«Мало заплатить деньги, надо уметь получить то, что на них купил…»

Дорога неслась под колеса то щербатой серой лентой, то чередой покатых волн, то успокаивающей гладью. Редкие ямы сами собой обходили машину. Сергей сидел за рулем и вез жену с двумя детьми к поезду. Купить билеты было нелегко. Пару дней он провел в беспокойной очереди. Доходило и до ругани. Начинал под трехзначным номером, закончил – с тремя купейными в кармане: две нижние полки и одна верхняя. Скоро должен был показаться вокзал.

– Как хорошо все идет, – сказал Сергей с легким волнением, так как, по его теории равновесия, небольшие неприятности перед началом пути гарантировали дальнейшую удачу…

Когда семья вошла в свое купе, у окна уже сидела попутчица. Внешне очень даже милая женщина.

«Не повезло ей. Придется на верхней полке ехать», – подумал Сергей и попросил:

– Привстаньте, пожалуйста, мы только свои пожитки уложим…

– Там все занято моими вещами, – отрезала особа, сразу ставшая менее привлекательной.

– Но ведь это наше место… – попытался возразить Сергей.

– Никакое оно не ваше, у меня билет…

В этом споре истина не родилась. Сергей пошел за проводницей. Та явилась, но произнесла не то, что он ожидал услышать.

– Так, все правильно. Эта женщина сидит здесь.

– Но у нас билет на это место, – напомнил Сергей.

– Спаренный. Такое бывает. Занимайте свободные места.

– А где ее билет? Дайте посмотреть. Может, ошибка…

– А кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывалась? – возмутилась проводница, сознавая всю полноту власти в вагоне. – Спаренный билет у вас. Ясно?

Злобно глядя на въедливого пассажира, она громко гаркнула:

– Провожающих прошу выйти…

На ходу Сергей спрыгнул с подножки. Благо, машина рядом, и следующая станция неподалеку…

Железнодорожный состав сильно уступил бензиновым лошадям. Сергей до его прибытия успел выяснить у дежурной по станции, что с введением компьютерной продажи билетов одно место никак не может быть продано дважды…

Он ворвался в открывшийся вагон с таким же воодушевлением, как в свое время актеры Эйзенштейна – в Зимний дворец…

Проводница своим телом перекрыла доступ в служебное купе, где на столе лежала папка с проездными документами.

– Засунь свои компьютеры себе…! Двойные билеты есть! – кричала она на весь вагон. – А если ты не понимаешь такой простой вещи, то горе твоей матери…

– Вы как со мной разговариваете? Я сейчас к начальнику поезда пойду, – пообещал Сергей.

Веки проводницы нервно подернулись.

– Да хоть к самому Президенту.

«Сразу видно, стреляная птица», – понял Сергей и выскочил из вагона. Вслед ему унеслась реплика:

– Начальник поезда по составу ходит, и тебе его ни в жизнь не найти.

Предсказание служебной дамы оказалось форменной ложью. Солидный мужчина лет сорока пяти в кителе с погонами стоял в соседнем открытом тамбуре…

Подсадная ушла в другое купе, а семья Сергея расселась по своим местам. Он еще раз попрощался с детьми и женой, и в третий раз вышел из вагона, сопровождаемый тяжелым взглядом проводницы. Вот только взгляд этот скорее тяготил ее, чем Сергея, витавшего в облаках как от одержанной победы, так и от знакомого предчувствия, что теперь-то уж все будет хорошо.

Беспокойная поездка

«О бичевозах слышали? Ходят такие поезда на Тюменский Север, полные вахтовиков – рабочих, трудящихся по вахте, т. е. месяц работающих на нефтяных промыслах, месяц отдыхающих дома. Средь них попадаются люди отчаянные и разгульные, и коли они соседи по вагону, то жди неприятностей …»

Начало отпуска сродни цветению уставшей от зимы природы. По крайней мере, так казалось Сергею. Попаши-ка год средь мороза и тайги вдали от родного дома, то, если сердце ледком не тронулось, захочется отца с матерью повидать, и друзей, и места, что с детства знакомы.

Автотуризм приелся. Как только Сергей вспоминал бессонные ночи в машине с детьми на заднем сиденье и женой справа, то настроение мигом портилось. В этот раз дети давно у тещи, жена в санатории. В кармане, правда, не купейный, а плацкартный билет да и не до конечной станции, придется пересаживаться, и, скорее всего, на автобус. Но это ли проблемы?..

Цепь вагонов на десять минут замерла у вокзала. Пассажиры, как овцы, столпились возле входов, за которыми ждал кров, еда и сон… нетерпеливо подтолкнули наверх старушку, пробкой загородившую доступ в тамбур и никак не достававшую ногой до нижней ступеньки, вдогонку закинули ее огромные сумки. Следом, пихаясь и наступая на ноги, устремилась остальная публика. Сергей, поддавшись общему дорожному психозу, тоже оттеснил, кого смог, и забрался в вагон…

Прилипчивый дух дома на колесах окутал его. Он нашел свою полку, разложил вещи, сел и расслабился. На душе стало легче, будто уже доехал.

Поезд дернулся, вокзал поплыл прочь.

Влажное, пахнущее приятной свежестью постельное белье скрыло чумазый бугристый матрас и подушку, и… вскоре Сергея сморил глубокий сон. Состав шел на юг, время от времени останавливаясь…

Топот многих ног разбудил. Сергей приоткрыл глаза и в тусклом свете различил череду проходящих мимо одетых в барахло мужиков с рюкзаками и объемными сумками.

Напротив, у боковых полок, остановились двое. Они запихнули вещи под сиденье, уселись и принялись громко перекликаться с товарищами, рассредоточившимися по всему вагону. Все сводилось к одному: «Все ли в вагоне?»

«Вахтовики, – подумал Сергей, приподнялся и выглянул в окно. – Похоже, что Сургут. Два часа стоянки».

Он опять прилег и под неровные басы работяг вскоре задремал. Очнулся от того, что кто-то бесцеремонно сдвинул его ноги и сел на полку…

Четверо мужиков сгрудились вокруг столика у сквозного вагонного прохода. Голоса гудели энергично, как высоковольтные провода. Снедь падала на столик со стуком. Готовился запоздалый ужин…

Проскрежетал нож для вскрытия консервов. Пробулькала жидкость. Звучно встретились стаканы.

– Ну, поехали!

Четверка мужиков разом запрокинула головы. Крякнули.

– Между первой и второй перерывчик небольшой!

Раздалось бульканье.

– Чтоб не хуже и без проблем!

Звякнули, крякнули…

Стаканы наполнялись и опустошались так быстро, словно в них была вода, а держали их замученные солнцем пустынные странники. На фоне тостов, становившихся все менее внятными, а то и вовсе отсутствовавших, звонкой пощечиной прозвучал возглас:

– Что не до краев наливаешь? Хочешь, чтобы у меня глаз был, как у дохлой сороки?

– Иди ты… – прилетело в ответ угрожающее шипение, напоминающее змеиное.

Двое выпивох поставили локти на столик, собираясь помериться силой, и сей еле державшийся предмет немедленно опрокинулся.

Закуска полетела на пол. Задиры стукнулись лбами. Остальные продемонстрировали блестящую реакцию в ловле стаканов и бутылки. Раздался мат-перемат, и четверо пьяных дружно поползли по полу, как насекомые. Подобрали все, даже скумбрию в томате выскребли из тапка спящего соседа…

«Сказать бы им, чтобы тише сидели, да их тут как саранчи, и все пьют. Могут и морду набить, – размышлял Сергей, осторожно поглядывая на происходящее. – Неужели только я не сплю? Вряд ли. Сосед ворочается. Да они ж по всему вагону ужинают, баламутят. Скорее всего, многие не спят, да не решаются слово сказать…»

Квартет вахтовиков восстановил столик, расставил провиант и пошел курить. Вернулся секстет. Двое гостей были из соседнего купейного вагона, но из той же бригады вахтовиков. Они еле связно рассказывали, как одолевали свою соседку. До Сергея долетело: «…очень ничего себе дамочка…». Он прислушался.

– Мы выпили-то всего ничего, – лопотал один из новеньких. – А вот Степку развезло. Он поднялся на верхнюю полку. Ну мы внизу остались. Напротив, укрывшись простынкой, дамочка спала животом кверху…

– Она только вид делала, что спит… – продолжил второй. – Да нам без разницы. В дурака сыграть захотелось. Столик объедками завален, а живот-то у нее довольно широкий и плоский. Чем не игровая площадка? Вот мы на ней колоду и разбросали. Что обижаться? Все северяне – братья и сестры. Не со всего же маху лупили картами, а осторожно клали. Тут Степка, стервец, с полки ухнул. Женщина вскочила и в крик. Карты на пол. Она как поняла, что мы на ней играли, так прямо взбеленилась. Пришлось уйти, а Степка там остался…

Пьяный поздний ужин на четыре персоны перешел в хмельную ночную попойку на шесть… Голоса все гудели…

– Хлеб порежь.

– Нож куда-то запропастился.

– Он где-то на полу остался. Сходи у народа поспрашивай.

Качающаяся фигура подплыла к Сергею и потрясла его. Он не ответил, а сам подумал: «Фиги с две я вам нож дам. Вы ж буйные все, еще прирежете кого».

– Спит, как сурок.

Рядом раздался голос соседа:

– Что надо?

– Нож есть?

– Нет.

Фигура направилась дальше по вагону…

Где-то завязалась словесная перепалка.

– Ну ты что?

– Иди своей дорогой. Мы тебя не трогаем, и ты нас не трогай.

– Может, ты в глаз хочешь?

– Ступай, ступай…

До самого рассвета в перерывах застолья ватага пьяных вахтовиков шарашилась по проходу вагона то за чаем, то курить, то в туалет, пока, наконец, не угомонилась и не разлеглась по полкам…

Наступило несколько часов покоя. Сергей облегченно провалился в пропасть глубокого сна.

Время в поезде измеряется не часами, а станциями. Где-то в районе Тобольска Сергей проснулся от сильного звука падения тупого мягкого предмета. Он выглянул за перегородку купе. Оказалось, один из пьяных вахтовиков свалился со второй полки. Бормоча что-то невнятное, он выполз на самую середину сквозного прохода, уткнулся носом, щекой и губами в пол, срыгнул, раскинул руки и успокоился, как младенец…

Раздались жалостливые женские голоса:

– Надо его на место положить, что же он будет тут спать…

– Ох, лиходей, напился-то как…

– Что же он лицом прямо в грязи…

Проходившая мимо проводница осторожно перешагнула лежащий на полу полутруп, причем сделала это крайне осторожно, чтобы ненароком не задеть того каблучком в качке вагона, и продолжила путь.

– Девушка, да вы уберите его и помойте здесь, а то сидеть невозможно…

– Совсем совесть потеряли! Я же вам не культуристка, чтобы тяжести таскать, – ответила проводница. – Понапакостили, а я расхлебывай. Пусть мужики помогут, а то сейчас милицию вызову…

Пьяного товарища подхватили его коллеги и усадили на нижнюю полку. Тут в вагон зашли два милиционера. Они подозрительно вглядывались в лица. Дойдя до полутрупа, который к тому времени приоткрыл глаза, один из них спросил:

– Ты водку жрешь?

– Нет, начальник, какая водка? – ответил полутруп.

– Смотри, еще раз увидим – высадим.

Стражи порядка двинулись дальше.

«Что же эти боевые ребята тут ищут? – размышлял Сергей, глядя им вслед. – Если они хулиганов ищут, то вот он, бери под руки да высаживай. Да и нам бы спокойнее было».

Но бичевозы – это даже не Россия, которую умом не понять. Бери на ступень ниже – зона, где публика подчинена воле матерых бандитов и прочей мерзости. И, видимо, оттого на Руси и балуют всяких безобразников, что не побалуешь – проштрафишься перед ним и себе только хуже сделаешь, ведь управы на них все одно нет.

Поезд ехал на юг, мимо неслись бескрайние леса – подлинное богатство России. Вдоль железнодорожного пути почти непрерывающейся вереницей лежал мусор. То были и бутылки из-под воды, и тарелки из-под китайских супов, и разнокалиберные бумажки и прочая дребедень, которой полагается быть на свалке. Сергей отвернулся от окна.

– Ах, что же ты делаешь! – раздался женский крик.

Сергей прислушался.

– Ну нет, вы только посмотрите, – продолжала возмущаться женщина. – Я думаю, что это за вода по стене течет? Может, этот пьяница на верхней полке бутылку забыл закрыть? Так нет же, он сам, как бутылка. Да еще перегаром разит. Вставай же!

Виновник тяжело опустился на пол и проплелся мимо Сергея, качаясь в такт вагону, туда, куда было уже поздно идти…

Следующая ночь была почти такая же…

А за час до своего приезда работяги выскочили на станции, купили еще водки и пива, выпили все без остатка, сняли свитера, под которыми открылись связанные между собой пачки денег, похожие на пулеметные ленты, и принялись танцевать…

Когда вахтовики вышли, Сергей перекрестился…

Он с печалью вспомнил о машине, оставшейся во дворе дома. Он подумал, как было бы здорово ехать вместе со своими детьми на заднем сиденье и женой справа… Но его ждала поездка обратно опять-таки на поезде вместе с соседями, которых выбирает провидение.

Сквозь волчье сито

«Деньги мало заработать, их надо суметь уберечь»

Поезд шел на юг в разгар отпускного сезона. Он был плотно забит пассажирами. В плацкартном вагоне, где Сергей ехал, было не продохнуть, одно благо – народ разговорчивый попался…

– Когда я еду в отпуск, то деньги прячу в трусы, – шептал в порыве хмельного откровения лысоватый сосед. – Само собой, вначале обмениваю их на самые крупные купюры и складываю в полиэтиленовый мешок. Потею, в туалете возникают некоторые неудобства, но зато заработки целы, и на меня начинают засматриваться женщины, приписывая мне достоинства отпускных. Но последнее к делу не относится.

Нас пасут, молодой человек, поэтому дорога требует аккуратности и осмотрительности. Множество неприглядных личностей едут рядом, ждут нас на вокзалах и ведут охоту на северного отпускника или какого другого денежного человека, как на ценных своей шкурой крокодилов или на обладателей поделочной кости – слонов и носорогов.

Мы, как стадо беззащитных коров средь волков, сильны только кучей. Стоит только помеченной уголовным вниманием особи отбиться от гурта, как она пропала. И не надо забывать о маскировке. Стоит публично заявить о своей обеспеченности, о заработках… и вы – потенциальная куропатка…

– Смотрите, как часто поправляет свой роскошный бюст женщина, сидящая напротив, на боковой полке, – уже громче проговорил лысоватый. – Зачем она его щупает, если там всего лишь то, что дано Богом, то, с чем она давно знакома? Смотрите: она пытается оттянуть бюстгальтер. Кстати, нет-нет да и дунет под кофточку. Даю голову на отсечение – там деньги, и не одни мы их видим…

На одной из остановок женщина с роскошным бюстом вышла на перрон. Она прогуливалась, положив свою грудную ношу на скрещенные руки. Мимо проходили носильщики с большой расписной вазой. Поравнявшись с обладательницей форм, ваза стала заваливаться на нее, словно испытывая притяжение родственных начал. Наша спутница стремительно нагнулась, пытаясь поймать это произведение какого-нибудь кооператора. Пышные формы оттянули ворот футболки донельзя, рванулись наружу… Возникла легкая суета. Женщина выпрямила спину, и… о боже! великолепный бюст исчез… Оказалось, он был начинен деньгами на покупку квартиры. А что стало с вазой? Да какая разница?..

– Ой, опасна дорога, ой, опасна. Моя подруга раньше завертываладеньги в полиэтиленовый мешок и крепила его на поясе… – закудахтала моложавая блондинка с нижней полки. Лысоватый невольно поправил штаны, встал и куда-то направился. – …И всегда все было тип-топ. А тут жара стояла невероятная. Вся пропотела подружка, дай, думает, хоть немного отдохну. Пошла она в туалет, сняла там денежный мешок с талии, которая за время путешествия потеряла в объеме не хуже, чем от самых лучших снадобий для похудения, и положила его в малоприметную сумку. Вышла из туалета, села на свое сиденье, положила поклажу рядом да после бессонных ночей с гонителем жира от нахлынувшей прохлады и томления взяла да неожиданно для себя немножко вздремнула при свете дня. Открыла она глаза, а сумки-то и нет. Тяжело с этим полиэтиленом…

– А я деньги обычно заворачиваю в чулоновый капрок, – переврав от волнения слова, произнесла жизнерадостная пышка с другой верхней полки. – Тьфу! Капроновый чулок! Так гораздо легче. С таким пакетом на теле года два назад я зашла с подругой в небольшой придорожный магазинчик. А там сутолока, как будто времена тотального дефицита вернулись. Вот мы пробираемся к прилавку, а народ так и напирает. Особенно мужчина один сбоку старается, чувствую, лапать начал. Подруга моя догадливая оказалась, да так громко мне говорит: «Слышь, а что мы с тобой здесь делаем? Деньги-то в вагоне остались». И вы знаете, всю эту толпу как ветром сдуло. Куда подевались? И вновь никакого дефицита, свободно подходи к прилавку да покупай чего хочешь.

– С деньгами не соскучишься, – продолжил дискуссию мужчина в серых шортах, подсевший на интересный разговор, – иной раз до психоза доходит. Вот еду как-то с крупной суммой в кармане болоньевой куртки. Ночь, осень, от окна дуло нещадно, под сиденьем уголь проводники насыпали. Я лег головой в сторону прохода, сунул куртку под подушку и, перед тем как уснуть, дал себе зарок проснуться, если услышу, что кто-нибудь мою одежку потянет.

За полночь раздался легкий свист проскользнувшей болоньи. «Ворюги!» – думаю. Открываю глаза, выглядываю в проход. Вижу, мужик огромную сумку на колесиках тащит уже в районе кипятильника, прямо напротив купе проводников. «Так вот как вы, сволочи, действуете по ночам, с сумкой идете и у спящего населения все тырите!» – такая мысль у меня весь сон выбила. Вскочил и прямо в носках за этим гадом. Схватил я эту сумку и тяну ее к себе. Мужик глаза вытаращил и тоже сумку к себе тянет. Тут проводник выглянул из купе. «В чем дело? – спрашивает. – Отойдите, мне дверь открывать надо. Сейчас остановка». Я говорю: «Да он полвагона ограбил». Мужик: «Ты что, пьян?». Я кричу: «А ну открывай сумку, сволочь». Смотрю, а сумка-то запакована наглухо, замки-молнии белыми нитками прошиты да скотчем заклеены, и вот начинаю понемногу просыпаться. Мужик: «Ты кого сволочью обозвал?» В общем, сцепились мы с ним. Проводник вмешался. И где-то между тем, как я ему в глаз дал и рубашку разорвал, а он мне в ответ нос подпортил, понял я, что ошибся: куртка моя под подушкой осталась. Так оно и оказалось.

– Главное, в дороге не пить, – сказала женщина…

Лысоватый на свое место вернулся только утром, уже не привлекательный для противоположного пола. Подсел к Сергею поближе и, овевая сильнейшим перегаром, прошептал:

– Молодой человек, обобрали меня собутыльнички в соседнем купе. А ведь компанейские были, свои. Но ночью где-то сошли. Благо умом Бог не обидел, большая часть денег у меня в неподъемной сумке осталась, на самом дне…

Дорожный детектив

«Жизнь любопытна для человека наблюдательного, хотя именно эта наблюдательность и заставляет его совершать поступки, необходимости в которых совершенно не было… быть может»

Вид таксиста-частника Сергею не понравился сразу, как только он увидел его машину. Представьте себе сухопарого замученного мужичишку-коротышку, ростом примерно метр с кепкой. На его худощавом морщинистом лице громоздилась замусоленная роговая оправа. Одет он был в белый свитер с серыми пятнами, весь вытянувшийся и затасканный, и помятые то ли брюки, то ли трико. Такой субъект не тянул больше чем на устаревшую развалюху. Однако привел он своих пассажиров к шикарной «Волге». Оставалось только «ах!» сказать и от удивления развести руками…

А началось все в кассе автовокзала. Сергей только сошел с поезда, устал, ночевать в незнакомом месте не хотел. До отхода популярного междугородного автобуса оставались считанные минуты. Очередь волновалась и суетилась. Давка стояла неимоверная. Крупного телосложения субъекты оттесняли народ от кассового окошка со словами:

– У меня автобус отходит…

Кассиры же словно специально не торопились…

«Похоже, что билет взять не удастся», – заподозрил Сергей, и уныние тисками сдавило грудь…

Таксист вычислил его правильно, похлопал по плечу и предложил:

– Поехали по цене билета. Четвертым будешь. Это последний автобус.

В отдалении стояли две женщины с вещами, похожие на родительницу с дочкой, и мужчина с куцей собачонкой на руках, которого за черные волосы и плотный загар Сергей окрестил Темным. Чем не подходящая компания?

Они устремились на привокзальную площадь. И тут обнаружилась эта «Волга»…

«Что-то не нравится мне это, – забеспокоился Сергей. – В такси много чего отвратительного происходит с пассажирами. Денег у меня немало. А вид, скорее всего, не местный…»

Словно почувствовав его настроение, вся гоп-компания показала, что не испытывает в нем ни малейших сомнений. Трем пассажирам срочно приспичило зайти в автовокзал. Шофер тоже ушел, предварительно попросив:

– Слышь, друг, присмотри за машиной.

Сергей остался один у открытой «Волги», заполненной чужими вещами. Даже ключ торчал в замке зажигания. Такое доверие обескуражило.

«Садись и уезжай, – размышлял он. – «Мы очень простые люди» стоило бы написать каждому из них на спине. Да еще белой краской. Вот лопухи… Такие не могут быть ворюгами, их самих можно до нитки обобрать…»

Прошло минут десять, и «Волга» тронулась в путь под ругань местных водителей, лишившихся заработка. Оказалось, что мужичишка-коротышка и не таксист вовсе, а так – случайный автолюбитель. Это сказалось сразу же.

За пределами автовокзала коротышка заявил:

– Я сюда своих знакомых подвозил, заехать-то заехал, а вот как выехать из города на нужную нам дорогу, не знаю. Может, кто подскажет?

Ответом стало молчание.

«Сюрприз, – подумал Сергей. – Выходить-то уже не хочется, назад надо не просто идти, а вещи тащить…»

– А вы не знаете, как выехать? – спросила его родительница.

Компания с любопытством уставилась на Сергея.

«Смотри-ка, жаждут узнать, насколько я знаком с этим городишкой…» – вновь наполнились тревогой его мысли.

Чтобы не объяснять, что не здешний, он ответил уклончиво:

– Машину не вожу.

Обязанности поводыря тут же захватил Темный. Он выходил из «Волги», расспрашивал прохожих и водителей, как ехать через незнакомые кирпично-бетонные дебри по асфальтовым тропкам к вожделенной трассе. Потом садился в машину, объяснял маршрут коротышке и следил за приметами. Причем иной раз происходило это очень странно. Вот, говорит, улица Красногвардейская, как, дескать, и подсказывали. Сергей читал на табличке дома: «Улица Ворошилова».

– Куда едем? – спрашивал он. – Не та улица…

Но машина продолжала бессмысленно крутиться по городу. Сергей занервничал и для уточнения пути стал вылезать из «Волги» вместе с Темным. Он расспрашивал встречный люд так тщательно, что родительница его урезонила:

– Сидите вы спокойно, мы и сами обо всем побеспокоимся.

Это «мы» Сергея еще более насторожило…

Пока «Волга» тыкалась в городские переулки, как новорожденный щенок в брюхо своей мамки, всплыло еще одно странное обстоятельство.

На коленях у Темного сидела маленькая собачка. Худая, черная, шерсть торчком, усы и уши вразлет. На манер шофера, только без очков и усов. Темный ее нежно поглаживал и почесывал.

«Какой любвеобильный хозяин. Я бы к этой псине не прикоснулся. Вид у нее откровенно блохастый», – сразу отметил Сергей, а в дороге спросил:

– Какой породы песик?

– Действительно, какой породы собака? – переспросил Темный у коротышки.

Собачка оказалась водительской. Вот откуда схожесть. Все собаководы подбирают питомцев по своему подобию… Темный же не брезговал ею, словно давно знал. Да и та не протестовала.

«Получается, что посредством собачки мужчины тоже знакомы, и только я случайный пассажир», – сделал вывод Сергей…

«Волга» все-таки выехала на междугородную трассу. Вот только на какую, непонятно. Сергея не оставляло чувство, что он едет не туда и не с теми. Приближался милицейский пост, последний перед дальней дорожкой.

– Давайте остановимся и точно узнаем направление, – предложил он.

– Да зачем, и так все ясно, – отмахнулся Темный.

– Похоже, что та трасса, – подтвердил коротышка…

Мимо проехал встречный междугородный автобус.

Дочка, укоризненно поглядывая на Сергея, провозгласила:

– На автобусе значился как раз тот город, куда мы едем. Значит, все правильно. Вопрос о направлении не стоит.

– Может, у кого-то и не стоит, но только не у меня, – в тему пошутил Сергей, не имея уже ни малейшего доверия к попутчикам.

Компания дружно рассмеялась.

«Волга» подъехала к посту, но водитель и не думал останавливаться. Он неторопливо катил мимо. Это было слишком. Сергей крайне не любил пренебрежения собой. В таких ситуациях ссорился и с друзьями. Он на ходу открыл дверь автомобиля и пригрозил:

– Если не остановишься, я так выйду.

Коротышка притормозил. Сергей вышел, открыл багажник «Волги», благо, что он не был заперт, забрал вещи и махнул рукой всей этой загадочной компании, мол, поезжайте…

На посту буквально через четверть часа он, к удивлению своему, остановил рейсовый автобус до своего города, сел в него и погрузился в раздумья относительно происшедшего: «На хозяина «Волги» был больше похож Темный. Именно такие крупные, хорошо одетые, полноватые люди, с ухватками собственника деревенского дома, и любят просторные машины. Коротышка, скорее, не хозяин машины, а водитель Темного. Да и дамы странные. Когда проезжали мимо заправки, они взволнованно обсуждали цены на бензин! Странно. Обычно женщины интересуются топливом, когда едут на своей собственной машине…»

Приближался встречный междугородный автобус. Сергей взглянул. На автобусе было указано только место назначения, а откуда выехал – не отмечено.

«Дамы обманывали, – уверился Сергей. – Может, они и нормальные люди – мои попутчики, а может – и нет. Одному Богу известно, что случилось бы дальше… Если хотели ограбить, так на междугородной трассе это проще простого. В автобусе спокойнее…»

Ночное

«В лесу человеческих отношений любого хищника может задрать другой, даже если он стар и без зубов…»

Сергей проснулся и расслышал, как сосед, тот, что сидел слева, уговаривал своих двоих дружков, сидевших впереди, обобрать его…

– Что ты бздишь? Этот лох явно на отдых едет. Одет неплохо. Точно при деньгах. Наше дело простое – забрать их. Ты ж помнишь, как я даже у нашей знакомой Светки мобильник отобрал и по башке ей надавал. Нечего трубу показывать. А этот, что рядом сидит, нам на счастье послан. Выпьем потом. Лишь бы повод дал докопаться, или автобус сломался…

Уже давно стемнело. Сколько оставалось до конечной остановки, было не разобрать. А сосед слева пребывал в необыкновенном возбуждении от своей бандитской идеи и, периодически наклонясь вперед, отвешивал веселый подзатыльник то одному, то другому своему дружку. В азарте его ноги ходили ходуном и постукивали по Серегиным.

«Вот не повезло. И тут шиза кочует», – подумал он.

Автобус, в который Сергей сел возле поста ГАИ, был старый, харьковского производства, и полон пассажиров. В нем что-то постоянно скрежетало, и создавалось впечатление, что он вот-вот развалится на кусочки. Это впечатление особенно усиливалось на протяженных подъемах холмов, когда местность пошла волнами, будто океан земли в каком-то невероятно далеком прошлом штормил, да вдруг так и застыл.

И вот на каждом подъеме шизанутый, истово кланяясь своему дорожному дьяволу, принялся наговаривать, словно молитву, одну и ту же фразу:

– Сломайся, сломайся. Тогда нас высадят, а там поглядим…

В темноте он даже не обращал внимания на то, что Сергей давно проснулся и смотрел на него с интересом.

Но автобус, скрежеща каким-то валом, с натугой вращающимся под полом, несомненно, при помощи Богоматери, покорял очередную вершину, и тогда шизанутый запрокидывал голову, недовольно покачивал ею и что-то хрипел, широко открыв глотку. Перед следующим холмом он глубоко вздыхал и вновь оживлялся.

В какой-то момент он заметил, что Сергей проснулся. Он повернулся к нему и доброжелательно, насколько это было возможно при его волчьих желаниях, прошептал:

– Спите, спите. Вам свет не мешает? Может, шторки задернуть?

Не дожидаясь ответа и даже не ожидая его, он задернул плотнее и без того задернутые шторки, а потом опять наклонился к дружкам. И они начали рассказывать разные бандитские истории:

– Поспорил я как-то с Лешим, а наклюкались тогда сильно. Он-то поздоровше меня будет. На счастье, нож под рукой оказался. А я плотником подрабатывал в свое время. Так постругал его немного…

– А помнишь, как Тычок очутился перед стеклянной витриной в стельку пьяный и увидел за ней нечто глубоко его унизившее и оскорбившее. Естественно, не удержал своих чувств и врезал этому отребью прямо через стекло. Стекло разбилось. Так оказалось, что то отребье было его отражение…

Галерка автобуса тоже поддавала жару. Там сидели какие-то выпивохи. Слышно было, как звенели пустые пивные бутылки, катаясь по полу, да все громче звучали возмущенные крики тамошних пассажиров…

Автобус частенько останавливался под давлением мочевых пузырей, и тогда шизанутый чуть ли не подскакивал на месте…

«Компания неприятная, и высадка вместе с ними посреди ночи не принесет ничего хорошего», – понял Сергей и начал мозговать, как избежать неприятностей. Устраивать скандал не годилось, поскольку могли высадить всех его участников. Милиции здесь нет. Один в чужом поле не воин, особенно против троих…

Тут на очередной промежуточной остановке в автобус полез народ, да его было так много, что он плотно заполнил узкий автобусный проход и карманы водителей. Кто сел на сумки, кто стоял, ухватившись за спасительный край полки для багажа и спинки сидений. В тот момент, когда водители пересчитывали деньги и прятали их в небольшой ящичек над ветровым стеклом, рядом с Сергеем остановился грузный дедок.

«Вот он, шанс увеличить расстояние и найти союзника», – подумал Сергей и сказал:

– Дедушка, садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, молодой человек. Ноги у меня уже не те, чтобы стоять.

– А сколько до конечной?

– Часа полтора.

«Ничего, достою», – подумал Сергей и с чувством облегчения уперся ногами в пол. Но дед оказался больше, чем палочка-выручалочка. Он выбрал шизанутого в качестве слушателя и обрушил на него всю свою молодость, на удивление отчетливо запечатлевшуюся в стариковской памяти. При этом деду было не важно, что шизанутый отвернулся и сделал вид, что спит. Дед крутил языком и делал это настолько грамотно и громко, что, пожалуй, полсалона автобуса с удовольствием бы вышли из него раньше времени. Но только не Сергей. Ему было весело, а еще веселее стало тогда, когда дед толкнул своей довольно мощной рукой шизанутого и на весь автобус проговорил:

– Сам-то откуда будешь?

– Тебе-то, старый, какое дело?

– А ты мне не груби. Старость уважать надо. Я всю войну прошел, чтобы ты жил… – громогласно объявил дед…

Оказалось, что шизанутый, дед и Сергей ехали до одной и той же остановки…

– А с какой ты улицы? – продолжил допрос дед…

Шизанутому было уже не до Сергея…

На предпоследней остановке в автобус залезла молодежная компания с магнитофоном, и зазвучала музыка. Когда стихал шум мотора, то возникали крики возмущенных женщин, которым надоели не только песни посреди ночи, но и ощупывания сидевших рядом мужиков… А потом, на конечной, Сергей вышел из автобуса с дедом как с большим своим другом, а шизанутый сосед с дружками вышли следом и скоротечно затерялись вдали, в черноте ночи, густо клубившейся за линией фонарей…

Байки из вагона

«Вагонные колеса – словно привода разговорных мельниц, где всегда найдется пустомеля»

Загадка

«Сфинкс кажется чудом света, пока не явится в человеческом обличье…»

Напротив открытой двери купе в нерешительности остановился мужичок лет сорока пяти. Одет он был в светлые неряшливые брюки с пузырями на коленях, защитной расцветки телогрейку, черную вязаную шапочку. В одной руке он держал маленькую черную сумочку, какие обычно носят через плечо. В другой – большущую хозяйственную сумку. С ним происходило странное.

Он ставил хозяйственную сумку на пол. У него принималась дрожать голова, будто вот-вот оторвется. Набирала вибрацию свободная рука. Тогда он хватался за свой багаж. Рука замирала, голова почему-то тоже. Начинали трястись ноги так, что почти подкашивались. Тогда он опять ставил сумку…

Из купе на мужичка с опаской поглядывали три женщины. Сорокалетняя Галя, воспитательница детского сада Нижневартовска. Шестидесятилетняя пенсионерка баба Ира, ехавшая из далекого Краснодарского края на свадьбу своего внука в Нефтеюганск. Тридцатилетняя Алла – банковская служащая, возвращавшаяся домой из санатория. Поезд шел на Север.

– Неужто этот пьяница окаянный в наше купе? С ним греха не оберешься. Упадет с верхней полки, потом отвечай, – встревожилась баба Ира.

– Может, он больной? – предположила Алла. – Смотри, как дрожь его пробирает. Инфарктник или инсультник. Сама видела, как они дрожат.

– Да, похоже, больной, – согласилась Галя. – Только лепипсический. Они в припадках бьются ох как сильно, и пена, пена изо рта… Как же ему билет на верхнюю полку продали…

Тут мужичок зашел в купе, поставил сумки, молча схватился за край сиденья, на котором сидела баба Ира, и потянул его вверх. Бабуля испуганно подскочила, но мужик не смог поднять и пустую полку. Впряглась баба Ира, подняла. Багажная ниша была занята добром, средь которого водилась даже корзинка с домашним виноградом.

– Держи, – наказала баба Ира мужику и бросилась переставлять свои вещи.

Было мгновенье, когда полка чуть не упала ей на голову, но обошлось. Алла подстраховала. Мужик втеснил свои сумки и, невидяще уставившись перед собой, сказал:

– Вы, если что, извиняйте. Сына я в армию провожал. Три дня пили.

– Видите, я угадала, – с чувством превосходства произнесла баба Ира.

– Лишь бы вернулся сынок, – посочувствовала Галя.

Мужик насупился, чуть не заплакал:

– Вот старший отслужил, теперь очередь младшего подошла.

Сказал, взял пачку сигарет и пошел в тамбур…

***

О детстве

«Две палочки целуются и притягивают друг друга руками – вот и буква «А». Это любовь. С нее начинается алфавит и жизнь…»

– Я этих алкашей за версту чую. Они все одним миром мазаны, – напомнила о своей победе баба Ира. – Устала я от беспокойств в дороге. Уже третьи сутки в пути. Чего только не насмотришься. Даже дети – не приведи Господь. Первые сутки один мальчуган приставал ко всем пассажирам в вагоне. Орал, по полу катался. Я его спрашиваю: «Ты кто?». Он отвечает: «Дед Пихто». Я говорю: «Ты почему так со взрослыми людьми разговариваешь?». А он мне: «На-ка, выкуси». И кукиш протягивает под нос. А мама даже замечания ему не сделала. Дети пошли…

– Это все телевидение, – сказала Галя. – Вот мой сын влюбился в фильм «Чернокнижник» и как-то таракана съел. Одни усы остались. Мне чуть плохо не стало. Спрашиваю: «Как же ты мог?». Так он серьезно мне отвечает: «Чернокнижник же ел насекомых и как сильно колдовал. Я тоже хочу».

– У меня дочка насмотрелась любовных сцен, мук рожающих женщин да книжек всяких, – включилась в разговор Алла. – Подходит ко мне, напуганная страданиями рожениц, и спрашивает: «Мама, а я научусь тужиться?». Я ей говорю: «Конечно, дочка». Тогда она меня попросила наклониться и тихо так на ухо шепнула: «Мама, а у меня есть мешочек, где ребеночек растет?..».

– Все дети, видать, одинаковы, – перехватила нить разговора Галя. – Вот хоть бы себя вспомнить. Я как-то спросила у отца: «Папа, а откуда я взялась?». Он потер подбородок и ответил: «Пошел я, доченька, по делам в город. Через навесной мосток над речкою и в парк. Смотрю, маленькая девочка на цветочке лежит. Я взял ее на руки и быстрее побежал домой, чтобы не простудилась. Дома бабка обрадовалась. Мы завернули тебя в пеленки, и стала ты у нас жить-поживать». Я, вдохновленная такой красивой историей, созвучной сказке о Дюймовочке, выбежала на улицу. Там заигралась с ребятами и девчонками, а потом сели в кружок, и зашел у нас разговор о том, кто где родился. Один говорил, что в капусте его нашли. Другой – аист принес. Я дождалась своей очереди и с чувством гордости произнесла: «А меня в цветке нашли!» и, как принцесса, пошла к себе домой…

Мужик вернулся с двумя бутылками пива.

– Чтоб не пить тут… – строго начала баба Ира, но, испугавшись своего сурового тона по отношению к возможно буйному соседу, тут же смягчилась и добавила. – Может, тебе стакан дать?

– Я из горла.

– Все вы так, алкаши.

– Я не алкаш. Я сына провожал.

– А ты куда едешь-то, да как зовут? – спросила Галя.

– В Нижневартовск на вахту. А звать Володей.

***

Страсти

«В России научились делать из отходов «конфетки», осталось только научиться не переводить в отходы добро…»

– Я тоже много лет работала на Севере. Раньше под Челябинском жила. Такие названия, как «Сороковка», «Маяк» не слышали? – спросила баба Ира.

Все покачали головой.

– Радиация там страшная, – начала рассказ баба Ира. – У нашего сына от этой радиации сильно зрение ухудшилось. Врачи рекомендовали уехать. Мы стали искать куда. Там жилье есть – работы нет. Там работа есть – жилья нет. Встречаем объявление, что организуется набор рабочих в Нефтеюганск. Вот мы туда и махнули. Это было в 1959 году. Рядом с самим Муравленко жили. Столовая была одна на всех, и располагалась она в администрации предприятия. За одним столом с Муравленко не сидели, но в одной столовой ели. Работала я всего неделю. Детей не смогла пристроить. Вот и пришлось уволиться. Начинали в тяжелых условиях, но стоило. Сейчас заезжаю в Челябинск, и мало кто в живых остался из сослуживцев. Ядерные испытания никого не пожалели. Хоть сотрудники, выходя на полигон, пили по полстакана спирта с маслом вприкуску и одевались в защитные костюмы и противогазы – все на кладбище: и рабочие, и научники. Рядом с опытной станцией было озеро, где от радиации расплодились огромные окуни и караси. Их тогда охраняли, чтоб никто не ловил. Сейчас же народ от голода рад и такой рыбе. А деревни, что расположены окрест? Ведь в зоне было запрещено и сено косить, и ягоду с грибами собирать. А там, как назло, все цветет, аж завидно. Вот и косят, и собирают, и ловят, и мрут.

– Сейчас везде кошмар, что творится, – продолжила разговор Алла. – Пришлось на сутки в гостинице остановиться. Еле-еле поселилась. Так вечерами страшно было в коридоре показаться. Сутенеры, как собаки, бегали – мужиков ловили. Того гляди, и саму за проститутку примут. А девчонки совсем совесть потеряли. Я в буфет шла, так прямо при мне одна спросила мужика: «Ты меня хочешь?..».

– А я тоже в гостинице поселилась – на курсы повышения квалификации ездила, – заговорила Галя. – Номер достался с бабкой. Она как просыпалась, так непременно магнитофон на полную катушку включала, потому что полуглухая. Курила прямо в комнате. На ночь же так плотно окно закрывала, что дышать нечем. Пять человек выжила. Дежурная по этажу уж не знала, кого к ней подселять. Я тоже ушла.

– Есть противные люди, есть, – подтвердила баба Ира. – И вот что интересно. Мы обследовали всех животных, живших в районе полигона. Так оказалось, что радиацию лучше всех переносят свиньи.

– Ну насчет свиней – это точно. Я пока на вокзале поезд ожидала, так извелась, – заохала Галя. – Между рядов сидений в комнате отдыха бомжиха ходила. Она не мылась, пожалуй, всю свою жизнь. Разило от нее, а она ходила и просила место уступить. Да кто уступит? Но порой находила свободное местечко, садилась, народ вокруг нее вскакивал и разбегался. Она посидит, посидит и дальше идет. И главное, что стремилась туда, где побольше людей…

– В Москве была в этом году, на Красной площади, – зацепилась за тему Алла. – Народу полно, а присесть там негде. Разве что в одном или двух кафе. Присела. Обзор хороший – прямо со стула можно Кремль разглядывать. Дорого все. Но один раз можно. Рядом, судя по говору, весело проводила время шумная компания немецких туристов. Так и хотелось их спросить: «Стоило ли воевать, чтобы на Красной площади ходить, смеяться и «баварское» пить?»

– Удивительного много. Есть на автомобильной трассе между Тюменью и Омском село Говнец. – ожил Володя. – Представляете, как его жителей зовут! Но дело не в этом. Еще недавно оно звалось Говново, а теперь вот переименовано. Чем Говнец лучше Говново? Непонятно. Может, село так называлось до революции. Последние годы ж многие города переименовывали…

Ночью Володю мучил сушняк. Он потихоньку вставал, чтобы не разбудить спящих женщин. Пристально смотрел на них – проверял, не проснулись ли? Брал со стола их пластиковые бутылки с водой. Очень осторожно откручивал пробку, чтобы, не дай бог, газ с шумом не вырвался, и прямо из горла пил, пил, пил....

***

Пора кушать

«Человек, как птица, любит напеть…»

Поздним утром, как запоздалый петух, пропела баба Ира:

– Есть хочу. Кушать.

Она встала и пошла за кипятком. Володя откупорил вторую бутылку пива. По вагону побежали продавцы, аппетитно запахло сушеными супами…

Баба Ира, заваривая чай:

– Жили в Нефтеюганске, так вода была грязная, желтая с накипью. Осадка в чайнике на два пальца скапливалось. Уж что это за осадок был, не знаю. Может, нефть с болотиной перемешались. Мыться в такой воде страшно. Когда переехали в Краснодарский край, так накупаться не могли.

– А сейчас вода какая? – спросила Алла.

– Сын в отпуск приезжает с детьми, так сразу под душ лезет и не накупается, и не намоется. Видать, вода такая же и осталась.

– Народ пьет по-страшному, – сказала Галя, поглядывая на соседа. – У нас в деревне пьянчужка жила. Раз зимой она так напилась, что трупом на улице легла. Ее как труп и отвезли в морг. Соседи все видели. Вот та просыпается, а вокруг мертвые. Она в крик. Выпустили ее. А в это время соседи обсуждали происшедшее. «Я, наверное, отдам свой старый костюм, чтобы покойницу обрядить», – говорила одна из соседок. Тут глядь, а покойница навстречу идет. Удивились они крепко, да подумали, что страх из нее дурь-то выгонит. Да не тут-то было. Пьет, как пила.

Баба Ира, кушая вкусный кусок вяленой рыбы:

– Галя, рыбку будешь?

– А что, съем кусочек, да и хлебушка возьму.

– Мне надо обязательно доесть рыбу и черный хлеб, – сказала баба Ира. – Смотрю, на базарчике продаются. Думаю, надо взять. Мало ли что. Но остались. Вечно не рассчитаешь…

– Дайте-ка и мне рыбки с черным хлебом, а то в нашей столовой только белый хлеб пекут, – попросил Володя.

– Ой, жирная рыба, хорошая, – приговаривала баба Ира. – Вот только на половину веса – костей.

– Моя мамка тоже любит жирную, – сказала Галя.

– Жир с рук капает, а она ее ест. Я не могу. Разве что за компанию. Мне больше сухая рыбка нравится, такая, чтобы по столу стучать можно.

– Ой, хороша рыбка. Да вот не распознаешь ее. Я четыре раза яд пила от описторхоза, – оповестила баба Ира.

– А что такое описторхоз? – поинтересовался Володя.

– Да это червячки, присоски, – сказала баба Ира. – Как заболела, так не могла кушать ни кислого, ни соленого. А как поем, так печень распирало, что, казалось, ребра из-под кожи в разные стороны торчат. Но ничего, не смертельно, лечится…

***

О накопительстве

«Копить – обеднять себя и других…»

– У нас в столовой детского сада работала одна повариха, – глядя на стол, вспомнила Галя. – Хитрая. Давала детям котлетки, порезанные на мелкие кусочки. Вроде как чтобы малышам кушать их было удобнее. Я глянула, а в этих котлетках и половины веса не набирается. А повариха с мужем накопила за год на машину. Видно, на питании экономили за счет деток. И ведь не похудели…

– Что только не делают люди, дабы деньги скопить, – согласилась баба Ира, прервав Галю. – На макароны да на каши переходят. Есть такие, у кого получается и денег скопить, и в больницу с язвой не слечь.

– После того случая ввели жесткую дисциплину, – продолжила Галя. – Воспитателям и нянечкам разрешили питаться в детсадовской столовой только один раз, во время обеда. Но где удержишься от остального? Как прежде, бегали и завтракать, и полдничать, и ужинать. Но как заведующая в столовую, так мы вскакивали со стульев, руки по швам…

– Говорят, что если на хантыйке женишься, то сто двадцать тысяч рублей дают, – мечтательно произнес Володя.

– Это, может, раньше было, – выговорили женщины в один голос.

– Ныне без экономии денег не скопишь, – сказала Галя. – Вот подружка моя ходит в валенках. Так она мне по секрету сказала, что валенки эти она на мусорке нашла да подшила.

– Мой знакомый постоянно по свалке ходит, – сказал Володя. – И чего только оттуда не приносит. Как-то фен нашел, телевизор. Отремонтировал. Девчонкам обуви насобирал. А то, говорит, горит на них все.

– У нас сосед бутылки собирал, – вновь перехватила инициативу Галя. – Всю квартиру заставил, а сдавать жалко. Дешево. Тогда бутылки по 50 копеек принимали. Он пошел до депутатов, чтобы цену на стеклотару увеличили. Да так крепко в одного вцепился, что тот дал указание в свои магазины, чтобы у него бутылки по рублю принимали…

– Если хочешь подработать предпринимателем, так натаскаешься, – согласилась Алла. – Ехала я как-то в одном купе с семейной парой, организовавшей поставки красной, черной икры из порта Ванино. Он – мощный мужчина, лысина на всю макушку. Спокойный, неторопливый, разумный, притягательный. Она – белокурая толстушка с крупными бородавками на лице, очень активная, разговорчивая. Под сиденьями – несколько сумок со стеклянными банками, доверху заполненными икрой. Ехать тайно с такой добычей было выше их сил. Они доставали баночки и показывали попутчикам, рассказывая о том, с каким трудом браконьерствовали и что везут весь груз это в подарки родственникам и знакомым. Дескать, мы не для себя стараемся…

– А у меня тещу обокрали, – не очень-то грустно сказал Володя. – Через форточку пролезли. Так она теперь себе в квартире поставила железную дверь с тремя замками.

– Вот люди! Пока петух не клюнет. Лучше б железную форточку поставила, – встрепенулась Алла. – Да и зачем дверь, когда тащить уже нечего?

***

Дым отечества

«Все еще носится в воздухе дух сожженной в огне перестройки хлебосольной державы, сгоревших денежных вкладов и сильный душок паленого…»

– У моего знакомого тоже была железная дверь, очень красивая, – заговорила Галя. – А он, надо сказать, сильно любил сухарики, и вот как-то поставил в духовку очередную партию да, забыв их вытащить, ушел на работу. Пришел, а его красивая железная дверь с петель срезана и стоит рядом с входом в квартиру. Он за сердце схватился, думая, что ограбили. Забегает в коридор, а там спасатели его дожидаются. Оказалось, они приехали по вызову, на дым.

– У нас в банке тоже случай был, – рассказала Алла. – Бабуля принесла пачку денег на обмен. Несколько тысяч рублей сотенными купюрами да пару стодолларовых банкнот. А на них живого места не осталось. Почти истлели. Она просит: «Доченька, помоги. Копила себе на зубные протезы. Деньги от сына-алкоголика прятала в духовку. Мы ж ею отродясь не пользовались. Да муж сдуру включил. Благо, что запах вовремя учуяла. Не все сгорело».

Говорю ей: «Мы обмениваем купюры, если у них есть пятьдесят пять процентов нетронутой площади. Подклейте их и принесите. Тогда будем оценивать». А самой бабулю жалко. Взяла я испорченные финансы и попросила зайти на следующий день. Всю ночь остатки банкнот наклеивала на бумагу. Российские купюры удалось частично восстановить и обменять, а вот доллары рассыпались в пепел. Но старушка была и этому рада. Она быстрее побежала к врачу-протезисту и заказала зубы. Примерно через месяц зашла. Я еле понимала, что она говорит. Шепелявит, челюсти едва сходятся. Но зубы белели, словно после чистки у молодой девицы. Оказалось, что все деньги старушка отдала за протезы, намучилась, пока их делали. И хоть челюсти оказались не ахти, но она все равно осталась довольна и жаловаться не хотела. Говорит: «Хорошо хоть деньги шпашла и на пользу направила. Шпашибо, доченька, шдоровья тебе».

– А мы кота в печке подпалили, – поведала баба Ира. – Я утром еду приготовила, в печь поставила и заслонкой неплотно прикрыла. Думала, что приду на обед с работы, быстро печь разожгу и разогрею поесть. Так я и сделала. Пришла на обед, по привычке прикрыла плотно заслонку, подкинула в печь дров и пошла в комнату. Чувствую, шерстью паленой потянуло. Кричу: «Дед, это ты там жжешь?». Дед: «Ничего я не жгу». Я к печке. А там кот орет да скребется. Открыла. Он стремглав выскочил, а от подпалин дымок идет. Видно, пролез в печь на запах еды. Нажрался да прилег отдохнуть в тепле. Вот проклятущий.

– А я, когда училась, так в стройотряде была в Адлере, – сказала Алла. – Наши там на винном заводе работали, на чайной фабрике, фундук собирали и даже персики. Напились и наелись там от души. А потом спросили у начальника: «Неужели выгодно студентов из Сибири приглашать? Смотрите, сколько мы скушали». «Вы же только съедите, – ответил он. – Местные же машинами будут вывозить».

– Крепчает дисциплина, – согласилась Галя. – Вот мой муж, танкист, в тюменской нефтяной компании работает. Там строго с перекурами. И за порядком эквалайзеры следят. Ездят по дорогам, где завидят, что машина возле леса простаивает, так номер ее запишут и с водителя премию срезают…

Володю трясло и через сутки после посадки в поезд. Он объяснил недоумевающим соседкам:

– Ничего страшного. На третьи сутки пройдет. Надо на вокзале отсидеться, а то бригадир увидит меня в таком состоянии и уволить может.

Бабу Иру в Пыть-Яхе встретил сын, такой высокий, что она казалась рядом с ним лилипуткой. Алла вышла в Сургуте, чтобы пересесть на другой поезд, Галя, отягощенная мыслями, как же она будет ехать одна с мужчиной, накрылась одеялом по самые глаза и уснула. А эту историю накануне зимы принесла на своем хвосте белобокая сорока. Она уже замерзала, когда опустилась на подоконник под моим окном. Я ее, околевающую, схватил и затащил в квартиру. Оказалась не сорока, а белый голубь. Но история от этого хуже не стала. А голубь отогрелся и в один из теплых дней улетел. На том и спасибо.

Напоминание

«Жизнь иногда напоминает нам, что счастье не вечно…»

Александр, упитанный, излучающий довольство мужчина, работал большим начальником в системе нефтяной компании в небольшом городке на Севере Тюменской области и ежегодно с женой направлялся отдыхать на родину в Башкирию непременно на своей автомашине. Он зарабатывал хорошие деньги, да и жена его Света, также работавшая в нефтянке, получала неплохо. Они могли себе позволить воспользоваться услугами самолета, но не хотели. Александру сильно нравилось крутить баранку своей самой обыкновенной «Газели», на которой обычно торговцы товар возят. Супруги полюбили ее большой салон, позволявший привезти с «земли» массу консервов, вещей…

На выезде из Тюмени, когда они уже ехали по направлению к Екатеринбургу, их начал перебарывать сон, что и неудивительно после оставленной позади тысячи километров. Александр заметил впереди, возле дороги, бесплатную стоянку, где уже стояло несколько большегрузных автомобилей и легковушек, и, включив правый поворот, плавно снизил скорость и затормозил.

Он вышел из машины. Шелестела листва, горел ночник звездного неба, тепло – все это рождало изумительно легкие ощущения, учитывая, что еще менее, чем сутки назад супруги были средь дохлых сосен, болот, мошки и прохлады. Покачиваясь после езды, как моряк после плавания, Александр обошел «Газель», попинал колеса, залез в салон, заблокировал все двери и уснул. Света тоже.

Примерно в полночь раздался резкий стук в окошко. Александр открыл глаза, подумал, что обманулся, и только опять собрался заснуть, как стук повторился. Александр приподнялся на сиденье и выглянул в окно, где в небытии ночной тьмы угадывался мужской силуэт, облаченный в кожаную куртку работников ГАИ. Рядом стоял еще один сотрудник. Александр немного приоткрыл окошко и, придав голосу грозные интонации, спросил:

– Что надо?

– Ваши права, – ответил тот, в кожаной куртке.

«От этих гаишников нет покоя ни днем, ни ночью», – подумал Александр и полез за документами. Перед тем, как их отдать, он сказал:

– Послушайте, мы же ничего не нарушали, скорость не превышали, стоим…

– Это обычная проверка. Выйдите, откройте заднюю дверь, мы проверим, что вы везете…

– Да у нас нет ничего. Вещи перевозим дочери…

– Откройте дверь, там разберемся.

Только Александр вылез из машины, как его схватили сзади, а в горло уперлось врезающееся в кожу, отдающееся болью и холодным потом лезвие ножа. Он инстинктивно поймал руку нападавшего и стал отжимать ее, но бок пронзила боль входящего под ребра другого ножа, в затылок уперся металл, от холода которого по телу побежали мурашки. «Пистолет», – пронеслась паническая мысль. Александр обмяк. Его повалили на порог машины, уткнув лицом в резину коврика. Лезвие, играя, резало бок, как бы напоминая, что в любой момент может войти куда глубже. Сзади раздался голос с кавказским акцентом:

– Дернешься, сука, пришьем, как собаку… Замочим, так и знай, и тебя, и бабу…

Света в шоке сидела неподвижно. В салон запрыгнул один из бандитов, другой сел за руль. «Газель» взревела холодным двигателем и вылетела со стоянки на трассу, сопровождаемая «Ауди» и «девяностодевятой». На стоянке на это событие никто не обратил внимания. Спящие видели счастливые сны. Те, кто проснулись, выглянули в окошки, проводили глазами похищаемую машину и опять легли спать. Водитель «КамАЗа», снимавший с обода пробитую покрышку, даже не повернул головы. Краем глаза он увидел необычную суету у «Газели», но чувство самосохранения подсказало ему, что сосредотачивать внимание на этой сцене, возможно, вредно для собственного спокойствия…

Бандиты проехали несколько километров по трассе, свернули на проселочную дорогу, нырнули в ближайший лесок и, прикрытые со всех сторон густой зеленью деревьев, заглушили мотор.

– Мужики, вы не за тех нас приняли. У нас «Газель», но мы не предприниматели, везем вещи дочери-студентке… – начал объяснять Александр.

– Заткнись, еще слово произнесешь, язык отрежем, – грозно пригрозил все тот же голос с кавказским акцентом.

Александр хорошо разглядел говорившего. Тот был худощавый, высокий, на голове его наметилась добрая лысина, во рту в свете лампочки, горевшей в салоне, поблескивал металл зубов. И на нем действительно была форма работника ГАИ. На руках перчатки. Он и заправлял всем происходившим.

Нападавших было четверо. Пока обыскивали, Александр старался по возможности запомнить всех. Со Светы сняли все золото, кроме обручального кольца, плотно сидевшего на безымянном пальце после двадцати лет совместной жизни.

– Обручалку давай, – потребовал один из бандитов.

– Не снимается, – ответила Света.

– Не стянешь, с пальцем возьмем, – пролаял главарь.

– Может, не будем женщину трогать?

– Как я сказал, так и будет…

Света начала нервно крутить кольцо, тянуть его, так, что, казалось, сустав отрывается, и оно медленно стало сползать… После того, как супругов обчистили полностью, их положили лицом вниз на траве, неподалеку от «Газели». Руки за спиной связали бечевой и принялись потрошить машину…

А в машине много чего было. Компьютер дочери. Были и деньги: свои отпускные, и чужие, разложенные по конвертикам, которые коллеги по работе, да соседи просили передать родственникам и знакомым. В сумках лежали обновки, купленные перед отъездом, чтобы уже не беспокоиться по этому поводу на месте… А кроме того в машине была бочка с бензином, который Александр всегда имел бесплатно и которого должно было хватить, чтобы доехать до Башкирии и вернуться обратно.

– Бензин вытаскивайте, – крикнул главарь.

Загремела и тяжело опустилась на землю тяжелая бочка. Раздалось бульканье и сильный запах топлива. Александр почувствовал, как оно полилось ему на ноги. «Все, сожгут заживо, сволочи», – паника опустилась тяжелой волной и перехватила дыхание. Он попробовал было встать, как сильный удар по спине уложил его на место. Света громко закричала…

– Молчи, тварь…

– Магомет, сваливать надо, идут сюда…

– Все, кончайте, сматываемся…

Взревели моторы, и все стихло, только неподалеку раздавалось мычание коров да треск веток. Стадо прошло мимо в отдалении, и хотя Александр кричал, звал на помощь, но никто не показался. Тогда он, извиваясь ужом, подполз к жене, достал зубами узел на ее руках и стал растягивать веревку. Вскоре Света была свободна и развязала мужа. Он встал посреди поляны, одетый только в старое спортивное трико да порванные кроссовки со стоптанными задниками, в которых обычно любил давить на педали. Рядом стояла Света в футболке и шортах.

– Как ты?

– Как ты?

– Нормально.

– Нормально.

Отряхнувшись от грязи, сухой травы и колючек, они подошли к своей опустошенной «Газели». Из панели торчали пучки проводов от магнитофона и динамиков. Александр заглянул под капот, как и следовало ожидать, бандиты обездвижили мотор – забрали с собой и высоковольтные провода… В одном повезло – в глубине кармана завалялась тысяча рублей, отложенная на текущие расходы.

– Наверное, деревня неподалеку. Это нас и спасло, – сказал он. – Надо идти за помощью.

Они по той же проселочной дороге вышли на трассу, а там на попутной машине добрались до ближайшего поста ГАИ. Александр написал заявление, а когда стал наговаривать портрет главаря преступников, то один из слушавших его не удержался и сказал:

– Так это же в точности наш Магомет. Копия…

– Бандиты между собой проговорились и назвали его Магометом…

Гаишники многозначительно переглянулись…

Из ближайшейпочты Александр отправил на родное предприятие срочную телеграмму с просьбой выслать денег и еще до вечера получил сумму, достаточную для починки «Газели» и продолжения отпуска…

Через несколько месяцев был вызов на опознание. Супруги приехали в Тюмень. Перед Александром посадили пятерых человек, в числе которых был и главарь, тот самый худощавый лысоватый кавказец, который в этот раз словно нарочно часто позевывал, пошире приоткрывая свой рот, на этот раз – беззубый.

– Вот он, – показал на кавказца Александр.

– Ты что, падла, не видишь, что у меня зубов-то даже нет, – шамкая изувеченными деснами, прорычал главарь банды, кинулся к нему и забился в руках крепких ребят в формах.

– Я тебя и без ушей узнаю, – ответил Александр.

Потом опера ему рассказали, что зубы главарю выбили в Тобольском СИЗО сами зэки, разузнав, что тот – работник милиции. Там, кстати, сидели еще двое из той компании, а четвертый…

– Хочешь увидеть четвертого? – спросил опер.

– Почему бы и нет? – ответил Александр.

Опознание состоялось в морге…

Общая же численность группировки, с которой Александр столкнулся, превышала два десятка человек. Она была укомплектована машинами и оружием. Ее члены действительно с легкостью срезали пальцы вместе с кольцами, обдирали машины до железа и даже приковывали своих жертв в лесу цепями…

Света на опознании замерла в недоумении, когда следователь вытащил из сейфа два пакета с золотом. В одном были украшения без камней, в другом – с камнями. Множество колец и серег застучало по столу.

– Боже мой, сколько людей пострадало! – невольно проговорила она.

– Посмотрите внимательно на эти вещи и найдите свое обручальное кольцо, – сказал следователь.

– Вот оно, – сразу показала Света.

– Опишите, какие у вашего кольца характерные отметины, царапины…

– Какие отметины? Я его не метила, просто носила много лет…

– Так вы можете показать на любое…

– Дорогой, вот рядом и пошире и потолще кольца лежат, но мне они не нужны, мне мое нужно…

Поблажек и снисхождения ждать не приходилось. Быть пострадавшим – тяжелый крест. Даже те люди, которые просили их отвезти деньги на «землю», зная, что их ограбили, приходили и требовали возвратить свое как можно скорее. Пришлось продать часть имущества… А тут в городе объявился родственник одного из бандитов, промышлявших в том районе, где случилось нападение. Он нашел Александра, а при встрече заявил следующее:

– Мужики наши крепко на тебя обижены за то, что ты к ментам обратился и сдал всех…

– А мне-то что? – грубо оборвал его Александр. – Это я должен быть на них обижен…

Он храбрился, но другой дороги в Башкирию не было, как мимо тех мест, мимо той стоянки…

Каждое лето, когда на все той же «Газели», в которой во многих местах так и осталась чернеть краска для снятия отпечатков пальцев, он проезжал Тюмень, сердце у него постукивало чаще обычного. Три отпуска все прошло благополучно, а на четвертый…

Александр со Светой только проехали проселочную дорогу, от которой веяло дурными воспоминаниями четырехлетней давности, как встречные «Жигули» несколько раз мигнули ему дальним светом фар.

«Гаишники впереди», – подумал Александр, сбавил скорость и по привычке глянул в зеркало заднего вида. И вдруг обнаружил, что те самые «Жигули», что сигналили ему, разворачивались на дороге. Через некоторое время он еще раз глянул в зеркало заднего вида и увидел эту машину прямо позади своей «Газели», она сигналила ему, явно требуя остановиться. «Узнали, сволочи…» – он надавил педаль газа…

Но его тяжеловатая машина никак не могла оторваться от «Жигулей», которые включили левый фонарь поворота и пошли на обгон.

– …Если будут стрелять, то я торможу, и бежим в лес, – сказал Александр Свете.

Ему один знакомый рассказывал, как пытался оторваться от банды, которая на длинном безлюдном перегоне безрезультатно пыталась оттеснить его к обочине. После этих бесплодных попыток остановить машину они начали стрелять по колесам. Звуки выстрелов щелкали, как удары кнута, машину стало заносить, и, чтобы не перевернуться, знакомый резко затормозил, выскочил из салона и бросился наутек, благо, деревья были неподалеку…

Тем временем преследовавшая и обгонявшая их машина уже почти добралась до кабины «Газели». Александр бросил свой автомобиль влево в попытке выжать преследователей на обочину. Завизжали тормоза, и «Жигули» вновь повисли на хвосте, непрерывно подавая резкие, словно ругательства, звуковые сигналы. Отчаянная гонка прекратилась внезапно, когда словно ангел небесный показался пост ГАИ. Александр облегченно вздохнул и еще раз глянул на то, что происходило позади. «Жигули» продолжали моргать…

Александр остановил машину и вышел. Машина преследователей тоже замерла, из нее вылезли четыре здоровых мужика. Вернулись старые ассоциации: четверо, ГАИ… «Опять влип», – подумал Александр и посмотрел на побледневшую Свету. Но когда мужики подошли поближе, то, глянув внимательнее на их лица, он облегченно вздохнул. Это оказались свои, с работы. Они ехали на Север, а перед отъездом им позвонил генеральный директор и попросил, если увидят его «Газель» на трассе, то остановить и передать, чтобы он вернулся назад – возникли непредвиденные проблемы. Что ж, это было не впервой: воля Генерала – что воля судьбы.

Земля

«Земля!!!» – радостно кричали мореходы, встречая на своем пути неизвестные берега. Примерно такие же чувства испытывают северяне, достигая сильно изменившихся родных земель, где их ждут новые впечатления, множество возможностей истратить накопленные в течение года деньги и даже еще не заработанное.

Разбитые мечты

«Если не впишешься в неожиданный поворот судьбы, то улетишь прямо в ее кювет…»

Ласковое воскресное солнце заглянуло в окно и дотронулось осторожными лучиками до опущенных век мужчины лет тридцати – Сергея. Испытав блаженное напряжение мускулатуры, он вскочил с дивана и неожиданно для себя захотел сделать утреннюю зарядочку: небольшую пробежку по парку, давно истоптанному вдоль и поперек бегунами, собаками, детьми и влюбленными парочками.

Облачившись в старые кроссовки, грустного вида спортивные штаны и видавшую виды футболку, Сергей вышел из подъезда. Он направился в парк пешком, постепенно перешел на спокойный бег и по привычке, оставшейся с тренировок, засек время старта.

Он не был профаном, или, как называли у них в секции, чайником, который, звеня прыгающей от кипения крышкой, старается удивить окружающих быстротой своих ног.

Сергей был противником насилия над собой. Милые сердцу бывшего «ориентировщика» тропинки с яркой зеленью по обе стороны, блестевшая вдалеке река всколыхнули в его душе воспоминания о спортивной молодости. Незаметно для себя он протопал кружок, другой, покрутил на поляне ногами и руками, разгоняя вездесущих комаров, отжался, подтянулся и, вдыхая солнечный воздух, потрусил домой, где, не мешкая, забрался под душ.

Отпуск не предполагает наличие каких-то планов и обязательств. Но так энергично начавшийся день потребовал не менее деятельного продолжения. Он не мог потухнуть, не дотянув до заката. Сергею страстно захотелось посидеть в хорошей парилке, выпить пивка и потрепаться о чем-нибудь занятном. Ну а если о занятном, то непременно с Виктором, старым закадычным другом.

Набрав известный ему телефонный номер, Сергей услышал в трубке голос его, родного:

– Да?

– Балда!

Это рифмованное приветствие давно укоренилось в их телефонных разговорах, и проигрывал тот, кто брал трубку.

– Сам ты балда! – неостроумно отреагировал Виктор. – Чего надо?

– Пойдем в баню сегодня, – предложил Сергей.

– А мы и так сегодня в баню идем. Здесь, недалеко, в спортивный комплекс. У нас там раз в неделю откуплено время… Приезжай, назад я тебя сам отвезу.

День прошел на удивление быстро.

Маршрутное такси доставило его к цели. Он прошел в фойе спортивного комплекса и, следуя указаниям Виктора, быстро добрался до коридорчика типа «аппендицит» с тремя красивыми массивными дверями. Здесь крепко пахло баней, и ошибки быть не могло.

Ощущения, возникшие в душе Сергея, не понять тому, кто привык нежиться в ванне. Запах распаренного березового веника, томящейся древесины парилки, ощущение немного душной умиротворяющей атмосферы в сочетании любовью к подобному времяпрепровождению создают непередаваемое праздничное настроение. Сергей словно бы услышал притягивающую песню райской птицы… Но какая дверь ведет в царство блаженства, он не знал.

Подергал за ручки. Все три двери заперты. Он постучал наугад. Долго ждать не пришлось. Лязгнул замок, и в дверном проеме в ярком, почти волшебном свете банных электросолнц возник силуэт симпатичной незнакомки, слегка прикрытой полотенцем.

Есть такое состояние, его зачастую называют столбняк, которое возникает у малоопытного велосипедиста перед внезапно возникшей преградой. Руки каменеют, все попытки повернуть руль заканчиваются неудачей, а мысль о тормозах возникает уже после падения. Нечто подобное испытал в тот момент и Сергей. Пошла пауза.

Мысли скакали, как блохи: «Откуда здесь девушка? Насчет женщин разговора не было… Да ведь она хорошенькая… А где Виктор? Может, он здесь?».

Дверь стала закрываться. Еще немного, и от симпатичной незнакомки остались бы только воспоминания, но хвала Фортуне – среди множества ментальных блох оказалась одна неглупая: «Надо спросить, нет ли здесь Виктора, а то второй раз стучать будет уже неудобно». И Сергей, чувствуя себя последним дураком, задал этот простой, но несколько странный вопрос. К его удивлению, девушка оглянулась назад и игриво пропела:

– Виктор, к тебе пришли.

Расслабленным шагом она поплыла от двери, а навстречу ей выскочил Виктор, распаренный до красно-малинового цвета, с полотенцем на бедрах.

– Чего опаздываешь-то? – не требуя ответа, спросил он. – Проходи да раздевайся.

Сергей зашел. Виктор закрыл дверь на засов и, как кнутом, стегнул словами:

– Раздевайся, чего ждешь-то?

– Ты бы хоть предупредил, что здесь женщины будут. У тебя есть чем прикрыться?

Лишнее полотенце нашлось. Раздевшись, Сергей стянул его на бедрах и вслед за Виктором вышел в народ.

В уютной комнате отдыха сидели за столиком и беседовали девушки и парни. Сигаретный дым неторопливо тянулся к открытой форточке. Стояли стаканы и открытые пивные бутылки.

– Всем привет! – вымолвил Сергей и прошмыгнул мимо народа с желанием как можно быстрее добраться до сердца бани.

Парная подействовала успокаивающе. Он поднялся по свежим дощатым ступенькам на вершину блаженства, уселся. В следующее мгновение энергично поддернул задом, ужаленный горячим гвоздем, словно осой.

– У-у, блин! – огрызнулся громко и безадресно. – Понаделали же…

Не успело с его носа сорваться и десяток капель пота, как дверь в парную открылась. Ввысь проскакали незнакомец и Виктор. И пошло… Раздался шепот испаряющейся воды и задушевное шлепанье веников.

– Слушай, что за девочки? – спросил Сергей.

– Ну ты и лопух! Это же все мои, с работы! – искренне удивился Виктор.

Тут у Сергея будто пелена с глаз спала.

Незнакомку, открывшую ему дверь, точно звали Ленкой. Она работала бухгалтершей, была невероятно длиннонога и обычно носила предельно короткие юбки. Та, с симпатичным личиком, что сидела на лежаке, работала секретаршей…

«Неплохо отдохнем!» – воодушевился Сергей…

Девчонки в парилке долго не сидели, в отличие от мальчишек. И вот все собрались вместе, и началось веселое застолье. В этом месте можно было и задернуть занавес, предоставив возможность компании провести время так, как ей хочется, без лишних глаз, но вся беда в том, что для Сергея продолжения-то не было…

Сергей любил баню, но у всякой любви есть предел. Чтобы не перепариться, он в парилку заходил не часто, да и внутри веничком не сильно увлекался. Виктор же, в отличие от друга, был более выносливым и отличался рисково-удалым характером. В общем, их дружба представляла философское единство противоположностей. Вот только в данном случае то ли Сергей захмелел, то ли легкий майский ветер, всегда исходящий от симпатичных девушек, вскружил ему голову, но чувство меры он потерял совершенно.

Парная превратилась в спортивную арену. Пол был усеян опавшими березовыми листьями, но погода внутри была совсем не осенняя. Под протяжные «Э-э-х!» и «У-у-х!» метались березовые веники…

Сергей первым не выдержал марафона и сошел с дистанции, когда его глаза приобрели оттенки запрещающих сигналов светофора. Под дружеское определение «Ну ты и фонарь!», полетевшее ему вслед, Сергей вышел в раздевалку, открыл окно и подставил тело вечерней прохладе. Затем выпил пару стаканчиков чая, но слабость от избытка банных процедур не проходила. Шум веселья, царившего рядом, не привлекал Сергея, ему уже ничего не хотелось.

Он оделся, заглянул в комнату отдыха и попрощался со всеми. Виктор выскочил его проводить. Друзья давно привыкли не удивляться обоюдным выкидонам. Надо, так надо… Когда Сергей вышел на улицу, солнце уже зашло. «Что ж, – подумал он. – Хоть в этом вышло, как хотел, – до заката не потух».

Соблазн большого города

«Осечки в интимной жизни больно ранят самолюбие, но еще больнее, когда не удается утолить любовную страсть из общего источника и даже за деньги…»

Щедрая листва вместо скупых сосновых иголок, легкие облака вместо туч вездесущей мошки… Как все это восхищает в городах средней полосы России отпускников из нефтедобывающей глубинки. А тут еще свобода и деньги в кармане. Сергей слегка потерял голову. Перепробовав все спиртные напитки, наевшись заморских фруктов, напарившись, назагоравшись и подсластив жизнь мороженым, его таежная душа не успокоилась, а требовала все новых плодов цивилизации.

И вот, в момент отпускного творческого застоя, когда денег осталось уже немного, он решил почитать газеты. Открыл он популярное издание, и вот оно, то, чего не хватало для полного счастья:

«Очаровательные девушки познакомятся с состоятельными людьми для совместного отдыха».

«Господа! Молодые девушки приукрасят ваш досуг и сделают ваш вечер приятным и незабываемым. Приглашаются девушки на хорошо оплачиваемую работу».

«Очаровательные девушки познакомятся с состоятельными мужчинами»…

«Ясное дело, для чего знакомятся и почему именно с состоятельными людьми. Значит, деньги берут приличные. А я – чем не состоятельный, все-таки на Севере вкалываю», – подумал Сергей.

Выбрав самое интересное и часто встречавшееся объявление, расценив его как наиболее солидное, он набрал указанный номер телефона. После нескольких протяжных гудков трубка была снята.

– Да, – произнес мужской уставший голос.

Сергей не ожидал услышать именно мужской голос, почему-то эта сфера услуг ему представлялась сугубо женским делом. После некоторого замешательства он спросил:

– Море любви здесь предлагают?

– Подождите.

Уставший положил трубку, и вместо его голоса Сергей услышал звуки. Он прислушался – вздохи. Причем вздохи не бытовые или горестные, а те, что непроизвольно вырываются в минуты интимных радостей.

Сергей заерзал на стуле. Телефоном он явно не ошибся.

Вздохи стихли, когда в телефонной трубке раздался не менее волнующий женский голос:

– Слушаю.

Сексуальные чары почувствовались даже через километры телефонных соединений.

– У вас можно познакомиться с очаровательными девушками, как написано в объявлении? – спросил Сергей, испытывая легкое удушье.

– Для того мы и существуем, – прозвучало очень волнующе.

– И почем такое знакомство?

– 50 тысяч в час, но заказ принимаем не меньше чем на два часа, – вежливо ответила таинственная нимфа. – Транспорт наш, привозим и увозим.

– А здоровье гарантируете? Лечиться не придется после вашего отдыха?

– Все девочки со справочками. Будете делать заказ сейчас? Девочки есть.

Но было еще утро, Сергей не торопился и потому тоже слукавил:

– Перезвоню вечером.

Он налил чайку, намазал на батон масло, икру минтая и, тщательно пережевывая бутерброд, начал ворочать мозгами: «Раз по первому попавшемуся номеру попросили 50 тысяч за час, то если поискать, можно заплатить за удовольствие и поменьше… Ехать в незнакомое место не хочется – могут ограбить… Дома у родителей этим заниматься неэтично да и опасно: падшие женщины могут чего-нибудь умыкнуть или навести воров».

Но в сосудах мучительно пульсировало желание отведать цивилизованного греха…

– Что делать? – спросил себя Сергей.

И тут он вспомнил, что у его закадычного друга Виктора есть квартира, снятая специально для подобных случаев, тайно от жены. Сергей опять взял телефонную трубку.

Ответила секретарша и переключила разговор на своего начальника.

– Привет, Виктор, – поприветствовал друга Сергей. – Я надумал девочку по телефончику заказать. Ну, ты знаешь, по этим объявлениям в газетах. Нужна твоя квартира, где-то с четырех часов. Будь человеком, дай ключ.

– Давай, давай, – заволновался Виктор, – потом расскажешь, как эти девочки. А почем берут-то?

– По 50 тысяч в час, но заказ меньше чем на два часа не принимают. Я думаю, что один раз заплатить можно, хоть узнать, стоящее это мероприятие или нет.

– Кстати, когда будешь заказывать, сразу спроси, можно ли вдвоем, и если можно, то позвони мне, может, приеду. Все равно тебя на два часа не хватит.

– И не говори. Два часа за минутное дело! Это просто обдираловка, тоже дурят, как и везде.

– Ну ладно, мне некогда с тобой болтать, приезжай за ключом.

Пока автобус вез его по городу, Сергей витал в облаках, представляя сцены из предстоящей встречи с очаровательными гетерами. Классические шалости ему даже не приходили в голову, а мерещился совершенный эротический полет. Он мечтал хоть раз в жизни не прилагать никаких усилий, лежать и спокойно дегустировать божественное удовольствие, которое ему преподносит трудолюбивая, энергичная, стройная, симпатичная, знающая все варианты спаривания работница Венеры.

От всех этих умозрительных ласканий, тереблений и парений Сергей чуть не проехал нужную остановку. Офис его друга был неподалеку.

– Ключ на столе, возьми, – тепло поприветствовал его Виктор. – Кофе будешь?

– Если печенье есть, то буду, – расширил меню Сергей.

Печенье, конечно, нашлось, и друзья сели за подготовленный секретаршей столик.

– Витька, а может, действительно, вдвоем это дельце провернем? Веселее будет.

– Да ладно. Это я на будущее интересовался. Пока мне этого не надо. У меня Оксана есть. Хочешь, фотографии покажу? Сам снимал в доме отдыха. Только при жене не проговорись, она думает, что я был в командировке…

Фотографии были пикантными, ничем не хуже, чем в солидных эротических журналах…

Они поговорили еще какое-то время. Выяснилось, что знакомый Виктора нашел девушку всего за 10 тысяч и даже знает адрес. Обсудили они и то, что девчонки у Виктора работают симпатичные, особенно та, с длинными ногами и короткой юбкой, но от нее деньгами не отделаешься, надо в ресторан вести с неопределенным финалом…

Записав адрес квартиры, взяв ключ и газеты с объявлениями, Сергей удалился.

Автобусная давка и поиск нужной пятиэтажки в районе, где номера домов были перетасованы, как карты в колоде, да к тому же были плохо видны на облупившихся стенах, выветрили из Сергеевой головы избыток эротизма. Поэтому, достигнув Витькиного логова, он спокойно открыл газету и стал обзванивать секс-конторы, начиная с первого попавшегося объявления.

На звонки отвечали, в основном, диспетчеры. Иногда вообще никто не отвечал. Кое-где объясняли, что девушки собираются позднее, после работы или учебы.

Перебрав несколько бесполезных номеров и проведя несколько бестолковых переговоров, Сергей встретился с приятной вестью:

– 80 тысяч за 2 часа.

«Ну, повезло наконец-то. Окунусь в море любви, и денег на обратную дорогу хватит», – подумал Сергей и спросил:

– А дешевле не будет?

– Дешевле может быть, но только если девочку возьмете на всю ночь, – благожелательно предложила жрица любви.

– Ладно. Примите заказ на два часа.

– Называйте адрес и номер телефона.

Сергей назвал, а потом задал тревожащий его вопрос:

– А девочки здоровые?

– А вы?

– Я-то здоров.

– Ну вот и наши девочки здоровые.

Сергей немного приуныл, понял, что придется рисковать, и продолжил:

– А как бы подобрать девушку по вкусу?

– Просто опишите, какую хотите.

И тут Сергей выдал особые приметы принцессы своей мечты. После чего его слушательница с восхищением сказала:

– Все вы таких хотите, да где их взять? Ну что-нибудь подберем.

Тогда осмелевший Сергей пошел в своих претензиях дальше:

– А что ваши девушки умеют?

– Сделают все, что захотите. Обо всем договоритесь на месте. Машина будет в течение часа, к вам поднимется шофер и осмотрит квартиру. Потом приведут девушку. Ожидайте.

Сергей положил трубку и стал осматриваться.

Реквизировав выявленную бутылку плодово-ягодного вина и включив видеомагнитофон с каким-то боевиком, он открыл праздничный вечер.

Настроение быстро возрастало, и к исходу обещанного часа Сергей не мог сидеть на месте. Он регулярно подходил к окну и высматривал машину с соблазнами. Шум мотора и шуршание шин стали приводить его в настоящий экстаз.

Отсчитав час с четвертью, Сергей перезвонил.

– Час прошел, никого нет, – изрек он чистую правду.

– Уже выехали, скоро будут у вас, – мило пообещала телефонная трубка.

Сергей налил винца и начал смотреть следующий фильм, содержание которого составляло то, чем он желал заниматься в недалеком будущем.

Ждать еще около часа было не скучно. Даже проезжающие машины перестали волновать его. Но в конце фильма забвение прошло.

Звонить в необязательную контору он не стал. Позвонил в другое место, а свои претензии выразил гораздо скромнее, чем в первый раз:

– Мне главное, чтобы ноги были…

– Волосатые, что ли?

– А что, и таких просят?

– Бывает всякое. Один клиент попросил, чтобы волос было побольше. Так мы девочку шубой обвязали…

– Мне стройные ноги…

И опять началось ожидание, но уже с двух направлений, чуть позже – с трех… «Так вернее, а от лишней всегда отказаться можно», – здраво размышлял Сергей…

Знал бы он, горемыка, что отказываться не придется…

…Уже не меньше четырех машин, заполненных проститутками и сутенерами, терзали асфальт шинами автомобилей в поисках прибежища таинственного заказчика. Номера домов, где рядом с двадцатым находился шестидесятый, где возле семнадцатого – пятый, сводили с ума. Поиск продолжали до крайности, пока совсем не стемнело…

Перед обратной дорожкой неудовлетворенные сутенеры и проститутки скверно обругали градостроительную контору и того придурка, которого угораздило здесь поселиться…

В этот момент сладко спящий Сергей несколько раз перевернулся на диване, возможно, что перевернулся бы еще раз, но раздался звонок в дверь. Пришел Виктор со своей Оксаной.

– Как девочки? – перешел он к делу.

– Никак. Несколько часов жду – и никого. Сервис, как и везде.

– Может, заказов много?

– Так везде обещают быть в течение часа.

– Вот козлы. Ну, ты как? До дома-то дойдешь? На женщин бросаться не будешь?

– Иди ты… Хорошо, хоть лечиться не придется…

Они еще немного поговорили втроем, и Сергей, потеряв всякий интерес к продажной любви, попрощался с другом и поехал домой.

Богачка и пенсионерки

«В отличие от урожая любой сельскохозяйственной культуры плоды прожитой жизни оказываются не такими уж щедрыми, особенно если надеяться лишь на государственную пенсию. И тут, старикан, крутись, как хочешь…»

Тамара Леонтьевна, пенсионерка со стажем и первоклассный бытовой разведчик, уперлась лбом в дверь и сквозь глазок осматривала лестничную площадку. Внимание ее было сосредоточено на небольшой скамеечке, где здешние мужики вечерами так курили, что, казалось, пожар начинается. Еще не улетучившаяся табачная дымка скрывала подробности. Тамара Леонтьевна облизнула пересохшие от волнения губы, дохнула на глазок, протерла его рукавом шерстяной кофты, такой же старой, как она, и вновь уперлась лбом в дверь. Ничего. И так уже не первый день. Она щелкнула затвором замка и вышла наружу.

Одновременно открылась соседняя дверь, откуда высунулась другая пенсионерка, Марина Павловна.

– Ой, здравствуйте, Марина Павловна. Куда-то собрались?

– Здравствуй, Тома. Не знаю, как у вас, а у нас что-то душновато. Дай, думаю, выгляну, а то дома дыханье спирает.

– А мне вот тоже нездоровится. Ты Лариску-то давно видела? – спросила Тамара Леонтьевна, показывая на оставшуюся закрытой третью и последнюю дверь на лестничной площадке.

– Давненько уже. А что ей дома сидеть? Шарится где-нибудь. Какие у нее заботы. Богачка.

Обе пенсионерки быстрыми взглядами окинули лестничную площадку и исчезли в квартирах за металлическими щитами. Щелкнули замки, следом заскрипели вторые двери.

Тамара Леонтьевна прошла на кухню. На столе ее ждала початая бутылочка чистейшего самогона. Сию жидкость время от времени гнал ее муж, которого она уже давно называла дед. Самогон получался отменный, очищенный марганцовкой и настоянный на кедровых орешках. Дед, несмотря на возраст, всю ночь прыгал вокруг самогонного производства, как молодой олень. Смотрел, как капает живительная влага, проверял мутность и причмокивал. В итоге всего этого колдовства первачок удавался на славу. Тамара Леонтьевна налила стопочку и осторожно втянула ее содержимое в себя, а затем вытащила из тайного местечка в холодильнике колбаску, спрятанную от вечно голодного великовозрастного сына-бездельника, сделала бутерброд и задумалась.

Жили они с дедом не то чтобы впроголодь, но на деликатесы смотрели с легкой завистью, прикидывая, сколько граммов могут позволить себе купить. Примерно так же дотягивали лямку жизни их соседи-пенсионеры. А вот третью квартиру примерно год назад купил коммерсант, сделал очень дорогой ремонт и ввел туда свою жену – Лариску. Молоденькую такую бабу, со всеми присущими секс-бомбам причиндалами, т. е. без особых интеллектуальных способностей, но с роскошными формами на фоне стройной фигуры и мертвой хваткой львицы, поймавшей сытную добычу.

Муж Лариски частенько ездил в командировки. Он торговал подержанными иномарками, доставляя их прямо из-за границы. Коммерция приносила хороший доход, и Лариска жила припеваючи. Она регулярно занималась шейпингом, зимой ходила в солярий, где приобретала шоколадный загар, да и вообще поддерживала себя в форме, чтобы муж, не дай бог, не разочаровался. Из домашних дел она занималась только уборкой квартиры. А уж готовить еду, стирать и ремонтировать одежду было выше ее сил.

Так и жила Лариска со своим мужем на полуфабрикатах и готовых продуктах, тратя на них массу денег, что, впрочем, для нее не имело никакого значения. Кроме мужа жил с нею и кот, приученный жрать исключительно высокосортную ветчину.

В общем, Лариска была еще той чудачкой. Но была в ней одна черта, которая заставила соседей относиться к ее обеспеченности снисходительно. Она не хранила в своем доме старых, вышедших из моды или поломанных вещей. Все, что не нравилось, выносила из квартиры и оставляла на скамеечке или рядом с нею, как на промежуточной базе по пути к помойке.

Первой оценила Лариску по достоинству Тамара Леонтьевна, когда нашла на скамейке среди ряда безделушек вполне пригодную английскую кружку, без сколов и царапин. «Для сада пойдет», – подумала она и позвонила в богатую квартиру. Открыла Лариска.

– Здравствуй, Ларис. Я тебя не оторвала от дел?

– Нет.

– Ты тут вещи выставила. Выбрасывать собралась?

– А, эти, – Лариска высунула голосу в дверной проем. – Забирайте, если надо.

– Я тогда кружку заберу. Нам еще вполне сгодится.

На кухне Тамара Леонтьевна рассмотрела кружку внимательнее. Она оказалась хороша! Ее вполне можно было бы и дома оставить. И с этого времени Тамара Леонтьевна стала регулярно выглядывать в дверной глазок. Происходило это ближе к обеду, когда Лариска просыпалась.

Вскоре к имуществу Тамары Леонтьевна прибавились: немного побитый сервиз, хлебница не понравившейся Лариске расцветки и отличные спортивные брюки, чуть-чуть порванные на заднем месте. Но на ее неудачу, когда она возле скамеечки рассматривала те самые брюки, вдруг на лестничную площадку вынырнула Марина Павловна.

– Привет, Тома. Ты что тут делаешь?

– Да вот Лариска с жиру бесится и выбрасывает все что ни попадя.

– Надо же, – сказала Марина Павловна, ухватила брючную штанину и стала осматривать швы. – Вещь-то вполне добротная. И что ты с ней собираешься делать?

– Себе заберу, – немного нервно ответила Тамара Леонтьевна, выдергивая штанину из рук любопытной соседки. – В сад сгодится.

– И часто Лариска такое выбрасывает? – спросила Марина Павловна, подняв со скамейки компакт-диск в треснувшей коробке.

– Да в первый раз, – соврала Тамара Леонтьевна и быстро исчезла за дверью своей квартиры.

С этого момента добрые соседские отношения заместились жесткой конкурентной борьбой. Прихожие стали рабочим местом пенсионерок, а дверные глазки – инструментом. Они наблюдали за перемещением Лариски, как подводники через перископ за богатым транспортом, и стали все чаще встречаться на лестничной площадке. Эти краткие мгновенья напоминали встречу двух проснувшихся от зимней спячки гадюк, понимавших, что лучше поделить добычу, чем жалить друг друга до смерти. Так продолжалось до той поры, пока Лариска не выставила на скамеечку совсем новую микроволновую печь, в которой грехов-то было: дверца немного треснула. После того, как захлопнулась ее входная дверь, две другие двери резко распахнулись настежь.

Тамара Леонтьевна и Марина Павловна, не здороваясь и не оглядываясь по сторонам, быстрыми шагами устремились к микроволновой печи. Лишь возложив на нее свои руки, каждая из соседок обратила внимание, что на печи греются уже не две ладони, а четыре. Тут они осознали присутствие друг друга.

– Марина Павловна, так у вас же есть такая печка, – с легкой хрипотцой в голосе произнесла Тамара Леонтьевна.

– Мне для дочки нужно. У нее тоже семья, – без прошлой мягкости отрезала Марина Павловна.

– Дочке купишь. А эту печь я себе заберу, – стала напирать Тамара Леонтьевна.

– Как бы не так, соседушка! – перешла в атаку Марина Павловна…

И неизвестно, чем бы закончилось имущественное столкновение соседок, которые уже замахали руками в опасной близости около лиц, если бы внезапно не открылась Ларискина дверь.

– Здравствуйте, – сказала она. – Что это вы тут спорите?

– Да вот опять горячую воду отключили, мы и обсуждаем, как этот ЖЭК припугнуть, – нашлась Тамара Леонтьевна и потрясла в неизвестном направлении уже давно сформированным кулаком.

– Ни самой помыться, ни посуду помыть, – продолжила покрывшаяся багровыми пятнами Марина Павловна и, деланно вздохнув, опустила вниз разведенные в стороны руки.

– Это верно. Неудачную мы покупку сделали, – поддержала разговор Лариска. – Хоть потолки в этих домах высокие, но воды-то нет. Наверное, мы будем продавать эту квартиру и искать новую в другом районе.

Лариска подошла к микроволновой печи, взяла ее и понесла назад в квартиру, на ходу сообщив:

– Мама позвонила, сказала, чтоб не выбрасывали, а ей отдали.

Ларискина дверь захлопнулась. Соседки, глядя на пустую скамеечку, погрустнели. Им было стыдно за то, что они минуту назад готовы были вцепиться друг другу в волосы из-за какой-то печи. Первой очнулась Тамара Леонтьевна:

– Что за жизнь такая, что человек работает, работает, а к старости остается ни с чем. Марина, пойдем ко мне выпьем по рюмочке.

Марина Павловна не отказалась. Они выпили, потеплели и договорились между собой на будущее, что одна из них берет вещи, выставленные Лариской по четным дням, другая – по нечетным. И больше между ними скандалов не было. Они только молили Бога, чтобы Лариска не нашла себе квартиру в другом районе и не переехала.

Задержка

«Как хочется положительных перемен. Но если с таковыми выходит задержка, значит, будет ребенок. И тут все дело – какой? Если зачат коллективно, по пьяной лавочке, или от родителей с патологией, или акушерка попадется хуже некуда, то сложно надеяться, что он будет здоров…»

Его еще со школы звали Тимоня. Непокорные вихры, драки и «троечки»… И вот в сорок лет он дослужился до сантехника ЖЭУ. Благо, что служба рядом с домом и не обременительная. Да и деньги можно было сшибать, если ушами не хлопать. Обычным жалобщикам в дырки проржавевших труб он загонял пиявки, иными словами, кусочки проволоки. Тем, кто приплачивал, он и сварочный аппарат затаскивал на последний этаж, чтобы старые трубы сменить полностью.

Окно Тамары Леонтьевны, пенсионерки со стажем, располагалось аккурат напротив входа в ЖЭУ. Она частенько видела Тимоню, вертевшегося там под окрики сварщика…

– Ну как собака с хозяином, – размышляла Тамара Леонтьевна, поглядывая из окна.

Но сегодня у Тимони левака не было, а была самая обычная заявка, с которой он, уморенный ярким летним солнцем, поднимался на четвертый этаж…

В квартире Тамары Леонтьевны раздался звонок. Самый обычный душераздирающий звонок, к которому она уже давно привыкла. «Доживать уж с ним придется», – ворчала иногда. Она открыла дверь с золотистым номером тридцать один снаружи, а там – Тимоня.

– Что надо, молодой человек? – строго спросила Тамара Леонтьевна для острастки.

– Я слесарь, из домоуправления. У меня заявка на тридцатую и двадцать седьмую. Но там все отказываются, посылают… а вы случайно не вызывали сантехника? – пробарабанил Тимоня.

– Нет. Слесаря мы не вызывали, – иронично, растягивая звуки, произнесла Тамара Леонтьевна.

– Странно, вызов есть, а от слесаря отказываются, – с видом психиатра, делающего неутешительное для пациента заключение, проговорил Тимоня, еще раз посмотрел на бланк заявки и начал спускаться по ступенькам…

– Так вас, наверное, еще в прошлом году вызывали, в ноябре, – бодро крикнула вслед не потерявшая гибкость ума Тамара Леонтьевна. – Тогда у нас тут крупная

авария была. Потоп. Прорвало трубы отопления в тридцатой и затопило двадцать седьмую и двадцать пятую. Приходил слесарь, перекрыли всю воду. Потом соседи вызвали аварийную бригаду с предприятия. Те все заварили и уехали. Вас же не дождешься. Пойди посмотри в журнале-то, что написано…

– Такого быть не может, – уверенно пробасил Тимоня и минут через десять появился с журналом.

Тут открылась дверь двадцать девятой и нарисовалась Лариска, молоденькая такая секс-бомба, жена торговца автомобилями. Да из тридцатой выглянула Марина Павловна, пенсионерка, жена бывшего начальника нефтеперерабатывающего предприятия, в чьей квартире трубы-то и рвануло. Все сгрудились вокруг Тимони, нашли в журнале запись об аварийном вызове, где значился ноябрь прошлого года.

Тимоня посмотрел на свою заявку, где синел июль этого года, и, испытывая конфуз, пошел вниз.

– Странно, ну прямо странно, – излил он душу так громко, что подъезд подхватил его слова и эхом пронес по всем этажам. Вдруг сверху раздался дружный хохот жильцов, заставивший его ускорить шаг, а потом, перепрыгивая через две ступеньки, исчезнуть из подъезда, тяжело хлопнув дверью.

А на лестничной площадке четвертого этажа царило подлинное веселье. Все вспоминали прошлогоднее наводнение, нынешний запоздалый приход слесаря и хохотали. Лариска отказалась от похода на шейпинг, забежала к себе в квартиру, рухнула на кушетку и тут же перезвонила всем своим подружкам, скучавшим в ожидании своих мужей-бизнесменов. Она рассказывала эту историю, додумывая все новые подробности, и хохот раздавался уже в других районах города и гудел в телефонных проводах. А пенсионеры собрались у Тамары Леонтьевны за бутылочкой самогона двойной очистки, настоянного на кедровых орешках.

После этого случая у Тамары Леонтьевны в спорах с домоуправлением возник еще один козырь. Она никогда не упускала случая напомнить:

– Ничего странного, если вы прошлогодние заявки выполняете через девять месяцев.

А Александра Павловна, действительная коммунистка, бывший секретарь парткома, жившая этажом ниже, приговаривала:

– Ну безобразие. Что же это происходит?

Призывная лихорадка

«Военный комиссариат – что рыболовный сейнер, для выполнения плана ловит что ни попадя, в том числе и запрещенные сорта…»

Отделываются от службы в армии по-разному. Кто под себя мочится, кто по крышам ночами с закрытыми глазами ходит, кто от получения повестки ужом уползает, уезжая в деревню, ложась в больницу…

Это вызывает в военных комиссариатах недоверие к жалобам призывников и порождает устойчивое мнение, что все они большие сочинители, готовые переплюнуть барона Мюнхгаузена. Вот это недоверие и призывная лихорадка, когда план по призыву трещит по швам, сыграли с одним офицером запаса злую шутку…

Июнь выдался жарким. Виктору опостылело пребывать в квартире. Он спустился вниз по лестнице и присел на лавочку возле подъезда. Свежая зелень тополей успокаивала нервы, а первая затяжка крепкой сигаретой вызвала воспоминания недавней армейской жизни. Нагорный Карабах – не курортная зона Черноморского побережья. Виктор вышел из грозных событий второй половины 80-х с осложнениями от контузии, которую так и не признали полученной во время военных действий – формально в Карабахе все было тихо-мирно. После госпиталя Виктор комиссовали, что намертво перечеркнуло военную карьеру. И сейчас он – кадровый офицер, наконец, вернулся домой и был искренне рад встрече со своими родными и друзьями, со своим двором, где прошло его детство.

Вдруг возле подъезда затормозил «УАЗик», а из него вышли двое служивых. Один из них, усатый, подошел к Виктору и спросил:

– Кирилловы здесь живут?

– Здесь, – ответил Виктор. – Я Кириллов. А что надо?

– Садись в машину, тебя приглашают в военный комиссариат, – четко, но с какой-то странной, едва уловимой иронией отрапортовал усатый.

«Видимо, что-то решилось по моей контузии», – подумал Виктор.

Он и сам в ближайшее время собирался зайти в военкомат, чтобы выбить хоть какие-то льготы по ранению. Но времени все как-то не хватало – обычное дело. А тут, как говорится, на ловца и зверь бежит. Домой подниматься не надо – паспорт в кармане. Он обошел машину, открыл дверь и уселся на затертое сиденье. Сбоку подсел усатый, и машина двинулась вперед, разгоняя тополиный пух, увивавшийся вослед снежной поземкой.

Возле серо-желтого двухэтажного здания военкомата «УАЗик» притормозил, и Виктор в сопровождении усатого прошел к столу офицера с невероятно изможденным,

для середины дня, лицом. Виктор предъявил паспорт. Изможденный нашел его фамилию в каком-то списке и махнул рукой, приглашая пройти дальше. Плутать в поисках кабинета военного комиссара не пришлось. Усатый открыл ключом дверь в конце коридора, пропустил вперед Виктора и сразу же, как только тот вошел, захлопнул ее. Скрипнул несмазанный механизм замка. На ничего не понимающего Виктора уставился добрый десяток пар глаз молодых пацанов. Ребята сидели за партами, играли в карты и чего-то ждали. Виктор в раздумье опустился на свободный стул. «Что за ерунда?» – подумал он и обратился к соседу:

– На военные сборы, что ли, собирают?

– Какие сборы! Призыв на срочную службу идет, – пояснил ситуацию сосед. – Сегодня последний день, вот они и отлавливают всех, кого могут.

У Виктора отлегло от души: его окружали те, кто не успел вовремя ускользнуть от призыва и попался, поэтому призывной пункт и напоминал мышеловку. Что ж, произошла ошибка, и его скоро отпустят. Он подошел к двери и настойчиво постучал…

Дверь открылась только через полчаса, так что время обдумать ситуацию было. Дело в том, что в его подъезде жил один приятель с почти такой же, как у него, фамилией – Кирилов. Только – с одним «л». Имя – Виктор. Тот уклонялся от призыва в армию уже несколько лет. Один раз даже лунатиком притворился. Самое сложное в той ситуации, судя его по рассказам, было обмануть бабку-нянечку, отслеживавшую каждый ночной поход. Но что-то не получилось с болезнью и пришлось тому на время призыва скрываться у друзей. Сколько сотрудники военкомата ни пытались застать дома «однофамильца», никак им это не удавалось.

Виктора взяли вместо тезки – это как божий день ясно. Опечатка. Машинистка поставила в фамилии на одну «л» больше, чем надо. Но сколько он ни пытался пробиться к начальству и объяснить невероятное стечение обстоятельств, ему никто не верил. Да, собственно, его никто и не слушал. Вокруг стояла невероятная суматоха, призывников разбивали на команды и – по местам службы. Последний день призыва! Виктору хоть в этом повезло, как ни странно это звучит. Его не отправили хлебать щи солдатские куда-нибудь на край света, а ввиду того, что других «покупателей» не оказалось, отрядили временно в военную часть по месту жительства.

Виктора и еще троих салаг доставили на учебный пункт для прохождения курсов молодого бойца. Они переоделись в форму и влились в ряды других начинающих солдат. Несмотря на понижение в звании, Виктор не стал распускать нюни. Он пытался растолковать своему командиру все, что с ним приключилось. Конечно, надо было идти к офицерам. Но отшлифованная уставом Витькина душа не позволила ему обратиться к вышестоящему чину, минуя непосредственного. Начальником же являлся сержант – царь и бог отделения.

Широкоскулый, щеголеватый сержант обещал передать его просьбу куда надо, а сам тихо над ним посмеивался. Слух о странном переростке-новобранце пошел по части, дошел до вышестоящего руководства, естественно, в недружелюбном исполнении. Виктор попал в глубочайшую немилость за стремление во что бы то ни стало закосить, и ему пришлось несколько раз подряд дневалить по кухне, отмывая послеобеденную посуду в ваннах с холодной водой. Дело принимало скверный оборот.

На курсах молодого бойца нет связи с внешним миром. Новобранцы, образно говоря, варятся в своем соку. Виктор смирился со своим заточением, надеясь, что каким-то чудом ошибку заметят наверху, и его мукам придет конец. Но время шло, а ничего не менялось. Хотя… кое-какие перемены были. Трава вокруг казарм приобрела светло-зеленый цвет. Ее, пожухшую от неимоверно жаркогосолнца, покрасили к приезду какого-то генерала. Двое сослуживцев Виктора приобрели свежие фингалы в канун дня рождения сержанта. Да удалось наладить приятельские отношения с начальником чайной…

Виктор вынужден был вновь изучать воинский устав, учиться стрелять, проходить строевую и тактическую подготовку. Он маршировал по плацу, вбивая подошвы сапог в асфальт. Демонстрировал скоростную сборку, разборку автомата и небывалые для новобранцев чудеса точности на стрельбище… В общем, он создавал видимость прохождения азов службы, где ему было все давно известно. Иногда даже подсказывал командирам и помогал молодым солдатам. Так минул месяц, отделявший призыв от присяги. Начальство к нему потеплело: мужик зрелый, знающий, все на лету схватывает.

Перед принятием присяги командование учебным пунктом решило отпраздновать выпуск очередного армейского пополнения. А какой праздник без выпивки? Надо посылать гонца. В ближайший магазин за пивом и водкой решили отправить Виктора как самого рассудительного из новобранцев. От ворот части до магазина было всего-то метров триста, и Виктор преодолел их, как на крыльях. Купил то, что просили… возвращаться не поспешил: ноги сами понесли к автобусной остановке. Свобода опьянила, словно он попробовал содержимого авоськи…

И тут, как назло, навстречу – военный патруль.

У патруля глаз наметанный. Видят, что солдат не в парадной форме по улицам шастает – ив комендатуру его. А у Виктора при себе никаких документов. Его – к дежурному. Узнали фамилию, номер части, должность и до выяснения посадили в камеру. Как к молодому солдату, особой строгости к нему никто не проявил. Обычно салаги сами всего боятся. Виктор воспользовался этим. Он, притворившись насмерть запуганным, попросился в туалет и… сбежал. Куда бежать? У него таких вопросов не было. Естественно – к себе домой. Там он переоделся в офицерскую форму, взял свои документы, и пошел «сдаваться».

В комендатуре царил переполох – солдат сбежал. Виктор прошел мимо службистов, поднявших на ноги милицию, прямо к дежурному, который недавно его оформлял в каталажку. А тот его будто не замечает. У него свои проблемы: надо спасать честь капитанского мундира. «Ну что ж, я тоже капитан», – подумал Виктор и попытался привлечь к себе внимание своего бывшего тюремщика.

– Вы меня не узнаете?

Но дежурный даже голову не повернул:

– У нас солдат сбежал. Зайдите позднее.

– Нет. Вы гляньте на меня. Неужели не узнаете?

Дежурный взглянул и раздраженно проговорил:

– Капитан, я вас в первый раз вижу. У нас тут запарка. Подойдите часа через два.

Виктор понял, что здесь он ничего не добьется, и пошел в военную часть.

На КПП никаких проблем не возникло – форма соответствовала. Он зашел в казарму своей роты и увидел сержанта, который его больше всех третировал. «О, милый, ты-то мне и нужен», – подумал Виктор, направляясь к своему недавнему обидчику. Сержант встал по стойке смирно, приставил ладонь к виску и сказал:

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– Сержант, расстегните воротник.

Сержант исполнил. Виктор оттянул ворот рубашки, и хотя внутренность его белела чистотой, произнес:

– Вы почему не по форме одеты, где чистый подворотничок? Совсем распустились тут, в учебке, ходите, как свиньи! Быстро привести себя в порядок! Даю пять минут!

Сержант убежал и когда ровно через пять минут вернулся назад, Виктор уже прошелся по всей казарме. Он протянул ему под нос свой палец и прокричал:

– Это что такое, сержант?

– Палец, товарищ капитан.

– Это не палец! Это пыль! Почему грязно в помещении? Немедленно все помыть! Двадцать минут даю!

Сержант быстро добыл ведро с водой и давай тряпкой наяривать. Когда он закончил уборку, Виктор сказал:

– Что-то медленно, медленно, сержант. Силу потеряли от безделья. А ну-ка тридцать отжиманий…

Вдоволь потешив самолюбие, Виктор направился к командиру учебной роты. По пути сделал выговор командиру взвода – лейтенанту, только что окончившему училище, за плохое обучение солдат. Зашел в кабинет. Командир роты – старший лейтенант – на месте. Видя перед собой капитана, он вытянулся, как струна. Виктор, войдя в раж, спросил:

– Где у вас солдат Кириллов?

Командир роты начал объяснять, что Кириллов – жук еще тот, долго маскировался и выслуживался перед тем, как сбежать, мол, доверились хитрецу. Виктор на повышенных тонах:

– Да как вы могли послать солдата за водкой…

Долго он отчитывал командира роты, но, наконец, устал и спросил:

– Вы меня не узнаете?

– Нет, – ответил старший лейтенант.

Виктор снял фуражку и опять:

– Ну а теперь, не узнаете?

– Нет.

Погоны застили глаза.

Виктор вышел из кабинета, достал из сумки солдатскую форму, которую прихватил с собой, и переоделся. Вновь зашел в кабинет. Старлея чуть удар не хватил:

– Ты где был?..

Документы Виктора бросили командира в пот…

Отголоски этого происшествия достигли самых верхов местного военного начальства. Шутка ли – боевого, комиссованного офицера призвать на военную службу как рядового?

Призрачные волки

«Мысль о волке преследует подчас ничем не хуже самого серого…»

Было далеко за полночь, погода стояла великолепная, ни ветерка, луна заливала окрестности желтоватым светом, снег искрился. Федор, офицер-дальневосточник, возвращался с любовного свидания. На нем отменно сидел форменный полушубок. На боку кобура с пистолетом. С оружием тогда не расставались из-за сложностей на советско-китайской границе.

Остались позади последние поселковые строения. Впереди от дороги в лес уходила утоптанная тропка, ведущая напрямик к военной части. Она хорошо просматривалась. Поэтому Федор решил срезать: возвращаться по ней вдоль гряды сопок, а не делать крюк.

Он прошел примерно километра четыре, как вдруг где– то в темноте завыли волки. Эйфория недавнего рандеву мгновенно испарилась. В голову Федора закралось подозрение, что волки, может, оттого и завыли, что обрадовались, узрев его с высоты сопок или учуяв. Как человек военный, он быстро оценил обстановку: «Ситуация такова: идти что назад, что вперед – одинаково. Убежать от стаи сложно. На дерево не успеешь залезть, да и пока доберешься до него по глубокому снегу…»

Федор передвинул кобуру так, чтобы оружие было удобнее выхватить, да шаг ускорил. Он всегда бойко ходил, а тут прямо полетел и по пути размышлял: «В пистолете шесть патронов, в такой темноте в одного волка, может, и удастся попасть. Испугаются ли звери выстрелов – неизвестно. А если не испугаются…»

Вспомнил он рассказы отца о том, как волки задирали скот прямо во дворе. Самих-то серых хищников он ни разу не видел, разве что на картинках, но понимал, что эта животина кого угодно порешит.

«Ну что делать? Деваться некуда. Люди-то здесь иной раз пропадают», – пронеслась паническая мысль.

Федор зашагал еще быстрее.

Вой поотстал, а потом и вовсе затих. Но наперекор логике чувство тревоги усилилось.

«Когда волки воют, то хоть слышно, насколько они далеко. В тишине же ничего не понятно. Может, они уже рядышком – за спиной, на расстоянии прыжка», – рассудил Федор.

Оглянулся. Никого. Но вокруг тропки – деревья.

«Вдруг стая за ними?» – предположил он.

Прислушался. Тишина наполнилась потрескиванием деревьев, таинственными шорохами. Жуть взяла. Пистолет сам собой запрыгнул в руку.

Наконец тропка стала отходить от гряды сопок в сторону, и скоро должны были показаться строения подсобного хозяйства их воинской части.

Внезапно впереди, прямо на тропке, темное пятно показалось, и оно двигалось, рядом вроде бы еще какие-то тени шевелились.

«Обошли, гады», – испугался Федор.

Несмотря на теплую погоду, полушубок и энергичную ходьбу, его пробил озноб.

«Ну что делать, если впереди волк? Да ведь не убежишь. А тут до своих рукой подать. Получается – не избежать встречи. Была не была. Помирать, так с музыкой», – решился он.

Стиснул покрепче пистолет и… как в атаку.

А темное пятно-то не приближается и даже вроде убегает от него.

– Ах, боитесь вблизи жилья нападать. Ладно, сейчас догоню, и попробуете пулю! – выкрикнул Федор и побежал так быстро, как только мог.

Вот он ближе, еще ближе. Темное пятно стало обретать очертания. Явно кто-то высокий руками размахивает.

«Не волк, конечно, человек. Тоже, видать, меня за серого принял…» – с облегчением подумал Федор и остановился. Тот, кто был впереди, тоже встал. От него аж пар валил, до того разогнался. Оказалось, отец его любови из поселка шел к нему свою дочку искать, а заодно и морду набить. Лучше б волк…

Кошелек

«Что есть человек без денег? Да мелкота наподобие вши»

Это мнение Александр Иванович, очень важный начальник с приличной зарплатой, впитал с молоком матери. Поэтому свой кошелек он боготворил, как и дочку, которой завтра предстояло сдавать собеседование по физике – первый экзамен для поступления в институт. Накануне Александр Иванович полюбопытствовал:

– Ты хоть закон Ньютона помнишь?

– А кто это, папа?

– Да это тот, что в ванне сидел и «Эврика!» закричал оттого, что ошпарился. Он еще открыл закон, что жидкости в тело вливается не больше, чем то способно принять «на грудь».

– Нет, не помню.

– А что такое сила, знаешь?

– Конечно, я же видела, как ты лупил моего брата…

– Нет, нельзя тебя на экзамен выпускать… Сиди дома, я сам пойду…

Перед кабинетом, где проходило собеседование, молодежи собралось немного. Большинство ожидающих были похожи на Александра Ивановича и смотрелись в этих стенах, как мамонты.

– Вот же студент пошел. Стареет, – подумал он.

Время от времени дверь раскрывалась. Оттуда, как из бани, выскакивали раскрасневшиеся личности, выкрикивались фамилии, и вот…

– Тупорылова! – с эхом пролетело по коридору.

Александр Иванович, которому его фамилия в детстве тоже принесла немало горьких минут, под шушуканье закрыл за собой дверь и встретился взглядом с удивленной преподавательницей.

– А вы кто такой? – спросила она. – Я приглашала Оксану… Девочку.

– А я и есть Оксана, – вкрадчиво пролепетал вошедший, осторожным мягким шагом приближаясь к столу. – Точнее, папа ее, Александр Иванович. Можно просто Саня. А вас как зовут?

Правая рука Александра Ивановича скользнула за лацкан пиджака и вытащила оттуда толстенный кошелек. Он на ходу выставил его перед собой, как икону. Ему даже послышалась ангельская музыка.

– Лариса Николаевна, – раздался запоздалый ответ.

– Лариса Николаевна? Какое хорошее имя и отчество, – послал комплимент Александр Иванович, присаживаясь на стул.

Он улыбнулся самой ослепительной улыбкой, в какую только умел растягивать губы, и, положив кошель на стол, спросил:

– Извините, я неплохо зарабатываю и никак не привыкну к тому, что кошель давит на грудь. Вы не против, если он здесь полежит?

– Да нет, что вы. Но где же Оксана?..

– А, вы о моей дочери. Перенервничала она немного. Физика – предмет сложный. Это сейчас я хорошо зарабатываю. А молодежь слепнет над учебниками, как мухи. Им на ноги встать надо, а тут эти законы Ньютона. Вот по ним и живем. Пока жидкость есть. Вот скажите, сколько учебников надо прочитать, чтобы сдать физику?

– У нас экзамены по школьному курсу.

– Ну, я не это имею в виду, – сказал Александр Иванович, двинув кошелек на середину стола. – Ведь мы с дочкой одной крови. Мои деньги – ее деньги. Мы люди знающие и тоже понимаем, что накопленным багажом надо делиться. А бумага, она одна, что в этом кошельке, что в учебниках.

– Вы знаете, – сказала Лариса Николаевна, взглянув на толстый кошелек с купюрами, которых ей так не хватало на новый холодильник, – чтобы сдать нормально физику, надо прочитать не менее шести российских книг ровно по пятьсот страниц каждая. В принципе, можно заменить и тремя российскими книгами по тысяче страниц. Можно, собственно, ограничиться любыми российскими учебниками, но важно, чтобы сумма знаний соответствовала одному американскому учебнику в сто страниц. Вы должны знать этот учебник, с президентом Франклином на обложке. Мне кажется, вы достаточно начитанный человек и таких книг в вашей библиотеке должно быть много.

– Да, да, – понимающе произнес Александр Иванович. – У меня богатая библиотека. Я ее постоянно пополняю. Знаете, эти российские писатели так ненадежны. От них вечно проблемы. У меня еще в первый банковский кризис полбиблиотеки сгорело. С тех пор я читаю только иностранцев.

Он выдернул из кошелька купюры и передвинул их к противоположному краю стола.

– Вы знаете, я тоже люблю заокеанских, но не всегда получается их купить, – сказала Лариса Николаевна, пересчитывая купюры. – Физика, знаете, наука сложная, но малодоходная. Что ж, судя по той литературе, список которой вы мне передали, ваша дочка хорошо разбирается в моем предмете. Четыре балла вас устроит?

– Лучше не придумаешь, как говаривали сиамские близнецы Бойль и Мариотт, – сказал Александр Иванович и, видя недоумение на лице Ларисы Николаевны, добавил, – те, что вместе с Пифагором открыли закон распределения на троих…

Лариса Николаевна бросила купюры в выдвижной ящик стола, где уже лежали деньги на новую кухню, микроволновую печь и фритюрницу. Они еще немного поговорили о ценах на продукты, стоимости жилья, и Александр Иванович, раскрасневшийся, как после сдачи своего первого экзамена, выскочил из аудитории.

– Да! Не мелкота я, не мелкота, не вошь, – размышлял он, прижав кошелек к сердцу.

Отдохнули культурно

«Культура – как маскарадный костюм. Дай волю его снять, и неизвестно, кто оттуда появится…»

Рабочий день заканчивался, и для Сергея Михайловича открывалась прекрасная перспектива отдохнуть от семейных забот со своим другом Юрием Спиридоновичем в компании молодых врачей, приехавших на курсы повышения квалификации.

Сергей Михайлович уже несколько лет заведовал хирургическим отделением городской больницы. Сколько больных прооперировано, сколько бессонных ночей пережито, сколько спирта утекло! И вот, как солнышко после долгой непогоды, приехали молодые врачи. Очень даже симпатичные женщины. Такое случалось не в первый раз. Но впервые Сергея Михайловича практикантки пригласили к себе. И очень хорошо, что его поддержал врач-гинеколог Юрий Спиридонович, у которого деньжата никогда не переводились.

Как завечерело, оба умудренных жизненным опытом светила местной больницы, одетые в безукоризненно праздничные костюмы, подошли к пятиэтажному корпусу общежития медицинского института. Они несли груженые полиэтиленовые пакеты и оживленно разговаривали.

Возле самого входа в общежитие мимо головы Сергея Михайловича пролетела пустая бутылка. Она воткнулась горлышком в землю. Оба светила взглянули наверх. Ничего подозрительного. Никакого движения, множество балконов, а все окна и форточки нараспашку. Бутылка могла вылететь откуда угодно.

– Ничего себе! А если бы по голове попали! Никакой культуры и уважения к людям. Вы на кого учитесь, на врачей или на агрономов? – достаточно громко спросил Сергей Михайлович, чтобы его услышали даже на пятом этаже…

Сергей Михайлович и Юрий Спиридонович поднялись на крыльцо, пробрались сквозь тугие подпружиненные двери и уперлись в пропускной пункт. За стеклом сидела хмурая вахтерша лет пятидесяти.

– Куда идете?

– К знакомым в триста сорок пятую на день рождения.

– Все вы тут на день рождения да к знакомым. А вы знаете, что в гости можно только по паспортам и только до одиннадцати вечера?

– Знаем, но паспорта не взяли. Да мы, мать, не пацанва какая-то, а интеллигентные люди. Я работаю заведующим хирургией, а это врач-гинеколог.

– Ладно, вижу, что люди вы солидные. Проходите. Но не безобразьте!

– Не бойся, мать. Все будет нормально. Мы на часок-другой. Поздравим знакомых и по домам.

Вертушка проскрипела, пропуская видных посетителей, и те, позвякивая содержимым пакетов, устремились к лестнице. На третьем этаже они прошли в коридор. Мимо проплывали облупленные двери. В центре коридора, словно груша на стебле, горела единственная лампочка. В воздухе витал кисловатый запах неустроенности.

– Неуютно, – обобщил Юрий Спиридонович.

Зазвучала брань. Одна из дверей распахнулась. Из комнаты стремглав выскочил какой-то парень. Он еле успел наклониться, как в том месте, где мгновенье назад была его голова, пролетела чугунная сковорода. В полете с нее слетала жареная картошка. Пара картофельных долек прилипла к пиджаку Юрия Спиридоновича. Следом за сковородой выбежала разъяренная особа.

– Сволочь, хоть бы помаду стирал, возвращаясь, – прокричала она.

– Молодые люди, вы же принадлежите к самой интеллигентной профессии на Земле… – начал было Сергей Михайлович.

– Катись ты. Или тоже сковороды захотел? – грозно спросила особа.

Оба гостя предпочли не связываться и проскользнули мимо ссоры, мимо кухни, где что-то шипело и чадило, и быстрее-быстрее к двери с номером 345. Юрий Спиридонович постучал.

– Входите, не заперто, – прозвучал бойкий голосок.

Юрий Спиридонович толкнул дверь, та открылась…

Стол был уже накрыт. На пружинных кроватях сидели Света, Лена и Ирина. В каждой был свой шарм и блеск.

– Привет, девчонки, – громко и распевно произнесли Сергей Михайлович и Юрий Спиридонович и без промедления стали доставать провиант из пакетов. На столе появились три бутылки красного вина и три литровые бутылки водки.

– Бог троицу любит, – шутейно объяснил Юрий Спиридонович. – Всего у нас по три: девчонок, бутылок. Вот только нас с Михалычем – двое.

Молодые женщины хихикнули. Тем временем между винегретом, мясной нарезкой, солеными огурчиками появились балычок, черная и красная икорка и другие престижные разносолы. А в завершение Юрий Спиридонович вытащил из пакета набор хрустальных рюмок на тонких ножках и фужеры.

– Мы, девчонки, все-таки не кто попало, а интеллигентные люди, и пить должны из соответствующей посуды, – высокопарно произнес Сергей Михайлович под общий смех.

Вся компания быстро расселась. Пробки за неимением штопора вдавили в бутылки. Вино и водка устремились в хрусталь.

– Друзья мои. Первый тост – за прекрасных дам. За счастливое окончание их курсов повышения квалификации! – провозгласил Юрий Спиридонович.

Две рюмки белого и три фужера красного взмыли, как выстрелы праздничного салюта, слились воедино и, разлетевшись, опустели в одно мгновенье.

– Хорошо пошла! – выпалил Сергей Михайлович и быстрее потянулся за блестящим огурчиком.

– А теперь, девочки, давайте выпьем на брудершафт, – продолжил Юрий Спиридонович. – За всех нас, за медиков. За самую интеллигентную и человеколюбивую профессию!

– Не получается на брудершафт всем вместе, – сказала Лена. – Вас двое, а нас трое.

– Ничего страшного, девчонки, – нашелся Сергей Михайлович. – Я вас не обижу и выпью на брудершафт сразу с двумя.

Он налил себе две рюмки водки до краев и, войдя в зацеп с Леной и Светой, осушил обе посуды поочередно. Вместо закуски расцеловался со своими соседками. Те не растерялись и подарили ему две отметины губной помадой. По одной на каждую щеку. Сергей Михайлович не обратил на это внимания и устремился к винегрету. А Юрий Спиридонович не унимался.

– Теперь третий тост – за любовь. Любовь и медицина не разделимы…

В общем, тосты сыпались один за другим. Мужчины словно почуяли волю, да и молодые женщины были далеко от дома. Веселье разгоралось. Пружинные кровати поскрипывали в такт веселому хохоту компании. Магнитофон что-то пел о любви на разные голоса. Начались танцы…

Где-то ближе к полночи в дверь постучали. Ирина открыла. Пришла соседка с мужем.

– Вы не могли бы потише?

– Кто это там? – еле выговаривая слова, пробасил Сергей Михайлович и отодвинул Ирину в сторону. – Вы что, не видите, интеллигентные люди отдыхают. Вкалываешь, лечишь вас – и никакой благодарности. Что б вы сдохли. Идите отсюда.

– Мы пойдем к вахтерше жаловаться…

Дверь захлопнулась перед носом у соседей.

– К вахтерше пойдут жаловаться, – повторил Сергей Михайлович, как-то тупо глядя на закрытую дверь.

Вдруг он резко повернулся, едва не упав на стол, наклонился к ближайшему стулу, схватил его за ножки и оторвал одну их них. Этим инструментом он изо всей силы ударил по столу, разбив тарелку с огурцами, и ринулся к двери с криком:

– Да я за интеллигентов горло перегрызу!!!

Далее он открыл дверь и исчез в полутьме. Только глухие удары ножки стула по дверям оповещали, что он где– то неподалеку. Вскоре раздался его возглас:

– А я говорю, выключить свет в операционной!

Следом зазвенело разбитое стекло.

Ирина выглянула в коридор и, войдя назад, оповестила:

– Скальпель-то окно грохнул.

Затем Ирина и Лена пошли вслед за своим наставником, надеясь его успокоить. А Юрий Спиридонович в это время, ничего не слыша, хмуро смотрел в одну точку. Эта точка находилась где-то в области декольте у оставшейся без подруг Светы. Насмотревшись, он встал из-за стола и присел рядом. Света пьяно улыбнулась и пропела:

– Лето, ах лето. Лето звездное, будь со мной!..

Юрий Спиридонович не стал рассуждать на эту тему, он просто повалил Свету на кровать. Та была в принципе не против любви, но насилие ей не нравилось. Она с трудом столкнула с себя гинеколога и вскочила.

Спиридонович хоть и пьян был, но сразу оценил ситуацию. Он был ближе к выходу из комнаты. Поднявшись, он закрыл дверь на замок и пошел навстречу к Свете.

– Светочка, ты подумай, мы же всего один раз живем, – еле выговаривая слова, объяснял гинеколог. – Надо все попробовать. Чего же ты боишься, дурочка? Я никакой не больной. У меня и справка есть. Я ласково…

Его остекленевшие глаза отрицали всякие компромиссы…

Света выбежала на балкон и захлопнула дверь. Юрий Спиридонович достал из-под стола пустую бутылку и с криком: «Ах, ты так!!!» – бросил вслед…

Света едва успела уклониться. Стекло балконной двери вдребезги. Бутылка улетела в темноту. Она невероятно точно приземлилась на случайного прохожего.

– Вы что же делаете! – раздалось снизу. – Все плечо мне отбили! А еще медики, интеллигенция. Хулиганье!..

Тем временем Юрий Спиридонович устремился на штурм. Он пинком распахнул дверь, выскочил на свежий воздух, но Света успела перебраться на смежный балкон и скрылась у соседей.

Гинеколог вернулся в комнату, налил фужер водки. Опростал его, закусил и впал в забытье. Очнулся от шума. Открыл глаза. Рядом стояли сотрудники милиции. Был слышен еле понятный голос Сергея Михайловича:

– Начальник, да мы тут культурно сидели. Мы же интеллигентные люди. Никого не трогали.

– Да они тут все поперебили. А этот меня на пятый этаж загнал. Все угрожал ножкой от стула! – истерично затараторила вахтерша, показывая на Сергея Михайловича…

Света, Лена, Ирина молчали, сонно моргая…

Вот так и закончилась эта история. Девчонки уехали по своим домам, к своим семьям. Сергей Михайлович забыл смыть помаду со щек и получил сковородкой по голове. Юрий Спиридонович получил выговор с занесением в личное дело и лишился интенсивки, поскольку неизвестный, в которого он угодил бутылкой, оказался близким знакомым главного врача. Но им обоим эта история запомнилась навсегда. Интеллигентные люди редко веселятся от души.

Неваляшка

«Жизнь иногда такое делает с человеком, что, кажется, лучше уж не жить вовсе…»

Родители нарекли свою малышку Валя, но к пенсии она сильно растолстела, и осталось только прозвище – Неваляшка. Жила одиноко, не могла залезть в ванную, посему свыклась с вшивостью и чесоткой и… приторговывала самогоном. В подъезде частенько раздавалось:

– Неваляшка, дай нам бражки!!!

Пока гнала самогон, то сама – ни-ни. Но даже пары от производства напитка или само это производство, захватившее ее целиком по причине безысходности, каким– то таинственным образом свели два ее высших образования к редкому, но яркому отгадыванию кроссвордов. Она заметно поглупела, и эту новую для нее черту стали с большой охотой эксплуатировать клиенты.

Как-то в будни задумали местные электрики прикупить у нее бутылочку-другую, обмыть начало осени или праздник какой. Пошарили в карманах – а денег-то нет, так – копейки, и занять не у кого. Но голь на выдумки хитра. Сели они в своей конторке да на листах самой обычной белой бумаги, нарезанной в размер купюр, нарисовали не

обходимые портреты, цифры, словеса да загогулины. Там где надо – затушевали. Фальшивки получились, конечно, не ахти, ими даже ребенка не обманешь. Но ведь мужики – электрики.

Когда темнота стала оседать кофейной гущей, они зашли в подъезд, выкрутили пробки и давай стучаться к Неваляшке, крича привычное:

– Неваляшка, дай нам бражки!!!

Та впотьмах и продала самогон за самую обычную бумагу. А надо сказать, этот случай произошел в ту пору, когда государство так часто выпускало новые денежные знаки, что сам черт бы не разобрал, где настоящие. Утром Неваляшка не сразу поняла, что ее обманули, и, надеясь, что соседи ей растолкуют, что это за купюры такие, всем их показывала и говорила:

– Смотрите, какие чудные деньги выпустили…

Потом Неваляшка и сама начала выпивать, ее самогонное производство остановилось, а весь скопленный капитал потек на варево из соседнего дома. Стала она появляться на улице в еле сходившемся старом халате, накинутом на голое тело, благо, что климат позволял. Сядет на небольшую дощатую лавочку рядом с подъездом и ожидает своих собутыльников. Выпивали чаще тут же, закусывая крадеными яблоками…

Это место всего в трехстах километрах от Москвы. Средь четырехэтажек снуют куры. Казарменного вида старинная церковь. Колокола звонят несколько раз на дню благодаря удалому попу. «Мусорка приехала», – кричат на улицах через вечер. Мужики, женщины, дети и граждане преклонного возраста радостно выходят из подъездов. Кто с ведрами, кто с пакетами, кто с узлами, скрученными из простыней. Все они проходят мимо пьяниц, с раннего утра сидящих у подъездов…

Стыд у Неваляшки, как выпьет, исчезал. Прямо под взорами соседей и играющих неподалеку детей оправлялась «по малому». А может, и не в стыде дело… Волей ветров после катастрофы на ядерной электростанции сюда залетело радиоактивное облако. Оно окатило здешние земли дождем. Почернели листья на деревьях. Неваляшка тоже…

Был случай, когда Неваляшка справила нужду на лестничной площадке, не успев провернуть ключом изношенный механизм замка. После она растерла телесную влагу по полу и скрылась. А пока летняя жара сушила следы этого безобразия, соседи, проходившие по мокрому делу, восхищались, что наконец-то пол помыли.

Любила петь, сидя на лавочке и бессмысленно глядя куда-то вдаль своими черными, как непроглядная тьма, глазами. В общем, она была заметной фигурой, не чета какому-нибудь учителю или врачу…

Получала пенсию и чернобыльские. И сразу в магазинчик, где все стеклянное подпевало мощному холодильнику. На окнах вместо занавесок– порезанная на узкие ленты полиэтиленовая пленка. Ленты шевелились и пугали мух. На прилавке – импортные упаковки. Водка – российская…

Выходя из магазина, Неваляшка снимала с головы платок и заворачивала в него купленную бутылку водки или вина. Эту ее привычку знали все. Непокрытая голова для собутыльников была как береговой маяк для моряков. И опять раздавалось в подъезде:

– Неваляшка, дай нам бражки!

Чуть позднее у нее появился костыль. Кожа на лице приобрела глубокие морщины и серые оттенки, напоминающие вчерашнее тесто. Инсульт укрыл ее от дружков за больничными стенами…

А неделю спустя после выписки из больницы Неваляшка не открыла своим собутыльникам, которые колотились в дверь ну никак не меньше суток. Один из них пролез в квартиру через форточку, опять же за бутылку, и на кухне обнаружил мертвую рядом с факелами газовых конфорок…

Похоронные венки купили в универмаге, напротив здания городской администрации. Умирающий поселок пенсионеров и пьяниц имел большой выбор погребального инвентаря. На последнюю встречу с Неваляшкой пришла вся ее компания.

– Неваляшка, дай нам бражки!!! – без былого задора неслось по подъезду.

После поминок мужики расходились неверной походкой, выставив в стороны локти, что делало их похожими на боевых петухов перед нападением. Они шли по двору зигзагами, едва огибали детей, с удивлением смотревших им вслед, и скрывались за углом…

А спустя несколько месяцев возле подъезда всколыхнули воздух почти забытые слова:

– Неваляска, дай нам бласки!!!

Соседи выглянули в окна, недоумевая… Оказалось – ребенок, игравший со старой куклой-неваляшкой.

Петушок

«Водки попить, песьи попеть да подраться есть охотники. И что характерно, кроме того, что жизнь у них через пень-колоду, так и фамилии – еле выговоришь»

Песня и кружка

Знавал я одного такого. Хорхардин. Задиристая такая фамилия. Пока выговоришь, можно язык о небо отбить да поцарапать. Звали его Егор, но чаще, по-свойски, Петушок. Если соберется хорошая компания, то он, как наклюкается, так затянет, что сердце плачет. Любо-дорого слушать. «Ой, мороз, моро-о-оз. Да не моро-о-озь ме-е-ня…» И летела песня до соседних изб, обретая крылья.

Росту он был маленького, вида неказистого, но как выпьет – боец, задира сверх всякой меры. Если где драка, так кидался в самую середину. Коль силы не хватало, то снимал тяжелую пивную кружку, которую вечно с собой на ремне носил, и давай ею крутить. Народ, конечно, врассыпную. А для Петушка – веселье, как для кого-то сходить в театр или на день рождения…

Любил Петушок и фокусничать. Бывало, подзовет кого, встанет посреди избы неподвижно и громко газы пустит, но не из хамства, а для развлечения. Сзади ему горящую спичку подносили, и огоньки синие живо плясали на штанах. Смех да и только. Телевизора-то тогда не было…

А еще была у Петушка шутливая озорная привычка тыкать соседа под бока или подталкивать под руку, когда все сидят за столом, выпивают, закусывают. Эту привычку знали все родственники и старались сесть подальше, а новенькие попадались. Вначале все казалось шуткой. Раз ткнет под бок, когда сосед рюмочку ко рту подносит, второй раз – когда за салатом потянется. Оглядывается сосед – а там Петушок с улыбкой до ушей. Мол, чувствуешь, как я пошутил. Но все это было только прелюдией. Петушок ждал, когда у его жертвы нервы не выдержат, чтобы зуботычину дать…

Таков был ритуал деревенского праздника…

Бес вселялся в него, как выпьет. И тогда для него не было авторитетов. Руку поднимал даже на свою жену, против которой был, что клоп против человека.

***

Жену уважать надо

Жена была крупной бабой с огромными грудями. И вот как-то Петушок в очередной раз разбуянился и хотел наброситься на нее. Но у жены, видать, терпелка лопнула. Грозно глянула она так, что он остановился, не дойдя пары шагов, и сказала: «Если ты еще раз на меня руку поднимешь, то уложу твою голову промеж грудей и раздавлю, как яичную скорлупу». Сказанное она подкрепила показательным примером: возложила свои мощные руки по обе стороны бюста и мягко надавила, заставив спереди треснуть платье. Петушок легонько икнул. И с тех пор с женой был предельно вежлив. И даже более того, иной раз выходил из дома с фингалом под глазом. Но никогда и никому не говорил, где его заработал.

Бывали, правда, случаи, когда Петушок нет-нет да оступался. И тогда он получал сполна. Как-то во время драки возле деревенского клуба он не сумел как следует поддать приезжим. И даже более того, его гнали по деревенским улицам, как курицу перед закланием. А он бежал, кудахча проклятия своим преследователям. Вот в таком приподнятом настроении он и воротился домой.

За оградой, на кольях которой сушились разнокалиберные банки для грядущей засолки, ходила его жена. Петушок, еще не отошедший от драки, бросился к ней с кулаками… Но жена, недолго думая, взяла увесистую трехлитровую банку и, перегнувшись через ограду, огрела ею Петушка прямо по непокорной башке. Банка разлетелась на мелкие осколки. Закапала кровь, что было не в новинку. Петушок отхлынул, схватился за голову и побежал к соседям, где долго жаловался на судьбу…

***

От греха подальше

Случилось однажды так, что его племянница с мужем, только-только узаконившие свои отношения, приехали в ту деревню.

Муж племянницы, кадровый офицер, которого Петушок снисходительно окрестил сродственником, сразу ему не понравился. Глядел он как-то не так, выфрантился, да и вообще какой-то несвойский. Вот Петушок стал пробовать на нем кой-какие из своих домашних заготовок, которые обычно вынуждали гостей нервничать, а там и до кружки недалеко. Но сродственник, обученный в офицерском училище, заломил Петушку «крылья» за спину, да так, что тот чуть ли не закукарекал. Набежали близкие, соседи. Петушка связали и заперли в сарае, от греха подальше.

Гулянка закончилась. Племянница с мужем сели на автобус и поехали домой, в районный центр, забыв об инциденте. Петушка же развязали, думая, что тот уж поостыл. Но не тут-то было… Молодые только подошли к своему подъезду, как к ним наперерез кинулся тот самый Петушок. Он и не думал сдаваться, и только путы упали с его ног, устремился к выезду из деревни. Там – на попутку и по кратчайшему пути. Мордобой был не ахти какой… опять тренированный сродственник победил.

Когда Петушок протрезвел, то извинился, но позора своего не забыл.

Через некоторое время сродственник с женой опять приехал в ту деревню в очередной отпуск. Гуляет, отдыхает. Это Петушку совсем не понравилось, и он, прикинувшись дружелюбным, предложил выпить водочки, причем в сарае на сене, дескать, чтобы бабы не видели.

– Пожалуйста, – ответствовал сродственник, не заподозривший худого. – Почему бы не пойти?

Но весь фокус был в том, кто в качестве третьего, а как без третьего пить? – Петушок пригласил своего дружка – огромную такую тушу.

Сидят они на сене, выпивают, разговаривают. Потом Петушок с дружком перемигнулись и на сродственника навалились. Давят, кричат:

– А-а-а, физкультурник приехал! А, физкультурник! А, физкультурник! Спортсмен!

И за горло хватают. Осатанели, так его прижали, что изо рта хрипы лишь вырывались. Так бы в шутку и задушили, и оставили бы племянницу вдовой, если бы сродственник потихоньку ноги к груди не подтянул, да под каждого стопу не подставил. И как двинул! Пружина сработала.

Петушок вляпался в стену. Туша только на землю сползла. Сродственник встал, отряхнулся, сказал пару матерных слов и вышел из сарая под раздававшийся сзади крик Петушка:

– Да пошутили мы, милок, пошутили…

***

Последняя песня

На старости лет бес из Петушка вышел, буйства стало поменьше, да вот зрение стало давать осечку, а потом и вовсе ослабло до крайности. Видел он разве только то, что к носу подносил. Тут уж не до драк, да и пивную кружку забыл где оставил. Записался он в общество слепых, чтобы хоть как-то разнообразить свои скучные дни. Там было веселее: репетиции, то да се. Голос у Петушка не утратил прежней зычности. Поэтому в хоре слепых он стал первейшим запевалой и вместе с другими слепыми в составе районного слета самодеятельности ездил по окрестным селам, оглашая тамошние клубы своим зычным петушиным криком.

– Как же вы, слепые, на таких высоких сценах и поете, и танцуете, да не свалитесь все оттуда? – как-то спросили его.

– А что тут странного? – отвечал Петушок. – Нам перед выступлением дадут граммов по пятьдесят водки, так мы на все горазды.

Вот так и плясал он полуслепой до самой своей смерти на сценах и в хатах. Где пьянка – там и Петушок со своими песнями и плясками. А умер он зимой, возле калитки, где замерз, не дошедши до дома после какого-то праздника.

Последняя надежда

«Вера в чудеса и дает им возможность существовать. Но как часто человек верит, только познав горе…»

Случилось так, что в один из монастырей привезли мощи святой, и со всех сторон к его стенам стали стекаться паломники. Кто ехал, кто пешком шел. Лишь бы непременно дотронуться до останков святой, поскольку слух об этих мощах ходил самый удивительный. Говорили, что покойная при жизни была искусной целительницей, и после ее смерти осталась вера в то, что чудодейственные свойства не умерли вместе с телом, а сохранились…

Нина, женщина необыкновенной красоты, с трудом перенесла автобусную толчею, но добралась-таки до этого монастыря примерно к полудню. «У вас в запасе три часа. Потом назад», – сказал шофер. Этого времени, казалось, будет достаточно. Долго ли зайти в монастырь, прикоснуться к останкам да помолиться, уповая на то, что молитвы будут услышаны? Но у входа в монастырь собралось слишком много людей, искавших последнюю надежду на исцеление себя и своих близких.

Прошел час, а Нина почти не продвинулась в очереди. Прошел еще час. Ниной овладело отчаяние…

Муж Нины, симпатичный высокий мужчина, умер в возрасте двадцати девяти лет. Смерть стала следствием армейского учения, когда поздней осенью пришлось несколько часов пролежать на озерном мелководье, где уже наросла тонкая корка льда. От переохлаждения возникло воспаление почек с угрожающими жизни осложнениями, что и сказалось через несколько лет. Их дочь Ольга унаследовала эту болезнь и в свою очередь передала ее своему маленькому Даниле. Время от времени недуг укладывал Ольгу и Данилу в больницу, где они пребывали в тяжелом состоянии по нескольку недель. Эти обстоятельства и заставили Нину искать помощи свыше…

У Кеши, второго мужа Нины, первый брак тоже сложился несчастливо. Первенец отличался беспокойным характером. По ночам малыш кричал так сильно, что родители, всю ночь качавшие его на руках, утром пошатывались от усталости. Теща, глядя на это, уговорила обратиться к знакомой бабке-ведунье. Кеша с женой последовали совету и получили из рук подслеповатой от старости знахарки самодельную успокаивающую ртутную мазь. «Намажьте сынка полностью. Поначалу он сильнее покричит, потому что мазь жжет немного, а потом успокоится», – сказала та. Так и получилось. Но когда родители, тихо ступая, подошли к детской кроватке посмотреть, чем там занимается их ребенок, то оказалось, что он уж не дышит. Знахарка что-то в снадобье напутала. Теща повесилась. Супруги развелись…

Два горя, Нина и Кеша, нашли друг друга, чтобы среди икон, заполонивших их квартиру, найти успокоение от прошлого…

Нина стояла у монастыря и понимала, что еще немного и придется уехать. Потекли слезы, отставляя влажные дорожки безысходности, как вдруг вспомнились слова знако

мой, рекомендовавшей посетить этот монастырь: «Запомни, что святая допускает к себе только тех, кому действительно эта встреча необходима. Молись и проси!» Нина принялась мысленно читать молитвы…

Вдруг по очереди пролетела молва, что с другой стороны монастыря открылся еще один вход, и там никого. Нина побежала, но уже на подходе увидела толпу. Она приблизилась, размышляя, что возвращаться назад бессмысленно, потому что место в очереди уже потеряно, и здесь встать негде, но вдруг люди стали расступаться перед ней…

Она шла по коридору, который сам собой образовывался в скоплении паломников… Так и вошла в монастырь, где прикоснулась к мощам святой и помолилась…

Нина вернулась домой и направила в монастырь свою дочь, как только та выписалась из больницы. Казалось, что времени прошло достаточно, и многолюдье у монастыря должно было рассеяться, но Ольга, как и ее мать, встала в конец длинной вереницы людей…

Она стала молиться и просить о встрече. Но время шло, а ничего не менялось. Она стала думать, что счастливое завершение поездки ее матери – это случайность, где необыкновенная фантазия набожной женщины приписала собственным поступкам некий божественный посыл и чудодейственный ореол. Все, наверное, было куда проще: просто мать, ведомая большим желанием, сумела пробиться сквозь толпу… Но в этот раз произошло явление еще более странное.

Словно в ответ на мысленные молитвы, а может, именно в ответ, одна из боковых дверок монастыря отворилась, и из темноты вышла монашка. Она прошла вдоль очереди, приблизилась к Ольге и пригласила ее пройти вслед за нею. Так монашка и провела ее внутрь монастыря, к священным мощам. Преклонного возраста женщина, увязавшаяся след за ними, сразу увидела в этом чудо и принялась истово молиться, вознося хвалу святой. Ольга же, молодая женщина лет двадцати пяти, сдержанно перекрестилась несколько раз, прикоснулась к мощам, набрала святой воды, но вышла из монастыря с еще более крепкой верой в Бога и счастливое будущее…

Нет, в жизни Нины, ее дочери и внука внешне ничего не изменилось, но все-таки что-то произошло, что-то незримое, взволновавшее сердце новой надеждой. Словно свежий морской бриз унес серую, затянувшую горизонт мглу, натянул паруса легкого кораблика их семьи и направил его по подчас даже и штормовым волнам навстречу новым интересным событиям, дал возможность их замечать и радоваться. И постепенно приступы болезни стали менее частыми и менее угрожающими, будто в том монастыре Нина и Ольга получили заряд жизненной силы, какой-то неосмыслимой энергии, позволившей увереннее преодолевать невзгоды и залечить полученные в прошлом раны.

Привычка

«Сила привычки такова, что по привычке можно загнать в гроб даже собственное счастье…»

Родные звали ее тетя Эля. Она отличалась азиатским типом лица, немного раскосыми глазами и легкой картавостью: с детства вместо звука «р» произносила «л», а вместо «ж» – «з». И была в ней одна черточка, которую близкие окрестили как дурнинку, в результате обладания которой, дожив до своих шестидесяти пяти, замуж она так и не вышла. Работала воспитательницей в детском саду, купалась в непосредственности малышей, жила в однокомнатной квартире с лоджией и круглогодичной централизованной горячей водой, что было в тех местах редкостью, и больше ничего не желала.

И вот на старости лет этой тете удивительно повезло: в нее вдруг взял да влюбился такой же старый, но очень обеспеченный грек. Самый настоящий грек, родом из Греции, приехавший в российскую глубинку по делам. Ухаживал он за тетей с размахом, свойственным людям романтическим и состоятельным. Денег не жалел, надеясь покорить до сих пор непокоренную женщину, увезти сей российский трофей к себе на родину и спокойно пожинать плоды теплых чувств в прохладе пожилого возраста.

Грек в глубине души уже считал тетю своей женой и, поскольку любил покушать, частенько приносил ей в дом мясо и фрукты, ожидая, что вечером при тайном мерцании свечейони вдвоем съедят сочные отбивные, насладятся красным вином из тонких хрустальных бокалов, также купленных им накануне. А затем вспомнят прошлое, поделятся тайнами, и в глазах тети вспыхнут искорки нежных чувств, свойственных молодости. В общем, грек пребывал в царстве грез.

Но в однокомнатной квартире с лоджией и круглогодичной централизованной горячей водой витали совсем другие настроения. Тетя, не привыкшая к мужскому обществу, побаивалась грека, садилась на телефон и обзванивала своих подружек, сзывая их на ужин из дармовых продуктов. И те слетались на запах мяса, как мотыльки на свет, что в наше непростое время совсем не предосудительно.

Вечером приходил грек и заставал целое общество стареющих женщин. Он терпеливо ждал ночи, думая, что подружки разбегутся по домам и, наконец, наступит время философских бесед. Но тетя заходила к соседям и выпрашивала раскладушки и матрасы на всю компанию. Так они и спали все вместе. И никаких бесед. Грек молча страдал.

Но это было полбеды. Вторая половина заключалась в том, что была тетя экономная и безалаберная. Даже когда укладывала гостей ночевать, то стелила всем старые, дырявые простыни. Грек, глядя на это, покупал ей новое постельное белье, но каждый раз ему стелилось старье. Как-то раз он не выдержал и спросил: «Эля, может, тебе еще комплект белья купить?» На что получил: «Не надо. У меня пять новых комплектов узе плипасено». «Так ты их достань. Что их копить? Жить-то осталось…» – говорил Грек. «Ничего, полезат», – отвечала его любовь.

А как-то грек попросил тетю постирать носки. Та взяла их кончиками пальцев, отнесла в ванную комнату, бросила в кучу грязного белья, а чуть позднее позвонила своим подружкам и сообщила: «Он еще хочет, чтобы я ему носки стилала. Как бы не так. Нашел слузанку!..»

Вся родня тети, мечтая о берегах Адриатического моря, уговаривала ее опомниться, быть ласковее с зажиточным иностранцем. Но до свадьбы дело не дошло. Грек не выдержал и умер от апоплексического удара прямо после очередной ночи, проведенной у тети на дырявых простынях, в компании ее подружек, так и не дождавшись постиранных носков.

Ожидание встречи

«Женское сердце для мужчины такая же тайна, как мужское – для женщины. Но нет ничего интереснее, чем копаться в чужих тайнах…»

Ее стали терзать воспоминания о былой любви. Она все чаще меняла прически и приобретала обновки… Но, увы. Супруг никак не реагировал. Он заботился о ней и о детях. Примитив по сравнению с прогулками под луной и поцелуями в кустах черемухи. Она слышала от него россказни про дела и занятость, а ждала искорки страсти. Правда, добрую половину ее чувств забирали дети. «Но зачем же хоронить вторую половину?» – спрашивала она себя и, ухватившись за предложение врача, стала ездить в санаторий. Одна.

Вечерами она выходила на санаторную аллею, присаживалась на скамейку и ждала, сама не зная чего. Беззаботность тешила и раскрепощала. Она чувствовала себя незамужней, способной на самый сумасбродный поступок. Вокруг беспечно прогуливалось множество незнакомых людей. Возле входа в санаторий грохотала музыка, воскрешавшая настроения студенческих вечеров. И… никаких забот.

Обесцвеченные волосы, округлое лицо. Едва заметные морщинки, странная походка носками наружу. Ресницы, накрашенные так сильно, что на них видны кусочки краски. Дуги бровей соломенного цвета. Вот ее приблизительный портрет. Имя – Алла.

Очень притягательна она была почему-то. Кто-то из праздно шатающихся одиноких мужчин неизменно останавливался возле ее скамейки и затевал разговор. Она быстро подхватывала беседу. Через короткое время ее собеседник, как правило, присаживался рядом. Но за ограду санатория Алла уходила только вместе со своей подружкой – соседкой по комнате.

Утром глаза ее искрились. Сидя за столиком в столовой, она подробно рассказывала про танцы и рестораны…

В общем, каждый вечер девчонки, которым было уже за тридцать, искали приключений. Но обязательно с тем расчетом, чтобы вовремя и неприметно сбежать от своих кавалеров, плативших за них с надеждой на милую любовную авантюру. Ускользнуть безукоризненно удавалось. В эту женскую забаву втравливалась исключительно приезжая мужская публика. Местные ухажеры имели тощие кошельки и не могли гульнуть на широкую ногу. Но местный местному рознь.

Алла мечтательно вспоминала директора санатория, с которым познакомилась еще в прошлом году. Он предложил ей встретиться на его уединенной шикарной даче и оставил номер своего домашнего телефона, но она растерялась, не позвонила и не пошла, о чем целый год сожалела…

В свой последний санаторный день, из-за краха надежд на случайную с ним встречу, она решилась на легкое безумство: подошла к первому попавшемуся отдыхающему и попросила позвонить запавшему в ее душу директору. Мужским голосом требовалось обмануть его жену…

– Алло? – спросил подозрительный женский голос.

– Бориса Олеговича можно услышать?

– А кто говорит?

– Знакомый.

Алла перехватила трубку и мигом договорилась с Олеговичем встретиться у входа в санаторий, а потом со смехом рассказывала, как тот объяснял жене:

– Дорогая, тут одного человека заселить надо, придется съездить…

Вдохновленная, она побежала в номер, принарядилась и села лавочку, на которой имела обыкновение ждать сюрпризов. Вскоре к ней присоседилась подружка. Они сидели не один час. Машины подъезжали и уезжали, освещая фарами аллею, а состоятельный знакомый так и не появился.

Алла сидела и чуть не плакала.

– Опять сезон пропал, – жаловалась она подружке. – Вот соседка моя, что до тебя в номере жила, тут такую любовь закрутила, что я просто диву давалась. Она травилась даже! Жениться ее ухажер обещал, но уехал и ни ответа, ни привета, хотя позвонить сулился. Обманул, змей, но ведь как красиво, как умел обхаживать, увлечь! Не скупился на рестораны и угощения в номер: дорогое вино, икру, деликатесы… Конечно, она страдала. Зато насколько яркое впечатление! Такое лето на всю жизнь запомнится, а тут ничего. Никаких сильных чувств, никаких волнующих сердце свиданий… Завтра уезжать. Срок путевки кончается. Тоска смертная…

Рано утром Алла с большой сумкой стояла на остановке. Перед тем как сесть в автобус, оглянулась на санаторий, и легкая вуаль грусти на мгновенье слетела с ее лица. Она поняла, что надежды на головокружительную встречу не потеряны, она просто их приберегла… до следующего года.

Жизнь от жизни

«Можно не верить в существование ведьм, но как надо свести бородавки или ребенка успокоить, так многие атеисты сразу бегут к бабкам…»

Евгения Ивановна хоть и в годах, пенсионерка, но всем бы такими быть. Энергичная, везде успевает и не устает. Морщины, покрывающие сеткой ее лицо, не кажутся паутиной, в которую она попалась. И работала она медсестрой в доме престарелых, пока не произошло следующее.

Как-то поступила в дом божьих одуванчиков одна отбившаяся от семейных уз старушка. Посетители этого заведения обычно страдают теми или иными возрастными болезнями, еле передвигаются, едва помнят, что сделали минуту назад, а эта была полной противоположностью. Да и старушкой ее можно было назвать с большой натяжкой. Уж очень хорошо сохранилась.

Симпатичная, глаза удивительно голубые, такие, что если пристально смотреть в них, то можно забыть обо всем на свете и утонуть в их небесной бесконечности. Она могла бы стать самым приятным существом в мире умирающих иллюзий, если бы не возникший вокруг нее нелицеприятный слух. Стареющее сообщество отнесло ее к разряду ведьм. И слава эта закреплялась за той старушкой с каждым днем все сильнее и сильнее.

Разговоры о колдовских качествах новенькой поначалу не беспокоили Евгению Ивановну, но она решила все же понаблюдать за таинственной пациенткой. И вот что оказалось. У дедуль и бабуль, с коими беседовала на протяжении дня голубоглазая бестия, к вечеру резко ухудшалось самочувствие: то давление подскочит, то суставы разболятся, то сердечко неровно застучит…

Болезни приключаются почти со всеми, кто перешагивает отведенный ему бесшабашный возрастной барьер. Так что в самом факте ухудшения самочувствия не было ничего удивительного. Но дело в том, что это явление преследовало буквально всех, кто общался с колдуньей, как будто резко изменилась погода на дворе или пришли плохие известия. Дошло даже до того, что с голубоглазой никто не желал находиться вблизи.

Об энергетических вампирах Евгения Ивановна была наслышана и крепко в них верила, как и в прочую нечисть. Характер у нее крепкий, не боязливый. Решилась она на эксперимент: пообщаться со старушкой поближе.

Евгения Ивановна зашла к той в палату как будто по необходимости, благо, что предлог медсестре и искать-то не надо – самочувствие проверить. Голубоглазая тут же пожаловалась на тяжесть в животе и попросила оказать ей маленькую лечебную услугу: погладить ее недомогающий живот. Евгения Ивановна выполнила немудреную просьбу колдуньи, у которой тут же с лица стала исчезать усталость. Но не успела Евгения Ивановна выйти из дверей палаты, как у самой разболелся живот.

«Смотри-ка, и мне поплохело. Значит, не случайно эту бестию все сторонятся…» – подумала Евгения Ивановна и для уверенности в своем открытии решила навестить старушку на следующий день. Впрочем, голубоглазая сама ее пригласила. На этот раз потребовалось погладить руку. Боль немедленно стала разгораться в плече Евгении Ивановны. И решила она оказать старушке достойное метафизическое сопротивление, обставленное старинными приемами.

Голубоглазая примерно через день пожаловалась на докучающую головную боль и по старой памяти позвала на помощь Евгению Ивановну. Та зашла в палату, но действовала четко по правилам общения с энергетическими вампирами. Она не касалась старушки, не смотрела ей в глаза, а сосредоточила внимание на ее переносице.

Ведьма занервничала и попросила Евгению Ивановну погрузить взор в глубину ее очей, потому как, дескать, исчезает приятность беседы. Но Евгения Ивановна решила обрубить энергетический насос старушки и, несмотря на ее просьбы, вежливо смотрела мимо.

Мягкие уговоры голубоглазой перешли в жесткие требования, почти угрозы. Но Евгения Ивановна для усиления противовампирных заграждений засунула руки в карманы и свернула по аккуратному кукишу, а свои прямые ножки скрестила на манер буквы «X»… В тот вечер колдовская хворь не обнаружилась ни в теле, ни в душе.

Но ведьма не собиралась так просто отпускать свою жертву и принялась ежедневно вызывать к себе в палату Евгению Ивановну, которая так же упрямо выставляла уже опробованную стену энергетической защиты. И как говорится, нашла коса на камень. Голубоглазая вампирша была упряма, но и ее противница оказалась не менее упертой. О том, что произошло дальше с той старушкой, можно только судить да гадать, поскольку Евгения Ивановна уволилась из обители престарелых и занялась более спокойным делом – огородом.

А с кого качала энергию голубоглазая? Уж точно, нашла с кого. Ведь энергетические вампиры, если следовать теории, только тем и живут. А может, и не нашла голубоглазая больше жертв и играет сейчас с ангелами в теннис.

Ни за что

«Несвоевременная смерть, как и всякая трагедия, отчетливее проявляет душевные и общественные уродства. Война, период массовых убийств, вопиет об этом»

Дед Иван из того поколения, которое война пуще других не пощадила. Старый, но по-прежнему хозяйственный. Свой дом, своя усадьба. Только отдыхать все больше приходится. Рассказывать о днях своей молодости страсть как любит, и, главное, помнит прошлое в мельчайших подробностях, хотя недавно отложенный в сторону молоток может искать полдня. Бывает, встанет где-нибудь посреди сада, где тень от развесистых яблонь погуще, где палящее солнце не жарит и, если Бог пошлет слушателя, расскажет историю-другую. Редко когда о войне. То ли не любит эту тему, то ли память стариковская непредсказуема: эпизоды всплывают сами собой. Но как-то разговорился и поведал примерно вот что:

– Где-то в конце зимы – начале весны 1945 года, когда немцы порой беспорядочно бежали, наш 331-й полк в составе 105-й дивизии 9-й гвардейской армии вышел к берегам венгерской реки Раба. Мы получили два дня отдыха.

Плясали, песни пели. А вечером второго дня пришел приказ: на рассвете форсировать Рабу, имевшую очень стремительное течение и ширину примерно в сто метров. Причем форсировать на подручных плавсредствах. Это значило нарвать сухой травы, завернуть ее в плащ-палатку и на этом свертке плыть до противоположного берега. А умеешь ты плавать или не умеешь – никого не волновало.

Утром батальоны выдвинулись на исходный рубеж. Солдаты с тюками ринулись в воду. Командир бегал вдоль берега с пистолетом и гнал их в атаку, крича: «Застрелю, сволочи, кто приказ не выполнит!..»

Немцы, хотя и отступали, но хорошо знали местность и были вполне боеспособны. Они открыли огонь из пушек и минометов. Наши попытались обстрелять немецкие позиции, но все это была мышиная возня…

За очень короткое время только в нашем полку погибло около девятисот человек, даже не добравшись до противоположного берега. Цифра эта точная, штабные ее знали. Вдобавок многих побили на том берегу…

Я был начальником отделения в роте связи и был в курсе того, что происходило в штабе. Наш телефонно-кабельный взвод обеспечивал связь штаба полка с батальонами.

…На немецком берегу ведь невозможно закрепиться. На всем протяжении реки кустарник аккуратно срезан. Вся береговая линия была не просто заминирована. Мины стояли на растяжках. Если срабатывала одна, то взрывалось еще несколько. Некоторые из переплывших реку солдат уцелели и отсиделись – кто где смог. А утром немцы и сами ушли. Оставшиеся в живых после форсирования выбрались из укрытий, все побитые, исцарапанные о колючую проволоку…

Но самое главное – форсирование было бессмысленным.

На рассвете следующего дня подъехал саперный батальон. Навели понтонный мост. Техника и люди спокойно переправились…

Это воспоминание потому не отпускает меня, что традиция «любой ценой…» оборачивалась большими и бесполезными жертвами. Почему-то всегда немцы оборонялись на высотках, а мы занимали самые неудобные позиции. Все через пень-колоду. Я в той переделке сам чуть голову не потерял. Хорошо, командир роты связи заметил, что мы к реке бежим, бросился наперерез нам, остановил.

«Куда вы лезете на хрен? – говорит. – Кому тот берег на хрен нужен? Быстрее в кусты прячьтесь».

В тот раз ребят ни за что погубили. А войне-то конец был…

На последней фразе в голосе бывшего фронтовика, деда Ивана, проскользнула непередаваемая, глубокая печаль. Он почти со стоном, причитая, выдавил из себя эти слова: «Войне-то конец был».

Три смерти

«Чтобы вырастить человека, требуется много сил и времени, чтобы убить – достаточно одного мгновенья…»

– На войне умирают по-всякому. Мне много этого горя пришлось увидеть, – рассказывал дед Иван, когда снова вдруг прошлое вспомнилось. – Но три смерти из тех, что я видел, сильнее всех меня огорчили. Вот слушай.

***

ППЖ

Из десяти женщин, приходивших на фронт, может быть, лишь одна раненых с поля боя вытаскивала, как вам это в фильмах показывают. Остальные были ППЖ, то есть походно-полевые жены. Как-то к нам в часть прислали одну девчонку. Марией звали. Запомнил, потому что плохо ее служба закончилась.

Так вот, пришла она и, как положено, обратилась к командиру, майору Виллю. Тот осмотрел ее снизу доверху и сказал: «Будешь рядом с моим адъютантом спать!» Та попробовала было возмутиться. Так майор Вилль голос поднял и говорит: «А ты что думала? Думала, что мы будем для тебя отдельную землянку копать?»

Так Мария и стала фронтовой подругой майора Вилля, иначе говоря – ППЖ. И жизнь ее была достаточно спокойна. Штаб редко попадал под обстрел. Но как-то это случилось.

Прорвались бомбардировщики – и давай утюжить. Солдаты попрятались в землянки, укрытия. А командный состав к концу войны жил в более комфортных условиях, тогда – в трехэтажном особняке, на первом полуподвальном этаже которого располагалась баня, где в этот момент парился майор Вилль.

Как только первые бомбы легли рядом с домом, вздымая земельные фонтаны, так оконные стекла сразу вбило внутрь. Вилль выскочил наружу голый, до крови порезанный осколками стекол, и прыгнул под бревенчатый настил в первую попавшуюся землянку. А фронтовая подруга так и осталась в особняке.

В дом попала череда бомб. Фрицы же всегда сбрасывали вначале одну фугасную, а следом несколько осколочных. Тяжелая фугасная бомба пробивала крышу и перекрытия, а за ней влетали осколочные. Вот такой кортеж и угодил туда. Это все видели, но что поделаешь.

После бомбежки Вилль в сопровождении штабных устремился в дом искать Марию. Поднялся в ее комнату по сохранившимся ступеням. Там был проломлен потолок, но пол цел. Женщины нигде не было видно. И тут один из связистов указал на опрокинутый шкаф, возле которого темнела лужа крови. Шкаф открыли, а там оказалась Мария, вся изрезанная осколками.

«Ну что, командир, доигрался? Жила бы в землянке, как мы, не погибла бы», – прямо в глаза я ему тогда высказал. А так… Мария в панике по-детски забилась в шкаф, надеясь спрятаться в нем…

***

Друг

Был у меня один знакомый, почти друг, Володька Шмаков, с которым мы редко расставались. Пребывал всегда в очень жизнерадостном настроении. Все мечтал о том, как после войны пойдет учиться в институт на радиомеханика. Часто на привалах он говорил об этом, а от утверждений товарищей, что надо дождаться победы, отмахивался: «Что с нами, штабными связистами, может случиться? Мы же в тылу. Это не в окопах. Это их там огонь сечет на передовой, а мы доживем». Никто с ним не спорил, но все, кто был рядом, с неодобрением смотрели на него. А я его не раз просил: «Не каркал бы ты».

И вот как-то началось наступление. Пехота уже далеко продвинулась. Связисты шли в тылу, по заболоченному полю, укрытые высоким камышом. Володька шел вместе со всеми, неся за спиной мощный ящик радиопередатчика. И надо же такому случиться, что немцы то ли по ошибке, то ли по какой другой причине вдруг начали минометный обстрел этой местности. Да собственно бил– то изредка всего один миномет, пульнул несколько раз наудачу. Но одна из шестидесятимиллиметровых мин попала прямехонько в рацию, висевшую за спиной Володьки…

***

По дороге к дому

Как-то посреди войны к нам в часть попал очень интеллигентный молодой парень. Его мать была, кажется, директором одного из московских предприятий. Он хорошо воевал и прошел до конца войны. После победы был отправлен домой одним из первых эшелонов, увозивших наши войска с земель поверженной Германии. Я тоже ехал этим поездом…

Победа. Эйфория. Тепло. Казалось, что можно расслабиться и отдыхать после тяжелых боев. Когда ехали через Болгарию, он захотел сфотографировать большой крест, установленный на перевале в честь победы русских войск над турками. Достал фотоаппарат и вылез на крышу.

А на крышах вагонов тогда ехало много солдат, спасаясь от духоты. Кто лежал, кто сидел, но видимость заслоняли. Вот он, чтобы кадр хороший сделать, поднялся на возвышение – вроде бы тормозной будкой называлось.

И вот, когда он уже смотрел в глазок фотоаппарата, наводя объектив на этот исторический памятник, то поезд въехал под низкую арку… Он упал вниз, в вагон, прямо мне на руки. От головы мало что осталось. А я даже имени его не запомнил…

Уроки истории

«Проситель неистребим, a потому надоедлив для тех, кто получает зарплату за отсиженное на работе время…»

Вот помню, в застойное время были очереди! Часами в них стояли за каким-либо товаром! Да что часами – днями! Списки составляли, на ладошке номер записывали, чтобы не забыть: сегодня трехсотый, а завтра, глядишь, двухсотый… А как водку по талонам штурмом брали! Вот веселуха-то была! И бока намнешь для профилактики гиподинамии, и наговоришься вдоволь, а то и судьбу свою на пару дней встретишь. До сих пор вспоминается это славное время.

Ныне очередей практически нет, приходи да бери. Но азарт утерян. Не стало того воодушевления, когда за продуктами как на охоту выходил, при полном боекомплекте, с бутербродами. Бывает, конечно, в магазинах скопится народ, но настрой уже не тот, что раньше. Никаких скандалов. А то ведь, бывало, к мясу кости подкладывали. «А у нас так положено, не хочешь – не бери», – подначивал продавец. И начиналось… Сцепятся. Ох понасмотришься! Сейчас скучнее стало.

Но вот как-то захожу на почту часов эдак в одиннадцать. Перевод надо было отправить. Смотрю, народ уже стоит. Но немного – человек пять. Встал и я. Вроде ничего интересного. Но прошло четверть часа, а очередь-то не двигается. Глазами поискал. Вижу – сидит работница, не ушла. Быстро так чего-то пишет, какие-то квитанции заполняет. Не упрекнешь, что не работает. Калечку подкладывает, пальчики только мелькают.

В общем, ждал я свой срок почти час. Припотел аж! Ничего не скажешь – жаркое местечко. Хорошо топят. Да и скандалы то там, то здесь намечаются: то посылочку не так подписали, то переводик не так оформили. Работники-то там зубастые, не растеряли задора. Загнут авторитетное, услужливое словцо – мало не покажется. Думал, просто случай мне выпал, просто повезло. Но не тут-то было.

Захожу я как-то после обеда на другую почту за бандеролькой. А там уже очередь побольше. Да и подушнее. Настоялся вдоволь! И работница там была такая же трудолюбивая, комар носа не подточит. И так же никто из сослуживцев не помогает клиентов обслуживать. Что очереди кайф нарушать?

После этого я посетил третью почту, чтобы удостовериться в своем открытии. И там такая же ситуация! Везде обслуживают по-брежневски! Везде по старинке ручки, кальки, квитанции и одинокие трудолюбивые оформительницы. Обслуживают помедленнее, чтобы народ впитал уважение к почте и не забывал своей истории.

Ностальгия по социализму – она как болезнь. Вот и кажется мне, что должен в сфере услуг остаться уголок, куда можно прийти и просто отдохнуть от легкой жизни. Постоять, послушать, что люди говорят. Теперь я регулярно хожу на почту конверты покупать. Они мне особо не нужны, это так, для поднятия тонуса. Есть, конечно, и другие места, где можно в очереди постоять. Например, в поликлинике, но там народ заразный. Напряженно себя чувствуешь, когда здоров. Жалко, что на почтах да и в других подобных местечках пока списки не ввели, чтобы отмечаться, но верится, что и до этого дойдет.

Под холодную водку и горячую руку

«Чтобы дойти до ручки и потерять не только человеческий облик, но и массу хороших вещей, достаточно хорошенько опьянеть. А вот чтобы «отойти от ручки» и найти потерянное, надо не только протрезветь, но и приложить массу усилий…»

– …Да я вашу «молодежку» отымею в «Коммерсанте» по полной программе, – напористо утверждал Андрей, редактор одной из региональных газет, наступая на менеджера столичной гостиницы ломоподобного Романа.

– …У вас не отель, а говно, – продолжал он. – Телефон оплачен на десять раз, а не работает. В ресторане кормят помоями. Лифт того и гляди упадет в дыру долбаной шахты. Вы только деньги хапать умеете. Нет, отымею я вас.

Андрей повторил красноречивый нецензурный жест, ударив несколько раз ладонью по отверстию, образованному пальцами другой руки. Хлопки эхом побежали по коридору. Он агрессивно взглянул на побледневшего, но не сломленного менеджера. Рядом с Романом стояла перепуганная дежурная по этажу и с надеждой глядела на своего начальника.

– А по какому праву вы меня оскорбляете? – попытался спасти честь мундира менеджер.

– Да по тому, на хрен, праву, что твой отель – говно, – четко, с расстановкой слов произнес Андрей. – И если ты мне через пять минут не включишь телефон в номере, то я всю твою контору перетрясу. Ты прочитаешь о себе и о своем паршивом отеле в «Коммерсанте». Начальство тебя загнет после этого.

– Да ты что себе позволяешь? Ты думаешь, что у нас журналистов нет? – с нервной дрожью в голосе заговорил Роман и, выгнув грудь, как петух, подошел почти впритирку к Андрею.

– Ты можешь купить себе кого хочешь, – продолжил ломать чиновника Андрей. – Ты знаешь, кто я? Я бывший офицер ФСБ. Ты знаешь, кто такой Сосковец? Так вот я его друг. Я в «Коммерсанте» восемь лет работаю, и знакомых в правительстве у меня достаточно. Ты завтра будешь мои газеты в метро продавать.

– Ты меня не пугай. Мы на тебя управу найдем, – сказал раскрасневшийся Роман и устремился к дверям лифта на двадцать первом этаже.

Андрей поглядел ему вслед, зашел в номер и громко захлопнул дверь. Взгляд его упал на телефон. Он поднял трубку – раздались все те же короткие гудки.

«Надо же так бездарно пропить бронзовую бабу», – подумал он и начал вспоминать вчерашний вечер…

Награждение за победу во всероссийском конкурсе прошло удачно. На сцене концертного зала один из столпов российской журналистики вручил ему диплом и бронзовую статуэтку весом около четырех килограммов, сверкнула вспышка фотоаппарата, и он, радостный, устремился к микрофону.

– Я только неделю назад узнал, что наша газета участвовала в конкурсе, – высказал Андрей наболевшее. – Это мой заместитель постарался, а сам уехал на стажировку в Штаты. Спасибо судьям. Тут ничего не куплено.

Подавляющая часть публики, состоявшая из журналистов, приглашенных на освещение мероприятия, скрытно зевнула в ожидании фуршета.

Говорили судьи, говорили победители, звучал туш.

– И раздались нежные и теплые аплодисменты, – в который раз после вручения статуэтки подзадоривали зал ведущие вечера. Звучали хлопки, похожие на серенаду последнего осеннего дождя.

И так около сорока раз. Оживила зал финальная фраза.

– А теперь попрошу всех пройти в зимний сад. Там приготовлены столы.

Андрей знал, что в такой ситуации промедление смерти подобно. Он быстро уложил призы в пакет и устремился вослед за пишущей братией, которая порой ходит на подобные мероприятия специально, чтобы пожрать. Первым он не был.

В зимнем саду стоял гул, как если засунуть голову внутрь пчелиного улья. Звякала посуда. Пишущая интеллигенция быстро растаскивала содержимое блюд по отдельным тарелочкам. Несколько огромных столов были сплошь закрыты спинами.

Андрей протиснулся между двумя вкушающими. Оба недовольно на него посмотрели, но ничего не сказали. Закуски уже редко темнели на блюдах. Бутылки стояли по большей части початые.

Сосед слева в пулеметном ритме стопками вливал в себя водку. Рулетики и колбаски влетали в него так же быстро. Когда блюдо пустело, он коршуном пролетал по зимнему саду и возвращался с добычей. А там опять в пулеметном ритме. Словно все это было последний раз в его жизни. Собственно, так поступали многие. Андрей тоже включился…

Под финиш застольного мероприятия остались только награжденные, и, как бывает в подобных случаях, выпитого спиртного им показалось мало. Шумная веселая компания вышла из отеля, поймала такси и понеслась в неизвестность по темным улицам Москвы. Последним их пристанищем стал ресторан «Петров-Водкин», где подавали водку на квасе и еще черт знает на чем, а вот закуски почти не было. Последнее, что помнил Андрей: кто-то его вывел из ресторана и поставил на тротуар лицом по направлению к метро…

Очнулся Андрей утром у себя в гостиничном номере. Вокруг кровати валялись его вещи: дубленка, брюки, рубашка… Пакета с бронзовой статуэткой не было. Хмель пропал. Он перерыл все вещи, но безрезультатно.

«Как же я появлюсь на работе? – подумал он. – Ребята не поймут и не простят. Надо искать».

Андрей набрал номер телефона администратора гостиницы, где жили его знакомые по «Петрову-Водкину».

– Алло. С вами говорит офицер ФСБ лейтенант Петров, – Андрей никогда не был офицером ФСБ, но привык так добывать нужную ему информацию, запугивая клиента на том конце провода. – Дайте мне номер телефона Сидоровой. Она живет в вашей гостинице.

Он получил желаемое, и только собрался позвонить этой самой Сидоровой, как из телефонной трубки раздались короткие гудки. Сколько он ни стучал по клавишам отказавшего аппарата, положение не изменилось. А далее началась адская беготня по кругу: к дежурной по этажу, потом – с двадцать первого на первый этаж, к оператору связи, и, наконец, к себе в номер, где до отключения аппарата успевал сделать один телефонный звонок, и круг замыкался у дежурной по этажу… Средь этих мучений он узнал, что никто из его коллег статуэтку не брал, а в ресторане ее тоже нет. В какой-то момент дверь в его номер приоткрылась и сразу захлопнулась.

– Кто там, кто там, кто там? – громко скороговоркой выкрикнул Андрей, огорченный потерей и замученный своенравным телефоном. Он пошел к двери.

– Не беспокойтесь, – раздался голос дежурной по этажу. – Это менеджер отеля.

– Вот ты-то мне и нужен! – громко провозгласил Андрей, открывая дверь своего номера.

А далее произошло то, что вы уже знаете. В итоге аппарат заработал. Андрей набрал номер телефона своего друга, жившего в другом городе.

– Слышь, Серега, представляешь, вчера после награждения поехали в ресторан, и потерял я эту статуэтку. Видимо, в такси оставил. Я там всегда зонтики и сумки забывал. А тут выпили еще.

– Ну ты даешь. Пропил бабу, – посочувствовал Серега. – Позвони в оргкомитет, может, тебе еще одну статуэтку сделают.

– Спасибо за предложение, дружище, – выпалил Андрей и положил трубку.

Он связался с организаторами конкурса и покаялся перед ними, как перед священнослужителями. Ему согласились помочь. Он с легким сердцем собрал вещи и выехал в свой родной город. Персонал гостиницы широко отметил его отъезд. Все поздравляли друг друга с избавлением и еще долго рассказывали другим постояльцам о беспокойном жильце, который пугал их известной газетой и вроде бы даже самим президентом. Как бы наперед предупреждая, мол, им ничего не страшно.

Смерть алкоголика

«Должности исчезают, их названия меняются, но чинопочитания от этого меньше не становится…»

Случилось как-то умереть одному алкоголику и дебоширу. Не бог весть какое событие – бывает, и довольно часто. Вроде и ему хорошо – отмучился. И соседям неплохо – оттерпелись. По этому поводу им не грешно бы и по рюмашке пропустить за упокой. Ведь чудил усопший напропалую.

Днем он спал, а как темнело – музыку слушал, включая магнитофон на полную мощность и на всю ночь. А там – гости, танцы, драки… и пустые бутылки мешками. Видать, деньгами разжился, и не иначе как душу продав сатане, поскольку трудоустройства случались с ним крайне редко в отличие от расстройств.

Иногда он бросал из окна что ни попадя, причем даже не глядя. Особо любил кастрюли да тарелки метать, полные борща или какой другой еды. Запоздалые соседи забегали в подъезд и выбегали из него быстрой рысью, по– военному пригнув голову. Им это не нравилось, дворникам тоже, но управу на алкоголика найти не могли. Участковые уходили от дверей, не достучавшись, а если достукивались, то сами были не рады, потому как характера тот алкоголик был неисправимого и бросался с криком даже на погоны:

– Никакой души вы не получите, только через мой труп!..

Весь городок его знал и стонал.

Любил он с похмелья в автобусах ездить, на остановках подолгу их ждать, беспокоя народ своими разговорами с чертями, которые перед смертью его, вероятно, крутились вокруг неотступно. Подходил автобус. Он непременно ждал, пока тот тронется, двери закроются, а потом бросался на него, как петух на курицу, и давай молотить по железу… Шофер останавливался, открывал двери, а алкоголик нарочно не торопясь заходил в салон и начинал бузить, выискивая в глазах пассажиров интерес, а на губах подобие улыбки:

– Кому доверили автобусы водить? Гангстерам! Никакого уважения к людям. Чуть ли не давят…

К нему опасливо подходила билетерша, теребя катушку с отрывными талонами:

– Гражданин, вы собираетесь проезд оплачивать?

– Так проезд все еще за деньги? До сих пор коммунизм не построили?..

Он, с усмешкой поглядывая на стоявшую перед ним женщину, рыскал в карманах, находил какую-то мелочь и протягивал ей:

– Хватит тебе?

Билетерша подставляла чуть вспотевшую от душевного напряжения ладошку, а алкоголик свою руку внезапно отдергивал и заразительно хохотал на весь автобус.

– Гражданин, я при исполнении. Рассчитывайтесь, как полагается, а то на следующей остановке…

– Извини, рыбка. На, возьми…

И снова деньги протягивал. Кондукторша опять ладошку подводила. А алкоголик сызнова руку с денежкой назад. И так пока край не наступит…

Если женщина полная в автобус зайдет, так непременно ей средство для похудания предложит. Если симпатичная бабонька заскочит, так он, крича на весь автобус, звал ее к себе на коленки. Как он доставал соседей, сидя на лавочке возле подъезда, так это и вовсе не поддавалось никакому описанию. Если кто послабее делал ему замечание, так алкоголик дожидался, пока тот отвернется, подбегал и давал пинка. Бывал бит, но толку от этого не было ровным счетом никакого. А тут умер!..

Народ как узнал о событии, конечно, для видимости передавал эту новость с деланно грустными лицами, но в глазах читались радость и успокоение. Говорили примерно так:

– Представляешь, умер!..

– Отпрыгался…

– Пусть теперь в аду мучаются, он им чертей покажет…

После смерти зла ему никто не желал. Думали, что закопают где-нибудь и пусть покоится – все ж не собака. Но вышло все по-иному.

Развилась вокруг квартиры этого алкоголика необыкновенная суета, поскольку оказался он не обычным человеком – его сестра была членом Центрального Комитета Коммунистической партии Киргизии, что, собственно, и объяснило безнаказанность…

Высокопоставленная сестра из Фрунзе ничего не знала о беспутной жизни своего братца и, отвечая на его просьбы, заботливо слала деньги. Вот откуда взялась и аппаратура, и возможность, не работая, пьянствовать напропалую и разбрасываться провиантом. Родная кровь направляла эту женщину и привела в квартиру брата слишком поздно, чтобы читать проповеди о здоровом образе жизни. Осталось попрощаться с ним, похоронить по-человечески, но прежде выбросить в мусорное ведро пустые коллекционные бутылки, стоявшие, словно свечи, на красивой угловой полочке возле ее обрамленной фотографии, чем-то похожей на иконку…

– Ни о чем не беспокойтесь. Страдайте, горюйте на здоровье, – вымолвил, задыхаясь от угодливого волнения, первый секретарь горкома, встретивший ее возле трапа самолета. – Мы сами похороним вашего брата, со всеми почестями, ведь он был известный в городе человек…

Первый отвез сестру в квартиру алкоголика, откуда перезвонил второму… Второй – директорам предприятий… Директора – всем своим знакомым, женам и подчиненным… И пронеслась весть по городку, и всяк руководитель, чиновник и партийная шишка сочли необходимым разделить горе. Вот и стали под удивленными взорами местных жителей съезжаться к подъезду, где жил алкоголик и дебошир, авторитетные «Волги», из которых выходили пузатые щекастые очень важные персоны. Потекли неослабевающим ручьем в ту квартиру съестные подношения из ближайшего ресторана, дефициты. И все казанками, ящиками, упаковками… А народ выглядывал из окон и недоумевал…

А кто откажет члену ЦК? Это же не простой человек. Он наверху может и доброе слово сказать, а там могут повысить, и, глядишь, ты уже не в провинции, а в столице…

В тот субботний день Матрена, снимавшая комнату на той же лестничной площадке, где жил усопший, была запоздало разбужена траурным маршем, донесшимся из-за двери. Она выглянула и увидела, как известные чиновники с раскрасневшимися лицами выносили гроб с алкоголиком-дебоширом, на лице которого и после смерти сохранилась лукавая усмешка. Перед гробом, приняв театрально-скорбные позы, расступались хорошо одетые люди. Впереди процессии, осторожно посматривая под ноги, спускался по лестнице лучший в городе оркестр.

Среди чиновников были и киргизы, и гораздо больше, чем раньше.

«Чинопочитание у них в крови», – раскумекала Матрена и задумалась о том, что их было крайне мало в городах в пятидесятых годах двадцатого века. А потом они начали приезжать, получали квартиры, все переделывали в них под привычный уклад кочевой жизни. Туалет игнорировали, а по естественным надобностям ходили в ведро, содержимое которого по вечерам, в темноте, сливали, выходя из подъезда, прямо рядом с домами…

«А сейчас смотри-ка, как выглядят, – восхитилась Матрена, но, вернувшись в реальность, спросила сама у себя: – Но что творится-то? За что же ему, кровопийцу, такие почести?»

Как была, в старом халате и тапочках, она вышла из квартиры на лестничную площадку, тронула за руку ближайшего мужчину и, когда тот обернулся, будто не понимая происходящего, спросила:

– Это что же случилось?

– Большого человека хороним, – скорбно сказал тот, стряхивая отсутствующую грязь с того места, к которому притронулась Матрена. – Провожаем в последний путь одного из лучших наших людей. Брата члена ЦК партии. Вот так живешь и не знаешь рядом с кем, пока смерть не наступит…

– Это вы про Валерку, что ли?.. – спросила Матрена.

– Валерия Ивановича, – резко поправил мужчина. – О таких людях надо говорить вежливо, по имени-отчеству…

Матрена почти невменяемая, с неуютным кирпичом печали в груди вернулась в квартиру. Она почти четверть века честно отпахала на местном хлопчатобумажном комбинате и все без толку – квартиры так и не получила, никаких наград и даже путевок в санаторий, да и похоронят ее, понимала она, скромно, и дай бог, чтобы на могилку кто приходил…

Где она – справедливость? Матрена еще пионеркой поняла, что ее нет. Как-то со своими подругами, гуляя по предгорьям Тянь-Шаня, она наткнулась на подземный источник газированной воды. А вокруг – высотные плато, где росли невзрачные, маленькие и будто покрытые изморозью эдельвейсы. Долины были все в цветах, крупных, жизнеобильных, ярких. Роскошные сине-зеленые, будто нарисованные ели с широченными ветвями-лапами, изогнутыми книзу дугой, где последний ярус возлежал на самой земле, скрытой порослью высоких некошеных трав. Красота.

Подруги частенько бегали туда. Нальют в стакан этой воды, намешают сахара или варенья – получалась сладкая газировка. Но так они развлекались, пока слух об этой воде не просочился до властей, а потом источник огородили, а за забором построили завод по производству минеральной воды. О девчонках-первооткрывательницах забыли, им даже по шоколадке не дали…

А тут какой-то алкоголик, которого она в соседских междусобойчиках называла даже не Валерка, а попросту «козел», или Валерка-козел, получивший невесть откуда квартиру, перебодавший весь окрестный люд, вдруг заслужил такое признание…

«Вот же мошенник, даже после смерти куражится, – подумала она. – Почти как его любовница, у которой муж на Крайнем Севере по вахте работал…»

…Покойница была еще та чудачка. Последний свой день провела в объятиях алкоголика, несмотря на телеграмму, в которой муж извещал о скором приезде. Не прислушалась она и к добропорядочным призывам родственников и соседей, от коих не скроешь жизнь в небольшом городке. В общем, отдохнула женщина на широкую ногу, благо, супруг неплохо зарабатывал. Да вот казус вышел: уснули любовники на супружеской кровати. Там их муж и застал. Алкоголик, как был, – в окно, а рогатый вахтовик, недолго думая, выбил своими крепкими кулаками душу из неудачливой изменницы. Но та гулять продолжила и после того, как гроб с нею уложили в небольшой автобус, заряженный окосевшими родственниками. Удачным маневром они направили в столб иномарку, потом передавили с десяток кур и гусей, гоняясь за ними по всему пригороду, и, выехав на трассу, приняли на себя удар еще одной машины…

Матрена вышла на балкон. Все ближайшие балконы были уже облеплены соседями, грустно смотревшими вниз, где Валерку-козла, наряженного, как на бал, уже выносили из подъезда, а кучковавшаяся рядом толпа темных костюмов устилала скорбный путь праздничным цветом дефицитных весной гвоздик так, что асфальта не было видно. Она прищурилась, разглядывая лица, и над одним из туалетов распознала физиономию самого председателя горисполкома, которую она частенько встречала на фотографиях в местной газете.

Матрена мысленно поблагодарила газету за косвенное знакомство, и в ее голове мигом созрел план, точку в разработке которого поставила мысль: «…такого я вам не спущу». Она оделась поприличнее и вышла на улицу.

Гроб с телом покойного уже уложили в катафалк, которого никогда в этом городишке не было.

«Наверное, из столицы пригнали, – решила Матрена. – Постарались толстопузые. Это ж надо – так алкаша чествовать…»

Высокопоставленный люд стал рассаживаться, кто по машинам, кто по автобусам. Матрена подошла к двери «Икаруса» и только собралась поставить ногу на ступеньку, как ее одернул какой-то мужчина:

– Женщина, вы куда? Сюда нельзя.

– Как нельзя? Ты кто такой, чтобы запретить участие в похоронах памятного мне человека?

– Я сотрудник КГБ. А здесь только работники горисполкома и горкома партии.

– Знаешь что? Мы с покойным вместе пуд соли съели и не один. Он для нас, своих соседей, не жалел ни хлеба, ни борща, и ты не дашь с ним проститься? Иди, спроси. Тебе все скажут, что я напротив его квартиры живу…

– Ладно, заходите…

Траурную процессию окружили милицейские машины. Они замигали огнями и медленно со всей торжественностью, присущей похоронам ведущих партийных лидеров, повели к кладбищу пышную автоколонну с сердцевиной в виде усопшего алкоголика. А Матрена удивлялась, видя из окна, как встречные машины гасили скорость, прижимались к обочине. Их водители выходили из салона и почтительно кланялись. Редко кто проскакивал мимо.

«Дурдом на каникулах…» – подумала она, а могла бы оформить мысль и получше, если бы знала, что те, кто не выполнил этот ритуал, дорого поплатились. Из машин с

мигалками тут же летело радиосообщение с номером тачки нарушителя. Наглеца тормозили на ближайшем посту ГАИ, отбирали права и выписывали штраф…

Наконец колонна достигла кладбища, где уже шли похороны. Друзья и родственникипрощались с ветераном Великой Отечественной войны, орденоносцем…

– … Они одеты, как попало. Стоят, рыдают, отвлекают от нашего горя. Такое соседство может расстроить высокую гостью, – доложил председателю горисполкома один из ближайших его приближенных. – Надо прекратить эту несвоевременную церемонию, попросить их повременить, пока мы не управимся. Со стариком ничего не случится. Он уже умер. Да и фронтовик – выстоит…

– Молодец. Хорошо мыслишь. Действуй, – одобрил председатель. – Родственникам объясни, что таковы требования безопасности члена ЦК…

Кладбище было быстро очищено. Зазвучали траурные речи. Каждый из выступавших старался вспомнить все хорошее, что только знал о покойном.

– Он был заботливым и активным. Помню, как-то шапку с меня сорвал и бросил в урну, а я смотрю и действительно не холодно, весна наступила… – говорил заместитель председателя, встретившийся когда-то с алкоголиком в автобусе.

– Рубил правду-матку невзирая на звания, – сказал начальник милиции, вспомнивший, что алкоголик с топором как-то бегал за участковым…

И все прошло без сучка и задоринки, лишь в какой-то момент разгорелся скандал на границе кольца оцепления, где родственники умершего ветерана, узнавшие, кого хоронят, сцепились с милицией…

Поминки были пышными, и член ЦК засобиралась в столицу. К подъезду подъехала горисполкомовская «Волга». Сестра вышла, поддерживаемая под руки менее заслуженными чиновниками партии. Ей открыли дверцу, занесли на сиденье… А потом началось. «Волги» подъезжали к подъезду одна за другой. Их водители влетали в подъезд, пробегали по ступенькам, заскакивали в квартиру, где гости, проводившие алкоголика в последний путь, еще поминали покойного, там узнавали, что высокопоставленная сестра уже уехала, и вниз. Услужливый визг тормозов сменялся рассерженным ревом моторов…

«Смотри, как завертелись. Но успел только один, – раздумывала Матрена, глядя на все это. – Ну я вам завтра задам…»

На следующий день она была в приемной горисполкома. Не обращая внимания на очередь и возмущение секретарши, вошла в кабинет и, не смущаясь, что позади председателя сидел какой-то человек, начала:

– Вы что же вчера учудили?! Люди чуть умом не тронулись, глядя, как вы, наши рулевые, хоронили этого алкаша, дебошира, эту вошь, которая всем плешь проела. Цирк развели! Я все сфотографировала! Что, не ждали? Более пятидесяти кадров отсняла! Там многие из вас есть… Номера машин, какие на похоронах вертелись, я переписала. И уже письмо составила в Москву, под которым подписались все жители окрестных домов, видевшие это безобразие…

– Женщина, вы что раскричались? Меня-то там не было…

– А вот тебя-то я сфотографировала прямо возле гроба, когда ты целовал покойничка в лоб…

Председатель задумался: «На похоронах действительно присутствовало много фотографов. Каждый маломальский руководитель посчитал необходимым отрядить сотрудника на фотосъемку, чтобы потом члену ЦК послать фотографии от своего имени, ведь чем черт не шутит. Стелились, лезли, оттесняя друг друга, чтобы запомнила сестра наркомана, кто ей помогал. И тут эта просочилась. Надо же так…»

– …Подумай хорошенько. Завтра утром жду ответа, а если нет, то сама еду в Москву. На почте мои письма перехватить не надейся… – сказала Матрена и вышла из кабинета, с силой хлопнув дверью.

Ничего хорошего она не ждала, надеялась лишь на последнюю свою фразу:

– … Зажрались, а я вот даже угла своего не имею в отличие от пьяни всякой, и терять мне нечего!

Всю ночь Матрена прислушивалась к звукам в подъезде. Ей мерещилась каменная поступь милиционеров, шедших за ней. Она пугалась шума проезжавших автомашин, потому наутро впервые за все годы работы проспала на смену. А когда пришла, ей сообщили, что был звонок из отдела по распределению жилья. Она бросилась к телефону, перезвонила, оказалось, что квартира алкоголика решением горисполкома отошла к ней…

Следом ее вызвала к себе в кабинет директорша комбината.

– Как ты посмела пойти в исполком и нагрубить самому председателю? Как у тебя наглости хватило…

– Вам просто осуждать, живя в хороших условиях. А я уже в очереди много лет простояла и все почти без движения. Зато сколько ваших блатных пролезло?..

– Да ты понимаешь, что ты наделала? У меня же там муж в аппарате работает. Теперь на него все косо смотрят…

– Мне до вашего мужа дела нет…

А на обеде к Матрене подошел мастер участка, имевший везде свои уши.

– Ты знаешь, при ком ты вчера председателя горисполкома полоскала?

– Нет.

– Это был первый секретарь обкома партии! Ну он им задал дрозда… Шуму-то было… Всю информацию о тебе собрали, да вот докопаться не до чего было, а то бы посадили, а тут смотрят, что у тебя действительно квартиры нет. Вот и задумали дать. Ну ты-то письмо отправлять не будешь?..

Матрена письмо не отправила, но председателя горисполкома все равно сняли с должности за то, что он нарушил порядок похорон алкоголика: успел подать его высокопоставленной сестре свою «Волгу» раньше, чем это сделал первый секретарь горкома партии.

Байки

Детские сказки, которые преподносятся как русские народные, пропагандируют в незрелых умах тягу к лени, жажду удачи, которая непременно должна прийти сама собой, и стремление к удали молодецкой. Это сказки для взрослых…

Свист

«Хочется дармовщинки, и все тут. Вот и тоскует множество людских желаний по нагорному свисту рака»

Кажется, молчание рака – единственная причина, объясняющая, почему не открывается окошко, где выдаются талоны счастья. Порой ожидание затягивается, и душу крутит ощущение безнадежности. Ну что стоит этому панцирному беспозвоночному заложить две клешни в рот и свистнуть с горы, как подобает? А то и на бис.

Любители дармовщинки ждали, что рак своим свистом привлечет к ним счастье, а тот был нем, как рыба. Он спал, и ему снился веселый хоровод, который водили раки вместе с любителями пива, пристрастившимися к рыбным палочкам с крабовым вкусом и фисташкам. Раньше, по молодости, он, как и все его многочисленные собратья, регулярно всплывал по просьбе партии и народа. Иной раз помогал получить хорошие должности или выполнить план, или… Он легко взбирался на гору, вдохновляемый зажигательными лозунгами, и свистел молодецким посвистом. Раки не переводились, и страна жила хорошо.

Грянула перестройка. Народ, опьяневший от свободы, стал истреблять все, что само плывет в руки и продается. Чем больше вареных раков продавалось на базарах и вокзальных платформах, тем меньше сохранялось молодняка, способного свистеть, и соответственно – удачи. Подошло время, когда осталась надежда лишь на умудренных жизненным опытом пожилых особей. Они, в отличие от резвящейся молодежи, обитали в глубинке, потому и выжили, но страдали склерозом, старческой слабостью и сонливостью. На гору восходили, но крайне нерегулярно, и клешни еле-еле закладывали в рот. Вместо свиста от них зачастую исходило едва слышное сипение. Наступило смутное время: желаний много, а раков мало.

Хроника очередного восхождения рака такова. Из самых древних иловых отложений, из самого глубокого места водоема стал выбираться огромный прадедушка рак. Его разбудила заполненная водой пивная бутылка, брошенная на дальность любителями культурного отдыха на природе. «Гонец», – прочитал на этикетке рак и подумал: «Пора наверх». Спокойная гладь водоема пришла в необычайное волнение. Показались огромные клешни. Мощная усатая махина явилась на свет.

Рак вышел на берег у подножия известной горы и без промедления начал взбираться. Любители культурного отдыха на всякий случай закусили и протерли глаза. Взявшиеся невесть откуда поклонники лох-несского чудовища засверкали фотовспышками. Охранник, следивший за сохранностью раков в озере, но давно уже продавшийся браконьерам, по нелепой случайности не успел отойти в сторону и попал под рака.

Рак проглотил несчастного, на которого уже давно имел зуб, и предусмотрительно спрятал за щекой его сторожевой свисток. Долго он поднимался на гору, срывался с крутых склонов, обходил мусорные ямы, обжигал лапы в кострищах, ранился на бутылочных осколках. Его дразнили деревенские сорванцы, одолевали протоколами сотрудники милиции, приставали журналисты. Все спрашивали: «Куда ты ползешь?» А он молчал, щелкал клешнями, сердито шевелил усами, очумело вращал глазами, трещал хвостом для острастки и продвигался вперед…

И вот, наконец, рак достиг вершины горы. Он задрал морду как можно выше, подернув щеками, перебросил свисток в губы и громко свистнул.

У окошка выдачи талонов счастья возникла толчея, чрезмерно желающие пролезли без очереди, а вот любителей дармовщинки, похоже, оттеснили. Но рано отчаиваться. Недавно ветер донес свист очередного рака.

Царица соснового леса

«Как много надо смертей, чтобы человек радовался жизни…»

Она жила в этих лесах уже много лет. Когда-то давно один из ее родителей распушил шишку, бросил на ветер семечку, та полетела и упала в одну из ямок. Прижилась. Вскоре ее зеленые веточки появились из земли. Прошли годы, и она превратилась в лесную красавицу.

О, как ей нравилось танцевать на ветру! Она забывалась в волнующих ритмах дуновений, покачивала зеленью своих роскошных одежд и наклоняла из стороны в сторону свою голову, которую, как она слышала, называли кроной.

Созвучие кроны и короны ей было приятно. Все сосны вокруг завидовали ее стройности, изяществу и великолепию. Заметили это и люди.

Под Новый год они собрались возле нее и что-то говорили отдельно стоящему человеку. Тот приказал, и все вокруг оживленно закивали головами.

«Танцуют», – подумала она… А через короткое время внизу ощутила царапанье коготков белки, но в тысячи, миллионы раз сильнее. Ее пилили!

«О, как же я буду пить земные соки и поддерживать связь с корнями?» – только успела подумать сосенка.

Раздался треск. Все понеслось перед ее глазами. Она цеплялась ветками за соседние сосны, те тоже старались поддержать ее, но напрасно. Сосенка упала в снег, ее куда– то потащили. Она упиралась изо всех сил, оставляя за собой следы борьбы, но вскоре оказалась в кузове машины…

Когда сосенка очнулась, то вновь стояла.

«Как будто и ничего не произошло. А где же мои сестры и братья?» – подумала она. Вокруг стояли горы, в которых виднелись стройные ряды блестящих прозрачных квадратиков – именно так сосенка расценила пятиэтажные дома. Редкие, незнакомые ей сородичи тоже были здесь. Внизу копошились люди, делая фигуры из снега и льда и развешивая что-то на ее ветках…

Как стемнело, множество звезд вспыхнуло не где-то на небе, а совсем рядом. Они зажглись и над пролегавшей по соседству дорогой. Горы сплошь покрылись огнями, а в один из вечеров – даже ее одежды…

Все говорило о приближении великого торжества. Она чувствовала, что стала очень красива. Ближайшие сосны только о ней и говорили. А люди, проходившие мимо, неизменно поглядывали на нее…

И как-то в полночь случилось чудо. Вокруг нее собралась масса народу. Стало шумно, как во время сильного урагана. Загремели выстрелы: «Бах! Бах!». Мимо нее стремительно проносились молнии, с хлопками рассыпавшиеся возле ее кроны на множество мигающих светлячков. Она инстинктивно искала на земле падающих белок, которых на ее ветках обычно стреляли охотники. Но ни одной не нашла…

Залпы, шум толпы… Вскоре у сосенки от радости закружилась крона. Захотелось сойти с места, скатиться по горке вместе с ребятней. Сосенка, как ей казалось, затанцевала и сама что-то прокричала, но ее голос заглушили выстрелы петард… А потом – все разошлись, и она осталась одна…

Как рассвело, набежали дети. Их веселые, звонкие голоса были для нее, как пение птиц. Вечером, когда на ее одеждах и везде вокруг вспыхнули звезды, пришли взрослые, и опять начался праздник. Это было так удивительно, что она уже стала подумывать, насколько ей повезло, что ее привезли сюда, где она не играла роль королевы, а была ею…

Вот только сосенка чувствовала, как с каждым днем все меньше гибкости остается в ее ветвях. Силы понемногу покидали ее, пока она совсем не разучилась чувствовать окружающий мир. В какой-то из дней ее снова положили в кузов и куда-то увезли, но она уже не обратила на это внимания, потому что умерла… И подобное происходило на площадях многих городов, в квартирах, домах…

Еще раз про любовь

«Власть, деньги и любовь народную – всех этих трех китов мало кому удавалось насадить на один гарпун. Кто-то имеет любовь и власть, но страдает от безденежья, кто-то имеет власть и деньги, но не любим…»

Господин Мафиозов, генеральный директор одного дочернего предприятия, лежал в постели и вздыхал. Не спалось ему. Он ворочался с боку на бок…

Вроде у него было все, о чем мог только мечтать обычный человек: власть, немалые деньги, собственность, разбросанная по стране и всему миру, записанная на родственников, жена, любовницы, дети, но не было любви – безоглядной и страстной любви общественности.

Часто, вставая рано утром и расчесывая свои слегка вьющиеся волосы, Мафиозов сам влюблялся в себя. Но нарцисстическая любовь его слабо удовлетворяла. Хотелось большего. Окружение его любило, но лишь внешне.

«Боятся, что снимут с должности, – знал Мафиозов. – Остальные – выпендриваются. Взять народных защитничков, профсоюзников. Вроде невелики шишки, а ведь, стервецы, порой впрямую не любили. Ничего, в конце концов сдались… Правда, без страсти… Да и другие поняли, за что деньги получают».

– Чувства, куда подевались чувства? – проговорил Мафиозов.

Он спрыгнул с кровати, глянул на себя в зеркало.

«Нет, все же хорош я. Можно меня любить», – пронеслось в его голове. Он, не торопясь, процокал назад. Лег и под бедром ощутил что-то твердое. Оказалось, пухлый конверт с деньгами. Опять забыл в тумбочку бросить.

«Ну хоть Бесовский с Обломовичем, начальнички мои, не обижают. Только это и помогает пережить отсутствие любви общественности, – продолжил размышления Мафиозов. – Ну чего им не хватает, этим городишкам, где мы права качаем?

Болванили народ, лапшу на уши вешали, пресс-службами прессовали – сколько трудов ушло. Истина не стоит разбитых яиц. Если цены на продукцию снижаются или

новые налоги вводятся, то однозначно народ на местах должен за это рассчитываться. Не Обломовичу же из своего кармана за глупости заграничные да государственные платить…»

– Ну не идет сон, хоть убей, не идет. Ой, как хочется искренней ласки! – уже вслух сказал Мафиозов, и мысли заскользили дальше.

«Ведь ради народа стараешься. А никакой благодарности. Помню, работяги всего несколько месяцев без зарплаты пожили и уже хай подняли. Другие годами деньги не получают и как-то обходятся. Здесь же чуть-чуть потерпеть не могут. Вот раньше: босые, голодные, холодные, а ведь как любили! Какие песни слагали про своих вождей! А чем я хуже Сталина?..

Почему никто не хочет меня понять? Раньше на моем месте легче было работать, потому что было больше благ, которые можно было взять незаметно для других. Потом наступила ситуация, когда, что ни хапни, так весь регион без зарплаты сидит. И вот, наконец, определились по долям. Пай Бесовского с Обломовичем я и защищаю. Народ же пусть сам о себе побеспокоится, пусть тоже наймет кого… Я же не против, я просто работаю… Без меня трудяги, может, и этих-то грошей не видели. Чего ж не любят меня?»

Мафиозов опять заворочался, включил ночник и взял с тумбочки «Библию олигарха». Вот ведь красным по белому написано: «От каждого по возможностям – каждому свое…»

«Работяга – шестеренка. Шестеренка крутится в машине. Владеет ею хозяин. Где ж это видано, чтобы на простую шестеренку тратилось столько же денег, сколько на хозяина? – подумал он. – Смазывают ее время от времени, и пусть радуется. На шестеренку и копейки хватит, а хозяину и рубля мало. А бюджетников вообще кормить не надо. Привыкли тут лечить да учить за наш счет. Народу в России пока достаточно. Ученые нам ни к чему, от работяг требуется гайки крутить, а тут большого ума не надо… Но, откровенно говоря, не понимаю, как они живут…»

Встреча

«Всякий путь может быть последним, но никогда не узнаешь – какой…»

Только поезд отошел от станции, как у Сергея заболело сердце, причем так сильно, что в глазах потемнело. Когда способность воспринимать окружающее восстановилась, он услышал привычный стук колес, почувствовал покачивание вагона. Открыл глаза – соседи сидели на местах, как будто ничего не произошло. Он осторожно приподнялся, приступ не повторился. За окном мелькали деревья.

«Ну, слава Богу, а то думал, инфаркт», – подумал Сергей…

Если бы не этот неприятный эпизод, то можно было бы сказать, что его предновогодняя поездка в небольшой городок к родным, у которых он никогда не был, прошла нормально…

Дом оказался рядом с вокзалом. Дверь открыла его прабабушка Маруся, суховатая, широкая в кости, крепкая женщина. На голове у нее был обычный легкий шелковый

платок.

– Проходи, внучок. Кудысь, думаю, запропастился, – сказала она.

Сергей прошел в квартиру и, к своему удивлению, встретил там отца и мать. Мать суетилась по хозяйству, как обычно никуда не спеша. Вечно молчаливый и чем-то недовольный отец, поздоровавшись, вышел во двор покурить.

Квартира небольшая, но от нее тянуло домашним. Сергей бросил вещи в маленькой комнатке, где никого не было, и с дороги прилег отдохнуть…

На следующий день из соседнего села приехали еще родственники: его родные прадед Егор и прадед Алексей. Егор – мужчина среднего роста, крепкий, короткие седые волосы были всклокочены. Глаза какие-то белесые, будто неживые. Бельмо на левом глазу. Он со скрытой неприязнью протянул Сергею ладонь. Причем не пять пальцев, как обычно это все делают, а только два, остальные он как бы поленился выпрямить. На, мол, подержись, если хочешь. Сергей, зная скверный характер Егора, не стал оскорбляться, а протянул свою ладонь и подержался. Алексей поздоровался по-человечески.

– Тебя кто сюда звал? – спросил без лишних церемоний прадед Егор. – Не видишь, что ли, места у нас мало.

– Я сам приехал. Но если мешаю, то могу уехать, – ответил Сергей, не ожидавший подобного приема.

– И как же это ты уедешь? – укоризненно спросила Мария, стоявшая за спиной. – Отсюда сложно уехать.

– Если билетов нет, дам проводнику на лапу, – ответил Сергей, имевший большой пассажирский опыт. – Возьмет. Проверено.

– Хорошо, если так, потому что твои вещи из комнаты, где ты расположился, придется вынести. Там будут деды отдыхать, – заключила прабабка Мария.

«Вот это гостеприимство!» – подумал Сергей и, видя, что его родители сами растерялись и никак не вмешиваются в эту ситуацию, пошел на станцию в надежде, что возьмет билет на обратную дорогу. Возле касс никого не было. Несколько пассажиров сидели в зале ожидания. Он наклонился к окошку и спросил:

– Есть что-нибудь на ближайшее время?

– К сожалению, до самого Нового года ничего нет, – ответила кассирша.

– Заплачу двойную цену, – сказал Сергей, для весомости покачивая двумя пальцами, разведенными в виде буквы «V».

– Если места появятся, то я придержу их для вас. Время от времени подходите, – раздалось из окошка.

Не желая скоро возвращаться к родственникам, Сергей отправился погулять в центр городка. Возле универмага народу полно, шла какая-то распродажа. Сергей стал протискиваться к прилавку. Тут кто-то его схватил за рукав и давай вытаскивать из толпы. Оказалось – три парня. Вот только лиц он их так и не разглядел – будто темные пятна. От них веяло опасностью.

– Ты что, не местный? – спросил один из них.

– А тебе какое дело?

– Да уж есть дело. Толкаешься, как у себя дома, – сказал другой.

– Да пошел ты… – сказал Сергей, понявший, что без драки не обойдется.

– Смотри-ка. Он еще и хамит, – сказал третий и как бы по-приятельски, но излишне тяжело ударил Сергея в плечо.

– Тебя что, вежливости поучить? – спросил второй, ухватив Сергея правой рукой за грудки.

Первый стал заходить сзади, захлопывая кольцо окружения.

– А ну-ка, отпусти, – громко сказал Сергей, пытаясь привлечь к себе внимание людей, которых вокруг было предостаточно.

Но люди проходили мимо, как будто ничего не происходило…

Сергей ударил по державшей его руке, сбил ее и побежал в универмаг. Троица устремилась за ним. Убежать не удалось. Его ухватили сзади за рубашку. Тогда, неожиданно развернувшись, Сергей врезал, что было силы, прямо в челюсть ближайшему из своих противников. Тот повалился на землю. Не глядя на упавшего, он тут же отвесил крепкий пинок в промежность другому нападавшему. Тот переломился и упал рядом. Третий отскочил. Завязался вялый обмен ударами. Тем временем двое лежавших на земле незнакомцев стали подниматься с земли. Сергей понял, что от расправы его отделяют считанные мгновенья, и тут он заметил тяжелую доску, лежащую неподалеку. Он устремился к ней, и в этом был быстрее преследователей…

Доска опустилась на голову одному из нападавших. Тот упал, как подкошенный, навзничь. Двое других разбежались в стороны. И тут раздался запоздалый сигнал милицейской сирены. Подъехал желто-синий УАЗ, и из него выскочили милиционеры в фуражках, чьи обода сияли, как золотистые ореолы. Всех, кто был неподалеку, похватали и повели к задней двери машины. Сергей наклонился к лейтенанту и попросил:

– Слышь, командир, я-то тут ни при чем. Они сами ко мне пристали. Отпусти ты меня.

– Ладно, иди, как будто тебя здесь не было. Это известные личности. Раз они тебя заприметили, ты бы сматывался куда подальше из этих мест. Как ты от них отбился?..

Сергей вернулся к родным. Ночевал на кухне. А наутро узнал, что тех парней в милиции долго не продержали, примерно через час выпустили. Городок маленький, слухи о том, кто к кому в гости приехал, распространяются быстро.

«Будут искать и наверняка здесь найдут, – подумал он. – Надо куда-то перебираться».

Родственники, родители, какая-то знакомая с взрослой дочкой сели вместе и стали мозговать. Причем дочка, разбитная соблазнительная девица, прямо-таки льнула к Сергею.

– Здесь ему оставаться нельзя, – сказала дочка. – Соседи видели. Да и по родственникам могут найти. Пусть у меня поживет. Я за ним присмотрю.

Мама строго посмотрела на свою неуемную дочь. А та и говорит:

– Что ты переживаешь, мама? У меня же сифилис, ты знаешь. Пока не вылечусь, никого к себе в постель не заманю.

Это была чистая правда, но деваха хитро подмигнула Сергею. Мама согласилась, и все одобрили этот план. Сергей перешел к девахе со всеми вещами. Прошло не больше часа, как та заглянула в отведенную ему комнату. Села рядом и давай:

– А ты ничего, молодец. Мало кто может им отпор дать. Неужели ты, герой, ничего не хочешь? Сифилис у меня не особо опасный…

Она убеждала и льнула. Сергей еле выскользнул за дверь, дескать, в магазин. А сам – на вокзал.

По пути встретил отца, сидевшего на скамейке. Присел рядом.

– Сынок, я, пожалуй, останусь здесь навсегда. Нравятся мне эти места после города, где мы столько с матерью прожили. Здесь всего несколько пятиэтажек, а вокруг деревянные хаты с дворами и выпасами скота. Здесь родиной пахнет, – сказал отец.

– От меня этого и не жди. А пахнет здесь навозом да чем-то несвежим.

Сергей пошел на вокзал, а его отец так и остался сидеть, глядя на приближающийся поезд и раскинувшиеся за железнодорожными путями поля.

На этот раз в кассе было полно народу. Кассирша в окошке еще издалека узнала Сергея, но отвернулась. Тут зашел какой-то парень, махнул ей рукой. Она подманила его к окошку. Он растолкал народ и получил билет. Тут же кассирша громко закричала:

– Это последний, по брони!!!

Сергей метнулся к кассе, но окошко перед ним захлопнулось, он стучал, но кассирша не открыла. Он понял, что, как говорится, пролетел…

В это мгновенье где-то далеко, в совсем ином мире, на койке реанимации остановилось сердце тяжелобольного, которого ссадили с поезда ввиду инфаркта…

Сергей еще долго пытался уехать из этого городка. Но так и не смог, а почему, так и не понял. Он даже не задумался, отчего встретился здесь с давно умершими людьми…

Очерки

Случаются и средь трудовых журналистских будней моменты, которые хотелось бы оставить в памяти. И фамилии героев в большинстве случаев не настолько важны, как те жизненные ситуации, через которые они прошли. Причем эти герои как отрицательные, так и положительные, ведь жизнь многогранна, и не все ее грани удивляют чистотой, на некоторых в переливах света возникают муть и кровавые оттенки.

Глобальный мужик

«Суть жизни в том, чтобы спеть свою песню и спеть от души»

                Максим Горький

Нечасто обращаются в редакцию люди с просьбой написать о полюбившемся им человеке. Обычно героев своих очерков и зарисовок находим мы сами. А тут вдруг – приятное исключение – звонок в редакцию с просьбой написать о замечательном человеке Александре Федоровиче Садыкине, которому, кстати, недавно исполнилось 50 лет. Причем это желание исходило от всех его коллег из пятой колонны УТТ-7.

Перед тем, как встретиться с самим Александром Федоровичем, я решил поговорить с ребятами из его бригады. А где это сделать, как не на рабочем месте? И вот в воскресенье мы с Альбертом Шакирзяновым, бригадиром, на его личной «девяносто девятой» выехали из Муравленко и устремились по трассе в направлении Пурпе. А почему в воскресенье? Да потому, что воскресенье для тех, с кем предстояло увидеться, не выходной. Выходные выпадают по скользящему графику. Дорога заняла около получаса времени, которое, вполне естественно, протекало за разговором.

Тракторная бригада, где уже около шести лет трудится Александр Федорович, насчитывает двадцать пять человек, работающих в две смены. Это вместе со стропалями и крановыми и если все «Кировцы» на линии. Но в наше время, когда запчастей не хватает, на выезде постоянно находятся лишь пять-шесть этих мощных машин. При этом надо понимать, что пять – это минимальное число для выполнения задания. Бригада занимается перевозками с куста на куст бригад подземного и капитального ремонта скважин. Простой может обернуться потерями в добыче нефти.

В УТТ-7 пятую колонну и входящую в нее тракторную бригаду называют «дикой дивизией». Силы пятой колонны в значительной степени распылены по территории месторождения. Но работают ребята четко. Буквально за считанные часы могут перевезти ремонтников куда требуется. Большинство «Кировцев» оборудовано рациями. Все нюансы (если кто-то застрял, сломался и т. д.) быстро устраняются. В общем, ребята умеют выложиться, умеют сплотиться, за что их уважают. Да они и сами не дают себя в обиду.

В прошлом году под Новый год из-за своего скользящего графика работы ребята из тракторной бригады чуть было не остались без денег. Всем деньги понемногу выдавали, а пятая колонна осталась, как говорится, не у дел – у закрытых кассовых окошек. Вот и показала «дикая бригада» свой характер. Произошло это 31 декабря. Путевки, как обычно, взяли, а работать наотрез отказались, пока не получат зарплату. А тут еще так совпало, что заказов невпроворот… Через несколько часов деньги привезли на «Стартовую», центр дислокации пятой. Никто без новогодних подарков не остался, и перевозки не были сорваны.

Этот пример красноречиво говорит о крепком коллективе бригады. Тогда общий почин поддержали даже те, кто работал в ночную смену с 30-го на 31-е. В том числе и Александр Федорович. Потом был еще случай, когда и. о. генерального директора ОАО «ННГ» своим указом срезал зарплату. Вся колонна написала заявления в комиссию по трудовым спорам, в объединение. Под лежачий камень вода не течет. Надо предпринимать хоть какие-то меры против несправедливости – это в бригаде не только понимают, но и действуют. Вот среди таких людей работает Александр Федорович и пользуется у них огромным уважением. Один за всех и все за одного – это и их девиз.

Альберт давно знает Александра Федоровича. «Дядя Саша» – любя называют его в бригаде, памятуя о возрасте. Не нравится это Александру Федоровичу. «Какой я вам дядя Саша? – иной раз говорит он. – Саня я для вас, и все тут». Не хочет Александр Федорович, чтобы возраст отдалял его от ребят. Профессионал же он отменный, прямо сказать, выдающийся. Приехал на Север из Казахстана, где работал и комбайнером, и механизатором на «Кировце». Приехал, как и все, на год, два, три, да так и остался.

Наметанный глаз видит издалека специалиста своего дела. И то, что Александр Федорович хорошо знаком с «Кировцами», ребята сразу поняли и по ремонтам, и по умению управлять трактором. Прошло совсем мало времени, а к нему стали обращаться за советом и помощью. Всегда подойдет, покажет, расскажет, поможет, а если есть запчасти, то и ими поделится. Дальше – больше.

Если кому-то надо срочно уйти с работы, то в первую очередь идут к Александру Федоровичу. Объясняют, мол, жена или ребенок заболел… да мало ли что. Бывает так, что надо отлучиться. Александр Федорович всегда подменит без лишних слов. И отработает за двоих не абы как, а как положено, пока другая смена не приедет. Бывает даже, что сменщики приезжают и начинают искать «Кировец» Александра Федоровича. Куда делся? А он, оказывается, еще работает. Помочь – это он запросто. Даже деньгами, если есть возможность.

И вот недавно справляли 50-летие Александра Федоровича. От всей колонны вручили ему подарок, на который сбросились всем коллективом. Никто не остался в стороне. Отметили юбилей прямо на рабочем месте, на стыке двух смен, в рабочей мужской компании…

За разговором мы добрались до тракторной бригады. Пространство между обычными вагончиками было заставлено «Кировцами». Один из них немного накренился из– за спущенного переднего левого колеса. «Не повезло имениннику, – сказал Альберт, взглянув на травмированный трактор, – прямо на день рождения колесо пробил». Пробитое колесо – это у «Кировца» часто случается, несмотря на то, что покрышка довольно мощная.

В бригадирском вагончике нас встретил Виктор Баранов, бригадир по перевозкам, Он ближайший начальник Александра Федоровича, он руководит, он требует. В тракторной же бригаде действует почасовая оплата труда. Там не надо нарабатывать тонно-километры. Там царит режим ожидания. Есть заявка – она выполняется, нет – люди могут отдыхать. Александр Федорович отличается от всех редкой трудоспособностью и практически всегда в работе. Нет в нем такой жилки: где-то прилечь – «авось меня не тронут». Он как запрягся, так и пашет…

Александр Федорович – Работяга с большой буквы. Не случайно по итогам уборочной кампании в Казахстане он регулярно занимал 1-е, 2-е места, а в 1980 году получил орден Трудовой Славы III степени. Не случайно, уже работая здесь, он получил грамоту за трудовые заслуги, подписанную лично бывшим министром топлива и энергетики Шафранником и впоследствии неоднократно награждался как грамотами, так и именными подарками.

Человек Александр Федорович не хвастливый, и об ордене ребята из бригады узнали совершенно случайно. Уж так судьба ему выпала, что пришлось несколько раз переезжать в нашем городе. А в таком деле, как переезд, без помощи не обойдешься. Так вот, два года назад Ромка, перенося вещи, наткнулся на этот орден и спрашивает в шутку: «Дядь Саня, а ты где орден-то свистнул?» А он отвечает: «Какое тебе свистнул? Мой он». Пока все посмеивались ответу Александра Федоровича, считая его шуткой, нашлось орденское удостоверение.

Без шероховатостей «начальник – подчиненный», конечно, не обходится. Александр Федорович немного и пооткровенничает со своим другом – тезкой, тоже Александром, но Степановичем. Говорит: «Да что он меня все грузит, других, что ли, не видит?» Друг утешает его: «Саня, да другой так, как ты, не сделает». В общем, если какое незапланированное дело выпадает, то бригадир в первую очередь обращается к Александру Федоровичу. Особенно если кого надо вытащить, да если пурга. Хоть только один мост у его «Кировца» ведущий, а у других – оба, лучше Александра Федоровича никто с задачей не справится.

Как-то зимой надо было оператора на буровую отвезти. Пурга же так разошлась, что ничего окрест не видно. Дорогу полностью снегом замело, остались лишь еле видные приметы. Куда в такую погоду ехать? Александр Федорович согласился. И доехал. В разговорах потом отшучивался, на ощупь, говорил, нашел дорогу, ведь все кусты в округе знакомы. Рисковал, конечно, но и причина тому была. Скважина остановилась. Присутствие оператора стало необходимостью. Получил приказ – надо выполнить, считает Александр Федорович и живет по этому принципу. Каждый день – как в бой.

Тепло отзываются об Александре Федоровиче его товарищи по работе. Вот, например, Николай, тоже тракторист. «Это не человек, а золото, – говорит он. – Кажется, нет ничего, что бы Саня не мог сделать». Прошлой зимой у Армена, работающего в той же бригаде, заглох трактор. Кто ни пытался – не удалось завести машину, и все тут. Подошел Александр Федорович… трах-бах – и все наладил. Многие тогда удивились. Умеет он руками работать. Без запчастей как-то выкручивается. Мастер. «Он самый глобальный мужик. Такие редко встречаются», – заключил Николай.

Володя – стропальщик. Он искренне считает Александра Федоровича своим старшим братом. По работе они вместе – в одной, так сказать, связке, перевозят оборудование. Володя загружает, Александр Федорович везет. Всем известно, что редкий водитель будет помогать загружающим. Александр Федорович к таким не относится. Пока Володя наверху орудует, он внизу зацепляет. Умеет и словом подбодрить, чтобы работа не висела на душе, как гиря, а текла весело и интересно.

Александр Федорович, похоже, являет собой редкое сочетание профессионализма, трудолюбия и тех качеств, за которые называют человека компанейским, интересным, безобидным. В выходные – бока не отлеживает. Его хобби – рыбалка, а если выпадает время, свободное от домашних забот, то он отыскивает свою французскую палатку и надувную лодку, полученные через общеизвестный Еврошоп, достает многочисленные самодельные рыболовные снасти и едет к своим заветным местам, на берега одного из водоемов. Кстати, что интересно, орден, пока его не увидели ребята из бригады, планировалось переделать на мормышки. Обладатель не придавал ему особого значения.

С ним любят ездить на рыбалку, приглашают. Он и сам иногда организует народ. У Александра Федоровича своей машины нет, но он, так сказать, дает заявку. Ребята поддерживают. Увозят и привозят. Вот и Володя, с которым мы познакомились раньше, иногда выполняет функции извозчика, а Александр Федорович его рыбкой угощает. Он любитель ловить не сетями, а удочкой. Главным в рыбалке видит возможность отвлечься от жизненной суеты. Посидеть, отдохнуть в свободное время. На рыбалку готовится, как на праздник.

Этим летом Александр Федорович рыбу удил всего пару раз. Выезжал оба раза со своим другом – тезкой. Случай опять же произошел запоминающийся. Забросили снасти, сидят, ждут. Не клюет. Хоть бы кто попробовал наживку, а то полная тишина. Вдруг начал тихонько позвякивать колокольчик на удочке нашего героя. На безрыбье и малек рыба. Александр Степанович подталкивает в бок Федоровича и говорит: «Саня, вытаскивай. У тебя на крючке кто-то есть». «Да мелочь», – говорит Александр Федорович. Вдруг колокольчик дернулся – посильнее. Тут уже ждать нечего. Вытаскивают, а на одном крючке сидят две рыбки: налим налимчика заглотил.

С самим Александром Федоровичем удалось встретиться лишь на следующий день. Да и то не сразу. Оказалось, что он у своего «Кировца» накачал пробитое колесо и быстрее, пока оно не спустило, поехал ремонтироваться на «Стартовую». Вообще, Александр Федорович приезжает на работу раньше всех, первым автобусом, поэтому нет ничего удивительного, что он не стал дожидаться нас, а сразу погрузился в работу. Мы устремились за ним. Встретились в арочнике.

Издалека, когда он подходил, я по движениям, походке поначалу принял его за молодого человека. И лишь вблизи стали заметны морщины на его лице. Сразу вспомнились слова Александра Степановича: «Ведь ему 50, а с молодежью не сравнить. Никогда на бюллетень не пойдет. Все на ногах переносит». И сразу, после первого взгляда на него, я понял – он такой, как мне о нем рассказывали. Слишком много жизни в его глазах, от которых прямо-таки исходит ощущение доброты и спокойствия.

Светлая аура окутывала этого человека.

Родился Александр Федорович в Восточно-Казахстанской области, в деревне, в километрах пятнадцати от Усть-Каменогорска. После окончания восьмилетки пошел по стопам своего отца и поступил в училище механизации сельского хозяйства. Получил профессию механизатора широкого профиля, успел год отработать до призыва в армию. Служил два с половиной года – попал как раз в переход с трехгодичной службы к двухгодичной… Вернулся домой и с головой окунулся в работу.

Человек он к труду привычный. Свой дом, хозяйство – там ленивому не место. До сих пор вспоминает, как уток выхаживал. Вставал в три часа утра, шел на рыбалку, улов скармливал уткам и шел на работу. И так каждый день, пока не начиналась уборочная страда. На Север приехал, как и все, чтобы поправить материальное положение. К тому времени он уже обзавелся семьей. Кстати, обе дочки родились в год, когда Александр Федорович получил орден. Три награды за год!

Откуда же берется в этом немолодом уже человеке столь юная энергия? Сам Александр Федорович считает, что активная жизненная позиция – это привычка, сохранившаяся с детства. Всегда рано вставал и поздно ложился. Так живет и здесь. А назад, на родину, уезжать не тянет. Вначале, когда сюда приехал, снилось, что на землю вернулся. Сейчас такого нет. Понравилось ему здесь. А когда уезжает в отпуск, снится Муравленко.

Октябрь 1998

Родом из Удачного

«С особенной яростью и жестокостью Северная глушь ломает упорство человека, потому что человек – самое мятежное существо в мире, потому что человек всегда восстает против ее воли, согласно которой всякое движение в конце концов должно прекратиться».

Джек Лондон

Уже в дороге вьюга застала их – двух мужчин в ненецких малицах, мчавшихся на оленьей упряжке по необъятной снежной тундре. Один – пожилой, но еще полный сил каюр, из ненцев. Второй – коренастый, среднего роста – старший участковый инспектор небольшого поселка Находки, что расположен в Тазовском районе на берегу Карского моря. Начальник Находки – так и звали его знакомые и друзья. Каких он кровей – разобрать было невозможно: лицо скрывали мощная борода и капюшон. Остались позади уже многие десятки километров пути, а впереди ждало еще столько же. Они переезжали со стойбища на стойбище. Проходила перепись населения, а так как многие дела вершились одновременно, то параллельно велась работа и по заготовке мяса.

Метель разыгралась нешуточная. Мало что можно было разобрать окрест. Ехали уже вторые сутки. Каюр определял курс по одному ему известным приметам. Тундра, ни одного дерева. Дед сгребал снег и что-то высматривал под ним. Но в конце концов и его опыт оказался бессилен перед ураганной снежной пеленой, скрывавшей даже только что оставленные упряжкой следы. «Пока не кончится метель, мы отсюда не выедем, – сказал каюр, – надо переждать».

Путники положили рядком трех оленей, и сами легли между ними. Так лежали трое суток. Олени согревали их своими телами. Но все же мороз дал о себе знать. Первым не выдержал дед: «Однако я замерзаю». Он знал, что у Леонида, так звали участкового, есть 700-граммовая фляжка, под завязку наполненная спиртом. Стали понемногу прикладываться к ней, чтобы согреться. Но вскоре спирт закончился. Вьюга навеяла какой-то бред. Сколько продолжалось такое состояние, сказать трудно. Казалось, время замерло. И вдруг наступила тишина. Они разрыли снег, которым их занесло с головой, и ярчайшее солнце ослепило. Снег блестел непереносимой для отвыкших от света глаз белизной. Глаза инстинктивно закрылись, а когда к ним вернулась способность нормально видеть, то оказалось, что рядом, всего метрах в трехстах, стоит буровая. Чуть-чуть не доехали. А по ложбине, совсем рядом, спокойно бежали два волка, не обращая на людей никакого внимания.

Буровая была, как оазис в пустыне. Леонид зашел в балок, где собралась вся бригада.

– Здравствуйте всем. Как найти бурового мастера? – спросил он.

– Вот ненцы пошли. Уже бурового мастера им давай. Ты бы хоть переоделся, а то видок у тебя… – раздалось в ответ.

Леонид не стал спорить, средь мужиков из дикой бригады можно и на неприятности нарваться. Он снял своего гуся (национальную верхнюю одежду ненцев из оленьей шкуры мехом наружу), снял чижи (национальную обувь) и остался в спортивном костюме с пистолетом на поясе. Удивление было не меньшим:

– Ничего себе! Ненцы с пистолетами ходят!..

Бывает, сидя дома за чашкой чая, Леонид нет-нет да перелистает альбом со старенькими фотографиями, которые снимал «Сменой» в такие морозы, что затвор подчас прихватывало. Иной раз вновь перечитает свой старый дневник, который вел, неделями пропадая на стойбищах. И вспомнит, как просидел целую неделю в чуме, где ничего кроме сушеного омуля не было. Его ели, им топили печку, из его жира делали свечку. Этот омуль, от которого и сытно, и тепло, и светло, до сих пор у него поперек горла стоит… Ему знаком вкус сырого мяса, сырой рыбы. Приходилось также пить теплую оленью кровь, чтобы не заболеть цингой.

Как-то, возвращаясь после длительной командировки, Леонид решил заглянуть в чум богатого ненца. Усталость буквально валила с ног. Он знал, что пуша (жена ненца) по традиции постирает одежду, накормит. Зашел. Жены у ненца не оказалось, но зато вместе с ним жили две дочки. Одна окончила институт международных отношений. Другая – школу искусств. Они и переодели гостя. А богатый ненец предложил то, чего в этом снежном, холодном краю ожидать было совершенно невозможно: баню. Леонид, правда, с некоторым сомнением, согласился. Парная ждала его в соседнем чуме. Там весело трещала горящими дровами раскаленная докрасна печка, стояли ведра, до краев наполненные горячей водой. Попарился на славу. А после бани чистый и голодный ужинал вместе с хозяевами. Все выпили по рюмке «апой-капли» (водки). Причем сначала выпили женщины, потом мужчины. Затем все вместе приступили к супу из жестковатого мяса совы, который показался тогда самой вкусной едой на свете.

Главным в работе участкового было, как и везде, укрощение преступного элемента.Большую часть населения Тазовского района составляло в те годы местное население: ханты и ненцы. Спокойствие этого «медвежьего уголка» нарушалось лишь изредка. Как-то Леонида разбудили в два часа ночи. Оказалось, что из мест заключения вернулся домой ненец и в первую же ночь, отметив с другом свое освобождение, всадил тому нож под сердце. Леонид тут же пошел к пострадавшему, который был еще жив, и выяснил, где находится преступник. Он легко нашел небольшой деревянный сруб, но входная дверь была плотно заперта. Леонид с силой высадил ее и ворвался внутрь избы. Вдруг его кто-то сильно огрел по спине. Леонид вытащил пистолет и, не целясь, выстрелил туда, откуда был нанесен удар. Но напрасно. Преступник спал, как мертвый, а ударил по спине Леонида лом, которым была заперта дверь. Ударил с отскока, на манер пружины. Преступник бесхитростно тут же сознался в содеянном. Правда, ножей у него было около десятка, и которым он ударил, точно не помнил. Леонид хотел его тут же арестовать. Но ненец попросил отсрочку, пообещав прийти на следующий день к вертолету. И пришел. На зоне ему жилось лучше.

Вот так началась северная милицейская жизнь Леонида. С таежной романтики, за которой он устремился из Донецкой области самостийной теперь Украины…

В армейские будни Леонида красной строкой вплелись события 1968 года в Чехословакии. Когда мятежная танковая дивизия ушла в Татры (горный массив), противотанковый дивизион, в котором он служил, устремился вдогонку на захват. Был выдан полный боекомплект. Бойцы впервые сутками не снимали каски. Но сражение не состоялось. Однако для девятнадцатилетнего пацана хватило и этих впечатлений. Сельское население относилось к нашим воинам добродушно. Солдаты обменивались с селянами продуктами: свои консервы и сигареты – на местные фрукты и овощи. Враждебно встретили силы Варшавского договора горожане. Бывало, и бутылки с зажигательной смесью бросали на бронетехнику. А в одном городе прямо днем на глазах у всех зарезали регулировщика. К нему подбежала группа людей, схлынула – а тот лежит в луже крови.

После демобилизации Леонид год крутил «баранку» на автопредприятии. Потом по направлению Донецкого бюро обкома партии был назначен замполитом в особый дивизион (сейчас такие подразделения называются ОМОНом). С этого и начались для него милицейские будни…

Случайно открылся ему и Север. Леонид приехал к другу в Тазовский район Ямало-Ненецкого округа. Был расцвет лета, больше походивший на раннюю весну. Дум о трудоустройстве в здешних краях не было. На «земле» была хорошая работа. Но судьба свела Леонида с его будущим начальником, и тот уговорил его бросить насиженные места. Перевод проходил тяжело и растянулся на целый год. Время внесло свои коррективы: должность заместителя начальника милиции, на которую переводился Леонид, уже была занята. Пришлось работать старшим участковым…

Через несколько лет Леонид приказом начальника УВД Тюменской области был назначен начальником вновь созданного отдела внутренних дел небольшого северного города Муравленко.

Работали сутками. Каждый сам обставлял свой кабинет, шел на поклон к руководителям предприятий – в милиции был большой дефицит оргтехники (имелся всего один компьютер), не хватало телефонов да и всего остального.

Как-то нефтяники получили новые машины. И не просто машины, а «Мицубиси». Их распределили быстро. Милиция осталась с носом, но хотя бы попытаться отхватить «Мицубиси» стоило. Вечером Леонид нанес визит начальнику нефтегазодобывающего управления Кошелеву. Он в то время был царь и бог – снабжал город всем необходимым. Леонид попросил:

– Дайте хоть одну машину для милиции.

– Ладно, одна на складе имеется. Завтра заберете, – только чтобы отвязаться от очередного просителя, пообещал Кошелев.

Но Леонид, как человек опытный, знал, что значит «завтра». Впереди целая ночь, и Кошелев может передумать. Поэтому сразу после разговора поехал на склад, нашел начальника и донес до него, что «дал Кошелев добро, надо срочно забрать машину». Подняли сторожей, разогнали собак и выехали. На следующий день «Мицубиси» уже стояла в ГОВД, оборудованная мигалками. Кошелев наутро действительно передумал, но было уже поздно…

В начале 90-х, на волне демократии в городе стали образовываться преступные группировки. Как-то ночью на пустыре промзоны между бандитами завязалась перестрелка. Тогда восемь милиционеров, среди которых был и Леонид, задержали около 30 преступников. Были изъяты автоматы, обрезы, гранаты. Многие из бандитов, побросав оружие на землю, сказали, что оно тут и валялось, а чье – они не знают. Ранен был только один преступник…

В День милиции 10 ноября 1992 года в ГОВД поступило сообщение, что в районе нынешнего парка, возле лыжной базы, раздается стрельба. Сотрудники милиции, в числе которых был и Леонид, окружили место пальбы, насколько это было возможно при их малом числе. Начали подходить. И тут по ним открыли прицельный огонь. Пули, пролетавшие рядом, рождали ощущения не из приятных. При аресте двум стрелявшим несовершеннолетним пацанам изрядно досталось. Впоследствии выяснилось, что они пристреливали оружие, готовясь к грабежам.

Вечером того же дня в дежурную часть поступило сообщение, что в одном из домов на пятом этаже идет страшнейшая драка. Леонид с группой срочно выехал туда. Поднялись. Из-за двери доносились глухие удары, треск ломающейся мебели, крики. Леонид плечом высадил дверь, и оперативная группа ворвалась в квартиру. Дрались двое, стены и пол были в крови. Одного драчуна участковые сразу схватили и прижали к полу. Другой пробежал через зал, выбил окно, сгруппировался и рыбкой выпрыгнул наружу… Снега было еще мало, внизу – металлические гаражи. Леонид подбежал к окну и сквозь дыру в стекле увидел «рыбку», неподвижно лежащую на земле.

– Все, трупак, – сказал он.

Но один из участковых быстро спустился вниз на всякий случай, чтобы, если пострадавший еще дышит, доставить его в больницу. Через некоторое время он вернулся, тяжело дыша, и доложил:

– Вы знаете, еле его связали.

Прыгун всего лишь повредил ключицу. Он оказался бывшим афганцем-десантником. Выучка его и выручила. Даже более того: после такого прыжка прошли боли в голове, которые его мучили с Афганистана. А прыгнул он по забывчивости. Начал пьянствовать дома, в квартире на первом этаже. Когда выпил все свои запасы, то поднялся к другу на пятый этаж. Там между собой немного повздорили. Когда в квартиру ворвалась милиция, он уже забыл, где находится, решил, что дома, вот и «пульнул»....

Леонид ушел из милиции. Работает главой администрации поселка Ханымей на Ямале. Он еще в юности мечтал стать председателем колхоза. И хотя судьба дала эвон какой крюк, но Леонид о прошлом не сожалеет да и в Донецкую область переезжать не думает. Когда случается отпуск, приезжает, встречается с друзьями молодости, посещает дорогие сердцу места, поселок Удачный, где он родился. И чувствует себя просто великолепно… где-то месяц. А потом его начинает тянуть домой. Не в край, где родился, а в дом среди лесов, озер и болот. Видимо, не зря говорят, что тот, кто прожил на Севере более трех лет, останется там навсегда. Что-то держит здесь людей. Не отпускает. И это что-то – чувство малой родины. Родины, которую здесь постепенно обретают все.

Август 1999

Случай из врачебной практики

«Необходимо, чтобы врач сохранял руки чистыми, а совесть – незапятнанной»

                Гиппократ

Первые предвестники восхода скупого северного солнца только-только начинали разгонять непроглядную тьму, когда вахтовый автобус, наконец, достиг административного центра нефтяного месторождения. Привычные, но в тоже время надоедливо-долгие два часа пути от города к месту работы остались позади. Николай, начальник и единственный врач медпункта месторождения, еще не совсем придя в себя от поездки, вышел из теплого салона и сразу окунулся в перехватывающую дыхание морозную атмосферу таежной зимы. Было около сорока градусов холода. Он по привычке взглянул на часы. Почти восемь утра.

Еще не открыв дверь медпункта, он знал, с каким нетерпением его ждут дежурившие этой ночью фельдшера. После ночи дежурства им, безусловно, хотелось быстрее добраться домой. И Николай не стал испытывать терпение своих коллег. Он направился прямо в медпункт. Быстро прозвучали слова «здравствуй» и «пока», и Николай остался в полном одиночестве на целый день, потому как фельдшер, работавший с ним в одну смену, ушел в отгул.

«Только бы ничего сегодня не произошло, – подумалось ему. – По крайней мере, ничего серьезного. Погода– то нелетная…» И тут в его кабинет ворвался окруженный облаком ноябрьской стужи, запыхавшийся человек. Одет неизвестный был по погоде и, если бы не сорокаградусный мороз, то Николай принял бы его за одного из тех рыбаков, которые промышляют в здешних местах. Унты, ватные штаны, мощная шуба и пушистая собачья ушанка. Завершало ансамбль раскрасневшееся бородатое лицо непонятного возраста, с губ которого без промедления сорвалось: «Вы доктор?»

«Я, – ответил Николай. – А в чем дело?»

Неизвестный стал прерывисто, в такт неуспокоившемуся дыханию проговаривать отрывочные фразы. «Женщина, ханты, беременная… Беспокоится… Кажется, роды начинаются… Надо ехать».

В долгой врачебной практике Николая случалось всякое. Приходилось сопровождать тяжелобольных в Ноябрьск, Тюмень, а изредка даже в Москву. Один раз его уговорили доставить в Тюмень кроме «его» ребенка еще и женщину. На «скорой» их привезли в аэропорт. Они спокойно прошли регистрацию и заняли передние места в салоне самолета. Но когда самолет оторвался от взлетной полосы и начал резко набирать высоту, у ребенка и женщины одновременно начались сильные судороги. Здесь Николаю пришлось понервничать. Хорошо, что хоть у мальчишки под ключицей был установлен катетер (специальная трубка, сообщающаяся с веной). Женщине же лекарство пришлось вколоть в едва заметную вену. Благо такие процедуры он выполнял частенько, точно попадая в тонюсенькие детские венки. Но роды…

Тем временем неизвестный успокоился и стал рассказывать более обстоятельно. Назвался он Володей. И, оказывается, чтобы попасть в медпункт, он быстрым шагом по целине отмерил километров десять. Причина же столь раннего визита лежала на топчане в небольшой избушке, затерянной в тайге. Боли в животе у беременной начались еще с вечера. Пришел пешком, потому что приехать не на чем. Семья ханты, для которой он просил помощи, достаточно бедная. Оленей не имеют. Говорят, что уже давно их какие-то геологи застрелили. «Буран» есть. Да только толку от него немного. Бочка с топливом, которую им завезли ранней осенью, оказалась с дыркой, и весь бензин ушел в землю.

Требовалось срочно доставить беременную в роддом, потому что принимать роды в глуши представлялось чистейшим безумием. Николай не понаслышке был знаком со спартанским бытом народов Крайнего Севера. Раньше в составе комиссии он регулярно вылетал вертолетом для проведения медосмотров прямо на местах, в чумах, где о санитарии даже в «лучших домах» можно было говорить лишь в очень приблизительных оценках. Николай начал искать машину с просторной и теплой кабиной, где можно было положить женщину. Но сесть удалось только на «КрАЗ»-лаптежник – без особых удобств, но зато с широченными колесами.

Вездеход позволил спокойно следовать указаниям Володи. Дороги, в общем-то, не было. Ехали по целине, по замерзшим до глубин болотам, мимо вечнозеленых колков, нащупывая проезжие места опытным путем. Съезжали в сторону от нужного направления, петляли, но все же упрямо продвигались вперед.

В одном месте сосны стеной преградили путь, оставив проход, соизмеримый с шириной «КрАЗа». Пошли напролом. Немного помяли кузов. В другом месте мощная машина попросту застряла. И началось: туда, сюда, обратно… На скорости проскочили непокорный участок. Казалось, дорога никогда не кончится…

Николай времени даром не терял. Он старался вспомнить все, что знал о таинстве появления на свет божий новорожденных. И некоторый опыт действительно был. Еще во время учебы в институте ему приходилось на практике помогать роженице, подвигая ребенка мягким давлением на живот. Работая в больнице, он регулярно присутствовал в родзале. Правда, роды принимали акушерки, а его обязанностью было следить за состоянием родившегося ребенка. Но он видел все, что делалось. Конечно, видеть и уметь – не одно и то же. Поэтому он желал только одного: только бы успеть доставить женщину в больницу. Переживал очень сильно. Тем временем на окраине леса показалась избушка. «Дорога заняла час с четвертью, – отметил Николай. – Значит, назад столько же».

Их ждали. Дверь домика открылась, и на улицу вышла женщина. Николай, не дожидаясь приглашения, вошел внутрь. Роженица лежала на дощатой кровати, устланной старым матрасом, и Николай с первого взгляда понял, что его надеждам на роддом не суждено сбыться. До появления ребенка оставались минуты. Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Но помогать роженице особо не пришлось. Семнадцатилетняя женщина была хорошего здоровья и родила сама. Почти не кричала. Николай разве что плечики у ребенка «вывел» немного, пуповину перерезал и перевязал. Да хлопнул мальчишку по попке. Мальчик родился небольшой. Весом не больше двух с половиной килограммов. И, наконец, Николай осмотрелся.

Раза четыре он изрядно треснулся о потолок, пока суетился вокруг роженицы, и это при его-то невысоком росте. Комнатка была слишком низенькая и маленькая. Небольшие застекленные в один ряд окна были покрыты толстенным слоем льда, и только на самом верху оставалась узкая полоска, через которую пробивался дневной свет. Было довольно прохладно. Да и стоит ли ожидать значительного тепла от небольшой буржуйки, пусть даже та и топится постоянно? Все обитатели избушки ходили в теплой одежде. А обитателей было не меньше шести человек. Роженица и ее отец, женщина, встретившая Николая, и двое ее детей: девятнадцатилетняя дочь и двадцатилетний сын. И, наконец, знакомый нам Володя. Кроме того, под ногами мельтешили собаки и кошка. Вдоль стен стояли три топчана – вся скудная обстановка. Пахло дымом, рыбой и олениной.

Хозяйка поднесла ведро кипяченой воды, чтобы обмыть ребенка. Николай заглянул в него и ужаснулся: жидкость была плотного коричневого цвета. «Где воду берете?» – спросил он больше на языке жестов, поскольку они по-русски говорили очень плохо, что представляло немалое препятствие при самих родах. «Из речки», – так же объяснила хозяйка. Николай не рискнул обмыть в такой воде новорожденного. Его просто обтерли, запеленали в какие– то серые тряпки и укутали кусочком одеяла. Видя, что условия в избушке, по нашим понятиям, крайне сложные для новорожденного и молодой мамы, Николай предложил ей лечь в больницу. Но получил в ответ категорический отказ. А хозяйка показала, что сама рожала и воспитывала детей в чуме, и с молодой ничего не случится. «А чей ребенок-то?» – спросил Николай. «Не знаю», – так надо было расценивать ответ хозяйки.

С отказом молодой мамы ехать в больницу Николаю пришлось смириться, но вместе с тем и решать новую проблему. Свое молоко у рожениц появляется не сразу, а на второй-третий день. И кормить новорожденного, естественно, было нечем. Стоило Николаю только заикнуться о том, что надо отправить Володю в город за детским питанием, как жильцы в один голос стали твердить, что денег нет. Бедность этой семьи, привязанной волею пробитой бочки с топливом к одному месту, была очевидна. Все разносолы – рыба да оленина. И вот Николай по возвращении на медпункт нефтяного месторождения стал названивать по инстанциям. Вначале связался с главным врачом ближайшего поселка, но оказалось, что там детского питания нет даже в магазинах. Тогда Николай обратился в городской роддом, и вопрос решился. Две баночки детского питания, пустышки, бутылочки и медикаменты уже в три часа дня были отправлены новому гражданину России, родившемуся где-то среди тундры, лесов и болот, в безвестной, затерянной избушке.

Декабрь 1998

Путевка в жизнь

«Да, свет, а не мрак мы видим в прошлом, свет без теней. Пройденная нами дорожка весело бежит, теряясь в туманной дали: камней на ней мы не замечаем. Нас останавливают только розы, а колючки в нашей памяти рисуются нежными, колеблемыми ветром усиками»

Дж. К. Джером

Несмотря на юный возраст нашего города, его прошлое уже тает понемногу в дымке забвения. Историю пишут люди, но слаба память людская, короток и изменчив век человеческий. Герои тех далеких дней, когда город Муравленко только зарождался, понемногу уходят из поля зрения, унося с собой крупицы прошлого. Но так хочется найти ответ на вопрос: кто был первым на муравленковской земле? Правда, вопрос этот неблагодарный: как на сильного всегда находится сильнейший, так и на первого – первейший. И все же сегодня мы расскажем о человеке, вбившем первый колышек под разметку фундамента первого здания, построенного в городе.

Знакомство с Иваном Скубой началось с его письма, отправленного в музей города Муравленко. «Здравствуйте, товарищи! Услышал по радио, что вы хотите узнать, когда и кем был забит первый колышек в основание города Муравленко. Я могу рассказать вам об этом. Начинался город с рубки первой сосны моими руками и руками трех моих товарищей…»

Эти строки не могли не заинтересовать. Мы отправились в Ноябрьск по адресу, указанному на конверте. Но оказалось, что автор письма из-за внезапной болезни срочно выехал на «землю». Он уже пенсионер и свободен от условностей трудовых будней. Через его знакомых удалось найти адрес и телефон. И вот мы, наконец, связались с Иваном Скубой, который был уже на родине, в городе Днепродзержинске Днепропетровской области.

Иван Яковлевич в свои 60 уже десять лет как на пенсии. За плечами годы трудовой жизни, проведенной по большей части на вредном химическом производстве. Болезни дают о себе знать. И даже более того: работа в цехе по производству азотной кислоты едва не стоила ему жизни. Случались аварии, когда натиск кислоты порой не выдерживали трубопроводы, и она вырывалась наружу. Ремонтникам приходилось работать в тумане ядовитых испарений. Хотя и дел-то было – перекрыть задвижку, но Ивана Яковлевича несколько раз после этого вытаскивали из цеха без чувств. Раньше многие работы, на которые современный человек не пойдет ни за какие деньги, выполнялись на голом энтузиазме. Это не могло продолжаться долго. Он ушел…

Работы он не боялся. Парень был мастеровой. С отличием окончил ремесленное училище. Служил в армии. После дембеля, в отличие от многих, нашел в себе силы на продолжение учебы в институте и получил специальность инженера-электромеханика. Конечно, вечернее отделение было не сахар. Днем работал на заводе. Зубрил по ночам. Но без образования тоже плохо.

Черты первопроходца обозначились в нем через пару лет после окончания института. Он устремился на строительство города Шевченко в Казахстане. Этот небольшой город на полторы сотни жителей на берегу Каспийского моря появился в 1963 году в связи с освоением месторождений нефти и газа. Иван Яковлевич приехал на новостройку, когда строительство еще только начиналось. А когда на Шевченковском заводе пластмасс забрезжила жизнь, он остался на нем работать. Вначале – мастером контрольно-измерительных приборов, затем зам. начальника цеха. Было еще несколько переездов. Побывал Иван Яковлевич во многих уголках СССР.

Характер у него был непоседливый, потому к географии своих переездов не побоялся приплюсовать весомый добавок в виде Крайнего Севера. А тогда, в 1982 году, закрепиться в этих краях было тяжело. Да и милиция в те годы была строга к приезжим, а бичей гоняла нещадно. Но все же именно вот таким бичом Иван добрался до Ноябрьска в вагоне поезда-бичевоза. Сам-то тепловоз ничем особенным от нынешних не отличался, но вагоны… Их было три-четыре, и все без окон и дверей. Без проводников. Было сломано все, что можно было сломать, и, естественно, в первую очередь было выбито все стеклянное. Поездка даже по прошествии многих лет не стерлась из памяти. Несмотря на август, сквозняки заставляли кутаться во все, что было теплого, и искать места, где они не сильно доставали.

Ноябрьский вокзал представлял собой в то время небольшой полустанок. Собственно, сам город еще только зарождался. Бараки, балки – вот и все архитектурные решения того времени. Но Иван Яковлевич не из тех, кто унывает.

Работу мастера он нашел быстро. Получил вызов, так сказать, путевку в северную жизнь. Заработки в то время были неплохие. С сентября 1982 года Скуба приступил к работе. И так сложилось, что скоро он попал в здешние места.

Стоял морозный ноябрь 1982 года, когда бригаду треста ННГС (Ноябрьскнефтегазстрой) под руководством Ивана Скубы вертолетом забросили в район строительства города Муравленко. Место высадки – район нынешнего перекрестка улиц Нефтяников и Энтузиастов. Тогда существовал только план обустройства будущего поселка, в самом поселке не было ни кола ни двора. Вокруг одинокого вагончика стояла укрытая снегом молчаливая тайга. Их было четверо. Из инструмента – только топоры. Ими они и одолели закаленные сорокаградусным морозом сосны, чтобы расчистить плацдарм для первой стройки. Вот тогда-то и был забит первый строительный колышек в землю, где сегодня стоит красивый 36-тысячный город Муравленко.

В наш технологический век реализация всех более или менее крупных проектов (даже на бытовом уровне) начинается с поиска розетки. Для строительства города она была тоже необходима. Бригада Ивана Скубы должна была ее установить: небольшую комплексную трансформаторную подстанцию польского производства, мило называемую полькой. И для начала надо было вырыть яму под фундамент в грунте, который от мороза стал тверже камня. Но в то время не было ничего невозможного. Грунт разогревали горящей соляркой, которую доставляли вертолетами в огромных бочках.

Каких-то особенных впечатлений то время не оставило. Рассвет начинался часов в девять утра, а в четыре часа дня было уже темно. Работу спрашивали строго. Как говорится: «давай-давай». Жили, несмотря на трудности, хорошо. Так это видится спустя годы. По воздуху два раза в месяц им доставляли все необходимое: тушенку, болгарские овощные консервы, хлеб, мясо, крупу…

В вагончике особо не разгуляешься. Теснота. Но жили дружно. Готовил в основном Иван Яковлевич. Пока ребята работали, он орудовал на кухне. Монотонность существования скрашивала охота. Несмотря на то, что продуктов было достаточно, ребята постреливали дичь. Тогда ружье было почти у каждого, и зверья вокруг уйма: куропатки, глухари, зайцы. Можно сказать, что вся эта живность гнездилась прямо на улицах будущего города. Дикая жизнь била ключом, в это сейчас даже не верится.

«Зачем вы набили глухарей?» – в очередной раз спрашивал Иван Яковлевич у мужиков, когда в узком коридорчике жилища появлялись свежие тушки безвинно убиенной дичи. Ему было непонятно, что за необходимость добывать это жесткое мясо с сосновым привкусом, когда свои продукты девать некуда. Но с охотничьим азартом первопроходцев ничего нельзя было поделать. А потом пришло пополнение, появились первые жители… и на многие десятки километров вокруг города исчезли звери.

В конце весны – летом 1983 года, когда сошли талые воды, сюда начали пробиваться первые машины: мощные «Уралы», груженные стройматериалами. Они шли по бездорожью через мелкие речушки и болота в сопровождении тракторов. Через непроходимые места машины протаскивали волоком. Бывало, что и тонула техника. Это была самая настоящая битва за нефть и за город. Были потери. Где не хватало сил у машин, в работу включались люди, на себе перетаскивая часть грузов. Ведь болото на въезде в город было страшное. Казалось, что дорогу здесь никогда не построят. Но бездонные пропасти завалили песком. Дорогу построили.

С наступлением лета жизнь небольшой бригады строителей оживилась. Рыбалка оказалась по душе всем. Причем ходить далеко не надо. Озеро было рядом – на границе современного парка, где сейчас пирс и стоят на приколе катамараны. Окуней там было видимо-невидимо. Ловили и сетями, и удочками. Глухомань, правда, была еще та. Сосны стояли стеной. И это едва не стоило Ивану Яковлевичу жизни.

Всем рыбакам известен тот захватывающий азарт, что возникает при хорошем клеве. Хочется зайти как можно дальше, чтобы забросить наживку в наиболее глубокое место и вытащить самую крупную рыбину. Берег был заболоченный, и Иван Яковлевич по кочкам стал подкрадываться ближе к воде. А человек он крупный, под сто килограммов. Очередная кочка не выдержала его веса, стала быстро погружаться. Он поскользнулся и очутился в воде. Чуть не утонул. Выбраться было сложно. Берег уходил из-под ног. Но он все же выполз, подминая кочки под себя. А ребята сидели рядом, метрах в двадцати, вокруг костра, отгоняя надоедливых комаров, и совершенно не слышали, как он звал на помощь…

Сейчас город Муравленко вырос и окреп. Его улицы становятся все краше. Поэтому Иван Яковлевич гордится, что именно ему выпал случай дать отправную точку строительству, дать путевку в жизнь целому городу.

Сентябрь 1999

Человек должен идти вперед

«Высшим отличием человека является упорство в преодолении самых жестоких препятствий»

                Людвиг ван Бетховен

Пик развития города и месторождений вокруг него пришелся на отрезок времени с 1985 по 1990 год, когда население города увеличилось с 4 до 27 тысяч человек (на 2/8 нынешней численности населения города), была создана система его жизнеобеспечения, и был достигнут максимум в добыче нефти. Первые три года указанной пятилетки начальником НГДУ «Суторминскнефтъ» (на котором лежала двойная задача: освоение месторождений и строительство города) был Александр Минченко. И неизвестно, согласился бы он занять эту должность, если бы знал, что его ожидает в Муравленко образца января 1985 года.

Тогда всего не хватало, только мороза было в достатке. Слабенькие котельные не могли обогреть даже небольшой поселок.

В квартире деревянного «бамовского» дома, где Минченко разместился с семьей, было семь градусов тепла. Не было ни горячей, ни холодной воды. Она журчала только в системе отопления, да и то не всегда. Канализация тоже перемерзала, собственно, ее и не было из-за недостатка холодной воды. В довершение картины и на самой Суторме ситуация была очень тяжелая.

Из-за аварии, произошедшей перед Новым годом, остановилась в замороженном состоянии система ППД (поддержания пластового давления). А Виктор Городилов, генеральный директор «Ноябрьскнефтегаза», привез Минченко в Муравленко, представил его коллективу и бросил, как котенка в воду, в поселок, где была не жизнь, а одно мучение.

Хлеб продавался тогда в одной-единственной пекарне. Люди в любой мороз часами стояли в очереди к небольшому окошечку, где в час на продажу поступало всего 10-20 буханок. Действовало ограничение – одна буханка в руки. Люди занимали очередь по нескольку раз. Испеченный хлеб мгновенно раскупался.

С получением корреспонденции было также тяжело. Приходилось ждать около часа, пока почтовые работники искали письмо или газету в общей куче, сваленной на полу.

Тоска женщин по воде была настолько глубокой, что по ночам им иной раз мерещилась капель из еще не установленных кранов. Отверстия в трубах были заглушены пробками…

Что же заставило Минченко с женой и сыном покинуть обжитый Ноябрьск и переехать в Муравленко?

«Человек должен идти вперед, к цели. Он должен стремиться стать хотя бы на вершок выше, чем он есть сегодня. Когда роста нет, то пропадает интерес к жизни. В известном смысле отмирает даже сам смысл работы, если не считать животную борьбу за существование, за кусок хлеба», – эта мысль и стала решающей, когда главный инженер НГДУ «Холмогорнефть» думал, стоит ли ему брать на себя груз ответственности за НГДУ «Суторминскнефть».

Западная Сибирь тогда сильно отличалась от «большой земли», где люди на одном месте иногда работают до пенсии. На Севере при той новизне, при тех бешеных темпах работ люди, которые себя проявляли, быстро продвигались вверх по служебной лестнице.

Минченко решил испытать себя. Тем более что опыт работы позволял: к 1985 году он проработал в нефтяной промышленности пятнадцать лет и начинал еще оператором по добыче нефти.

Одно только селекторное совещание по НГДУ «Суторминскнефть» с отчетом перед руководством объединения проходило в течение двух часов. На совещании присутствовало не менее пятидесяти ответственных работников. После «селектора» шли встречи с подрядчиками, а их, только генеральных, у НГДУ было около тридцати. В обязательном порядке приходилось выезжать на места. Затем планировались работы в ночную смену. Александр Михайлович приезжал домой часов в девять вечера, чтобы поужинать, и, часок-другой отдохнув, до двух часов ночи проверял, как ведутся ночные работы. А уже в семь утра ему докладывали текущую обстановку, и в первую очередь по добыче нефти. Потом он звонил в котельную, т. к. на дворе стояла суровая зима. Собственно, этому была и другая причина.

Зимой 1985-го, когда ударили сильные морозы, город оказался на грани выживания. Люди самостоятельно решили проблему тепла. Чтобы ускорить движение горячей воды по трубам, один конец шланга подсоединяли прямо к батарее, а другой выбрасывали на улицу. Пока это делали несколько человек, то действительно в их квартирах становилось теплее. Но шила в мешке не утаишь, как и такое новшество в маленьком поселке.

«Рационализаторов» становилось все больше, и в конечном счете получилось так, что вода из системы отопления практически перестала возвращаться на центральную котельную, а мощности артезианских скважин не хватало, чтобы восполнить потери. Возникла угроза размораживания отопительной системы города. В срочном порядке начальником суторминцев были направлены по жилым домам работники ЖКХ, пожарные и даже конторские служащие НГДУ. Они убеждали людей не хулиганить. Жители поселка осознали опасность, и план по дополнительному восполнению системы теплоснабжения города озерной водой не был реализован.

Не выдерживали потребляемой поселком мощности трансформаторные подстанции. Они в буквальном смысле взрывались. Представьте себе, когда мороз переваливает за отметку в 40 градусов, вдруг прекращается подача электроэнергии. Тут хоть караул кричи. И виною этому были соскучившиеся по теплу жители, которые подключали к сети все, что имеет способность нагреваться, начиная от предметов заводского изготовления и кончая самопальными «козлами». Авральный режим работы и выживания стал нормой. Природа давала самый настоящий урок выживания первопроходцам.

Горели здания, гибли люди. Гибли порой прямо на глазах, а помочь им не было никакой возможности. Пять или шесть человек сгорели в огне пожара в ту субботу… Ожидался приезд главного инженера «Ноябрьскнефтегаза» Алексея Кондратюка и заместителя генерального директора Ревала Мухаметзянова (того самого, который сейчас работает вице-президентом в «Сибнефти»), Встреча была назначена на 9 часов утра, и Минченко пошел на работу пешком, тем более что небо было ясное, бодрил легкий морозец, а солнечные лучи весело отражались от чистого снега. И тут – дым в районе НГДУ.

Минченко ускорил шаг, а потом не выдержал и побежал. Завернув за угол, он увидел, что охвачен огнем жилой дом. Жильцы выскакивали из подъездов кто в чем был. Люди на втором этаже выбивали стекла и по стреле крана, который оказался рядом, спускались на землю. Дом сгорел в течение получаса. Тогда погибли и дети, и женщины, отравившись ядовитым дымом горящего утеплителя…

«Главный суторминец» крутился, как белка в колесе, буквально разрываясь между НГДУ и поселком. Не было ни выходных, ни «проходных». А в то время приезжало много комиссий. К их приезду составлялись дополнительные мероприятия. Для отдыха в лучшем случае оставалось время после обеда в воскресенье. Приходилось быть жестким по отношению к себе и другим. Это не всем нравилось.

Минченко был сторонником волевых решений. Ярким примером тому служит случай, произошедший, когда он работал в НГДУ «Холмогорнефть». Тогда еще года не прошло, как образовалось объединение «Ноябрьскнефтегаз». И зачастую многие проблемы не решались из-за того, что часть территории Холмогорского месторождения находилась в Ямало-Ненецком округе, часть – в Ханты-Мансийском. В Сургуте указывали на Ноябрьский регион, а Ноябрьск в свою очередь – на Сургут. Но что-то надо было делать с дельцами, которые повадились торговать пивом и водкой. Они, пользуясь случаем, на широкую ногу организовали нелегальный сбыт хмельной продукции работникам объединения. Минченко решил проблему по-своему: дал бульдозеристу команду снести несколько балков, где базировались спиртные лавки. Был случай, когда он уволил в полном составе бригаду вахтовиков из Краснодара, которые прилетели на работу в стельку пьяные.

Большие проблемы были и с жильем. Люди сюда ехали и ехали в связи с увеличением объемов работ по добыче нефти. Строительство поселка шло практически круглосуточно. Украинцы вели непрерывный монтаж. Шесть финских двухэтажных домов тогда, в суровые сорокаградусные морозы, были поставлены в рекордно короткие сроки, с опережением темпов всех предприятий, которые вели аналогичные работы в районе Ноябрьска, на Вынгапуре. Произошло это так.

Однажды Городилов вызвал Минченко и приказал за три месяца построить шесть финских домов, квартиры в которых были уже распределены между организациями. Это был октябрь 1987 года, а зима тогда была ранняя, очень суровая, такая, что старожилы не помнят ничего подобного.

Генеральный план строительства финского комплекса был разработан отделом капитального строительства НГДУ «СН» в течение нескольких дней. Чертежи прямо из-под карандаша уходили на строительные площадки. Но, несмотря на активную работу, в три месяца строители не уложились. Температура воздуха опускалась до минус 57 градусов. Такой мороз держался около месяца. Под давлением Городилова Минченко и строители вынуждены были пойти на крайние меры. Работы продолжались, невзирая на актированные дни*. Рабочие бригады выходили на пятнадцать минут на улицу, выполняли, что успеют, и уходили греться. Их сменяли другие. Вот так в суровейших условиях и шли работы по возведению финских жилых домов.

НГДУ «Суторминскнефть» в 1985 году добывало где-то 4 с небольшим миллиона тонн нефти в год. При Минченко через три года, в 1988 году, НГДУ вышло на добычу примерно 10 млн. тонн нефти в год. Шел ежегодный прирост примерно 2 млн тонн нефти. Но особого почета в системе «Ноябрьскнефтегаза» суторминцам за это не было. Они частенько сидели без премий, проигрывая в зарплате своим коллегам из других НГДУ. К «главному суторминцу» отношение было особое. Как-то в объединении посчитали, кого больше всех наказывали. Оказалось, что лидером среди первых руководителей, причем с большим отрывом, стал Минченко. На него за годы работы начальником НГДУ вышло порядка 30 приказов с выговорами, «строгачами» и лишением премий. Конечно, все это было небезосновательно: слишком много вопросов решалось – строили поселок и месторождение, что-то Минченко и упускал. Вот только ему упущений не прощали. А может, дело не в нем, а в отношении к самой Суторме, как к ребенку, который не оправдал ожиданий.

Дело в том, что Суторминское месторождение огорчило многих. Здесь грезился новый Самотлор с мощными нефтяными фонтанами. В действительности же почти все новые скважины после бурения вводились механизированным способом. И себестоимость нефти была относительно высокой по тем меркам. Выйти на проектный максимальный уровень добычи (20 млн тонн нефти в год) не удалось. Оказалось, что запасы по Суторминскому месторождению были завышены на треть. Поэтому своего пика НГДУ «Суторминскнефть» достигло в 1989-1990 годах, добыв только 12 млн тонн нефти.

Но Минченко не нравилось, что муравленковцы всегда были на последних ролях. Он как-то спросил Виктора Городилова: «Почему наши жители не имеют права на равное с ноябрьцами отношение?» Ведь муравленковские нефтяники уже тогда добывали половину объемов добычи объединения. Этот вопрос потом задавали многие, не получая ответа. Не получил должной оценки труд людей, работающих в Муравленко. А ведь таких темпов разработки месторождения, какие были здесь, не было даже на Самотлоре. В связи с большими объемами бурения вводилось по 40-60 скважин в месяц, что давало значительный прирост добычи нефти. Именно в таких экстремальных условиях приобрели закалку, которая им позволяет сегодня решать стоящие перед ними задачи, многие известные в нашем городе люди.

Мастерами по добыче нефти в то время были: Михаил Ставский, Юрий Шульев, Михаил Кудинов, начальником нефтепромысла был Валерий Солнцев. Общие трудности объединяли людей, отсекали все лишнее, и те, кто прошел здесь стужу и лед, огонь и воду, приобрели силу на долгие годы. Многие не выдерживали темпа работ, неустроенности и уезжали. Не хватало инженеров. У ИТР в то время была низкая зарплата. Отрабатывали свое высшее образование люди разве что увлеченные, большинство уходило на рабочие места.

1985 год стал самым тяжелым годом, самым тяжелым этапом в становлении города. Как только отступил снег, был перекопан буквально весь поселок, как будто здесь готовились к круговой обороне: восстанавливали канализацию и водоводы, расширяли теплосети. Чтобы насытить город водой, летом 1985 года было пробурено много артезианских скважин в районе существующих котельных. Была пущена и новая котельная… Первый рейсовый автобус на Ноябрьск пошел в 1985 году, где-то ближе к зиме. Было создано муравленковское автотранспортное предприятие, и первые автобусы забегали по поселку… Тогда многое было впервые.

Не было телевидения. Минченко поставил задачу перед своими энергетиками, и те собрали мачту. Так у жителей Муравленко появилась возможность отдыха перед голубыми экранами. Музыкальная школа разместилась в жилом двухэтажном доме, который ему пришлось отобрать у украинских строителей волевым решением. Правда, те не сильно жалели о потере, поскольку понимали, что это надо детям. А потом пришлось помогать директору музыкальной школы Валентине Страбыкиной с мебелью, инвентарем, музыкальными инструментами. Все ее пожелания были профинансированы. Хлебозавод начали строить также в 1985. Интересно, что на одном из совещаний первый заместитель министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности пообещал Александру Минченко поставить в город финскую трехтонную пекарню. К сожалению, обещание так и осталось невыполненным.

В то время НГДУ, имея свой расчетный счет, было действительным хозяином положения. Нефтяные деньги впрямую работали на город. Сегодня многое изменилось, и не все в лучшую сторону. Минченко больно и обидно, что НГДУ превратились в территориальные проекты. Оба муравленковских НГДУ низведены до уровня крупнейших цехов по добыче нефти. Он считает, что это очень плохо, когда первые руководители не владеют денежными ресурсами, необходимыми для решения стоящих перед ними задач. И почему руководителям таких крупных предприятий запрещено решать кадровые вопросы? Неужели генеральному директору из города Ноябрьска видней, какого работника нужно принять на работу здесь, в Муравленко?

После ухода с поста начальника НГДУ «Суторминскнефть» Минченко по приглашению уехал в Нягань. Месяц работал заместителем начальника НГДУ по производству, а потом три года – начальником. Он бы всю жизнь посвятил Северу, да вот жена… И они уехали в Краснодарский край, где Минченко стал директором фирмы, строящей коттеджи. У него самого дом неплохой, с большим садом, где в этом году вырос небывалый урожай винограда, больше, чем у соседей. Растут груши, яблоки, сливы. Они опадают и валяются на траве, на что их сын, когда приезжает, замечает: «На Север вас надо». А Минченко и сам бы хотел на Север…

(*актированные дни – это такие дни, когда из-за крайнего холода запрещаются работы на открытом воздухе).

Октябрь 1999

Главное – не делать зла

«Добрый человек не тот, кто умеет делать добро, а тот, кто не умеет делать зла»

                Василий Ключевский

В нашем рациональном мире, где все воспитание и обучение направлено на создание матерых материалистов, мы все становимся похожими на лошадей с закрепленными у глаз шорами. И вот несемся мы по дороге жизни и зачастую поздно замечаем (а то и совсем не замечаем), что, оказывается, и по сторонам есть много чего интересного. Необъяснимого с точки зрения человека, считающего, что с физической смертью наступает и смерть духовная.

Как быть с многочисленными случаями исцелений, предсказаний, необъяснимых счастливых и несчастливых случайностей, известных как из газет и книг, так и из собственного жизненного опыта? Просто не верить или отстраняться? Да и как относиться к тем людям, которые вершат подчас чудеса? Не замечать их, считать фокусниками и обманщиками или все-таки признать за ними право на пока не доступную нам истину? Ответ на эти вопросы пусть каждый дает сам.

Шарлатанов, вылечивающих от всех болезней и даже обеспечивающих людям решение их финансовых проблем, предостаточно. Но встречаются иногда люди, к которым ведет не реклама, а молва. Рядом с которыми весь наш вдолбленный материализм трещит по швам.

Станислав Васильевич – пенсионер, по возможности продолжает работать в лечебно-оздоровительном центре (ЛОЦ) специалистом по нетрадиционным методам лечения. В молодости же сам был, как говорилось, ярым комсомольцем и не верил во всякую колдовскую чепуху. Интерес к экстрасенсорике пришел со временем, а позднее он и сам обнаружил у себя способности, о которых не подозревал ранее.

Почему у него проявились необычные таланты? На этот вопрос вряд ли можно ответить. Никто из родных Станислава Васильевича целительством не занимался и не занимается. Лет пятнадцать назад он попал в серьезную автокатастрофу, но в аварии попадают многие и не становятся целителями. Сам он считает свою судьбу кармой, т. е. тем даром и тем испытанием, которое назначено ему по его прошлым жизням. В это, конечно, можно верить и не верить, но Станислав Васильевич знает, что душа не умирает, а продолжает свой путь в других людях, испытывая до семи возрождений, и что каждый несет ответственность не только за поступки, свершенные в этой жизни, но и за деяния в прошлых жизнях.

Недавно я разговаривал соследователем прокуратуры и вот что услышал. Оказывается, исходя из опыта, ни один человек, совершивший тяжкое преступление, не жил хорошо или долго, каждого настигло возмездие судьбы. Да, собственно, оглядываясь вокруг, часто замечаешь, что и за более легкие прегрешения люди так или иначе несут наказание. Кто несет финансовые потери, кто – духовные, кто расплачивается здоровьем, кто – крахом карьеры… Одних словно преследует злой рок, в то время как другим постоянно везет. Мы это называем случайностью. Станислав Васильевич считает, что случайностей в судьбе не существует, есть закономерности. Но судьба все же не висит дамокловым мечом.

Чтобы изменить свою судьбу, надо в первую очередь изменить свои мысли. И это никакое не наитие и не открытие. Об этом говорят и психологи. Плохое магнитом притягивает плохое. Хорошее тянется к хорошему. По этому поводу написана масса книг, да и народная мудрость не обошла своим вниманием эту проблему: «Рыбак рыбака видит издалека», «Пришла беда – отворяй ворота». Но вот с очищением мыслей возникает основная проблема. Сложно изменить то, что впитано с молоком матери.

Кстати, в одном из номеров газеты «Аргументы и факты» сообщалось, что известны сотни случаев излечения людей даже от рака при перемене теми своего образа жизни, места жительства, окружения. Нет, это не призыв отказаться от медицины. Просто надо знать, что «…причины многих болезней сидят в голове, в душе, и наряду с лечением заболевания или своих неудач надо стараться любыми путями изменить себя, иначе все вернется назад», – так считает Станислав Васильевич.

Врачует Станислав Васильевич ту малоощутимую субстанцию, которая называется биополем. «Чистит» его поверхность, заделывает прорехи, через которые жизненная энергия покидает наши тела. Может отрезать от энергетической подпитки болезненные образования и, наоборот, добавить энергии туда, где надо.

Я сам со значительной долей сомнения относился и отношусь к таким методам, но когда Станислав Васильевич точно диагностировал состояние моих внутренних органов, у меня, одетого по-зимнему и находящегося на некотором от него расстоянии, сомнений поубавилось. Его мгновенная оценка, без посредства приборов и инструмента, совпала с тем, что я слышал в Омской медицинской академии, где проходил обследование много лет назад!

Вообще о лечении нетрадиционными методами я знал из уст самых близких людей. Рассказывали, что в Омской области, в деревне Николай-Поле, до которой ехать по Исилькульскому тракту мимо Москаленок и Марьяновки, мимо деревни Маргенау, за железнодорожным переездом живет баба Катя. Екатерина Петровна. И тем, кому может (а может помочь она не всем), лечит она болезни суставов и позвоночника. Помогает сильно. Ставит на ноги людей, от которых отказываются медики.

Знал я и женщину, у которой нетрадиционными методами удалось затормозить развитие рака груди, как, собственно, и того человека, который лечил… Да массу подобных историй знает и сам читатель. Уж про заговаривание бородавок все слышали. Но вот только на муравленковской земле довелось мне, в силу профессионального интереса, самому быть пациентом экстрасенса.

Сеансы лечения большую часть времени проходили в форме рассказов о незримых учителях, ведущих нас по жизни; о том, что для истинной веры достаточно построить храм в сердце; о пользе искренних молитв для спокойствия в душе… и, наконец, о самой душе, о тонком незримом мире, где свершается самое важное, откуда подсказывают нам, что дальше делать.

Врачующие действия Станислава Васильевича внешне несложны. Он что-то нашептывал и, как он объяснял, мысленно переносил энергию определенного цвета (перед ним лежала цветовая гамма) на мое биополе. Не знаю, как насчет лечения, но духовно очищают и просветляют уже сами разговоры на высокие темы. Кстати, ругательства и ненормативная лексика, по его мнению, действуют разрушающе на ауру человека.

Но как поверить в разговоры о жизни вне тела, о жизни после смерти, если мы, материалисты, не имеем тому предметных доказательств в виде отпечатков пальцев или чучела. Возможно, что доказательством отделения души от тела являются видения людей, находящихся в бессознательном состоянии.

Станислав Васильевич рассказал, что, когда он впал в кому, то очутился на огромнейшей лестнице. Сверху – бесконечное звездное небо. Впереди – непреодолимо притягательный свет. А потом он услышал голос: «Иди назад» – и увидел лица окружавших его врачей. Необычное видение в аналогичной ситуации было и у меня. Потрясла реальность происходившего, в отличие от снов, и нахлынувшее отвращение к здешнему миру, возникшее при выходе из бессознательного состояния. Как будто там было нечто родное, а здесь ад кромешный.

Впервые Станислав Васильевич начал ощущать ладонями боль и снимать ее специальными движениями рук лет десять назад. (Кстати, это умеют, как ни странно, многие). Пришлось ему как-то испытать свое искусство на себе. По неосторожности он схватился за раскаленную сковороду.

«Аж на ладонях все зашипело и заскворчало. Ожог был сильнейший. Полчаса я работал над ним. Снимал всю эту гадость. Наутро остались лишь слабые следы.

Потом обратились за помощью соседи, у которых мальчишка тоже сильно обжегся. А потом меня перестало все это удивлять. Я чувствовал, что являюсь лишь промежуточным звеном между космосом и человеком, что это не мои действия».

Работа Станислава Васильевича настолько необычна, что червь сомнения так и гложет, особенно когда разговор касается сглазов и порч. Но, независимо от степени убежденности, давайте послушаем его совет по защите: «Главное – никому не желать зла и не отвечать на зло злом. Все плохие пожелания возвращаются назад бумерангом». В этих словах нет ничего нового. Об этом говорится и в Библии, да, собственно, и в сердце каждого таится эта мудрость, надо только ей следовать.

Октябрь 1998

От любви до убийства

«В том, что собаки начинают походить на своих хозяев, нет ничего удивительного. И у тех, и у других жизнь собачья»

Валентин Домиль

Бездомные и беспризорные собаки опасны. И эту проблему газета поднимала уже не раз, депутаты и другие ответственные лица тоже, но все как об стенку горохом, хотя решение выеденного яйца не стоит. И вот недавно эта нетленная тема получила необычное продолжение.

В подвале капитального дома жила-была одна небольшая пушистая бездомная собачка женского пола. Была бедная она и влюбленная. Видимо, потому и прозвали ее Лизой. Детишки радовались такому соседству, завели с ней дружбу, подкармливали. Незаметно пролетело время, отпущенное до выхода в свет новой жизни, и Лиза родила щенят.

Щенки что маленькие дети, вызывают непреодолимое чувство умиления и у малых, и у старых. Жалея новорожденных, жильцы стали относить им еду, кто что мог. Но эта гуманитарная помощь, как обычно, попадала в основном не бедным и слабым, а сильным и жадным, которые сбежались на легкий корм. Понемногу возле этого дома и, особенно, у подъезда, где проживала Лиза со своим замечательным выводком, собралась разношерстная компания: собаки самых разных пород и размеров. Были в той компании и обыкновенные дворняги, и брошенные своими хозяевами служебные псы, такие как водолаз и ротвейлер.

Желание легкого и лучшего, как известно, преодолевает все границы и преграды. Входная дверь в подъезд недолго сдерживала натиск бесхозных собак, тем более что на четвертом этаже злополучного подъезда нашлась сердобольная особа юного возраста. Она принялась кормить свору прямо на лестничной площадке, и собаки ласкались к своей благодетельнице так, что той хотелось услужить четвероногим друзьям все больше и больше. Их дружба крепла, невзирая на возмущение соседей, чьи интересы, в отличие от собачьих, юная натуралистка еще не научилась уважать. Ее родители тоже не постигли сию мудрость, потому собачья свора свила в подъезде прочное гнездо, на радость глупцам и на горе остальным жителям подъезда.

Собаки живут по законам, отличным от человеческих, и без дрессировки – обычные звери. И вот это звериное сообщество стало диктовать людям новые правила общежития. Гостей у жителей подъезда стало значительно меньше. Кто захочет лишний раз оказаться среди доброго десятка неуправляемых псов, если некоторые из них могут с легкостью перекусить человеческую кость? За входными дверями пятнадцати квартир стало вонять псиной и испражнениями, т. к. свою нужду собаки частенько справляли у мусоровода, мощная труба которого напоминала им, видимо, ствол самого что ни на есть подходящего дерева.

Ощущая безнаказанность, собаки осмелели. Бывшие домашние псы могли ворваться в квартиру вслед за входящим в нее человеком. По старой памяти скреблись в двери. Когда одна из женщин открыла дверь посмотреть, что там происходит, то к ней в коридор ввалилась махина под центнер весом. Это зрелище кого угодно выбьет из седла. Если кто-либо спускался по лестнице, собаки пестрою гурьбой устремлялись к нему. Деловито обнюхивали сумки, руки, искали съестное. Дети и женщины боялись. Они проходили мимо собак, прикрываясь и отбиваясь поклажей. К мусорным ящикам стало невозможно подойти, собаки агрессивно кидались к тем, кто выносил пищевые отходы. Но самое страшное началось, когда Лиза опять стала привлекательной для кобелей.

Собачьи свадьбы, кроме своей неприглядности, отличаются еще и повышенной опасностью. Не случайно в эти периоды увеличивается число людей, покусанных собаками. Подъезд стал поистине опасным местом.

Детей в школу и обратно провожали папы, вооруженные палками. Мамы иной раз не могли попасть обратно в свои квартиры. Приходилось прибегать к помощи соседей и знакомых. Собаки всех выпускали, но далеко не всех впускали, преграждая лестничные клетки частоколом зубов. Бросались. Бешеные оскалы злобных пастей стали нормой жизни подъезда. Собаки освобождали проход только тогда, когда местные мужики проходили по подъезду на работу либо с работы. Все без исключения боялись лишний раз выйти из квартир. Ночью же воздух за входными дверями сотрясался от лая, воя, визга и грызни.

Иногда многочисленная собачья семья выбегала из подъезда на свежий воздух вслед за Лизой. Женихавшиеся кобели начинали междоусобицу. В эту нешуточную собачью игру зачастую вмешивались дети. Только по счастливой случайности никто не пострадал, хотя испугов и преследований собаками было сколько угодно…

…Осада продолжалась бы еще долго, если бы среди осажденных не нашлись здравомыслящие люди. Понимая, что дальше так жить нельзя, и предвидя, что в канун празднования Нового года собаки могут подрать выпивших граждан, две семьи, проживающие в том подъезде, решили обратиться в городские службы и цивилизованно решить создавшуюся проблему. Но не тут-то было.

Обращение в жилищно-коммунальную службу не принесло желаемого результата. Вначале жалоба застряла в секретариате. Затем начальник этой организации объяснил, что функции отстрела собак еще год назад сняты с его организации. Он порекомендовал обратиться в ветеринарную станцию и забыл о данной проблеме, что был вправе сделать как директор МУП «МТО ЖКХ», но не как депутат городской Думы, которым он являлся.

Ветеринарная станция тоже ничем не помогла.

Вот что рассказала одна гражданка: «Звонила я в ветеринарную станцию, разговаривала с главным ветеринаром города. Он нам сказал, что вы сами в этом виноваты, закрывайте, мол, двери. Я говорю, что двери закрыты, собаки их лапой открывают…»

Кроме обвинения жильцов, вместо реальной помощи, главный ветеринар города поделился своими проблемами: «В ветеринарной станции работает один человек, который занимается отстрелом собак. Работает он по совместительству: четыре дня на основной работе, четыре дня на отстреле. Сейчас он занят на основной работе. Но это полбеды. Вторая половина беды заключается в том, что транспорт для отстрела в нарушение распоряжения главы города выделяется только на выходные дни. Для ликвидации собак, таким образом, необходимо, чтобы выходные дни отстрельщика выпали на субботу, воскресенье. И при этом, в выходные дни отстрел собак все-таки нежелателен из-за большого количества людей на улицах…»

Получалось так, что помощь придет неизвестно когда, и встречать Новый год жильцам придется с собаками.

Люди, разгневанные таким оборотом событий, позвонили в редакцию газеты. В их словах сквозили горечь от равнодушия властей, от ежедневных нападок собак в стенах своего собственного подъезда и страх за своих детей. А одна жительница того же подъезда и сообщила, что уже час с ребенком стоит на улице и не может войти к себе домой – и это при тех-то морозах. Собаки будто взбесились.

Идя навстречу пожеланиям жильцов, я от лица редакции газеты обратился дежурную часть ГОВД, но там получил категорический отказ в прекращении собачьего хулиганства. Дежурный объяснил, что это не их дело, и посоветовал обратиться в участковую милицию. Там меня переадресовали. Трубку снял участковый. Он подробно рассказал о невозможности использования табельного оружия против собак, но в конце концов пообещал кого-нибудь послать в тот подъезд.

Недавно я ему перезвонил, чтобы узнать, что было сделано. Вот что он ответил: «Да я, кажется, посылал кого-то из ребят. Сейчас не помню, и что было – не знаю. Но сейчас вроде собак нет».

В надежде найти поддержку жильцам подъезда, оккупированного собаками, я обратился к заместителю мэра по городскому хозяйству. Подробно ввел его в курс дела, но никакого результата это не возымело. Пришлось жильцам искать выход из ситуации самим, с помощью… оружия.

Вечером 30 и 31 декабря мужчины подъезда, где поселились собаки, произвели их отстрел (у одного их них было зарегистрированное охотничье ружье). Было убито пять наиболее опасных «друзей человека», остальные разбежались. После этого подъезд получил долгожданный покой. Не обошлось без милиции. Кто-то сообщил в дежурную часть, что во дворе вроде как двое пьяных мужиков из ружья стреляют. Но дело замяли, поскольку люди палили не по дури, а по жизненной необходимости. Случай в общем-то дикий, и плохо, что на это жителей злополучного подъезда толкнули те, кто по долгу службы обязан был помочь. Вот и вся история.

Да, вот еще что. Слух о том событии пошел по городу, люди стали просить самостийного охотника извести собак и в других подъездах, но тот отказался. Этих-то он отстрелял из-за беспокойства за здоровье сына, которого прошедшим летом сильно покусала хозяйская собака, обитающая в квартире соседнего дома.

В разгуле собак в городе, необходимости их насильственного уничтожения, безусловно, виноваты те безответственные любители животных, которые прикармливают, приваживают, берут на воспитание четвероногих друзей только для временной забавы.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», – сказал Экзюпери. Любую собаку надо приучать к жизни среди людей. Служебная же собака, по большому счету, – оружие, которое надо содержать в строгости, в дисциплине и на привязи, которое нельзя отдавать, выбрасывать, отпускать. Помочь горожанам стать ответственными за своих собак вполне могли бы какие-нибудь местные налоги, допустим, на выгул, на уборку территорий… Или штрафы за появление собаки на улице без хозяина, намордника, поводка…

Еще хотелось бы добавить, что этот случай характерен для нашего времени, когда не действуют или недостаточно эффективно действуют реальные институты власти. Людям приходится подчас под давлением обстоятельств решать жизненные ситуации не совсем законными методами.

Маркиз де Шервил, очень любивший животных, составил для одной из своих собак следующую эпитафию: «Здесь покоится единственный друг, который ни разу не укусил меня».

Февраль 1999

Беспечность и жестокость маленького города

«Чудовища и призраки существуют на самом деле. Они живут внутри нас. И иногда они побеждают»

Стивен Кинг

Этот дом ничем не выделяется из череды типовых пятиэтажек. Обычен подъезд. Монотонна череда квартирных дверей и ступеней, убегающих на последний, пятый этаж, от площадки которого не веет чем-либо зловещим. Не привлекает внимания и лестница на чердак. Но именно этой лестнице суждено было сыграть далеко не последнюю роль в трагедии, происшедшей на пятом этаже этого обычного дома.

В начале сентября в подъезде появился запах. Многие знают, как несет из подвала, когда нарушится герметичность канализационных отводов или когда кто-нибудь из жильцов свалит в подвал содержимое мусорного ведра. Но это был другой запах, и он скоро перерос в зловоние. Выходя из своей квартиры по суетным делам или на работу, жильцам приходилось сдерживать дыхание, чтобы не втягивать в себя смрад очевидного разложения живой плоти. Гнило, по меньшей мере, какое-то животное. Через некоторое время жильцам пришлось открыть все окна в подъезде. Это помогло, но смрад медленно и верно проникал в жилища.

Начались разговоры о том, что коммунальные службы совсем не работают. Кое-кто из жильцов даже начал самостоятельно искать источник ужасного запаха. Но, как это обычно бывает, дальше разговоров дело не шло. Никто не обратился хоть в какие-нибудь инстанции. Все смирились со зловонием.

Сколько продолжалось бы это равнодушное спокойствие – неизвестно, если бы не вернулась из отпуска сотрудница городской больницы, жившая в этом подъезде. И то ли по причине профессиональной склонности к чистоте, то ли из-за специфичности запаха, а то ли по своей природной активности, но именно она сразу обратилась в свое ЖЭУ.

В первый день женщины-дворники в поисках источника зловония перерыли в подвале все, но ничего не нашли. На второй день, по повторной просьбе медицинского работника, поиски были продолжены, но уже на чердаке. Здесь зловоние достигло своего апогея.

На полу чердачного помещения, который был застелен ровным слоем утеплителя (стекловаты), вздымался бугор. Еще никто не думал о трупах, но пришел необъяснимый страх. Женщины не решились близко подходить к этому. Они спустились вниз и позвали на помощь мужчин. Стекловата мягко прогибалась под тяжелыми башмаками рабочих, издавая угрожающее шуршание. Мужики, подбадривая друг друга, приблизились к бугру и сковырнули верхний слой стекловаты предусмотрительно взятым с собой инструментом. Через образовавшееся отверстие из глубины бугра взвилась туча ядовито-зеленых мух, а зловоние, которое и так было совершенно нестерпимым, стало еще сильнее. В дыре, зияющей на поверхности стекловаты, выделялось что-то темно-красное, похожее на кусок свитера. Далее продолжать «раскопки» рабочие не осмелились. Решено было обратиться в милицию.

Первый звонок в ГОВД не принес никакого результата. Сотрудники милиции прошли совсем не в тот подъезд, куда их приглашали, люка на крышу там не было, а посему на чердак они не поднимались. В соседнем подъезде пахло слабее, поэтому было вынесено резюме, что этот запах, возможно, исходит от пары сдохших котят. Пришлось мастерам ЖЭУ делать повторный вызов, но при этом подробно описать внешний вид находки. На этот раз служители правопорядка прибыли как по сигналу «тревога» и действовали более целенаправленно.

В этот день, 19 сентября, произошло событие, взбудоражившее весь город. С чердачного помещения пятиэтажки были вынесены трупы двух мужчин, уже тронутые разложением, которому способствовала теплая, солнечная погода тех дней. Подъезд был обработан хлоркой, и зловоние быстро исчезло. Но возникло уголовное дело об убийстве.

Надо сказать, что следственная группа работала оперативно, и место, где было совершено убийство, быстро нашли. Им оказалась квартира на пятом этаже рядом с лестницей, ведущей на чердак. По «горячим следам» задержали и подозреваемого в убийстве. В общих чертах, картина вырисовывалась следующая.

Хозяйка квартиры, где было совершено убийство, на лето уехала в отпуск вместе с ребенком своей взрослой дочери, которая в силу определенных жизненных обстоятельств была матерью-одиночкой. Дочь, оставшись одна, завела себе друга.

В канун празднования Дня города этот самый друг, пока дочка пребывала на работе, пригласил в ее квартиру гостей. Пили они там или нет – не установлено, но, думается, что тройка одиноких мужчин накануне праздника зря не собирается. Произошла ссора. Итог печален: оба гостя были убиты. Смерть наступила от множественных ножевых ранений.

Как это произошло? Это и предстоит установить органам следствия. А свидетель, он же обвиняемый в убийстве, лишнего говорить не будет. Зачем ему отягощать свою вину? Дело-то пахнет не керосином, а расстрелом или предельным сроком заключения по статье 105 (часть 2): убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Почему бы не двинуть версию, что гости сами друг друга убили, а он – невинная жертва обстоятельств. Тем более что так и могло быть.

Тела убитых некоторое время лежали в квартире и, когда стали доставлять обвиняемому беспокойство, он попросил свою сожительницу помочь их перенести на чердак. И женщина, по его словам, согласилась. Они поднял тела убитых наверх и спрятали под слоем стекловаты. Остальное уже известно.

Орудие или орудия убийства пропали. Куда они делись? Обвиняемый показал, что выбросил их в мусорный контейнер и таким образом доставил сотрудникам милиции массу бесполезной работы.

11 сентября хозяйка с ребенком вернулась домой из отпуска. Ужасные находки спускали с чердака уже на ее глазах. Как гром среди ясного неба. Дочь же хозяйки, судя по веселому голосу, раздававшемуся в квартире, была не особо огорчена случившимся. По дому бегал малыш, в силу своего возраста не осмысливавший происшедшее. Жизнь продолжалась. Призраки больше тревожили хозяйку.

Как жить дальше? Тяжело находиться в жилище, где еще недавно была совершена жестокая расправа над людьми. Сам воздух пропитан запахом крови и убийства. Тяжело жить рядом с дочерью, приведшей в дом преступника и не осознающей ужаса происшедшего.

Равнодушие. Откуда оно в нас?

Беспечное равнодушие жильцов, которые спокойно вдыхали запах смерти в течение почти двух недель и не звали на помощь.

Привычное равнодушие служащих и сотрудников, которые без настойчивых просьб не шли на помощь.

Хладнокровное и жестокое равнодушие преступников, совершивших убийство и выбросивших трупы за калитку.

Сложно ставить это в упрек кому-то конкретному. Равнодушие ко всему, что не касается лично нас – стиль нашей жизни. Такой же однообразной, как эти пятиэтажки.

Октябрь 1997

Единожды солгав

«Посейте поступок – и вы пожнете привычку, посейте привычку – и вы пожнете характер, посейте характер – и вы пожнете судьбу»

У. Теккерей

Когда мы только начинаем свою жизнь, перед нами стоит неограниченный выбор путей. Но это только кажется, потому что наши родители уже в значительной степени определяют наши поступки, привычки, склонности. И с этой стороны можно в какой-то степени говорить о заранее предопределенном будущем каждого человека. Ведь встав на дорогу жизни и сказав «А», приходится часто говорить «Б»… и так до самого «Я». Каждый из наших поступков определяет последующие на долгие годы, а то и на всю жизнь.

«Чтобы быть работягой, образование не нужно, сынок», – эту фразу своего отца Виктор запомнил твердо, как и ненависть к спиртному, коим его отец слишком уж увлекался. Он еле дотянул до окончания девятого класса. Высокий, красивый светловолосый парень занятия практически не посещал. Уроки он отсиживал в школьном вестибюле на лавочках.

Нет, никому из учителей он не хамил, не грубил, но и в учебники не заглядывал. Получал щадящие троечки, перекатывался из класса в класс. С одноклассниками вел себя подчас снисходительно, как человек, познавший нечто, недоступное другим. Мог подойти к своему товарищу, похлопать его по плечу и сказать: «Учись, мой хороший, а мне это не нужно». И такое отношение к учебе можно было понять, если бы он посвящал это время чему– то действительно ему нужному. Но, к сожалению, в его жизни ничего не было, кроме анаши.

Виктор, как говорится, по жизни был индифферентным человеком. Его не интересовали ни кружки, ни секции. Его не интересовал даже он сам. Он был честным до конца в своем безразличии, но не терял надежды, что все будет нормально. А родители жили своей неуклюжей жизнью и в дела своего сына не вникали.

После окончания девятого класса Виктор поступил на работу в НГДУ. Но если школьная лавочка была хоть какой-то отдушиной от семейных неурядиц, то на рабочем месте надо дело делать, а не витать в облаках. Виктор понял, что совершил ошибку и, чтобы уйти от всех накопившихся проблем, курение анаши сменил на баловство более сильной ханкой. Нашлись люди, научили.

Полтора года пролетели в ежедневных вечерних уколах. Но как-то под рукой не оказалось дозы, и Виктора скрутило. Да так, что пришлось обратиться к наркологу. Узнали родители. Дома состоялся грандиозный скандал. Отец ненавидел наркоманов всем сердцем. Он считал, что лучше пить, чем колоться. Но Виктор уже не мог остановиться.

А тут его родители получили новую квартиру в одиннадцатом микрорайоне, и конфликт на время затих. Виктор – человек компанейский. Он быстро нашел себе друзей в своем да соседнем подъезде: Алешу и Вадима. Сошлись отчасти на общем увлечении наркотиками. Этот период совпал и с тем, что Виктор стал работать на ЦДНГ слесарем-ремонтником.

На работу он не опаздывал, выполнял все, что говорил мастер. Но только требовалось ему для хорошего настроения уколоться. Принимаемые дозы возросли и участились. Зарплаты катастрофически не хватало.

Друзья приглядели квартирку. Далеко не искали – на своей лестничной площадке.

13 июня 1996 года тройка друзей, где самым старшим был Виктор (Алеша и Валера учились в восьмом классе), взломала двери намеченной квартиры и похитила имущества на общую сумму 7 млн. рублей. Чтобы обмыть дело, захватили имевшееся спиртное и рюмки. Но этого показалось мало. Ребята решили побузить. Они еще на полтора миллиона напакостили в ограбленной квартире и в довершение ко всему нарисовали белой краской на стене звезду внутри круга и написали: «Смерть евреям».

Кража была раскрыта. В конце осени прошлого года Алеша, имевший условную судимость, получил реальные три года колонии общего режима. Виктор и Валера получили условные сроки наказания.

Вот вроде бы и все. Пожурили ребят немного. Валера из протоколов исчез. Виктор не сумел извлечь урока на будущее, а может, он просто не мог остановиться. Зависимость от укола слишком изменила его. Он стал плохо соображать. Наркотики требовали все больше и больше денег, а абстиненция все чаще стала его навещать. Жизнь на уровне животных инстинктов. Выхода нет. Боль он гасил таблетками, но и на их приобретение тоже нужны были деньги. И Виктор решил ограбить аптечный киоск.

В середине марта этого года Виктор посреди ночи снял металлический лист, прикрывавший витрины киоска, ломиком сорвал решетку, разбил стекло и залез внутрь. Хватал все подряд, торопился. Рассматривал украденные лекарственные препараты уже в соседнем с городским рынком доме. Часть сразу проглотил, чтобы снять боль. Часть рассовал по карманам. Остальное – просто выбросил.

А дальше пошло-поехало…

И вот во второй половине мая произошло то, что в народе называют «сколько веревочке ни виться, а конец всегда будет». Квартира дома 129 по улице Ленина и стала тем самым концом. Расположена она была над квартирой его знакомого, и то, что хозяйка уехала в отпуск, Виктор хорошо знал. С помощью монтировки, отвертки и ножа он взломал две входные двери и похитил имущества в общей сложности на 18 миллионов рублей.

13 августа 1997 года состоялось заседание суда, где Виктор получил наказание в виде почти четырех лет лишения свободы в колонии общего режима. Но и это еще не все. Он заболел опиумной наркоманией II степени, а радикальных методов лечения этого заболевания в настоящее время нет. Предплечья его исчерчены множеством следов от старых инъекций, так называемых дорожек. Периферические вены склерозированы (т. е. стенки утончились). А в довершение всему – двусторонний туберкулез обоих легких. И все одно к одному. И беспросветная мгла впереди. А Виктору всего девятнадцать лет. Жизнь по большому счету еще и не начиналась.

За все надо платить, говорят. И плата, которую внес Виктор, довольно высока и даже жестока. А может ли он, воспитанный на примере своего отца, что-то переменить в своей жизни? Можно ли сойти с кривой дорожки парню, который для себя так необдуманно все решил, который ничего больше не умеет, кроме как вскрывать двери квартир и составлять дозу. Зона – это не вуз, там изучают другие предметы. Он выйдет через годы еще более «грамотный»… И остается только надежда. Слепая вера в лучшее.

Декабрь 1997

С гор за решетку

«Человек может подняться на самые высокие вершины, но долго пребывать там он не может»

Бернард Шоу

Жили-были простые жители горного села. Многие их них никогда бы не попали бы на Север Западной Сибири, если бы не случилась перестройка и не рухнула вызывная система въезда в районы Крайнего Севера. Не случись этого, смотрели бы они на прекраснейшие горные пейзажи своей красивой родины, танцевали бы под удалую кавказскую музыку лихие танцы свои отцов и дедов и пасли несметные стада будущих шашлыков. Но та величественная гордая Родина, которая создавалась не одно столетие и которая была записана в паспортах как Союз Советских Социалистических Республик, испарилась в один миг в понятиях исторических. Вот и приехали они от озер и гор в край морозный и болотистый, и потянули они за собой родственников.

Зайдя на городской рынок, иной раз сильно поражаешься обилию торговцев картофелем с подчеркнуто кавказскими чертами лица. Конечно, это не значит, что они торгуют горным картофелем. Продукт сей – самый обыкновенный. Выращенный на необъятных сибирских полях жителями многочисленных российских деревень. Идет перекупка. И в этом нет ничего плохого. Каждый зарабатывает, как может. Один вкалывает в поле с утра до вечера. Другой – за прилавком. Привезти и продать грязный и тяжелый картофель – задача не такая простая, как кажется на первый взгляд. Занимаются этим кавказцы. И порой кажется, что появилась новая картофельная мафия. Но не будем так далеко заходить. Все мы кушаем пюре и супы. Картофель нужен, и какая разница кто его привозит.

Вот так многие из этих людей за счет продажи картошки и кормятся. Возможно, и торговля семечками их выручает. По осени они даже бруснику с клюквой предлагают покупателям. А собирать эту ягоду – труд не из легких. Хотя кто-то его и отдыхом считает. Собственно, не только торговля картошкой, семечками и клюквой оказалась в руках бывших жителей гор. Есть среди представителей этих народностей и владельцы известных магазинов. Удается у них торговля, только завидовать остается. Но было бы лучше, если бы она ограничивалась продажей только легальных товаров.

Герои этого повествования институтов и университетов не оканчивали. Им было достаточно и сельского образования, сильного житейской хитростью. Поторговали они тяжелой и грязной картошкой и быстро поняли, что продавать легкий и высокоприбыльный героин гораздо выгодней. Один грамм героина по цене равен десяти мешкам картошки. И не надо нанимать дорогостоящие фуры для привоза товара, крупная партия героина вполне комфортно разместится и во внутреннем кармане обычной куртки. Именно туда положил полиэтиленовый пакет с почти 70 граммами этого дурманящего порошка наш главный герой, назовем его по-нашему – Михаил. Только для более точной характеристики персонажа добавим в конце оглы.

Как попал Михаилу-оглы пакет с героином – так и осталось тайной. Перефразируя Крылова: «Михаилу как-то черт послал чуть героина…». В виде черта выступили два барыги кавказской внешности. Набивший оскомину типаж. Впрямь, как двое из ларца, одинаковых с лица. Как это произошло? Тут можно ссылаться только на слова самого главного героя. А они разные. Когда Михаила-оглы поймали сотрудники милиции, он утверждал, что купил героин у неизвестных кавказцев на сургутском рынке. Вроде как он поехал туда за картошкой на попутном «КамАЗе», имея 17 тысяч рублей в кармане. Барыги подошли к нему средь бела дня и спросили: «Героина хочешь по дешевке?» Он отвалил им, не глядя, 15 тысяч за пакетик героина. А потом, забыв о картошке, возвращался в Муравленко на двух попутных легковых автомобилях, видимо, на радостях. Оплата за «тачки» и должна была съесть остаток картофельных денег. Но такая чистосердечная версия сулила Михаилу-оглы дополнительный срок за перевозку наркотиков.

После того, как у Михала-оглы появился адвокат, его рассказ о приобретении героина претерпел значительные метаморфозы. Он резко поумнел и стал утверждать, что купил наркотики на муравленковском рынке. А то, что про Сургут сочинял, – так это, оказалось, со страху перед барыгами, которые, дескать, узнай, что Михаил-оглы раскрыл глаза милиции на то, что происходит на местном рынке, в цемент бы укатали, А то опера не знают, где героин продается. Вся проблема в лицах. Лица же барыг Михаил-оглы как назло забыл. Уточнил только, что облики торговцев наркотиков не просто кавказские, а конкретно азербайджанские. Портрет характерный и правдоподобный. Что ж, на то они и нужны, адвокаты, чтобы облегчать участь своего подзащитного, если тот сам не понимает, как это надо сделать.

Пути могли быть разными, но итог один. После удачной покупки оказался Михаил-оглы вместе с наркотиками в квартире. И тут выплывает второй персонаж в окружении многочисленных родственников.

Таня-кызы со своим мужем Геной-оглы и двумя малолетними сыновьями уже как год жила в вышеозначенной квартире безо всякой регистрации. Соседи утверждали, что Таня-кызы рано утром уходила на работу. А что за работа и где – никто не знает. Ее муж тоже официально нигде не трудился. Но, тем не менее, наркотики у него имелись. Гена-оглы кололся. Но не на глазах у всего семейства. Он уходил в ванную комнату. Там запирался на щеколду, готовил наркоманское снадобье и тихо сам себе ставил укольчик. Скандалы по этому поводу иной раз случались. Таня-кызы не уважала пагубную привычку своего мужа. Как-то даже сломала дверь в ванную и выбила у опешившего мужа из рук ложку со снадобьем, пока он еще не успел затянуть его в шприц. Затем она хлопнула дверью и ушла в зал…

В тот момент, когда Михаил-оглы с наркотиками подошел к квартире Тани-кызы, ее мужа дома не было. Он уже почивал на наркологической койке в стационаре городской больницы. Врачи восстанавливали его драгоценное здоровье, чтобы сил хватило на дальнейшие уколы, да и доза сбилась. Михаил-оглы подошел к этой квартире не случайно. Он в ней жил уже несколько месяцев. Таковы родственные традиции у многих народов: своим в ночлеге и месте жительства не откажут. Михаил-оглы был двоюродным братом мужа Тани-кызы. Этим все сказано. Он попросил родственницу схоронить принесенный им пакет, и та согласилась. Она положила его в карман халата и забыла о нем примерно на сутки.

На следующий день утром к Тане-кызы пришли в гости родственники. Хозяйка побежала к соседке за кастрюлей, чтобы приготовить покушать. У той кастрюли не оказалось, но она напомнила соседке о том, что на днях пришел очередной счет за междугородные телефонные переговоры Михаила-оглы. Тот по-соседски забегал к ней позвонить. Были переговоры и с Сургутом…

Примерно в полдень во все той же квартире раздался звонок. Пришла соседка по лестничной площадке просить свои деньги. Ситуация для должника, сами понимаете, неприятная. «Берешь чужие, а отдаешь свои». Михаил-оглы вышел для переговоров на лестничную площадку…

Тут в подъезд ворвались энергичные мужчины в штатском и устремились к ним. Таня-кызы без промедления захлопнула свою дверь. Михаил-оглы бросился наутек в сосед– кину квартиру. Штатские оказались не бандитами, а сотрудниками милиции, что в данной ситуации для наших главных героев было гораздо хуже. Они быстро поймали беглеца и, имея на руках постановление о проникновении в квартиру, прошли в «логово». Наркотики находились по-прежнему в кармане халата. В присутствии понятых полиэтиленовый пакет с героином был вынут. Таня-кызы расплакалась, понимая, что это срок…

Наркотики нашли у женщины, но сел на 8 лет мужчина…

Таня-кызы замела следы и вышла из родственного картеля очень просто. Она взяла на вооружение версию, что о содержимом пакета и не догадывалась, и отстаивала свою позицию до конца. Может, там был сахар или мука. Любопытством излишним, дескать, не страдала. Да и принято так у них – не задавать мужчине лишних вопросов. Она даже про мужа в процессе следствия многое позабывала.

В руках правосудия остался только Михаил-оглы, который пытался развить теорию, что всю партию героина он купил лично для себя. В общем, сел на любимого конька сбытчиков и поскакал. Судя по его словам, так он не собирался торговать 70 граммами этого зелья, что составляет порядка 3000 доз, а собирался его выкурить. Образно говоря, набить этим героином трубку мира и поджечь ее чуть ли ни прямо в зале суда. Но примирения и минимального срока не получилось. Акт судебно-наркологической экспертизы показал, что Михаил-оглы опиумной наркоманией не страдает, следов от инъекций не обнаружено. Слишком велика оказалась доза для начинающего наркомана. Да и в пакете с героином наряду с россыпью порошка были обнаружены пять отдельных расфасованных доз.

Наказание было назначено с конфискацией имущества и содержанием в исправительной колонии строгого режима.

Думал ли о таком финале наш герой, когда учился в школе города Хачмас и пользовался любовью и уважением товарищей и коллектива учителей, как написано в его характеристике? Скорее всего – нет. Всем нам в детстве представляется безоблачное будущее, скатертью-самобранкой приносящее плоды успеха. Эти грезы проходят, но, видимо, не у всех. Легкие деньги завораживают. У подобных новоиспеченных предпринимателей в короткий срок появляется квартира, машина. Они неплохо живут за счет несчастья других людей, отправляя благополучных граждан прямо в ад, прямо в пекло наркомании. И в данном случае, возможно, даже испытывают моральное удовлетворение. Они жители другого государства. Это тоже надо учитывать.

Кассационная жалоба осталась без удовлетворения.

Октябрь 2001

Преступление и наказание

«Кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?»

Федор Достоевский «Преступление и наказание»

21 июля прошлого года в начале пятого утра в город въехала светлая «восьмерка» с тремя пассажирами на борту. Двое вышли возле магазина «Березка». Третий пассажир – молодой парень двадцати трех лет отроду с большой клетчатой багажной сумкой – не знал, где выходить. Муравленко он видел в первый раз. Адрес был записан на небольшом клочке бумаги. Он прочитал его шоферу, но тот жил в Ноябрьске и местную географию не знал.

«Восьмерка», словно муха, ищущая, куда бы присесть, стала рыскать средь пятиэтажек. Это привлекло внимание сотрудника милиции, который возвращался домой с ночного дежурства…

Третьего пассажира звали Саньком, и обстоятельства, забросившие его в небольшой таежный город, легкими никак не назовешь. Уроженец Темиртау, двухсоттысячного казахстанского города на берегу Самаркандского водохранилища, приехал за лишней копейкой. На родине Санек не смог найти подходящей работы. Работа сама нашла его. Преступная работа.

Собственно, законопослушным мальчиком он давно не был. Свой условный трехлетний срок он получил еще за пять лет до описываемых событий. Где-то потерял глаз, и вместо него в глазнице стояла хорошая стеклянная имитация.

Семья – два брата да мать-пенсионерка. Жили бедно, мечтали о неожиданном счастье. И оно свалилось на Санька в виде работника казахстанской милиции Ивана. Уж как познакомились работник милиции и его подопечный, догадаться несложно. Не на травяных покосах, хотя травой попахивало. В общем, Иван предложил Саньку проложить караванный путь от Темиртау до Муравленко с вышеозначенной клетчатой сумкой, полностью заполненной марихуаной. Конечно, Иван дал совет не бесплатно, а за комиссионные – по 200 тысяч «старыми» за килограмм веса. А веса было около 12 килограммов. Это Санька устроило. Они пожали друг другу руки и расстались. Санек с грузом 18 июля отправился в дорогу.

Здесь надо оговориться, что Ивану идея наполнения рынка города Муравленко казахской марихуаной пришла в голову после гостевания. Он приезжал сюда в поисках работы. Останавливался у родственников. Возможностей для трудоустройства не отыскал, но цепким взглядом оперативника углядел возможности для денежного промысла. Оказалось, что марихуана в нашем городе стоит в десять раз дороже, чем в Темиртау. Хороший бизнес. Этот бизнес Иван решил разделить со своим двоюродным братом Антоном.

Парень был взросленький, покуривал травку и знал, что к чему. Но вот беда: Антон жил в Муравленко с родителями, и надо было ждать удобного случая. Случай представился довольно скоро.

Иван вдруг решил жениться и пригласил родителей Антона на свою свадьбу в Темиртау. Антон остался дома один. А из Казахстана устремился навстречу своей судьбе Санек с товаром. Впереди грезились золотые горы. Содержимое клетчатой сумки стоило, по ценам Муравленко, около 60 миллионов, и его хватило бы на 12 тысяч сигарет с кайфом. Два поста таможни, разделяющие Казахстан и Россию, Санек миновал на машине знакомого Ивана без проблем. В Тюмени он пересел на поезд «Тюмень – Коротчаево». Перед отъездом позвонил в Муравленко Антону и предупредил о своем приезде. Попросил встретить на вокзале. Все вроде бы шло нормально.

Занервничал Антон. Он решил не подставляться раньше времени. Смотался в Ноябрьск, узнал расписание поездов, но встречать столь опасный груз не поехал. Санек, выйдя из вагона, естественно, не застал ни оркестра, ни встречающих. Три часа ночи. Спать хотелось невмоготу. Он с попутчиками сел в «тачку» и покатил в руки закона.

Официальная часть началась сразу после утренней встречи Санька с дежурным офицером Муравленковского ГОВД. Он показал документы и содержимое сумки очам блюстителя порядка. Марихуану шаловливо назвал кормом для попугайчиков. Такой ответ иногда срабатывает – измельченное вещество растительного происхождения темно-зеленого цвета действительно похоже на еду говорящих пернатых. Но Саньку попался человек знающий. Свидетели подтвердили факт изъятия сумки, а экспертиза – наркотическую природу зелья. Данная находка стала в Муравленко самойкрупной задержанной партией марихуаны.

Санек не собирался сдавать своих работодателей. Он заговорил после того, как в его вещах нашли бумажку с адресом и телефоном Антона. Деваться было некуда, и он согласился позвонить, но ни одним словом он не привязал Антона к злополучной марихуане. Из их беседы милиции досталась только информация, что Антон ждет какой-то груз, который можно мерить стаканами. Может, семечки, может, сахар… Главным стало, что Санек договорился о встрече с Антоном.

Встреча тет-а-тет была недолгой. Санек зашел к Антону с небольшим подставным пакетом марихуаны. Остальной груз он якобы оставил в Ноябрьске. Через сорок минут зашла милиция. Подставной пакет был найден под подушкой на диване. Чуть больше двух граммов от его содержимого было найдено в шкафу в полиэтиленовой обертке от сигарет. Антон уже успел отсыпать себе часть гостинца Санька, а вместе с тем и свое обвинение.

2 февраля этого года состоялся суд под председательством судьи Татьяны Крапивко, на котором рассматривалось это дело. Попытка следствия доказать участие в перевозке наркотиков группы лиц не удалась. Иван за недоказанностью превратился в неустановленное лицо. Антон, по той же причине, тоже вышел из «семейного предприятия». Он был осужден условно за хранение наркотика и тут же попал под амнистию.

Санек тоже в обиде не остался. За провоз в город Муравленко крупнейшей партии марихуаны он получил всего три года по статье, где полагалось от семи до пятнадцати с конфискацией имущества. Это возможно при наличии исключительных обстоятельств, существенно уменьшающих степень общественной опасности преступления. Таковыми суд признал инвалидность преступника, тяжелые семейные обстоятельства, признание вины и раскаяние в содеянном. Суд счел эти обстоятельства не просто смягчающими, способными уменьшить максимальный срок, а исключительными…

Всем известно, что наркомания сейчас на подъеме и на ее почве расцветает множество других преступлений. Наркоманами становятся дети. Причины, толкающие их на этот путь, разные, но они сходятся в одном. Есть предложение наркотика на рынке. В этом смысле степень общественной опасности торговли и особенно перевозки наркотиков очень велика.

Будьте уверены: привезенный наркотик будет продан. А кто привозит зелье – инвалид с тяжелыми семейными обстоятельствами, которые сегодня есть у большинства, или здоровый человек – это неважно курильщикам марихуаны. За что милость была обращена к человеку, собиравшемуся заработать на здоровье жителей нашего города? Чем его инвалидность и т. д. снизили степень общественной опасности преступления? Да ничем.

А почему бы суду не учесть отягчающие обстоятельства преступления в связи с его повышенной общественной опасностью? Особо активная роль Санька в перевозке марихуаны налицо. Очевидно и то, что он совершил свое деяние в условиях общественного бедствия. Иначе назвать ситуацию по наркомании и язык не поворачивается. И все сходит ему с рук из-за инвалидности. Да с такой инвалидностью адмирал Нельсон командовал флотом, а Кутузов побил Наполеона. Три года там, где должно было быть минимум семь. А через год, глядишь, по амнистии выйдет и вновь чего привезет, но уже по-умному. Как тут не подумать о взятке…

Июнь 1998

Эхо трагедии

«Сначала человек убивает что-то в себе, потом он начинает убивать других»

Вильгельм Райх

Примерно год назад произошло преступление, имевшее большой общественный резонанс. Речь идет о разбойном нападении на квартиру самой обычной муравленковской семьи в ночь с 13 на 14 января. Сегодня, когда известен приговор муравленковского суда и кассационной инстанции, можно вернуться к тем событиям и остановиться на них подробнее, поскольку нет никаких сомнений, что истоки их в культе насилия, который навязывается повсеместно. Кроме того, можно надеяться, что некоторые подробности заставят горожан более внимательно относиться к своей безопасности.

Преступников было четверо, назовем их по первым буквам фамилий: Шапов, Данев, Щетин, Басов. Первые двое учились в муниципальном профессиональном колледже. Двое других – не работали. Самый младший – семнадцатилетний Данев. Остальные были совершеннолетние.

13 января примерно в 11 часов вечера Шапов пьяным вернулся с дискотеки домой. Мама попросила его сходить в магазин за продуктами и спиртным. Пока он отсутствовал, к нему пришли его дружки. Вскоре и Шапов вернулся. После встречи старого Нового года примерно в час ночи он пошел провожать гостей – по крайней мере, так он объяснил матери свою отлучку. Проводы обернулись преступлением.

Компания из четырех «загашенных» молодых людей села в красную «девятку» и отправилась искать приключений. Откуда-то выкатилось предложение кого-нибудь ограбить. Они стали рассуждать: у кого дома может быть много денег. Остановились на одном из предпринимателей, торгующих меховыми изделиями. Данев его подвозил домой и знал адрес. На том и порешили.

Шапов забежал к себе домой и взял газовый пистолет, похожий на «Макарова». Данев, Басов тоже вооружились какими-то предметами, похожими на пистолеты. Из колготок и чулок, которые Шапов вынес из дома, они смастерили себе маски с прорезями для глаз и поехали, но, как потом объясняли эти молодые люди, спьяну перепутали дом. Это довольно удивительное обстоятельство, учитывая, что самый активный из преступников Шапов уже бывал ранее в квартире, подвергшейся нападению. Поэтому можно предположить, что он использовал своих дружков вслепую, чтобы свести личные счеты.

Щетин остался в машине. Остальная троица в масках поднялась на третий этаж капиталки. Примерно в 3.00 в квартире раздался звонок. Хозяева и их сын уже спали. Дочь, к счастью, уехала с классом по путевке. Муж встал с кровати и подошел к двери. Дверь была двойная, но без глазка. Состоялся примерно такой диалог:

– Кто там?

– Телеграмма. Поздравление с Новым годом.

– Спасибо. Положи в почтовый ящик.

– Надо расписаться в получении.

Муж открыл дверь и тут же получил от Шапова сильнейший удар ногой в подбородок, отбросивший его в глубь квартиры. Новоявленная банда ворвалась в квартиру с криками: «Не двигаться, сидеть тихо, не орать!». Все перчатках, а в руках предметы, которые смахивали на настоящие пистолеты. Вначале они набросились на поверженного мужчину и принялись его избивать ногами, затем приставили оружие к голове и стали требовать дубленки, золото, деньги. Жена вскочила с кровати и закричала. Нападавшие силой заставили ее замолчать. На крик матери из своей комнаты прибежал малолетний сын, и преступники переключились на него.

Молодые отморозки избивали всю семью и руками и ногами, не разбирая куда: по голове, по телу. При этом высказывались угрозы быстро расправиться с помощью оружия и ножей. Требовали отдать все ценности. Телефонный шнур перерезали.

Несмотря на опьянение, нападавшие быстро поняли, что ошиблись квартирой. Особо брать было нечего. Но они не ушли, а их издевательства приняли еще более изощренный характер, видимо, от желания выместить зло за свой промах. Для устрашения ножами резали постели и мебель. Но случайно они назвали себя настоящими именами. И тут произошло трагическое совпадение. Сын хозяев, запомнив имя одного из бандитов, в состоянии крайнего испуга воскликнул:

– Олег, не бейте меня!

А этого бандита действительно звали Олег, и фамилия у него была Шапов, тот самый, что бывал уже в этой квартире. Он запаниковал, решил, что мальчишка узнал его. А может, так и на самом деле произошло? Преступники засуетились, стали вытаскивать вещи, самой дорогостоящей их которых стал персональный компьютер. Забрали дубленки, золото и деньги, какие были. Всего на сумму около 45 тысяч рублей. Хозяев связали. Мальчика тоже и оттащили в другую комнату, где Шапов нанес ему не менее девяти ножевых ранений в разные части тела.

Преступники в масках, с вещами выскочили из подъезда. Они натолкнулись на группу загулявшейся молодежи. Те подумали, что это какая-то новогодняя шутка и спросили: «Что, пацаны, кого-то поработали?». Один из бандитов ответил: «Что смотришь, давай иди отсюда». Они сели в машину и поехали. Часть имущества зарыли в сугроб возле дач.

Первой пришла в себя хозяйка квартиры. Она пошла к соседям и уже в начале пятого утра позвонила в «скорую помощь».

В последующие два дня преступники были задержаны. Дело вела старший следователь следственного отделения при Муравленковском ГОВД майор юстиции И. Есинских. На участников нападения с мест учебы, работы были представлены характеристики. Все, как и следовало ожидать, очень хорошие. Так, Шапов, который чуть не убил мальчишку, был охарактеризован как выдержанный и тактичный человек, имеющий авторитет в коллективе. Данев – как добрый, обладающий чувством юмора юноша. На каждого из преступников работали хорошо известные в городе адвокаты.

12 октября 2001 года состоялся суд под председательством судьи Татьяны Крапивко. Щетин и Данев были приговорены к шести годам лишения свободы. Шапов – к восьми годам и шести месяцам. Данев и Шапов были направлены для отбытия наказания в исправительную колонию строгого режима. Щетину наказание заменено условным с испытательным сроком в три года. Материалы на Басова выделены в отдельное производство.

Январь 2002

Возвращение русского зарубежья

«И вдруг меня охватывает несказанная печаль, которую несёт в себе время; оно течёт и течёт, и меняется, а когда оглянешься, ничего от прежнего уже не осталось. Да, прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее»

Эрих Мария Ремарк

Вторжение джунгар из Западной Монголии в Казахстан началось в 40-е годы XYII века и было столь же жестоким, как и монгольское нашествие. Многие кровопролитные сражения не принесли окончательной победы ни одной из сторон. Поэтому, спустя почти столетие беспрерывных войн, Казахстан вынужден был обратиться к России с просьбой о принятии казахов в российское подданство для защиты общих территорий. Добровольное присоединение казахских территорий началось в 1731 году. Так гласит история. Сегодня, спустя почти три столетия, в одночасье, без какой-либо существенной причины этот взаимовыгодный союз разрушен. Причем разрушен таким образом, что русские, как завоеватели, как угнетатели вынуждены бежать с обжитых мест. Нет, защита нашим южным соседям нужна: российские пограничники несут боевую вахту, а вот мирное население… Это плохо, что Москва слезам не верит.

Национализм. Именно из-за религиозных убеждений и чувства национального превосходства пролито наибольшее количество крови на планете. И вот что парадоксально: как все финансовые обязательства бывшего СССР, так и прежнее равноправие наций взяла на себя только Россия. В остальных республиках бывшего СССР национальные чувства перехлестывают через край. И врагами в первую очередь оказываются русские. Не является исключением и Казахстан, где на последнем празднике, посвященном Дню независимости, казашка публично рвала на себе некие символические цепи, сковывавшие ее. Надо понимать, что сковала Россия. И русские, не умея объединиться, нигде не смогли отстоять свое право на жизнь. И даже в своем отечестве не имеют превосходства. Каждый выживает в одиночку. В отличие от многих других народностей, которые на любой земле создают свои общины.

Игорь и Света приехали в Муравленко сравнительно недавно из Лисаковска, небольшого казахстанского городка. Лисаковск по количеству жителей подобен нашему городу, только более компактно застроен пяти – и девятиэтажками. Рядом протекает речка Тобол, та, что несет свои воды мимо старинного северного града Тобольска. Город Лисаковск, в принципе, преуспевающий. Винно-водочные напитки его предприятия «Арай» славятся на весь Казахстан. Исправно функционируют и другие предприятия. Света работала в филиале российского предприятия и зарабатывала неплохо даже по северным меркам. Игорь – в пожарной части и имел несколько меньше: примерно 2 тысячи, если считать российскими. Материально семья была обеспечена, климат – не сравнить со здешним. Имелась собственная трехкомнатная квартира улучшенной планировки. Прекрасный еженедельный отдых с выездами на туристическую базу, расположенную на берегу водохранилища, был в порядке вещей. Мэр города – русский. Вроде все нормально и что еще надо для жизни? Русского духа не хватает.

Межнациональные отношения внешне выглядят вполне респектабельно. Сегодня никто не кричит во все горло: «Русские, убирайтесь в Россию!» Но выдавливание русского населения идет тихой сапой на рабочих местах, особенно с должностей всяческого рода начальников и руководителей, и естественно – с высокооплачиваемых должностей. Обычно процесс замещения русских кадров казахскими начинается с замещения руководителя. И потом пошло– поехало. Во всех кабинетах вскоре появляется родной разрез глаз хозяев тамошней земли. И, конечно, это делается не впрямую. И без того достаточно способов заставить работника написать заявление по собственному желанию. Редкий человек будет жить в обстановке унижения как на работе, так и за стенами родного предприятия. Это новое отношение как бы витает в воздухе и, впитываясь через поры, рождает чувство вседозволенности у одних и страх беззащитного ребенка – у других.

Любой бытовой ли, уголовный конфликт между казахами и русскими молва расценивает обычно с точки зрения столкновения наций. Как-то, рассказывала Лена, одна молодая казашка торговала сигаретами, начиненными анашой, благо конопли растет вокруг Лисаковска немеряно. Подъехали на машине какие-то парни, хотели отобрать у той пачку. Не получилось. Вернулись они с обрезом, выстрелом в упор убили торговку и вместе со всем ее товаром исчезли. Кто убил? Это сразу не известно. Но по городу, словно ветром, разнесся слух, что казашку убили русские. Потом выясняется, что это неправда. Но настроения уже созданы.

Программы российского телевидения идут в записи, да и то не все, обычно – только ОРТ. Российские фильмы все чаще транслируются на казахском языке. Казахский язык усиленно преподается в школах. Документы в организациях готовятся на казахском языке. Вроде бы, на первый взгляд, это нормально: Казахстан суверенное государство. Но, с другой стороны, в этом государстве проживает значительная доля русского населения, которое имеет свою культуру, свой язык и которое не хочет их забывать. Сравните сами: из 16,6 млн. человек населения Казахстана (1995 г.), казахов всего 6,5 млн. При этом, хотя и сами казахи не всегда владеют собственным языком, но главный упор делается на знании казахского языка именно русскими.

«Русские, не уезжайте! Нам нужны рабы и проститутки!» – как-то, когда проезжал мимо, видел такую надпись на стене дома на окраине Семипалатинска – одного из крупных городов Казахстана. Мнения, конечно, в этом вопросе разные. Бытовали и прямо противоположные. Прослеживалось и желание выживать русских для получения неимоверно дешевого жилья, порой вместе со всей обстановкой. Но то, что будущее русского населения в Казахстане связано, скорее всего, с черной и непопулярной работой, – в это верится. В высшие учебные заведения Казахстана дорога русским почти закрыта. Зато есть обязательная квота на прием казахстанского студенчества.

Возвращаясь к квартирному вопросу и к Игорю со Светой, хотелось отметить, что свою трехкомнатную квартиру улучшенной планировки в довольно благополучном городе они продали летом этого года всего за 800 долларов США! За такие деньги купить квартиру в России просто невозможно, а большую часть вырученных средств пришлось отдать только за то, чтобы снять на год жилье в Муравленко. В менее благополучных местечках Казахстана квартиры и дома просто бросают. Заколачивают двери, закрывают, как следует окна, чтобы дождевая вода не просачивалась, и уезжают. Забирают с собой только надежду на лучшее. Но вся беда в том, что Россия – не Германия, которая встречала своих русских немцев с распростертыми объятиями. В России русские переселенцы не встречают понимания. Игорь со Светой еле-еле нашли работу, но перспективы лишиться временной прописки и снимаемого угла не оставляют их в покое.

Еще лет двадцать назад в казахстанских городах встретить казаха было сложно. Люди жили в деревнях. Сегодня города, наконец, приобрели национальное лицо. Несколько лет назад, проезжая два расположенных рядом колхоза, один из которых был немецким, а другой казахским, невозможно было не поразиться тому, что первый был вылизан и был прибыльным «миллионером», а второй – весь в развалюхах и должник. Не сравнимы с казахскими были даже русские жилища. Теперь все периферийные города и села Казахстана выглядят, как после войны, в том числе и тот колхоз-«миллионер». Тому способствует и переселение казахов из Монголии.

Но, с другой стороны, и уехать из Казахстана в Россию не так просто. Отправка контейнера обошлась Лене с Женей в 7,5 тысячи рублей, а чтобы собрать все необходимые документы, пришлось кому надо давать взятки. Национализм проникает и дружеские отношения. Мурат, с которым вместе росли Игорь и Света и который работал в местной прокуратуре, прямо посоветовал уезжать из Казахстана, т. к., по его словам, года через два он не сможет их защитить.

Поток беженцев из Казахстана, видимо, довольно велик, т. к. довольно много публикаций, посвященных их проблемам в пограничной с Казахстаном Омской области. Правда, называются русские казахи не беженцами, а переселенцами. Беженцы – это те, кто уезжает из зоны военных действий. И сколько таких беженцев было принято из республик бывшего СССР, не сосчитать. И все они не русские. Хотя спроси у любого из них, с кем ведутся военные действия, то окажется, в какой-то мере, что с нашими соотечественниками. Окажется, что все те, кто выживает русских со своих территорий, находят неплохие места в России. Я не призываю к национальной розни. Я просто хочу обратить внимание на этот парадокс. Мы принимаем в России людей всех национальностей бывшего СССР, даем им место жительства, рабочие места. И в этом нет ничего плохого. Только хотелось бы видеть еще более радушное отношение к своим соплеменникам, оказавшимся в безвыходной ситуации на чужбине, которая совсем недавно была нашей общей Родиной.

Интересно и то, что, приезжая сюда, многие граждане республик бывшего СССР могут себе позволить купить буквально все, в том числе и жилье. Российские же граждане, вынужденные уехать, бросив все нажитое, обречены месяцами искать работу, снимать квартиры и со страхом ожидать окончания срока временной прописки и срока, на который разрешено занимать жилье.

Для жизни необходима уверенность в будущем своих детей. В Казахстане нет уверенности даже в своем ближайшем будущем. Россияне возвращаются на Родину в надежде обрести здесь спокойствие…

Январь 2001

Об авторе

Андрей Дробот. В прошлом – инженер, изобретатель, депутат городской Думы, редактор газеты. В момент выхода книги – журналист, член Союза журналистов России, лауреат и дипломант всероссийских журналистских конкурсов. За заслуги перед отечественной журналистикой Союзом журналистов России награжден памятным знаком «300 лет Российской прессе».

Послесловие

Большинство рассказов, представленных в этом сборнике, опубликовано в газете «Наш город» города Муравленко (ЯНАО) в разное время. Доработка материалов заняла около полугода. В течение этого времени я выслушал множество советов, не всегда добрых, но всегда действенных. Ни один из рассказов не избежал правки. Некоторые пришлось полностью переделать, оставив лишь сюжетную линию. Около десятка вариантов книги легли в корзину.

К началу главной работы я жил в Муравленко уже десять лет. Это немного, но я надеюсь, что уже стал северянином, и это отразилось в книге.

Северу многие отдали лучшие годы жизни. Возник маленький городок средь тайги. Он не виден из космоса, не виден из Москвы, да и жители ближайших городов на земле в большинстве своем не знают о нем. Знают о Севере зачастую лишь понаслышке, и прямой рассказ о том месте, где они не жили, может вызвать лишь зевоту, поэтому я не упоминаю названия города. Это неважно. Важны жизненные перипетии с северным акцентом, которые, возможно, хоть как-то оттенят легенду о легких северных заработках и счастливой жизни. Хотелось бы, чтобы на Север взглянули немного по-другому.

Мне хотелось бы поблагодарить всех, кто тем или иным образом помогал мне в подготовке этой книги, и в первую очередь свою жену.

Особую благодарность хотелось бы выразить спонсорам книги, предприятиям города Муравленко: МУ «Управление коммунального заказа» (начальник Лариса Константиновна Гаврилова), МУП «Коммунальная энергетика» (директор Игорь Юрьевич Метельский), ООО «Жилищное агентство» (директор Надежда Георгиевна Вовк), МУП «Фармация» (директор Светлана Викторовна Гревцева), МУП «Городской рынок» (директор Владимир Иванович Перешивко).

Город Муравленко – небольшой, по своему географическому положению глубоко провинциален и порой испытывает на себе высокомерное отношение жителей многих других городов, которые привыкли к тому, что в деревне живет деревенщина, а народности, чьи олени лопают ягель, достойны только анекдотов. Но в том-то и грех шаблонного мышления, что оно не приемлет исключений, а город Муравленко и есть исключение. Ему еще нет двух десятков лет, и все взрослое население в нем не родилось, а съехалось в него с разных сторон. Тут смешались и жители столиц, и жители крупнейших городов не только России, но и стран, входивших ранее в СССР, и естественно, жители небольших населенных пунктов. Здесь нет того провинциализма, который формируется веками, здесь образовалась таинственная общность людей, которая одновременно имеет прочные корни с землей и невероятно сильно тянется к знаниям и совершенствованию, в чем, кстати, помогает как раз провинциальное расположение города, весьма скромного по набору мест развлечения. Здесь можно неплохо зарабатывать, встретить деревенщину в шикарной шубе и поэта, похожего на бомжа, совместное житие получается зачастую проблемным… И подобных нефтяных городков, я уверен, много, и в них есть своя изюминка, во вкусе которой угадываются оттенки, привнесенные Севером, Югом, Востоком и Западом.

Андрей Дробот

Оглавление

Вступительное слово

Пески

Байки с больничной койки

Охотничьи рассказы

Добытчики

Собачий бизнес

Парадокс

Храп как семейное бедствие

Скунс

Перевоспитание

Удар вежливости

Бумеранг

Шашлык

Без горячей воды

Антенна

Сифилитик

Жажда денег

Шампунь

Порезали

Гололед

Перебор

Шесть зайцев одним букетом

Ошибка

Бессонница

Легенда о ханты-нефтянике

Рассказы пенсионерки

Детство

Бог покарал

Ангел и ужас

Коварная лесница

Лекарство

Дорога

Спаренный билет

Беспокойная поездка

Сквозь волчье сито

Дорожный детектив

Ночное

Байки из вагона

Напоминание

Земля

Разбитые мечты

Соблазн большого города

Богачка и пенсионерки

Задержка

Призывная лихорадка

Призрачные волки

Кошелек

Отдохнули культурно

Неваляшка

Петушок

Последняя надежда

Привычка

Ожидание встречи

Жизнь от жизни

Ни за что

Три смерти

Уроки истории

Под холодную водку и горячую руку

Смерть алкоголика

Байки

Свист

Царица соснового леса

Еще раз про любовь

Встреча

Очерки

Глобальный мужик

Родом из Удачного

Случай из врачебной практики

Путевка в жизнь

Человек должен идти вперед

Главное – не делать зла

От любви до убийства

Беспечность и жестокость маленького города

Единожды солгав

С гор за решетку

Преступление и наказание

Эхо трагедии

Возвращение русского зарубежья

Об авторе

Послесловие