Художник [Елена Викторовна Батуева] (fb2) читать онлайн

Художник

Повесть-сказка.

Пролог

Срывались двери с телефонных будок. Наклонились в кривой полуулыбке дома. Бешено стучал в висках несуществующий дождь. Это был сон.

Снилось мне, что я стою на Лысой горе, а клыкозубая патлатая ведьма раздает толпящимся людям пахучий пористый шоколад. Тот, кто получил кусочек, улетал в любовь. Улетал буквально, отталкиваясь от горы ногами и нелепо помахивая в воздухе растопыренными руками, как крыльями. Я ждала своей очереди. Но тот, с кем я хотела быть, улетел с другой, и я со скучающим видом наблюдала, как тает толпа жаждущих любви, пока не осталась на Лысой горе одна. Ну, не считая, конечно, Ведьмы.

Она оглянулась и с удивлением обнаружила меня.

– Ты что, одна осталась? – растерянно спросила Ведьма, оглядываясь по сторонам.

Я смущенно улыбнулась, пожала плечами – да, вот такая ситуация.

– Погоди, сейчас мы кого-нибудь тебе подыщем, – Ведьма шарила глазами по склону Лысой горы, пытаясь найти хоть какого-нибудь завалящего мужчинку. Бесполезно – Лысая гора как вымерла. Тогда она поскребла своим половником по котлу с горячим шоколадом, но и там было пусто. Противный звук железом об железо осведомил, что шоколад испарился.

– Да, видать не твой сегодня день, – вздохнула Ведьма.

Я молча пожала плечами. Мне оставалось только констатировать факты. Над Лысой горой повисло молчание. Пауза затянулась. Понимая, что, как воспитанная леди, я должна поддерживать беседу, я спросила Ведьму. Не из любопытства, просто из вежливости:

– Неужели Ваш Эликсир Любви иссяк? Я думала, он никогда не кончается!

В ответ Ведьма залилась хриплым смехом:

– Эликсир Любви? С чего ты взяла, что это приторное снадобье – Эликсир Любви?

– Но ведь только Любовь может дать человеку крылья! – возразила я, указывая рукой на порхающие вокруг Лысой горы парочки.

– Никакая это не любовь, просто томление молодых тел, – буднично объяснила Ведьма, – и летать им осталось недолго, – она указала метлой, на которую опиралась, как на клюку, на черную грозовую тучу, идущую с запада.

И в самом деле, туча заморосила мелкими дождевыми брызгами. Тела влюбленных быстро намокли, и они стали медленно приземляться, усаживаясь на склонах горы. Очарование полета сразу же исчезло, все стало каким-то будничным и неинтересным.

– А что же тогда такое Любовь? – спросила я, не ожидая услышать в ответ что-либо вразумительное.

– О, у Любви совсем другой аромат – не приторно-сладкий, а … – Ведьма помахала перед носом корявыми пальцами, будто навевая запах духов, – ну…, в общем, это для тонких ценителей, – она опять хрипло захохотала.

– Интересно было бы его почувствовать, – не унималась я.

– Да? Ты хочешь познать аромат Любви? – она пристально смотрела мне в глаза, ожидая ответа.

В этот момент надо было просто свести все на шутку, сослаться на плохую погоду, попрощаться и спуститься с Лысой горы. Но меня подвела привычка всегда говорить правду, и я ответила:

– Конечно, хочу!

– Что ж, – сказала на это Ведьма, – тогда пойдем ко мне, я приготовлю для тебя настоящий Эликсир Любви, аромат которого ты никогда не забудешь!

Дураку понятно, что это была ловушка. Каждый знает, что если на людях ведьмы стараются вести себя прилично, то на своей территории могут сотворить все что угодно. И уж тем более опасно идти в логово ведьмы юной девице. Известно, что именно девицы приносятся злодейками в жертву, становясь источником долголетия старых колдовок. Но в этот момент инстинкт самосохранения меня подвел, и я согласилась на это безумное предложение.

Ведьма удовлетворенно крякнула, взяла в руки метлу, но, к моему разочарованию, мы не полетели на ней, а стали спускаться с горы пешком. Думаю, что причина тому была весьма банальной – дождь, усиливший гравитацию, видимо, не позволил бы взмыть в небо потрепанной метле, а Ведьма и не стала испытывать судьбу. Встряхнув метлой, которая мгновенно раскрылась над нами огромным черным зонтом, Ведьма взяла меня под руку и повела вниз по тропинке.

Мы спускались по Лысой горе, лавируя между влюбленными парами, которые, вдоволь налетавшись, теперь отдыхали на земле в весьма фривольных позах. В какой-то момент я увидела Того, с кем мне так хотелось полетать, в объятиях рыжей девицы, с которой он стартовал с Лысой горы. Приступ ревности подступил к горлу, но я успокоила себя тем, что сейчас узнаю вкус настоящей Любви.

Правда, наша пешая прогулка с Ведьмой по окраине города показалась мне столь скучной, что я даже засомневалась в ее способностях. «Может она обычная стареющая тетка, развлекающая себя мистическим антуражем, и все закончится банальной попойкой с излияниями одинокой души», – промелькнуло у меня в голове.

Дом Ведьмы находился на окраине нашего городка. Внешне он ничем не отличался от соседских типовых коттеджей эпохи развитой перестройки, но когда мы зашли внутрь, меня вновь охватила та же волнительная атмосфера, которая была на Лысой горе.

Внутри дом казался нереально большим, с уходящими куда-то вверх лабиринтами коридоров, мрачными лестницами, ведущими в какие-то потайные комнаты. Меня поразило обилие книг, которые стояли повсюду. Я успела пробежаться глазами по заглавиям на корешках – в основном, это были философские труды, начиная от античности и до французских экзистенциалистов. Я тут же отругала себя за сравнение Ведьмы со стареющей теткой. Интеллектуальный багаж хозяйки дома вызывал уважение.

Ведьма провела меня в просторную кухню, освещенную зелеными и синими фонарями, бросавшими причудливые тени на предметы на стенах – многочисленные полки со старомодными кастрюлями и горшками, банками с травяными приправами, бутылками с разноцветными жидкостями. В стену был встроен камин, который сам по себе вспыхнул, как только мы переступили порог (понятно, что он был электрический, но все равно эффект произвел должное впечатление). Посреди кухни, как бы на подиуме, возвышался круглый стол, который обступили мягкие диваны.

После многочасового стояния на Лысой горе мое тело само упало в уютные объятия диванчика. Ведьма же совсем не казалась уставшей. Бросив в угол зонт, который встал туда скромной метлой, она достала с верхней полки большой керамический горшок, поставила его на плиту и начала вбулькивать в него содержимое разных бутылок, сыпать какие-то порошки.

– Вы готовите Эликсир Любви? – на всякий случай уточнила я.

– Ну, конечно, мы же договорились, что ты его сегодня попробуешь! – Ведьма выглядела очень самоуверенной и даже как бы торжествующей.

– Поделитесь рецептом? – спросила я шутливо.

– Почему бы нет? – Ведьма усмехнулась, – ингредиенты только редкие, их в обычных супермаркетах не купишь. В основе – красное вино из подвалов царя Соломона, в качестве ароматизатора идут сухофрукты из плодов райского сада до падения Адама, жгучие пряности Гоморры, немного меда для сладости, и, конечно, слезы девственницы, – она показала склянку с абсолютно прозрачной жидкостью, – без них вкус эликсира будет неполным.

После того, как несколько капель из склянки вылилось в горшок, вверх поднялся столб пара, как бывает, когда в кипяток бросают щепотку соды. Это было еще одно предупреждение свыше, и в тот момент у меня еще были пути к отступлению: можно было пойти в туалет и незаметно покинуть опасное жилище. Но я не услышала и этот последний звоночек.

Между тем, кухня начала наполняться неповторимым, опьяняющим ароматом. И если минуту назад у меня еще оставались какие-то сомнения или опасения, то теперь они полностью растворились в этом чарующем запахе. В волнах аромата, плывшего по кухне, мне виделись причудливые птицы, перетекавшие в затейливые венки из нежных цветов, потом становились странными геральдическими символами.

Я зачарованно наблюдала за происходящим. В это время Ведьма разлила в два бокала, с виду напоминающие старинные кубки, дымящийся напиток. Один бокал она протянула мне, второй держала в руке.

– Ну что же, давай выпьем за знакомство! – предложила она, – кстати, как тебя зовут? Я ведь до сих пор не знаю твоего имени!

– По паспорту Алена, в крещении Елена, а родители зовут меня Лелей, – улыбнулась я.

– Так-так… Леля, вкуси аромат Любви и стань избранной, – с театральной интонацией произнесла Ведьма, слегка прикоснувшись к моему бокалу.

Меня немного смутили ее слова, но отступать было уже некуда. Соприкоснувшись, наши бокалы издали нежный звук, после чего я сделала глоток Эликсира.

Нежное тепло разлилось по всему телу магической волной. Я почувствовала невероятное блаженство и невесомость, как будто бы эта волна вынесла из тела мою душу и она заполнила собой все пространство. В восторге я взглянула на Ведьму.

Волна блаженства сменилась потоком изумления. Лицо Ведьмы начало стремительно меняться – разгладились морщины, крючковатый нос стал аристократическим и изящным, исчезли клыки, кривой рот оформился нежной лентой юных губ. Но самыми поразительными были глаза – они становились все больше и больше, заполняя собой всю поверхность ее лица. Они казались экранами, проецирующими иную реальность: я увидела в них прекрасные лица мужчин, юношей, благородных старцев. Все они оттуда с восторгом смотрели на меня.

В этот момент я забыла о существовании всей вселенной. Я не могла оторвать взгляда от этих глаз, я упивалась ими, чувствуя, что они влекут меня внутрь, как огромный омут, как водоворот, из которого невозможно выплыть. Все мое существо понеслось навстречу им. Мне казалось, что я лечу в эти глаза вместе с телом, прохожу через их оболочку, растворяясь в потусторонней реальности. В этот момент я потеряла сознание.

Глава 1.

Художник

Первые лучи солнца высветили очертания Города. Словно карандашный набросок, появлялись контуры домов, храмов, площадей. Это была еще не живопись дня, насыщенная красками и оттенками, а строгая графика раннего утра.

Все это пронеслось у Художника в голове, когда он вышел на Привокзальную площадь и зашагал к своему дому. Идти было далековато, да и апрельские ночи еще оставались морозными, но он не стал брать такси.

Художник не был в Городе много лет, и ему хотелось заново познакомиться с ним. Лучи солнца высвечивали один за другим городские здания, словно театральные софиты декорации на театральной сцене. В Городе многое изменилось за эти годы – храмы поражали внешним великолепием и сиянием куполов, а добротные дома купеческой и сталинской постройки перемежались новоделами постперестроечного периода. Улицы казались шире, просторнее, чище, от этого вид у Города стал более «европейским», но исчезло то очарование старины и провинциальности, которое всегда так умиляло столичную богему, приезжавшую сюда покутить.

Все эти новшества несколько покоробили Художника. Город явно стал другим и совсем не вязался с образом из детства, который сохранился у него в памяти, и воспоминаниями о котором он жил все эти годы.

Художник покинул Город почти 20 лет назад. Как и вся провинциальная творческая молодежь, он искал в столице новых возможностей для самореализации и признания своего таланта. Он многого достиг за эти годы. Его картины продавались в столичных и европейских салонах, его имя было во всех каталогах современного искусства. Если бы он был прагматичным человеком, он мог бы давно купить квартиру с видом на Кремль и обзавестись собственным художественным салоном или выставочным залом, но Художник был романтиком и кутилой.

Деньги от продажи картин он тратил на путешествия, любил гульнуть на широкую ногу вместе с многочисленными друзьями, которые иногда месяцами зависали в его квартире на Арбате, переделанной из бывшей коммуналки. Подруги сердца – из числа поклонниц его таланта – долго не задерживались в его жизни. Сбегали, как правило, после очередного длительного запоя.

В какой-то момент Художника постигла мысль о бессмысленности такого существования, он устал от мимолетных романов и навязчивых друзей и решил сбежать в провинцию. У Художника не было особых планов, что он будет делать в Городе. Да, впрочем, он никогда не планировал свою жизнь. Он принадлежал к породе людей, привыкших безраздельно доверять своей интуиции, и был уверен в ней, как в лучшем гиде по лабиринтам Жизненного пути.

Но в тайниках его романтической души жила мечта о встрече с Прекрасной Дамой, которая осветит его жизнь и станет Единственной Музой на все оставшиеся годы, отпущенные Господом. Он мечтал об идеальном образе, о родственной душе, и в то же время о душе непостижимой и загадочной, к которой можно стремиться всю жизнь, но так и не познать до конца. Этот образ, рожденный его воображением, казался ему почти реальным, и Художник жил предчувствием судьбоносной Встречи.

С такими мыслями он перешагнул порог родного дома.

Несмотря на ранний час, мать Художника не спала. Она всю ночь пекла пироги, варила студень и тушила картошку, готовясь к приезду долгожданного сына. Когда он объявил ей, что приезжает насовсем, она сначала не поверила его словам, потом долго пытала, что случилось, решив, что в жизни сына произошло что-то непоправимое или криминальное, раз он решил сбежать из столицы. В конце концов, восприняла это как очередной «заскок» своего непредсказуемого отпрыска и решила просто радоваться тому, что единственный сын опять будет с ней рядом.

Ссоры, пьяные скандалы с битьем посуды – все это осталось в прошлом и мгновенно стерлось из памяти. К ней возвращался ее сын – знаменитый и гениальный Художник, которым она гордится и ради которого будет жить.

Все это она подумала, когда Художник, переступив порог дома, заключил ее в объятия и радостно объявил:

– Ну вот, мама, твой блудный сын вернулся из долгих странствий. Теперь я буду с тобой и никогда тебя не покину!

Глава 2.

Ведьма

На Город уже начали опускаться вечерние сумерки, но Ведьма еще только проснулась. Вчера была бурная вечеринка в квартире Философа, где она, как всегда, блистала во всей красе, поразив гостей, приехавших из Риги, знаниями античной философии. Философский диспут продлился до самого утра, и, чтобы держаться в форме, Ведьме пришлось неоднократно подкреплять себя мартини. Вчера она была на высоте, но сегодня чувствовала себя прескверно.

Ведьма запахнула свое худосочное тело в изящный шелковый халат, подаренный ей сто лет назад японской гейшей. Этот халат имел свойство поднимать ее эмоциональное состояние, и, ощутив его ласковое прикосновение, она почувствовала себя немного лучше.

Приняв ванну, Ведьма уселась в кресло с чашечкой кофе, обдумывая, чем ей заняться сегодня вечером. Идти никуда не хотелось, но и сидеть в одиночестве было скучно. И она решила вызвать Лелю.

В арсенале Ведьмы было несколько оригинальных вещичек, которые она хранила только для себя, никогда не показывая их посетителям. Леля была одной из таких ее игрушек. Девочка, созданная Ведьмой, жила в луче света. Она общалась с Ведьмой, когда та ее вызывала, а остальное время сладко спала в своей реальности, созданной специально для нее. Леля никогда не была в обычном мире и из людей знала только Ведьму, которая любила рассказывать девочке о своей жизни, посвящать ее в свои планы. Ведьму забавляла восторженная реакция Лели на рассказы о ее похождениях.

Сама же девочка никогда не хотела оказаться в мире людей. Больше всего на свете она любила свои сны, и именно в их просмотре заключался смысл ее существования. Беседы с Ведьмой были для Лели лишь небольшим разнообразием в ее жизни грез.

Ведьма повесила на стену небольшой белый экран и включила прибор, похожий на кинопроектор. Луч света, вырвавшийся из него, нарисовал на экране зеленую лужайку с яркими цветами, между которыми порхали бабочки причудливой расцветки. Прямо посреди лужайки стояла маленькая деревянная кроватка с балдахином из розового тюля, под которым спала хорошенькая золотоволосая девочка.

Ведьма коснулась рукой экрана, и изображение на нем сразу стало объемным: поляна вместе с бабочками и кроваткой переместилась на журнальный столик, который стоял перед Ведьмой. Ведьма подняла розовый балдахин и с улыбкой посмотрела на девочку. Поток воздуха откинул челку со лба, девочка недовольно поморщилась и открыла глаза:

– Ах, мне снился такой чудесный сон! – капризно скривив ротик, сказала девочка, – зачем ты меня разбудила?

– Что же тебе снилось, Леля? – с улыбкой спросила Ведьма.

– Мне снился бал! Бабочки устроили его прямо на поляне! И я сейчас как раз танцевала с Золотым Мотыльком. А он так прелестно танцует вальс! Пожалуйста, разбуди меня попозже, я хочу досмотреть свой сон!

Леля протянула руку, чтобы задернуть розовый балдахин над кроваткой, но Ведьма ей этого не позволила. Сегодня она не была склонна потакать капризам девочки.

– Послушай, Леля, – сказала она, – оставь эти глупости! В жизни есть гораздо более интересные вещи, чем танцы с мотыльками!

– Да? – девочка, которая уже было положила голову на подушку, снова села в кроватке и широко открыла глаза, – и что же это?

Из всех черт характера, которыми наделила Ведьма Лелю, лучше всего ей удалось любопытство. На этом качестве девочки Ведьма всегда играла, когда ей нужно было добиться от Лели чего-то своего.

– Что это? Ну, например, танцы с прекрасными молодыми людьми. Хочешь, я тебя с ними познакомлю?

– С молодыми людьми? А кто это такие?

– Иди сюда, и ты все увидишь сама!

Леля выпрыгнула из кроватки прямо в руки Ведьмы, и тотчас полянка вместе с цветами и бабочками исчезла, а луч света погас. Ведьма посадила девочку рядом с собой, и она тотчас приняла размеры обычного ребенка лет тринадцати.

– Расскажи, расскажи мне про этих молодых людей! Я хочу посмотреть на них! – кокетливо сказала Леля.

– Да, я думаю, что ты уже достаточно большая, чтобы узнать, что такое Любовь, – серьезно сказала Ведьма.

– Любовь? Я знаю, что это! Мне шептал о ней Золотой Мотылек, когда мы танцевали вальс. Это что-то сладкое и тает во рту, как мороженное с сиропом! – Леля попыталась изобразить интонацию, с которой ей говорил об этом Мотылек, и весело рассмеялась.

– Твой Мотылек – дурак, – резко сказала Ведьма. Наивность девочки иногда начинала ее раздражать. К тому же Ведьме самой хотелось быть первооткрывателем всего, о чем должна была узнать Леля, и ее взбесило, что какой-то мотылек шептал ей всякую чушь по поводу любви.

– Так что же такое Любовь? – капризно спросила Леля.

– Любовь… – Ведьма замерла на несколько мгновений, словно рождая в уме некий образ, – Любовь – это

Когда Земля и Небо растают как дым,

Когда двое сольются в восторге и станут Одним,

Когда поцелуи опьяняют сильнее, чем хмельное вино.

Испытать это чувство не каждому в жизни дано!

Леля зачарованно смотрела на Ведьму. Ее слова произвели на девочку большое впечатление, но в то же время в них было нечто новое и непонятное, что могло нарушить ее безмятежное существование среди мотыльков и бабочек.

– А ты сама испытывала это чувство? – спросила Леля, глядя на Ведьму широко открытыми глазами.

– Да, много раз, – улыбнулась Ведьма. – Скажу тебе больше: Любовь – это самое прекрасное из всего, что есть на этой земле, и только ради нее и стоит жить. Когда нет Любви, жизнь теряет смысл. Но для кого-то Любовь может стать убийственной!

Ведьма внимательно посмотрела на Лелю, чтобы убедиться, что ее слова произвели на девочку неотразимое впечатление. Так оно и было.

– Убийственной? – с суеверным ужасом Леля смотрела на свою покровительницу.

– Не пугайся! Это всего лишь одно из свойств Любви. Одни люди готовы отдать за Любовь все, даже свою жизнь, а другие принимают ее как дар, ничем не жертвуя ради нее. Удивительно, что при этом и те, и другие действительно любят! Так устроен мир, и мы ничего не можем здесь изменить.

– Ах, как это сложно понять! Разве можно отдать кому-то свою жизнь? Ведь это самое прекрасное, что у нас есть! – наморщила лоб девочка.

– Прекрасней Любви нет ничего, и жизнь без нее бессмысленна! – обреченно повторила Ведьма, – впрочем, я не буду тебя ни в чем убеждать! Сейчас ты все увидишь своими глазами!

Ведьма опять включила свой волшебный проектор. В луче света на белом экране появились старинные каменные стены, похожие на монастырские. В тесной келье без единого окошка сидел красивый мужчина с черными волнистыми волосами. В руках у него был какой-то предмет, на который мужчина не отрываясь смотрел. И когда луч высветил этот предмет, Леля увидела, что это портрет Ведьмы.

– Кто это? – испуганно спросила Леля.

– Это человек, с которым я первый раз испытала Любовь, – сказала Ведьма. – Он был прекрасным музыкантом и певцом. О, какие серенады он пел под моими окнами! Он мог бы стать знаменитым артистом, покорить мир, быть богатым и известным, но всему этому он предпочел пойти со мной и испытать Любовь!

– Но почему он в заточении? Что с ним случилось? – спросила Леля.

– Он добровольно заключил себя в эти стены после того, как я покинула его. Любовь ко мне оказалась для него самым важным в жизни, и он предпочел уйти от мира.

– Александр! – позвала Ведьма.

Мужчина оторвал свой взгляд от портрета и посмотрел на нее.

– Это ты? Ты снова здесь? Ты решила вернуться ко мне? – в его голосе звучала надежда.

– Нет, я хотела спросить тебя, не хочешь ли ты вернуться в мир? – ответила Ведьма вопросом на вопрос.

– В мир? Без тебя? Без тебя мне ничего не нужно в нем. Вся моя жизнь заключается в воспоминаниях, и если тебя нет рядом, то этот мир для меня потерян. Мне хорошо здесь, в этой темнице, с твоим портретом. Здесь я предаюсь воспоминаниям о тех счастливых моментах, когда мы были вместе, – ответил мужчина, – я живу надеждой, что когда-то тебе надоедят эти новые впечатления, за которыми ты бесконечно охотишься, и ты вернешься ко мне, оценив мою преданность тебе.

– Ты безумец! – расхохоталась Ведьма, – как могут надоесть новые впечатления? Ведь они же всегда новые!

– Так же, как могут примелькаться цвета в калейдоскопе! В конце концов когда ты долго смотришь на них, начинает кружиться голова и хочется, чтобы взгляд отдохнул на какой-то ровной поверхности. Когда-то в твоей жизни наступит такое состояние, и я уверен, что дождусь этого момента. Пока же… я живу тем, что вспоминаю дни нашего счастья.

– Что ж, я не могу препятствовать тебе в этом! Ты сам выбрал этот путь. Не буду больше тебя отрывать от твоих грез, прощай!

– Нет, не прощай – до свидания. И помни, что я жду, когда ты придешь ко мне.

Ведьма расхохоталась и выключила свой проектор.

На глаза у Лели навернулись слезы.

– Неужели тебе не жалко его? Ведь он так всю жизнь просидит в этой сырой темнице. Ты же никогда не вернешься к нему!

– Почему ты так думаешь? – с улыбкой спросила Ведьма.

– Но ты же правильно сказала, что новые впечатления никогда не могут надоесть!

– Я рада, что ты усвоила этот урок! – одобрительно улыбнулась Ведьма, – и сейчас я покажу тебе Того, кто в скором времени станет моим новым впечатлением.

На экране появился Город, просыпающийся от ночного сна. Леля с интересом разглядывала прямые широкие улицы, высокие дома. Но вот вдалеке показалась фигура человека. Он шел навстречу, приближаясь с каждой секундой. Наконец, стал отчетливо виден его силуэт, каштановые волосы, волнами сбегавшие на плечи, красивое лицо с правильными чертами лица. Лелю поразили его глаза, излучавшие ясный свет, задумчивая улыбка. Она зачарованно смотрела в экран, не в силах оторвать взгляд от его ангелоподобного лица.

– Боже, кто это? – спросила она Ведьму, – какой он красивый!

– Это Художник. Сегодня утром он приехал в наш Город. Он очень хочет испытать Любовь, хочет встретить единственную и неповторимую Женщину, которая станет его Музой до конца его дней, и я готова помочь ему в этом!

– А что с ним станет потом, когда он тебе надоест? – встревожено спросила Леля.

– Тогда он пополнит коллекцию моих трофеев, – надменно улыбнулась Ведьма, – а что он будет делать, это решать ему! Он может навеки поселиться в моей спальне в виде прекрасного портрета, так что каждый день мы будем встречаться с ним взглядом, может отправиться в дальние страны, чтобы заглушить боль от разлуки. Но, конечно, он может наделать и много глупостей – например, начнет беспробудно пить и окончит свою жизнь в бедности и безвестности. Это только его выбор, я абсолютно не буду ему ни в чем препятствовать!

– Ты! Ты – злая, ты жестокая, ты никогда не сделаешь этого! – слезы, как крупные прозрачные горошины, капали из глаз Лели. Они падали на пол и становились твердыми светящимися жемчужинами.

Ведьма принялась собирать эти жемчужины в стеклянную банку:

– Хорошо же ты наплакала, Леля! Твои слезы пригодятся мне для приготовления Эликсира Любви. Я растворю их в вине, которым буду угощать Художника, – и Ведьма расхохоталась.

Но тут случилось неожиданное. Леля внезапно побледнела, потеряла сознание и упала с кресла на пол. Ее белое платьице покрылось багровыми пятнами: из носа девочки побежала струйка крови. Ведьма испуганно подхватила ее и положила на свою кровать.

– Эй, что с тобой, ты меня слышишь? Очнись, Леля! – она хлопала ее по щекам, но девочка оставалась неподвижной.

Пришлось Ведьме сбегать за нашатырным спиртом. Она помахала перед носом девочки ваткой, намоченной в спирту. От резкого запаха нашатыря Леля пришла в себя и открыла глаза:

– Что со мной? Где я?

– Тебе стало плохо, малышка? Как ты себя чувствуешь? – Ведьма поняла, что переборщила со своими жизненными уроками для Лели. Она чувствовала раскаяние и хотела загладить свою вину перед девочкой.

– Не знаю, – сказала Леля, – я чувствую какую-то страшную слабость. Наверное, мне надо поспать. Но я не хочу возвращаться на луг к бабочкам и мотылькам. Можно я останусь сегодня с тобой?

– Конечно, конечно, – поспешно ответила Ведьма. – Давай я уложу тебя в свою кровать! Бабочки и мотыльки подождут. Я включу тебе хорошую музыку, и пусть тебе снятся сны о безбрежном море, по которому ты плывешь в красивой белой яхте, ни о чем не заботясь и ни о чем не думая.

Ведьма нажала на кнопку проигрывателя, и комната заполнилась прекрасной плавной музыкой, в которую врывались крики чаек и шум морского прибоя.

– А кто будет со мной на этой белой яхте? – спросила Леля сонным голосом.

– А с кем ты хочешь плыть? – Ведьма обеспокоенно посмотрела на нее.

– Пусть на ней будет прекрасный молодой человек! – упрямо сказала Леля.

– Пока его еще нет в твоей жизни, но скоро яхта причалит к берегу, ты сойдешь по трапу и встретишься со своим прекрасным молодым человеком.

– С Художником? – переспросила Леля.

Ведьма недовольно скривилась. Упорство девочки ей не нравилось. Но она не стала спорить.

– Пока я не знаю, кто это будет. Но уверена, что он молод, хорош собой и очень сильно полюбит тебя!

Леля взяла Ведьму за руку. На лице ее заиграла блаженная улыбка, и с этой улыбкой на лице девочка уснула.

Глава 3.

Леля

Первый раз в жизни Леля проснулась не в своей розовой кроватке среди цветов и бабочек, а на широком ложе Ведьмы в ее мрачной спальне. Леля открыла глаза и внимательно оглядела комнату, где провела эту ночь. Взгляд остановился на картинах, которые висели на стене напротив кровати. Это были портреты молодых мужчин в одеждах разных эпох.

«Так вот что имела в виду Ведьма, когда сказала, что Художник может стать частью ее коллекции! На этих картинах застыли реальные мужчины, которых погубила любовь к Ведьме! – осенило Лелю, – неужели эта участь постигнет и Художника?»

Леле стало безумно жаль Художника. Она все вспоминала его добрые глаза, его лицо, светившееся таким счастьем, его задумчивую улыбку. Нет, он не должен погибнуть от чар Ведьмы! Леля должна предупредить его о грозящей опасности!

Но как это сделать? Вчера на экране Леля видела дом, в который зашел Художник – наверное, он там живет. Леля решила разыскать этот дом и поговорить с Художником. Она осторожно встала с кровати, на цыпочках, чтобы не разбудить спящую Ведьму, подошла к окну. Выглянув на улицу и убедившись, что окно довольно низко над землей, девочка влезла на подоконник, открыла фрамугу и спрыгнула на зеленеющую весеннюю травку. Свежий ветер обдал ее своим холодным прикосновением, солнце ласково погладило золотистую головку.

Ей вдруг стало безумно весело от своего смелого поступка, она улыбнулась незнакомому миру, в который она вошла, и побежала прочь от дома Ведьмы на поиски Художника.

Ветер раскидал золотистые Лелины кудри. Она была одета слишком легко для раннего апрельского утра. Но Леля была создана так, что она не чувствовала ни холода, ни голода, ни усталости. Поэтому она несколько часов кружила по Городу, вглядываясь в очертания домов, стараясь отыскать ту улицу, по которой шел Художник.

В полдень солнце согрело веселыми весенними лучами Город. Был воскресный день, и на улицах было много людей – дети и взрослые, нарядно одетые, гуляли, весело улыбались странной девочке, одетой в легкое белое платьице, с золотыми кудрями, разбросанными по плечам, а Леля улыбалась им в ответ.

Так прошел весь день. Солнце уже начало бросать красные блики на стены домов, готовясь к закату. Публика поменялась – разгульная молодежь вливалась в городские улицы в поисках приключений. Раскрашенные девицы в коротких юбках на высоких каблуках окидывали Лелю оценивающими взглядами, разбитные парни подмигивали, отпускали ей вслед шуточки, смысла которых она не понимала, но которые ее смущали.

Веселое настроение Лели куда-то улетучилось. Она уже отчаялась найти Художника.

Чтобы собраться с мыслями, Леля присела на лавочку около фонтана. Журчание воды немного успокоило ее, она стала думать, что ей делать дальше, где провести ночь. Задумчиво смотрела, как последние лучи солнца золотят купола церквей. И вдруг свет упал на башенки, которые показались Леле знакомыми. Конечно! Она видела их на экране у Ведьмы!

Леля бросилась бежать к этим башенкам и вскоре очутилась на привокзальной площади. В самом деле, именно отсюда начался путь Художника. От площади лучами расходилось несколько улиц. По какой из них он шел? Леля остановилась в недоумении. Она решила обойти все улицы, чтобы найти похожую на ту, которую она видела на экране.

Первая улица завела ее в тупик. Старые деревянные сараи, покрытые плесенью, перекрыли дорогу. За ними слышались какие-то пьяные крики. Испугавшись, Леля бросилась назад к сияющей огнями площади.

Вечер уже плотно охватил Город, Леля решила подумать о ночлеге, а наутро продолжить поиски. Она прошла площадь насквозь и вышла на перрон. Здесь стояли аккуратные прямоугольные домики с литыми крышами, гостеприимно распахнувшие двери. Внутри горел яркий свет. Леля зашла в один из домиков. Внутри был длинный ряд деревянных лавочек. Она села на одну из них, и тут домик качнулся и поехал – Леля оказалась в вагоне электрички, которая направлялась в Москву.

С удивлением девочка смотрела в окно, за которым все быстрее и быстрее мелькали огни уплывающего Города. Потом Город исчез, за окном мелькали деревья, полустанки, маленькие деревушки. Это мелькание постепенно превратилось в огненный калейдоскоп, который кружил в глазах Лели причудливыми цветами, пока девочка не уснула.

Глава 4.

Снегурочка.

Утром Лелю разбудил обходчик. Поезд отогнали в тупик, спящую девочку в вагоне никто не заметил, и она сладко проспала до утра, когда ее и обнаружил железнодорожник.

– Ты что здесь делаешь? – сурово спросил мужчина.

– Сплю, – честно призналась Леля.

– А ну давай, иди отсюда, нашла тут ночлежку! – мужчина грубо подтолкнул Лелю к выходу, для убедительности замахнувшись внушительного вида железякой, которую он держал в руке.

Леля испуганно вскочила со скамейки – так грубо с ней еще никто никогда не разговаривал – и побежала к выходу из вагона. Она выпрыгнула на платформу, и сразу же в нос ей ударил вокзальный запах промасленных шпал, жареных чебуреков, выхлопных газов. Запах, встречающий каждого приезжающего в Москву на поезде.

Атмосфера большого города была совсем иной. Здесь никто не улыбался, не глядел по сторонам. Все куда-то бежали с озабоченными лицами, словно не замечая толпы, несущейся рядом. Людской поток подхватил Лелю и повлек за собой прочь от вокзала в суету наступающего дня.

Леля вместе с толпой людей шагала по широким проспектам столицы, проплывала через площади, сворачивала в переулки. Ритм жизни большого города завораживал ее, хотя и немного пугал. Она восхищалась огромными величественными строениями, сверкающими витринами дорогих магазинов, около которых ей хотелось задержаться подольше. Но беспощадная толпа влекла ее дальше и дальше, и Леля, подчиняясь этому течению, не смела остановиться и неслась вперед и вперед.

И вдруг часть людского потока отделилась от общего течения и свернула в небольшой переулок. Люди – а в основном это были девочки-подростки с мамами – просачивались в большой павильон, на входе в который висел огромный плакат «Съемки фильма «Снегурочка». Внизу кнопками было прикреплено небольшое объявление: «Пробы на роль Снегурочки: Понедельник с 11.00».

Леля остановилась у входа в павильон, не зная, что ей делать. Вдруг из дверей вышла высокая красивая дама с ярким макияжем, внимательно посмотрела на Лелю и спросила:

– Ты на пробы? – и, не дожидаясь ответа, бросила: – Иди за мной!

Леля послушно засеменила за высокой дамой внутрь здания, прошла по длинному коридору, заполненному девочками в ярких платьицах с суетящимися вокруг них мамами, и очутилась в просторном холле, где стояли высокие кресла и кожаные диваны.

– Садись сюда, – женщина указала на одно из кресел, – как тебя зовут?

– Леля, – ответила девочка, смущенная таким поворотом событий.

– Леля? – удивленно переспросила женщина, что-то записала на большом листе, прикрепленном к планшету, и рассмеялась: – Леля, Леля, ай да Леля!

Она развернулась и исчезла за большими стеклянными дверями, которые открывались и закрывались сами собой, а Леля осталась сидеть, не понимая, что происходит и что ей делать дальше. Девочки и их мамы, сидящие в холле, внимательно разглядывали ее, перешептываясь между собой.

Через некоторое время женщина, которая привела Лелю в здание, вернулась вместе с невысокого роста худощавым мужчиной в клетчатой рубашке и длинном белом шарфе. При его появлении, публика повскакивала с кресел, но он, ни на кого не обращая внимания, направился напрямую к Леле. В зале воцарилась тишина.

– Ух ты, какая Златовласка! – восхищенно сказал мужчина, весело оглядывая Лелю.

– Я же Вам говорила, Геннадий Иванович, никакого грима не надо!

– Так значит, это тебя зовут Леля? – ласково спросил он девочку.

Леля кивнула.

– Хочешь сыграть Снегурочку? Ну, пойдем, посмотрим, что ты умеешь.

Леле сразу стало как-то легко и радостно, она без всякой боязни пошла за этим странным мужчиной, не замечая сотни завистливых глаз, которые провожали ее недобрыми взглядами.

За стеклянными дверями оказалась еще одна зала, поменьше, с зеркальными стенами, так что каждый, присутствовавший в зале, повторялся в этих зеркалах многократно. В углу комнаты стоял стол, за которым сидели несколько мужчин и женщин. Все они с интересом смотрели на Лелю. Геннадий Иванович подвел ее за руку к столу и представил:

– Знакомьтесь, это Леля!

Все заулыбались, а Геннадий Иванович продолжил:

– Леля, ты, конечно, знаешь сказку про Снегурочку. Но у нас не обычная сказка, а музыкальная. Наша Снегурочка должна прекрасно двигаться, хорошо танцевать. Вот мы тебя сейчас попросим, Леля, станцевать вместе с подругами-снежинками. В нашем фильме – это самая первая сцена, когда из хоровода снежинок появляется Снегурочка, рождается для того, чтобы пойти к людям и узнать, что такое Любовь. И мы попросим тебя сыграть перед нами эту сцену, как ты ее видишь.

Леля с удивлением слушала его слова. Она не понимала, что такое сказка и игра. Для нее вся жизнь была правдой, поэтому она восприняла слова Геннадия Ивановича всерьез, и когда в зале погас свет, полилась музыка, а по стенам побежали сотни снежинок, многократно отражаясь в зеркалах, она и вправду почувствовала, что рождается от них на свет – для встречи с людьми, для встречи с Любовью.

Леля закружилась в причудливом танце, ловя воображаемые снежинки и отталкивая их. Она постаралась вылить в этот танец все свои чувства: свою боль от расставания с привычной жизнью, желание познать новый для нее мир и тоску по Художнику, которого она нашла и вновь потеряла.

Когда музыка смолкла, несколько секунд в зале стояла тишина. Потом все зааплодировали, бросились к Леле. Геннадий Иванович подошел к ней первым, обнял ее и, обращаясь к высокой женщине, которая привела Лелю в павильон, сказал:

– Вероника, иди, скажи, что пробы завершены, мы нашли Снегурочку!

С этого момента для Лели началась новая, совершенно удивительная жизнь. Ее поселили в гостинице, где жила часть съемочной группы. Каждое утро ее будила Вероника, вела на завтрак, а потом отвозила на автобусе на студию. Поскольку снимали зиму, съемки проходили в павильоне. Вместе с Лелей в сценах зимних забав участвовали и другие девочки и мальчики. Сначала их наряжали в красивые яркие одежды, потом они терпеливо ждали, пока три большие пушки наметали снежные сугробы в павильоне, и дальше начиналось самое веселое: по команде Геннадия Ивановича они играли, катались на санках, лепили снежки и бросали друг в друга.

Были в фильме, конечно, и другие сцены – Снегурочка общалась со своими названными родителями, пряла пряжу и пела, сидя под окном домика, сделанного из картона. Но больше всего ей нравились игры с ребятами и танцы с подружками-снежинками, которые в конце танца оживали, превращались в маленьких девочек в белых платьицах, вместе с которыми так весело было кружиться!

Леля чувствовала себя совершенно счастливой, и ей казалось, что наконец-то она живет настоящей жизнью, непохожей на сны, в которых она проводила время, живя у Ведьмы. Все люди, которые ее окружали, были так добры и приветливы с ней, ей казалось, что все ее любят, и она отвечала взаимностью. Особенно она привязалась к режиссеру фильма Геннадию Ивановичу. Он был всегда внимателен и терпелив с ней, а если у нее что-то не получалось, мог по нескольку раз объяснять, как нужно сделать. Он никогда не кричал, не сердился, как, бывало, Ведьма, а всегда разговаривал ровным ласковым тоном, с неизменной улыбкой на лице.

Так прошло два месяца. И вот в один день вдруг все перевернулось. Утром Вероника как всегда привезла ее в студию. Геннадий Иванович посадил Лелю в кресло. Они вместе просмотрели отснятый накануне материал.

– Все замечательно, все отлично! – радостно вскричал Геннадий Иванович, когда экран померк. – Поздравляю, Леля! Ты отлично справилась! Ты – настоящая артистка! Спасибо тебе! – он крепко обнял ее.

– А что, разве мы больше не будем снимать кино? – с удивлением спросила Леля.

– Кино мы, конечно, будем снимать, но по сценарию Снегурочка выросла, теперь ее будет играть Маша, – режиссер показал на высокую светловолосую девушку, сидевшую поодаль на стуле и улыбавшуюся ему.

– А как же я? Что будет со мной? – испуганно спросила Леля.

– А тебя Вероника проводит в бухгалтерию, получишь гонорар за съемки. И я уверен, что тебя ждет большое будущее – ты талантливая актриса! – улыбнулся Геннадий Иванович и пожал руку Лели.

Леля хотела возразить, перебить его, заплакать, но он уже отошел от нее, о чем-то разговаривал с Машей, бурно жестикулируя, и Леля поняла, что устраивать сцены бесполезно.

Она безучастно поплелась за Вероникой в бухгалтерию, невидящими глазами смотрела на полную женщину, отсчитывающую денежные купюры, машинально сунула их в карман платьица и пошла к выходу.

Дверь за Лелей с шумом захлопнулась, она вновь оказалась на шумной московской улице, одинокая и еще более несчастная, чем в тот день, когда она впервые перешагнула порог киностудии.

Глава 5.

Саид

Леля понятия не имела, куда ей идти и что теперь делать. Как и ее героине, Снегурочке, ей хотелось скрыться подальше от солнечного света, спрятаться под землю, чтобы утопить глубоко под землей свое горе. Поэтому она инстинктивно повернула в подземный переход, спустилась вниз по лестнице и очутилась в метро.

Эскалатор спускал ее все глубже и глубже под землю, но, вопреки ее ожиданиям, боль и обида не утихали, а с новой силой нахлынули на нее. Леля уже не могла сдержать слез, которые ручьем текли по лицу, капали на белое платьице, на ступени эскалатора. Но вот ступеньки закончились, Лелю поглотила длинная горловина метро-тоннеля, где шум приближающегося поезда заглушил ее всхлипывающие рыдания.

Люди суетливо втискивались в вагоны, а те, кто покинул их, устремились поскорее слиться с человеческим потоком, льющимся наверх, на волю. Двери поезда захлопнулись, он с ревом понесся дальше. На несколько мгновений перрон опустел.

И в этот миг Леля почувствовала, как кто-то осторожно тронул ее за плечо. Она подняла вверх заплаканное личико иувидела Его. Стройный черноволосый юноша смотрел на нее глазами, полными сочувствия.

– О чем так горько плачет прекрасная принцесса? – тихо спросил он.

– С чего Вы взяли, что я принцесса? Я самая обычная девушка, – удивленно спросила Леля.

– Я это почувствовал. Девушек много, а принцесса одна, и я ее встретил здесь, в этом странном и неподходящем для принцесс месте, – с улыбкой сказал юноша. И добавил:

– Меня зовут Саид. Саид это значит – счастливый. И я действительно счастлив, что встретил тебя. Как твое имя, прекрасная незнакомка?

– Леля… – она смущенно улыбнулась, почувствовав, как слезы сами собой высыхают на глазах.

– Какое чудесное имя! – воскликнул Саид! – Пойдем со мной, расскажи, что с тобой случилось, и я постараюсь тебе помочь!

Все это было очень неожиданным, но у Лели не было выбора. К тому же глаза Саида излучали неподдельное участие и доброту. На мгновение в голове у Лели промелькнул образ Художника, его глубокие безмятежные глаза. «Где-то он теперь? И что с ним будет, если он поддастся чарам Ведьмы?» – подумала Леля, но вкрадчивый голос Саида отвлек ее от мыслей о Художнике:

– Я живу здесь, недалеко, пойдем ко мне, я напою тебя чаем и ты расскажешь мне, что с тобой произошло.

Леля согласно кивнула, он взял ее за руку, и они вместе вошли в вагон подъехавшей электрички.

Саид жил в пяти минутах от метро, в студенческом общежитии. Он был студентом Института международных отношений, отец его был дипломатом и жил вместе с мамой Саида в какой-то далекой стране на востоке, и он, окончив учебу, должен был отправиться к родителям.

Все это Саид рассказал Леле, пока они шли от метро к его общежитию. В небольшой, но уютной комнатке, где жил Саид, стояло две кровати, столик и шкаф с книгами. Саид согрел чай, достал с верхней полки шкафа конфеты и печенье, стал угощать Лелю.

Прихлебывая чай, Леля рассказала ему свою историю – как она убежала из дома, как попала на киностудию, как интересно было участвовать в съемках и как печально все завершилось.

– Что же ты теперь будешь делать? – спросил Саид, – может быть, хочешь вернуться домой?

– Нет, – Леля покачала головой, – обратно я уже не вернусь.

– Тогда оставайся у меня! – радостно предложил Саид, – поживешь лето, а осенью пойдешь учиться. Может быть, режиссер сказал тебе правду, и ты будешь актрисой! Тебе нужно поступать в театральный институт!

Саид прекрасно обладал ораторским искусством. Он расписал будущее Лели, в котором она станет знаменитой и счастливой, и рядом с ней будет он, Саид. Обида, нанесенная Леле, вдруг сама собой растворилась, она забыла про Геннадия Ивановича, про утраченный киношный рай.

«Это был обман, бутафория. Вот оно – настоящее чувство, настоящая любовь! И я узнаю ее благодаря этому юноше», – думала Леля, слушая его сладкие речи.

Она осталась жить у Саида. В институте были каникулы, и Саид целыми днями был свободен. Они вместе гуляли по Москве, и Саид рассказывал ей историю старинных домов и их владельцев. Он хорошо знал Москву – здесь прошло его детство, он помнил название каждого переулка, называл имена великих людей, которые ходили по этим улицам 100, 200, 300 лет назад.

По вечерам они ходили в консерваторию, слушали музыку Чайковского, Баха, Моцарта. Саид открыл Леле новый, незнакомый для нее раньше мир сладкой звуковой гармонии, понимать и ценить которую он учил и ее.

А по ночам Саид читал ей стихи. Он очень любил восточную поэзию, мог часами читать Омара Хайяма, Низами, Авиценну.

– Ты по улице нашей прошла -

Ну, зачем?

Ты в окошко взглянула мое -

Ну, зачем?

Моя старая рана давно зажила, ты ее растревожить смогла -

Ну, зачем?

Я по улице вашей прошла -

Захотелось!

Твоя старая рана совсем зажила,

Я ее растревожить смогла? -

Захотелось!

++++++++

Дай коснуться, любимая, прядей густых,

Эта явь мне милей сновидений любых…

Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,

Так нежны и так трепетны локоны их!

++++++++

Ты, кого я избрал, всех милей для меня.

Сердца пылкого жар, свет очей для меня.

В жизни есть ли хоть что-нибудь жизни дороже?

Ты и жизни дороже моей для меня.

Он читал стихи, зажигал свечи, которые изливали необыкновенный аромат, включал музыку, заставлявшую сердце Лели биться быстрее. В эти моменты стены крошечной комнатки раздвигались, она вмещала в себя весь мир – краски летнего заката, пение лесных птиц на утренней заре, ласковые волны теплого моря – все это Леля ощущала почти реально. Она склоняла свою голову в руки Саида и уже не уклонялась от его настойчивых поцелуев, которые с каждым вечером становились все продолжительнее и жарче, так что он с трудом отпускал ее, когда она уже изнемогала от его ласк.

Но однажды она не остановила его, как обычно, когда почувствовала опасную близость, позволила насладиться любовью во всей полноте. И в тот момент, когда в ее висках застучал ритм восточных барабанов, и небо рассыпалось на множество разноцветных кусков, волшебным фейерверком взмывших в черную бездну, она вдруг услышала голос Ведьмы:

Когда земля и небо растают как дым,

Когда двое сольются в восторге и станут одним.

Когда поцелуи пьянят сильнее,

Чем хмельное вино -

Испытать это чувство не каждому в жизни дано…

Она лежала, широко открыв глаза, глядя сквозь потолок и крышу в огромное звездное небо. «Теперь я знаю, что такое Любовь», – самодовольно подумала Леля.

Ей казалось, что она раскрыла тайну Ведьмы и даже сравнялась с ней по своей женской силе, но она не знала, насколько она далека от истины.

С этой прекрасной ночи, которая зародила в душе Лели пронзительную и глубокую нежность к Саиду, его отношение к ней, напротив, изменилось.

Если раньше он проводил с ней целые дни, то теперь под разными предлогами стал надолго уходить из дома, оставляя ее одну. Леля сначала скучала и плакала, но потом привыкла к его долгому отсутствию, терпеливо ждала его возвращения, стараясь каждый раз приготовить ему что-то вкусное на ужин.

Помимо того, что Саид хорошо знал музыку и поэзию, он был еще и знатоком восточной кухни и успел научить Лелю готовить многие блюда – нежную долму из виноградных листьев, густой хаш из баранины, пряное ласси с медом.

Приготовление ужина стало для нее особым ритуалом, она посвящала этому все время, пока Саида не было дома, и уже привыкла не скучать без него. После вкусного ужина он становился опять прежним – ласковым, влюбленным Саидом, и в его страстных объятиях Леля до утра забывала обо всех грустных мыслях.

Но однажды вечером он пришел необыкновенно возбужденный, одетый в какую-то странную камуфляжную одежду, с большим рюкзаком за плечами. Леля недоуменно посмотрела на него, пытаясь понять, для чего он так нелепо нарядился.

Саид отказался от ужина, посадил Лелю к себе на колени, обнял ее и сказал:

– Малышка, я должен тебя покинуть!

– Почему? – с болью в голосе спросила Леля, – что произошло?

– Ты живешь своей маленькой жизнью, не зная, что в мире происходят страшные вещи, – серьезно заговорил Саид, – нашей стране угрожает опасность со стороны исламистов, и каждый, кто считает себя настоящим мужчиной, должен взять в руки оружие и встать на защиту наших границ! – пафосно сказал Саид, – Я записался добровольцем и уезжаю воевать в далекую страну, захваченную террористами, чтобы освободить ее народ и обезопасить наши границы от дерзкого нападения религиозных фанатиков. Ты должна меня понять и простить!

Леля слушала его как во сне. Хлесткие слова Саида, его непривычно жесткий тон не укладывались в ее голове. Казалось, мозг окутала какая-то ватная прослойка, об которую, как об толстую стену, разбивались все его аргументы и доводы. Леля смотрела на него непонимающим взглядом.

– Ты уезжаешь? На войну? А я? Как же я? Что я теперь буду делать?

– Ты останешься здесь, тебя никто не выгонит, ты поступишь в институт, как мы с тобой планировали, будешь учиться и ждать меня, – Саид четко разложил по полочкам будущее Лели.

– Ты клялся мне в вечной любви, называл меня своей жизнью, а теперь так бессовестно оставляешь одну! – хлестко бросила Леля.

– Да я люблю тебя и сейчас, но пойми, в жизни мужчины есть вещи гораздо более важные, чем любовь: это долг перед Отечеством, это обязанность защитить свою страну, свой народ, тебя, наконец, от внешнего врага! И я, как настоящий мужчина, должен исполнить этот долг!

Леля ничего не поняла из его слов ни об опасности, угрожающей ей и стране, ни о каком-то мифическом долге перед Отечеством. Ее волновала сейчас только ее дальнейшая судьба.

– Но как я буду здесь жить одна? И когда ты вернешься, как долго мне придется ждать?

– Я и сам не знаю, малышка, – вздохнул Саид, – может, и никогда не вернусь: война есть война, гарантий на ней никто не дает. Прости меня.

Он осторожно снял с колен Лелю, поставил ее на пол, обнял и нежно поцеловал:

– Я всегда буду помнить о тебе, малышка, а ты всегда останешься принцессой, даже когда пройдет много-много лет, ты будешь взрослой тетей, твоя душа будет прежней.

Он изрек эту философскую фразу, надел на плечи свой рюкзак, положил на полочку ключи от комнаты и ушел, тихо закрыв за собой дверь.

Глава 6

Дети цветов.

Леля хотела бежать за Саидом, попытаться его остановить, но потом поняла, что вряд ли она сможет что-то изменить – слишком твердым и однозначным было его решение. Она рухнула на постель и долго рыдала, лишь под утро забылась в легком сне.

Проснувшись и вспомнив все, что произошло накануне, Леля хотела было снова зарыдать, но потом решила, что это ничего не решит, и проглотила свои слезы.

Вместо того чтобы снова заплакать, Леля пошла на кухню, сделала себе чашку крепкого чая и стала думать, что ей теперь делать. Ждать Саида было бессмысленно – ведь он намекнул, что вернется нескоро, а может и вовсе не вернется. Оставаться в комнате, где каждая вещь напоминала присутствие ее исчезнувшего возлюбленного, было выше ее сил. Леля решила вернуться обратно в свой Город и продолжить поиски Художника.

Она помыла чашку, оглядела комнату. Взгляд ее упал на пачку купюр, торчащих из-под стопки книжек, которые они вместе с Саидом выбирали для подготовки к экзаменам в театральный институт. Все-таки он до конца остался джентльменом – по крайней мере, позаботился о том, как Леля будет существовать без него.

Леля подумала, что деньги ей пригодятся, чтобы добраться до Города, поэтому сунула купюры в карман, надела свои туфельки, бросила последний взгляд в зеркало. Слезы уже высохли, ее личико приобрело решительное выражение. Она улыбнулась сама себе, на минуту задержалась у двери, раздумывая, брать ли с собой ключ от комнаты, который оставил ей Саид. Потом решила, что сжигать мосты надо окончательно и бесповоротно, вышла из комнаты и захлопнула дверь. Пути к возвращению были отрезаны.

Леля решила отправиться на железнодорожный вокзал и вернуться домой тем же путем, каким она попала в Москву. Она купила в киоске карту Москвы, и, выбрав самый короткий маршрут, зашагала в сторону вокзала. Ехать в метро ей не хотелось, ведь именно там она познакомилась с Саидом, а воспоминания о нем ранили ее в самое сердце.

Леля шла по Москве, но теперь она уже не казалась ей такой загадочной и праздничной, как в день ее приезда. Это был город разочарований и разбитых надежд.

Новое разочарование ждало ее и на вокзале – на сегодняшний день все билеты в ее Город были проданы. Ближайший поезд, на который были свободные места, уходил только утром, и Леле предстояло провести остаток дня и ночь на вокзале.

Потолкавшись среди разношерстной вокзальной публики, Леля решила еще немного погулять по городу. Через некоторое время она вышла на красивый бульвар с большим памятником в центре, вокруг которого стояли скамейки. Внимание Лели привлекла группа молодых людей в странных одеждах: на всех были потрепанные дырявые джинсы, длинные свитера. Почти у всех на шее и на запястьях болтались разноцветные бусы. Молодые люди столпились вокруг длинноволосого парня, который сидел на парапете у памятника, играл на гитаре и пел. Леля подошла поближе, чтобы послушать его. До нее донеслись странные слова:

– Застопишь колхиду в городе Нарва

Не доезжая до Кохлан-Ярве

Смотри на карту, смотри на карту -

Ты едешь в Тарту

А-а-а-а

А-а-а-а автостопный блюз,

А-а-а-а ты попутный груз,

А-а-а-а из Москвы в Нагасаки,

Из Нью-Йорка на Марс! – подпевали ему остальные.

Леля проталкивалась вперед, с интересом слушала песню, не заметив, что она оказалась уже в центре круга, почти совсем рядом с длинноволосым певцом.

Он закончил петь, раздались крики:

– Леннон, спой еще! Спой что-нибудь из Цоя!

Снова забренчала гитара, парень запел:

– Мы вышли из дома, когда во всех окнах

Погасли огни один за одним,

Мы видели как уезжает последний трамвай.

Ездит такси, но нам нечем платить

И нам незачем ехать, мы гуляем одни

На нашем кассетнике кончилась плёнка. Мотай!

Послышались восторженные крики, улюлюканье, народ дружно подхватил:

Видели ночь, гуляли всю ночь до утра.

А-а-а-а-а

Видели ночь, гуляли всю ночь до утра.

А-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!

В этой музыке, в этой песне была какая-то новая энергетика, которая захватила Лелю. Ей хотелось стоять и слушать этого странного парня еще долго-долго, но он внезапно прервал пение и, показывая на нее, спросил:

– А это что за герла?

Стоявшие рядом с Лелей девушки пожали плечами. И тогда парень обратился к Леле:

– Ты кто, откуда тут взялась?

– Я просто гуляла и услышала ваше пение. Мне очень понравилось, спойте что-нибудь еще, пожалуйста.

Парень довольно улыбнулся, но петь не стал, а снова задал вопрос:

– Как тебя зовут?

– Леля.

– Отличный ник! Я – Леннон, – он протянул Леле большую загорелую ладонь, которую она неумело пожала, – Леля, хочешь с нами? – спросил Леннон.

– А кто вы? – спросила Леля.

Все рассмеялись.

– Мы дети цветов, мы граждане мира, путешествуем по свету без денег и презираем комфорт. Наше кредо – это Любовь. Тебе это нравится?

Леля кивнула. Ей все равно нужно было где-то коротать ночь до поезда, к тому же ей понравились песни Леннона, и ей хотелось послушать его еще. Эти песни заставили ее на минуту забыть о своей душевной ране, от них веяло чем-то новым, неизведанным – они рождали в ее душе чувство свободы, желание лететь, лететь как птица в какие-то неизвестные дали.

– Ну что ж, отлично! Летс гоу! – Леннон взял ее за руку и зашагал по бульвару. Остальные побрели вслед за ними.

Скоро они оказались во дворе старого каменного дома с обшарпаными подъездами. Леннон открыл дверь и пропустил вперед Лелю. В подъезде неприятно пахло кошками и сыростью. Они поднялись вверх по каменной лестнице, Леннон позвонил в одну из дверей. Она тут же распахнулась, как будто там стояли и ждали этого звонка. На пороге стояла высокая брюнетка в длинной цветастой юбке. Она оценивающе посмотрела на Лелю и молча отодвинулась, чтобы ее пропустить. Все остальные также просочились в квартиру.

Сказать, что обстановка квартиры была бедной, было нельзя, поскольку обстановки как таковой вообще не было, за исключением засаленного стола на кухне, такой же грязной плиты и нескольких стульев. На полках, прибитых прямо к стене, стояли банки и посуда.

– Кофе будешь? – спросила Лелю брюнетка.

Леле совсем не хотелось пить кофе на этой грязной кухне, но она побоялась обидеть хозяйку дома и кивнула.

Леля вместе с Ленноном прошли на кухню, дети цветов растворились в длинном коридоре квартиры, расползлись по комнатам.

Кофе, налитый в выщербленные бурые чашки, обжигал и был горьким на вкус, но Леля мужественно пила его, не показывая виду, что ей неприятно.

– Это Марго, моя гёрл-френд, подружка то есть, – представил наконец Леннон брюнетку. – А это Леля, ей негде ночевать, поэтому я ее вписал к нам, – объяснил он Марго.

– Ясно, – сквозь зубы сказала Марго, – возьмешь ее с собой?

– Куда? – удивилась Леля, – у меня завтра поезд, мне нужно вернуться в свой Город.

– Успеешь ты в Город, что ты там не видела? Давай тусоваться с нами! – Леннон поставил на стол чашку, взял в руки гитару и запел:

– Стрельни сигарету у шофера

Посетуй, что нету Беломора!

Смотри на карту, смотри на карту,

Ты едешь в Тарту!

А-а-а-а автостопный блюз,

А-а-а-а-а – ты попутный груз

А-а-а-а-а из Москвы в Нагасаки,

Из Нью-Йорка на Марс!!!!!!!!

Кури понемногу, улыбайся,

Смотри на дорогу и врубайся!

Ты молишься марту, ты молишься марту,

Ты едешь в Тарту…..

А-а-а-а-а!

– А что такое Тарту? – спросила Леля.

– Это город в Эстонии, где любили собираться хиппи. Правда, теперь это уже другое государство и так вот запросто туда не доедешь. Песня было сложена 30 лет назад, тогда все было по-другому. Да и хиппи настоящих уже немного осталось, – вздохнул Леннон. – Но кое-кто все-таки еще жив, правда, Марго? – он подмигнул своей подружке и запел:

– Эй, посмотрим на себя,

Разве мы дети цветов?

Мы живем не любя, мы боимся даже кустов,

И ради чего-то, чем травят клопов,

Твой друг тебя кинуть готов!

Эй, посмотрим на себя, дети цветов!

На кухню постепенно подтягивались остальные обитатели квартиры. Они рассаживались прямо на полу, вокруг Леннона, и подпевали ему. Марго подавала каждому кофе, когда освобождались чашки. Кофе варился непрерывно, и вскоре запах его заполонил всю кухню.

Внезапно Леннон прервал песню и спросил Марго:

– А забей-ка мне косяк, сестра.

– Нет ничего, все выкурили вчера, и денег нет больше.

– Жаль, – он внезапно помрачнел и поставил в угол гитару.

– Спой еще, – попросила Леля, но Леннон упрямо крутил головой:

– Не могу, меня ломает!

– Тебе нужны деньги? Вот, возьми! – Леля достала из кармана деньги, которые оставил ей Саид, и протянула Леннону.

Тот с удивлением посмотрел на нее, но отказываться не стал. Взял деньги, отсчитал несколько купюр, отдал их Марго, остальные засунул в карман джинсов.

Марго бесшумно исчезла и через несколько минут появилась на кухне с пакетом в руках. При ее появлении народ оживился. Леннон достал с полки старую газету, сделал две самокрутки, одну протянул Марго, вторую вставил в рот и поджег. Затянулся несколько раз. На лице его появилась блаженная улыбка. Он протянул самокрутку рядом сидящему парню. Тот затянулся и пустил сигаретку дальше по кругу.

Наконец папироска дошла до Лели. Она взяла ее в руки, попыталась затянуться. Противный дым забился ей в рот и в нос, но Леля мужественно проглотила его, подавив приступ кашля. Она постаралась изобразить на лице блаженство, хотя на самом деле ей хотелось выплюнуть эту гадость.

Несмотря на обещание попеть еще, Леннон выглядел сонным и усталым. Публика стала расползаться с кухни. Только Марго неподвижно сидела у окна, время от времени затягиваясь самокруткой.

– Слушай, Леля, – сказал Леннон, смачно зевнув, – надо уже найтать, но у нас тут только одна бед, а на граунде ты колтыхнешься. Хочешь, ложись с нами, да не переживай, на фак я тебя подписывать не буду!

Леля с трудом понимала корявый сленг на котором разговаривал Леннон. Она поплелась за ним и Марго в комнату. В квартире было несколько комнат. Дверь одной из них была приоткрыта, и Леля увидела спящих на матрасах, а то и на голом полу, хиппи. Они лежали вповалку, некоторые сладострастно обнявшись, из комнаты шел мерзкий запах свального греха.

Леннон открыл дверь последней комнаты, посреди которой стояла большая кровать, а в углу стоял пыльный шкаф. Марго бесстыдно стащила с себя юбку и прыгнула под одеяло. Леннон тоже остался в одних трусах.

– Ну, прыгай к нам, – он легонько подтолкнул Лелю к кровати. Но она не поддалась.

– Я…, нет, я не могу, не буду, – она оттолкнула Леннона и выбежала из комнаты.

Леля прибежала обратно на кухню, подошла к окну. На улице была сплошная темень, ничего не видно, даже фонари не горели. Уйти сейчас из квартиры, но куда она пойдет ночью?

Сзади раздался шорох. Леля обернулась. На кухню пришел Леннон. Он был одетый, только рубашка расстегнулась, обнажив темный пушок на груди.

– Ну что ты убежала, крэйзовая герла, – сказал он с усмешкой, – сказал же, не буду тебя на фак подписывать!

– Я не понимаю, – дрожащим голосом сказала Леля, – ты ведь сказал, что Марго твоя подружка, а сам звал меня в постель, ведь это предательство! Ты предаешь свою любовь.

– Дурочка ты, – сказал Леннон, делая новую самокрутку и затягиваясь, – любовь нельзя предать, потому что любовь – это нечто большее, чем секс с одним человеком. Любовь свободна, она не имеет границ и цепей. И то, что я сплю с Марго, не мешает мне любить тебя. И Марго тоже свободна, и может любить, кого хочет, в этом и есть смысл нашей философии – свобода мыслей, свобода любви, свобода движения. Понимаешь? Свобода – вот высшая ценность человеческой жизни! На, не бойся, затянись, – он протянул ей самокрутку.

– Зачем? Мне это не нравится, – поморщилась Леля.

– Это тоже путь к свободе. Вначале не нравится, а потом привыкнешь, просто не сможешь без этого обходиться.

Леля осторожно затянулась. На этот раз дым прошел внутрь, в легкие, она почувствовала легкое головокружение, потом затянулась снова, и увидела, что фигура Леннона стала расплываться – то вытягиваться в разные стороны, то раздваиваться. Леля испуганно тряхнула головой – видение исчезло. Леннон сидел на полу у ее ног и пел, тихонько подыгрывая себе на гитаре:

Отключи свой мозг, расслабься, плыви по течению,

это не умирание, это не умирание

останови свои мысли, отдайся пустоте,

она свечение, она свечение.

Леннон смотрел на нее с улыбкой.

– Ладно, иди, ложись с Марго, я тут буду найтать, – он вытащил из угла кухни свернутый тюфяк, бросил в изголовье куртку, лег на тюфяк и демонстративно накрылся с головой какой-то старой фуфайкой.

Леля вздохнула и побрела в комнату. Она, не раздеваясь, легла рядом с Марго, вжалась в край кровати и, свернувшись калачиком, уснула.

Утром ее разбудил Леннон. Он принес ей чашку горячего кофе и бутерброд. Марго рядом не было.

– Ну как, выспалась? – спросил он с усмешкой.

– Ой, а как же мой поезд? – испуганно спросила Леля. За окном ярко светило солнце: она поняла, что проспала.

– Да брось ты, говорю тебе, поехали с нами тусоваться, не пожалеешь!

– А куда вы едете?

– На «Радугу». Это фестиваль неформалов. Народ со всей страны туда приезжает – песни поют, тусуются, отдыхают. Такого нигде больше не увидишь. Ну, решайся!

В сущности выбора у Лели не было – поезд ушел, а все оставшиеся деньги она отдала Леннону. Поэтому Леля согласно кивнула, сползла с кровати и направилась к выходу.

Леннон придирчиво оглядел Лелю.

– Погоди, надо тебе поменять прикид! – решительно сказал он.

– Почему? – удивленно спросила Леля.

– Вникни, прикид, то есть одежда, это как бы код для посвященных. Если ты выбираешь свободу, то ты не должна прятать свой выбор! – глубокомысленно произнес Леннон.

– Найди для этой герлы какой-нибудь олдовый прикид! – сказал он вошедшей в комнату Марго.

Через несколько минут Леля уже была переодета в старые потрепанные джинсы, длинный бесформенный свитер, скрывший ее фигуру и придавший ей мешковатый вид. Впрочем, Марго так не казалось.

– Ну вот, теперь ты герла как герла, – удовлетворенно сказала она и дополнила новый «прикид» Лели обязательными аксессуарами – на шею ей повесила кожаный ксивник (сумочку для документов, хотя никаких документов у Лели не было), голову украсила «хайратником» – повязкой из сплетенных разноцветных ленточек, а на запястье одела разноцветные пластиковые браслеты – фенечки.

Леннон, который вошел в комнату, удовлетворенно щелкнул языком:

– Круто! Теперь с тобой можно на любой сейшен!

Вся толпа спустилась вниз, во двор. Здесь стоял старенький проржавевший праворульный микроавтобус Тойота – подарок Леннону с дальневосточного сейшена. Он рассказал Леле, как самостоятельно перегонял микроавтобус с Владивостока – 9 000 километров пути! И сейчас этот «бус» выручает его коммуну: не надо мокнуть на трассе и спать в кустах – передвижной дом на колесах к их услугам.

– Твоих денег нам хватит на бензин до самого Гурзуфа, – доверительно сказал Леннон Леле, – ну а на обратный путь будем аскать.

– Что будем делать? – не поняла Леля.

– Аскать, ну то есть просить, – пояснил Леннон.

Дети цветов с шумом «вписались» в микроавтобус, втиснувшись по трое человек на сидениях. Лелю вместе с Марго Леннон усадил впереди, рядом с водительским местом, и сам сел за руль.

В дороге с ними не случилось никаких особенных приключений, если не считать спущенного колеса и пятичасового ожидания на паромной переправе. Скорость Леннон не превышал, поскольку видавший виды «бус» не мог выдать больше 90 километров в час, да и гаишники брезгливо отворачивались при виде битком набитого микроавтобуса с хайратым водилой.

Пару ночей они провели в лесу и в поле, там, где заставала темнота, и вот наконец на третий день путешествия, достигли Гурзуфа.

Леннон не стал въезжать в поселок, остановился прямо на берегу моря в пустынной местности. Хиппи выскочили из автобуса, скинули одежду и бросились в воду, как дети, брызгаясь и ныряя в теплые волны. Леля хотела было последовать их примеру, но ее смутило то, что и парни, и «герлы» купались абсолютно голыми, ни капельки не стесняясь.

– Эй, что ты застряла, пошли купаться, – Леннон стоял перед ней абсолютно голый, и его нагота казалась Леле безобразной и жуткой. Он насмешливо смотрел на нее, а потом бесстыдно притянул к своему голому телу.

– Уйди! – Леля что есть силы хлестнула его по мокрым бедрам и убежала в автобус.

Леннон громогласно заржал и бросился обратно в море, догнал Марго и начал страстно ее целовать. Она не сопротивлялась, а Леннон исподволь поглядывал на реакцию Лели. Но Леля сидела в автобусе, отвернувшись, разглядывая серое небо, которое уже освещали красные лучи заходящего солнца.

Вдоволь наплескавшись, дети цветов развели костер, достали котелки, сварили походный суп и чай. Они так и сидели голыми, пока холод не заставил их одеться.

Ночная прохлада прогнала хиппарей с песка, где они нежились после утомительной дороги, и заставила сгрудиться у костра. Леннон подсел к Леле, которая расположилась на мшистом камне и немного забылась под музыку ночного прибоя. Он приобнял девушку за плечи и постарался растормошить:

– Не будь такой зашоренной, раскрепощайся, помни, что ты должна стать свободной, – ласково шептал он ей на ухо.

Но Леля сидела молча, не реагируя на его ласки. Она не обратила внимания на то, что Леннон сделал знак Марго, после которого она пошла к машине, достала деньги из пиджака Леннона и скрылась в темноте ночи.

– Ну, хочешь, я тебе что-нибудь спою, – предложил Леннон, взял гитару и, присев на корточки рядом с Лелей, тихо запел на непонятном языке:

– Love me tender, love me sweet

Never let me go.

You have made my life complete…

And I love you so…

Сидевшие рядом «пиплы», стали нестройно подтягивать за Ленноном:

– Love me tender, love me true

All my dreams fulfilled.

For my darlin' I love you

And I always will.

Леннон опять задел нужную струнку в душе Лели – она таяла под его сладкий голос. Леля улыбнулась, и он, подбодренный ей, запел уже по-русски, жестко отбивая ритм:

– И если есть в кармане пачка сигарет,

Значит все не так уж плохо на сегодняшний день,

И билет на самолет с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет на земле лишь тень!

Он резко ударил по струнам и остановился – перед ним стояла Марго и протягивала какой-то пакет.

Леннон как-то нервно схватил пакет, быстро пошел к «бусу». Леля с беспокойством следила за ним. Она видела, как он достал из пакета шприц, наполнил его жидкостью из пузырька, сделал укол себе в вену. Потом проделал эту же манипуляцию с Марго, которая, откинувшись на сиденье автобуса, застыла в блаженной позе. Леннон спустился на песок и позвал Лелю:

– Или сюда, малышка, ты должна испытать это!

Леля вздрогнула: этим словом называл ее только Саид. Но в его устах оно имело таинственный и интимный смысл, он шептал его в полной тишине и темноте, сжимая Лелю в страстных объятиях, и вдруг это интимное слово Леннон произнес при всех. Для чего, что он хочет от нее? Леля поднялась с камня и подошла к автобусу.

Леннон ждал ее, держа в руках наполненный шприц. Видя, как она доверчиво приближается к нему, он ласково улыбался, тихо шептал, словно боясь спугнуть птичку:

– Доверься мне, не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Будет немножко больно, но ты ведь потерпишь, правда? Зато потом тебе станет очень хорошо, ты попадешь в нирвану, ты почувствуешь полную свободу и счастье.

Леля, как кролик, завороженный взглядом удава, смотрела на Леннона, боясь пошевелиться. В лучах заходящего солнца она смотрела на хиппи, которые опять бесстыдно развалились на песке, разбившись на парочки, начали предаваться любовным утехам. Леннон приблизился к ней вплотную, обнял ее сзади. В одной руке он держал шприц, другой рукой начал аккуратно заказывать рукав свитера.

Леля вдруг задрожала всем телом, но он крепко стиснул ее в объятиях, не давая шанса вырваться. Вот он уже добрался до вены на руке, и тут взгляд Лели упал на Марго. Блаженство, которое еще минуту назад отражалось в ее глазах, исчезло. Лицо было сковано судорогой, взгляд остекленел, руки безвольно упали с кресла, а из носа текла струйка крови.

Этот ужасный вид словно выдернул Лелю из оцепенения, она закричала, как раненный зверь. Леннон вздрогнул, выронил шприц, выругался, уже занес руку, чтобы ударить Лелю, но в этот момент он увидел Марго. Он с силой швырнул Лелю на песок и бросился в автобус.

В лагере мгновенно произошел переполох. Дети цветов повскакивали со своих лежбищ, окружили автобус. Леля увидела, что Марго лежит на полу автобуса, а Леннон пытается вдохнуть жизнь в ее посиневшие губы, но она остается неподвижной.

Наконец он встал, бессильно опустил руки, потом закрыл лицо ладонями, начал беззвучно рыдать.

Толпа, минуту назад облепившая бус, в ужасе отхлынула. До Лели донесся шепот, полный ужаса и паники:

– Она умерла!

– Мертвая, мертвая!

– Передоз…

В тот момент, когда до нее дошел смысл всего происходящего, Леля почувствовала, как внутри ее словно расправилась какая-то пружина, которую кто-то сжимал и сжимал все эти последние дни ее странствий. Она резко отпрянула от машины и побежала к дороге. Несколько секунд до нее доносился голос Леннона, прорывающийся сквозь рыдания:

– Леллляяяяяяяя! Лелллля! Вернись!!!!!!!! Лелллллляяя!!!!

Но этот полный отчаяния крик раненого зверя заставил ее лишь ускорить темп.

Леля бежала быстрее и быстрее, пока не увидела впереди сияющий огнями Гурзуф. Поселок возвышался на горе, переливаясь ночной иллюминацией, как волшебный замок. Кругом звучала музыка, слышался смех и веселые разговоры. Леле казалось, что она вынырнула с мрачного морского дна на солнечный свет. Леля отдышалась и пошла навстречу этому свету.

Она вышла на набережную, наполненную нарядными людьми – женщинами в вечерних платьях на высоких каблуках, загорелыми мужчинами с толстыми золотыми цепями на крепких шеях, детьми в шортах и майках, весело гоняющих на роликовых коньках и самокатах.

Леля села на скамейку, чтобы немного прийти в себя и решить, что ей теперь делать. Вдохнув эту атмосферу веселья и беззаботности, Леля вдруг вспомнила самый первый день своего побега, когда она шла по улицам Города и так же радостно вдыхала воздух свободы, и ее окружали такие же счастливые улыбчивые лица.

Ах, как это кажется было давно, сколько событий произошло с того дня! Как она тогда была полна надежды встретить настоящую Любовь, но жизнь принесла ей только боль и разочарование, опустошила, загнала в тупик. Что теперь ей делать? Куда бежать? Кому довериться? Леля была в полной растерянности. Что бы только она сейчас ни отдала, чтобы снова очутиться в своем детском уютном мире, чтобы спать и видеть безмятежные сны, чтобы слушать увлекательные истории, придуманные для нее Ведьмой, которая с такой заботой относилась к ней. Но она понимала, что это невозможно, что нет для нее возврата в ее потерянный рай…

– Леля, это ты? – вдруг услышала она знакомый голос.

Леня подняла глаза и замерла от удивления и восторга. Прямо перед ней стояла Ведьма и смотрела на нее ласковым взглядом.

Глава 7

Художник и Ведьма

Не думаю, что читатель поверит в то, что отчаянные мысли Лели материализовались и обрели плоть. А потому внезапное появление Ведьмы в городе, расположенном в двух тысячах километрах от ее дома, нуждается в разумном объяснении.

Итак, начнем с самого начала. С того самого дня, когда Леля, как сказочный Колобок, выпрыгнула из окошка уютного домика своей Благодетельницы.

Когда утром, проснувшись, Ведьма не обнаружила Лелю ни на постели, ни в квартире, она включила свой волшебный луч и увидела девочку, беззаботно шагающую по улицам Города. Признаться, она не ожидала такого поворота событий, и первым ее порывом было найти и вернуть беглянку, но потом она одумалась.

Насилие не входило в арсенал вооружения Ведьмы. Там, кончено, было много разных орудий: хитрость, обман, лесть, притворство, коварство и другие искушения, пагубные для человеческого сердца, но в том-то и состоял ее главный принцип, что человек должен был отдаться в ее власть добровольно, без принуждения, а лучше со страстью и желанием.

Поэтому она не стала препятствовать Леле, решив, что набив шишек, она сама вернется к ней и будет умолять взять ее обратно. Как мы теперь видим, в ее уверенности был свой резон.

А в то утро, решив предоставить Лелю самой себе, Ведьма, напевая песенку из популярного детского кинофильма «Как он будет жить на свете, мы за это не в ответе, мы его нарисовали, только и всего…», приводила себя в порядок перед судьбоносной встречей, которую она ожидала вечером. Ведьма собиралась пойти к своим давним друзьям, супругам Купцовым, которые устраивали у себя дома светские вечеринки с приглашением городской богемы.

В Городе, конечно, никто не подозревал, что она настоящая Ведьма. Для своих знакомых она была Эмилией – столичным филологом и литературным критиком, который пишет для московских журналов о провинциальном искусстве.

Художник Алексей Купцов и его жена Мила сохранили свой светский салон еще с советских времен, когда подобных домов в Городе было немало, и практически каждый вечер в них собирались городские интеллигенты. Эта милая традиция была разрушена в эпоху перестройки, когда «роскошь человеческого общения» перестала быть востребованной, люди с утра до вечера в поте лица зарабатывали «бабки», а интеллектуальные разговоры вышли из моды.

В это смутное время салон Купцовых занял нишу оазиса для мыслящих людей, не погнавшихся за призрачным золотым тельцом, и теперь остатки богемной городской элиты шли только сюда. Поэтому Ведьма не сомневалась, что именно у Купцовых она встретит Художника. Как искусный мастер интриг, она хотела поразить свою жертву сразу и наповал, так чтобы у нее не было шансов выбраться из ее цепких объятий, поэтому Ведьма продумала свою роль до самых мелочей.

Она появилась в салоне Купцовых, когда вечер был в самом разгаре, гости были уже достаточно пьяны, и интеллектуальные споры достигли своего накала. Она зашла, незамеченная никем, села в уголок залы и стала молча наблюдать за происходящим.

Разговор касался вечной темы, ставшей наиболее актуальной в последние годы – искусства и коммерции.

– Настоящий художник не может быть богатым и успешным при жизни! – громогласно провозглашал Купцов, – сытость и деньги это убийцы таланта! Ван Гог, картины которого продают за миллионы долларов, жил и умер в нищете. Примеров можно приводить десятки! Рынок искусства всегда забывал великих художников. Штучный товар рынку неинтересен: Боттичелли, Эль Греко, Рембрандт, Гоген были забыты и умерли в нищете. А имена тех, кого возносили в салонах, чьи картины при жизни скупали за баснословные деньги, напрочь забыты потомками.

– А я думаю, что признание необходимо художнику не меньше, чем внутренний порыв и желание творить, – тихим голосом возражал Художник, – конечно, мы не будем брать крайности, когда страсть наживы закрывает для души путь к прекрасному, но все-таки, рядом с творцом должна быть хоть одна родственная душа, которая ценит и понимает его картины.

– Конечно, у творческого человека должна быть родственная душа, – поддержала Художника Мила Купцова, – любимая жена, вкусный ужин, вино, которое, как известно, веселит сердце человека, а все эти байки о том, что настоящий художник должен быть голодным, пусть оставят себе непризнанные гении, чьи картины никого не интересуют! -

Мила победоносно взглянула на мужа и подняла свой бокал, чтобы чокнуться с Художником: – Давайте за талант художника, и за то, чтобы ему не нужно было ждать смерти для его признания!

Художник самодовольно улыбнулся, немного покраснев, отпил вина и, поставив свой бокал, продолжил:

– Да, признание толпы и родственная душа, которая не из моды, а из истинного сопереживания любит твое искусство, это совсем разные вещи. Думаю, что любой, кто чувствует себя одиноко, согласился бы отдать свою славу и богатство за то, чтобы встретить такую душу.

– Отчего же Вы считаете, что это невозможно? – вдруг спросила Ведьма.

Все обернулись и посмотрели на нее. Мила радостно подбежала к ней, взяла за руку и подвела к Художнику знакомить, по пути нашептывая ей на ухо:

– Эмилия, познакомься, он совершенный гений, но сам этого не понимает, и все занят каким-то самокопанием, просто необходимо его встряхнуть!

Ведьма улыбнулась, подавая руку Художнику. От нее не укрылось, что он чуть дольше, чем позволяли приличия, задержал ее руку в своей, а потом слегка коснулся губами запястья.

– Вы ищите Музу? – с улыбкой спросила Ведьма

– Да, ищу и давно, и честно говоря, уже отчаялся ее встретить! Ведь Муза – это не просто женщина, это Идеальная Женщина, то, что в средние века называли Прекрасной Дамой, и она должна быть безупречной! Современные же дамы, увы, по сути, мелочны, меркантильны, либо совершенно не разбираются в искусстве, и с ними откровенно скучно!

– На то она и Муза, чтобы путь к ней был тернист и долог. Ведь согласитесь, если бы Вы встретили ее сразу на улице, за углом, спустившись из дома за сигаретами, то мало бы ценили, – улыбнулась Ведьма.

– Наверное, Вы правы, но мне она просто жизненно необходима, поэтому я согласен даже на Музу за углом пивного ларька, лишь бы она была настоящей! – улыбнулся Художник.

Ведьма расхохоталась и хотела продолжить диалог, но тут к ним подошел известный в Городе Философ и, взяв Художника под руку, зашептал громким шепотом:

– Не слушайте ее, это опасная женщина. Она притворится Музой, заманит в свои сети, а потом…

Его перебила Мила:

– Да ты сам давно мечтаешь попасть в эти сети, но увы, не получается! – она заливисто рассмеялась.

Ведьма поморщилась – беседа принимала нежелательный для нее оборот, поэтому она поспешила сменить тему:

– Мила очень лестно отзывалась о Вашем таланте, хочу взглянуть на Ваши картины, – обратилась она к Художнику, – я знаю настоящих ценителей живописи, которые могли бы ими заинтересоваться.

– Сожалею, но я сейчас не продаю картины. Все, что сделано на продажу, находится в салонах, в Москве, а с собой я привез несколько работ, которые мне особенно дороги. Уже несколько месяцев я ничего не пишу – вдохновение ушло, и я ничего не могу с этим поделать, – он тяжело вздохнул, – но взглянуть на картины, конечно, можно. Когда бы Вы хотели?

– Да хоть сейчас! – кокетливо улыбнулась Ведьма.

– Ну что ж, пойдемте! Я живу тут, неподалеку, пешком идти минут пятнадцать, – улыбнулся Художник.

Ведьма допила свой бокал с вином и шепнула Миле:

– Пойду, посмотрю, что за шедевры пишет твой протеже!

– Тебе понравятся! – усмехнулась Мила, провожая их к выходу.

Художник помог Ведьме надеть плащ, попрощался со всеми и вышел вслед за ней в темный подъезд.

Ночь выдалась морозная и звездная, но Художник не замечал холода. Он с воодушевлением рассказывал Ведьме о своей жизни в Москве, о встречах с известными и сильными мира сего, о том, в каких коллекциях находятся его картины.

Ведьма благосклонно слушала его, иногда вставляя замечания, которые выдавали в ней знатока и столичной светской жизни, и богемы хай-класса.

class="book">Художника поражало ее умение внимательно слушать и в то же время очень чутко реагировать на его слова. В этом он увидел благородство натуры и высокую образованность. В отличие от выскочек парвеню, которых он привык встречать в Москве, его спутница вела себя с большим достоинством, как те, кто рожден с высоким титулом, не нуждаются в его ежеминутном подтверждении. Все это пронеслось в голове у Художника, пока они шли от Купцовых к нему домой.

Он осторожно открыл дверь и зашел в квартиру, подав знак Ведьме соблюдать тишину – мать, которая работала на валяльной фабрике «Упорный труд», вставала с рассветом, а потому ложилась рано. Они на цыпочках прошли по длинному коридору в комнату Художника.

Он включил свет, и взору Ведьмы предстало все великолепие и буйство красок. Картины Художника как бы состояли из маленьких кусочков мозаики и представляли собой эклектический набор разноцветных геометрических фигур, если стоять к ним вплотную. Но стоило отойти на какое-то расстояние, как, словно в волшебном калейдоскопе, из этих крошечных фигурок возникали удивительные сюжеты.

Это были и пейзажи, и древние сюжеты, и зарисовки современной жизни, и какие-то мистические существа.

– Интересно, а почему у Вас во многих картинах изображены рыбы? – спросила Ведьма.

– Рыба – это, как известно, древнехристианский символ Христа, – начал объяснять Художник.

– Удивительно, а ведь я по гороскопу Рыба, – Ведьма пристально посмотрела на него.

– А я Близнец, – ответил Художник, – Близнец, который отчаянно ищет свое второе «я».

Ведьма подошла к картине, на которой был изображен автопортрет Художника, и задумчиво произнесла:

– Удивительно, что Вы используете такие яркие цвета, а общее впечатление от портрета – грустное, даже гнетущее. Как будто внутри бушует пламя, которое разъедает душу, не дает покоя сердцу. Что Вас так мучает?

– Странно, – пожал плечами Художник, – вообще-то Вы первая, кто так интерпретировал мой автопортрет. Обычно люди видят не пламя, а свет.

– Свет мягкий, нейтральный, он не обжигает. А здесь, здесь скрытая страсть, которая так и рвется наружу! Да вот она, в глазах, в этой улыбке – роковой, обреченной! Человек, окруженный людьми, поклонницами, почитателями, но в то же время очень одинокий и беззащитный перед этим жестоким миром.

Художник с удивлением слушал ее слова. Ему казалось, что она непонятно каким путем вдруг проникла в его душу, на самое ее дно, вывернула ее наизнанку, что она читает его мысли и сопереживает его чувствам. Он вдруг почти физически ощутил, как от ног выше и выше по телу начала подниматься теплая волна, она прошла сквозь все его сосуды, смешалась с кровью и проникла в сердце. И в этот миг он увидел прекрасное виденье, в голове зазвучали строчки Блока:

– И медленно, пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами, она садится у окна.

Ведьма с удивлением посмотрела на него, а он, глядя на нее невидящим взглядом, как бы сквозь нее, шептал:

– И дышат древними поверьями ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

Узкая рука… – он бросил взгляд на руки Ведьмы и увидел на пальце кольцо в виде головы змеи.

Он вдруг схватил ее за руку и усадил на стул.

– Что это с Вами? – недоуменно спросила Ведьма.

– Тише, тише, оно пришло, нужно его задержать, – как безумный, шептал Художник.

– Кто пришло, кого задержать? – недоуменно спросила Ведьма.

– Вдохновение! Оно вернулось! Прости, я буду с тобой на «ты», ладно, просто я уже не могу на «Вы». Ах, нет, мне не подобрать слов. Просто сиди и смотри на меня, и ничего не спрашивай, хорошо?

Ведьма послушно сидела, исподволь наблюдая за Художником. Он достал мольберт, стал смешивать краски, потом широкими мазками стал писать на холсте ее портрет.

Часто он бросал на нее взгляды, из которых наружу рвалось то самое пламя, которое разглядела в нем Ведьма. Он часто и тяжело дышал, как будто поднимался в гору – все выше и выше, к самой вершине…

Утро бросило первые розовые блики в окно комнаты, где творил Художник. С первыми лучами солнца он завершил свою картину. Взглядом пригласил Ведьму посмотреть. Она подошла и удивленно вскрикнула: ничего из простой обстановки комнаты Художника здесь не было. На картине была веранда уличного кафе, увитая розами и лилиями, и среди них за столиком сидела одинокая девушка. Да, конечно, это была Ведьма. Она задумчиво смотрела вдаль, точно ожидая чьего-то прихода, и так увлеклась своим ожиданием, что не заметила, как из опрокинутого на стол бокала струйкой течет вино, капая ей на платье, застывая на нем каплями крови.

– Нравится? – спросил Художник тихо.

– Да, изумительно, как ты это понял? – Ведьма заворожено смотрела на свой портрет.

– Я не знаю, – он пожал плечами, – это пришло само – вот сюда, – он осторожно взял ее руку и приложил к своему сердцу. Я просто почувствовал, что наконец-то нашел то, что искал всю жизнь – мою Музу.

Художник был не в силах сдерживать себя. Весь его внутренний огонь, который лишь пробивался наружу, пока он писал портрет своей Музы, теперь вырвался из приоткрытой дверки души, как из горящей печи, и охватил Ведьму. Они оба мгновенно забыли стыд и осторожность, поддавшись внезапному порыву страсти.

Ведьма не сопротивлялась его поцелуям – она была на верху блаженства. Новая победа опьяняла ее, она отключила разум, который больше был ей не нужен, и утонула в волнах наслаждения.

Безумие, которое охватило их обоих, не покинуло их, когда они проснулись в объятиях друг друга. Солнечные лучи, заполнившие комнату, по-новому отражали лицо Ведьмы, и Художник любовался им, ожидая, пока она выйдет из состояния дремы, не отпускавшей ее еще какое-то время. Он принес ей кофе в постель, и пока она наслаждалась бодрящим напитком, в нем боролись две страсти – страсть обладать ею и страсть писать ее снова и снова. Вторая страсть победила, и он опять писал ее портрет – теперь уже в ярком солнечном свете с веселыми, смеющимися глазами.

Их идиллию нарушила мать, вернувшаяся с работы, и они поспешили уйти на улицу, потом поехали к Ведьме, и поскольку там не было мольберта и красок, Художник уже не мучился выбором, он просто наслаждался ее любовью.

Шло время – они метались между мольбертом и постелью, кочуя из одного дома в другой, выслушивая ворчание матери Художника и шутливые подколки друзей, которых они неизменно встречали на улице, пока однажды Художник не предложил ей:

– Знаешь что, давай бросим этот Город и поедем куда-нибудь, где никто не будет нам мешать предаваться творчеству и любви!

Ведьма была в восторге от этого предложения. Ей самой хотелось покинуть опостылевший холодный Город, в который никак не приходило лето, и уехать в страну вечного солнца и тепла. Они купили билет на самолет и на следующий день, никому ничего не сказав, улетели в Крым, в Гурзуф.

Неподалеку от поселка, в уединенной деревушке, спрятавшейся в горах, они сняли домик с верандой, выходящей на море и увитой розами и лилиями – совсем как на той первой картине, которую Художник изобразил в первую ночь их любви.

Домик стоял на краю деревни, никто из посторонних здесь не ходил и не мешал их уединению. Каждое утро Художник вставал очень рано и забирался высоко в горы, чтобы нарвать для своей Музы свежий букет рододендронов – диких горных роз. Он приносил цветы в спальню, ставил их в вазу, украшал ими их ложе любви, так что Ведьма просыпалась от нежного прикосновения лепестков роз к ее телу. Он улавливал ее трепетную дрожь, припадал к ее телу, не давая ей проснуться окончательно, погружал целиком в упоительную музыку любви.

Потом они завтракали на веранде, шли на море, а после обеда Художник садился писать.

Он писал картины на самые разные сюжеты, техника его оставалась той же – маленькие цветные осколки калейдоскопа, сливающиеся в единое целое, но изменилось настроение его картин. В них появился свет – тот самый таинственный и радостный свет, которого он не видел из-за душившего его внутреннего пламени. Теперь это пламя утихло, уступив место новому, просветленному состоянию души, которое, как прозрачное утро ранней осени, освещало его творения.

Художнику казалось, что эта идиллия будет продолжаться вечно, но с приближением осени его вдруг начало охватывать какое-то неприятное предчувствие неизбежной катастрофы.

Он не мог объяснить свои чувства, все чаще задумывался, уходил в себя, становился неразговорчивым и угрюмым.

Однажды во время такого приступа хандры он подошел к Ведьме, которая пережидала его депрессивные состояния, листая труды античных философов, и сказал:

– Я наконец-то понял, что меня так мучает изнутри, не дает мне покоя.

– И что же? – с интересом спросила Ведьма, отрываясь от томика Платона.

– Я почувствовал в тебе новый образ, и я должен его написать, – обреченно вздохнул Художник.

– Что же это за образ и почему он так тебя беспокоит? – серьезно спросила Ведьма. Она напряглась, в ожидании какого-то неприятного сюрприза.

– Пока я не знаю, но я болен этим и должен выплеснуть наружу, иначе это просто разорвет меня.

– Тогда не медли, начинай прямо сейчас.

Художник кивнул, достал кисти, усадил Ведьму в мягкое кресло с высокой спинкой и начал писать.

Несколько дней он трудился над этой картиной, что-то постоянно исправляя, что-то переделывая. Закончив работу, он убирал холст, прося Ведьму не смотреть на картину, пока он ее не завершит.

Между тем, уже чувствовалось наступление осени, вечерами за окнами завывал прохладный ветер, несущий по воздуху желтые и красные листья. Цветы постепенно опадали, сад терял свой пышный облик и становился похож на бедного полураздетого странника, последние лохмотья которого безжалостно срывает ветер.

Они уже меньше гуляли, больше сидели дома. Ведьма читала, а Художник все писал свою новую картину.

Наконец однажды вечером, когда Ведьма, устав от неподвижного сиденья в кресле, ушла спать, он вдруг понял, что разгадал тот тайный смысл новой картины, что так терзал его душу последние дни. Он завершил свою картину, поставил ее на мольберт перед постелью и заснул рядом с Ведьмой.

В то утро впервые она проснулась раньше Художника. Встала с постели и увидела перед собой картину на мольберте. Художник больше не прятал ее, напротив, поставил так, чтобы она ее сразу же увидела.

Ведьма как зачарованная смотрела на свой портрет. Картина, на первый взгляд, была самой простой – на черном фоне на высоком стуле сидела женщина в алой блузе. Ведьма узнала в ней себя, но в то же время, что-то в лице женщины, изображенной на холсте, было чужое. Она посмотрела на портрет внимательней и поняла, что Художник изменил ее глаза. На картине они были не серые, стальные, как у нее в жизни, а черные, как будто увлекающие за собой в какую-то бездонную бездну. Обычно он изображал ее лицо нежным, с вдохновенным взглядом, и этот новый образ не понравился Ведьме.

Ведьма внимательно разглядывала своего двойника. Женщина была одета совсем просто – на ней не было ни колец, ни украшений. А кольцо в виде змеи, с которым она не расставалась, как бы ожило и стало существовать отдельно от своей владелицы.

На плече, прислонившись к щеке женщины, сидела небольшая зеленая змейка. Она была небольшой, едва заметной, так что Ведьма не сразу увидела ее в полумраке, но эта аллегория, найденная Художником, ее испугала.

Ведьме стало страшно. Она поняла, что Художник каким-то своим тайным, внутренним чутьем разгадал ее сущность.

Оставаться здесь дольше уже не имело для нее никакого смысла. Тихо, чтоб не разбудить Художника, она собрала самые необходимые вещи. Раскидала по кровати одежду, чтобы Художник не сразу хватился ее, думая, что она ушла на море, и ушла из дома.

Автобус в Симферополь, откуда можно было улететь на Большую землю, отправлялся вечером, и Ведьма пошла на набережную, чтобы скоротать время. Здесь она и увидела Лелю, заплаканную и потерянную, в странной одежде, сидящую на скамейке около моря.

Глава 8.

Возвращение домой

Появление Ведьмы, столь невероятное и столь своевременное, вызвало целую бурю эмоций у Лели. Она уткнулась ей в подол и рыдала, рыдала, не переставая. Гулявшие вокруг люди стали оглядываться, интересоваться, что случилось, и Ведьма поспешила поскорее увести Лелю с многолюдной набережной. Она взяла такси и повезла ее на вокзал, тем более что до автобуса оставалось уже совсем немного.

Мягкое покачивание автобуса немного успокоило Лелю, она перестала рыдать и начала рассказывать Ведьме о своих приключениях. Ведьма с интересом слушала ее рассказ, сопереживала тому, что пришлось испытать Леле, а когда она дошла до места, как чуть не стала жертвой наркоманов, Ведьма содрогнулась, представив, какой ужас пришлось испытать девочке. Она чувствовала внутреннее раскаяние, что бросила ее на произвол судьбы, занявшись своими проблемами, сожалела о том, что в трудные минуты некому было ее поддержать.

Леля, между тем, понемногу приходила в себя. Исповедь как бы облегчала ее душу, освобождала ее от гнета страданий. В самолете она уснула, а когда проснулась и увидела Ведьму, ей показалось, что все недавние события просто приснились ей, что не было ни вероломного Саида, ни безумных хиппи, ни франтоватого режиссера, забывшего о ней, как только она сыграла свою роль. Жизнь начиналась заново, и теперь с ней рядом всегда будет ее покровительница, которая никому не даст ее в обиду!

Леля так увлеклась своими переживаниями, что совсем забыла о Художнике. Не спросила она Ведьму и о том, как она появилась в Гурзуфе, что делала в тот день на набережной, где они встретились.

Лишь спустя несколько дней, отоспавшись и успокоившись, Леля задала Ведьме вопрос, который та ждала все это время. Впрочем, ответ у нее был уже заготовлен:

– Художник? Да, конечно, мы были вместе. Я стала его Музой и вдохновила его на десятки прекрасных творений, которые станут шедеврами и прославят его имя. Можно сказать, что я подарила миру гения, помогла вырваться наружу энергии, которая таилась глубоко внутри.

Ведьма показала Леле несколько картин, подаренных ей Художником, в том числе и тот самый первый портрет, который он написал в ночь их знакомства.

– А где он сейчас? – спросила Леля, – что с ним произошло потом, когда вы расстались? Ведь ты бросила его, как и всех остальных мужчин?

– Нет, я не бросила его, – Ведьма выдержала паузу, – я просто от него сбежала, потому что испугалась, что он слишком глубоко проник в мою сущность, и могут наступить необратимые последствия, если мы останемся вместе.

– Что может наступить? – переспросила Леля.

– Что моему внутреннему миру угрожает опасность, – раздраженно пояснила Ведьма, – а мой внутренний мир – это моя главная ценность, и я не позволю никому его разрушить!

Ведьма говорила очень убедительно, так что Леля больше не стала требовать пояснений о причине разрыва с Художником и только спросила:

– А что с ним стало, где он теперь?

– Не переживай, он не пропадет. У него достаточно сил, чтобы пережить нашу разлуку. К тому же он получил мощный импульс к своему творчеству, которого ему хватит его на долгие годы, а я… а я буду гордиться тем, что вдохновила Великого Художника на его гениальные картины, – Ведьма произнесла эти слова с пафосом, склонив голову перед своим портретом в каком-то благоговейном и как бы даже молитвенном порыве.

Леля поняла, что возвращаться к этой теме в дальнейшем не стоит, и больше никогда не спрашивала Ведьму про Художника.

Теперь у нее началась новая жизнь. Она уже не спала в луче света, а жила в доме у Ведьмы как обычная девушка. Ведьма выделила ей отдельную спальню, оклеенную розовыми обоями, в которой был большой книжный шкаф, так что Леля могла посвящать свое время чтению.

Ведьма повсюду таскала Лелю за собой, представив ее своим знакомым как племянницу, приехавшую издалека готовиться к поступлению в вуз. Она погрузила девочку в обворожительный мир искусства. Они посещали концерты, выставки, поэтические и музыкальные вечера, театральные премьеры. Леля была в восторге от этой новой жизни и не помышляла больше о поисках любви. Она была влюблена в прекрасное, в искусство, во все лучшее, что создал человеческий разум, и, конечно, никакой мужчина не мог тягаться с таким конкурентом. Если какие-то юноши и оказывали Леле знаки внимания, она принимала их равнодушно, как само собой разумеющееся, вежливо поддерживала беседу, и не более того. Их внимание льстило ее самолюбию, но не задевало ее сердца.

Ей нравилась праздничная суета, которая царила в театрах и концертных залах, шум толпы и легкое, ни к чему не обязывающее общение. Ей больше не хотелось ни к кому привязываться, страдать и отдавать кому-то часть своей души. В своем отношении к жизни она все больше копировала Ведьму.

Но настал день, когда все мгновенно изменилось в жизни Лели.

В тот вечер они, как всегда, отправились в салон Купцовых. Вечеринка обещала быть интересной: из Москвы приехал молодой, но уже известный в литературных кругах Поэт. Он собирался читать свои стихи, а Ведьма должна была выступить в роли рецензента. Леля не раз слышала стихи этого Поэта в исполнении Ведьмы, которой очень нравилось его творчество, и вот теперь она увидит его самого.

Поэт появился в салоне, как и принято у знаменитостей, с опозданием, когда все уже начали скучать. Тем больший фурор произвело его появление. Публика окружила Поэта, он оживленно отвечал на вопросы, довольно улыбался и раздавал автографы. Было видно, что ему льстила известность у провинциальной публики.

Правда, на Лелю он не произвел сильного впечатления: она ожидала увидеть высокого стильного красавца в длинном вязаном свитере и белом шарфе (почему-то она именно так представляла себе Поэта). Он же, напротив, оказался низкорослым, щуплым, одетым в какой-то несвежий помятый костюм.

Наконец Мила решила взять организацию вечера в свои руки, попросила всех устраиваться поудобнее и пригласила Поэта в центр гостиной. Публика расселась на диванах, креслах и стульях. Кому не хватило места, сели просто на пол. Мила сказала несколько слов о премиях и книгах Поэта и предоставила ему слово. Как только Поэт начал читать свои стихи, он перестал казаться Леле мешковатым и несимпатичным. Его вдохновенное лицо было прекрасным, его необычные стихи – пронзительными и проникновенными.

Ведьма сидела в первом ряду на широком кресле, Леля примостилась в углу около входной двери на маленьком пуфике. Ведьма с интересом слушала Поэта, бурно аплодировала: казалось, она вся поглощена его выступлением. Тем не менее, боковым зрением она увидела, что в гостиную вошел Художник. Ведьма не подала виду, что заметила его, но на самом деле внимательно следила за ним.

Художник каким-то потерянным взглядом оглядел гостиную, задержался глазами на Ведьме, ожидая ответной реакции, но когда ее не последовало, обреченно притулился к дверному косяку рядом с Лелей. От Ведьмы не укрылись его красноватые, воспаленные глаза, небритые ввалившиеся щеки, нездоровый землистый цвет лица.

«Все-таки запил», – вздохнула про себя Ведьма, стараясь освободиться от навалившегося на нее чувства вины. Но в этот момент Поэт окончил декламацию, и Мила пригласила Ведьму «немного порассуждать об услышанном».

Ведьма взмахнула головой, как бы отгоняя от себя дурные мысли, и вышла в центр зала. Речь она заготовила заранее, а потому теперь с легкостью сыпала цитатами, сравнивала метафорические ряды, рассуждала о преемственности, стиле и ассоциациях, изящно вплетая комплименты и тонкую лесть.

Поэт слушал, склонив голову, раскрасневшись от смущения, а когда Ведьма закончила, снова вышел в центр и исполнил в качестве ответного слова только что сочиненное:

– Пышность не люблю,

Пиит не вышел, не даритель.

Не дарю – благодарю

За любовь, сестру, обитель

Это редкое тепло и влекло меня сюда

Странно: чистое стекло вдруг мутнеет, как слюда…

Все опять зааплодировали, а Мила поблагодарила Поэта и пригласила всех на фуршет в соседнюю залу, при входе в которую стояли столики, где продавали книги Поэта, и публика с восторгом бросилась сначала насытиться пищей духовной, а уж потом и телесной.

Внимание гостей очень быстро переключилось с Поэта на Ведьму, которая сама как хозяйка светского салона удерживала внимание публики, переключая его с одного гостя на другого, всем давала возможность высказаться, каждый за этот вечер получил свою долю комплиментов и восторгов, а потому все были довольны и считали, что вечер удался. Ведьма блистала интеллектом, ловила на себе восхищенные взгляды, каждый хотел пообщаться с ней, чтобы услышать ее мнение о себе.

Время было уже заполночь, когда Ведьма наконец-то вспомнила про Лелю. Она поискала ее глазами среди толпы гостей, но девочки нигде не было. Решив, что Леля уединилась в мастерской Купцова, где она любила сидеть в тишине среди его картин, Ведьма опять занялась гостями, но потом, улучив момент, все-таки зашла в мастерскую, чтобы убедиться, что девочка именно там. Увы – комната была пуста. Ведьма растеряно ходила по коридорам и залам особняка, завернула на кухню, где Мила потихоньку убирала посуду.

– Ты не видела Лелю? – спросила ее Ведьма.

– Нет, – пожала плечами Мила, – а разве она не в гостиной?

– Ее там нет, я обыскала весь дом, она пропала, – обеспокоенно сказала Ведьма.

– Найдется, куда ей деваться! – беспечно сказала Мила, – кстати, ты видела Художника? Он пришел, посидел немного и ушел. Не сводил с тебя глаз все время. Видно, что бедняжка сильно страдает.

– Да брось ты, – досадливо отмахнулась Ведьма, – ничего он не страдает, просто опять запил.

– Да, я слышала, что мать выгнала его из дома, и он снял какой-то дом в деревне и теперь обитает там.

– Думаю, это сплетни. Мать очень любит его и готова прощать все бесконечно. Если он и уехал в деревню, то, скорее всего, чтобы избавиться от ее навязчивой заботы. Впрочем, это их дело. Скажи лучше, что ты думаешь о Поэте?

Ей сейчас вовсе не хотелось обсуждать Художника. Она все больше беспокоилась, куда исчезла девочка. Ведь за все время после ее возвращения Леля никогда ни на шаг не отходила от Ведьмы. И теперь столь долгое ее исчезновение показалось Ведьме странным. Куда могла Леля уйти, не предупредив ее? Она решила ехать домой и включить свой волшебный фонарь, который всегда показывал, где находится Леля.

Ведьма вернулась в залу, попрощалась с гостями и засобиралась домой. Ее вызвались проводить сразу двое – Философ и Поэт. Наверное, в другой ситуации она предпочла бы Поэта, но сейчас, когда она была полностью занята мыслями о Леле, ей было не до кокетства, хотелось поделиться своей тревогой с кем-то близким. Поэтому она попросила Философа вызвать такси. Он ушел в прихожую за телефоном, но вернулся через минуту обескураженный и сообщил, что телефон молчит – нет связи.

В этот момент ярко вспыхнули электрические лампы, а затем во всем доме погас свет. Гости всполошились, начали обсуждать это странное происшествие – такого в Городе не бывало с 90-х годов, когда из экономии электричества власти проводили веерные отключения. Мила принесла из кухни охапку свечей и спички. Все оживились, стали зажигать свечи. Поэт, решив воспользоваться удобным моментом, услужливо предложил Ведьме довезти ее до дома на своем автомобиле. Ведьма радостно согласилась. Философ потащился за ними.

Мила дала им с собой свечку, чтобы осветить путь до машины, и это было очень кстати: на улице стояла кромешная тьма. На небе не было ни луны, ни звезд, казалось, небесные светила вступили в заговор с электричеством и тоже отключились.

– Прямо какая-то Ночь перед Рождеством, – мрачно пошутила Ведьма. Ее спутники начали хихикать, но в этот момент сильный порыв ветра задул пламя свечи, и дальше пришлось идти на ощупь. Наконец-то они добрались до машины. Ведьма с облегчением плюхнулась на переднее сиденье, Философ уселся сзади. Поэт вставил ключ в замок зажигания, повернул его, но ничего не произошло. Мотор молчал, даже не делая попыток «схватиться». Поэт озабоченно поерзал на сидении, потом достал из бардачка фонарик, вышел на улицу, открыл капот. Минут пять рылся в проводах и механизмах, но потом пожал плечами и вернулся в машину.

– Ничего не понимаю! – пробормотал Поэт, – вроде бы все исправно, да и машина-то новая, на гарантии еще, что могло случиться?

– Ладно, – Ведьма приняла решение, – Вы оставайтесь ночевать у Купцовых, а мы пойдем поймаем на дороге такси.

Она вышла из машины, Философ радостно выскочил за ней, торжествуя, что все-таки он вышел победителем из этой схватки, а Поэт обреченно вздохнул, повернулся, чтобы идти в дом, но потом догнал Ведьму и протянул ей фонарик:

– Вот, возьмите, а то мало ли что – темень такая!

Ведьма благодарно кивнула, взяла фонарик, и они с Философом вышли на дорогу. Там странности продолжались. Центральная улица Города, которая обычно вечером и ночью ярко освещалась не только уличными фонарями, но и фарами многочисленных авто, была темна и пустынна. На стоянке такси, которая была неподалеку, стояло несколько машин, но они были пусты.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Философ, – что же теперь делать? Надо возвращаться к Миле.

Но Ведьма, которую все больше беспокоило исчезновение Лели, решила во что бы то ни стало вернуться домой.

– Возвращайтесь, я пойду одна, – упрямо сказала она.

– Ну что Вы, как можно, я Вас не оставлю! Раз Вы хотите вернуться домой, я Вас провожу! – он услужливо взял Ведьму под руку, и они направились в сторону дома.

Путь им предстоял неблизкий – Ведьма жила на окраине Города, а дом Купцовых находился в самом центре. К тому же их путешествие проходило в полной темноте, и если бы не фонарик, любезно одолженный Поэтом, неизвестно, чем бы оно вообще завершилось. Тоненький лучик света едва пробивал кромешную тьму, но все же позволял не сбиться с пути.

Между тем, погода портилась. Ветер дул все сильнее и сильнее, почти сбивал с ног. Через некоторое время тучи разразились снежным дождем. Мокрая крупа била в лицо, мелькала перед глазами, делая еще хуже и так плохую видимость. Философ несколько раз предлагал вернуться назад, но Ведьма, ничего не отвечая, шла дальше.

Когда они шли по мосту через Волгу, из-за туч внезапно выплыла луна, осветив тусклым светом одиноких путников, шагающих в кромешной темноте. Ведьма посмотрела вниз, на реку. По черной глади воды двигались две черные тени, неестественно вытянутые и менявшие очертания из-за ветра, штормившего реку. Она вновь взглянула на луну. Там, в ночном небе, плыли облака, принимавшие в лунном свете разные причудливые формы. Одно из них внезапно раздвоилось и стало похожим на двух людей, шагающих по небу. Но в отличие от теней, падающих на воду, облачные фигуры казались светлыми и пропорциональными. Одно облачко было похоже на маленькую девочку с развевающимися волосами, второе – на остроносого мужчину в длинном плаще и шляпе. В какой-то момент за спинами этих силуэтов проплыли две маленькие тучки, сделавшие фигуры похожими на крылатых ангелов. Это видение вдруг породило в голове у Ведьмы страшную догадку. Она ничего не сказала Философу, только сильнее закуталась в пальто и прибавила шагу.

Домой они добрались уже под утро. Философ довел Ведьму до подъезда, попрощался и направился к себе – он жил на соседней улице. Едва перешагнув порог квартиры, Ведьма бросилась в спальню к своему проектору. Но ее ждало разочарование – электричества не было и здесь, а потому проектор не работал. Она с отчаянием стукнула кулаком по столу и пошла в кухню, чтобы сделать себе кофе. Но и этого ей не удалось – в квартире стояла электрическая плита, и без электроэнергии она тоже не работала. Выпив холодной воды, Ведьма бросилась в кровать и заснула тревожным сном.

Утро не принесло ничего хорошего. Электричества по-прежнему не было, холодильник потек, продукты, лежавшие целую ночь в тепле, начали портиться. Ведьме пришлось довольствоваться водой и яблоком на завтрак. Но больше всего ее убивал вакуум информации – ни телевизор, ни радио, ни телефоны не работали. Чтобы хоть как-то разрядиться, она решила пойти к Философу.

Философ жил в старом студенческом общежитии, неподалеку от Ведьмы. В Город он приехал еще в советское время после окончания факультета философии МГУ по распределению преподавать философию в городском университете. Ему как молодому специалисту дали отдельную комнату в общежитии, которую ему удалось приватизировать в годы перестройки. Здесь он и жил со своей супругой. Она была на 10 лет его старше, и вела себя с ним больше как мама, нежели как жена. Ирина преподавала химию в одной из школ микрорайона, у нее за плечами был неудачный брак с алкоголиком, двое взрослых и самостоятельных детей, и Философа она считала подарком судьбы.

А он, поскольку был самым настоящим философом, которые презирают все материальное и не заботятся о бренном существовании в этом мире, вряд ли вообще когда-либо женился, если бы Ирина не взяла его в оборот.

Она относилась к нему снисходительно, закрывая глаза на его интрижки со студентками, будучи уверенной в своем превосходстве над ними и незаменимости в жизни Философа. Поэтому Философ совершенно спокойно приводил домой своих подруг сердца, зная, что жена не будет устраивать сцен ревности и окажет им гостеприимство. Ведьма тоже дружила с Ириной и частенько посещала Философа в его скромном жилище.

Но сегодня она была особенно рада тому, что пришла сюда. Ирина со свойственной ей домовитостью сумела состряпать на принесенной из школьной лаборатории спиртовке горячий завтрак – оладьи со сгущенным молоком. На этой же спиртовке она сварила чудесный кофе.

Позавтракав, Ведьма немного приободрилась и стала с интересом слушать Ирину, которая уже успела с утра пообщаться с соседками на предмет происходящих в Городе событий. Одна из ее знакомых в числе городских активистов атаковала сегодня утром городскую мэрию. Но осада ничем не закончилась: здание было заперто на замок, чиновников в нем не было. Успокоить народ или хотя бы объяснить происходящее никто не вышел.

– Может, они все уже в бомбоубежищах сидят? Или на Канары улетели предусмотрительно? Вдруг началась третья мировая война, а мы даже не предупреждены! – повторяла Ирина догадки, которые высказывались в толпе, – или может быть начинается конец света?

– Не думаю, что это именно конец света, – прервал ее Философ, – признаки не те. Скорее, какая-то техногенная катастрофа, причины которой пока не установлены, вот наши почтенные градоначальники и не рискуют появиться перед народом. Может, они сейчас в Москве на ковре у Президента получают инструкции как себя вести и завтра уже объявятся с готовым решением в руках.

– Лучше бы завтра они устранили эту техногенную катастрофу и восстановили мир и спокойствие в нашем Городе, – парировала Ирина.

Ведьма отстраненно слушала их, думая о чем-то своем. Но потом все-таки решилась высказаться:

– Можете надо мной смеяться, но это не техногенная катастрофа. Причина в мистическом стечении обстоятельств. Просто вчера столкнулись два мира, которые априори не должны были встретиться никогда, но они встретились, и энергия этой встречи вызвала столь мощный всплеск, что он дестабилизировал жизнь в Городе.

– О чем это Вы? – Философ приподнял очки и, наморщив лоб, смотрел на Ведьму.

– Пока это только догадка, но я должна ее проверить! – заявила Ведьма.

– Каким образом? Эмпирическим или умозрительным? – поинтересовался Философ.

– Ну конечно, эмпирическим, то есть я должна найти их, чтобы все встало на свои места.

– Кого их? О ком Вы говорите? – недоумевал Философ.

Но Ведьма не ответила на его вопрос. Она резко встала из-за стола, поблагодарила Ирину за завтрак и быстрым шагом пошла к выходу. С криком «Я провожу!» Философ побежал за ней.

Он догнал Ведьму уже на улице.

– Будьте добры, объяснитесь, куда Вы собрались, где и кого Вы будете искать и как? В нынешней ситуации, когда в Городе транспортный коллапс и невозможно даже переехать из района в район?

– Мила сказала, что Художник снял дом в деревне и теперь живет там. Я узнаю адрес у его матери и разыщу их.

Философ опять что-то возразил, но резкий шум ветра заглушил его слова. Начиналась настоящая метель. Снег валил уже большими хлопьями, быстро покрывая асфальт белым налетом. Говорить было бесполезно, они молча дошли до дома Ведьмы, вошли в ее квартиру. Философ, не раздеваясь, плюхнулся в кресло в комнате Ведьмы, а она скинула плащ, достала стремянку и полезла на антресоли.

– Эмилия, послушайте, остановите это безумие! Куда Вы пойдете в такую погоду? Вы просто замерзнете за первым же углом. Кому нужны такие жертвы? Вы хотите спасти Город ценой собственной жизни? Это глупо, поверьте мне!

– Успокойтесь, я никого не собираюсь спасать, – раздраженно ответила Ведьма, скинув с антресолей старый овчинный тулуп и потертые унты из оленьей шкуры, – Это нужно прежде всего мне самой. Я должна понять, что произошло, иначе…, – она вздохнула, так как не могла объяснить Философу весь ужас своего положения.

– К тому же я хорошо экипирована, видите – в этом даже в тундре не замерзнешь!

– Откуда у Вас такое богатство? – рассмеялся Философ, разглядывая причудливые узоры на унтах, – эксклюзивная вещь, однако! Раритет!

– А разве Вы не знаете, что я много лет жила на севере, в Воркуте? Так что морозы для меня – дело привычное! Ладно, бросьте хандрить, вот увидите, все завершится наилучшим образом!

С тех же антресолей она достала бутылку, декорированную под камень. На ней была этикетка «Северное сияние».

– Что это? – изумился Философ.

– Это напиток, который делают ханты. Настоян на пантах – оленьих рожках. Отличный энерджайзер! – улыбнулась она, – вот только закуски у меня нет. Все протухло в холодильнике. Ну ладно, вот Вам для комплекта молодильные яблочки! – она взяла с окна два румяных яблока и протянула одно из них Философу.

– Надеюсь, внутри нет яда? – усмехнулся он. Решительный настрой Ведьмы немного успокоил его. К нему вернулось его обычное чувство юмора.

– Ну, если и есть яд, то только любовный! – томно сказала Ведьма. – Ладно, за удачное завершение операции! – она подала Философу рюмку с бальзамом.

Он пригубил, поморщился: у бальзама был резкий необычный вкус, хотя и нельзя было назвать его неприятным.

– Пейте, не бойтесь! – Ведьма опрокинула свою рюмку. Живительная волна мгновенно обожгла все ее нутро, придав импульс бодрости. Она надкусила яблоко, потом резко встала и принялась собираться.

Ведьма надела унты, закуталась с головы до ног в широкую шаль из козьей шерсти, сверху накинула овчинный тулуп, спрятала свои тонкие пальцы в большие «бабушкины» варежки.

– Не хватает только собачьей упряжки! – рассмеялся Философ.

– А что, это идея! – обрадовалась Ведьма. Она принесла с балкона старые плетеные санки, оглядела себя в зеркале и удовлетворенно улыбнулась. В карман тулупа она засунула бутылку с остатками бальзама и яблоко, к которому так и не притронулся Философ. Потом зашла в кладовку и вынесла оттуда несколько крепких кожаных ремней.

– En route! – скомандовала она!

– В путь! – подхватил Философ, взял санки и вышел вместе с Ведьмой на улицу.

Собаки уже стояли у подъезда. Правда, они мало напоминали ездовых – это были бездомные дворняги, которые скитаются по помойкам. Ведьма прихватила для них мясо и колбасу из неработающего холодильника, и они мигом смели все приношения.

– Ну, а теперь, за работу, дорогие! – сказала она, достала ремни и начала одну за другой пристегивать собак к саням. Получилась довольно стройная собачья упряжка. Коренным шел лохматый черный пес с рваным боком и откусанным ухом: сразу видно – боец!

Философ весело глядел на все это действо, потом достал из кармана несколько колокольчиков и прикрепил к ошейнику черного пса.

– Что ж, теперь можете отправляться! В такой компании Вам не будет страшно! – подбодрил он Ведьму.

Она усмехнулась, оторвала от березы длинную ветку, села в сани и стегнула собак. Упряжка помчалась вперед, позванивая колокольцами, и через несколько секунд исчезла в снежной пыли.

Глава 9.

Художник и Леля

Так что же произошло с Лелей в тот странный вечер, куда она пропала и где была все это время, пока в Городе происходили странные катаклизмы? Да, Ведьма была недалеко от истины – Леля покинула дом Купцовых вместе с Художником.

Художник пришел к Купцовым для того, чтобы увидеть Ведьму. Он хотел поговорить с ней наедине, но когда увидел ее горящие глаза, устремленные на Поэта, желание общаться у него пропало. Он встал поближе к выходу и оказался рядом с Лелей.

Леля не сразу узнала его – прошло много времени с того момента, когда она видела его в первый и единственный раз, да и Художник изрядно изменился за последние месяцы – похудел и осунулся, выглядел неопрятным и усталым. Но когда Леля осознала, что рядом с ней на расстоянии вытянутой руки стоит Он, Художник, сердце ее забилось в бешеном ритме.

Вся та холодность и равнодушие, которые она испытывала в последние месяцы, живя у Ведьмы, вдруг исчезли, и сердце ее вновь закипело горячей, живительной любовью. Она уже не слышала, что происходит в зале, слова Поэта перестали звучать в ее сердце. Она вся устремилась к Художнику. Она чувствовала его дыхание совсем рядом с собой и дрожала всем телом. Она не знала, что делать, как подойти к нему, как рассказать о своих чувствах – ведь кругом были люди. Поэтому, когда Художник тихонько встал и пошел к выходу, она обрадовалась и последовала за ним.

Леля вышла вслед за Художником на улицу, тихо пошла за ним. Она думала, как подойти к нему, как заговорить, как вдруг он резко остановился и обернулся к ней.

– Почему Вы преследуете меня? – спросил он тихо, – что Вам нужно?

– Я… – растерянно начала Леля, – я давно хотела познакомиться с Вами.

– Кто Вы и откуда знаете меня? – удивленно спросил Художник.

Леля на секунду задумалась, не зная как лучше обозначить себя, потом решительно сказала:

– Я дочь Эмилии.

– Разве у нее есть дети? – удивленно спросил Художник.

– Я не родная дочь, точнее не биологическая, я – плод ее фантазии, – объяснила, как могла Леля свое родство с Ведьмой.

Художник серьезно посмотрел на нее и присвистнул:

– Понятно, тяжелый случай.

– Почему тяжелый? – не поняла Леля.

– Да это я так, не обращайте внимания! – улыбнулся Художник. Его забавляла эта странная белокурая девчушка, его мрачное настроение постепенно улетучилось. – Так почему же Вы хотели познакомиться со мной? Что Вам говорила обо мне Эмилия?

– Ах, это долгая история, может быть, мы где-нибудь присядем, и тогда я все Вам расскажу, – предложила она, зябко поежившись. Погода портилась, и ей было холодно на промозглом ветру.

– Присядем, но где? – пожал плечами Художник, – на кафе у меня нет денег, разве что поедем ко мне в деревню. Там тепло, там есть чай и булки из печи и можно говорить сколько угодно!

– Отличная идея, я согласна! – сказала Леля.

– Ну, тогда бежим на вокзал – последняя электричка уходит через пятнадцать минут. Если поторопимся, мы успеем!

Он взял Лелю за руку, и они пошли быстрым шагом к зданию вокзала, видневшемуся в конце улицы.

Электричка была полупустой, они устроились на жесткой скамейке, и когда в окне замелькали дома и деревья, Леля вспомнила тот самый день, когда она сбежала от Ведьмы в поисках Художника. Леля начала рассказывать ему свою историю с того момента, как она увидела Художника в волшебном луче Ведьмы. Он слушал ее, затаив дыхание. Но вскоре ей пришлось прерваться, так как они приехали на свою станцию.

Художник галантно подал Леле руку, помог спуститься на платформу с высоких ступенек. Потом они еще где-то с полчаса шли по темной лесной тропинке – Художник впереди, освещая себе путь фонариком, Леля за ним. Ее новые белые сапожки, которые совсем недавно подарила ей Ведьма, были избрызганы грязью, но она не обращала на это внимания, ей хотелось поскорее прийти домой к Художнику, чтобы продолжить свой рассказ.

Наконец они дошли до деревни. Послышался лай собак, Художник подошел к маленькому покосившемуся деревянному домику, открыл калитку и пригласил Лелю внутрь. Она с удивлением оглядывала убогий домишко, поразившись, что Художник выбрал для себя такое неказистое жилище, но когда вошла внутрь, настроение ее поменялось.

Леля с интересом рассматривала бревенчатые сени, на которых висели коромысла и колеса от прялок, а в самой избе ее поразила размерами огромная печь, стоявшая посреди комнаты. На стенах были развешаны картины.

Художник ловко и быстро растопил печь, которая пылала, как камин, открытым огнем. Вскипятил прямо на печи чайник, подогрел булочки, достал банку малинового варенья и усадил Лелю пить чай. Электричества в доме не было, но у художника был огромный запас свечей, которые он вставлял в красивые разноцветные фонарики и развешивал повсюду на стенах. Свечи отбрасывали причудливые тени на мебель и на предметы, цветные стекла фонарей переливались, подсвечивая картины на стенах, создавали волшебную атмосферу. Лелеказалось, что она попала в сказочный домик к доброму волшебнику.

За чаем и булочками она завершила свой рассказ, который произвел на Художника неизгладимое впечатление. Он долго молчал, как бы осмысливая все озвученное Лелей, а потом, наконец, тихо произнес:

– Да, теперь мне многое стало понятно из того, что произошло со мной, хотя о том, что Эмилия не обычная женщина, я начал догадываться тогда, когда стал рисовать ее портреты. В ней было что-то неуловимое, что постоянно ускальзывало от меня. Это не давало мне покоя. Но вот однажды, когда она уже спала, а я заканчивал писать ее новый портрет, где изобразил ее в виде земной царицы, я вдруг обратил внимание на перстень в виде змеи, который она всегда носила на безымянном пальце. Почему-то я никак не мог оторвать глаз от игры драгоценных камней на голове змейки, как вдруг я ясно увидел, что перстень ожил. Змея быстро сползла с руки Эмилии и направилась ко мне. Я в ужасе отпрянул от нее – еще секунда, и она вонзила бы в меня свои ядовитые зубы. Я схватил нож и приготовился отразить нападение, но змея внезапно изменила траекторию, заползла на холст и уселась на плечо Эмилии на портрете. Просидев так несколько секунд, она уползла обратно и вновь обернулась кольцом на пальце Эмилии. Я взглянул на портрет – на холсте остались очертания змеи, как бы набросанные углем. Мне оставалось только добавить цвета. Я взялся за кисть, нанес краски. Змея смотрела на меня с портрета, как живая. Подумав, что это какое-то наваждение, я решил немного поспать, а когда проснулся, Эмилии уже не было. Сначала я решил, что она ушла на море, приготовил обед и ждал ее до вечера, но она так и не вернулась. И я понял, что она уехала навсегда.

– Как же ты пережил разлуку с ней? – спросила Леля. Еще в электричке они перешли на «ты», так было проще общаться.

– Это было тяжело. Впечатление было такое, что от меня, живого, отрезали кусок тела, и рана кровоточила и болела, не переставая. Я не стал возвращаться в Город, уехал в Москву, пытался вернуться к своей прежней жизни, но у меня ничего не получалось. Самое главное – тот творческий дар, который так ярко раскрылся во мне в присутствии Эмилии, безвозвратно пропал с ее уходом. Как я ни старался, я не мог ничего написать. Заказчики, которые дали мне аванс, начали приходить с разборками, потом начались откровенные угрозы. В общем, в какой-то момент я понял, что мне нужно срочно уезжать из Москвы.

Я приехал в Город, но и там не почувствовал облегчения. Наверное, я бы запил, но деньги закончились, пить было не на что. Мать ворчала, что надо устроиться на какую-то работу, но я не мог ничего делать из-за той тоски, которая грызла меня изнутри. По ночам я иногда приходил к дому Эмилии, видел ее тень, мелькающую за шторами. У нее часто были какие-то гости, из окон звучала музыка. Я понял, что мне нет больше места в ее жизни. Тогда я решил уехать из Города. Но куда было бежать? Как раз в это время мне удалось продать пару картин из своих ранних работ. Я снял этот домик в деревне и поселился в нем.

Я не знал в тот момент, зачем мне это нужно и что я буду делать в этой глуши, мне просто хотелось убежать от мира, не видеть никого. Но внезапно чудесным образом именно здесь началось мое исцеление. Видимо, достигнув самого дня, я оттолкнулся от него ногами и начал всплывать на поверхность.

– Так значит, чары Ведьмы все-таки можно победить? Расскажи, как это произошло с тобой? – с воодушевлением спросила Леля.

– Я приехал сюда, и начал жить в этом домишке. Он казался мне убогим и страшным, и чтобы хоть как-то разнообразить свой быт, я начал приводить его в порядок – познакомился с местными жителями, набрал у них коромысел, старинных прялок, другой утвари, отреставрировал их, украсил ими стены. Постепенно я подружился с людьми, которые населяют эту деревню. Я начал открывать для себя людей, которые поначалу казались мне деревенскими недоумками, смог разглядеть красоту их внутреннего мира.

Слепая бабушка Анфиса, которая вяжет вологодские кружева и поет такие задушевные песни, что поневоле начинаешь плакать; пастух Борис – замечательный мастер по дереву, который делает удивительной красоты наличники, резные лавки и столы; его соседка Нина, ведающая тайны земледелия. В своем чудесном садике она выращивает даже виноград и арбузы. Я полюбил этих простых, неприметных с виду людей, полюбил их души. Я старался помогать им, быть им полезным, а они помогали мне: жалели меня, как могли, старались скрасить мое одиночество. Ты не поверишь – я находил удовольствие в том, чтобы колоть для слепой бабушки дрова, чтобы привезти лекарства из Города для заболевшего пастуха. Я выслушивал истории их жизни, и постепенно душа моя начала оттаивать. Потом я нашел заброшенную церковь, которая была разграблена, но внутри ее ощущался божественный дух, который витал здесь постоянно. Бабка Анфиса рассказала, что ангел, который дается храму, никогда не покидает это место, даже если от стен церкви не остается и следа.

В том храме сохранились остатки росписей и фресок, я стал копировать их, я погрузился в другой мир, в мир людей, смыслом жизни которых стало самоотречение и отказ от светских удовольствий.

Бабка Анфиса дала мне старинные книги – Жития святых. Я никогда раньше не читал их. Я нашел в них истории древних иконописцев – Андрея Рублева, Дионисия. Они не выставляли свое искусство напоказ, не искали зрителей и почитателей. Напротив, творили в одиночестве, бежали от славы и признания, и единственным судьей их произведений был Творец Вселенной – Бог. Они создавали истинное искусство.

Я начал читать жития и других святых. Многие из них были царского рода, богатыми и знатными. Но они оставляли свой сан, свое богатство и бежали в пустыни, чтобы познать Истину. Тогда я вдруг осознал, в чем заключался секрет Эмилии, почему любовь к ней для многих становилась роковой.

– В чем же? – нетерпеливо спросила Леля.

– Она умеет найти в каждом человеке самую уязвимую струну и начинает на ней играть. Она так искусно исполняет эту мелодию, что каждый, кто общается с ней, начинает видеть себя в идеальном свете, раскрывает свой творческий потенциал, начинает чувствовать себя гением, настоящим Мастером. С одной стороны, это пробуждает скрытые внутренние резервы человека, дает толчок настоящему творчеству, а с другой – эти резервы могут работать только в присутствии Эмилии. Без нее этот тайный источник закрывается. Поэтому, когда она оставляет человека одного, он становился беспомощным и несчастным.

Но я понял, что те резервы, которые раскрывала Эмилия посредством гордыни и тщеславия – а они живут в каждом из нас – это всего лишь самолюбование и раздутое Эго. Это можно сравнить с великолепным актером, который, выйдя на сцену и не видя в зале публики, теряет вдохновение и не может играть свою роль. Я подумал тогда, что искусство, которое постоянно требует подогрева в виде одобрения толпы или пусть даже единственного обожателя, не может называться Истинным Искусством. Когда я понял это, с моей души как бы упал камень.

Леля, затаив дыхание, слушала Художника:

– И что же было дальше?

– Я почувствовал вдохновение и силы писать. Я снова взялся за кисть. Но мои работы теперь стали другими. Я отказался от своей мозаичной техники и стал писать в совершенно новой манере – просто и реалистично. Но я писал не рукой, не кистью – я писал душой. Ты хочешь взглянуть на мои новые работы? – вдруг спросил Художник Лелю.

Она кивнула, и они поднялись на чердак, где Художник оборудовал свою мастерскую. Художник ходил от картины к картине, зажигая свечи, которые были вставлены в фонарики под каждой из них, и взору Лели открывались удивительные полотна. Они совсем не напоминали те картины, которые она видела в доме у Ведьмы. На них не было ярких красок, от которых устает глаз. Они были выдержаны в строгих спокойных тонах. В основном это были портреты людей – деревенских жителей: слепой бабки Анфисы, пастуха Бориса, огородницы Нины.

Леля сразу узнала их без труда по рассказам Художника. Их лица были чистыми, притягивали к себе внутренней добротой и особым смыслом.

Были здесь и изображения святых. Художник показал на одну из картин:

– Это преподобный Онуфрий Великий. Он был царским сыном, но стал монахом и ушел в пустыню. Бог дал ему вместо одежды волосяной покров, чтобы он не мерз ночью в пустыне, – рассказывал Художник, показывая на изображение седовласого старца, покрытого с головы до ног белыми волосами. – Я чувствовал себя чем-то похожим на него – я был беспомощен, обнажен, но Бог покрыл целебным покровом мои душевные раны и вернул меня к жизни.

Леля с интересом слушала Художника и смотрела на него во все глаза. Он заметил ее внимательный взгляд и сказал:

– Ты думаешь, я несу бред, что мои глаза покраснели от вина. Нет, на самом деле они воспалены от бессонных ночей. Последнюю неделю я почти не спал, потому что боялся потерять то вдохновение, которое меня посетило в храме.

Леля смотрела на изображения святых, на их отрешенные лица. Но отрешенными они казались только вначале. Приглядевшись, можно было почувствовать свет, исходивший от них. Но это был не обычный свет – это был свет духовный, невечерний свет, пришедший из другого мира, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, где нет зависти, предательства, подлости, где усталые люди обретают наконец-то душевный покой.

– Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам,– плакал ребенок

О том, что никто не придет назад…

Леля процитировала стихи Блока, которые недавно услышала на одном из поэтических вечеров. На ее глазах заблестели слезы. Леля вдруг поняла, что совсем не зря терпела страдания и мучения, не зря она проделала такой длинный путь, который привел ее наконец-то к познанию Истины. Наконец-то она обрела смысл жизни и душевный покой.

– Когда я смотрю на твои картины, мне кажется, что это не плоский холст, что там, внутри, другая реальность!– поделилась Леля своими ощущениями.

– Ты это увидела? – с удивлением спросил Художник. – Мне тоже иногда кажется, что у каждой картины есть своя аура, которая действует на человека, иногда так хочется войти в в нее и очутиться в другом мире, – улыбнулся Художник. Он прислонился к стене, на которой висел веселый весенний пейзаж с деревенским домиком, и продекламировал:

– Можно сойти с кафельных плит маленькой кухни,

сделать лишь шаг – и без труда войдешь

в пейзаж, нарисованный на холсте,

вмиг ощущаешь запахи трав и росы ранним утром,

входишь в избушку, думая, что там найдешь.

Странно… все тот же свет, та же палитра,

и под ногами та же из кафеля плитка.

и кто теперь может сказать –

где вымысел, а где реальность,

мыслей и слов вмиг понимаешь банальность,

ждешь на немой вопрос понятный ответ.

Почему бы и нет?

Час или миг проходит – мне непонятно самой,

и если ожидание становится тишиной,

Значит, что-то происходит.

Вдруг замирает все – словно в волшебном экране, в моих глазах

отражаются лица давно ушедших людей,

я созерцаю их взглядом души, не знающей страх,

и ощущаю присутствие их плотью своей.

рядом со мной эти призраки бродят.

Если я плачу об этом без слов –

Почему бы и нет?

Значит, что-то происходит.

В калейдоскопе картин, видений и снов

больше всего поражает схожесть разных миров…

– Чьи это стихи? – спросила Леля

– Это написала бельгийская поэтесса. Я иллюстрировал ее сборник. Тогда я не придал значения ее стихам, но недавно они зазвучали для меня с новым смыслом.

– Да, я понимаю, – сказала Леля, – разные миры, они существуют, ведь я сама так долго жила в мире, который ни для кого, кроме меня, не существовал. Это я о своем детстве, – поспешила она ответить на немой вопрос Художника.

– Да, детство – это действительно другой мир, – Художник по-своему истолковал ее слова, – дети живут в своем пространстве, не заботясь о мнении окружающих об их играх, и они действительно счастливы. «Будьте как дети» – вот секрет счастливого бытия!

Леля рассмеялась, Художник смотрел на нее со стороны, любуясь ее детской непосредственностью. Ему показалось, что в этот момент ее озарил какой-то небесный свет.

– Ты сейчас такая красивая! Мне хочется тебя нарисовать! – вдруг сказал он, – ты не против?

– Нет, конечно, – улыбнулась Леля, – а что я должна для этого делать?

– Просто посидеть какое-то время смирно, не двигаясь. Для тебя это не очень трудно?

– Нет, думаю не трудно, но только сейчас я очень устала и хочу спать. Давай начнем завтра утром, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся Художник и внимательно посмотрел на нее, как бы стараясь сфотографировать для себя ее вдохновленное лицо, чтобы оставить в памяти его выражение – ах, все-таки ты настоящее дитя, Леля, и я чувствую с тобой себя счастливым!

Он ласково обнял ее, и они спустились вниз.

Кроватей в доме не было, Художник уложил Лелю на единственном диванчике, а сам разложил себе постель на большом старинном сундуке, который он также позаимствовал у местных жителей «для интерьера».

– Вот не думал, что у сундука может быть такое практическое применение! – весело пошутил он, раскидывая на нем матрас, – а ведь наши предки именно так и спали, на сундуках! – Художник затушил последний огарок свечи.

– Спокойной ночи, Художник! – сказала Леля.

– Сладких снов, Леля, – ответил Художник и уснул с улыбкой на лице.

Едва тусклое ноябрьское солнце заглянуло в их странное жилище, Художник и Леля проснулись. Они оба с волнением ждали утра. Художник чувствовал какой-то необычный прилив вдохновения, а Леля волновалась, потому что впервые в ее жизни она будет позировать для картины.

Они позавтракали остатками булочек, и Художник начал рисовать. Он посадил Лелю в большое старое кресло, дал ей в руки книгу, попросил немного склонить голову, как будто она читает. Сам он сел на низкий стульчик, оказавшись почти у ее ног, поставил перед собой мольберт и начал писать.

Он писал весь день. Несколько раз они прерывались, чтобы попить чаю, а потом он снова писал.

Солнце уже начинало садиться за горизонт, Художник спешил закончить картину до того, как окончательно стемнеет, чтобы не писать при тусклом свете свечей. Леля тоже с нетерпением ждала завершения работы – она устала сидеть целый день в одной позе. Вдруг на улице послышался странный звук – как будто звенели колокольчики. Потом раздался громкий лай соседских собак.

– Я пойду, посмотрю, что там такое! – вскочила Леля, обрадовавшись возможности размяться.

– Хорошо, иди. Мне осталось пару мазков – я закончу и тоже выйду! – сказал Художник.

Леля побежала к двери, мельком взглянув на свой портрет. Он показался ей слишком идеальным, нереально красивым, а свет, который в картине падал на нее из окна и от печного пламени, образовывал над ее головой свечение, наподобие нимба.

На улице ее сразу обдало почти зимним холодом. Опять пошел снег, застилая все вокруг белой рябью, и Леля с трудом разглядела за калиткой собачью упряжку с санями. Из саней поднялся человек, открыл калитку и направился к крыльцу. Когда фигура приблизилась к ней, она увидела женщину, закутанную в тулуп и теплую старомодную шаль из козьего пуха. Леля подумала, что может быть, это одна из соседок, с которыми дружит Художник. Она хотела вернуться в дом и позвать его, но в этот момент женщина громко произнесла ее имя. Леля испуганно отпрянула: это была Ведьма.

Конечно, ее нелегко было узнать в этом странном одеянии, с обледенелым лицом и заиндевевшими ресницами и бровями, но глаза были по-прежнему те же – пронзительные, как острый кинжал, проникающие вглубь сердца. Тот же был и голос – властный и жесткий. Раньше этот взгляд и голос заставил бы Лелю безропотно подчиниться, но сейчас она была настроена воинственно: она решила до конца бороться за свое счастье.

– Ты? Зачем ты здесь? – резко спросила Леля.

– Я пришла за Художником, – мягко улыбнулась Ведьма, – я поняла, что была не права, когда оставила его. Я хочу, чтобы он вернулся ко мне.

– Ты узнала, что он освободился от твоих чар, и решила добить его? Я тебя не пущу, – Леля загородила спиной дверь.

– Глупая, зачем мне добивать свое счастье? Нет, не убить я хочу теперь, а подарить людям его талант, я поняла, что он должен творить, писать, и готова быть его Музой до конца жизни! – говорила Ведьма с улыбкой, глядя прямо в глаза Леле и стараясь казаться искренней.

– Ты все врешь! Ты уничтожишь его! Ты питаешься энергией творческих людей, как вампиры кровью! Уходи, он мой, я тебе его не отдам! Он полюбил меня и останется со мной!

Ведьму начали раздражать дерзкие речи девчонки. Она хотела отчитать ее, напомнив, что Леля полностью от нее зависит, и что совсем недавно она рыдала у нее на коленях, умоляя взять ее обратно к себе, но потом решила не уподобляться мамаше буянящего подростка и решила действовать хитростью.

– Послушай, Леля, – начала она вкрадчиво, – ты же знаешь мой принцип: я люблю свободу! Я никогда никого ни к чему не принуждаю, но хочу, чтобы и другие поступали так же. Человек создан свободным и должен быть свободным. Поэтому мы должны спросить у Художника, с кем он хочет быть. Он должен сам сделать свой выбор. Ты говоришь, что он освободился от моих чар, что он полюбил тебя. Если это правда, то он открыто скажет о своем выборе, и я уйду. Но что, если он обманул тебя? Если он просто хочет заглушить тобой свою душевную боль, облегчить рану, нанесенную разлукой со мной? Если это так, со временем он охладеет к тебе. Ты поймешь это, когда будет уже поздно и останешься несчастной до конца жизни. Поэтому в твоих интересах узнать правду сейчас, и пусть эту правду скажет сам Художник!

С этими аргументами было трудно спорить. Решительность, с которой Леля готовилась защищать дом Художника от вторжения Ведьмы, оставила девочку, она отступила в сторону и дала Ведьме пройти. Леля вся дрожала от холода и от волнения. А вдруг Ведьма права, и Художник все еще любит ее, а его вчерашние слова были всего лишь бравадой? Ведь зачем-то он пришел в дом Купцовых, где встретила его Леля, зачем-то хотел опять увидеть Ведьму! Может быть, он до сих пор не может забыть те яркие чувства, которые испытал с Ведьмой, и лгал сам себе, говоря, что больше не любит ее!

Эти мысли пронеслись в голове Лели, когда она зашла в избушку Художника вместе с Ведьмой. Они прошли через сени в горницу, зашли в комнату, где Леля оставила Художника, заканчивающего ее портрет.

Комната была пуста. Леля с недоумением огляделась вокруг. Она обратила внимание, что на мольберте не было ее портрета. Холст был снят.

– Где же Художник? – нетерпеливо спросила Ведьма.

– Не знаю, он сидел здесь и рисовал, но картина тоже исчезла. Может быть, он в мастерской?

Они поднялись на второй этаж, Ведьма с интересом рассматривала новые картины Художника, пока Леля искала его по всем закоулкам дома. Художника нигде не было, он бесследно исчез.

Они вернулись вниз, в комнату, и вдруг Леля вскрикнула от неожиданности, пораженная страшной догадкой.

– Смотри сюда, – закричала он Ведьме, показывая на стену.

На стене висела та самая картина, которую рисовал Художник весь день. Ведьма подошла ближе и стала рассматривать ее. На холсте была изображена Леля. Она сидела с книгой в кресле у русской печки, в которой весело пылали дрова. Все было так, как видела Леля, когда уходила из дома, кроме одной детали, которую она заметила только что и которая так напугала ее. У ног Лели на маленькой скамеечке сидел Художник. Перед ним был мольберт, и он застыл, подняв кисть и внимательно глядя на свою модель, как бы стараясь уловить ее взгляд. Было понятно, что за те минуты, пока отсутствовала Леля, он физически не мог написать эту фигуру.

– Ты видишь, ты видишь его? – быстро заговорила Леля, показывая рукой на фигуру Художника.

– Да, я вижу, красивая картина, но что тебя так напугало?

– Художник, он здесь, он ушел в картину! – почти кричала Леля, – по ее щекам текли слезы.

– Как ушел? – не поняла Ведьма.

– Я не знаю как, – вздохнула она, – вчера он говорил мне, что научился преодолевать пространство и пытается проникнуть в другую реальность, в ту, которая живет в его картинах. Видимо, наконец-то это у него получилось. Он ушел, чтобы избежать того страшного выбора, который ты хотела ему предложить! – рыдала Леля.

Ведьма молчала. Впервые в жизни она не знала, что сказать, как поступить и в самом деле растерялась. Она не знала, верить ли ей словам Лели или же это была очередная уловка девочки, чтобы не дать ей встретиться с Художником.

Ее размышления прервал автомобильный гудок. Он раздавался с улицы. Ведьма удивленно посмотрела в окно – за весь день, пока она добиралась до деревни, ни одна машина не попалась ей навстречу. За калиткой стояло желтое такси.

Ведьма вышла на улицу. Дверца такси открылась, и из машины вышел Философ. Он увидел Ведьму и начал радостно махать ей руками:

– Все отлично! – кричал он, – катастрофа закончилась! Жизнь продолжается! Мы отменили конец света и третью мировую войну!

Он подбежал к Ведьме, радостно обнял ее.

– А где Ваши собаки? – смеясь, спросил он.

– Не знаю, разбежались, наверное, – Ведьма как будто очнулась от глубокого сна.

– Да, в самом деле, зачем теперь они нам? У нас снова есть электричество, телефон и такси! Я приехал за Вами! Вы нашли Художника? Леля здесь? Что они тут делают?

– Художника больше нет, – задумчиво сказала Ведьма, – кажется, Леля сказала правду: он покинул этот мир, и потому все вернулось на круги своя. Он ушел сквозь время и пространство и тем самым снял проклятие с нашего Города. Жизнь возобновилась.

– Что Вы такое говорите? – поморщился Философ, – какое проклятие? Куда он ушел?

– Ах, не слушайте меня! – махнула рукой Ведьма и улыбнулась, – я так рада, что Вы здесь, что весь этот кошмар наконец-то закончился. – Она скинула с головы шаль и обняла Философа. Ее темные волосы рассыпались по белому воротнику тулупа.

– Леля, что ты мерзнешь?! – крикнула она девочке, которая стояла на крыльце, вжавшись в двери, – ты совсем продрогла. Иди в машину, мы едем домой!

Но Леля продолжала стоять на крыльце с посиневшими от холода губами, не двигаясь с места.

– Леля, ты что, не слышишь меня? Садись немедленно в машину! Надо торопиться! – Ведьма опять приобрела уверенность и свой менторский тон.

– Я никуда не поеду, – твердо сказала Леля, – я останусь здесь.

– Здесь? Что ты будешь здесь делать в этом пустом доме?

– Я останусь здесь, с Художником! Ведь он не умер, не пропал. Здесь живет его дух, здесь его картины! – предательская слеза снова покатилась по щеке.

– За картинами мы потом приедем, заберем их ко мне, ты будешь на них любоваться, сколько пожелаешь! – уговаривала Ведьма девочку, – пойдем же, не упрямься!

– Нет, я сказала, что я останусь, не стоит меня уговаривать. Не трать напрасно время – вы ведь торопитесь! – Леля на всякий случай схватилась за дверную ручку с твердым намерением не покидать дом.

– Как с тобой стало тяжело, Леля! – вздохнула Ведьма, – послушай меня, – она подошла к Леле и накрыла ее дрожащие плечи своей козьей шалью, – послушай меня, дорогая! Я понимаю твои чувства, но на самом деле вся твоя тоска и депрессия, все это связано с твоим неустроенным женским счастьем. Да, тебе многое пришлось испытать. И вот сейчас, когда ты вроде бы обрела счастье с Художником, ты опять потеряла его. Я вижу, как тебе тяжело! – Ведьма ласково обняла Лелю, – ты не представляешь, как я хочу тебе помочь, хочу, чтобы ты была счастливой! И я сделаю это!

– Как? – отрешенно спросила Леля.

– Сейчас мы поедем домой, и завтра я покажу тебе твоего настоящего жениха. Я приглядела его для тебя недавно на вечеринке, среди молодых актеров. Ты будешь женой известного театрального актера! Кстати, он еще и снимается в кино! Представляешь, как здорово! Он будет тебя обожать, вы поженитесь, у вас будет двое прекрасных детишек: девочка, которая станет певицей, и мальчик. – Ведьма на секунду задумалась, как будто читая что-то в воздухе, – а мальчик будет художником. Знаменитым художником, который прославит вашу фамилию. Ты слышишь, Леля? Ты станешь матерью художника! Не мифического, исчезнувшего, а настоящего, живого, он будет предан тебе и никогда не покинет тебя! И память о тебе останется в веках, как о женщине, подарившей миру великий талант! – Ведьма смотрела на Лелю, ожидая эффекта от своих слов. Ей казалось, что любая молодая девушка должна быть счастлива от такой перспективы. – Ну как, ты согласна?

– Нет, – твердо сказала Леля, – мне не нужен никакой жених, никакие дети, я уже нашла свое счастье в этом доме, и я останусь в нем!

– Глупая девчонка! – раздосадовано сказала Ведьма. Мгновенно ее лицо приняло каменное выражение, – хорошо, будь по-твоему, – жестко сказала она. – Ты же знаешь, не в моих правилах принуждать тебя к чему-то. Но помни: ты сама выбрала этот путь, и никого не вини потом, потому что это путь в Никуда! Ты просто-напросто погибнешь!

– Я больше не хочу слушать ни твои льстивые речи, ни твои угрозы и запугивания, – устало сказала Леля, – уезжай, я остаюсь.

– Хорошо, прощай! – Ведьма махнула рукой Философу, который со стороны наблюдал их перепалку: – Пойдемте, мы едем.

– А Леля? – удивленно спросил он.

– Она хочет остаться, это ее выбор.

Философ пожал плечами, но спорить не стал. Он мечтал поскорее вернуться домой, выпить горячего кофе с коньяком и послушать рассказ Эмилии про то, как она добиралась до дома Художника и что же все-таки с ним случилось.

Философ открыл дверцу машины, услужливо помог Ведьме сесть на заднее сиденье, сам прыгнул в салон рядом с водителем, желтое такси газануло и исчезло в снежном тумане.

Леля вышла за калитку, чтобы проводить их. Она махнула рукой им вслед и увидела, как Философ послал ей воздушный поцелуй. Когда машина исчезла из виду, она тяжело вздохнула и обернулась назад, чтобы вернуться в избушку. Леля еще не знала, что будет делать одна в этом доме, но тайно надеялась, что Художник просто искусно спрятался в картину, и теперь, когда Ведьма уехала, вновь обретет плоть и встретит ее на пороге дома.

Леля открыла калитку и застыла в изумлении: дома не было, он исчез. Исчезла и вся деревня, покосившиеся дворы с лающими собаками – все пропало. Впереди было только снежное поле, а вдалеке виднелась полоса черного леса. Она обернулась назад, куда уехала машина, но там уже не было ни калитки, ни дороги, только снежное поле и метель.

Метель завывала все сильнее и сильнее, снежинки образовали снежный водоворот, который окружил Лелю. Все ее тело мгновенно пронзил леденящий холод, проникший сначала в ее тело, потом в сердце. Леля отчаянно куталась в шерстяную шаль, которой укрыла ее Ведьма. Ветер становился все злее: он пытался сорвать шаль с ее плеч. Леля отчаянно сопротивлялась, но ветер все же победил, вырвал шаль из ее рук, и она полетела по ветру, как маленький белый самолетик, подхваченная снежным вихрем.

Ветер разыгрался не на шутку. Это был уже ураган: он оторвал Лелю от земли и понес по воздуху, закружил в снежном вихре. Снежинки облепили ее со всех сторон, так что уже не было видно и очертаний ее фигуры, она все вращалась и вращалась в бешеном вихре, пока сама не стала одной из миллионов снежинок, слаженно танцевавших заколдованный танец под завывания вьюги.

ЭПИЛОГ.

Я очнулась от своего странного сна и увидела, что по-прежнему нахожусь в доме Ведьмы. Я сидела на кожаном диване, передо мной стоял пустой бокал, на дне которого засохло несколько капель Эликсира Любви. Ведьмы нигде не было. На улице ярко светило солнце.

«Значит, я проспала тут всю ночь», – подумала я.

Я выглянула в окно и удивилась: когда я зашла в дом Ведьмы, была осень, а теперь на улице стояла весенняя погода – щебетали птицы, деревья выбросили первые нежные листочки, на газонах зеленела травка.

«Сколько же я проспала здесь? Что со мной было? И куда исчезла Ведьма?»

Не в силах найти ответы на эти вопросы, я вышла в прихожую. Я звала Ведьму, но ее нигде не было. «Хорошо, пусть это будет забавным приключением», – сказала я сама себе и решила поскорее выбраться из этого странного дома.

В прихожей стоял большой старинный гардероб, на двери которого висело пыльное зеркало. Я подошла к нему, чтобы посмотреться перед уходом, и отпрянула, увидев свое отражение. Я точно помню, что зашла в дом 17-летней девушкой, а из зеркала на меня смотрело лицо 40-летней женщины с морщинками под глазами и усталым взглядом. Что же произошло? Неужели я спала здесь 20 лет?

«Но может быть, это колдовство, и чары исчезнут, когда я покину этот дом? – утешила я себя, – и я снова стану прежней молодой девушкой!»

Я поспешила выйти на улицу. Свежий весенний ветер повеял в лицо. Этот яркий аромат весны так отличался от сырой удушливой атмосферы, что царила в доме Ведьмы. На душе стало немного веселее.

Я выбежала из двора на дорогу. Но что это? Небольшая тихая улочка на окраине Города, которая вела к дому Ведьмы, изменилась до неузнаваемости. Передо мной раскинулся шумный проспект, по которому шел бесконечный поток транспорта, кругом сновали люди. Проспект казался мне огромной бурлящей рекой. Мне хотелось пересечь ее, но я не знала, как это сделать – поток машин шел, не останавливаясь ни на секунду.

Наконец я увидела впереди пешеходный переход со светофором. Я побежала к нему и остановилась у края дороги. На другой стороне улицы стояли люди. Они тоже ждали, когда загорится зеленый сигнал, чтобы перейти дорогу. И вдруг среди них я увидела… Художника.

Да, это был он, хотя и изменился, постарел, немного поправился, а в его густых каштановых волосах блестела седина. Но глаза… глаза были все те же: добрые, мудрые, все понимающие, глубокие… Те самые глаза, в которых тонула в моем сне маленькая девочка из Луча света.

Художник поймал мой взгляд, обращенный к нему, и радостно улыбнулся в ответ. И я тоже улыбнулась ему. В этот миг зажегся зеленый сигнал светофора, и мы шагнули навстречу друг другу.

6 ноября 2015 года

Деревня Ляхово