Любовь со вкусом соленой водки [Ния Ченвеш] (fb2) читать онлайн

Их любовь без сомнений была не от мира сего.

Вспыхнула в одночасье, после жуткой ссоры по поводу места в троллейбусе. Он требовал уступить место бабульке, а она – беременной девушке.

Вначале они спорили друг с другом, потом с сидевшим на двух сиденьях мужиком с огромными грязными авоськами. Потом со всем троллейбусом, потому что бабульке надо было уже выходить, а он крепко держал ее за локоть, пытаясь усадить ее на место упрямого мужика.

Вытолканные на остановке злобным кондуктором, они продолжали спорить, пока она не залепила ему пощечину, а он а в ответ не рассчитав силы, толкнул ее . Зацепившись ногою за что-то, она красиво опрокинулась на спину, задрав ноги и толкнув при этом урну, которая выкатилась прямо под колеса патрульной милицейской машины.

В отделении милиции она трясла ржавые прутья клетки и требовала для него высшей меры наказания за попытку убийства, а он, защищаясь, обвинил ее в грязных домогательствах и предложил проверить источники ее дохода.

В картину преступного мира девяностых они не вписывались, и потому были выкинуты из отделения уже через сорок минут.

Через три месяца они поженились. И до этого дня не пожалели ни разу.

До этого злополучного дня, когда выйдя вечером из метро, он увидел ее разговаривающую с богато одетым, невероятно красивым мужчиной. Они держались за руки и влюбленными глазами смотрели друг на друга. Потом порывисто и крепко обнялись и быстро пошли в разные стороны.

Он почувствовал, как вмиг его сердце расширилось до размеров тела, и каждый удар оглушал его.

Он рванул за ней, но резко развернувшись, кинулся за тем, кого посчитал правильным убить первым.

Планы разрушил низенький заборчик, зацепившись за который он упал, порвал пальто, разбил щеку. Кровь заливала шею, кто-то, пытаясь ему помочь, получил увесистую оплеуху.

Как он оказался в больнице, он не помнил. Обезболивающее и увесистый тычок санитара чуть-чуть притупили его активность и душевную боль.

Размякший поздно вечером он поплелся домой.

Пройти надо было всего два квартала, но он не смог их преодолеть, не разрушив их жизни.

Вначале его притянули огоньки дешевого бара, а изрядно напившись, он оказался притянут чулками к дешевым проституткам.

Организации их промысла могли бы позавидовать лучшие менеджеры любого клиентского бизнеса. Ненавязчивая реклама, стремительные переговоры, умение работать с возражениями, гибкие цены. После небольшого торга, он решил нанять сразу двоих. Транспорт и квартира входили в стоимость.

Это был его первый опыт общения с наемницами.

То синхронно, то попеременно проститутки демонстрировали ему невиданные им ранее высоты этого ремесла.

Отработанные и отшлифованные практикой движения и приемы, несмотря на фальшивость вкладываемых в них чувств, раз за разом достигали поставленную цель. Новизна ощущений, удовлетворенное чувство мести и полная вседозволенность дали ему ощущение новых смыслов жизни.

Он с ехидной пьяной улыбкой вспоминал себя прежнего: отгородившегося от полноты жизни женой, диванчиком, котлетками.

Правда распирающее чувство хозяина жизни притупилось, когда девочки попросили добавить деньжат за многократность успеха, но их финальный номер так его впечатлил, что вместе с полученной вчера премией, он подарил им еще и кошелек.

Для него это был символ вступления в новую, по-настоящему мужскую жизнь, ведь кошелек был подарком супруги на десятилетие их совместной жизни.

Именно к этой дате он оказался без работы, без перспектив, без денег в разъедающей тоске и унынии.

Тогда проснувшись утром, он увидел у кровати дорогой костюм, рубашку, запонки и записку: «Одень это, я жду тебя на кухне»… Напялив костюм на пижаму, заложив запонки за уши, он вышел. Жена в форме официантки, с перекинутым через локоть полотенцем с бутылкой шампанского в руках, жестом пригласила его сесть за стол.

Налив бокал шампанского, она танцующей походкой прошлась к плите и вернулась с блюдом непонятно чего, но с изумительным запахом. Вкус оказался не менее потрясающим. Заглатывая куски божественного яства и захлебывая шампанским он не сводил глаз с мини фартука жены и думал совсем о другом.

Однако жена не поддавалась на провокации и, забрав пустую тарелку, принесла на огромном хрустальном блюде счет. Напротив названия блюда из пяти слов на французском стояла внушительная сумма, равная его месячной бывшей зарплате. Посмотрев на жену вопросительно, он был готов выругаться, однако она показала ему пальцем на карман пиджака. Вот тогда он и вытащил этот дорогой, кожаный кошелек, туго набитый стодолларовыми купюрами, загодя наксеренными женой на работе.

Войдя во вкус богатого и успешного, он швырнул несколько сотен на стол, остальное заправил жене за пояс и жестом хозяина жизни повалил жену на стол…

С тех пор он носил кошелек как талисман, ведь с того дня он начал удачную научную карьеру, на которую без убедительных доводов жены не решился бы никогда.

Домой он возвращался под утро, смакуя и отшлифовывая фразу, которую он бросит жене сразу с порога.

Шумно открыв дверь, он с удивлением понял, что у порога его никто не ждет. Как впрочем, и в иных местах квартиры.

«Приоритеты поменялись», – злобно подумал он, вспоминая дорогие туфли красавца у метро.

Жены дома не было, заготовленная фраза осела в диафрагме не выплеснутой злобой.

Вальяжно закинув ноги в грязной обуви на стол, он с ухмылкой осмотрел кухню. На плите стояла кастрюля, укутанная в полотенце, сверху листок бумаги.

Он взял записку.

«Милый поешь хорошо!» – первая фраза написана крупно и размашисто.

«Вот стерва!» – подумал он.

«…Я заскочила на часик, когда буду, даже не знаю».

– Конечно, с таким красавчиком чего торопиться, – вальяжно произнес он на всю кухню.

«…Помнишь, я говорила о сюрпризе, который обещал мой любимый американский брат? Так вот, сюрприз не удался. Они с женой приехали сегодня и прямо с аэропорта загремели в больницу. Что с ней, пока не известно. Мы в больнице….» – мелкими буквами было торопливо приписано внизу.

С каждым предложением затылок холодел все больше и больше. На секунду ему показалось, что сейчас сознание превратится в сосульку, и он отключится от этой жизни.

«…Целую-целую-целую», – обычные для ее записок слова любви, как цепью сдавили череп.

Брат… Уехал в девяностые в Америку, да так там и остался. Он вспомнил, как удивился его красоте, когда она показывала ему фотографии.

Все еще сидя с ногами, закинутыми на стол, он медленно осмысливал происходящее. Взгляд упал на грязные туфли рядом с аккуратно нарезанными кусочками белого хлеба на тарелочке. Ноги плавно стекли со стола на пол.

Его стошнило прямо на кухне, потом по дороге в ванную, потом в ванной. Выпитое смешалось со стыдом и брезгливостью. И слезами и страхом. И чувством невероятной, волшебной, но потерянной любви.

Он понял, что это конец.

Даже сейчас, спустя 20 лет, он помнил вкус той рвоты с запахом водки. На всю оставшуюся жизнь водка для него приобрела вкус помоев, затопивших любовь.

Угрызения совести и мука «сказать-не сказать» его мучили не долго, до посещения женой гинеколога.

Число инфекций, которыми он наградил свою жену, были красноречивее всех объяснений. Он рассказал ей тогда все, но озвученное ей, оно выглядело еще нелепее.

Они пытались спасти свой брак, даже посещали семейную психотерапию, и жена его простила, но не смогла преодолеть чувство недоверия к нему.

Он же не мог по отношению к себе преодолеть брезгливость.

Он больше не женился. Не вышла замуж и она.

Конечно, он винил проституток – не подцепи они его в баре, он просто пришел бы пьяным домой и наутро они посмеялись бы происшествию.

Сейчас, наткнувшись в интернете на опрос о легализации проституции, он всей душой завопил «нет». Но подумав, нажал кнопку «за».

Ведь если бы не те девицы, ни он, ни жена еще долго не познали бы, кто он на самом деле. Проститутки оголили его суть. Мелочную и похотливую. Он предпочел продажность – верности, месть – разговору, чистоту – грязи.

Кто знает, когда и как это могло проявиться.

Сын родился после их развода. Жена наотрез отказалась делать аборт, несмотря на все прогнозы последствий для ребенка от лечения «подарочных» инфекций.

За те 8 месяцев ожидания он поседел полностью. Прогнозы были устрашающими. Жена замкнулась и отключилась от всего мира. Казалось, все ее силы были направлены внутрь, на защиту ребенка.

Какие она давала обещания, как она торговалась со вселенной – он не знает. Но не проходило и дня в те месяцы, чтобы он не вставал на колени и не молил Бога о здоровье для ребенка.

Он торговался, он предлагал все беды мира наслать на него, только бы с ребенком все было хорошо. Не ради себя. Ради жены.

«Добродетель» из кожвендиспансера отправил в бухгалтерию института больничный с четко прописанным диагнозом. Весть разлетелась по коллективу быстро: мужики вальяжно похлопывали по плечу, женщины насупились, а начальство не долго мудрствуя, попросило его уйти «по-собственному». Мало ли в чем еще он окажется слаб.

Чтобы поддержать жену, он работал грузчиком, забойщиком мяса пока не устроился по специальности.

Жену с ребенком содержал брат.

После родов стало известно, что у мальчика только один физиологический недостаток – отсутствие слуха. Но на фоне всех обещанных прогнозов – это был дар Божий.

Но никто не знал, как все эти месяцы переживаний и страданий матери отразились на душе ребенка. Это им еще предстояло увидеть.

В страхе он перебирал все возможные варианты, читал литературу, ходил на консультации к врачам.

Чем больше он узнавал, тем страшнее ему становилось. Он осознавал, что все, что будет случаться с этим мальчуганом, он будет относить на свой счет. Что его раздутое чувство страха и ожидание чего-то плохого само по себе уже плохо и обязательно спровоцируют то, что могло и не произойти. За несколько лет терзаний он измучился так, что психика уже не выдерживала, и в дело пошло тело… Ночами он так сжимал челюсти, что утром мог едва открывать рот от боли. Это изводило его.

Он ни с кем не делился своими страхами, но при каждой встрече с сыном напряженно наблюдал за ним. Его пугало и напрягало все, что другие родители и не замечают.

«Почему он так стучит погремушкой по столу?» – шептал он, вырывая у ребенка погремушку.

«Зачем ему такой страшный робот?» – наезжал он на жену, выкидывая подарок.

«Почему он в мультиках любит злодеев? Что это за рисунки боев, почему столько агрессии?» – донимал он воспитательницу в детском саду.

«Зачем ему велосипед, вам что, его жизнь не дорога?» – скандалил он с дедушкой.

«Сынок, не надо бегать за голубями, не надо есть мясо, не надо так сильно стучать, не надо кричать, не смейся над дядей, не смей драться..»

Вскоре его поведение вызвало бунт со стороны жены, и она поставила вопрос ребром: «Или меняйся, или встречи с сыном прекратятся».

Он не мог жене поведать о своих переживаниях – они договорились никогда не поднимать тему тех восьми месяцев. Но он чувствовал, что сходит с ума.

Неизвестно, как все обернулось бы, не попроси его жена отвезти их с сыном в монастырь на какой-то праздник.

Всю дорогу сынишка увлеченно рассказывал ему о том, что узнал в воскресной школе о празднике, и в его глазенках и словах было столько тепла и радости, что он впервые смотрел на ребенка как и подобает любящему отцу: безусловно любя.

Монастырь поразил его своим величием, огромными потоками людей из разных стран. Он впервые осознал, что что-то очень важное проходит мимо него. Его вера ограничивалась окроплением пасхальной корзины и ожиданием Вифлеемской звезды «к холодцу».

Сейчас он чувствовал себя ущербным, лишенным чего-то большого и… недолюбленным. Он смотрел, с какой верой люди припадают к иконам, как горячо шепчут, как плачут. И это не были старушки или необразованные селяне, кого принято было считать верующими по недалекости. Это были люди разных возрастов, статуса, иногда явно высокого положения.

Жена с сыном чувствовали себя в своей среде, сынишка без подсказок знал, что и как нужно делать. Когда сынишка важно перекрестился и поцеловал Евангелие перед исповедью, в груди что-то защемило и слезы заполнили его глаза…

–Папа, а ты что не будешь исповедоваться? – с ужасом в глазах спросил сын.

И так ему стало неловко и стыдно, что он выпалил: «Как это не буду, конечно, буду!».

Это была первая в его жизни исповедь. Ноги тряслись, и от стыда он не мог ничего вспомнить. Батюшка указал ему на длинную очередь ожидающих, дал в руки печатный листок-памятку и сказал, что ждет его рано утром с написанными на бумаге грехами.

Всю ночь он не сомкнул глаз, все вспоминал и вспоминал, писал долго. Когда батюшка увидел на утро три листа исписанные плотно и по номерам, довольно улыбнулся.

Пот застилал глаза, ноги тряслись, поясница ныла, сердце колотилось, стыд иногда жег горло, но любовь к сынишке помогла ему преодолеть все это. Батюшка одобрительно похлопывал его по спине, как будто выколачивая из него туго выходившие признания. Когда же он разорвал его листы и сказал: «Причащайтесь!», как будто открылась дверь в неведомое, что было всегда рядом, но скрыто и недоступно.

Он не знал, излечит ли это неведомое его такую израненную и уставшую душу. Но одно он знал точно: так легко он еще не чувствовал себя никогда.