Богема [Иван Бурдуков] (fb2) читать постранично, страница - 6

– Я смотрю, ты русскую речь не запамятовала. Тебе куда нужно?

– Мне на… Маяковского, 87.

– А его уже похоронили сегодня. И с поминок вот только все разошлись. Я как раз оттуда.

– Ради этого столько лететь, что же за полоса неудач.

– Можешь на кладбище съездить.

– Fuck that shit! Как же всё так вышло? Сейчас я туда точно не поеду.

– Идём тогда ко мне. До утра перекочуешь, утром уже разберёмся.

Федину комнату наполнили двое. Мария скромно оглядывала окружение, боясь резко поворачивать головой в таком непривычном маргинальном месте. Федя задумчиво подошёл к окну, высматривая в густой темноте за окном силуэты света; достал и закурил сигарету.

– Я могу воспользоваться душем?

– Конечно. Налево, вторая дверь.

Ржавенькая ванна пахла щукой, кое-где был виден грибок – достаточные слова, чтобы описать убранство ванной комнаты. Мария умылась, посмотрела в зеркало и широко раскрыла глаза, думая, что таким образом она избавится от сопутствующей элегии. Передумав о душе, тяжело вздохнула и схватилась за лоб. Она не хотела ничего на свете, и находиться в этой коммуналке – грандиозная ошибка, выпавшая на её долю.

В это же время Федя поставил чайник. Вода вскипела и Федя, налив половину кружки кипятка, побулькав в нём чайный пакетик, поразмыслил: «Все чайные ложки в мойке… Что ж…» – взял столовую ложку и размешал сахар. Затем разбавил всё холодной водой. После первой пробы, осознав, что чай чересчур холодный, выпил его залпом, едва поморщился и протянул не без удовольствия букву «а», – кисло-сладкое поило безнадёжного поэта.

Мария улеглась на кровать. Выключив свет, Федя так же улёгся на пол и расположился на удобный бок.

– Федь, ты любишь кого-нибудь? – зазвучал странный вопрос от Марии.

– Пока что я не испытываю таких чувств, – ответил Федя. Но сразу понял значимость этого вопроса и не стал молчать: – А ты?

– Вряд ли я кого-то люблю так, как когда-то любила Костю. Есть тот, кого любишь и есть все остальные. Во всю жизнь не встречала никого лучше его, хотя была влюблена в других, но всё же это были другие чувства.

– Ты была влюблена в него? Но на каких основаниях?

– Он был красив в своё время, выпендривался и много говорил, агрессировал, а девочкам это нравится в том возрасте. Полюбила я его будучи скромной до немоты девчонкой, и не смогла ему сказать об этом, даже на выпускной, когда он расстался с Аней и готов был наброситься на любую дурочку. Мне соблаговолил случай, и я тогда хотела бы отдать всё на свете, чтобы поговорить с ним серьёзно, однако не вышло. Так это странно, понимаешь: готова была отдать всё, но не нужно было отдавать ничего – просто подойти, а я не подошла.

– Всё прошло, Мария. Костя не был тем, кому нужно ставить свечи или воздвигать памятники. Хотя… я того не понимаю: как можно было любить такого человека? Его же даже никто не увлекал на долгий срок. Для него не было понятия «серьёзные отношения». Представь, сколько разочарований он принёс бы тебе?

– Очевидно, принёс бы. Тем не менее, я бы смогла его понять, дал бы бог, улучшить его, ему стило в этом помочь, но никому не в силах было это сделать. Оттого и начинаешь бахвалиться – от одиночества.

– Да мне нисколько не кажется, что он был бахвалом по природе, скорее видится в нём неординарность, которая была практически уничтожена нарциссичностью и эгоизмом. А эти два друга живого места не оставляют от человека. Причём себялюбие – не демон, он не приходит из ниоткуда, и не селится в человеке; эгоизм он взрастил в себе сам.

– Федь, ты благосклонней к нему, чем даже ты кажешься себе, потому что его разрушал каждый человек, весь мир, своими мнениями, взглядами и тем же дыханием. Он поступал соответственно всему, что его окружало – это самая что ни есть человеческая черта.

– Да что ты можешь о нём судить спустя такой длинный срок? Этот человек изменился; забудь всю старую информацию – она недостоверна. Его и разрушало всё подряд потому, что он был страшным эгоистом. Был бы он в порядке, мог бы ходить, то плевать бы он хотел на каждого. Оказавшись инвалидом, ему стало невыносимо своё существо: он всю жизнь презирал таких. Будучи уверенным всю жизнь, что пробудет красивым, способным, эталоном, став немощным – перед ним начала разваливаться его картина самоотождествления. Превозмочь это он уже не смог.

– Мы виделись с ним, и я имею право судить о нём. Мы были в Москве, я была на презентации своего фильма, а он, так вышло, презентовал свой. Я услышала, что он впервые вышел в свет, после того несчастного случая. И мы поговорили. Не очень был разговор, честно скажу…

– Слышал я эту историю…

– И не перебивай. Сначала мы, как едва знакомые, перекинулись парой типичных слов, типа: “как поживаешь?”, “давно не виделись”, “вправду твой фильм хорош?”. Мне