Богема [Иван Бурдуков] (fb2) читать постранично, страница - 3

– Чувствительный он был человек, – заговорил Федя, – любил чувствовать, видимо, чтобы понимать что живёт, хоть и трудно это ему давалось. А подумать: зачем взрывы чувств или там предельные события в жизни, какой-то надуманный апогей своего существования? Нахрена, ребята? Вот он – человек, всю жизнь гоняющийся за великим, идеальным – лежит там сейчас в земле и никому не мешает. Был он тут у меня с бутылкой, просил разговора. Я обрадовался ему, мы с ним редко виделись, а тут коньяк у него в руке. Ну, думаю, коньяк – тревожная нота, всегда старался его обходить стороной; но как тут с человеком не выпьешь? Разлили, выпили, и давай он мне всех своих баб перечислять: с одной тогда-то в Париже встречался, с другой в Вене, с третьей в Москве кувыркался, хоть тогда они и с Женькой сошлись. Но мне на это плевать, собственно говоря, я коньячок ему, да себе подливаю. И вот он хватает нож и начинает его в стол втыкать и вытыкать, втыкать и вытыкать. Вижу не от пьянки это, а мучает его какая-то грудная жаба, уверен на все сто. Ну я вышел с кухни; тот меня даже не заметил. Бьёт этот стол, и знает ведь, что вещь не крикнет: «Ебёна мать». Наверное, ему этого и нужнее всего было.

– А я уверен, что это он всё свою Машу не мог забыть, – говорил Саша. – Виделись они с год назад в Москве, там и на фотографии видно, что улыбка слишком уж его напускная была. Илья Штопоров его фотографировал и рассказывал мне, что Костя не в ладах был, понурый, улыбался только на камеру, ушёл рано. А там потом вы и сами знаете, как они с Женькой поругались – очень серьёзно.

– Вон этот психоватый неврастеник, – указал Стас на сутулого Глеба. – Зачем он вообще тут появился?

– Меня мало волнует это, – ответил Саша.

Глеб стоял у стены и держал стакан сока. Женя рассказывала ему что-то волнующее, слёзы из её глаз текли теперь механически. Глеб уже не выносил её трепотни, лицо его побагровело и таило в себе нечто желающее вырваться.

Важным упущением в моём повествовании я сознательно пренебрёг. Следовало сказать, что тот самый неприметный Глеб буквально три года назад во время ссоры с Костей спустил того с лестницы. Это парализовало Косте ноги и приостановило любую деятельность, развило комплекс и послужило повальным отвержением Костей всех близких и знакомых. Костя превратился в существо, отказывающее придать смысл своей жизни, огорошивал всех грубым цинизмом, чтобы все отказались от него, чтобы все похоронили его под своей ненавистью, и чтобы никто не сочувствовал ему и более не видели в нём слабого и немощного человека. Костя закатил невообразимо тяжёлую депрессию. Глеб, ожидая от Кости заявления на него в полицию, посоветовался с дядей адвокатом и решил провести три месяца в психлечебнице, чтобы его, если что, признали бы на тот период помешанным. Себя он ни в чём не винил, а люди во всём винили одного лишь Глеба, не подозревая о том, что Костя в день роковой ссоры держал наготове нож, чтобы вонзить его в горло Глеба. Об этом, впрочем, знали лишь двое: Костя и Глеб. Стоило появиться Глебу сегодня на поминках, как его посетило чувство неуюта, как и всех присутствующих. Женя из своего добросердечия одна сделала вид, словно Глеб зашёл точно по адресу. В глубине души вина Глеба казалась ей явной и даже непростительной.

Глеб был не на месте, но так вышло, что он считал всех присутствующих лишними, а себя как раз на месте. Как раз наоборот ощущали все присутствующих. Правда гноилась в его мозжечке, и он вдруг громко без запинки вымолвил:

– Женя, а ты знаешь причину, по которой я спустил Костика с лестницы?

Женя странно вопросительно посмотрела на Глеба.

– Так вот. Он обвинял меня в том, что я т-трахал тебя. Он не обосновывал, а об-бвинял и говорил, что этим я оскорбил его. Он оскорблялся не сколько самой изменой, а тем что с-со мной, только потому что с-со мной, уродливым и отвратительным ты спала. На этом не в-всё, Женечка. Он достал нож и приставил к моему г-горлу. Испугавшись, я изо всех сил оттолкнул его, и тот упал с лестницы. И почему все эти рожи винят меня в т-том, что Костик стал инв-валидом – что косвенно подвело его к самоубийству. Этот парень сам в-виноват! – достаточно громко сказал Глеб, что всё больше людей стали прислушиваться к их диалогу.

– Глебка, пойдем, выйдем, пожалуйста, – сказала всё слышащая Мила и подхватила его под руку. Женя истерично заплакала и ушла в уборную.

– Что ты себе позволяешь, а? – начала Мила. – Да, ты опорочил его имя. Но зачем это говорить убитой горем женщине? Ты что такое творишь?

– Мила, мне п-просто надоели все эти осуждающие взгляды, этот громкий шёпот. Я – человек и как все имею право…

– Заткнись, болван! Ты будь чуть скромнее, и принизь свою гордость. Пойми, это поминки, а не день рождения. Заткнись, я тебе говорю!

– Мила, я ведь хотел правду рассказать. Пойми, что все они з-знают другую истину, а я теперь, покуда К-костя