Свернувший с Течения [Кирилл Эммануилович Королев] (fb2) читать онлайн

Кирилл Королев Свернувший с Течения

“Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества”

“Униженные и оскорбленные”

Фёдор Михайлович Достоевский

Пролог

Я – самый обычный, ничем не примечательный студент, который учится на втором курсе факультета философии, живущий в относительно большом городе в своей огромной и, пожалуй, солипсической стране. Каждый мой день проходит однообразно, из-за чего время идёт неумолимо быстро. Я живу своей рутиной, которая меня вполне удовлетворяет, ведь в неё входит и духовное развитие, которого зачастую не хватает в распорядке рядового обывателя, поэтому все-таки было во мне и нечто выделяющее.

В связи с теми событиями, которые случались на протяжении нескольких последних лет моей жизни, я перестал ощущать что-либо: будь это боль, тепло и холод, положительные эмоции и даже всяческая эмпатия. Вероятно, это был результат подавления тех эмоций, которые я переживал ранее изо дня в день.

Таких людей, как я, называют мизантропами: они ненавидят окружающих их людей и хотят лишь спокойствия и абстракции от социального мира. Я же считал, что ту энергию, которую человек тратит на общение, можно потратить на более полезные дела, которые уже могут пойти на пользу обществу.

Каждое утро я встречаю, будучи охваченным меланхолией с явной потребностью её искоренить, но это явно не было вызвано недосыпами или чем-то похуже. Совсем нет! Меня всего лишь огорчала вся тяжесть человеческого существования, которая собой не несёт никакой, даже малейшей пользы (я действительно стыдился безделья). Каждое утро я вижу перед собой в зеркале довольно молодого парня, который в угрюмом виде выглядит весьма не по своим годам; как раз для того, чтобы сделать его хоть самую малость похожим на человека, я и стою перед ним. Я в очередной раз выпил своё утреннее кофе, которое на этот раз даже показалось мне вкуснее вчерашнего, хотя состав был неизменным (впрочем, самовнушение работает безукоризненно).

Быстро, но тепло одевшись, я вышел на сырую после дождя дорогу, но темные влажные улицы часто мне придавали особенную атмосферу спокойствия, из-за чего погода, напротив, смогла поднять мне настроение. Несильно намокнув под ноябрьским дождём, я подошёл к сильно поднадоевшей за долгое время автобусной остановке и на ней, стоя под холодным дождём, принялся ожидать свой автобус, который ежедневно курсировал по одному и тому же маршруту, приезжая в ту же минуту и, думаю, секунду по своему расписанию. До города было недалеко, поэтому путь обычно не занимал много времени, из-за чего я почти всегда успешно корректировал свой график, чтобы никуда не опаздывать. Сегодняшний ветер, веющий с севера, делал дождь настолько холодным, что эта прохлада прошлась по моему телу как слегка заметный электрический разряд, которого ранее я по какой-то причине не замечал.

Вскоре подъехал первый автобус, не заставляя меня ждать себя дольше положенного. Зайдя в автобус, я удивился, ведь в нём было слишком пусто, но через пару мгновений я совсем забыл о былом удивлении и был занят согреванием ладоней, и всё для того, чтобы я их мог наконец ощутить.

Спустя пару остановок маршрутки я заметил, что в автобус никто так и не зашёл, из-за чего некое пугающее волнение волной нахлынуло на меня, ведь по утрам понедельника каждый автобус был зачастую забит до отказа; именно поэтому я выделял для себя дополнительные десять минут утром, чтобы дождаться и выбрать пустой автобус. В этот же самый момент я понял, что и той загруженности на дорогах, которая вечно собиралась в такой неподходящий момент из-за людей, спешащих на свои рабочие места, не оказалось. Проверяя время, новости и прочие объяснения пустоты на улицах, я не заметил, как добрался до своей остановки, на которой было удобнее всего выходить, чтобы скорее попасть в университет. Совсем неудивительным было то, что я не заметил своей остановки ранее, ведь я вовсе не привык к такому быстрому движению, минуя все остановки. От волнения меня посетила редкая мысль: спросить у водителя о причине сих явлений, но моя нелюдимость вновь напомнила о себе, и, без единого шума, я наскоро оплатил проезд и покинул этот автобус.

Как и следовало ожидать, температура воздуха в самом центре города была заметно выше, чем на автобусной остановке, которая была заметно севернее самого города, ровно там же и находилась моя квартирка. Однако мной не был просчитан тот момент, что здесь будет настолько тепло, поэтому пуговицы на зимнем пальто были вмиг расстегнуты.

По пути в университет, хоть и расстояние было небольшим, я так и не повстречал ни единой души, ни единой проезжающей мимо машины, но уж этому в дождливый-то будний день удивлен я не был.

Глава I. Всё иначе

Спустя некоторое время я добрался до своего университета. Учёба в этом университете была моей самой большой мечтой еще с детства: еще в школьное время я отдавал предпочтение занятиям, пренебрегая общением с теми, с кем учился. Мои меры были радикальны и высоки, как и моя цель. Так, моим лучшим другом стал именно университет, чему я, впрочем, был рад.

Зайдя в университет, я сразу наметил путь до своей аудитории, где должно было пару минут назад начаться занятие. Коридор был немноголюден, что даже и логично в своей мере, ведь занятия уже начались. Я вошёл в слегка приоткрытую дверь. К счастью, преподавателя еще не было в аудитории, из-за чего беспокоиться об опоздании мне не пришлось. Опоздание для меня было ужасной совестливой мукой, особенно это так, если говорить об опозданиях в университет. Воспользовавшись моментом, я спокойно занял своё привычное место в аудитории.

Студенты, которые уже находились внутри, мило отреагировали на моё появление. Некоторые махали рукой, некоторые, ни капли не стесняясь, окликали меня сквозь весь зал, что меня немало поразило (право, кого бы это не поразило?). Меня трудно было назвать эмоциональным человеком: все эмоции, что происходили внутри меня, проживали свой час только там, лишь изредка пробиваясь наружу сквозь словно железную грудь.

– “Сегодня всё иначе” – эта мысль начала неистово посещать мою голову, затем повторяясь тысячу за тысячей раз.

Ещё раз оглядевшись по сторонам, я заметил, что все остальные студенты пришли и без всяких опозданий.

– «Как странно. Эти пришли раньше меня, а те и вовсе решили явиться. С чего бы такая приветливость и пунктуальность у местных студентов? – Раздумывал я, – а это… Кто это?»

Из списка всех присутствующих (сегодня присутствовали все) выбивалась одна девушка, показавшаяся мне крайне знакомой, но вспомнить, откуда я мог бы её знать, не удалось. Вновь оглянувшись к месту её пребывания, я заметил, что там её и след простыл, а вечная настороженность дала мне знать, что на месте подле меня кто-то появился.

Этим “кто-то” оказалась та таинственная для меня незнакомка.

Незнакомка обладала чертами явно русскими, но с примесью дальнего французского происхождения. Имела довольно оригинальные предпочтения в одежде, что можно было заметить в мгновение, лишь краем глаза глянув на неё. Русые волосы её спадали на плечи клетчатого в серо-белом цвете кардигана, они были не длиннее уровня плеч, отличаясь разве что на несколько сантиметров, будучи ниже них. Кардиган был расстёгнут: за ним виднелась клетчатая, но красная рубашка.

Стоит отметить, что вместе с её появлением я смог ощутить какую-то совсем другую атмосферу, которую никогда нигде не замечал, но опять же почему-то узнавал. Смелость к социальности этой девушки заставляла ей позавидовать, ведь девушка, только завидев мой мгновенный взгляд, устремленный в её сторону, побудил её без всяких сомнений поговорить именно со мной, что исчерпывало мою потребность к совершению самостоятельных действий.

– Доброе утро! – девушка дружески пожала мне руку, освободив руку из длинного рукава своего тёплого серого свитера. – Буквально несколько дней назад я перевелась на учёбу сюда из другого университета, поэтому совсем не знаю, что здесь и как. Мне немного стыдно вас просить, – это было заметно по её багряному лицу, – но можете ли вы помочь мне разобраться здесь и, если не трудно, немного походить со мной по университету? Кажется, я не представилась? pardon¹, меня зовут Мария.

– Доброе утро, очень приятно познакомиться, меня зовут… – я назвал своё имя. – Буду рад вам помочь, – сказав это, я доброжелательно улыбнулся Марии.

Разговор шёл на удивление хорошо. Я быстро влился в диалог, легко нашёл общий язык, из-за чего сложилось впечатление, что я знаю этого человека давно, но встретил его только сейчас, спустя много времени. Пообщавшись с ней подольше, я смог узнать о своём собеседнике достаточно многое: Мария довольно эрудированный и заинтересованный человек, о чем мне ясно давали понять её познания во всяких разных областях наук (сих разнообразий я, признаюсь, давно не замечал за другими знакомыми людьми); но больше всего меня удивило, а позже – напугало, то, что я не просто когда-то встретил Марию в городе как обычного мимо проходящего. Вовсе нет! Я видел её в тех таинственных снах, которые продолжали мне сниться изо дня в день. Я мог бы признать это обычным Déjà vu², но я помнил каждую тонкость увиденных снов. С моими снами совпадало абсолютно всё: начиная с внешности Марии и её голоса, заканчивая характером и некоторыми особенностями её речи. С первых минут общения с Марией я сделал вывод, что она – тот человек, которого я искал годами, растрачивая уйму времени на недостойных людей.

– Когда я поступила в этот университет, всё так сильно и заметно изменилось, – говорила Мария.

– Это даже совсем не удивительно, ведь это другой университет с такими же другими людьми. Но что же изменилось, если это так заметно? – рассчитывая на то, что Мария тоже заметила некие странности и, проявляя осторожность, спросил у Марии я.

– Люди вокруг меня вмиг стали более открытыми, что ли… Хоть я всегда хотела помочь окружающим, всегда пыталась их учить любви к себе подобным, но они стали человечнее в момент, и это меня пугает. Но, честно говоря, я рада, ведь мир становится тем, к чему я стремлюсь, – ответила Мария.

Лектор неожиданно зашёл в аудиторию, прервав наше обсуждение, поэтому я и Мария решили отложить обсуждение всех остальных вопросов на свободное время. Эта лекция и все остальные занятия совсем не отличались от мне привычных, за исключением того, что именно э́ти были значительно продуктивнее.

Прозвенел звонок, который значил то, что учебная пара была закончена. Я собрал вещи и стал ожидать Марию. Когда Мария собрала вещи, мы вышли из аудитории и пошли по коридору.

– Хочу сказать, что здесь у вас намного комфортнее, чем там, где я училась, – начала разговор Мария.

– Трудно сказать, что здесь особенно комфортно. Где вы раньше учились?

– Я училась совсем в другом городе, который в нескольких сотнях километров отсюда. После первого курса я переоценила свои способности и решила попробовать пробиться в крупный город. Как итог – теперь я здесь.

– Это восхитительно, всегда нужно двигаться вперёд.

Мария шла спокойным шагом, с любопытством осматривая аудитории и другие помещения университета.

– Похоже, мне нужно как раз в эту аудиторию. Большое вам спасибо, что проводили, – сказала Мария и смутилась. – Нехорошо получилось, что мы так и не смогли нормально поговорить. Может, встретимся в парке после последнего занятия?

– Прекрасная идея. Тогда мы договорились? Я буду ждать.

Продолжая идти по шумному коридору и пробиваясь через толпы студентов, я встретил своего некогда близкого друга, с которым познакомился когда-то давно, ещё во время моей учебы в школе.

– Здравствуй, cher ami³. Сколько лет, сколько зим прошло? – протянул ему руку я.

– Извините, мы знакомы? – чуть приостановившись, сказал он, так и не пожав мне протянутую руку.

– Простите, я, верно, обознался, – быстро сробел я.

– “Но это же точно он: по его родинке на руке и дёрганому глазу трудно не узнать. Очень это странно. Впрочем, нужно спешить на занятие, негоже опаздывать” – во внутреннем монологе проговорил я.

Физика – одна из мною любимых наук (поверьте, таких у меня немало). Именно на это занятие я так спешил, ведь из-за своей безукоризненной посещаемости, что нынче редкость, я был в неплохом контакте с профессором кафедры, а опоздание сильно ударило бы по моей репутации примерного ученика не только в собственном видении, но и в видении этого преподавателя. Мне всегда нравилось, как порой физические явления хорошо переплетаются с некоторыми из философских аллегорий, связывая физику и математику с философией – три мои самые любимые науки.

Учебный день, проведенный в ожидании встречи с Марией, пронесся незаметно. Погода на улице кардинально изменилась, став весьма ясной, с редкими облаками среди голубого, как вода у мелкого морского дна, неба, из-за чего совсем недавний дождь был предан забвению, а следы его капель и вовсе были иссушены.

Выйдя из университета, всё же не решившись попрощаться с другими студентами, я направился в парк, примыкающий к территории университета, где, по уговору, я должен был встретиться с Марией. Я вошёл на территорию парка, но Марию там не нашёл, похоже, она задерживается. Ждать долго не пришлось, так как девушка явилась буквально следом за мной, быстро меня нагнав и поравнявшись с моим шагом.

– И снова здравствуйте; это тот парк, о котором вы говорили? – шла вместе со мной и говорила Мария. – Здесь довольно красиво, а мысли сами так и норовят попасть в голову, какая всё же прелесть.

– Пейзажи здесь завораживают – это правда, – поддержал я, а затем, немного погодя, продолжил, – но меня так пугает, что сегодня всё совсем иначе, причём всё это без всяких причин! Никто никогда мне не кричал с конца аудитории «привет», я никогда не видел полной посещаемости у студентов, а мой давний знакомый и вовсе забыл меня и явно окрестил меня про себя сумасшедшим – это настораживает.

– Ох, это очень неприятно, я вас понимаю, как никто другой не поймет, ведь я заметила то же самое, но боялась кому-либо об этом сказать – вдруг сочтут больной разумом!

– Всё бы ничего, но сны! Возможно, и вы сейчас посчитаете меня больным человеком, но я точно всё это предвидел. Я знал, что мы прямо сейчас будем здесь стоять и об этом говорить, а лицо ваше… лицо ваше я помню издавна, как будто видел вас где-то, но не знаю где.

– Сны… Правду вам говоря, я тоже видела подобные сны, вот сейчас так рассуждаю, но в них действительно были вы… Я даже не знаю, как на это реагировать, – Мария потирала руки в перчатках и заметно задумалась. – Да, это всё слишком странно.

Диалог, продолжавшийся ещё долго, был чем-то невероятным, ведь речь Марии была очень приятной и интересной – её можно было слушать часами без утомления. Уже после всех историй Марии, которых было немало, и они, похоже, не кончались, я смог вставить толику своего рассказа о тех людях, которые сегодня так пламенно желали со мной здороваться, и о тех, кто этого беспричинно сторонился.

– Кажется, время позднее, матушка будет сердиться, если я не успею вернуться домой к закату. С вами очень интересно вести диалог и, я надеюсь, мы сможем добиться чего-то нового в этой сфере. Доброго вам вечера! До свидания!

– И я надеюсь на то же. Всего вам доброго, Мария!

После этих слов я и Мария расстались и разошлись в противоположные стороны парка, совсем не оглядываясь. Я поторопился на трамвайную остановку, ведь очень стало заметно, как ладони замерзали в мгновение, не надев я перчаток

Сейчас же на улице стало совсем прохладно из-за того, что солнце было все ближе к горизонту. Улицы наполнились людьми из самых разных сословий нашего неоднородного общества. На остановке было немноголюдно, ведь время было не столь пиковым. В скоро подошедшем трамвае для меня не нашлось места, чтобы присесть, но мне это ничуть не затруднило путь до дома.

В дом же я попал с крайне хорошим настроением, будучи обрадованным приятным знакомством. Я посмотрел на часы, которые гордо мне показали своей стрелкой семнадцать часов сорок минут.

– “Надо же, у меня так много свободного времени остаётся; как бы его не потратить впустую…”, – удивлённо подумал я.

Не решив изменять своим традициям, я вновь решил заняться тем, чем обычно занимался: играл на гитаре, изучал труды философов, в конце концов – писал дипломную работу. Занимаясь любимым делом, обычно, человек не замечает прошедшего времени. Именно по такому принципу я провёл остаток дня и вечер, всё играя на струнном инструменте, попеременно переключаясь на образовательную часть моих интересов.

Слишком долго этой ночью до меня добирался сон, теряясь в лесах нейронов мозга, ведь он был забит самыми различными мыслями, которые составляли собой этот бесконечный лес, в котором, пожалуй, было очень легко потеряться. Какие же именно мысли наполняли этот лес? – не могу вспомнить наверное.

Сегодняшний день сильно изменил моё отношение к людям, но мне все так же было чуждо видеть, как человек, доселе меня не знавший, протягивал руку и желал всего самого наилучшего, ожидания «скорейшего свидания», ведь молчаливые люди для меня по-прежнему были значительно ближе тех, кто так экспансивно и открыто подает себя другим людям, хотят те того или нет…

Глава II. Переместившиеся

Вторник явился ко мне раздражающим солнечным лучом, попадающим прямиком в глаз, проходя сквозь окно, занавес и остальные преграды, словно назло. Проснулся я, к моему удивлению, не с плохим, а с нормальным, относительно, настроением. Встав с кровати и чуть не споткнувшись о прикроватную тумбу, я снова начал выполнение того алгоритма, что повторялся мной каждое утро – план был неизменен.

Дождя сегодня не было, чему я, признаюсь, расстроился, но в связи с этим сегодня я мог одеться значительно легче, чем вчера. Подойдя к остановке, я заметил тут же подъезжающий автобус, который избавил меня от скорого окоченения. Автобус, в отличие от вчерашнего дня, был заполнен людьми, но всё же для меня нашлось одно удалённое от водителя место, никем еще не занятое. Перемещаясь в автобусе и от этого заскучав, я вспомнил о Марии, о нашем разговоре, о прочих вещах, случившихся в этот день. Занятие это было весьма интересным, поэтому весь остальной путь промчался мимо моего сознания. Когда я вышел из автобуса, я поспешил в университет, вновь проходя по своему рутинному маршруту.

Утренние, ещё влажные дороги, роса на кустах и капли, падающие с деревьев после ночного дождя, радовали меня и поднимали настроение. Ещё не подойдя к университету, я заметил Марию, которая переходила дорогу с другой стороны улицы. Она заметила меня, только наступая на полосатую дорогу, и радостная ускорилась.

– Здравствуйте, рада вас видеть, – подбежав ко мне, запыхаясь, сказала Мария.

– Доброе утро! Взаимно. Спешите в университет?

– Ровно так же, как и вы, – усмехнулась с действительно глупого вопроса Мария.

Мы подошли к университету, который, впрочем, был недалеко от нашего места встречи.

– Судя по расписанию, мы сегодня не встретимся ни в одной из аудиторий, вот проблема, – сказала Мария.

– Верно, в таком случае я предлагаю снова встретиться после занятий на том же месте, так пойдёт?

– Да, пойдёт. Тогда до скорого! Я буду ждать!

Уходя в противоположную сторону, всё настроение, навеянное мне Марией, вмиг улетучилось, оставляя мне лишь самое гнусное – грусть ожидания. Меланхолия настигла меня как волна, которая неплохо подавлялась процессом образования, всё же давая мне возможность дождаться самой встречи. Другие люди в аудитории оказались вовсе не равнодушными: они приметили мой кризис и решили мне с этим помочь. Слова поддержки так и сыпались из их уст на протяжении всего дня.

Наконец, злополучный учебный день окончен, а я, следуя уговору, пошёл туда же, куда направлялся и днём ранее. Раньше таких людей, как Мария, я считал авторитетными и всячески старался оказать на них наилучшее впечатление, но зачастую лишь боялся показаться невеждой с их стороны и попасть в сети осуждения. Вопросы любви и дружбы в моей жизни никогда не стояли выше вопросов из рода: «какую задачу мне доведется решить сегодня?» из-за того, что я видел мнимое осуждение со стороны всех потенциальных друзей и партнёров, а сам отдавал всего себя своему занятию – философии и физике.

Когда-то давно, ещё во время моего обучения в школе, у меня были два лучших друга: нас объединяли самые разные вещи, но вскоре наши интересы, наряду с взрослением, начинали сильно разниться, из-за чего дружественные узы ослаблялись. Теперь же мы стали чужими людьми, всё более и более забывающими друг друга. Сейчас я даже не могу предположить, где они живут, чем занимаются и устроились ли они в жизни. Но вскоре я подошёл к благоухающему самыми разными цветами парку, где сразу же нашёл Марию, терпеливо сидящую на скамье, разместив ноги так, что одна нога лежала на другой.

– О-о, снова здравствуйте, очень рада вас видеть! – только завидев мой подход, вскочила радостная Мария и подлетела ко мне, чуть ли не влетев в меня лицом.

– Я тоже рад снова вас видеть!

Время в общении с Марией пролетало маленькой незаметной птицей, но найти ответы на вопросы о слишком резком и необычном изменении поведения людей я так и не сумел: мне не хотелось портить Марии настроение своими меланхолическими рассуждениями, решив, что узнаю обо всем завтра. На сегодня наши рассуждения достигли кульминации, поэтому было решено разойтись по своим домам.

Трамвайная станция вновь встречала меня как родного ей человека. Впрочем, таковым я для нее и был. Совсем скоро я уже оказался дома.

– «Как же глупо! Что я делаю? Ещё вчера я места себе не мог найти, волнуясь о каждом, а теперь… Ответов нет, вопросов – уйма! как же жестока прокрастинация…» – зайдя в квартиру, подался в самобичевание я, не сумев найти покой.

Вспомнив о недавней встрече с бывшим другом, я озадачился одним вопросом: «почему все мои знакомые делают вид, что забыли меня?» Они общались со мной, словно только познакомились, хотя мы были знакомы долгие годы. Даже люди, с которыми я хоть как-то мог непринуждённо вести диалог, но которых все равно не мог назвать друзьями, у которых со мной были общие интересы и характерные черты общения, забыли о них! Казалось, что то время, которое мы иногда проводили вместе, просто кануло в небытие.

Все мысли перемешались в моей голове, и от этого мне стало неспокойно. Мелькнула мысль, что я тоже могу забыть абсолютно всё, словно амнезия как страшный сон. Мысль эта была довольно здравая, за что я себя, признаюсь, мог похвалить, но будучи спокойным, обольщаться не было моей прерогативой, и я начал излагать свои мысли бумаге. Этих мыслей было слишком много, а на их запись потребовался весь остаток дня и весь вечер, в числе которых была еще и половина ночи. Исписав не один десяток страниц и выдохшись от этого, с ужасной головной болью, я пытался заснуть, но забыться мне так и не удалось.

Расстроившись отсутствием сна, я встал с постели, оделся и вышел на улицу, чтобы хоть как-то отвлечься от досаждающих мыслей. Влажная ночная улица встретила меня с распростертыми объятиями и мигом успокоила меня и, казалось, даже подавила головную боль, но так рано идти домой мне не хотелось, ведь довольно некрасиво покидать такую гостеприимную улицу, не так ли?

На улицах в такое время, как и ожидалось, было пусто: не было даже машин, изредка рассекающих улицу – настолько глубоко заснул город. Спустя 20 минут бездумного хождения по пустым улицам я наконец смог найти человека, который тоже решил выйти в такой момент на улицу, составив мне эстетическую компанию. Нет, этот человек не был очередным алкоголиком, коими изобилует улица в последние тридцать лет. Я заинтересовался тем, что же он делает на улице в такое позднее время, поэтому я, подстрекаемый любопытством, решился к нему подойти. Лицо этого человека было спрятано под какой-то шляпой – кто носит шляпы среди ночи? – а свет от уличных фонарей лишь затмевал его лик на фоне всего остального. Я медленно приближался к этому загадочному человеку. Приблизившись к человеку на достаточное расстояние, он всё же заметил меня, обернулся и снял свою шляпу…

Это был молодой с виду парень, хоть его редкие короткие усы и такая же щетина прибавляли несколько лет. Острые черты его лица и растрепанные чёрные волосы что-то мне напоминали.

– Мне кажется, или мы знакомы? – минуту постояв, разглядывая его лицо, произнес я.

– Думаю, вы правы. Как же неожиданно… – ответил мне знакомый незнакомец. Последние слова он проговорил как-то про себя.

– Не могу поверить! Эрнест? – вскликнул я. – Что вы делаете на улице в такое время?

Этим человеком оказался мой бывший лучший друг, которого я потерял из виду много лет тому назад. Лицо Эрнеста без сомнения показывало невообразимое удивление; впрочем, моё удивление было не меньшим. Эрнеста в старом узком круге часто называли “везунчиком” (стоит отметить, что он был самым старшим из нашего узкого круга) лишь из-за того, что Эрнест очень ценился у противоположного пола и в любви никогда столь сильно не нуждался, ибо её ему предоставляли с излишком.

– Конечно, вы можете считать меня сумасшедшим, но я всё-таки задам вам вопрос… Эрнест, замечали ли вы что-то странное в последнее время? Может, люди как-то странно себя вели, или обстоятельства совсем изменили своё русло?

– Знаете, я заметил! Все люди словно перестали меня понимать и узнавать, словно с меня стерли лицо; даже моя, скажем, жена перестала меня понимать, все так же оставаясь моей женой, это какой-то абсурд… Вы бы знали, как я рад встрече с вами – очень крепко пожал и не отпускал мою руку Эрнест. – Но вы все-таки меня узнали! А… верно, вы же у меня спрашивали, что я делаю в такое время на улице… Я всего лишь малость повздорил с женой на фоне всех этих беспокойств, но я дурак – это я понимаю, посему как-то решил выйти на улицу и свой пыл, так скажем, охладить, вот на вас и набрел своей бездумной ходьбой.

– Сколько лет прошло с последней нашей встречи? шесть лет, сталось?

–Да; кажется, именно столько…

– Возвращаясь к той теме и честно о ней говоря, мы не одни такие, которые заметили что-то неладное: в тот же день, то есть в понедельник, я в университете встретил одну девушку – Марию – она утверждает, что ей кажется, будто бы все люди стали делать всё против своего бывшего поведения. Эгоисты и хамы стали вежливее, а о застенчивости других людей вовсе пришлось забыть

– Если это так, как я думаю,, значит, случилось что-то серьезное… – Эрнест что-то вспоминал и считал про себя – Кажется, у меня к вам плохие новости: если всё именно так, то времени у нас может быть мало. Предлагаю вам вот что: вам нужно так же, как я, предложить Марии встретиться где-нибудь, где будет удобно, ведь мне очень нужно собрать некоторую информацию и занести некоторые записи. Есть вероятность, что мы имеем дело со Вселенной, но это маловероятно, хотя информация в любом случае будет полезна для обоих. Конечно, нам стоит поискать еще таких «переместившихся» – пожалуй, назову их так, – Эрнест снова впал в раздумье.

– Дела со Вселенной… это масштабно, но реалистично. Быть может, я вас даже понял.

– Да… Я не могу ничего сейчас вам сказать наверное, такой глубокой ночью и мысль совсем легко из головы моей бежит. Как мне вас найти позже?

– Я живу чуть дальше по улице, Графский переулок 5, это там – я показал Эрнесту направление до своего дома, – а позвонить вы можете сюда, – теперь я дал Эрнесту номер для связи. – Доброй вам ночи!

Пришёл домой я еще более глубокой ночью. Наконец, первые намеки на ответы стали явными, поэтому вчерашнее чувство вины было удовлетворено, а мой план minimum на предыдущий день был выполнен. Затем я, довольный собой, впал в забытьё, напрочь забыв о былой головной боли.

Глава III. Первые ответы

Пробуждение в теплую ноябрьскую среду оказалось легким, вероятно, из-за внезапно объявленных выходных в университете, связанных с неизвестными мне техническими работами. Давно известно, что самое легкое пробуждение именно в незапланированный выходной.

Наспех выпитый кофе вновь ввернул мне рассудок и придал мне сил перед встречей с новообразовавшейся компанией, которую мы уже запланировали на сегодняшнее утро в каком-то местном café⁴, что был неподалеку от центра города; впрочем, об этом кафе я никогда не слышал ранее.

Сегодня всё казалось не таким, каким оно было раньше: тумба стоит не под тем углом, из-за чего образовалось свободное место между ней и стеной, куда стали падать записки, стул слишком низок, а спинка слишком высока. Пальто моего повcедневного костюма тоже отличалось некрасивым кроем, не таким, как давеча, но заострять на этом внимание не было ни времени, ни желания.

Спустя пять минут я уже был на пыльной от дорог улице. Солнце ярко светило в глаза прохожим, которые забыли надеть хоть малейший головной убор в такой жаркий день. Казалось, словно всё под моими ногами улыбалось. Люди шли мне навстречу с веселыми лицами, шагая веселой пружинистой походкой. Усталости от пешей прогулки совсем не ощущалось, напротив, я лишь наполнялся некой энергией. Чуть опоздавши, я подоспел к кафе. Из улицы через большое окно было видно Марию, которая сидела за столиком и вела, кажется, весьма оживленную беседу с Эрнестом. Я был приятно удивлён, узнав, что они смогли найти здесь друг друга без меня и начать беседу, хоть и не дождавшись моего прихода.

Как только я вошёл в заведение, Эрнест встал со стола и подошёл ко мне.

– Вы припозднились, – Эрнест товарищески пожал мою руку, – потому без вас начали. Пройдёмте к столу, Мария уже заждалась.

– Здравствуйте, Мария! Я рад вас снова видеть. Прошу прощения, что заставил вас всех ждать, – подойдя к столу, сказал я.

Эрнест решил начать дискуссию по сущности вопроса: “Что случилось пару дней назад, и что нам с этим следует делать?”

– Два дня назад, в понедельник, всех людей словно заменили – они стали вести себя совсем иначе, но главное – я заметил, что они забыли о нас как о личностях: они не знали отныне о нас ничего, как будто только что познакомились с нами. Я вёл записи своих домыслов и рассуждений по этому вопросу, но к однозначному выводу так и не пришел… – начинал Эрнест, которого решил перебить я, сказав, что у меня тоже есть масса своих догадок, на чем слово решили передать мне.

– Встретив на улице Эрнеста и пообщавшись с ним, я понял, что таких людей, как мы, очень мало и вполне было бы резонным решение предположить, что каждый из них может знать то, чего не знаем мы; поэтому я предлагаю начать именно с поиска таких же людей, чтобы наши знания в совокупности были хоть немного весомее…

– Очень даже верно, – сказали в унисон Мария и Эрнест.

– Вполне логичным было бы предположить еще и о том, что наше попадание в этот “мир” было чем-то вызвано, следовательно, обратный процесс возбуждения сей аномалии приведет нас к нашему возвращению в мир, откуда мы прибыли – это моё предположение, хоть и ничем не подкреплённое. Но тогда возникает другой, не менее резонный вопрос: что же это за аномалия и какое явление за ним стоит? – спросил у меня Эрнест.

– Ответа на этот вопрос у меня, к сожалению, нет.

– А вот я думаю, что более важным вопросом будет: “каким образом нам нужно искать себе подобных, если их ограниченное количество?”, – возразила Мария.

– Я уверен, что “переместившиеся” сейчас находятся в явном недоумении, как и мы, и в панике ищут таких же себе подобных, поэтому наиболее целесообразным было бы начать поиск в крупных сообществах. Им ведь тоже нужна информация? Вот они и будут искать эту самую информацию в местах их скоплений, таких как библиотеки и архивы. Поэтому я предлагаю начать наш поиск с архивов, ведь нам будет намного проще осмотреть местные библиотеки, чем расспрашивать об этом каждого встречного, – ввёл своё предложение Эрнест

Замысловатая дискуссия подошла к своему логическому завершению. Оплатив наш счёт в кафе, мы вышли на улицу.

– Сейчас только к полудню, у нас очень много времени сегодня, но очень мало времени в общем, – вынес задуманное я. – Может, нам стоить начать поиск уже сейчас?

– Исходя из моих решений, то да, времени мало; нужно идти сейчас, – ответил Эрнест.

– Я знаю библиотеку поблизости, там много научной литературы, посему там постоянно находятся читающие люди. Есть вероятность того, что там можем встретить «переместившихся», – Мария поддержала идею. – Но в том случае, если мы там никого не сможем найти, то мы увеличим радиус наших поисков.

– Решено: идём!

Поначалу поиски не несли успеха, чего, собственно, и следовало ожидать. В библиотеках было практически пусто, за исключением двух-трех человек, поговорив с которыми ничего не выяснялось. Я спрашивал у сотрудников библиотеки о всяких людях, которые вели себя странно, на что они лишь отрицательно мотали головой, давая мне понять, что от них также ничего нельзя взять.

Обойдя все библиотеки, кроме одной, что была по большей части публичным архивом документов, которая находилась на окраине города, мы порядком расстроились неудачей, но руки мы так не опустили – решительности в нас все же хватило на продолжение поисков. Каждый из нашей группы потерял всякое настроение, но не утерял надежду.

Очень утомившись из-за непрерывной ходьбы, мы добрались до обители знаний поколений – Архива. Здание Архива было достаточно обветшавшим само по себе, но его продолжали реставрировать как объект культурного наследия; оно словно показывало своим видом, что лишь тут вы можете найти ответ на любой интересующий вас вопрос.

Дверь на входе в старый Архив была огромной деревянной, такой же ветхой, как и само здание. Трудно описать величественность этого здания и атмосферу вокруг него. Дверь пред нами отворилась без всяких колебаний, даже не доказывая нам свое величие.

Зайдя в помещение архива, я мысленно посчитал количество посетителей и проанализировал каждого из них. После до чрезвычайности трудных вычислений количества посетителей я получил итог в три человека.

Общая деградация людей в моём поколении достигла такого порога, что люди практически перестали читать книги, живя на всём готовом уже читающими людьми, а Архив был настолько просторен лишь по этой причине. Можно было бы смело предположить, что сидящие здесь три человека считаются частыми гостями, но и отнести их к моему поколению было бы грубой и бестактной ошибкой. Отдельные личности часто пытаются опровергнуть пользу книжной информации, лишь находя оправдание своей глупой мысли о собственной оригинальности, что, по моему мнению, окончательно рушит феномен грамотного человека.

Опрос каждого посетителя совсем не принёс плодов, каждый человек отвечал практически так же, как и отвечали остальные, не давай нам не единого понятия о нашей ситуации:

– Прошу прощения, что отвлекаю вас от чтения, но нельзя ли с вами поговорить? – обращался я к каждому посетителю.

– Я вас слушаю.

– Не заметили ли вы некие странности в понедельник? люди к вам относятся по-прежнему?

– Я ничего не знаю, прошу, не отвлекайте меня такими глупыми вещами.

– Ещё раз простите за беспокойство.

Отойдя от последнего посетителя, которого я заметил первым взглядом по входу в Архив, я решил самостоятельно обойти все ряды архивы, чтобы еще раз убедиться в том, что в архиве никого более нет.

Полки с книгами хоть иногда и вытирались, но пыль от древнейших книг и документов все равно падала на полки, от чего они были вечно запылённые. Чего здесь только не было: от классических физический учений до самых древних эзотерических понятий, которые давно запылились вместе с этими книгами. Казалось, некоторые документы, которые хранились здесь, настолько старые, что они начинают растворяться лишь от моего взгляда на них, не говоря уже о том, чтобы их взять, развернуть и прочитать.

У ряда, который был подписан как “Непризнанные/незакрепленные теории”, я заметил человека, сидящего на полу, усыпанном раскрытыми книгами. «Этот человек явно что-то ищет, иначе не стал бы в такой позе сидеть и, уж тем более, не стал бы разбрасываться книгами», – прошла мысль в моей голове. Трудно сперва определить пол этого человека со спины, потому что у него были довольно длинные, светлые волосы, но, подойдя к нему, я понял, что это все-таки был мужчина, но даже мужчина довольно молодой. Молодой парень слишком был занят чтением, что даже не заметил меня.

– Здравствуйте, вы ищете что-то?

– Ой, извините, я не заметил вас, – вздрогнул молодой парень.

Молодой человек развернулся, и мы оба замерли, ожидая действий друг друга. В долю секунды после того, как парень повернулся, я узнал в нём знакомое лицо. Это Леон – мой бывший лучший друг. Я даже не знал, что он теперь носит длинные волосы, потому и не сразу сумел узнать его. Вид его, конечно, был весьма прискорбный – в свою молодость он мог сойти за сорокалетнего: мешки под глазами говорили о его недостатке сна, а сухая кожа могла сказать о недостатке солнечного света. Судя по всему, Леон совсем не беспокоится о своём здоровье.

Наше расставание вышло довольно трагичным, поэтому воспоминания о нём были весьма душераздирающими, но, в глубине души своей, я все равно был рад встрече с ним. Он, как мне показалось, забыл о наших разногласиях и о том, что я излишне злопамятный человек. Очень холодно я ответил на его удивление, которое он так и не скрыл. В глазах его можно было прочитать толику растерянности, что казалось достаточно необычным, потому что именно Леон считал, что сохранение спокойствия – залог верно принятого решения (с чем трудно не согласиться). Леон никогда не давал волю эмоциям, поэтому всегда могло казаться, что Леон очень черствый и бесчувственный человек, хотя это было не так. Таким образом, Леон привык к подавлению эмоций не только со своими противниками, но и с товарищами в том числе.

Было заметно, что Леон хочет что-то мне сказать, но словно взвешивает “за” и “против”, попутно оценивая меня соответствующим взглядом

– Знаешь, тебя-то мы и искали; неспроста всё это, вы так не думаете? – с явным холодом и недовольством сказал я.

Леон наконец решился сказать то, что хотел сказать.

– Для начала я хотел бы перед тобой извиниться, но суть явно не в этом, верно? Я прекрасно понимаю, что встреча наша не такая уж и незамысловатая, а всего лишь вызвана этими пресловутыми “непредвиденными обстоятельствами” и так далее, иначе бы ты не стал меня здесь искать, правда моя. Я уверен, что мы оба знаем о происшедшем в понедельник более друг друга в разных областях, так почему бы и не поговорить, не так ли? Ты застал меня не в лучшем виде, прошу за это прощения. В Архиве этом я только не сплю, а все остальное время я тут растрачиваю в этих чёртовых документах, в которых совсем, чёрт побери, ничего нет! – бросил на пол книгу раздраженный Леон, – но тебе все равно желаю того же; ты ведь не хочешь остаться здесь, в этом-то забвении, навсегда, хе-хе?

– Ха-ха; значит, вы все-таки принесете всем нам пользу. Обид на вас я не таю – не моя прерогатива, да и принцип мой этого не позволяет, – ответил я, но чуть позже дополнил, – кстати, вам стоит познакомиться с такими же “жертвами пресловутых стечений обстоятельств”, как вы и я, но вы, главное, не бойтесь их – они добрые и не кусаются.

Взяв своего “товарища”, я направил его к своей недавно образовавшейся компании. Мои коллеги наспех оглядели Леона ровно тем же взглядом, каким взглядом оценивал он меня совсем недавно. Инициативу в их знакомстве пришлось проявлять именно мне, подтолкнув словно заснувшего, но стоящего “старого друга” и предложив ему хоть как-то представиться. Леон опешил, но все же изволил представиться.

– Рад вас всех приветствовать, меня зовут Леон,. Большей своей частью я увлекаюсь физикой и философией. Также хочу отметить, что я достаточно долгое время не общался с людьми, поэтому s’il vous plait⁵, прошу любую грубость с моей стороны расценивать как случайность и рассматривать её тем же. Когда случился этот “перекат”, я стал заниматься исключительно изучением этого явления. Я был бы рад присоединиться к вам, чтобы помочь себе и вам в изучении этого явления и по итогу в возврате в ваши миры, если это, конечно, возможно, кхе-кхе.

Разумеется, все были рады тому, что нашёлся еще один человек, который хоть как-то застал эти изменения и понимает их сущность, поэтому его тут же приняли в нашу исследовательскую компанию.

Время подошло к вечернему, а холод на улице уже крепчал. Было принято решение разойтись по домам, но с условием, что на следующий день мы вновь встретимся и снова станем обсуждать главные вопросы в нашей ситуации.

Я направился к своей остановке, где недолго ожидал автобус, вновь наполненный людьми, которые, вероятно, возвращались домой со своих предприятий, отработав свой рабочий день. Я вышел на своей остановке на вечернюю улицу, на которой, признаться, бывал редко, но еще реже бывал на ней вечером, хотя именно вечером она приобретала свой необычный шарм. Затем я вошёл в квартиру и от неожиданно напавшей неимоверной усталости я повалился на кровать, даже не сняв своей одежды, в которой пребывал на улице. Сон меня настиг сразу же.

Глава IV. Невесомость

Утро четверга, подходящего к концу ноября выдавалось уже достаточно прохладным, а пробуждение, в свою очередь, выдалось неладным. Неладным оно получалось из-за чёртовой повсеместной боли в теле, подавление которой как-то явно откладывалось, а способов её уменьшить в моей голове не находилось, за исключением, конечно, обычного игнорирования боли, которое могло помочь, хоть и в самой меньшей мере.

Совсем скоро я вспомнил о встрече, назначенной еще вчера нашей компанией. Дома меня ничего не держало, поэтому практически сразу я решил одеться и пойти на встречу. Надев свой привычный наряд, состоящий из белой старой рубашки, зимнего свитера какого-то блекло-белого цвета, чёрных брюк классического образца и из моего любимого пальто, которое я был бы готов носить всегда, вне зависимости от времени года и погоды за окном; обувши свою привычную обувь не то спортивного, не то более классического образца, я вышел в подъезд, где меня настигла другая оказия.

Сегодня лифт не выполнял своих функций, из-за чего мне пришлось преодолевать 11 витков пешком, что для современного человека было равно тягостной муке или варке в кипящей воде в котле преисподней, не менее. Пройдя эти “невыносимые” 11 кругов ада, я, наконец, смог покинуть здание. Своему маршруту я никогда не изменял, поэтому решил вновь пройти по нему, чтобы ему не было обидно (хотя у маршрута, кажется, нет чувств?). На моей остановке, чтоудивительно, практически никого не было, за исключением какого-то пожилого мужчины в длинном чёрном плаще с тростью.

Вскоре подошёл первый автобус, но он был забит до такой степени, что я решил подождать следующий; к счастью, времени у меня было полно. Сам по себе я всегда был довольно пунктуален, всегда считал, что лучше приду слишком рано, чем хоть опоздаю на самую малость, но моя пунктуальность проявлялась очень редко, потому что с социумом лицом к лицу мне удавалось встретиться только тогда, когда кто-то хотел купить что-то из моего барахла, коего весьма много скопилось в моей квартире: что-то досталось от родителей, что-то уже само по себе устарело, что-то мне сильно надоело, поэтому у меня было довольно много вещей на продажу, но эти вещи все равно привлекали крайне мало людей, а если привлекали, то только каких-нибудь глупцов-коллекционеров и просто глупцов.

Подошёл второй автобус, а следом и третий. Из общего у этой троицы было то, что все были забиты до отказа. Демонстративно выругавшись себе под нос, я решил пойти пешком, а мужчина, продолжавший ожидать автобус, даже как-то усмехнулся с моей реакции на это. Путь пешком до города и обратно всегда мне по-особенному импонировал и наводил меня на умные и на, главное, верные мысли.

Сегодня улицы явно не испытывали дефицита пешеходов, напротив, улицы испытывали явный избыток всяких сущностей на себе. Обычно я не всматривался в проходящих мимо меня людей, но именно сегодня мне захотелось их созерцать, хотелось найти в них что-то необычное, и я, кажется, нашёл: все люди в моём мире, один за одним, шли, уткнувшись в чёртовы смартфоны, которые становились все популярнее в последнее время. Худшим было то, что это была самая обычная картина в моём мире, но суть тут вовсе не в “обычная картина”, а в “моём мире”: в этом мире все было иначе – теперь казалось, что смартфонов нет вовсе: все люди идут прямо, устремив свой взгляд на дорогу и отдавая внимание другим людям, а не куску металла, имеющему свой кремниевый интеллект. Сделав такие выводы, я решил поторопиться, потому что на небе можно было заметить знаки, свидетельствующие о том, что вскоре дождь может пролиться на крыши домов и на вмиг открывшиеся зонты людей, готовых к сегодняшнему дождю, к которым я не относился.

Я добрался до оговорённого места встречи. Этим местом было другое тихое кафе неподалёку от центра города, но сегодня тут было крайне много людей: они чуть ли не сбивали друг друга своим потоком, словно прохожие не видят других людей, идущих им навстречу. Этот поток сильно мешал моему движению, но я, приложив некоторые усилия, всё же смог попасть в кафе, где тут же заметил свою команду.

Я поздоровался с Леоном, которого заметил в первую очередь, но этот человек оказался не тем, о ком я подумал… Я извинился перед смущённым мужчиной с длинными волосами, а затем отвернулся от него и его друзей, чтобы продолжить поиски своих товарищей. Своих коллег я так и не мог найти, поэтому мне вновь обернулся к “Леону”, но тут же заметил, что тех уже и след простыл. Но их помощь все равно бы оказалась бесполезной, потому что я заметил тёмный силуэт Марии у переулка до того, как её затмила толпа проходящих мимо людей. Я всеми силами пытался пробиться к переулку, но я не мог сдвинуться с места, потому что люди словно держали меня.

Я потерял всякое терпение и абсолютно невольно издал из себя довольно пронзительный и заметный среди градского шума крик. Кажется, его заметила вся толпа этих людей, потому что каждый в этой толпе хоть и мимолетно, но бросил на меня свой злобный взгляд, отчего мне стало крайне не по себе. Но именно этот крик смог привлечь и внимание Марии. Поглядев с пару секунд на меня, она развернулась и убежала вглубь переулка. Я окликал её, но Мария уже не обращала на это внимание, а люди продолжили свой ход, но шли они на этот раз намного быстрее и агрессивнее. Они словно нарочито сбивали меня с ног, когда я старался идти. А всё-таки сбив, говорили мне, что я – хам, что я – невежа и другие, не менее обидные вещи.

Преодолев себя, я встал и пошёл сквозь толпу в переулок, в котором скрылась Мария. Переулок был пуст: ни единой души в нём не пребывало, за исключением прекрасной Марии, которая стояла в конце этого переулка. Я пытался говорить, хотел ей что-то сказать, но мои голосовые связки выдавали лишь предательский хрип, пока Мария все так же отдалялась от меня. Я бежал и даже смог осилить слово, то есть я смог окликнуть Марию, из-за чего она стала бежать еще быстрее. Моя скорость вмиг стала в разы больше, наверное, из-за выброса адреналина в кровь, впоследствии чего я сумел догнать Марию.

Мария повернулась ко мне, очень громко и пронзительно прокричала. Этот крик пронзил моё сердце – оно болело, оно кричало, оно билось быстрее, еще быстрее, еще быстрее! Мне захотелось лишь предоставить Марии защиту, я не мог спокойно воспринять этот крик, эту боль её души, которую я чувствовал сквозь её крик. Мне более не хотелось отпускать Марию ни на шаг, оставаясь вечно с ней; хоть такое желание очень навязчиво, оно меня удовлетворяло. Впрочем, содержимое её крика до меня так и не дошло – я был в своём ошеломлении, был потоплен в своём бурном течении чувств. Я был словно оглушен, будучи не лишённый слуха, я словно забыл язык, на котором говорил с самого раннего детства; мой разум словно нарочно отрицал её слова, размывая их понятие для меня; но Мария не переставала кричать. На её глазах возникли слёзы – слёзы тревоги и печали одновременно.

Я стоял, словно был вкопан в асфальт по горло. Асфальт душил меня, мешал мне дышать. Я не мог Марии сказать того, что должен был сказать, но я был не более, чем чучело, манекен или иная пародия на человека, которое просто бренно существует без всякой цели, которое лишено возможности говорить в том числе. Прошло несколько секунд. Мои глаза закрывались, а крик Марии становился тише. Я открыл глаза, но Марии передо мной не было, она испарилась… Действительно, испарилась…

Меня выбросило из асфальта, а я, вернув обладание над своим телом, упал бессильно упал на колени. Мне трудно было поверить, что Мария просто исчезла… Как сильно бы я сейчас не бил асфальтное покрытие дороги в этом пресловутом переулке, это не вернет мне Марию. Я потерял всякую надежду: на спасение, на новую жизнь.

Толпа на улицах растворилась – теперь здесь было пусто, а с неба посыпался влажный хрусталь дождя. Теперь я шёл туда, куда глядели мои глаза, уставшие что-либо видеть. Но мои похождения длились недолго: пока я шёл, я не заметил, как передо мной вырос обрыв, в который я упал, даже не задумываясь.

Невесомый я падал.

Бесконечно летел я, параллельно хрустальному шарику, к земле, которой не было.

Утро четверга подходящего к концу ноября выдавалось уже достаточно прохладным, а пробуждение, в свою очередь, выдалось крайне неладным. Я проснулся в слишком холодном поту.

– “Погодите-ка, это был сон?” – бессильно про себя промямлил я. Самая настоящая гора сошла с моих бренных плеч.

Всё утро я анализировал этот сон, пересматривал каждый фрагмент отдельно и выносил какие-то сведения для себя, а все выводы я старался выписать в тетрадь, чтобы такое точно не забыть. Трудно было подумать, что такой бесчувственный я мог растрогаться лишь от сна, в котором был человек, с которым я познакомился лишь недавно; но за такой короткий промежуток времени я действительно смог привязаться к Марии, что было крайне удивительным для меня самого. Рассказал бы мне об этом кто-то другой – я бы на месте рассмеялся этому человеку прямо в лицо, но сейчас ситуация была совсем иная, да и смеяться в лицо было некому.

Посмотрев на часы, я понял, что во сне хоть я и посетил встречу, но в действительности на встречу я еще не приходил, к тому же мне очень хотелось встретиться с Марией, после таких-то сновидений. Казалось мне, что я стал видеть в Марии нечто большее, но что именно – пока так и не выяснил.

Сегодня мне захотелось придать своему виду неординарный антураж, поэтому сегодня моя подготовка заняла намного больше времени, чем обычно. Я старался подобрать такие предметы одежды, чтобы их цвета в совокупности гармонировали и делали меня довольно выделяющимся (хотя раньше я пытался лишь скрыть себя). Выходя из своего дома, я надел своё лучшее пальто из всех, что у меня имелись; впрочем, оно у меня было одно.

На прохладной улице было солнечно и разумелось, что первые лучи солнца должны были прогреть землю, поэтому через час, предположительно, станет значительно теплее, поэтому я не стал возвращаться в своё пристанище, чтобы взять какой-нибудь дополнительный предмет одежды, а сразу пошёл на остановку.

На остановке я встретил лишь одного мужчину, который был одет в довольно длинный чёрный плащ, который носил чёрную шляпу и ходил, опираясь на трость. Судя по всему, он ждал автобус аналогично мне. Спустя некоторые время, прибыла всё та же маршрутка, на которой я всегда пересекал город, которая уже стала мне ненавистной – настолько она мне приелась. Пожилой мужчина с неведомым ему попутчиком в лице меня зашли в автобус. Покинул же я общественный транспорт только по приезду к месту встречи, потому что на этот раз путь от пункта прибытия к месту встречи был относительно очень мал, ведь остановка находилась на противоположной стороне улицы от кафе. Но встретился со своей командой я еще до того, как доехал до остановки.

Я заметил из окна маршрутки бесподобно выглядящую Марию, которая скромно стояла близ входа в кафе. Завидев меня в окне, она очень тепло улыбнулась, отчего я даже не заметил, как сам начал улыбаться.

– Здравствуйте! Рада вас видеть, – сказала Мария.

– Доброго дня! Я тоже рад вас видеть, в целости… – последнее слово было произнесено мною очень тихо. – А где Эрнест и Леон?

– Они внутри. По правде говоря, ваш друг, Леон, уже стал планировать начать, не дожидаясь вас, но, по моему настоянию, этого не случилось.

– Мне приятно, что вы подумали обо мне, но всё же не стоило меня ожидать, стоя на таком морозе.

Мы прошли в зал заведения и присели подле Эрнеста и Леона.

Каждый из нас желал изложить свою точку зрения и рассказать о своих идеях, связанных с нашим возвращением в наши миры.

– Здравствуйте, дорогие коллеги, – усмехнулся Эрнест. – Мы здесь собрались, кажется, для того чтобы наконец что-то выяснить. Так вот, ближе к делу: начну с того, что я и Леон, будучи заинтересованными нашим освобождением, тем вечером решили объединить усилия и совместно изучать данную аномалию.

– Всё именно так, как сказал Эрнест, но, более того, у нас даже есть предположение! – добавил Леон.

– «Они совсем недавно начали изучение, но уже пришли к какому-то предположению, удивительно…» – промелькнула мысль между мной и Марией.

Разумеется, в нас начал подогреваться интерес, но Эрнест словно специально томил с ответом, сохраняя интригу. Внеся пару корректировок в своих объемных записях (тетрадь с записями у него была действительно огромная), Леон был готов излагать теорию, исходя из множеств результатов экспериментов.

– Аномалия скрестившихся миров. Совсем недавно было обнаружено, что людей, которые не находились в параллельном пространстве изначально, ограниченное количество. В дальнейшем эти люди будут упоминаться как “переместившиеся”. Как показывают данные от самих переместившихся, каждый человек попадающий сюда, попадает в переплетённый мир посредством перемещения через какой-то вид транспорта (предположительно, через автобус). Как показывает на этот раз логический анализ, основанный на имеющейся информации, первый автобус, в которые войдёт человек, избранный некой материей стать переместившимся, станет Автобусом Перемещения в Скрещённый Мир (сокращенно – АПСМ). Обычные автобусы, в которые вошли будущие переместившиеся, изменился на АПСМ 13 ноября N-го года, что было понедельником, поэтому вполне аргументированно можно предположить, что Автобус Перемещения в Привычный Мир (сокращенно – АППМ) заменит собой обычные автобусы в следующий понедельник, то есть 20 ноября. Но может статься так, что АППМ станет лишь тот автобус, что ранее был АПСМ, который будет ожидать на той же остановке, на которой человек впервые ступил на землю в скрещённом мире, – объявил менторским тоном взъерошенный Леон.

– Короче говоря, нам нужно дождаться следующего понедельника и найти в этот день нужный автобус, а затем сесть на него и, вуаля, “adieu⁶”. Но, как я понимаю, Мария с нашим премногоуважаемым коллегой прибыли на разных автобусах, что делает этот поиск довольно скучным, поэтому в поиске я вам помогать не стану, ведь мне стоило бы и собой заняться. Кстати, совсем забыл вам сказать, что вполне может быть и такое, что из-за этой аномалии пострадали и ваши привычные миры, но на данном этапе как-то трудно спрогнозировать ущерб, поэтому остается, к большому сожалению, лишь гадать; но можно сказать наверное, что все переместившиеся перестали временно существовать в своем привычном мире, то есть они просто выпали из своей Вселенной – пропали, не умерев, а воспоминания о них для их знакомых были просто стёрты, ведь эта Вселенная и на такой случай нашла компромисс, как бы грустно это всё не звучало, – снова добавил к словам Эрнеста Леон.

Мне показалось, что каждый был в своей мере удовлетворён словом, сказанным Леоном, я был в их числе. Более новостей не ожидалось, а суть, кажется, уяснили для себя все, поэтому мы стали собираться к возвращению в свои дома.

На этот раз я решил не спешить с возвращением домой, ведь теперь мне хотелось провести больше времени с Марией. Будь это влияние моего кошмара или чего-либо другого, неизведанного, – не могу даже предположить, но сам факт сих желаний был неоспорим.

Я не мог себя назвать достойным звания аристократа человеком, но некую принадлежность к интеллигенции в себе находил, поэтому я все же пригласил Марию на совершение променада.

– Мария, – подойдя к ней, сказал я, – не хотите обсудить эту… ситуацию? Помимо того, нам, кажется, предстоит дорога в одну сторону?

– Не смею отказаться! – с явным энтузиазмом в глазах согласилась Мария.

По пути мы обсуждали самые разнообразные вещи, начиная с простого: с погоды и своих повседневных дел, а заканчивая такими объемлющими вещами, как философия и астрономия; тем временем проходя вдоль реки, что пересекала наш город на две равные части. Теперь же мы шли вдоль другой набережной, окончательно отвлекшись от возвращения домой. Там же мною был куплен кофе, которым так же была угощена Мария.

Изредка на протяжении прогулки случалось так, что я бессознательно как-то украдкой смотрел на Марию и замечал её недлинные русые волосы, что едва касались плеча, которые становились еще красивее в совокупности с её головным убором на какой-то французский манер. Я любовался и её глазами цвета чистого утреннего неба, цвета росы, когда она только-только легла на траву и листья низких кустов, самую малость преломляя их зеленый цвет. Теперь странным казалось то, что совсем недавно я не замечал за Марией этой красоты, которую очень трудно с чем-либо сравнить. Теперь же становится крайне грустно от мысли, что Марии в моём мире попросту не существует, что говорит о невозможности моей встречи с ней после нашего возвращения в свои миры.

– Я… Ох… – пыталась выразить какую-то мысль Мария, но я, оглянувшись на неё, заметил на лице лишь милое смущение.

– Как-то даже печально, ведь нам скоро придётся разойтись по своим мирам, ведь это будет означать то, что мы не сможем более поддерживать контакт друг с другом… Мне будет очень тоскливо – это я хотела этим сказать…

– Мне будет не менее тоскливо, чем вам…

Было замечательно, что Мария физически не могла долго грустить, потому что её грусть буквально сразу сменилась радостью и весельем.

Вскоре время (впрочем, незаметно) подошло к ночному, а наружные вывески магазинов необычайно заиграли новыми красками, сливаясь в один невероятно яркий цветовой аккорд. Я любезно проводил Марию до её дома. На протяжении всей дороги мы не прекращали беседу, ведь она действительно шла сама по себе очень неплохо. Ни я, ни Мария не заскучали во время cette promenade⁷. Компания Марии очень хорошо поднимала мне настроение – это я понял после того, как пожелал Марии доброй ночи и удалился в сторону своего дома. После нашего расставания я буквально сразу стал скучать по ней и чувствовал явный недостаток в ней, что было для меня крайне удивительным, ведь я никогда не зависел от людей и считал, что физически лишен возможности привязанности к отдельно взятому человеку. Это я принял как должное, потому что это не приносило мне никакого ущерба, а, напротив, казалось мне чем-то полезным, ведь теперь у меня появлялись навыки к социализации, впрочем, passons⁸. Сегодня я имел особое расположение духа к ночной прогулке, поэтому её же я и решил сейчас предпринять, пройдя до дома с пренебрежением общественным транспортом.

Действительно, стоило отметить, что вечерние прогулки всегда крайне необычные. Невероятно приятно идти вдоль дорог, по которым машины практически не проезжают, дышать на редкость чистым воздухом (но погодите, этот воздух становится таким каждый вечер – это прекрасно). В такие моменты ваш разум открывается для самых разных размышлений. Именно в этот момент можно разобрать “по полочкам” все свои проблемы, а можно и просто вспомнить все теплые моменты, что происходят в вашей жизни, а влажный прохладный ветер поддержит ваши мысли и направит их в нужное русло.

Спустя пару часов моего пути, я наконец добрался до своего дома, уставший физически, но обновлённый ментально. Моя квартира встретила меня чрезвычайно приятной прохладой из-за оставленных открытыми утром окон. Поглядев на часы, стало ещё более замечательным то, что время действительно довольно позднее. Добравшись до кровати, моя усталость мигом исчезла, теперь же со мной оставалась лишь одна задача – поскорее заснуть. Но моя голова снова была забита внутренними рассуждениями моих Я.

“Что же я чувствую к Марии, право? Тут ведь только и всего, все эти изменения будут аргументированы, но что же чувствую-то? Что меня в ней привлекает, а что, напротив, отталкивает? Ничего не пойму…” – все думал я про себя.

Теперь же рассуждения принимали более навязчивый и неприятный оборот

“Не скучно и не трудно ли Марии поддерживать общение со мной? Что же она думает обо мне”?

Я всегда был слишком самокритичен, поэтому все мои предположения были повернуты в область радикально-пессимистичных, как и ожидалось. Поэтому я старался не мучить себя, а просто перескакивал от вопроса к вопросу, пока сон так и не настиг меня в глубине ночи, когда замолкли даже сверчки и уличные собаки.

Глава V. В театре

Громко раздавшийся звонок телефона вывел меня из мира сновидений. На эту пятницу планов у меня не было, из-за чего мне очень хотелось проклинать звонящего. Когда я подошёл к телефону, моя агрессия мигом улетучилась, потому что на дисплее я увидел имя “Мария”. Наш разговор, как мне показалось, выдался по существу дела, которым мы заняты в последнее время; но даже разговор по существу с Марией немало поднимал мне настроение. Затем Мария сделала отступление и пригласила меня произвести такую же прогулку, какой она была вчера, ведь ей “нечем заняться дома, за исключением, конечно, пустого безделья”. Следом я узнал, что моя компания Марии довольно приятна, о чем я недавно посмел усомниться, но теперь же это могло меня лишь радовать, не сея сомнений. В радостном исступлении я согласился на сие предложение, а временем для встречи я выбрал тот момент, что будет через час, дабы у каждого из нас было достаточно времени на подготовку. Спать мне больше не хотелось, именно поэтому я и согласился на такую раннюю встречу (но дело тут явно не в моём отсутствии сна). Я немедленно приступил к наведению полного внешнего порядка на своём теле и, кажется, добился этого спустя 20 минут. Сегодня погода была крайне благоприятная для прогулки, поэтому я легко оделся и покинул дом, идя по маршруту моей доселе рутинной жизни.

В автобусе на протяжении всего пути я не разу так и не заскучал, ведь Мария, к которой я очень сильно привязался за весьма короткий срок, никак не покидала мою голову, сильно отвлекая меня от реальности.

Подъехав к остановке, мне было трудно не заметить, что погода, по мере приближения к дому Марии, становилась экспоненциально только лучше. Но не только погода изменялась с приближением: всё большее волнение овладевало мной, когда я был всё ближе к дому Марии – это не было для меня в новинку, ибо я всегда сильно смущался, когда дело доходило до всякого социального взаимодействия, поэтому с такими моментами я научился бороться, из-за у меня образовался своеобразный иммунитет к этим волнениям, отчего из-за них я никогда не сдавался на пути к любой цели. Спустя пять минут, я уже стою возле её дома, весь в ожидании. Спустя еще недолгое время Мария вышла из дома, параллельно ослепив меня своей великолепной красотой, которую нельзя не описать.

На Марии была надета голубая рубашка в линию с небольшим по площади покрытия кружевным воротником. Невероятно красивый цвет глаз Марии, который можно было увидеть сквозь очки кругловатой формы окантовки, перекинутые через нос, дополнялся этой рубашкой, которая была заправлена в длинную свободную юбку, что длиной была чуть ниже колена, имевшая окрас в клетку не слишком тёмного дерева, что, в свою очередь, немало дополняло цвет волос Марии. Теперь же юбка была дополнена ремнём, который цветом был мало темнее самой юбки. На её ногах были невысокие сапоги бледно-песочного цвета. Вернёмся к верхней части. Поверх рубашки была надета тёмно-синяя жилетка, что цветом была схожа с видимой водой в глубине какого-нибудь океана, которая была расстёгнута ввиду очень теплой погоды. А сверх жилетки красовалось пальто чуть светлее сапог, которое опять же подчёркивало её замечательные и достойные всяких восхищённых сказов волосы. Теперь же мне хотелось лишь вечность созерцать эту красоту. Казалось, что людей красивее Марии не существует, что Мария уникальна. Другие люди могут сказать – “Она прекрасна!” и будут правы, ведь она точно не менее, чем небожительница. Мария, словно ангел, спустилась ко мне с небес и направила на верный путь, избавив меня от проклятия рутины. Казалось, что вся эта история с перемещением между мирами – всего лишь чья-то затея, призванная помочь мне и Марии встретиться, вопреки правилам Вселенной.

В меру скромная, интеллигентная, всегда готовая поддержать – это идеальный человек. С другой стороны, могло казаться, что Мария – персонаж из сказок, ведь я всегда считал, что таких людей не существует, но это было не так: я мог к ней прикоснуться и ощутить её тепло, она вела со мной осмысленные беседы, да я просто мог заметить все её внутренние изменения – это всё опровергало теорию о том, что Мария лишь очередной образ, всплывающий в моём больном разуме. Мне трудно поверить в такое чудо, но я стараюсь.

Наконец выйдя из забытья, я подошёл к Марии.

– Здравствуйте, Мария!

– И вам здоровья, приятно вас видеть!

– Сегодня вы выглядите прямо-таки особенно великолепно, хочу для вас отметить.

– Премного благодарю вас, сударь, – усмехнулась Мария.

– Настроение у меня сегодня просто шикарное, а ваше, трудно не заметить, тоже. Поглядите на себя – все улыбаетесь, какой вы милый, дарите всем своё счастье – самому хочется радоваться всякой мелочи, смотря на вас, – мило и с необычной, словно особенной манерой продолжила Мария.

Поначалу мы направились туда, куда глядели наши глаза. Наша беседа выдавалась не просто прекрасной – она была невероятной, ведь тем для дискутирования в совокупности у нас было неисчерпаемое количество, не возникали пресловутые неловкие паузы, что немало радовало.

–…тем всё и закончилось, – закончила очередную историю Мария.

– Невероятно, я даже не подозревал, что такое может случиться с человеком, даже забавно.

Мы шли в центре нашего города, и я заметил на стенде афишу.

– “Лишь сегодня! Легендарные артисты из города N примут участие в постановке произведения «Кровавые розы».”

–Сударыня, не изволите ли вы пойти со мной в театр, – тут я указал на афишу, – если я вас приглашу?

Разумеется, я пойду с вами в театр, уважаемый сударь, – усмехнулась Мария.

Хоть и классическая светская беседа дворян 20-го века прекратилась, никто не отменял правила этикета, поэтому я все так же продолжал оказывать на Марию хорошее впечатление, что у меня, кажется, получалось на славу.

Я и Мария вошли в театр, где я купил два билета на лучшие места, к счастью, с денежными средствами проблем на данный момент не имелось. Мы заняли свои места, а вскоре занавес спустился, и представление началось. Спектакль повествовал историю о противостоянии братьев в семье аристократов. Один из братьев не являлся кровным наследником рода, а считался приемным ребенком; но он ставил перед собой цель разграбить весь род аристократов. Затем же второй из братьев нашёл свою любовь в девушке недворянских кровей, из-за чего первый брат пытался всё более досаждать второму.

– Мне очень понравилась игра актёров в этой истории. Здесь есть всё, что нужно: протагонист и хитрейший антагонист, а про сюжет можно даже ничего не говорить – он великолепен. Благодарю вас, – поделилась своими впечатлениями Мария.

– Ох, я тоже вполне впечатлён сюжетом. Самое интересное из этого фильма для меня – это кульминация, потому что этот момент напомнил об одном недавнем событии, которое как-то даже из колеи меня выбило ненадолго, впрочем, подробности излишни. В остальном, мне очень понравилось проводить это время с тобой. Я очень надеюсь, что мы будем так встречаться, пока у нас еще есть возможность…

– Я бы тоже была рада проводить это время с вами, но возможность наша как-то уходит. Очень печально, ведь мы больше никогда не встретим друг друга. А ведь я бы всё сделала, чтобы подольше остаться здесь и разделить время с тобой…

Стало замечательно, что Мария действительно загрустила. Она точно пыталась это скрыть, но её выдали слёзы, что начали выкатываться из её глаз. Лишь слегка приобняв Марию и сказав, что всё, дескать, будет в порядке, она успокоилась.

Солнце уже спустилось и даже прохладно стало. Пожалуй, я тебя сейчас провожу домой, – сказал я, вытирая лицо Марии от слёз.

На этот раз движение по направлению к дому Марии сопровождалось молчанием с лишь изредка бросаемыми фразочками. Было явным, что толика вселенской грусти и тревоги не покидала Марию. Шла Мария, будучи погружённая в свой внутренний мир, ни на что не реагируя. Периодически я разбавлял наше неловкое молчание и волнение Марии некоторыми подбадривающими словами, что хоть и в малой степени, но помогало Марии расслабиться в такой момент. Важным было то, что в данный момент мы были вместе, никто более не может нас разлучить. Но наша прогулка подошла к своему логическому завершению, ведь перед нами неожиданно вырос дом Марии. Я попрощался с Марией, но она внезапно обняла меня, так сильно, словно я уходил навсегда. В этот момент меня заполонили чувства, которых я никогда не ощущал ранее. Я не знаю, что это за чувства, но они были слишком необычны, что-то за гранью человеческого понимания, что-то вселенского масштаба.

Не знаю, сколько мы простояли в таком положении: минуту или час, но это было отнюдь не важно. В этот момент казалось, что мы попали в свой мир, где материи, что “временем” зовётся, не существует, где были лишь мы одни и никого боле, но этого мира мне хватало сполна. Я был бы готов отдать свой старый мир взамен на возможность остаться здесь, с Марией, ведь теперь тот серый мир мне был и не нужен вовсе.

Холодный ветер вернул нас из нашего мира. Я, еще раз попрощавшись с Марией, пошёл домой. Шёл я медленно, в своих мыслях погружённый. С одной стороны, я был рад всему этому, но с другой – я не менее Марии беспокоился о нашем скором неизбежном расставании. Никаких выходов из этой ситуации не находилось и находиться не могло, что меня и особенно беспокоило. Выходит, что я находился в некой безысходности, недееспособный.

– Чёртовы миры, почему так? – вслух выговорился я, благо людей поблизости не было.

Мне хотелось бить землю, чтобы её наконец сломать и найти способ мне и Марии остаться без жертв в одном мире.

Мне было приятно вновь созерцать красоту ночного города, в котором только что зажглись вывески магазинов. По итогу размышлений решил, что ни в коем случае не смогу оставить Марию – я обязательно найду способ остаться, чего бы мне это ни стоило. План минимум на следующий день уже был готов, следовательно, он не пройдёт даром, отчего мой робковатый шаг сменился на более смелый, который продлился до моего дома. Дома меня застало просто восхитительное настроение, с которым я так и лёг спать в свою прохладную постель пастельных тонов. Впал в забытьё я довольно быстро, стоит отметить.

А теперь же наконец стоит описать место моего жительства, в котором я провёл и провожу всю свою жизнь. Это была небольшая по площади квартира, где всё время я проводил в одной определённой комнате. Эта комната была самая большая по площади относительно других комнат в квартире, но толку от этого было не много, потому что половина этой комнаты была пуста. У стены, что напротив двери, стоял большой старый диван: он прекрасно выполнял свои функции, поэтому я не видел смысла в его замене. Самое лучшее место моей квартиры – это уголок моего творчества и моего саморазвития. Там стоял стеллаж с большим количеством книг, которые я иногда читал: там больше научной литературы, чем художественной, но и её там было вовсе не мало, как могло прозвучать. Там же, в этом уголке, стояла моя гитара, которая уже много лет мне служит, практически не жалуясь. Музыкой я увлекся давно, когда еще жил с родителями, мой отец учил меня играть на гитаре, а сейчас этот навык хоть и увлекателен, но бесполезен, ибо никто не слушает мою игру на инструменте, кроме меня и соседей, которым эта игра не всегда по нраву. Ещё до поступления в университет у меня начали появляться всякие новые увлечения, в том числе и интерес в поэзии: будучи школьником, я писал свои стихотворения, о которых никто так и не узнал, теперь же и мне их не хочется перечитывать, если быть честным. Когда-то раньше в другом углу комнаты стояли растения, но из-за того, что я перестал уделять им время, они себя чувствовали не совсем удовлетворительно, поэтому я бросил идею ухаживать за растениями, стоило бы и за собой проследить. На этом, впрочем, комната себя исчерпала, а описывать другие комнаты я не вижу смысла, поэтому, пожалуй, продолжим с того момента, на котором остановились.

Глава VI. Полисимпан

Раньше я думал, что такие реалистичные и пугающие сны не существуют, но за последнее время я в этом был переубежден единожды, а теперь, кажется, настал момент и для второго раза: я слышал приятный голос, но не видел его источника, впрочем, я вообще ничего не видел, но мне всё равно не было тревожно, напротив, мне почему-то было крайне комфортно в такой ситуации.

– Ты здесь, замечательно, – говорил этот голос.

Я не мог на данном этапе даже разобрать личность говорящего: совсем неясен мне был этот тембр голоса, его высота.

– Кто вы?

– Ты знаешь меня, не так ли?

На этом моменте мне наконец стало ясно, что это был голос Марии, но манера речи: она была более грубая, чем привычная, из-за чего было трудно узнать Марию. Но поверить в то, что это Мария, довольно трудно.

– Не можете вы быть Марией; это ложь!

– Какие же у нас здесь сомнения! вздор! Но… Погоди… Мы ещё встретимся, поверь, – говорила псевдо-Мария.

Затем, казалось, что-то очень громко упало, словно бы и на меня, после чего я проснулся.

– Странные сны снятся всё же, с ними с ума сойти можно, – сказал я, проснувшись.

Утро субботы было потрясающим, если не брать во внимание те пресловутые сны, – сплошная идиллия. Сегодня, в выходной день, я впервые проснулся так рано, что даже было удивительным для меня, ведь я, кажется, впервые увидел на своих часах время в районе семи часов утра. На самом деле, все нормальные люди всегда привыкли просыпаться в такое время, но мой организм был явным исключением из правила, потому что “вставать в 7 утра – дело точно не барское” – так считал мой организм; но сегодняшний день уже вышел из ряда вон, выполнив свою программу-минимум. Утренний бодрящий кофе окончательно вывел меня из забытья, и я теперь мог прожить этот день сполна. Он же и заставил меня вспомнить данное самому себе обещание: найти способ остаться с Марией.

Помнил я, однако, что Эрнест передавал мне свои записи для изучения, но, откровенно говоря, я не уделил им ни толики своего внимания, да и мотивов, побуждающих меня прочесть их, не было, ведь и без письменности я прекрасно знал то, о чём написано в записях. Теперь же у меня действительно появились надобность и желание прочесть их, в надежде найти ту информацию, которая могла бы приблизить меня к моей цели.

По преобладающей части, в этих записях не было чего-то неординарного, о чём нас не просветили, но нашлась и такая глава, что была от нас скрыта. Интерес к ней у меня возник в мгновение ока. Эта глава, в отличие от всей остальной книги, была написана как рассуждение. Разумеется, прочитав такую книгу, всякий умный человек отнесёт её идею к числу абсурдных, а автора сих записок сожгут на костре. Хоть Эрнесту и хотелось выглядеть одним из учёных людей, правда, из числа “сбредивших”, к счастью, ситуация сделала из нас именно “сбредивших”, а не кого-то похуже, поэтому каждый из нас в глубине своей души понимал это. Глава называлась – “Пресловутые миры и несовместимость”. Автор, однако, рекомендует прочитать предшествующие главы, дабы действительно понять всю суть прочитанного. Потратив на чтение целый час своего драгоценного времени, я лишь понял то, что могу покинуть этот мир и впоследствии попасть в мир Марии, лишь сев в один АППМ⁹ с Марией. Теперь мне следовало прочитать главную главу этой книги. В ней Эрнест и Леон подробно интерпретировали всю теорию этого перемещения и отметили важную деталь: каждый “переместившийся” уникален, из-за чего Вселенная не сможет допустить попадание человека в мир, который ему не присущ, а само существование этого избранного возможно лишь в двух мирах: “скрестившемся” и “привычном”. Теперь же мне стало грустно, ведь казалось, что технически такое было осуществимо. Но сегодня я был на редкость оптимистичным, поэтому мои руки не опустились; это была лишь теория, а на практике могли бы и выясниться некие подробности, покамест нам недоступные. Недостаток теории зачастую складывался на практическом результате, поэтому мне всё же хотелось получить больше справки от авторов сих записок. Поскольку время было раннее, а местные безумные “учёные” утренние подъемы не жаловали, аналогично мне, я решил не беспокоить их ближайшее время.

Теперь прояснился первый недостаток таких пробуждений – избыток свободного времени. Этот избыток я решил компенсировать уроками музыки, которыми я несколько дней пренебрегал, ведь лишь сейчас я мог спокойно, без всякой спешки, повторить пройденное ранее. Радовало то, что я совсем не забыл аккорды, которые подолгу разучивал раньше. Так называемая “мышечная память” не подводила меня, оставаясь со мной. Пальцы сами ложились на нужный лад, поэтому все мелодии, что я играл, звучали замечательно хорошо, что не могло не радовать.

Когда прошло достаточно времени, я принялся рекомендовать Эрнесту встречу со мной ради науки (на самом же деле – ради моей личной выгоды и, отчасти, его выгоды), на что он не мог не согласиться. Следом я решил пригласить и Марию, ведь негоже её лишать подробностей, не так ли? К тому же мне хотелось дарить Марии лучшее настроение из лучших, пока не наступил тот понедельник, что совсем скоро станет для нас переломным, который угрожает нам разлукой, из-за которого я и стал неким аналогом рыцаря для принцессы, а может, аналогом Ромео для Джульетты. Сходство действительно прослеживалось, но повторять концовку пьесы Шекспира мне вовсе не хотелось – именно поэтому я и инициировал встречу светских и безумных господ.

Погода этим днём была одной из списка моих любимых: пасмурная, без единого просвета, пропускающего прямой свет солнца, но я знал, что Марии она дарит не самое лучшее настроение, но из-за этого и был призван я – избавить свою избранницу от несчастного обречения на депрессию, которую за Марией я наблюдать не желал.

Но мои размышления прервал рев двигателя автобуса, коих было бессчётное число в моём городе. Уж очень любили они разъезжать по широким улицам города с утра до вечера, любили набирать в себя пассажиров и доставлять их до места назначения, зная, что их будет еще много за весь день. А ведь все эти пассажиры непременно шли по своим важным, неотложным делам; каждый из них имел свою длинную историю: кто-то был известен, а кто-то был полезен, а кто-то просто чем-то выделился, но все они были в одном и том же автобусе и ехали в одно и то же место. Приятно знать о своей пользе, поэтому всегдашние маршрутки ездят гордо и без всякого сомнения, оказывая неоценимую услугу всему обществу. Одним из таких пассажиров оказался я, собственной персоной. Каждый автобус изнутри я знал наизусть, а они, казалось, в свою очередь знали меня и всегда приветствовали скрипом распахивающейся двери. Но сегодня автобус должен был везти меня не на учёбу в университет, а в тот архив, в котором мы давеча были всей компанией, чтобы встретиться с Марией и Эрнестом и найти еще некоторые ответы. Самые разумные мысли приходили мне во время того, как я ехал в автобусе, (к месту, впрочем). Я рассуждал о любви: думал о её сущности.

“А ведь любовь – процесс тоже биохимический…” – думал я об этом.

Тем временем пейзаж за окном автобуса беспрестанно сменялся другим, более красивым, пока не настала очередь моей остановке и, следовательно, моего выхода. Я вышел на золотую из-за солнца улицу, не переставая думать о Марии и, конечно же, о своих товарищах-попаданцах. Тёплый ветер приятно проходился по лицу и не давал мне устать раньше времени в моем восхождении к библиотеке, в которой условились встретиться Эрнест, Мария и я. Гордо шествуя, я заметил красивую девушку, идущую параллельно мне на противоположной стороне улицы, в этой девушке я мигом распознал Марию: трудно не узнать её сказочных волос. Моё движение изменилось с параллельного на перпендикулярное относительно Марии.

“Не думал, что в тебе проснётся Евклид. Помнится мне, кое-кто говорил, что жуть как не любил уроки геометрии в школе” – колко отметил внутренний Я.

– Ох, здравствуйте, я думала, мы встретимся уже в библиотеке.

– Я тоже так думал, но встретил вас раньше; почему бы и не пойти вместе? Погода сегодня просто прелестная…

Далее мы шли по улице и говорили о всяком, а я пытался обходить стороной темы, связанные с нашей скорой разлукой, ведь у меня ещё было время на выяснение способов предостеречь нас от этого мнимого “неминуемого”, поэтому с выводами я не спешил. Наконец нашему взору открылся Архив, перед входом в который стояли Эрнест и Леон. Судя по всему, вся эта ситуация внесла свою лепту на их светлые умы, но и самооценку не оставила без внимания – она точно стала выше. Но у Эрнеста и Леона действительно были шансы стать полноправными учёными, если бы в них не было пресловутой прокрастинации.

У меня уже был готов целый пласт вопросов, которые меня интересовали, а у Эрнеста с Леоном, кажется, был список ответов на эти вопросы, но начать всё же стоило именно с приветствия, но Леон опередил меня, начав свой монолог.

– Собрались именно у Архива мы неспроста: здесь хранится документ с исчерпывающей для нас информацией, как я недавно выяснил. Оказалось, что ещё в давнее время некая группа исследователей натолкнулась на следы этого мира (в котором мы сейчас находимся). Изучая эти зацепки, они получили очень много всяких данных. Но их исследованиям было не суждено завершиться, потому что каждого из этих учёных казнили по доносу, ведь изучив содержимое этих документов, правительство вынесло вердикт, что этот текст порочит религии, из-за чего была назначена смертная казнь. К счастью, книгу они успели дописать и умело спрятать (да так, что она сохранилась до нашего времени и теперь находится в этом архиве), поэтому мы сейчас пойдём и узнаем, что же полезного мы сможем из этого извлечь.

Успешно приняв инструкции Леона, мы подошли к огромной деревянной двери, что отделяла нас от знаний всех поколений. Не приложив особых усилий, дверь отворилась. Я ходил по одним рядам Архива, пока остальные члены нашей группы изучали другие ряды в поиске нужной книги. На полках лежали ничем не примечательные свитки, другие документы, но нужной книги там не находилось, но взглянув на верхнюю полку, заметил, что там лежит лишь одна книга. Поднявшись на полку с помощью лестницы, что стояла рядом, я взял книгу в руки. Обложка гласила, что название книги – “Πολυσύμπαν¹⁰”. К сожалению, из названия я понял лишь то, что оно написано на греческом языке, которым я не располагал. Но название было не тем, что мы искали – нам была нужна суть. Книга была очень ветхая, но изнутри практически не была изувечена. Судя по всему, эту книгу переписали, чтобы сохранить историю, оставив обложку оригинальной. Замечательным было то, что книгу давно никто не брал в руки – об этом говорит огромный слой пыли на обложке. Мало того, что книга была аккуратно переписана: она была переведена на русский язык, что не могло не радовать. По большей части, содержимое книги не было чем-то неординарным для нас, но всё же там были и некоторые сведения, которые были нам неизвестны ранее. Мы читали совместно и поочередно: пока Эрнест и Леон делали пометки в своих записях, я и Мария читали книгу, чуть ли не сидя на одном стуле. Судя по содержанию нескольких глав книги, этот “скрещённый” мир существует в среднем 7 дней (как нам и было известно ранее), а далее мир и все его жители аннигилируются, как частица при столкновении с античастицей, что делало возвращение “переместившихся” в свои миры обязательным, если, конечно, этому избранному не хочется быть стёртым Вселенной. Теперь уже вполне аргументированно можно обозначить, что против меня и Марии выстроилась вся Вселенная и весь мир. Мои намерения в моей голове вмиг переменились на более радикальные: максимум из свободного времени мне хотелось выделить для Марии, а в самый злосчастный понедельник, вопреки всем правилам и законам, которые перечислены в этой книге, я отправлюсь в путь вместе с Марией, ведь меня уже не беспокоила моя дематериализация, аннигиляция и смерть. Всё, что не касалось Марии, мне казалось лишённым всякого смысла, ровно таким жебессмысленным виделся мне мой прежний мир (такую реакцию моего разума даже трудно объяснить, до сих пор не могу понять, почему так происходит); но выходит и такой реквием по моей мечте.

Скоро книга была нами окончательно исчерпана, ведь все заметки были сделаны, а ответы на многие наши вопросы были получены. Я поставил книгу на прежнее место на полке, прямо в тот же непыльный участок, где ранее и располагалась книга. Вся команда начала покидать Архив. Дом, в котором жила Мария, размещался совсем недалеко от Архива, отчего возник достаточно хороший шанс провести на толику больше времени с Марией, что весьма удовлетворяло моим пожеланиям, которые я совсем недавно себе установил.

Мария шла замечательно погрустневшая, но даже такую грусть тяжело было за ней наблюдать. Я прекрасно понимал, чем вызвана эта грусть – причина не менялась – но сиюминутного решения на поверхность не выходило, оставалась лишь воля недостоверной импровизации, которая, впрочем, могла бы меня вывести из неловкого положения молчания.

– Странно, что какие-то учёные так давно нашли этот мир, но их теории так и не дошли до нас, даже с учётом прошедшего времени.

– И вправду; вообще всё это странное, не так ли? – взволнованно, даже гневно, усмехнулась Мария.

– Действительно… – я исчерпал свой словарный запас от неожиданности фразы Марии.

Смело можно заявить, что практически всякий человек испытывал ощущение острой неисправимой сковывающей ещё более неловкости, что возникала при достаточно длинном молчании обоих участников диалога. Такая же ситуация возникла и сейчас. Уровень мною испытанного в тот момент конфуза трудно сравнить с какими-то материальными объектами или же с определёнными чувствами. Сложнее всего эта ситуация приходится в случаях тотального внутреннего молчания: когда даже внутренний Я замолкает, а мысль явно не желает попасть в сознание.

Снова передо мной был дом Марии. Я уже начинал к нему привыкать, стал привыкать ко всей случившейся ситуации.

– «Ко всему-то подлец человек привыкает! – писал ведь Достоевский, а к молчанию неловкому не привыкнуть никак» – подался от безысходности в беседу с внутренним Мной я.

– «Но и Мария немало взволнованна сейчас! Видно по выражению, размышляет; лучше не беспокоить, право» – отзывалось эхом в глубине разума в качестве ответа от внутреннего Меня.

Хоть и нота смущения не спадала, никто из нас, кажется, не изволил нести обиды в себе.

– Феликс, спасибо, что проводили! доброй вам ночи! – но именно в этот момент без следа ушла всякая неловкость, а Мария говорила достаточно милым тоном.

– Мария, и вам спасибо… за компанию! доброй ночи и вам! – ответил я, а затем задумчиво побрёл туда, куда глядели глаза в принципе всякого бездумного идущего.

В моём городе, да и не только в моём, люди любили не только работать, но и отдыхать (а чаще выбирали скорее отдыхать, нежели проводить лишнюю минуту на рабочем месте), поэтому в городе имелись многочисленные места для отдыха: игральные клубы, бары, боулинги, бильярды и другие заведения, где люди после тяжелого дня могли оставить свои заботы и предаться веселью. Проходя возле одного из таких заведений, я заметил Дмитрия – студента, который учится вместе со мной в одном факультете.

– О, добрый вечер, Феликс! Что вы так поздно на улице делаете? вы ведь обычно в такое время дома находитесь. – сказал Дмитрий.

– Здравствуйте, я просто запозднился, а теперь иду домой. А что вы здесь делаете? Я слышал, у вас очень много работы из университета.

– Ох, я закончил все свои дела университетские, потому решил отдохнуть немного здесь, – объяснился Дмитрий.

– Мы с компанией через неделю собираемся ехать за город, как в тот раз, вы не желаете поехать с нами? – спустя секунду молчания предложил Дмитрий.

– А, нет-нет, у меня дел по горло, – рефлективно отказался я. – Но, раз уж я вас встретил, спрошу: не заметили ли вы ничего странного за эту неделю?

– Вовсе нет, я ничего такого не заметил. Что-то произошло? – спросил Дмитрий, которого тут же окликнула его многочисленная компания, которая, по-видимому, имела свой хвост остатка внутри заведения

– Извините, меня зовут, нужно идти, до свидания!

– До свидания… – сказал я, но Дмитрий, кажется, не услышал.

– «Как это странно… Вроде и помнит меня хорошо, хотя ничего не заметил… Ну, нужно идти»

Мои думы ни к чему меня так и не привели, а я, недолго блуждая, оказался у порога собственного дома, даже не задумываясь об этом. Оглядевшись, я заметил, что вокруг меня уже давно стемнело, то есть я слишком сильно ушёл в себя, что совсем перестал реагировать на окружающие раздражители. Судя по всему, уходить в себя мне было противопоказано, ведь даже время в такие-то моменты теряло свою сущность в моём сознании. В мою квартиру ввалился уже уставший путешественник между мирами, иными словами – всё тот же я. Впрочем, мой дом встречал меня в любом обличии: радостном или грустном, уставшем или бодром; а кровать всё так же принимала меня в свои тёплые объятия при любых обстоятельствах. Но в этот раз кровать встретила меня по-особенному (по крайней мере, мне так казалось). Моя голова, по новой традиции и новому обычаю, перед всяким сном была переполнена различными эмоциями и тезисами, которые лишь ждали своего аргумента. Спустя некоторое время, любая мысль сошла на нет, что могло значить лишь то, что сон наконец настиг моё изувеченное сознание.

Глава VII. Воскресный моцион

Предвещающий разлуку понедельник маленькими шагами секундной стрелки подкрадывался к нам, и он старался делать это незаметно, но я всегда следил за оставшимся для меня и Марии временем, из-за чего моё волнение возрастало с каждым днём, ровно так же, как и возрастало количество мыслей об этом. И наконец, эти мысли заполонили мою голову целиком и полностью: в моей голове не оставалось ничего абстрактного, над чем можно думать. Концентрация на чём-либо не давала ни единого плода: всё, чем я увлекался, стало даваться мне с большим трудом или же с большим нежеланием. Казалось, что все мои навыки буквально канули в Лету, а я, в свою очередь, потерял всю свою уникальность. Но для меня это не стало проблемой, ведь заметил я это совсем не сразу.

Воскресенье решило напомнить мне о моей озабоченности уже с самого раннего утра, или, скажем, с самой тёмной ночи. Я не мог знать, когда это было, потому что все события происходили во сне: этот сон словно выжигал меня изнутри ментально, и он же заставлял меня переживать этот сон вновь и вновь, раз за разом. Во сне без остановки прокручивались все возможные события, которые могли случиться в грядущий понедельник: покидание этого мира, может, смерть.

Я проснулся весь взволнованный вновь и в полной растерянности пытался отсечь события, происходящие во сне, от событий в реальной жизни, к чему мне привыкать уже не понадобилось. Вскоре я сумел успокоиться и теперь мог со спокойной (или нет?) душой начинать действовать. Я никак не мог допустить за собой грусти, которая была напрямую связана с Марией. Разумеется, сейчас о настроении Марии я стал думать в первую перед собой очередь, порой ущемляя собственные интересы, ведь лишь сейчас мою холодную, словно лёд, душу могла согреть только пламенная доброта Марии.

Невольно взглянув в окно, я не увидел той привычной картины, что вижу изо дня в день: вся улица была покрыта снегом, люди были теплее одеты, а дети, играющие на улице – радостнее. Судя по всему, ночью мною был пропущен снег, укрывший весь город под своей белоснежной пеленой.

Раздался звонок. Я ответил на него и услышал голос той самой Марии, о которой только что рассуждал.

– Доброго утра, Феликс, как вы?

На этом моменте, пожалуй, нужно сделать небольшое отступление: стоит наконец наградить читателя этих безумных записей и удостоить его чести знать моё имя. Меня зовут Феликс. Я совсем не люблю это имя, и именно за это не желаю его упоминать в своём повествовании, но всё же мой дорогой читатель должен его знать, не так ли?

– Здравствуйте, Мария. Я рад, что вы позвонили. Чувствую я себя просто замечательно, и вы, надеюсь, тоже.

– Gentiment, gentiment¹¹, так и есть, – проговорила в трубку телефона Мария. – Понедельник совсем близко, а времени у нас, как убеждает Эрнест, совсем мало. Этой ночью я долго не могла уснуть, но зато заметила парочку особенностей, которые по телефону обсудить довольно трудно.

– В таком случае нам непременно нужно встретиться!

– Да, я поддерживаю абсолютно такую же мысль, – согласилась Мария. – Давайте сделаем так: в течении часа, если вас, конечно, не затруднит, встретимся у моста, что выше площади.

– Вовсе нет, это меня не затруднит. Я был бы рад узнать что-то новое о ситуации, в которую мы странным образом попали, поэтому я вскоре буду на мосту, в окрестностях одиннадцати часов.

В целом остальное наше общение прошло неплохо, как и всегда, поэтому наводить марафет в моём внешнем виде, дабы блюсти эстетические предписания, я принялся несомненно довольным. В промежутке между подготовками я взглянул в зеркало. Сегодняшний случай, пожалуй, был уникальным, поэтому откладывать бритьё на больший срок уже не имело смысла. Хоть и обильной растительностью на лице я не обладал, всё же пренебрегать услугами бритвы я не стал. Спустя несколько минут из зеркала на меня смотрел вмиг помолодевший парень, который уже мог сойти за студента. Я никогда ранее не предполагал, что избавление от незаметных деталей лица значительно преображает всеобщий внешний вид человека. Через час у дверей моей квартиры с внутренней стороны стоял доселе не знакомый парень. Выглядел он так, словно сбежал из картин, написанных с русских дворян в XIX веке. Похвала от внутреннего меня была получена, а я был готов к выходу из своего места обитания. Затем я оказался на не по-ноябрьски теплой улице, которая уже была затенена облаками. Я не мог налюбоваться собой, идя вдоль улицы и оглядываясь в витрины магазинов, чтобы вновь увидеть того молодого человека. Самая импонировавшая мне погода блистала во всей своей красе, из-за чего моё настроение становилось лишь лучше. Я шёл по улице, вновь погружённый в размышления, а мои ноги, кажется, стали работать автономно, осознав всю никчёмность своего владельца в таком положении.

Я размышлял на тему влюбленности в людях, о том, как она влияла на них: влюбленных людей можно отнести к списку существ, отделённых от других, здоровых людей; им не присущи здравый рассудок и рациональная модель мышления, живя в своём “розовом” мире, где любовь всему голова, но зато у таких людей очень хорошо распространено селективное мышление: они просто отсекают все негативные черты своей пассии, иногда чуть ли не обожествляя её. Влюбленные люди – действительно удивительный объект для наблюдений. Каким же, однако, милым становится человек, когда любит.

Из пустоты внезапно материализовалась площадь, а затем и сам мост – мои глаза так и не заметили их становления – которые и вывели меня из внутреннего мира, который, как мне думалось, располагал всеми знаниями и на который я действительно мог положиться, словно на человека. Из мира мышления я выпал совсем не на долго, ведь Мария, будто бы синхронизировавшись со мной, тут же взошла на мост, но с другой стороны, когда я очутился подле него, вновь загнав меня в мечтания. Ещё издалека я заметил её по очертаниям худого тела и волосам, которые чуть касались плеч. Большее количество комментариев о её внешнем виде излишни, но он был всё так же сравним с красотой нашей безграничной Вселенной, поэтому оставим это на фантазии читателя.

Кажется, настроение Марии было намного лучше, чем я себе предполагал, но оно было и лучше того, что я видел ранее, что всё в совокупности могло означать и то, что она наконец смирилась с нашей судьбой, или же то, что у неё имеется на этот случай особый план, в чём я очень сомневался. Судить о её настроении я мог, наблюдая за походкой (она действительно о многом говорила): шла Мария, то ли дело подпрыгивая, а всю остальную длину моста она и вовсе шла пружинистой походкой, заметив меня еще издалека. В такие моменты мне всегда кажется, что весь мир вокруг нас пропадает, оставляя нас наедине в бескрайнем космосе, где возле нас пролетают целые Вселенные, а время, как и следует вблизи массивных тел, растягивается, делая этот момент бесконечно долгим. Такой момент очень трудно описать, ведь весь словарь русского языка становится ничтожным и не может найти в себе таких слов, которыми можно было бы передать это ощущение полёта.

– Погода сегодня просто прекрасная, после стольких-то то дождливых дней… – начинала Мария.

– Не вижу ничего плохого в дождливых днях: они, как мне кажется, напротив, передают атмосферу уюта и некой свободы, направляют на нужные мысли.

– Хм, вполне аргументированно. Ну, что же, ближе к делу.

– Ох, это верно, у меня действительно есть идеи насчёт этого…

– А давайте мы не будем стоять просто так на мосту, лучше пойдем дальше.

– Ох, да.

Я и Мария пошли в сторону центра города, поэтому такая прогулка априори не могла закончиться быстро, из-за чего выбор такого направления Марией мне стал понятен.

– В последнее время я совсем перестал понимать, что происходит в этом мире, – начал я.

– Я вас не совсем понимаю.

– Это разумеется, ведь дело в том, что буквально совсем недавно мы вынесли для себя, что у людей, окружающих нас, пропали воспоминания, оставляя лишь самое важное, а те, которые всё помнят и которые не претерпели никаких изменений, просто переместились из своих миров в этот.

– Да, так и есть, – подтвердила Мария. – Феликс, ближе к делу!

– Так вот: еще вчерашним вечером я, возвращаясь домой, встретил возле игрального клуба давнего знакомого – Дмитрия. Мне казалось, что он абсолютно такой же, как и все остальные, ничего не помнящие и не понимающие, но это оказалось не так. Дмитрий прекрасно помнил обо мне всё, помнил о том, что случилось много лет тому назад. Само собой разумеется, я спросил у него про понедельник, на что, внимание, он сказал, дескать, я ничего не заметил, я ничего не знаю. Не странно ли?

– У вас очень интересные знакомые, впрочем, это не суть важно. Я вот что думаю: такое может статься, что Вселенная обладает неким разумом, она решает, кому сохранить воспоминания, кому дать меньше, а кому – больше, как раз ваш знакомый попал в среднее положение, поэтому он не запечатлел изменения, став пешкой этого мира (вы уж меня извините за выражение), но и не стал таким, как все остальные, всё-таки унаследовав воспоминания из какой-то сопряжённой Вселенной.

– «Невероятно, какие мысли!» – подумал я.

– Мария, у вас очень… очень мудрая мысль! Я о таком даже не задумывался. Впрочем, да: возможно, так и есть.

Мимо нас пролетали все достопримечательности города: мосты мгновенно провожали нас на тот берег, различные мемориалы не поступались своей величественностью, но и не забывали привлекать наше внимание, которое всецело было погружено в нелегкую дискуссию. Так же мимо мог пройти и огромный торговый центр, где скапливалась вся социальная составляющая города, куда я попадал за исключительно редкими случаями. Чтобы попасть на нужный проспект, нужно было преодолеть себя и пройти сквозь центр, ведь обходить такое массивное здание могло стоить нам не только времени, но и сил.

На входе нас встречала современная автоматическая дверь. Кажется, это можно считать свидетельством технического прогресса, однако и можно это расценивать как человеческий физический регресс. Сейчас настало такое время, когда человек может вполне спокойно деградировать как духовно, так и физически, потому что, к примеру, этому самому человеку даже не нужно прикладывать самые малейшие усилия, чтобы открыть дверь; впрочем, было мило, что передо мной отворялась дверь, хоть её открывал и не человек, а моторчик, установленный в какой-то скрытой части двери.

За дверью мне открылся кипящий взаимодействиями социальный мир: сотрудники различных лавок спокойно разговаривали с посетителями, а те, в свою очередь, без затруднений и запинок им отвечали, ничуть не стесняясь при этом; другие же просто ходили и от скуки разговаривали с проходящими мимо людьми, опять же без всякого стеснения – таким людям я завидовал: их лёгкость в общении казалась мне недостижимым феноменом, но такое поведение одновременно могло быть мне и противным, что, однако, противоречиво. Но теперь я был должен временно интегрироваться в мир социальный. К счастью, Мария стала моим проводником в социум, что немало поджигало во мне желание общаться с людьми, правда, ненадолго. Было заметно, как Мария радовалась, видя моё взаимодействие с людьми, словно учитель, который видит успехи своего ученика.

– Прошу, заходите в лавочку «кофейный ликбез», здесь вы наконец полюбите кофе!

– Сегодня самые низкие цены на самые востребованные подарки вашим самым любимым родственникам и…

– Ох, как же здесь много людей… – вздохнул я.

– Чай, вы не привыкли? За вами забавно наблюдать в этот момент.

– Может, забавно, а я такие приключения в страны людей не жалую.

– А вы попробуйте!

В этот же самый момент, словно на руку Марии, ко мне подошёл мужчина в странном ярком кардигане.

– Здравствуйте, красивые молодые люди, как ваше настроение?

– Доброго дня, у нас всё отлично… – чувствуя с каждой секундой всё больший дискомфорт и тяжесть, затихающим голосом говорил я.

– Проходите в мою лавочку импортной одежды «Lucien’s», там, чуть дальше вглубь центра, я думаю, вам придутся по душе такие яркие вещи, как мой кардиган, или же серьёзная повседневная одежда, как ваше пальто. Может быть, леди что-то придется по душе?

– Мы здесь просто проходом, но непременно вернёмся к вам в самом скором времени! – Мария очень быстро и тактично исчерпала интерес зазывающего в лавку мужчины.

– Иногда попадаются среди социума и такие люди. В их лавочках, честно говоря, самые высокие среди конкурентов цены на самую обычную одежду, так что таких лучше игнорировать, – продолжила Мария уже для меня.

Чем глубже мы входили в бесконечно длинный торговый центр, тем ярче и красочнее он становился, воздух наполнялся греющим желудок запахом выпечки – явный ход умного маркетолога – а пространство заполнялось музыкой, которая исходила из инструментов талантливых и преданных своему делу любителей.

– Здесь очень красиво стало с последнего моего визита сюда! – подивилась Мария. – А как вы считаете?

– Если сказать вам на чистоту, то я здесь впервые, впрочем, я даже не ожидал увидеть в нашем городе настолько огромные здания, а все эти люди, я уверен, по нескольку раз в день попадают в этот обитель торговой идеи, да настолько, что даже и не заметят этой красоты.

– Ваша мысль мудра, но… О! Наконец мы дошли до выхода!

Пройдя, кажется, сотню километров, бесконечный на первый взгляд коридор из лавочек окончился.

– Ох, как же внутри было шумно, это очень утомляет, – вскликнул я.

– А вы любитель тишины, я погляжу! – усмехнулась Мария. – Но нужно привыкать, ведь этих людей никогда не перебьешь!

– Пожалуй, вернемся к нашей проблеме.

– Если мы вспомним речь Эрнеста, то точно не упустим момент, при котором мы должны… дематериализоваться, – я запнулся на слове.

– Говоря о дематериализации: я так и не могу заметить того ужасающего разрушения, о котором так замечал Эрнест; сегодня уже воскресенье, а данный мир абсолютно не подаёт признаков к разрушению, к счастью, конечно.

– Мне хочется лишь надеяться, что всё останется в этой поре, – говоря это, я, кажется, заметно покраснел. – Признаться, у меня отошло всякое желание к возвращению, ведь родной мне мир явно не жалует моего возвращения: там меня, за исключением нескольких людей, никто и не ожидает, что, впрочем, огорчает, но всё равно не делает обстоятельство столь печальным и вынуждающим к возвращению. Да и нельзя упускать из виду тот факт, что и этот мир становится мне привычным с каждым днём моего пребывания, ведь всякий человек, хоть и в глубине души, привязывается к другим людям, есть ли на то желание или нет.

– Это вы верно подметили, Феликс, но у нас абсолютно нет выбора; как бы сильно мы ни хотели остаться здесь или вернуться обратно, всё, судя по всему, предрешено.

Самые разные памятники истории, литературы и просто развития науки стали свидетелями наших разговоров, но лишь на толику.

– А статуи-то стоят всё те же, ни пылинки с них не упало с момента перемещения; здания, пожалуй, тоже ничуть не изменились, – заметила Мария, чей взгляд был отвлечён на окружающих нас зданиях. – Какова была ваша жизнь до перемещения?

– Моя жизнь ничем особенным не выделялась и была чем-то слишком обыденным, чем-то, что можно расписывать на сценарии и читать их каждый раз, когда что-либо происходит, дабы знать, что ожидать от той или иной ситуации. Каждое утро доселе я просыпался с мыслью, что всё повторяется, будто бы я живу в каком-то глупом цикле, а выйти из него мне не представляется возможным. К такому ритму жизни я уже, что логично, привык, но всё равно плыл по течению, вечно чего-то ожидая. Когда наступил понедельник, отличия я заметил практически сразу, тем же утром: автобус для меня оказался слишком пуст, улицы также пусты, а университет, как ни странно, полон, все пришли вовремя, что странно в наше время, а также явились вы – это меня удивило более всего остального, – повествовал Марии без всяких смущений, словно родному человеку, я. – А как проходила ваша жизнь?

– Я вечный экстраверт – всегда нахожусь в разных компаниях людей. Я привыкла, что вокруг меня всегда находятся близкие люди, которые готовы поддержать в случае надобности. Утро того пресловутого понедельника я встретила в достаточно грустном настроении, что было вызвано дождём – дождь я, признаюсь, совсем не люблю из-за того, что и без него серые улицы становятся всё серее и серее. С отсутствием уже вошедших в традицию каждоутренних весточек от близких друзей я отправилась в университет. Из-за дождя дойти пешком можно было, лишь промокнув до нитки, а этого я не хотела, поэтому решила проехать пять минут на автобусе, вероятно, именно в этот момент я и «переместилась», как бы двусмысленно это не звучало. Ещё раньше меня интересовала литература, а именно проза: еще в школе я пыталась написать свою книгу, и она, кажется, удалась. По правде говоря, я занималась буквально всем. Сейчас я занимаюсь художественным искусством, будучи воодушевлённой работами своей бабушки, которая тоже в своё время писала много картин.

– «Невероятно… Какие талантливые люди, однако, бывают!» – подумал я.

– Это очень интересно! Ваша заинтересованность во всём показывает эрудицию, коей вы немало располагаете, как я погляжу, – сказал я. – Какие картины вы пишете?

– Я часто пишу пейзажи. По большей части, я пишу то, что мне кажется красивым: это бывает и природа, и люди, абсолютно всё. Также я просто не боюсь пробовать что-то новое, ведь считаю, что именно в экспериментах есть развитие, и ничего более не научит, чем что-то новое, что-то, с чем я ещё никогда не встречалась.

– Это невероятно интересно! Я был бы неимоверно рад посмотреть на ваши картины!

– Может быть, я вам совсем скоро их покажу… – всё более краснея с каждой секундой, говорила милая Мария.

Вдруг перед нами возник недавно открытый сквер. Ещё далеко не все люди видели достопримечательности этого сквера, поэтому интерес к месту культурного досуга подогревался всё более.

– Здесь, совсем не далеко, недавно открыли новый сквер, в котором, по словам многих людей, очень красиво. Не хотите ли вы пойти туда со мной?

– Конечно хочу, ведь я, честно говоря, обожаю всю эту зелень среди этого вечно серого города.

Теперь же Мария шла, улыбаясь, а я невольно начинал улыбаться вместе с ней и радоваться каждому лучу солнца. Улыбка Марии – это то, что заставляло всех людей вокруг улыбаться подобно ей. Такой заразительной была улыбка Марии, из-за чего улыбку даже можно назвать её исключительным даром. Казалось, даже погода решила измениться, дабы соответствовать улыбке Марии и вместе с ней излучать своё тепло: все облака, что виднелись на небесах ранее, исчезли, оставив небо сугубо голубым. Мария явно была от неё в восторге. Замечательным было то, что я раньше совсем не любил солнечный свет, но теперь более чем довольствовался им. Забывшие все проблемы и просто радующиеся жизни, мы без всяких лишних слов дошли до лучезарного сквера. В сквере, как и ожидалось, на меня нашли целые списки тем для разговоров. В ход шли самые разные темы, которые порой находились на очень большом смысловом расстоянии друг от друга, затрагивая все уголки нашего интереса.

● ● ●

–…думаю, им не стоило этого делать, – не успел закончить мысль я.

Внезапно раздался слишком громкий, оглушающий и протяжный звук, похожий на скрип металла. Я был оглушён и долгое время не мог разомкнуть своих глаз. Звук так и не прекращался, но вскоре я всё же смог к нему привыкнуть и открыть глаза. Такая картина меня очень удивила: вокруг меня был всё тот же сквер, в котором я находился с Марией, но самой Марии здесь не было; в воздухе левитировали осколки зеркал, которые отражали в себе то, чего не было наяву – другие места, люди, автомобили и, кажется, даже самые важные исторические события. Небо сменилось космосом, показывая собой те созвездия, которые совсем не были известны нашим астрономам. Солнце пропало – его не было вовсе – но в сквере по-прежнему было слишком светло, что даже ослепляло меня, лишая ещё одного чувства – зрения. Вдалеке порой мерцали силуэты разных людей, в них даже можно было разглядеть Марию; но, подойдя к ним, я терпел неудачу: Марии там не оказывалось, а рисунок исчезал бесследно. Эти силуэты проявлялись в других местах, а я, весь потерянный, только подбегал к ним, чтобы они снова перелетали за другую стену, которая пропускала свет (почему-то солнечный). Посмотрев под свои ноги, я видел тень, исходящую от меня из-за солнца, наличием которого кто-то пренебрег. Тень падала в сторону этой стены, беспрестанно незначительно колеблясь, словно источник света менял своё положение или начинал светить ярче. Силуэт так и не пропадал, напротив, становился всё темнее. Тень подо мной окончательно перестала подчиняться законам знакомой мне физики, меняя своё направление по часовой и против часовой стрелки, чередуясь. Силуэт Марии, кажется, что-то пытался показать, но нет… он действительно рыдал навзрыд, голосом Марии… Несомненно, плакала она, никто более. Стена чернела, превращаясь в груду угля, очень тёмного угля. Осколки от стены полетели прямо в меня, с большим импульсом отталкивая меня от места, где я стоял, но взамен открывая мне доступ к обратной стороне той ширмы, за которой проливала слёзы Мария. Я мигом встал с уличной плитки и побежал к этой огромной дыре в стене. Звук не прекращался, а я продвигался вперёд, словно рассекал звуковые волны своим телом. И вот, я стою у стены, оглушённый и отчасти шокированный, притуплённый.

– Мария? Вы здесь? – раздирая горло, кричал я.

– Вот ты и здесь, прекрасно… – сказал кто-то тем же голосом, который я слышал во сне от псевдо-Марии.

Передо мной была такая необычная картина: за стеной выстроилась полная копия этого сквера, а подле разломленной стены, опираясь на неё, стояла необычная женщина (или девушка?): она была одета в чёрный плащ, а волосы её были с фиолетовым отливом, но голова была накрыта капюшоном, так мне показалось. Честно говоря, момент был очень краткий, что я не мог рассмотреть окончательно эту женщину. Своё лицо она продолжила скрывать за капюшоном.

– Кто вы? – в недоумении спросил я.

– Пожалуй, вам этого знать не стоит.

– Что же вам от меня нужно, я ведь не в первый вас вижу? я уверен в этом!

Ответа не последовало. Я обернулся к этой женщине, потому что я стоял как бы спиной к ней, но там её не оказалось. Резко какой-то необычный импульс прошёлся внутри моей головы, что заставил помутнеть изображение в моих глазах. Я потерял дыхание. Казалось – всё! конец! – но это было не то, совсем не то. Вдалеке сквер начинал рассыпаться – земля уходила из-под ног – и эта волна двигалась ко мне. Воздуха в лёгких мне уже не хватало на банальный шаг, поэтому я был вынужден лишь стоять, смотреть в лицо приближающемуся падению, смерти. Уличная плитка надо мной расступилась, а я был готов к падению.

Я бесконечно падал в такую же бесконечную бездну. Вновь.

Но ждать смерти слишком долго не пришлось. В бездне, трудно поверить, нашлось дно. Небо из чёрно-фиолетового превратилось в голубое, осколки стекла, что, кстати, тоже падали со мной, стерлись в самый мелкий песок, настолько, что его уже не было вовсе.

– Что случилось? Я приземлился, я жив, не может быть! – прокричал внутри самого себя я

Я упал прямо на уличную плитку того же сквера, только в нормальную его версию, если можно так выразиться. Это падение было абсолютно безболезненным, что было слишком удивительным с одной стороны и облегчающим душу с другой. Совсем рядом со мной на скамейке сидела Мария. Она выглядела крайне необычно (в таком виде я её никогда не видел и представить не мог): она была бледна, словно лёд, её глаза также были серы, никакой былой мимики на ней нельзя было заметить, а все её движения были притуплены; судя по всему, Мария оказалась в таком же положении и была им крайне шокирована, но затем Мария заметила меня. Мария вздрогнула и несколько слёз пролилось из её глаз – именно их она скрывала за своей бледностью.

– Мария, как я рад, что вы здесь, вы даже не представляете! – подбегая к ней, вскрикнул я.

– Не может быть… – тихо проговорила вмиг оживлённая Мария, вытирая слёзы мокрым рукавом.

– Это точно кошмар! Я так и не могу понять, что это было! – очень невнятно, словно с песком во рту, сказал я.

– Какой ужас, я-я совсем испугалась… Всё вокруг меня, и вы в том числе, Феликс, исчезли… я… я просто стояла и даже двигаться особо не могла… А затем всё погрузилось в какую-то беспросветную тьму, ничего не видно, лишь слышно, как кто-то ходит по земле. Очередная минута… И меня просто хаотично перемещало из одного места в другое, но ни двинуться, ни сказать ничего, я не могла.

– Погодите, успокойтесь, пожалуйста… – пытался я хоть как-то успокоить Марию, хотя сам был не менее взволнован.

– А потом я просто упала куда-то и падала очень долго, пока так и не попала на эту скамейку…

В такой ситуации с большим трудом давалось здраво рассуждать. Такое явление не поддавалось никакому объяснению со стороны привычной физики, но на этом моменте ко мне вернулась моя память. Помимо привычной физики, я ещё помнил содержание той книги, что мы искали в Архиве.

– Кажется, в той книге это называлось “разломом”, – сказал настолько тихо я, что это было произнесено шёпотом, но даже мой шёпот Мария смогла разобрать.

– Появились какие-то разломы… А мы даже не знаем, из-за чего они случаются! А если теперь это будет постоянно? – слишком заметно волновалась Мария.

– Я надеюсь, что нет, иначе это нашу жизнь в ад превратит. Я уверен, мы обязательно найдём на это ответ в очень скором времени, не стоит сильно волноваться, – я пытался успокоить Марию, но мои методы к достижению этого были такими никчёмными, что даже усугубляли ситуацию, из-за чего я постоянно жалел о том, что вообще вставил своё ущербное слово.

– Но уже завтра понедельник! Как вам представляется возможным выбраться отсюда?! Просто… признайте, что мы здесь обречены… (тут она точно обращалась не ко мне. Мысли, произнесённые вслух, думаю).

Наши тревоги и волнения прервал звонок телефона, внезапно раздавшийся из моего кармана. Звонил Леон, прямо ко мне, хотя раньше такого, как я помню, не делал даже в самом крайнем случае.

– Ты ведь тоже это заметил? – очень фамильярно и бесцеремонно начал Леон.

– Не понимаю вас. Если вы про разлом, то да – заметил, но прошу уточнять такие вещи, – уже действительно начинал злиться я.

– Эти ваши formalités¹², разве нельзя проще к этому?

– Точно не советую таким пренебрегать, Леон.

– Как угодно. Я хочу лишь сказать, что тебе и Марии нужно быть осторожнее. Ты… простите, вы прекрасно сами понимаете, что случится с этим миром буквально завтра. Вам вдвоём же не хочется быть стёртым этим миром, верно? – очень странным, претенциозным тоном произносил это Леон.

– Откуда вы знаете, что Мария здесь?

– Но это так очевидно, ты же так и увязался за ней, словно собака, которой подбросили кость… К сожалению, завтра в вашем романе случится заключительный этап. Впрочем, что нужно было, я сообщил.

Послышались гудки.

– Вот… Сквернейший ведь тип… – возмущался я.

– А кто это был? – спросила Мария.

– Это Леон, столько наговорил… Впрочем, он всегда был человеком, скажем, нехорошим, поэтому тут даже нечему удивляться. Постоянно совершал различного рода подлости, а всё из-за собственной зависти…

– Достаточно… – внезапно прервала Мария, но я, впрочем, не обиделся. – Слушайте, я вам говорила, что увлекаюсь написанием картин. Когда я говорила, что когда-нибудь покажу их вам, я говорила правду… Времени у нас остаётся достаточно мало, поэтому приглашаю вас сегодня вечером быть моим гостем. Дома у меня много картин, и, честно говоря, их никто доселе не видел, а вам, пожалуй, доверю: мне очень интересно ваше мнение.

– Ох, предложение очень хорошее… Да, я согласен; я имел в виду, что согласен. Мне тоже интересны ваши картины.

Мария очень меня удивила и ввела в ступор, поэтому даже моя вычурная речь отказалась быть таковой в этот момент.

– Я очень рада, что вы согласны. На самом деле, я давно хотела вас пригласить, но вечно это откладывала, – Мария покраснела, – я не думала совсем, что отложу это до самого, так скажем, последнего дня. Но, прошу вас: пожалуйста, не нужно меня сегодня провожать до дома, потому что мне необходимо дома навести порядок и все порядком обдумать, но я буду ждать вас с нетерпением. Жду вас! – помахала мне рукой Мария и пошла в сторону дома.

– Я постараюсь, а вы постарайтесь не беспокоиться с этими-то ситуациями. A plus tard¹³! – ответил я.

Дом Марии был совсем недалеко, поэтому её путь до дома обошёлся бы ей, думаю, в минут 15. А я пошёл домой, обрадованный приглашением. Моя голова была занята лишь мыслями о том, каким будет этот вечер, поэтому я и не заметил, как ждал своей маршрутки на остановке, как дождался её и ехал среди большого количества людей и как наконец вошёл домой – это всё мне казалось считанными секундами.

“Что же, я дома, значит-с” – сказал про себя я, – “Но ведь без подарка нельзя идти в гости, тем более к Марии, верно?”

Теперь я занялся поиском какого-то ценного подарка, который сможет порадовать Марию и который имел для меня хоть какую-то ценность. Мне хотелось, чтобы Мария помнила меня после того, как мы вернёмся в свои миры, когда уже не будет возможности встретиться и увидеть друг друга, но мало того, что мы не сможем увидеть друг друга – мы больше никогда не сможем услышать друг друга и вообще узнать о их жизни – это меня огорчало. Я бездумно ходил по дому в поисках, но никак не мог что-либо найти.

Вскоре я нашёл свои старые поэтические произведения, о которых я уже писал ранее.

– Это писал я? Какая бездарщина, но, впрочем, сойдёт. Хотя эти строки весьма неплохи, стоит отметить, – перечитывая свои стихотворения, говорил слегка тихим, внутренним голосом я.

Изначально мне хотелось выбрать именно тот подарок, который будет напоминать Марии обо мне спустя много времени после нашего возвращения в свои миры: мои рукописные стихотворения были тому примером. В этих стихах я писал о красоте ночного неба и бескрайности Вселенной, рассуждал о красивом с точки зрения физики, при этом вставляя в эти мысли некоторую рифму. Но теперь с этими стихами можно провести параллель, ведь мне и сейчас хотелось бы выйти с Марией на танец под таким же обременённым звёздами небом, наконец разрушив тот барьер, который так мешает найти способ не потерять друг друга; когда звёзды сами предаются движениям, подобно мне и Марии – таким необычным попаданцам. Совсем не раз думалось мне, что мир подчиняется лишь нам, как в теории Матрицы, лишь нам было подвластно изменение таких, казалось бы, постоянных констант физики, всех законов биологии, всей Вселенной под наш манер.

Я сложил свою тетрадь со стихами в цилиндр, предварительно оставив на ней запись к Марии: «Для памяти о Феликсе …ском (это моя фамилия)». Эта тетрадь со стихотворениями была единственным предметом, сохранившим до сих пор свою духовную ценность для меня. Когда я был моложе и только начинал писать стихи, я хранил эту тетрадь как зеницу ока, но сейчас мог доверить такую вещь Марии лишь за то, что она была рядом со мной в такой момент, в знак моей безмерной благодарности. Из дома же я вышел спустя двадцать минут.

Собиравшаяся упасть ночь придала небу необычный рыжий отлив на границе с видимым горизонтом, а с другой стороны этого горизонта волной надвигалась фиолетовая темнота, каждый раз необычно меня удивляя своим явлением. В такие моменты всё кажется волшебным, но лишь на миг, ведь последний солнечный луч, сдерживающий на плечах эту темноту, наконец сдаётся, а ночь, пользуясь этим моментом, вступает в свои права. Вновь начавшийся снег падал мне на лицо, накрывал землю своим полотном. Холодно не было, напротив, становилось тепло от одной лишь зимней атмосферы, которую я жду из года в год, из-за которой грущу, ведь она имеет свойство прекращаться в конце любимой зимы.

Дорога к Марии мне казалась несоизмеримо долгой: намного дольше, чем она была ранее. Окна в маршрутке были занавешены, я не обращал внимания на то, где проезжаю. Я решил пробиться к окну через, казалось, бесконечную толпу людей, стоящих стеной передо мной, и отодвинуть ткань, занавешивающую окно, за которым, пробившись, я так ничего и не увидел. Картина за окном вмиг окрасилась в самые экзотические смешения фиолетового и синего оттенков, но это была точно не краска – это вновь был самый настоящий космос.

– «Кажется, очередной разлом» – промчалось в моей голове.

Вокруг меня стало как-то свободно. Оглянувшись, я заметил, что толпа людей исчезла.

– «Как же… Если это тот самый автобус, что вернет меня обратно…» – задыхаясь в панике, диссонировал мой внутренний голос.

– Не может быть! – со всей мощи ударяя по стеклу, вскрикнул.

Реакция на мой удар была незамедлительна: стекло разбилось, а через секунду превратилось в песок, ровно так же, как и автобус. Космос вокруг меня не позволял дышать, всячески препятствовал этому, но среди бесконечного космоса я смог видеть издали приближающийся тёмный объект, темнее которого, как мне казалось, ничего не бывает. Оно становилось всё ближе, а я, будучи застрявшим в невесомости, всё-таки пришёл в движение. Но я становился всё ближе. Оставшись беспомощным, дыра затянула меня в себя. Но, попав туда, я смог увидеть необычный свет, исходящий из глубины. Спустя момент всё это растворилось без следа, а я обнаружил себя лежащим на плитке подле автобусной остановки. Снег падал мне на лицо.

Я встал с заснеженной уличной плитки и, отряхнувшись, вернул себе сознание. Возле меня стояли люди:

– Что с вами?

– Всё в порядке?

– Вам нужна помощь?

– Я в порядке, спасибо за беспокойство…

Вокруг меня находился всё тот же мир: поведение людей, всеобщая его внешняя составляющая, даже погода была неизменна – это показывало, что я не совершил перемещение, хоть и был близок к критическому состоянию.

Время суток действительно близилось к вечернему, а я, в свою очередь, близился к дому Марии. Уличные вывески магазинов и их витрины загорались самыми разными цветами, что существовали в мире, и освещали собой весь город по мере того, как я к ним подходил. Любой художник приметил бы весь этот контраст цветов и захотел бы его навеки запечатлеть, дабы передать ночную красоту дневной жизни, показать ей, насколько ночь хороша. Окна квартир в жилых домах заполнялись тёплым уютным светом. Несмотря на спустившуюся ночь, людей на улицах меньше на становилось, а, напротив, их количество лишь росло. Но эти люди совсем отличались от тех, что проходили по этим же улицам ночью: вечерние прохожие были в среднем моложе тех же дневных; но вечером эти люди становились более примечательными – уже не думалось о них, что они – очередной обыденный человек. Вечером люди облачались в свои самые яркие и красочные наряды, некоторые из них брали с собой музыкальные инструменты (видимо для того, чтобы выступить в какой-нибудь группе людей по интересам). Некоторые же из этих музыкантов были узнаваемы, потому что зачастую играли свою музыку на популярных улицах города, где присутствовал постоянный поток людей (уж музыканты-то знали, где их услышит большинство). Мне показалось, что именно музыканты никак не изменились после моего перехода из одного мира в другой: они по-прежнему любили музыку, людей, своих слушателей. Даже в моём мире музыканты казались для меня надеждой на спасение общества, ведь именно им была представлена возможность вновь сплотить людей, избавить людей от чёрствости друг к другу. Лишь музыканты были неизменны между этими мирами.

Даже после того, как я покинул автобус, время продолжало тянуться до бесконечности. Быть может, это был эффект этой Вселенной, а может быть, это лишь мой разум пытался обмануть меня самого. Мне трудно было воспринимать тот факт, что этот мир, в котором прямо сейчас нахожусь я и, параллельно мне, существует Мария, должен разрушиться в скором времени – завтра, что говорило о том, что времени у нас с каждой секундой становилось только меньше: секунда становилась всё большей долей от всего оставшегося времени, но никто не может на это повлиять, кроме, само собой разумеется, массы других планет. Хоть мне и Марии подчинялись все константы физики, время всё так же оставалось неподвластно. Верить в такое абсолютно не хотелось, но пропасть, подобно этому миру, мне тоже не хотелось. Страшно было представить, как бы я жил далее, зная, что Марии более не существует. Стоит повториться, что Мария действительно выполняла роль ангела для меня, что спустился с небес, чтобы помочь мне, поэтому если забрать этого ангела, то весь мир для меня вновь станет лишь бременем, которое я должен буду нести через жизнь. Эти мысли немало влияли на меня, но влияли не самым лучшим образом, но вдаваться в депрессии я не решался.

Глава VIII. Утопия

Вскоре высшие силы этого измерения решили снизойти до меня, и вершина своеобразного Олимпа – дом Марии – предстала передо мной. Раньше мне не приходилось быть внутри дома Марии, ближе всего к нему я находился, когда стоял рядом с ним, ожидая Марию, поэтому этот момент становился для меня особенно волнительным. Впрочем, откровенно говоря, в гостях я бывал крайне редко (да и не просто так, а по делу). Во время моего восхождения «на Олимп», я начинал замечать, как некотораядрожь проходила через меня, как электрический импульс мгновенно проходит через человека, заставляя его ощущать реакцию его же волос на движение электронов и накопление зарядов; скорее всего, такая реакция моего организма была вызвана волнением, сама собой. Чем ближе я находился к дому Марии, тем больше я волновался, соответственно, начинал ощущать всё большую дрожь. И вот наконец я стою перед домом, вхожу в него и вижу перед собой «палату» самого «божества», но, кажется, божества лишь для меня. Я постучал в дверь. Ответ не заставил себя долго ждать: хозяйка сию минуту отворила мне дверь, полная радости и красной краски на щеках.

Гостеприимству Марии можно было лишь завидовать, но мало этого: сам приём был довершён самым светским обращение даже с таким гостем, как я (ведь я не считал себя особенно привилегированным). Нельзя было найти даже одного упрёка как в приёме хозяйки, так и в обстановке в доме: всё было бесподобно красивым и уникальным, чего не встретишь в других домах. Соблюдение всех правил, предписанных этикетом, аналогично было безупречным. Могло создаваться такое впечатление, что движения Марии имели некоторую нотку аристократизма: осанка Марии была замечательно здоровой (раньше я не мог этого заметить в полной мере, потому что её верхняя одежда скрывала весь контур позвоночника, но даже не рассматривая его, я всё равно был восхищен, не говоря уже об этом в данный момент); всё это меня умиляло и восхищало в Марии всё больше и больше.

На самом деле, в моё время настоящих аристократов практически не было, но похожие на них люди всё же имелись, но их было настолько мало, что можно было смело вынести предположение, что в маленьких городах, где значительно меньший уровень просвещения людей по сравнению с моим городом, по-настоящему благовоспитанных людей не было вовсе. Себя самого я мог признать благовоспитанным человеком, но этого воспитания точно недоставало до статуса «светского» человека. Я всегда находился в поиске умных и воспитанных людей, которые действительно отличаются от тех обывателей, коими является каждый второй участник социального общества в моё время; из-за чего я был знаком с многими людьми, которые поначалу мне казались таковыми, но впоследствии, после того, как и узнавал их глубже и понимал, что уровень их воспитания много далёк даже от моего, показывали обратное. Затем же я просто бросил все попытки найти такого человека, пуская дело «на авось», как говорится, потому что даже самый воспитанный из тех людей человек меня в итоге разочаровал; таких людей нельзя найти – они сами находят тебя, когда ты в них нуждаешься, в обратном же случае все эти поиски априори обречены на провал и лишь попусту тратят моё драгоценное время. Теперь же такое обхождение Марии со мной вновь зажигало то пламя надежды, что угасло уже давно. Впрочем, наше лирическое отступление себя целиком и полностью изжило, поэтому, думаю, стоит вернуться к нашему повествованию.

В доме Марии было чрезвычайно уютно, да настолько, что я свыкся с обстановкой в гостях в первые же минуту моего пребывания здесь и чувствовал себя как дома. В голове я старался не упускать план действий, дабы ни в коем случае не допускать пресловутых неловких пауз, которые могут значительно подпортить вечер.

– Изволите чаю, мой дорогой гость? – предложила Мария.

– Да, пожалуй, почему бы и нет?

– Тогда подождите пару минут, чай скоро будет, а пока что проходите в гостиную комнату, вот сюда (Мария указала мне на большую двустворчатую дверь).

Пожалуй, стоит уделить немного внимания самой комнате, пока Мария готовит чай, а мне, в свою очередь, просто нечего делать. Помимо того самого уютного тёплого света, издаваемого неведомым мне осветительным прибором, находились и другие предметы интерьера: я сидел на крайне удобной, как мне показалось, софе, которые часто располагают у себя люди, у которых я бываю в гостях (удивительное свойство эта софа приобретает, когда ты пребываешь гостем: софа становится слишком мягкой, что на ней хочется заснуть сию минуту, но, по приходу домой, абсолютно такой же диван становится по твёрдости не лучше большого камня); под моими ногами находился приятный меховой ковёр, который дополнительно согревал зимой и неплохо сам по себе украшал квартиру, являясь плюсом к уюту; прямо перед моими ногами на ковре стоял кофейный стол, совсем небольшой, но даже в таких масштабах немало показывал своё величие, будучи деревянным; затем на стене напротив меня я приметил удивительную картину: это было что-то абстрактное, необычное для стандартного человека, но почему-то такие картины подсознательно игнорируются, кажется, воспринимаясь чем-то обыденным и не стоящим внимания мозгом, но по какой-то другой причине люди вешали именно такие картины у себя в доме, но эта картина явно чем-то отличалась от всех других мне известных, но чем конкретно – неясно; с правой стороны от грани софы стоял книжный шкаф, который тут же меня заинтересовал более всего остального в этой комнате, ведь всегда было интересно знать, чем интересуется твой собеседник, а если собеседник – Мария, то в моём случае любопытство утраивалось; Мария соблюла чистоту, порядок и уют даже здесь: расположение книг на полках определялось по их принадлежности к тому или иному жанру и автору, что делало их местонахождение интуитивно понятным, а само эстетическое удовольствие от созерцания сих порядков приводило глаз в радостное исступление. Сам же я таких расстановок у себя дома не достигал, потому что в любом случае ничего не мог найти, а когда же всё было разбросано в хаотичном беспорядке, я, напротив, находил вещь скорее; книги в основном принадлежали к жанрам классической литературы, которой я был ценителем и которую часто перечитывал, в надежде узнать что-нибудь новое о персонажах и о сюжете в целом, впрочем, в схожести вкусов Марии с моими я не сомневался; совсем забыл упомянуть о длинной, с комнату длиной, тумбе, которая, судя по всему, стояла здесь слишком естественно, что казалось, словно она и не предмет мебели вовсе. Человеком я считал себя тактичным, поэтому вторгаться в тумбу и изучать её без ведома владельца я не стал бы при всяком желании. Занавес слева от софы скрывал собой окно, но одна половина тюли была собрана так, чтобы была видна часть дороги к её дому, точно небеспричинно. Пока я был занят рассматриванием комнаты, я не заметил, как вошла Мария с двумя чашками чая в руках, но к чаю я притрагиваться не спешил, потому что, из-за своей застенчивости, ждал этого от Марии, которая, в свою очередь, ждала этого от меня.

– Спешу заметить, у вас довольно уютная комната: всё так аккуратно расставлено, глаз буквально радуется.

– Благодарю, конечно, – смутилась Мария, – но мне она уже так надоела за эти годы, а что-то беспрестанно менять я, честно говоря, устала.

– Тяжело не завидовать вам; я бы жил в этом месте годами, что уж там говорить, а каждое утро бы встречал, радуясь этой красоте и этому уюту.

– Как же вы мне льстите! А вы подхалим эдакий! – усмехнулась Мария.

– Но ведь правду говорю! – говорил я. – Я невольно засмотрелся на вашу книжную полку: вы, значит-с, любитель философии Достоевского?

– Мне трудно назвать себя полноценным любителем, потому что постоянно «перепрыгиваю» от одной книги к другой, даже не прочитав до конца предыдущую, но книги этого автора мне действительно нравятся, нечего таить.

– Ранее я тоже имел радость читать. Его Бесы мне особенно нравились за безупречный сюжет, за продуманных до мелочей персонажей и за слишком полное описание всей картины, из-за чего аж возникает ощущение, словно ты лично присутствуешь там.

– Это уж правда, – ответила Мария. – Я уже давно наслышана об этой книге, издавна знала, что она такая «полная», если, конечно, можно так выразиться.

– А еще заметил, что вам нравится фантастика, верно?

– Да, это так: иногда хочется просто уйти от реальности и погрузиться в красочный мир фантастики, где всё такое неординарное и удивительное для нас.

Ещё больше времени мы потратили, обсуждая самые разные книги, которые находились на полке Марии, поднимая на поверхность самые интересные философские вопросы, чтобы и над их пониманием взять верх. Становилось заметно, что периодически Мария терялась и невольно краснела, что проявлялось при каждом моём вопросе, который, судя по всему, возникал от страха дать не такой ответ, какой она ждёт от самой себя, не желая меня обижать неправильно составленным предложением. Я замечал это, из-за чего начинал предпринимать некоторые меры по снижению уровня её смущения: я старался подолгу не устремлять свой взгляд прямиком в глаза Мария, дабы не смутить её окончательно. Так и не решив, куда же отправить свой обременяющий на смущение взгляд, кроме как на Марию, я решил вновь осмотреть комнату: к моему небольшому удивлению, в ней совсем ничего не изменилось, не считая, конечно, появление в ней самой хозяйки.

– А вот у этой картины, – Мария указала на картину, что висела на стене напротив меня, – очень интересная история; если вы хотите, я могу рассказать чуть подробнее, – заметив мой блуждающий по комнате взгляд, с неизвестно откуда взявшейся робостью констатировала Мария.

– Да, конечно интересно! – сказал я. – Я ещё раньше заметил эту картину, но даже никак не задумывался о заложенным в неё смысле.

– Эта картина – оригинал, то есть не копия, то есть написана на вполне обычном холсте весьма обычными красками; суть заключается в том, что моя бабушка всегда была заинтересована художественным искусством и с самого детства мечтала написать свою собственную картину; эта картина – одна из первых её работ, которую она реализовала, будучи в очень юном возрасте, но даже спустя года она смогла сохранить её подлинность. Спустя несколько лет после начала своей деятельности она стала настоящей художницей, а за её заслуги её смогли принять в общество других художников-современников, но даже самых заслуженных из них она смогла обойти по красоте и смысле своих, казалось бы, бессмысленных картин. Теперь же бабушка решила передать мне все картины, которые когда-либо писала, чтобы я смогла их не допустила их забвения, так скажем.

В этой картине действительно прослеживалась некая идея. Преобладающие и второстепенные цвета хоть и были очень яркими и насыщенными, но они каким-то неведомым образом гармонировали друг с другом. Казалось, что здесь присутствовали все цвета палитры понемногу, но в переливе цвета не становились «грязными», как ожидалось, из-за чего картину глаз обывателя счёл бы идеальной. Картина мысленно делилась на две части: краски в правой части картины были более неординарными и экзотическими, возникало их обилие, нежели в левой части, где преобладал жёлтый цвет, но отличалось другими элементами – рыжими, словно поляны, засеянные пшеницей, прямоугольниками. А цвета, переливаясь, создавали необычные реки, из-за чего эксцентричный переход придавал цветам взаимную гармонию. Сама по себе картина напоминала собой вид сверху на леса, поля, реки и озёра, но в каком-то очень абстрактном виде, но этой картине можно было действительно подивиться.

– Безупречная работа! – растягивая каждый слог, с восхищением возопил я.

– Многим другим людям, не художникам, не нравятся её картины, они говорят, что, дескать, это всё какая-то бессмыслица и они наотрез отказываются включать свой скудный разум, чтобы её наконец понять, – в речи и мимике Марии можно было проследить слегка заметную нотку гнева.

– Ну-с, они неправы, ведь им попросту не дана никакая физическая возможность понять суть этих картин, поэтому могут лишь критиковать, – подыграл я гневу Марии.

– Честно говоря, у меня есть ещё и другие картины, которые считаются “менее удачными”, нежели эта, которые почти никто и не видел. Если вы действительно думаете, что эта картина хороша, – Мария указала глазами на стену, где висит картина, – то я хочу вам показать и остальные.

Радость заполонила меня в этот момент: я был доволен тем, что Мария таким образом оказывает мне своё доверие. Мы встали с невероятно удобной для обычного предмета мебели софы и пошли в ту часть квартиры, которая была мне неведома: дверь изначально была заперта, поэтому узнать о наполняемости комнаты мне было не дозволено, но сейчас такая возможность появилась. Мария с трудом отперла замок, судя по всему, эту дверь давно никто не открывал, но вскоре замок поддался, и дверь в, по-видимому, кладовую была открыта. Перед нами открылась пустоватая комната, которая была менее всего уютна, по сравнению с другими помещениями, как, впрочем, было принято в любой кладовке. На полу, у ног, стояли картины, накрытые полотнами против пыли, которая могла бы и исказить краски, а, следовательно, испортить произведение искусства. Мария стянула ткань с картин, открывая их для моего взора. Картины были так прекрасны, что слепили мой взор. Жанр картин родственницы Марии не ограничился абстракционизмом: несколько натюрмортов описывали вазы с фруктами, словно эти вазы были настоящими и стояло передо мной, давая возможность выбрать любой фрукт из тех экзотических, что были изображены; невероятные по реалистичности пейзажи, изображения людей – всё это в совокупности доказывало талант художника.

– У меня просто нет слов! Это… это невероятно! Истинные произведения искусства, но почему же вы повесили на стену именно ту картину, если здесь имеется столько других не менее красивых картин.

– Моя бабушка, признаться, была до ужаса скромным человеком, что сильно влияло на её деятельность художника: она не продавала своих картин, она даже боялась их показывать на публике, когда только начинала свою карьеру художника. Большинство картин, как можно догадаться, не увидела выставка, вместе с этим эта прелесть так и не получила свою толику внимания. Ох, сколько же невероятных полотен сгорело в камине, как же жаль.

– Действительно, история, что про картины-то, кошмарная, а ради чего все-таки? – отвечал риторикой я.

О чае, любезно дожидающегося нас, оба забыли, занятые обсуждением всех тех вышеописанных тем, поэтому нам пришлось пить чай остывшим, но от этого он не стал горче ни на тысячную долю; впрочем, чай быстро на этом себя исчерпал.

Солнце уже давно зашло за горизонт, а луна своим полным диском освещала наши города, заменяя собой уличные фонари. Свет в соседских окнах гас один за одним, люди плавно переходили ко сну. Кажется, сейчас было не время уходить, ведь вечер даже не достиг кульминации, но и не пошёл на спад, да и Мария, судя по всему, не спешила спать и меня провожать из дома. Мы не решили уподобляться людям, что жили в квартирах близ нас, то есть соседям. Мы беспрестанно говорили на разные темы, резко переходя с простой темы на сложную, а со сложной вновь на простую. Вскоре время, воспользовавшись нашей увлечённостью, перескочило за полночь, и наступил тот пресловутый день X – наш последний понедельник. Откровенно говоря, мне хотелось, чтобы этот мир стёр двадцатое ноября, а не мои вещи из карманов, когда я попадал в разлом, но мир почему-то моими советами пренебрегал. Кажется, на улице прошёл дождь? Но это нас не беспокоило, ведь мы говорили о том, что стояло в своеобразной иерархии волнующих тем много выше какого-то обыкновенного дождя. Время вновь шло неумолимо быстро.

– Смешная история, – смеялась Мария с того, что я ей рассказывал.

– Чёрт, совсем мало времени остаётся… – крайне резко изменилось настроение Марии.

– А верно… Но до рассвета лишь недолго, а там поглядим.

Небо начинало заливаться синевой, но солнце еще не явилось, а я и Мария ждали его первых согревающих лучей, сидя на подоконнике у окна друг подле друга. Всё, что нас интересовало, мы уже обсудили, и теперь же нам ничего не оставалось, кроме как безмолвно наблюдать за нарастающим кругом яркого солнца. Наконец, синь затмила собой всю ночную мглу, но, право, уже нехорошо было умалчивать о моём невероятном настроении в это утро. Создавалось впечатление, что ничего уже не могло испортить эту ночь, даже сам внезапно появившийся Воланд, но он, к счастью, всё же не явился. Вместо же Воланда к нам явилось нечто похуже Сатаны – сегодняшний день календаря. Пресловутое двадцатое число одиннадцатого месяца вступило в силу в течении времени, в календарях, в сознаниях людей. Последние звёзды догорали, отпуская к нам свой последний луч, а бесконечная ночь достигла своего конца с первыми лучами холодного предзимнего солнца, а я и Мария следили за каждым этапом становления этого дня.

Я сидел, чуть ли не вываливаясь в окно, а подле меня сидела Мария, но на этот раз не так близко к его краю: она, подобно мне, наблюдала за залитым розовым заревом небом в рассвете дня, как загоралось наше постоянное солнце. Никому из нас спать не хотелось вовсе, словно мы изначально были лишены такого чувства. Догорающие звезды забрали вместе с собой всё волшебство минувшей ночи, её атмосферу, её идиллию, но не оказав на нас ни малейшего негативного воздействия. Моя голова была пуста, а мысли – ясны, как никогда ранее; почему-то в самый волнительный день я был наиболее спокоен, слишком странно. Кажется, и причина на это нашлась: мне не хотелось отправить и этот момент в бездонный омут забвения, поэтому цеплялся за него всем, чем только мог, поэтому на глупое волнение у меня не было физической возможности, но всё-таки больше всего я не хотел отпускать Марию, признаюсь. Я сидел на подоконнике, сгибая ногу в колене, а Мария, казалось, сидела как-то неуютно, словно ей на сиделось на месте и ей приходилось заставлять себя сидеть хоть как-то, Я вновь украдкой поглядел на Марию, но вместо неё заметил лишь прекрасную девушку, почему-то багряную, будто рассвет за окном. Было замечательно, как какое-то слово пыталось вырваться из её уст, но Мария усердно старалась подавить и это желание, всё больше краснея. Я форсированно доводил своё удовольствие от момента до максимума, ведь понимал, что вскоре буду по нему скучать, жалея обо всём, чего я так и не сделал (такого было много, но хоть какие-то тайны должны у меня остаться, верно?); возле меня сидела девушка моей самой сокровенной мечты и наблюдала за солнцем вместе со мной – такая утопия для меня, но которая смогла стать явью. Но резко в нашей атмосфера случилась метаморфоза: я вновь украдкой поглядел на Марию, но, даже не успев разомкнуть свои глаза, я почувствовал самый необычный вкус, которого никогда нигде не ощущал и который никогда не мог себе представить – такой был вкус у губ невероятно робеющей, красной с повышенной средней температурой тела Марии, но спустя половину секунды вся робость в момент исчезла, а все недомолвки перестали быть “-недо”, наши теории и загадки были разгаданы, а туман застенчивости рассеян. В такой момент Мария была самым прекрасным человеком в истории всей Вселенной, а пейзаж за окном, внезапно оказавшийся за спиной Марии, расплывался, делая всё больший акцент на красоте Марии. Её глаза цвета неба превратились, казалось, в целый космос, что в них хотелось утонуть. Теперь же Мария не смущалась, когда я смотрел ей в глаза, ведь она делала абсолютно аналогичные действия, смотря в мои глаза. Наш вес стал ничем, и теперь же мы левитировали в такой неизмеримой и вечно расширяющейся, словно моя любовь (теперь же я сумел понять, что же за чувства всё время преследовали меня после попадания в этот мир), Вселенной, держась за руки и сливаясь в бесконечном, заставляющем наше четвертое пространство времени стоять на одной и той же координате, поцелуе, как те самые романтики, коими часто описывают своих персонажей писатели, стараясь добавить в свою книгу каждый аккорд своей души, давая читателю прочувствовать любую ноту в чистоте этого сложного звука. Наши лёгкие, кажется, уже не получают воздуха целую вечность, но, погодите, прошла всего секунда? Мы, кружась в танце инерции в полной безгравитации, пересекали Вселенную: мы видели луну вблизи, мы сумели побывать в центре Млечного Пути, который ничем не отличался от того, к которому я привык за долгое время своей жизни в привычном, но в таком неполноценном без Марии мире, мы смогли посмотреть на каждую достопримечательность в каждом рукаве нашей Вселенной и, наконец, покинуть границы дозволенного, побывав в галактике Андромеде, разумеется – это мы действительно видели своими собственными глазами. Но эти тридцать секунд или даже минута прошли, оставшись незамеченными даже в вечности остановленного течении времени, звёзды за нами гасли, один за одним, пока не настала полная безмолвная темнота, а время не вернуло свой привычный ход. Поцелуи были такими неординарными и отселе обыденными, что слов для обсуждения сих событий у нас так и не нашлось. Ma chère amie¹⁴ теперь же сидела, в задумчивости, как бы и в забытьи, но никак не смущенная нашим недавним поцелуем; мне не пришлось самостоятельно её выводить из облаков, чтобы напомнить о том, что наши часы вместе были действительно сочтены, что последнее тиканье этих часов случится совсем скоро, ведь другие часы в комнате, которых я не заметил, пробили ровно десять раз, что само собой вбивало в нашу голову память о своём обстоятельстве, которые до этого момента были потеряны в том бесконечном космосе.

Вероятно, наше путешествие в космосе было ничем иным, как очередным разломом – реакцией этого мира на такие события. Я довольно часто замечал различного рода странности, когда я и Мария проводили время вместе: пропадала та мелочь в кармане, которая вечно находилась там; испарялись люди вокруг нас, словно знали, что нас не стоит беспокоить. Всё же этот мир оставался для нас более неизведанным, нежели понятным, но у нас не было иного выбора – нам лишь оставалось адаптироваться к жизни здесь, но, когда казалось, что мы полностью привыкли и даже сумели забыть о том, что так было не всегда, нас начинали преследовать разломы и многие другие, для нас неясные вещи. Мария за эту неделю слишком сильно интегрировалась в мою жизнь, что стала её неотъемлемой частью. Представить то, что должно будет случиться через какую-то пару часов (это время уже ничего не значило, оно было ничем) мы будем вновь жить своей рутиной, насильно делая вид, что не знаем друг друга, ведь эти воспоминания только оставляют царапины на уже уничтоженном сердце, которое еще работает, но уже не ощущает ничего, кроме очередного толчка крови в артерию. Согласиться с такой перспективой я не мог, ища любой компромисс с этим миром.

Глава VIII. Часть II

Настал тот день и тот час, которого я боялся больше всего иного на этом свете. Нам нужно было выдвигаться к этому чёртовому автобусу уже сейчас, иначе бы мы опоздали, что могло бы означать нашу смерть, чего, разумеется, не хотелось. Моё прекрасное настроение вмиг сменилось унынием из-за своей безысходности. Я столкнулся с дилеммой: я не смогу жить в мире без Марии, но остаться здесь я тоже не могу, ведь тоже не смогу жить, но уже как физическое тело. В моём мире меня никто не ждёт и нигде не жалуют; тут же мне дали надежду на счастливую жизнь, но теперь эти высшие силы решают у меня её забрать.

– “Так нельзя поступать! Нет, я найду выход! Я не буду возвращаться домой, во что бы то ни стало. Я буду экспериментировать с этой Вселенной, а ценой будет моя жизнь, но цель – остаться с Марией, это ли не оправдание?” – думал про себя в волнении я.

«Она буквально лишила меня рассудка, ведь меня уже не волновало то, о чём мне говорили и о чём писали в книге, дескать, эта Вселенная меня убьёт. Абсурд!» – говорил в протест этому я, но, разумеется, не вслух.

Разломы пространства учащались, но были не совсем уж и глобальными, как тот, что случился, когда мы были в сквере, но это всё равно могло быть свидетельством начала конца

– Нам пора идти, – грустно констатировала до сих пор сидящая на подоконнике Мария.

– Несомненно.

Без всяких слов мы в спешке оделись и покинули дом, это был первый и последний раз моего нахождения здесь. Мы шли, держа друг друга за руки, туда, где должен был находиться тот Автобус Перемещения в Привычный мир, по словам Леона. Когда мы шли по улице, из-под наших ног беспрестанно пропадала земля, а вскоре являлась вновь. Пространство разламывалось всё чаще. Воздух становился непрозрачным, а день лихорадочно сменялся ночью и аналогично в обратном порядке – таким образом Вселенная напоминала нам нашем обречении и о неизбежности грядущего. Машины на дорогах развивали свою скорость до таинственной бесконечности, которая так резко стала нам под стать. С другими прохожими, что бессмысленно брели по пустой, но уже полной улице, но шли они противоположно нашему движению, ситуация была самая необычная: прохожие были одним и тем же человеком, но через секунду – это уже другое лицо и другой человек, который, наверное, тоже имеет свою, такую же запутанную историю. Людей на улице становилось мало, но один миг – и они уже занимают всё свободное пространство между мной и Марией настолько, что нам становится трудно вбирать в наши много повидавшие лёгкие воздух, которые уже давно находятся в смятении, которые отказывались от своей в роли среди других составляющих человеческого организма, казалось, они начинали жить собственной, независимой от своего владельца жизнью; они хотели быть важнее, но это было лишь их глупое, бездарное, больное мнение.

Mon chér lecteur¹⁵, на этом моменте мой разум стал терять способность осознания всего происходящего, и мои мысли буквально пустились в пляс, напрочь лишая меня возможности быть верным своему уму, ведь в такие моменты, однако, самому хочется потерять всякий рассудок. Давайте же продолжим.

Мы остановились на том, что я и Мария бежали на своё “спасение”, стараясь не опоздать, но, по моему мнению, время в этом пространстве учитывать было совсем глупо. Сейчас время шло очень непредсказуемо, как наша планета изменяла свою линейную скорость или переходила на другую орбиту своего движения вокруг многоуважаемой звезды.

– “Я совсем не могу думать, мысли в голове совсем не держатся” – такое я говорил сам про себя, ведь действительно мой разум был затуманен из-за волнения в связи со скорой грядущей непростительной потерей Марии, потерей самого себе. Мне хотелось верить до конца, что мой мир уже не существует, что он наконец канул в небытие, и тогда этот мир сжалится и отпустит меня в мир Марии, но с каждой секундой становилось ясно, что это было не так, но мысль об этом облегчала и успокаивала меня; не нужен был мне этот треклятый автобус с этими проклятыми измерениями. Я бы ввёл новое понятие в классическую физику: понятие о тех мирах, что совсем не настоящие, мнимые, иллюзорные: в них нет ни Марии, ни всего того, что радует меня.

Мы шли, рассекая бесконечно сильный ветер, срывающий вывески магазинов, что так красиво светились по ночам и радовали меня в тот момент. Ветер прекращался, но начинался дождь, затем ветер усиливался, а дождь – прекращался. Сгущался туман, закручивались смерчи, а кроны деревьев сходили с ума от беспрестанного изменения направления ветра. Ночь была ярче дня, а день темнее самой тёмной ночи. Все звуки (в их числе были и наши голоса) искажались, словно бы действовал эффект Доплера, но мы не двигались, безуспешно пытаясь пробиться сквозь невидимые преграды. Но когда ветер ненадолго прекращался, мы смогли хоть и не на много, но продвинуться. Но вот явил себя тот самый автобус Марии, которая, только завидев его, еще сильнее сжала мою руку с явным нежеланием её отпускать. Но тут же случилось нечто странное: и без того нестабильное небо словно разорвалось на клочья, а ударная волна от этого настоящего разлома поразила меня и Марию, а также автобус, откинув его на небольшую дистанцию, который, впрочем, вмиг вновь оказался на колесах, весь невредимый. Мои уши слышали лишь предательский писк, из-за чего я не смог расслышать того, что говорила Мария, которая, кажется, тоже была оглушена не менее меня. Но Мария была слишком взволнована, чрезвычайно волновалась – это было заметно по её речи, но слова не доходили до меня. Мария не отпускала мою руку и в этот момент, держала её как родную. Слух всё никак не возвращался, а я привык к непрестанному писку. Я оглянулся вокруг: всё было ужасно: деревья срывались сильнейшим ветром, машины, что стояли припаркованные у бордюра, переворачивались и превращались в кучку пыли, которая мигом сносилась ветром, вдалеке виднелась закручивающаяся воронка смерча, которая сходилась в ту небесную трещину, мир уничтожался, как и говорили Леон и Эрнест (кстати, где же они были в этот момент? Думаю, уже сбежали), справа же…

– “Огромная волна пыли, скоро накроет, что ведь делать?” – прошла разумная мысль в моей сумасшедшей голове.

На нас действительно шла невероятных размеров волна пыли.       Те места, что уже накрыло пылью, было совсем не видно. Хоть мы и ничего не слышали, я всё равно смог показать Марии, что близится беда. Я взял вторую руку Марии и начал отводить её под автобусную остановку, чтобы спрятаться от пыли, но не успел. Пыль накрыла нас, а я перестал ощущать руки Марии в своих. Вокруг вновь стало темно, а под ногами пусто, как в том сне, я снова свободно падал, а слух, кажется, снова вернулся ко мне.

– И снова ты здесь, наконец-таки, – заговорил тот голос, что я слышал во сне и владельца которого я встретил во время разлома в сквере.

– Да, c'est comme ça¹⁶, я здесь, но слушать вас не намерен. Где Мария? – выходя из себя говорил я.

– Разве это так важно? Разве ты не должен больше волноваться о том, что я, например, твоя смерть или, может быть, я могу сделать с твоей Марией то, о чём ты даже подумать боишься?

– Это намного важнее ваших глупых разломов, которые не несут никакой пользы ни вам, ни мне.

– Как это не несут? Они ведь показывают вам, что вы натворили! Вы должны были понять, что именно из-за вас весь этот мир разламывается: каждый прибывший из другого мира человек, который находится здесь, оказывает на этот мир чрезвычайно огромное давление, но его обычно всегда хватало, но вы, занимаясь своими расследованиями, своими чувствами, просто уничтожаете его. Он не выдерживает всей этой нагрузки. Теперь же мир уничтожает вас, а я лишь пытаюсь вам помочь остаться в живых.

– То есть вы следили за нами, верно? – спрашивал я, но меня как бы и не слышали вовсе.

– Даже эти… Как их зовут? А, верно, Леон и, кажется, Эрнест не так сильно нагружают этот мир, как нагружаете его вы своей “любовью”! Я пытаюсь сделать так, чтобы у вас появилось время вернуться, ведь ты, отдавая всё свое время своей “возлюбленной” (эта фигура сказала об этом как-то слащаво), совсем забыл о себе. Ты ведь и не успеешь вернуться к себе, коль так сильно хочешь отпустить Марию с её воспоминаниями в дальний путь.

– А разве я говорил, что собираюсь возвращаться? Да и фамильярничать, пожалуй, было опрометчиво.

Я понимал, что Мария никуда не пропадала, а лишь находится в одном из пространств, и виной этому, кажется, был тот силуэт. Я, сквозь боль и трудности, открыл глаза и увидел перед собой этот тёмный силуэт, скрывающий себя за развевающимся из-за ветра плащом.

– И как же это понимать?

– Именно в том смысле, в котором я интерпретирую свою мысль. Да, я не собираюсь возвращаться в тот мир, в котором меня и вовсе не ждут; ведь какой же в нём для меня смысл, если там всё течёт беспрестанно и неизменно, как ветки, бренно плывущие по течению?

– А ты, значит, ветка, свернувшая с течения?

– Значит – ветка.

Силы вновь вернулись ко мне, и я смог подойти к этой таинственной персоне.

– Ты знаешь, что делаешь? – спросила она, когда я медленно к ней подходил, чего она, кажется, не заметила.

– Я не знаю, но я рискую, сильно рискую. Но ведь нельзя мне жить там, как ведь? Мне нужно каждое утро просыпаться и вспоминать всё то, что было за эту неделю, всю оставшуюся жизнь там? Увольте, не хочу.

– Пожалуй, ты прав, это очень тяжкая жизнь, чего не стоит.

Место, в котором мы находились, было невероятно необычным: было слишком пусто – вокруг ни души – под нашими ногами было что-то очень крепкое и идеально ровное, простирающееся на километры вдаль; небо здесь имело фиолетовый отлив из-за постоянно сверкающих молний, из-за чего создавалась неординарная атмосфера. Я продолжал подходить к этому человеку.

– Незачем так красться, я ведь вижу, что ты идёшь.

Персона повернулась и откинула свой капюшон. Это была девушка, которую я не успел рассмотреть во время разлома в сквере, у неё были не слишком длинные беспорядочные волосы рыжего цвета (но во время молний они казались полностью фиолетовыми, странно). Глаза её были нешироки, но выразительны, а лицо было как-бы вытянуто по вертикали.

– Меня зовут София; и я, наверное, такой же попаданец, как и вы? Я попала сюда очень давно непонятным образом (честно говоря, не помню), выбраться отсюда я так и не смогла, но взамен этого, изучая структуру этой Вселенной, я получила некоторые возможности, которые неосуществимы в моём привычном мире, как вы его называете (впрочем, мир уже не привычный). Мне стало жаль, что вы теряете такую возможность вернуться к своим друзьям, семье, к своей учёбе или работе, на которую так мечтали устроиться. Но мало того, что вы упускаете этот момент, вы упускаете и шанс спастись – за это мне и жаль. Я научилась избегать уничтожения этого мира путём обычного перехода в другой мир (да, я, скажем, теперь бегаю по этим пустым мирам), но вам это точно не под силу: страшно представить, как мир отреагирует на такую огромную нагрузку в виде двух таких сверхлюдей.

– Приятно познакомиться, София. Я рад, что вы меня понимаете. Я буду экспериментировать, и я понимаю, что на кону стоит моя жизнь, но цель-то тоже не такая уж и простая. Кстати, у тебя довольно неплохая… магия?

– Благодарю, недаром я здесь целую кучу времени потратила. Так, теперь я тебя верну на то же место, откуда забрала тебя. Удачи!

– Спасибо!

Я не успел договорить слово, как упал в бездну и снова падал. Честно говоря, мне уже надоело постоянно пересекать всю бездну. Спустя несколько минут падения, я наконец ощутил свой вес и руку Марии. Не прошла и секунда с того момента, как нас накрыла волна пыли, которой уже и нет вовсе. Я сжал руку Марии от радости, из-за чего она как-то очень удивленно посмотрела на меня.

– Всё хорошо? – спросила она.

– Да, всё просто замечательно, относительно, – ответил я.

Времени оставалось всё меньше – это я понимал по своим часам, которые решили пойти против своей стрелки, показывая мне 0:15, что бы это ни значило.

– Нам нужно срочно идти к автобусу. Погодите… Вы видите это? Там…

Вновь разрыв в небе, но ударной волны не последовало, хотя хлопок каким-то нефизическим образом достиг наших уставших ушей, вновь лишая нас такого прекрасного ощущение, как слух.

Последняя глава

“Жизнь – вечность, смерть – лишь миг!”

“Странный человек” – Действие III

Михаил Юрьевич Лермонтов

Перед нами стоял автобус, который должен был отправить Марию в тот мир, где не будет меня. Этот автобус практически совсем не отличался от тех, что просто развозили пассажиров в городе – именно от этого веяло чем-то определённо недобрым и зловещим. Заглянув в окно автобуса, я не заметил в нём водителя, а автобус сам по себе казался нерабочим из-за тех ударных волн, но вскоре, каким-то неведомым образом, он начал подавать признаки своей работоспособности: сначала зажглись тёплые старые фары, а затем заревел двигатель.

– Как жаль, что нам придётся оставить друг друга именно в такой момент, – всхлипывала Мария. – Но, погоди, судя по всему, времени совсем не осталось! Как вы вернётесь к автобусу, если до него точно не меньше километра?! Да вы ведь попросту не успеете! Феликс!

– Ничего… Я успею, несомненно, успею…

– Но вы знаете, что с вами будет, если вы не успеете?

– Конечно знаю, всё идёт по плану…

– Ужасный глупец, но как же так? – Мария уже плакала, не скрывая своих слёз, кажется, теперь понимая мой план

Мария подбежала ко мне и обняла слишком сильно, как мне показалось. Через эти объятия я смог прочувствовать всю печаль, таившуюся в глубине души Марии, всё её волнение, что вызывало в неё дрожь, можно было ощутить в пульсации её горячего сердца. Но затем время, выделенное для нас, подошло к концу, как на железнодорожном вокзале заканчивается время посадки, заставляя закончить прощание с уезжающим, но такая метафора слишком проста для того, чтобы описать всю трагичность ситуации. Марии лишь оставалось зайти в автобус и отправиться в путь. Признаюсь, мне не хотелось отпускать Марию из своих рук – я бы обнимал её целую вечность в этом мире, но что-то было явно против моего желания, потому что третий разрыв, принесший вновь ударную волну, оттолкнул меня от Марии, оставив мои руки пустыми, а я, в свою очередь, довольно больно ударился спиной об асфальт. Мария, чьё лицо было мокрое из-за слёз, очень грустно посмотрев на меня, сказала: “Прощай!”. Я ещё не оправился от удара: перед глазами была туманная пелена, но я смог увидеть и услышать Марию. Слеза скатилась с моих глаз. Когда Мария подошла к автобусу, его двери отворились, давая возможность попасть внутрь. Мария своей небольшой ногой наступила на первую ступень автобуса, но реакция от него последовала незамедлительная: он начал неистово вибрировать и шуметь. Шум нарастал, а затем от него и вовсе раздалось подобие взрыва, которое окончательно снесло все оставшиеся рядом стоящие деревья с их корнями. Я продолжал лежать на земле, обессиленный и лишённый возможности стоять – сил мне хватило лишь на поднятие головы. Мария полностью зашла в автобус и смотрела на меня через открытую дверь, но момент – и дверь закрывается. Это последний момент, когда я вижу Марию. Время будто вновь замедлилось, а видеть Марию я мог всё меньше и меньше с каждой тысячной долей секунды. Двигатель автобуса завёлся, раздаваясь на весь город, на весь континент и на весь мир; а затем он начал своё движение. Всё было кончено: Мария на моих глазах покидала этот мир, и я её больше никогда не увижу. Я наблюдал, как автобус набирал свою скорость, двигаясь с огромным ускорением, сносил всё препятствующее на его пути и всё то, что просто находилось рядом, уничтожал дорогу по мере своего движения. Теперь же автобус и Мария исчезли навсегда – действительно исчезли, вне всякого разлома.

Когда автобус удалился достаточно далеко, мои наручные часы начали безумно вибрировать (хотя сами по себе такой функцией не располагали), даже причиняя мне боль. Я пытался их снять, но это никак не увенчалось успехом – они намертво сидели на моей руке. Лишь когда я, разгневавшись на них и на всё остальное, ударил по ним камнем настолько сильно, что даже сумел ненарочито поранить свою руку, они с треском разбились и упали на асфальт, распадаясь на маленькие осколки стекла. На разбитом циферблате я заметил “0:02”.

– “Похоже, это конец, долгожданная кульминация…” – подумал про себя я.

На мгновения я мог разглядеть вдали самый обычный мир, который не разламывается, который никак не был задет всем этим хаосом, но, вероятнее всего, это были лишь галлюцинации моего по-настоящему умирающего разума. Этот мир окончательно рушился: могущественные горы превращались в пыль, оставляя под собой бездну, мосты рушились и с плеском падали в воду из-за еще действовавшего законов Архимеда и всемирного тяготения, земля беспрестанно тряслась под ногами, а высокие здания обламывались и падали на крыши автобусных остановок и машин. Попасть вовремя на свой автобус и спастись, как хотела София, я уже не мог физически, потому что уже создавалось впечатление, что земля уйдёт из-под моих ног скорее, чем уйдет автобус, если он уже не ушёл. Мне оставалось только лежать на мокром и разбитом асфальте, ожидая своей неизбежной участи. Даже малейшее желание вернуться в свой мир, навязанное мне, наверное, инстинктом самосохранения, с отъездом Марии становилось никчёмным. Меня могло расслабить лишь ощущение того, что Мария была в безопасности и ей более не грозит кошмарное разрушение этого мира.

Спина болела всё больше и больше, настолько, что терпеть это становилось невозможно. Чтобы хоть как-то уменьшить боль, я перевернулся на бок. В глазах была лишь муть, поэтому я их закрыл, а затем почувствовал, как провалился куда-то сквозь своё сознание. В этот же самый момент я рассмотрел все сценарии и решил для себя, что это что-то вроде предсмертных галлюцинаций – вечный “рай” для таких отчаянных попаданцев, каким был я. Открыв глаза, я не заметил ни райских садов, ни ярких белых одеяний людей – я видел лишь тьму, а в этой тьме стояла девушка с рыжими волосами, кажется, София.

– Работает! Кажется… Всё будет хорошо, – говорила она.

– “Я уже совсем с ума сошёл” – думал я.

Затем резкий толчок в больной спине – и вновь тьма.

– Ну, что же ты? Что с тобой? – мне послышался крайне знакомый голос из этой пустоты, а в нос мне ударил свежий воздух.

– Что это еще за новости? Кто это говорит?

– Ты меня не узнал, что ли? – усмехнулся голосом девушки какой-то человек.

– Чёрт, я точно умер – у меня самые настоящие галлюцинации, бедный мой разум, – сходил с ума я. – Мария, это ты?

– Oui¹⁷, верно. Это именно я! – восторженным голосом сказала Мария, кажется, даже легко похлопывая в ладони.

– Такого не может быть, мне определённо это кажется.

– Так отвори глаза, mon cher¹⁸.

Идея была действительно хорошая. Я открыл глаза: пустота, в которой я был совсем недавно поглощён, растворилась, а вокруг всё было невредимо. Передо мной и вправду стояла самая настоящая Мария.

– Но каким образом? Совсем недавно здесь всё было разрушена, а ты села в свой автобус и вернулась в свой мир, разве не так?

– Формально, c’est comme ça¹⁹, но кто запрещал мне сходить с автобуса? Ты, глупец, буквально пожертвовал своей жизнью, но ради какой цели, неужели ради меня? Милый мой, я не могла тебя здесь так просто оставить, – сильно смутилась Мария.

Я встал и самую малость оправился. Вокруг всё было абсолютно так же, как и раньше, до разломов: горы вернули своё место, а мосты вновь любезно пропускали водителей через реки. Спина уже не болела, а все царапины, что я получил во время разлома, затянулись. Часы с целым циферблатом вернулись ко мне на руку, на этот раз показывая нормальное время. Мария вновь выглядела безупречно, впрочем, как и всегда. Мне трудно было поверить в это.

– Ох, мне ещё трудно отойти от этого, ну, а что с Эрнест и Леоном?

– Судя по всему, они уже вернулись в свои миры, поэтому их искать здесь будет немного нецелесообразно.

– Ну… А как же… Мы ведь должны были пропасть, то есть мир должен был превратить нас в пыль, разве нет? По той ведь теории…

– Значит, теория эта – неверная.

– Как же я рад это слышать, Мария, ты точно не можешь этот представить, – восторженно сказал я. – Я всё ещене могу откинуть мысль о том, что я умер и это мне лишь кажется…

– Глупая мысль, это очень глупая мысль.

Я обнял Марию, казалось, сквозь целые миры, против желания самой Вселенной. Каждый раз, когда я обнимал Марию и погружался в эти объятия, весь окружающий меня мир пропадал, оставляя за собой лишь космос – это было единственное различие этого мира от моего.

– Стоит сказать, мир перестал разламываться. Стало всё стабильнее, что ли. Но этот случай, конечно, частный, – усмехнулась Мария.

Я заметил, что мы находились на одной из крупнейших улиц города, хотя я так и не смог узнать её в разрушенном виде, но я, скорее всего, просто не обратил на неё внимания, ведь был очень взволнован, из-за чего мне было вовсе не до рассмотрения улицы. Моё сердце всё еще стучало в бешеном ритме, всё никак не успевая отойти от выброса адреналина в кровь, а теперь же этот ритм поддерживал и тот факт, что мы стояли и не отпускали друг друга из рук на всеобщем обозрении. Но проходящие мимо люди совсем не обращали на это свое внимание, но в любом случае их мнение было мне лишь по колено, нежели раньше. Я потерял Марию и, кажется, смог смириться с разлукой и даже смертью, чего не скажешь о Марии – она смириться не смогла – в этом она меня значительно превзошла. Я наконец отпустил Марию из своих рук и увидел, насколько же сильно она была красна. Признаюсь, она выглядела чрезмерно мило, и я не буду лгать, если скажу, что всё то смущение, которое я видел на ней ранее, не сможет сравниться с тем, что прямо сейчас я вижу перед собой. Не могу знать наверное, что же так влияло на Марию: сам момент или люди вокруг; но это всё равно было прекрасно.

– Феликс, давайте пойдём в тот сквер, куда мы ходили на днях? – самым милейшим образом упрашивала меня Мария. – Я так не хочу прямо сейчас возвращаться домой.

– Конечно пойдём, я тоже не хочу возвращаться.

Даже договорившись пойти в сквер, мы всё равно пошли куда глядели глаза, занятые разговорами, которые звучали как те, что происходят после годов разлуки – но в нашем случае это время можно было считать вечностью.

– Как получилось, что вы смогли сойти с автобуса?

– На самом деле, я не горела особым желанием на него заходить, но всё-таки страх сделал своё, и я, даже того не осознав, зашла на ступеньку, а когда оттёрлась от слёз и поняла, что сделала, двери уже захлопнулись. Я понимаю, что смысла оставаться в этом мире не было, но я сразу-то поняла, что вы умом совсем тронулись и вернуться не сможете, а мне вот жалко вас, эгоиста, стало, – посмеялась Мария, чтобы еле заметно указать, что это была такая шутка, впрочем, обидная. – Водителя в автобусе не было, поэтому просить об остановке было некого, да и, впрочем, бесполезно. С горя я стала руками бить по стеклу, но оно, как назло, ничем не билось, как бы я не пыталась. Затем, когда автобус достаточно разогнался, мои руки обессилели, а в глазах потемнело, и я, похоже, потеряла сознание; представляешь, в такой-то момент! Когда я очнулась, вокруг меня было хоть глаз выколи и безмолвно, а затем мне привиделось, что посреди этой темноты стояла какая-то девушка и о чём-то говорила, но разобрать её слов я не смогла – слишком слабая была.

Я понял, о какой девушке шла речь, но акцентировать на этом внимание не стал. Погода вокруг была много прекраснее той смертоносной, которой являлась буквально час назад: птицы надрывали свои голосовые аппараты, отдавая продуктом свои природные песни, а солнце, не перекрытое облаками, только подбадривало их глас. Сотни людей и машин проезжали мимо нас, но мы на них не обращали ни толики своего внимания, отдавая предпочтение лишь друг другу, но тот театр, который неожиданно вырос перед нами и в котором мы совсем недавно смотрели выступление актёров, сумел нас отвлечь.

– Я всё вспоминаю тот день, когда мы смотрели здесь постановку, – ностальгически вздыхая, высказался я. – Погоди-ка, что это? Мария, подойдите сюда, пожалуйста.

Меня заинтересовала афиша, размещённая на доске с объявлениями. На афише было изображено крупным планом лицо известного в моё время музыканта – В.Р.Ц., фотографию которого я совсем не ожидал увидеть здесь. Под фотографией было написано: “Легендарный В.Р.Ц. и его группа. Большой концерт 14-го декабря. Вход свободный!”

– Невероятно! – подскочив ко мне, взвизгнула Мария.

– Да, вот и я тоже немало удивлён.

– Значит, есть и другие различия! – сказала Мария, широко улыбнувшись.

Всё наше удивление заключалось в том, что в моём мире и, судя по всему, в мире Марии эта группа прекратила свою деятельность в связи со смертью вокалиста группы, но здесь же этот вокалист, похоже, жил себе прекрасно.

– Обязательно нужно посетить! – съехидничала Мария.

– Непременно! – подыграл ей я.

Вскоре мы дошли до сквера, совсем не прерывая общение, словно только что стали знакомы. Бессонная ночь и напряжённое утро совсем не сказывались на уровне нашей бодрости. Осмелюсь предположить, что я и Мария взаимно делали друг друга бодрее.

Остаток дня мы провели совместно, лишь ненадолго разойдясь с наступлением ночной темноты, но, переборов её, мы снова встретились в вечернее время в моём доме, где Мария выступила в качестве моего первого гостя за долгое время. Мы читали книги, смотрели фильмы и пели песни, а также пили невероятно вкусный чай, растягивая распитие чаёв на всю ночь. Совсем не замечая проходящего времени, привыкши к тому, что оно в такие моменты останавливалось, мы встретили свой действительно первый изумительный рассвет, который мы так и не смогли заметить буквально сутки назад, всё-таки больше волнуясь о понедельнике, который должен был стать роковым, но который в самый важный момент передумал быть таковым.

– Ой! А что это? Падающая звезда!

– Загадай желание, говорят, сбываются.

Звезда летела на удивление очень долго, никак не сгорая, но затем очень ярко сверкнула, заливая своим светом целую планету, и навсегда погасла. Звезда по имени Солнце.

Эпилог

“Здравствуй, мой дорогой дневник; я совсем забыл о тебе, посему excuse-moi²⁰. Прошёл почти год с того момента, как нас чуть не уничтожила целая Вселенная (утрирую, конечно, но ведь всё было именно так?). Я и Мария наконец перешли на следующий курс университета, без всяких проблем сдав сессию, и мы подумали и решили, что стоит по-настоящему самостоятельно жить и учиться, поэтому теперь у нас собственное жильё в центре города, недалеко от университета. Весьма недорого, хочу сказать.

С тех самых пор мир стал значительно стабильнее, но редкие разломы всё же иногда случаются и именно из-за нас (если вы понимаете, о чём я). После всех событий я продолжил свои исследования этого мира, но уже без Эрнеста и Леона (о которых, кстати, позже). На моей книжной полке дома всё еще лежала их книга с наблюдениями, что смогла мне заменить их присутствие при исследовании. В университете профессора высоко оценили мои старания и решили продвигать меня в докторантуру, чему я, впрочем, несказанно рад. Мария же стала моим ближайшим товарищем и партнёром в научном и, пожалуй, романтическом планах (” Высокая и такая непредсказуемая любовь поглотила нас!” – сказал бы экспансивно я, но бумага пока что не может передать интонацию, уж извольте простить). Стоит сказать, что нашему научному дуэту удалось заработать немалый авторитет среди других немаловажных учёных сообществ, но, откровенно говоря, толк от этого я так и не нашёл, за исключением того, что они вечно суют свой нос в наши исследования.

Среди зимы – в феврале – мне в руки попало весьма неординарное письмо от Леона, а через месяц – от Эрнеста. Похоже, они нашли какой-то способ связи, а может и нет. У Эрнеста всё было замечательно: он наладил свою личную жизнь, но в науку окончательно так и не отдался, решив посвятить свою жизнь музыке. Музыкантом успешным он пока что не стал, но ведь с чего-то нужно начинать? У Леона же всё весьма иначе: кажется, он стал действительно сумасшедшим учёным. Леон ставит бредовые, но мудрые эксперименты. Никто его не понимает, поэтому могут лишь критиковать его и смеяться над результатами, что иногда и верно. Мария же – самый последний герой нашего времени – усовершенствовала свой навык, заимствованный у бабушки, и стала писать такие же невероятно реалистичные картины. Чаще всего на её картинах был изображен тот таинственный хаос, который возникал во время разломов, Люди очень положительно отреагировали на такие фантастические картины (но никто не знал, что всё это было в действительности) и стали у неё их покупать за весьма солидные деньги, ну, а я стал для неё обозревателем картин.

А эта загадочная девушка – София… Её я более и не видел, даже не слышал её упоминания… Абсолютно никаких вестей от неё так и не поступило. Неясно, что с ней случилось во время того коллапса.

Простите, я отошёл от рабочего стола на пару минут. В остальном всё аналогично, ничего не изменилось, а если вдруг изменится – непременно напишу.

Спасибо вам, мой дорогой дневник, и вам, моим дорогим и любимым читателям. (Кто это будет читать?) Я буду стараться держать Вас в курсе всего происходящего. Всего Вам доброго, никогда ни о чём не жалейте и всегда сворачивайте с этого пресловутого течения… Хорошая фраза, откуда я её знаю?” – это вырезка из одного из моих дневников, которые я тут же терял, как заканчивал делать первую запись, но который смог найти среди моих исследований, которые я постоянно перечитываю, стараясь узнать что-то новое.

А вот всё же так интересно узнать, что в конце нашего течения – море или океан, но всё это предстоит узнать нам – идущим вдоль этого течения, это всегда интересно.

Примечания

1

Pardon (фр.) – прошу прощения

(обратно)

2

Deja vu (фр.) – уже виденное

(обратно)

3

Cher ami (фр.) – дорогой друг

(обратно)

4

Cafe (фр.) – кафе

(обратно)

5

S’il vous plait (фр.) – прошу вас

(обратно)

6

Adieu (фр.) – прощайте

(обратно)

7

Cette promenade (фр.) – этой прогулки

(обратно)

8

Passons (фр.) – давайте двигаться дальше

(обратно)

9

АППМ – Автобус Перемещения в Привычный Мир

(обратно)

10

Πολυσύμπαν (Полиси́мпан) (греч.) – мультивселенные

(обратно)

11

Gentiment (фр.) – мило.

(обратно)

12

Formalites (фр.) – формальности

(обратно)

13

A plus tard (фр.) – до скорого

(обратно)

14

Ma chere amie (фр.) – моя дорогая подруга.

(обратно)

15

Mon chér lecteur (фр.) – мой дорогой читатель.

(обратно)

16

С'est comme ça (фр.) – это так

(обратно)

17

Oui (фр.) – да.

(обратно)

18

Mon cher (фр.) – милый мой.

(обратно)

19

C’est comme ça (фр.) – это так.

(обратно)

20

Excuse-moi (фр.) – извиняюсь.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава I. Всё иначе

Глава II. Переместившиеся

Глава III. Первые ответы

Глава IV. Невесомость

Глава V. В театре

Глава VI. Полисимпан

Глава VII. Воскресный моцион

Глава VIII. Утопия

  Глава VIII. Часть II

Последняя глава

Эпилог

*** Примечания ***