Экспресс-метод [Алина В. Крафт] (fb2) читать онлайн

Март. Весеннее обострение

Он выводил слова чёрным карандашом на бежевой гладкой бумаге, преодолевая раздражение: звякала посуда, шаркали туфли, с окна дуло, света не хватало – осветительные приборы в этом заведении как будто бы никогда толком не умели работать, впрочем, как и официанты, ведь свой заказ он ждал уже полчаса. Ему хотелось написать стихи, но мокрые от весеннего снега ботинки располагали только к злобным частушкам. Весна – период обострений и акцентуаций. Старая любовь стряхивает ржавчину, ненависть действительно становится разрушительной, а в каждой линии видна своя история, своя трагедия. Именно весной он хотел писать. Нет, ему нужно, просто катастрофически необходимо писать, потому что близился сезон литературных премий, комиссий, разборов лучших текстов, время кумиров этого года. И он хотел стать этим кумиром хотя бы на такой срок, на триста шестьдесят пять дней вновь быть признанным, быть обожаемым, и получать за это какие-то деньги. Но весна обострила лишь его простуду. Вспыльчивый ум не хотел рождать идеи, он хотел лишь бушевать и жаловаться на несносную погоду, на рассеянный свет, периодическую облачность и постоянно мокрые носки.

– Принесите же мне мой проклятый кофе!

Он крикнул это совершенно неожиданно для самого себя, разглядывая убогую веточку какого-то растения в вазе с водой. Официантка оживилась и подскочила моментально, но улыбаться она не старалась, не пыталась сгладить свою вину, просто поставила на стол чашку с крепким напитком омерзительного цвета и удалилась.

Ника, шикарная девица, появилась в дверях как легкий ветер, очищенный от примеси выхлопных газов и табачного дыма. Она была прекрасна и, заметив цель, без колебаний поплыла в нужном направлении, совершенно не испугавшись недовольного выражения лица мужчины.

– Я слышу, как шедевр выползает из твоей головы прямо в этот блокнот!

Она поцеловала его в щеку, подавив всякое сопротивление. Он словно смягчился, простив всё окружающее его недоразумение, он даже улыбнулся, но не слишком сильно:

– Это было бы приятным комплиментом, если бы не вызывало столько боли.

– Ты знаешь, сегодня прекрасный день, учитывая то, что я не упала на этой ледовой корке и….

Она залезла в сумку, чуть ли не по самую шею окунув туда голову, а заодно и руки. Смеясь как ребенок, поймавший мячик во время игры в пляжный волейбол, она протянула ему глянцевый буклет в минималистическом стиле, надпись гласила: «Вдохновение. Экспресс-метод». Он не успел выразить неодобрение, честно говоря, он не успел даже усомниться – успел только прочесть эти три кичливых слова. Ника тараторила вовсю:

– Послушай, ты в такой депрессии ходишь каждую весну, а я знаю, что ты талантлив, это все знают. У тебя столько авторских сборников, столько рассказов и стихов. Ты помнишь, как жадно их хватали литературные издания и фонды? Тебе просто нужно вдохновение, как витамин С, – чтобы поддержать организм. И если ты спросишь меня, откуда я взяла эти писульки, я тебе отвечу, что этих ребят мне посоветовал очень хороший товарищ. У них такая профессия, понимаешь, они как врачи…

–Психиатры, что ли?

Ника запнулась, пытаясь осознать, что это такое он вдруг сказал:

– Что? Ну, нет же, это я образно. Короче, тебе надо сходить к ним в офис. Индивидуальный подход, любое удобное время, там все написано.

Да, ему было тяжело творить, но он не готов был пойти к бабке-гадалке или сибирскому целителю, лишь бы не сесть в лужу в этом году. В литературном кругу его любили, когда-то. Печатали его работы, хвалили и критиковали, но потом как-то вдруг стало появляться все больше и больше писателей. Сначала это были юные головастики, ничего незначащие в литературном мире новички, но затем они стали превращаться в больших лягушек и в пруду стало тесновато. В наше время пишут больше, чем читают, публиковаться с каждым годом все сложнее, а премии отхватывают те, кто моложе, кто не боится писать пошлятину и потом смотреть читателю в глаза. Он даже думал принять какие-нибудь вещества для расширения границ сознания, но вовремя себя остановил: из такого примитива невозможно рождение чего-то поистине великого. В тот раз он ограничился тем, что просто по–старинке напился и лёг спать, чтобы утром проклинать похмелье и ненавидеть себя за неудавшиеся творческие потуги. Он сложил буклет пополам, сунув его в блокнот и обещая Нике, что обязательно воспользуется советом, прекрасно понимая, что никуда он, конечно же, не пойдёт.

Контора. Первый сеанс

В два часа дня по московскому времени он пребывал в хорошо освещенном фойе, вертел в руках фантик от ириски, сидя на диване, покрытом искусственной кожей. Секретарша вбивала его паспортные данные в базу, щёлкая ногтями и поджимая густо накрашенные губы. Когда писатель разглядывал грязь на своих ботинках, думая, как бы незаметно вытереть её о ковёр, в дверях показался небольшого роста мужчина, довольно неопределенного возраста, лысый, в очках в тёмной толстой оправе и аккуратном костюме, тоже каком-то толстом и тёмном.

– Прошу Вас, пройдём в кабинет.

Мягким движением руки мужчина в очках указал вовнутрь. Там, внутри, оказалось все предельно простым и в то же время странным. Прост кабинет был своей мебелью: такой же минимализм, как и на глянцевом буклете, никаких вопиющих деталей. Странность заключалась в функциональной неоднозначности: здесь было пару мягких кресел, кувшин с водой на столике для журналов, в углу же имелся другой стол, на котором были разложены разные предметы: микроскоп, метроном, ноутбук, стакан с цветными карандашами, колокольчик и рулоны географических карт. Мужчины сели друг напротив друга и молчали. Вскоре тишина стала напрягать и писатель заговорил:

– У нас будет сеанс психотерапии?

– А Вы хотели бы?

Он замолчал. Ему было неприятно, что он, между прочим, клиент, обязан быть инициатором деятельности, за которую платит, хотя и не знает даже, в чем эта деятельность заключается. Он решительно отказался про себя вытягивать клещами из этого господина слова, и условился сам с собою не давать ему права на пафосную загадочность с дурным привкусом. Через какое-то время мужчина в костюме спросил:

– Скажите, какие жанры Вы предпочитаете?

– То есть в каком жанре пишу, или что люблю читать?

– То есть в каком жанре хотели бы написать свою работу, за которую получите премию.

Его удивил такой утвердительный тон по части получения награды, так как было бы странно, что неизвестная никому организация может гарантировать премию писателю, который к тому же ещё ничего не написал. Он подумал, что возможно у этих людей есть какие-то связи и дело не в получении вдохновения, а в дачи взятки нужным лицам. Ситуация становилась интересной. Так или иначе, он вдруг расслабился: вряд ли возможно испортить его положение, и стал говорить.

– Мне бы хотелось, чтобы это была мистика. Разумеется, меня заставят вывести любовную линию, сегодня без этого никуда. Но никакого счастливого конца мне не представляется возможным. Это должен быть роман в черной обложке, понимаете? Минимум слов и максимум потрясений, недосказанность и постоянное желание читать снова и снова. Это должно быть возбуждение, которое удовлетворили, но…

– Но не до конца? – Осмелился предположить мужчина в очках, когда его собеседник умолк, подбирая слова.

– Нет же, наоборот: удовлетворили настолько хорошо, что хочется пережить это заново.

– Чрезвычайно интересно!

Мужчина в костюме резко встал и подошёл к своему столу с различными предметами. За его спиной не было видно, что он там делает. Предположение было брошено как шутка, но прозвучало серьезно:

– Вы что, дадите мне таблетки?

Застучал метроном. Мужчина вернулся на место:

– Таблетки – это не наш метод.

– А что ваш метод, – он покосился на метроном, – гипноз?

Собеседник кивнул:

– Один из вариантов. Многочисленных вариантов, прошу заметить. Но не сегодня. Вы говорили о любовной линии – что это такое?

– А разве Вы не знаете?

– Нет. Видите ли, мы занимаемся не литературой, а вдохновением.

Он начал говорить о том, как ему не нравится любовная линия, о том, как это неприятно и вульгарно, о том, что он не умеет писать красиво об эротических позывах. Его прервал звук падающей карандашницы. Предметы громко рассыпались по полу, но лысый мужчина как будто ничего не слышал, и писатель продолжил. Затем послышался другой звук: кто-то собирал карандаши обратно в стакан, и на этот раз он обернулся.

Его мать в расшитом белом пеньюаре, с волосами, собранными в немыслимую прическу, поднимала с пола предметы. Если это и была галлюцинация, то рассматривать ее было не менее интересно, чем реального человека. Молодая женщина с веснушками и немного полными ногами, то и дело обнажаемыми при движении пеньюара, безмятежно убирала рассыпанные вещи. Белые розочки на груди колыхались, полупрозрачная ткань не давала разглядеть что-то лишнее, но и не закрывала красоту тела. Она была чудесна. Он вдруг вспомнил, как в три года смотрел вот так на свою мать рано утром, тогда он рассыпал игрушки по комнате, и она стала их прибирать. Она была как Венера с картины Боттичелли, и он полюбил свою мать ещё раз, ещё сильнее, какой-то другой любовью, не как сын, а как художник.

Метроном замолчал, и фигура постепенно стала напоминать туман: очертания стирались, оставляя после себя едва заметное облако с запахом лаванды. Только этот запах остался в комнате, и мужчина, внимательно смотрящий сквозь стекла очков на него, говорящего о ненавистной любовной линии.

– Как вы это делаете? Это что, какие-то новые технологии?

– Как это делается – неважно, важен результат. Это был первый сеанс, ознакомительный. Прошу Вас, сообщите нам, как обстоят дела с книгой, как только сочтёте нужным. До свидания.

Как только за его спиной закрылась дверь, он сорвался с места как мальчишка в то самое кафе, в котором плохо с обслуживанием. На этот раз сквозняки и промокшие ботинки его не отвлекали. Он попросил крепкий кофе и сел над блокнотом. Через пару часов, он отхлебнул остывший напиток и вышел на улицу, чтобы выкурить сигарету. С крыш капало, воробьи перечирикивались между собой. Он был счастлив.

Второй сеанс. Кино

– Это было так…так…совсем как тогда, когда вдруг я понял, что писать – мой труд, моя жизнь, моя вечная любовь. Я просто сел, и оно полилось рекой. Это было целое половодье. Это творческий оргазм. Это как через много лет обездвиженного существования начать делать акробатические трюки, понимаете? Теперь я осознал, о чём Вы говорили, что Вы имели в виду под этим таинственным «когда получите премию», потому что я получу её, слышите! Постойте, а я так и не спросил об оплате. Вы умолчали, Вы что, как дьявол у меня попросите душу за такое? Что ж, я не скуплюсь!

Мужчина сменил толстый костюм на одеяние из тонкой мягкой ткани, такого прогулочного типа, годного для лёгкого коктейля, но очки остались те же. Его лысина блестела от пота, с недавних пор заметно потеплело: снег больше не падал, землю орошали прохладные дожди, но лужи быстро высыхали под солнцем. Весна вдруг перестала быть зимой, но становилась летом.

– Мы рады Вашим успехам. Насчёт оплаты всё кристально: первый сеанс, как Вы помните, пробный, и если клиент уходит, не возымев результата, то он не платит за нашу услугу. Но если же эффект от нашей встречи – это то, чего хочет клиент, то оплата взимается и за первый раз.

– То есть сейчас я должен заплатить и за сегодня и за тогда?

Мужчина в очках снисходительно улыбнулся, его глаза стали добрыми и понимающими, как у мудрого старика, сидящего на лавочке во дворе и видевшего всё, что только возможно:

– Не совсем так. Вы платите и за тогда, и за сегодня, и за потом, но не сейчас. Пятнадцать процентов вашей славы и ваших денег достается фирме.

Если насчёт денег было более-менее понятно, что, разумеется, нагло, но, наверное, справедливо, то насчёт славы возникли определенные вопросы, но он не стал их задавать. В конце концов, это сущая глупость – пятнадцать процентов, и уж откусить эту славу не представляется возможным даже самыми острыми зубами. «Однако невозможное уже случилось», – промелькнуло в его голове. Потом он подумал, что речь идёт о рекламе, и быстро успокоившись, согласился.

– Вот и славно. Прекрасная погода сегодня, не так ли? Вы любите кинематограф?

Лысый мужчина был по-прежнему приветлив и спокоен, но в сравнении с прошлым разом более оживлен. Его интерес к делу как будто бы возрос, что было приятно писателю.

– Конечно. К сожалению, у меня мало времени разгуливать по кинотеатрам, но я очень люблю это дело.

– Тогда предлагаю проехаться до ближайшего храма кино. Сегодня это будет нашим методом.

Он разочаровался так стремительно, что приподнятое настроение упало почти с ощутимым звуком. Просто пойти в кино для вдохновения? Может этот тип предложит купить по вафельному рожку и покататься на веселых горках в парке аттракционов? Он старался быть воспитанным человеком, не употребляя нецензурных выражений.

– А Вам не кажется несколько неуместным платить пятнадцать процентов от прибыли за киносеанс?

– Поверьте мне, это того стоит. – Пролепетал мужчина в очках, добавив:

– В своей анкете Вы указали, что Вам нравится сидеть за рулём автомобиля, так что в кино мы поедем на частном транспортном средстве, – на этих словах мужчина в костюме протянул писателю ключи с брелоком в форме синего зайца.

Они вышли через ту же дверь, через которую писатель попал в контору с улицы, однако теперь у входа стоял автомобиль, которого ранее там не было.

– Это что, наше?

Мужчина в очках молча кивнул.

– Её кто-то пригнал прямо сейчас, чтобы мы просто поехали в кинотеатр?– Ошалело спросил он.

– Она всегда здесь стоит, Вы, наверное, не заметили.

Он мог бы поклясться на Библии, что такую машину просто невозможно было не заметить у здания, слишком уж она лезла в глаза. Легенда американского автомобильного производства, тёмно-вишнёвый Dodge Challenger 1969-го года выпуска.

– Слушайте, если я поцарапаю эту тачку, мне придётся не по карману такой метод.

– Не беспокойтесь, всё в порядке, можете ехать не напрягаясь.

Мужчина в костюме заслуживал доверия. Оба сели в авто и покатили по центральной городской дороге. Писатель всё равно волновался, но это не отразилось на его манере вождения: правил он легко, всё время думая о том, что эта машина, должно быть, стоит кучу денег и достать её было совсем непросто.

– Знаете, я, пожалуй, возьму обратно свои слова.

– Которые?

– Ну, та фраза про деньги за кино. Классная у вас команда. Как вы узнали, что я фанат? В анкете об этом я ни слова не писал.

Но лысый мужчина не ответил, отметив лишь то, что пора сворачивать с главной дороги. Они проехали около двухсот метров, как вдруг мужчина в очках начал кашлять. Началось всё обыденно – он просто поперхнулся, но потом мужчина не мог остановиться и кашлял снова и снова, писатель сильно занервничал.

– Может нам остановиться? Или что? Воды? Где, куда мне нужно залезть? Погодите, сейчас я открою бардачок…

Когда его рука начала шнырять в поиске кнопки, открывающей бардачок, он ощутил глухой толчок спереди, а затем увидел кровь на лобовом стекле. Он резко затормозил и, забыв про кашляющего соседа, выскочил из машины. Девушка лежала без сознания, вся в крови, её голова была разбита как у фарфоровой куклы. Мужчина в очках вышел, совершенно избавившись от кашля, в его руках была бутылка с водой, его голос был невозмутим:

– Я вызвал скорую помощь. Думаю, она придёт в сознание, скорость была невысокой.

Писатель долго смотрел на девушку, не решаясь проверить, жива она или нет, он был в немой истерике.

– Что я…она шла….я не видел….я..

– Послушайте меня внимательно, пожалуйста,– настойчиво говорил мужчина в костюме, – это несчастный случай, она выбежала на дорогу, такое бывает. Я свидетель, а кроме меня и Вас здесь никого нет, мы на совершенно пустой улице, смотрите, здесь же одни гаражи. Наш адвокат сделает так, что Вас даже не станут вызывать в суд.

Когда мужчина говорил, то смотрел на писателя так, как это делают врачи: внимательно, стараясь понять, не потеряет ли сознание их пациент. Скорая помощь приехала быстро, писатель пожелал быть сопровождающим. В больнице он рассказал, что девушка попала под машину. Его оставили в коридоре, а девушку увезли в операционную. Он ждал, что за ним приедет полиция и арестует его, обвинив в убийстве, но никто не приезжал. Он смотрел по сторонам и видел разных людей: старых и молодых, мужчин и женщин, в колясках, на костылях, на каталках, с разбитыми лицами, сломанными ребрами. Он давно не видел столько боли в одном месте. Мужчина в очках тихо подошёл к писателю, предложив уйти.

– Вы узнали её имя? И что с ней?

– Да, я всё записал. Она жива, у неё открытая черепно-мозговая травма, но она не смертельна. Наша компания выплатит ей компенсацию.

Он не стал ничего говорить, молча взял бумажку с именем и уехал домой на такси.

Апрель. Третий сеанс. Тет-а-тет

Он не стал предварительно звонить или просить секретаршу оповестить о своем визите, он просто ворвался в кабинет, яростно желая набить морду каждому лысому мужчине в очках и костюме.

– Это не её имя! Мне сказали, что такой женщины с травмами головы у них за эти недели вообще не числится. Это всё крайне мерзко, гражданин! Поездка в кино на винтажном авто, Ваш кашель, который так подозрительно вовремя начался и поразительно вовремя закончился. Это гнусная постановка! Я чуть не умер от ужаса, что покалечил человека. Погорелый театр вы называете вдохновением? Это ваши методы?

Мужчина сидел за своим громоздким столом, перебирая какие-то бумаги. На этот раз его костюм был цвета бордо, под которым покоилась рубашка из белого шёлка.

– Да, Вы заметно похудели. И судя по запаху, который распространяется от Вас, курить Вы стали намного чаще.

Мужчина закашлялся, прикрыв рот платком.

– Какое Вам дело? И не надо пытаться разжалобить меня своими выходками!

– Вы ведь пришли сюда не за этим. Сколько Вы написали: две, три или тридцать три страницы? Вы видели кровь, и это Вас шокировало, особенно потому, что кровь была на Ваших руках. Адреналин, боль, страх, ощущение власти случая, осознание хрупкости человеческой жизни. Разве это не вдохновило Вас? Разве это не мистика, о которой Вы так бредили? Разве….

Тут он снова начал кашлять. Его лицо вдруг посинело, но потом начало приобретать нормальный оттенок.

– Вы издеваетесь? Прекратите кашлять. Какой же Вы урод! Откуда Вы знаете, что он умер от пневмонии? Что он умер, задыхаясь от кашля? Я не писал этого в вашей чёртовой анкете. Вы за мной следили, вы проклятые маньяки. Надеюсь, Вы получили удовольствие, потому что завтра я спалю эту контору, облив бензином в первую очередь вашу лысую голову.

И он ушёл. Он плакал, потому что его старший брат и впрямь умер, задохнувшись, засохнув как сорванный с дерева листик. Он кашлял кровью, а потом перестал дышать. Писатель плакал, плакал и писал. Слово за словом, строчка за строчкой.

Май. Пятнадцать процентов

Статуэтка ежегодной литературной премии стояла на его рабочем столе. Она была из голубого стекла, многогранная и острая, как писательское перо. Оконный свет в ней преломлялся под различными углами, оставляя после себя цветные брызги на столешнице.

Он был настолько доволен, что почти не обратил внимания на настойчивые электронные письма, а затем – не менее настойчивые телефонные звонки. Он не желал слушать голос секретарши, заманивающий его в эту злосчастную контору снова и снова. Но поскольку человеком он был неглупым, то осознание неизбежности новой встречи с лысым мужчиной в очках щёлкало в мозгу довольно отчётливо. Пятнадцать процентов с прибыли отчислялись на счёт конторы автоматически, и он не протестовал. Но вопрос славы его тревожил. Неужели его заставят фотографироваться для рекламы «Вдохновение. Экспресс-метод» или на каждой пресс-конференции кричать это нелепое название, чтобы оно отпечаталось в голове каждого писателя-неудачника? Нет, этого ему, человеку интровертному и нервному, не хотелось, но в офис он всё же пришёл, хоть и спустя три недели после первого напоминания.

– Наши поздравления, – сладко произнёс мужчина в костюме. Он стоял посреди тёмной комнаты: окна были зашторены, лишь слабые майские лучи проползали сквозь маленькую щель между занавесками. Его чёрный костюм был как всегда безупречен.

– Однако я думал, что на меня нападут из-за угла, надев на голову мешок, и приволокут сюда насильно. Но ваше терпение поистине велико: ждать три недели, это так по-джентельменски.

– Мы прекрасно понимаем, что получить то, чего так давно хотел и ради чего трудился – это в некоторой мере шок, от которого надо оклематься. К тому же, Вы уже подписали все документы, а то, что осталось – чисто формальные вещи.

Мужчина в очках был дружелюбен, слова из его рта плавно втекали в пространство, располагая ко сну.

– Как Вы помните, пятнадцать процентов Вашей славы по договору отходит нашей организации. Это значит пятнадцать процентов книг на полках магазинов с пометкой о наших услугах, оказанных Вам, как автору.

– Какой агрессивный у вас пиар. Большими буквами напишите название своей организации на обложках моих книг? – Он был раздражен, если не сказать взбешён такой цепкой хваткой.

– Зачем же, это будет в сводке на обратной стороне обложки, где пишут про авторов, ну Вы знаете, что я Вам рассказываю.

– Надеюсь…

– Нет, этого не будет, Вас никто не заставляет напрягать голосовые связки, чтобы направо и налево рекламировать наши услуги. Но пятнадцать процентов мы всё же обязаны взять по договору, так что книги – это ещё не всё.

– И что вы сделаете? Заставите меня убить свою семью, или сплясать чечётку голышом? Какие у вас методы? Я ничему не удивлюсь, Вы же форменные моральные….

– Результат, помните? Расскажите, что Вы чувствуете сейчас, когда получили премию, задвинув конкурентов далеко назад, когда о Вас вновь заговорили?

В комнату вошли двое мужчин и секретарша с чемоданчиком, а очкарик всё продолжал:

– Вы испытали такой опыт, такие чувства! Гнев, радость, страх, отчаяние, боль, благоговение.

Его вдруг стали укладывать на кушетку, которая появилась в углу на месте большого стола. Мужчины закрепили ремни на его лодыжках, запястьях и на лице, чтобы он не сильно дёргал головой. Писатель молчал, он не видел смысла подавать сигналы: всё было продумано наперед, неужели он своим импульсивным порывом, своими криками мог бы воспрепятствовать организации?

– Вспомните, как Вы днями и часами сидели над пустым листом бумаги и ничего не могли поделать. А потом вдруг, спустя много лет, ваши пальцы стали таким лёгкими, такими послушными, что выводили слово, затем другое, и ещё, и ещё. Какой это был катарсис!

Девушка склонилась над телом. В её руках была жужжащая машинка и кусок ткани, чтобы вытирать лишнюю краску и кровь. Он почти не чувствовал ничего, кроме покалывания на коже лба.

– Вдохновение – это ключ ко всему великому! Самолёты, бомбы, романы, небоскрёбы, картины – всё это требует вдохновения, а мы в этом лучшие. Всего лишь пятнадцать процентов – это же пустяк, не так ли?

Кончилось всё довольно быстро, через час или около того. Его развязали, дали воды, предложили массаж. Рану заклеили прозрачным пластырем для заживления, царапины под ней чесались.

– Не волнуйтесь, всё сделано аккуратно, через пять дней просто снимите пластырь и промойте кожу теплой водой с мылом. Сводить не советую, наша организация проследит, – сказала секретарша, подводя его к зеркалу.

Он был почти что молод, если бы не глубокие морщины у глаз. Его веки опухли, а губы сжались в плотную линию. Подмышками остались разводы от пота, но в целом его внешний вид не слишком изменился. Он провел пальцами по ребристой поверхности прозрачного пластыря. Аккуратные вытатуированные готические буквы чёрного цвета пылали на его лице: Вдохновение. Экспресс-метод

Солнце припекало его голову, когда он шёл вдоль улиц, но головным убором он не воспользовался. Май буйствовал: всюду были дикие цветы, зеленели деревья, над землей поднимался влажный пар. И он всё шёл, потея от жары, он шёл и сочинял новые стихи в своей вдохновлённой писательской голове.

Оглавление

Март. Весеннее обострение

Контора. Первый сеанс

Второй сеанс. Кино

Апрель. Третий сеанс. Тет-а-тет

Май. Пятнадцать процентов