Рассказы [Карла Бисваруповна Саньял] (fb2) читать онлайн

Привет со сцены

I

Поезд остановился, и Анна потихоньку собралась на выход. Она впервые была в Лондоне, хоть и знала об Англии много, потому что интересовалась ею с давних пор, много читала о её истории, знала литературу и язык. А недавно она ещё увлеклась чисто британским кино – тогда-то ей и пришла мысль посетить Англию. Вместо покупки нового музыкального оборудования.

Раньше она откладывала путешествие в страну туманов из-за денег и из-за занятости: она была не такой уж известной певицей в России, и ей всё время приходилось изворачиваться и суетиться вокруг рекламы и всего такого. Теперь же она наконец приехала и очень надеялась встретить кого-то из молодых звёзд британского кино, которых она полюбила окончательно и бесповоротно. Ведь на карте Англия выглядит такой маленькой, будто ты приедешь – и обязательно столкнёшься с кем-то из знаменитостей. В их числе, и даже на первом месте, был актёр театра и кино – Кэри Ашберн. Она надеялась, что он, как человек современный, в возрасте слегка за тридцать, не живёт прошлым, как большинство пожилых людей, и актеры, наверное, не исключение (поэтому какой-нибудь Питер O’Тул не был в числе желанных собеседников, ведь говорить она собиралась на современные темы, о жизни в этом мире, а не о том, каким всё было лет 20 назад).

Анна приготовила примерный план посещений исторических мест: Лондонский Тауэр, Часовая Башня Вестминстерского Дворца и Темза, Стоунхендж. Однако, поглядев на него, она отложила эти поездки, а вместо этого решила походить по магазинам – так она и поступила. Она просто покупала одежду, разглядывала витрины и разговаривала с продавцами, но ей всё казалось сказочным: небо, люди, собаки, даже сама земля была какой-то необычной. К вечеру Анна, хотя и устала от почти беспрерывной ходьбы, но была воодушевлена, а завтра намечался особенный день – поход в театр на спектакль «Birdlight», где в главной роли её любимый Кэри Ашберн.

Весь следующий день она ждала вечера. Придумывала, что скажет ему, если удастся подойти после выступления. Боялась опоздать и потому не отходила от театра, хотя и гуляла, старалась весело проводить время. Наконец наступил долгожданный час.

Странное чувство – находиться внутри театра, где совсем скоро вживую будет выступать твоя любимая звезда. На концерты она редко ходила, всего несколько раз, и те разы её не впечатлили, да и не один музыкант, выступавший в России, не вызывал особенного желания сходить на концерт, хотя Анна охотно слушала разную музыку. Но этот раз был особенный – сериал с его участием, где он играл преступного гения, профессора Ле Руа, стал просто частью её быта, постоянные цитаты, порой заимствованные жесты.

Анна никогда не была такой охотницей до кино, как иные, которые всё знают, в курсе всех новинок и знают всех актёров по именам и даже их личную жизнь. Не была и не понимала таких людей. Но этот сериал её зацепил и Кэри Ашберн – в особенности, став для неё главным воплощением оригинальности. А скоро она увидит его наяву, это так просто и так сказочно. Театр неспешно наполнялся, зрители занимали места, и постепенно внутри стало людно. «А то, – подумала Анна, – все хотят поглядеть на Кэри». Она оглядывалась и с удовольствием замечала, что среди публики есть и молодые, и люди солидного возраста, и мужчины, и женщины, и явные супружеские пары. Мужьям, право, стоит ревновать. Анна усмехнулась этой мысли и поудобнее расположилась в кресле. Спектакль начался.

      Бывает, что картина может разочаровать, не оправдать тех огромных ожиданий, что уже затуманили восприятие. Сюжет представления Анне показался интересным, она понимала, что это не её любимый сериал, и ей, может быть, не настолько понравится этот спектакль. Но она решила для себя, что будет просто наслаждаться видом любимого актёра, что бы он ни делал на сцене. Для неё это всё равно остаётся скорее живое выступление Ле Руа, чем пьеса о некой рок-звезде.

Однако, спектакль с самого начала заинтересовал, а когда вышел Кэри, её любимый Кэри, сцена просто приковала к себе её внимание. Её ожидания совсем не оправдались – всё здесь было так ново, как она не могла даже вообразить. Она с неподдельным интересом смотрела историю музыканта, его борьбы с окружающим и не меньше – с собственными недостатками. Подача персонажа оказалась интересной и не только потому, что это «тот самый Ле Руа», – этот факт тоже был чем-то волшебным. Она настолько увлеклась сюжетом, что забыла думать о чём-либо другом, а когда занавес закрылся, она сидела, не шевелясь от впечатления.

Суета и спешка вокруг заставили её очнуться. Все вокруг были возбуждены и громко говорили, она улавливала некоторые слова и даже целые фразы. Ей и самой хотелось бы сейчас с кем-то поделиться впечатлениями, но вместо этого она мысленно проговаривала запомнившиеся диалоги. Она за толпой вышла из душного помещения и зашагала вокруг здания театра. Обойдя его несколько раз, остановилась у служебного входа. Там уже стояло немало людей, они оживлённо говорили между собой. Анна отчетливо слышала «Ле Руа» в чужих разговорах. Кэри Ашберн ещё не вышел, она подошла поближе, походила внутри толпы, которая были разбита на пары и тройки собеседников.

Наконец появился герой дня – улыбаясь, по-видимому, он ожидал поклонников, потому что сразу стал подписывать подставленные блокноты и фотографии. У Анны ничего не было с собой, что можно было бы подписать, но у неё был фотоаппарат, она решила, что возьмёт фотографию. Он подписывал охотно и подошёл к ней, она сфотографировалась с ним, и он неожиданно сказал:

– Вы очень красивая девушка, для меня честь ваше присутствие. Вы русская?

Она очень удивилась его догадке, но подтвердила её:

– Я певица из русского города Уфа, и после вашего прекрасного выступления мечтаю отблагодарить вас своим концертом.

– О, это было бы волшебно, вот вам моя визитка, – он вручил ей визитную карточку и повернулся к другим фанатам.

Вокруг все веселились и смеялись, радовались присутствию Кэри, а потом он убежал, посылая всем улыбки и добрые пожелания. Все друг друга поздравляли, а Анна смотрела на визитку и медленно шла по дорожке, совсем не по направлению к своему отелю. Её переполняла радость, которая требовала выхода. Оставшись одна, девушка запела по-русски. Когда после второй песни она сделала перерыв, она вдруг услышала:

– Это вы певица из Уфы?

– Кто здесь? Кэри Ашберн, это вы?

– Да, я здесь, и вы, правда, чудесно поёте.

Англичанин подошёл к ней, очевидно, из беседки. Увлекшись пением, она совсем не заметила его и не видела, как он выходил оттуда.

– Да, это я, а что вы здесь делаете? Вы разве не уехали?

– Нет, я пошёл сюда отдохнуть, покурить, в покое, при лунном свете.

– Тогда я вам помешала…

– О, нет, ваше пение стало приятной неожиданностью, как вас зовут, кстати?

– Анна. Вы один?

– Да, так что позвольте мне предложить вам пройтись по городу вместе.

– Это было бы очень любезно с вашей стороны!

Кэри Ашберн подставил руку для опоры, и они пошли по тропинке.

II

– Пожалуй, мне пора. Вам тоже стоит пойти домой, вы наверняка тоже устали. Мне недалеко. А вам?

– Я вызову кэб.

Он позвонил и продиктовал адрес. Пройдя ещё немного, она сказала:

– Уже совсем недалеко, я пойду одна.

– Хорошо, кэб должен быть уже здесь, так что спасибо за прекрасную компанию, Анна. Надеюсь, мы ещё увидимся.

– Надеюсь. До свиданья!

Она повернулась. Вскоре кэб действительно подъехал, и Кэри исчез из виду, и только тогда она дала волю чувствам.

Честно говоря, она ещё полчаса назад хотела избавиться от своего необычного компаньона. Но не потому, что он ей не понравился или надоел, а потому что её переполнили чувства настолько, что ей трудно было держать себя в руках. Несмотря на поздний час, спать ни на секунду не хотелось, и ей нужно было отдышаться, хотелось просто безумно кричать. У них оказалось много общего, и ни разу не было скучно. Она достала визитку и смотрела на неё, как на доказательство того, что недавно произошло. Она попала в сказку, время остановилось, и весь мир смотрел только на её желания и радость от того, что они исполнились.

В 7 утра она таки заснула и, хотя проспала не так много, встала бодрой. Энтузиазм бил в ней ключом, она посещала разные места, фотографировала – всё было интересно. Иногда она думала позвонить по телефону на визитке, но всё же медлила и не решалась. Однако, гуляя, ближе к вечеру она пришла к тому театру, где была вчера. Ей казалось, что всё вчерашнее было так давно и, смотря на театр, она не чувствовала возбуждения от приятной новизны, скорее ностальгию, старое знакомство. Вдруг она решила пойти туда, где она бродила после представления. Было интересно увидеть все те места при дневном свете. Она увидела и ту площадку с беседкой, где к ней подошёл Кэри Ашберн. Она даже зашла внутрь беседки и чуть полистала книгу, чтобы немного представить себе, каково это – проводить время, как английский джентльмен. Больше мечтая, чем читая, она просидела так целых полчаса и, наконец, вышла. В сторону этой самой беседки направлялся Кэри Ашберн.

– Анна?

– Кэри!

– Вот так встреча! А знаете, я чувствовал, что сегодня увижу вас.

– Надеюсь, вы не против? Вы же дали мне визитку, – она немного неловко улыбнулась.

– Ничуть! Я рад, давайте пройдёмся по простому, настоящему Лондону, а не экспонатам.

– И куда же мы пойдём?

– В место, где собирается много простых людей…

– О, я поняла – паб!

– Точно!

III

Потеряв счёт времени в болтовне друг с другом и другими посетителями паба, они допивали уже вторую бутылку виски.

– О да, это действительно весело.

– У простых людей душа проще, а, следовательно, добрее. Актёру всегда есть чему поучиться у обычных людей.

– Это верно. Но, кстати, вы же шедевральный злодей, вам бы поучиться у злодеев их играть, а не у добряков из народа, хотя вы это и так умеете, как я знаю.

– Ну, возможно, я чувствую потребность в доброте именно поэтому.

– Возможно!

– Ну, пойдём. Нигде не стоит засиживаться слишком долго.

Они вышли. Луна высоко поднялась, и в белёсой дымке освещала мир, но воздух был холоднее, чем вчера. После нескольких шагов Кэри заметил, что Анна мёрзнет и предложил свой пиджак.

– Надеюсь, на этот раз вы разрешите проводить вас до отеля?

– Да, – Анна улыбнулась, этот раз был другим, она уже не чувствовала, что не знает, куда себя деть, она была весела и спокойна.

Они дошли до её отеля, и Анна, собравшись входить, предложила ему зайти. Он согласился.

Она проснулась позже, чем хотела. Кэри лежал мирно рядом. Она протянула руку и положила ему на плечо; проснувшись от дрёмы, он положил свою руку на её.

Несколько дней они провели вместе – ходили в театр, гуляли по Лондону. Он водил её в интересные места, о которых бы она никогда и не узнала, если бы он ей не показал. Каждый день превратился в некий праздник. Она с Кэри обязательно посещала новое место, и им никогда не бывало скучно. Её фотоальбом значительно пополнился, тем более, что при ней был человек, который всегда готов её фотографировать. Иногда проводили время в каком-то из облюбованных мест – в запасе у Кэри всегда водились смешные истории, которые он как настоящий актёр рассказывал очень ярко.

А потом в какой-то момент всё стало отдавать однообразием. Опять поход в новое место или в уже известное. Он рассказывал ей о театральных актёрах и постановщиках. Вначале понемногу, это было любопытно, но вскоре все эти подробности начали её утомлять, к тому же она путалась в именах, их уже было так много, что уследить за каждым было трудно. Сначала быстрая речь англичанина ей была мила, но теперь стала напрягать, ей виделась в ней пренебрежительность к ней, когда он говорил слишком много и восторженно. Нельзя сказать, что он не слушал её. Она знала, что он интересуется Россией и рассказывала о ней немало, а он внимательно слушал, но в такие моменты ей не хватало естественности – ей в принципе хотелось больше диалогов, чем прерывающихся монологов. Да и сам его интерес ей показался скорее праздным, будто он думает, что всё, что она рассказывает, это так, мелочи, а реально стоит внимания и восхищения, это все его театральные штучки, Марк Гэйтисс. Ну, там, разве что, Станиславский, которым она никогда не интересовалась, а его он тоже частенько цитировал. Небось думает – русская, а не читала Станиславского.

Правда, оказалось, что он вообще немало читал – столько, сколько она даже через пять лет не прочтёт. Она интересовалась историей древнего Египта, которая была мало интересна Кэри. Всё больше они находили различия между собой. Потихоньку она стала отдаляться от него, его общество ей не было уже так интересно и желанно. Если раньше ей были любопытны различия во вкусах и интересах, то теперь они только раздражали её, хотя в том, что вкусы у двух людей не совпадают, нет ничего необычного.

IV

Однажды Кэри пригласил Анну в театр.

– Хочешь сходить на представление?

– А что там будет?

– Франкенштейн. Я в главной роли, поэтому я предложил не «нам» сходить, а тебе – сходить посмотреть на моё выступление.

– Обязательно! Когда это будет?

– Завтра вечером.

– Отлично. Я приоденусь тогда.

Постановку она смотрела с интересом, но самого Кэри видела немного другими глазами, она ведь теперь знала его лично. Но странно – её восприятие других зрителей тоже изменилось. Если прежде она гордилась, как много поклонников у её любимого Ле Руа, то теперь ей с самого начала не нравились восторженные вздохи молодых девушек. Она невольно слышала разговоры соседей, и её кольнуло, как много они рассказывают, обсуждают вещи, которые она впервые слышала. Это будто бы перечёркивало её личное и столь близкое знакомство с Кэри.

Спектакль кончился. Она пошла за кулисы и вошла в гримёрку. Кэри улыбнулся, сказав «привет», но ни на минуту не прервал своё занятие. Он смывал грим с лица и продолжал сосредоточенно вытирать лицо перед зеркалом. Ей это показалось каким-то гейским: мужчина смывает краску с лица. Она спросила, куда она пойдут потом, но ответил он, также не оборачиваясь, что ещё не думал об этом. Ей наскучило наблюдать за ним, она вышла в коридор. Туда-сюда проходили незнакомые люди. Наконец Кэри вышел и ту же остановился, встретив кого-то из актеров.

– Кэри, вот и ты! Ну, как тебе Майер?\

– Привет, Джек! Ну, Майер – это вынужденное зло, ты же заметил новые эффекты?

– Ну да.

– Вот я об этом, а неудобство – Господи, Джек, это разве единственное, на что мы шли ради искусства? Искусство – прежде всего.

– Ну, это само собой. Слушай, я вот что хотел у тебя спросить, Эмма мне принесла договор, но там ничего не сказано о смене постановщика. Мне кажется, надо подождать с внесением денег, пока поправку не сделают.

– Согласен.

Анна почувствовала себя лишней: столько людей, которых она не знает, с которыми и не хочет дружить, но они друзья её Кэри. Нет, пожалуй, не так она представляла дружбу с любимым актёром, на деле всё гораздо прозаичнее. Интересно,

а как он реально относится к ней, как позиционирует перед товарищами? Разговаривал он с друзьями довольно долго, потом ещё что-то смотрели в телефоне. Оказывается, звезды тоже зависают в социальных сетях. Когда актёры потихоньку разошлись, и они с Кэри Ашберном уже стали выходить, как и в тот первый раз, у служебного выхода его ожидали поклонники. Анна и без того устала, а тут ещё и эта перипетия. Кэри же вышел с улыбкой им навстречу и стал подписывать и фотографироваться. Всё то же самое, что и было тогда, когда она впервые его увидела не на сцене, но почему её это раздражало, а его внимание к поклонникам оскорбляло её, а не умиляло, как прежде?

После той встречи в парке она думала, что полностью овладела своим кумиром, обрела его целого и настоящего. Теперь же она понимала, что только испортила своё впечатление о нём. Любые мысли о его творчестве теперь отравлены впечатлением от неудавшихся отношений с настоящим Кэри Ашберном. Она терпеливо дождалась, когда он освободится и когда они одни пошли по ночному Лондону.

– Кэри, мне не нравится, что твои друзья так пренебрежительно ко мне отнеслись. Они вообще знали, кто я?

– Нет, не знали. Им совсем не обязательно всё знать обо мне.

– Ага, это ты мне так говоришь, а они из-за этого наверняка приняли меня за проститутку.

– Если и так, ты их даже не знаешь, какое имеет значение, что они думают?

– Ах вот как! Они меня не знают и, судя по твоим словам, не будут знать, ведь я не вхожу в твои планы на будущее!

– Хорошо, а я вхожу в твои планы на будущее? Разве я сам для тебя не очередной экспонат, как Лондонский мост? Я до сих пор многого о тебе не знаю, ты ведь туристка, вернёшься в Россию, где твои друзья – настоящие друзья, в числе которых меня нет.

Анна чуть опешила, такого она не ожидала, и была обескуражена таким ответом, что выпалил Кэри. Но он был прав, она никогда не думала о совместном будущем, а теперь всё это так надоело, что, стоя спиной на пороге их отношений, она даже облегчённо вздохнула в душе. Оставалось только это озвучить и тем самым поставить точку на всём этом. Она сказала:

– Прощай, Кэри.

Ответом ей было молчание.

Мерида

Эрик и Мерида были опытные охотники, заканчивая бой с очередным монстром они организовались быстро и чётко, поскольку уже давно сотрудничают. Пещерный дракон среднего размера был тоже неглуп, поэтому им пришлось очень быстро провернуть свой трюк. Не прошло и десяти секунд после их короткого диалога, как Мерида оказалась на камне за плечом дракона и прыгнула на него. Эрик мгновенно воспользовался положением и умелым движением обезвредил врага.

– Хорошо сработали! – довольно произнёс Эрик, – мы молодцы.

– Даже тогда, когда ты не заметил, как нам чуть не подкоптили тыл? – Мерида хлопнула его ранцем по плечу. Эрик не смутился, он любил, когда она так поддевала его. В ней был задор, трезвость (которая иногда изменяла ему самому). И всё-таки они удачно сработали сегодня, долгое время совместных тренировок и сражений не прошли даром. Мерида тоже радовалась успеху, который вот уже как долго не покидал их, но гораздо сдержаннее, ведь впереди путь ещё предстоял немалый. Но прямо сейчас им надо было поспать, ведь близился завтрак…

– Эрик! – позвала сына мама. – Пора есть!

Эрик сложил игровые приставки и свернул приложение на компьютере. В его семье все знали, что он играет в какую-то игру про драконов, но он никогда не оставлял её открытой. Нет, не потому что скрывал, просто, Эмма, его сестра, всегда старалась уличить его в чрезмерном увлечении видеоиграми, поэтому он всегда старался поддерживать в особом порядке свою комнату. Иногда приходилось преодолевать сильное нетерпение, но чаще всего ему удавалось не забрасывать элементарную уборку.

– Я тут! – крикнул Эрик, садясь напротив сестры.

– Эрик, – сказала мама после еды, – сегодня к бабушке едешь ты, так что убери вот эту корзинку в портфель, сразу после школы заедешь к ней.

– Ладно… – мрачно отозвался сын.

Ни ему, ни Эмме не нравилось заезжать к больной бабушке. Жила она не очень далеко, тем более у них были велосипеды. Но бабушка была так несносна в своей старости, она беспрерывно говорила что-то бессвязное своим замогильным, скрипучим голосом. У неё дома все было запущенно, нечисто и пахло как-то терпко. Каждый старался увильнуть от обязанности навещать её, но, когда мама заставляла идти, было не отвертеться, только уважительная, на мамин взгляд, причина могла освободить от неприятной обязанности. Но этот день был не таким, поэтому Эрик, не задерживаясь на игру, поехал к бабушке. Открыв дверь своим ключом, он вошёл в дом. Бабушка почти всегда лежала, поэтому Эрик сразу подошёл к её кровати, чтобы там и выложить всё, что у него было в корзинке. Бабушка спала, и он прошёл на кухню, где стоял пустой холодильник, заброшенная плита. На столе и тумбе лежали газеты, в основном старые, давно пожелтевшие.

Он сел и подумал: «Вот это они называют жизнью? Вечно сетовать на положение в стране, бояться что-либо делать из-за того, что не поймут. Господи, мало ли что не поймут, я вот тоже не понимаю, чего это они скандалят, говорят только о деньгах, обвиняют друг друга и считают это важным. Так что вовсе не такие уж они «нормальные», ну, не в глазах каждого, это точно. Любить кого-то из знакомых или книг они считают глупостью и стараются избавиться сами от привязанностей, и другим навязывают привязанность к деньгам».

Он ещё не умел всё своё недовольство выразить правильными словами, обосновать более убедительно, чем словами «я хочу», «мне не нравится». Если бы он рискнул спорить об этом с мамой, то она бы быстро объяснила ему, почему он не прав, да и ещё в таких обидных словах, что у него бы надолго отпала охота высказывать своё мнение вслух. Вообще ему давно уже даже не приходила в голову столь абсурдная мысль, как обсуждать подобные дела с мамой. Эрик не задумывался о причинах, просто чувствовал и знал, что ему легче, когда он более или менее один.

Наконец он встал, посмотрел в окно – за окном был серый день. Уже в коридоре он бросил взгляд на спящую бабушку, и что-то ему показалось странным в её неподвижности. Просто спит… Нет, ну стоит проверить всё же – что-то вроде того без слов пронеслось в его голове, он подошёл к кровати. Бабушкино лицо было страшно искажено, она не отреагировала на прикосновение. Мальчик бросился к телефону, вызвал Скорую помощь. Уже через десять минут врачи забрали пациентку, а в коридоре стояла мама, которой он позвонил следом.

– Эрик, ты молодец, – сухо сказала мама. Её брови были так сдвинуты, что её лицо, казалось, выражало недовольство.

Для него это было необычно и потребовало собранности. Он чувствовал себя молодцом, маленьким героем и хотел признания этого от мамы. Мама же восприняла это, как должное. Скорая уже уехала, Эрик ответил на все вопросы врачей сам. Когда он по дороге в общих чертах рассказал, как всё произошло, мама снова сухо сказала:

– Ты всё правильно сделал.

Дома все были напряжены из-за случившегося. Ему часто говорили, что он невнимателен к семье, но сейчас ему казалось, что к нему самому семья не так уж внимательна. Да и к бабушке тоже. Мама и папа только ссорятся, все разговоры свелись к тому, на кого будет оформлена опека и так далее. Эрик думал, что произошедшее с бабушкой объединит их семью, почему-то ему представлялось, что все начнут чаще спрашивать о личных делах и притом ласковым голосом – примерно такая картина у него возникла в голове, хотя он сам не настолько уж был привязан к бабушке. А громкие споры родителей заставляли обоих детей жалеть о случившемся с бабушкой не по этой собственной причине, а гораздо больше из-за последствий. Эмма, сестра Эрика, поначалу беспокоилась за бабушку, но неприязнь к сложившейся ситуации в семье вытеснили эти первые душевные порывы. Конечно, по привычке она всю злость направляла на брата, родительский пример научил её этому, хотя сама она того и не осознавала.

Эрик сначала бродил по углам, но довольно скоро понял, что его присутствие никому не нужно и ничего не меняет; тогда он вернулся к своей компьютерной игре. Там у него была свобода действий, свобода слова, чувство собственной значимости. Там его ждала Мерида.

Мерида ещё спала, когда Эрик проснулся в их простеньком, наскоро сделанном навесе. Всё осталось в том состоянии, как он оставил. Ветки деревьев покачивались на ветру, солнце клонилось к горизонту, хотя и было достаточно высоко. Он подошёл поближе к Мериде – она была очень красива. Ради одного этого, просто, чтобы смотреть на неё, стоит сюда заходить. Разве в жизни бывают такие люди? Есть красивые девушки, но лучшие из них хотят скрыться в серых одеждах, а те, кто не скрываются, не могут быть друзьями. Идеального мира не бывает, да он и неинтересен, наверное. Этот мир, где они с Меридой живут, тоже далеко не рай, здесь приходится много трудиться и бороться, чтобы найти пропитание, есть борьба, просто нет волокит и административных проблем. Он так же сложен, ведь здесь тоже люди, которые вынуждают бороться с их властолюбием, неуступчивостью, откровенной злобой. Поэтому только те, кто ничего не знает, считают этот мир фикцией. Эрик часто думал, что ведь и в других странах люди живут, и даже цивилизованно, и жизнь иностранцев совершенно другая, отчего она не становится менее сложной и серьёзной. Но окружающим это невозможно было объяснить, они только отмахивались от подобных аргументов, как будто бы это сказки для детей, а не реальность других людей.

Вот так примерно он думал о своей маме и сестре. Отца он даже не пытался посвятить в свои интересы. Маму тоже. Просто она всегда врывалась в личную жизнь детей.

Мерида проснулась минут через десять, они принялись за еду, и Мерида, как всегда, быстро закончила и встала.

– В путь, Эрик!

Сейчас Эрик ещё острее чувствовал контраст между его реальной жизнью и той, которую он проживает здесь. Каждый бой накалял его боевую страсть, он совершал ошибки, набирался опыта, делал выводы. И главное, его чувства были настоящие: злился ли он на кого-то, ненавидел, любил. Здесь он всему этому мог дать волю, в отличие от внешнего мира, где он куда больше ощущал себя бесчувственным роботом. Он давно уже не хотел выходить из виртуального мира, потому что атмосфера в семье стала напряжённой. Раньше она тоже не была приятной, но к ней все успели привыкнуть и жили более или менее спокойно. Теперь же даже находиться на кухне было неприятно, Эрик спешил поскорее поесть, чтобы вернуться к себе и погрузиться в игру.

Там не было места его переживаниям по поводу того, что из-за бабушки в доме сущий переполох. Он просто забывал обо всём, и тяжесть уступала место более горячим чувствам. Мерида предложила уже переходить к более сложным уровням, чтобы двигаться дальше. Ему и самому этого хотелось, но, когда это говорит Мерида, звучит куда убедительно. И сейчас они снова боролись с очередным троллем…

– Эрик, ты оглох?!

– Я просто слушал музыку, нечего кричать!

– Тебя мама зовёт.

– Да что ей вдруг от меня понадобилось…

Он подошёл к маме на кухню. Она разговаривала по телефону с кем-то и о чём-то спорила.

– Ты звала, вот я пришёл.

– Вот список, сходи в аптеку, купи эти лекарства.

– А в больнице их что, нет, – наполовину про себя проговорил Эрик.

– В больнице есть, но бабушка переезжает к нам.

– К нам?!

– Да, давай уже, иди.

По простоте души ему казалось, что теперь, чтобы вселить лежачего больного, нужно весь дом превратить в лазарет. Он не был в восторге от этой перспективы, даже раздражённо думал, что теперь всё только и будет крутиться вокруг полудохлого человека. На обратном пути он внезапно подумал, что всё может измениться и, значит, возможно, станет лучше. Когда он вернулся, все уже ожидали приезда бабушки. Эрик положил покупки на стол и постарался улизнуть к компьютеру, но уйти с головой в игру не смог. Совсем скоро в дверь позвонили, санитары ввезли каталку с лежащей на ней бабушкой. Началась волокита с оформлением, где присутствие Эрика не было необходимым, а когда он долго оставался без дела, ему становилось не по себе.

Все дела по уходу за бабушкой выполняла сестра, но она постоянно дёргала Эрика – он подавал воду, лекарства, мыл, стирал. Он уже не мог находиться в игре, а если и заходил, то ненадолго, потому что его снова отвлекали.

Сестра изо всех сил старалась показаться перед мамой, да и самой собой, дисциплинированной и хозяйственной. Она поручала Эрику то или иное голосом командира. Это раздражало, но делать было нечего, препираться в такой момент совсем неуместно, хотя, сколько может это длиться, с другой стороны? Не вечно же так жить. Каждый день стал каким-то испытанием. Только игра и общение с Меридой его спасало от удручающих мыслей.

После резкого выхода из игры он потерял некоторое количество силы. Мерида, конечно, прикрыла его в битве с троллем, но Эрик был уже не таким ловким и быстрым. Поэтому, чтобы сохранить силы, Эрик и Мерида решили запасаться углём на зиму, оставив битвы с троллями до того момента, когда Эрик вполне оправится. Они пошли в сторону коряжистых гор, где обычно можно было добыть уголь. Но на гору оказалось не так-то просто забраться, Эрик даже чуть не упал один раз, когда отвлёкся на свои мысли. В пещере, куда они направились, спали кровожадные летучие мыши. Их нужно не разбудить: бороться с ними очень трудно, даже опасно. В том мире новые опасности приходят с возрастом, то есть со временем, проведенным в игре, а они, хоть и были уже достаточно опытны для перехода на новый уровень, всё же благоразумно избегали рискованных шагов.

В пещере было тихо, они подошли и разделились – Мерида держала факел, который нужно было регулировать, потому что если он разгорится, то может разбудить хищников. Они пробрались до ямы, где были залежи угля. От породы его надо будет ещё отделить, но пока главное набрать побольше. Эрик принялся копать, а поскольку дело было однообразным, ему удавалось ещё и разговаривать.

– Мерида, у нас не так много времени было последнее время, слишком много работы, и мы совсем не успевали поделиться мыслями о происходящем, как бывало раньше.

– Это так, – только отозвалась Мерида. Эрик хорошо знал её сдержанность и решил, что должен как-то начать сам, потому что сама она не разговорится. Если он надеется это сделать, а ему обычно удавалось, то и она ему неожиданно откроется, а это было ему очень важно, и он продолжил:

– Знаешь, мы всё время что-то делаем, а я немного устал от этого, мы потрудились, и я хочу немного отдохнуть уже.

– Прямо сейчас не получится. Если мы не соберём достаточно угля, нам придётся совсем туго зимой, не говоря уж о том, что мы не сможем пройти перевал и найти Талисман.

– Да, это так, но всё-таки раньше я не замечал этого, а теперь понимаю, что мне не хватает отдыха здесь, сна мне недостаточно. Мне хочется больше говорить и меньше делать, я или устал, или заболел, не знаю уж.

– По крайней мере, сейчас ты можешь говорить: работа однообразная, особого внимания не нужно.

Она улыбнулась. Как и у каждой компьютерной фигуры, у неё были только три варианта улыбок. Но она была красива, и в его глазах она обретала тысячи выражений, хотя объективно у неё было всего несколько лицевых комбинаций.

Он улыбнулся в ответ и приостановил работу. Мерида не указала ему на это, хотя вряд ли не заметила. Он вздохнул, для придания важности словам, и начал.

– Помнишь, когда мы были схвачены гигантским орлом, мне даже в голову не приходило оставить тебя, а когда Эшер звал меня в свою команду, мне не было это особенно интересно, я даже не взвешивал за и против. Для меня другая жизнь, не с тобой, не может быть привлекательной.

– Этому есть объяснение, два охотника, привыкшие друг к другу, более эффективны, чем двое незнакомых, пусть и хороших. Однажды случайно встретившись мы стали хорошими партнёрами, успешными – это так.

– Да… – Эрик увидел за спиной Мериды змею, медленно подкрадывавшуюся к девушке. Сама Мерида не замечала её, она поняла, к чему Эрик клонит, и в её сердце проснулось женское кокетство. Очень неожиданно и сладко было поддаваться ему, благоразумие и осторожность были отброшены, потому что иначе она бы не стояла, повернувшись к другу так долго, не проверяя, что там сзади. Эрик не стал сразу атаковать змею, если бы он сделал это сейчас – это было бы просто предупредительностью, которая могла испортить момент, а ему хотелось подпустить ядовитую тварь ближе к Мериде и неожиданно вырвать её из лап опасности. Как много уже погублено тщеславием, а каждая новая его жертва редко осознаёт, на чьём поводу идёт.

– Да… – повторил Эрик, – но есть ещё кое-что… Ведь не бывает ничего просто так! Знаю, нам ещё много предстоит испытаний, ещё многому нужно научиться, но мы уже показали внушительные результаты, мы в десятке первых Охотников, а народу тут очень много.

Мерида снова улыбнулась в ответ. Боже, ещё недавно она была сурово настроена, а теперь улыбается так часто. По-настоящему улыбается, а не насмешливо ухмыляется или вроде того. Он понял, это подходящий момент для признания, и он собрался с духом чтобы выпалить его.

– Мерида… осторожно! – Эрик толкнул подругу в сторону, стараясь отвести от змеиного выпада, частично ему удалось, но змея задела руку девушки и факел упал и потух. Воцарилась тьма, лишь зелёные глаза змеи светились в пещере, не освещая её.

– Мерида?

– Я цела, Эрик! Ты?

– Порядок, – как-то неуверенно ответил парень, – беги, пока я отвлеку её.

По её молчанию он понял, что она встаёт; ничего не было видно, кроме движения головы змеи. Она видела их. Пытаясь отвлечь её, он грозился ударить кинжалом, но всегда уклонялся, когда та атаковала, и поэтому не мог уловить момент, чтобы ранить.

– Эрик! – услышал он сзади себя и в тот же момент увидел вспышку в другой стороне пещеры. Он сразу понял, что произошло: Мериду задело ядовитым жалом на хвосте огромной змеи, это он начинал светиться от прикосновения.

Сердце Эрика сразу учащённо забилось, а движения стали порывистыми, но неуверенными. Его охватила паника, дрожащими руками он сделал несколько сильных выпадов. Два раза он промахнулся, но после третьего сильного удара победить змею стало проще, а Эрик не жалел сил и средств. Не без потерь Змея была повержена, и Эрик подбежал к лежащей Мериде. Она была без сознания, отравленная ядом Змеи, и ему нужно было найти Зелёный Крокус, чтобы добыть противоядие. Времени на это у него было не так много, но оно было. Меньше у него было сил на долгий путь, в котором ему непременно встретятся противники.

– Эрик! Сейчас не время для игр, – услышав голос мамы, он тут же встал и закрыл ноутбук. – Иди и помоги сестре уложить и накормить бабушку.

Он повиновался.

– Ты где был? – спросила Эмма.

– Я должен был кое-что доделать.

– В компьютерной игре?

– Нет, в домашке! А вообще, что пристала?

– Да то, что я вот тут горбачусь, а ты где-то прохлаждаешься.

– Ну, вот я и пришёл помогать.

– В последний момент!

– Тихо! – негромко, но резко сказала мама.

Они перестали спорить, но враждебное молчание воцарилось в комнате. Его то и дело подзывали не затем, так за другим, дом просто с ума сошёл. Он не решался вслух возмущаться по этому поводу, а сердце его ныло – время стремительно уходило, и жизнь Мериды была под угрозой. Она умрёт, если он опоздает, хоть на час. Так прошёл день.

Вечером сестра ушла куда-то (он никогда не интересовался, куда она ходит) и ему удалось сесть за компьютер. Всё, что он делал в игре, он делал не с удовольствием – с увлечением, даже с ожесточением. Он не задерживался, чтобы разглядеть какую-нибудь штуковину, а сразу приступал к следующему заданию. Он повергал противников одного за другим, времени становилось меньше, а на паузу поставить было нельзя, хотя вне игры время шло медленнее. Он уже знал, что спешка – плохой помощник, и этой ошибки он не повторит.

Солнце клонилось к закату и светило прямо в лицо, но Эрик напрямик пошёл к пещере дракона. Дракон был не очень крупный, так что они столкнулись в прямом бою. Эрик старался не делать рискованные трюки, раны ему сейчас некстати, ведь они тоже отнимают время и силы на выздоровление. Вот уже его бой близился к концу, как вдруг чья-то рука захлопнула ноутбук.

– Эй! Что ты делаешь?!

– Я тебя уже полчаса зову помочь с бабушкой, а ты в игрушки играешь. Мне, знаешь ли, тоже не хочется всем этим заниматься.

– Тебе нужна помощь или ты пришла ругаться?

– Ты должен поменять простыни бабушке.

– Так ли это срочно?! – чуть не плача вскричал Эрик.

– Сейчас – да! Поди посмотри сам, что там, а то сидишь за компом с утра до ночи!

Эрик не ответил и подошёл к кровати больной. На ней была разлита блевотина с кусками непережёванной рыбы. Бабушка кашляла, изо рта лилась слизь… Эрику было противно прикасаться ко всему этому, во всей комнате стоял какой-то странный запах. Он услышал тревожный звук отпирающейся ключом двери. Это мама приехала по зову Эммы.

– Так, что произошло? Эрик, уйди, что вы тут натворили. Боже! Я звоню в скорую.

Допрос Эммы на кухне, суета и раздражение вдыхались с самим воздухом. Мама ругала Эмму, та только угрюмо молчала и односложно отвечала – она была подавлена. Эрик почувствовал вспышку злорадства, правда, в следующую минуту понял, что радоваться нечему, ведь сестра лишь больше озлобится и вскоре отыграется на нём. Из всего стало ясно, что дела у бабушки совсем плохи. Потом стали расспрашивать его.

– Я сидел за компьютером, пока все ушли, смотрел фильм…

– Он в игрушки свои играл!

– Эмма, я не тебя спрашиваю! Эрик, дальше?

Вместо ответа мальчик заплакал, сначала несильно, но вскоре уже не мог сдержать потока слёз. Хоть ему и было стыдно своих слёз, они были неуправляемы.

– Ладно, дети, ложитесь, все мы сейчас на нервах от этого. Эрик, вставай, иди умойся и ложись спать.

Эмма не заставила себе повторять и сразу ушла. Легко откупился, подумала она уже в кровати, я же знаю, что ему всё равно. Ему всё равно, что там с бабушкой, ведь будь это не так, он бы не ленился. А заплакал он от страха, что его поругают, потому что он кругом виноват. Я бы справилась, если бы он лучше помогал.

Она была почти права, всё, что касалось бабушки, трогало его постольку, поскольку это касалось его – ему не было по-настоящему её жаль. Он плакал о том, что навсегда потерял Мериду.

Художники

– Неплохо, Герман, совсем неплохо, вам надо только над перспективой поработать, но в целом уже хорошо смотрится. А у вас что, Бэрримор?

Студент Бэрримор подал свои рисунки учителю.

– Неплохо, но вот у вас опять та же ошибка, на которую я в прошлый раз указывал, вот здесь вот. Халтурите, и в конце не дорабатываете. А вот в этом рисунке – вы же умеете рисовать лошадей, но здесь у вас не лошадь, здесь вы нарисовали, скорее, осла…

– Я стараюсь… – начал было Бэрримор.

– Это хорошо, но надо больше стараться. И палитра, вы же почти не смешиваете краски, не надо так делать, лучше соблюдайте тональность, а то у вас наверху в этой картине всё темное…

Бэрримор промямлил в ответ что-то вроде «я не успел, если бы еще день…»

– Ладно, просто обратите внимание на эти моменты, и всё у вас получится.

– Хорошо…

По пути в их съёмную на двоих квартирку Бэрримор шумно негодовал.

– Учитель только и видит, что мои ошибки, а ведь я не стою на месте! Видел, как я передал форму в том подмалёвке, а учитель увидел только несовершенную палитру… Я, как будто, стою на месте, по его мнению!

Герман, хоть и был другом Бэрримора, не мог не чувствовать упоение от превосходства над товарищем, но не подавал виду.

– Я думаю, если ты сам видишь свой прогресс, это уже хорошо, ты развиваешься, просто именно он этого не видит, но он же не единственный человек в мире!

– Нет, ты не понимаешь. Если он не видит, то другие – подавно! Ведь он-то, хотя бы, смотрит, а другие тем более не удостоят взгляда мои рисунки. А если другие не признают твоё творчество, его, считай, и нет.

– Почему это?!

– Да потому что так оно, и всё. Жизнь так устроена, и мне в ней, как видишь, ничего не светит. По крайней мере, в художественной области.

Герман не нашёл, что ответить, но он был не согласен с другом. И что, что ты неизвестен, искусство ведь для себя в первую очередь. Видимо, Бэрри совсем в отчаянии, ведь ему в который раз не удаётся удовлетворительная работа.

Герман всегда отрицал позицию Бэрри, будто если ты не признанный художник, тогда лучше вовсе не рисовать. Но на самом деле, возражая, он в этом убеждал скорее себя, потому что сам давно не испытывал радости от рисования, только от похвал окружающих. Искусства ради искусства для него не существовало, хотя утверждал он обратное. Он помнил, как очень давно начал рисовать, потому что от него этого ожидали родители, и каждый раз, беря бумагу и карандаш, он не хотел ударить лицом в грязь перед ними, хотел сделать вещь. У него хорошо получалось, и это стало его основным занятием и своеобразным «делом чести» перед родителями и их друзьями, которым те хвалились талантливым сыном. Но он завидовал Бэрри; в его рисунках Герман нашёл то, чего не было у него, что сам он давно потерял. И Герман знал, что завидует, поэтому помогал Бэрри, чтобы перед собой оправдаться – ведь, несмотря на свою зависть, он никогда не вставлял другу спиц в колёса, а даже помогал ему, но Бэрри всё равно не получал похвал учителя.

Следующую работу учитель ожидал на другой неделе, так что времени было достаточно для новых трудов. Однако Бэрри не принялся за работу с большим рвением, как ожидал Герман, а напротив, предался унынию и сел за телевизор, переключая каналы безо всякой цели. Герман не осмелился его отрывать от экрана, а то ещё нарвётся.

Остаток дня они провели врозь, и, когда Герман вернулся вечером, Бэрри дома не было. Он заглянул в уголок Бэрри, не сделал ли товарищ новых рисунков, но всё лежало нетронутым – покинутый мольберт, небрежно брошенная палитра, ненужная папка рисунков.

Он открыл её. Там были рисунки, совсем не похожие на его собственные. Бэрри не брал красивые модели, а изображал преимущественно выражение лица, динамичные позы,людей с говорящими жестами. Бэрри никогда прямо не говорил, что стремится к этому, но даже когда среди рисунков встречались просто портретные изображения, они, хотя и были прорисованы не так искусно, как у Германа, казались ему более яркими, выразительными, смешными или печальными. У него самого так не получается – эстетство настолько въелось ему глубоко в мозг, что его модели, даже когда он хотел придать им больше эмоциональности, всё равно выглядели, как актёры, делающие выверенные жесты и мины. Что-то живое и непосредственное в них отсутствовало. Фигура гладиатора, которую они вместе рисовали, выглядела более корявой, сам человек был не такой изящный, как он же вышел на рисунке Германа, но манера, которой она была нарисована, обладали своей характерностью. Балерина, конечно, совсем оказалась не женственной, и линии, которые у Германа были воздушные, здесь были очень толстые и напоминали изгибы корней деревьев, но ведь это-то и делало рисунок необычным, привлекающим внимание.

Шум открывающейся двери будто пробудил его от мыслей. Это входил Бэрри, громко говоря по телефону. Герман быстро сложил рисунки и вышел из уголка друга.

– Да, я буду свободен, Герман тоже. Но я ещё спрошу его, чтоб уточнить. Или ты ему позвони. Ага. Пока!

– Привет, Бэрри.

– А, ты дома? А я вот позвонил Ларе и, как оказалось, не зря: она собирает вечеринку в среду. Пойдёшь?

– Да, наверное…

– Если не хочешь, можешь не идти.

– Нет, я пойду, это я так, от неожиданности.

– Ну, вот и хорошо!

Во все дни перед пресловутой средой Бэрри, в основном, думал лишь о вечеринке, о том, что будет делать на ней. Рисовал он тоже, конечно, но очень мало и без усердия. На вопросы друга отвечал примерно так: вот заряжусь энергией на вечеринке и как нарисую! А то сейчас не могу сосредоточиться, когда нависает такое событие, да и вдохновения нет.

Так они дожили до среды. На вечеринке было весело: Бэрри отрывался, как и хотел, не зная меры. Герман не находил удовольствия в безумных дрыганиях, как он называл быстрые танцы под громкую музыку. Он смотрел на друга, как он веселится и не мог не думать, как он несерьёзен, ведь он не успеет ничего в срок. С другой стороны, он был открыт впечатлениям, так что его план зарядиться вдохновением может сработать. При этой мысли в нём сразу проснулся дух конкуренции. Он решил не отставать в безудержном веселье. Хлопнув коктейль, Герман тоже взошёл на танцпол и присоединился к дискотеке.

Утром им обоим это отозвалось болью в голове. Они знали об этом, но, как и все, предпочитали не думать о последствиях, когда речь идёт об удовольствиях.

– Ну, Бэрри, готов к работе?

– А ты?

– А что я? Я-то кое-что уже сделал за эти дни, а ты нет.

– Хватит, лучше помоги мне!

– Как я тебе помогу?

– Ну, сейчас подумаю.

Бэрри начал потихоньку приводить себя в порядок.

– Можешь оставить это. Давай, умывайся и берись за работу. А уборку я сам сделаю. Давай!

Так распределившись, они засуетились. У Бэрри ничего не выходило – рисунок за рисунком летели в корзину.

– Герман, я не могу!

– Можешь! – крикнул Герман из кухни. – Продержись ещё минуту, подкрепление уже в пути – и, изображая торжественную музыку, Герман принёс другу травяной чай.

– Спасибо, дружище! Вот, кажется, мне уже лучше, – Бэрри вздохнул и начал вырисовывать что-то уже более осмысленно и старательно, чем все предыдущие рисунки.

– Вот, получается…

– Ага, важно, что об этом скажет учитель. Без него все успехи – ничто!

– Да ну тебя! В общем, главное сейчас работай и не загадывай.

Весь день они оба пытались как-то поработать, но после какого-то времени они решили передохнуть и пошли гулять в парк. Бэрри ничего особо не говорил, потому что всё, что он хотел говорить, было очередное нытьё, а Герман его прерывал, поэтому, когда они вернулись, Бэрри стал названивать друзьям и жаловаться им. У Германа уже голова закружилась, когда он услышал, как Бэрри в который раз пересказывает недавнюю историю со шваброй. И вообще, сам так повёл себя, что не работал полнедели, ещё и надрался, а теперь иди и жалей его каждый? Его не жалеть, а ругать надо! Совсем обнаглел, а все идут у него на поводу, и он сам тоже; но он-то сознательно действует, а другие так и воспринимают, будто он пуп земли, оттого что орать умеет громко. Пустозвон!

Как Герман злорадно и предполагал, Бэрри не успел сдать норматив. Просто не успел. Герман не помогал другу не только из эгоистических побуждений, но и потому, что ему самому нужно было упорно работать. Бэрри обижался на это, ведь он считал, что у Германа и так всё лучше выходит, так что ему можно так не стараться. Учитель вынес однозначный вердикт.

– Ну, Бэрримор, здесь вы совсем не старались, не видно этого в рисунках совсем. Я в прошлый раз говорил прорабатывать, а вы ничего не сделали…

Возможно, он мог бы не принимать всё так близко к сердцу, но он и сам был недоволен своей работой, поэтому выслушивать это было вдвойне плохо для него.

– Нет, Герман, я окончательно решил, рисование – это не моё. Сколько можно убеждаться в этом? То, что мне даётся с трудом, ты делаешь с лёгкостью. У тебя талант, а у меня нет. Глупо надеяться на что-то ещё. Курс заканчивается, а я топчусь на месте. Нет, не моё это.

– Может быть. Я с тобой не совсем согласен, но это твой выбор.

– Это не выбор, а факт! – раздражённо сказал Бэрри.

– Как скажешь, – Герман не желал продолжать эту тему.

Бэрри не просто угрожал и жаловался, он действительно дальше не стал учиться, а уехал. Герман же поступил в художественный ВУЗ. Да, Бэрри поплатился за свою беспечность, следовало ожидать его провала. Завистник в душе Германа мог злорадствовать, ведь его товарищ провалился, и произошло это без его злого умысла, а только благодаря его собственной неорганизованности. Герман не мешал ему ничуть, а нередко даже помогал – его вины здесь нет! Но неожиданно он ощутил пустоту, ведь рядом больше не будет человека, над кем его превосходство очевидно в глазах других людей и самого Бэрри.

Когда он поступил, они встретились в последний раз. Бэрри стал барменом, и это он позвонил Герману. Встретились они как раз в баре, где работал Бэрри.

– Садись, я угощаю! Ну, как твоё творчество? Я всем рассказываю, какой у меня есть друг художник.

– Да как обычно, для меня ведь это работа, так что я не очень хочу об этом говорить.

– Ну ладно. Как на личном тогда, рассказывай.

– Ну, встречаюсь я с одной из однокурсниц-художниц. Она довольно мила, но мы с ней не друзья, пожалуй. С тобой мне проще.

– Ну так, я-то не девушка, оно и неудивительно, – Бэрри рассмеялся, и они продолжили разговор.

Герман слушал с неподдельным интересом о делах старого товарища. Вместе с тем он хотел почувствовать, что его собственные дела лучше, чем дела Бэрри, и, вроде бы, так оно и было, ведь тот всего лишь бармен; но удовлетворения, странное дело, Герман не чувствовал. Даже при нынешнем раскладе Герману казалось, что жизнь Бэрри интересней, полезней, продуктивней. Ведь на самом деле он завидовал не его успеху, а его простоте: когда они вместе учились, от рисования Бэрри получал больше удовольствия, а на вечеринках он веселился без задних мыслей, не боясь что-то упустить. Упустив же – не думал долго об этом. Шумно пожаловавшись на жизнь всем друзьям, он быстро находил другой путь, тогда как сам Герман никогда не переставал чувствовать обиду за неудачу. Даже не за неудачу, а за то, что его работа несовершенна, пусть и хороша.

Душа его разучилась радоваться простым вещам, и это больше всего угнетало его. Если бы они сейчас же поменялись местами, он бы не стал счастливее.

Весь вечер он слушал занимательные бытовые истории Бэрри.

Уходя поздно ночью прочь от бара, Герман понял, что заперт в кольце неудовлетворённых запросов, отчего он завидовал каждому встречному. И не потому, что у них всех было что-то, чего у него не было, а потому что у них не было тех запросов, которые не дадут покоя ему никогда.

Побег в преступление

Конечно, физически он был не один – с ним был его брат Джером, который долгое время своим присутствием отвлекал Сэма от мыслей о том, как он на самом деле одинок. От этого он только забывал позаботиться о себе, но тоска и голод мало помалу накапливались не избытыми. А ведь ему, Сэму, очень нужны любовь и дружба, без этой, так называемой субординации. Со стороны может показаться, что они прекрасно ладят, но на деле Сэму приходится всё время уступать старшему брату. Он уже давно перестал делиться с ним какими-либо мыслями, ведь каждый раз, когда подобное случалось, брат только высмеивал его, если был не согласен. Да, Джером напрочь был лишён деликатности. Определённо, они не те два друга, которые друг друга дополняют своей разностью.

Да, на самом деле это не первый раз, когда он осознавал своё отчаянное положение и неоднократно он пытался найти настоящего друга, будь то девушка или парень. Но каждый раз Джером ставил брата в неловкое положение перед ними, после чего продолжать знакомство было немыслимо.

День за днём Сэм по привычке душил в себе индивидуальность, иногда даже не отдавая себе в этом отчёт, хотя и в глубине души осознавая это каждый раз.

Сэм стоял около ночного клуба, не решаясь войти; он как будто вынырнул из своих размышлений и оглянулся вокруг. Все люди выглядели слишком замкнутыми, чтобы даже завести разговор с незнакомцем. Сэм решительно направился к двери ночного клуба. Час был довольно поздний и веселье в клубе должно быть в самом разгаре. Нет, он зашёл туда не с целью просто выпить и поговорить с незнакомкой о своей паршивой жизни, после чего они больше никогда не встретятся, а всё останется таким же «дерьмовым», как и раньше. Нет, на этот раз он решил совершить побег в преступление и снять девушку в клубе. Сделать то, что Джером никогда бы не одобрил, а значит, не станет оспаривать его самостоятельность в этом. Сэм не хотел быть лидером всегда, просто он устал не быть хозяином даже собственной жизни, собственных решений.

Внутри клуба очень густо пахло табачным дымом. Это сразу окунуло его в атмосферу порочности. Как и многие, кто не курит, дым сигарет был ему противен, но в этот раз он сознательно хотел чувствовать всё, что обычно у него вызывало отвращение. Его решение было твёрдо, и он подошёл к девушке за барной стойкой, показавшейся ему довольно-таки красивой

– Привет. Угостить тебя?

– Валяй.

– Два виски, пожалуйста!

Почему в фильмах всегда бывает так, что оба собеседника заинтересованы друг в друге, а в жизни ты даже не знаешь, не помешал ли ты, а вдруг она ждёт кого-то? Чёрт с ним, будь что будет, терять нечего!

Бармен налили два стакана.

– Ты живёшь в этом городе?

– Да, а что?

– Так, спросил. Я сам раньше жил в Кардиффе, пока по обстоятельствам не стал переезжать по стране. Завтра меня здесь уже не будет.

– Ты путешественник? Романтично – девушка улыбнулась, наконец. Увидев это, Сэм почувствовал больше раскованности и негромко засмеялся.

– Да, но, как ты знаешь – романтика имеет невидимую снаружи некрасивую сторону. Пасторальная идиллия живёт бок о бок с говном животных, а за женской красотой кроются изнурительные диеты… тут то же самое, и далеко не часто встречаются увлекательные приключения, здесь тоже своя рутина.

– Это значит только то, что она есть везде, только у одних она прерывается чаще.

– А ты права. Да и звучит оптимистично. Только я знаю, что те, кто хвастается приключениями, многое преувеличивают, а многое и утаивают и обычно о том, как они поступали трусливо.

– Ты мне нравишься. Как тебя зовут?

– Сэм.

– Хелен.

Юноша почувствовал облегчение – всё шло вполне удачно, и это его даже веселило. Но в глубине души он хотел, чтобы она его отшила, и ему бы пришлось уйти, но не по собственной инициативе, которую бы он расценил, как трусость. Он твердил себе, что первый раз всегда пугает и если он сам откажется от своей затеи, то снова поступит, как трус и, скорее всего, больше не найдёт в себе сил что-то совершить для своего освобождения. Если же он сделает это, то что-то наконец изменится, их устоявшийся уклад жизни пошатнётся. Хоть как-то! И всё же он чувствовал, будто с каждым шагом на пути к своей цели, он приближается к плахе, где сам себя обрекает на заклание. Эта борьба в его голове была не заметна окружающим, и Сэм возобновил разговор с Хелен.

– Я тебе нравлюсь? Значит, ты была бы не против, если бы я тебя поцеловал – он пододвинулся к девушке и в то же время вдруг засомневался, не слишком ли он торопится?

– Прежде чем говорить «нет», надо узнать, от чего отказываешься, не так ли?

Она немного развернулась к нему и прикрыла глаза. Это снова его и удивило и испугало. Ещё он подумал в этот момент, что ему было бы неловко, если она «оценит» его поцелуй, как «не очень хороший». Сэм посмотрел ей в глаза и сначала только прижался губами к её губам. Почти не дав передышки себе и ей, он повторил своё действие, но с большей силой и постепенно переходя в засос. Хелен ответила на его ласку. Неожиданно потеряв равновесие на стуле она резко схватилась за руку Сэма. Одной рукой он прижал девушку к себе, а другой полез в карман за деньгами, не переставая целоваться. Он намеренно не хотел давать момента, чтоб опомниться ни себе, ни ей. Но всё же, хоть и глухо, в его голове звучала мысль: «какой же это циничный жест, в то время, когда я изображаю перед ней такую страсть»

– Хелен… давай уединимся…

– Где?

– Пойдём!

Они вышли из клуба. Сэм слышал частые удары сердца и, вдохнув свежий воздух, он острее почувствовал брезгливое ощущение от происходящего. Тьма была очень густой, но Сэм нашёл искомое место, рядом с культурным центром при посольстве Ирландии, где был мягкий подстриженный газон. Это местечко ему казалось уютным. Летняя ночь была тёплой и приятной, но трава была мокрой от росы. Он знал, что делает преступление, но постепенно начал от осознания этого чувствовать мазохистское возбуждение.

Вскоре его разум заснул, а телом овладели инстинкты. Он двигался, не отдавая никакого отчёта в своих действиях. Он приложил наибольшее количество усилий до полного изнеможения.

Постепенно сознание начало возвращаться. Сэм повернул голову и увидел как как Хелен поправляет одежду вялыми движениями, и последовал её примеру. Он чувствовал усталость и усиленно дышал. Взглянув на неё ещё раз, он заметил, что она раскраснелась, но глаза не блестели. Пытаясь держаться себя в руках, он заставил себя подняться. И проводить Хелен.

– Ну что ж, мой день не прошёл зря.

– Ну да – как на автомате ответил привычными словами Сэм, и это не понравилось ему.

Садясь в машину, Хелен сказала: «звони иногда», протягивая ему визитную карточку. Парень взял её слабыми, неуклюжими пальцами. Машина скрылась.

Почувствовав позыв, он забежал за угол и его сразу же вырвало.

Вот он и осмелился сделать то, что хотел, на что решился, только вряд ли это освободило его. Нет, теперь он чувствовал только презрение к самому себе за то, каким образом он думал вырваться из своего заключения. Грудь как будто что-то теснило и не давало сделать полный вдох. Неслышно, как сумерки, и беспощадно его заполняло чувство гадливости к себе и своему бессмысленному поступку. Да как ему вообще в голову пришло так поступить, и как, он думал, это его освободит? Как он жалок, низок и теперь случившегося не вернуть. За один час он потерял так много: самоуважение, девственность и вместе с ними чувство своей правоты и значимости. Вместо этого только ускользающий мир и полное бессилие перед этой борьбой.

Сэм закрыл лицо руками, не в состоянии даже заплакать.