Секрет невечной мерзлоты [Юлиана Сергеевна Алексеенко] (fb2) читать онлайн

Юлиана Алексеенко

СЕКРЕТ НЕВЕЧНОЙ МЕРЗЛОТЫ

История девочки, которая отважно отправилась на поиски потерянного счастья

Алматы, 2016

1

Вам случалось переезжать в новый дом и новый город? Если да, то, наверное, вы знаете, что это не так уж просто – в старом месте остаются друзья, любимые места, школа и учителя, привычный дом, книжки, игрушки, соседи даже – и их жаль терять. А в новом нет ничего знакомого, какое-то время кажется, что так будет всегда. И это непросто. Так случается почти со всеми детьми, кому приходится менять привычную жизнь на неведомую новую, но у Эды все случилось иначе. Когда она, ее мама, старшие брат и сестра переехали в маленький городок неподалеку от Алматы, где они купили старенький, но очень милый двухэтажный дом под горами, ей показалось, что это самое красивое место на земле. Здесь было необыкновенно зелено летом, здесь в октябре распускались пышным цветом все цвета осенней палитры, здесь чудесно снежно было зимой, и каждую весну можно было пешком ходить в горы за подснежниками. В новом доме у каждого была своя маленькая, но личная комната – даже у тогда еще пятилетней Эды! Поначалу, конечно, она ей нужна не была, девочка все равно спала с мамой, но примерно лет к десяти, когда Эда стала полноправной владелицей своих апартаментов, она обожала этот свой мир: свою кровать с мягкими игрушками, свой старенький, но очень удобный письменный стол, шкафчики и больше всего – вид из окна на рощу и горы.

Старую жизнь, в которой остались городская квартира, расплывчатый образ отца и бесконечные мамины слезы она не вспоминала ни разу. Как будто прежней жизни просто не было, и все началось с этого места. Здесь был яблоневый и грушевый сад, большой двор, и еще на участке был старенький дом, который мама планировала снести каждый год, но денег на снос никак не хватало, и он так и ветшал еще больше, иногда служа сараем. Дети часто играли вместе во дворе или в роще рядом, иногда они вместе с мамой ходили в горы, а когда брат и сестра подросли, то ходили и без мамы – втроем.

Время шло, и как-то незаметно все начало меняться. Чем старше становились брат и сестра, тем меньше они хотели играть с младшей сестренкой, у них появились новые друзья, потом они совсем выросли и друг за другом поступили в один и тот же университет. Мама все время была занята работой или домашними делами, и Эда все больше времени стала проводить одна.

Она всегда любила находиться дома. Делала гербарии, лепила из пластилина или делала поделки из бумаги, в куклы играла редко, но любила делать для них домики из картона или мебель. Увы, со временем даже все ее самые интересные дела становились не такими уж и интересными, и все чаще и чаще Эда занималась ничегонеделанием. Она могла часами просто смотреть в окно, или сидеть на крыльце, думая о неведомых далях, о которых даже и рассказать бы никому не смогла – настолько мысли были туманны. Еще когда ей исполнилось девять лет, мама, по совету подруги, решила отдать ее в музыкальную школу, и Эда стала играть на скрипке. Сначала было трудно, но со временем она привыкла, и теперь уже третий год жила примерно по одному сценарию: ходила в общеобразовательную школу, где имела среднюю успеваемость, занималась музыкой во второй половине дня, потом дома делала уроки, а в промежутках продолжала заниматься любимым делом – мечтательным ничегонеделанием.

В один из обычных дней, когда мама была на работе, брат и сестра на учебе в городе, Эда слонялась по двору, пиная осенние листья и не зная чем себя занять. Во двор залетел голубь и стал прогуливаться неподалеку от девочки. Эда сделала шаг к нему, он не взлетел, но медленно пошел в сторону. Девочка осторожно шла за ним, а он от нее, в направлении старого дома. Ей стало любопытно – впервые она видела птицу, которая так долго разгуливает по земле, словно это не птица, а курица. Потом голубь и вовсе повел себя странно – дойдя до дома, он не взлетел, а вошел в приоткрытую дверь. Эда немножко помедлила, ей было страшно входить в помещение, вдруг голубь вспорхнет и напугает? Но она медленно шире раскрыла дверь и, озираясь, все-таки вошла. А птица так и зашагала дальше, через анфиладу полупустых и пыльных комнат с низкими потолками, будто пришла к себе домой. Девочке стало интересно, что голубь будет делать дальше, она постояла немного, и пошла посмотреть. Когда она вошла в последнюю из трех комнат, там было тихо. Эда замерла в дверном проеме, пытаясь отыскать, куда делась птица, но птицы – не было. Эта дальняя комната была почти пустой, в углу стояли два стула со сломанными ножками, и старый, рассыпающийся комод, и еще в углу лежали несколько досок, а птица будто просто исчезла.

– Эй, ты где? – вслух спросила девочка, в надежде, что птица отзовется на звук, но в комнате по-прежнему было тихо. Эда посмотрела на окна, решив, что, может, там есть дырка в стекле, куда выпорхнула птица, но стекло было целое. Она вышла на середину пустой комнаты и стала смотреть по углам – никого здесь не было. А потом вдруг услышала, как птица вспорхнула в той первой комнате, откуда она пришла, и успела заметить, как голубь полетел к выходу и умчался на волю. Как он сделал это, было совершенно непонятно, и Эда стояла какое-то время ошеломленная, а потом стала оглядывать старые пыльные комнаты, куда давно не заходила. В самой большой из них – той, что была посередине, чужой ветхой мебели было больше всего – здесь был и корпус несуразно высокой кровати без матраца, и старый шкаф с облезлыми дверцами, и какой-то не менее облезлый буфет, в котором, однако, прекрасно сохранились стеклянные верхние дверцы с резным рисунком. В этой комнате деревянные полы в некоторых частях были разобраны, и ходить было небезопасно, но Эде захотелось заглянуть внутрь. Она подошла к одной из дыр в полу и заглянула – ничего особенного, там были кирпичи, песок, какие-то камни, и все это уже давно плотно заросло паутиной. От вида паутины девочке стало немного не по себе, и она решила выйти из этого дома, но когда повернулась, ее нога ступила на незакрепленную доску, та съехала с места, нога Эды сорвалась вниз и девочка упала, больно ударив колено. Быстро вытащить ногу у нее не получилось – при движении становилось еще больнее. От обиды хотелось заплакать, но девочка сдержалась, повернулась, села на пол, а затем стала медленно вытаскивать ногу из дыры. Эда очень расстроилась, увидев, что порвала гамаши, но в следующее мгновенье она вдруг увидела внизу, под ногами и сбитой паутиной маленький ящичек – деревянный, почерневший от старости, но очень симпатичный. Она протянула руку вниз, но смогла дотянуться до интересного предмета не сразу, пришлось подтолкнуть его доской поближе. Когда она доставала его, зацепила и порвала еще и рукав куртки, но теперь это было уже не важно, ведь все внимание девочки поглотила интересная находка.

Эда открыла крышку ящичка – внутри, под тонким слоем соломки лежал мешочек из темной грубой ткани. Девочка потрогала его содержимое, это было похоже на крупу. Еще в ящичке лежала маленькая тоненькая потертая книжка. Эда раскрыла ее – она была на непонятном ей языке, со скудными рисунками, больше похожими на схемы. Книжку девочка положила снова в ящичек – не слишком она ее заинтересовала. А вот мешочек она сразу захотела раскрыть. Ленточка была очень туго завязана, и Эда старалась как могла, но развязать мешочек не получалось. Она огляделась в поисках ножниц, но их здесь не было, и тогда она увидела небольшой ржавый металлический крючок на полке. Подсунув его тонкий конец под ленточку и сильно потянув, Эда сумела сорвать ленту, но от рывка из мешочка вдруг высыпалась и разбежалась по полу добрая горсть «крупы» – она оказалась бирюзово-голубой и очень мелкой. Эда взяла одну крупицу и поднесла поближе: в каждом кусочке была дырочка – это был бисер!

Как красиво он переливался на свету несколькими оттенками, от бледно-голубого до насыщенного небесного и бирюзового. Эда взяла в ладошку горсть и стала пересыпать с ладони на ладонь. Крупицы были все разные, неправильных форм, местами имели углы, но в целом горсть бисера казалась такой приятной на ощупь, что хотелось пересыпать его снова и снова, как песок. Определенно, это была очень классная находка! Эда почти никогда не пробовала заниматься рукоделием, не считая пары занятий в школе, которые не особенно ей понравились, но в этот момент ей вдруг подумалось, что с таким необыкновенно красивым бисером у нее получится вышить что-нибудь особенно красивое. Она завязала мешочек снова, взяла ящичек с книжкой и поспешила в дом.

***

В тот день Анны к ужину снова не было. Эде казалось странным, что мама перестала даже сетовать на старшую дочь за то, что та игнорирует дела семьи. На семейные праздники Анна часто опаздывала, а последний день рождения Александра пропустила совсем. Хотя и сам Александр приехал на два часа позже. Они вообще вели себя отвратительно, считала Эда, и им все сходило с рук. А вот Эда всегда была словно под лупой. Она не могла пропустить школу даже на день, если не болела по-настоящему и не имела высокую температуру, потому что мама строго следила за дисциплиной. Эда никак не могла понять, почему о дисциплине старших она не печется, в то время как их и дома-то часто нет, и они невесть где вообще бывают, и может, Александр устраивает где-нибудь драки, в которых ему могут оторвать голову, а Анна водится где-нибудь с плохими подружками и может даже курит, а ей – Эде мама и шагу не дает ступить, хотя сделать этот лишний шаг можно только в старый домик на их участке.

Эда хмуро смотрела в тарелку с супом, по поверхности которого скучно плавала зелень. Александр ел как трактор – будто внутри рокотал мотор, который нужно было обеспечивать большим количеством еды.

– Ты ешь, как… свинья! – буркнула она брату.

– Эда! – воскликнула мама. – Что за словечки? Как ты разговариваешь с братом?

– Она всегда так разговаривает, – ухмыльнулся Александр. – Она вообще умеет разговаривать нормально?

Эда опустила голову ниже.

– Ешь, твой суп совсем остынет, – сказал ей мама, и Эда нехотя было начала.

– Мам, мне предлагают начать работать в университете, – сказал брат. – Но если я соглашусь, мне придется полностью перебираться в город. Конечно, зарплата пока будет маленькая, но зато, если сейчас я справлюсь с этим, смогу остаться преподавать после окончания учебы.

Даже суп замер в ложке Эды, поднятой на десять сантиметров от тарелки. Александр насовсем уедет в город?!

– Это здорово, сынок! Я очень рада, – воскликнула мама. – Конечно, соглашайся! Год пролетит быстро, и если все получится, тебе не придется мучиться в поисках работы после окончания.

Эда ушам своим не верила. Мама даже не высказала тревогу – сразу согласилась. Конечно, денег не хватало в последнее время, и, наверное, если Александр будет работать, это будет полезно, но что вот так просто? Будет полностью жить в городе? Она посмотрела на брата так яростно, как будто собиралась стукнуть.

– Мам, я иногда ее боюсь, – с отвратительной улыбочкой заявил брат, кивая на Эду. Тогда девочка подняла голову, победоносно улыбнулась и заявила:

– Наконец-то он не будет торчать на унитазе по три часа и занимать ванную по утрам! Свобода!

Александр шумно выдохнул:

– Что за сестрички мне достались!

Мама только сказала «Александр», бросила на него короткий взгляд, после чего они продолжили обсуждать детали его будущей работы в университете, который он заканчивал в будущем году.

Суп в Эду больше не лез, но она точно знала, что если откажется от ужина, все сочтут, что она расстроена. Ну уж нет. Она стала есть так бодро и весело, как только могла, и, наверное, даже напевала бы песенку, не будь рот занят другим делом. После супа съела даже конфету, и замахнулась на персик, но быстро сообразила, что дополнительный персик никак не повлияет ни на Александра, ни на маму, которые были заняты разговорами. Поэтому Эда убрала тарелку и, позволив себе теперь запеть, зашагала наверх в детскую.

Там она рухнула на кровать. Ничего не хотелось делать. Было грустно, темно внутри. Почему все стало так тяжело в последнее время? Эда еще помнила времена, когда все любили ее, а она любила всех. Даже Анну и Александра. Честно говоря, его даже больше всех. С ним всегда было смешно, он всегда катал ее на санках, всюду водил за руку. Девочка не знала, когда и почему все испортилось. Мама всегда работала, часто была грустной. Все стали какими-то другими. Прежде Эда, Анна и Александр всегда с удовольствием играли вместе, им даже не нужно было покидать двор, ведь там было все что нужно – и мячи, и скакалки, и качели, и даже небольшая кадка, которая служила им летом бассейном. А потом Анне и Алексу все стало неинтересным. Они стали говорить, что Эда для них слишком мала, что им некогда, что у них свои дела и свои друзья. Они перестали играть даже друг с другом. Еще позже Александр закончил школу и поступил в университет, а еще через два года – и Анна. А Эда осталась одна, хоть старшие брат и сестра часто были рядом, они все же были словно очень далеко.

В комнате стало совсем темно, но девочка не могла встать с постели. Так и лежала, ничком, уткнувшись в покрывало и дыша от бессилия через раз. Вспомнила про бисер, найденный в старом доме, но он уже не казался ей интересной находкой. Ничего не казалось ей интересным. Наверное, детство закончилось. Эда слышала от взрослых, что когда детство заканчивается, жизнь становится трудной и не такой веселой. Ей это было совсем непонятно, но они – взрослые – говорили об искренне, и Эда склонялась к тому, чтобы верить. Вот может, эта тоска, эта затянувшаяся полоса несчастий и была взрослой жизнью?!

От этой мысли Эда даже села в постели. А что? Ей почти 12. В этом возрасте, слышала она, даже замуж в некоторых странах выходят. Значит, так и есть – она выросла! Эда снова бессильно рухнула в постель. И так и уснула – в одежде, на боку, со свешенными вниз ногами.

2

Александр переехал в город уже на следующей неделе. Анна по-прежнему приезжала поздно, и даже если находилась дома, была занята своими делами. Маме она говорила, что готовится к занятиям, но сама чаще красила ногти или листала какие-то модные журналы. Этой осенью в пятом часу, когда Эда возвращалась после двух школ, дома чаще никого не было – мама на работе, Анна на учебе. Поэтому перехватив что-нибудь на кухне – бутерброд или печенье с молоком, Эда шла во двор. Если позволяла погода, садилась на крыльцо и любовалась садом, сквозь густые ветви которого солнце рисовало узоры на брусчатке, иногда собирала красивые листья, краснеющие и желтеющие все больше с каждым днем. Иногда читала на крылечке книжку или снова бездельничала. А если шел дождь, шла в старый дом в надежде отыскать там еще что-нибудь полезное, пока его не снесли. Пока, кроме бисера и пары небольших коробочек, которые Эда могла бы использовать для хранения каких-нибудь мелочей, ничего доброго не нашлось, но делать девочке все равно до шести было нечего, поэтому поиски она иногда продолжала.

Когда тень поднималась до мансардного окошка, Эда знала, что скоро придет мама, и пора идти в дом, делать уроки. После уроков ужин, потом мама брала свои спицы и садилась к экрану телевизора, а Эда садилась рядом, чтобы следить за движением маминых рук. Все вроде бы было хорошо в семье Эды, но ей, тем не менее, было грустно. И девочка чувствовала, как эта грусть меняет ее помимо ее воли. То и дело мама качала головой в ответ на ее недобрые реплики, Анна презрительно фыркала или обзывала «глупым крысенышем», а Александр… Александр совсем никак не реагировал, потому что почти не бывал дома, а если бывал, ему было не до младшей сестренки. И добрых слов ни для кого у Эды почему-то больше не было. Она стала грубить всем – и родным, и друзьям в школе, и учителям. С лучшей подружкой Аидой они давно уже не разговаривали, потому что Эде казалось, что и та против нее. Все вокруг всегда говорили не о том, задавали глупые вопросы, смотрели враждебно. Девочке все чаще хотелось остаться дома и не ходить в школу. И только один человек не вызывал в ней плохих эмоций – ее педагог по музыке Эдуард Генрихович, который был сыном маминой подруги. «Наши Эдики» часто говорили о них мамы, хоть, правда разница в возрасте у Эдиков была огромная – почти двадцать лет. Но Эда уважала своего учителя не потому, что у них схоже звучали имена, и он был сыном маминой подруги, а, наверное, потому, что он был терпелив, молчалив, никогда не задавал глупых вопросов, с любовью делал свою работу и очень красиво улыбался.

В один из обычных дней после школы Эда снова села на крылечко. Было солнечно, но холодно, и она впервые в эту осень надела толстый зимний свитер. Анна не приезжала уже два дня – сказала, что ей нужно много заниматься, и она останется у Александра до выходных. Ну и ладно, когда их нет, даже лучше – весь дом в распоряжении Эды. Она собрала свежевыкрашенные природой красно-желтые листья, подмела двор. Хорошо было бы иметь щенка, подумалось ей. Было бы весело, она бы играла с ним после школы, кормила, обучала командам и засыпала бы под его урчание на коврике. Но мама против. Она говорит, что для того, чтобы заводить животное, нужно быть уверенной, что сможешь за ним правильно ухаживать, а как быть уверенной, если ты еще не пробовала и не знаешь, что это такое?

Эда послонялась еще немного во дворе, посмотрела на фасад дома – солнце еще не добралось до мансарды, но девочка все равно пошла в дом. Проходя в свою комнату, она заметила, что дверь в комнату Анны открыта, а внутри у сестры такой беспорядок, за который Эда бы точно получила выговор. От вспышки негодования, мысленно произнося колкие обличительные слова в адрес старшей сестры, она вошла в ее спальню – ну вот, все вещи разбросаны, дверцы шкафа раскрыты, и в нем тоже никакого порядка. Эда нахмурилась и вошла. Ей вдруг захотелось сделать что-то такое, отчего сестре бы здорово влетело от мамы. Беспорядком маму уже не удивишь, конечно. Постель была, хоть не очень аккуратно, но заправлена, и тогда Эда внезапно сдернула покрывало на пол, а затем встряхнула и одеяло – пусть мама увидит, в каком состоянии Анна оставила комнату перед отъездом. Потом ее взгляд упал на трюмо, а на нем она увидела мамины бусы из черных мелких камней. Эда сделала шаг вперед, но заколебалась. Порвать их? Но это же мамины… Она взяла их в руки, в нерешительности прикусила губу. Если мама увидит, в каком состоянии бросила ее старшая дочь комнату, она наверняка проучит ее, а Анне это просто необходимо. Ведь она ведет себя отвратительно! Но за несколько разбросанных вещей Анна взбучку не получит, и мама только добавит себе хлопот, пока будет складывать все это за нее, а вот если разозлить маму хорошенько… Девочка слега натянула нить тонких красивых бус, но смелости ей не хватило, и она вернула украшение на трюмо. «Трусиха», подумала она о себе, и снова вспомнила, как отвратительно Анна ведет себя в последнее время, как бросает в адрес Эды обидные слова и еще то, что она никогда – никогда не соглашается поиграть в шашки, когда Эда ее просит. Девочка резко взяла бусы и изо всех сил рванула нить.

Это оказалось проще, чем она думала. Бусины разлетелись по всей комнате, и Эда замерла, слушая, как постукивают они по голому полу и где-то вдалеке замолкают. Девочка увидела себя в зеркале, но ее отражение отпугнуло ее, и она невольно отошла в сторону. На кровати Анны среди прочих вещей она увидела джинсовую куртку сестры, которая всегда ей очень нравилась. Анна, конечно, не разрешала сестренке брать ее вещи, но теперь, когда ее нет, можно делать все, то угодно. Эда надела куртку, и поверх толстого свитера та оказалась ей впору, лишь длинноваты рукава. Девочка почувствовала себя в этой куртке такой взрослой и модной, что решила, не спрашивая разрешения, надеть ее завтра в школу.

Мама в комнату тем вечером не зашла. Эда даже дверь в спальню приоткрыла шире, но мама не поднималась на второй этаж, и в комнаты детей вообще не заглядывала. Она была немного рассеянной в последние месяцы. Тем не менее, Эда решила не рисковать и на следующее утро, уходя в школу, убрала куртку сестры в рюкзак, чтобы надеть позже. Весь день потом она ходила в этой куртке, хоть и было очень жарко. А когда возвращалась домой, случилось непредвиденное. Она проходила мимо детской площадки, решила один раз скатиться с горки – что только ее туда потянуло! – случайно зацепилась пуговицей нагрудного кармашка за какой-то крюк пока пыталась расположиться для удобного спуска и дернула. Карман полностью не оторвало, но по линии шва, которым этот кармашек был пришит, полочка куртки разорвалась сантиметров на пять. Эда не сразу поняла, что за хруст услышала, а когда увидела, что произошло, застыла от страха – что теперь делать? Анна не только узнает, что Эда брала ее куртку без разрешения, но и то, что младшая сестра была в ее комнате, а значит, догадается, что и бусы порвала тоже незваная гостья.

Девочка быстро зашагала в сторону дома, закрывая дыру ладошкой, будто кто-то мог ее тут же заметить и разоблачить. Тревожные мысли засуетились в ее голове. Можно, конечно, прийти и быстренько навести порядок в комнате Анны. Можно, даже собрать вещи, и тогда… тогда можно сказать, что куртку она порвала именно тогда, когда наводила порядок. Нет. Глупая идея – как можно порвать куртку, если просто хочешь ее сложить? Да и все равно это Анне не понравится – что Эда совала к ней свой нос и что-то трогала. А Бусы? Кошмар. Эда побежала бегом, чтобы скорее добраться до места своего преступления и оценить ситуацию.

Да, с бусами было сложнее всего. Сбросив рюкзак на пол, Эда стала собирать рассыпанные по всей комнате бусины, и после первой собранной горсти это оказалось непростой задачей, – они скрылись в самых потаенных уголках и не желали быстро показываться. Чтобы было удобнее ориентироваться, Эда насаживала найденные бусины на брошенную здесь же накануне нить от бус, и после долгих утомительных поисков оказалось, что не хватает бусин еще на 10 сантиметров. Все складывалось совсем не так, как Эда планировала. Она сунула собранные бусины в карман, заправила постель Анны и поспешила к себе – думать, как быть дальше.

Ничего не придумывалось. После шести Эда села делать уроки, но учеба в голову, конечно, не шла. В напряжении она изгрызла весь колпачок ручки, без перерыва теребила кисточку своей косички, но и это не приносило идей. Когда она услышала, как пришла мама, она напряглась еще больше, но потом себя успокоила, ведь главное – найти решение до возвращения Анны, а пока нечего бояться, мама ничего не узнает.

Эда почти не ела ничего за ужином, а на вопрос мамы, не заболела ли она, сказала, что просто переела бутербродов в школе и не успела проголодаться.

– Можно, я пойду к себе? – спросила она. – Мне задали много уроков.

– Хорошо, если ты в порядке, можешь идти, – ответила мама, и Эда живо помчалась наверх.

До возвращения Анны оставалось два дня. Нет, нет, нет! Эда не может допустить, чтобы о ее проделках стало известно родным. Она думала, думала, но вскоре поняла, что ничего сделать не сможет. Дырка есть – вот она, бусины можно попробовать поискать еще завтра утром, но даже если она найдет их все, как соединить их так, чтобы не было заметно? Часам к девяти Эда признала, что ее план наказать Анну не только провалился, но неизбежно наказана будет она сама. Можно, конечно, облегчить свою участь – например, признаться только маме, и попросить, чтобы она помогла решить проблему. По голове мама, конечно, не погладит, но лучше пусть ругает она, чем Анна. Ну и версию с бусами нужно придумать, конечно, другую. А еще можно…Точно! Эду осенило: ведь можно попробовать зашить куртку и даже украсить бисером, а если получится хорошо, может за старания ее даже похвалят!

Эда бросилась к своей недавней находке, высыпала на стол небольшую горсть и представила, как этот бисер чудесно может смотреться в качестве вышивки на джинсовой курточке. Она спустилась вниз, тайком от мамы достала коробочку с нитками и иголками и принесла к себе. Задача, конечно, сложная, но выполнима, сказала себе Эда и без промедления взялась за дело.

Шов получился очень грубым. Как ни старалась Эда затягивать нитки плотно, чтобы не оставалось щелей, выходило очень плохо. Но девочка рассудила, что под бисером видно шов все равно не будет, и принялась за вышивку. Первая крупица, которую она насадила на иглу, имела очень узкую дырочку, так что игла прошла в нее лишь на сантиметр. О, нет! Это все усложняло. Эда покопалась в коробочке, но иглы тоньше не нашла. Она взяла горсть бисера и поднесла поближе, чтобы лучше его разглядеть. Как же красиво он переливался! Но дырочки все были одинаково мелкие. Эда рыкнула от досады, и попыталась просунуть иглу с силой. И вдруг – несмотря на то, что крупица бисера была очень твердая, дырочка в ней словно раздвинулась как в резине, и игла прошла полностью! Чудо какое-то!

Девочка стала пришивать бисеринки одну за другой – все они сначала не пускали иглу, но после небольшого нажатия сдавались, и игла проходила внутрь. Эде казалось, что чем дальше, тем легче насаживается бисер, так что даже усилий прилагать больше было не нужно.

– Эда, ты готова ко сну? – раздался снизу голос мамы.

– Почти, мам, можно еще полчасика? – крикнула счастливая Эда, видя, как ее роскошный бисер красиво закрывает испорченный кусок материи. Мама позволила, и девочка, совершенно опьяненная непривычной и приятной работой, через некоторое время увидела в своих руках то, чего и сама не ожидала – джинсовую куртку с прямоугольной, но очень красивой благодаря красоте бисера вышивкой на груди. И это сделала она сама! Прекрасно! Может Анна еще и спасибо за это скажет?

Уставшая, но очень довольная результатом, Эда убрала все по местам, переоделась, почистила зубы и легла спать. И даже чмокнула маму на ночь, что делать она в последние месяцы совсем перестала. Она крепко спала, а проснулась еще до звонка будильника и привычных маминых напоминаний, что пора вставать. Она была бодрая, готовая к новому дню. Умылась, оделась и спустилась к завтраку, но только намазывая повидло на хлеб, поняла в чем причина ее отличного утреннего настроения – она ведь собственными руками сотворила вчера нечто потрясающее!

Эда хотела было тут же побежать наверх, но зная, как не нравится маме плохое поведение за столом, сделала усилие и доела свой завтрак, и лишь после понеслась полюбоваться своим произведением. Конечно, думала она, перепрыгивая через две ступеньки, это не решит всей проблемы, маме-то придется рассказать правду, что Эда взяла куртку без спроса, и как случайно порвала ее, но даже если так – она исправила свою вину, и при этом так творчески!

Девочка достала куртку из шкафа, куда она убрала ее после вышивки, и развернула. На несколько мгновений она почувствовала растерянность: не та куртка? Даже проверила вещи на полке, хоть другой джинсовой куртки там быть не могло. На том месте, которое она вчера так старательно расшивала бисером, бисера не было. И не было дырки! Эда держала в руках совершенно целую куртку Анны. Повертела ее, проверила с изнанки – ничего, она была такой же, как до вчерашнего инцидента на горке. Эда стояла и смотрела – то на куртку, то на шкаф, из которого ее достала, и не знала, что думать. Но когда мама поторопила ее снизу, Эда взяла школьный рюкзак и, проходя мимо спальни сестры, тихо вошла, положила куртку на постель, потом плотно закрыла дверь, спустилась вниз и села в мамины «Жигули». На протяжении всего пути до школы она моргала, как в замедленном кино, и произнесла лишь три слова «хорошо», «ладно» и «пока».

***

В школе Эда думала только о том, чтобы поскорее вернуться домой и еще раз взглянуть на куртку сестры. Чем дольше шло время, тем увереннее она становилась, что когда вернется, бисерная вышивка будет на месте, и утренняя неожиданность окажется какой-то ошибкой. И чем увереннее она становилась, тем дольше шло время. У нее даже возникла мысль пропустить занятия в музыкальной школе, но в последний момент она передумала – не время приумножать свои провинности. И как только все уроки остались позади, она бегом понеслась домой. Перед забором остановилась – почувствовала, как бьется громче обычного ее сердце. Что, если бисера все-таки на куртке не окажется? Она бросила рюкзак прямо у двери и пошла в комнату сестры. В дверях она зачем-то закрыла глаза и вслепую подошла к кровати. Вот сейчас она посмотрит на постель и увидит на ней куртку с вышивкой из бисера, а через пару часов обязательно поговорит с мамой об инциденте. Она открыла глаза и увидела куртку – на ней по-прежнему не было ни крупицы бисера, ни грубого шва на груди, ни дыры.

Эда села на кровать. Она не знала, нравится ей это обстоятельство или нет. Вроде бы проблема решена – куртка цела, но стоит ли доверять такому повороту событий? Может, она потом снова появится? Эда проверила куртку со всех сторон, будто дыры могли появиться в другом месте, но все было в порядке. А может и бусы стали целыми?

Девочка бросилась в свою комнату, открыла шкаф и достала разорванные бусы – они оставались разорванными. Эда улыбнулась, потому что только один испорченный предмет – это лучше, чем два, и связать бусы проще, чем починить одежду. Нужно только разыскать недостающие бусины.

Она переоделась, спустилась на кухню выпить молока с булочкой. Солнце ярко освещало старый дом, на который Эда смотрела в окно, пока ела. Она вспомнила про бисер, который нашла там. А остаток бисера случайно не исчез? Бросив недоеденную булочку и молоко, Эда снова понеслась наверх, в свою комнату, открыла шкафчик и увидела мешочек. Взяла его в руки, развязала и высыпала горсть себе на ладонь – бисер был на месте. Как же необыкновенно красив он был, даже обидно, что вышивка пропала. Эде показалось, что бисер был прохладный и сегодня был даже краше, чем прежде – он так переливался, что девочке снова захотелось вышить из него что-нибудь. «Если вышивка снова не испарится», усмехнулась она про себя. Странный бисер, конечно. Может, она им неправильно пользовалась? Эда вспомнила про книжку со схемами, что лежала в ящичке – определенно, ее стоило почитать.

Но сделать это оказалось невозможным делом – только теперь Эда увидела, что язык, как котором книжка была написана, она не знает. Некоторые буквы были похожи на английский, который она учила в школе, но не все, и прочитать они ничего не могла – звуки получались какие-то нелепые.

Потом девочка снова поднялась к сестре, чтобы поискать бусины – увы, долгие поиски подарили ей только 3 штуки, и Эда поняла, что около 7 сантиметров бус она восстановить не сможет – наверное, бусины залетели под тяжелый шкаф, откуда их не достать. Что ж, возможно, это не такая уж и проблема, подумала Эда, ведь бусы длинные, и может быть, ни мама, ни Анна не вспомнят, какими бусы были прежде. Она пошла к себе в комнату, насадила последние найденные бусины на нитку и связала. Так аккуратно, как прежде, не вышло, но Эда этому значения не придала. В конце концов, теперь, когда куртка была цела, никто не скажет, что Эда заходила в комнату сестры и трогала бусы. Девочка отнесла мамино украшение и положила на трюмо Анны, где оно и лежало прежде.

И все же приезда сестры Эда ожидала с опаской. Но все обошлось – та ничего не заметила, и даже была в эти выходные немного ласковее, чем прежде. Александр тоже приехал домой на выходные, и вечером субботы Эда вдруг почувствовала, что все почти как прежде. Брат и сестра что-то рассказывали о своей жизни в городе, о работе Александра. Испытать настоящую радость от всеобщего возбуждения девочке мешало чувство досады – все эти приятные рассказы, вся счастливая жизнь брата и сестры никак не были связаны с ней. И когда закончатся выходные, они снова уедут, туда, где им теперь лучше, чем дома.

Александр даже посуду помыл в тот вечер. А Эда все хотела найти повод тоже включиться в разговор, добавить что-нибудь о своей жизни, рассказать про свои дела, но не выходило. Когда Анна ушла к себе, Эда тихо стояла под дверью и слушала, пытаясь представить, увидела ли сестра свою куртку или бусы.

– Ты что подслушиваешь? – услышала она голос Александра, поднимающегося по лестнице.

Эда насупилась. Ну что за неприятность снова – она оказалась поймана за таким постыдным занятием. Она бросилась в свою комнату, хлопнула дверью, и рухнула на кровать. Никак, никак у нее не выходило быть нормальной сестрой. А старшие будто искали лишнюю возможность уличить ее в плохом поступке. И находили, надо сказать. Да что они за брат и сестра такие? Им ничего не нравится – ни играть, ни гулять, ни даже просто быть дома. Отчаяние снова овладело Эдой. Дверь приоткрыла мама, спросила, почему дочка сидит одна, не дождавшись ответа, позвала пить чай. И ушла. А Эда хотела сказать, что не хочет пить их противный чай, но мама ведь и не спрашивала, просто позвала и ушла. Эда с яростью бросила в дверь подушку и съехала с постели на пол.

На тумбочке рядом лежала та книжка на непонятном языке, Эда стала листать ее, пытаясь понять хотя бы, что могут означать схемы, но ничего не выходило. Интересно, вдруг подумала она, а если этим бисером все дырки зашивать, они все будут так исчезать? Эта мысль увлекла девочку. Она стала представлять, что можно было бы еще зашить бисером. Вспомнились колготки, дырка на обшивке дивана в гостиной, и мамина блузка, которую та недавно прожгла утюгом. Девочка сидела так одна, представляя как можно было бы вышить некоторые вещи, но вскоре к ней вдруг постучался и вошел Александр.

– Ты что сидишь тут одна? – спросил он и сел на пол рядом. Эда посмотрела на него недоверчиво, она уже и забыла, когда брат интересовался ее делами, наверняка, ему от нее что-то нужно.

– Просто, – ответила она после паузы.

– Почему не пришла пить чай?

– Не хочу, – буркнула Эда и уткнулась в свою книжку.

– Что читаешь? – Александр заглянул в книгу. – Хм. Что это?

– Так, одна книжка.

– Дай посмотреть, – попросил брат, и Эда нехотя повиновалась. – Что за язык? Странно выглядит.

– А ты можешь узнать, что это за язык? Мне нужно прочесть, что тут написано.

– Нет, я не знаю. В школе спроси.

Тогда Эда поспешно забрала из его рук книжку, сославшись на то, что она чужая, и ее нельзя никому давать. Брат, похоже, не расстроился, он встал и снова позвал сестренку пить чай.

– Хорошо, я сейчас приду, – ответила она, немного смягчившись. Когда он вышел, она даже подошла к зеркалу, и, увидев, что волосы выбились из косы, решила расчесать их и заплести снова. А когда распустила, вдруг решила, что можно спуститься и так, надела ободок с розочкой и пошла вниз.

– Что с ней вообще такое в последнее время? – услышала она, стоя на лестнице, голос Анны из кухни.

– Ой, не знаю, – ответила мама. – Наверное, переходный возраст. Хотя вы у меня такими в этом возрасте не были.

Эда замерла.

– И что она – придет все-таки или нет? – спрашивала мама у сына.

– Не знаю, надо было тебе самой идти, что я? – ответил Александр, и Эда с горечью поняла, что брату по-прежнему нет до нее никакого дела, и он приходил просто потому, что бы отправлен с заданием. Эду как огнем обожгла обида. Лучше бы они вообще уехали в город навсегда и больше не приезжали!

– Алекс, она вас так мало видит теперь, – объясняла мама. – Тем более ты брат, ей просто необходимо иногда твое внимание.

Дальше слушать это Эда не могла и, сорвав с головы ободок, бегом побежала к себе.

– Эда! Эда, ты здесь?

Эды уже не было. Она быстро почистила зубы, надела пижаму, погасила свет и легла в постель – на час раньше привычного времени отбоя.

3

В воскресенье Эда выходила из комнаты только, чтобы поесть, да и то неохотно. Родные больше не делали попыток увлечь ее разговором, только изредка поглядывали в ее сторону. Но девочке было все равно. Она сначала делала уроки и читала у себя в комнате, а потом, вспомнив про бисер, решила снова попробовать что-нибудь вышить. Вышивать рваные колготки было неинтересно, а брать мамину блузку не хотелось – чтобы не привлекать внимания. И она решила вышить просто какой-нибудь узор на своей маленькой подушке. Опыт вышивания у нее был, конечно, очень скромный, но ей захотелось создать что-нибудь по-настоящему красивое, например, маленького щенка, какого она недавно рисовала на уроке в школе. Она наметила на ткани рисунок карандашом и принялась за вышивание.

Уже через пару минут Эда вышивала так, как будто делала это сотый раз в своей жизни – легко, быстро, а рисунок получался просто удивительно точным! Словно ее руками волшебным образом управляла какая-то сверхсила. Юная вышивальщица вошла в настоящий азарт. Всякий раз, закончив вышивать маленькую лапку, ушко или хвост, она проводила пальцами по глади вышивки, и глаза ее горели все ярче, она совсем позабыла о времени и пространстве, и будто находилась в другом счастливом мире, где рядом с ней есть замечательный пес – лучший веселый друг, благодаря которому никогда не бывает грустно. Эде не мешало даже то, что бисер весь был голубой – она использовала крупицы более темных оттенков, чтобы вышить глаза и нос, и в ее воображении вышитый пес выглядел, как настоящий!

К вечеру вышивка была готова. Эда надела наволочку на подушку и еще раз погладила своего голубого пса. Довольная результатом своего труда, она даже хотела бежать и показывать это чудо родным, и уже подошла к двери, но потом почему-то остановилась. Ей стало страшно – что вышивка никому не понравится, что Анна отпустит какую-нибудь шуточку или даже просто вяло пожмет плечом. И Эда не пошла. Она спустилась к ужину молча, и хоть взгляд ее с утра сильно подобрел, этого никто не заметил. После трапезы, все сидели в гостиной, мама с братом снова обсуждали его работу и планы на следующую неделю, Анна листала журнал. Ничего нового. Так что покинуть их было не жаль, и Эда пошла к себе наверх – любоваться своей собачкой и готовиться ко сну.

На следующий день она принесла книжку из ящичка в школу.

– Не могу сказать точно, но это похоже на группу индейских языков, – сказал Эде ее преподаватель истории, к которому она зашла после окончания уроков. – Звучание похоже. Это вариант латиницы… Может это даже алеутский.

– Но хоть что-нибудь, что здесь написано, вы можете прочесть? – спросила девочка.

– Увы, нет. Наверное, я смог бы тебе помочь, нужно полистать кое-какие книжки, но не сегодня. Ты ко мне зайди через недельку или две, тогда я постараюсь найти, если тебе это очень нужно узнать.

Эда поблагодарила учителя, сказала, что как-нибудь еще зайдет, и отправилась в музыкальную школу. Вчерашняя радость от творчества еще давала о себе знать – она не шла, а припрыгивала, и на скрипке сегодня играла так хорошо, что чаще сдержанный Эдуард Генрихович даже похвалил ее игру. А когда Эда вприпрыжку пришла домой, там ее ждал и вовсе удивительный сюрприз – во дворе, виляя хвостиком и перебирая лапками, ее встретил замечательный щенок белого окраса, с легким голубым отливом.

Из груди Эды вырвался возглас настоящего счастья! Она бросилась навстречу, с разбега падая на колени и протягивая руки, а щенок бросился к ней. Он был очень мелкий, но бойкий и, наверняка, уже не малыш.

– Откуда ты взялся? Какой хорошенький! Ты ко мне пришел? – повторяла она снова и снова, восхищенная удивительным событием. Через несколько минут она стала думать, что появление щенка, конечно, вовсе не означает того, что он останется жить у них дома, ведь мама против содержания животных, но одно девочка сейчас знала точно – она так сильно попросит маму оставить его, как не просила ничего в жизни, даже если взамен ей придется всю свою жизнь делать то, что будет просить мама.

– Идем, малыш, я дам тебе чего-нибудь поесть, – сказала Эда и стала звать щенка в дом. – Как же назвать тебя? Чип? Рекс? Вилли? Тильда? Ты вообще-то мальчик или девочка?

Возбужденная Эда открыла дверь, чуть замешкалась, сомневаясь, можно ли сразу заводить пса в дом или лучше вынести ему еду на крыльцо. Заводить не решалась, но и оставлять не хотела – вдруг сбежит. Тогда она взяла его подмышку и пошла на кухню за молоком и печеньем, взяла блюдце для питомца и устроилась с ним на ступенях крыльца.

– Хм… Я бы дала тебе имя, но я не знаю, какого ты пола, – оправдывалась она перед псом, пока тот с удовольствием лакал предложенное ему молоко. – Только бы, только бы мама согласилась! Знаешь, если она не согласится, я тогда просто… я тогда просто из дома сбегу.

Пес оторвался от молока и, наклонив голову вбок, посмотрел на девочку. У него были ярко-синие глаза и длинные белые брови, выделяющиеся на фоне лохматой мордочки. Эда погладила его по голове, и он завилял хвостом, готовый к игре. Девочка взяла старый мячик, что давно валялся во дворе, и стала кидать щенку, а тот – сытый и довольный теперь только и мечтал о том, чтобы бегать за мячом в компании новой хозяйки.

Уставшими от беготни, но очень счастливыми и застала их мама Эды, когда вернулась домой. Девочка застыла на мгновение, увидев ее, страшась того, что мама запротестует, увидев собаку, но та вдруг сразу улыбнулась и вместо строгих наставлений лишь спросила у дочки, откуда появился этот замечательный пес, и успела ли Эда его покормить. Девочка даже опешила. Она не стала уговаривать маму оставить его, потому что казалось, мама и так понимает, что собаке придется остаться, а если все же задать ей уточняющий вопрос, магия этого невероятного происшествия тут же улетучится, мама очнется и строго повторит, что не готова к тому, чтобы держать дома животное. Поэтому, когда они пошли в дом, девочка задала другой вопрос, предполагающий, что пес определенно остается:

– Мама, а ты можешь узнать, мальчик это или девочка, чтобы я могла выбрать имя?

Мама подняла щенка и уверенно сказала, что это мальчик.

– Значит, пусть будет Чип, – заключила Эда.

О том, что случилась не просто счастливая неожиданность, а действительно чудо, Эда поняла только тогда, когда после ужина вошла в комнату, и взгляд ее упал на подушку, где она вышила щенка. Ну конечно! Это все бисер!Бисер исполняет мечты! Это невероятно! Сначала исчезла дырка на куртке, а теперь и Чип! Девочку так возбудила догадка, что она стала ходить по комнате кругами, снова и снова вспоминая как все было, осознавая, какая находка теперь в ее руках, как круто теперь изменится ее жизнь, и волнительно гадая, стоит ли кому-то об этом рассказывать. А может, она ошиблась, и это лишь совпадение? Это нужно проверить – нужно срочно загадать еще желание и посмотреть, что получится!

В поисках хорошей идеи Эда заметалась по комнате – пыталась найти ее во дворе за окном, в ящиках письменного стола, искала, сидя на постели и сосредоточившись, на полках с одеждой, но от волнения идеи в голову приходили сложные: получить новые джинсы, получить микроскоп, поехать к бабушке в Сибирь, получать хорошие оценки без подготовки, отомстить мальчику из класса, который все время задирается, сделать так, чтобы домашнее задание выполнилось само собой и т.д. Чип радостно бегал за Эдой по комнате, и словно ждал решения. И вдруг девочка поняла – раз нужно просто проверить действие волшебного бисера, можно попробовать починить бусы, неаккуратно связанные ею, да еще и без нужного количества бусин. Как это сделать? Она сходила в комнату Анны – сестра даже не трогала их в выходные, они лежали так же, как положила их Эда. Девочка посчитала бусины – их было 47, каждая бусина была примерно сантиметр в диаметре, значит, когда бусы были целые, в них было около 54-55 штук. Эда положила их на место, пошла к себе, наскоро сделала уроки, нашла в шкафу старую футболку, которую не носила уже давно, и достала бисер.

Вышивание на футболке бус из 55 бисеринок заняло у нее совсем немного времени. Рисунок получился маленький, потому что бисер, конечно, был намного мельче бусин, но ведь и вышитая собака была в несколько раз меньше натуральной. Закончив с вышивкой, Эда уже не могла ждать наступления ночи просто так. Она надела пижаму, почистила зубы, спустилась к маме пожелать добрых снов, и, сославшись на усталость, пошла спать – очень уж ей не терпелось проверить теорию волшебства.

Если вы подумали, что, проснувшись, Эда бросилась в комнату сестры проверять бусы и нашла их восстановленными, то вы, конечно, правы. Все так и случилось. Эда перебирала бусы, пытаясь найти завязанный ею узелок, но его больше не было, и длина у бус была прежняя. «Да!» – услышала громкий счастливый возглас девочки мама, готовившая внизу завтрак. И уже минут через десять Эда, одетая, наспех собравшая резинкой волосы в неаккуратный пучок, с возбужденным горящим взглядом сбежала вниз.

– Что с тобой? – спросила мама, но Эда отмахнулась, мол, так, настроение хорошее.

А настроение у нее было не просто хорошее, а самое восхитительное, какое только может быть на этой планете у девочки, в чьих руках оказалась волшебная палочка! Вещица посложнее, конечно, тут не просто взмахнуть, а потрудиться с вышивкой нужно, но это ерунда. Пока Эда ехала с мамой в школу, каких только желаний у нее не возникало, но она останавливала себя, чтобы не дать воображению разбушеваться – куда спешить? В таком деле нужна трезвая голова, убеждала она себя, но желания все равно лезли и лезли из всех щелей. И в школе весь день она не слушала учителей, получила пару замечаний за невнимательность (но какое ей до этого дело, если захочет, вышьет хоть всю школу со всеми учителями на льдине Антарктиды, чтобы не докучали!), она не дописала короткое эссе и бесстрашно сдала тетрадь (как интересно, это можно вышить, – чтобы эссе в тетради было дописанное?), на обидные слова мальчишки из класса она только ухмыльнулась (в Антарктиду его! или можно в Африку для разнообразия). Все, что поглощало ее внимание и мысли, – это бисер. В этот день Эда поняла, что не зря всегда чувствовала свою исключительность – она точно особенная, теперь, когда ей в руки попало волшебное средство, это стало ясно.

«Так чего же я хочу сегодня?», спросила она себя тем же вечером по возвращении из школы.

«Пожалуй, микроскоп!», ответила она себе, решив, что самое время заиметь это замечательное устройство, о котором она мечтала так сильно и страстно, как некоторые девочки мечтают о новой кукле. Микроскопом она пользовалась лишь дважды в школе на уроке ботаники, когда они проходили строение листьев, и он так понравился ей, такой волшебный микромир он открывал неискушенным Эдиным глазам, которые от увиденного делались вдвое больше, что девочка поняла – эта вещица нужна ей сейчас больше всего на свете! Мама говорила, что микроскопы стоят очень дорого, и купить его она не сможет. Со временем, сильное желание иметь его немного утихло, но вот теперь, когда в руках у Эды оказался волшебный бисер, оно вернулось снова с удвоенной силой – у нее будет микроскоп!

Сделав наспех уроки (да их бы можно было и не делать, но вот как вышивать потом благосклонность учителей, пока было не понятно), она бросилась искать подходящую ткань для вышивки. Теперь ей понадобится большой кусок. Перебрав вещи в своем шкафу, она ничего подходящего не нашла и отправилась на поиски в спальню к маме. Прежде она никогда так не делала – ничего не брала у мамы без спроса, но теперь, когда Эду ждали великие дела, о таких мелочах можно было не думать. Она открыла ящик комода, в котором лежало аккуратно сложенное постельное белье, и стала копаться в стопочке. Цветочки, полоски, однотонные желтые, розовые и фиолетовые простыни и пододеяльники, все не то. Ей нужно было что-то белое. Наконец, на самом дне она увидела что-то белое, достала, развернула и ахнула – это был идеальный вариант! Какой-то белый кусок ткани, да еще и с красивым кружевным уголком! На такой милой тряпочке вышитые желания будут смотреться просто идеально.

Эда понеслась к себе и принялась за дело без промедления. Вышивка микроскопа оказалась сложным делом, потому что девочка плохо помнила, как он выглядит. У него же винтики повсюду, колесики какие-то. Вдруг нужно вышить точно? Немного поколебавшись, Эда рассудила так, что если микроскоп, который она получит, вдруг будет без каких-нибудь важных деталей, то она распустит вышивку, и вышьет его заново по готовому рисунку.

Когда пришла мама, работа у дочки была в самом разгаре, и она отказалась ужинать, сказав, что выпила так много молока, что еще не успела проголодаться.

– Ты увлеклась вышивкой? – спросила мама, войдя к ней в спальню позднее. Эда тревожно посмотрела на ткань в ее руках – кружевного уголка в ее складках видно не было, но все равно было не по себе, ведь мама может спросить, откуда у нее ткань.

– Где ты взяла бисер? И ткань? – тут же спросила мама.

– Эээ… Это мне Аида подарила, сказала что ей не нужно, – тут же солгала Эда.

Мама хотела было спросить, стали ли они с Аидой дружить снова, но испугалась. Ее дочка была теперь такой вспыльчивой и резкой, что, казалось, ее мог расстроить любой вопрос, тем более связанный с подружкой, на которую она очень сердилась. Раз подарила – значит уже хорошо, а дальше видно будет.

– Покажи мне, что ты вышиваешь? – спросила мама.

Эда опустила вышивку и подняла голову, всем видом показывая, что это не мамино дело. И молча смотрела маме в лицо.

– Ну покажи, – просила та. – Мне же интересно.

– Еще не готово, – ответила Эда. – Потом.

Мама вздохнула, но поняла, что настаивать не стоит. И оставила Эду.

Микроскоп на вышивке вышел похожим на полумесяц. Еще и переливался голубым блеском. Но как сделать его больше похожим на оптический прибор, Эда не знала. К тому же было поздно, и девочка зевала так часто, что решила – будь что будет. Если не получится в этот раз, то она попробует снова. И легла спать.

***

Утром, собираясь в школу, она так активно шарила глазами по дому, что даже мама это заметила.

– Ты что-то ищешь?

– Да нет, – ответила дочь. – Я так, просто.

А сама все равно продолжала бросать взгляды повсюду, невзначай открывать дверцы шкафов. Мама смотрела на нее с тревогой и досадой – Эда совсем перестала делиться с ней, всегда молчит, всегда все отрицает, и никаких подробностей не раскрывает. Она вздохнула, взяла сумку и ключи, и они вышли из дома. На пути к машине Эда продолжала поглядывать по сторонам, а мама – на Эду. Садясь в машину, мама глубоко вздохнула: нет смысла задавать дочке вопросы – или не ответит, или даже разозлится, что к ней пристают. И когда она стала такой?

Никаких чудес в школе не происходило. И никакого микроскопа Эда не нашла ни в одном из уголков, куда непрерывно заглядывала. От нетерпения ей казалось, что он уже непременно должен где-то появиться. И к концу учебного дня она решила, вышивку нужно сделать заново – как положено, по рисунку. Но нужно где-то его раздобыть. Уже направляясь к выходу из школы, она вдруг остановилась, потом резко развернулась и побежала по коридору. Потом поднялась по лестнице на второй этаж, подбежала к кабинету биологии и заглянула в щель. Тихо. Она потянула за ручку двери, и заглянула внутрь – тихо, никого нет. Вошла, аккуратно поставила рюкзак на парту и подошла к шкафу с книгами. Их там было очень много, но пара из них были ей знакомы – это были учебники по ботанике, которые ей доводилось видеть прежде у учителя. Она достала их и начала листать в поисках подходящей картинки. Пролистала вдоль и поперек, но в книге были только изображения растений, и ни одного микроскопа. За дверью раздались голоса, и Эда похолодела от страха. Она застыла на месте с раскрытой книжкой в руках, но потом поспешила тихо закрыть ее и убрать на место. Голоса стихли. Но все равно было не по себе – если войдет учитель биологии и увидит ее здесь одну, когда уроки уже закончились, придется объясняться, а что она скажет? Эда взяла свой рюкзак, надела на плечи, подошла к двери и прислушалась. За дверь было тихо, можно идти. Но как же рисунок? В раздумье, она повернула голову на стол учителя и заметила на нем еще несколько книг, а на одной – микроскоп прямо на обложке! Она подбежала к столу – «Общий курс ботаники и биологии» было написано на обложке. Эда стала листать книгу, и в ней изображение микроскопа было сразу на нескольких страницах. Что же делать? Взять эту книгу? Хм, это же будет воровство. Но можно же вернуть? Эда взяла книгу в руки, заколебалась, стоит ли идти на такой шаг. И когда в коридоре снова послышались голоса, Эда вдруг совершила невероятное: она быстро раскрыла книгу, пролистнула несколько страниц, нашла ту, где был изображен микроскоп, быстро вырвала ее и сунула в карман, книгу положила на прежнее место, и бесшумно подбежала к двери. Как только голоса снова стихли, она осторожно открыла дверь, убедилась, что никого нет, и покинула место преступления.

В музыкальную школу она шла довольная – это ничего, что вчера с микроскопом не вышло, сегодня она сделает все, как надо. Музыкальные занятия тоже прошли быстро и легко. А когда она уже направлялась к дому, на пути ей вдруг встретился дедушка – совсем старичок, голова и борода белые, лицо все в морщинах, но глаза у него были ласковые.

– Здравствуйте, – почему-то сказала Эда незнакомому человеку.

– Здравствуй, – ответил он ей и улыбнулся. В его руках была небольшая холщовая сумка и тросточка.

Эда вдруг смутилась, что заговорила с ним, опустила голову и продолжила путь. А дедушка сказал:

– Девочка, ты не могла бы мне помочь?

– А что вам нужно? – спросила Эда. И дедушка объяснил, что забыл тросточку в соседней аптеке, теперь идет назад, чтобы ее забрать, но очень устал и просит Эду добежать до аптеки, забрать ее, а он подождет на ближайшей скамейке.

Эда конечно согласилась. До аптеки был один квартал, она сказала, что вернется быстро и побежала назад, а дедушка присел на скамью. До нужно места она добежала за три минуты, подошла к аптекарше и сказала:

– Здравствуйте! Один дедушка оставил у вас свою тросточку несколько минут назад, вы не могли бы мне ее отдать, я ему отнесу.

– Тросточку? – спросила женщина из под очков. – Не знаю, не видела. Посмотри сама.

Эда стала смотреть по сторонам, но тросточки нигде не было.

– Ну что? – спросила аптекарша. – Нигде нет? Может твой дедушка ее где-то в другом месте оставил?

– Да он не мой дедушка, – ответила Эда, и пошла к выходу. И представив этого дедушку, она вдруг вспомнила, что видела тросточку в его руках! Ну конечно! Он же шел к ней навстречу с сумочкой и тростью, что же он – и сам этого не заметил, и ее сбил с толку.

Эда побежала к скамейке, где ждал ее пожилой мужчина, но его там уже не было.

– Вот странный дед! – разозлилась Эда. Мало того, что заставил ее бегать в аптеку из-за собственной глупости, так еще и ушел. Наверное, увидел трость в руках и пошел довольный домой, не считая нужным дождаться ее и извиниться. Эда разозлилась и направилась домой, но вдруг увидела на земле рядом со скамьей холщовую сумку. Вот же растяпа – трость нашел, а сумку забыл! Эда оглянулась по сторонам, но старичка нигде видно не было. Она подошла и взяла сумку, та была тяжелая. Может просто оставить ее здесь – ведь вспомнит и вернется, наверное. Или отправит кого-то. Но когда Эда раскрыла ее, и увидела, что в ней, она просто засияла – в ней был микроскоп! Ничего он не забыл, он все это подстроил! Вот он – ее микроскоп! Ее желание исполнено!

Только десять секунд еще Эда сомневалась, может ли она забрать микроскоп и уйти, но потом бегом побежала домой по аллейке, и была на месте очень скоро.

Чип встретил ее, радостно припрыгивая и виляя хвостиком, будто знал, какая радость у его хозяйки.

– О, милая моя собака! – радостно приветствовала Эда пса. – Ты знаешь, что я теперь сама крутая девчонка в мире? Ты знаешь, что я теперь могу получить все, что хочу?

Чип скакал, всем своим видом показывая – он знает. Эда налила ему молока, и даже не стала наливать себе, ей было не до этого. Она водрузила на кухонный стол микроскоп и стала думать, что бы такое посмотреть для начала. Увидела мелкие цветочки в горшке на подоконнике и сорвала один из них, отрезала тонкий кусочек и положила на предметный столик. Как она и ожидала, вид через микроскоп был потрясающий! Лепестки цветочка предстали перед ней во всей своей микроскопической красоте. Их поверхность состояла из маленьких выпуклостей, они искрились перламутром, в них были видны все прожилки и клеточки, и было хорошо видно, как переходит цвет от бледно-розового на краю лепестка до темно-малинового в серединке. Эда долго любовалась этим цветком, а потом стала разглядывать и другие предметы – зеленый лист, желтый кленовый, потом дольку яблока, ломтик апельсина, мякоть раздавленной виноградинки, крошки хлеба. Все это было очень красивым при увеличении. Эда так увлеклась, что совсем забыла о времени, а когда услышала звук маминой машины во дворе, схватила рюкзак, микроскоп и побежала наверх, а Чип, прижимая уши, понесся за ней следом.

Микроскоп Эда решил спрятать пока, чтобы не отвечать на лишние мамины вопросы. После ужина, с которым она расправилась за пять минут, она ушла к себе и снова стала разглядывать все подряд – мелкие кусочки мусора с пола, нитки, лепестки. Было уже поздно, за окнами стемнело, а искусственный свет не давал возможности видеть так ясно, как прежде. Эда включила настольную лампу, но это не очень помогло. Тут вдруг она вспомнила про бисер. Вытащила его и положила на предметный столик пару крупиц. И чуть только она поднесла глаз к окуляру, как увидела нечто необыкновенное! Ей показалось, что она смотрит в самое сердце огня – туда, где голубое пламя соединяется с желтым и горит так ярко, что невозможно смотреть дольше секунды. Эда отпрянула – таким ярким было зрелище, но потом снова медленно стала приближаться к окуляру. Глаз как будто постепенно привыкал, и Эда стала различать яркие всполохи, будто смотрела не на кристаллик бисера, а действительно на живой пылающий огонь, которому тесно было внутри маленького кусочка, и он так и норовил разорвать тесную оболочку и вырваться наружу.

Эда снова отодвинулась от микроскопа. Поразительно! Необыкновенно! Какое же чудо этот бисер! Она сидела так некоторое время, пораженная увиденным, не моргая и не шевелясь. Если бы кто-то из близких увидел ее в этот момент, то тоже, наверное бы, остолбенел – глаза Эды, карие от природы, были ярко-голубыми.

4

О короткой перемене цвета своих глаз Эда не узнала – уже следующим утром они снова были карими. Но чудеса, произошедшие с девочкой, в целом изменили ее еще больше. Уже давно ее мама, старшие брат и сестра жаловались на ее грубость и вспыльчивость, но теперь она стала еще и совсем нелюдимой. На вопросы не отвечала, или отвечала коротко и с неохотой, все время сидела у себя в комнате или играла во дворе с собакой. В школе происходило почти то же самое. Она совсем перестала дружить с одноклассниками, иногда лишь бросала на них короткие снисходительные взгляды, и все время витала в облаках. Учителей слышала не всегда – даже ее любимого Эдуарда Генриховича, и к тому же Эда стала прогуливать уроки музыки! Просто выходя из школы, шла напрямую домой, потому что дома ее ждал микроскоп, который не только увлекал ее при разглядывании всяких листиков и цветочков, но и заставлял снова и снова смотреть на огненный бисер.

А в воскресенье случилось вот что.

Александр не приехал, он, конечно, был очень занят из-за учебы и работы. Не то, чтобы Эду это расстроило, она в последнее время обращала на собаку и микроскоп внимания намного больше, чем на родных. Но когда за обедом Анна вдруг сообщила, что друзья пригласили ее на следующей неделе поехать в Боровое на озеро, и она не сможет приехать в следующие выходные, Эда уставилась на нее таким недобрым взглядом, что сестра немного испугалась.

– Ты что? – спросила она, но Эда ничего не говорила, и лишь продолжала смотреть на сестру тяжелым каменным взглядом. Ей вдруг показалось, что она совсем не знает эту странную девушку, с веснушками на носу и взъерошенными волосами, и почему-то ее ненавидит. Зачем она приезжает сюда вообще? Почему она называет маму Эды мамой? Почему ведет себя, как дома?

– Крысеныш, ты чего так смотришь? – снова спросила Анна, и Эда, вспыхнув от злости, выбежала из-за стола и побежала к себе.

– Анна, не обижай ее, – сказала мама старшей дочери, тяжело вздохнув. – Я и так уже не знаю, как с ней разговаривать, с каждым днем все хуже и хуже.

– А что такого? Ты видела, как она смотрел на меня? Я думала, убьет взглядом.

Мама снова вздохнула и закрыла лицо руками.

– Мне кажется, это началось, когда ваш отец ушел. Да и вы тоже перестали брать ее с собой, перестали играть. Теперь и вовсе почти не бываете дома.

– Ну а я-то при чем? – раздраженно спросила Анна. – Не буду же я теперь дома сидеть. Ты же с ней, подружки в школе у нее есть.

Мама встала из-за стола и стала собирать грязную посуду.

– Не знаю, не знаю, что мне с ней делать, все как-то пошло не так, и я не могу вернуть ее прежнюю, – тяжело сказала она и стала медленно наливать чай. Анна тоже вздохнула, но говорить ничего не стала, подумав про себя, что, пожалуй, не нужно больше называть сестренку «крысенышем».

Пока старшая и средняя женщины семьи тяжело молчали, думая о своем, младшая злилась, сидя на полу в своей комнате и обнимая худые коленки. Да, она ненавидела Анну! Приезжает вся деловая, разговаривает грубо и при этом ведет себя, как хозяйка! Делает что хочет, теперь она решила, что можно взять и вот так уехать куда вздумается, а мама ей даже не возражает!

Она просто не знает, что Эда, если захочет, может сделать так, что Анна вообще никуда не поедет. И да, Эда хочет! Глаза девочки зловеще сверкнули. Не долго думая, она достала свой бисер и все принадлежности, прикусила губу, думая что бы такое вышить, чтобы проучить сестру, и уже через минуту начала. Она вышивала, не слишком заботясь о красоте вышивки, главное, чего ей хотелось, – поскорее закончить, что она и сделала уже через час.

Следующим утром Эда проснулась рано. Глаза открыла сразу – будто и не спала, а только притворялась всю ночь, и сразу же стала прислушиваться к звукам в доме. Ничего особенного не услышала, только изредка доносились звуки из ванной. Девочка встала, быстро оделась и только потом тихо пошла умываться. Наспех умылась, пришла в кухню.

– Доброе утро, – сказала ей сестра, стоящая у плиты. Эда не ответила, лишь тайно поглядывая на сестру, но ничего особенного не замечала. Анна была уже одета и готовила завтрак. – Бутерброд будешь?

– Буду, – сказала Эда неохотно. Вошла мама, и все стали завтракать.

– Я довезу тебя до остановки, – сказала мама Анне, – а потом поеду в поликлинику, нужно к стоматологу зайти. Эда, ты готова? Нужно выехать пораньше, а то Анна опоздает.

Эда доела свой бутерброд, допила чай и пошла за школьным рюкзаком. Через пару минут она вдруг услышала крик сестры снизу и замерла. Теперь ей страшно стало спускаться – вдруг там что-то серьезное? Она села на кровать, обняла рюкзак и стала слушать. Но сидеть долго ей не удалось, мама стала звать ее, и Эда пошла вниз.

Оказалось, Анна споткнулась на крыльце и повредила ногу так сильно, что не могла встать. Мама взволнованно крутилась вокруг дочери, пытаясь помочь ей подняться, но все было безуспешно – боль не давала.

– Позвони в скорую помощь, Эда, скажи, что твоя сестра, похоже, повредила ногу, и мы не можем ее поднять, пусть срочно приедут.

Эда пошла звонить, и сердце ее сильно стучало в груди. Да, это она вышила Анну в окне, сидящую дома словно девица в темнице, но она не хотела, чтобы сестра ломала ногу. Эда сбивчиво объяснила диспетчеру проблему, но зато четко назвала адрес, и положила трубку. Как-то страшновато. А если мама и Анна узнают, что это ее проделки? Глупость, как они узнают? Никак. И тут Эда побежала к себе проверить, спрятала ли она свою волшебную вышивку. Оказалось, что спрятала – никаких следов ее преступления не было. Девочка снова села на кровать, обняла свои коленки и стала ждать.

Вскоре приехали врачи, но Эда не хотела спускаться вниз и стала смотреть во двор из окна. И она увидела, как сестру положили на носилки и стали погружать в машину скорой помощи. Сердце Эды заколотилось как бешеное. Нет, нет, нет! Что за глупый бисер! Она хотела, чтобы Анна сидела дома, а не ломала ногу и уезжала в больницу! Девочка заметалась по комнате. А может, она здесь не при чем? Может бисер не сработал, а Анна сломала ногу сама? Эда услышала, как мама зовет ее, и ей пришлось идти вниз.

– Сиди дома, мы поедем в больницу, – волнуясь, сказала мама.

– Но мне нужно в школу, – возразила Эда.

– Ничего, пропустишь один раз, я не могу отвезти тебя, а сама ты не успеешь теперь все равно, сиди, – мама села в машину скорой помощи, и они уехали.

Эда смотрела на Чипа, который смирно сидел рядом, и завидовала ему – у него все в жизни так просто. Играй себе, ешь, спи – никаких странностей, никакой путаницы. А у нее в жизни путаница была королевой. Все странно, все не так… Еще вчера она ненавидела Анну, но вот сегодня, после этой глупости она не чувствовала никакой ненависти. Конечно, Анна та еще задира, и ее следовало проучить, но ломать ей ногу Эда не хотела. Что толку, если Анна теперь будет в больнице лежать? Девочка не могла понять, что она чувствует. Обиду? Удовлетворение? Раскаяние? Разочарование? Негодование? Всего понемножку и при этом – даже равнодушие. Да, вот так вот.

– Пошли, Чип, – позвала она пса, и они побрели наверх. Эда переоделась в домашнюю одежду и достала свой микроскоп. Она решила снова посмотреть на бисер, тем более что солнце прекрасно освещало стол. Положила крупицу на стекло и прильнула к окуляру – боже! Бисер горел бешеным огнем! Он был не такой голубой, как прежде, а почти огненный, и лишь местами отблескивал ярко-синим. Эда не смогла смотреть на него долго – это зрелище было слишком пугающим, будто огонь вот-вот выскочит наружу и зажжет все вокруг.

Девочка отложила микроскоп и стала смотреть в окно. Листьев на деревьях было уже мало, ветки оголялись, так что через рощу перед домом были видны дальние дома соседей. Хорошо, что было мало дождей, воздух был уже холодный, но днем, когда грело солнце, погода была еще хорошая. Прежде Эда с братом и сестрой часто гуляли, играли на улице, каждую осень они вместе собирали красивые разноцветные листья. Или ходили на пруд у подножия гор, где чаще всего было туманно и сыро, но они одевались тепло, и могли по полдня бродить вокруг в поисках шишек, каштанов, интересных веточек и прочих растительных сокровищ. Скоро будет так же холодно. И никого теперь нет рядом.

Эда решила вытащить книги из рюкзака, и вместе с книгами достала какой-то смятый листок. Развернула его. Это была та вырванная ею из книги учителя страничка с изображением микроскопа. Да, плохо получилось – книжку испортила зря, ведь микроскоп у нее появился все равно, после первой неудачной вышивки. Что теперь с этой страничкой делать? Выбросить или снова прокрасться в класс и вставить в учебник? Эда не знала. Выбросить картинку рука не поднялась, и она просто сунула листок подальше в письменный стол.

***

Анна и мама вернулись домой через пару часов. Мама расстроенная, а Анна – с ногой в гипсе и заплаканным лицом. Все ее планы были нарушены, она должна была оставаться дома, по крайней мере, на ближайшую неделю, и может больше. Мама помогла ей добраться до ее комнаты, потом Эда слышала, как Анна звонила своим подругам и просила их передать в университете, что она не приедет целую неделю. Потом мама зашла к Эде сообщить, что едет на работу и просила помогать Анне.

– Я что – тоже не буду ходить в школу? – испуганно спросила Эда.

– Нет, это только сегодня. Думаю, ничего, если ты и музыку пропустишь, останься – мне будет спокойнее.

И уехала, наказав Эде разогреть позже обед, отнести сестре и пообедать самой.

Это был странный день. Анна вроде бы была дома, рядом, но ее младшая сестра все равно была словно одна. Она сидела у себя, и даже делать ничего не хотела – словно в доме были гости, а при гостях заниматься своими делами неудобно. Поэтому время тянулось мучительно, и спасал положение только Чип, который был очень счастлив, что его хозяйка весь день рядом. Эда бросала ему мяч, и он неустанно играл, потом они прогулялись по двору, посидели на крылечке. Во время обеда девочка сделала все, как сказала мама, отнесла обед Анне, которая просто сказала «спасибо», и все. Эда есть не стала, ей совсем не хотелось. Она выпила молока, и снова стала сидеть на крыльце, обнимая коленки. А потом пошла заниматься на скрипке, но игра тоже не получалась, Эда все время делала ошибки.

А может просто вышить Анну снова здоровой? Девочка достала бисер, но вдруг только сейчас она увидела, что содержимое пакетика уменьшилось за это время почти вдвое! И как она раньше не заметила? Она ведь еще толком не успела ничего получить, а половины бисера-то уже и нет! Как же это огорчило Эду. Прежде она и не задумывалась, что волшебства у нее не так уж и много. Если сейчас она вышьет Анну здоровой, то потратит еще бисер, а в результате сестра просто уедет, и все. Тогда выходит, это вообще была пустая трата бисера. Ну нет! Так не пойдет! Пусть посидит дома, ничего страшного, выздоровеет и сама. Ведь Эда так много всего еще должна сделать, столько полезных вещей она сможет заиметь, нужно только быть экономной. И в этот вечер она пообещала себе, что не станет вышивать больше никаких глупостей, впредь будет избирательно подходить к выбору новых желаний.

Анна провела одну неделю дома, а потом ей заменили в области лодыжки повязку на маленькую, и она смогла поехать на учебу, при условии, что будет соблюдать какой-то особый режим. За несколько недель Эда не потратила ни одной крупицы бисера, опасаясь, что он быстро закончится, а выбрать, что ей нужно больше всего, у нее пока не получалось. В выходные лишь один раз за это время приезжал Александр. Сильно похолодало, и выпал первый снег, который пролежал недолго, но с ним все ветки почти полностью оголились, и теплая осень окончательно осталась позади.

Эда стала совсем плохо учиться. И учитель по музыке уже не раз спрашивал, все ли в порядке, почему Эда стала такой несобранной, почему пропускает занятия. Все свободное время девочка проводила с Чипом и микроскопом, и только они делали ее жизнь сравнительно сносной, с ними она могла забывать о том, какие глупые все вокруг, о том, что она больше не нужна своим близким, которые тоже глупые и совсем ее не понимают. Теперь Эда стала не просто разглядывать в микроскоп что под руку попадется, но подошла к своему увлечению системно – если рассматривала листья, к примеру, то сначала брала листочек вяза, потом дуба, клена – желтый, оранжевый и красный, листок дикого винограда, темно-бардовые листья сумаха и много всяких прочих листьев, названия которых она даже не знала. Потом она принималась за шишки – от мелких шишечек туи до крупных кедровых, а также рассматривала все орехи, желуди и кору деревьев, какую могла найти. Когда она пересмотрела еще все домашние цветы, стало ясно, что новую растительность до весны найти будет сложно, и перешла на продукты питания. И тут тоже она старалась посмотреть на разные варианты схожих продуктов, хлеб она смотрела сначала свежий, потом подсушенный, потом зажаривала его на открытом огне и смотрела на угольки. Крошки хлеба были такими же разными, как капля свежего молока и маленький хрусталик замороженного, как капля сырого яйца и крошка сваренного вкрутую. Эда не искала что-то конкретное, а просто сравнивала и запоминала.

Конечно, учеба в школе к этому времени совсем была запущена. В дневнике Эды вместо привычных прежде четверок и нередких пятерок уже которую неделю появлялись тройки, а за последние три дня подряд и вовсе поселились три двойки – по литературе, математике и физике. Эда понимала, что еще чуть-чуть, и об этом узнает мама. И плохо даже не то, что мама расстроится, станет ругать и, может даже, заставить делать дополнительные задания, а то, что Эде придется тратить на все эти разборки и исправления время. А ей этого хотелось меньше всего. И поэтому в конце ноября у нее появилось желание – такое, на которое было не жаль потратить бисер. Она захотела получать хорошие оценки просто так.

Эда вышила развернутые страницы дневника с кучей пятерок по всем предметам. Эта вышивка заняла у нее почти четыре вечера, потому что ровная сетка дневника оказалась очень сложной задачей – горизонтальные строчки так и норовили съехать куда-то вверх, а вертикальные все время тащило вправо. Зато когда вышивальщица насадила повсюду цифру «5», ровность строк и столбцов ее волновать перестала, главное, пятерки хороши, а микроскоп у нее появился даже, когда она вышила полумесяц, так что все должно получиться.

И вот первый день в школе. На уроке математики была контрольная. Учитель развернула доску, на которой уже было подготовлено задание по вариантам. Эда смотрела на уравнения, понимая, что не сможет самостоятельно решить ни одно из них – уже несколько занятий она даже не старалась понять новые правила решения уравнений с дробями и неизвестными. Как она получит пятерку? И получит ли? Девочка стала медленно переписывать задание в тетрадь. Можно попробовать решить их, но это показалось Эде слишком сложным, и она предпочла полностью положиться на бисер. Так и сдала тетрадь – с переписанными, но не решенными уравнениями.

На уроке русского языка класс писал мини-диктант. Эда и тут не стала слишком трудиться и записывала, что слышала, не беспокоясь ни о грамотности, ни даже о почерке. А на следующий день, когда она получила тетради, в обеих стояли пятерки. Уравнения по математике были полностью решены, причем ее же почерком, и все оказались правильными. Диктант тоже был написан без ошибок, почерком Эды, но гораздо более аккуратным, чем писала она на самом деле.

Отличница была просто счастлива! О таком чуде только мечтают другие ученики, а у нее теперь такое чудо в кармане – каждый день она теперь будет получать пятерки, не напрягаясь. Домой она бежала вприпрыжку, и даже когда, поскользнувшись на мокрых сырых листьях, шлепнулась в грязь, ничуть не расстроилась, а даже засмеялась, и, не сбавляя темп, дальше поскакала домой.

Эда действительно стала получать только пятерки. Каждый день. Через несколько дней она даже засомневалась – может, стоит вышить хоть пару четверок? Но это было так соблазнительно – пятерки, пятерки, пятерки всюду! Так что вышивать четверки она не стала, рассудив, что можно будет сделать это и позднее, если потребуется. Она так и продолжила получать пятерки, одобрительные комментарии учителей и завистливые взгляды одноклассников. Устно Эду спрашивали нечасто, а когда это случалось, правильные слова сами шли ей на язык, и ей казалось это таким очевидным, что она произносила слова легко и просто, будто всегда это знала. К новому году весь класс с подачи учителей четко уяснил – Эда столь разумная девочка, что начав скатываться, сумела быстро взяться за голову и не только стала учиться по-прежнему, но и превратилась в лучшую ученицу класса. Учителя ставили ее в пример, а она скромно опускала взгляд, даже не улыбаясь, но втайне очень довольная произошедшим чудом.

Опьяненная чудесными успехами в школе, которые не стоили ей абсолютно никаких усилий, Эда стала полностью игнорировать и занятия в музыкальной школе. Дома она лишь изредка наигрывала что-то, чтобы мама ничего не замечала. Скрипка больше не увлекала ее так, как раньше, а долгие и трудные усилия, которые она должна была прилагать, чтобы оттачивать игру на музыкальном инструменте, теперь стали казаться совершенно лишними – зачем трудиться, если можно получить результат просто так? Если она захочет, она может запросто вышить свое виртуозное владение скрипкой и больше не тратить время. Как вышить виртуозное владение Эда пока не знала, поэтому просто пока отложила решение этого вопроса в дальний угол и попросту престала ходить на занятия. Вместо этого она устроила у себя в комнате уже целую лабораторию, которую скрывать от мамы стало все сложнее, ведь нужно было прятать все в шкаф, а это стало сложно – у Эды скопилось слишком много экспонатов, которые она складывала в пакетики и коробочки. Так что в один из дней она просто не стала убирать все в шкаф, решив, что наличие микроскопа можно объяснить очень просто.

– Я взяла в школе на время, – сказала она маме, когда та увидела его в комнате. – Некоторым детям, кого интересует ботаника, дали такие. Потом мы вернем.

Мама, конечно, поверила. Она очень радовалась, что ее дочь стала делать успехи в учебе, и хоть поведение ее по-прежнему оставляло желать лучшего, мама сказала себе, что все сразу получить невозможно, когда дочь подрастет на пару лет, ее трудное время закончится, а пока пусть наслаждается учебой.

5

В субботу перед новогодними каникулами в дом позвонили. Александр открыл нежданному гостю и пригласил его войти. Эда, которая видела все из окна своей спальни, замерла. Это был ее учитель музыки Эдуард Генрихович. Что делать? Он наверняка пришел, чтобы рассказать, что Эда забросила скрипку и даже не появляется в музыкальной школе. Она бросила короткий взгляд на шкаф, в котором прятала бисер, но что толку? Поздно.

– Эда, – услышала девочка голос брата за дверью, – к тебе пришли.

Эда не шевельнулась. Как она выйдет и сможет посмотреть в глаза учителю, который всегда был так добр к ней? Он ее не простит. Нет, уж лучше пусть просто нажалуется маме и уходит, а потом будь что будет. Но Александр не унимался, он открыл дверь спальни и стал звать Эду вниз.

– Я не пойду, – едва слышно выдавила Эда.

– Почему?

– Потому.

– Но он знает, что ты дома. Что ты натворила?

Эда отвела взгляд и молчала.

– Хорошо, я скажу маме, что ты не хочешь выходить, – ответил Александр и ушел.

Эда была готова провалиться сквозь землю. Она подошла к двери, приоткрыла щель и прильнула ухом, услышала голоса учителя и мамы, они говорили спокойно и тихо, разобрать слова было невозможно. Потом тишина. Эда села на пол и закрыла голову руками. Конечно, думать надо было раньше, а теперь мама все знает, и Александр, и Анна. И хуже всего – Эдик. Теперь он решит, что Эда просто неблагодарная девчонка, а ведь если она кого-то и любила, то только Эдуарда Генриховича! Эда вдруг неожиданно заплакала. Как могла она так поступить с ним? Только он понимал ее и всегда был ласковым и терпеливым, а она взяла и просто бросила занятия, даже не предупредив. Хотя что она бы сказала ему? Извините, мне уже не хочется? Мне лень, потому что у меня есть волшебный бисер, и если я захочу, то просто за день стану профессиональной скрипачкой?

И вдруг в дверь постучали. Эда вскинула голову и застыла.

– Эда, могу я войти? – услышала она голоса учителя и вскочила на ноги. Она живо стала вытирать слезы и поправлять волосы. Нет, ну что же это такое! И зачем он поднялся? Если бы Эда могла провалиться сквозь землю в этот момент, она бы провалилась, не мешкая, но оставалось только сказать «входите».

Такие добрые и красивые глаза были только у Эдуарда Генриховича. Даже теперь, когда он, наверное, злился на Эду, наверное, считал ее неблагодарной лентяйкой, его карие глаза оставались добрыми.

– Здравствуй Эда, – сказал он. – Я зашел поздравить тебя с наступающим новым годом.

Девочка молчала, парализованная стыдом.

– Твоя мама сказала, что ты приболела, и была занята учебой, поэтому перестала ходить в музыкальную школу. Но я хотел бы, чтобы в новом году ты вернулась. Если тебе будет сложно, мы можем немного снизить нагрузку, но не надо бросать. Ты столько училась, еще немного, и ты будешь владеть скрипкой не хуже меня, подумай, разве не жаль бросать?

Он говорил так ласково, что Эда хотела разрыдаться и броситься ему на шею. Но она держала глаза широко раскрытыми, и это помогало ей держаться.

– Обещай мне, что ты придешь в новом году, хорошо?

– Хорошо, – едва смогла произнести девочка.

– Ну ты не волнуйся так, – сказал Эдуард Генрихович и улыбнулся своей необыкновенной улыбкой. – Я понимаю, иногда бывает трудно. Ничего, что ты пропустила этот месяц, мы догоним. Договорились?

– Договорились, – сказали губы Эды, но звука она не расслышала.

Но Эдуард Генрихович услышал. Или понял. Он улыбнулся, еще раз поздравил ученицу с наступающим новым годом и вышел. А она так и стояла какое-то время, пока не услышала на улице, как Александр проводил учителя.

Эда закрыла дверь, которую учитель оставил открытой, и как в тумане села за стол перед микроскопом. Мама выручила ее перед учителем, но что она скажет ей? Там ведь еще сестра и брат, сейчас начнут говорить гадости, подшучивать. Теперь все они знают, что она самовольно прогуливала музыкальную школу целый месяц. Целый месяц!

Девочка решила не выходить из комнаты, но понимала, что это вряд ли спасет положение – мама точно придет с минуты на минуту. Эда могла грубить родным, ссориться с братом или сестрой, быть резкой с одноклассниками или даже учителями, но только сейчас она горько жалела о своем поступке. Да, мама, может, станет ругать ее, но дело не в этом – ей было очень стыдно перед учителем музыки, пусть он и верил в небылицу про ее болезнь и занятость учебой. Все равно стыдно. Только такой добрый человек, как Эдуард Генрихович, мог поверить, но даже если и не поверил, он все равно оставался бы таким же спокойным и добрым.

– Эда, – окликнула ее мама, и девочка безнадежно выдохнула, зная, что ее ждет. Деваться было некуда, и она пошла вниз.

Три пары глаз смотрели на нее выжидающе. Эда просто стояла у двери, не зная, что сказать.

– Что-нибудь скажешь? – спросила мама. Девочка молчала.

– Эда, я все понимаю, у тебя много уроков, тебе приходится много заниматься, но разве так делается? Ты же могла сказать мне, что не успеваешь, что тебе сложно. Или тебе просто разонравились занятия музыки? Нужно было просто…

– Ой, мама, какая ты добрая, – вдруг перебила ее Анна. – Твоя дочь совершила серьезный проступок, даже если у нее и были какие-то причины, она обманывала! С нами ты не была такой мягкой. А ее ты даже не ругаешь по-настоящему.

Мама молчала, и ее молчание было согласием со словами старшей дочери, которая продолжала:

– А если завтра она перестанет и в школу ходить? Ты тоже станешь искать ей оправдания? Всем приходится учиться, но это же непростительно – так поступать, как она.

Эда кинула короткий взгляд на сестру и снова стала смотреть в пол. «Говори, что хочешь», подумала она. И Анна сказала: «Ее надо наказать, чтобы в следующий раз подумала! Она бесконечно играет со своим псом, может, поэтому она перестала музыкой заниматься? Зачем ты позволила ей взять эту собаку?»

Ну уж нет! Это уж слишком!

– Только попробуй тронуть Чипа! – закричала Эда. – Только попробуй!

– Она еще и кричит! Мама, скажи ей что-нибудь, – возмутилась сестра.

– Тише, тише, – вмешался Александр. – Не устраивайте ссору. Может ей просто и правда не интересно? Я помню, как занимался на фортепиано, но я же бросил, ничего. Мне вообще не нравится этот Эдик! От тоски на его занятиях умрешь! Не хочет, пусть не ходит, просто надо было сказать, конечно.

– Дурак ты! – снова крикнула Эда и даже подбежала на середину комнаты. – Ничего не понимаешь, вот и не болтай ерунду! Это с тобой с тоски умрешь! Со всеми вами!

Эда сама от себя не ожидала такой ярости. Если бы кто-то сказал еще хоть слово, она бы точно кинулась в драку, но все опешили и не решались даже пошевелиться. Тогда Эда бросилась наверх и закрылась в комнате. Чип, бегающий за ней по пятам, не успел вовремя подняться по лестнице и остался за дверью.

Сердце Эды колотилось как бешеное. И вся она была бешеная! До чего же ужасная семейка ей попалась, думала она. И брат глупый, и сестра, а мама вообще без собственного мнения, и ее так легко убедить во всяких глупостях. В эти минуты Эда просто ненавидела своих родных. Ей не верилось, что когда-то все было по-другому, и все трое детей играли вместе. Тогда еще оба родителя былирядом, и они были счастливой семьей. Или она просто была маленькая и глупая? Почему папа уехал? Наверное, он видел какие они ужасные все, наверное, и она – Эда тоже. Таким людям просто нельзя жить вместе! Зачем они вообще приезжают? Пусть бы и жили там, в своем городе! И забыли дорогу в старый дом.

Как можно жить здесь дальше? Как жить со всеми ними? Если бы Эда могла, она сбежала бы отсюда хоть завтра! И даже сегодня! Взяла бы немного вещей, Чипа, микроскоп, бисер, немного еды и сбежала бы! Бисер… Ведь у нее есть бисер… Ведь можно раз и навсегда покончить с этим с его помощью – просто вышить себя в том месте, где она хотела бы оказаться, и все! Эда задумалась о том, где бы она хотела оказаться, но ничего на ум не шло. За всю свою жизнь после переезда Эда никогда никуда не ездила, была лишь в городе несколько раз, когда мама брала ее с собой, и в парке там бывала. Вся остальная жизнь была связана с этим маленьким городком, с этим домом, с дорогой в школу, с прудом, где она любила бывать раньше. Чтобы хотеть ехать куда-то еще, нужно знать какие есть варианты, а Эда ничего о них не знала. Быть может спросить о подходящих местах Эдуарда Генриховича? Что она ему скажет – не знаете ли вы, куда мне сбежать? Глупость, конечно. А может сделать так, чтобы уехала ее семья? И тогда она сможет жить в доме самостоятельно, с Чипом, не страдая от своих близких. Эта идея была лучше, но куда их отправить? Анну и Александра можно оставить в городе, а маму? В общем-то, маму можно оставить дома, подумала Эда. Когда нет Анны и Александра она почти безвредна. Решено! Девочка достала бисер, нитки, иглу и ткань. «Город» вышила она сверху, справа и слева она решила вышить многоэтажные дома, а посередине брата и сестру. Работа предстояла долгая, но она того стоила.

***

Утром 30 декабря, когда Эда проснулась, в доме было совсем тихо. Она оделась и спустилась вниз, но там никого не было. Не сразу Эда вспомнила, какое желание вышила вчера, а когда вспомнила, поняла, что началась ее новая спокойная жизнь! Но где мама?

– Мам, – окликнула она, но в доме точно никого, кроме нее не было. Что ж, если и мама уехала куда-то, то тоже неплохо. – Чип! Чип, где ты?

Собаки тоже нигде не было, и Эда стала искать его по комнатам. Заглянула в ванную, в кладовую, выглянула на крыльцо – нигде Чипа не оказалось. Что же это? Она вовсе не хотела избавляться от Чипа, она вовсе не собиралась оставаться дома абсолютно одна. Что это за глупый бисер! И Эда снова побежала к себе проверить вышивку. Вышивка как вышивка – только Анна и Александр в городе. Может, бисер испортился? Что-то ведь пошло не так. Она взяла несколько крупинок бисера и положила на предметный столик микроскопа. Едва только она поднесла глаз к окуляру, ее ослепил красно-фиолетовый луч, словно лазер бьющий изнутри. Эда зажмурилась и отодвинула микроскоп. Что это с ним? Лишь через пару минут зрение стало возвращаться к Эде. Она подошла к окну, чтобы посмотреть на дневной свет и снег за окном, и белизна действительно окончательно привела зрение девочки в порядок. И тогда Эда увидела, что мама с Чипом входят в ворота. Эда понеслась вниз.

– Где вы были? – спросила она, прижимая холодного и активного после прогулки Чипа.

– Мы провожали твоих брата и сестру, – грустно сказала мама. – Их срочно вызвали в университет для какой-то работы, и я теперь даже не знаю, смогут ли они приехать на новый год. Так что, наверное, будем встречать его вдвоем.

– Втроем, – поправила ее Эда, думая про себя, что это лучшее, что могло случиться накануне нового года.

Новогодняя ночь была невеселой. Мама не стала готовить так много еды, как планировала, потому что ее старшие дети позвонили и сказали, что их ждать не нужно. Грустная искусственная елка, которая и без того была уже старенькая и поредевшая, теперь вовсе без гирлянды стояла понурая – перед самым новым годом она отказалась гореть, а починить ее кроме Александра было некому. В последние дни перед новым годом очень похолодало, стали дуть ледяные ветра, что для юга было очень редким явлением, и дома в новогоднюю ночь тоже было холодно. Мама включила обогреватель, газовую плиту, но их большой и старенький дом это не спасало. Поэтому новый год Эда встречала, одетая вовсе не празднично: как капуста, в нескольких кофтах. О празднике напоминал только запах мандаринов и телевизор, в котором все отчего-то бурно радовались наступлению нового года.

Все каникулы Эда провела дома – в таком же коконе из одежды, потому что морозы не отпускали. Анна и Александр не приезжали, что огорчало маму, но Эда была очень довольна. Все дни она проводила в комнате, с микроскопом или просто сидя на подоконнике, дыша на стекло, рисуя узоры и глядя на снежные вершины гор и деревьев. Иногда она выходила с Чипом во двор, но от мороза глаза открывались с трудом, нос слипался, и через 5-10 минут они возвращались. Эда иногда доставала бисер из шкафчика – просто, чтобы полюбоваться. Вышивать ничего ей пока не хотелось, потому что после последних двух вышивок его оставалось лишь с крупную горсть, и нужно было его очень беречь. Девочке стало казаться, что он стал еще ярче и красивее, чем прежде, он почти искрился в руках. А если она подносила его к солнцу, он просто поражал своими необыкновенно красивыми голубыми переливами. И он всегда был холодным – если Эда подолгу держала его в руках, он не согревался, напротив, замерзали руки, и приходилось ссыпать его снова в пакетик.

Эда решила снова ходить в музыкальную школу, поэтому, когда каникулы закончились, она поставила подальше свой микроскоп, понимая, что эксперименты по ботанике придется проводить гораздо реже, чем прежде. Эдуард Генрихович встретил ее спокойно, но его карие глаза улыбались, и у Эды на душе полегчало. После долгого перерыва пальцы не слушались, смычок скакал по струнам, и это очень расстраивало Эду. Но учитель был терпелив, а Эда старалась. Так что через несколько занятий она снова заиграла уверенно, и поняла, что зря бросила занятия, с ними жизнь стала привычнее, а Эда – немножко увереннее.

Все говорили, что эта зима стала рекордно холодной за последнее столетие. В конце января в школах даже отменили занятия на неделю, так что Эда безвылазно сидела в кухне, потому что это была самая теплая комната в доме, к тому же мама включала ей там обогреватель. А в комнате Эды было так холодно, что в ней даже спать стало невозможно, поэтому Эда спала тоже в кухне, на маленьком диванчике. Жизнь в одной комнате была трудной. Девочка больше старалась играть на скрипке, но все равно времени было много, и она стала тосковать по прошлому. И даже по брату с сестрой. Да, ей самой было стыдно себе в этом признаваться, но она уже немного жалела, что поступила с ними так. Они, конечно, были невыносимые, но, во-первых, не всегда, а во-вторых, когда они были дома, даже если не разговаривали с ней и занимались какими-то своими делами, было как-то веселей, как-то спокойнее. А так – целый день одна… Тоскливо. Мама приезжала поздно – ее старенькая машина от морозов не заводилась, и она стала ездить на работу с соседом, для чего ей приходилось уезжать пораньше и приезжать позже, подстраиваясь под чужой график. Эда варила себе макароны с сыром или жарила картошку, кормила Чипа и много ела сама, потому что нужно было спасаться от грусти и холода. Возвращение мамы по вечерам превратилось в самое радостное событие, так что Эда даже начала ей улыбаться, чего давно уже не было.

В начале февраля теплее не стало, но, к счастью, хотя бы каждый день светило солнце, так что морозную погоду стало переносить легче. Дети снова вернулись в школу, но уроки были укороченные и только самые главные – никакой физкультуры, трудов и рисования. Для Эды это было не очень хорошо, потому что она освобождалась раньше, но идти домой она не хотела – ей нужно было в музыкальную школу, которая была прямо на середине пути из школы домой. Идти домой, конечно, следовало – хотя бы ради теплого обеда, потому что школьная столовая тоже пока не работала, но ходить туда-сюда, при том, что дорога из дома до музыкальной школы занимала почти двадцать минут, ей совсем не хотелось. Поэтому она брала утром из дома бутерброд и шла на музыку после основных занятий, и потом почти два часа сидела в пустом, к счастью, теплом кабинете, жуя свой бутерброд и наблюдая из окон за редкими прохожими и автомобилями. А Эдуард Генрихович в последние дни, наоборот, – опаздывал. То на 5 минут, то даже на 10. Когда сидишь в ожидании два часа, потом 10 минут кажутся и вовсе бесконечными. Учитель заходил в школу раскрасневшийся, шумный, пыхтящий – очень редкая картина для сдержанного Эдуарда Генриховича, а его карие глаза просто светились радостью.

– Вам нравится зима? – спросила у него Эда, пока он снимал пальто, шапку и разматывал бесконечно длинный мохеровый шарф.

– Да, когда солнечно – вполне! – бодро отвечал учитель. – Прежде зимой я часто болел, но потом стал закаляться и, знаешь, принял зиму! И она приняла меня.

Эдуард Генрихович, определенно, был самым прекрасным человеком в ее городке, думала Эда.

И вот в пятницу, ученица снова сидела в уютном классе музыкальной школы, ожидая занятий. Бутерброд был давно съеден, часы снова показывали, что Эдик опаздывает на 10 минут. И вдруг Эда увидела учителя в окне – он был не один: держа под руку девушку, он подходил к школе, потом они остановились, и он поцеловал девушку в губы. Они прощались, но не слишком и торопились, заметила Эда. Едва только девушка пошла дальше, оставляя Эдуарда Генриховича одного, но вдруг снова подбежала к нему, и он обнял ее и снова поцеловал. Они просто не желали расставаться. Эда отвернулась от окна. Значит, у него есть невеста! Это из-за нее он заставляет Эду ждать так долго. Двенадцать минут. Сегодня он опаздывает на двенадцать минут! Девочка снова повернулась к окну – влюбленные, наконец, расстались, девушка быстрым шагом пошла дальше, а учитель – учитель просто стоял и смотрел ей вслед. Тринадцать минут! Эда почувствовала, как стремительно – будто тяжелый камень, летящий вниз – падает ее настроение. Эдуард Генрихович уже пошел в здание школы, а ученица вдруг почувствовала, что хочет сбежать с урока. Но куда? Выйди она сейчас из кабинета, она ведь сразу столкнется с учителем в коридоре. Она еще раз посмотрела на часы – прошло уже четырнадцать минут с начала урока. И в эту секунду Эдуард Генрихович вошел в класс.

– Здравствуй, Эда! – так же бодро, как всю неделю, приветствовал учитель свою ученицу. Теперь Эда понимала, что совсем не морозом была вызвана эта бодрость. Какая же она глупая. Учитель стал оправдываться. – Прости, пожалуйста, я снова опоздал! Из-за этих морозов все просто как черепахи! Люди впадают в спячку буквально на ходу. Все в состоянии анабиоза!

Всегда спокойный учитель как-то глупо хихикал, Эда смотрела на него и впервые видела в нем дурачка. Если это любовь делает людей такими глупыми, то лучше ей никогда не влюбляться. Эда опустила взгляд, положила сумку, которую успела взять в руки, задумав побег с урока, взяла скрипку.

– Ну что, начнем? – спросил счастливый Эдик. Ученица лишь бросила на него короткий взгляд и заиграла. Весь урок она смотрела только на свой инструмент, стараясь играть как можно громче и уверенней, чтобы не слышать ни собственных мыслей, ни учителя, комментирующего урок. А когда занятие подошло к концу, она молча сложила вещи, сказала только «до свидания» и пошла домой.

Она даже с Чипом не разговаривала в этот день, только молча потрепала его голове и налила теплого молока. Потом села на диван, подогнув под себя ноги, и стала просто грустить. Почему так случается в ее жизни, думала она? Почему никто не любит ее по-настоящему? Вокруг столько дураков, а те, кто не дураки, у тех всегда свои дела, свои любимые люди, своя тайная жизнь. Эда думала, что она особенная для своего учителя музыки, она думала, что ему важны занятия с ней, а это, оказывается не так. Они настолько для него не важны, что он, наверное, и вовсе не приходил бы на них и оставался со своей невестой, но видимо, просто должен. Все вокруг вызывали у Эды гнев, но Эдуард Генрихович был действительно самым лучшим из всех людей, и она не могла даже злиться на него. Она просто страдала. Чип сначала старался развеселить свою хозяйку, стягивая с нее плед и виляя хвостом, но Эда оставалась равнодушной к усилиям друга, и тот вскоре просто улегся рядом, изредка поглядывая на девочку.

Жизнь казалась ей теперь еще более бессмысленной и безрадостной. Она сидела так, пока совсем не стемнело, потом приехала мама, и Эда встала, но только для того, чтобы не вызывать вопросов. Когда мама разогрела ужин, девочка отказалась есть, сказала, что, может быть, съест ужин чуть позже и пошла к себе в комнату. А там было так холодно, что Эда с порога даже забыла, зачем пришла – от мороза у нее шел пар изо рта прямо в спальне! Как будто комната находилась не в отапливаемом доме, а совсем отдельно. Эда быстро вышла и пошла в кухню, снова села на диван и накрылась пледом.

– Эда, у тебя все хорошо? Ты не заболела? – спросила мама. Сама она была очень грустная, как будто даже похудевшая.

– Нет, я в порядке.

– Ты не будешь делать уроки?

– Я сделала, – солгала Эда, которая уже и забыла, когда делала их в последний раз. Ей совсем не хотелось отвечать на вопросы, но пока в ее комнате был жуткий холодильник, из теплой кухни идти было некуда.

Мама была занята какой-то работой по дому, а Эда все думала о своем одиночестве. Конечно, она помнила о том, что может исполнить любое свое желание, но она не знала, чего она хочет. Снова стать для Эдуарда Генриховича любимой ученицей, и чтобы никаких невест? Чтобы дома снова стало тепло, чтобы был праздник и приехали брат с сестрой? Чтобы снова подружиться со школьной подругой? Чтобы мама не была такой понурой приставалой и не задавала глупых вопросов? Чтобы появились новые друзья? А может, чтобы стать взрослой и, наконец, жить в собственном огромном, роскошном доме? Она так и уснула в думах о том, какое счастье было бы для нее наиболее желанным. Мама накрыла ее, погасила свет и ушла к себе.

Эда долго колебалась, стоит ли ей идти на следующее занятие по музыке, или снова бросить – теперь уже окончательно. Но когда пришло время, она почему-то не смогла пройти мимо музыкальной школы и снова стала ждать учителя. Только в окно не смотрела – ей не хотелось видеть эту глупую девицу с локонами, которую ее учитель будет целовать на прощание. И в этот день Эдуард Генрихович вдруг не опоздал – вошел класс за 2 минуты до начала. «Какой прогресс!», ехидно подумала про себя Эда, немного расстроившись даже, что учитель сегодня повел себя более дисциплинированно. Она больше не верила, что заботит его, и никакие подтверждения обратного ей были не нужны. Она снова старалась играть как можно сосредоточеннее, чтобы не замечать ничего вокруг.

– Отлично, Эда! – похвалил ее учитель, когда она закончила этюд. – Ты не просто вернулась в форму, но и заметно выросла за это время!

Эда стиснула зубы, чтобы не возразить учителю.

– Но на вид ты не выглядишь веселой, – заметил он после паузы. – У тебя все хорошо? Ты напряжена немного, и это слышно даже по твоей игре.

Эда не отвечала. Ей казалось, если она сейчас откроет рот, то скажет что-то нелепое и, может, даже грубое. Она побоялась спросить, можно ли она перейдет к следующему упражнению, и поэтому просто начала играть дальше. Эдуард Генрихович молчал, но скорее не игру слушал, а пристально наблюдал за лицом ученицы. С ней что-то было не так, это было очевидно. Он дал ей закончить короткое упражнение, а когда она сняла скрипку с плеча, спросил снова:

– Эда, что-то не так с тобой, что случилось?

Эда молчала и только крепче сжимала зубы. Только, увы, это помогало мало. Лицо ее напряглось, покраснело, она нахмурилась, чувствуя, что вот-вот заплачет. А учитель не унимался:

– Эда. Что-то случилось, я это вижу. Если что-то дома не так, скажи мне. Если тебе трудно заниматься, мы можем отложить. Наверное, кто-то обидел тебя, ты только…

– Да отстаньте вы! – не выдержав, крикнула Эда. – Что вы пристали ко мне? Какое вам до меня дело?

– Эда…

– Что «Эда»? Не видите – не хочу я болтать с вами?! Зачем вы вообще только уговорили меня вернуться?

Слезы уже текли из ее глаз, и от этого было еще обиднее. Эда вытирала их ладонью, стараясь как можно быстрее успокоиться. Учитель оторопел, но через мгновение снова попытался успокоить девочку.

– Эда, если не хочешь говорить, не надо, я вовсе не настаиваю. Я только хочу успокоить тебя, у всех у нас случаются трудные моменты, но если рядом есть близкие, если верить в свои силы, всегда и со всем можно справиться…

– Отстаньте от меня, слышите?! – грубо ответила Эда. – Не надо прикидываться добреньким! Я вам не нужна! Вы просто зарплату получаете, вот и все!

– Что ты такое говоришь?

– Это правда! Если бы вы могли, вы бы со своей невестой целый день разгуливали, а не на уроки приходили.

Эда сама оторопела от своей откровенной резкости, поэтому быстро стала собирать вещи, чтобы убежать отсюда.

Эдуард Генрихович помолчал несколько секунд, а потом прошел к входной двери, и заслонил телом выход.

– Эда, я выпущу тебя только после того, как ты меня выслушаешь и успокоишься немного, извини.

– Вы не имеете права!

– Имею. Напротив, я не имею права выпускать тебя отсюда такой, и, пожалуй, мне стоит даже позвонить твоей маме на работу и сообщить об этом инциденте. Но если ты действительно успокоишься, то я не стану этого делать, – спокойно, но впервые так твердо, сказал учитель. Эда никогда не слышала, чтобы он разговаривал так, и немного насторожилась.

– Вот так, хорошо, – продолжил Эдуард Генрихович, видя, что ученица стала намного спокойнее. – Так вот я повторю. Сложности случаются. А иногда даже беды, и, увы, чем старше мы становимся, тем больше сложностей появляется на нашем пути. Поверь, если бы твоя мама вела себя агрессивно всякий раз, когда у нее что-то не так, она просто взорвалась бы сама и уничтожила все вокруг. Любой человек, не только она. И моя мама, и папа. Вообще все взрослые люди. Только малыши не имеют больших проблем, но ты уже не малыш. Конечно, и у тебя есть проблемы, и я уверен, они серьезные, но мы не можем всякий раз вести себя так… – учитель помолчал секунду и потом продолжил. – Насчет меня, не знаю, почему ты сделала такой вывод, но ты мне не безразлична. Да, у меня есть девушка, которую ты, как я понимаю, видела, и да, она станет моей женой через несколько месяцев, и это не должно касаться тебя, это моя личная жизнь. Не надо думать, что…

– Ну вот и пожалуйста! – снова выкрикнула Эда. – Женитесь на своей девушке, а я-то вам зачем?! Пустите меня!

Эда попыталась оттолкнуть учителя от двери, но сдвинуть взрослого мужчину было, конечно, невозможно.

– Эда, ты переходишь все рамки, – еще строже сказал Эдуард Генрихович. – Не вынуждай меня поступать жестко.

– А что вы мне сделаете? – спросила Эда. – Выгоните из школы? Я сама не хотела ходить, только из-за вас пришла! Не надо было! Не нужна мне эта ваша скрипка! Сами играйте! Пустите меня, мне нужно домой.

Эдуард Генрихович смотрел на Эду и не знал, что еще он может сказать. Он вдруг снова стал мягким как ребенок, его карие глаза смотрели печально, и он просто отошел в сторону, давая возможность ученице покинуть класс. И она вышла, хлопнув, к тому же дверью. В окне учитель увидел ее, бегом удаляющуюся от школы, без шапки, с расстегнутой курткой. А потом рядом увидел оставленную Эдой скрипку.

6

«Это моя личная жизнь» – слышала Эда голос учителя в своей голове всю дорогу домой. Она принеслась на скорости, как ураган, так что не только не успела замерзнуть, но и даже разгорячилась. «Это моя личная жизнь!» – иронично повторила она слова учителя. Глупый болван! Если она захочет, не будет у него никакой личной жизни и никакой жены! И даже не покормив Чипа, понеслась в комнату за своим бисером. Она покажет ему. В комнате, где можно было бы с успехом устроить холодильную комнату для продуктов, она не задержалась и минуты – только взяла необходимое и побежала на кухню – вышивать одиночество учителя. Она взглянула на пакетик: бисера было так мало, его хватило бы лишь на одну среднюю вышивку. А тут такой сложный рисунок – вышить глупого Эдика. Или может вышить его убегающую невесту? Нет, сложно. Эда ломала голову, какая вышивка сэкономила бы бисер и оставила учителя без невесты. Что если бисера больше не останется? Ну и пусть! Эда была слишком зла сейчас, слишком обижена на весь мир, чтобы рассуждать здраво. По крайней мере, никто не будет ей больше мешать, никто не будет злить. А что если…с Эда вдруг подумала, что возможно желания можно вышивать текстом! Ну конечно! Она же просто может вышить фразу, бисера уйдет меньше, и вышить будет проще. И тогда она вышила следующее:

«Хочу, чтобы невеста Эдуарда Генриховича бросила его»

Это тоже было не быстро, но зато бисера ушла половина – отличный результат. Немного успокоившись, Эда вспомнила про Чипа, который все время терпеливо смотрел на нее, и согрела для него еды.

«А что, если он другую невесту найдет?» – подумала вдруг Эда.

Она снова взяла вышивку и добавила «и он больше никогда не женился».

Когда дело было сделано, она подумала, что слово «больше» было лишнее, можно было обойтись без него и сэкономить бисер. Она посмотрела на пакетик – бисера в нем оставалось с чайную ложку. Грустно. Но все-таки что-то! Хватит на то, чтобы вышить короткую фразу еще одного желания. Когда она закончила, за окнами было совсем темно. Она посмотрела на часы – до возвращения мамы было около часа, но через пару минут вдруг Эда услышала, как мама открывает ворота дома. Она поспешно убрала свою вышивку и вышла в коридор. Мама вошла медленно, и когда подняла глаза на дочь, Эда увидела, что та еле стоит на ногах – мама была больна.

Эда не пошла в школу ни на следующий день, ни через день, и еще очень долго Эда оставалась дома – ухаживать за мамой, которая лежала в постели. Каждый день приезжал врач, осматривал маму с очень серьезным лицом, выписывал лекарства, и Эда приносила все необходимое из аптеки. Но на четвертый день, когда понадобилось купить хлеб, молоко, жаропонижающее, и Эда заглянула в мамин кошелек, там оказалось денег только на хлеб. Тогда Эда поняла, что дело плохо. Денег не было, помощи не было, брат и сестра не приезжали, и Эда даже не знала как им позвонить. Она бы спросила у мамы, но мама почти все время спала, а когда приоткрывала тяжелые веки, ее красные глаза смотрели бессмысленно, и она, казалось, не понимала, о чем ее спрашивает дочь. Эда не сразу вспомнила про бисер – сначала, она даже не подумала, что ситуация серьезная, и нужно использовать волшебство. Но когда не осталось денег, она поняла, что нужно действовать. Но только бисера у нее осталось с чайную ложку!

Как вышить маму здоровой, если бисера так мало? Она могла бы вышить желание словами, но работает ли это? Она до сих пор не знала, остался ли ее учитель без невесты, и не знала, как это узнать. Может поискать в записной книжке номер маминой подруги – мамы Эдуарда Генриховича и позвонить ей? Что она спросит – «извините, вы не подскажите, бросила ли вашего сына невеста?». Какая глупость! И зачем только она потратила бисер на это желание! Теперь, когда ей действительно нужно было волшебство, у нее был лишь маленький шанс на чудо. Что, если не выйдет? Эде стало страшно. Что же она наделала? В ее руках было столько возможностей создать что-то полезное, а она потратила их на какие-то глупости! Эда готова была плакать от отчаяния, но она держалась. Так! Не надо раскисать. Надо пробовать, сказала она себе и стала вышивать желание: «хочу, чтобы мама выздоровела», но когда она уже заканчивала фразу, и оставались лишь две буквы, оказалось, что бисера больше нет. Нет, только не это! От отчаяния Эда заплакала, но проснулась мама, и попросила пить. Эда дала ей воды, и немного посидела рядом.

Должен же быть выход, думала она, не может быть, чтобы его не было! И тогда ее осенило: ведь можно распустить другие вышивки! Ну конечно! Она может распустить любую ненужную вышивку и закончить фразу. А если не поможет, то и рисунок здоровой мамы вышить! Эда с радостью схватила ножницы и посмотрела на свое расшитое желаниями полотно: микроскоп, брат и сестра, надпись про учителя. Точно! Можно распустить брату и сестру, и у нее будет не только много бисера, но, наверное, и желание ее будет испорчено, и Анна с Александром смогут приехать домой, а это еще лучше. И как она только раньше не догадалась?

Но едва только Эда сделала первые движения ножницами, и нить была повреждена, как бисер, который должен был рассыпаться на ткани, стал стремительно таять, делая ткань вышивки влажной. Эда стала отрезать еще и еще, она отрезала его почти весь, но бисер, который она отрезала, таял, словно мелкие льдинки. Нет! Только не это! Эда застыла от ужаса, понимая, что ее надежде вылечить маму с помощью бисера пришел конец, но потом стала снова и снова отчаянно отрезать бисер, будто хотела успеть собрать его до того, как он растает. Ничего не выходило. Слезы полились у Эды по щекам, и она стала рыдать, уткнувшись в подушку, чтобы не услышала мама. Она плакала долго, пока сил на слезы совсем не осталось, а когда поняла голову от подушки, ее лицо было все распухшее от слез и горя.

Мама открыла глаза и позвала дочь.

– Да, мамочка, – сказала Эда.

– Ты плакала? – мама дотронулась до лица девочки, которое было сейчас таким несчастным, каким не было еще никогда.

– Мама, я не знаю, что делать, как тебя вылечить, – воскликнула Эда и снова по ее щекам полились слезы. – Я не знаю даже как позвонить Анне и Александру, но даже если я позвоню, они не приедут, мама, и все из-за меня. И денег в твоем кошельке больше нет.

– Тише, тише, – стала успокаивать ее мама, но голос ее был таким слабым, что сердце у Эды просто разрывалось. – Все наладится. Я думаю, мы можем попросить денег взаймы, мне только нужно набраться сил и позвонить.

И мама снова закрыла глаза, потому что говорить ей было очень трудно. Если бы Эда могла сделать что-то, чтобы исправить свои ошибки – не быть такой эгоисткой, заботиться о маме, вернуть брата и сестру. Бисера больше нет, и однажды вышитый бисер больше не способен помочь, и что же будет теперь? А если Анна и Александр больше никогда – никогда не вернутся? Невероятно, что еще недавно Эда так хотела избавиться о них, все казалось не таким серьезным. И что же будет теперь?

Слезы, наверное, так и продолжали бы литься из глаз девочки, если бы не стук в дверь. Оказалось, это снова приехала скорая помощь. Убедившись, что женщине не стало лучше, врач принял решение везти больную в больницу. Эда засуетилась и собрала вещи для мамы, какие велел доктор.

– А я? – спросила она, когда маму погрузили в машину скорой помощи. – Можно я поеду?

– Для детей у нас не будет места, – ответил врач. – Больше никого у вас нет? Нужно позвонить кому-нибудь – бабушке, тете, дяде, не знаю – кому-нибудь.

Эда молча кивнула. За эти несколько дней, что она провела с мамой, она словно повзрослела на несколько лет. Она поняла, что должна остаться, должна во что бы то ни стало исправить свои ошибки. Да и Чипа нельзя оставить одного, а в больницу его не возьмешь. Когда она закрыла за врачами ворота, на часах было почти четыре. Она быстро подогрела и налила своей собаке молока, оделась и побежала из дому – искать избавление от бед, которые успела навлечь на свою семью.

***

Эдуард Генрихович был еще в школе. Она видела его в дверную щель, прислушалась – поняла, что он один, стукнула пару раз в дверь и вошла.

– Здравствуйте, – сказала она едва слышно, но потом откашлялась и повторила уверенно. – Здравствуйте, Эдуард Генрихович. Пожалуйста, простите меня за то, что я вам наговорила, это… я очень глупо себя вела, я знаю. Вы сможете меня простить?

Учитель смотрел на нее своими прежними добрыми карими глазами.

– Я рад, что ты пришла, Эда. Ничего, я понял, что у тебя были какие-то неприятности, поэтому совсем не обиделся. Как я тебе и говорил, неприятности у всех бывают, – и взгляд его при этих словах стал таким грустным, что Эда, понимая в чем дело, почувствовала сильный-сильный стыд. Но она знала, что сейчас нельзя тратить время.

– Ваша невеста вас бросила, да? – спросила она напрямик.

Учитель горько улыбнулся и отвел взгляд, потом вздохнул и спросил:

– Моя мама, наверное, уже рассказала твоей? Да, это так. Видимо, не все люди созданы для семейной жизни. Но ничего, я в порядке.

– Нет, это не мама сказала. Моя мама в больнице, она очень сильно болеет. Врач сказал, что она очень простудилась, но это она от горя, я знаю, потому что мои брат и сестра больше не приезжают, но это я виновата. Я вообще многих плохих дел натворила. Эдуард Генрихович, мне нужна помощь, без вас я не смогу это исправить.

И Эда, сев напротив учителя, порой сбивчиво, но стараясь не забыть ни одной мелочи, рассказала ему свою историю с самого начала – как нашла бисер в старом доме, как случайно обнаружила, что он волшебный, как пыталась прочесть, что было написано в бумагах, но забросила это дело, как стала неразумно исполнять свои желания, включая последнее – самое ужасное, о котором рассказывать было тяжелее всего, потому что нужно было смотреть в глаза тому, кому она так навредила.

– Я умоляю вас, простите меня, – говорила она как в лихорадке, не плача только потому, что знала: нет времени на слезы. – Я была как в тумане, мне было больно, я почему-то думала, что если будут несчастны другие, будет легче мне. Я глупая, я эгоистка, но я хочу все исправить, мне только нужна помощь, потому что я не знаю с чего начать.

Эдуард Генрихович слушал ее очень внимательно, сначала полагая, что девочка бредит, но к концу рассказал понял, что его внезапно ставшая равнодушной девушка, пожалуй, подтверждает – без какой-то мистики здесь не обошлось.

– А потом я стала распускать старые вышивки, – продолжала свой волнительный рассказ Эда, – я так надеялась, что можно будет вышить бисером новое желание – чтобы мама выздоровела, и чтобы Анна и Александр вернулись, и чтобы ваша девушка тоже, но это оказалось невозможно, когда я распускала нить, бисер таял, он просто превращался в воду! Если бы я знала, что так выйдет! Я была очень-очень глупой, я сделала столько плохого!

И девочка еще долго говорила и говорила, заламывая руки, отчаянно глядя в глаза учителю, и он слушал, иногда сомневаясь, в своем ли она уме, но тут же склоняясь к тому, что ей стоит верить. Когда она стала повторять то, о чем уже успела рассказать, он остановил ее.

– Эда, давай успокоимся. Ты просишь меня о помощи, и я, конечно, сделаю все, что смогу. Давай мы сначала попробуем позвонить твоим брату и сестре, я узнаю номер у своей мамы, потом поедем к маме в больницу и спросим, нужны ли ей какие-то лекарства или еда или еще что-то, убедимся, что она в надежных руках, а потом ты возьмешь свои необходимые вещи, и мы поедем к нам домой, чтобы ты, пока не приедут твои старшие, побыла у нас.

– Нет!

– Почему?

– Потому что они не приедут!

– Откуда ты знаешь? Они ведь просто не знают, что мама в больнице.

– Они не приедут, – отчаянно повторила Эда, закрывая лицо руками. – Потому что бисер исполняет желания! Даже если они захотят, они не смогут.

– Откуда ты знаешь? Выше нос, Эда! Ты же не пробовала. К тому же, ты распустила вышивку, возможно, это не спасло бисер, но это нарушит волшебство.

– Ваша девушка к вам вернулась?

– Нет.

– Ну вот. А я и это желание распустила.

– Прошло немного времени, кто знает, может, все и наладится.

Эда тяжело вздохнула.

– Не наладится. Нет времени ждать. Мне нужно все исправить!

– У тебя есть план? – спросил учитель.

– Нет, – искренне ответила Эда, но поспешила добавить. – Точнее, я не уверена, но план есть. В коробочке с бисером была книжка, там какие-то схемы, рисунки и написано что-то на непонятном языке. Я у учителя истории спрашивала, он не знал, правда обещал позже разобраться, но я к нему не пошла больше, я думала, зачем мне, я и так знаю, как им пользоваться. А если бы я почитала, я бы не надела таких глупосте-е-е-ей…

И девочка залилась слезами отчаяния, так что Эдуарду Генриховичу пришлось еще долго утешать ее и просить привести себя в порядок. Когда Эда немного успокоилась, учитель посмотрел на часы, вышел ненадолго, а когда вернулся, стал решительно надевать пальто и шапку.

– Идем, Эда. Давай посмотрим на твою книжку, может, мы разберемся со всем этим быстрее, чем кажется. И забери свою скрипку – когда мы решим твои проблемы, я буду ждать тебя на урок.

Они отправились к Эде домой. Девочка показала учителю остатки вышивки, книжку, согрела и налила чай, достала из холодильника бутерброды. Теперь, когда она все рассказала Эдуарду Генриховичу, ей стало намного легче – она зорко следила за тем, как он листает книжку, разглядывает рисунки, и была уверена, что ее замечательный учитель во всем, во всем разберется.

– Да уж, – сказал он через некоторое время. – Ничего мне не понятно, думаю нужно ехать в библиотеку.

– Сейчас?

– Если поторопимся, то еще успеем. А потом поедем к нам, побудешь у нас, пока мамы нет, – сказал учитель и решительно встал, даже не прикоснувшись к чаю.

Но Эда предусмотрительно попросила у учителя несколько минут, налила чай в маленький термос, положила его в свой рюкзак, прихватила несколько бутербродов, книжку тоже положила в рюкзак, и посмотрела на Чипа.

– А его мы можем взять? – неуверенно спросила она.

Учитель задумчиво надул губы, но деваться было некуда – не оставлять же собаку в холодном пустом доме.

Библиотека закрывалась в шесть, и когда они добрались до нее пешком, была половина шестого. Видимо, Эдуарда Генриховича там все знали, потому что работницы очень приветливо ему улыбались и даже ничего не спрашивали. Но вот собаку в библиотеку завести не разрешили, поэтому Эда отдала книжку учителю, а сама осталась в холле, ждать у окна. К шести, когда работники стали просить посетителей завершать свои дела, потому что библиотека закрывалась. Эдуард Генрихович спускался с лестницы, и Эда бросилась навстречу, а за ней лающий Чип – через весь холл почтенного заведения.

– Ну что? – волнуясь, спросила Эда.

– Не так много пока, но уже кое-что. Похоже, это тлингит – один из индейских языков. Но тут мало книг, ничего специализированного по этому языку нет. Я думаю, придется ехать в город, в Национальную библиотеку.

– Хорошо, давайте поедем! – воскликнула Эда, готовая бежать до города прямо сейчас.

– Нет-нет, Эда, теперь уже поздно, все библиотеки закрыты. Сейчас мы можем поехать в больницу, узнать как там твоя мама, потом домой, а в библиотеку завтра.

И они направились в больницу. Сначала долго ждали у входа, потому что был карантин, и в больницу не пускали. Потом пробились в справочную, им сказали подождать медсестру, и они ждали ее почти час. Бутерброды и чай в холодном коридоре старой больницы были очень кстати. Ближе к восьми пришла медсестра, сказала, что навестить маму можно будет завтра, а сейчас она спит после каких-то уколов. Медсестра называла Эдуарду Генриховичу какие-то лекарства, он понимающе кивал, а Эда читала по его глазам, все ли в порядке. Похоже, бояться было нечего, и можно было ехать домой. Но в маленьком городке, где они жили, единственный автобус, который его обслуживал, в столь позднее время уже не ездил, и учителю и его ученице с собакой за пазухой пришлось топать пешком – почти на другой конец.

Тепло в доме у Эдуарда Генриховича с порога разморило Эду, и пока она, сидя в кресле, ждала окончания разговоров учителя с его мамой, она так и уснула – облокотившись на спинку, крепко обнимая притихшего Чипа.

***

Проснулась Эда рано. Накануне Эдуард Генрихович и его мама уложили ее на диван, сняли кофту и укрыли толстым пледом, и она так и проспала всю ночь, не шелохнувшись, в одной позе. А когда пришел новый день, она не сразу смогла понять, где она. Все еще спали, и даже Чип спал на коврике рядом с диваном. Эда встала, выглянула в окно. Ей показалось, что заря, которая только-только поднималась над горизонтом вдалеке, обещает теплый день. Был уже февраль, а холода не отпускали. Девочка подумала про свой дом, где теперь не было совсем никого – темный, холодный, брошенный, и все по ее вине. Скорее бы проснулся учитель, чтобы ехать в городскую библиотеку. Эде пришлось ждать почти час, пока Эдик и его мама проснулись, потом они позавтракали горячими оладушками и чаем с молоком и вышли в холодное утро, чтобы ехать далеко – в город, разгадывать загадки волшебного бисера, оставив Чипа на попечение мамы Эдуарда Генриховича. Но ей они о цели поездки, конечно, не сказали – она думала, они едут к брату и сестре Эды.

Библиотека показалась девочке огромной, просто гигантской. В ней было много людей за множеством столов и все что-то читали, писали. Эда минут двадцать ждала, пока учитель найдет в ящиках с карточками списки нужных книг, а потом еще примерно столько же они ждали, пока библиотекарь выдаст нужную литературу. Но как только Эдуард Генрихович начал листать первую книжку, он издал восторженный возглас «оно!» и его глаза так быстро забегали по строчкам, что Эда просто сгорала от нетерпения. «Вы прочитали?», «Это то, что нужно?», «Это индейский язык?», «Вы сможете прочесть мою книжку?» – она сыпала вопросами, но учитель только поднимал указательный палец, который означал одно и то же – «мы на верном пути, но подожди».

– Смотри, – наконец, сказал он, написав фразу на листке бумаги и показывая Эде. – Это действительно индейский язык, это тлингит.

– Да, да, мой учитель истории тоже так говорил!

– И вот этот заголовок на первой странице означает что-то вроде «Сила всемогущих ледяных огней», или что-то в этом духе. Но это уже объясняет многое – мы на верном пути. Тут, увы, нет хорошего словаря, но многое можно понять…

Эда слушала учителя, почти не дыша, глядя на него как на великого волшебника или спасителя.

– Если мы сможем найти словарь… – сказал он, и тут же поднявшись, бросился куда-то из читального зала. Эда не посмела бежать за ним, и осталась ждать, разглядывая страницы книги. Эдуарда Генриховича не было очень долго, а когда он вернулся, сказал, что, увы, тлингитского словаря в библиотеке нет, и придется работать с той парой книг, в которой есть общие описания языка и объяснение принципов тлингитской письменности и некоторых других индейских языков.

Они стали вместе изучать то, что было написано в книжках. Эда старательно записывала все, что им удавалось понять, переписала алфавит, но пока результаты были скромные – возможности складно читать предложения и понимать их смысл, конечно, не было. Спустя пару часов им нужно было возвращаться назад, и они решили, что будут приезжать сюда по утрам до тех пор, пока не добьются результата. И почти каждый день неделю подряд они так и делали – приезжали ради того, чтобы разгадать еще 5-6 слов в разных частях страницы. «Опасный», «красный», «гора», «вода», «радуга», «большой», «один», «зло» и т.д. – слова были примерно такими, все они говорили о том, что цель где-то близка, но никак не получалось найти много слов хотя бы с одного куска повествования.

– Мы по-прежнему не можем читать ее, – расстраивалась Эда, понимая, что слишком много времени уходит, а дело не сдвигается с места. Мама по-прежнему оставалась в больнице, и хоть под присмотром врачей ей стало лучше, она была очень слабой. Она дышала тяжело и шумно, и все, что могла сказать, это слова благодарности Эдику и его маме, что присматривают за ее дочкой. От брата и сестры не было никаких новостей. По телефону сотрудники университета говорили Эде, что передадут ее просьбы позвонить и приехать домой, но ни звонков, ни их визитов к маме не было. Они как в воду канули. Эда не ходила в школу – она ездила в библиотеку, а потом после обеда и вечером все ломала голову над буквами, словами и рисунками из книжки про бисер. И вот спустя неделю, вечером, когда после ужина они с учителем снова сидели со своими бумажками, он вдруг прочел: «Тайна находится на леднике». Поднял глаза на Эду, Эда уставилась на него.

– На леднике? – переспросила она так, будто поняла о чем речь.

– Кажется, тут так написано.

– На каком леднике?

– Этого я не знаю. Но если собрать все кусочки, которые у нас есть на сегодня, вся магия как-то связана со льдом.

– Ну конечно! – воскликнула Эда. – Этот бисер сделан изо льда! Поэтому он такой холодный и растаял, когда я распустила вышивку.

– Ну-ка дай мне твою вышивку еще раз, – попросил учитель и стал внимательно разглядывать бисер. Тот действительно был холоднее, чем нужно, а ведь был пришит к теплой ткани и находился в теплой комнате. – Нам нужно было взять твой микроскоп, я хотел бы посмотреть.

– Лучше не надо, я же говорила вам, как в последний раз чуть не ослепла. А что если нам попросить помочь моего учителя истории? – предложила Эда. – Может, он найдет нам нужные книжки и словари?

– Боюсь, тлингитско-русских словарей нам здесь точно не найти, но давай сходим завтра.

Учитель истории долго рассматривал книжку и те расшифровки, которые удалось сделать Эде и ее учителю музыки. Они, конечно, не стали рассказывать ему всю правду про то, как Эда нашла бисер, как вышивала свои желания и что натворила. Сказали лишь, что это часть их важного исследования древних языков. И в этот раз историк, надев свои большие очки, и удобно устроившись в своем кресле, – наши исследователи, не дожидаясь понедельника, пришли к нему домой – стал внимательно читать, делать свои пометки и размышлять. Эда и Эдуард Генрихович не ожидали, что смогут получить какую-то ценную информацию сразу, но были готовы ждать столько, сколько потребуется. А через минут двадцать учитель истории развел руками и сказал:

– Этосложная задача. Если вы решили всерьез перевести всю эту книжку, вам потребуется знаток языка. Таких, я думаю, в Казахстане не найдешь, разве что за границей. У меня есть один бывший сокурсник, он теперь живет в Великобритании, он историк-лингвист, вот он точно бы мог помочь, но для этого ему нужно выслать эту книжку по почте. Я могу написать ему письмо и спросить, если он поможет…

– Но ведь это так долго! – отчаянно воскликнула Эда. – Это можно сделать как-то быстро?

– Вы что куда-то торопитесь? Не так уж и долго – на днях напишу ему, потом подождем ответа, если согласится взглянуть, организуем отправку и все – через месяцок он вам все точно скажет.

– Это очень долго, – сказала Эда, чуть не плача.

– Да, нам хотелось бы побыстрее, – добавил Эдуард Генрихович. – Наверное, вы напишите вашему другу, мы будем очень благодарны ему за помощь, а пока и сами попробуем прочесть. Мы сделаем вам копии с этой книжки.

– Конечно, приносите, – кивнул учитель истории. – Но это редкий язык, вы здесь вряд ли кого-то найдете. Голубые бусины из льда, который добыт на леднике Менденхолл, все про лед, про лед, упоминание многих мировых ледников, какие-то ледяные воздушные туннели – вот и все, что я тут понимаю.

– На каком леднике?! – в голос воскликнули визитеры.

– Менденхолл, – повторил историк, удивленно глядя на своих гостей. – Это один из красивейших мировых ледников, он находится на Аляске.

– Вы это там прочитали? – уточнил возбужденный Эдуард Генрихович.

– Я сопоставил то, что уже смогли прочитать вы, и прочел эти названия, вот видите? – и он указал на схемы, похожие на рисунки гор, некоторые из которых были подписаны на тлингитском языке. – Это все названия ледников, но вот Менденхолл выделен, и к нему относятся все эти записи и рисунки бусин.

– Ну конечно, точно! – обрадовалась Эда. – Какой же вы молодец!

– Это было не сложно, нужно просто знать названия ледников. Так что если я был вам полезен, я рад, ну а дальше – будем надеяться, вам что-то существенное расскажет мой сокурсник.

По дороге домой Эда тараторила как заведенная – она перебирала все варианты действий, начиная от письма в Великобританию, заканчивая поездкой на Менденхолл.

– Эда, Эда, ты не понимаешь! Ты не можешь просто так поехать туда, это слишком сложно, – остужал ее Эдуард Генрихович. – Во-первых, это дорого и потребует денег на билет, во-вторых, для вылета в США нужна виза, и детей одних не пускают, тебе нужен будет взрослый. Но даже если представить, что ты сможешь поехать туда – что ты будешь там делать? Ты что же – считаешь, там везде рассыпан этот бисер, только ходи да собирай?

– Не знаю, – отчаянно отвечала девочка, но тут же начинала делать предположения, где и как на Аляске можно будет найти еще бисер, чтобы исправить свои ошибки.

– Эда, тебе нужно успокоиться, – сказал ей учитель, когда они вернулись домой. – Ничего страшного не произошло, твоя мама поправится, и вы сможете поехать с ней к твоему брату и сестре. Даже если ты сделала так, что они не могут приезжать, это не означает, что вы не можете поехать к ним.

– А ваша невеста? – спросила Эда, чуть не плача.

Эдик тяжело вздохнул.

– Ничего, как-нибудь наладится. Я думаю, что нужно отправить книжку в Великобританию, и посмотреть, что будет. Завтра я сделаю копии, и ты занесешь их твоему учителю истории в школе. Да, Эда, завтра тебе нужно идти в школу. И ходить каждый день. И ждать выздоровления мамы.

Эда согласилась. Рано утром они с учителем сходили к ней домой, взяли учебники, одежду, и Эда отправилась в школу. Чуть позже Эдуард Генрихович занес в школу копии, они передали их учителю истории. А после занятий девочка пошла в библиотеку, взяла несколько книг по географии и нашла описание ледника Менденхолл. Он был прекрасен! Глядя на иллюстрацию, Эда поняла, откуда у бисера были его восхитительные лазурно-бирюзовые переливы – многовековой ледник имел такие же необыкновенные цвета. В книге было описание и других крупных мировых ледников – таких же прекрасных и величественных, как Менденхолл. А еще она нашла описание ледников, что находились недалеко от Алматы, они были намного меньше, но тоже довольно крупные. Теперь она точно знала, что именно ледник породил ее волшебный бисер. Если бы только попасть на этот Менденхолл! В книжке было написано, что в леднике были пещеры, которые могут посещать туристы. Наверное, где-то там можно было найти и бисер. Эда наполнилась надеждой, что даже если не удастся скоро, но когда-нибудь можно будет поехать туда. Главное, чтобы мама поправилась. Но когда вечером они с учителем пошли навестить ее, оказалось, что ей снова стало хуже. Врач, который лечил маму, сказал, что не понимает, что происходит – она получает нужное лечение, но выздоровление не наступает, и ее будут переводить в другую – городскую больницу.

Эда расплакалась от досады. Ей стало очень страшно – за маму, за себя, за брата и сестру, которых она может больше никогда не увидеть. Напрасно Эдуард Генрихович успокаивал ее, старался уверить ее, что все непременно наладится – девочка не успокаивалась и винила во всем себя.

– Мама заболела от горя! Когда папа уехал, она стала такой – грустной, странной, молчаливой. А теперь, когда Александр и Анна больше не приезжают, она просто умрет, понимаете?!

– Эда, ну что ты! У нее есть зачем жить – у нее есть ты!

– Я ужасная! Я грубила ей! Я грубила им всем! Она радовалась, когда они были рядом, когда все были рядом, а теперь она изменилась совсем. Это все я! И теперь я могу остаться совсем одна! Я должна это исправить, должна, понимаете?

Эдуард Генрихович прижал рыдающую девочку, гладил ее по голове, пока она немного не успокоилась. Потом они пошли домой, и обессилевшая Эда просто молчала всю дорогу и весь вечер. А ночью, когда все уснули, она взяла книжку про бисер, тихо прошла в кухню, включила там свет и снова стала разгадывать тайны бисера, который уже жалела, что нашла. Но Эда знала точно – теперь она должна что-то сделать, чтобы исправить все свои ошибки.

7

За завтраком учитель спросил Эду, кто дал ей такое имя и почему ее старшего брата и сестру никто не называет Саша и Аня, а только Александр и Анна. Эда, смутившись, помолчала немного, но потом все же ответила:

– Это из-за папы. Он считал, что имена детям нужно давать особенные, тогда и жизнь у них будет особенная. Он дал мне мое имя, и всегда говорил маме, что ее старших детей тоже нужно звать полными именами, не упрощать, как все. И потом все привыкли, и стали так звать их.

– А где он теперь? – спросил учитель.

Эда пожала плечом, и он понял, что расспрашивать не нужно.

– Эдуард Генрихович, как мне попасть на ледник?

– Эда…

– Но я должна, понимаете? Должна! Я подумала – может, волшебный бисер можно найти где-нибудь еще, не только на Менденхолле?

– Откуда же мне знать, все может быть. Но мы не знаем наверняка даже то, что твой бисер именно с Менденхолла, это только догадка.

– Это точно, я знаю, я видела фотографии, – ответила Эда и рассказала все, что сумела прочесть о мировых ледниках и ледниках в горах Заилийского Алатау. И вдруг страстно добавила: – Мы должны поехать хотя бы туда, на Туюксу! Это рядом! Давайте поедем туда, и как можно быстрее, Эдуард Генрихович, пожалуйста!

Эдуард Генрихович уже не первую неделю чувствовал, что его ученица как-то незаметно для него научилась управлять им лучше, чем это делала даже его мама. Он усмехался этим своим мыслям, когда следующим вечером собирал вместе с Эдой теплую одежду, обувь, термосы для горячего чая и прочее необходимое для поездки на ледник Туюксу, что располагался нал Алматой. Что они будут там искать, он понятия не имел, но Эда так верила в то, что это нужно сделать, что начинал верить и он. И рано утром в субботу, снаряженные почти как альпинисты – в теплой одежде и с рюкзаками они выехали в город, а оттуда на специальном автобусе в горы. Пешком им предстояло идти еще много километров в гору.

***

Зима по-прежнему с трудом отпускала свою морозную хватку. Только солнце светило чуть ярче, утра были светлыми и дарили надежду на скорую весну. Эда и ее учитель были не одни – чуть впереди на ледник шли другие люди, видимо, настоящие горные путешественники, потому что снаряжение у них было серьезное – удобные комбинезоны, специальные очки на пол-лица, палки для горных восхождений, и целая гора из рюкзаков за плечами. Эда шла как одержимая – будто не уставала вовсе, хотя за ее спиной тоже был рюкзак, и в руках не было никаких вспомогательных палок. Она часто уходила вперед, и потом ждала Эдуарда Генриховича, который часто останавливался, чтобы перевести дыхание.

Они шли много часов. Потом глядя на своих попутчиков, которые остановились, чтобы сделать привал, Эдик предложил выпить чаю и Эде. Она хотела было отказаться, но видя, как измотан ее учитель, согласилась. Они достали термос, печенье и, сев на рюкзаки, стали пить чай, глядя на горы вокруг. Здесь наверху воздух казался теплее. Эдуард Генрихович пошел к попутчикам узнать, как долго до ледника.

– Говорят, что мы почти на месте, – сказал он Эде. – Минут двадцать-тридцать, и дойдем.

Услышав это, Эда тут же соскочила с рюкзака, и засобиралась в путь.

– Тогда давайте пойдем, – сказала она, надевая рюкзак на плечи и помогая собраться учителю.

– Эда, ты неугомонная, – вздохнул он. – Не знал, что ты можешь быть такой отчаянной, когда тебе что-то нужно.

Но деваться было некуда, и он снова повиновался.

Совсем скоро они подошли к подножию ледника, но не сразу поняли, что с этого места и начинается ледник. Солнце светило ярко, и ничего особенного видно не было, но когда они ступили на лед, стало ясно, что идти дальше будет просто невозможно.

– Эда, это и есть Туюксу, а дальше идти мы не сможем, у нас обуви подходящей нет, – сказал девочке учитель.

Но Эда сняла рюкзак, достала из кармашка специально приготовленные ею полоски грубой ткани и стала обвязывать обувь – чтобы не скользить. Несколько протянула учителю.

– Ты совсем сумасшедшая, что ты задумала? Как долго и для чего ты еще намерена идти? Ты что там надеешься еще один мешочек с бисером найти?

Но Эда просто пошла дальше, так что учитель снова повиновался – стал привязывать ткань к обуви, чтобы идти за своей отчаянной ученицей, которая, на удивление, передвигалась по ледяному плато очень быстро, а оставить ее одну было просто невозможно.

Эда совсем не чувствовала усталости – напротив, теперь, когда под ее ногами был ледник, она шла так легко, будто какая-то сила несла ее вперед. Лишь пару раз она оглянулась на идущего позади Эдуарда Генриховича, а потом снова уверенно пошла вперед. Здесь было очень красиво – повсюду лед и вершины, солнце освещало это место дикой природы, превращая его в идиллическую картинку из сказки, и эта сказка вскоре заставила Эду забыть обо всем – о плетущемся позади учителе, о сложностях, которые ждали ее дома, даже о себе, о том кто она, как ее имя и зачем она здесь. Она просто шла и шла, и наполнялась счастьем, будто вся ее прежняя жизнь нужна была только для того, чтобы наступил сегодняшний день.

И вдруг впереди она увидела радугу – не огромную, какую видишь на небосклоне, а маленькую, высотой не больше двух метров, упруго упирающуюся в ледяную толщу. Она прибавила шаг и чем ближе подходила к радуге, чем ярче та становилась. Приблизившись еще на десяток метров, Эда увидела, что дуги радуги не статичны – они переливались мелким серебром и будто качались. Солнце в этом месте светило еще ярче, и вот уже до радуги оставалось несколько метров, Эда стала тянуть руки, она была уверена, что до этой радуги можно дотронуться. Еще несколько шагов и, лишь на секунду приостановившись перед этой разноцветной аркой, Эда вошла в нее. Она подняла голову, чтобы посмотреть на радужную арку снизу, но вдруг увидела над собой потолочный свод светового тоннеля, ведущего дальше. Оглядывая его внутреннюю искрящуюся поверхность, она пошла по нему, словно он был стеклянный, и сквозь него было видно горы. Через пару секунд горы стали расплываться, изображение дрогнуло, но быстро восстановилось, и вот Эда вышла из тоннеля. Вокруг все было обычным – горы, снег, солнце, но все же немного другим. Эда посмотрела назад, но там больше радуги не было. И не было учителя, о котором Эда успела забыть. «Он, наверное, отстал», подумала девочка, решив, что нужно подождать немного Эдуарда Генриховича и рассказать ему об удивительном тоннеле. Она присела на рюкзак. Здесь было совсем тепло, так что Эда расстегнула куртку и сняла шапку. И вдруг она услышала где-то рядом голоса нескольких людей. Она снова поднялась, взяла рюкзак, пошла за звук и вскоре увидела группу людей – их было человек десять. Прислушавшись, Эда поняла, что они иностранцы, они говорили на каком-то неизвестном ей языке. Они тоже увидели девочку и стали махать ей. Она помахала им в ответ. Люди стали переговариваться, глядя на Эду, она поняла, что они обсуждали ее, и потом двое – мужчина и женщина отделились от толпы и подошли к ней.

– Hallo! Wer bist du hier? – сказала женщина, но Эда смотрела на нее, выпучив глаза и не зная, что ответить.

– Du bist allein? Wo kommst du her? – спрашивал мужчина, но Эда лишь продолжала молчать.

Они стала говорить между собой, а Эда, сколько ни пыталась, не могла даже понять, какой это может быть язык.

– Извините, я вас не понимаю, – наконец, сказала она.

Мужчина и женщина переглянулись.

– Russisch? – спросил мужчина, и Эда закивала.

Больше им сказать друг другу было нечего, но мужчина и женщина не торопились, озираясь по сторонам в поисках взрослых, с которыми была Эда. Она и сама уже была бы очень рада увидеть Эдуарда Генриховича, но того до сих пор нигде видно не было.

– Komm, – махнул мужчина рукой, приглашая Эду подойти к их группе, но она не торопилась – если она сейчас пойдет дальше, то может и вовсе потерять учителя. Она решила ждать его на месте, поэтому отрицательно помотала головой, вернулась на свое место и села на рюкзак. Мужчина и женщина вернулись к своей группе, но издалека Эда видела, что они разговаривают и указывают в ее сторону. Прошло несколько минут и снова те люди, а с ними еще двое приблизились к Эде.

– Русская? – с акцентом спросил новый мужчина и протянул Эде руку. – Марк.

– Эда, – ответила девочка и протянула свою в ответ.

– Где твой взрослый человек? – спросил Марк.

– Он там, – указала Эда в низину. – Идет.

– Gut, – ответил Марк. – Мы будем подождать тоже.

Эда поняла, что эти переживающие взрослые просто так не отстанут и согласно кивнула.

– Нравится Пастерце? – добродушно спросил Марк.

– Что? – спросила Эда.

– Этот Пастерце хороший для вас?

Когда Эда читала про ледники, она встречала в книжке такое название – Пастерце. Это тоже был ледник, но Эда не понимала, что у нее спрашивает этот Марк.

– Пастерце? – спросила она, и Марк довольный закивал. Эда неуверенно пожала плечами. – Не знаю, что вы имеете в виду, но этот ледник точно не Пастерце, это Туюксу.

При этом она указала на ледяную толщу под их ногами, и повторила еще раз: «Туюксу». Но Марк просто продолжал улыбаться, не зная, что имеет в виду девочка. Эда стала волноваться, что Эдуарда Генриховича все нет, и она решила пойти навстречу учителю. Она надела рюкзак, сказала туристам «до свидания» и, не обращая внимания на их сомнения – видимо, они боялись отпускать ее одну, отправилась назад. Она прошла несколько десятков метров, и вдруг стала замечать, что пейзаж вокруг совсем не похож на прежний – горы вокруг выглядели по-другому, горные пики выглядели острее и даже снежный рисунок на склонах отличался. И по-прежнему ей не встретился Эдуард Генрихович, так что Эда запаниковала. Она стала кричать его имя в надежде, что он откликнется, но отклика не услышала. Идти дальше она боялась – что если она случайно свернула не туда, как они теперь смогут найти друг друга? Эда готова была начать корить себя за то, что ушла вперед, но вдруг далеко слева она заметила еще одно радужное коромысло и побежала в его сторону. И снова чем ближе она подходила, тем ярче оно становилось. Оно просто манило к себе, и Эда сама не заметила, как забыла про учителя, и торопилась приблизиться к нему. Наконец, она подошла вплотную – радуга было точно такой же, только казалась выше и в ней ярче светили голубой, синий и фиолетовый цвета. Эда не медля вошла и снова все повторилось – снова радуга превратилась в тоннель, и Эда бежала по нему, замечая как слегка плывут горы за ним, а когда выбежала, случилось совсем неожиданное – солнце, светившее прежде слева, вдруг засветило справа. Эда сделала несколько шагов вперед, оглядывая пейзаж, а когда повернулась, она увидела, что в том направлении, откуда она пришла, далеко, но густо рос лес.

Никакого леса прежде там не было – это было девочке ясно точно. И также точно ясно другое – раз на ледниках находят волшебный бисер, значит и ледники такие – волшебные. Они меняют свой внешний облик. Но почему об этом не было написано в книжках? Если бы об этом было известно, наверняка, ученые предупредили бы об этом людей, ведь вот как оказывается легко можно заблудиться в ледниках. Эда села на рюкзак и стала думать, как ей поступить, но идей не было никаких. Она просто любовалась ледяной толщей, солнцем и лесом впереди. Так-так, думалось ей, раз Туюксу такой загадочный ледник, то может и на нем можно найти волшебный бисер, и вовсе необязательно ехать на этот Менденхолл? Эта мысль показалась ей очень логичной. Возбужденная Эда снова поднялась и пошла вперед, глядя по сторонам, гадая, где на ледниках можно найти волшебный ледяной бисер. Она снова шла долго, уже совсем не разбирая направления, пока вдалеке вдруг не увидела домик. Идти до него было очень долго, но что ей оставалось? Теперь, когда она окончательно потерялась, ей все равно нужна была помощь взрослых, и она могла найти ее там. Быть может, именно в таких домиках и живут старые седые волшебники, отыскивающие среди толщи льда особенные куски и вытачивающие из него бисер? Эда уже порядком устала от непростой ходьбы по льду, но подгоняемая мыслью, что именно там, в этом домике может быть ответ на ее загадку, она старалась идти еще быстрее, чем прежде.

8

Домик оказался действительно далеко – Эда приблизилась к нему лишь спустя час. Он располагался на единственном земляном холме, окруженном льдами, но за ним был глубокий обрыв и низина, и в этом направлении льды заканчивались, а вдалеке видно было еще несколько домов. Эда отдышалась немного, оглядывая дом, – он был небольшой, деревянный, простой и очень аккуратный. Эда поднялась по ступенькам и постучала, никто не ответил. Она постучала снова и толкнула дверь, та оказалась незапертой.

– Есть кто-нибудь? – спросила она, но ей никто не ответил. В доме было тихо и темновато, было не похоже, что кто-то есть внутри, и входить было страшновато. Эда закрыла дверь, и пошла вокруг дома по узкой террасе. Она заглянула в окна – там все было просто: деревянный стол, несколько стульев, кровать в глубине и много деревянных полок с множеством книг, коробок, банок и всяких мелочей.

– Хэй! – услышала она за спиной и обернулась. На нее смотрел пожилой мужчина с белой бородой, какую и положено иметь волшебникам, но одет он был так, что портил сказочную картину: спортивный костюм, теплая спортивная жилетка, кроссовки и вязаная шапка на самой макушке.

– Здравствуйте, – сказала Эда.

Мужчина произнес еще что-то, но очевидно, это снова был какой-то неведомый язык, и Эда отчаянно вздохнула. Что за день – сплошные иностранцы. Она стояла, не зная, что делать, но потом приложила руку к груди и назвала свое имя. Тогда мужчина тоже приложил руку к своей груди и произнес «Йонатан». «Очень приятно», ответила Эда. Они постояли молча еще немного, и тогда мужчина жестом указал Эде на дверь, приглашая войти. Эда кивнула и прошла. «Хотя бы отдохну», подумала она.

Хозяин гостеприимно указал девочке на маленький затертый диванчик в углу, но скромная гостья села на ближайший стул у стола. Мужчина включил маленькую газовую плитку и поставил чайник. Достал сухари, конфетки и кусочки чего-то сушеного, похожего на цукаты. Поставил угощение на стол и снова спросил что-то на своем языке, Эда пожала плечами и развела руками. «Что ж, будем пить чай молча», сообщило девочке выражение лица мужчины.

Он налил ей чай в большую кружку. Аромат у чая был какой-то особенный – на чай не похожий, но приятный. Эда сделала глоток – похоже, это была смесь каких-то трав, среди которых точно была мята. Тут Эда вспомнила, что в ее рюкзаке есть бутерброды, достала их и положила на стол. Йонатан улыбнулся. Он задумался на секунду, потом спросил «Speak English?», и когда Эда ответила «a little bit», он поднял палец – Эда поняла, что он о чем-то догадался, – встал и начал искать на своих полках какую-то книжку. «Yes», сказал он, доставая старенький, потрепанный словарь. Он сел за стол и начал искать нужные слова.

– Girl, – сказал он, указывая на Эду, и она заулыбалась, стала кивать и повторила это слово, которое она, конечно, отлично знала из школьной программы по английскому языку.

– Which language? – спросил он, указывая на Эду, но из-за его акцента она не сразу поняла, что Йонатан имеет в виду. И тогда мужчина сказал, снова указывая на себя, – Kalaallisut.

– Что? – спросила Эда по-русски.

– Kalaallisut, – повторил мужчина, потом указал на книгу и сказал, – English.

И Эда поняла, что он имеет в виду языки, и, указывая на себя, сказала «русский».

– Русски?! – удивился Йонатан и понимающе закивал. – Турист?

– Турист, – закивала Эда.

Дальше Йонатан снова стал искать что-то в словаре, искал долго, бормоча что-то себе под нос, после чего спросил:

– Вере адалт?

Но Эда его не понимала. Тогда он повернул к ней словарь и показал слова одно за другим «where» и «adult». Первое слово Эда знала – «где», но второе нет. Она пожала плечами, не зная, что ответить, тогда Йонатан стал руками показывать взрослого человека и разводить руками – мол, где? И Эда все поняла – хозяин дома тоже беспокоился о том, почему девочка одна ходит по горам. И стала пытаться объяснять ему, что ее «тичер» там, указывая на улицу и снова пожимая плечами. Так они долго пытались объясниться, то выискивая что-то в словаре, то пользуясь жестами и языком тела. Спустя час Эда поняла, что Йонатан живет один, раньше у него была жена, фотографию которой она показал, но она умерла, и с тех пор мужчина все время живет тут один. Он ходит на охоту, читает книги и вырезает иногда фигурки из дерева. Но сам мужчина не понял ничего – почему девочка одна, куда идет и зачем. Уже потеряв надежду что-либо узнать, он пошел к своим полкам, нашел там всемирный атлас, раскрыл перед Эдой карту миру и указал на Россию, а потом на Эду, а затем на себя, на свой дом и все вокруг, а на карте на… Гренландию. Эда застыла на мгновение. Потом отрицательно замахала головой, и, указав на дом и горы вокруг, ткнула пальцем на юг Казахстана. Йонатан стал смеяться над несмышленой девочкой, которая, судя по всему, плохо учила географию в школе, или просто взрослые не сказали ей, куда ее везут. «Туюксу», отчаянно повторяла Эда, но Йонатан не понимал этого слова и все пытался объяснить глупышке, что за окном Гренландия.

Эда почувствовала неладное. Она встала и подошла к окну: день близился к вечеру, солнце садилось. Мало того, что они потерялись с Эдуардом Генриховичем, так теперь еще такая история. Йонатан не выглядел безумцем, он утверждал, что они находятся в Гренландии, потом пристально смотрел на девочку, словно пытался угадать, почему она твердит иное, словно ждал чего-то или размышлял. И Эда поняла, что видимо, так и есть – она давно не в ледниках Заилийского Алатау, она попала в Гренландию, и, конечно, через те радужные коридоры. Значит вот что такое эти ледники! Если бы она могла нормально поговорить с хозяином дома, возможно, он бы ей все объяснил, но говорить на пальцах с англо-гренландским словарем было очень сложно. Пока она здесь пьет чай и болтает, где-то там, возможно, теперь уже на другом конце Земли ее бедный учитель пытается найти ее, быть может, с ним даже случилось что-то нехорошее… В больнице мама, которая никак не выздоравливает, брат и сестра даже не знают ничего, и от них тоже никаких новостей, а она – в Гренландии! Что теперь будет?

Йонатан, занявшийся печкой, так понимающе посматривал на нее, будто знал, что происходит. Потом он помыл чашки, стал складывать какие-то свои вещи. Эда наблюдала за ним, сидя возле окна, и думала о своем. Солнце совсем село, а она все еще не знала, что делать. Конечно, хорошо, что она попала к этому доброму человеку, который, наверняка, позволит ей переночевать, но что дальше? Какой план?

Еще чуть позже мужчина взял словарь и перевел «sleep here in my house», Эда грустно улыбнулась и поблагодарила его. Видя, что она очень расстроена, он снова перевел «tomorrow go to town near and find your teacher», после чего положил на диванчик плед и подушку, давая понять, что Эда может не сомневаться – она будет ночевать здесь. Эда снова поблагодарила, но продолжала грустно смотреть в сумерки за окном. Что за удивительное приключение с ней происходит, думалось ей. Кто поверит ей? Эдуард Генрихович, конечно, наверняка поверит, а вот остальные точно сочтут ее за дурочку. Она представила, как похихикала бы над ней сестра, и криво ухмыльнулся бы брат, но сейчас, вспоминая их, она почувствовала, как она соскучилась! Если только прежняя жизнь вернется, Эда готова хоть каждый день слушать насмешки родных, это не страшно, только бы больше не оставаться без семьи, только бы они вообще не уезжали больше в город, или хотя бы приезжали часто.

Йонатан взял какие-то книги и ушел в свою маленькую спальню. На небе кое-где стали появляться звезды, но снег и лед вокруг пока еще были светлыми. Вдруг Эде показалось, что вдалеке блеснуло что-то. Она встрепенулась, стала смотреть внимательнее, но больше ничего не замечала. Однако прошло еще какое-то время, и отблеск снова мелькнул в том же месте, потом снова ничего, но вскоре Эда стала различать все чаще и чаще зелено-голубые свечения, очень похожие на северное сияние, о котором рассказывал учитель географии в школе. И чем дольше она смотрела, тем четче они проявлялись. Эда уже хотела позвать Йонатана и показать ему эту картину, но еще полминуты, и эти блики образовали коромысло, похожее на те, через которые она проходило днем. Точно – это снова была радуга, только в ней не было красного и оранжевого. Эда заволновалась, заметалась по комнате. Если это снова был волшебный коридор, то, возможно, через него она может вернуться на Туюксу и найти учителя. А что, если нет? Что если она попадет куда-то еще, где вместо дома с приветливым хозяином и постелью окажутся волки с медведями? Такая перспектива ее пугала, но как можно сидеть тут в теплом местечке, если где-то там наверняка отчаянно ищет ее Эдуард Генрихович? Эда хотела было пойти к Йонатану, чтобы объяснить ему, что ей нужно идти, но разве быстро объяснить она сможет? Нужно сидеть со словарем, терять время, и разве поймет обычный человек, что ты собираешься сквозь эти ворота вернуться в Казахстан? А волшебный тоннель, тем временем, может исчезнуть! Эда мигом достала с полки старый фломастер, который заметила, когда разглядывала жилище, и открыв первую попавшуюся книжку, нарисовала на внутренней обложке сердце, написала «thank you vere much!» и положила книгу раскрытой на стол. А сама натянула пуховик и шапку, взяла рюкзак и выбежала за дверь.

Только раз она оглянулась на дом, в окнах которого светил добрый свет, и, не медля, побежала к радуге. Здесь, вблизи она светила ярко и переливалась. На секунду девочка остановилась перед входом, сердце ее забилось сильнее – она понимала, что пройдя тоннель, возможно, окажется совсем в новом месте, которого потом и на карте не найдешь, но что еще она может сделать? И Эда вошла.

Вечернее небо, темный лес и горы вокруг изнутри выглядели светлее, будто там светил мощный фонарь, но Эда уже понимала – это из-за волшебного тоннеля. Она прошла несколько шагов, и вдруг снова случилось необыкновенное: она внезапно вышла в день – светило яркое солнце, вокруг снова были льды и никаких домов, никакого леса. Она быстро пошла вперед, стараясь найти что-то новое – опознавательный знак, людей, что-нибудь, что могло бы рассказать ей о том, куда она попала на сей раз.

Она шла долго. Удивительно, но для Эды, которая ходила весь день, теперь было время отдыха, однако, яркое утреннее солнце будто рукой сняло всю усталость. «Только бы найти Эдуарда Генриховича!», думала Эда, а потом она подумала о том, что ведь вполне возможно, что и учитель уже не на Туюксу – быть может, он давно нашел тоннели и тоже бродит в Гренландии или где-нибудь еще. В этом месте все снова было другим, даже цвет ледяной толщи под ногами – она была очень белой, словно это мел покрывал землю, а не лед. Эде стало труднее идти, и она заметила, что куски ткани, которыми она завязывала сапоги, сбились и местами стерлись, так что подошва сильно оголилась. Пришлось заново перевязывать их, после чего она продолжила свой путь вперед и в никуда. Если бы только найти учителя! Но никого здесь не было – ни учителя, ни туристов, ни домиков. Просто сплошная ледяная пустыня.

***

Она шла долго, иногда присаживалась отдохнуть, пила свой чай с молоком из термоса, съела несколько печенюшек. Только примерно стакан чая и горсть орешков оставались в ее рюкзаке, остальной провиант остался у Эдуарда Генриховича. Эда вздохнула, подумав о том, что если ей не встретится больше какое-нибудь жилище и люди, придется туго. После перекуса девочка почувствовала, наконец, усталость, веки ее стали тяжелеть, и она бы отдала все, что угодно, чтобы вздремнуть, но вокруг были только льды, на которых не поспишь. Так что она просто прикрыла веки, посидела немного на своем рюкзаке, а потом встала и пошла дальше.

Это был самый мучительный участок пути. Сил было мало, смелости тоже поубавилось, и ничего нового среди ледяного пейзажа она не находила. Она во все глаза смотрела по сторонам, ожидая, что где-нибудь вот-вот появится радужный тоннель, но его все не было. К вечеру Эда совсем запаниковала, опасаясь, что может остаться тут на ночь. Она шла теперь медленно, и когда она поняла, что лишь тратит энергию, а дойти куда-то в этом месте просто невозможно, она остановилась и снова села на рюкзак. Теперь она жалела, что покинула теплое жилище Йонатана, и готова была расплакаться, но остановила себя. Она сама хотела идти вперед, никто ее не гнал, она сама стремится найти бисер, или хоть что-то узнать о нем, так что нечего киснуть. Днем на ледниках было сравнительно тепло, но к вечеру ветер стал холодным и, конечно, больше всего девочка боялась замерзнуть. Если бы только она могла поспать хоть немного! Где-то она слышала, что некоторые люди умеют спать и сидя, и стоя, и даже с открытыми глазами, сейчас ей бы очень пригодилось такое умение. Она снова попробовала подремать, сидя на рюкзаке, но как только сон одолевал ее, она начинала падать влево, вздрагивала, снова садилась. И так несколько раз.

То, что происходило с ней, было очень опасно, но Эда не знала, что спать в такой обстановке нельзя – можно просто больше не проснуться, насмерть замерзнув среди льда. Но видимо, эту девочку охраняли звезды, и какая-то неведомая сила вела ее по трудному пути, потому что спустя примерно двадцать минут, когда Эда, снова начала падать и приоткрыла на мгновенье глаза, она снова увидела в сумерках радужный тоннель. Ее организм бы так ослаблен, что она не сразу смогла совладать с собой и полностью проснуться, глаза не слушались, так и желая закрыться, а мозг жаждал отдыха. Но Эда победила – усилием воли широко открыв глаза и убедившись, что это именно тоннель она видит впереди, она проснулась, схватила рюкзак и побежала вперед.

Может оттого, что Эда была еще сонной, или это было так на самом деле, но этот тоннель показался ей длиннее, чем прежние. В нем было больше фиолетового и красного. А когда она вышла, вокруг были сумерки, но горизонт был светлым. Это был не вечер – это точно было раннее утро, и, поняв это, Эда обрадовалась, ведь скоро станет светло. В этом месте чуть поодаль снова были деревья, и девочка пошла в их сторону. Здесь росли редкие, очень высокие сосны с огромными кронами, а на земле у их основания все было сплошь застелено слоем иголок. Эда поставила рюкзак у дерева, села и, прислонившись к стволу, решила подремать. Вскоре она снова сонная стала сползать, и не в силах больше сопротивляться сну, просто сползла на землю, и, обняв рюкзак, как подушку, уснула.

Когда она проснулась, яркое солнце светило уже очень высоко – было около полудня. Она встала, размяла тело, огляделась. Это место было самым красивым из всех, что ей довелось пока увидеть, здесь соседствовали роскошные сосны, могучие ели, горные склоны, сам ледник проходил узкой полосой по склону и по нему шли такие изумительные ледяные волны, каких Эда еще нигде не видела. И здесь было очень тепло, так что Эда даже сняла шапку и куртку. Здесь было необыкновенно живописно, но насладившись пейзажем, девочка стала думать – что же делать дальше. Не найдя нового решения, она просто пошла вперед в надежде, что встретит людей.

Ледник шел здесь узкой полосой в ущелье между горами. Пройдя вдоль него немного, Эда пошла на лед, села на корточки и стала его рассматривать. Местами он, и правда, выглядел как голубоватый мел. Она попробовала поскрести его ногтем – прочный. Что если весь этот лед и есть волшебный, и нужно просто сделать из любого куска бисер? Но как сделать? Возможно, если попросить об этом мастеров, которые делают обыкновенный бисер, они смогут. Эда решила теперь брать кусочек льда отовсюду – из всех мест, где она окажется, а потом попробовать сделать бисер из разных кусков и, может, он получится волшебный. Но как отколоть кусок? Девочка снова пошла к деревьям, чтобы найти там что-нибудь для колки льда. Бродила долго, но ничего найти не получалось. Потом, наконец, нашла камень и вернулась с ним на лед, стала бить по нему, но нормальный кусок отколоть не выходило – только мелкие крошки летели вокруг. Она старалась бить то посильнее, то полегче, и все безрезультатно. Тогда она пошла вперед, выискивая места, где будет удобный бугорок, и вскоре нашла его. Ударила еще несколько раз и, наконец, от толщи откололся тонкий кусочек сантиметра четыре длинной, похожий на мутную стекляшку. Эда счастливая стала разглядывать его поближе. Лед как лед. Она смотрела сквозь него на солнце, но он был плотный, и не просвечивал. Тогда она положила его в кармашек рюкзака и пошла дальше.

Путешественница шла долго, любуясь сказочной красотой этого места. Пройдя дальше, она увидела, как вокруг одной из вершин висит туманная дымка, словно пушистый шарф, в который кутается гора. Она почувствовала сильный голод, сначала засомневалась, но потом все же решила доесть остатки печенья. И снова пошла вперед. Еще дальше увидела на склонах синие мелкие цветы, и это уж совсем показалось Эде невероятным. Здесь все было рядом – и лед, и цветы, и солнце, и туман, и деревья! Только сказочных домиков не хватало, в которых живут гномы. «Кто знает, – подумала девочка, – может я и гномов каких-нибудь здесь встречу, теперь чего угодно можно ожидать». Но того, что случилось в следующее мгновенье, она совсем теперь не ожидала.

– Эда! – услышала она далеко за спиной.

Она повернулась, прищурилась от лучей солнца, и еще не видя, кто зовет ее, пошла навстречу. Увидела силуэт, стремящийся к ней издалека, со стороны ледяного русла, вот она сделала еще несколько шагов и еще…

– Эдуард Генрихович! – она узнала своего учителя, и от счастья понеслась так быстро, как только могла, учитель тоже бежал ей навстречу. Когда они приблизились друг к другу, Эда так крепко повисла на его шее, что Эдик потерял опору, и они повалились наземь. Их счастью не было предела.

– Я тебя нашел! – восклицал учитель.

– Вы нашлись! – радовалась Эда. Учитель стал озираться по сторонам, и Эда поняла – он только что вышел из туннеля.

– Красиво здесь, правда? – спросила она.

– Ничего не пойму, – сказал учитель. – Ведь было еще темно, откуда взялось солнце?

– А вы откуда? – спросила Эда. – У Йонатана были?

– У кого? – не понял учитель, и Эда рассказала ему про свой визит в Гренландию. По глазам Эдуарда Генриховича девочка увидела – он не понимает, о чем она.

– Вы что не знаете, что мы путешествуем по разным ледникам мира? – спросила она, но учитель только молчал и смотрел на нее с тревогой. Потом он протянул руку к ее лбу и нахмурился.

– Да что вы на меня так смотрите? Вы что думаете, я заболела? Вот вы откуда сейчас пришли?

– Не понимаю, Эда, что ты говоришь. Скажи мне, где ты была всю ночь?

– Не было у меня ночи, я сюда из вечера попала, из Гренландии. Но я смотрю, вы ничего не поняли. Вы что думаете, мы все еще на Туюксу, да?

Да, наивный Эдуард Генрихович так и думал. А все потому, что, как выяснилось, он прошел только через один радужный тоннель, и еще не понял, как и что произошло. Всю ночь он искал Эду на Туюксу, ему помогали их попутчики, они не спали, а ходили по льдам, звали Эду, и даже вызвали спасательную службу, но все было впустую. И потом, к рассвету, Эдик увидел радугу, пошел к ней, и, пройдя через тоннель, попал сюда. Эда объяснила ему, через какой тоннель он прошел, рассказала, что она прошла уже через несколько, и, вероятно, побывала уже на нескольких совершенно разных ледниках.

– Это невероятно, Эда! – возбужденно отвечал ей учитель. – Ну и приключения у меня с тобой! То, что ты говоришь, это же, это же…

– Это так, – сказала Эда, словно из них двоих взрослой была она. – В следующий раз, когда мы увидим радугу, вы увидите – мы сможем оказаться где-то еще, совсем в другом месте.

– А Менденхолл? – спросил учитель.

– Однажды, я надеюсь, будем и там, – ответила Эда.

И очень скоро учитель девочки убедился в ее словах: они увидели радугу, вошли в нее, и снова вышли совершенно в другом месте. А потом еще раз, и еще. В рюкзаке Эдуарда Генриховича было немного еды и воды, и они понемногу утоляли голод. Повсюду они пытались откалывать лед, но скоро заметили, что он просто тает, поэтому эту затею Эда оставила. На четвертый раз они вышли где-то в ночь, и это был самый трудный участок пути – было очень темно, страшно и холодно, и ночь, казалось, тянется бесконечно. Поэтому когда после этого они снова вышли в день, Эдуард Генрихович сказал, что так ходить нет смысла, они устали, еды и воды мало, и это какие-то бесцельные блуждания.

– Но как еще мы сможем попасть на Менденхолл? – отчаянно спросила у него Эда.

– Да как ты узнаешь, что это и есть Менденхолл? На льду этого не написано! Возможно, мы уже были там, разве нет? Повсюду мы видим только лед, и нигде никаких намеков на бисер. Быть может, бисер и родом с ледника, но это не значит, что где-то мы найдем его. Может, его высекают изо льда какие-то мастера далеко отсюда, понимаешь? А как мы теперь попадем домой?

– Вы что ли пессимист, Эдуард Генрихович? – печально спросила Эда, и учителю стало стыдно. Он только вздохнул, и они снова пошли куда-то вперед. А через некоторое время девочка вдруг увидела далеко впереди объект, похожий на корабль, и закричала, – смотрите!

Они побежали вперед, и поняли, что это действительно было судно, движущееся по воде, но оно было очень далеко. Немало времени ушло у них, чтобы подойти ближе, ледник был очень большой. Но когда, совершенно выбившись из сил, они добежали почти до его края, они увидели очень широкий канал, а корабль к тому времени уплыл уже далеко, и как они ни кричали, никто их, видимо, уже не заметил. Тогда Эдуард Генрихович решил, что дальше идти никуда не нужно – нужно ждать следующее судно, и хотя бы спросить, где они находятся. И здесь, сидя почти на краю ледника, подходить к краю которого было очень страшно – обрыв был очень высокий, они доели последний провиант, решив, что никуда больше не пойдут.

Их надежды оправдались – через несколько часов они снова заметили судно, поменьше размером. Они махали снятыми куртками, кричали, что есть сил и судно замедлило ход, а потом и вовсе остановилось. На воду спустили маленькую резиновую лодку, и к ним навстречу поплыл человек.

Как же счастливы были Эдуард Генрихович и Эда. Теперь, где бы они ни находились, они не замерзнут и не умрут от голода. Однако не все было так просто – когда человек подплыл к ним, он стал кричать им на английском языке, и хоть Эда знала его немножко, она все равно не могла разобрать, что говорит мужчина. А Эдик только беспомощно слушал, понимая лишь одно – мужчина в лодке не знал, как забрать их с высокого берега.

– Может, нам просто прыгать? – предложила Эда.

– Ты с ума сошла, тут же метров пятнадцать, или даже больше, мы разобьемся, – возражал учитель.

– А если в воду?

– Ты умеешь нырять? Она же ледяная! Нет, только не это, я точно не смогу, – отвечал Эдуард Генрихович.

Мужчина в лодке что-то показывал им, было похоже, что он просит их никуда не уходить и оставаться на месте, а сам поплыл назад к судну. И несчастные путешественники, сев на рюкзаки, стали ждать. Корабль стоял на месте, ничего не происходило. Эда снова начала засыпать сидя, и ее учитель тоже держался из последних сил. Он придвинул свой рюкзак поближе к девочке, положил ее голову к себе на колени, чтобы она смогла поспать, и стал ждать. Он то немного дремал, положив голову на ее спину, то наблюдал за судном, которое по-прежнему стояло в отдалении. Это давало надежду, значит, люди там ищут возможность помочь. И вскоре Эдуард Генрихович услышал шум в небе, Эда тоже проснулась, и они увидели, что за ними прилетел вертолет.

Он сел чуть поодаль от них, а потом оттуда вышли люди, и пошли к путешественникам навстречу. Эда и учитель тоже побежали в их сторону. Двое мужчин улыбались им и задавали вопросы, но путники выгляделитакими жалкими и измученными, что их просто повели в вертолет, и скоро Эда уже смотрела, затаив дыхание, как ледяная толща остается внизу, все ниже и ниже. Лететь на вертолете было очень волнительно, очень интересно! Но это длилось недолго – через десять минут вертолет спустился неподалеку на станции, где была пристань, стояли корабли, и было много людей. Эда и Эдуард Генрихович благодарили своих спасателей на английском языке, и те тоже выглядели счастливыми, что смогли помочь. Девочку и мужчину проводили в помещение, сразу дали им горячий чай и пледы, и стали задавать вопросы. Эда очень старалась понимать этих людей, но было сложно, и работники причала, наверное, видя, что с расспросами придется подождать, оставили их отдыхать в небольшой теплой комнате.

Когда они выпили чай, и немного согрелись, учитель вдруг увидел карту на стене. Он подошел ближе и позвал Эду.

– Смотри, это карта Аляски, – сказал он ей.

– Аляски? Значит мы на Аляске?

– Это и есть Менденхолл?! – в голос воскликнули они. И после этого сидеть спокойно было уже невозможно. Они выбежали из комнаты и бросились к людям, за приемной стойкой.

– It is Alaska?

– Yes, it is, – улыбаясь, ответила девушка. – This is Juneau.

– Что она говорит? – спросил Эдуард Генрихович у Эды. – Это Аляска?

Эда снова бросилась в комнатку, где была карта, учитель пошел за ней. Девочка стала изучать карту, искать на ней название, и нашла.

– Вот! Вот Джуно! Этот город – Джуно, мы здесь! А Менденхолл совсем рядом, смотрите! Значит, мы можем доехать туда на чем-то, может даже на машине!

Они снова пошли в холл и стали расспрашивать девушку, объясняясь благодаря скромному английскому словарю Эды и на языке жестов, как им можно попасть на Менденхолл. И наконец, выяснили, что туда идет специальный туристический корабль. До его отправки оставался всего час, и Эда уже запрыгала от счастья, только учитель ее вдруг огорчил.

– У нас нет денег, чтобы плыть на нем, – сказал он своей ученице, и та утихла. Они стали спрашивать, сколько стоит билет. Оказалось, один стоил 20 долларов, но у них совсем не было американских денег.

– Что будем делать? – спрашивал учитель у Эды, которая давно уже была капитаном в их дальнем фантастическом путешествии. Но Эда пока не знала. Они сели на диванчики и стали думать, а через некоторое время девочка просто предложила учителю пройти на корабль зайцами.

– Тайком? Без оплаты? – удивленно спрашивал учитель.

– А у вас есть другие варианты? – парировала ученица.

Они немного поспорили о том, в каких случаях можно нарушать правила, и не лучше ли снова отправиться на лед в поисках радужных тоннелей, чем рисковать быть пойманными американскими полицейскими. В результате учитель сдался – Эда решила, что попробовать нужно, и, может быть, у них получится как-то пробраться на судно без билетов. Они посидели еще немного, а потом, дождавшись пока девушка в холле отвлеклась, выскользнули на улицу, прошли немного по дороге и увидели пристань рядом, увидели множество людей, которые тоже очевидно ждали, когда можно будет взойти на пришвартованный корабль, увидели кассу, где туристы приобретали билеты. Пока они изучали местность, планируя как можно будет пройти через турникет на судно, прошло время, и вот они смешались с толпой, которая стала продвигать их к трапу. Эдуард Генрихович пристроился за большой семьей, где было несколько взрослых и несколько детей, и вскоре проявил себя очень изобретательным и ловким, когда они смогли проскользнуть мимо улыбчивого мужчины маленького роста, который принимал билеты и не был слишком придирчивым при подсчете людей.

– Это оказалось даже легче, чем я думала, – радовалась Эда, крепко держа учителя за руку. Они прошли подальше от входа и присели на скамейку на корме судна. – И зачем вы только спорили со мной, Эдуард Генрихович? Вы сделали все так ловко, а казались раньше таким неумехой!

Учитель самодовольно улыбался.

– Я просто не мог решиться на преступление, но раз ты настояла, что мы должны это сделать, я был просто обязан не оплошать.

И совсем скоро наши путешественники, довольные тем, как удачно и просто все сложилось, плыли на корабле из Джуно на ледник, который еще недавно казался таким недосягаемым местом. Вокруг был только снег, лед и вода, и иногда на берегу попадались небольшие населенные пункты. По поверхности воды плавали ледяные куски – как маленькие айсберги, постепенно тающие и смешивающиеся с водами. Пару раз они видели, как с берегов откалывались огромные ледяные глыбы и падали в воду, поднимая огромные всплески воды – так тающие ледники теряют свою массу. Туристы восторженно кричали и хлопали, а Эда думала, как это печально: когда она читала про ледники, она узнала, что почти во всем мире они стремительно тают, и это плохо для природного баланса. Если растают ледники, у людей не будет питьевой воды, умрет много животных, обитающих в холодных водах, и многие части суши окажутся под водой.

И вот они причалили к берегу. Группа туристов уверенно двигалась вперед, и Эда с учителем, не отрываясь, шли рядом. Здесь снова у девочки появилось столько сил, сколько в привычной жизни и не бывало – она не спала нормально уже много часов, она пила лишь чай с бутербродами и печеньем, но энергии в ее руках и ногах, напротив, было с избытком. Эда шла вперед быстро и уверенно, и хоть она не знала, что точно ждет ее впереди, она верила, что найдет здесь волшебный бисер, чтобы исправить все свои ошибки, вернуть брата и сестру, вернуть учителю его любимую девушку. Только одно новое желание, которое может исполнить бисер, у нее было – чтобы мама была здорова. За то время, пока девочка путешествовала по льдам, она часто вспоминала и Чипа, и думала, что собаку она, пожалуй, должна оставить, но сейчас, находясь на заветном леднике, так близко от того, чтобы узнать тайну волшебного бисера, она была готова отказаться от всего – и от Чипа, и от микроскопа, если потребуется, только бы ее семья снова была вместе, только бы мама выздоровела.

9

Менденхолл был очень красив! Из всех ледников, которые она успела увидеть, этот поражал ее больше всего. Здесь не было изумительных вершин, сосен или других деревьев, это место не так напоминало сказку, как то, где Эда видела цветы и дымку вокруг гор, но здесь льды имели неповторимый вид, и цвет их был невообразимый – голубой с переливами, с прожилками синего, словно это был не лед, а драгоценный камень.

Пройдя немного, Эда увидела, как группа туристов спускается куда-то вниз, и потянула учителя, чтобы идти за ними. Там был вход в ледяную пещеру, и у девочки заколотилось сердце от волнения. Вид, который открылся им, когда они спустились, превзошел все, что им довелось увидеть до сих пор. Это был большой грот, словно сделанный из синего стекла, по которому будто огни сверкали красные лучи фонариков. Это не было похоже ни на что на свете – словно вход в сказочное подводное царство, в котором, конечно, как в сказке, вроде бы и нет воды. Идя по этой восхитительной пещере, Эда точно знала – здесь она и найдет бисер, который поможет ей исправить все то, что нужно исправить.

Она посмотрела на учителя – тот тоже озирался по сторонам, как маленький восторженный ребенок, и Эде стало смешно, что когда-то она даже побаивалась этого человека.

– Идемте! – воскликнула она и потянула учителя за руку. – Идемте дальше, это здесь!

И они шли дальше, разглядывая стены пещеры, не переставая удивляться необыкновенной красоте этого места. Эда стала внимательно рассматривать стены, пытаясь понять, где здесь может быть бисер. Конечно, найти большой мешок, откуда каждый берет понемногу, она не рассчитывала, но это особое место должно было дать ей подсказку. Иногда она смотрела на других людей, то появляющихся, то скрывающихся в извилистых проходах пещеры – вдруг они ищут то же самое? Эдуард Генрихович заметил, что Эда не просто любуется этим местом, но ведет поиски, и тоже стал напряженно думать о том, где может скрываться тайна прекрасной пещеры ледника Менденхолл.

Так шли они какое-то время, а вскоре впереди показался дневной свет, и пещера закончилась. Это было неожиданно, ведь никакого ответа они не нашли. Перед выходом они остановились.

– Что будем делать? – спросил учитель у своей ученицы. Та пожала плечом, ничего не ответила, а потом просто пошла к выходу, и он пошел за ней следом, немного тревожась о том, куда теперь вздумается идти этой бесстрашной девочке, ведущей свои неутомимые поиски.

Эда молча брела по тропинке, думая свои думы, и учитель не смел ей мешать, просто следуя за девочкой в неизвестном направлении. Потом она вдруг остановилась, повернулась к нему, решительно выдохнула и сказала:

– Ничего страшного. Ведь мы можем продолжить путешествие по радужным коридорам, нужно лишь пройтись немного и мы увидим следующий.

Учитель ушам своим не поверил.

– Ты хочешь отправиться дальше? Куда, Эда? У нас больше нет еды, нет денег, мы давно не спали, я даже сбился со счета сколько времени мы так скитаемся по ледникам!

– А у вас есть другой план? – искренне спросила она, и тогда учитель понял, что совсем не знает, что им делать дальше.

– Нет, Эда, – грустно ответил он. – Но пока мы здесь, среди людей, нам нужно вернуться на пристань, нужно попросить о помощи, и, я думаю, нас отправят домой. Иначе мы просто где-нибудь замерзнем.

Эда опустила глаза. Учителю показалось, что не из-за грусти, а из-за разочарования в нем. Он стал снова объяснять, что бродить так по ледникам может быть очень опасно и для здоровья, и даже для жизни. Ведь он учитель, он несет ответственность за нее, и если бы он только знал, что искать, то конечно последовал бы дальше, но куда теперь они должны идти?

– Давай вернемся, – просил он. – Теперь мы знаем о том, что на ледниках есть эти проходы, мы сможем как следует подготовиться и отправиться на поиски снова, но с едой, с необходимым снаряжением, быть может, даже помощников возьмем, но сейчас, Эда, сейчас мы не справимся одни.

– А если мама… – голос Эды дрогнул, но учитель понял ее страхи. Он сел на корточки и посмотрел ей в глаза.

– Мама болеет не по твоей вине, Эда. Не надо обвинять себя во всем, даже в том, что ты не делала. Она сильно простудилась, и я верю, что врачи смогут вылечить ее. А вдруг уже сейчас ей стало легче, она ждет тебя, а от нас даже нет известий? Моя мама тоже наверняка очень волнуется, ведь мы уже давно должны были вернуться домой. Мы нужны нашим близким сейчас не меньше, чем бисер нужен нам. Поэтому давай не будем терять больше время. Давай попросим о помощи, позвоним нашим родным, а затем отправимся домой.

Эда согласилась и они направились к причалу, чтобы найти там людей, которые смогли бы им помочь. Но вдруг на пути девочка увидела мужчину, стоящего неподалеку, и глядящего куда-то вдаль. Вокруг было немало туристов, и этот был вполне обычный, но что-то в нем показалось ей очень знакомым. Она остановилась, стала разглядывать его и вдруг… узнала!

– Йонатан! – закричала она и побежала в его сторону. Мужчина услышал и повернулся – это действительно был он, гостеприимный хозяин дома из Гренландии. Мужчина обрадовался, но словно даже не удивился, узнав девочку.

– Эда! – воскликнул он.

– Йонатан! – радовалась Эда. К ним подошел Эдуард Генрихович, и девочка представила мужчин друг другу. Она старалась вспомнить все, что знала на английском языке, ведь ей так важно было понять, откуда здесь взялся ее гренландский друг. – Why you here?

Но Йонатан знал английский, пожалуй, еще меньше Эды, попытался ответить что-то на английском, потом на своем языке, а потом махнул рукой и позвал девочку и ее учителя в сторону, и стал рисовать что-то на снегу.

– Что он рисует? – спросил Эдуард Генрихович.

– Не знаю, какая-то дуга… Или радуга. Это радуга?! – воскликнула Эда, и все ей стало ясно: Йонатан тоже появился здесь прямиком из Гренландии. Хотя может и не прямиком, но это не важно, главное, он тоже путешествует через радужные тоннели.

– I know, I know, yes! – воскликнула она и стала, как могла, объяснять мужчине, что она и ее учитель не раз проходили через радугу и так оказались здесь. Йонатан понимающе кивал и о чем-то своем раздумывал, пристально глядя то на возбужденную девочку, то на ее учителя.

– Want go? – спросил он, наконец.

– Он зовет нас пойти с ним, – сказала она учителю. – Наверное, он знает дорогу.

– Я понял, что зовет. Эда, ты снова хочешь мчаться неведомо куда, и забыла, о чем мы договорились, – предостерег девочку учитель, но уже видел – ее не остановить.

– Он знает, Эдуард Генрихович! Разве вы не видите? Он живет там в Гренландии, на леднике, и у него куча книжек, он точно поможет нам!

Учитель шумно вздохнул, но и на этот раз повиновался. Йонатан уверенно повел их куда-то в сторону, они шли, шли, а потом вдруг мужчина остановился, достал какой-то листок из кармана и стал внимательно рассматривать. Эда пыталась заглянуть, но ничего не разобрала, и Йонатан снова пошел, только немного сместив направление влево. Он несколько раз останавливался и смотрел в свой листок, после чего снова шел, иногда меняя направление.

– Я подумал бы, что у него там карта, но не похоже, – шепнул Эдуард Генрихович. – Какие-то записи.

Эда молча кивнула, и они продолжили следовать за Йонатаном. А потом вдруг впереди, будто из ниоткуда, в нескольких метрах перед собой они увидели радугу! Йонатан повернулся, убедился, что его попутчики рядом и, махнув рукой, пригласил следовать за ним. И вот они все вместе прошли сквозь радужный коридор, снова вид снаружи немного пошатнулся и они вышли туда, где снова был поздний вечер, льды и лес поодаль, и не успели они пройти и тридцати метров, как Эда увидела впереди знакомый вид.

– Это его дом! Эдуард Генрихович, это его дом! – воскликнула она, и Йонатан улыбнулся. Они подошли к дому, хозяин пригласил гостей войти, а через несколько минут все трое уже сидели за столом, ожидая, когда согреется чайник и внимательно глядя друг на друга в предвкушении долгих разговоров о тайнах ледников.

***

О, если бы Эда могла говорить на гренландском! Столько вопросов у нее было, столько хотелось рассказать Йонатану. Но приходилось обходиться с помощью словаря и языка жестов. К счастью, Эдуард Генрихович в языке жестов оказался очень изобретательным, и с его помощью дела пошли намного быстрее, чем в прошлый раз. Да, Йонатан давно знал про радужные коридоры, и именно поэтому он 9 лет назад поселился здесь, неподалеку от маленькой гренландской деревушки. Он прочел много книг и научился различать радужные ворота по оттенкам и размерам. В тех, что вели на запад – преобладали сине-зеленые холодные цвета, на восток – красно-оранжевые, на юг – желто-зеленые, а на север – фиолетово-синие. Длинные проходы вели вглубь ледников, короткие – на окраины. Если радуга имела более четкие контуры – она вела на ледник, расположенный недалеко, а если волнистые или размытые – на те, что были очень далеко, даже на других континентах. Все они были разные, но каждая радужная арка имела постоянный вид, Йонатан давно узнавал некоторые из них и мог точно определить, какая приведет его домой, какая – на Аляску, какая в Альпы, и так он мог путешествовать в некоторых направлениях. Но не везде. На ледниках еще встречались опасные радуги, приводящие вовсе не на ледник, а в некоторые горные местности, где потом найти коридор уже было невозможно, а значит, невозможно оттуда выбраться тем же путем. Дважды Йонатан попадал в такие места, и был на грани жизни и смерти, пока по многу недель бродил по склонам и лесам в поисках выхода, потратив все запасы еды и воды. Оба раза он сумел найти людей и вернуться в Гренландию с помощью транспорта. Он полагал, что так случалось потому, что в некоторых местах земли из-за глобального потепления ледники растаяли, но коридоры, ведущие в те места, остались, поэтому, решившись изучить новый маршрут, Йонатан всегда старался убедиться, что не рискует попасть туда, где когда-то был ледник. И самым сложным было то, что эти проходы еще и появлялись только в определенное время, вычислить которое было иногда непросто. Например, проход от дома Йонатана на Аляску и обратно появлялся лишь в феврале, четыре дня подряд, почти каждый час, а вот проход на известный Чилийский ледник Перито-Морено – лишь раз в два года, зато из Альп туда можно было попасть почти каждый день. И еще, как поведал Йонатан, существовали раздвоенные коридоры, когда вход один, а внутри тоннель раздваивается и ведет в разные части света, но такие проходы тоже очень редки. И еще они поняли, что тоннели прячутся от людей – они давно исчезли в тех местах, где много туристов, но даже если и появляются в людных местах, часто внезапно исчезают, едва появившись, поэтому далеко не все находят их. И еще одно важное обстоятельство узнали Эдики от гренландского друга – радужные коридоры могут видеть только люди с чистыми неспектральными цветами глаз, в основном серыми и темно-карими. Будь у них всех зеленые или голубые глаза, этого приключения просто не было бы, но и у Эды, и у Йонатана были темно-карие, а у Эдуарда Генриховича – редкие темно-серые.

Это все было необыкновенно интересно. Эда и ее учитель совсем забыли о времени, пока слушали Йонатана, переводили его слова, разглядывали рисунки и глаза друг друга. Может быть, прошло два часа, может пять – они точно не знали, но когда изумительный гренландский исследователь закончил свой рассказ, за окном точно была поздняя ночь. Йонатан в одиночку занимался всеми исследованиями, и рассказал об этом двум своим гостям лишь потому, что когда увидел Эду у своего дома, когда понял, что она бродит одна и заглянул в ее глаза, он понял, что она тоже путешествует по ледникам. Когда она ушла, Йонатан вычислил, куда она могла попасть в это время, и вскоре нашел ее именно там, где и предполагал – на Аляске. А когда нашел ее на Менденхолле, сомнений больше не осталось – он понял, что девочка пришла сюда не просто так. Он решил, что они с Эдуардом Генриховичем тоже исследователи, и, найдя, таким образом, единомышленников, был счастлив поделиться с ними своими открытиями.

– Нет, – сказал Эда, замотав головой. – No, no. We want to find it.

И она достала из рюкзака и положила перед Йонатаном книгу и ткань с остатками бисерной вышивки.

– You know what is it? Help us! We need to find!

И теперь они с Эдуардом Генриховичем стали рассказывать хозяину дома историю Эды – как она нашла бисер, как стала исполнять свои желания, пока не натворила бед. Йонатан понимающе кивал, но потом он попросил дать ему время, чтобы почитать книгу. Видя, как они устали, он предложил гостям поспать, и они сразу же согласились. Эда легла на кровать хозяина, а учитель устроился на диванчике, и, несмотря на возбуждение от долгих разговоров, они оба, измученные долгими путешествиями, уснули, едва коснувшись подушки.

10

Проснулись гости Йонатана только к полудню. Сначала Эда, а за ней и учитель. Хозяина в доме не было, и они вышли посмотреть возле дома.

– Может, он опять ушел куда-нибудь по ледникам? – предположила девочка.

– Не знаю, придется подождать, – ответил учитель, они вернулись в дом и поставили чайник согреться. На столе гостеприимный хозяин оставил им вареные яйца, сухари, джем и сухофрукты, и они стали завтракать. И уже через десять минут вошел Йонатан – розовощекий от холода и свежего воздуха, взгляд его был уверенным, немного возбужденным.

Он положил на стол книгу Эды и свою писанину и стал читать текст, заранее приготовленный им, пока гости спали. Да, Йонатан знал про бисер, он читал о нем в старинных книгах, но никогда не встречал и не был уверен, что его где-то еще можно найти. Этот бисер изготавливали древние алхимики из редких кусков льда, что не таяли тогда, когда остальной ледник стремительно превращался в воду. Такие куски обладали необыкновенной силой – они излечивали раны, давали сил, меняли свойства веществ, укрепляя их и делая красивее. Они были столь редкими, что последний, обнаруженный на Менденхолле кусок, был найден там около 200 лет назад. Он был размером с ананас, большая часть его разошлась по миру среди знатоков, а примерно четверть была превращена в бисер, который давным-давно был утерян.

– Как он мог оказаться у нас дома? – спросила Эда у Эдуарда Генриховича, но тот только пожимал плечами.

Эда спросила то же у Йонатана, но ответа не знал и он. И главное – он не знал, есть ли где-то в мире еще такой же бисер, который можно было бы найти. Это было очень печально, ведь Эда так верила, что их с учителем путешествие поможет ей исправить ошибки с помощью новой находки. Но еще печальнее вдруг стала мысль о том, что, как оказалось, этот бисер был редким, а Эда истратила его весь так бездарно. И Йонатан не знает больше никаких секретов, и надежды на чудо больше нет. Она почувствовала такое отчаяние, что слезы навернулись на ее глаза, и она закрыла лицо руками. Эдуард Генрихович обнял девочку, поняв, отчего ей так грустно, но грустно стало и ему.

– Эда, нам нужно возвращаться домой, – тихо сказал он ей. – Мы слишком долго путешествуем, и наши близкие давно волнуются. Теперь, когда мы узнали все это, мы должны отправляться домой, и пробовать исправить все неприятности самостоятельно, безо всяких чудес. Я верю, Эда, верю, что нам это под силу.

Эда больше не могла держать слез и разрыдалась, уткнувшись в грудь любимого учителя и верного друга, а он гладил ее по голове, пытаясь хоть как-то успокоить. Когда она смогла совладать со слезами, и вытерла лицо, она повернулась к Йонатану и попросила его помочь найти для них дорогу домой. Мужчина понимающе кивнул, и словно был готов к этому, тут же принялся что-то вычислять в своих бумагах. Спустя совсем недолгое время, он сказал, что знает направление, поэтому нужно собираться в путь.

И вот они трое, собрав все вещи, взяв необходимое – воду, еду, записи и схемы Йонатана, отправились в путь. Они шли около часа, сначала на восток, потом немного южнее, потом Йонанан снова и снова менял направление, ведя своих друзей в поисках радужного коридора. И тот вскоре появился. Они вошли в него, вышли на новом леднике, но Йонатан сказал, что это еще не ледник Казахстана. Еще дважды он отыскивал радугу, они проходили сквозь нее, потом сделали небольшой привал, после чего Йонатан снова привел их к тоннелю и, таинственно подмигнув, провел свозь него. И вот они снова вышли в ледяную пустыню, и Эда с учителем в голос воскликнули: «Туюксу!»

Они сразу узнали знакомый вид – первого ледника в горах Заилийского Алатау, с которого начали свое путешествие. И хоть большинство ледников были друг на друга похожи, здесь словно сам воздух подсказал им, что они дома.

– А вы? – спросила Эда у Йонатана на английском. – Идемте с нами.

– Нет, – ответил Йонатан. – Я не могу, мне нужно домой.

Он улыбнулся своим друзьям, пожал руку и обнял поочередно каждого и дал Эде небольшой сверток, но сразу открыть не позволил. Он также сказал, что двери его дома открыты для них всегда, хотя впрочем, они были открыты всегда в прямом смысле. И они разошлись – Эда с учителем пошли вниз, под гору, а Йонатан поднялся выше, и уже скоро они не смогли видеть его – он шагнул куда-то на другой континент.

Казалось, что обратный путь бесконечно долог – так хотелось обоим путникам поскорее добраться домой. Но наконец, льды закончились, они ступили на землю, а потом смогли прибавить шагу и, наконец, добрались до Чимбулака, откуда на попутке добрались до города. Не дожидаясь, пока они доедут домой, Эдуард Генрихович позвонил с телефона-автомата своей маме, сказал, что все в порядке, и они скоро будут дома, спросил, как дела у мамы Эды. Дела лучше не стали, но говорить об этом девочке он не стал. Они сели в автобус, чтобы ехать домой. И тут Эда вспомнила о свертке, что дал ей Йонатан, достала его из рюкзака и развернула. В нем, среди исписанных блокнотных листков лежал какой-то твердый камушек, размером с маленький желудь, завернутый в темную ткань. Эда развернула ткань и, не веря своим глазам, воскликнула:

– Это тот камень! Тот камень изо льда, Эдуард Генрихович!

Пассажиры испуганно смотрели в сторону странных пассажиров, одетых не по теплой февральской погоде, в обмотанных тряпками сапогах. Мужчина взял находку из рук девочки и стал разглядывать. Это был камень, похожий на кристалл, темно-синего цвета.

– Ты думаешь?

– Конечно, – ответила Эда. – Это он! Йонатан обманул нас, или мы его просто не поняли. Он знал, камень был у него!

И она потащила учителя к выходу из автобуса, когда тот остановился на ближайшей остановке. Эда решила немедленно ехать к маме. Если ее догадка верна, этот кусок льда – это то, что поможет ее маме выздороветь и, может, потом даже исправить ее беды. Вскоре они сели на другой автобус и приехали в ту больницу, где лежала мама.

Оказалось, мама Эды была в таком тяжелом состоянии, что врачи только отводили глаза. Эда крепко сжимала свой кристаллик в руках, не слушая никого, ожидая только, когда ей позволят войти, и когда дочку пустили к больной, та была без сознания. Эда бросилась с постели. Мама выглядела почти неживой. Эда взяла ее руку в свои, переложила в нее кристалл, и зажала мамину руку ладонью. Потом положила голову к маме на плечо и, закрыв глаза, замерла.

Эда не помнила, сколько лежала так. Она словно впала в полудрему, и видела картинки из прошлого – счастливых брата и сестру, смеющуюся маму, друзей и… даже папу. Такого, каким он был когда-то давно, словно в прошлой жизни. Она увидела и своего учителя, счастливого, рядом с его невестой. Видела лучшую подружку Аиду, по которой в глубине души очень скучала. И Чип тоже прыгал у ног. В этих видениях было столько полного, необыкновенно яркого, лучистого счастья, что, наверное, Эда осталась бы в этом мире грез навсегда, будь у нее такой выбор. Но все проходит, и этот день тоже закончился, а с ним закончилось необыкновенное путешествие по миру, которое простой девочке из Казахстана удалось совершить всего за шестьдесят с небольшим часов. А еще закончился странный, нелепый и очень грустный период под названием «отвратительная Эда», какой она была в последние пару лет. И хоть совсем было неясно, что будет впереди, но совершенно ясно было то, что Эда больше никому не сделает плохого, и если мир и близкие после всего сделанного не отвергнут ее, то она постарается стать для этого мира и для любимых людей самым благодарным и любящим другом.

11

«Дорогая Эда! Твоя история поразила меня. С самого начала, когда я увидел тебя возле своего дома, я понял, что ты не обычная путешественница. И это оказалось правдой. Но главное, ты оказалась такой смелой девочкой, каких я никогда не встречал прежде. Твоя решительность, твое отчаянное желание исправить свои ошибки, твоя искренность стали подарком для меня – человека, который много лет хранил секреты ледников и даже не надеялся встретить других страстных исследователей ледников. Ты очень юная, и я верю, после всего, что тебе удалось увидеть, ты принесешь этому миру много пользы. Может быть, ты станешь заниматься наукой и раскроешь еще немало секретов этого мира. Я не знаю точно, могу ли помочь тебе, но буду верить, что смогу. Я отдаю тебе свой волшебный кусочек ледника, который способен лечить людей и улучшать свойства разный материй. Прости, что сразу не сказал вам о нем. Много лет он мучил меня – я слишком долго искал ему лучшее применение, пока не понял, что из-за моих поисков, он теряет силу. Я же тем временем всегда сохранял благодаря ему здоровье и бодрость, а ведь мне уже восемьдесят шесть лет, так что, получается, я пользовался им единолично. А ведь мог помочь миру… Когда-то он был бирюзово-голубым, потом стал лазуритовым и вот теперь он совсем потемнел. Я лишь надеюсь, что его силы хватит хотя бы на то, чтобы выздоровела твоя мама, тогда ты проделала весь этот путь не зря.

Я не раскрыл тебе один секрет. Такие камни, которые оставляет тающий ледник – это редкие прощальные подарки, который дарит природа человечеству. Люди знают, что таяние ледников кроет в себе много угроз для человечества, но они не знают о таких камнях. Они способны выполнять желания, но главное – они способны остановить таяние льда в других частях света, если привезти их на другой ледник. Я много лет жалел утратить этот маленький кусочек чуда, и потерял много времени. Теперь этот кристалл совсем слабый, когда он станет серым – он станет мертвым. Но пока есть шанс, и если он поможет твоей маме обрести здоровье, попробуй исправить мою ошибку – привези его на ваш ледник Туюксу и брось в глубокую ледяную трещину. Не знаю, случится ли что-то необычное, но быть может, ледник в твоей стране перестанет таять. Я буду верить в это.

Я больше не советую тебе отправляться в путешествие по ледникам самостоятельно, смелая девочка, это опасно. Но если ты купишь билет до Гренландии, то станешь самым желанным гостем в моем скромном жилище, и я сочту за честь совершить с тобой любое путешествие на благо наших дальнейших открытий.

Йонатан».

Эда в шестой раз читала это переведенное на русский письмо своей семье и друзьям – маме, Анне и Александру, что сидели рядом на диване, Эдуарду Генриховичу, его невесте и его маме, сидящим напротив в удобных креслах, и Чипу, уютно пристроившемуся у ног девочки. Конец февраля вдруг превратил бесконечную холодную зиму в раннюю весну, в окно ярко били солнечные лучи, и даже не верилось, что еще недавно Эда замерзала где-то во льдах – все казалось таким далеким. И только это письмо, да еще маленький темно-синий кристалл были напоминанием о недавних приключениях. И еще Чип. И микроскоп!

Вот что произошло за это время. Анна и Александр приехали в больницу к маме уже через пару часов после того, как вернулись Эда и ее учитель. Им передали в университете, что их ищут, что их мама в больнице и ничего не помешало им сразу приехать к ней. А к тому времени и мама пришла в себя, почувствовала себя лучше, и к утру – к удивлению врачей, она была абсолютно здорова. Сразу, конечно, ее домой не отпустили, и еще три дня Эда и ее сестра возили маме гостинцы. Ну а потом все приехали домой.

Невеста Эдуарда Генриховича приехала к нему уже на следующий день, попросила прощения за то, что нелепо себя вела, но ее жених даже не дослушал ее объяснений, задушив ее в счастливых объятиях.

Эда пошла в школу. В первый же день она едва не нахватала двоек, потому что очень отстала от программы, но ее это не расстроило. Она была готова медленно, но главное самостоятельно трудиться, чтобы хорошие оценки к концу года получить заслуженно. Она сама подошла и заговорила с Аидой – и та была очень счастлива помириться с подругой.

Микроскоп у Эды тоже остался. Она долго не решалась посмотреть в него на камень Йонатана, но любопытство одержало вверх, и она глянула – он не горел зловещим огнем, а мирно переливался темно-синим и немного темно-бирюзовым. Потом они все вместе – Эда, ее учитель, ее брат и сестра снова отправились на Туюксу, нашли глубокую трещину и бросили в нее кусочек льда из Менденхолла. Как и обещал Йонатан, ничего особенного не произошло. И не неособенного тоже. Пожалуй, только появилось облегчение от того, что они выполнили задачу, и надежда, что этот поступок может спасти один из важнейших ледников их страны.

Вот почти и все. В начале весны, когда Эда немного подтянула учебу, она снова пришла к Эдуарду Генриховичу в класс, и хоть теперь они с учителем были все равно что самые близкие друзья, ни учитель, ни ученица не позволяли себе во время урока отвлечься от музыки или уклониться от своих обязанностей. Эда теперь была просто счастлива, что все приходится делать самой, что нет чудес, нужно просто трудиться, и это приятно!

В начале марта учитель истории, встретив Эду в коридоре, сообщил ей, что его сокурсник из Великобритании прислал ответ, в котором сообщил: копии книжки, которые ему прислали, оказались настолько бледными, что прочесть почти ничего было нельзя, а через пару дней изображение на них вовсе выцвело, превратив копии в чистые листы бумаги. Он просил выслать ему более качественные копии повторно, но Эда, поблагодарив учителя, отказалась, сказала, что теперь в этом уже нет нужды. Но книжку она хранила бережно, решив, что обязательно разберется с этим языком и со всем, что там написано сама – чуть позже, когда подтянет учебу и музыку. И еще она поняла, кем хочет стать, когда вырастет – она будет изучать ледники. «Гляциолог – так называется эта профессия», – поведал ей Эдуард Генрихович.

А перед самыми весенними каникулами Александр приехал из города с каким-то письмом. Он дал его младшей сестренке, подмигнул и вышел из комнаты. Эда раскрыла конверт – это писал папа. Он просил прощения за то, что так долго молчал, не приезжал, не звонил и не писал. Он сообщил, что уже давно общается с Анной и Александром, даже звонил маме, а вот Эду тревожить долго не решался. Он пригласил Эду к себе в гости на каникулы. Она может приехать с мамой, если они захотят. Разумеется, она может взять Чипа. И даже микроскоп – в Алматы наверняка найдется много таких экспонатов, каких не найти в их городке. От испуга первые пару секунд Эда хотела отвергнуть папино предложение, но она быстро вспомнила, что она старается стать для этого мира и для любимых людей самым благодарным и любящим другом. Вспомнила, улыбнулась и поцеловала папин почерк. Конечно, она приедет.

*конец*