Исторический сборник «Память» № 2 [Исторический сборник «Память»] (pdf) читать онлайн

ПАМЯТЬ

ПАМЯТЬ
ИСТОРИЧЕСКИЙ СБОРНИК

ВЫПУСК 2

МОСКВА 1977

ПАРИЖ 1979

Работа над сборником закончена в августе 1977.
Представитель редакции за рубежом :
Natalya Gorbanevskaya, 45 rue Gay-Lussac, 75005 Paris

Обложка работы Arcady

© YMCA-Press, 1979

ВОСПОМИНАНИЯ

И.И. Вацетис
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. 1918 ГОД
Мемуары Иоакима Иоакимовича Вацетиса, первого Главно­
командующего Вооруженными Силами Республики, до сих пор
не опубликованы в сколько-нибудь полном виде. Пожалуй, это
единственный пример непечатания в течение сорока с лишним
лет воспоминаний военачальника такого ранга. Между тем, это
солидный труд, насыщенный огромным документальным материа­
лом, и в нем, казалось бы, отдана дань советской историографи­
ческой традиции, согласно которой Ленин — великий вождь,
а Троцкий — авантюрист и хорошо замаскировавшийся враг.
И все ж е наличие этих двух компонентов — богатой фактографии
и « правильной » концепции — не явилось достаточным основа­
нием для того, чтобы рукопись увидела свет i).
Это заставляет нас внимательно вглядеться в характер ме­
муаров и в облик их автора.
Иоаким Иоакимович Вацетис (Юкумс Вациетис) родился 11
(23) ноября 1873 в семье латышского батрака. Происхождение,
впрочем, не помешало ему сделать еще до революции солидную
военную карьеру. В 1897 Вацетис закончил Виленское пехотное
юнкерское училище, а в 1909 — Академию Генштаба. Участвуя
в операциях I мировой войны, в 1915 он был произведен в
полковники и стал командовать 5-м латышским (Земгальским)
стрелковым полком, с которым и перешел после октябрьского
переворота на сторону большевиков. Последнее было предопре­
делено, в основном, двумя факторами : демократическим про­
исхождением (и, как следствие, близостью к латышской солдат­
ской массе, охваченной большевистской агитацией), с одной
стороны, и — с другой — его реакцией на военные поражения
и развал государственных институтов России. Такая реакция
не была чем-то единичным. С разной степенью остроты и с
весьма неодинаковыми последствиями она проявилась у многих
офицеров, в том числе у целого ряда способных выпускников
1) Воспоминания были написаны в 1927-1933 по просьбе
К.Е. Ворошилова. С тех пор они неоднократно предлагались
редакциям (и в 30-е, и в 60-е гг.), но безрезультатно.

7

Академии Генштаба (для сравнения укажем на полковника
Воротынцева из АВГУСТА ЧЕТЫРНАДЦАТОГО А.И. Солжени­
цына). И.И. Вацетис сделал свой выбор в числе немногих и
оставался верен однажды избранной позиции.
В декабре 1917 Вацетис стал начальником оперативного отдела
Революционного Полевого Штаба при Ставке и — по его словам
— временно замещал Н.В. Крыленко в должности Главковерха.
В начавшемся процессе разоружения старой армии Вацетису
было поручено « привести к послушанию » польский корпус Довбор-Мусницкого, отказавшегося проводить в жизнь декреты о
« демократизации армии » и не признавшего нового Главковерха.
К началу февраля эта задача была выполнена латышскими
силами с успехом, который был бы еще более полным, если бы
не возобновившееся германское наступление, которое смяло пози­
ции и русских, и поляков, и латышей.
В те же месяцы Вацетис работал в составе комиссии по
созданию новой регулярной армии. В апреле 1918 приказом Л.Д.
Троцкого Вацетис назначается командиром Латышской стрелко­
вой дивизии, образованной сведением воедино всех латышских
частей старой армии. Ему ж е принадлежит ключевая роль в
подавлении выступления левых с.-р. в Москве в июле 1918, через
10 дней после которого он стал командующим Восточным фрон­
том, заменив вышедшего из подчинения и убитого при аресте
М.А. Муравьева.
6.09.1918 Вацетиса назначают Главнокомандующим Воору­
женными силами Республики. Многие источники свидетельствуют
о незаурядных профессиональных способностях Вацетиса и зна­
чительности его вклада в создание регулярной Красной Армии,
« ликвидацию партизанщины и укрепление дисциплины ». Однако
меньше чем через год распоряжением СНК Вацетис был смещен
с должности Главкома, арестован, а спустя 91 день « передан в
распоряжение Реввоенсовета Республики ».
В советской историографии и источниках трудно найти цель­
ное объяснение этому факту. В конце 50-х годов исследователи
были склонны упрекать и даже винить Вацетиса в том, что
он « самочинно » стал оголять Восточный фронт, перебросив на
Южный, почитаемый им за главный, 42 полка только за майиюнь 1919. При этом авторы, ссылаясь на Тезисы ЦК РКП(б)
от 11.04.1919, пишут, что Вацетис и Троцкий шли против линии
ЦК, выдвигавшего на первый план Восточный фронт 2). Однако
в июне 1919 сам Ленин в ряде телеграмм С.С. Каменеву и РВС
Восточного фронта настойчиво поддерживает проводимую Вацетисом переброску войск. Те ж е авторы упрекают Вацетиса в
том, что в своих докладах Ленину он « сгущает краски в оценке
дисциплины Красной Армии », выдает « общеизвестные перегибы
Троцкого, предпочитавшего репрессии [...], за « дисциплину »,
которая вводилась в армии», а также в том, что «директивы
Вацетиса были противоречивы, что ослабляло Восточный фронт ».
Последнее легко отводится сравнением распоряжений Ленина2

2) С.М. Кляцкин и А.Ф. Горленко. ДОКЛАДЫ И.И. ВАЦЕТИСА
В.И. ЛЕНИНУ (вступительная заметка) — « Исторический архив »
М., 1958, № 1, сс. 41-43.

8

июня 1919 (ПСС, т. 50) с директивами Вацетиса того же времени
(ДИРЕКТИВЫ ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АР­
МИИ (1917-1920), М., 1969, сс. 579-580). Главком лишь послушно
следовал динамике обстановки и противоречивым указаниям
Правительства. « Войска снимать, но наступление [на Восточном
фронте — С.Д.] — продолжать », — таковы были пожелания
Председателя СТО. Видимо, стремясь избежать катастрофы,
Вацетис и впрямь медлил с наступлением на оголенном и обес­
силенном участке фронта.
Советские историки 60-х годов говорят о Вацетисе более
расплывчато и неопределенно, журят его за « академичность »,
« неучет » классового характера Гражданской войны, « отсутствие
марксистской школы » и т. п. По их мнению, Вацетис ошибочно
не принимал в расчет возможность восстания в тылу Колчака,
что дало бы шанс на успех наступления на Восточном фронте
даже малыми силами. В то ж е время нам представляется, что
тактико-оперативные разногласия Главкома с Правительством
вряд ли могли быть единственной причиной отставки первого.
Видимо, определенную роль сыграли трудные отношения
Вацетиса с РВС Восточного фронта и со сменившим его на
посту командующего этим фронтом, а затем и на посту Главкома
С.С. Каменевым 3).
Однако, с нашей точки зрения, большее значение для от­
странения Вацетиса имели его претензии на участие в работе
СТО. 9 мая 1919 он докладывает Ленину : « ...Конституцией хотя
мне и предоставлено право входить с докладом в Совет Обороны,
но я ни разу не получил уведомления с приглашением присут­
ствовать в Сов. Обороны при решении иногда вопросов капи­
тальной важности для военного ведомства. Я считаю желатель­
ным установить периодические заседания Совета Обороны по
принципиальным вопросам с обязательным моим участием... » 34).
Наконец, нельзя не учитывать и того, что решение о снятии
Вацетиса СНК принял тотчас после того Пленума ЦК, на котором
вновь был заострен вопрос об отношении к « военспецам ». Через
четыре дня после этого Пленума (8.07.1919) Вацетиса арестовали
по делу о « контрреволюционном заговоре в Полевом Штабе
РВСР ». « Липовость » этого обвинения очевидна хотя бы из того,
что все арестованные были амнистированы в том ж е году, а Пре­
зидиум ВЦИК (7.10.1919) постановил, что, хотя поведение Вацети­
са « рисует его как крайне неуравновешенного и неразборчивого
в своих связях », оснований подозревать его в « непосредствен­
ной контрреволюционной деятельности » нет. Поэтому было
решено, « принимая во внимание бесспорно крупные заслуги его

3) А.В. Голубев. ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ ГЛАВКОМ ИМ. ВА­
ЦЕТИС — « Военно-исторический журнал », М., 1972, Nfe 2, сс.
72-83. С автором, кстати, трудно согласиться в том, что авторитет
Главкома « был подорван предшествующими неудачами, и осо­
бенно [...] прорывом Деникина на Южном фронте, где И.И. Ваце­
тис еще в апреле ожидал скорой и верной победы ». Этак чей же
авторитет не был тогда подорван ?
4) « Исторический архив », М., 1958, Ne 2, с. 14.

9

в прошлом », дело прекратить и передать Вацетиса в распоряже­
ние военного ведомства 5).
Будучи удален от практического военного руководства,
Вацетис с 1921 преподавал в Военной академии РККА. Вскоре
он стал профессором и старшим руководителем по истории войн,
опубликовал несколько военно-теоретических работ и фрагменты
воспоминаний. Слушатели вспоминали потом, что лекции его
были необычайно образны и живы, он часто отвлекался « на
вопросы, не имевшие прямого отношения к теме », « охотно и
подолгу консультировал по своему предмету ». Вацетис и аресто­
ван был на лекции, во время пятиминутного перерыва. Комиссар
курса объявил, что лектор арестован как враг народа в). Расстре­
лян Вацетис 28.07.1938 одновременно с Рудзутаком, Уншлихтом,
Затонским и др.
После XX съезда Вацетиса реабилитировали, его работы стали
печататься, о нем появились статьи в энциклопедиях, вышла
даже специальная библиография 7).
Настоящие воспоминания состоят из двух томов. Первый том
охватывает события 1917 года. Второй, находящийся в нашем
распоряжении (ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. 1918 ГОД), занимает
около 1000 страниц машинописи и состоит из 25 глав, каждая из
которых делится на 10-20 небольших разделов. По мысли автора,
мемуары должны были сопровождаться карто-схемами военных
действий, о чем сделаны соответствующие пометы в тексте.
Вацетис предстает в воспоминаниях, прежде всего, как воен­
ный-профессионал. Основная тема мемуаров — вопросы военного
строительства первых лет советской власти. Несмотря на некото­
рую узость авторской позиции, обилие источников (число цити­
руемых и публикуемых Вацетисом документов превышает 300)
позволяет читателю представить себе картину Гражданской войны
в редкой полноте.
Том начинается с обзора военно-политического положения
России в первой половине 1918. Автор подробно останавливается
на плане создания двух армий (« народно-социалистической » —
политически нейтральной силы для продолжения войны с Герма­
нией, и « интернационально-социалистической » — для ведения
Гражданской войны) и анализирует позиции вооруженных сил
разного происхождения, застигнутых на территории России ок­
тябрьским переворотом.
Далее рассказывается об истории переброски чехословацкого
корпуса к Владивостоку, столкновениях его с волной австро-

5) Осветить эпизод с « заговором », к сожалению, пока не­
возможно, т. к. даже самая обстоятельная советская публикация
на эту тему дана с пропуском показаний обвиняемых. См. :
ЛЕНИН И ВЧК. Сборник документов. 1917-1922. М., 1975, сс.
236-237, 284. Р. Конквест приводит сведения о том, что « Сталин и
Ворошилов обвинили Вацетиса в измене и только вмешательство
Троцкого спасло его » (Р. Конквест. БОЛЬШОЙ ТЕРРОР. Firenze,
1974, сс. 439-440).
6) А.Т. Стученко. ЗАВИДНАЯ НАША СУДЬБА. М., 1964, с. 63.
7) ЮКУМС (ИОАКИМ) ВАЦИЕТИС. Персональный указатель
литературы. (Сост. : О. Пуце и А. Анапарте). Рига, 1973.

10

германских пленных, выпущенных из концентрационных лагерей
Сибири, истории восстания чехословаков и объединения их с
войсками уральских, волжских и сибирских правительств —
образовании Восточного фронта (май — начало июля 1918). Затем
Вацетис описывает июльские события в Москве и свой приезд
на Восточный фронт в качестве Главнокомандующего. Подробный
очерк событий лета-осени 1918 на Волге и Урале и работы автора
по созданию регулярной РККА является композиционным цен­
тром II тома.
Детальный рассказ об омском перевороте, последовавших
за ним событиях и обзор положения на фронтах РСФСР к концу
1918 года завершают воспоминания.
Для публикации нами выбраны три отрывка из второго тома
(главы 3 и 4; приложение № 1). Первый рассказывает о разгроме
выступления левых с.-р. в Москве 6-7 июля 1918. Второй — о
назначении Вацетиса командующим Восточным фронтом, отча­
сти, видимо, в отметку его ведущей роли в предыдущих событиях.
Третий фрагмент представляет собой приложенный к мемуарам
доклад Вацетиса (тогда уж е Главкома Вооруженными Силами
Республики) Ленину о состоянии Красной Армии в январе 1919.
Значительная часть первого фрагмента и начальная часть
второго публиковались в советской печати 8). Опубликованы и
небольшие отрывки из глав, посвященных реогранизации РККА,
кризису снабжения армии продовольствием, боям под Казанью 9).
Однако во всех этих публикациях, как популярных, так и « на­
учных », настойчиво купируются пласты текста, касающиеся свое­
образия профессиональной и политической ориентации мемуари­
ста. Благодаря этим умолчаниям облик автора теряет индиви-

8) См. наиболее полные публикации : И. Вацетис. ВЫСТУ­
ПЛЕНИЕ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ В МОСКВЕ (Воспоминания). —
« Война и революция », М., 1927, № 10/11, сс. 95-108; То же — в
кн. : ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ. М., 1963, сс. 257-271 (в редакции,
отличной от текста Воспоминаний); И. Вацетис. МЯТЕЖ ЛЕВЫХ
ЭСЕРОВ В ИЮЛЕ 1918 ГОДА — В кн. : ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ
В БОРЬБЕ ЗА СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ В 1917-1920 гг., Рига,
1962, сс. 53-71; То ж е — в альманахе ПРОМЕТЕЙ, т. 4, М., 1967,
сс. 248-255 (в редакции, идентичной тексту Воспоминаний). Осо­
бенно часто печатались описания встреч Вацетиса с Лениным.
См. напр., И. Вацетис. ДВЕ ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ. — В кн. :
О ЛЕНИНЕ. ВОСПОМИНАНИЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ ЛАТВИИ.
Рига, 1959, сс. 144-147; То ж е — в кн. : ВОСПОМИНАНИЯ О В.И.
ЛЕНИНЕ в 5 тт. Т. 3, М., 1969, сс. 267-269 и т. д.; И. Вацетис. ТРИ
ВСТРЕЧИ С ЛЕНИНЫМ (Публикацию подготовили О. Шабловский и Н. Черников) — «Н еделя», 1962, 11-17 февраля, № 7, сс.
6-7; То ж е — газ. «Советская Латвия», 1962, 21 февраля, № 44
и др.
») ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ГЛАВКОМА И. ВАЦЕТИСА. (Вы­
держка из рукописи ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. 1918 ГОД.)
Материал подготовили А.Б. Кадишев и С.Н. Шишкин. — « Воен­
но-исторический журнал », 1962, № 4, сс. 70-79; И. Вацетис. БОИ
ПОД КАЗАНЬЮ. В кн. : ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ В БОРЬБЕ
ЗА СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ В 1917-1920 гг. Рига, 1962, сс. 101-114.

11

дуальные черты и превращается в типовую фигуру « замеча­
тельного полководца ленинской школы ». Искажение подлинной
конфликтности текста приводит к частичному, а то и полному
снятию сюжетного напряжения, т. е. к выстраиванию фактов
(хотя бы и новых) по принятому историографическому канону.
Основной жертвой изъятий при публикациях стали те стра­
ницы воспоминаний Вацетиса, где речь идет о Л.Д. Троцком и
М.Д. Бонч-Бруевиче. Рассмотрим это подробнее.
Неприязнь автора к этим деятелям является едва ли не
эмоциональным лейтмотивом мемуаров. Их поступки трактуются
Вацетисом с однообразной тенденциозностью. Чтобы в этом убе­
диться, достаточно обратить внимание на названия некоторых
разделов : « Набег Высшего Военного Совета на самостоятель­
ность Восточного фронта » (во главе первого — Троцкий, второго
— Вацетис), « Вылазка Высшего Военного Совета », « Дезоргани­
заторская деятельность Высшего Военного Совета », « Авантю­
ризм Л. Троцкого » и т. д.
Истоки нелюбви Вацетиса к М.Д. Бонч-Бруевичу (впрочем,
последний отвечал ему взаимностью) следует искать, вероятно,
в начале советской карьеры обоих этих деятелей. В конце
декабря 1917 оба они были в Могилеве, но Вацетис возглавлял
оперативный отдел Революционного Полевого Штаба, а БончБруевич — штаб Ставки Верховного Главнокомандующего. Задачей
первой организации было управление революционизацией армии
и борьбой с « внутренней контрреволюцией », вторая не должна
была допустить при этом развала фронта, т. е. военной ката­
строфы. Естественно, что эта « диалектика » служебных стремле­
ний не могла не приводить к личным столкновениям. (« Я тут
пытаюсь наладить работу, фронты, снабжение, а Революционный
Полевой Штаб все разваливает », — жаловался Бонч-Бруевич
Главковерху Н.В. Крыленко М).)
После учреждения (начало марта 1918) Высшего Военного
Совета — органа, которому должны были подчиняться все
вооруженные силы пролетариата (и внутри страны, и на фронте),
бывший генерал Бонч-Бруевич становится Военным руководи­
телем при этом Совете, бывший полковник Вацетис за упраз­
днением Революционного Полевого Штаба остался всего лишь
командиром дивизии своих земляков. Такое решение Наркомвоенмора Троцкого вряд ли могло положительно повлиять на
отношение к нему будущего Главкома. Возможно, на самом деле
происхождение конфликта между этими лицами было сложнее,
скудость источников не позволяет высказаться здесь более опре­
деленно, но то обстоятельство, что враждебность Вацетиса к
Бонч-Бруевичу и Троцкому старше « троцкизма » и « борьбы » с
последним — не вызывает у нас сомнений.
Следует учитывать также, что атмосфера « битья » Троцкого
и его сторонников, кипевшая в стране ко времени окончания
Вацетисом мемуаров уж е около десятилетия, не могла не отра-

Щ См. также его иронические высказывания о Вацетисе в
воспоминаниях : М.Д. Бонч-Бруевич. ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ.
М., 1957, сс. 235, 236, 315.

12

зиться на авторских установках. Если в момент описываемых
событий он только « подозревал », то при написании воспомина­
ний уже « уверен », что б июля 1918 Троцкий был в сговоре с
левыми с.-р.
Ценность такой концепции, с нашей точки зрения, невелика.
Известно, что Троцкий занимал срединное положение по вопросу
о Брестском мире, он явно не был сторонником немедленной
« революционной войны » с Германией, и не к нему, а к « левым
коммунистам » обращались левые с.-р. с « предложениями о блоке
и замене Совнаркома » И).
Вообще следует сказать, что концепции Вацетиса — самая
уязвимая сторона его воспоминаний. Нельзя сказать, чтобы он
глубоко разбирался в событиях, очевидцем и участником кото­
рых ему довелось быть. Троцкий, видимо, был прав, когда
говорил, что у него « солдатский подход к политике ». Свиде­
тельство тому — его мемуары. Латышскому командиру было
трудно понять, отчего это большевики Склянский и Муралов с
нерешительностью отдают приказания стрелять в с.-р. Он по­
дозревает здесь сговор и измену. На самом деле это и вправду,
наверное, нелегко — стрелять во вчерашних товарищей по под­
полью, даже если ты и большевик. (И это лишь одно из воз­
можных объяснений 12).) Того ж е сорта удивление Вацетиса
перед непоследовательностью с.-p., неразберихой в их лагере
и т. п. Честно всему удивляясь, он честно обо всем этом пишет.
Воспоминания замечательны именно дотошной подробностью
изложения, а также тем обстоятельством, что на их страницах
то и дело возникают персонажи, начисто отсутствующие в нашей
историографии либо встречающиеся в ней в строго канонизиро­
ванном контексте. В то время как фигура умолчания стала
апробированным приемом при рассказе о любых событиях минув­
шего, мемуарист с удивительным простодушием этот прием
игнорирует и если и не говорит ничего идейно « неверного », то
во всяком случае « неверным » является уже само упоминание
о таковом.
Мемуары изобилуют антитроцкистскими выпадами. Печать
страны таковыми просто исходит. Тем не менее — антитроцкизм
Вацетиса в 1933 оказывается неактуальным. Троцкий у него —
живое лицо, активный политический деятель, пусть с недостат­
ками и даже пороками, но не символический жест, не формула
заклятия, не жупел. Вместе с тем, Сталину в воспоминаниях
не только не возданы необходимые почести — он просто не
упомянут. И это несмотря на то, что мемуары писались по заказу,
исходившему из сталинского окружения, да еще в 1933.
При анализе воспоминаний первого Главкома, вернее — их

11) См. подробнее газ. « Правда » от 3.01.1924. Н.И. Бухарин
воспринял слова Б.Д. Камкова в 1918 всерьез. Г.Л. Пятаков при­
нял за шутку. Так они сами, по крайней мере, вспоминали об
этом через 6 лет, в разгар внутрипартийной усобицы.
12) Конечно, могли иметь место и политические соображения
— в частности, боязнь части большевиков скомпрометировать
себя в глазах крестьянских масс террором по отношению к вче­
рашним партнерам в правительстве.

13

« издательской истории », нельзя упускать еще одной важной их
особенности. Они « резко » написаны. Яркий пример — доклад
Главкома Ленину, приобщенный Вацетисом к тексту его мемуа­
ров. Он прямо говорит о тысячах красноармейцев, расстрелянных
за то, что они « бежали с поля боя », о вшах и кишечных забо­
леваниях, грозивших сорвать весеннее наступление, недоуменно
вопрошает вождя о причинах странного равнодушия мирного
населения к нуждам армии по сравнению с « прежним временем »
и т. д. То, что было вполне допустимо в 1919 в личном (и секрет­
ном) обращении к главе правительства, никак не может стать
достоянием простого читателя ни через 15, ни через 50 лет.
Осознанно перейдя на сторону большевиков, Вацетис оста­
вался преданным им до конца жизни 13). Но при этом, несмотря
на все бури и колебания политического курса, он и в 20-е и в
30-е гг. не утратил субъективной честности и добросовестности.
Именно в силу этой честности он не стал « деятелем нового типа »,
а его мемуарный труд до сегодняшнего дня остался неприемлем
для советского издательства.
С. Далинский

13)
Правда, он не вступил в РКП(б), как Каменев и Шапош­
ников, но и не позволял себе посмеиваться над « значением
марксизма в вопросах военного искусства », как это делали до
поры его коллеги по Академии — Свечин и Верховский.

14

ИЮЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ В МОСКВЕ
6 И 7 ИЮЛЯ 1918 Г.
Подготовка восстания
В середине лета 1918 г. РСФСР оказалась почти в
кольце окружения. На западе и юге — германская интер­
венция, гетманская Украина, армия контрреволюционно­
го Донского казачества, на востоке — фронт большой
гражданской войны, на севере крейсировала враждебная
антантовская эскадра, подготовляя десантную операцию
в Мурманске и Архангельске. Советская территория су­
зилась до пределов бывшего Московского государства
середины XVI столетия. РСФСР, это первое государство
диктатуры пролетариата, возглавляемая авангардом ра­
бочего класса — Ленинской партией большевиков, —
представляла собой осажденный лагерь, внутри которого
кипел вулкан политической борьбы.
В начале июля политические страсти были накалены
докрасна и дали взрыв в разных городах. Но все эти
взрывы оказались бессильными поколебать Советскую
власть, руководимую ЦК большевиков во главе с В.И.
Лениным. Поэтому мы являемся свидетелями того, как
все антибольшевистские восстания оканчивались неуда­
чей.
Московское восстание 6 и 7 июля явилось в то время
наиболее серьезным и опасным среди всех прочих поли­
тических взрывов. Во-первых, это восстание явилось
взрывом на верхах советского правительства. Во-вторых,
б и 7 июля было два восстания, а именно : а) восстание
левых эсеров; б) вылазка троцкистов.
Восстание левых эсеров было разгромлено оружием,
а из вылазки троцкистов получился putch. Только благо­
даря исключительной ловкости Троцкого вылазка троц­
кистов 6 и 7 июля в Москве не была предана огласке.
Мне пришлось руководить войсками, посланными
для подавления московского восстания, и я 6 и 7 июля
столкнулся тогда с обоими восстаниями. Но в чрезвы­
чайно сложной обстановке того времени также было
чрезвычайно трудно разобраться. Теперь, после десятка
лет, прошедших со времени московского восстания, мно­
гое выяснилось отчасти благодаря литературным трудам
участников, отчасти случайно.
15

Левоэсеровским восстанием руководили : помощник
председателя ВЧК Александрович1*) и член Военной
коллегии и Высшего военного совета Прошьян2).
В передовых рядах троцкистов были : управляющий
делами Высшего военного совета Склянский Э.М.3) и
командующий московским военным округом и начальник
гарнизона Москвы Муралов Н.И .4).
Сигналом восстания 6 июля поступило убийство гер­
манского посла Мирбаха5) левым эсером и троцкистом
Блюмкиным 6).
Знал ли кто-нибудь, что в Москве готовится восста­
ние и имелись ли об этом конкретные указания ? На этот
вопрос я могу ответить совершенно утвердительно, что
о готовящемся в Москве восстании знали и имели об
этом конкретные указания.
Дело было в следующем. В двадцатых числах июня
было замечено нами, что какая-то властная рука стара­
ется убрать из Москвы латышские стрелковые части,
которые разбрасывались под видом командировки в рас­
поряжение Местных Советов по отдаленным от Москвы
провинциальным городам. 4-й латышский полк был взят
из Кремля и отравлен на Восточный фронт. Лично меня,
командира латышской стрелковой дивизии, хотели вы­
проводить в Казань в качестве сотрудника в штабе
Муравьева7). В Москве остался только 1-й и 3-й латыш­
ские полки, оба довольно слабого состава.
За несколько дней до восстания в штабе латышской
дивизии (Знаменка, 10) был получен приказ — экстренно
отправить один батальон 1-го латышского полка в Ниж­
ний Новгород в распоряжение исполкома. Батальон этот
был отправлен по назначению, но на другой день коман­
дир батальона прислал в штаб дивизии донесение, что
исполком Нижнего Новгорода не обращался в Москву с
просьбой о присылке латышских стрелков и в их помощи
не нуждается, но приказал выдавать по два фунта белого
хлеба в день.
На основании вышеприведенных данных я сделал
доклад комиссару дивизии тов. Петерсону К .А .8), в кото­
ром указал, что в Москве готовится что-то неладное и
что надо звать латышские части обратно в Москву. Тов.
Петерсон отнессся к моему докладу с некоторым недове­
*) Примечания после текста публикации.

16

рием, но через два дня (числа 3 или 4 июля) сообщил
мне, что ВЧК напала на след готовящегося восстания9),
но где и как — об этом он мне ничего не сказал. Тогда
же было нами сделано экстренное распоряжение —
вернуть все латышские части в Москву, но все команди­
рованные части прибыли уже после ликвидации восста­
ния. Восстание было назначено на 6 июля, т. е. накануне
Ивана Купала, когда латышские стрелки по старой
традиции этого праздника выехали за город повеселиться
на лоне природы.
В то время, когда латышские стрелки весело пирова­
ли в окрестностях Москвы, левые эсеры вышли на улицу
и захватили здание ВЧК в Большом Трехсвятительском
переулке10). Председатель ВЧК Дзержинский, его по­
мощник Лацис были схвачены ими и арестованы11).
Помещение ВЧК (особняк Морозова) сделался резиден­
цией левоэсеровского правительства12). Войска ВЧК пе­
решли на сторону левых эсеров и начали строить укре­
пления на улицах и приводить дома в оборонительное
состояние, отдельные их заставы были выставлены. К
левым эсерам пристали многочисленные матросские от­
ряды потопленного черноморского ф лота13), приехавшие
в Москву искать приключений.
Мой вызов к начальнику гарнизона Муралову Н.И.
Было около 5 часов пополудни б июля. Я находился
в помещении технической редакции « Известия НКВМ »
на Садово-Кудринской. Там же был тов. Антонов-Овсеен­
ко 14) и другие. К подъезду подъехал автомобиль, оттуда
выскочил адъютант Муралова и, вбежав к нам в комнату,
потребовал, чтобы я немедленно ехал с ним к начальнику
гарнизона. На мой вопрос, почему и какая во мне надоб­
ность, адъютант сказал : « Там узнаете ». По дороге наш
автомобиль несколько раз был остановлен вооруженными
грузовиками коменданта города, искавшими какой-то
черный автомобиль, на котором скрылись убийцы гер­
манского посла Мирбаха. Мы подъехали к зданию быв­
шего Александровского военного училища и останови­
лись у подъезда Высшего военного трибунала 15). Видно
было, что меня ждут, так как пропуска были везде
заготовлены и часовые предупреждены. Везде стояла
усиленная охрана. Меня ввели в большую квартиру,
17

занимаемую комендантом города Москвы. В одной ком­
нате за столом, подальше от окна, сидели Муралов и
Подвойский 16). На столе был разложен план города Мос­
квы, который оба они внимательно рассматривали. С
Подвойским мы были знакомы, Муралова же я видел
впервые. Подвойский познакомил меня с создавшейся
обстановкой и сказал, что надо разбить левых эсеров
ночной атакой, чтобы к 4-м часам утра все было ликви­
дировано. На этом настаивал тов. Подвойский, причем он
указал, что начало атаки назначается в два часа ночи и
что в этой ночной атаке должны проявить себя латыш­
ские стрелки.
До этого момента для меня было все ясно. Главная
задача возлагается на латышские части, а я, как коман­
дир дивизии, должен буду руководить их действиями.
Но мои предположения оказались неверными. Мура­
лов, обращаясь ко мне, заявил : « Командовать войсками
вы не будете. Ваша задача — разработать план разгрома
левых эсеров ». Я был крайне поражен таким заявлением
Муралова и спросил его, кто же будет командовать вой­
сками. Задав такой вопрос, я подумал, что весьма есте­
ственно будет, если поведет в ночную атаку советские
войска сам Муралов. Как начальник гарнизона, он имел
полные революционные права на это. Я как бы в роли
начальника штаба. Но я опять ошибся в своих предпо­
ложениях, ибо Муралов сказал, чтобы я дал им коман­
дующего. Теперь уже получалась какая-то нелепость, и
в сущности мне было выражено недоверие. Я задал
вопрос Муралову : значит ли это, что мне выражается
недоверие. Муралов ответил сердито, что никаких объяс­
нений дано не будет, а что надо скорее составить план
атаки и назначить командующего. Я указал на командира
1-й латышской бригады Дудина17). За ним был послан
автомобилист. Я спросил Муралова, какие ж е войска
будут участвовать в атаке и сколько войск будет у Дуди­
на. Муралов ответил следующее :
— Все московские войска делятся на три категории.
К первой категории относятся те войска, которые нахо­
дятся в Ходынском лагере. Эти войска подготовляются
для войны с Германией, и они объявили нейтралитет18).
Вы с ними не считайтесь. Ко второй категории относятся
различные отряды, они ни туда, ни сюда. К третьей
категории относятся латышские стрелки и одна школа
курсантов 80 человек19). Эти войска, безусловно, преда­
18

ны большевикам, и на них можете рассчитывать для
подавления левоэсеровского восстания.
Я заметил Муралову, что для ночной атаки одних
латышей мало, и выразил мое недоумение, почему не
привлечена к подавлению мятежа также и Красная
гвардия. Кроме того, указал Муралову, что тот план
атаки, который будет составлен мною, могу выполнить
только я. Муралов перешел на повелительный тон и ука­
зал мне делать то, что приказано. Я принялся обдумы­
вать план предстоящих действий.
Силы левых эсеров определялись до 2 000 штыков,
8 орудий, 64 пулемета, 4-6 бронемашин. Где эти войска и
что они делают, известно не было. Время от времени
приходили какие-то разведчики и докладывали нам со­
бранные сведения. Общее впечатление у меня состави­
лось такое, что левые эсеры действуют нерешительно 20).
Приехал Дудин. Я передал ему, что он назначен ко­
мандовать войсками при ночной атаке и дал ему задачу
отправиться в Хамовнические казармы и собирать войска
к храму Христа. Дудин стал отговариваться, ссылаясь на
свою неподготовленность к действиям в центре большого
города. Муралов прикрикнул на него и пригрозил трибу­
налом в случае неповиновения или плохого выполнения
задачи.
Дудин уехал крайне взволнованным. Я снова при­
нялся за обдумывание плана ночной атаки. Первое —
надо было удерживать в наших руках Кремль. Там был
расположен в качестве гарнизона 9-й латышский стрел­
ковый полк, около 1 500 бойцов. Этих сил было вполне
достаточно, чтобы считать Кремль обеспеченным от за­
хвата штурмом.
Начало уже темнеть. Возвратился комбриг Дудин и
в крайне расстроенном виде доложил, что стрелки уеха­
ли за город на празднество и поэтому полки соберутся
нескоро. Муралов хранил молчание, но Подвойский вы­
шел из себя и начал кричать на Дудина за беспорядки
в войсках и приказал во что бы то ни стало собрать
стрелков для ночной атаки. Дудин набрался храбрости
и заявил вторично, что он не считает себя способным
руководить предстоящей операцией, и предложил, чтобы
Подвойский командовал войсками. Но тут вмешался Му­
ралов и, резко прикрикнув на Дудина, заявил, что если
он будет отказываться от исполнения приказа, то будет
19

предан немедленно военному трибуналу и расстрелян.
Этот грубый окрик подавляюще подействовал на Дудина.
Он растерялся, громко разрыдался и просил меня засту­
питься за него. Я указал Муралову и Подвойскому на
подавленное состояние Дудина и сказал, что руководить
столь ответственной операцией он не может. Дудин, мо­
лодой человек лет 22-23-х, без боевого опыта. Я предло­
жил им выставить своего кандидата, но они ответили,
что у них своего кандидата нет. У меня получилось такое
впечатление, что Подвойский готов был взять в свои
руки руководство операцией, но Муралов этого не хочет.
Все замолчали. Я снова принялся за обдумывание плана
действий. На дворе шел дождь. Темнота наступила рано.
Зажгли свечи, так как электрическая станция не рабо­
тала. Надо было что-то делать, так как время уходило,
противник делал что хотел, а у нас происходили какие-то
непонятные для меня споры о том, кому командовать
латышскими стрелками, в то время когда законный
командир налицо. Мне казалось крайне странным, поче­
му не доверяют мне командовать в бою латышскими
частями, для которых я являюсь прямым начальником.
В то же время я видел, что доверить командование
латышскими стрелками случайному человеку в ночной
атаке в уличном бою рискованно. На успех рассчитывать
нельзя в таких случаях. Мое положение сделалось край­
не щекотливым, ибо стрелки могли подумать, что я
изменил своему революционному долгу. Кроме того, я
не мог понять, кто был заинтересован в моем устранении
от латышских стрелков в столь критическую минуту для
Ленина, которого латышские стрелки, в том числе и я,
считали своим идейным вождем и за которого мы стояли
непоколебимо.
Принимая во внимание все сказанное, я пришел к
решению, что сложившаяся обстановка требует, чтобы
операцию по подавлению восстания я взял в свои руки.
Я обратился к Муралову и Подвойскому и заявил им о
таком решении, и просил их доложить об этом немедлен­
но тов. Ленину, и добавил, что за успех я отвечаю голо­
вой. В тот момент я был настолько взволнован, что не
могу теперь восстановить в памяти, какое впечатление
произвело на Муралова и Подвойского это мое категори­
ческое заявление. Помню только, что они удалились в
соседнюю комнату и оттуда вели переговоры с Кремлем,
а мы с Дудиным приступили к обсуждению создавшегося
20

положения, которое было признано нами крайне тяже­
лым.
Во-первых, мы имели очень мало сведений о дей­
ствиях противника. Во-вторых, у нас не было налицо
необходимых войск. Для уяснения обстановки, в которой
приходилось тогда действовать, привожу краткий пере­
чень расположения латышской дивизии : а) первый полк
— один батальон и 4 пулемета в Москве, один батальон
в Нижнем Новгороде; б) второй полк — один батальон на
Ходынке в лагерях, другой разбросан поротно и полуротно по городам юга России; в) третий полк только что
прибыл с юга, и его настроение было нам неизвестно;
г) четвертый полк на Восточном фронте против чехо­
словаков; д) пятый и восьмой полки в Бологое; е) шестой
полк — одна часть в Петрограде, другая на пути на
северный Урал; ж) седьмой полк в Великих Луках и
Петрограде; з) девятый полк в Кремле; и) артиллерия :
один легкий дивизион и восемь 6-тидюймовых трактор­
ных орудий — в Москве; к) инженерный батальон в Мос­
кве; л) авиационное отделение в Люберцах. Дивизионная
конница в Павловском посаде.
Кроме перечисленных войск, я располагал еще фор­
мируемым мною в Москве образцовым полком, насчиты­
вавшим в своем составе около 300-400 человек.
Прошло около получаса времени, а Муралов и Под­
войский все еще вели переговоры с Кремлем. Наконец,
они вернулись и сообщили мне, что тов. Ленин одобрил
мое решение взять на себя руководство операцией по
подавлению восстания, причем было сообщено, что они
оба назначены при мне в роли комиссаров с добавлением
еще двух комиссаров от ЦК латышской коммунистичес­
кой партии, а именно : Петерсона К.А. и Данишевского
К .Х .21). Следовательно, при мне было четыре комиссара :
Муралов Н.И., Подвойский Н.И., Петерсон К.А. и Дани­
шевский К.Х. Тов. Петерсон К.А. сообщил мне, что отво­
да от командования добивался очень настойчиво Троцкий
и что в конце концов Лениным были запрошены члены
ЦК латышской компартии, могут ли они поручиться за
мою верность большевикам. Ответ был дан положитель­
ный, но Троцкий настаивал, чтобы от ЦК латышской
компартии были бы при мне назначены два комиссара. В
течение ночи Троцкий четыре раза справлялся, не изме­
нил ли Вацетис, причем указывал смотреть за мной зор­
ко. Я предложил перейти в штаб латышской дивизии,
21

который был тут же рядом, но Муралов настоял на том,
чтобы перейти в штаб округа22). Мы переехали туда,
когда уже совершенно стемнело. По пути я заехал в штаб
вверенной мне дивизии, и здесь был сюрприз. Ко мне
подошел начальник штаба дивизии, бывший полковник
генштаба23), и заявил, что он сдал занимаемую долж­
ность и покидает штаб. На мой вопрое, какая причина
заставляет его в столь ответственный момент для совет­
ской власти бросить работу, он ответил следующее :
— Вы революционеры. Вы знаете, за что вы погиба­
ете, а я за что погибну? Кроме того, весь гарнизон про­
тив большевиков, и что же вы думаете — кучкой ваших
латышей победить ?
Я тут же назначил нового начальника штаба диви­
зии 24) и прежнему разрешил считать себя свободным.
План моих действий
От ночной атаки пришлось отказаться, так как у нас
не было налицо готовности войск. В число противников
надо было включить также и войска Ходынского лагеря.
Были получены сведения, что лагерь митингует, и, что
там происходит, я точно не знал. Наступление наших
войск было назначено на рассвете 7 июля. Участие в
наступлении должны были принять следующие части :
1. Один батальон 1-го латышского полка при 4-х
пулеметах и 4-х орудиях. Исходное положение у храма
Христа.
2. Один батальон 2-го полка при 4-х пулеметах и
4-х артиллерийских орудиях школы. Исходное положе­
ние — Страстная площадь.
3. 3-й полк. Исходное положение — казармы в Ха­
мовниках.
4. 9-й полк в Кремле.
5. Образцовый полк. Исходное положение в казар­
мах в Хамовниках.
6. Тяжелая артиллерия — 4 орудия — на Плющихе.
7. Авиационный отряд латышской дивизии. Исходное
положение в Люберцах.
8. Дивконница. Исходное положение у штаба латыш­
ской дивизии.
9. Инженерный батальон. Плющиха.
22

10.
Одна школа курсантов. Исходное положение —
Лесной пер. № 1.
В течение ночи разведка должна была дать точные
сведения о противнике, а наши передовые войска — от­
теснить противника в район Трехсвятительского переул­
ка.
Положение в городе
В чьих руках была Москва в ночь с 6 на 7 июля ?
Дать определенный ответ на этот вопрос было довольно
трудно. Мятеж был налицо. Восставшие против власти
большевиков имели в своем распоряжении вооруженную
силу, вполне достаточную, чтобы добиться успеха. Все
было неясно и в различных предположениях.
Известно было нам, что во главе восстания стояли
Александрович и Прошьян, хорошо знавшие настроение
и расположение войск Московского гарнизона. Вечером
6 июля Прошьян в сопровождении отряда преданных ему
войск захватил центральную телеграфную станцию и
стал рассылать свои воззвания по Москве и другим
городам, призывая к свержению власти большевиков и
к объявлению войны Германии25). В захваченных типо­
графиях изготовлялись прокламации к населению Мос­
квы и к красноармейцам.
Из состава 9-го латышского стрелкового полка были
высланы две роты отбить центральную телеграфную
станцию у левых эсеров, но эти роты действовали так
неискусно, что были захвачены в плен, обезоружены и
отведены в Б. Трехсвятительский переулок, где часть
стрелков была оставлена в качестве заложников, а
остальные отпущены в Кремль. Один полк московского
гарнизона (Венглинского)26) перешел на сторону восстав­
ших и захватил Покровские казармы.
Московский гарнизон
Летом 1918 г. московский гарнизон представлял собой
конгломерат из всевозможнейших войсковых частей, не
имевших строгого объединения в руках одного командо­
вания и весьма различных по своему назначению и по
своей политической ориентации.
23

Основное ядро московского гарнизона составляли
войска так называемой Народной армии, формировав­
шейся специально для возобновления мировой войны
совместно с Францией и Англией против Германии. Вой­
ска эти считались аполитичными, составленными на
контрактовых началах. Формированием их ведал Высший
военный совет 27) под председательством Л. Троцкого, при
военном руководителе генштаба М.Д. Бонч-Бруевиче28).
Войска эти были расположены в Ходынском лагере,
подчиненном непосредственно Муралову, занимавшему
должность командующего Московским военным округом
и начальника гарнизона гор. Москвы. Войска Ходынского
лагеря 6 июля объявили нейтралитет, они вынесли резо­
люцию, что они не будут помогать ни большевикам, ни
их противникам. Но это была хитрая уловка. Народная
армия, формируемая со специальной целью войны с
Германией, солидаризировалась со сторонниками разрыва
мирных отношений с Германией. По этой линии между
Народной армией, с одной стороны, и восставшими и со­
чувствующими им лицами из партии большевиков, с
другой стороны, мог составиться блок. Был ли этот блок
открыто оформлен, мы не знаем, но мы и не можем
утвердительно сказать, что такого блока совершенно не
существовало. Вероятно, и вождем действующей против
Германии армии называли Л. Троцкого. Он являлся сто­
ронником возобновления войны против Германии сов­
местно с Францией и Англией. С этими последними госу­
дарствами Л. Троцкий и его военный руководитель вели
переговоры о будущих планах совместных действий29).
Согласно указанию Муралова, на содействие войск
Ходынского лагеря при подавлении восстания мы рассчи­
тыватьне могли. С этими указаниями нам приходилось
серьезно считаться, не говоря уж о том, что так называ­
емая нейтральная позиция наводила нас на некоторые
размышления.
Следующей группой войск, расположенной в Москве,
являлась латышская советская стрелковая дивизия, ко­
мандиром которой был я. Латышские стрелки 17 мая
1917 г. выбрали своим идейным вождем тов. Ленина и
оставались верными ему непоколебимо30). Латышская
стрелковая дивизия назвала себя Советской, чем отлича­
лась от формируемых Л. Троцким аполитичных войск31).
Ленин и с ним большинство партии большевиков
являлись противниками войны с Германией и всеми
24

мерами старались сохранить с немцами мирные отноше­
ния 32). Такой же ориентации держалась латышская
стрелковая дивизия и ее ближайший вождь — ЦК
латышской коммунистической партии. Никакие попытки
вождей противного нам лагеря сбить нас с занятой
позиции не могли иметь успеха. Руководители подготов­
ки войны против Германии хотели включить латышскую
дивизию в состав Народной армии. Меня несколько раз
вызывали в Высший военный совет. Мне было дано
понять в начале июня, что латышская дивизия будет
зачислена в состав Народной армии приказом Л. Троц­
кого. Я предупредил об этом состоявших при мне комис­
саров и предложил подчинить латышских стрелков
непосредственно председателю Совнаркома тов. Ленину,
что и было проведено в жизнь тов. Петерсоном К.А.
Взвешивая наши шансы в случае открытого столк­
новения с противниками политики Ленина, я пришел к
заключению, что наши силы будут слишком слабы, и это
соображение заставило меня сформировать специальный
отряд (образцовый полк) из преданных Советской власти
людей и передать его в непосредственное распоряжение
председателя ВЦИК тов. Свердлова. Состав отряда :
стрелковый полк с артдивизионом и эскадрон конницы.
Порядок формирования : а) каждая большевистская
ячейка дает четыре человека (партийных и непартийных)
с поручительством за верность их ленинской политике;
б) отряд формируется при латышской стрелковой диви­
зии при моем руководстве и состоит в подчинении у
председателя ВЦИК.
Свое это решение я доложил комиссарам латышской
дивизии и просил тов. Петерсона К.А. (он состоял членом
ВЦИКа) спросить мнение тов. Свердлова Я.М. Тов. Свер­
длов одобрил мое предложение и распорядился немед­
ленно приступить к работе. К 6 июля в составе образцо­
вого полка было около 300 человек, которые исправно
сражались рядом с латышскими стрелками. Латышские
стрелки и образцовый полк были теми войсковыми частя­
ми, которые могли быть брошены в ночную атаку. К
названным войскам надо прибавить отряды коменданта
Москвы тов. Пече33), но связи с этим последним у нас
не было.
Особую категорию представляли войска ВЧК, состо­
явшие из различных отрядов. К этим последним примк­
нули матросские отряды черноморской эскадры, зато­
25

пленной в Новороссийском заливе. В конце июня и в
начале июля черноморские матросы стали прибывать в
Москву отдельными эшелонами. Часть матросских от­
рядов удалось разоружить, но несколько отрядов успели
проникнуть в город, и 6 и 7 июля они отдали себя в
распоряжение восставших.

Мое первое посещение тов. Ленина в Кремле
После назначения при мне четырех комиссаров
сильно осложнился вопрос о том, кому же я должен под­
чиниться непосредственно и от кого я должен получать
директивы. Мы должны были считаться с возможностью
крупных осложнений, так как положение в городе для
нас оставалось совершенно неясным, а потерянное время
могло быть использовано восставшими для закрепления
своего положения. Политические группировки в вопросе
войны с Германией были для меня более или менее ясны,
но степень активности каждой группы в связи с высту­
плением левых эсеров оставалась для меня загадкой.
Мне было известно, что в войсках Ходынского лагеря
большевистской агитации не велось совершенно, а при
таком положении эта войсковая масса могла выступить
с оружием в руках против нас. Не лучше ли было
разогнать Ходынский лагерь, пока он не занял позицию
на боевом фронте ? Такие и подобные вопросы я изложил
тов. Петерсону и Данишевскому. Сколько мне помнится,
оба они высказывались категорически, что мне необхо­
димо повидаться с тов. Лениным, изложить ему мои со­
ображения и получить от него определенную директиву.
Кто-то из них запросил тов. Ленина по поводу сказанно­
го, и от него был получен ответ, что он, Ленин, просит
меня прибыть немедленно в Кремль. Со мной поехал
Данишевский. Было около полуночи. По-видимому, в
Кремле нас ждали, так как везде были заготовлены про­
пуска и нигде никаких остановок не было. В Кремле
было темно и пусто. Нас провели в зал заседаний Сов­
наркома и просили подождать. Данишевский пошел к
Ленину, который был у себя. Довольно обширное поме­
щение, в котором я очутился впервые, освещалось одной
электрической лампочкой, подвешенной под потолком,
где-то в углу. Занавеси у окон были спущены. Обстанов­
26

ка напоминала мне прифронтовую полосу на театре
военных действий.
Войдя в зал правой дверью, я остановился шагах в
пяти. Через несколько минут дверь на противоположной
стороне зала отворилась, и в нее вошел тов. Ленин. Он
подошел ко мне быстрыми шагами и спросил вполголоса :
« Товарищ, выдержим до утра ? » Задав этот вопрос мне,
Ленин продолжал смотреть на меня в упор. Я в этот
день привык к неожиданностям, но вопрос тов. Ленина
озадачил меня остротой своей формы. Я понял, что
вождь пролетарской революции ждал от меня ответа
категорического и что всякий другой разговор здесь
делается излишним. Но дать ответ на такой вопрос, какой
поставил мне тов. Ленин, я совершенно не приготовился.
Почему было важным выдержать до утра ? Неужели мы
не выдержим до конца ? Было ли наше положение
столь опасным, может быть, состоявшие при мне комис­
сары скрывали от меня истинное положение наше? Под
упорным взглядом Ильича я изложил то, что было
известно мне : обстановка еще не выяснена, положение в
городе осложняется, атака в 4 часа быть не может, так
как наши войска не могут быть собраны. Я просил тов.
Ленина дать мне около двух часов времени. Я объеду
город, соберу нужные мне сведения, и в 2 часа 7 июля
дам совершенно точный ответ на поставленный вопрос.
С этим тов. Ленин согласился и, сказав : « Я Вас буду
ждать », ушел таким же быстрым шагом, как вошел.
Положение к 2-м часам утра 7 июля
К 2-м часам 7 июля наше положение значительно
окрепло. У храма Христа собрались части 1-го латыш­
ского стрелкового полка с артиллерией и образцовый
полк. На Страстную прибыл 2-й латышский стрелковый
полк при 4-х орудиях артшколы. Во всяком случае мы
имели группы войск : у храма Христа Спасителя, в
Кремле, на Страстной площади и на Арбатской площади.
Мы уже вышли из того тяжелого положения, в котором
очутились 6 июля после выступления левых эсеров.
Сведения о действиях восставших были крайне
скудные и сбивчивые. Определенно было известно, что
штаб и резиденция левоэсеровского правительства распо­
ложены в особняке Морозова. Все-таки весьма веские
27

данные были налицо, а именно : левоэсеровские вожди
пропустили момент для решительных действий, и без
больших жертв они уже не могли победить большевиков,
так как мы были готовы дать отпор.
В общем и целом к двум часам 7 июля у меня со­
здалось впечатление, что мы победим, если утром перей­
дем в решительное наступление всеми силами, собран­
ными в течение ночи.
Мое вторичное посещение тов. Ленина
Вторичное свидание с тов. Лениным состоялось, как
было между нами условлено, в два часа ночи 7 июля. Со
мною был Подвойский, но он остался в секретарской
комнате. Встреча с тов. Лениным состоялась на прежнем
месте. Я ожидал появления тов. Ленина, стоя у того
же кресла, где я первый раз стоял. Тов. Ленин вышел
из той же двери и таким же быстрым шагом подошел
ко мне. Я сделал несколько шагов навстречу ему и
отрапортовал : « Не позже 12-ти часов 7 июля мы будем
полными победителями в Москве ». Ленин схватил обе­
ими руками мою правую руку и крепко-крепко пожал ее
и сказал : « Спасибо, товарищ. Вы меня очень обрадова­
ли». Он просил меня присесть на рядом находившееся
кресло, сам сел рядом и просил меня рассказать ему, что
делается в городе и в каком положении противник и его
войска.
Я рассказал все, что было известно о левых эсерах,
о настроении московского гарнизона, а равно и о наших
войсках. Тов. Ленин задавал различные вопросы, касаю­
щиеся наступления латышских стрелков, особенно инте­
ресовался, не ведется ли среди них эсеровская агита­
ц и я34). На все вопросы я дал совершенно определенные
ответы, чем, по-видимому, тов. Ленин остался вполне
доволен. Я изложил ему также намеченный мною план
действий. Наша беседа длилась минут двадцать. Окончив
свой доклад и видя, что тов. Ленин не задает больше
вопросов, я встал и просил разрешения уехать. Владимир
Ильич еще раз выразил свою горячую благодарность
мне и вышел вместе со мною в секретарскую комнату,
где мы и распрощались.
Из вышеизложенного видно, что я выдал два весьма
ответственных векселя.
28

План операции

Первый вексель я выдал советскому правительству,
взяв в свои руки командование войсками при подавлении
левоэсеровского мятежа, поручившись головой за успех,
и второй — обещал лично Ленину ликвидировать лево­
эсеровский мятеж не позднее полудня 7 июля. Оба эти
векселя вытекали из создавшегося положения и сильно
обязывали меня : 1) организовать концентрическое на­
ступление на расположение противника, которое завер­
шить штурмом; 2) одновременно со штурмом произвести
разгром арт-огнем штаба и резиденции левоэсеровского
правительства. Начало наступления было назначено на
5 часов утра.
План наступления был выработан следующий. Тре­
тьему латышскому стрелковому полку с двумя орудиями
вести наступление со стороны Таганки на Яузский мост
и далее на Яузский бульвар. Первый полк с двумя
орудиями поведет наступление по Варварке, Большому
Ивановскому и Большому Трехсвятительскому переул­
кам. Второму полку с двумя орудиями, наступая по Чи­
стопрудному бульвару, занять Покровские казармы и
оттуда развивать дальнейшее наступление. Девятый полк
обороняет Кремль и частью своих сил действует в сто­
рону Ильинки и Покровки.
К 10 часам утра положение полков должно было
быть следующим : 3-й полк должен был занять Подко­
локольный и Воронцово поле; 1-й полк должен быть на
Малой Ивановке и Колпачном переулке; 2-й полк должен
был занять Покровские казармы. Образцовый полк дей­
ствовал между первым и третьим полками. Образцовый
и третий латышские полки были объединены под коман­
дой комбрига Дудина. Артиллерия была распределена
по полкам.
Для выполнения второй задачи, т. е. разгрома лево­
эсеровского штаба и резиденции левоэсеровского прави­
тельства, была назначена в распоряжение комбрига
Дудина особая батарея, которая должна была подвести
свои орудия на руках возможно ближе к особняку Моро­
зова и разгромить его стрельбой прямой наводкой.
В моем резерве на Девичьем поле были инженерный
батальон латышской дивизии и 4 тракторных 6-ти дюй­
мовых орудия. Ожидалось прибытие латышского кавале­
рийского эскадрона из Павловского Посада.
29

События 7 июля

6 и 7 июля было два восстания и двое восставших.
До сих пор наш разговор шел исключительно о дейст­
виях левых эсеров. Я почти совершенно не касался
другого мятежника — троцкистов. Троцкисты хотели
сыграть роль tertius gaudens (третьего наслаждающегося)
и действовали крайне осмотрительно. Но все-таки вожди
их действовали, и действия их приняли характер опре­
деленного выступления на стороне левых эсеров. Ночью
передавал мне тов. Петерсон, что Л. Троцкий справлялся
постоянно о моих действиях и моих распоряжениях и
четыре раза подтвердил, чтобы не спускать глаз с меня,
чтобы я не изменил. Муралов вел какие-то переговоры
со Склянским, который, как я думал, не имел никакого
отношения к операции против левых эсеров. Утром 7
июля имел место следующий случай. В штабе округа в
коридоре я застал Муралова за работой, которая заста­
вила меня поинтересоваться ближе, чем он занимается.
Муралов осматривал приготовленные кем-то средства
технической связи и отдавал начальнику связи какие-то
распоряжения. Я подошел вплотную к нему и спросил,
для какой цели собраны эти средства связи и что он
собирается с ними делать. Средствами связи я заинтере­
совался потому, что они были очень нужны мне для
управления операцией по подавлению восстания левых
эсеров. Муралов ответил мне, что в Николаевских казар­
мах подготовляется резиденция для советского прави­
тельства на тот случай, если ему придется покинуть
Кремль. К сказанному Муралов добавил, что Николаев­
ские казармы находятся на краю города и что оттуда
недалеко лес, куда можно будет скрыться, но это в
крайнем случае. Подумав над словами Муралова, я не
поверил им. Объяснения его показались мне наивными.
Ведь Николаевские казармы находятся вблизи Ходынского лагеря. Мне было ясно, что если хозяевами поло­
жения станут левые эсеры, то они немедленно порвут
мирные отношения с Германией и возобновят с ней
войну, вследствие чего войскам Ходынского лагеря будет
объявлена мобилизация. При таком положении вещей
большевикам — сторонникам мира с Германией едва ли
будет безопасно устраивать свою резиденцию в Нико­
лаевских казармах, т. е. вблизи Ходынки. Все это я
понимал и, конечно, не мог поверить объяснениям Мура30

лова. Года через два мне удалось выяснить, что Муралов
действительно врал мне от начала до конца. Дело об­
стояло так. Муралов получил распоряжение от кого-то
выше его стоящего приготовить средства связи и отдать
их в распоряжение Склянского, который установил
прямую телефонную связь из секретариата Троцкого
(Лесной пер. № 1) с командиром латышских батарей
Берзиным Э.П.35). С последним Склянский вступил в
переговоры и сагитировал его (Берзина Э.П.) перейти на
сторону троцкистов и вступить в соглашение с левыми
эсерами. В 1921 г. Берзин Э.П. подтвердил мне, что у
него была непосредственная связь со Склянским и что
он действовал по его (Склянского) указаниям.
Действия Муралова меня крайне обеспокоили, так
как он сеял панику. Я считал положение большевиков
весьма прочным. Что же касается эсеров, то сил у них
было мало, особенной боеспособностью таковые не отли­
чались, энергичного и талантливого командира у них
не оказалось; если бы таковой у них был, то он и левые
эсеры не провели бы в бездействии 6 июля и всю ночь на
7 июля. Кремль для левых эсеров был неприступной
твердыней. Но дело в том, что у меня составилось такое
впечатление, что действия Муралова не находятся в
полном контакте с моими планами. Мне показалось, что
в Николаевских казармах устраивается командный пункт
для управления войсками Ходынского лагеря. Я ни на
минуту не сомневался в том, что в случае, если борьба
в Москве примет затяжной характер, войска Ходынского
лагеря выступят активно против нас. Предположения о
молниеносной ликвидации восстания ночной атакой уже
не оправдались, и мы вынуждены были перейти к мето­
дическим действиям дневного боя. Во всяком случае со­
вместные действия контрактовых аполитичных войск Хо­
дынского лагеря с советскими латышскими стрелками на
фронте Гражданской войны были невозможны, тем бо­
лее, что между названными войсками происходила
открытая вражда. Один полк из состава московского
гарнизона, расположенный в Покровских казармах, но­
чью перешел на сторону восставших, и он мог послужить
авангардом. Это усугубляло наше тяжелое положение и
требовало от наших действий большой решительности,
чтобы ликвидировать восстание в кратчайший срок. Ут­
ром явилась в штаб латышской стрелковой дивизии
(Знаменка, 10) матросская делегация, присланная глава­
31

рями левых эсеров. Матросы просили вступить в пере­
говоры с левыми эсерами. Из штаба дивизии спросили
по телефону меня, как поступить с делегацией. Я сказал,
чтобы попросили матросов удалиться. Около 7-8 часов
утра послышалась артиллерийская стрельба со стороны
Трехсвятительского переулка по Кремлю. Снаряды пада­
ли в Малый дворец. Огонь велся из полевых орудий,
гранатой и шрапнелью. С наших батарей последовал
запрос о разрешении открыть огонь. Одна батарея хотела
стрелять от храма Христа, другая со Страстной площади.
Я отдал распоряжение не открывать огня до моего при­
езда.
Сначала я отправился на батарею, расположенную
у храма Христа. Там стояли два орудия, которые обслу­
живались курсантами. Курсанты подготовляли орудия
для стрельбы по карте. Орудия были наведены на Трех­
святительский переулок. Направление было взято соглас­
но указаниям какого-то прохожего, расстояние, вычис­
ленное по карте, было неправильное. После тщательной
проверки оказалось, что снаряды ударили бы в воспита­
тельный дом. Этой батарее я запретил стрелять. Что же
касается батареи, расположенной на Страстной площади,
то тут случилось неразрешимое для того времени препят­
ствие, а именно : стрелять пришлось бы по угломеру и
уровню, а с этим атрибутом современной арттехники
курсанты были слишком мало знакомы. Я отдал распоря­
жение, чтобы артиллерия стреляла исключительно пря­
мой наводкой.
Наступление
Наступление советских войск началось согласно
отданному боевому приказу и вначале развивалось впол­
не успешно. Утром 7 июля был густой туман, покрывший
город серой непроницаемой завесой. Видеть вперед можно
было шагов на 15-20, а отличить своих от противников
было совершенно невозможно, так как и те и другие
были в сером. Наши войска теснили противника по всему
фронту и к 9 часам сошлись совсем близко. На всем
фронте завязалась рукопашная и пулеметная стрельба.
Время от времени левоэсеровская батарея бросала сна­
ряды по различным направлениям. Москва превратилась
в боевое поле. Публика, невзирая на праздничный день,
32

на улицы не выходила. У меня была телефонная связь
с комбригом Дудиным, который присылал донесения
вполне исправно. К 10 часам 2-й латышский полк с
батареей курсантов занял часть Покровских казарм.
Труднее было положение на фронте 1-го латышского
полка и образцового полка, которым пришлось действо­
вать по узким переулкам под сильным обстрелом. Оба
названных полка понесли значительные потери. Комбриг
Дудин сообщил мне, что сопротивление противника при­
нимает очень упорный характер, что у восставших шесть
пулеметов и действуют бронемашины36).
1-й латышский стрелковый и образцовый полки вре­
менно приостановили наступление и начали закреплять­
ся. Люди стали занимать прилегающие дома и приспоса­
бливать к обороне заборы и площади. Комбриг Дудин
находил наше положение крайне тяжелым и сомневался
в возможности открытого штурма средствами одних
только пехотных частей. Этот вопрос занимал меня с
самого утра, и я строил различные проекты планов
насчет того, как расправиться с восставшими и выпол­
нить обещание, данное Ленину. В конце концов, в связи с
донесениями комбрига Дудина, я принял следующее
решение, а именно : разгромить артиллерийским огнем
резиденцию левоэсеровского правительства, расположен­
ную в особняке Морозова, после чего перейти в общую
атаку. Для осуществления этого решения мною было
указано комбригу Дудину подвести совершенно скрытно
несколько орудий возможно ближе к морозовскому особ­
няку и когда эта задача будет выполнена, то доложить
мне по телефону. Это распоряжение было отдано около
девяти часов утра, и при исполнении его могли встре­
титься очень крупные затруднения маневренного харак­
тера. Во всяком случае, по моим соображениям, к полуд­
ню я должен получить доклад комбрига Дудина, что
орудия наведены на резиденцию левоэсеровского прави­
тельства.
Невзирая на большие трудности, эта задача была
выполнена, и командиру артиллерийского дивизиона
Берзину Э.П. удалось подвезти два орудия к храму Вла­
димира и установить их на расстоянии 300 шагов от
морозовского особняка.

33

Выступление троцкистов

Но в это время случилось одно совершенно непред­
виденное обстоятельство, а именно : на помощь левым
эсерам выступили троцкисты. Подробности этого дела
еще мало выяснены. Я изложу только то, что случилось
на батарее Берзина. А там случилось следующее. Около
половины одиннадцатого к храму Владимира пришел
Склянский Э.М. и уговорил Берзина прекратить действия
против левых эсеров и вступить с ними в переговоры.
Берзин поддался на уговоры Склянского, приказал опять
оба орудия отвезти на бульвар против Покровских ка­
зарм. Командиру бригады Дудину об этом не было сооб­
щено, и он не знал о прекращении боевых действий. Из
особняка Морозова вышел Саблин37), с которым Склян­
ский вступил в переговоры. Этим наше наступление было
фактически сорвано в самом главном направлении.
О выступении троцкистов на других участках нашего
наступления мне неизвестно, но знаю, что с 3-м латыш­
ским полком тоже было не совсем ладно. Фактически
благодаря деятельности Склянского Э.М. наше наступле­
ние было сорвано.
Я все время находился в штабе округа к был при
телефоне. При мне неотлучно дежурили Муралов и Под­
войский. Муралов отдал мне довольно странное распоря­
жение, а именно : когда Дудин доложит мне о том, что
латышские батареи заняли позицию и орудия будут
наведены на особняк Морозова, то до отдачи приказания
открыть огонь я должен сообщить об этом Муралову. Это
распоряжение Муралова меня тоже сильно удивило, но
реагировать на него я никак не мог. Я допускал, что он
действует на основании инструкций, получаемых из
Кремля. Я постоянно справлялся по телефону у Дудина
о ходе наступления на различных участках боевого
фронта. Особенно меня интересовало положение дела
против резиденции левоэсеровского правительства, и мне
показалось, что там наши действия ведутся недостаточно
энергично, на что я и указал Дудину, который находился
на своем командном пункте где-то возле воспитательного
дома. Дудин в свою очередь ждал доклада Берзина о
готовности его орудий. В начале двенадцатого часа ком­
бриг Дудин сам отправился к храму Владимира, и тогда
для него выяснилось то положение, о котором я говорил
только что выше.
34

Что же случилось дальше ? А случилось дальше вот
что. Дудин взял несколько латышских стрелков и при­
казал им поставить орудия на прежнее место. Латышские
стрелки схватили первое попавшееся им орудие и поста­
вили его у храма Владимира на прежнее место. Это было
выполнено около половины двенадцатого, о чем и сооб­
щил мне по телефону комбриг Дудин. Командовал этим
орудием латышский стрелок Буберг38). Доклада Дудина
я ждал с большим нетерпением. Я не отходил от теле­
фона. Недалеко от меня были Муралов и Подвойский.
Мы все трое стояли на ногах. Наконец, около половины
двенадцатого я получил доклад Дудина, что орудия наве­
дены на особняк Морозова. Я повернулся к Муралову и
сказал ему об этом. Муралов сделал несколько шагов в
мою сторону и сказал : « Но стрелять вы не будете ».
Этим приказом Муралова я был крайне поражен. Я по­
смотрел на Подвойского. Он передернул плечами и как-то
странно улибнулся. Мне показалось, что он был так же
поражен, как я.
— Почему я не буду стрелять ? — спросил я Му­
ралова.
— Так, — ответил Муралов.
— Я : « Что значит так ? »
— Муралов : « Надо вступить с левыми эсерами в
переговоры ».
С большим трудом я мог поверить, что это говорит
состоящий при мне комиссаром большевик. Если бы я не
слышал слова Муралова своим ушами, то я не поверил
бы. Муралов не считался с тем, что я отвечал за успех
своей головой. Я решил исполнить точно приказ тов.
Ленина. Я схватил телефонную трубку и спросил : « Ду­
дин, Вы меня слушаете ? » Получив утвердительный
ответ, я приказал : « Огонь ! В атаку ! »
Ликвидация восстания
Огонь последовал немедленно. Один из первых вы­
пущенных снарядов влетел в окно и разорвался в сосед­
ней комнате с той, где заседало левоэсеровское прави­
тельство. Это последнее, охваченное паникой, обратилось
в бегство. Вдогонку было выпущено еще около десятка
снарядов шрапнелью и картечью. Всего израсходовано
было 17 снарядов. Оглушительные разрывы гранат про­
35

извели ошеломляющее воздействие на заседание, участ­
ники которого моментально бросились на улицу и, спа­
саясь от картечи, разбежались в разные стороны. За
главарями побежали также и войска. Около 12-ти часов
комбриг Дудин донес мне по телефону о том, что левые
эсеры бегут и что особняк Морозова занят 1-м латыш­
ским стрелковым полком. Через полчаса Дудин сообщил,
что войска левых эсеров разбежались и сопротивления
нигде не оказывают. Около половины первого было
донесено тов. Ленину, что восстание левых эсеров лик­
видировано.
Преследование
Около 14-ти часов весь район, занятый левыми
эсерами, был в наших руках. Все войска, бывшие под
моей командой, собрались около помещения ВЧК. Туда
же приехал и тов. Ленин.
Около 15-ти часов я получил доклад от комбрига
Дудина, что преследование организовать ему не удалось,
так как войска заявляют, что они очень устали, причем
войска нашли в складах ВЧК большие запасы продо­
вольствия, которое разобрали, и отправились по домам.
Было решено послать для преследования 9-й латышский
стрелковый полк, так как он все время оставался в
Кремле.
Мы с Подвойским отправились пешком в Кремль.
Лично я не был уверен, что наша миссия увенчается
успехом, так как мне было хорошо известно специфиче­
ское внутреннее состояние этого полка. Командира полка
разыскали нескоро. Но от него никаких распоряжений
не добились. Он ссылался на то, что полком ведает пред­
седатель полкового комитета. Председателя полкового
комитета удалось разыскать при содействии коменданта
Кремля. Я изложил цель нашего появления и просил
снарядить в наше распоряжение один батальон. Предсе­
датель полкового комитета ответил, что он не имеет
полномочий на такие распоряжения, и сказал, что собе­
рет полковой комитет и предложит решение вопроса на
его усмотрение. Подвойский покачал головой и, по-видимому, начинал терять терпение. Несмотря на свое высо­
кое положение в военном ведомстве (Подвойский являлся
одним из народных комиссаров по военным и морским
36

делам), он фактически оказался слабее полкового коми­
тета. Мы стояли на дворе и ожидали решения полкового
комитета. Наконец, подвился председатель полкового
комитета и сообщил, что полковой комитет не разрешил
дать стрелков для преследования, так как 9-й полк
составляет гарнизон Кремля и не имеет права ослаблять
его оборону. Подвойский вышел из терпения и закричал
на председателя полкового комитета : « Товарищ, полко­
вые комитеты давно уничтожены39), убирайтесь вон и
пришлите командира полка ! » Командир полка получил
от Подвойского приказ — немедленно выделить не менее
одной роты и прислать к нему. Через полчаса командир
полка привел один дозор в составе около двадцати чело­
век, который и был направлен на Сокольники. Тут же
на кремлевском дворе Подвойский обратился ко мне со
следующими словами : « Товарищ Вацетис, делаю Вам
замечание как начальнику латышской дивизии. У Вас в
дивизии нет дисциплины». Я ответил: «Товарищ Под­
войский, по существу Ваше замечание принимаю. Но
позвольте заметить Вам как Народному комиссару по
военным делам, что у Вас в московском гарнизоне не
только нет дисциплины, но он ведет себя предательски ».
Было назначено расследование поведения частей
московского гарнизона, и вот что писал тогда в своем
приказе Троцкий :
« Наряду с частями, безукоризненно исполнявшими
свой долг во время контрреволюционного мятежа левых
эсеров, в составе московского гарнизона оказались недо­
стойные группы, которые либо примыкали к мятежни­
кам, либо ослаблялись внутренними раздорами.
Для расследования поведения всех частей москов­
ского гарнизона, для установления порочных элементов
в его среде с целью примерного их наказания, учрежда­
ется Комиссия в следующем составе : Председатель —
М.С. Кедров40), члены: Данишевский, Аросев41). Эта
комиссия имеет право создавать подкомиссии в отдель­
ных районах или частях. Результат представить не позд­
нее 15 июля. Июль 1918 г. ».
Заключение
1. Восстание в Москве 6-7 июля послужило сигна­
лом для восстания против партии большевиков во многих
37

других городах : Ленинграда, Ярославле, Ульяновске, Ка­
зани. В эти дни поднял мятеж главнокомандующий Во­
сточным фронтом Муравьев. 6, июля повернули фронт
против Москвы чехословацкие войска.
2. События в Москве 6-7 июля 1918 г. весьма мало
изучены. Остается до сих пор неизвестным, на какого
хозяина работали, например, Склянский и Муралов. По
чьему плану они работали ? Почему не хотели допустить
меня для командования войсками при подавлении лево­
эсеровского восстания ? Очевидно, что кому-то хотелось,
чтобы на этом месте был простачок, которого легче мож­
но было бы околпачить. Видно, у заговорщиков был
общий план действий и был человек, создавший этот
план, но сам оставшийся за кулисами, чтобы появиться,
когда наступит подходящий момент.
Через несколько месяцев я задал Троцкому вопрос,
чем объяснить, что 7 июля в самый решительный момент
Муралов запретил мне открыть огонь по левоэсеровским
войскам. Троцкий ответил мне следующее :
— Вы разгромили одну из самых больших полити­
ческих комбинаций и не знаете, кого Вы громили, у Вас
чисто солдатский подход к политике. 7 июля левые эсеры
выкинули лозунг : « Да здравствует советская власть во
главе с Лениным, но без большевиков », а куда мы, ос­
тальные, пошли бы.
Мне кажется, что в первом абзаце Троцкий высказал
правду о событиях 7 июля, а во втором абзаце сказал
чепуху, чтобы запутать то, что у него по несторожности
сорвалось в первом абзаце. Верно, что одурманенные
кем-то матросы ходили по городу тогда и вели такого
рода агитацию. Они говорили в штабе латышской диви­
зии, что восставшие стоят за советскую власть во главе
с Лениным, но это они говорили специально в латышских
частях, так как знали, что Ленин является идейным
вождем латышских стрелков. Но вожди левых эсеров,
затем Склянский, Муралов и убившие Мирбаха пресле­
довали совершенно другие цели. А что, если наступление
латышских стрелков сорвалось бы и победили бы вожди
левых эсеров и та группа, которую возглавляли Склян­
ский, Муралов ?.. Тогда в Москве правительство Ленина
было бы свергнуто и образовалось бы другое правитель­
ство, и едва ли во главе с Прошьяном и Спиридоновой42),
Блюмкиным, Склянским и Мураловым ! ? Вероятнее все­
го, что тогда выдвинулась бы из-за кулис фигура общего
38

руководителя восстания 6-7 июля — Троцкого. В этих
действиях вождей восстания и их союзников проявился
типичный военный троцкизм. Едва ли можно допустить,
что выступление вождей левых эсеров, затем Склянского, Муралова составляет какой-то массовый putch пер­
сонального харакетра. Вероятнее всего, что между леврэсеровскими вождями и троцкистами был заключен блок.
Целями этого блока были увлечены многие большевики,
т. е. те, которые стояли за разрыв с Германией и за во­
зобновление с ней войны в союзе с Францией и Англией.
МОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ ВОСТОЧНЫМ ФРОНТОМ
Я был назначен главнокомандующим Восточным
фронтом Советом Народных Комиссаров 9 июля, о чем
я был поставлен тогда же в известность. Утром 10 июля
я был вызван экстренно в Военный Комиссариат (Лесной
пер. № 1) к Наркомвоенмору для получения указаний.
Л. Троцкий имел очень озабоченный вид и, по-видимому, куда-то торопился, поэтому наш разговор был
краток. Он сказал мне, что я должен считать мое назна­
чение окончательно решенным и что решено в принципе
на будущее время делать все назначения, не запрашивая
согласия назначаемого. Потом он заявил, что бывший
главком Муравьев сам себя ликвидировал43) и ближай­
шие сведения о положении на Восточном фронте можно
узнать в Опероде44), который сохраняет значение кон­
трольного органа, а общее руководство передано Высше­
му Военному Совету, поэтому он просил меня зайти к
Военруку М.Д. Бонч-Бруевичу и сговориться с ним по
вопросам предстоящей моей деятельности. Потом раз­
говор перешел к моим пожеланиям. Я считал необходи­
мым направить на Восточный фронт части Латышской
стрелковой дивизии, причем одну бригаду на северный
Урал, а остальные части на Среднюю Волгу. В частности,
я просил направить немедленно из Бологое в Казань 5-й
латышский полк. На этом наш разговор кончился.
Л. Троцкий отнял у меня слишком мало времени, и
поэтому я задал себе вопрос : зачем он вызвал меня к
себе ? Какие указания от него я получил ? Сходить туда.
Сговориться с тем. И это называются указания человека,
поставленного революцией во главе обороны величайшей
39

в мире страны ? Особенно « уместным » являлось ука­
зание мне Л. Троцкого отправиться к М.Д. Бонч-Бруе­
вичу и сговориться с ним. Л. Троцкий знал мои расхож­
дения с М.Д. Бонч-Бруевичем как в вопросах военной по­
литики, так и военного строительства. В июне месяце Л.
Троцкий поручил мне произвести инспекцию войсковых
частей Московского гарнизона, и во время докладов,
касающихся результатов указанной Инспекции, я неодно­
кратно указывал ему на бессмысленность формирования
специфической вооруженной силы для войны с Герма­
нией. Об этой аполитической армии, формируемой М.Д.
Бонч-Буевичем, Л. Троцкий сам отзывался критически и
не находил средства от нее отделаться, он не знал, что
надо сделать. Наконец, я выступил открыто в военной
печати с протестом против « безумцев, желающих, очертя
голову, бросить народ с пустыми руками в кровавое
пламя войны с Германией». Жало этих статей было
направлено как раз против всей реакционной верхушки
старого генерального штаба, которая, спекулируя на за­
труднениях партии большевиков, преследовала цели,
выдвинутые керенщиной.
Л. Троцкий на словах соглашался со мною, но в то
ж е время на деле одобрительно относился к планам М.Д.
Бонч-Бруевича.
Я ушел от Л. Троцкого с таким чувством, что будто
я по служебной обязанности просидел десять минут
перед мыльным пузырем.
Доклад у тов. Ленина
Тов. Ленин пожелал выслушать от меня личный до­
клад о ликвидации левоэсеровского восстания. Доклад
этот состоялся 10 июля в кабинете тов. Ленина.
Было около полудня. Я пришел в комнату секрета­
риата тов. Ленина и просил доложить о себе. Я был
принят через 5-6 минут. В то время, когда я направился
в кабинет тов. Ленина, оттуда вышел Л. Троцкий. Он
подошел ко мне и, вручив мне какой-то пакет, сказал :
« Советское правительство постановило наградить Вас.
Здесь некоторая сумма денег ». (В пакете оказалось
10 000 рублей.) Я был поражен : что-то неприятное по­
лоснуло меня по самолюбию, и я протянул пакет обратно
Троцкому. Он это заметил и сказал : « Берите, берите.
40

Мы не можем дать Вам чины и ордена, как прежде, мы
можем наградить Вас оказанием материальной помо­
щи » 45). Сказав это, он ушел.
Я имел при себе письменный доклад, который и
передал тов. Ленину. На словах мне осталось рассказать
события 7 июля, так как все предыдущее я уже докла­
дывал ему при нашем разговоре в ночь с 6 на 7 июля. В
своем докладе, письменном и словесном, я не касался
вылазки троцкистов, так как для меня многое было
неясно и многого я тогда не знал и не давал себе ясного
отчета о их взаимной связи в Московском восстании.
После этого разговор перешел к вопросам о поло­
жении на Восточном фронте. Перед этим тов. Ленин
вышел и скоро вернулся, а вслед за ним одна гражданка
внесла два стакана чаю и сухари. За этим чаем с суха­
рями мы и разговаривали. Тов. Ленин сидел на своем
месте за письменным столом посередине комнаты, а я
напротив него. На столе были различные книги и жур­
налы.
Тов. Ленин сообщил мне, что на востоке положение
сильно осложнилось, борьба охватила Волгу, Урал, Си­
бирь и Туркестан, и заявил, что необходимо скорее
освободить Среднюю Волгу. Затем он спросил, как я
думаю действовать.
Я просил у тов. Ленина разрешения высказаться по
вопросу о системе обороны РСФСР и о нашем военном
строительстве.
Тов. Ленин ответил, что он очень просит меня изло­
жить ему мой взгляд на эти вопросы совершенно откро­
венно. Я высказал следующие соображения :
1. Относительно системы обороны РСФСР я сказал,
что на западе и на юге, т. е. против германской интер­
венции, надо пока обороняться, а на востоке развивать
самое энергичное наступление, чтобы разбить чехо-бе­
лых, пока их силы разбросаны.
2. Относительно проводимого в жизнь военного
строительства я сказал, что оно разрывает вооруженную
мощь РСФСР на две противоположные армии : на западе
против Германии создается главная армия, аполитичес­
кая, которая, судя по поведению Московского гарнизона,
не признаёт Советскую власть. На восток перебрасыва­
ются слабые и неорганизованные красногвардейские
отряды, которые преданы Советской власти, но не обла­
дают должной боеспособностью.
41

— А что Вы предлагаете, — спросил тов. Ленин.
Я сказал, что предлагаю на Восточном фронте при­
ступить к реорганизации Красной гвардии в регулярную
РККА, а контрактовую армию, формируемую Высшим
Военным Советом, постепенно ликвидировать.
Тов. Ленин сказал, что при составлении февраль­
ского декрета о формировании вооруженной силы он
имел в виду только РККА, а потом были допущены
Высшим Военным Советом искажения; что же касается
переформирования Красной гвардии в регулярные вой­
ска, то тов. Ленин сказал, что за это дело надо приняться
немедленно и что на этот счет будут даны указания тов.
Кобозеву, председателю Рев. Военного Совета Восточного
ф ронта46). Затем тов. Ленин показал мне донесения из
Берлина о событиях на театре Мировой войны. Не пом­
ню, что было сказано в донесениях этих о положении на
фронте, но много говорилось о революционном движении
внутри Германии, которое охватило всю страну.
В конце нашего разговора тов. Ленин задал вопрос :
будут ли сражаться латышские стрелки с германскими
войсками, если немцы будут наступать на Москву.
Я ответил, что латышские стрелки будут сражаться
везде, где прикажет Советская власть, но при этом я
высказал сомнение, что едва ли контрактовая армия,
формируемая Высшим Военным Советом, поддержит
латышских стрелков. Тов. Ленин сказал : « А что, Вы
думаете, они опять объявят нейтралитет ? »
Я высказал предположение, что при появлении не­
мецкой каски контрактовые разбегутся. При прощании
тов. Ленин благодарил меня за точное выполнение обе­
щания разгромить левых эсеров. Пожимая мне руку, он
сказал : « Разгромите так чехословаков, Советская власть
Вас очень отблагодарит за эту услугу ».
У меня совершенно невольно сорвалось с языка :
« Очень благодарю, я уже довольно получил ».
Тов. Ленин посмотрел на меня серьезно, ничего не
говоря...
Я сказал, что от имени Советского правительства
Наркомвоенмор Л. Троцкий передал мне только что
целую кучу денег, и показал пакет.
Тов. Ленин взглянул на пакет и сказал : « Уже ? », —
и усмехнулся.

42

Сдача мною должности начальника Латышской дивизии

Части Латдивизии были разбросаны по всей Совет­
ской территории. При участившихся в июне и июле слу­
чаях восстаний местного характера, сопровождавшихся
свержением Советов, приходилось разбрасывать полки
не только по батальонам, но и по ротам и взводам. В
рассматриваемое время предположено было части диви­
зии стягивать к трем пунктам : 1) к Ярославлю для пода­
вления восстания, 2) в Москву и 3) на фронт против чехобелых, где уже находился 4-й полк и участвовал в боях
в районе Сызрани.
Дислокация частей дивизии была следующая : штаб
дивизии — Москва; штаб 1-й бригады — Москва; полки :
1-й полк — Москва, Плющиха, один батальон в Нижнем
Новгороде; 2-й полк — Ходынский лагерь (Москва); 3-й
полк — Москва, Хамовнические казармы; штаб 2-й бри­
гады — Бологое; 4-й полк — на чехо-белом фронте,
район Сызрани; 5-й полк — Бологое, перебрасывается в
Казань; 6-й полк — Петроград; штаб 3-й бригады —
Петроград; 7-й полк — Петроград; 8-й полк — Вологда;
9-й полк — Москва, Кремль; Дивизионная артиллерия —
Москва, Плющиха; Кавалерийский полк — Павловский
Посад; Дивизионная авиация — 20 аппаратов — Любер­
цы; Инженерный батальон — Москва, Плющиха; Диви­
зионный обоз и склады — Москва, Плющиха; Дивизион­
ный Интендант и Дивизионный лазарет — Москва, Плю­
щиха.
С большой тревогой в душе я расставался с Латыш­
ской дивизией. Мне сильно не нравилось разбрасывание
Латчастей по всей территории Советской России. В слу­
чае неустойки большевиков в Москве такое положение
грозило латышским стрелкам гибелью.
Как ни странно, но тогда настроение умов было
такое, что центр Советской России сделается театром
междуусобной войны и что большевики едва ли удержат­
ся у власти и сделаются жертвой голода и общего недо­
вольства внутри страны. Не исключена была возможность
движения на Москву германцев, Донских казаков и
чехо-белых. Эта последняя версия в то время была рас­
пространена особенно широко. Большевики не имели в
своем распоряжении вооруженной силы, способной
драться в поле. Те войсковые части, над сформирова­
нием которых так легкомысленно и лукаво трудился
43

Военрук Высшего Военного Совета М.Д. Бонч-Бруевич,
благодаря голоду в западной полосе Европейской России,
разбегались в поисках пищи, образуя опасные для Соввласти шайки бандитов. Такие войска, если можно на­
звать их этим почетным именем, разбегались при появ­
лении немецкой каски. На Западной границе в районе
Пскова были случаи, когда для усмирения взбунтовав­
шихся красных частей приглашались германские войска.
Генерал Гофман в своемсочинении « Война упущен­
ных моментов » очень сожалеет о том, что собранные в
районе Пскова, Орши и Киева германские войска не были
двинуты на Москву47).
В связи со всеми этими версиями и слухами меня
крайне беспокоил вопрос о том, что будет с Латышскими
полками в случае дальнейшей интервенции германцев и
появления в центре Советской России казаков и белых
армий. Такая возможность тогда допускалась, и она
могла бы привести к полному истреблению латышских
стрелков, в состав которых вошло почти все молодое
революционное поколение латышского народа, истребле­
ние которого обрушило бы на мою голову вечное прокля­
тие.
Моим преемником на должность начальника латдидивизии был предложен мною командир 2-й бригады тов.
Авен48). Все тревожившие меня вопросы были обсужде­
ны нами совместно. Мне известно, что вышеприведенные
положения и неясные перспективы тревожили не только
нас, командиров. Нет. Они тревожили и стрелковую масму. Конечно, каждый из нас думал свою тяжелую думу
втайне, не выдавая свою тревогу, но допуская возмож­
ные несчастья, ибо много было налицо весьма серьезных
предпосылок к этому. Я как-то застал комиссара 1-й
бригады Л. в то время, когда он втайне зубрил немецкий
и французский языки по словарям Туссана и Лангеншнейдта. Л. объяснил мне, что он, в случае свержения
большевиков, думает бежать в Германию и там заняться
сапожным делом, почему и изучает немецкий я з ы к 49).
С Авеном было у нас условлено, что в случае занятия
Москвы германцами или белой гвардией он должен будет
сосредоточить находившиеся под его начальством Ла­
тышские полки в Псковской губернии, в районах, насе­
ленных латышами, и выждать там разгрома Германии
на французском театре, после чего двинуться в Латвию
и выполнить там пожелания латышских стрелков. На
44

этот случай надо было обеспечить Латдивизию деньгами,
каковую обязанность я и взял на себя до отъезда на
Восточный фронт. Я просил ассигновать на нужды Латдивизии три миллиона рублей царскими денежными зна­
ками. Эти деньги хранились в денежном ящике дивизии
про черный день.
Хождение за означенными тремя миллионами оста­
лось у меня в памяти до сих пор, и посещение различных
инстанций показало мне, какой ужасный хаос был тогда
в центральных учреждениях в Москве. Составленная
интендантом дивизии ассигновка возвращалась несколько
раз то за неправильностью адреса, то из-за несоблюдения
формальностей. Между прочим, один раз пришлось пере­
писать ассигновку из-за того, что писарь написал ее по
старой орфографии. Так как ассигнование этих денег
должно было производиться экстренным порядком, а на
сей предмет не было еще установлено твердых правил,
то меня и пересылали из инстанции в инстанцию. Нако­
нец, принципиально вопрос был разрешен в каком-то
учреждении, составленном из обломков бывшего военного
Совета старой армии50). Это учреждение мне пришлось
посетить несколько раз, стоять в хвосте и ждать, когда
подойдет моя очередь. Помню, предпоследний вопрос,
обсуждавшийся в Совете (моя ассигновка шла последним
вопросом повестки заседания), касался подыскания экви­
валентов для обмена на хлеб с Украинским правитель­
ством гетмана Скоропадского. Состав Совета был огром­
ный, человек 20-25, по председателю от всевозможных
ведомств. Ни одно ведомство не могло предложить ничего
существенного, кроме какого-то субъекта, который пред­
ложил отправить на Украину 40 000 подков, найденных в
каком-то складе старой армии. По поводу моей ассигновки
Совет высказался, что таковая направлена не по адресу,
и председатель указал мне, что он имеет дело не с от­
дельными частями, а с финансовым отделением Всероглавштаба51), и посоветовал мне обратиться туда. Но
я там уже был. Пошел еще раз. Проявил несдержан­
ность. Мои объяснения носили очень убедительный ха­
рактер. Меня выслушивал какой-то генштабист. Он
съежился, но, выслушав меня, сказал : « Вы не кричите.
Прошу не забываться. Кроме того, Вы не по адресу
хлопочете ». Я выронил оружие. Я обратился к нему с
просьбой научить меня, что делать, чтобы получить
деньги и уехать на другой день на Восточный фронт.
45

Он перешел на товарищеский тон и сказал мне : « Ника­
кого определенного порядка для таких ассигнований еще
нет. Кроме того, я удивляюсь, как Вы, начальник Ла­
тышской дивизии, которой так много обязана власть
большевиков, ходите по учреждениям и вымаливаете
Христа ради три миллиона ! Да их давно должны были
доставить Вам на автомобиле по первому Вашему тре­
бованию. Мой ответ : идите туда, где есть деньги, и при­
казывайте. В моем ведении денег нет, я лишь началь­
ник Контрольного аппарата».
Я задал ему вопрос : « Куда же мне идти еще ?» — и
перечислил ему все инстанции, где я уже побывал.
Он ответил мне : « Строго между нами говоря, идите
к Склянскому лично и требуйте настойчиво ».
— Я с него начал ! — вскричал я.
— Идите еще раз ! — ответил он.
Склянский меня не принял, но через секретаря ука­
зал обратиться к начальнику финотдела или хозфинчасти. На это я заявил секретарю, что я очень спешу, что
завтра должен уехать на Восточный фронт, что без этих
денег не уеду. Это, по-видимому, подействовало. Меня
направили к какому-то сотруднику, бывшему генералу.
Там была большая очередь. Его все ловили. Некоторые,
желая обратить на себя его благосклонное внимание,
называли его « Ваше Превосходительство », на что тот с
испугом махал руками и убегал.
Мое заявление он выслушал внимательно и сказал,
отведя меня в сторону : « С Вашей ассигновкой я знаком,
она была доложена мною Склянскому, но он приказал
вернуть ее за несоблюдение новой орфографии. Теперь
приказано ее удовлетворить немедленно. Придите завтра,
все будет готово, и получите деньги».
В Оперативном отделении НКВМ
Вопросы по обороне РСФСР на периферии с 1 июля
были сосредоточены в Высшем Военном Совете. За Оперодом были оставлены следующие функции : а) подавле­
ние восстаний внутри страны; б) контрразведка; в) кон­
троль. Следовательно, Реввоенсовет Восточного фронта
был подчинен непосредственно Высшему Военному Со­
вету, а я как главнокомандующий Восточным фронтом —
Военному руководителю М.Д. Бонч-Бруевичу.
46

Помещался Оперод на Пречистенке в особняке №37,
недалеко от Зубовской площади. Оперод был подчинен
непосредственно Л. Троцкому и держал под своим кон­
тролем все военное ведомство. В распоряжении Оперода
находилась Красная Гвардия.
При начальнике Оперода тов. Аралове 52) был штаб,
во главе которого стоял молодой генштабист Теодори
Георгий Иванович, человек очень энергичный, талант­
ливый и хорошо осведомленный53).
Наш разговор с тов. Араловым носил общий харак­
тер. Между прочим, нам пришлось ликвидировать до­
вольно курьезный инцидент, случившийся два дня тому
назад. Случай этот в другое время был бы похож на
анекдот, но в сложившейся обстановке показывает, какие
нечестные средства пускались в ход, чтобы повредить
мне. Дело было в следующем. 11 июля во время завтрака
явилась в штаб дивизии какая-то дама со свитой, состо­
явшей из трех военспецов. Эта компания настойчиво
добивалась, чтобы я был вызван для переговоров. Я
велел ответить, что я уже сдал дивизию и ни в какие
дела не вмешиваюсь. Вместо меня вышел командир
дивизии тов. Авен, но с Авеном не хотели иметь дело,
требовали меня. Я вышел. Я увидел очень элегантно
одетую даму со свитой; в составе свиты были два бывших
генерала и мой сбежавший 6 июля начальник штаба.
При виде этого обсчитавшегося ловчилы я пришел не­
вольно в веселое настроение. В чем же было дело ? А
вот в чем. Квартирный отдел Моссовета выдал ордер на
особняк на углу Большой и Малой Знаменки для разме­
щения управления начальника артиллерии Латышской
дивизии, но оказалось, что на этот же особняк достала
ордер через секретариат ВЦИКа газета « Новая жизнь »,
издаваемая Максимом Горьким. Представители назван­
ной газеты убедительно просили меня отвести им хотя
бы две-три комнаты, чтобы они могли приступить к
работе. Максима Горького тогда в Москве еще не было,
но его приезд ожидался на другой день из Петрограда. Я
уступил « Новой жизни » один конец особняка. Пришед­
шая же компания предъявила новый ордер на этот же
особняк для устройства в нем детских яслей. Мне было
забавно видеть бравых военспецов, переменивших свои
шпаги на пеленки, и я позволил себе несколько острот
по их адресу, а затем, категорически отказавшись вме­
шиваться в это дело, так как фактически уже сдал
47

командование дивизией тов. Авену, я повернулся, чтобы
уйти. Но в это время кто-то из военспецов заявил, что
присутствующая дама имеет в советских кругах большое
влияние и поэтому дивизии все равно прикажут освобо­
дить особняк. Тогда я, сдерживая смех при виде этих
рыцарей пеленок, бросил шутливо игривую фразу : « Ну,
что ж ! Уверен, что начальник артиллерии дивизии перед
дамой не спасует, у него найдется достаточно огня ! »
На этом дело не кончилось. Компания эта пожало­
валась на меня. И вот вечером того же дня я получаю
пакет из Оперода за печатями и с надписью : « Совер­
шенно секретно. В собственные руки ». Я подумал, что в
пакете этом прислан мой мандат. Вскрыл и читаю. Не
поверил своим глазам. Оказывается, донос. Пишет БончБруевич, Владимир Дмитриевич, состоявший в должно­
сти секретаря Совнаркома54), Л. Троцкому про выше­
описанное посещение меня названной компанией. Фак­
тическая сторона совершенно извращена. Моя игривая
фраза истолкована так, будто я сказал, что я не боюсь
советской власти, что у меня много пушек. Владимир
Бонч-Бруевич требовал от Л. Троцкого немедленного пре­
дания меня Военному Трибуналу. Согласно словесным
указаниям Л. Троцкого, тов. Аралов просил меня напи­
сать объяснения. Едва ли такой донос мог быть подан без
ведома Бонч-Бруевича М.Д., а быть может, и самого
Л. Троцкого.
Я дал объяснения тов. Аралову в таком же игривом
духе, причем обратил его внимание на роль военспецов,
которые используются не по своему назначению. Тов.
Аралов сказал, что Л. Троцкий нашел мое объяснение
вполне достаточным, и тут же при мне порвал донос
В.Д. Бонча и бросил в камин.
Для получения всесторонней информации тов. Ара­
лов просил меня обратиться к начальнику штаба тов.
Теодори. Пришлось спуститься в нижний этаж.
Кабинет Теодори помещался в небольшой подслепо­
ватой комнате. На стенах висели карты и схемы с де­
тальным расположением всех вооруженных сил РСФСР
как на фронтах, так и внутри страны. Тов. Теодори был
человеком весьма осведомленным и пользовался большим
доверием у своего начальства. Отношения между Начштаба Оперода Теодори и Военным руководителем Выс­
шего Военного Совета М.Д. Бонч-Бруевичем были самые
враждебные. Теодори и М.Д. Бонч-Бруевич работали как
48

бы на противоположных склонах какого-то психологи­
чески неопределенного вулкана. Кроме того, существо­
вала еще следующая весьма веская причина взаимной
личной их неприязни. М.Д. Бонч-Бруевич по занимаемой
им должности являлся представителем оставшегося в
пределах РСФСР старого генерального штаба, который
он собрал в составе народной армии, благодаря чему
старый генеральный штаб, проиграв мировую войну,
ухитрился захватить в свои руки инициативу в военном
строительстве Советской России и очутился во главе
этого дела. Тов. Теодори стоял во главе молодых акаде­
миков, еще не переведенных в генеральный штаб. Таких
было мало, около 130 человек выпуска 1917 г. Надо ска­
зать, что выпуск 1917 г. состоял из лучшего бывшего
офицерства старой армии, из людей, отличившихся в
боях и успевших приобрести большой боевой опыт. Эти
молодые академики с охотой пошли на войну, начавшую­
ся на востоке. Не было поэтому налицо никаких причин
отказывать им в переводе в генеральный штаб. Хлопоты
на этот счет взял на себя Теодори. С первых же шагов он
встретил сильное сопротивление в лице представителей
верхов старого генштаба, сгруппировавшихся около Выс­
шего Военного Совета и Всероглавштаба. Имея близкое
соприкосновение с Военным Комиссариатом, старики су­
мели внушить тем, от кого зависело решение вопроса, что
выпуск 1917 года — недоучки, что им надо сначала отко­
мандовать ротой, а потом вернуться снова на академи­
ческую скамью и написать три военно-научных доклада,
как это сделали когда-то они, старые генштабисты. Хо­
датайство Теодори было отклонено. Тогда Теодори обра­
тился ко мне за содействием и просил меня ходатайство­
вать перед Л. Троцким. Я взял у Теодори заготовленный
проект приказа о переводе в генеральный штаб молодых
академиков выпуска 1917 года и список этого выпуска
и явился к Л. Троцкому. Я привел целый ряд мотивов,
говоривших в пользу этого революционного выпуска.
Л. Троцкий уважил мои доводы и тут же при мне подпи­
сал приказ о переводе в генеральный штаб всего выпуска
1917 года.
Тов. Теодори отплатил мне тем, что в эту тяжелую
для меня минуту он откровенно и правдиво обрисовал
мне военное положение РСФСР и развернул передо мною
всю картину той организационно-оперативной галиматьи,
которой занимался М.Д. Бонч-Бруевич.
49

Из сведений, имевшихся в распоряжении Оперода,
видно было, что большая программа формирования На­
родной армии уже провалилась. Старый генеральный
штаб жестоко ошибся. Материальная часть оказывается
крайне расстроенной. Вооружения мало. Желающих по­
ступить на военную службу оказывается очень незначи­
тельное количество. Голод в центре и на западе, при
крайне расстроенном транспорте, не позволяет произво­
дить там крупных формирований и разворачивать дей­
ствующую армию против Германии. Французы и англи­
чане надувают : затягивают переговоры, кормят обеща­
ниями, но ничего не дают. События в Мурманске похожи
на враждебное выступление союзников 55). Надо ожидать
десанта в Архангельск. Немцы угрожают походом на
Москву за убийство их посланника56). Что же касается
Восточного фронта, то сведения оттуда рисуют положе­
ние в хаотическом виде. Красная Гвардия оказывается
совершенно небоеспособной и везде отступает. На Волге
чехо-белые захватывают правый берег Средней Волги.
Западная Сибирь в руках чехо-белых. В Ярославле вос­
стание, и туда необходимо направить два-три латышских
полка.
В общем и целом получалось такое впечатление, что
Высший Военный Совет довел Советскую Россию до
полнейшей беззащитности.
Информация Председателя Рев. Воен. Совета
Восточного фронта тов. Кобозева П.А.
12
июля зашел ко мне приехавший из Казани пред­
седатель Рев. Воен. Совета Восточного фронта тов. Кобо­
зев П.А. Я занимал одну комнату в том же особняке,
где был штадив. Тов. Кобозев счел нужным засвидетель­
ствовать свое доброжелательное ко мне отношение и
сказал, что в свое время он стоял за Муравьева, но
теперь стоит за мое назначение. О положении на Восточ­
ном фронте он ничего нового сказать не мог. Беспорядок
и отступление перед чехо-белыми. Стратегическое поло­
жение на востоке рисовалось ему в крайне серьезном
виде : чехо-белые побеждают на Средней Волге, на Урале
и в Сибири. Красная Гвардия небоеспособна, не обучена
и не может воевать в поле. Далее тов. Кобозев сообщил
мне, что он был у В.И. Ленина и получил приказ воз50

вратитъся в Казань вместе со мною и возможно скорее.
Я со своей стороны обрисовал ему общее стратегическое
положение РСФСР и сказал, что на Восточном фронте
надо немедленно приступить к созданию единой проле­
тарской регулярной РККА. Тов. Кобозев согласился с
моим мнением, и я просил его поддерживать это мнение
в Правительстве.
Информация начальника штаба Восточного фронта
Соллогуба
Вечером 12 июля зашел ко мне начальник штаба
Восточного фронта Соллогуб57). Он сообщил мне, что
8 июля Муравьев отправил его и часть штаба на поезде
в Симбирск по маршруту : Казань-Шахраны-РузаевкаСимбирск, а сам поехал на пароходе по Волге туда же.
Цель поездки — руководить операцией против чехо-бе­
лых, захвативших Ставрополь. Больше Соллогуб ничего
не мог сообщить о действиях Муравьева.
Наше положение на Восточном фронте Соллогуб
обрисовал в нескольких словах. « Ничего не выйдет.
Красная Гвардия небоеспособна и сражаться не хочет,
бежит при первом выстреле, дисциплины нет. После
мятежа Муравьева наступил полнейший хаос. Мы ничего
не могли сделать, не знаю, как Вы, разве только латыши
Вам помогут », и т. д.
Соллогуб говорил правду. Из того, что было на
Восточном фронте, создать ничего нельзя было, ибо там
получился какой-то оперативный бедлам, гангрена разло­
жения съела почти все здоровое, что осталось от прежней
воинской повинности. Очевидно, что надо было приняться
за что-то новое и начать войну с чехо-белыми сначала.
На Восточном фронте были налицо все предпосылки для
сформирования регулярной Красной пролетарской армии;
были жиры, были люди и была... боевая обстановка :
следовательно, были налицо все условия, требующие
образования Действующей армии и театра военных дей­
ствий со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Закон военного времени и воинская дисциплина.
Такие мысли роились у меня в голове в то время,
когда я выслушивал информацию начальника штаба
Восточного фронта. Соллогуб заявил, что он нравственно
сильно потрясен от Муравьевского мятежа и чувствует
51

себя крайне усталым, поэтому просил предоставить ему
двухнедельный отпуск. Я дал согласие.
У Военного руководителя Высшего Военного Совета
М.Д. Бонч-Бруевича (Гранатный, 6)
У Военрука М.Д. Бонч-Бруевича я был 13 июля, 14
июля я должен был уехать на фронт. Хотя у нас было
условлено, что я приеду около 12-ти часов, тем не менее
М.Д. Бонч-Бруевич не мог принять меня сразу. Через
своего адъютанта он извинился, что более неотложные
дела его задержали. Через полчаса пришел тот же
адъютант и снова извинился, передав мне просьбу М.Д.
зайти в его штаб и ознакомиться там с положением на
Восточном фронте, а равно с прежними директивами
Высшего Военного Совета. Я прочитал всю переписку
Совета с Восточным фронтом и просил дать мне копии.
Я решил заглянуть поглубже в дела Народной армии и
ознакомиться с работами Всероглавштаба.
Просматривая дела этого штаба, я постепенно прихо­
дил к тому же убеждению, которого держался прежде,
а именно : Высший Военный Совет и Всероглавштаб ра­
ботают « на фуфу ». Добровольцев нашлось очень мало,
притом большинство из них оказались шкурники и дар­
моеды. Рабочие, присланные по Особой мобилизации,
совершенно не обучены. На фронт мировой войны при­
дется выступить новобранцам. План формирования боль­
шой армии уже провалился. Решено формировать только
семь дивизий первой очереди, а прочие аннулировать.
Другими словами, в основу формирования армии взято
то, что было намечено нами в Могилеве в январе 1918 г.
Всероглавштаб играет роль закрытого распределителя :
он работает только для подготовки войны против Герма­
нии. В Всероглавштабе работает 100-150 старых геншта­
бистов.
Согласно постановлению Высшего Военного Совета,
утвержденному Совнаркомом, происходит всеобщая эва­
куация военного имущества на восток. Громадное коли­
чество этого имущества находится в эшелонах без опре­
деленного назначения, вследствие чего свободного под­
вижного состава для прочих государственных надобно­
стей остается очень мало, почему ощущается недостаток
в вагонах и паровозах.
52

Тем не менее, М.Д. Бонч-Бруевич не терял надежды
создать большую армию, были уже намечены командую­
щие для десяти армий. Пока же формировалось только
семь дивизий шестиполкового состава (две бригады), к
этой слабой пехоте пристраивалась огромнейшая мате­
риальная часть. Ясно было, что М.Д. Бонч-Бруевич и его
ближайшие помощники не совсем внимательно проана­
лизировали штаты маневренной войны.
Завеса отрядов, стоявшая по западной границе в
виде пограничной стражи, была в большом беспорядке,
недисциплинированна. Были донесения начальников
участков о полной боевой непригодности отрядной систе­
мы. В переписке сквозило полное отсутствие уверенности
в пользе работы. Положение армии, формируемой М.Д.
Бонч-Бруевичем для войны с Германией, можно было
охарактеризовать словами Суворова : « Большие штабы
— малые победы. Дефензия. Ретирады. Антеркунфт».
Покончив свои работы в оперативном отделе штаба,
я возвратился снова в приемную. Прошло уже много
времени. Я отчетливо понял, что в этом учреждении ре­
шили выдержать меня, как говорится, в передней. Что
мое назначение не было по нутру Высшему Военному
Совету, в этом я не сомневался. Я имел уже заслуги
перед Советской властью и мог гордиться тем, что эта
власть доверяет мне, так как я уже второй раз назна­
чался Главнокомандующим. Первый раз я был назначен
Главкомом войсками против польского корпуса ген.
Довбор-Мусницкого в январе 1918 г. В чрезвычайно
трудных условиях пришлось мне создать фронт из от­
дельных отрядов и с незначительными силами действо­
вать против хорошо организованных войск польского
корпуса. Тем не менее, я выполнил поставленную мне
задачу.
Мое выдвижение на высокий пост Главнокомандую­
щего Восточным фронтом было для профершпилившихся
на мировой войне верхов старого генерального штаба
крайне нежелательным потому, что я был для них до
некоторой степени конкурентом.
Я велел адъютанту напомнить М.Д. Бонч-Бруевичу,
что давно уже миновали все сроки, допускаемые в подоб­
ных случаях элементарными правилами вежливости.
Вместо Военрука пришел комиссар штаба тов. Шарманов 58), который сообщил мне, что у М.Д. Бонч-Бруевича
сидит атташе французской миссии и это досадное совпа­
53

дение во времени визита названного иностранца застав­
ляет меня ждать.
Наконец, я был приглашен в кабинет начальника
оперативного отделения на втором этаже. Небольшая
комната с высоким потолком и хорошей мебелью, в одном
углу черная доска, мелки и тряпка. День был жаркий,
и солнце обильно бросало в открытое окно снопы своих
горячих лучей. В комнате было жарко и душно. И здесь
пришлось мне выждать около четверти часа. Вероятно,
М.Д. Бонч-Бруевич хотел дать мне возможность проник­
нуться важностью его миссии и уверовать в серьезность
затеваемой им авантюры. Мне показалось сначала, что
надо мной издеваются, что меня пригласили в какую-то
аудиторию.
Было около двух часов пополудни, когда, наконец,
вошел М.Д. Бонч-Бруевич и, позабыв поздороваться, взял
сразу высокий тон. Наша беседа носила примерно сле­
дующее содержание :
Он : Извиняюсь, я был очень занят, меня задержали
очень важные государственные дела, были представите­
ли французской миссии. Вы знаете, подготовляется вы­
ступление в мировую войну против Германии, и я не
мог их не выслушать до конца. Так что прошу извинить
меня, и я теперь к Вашим услугам, сколько хотите.
Я : Я явился по приказанию Л. Троцкого о чем-то
сговориться с Вами, но он не сказал, о чем именно мы
должны сговориться.
Он : Вы назначены Главнокомандующим Восточным
фронтом. Вы были в Опероде, там Теодори Вам уже все
сказал. Муравьев, мошенник, застрелился, его надо было
давно повесить59). На Восточном фронте ничего серьез­
ного нет, там взбунтовались чехословацкие банды, этой
сволочи мы оказали гостеприимство, но они хотят сесть
нам на шею. На востоке надо покончить быстро, там
уже много собрано Красной Гвардии. Возьмите Вы с
собою Ваших латышей, арестуйте чехословацких банди­
тов, посадите их в концентрационный лагерь, и на этом
все кончится. Все дело в том, что на Восточном фронте
не хотели слушать моих указаний. Я все-таки человек
опытный и много работал на фронтах — старом и рево­
люционном. Я удивляюсь, как люди не могут понять, что
вся старая военная наука отошла в область преданий.
Забудьте все то, чему вас учили в старой Академии, все
это уже не нужно и отжило свой век. Посмотрите, что
54

делается во Франции. Там обе стороны воюют по старым
правилам и друг с другом не могут ничего поделать. Это
все потому, что ничему не научились. У нас же совсем
другое : у нас социализм, и вот я хочу Вам дать основные
указания, как надо воевать в социалистическом государ­
стве. Вам это не будет обидно, я же был Вашим профес­
сором в Академии и теперь являюсь Вашим начальником.
М.Д. Бонч-Бруевич подошел к доске, повесил на ней
какую-то схему и на ней стал излагать свою теорию
ведения войны в будущем социалистическом государстве.
Он говорил много, всех обругал, но ничего не доказал и
ничего не сказал о том, как же вести войну в социалисти­
ческом государстве. Он говорил и повторялся, чертил на
доске и разворачивал схемы западной и северной завесы
и предлагал мне многочисленные вопросы, на которые я
предоставил возможность отвечать ему самому. Он гово­
рил уже больше часу, с него пот лил градом, и видно
было, что он уже порядком устал. Но я твердо следовал
принятому мною решению, а именно : дать ему догово­
риться до тупика, а потом взять слово. Мы разговари­
вали на фехтовальных палках, и надо было сохранить
боевую позицию в замаскированном положении.
Он закончил словами : Вы приедете на Восточный
фронт, выясните положение, донесете мне, и я тогда дам
Вам указания. Пока же никаких указаний я дать Вам не
могу, так как точных сведений с Восточного фронта у нас
нет; они, может быть, имеются в Опероде, а у нас их
нет... — Сказав это, Военрук поклонился мне в знак того,
что он кончил.
Я : У нас еще социализма нет. Наши войска, мои
помощники, да и я сам — мы все обучены по старой
военной науке, и мы можем воевать так, как нас научила
война, и по тем уставам, которые у нас имеются. Это
во-первых. Во-вторых, на Востоке завязалась большая
гражданская война, более серьезная, чем Вы здесь изло­
жили. Мне нужны будут боеспособные войска. Какие
силы я могу получить от Вас ?
Он : Я Вам уже говорил, что я подготовляю армию
для Мировой войны, и ни одного солдата от меня Вы не
получите. Обращайтесь к Аралову, к Теодори, они Вам
дадут Красную Гвардию, ее дело вести гражданскую
войну.
Я : Я знаю, что Вы не можете дать мне войска, так
55

как у Вас их нет; тогда в Ваших указаниях едва ли я
буду нуждаться.
Он : Вы должны мне донести, и я дам Вам указания,
а если этого не будет, то мы заставим подчиниться.
Я прервал его новым вопросом : Мне необходимо
знать Ваш план действий в случае наступления герман­
цев.
Он : Мой план обороны построен на общем отступле­
нии к Москве, как в Отечественную войну, задерживаясь
на оборонительных рубежах, разрушая жел. дороги и
мосты, сжигая всё по пути и развивая в тылу партизан­
ские действия.
Я : Но в центре государства голод, интендантские
склады пусты, и, кроме того, Вы разрушите всю страну
на сотню лет.
Он : Ну и хорошо, тогда сюда никто не придет.
Я : В Опероде имеются сведения, которые рисуют
положение совершенно иначе. Из тех сведений, которые
я узнал от Теодори, выходит, что представители Фран­
ции и Англии организовали на Востоке общее восстание
и объявили войну Германии и Советской России, а между
тем здесь и даже сегодня еще Вы ведете переговоры с
представителями Франции о подготовке войны против
Германии и подготовляете для этого специфическую ар­
мию. Вас просто-напросто околпачивают. С Германией
воевать нам незачем; через несколько месяцев она будет
разбита и вынуждена капитулировать, а Брест-Литовский договор аннулируется сам по себе как заключенный
с капитулировавшим империалистическим правитель­
ством. На Восточном фронте Вы запретили создавать
регулярные войска. Вы приказали расформировать армии
и армейские управления, а создавать завесу отрядов.
Ваша завеса отрядов пригодна лишь для ловли контра­
бандистов. Войну на Востоке Вы прозевали. Я нахожу
Ваши действия не только неправильными, но прямо-таки
вредными для обороны Советской России.
Он : Не верьте Теодори, он Вам наболтал черт знает
что. Муравьев хотел создавать фронтовые учреждения,
органы снабжения и требовал отвести ему театр военных
действий и железные дороги. Ничего этого не нужно. Я
ему это запретил, и он должен был подчиниться. Не
беспокойтесь, здесь не старая Ставка, где можно было
каждому делать, что он хотел. Мы сумеем заставить
слушаться. Россия находится в крайне тяжелом положе­
56

нии, она вступает снова в мировую войну вместе с Фран­
цией и Англией — это дело уже налажено.
Я : Я не согласен ни с Вашим планом государствен­
ной обороны, ни с Вашим военным строительством. Стя­
гивать всю вооруженную силу к голодному центру едва
ли разумно, ибо Ваши войска от голода взбунтуются и
сделаются опасными для Советской власти. Что же каса­
ется Восточного фронта, то отступательный план там
совершенно непригоден. На Восточном фронте надо
наступать, и первым моим приказом будет «Вперед».
Ваша система завесы отрядов совершенно не отвечает
такому активному способу действий, и держаться ее я
не буду. На Востоке происходит революционная война, и
там нужны революционные войска, там нужна регуляр­
ная пролетарская РККА, и я приступлю немедленно к
созданию таковой. Революционный Военный Совет Во­
сточного фронта получил неограниченные полномочия,
и я буду опираться на его содействие.
Меня перебил М.Д. Бонч-Бруевич словами : Не бес­
покойтесь, сумеем призвать к порядку и Революционный
Военный Совет.
Я ушел от Военрука М.Д. Бонч-Бруевича под тем
впечатлением, что дела Восточного фронта у него на
втором плане и что он даже едва ли дает себе ясный
отчет в том, что там делается.
У Наркомвоенмора Л. Троцкого
От Военрука я отправился прямо к Л. Троцкому. Я
изложил ему наш разговор с М. Д. Бонч-Бруевичем,
разъяснил нецелесообразность директивы 2993 и поста­
вил вопрос так : если я еду на Восточный фронт, то
должен пользоваться полной независимостью от Воен­
рука М.Д. Бонч-Бруевича.
Л. Троцкий ответил, что, поскольку М.Д. Бонч-Бруе­
вич остается в центре, зависимость эта является неиз­
бежной.
На это я ответил : Пусть в таком случае едет на
Восточный фронт кто-нибудь из кандидатов Высшего
Военного Совета, этим будет достигнута вся полнота
увязки взглядов в центре, да там и не будет вредных
для дела трений.
Очевидно было, что мое предложение для Л. Троц­
57

кого является полной неожиданностью. Он как-то съе­
жился и весь ушел в себя. Наконец, он встал и сказал
мне : « Я прошу Вас, поезжайте на Восточный фронт,
посмотрите, что там можно сделать, а я буду Вас под­
держивать ».
Если бы Л. Троцкий сдержал свое слово, то выход из
создавшегося положения был бы найден. Но Л. Троцкий
свое обещание выполнил только наполовину. Он занял
положение балансирующего то на одну, то на другую
сторону : то он соглашался со мною, то с М.Д. БончБруевичем. На такой игривой позиции он продержался
до 1 сентября 1918 г.
Наконец, я просил Л. Троцкого назначить при мне
комиссаром тов. Данишевского К.Х., которого я знал
хорошо по Риге. На эту просьбу Л. Троцкий тоже со­
гласился.
План моей деятельности
Из всех изложенных в предыдущих главах событий
мы видим, что задача обороны Советской России и веде­
ние войны на Востоке так тесно сплелись одно с другим,
что отделять их друг от друга было вредно. Надо было
объединить все революционные элементы, преданные дик­
татуре пролетариата, в одну Единую пролетарскую регу­
лярную армию, пригодную для действий на всех фронтах
и против всех врагов Советской власти, кто бы то ни
были : капиталистические ли государства Западной Евро­
пы или отечественная контрреволюция. Строить такую
революционную армию надо было не из деклассирован­
ных добровольцев, а из призванного по общей мобили­
зации трудового революционного пролетариата. Местом
для создания такой армии мог послужить только Восточ­
ный фронт, так как там были налицо основные условия
для такой работы : хлеб, жиры и боевая обстановка.
Следовательно, я должен буду предложить Револю­
ционному Военному Совету Восточного фронта взять в
свои руки организацию обороны РСФСР. Для проведения
этой работы потребуется много искусства и сильная под­
держка в Москве. Оказать такую поддержку нам мог
единственно тов. Ленин, как председатель Совнаркома и
как вождь партии большевиков.
В связи с изложенным аннулируется директива
58

Высшего Военного Совета от 3 июля № 2993. Отпадает
завеса отрядов, а вместо нее начинается строительство
регулярных армий, в основу коих кладется собранная на
Восточном фронте Красная Гвардия.
При таком намеченном мною плане действий наши
отношения с Военруком М.Д. Бонч-Бруевичем должны
были привести к резким трениям. Так оно и случилось.
Военрук требовал, чтобы я выяснил положение на Во­
стоке и информировал бы его, а он, ознакомившись с
этим положением по моим работам, даст указания мне,
что делать. Такой постановки держался старый генераль­
ный штаб на Мировой войне и всё проиграл. Лично я в
указаниях Военрука не нуждался и не хотел их иметь.
Л. Троцкий занял положение какого-то вундеркинда.
13 июля он сказал мне, что будет поддерживать меня,
и того же 13 июля нарушил это обещание, поддержав в
этот же день М.Д. Бонч-Бруевича Л. Троцкий в этот же
день дал свою подпись под телеграммой Военрука № 161,
которая завершила зловредную оборонительную систему
завесы отрядов на Восточном фронте.
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ
СОВЕТА ОБОРОНЫ
ТОВ. ЛЕНИНУ
НАШЕ СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
И КАЧЕСТВО РЕЗЕРВОВ
Общий обзор
За последние 4 месяца территория нашей Республи­
ки раздвинулась почти вдвое : из тесно центральной,
тесно великокняжеской Московии наша Республика в
настоящее время имеет полное право претендовать на
название Российской Федеративной. На Восточном, Кав­
казском, Западном и Прибалтийском направлениях до­
стигнуты непредвиденные результаты, причем в При­
балтике наши успехи докатились до естественной гра­
ницы Балтийского моря. Того же можно в скором вре­
мени ожидать на западе, когда мы дойдем до границ
Польши. Мы должны отметить, что столь обширный
успех в вопросе о расширении территории Республики
59

достигнут исключительно оружием. Ни в одном напра­
влении не удалось достичь развития наших действий
переговорами или соглашением, поэтому всю занятую
таким образом территорию нам придется удерживать
оружием.
В настоящую минуту такой успех в восстановлении
пределов Республики до Российского масштаба привел к
тому, что у нас образовались многочисленные фронты и
что мы в силу этого вынуждены влить в боевую линию
много войск, которые, невзирая на свое постоянное уве­
личение, все-таки в настоящее время представляют собою
ни более ни менее, как тонко вытянутую линию без
достаточно сильных резервов. Это обстоятельство застав­
ляет нас сугубо заботиться о создании в тылу боевых
фронтов значительно боеспособных резервов для того,
чтобы иметь возможность парировать в любом направле­
нии те многочисленные удары, которые готовятся против
нас с многих сторон. Рассматривая характер деятельно­
сти наших противников, мы должны отметить, что во
всех направлениях наши противники не склонны к ак­
тивной защите своей территории, за исключением Сиби­
ри, Дона и Эсто-Финского фронтов, откуда противник
обнаруживает весьма активную деятельность. Обращаясь
к оценке условий времени, необходимо отметить, что Дон
и Сибирь уже в настоящее время ведут против нас
самые интенсивные боевые действия, а в Эсто-Финляндском направлении боевые действия в обширных размерах
могут развиться в не столь отдаленном будущем. Что
же касается начала военных действий со стороны войск
Антанты, то крупные авангардные части Франко-АнглоАмериканских десантов могут влиться в боевую линию
на Украинском и Донском фронте не ранее, чем через
месяц. Из многочисленных донесений выясняется, что
наши противники создали общее командование и вырабо­
тали общий план действий.
Политически-стратегическая конъюнктура наших
внутренних фронтов за последнее время сильно ослож­
няется созданием на периферии Республики отдельных
федеративных политических единиц, претендующих на
создание своей боевой силы для обслуживания задач
местных правительств. Такие отдельные группы воору­
женной силы имеются у следующих правительств :
Эстляндии, Латвии, Белоруссии, Литвы и у рабоче-кре­
стьянской Украины. При известном контакте вооружен­
60

ные силы отдельных охранных правительств могут
придать весьма значительную экспрессию в деле разви­
тия наших успехов и закрепления их за нами. Но при
возникновении малейшего сепаратизма у правительства
окраин созданная ими вооруженная сила явится сла­
бостью правительства РСФСРеспублики. В частности,
необходимо заметить, что и той вооруженной силы, кото­
рая может быть создана местными правительствами,
будет в некоторых случаях достаточно только для того,
чтобы укрепиться правительству, но ни в коем случае ее
не хватит для того, чтобы занять прочно территорию и
удержать ее в случае напора противника. Исходя из
этого, мы снова поставлены определенно перед вопросом
о том, что в центре Российской Республики должны быть
резервы, которые во всех случаях должны будут своевре­
менно поспевать на помощь этим слабым политическим
единицам, которые в последнее время распадаются по
периферии бывшей Европейской России.
Конкретно наше боевое положение из вышеприве­
денных фактов рисуется в следующем виде.
Восточный фронт
Восточный, или Заволжский фронт тянется от
Уральских гор до областей Оренбургского и Уральского
казачеств. На этом фронте действуют пять наших армий :
1-я, 2-я, 3-я, 4-я и 5-я. Задачи, поставленные Заволж­
скому фронту, носят активный характер. По плану,
армии правого фланга этого фронта имеют своею задачей
сокрушить Оренбургское казачество, установить связь с
Туркестаном и поддерживать с ним постоянное жел.
дорожное сообщение. Левый фланг Заволжского фронта
составляют 2-я и 3-я армии, которые имеют своей зада­
чей овладение гор. Пермью и Уралом. Действия на цен­
тральном участке Заволжского фронта направлены на
Златоуст и далее на Челябинск и имеют своей непосред­
ственной задачей давление на тыл противника, опери­
рующего со стороны Екатеринбурга на Пермь против
наших 2-й и 3-й армий. Задачи, поставленные Заволж­
скому фронту, могут быть достигнуты лишь при макси­
мальном напряжении всех сил, причем войска уже в
настоящее время целиком введены в бой. Боеспособных
фронтовых резервов нет.
61

В Сибири против нас действуют регулярные войска,
составленные из призывных (младшего и средних) воз­
растов. Из агентурных сведений видно, что вооруженные
силы Колчака достаточно боеспособны, дисциплиниро­
ванны, имеют правильную организацию, сведены в диви­
зии и корпуса. Размер резервов до сих пор еще не выяс­
нен. Сибирские войска действуют в составе дивизий.
Со стороны Оренбурга и Урала против нас действует
казачья конница иррегулярного характера, но ввиду
отсутствия у нас фронтовых резервов на Заволжском
фронте успех на Оренбургском направлении возможен не
сразу. Создать же фронтовые резервы из штатных фор­
мирований внутри Республики не представляется воз­
можным, так как таковые формирования оказались ниже
всякой критики по боеспособности. Наиболее угрожае­
мым направлением на Заволжском фронте является
движение противника от Перми к фронту Ижевский
завод-Вятка. Захватом противником этого района созда­
ется для нас весьма существенная угроза, так как отсюда
противник получает возможность, распространяясь в
сторону Вологды, войти в связь с частями, действующи­
ми со стороны Архангельска, и начать давление на
центр Республики.
Северный фронт
Северный фронт, ввиду зимнего времени, имеет для
нас два опасных направления — со стороны Архангель­
ска и со стороны Мурманска. Наступая со стороны
Архангельска к Вологде, командование противника мо­
жет преследовать цель захватить Вологду и тем пре­
рвать единственную железную дорогу, идущую от тыла
3-й армии, чем последняя будет поставлена в весьма
бедственное положение. Для парирования удара против­
ника со стороны Архангельска у нас хотя и имеются
формирования, но таковые еще не закончены и боеспо­
собность их незначительна. Мурманское и Петрозавод­
ское направления могут быть использованы противни­
ком для поддержания успеха своего наступления со
стороны Архангельска на Вологду. Указанными направ­
лениями исчерпываются наши задачи на Северном фрон­
те, каковые, ввиду отсутствия готовых резервов, носят
чисто оборонительный характер.
62

Прибалтийское направление
Прибалтийское направление распадается по харак­
теру действий наших противников на два боевых участ­
ка : а) Финляндско-Эстляндский и б) Армии Латвии.
а) Финляндско-Эстляндский боевой участок
Обнимает обширные подступы со стороны Финляндии
как к Петрограду, так, ввиду зимнего времени, и по льду
на Кронштадт, а со стороны Ревеля — в Нарвском на­
правлении, т. е. на всех направлениях, которые кратчай­
шим путем ведут к овладению Петроградским районом.
Фино-Эстляндский участок приобретает особенно боль­
шое значение в том случае, если войска Антанты будут
действовать кратчайшим путем, через Скандинавский
полуостров, через Финляндию, и та помощь, которую они
могут оказать Фино-Эстам, может выразиться в присыл­
ке крупных войсковых частей через Финляндию, како­
вые могут быть направлены на Петроград и на Крон­
штадт для овладения последними. Что же касается Эстляндии, то в настоящее время уже достоверно известно
о действии в ее северо-западной части довольно значи­
тельных сил противника, которые, опираясь на крепость
Ревель, ведут наступление на Нарву, одновременно
наступая со стороны Финляндии на Петроград, и завер­
шение этого маневра может привести к быстрому овла­
дению как Петроградом, так и Кронштадтом. Удар со
стороны Ревеля в Нарвском и далее в юго-восточном
направленииопасен в том отношении, что отрезывает
Петроград от центра Республики и всех тех железных
дорог, по которым Петроград получает питание. Крон­
штадт в настоящее время не представляет собою кре­
пости в полном смысле этого слова, так как после замер­
зания Финского залива доступы к невооруженным фор­
там открыты со всех сторон, к тому же крепость не имеет
до настоящего времени гарнизона и не снабжена на более
или менее продолжительный срок продовольствием. Те
войска, которые мы можем сосредоточить для обороны
подступов к Петрограду, довольно многочисленны, но в
боевом отношении заставляют желать много лучшего.
Таким образом, оборона Петрограда и всего Петроград­
ского района находится под знаком большого вопроса.
События на Эстляндском театре войны показывают, что
63

наши успехи там докатились до пределов своего разви­
тия : со стороны Ревеля за последние дни был настолько
сильный нажим противника, что наши войска вынужде­
ны были отступить уже за Нарву. В последние дни
отмечено особенно сильное применение противником де­
сантных операций восточнее Ревеля на южном берегу
Финского залива.
На основании вышизложенного о Пермском и ФиноЭстляндском районах мы приходим к заключению, что
обстановка на северо-восточной, северной и северо-запад­
ной границе нашей республики находится под вопросом,
внушающим опасения. Эти опасения будут рассеяны до
некоторой степени в том случае, если нам удастся в бли­
жайшее время, при помощи сосредоточения на месте сил,
одержать решительную победу над противником в одном
из вышеизложенных районов, т. е. если нам удастся
отбросить противника за Урал или если нам удастся
наголову разбить противника, сосредоточившегося в За­
падной части Эстляндии. Если же успех противника со
стороны Перми, а равно и со стороны Фино-Эстляндского
направления будет прогрессировать, то север нашей
Республики станет под сильную угрозу. В особенности
для нас может иметь неблагоприятные последствия па­
дение Кронштадта и Петрограда, так как отсюда против­
ник получит возможность кратчайшим путем двинуться
к центру нашей Республики или оказывать давление на
центральные части последней.
б) Фронт Армии Латвии
Заключается между разграничительными линиями
на севере — Режица-Валк-Гайнаш, на юге — ДриссаДвинск-Можейки-Паланген. Созданной наполовину ар­
мии Латвии предстоит постепенно овладеть всей Курлян­
дией, включая сюда и Либаву, и Митаву.
В настоящее время нет налицо признаков, указы­
вающих на возможность в ближайшее время десанта
противника наиболее возможным путем, каковым явля­
ется Либава и Виндава. Добровольный уход английской
эскадры и очищение англичанами крепости Усть-Двинск
показывают до некоторой степени, что в план Антанты
не входит соображение об обеспечении возможного круп­
ного десанта на территории Латвии в ближайшее время.
Опасность для территории Латвии в будущем возможна с
64

двух сторон : во-первых, со стороны Эстляндии на фрон­
те Валк-Гайнаш, общим направлением на Крейцбург, и,
во-вторых, со стороны Восточной Пруссии — на общем
фронте Двинск-Паланген. В частности, наиболее угрожа­
емым направлением является Тильзит-Шавли-МитаваЛибава. На первый взгляд, кажется маловероятным ожи­
дание опасности для Латвии со стороны Восточной Прус­
сии, тем не менее, осторожность диктует необходимость
рассматривать это направление как угрожаемое, исходя
из только что приведенного сображения об отсутствии у
англичан стремления создать условия, благоприятные
для производства десанта в пределах Латвии (т. е. в
районе Риги и Либавы).
Этими признаками как бы указывается на то, что
если воздействие со стороны войск Антанты или тех
государств, которые находятся под влиянием последней,
будет предпринято против Латвии, то таковое следует
ожидать со стороны сухопутной границы, а не с моря,
а очертание первой указывает нам, что такое воздей­
ствие может явиться лишь со стороны Восточной Прус­
сии.
Силы, предназначенные для обороны Латвии, заклю­
чаются в войсках, входящих в состав армии Латвии,
которую предположено развернуть в две дивизии, чи­
сленностью до 18-ти полков с прочими родами войск.
Хотя это сравнительно и немногочисленное войско, но,
состоящее из хорошо подготовленных латышских стрел­
ков, является достаточной гарантией в том, что всякая
десантная операция в незначительных размерах успеха
против армии Латвии иметь не будет. Иначе обстоит
дело, если на Латвию двинуты будут войска из Восточ­
ной Пруссии, для вторжения коих является совершенно
открытой южная граница Курляндии. Насколько имеют
под собой почву высказанные только что опасения, пока­
жет ближайшее будущее.
Фронт Западной Армии
На фронте Западной армии мы находимся в периоде
вооруженного стремления к прежним границам России.
После взятия Вильно следующим этапом является заня­
тие линии р. Неман, крепостей Ковно и Гродно, южнее
Брест-Литовска. Продвигаясь к этим пределам, мы, веро­
65

ятно, столкнемся с претензиями царства Польского,
некоторые территории коего нами уже пройдены. Таким
образом, мы находимся перед фактом, что пределы за­
нятых нами территорий окажутся спорными и вызы­
вающими casus belli с Польшей. Но, во всяком случае,
последние соображения, казалось бы, не должны остано­
вить нашего продвижения в западном направлении, ибо
с точки зрения стратегии выгоднее, чтобы спорные обла­
сти перешли в наши руки до разрешения вопроса дипло­
матическим путем или путем оружия. Будут ли столкно­
вения на западе с войсками Антанты или нет, судить об
этом в более или менее определенных выражениях мы
имеем мало данных, но, во всяком случае, возможность
не исключена, ибо Антанта, во всяком случае, в настоя­
щее время поддерживает великопольские стремления.
Украинский фронт
Украинский фронт простирается к юго-западу и к
востоку от линии Гомель-Белгород. Нашим ближайшим
противником на этом фронте является та вооруженная
сила, которая держит ориентацию Петлюры. Кроме того,
как показывает агентура, на южном берегу Черного
моря, а именно в Одессе и Севастополе, производится
высадка войск Антанты. Отмечена высадка частей 6-й
дивизии в Одессе, высадка некоторых частей в Севасто­
поле, выгрузка боевых материалов под прикрытием
незначительного десанта в Новороссийске. По некоторым
сведениям, на юге формируется особая добровольческая
армия генерала Деникина, о численности и боевом зна­
чении которой мы имеем мало сведений. Войска Петлю­
ры, вероятно, немногочисленные, и в настоящее время
наши украинские формирования, правда, наступая в на­
правлении наименьшего сопротивления, одерживают над
ними победу. У нас нет данных судить о том, в какой
степени будут возрастать сторонники вооруженной силы
Петлюры, но можно сказать, что войска Петлюры в
решении судьбы Украины решающей роли сами по себе,
отдельно от других сил, действующих против нас на тер­
ритории Украины, каковыми является Донская армия и
войска Антанты, сыграть не могут.
Существенным нашим противником могут явиться
только лишь войска Антанты, высаживающиеся как в
66

Одессе, так равно и в Севастополе, которые по окончании
высадки, несомненно, будут стремиться к северу для
занятия линии Киев-Донецкий бассейн. Войска Антанты,
Петлюры и Деникина, взятые вместе, могут составить
для нас в высшей степени серьезного противника, со­
крушить которого нам будет чрезвычайно трудно в усло­
виях нынешней обстановки нашей Республики, т. е.
когда мы держим фронт на все четыре страны света.
Какие отношения существуют между Петлюрой и Ан­
тантой, нам еще не представляется достаточно ясным.
По агентурным сведениям, высадка войск Антанты в
Одессе явилась нежелательной, и им был заявлен вопрос
о целях высадки. Подобное оппозиционное отношение
Петлюры к появлению войск Антанты на Украине может
быть вызвано сознанием одержанной над Скоропадским
победы и желанием стать единоличным хозяином в
Украине, не считаясь с другими силами, претендующими
также на власть в Украине. Намерен ли Петлюра вести
с ними вооруженную борьбу, нам пока еще тоже неясно.
Что же касается нас, то из фактов последних дней мы
видим, что войска Петлюры сражаются с нашими, про­
двигающимися на Украине. Этот факт, несомненно, отме­
чает враждебное отношение Петлюры к Советской Рос­
сии, а равно и существование боевых лозунгов против
нас. Нами в настоящее время открыты военные действия
против Украины, и наши войска заняли часть Чернигов­
ской, Харьковской и Полтавской губ., что, несомненно,
открывает перед Петлюрой цель наших намерений, т. е.
желание в ближайшее время водворить рабоче-крестьян­
скую власть на Украине.
Каковы же взаимоотношения реальных боевых сил
Петлюры с нами ? Несомненно, что превосходство сил на
стороне РСФСРеспублики. Сознание этого превосход­
ства для Петлюры является во многих вопросах решаю­
щим обстоятельством, могущим толкнуть его в объятия
Антанты. Вначале враждебно настроенный к последней, в
настоящее время Петлюра может искать у нее поддерж­
ки и даже союза, с каковым вероятием нам приходится
считаться при решении наших стратегических задач по
отношению к Украине. Мы должны будем для действия
на Украине сосредоточить максимум наших сил, состоя­
щих из новых формирований, мы должны будем отнес­
тись с полнейшей серьезностью к изучению обстановки,
складывающейся на берегах Черного моря и на юге
67

Украины. Численности войск противника мы должны
будем противопоставить вдвойне и втройне многочислен­
ные армии, ибо по техническому оборудованию войска
противника имеют на своей стороне громаднейшее пре­
восходство. Это последнее обстоятельство должно накла­
дывать на наши действия на Украине характер осторож­
ности и продуманности, тем более, что наши формирова­
ния в настоящее время не достигли достаточной боевой
готовности. В силу вышеизложенного, то быстрое про­
движение в Украине, которое мы видим в настоящее
время, при помощи одних незначительных украинских
формирований, может дать в результате своем вынуж­
денное обратное движение к прежней демаркационной
линии, так как для своевременной поддержки зарвав­
шихся украинских формирований у нас в настоящее
время сил не имеется. Главное наше внимание в настоя­
щее время обращено на Дон, туда сосредоточены все
наличные наши резервы, запасы снаряжения, вооруже­
ния, и решение вопросов против Дона есть важнейший
очередной вопрос. Снимать с Донского фронта, чтобы
усилить украинское продвижение, мы решительно ничего
не можем. Из центра же, как уже было сказано, мы дать
тоже ничего не можем за неимением в наличности бое­
способных частей. Наши действия против Украины
должны носить характер регулярного продвижения при
помощи регулярной вооруженной силы, за формирование
которой и должно было бы приняться командование
Украинского фронта, но этого, к сожалению, не видно.
Последнее стремится лишь углубиться в Украину к
Киеву, подобно тому, как это делалось в начале 18-го
года, но последствия подобных неосмотрительных дей­
ствий нам известны. Тот фазис действий, который в на­
стоящее время отмечается на Украине, не является по­
следним и решающим. Те силы, которые определяют
судьбу Украины, пока лишь приближаются к Украин­
скому театру военных действий.
Донской, или Южный фронт
На Южном фронте у нас ведутся решительные дей­
ствия против Донского казачества. Нами в настоящее
время сосредоточен максимум сил для разрешения по­
ставленных вопросов, и численное превосходство сил,
68

несомненно, на нашей стороне, но, тем не менее, боевой
успех нам дается туго и лишь путем продолжительного
беспрерывного ведения боя. Причиною тому служит, с
одной стороны, слабая боевая подготовка наших войск; с
другой стороны, отсутствие у нас опытных лиц команд­
ного состава. Особенно большой недостаток опытных
командиров батальонов и выше. Бывшие прежде на озна­
ченных должностях постепенно выбывают из строя уби­
тыми, ранеными и заболевшими, должности же их оста­
ются вакантными за неимением кандидатов, или же на
весьма ответственные командные должности попадают
люди совершенно неопытные и неподготовленные, в
результате чего боевые действия не могут быть пра­
вильно завязаны, развитие боя идет неправильным пу­
тем, а заключительные действия, если они и удачны для
нас, то весьма часто не могут быть использованными. У
нас почти никогда не ведется энергичное преследование
разбитого противника или добровольно отступившего.
Это обстоятельство дает возможность противнику через
некоторое время снова собраться с силами и, сгруппиро­
вавшись в направлении, где наше положение слабо, на­
носить нам удары. Кроме того, необходимо отметить, что
большой вред наносят нам постоянные нескончаемые
споры и раздоры среди партийных деятелей о так назы­
ваемом командном вопросе. В настоящее время эти споры
перенесены на Южный фронт и на практике сильно
вредят делу. Некоторые партийные люди, одержимые
чувством честолюбия, стремятся стать на высокие ко­
мандные должности, не имея никакой боевой подготовки
для этого и будучи совершенно неспособными действо­
вать с успехом в роли командующих. Одни партийные
люди стремятся ставить начальниками дивизий и даже
командующими армиями коммунистов, подбирая к ним
подходящих начальников штабов; другие же партийные
люди отстаивают ту точку зрения, что как начальники
дивизий, так и командующие армиями и фронтами долж­
ны быть научно-подготовленными людьми, с большим
боевым опытом, при таких же начальниках штабов. Ко­
нечно, практика говорит в пользу последней точки зре­
ния. Это необходимо всеми мерами проводить в жизнь,
если мы желаем действительно, чтобы действия нашего
оружия увенчались успехом, если мы желаем со всей
серьезностью готовиться к разрешению тех боевых задач,
которые предстоят нам в ближайшем будущем. Опыт с
69

постановкой во главе армий и дивизий партийных людей
уже был достаточно обширен и дал, в общем, отрица­
тельные результаты. Как правило это ни в коем случае
проводить в жизнь не следует, но как исключение это
вполне возможно, и у нас на фронте имеются примеры,
когда выдающиеся люди из партийных деятелей коман­
дуют дивизиями и армиями. Это исключительные случаи,
и как на исключение на них и следует смотреть. Вопрос
командования на Южном фронте не может считаться
разрешенным, и в высшей степени ненормальным явля­
ется то обстоятельство, что споры возгорелись в настоя­
щее время, именно в ту минуту, когда мы переходим
к решительным действиям. В настоящее время у нас
имеются налицо все шансы одержать победу. Правда, к
победе мы должны, в силу вышеизложенных причин,
идти постепенно и медленно, но все-таки необходимо
отметить, что совершенно неуместные и несвоевременные
раздоры в командном вопросе могут причинить неисчи­
слимые бедствия. На почве таких раздоров обыкновенно
армия разваливается, и это мы видим на примере 10-й
армии, а отчасти также и на 9-й. В обеих командный
вопрос обстоит чрезвычайно плохо; во главе дивизий, а
в 9-й армии и во главе самой армии стоят партийные
люди, не военные специалисты, без военной подготовки,
и боевого успеха никакого не дают. 10-я армия — нака­
нуне развала, что же касается 9-й, то существует опасе­
ние, что и она уже отчасти развалилась : несколько дней
тому назад она целиком бежала с поля сражения. Необ­
ходимы снова совершенно непредвиденные мероприятия
по усилению этой армии свежими резервами для того,
чтобы она была в состоянии хотя бы оказывать пассив­
ное сопротивление. Задача, поставленная Южному фрон­
ту, — разбить наголову войска Краснова, открыть путь
к Северному Кавказу. После ликвидации Дона направить
действия против войск Антанты, высаженных в Одессе
и Севастополе.
Северо-Кавказский фронт
Северо-Кавказский фронт имеет вспомогательное
значение в нашей борьбе против Дона. Своими действия­
ми по западному берегу Каспийского моря части этого
фронта сдерживают напор войск Бичерахова, затем дей­
70

ствиями против Новороссийска сдерживают развитие
действий войск Антанты, откидывая одновременным на­
пором на Новороссийск и Ростов-на-Дону части Краснова
к берегам Азовского моря. Войска Северо-Кавказского
фрнта находятся в стадии своего формирования и (по
отзывам) состоят из довольно хорошего боевого мате­
риала. Снабжение этих войск встречает большие затруд­
нения, так как им приходится доставлять все необходи­
мое сухим путем от Астрахани на протяжении около
400-500 верст.
Выводы
Из всего вышеизложенного явствует, что в настоя­
щее время наша республика ведет активные действия на
фронтах, расположенных по всем 4-м странам света, об­
щее протяжение коих равняется почти 8000 верст. Такое
невероятное развитие боевых фронтов имеет свои выго­
ды, но вместе с тем и колоссальные недостатки. Первое
заключается в том, что мы имеем возможность сокру­
шить наших врагов в любом направлении произвольным
выбором ударного фронта, придавая произвольное, зави­
сящее от нас напряжение. Мы не стеснены ни маневри­
рованием, ни выбором фронта удара. Второе же заклю­
чается в том, что наш многочисленный противник имеет
возможность наносить нам одновременно удары со мно­
гих сторон, что заставляет нас иметь наготове внутри
страны сильные резервы для действий по внутренним
операционным линиям и, как одно из непременных
условий исправной боевой работы резервов, вполне
безотказные действия железных дорог.
Стратегические резервы
Что касается стратегических резервов, то у нас вну­
три страны формируются и находятся в стадии неполной
готовности 7 дивизий по 9 полков каждая с соответствую­
щим количеством других родов оружия. Эти резервы
будут готовы совершенно к бою не ранее двух месяцев
(приблизительно к 1 марта), но это в том случае, если на
формирование и обучение означенных дивизий будет
обращено должное внимание, если они будут достаточно
71

снабжаться продовольствием, хорошо устроены в казар­
мах, одеты и обуты. До настоящего времени этого нет.
Некоторые формирования под влиянием голода не уда­
лись, часть солдат разбежалась, в некоторых частях
настроение солдат в высшей степени неудовлетворитель­
ное, даже контрреволюционное. На воспитание и обуче­
ние новых формирований необходимо обратить самое
серьезное внимание. Что же касается численности, то
таковая названных внутренних формирований будет до­
статочна для решения предстоящих им задач в том
случае, если нам придется в одно и то же время разви­
вать решительные действия только лишь на одном фрон­
те. Если же последние придется развивать против пре­
восходных сил противника на нескольких фронтах, то
формирующихся у нас в настоящее время в тылу резер­
вов будет недостаточно, и Республика наша с точки зре­
ния достаточности вооруженной силы для защиты не
может считаться вне условий угрожаемое™.
Дисциплина в войсках
Дисциплина в Красной армии основана на жестоких
наказаниях, в особенности на расстрелах, но если мы
этим, несомненно, и достигли результатов, то только
результатов, а не дисциплины разумной, осмысленной,
толкающей на инициативу, самоотверженно, воодушев­
ленно, на подвиги на ратном поле. Беспощадными нака­
заниями и растрелами мы навели террор на всех, на
красноармейцев, на командиров, на комиссаров. Достиг­
нутое механическое внимание, основанное лишь на страхе
перед наказанием, ни в коем случае не может быть
названо воинской дисциплиной. Моральные начала долж­
ны быть фундаментом, а наказание и жестокость, в
особенности смертная казнь, лишь как паллиатив и ис­
ключение. У нас же последняя на фронтах практикуется
настолько часто и по всевозможным поводам и случаям,
что наша дисциплина в Красной армии может быть
названа, в полном смысле этого слова, кровавой дисци­
плиной. Достигается ли этим желательная цель, а имен­
но : боеспособность Красной армии ? Я должен ответить
на это отрицательно. Возьмем хотя бы примеры послед­
них дней : невзирая на железную дисциплину, как гово­
рят, 3-я армия не выдержала тяжелой боевой обстановки
72

и рухнула, сдавшись на 70 % в плен с вооружением и
артиллерией; и еще на днях 9-я армия, не выдержав
тяжелого положения, целиком бежала с поля сражения;
8-я армия, где за последние несколько месяцев было
2000 смертных приговоров, причем приведено в испол­
нение 150, а условно не приведено в исполнение 1850, не
дает никакой боевой работы. Та дисциплина, которая
практикуется у нас на фронтах, может быть рассмотрена
лишь как героическое средство привести в подчинение
ту вооруженную толпу, из которой нам приходится на
фронтах формировать полки, дивизии, армии. В силу
такого свойства дисциплины наши боевые действия полу­
чают довольно характерные особенности, а именно : у
нас нет совершенно лихих самоотверженных действий.
У нас бывают успехи, но они стоят нам колоссальных
жертв. Мы отдаем противнику больше трофеев, чем
берем у него. В опасные минуты наши войска расстраи­
ваются и быстро теряют порядок. Конечно, дисциплина
такого порядка не может продолжаться без конца. Мы
должны найти в ближайшем будущем какой-нибудь вы­
ход из этого положения. Мы должны будем от подавлен­
ности и от жестоких наказаний, т. е. от террора, перейти
к данным морального порядка, т. е. апеллировать к обыч­
ным стимулам, простейшим наглядным средствам. Нам
необходимо иметь прежде всего в виду красноармейскую
массу. Мы должны создать для нее хоть какой-нибудь
просвет, мы должны найти какой-нибудь импульс, при­
дающей ей устойчивость в опасные минуты и заставляю­
щий отдельные наиболее выдающиеся личности из этой
среды быть примером храбрости и самоотвержения в
тяжелой боевой обстановке.
В старой армии это достигалось тем, что любой сол­
дат, совершив воинский подвиг, имел возможность полу­
чить боевую награду в виде Георгиевского креста или же
получить повышение по службе звания вплоть до офи­
церского чина. Словом, каждый солдат носил в ранце
маршальский жезл. В Красной армии же этого нет;
красноармеец неграмотный или малограмотный не имеет
никакой возможности поправить свое служебное положе­
ние, он обречен на бесконечное положение революцион­
ного солдата. Это заставляет красноармейца равнодушно
смотреть на всё и теряться в массе. Для того, чтобы
отличить наиболее храбрых от менее доблестных и тру­
сов, необходимо ввести боевые награды за храбрость и
73

за подвиги. Такой знак в настоящее время имеется и
утвержден для красноармейцев, но в таком виде, как он
в настоящее время проводится в жизнь, не годится, так
как мало желающих его заслужить, ибо некрасив, аляпо­
ват и очень напоминает те значки, которые даются в
котилионе рыцарям паркета. Ничего более неудачного,
как этот значок, нельзя было выдумать. Кроме того, эти
знаки за храбрость, за подвиг должны быть нескольких
степеней, и каждая степень должна сопровождаться из­
вестной пенсией, тогда только они будут иметь смысл и
значение. Так или иначе, нам необходимо апеллировать
к моральным стимулам красноармейца, иначе мы ни в
коем случае не создадим стойкого разумного толкового
бойца. Если долго будет продолжаться дисциплина, ос­
нованная на смертной казни, то наша армия не даст
нам гарантии устойчивости, в особенности в критические
минуты. В настоящее время мы одерживаем победы
давлением на наших противников превосходными масса­
ми из неисчерпаемого запаса людского материала, слу­
жащего для пополнения колоссальной убыли в наших
войсковых частях. Мы бьем противника не искусством и
не храбростью, мы берем его измором и тем, что у нас
бесконечный источник для пополнения убыли в войсках.
У нас в Красной армии нет склонности к подвигам,
красноармейская масса в общем инертна, равнодушно
идет в опасность страха ради, почему теряется в мало­
мальские тяжелой обстановке и, не выдерживая напора
противника, обращается в бегство, сдается массами, а
иногда целыми частями в плен. В 3-й армии был случай,
когда на сторону противника перешел один наш полк и
открыл по нас огонь. Это явление в последнее время
стало настолько грозным, что необходимо принять, не
скажем, энергичные меры, потому что их чересчур у
нас уже много на фронтах, а меры воздействия на те
моральные стимулы, которые предрасполагают человека
стремиться к подвигу и быть лучше своего соседа по
службе.
Санитарная часть в армии
Санитарная часть в армии не везде одинакова. На
Южном фронте санитарное состояние чрезвычайно пло­
хое, во всех армиях свирепствует сыпной тиф, от кото­
74

рого массами погибают люди; в 8-й же армии, кроме того,
появилась черная оспа, люди месяцами таскают одну и
ту ж е рубаху, меняя ее только лишь от случая к случаю.
Бань не видят почти совершенно. Сравнивая санитарное
состояние Красной армии и старой армии, мы должны
отметить, что если бы в старой армии было бы по безо­
бразию что-нибудь подобное тому, что теперь в Красной
армии, то государство считало бы своей обязанностью
отдать всё армии, лишь бы только вывести ее из бед­
ственного положения. У нас же этого не делается. Комис­
сариат здравоохранения чрезвычайно равнодушно отно­
сится к бедствиям Красной армии. Забрав инициативу в
свои руки, он в настоящее время до некоторой степени
отвернулся от Красной армии и идет своим путем. Сани­
тарная власть не в состоянии справиться с надвигающим­
ся бедствием от эпидемических болезней. Необходимо
заботливое отношение к Красной армии всей Республики
и всех граждан. Для старой армии в каждой семье шили
белье, разные предметы и сотнями тысяч отправляли
на фронт. В настоящее время ничего подобного не де­
лается. Центрколлегии, Центротекстиль забрали в свои
руки всю мануфактуру, держат ее в своих складах, не
выдают ее ни армии, ни населению; в результате —
армия грязна, не одета, по месяцам таскает, не меняя,
белье. Население, не имея мануфактуры, не может де­
лать ничего для армии. В армии заводятся эпидемии,
которые разносятся по всей стране, и к лету придет та
гостьям, которая только заботами всей страны миновала
старую армию, а именно — холера. Положение нашего
красноармейца на фронте нисколько не лучше поло­
жения старого солдата на Турецкой войне 77-78-го годов,
в Севастопольскую кампанию и всяких других войн, где
солдаты умирали массами и разносили эпидемии по
всей стране. Это положение нетерпимо, и из него должен
быть найден выход. Военное Ведомство одно не в состоя­
нии этого сделать, и ему на помощь должна прийти вся
страна. Этого пока еще нет. Страна остается глухой.
Коллегии чужды, а население беспомощно.
Подлинный подписал Главком
Вацетис.
Январь 1919 г.

75

Примечания
1) Александрович В.А. (наст, имя — Дмитриевский Петр Алек­
сандрович) (1884-1918) — член Партии Левых Социалистов-Революционеров (далее — ПЛСР), зам. председателя ВЧК. Активный
участник выступления ПЛСР 6.07.1918. 8.07.1918 расстрелян по
приговору ВЧК, утвержденному ВЦИК.
2) Прошьян Прош Перчевич (1883-1918) — член ЦК ПЛСР,
член ВЦИК II созыва. С дек. 1917 по март 1918 наркомпочтель.
Вместе с остальными ЛСР в знак протеста против Брестского
мира вышел из состава СНК. После 6.07.1918 перешел на неле­
гальное положение. Заочно приговорен к 3 годам тюрьмы (ноябрь
1918). Умер от тифа в декабре 1918.
3) Склянский Эфраим Маркович (1892-1925) — член Комму­
нистической партии (далее — КП) с 1913; большевик, близкий
к Троцкому. В 1917-18 член коллегии Народного Комиссариата
по Военным и Морским Делам (далее НКВМ) и зам. НКВМ, член
Высшего Военного Совета (далее — ВВС). По официальной вер­
сии « утонул во время служебной командировки в Америке ».
4) Муралов Николай Иванович (1877-1937) — член КП с 1903.
В 1918 — командующий войсками Московского военного округа.
В 1920-е гг. — активный деятель троцкистской оппозиции, за
что в 1927 исключен из КП. Расстрелян в 1937 по делу « Антисо­
ветского троцкистского центра » (« параллельного »).
5) Мирбах Вильгельм фон, граф (1871-1918) — германский
дипломат. После заключения Брестского мира назначен пол­
номочным представителем Германии в Советской России. Убит
ЛСР Я.Г. Блюмкиным и Н.А. Андреевым 6.07.1918.
6) Блюмкин Яков Григорьевич (1898-1929) — член ПЛСР с 1917
по апр. 1919. В 1918 — заведующий секретным отделением отдела
по борьбе с контрреволюцией ВЧК. 6.07.1918 по решению ЦК
ПЛСР убил германского посла Мирбаха. После подавления высту­
пления ПЛСР скрылся. В 1919 добровольно сдался ЧК и был
амнистирован ВЦИК. Вступил в КП. В последующие годы рабо­
тал в ОГПУ, возглавлял охрану Л.Д. Троцкого. Расстрелян после
высылки Троцкого из СССР.
7) Муравьев Михаил Артемьевич (1880-1918) — подполковник
царской армии. После Октября перешел на сторону Советской
власти, возглавил оборону Петрограда от войск Керенского-Крас­
нова. В начале 1918 командовал войсками против украинской
Центральной Рады, а с 13.06.1918 — Восточным фронтом. По
своим взглядам был близок к ПЛСР. 10.07.1918 из Казани, где
находился штаб фронта, выехал в Симбирск и объявил « мир с
чехословаками, войну Германии ». Хотел вместе с верными ему
красными частями и чехословацким корпусом двинуться на
запад. Убит 11.07.1918 при попытке оказать сопротивление аресто­
вывавшим его большевикам во главе с И.М. Варейкисом.
8) Петерсон Карл Андреевич (1877-1926) — член КП с 1898,
член ВЦИК. В 1918 — комиссар Латышской стрелковой дивизии.
Затем — на работе в правительстве Советской Латвии и в НКВД.
Умер от туберкулеза.
9) « На след готовящегося восстания » ЧК не напала, но слухи
о возможности покушения на Мирбаха достигали ушей комиссии.
В середине июня в германское посольство явился кинематогра­

76

фист В.И. Гинч и сообщил известные ему обстоятельства подго­
товки покушения. Эта информация через НКИД была доведена
до сведения Дзержинского, но по каким-то причинам не при­
влекла его внимания.
io)
ЛСР не нуждались в захвате « здания ВЧК в Большом
Трехсвятительском переулке » (б. особняк Морозова), т. к. в нем
квартировал отряд ВЧК под командованием ЛСР Д.И. Попова.
И) Лацис Мартин Янович (Лацис Мартын Иванович, Судрабс
Ян Фридрихович) — (1888-1938). Член КП с 1905. В 1918-1921
крупный деятель ЧК. 6.07.1918 задержан вместе с Дзержинским,
Смидовичем и др. в отряде Попова при попытке арестовать лиде­
ров ПЛСР Прошьяна и Карелина. чЗатем на хозяйственной и
партийной работе. В 1937 арестован и вскоре погиб.
12) Никакого « ЛСР-овского правительства » не существовало.
После убийства Мирбаха в особняке Морозова для обсуждения
создавшегося положения собрались члены ЦК ПЛСР.
13) Корабли Черноморского флота были в апреле 1918 переве­
дены из Севастополя в Новороссийск и в ответ на требование
немцев их вернуть обратно затоплены там 18.06.1918 по приказу
СНК. 28.06.1918 500 матросов с этих судов прибыли в Москву.
Из них 180 присоединились к отряду Попова.
14) Антонов-Овсеенко Владимир Александрович (1884-1939) —
партийный и военный деятель. Член РСДРП с 1903. Большевик с
1917. К июлю 1918 — член коллегии НКВМ. В 1923-1927 — троц­
кист, в 1928 — « раскаялся ». Аресгстан в 1937. Погиб в заклю­
чении.
15) Здание на углу ул. Фрунзе и Гоголевского бульвара. Ныне
перестроено.
16) Подвойский Николай Ильич (1880-1948) — партийный и
военный деятель. Член КП с 1901. К июлю 1918 — член ВВС. С
1935 — персональный пенсионер.
17) Дудин Петр (Дудынь Петерис) (1895-6 - ?) — командир
1-й бригады Латышской стрелковой дивизии. 15.03.1919 был от­
странен К. Петерсоном от командования бригадой. (См. : ИСТО­
РИЯ ЛАТЫШСКИХ СТРЕЛКОВ. Рига, 1972, сс. 227, 345, 372).
18) Имеются в виду части « народно-социалистической » армии
(НСА), формировавшиеся специально для войны с Германией и
призванные заменить собою на внешнем фронте демобилизован­
ную старую армию. В отличие от последней и от Красной Гвар­
дии набор в эти войска осуществлялся путем вольного найма, что
определяло их « внеклассовый » и « аполитичный » характер. В
связи с переменой обстановки в стране НСА так и не была сфор­
мирована, а ее контингент был частично поглощен начавшимися
мобилизациями в РККА. В момент описываемых событий части
НСА располагались в казармах на Ходынском поле.
19) Помимо латышских стрелков (2750 чел.) в подавлении
выступления ЛСР приняли участие Образцовый полк (400 чел.),
рота инструкторских курсов (80 чел.) и отряд австро-германских
пленных под командованием Бела Куна (70 чел.). Последним, по
свидетельству Ю.В. Саблина и др., большевики сказали, что
ЛСР хотят убить всех австро-германцев в Москве, как они уже
убили Мирбаха (См. : КРАСНАЯ КНИГА ВЧК, сс. 204-205).
20) с нашей точки зрения, « нерешительность » действий ЛСР
объяснялась тем, что они стремились не к захвату власти, а к
изменению внешней политики СНК, срыву оскорбительного и

77

опасного, по их мнению, Брестского мира. Все, что было совер­
шено ПЛСР после убийства Мирбаха, нельзя рассматривать
иначе как самозащиту от большевиков и попытку огласить истин­
ные побуждения своего выступления (ср. ПРОТОКОЛЫ ПЛЕНУ­
МА ЦК ПЛСР ОТ 24.06.1918 и ЛИСТОВКИ ЛСР в кн. : КРАСНАЯ
КНИГА ВЧК, сс. 129-130, 150-154).
21) Данишевский Карл Юлий Христианович (1884-1941) — гос.
и парт, деятель. Член КП с 1900. Член ЦК СД Латышского Края.
До июня 1918 — на нелегальной работе в Риге. В 1919 — зам.
Председателя Правительства Советской Латвии. Затем — член
Революционного Военного Совета Республики (далее — РВСР),
председатель Ревтрибунала РСФСР и т. п. Арестован в 1937. По­
гиб в заключении.
22) Вероятно, большевики не особенно доверяли Вацетису и
не хотели, чтобы командование операцией осуществлялось из его
« крепости » — штаба латышской дивизии. Характерно заблужде­
ние Вацетиса, думавшего, что ему не доверяет только Троцкий.
Ср. многочисленные телеграммы Ленина Троцкому и в РВС
Восточного фронта (В.И. Ленин. ПСС, т. 50, сс. 133, 221, 245 и др.).
23) Имеется в виду Косматов Александр Васильевич (1879-1938)
— бывший полковник царской армии, ставший весной 1918 нач.
штаба Латышской советской дивизии. В 1920-30-е гг. — военком
и нач. штаба ряда военных округов. Вероятно, арестован в 1938
и погиб в заключении.
24) Вероятно, имеется в виду Лерхе Иван Иванович (Ян Яно­
вич) (1890-91-1972) — штабс-капитан и адъютант Вацетиса во
время I мировой войны. В 1918-19 — нач. штаба Латышской со­
ветской дивизии и Армии Советской Латвии. В 1921 (?) вернулся
в Латвию, где служил в уголовной полиции.
25) Ср. опубликованные тексты воззваний ЛСР, в которых
говорится : « Мы рассматриваем свои действия как борьбу против
настоящей политики СНК, а не как борьбу против большевиков »
и « ЦК ПЛСР предупреждает население г. Москвы, что всякие
попытки (...) контрреволюционных сил (...) использовать наше
выступление для свержения Советской власти будут подавлены
самым беспощадным образом ». Интересен и такой факт : заняв
ненадолго телефонную станцию, ЛСР не потребовали выключить
все телефоны, кроме нужных им, а только контролировали, чтобы
телефоны из их списка работали бесперебойно.
26) Сам командир — Венглинский — из полка бежал. Актив­
ных действий эта часть в ходе мятежа не предпринимала.
27) ВВС — возглавляемый Л.Д. Троцким и М.Д. Бонч-Бруеви­
чем орган при НКВМ, задачей которого была организация регу­
лярной армии и руководство боевыми действиями. Существовал
с марта 1918 по 30.09.1918, когда его функции были переданы
РВСР.
28) Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич (1870-1956) — генерал
царской армии. После Октября перешел на сторону большевиков.
Начальник штаба Главковерха, один из организаторов обороны
Петрограда в 1918. 4.03.1918 назначен военным руководителем
ВВС. По окончании гражданской войны вел организационную
работу в области геодезии и аэрофотосъемки.
29) Факт переговоров (лето 1918) о планах совместных дей­
ствий РСФСР со странами Антанты не нашел отражения в опу-

78

бликованных документах НКИД РСФСР (см. : ДОКУМЕНТЫ
ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ СССР. T.I. М., 1959).
30) 17.05.1917 II съезд латышских стрелков принял резолю­
цию, предложенную ЦК СДЛК, осуждающую политику Времен­
ного правительства, требующую прекращения войны, немедлен­
ного братания с противником и перехода власти к Советам.
Съезд также направил приветствие В.И. Ленину.
31) См. прим. 18.
32) За подписание Брест-Литовского договора с Германией на
Пленуме ЦК РКП(б), после упорной борьбы и угрозы Ленина
выйти из ЦК, голосовало 7 против 4 при 4 воздержавшихся.
Результаты голосования по этому вопросу на VII съезде РКП(б)
- 30 - 12 - 4 (23.02 и 7.03.1918).
33) Пене Ян Яковлевич (1881-1942) — в 1918 зам. военкома
Москвы и начальник штаба Красной Гвардии. Впоследствии
— на важных военных постах. Арестован в 1937. Погиб в за­
ключении.
34) Нам известен только один документ по этому поводу :
ЗАПИСКА ЦК ПЛСР в выборные комитеты 2 и 3 латышских
полков, в которой содержится заявление, что ЦК не стремится
к захвату власти и т. д. (См. : КРАСНАЯ КНИГА ВЧК, с. 153).
35) Берзин (Берзинь) Эдуард Петрович (1894-1938) — командир
батареи латышских стрелков. Через месяц после подавления
выступления ЛСР он сыграл ключевую роль в « деле Локкарта ».
В 1918 вступил в РКП(б). Затем работал в ОГПУ. С 1935 — на­
чальник Дальстроя, огромной системы лагерей на Дальнем Во­
стоке. Расстрелян.
36) По другим данным в распоряжении ЛСР находилось 48
пулеметов, б орудий и 4 бронемашины. (См. : А.И. Спреслис.
ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ НА СТРАЖЕ ЗАВОЕВАНИЙ ОКТЯ­
БРЯ. 1917-1918. Рига, 1967, с. 128).
37) Саблин Юрий Владимирович (1897-1937). — военный дея­
тель. Член ПСР с 1915, ПЛСР — с 1917. Участник Октябрьского
восстания в Москве и борьбы с Калединым. Противник Брест­
ского мира. По свидетельству Н.И. Бухарина (1924), предлагал ему
« заключить блок ЛСР с левыми коммунистами » весной 1918.
После 6.07.1918 приговорен трибуналом к одному году тюрьмы.
Вскоре амнистирован ВЦИК, порвал с ЛСР и вступил в РКП(б)
(1919). Один из руководителей подавления Кронштадтского восста­
ния (1921), затем занимал ряд значительных постов в РККА.
Расстрелян.
38) Буберг Янис — наводчик 1-го латышского легкого артди­
визиона (1918), с 1920 — комиссар артдивизиона. В изданиях
1960-х гг. имя его всюду купировано, а в кн. ИСТОРИЯ ЛА ­
ТЫШСКИХ СТРЕЛКОВ (Рига, 1972, с. 259) заменено на К. Блум­
берг.
39) в отличие от других частей, в которых полковые комитеты
были распущены в ходе демобилизации старой армии, в Ла­
тышской дивизии они были уничтожены только в 1919, после
решений VIII съезда РКП(б) о создании регулярной Красной
Армии. (См. : Я. Кайминь. ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ В БОРЬБЕ
ЗА ПОБЕДУ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (1917-1918). Рига,
1961, с. 404).
40) Кедров Михаил Сергеевич (1878-1941) — член КП с 1901. В
1918 — член коллегии НКВМ. Затем — на важных постах в

79

военных ведомствах, ЧК и НКВД. В 1920-е гг. — в Прокуратуре
СССР, в 1930-е — в Госплане РСФСР. Арестован в апреле 1939.
Погиб в заключении.
41) Аросев Александр Яковлевич (1890-1938) — парт, деятель,
писатель и дипломат. Член КП с 1907. В 1917 — командующий
войсками Московского военного округа. В 1918 — комиссар Главвоздухфлота. Арестован и погиб в 1938.
42) Спиридонова Мария Александровна (1884-1941) — лидер
ПЛСР. 6.07.1918 арестована в составе ЛСР-овской фракции V
съезда Советов. В течение года находилась под арестом на
« санаторном » режиме в Кремле, откуда бежала при помощи
охраны. Была амнистирована ВЦИК после побега, но через год
снова арестована и вплоть до последнего ареста в 1937 непре­
рывно находилась в ссылках и в заключении. 8.02.1937 аресто­
вана в Уфе, где отбывала ссылку. Судилась 25.12.1937 выездной
сессией Военной коллегии Верховного Суда СССР. Обвинялась в
подготовке покушения на Башкирское правительство, в создании
центра, объединявшего все оппозиционные партии и группиров­
ки (от монархических до социалистических), в подготовке крес­
тьянских восстаний и т. д. Во время следствия неоднократно
объявляла голодовки. Приговорена к 25 годам тюремного за­
ключения. Была переведена в Ярославскую, затем во Владимир­
скую и, наконец, в Орловскую тюрьму, где, по неокончательно
проверенным сведениям, расстреляна осенью 1941 при подходе
немцев к городу.
43) См. прим. 7.
44) Оперод — оперативное отделение ВВС (см. прим. 28) —
основной орган по сбору военной информации и планированию
операций в республике.
45) См. : ДЕКРЕТ ОБ УРАВНЕНИИ ВСЕХ ВОЕННОСЛУЖА­
ЩИХ В ПРАВАХ от 16.12.1917 пп. 3, 4 в кн. ДЕКРЕТЫ СОВЕТ­
СКОЙ ВЛАСТИ. T. I. М., 1957, с. 243.
46) Кобозев Петр Алексеевич (1878-1941) — член КП с 1898. В
1918 — член РВС Восточного фронта и РВСР. Затем — на др.
важных военных и государственных постах. Погиб в заключении.
47) Hoffmann М. DER KRIEG DER VERSÄMTEN GELEGENHEI­
TEN, München, 1923.
48) Авен Петр Яковлевич (Авене Петерис Екабович) (1883-1951)
— подполковник царской армии, командир 8-го Вольмарского
латышского стрелкового полка. С 17.12.1917 — командир второй
дивизии Латышского стрелкового корпуса, с 14.04.1918 — командир
второй бригады Латышской советской дивизии (после Вацетиса).
В январе-марте 1919 — зам. командующего Армией Советской
Латвии. С июля 1919 — пом. ком. 14-й армией. В 1920-21 —
инспектор пехоты РККА. (Ср. : СОВЕТСКАЯ ЛАТВИЯ В 1919
ГОДУ. T. I, Рига, 1959, сс. 501, 557). В 1922 (?) репатриировался
в Латвию, где занимал должность зам. командира одного из 19
полков латышских территориально-милиционных соединений —
айзеаргов. Умер в эмиграции.
49) Вероятно, речь идет о комиссаре I бригады Освальде Ла­
цисе (1895-1920). Член КП с 1915. Погиб в бою.
50) Возможно, имеется в виду Военно-Хозяйственный Совет
НКВМ. См. орган этого учреждения « Известия Военно-Хозяй­
ственного Совета НКВМ », М., 1918.
si) Всеросглавштаб — Всероссийский Главный штаб — один

80

из главных органов НКВМ РСФСР в 1918-1921. Учрежден 8.05.
1918. На него возлагались учет военнобязанных, организация
военного обучения, формирование и устройство частей Красной
Армии и т. п.
52) Аралов Семен Иванович (1880-1969) — гос. и воен. деятель.
В с.-д. движении — с 1903. Член КП с марта 1918. В 1918 — на­
чальник оперативного отдела Московского военного округа. В
1937 уволен со всех важных постов, однако не арестован. В
1941 пошел на фронт добровольцем-рядовым. После войны,кото­
рую окончил в звании полковника, — на пенсии. Единственный
член РВСР периода гражданской войны, переживший Сталина.
53) Теодори Г.И. — консультант Регистрационного управления
Полевого Штаба РВСР, заведующий курсами разведки и воен­
ного контроля,
54) Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873-1955) — гос. и
парт, деятель, историк, этнограф и литератор. Член КП с 1895. В
1917-20 — управляющий делами СНК. Брат М.Д. Бонч-Бруевича.
55) По соглашение с Мурманским Краевым Советом (предсе­
датель — А.М. Юрьев (Алексеев)) союзники высадили войска
в Мурманске и Архангельске для защиты этого района от на­
ступления немцев (июль 1918), что официально считается « нача­
лом вооруженной интервенции Антанты ». (См. : ДОКУМЕНТЫ
ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ СССР. T. I. М., 1959, сс. 220, 390, 715).
56) Германское правительство требовало разрешения ввести
батальон регулярной немецкой армии в Москву « для охраны
посольства ».
57) Соллогуб Н.В. (1883-1937) — полковник царской армии. С
1918 — в РККА. Был нач. штаба Восточного фронта, в 1920 —
Южного. С 1923 — на ответственных постах в военных учебных
заведениях. Арестован и погиб в заключении.
58) Шарманов В.Г. — военком Управления военных снабжений
при ВВС (с 15.05.1918), штаба ВВС (с 08.1918), Полевого штаба
РВСР (7.09.-21.10.1918). В 1920 — военком штаба 4 армии Западного
фронта.
59) См. прим. 7.

81

В.В. Янов
КРАТКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРЕЖИТОМ
Есть великая славянская мечта о прекращении
истории в западном значении слова... Это — мечта
о всеобщем духовном разоружении, после которого
наступит некоторое состоянии, именуемое « миром ».
В « простоте » — искушение идеи « мира »... Навеки
упраздняются, за ненадобностью, земные и небес­
ные иерархии. Церковь, государство, право исче­
зают из сознания, как нелепые химеры, которыми
человек, от нечего делать, по глупости, населил
« простой », « Божий » мир, и, наконец, остаются
наедине, без докучных посредников, двое — чело­
век и вселенная.
О. Мандельштам
Тот комплекс социально-этических и религиозных взглядов,
который принято называть словом « толстовство », многим пред­
ставляется сейчас явлением далекого прошлого.
В современных представлениях о послеоктябрьской действи­
тельности толстовству просто нет места. Мало кто задается во­
просом : куда ж е девались тысячи людей, представлявшие собой
заметное явление духовной и общественной жизни дореволю­
ционной России ? Официальная ж е наука сегодня вслед за Ле­
ниным повторяет, что 1905 год « принес с собой исторический
конец толстовщине » 1). Ее конечный вывод — « обществ, дви­
жение, к-рое представляли рус. толстовцы, не оставило замет­
ного следа в рус. обществ, жизни » 2).
Оба эти утверждения, конечно, неверны. Именно с наступле­
нием « настоящего двадцатого века » — века человекоистреби­
тельных войн и революций, полностью подтвердивших толстов­
скую оценку современной цивилизации как « безумной », именно
тогда популярность учения Толстого начала нарастать. Социаль1) В.И. Ленин. ПСС, т. 20, с. 103.
2) Советская Историческая Энциклопедия, т. 14, М., 1973, с. 294.

82

ная база толстовства изменилась — теперь к нему приходят не
столько интеллигенты, искавшие « опрощения », сколько квали­
фицированные рабочие, грамотные крестьяне, солдаты, искале­
ченные на фронтах Великой войны. Простые и ясные социаль­
ные репецты толстовства, его этические установки должны были
обладать огромной притягательной силой именно для этого, тогда
думающего и активного, народного слоя.
После падения империи ближайшие единомышленники Тол­
стого использовали недолгие месяцы русской свободы для энер­
гичной пропаганды учения — три издательства (« Единение »,
« Задруга » и « Посредник ») осыпали страну дождем брошюр с
толстовскими текстами; на митингах, собраниях и в печати тол­
стовцы вели активную пацифистскую работу 3), было создано
Общество истинной свободы в память Л.Н. Толстого, стали вы­
ходить журналы. А когда митинги кончились и заговорили пуле­
меты — толстовцы пытались словом остановить и эту, граждан­
скую, войну 4).
1918-1920 гг. — апогей толстовского движения. Общество
истинной свободы организует курсы свободно-религиозных зна­
ний, продолжается выход журналов, и, главное, сбывается
заветная мечта : под эгидой толстовцев объединяется в 1918 почти
все русское сектантство — создается Объединенный совет рели­
гиозных общин и групп. Не будет преувеличением сказать, что
такие успехи движения во многом объясняются давнишними
приятельскими отношениями В.Г. Черткова с В.Д. Бонч-Бруеви­
чем, тогда (в 1917-1920) — Управляющим Делами СНК РСФСР 5),
а также энергичным использованием В.Г. Чертковым этих отно­
шений. Немалую роль, очевидно, сыграл В.Г. Чертков и в появ­
лении первого декрета СНК РСФСР ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ ОТ
ВОИНСКОЙ ПОВИННОСТИ ПО РЕЛИГИОЗНЫМ УБЕЖДЕ­
НИЯМ (см. прим. 15 наст, публикации). Так или иначе, экспертиза
ОСРО, возглавляемого им, спасла в 1919-1920 жизнь десяткам ты­
сяч людей, отказавшихся от военной службы по религиозно­
этическим соображениям, и этого до сих пор не могут простить
Черткову советские антирелигиозники.
В годы НЭПа печатная продукция толстовцев резко падает,
зато в этот период (1921-1928) расцветают их сельскохозяйствен­
ные объединения (коммуны и артели). Листовка Наркомзема
(1921), призывавшая сектантов занимать брошенные помещиками
усадьбы и создавать там коллективные хозяйства, а также пункт

3) О борьбе толстовцев против мировой войны см. : В.Ф. Бул­
гаков. ОПОМНИТЕСЬ, ЛЮДИ-БРАТЬЯ. М., « Задруга », 1922. Фе­
номен « братания » в 1917 не может быть правильно понят без
учета толстовской проповеди « братства ».
4) О действиях толстовцев во время московских боев в конце
октября 1917 см. : А.И. Клибанов. МАТЕРИАЛЫ О РЕЛИГИОЗ­
НОМ СЕКТАНТСТВЕ В ПОСЛЕОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРИОД В АР­
ХИВЕ В.Г. ЧЕРТКОВА. — В кн. : « Записки отдела рукописей
ГБЛ », вып. 28, М., 1966, сс. 50-51.
5) См. : А. Шифман. ЖИВЫЕ НИТИ (ДРУЗЬЯ ЛЬВА ТОЛ­
СТОГО ВБЛИЗИ В.И. ЛЕНИНА). — « Вопросы литературы », М.,
1977, № 4, с. 162-190.

83

17 резолюции XIII съезда ВКИ(б) О РАБОТЕ В ДЕРЕВНЕ были
для толстовцев (и сектантов) как бы охранной грамотой от тог­
дашних ретивых безбожников. Процветающие коллективные хо­
зяйства, использующие трактора и не признающие церкви, были
весьма полезны местным властям, предпочитавшим до поры не
замечать чуждой идеологической основы этих коммун.
Год 1928-й — ключевой в истории движения. Юбилей Тол­
стого привлек всеобщее внимание и к личности писателя, и к
его идеям, и к его единомышленникам. Результат юбилея был
двоякий. Начинается грандиозное издание ПОЛНОГО СОБРАНИЯ
СОЧИНЕНИЙ Л.Н. ТОЛСТОГО (Юбилейного) в 90 томах под
редакцией Черткова и при ближайшем участии других едино­
мышленников (Н.Н. Гусева, Н.С. Родионова, К.С. Шохор-Троцкого). Одновременно начинается яростная антитолстовская кам­
пания в атеистических изданиях 6), а в деревне — массовый
разгром толстовских коммун (последнее связано и с тем, что
широкая пропаганда духовного наследия Толстого в период
юбилея вызвала немедленную реакцию партийных идеологов, и
с общим наступлением на религиозные движения и группы,
начавшемся в СССР в 1928 г.).
1936 год принес действительный конец толстовского движения
в СССР. Умер в Москве его основатель и бессменный (в течение
53 лет) глава В.Г. Чертков, арестованы и осуждены в Кузнецке
руководители последней (и самой удивительной) толстовской
коммуны. Толстовство как организованное явление исчезло, но
толстовцы остались. Те из них, кто сохранил верность учению,
попали на острова ГУЛага, сотни толстовцев, отказавшихся взять
в руки оружие, были расстреляны во время II мировой войны.
Горсточка уцелевших ветеранов (толстовцы в СССР не оставили
духовных наследников) « вспоминает минувшие дни ». Центры
толстовского движения сохранились лишь за рубежом — в
Японии, Индии, США.
**

Записки Василия Васильевича Янова (1897-1971) интересны,
в первую очередь, тем, что автор их — крестьянин, всю жизнь
трудившийся на земле (крестьянских мемуаров в России еди­
ницы).
В.В. Янов — фигура, пожалуй, нетипичная для толстовского
движения. По страстности натуры, по категоричности и неуступ­
чивости, с которой Янов полемизирует с идейными противниками,
по той пылкости и фанатичности, с которой он излагает свои
воззрения, — Янов напоминает скорее анабаптистского пропо-

6)
См. журн. « Антирелигиозник », 1928, Кя 7, почти полностью
посвященный Толстому и толстовству. Именно тогда главный
сектовед Ф. Путинцев назвал толстовцев « особенно вредной сек­
той », дословно повторив определение Миссионерского съезда
1897 (от себя Ф. Путинцев добавил сравнение толстовцев с
« шахтинскими вредителями »).

84

ведника времен Реформации, чем толстовца. Все моральные
установки толстовства, в том числе и те, которые считаются для
толстовцев необязательными, приобретают для него силу катего­
рического императива. Можно представить себе, чего стоит крес­
тьянину отказаться, например, от вспашки на лошадях. Для
Янова же « эксплуатация труда животного » — под непреложным
запретом. Если Толстой говорит о неправде плотской жизни — то
Янов навсегда отказывается от близости с женщинами. Эти
крайности, вообще говоря, не были свойственны большинству
толстовцев.
Некоторые особенности воспоминаний сближают их с житий­
ной литературой. Но прежде всего мемуары Янова ассоциируются
не с каноническими житиями, а с выпадающим из этого ряда
памятником — ЖИТИЕМ ПРОТОПОПА АВВАКУМА, НАПИСАН­
НЫМ ИМ САМИМ. Из « житийностл » вытекает еще одна осо­
бенность мемуаров — их в н е и с т о р и ч н о с т ь . Для Янова
не существует не только « большой истории », но и истории малой,
т. е. событий собственной его жизни. Эти события занимают
мемуариста лишь постольку, поскольку они связаны с его духов­
ным развитием. Воспоминания бедны портретами, описаниями,
сюжетами; смысловые центры рукописи — п р о п о в е д и , обра­
щенные либо непосредственно к читателю, либо произнесенные
автором в его реальной жизни (на митинге дезертиров, в каби­
нете следователя ЧК или ОГПУ, в тюремной больнице). КРАТ­
КИЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРЕЖИТОМ — не автобиографичес­
кий очерк, а история духа, его развития и реализации в совре­
менной действительности.

В.В. Янов скончался 17 июня 1971 в с. Машуковке Мотыгинского района Красноярского края. ВОСПОМИНАНИЯ продикто­
ваны им в последние годы жизни. Печатаются по машинописной
копии.
И. Кривич

85

Мое рождение и смерть отца

Родился я в 1897 году, в конце июля, в Калужской
губернии Жиздренского уезда в деревне Большая Речка
или, как теперь называют, « Малая Песочня » 1).
Я почему-то сам не помню всех обстоятельств и раз­
говоров, связанных с моим рождением, и поэтому расска­
жу, что довелось слышать от других.
В этот день отец со старшей своей дочерью только
что приехал с пропашки картошки и распрягал потную
лошадь, как к нему подошла соседка и со стеснением и
в то же время с радостью сказала ему : — Ну, Василий
Иванович, поздравляю тебя с сыном !
— Ну, слава Богу, слава Богу, — ответил отец. А
соседка говорит : — Теперь семья большая, а твое здоро­
вье слабое, хоть бы Господь прибрал дитя поскорее.
— Так грех думать, тетя Марья, — сказал отец, —
наоборот, надо положить все усилия вырастить и воспи­
тать его хорошим человеком и тружеником-крестьянином.
Отец было понес упряжь к амбару, как тетя Марья
опять подошла к нему : — Он весь в тебя, никак не
дождешься от него крику. Я его и так и эдак, а он мол­
чит, не чуткий к боли, терпеливый, как отец.
— Что ж, это хорошо, он чувствует, что глупо из-за
всяких пустяков расстраиваться Нервность и капризы
не ведут к добру, этот опыт пригодится ему в жизни. —
Отец вошел в избу и подошел к матери, где она лежала
на кровати. Мать, встречая его со своими большими за­
плаканными глазами, но радостными, говорит : — Вася,
какой он хорошенький, погляди на него скорее !
— Ну, слава Богу, слава Богу, а ты-то как сама ?
— Да что, со мной все благополучно. Я рада за него,
что он такой милый. — Отец кротко поцеловал мать.
Так встретили меня впервые в этом мире мои родители.
— Вот, мы назовем нашего новорожденного Васей,
моим именем, а мне уже недолго остается жить, я все
слабее и слабее становлюсь, я уже не работник, с чахот­
кой долго не протянешь.
— Вот как ты меня обрадовал, что скоро умрешь, а
мне-то что делать одной с пятерыми? — сказала мать.
— Это хорошо, что я раньше умру, а что бы я делал
с ними без тебя ? Я знаю, ты проживешь с ними, с голоду
86

не уморишь и приучишь, и сама с ними, как пчелка, им
хорошо будет с такой матерью.
— Зачем же мы с тобой и детей наживали, если чув­
ствуем, что не в силах их вырастить, — сказала мать.
— Это ты верно говоришь, из-за влекущего мгнове­
ния земных радостей становишься как слепой и не ду­
маешь о тяжелых последствиях. Ну, да ведь прошлого
не воротишь, виноват я, прости меня.
— Ты-то всей вины не бери на себя, и я ведь не
семнадцатилетняя девочка, а вот уж девятого родила,
и каждый раз не мед был, губы кусала в кровь, и заре­
калась я, и каялась, что больше не будет этого, так что
винить-то некого, вставай, девка, и берись за дела.
И мать стала подниматься с постели, но отец уложил
ее.
— Полежи хоть недельку, а я сам управлюсь с ребя­
тами.
Через год отец умер от чахотки. Перед смертью он
сказал, что сегодня умрет. Мать, хотя и привыкла к
болезни отца, но от этих слов залилась слезами, и мы все
дети плакали.
Соседи и все близкие деревенские более и более
сходились в дом, чтобы в последний раз увидеть отца,
доброго человека, чудесного рассказчика, который, пожа­
луй, один в деревне мог читать Евангелие.
Все, кто приходил, старались пройти вперед, посмо­
треть, показаться отцу и услышать от него мудрое слово
напоследок, но при виде тяжелых страданий отца все
каменели и в полном молчании заполняли избу. Потом
отец позвал соседку Марью. Та подошла, вся в слезах,
и, глядя на отца, не шевелилась. Мать так же стояла
рядом.
— Вот, люди добрые, — сказал с глубоким вздохом
отец, — я скоро, сейчас буду помирать, но мне хочется
напоследок сказать свое желание. Вот слушай, Настя,
детей в люди не отдавай, воспитывай сама. Маленького
жалей больше всех, он будет тебе кормилец, а сейчас
он слабее всех. Девок рано замуж не отдавай, поспеют
в горе и страдание окунуться, но лучше, чтоб они совсем
оставались в девушках во всю свою жизнь, это самое
лучшее, как я сейчас понимаю. Ребята тоже хорошо бы
сделали, если бы воздержались от женитьбы, но у них
совсем другой путь, их в солдаты заберут, а там всячески
их развратят, но хорошо было бы, если б они воздержи87

вались и не научились пить, курить. С трезвой головой
они в силах будут устоять от раннего разврата и годны
будут Богу служить, а не властвующим людям.
Когда отец говорил, никто не шелохнулся, и было
тихо-тихо.
— А теперь, — задыхаясь, обратно заговорил отец,
обращаясь ко всем, — я не буду просить вас, чтобы вы
помогали сиротам, это вы сами знаете и по доброте своей
сделаете, что сможете. Об одном прошу вас всех : бросьте
пить, курить. Это гибельное дело для всех. Я все это
хорошо знаю, всем своим жизненным опытом. Меня еще
мальчиком заморозили пьяные хозяева, которым я был
отдан в учение портняжить. Вот я всю жизнь свою болел
и теперь умираю через это.
— Тетя Марья, зажги мне свечку. А теперь все, все
братья и сестры, простите меня и прощайте, — и, тихо
вздохнув три раза, он умер на глазах у всех. Тетя Марья
закрыла ему глаза, и тут только раздался плач на разные
голоса и в доме и вокруг.
Сиротская жизнь
Мать осталась верной отцовской предсмертной прось­
бе : мы все воспитывались дома, ходили в школу и зани­
мались дома разными рукодельями повседневной дере­
венской жизни. Сестры пряли, ткали холст, плели лапти
себе и людям, и мать никогда не позволяла иметь груст­
ные лица и печальное настроение, а всегда налаживала
на пение и сама запевала.
Это зимой, а летом — хлебопашество и огород,
ходили иногда к людям помогать, за что им что-нибудь
давали. Старшей сестре было 12 лет, а младшей 10 лет.
За ними шли мои старшие братья, они тоже ходили в
школу, но и дома были вместо хозяина : где изгородь
подгородить, где соломенную крышу подправить, заго­
товить сено, дрова — и так росли, стараясь подражать
взрослым хорошим хозяевам. Но моя участь была совсем
другая : я был мал и ничем не мог помочь, а только при­
бавлял трудов и забот семье и сильно мешал. И некото­
рые досужие « добрые » соседи очень не хотели, чтобы я
жил на свете, и старались разными, будто невинными
способами, так, чтобы мать не знала, меня травить, чтоб
я помер. Так они хотели пожалеть мою мать и облегчить,
88

В.В. Янов (слева) и его друг толстовец
П.И. Литвинов
Машуковка, 14 мая 1971

но все сходило благополучно, и я вырос до школьной
скамьи. Я же не чувствовал ни от кого к себе недоброго
отношения, жил в душевной радости ко всем и ко всему
и рос как на дрожжах.
Шести лет повели меня в школу. На мою беду учи­
тельница попалась злая. По всякому поводу драла уче­
ников за уши так, что хрящи трещат; то линейкой била
с размаху по стриженой голове так, что шишка вскаки­
вала; то на колени ставила у доски — притащит из-за
парты за уши; то без обеда оставляла — и одного, и всем
классом. Вот в такие злые руки попал я, малыш.
На большой черной доске учительница пишет, а мы
должны переписывать все это на грифельные доски.
Учительница ходила меж рядов и смотрела, как пишут,
если замечает ошибку, то лупит по голове линейкой, а
ученик не должен ни пошевелиться, ни охнуть. Парты
были очень высокие, и ученики почти все занимались
стоя. Я очень боялся дикой учительницы, и пальцы мои
тряслись от страха, и грифель выскочил из них и упал
на пол. Его стук об пол при мертвой тишине в классе
меня пронзил, как электрический ток, и тут подошла
учительница, и вмиг у меня затрещали хрящи в ушах. И
больше я уже ничего не помню, в школу пошел уже
только на следующий год, к доброй и милой учительнице
Варваре Васильевне, которая и проучила меня три зимы.
И на десятом году своей жизни я сдал экзамен на
окончание трехгодичной церковно-приходской школы.
Старшие мои братья уже работали в это время самостоя­
тельно, на заготовке дров для угольных печей, где вы­
жигался уголь для доменной печи Песочанского чугуно­
литейного завода2). Средний брат был очень способен
учиться, и учителя и священник просили у матери пу­
стить его дальше учиться, и он сам хотел. Но мать ска­
зала, что ей не под силу обуть, одеть и содержать его в
городе. Так что я уже не повторял о себе этой просьбы и
сразу же после окончания школы пошел резать дрова.
Но кто дома у нас хотел учиться — мать поощряла и
всё, кому что надо было, покупала охотно...
Среднему брату не понравилась лесная работа, и он
пошел работать на завод. Туда же ушел и старший брат,
а лет одиннадцати и меня туда взял. Я сперва работал на
подноске литья, вверх на склад по длинной лестнице,
мне было тяжело, и я очень уставал. И так я работал
до 16 лет.
89

Потом начальство стало меня замечать и перевели
работать в кузницу. Мне нравилась кузнечная работа, и
я отдавался ей весь. Сначала я работал молотобойцем, а
потом меня перевели в кузнецы. Как-то вызвал меня
мастер и спрашивает :
— Ну, как тебе нравится твоя работа?
— Нравится.
— А кем бы ты еще хотел работать?
— Слесарем.
Дали мне на пробу сделать одну вещь, я сделал и
стал слесарем. Через некоторое время вызывает меня
опять мастер цеха и спрашивает :
— Ну, как тебе нравится работа слесаря ?
— Нравится.
— А кем бы ты еще хотел работать ?
— Токарем.
И тут же перевели меня работать на токарном стан­
ке, и я опять, по своему обыкновению, влез с ушами в
свою токарную работу и не знаю, как бы пошла дальше
моя жизнь, но тут подошла война.
Юность. Знакомство с Толстым и что из этого получилось
Я любил читать, и этому способствовало то, что мой
старший брат выписывал до 1913 года « Вестник знания »
и к нему были приложения : Л.Н. Толстого « Так что же
нам делать ? », « О жизни » и другие произведения; были
и других писателей, но я был к ним как-то холоден, а
вот Толстой сразу мне по душе пришелся, как что-то
родное. Бог знает, как это получилось во мне, но еще в
1910 году, не имея никого из близких и знакомых, знаю­
щих и любящих Толстого, как услышу о Толстом, то
воспламеняюсь сердечной радостью.
И вот приехал на праздник домой один парень с
брянского завода и давай рассказывать нам разные город­
ские новости, и между прочим он нехорошо отозвался о
Толстом, что он безбожник, революционер, анархист и
что он подох. Во мне все возмутилось внутри :
— Не может быть, чтобы рабочий парень так гово­
рил о Толстом, наверное, он не наш, не рабочий.
Я никому ничего не сказал, но у меня больно заще­
мило на сердце, как будто со смертью Толстого я потерял
кого-то близкого, родного.
90

В 1913 году моего среднего брата призвали на воен­
ную службу. Я его очень любил, и мне было тяжело —
я лишаюсь такого умного, начитанного и доброго ко мне
брата.
Последний вечер, все наши уже спали, а мы долго
сидели с ним за столом и читали Рубакина3) и других.
Потом он тяжело вздохнул : — Может быть, мы в послед­
ний раз сидим за столом с тобой в этой жизни, и, может
быть, нам больше не свидеться (что и сбылось), научат
меня других убивать, и меня кто-нибудь убьет.
Я тогда легко, не задумываясь, сказал : — А ты
откажись, не ходи, на основании Евангелия.
— Да, Евангелие говорит одно, а жизнь другое. При­
ходится делать, как все, — ответил он мне.
Я, конечно, не пустился в доказательства и замолчал,
и он больше ничего не сказал и лег спать, а наутро от­
правился со всеми рекрутами.
Мы простились с ним. Он был ранен на войне, а
потом и убит, и совсем не осталось от него и до сего вре­
мени нет никаких известий, хотя я очень стараюсь отыс­
кать его следы. Шла война, бессмысленно и жестоко
пожирала все новые и новые жертвы. Дошла очередь и
до меня. И вот пришел я вместе со всеми новобранцами
в воинское присутствие.
Надо раздеваться догола и идти на осмотр врачей и
военных. Мне было очень противно отдаться бессмы­
сленной волне и плыть по течению со всеми в омут чело­
веческой бойни.
Но что надо делать ? Что говорить ? Я ни от кого не
слыхал и сам не решался предпринять что-то. Многие
уже побыли, выходят, одеваются, а я сижу, одевшись, и
не знаю, что делать? Твердого ничего нет, но очень про­
тивно подчиняться. Некоторые, те, что оделись, спраши­
вают жандарма : можно выйти на улицу ?
— Нельзя ! — ответил жандарм, и, как только он
сказал это слово « нельзя », у меня явилось твердое
решение, что раздеваться не буду и никуда не пойду,
пусть что хотят со мной делают, но сам не разденусь
и не пойду.
В это время, со списком в руках, вышел директор
завода и сказал, что всех нас оставляют работать на
заводе, жандарм отошел от двери, и все вышли на улицу.
Я стал по-прежнему с юношеским задором работать на
заводе токарем. Пыл-горение к механическим работам у
91

меня остался. Через некоторое время меня перевели на
новый станок, на котором исключительно работали сна­
ряды.
В душе у меня сделался мрак, сознание стало смутно
шевелиться о ненужности этого дела, связанного с кро­
вью, даже моя любознательность не взяла верх над нрав­
ственным сознанием, и мне очень противно стало рабо­
тать слесарем и токарем. Я стал искать всяких причин,
чтобы не делать снарядов. Ничего никому не говоря,
пошел в больницу и попросился, чтобы положили. Уда­
лось. С месяц я пролежал в больнице, а после больницы
пошел домой самовольно, где провел все полевые работы,
сенокос, и лишь после трехмесячного пребывания дома
в сентябре пришел на завод.
Мастер встретил меня очень сдержанно, хоть весь
горел гневом на меня. К счастью, он только лишил меня
токарного станка и поставил в кузницу. Я очень охотно
взялся за эту работу, но вся беда была в том, что мастер
давал такую работу, которая имела самые низкие рас­
ценки. Я прилагал все усилия, терпение, уменье, не счи­
тался ни с чем. Но за месяц тяжелой работы я получил
только на харчи. Я думал, что гнев мастера пройдет и все
пойдет по-старому, но ошибался. На второй месяц я
заработал еще меньше, и мы с мастером по-прежнему
молчали : он с гневом на меня, а я с обидой на него.
Получив получку в субботу, я тут же направился
в цеховую контору и сказал мастеру тихо и спокойно,
что с таким заработком я не только не могу прокормить
мать, но и самому на харчи не хватит. Он блеснул на
меня гневно злорадными глазами и сказал : — Что же,
если тебе плохо, подавай на расчет, — а сам опять
уткнулся носом в бумаги, лежащие перед ним.
Я, ничего не говоря, собрал весь инструмент и сдал
в инструменталку, а сам пошел домой. Дома все расска­
зал матери. Мать моя всем своим существом верила моей
искренности и считала, что я плохо не поступлю.
— А что ты думаешь делать дальше? — спросила
она.
— Вот что : собирай мне сумочку, и я завтра поеду
к сестре на Каменский завод (Екатеринославской губ.,
там работал ее муж) 4).
Я простился с матерью и уехал. Приехав к сестре
(это было в 20-х числах ноября 1916 года), я на другой же
день поступил на завод клепальщиком. Из дома я полу92

чил письмо, что приходила полиция и взяла адрес, куда
я уехал.
Котельная работа меня не привлекала, и я стал при­
сматриваться по сторонам, какие корпуса рядом работают
и какую работу. Я заглянул в мехцех. В нем вращались
валы огромных размеров и на них такие же огромные
детали, резцы гонят стружку большую, а мастера, токари
работают без суеты, кто спокойно курит, кто чай пьет и
закусывает, а кто даже заглядывает в газету или книгу,
пока механизм совершает свою работу, совсем не так, как
у нас, как на нашем заводе, когда точишь какую деталь,
всякую мелочь, и не выпускаешь ручек из рук, беспре­
рывно, напряженно следишь и двигаешь взад и вперед
резец.
Мне хотелось поговорить с рабочими, и я шел и при­
глядывался и остановился у одного, кто показался мне
попроще и подобрее. Он заметил меня, поздоровался, на­
клонил голову, и мы заговорили. Здесь можно было гово­
рить, а в нашем клепальном цехе разговор понимали
только по движению рук и выражению лица, даже самый
сильный крик в ухо не давал результатов. У нас стояли
огромные, собранные котлы, и их клепали разогретыми
заклепками в две кувалды по обжимке в клещах, от
которых исходил такой грохот, что рабочие становились
совсем глухие и, даже выйдя из цеха, еще долго не
слышали.
Здесь было тихо, мы заговорили, но его позвали, и
я ушел к себе. Я хотел переходить на работу в токарный
цех, но наутро меня вызвал начальник цеха и предложил
работать слесарем. Я согласился, и он дал мне пробу :
сделать циркуль. Я сделал. Начальник подозвал трех
инструментальщиков и спросил, какова моя работа ?
Какого разряда она стоит? Старший инструментальщик
сказал, что я достоин получать тот же разряд, что и он,
и два других подтвердили то же. Но начальник запро­
тестовал : — Что же, если мы ему дадим сразу ваш раз­
ряд, а на тот год выше вашего ?
— Пускай будет так, если он будет достоин этого, —
сказали ребята, но начальник поставил меня разрядом
ниже этих рабочих. Так я стал работать инструменталь­
щиком со своими добрыми товарищами.
Иду на квартиру в счастливом радостном настроении.
За воротами, по своему обыкновению, меня встречают
маленькие дети сестры : один мальчик и три девочки, и
93

радостно наперебой рассказывают мне свои дневные но­
вости и события. Обычно мы радовались вместе их дет­
ским радостям, и я утешал, как мог, их кратковременные
детские горести. Но на этот раз они были встревожены.
— Дяденька, приходил городовой, и тебе в колигардию 5) велели, — говорили они, перебивая друг друга,
заскакивая один перед другим и заглядывая своими
тревожными глазами в мои глаза.
С грустью и сестра мне это сообщила. Я не знал
деления чинов власти; как прежде, так и теперь не знаю;
знаю только одно, что сущность власти во всех чинах и
во все времена — одна, что они все смотрят на человека
не просто, а недоверчиво, холодно и даже злобно, смотря
по характеру попавшего во власть человека; само поло­
жение властвующего изменяет человека, требует от него
такого отношения, а иначе, мягче вести себя с людьми,
как с равными, нельзя, тогда не получается вся суть
власти.
Не поэтому ли так встревожились дети ? Не поэтому
ли так погрустнела сестра? И я сам почувствовал что-то
недоброе.
Начинаются мытарства мои
Вхожу в комнату. За столом направо сидит средних
лет человек с круглым добрым лицом.
— Это вас вызывали ?
— Да.
.
— Вы работаете в котельной ?
— Да.
— Ну, тогда идите, отдыхайте, а мы сделаем все, что
нужно. — Я встал было уже выходить, как отворилась
дверь сбоку и какой-то человек сказал : обождите.
Я стою и молчу, жду. После радостного оборота дела
опять зашевелились во мне недобрые сомнения.
— Вы давно приехали сюда ?
Я ответил.
— Почему уехали?
Я тоже ответил.
— У кого на квартире ? — Тут вмешался первый и
стал что-то тихо говорить ему. — Ну, тогда идите.
Я вышел в коридор, но меня опять позвали. Теперь
их было за столом уже трое.
94

— Так ты недоволен той заводской властью ? А ты
знаешь, что ты военнообязанный и должен безоговорочно
работать на том заводе, где за тебя ходатайствовали, ра­
ботать на защиту нашей веры, царя и отечества ? А ты
вздумал предъявлять разные требования ! Ты знаешь, к
чему ты себя подводишь ?
Я стоял, смотрел на него и молчал.
— А теперь скажи, почему ты не явился, когда тебя
призывали ? Или тоже нашел причину быть недоволь­
ным на военное начальство или на все государство? Ну,
говори, почему не явился на призыв в солдаты ?
— Мне только жалко каждого человека, и я не могу
учиться убивать людей, — ответил я.
— А ты знаешь, что тебе за это будет?
— Я отвечаю перед своею совестью только за свои
поступки, а за других я не отвечаю, у них у каждого
есть своя совесть.
— Ты хочешь сказать, пусть с каждым человеком
разделывается его совесть, а ты умываешь сбои руки от
всего, что будут делать с нами немцы ? Будешь ждать
действия их совести ? Ты что, баптист ? Евангелист ?
Или еще кто ?
— Я человек и хочу руководствоваться своим разу­
мом и поступать так, как подсказывает моя совесть.
— Ну, завтра мы еще поговорим с тобой, а пока
отведите его, Богданов, в холодную.
А назавтра меня отправили в городскую тюрьму в
г. Екатеринославле, где я просидел до февральской рево­
люции. Власти меня больше не вызывали и не спраши­
вали, им было не до меня, они чувствовали всё нарастаю­
щий, как бы подземный гул и ропот народный, вся их
когда-то мощная власть сотрясалась и расползалась.
После революции
Вернувшись из тюрьмы, я опять пошел работать на
свою работу. Жизнь кипела ключом, везде были разго­
воры, споры, но я в это время поступил в техникум и
весь был поглощен учебой и лишь по выходным дням
отдавал дань своему увлечению политическими текущи­
ми делами.
Средний брат мой погиб где-то на войне, но я не
забывал его, и он был для меня авторитетом как более
95

развитой и начитанный. Поэтому у меня было слепое
детское доверие ко всему, чем он увлекался.
Я знал, что брат искал правду в политических пар­
тиях, и меня потянуло хорошенько узнать, а что же он
любил ? Не может быть, чтобы он ошибался. Я стал
прислушиваться ко всему тому звону политическому,
который, благодаря своей пустоте, грозно тарахтел и при­
влекал внимание.
Я слышал, как все партии, одна перед другой, обе­
щали необыкновенные благодеяния крестьянам и рабо­
чим, каждая заманивала к себе, а ко всем остальным
партиям относилась с ненавистью. Я взялся в первую
очередь изучить ту партию, которая громче всех кричала
о крестьянах, о свободной жизни : это были эсеры. Я
стал посещать их притон, заваленный всякой печатной
гадостью : газеты, журналы, листовки, книги разных
авторов. Я стал просить книги читать на дом.
— Это можно, — сказали мне, — но только надо
записаться. Я записался и с головой окунулся во все
написанное, кипящее злобой, и я, как ошпаренный, вы­
скочил оттуда. Но я еще верил, что есть другие благо­
детели для крестьян и рабочих, и пошел к большевикам
и опять решил начать с книг. Здесь мне опять поставили
такие же условия — запишись. Я записался и брал книги
на дом и стал читать, но, к счастью моему, я скоро
очнулся. Я увидел, что эти партии создали себе каких-то
воображаемых крестьян и рабочих, которых очень возве­
личивали на словах, а к живым людям относились, как
и прежде относилась власть к рабочим и крестьянам, —
на основе насилия, приказа и беспрекословного выпол­
нения того, чего захотелось властителям или спасителям
и благодетелям, как они себя считали.
Ожегшись на партиях, добивавшихся власти над
людьми, я пошел к анархистам, отрицавшим власть. К
ним я всегда заходил свободно и просто. Ко мне здесь не
предъявляли никаких требований, и я честно пользовал­
ся всей их литературой, которая меня обновляла своей
высокой нравственностью и глубиной мысли6).
У них я увидел новые произведения Л.Н. Толстого,
которых я не только не читал, но даже и не слышал о
них. В этом клубе я впервые увидел всего, во весь его
рост, Толстого и его горячего соратника Владимира Гри­
горьевича Черткова с его святым трудом по распростра­

нению учения Толстого и у нас, в разных книгах, и за
границей7).
И поэтому я это место назвал не политическим при­
тоном, а действительно свободным клубом, где широко
охватывается вся человеческая жизнь и освещается ра­
зумной мыслью, тем обновляя мир людской.
Зрелость мысли
Примерно в это время сложилось мое мировоззрение,
понимание себя и своего отношения ко всему миру и
жизни, то, что Толстой называет религией. Сложилось
это мировоззрение из того, что я воспринял от других
людей, и того, что глубоко сидело во мне бессознательно
и что постепенно я сознавал.
Получилось так, что я родился в мире, когда чело­
вечество существовало уже миллионы лет и уже были
выработаны крепко впитавшиеся в сознание людей фор­
мы жизни, разные церкви, партии, секты, научные и
философские направления, государства, нации, экономи­
ческие отношения и т. д., и мне оставалось только при­
расти к какому-нибудь участнику этого готового и жить
заодно с ним, но я сознавал в себе, кроме всего этого
готового и уже омертвевшего, еще нечто живое, движу­
щееся, разумное и свободное, и я стал разбираться.
Я почувствовал в себе судью, способного верно и
нелицеприятно, независимо ни от каких личных сообра­
жений и внешних положений, разбираться, что верно,
что нет, что дурно, что хорошо.
И я стал искать и разбираться. В политических
партиях, у политических деятелей я не нашел правды.
Они вроде горячо любили народ и даже порой за это
сами шли на самопожертвование, но любовь эта была
фальшивая. Они любили каких-то выдуманных людей,
а настоящих не считали ни во что. Для них люди были
пешками в политической игре, в стремлении к власти над
людьми, с чем я никак не мог согласиться, хотя это
и прикрывалось хорошими целями — как будущее благо
человечества.
К церкви я был совершенно равнодушен и отрицал
всю их ложную веру, потому что хотя церковь и носила
название христианской, но я понял, что их вера не имеет
97

ничего общего с тем, чему }чил Христос, и даже проти­
воположна учению Христа.
Непонятны мне были также и баптисты, и евангель­
ские христиане, так же, как и церковь, обожествляющие
Христа и в то же время кладущие во главу угла своей
веры грубое и дикое библейское учение, несовместимое
с учением Христа.
Что-то дикарское и темное виделось мне в их обряде
— есть мясо своего Бога и пить Его кровь. Нелепа была
их вера, что человека спасает вера в какое-то искупление
кровью Христа, когда я хорошо знал, что спасает чело­
века только его горячее усилие не делать зла.
Правда, я видел, что многие из сектантов ведут более
нравственный образ жизни, что доказывает их нрав­
ственность, и я не винил их, что они не разобрались в
том хитросплетении самого святого, что есть в учении
Христа, с библейской дичью, преподносимой им их про­
поведниками.
Не мог я принять и атеизм — безбожие, потому что
я ясно сознавал, что жизнь моя и всего мира идет не какнибудь, а по своим строгим законам, созданным не
людьми. Эти законы движут жизнью, и главный закон
жизни человеческой — это добро, разум, любовь, свобода.
Вот этот-то высший закон жизни, который я знаю
в себе несомненно, я и называю Богом. Разобраться во
всем этом я старался сам, но это было очень трудно, и
вот тут-то и подал мне руку братской помощи Толстой.
Когда я читал его мысли о жизни, то сразу принимал их
душой, и мне казалось : да ведь я и сам так думал, толь­
ко не мог выразить так ясно.
И так, после молодых исканий и колебаний, я нашел,
в чем смысл жизни, и дальше шел по пути, который
освещался этим светом. Это не значит, что я больше не
спотыкался, не колебался, не отклонялся с пути, все это
было, но тогда я останавливался, вспоминая, кто я и в
каком направлении мне идти, и находил светлый путь
и снова выходил на него. И в этом стремлении познавать,
в чем истинный смысл жизни, « Волю Отца » — как гово­
рил Христос, сливаться с этим законом жизни и есть
истинная жизнь.
И этим высшим законом жизни человеческой, Божес­
ким законом, я стал руководствоваться во всех случаях
жизни, а не теми « законами » римскими и прочими чело­
98

веческими, надуманными почти всегда в корыстных ин­
тересах лиц или групп, властвующих над людьми.
Из высшего закона жизни я вывел равенство всех
людей, отрицающих всяких властителей, необходимость
самому вести труд для удовлетворения своих потребно­
стей, не заедая чужой жизни, признавая ненасилие и
разумное соглашение законом человеческой обществен­
ной жизни.
Я не удивлялся теперь, что без религиозной нрав­
ственной основы деятельность всех политических тече­
ний неизбежно скатывалась к величайшим жестокостям.
Я не удивлялся теперь их отношению к Толстому : они
признавали его и любили только тогда, когда он сидел на
графском кресле, с папиросой в зубах, описывая крова­
вую вражду между людьми и жизнь людей, далеких от
разумного сознания, но когда Толстой в простой рубашке,
без отравы себя вином и табаком, стал говорить « оду­
майтесь, люди-братья, стыдно так жить ! », когда он стал
разоблачать все эти суеверия церкви, государства, науч­
ные — тогда они возненавидели Толстого и отвернулись
от него, потому что свет учения Толстого разоблачил их
черные дела.
И в этой ненависти к Толстому сошлись и церковни­
ки, и монархисты, и черносотенцы, и революционеры,
потому что, несмотря на противоположность их взглядов,
в основе у них у всех было одно — насилие.
У Толстого же совсем противоположное : « любовь ».
Я отошел от политики, перестал ходить на собрания и
читал только Толстого. Так я жил и работал на заводе.
Вдруг нагрянули немцы8), все стихло, в смутном беспо­
койстве люди метались, сами не зная куда.
Многие рабочие возвратились на родину, в деревню.
Так как в центральной части России был голод, то заку­
пали зерно, хлеб, откупали вагоны, грузили и ехали до­
мой. С ними уехал и я.
Мать, конечно, была рада моему возвращению. То,
что я бросил есть мясо, ее ничуть не смутило, она тут
же сказала, что у нее есть маленькие горшочки и она мне
будет варить отдельно.
Кроме домашних, крестьянских работ, я еще работал
людям разные работы — плотницкие, столярные, печные,
стекольные, по ремонту обуви и жестяные. За работу
платили кто сколько может. После большой войны рабо­
99

ты было очень много, и я почти ни минуты не был без
дела.
Снова солдатство, а я не могу
В апреле 1919 года вдруг нагрянул какой-то отряд на­
бирать крестьянских парней в солдаты. Забрали и меня.
Я сразу заявил начальнику отряда, что я не могу учиться
убивать людей. Он пожал плечами и сказал : мне прика­
зано забирать всех по возрасту, а такие случаи, как отказ
по религиозным убеждениям, я решать не могу. И меня
вместе со всеми увезли в районный центр.
Там сказали : « Напиши заявление ». А я ничего не
знаю, как писать, как их именовать. Трудно мне это было
решать, но спрашивать было не у кого, и я написал так :
Дорогой брат !
Ваш вооруженный отряд ворвался в крестьянскую
деревню, захватил молодых ребят с собой, в том числе и
меня. Но я вам заявляю, что я по своим религиозным
убеждениям служить не могу. В. Янов.
Мне указали стол главаря. Я подал ему свою бумагу,
он взял, и стал читать, и тут же вскинул на меня свой
пламенный взгляд.
— Какой я тебе брат ! Иди к тому столу.
Другой начальник спокойно прочитал все заявление
и стал подробно меня расспрашивать : какие мои убежде­
ния, откуда они у меня появились, кто еще в деревне с
такими взглядами, где берете книги для чтения и многое
другое.
Из уезда нас перегнали в губернию и поместили в
казармах, где формировались полки из дезертиров, кото­
рых ловили по лесам и деревням. Месяца два нас дер­
жали под замком. Потом стали приезжать агитаторы и
сказали, чтоб всех выгнали на площадь, и там давай
убеждать, чтобы они охотнее шли убивать друг друга. Я
никогда не ходил на эти собрания.
Раз пришли опять два агитатора и сказали, чтоб
выходили на площадь, мы там поговорим. Все вышли,
потом вернулись и стали меня звать, чтоб я вышел и
сказал что-нибудь. Я долго не соглашался, не зная, что
мне говорить ? и надо ли говорить ? Но приходили еще и
еще ребята и звали меня. Я вышел. На верхних ступенях
казарменного крыльца стояли агитаторы и говорили свое
100

обращение к народу. После их просят меня выступить, и
я стал говорить :
— Дорогие братья ! Я вас потому называю братьями,
что все вы равные со мной дети земледельческого труда,
работники хлеба для всего человечества, а хлеб — основа
всей человеческой жизни, и труд земледельца должен
цениться дороже всего другого.
Многие из вас только что вернулись с кровавых по­
лей, все вы измученные, только что переступили порог
своих хижин, неуспели как следует приласкать своих,
таких измученных родных, как вас обратно схватила
вооруженная рука и оторвала от милой семьи, от родных
полей и бросила сюда за решетку, и теперь вам льстиво
говорят, что вы товарищи, равные им, что вам надо
исполнять властные приказы, опять проливать человече­
скую кровь.
Милые братья, не верьте этому. Вчера только нам
говорили, что крови человеческой жаждут только коро­
нованные звери, что это они не могут жить без войны,
война — их жизнь, и они через 10-20 лет обязательно
затевают войны и льют человеческую кровь. Не успеют
залечить военные раны, награбят с трудового народа
деньги, и опять у них начинет пульс военный подни­
маться, и опять приходит война.
Но ныне же не коронованные монархи сидят на тро­
нах, а опять повторяется то же самое. В чем же дело?
Какой выход ? Или из этого заколдованного, злобного
круга нет и не может быть никакого выхода ?
Да, из этого круга нет выхода, если ждать его от
тех, кто сидит у власти. Ведь к власти пробиваются же­
стокой борьбой, обманом, подкупами, лестью, хитростью,
и вот все ожидают, что от этих-то людей будет, дей­
ствительно, благо народа. Но напрасно такое самообманывание, такого чуда не может быть; если человек отказал­
ся в себе от правды и добра, от жалости и любви, то как
же он сможет другим дать добро ?
Поэтому нужно помнить нам всегда, что от тронных
владык никогда, во веки веков, ни в прошлом, ни в
будущем, нельзя ждать добра для народа; это будет
чудом, если они дадут людям то, чего у них у самих нет.
И мы все, люди земли, во веки веков не перестанем
мучиться и страдать, пока не станем верить себе, своему
разуму и совести и не полюбим в себе правду, жалость
и любовь и станем жить со всеми людьми этими чистыми
101

свойствами своей души, и тогда угаснут на земле войны,
а будет добрая человеческая жизнь на всей земле.
Я кончил говорить и ожидал, что на меня с гневными
речами обрушатся агитаторы, но меня никто ни разу не
перебил, и мертвая тишина наступила, когда я замолк,
вздрогнула и разорвалась на всей площади, и многосо­
тенная толпа людей, вся враз, вскрикнула :
— Не пойдем на войну ! Нас обманывают, как малых
детей, уговаривают, а дома покос, дети голодные.
С большим трудом, сквозь этот общий шум, удалось
агитатору взять опять слово.
— Товарищи, слушайте ! Слушайте, что я вам сейчас
скажу. Ведь этот товарищ, что сейчас говорил, высокой
чистой души человек, религиозно нравственный, — и
толпа сразу утихла, желая узнать, что он скажет доброго
обо мне, вместо обычного унижения и презрения, — ведь
он даже вегетарианец, не убивает скотину на пищу
из-за любви к животным и тем более не может делать
плохого людям, но все-таки мы ведь не такие, мы не так
живем и не можем без крови навести порядок в нашей
жизни. Если бы все так жили, как этот товарищ, тогда
и мы согласились бы с ним. Но вся беда наша в том,
что мы еще далеко не такие и наш путь через борьбу за
лучшее, за наш идеал, который тот же, что и у этого
человека...
Я дальше не стал слушать и ушел в казарму и лег
на нары. Вскоре все разошлись с площади, и каждый
занимался своими делами : кто лежал, кто с голоду пил
голую воду, кто общипывал свою трехсотграммовую пай­
ку, раздумывая, оставлять ли ее, изувеченную, на обед
или докончить сейчас.
Я лежал, закрыв глаза. Вдруг меня кто-то осторожно
трогает за плечо и предлагает мне идти за ним. Я встаю,
одеваюсь, и вдруг все казарменные ребята окружили
меня плотным кольцом и шипят :
— Мы не отдадим его никому, берите нас всех.
Знаем, для чего вы нас по одному уводите.
— Уходите ! Не дадим ! — шумела толпа.
Трое попятились к дверям, всячески отговариваясь.
Но мне стало так грустно и нехорошо на душе, что я не
вытерпел и заговорил, обращаясь к окружающим меня
ребятам :
— Послушайте, братцы ! Я недавно говорил вам, что
ни один человек — власть в мире никому никогда не
102

может сделать доброго, но из этого никак не следует,
чтобы и мы грубили и злобствовали с представителями
власти, если мы считаем себя разумными и любящими
добро людьми. А если мы встали на этот путь, что и они,
то через короткое время мы и сами готовы будем занять
любую властную должность и угнетать своих же соседей,
земляков и родных братьев.
Поэтому я прошу вас — не спорьте. Всех вас я бла­
годарю за доброе чувство ко мне. Желаю вам только
радостной жизни. Мы не должны заражаться их плохими
поступками и чувствами, а будем отвечать им кротко,
спокойно и с любовью к ним, тогда наши слова будут
иметь цену и силу. Прощайте, прощайте, дорогие братья.
Сказав это, я сам вышел из кольца к ожидающим
меня.
Меня привели в Чека.
Там за разными столами сидело шесть человек. Мне
предложили сесть, вежливо, пододвинув кресло.
Я в дорогое, обитое бархатом кресло не сел и про­
должал стоять. Они опять вежливо, даже с лаской, пред­
ложили мне сесть. Я их поблагодарил, но сел на свою
сумку у двери.
— Почему же ты не садишься в кресло ? — спросили
меня.
— Я благодарю за любезность, но я в кресло не сяду,
потому что за эти кресла идет братоубийственная война.
Они переглянулись между собой с улыбкой, и тот,
кто больше всего уговаривал меня сесть, пошел в другую
комнату и принес простой стул.
— Вот, это рабочий стул, которым пользуются все
рабочие в нашей стране, садитесь, пожалуйста, — сказал
он мне ласково.
Но я не сел и сказал ему :
— Да, когда я буду рабочим, то с удовольствием буду
садиться на него, но так как я в ваших глазах презрен­
ный арестант, то я спокойнее себя чувствую только на
сумочке каторжника мира сего.
Больше мне никто ничего не говорил, и я сидел на
своей сумочке. Потом они все разошлись, кроме одного
молодого человека, который долго сидел молча, потом
спросил :
— Что это там у вас было ? И кто что говорил ?
Я молчал. Он опять повторил свой вопрос. Я взгля­
103

нул в простое, доброе лицо, и мне стало его жалко, и
тогда я ему сказал :
— Нам стыдно друг друга обманывать и задавать
глупые вопросы. Разве вы не знаете, что там было и
из-за чего меня привели к вам ?
Потом, посидев некоторое время молча, он прогово­
рил :
— Да-а-а, посидите немного, я скоро приду, — и
правда, он вскоре вернулся, но не один, а с солдатом с
винтовкой и со штыком, и я пошел с солдатом.
Он привел меня на станцию железной дороги, где
стоял эшелон с арестантами, будущими солдатами, и сдал
меня начальнику эшелона. Ночью эшелон прибыл в
Смоленск. Пошел сильный дождик, по дороге были ру­
чейки. Нас высадили и погнали по улицам в казармы. Я
ничего не видел, очевидно, получилась куриная слепота.
Я шагал наугад по лужам и грязи, от меня летели брыз­
ги, обдавая соседей, я спотыкался и падал. Тогда выде­
лили человека средних лет, и он вел меня под руку.
— Егоров, здорово !
— Здорово !
— Ты кого это ведешь ?
— Да вот, ослеп, ничего не видит, вот и веду.
— Эх, брат, такие слепые как бы не увидали своей
особой дороги, ты смотри за ним.
— Да, бывает и это.
В это время я ступил в большую лужу и обдал всего
его грязью. Конвоир мой, несмотря на все его доброду­
шие, выругался.
В Смоленске нас приняли по всем тюремным прави­
лам : и окна с решетками, и в дверях форточки9). Наутро
нас выгнали на большую площадь на учение, на зеленый
луг. Вышел и я на улицу, все встали в ряд, но когда они
по команде пошли вперед, я остался стоять. Потом об­
ратно все встали со мной рядом и стали кружиться около
меня, как около вбитой сваи, но я стоял, не обращая
внимания на все, что они делали. Испробовав все способы
гипноза своего и видя, что он на меня не действует, они
увели от меня молодежь на другой край площади и там
шагали, вертелись и прыгали. Потом ко мне подошли
трое начальствующих и спросили : — Почему я не делаю,
как все ?
Я стоял молча и смотрел вниз, но когда они задали
вопрос мне простым голосом, без всяких начальственных
104

интонаций, то я так же просто посмотрел на них и ска­
зал :
— Где это видано, чтоб нормальный человек, разум­
ное существо, кружился, прыгал по-лягушачьи, вертел­
ся, как опаленный баран, в то время, когда сотни мил­
лионов крестьян день и ночь работают : косят, жнут,
сушат, молотят, задыхаясь от трудов, собирают тот хлеб,
которым питается все человечество ?
Все трое тяжело вздохнули, и двое пошли прочь,
а один помоложе остался возле меня. Оба мы молчали,
потом он лег на траву, я постоял, постоял, да и тоже
лег, где стоял...
На сегодня ученье кончилось, все зашли в казарму,
и я зашел, и с тех пор меня не трогали, на ученье не
выводили, я оставался один, и ходил вольно, и делал, что
мне угодно, до осени.
Однажды, идя из библиотеки с книжками, я увидел
афишу : Луначарский читает лекцию, кажется, на тему :
« Толстой и Маркс ».
Здание это было близко, и я пошел, но к началу не
поспел. Народу было так много, что протиснуться было
трудно, но я все же пролез и слушал стоя. Луначарский
говорил (конечно, я помню приблизительно) :
— Со страниц всех произведений Толстого он встает
как небывалый, непревзойденный писатель. Нет в мире
никого, с кем можно было бы сравнить Толстого. Это
титан человеческой мысли. О смелости его даже страшно
подумать. Он, как неземной Геркулес, ковыряет, взламы­
вает вековые священные тропы, по которым шло челове­
чество, а Толстой могучей силой своей не оставил от них
камня на камне. Вот в этом мы говорим : Толстой наш,
мы с ним, и он с нами. Но там, где Толстой смиренно
складывает свои могучие руки и кротко подставляет свою
другую щеку и всему миру говорит, что надо любить
врагов своих, — то тут мы не твои и ты не наш 10).
Дальше я в речь Луначарского не вслушивался, и
он вскоре закончил, и тут я бросился протискиваться к
трону, откуда он разливал свою речь, и я хотел сказать
от себя, но какая-то старушка уже успела влезть туда и
что-то говорила, но так тихо, что мне не удалось расслы­
шать ни одного слова. И никто не слышал, шум нарастал,
и все стали двигаться к выходу.
Это было в 1919 году.
Вся дрессировка и гипнотизация заключенных в
105

казармах давала свои плоды. Все лето они ходили в
драных заплатанных одеждах и лаптях, но когда им
объявили идти получать форму солдата, то все с какимто поспешным восторгом рядились в новую одежду, ски­
дывая свое деревенское рванье, и, как бы отдаляясь от
крестьянского звания, принимали новое солдатское.
Потом их вывели из казарм, построили в ряды и по
команде двинулись вперед, туда, где они будут убивать
друг друга и их будут убивать11).
На все огромное здание казармы я остался один со­
вершенно, если не считать крыс, шныряющих в брошен­
ном рванье. Вечером кто-то прошел насквозь всю казар­
му, но меня не заметил, так как я лежал, скорчившись
комком от холодного ветра, гулявшего в казарме в
разбитые окна и открытые двери.
Через час тот же человек подходит ко мне и говорит
тревожно :
— Эй, ты, человек, как звать тебя ?
Я открываю свое лицо и говорю ему : — Так и зовут
меня, как ты сейчас назвал меня.
— Зачем ты попал сюда ?
— Я сам, братец мой, совершенно не знаю, зачем
сюда попал. Спроси там, они, может быть, знают, зачем
я сюда попал.
— Тогда пойдем со мной.
— Хорошо, пойдем.
Привел он меня в такие же казармы, битком наби­
тые людьми в солдатской форме. Они идут на фронт, и
сейчас, последнюю ночь, ночуют в смоленских казармах.
Подвели меня к куче людей, сидевших на вещах. Эти
более украшены красными лоскутками и блестящими
железками.
— Вот, товарищ полковник12), я привел, если это
он, — сказал мой конвоир. — Э-э-э, да это наш братец !
Дайте ему место на столе, пусть отдыхает. — Товарищ
полковник, разрешите мне с ним поговорить, я о нем
много слышал. — Нет, нет, товарищ полковой комиссар,
не нужно его тревожить. Да и что, о чем вы будете го­
ворить с ним ? С ним мы уже все говорили, и мы не
знаем, что с ним делать. Я это на себе испытал. — И,
обращаясь ко мне, сказал : — Идите, идите, братец,
никто не будет вас беспокоить, отдыхайте.
Меня подвели к большому столу, на нем спали трое.
Их согнали, а мне сказали : — Ложись...
106

Согнанные стояли и не знали, куда притулиться.
Мне стало жалко, что их из-за меня потревожили, и я
попросил их опять ложиться, а сам сел к стене на веще­
вой ящик, а стол так и простоял всю ночь пустой.
На ранней зорьке все из казармы двинулись на
станцию железной дороги. Поезд за поездом отходили
эшелоны с людьми, оружием, а я все стоял и стоял один
на платформе, оставленный всеми в покое. Уже на закате
солнца, шел, наверное, последний поезд, нагруженный
людьми и хозяйственными вещами. Поезд шел мимо меня
совсем тихо. Вдруг из широко открытой двери вагона,
сравнявшегося со мной, послышался ласково-добрый
голос :
— Да это наш братец стоит один ! Идите сюда !
Сюда ! Поезд сейчас остановится. — Когда поезд остано­
вился и я подошел, полковник стал меня расспрашивать,
где мне будет лучше — с ними на фронте или в тюрьме ?
Я сказал, что ничего не знаю и никакого выбора
делать не могу.
— Я думаю, — сказал полковник, — у нас, с нами
тебе будет лучше, а там... там совсем пропащее дело,
да еще в такое время. Нет, нет, полезай в этот вагон.
Во время разговора собралось много солдат и молча
слушали, но как только полковник сказал, чтобы я лез
к ним в вагон, то больше десятка голосов заговорили
вдруг, прося у полковника дозволения, чтобы я ехал
с ними.
— Нет, нет, никому не отдам, а то вы его где-нибудь
потеряете, и он в беду попадет.
— Товарищ полковник, честное слово, нас трое, мы
не потеряем. — А нас девять, разрешите нам взять.
Но в это время подошел здоровый молодой человек,
взял меня за руку и говорит полковнику : — Я больше
всех свободен и беру его с собой — Полковник согласил­
ся. Взявший меня человек был в полку воспитателем.
Мы доехали до города Рогачева13). Там я с ним много
ходил по городу, и он мне много рассказывал о себе. До
войны он был студентом. В нем было много человечного
и мало начальственного.
В Рогачеве меня поместили в пустую каменную шко­
лу, и я был там один. Ко мне приходил в гости полко­
вой комиссар и много беседовал, как бы объясняя и
оправдывая свою жизнь и деятельность : — Я сам нена­
вижу, мол, войну и всякое человекоубийство, и вся наша
107

партия так же, но беда в том, что нам не дают мирной
жизни капиталисты... — говорил он мне, расхаживая по
классу, и останавливался против меня, как бы спрашивая
ответа.
— Да, точно так же говорят все : и капиталисты, и
монархисты, и прочие социалисты, что им противна вой­
на, что их окружают враги, — говорю я ему, — а дикое
эгоистическое море бушует из века в век в беспросвет­
ных кровавых войнах и захлестывает собою все челове­
чество, и вас в том числе.
— Э, правда, — сказал он, — что с вами трудно
говорить. Пойду отгоню ребят, а то они все накинулись
на крестьянские возы с картошкой. — Он выскочил из
школы и, выхватив револьвер, закричал на ребят. Все
сразу разбежались.
Утром всех направили на фронт, который был в 30
километрах. Меня прикрепили к хозяйственной части, я
шел за обозом, по морозу босиком 14). Не доходя до фрон­
та, хозчасть остановилась в большом пустом дворце ка­
кого-то богача. Кругом был большой фруктовый сад, к
шоссейной дороге от дома шла старая липовая аллея. В
доме стоял рояль. Через несколько дней я почувствовал :
что-то неладное случилось. Начальство хозчасти забе­
гало. До меня, до моего костра, долетали короткие фра­
зы : связь всякая прервана... не знаю... что делать... до
обеда подождем, а потом надо отходить... а может быть,
уже окружены ?.. Кто знает, а вы все-таки будьте наго­
тове.
А с обеда хозчасть быстро собралась и двинулась
обратно на Рогачев. Отказываясь от езды на лошадях, я
шел босой за обозом. С закатом солнца усилился ветер
с кристалликами снега, и мои босые ноги совсем отка­
зывались меня нести. Товарищи отвели меня в одну избу
в деревне, а сами пошли дальше. Хозяева показали мне
греться на печке.
На печке я хорошо согрелся и крепко уснул. Среди
ночи меня и хозяев разбудил сильный стук, так что
окна и двери тряслись, и в избу вломилось шесть воен­
ных, осветили лампой и сели за стол и стали спрашивать
— у кого в деревне есть сало, масло, яйца.
Старик говорит «не знаю», а старуха: «да я дам
вам два кувшина молока да хлеба, вот и поедите ».
— Нет, давай нам старосту, а то плохо будет всей
деревне. — Я лежал на печи и думал, кто же это, крас­
108

ные или белые, с такими угрозами ? Привели старосту и
стали ему наказ давать — немедленно доставить с каж­
дого двора по килограмму сала, масла и яиц по десятку,
без разговоров, а то плохо будет.
— Да что вы, братцы, ночное дело, все спят, когда
кого достучись, да и нет уже ни у кого ничего, сколько
частей проходило, и все голодные, всем надо.
— А какие у вас части проходили? Белые или крас­
ные ?
— А Бог их всех знает, какие они, ведь ни у кого
не спросишь, чьи они да какие, — давай и всё. Да вон
один из них на печке греется, — сказала старуха.
— Кто ? Где ? — ко мне подошли и стали трогать.
— Эй, человек, человек, как тебя звать ?
— А так и звать, как ты называешь.
— Э ! Стой, стой, это наш браток, не трожь его,
оставь его в покое, — и обращаясь к старосте, уже мягче
сказали : — Ну, ладно, того, что я сперва говорил, не
надо, а сделайте, что можете, товарищ комиссар.
Обрадованный староста, произведенный в комиссары,
ушел и вскоре вернулся, и затрещало, закипело свиное
сало на сковороде, и они, наевшись, легли спать.
На рассвете стали собираться, и Кузьмич, комиссар
полка, сказал полковнику, что надо и меня взять, а то
попадет в плен, станут его мучить. Полковник возразил :
— Я уверен, что братца никто не тронет и он сам
потихонечку подойдет к нам в Рогачев.
Когда солнце хорошо пригрело, хозяева накормили
меня хорошо картошкой, и я пошел, не спеша, один по
шоссе на Рогачев. Не доходя до города, меня встретили
солдатики, закричали : наш браток идет. Завели к себе,
так же накормили картошкой, угощали и мясным и не
понимали моих вегетарианских « капризов ». Увидев мою
босоту, они с радостью дали мне лапти и портянки, и как
раз — выпал снег. Попрощались они и двинулись к
фронту, а я пошел за хозчастью к польской границе.
Пришли в деревню, я не знал, куда мне приткнуться,
и стою сиротливо среди деревни и присесть боюсь, чтобы
не застудиться в своей ветхой одежде. Размещенные по
деревне солдаты получили горячую пищу, и все были
заняты утолением голода. И вдруг из отдаленного домика
показался солдатик и стал всматриваться в мою сторону
и обратно ушел в дом. Потом выскочили трое и во все
ноги ко мне : — Пойдем, браток, к нам, будешь жить с
109

нами вместе. — Я пошел за ними, но вдруг выскочили
двое здоровенных солдат, схватили меня под руки : —
Пойдем к нам ! — Но тут появились еще двое и закри­
чали : — Бросьте эти штучки, человек не вещь, надо
предлагать, а не тащить насильно, — и предложили мне
идти с ними.
Я растерялся и не знал, что мне делать и за кем
идти. Тут подошел командир хозчасти, ему всё объяс­
нили, и он сказал мне, указывая на двух последних :
— Идите к ним, — и я пошел. Один из них оказался
завхозом, а другой каптером хозчасти. Изба была боль­
шая, без перегородок, вокруг по стенам были сложены
продукты питания, а на лавках спали солдаты. Хозяйка
дома, вдова, имела семью : три мальчика и три девочки.
Младшие два мальчика и девочка ходили в школу, но
бросили, потому что учительница немилосердно била
детей. Каждый день комиссар хозчасти заходил и ругал
хозяйку, почему не посылает детей в школу. Мне жалко
было детей, забивавшихся под печку, прячась от комис­
сара. Я поговорил с детьми, и они согласились со мной
идти в школу.
Так все вчетвером мы и пришли. Учительница веж­
ливо приняла нас и посадила вместе. Три дня я ходил
с ними, а потом они уже одни ходили всю зиму и гово­
рили, что учительница перестала драться. В этой деревне
я прожил до весны. Работал среди крестьян, всякую мне
давали знакомую работу. Потом я узнал, что полк наш
весь разбит и его присоединили к другому полку, и но­
вый полковой комиссар отправил меня в город Витебск
в Чека.
На фронте что-то не ладилось, и меня пугали некото­
рые, что чекисты сейчас злые, — не сдобровать тебе.
Меня допрашивали двое.
— Итак, вы вполне разделяете взгляды Толстого ?
— Да, — ответил я.
Тогда он передал меня другому.
— Михаил Григорьевич, допросите и оформите все,
как следует, а я пойду на собрание, и в кино хотелось
сегодня сходить.
— Да я в этих делах не разбираюсь, никогда о них
не слыхал и не вел, лучше вы сами.
— Да я тебе сказал, куда я иду, возьми бланк, анке­
ты заполни.
— Да это-то я сделаю, а куда его девать?
110

— Отправь его в авиационную роту.
— А кто там за ним будет?..
— Никого не нужно, он и так уже почти год безо
всяких... не убежит...
— Я Толстого кое-что читал... да... он мне нравится.
В авиационной роте я пробыл с месяц. Летчики были
ребята добрые, меня звали братиком, но они редко бы­
вали в помещении, и я был почти все время один.
Как-то пришел молодой человек в шинели и повел
меня, а куда — не знаю. Привез меня по железной дороге
в большой город. Уже идя по городу, он встретил зна­
комого.
— Здорово !
— Здорово !
— Куда ? Зачем ?
— Да вот, — показывает на меня кивком головы.
— А это, наверное, туда ?
— Ну да, конечно. Этот тоже сегодня ночью будет
готов.
— Вчера шестнадцать человек... и каждый день. А
у вас как ?
— Да тоже почти так же... Мне сказали, чтобы вин­
товки не брал, но я все же взял, а то туда с голыми
руками неудобно...
— Ну, счастливо...
Вошли в здание управления. Мой конвоир подошел
к сидевшему человеку средних лет с круглым, пухлым
лицом и большой головой и сдал пакет.
Тот прочитал пакет, взглянул на конвоира :
— А ты все же взял винтовку, как тебе не стыдно !
Иди !
На нас обратили внимание сидевшие за соседним
столом мужчина и высокая, средних лет женщина, кото­
рая и обратилась к начальнику :
— Павел Михайлович, разрешите и мне присутство­
вать на допросе? Я очень много слышала о нем...
— И нам, и нам, — стали просить его еще три жен­
щины, вошедшие в дверь слева.
— Нет, нет, что вы ! Нельзя !
— Павел Михайлович, почему нельзя ? Ведь это же
не политический допрос, а о нравственности, — заговори­
ла первая женщина.
— Все равно нельзя !
Те три женщины скрылись за дверью.
111

— Почему нельзя ? Ведь это же не государственная
тайна. Я буду сидеть смирно в своем уголке, а вы меня
не замечайте.
— Нельзя, Мария Михайловна, посторонней женщи­
не присутствовать.
— Я не посторонняя ! А скажите, вы просто привы­
кли не считать женщину за человека, — рассердилась
она. — Вы не понимаете, что женщина — мать, от нее
зависит воспитание детей, порядок в семье, в обществе.
— Марья Михайловна, я вполне с вами согласен, но
только не сейчас об этом, в другой раз.
— Да, вы все согласны, а делаете свое старое, дикое.
Сколько я заявлений писала — прекратить выпускать
водку, табак, и все согласны, а муж приходит домой
пьяный, я — мать — не знаю, куда спрятаться с детьми,
а он все бьет... и так живет все общество. Вот ваше
согласие какое, а мне надо узнать нравственную сторону
жизни... я уже много слышала о таких людях. Я хочу
сама слышать.
— Нельзя ! Нельзя ! Нельзя !
Марья Михайловна вышла, хлопнув дверью.
— Ну и народ, эти женщины, — и, не допрашивая
меня, он вызвал какого-то молодого человека и распо­
рядился : — Вот, возьми адрес, пакет, но безо всякого
оружия, в вольном.
Долго ехали мы по железной дороге, и привезли меня
в то же место, откуда начали меня водить и возить.
Опять та же тюрьма, где всё так же, везде все дерево из
стен выломано, и из камеры в камеру сияли просветы
сквозь толстые каменные стены.
Рядом в камере плакала и истерически билась моло­
дая женщина, дочь заводчика, Люча. Успокоившись, она
много рассказывала о себе и о своей жизни, как воспи­
тывалась, что читала, чем интересовалась. Больше она
уже не плакала, она делилась со мной, и одиночество уже
не угнетало ее. И так прошло несколько недель голодной
тюремной жизни, пока не нашлись любители посмотреть
на эту основу всех царств и государств, посмотреть и ре­
шить, какой надо в этом святая святых государства
сделать ремонт и какое вносить прогрессивное совершен­
ствование в них.
Загремели замки, послышался лязг ржавого железа.
Дверь открыла свою пасть, и на пороге показались шесть
человек в приличных вольных костюмах. Они окинули
112

взором сначала решетки, стены, а потом уж, как на что-то
второстепенное, взглянули на пол, на валявшегося на
голом полу человека — узника.
— А ! Ты еще здесь, братец ! — обратился ко мне
один из них, с сияющим добрым выражением лица.
Сияло ли это лицо оттого, что он увидел меня, или от­
того, что что-то уже было сделано им в пользу меня ?
— Ах ! Я и не знал, я не знал ! Вас сейчас выпустят.
И правда, к вечеру пришли за мной и повели опять к
нему, владыке чиновников. Стали меня подробно рас­
спрашивать и что-то писать, но я молчал, не сказал ни
слова. Они стали мне давать какую-то бумажку на руки,
но я не взял никаких их бумажек.
— Вас же могут опять забрать отряды, они еще дей­
ствуют.
— Ну что же, вас не миную с тюрьмой.
Он посмотрел на меня, помолчал и сказал : — Ну,
идите домой.
И вот я опять живу дома. Прожил до глубокой осени,
потом меня вызвали в суд. В суде за одним столом сидел
секретарь с длинным, глупым и злобным лицом и рылся
в своих бумажных сокровищах. За особым столом сидел
судья с добродушным лицом. Секретарь зачитал все мои
злостные, ужасные дела против государства, партии и
правительства и какие наказания за это следуют, и потом
спрашивает меня, признаю ли я свою вину ?
Я молчал. Секретаря это бесило, и он все больше зло­
бился и грозил мне тюрьмой.
— Ну, скажи же, скажи хоть слово, что ты виноват,
что больше так поступать не будешь и если суд дозволит,
то желаешь искупить свою вину трудом.
Я продолжал молчать и смотреть себе в ноги, но
потом взглянул на всех, и председатель кивнул мне го­
ловой : говори как можешь.
— Что есть суды на земле, это совсем не ново. Но за
что судят? Всегда судили за злодеяния, за убийство, а
сейчас меня судят за жалость, за любовь к людям и тре­
буют, чтобы я эти свойства признал незаконными и рас­
каялся в этом; но я этого не могу. Эти свойства — ж а­
лость и любовь к людям — я считаю законными и необ­
ходимыми для человеческой жизни всех людей.
Секретарь немного смягчился, но требовал отправки
меня в Москву, чтобы пройти экспертизу в Объединен­
ном совете религиозных общин и групп15) и, если меня
ИЗ

там признают искренним, — освободить, а не признают —
усилить кару. Тогда поднялся судья :
— Никуда мы его отправлять не будем. Нам и так
понятно : человека протянули по всем трибуналам, и он
остался незапятнанным, а мы не будем доверять высшим
органам? Нам его прислали не ковыряться в нем, а для
оформления освобождения. Если бы на нем была тень
какая, его бы до нас никогда не допустили. А вы, Янов,
идите спокойно домой и занимайтесь, чем вам угодно. Мы
знаем вашу жизнь с детства, и все остальные сведения
только дополняют нам самое хорошее мнение о вас. В
верхах, по трибуналам, зорче нас на этот счет, и те вас
не осудили... Идите, идите домой, никто вас больше не
тронет.
Дома
И вот я опять среди любящей семьи, среди своих
односельчан и родных полей. Кругом не слышно слов
команд и допросов, а спокойная человеческая речь, и не
маршировки, прыжки, судорожные движения по коман­
де, а разумный, необходимый всем людям труд, тот труд,
без которого не может прожить ни министр, ни поэт, ни
ученый, ни генерал, ни бухгалтер — все те, чей труд,
часто в кавычках, ценится непомерно выше крестьян­
ского труда. Я вошел в свою трудовую колею, но пере­
житое неотступно, вновь и вновь вставало передо мной.
Зачем ? Для чего все это нужно ? По выражению Тол­
стого, каждый человек есть посланник Бога, того высше­
го, что осознаешь в себе, и каждому из нас дана в жизни
работа по выполнению этого высшего закона жизни. И,
выполняя этот труд, надо забыть, откинуть все личное,
эгоистические стремления, желания, цели; тогда выпол­
нение воли Бога будет легко, не будет никаких сомне­
ний, разочарований, страха, ни тоски, ни одиночества.
Я выполнял только свой долг, то, что требовали
от меня высшие свойства моего существа, и ничего не
желал для себя лично, и мне было легко. Я не заражался
духом злобы и вражды, которые окружали меня всюду
на моем пути, ни в тюрьме, ни на допросе, ни в казарме,
ни в пути за солдатами. Я не злился, не завидовал, не
боялся, мне было легко, и я был радостен и спокоен и
замечал, что окружающие люди, с кем я соприкасался,
114

сами заражались этим и были ко мне добры и сочув­
ственны. Если я и бывал когда недоволен, то только
собой, что много еще во мне эгоистичного, что я еще не
целиком в воле Бога...

О сестре
Так жил я дома. Вдруг получаю письмо от сестры
из Каменского завода. Она пишет : в их стороне голод,
муж поехал за хлебом и умер в дороге, дети пухнут от
голода. Что делать ? Как помочь сестре в такой беде ?
Посылками не прокормишь четыре души, мать с тремя
детьми. Нужно брать на родину, но куда деть их ?
Нужен совет с родными. Сперва я обратился к сво­
ему родному брату : — Брат, что будем делать ? Как
помочь сестре, спасти ее с детьми от голодной смерти?
— Не знаю, — ответил брат, — у меня у самого своя
семья, четыре души.
Потом я спросил свекра сестры. Тот ответил так же :
мне до себя только впору. Но я все же решил, что при­
везти сестру надо, но где взять денег на переезд ? Был у
нас в деревне один богатый человек, я к нему, расска­
зал все тяжелое положение сестры.
— А сколько тебе денег надо на всё ?
Я сказал.
— Нет, этим ты не обойдешься, — и дал вдвое боль­
ше и пожелал успеха.
Я сказал матери, что денег достал и теперь еду за
сестрой. Мать сквозь слезы говорит : — Я очень рада
за тебя во всем, но боюсь, что тебе трудно будет с сес­
трой, ты еще не знаешь ее характер. Но я поехал.
Положение сестры было, действительно, тяжелое.
Двое младших детей уже умерли от голода, а эти трое,
хотя и ходили, но пошатывались от слабости. При виде
меня они все встрепенулись, бледные личики засияли
радостью, и все они цеплялись за мою шею и, толкая
меня своими острыми коленками и локтями, лезли на мои
колени, обнимая и целуя меня. И когда я рассказал сес­
тре, зачем я приехал, они все закричали : — Мама милая,
мы все поедем с дядюшкой !
Сестра, расспросив меня, кто как живет и что гово­
рят о ее приезде, сказала, что не поедет : — Лучше я
115

буду умирать здесь с голоду, чем жить сытой под нена­
видящими взглядами. — Дети заплакали.
— Чего вы ревете ? Здесь у нас крыша есть, а там
где будем жить ? Дядя сам живет в одной комнате пять
человек, свекор отказал совсем, а в деревне у каждого
теснота. Кому мы там нужны ?
Я ожидал, что сестра, говоря все это, будет горько
плакать, но она за все это время так много пережила,
что страдания уже иссушили ее слезы и она только смо­
трела печальными глазами в одну точку. А дети твер­
дили все одно :
— Мы поедем с дядюшкой.
— Ну, поезжайте одни, а я здесь останусь.
Дети и на это согласились : — Мы будем там с дя­
дюшкой картошку сажать, варить и печь в золе, тебе
будем письма писать, что нам здесь очень хорошо —
едим печеную картошку вволю...
Сестра улыбнулась :
— Картошку-то вы есть будете, а ночевать где бу­
дете? Ни крыши, ни одежды у вас нет. — А мальчик
Кузька с восторгом закричал : — Я возьму топор, дров
нарублю, натаскаем, огонь большой разложим с дядюш­
кой и будем спать у костра. — А маленькая Маша : — А
я оладушки буду печь из картошки и с дядюшкой есть.
— А жить так и будете у огня? — спросила мать. — А
где дядюшка, там и я, — ответила Маня.
А старшая девочка Ира : — А я, дядюшка, буду на
всех кухарить, стирать, носки вязать, и все штопать,
и латать, и с бабушкой прясть, и холсты ткать. — А
учиться ? — спросила мать. — Хватит с меня трех клас­
сов, а вырасту, если надо, буду на курсы ходить.
— А жить-то где будете ? — опять спросила мать.
— А с дядюшкой, и бабушка будет с нами жить, —
ответила Ира.
Утром сестра говорит мне :
— Ты вот ехал за нами, а обдумал ли, где мы будем
жить ?
— А где я, там все со мной будете, так я думал и
думаю, и с этим я за вами приехал.
— Ну, ладно, посмотрим, что из всех твоих дум
выйдет, как мы все бедствовать будем...
На другое утро мы все выехали. Дорогой мы перене­
сли много трудностей, но сестра меня не упрекнула ни
одним словом. Наверно, некоторым людям трудно только
116

сдвинуться с мертвой точки, а потом невольно с каждым
шагом всё больше вживаются в новое. Дети также, видя
мое спокойствие, как бы внутренне решили, что, значит,
так все и надо, и спокойно отдавались своим детским
впечатлениям, находили во всем интересное и радостное,
зная, что с ними близкие и любимые, кому они вполне
доверяют.
Так бывают похожи на этих детей взрослые, веря­
щие в своего Бога — любовь, который зорко смотрит за
каждым через совесть. И тогда, любя этого Бога в себе
и во всем живом, люди успокаиваются, зная, что с ними
неотлучно Бог, который охраняет всех своею любовью и
дает благо.
И вот мы приехали домой, мать встретила всех с
присущей ей материнской заботой о каждом и делала
все по возможности, чтобы всем было хорошо. Старший
брат и его жена, наверно, не очень были довольны, но все
же при виде несчастья сдерживали себя, и поэтому все
было тихо и спокойно.
В нашем доме, вернее, комнате, стало очень скучен­
но, как в вагоне, но крайняя нужда не нарушала благо­
разумия, жалости, и жизнь шла своим чередом. Я так же
занимался обычными крестьянскими делами и еще раз­
ными ремеслами по дереву, металлу, глине. Местная
молодежь относилась ко мне хорошо, с уважением. Меня
знали не только в нашей деревне, но и в окружающих
селах. У более пожилых крестьян не было особых стрем­
лений к познанию смысла жизни. После долгой, мучи­
тельной военной жизни и разлуки им было чем зани­
маться, хозяйственные интересы поглощали их целиком.
Но молодых ребят эта инерция жизни не заполняла
целиком, любознательность влекла их в разных направ­
лениях, а некоторые интересовались также и религиоз­
ными вопросами. И ко мне стали приходить поговорить,
просили даже книжечек почитать, и я им очень охотно
давал все, что у меня было, главным образом, Льва
Толстого. Простой и ясный язык Льва Толстого был
доступен всем, его слова отвечали на возникающие во­
просы жизни и находили у них согласие и сочувствие.
Да, Толстой есть мировое чудо, он изливает свет
божественной истинной жизни, и бушующая людская
эгоистичность не в силах забросать его грязью и затоп­
тать. Я ничего не могу сказать о будущем. Может быть,
еще придется сидеть Толстому в пещерах, засыпанному
117

непониманием и злобой, но когда-нибудь эту находку
найдут под грудами камня, и новое человечество ра­
достно вздохнет, увидев свет, идущий от нее и разго­
няющий сгущающуюся веками тьму.
Да, в будущем будет то, что должно быть.
А мы сейчас должны быть благодарны, что в своей
жизни, благодаря Толстому, узнали истину.
Больше всех ко мне льнул Димитрий Иванович Гри­
шин. Я ему сообщил свои планы : весной выйти из дерев­
ни, с крестьянских полей, из-за которых, ввиду мало­
земелья, вечно идет недовольство и вражда. Я решил за
пределами крестьянских земель, на земле лесничества, на
окраине леса, сделать себе « дворец », наподобие всякой
птицы (кроме кукушки), расчистить огород, посадить
несколько фруктовых деревьев и жить этим. Митя с ра­
достью присоединился ко мне. Из наших домов мы реши­
ли не брать ничего, кроме топоров и пил, а все хозяйство
оставить братьям.
В полутора километрах от села был кустарник и
овражек болотистый, возле речки, и мы облюбовали
это болотце осушить и жить там, чтобы не было к нам
зависти, что мы взяли хорошую землю.
Работа закипела. Кустарник мы вырубили, раскор­
чевали, раскопали под огород и построили себе « небо­
скреб » : 4 метра ширины и 6 длины 16). Но в самый
разгар наших работ нас обоих забрали и повезли в Брян­
скую тюрьму, которая была куда крепче нашего дворца.
Прокурор начал нас допрашивать, на каком основа­
нии мы нарушаем государственные законы : рубим лес,
строим дома ? Я ответил, что мне стыдно знать, что есть
люди, воображающие, что весь земной шар принадлежит
им, я не хочу утверждать их в их болезненном, ненор­
мальном мнении и просить их разрешения, чтобы в
тухлом болотце свить себе гнездо из болотного хвороста.
Сказав это, я замолчал. Мы стояли, а прокурор и еще
кто-то тихо совещались между собой.
Потом прокурор обернулся к нам и сказал :
— Ну, идите ! Но куда вы сейчас пойдете и что
будете делать?
— Пойдем к своему строящемуся гнезду и будем
стараться к зиме его закончить и ухаживать за огородом,
чтобы было чем питаться зимой.
Мы молча вышли из кабинета, и нас выпустили из
тюрьмы. К зиме мы, действительно, закончили свой
118

« дворец », надрали драни, покрыли крышу, напилили
досок и покрыли пол, наделали кирпичей, сложили рус­
скую печь. Собрали урожай с огорода и на зиму взяли
к себе сестру с детьми. Дети прыгали, так были рады, и
весело щебетали вокруг меня. Митя по своей жизнера­
достности тоже подходил к детям, и болотное наше гнез­
дышко превратилось в уголок рая.
К нам много приходило любопытных, чтобы найти
тему для своего досужего рассуждения. Они не стесня­
лись, давали всякие советы, как нам жить, чтобы нам
было еще лучше. Так мы прожили год, и тут я раз
невольно услышал, как одна кумушка говорила сестре :
— Да, все было бы хорошо, если бы у вас было
молоко и мясо. В деревне какая соседка могла бы уде­
лить, а тут никто и ниоткуда.
— Да, в деревне я могла бы и заработать себе и
молоко и мясо... а тут и слова сказать не с кем, — жало­
валась она на свою уединенную жизнь от общества.
Летом, когда крестьяне стали делить землю, я пошел
к ним и попросил у них выделить мне усадьбу. Общество
с веселыми шутками отмерило мне усадьбу. — Ну, Ва­
силий Васильевич, в лесу построил себе дачу, а в деревне,
в ряд с нами, зимний дворец поставь, — шутили они. —
Давай, давай, мы рады, что ты не отделяешься от нас.
И вот мы с Митей натаскали из оврага, рядом с
усадьбой, всякого хлама, на месте замесили глину и
сделали хату. Наделали кирпичей и сложили печку,
покрыли крышу, оштукатурили, сделали двери, рамы
оконные, стол, четыре табуретки.
— Ну, сестра, — сказал я, — собирайся, пойдем в
деревню, в общество, в свой собственный домик, и будешь
жить без стеснения — свободно.
Сестра сразу в слезы :
— Что это ты задумал ? Чтобы от меня избавиться ?
— И пошли сетования : — У меня там огорода нет, рас­
саду где буду брать ? И что я буду там делать ? Вот если
бы была машинка, я бы шила и кормилась, а так что я
буду делать там ?
Но все же я перевел ее в новый дом, говоря :
— Здесь сама будешь огородница, и рассады будет
столько, что на полдеревни хватит.
Она улыбнулась сквозь слезы :
— Знаем мы эти ласковые уговорчики, а потом майся
с детьми, как знаешь.
119

К зиме мы купили ей машинку швейную и корову.
Сделали просторную стайку. Кур дала мать. Весной
сделали большой рассадник, посеяли капустные семена и
поручили детям охранять от кур и поливать. И сестра
стала приветливее к нам с Митей. Мы часто заходили
друг к другу по разным причинам, которых всегда бы­
вает много у тех, у кого есть любовь между собою. А мы
с Митей оставались вдвоем, потом взяли двух мальчиков-сироток, остались они без отца и матери. Зиму они
прожили у нас, привыкли и были рады. Но их дед по
каким-то темным причинам забрал их к себе. Потом
умерли Митин брат и жена, осталось шестеро детей.
Старшие братья были уже взрослые, лет по 20. Они
остались жить в своем доме, и мы помогали им.
Девочку грудную взяла одна крестьянка к своим
трем детям, а мальчика 4-х лет взяли мы с Митей к себе.
Приходили к нам интересующиеся из разных мест и
городов, изъявляли желание жить с нами совместной
жизнью, но скоро им становилось у нас скучно, и они
уходили, пока не находили более привлекательный путь
жизни. Шли туда, где ходят с чистыми руками, не « ко­
выряются в грязи », а едят готовый, чистый хлеб, выра­
ботанный теми, кто живет скучно и копается в грязи. А
они становились « мудрыми руководителями », думая, что
без их помощи крестьяне не могут прожить... Они зани­
мались всякими науками, игрой в театрах, плясками,
игрой в футбол, в шахматы, кувыркались в заоблачных
пространствах и т. д., но в то же время заботливо сле­
дили, чтобы крестьяне не поели сами свой хлеб, а чтобы
и для них достался хороший кусок, а то, пожалуй, и
умрешь с голоду со всеми своими культурными играми
и занятиями.
Только религиозно-нравственное отношение к жизни
помогает человеку выбрать нужный труд и держаться
в нем, несмотря ни на какие трудности, выполняя его в
первую неотложную очередь, и уже оставшееся время
отдавать и забавам, и веселью, и гулянью. Только встав
на этот трудовой крестьянский путь, может человек
установить братские отношения с людьми и сам быть
независимым, и не продавать свой труд, тем самым соз­
давая эксплуататоров; а также и сам может уважать
такого же свободного труженика-брата.

120

Знакомство с братьями Фроловыми, Василием и Петром

Во время отказа от военной службы я случайно
услыхал, что есть журналы, выпускаемые друзьями
Толстого17). Когда после суда я почувствовал себя сво­
бодным, я пошел на почту, километров семь от нас, —
спросить у них совета, где такие журналы приобрести.
На почте мне сказали, что таких журналов у них
нет и не бывает, но один работник посоветовал мне обра­
титься в их селе к Фролову Василию Ивановичу, у него
связь с Москвой, и, может, у него есть что-нибудь такое.
Я пошел разыскивать Фролова. Оказалось, он работает в
конторе, и я пошел туда. Там мне сказали, что он еще
не вернулся с обеда.
Я стал ждать, пристально вглядываясь в возвращаю­
щихся на работу в контору. Я ожидал увидеть в Фролове
пожилого человека с окладистой бородой, но такого не
было. Больше уже никто не входил, а я все ждал и
опять спросил о Фролове. — Да он ужена работе. — Его
позвали ко мне, вышел зеленый юнец и спрашивает
меня : — Что вам надо ?
— Мне Фролова надо, Василия Ивановича.
— Это я. — Так мы и познакомились.
Потом он увел меня к себе домой и надавал много
нужного и интересного. С этого времени я бывал у него
и он приходил ко мне и к Мите, когда тот бывал дома.
Брат его Петя тогда еще учился в ремесленном учи­
лище. Когда он закончил курс в училище, он тоже часто
заходил к нам. Митя зимой портняжничал, а я бывал
дома один, работал по столярному делу и другие работы.
У меня было до пяти учеников, они захотели учиться
столярному, я их взял. Жили мы все вместе, работали и
учились грамоте. За две зимы учения у меня их прини­
мали за семиклассников. Ж ил и учился у меня один
мальчик из коммуны имени Льва Толстого близ станции
Новый Иерусалим18) — Боря Кувшинов.
В 1923 году Вася и Петя сказали, что хотят работать
вместе с нами лето. Мы, конечно, не возражали. Стали
работать вместе. Во время отдыха я в то время читал
Библию. Мне хотелось ближе познакомиться с этой ста­
ринной книгой. Никакого особого значения я не придавал
ей. Раз я истопил печку, накормил всех и вышел с
лопатой на огород. Вася спросил, что будем делать, какой
порядок в работе ? Петя никогда не вникал в эти дела,
121

полагаясь на меня, как на более опытного в крестьянском
деле. Я им рассказал, что и как будем делать. Петя опу­
стил лопату в землю и, не глядя на меня, спросил :
— Почему так именно, а не иначе ? Что это, так в Би­
блии написано ?
Я бы Петины слова легко обратил в шутку и шутя
договорился бы до согласованности в работе, но Вася
также поддержал его. Я понял, что они чем-то недоволь­
ны мною, что-то хотят делать как-то иначе, но меня
несколько задело, что делают они это не с простотой, а
как-то немного ехидно. Я смолчал и не стал углублять
размолвку, ушел в деревню к матери сказать ей, что
уезжаю на все лето под Москву, в коммуну, откуда был
Боря Кувшинов и где жил Евгений Иванович Попов,
друг Толстого, автор книги « Хлебный огород » 19).
В Новоиерусалимской коммуне председателем был
Вася Шершенев, я с ним много виделся, но близости у
нас как-то не получилось. Съездил я раз в гости в дру­
гую коммуну «Ж изнь и Труд», как ее называли —
« Шеетаковка » 20), и там познакомился с Борисом Ма­
зуриным21), с которым я с одной встречи почувствовал
близость, которая и до сих пор сохраняется во мне.
На зиму я мог бы остаться у Владимира Григорье­
вича Черткова, он предлагал мне это, но я получил
письмо от Васи Фролова, он просил приезжать, так как
они ушли с Петей и надо кому-то быть в нашем до­
мишке. Приехав домой, я сразу вошел в свою колею;
один, так как Митя уже ушел на заработки портняжни­
чать. Мне всегда было хорошо, а на этот раз особенно
хорошо. Я рад был, что познакомился с В.Г. Чертковым,
познакомился и подружился. И еще подружился со мно­
гими друзьями. А также был рад, что избежал всякой
размолвки с П етей22).
В нем была какая-то ненормальность, это я заметил
еще при знакомстве с ним, года три назад. Забегая впе­
ред, скажу, что эта ненормальность развилась в нем в
психическую болезнь, от которой он и погиб в конце
концов.
Зимой Вася и Петя приходили ко мне, поживут
день-два, неделю и уйдут обратно к себе. Отношения бы­
ли хорошие. Однажды они пришли вдвоем, и Вася мне
потихоньку рассказал о Пете. У него был приступ болез­
ни, он залез на паровоз и стал давать распоряжения
машинисту — быстро ехать в Москву и т. д. Машинист
122

был в затруднении, он не знал о болезни Пети, с трудом
отстранил его от управления, обещаясь быстро доставить
в Москву, и все-таки дал знать родным. Его сняли с
паровоза и привели ко мне. И вот я один должен был
день и ночь караулить его, не сводя глаз. Ел он то, что я
ел, и во всем слушался меня, но ночью его тошнило,
рвало, он сильно мучился, а у меня это был первый
случай, и я не знал, чем и как помочь ему, облегчить его
страдания. Однажды я топил печь, готовил пищу. Петя
быстро сорвался с постели и, ловко проскользнув мимо
меня, бросился к речке, а река у нас широкая и глубокая
— метра три-четыре, топь и грязь.
Я быстро бросился за ним, догнал и успел схватить
и хотел вести к дому, но у него появилась необыкно­
венная сила, и я не мог с ним совладать. На счастье, на
шум прибежали соседи, которые поселились около нас,
они помогли мне затащить его в дом и связать веревкой.
Я попросил соседей последить за ним, а сам побежал к
Фроловым, за 9 километров, сообщить и решить, что
делать. Они все своим советом решиил отправить Петю
в больницу и просили это сделать нас с Васей. Нашел я
в деревне подводу, и отвезли мы его на поезд. В вагон
я ввел его один, и всю дорогу он вел себя спокойно, все
время молчал и лежал с закрытыми глазами. И так с
закрытыми глазами он сказал нам свои первые и послед­
ние слова за всю дорогу и последние в своей жизни для
нас. Он сказал, улыбаясь : — Отчего это там, где сидит
Вася Фролов, — все черно и мрачно, а где Вася Янов, —
какое-то идет от него сияние ?
Больше он нигде и ничего не сказал. Ни у врача, ни
в палате, куда я его ввел, и у меня на совести осталась
какая-то тяжесть, которая держится и до сего часа.
Владимир Григорьевич очень любил Петю и когда
узнал, что он заболел и его отправили в больницу, то
тоже не одобрил нас всех за этот поступок. Это было в
марте 1935 года, а в апреле нас забрали в лагеря.
Арест
С 30-го года я жил с мальчиком Ваней. Митя тоже
вернулся с зимних заработков, и мы в апреле уже рабо­
тали в огороде. В этот день я встал раньше всех и взялся,
по своему обычаю, готовить пищу. Неожиданно открыва­
123

ется дверь и входят двое в военных шинелях, один ста­
новится у двери, а другой начал все кругом осматривать.
Дошел до стенных полок с книгами и начал рыться в
них, отбирать и откладывать в сторону. Наклал два
мешка книг и все письма, все мои рукописи уложил на
телегу, и меня забрали одного. Я молча шел до их табора
в теперешнем городе Кирове, где встретил в ту же ночь
арестованного Васю Фролова. Потом перевезли нас в
Брянскую тюрьму. В тюрьме я отказался от пищи, долго
валялся в камере, а потом меня перенесли в больницу...
Перед судом пришли ко мне в тюремную больницу
прокурор и судья и стали мне говорить, чтобы я согла­
сился быть на суде, а то без меня им нельзя меня судить.
Я сказал им :
— Вы очень добрые ко всем, никого не обижаете,
сроками для меня не поскупитесь и дадите от всего серд­
ца то, что вами уже решено...
— Это так, но без виновного нам нельзя судить.
— Да кто вас будет контролировать, что вздумаете,
то и делайте без меня.
Они стали спрашивать, какие у меня убеждения ?
какая вера ? Я им сказал, что это им совсем не нужно,
что для самого большого срока наказания у них уже есть
все данные.
— Мне стыдно бросить вам разумно-нравственные
слова под ноги, когда вы не хотите понимать ничего,
кроме вашей власти над народом. Вы оледенели в своем
эгоизме и поэтому не можете вникать в жизнь и убежде­
ния других людей. Поэтому самое разумное с вами —
молчать.
— Пойдемте в суд, там вы все это скажете. — Но я
больше уже ничего не говорил. Они посидели еще неко­
торое время у моей постели и ушли.
Пищи я не принимал, потому что мне стыдно было
есть хлеб, отобранный у голодных крестьян. А я вполне
мог работать свой хлеб и питаться им. Меня кормили
насильно. Через рот не могли вливать и делали клизмы,
и так это делали со мной шесть месяцев. В конце седь­
мого месяца мне принесли мешок сухарей и два кило
сахару, сказали, что это привезла мне сестра. Перед
арестом я дал сестре два мешка своей муки, и у меня
теперь было основание без сомнения есть свой хлеб. Я
принял передачу и стал есть, но вдруг меня отправили на
этап. Сухари мои кончились, и я вновь голодал, и кон124

войным приходилось меня где нести, где волочить, и так
до самого места, где были забиты колышки с надписью :
«Здесь будет строиться город Воркута».
Были натянуты огромные палатки, и туда охрана, с
ружьями и собаками, загоняла прибывших для работы
заключенных, всё новые и новые этапы. В палатке был
мрак от пасмурной полярной ночи. Люди во тьме пры­
гали по кочкам, срывались в растаявшую местами жид­
кую грязь по колени и глубже. Но, натерпевшись стра­
даний в этапах, никто не удивлялся, не плакал и не
смеялся, и барахтались в растворенном мшистом грунте,
озабоченно выискивая, где бы устроиться на ночь, на
отдых.
Больно мне было смотреть на все это, и тем больнее,
что делали это не какие-то враги, а свои же русские
люди, товарищи, которых историки назовут героями,
освоителями севера, строителями нового города, энту­
зиастами великих строек, ничего не упоминая о тяжких
смертных страданиях рабочих, русских же людей, ни в
чем не повинных, но заклейменных кличкой « контрики »
и присланных сюда лечь фундаментом счастливого, куль­
турного, научного будущего людей.
Настало утро, солнечные лучи проникли сквозь
ткань палатки. В палатку вошел начальник с козлиной
бородкой в сопровождении свиты. Он шел и рычал на
валявшихся бледных измученных людей. Из свиты ему
показали на меня. Он окинул меня своим злобным взгля­
дом, прорычал что-то неразборчивое, и все пошли даль­
ше.
Утром меня перевели в заполярную тюрьму, огром­
ный барак деревянный с маленькими окошечками и ре­
шетками. Из тюрьмы нас, несколько человек, повели на
суд. Меня вели под руки на гору, где стояло здание суда.
Нас вели целиком по тундре, кое-где валялись черепа
и человеческие кости. В суде меня посадили с краю на
клубной скамейке, а судьи разместились на сцене. Дошла
очередь с вопросами и до меня. Меня спрашивает суд,
но я молчал; судьи три раза спрашивали меня, почему
я не работаю ? Я молчал.
Суд удалился на совещание и, вскоре выйдя, объявил
торжественно свой приговор : всех нас к высшей мере —
расстрелу... Нас обратно увели в тюрьму. В тесной каме­
ре, освещенной электрической лампочкой, без окон, нас
было набито 12 человек смертников. Трое уже сидели
125

до нас. Один средних лет латыш, второй еврей из чинов­
ничьей среды, а третий оказался мой старый знакомый
по тюремной больнице, Давид, немецкий еврей, комсо­
молец, убежал от своих родителей через границу к своим
коммунистам-братьям. Его хорошо приняли, и он стал
учиться коммунистическим наукам. Он во всем искренне
верил своим учителям. Но вот арестовали его товарища
по учению. Давид знал его как искреннего, преданного
большевика и убежденного и решил, что здесь какое-то
недоразумение, пошел к ректору и высказал свои мысли.
Ректор его успокоил : ничего, мол, завтра все выяснится,
успокойся, ты увидишь его. И в эту же ночь его аресто­
вали и дали 16 лет, а здесь вновь пересудили и дали
расстрел... Продержав 14 месяцев под приговором, его
расстреляли тут же, в тундре.
Нас, вновь посаженных смертников, было 9 человек,
из них пять вологодских крестьян, один украинец, еще
один корреспондент-журналист Елизаветинский Борис и
я. Когда Давид увидел меня, он весь просиял, стал меня
обнимать и целовать и громко кричал : — Как я рад !
Как я рад, милый Василий Васильевич, теперь мне хоро­
шо и ничего не страшно с тобой. — Когда же он узнал,
что и нас привели как смертников, он стал просить про­
щения у меня, что обрадовался мне, а я-то смертник. Он
повлек меня к своему местечку у стены и тут же начал
просить, чтобы я что-нибудь рассказал, как я это делал
в больнице, лежа в огромной палате, где в два этажа
лежали больные 250 человек. И вот я там рассказывал по
ночам при полной тишине Толстого : « Войну и мир »,
« Анну Каренину », « Воскресение » и другие рассказы;
Виктора Гюго « Отверженные », « Девяносто третий год »,
« Человек, который смеется » и другие; Диккенса, Досто­
евского.
Тогда один из слушавших сказал : — Ваши прибав­
ки от себя ничуть не искажают Толстого, но углубляют
его силу, где он по деликатности умалчивал или обходил,
выявляют главное, опуская второстепенные приличия.
Мне, десятки раз читавшему Толстого, это интересно. —
И многие говорили, что, слушая меня, вспоминаешь ранее
читанное, но самому рассказывать — это нужна огромная
память, Толстого пересказать !
Вот и теперь, лежа с Давидом, рассказываю ему то,
что я ему еще не говорил, и он с замиранием сердца
слушает и впитывает, как жаждущий пьет ключевую
126

воду. Елизаветинский тоже внимательно слушал, сидя
возле нас. Коммунисты, латыш и еврей, тоже вздыхали,
охали и водили по сторонам глазами, полными злобы и
страха. Крестьяне стояли на коленях и тихо читали свои
молитвы.
Из крестьян четверо умерли в камере, один сошел
с ума, его забрали в больницу, Елизаветинский тоже
умер. Меня перенесли в больницу, не дав умереть в
тюрьме, я уже бредил.
В больнице
Когда принесли меня в больницу, огромную палату,
всю обледеневшую внутри, доктора, осматривая меня,
сделали знак стоявшему сзади, что, значит, и меня скоро
выносить в морг, куда носилки делали почти беспрерыв­
но свои рейсы, относя умерших.
Взял меня в больницу врач Гальперин Борис Алек­
сандрович, он же дал знак о том, что я близок к смерти,
и он же что-то спросил меня. Я знал, что это он спра­
шивает, но не видел его. У меня перед глазами двигались
какие-то горящие нити, и я громко сказал ему :
— Нечего тут вот ходить и свои крестики ставить
над больными, а лучше смотрите, что люди мрут
ежечасно : кормят соленым ядом, а воды нет, и люди в
уборной скребут лед своими трясущимися руками и гры­
зут его.
— Смотри, смотри, заговорил молчальник Янов, а
слова разумные. Чем вы сегодня кормили больных ? —
спросил старший врач Гальперин.
— Да рыбные котлеты, правда, они были чуть пере­
солены, — ответил врач этой палаты.
— Янова переведите отсюда вниз. — сказал Галь­
перин, а сам наклонился надо мной, уговаривая : — Пе­
реезжайте, там врач хороший, женщина Фаина Филип­
повна. Вы согласны? — Я молчал. — Там вам будет
гораздо лучше. — Но перед моим закрытым взором по
ледяной поверхности палатки все продолжали тянуться
горящие нити, я ничего, кроме этого, не видел и молчал.
Внизу, на берегу реки Воркуты, стоял шлакоблочный
корпус, и меня положили туда. Врач Фаина Филипповна
действительно отнеслась ко мне как мать родная, спра­
шивала, что я буду есть, перебирая все кушанья, кото­
127

рыми она могла меня угостить. Но я на все ее вопросы
и просьбы, пропитанные любовью, молчал. — Ну, хорошо,
сейчас вам принесут луку фаршированного, — сказала
она, распрямляясь. И правда, с кухни скоро принесли
две больших головки луку, но я не помню, что я дальше
делал, ел ли, и вообще ничего не помню.
Я вообще не помню, сколько я дней пробыл в таком
состоянии. Когда я очнулся, надо мною стояли врачи,
но только не в белых халатах, а в синих. Фаина Филип­
повна наклонилась надо мной и стала уговаривать поесть
манной каши. Первыми словами, с которыми я обратился
к своему врачу, были : — Почему вы сегодня надели
синие халаты ?
— Это мы сегодня вошли в прачечную, и нас всех
там пересинили.
— И лица у вас тоже синие, — сказал я.
— Синька нам и на лица попала. — ответила она и
опять предложила есть манную кашу.
— Нет, не буду я есть манной каши, она вся с
ядом, с отравой. — Фаина Филипповна взяла мою ложеч­
ку и стала есть манку : — Смотри, отравы нет никакой.
— А я пальцем показывал ей еще и еще : вот тут, вот
тут... — Да я всю кашу съем, и вам не останется. Ешьте
теперь вы, — сказала она. Но больше я ничего не помню.
В таком тяжелом положении я пробыл три года.
Я не принимал никаких лекарств, говоря, что это яд,
и, когда лекпом отходил, я все бросал в плевательницу.
Иногда приходил главный врач Гальперин, и я ему гово­
рил, что ночью мне приносят яд. На что врач в тон мне
говорил : — Да, им ночью тут нечего ходить, больных
беспокоить.
Доверял я только Фаине Филипповне во всем и в
лекарствах, и из ее рук принимал. Из болезней и других
немощей я стал приходить в состояние здорового чело­
века только на седьмой год заключения. Немного помню
из всего пребывания в психиатрической больнице. Длин­
ная землянка, посредине дверь, по концам маленькие око­
шечки, посредине столы, а по стенам, по обе стороны,
койки. Больных полно... Одного забил припадок, он упал
на пол по проходу. Санитары бросились его держать,
потом второй упал. Санитары возятся с ним. В это время
один больной вскочил с койки на стол, выбил раму,
высунулся на улицу и дико закричал. Санитары к нему,
тащат его в палату, но тут еще один выбежал в дверь
128

и исчез в кочках и кустарниках тундры. Дали знать
охране, она с собаками два дня проискала его. Повели
нас в баню. По дороге один больной все говорил что-то
веселое, а в бане налил себе в шайку кипятку и одел
себе на голову.
В это время я из жалости стал помогать более сла­
бым больным. Меня стали просить санитары помогать им
при раздаче пищи, но я отказался. Всем нравилось мое
участие, стали приглашать на врачебные лекции по раз­
ным отдельным болезням. Я согласился и стал ходить
слушать. Потом пригласили на курсы фельдшеров, дали
мне все нужные книги и даже учебник латинского языка.
В это время просили меня раздавать больным лекарства
и делать разные процедуры под контролем старшего
фельдшера.
Я охотно все делал. Потом врачи, проверив меня по
всему, что мне должно делать, перевели меня на шахту
№ 11 старшим фельдшером и дали двух младших. Так
я проработал год. Познакомился с врачами и начальни­
ком санчасти, и мне предложили стать заведующим
складом при аптеке-базе Воркуты. Я не хотел, но они
уговорили меня.
Вскоре я освободился из лагеря, и мне захотелось
повидать свою мать, от которой я со дня своего ареста
не имел никаких известий. Год уже работаю вольным,
прошу отпуск — не дают. Рассчитался. Прихожу как-то
к своему знакомому, которому заказал сшить костюмчик
легонький, чтобы не ехать домой в грязном, лагерном. И
тут я встретил одного бывшего больного, за которым я
ухаживал, когда он тяжело болел водянкой, и теперь он
в благодарность за мой уход предложил мне стать за­
ведующим мебельной фабрикой. Я говорю, что хочу
ехать на родину, узнать о матери и других родных. Но
он сказал, что оформят меня на должность и сразу дадут
отпуск и будут ждать, пока я вернусь.
Быстро все это оформили, и я поехал на родину.
Вернусь немного назад. Я забыл сказать, что меня
еще раз вызывали на суд. В суд пришли также два чело­
века, которые свидетельствовали о моей контрреволю­
ционной агитации против власти. Судья Волков спраши­
вает их :
— Вы хорошо знаете Янова, и это он ли ?
— Да, мы его хорошо знаем, это он.
— Ну, что же он вам говорил и чему научил ?
129

— Он говорил, что большевистская власть нехоро­
шая, и всё против говорил.
— Он что, во время работы говорил с вами, или за
столом, или когда спали в одном бараке ?
— Нет, он нигде не работал и находился все время
в изоляторах и тюрьмах.
— А в изоляторах и тюрьмах никто Янова не ка­
раулил ?
— Ну, там всегда день и ночь охрана.
— Тогда позвольте, где же вы слышали агитацию
Янова, когда он всегда был под строгим надзором ? —
спросил судья. — Выходит, что вы ложно на Янова пока­
зываете. А знаете, к чему был приговорен Янов за ваше
показание? Теперь вы у Янова спросите, к чему он вас
желает приговорить за ложное показание, к смерти или
еще к чему? Ну, скажите, Янов, как вы желаете с ними
поступить, мы выслушаем вас, и так я и поступлю.
— Я знаю только одно, — начал я говорить, — что
человек — разумное существо и мыслящее, и если он
поступает в жизни по разуму и совести, то он счастлив
и радуется и своей жизни и жизни всего живого, но если
человек отказывается от этих человеческих свойств и
руководствуется эгоизмом, то он бывает очень несчастлив
и недоволен и жизнью и всем окружающим. Большего
наказания придумать нельзя. Таких не судить надо, а
жалеть.
— Ну, идите и благодарите Янова, что он не посту­
пил с вами так, как вы с ним, — закончил судья, и мы
пошли по домам.
О врачах
Теперь надо сказать хотя бы несколько слов о наших
сердечно-добрых врачах. Иду я раз по нарождающемуся
городу и вдруг встречаю молодого врача, который мне
во многом помогал. Он шел с фельдшером. Издали уви­
дев меня, закричал : — Василий Васильевич ! (Фамилии
моей никто не знал, и все звали по имени и отчеству).
Здравствуйте ! Далеко идете ? — сказал мне Исаак Кон­
стантинович Гинзбург. — Мы идем на лекцию. Войновская будет читать о болезнях легких, идемте с нами.
— Исаак Константинович, мне хочется узнать, где
Гальперин Борис Александрович ? — спросил я.
130

— Гальперин освободился, уехал в Москву, но уже
прислал письмо из Москвы с просьбой приехать обратно
в Воркуту : лечить, помогать несчастным каторжникам,
но ему не разрешили. Не санчасть, а высшее начальство.
— Ну, а о Фаине Филипповне вы уже сами знаете,
— продолжал он, — что она лежит больная больше года.
Мне сестра, которая ухаживает за ней, говорила, что вы
уже два раза заходили к ней. Ее дети, сын и дочь, оба
учатся и обещают приехать и забрать ее. Ну, идемте с
нами на лекцию.
Я поблагодарил их, но не пошел. Расставшись,
фельдшер взял меня за руку, дружески сжал ее и, смо­
тря мне в глаза, воскликнул :
— Исаак Константинович, я не нарадуюсь на Васи­
лия Васильевича ! Вид у него такой молодой, а ведь он
куда старше нас обоих.
— Да разве Василий Васильевич так живет, как мы ?
— воскликнул доктор. — Ни вина, ни табаку, ни жен­
щин ! Ну, еще раз до свидания ! — И мы расстались,
наверное, навсегда с этим добрым человеком, воспоми­
нание о котором до сих пор живет во мне и обливает мою
душу радостью.
Фаина Филипповна. Высокая, гармонично стройная,
она была очень красивая. Голос ее, нежный и мягкий и
в то же время деятельный и добрый, непрерывным по­
током, не уставая ни днем, ни ночью, изливался на боль­
ных и страждущих душой и телом, поступающих к ней,
как по конвейеру; но большинству даже ее забота не
могла помочь, и тот же конвейер уносил их дальше, но
уже трупами в морг, где их вскрывали, узнавали болезнь,
а потом складывали в огромные страшные штабели, из
которых их ночью грузили на подводы и увозили в
тундру, где их растаскивало зверье по своей потребности.
И вот струны ее души не выдержали такой нагрузки,
и сияние ее любви прекратилось — она заболела. Фаина
Филипповна не могла быть простым зрителем этого
бескровного, истощенного до голых костей людского по­
тока. Она знала, что у каждого из них есть мать, отец,
сестры, братья, нежно любимые дети и жены, о которых
они грезили день и ночь, так же как она страдала о
своих детях.
Беспрерывный поток мягких морских волн полирует
крепкие скалы. Так же непрерывные страдания людские
131

стерли физическую крепость души, и она угасла, остыла
ко всему.
В разгар ее болезни я зашел навестить ее. Сестра,
ухаживавшая за ней, знала, как хорошо относилась она
ко мне, и пустила меня. Фаина Филипповна, одетая в
больничный халат, стояла около своей постели и искала
какой-то ботиночек. Ни меня, ни моего приветствия не
замечала. Я постоял около нее минут 15, думая, что
она, может быть, очнется, но нет, ее поиски ботиночка
продолжались, и она не замечала меня. И в таком состоя­
нии я оставил ее. Второй раз я был у нее, когда кончал­
ся ее срок и ей было разрешено уехать. Лицо ее было уже
осмысленным, во взоре струилась доброта. Она сразу
узнала меня, встала из-за столика и спокойным голосом
благодарила меня, что я не забыл ее и навестил. —
Помню, помню вас, когда мы были для вас в синих... а
я видела всех в черном, и лица черные, и глаза у всех
огнем горели. А теперь жду детей, обещают за мной
приехать, посмотрите : вот их карточки, посмотрите...
Я боялся, что в ее состоянии долгие разговоры уто­
мят ее, не стал задерживаться, на прощанье поблагода­
рил ее за доброе, любовное отношение ко мне; она так же
ровно и спокойно поблагодарила меня, и мы расстались.
Вскоре приехали ее дети, и они уехали из заполярного
края — Воркуты — в Россию.
...Когда я был в бессознательном состоянии и только
стал приходить в себя, она как-то спросила Гальперина,
приду ли я в нормальное состояние ? И он, глядя мне в
глаза, уже не ей, а мне ответил :
— Да вы мыслить будете !
И во время этого разговора они для меня были в
моем взоре уже не синие, а в белых халатах и с насто­
ящим цветом лица.
На родине
Я поехал на родину. Мать моя умерла при немцах.
Нас было три брата, и всех она вырастила без отца. Она
была человеком большой нравственной чистоты, но ясно
выраженного, чистого, разумного мировоззрения у нее
не было, не могла она освободиться от народных тради­
ций и обычаев, в которых выросла. Но когда она видела,
что кто-то из нас отступает от этих обычаев ради веле132

ния совести, то она охотно это принимала и по своим
силам помогала нам. Старшего брата призывали, но не
взяли, оставили в ополчении. Он был руководителем
колхозной жизни в нашем селе.
Когда пришли немцы, он не убежал с начальством,
но отказался быть старостой, несмотря на все угрозы
гитлеровцев, и за это его расстреляли. Сын его был убит
в армии. Дочь его, солдатка с четырьмя детьми, умирала
с голоду. Из них пятерых остался в живых один маль­
чик, которого я хотел взять к себе в 60-м году, но не
пришлось.
Среднего брата взяли в армию. Он был добрый чело­
век, но социалистические взгляды взяли у него верх над
совестью, и он пошел воевать (это еще в первую войну),
и его ранили. Он в письмах писал о своей горькой уча­
сти, но не в силах был повернуть направление своей
жизни и плыл по течению. Его подлечили и вновь отпра­
вили на бойню, где он и погиб безвестно.
Старшая сестра умерла на второй год замужества от
чахотки. Вторая сестра жила все в той же усадьбе с
дочкой, вторая дочь замужем в Москве, а мальчик умер.
Деревня вся была разбита и сожжена. Люди жили в
землянках и хлевах, но, кроме земли, им жить было
нечем, и они трудились до изнеможения. Лошадей не
было. Люди на себе в мешках носили навоз на поля,
собирали урожай, но его весь забирали, оставляли не­
много. Кругом деревни леса были заминированы, и чуть
свернешь с дороги — убивало и людей и скот.
Мой же хуторок, сад, огород — все было перекопано
окопами и смято злодейской ногой.
Да, мои братья и родные погибли от рук гитлеровцев,
а я жил в « роскошных наслаждениях » десять лет у
своих. Где же те весы, на которых можно взвесить зло­
действа людские, под разными цветами тряпок своих.
И такая жизнь идет тысячелетиями, и люди так свы­
клись с этим — вроде так и надо. И все политические
течения, какие бы они ни были, находят уважительные
причины всему этому ужасу и считают, что это чуть ли
не необходимость для роста и цивилизации. Современ­
ная наука рассказывает свысока о дикости первобытных
людей, что они убивали друг друга камнями и дубинкой
по голове, связывали пленным руки жилами животных, а
потом поедали их, да еще без соли. Современная наука
захлебывается от восторга, чего она теперь достигла в
133

XX веке : кувыркаются в космосе, убивают не по-дикому,
дубинкой, а по-научному — ракетой и атомной бомбой,
вяжут руки людям не жилами, а хитрыми законами юри­
дическими и экономическими, и пожирают людей не
штуками, а миллионами.
Наука без нравственной основы и религиозной при­
вела людей к сумасшествию и самоубийству.
В злобе, мучениях и страданиях погибают те, кто,
отказавшись от разума и совести, превыше всего поста­
вил свой эгоизм.
Те же, что возлюбили свет, кто признал в себе выс­
ший разум, совесть, добро, — те даже в своем последнем
шаге к смерти не омрачают своей любви к людям и с
чашей яда в руке или растерзанные на кресте, под
пулями ружей, жалеют и прощают людей, врагов своих,
и своей смертью утверждают и возвеличивают жизнь в
любом месте, в любую минуту, а не где-то в будущем
раю церковном или политическом.
И так посмотрел я на родину свою — муравейник,
как медведем разрытый, по которому бродят измученные,
исстрадавшиеся, перепуганные, голодные, в рваных
одеждах люди, боясь ступить шаг в сторону от зарытых
мин.
Не знаю, какой такой специфический запах я издаю,
что меня сразу разнюхали агенты НКВД. Меня взяли и
повели в свое логово, но когда я сказал, что еду в
Воркуту, где меня держали 10 лет, меня отпустили.
Опять в Воркуте
Около года я работаю заведующим мебельными мас­
терскими, и вот меня опять вызывают в НКВД и спраши­
вают : почему я вернулся с родины, и говорят, чтобы я
немедленно выезжал из Воркуты. Я ответил, что меня
здесь знают, а в другом месте мне опять предстоят этапы,
тюрьмы, лагеря. Мне отвечают : поезжайте, куда хотите,
живите, где хотите, вас никто не тронет, но здесь оста­
ваться вам нельзя, после будете жалеть.
И правда, тех, кто после отбывал срок, после его
окончания сразу же сажали в вагоны и куда-то увозили.
Что делать ? У меня был знакомый инженер, он собирал­
ся ехать к своей семье в Ялту и стал звать меня с собой
и жить у него на квартире. У инженера было двое детей :
134

дочь училась на медицинском, а сын на спирто-водочном,
жена работала врачом в Ялте. Выбора у меня не было,
и я решил ехать с ним.
Ялта
Жена инженера встретила нас хорошо. Меня пропи­
сали, я вскоре нашел работу, стал работать столяром в
санатории.
Я жил в Ялте уже второй месяц. Из ученья из Сим­
ферополя приехала в гости к родителям дочь. Квартира
была тесная, и она ложилась на полу, но в этот раз отец
и мать говорят, что нечего тебе валяться дома на полу,
а ложись с Василием Васильевичем на постель вместе и
спите, и никаких разговоров.
Дочь стала расправлять мою постель и класть еще
свою подушку. Я сидел среди комнаты за столом и читал
книгу, но, услышав разговор обо мне, оглянулся и, уви­
дев все эти перемены с моей постелью, без моего ведома,
решил, что делают они правильно, по своему мировоззре­
нию, в своей квартире, а если мне это не нравится, то
пожалуйста — на все четыре стороны. Я поднялся из-за
стола, вышел из тесной квартиры на широкий простор
улицы и сел на скамейку под стройными и прекрасными
кипарисами. Здесь никто не говорил о тесноте и никто
не поступал со мной так бесцеремонно.
Я знал, что если дать волю своей страсти, то она
будет загораться от прикосновения одного волоса с
женской головы, а потом потянет за собой, как рыбу в
воду. Но я понимал, что тому, кто выбрал себе путь,
освещенный разумом и совестью, предстоит много труд­
ностей и борьбы, и связывать себя семейными узами —
это лишить себя свободы.
Волны страстей давно бились об меня, но в палатах,
при беспрерывных стонах больных и среди страданий
людских, они не имели той силы, чтобы совладать со
мною. На аптеке-базе была одна женщина, она льнула
ко мне и, когда я уезжал, хотела приехать ко мне в
Ялту. Там же одна девушка взялась чистоту наводить в
моей одинокой квартире, все мыла и чистила, занавесоч­
ки развешивала, но она была очень скромная и стыдли­
вая и ничего не говорила мне. Другая девушка, китаянка,
пламенела при виде меня, но я ни о чем с ней не говорил,
135

кроме деловых бумажек, но она, юная хвастунья, сказала
своим родителям, что у нас с ней договоренность есть
жениться. И отец ее и мать, вызвав меня к себе на квар­
тиру, прямо сказали, что пора нам с Эммой сходиться
жить вместе, что от дочери им уже все известно и у них
все готово для совместной жизни.
На мебельной фабрике тоже были две девушки, за­
канчивающие десятилетку, которым я нравился. У одной
из них была совсем еще молодая мать, которая тоже при­
ставала ко мне, но меня спасало то, что у меня была
общая комната с художником цеха.
И они также осаждали меня в Ялте письмами. При
новом аресте в Ялте в НКВД мне читали выдержки из
писем ко мне, ими задержанных.
Но все это было как бы уже давно, а сейчас я сижу,
одинокий беглец, под покровом кипарисов и южной ночи,
а в просветы на меня зорко смотрят яркие звезды и
шлют мне свое нежное и доброе успокоение.
— Будь кроток и смирен, и весь путь жизненный
твой будет радостен. Держи беспрерывно взнуздавши
страсти и похоть свою, а все остальное предоставь Госпо­
ду своему, разумному ходу жизни. Ты не по своей воле
пришел в жизнь, а призван без согласия своего, и дай
волю Ему распоряжаться тобой во всех делах, как угодно
ему. Весь мир, все поэты возвышают плотскую любовь
мужчины и женщины, но к чему ведут эти заманки,
если человек отдается им без удержу ?
Человек становится гаже самых диких животных.
Ни одно животное не уничтожает своих детей, как это
делает человек, и делает по-научному, в белых халатах,
все по-стерильному, выбрасывают своих детей в крова­
вый таз и в уборную. Во всей животной природе нет той
распущенности, как у людей. Против целомудрия вос­
стают, как против чего-то дикого. То их беспокоит будто
бы, что род людской прекратится, а когда убивают своих
детей, то это их не беспокоит.
Все эти думы бегали в моей голове, но все же была
темная ночь, и я сижу один, и мне стало как-то неуютно.
Ведь места здесь пограничные, недавно здесь шла война,
и за каждым новым человеком следят, и может быть, и
моя одинокая фигура уже привлекла чье-нибудь внима­
ние. Надо куда-то подаваться, и я стал припоминать,
кого я знаю. К дочери моих хозяев приходила подружка,
жена их сына с маленьким грудным ребенком, она живет
136

где-то здесь у своих родителей, пока ее муж учится; но
где ее квартира, я не знаю, хорошо бы переночевать у
них, а дальше было бы виднее. Я стал осматриваться
кругом — кого бы спросить. Вдруг из соседнего двух­
этажного дома вышла женщина, подошла близко ко мне
и стала смотреть сквозь кипарисы, вернее, на звездное
небо. Я замер, боясь напугать ее своим внезапным появ­
лением. Когда она повернулась, чтобы идти домой, я
быстро встал и спросил, не знает ли она, где живет
невестка Лаптевых ?
Она ответила спокойно и холодно :
— Знаю, идемте.
В квартире она, открывая дверь, сказала :
— Надя, к тебе человек пришел.
— Василий Васильевич ! — радостно воскликнула
Надя и в то же время удивленно глядя на меня, что, мол,
побудило меня ночью прийти к ней.
Я сказал, что пришел попроситься переночевать,
так как там приехала их дочь Аза и очень тесно, и мне
жаль, что она будет валяться на полу.
Она мне постелила в парадном коридоре и сказала,
что этот коридор совершенно свободен, можно в нем
жить, никому не мешая, через неге никто не ходит, из
него есть отдельный выход во двор, а дверь в комнату
глухая с замком и ключом.
Я остался жить у них, продолжая работать в санато­
рии. В выходные дни я ездил с моими хозяевами в горы,
с ручной тележкой за дровами и за цветами.
Горы меня привлекали. Но недолго пришлось мне
любоваться равнодушным шумливым морем и безмолв­
ными скалами Крыма. Раз я вечером в темноте возвра­
щался домой с работы, а там уже дожидаются меня двое
с оружием и, не дав мне поесть, забрав все, что было :
мои книги, записи, карточки и письма, — усадили в ма­
шину и увезли в Ялтинский подвал, за решетки. При
аресте сестра хозяйки квартиры навзрыд плакала, дока­
зывая, что я человек хороший. Они ей грозились, но она
не умолкала.
Я припомнил этих людей, что пришли меня забирать,
я их не раз видел на берегу моря, куда я часто ходил со
своим любимчиком Колей, сыном Нади, и учил его в
море плавать. Он со страхом и радостью цеплялся за
меня и улыбался, доверяя мне. Последний раз мы возвра­
щались домой. Коля, уже узнав дорогу, бежал впереди
137

меня. Ему было все интересно, и он смотрел по сторонам,
а не под ноги, и упал. Я поспешил к нему на помощь,
поднимаю и утешаю его и, разгибаясь, вижу надо мной
этих шпионов. И не раз я их видал по месту моей работы.
Они молча посмотрели, как я поднимаю Колю, и
прошли мимо, как будто обычные люди, идут, развлека­
ются, а не готовят страдания людям.
Рано утром меня вывели из подвала и посадили в
машину, где в кузове уже сидели две женщины и чет­
веро мужчин. Конвойный с винтовкой сидел в кузове
над нами, как коршун над цыплятами, а шпион все еще
бегал по учреждениям и, верно, не всю еще переписал
добычу заданного плана. Потом привел еще двоих, один
из которых был студент с толстым портфелем подмыш­
кой. Сам шпион сел в кабину, и машина тронулась.
Прощай, свободная стихия, — подумал я. Все время
до перевала смотрел на море и вспоминал, когда, кто и
что говорил о нем.
На перевале в Симферополе машина остановилась.
Из кабины вышел шпион, проверил свою добычу, и вдруг
он заметил тяжкое преступление : студент с увлечением
углубился в чтение своих записок и не мог оторваться
от них даже во время стоянки.
— Кто тебе разрешил смотреть эти бумаги?
— Да я же свои читаю, — робко возразил студент.
— Не разговаривай и не смей носа совать в порт­
фель.
Я еще раз взглянул на море, и машина тронулась...
Дорога змеей извивалась по зарослям, подвела нас к
стенам тюрьмы, верного оплота всех владык всех времен.
Долго мы стояли у стен тюрьмы, пока мимо нас про­
гоняли большие партии арестованных под ружьем. В
тюремную пасть меня ввели последним.
На цементном холодном полу меня стал раздевать
добродушный старичок. Я дрожал и трясся, пока он мед­
ленно, своими старческими дряблыми руками перещу­
пывал карманы и все швы моей одежды. Потом вроде и
ему стало жалко меня, он вернул мне мою одежду и
сказал : одевайся, а все остальное завтра доделаем. Зав­
тра и объяснение вам дам, в чем вы обвиняетесь, хотя
это надо было сделать перед арестом, но не получилось.
Я, одеваясь и дрожа, сказал ему :
— Нужно ли ягненку знать причины волка, за что
138

он его хочет съесть ? И что они ягненку дадут, эти зна­
ния, у волка в зубах?
Старичок ничего не ответил мне и передал солдату,
который отвел меня в камеру на пытку. В камере, кроме
4-х часов отдыха, остальные 20 часов должен молча
сидеть и не дремать. Поминутно ходили по коридору
часовые и шпионили за арестантами. Все сидевшие,
шесть человек, были острижены, и от холода и тяжелых,
мучительных переживаний лица и головы были синие, а
сквозь рваную одежду, без пуговиц и застежек, прогля­
дывало такое же синее тело с выступавшими костьми.
Люди сидели 2 с половиной месяца в таком мучительном
и томительном состоянии, и многие не рады были своей
жизни и искали разные причины к самоубийству.
Все сидевшие в каморочке без окон с удивлением
взглянули на меня, как на нечто необычное : в неизуродованной одежде и с длинными волосами. Каждую
ночь, с 8 вечера и до 12 ночи, шло предварительное след­
ствие, а с 4 до 6 утра шли тяжелые допросы с побоями
и увечьями.
В тишине брали людей из камер на допрос и тихо
приводили с допроса всего трясущегося, изодранного, в
синяках, и приказывали садиться и не спать сидя. Все
делалось тихо, в змеином шипеньи и злобными знаками
руки. И хотя на 7 заключенных были две койки, и то
они почти всегда пустовали. Но меня пока все это не
касалось, и эта тяжелая атмосфера не проникала сквозь
броню моего равнодушия, и я спокойно лег на койку и
спал до подъема.
Вечером меня повели на предварительный допрос. Я
шел бодро, в своем обычном костюме и с зачесанными
волосами. Меня как бы с восторгом встретил молодой
добродушный следователь.
— Так вот это тот самый Василий Васильевич, кото­
рый пишет своим друзьям такие чарующие письма. Сади­
тесь, пожалуйста, я рад с вами поговорить обо всем. Я
все о вас знаю и всю вашу переписку перечитал и
восторгался, как сильно вы все выражаете.
— Вы-то хотите гоголевским героем около меня
крутануть с лестью, — на все его восторги ответил я.
— Нет, нет ! Я честно говорю. Вот вас спрашивает
художник из Воркуты, завели ли вы себе сад фруктовый,
а вы ему отвечаете : рук не хватает, чтобы заниматься
садоводством, я одной рукой держусь за скалу, а другой
139

продираюсь в очереди за куском хлеба. Как ловко, как
сильно !
Надо сказать, что в Ялте в это время давали хлеба
по 1 кило в руки, и очереди стояли с темна и до темна.
Потом, после восторгов, где и что я говорил или писал,
он перешел к тому, возможно ли христианство на земле
мирным путем. Я коротко отвечал. Вдруг вошли еще трое
и стали не спрашивать, а излагать свои взгляды и
мнения...
Один говорил : да, это во всем Толстой виноват. Он
возродил христианство, объяснив его разумно, а без Тол­
стого на христианство уже могильный памятник поста­
вили. А другой : — Да, Толстой и революции помог
родиться. Без него богоподобная монархия еще лет триста
царствовала бы. Суеверия религии и церковная власть
очень и очень медленно покидают свое царство, и не
тряхни их Толстой, социализму трудно было бы вылезти
из подполья.
И так четверо следователей и я, арестант, вели меж
собой дружеский мирный разговор. Потом трое ушли,
мой следователь нажал кнопку, вошел часовой и увел
меня в камеру, где я тут же крепко и спокойно уснул.
На другой день меня остригли и отрезали пуговицы
на одежде. Вечером опять повели на допрос. Вчерашний
следователь начал разговор по-вчерашнему, весело и до­
бродушно, но я молчал. Молчание мое было для него
очень томительно, и он не знал, что делать со мной.
Тогда он вышел из-за стола, подошел ко мне, взялся
нежно за плечо и спросил :
— Василий Васильевич, что с вами ? Вы же так
хорошо разговаривали со мной вчера, шутили, а сегодня
ни звука ?
Тогда я сказал ему :
— Вчера я еще был человеком, и вы со мной гово­
рили как с человеком, и я так же с вами, а сегодня
голова моя обезображена, тело оголено, и я должен дер­
жать руками все время одежду, чтобы она не свалилась.
Значит, вы считаете меня ни за что. Ведь разумный
человек даже скотину не позволит себе так обезобразить,
а не то что человека. Вы меня поставили ниже всякого
животного и хотите, чтобы я унижения не замечал,
считая это за естественное состояние и, обманывая себя,
говорил бы с вами по-хорошему, как с человеком. Я
говорю сейчас откровенно, и, думаю, и у вас есть нрав­
140

ственные человеческие свойства, и хотя вам и стыдно
будет за ваш обман по долгу службы, но в глубине своей
души вы почувствуете мою правоту, и даже затеплится
ко мне благодарность за мою откровенность. Я не могу
дикость признавать за нормальность и поэтому говорить
не буду.
После моих слов мы долго молчали, потом онпозво­
нил, и часовой увел меня в камеру. На второй день меня
вызвали днем, и больше меня никогда не вызывали не
только ночью, но даже и вечером...
Конвоир ввел меня в другой кабинет, там сидел уже
другой следователь.
— Садитесь, пожалуйста ! Моя фамилия Кручинин.
Вы знаете пьесу Островского « Без вины виноватые » ?
Там героиня пьесы Кручинина, вы любите эту пьесу ?
И вообще, как вы смотрите на драмтеатр ? — закидал
он меня вопросами.
Я сказал, что люблю всего Островского в искусстве
и очень люблю его на сцене театра.
— Вы ходите в кино, театр ?
— Грешен, батюшка, — с улыбкой сказал я. — Если
знаю, что хорошая вещь, то не могу удержаться и иду.
— А как вы смотрите на военные произведения ?
— Да кому убийство и дикость эта будет нравиться
— только диким людям может нравиться то, на что
разумный, добрый человек не может смотреть без слез
и страданий.
Потом следователь перевел разговор этот на другие
вопросы, но я быстро обнаружил его хитрость, что это
уже не простой разговор, а служебный, и замер. Он долго
мучился со мной, но так ничего и не добился. На другой
день я также промолчал, и на пятый день он пытался
меня разговорить, но я молчал.
Тогда он без раздражения и озлобления, а тихо и
мягко сказал мне : — Ну, тогда идемте за мной.
Привел меня в совершенно темную комнату и при­
таился, и вдруг ярко загорелся свет, и я увидел сидящих
за столиками шесть человек с блестящими у всех пого­
нами и другими побрякушками. Мне предложили сесть
на табуретку у двери. Я спокойно сел. Кручинин тут же
удалился.
Потом поднялся с кресла человек, коренастого тол­
стого сложения, и начал ходить по узкому проходу
141

между столиками и говорить мне. Долго-долго он говорил,
а потом спрашивает меня грозно : — Чего молчишь ?
— В человечестве выработался долг вежливости :
когда один говорит, то все должны слушать его до конца,
— ответил я.
Некоторые из бывших в комнате фыркнули, но сей­
час же постарались овладеть собой и замерли. Но оратор,
видимо, уже оскорбился или моим ответом, или тем, что
некоторые фыркнули, и заговорил с угрозой : мы, дес­
кать, умеем слона заставить на мячике вертеться волч­
ком и т. д. Потом подошел ко мне со свирепым выраже­
нием и, оскаливая зубы, закричал :
— Чего все время молчишь, как осел ?
Я совершенно не думал о его разговоре и всех его
вопросах, но когда я услышал последние его слова, я,
ничего не думая и не помня, сказал горячо и громко :
— Правы все философы и мудрецы, утверждая, что
каждый человек в другом человеке, как в зеркале, видит
себя самого. Мы все часто походим на собаку, которая
видит свое отражение в воде и бросается на нее, думая,
что это другая собака. Так и этот оратор. Вчера рвал эти
побрякушки с других, а сегодня разукрасился ими, как
кукла. Апостол братства народов с пистолетом в кармане.
Разоблачая вчершних фарисеев, сегодня сам еще худ­
шие дела делает, не моргая своими бесстыжими глазами
перед мучениками.
Сказав это, я нагнулся и сидел молча. Долго было
гробовое молчание. Потом тихо-тихо — скорее не слова
слышались, а их подергивание плечами и разные знаки
руками...
Мне никто ничего не сказал, и меня обратно увели
в камеру. На утро опять привели к Кручинину. Он долго
мне говорил о радио, кино, театрах, но я все молчал.
— Хочешь, сейчас подтвердит тот человек, который
слышал ваши разговоры против советской власти ? Мол­
чишь ? А я вызову, и он подтвердит и в глаза вам все
скажет.
И, действительно, вошла Надя и подтвердила, что я
говорил, что в деревне мужики живут очень плохо, рабо­
тают без меры, а сами и семьи голодают, все забирают на
поставки в город.
В это время вошел прокурор — женщина.
Кручинин воскликнул : — Встать ! Прокурор идет.
142

Но я не изменил своего положения, продолжал си­
деть, глядя себе под ноги.
— Зачем вы это? — сказала она ему и стала с ним
тихо разговаривать, как идут дела с допросом. Кручинин
показал прокурору показания Нади и сказал, что я не
обращаю внимания даже на эти личные подтверждения
моих слов. Прокурор читала вопросы, какие стояли в
протоколе, и сама делала на них ответы.
— В деревнях, действительно, жили голодно после
войны. Лошадей не было, и люди таскали навоз на себе...
Это не секрет. Кино. Я сама не каждую картину могу
смотреть. Радио... тоже, зарядит что-либо одно, а у меня
настроение совсем другое, и я не хочу его слушать, и
ничего нет в этом опасного.
Спокойно, мягко и добродушно прокурор делала свои
замечания, посматривая на меня.
— А все-таки мне хочется спросить, при каких об­
стоятельствах шел между вами и этой свидетельницей
разговор о деревне ? — спросила прокурор.
— Бесполезно, он и вам не ответит, если не встал
при вашем приходе, — сказал Кручинин.
Но я ответил :
— Я хотел взять к себе в Ялту родную сестру, кото­
рой в ее 60-летнем возрасте там было очень трудно
жить, и я спрашивал свидетельницу о квартире для сес­
тры, а она спрашивала меня о положении сестры в
деревне. Так был этот разговор.
Прокурор : — Вот, вот, так я и думала, что о ваших
семейных обстоятельствах. Теперь не скажете ли, какие
это у вас адреса : в Саратов к директору плодоовощного
хозяйства и в город Джамбул?
— Это еще в Воркуте, когда мне приказали уезжать,
и я говорил, что не знаю, куда ехать — родина моя раз­
бита и сожжена, и мне знакомые стали давать адреса
и свои советы, куда ехать.
— Теперь все ясно, — обратилась она к Кручинину.
Потом Кручинин шепотом с ней заговорил, но она
сказала, что это не стоит спрашивать, но он все равно
ее уговорил, и она спросила .
— Скажите, пожалуйста, вот вы до этого возраста
одинокий, не женатый, нигде не проявляете себя в
женском обществе, избегаете его, может, у вас свои
мысли есть против всех женщин вообще ?
Я ответил :
143

— О женщинах я так понимаю. Женщина — это
лучшая половина человечества, она дает жизнь, насыщая
ее своим молоком и согревая своей жалостью и самоот­
верженной любовью. И только из женщин проявляются
святая мать, жалостливая сестра, добрый самоотвержен­
ный друг всего человечества. И такую женщину я очень
люблю, уважаю, приветствую, уступаю дорогу и место
больше, чем мужчинам. Но когда женщина по разным
причинам, вольным и невольным, отступает от своей свя­
той нравственности, возвышающей ее над людьми, и на­
чинает подражать ошалелым мужчинам, занимающимся
диким зверством, и тогда за такую, похожую на этих
развратных мужчин, женщину — мне очень больно и
жаль ее, и я тогда не могу отдать ей предпочтения.
— Ну, вот, и все понятно, теперь я пойду, — ска­
зала прокурор и вышла. Мы остались вдвоем в полной
тишине. Кручинин, делая вид, что он очень занят своими
бумагами, уткнулся в них, но я заметил, как он нажал
кнопку звонка, и вскоре вошел человек средних лет и
сел против меня, тут же за столик у двери. На нем не
было никаких знаков отличия, чинов, заслуг. Он поздо­
ровался со мной кивком головы. Начал говорить, и я
сразу понял, что он тайно слышал весь мой разговор с
прокурором.
— Я очень люблю тех людей, которые говорят смело
все, что они думают, — начал он. — Наши товарищи,
коммунисты в Германии, беспрестанно говорили всю
правду, зная, что они будут за это расстреляны. Так и
вы, я думаю, прямо и правдиво скажете, что вы думаете
о советской власти — что она, хуже монархии или
лучше ?
— Нет таких весов, чтобы можно было взвешивать
злодеяния властей и их сравнивать. Всякая власть есть
отступление от нравственности, и всякая власть ставит
себя выше нравственности, считает себя « помазанником
Божиим », и поэтому, что бы власть ни делала, должно
народом почитаться священным, без всякого сомнения
и критики. Но кто дерзнет против, того ждут смертные
муки...
Только этой ложью и властвовала монархия. Люди
всячески старались разоблачить эту ложь и довести до
сведения человеческого, чтобы она прекратилась. А дер­
жится эта ложь на двух рабских понятиях, основанных
на эгоизме : одни рвутся к власти и властвуют, другие
144

свято подчиняются им. И все вместе эти люди, не доверяя
своему разуму и совести, остаются во тьме и рабствуют
и угнетают друг друга.
И эти люди никогда не понимают тех, кто хочет
строить свою жизнь на свете разума, на нравственности,
чуткости, добре и совести. На добре и любви к людям.
Революционеры решили, что раз монархическая
власть — зло, то мы ее уничтожим и устроим власть,
которая не будет делить по расам и крови, а будет
равенство и братство. Но беда в том, что таких строите­
лей оказалось много, закипела борьба за власть, посы­
пались десятки советов, как достичь хорошей власти,
каждая партия хвалила только себя, ненавидя других,
и разгорелась жестокая борьба за трон, и в этой борьбе
не осталось места для нравственности и человечества.
Взвесить и сравнить все злые дела людей, больных
властолюбием, нет никакой возможности.
— Но по своим личным страданиям вы можете срав­
нить, какая власть к вам лучше и какая хуже относи­
лась ? — перебил он меня.
— Прошлой власти я захватил только небольшой
кусочек и не прошел полного курса страданий, но знаю
по истории, как она относилась к отказывающимся от
военной службы, там были всяческие физические истяза­
ния, унижения, побои, увечья. В эту власть с самого ее
возникновения на троне я прохожу полный курс страда­
ний десятками лет, но меня никто не бил, даже пальцем
не тронул, и в словах никто никогда не обижал, кроме
вчерашнего...
— Нет, нет ! Не вспоминайте про вчерашнее, это
было, это... но продолжайте, пожалуйста, я вас с внима­
нием слушаю.
Я продолжал :
— Я не знаю обо всех отказывающихся от военной
службы по религиозным убеждениям при этой власти,
но лично я встречал и понимание и жалость. Я вегета­
рианствовал, и мне давали сухой паек, считались со мной,
не давая погибнуть, и это было в разгар борьбы полити­
ческой, когда горела злоба в людях, а мне все же попа­
дали капли жалости...
— Ну, хорошо, хорошо, теперь все понятно, — и
с этими словами он ушел. Больше меня на следствие
не вызывали и вскоре перевели в тюрьму, в общую
камеру.
145

Когда я вошел в тюремную камеру, меня поразила
шумная веселость находившихся в ней, после мертвой в
страхе и с угрозой тишины, царившей в следственной
тюрьме. Тут свободно говорилось о сроках — пять, де­
сять, бессрочная высылка и т. д. Никто не удивлялся
этим наказаниям, к ним привыкли, и внешне они не
вызывали тоски или отчаяния.
Тут были инженеры, агрономы, учителя, доктора
наук и медицины и немного рабочих. Но все ребячились
и дурачились, как будто хотели наверстать упущенное в
следственной тюрьме. Никто не хотел оставаться в тиши,
сам с собою или в тихой беседе с товарищем. Нет, таких
бесед все боялись и убегали, страшась нарваться на
наседку, притаившуюся под личиной товарища по не­
счастью. И поэтому я оставался один.
Постепенно любопытство все же осиливало, ко мне
стали подходить, заговаривать, стали просить рассказы­
вать, и я много рассказывал из Диккенса, Гюго, а Тол­
стого рассказывал целыми ночами напролет до рассвета.
И тут установился в камере уже другой дух. Волна
хулиганских выражений и ругани стала меньше, и даже
часовой сидел молча возле нас и слушал рассказы. Потом
начальство вызвало меня в свой кабинет и объявило, что
меня скоро отправят в Красноярский край, в ссылку, и
если что нужно в дорогу, заявляйте.
Я сказал, что мне нужна теплая одежда, но как ее
получить, я не знаю. Они мне сказали : хорошо. Но я
подумал, что все это впустую, но назавтра приехала
хозяйка квартиры, привезла одежду и наскоро сготовлен­
ных продуктов на дорогу. Хозяйка добилась свидания со
мной. Она спросила меня : — Что все это значит ?
Я сказал, что меня хотят отправить в ледяной Крас­
ноярский край, где птицы на лету замерзают. Она ска­
зала : — Я слышала, некоторые женщины говорят, хоть
на край света, хоть на полюс, мы все равно поедем за
ссыльными, своими мужьями, — и помолчав немного,
сказала : — И мы, всей ялтинской семьей, если вы разре­
шите, поедем за вами, где вы будете, там и мы. Говоря
это, она вся сияла от своих мыслей, слов и радостных
слез.

146

Сибирь
Через некоторое время всех нас вызвали на этап.
Посадили в холодные вагоны и повезли в Сибирь. Выса­
дили нас в г. Канске. Из Канска на машинах — в Тасеевский леспромхоз. В Тасееве распределили : часть оста­
вили за лесным хозяйством, а часть развезли по колхо­
зам. Я попал в Середянский колхоз, в котором были
объединены десятки деревень. Деревни эти были более
чем на половину пустые, люди разбежались. В деревне
из 120 дворов осталось 30, да и то те, кто не надеялся уже
на свои силы, что где-то могут устроиться на работу.
Меня назначили пчеловодом за 20 километров, на
полях разоренных деревень. Пасека числилась в 40
семей, но фактически их было всего десять. За первый
год я поднял пасеку до 25 семей, но сам был голодный,
разутый, раздетый. Что было, все порвалось. Колхоз
сказал, что мы и сами никогда ничего почти не получаем
и помочь ничем не можем. Я, рваный и босой, пошел в
Тасеевское к энкаведешникам и сказал, что я бежать
никуда не буду, но сделайте так, чтобы я не бедствовал.
О работе моей они уже знали, что я за зиму 30 ульев
заново переделал, новые магазины и все рамки новень­
кие, все готово к выставке. Все делал из своего коло­
того и тесаного материала, который заготовлял сам в
тайге.
И вот молодой энкаведешних сказал мне :
— Все о твоей работе и положении я знаю, и поэтому
говорю : ищи себе работу, какая нравится и где хочешь,
в пределах Тасеевского района. Но я советую тебе в
Машуковку, лучше ты нигде не найдешь, там есть элек­
тростанция, шпалзавод, столярные и плотницкие работы,
печные и другие.
Потом подошел ко мне комендант Брагин и говорит :
— Меня переводят в Машуковку, и я тебя заберу
туда, а работу там выбирай, какая нравится, не спеша.
Я сделал себе плотик и отправился вниз по рекам.
На реке Усовка был затор, я кое-как выбрался, и сплав­
щики помогли мне устроить новый плотик из трех бре­
вен, и я оказался на широком просторе реки Тасей (при­
ток Енисея)23). По сравнению с этой могучей рекой я
чувствовал себя ничтожным, на своем плотике убогом,
но уж раз так, я улегся спать и спал крепким спокой­
ным сном на всех 50 километрах пути.
147

Проснулся я к закату солнца. Вижу впереди высокие
трубы, дымящиеся, и по берегу поселка люди. Я их
спрашиваю : — Это что за город ? Как его имя ? — Одна
женщина мне ответила : — Это город Машуковка24). — И
я причалил свой плотик. Пошли расспросы : откуда ? ка­
кой губернии ? где родина ? Я объяснил.
— Ну, пошли к нам в барак, — сказала одна женщи­
на. Муж ее приехал из лесу, и пошел оживленный раз­
говор. У них я поужинал и ночевал.
Я стал работать в лесу. Квартиру мне дали в бараке,
в общежитии : коечку, матрасик, одеяло. Хозяйка квар­
тиры, где я жил в Ялте, все время поддерживала со мной
переписку. То присылала мне мои вещи, то книги, а
потом и инструмент переслала столярный. У нее было
большое горе : умер муж, о котором она очень плакала.
Дочь ее Надя с сынишкой Колей переехала к мужу.
Сестра ее жила в другой квартире, и она осталась одна.
Потом стала писать, что приедет ко мне.
Я писал ей подробно о холодном климате, морозы до
50 градусов, мошка дышать не дает и без накомарника
никуда, да и живу я в общежитии, в тесноте. Но она мне
пишет : Я понимаю, что я тебе не нужна как жена, но
позволь мне жить возле тебя как родная сестра, как мы
жили по-братски в Ялте, мне будет возле тебя хорошо.
После этого долго не было от нее писем. Вдруг к
вечеру заходит комендант и кричит на меня : — А ты
еще не уехал ? И как тебя назвать после этого ! Хозяйка
приехала, уже неделю живет в Тройске, а он тут кни­
жечки почитывает. Скорей беги, поезжай, а то она зажда­
лась тебя, — кричал он на меня при всех.
Ночью я не пошел, боясь заблудиться по таежной
глухой дороге незнакомой, а рано утром тронулся в путь.
До Тройска 70 километров, но уже к вечеру я был там.
Искали мы трактор, чтобы ехать, но ничего не нашли и
решили сделать плотик. Погрузили все на него и двину­
лись в путь. Доехали хорошо, но только выгрузились и
перетащили все ее вещи, а их было много : и ведра, и
швейная машинка ножная, и одежда, и кастрюли, и
прочее, — как меня на другой день этапировали в экспе­
дицию до глубокой осени. Ее тоже хотели отправить в
тайгу жить, но она упорно отказалась :
— Это вы над ссыльным делайте, что задумается, а
я вольная, — и никуда не поехала.
Когда я вернулся, то задумали мы сделать себе
148

домик, как делали другие ссыльные. Зимой на саночках
возили мы на себе лес и весь строительный материал, и
на ту зиму уже были в своем доме. Весной к нам приеха­
ли Надя с Колей. Он ходил в школу и со мной столяр­
ничал, помогал делать табуретки и столы. Потом мы
сделали домик и Наде с Колей. Купили корову себе и
Наде. Потом приехал муж Нади, но он уже сильно болел
туберкулезом и тут умер.
Елизавета Лаврентьевна (приехавшая ко мне жен­
щина) была человек жизнерадостный всегда, а тут была
так счастлива своим приездом, что пела все время. Голос
у нее был очень хороший, и за ее песни вся Машуковка
ее узнала и любила.
С покосом я управлялся один, а она вела хозяйство
и огород, а потом собирала разные ягоды, и лесные и
болотные. В лесу она прямо блаженствовала и, собирая
ягоды, все время пела. К ней всегда присоединялись то­
варищи, и пожилые и молодые женщины, и, как бы они
ни устали, она всегда пела жизнерадостные песни, обо­
дряя всех.
Домой приедет, и опять не отдыхать, а берется за
хозяйственные дела, и тоже с песнями. Она любила
всех людей, не заводила ни с кем ссор, а ссорящихся
примиряла своей жизнерадостностью и шутками на свой
счет. Очень любила животных, и своих, и чужих; ее
знали все осиротевшие собаки, которых бросали хозяева,
уезжая из Машуковки.
Один раз, это было 30 сентября, управившись со
всеми делами к 10 часам утра, она стала собираться по
ягоды и по своему обыкновению пела, но на этот раз
почему-то очень возбужденно. Было пасмурно, и чувство­
валась изморозь с осадками. Я просил ее не ходить,
время уже позднее — одиннадцать часов, и погода нена­
дежная — вот-вот снег сорвется, и мороз возможен, и в
тайге можно будет заблудиться в такую погоду. Но она
сказала, что пойдет не одна, а с Надей, и не заблудится
в тайге, и все же, на всякий случай, взяла спички в
карман. Говоря все это, она улыбалась мне, стоя на
коленях и завязывая свою походную сумку. Пришла
Надя. Я стал и Надю упрашивать, чтобы не ходили :
вот-вот пойдет снег или дождь, и где я буду вас тогда
искать ночью, по незнакомым мне болотистым клюквен­
ным местам.
— А я вот при Наде говорю, что бы со мной ни
149

случилось, ты меня никогда не ищи, — сказала Елиза­
вета Лаврентьевна.
И все же они сговорились идти. Надя пошла за
ведрами, а Елизавета Лаврентьевна немного погодя по­
шла за Надей. Я опять стал упрашивать не ходить, но
она с доброй улыбкой сказала, что идет с Надей и ничего
не случится.
И они пошли, а я занялся уборкой огородных остат­
ков. Вечером уже темнело, идет Надя мимо меня по
переулку и спрашивает : — А мама еще не пришла ?
— А ты разве не пошла с ней ? — тревожно спросил
я.
— Нет, она одна пошла, а я осталась. Ну, она,
наверно, кого-нибудь с собой взяла, — сказала, успокаи­
вая, Надя.
— Ну, тогда пойдем искать, — сказал я.
Ветер поднимается, темнеет, а я не знаю, куда они
собирались и где раньше ходили.
— Да она с какой-нибудь старушкой ушла. Придет,
это ж мама, она все везде знает и ничего не боится, —
успокаивала меня Надя. Но тут же сорвался снежный
ураган, завьюжило так, что ничего на солнышке даже
не видно. Кругом окутала тьма, так что и соседнего дома
не стало видно.
Я промучился всю ночь, очень тяжело на душе было.
Утром рано все стихло и выпал снег, до 10 градусов
мороза. Я пошел и заявил в сельсовет, и все охотно
откликнулись искать. Пошли охотники и народ, но нигде
ничего не нашли, никаких следов и признаков человека.
Так проискали обществом целую неделю. Ничего уже не
нашли. Когда охотники стали расходиться по своим
таежным избушкам, я просил смотреть, но все возвра­
щались, ничего не обнаружив.
По ее необыкновенному веселому состоянию, и осо­
бенно в два последних месяца, мне стало думаться, что,
может быть, она заболела и, вместо ягод, подалась еще
куда-нибудь.
Надя уехала в Ялту.
По радио как-то сообщили, что с самолета найдена
заблудившаяся женщина и что она доставлена в больни­
цу. Тут я стал писать во все концы, в газеты, просить
их выяснить фамилию этой женщины и где она нахо­
дится. Дописался до ЦК партии и до Хрущева, но за
целый год ничего я от них не добился толкового, а все
150

свалили с себя на районную милицию. А милиция сооб­
щила, что если где кто найдет труп и нам укажет, мы
тебя уведомим, жди.
Я писал, что, может быть, женщина заболела и ли­
шилась сознания и будет валяться в больнице годами,
неизвестная никому. Но нигде я не встретил живого и
деятельного участия, только один архивный работник
сказал, что он три дня пересматривал архивы, но дальше
не стал смотреть без точной даты.
Невдалеке от нас была деревня Никольское. Один
рабочий, живший там, взял ружье и пошел побродить
по болотам. Лето было сухое и жаркое, по мхам было
везде сухо, в любом направлении. Перешел он небольшое
болотце, и дальше в кедровничке зачирикали рябчики, он
туда — и вдруг видит человеческий череп, а возле него
лежит кучкой одежда, из которой все кости вытасканы
зверями. Один сапог резиновый, наполовину отгрызанный, валяется. В мешке ведро клюквы набранной. У
правой руки по положению одежды лежали портяночки
выкрученные. Сообщили мне. Я упросил охотника, и он
провел меня, и я по всем остаткам установил, что это
была Елизавета Лаврентьевна.
Дал телеграмму, быстро приехала ее сестра. Все
останки похоронили на общем кладбище. Все вещи в
доме ее сестра забрала и увезла в Ялту, но корову из
жалости не забрала, и я ее теперь, как старушку-пенсионерку, кормлю, хотя она по старости своей уже не
носит телят и третий год без молока.
И так Елизавета Лаврентьевна замерзла в холодную
ночь в тайге 30 сентября 1963 года. И вот уже третий
год я живу совершенно один, в самом горестном состоя­
нии внезапной трагической потери друга.

151

П рилож ение

БЕСЕДА *)
(группы единомышленников Льва Николаевича
Толстого в составе В.В. Янова, П.И. Фролова,
Д.И. Гришина, В.И. Фролова с антирелигиозником
Ф.М. Путинцевым, 8-го февраля 1925 г. в Песочне,
Бежицкого уезда, Брянской губернии) **).
Вопрос №

1. Что вы считаете самым важным в своем

учении ?
Ответ № 1 . Самым важным считаем для себя объяс­
нение смысла нашей жизни.
В о п р о с № 2 . В чем смысл и цель жизни ?
Ответ № 2 . Конечная жизнь человека непонятна и
неизвестна людям, но разумный смысл жизни должен
быть для людей.
В о п р о с № 3 . Значит, для вас цель достижения рай­
ских блаженств загробного существования отсутствует ?
Ответ № 3 . Да, отсутствует, о загробной жизни знать
мы ничего не можем.
В о п р о с № 4. На чем основывается ваше учение ?
Ответ JVp 4. Учение наше основывается на мудрости
общечеловеческой и, главное, на стремлении каждого
отдельного человека к разумной и правильной жизни.
В о п р о с М 5. Что вы считаете общечеловеческой му­
дростью ?
Ответ № 5. Общечеловеческой мудростью мы счи­
таем то самое существенное учение, которое ясно и про­
сто, доступно для всех объясняет смысл человеческой
жизни и помогает руководиться в ней. Это определение
общее. У всех народов всегда была такая мудрость. Са­
мым же близким для нас, ясно выраженным является
христианское учение.
В о п р о с № 6. Считаете ли вы приемлемым христиан­
ское учение для всех граждан одинаково ?
Ответ № 6. Христанское учение — неизбежный путь

*) Вопросы записаны в порядке номеров Путинцевым а от­
веты записаны в порядке номеров П.И. Фроловым (прим. авт.).
**) Публикуется по тексту статьи Ф. Путинцева О « ТОЛСТОВСТВУЮЩИХ ж — « Антирелигиозник », М., 1928, № 7
(июль), стр. 52-55 (прим. ред.).

152

для всех людей; только в нравственных истинах этого
учения совершается прогресс человечества.
В о п р о с № 7. Почему человечество не шло этим, повашему, неизбежным путем ?
Ответ № 7. Мешало этому заблуждение людей и то,
что в его существенных чертах христианство не было
понято и искажено церковью. Но человечество все же
подвигалось в этих рамках : уничтожение рабства, голоса
против войн и смертных казней и даже социальное уче­
ние — лишь односторонне понятое христианство.
В о п р о с № 8. Злоумышленно или незлоумышленно
искажено христианское учение церковью?
Ответ № 8. Этого мы знать не может.
В о п р о с № 9. Можно сопротивляться злоумышленни­
кам и злу?
Ответ JVp 9. Можно, уничтожая его в корне добром.
В о п р о с № 1 0 . Считаете ли вы злом собственность?
Ответ № 10. Христианин собственности не признает,
но считает неотъемлемым правом каждого человека
пользоваться произведениями своего труда.
В о п р о с № 1 1 . Считаете ли вы злом брачные половые
отношения ?
Ответ № 1 1 . Половые отношения — зло, потому что
потакательство животным страстям препятствует полно­
му развитию духовного сознания в человеке.
В о п р о с № 1 2 . Считаете ли вы злом сквернословие,
табакокурение и употребление алкоголя, хотя бы в ле­
карствах и перед обедом по предписанию врача ?
Ответ № 1 2 . Да, безусловно. Даже не признаем поль­
зы употребления для так называемого аппетита или
лечения.
В о п р о с № 13. Считаете ли вы злом употребление
мясной пищи ?
Ответ № 13. Да.
В о п р о с № 14. Считает ли Василий Васильевич Янов
допустимым употребление домашних животных для ра­
боты ?
Ответ № 1 4 . Лично В.В. Янов не считает возможным
употреблять скот даже для работы.
В о п р о с № 1 5 . Считает ли В.И. Фролов допустимым
работу на домашних животных ?
Ответ №15. В.И. Фролов считает допустимым и рабо­
тает на лошади.
153

В о п р о с № 1 6 . Считаете ли вы допустимым насилие
и убийство животных с какой бы то ни было целью ?
Ответ № 1 6 . Нет, не считаем.
В о п р о с № 1 7 . Как в таком случае бороться человеку,
например, с волком или вшой ?
Ответ № 1 7 . Чистота вообще нужна и желательна.
Она же является и лучшим средством против насекомых.
Группа от своего имени заявляет, что с волками близких
сношений не имела и не надеется иметь.
В о п р о с № 1 8 . Считает ли В.В. Янов допустимым для
себя употребление молочных продуктов ?
Ответ № 1 8 . В.В. Янов не считает возможным для
себя употребление молочных продуктов и яиц.
В о п р о с № 1 9 . Считает ли В.В. Янов допустимым но­
шение меховых или шерстяных, выделанных из шерсти
и кожи животных одежд ?
Ответ № 19. В.В. Янов на этот вопрос ответил : « На­
силие над животными признаю злом, даже употребление
кожи и шерсти с мертвых животных считаю отврати­
тельным ».
В о п р о с № 2 0 . Считаете ли вы злом существование
какой-либо власти или партии ?
Ответ № 2 0 . Деление людей на властвующих и под­
чиненных и разделение их на партии, занятые устрой­
ством жизни других, считаем безусловно злом.
В о п р о с № 2 1 . Считаете ли вы допустимым в данное
время борьбу с белогвардейцами и уголовными преступ­
никами путем насилия ?
Ответ № 2 1 . Раз мы признаем всех людей братьями и
желаем им добра, то считаем единственно возможным
исправлять людей только добром и разумным убежде­
нием.
В о п р о с № 2 2 . Считаете ли вы допустимым для себя
участие в классовой борьбе и гражданской войне ?
Ответ № 2 2 . Ни в каком случае, ни в какой войне.
В о п р о с № 2 3 . С уничтожением власти исчезнет ли
экономическое неравенство ?
Отe e i № 2 3 . Власть только и нужна для поддержа­
ния экономического неравенства. Если бы было равен­
ство, не было бы и власти.
В о п р о с № 2 4 . Значит, советская власть существует не
для уничтожения экономического неравенства, а для его
поддержания ?
Ответ № 2 4. Да, как и всякая другая.

154

В о п р о с № 2 5. Считаете ли вы злом политэкономию и
юридические науки?
Ответ № 2 5 . Есть науки ложные и есть истинные.
Истинными науками мы считаем все те : 1) которые со­
единяют людей в любви (науки религии и нравственно­
сти), 2) прикладные науки, помогающие человеку в борь­
бе с природой. Такие же науки, как юридические и по­
литическая экономия, считаем ложными, потому что они
оправдывают насильнический характер жизни.
В о п р о с № 2 6 . Ваш взгляд на медицину ?
Ответ № 2 6. Постольку, поскольку медицина будет
свободной, она может принести пользу, но при настоящем
устройстве общества, когда она поддерживается государ­
ственным насилием, она приносит больше вреда, чем
пользы.
В о п р о с № 2 7 . Ваш взгляд на астрономию ?
Ответ № 2 7 . Практический : узнавать время и страны
света.
В о п р о с № 2 8 . Как вы понимаете бога? Как отдельное
существо, как личного бога?
Ответ № 2 8 . Личного бога не признаем. Признаем
только высшее духовное, любовное начало всего, доступ­
ное человеку в высших проявлениях его природы : разум,
совесть, любовь.
В о п р о с № 2 9 . Признаете ли вы Христа сверхъесте­
ственным существом ?
Ответ № 2 9 . Нет.
В о п р о с № 3 0 . Признаете ли вы полезным существо­
вание фабрик, заводов и железных дорог ?
Ответ № 3 0 . Все то, что основано на насилии и под­
держивается им, не помогает благу человеческой жизни.
Признаем желательным устройство фабрик и заводов
только на свободных началах.
В о п р о с № 3 1 . Ваш возраст ?
Ответ № 3 1 . Янов — 27 лет, Гришин и В.И. Фролов
— 22 лет, П. Фролов — 20 лет.
В о п р о с № 3 2 . Грамотность, социальное положение ?
Ответ № 3 2 , Образование — начальное. П. Фролов
учился 4 года в ремесленно-технической школе. В. Фро­
лов — рабочий фабрики 10 лет, Гришин, Янов — крестья­
не. Янов работал на заводе 4 года слесарем, кузнецом,
Фролов — б лет конторщиком.
В о п р о с № 3 3. Состоял ли когда-либо в каких-либо
политических партиях ?

155

Ответ Μ 3 3 . В. Янов состоял в партии коммунистов
с марта месяца 1917 г. до укрепления советской власти
в 1918 году.
В о п р о с № 3 4 . Семейное положение ?
Ответ № 3 4 . Все, за исключением Карпутина, кото­
рый во время беседы отсутствовал, холосты.
В о п р о с № 3 5 . Адрес ?
Ответ № 3 4 . Жители Большой и Малой Песочни*).

Примечания
1) Малая Песочня с 1.4.1920 входила в состав Бежицкого
уезда Брянской губ., с 1929 — в Западную область (центр — г.
Смоленск), с 27.9.1937 — в Смоленскую область. Поскольку В.В.
Янов в 1920-1935 почти безвыездно жил в Малой Песочне, можно
ожидать обнаружения материалов к его биографии в ГА Смо­
ленской области, часть которого ныне хранится в США (« Смо­
ленский архив »).
2) Песочненский (с 1936 — Кировский) чугунолитейный завод
— основан в 1745. Принадлежал Мальцовскому торгово-промы­
шленному товариществу. Около завода — с. Песочня (с 1936 — г.
Киров).
3) Рубакин Николай Александрович (1862-1946) — писатель,
библиограф, книговед. Издавал огромными тиражами научнопопулярные книжки для народа.
4) Каменский завод Южно-русского товарищества построен в
1887-1889. К 1913 — крупнейшее металлургическое предприятие
России (давал до 14 °/о русского чугуна, стали и проката). Ныне
— Днепровский металлургический завод им. Ф.Э. Дзержинского.
В последние годы получил шумную известность как колыбель,
взрастившая Л.И. Брежнева. Около завода — с. Каменское (в
1917-1936 — г. Каменское, с 1936 — г. Днепродзержинск).
5) Очевидно, кордегардия (караульное помещение).
6) Ср. Приложение, ответ JSTq33.
7) В политическом спектре 1917 учение Толстого рассматрива­
лось как один из оттенков анархизма (см. : Велихов Л. СРАВНИ­
ТЕЛЬНАЯ ТАБЛИЦА РУССКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИИ.
Пг., 1917). Об отношении анархистов к Толстому свидетельствует,
между прочим, стихотворение ТРЕХЗВЕЗДИЮ АНАРХИИ ЗЕМ­
ЛИ РУССКОЙ — ТОЛСТОМУ, БАКУНИНУ, КРОПОТКИНУ (газ.
«Анархия», М., 6.3.1917). ХРИСТИАНСКИЙ АНАРХИЗМ — так
называлась подборка из произведений, писем и дневников Л.Н.
Толстого, опубликованная издательством « Посредник » в 1917.
Чертков Владимир Григорьевич (1854-1936) — ближайший
друг и единомышленник Л.Н. Толстого, более 50 лет неустанно
пропагандировал его духовное наследие. После 1917 — председа-

*) Подлинник вопросов и подлинник ответов подписали :
Ф. Путинцев, П. Фролов, В. Янов, В. Фролов, Д. Гришин.

156

тель Общества истинной свободы в память Л.Н. Толстого, пред­
седатель Объединенного Совета религиозных общин и групп
(ОСРО), редактор 90-томного собрания сочинений Л.Н. Толстого,
активный участник международного пацифистского движения. До
самой смерти оставался главным ходатаем за сектантов в СНК и
ЦИК.
8) Германские войска оккупировали Екатеринославскую гу­
бернию в апреле 1918. Каменский завод вновь начал действовать
в 1925.
9) Дезертиры, собранные в Смоленске в штрафную роту, со­
держались в Нарвских казармах.
Ю) Луначарский Анатолий Васильевич (1875-1933) прочел лек­
цию ТОЛСТОЙ И МАРКСИЗМ (2.9.1919 в Смоленске, в зале губисполкома). В.В. Янов, вспоминая о лекции почти через 50 лет,
изложил ее содержание гораздо более внятно и выпукло, чем
газетный репортер — на следующий день (см. « Известия Смолен­
ского губ. исполн. комитета и совета раб. и красноармейских деп.
г. Смоленска », 4.9.1919). Вот несколько занятных цитат из его
отчета : « Человек настоящей любви — это борец, даже пачкаю­
щий руки в крови ». И еще : « Толстой говорил : спаси свою душу
и обретешь мир, а мы говорим : пропадай моя душа, и пусть в
ней никогда не будет мира, но я буду с насилием бороться против
зла за человечество ». Лекцию на аналогичную тему — ЛЕВ
ТОЛСТОЙ И РЕВОЛЮЦИЯ — Луначарский прочел и в Ярославле
(см. « Известия Ярославского Губ. Исполнит, комитета », 20.6. и
21.6.1919). Единомышленники Толстого тогда ж е ответили наркому
в печати (« Голос Толстого и единение и Истинная свобода », М.,
1920, № 3 (15)/7, с. 22-24). На бумаге свои соображения на эту тему
Луначарский оформил только в 1924 (ТОЛСТОЙ И МАРКС, Л.,
1924, 49 с.). Что касается лекции 2.9.1919, она, как и прочие следы
наезда словоохотливого наркома в Смоленск (30.8.-4.9.1919), проч­
но забыта нынешними « луначароведами ».
И) Штрафная рота была отправлена из Смоленска на Запад­
ный фронт 19.10.1919.
12) Скорее всего, ошибка — звание « полковник » было введе­
но в Красной Армии только в 1935.
13) Ныне районный центр Гомельской области.
il) В.В. Янов отказывался носить изделия из кожи животных,
в том числе и сапоги. (См. Приложение, ответ № 19).
15)
Объединенный Совет религиозных общин и групп был соз­
дан во второй половине 1918 (председатель — В.Г. Чертков, тов.
председателя — К.С. Шохор-Троцкий). Идея создать специальный
орган для экспертизы лиц, отказывающихся от военной службы
по религиозным убеждениям, была высказана Чертковым еще
при Временном правительстве (« Утро России », 14.5.1917). Юриди­
ческий статус ОСРО получил после издания декрета СНК РСФСР
от 4.1.1919 ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ ОТ ВОИНСКОЙ ПОВИН­
НОСТИ ПО РЕЛИГИОЗНЫМ УБЕЖДЕНИЯМ (ДЕКРЕТЫ СО­
ВЕТСКОЙ ВЛАСТИ, т. 4, М., 1968, с. 282-284). Функции ОСРО
сформулированы в Декрете следующим образом : « Народный
суд при постановлении своего решения о замене воинской повин­
ности другой гражданской обязанностью запрашивает экспертизу
Московского Объединенного Совета религиозных общин и групп
по каждому отдельному делу. Экспертиза должна простираться
как на то, что определенно религиозное убеждение исключает

157

участие з военной службе, так и на то, что данное лицо действует
искренне и добросовестно ». Эпопея Янова — хорошая иллюстра­
ция того, как декрет применялся на практике. Нарушения были
столь многочисленны, что 10.11.1920 Чертков послал Ленину
жалобу. Результат оказался неожиданным — 14.12.1920 СНК
принял новый декрет, лишивший ОСРО функций органа экспер­
тизы, после которого существование ОСРО потеряло смысл. Одна­
ко все декреты, указы и законы о воинской повинности, прини­
мавшиеся в 20-е гг. (Декрет ВЦИК и СНК РСФСР от 28.9.1922,
Декрет ЦИК и СНК СССР от 8.8.1923, Законы от 18.9.1925 и от
8.8.1928), включали положения, основанные на Декрете от 4.1.1919,
хотя и истолкованные ограничительно. Только 31.8.1939 Воро­
шилов объявил депутатам Верховного Совета, что людей, не ж е­
лающих брать в руки оружия, в СССР больше нет (« Правда »,
1.9.1939, с. 3). Будущее показало, что маршал поторопился, но
депутаты уже утвердили ЗАКОН О ВСЕОБЩЕЙ ВОИНСКОЙ
ОБЯЗАННОСТИ от 1.9.1939, и льготы для религиозников исчезли
из советского законодательства — навсегда.
16 ) Фотографию поселения В.В. Янова см. в кн. : Ф.М. Путинцев. ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ И ТАКТИКА СЕКТ. М., 1935, с.
353. Там же, на с. 356 — Фото орудий труда.
17) 1917-1920 — период расцвета толстовской журналистики.
Нам известны следующие повременные издания единомышленни­
ков Л.Н. Толстого : 1) « Единение ». М. 1917, N° 1-N q 2. Далее выхо­
дило под назв. « Голос Толстого и единение ». М. 1917 - N° 3-N q б
(с новогодним прилож.); 1918 — № 1 (7)-№ 5 (11); 1919 — № 6 (12);
1920 — № 1 (13)-№ 2 (14); N° 3 (15) совм. с журн. « Истинная сво­
бода ». 2) « Обновление жизни ». М. 1917 — № 1-№ 2. 3) « Истинная
свобода » М. 1920 — N° 1-№ б; N° 7 — совм. с журн. « Голос Тол­
стого и единение»; 1921 — № 8. 4) «Братство». Киев. 1919 —
вып. 1; 1920 — вып. 2. 5) «Искатель истины». Балахово. 1921 —
№ 1. 6) « Путь к свету ». Царицын. 1919 — № 1-JVb 2. 7) « Открытое
слово». Харьков. 1918 — JNTs 1; 1919 — № 2/3. Эти журналы не
зарегистрированы в летописях советских периодических изданий.
Даже составители БИБЛИОГРАФИИ ЛИТЕРАТУРЫ О Л.Н. ТОЛ­
СТОМ (1917-1958) (М., I960) использовали только 2 номера жур­
нала « Истинная свобода ». Неудивительно, что про них ничего
не знали и на почте с. Песочни. С 1922 толстовские повременные
издания прекращаются (возможно, их закрытие связано с высыл­
кой из СССР Вал. Ф. Булгакова).
18) Толстовских с.-х. коммун насчитывалось в 20-е годы не­
сколько десятков. Их создание поощрялось Наркомземом, вид­
нейший толстовец И.М. Трегубов (1858-1932) был активистом кол­
хозного движения во всесоюзном масштабе, участвовал в работе
I съезда колхозников. В 1928 начинается разгон религиозных (в
т. ч. и толстовских) с.-х. объединений — арест руководителей,
отмена уставов, слияние с « большевистскими » колхозами. К
1931 « сектантские » с.-х. коммуны в СССР были ликвидированы
(за одним исключением — см. прим. 20)
19) Попов Евгений Иванович (1864-1938) — педагог, переводчик,
с 1887 — единомышленник и ближайший сотрудник Толстого.
Оставил воспоминания о Толстом (ЛЕТОПИСИ ГОСУДАРСТВЕН­
НОГО ЛИТЕРАТУРНОГО МУЗЕЯ, кн. 2, М., 1938, с. 263-370).
Неопубликованная автобиография хранится в Государственном
музее Л.Н. Толстого.

158

19а) Шершенев Василий Васильевич (1900-1956) — в 1920-1929
председатель с.-х. артели им. Л. Толстого (Новый Иерусалим
Московской обл.), в 1930-1936 личный секретарь В.Г. Черткова.
Участвовал в подготовке Полного собрания сочинений Толстого
(« юбилейного »). В 1951-1956 в заключении (ст. ст. 58-2, 53-8, 58-10,
ч. 2., 58-11 УК РСФСР). Реабилитирован. Умер через семь месяцев
после освобождения.
20) История коммуны « Жизнь и труд » уникальна. Неутомимый
В.Г. Чертков, использовав все свои связи в правительстве, добил­
ся в 1930 разрешения ВЦИК на ее организованное переселение
из с. Шестаковка Кунцевского р-на Московской обл. в Кузбасс.
Пять лет на берегах р. Томь существовала (и процветала) един­
ственная в СССР коммуна, основанная на принципе ненасилия.
В 1931-1936 она была духовным и организационным центром
толстовского движения и примыкающих к толстовству сект —
духоборов, молокан, малеванцев. Попытки ГПУ-НКВД разложить
коммуну изнутри провалились, и в апреле 1936 члены Совета
коммуны были арестованы. Знаменательно, что в дни суда над
ними (ноябрь 1936) умер В.Г. Чертков. Новый совет продолжал
отстаивать самобытность коммуны, но в 1938 был арестован и он.
С 1938 « Жизнь и труд » — с.-х. артель.
21) Мазурин Борис Васильевич (р. 1902 ?) — в 1922-1936 пред­
седатель Совета с.-х. коммуны « Жизнь и труд » (бывш. имение
Шестаковка Московского (затем Кунцевского) уезда Московской
обл., с 1931 — в Кузнецком р-не Западно-Сибирского края). В
1936-1946 в заключении (ст. 58-1, ч. 1 УК РСФСР). Реабилитиро­
ван в дек. 1976.
22) Вот описание образа жизни В.В. Янова в его « дворце »
(1923-1935) : « ...ничего не носит из кожи и шерсти. Пуговицы —
деревянные, одежда преобладает самотканная, изо льна и полотна
Хлеб садит пальцем по зернышку /.../, ни одной советской книги
/.../, только религиозно-толстовские произведения и популярные
брамюры о технике пчеловодства, садоводства и т. д. » (Ф.М. Путинцев. О « ТОЛСТОВСТВУЮЩИХ ». — « Антирелигиозник ». М.,
1928, № 7, с. 56.
23) Тасеева — правый приток Ангары.
24) Машуковка — село, центр сельсовета (Мотыгинский р-н
Красноярского края).

159

Револьт И. Пименов
ВОСПОМИНАНИЯ
Часть I
ОДИН ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС
(1956-1958)
Предисловие

Основной текст этих воспоминаний был написан в
1968, обсужден с участниками событий тогда же, после
чего перередактирован. В течение бурных для автора
лет 1970-75 он не только не прикасался к этим мемуарам,
но даже не имел у себя их текста. В 1975 следователь
Барышников, по делу Твердохлебова приезжавший к ав­
тору, уверял его, будто неведомо в каком виде часть
этих воспоминаний опубликована на Западе *).
После этого автор с большим трудом достал иска­
женную многократными перепечатками самиздатную
копию своего сочинения, перечел, исправил и сократил
ее. Полученный текст воспроизводится ниже. Спасибо
всем, кто действовал с автором, кто помогал ему писать,
кто хранил и перепечатывал. Как мне грустно, что я
не могу вас назвать поименно, — я люблю вас, и мы
верим друг в друга.

*) См. Р.И. Пименов. ОДИН ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС.
Серия « Вольное слово », вып. 8, « Посев », 1973. Эту брошюру
составили две главы первого варианта воспоминаний : гл. 10 —
ПОСЛЕДНИЕ ТРИ МЕСЯЦА и гл. 18 — СУД. (Прим, ред.)

160

§ 1. Т р и о с н о в а н и я м о е г о а р е с т а

В марте 1957 г. я был арестован по обвинению в
преступной деятельности, предусмотренной статьями
58 Ю- l l у к РСФСР *). Юридические основания, привед­
шие к моему аресту, и деятельность, послужившую ос­
новой для этого ареста, можно разбить на три группы.
В этом параграфе я буду говорить исключительно о юри­
дической стороне; мотивы и подробности излагаются
далее.
Первое. Еще в марте 1956 г. мы перепечатали —
раздобыли разными путями и отпечатали на машинке в
большом числе экземпляров — доклад Н.С.Хрущева на
XX съезде о культе личности Сталина (речь идет о
докладе Хрущева на закрытом заседании XX съезда).
Кроме того, мы снабдили текст моим послесловием, назы­
вавшимся П О П О В О Д У Р Е Ч И Х Р У Щ Е В А , и примеча­
ниями к тексту (подстрочными)12). Я не главный автор
этих примечаний. Если мне в них что и принадлежит,
то разве лишь некоторое ухудшение их научности, при­
дание им полемической заостренности и безответствен­
ности суждений. Поскольку примечания нам не инкрими­
нировались, а сам автор примечаний согласен, чтобы я
назвал его имя, да оно и называлось им в процессе
следствия, — автором их был мой друг Эрнст Семенович
Орловский. Отпечатанный текст — примерно 30 страниц
— мы продавали потом по « себестоимости », т. е. из
расчета, сколько стоит перепечатка на машинке. Кстати,
этот принцип — продажа самиздатных произведений по
стоимости перепечатки — мне кажется реалистичным и
весьма правильным и в наше время.
Так вот, первый провал относится к маю 1956 г. На
праздники к нам в Ленинград приезжал мой старый
приятель Фимка (Ефим) Рохлин, который работал в
Медвежьегорске (по распределению). Он застал нас в
разгаре работы по перепечатке. Он купил у нас экзем­
пляр. Вспоминаю, что потом он выражал свое неудоволь­
1) Статья 58Ю говорит об антисоветской агитации и пропаган­
де; 58И — об организации в этих целях, В ныне действующем
кодексе это статьи 70 и 72.
2) Текст и подстрочные примечания приводятся в Прило­
жении 1 к мемуарам. В « Памяти » приложения не воспроизво­
дятся.

161

ствие, граничащее с возмущением (не мне, а нашему
общему знакомому), на предмет моей коммерческой жил­
ки, что я потребовал с него 10 рублей (в нынешних
деньгах — один рубль) за этот экземпляр. Вспоминаю и
еще одного тогдашнего знакомого, который до сих пор
поминает с ехидством, что э т о т экземпляр принадле­
жит ему лично, ибо он за него денежки платил. Кстати,
этот последний экземпляр остался неразысканным орга­
нами, и, как я узнал после освобождения, с него за время
моего ареста делались копии, которые сейчас где-то гу­
ляют. Впрочем, это не единственный экземпляр, уцелев­
ший от органов. Вернемся к Рохлину. Свой экземпляр он
увез к себе. Там, в Медвежьегорске (Карело-Финская
АССР), он, разумеется, давал его читать то тому, то
иному. Сослуживец дал сослуживцу, тот дал начальни­
ку, а начальник, прочтя, — в Комитет госбезопасности3).
Насколько мне известно, этот экземпляр в непродолжи­
тельное время лег на стол к одному из членов КарелоФинского ЦК. Надо уточнить только, что он был без
моего послесловия (кажется, его мы не успели допечатать
до отъезда Рохлина; он-то прочел послесловие в ориги­
нале, а я обещал ему прислать с оказией недостающий
« хвост »), но с примечаниями, расположенными под­
строчно. Говорят, чекист весьма похвально высказался о
примечаниях.
Сразу же Рохлин позвонил мне. Точнее, не мне, а
через промежуточное лицо. Некоторые считают, будто в
таких случаях ни в коем случае нельзя прибегать к
помощи телефона. Я не разделял этой точки зрения. Надо
различать два вида телефонных сообщений в случае про­
вала. Если бы он позвонил мне, говоря : « Тот текст,
который я брал у тебя, у меня изъяли в КГБ », — то
это было бы чистой воды идиотством. Но если бы он
вообще не известил меня о провале, это было бы глу­
постью. Он лишил бы меня той информации, которой ГБ
уже обладало. Сведения о провалах, арестах, обысках
надо сообщать сразу, молниеносно. Он это и сделал. Он
позвонил одному нашему общему знакомому, рассказав в
терминах, приемлемых для ГБ, что у него, Фимки, забра­
3)
Боюсь, не подЕела бы меня память. Мне-то помнится
так, но кое-кто утверждает (из вторых рук), будто Фимку изло­
вили сразу в поезде Ленинград-Медвежьегорск, в котором он,
де, разложился читать текст в открытую. Сомневаюсь.

162

ли, де, одну очень интересную бумагу, которую он купил
в Ленинграде у случайного встречного у Дома Книги;
что теперь это грозит ему вызовом в ГБ; что он очень
беспокоился и просит почаще поддерживать с ним связь
— как бы не стряслось чего плохого с ним. Как видите,
задача передать информацию была решена им прямотаки гениально. Такой разговор не давал ни малейших
оснований даже самому подозрительному сыщику запо­
дозрить собеседника Рохлина (а тем более — меня). В
самом деле, человек, которому грозит неприятность со
стороны ГБ, делится опасениями со своим старым прия­
телем, который, как явствует из телефонного разговора,
вообще-то впервые слышит о каких-то там бумагах.
Приятель же этот в тот же день позвонил моей жене
Ире Вербловской, сказав, что давно не виделся с нею и
хотел бы поболтать за жизнь. В тот день он звонил еще
по десяткам разных номеров, ей звонил не первой. Встре­
тившись, он информировал ее о случившемся и догово­
рился о встрече со мною в ближайшие дни. Неподалеку
от моего института (я тогда работал ассистентом в Тех­
нологическом институте пищевой промышленности; он
помещался у Дома Культуры им. Капранова на тогдаш­
нем проспекте Сталина (он же Забалканский, Междуна­
родный, Московский проспект), а позже, уже после моего
ареста, был переведен из Ленинграда в Воронеж) ве­
черком мы с ним встретились. Он полностью пересказал
мне содержание звонка Фимки, и мы с ним обсудили,
какие меры следует принять.
Позднее мне стало известно, что в это время — с
апреля по ноябрь 1956 г. — действовал какой-то Указ
Президиума Верховного Совета СССР о том, чтобы не
привлекать к ответственности по статье 58Ю. Точнее, мне
рассказывали об этом указе обычно осведомленные люди,
а текста его я не читал. Стало быть, наши страхи были в
известном смысле напрасными : арест нам не мог грозить.
Но поскольку указ сей никогда не был опубликован,
страхи наши были по крайней мере обоснованными. Как
бы там ни было, мы (я и Ира Вербловская) убрали все
экземпляры речи Хрущева из дому, приостановили раз­
множение их, сменили пишущую машинку в доме (для
напечатания речи я специально брал машинку, на кото­
рой не печатал ничего другого) и собрали ряд бумаг,
которые, по моему мнению, не следовало показывать
посторонним глазам, в чемодан. Чемодан же мы отнесли
163

одной знакомой Иры — (Долли, Двойре) Доре Ильиничне
Левиной; это мать Жени Грузова. Она в свое время, в
начале тридцатых годов, попадала на непродолжительное
время в тюрьмы ОГПУ и на допросы к подчиненным
Ягоды4). Тамошние впечатления оказались столь сильны,
что она была готова помочь любому человеку, который
боролся с ГБ или с которым боролось ГБ. Сейчас она уже
умерла, так что ей не повредит мой отзыв. Она очень
остроумно запрятала экземпляры речи Хрущева (теперь
я понимаю, что ей помог ее прошлый тюремный опыт),
а чемодан, не содержащий с моей точки зрения, особо
криминального, поставила в комнате.
Это — первый раз, когда они напали на след нашей
деятельности. Тогда все происшедшее осталось без по­
следствий. Позже нам и это припомнили : за два месяца
до ареста — 20 января 1957 г. — этот экземпляр был
приобщен к моему следственному делу.
Следует добавить, пожалуй, что когда Рохлина вы­
звали в Карельское ГБ, то он дал там показания (впро­
чем, юридически, наверное, его рассказ там нельзя счи­
тать показанием и заданные ему вопросы — допросом :
ведь дело не было возбуждено; именно поэтому, как я
понимаю, позже ему его ложь не инкриминировалась
как лжесвидетельство) в стиле своего телефонного звон­
ка : купил у неизвестного у Дома Книги. Неизвестный
— высокого роста, в зеленой шляпе. Других примет не
помнит. Его отпустили с миром, и даже по службе ника­
ких неприятностей у него не возникло.
Любопытная подробность, которая годилась бы в
мелодраму. Впрочем, автора упрекнули бы в натяжке,
подгонке случайностей. В это же время, весной 1956 г.,
один мой университетский приятель, сокурсник, Юра
Волков тоже ненароком помог ГБ. Случилось это так.
Вскоре после XX съезда мы с ним много беседовали на
политические темы. На него произвела впечатление цель­
ность, убежденность и страстность моей позиции, кото­
рую вкратце (подробнее я говорю об этом в § 2) можно
4)
О существе допросов см. М. Булгаков МАСТЕР И МАРГА­
РИТА, начиная со слов : « ...изредка издавая тяжелое, страдаль­
ческое мычание. Тогда Никанора Ивановича посетило сновидение,
в основе которого, несомненно, были его сегодняшние пережи­
вания », — до слов : « Никанору Ивановичу полегчало после
впрыскивания, и он заснул без всяких сновидений. Но благодаря
его выкрикам тревога передалась в 120-ю комнату... »

164

описать как полное недоверие тогдашнему ЦК, состояв­
шему из выучеников Сталина; я требовал, чтобы народу
была возвращена власть в своей стране, отнятая у него
Сталиным и его приспешниками. Волков не соглашался
со мной ни в критических загибах, ни в позитивных
требованиях, но относился к моему мнению с интересом.
Жена его Зина пригласила однажды на чашку чая и
рюмку водки к себе свою сослуживицу (обе работали в
школе). Та пришла с мужем. Волков, когда разговор за
столом коснулся Сталина (а кто весной 1956 не говорил
о нем ?), рассказал, что у него есть интересный приятель
— Револьт Пименов, — который думает то-то и то-то.
Собеседник же его оказался — не отрекомендовавшись в
том — капитаном госбезопасности Юрой Менынаковым.
Об этой беседе он сам напомнил Волкову, когда уже в
форме ГБ приехал делать обыск в доме Волкова пример­
но через год. (Обыск был напрасным, ибо у Волкова
ничего не было.) Меньшаков и мне похвалялся : « Мы о
Вас знали еще в мае 1956-го от Ваших же приятелей.
Например, от Волкова ». Разговор этот также остался
без последствий, если не считать того, что Меньшаков
поставил сееб « галочку » : есть, де, такой интересный для
них человек. Вообще позже высянилось, что, не подозре­
вая того, я был знаком и с другими штатными сотруд­
никами ГБ. Например, со старшим лейтенантом Валерием
Александровичем Кривошеиным мы вместе были на
одной комсомольской стройке, куда выезжал году в 195051 наш Университет. Он также входил в следственную
группу по моему делу и поведал, что обратил на меня
внимание именно тогда. Каюсь, я его там и не заметил,
хотя он высокого роста.
Второе — Венгрия. « Венгрия » — это слово стало
как бы условным кодом, кратким названием целой серии
событий. Я не собираюсь здесь излагать события тех дней
и тем более не пытаюсь « правильно » их оценить. Ведь
для понимания последующего важна, существенна в моей
судьбе не та или иная « правильная » оценка этих собы­
тий, даже не то, что случилось « на самом деле », а мое
ТОГДАШНЕЕ восприятие этих событий, комплекс тех
сведений, которые мне были известны ТОГДА, а не
потом. Я хочу воспроизвести свои мысли того периода,
даже если не разделяю их сейчас и даже если факты
были иными, чем мне они представлялись осенью-зимой
1956 года.
165

20
октября 1956 г. в Польше произошли некоторые
события, которые можно было назвать революцией, кото­
рые сами поляки назвали « Наш Пазьдерник » (в пере­
воде — « Октябрь ») и которые состояли в том, что сме­
нилось польское правительство (у власти по требованию
снизу стал Гомулка, посаженный еще в 1949, но, в
отличие от Райка, Костова, Сланского и Дзодзе, не рас­
стрелянный), после чего советские танки, уже двигав­
шиеся к Варшаве, остановились в результате ряда де­
маршей, предпринятых этим правительством*). Вскоре
после этого в Польше резко оживилась общественная
жизнь и прекратились преследования за критику прави­
тельства.
23
октября в Будапеште состоялась трехсоттысячная
демонстрация перед зданием Парламента. Эта демонстра­
ция происходила под впечатлением польских событий.
Лозунги ее были довольно невинны : все — за социализм.
Насколько они были невинны, видно хотя бы из того,
что все главные 10 пунктов требований вошли через
некоторое время в программу правительства Яноша Ка­
дара **). В частности, я помню, что один из лозунгов
касался системы школьных оценок. В Венгрии сложи­
лась традиционная национальная система отметок, отлич­
ная от русской. Не помню, то ли она была 12-балльная,
*) 20 октября не менялось « правительство » : это был второй,
предпоследний день VIII Пленума ЦК ПОРП. Рано утром этого
дня покинули Варшаву неожиданно перед тем приехавшие Хру­
щев, Каганович, Молотов и Микоян. 20 октября Гомулка, еще не
избранный в Политбюро, выступал на Пленуме с речью, позднее
переданной по радио всему народу. Это был также день много­
численных митингов, требовавших прихода нового партийного
руководства. 21 октября Гомулка был выбран в новый состав
Политбюро и первым секретарем ЦК. Правительство как таковое
не менялось : во главе его стоял Юзеф Циранкевич, занимавший
пост премьер-министра с 1954 по 1970. См. Конрад Сыроп. ВЕСНА
В ОКТЯБРЕ. Нью-Йорк, Прегер, 1961. — Прим. Н. Горбаневской.
**) Демонстрации проходили в знак поддержки польской
борьбы за свободу, но в то ж е время под лозунгом возвращения
к власти в партии и государстве Имре Надя и с программой из
16 пунктов, из которых одни вообще никогда не вошли в про­
грамму Кадара, а другие остались временным пустым обещанием.
16 пунктов были во многом радикальнее даже того, что был
готов принять Имре Надь (многопартийность, немедленный вывод
советских войск). Пункта о системе оценок среди принципиаль­
ных требований не было. См. Тибор Мераи. ТРИНАДЦАТЬ ДНЕЙ.
Нью-Йорк, Прегер, 1961. — Прим. Н. Горбаневской.

166

то ли там единица означала высший балл, двойка — уже
похуже, а пятерка соответствовала нашей двойке. Как
бы там ни было, году в 1949 эту национальную систему
оценок всюду в обязательном порядке заменили нашей
пятибалльной. Так вот, демонстранты-студенты требо­
вали возврата к национальной системе отметок. Но тог­
дашний генеральный секретарь венгерской компартии
(официально — Венгерской Партии Трудящихся — ВПТ)
Эрне Гере и в этом провидел происки американской раз­
ведки и потаенное желание реставрации капитализма; он
был проницательным человеком, как и многие его сослу­
живцы. Он обозвал демонстрантов « фашистской чер­
нью ». В ответ Будапешт покрылся баррикадами, разда­
лись требования отставки Гере. В отличие от Варшавы
советские войска находились в самом Будапеште. По
приглашению Гере они выступили « на подавление фа­
шистского мятежа ». Кстати, среди советских военно­
служащих в Ленинграде распространялись единообраз­
ные слухи, будто « контрреволюция » в Венгрии началась
с массовой резни советских солдат ночью. Я специально
проверял тогда же эти слухи и не нашел никаких под­
тверждающих фактов. Разумеется, рядовые солдаты Со­
ветской армии могли воспринимать события как фашист­
ский мятеж; для них восстание могло выглядеть как
продолжение полугодового штурма Будапешта в 1944-45
годах, когда нилашисты, арестовав Хорти, до последнего
человека отстаивали город от Красной Армии. Ведь в
годы войны Венгрия была противником СССР, причем
особенно сильно сопротивлявшимся на последнем этапе,
под властью фашиста Салаши. Когда советские войска
вмешались, венгерская армия и полиция выступили в
поддержку демонстрантов (а кое-где сохраняли нейтра­
литет, отказавшись подчиняться требованиям правитель­
ства, но и не выступая против него). Не было частей
венгерской армии, которые бы выступили против вос­
ставших. На стороне правительства Гере-Хегедюша, не
считая советских войск, были только войска госбезопас­
ности, которые — надо отдать им должное —отчаянно
дрались и не сдавались даже тогда, когда п р а в и т е л ь ­
с т в о отдало им приказ о сдаче. Здания Горкома и ГБ
защищались до последнего. Сил же, чтобы оборонять
другие « узловые пункты », вроде радио, вокзалов и т.п.,
у правительства Гере-Хегедюша не было. Советских
войск в городе было мало.
167

В советских газетах 24 октября были опубликованы
сообщения « о провале антинародной авантюры в Буда­
пеште». За два дня до того в «Правде» была помещена
статья о польских националистах, об угрозе завоеваниям
социализма в Польше и т. п. Статья была за подписью
« нашего собственного корреспондента » и называлась
АНТИСОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ
ВЫ СКАЗЫ ВАНИЯ
НА
С Т Р А Н И Ц А Х П О Л Ь С К О Й П Е Ч А Т И . В ответ на это я
послал в « Правду » письмо, названное А Н Т И Д Е М О К Р А ­
ТИЧЕСКИЕ ВЫ СКАЗЫ ВАНИЯ НА СТРАНИЦАХ СО­
В Е Т С К О Й П Е Ч А Т И , где в очень возвышенных, патети­

ческих тонах заявлял примерно следующее (копии у
меня не сохранилось, но это письмо приобщено к моему
следственному делу, которое должны « хранить вечно »;
оно мне не инкриминировалось) : Ленин был за полную
свободу, Ленин полемизировал без угроз танками и шты­
ками, Ленин был за право наций на самоопределение.
Поэтому я возмущаюсь писаниями « гражданина соб­
ственного корреспондента » и тем, что в « Правде » поме­
щена статья, явно угрожающая польскому народу, если
он не будет поступать так-то и так-то. Разумеется, я
отдавал себе отчет в том, что большая статья, примерно
на четверть листа, в « Правде » за подписью « собствен­
ный корреспондент » является редакционной, сиречь
выражает мнение ЦК (причем по каким-то причинам ЦК
не желает официально выразить это мнение). Следова­
тельно, я сознавал, что выступаю против ЦК и Совет­
ского Правительства в этом вопросе. Но выступал я, про­
тивопоставляя заявления Ленина нынешней, неверной, по
моему мнению, практике правительства. Но явно говорил
я не о правительстве и ЦК, а лишь о « гражданине соб­
ственном корреспонденте », которого всячески изничто­
жал в письме. Копию я направил в « Комсомольскую
правду » и журнал « Вопросы истории ». 7 декабря
«Правда», а 26 декабря «Комсомольская правда» пере­
слали эти письма в КГБ. Журнал « Вопросы истории »
вернул мне его с выражением « благодарности за сообще­
ние моего мнения по данному вопросу » (на типографском
бланке).
Не помню точно, на какой день после начала событий
в Венгрии премьер-министр Хегедюш и генсек Гере по­
дали в отставку и эти посты заняли соответственно Имре
Надь и Янош Кадар. Юридически это было оформлено
как решение ЦК и Президиума Государственного Со­
168

бранил (Парламента). Имре Надь, подобно Гомулке, в тот
момент являлся воплощением народных требований,
ведь, будучи в июле 1953 г. назначен премьер-министром,
он провел целый ряд мер, облегчивших народу жизнь, и
в 1955 г. был исключен из партии (генсеком все время
до XX съезда оставался Матиас Ракоши). Восстановлен
Имре Надь был только в октябре 1956 г., когда полити­
ческая жизнь активизировалась (клуб им. Петефи, похо­
роны реабилитированного праха Райка и др.). С его име­
нем связывали надежды на подлинную демократизацию
общественной жизни, на построение настоящего, не ракошиевского социализма и — многие — на достижение
национальной самостоятельности Венгрии. Так вот, « с
корабля на бал », числа 24-25 Имре Надь стал премьерминистром. Советские газеты каждый день уведомляли о
« полном крахе контрреволюции », впрочем, иногда про­
говариваясь, что правительство предоставляет восстав­
шим одну за другой отсрочки для « окончательной капи­
туляции». Парой недель позже я выяснил, что в это
время силы повстанцев росли и росли, а Янош Кадар в
эти дни публично выступил с речью, в которой указал на
лояльность, законность требований повстанцев. Тогда я
этого не знал. Дело в том, что по принципиальным со­
ображениям я в то время не слушал иностранного радио
(да его и глушили), а все свои сведения черпал исклю­
чительно из газет стран социалистического лагеря —
польских, югославских и (в меньшей степени за трудно­
стью языка) венгерских, а также из анализа советской
прессы. Попутно замечу, что внимательный анализ совет­
ской прессы позволяет почти всегда составить совершен­
но правильное представление о событиях, как бы на
первый взгляд ни казалось противоположное.
Числа 28-29, не помню точно5), но скорее 28-го, я
разослал ряд писем депутатам Верховного Совета СССР
примерно следующего содержания (копии у меня не со­
хранилось, но в следственном деле копий много) :
Уважаемый товарищ депутат такой-то ! До сих пор в нашей
печати правительство, опирающееся на иностранные штыки, на­

5)
Ире помнится, что какие-то конверты опускались в день
похорон Доры Ильиничны — 30 октября, но мне помнится, что
начал я отправлять их за день-два до временного вывода совет­
ских войск из Будапешта, состоявшегося как раз 30 октября.

169

зывалось марионеточным правительством, а сами эти иностран­
ные штыки назывались штыками интервентов. Сейчас в Венгрии
правительство опирается на советские штыки, как видно даже из
советских сообщений, а советская армия там ведет войну против
части венгерского народа. Для того, чтобы у советского народа
и иностранцев не сложилось мнения, будто венгерское правитель­
ство является марионеточным, а Советский Союз интервентом, с
целью сохранения престижа Советского Союза, я прошу Вас
на ближайшей же сессии Верховного Совета потребовать от
Советского правительства вывода советских войск из Венгрии.
Кроме того, я прошу Вас потребовать принятия закона, чтобы
в дальнейшем такое использование советских войск за грани­
цей не допускалось без специальной санкции Верховного Совета
либо Президиума Верховного Совета.

Следовала моя полная подпись и мой адрес. Не
помню, к сожалению, полного списка адресатов, кому я
направил это послание; адреса их были взяты из разного
рода справочников. Тут мне помогла энциклопедичность
уже упоминавшегося Орловского : у него нашелся и спи­
сок всех депутатов Верховного Совета, и справочники,
по которым можно было установить адреса многих из
них. Разумеется, я не рассылал самолично всех писем —
меня бы на это не хватило. Мне помогли и напечатать
написанный мною текст, и надписать адреса, и опустить
конверты в ящики (в последнем, в частности, помогла
Эврика Зубер-Яникун; в быту ее называли Ирой, как и
мою жену). Но оригинал был написан самолично и полно­
стью мною, и на каждом послании я собственноручно
расписался. Учитывая вскрывшуюся позднее недобросо­
вестность некоторых лиц, я не уверен, что все те письма,
которые вручены моим помощникам, попали в почтовый
ящик, а не в печку. Но часть писем все же дошла до
адресатов, как видно из того, что в следственном деле
имеются собственноручные заявления в ГБ о « препро­
вождении нижеподписавшимся в органы полученного
нижеподписавшимся письма антисоветского содержа­
ния»; такие письма направили 10 декабря 1956 акаде­
мики Палладии, Цицин, Мусхелишвили; между 11 и 19
декабря — писатель Бажан, а 21 декабря — академик
Курчатов. В обвинительном заключении мне инкрими­
нировалось это письмо, но суд не признал его преступ­
ным, и в приговоре оно мне не инкримировалось. Уточню,
пожалуй, что собственноручные заявления я видел лишь
первых четырех, а Курчатов поручил какому-то админи­
стратору препроводить мое письмо, что тот и сделал со
ссылкой на указание академика И.В. Курчатова.
170

Эренбург получил мое письмо и никуда не пересы­
лал. Единственно, кто мне ответил, был академик Баку­
лев. Он писал :
Гражданину Пименову Р.И.
Все разъяснения по интересующему Вас вопросу Вы можете
найти в письме Председателя Совета Министров СССР Н.А. Бул­
ганина Эйзенхауэру, опубликованном в газета « Правда » такогото числа ноября месяца.
Прошу подтвердить получение моего письма.

Никаких формул вежливости и даже обращения не
было. Письмо было датировано, кажется, ноябрем (я его
цитирую по памяти; оригинал — в следственном деле, а
копия — в канцелярии Президиума Верховного Совета),
но получил я его чуть ли не в конце декабря или начале
января, ибо адрес я указал тот, где я прописан (у матери,
на Серпуховской, около Технологического), тогда как
фактически жил у своей жены (Петроградская сторона,
ул. Теряева — ныне Вс. Вишневского) и за эти бурные
месяцы мне было некогда заглянуть « домой ». Последний
абзац его письма я понял так : Бакулев думает одно из
двух : либо, что это письмо анонимка, что такого чело­
века быть не может, разве что сумасшедший; или же он
желает проверить, не арестован ли отправитель. Именно
поэтому я так досадовал, что произошла задержка с его
получением. Немедленно я написал ему нечто в следую­
щем роде :
Уважаемый товарищ Бакулев !
Извините, что задержался с ответом. Ваше письмо я полу­
чил и им не удовлетворен. События в Венгрии могут иметь такое
ж е роковое значение, как поведение СССР по отношению к
Югославии в 1949. Я крайне удручен тем, что депутаты Верхов­
ного Совета сейчас, как и тогда, ограничиваются тем, что повто­
ряют слова Председателя Совета Министров, тогда как по Кон­
ституции должно быть наоборот — он должен выслушивать их
мнение и следовать их воле.
Прошу Вас принять меры к опубликованию нашей с Вами
переписки.
С уважением — подпись.

На это я получил ответ — скова в безличной форме :
Нашу с Вами переписку я направил в Президиум Верхов­
ного Совета СССР. Бакулев.

171

Как только КГБ получил письма депутатов в) и т. п.
« голос народа », в частности — бумагу из ОК ЦК КПСС
от 28 декабря 1956, оно запросило ленинградский псих­
диспансер. Это — первая бумажка, официально открыва­
ющая дело : не состою ли я на учете в психдиспансере.
Ответ гласил: «Нет». Строго говоря, в деле нет самого
запроса ГБ, а есть ответ :
В ответ на Ваш запрос сообщаем, что гражданин Пименов
Револьт Иванович на учете в психдиспансере не состоит.

Таких справок в деле две : от 2 ноября 1956 и от 19
января 1957.
Наконец, третья группа обстоятельств, которая, в общем-то, уже решила мою судьбу. Это обстоятельства,
связанные с Библиотечным институтом (ныне — инсти­
тут Культуры; расположен на Марсовом поле). В деле
есть два формально независимых документа, зачинаю­
щих дело с этой стороны. Первый из них :
Мы, нижеподписавшиеся, работники ленинградского почтам­
та, такие-то три человека, составили настоящий акт о том, что
в результате повреждения сортировочной машины 9 числа ф е­
враля месяца 1957 г. был поврежден пакет с письмами за номером
таким-то. В результате адреса на ряде конвертов пришли в
негодность и невозможно было установить, кому они были адре­
сованы. Поэтому для установления адресата по содержанию пи­
сем мы вскрыли те из них, которые либо не содержали обратного
адреса, либо на которых и он был поврежден. Перечисляются
письма. Из этих писем мы сочли необходимым передать Комитету
госбезопасности прилагаемое письмо ввиду крайней антисоветскости его содержания. Подписи. Печать.

Речь идет о письме Бориса Вайля из Ленинграда Ко­
сте Данилову в Курск. Подробнее о Вайле и Данилове и
их месте в нашей организации будет речь далее, а пока
ограничусь сказанным, добавив, что это письмо послу­
жило юридической основой для выемки почтовой коррес­
понденции на курском почтамте на имя Данилова, что,
в свою очередь, послужило основанием для ареста Дани­
лова 24 марта и ареста Вайля 25 марта.
Второе : пространное заявление некоего Кобидзе от
20 марта 1957 в ГБ (том дела III, лист дела 1) :6
6)
Переписка с Бакулевым не была Президиумом переслана
в ГБ; она попала в следственное дело в результате обыска у
меня.

172

Я, Кобидзе Коба Петрович, проживающий там-то, считаю
нужным сообщить Комитету госбезопасности следующее. У меня
есть приятель Вишняков Владимир, студент Библиотечного ин­
ститута. Он неоднократно вел со мной разговоры на политические
темы. Недавно он сказал, что даст мне почитать кое-что инте­
ресное. Пришел ко мне домой и оставил у меня пакет, который
при мне он не разворачивал. Мы разговаривали на другие темы,
а содержимое пакета он просил почитать. Когда он ушел, я
развернул пакет, прочел и увидел, что в нем содержатся ис­
ключительно антисоветские материалы и документы, поэтому я
весь этот пакет передаю в госбезопасность с тем, чтобы вы
приняли надлежащие меры.

Цитирую, разумеется, по памяти, отсылая за точным
текстом к хранимым вечно архивам КГБ. Припоминаю,
что в пакете были : П Р А В Д А О В Е Н Г Р И И (см. § 6), ряд
« информаций » (см. § 10), несколько стихов, в частности
Ольги Берггольц (1940) :
Нет, не из книжек наших скудных —
Подобья нищенской сумы —
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как
Как
Как
Мы

мы любили сильно, грубо,
обманулись мы любя,
на допросах, стиснув зубы,
отрекались от себя.

Как в духоте бессонных камер,
И дни и ночи напролет,
Без слез, разбитыми губами,
Шептали « Родина », « Народ ».
И находили оправданье
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей.
О, дни позора и печали !
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В беззвездных топях Колымы ?
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И бесполезно тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.

173

И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшились мы тюрьмы —
И не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы !
За образ призрачный любимый,
За обманувшую навек —
Пески монгольские прошли мы
И падали на финский снег.
Но наши цепи и вериги
Она воспеть нам не дала.
И равнодушны наши книги,
И трижды лжива их хвала.
Но если, скорчившись от боли,
Вы этот стих прочтете вдруг,
Как от костра в пустынном поле
Обугленный и мертвый круг,
Но если жгучего преданья
Дойдет до вас холодный дым, —
Ну, что ж ! Встречайте нас молчаньем,
Как мы, встречая вас, молчим !

Это стихотворение сопровождалось моей припиской,
лучше, чем что-либо иное, выражавшей нашу тогдаш­
нюю « программу » :
Мы не замкнемся в круг молчанья,
Развеем призрак давящей стены.
Пусть станет правдой, не мечтаньем,
Что мы — хозяева страны !

Заявление Кобидзе открывает дорогу длинным по­
дробным показаниям Вишнякова от 23 марта, касающим­
ся « антисоветской группы в Библиотечном институте »
и послужившим юридической основой для ареста меня и
Бориса Вайля, произведенного одновременно между 22 и
23 часами 25 марта.
Таковы три группы фактов, приведших меня в
тюрьму.
§ 2. О м о и х н а с т р о е н и я х

К 1956 году я пришел человеком, давно переставшим
верить и газетам, и тому, что преподавалось под назва­
нием марксизма, и советским историческим книгам и
журналам, да и многому другому (см. § 5). Любое офици­
альное сообщение я всегда и без сомнений рассматривал
174

как ложь. У меня было убеждение, что после смерти
Сталина (которого я понимал исключительно как злоб­
ного тирана) среди его приспешников начнется грызня за
власть, в процессе которой они будут пожирать друг
друга. Первое подтверждение этому я и усмотрел в разо­
блачении Берия как « агента англо-американского импе­
риализма » и « мусаватистского шпиона » 7). Словом, я
относился к реальной действительности резко скептиче­
ски и одновременно — с фаталистическим пессимизмом.
Моя вера в силу и незыблемость того, что окружало
меня, без преувеличения, равнялась вере в действие
закона всемирного притяжения.
Но вскоре после назначения премьер-министром Н.А.
Булганина до меня стали доноситься отрадные вести.
Во-первых (впрочем, началось это немного раньше), Юго­
славию снова стали признавать социалистическим госу­
дарством; « фашистская клика Тито » снова стала рас­
сматриваться как дружественное нам правительство8).
Летом 1955 была по инициативе Булганина устроена, как
говорили, « выставка нашей технической отсталости »,
что после « приоритетоборческих » лет показалось мне
признаком трезвости власти. Летом же 1955 я услышал
от ряда знакомых о многочисленных случаях реабилита­
ции по политическим преступлениям. Эту реабилитацию
я воспринял как собственную реабилитацию и освобожде­
ние из кошмарного сталинского застенка. Летом же 1955
я несколько часов разговаривал с ректором ЛГУ А.Д.
Александровым. Вообще-то у меня с ним скверные поли­
тические отношения, о причинах речь пойдет в § 3 и
§ 5, но эта беседа — единственная за всю жизнь —*)
7) Помню фольклорную поэму 1953 :
Лаврентий Палыч Берия
Не оправдал доверия —
Осталися от Берия
Лишь только пух да перия.
Цветет в Тбилиси алыча
Не для Лаврентий Палыча,
А для Климент Ефремыча
И Вячеслав Михалыча.
*) Фольклор пел :
Дорогой товарищ Тито !
Ты ни в чем не виноват.
Так сказал Хрущев Никита —
Ты теперь нам друг и брат.

175

прошла в исключительной атмосфере дружелюбия и
согласия. В частности, он поведал слушателям (я был не
единственный), что « по органам ГБ и по университетам
дано указание не закрывать и не преследовать рукопис­
ных студенческих и школьных журналов ». Разумно ото­
звался он об экономических трудностях страны, тогда как
еще пару лет назад кричалось только о неудержимом ро­
сте нашей экономики. Учитывая, что — по моим наблюде­
ниям — А.Д. Александров всегда точно выражал мнения
вверху, я позволил себе, как вывод из разговора, на­
деяться на скорые перемены к лучшему.
Общее оживление конца 1955, ряд слухов, известий,
более светлое и вольнолюбивое настроение — это живи­
тельно подействовало на меня. Не помню всего, но, в
частности, ходивший тогда в рукописи Т Е Р К И Н Н А Т О М
С В Е Т Е Твардовского (рукописная редакция существенно
отличалась от опубликованной несколько лет спустя)9),
прибавил мне бодрости и надежд. Литература пробужда­
лась — думал я. Исчезла атмосфера страха и принужде­
ния, повеяло ветерком доверия и свободы. Правитель­
ство, которое проявило готовность признать свои внешне­
политические ошибки (ликвидация конфликта с Югосла­
вией, признание ФРГ) и свои судебные ошибки (реабили­
тация), разрешившее студентам думать, — такое прави­
тельство в моих глазах приобретало право на уважение
и доверие.
Мне трудно передать чувство счастья, восторга, бла­
годарности, которые охватили меня, когда донеслись
первые слухи о докладе Хрущева на XX съезде (тогда
он назывался в публике « письмом Хрущева » и « речью
Хрущева »). И ему предшествовало радостно-возбуждаю­
щее выступление Микояна. Но когда мне впервые (в
начале марта 1956) Ира рассказала о « письме Хрущева »
(пересказ был довольно вольный и мешался с сообще­
ниями о реакции на это письмо казенных историков,
которые срочно вымарывают, де, из своих работ ссылки
на Сталина), я прыгал, и плясал, и пел : « Партия наш
рулевой » на Университетской набережной. Помню мою
тогдашнюю фразу : « Ну, вот теперь можно будет скоро
и мне вступать в партию. Вот реабилитируют Троцкого
9) ТЕРКИН попал ко мне через Иру Вербловскую, имевшую
знакомых литераторов.

176

— подам заявление кандидатом ». Эта фраза характери­
зует и мое отношение к партии — я считал, что она
должна завоевать мое доверие, чтобы я согласился в нее
вступить; и мое положительное тогда отношение к ней —
мне казалось, что она уже много сделала, чтобы завое­
вать доверие, осталось совсем малое и такое логичное
после осуждения Сталина : реабилитировать Троцкого
(тем более, что в выслушанном мною пересказе сооб­
щалось о письме в ЦК вдовы Троцкого с требованием
реабилитации мужа. Да и делегатам XX съезда были
розданы письма Ленина, Крупской и др., выставляющие
в благоприятном свете отношения Ленина с Троцким в
последний период деятельности Ленина).
Во избежание недоразумения коснусь моего отноше­
ния к Троцкому. Я никогда не был сторонником его поли­
тической линии, нашедшей свое выражение в « оппози­
ционной платформе ». Я считал, что если бы линия Троц­
кого победила, то коллективизация прошла бы с еще
большими жертвами среди крестьян и было бы устано­
влено не шесть-семь миллионов кулаков 10), а миллионов
шестьдесят-семьдесят. Ожидание немедленной мировой
революции казалось мне бредовым. Но имя Троцкого для
меня означало, во-первых, имя главного противника Ста­
лина, которого я ненавидел, а во-вторых, было историче­
ски неразрывно связано с Октябрьской Революцией, с
Гражданской войной, с Красной Армией и строитель­
ством СССР. Восстановление имени и заслуг Троцкого в
истории советского государства казалось мне долгом исто­
рической добросовестности и залогом правдивости совет­
ских историков и политиков впредь. А жажда истори­
ческой правды в моей душе была неистребима. Даже в
январе 1955 я писал, например, в некоторые исторические
журналы, требуя к пятидесятилетию Революции Пятого
Года сказать правду о деятельности попа Гапона.
10) См. (206) **. По подсчетам этого автора, столько кулаков
было к 1926. Ранее у него ж е к 1913 в России было 18 млн.
кулаков. Это из 150 млн. населения !
ВЛАСТИ. 1974.
*) В воспоминаниях Р. Пименова дается много ссылок на
литературу с указанием номеров списка литературы в скобках.
Сам список приведен не будет, поэтому везде последовательно
сняты ссылки. Здесь приходится оставить номер, но трудно уста­
новить, какого автора имеет в виду Пименов. — Прим. Н. Горбаневской.

177

Вообще надо сказать о моей любви к истории. Рус­
ская Революция была для меня чем-то священным. Я,
правда, понимал ее куда шире, нежели в К Р А Т К О М
К У Р С Е . Для меня роль большевиков в Русской Револю­
ции не представлялась чем-либо значительным, и уж во
всяком случае — не ведущей. Я поименно знал всех хоть
сколько-нибудь заметных революционеров, от Нечаева и
Чайковского начиная. И, хотя мои симпатии в период
1953-1956, бесспорно, были на стороне социалистов-революционеров (меня просто передергивало, когда их назы­
вали пренебрежительно « эсэрами »), я старался придер­
живаться объективной исторической правды во всем и
отдавать должное большевикам11).
Кстати, забавный эпизод. С Эрнстом Орловским мы
сблизились как раз благодаря « эсэрам ». Мы с ним слу­
шали лекции А.А. Маркова по « Основаниям математи­
ки », когда я был на IV, а он на V курсе матмеха ЛГУ
в 1952. Во время перерыва я с кем-то заговорил об одном
политическом деятеле, фамилию которого сейчас забыл.
В частности, спросил его партийность, мне ответили —
« эсэр ». Я записал на бумажку « с.-р. », как было при­
нято в начале века; Эрнст через плечо смотрел, как я
записываю, и произнес : « Первого человека вижу, кото­
рый правильно записывает это сокращение. Все пишут
« эсэр », хотя это на две буквы длиннее и утрачивается
смысл сокращения». После этого мы с ним стали гово­
рить об истории и скоро стали друзьями.
В конце 1954 я написал драматическую трилогию
Ж Е Л Я Б О В ; ДЕГАЕВ, ИЛИ РА ЗГР О М « Н АРО ДН ОЙ В О ­
Л И »; П О К А Н А Р О Д П Р О С Ы П А Е Т С Я , И Л И К А Р И Й ­
С К А Я Т Р А Г Е Д И Я , а в начале 1955 — дилогию Г А П О Н
(первая часть — Н А Г Р Е Б Н Е М А С С , вторая — З А П У ­
Т А Л С Я ) . Трилогию мне вернули по окончании следствия,
а Г А П О Н А вернуть отказались. В шутку я объясняю это
тем, что, как пьеса, трилогия была написана куда слабее
Г А П О Н А , и ГБ себе оставило, что поинтереснее (именно
с е б е , ибо Г А П О Н мне не инкриминировался ни обви­
нительным заключением, ни приговором).
В 1955 несколько месяцев я работал над поэмой К А ­
Л Я Е В , которую в конце концов сжег как неудавшуюся.
И) Вообще ж е мое историческое кредо очень близко пози­
ции С. Спекторского — ПРОИСХОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОЙ
ВЛАСТИ. 1974.

178

Помню оттуда пару строф, которые и приведу для образ­
ца моего понимания Каляева :
Луна всходила сотни
Взойдет, когда и ты
Убьешь ты князя, не
Снежинка, как и ты,

лет, всегда...
умрешь...
убьешь —
растает без следа.

Пусть я растаю, как снежинка на ладони,
Пока я жив, я не могу смириться,
Я не могу безмолвно примириться,
Я не могу спокойно слышать стоны.
Пускай в противоречиях бьется разум !
Я не нуждаюсь в объясненьях — « почему ? »
Я твердо верю долгу своему
И знаю — я убить обязан !

В октябре 1956 я направил в « Новый мир » свою
отатью ОБ И С Т О Р И Ч Е С К О М Р О М А Н Е , П О С В Я Щ Е Н ­
НОМ НАШ ЕМУ РЕВОЛЮ ЦИОННОМУ ДВИЖ ЕНИ Ю , в
которой доказывал, что наша литература страдает от
отсутствия произведений типа Ж И Р О Н Д И С Т Ы Ламарти­
на, что « в Революцию были не только Красное и Белое
Знамена, но и Трехцветное, и Зеленое, и Черное, были и
просто грязные».
Протицирую, по памяти, один пассаж из этой статьи :
Вот в книге, изданной в 1954, автор пишет следующее.
Молодой парень, красноармеец, днем только что зарубил первого
в жизни человека — деникинца. Ему как-то не по себе, и он
делится своими неопределенными чувствами со старым, зака­
ленным рабочим (главным положительным персонажем произве­
дения). Тот отвечает :
— Что, разве ты человека убил ? Какой это человек ? ! Кадюка, а не человек ! 12) И думать нечего, спи.
Потрясают примитивность и бесчеловечность автора. Но еще
страшнее становится, если подумаешь, что к этому литература
пришла, начав в двадцатые годы с книг вроде такой (издана в
Москве в 1924) : Офицер ведет свой отряд, отряд, в котором его
величают и « господин полковник », и « товарищ полковник », и
« Ваше благородие », и « товарищ командир », — « на Москву ».
После стычки, в которой красные были разбиты и отряд пус­
тился преследовать бегущих, полковник вкладывает шашку в
ножны и осматривается. И видит : его ординарец настигает бегу­
щего к кустам красноармейца, путающегося в полах длинной не
по росту шинели. Вот-вот зарубит. Полковник подскакивает к
ординарцу, перехватывает его руку, занесенную для удара :12
12)
Кадюка — ругательное от « кадет » (пренебрежительное
от « к.-д. » — конституционный демократ).

179

— Стой, кого рубишь ? Не видишь, что ли : свой, русский
мужик !
Почему же за тридцать лет утратилось умение видеть даже
и во враге — человека, своего, русского ? Не потому ли, что за
двадцать лет до того, как « полковник » написал свою повесть,
ему пришлось пережить такой эпизод. Он руководил покуше­
нием на великого князя Сергея Александровича, московского ге­
нерал-губернатора, дядю царя. И, когда все было готово, вручив
Каляеву бомбу, он ушел в садик напротив ждать результатов.
Проезжает карета генерал-губернатора. Но взрыва нет. Прихо­
дит бледный Каляев и говорит :
— Я не мог. Вкарете были дети. Пусть Партия меня
осудит — не могу детей.
И руководитель покушения — автор книги 13) — молча це­
лует Каляева.
А за 20 лет до того, как современный автор написал свои
строки о том, что кадеты не люди, был принят закон от 20
июля 1934 о том, что, в случае побега или перелета за границу
военнослужащего, не знавшие и не способствовавшие готовя­
щейся измене совершеннолетние члены семьи его подлежат ссыл­
ке в отдаленные районы Сибири на пять лет... 14).
Ну, что же, писатели — дети своего времени...

На эту мою статью Марьямов ответил мне простран­
ным письмом-рецензией, по объему чуть ли не достигав­
шим объема статьи, а по направленности очень близким
позднее опубликованному ответу редакции « Нового ми­
ра » Пастернаку, приславшему им Д О К Т О Р А Ж И В А ­
ГО 1
3415). Помню, в частности, Марьямова возмутил эпиграф
(из Сукарно) к статье :
Ни один человек не должен говорить, что он один прав, а
другие ошибаются. Человек, который мыслит подобным образом,
это человек высокомерный, себялюбивый, индивидуальный,
склонный к крайностям, неспособный к терпимости, т. е. человек,
непригодный для демократии. Такой человек в глубине души
фашист.

Вместе с рецензией Марьямов вернул статью. Потом
я дал эту статью и рецензию моему отцу, который сжег
их после моего ареста. Другой экземпляр был у знакомого
Вербловской Юры Кроля, который также сжег его после
моего ареста. Наконец, третий экземпляр, возвращенный
журналом « Нева » и оставшийся у меня, изъяло ГБ.
Хотя мне эту статью не инкриминировали, вернуть ее
Б.В. Савинков (литературный псевдоним — В. Ропшин).
УК РСФСР издания 1956 года, статья 581-в.
15) См. «Новый мир», 1958, №11. Кстати, под письмом Пас­
тернаку нет подписи Марьямова.
13)
14)

180

отказались и сожгли (вопреки моим протестам) « как
ненужную ». Больше экземпляров не было. Но копия
письма Марьямова могла сохраниться в « Новом мире ».
Вроде бы я достаточно убедительно проиллюстри­
ровал свои исторические интересы, и теперь нет никаких
двоетолкований, в каком смысле я желал реабилитации
Троцкого. Саму эту реабилитацию я рассматривал как
шаг, за которым естественно должна следовать реабили­
тация Б.В. Савинкова. Я так и говорил на той же Уни­
верситетской набережной : « А потом реабилитируют
Савинкова, и я вступлю уже членом в партию».
Да, поистине пятьдесят шестой год был годом консти­
туционных чаяний !.. К законности рванулись наши
руки...
Вскоре « письмо Хрущева » стали зачитывать там и
сям на полуоткрытых собраниях кого-угодно. Постано­
вление ЦК о рассылке неопубликованного доклада Н.С.
Хрущева, как известно, было принято в годовщину трех­
летия смерти Сталина — 5 марта. Я, Ира, Эрнст, которые
в ту пору были очень дружны, кинулись на эти собрания
с бумагой и карандашами. Я был вооружен знанием
стенографии; Эрнст, кажется, тоже. Прослушав несколь­
ко раз, мы были в состоянии воспроизвести его текст.
Зачем нам надо было записать его ? Да требовала эта
самая историческая добросовестность ! Ведь мы чувство­
вали, что на наших глазах совершается история, — как
же можно было не фиксировать ее свершения докумен­
тально ! Помню, Эрнст высказывался, что ему этот до­
клад дал очень мало новых ФАКТОВ — разве что
информацию о том, что Орджоникидзе покончил с собой
и что официальное сообщение о его смерти от разрыва
сердца оказалось ложью. Да еще официальное признание
наличия у нас пыток (телеграмма Сталина в 1939 по обла­
стям о том, что ЦК с 1937 разрешил пытки). Пожалуй, я
был с ним согласен. Но самый факт сведения этих
фактов вместе и осуждения их от имени партии — это
был ф а к т !
Впрочем, мы не расходились в оценке значимости
этого документа. Помню, как мы потешались карикатуре
в югославской газете « Политика », где был в небесах
изображен Сталин, внизу — XX съезд, и Сталин кричал :
« Пустите меня хоть на часок обратно ! ». Помню, как
весело смеялись возникшему тогда анекдоту : В аду
Данте осматривает самых главных грешников, которые
181

в зависимости от вины глубже или мельче погрузились в
пламя. Глядь, а Берия стоит всего по колено. — Почему
так мелко, Лаврентий Палыч ? — На плечах Иосифа
Виссарионовича, — отвечает тот.
Тогда же через некоторых знакомых я получил воз­
можность ознакомиться с печатным текстом доклада
Хрущева. Меня развлекали надписи на титуле, различав­
шиеся на разных экземплярах : на одних было сказано,
что он подлежит уничтожению через шесть месяцев, а
на других — возврату, кажется, в первый отдел ЦК
через три месяца. Это также помогло мне в работе по
воссозданию текста, хотя я скрыл и от Иры и от Эрнста
свои дополнительные источники информации.
Естественно, что, в силу коллегиальности воссозда­
ния текста, мы, написав ту или иную фразу из речи
Хрущева, начинали обсуждать ее значение, припоминали,
что нам было известно на сей счет, сопоставляли одно
с другим. Так родились примечания, основной вклад в
которые внес Эрнст с его энциклопедизмом. Ира способ­
ствовала их редактированию в принятых историками
терминах. Я вкладывал в них свой темперамент. Они оба
объединялись против этого вклада. Споры тянулись
за полночь. Примечания получили характер фактическо­
го комментария, не содержащего оценок. Факты были не
тривиальные. Для иллюстрации приведу один. Хрущев
сообщал, что в 1951 Сталин считал Ворошилова англий­
ским шпионом и перестал пускать на заседания Полит­
бюро и т. д. Мы доводили до сведения читателя, что
именно в это время Ворошилов был награжден орденом
Ленина. Выводов из этого столкновения двух фактов
мы не делали, и я по сю пору колеблюсь, какой именно
вывод был верным : 1) что Хрущев лгал; или 2) что
вручением ордена усыплялась бдительность Ворошилова;
или 3) вручением ордена подготовливалась контрастность
для общественного мнения : ему так доверяли, а он, гад,
шпион; или 4) вручение ордена шло независимо от Ста­
лина, и на нем настояли силы, не желавшие гибели
Ворошилова, или что еще...16).
Я употребил слово « читатель » и почувствовал, что
допустил неточность. Сначала мы не предполагали, что
16)
Сейчас, прочитав Лёбла, я думаю, что гипотезы 1) и 4)
неверны. Слишком схожи обстоятельства последних дней перед
арестом Сланского.

182

займемся распространением текста (а Ира так всегда была
против распространения). Он нужен был нам самим. Всё,
в том числе и примечания, предназначалось для нас
троих.
К середине апреля текст и примечания были закон­
чены. Правильность воссозданного текста проверяла
позже специальная экспертиза ГБ (сначала нам хотели
вменить « искажения » доклада Первого секретаря), ко­
торая пришла к заключению, что текст не содержит
существенных неточностей и отклонений от оригинала.
Ни текст, ни его напечатание и распространение, ни
примечания к нему не инкриминировались нам ни след­
ствием, ни судом.
Радужное настроение мое продержалось до середи­
ны-конца апреля. Но тут газеты стали приносить обеспокаивающие вести — в дыхание весны ворвался зимний
ветер. Я помню сейчас подвал « Правды » от 5 апреля,
против коллектива Теплотехнической лаборатории АН
СССР, сотрудники которой позволили себе сделать логи­
ческие выводы из « письма Хрущева ». Их грубо одер­
нули. Прозвучали сакраментальные слова : « политика
партии всегда была правильной ». Складывалось впечат­
ление, что тогдашнее правительство вовсе не думало
повиниться перед народом и призвать народ себе на по­
мощь в управлении, а хотело старыми методами вести
по новому курсу. Это очень точно подметила карикатура
югославской « Политики » того времени : к столбу при­
вязан человек (подписано — « Ласло Райк »), в него шес­
теро метят из ружей, расстреливая; подпись — « ликви­
дация ». Рядом урна с прахом Райка, те же шестеро так
же в строю протягивают к урне те же ружья, замаски­
рованные букетами цветов; подпись — « реабилитация ».
Я вдруг вспомнил все мои прежние сомнения, и доклад
Хрущева предстал предо мной просто как акт фракцион­
ной грызни за власть, как кость, которую кинул претен­
дент на трон, дабы обскакать соперников.
Мне, привычно переносившемуся в эпоху на полвека
назад, память сразу подсказала сравнение. Когда ЦК
ПС.-Р. выяснил, что в его состав входит провокатор
Азеф, ЦК принял решение самораспуститься, провести
выборы нового ЦК и постановил, что ни один член ста­
рого ЦК не имеет права быть избранным в новый состав
как скомпрометированный. (Вот эта-то моральная чистота
и привлекала меня всегда к с.-p., а вовсе не террор, как
183

мог бы подумать человек, ничего не слыхавший об
«эсэрах», кроме того, что они «с бомбами ходили».) А
сейчас — мыслил я — признано, что в составе ЦК был
такой самодур, как Сталин, и шпион Берия (правда, о
Берии уже перестали говорить как о шпионе, возложив
на него с того времени основную ответственность за
беззакония ГБ). И что же ? ЦК и не думает последовать
примеру В.М. Чернова и .других ! Позор !
В таком настроении я проспорил со многими собе­
седниками (ибо тогда я мог разговаривать только об
этом). По-видимому, в этом настроении застал меня упо­
минавшийся в § 1 Волков, не согласившийся со мной.
Помню разговор с Ю. Кролем, которому я бросил : « Зна­
чит, партия обанкротилась ! », на что он возразил : « Тог­
да обанкротилось самое святое, что было в моей ж из­
ни » 17). Ведь я, мое восприятие речи Хрущева резко
отличалось от большинства. Кроль, например, до 1953
свято верил в Сталина. Моя жена Ира рыдала от горя в
день смерти Сталина и рвалась в Москву на похороны.
Я же в этот день боялся выйти на улицу, чтобы не
заметили радости на моем лице. Для них речь Хрущева
была полна новых фактов, чудовищных разоблачений.
Она опрокидывала в их душах возведенный там ими
же монумент Сталина. Для меня она была полуофици­
альным признанием того, что, работая над источниками,
я сам установил ранее, и я лишь сверял : про что Хру­
щев сказал, о чем же умолчал. Я осознал, что не имею
права сохранить свое понимание политического момента
для себя одного и для своих случайных собеседников. Я
должен был написать и объяснить всем, что совершается
(как думал я в тот момент) грандиозный подлог — борьба
за власть выдается за демократизацию. В этих чувствах
мною было написано послесловие П О П О В О Д У Р Е Ч И
Х Р У Щ Е В А на пяти-шести страничках. Там я выдал
Хрущеву и сталинским наследникам по первое число.
Слова « фашизм » и т. п. замелькали под моим пером. Но
в послесловии была и конструктивная часть. Я провоз­
глашал, что ответственными за сталинские беззакония
являемся МЫ ВСЕ, КАЖДЫЙ — в той мере, в какой
знал и примирялся или содействовал. Я звал к пробужде­
17)
Когда я с ним беседовал после освобождения, он мне
сказал, что не помнит этого разговора, но я не допускаю, чтобы
память сыграла со мной такую шутку.

184

нию гражданских чувств, ответственности каждого за
происходящее в нашей стране. Только в духовной пере­
стройке каждого я видел гарантию невозвращения бы­
лого произвола. Это мое произведение инкриминируется
мне приговором как антисоветское, посему я не стану
цитировать его. Написав послесловие, я взял курс на
максимальное распространение его. Но добросовестность
ученого не позволяла распространять одно послесловие,
не прилагая основного текста. Так родилось решение о
размножении « речи Хрущева » с примечаниями и после­
словием. Правда, до провала Рохлина мы успели рас­
пространить очень мало экземпляров, а потом, как я уже
говорил, распространение приостановилось. После же
Венгрии я думал об этом документе уже в прошедшем
времени, а Ира по-прежнему настойчиво возражала про­
тив его распространения (у нее была idée-fixe, будто за
одно только распространение секретного доклада Первого
секретаря могу судить как за шпионаж).
Не следует представлять себе, будто я с марта по
октябрь 1956 только и думал о политике, только и зани­
мался тереблением депутатов да редакций безответствен­
ными посланиями. В мае же, вскоре после звонка Фимки,
я получил бумагу от Оргкомитета III Всесоюзного мате­
матического съезда о том, что они включили мое 20-минутное сообщение в программу работы съезда. Я, с при­
сущей мне увлекаемостыо, моментально переключился
на математику, готовясь к докладу. Речь шла о моих
результатах в области геометрии и космологии, которые
к тому времени весьма высоко оценили А.Д. Александров,
Н.А. Шанин, а через пару месяцев — К.Ф. Огородников.
Словом, когда я с женой ехал в июне на съезд, я почти
начисто забыл о политике; напоминала разве что моя
жена, которая только что перевела с польского перевода
интервью Тольятти, раскритикованное в советской прессе
за то, что он предсказывал некоторую эволюцию социа­
лизма в сторону демократизации и предрекал создание
взамен единого — московского — центра мирового ком­
мунистического движения многих независимых центров
(полицентризм). Так вот, я жил и дышал только матема­
тикой (геометрией, а точнее космологией). С Эрнстом,
который также ехал выступать на тот же съезд с докла­
дом по математической логике, я стал разговаривать
исключительно на математические темы. Да и с женой,
которую я повел на пленарные открытие и закрытие
185

съезда, а из секционных занятий отвел ее на секцию
истории математики (Вербловская по специальности исто­
рик, с профилем — история рабочего движения в Поль­
ше. Тогда работала учителем в школе), я был в состоянии
говорить только про вопросы, связанные с математикой.
В таком ключе я провел все лето. В августе я безвылазно
переводил одну книгу, которую мне хотелось видеть из­
данной в СССР, — К И Н Е М А Т И Ч Е С К А Я О Т Н О С И Т Е Л Ь ­
Н О С Т Ь Милна. В сентябре и первой половине октября я
был полностью поглощен математикой, увлекся приот­
крывавшейся нам тогда кибернетикой и написал эскиз о
математизации лингвистики. Если к этому добавить, что
я вел еще практические занятия по высшей математике
в своем институте с максимальной нагрузкой, то станет
понятно, как мало у меня оставалось времени на чтолибо иное. Газет я не читал, радио не слушал, со знако­
мыми вел разговоры только на математические темы.
Было вполне возможно, что я просто пропустил бы, не
заметив, и польские и венгерские события. Случай, круто
сменивший мою направленность, явился в лице моего
студента, фамилию которого я начисто забыл. Раз, когда
я вел монотонный опрос по теме интегрирования диффе­
ренциальных уравнений, он вдруг прервал меня :
— Револьт Иванович, что Вы нам это рассказыва­
ете ? Не о том сейчас надо говорить. В Польше-то
революция.
— Не говорите глупости, а решайте свои примеры.
— Да не, правда ! Рассказывают... — последовал
оживленный сбивчивый многоголосый рассказ. Разговор
происходил 20 октября. Вернувшись домой, я кинулся
читать газеты, позвонил Эрнсту и часа два слушал его
телефонное изложение фактов. Назавтра от математики
не осталось даже дыма. Последующие месяца четыре я
жил исключительно политикой.
После начала венгерских событий я, который с само­
го начала их воспринимал как революцию и все время
придерживался оценки, что это революция, а отнюдь не
какой-то там фашистский мятеж, — я в некотором смы­
сле почувствовал себя мобилизованным. Всё, уже хватит,
нужно отодвинуть всякие там личные занятия, всякую
там математику, все это побоку. Пришло время, когда за
свободу нужно драться теми средствами, какие у тебя
есть. Умеешь говорить — дерись словом. Есть пишущая
машинка — дерись пишущей машинкой. Но нужно
186

драться, ф а к т и ч е с к и драться. Все дальнейшее в
моем поведении можно понять только под этим углом
зрения — я мобилизован революцией.
Веры в победу у меня еще не было. Правда, появи­
лась вера в возможность ведения борьбы, но все равно я
свое дело рассматривал как обреченное. В то время мне
рассказывали или я читал в польских газетах, что вен­
герские женщины с детьми бросались под советские
танки, шедшие через Карпаты. Свою деятельность я
воспринимал как такой бросок под танк : конечно, он не
остановится, но и я не имею права остаться в живых,
пропустив его. Это настроение точно передается настро­
ением стихов Цветаевой о чехах в 1939 :
О слезы на глазах !
Плач гнева и любви !
О Чехия в слезах !
Испания в крови Î
О черная гора,
Затмившая — весь свет !
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.
Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей
Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин.
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.

Любопытно, что события в Берлине 17 июня 1953,
которые имели сходство с событиями в Будапеште 23
октября 1956, совершенно прошли мимо моего внимания.
Я и узнал-το про них примерно год спустя18). Сейчас я
нередко задаюсь вопросом — как бы я реагировал на
них, обладай я в то время информацией о них, сравни­
мой с информацией о Венгрии ? Скорее всего, победило
18)
Приятель, живший подле ухтинских лагерей, сказал както : « А в лагерях уже появились ссмнадцатииюньские немцы ».
— « А кто это такие ?» — спросил я.

187

бы жившее во мне в то время восприятие противостоя­
щих сил как незыблемой стены. В 1956 казалось, что
стена рухнула. И еще — в 1956 всеобщее восприятие
немногим отличалось от моего, не то, что в 1953, когда я
был белой вороной. Точнее, осенью 1956 уже не было и
того расхождения между мною и окружавшими меня
людьми, которое я замечал, говоря об апреле 1956. И эта
всеобщая поддержка также явилась существенным фак­
тором в определении моего поведения.
Приподнятое, натянутое как струна, трагически-жертвенное мироощущение практически вылилось в ожида­
ние немедленного ареста. Бывало — день минует, и я
удивляюсь и благодарю судьбу, что еще на свободе.
Сейчас, когда я побывал там, тюрьма и лагерь представ­
ляются мне в их конкретности просто определенными
учреждениями со своим бытом и особенностями. Тогда же
они вставали неведомо-грозящим призраком и были куда
страшнее, нежели на самом деле. Я принял меры к спа­
сению важных для меня бумаг. Перебрал чемодан у
Грузова, снес туда отцовские письма. Ире я поручил
передать заготовленный яд, если получу 25 лет : столько
я сидеть не хотел.
Оставалось одно : успеть до ареста сделать как
можно больше.
§ 3. В с т р е ч и с л ю д ь м и

В начале ноября я написал тезисы о Венгрии, кото­
рые назвал В Е Н Г Е Р С К А Я Р Е В О Л Ю Ц И Я , но которые
чаще назывались В Е Н Г Е Р С К И Е Т Е З И С Ы . Начал я их
писать, когда у власти было еще правительство Имре
Надя, а кончил, когда советские танки уже помогли
въехать в Будапешт правительству Яноша Кадара (за
несколько дней до этого скрывшегося из Будапешта в
расположение советских войск), хотя ни забастовка, ни
другие формы сопротивления еще не были подавлены
(Надя удалось выманить из югославского посольства и
арестовать только в середине ноября, а Дудаша*), по
*) Йожеф Дудаш — « одна из самых загадочных фигур
революции » (Т. Мераи, там же), глава одной из повстанческих
групп Будапешта, впервые был арестован еще правительством
Надя во время революции, но быстро освобожден. О Дудаше см.
также ВЕНГЕРСКИЙ ДНЕВНИК Виктора Ворошильского (« Кон­
тинент », № 16). — Прим. Н. Горбаневской.

188

существу распоряжавшегося Будапештом в дни восста­
ния, изловить и повесить — только в январе).
Эти тезисы впервые обсуждались 8 ноября на квар­
тире Иры. Там присутствовали Эрнст Орловский, Игорь
Заславский, Саша Корбут, Зубер-Яникун. Так как этот
документ мне инкриминировался, то не стану пересказы­
вать ни его содержания (что и затруднительно ввиду
тезисной, конспективной его формы), ни высказываний
присутствующих. Он представлял собой попытку соци­
ально-политического анализа событий, омраченную рядом
резких и даже грубых выпадов в адрес советского прави­
тельства. Характерно, что в тот момент я рассматривал
советское правительство как нерасчлененное целое, не
замечая различий в позициях тех или иных лидеров. Но
уже тогда я не отождествлял партию в целом с ее ЦК,
а тем более — Президиумом ЦК.
Присутствовали три новых для повествования лица.
Все они, как и мы с Эрнстом, — математики. Из них для
меня относительно новыми были Корбут и Зубер-Яникун.
Игорь, как и я, кончал матмех, но был курсом моло­
же меня. С ним мы сблизились на том же курсе « Осно­
ваний математики » и, кажется, встречались еще на лек­
циях Н.А. Шанина по «Математической логике». Оба
эти курса в то время рассматривались начальством как
непохвальные, ибо директивные философы того времени
учили, что математическая логика несовместна с един­
ственно истинной диалектической (время, о котором я
говорю, — 1951-53). Как-то раз, когда я — студент —
сослался на мнение А.А. Маркова А.Д. Александрову, тот
бросил мне с осуждением : « А марксизм Андрея Андре­
евича еще надо доказать... », — что очень точно переда­
вало господствовавшее в ЛГУ отношение к Маркову.
Маркова с позором изгнали с философского факультета,
и читавшийся им для философов курс математики при­
крыли (кажется, в 1952). Шанина устранили из Универ­
ситета, и его лекции мы — студенты ЛГУ — слушали в
Пединституте, где его приютили. Если к этому добавить,
что А.А. Марков — создатель теории алгоритмов, став­
шей неотъемлемой частью современного машинного про­
граммирования, а Н.А. Шанин — его ученик, то станет
совершенно ясно, как мы должны были откоситься к
директивной философии. В то время (1951-54) слово
« мы », включало, кроме меня, Эрнста, Игоря, еще Нико­
лая Нагорного и Юрия Этина. Последний всегда был
189

чужеродным по сути элементом среди нас, и после 1954
я с ним по существу не встречался, да и прочие редко.
Нагорный был очень талантливым матлогиком, и я сожа­
лею, что летом 1955 личные причины рассорили нас с
ним. Пока мы держались вместе, мы шутливо именовали
себя то « Обществом сумасшедших на свободе », то « Ин­
ститутом Христа-Ницше-Савинкова », то « Библиотекой
Русской Революции », то « Клубом им. Эйнштейна », то
«Вольно-Российским Университетом». Названия обрисо­
вывают круг интересов и стиль. Последний раз названия
употреблялись летом 1955.
С Игорем я быстро сошелся (несмотря на противодей­
ствие его родителей, которым не нравились мои резкие
высказывания), и мы часами просиживали с ним за шах­
матами, которые он окрестил « политическими шахма­
тами », ибо мы не столько играли, сколько обсуждали
все, что происходит в мире. Особенно сблизились мы с
ним в 1954. До 1953 Игорь в основном принимал дей­
ствительность, хотя с некоторыми коррективами в пользу
матлогики. Но арест Берия его потряс. Он расценил его
как акт борьбы за власть, и в его сознании не уклады­
валось, как это они могут поступать друг с другом подоб­
ным образом — объявлять шпионом и пристреливать ? !
Кажется, в 1954 он ознакомился с « завещанием Ленина »,
которое открыло ему глаза на многое; во всяком случае,
я впервые прочитал рукописный текст этого завещания
у него. В 1955 мы толковали с Игорем о целях и путях
изменения действительности. Он склонялся к идее « кон­
ституционно-коммунистической партии », как он ее назы­
вал. Это надо понимать как параллель с исторически
существовавшей конституционно-демократической в на­
чале века.
К 1956 году Игорь был убежденным сторонником
создания организации для борьбы со сложившимся поло­
жением вещей. Он вел /дневник, о существовании кото­
рого я ничего не знал тогда, но который читала, как
признавала на следствии, Зубер-Яникун. Там были стро­
ки : « Организация нужна. Беру на себя обязательство
создать программу и устав ». И он обсуждал сам с собой
разные формы борьбы. Мне запомнились два проекта :
создать партизанские отряды в Сибири и установить
пулемет или хотя бы залезть с винтовкой на крышу
московского ГУМа (выходит на Красную площадь) во
время праздничного сбора на трибуне Мавзолея всех
190

любимых вождей... К чести органов следствия, они не
воспользовались предлогом, чтобы пришить нам террор,
несмотря на то, что располагали этими записями. Логика
следователей была примерно такова : не доказано, чтобы
кто-либо читал ЭТИ страницы (хотя у Зубер не хватило
ума, чтобы отречься от чтения дневника Заславского
вообще, у нее хватило ума отречься от этих записей, или
же она в самом деле их не читала; возможно, он пока­
зывал ей свой дневник выборочно). Сам по себе дневник,
по выражению мыслей, не является криминальным доку­
ментом, ибо не использовался для распространения, для
агитации и пропаганды. Следовательно, в этих строках
состава преступления нет. Возможно, у ГБ были и другие
соображения. Как бы то ни было, отказом инкримини­
ровать нам или одному Игорю террор ленинградское ГБ
снискало мое к нему уважение.
Игорь написал контртезисы на мои В Е Н Г Е Р С К И Е
Т Е З И С Ы , значительно расходившиеся с моими в акаде­
мической части, но в глазах следствия они были не менее
криминальными. В самом деле, по части употребления
словечек типа « камарилья » и т. п. брани наши с Игорем
тезисы практически не различались. Степень их преступ­
ности была меньше разве лишь тем, что они не были
напечатаны на машинке (я всё всегда сразу печатаю по
привычке, хотя бы письмо любимой, причем — зная
склонность бумаг теряться — не в одном экземпляре), а
написаны от руки (у него не было машинки), т. е. имели
меньший ареал распространения. Кроме того, Игорь на­
писал тезисы по вопросу о Суэце, но так как мне было
совершенно безразлично, побьют ли арабы евреев или
наоборот, зато раздражало, что мировое общественное
мнение обернулось от Венгрии к Суэцу, то я начисто
забыл их содержание. Запомнилось только одно место.
В каком-то официальном советском заявлении того вре­
мени встретилось выражение « могучая древняя религия
ислам ». Игорь метал громы и молнии, считая, что марк­
систам не приличествует так выражаться о религии, что
заигрывание с исламом — отход от марксистской идеоло­
гии ради конъюнктурных требований политики момента.
Это свое возмущение он выразил, кроме тезисов, еще в
письме-протесте в « Правду ».
Игорь привел ко мне в дом Иру Зубер-Яникун, кото­
рая училась в то время на матмехе, то ли на IV, то ли
на V курсе. Она, как сама рассказывала, пришла в оппо­
191

зицию, возненавидев те каменные лица чиновников, кото­
рых ей пришлось обегать, поступая в Университет. Дело
в том, что она еврейка и поступала в самый разгар борь­
бы с космополитизмом. Как она говорила, ее по этой
причине не принимали, хотя у нее вроде была золотая
медаль. И вот ТО, как с ней разговаривали, как смотрели
сквозь нее, — это-то впервые, по ее словам, и заставило
ее задуматься. В годы правления « самого дорогого и
любимого » она в праздничные дни ходила по городу и
подсчитывала процентное соотношение « портретиков »,
как она выражалась. Естественно, она не пропустила за­
метить резкое изменение процентного соотношения на
первомайской демонстрации в 1953 (и я помню, что тогда
четырехликий портрет Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин был
вдруг заменен двуликим : Маркс-Ленин). Пришла Ира
вместе с Сашей Корбутом. Корбут любил и понимал
музыку. В эти дни он приносил нам в дом письмо в ЦК
с просьбой — в высшей степени лояльной — реабили­
тировать музыку Шостаковича. Под письмом было собра­
но около сотни подписей.
Разговор получился оживленный и острый. Несмотря
на все наши различия во мнених, нас объединяло то,
что мы были математиками. Это предполагало вкоренив­
шуюся привычку мыслить логически, обоснованно, при­
водить аргументы по существу, а не для того, чтобы
побить противника. И не пользование аргументами « от
интереса » (такого рода : если бы мысль X была верна,
то это было бы нам материально невыгодно — следова­
тельно, мысль X неверна). Математика, как ничто иное,
воспитывает бескорыстие мысли; именно поэтому нам
всегда была чужда « партийность ». Для нас было зако­
ном : если в рассуждении хотя бы один раз встречается
ложь, то это обесценивает все рассуждение. Поэтому хотя
бы одна неправда в тогдашних газетах или учебниках
по марксизму обесценивала их в наших глазах полнос­
тью; и тех, кто их писал или заказывал; и порядки,
при которых такая ложь возможна. Никто из нас к 1953
году не разделял вполне ортодоксальных взглядов на
политику. Среди присутствующих только Ира Вербловская пережила иную эволюцию — ее в оппозицию увле­
кла оттепель, а не заморозки.
10 ноября было обсуждение повести Дудинцева Н Е
Х Л Е Б О М Е Д И Н Ы М . Я этой вещи не читал, мне было не
до художественной литературы, раз надо делать рево­
192

люцию. Но Ира Вербловская, которая в это время при­
рабатывала чтением вслух слепой писательнице Эльяшевой, привела меня за несколько часов до начала обсужде­
ния в ее дом, где я кое-что из повести прочел. Вооружен­
ный этим « кое-чем », я смело явился на филфак ЛГУ,
где намечалось обсуждение. На всякий случай, дабы не
было конфликтов впустить-не впустить, я нацепил зна­
чок выпускника ЛГУ. Там, в одной из длинных узких
аудиторий на II этаже, за полчаса до начала уже прак­
тически все места были заняты. Поэтому мы — я, Ира,
Эрнст, Игорь, кажется, Зубер, не удивлюсь, если там был
Кроль, хотя не припоминаю его, — уселись на самой
сцене, справа, если смотреть от президиума, на кромке
сцены. В аудитории было, как сейчас вспоминаю, 2 или
3 двери по всему ее протяжению. Чин-чином я записался
в прениях.
Но положение обострилось из-за того, что в прези­
диуме восседал уже упоминавшийся ректор ЛГУ Алек­
сандров. Обнаружив меня, он приказал председатель­
ствовавшей не давать мне слова, причем в перерыве
откровенно объяснил мне, что ОН — МНЕ никогда сво­
боды слова не предоставит. Меня это, естественно, под­
хлестнуло. Я, даже идя на обсуждение, отвечал на во­
просы любопытствующих : « Будешь ли ты выступать ? »
— « Если Александров будет присутствовать, то навер­
няка буду, а если нет — не знаю». Ну, и теперь я горел
желанием отстегать его перед всеми.
Меж тем председательствующая объявила : « Следу­
ющий оратор такой-то, приготовиться такому-то, а потом
заключительное слово товарища Дудинцева». Сидевшие
вокруг меня возвысили голос : « А Пименов ? ! » Она не
обращает внимания, Александров шепчет ей на ухо : « Не
допускать!». Возле меня сидяшие скандируют: «Пиме­
нов записан !» — а так как мы сидим тут же возле
президиума, то это скандирование получалось довольно
внушительным и, во всяком случае, грозило скандалом
перед лицом московского гостя-писателя. На самом-то
деле нас была горстка, во всем зале никто и не знал, кто
такой Пименов, но на президиум это подействовало.
Председательница извинилась : она, де, просто пропусти­
ла фамилию в списке, после такого-то Пименов, а уж
потом заключительное слово автора повести Дудинцева.
193

Так я получил слово. Повесть сию я представлял себе
довольно смутно 19), но, как говорит один мой знакомый
астроном, « факты затуманивают мышление », и никакие
факты из этой повести не затуманивали мне основное,
что я хотел сказать. Я довольно смело заговорил о том,
что вот в повести есть отрицательный герой — Дроздов,
занимающий ответственный пост. И дроздовщина, — про­
должал я, — у нас повсюду : и в истории, и в науке, и в
политике. Публика дружно мне аплодирует. А потом я
непосредственно бросился на Александрова. Я сказал,
что дроздовщина у нас проявляется в разных формах.
Вот, например, один человек, которого я очень ценю и
уважаю (по имени я Александрова не назвал), по-моему,
очень порядочный человек, говорил мне в 1951 : « Отвра­
тительно, конечно, что преследуют евреев, но что же
делать, если, когда приезжала госпожа Голда Меир,
евреи за ней по Москве хвостом бегали. Это значит, что
в решительный момент они могут изменить. Значит, их
и нужно преследовать». Это вот и есть дроздовщина, —
заявляю я. Ну, публика, конечно, бьет в ладоши. По-мо­
ему, настроение там в зале было такое, что чем резче
выступление, тем оно восторженнее принималось. Вспо­
минаю, что открывший обсуждение доклад аспиранта
Иезуитова о корнях бюрократизма в СССР (в связи с тем,
что Дудинцев обличает бюрократизм) был, как мне те­
перь представляется, очень содержательным и полезным,
не говоря уже про обоснованность. Тогда же, из-за отсут­
ствия в нем хлестких слов, он показался публике скуч­
ным и был встречен прохладно. Мне же он представился
вылазкой врага, и я даже сказал в его адрес : « Сейчас
главная опасность в том, что защитники дроздовщины
постараются захвалить роман, чтобы затуманить его
реальное содержание, направленное против них. Бойтесь
хвалящих, не вскрывающих суть повести ! ».
У Александрова потемнело в глазах, он кинулся на
трибуну и понес :
— Да, это именно я говорил Пименову тогда о
евреях, но что ОН говорил в то время ! ? Он говорил, что,
вот, американцы бросают бомбы на Корею, так вот, так
и надо вам ? Я еще не знаю, что он думает по поводу
Венгрии и Египта ! Наверное, тоже что-нибудь такое !
Щ Лет двадцать спустя я перечитал повесть, нашел ее
неожиданно глубокой и предвосхищающей Солженицына.

194

Публика свистит, топает ногами, кричит Алексан­
дрову « долой ! ».
— О какой демократии мечтаете вы, новгородская
чернь, которая, как на вече, умеет только ногами и сви­
стом заглушать оратора ?
Свист и шум возрастают так, что никто, кроме вбли­
зи сидящих, не слышит уже Александрова. Он же про­
должает :
— Вы вот ногами стучите, я не всех вас знаю, а вот
Пименова знаю давно, еще когда он в 1949 году подавал
заявление о выходе из комсомола, потому что он разде­
лял толстовское учение о непротивлении злу.
Остаток речи не слышали даже мы, сидевшие рядом.
Но эти последние слова послужили мне основанием после
окончания его крайне неудачного выступления потребо­
вать слова « по личному вопросу ». Председательствую­
щая не желала давать слова, но тут уже весь зал стал
требовать, ибо слова Александрова только разожгли ин­
терес ко мне и словно бы подняли меня в глазах слуша­
телей. Кстати, народу было так много, что выступления
транслировали по радио в коридор, битком набитый
публикой. Учуяв скандал, народ потянулся из коридора
в аудиторию — взглянуть на героя минуты, — стало еще
душнее и теснее. Наконец, слово было мне дано, но я не
нашелся ничего сказать, кроме того, что заявление о
выходе из комсомола, которое я действительно подавал в
1949, не имело ничего общего с непротивлением злу. Но,
хотя в этот раз я выступал исключительно блекло, апло­
дировали мне по-прежнему и с еще большим остервене­
нием.
Ибо тут всё определяло всеобщее настроение того
времени.
Повторяю, были и выступления более далеко иду­
щие, нежели мое. Были выступления, которые с точки
зрения охранителей идеологии были несравнимо опаснее.
Но они не вызвали такой реакции зала, прежде всего
из-за того, что им « не был дан отпор ». Ведь вообще в
публичных выступлениях трудно уловить мысль оратора,
особенно, если она подается в чуть прикрытой форме.
И совсем некогда ее анализировать. По-моему, серьезные
мысли проходят в публичных дискуссиях мало замечен­
ными. Совсем иное дело, если на ту или иную мысль, на
тот или иной лозунг, на того или иного оратора публика
почему-либо обращает внимание. Александров выделил
195

меня в ряду других ораторов. Он заявил себя моим про­
тивником. Он был ректор, т. е. представлял там в зале
правительство. Менее всего в тот момент публика в зале
была расположена считаться с мнением правительства.
Поэтому она мне аплодировала и гнала его прочь с три­
буны.
Но есть здесь и более глубокая причина. Известно,
как медведь пожар тушил — по всему лесу головешки
разбросал. Как правило, те, кто стремится охранить сво­
боду цензуры и т. п. блага, т. е. идейно защитить неза­
щитимые вещи, обычно поступают именно таким обра­
зом. Это очень убедительно обрисовал в своих воспоми­
наниях народоволец Николай Морозов. Не напади ректор
на меня — ничего не было бы.
Выступление на обсуждении Дудинцева мне не ин­
криминировалось, но зато очень испортило мою репута­
цию в научном мире 20), где была распространена версия
об этом выступлении, восходящая к рассказу Алексан­
дрова (которому в эту пору был совсем не в жилу
публичный скандал, по всяким ректорским причинам).
Эрнст составил, конечно, стенограмму этого обсуждения.
§ 4. Я в с т р е ч а ю с ь с г р у п п о й м а р к с и с т о в

Выступление на обсуждении Дудинцева здорово под­
няло меня в моих собственных глазах. До того времени
мне ни разу не аплодировали на собраниях, да и все-то
выступления мои на собраниях сводились к оправдыванию по поводу нарушений комсомольской дисциплины,
когда разбирались мои бесконечные личные дела. А тут
— публика предпочла меня прославленному оратору,
член-корреспонденту Академии Наук, моему научному
шефу. Я с восторгом повторял строфу :
20)
Впрочем, много лет спустя, в 1969 году, это выступление
совершенно неожиданно « принесло мне материальную выгоду ».
У меня заболел сын, надо было — или жене казалось, что надо,
— знать мнение специалиста. Она рассказала про это общей зна­
комой. Та упомянула про это совершенно незнакомому нам врачу,
случайно бывшему у нее в гостях. Врач отозвался : « Ну, я могу
прислать », на что наша знакомая произнесла : « Ну, это будет,
наверное, дорого стоить... » — « Нет, — ответил он, — я Пименова
знаю по его выступлению на обсуждении Дудинцева. Он поря­
дочный человек, и мы ему это сделаем бесплатно ».
Поистине, никогда не знаешь, где и что найдешь...
196

Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного врага,
Приятно зреть, как он упрямо,
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится.
Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру : « Это я ! ».

Ведь этакое юмористическое отношение к моему
выступлению тогда во мне отсутствовало начисто. И я
оскорбился бы, если бы мне кто сказал, что я ничего не
понял в романе Дудинцева, что я просто не прочел его.
Напротив, я был убежден, что я моментально схватил
его суть за счет верного понимания действительности.
Словом, я был на верху собственных представлений об
успехе. В последующие дни мое самолюбие было поль­
щено еще более. Мне позвонили (уж не знаю, где они
раздобыли номер моего телефона) несколько незнакомых
людей, которые поблагодарили меня за « гражданское
мужество », « за то, что я сказал о преследовании ев­
реев ». Наконец, когда через несколько дней про это
обсуждение ругательски отозвалась « Ленинградская
Правда » и, как мне рассказывали, Булганин произнес :
« Начинают, как в Ленинграде, а хотят закончить, как в
Венгрии », — мне показалось, что я признан всеми.
Позже « Литературка » тоже ругала это обсуждение.
Но, как бы от похвал у меня ни вскружилась голова,
я — а особенно Ира — тем отчетливее ощутили, как на
моей шее захлестнулась еще одна петля, заброшенная из
той бездны, имя которой — арест. С этого дня ожидание
ареста стало прямо-таки апокалиптическим. И тем ак­
тивнее я действовал, тем более спешил завершить свое
Дело.
После обсуждения ко мне подошла незнакомая моло­
дая женщина, отрекомендовалась Ирой Кудровой (на
деле ее зовут Ирма, но она так не любит этого своего
имени, что я о нем узнал только из протоколов допросов;
кстати, только тогда же я узнал, что Иру Зубер зовут
по паспорту Эврика). Она сказала, что есть несколько
человек, которые желали бы, в силу моего выступления,
познакомиться со мной, и пригласила меня к себе. Тут же
был ее муж — Борис Гальперин.
Через несколько дней я пришел. Она жила тогда в
квартире мужа, в тесной клетушке, в Манежном пере­
197

улке недалеко от Спасского Собора. Собралось несколько
человек : они, Алла Назимова (позже бывал и ее муж
Виктор Шейнис), Кира Братман и др. Для меня все они
были чужими, но сразу выяснилось, что почти все они
историки и хорошо знают Вербловскую, с которой вме­
сте учились, что Алла — так даже знала меня, когда в
1951 меня в очередной раз исключали из комсомола.
Она была тогда знакома с членом нашего комсомольского
факультетского бюро Сергеем Ермаковым, который делал
доклад о том, что я увлекаюсь Ницше и идеалист, а
потому пропускаю лекции и должен быть изгнан из
комсомола (что почти неизбежно влекло бы исключение
из Университета как идеологически нездоровой едини­
цы). Поэтому она сразу стала расспрашивать меня о
Ницше, о котором я и думать забыл в то время.
Что они были за люди ? Совсем иные, нежели мы,
математики. Прежде всего, говоря « они », я имею в виду
тех из них, которых я еще не перечислил : Анатолия
Соскина, отсутствовавшего в Ленинграде, и Николая Миролюбова, а возможно, и других. Давление этих отсут­
ствовавших ощущалось все время. Позже я узнал, что
они были раздираемы раздорами по вопросу : идти ли на
встречу со мной. Наиболее осторожные считали, что про­
тивопоказан контакт с человеком, публично себя выка­
завшим. Пришли наиболее тянувшиеся к действиям.
Эти люди психологически и генетически были людь­
ми типа Кудровой и Шейниса, которые, кстати, были
школьными приятелями. К тому же кругу принадлежала
Ира Вербловская. Это были, в основном, историки по
образованию. А историки, в отличие от математиков, как
известно, у нас обучались не бескорыстию мысли, а
пристрастности мысли. Критерий : « Таковы факты » им
приходится прятать в карман вместе с кукишем, прибегая
к критерию : « Такова обстановка ». Возраста они были
примерно моего, на год-два старше. Миролюбов был уже
кандидатом наук и преподавал марксизм. Кира была
студенткой в одном из промышленных вузов, где Алла
преподавала марксизм и была членом бюро ВЛКСМ.
Виктор поступал в аспирантуру. Все они до 1953 были не
просто глубоко убежденными коммунистами, а сталин­
цами. Шейнис — так неоднократно выступал с ортодок­
сальными речами в ЛГУ. Кудрова принадлежала к тому
слою обеспеченности, который мог в годы войны позво­
лить себе ПРОДАВАТЬ ХЛЕБ. Все они трагическипере­
198

живали смерть Сталина, как и моя жена, рыдали и т.п.21).
События после 1953 : история с Берией, развенчание
Сталина, выплывшая наружу грызня между вождями,
подготовка к XX съезду партии, слухи о реабилитации,
пересмотр установок — начисто опрокинули в них все
устоявшиеся взгляды и представления. Они резко кину­
лись в противоположную крайность — так мне кажется.
Они стали отрицать существующий строй, не признавая,
что он — социалистический, стали доказывать, что все,
что делалось после смерти Ленина, явилось ошибкой.
Они стали выступать за « настоящий » марксизм, за
« настоящий » социализм. Конечно, я преувеличил, напи­
сав, что в с е их взгляды рухнули. Они были воспитаны
в марксистской терминологии. Они остались марксиста­
ми и после развенчания вождя народов, но марксизм
их стал приобретать оттенок социал-демократизма. Они,
разумеется, исходили из теории классовой борьбы и с
порога отметали мои заявления, что « класс » — это
фикция, и т. п. Настроения и способ аргументации людей
такого склада, как они были тогда, можно лучше понять,
прочитав Р О С С И Й С К И Й П У Т Ь П О С Т Р О Е Н И Я С О Ц И А ­
Л И З М А Варги или Н О В Ы Й К Л А С С Джиласа. Конечно,
я не утверждаю, что их взгляды с о в п а д а л и со взгля­
дами Варги или Джиласа (тем более, что тогда ни Варга,
ни Джилас не написали еще своих работ и выпущены в
самиздате они были много лет спустя); разумеется, я
ничего не могу сказать и о нынешних взглядах лиц,
относившихся к кругу Кудровой-Шейниса. Но, тем не
менее, когда я читал и Варгу и Джиласа, а особенно
когда я сопоставлял их связанную аргументацию с раско­
ванностью аналогичного трактата Сахарова, мне вспоми­
нались нескончаемые разговоры, которые я вел в 1956 с
этими марксистами.
Ознакомившись с моими высказываниями и произве­
дениями, они, не колеблясь, отвергли их. Я был для них
чем-то диким. Они изумлялись, как может человек мыс­
21 )
Разумеется, политический облик человека не исчерпыва­
ется его рыданиями в день похорон Сталина (тем более, что и
в лагерях я встречал сидящих по 58-й, которые, сидя в лагере с
« четвертаком », искренне рыдали от горя в тот день). Были и у
Вербловской и у наших историков и противоположные факторы.
В первом приближении я их обрисовал правильно, а в глубины
чужой психологии я здесь спускаться не вправе. Пусть каждый
сам напишет о себе.

199

лить так поверхностно, эклектически, не научно (т. е. не
по-марксистски). Ведь есть же марксизм — есть хорошая
система взглядов. Нужно эту хорошую систему взглядов
применить к неискаженной действительности, наполнить
ее современными фактами — вот и будет наука, подлин­
ная наука. Он же, Пименов, мыслит абсолютно анти­
научно, абсолютно непоследовательно. Где у него клас­
совый подход ? ! — Нет классового подхода. Где мате­
риализм ? ! — Нет материализма. И так далее...
Но в первый вечер они еще не успели высказать
свое неприятие меня. Тогда они в основном расспраши­
вали меня о моей биографии. А мне было что порасска­
зать. Прежде всего их интересовала история с моим
уходом из комсомола, о которой упомянул Александров,
а затем мое отношение к Ницше.
§

5.

К а к я у х о д и л из комсомола

Усевшись на маленький диванчик в тесной и едва
освещенной комнате, я начал рассказывать слушателям,
расположившимся против меня на стульях и кресле :
В комсомол я вступил весной 1947, чтобы сделать
приятное своей матери, которая уже давно требовала от
меня этого. Не то что бы до 1947 (я вступил в комсомол,
кажется в феврале, а в мае мне исполнилось 16 лет) я
уже ощущал себя противником и имел принципиальные
возражения. Как-то я не видел : зачем вступать ? Идей­
ности в этой организации я не ощущал, тарабарить тра­
фаретки мне было не по душе, бороться за дисциплину в
школе я не имел ни малейшего желания (я почти все
время сам имел по поведению четверку, хотя почти по
всем предметам у меня были пятерки; кроме того, я
считал для себя непременным, сидя на первой парте,
безотказно подсказывать всем отвечавшим). С другой
стороны, в это время мы с матерью жили вдвоем, она
болела, и мне было бы приятно порадовать ее. Вот я и
порадовал — принес комсомольский билет... Кабы знала
она, чем обернется такая радость !
Через пару месяцев я прочитал две книги : 1 0 Д Н Е Й ,
КОТОРЫ Е ПОТРЯСЛИ МИР и КРАТКИ Й КУРС ИСТО­
Р И И В К П ( б ) . Первую я выменял на марки у одного
школьного приятеля (я только что перестал увлекаться
марками и начал увлекаться книгами; правда, обмен
состоялся чуть ли не год назад, но за недосугом открыл я
200

книгу только теперь). Вторую книгу мне дал муж сестры
моей матери Орест Николаевич Макаров — убежденный
партиец, участник штурма Кронштадта в 1921, работав­
ший по монтажу электропроводки при строительстве
Большого Дома, инженер. Что произошло при столкнове­
нии этих двух книг в моей голове ? Джон Рид-то был с
предисловием Ленина (в то время для меня не возникало
никаких сомнений в авторитете Ленина), а прославлял
Джон Рид — Троцкого. К Р А Т К И Й К У Р С восхитил меня
своей логичностью, афористичностью, линейностью кон­
цепции (видимо, несмотря на то, что в те времена я
мечтал стать историком, во мне уже проявлялся матема­
тический стиль мышления). Но так как Троцкий высту­
пал там лютым злодеем, то я сразу воспринял эту логику
как последовательное рассуждение с ложными исход­
ными посылками и соответственно отнесся к даваемым
выводам. Приложения к действительности я еще не
сделал никакого.
Впечатление, произведенное на меня столкновением
этих двух книг, вскоре перекрылось потрясением от
Р Е Ч Е Й Б У Н Т О В Щ И К А П.А. Кропоткина, купленного
мною в букинистическом магазине немного позже. Если
то столкновение открыло мне глаза на то, что в о ф и ­
циальной книжке может быть НАПЕЧА­
Т А Н А н е п р а в д а , то Кропоткин открыл мне глаза
на то, что м о ж е т с у щ е с т в о в а т ь д р у г о й с о ­
ц и а л и з м ( к о м м у н и з м ) , о т л и ч н ы й от н а ­
ш е г о 22).
Такой шок многие, знаю я, испытали в связи с Юго­
славией. Именно поэтому Сталину было жизненно необ­
ходимо любой ценой доказать, что в Югославии не
социализм, а фашизм. Ведь допущение того, что сущест­
вующее — не единственно возможная форма бытия,
катастрофично для всякой доктрины, претендующей на
« единственно истинное, подлинно научное » объяснение
всего сущего. Переворот, произведенный в мировом ком­
мунистическом движении допущением ДВУХ равноправ­
ных форм НАСТОЯЩЕГО социализма, можно по праву
22)
Разумеется, анархизм Кропоткина не имел ничего общего
с « анархизмом » блатного мира, как он изображается в советских
фильмах. Анархизм Кропоткина — это тот же коммунизм, но
путь к которому не через диктатуру, а через самодеятельность
масс.

201

сравнить лишь с переворотом в геометрии, произведен­
ным открытием НЕЭВКЛИДОВОЙ геометрии. Не слу­
чайно Гаусс всю жизнь боялся признаться в этом откры­
тии, Бояи покончил с собой, а Лобачевский остался
непризнанным, осмеянный, ошиканный Остроградским и
Чернышевским. Есть истины, которые трудно вместить
человеку, разве что незаметно, с детских лет.
А я воспринял эту истину в такой благодатный
возраст ! Для меня не было переворота, было о т к р о ­
в е н и е . И это было счастье. Пытаясь упорядочить
свое прошлое, я думаю, что именно тогда я стал воспри­
нимать большевиков не как вождей и руководителей, а
как равных. Ведь и д р у г и е боролись за великое дело
социализма. За справедливость. За освобождение труда.
За свободу. Боролись за это столь же равноправными
методами, а вовсе не были « недопонимающими » или
« агентами буржуазии ». С тех пор я перестал пользо­
ваться двумя красками : черное и белое, друзья и враги,
наши и чужие — в политической области (для того,
чтобы я распространил многоцветность восприятия на
область морали, потребовались Шопенгауэр и Ницше
пару лет спустя).
Разумеется, я был юн, а следовательно, мог сущест­
вовать только в крайностях. Моментально я почувствовал
себя « анархистом », отверг построенный большевиками
социализм (у меня не возникало и тени сомнений, что
существовавший при Сталине строй — это и есть точная
реализация марксовского социализма), возненавидел
Маркса как человека, оклеветавшего Бакунина (ведь,
став адептом анархизма, я прочел сразу массу книг о нем
и его истории). Что я в это время знал о действитель­
ности ? Ровным счетом ничего. Тем легче мне было ее
отвергать. Я читал у Кропоткина критику Маркса, его
предостережения : во что выльется государственная
форма коммунизма, — и обнаруживал справедливость
его предсказаний (бесценную услугу в этом отношении
мне оказал сталинский А Н А Р Х И З М И С О Ц И А Л И З М ) ,
обращаясь к выхватывающим иллюстративным фактам
своей « многолетней » жизни. (Перечитал я написанное и
подумал, что упростил вехи своего развития. Ведь не
только Рид, К Р А Т К И Й К У Р С и Кропоткин были в
моей жизни. К 1947 я прочел уже полностью и Герцена,
и Мережковского, и Достоевского, и Ключевского. Так
что почва для самостоятельного восприятия была. Впро­
202

чем, и Бунина, и Блока, и Пастернака я прочел лишь
десять лет спустя ! Кстати, как точно сказал Мандель­
штам : « Биография разночинца состоит из перечисления
прочитанных им книг » *) ! Было главное для самостоя­
тельной оценки действительности : я вырос в сознании
того, что история человечества не началась с 1917 и с
Маркса...)
В таких чувствах, окончив школу в 1948, я, оставаясь
одержимым любовью к истории, счел за благо не идти
на исторический факультет, ибо отчетливо осознавал, что
« там мне свернут шею не позже, чем через полгода »,
— как я тогда говорил. Я поступил на матмех ЛГУ.
Оснований для такого прогноза у меня было много. Я
видел, как отрицательно относилась мать к моим поли­
тическим высказываниям. Знал от соседа (чуть моложе
меня), что его мать (то ли завуч, то ли завроно Горская)
окрестила меня « контрой ходячей ». В это время у нас
в школе (в 155-й) возник кружок (В. Баскин, О. Лебе­
дев) самообразования (неофициальный, конечно), из кото­
рого я упомнил лишь, что мы читали книжку Корнея
Чуковского (издания времен гражданской войны, от этой
книги Чуковский потом открещивался всю жизнь), в
которой развенчивался Некрасов. То обстоятельство, что
Некрасов сам травил псами крепостных, как описано в
его П С О В О Й О Х О Т Е , вызвало во мне омерзение к нему
и, в свете общего моего отношения, послужило лишь
подтверждающим штрихом : « Ну да, они выбирают в
качестве образцов в школьные хрестоматии исключи­
тельно таких лицемеров и подлецов, как они сами».
Странно, что как раз тогда я страстно любил Маяков­
ского, несмотря на то, что опостылевшая мне официоз­
ность преподносила его « как лучшего и талантливей­
шего » ее собственного певца. Тогда я был готов отрицать
Пушкина ради Маяковского (хотя наизусть знал О Н Е ­
ГИНА).

В 1948 состоялась знаменитая сессия ВАСХНИЛа. К
ней я был несколько подготовлен : моя мать преподавала
биологию, отец работал в бактериологической лаборато­
рии и, когда я приезжал к нему, рассказывал мне о
мутациях. « Литературная газета », кажется, еще с осени
*) « Разночинцу не нужна память. Ему достаточно рассказать
о книгах, которые он прочел, — и биография готова ». Прим. Н.Г.

203

1947 начала травлю Шмальгаузена (а с появления сенса­
ционной статьи о Гарри Трумене я систематически читал
« Литературку »). В порядке « переподготовки учителей »
мать обязали изучать стенограмму сессии. Она кряхтела,
что « в который раз приходится переучиваться », но до­
бросовестно конспектировала нужные выступления Лы­
сенко с гопкомпанией.. Я же прочел, подчеркнул и
отметил закладками всю книгу. Меня возмутила неде­
мократическая атмосфера, заглушающие выкрики с мест,
подтасовка присутствующих : противников Лысенко из­
вестили о начале сессии за день-два, правительство про­
извольно назначило академиками ряд сторонников Лы­
сенко с тем, чтобы изменить соотношение голосов. Если
прежде ложь я видел в политике и истории, еще в
литературе, то тут ложь перекочевывала в науку. Я
говорю «ложь», потому что, хотя практически ничего,
кроме плохо понятых рассказов отца о мутациях (кото­
рые, кстати сказать, шли вперемежку с рассказами об
« открытиях » Бошьяна и Лепешинской), не знал о гене­
тике, для меня было довольно, чтобы понять ненаучность и даже антинаучность п р и е м о в господина Лы­
сенко. А так как и Лысенко и его партийно-государствен­
ные покровители неразрывно увязывали лысенкизм и
самую передовую в мире идеологию, лысенкизм и завое­
вания советского строя, а противников лысенкизма разо­
блачали на месте как продавшихся американскому импе­
риализму (история с Жебраком, заклейменным как ан­
типатриот за помещение статьи в американском журнале,
и пьеса Симонова Ч У Ж А Я Т Е Н Ь ) , то мое отрицательное
отношение к идеологии и строю лишь укреплялось.
Преследования евреев, музыкальный погром, травлю
критиков и писателей я не заметил, просто это прошло
мимо меня. Поражаюсь — как, но таков факт моей
биографии. От борьбы против космополитизма я воспри­
нял только ее смешные моменты, вроде анкедота « Рос­
сия — родина слонов » и «Космополит — космы палит».
Конечно, поминутное поминание приоритета стало при­
торным, но не более.
Зато конфликт с Югославией я воспринял, пожалуй,
— если это только возможно — в еще более чудовищных
формах, нежели он развивался. Это был кошмар и ужас.
Больший ужас, чем последовавшая вскоре война в Корее.
(Повторяю, речь идет о моих субъективных оценках того
времени, меня самого они сейчас порой поражают.) Когда
204

в августе 1949 СССР направил Югославии одну за другой
две ноты, в одной из которых югославское правительство
обзывалось « хвастливым злостным дезертиром » и кото­
рая заканчивалась даже без дипломатической формулы
вежливости :
Надеемся, что югославское правительство поймет, что оно
не может рассчитывать на любезности и, тем более, на уважение
к нему со стороны Советского правительства 23),

я написал статью Д В Е Н О Т Ы , в которую вложил всю
мою боль того времени. Эту статью я дал прочесть паре
приятелей, из которых один, будучи евреем, был, видимо,
более озабочен космополитизмом и отнесся к статье без­
различно, а другой, прочтя, старательно сжег ее.
Тогда же я написал статью о М О И Х З А П И С К А Х
Л. Андреева, которые я интерпретировал как изображе­
ние советского режима ! То есть, конечно, я знал, рассказ
этот был напечатан в 1908, но все равно... Что-то еще я
писал летом-осенью 1949, но забыл, что именно.
К этому же периоду относится еще одно расширение
моего кругозора. С некоторыми вузовскими приятелями
мы затеяли нечто вроде кружка самообразования (не
считая того кружка, который у меня был на матмехе
по более глубокому изучению математики). Наметили
кое-что прочесть за лето, осенью доложить друг другу и
обменяться мнениями. Хотели читать Библию, но нам
ее не дали в Публичной библиотеке (в студенческом зале,
который помещался тогда на Садовой). Взамен мы ре­
шили читать Шопенгауэра. Какой логикой мы руковод­
ствовались при такой замене — не в силах вспомнить.
Впрочем, мы наметили многое. Я помню только две книги,
реферировать которые досталось на мою долю : Шопен­
гауэра и Моргана Д Р Е В Н Е Е О Б Щ Е С Т В О Вторая не
оставила интересных следов в моей судьбе, а М И Р К А К
В О Л Я И П Р Е Д С Т А В Л Е Н И Е и сейчас представляется
мне произведением, увлечение которым должен пройти
всякий, желающий изучать философию.
До той поры, при всем моем отношении к К Р А Т К О ­
М У К У Р С У , я безоговорочно принимал его IV главу —
изложение диалектического материализма. Ясно, четко,
логично, убедительно, верно. Ничто не затуманивало
мышления в этой главе.23
23)

Газета « Правда » от 31 августа 1949.

205

И вот вдруг я узнаю, что не материя, не сознание, а
ВОЛЯ является тем, что лежит в основе мироздания.
Короткий, но страстный пассаж обнажал внутреннюю
противоречивость материализма как философского уче­
ния, оставляя его в удел неграмотным практикам. Само
противопоставление « материя-сознание » оказывалось
частным вопросом в сфере представления и никоим обра­
зом не могло претендовать на роль коренного вопроса
философии. Словом, Шопенгауэр сделал для моего фило­
софского развития то же, что Кропоткин для политиче­
ского. И на несколько лет я сделался поклонником
ВОЛИ. Правда, должен заметить, что с самого начала я
не понял аргументации Шопенгауэра, долженствовавшей
доказать, что Воля в мире единая, единственная. Мне
казалось, что из его учения логически вытекает наличие
огромного числа независимых друг от друга воль, сталки­
вающихся друг с другом. Эту ошибку Шопенгауэра
исправили Ницше и экзистенциалисты (о которых я тогда
еще не знал).
Впрочем, о Ницше я кое-что слыхивал. Например,
читал Короленко — его рецензию на горьковского Ч Е Л О ­
В Е К А , который, по мнению Короленко, являлся перепе­
вом вредных и уводящих в сторону идей Ницше. Я
переписал из собрания сочинений Горького Ч Е Л О В Е К А
себе на листки бумали, дабы легче было учить его наи­
зусть в трамваях, на лекциях и т. п.
В таких-то чувствах вышел я в обязательном поряд­
ке на демонстрацию ликования 2 октября 1949 по поводу
победы китайских коммунистов во главе с Мао Цзе-дуном
над кликой Чан Кай-ши.
О чем именно я разговаривал с рядом идущими (мы
несли какие-то знамена и портреты) — не помню, как ни
стараюсь вспомнить. Но вдруг я услышал от студентки
нашей группы (ныне доктор ф.м.н.) Гали Матвиевской :
« Как же ты при твоих взглядах можешь оставаться в
комсомоле ? ! ».
Вопрос простой, как колумбово яйцо, но не прихо­
дивший до того в голову. Ее негодование было искренним
и законным. Что мне ответить — я не знал.
Наутро в понедельник я сказал ей, что подам заяв­
ление об уходе из комсомола. Она, по-видимому, воспри­
няла это как должное, во всяком случае, не более важное,
нежели обсуждение вопроса о каких-то театральных
билетах. Но присутствовавший при разговоре мой прия­
206

тель, староста курса и член партии, Яша Фельдман рас­
ценил это иначе. Он сразу пустился уговаривать меня
« не делать глупости » и, как минимум, повременить. Как
я узнал позже, он сразу же информировал о готовящемся
шаге и курсовое и факультетское бюро как комсомола,
так и партии; в соответствии с указаниями оттуда он
удерживал меня «от авантюры». Надо сказать, что
никаких угроз ни от него, ни от кого другого в этой связи
я не слышал. Разве что подразумевалось без явного
упоминания нечто безлико-ужасное, как описано в конце
§ 2. Но основной упор делался на прекрасную карьеру,
которая ждет меня в случае безмятежного окончания
Университета и поступления в аспирантуру. Никто не
сказал прямо, что исключение из комсомола повлечет
исключение из Университета, но, видимо, это подразу­
мевалось так непреложно, что на вопрос Миши Соломи­
на : « Зачем ты это сделал, Револьт ?! » — я ответил,
не задумываясь : « Хочу посмотреть, какая формули­
ровка будет в приказе об отчислении меня из Универ­
ситета ».
Кроме описания перспектив, Фельдман говорил со
мной о мотивах моего заявления. Конечно, они порасспросили-таки Матвиевскую о тех высказываниях, кото­
рые ее возмутили. Они заверили ее, что и с такими
взглядами я могу оставаться в комсомоле, перевоспи­
таюсь. Лишь бы она « сняла свое возражение против
моего пребывания в комсомоле ». Она это и сделала в
субботу 8 октября, когда Фельдман привел меня к ней на
квартиру. Но тут я не повернулся вспять. Я не говорил о
своих взглядах с момента принятия решения. Я берег
себя до собрания. На собрании же я хотел высказаться.
(У меня было наивное представление, будто исключить
из комсомола можно только на собрании !) Мне нужна бы­
ла аудитория, которую я хотел зажечь, бросив обвинение
существующему строю (в отличие от 1956, в то время я
не проводил в своей душе и тем более в высказываниях
различия между строем и правительством). И я гото­
вился. Но я боялся, что если я выскажу свои взгляды
ДО, то меня просто арестуют, и никто не услышит моего
пламенного призыва. Я был готов на арест и смерть. Но
не хотелось умирать невыслушанным. И я темнил, когда
фельдманы старались исповедать меня. Уходил в за­
облачные эмпирии, говоря что-то о законе отрицания
отрицания, о подчинении меньшинства большинству и
207

т. п. Кроме самой Матвиевской и отчасти самого Фельд­
мана, с которым я был близок до того, другие могли,
при большом желании, подумать, что тут речь идет
просто о переучившемся студенте, которого тяготят
муки интеллектуальной честности в связи с сомнениями
в понимании одной из черт материалистической диалек­
тики.
И 10 октября я явился — деревянной походкой —
в комнату комсомольского бюро (на втором этаже матмеха, сейчас там помещается преподавательская) и вру­
чил секретарю Леше Дадаеву свое заявление :
В связи с тем, что мои убеждения расходятся с требова­
ниями, предъявляемыми к комсомольцу, прошу Вас не считать
меня более комсомольцем, каковым я перестаю себя считать,
начиная с сегодняшнего дня. ПИМЕНОВ. 10.10.49.

Мне помнится, что Дадаев — уже давно ждавший
меня с заявлением — не задал ни одного вопроса. Не
могу припомнить, потребовал ли он у меня билет, отдал
ли я его или приберег для собрания. Мне ожидалось,
что за вручением заявления последует взрыв чего-то
небывалого; его молчание обескуражило меня, я потоп­
тался и неуверенно вышел.
Примерно через неделю со мной первый раз офици­
ально беседовали по поводу заявления. Дадаев и два-три
комсомольских работника. Задали вопрос : « С какими
именно пунктами Устава ВЛКСМ Вы не согласны ? »
Устав лежал тут же на столе. Растерявшись — я-то
готовился к бою, а тут такая будничность и мелочь —
я ткнул почти наугад (они, бесспорно, заметили, что я
сам не знаю, что назвать), и выпало : « Демократический
централизм». Должен сказать, что я до сих пор не пони­
маю, что это такое, если уж говорить серьезно24). Но
тогда я провозгласил, что это-то и есть то, из-за чего я
ухожу из комсомола. После нескольких пустых фраз
разговор кончился.
Через несколько дней Фельдман с Дадаевым свели
меня в партбюро. Мне был задан какой-то вопрос, я
понес какую-то философскую чушь. Секретарь партбюро
С.В. Валландер оборвал было меня : « Ну, это, разумеется,
чушь ». Импозантный мужчина, до того незнакомый мне,
24)
Разве что по анекдоту : « Когда каждый порознь против,
а все вместе — за ».

208

— это оказался профессор нашего факультета А.Д. Алек­
сандров — остановил Валландера широким жестом :
« Пусть оратор выскажется ! », дал мне договорить. И
начался наш первый с ним диалог (прочие более до
самого конца не вмешивались). Пожалуй, этот разговор
имел только два последствия. Во-первых, полюбив лично
Александрова (он очень обаятельный человек), я после
этого стал специализироваться по геометрии, хотя вроде
ощущал больше склонности к алгебре. С тех пор и до
сих пор Александров все время выступает то официаль­
ным, то неофициальным моим научным шефом. Другое
последствие : я стал отождествлять коммунизм с фашиз­
мом. Произошло это так. В процессе разговора, восхва­
ляя существовавшее в нашей стране в то время, Алек­
сандров сослался на мнение ему известного эмигрантаантифашиста :
Правда, на первый взгляд мне показалось, что и там и там
одинаково. Та же официальная ложь, тот же нахально-самодо­
вольный тон газет. Но когда приглядишься, то понимаешь, что
там все это на пустом месте, не оправдано никакой великой
целью. А здесь — все это стало внутренне необходимо для сча­
стья человека и светлого будущего.

До того времени сравнение сталинского строя (кото­
рый тогда я отождествлял с марксовским коммунизмом)
с фашизмом мне ни разу не приходило на ум. Тут же
меня как озарило. Медведь тушил пожар.
Признаюсь, меня тогда поражало, почему они тянут
и не вызывают «органы». Единственное объяснение,
которое я в состоянии дать, основано на более поздней
информации. Я не знал тогда — а они очень хорошо
знали, — что в Ленинграде только что прогремело дело
Вознесенского, Кузнецова, Попкова25). Тревожная обста­
новка того времени могла заставить партбюро — не гре­
шившее излишним либерализмом — не раздувать дело.
Они могли опасаться, что если об этом случае станет
известно наверху, в органах, то по факультету пройдется
чистка, перетряхивание, возможно — аресты (как же,
проявили небдительность, допустили такой позорный
25)
Кстати, процесс Попкова (начало 1950) проходил в Ле­
нинграде, как и позже в Москве процесс Синявского, о т к р ы ­
т ы м , допуск был по билетам. Точно так же открытым по
билетам был процесс Абакумова (1954), которому вменялось
стряпание дела Попкова.

209

случай !). Поэтому, возможно, они сами себя позволили
(сознательно или бессознательно) убедить, что я — про­
сто переучившийся студент, к тому же способный и
русский. Что же касается ГБ, то я никак не умею
выбрать между двумя версиями : 1) оно знало о моем
заявлении, но по необъяснимому либерализму не хватало
меня; 2) оно имело столь скверную сеть осведомителей,
что ничего не знало.
Я думал, что все закончилось, но события, оказы­
вается, только начинали разворачиваться.
Через пару дней Фельдман объявил нашей группе,
что всех вызывают на очередной (первый) осмотр к не­
вропатологу в университетской поликлинике. Пришли
почти все, в том числе и я. Несколько человек из нас,
в том числе меня и Фельдмана, врач направила в псих­
диспансер « на консультацию». Врач диспансера назначи­
ла меня и Фельдмана «на осмотр профессором». Осмотр
оказался консилиумом, человек в 10-15 врачей во главе с
судебно-медицинским экспертом профессором Случевским. Осматривали меня, а Фельдман пояснял, что Пиме­
нов проявляет признаки ненормальности, что подтвер­
ждают все студенты его группы. Случевский, как бы
шутя, спросил меня : « Что бы Вы сказали, если бы мы
предложили Вам некоторое время полечиться у нас в
стационаре ?» — Я ответил : « Сказал бы, что Фельдман
ошибся ». Мне было назначено явиться к упомянутому
врачу диспансера 12 ноября.
Тем временем Дадаев свел знакомство с моей мате­
рью (Фельдман был знаком и ранее). От матери (которая
даже поэму Асвагоши Ж И З Н Ь Б У Д Д Ы считала антисо­
ветчиной и требовала от меня ее выкинуть) у Дадаева
сложилось мнение, что все политически дурное во мне
исходит от моего отца (с которым мать развелась три
года назад и который жил в Москве). Дадаев отправился
на почту, где я получал « до востребования » письма от
отца, предъявил свое удостоверение комсомольского бос­
са и потребовал, чтобы ему выдали письма на мое имя.
К его искреннему удивлению и неописуемому возмуще­
нию, ему отказали, объяснив, что без санкции прокурора
не имеют права. Немало гневных слов произнес он потом
в адрес бюрократизма и формалистики.
10 ноября 1949 к вечеру я был дома с матерью.
Явились Дадаев и Фельдман « пить чай ». Мать их ра­
душно угощала. Что-то мне показалось в них подозри­
210

тельным. Я ушел в свою комнату; они сделали вид, что
всё в норме. Мы жили тогда на пятом этаже в служебном
пришкольном помещении (мать была завучем) : комната,
где пили чай, коридор и чуланчик в конце коридора,
где располагался я. В этом конце коридора была дверь в
здание школы. В противоположном — запиравшася на
крюк дверь черного хода, которым почти никогда не
пользовались. Я вышел в обычную дверь, захватив с
собой некоторые бумаги и дневник, которые я вдруг
почувствовал необходимость сг рятать вне дома. Спус­
каясь, на третьем-втором этаже я встретил знакомую
учительницу Ковалевскую. Она, слащаво улыбаясь, за­
говорила как с младенцем : « Куда это Волик собрался
вечером ? » (Раньше мы с ней практически не разговари­
вали, кроме формул вежливости, когда она приходила в
гости к матери или когда я ее встречал, проходя через
школу.) — «К приятелю», — буркнул я. — «А зачем
это Волик идет к приятелю, когда к нему пришли два
приятеля ?» Я мгновенно постиг заговор, что меня не
выпустят, если не она, то уборщица внизу. Вихрем взле­
тел по лестнице, не тратя слов, прошмыгнул по коридору,
бесшумно снял крюк и скатился по черному ходу. В
воротах оглянулся : никто не следит — и на трамвай. Я
поехал к одному знакомому — Олегу Лебедеву, с кото­
рым вместе учился в IX и части X класса (пока меня не
вытурили). Тогда он учился на медика. Ему я рассказал
ситуацию, прокомментировав, что меня хотят посадить
в сумасшедший дом, как мне стало теперь ясно, насильно.
Его мать вроде бы не принимала участия в разговоре, но
поила усердно чаем. Несколько раз я порывался встать
и уйти, но она мягко удерживала меня угощением. Когда
я поднялся уходить, неожиданно для меня в прихожей
(коммунальной квартиры) находились два дюжих сани­
тара в белых халатах. Как им стало известно — до сих
пор не знаю. Толстая тетрадь — дневник — покоилась у
меня по обыкновению (за отсутствием денег на портфель)
на животе, подсунутой за ремень. Я осторожно высвобо­
дил ее и дал соскользнуть в угол дивана. Глазами указал
на нее Олегу. (Этот дневник потом сожгла мать Олега.)
Санитары обхватили меня под руки. Я было вякнул :
«Зачем, я и сам пойду», — но как-то нутром осознал,
что всякие слова бессмысленны с ними. Тут действовала
уже машина.
Эта машина меня обыскала, раздела, выкупала,
211

одела в больничное белье. При этом обнаружила в карма­
не горьковского Ч Е Л О В Е К А , которого приобщили к
истории болезни с пометкой :
При больном обнаружено воззвание к товарищам, содержа­
щее идеи явно бредового содержания.

С диагнозом « шизофрения » я был помещен — слава
Богу — не в буйное отделение. Мне там было не плохо.
Меня почти не лечили, кроме разве лишь уколов хло­
ристого кальция. Это — великое благо, ибо я видел, как
корчились те, кому выпал жребий электрошока или
инсулинового шока. Публика была почти здоровая : па­
рочка неудавшихся самоубийц, десяток алкоголиков и
еще в таком роде. Затесался было бывший прокурор,
который плевал на пол, растирал плевок ногой и кричал :
« Я Сталина в порошок сотру ! », — но его живехонько
препроводили в буйное отделение. Из буйного вечно
доносились крики, и мне приходилось не раз там наблю­
дать сцены, которые я тогда расценивал как явное из­
биение больных. Бумагу мне передали (мать навещала
меня, слала передачи), и я принялся записывать быт
сумасшедшего дома. Я уже отмечал, как мало я знал
реальную жизнь как узок был мой жизненный опыт. Вот
я и торопился ухватить и записать новое для меня. Кон­
трабандой попытался я переслать эти записи моему прия­
телю Жене Борисовскому, но он сказал, что не получил
их.
В конце ноября приезжал мой отец, который, реко­
мендуясь врачом (он был ветеринарным врачом), потре­
бовал ознакомить его с историей болезни. Когда он дошел
до диагноза Ч Е Л О В Е К У (он же с гимназических лет
помнил Ч Е Л О В Е К А наизусть), ему показалось, что это
он сошел с ума. Он поругался с врачами без ощутимых
результатов26). В конце декабря мне устроили второй
26)
Добиваться освобождения через суд было бы невозможно :
такая процедура не предусмотрена действующим законодатель­
ством. Более того, по действующему тогда УК « Помещение в
больницу для душевнобольных заведомо здорового человека из
корыстных или иных личных целей — влечет за собой лишение
свободы на срок до трех лет », ст. 148. Следовательно, когда
речь шла не о личных целях врачей, а о комсомольских, суд
был некомпетентен. В новом же, принятом в 1960, УК нет и
такой куцей статьи. Помещение здорового человека в сумасшед­
ший дом перестало быть уголовно наказуемым деянием с 1 ян­
варя 1961 года.

212

консилиум, на этот раз под руководством профессора
Голанд. Она, можно догадаться, признала меня здоровым,
ибо назавтра « лечащий врач » объявил мне, что они
меня выпишут. Без видимой связи он внушительно
посоветовал мне взять назад мое заявление о выходе из
комсомола. Я пропустил совет мимо ушей, но пробормо­
тал нечто, что можно было принять за согласие подумать.
Видимо, они не нашли у меня ни следа, за что заце­
питься, ибо даже не обязали стать на учет в диспансере.
24 декабря 1949 меня выпустили из этой больницы на
углу Мойки и Пряжки.
Я быстренько сдал экзамены — мне была важна
стипендия, а поэтому троек у меня не было. Но пару
четверок схватил-таки. Я полагал, что история окончена
и я развязался с обременявшим меня комсомольским би­
летом. Я ошибался.
На каникулы я поехал в Москву. Там другая сестра
моей матери — Евгения Михайловна Небольсина (муж ее,
подполковник пограничных войск НКВД, погиб под Гоме­
лем в январе 1944) ультимативно объявила, что не позво­
лит мне встречаться с ее детьми, с которыми я был
очень дружен, — Наташей, Алешей и Сережей — до тех
пор, пока у меня в руках не будет комсомольского биле­
та. А я их любил любовью старшего брата. Я обещал
подумать.
В конце февраля 1950 один парень, с которым я
подружился в сумасшедшем доме (он покушался на само­
убийство из-за несчастной любви, но быстро вылечился,
обретя утешение в пухлой санитарке), сообщил мне, что,
по словам этой санитарки, моя история болезни вновь
затребована психбольницей № 2 « из-за того, что ты все
еще не взял назад своего заявления ».
В начале марта я написал и вручил Дадаеву заявле­
ние, что я « не могу жить вне рядов комсомола », и мне
моментально вернули билет, записав строгий выговор
« за нарушение комсомольской дисциплины, выразив­
шейся в факте подачи заявления об уходе из комсомо­
ла ». Впрочем, сам я ничего не знал о выговоре до 1951,
когда мне о нем сообщила тогдашний секретарь нашего
курсового бюро ВЛКСМ Тамара Чудакова (теперь —
Соломяк), читавшая текст в райкоме комсомола. На за­
прос КГБ в 1957 году Василеостровский РК ВЛКСМ
ответил, что « никаких бумаг, связанных с выходом
213

Р.И. Пименова из комсомола в 1949 году, в архиве не
сохранилось ».
Во время заключения в сумасшедшем доме я пере­
жил поистине сумасшедшие дни, читая газеты с процес­
сами Райка и Костова (излишне добавлять, что я не
верил ни слову) и — еще безумнее — слушая запущен­
ный на полную громкость динамик с вакханалией в часть
юбилея Сталина. « Сталин — наша слава боевая, Сталин
— нашей юности полет», — я не забуду, наверное, даже
на том свете.
Мое настроение и мои взгляды не изменились между
октябрем и мартом. Конечно, на меня повлияли и ульти­
матум и предупреждения. Но решающая причина моего
отступничества : я окончательно убедился, что никакого
собрания не будет. Аудитории, куда бы я метнул протест,
— не будет. (Сейчас я иногда фантазирую, что было бы,
если бы мне предоставили аудиторию. Ну, конечно,
тюрьма, неоконченный университет и все прочее мне
было бы обеспечено. Но вот захотел ли бы кто из моих
товарищей слушать меня ? Не была ли бы моя сумбурная
речь просто высмеяна или вообще осталась незамеченной
слушателями ? Ответа я не знаю 27.) Так чего ради ? ! Я
записал тогда в дневник горькие строки в свой адрес.
Поклялся себе и з н у т р и бороться с ними. Назначил
сееб образцом одного из антикоммунистов-двурушников
из пьесы Витры З А Г О В О Р О Б Р Е Ч Е Н Н Ы Х , которую я
посмотрел в те месяцы благодаря заботе обо мне Евгении
Михайловны. Следователь, капитан Правдин, не один
допрос зачитывал мне эти строки моего дневника, убеж­
дая меня в моем полном моральном ничтожестве.
Начались странные годы. В моей жизни — включая
время следствия и годы заключения — не было более
тяжелого и мучительного периода, нежели 1950-53 28).
2") Некоторый ответ дается записью В.М. Герлин-Ю.А. Айхенвальда : их рассказ об увольнении. По аналогии.
28)
Писать о них подробно — особая тема. Об этом времени
почти ничего не рассказано литературой. Есть, правда, Оруэлл —
1984. Есть Н.Я. Хазина-Мандельштам. На ту ж е полочку надо
поставить и СКУТАРЕВСКОГО Л. Леонова. Но все это либо ги­
перболы, либо отрывки. Нет еще романа о нормальной жизни на
воле в 1930-1953 годах. А нужен...
Это время, когда люди, факты, события, стушевывались
мелочами и никли перед Идеями, Принципами, Закономерностя­
ми, Непреложными Законами Исторического Развития, иллюстра­
циями которых мы все служили.

214

Наверное, о таком времени Герцен говорил : « Странное
время внешнего рабства и внутреннего освобождения ».
Я поддерживал самые тесные, дружеские отношения с
упомянутым Фельдманом и Юрием Этиным, которого я
серьезно подозревал в состоянии на службе в ГБ. Учился
неплохо. Давал уроки. На заработанные деньги ездил
на Кавказ (это своя эпопея, о которой здесь говорить
не место). Покупал книги. Выучил наизусть Т А К Г О В О ­
Р И Л З А Р А Т У С Т Р А (убедившись, что Горький не только
подражал Ницше, но еще и в том, что Горький не понял
Ницше, переврал его безбожно и низвел до банального
уровня). Впрочем, о Ницше нечего говорить : надо либо
цитировать З А Р А Т У С Т Р У , либо безмолствовать. Свое
понимание Ницше я изложил в толстой работе Ф Р И Д ­
Р И Х НИЦШЕ. К СТОДЕСЯТИ ЛЕТИ Ю СО ДН Я Р О Ж Д Е ­
Н И Я в 1954, которая также хранится вечно (и тоже не

инкриминировалась). Здесь будет довольно сказать, что
главное, чем мне дорог Заратустра — требованием высо­
кой жертвенности и бескорыстия :
Я люблю того, что стыдится, когда игральная кость выпа­
дает ему счастливо, и кто спрашивает тогда — разве я нечестный
игрок ? — Ибо он хочет своей гибели. (ТАК ГОВОРИЛ ЗА Р А­
ТУСТРА, ПРЕДИСЛОВИЕ ЗАРАТУСТРЫ, 5, 15);

и тем, что он учил « самой юной из добродетелей, имя
которой : правдивость ». (Там же, Р Е Ч И З А Р А С Т У С Т Р Ы ,
4, 28). Уже после того, как я выработал свой взгляд на
Ницше, я с радостью узнал, что Каляев точно так же
смотрел на Ницше, что для него Евангелия и Заратустра
представляли единый сплав, требовавший пойти и отдать
душу свою за други своя...
Что касается правдивости, то мне всегда — в силу
научного склада ума — казалось, что лопату нужно
называть лопатой. Сложившаяся же у нас традиция
именовать лопату — в зависимости от требования минуты
— то «достижением технического прогресса», то «ору­
дием закабаления рабочего класса » претила мне и за­
ставляла отвергать даже то разумное, что достигалось
Это время, когда заурядными были такие случаи : 14-летняя
девушка идет по городу. За ней увязался 18-20-летний парень.
Ходит неотступно часа два. Она сразу и бесповоротно понимает,
что он — шпион. И хочет вовлечь ее во что-то подрывное, шпи­
онское.

215

этакой словесной эквилибристикой. Правда, даже такая
безудержная девальвация и проституция слова, имено­
вавшаяся « диалектикой », не заставила меня оттолкнуть
диалектику. Диалектика — там, где она не превращается
в эристику или в софистику, — мне всегда была ценна
и близка. У Ленина одна страничка его К В О П Р О С У О
Д И А Л Е К Т И К Е сравнима по блеску и глубине с диалек­
тикой Заратустры.
Но постоянным проклятием жег комсомольский
билет. В 1951 я воспользовался случаем быть исключен­
ным из почетных рядов. Так как я сдал досрочно вариа­
ционное исчисление, то не ходил на эти лекции, поль­
зуясь временем для изучения всяких спецкурсов. Но так
как общественности факультета было вменено в обязан­
ность бороться за повышение процента посещаемости, то
меня вызвали на бюро и потребовали ходить на лекции.
Я фыркнул. В высоких терминах меня спросили : буду
ли я выполнять постановление комсомольского бюро.
Я достал из кармана пятак, произнес : « Если выпадет
на орла — буду, а если на решку — нет », — и метнул
монету. Выпала решка. Я проговорил : « Не буду ». Они
обомлели. (Так как я человек смирный и даже робкий, то
мне всегда доставляет удовольствие рассказывать о своих
хулиганствах, а тем более — о таком рассчитанном, как
это.) Бюро предложило исключить меня из комсомола
курсовому собранию. Сережа Ермаков был назначен об­
следовать мою идеологию. Он пришел ко мне домой
пить чай. Увидел на полке Ницше. Заговорили о материа­
лизме. Я сказал, не мигнув глазом, что « для того, чтобы
пройти сквозь запертую дверь, достаточно очень захотеть
этого и с этим желанием посмотреть на дверь. Воля
рассеет материю ». На комсомольском собрании он про­
иллюстрировал мой идеализм наличием Ницше и рас­
суждениями о двери. Сверху аудитории-амфитеатра Валя
Лунина выкрикнула по поводу двери : « А ты не ду­
маешь, Сережа, что он над тобой просто смеялся ? », —
на что с места же Светлана Богачева (ныне — Влади­
мирова) закричала : « А какое он имеет право смеяться
над людьми ? ! Он никого не уважает, он даже с Алек­
сандром Даниловичем разговаривает, не снимая перча­
ток ! » Дадаев, клеймя меня, обрушился на мое самодо­
вольство : « Посмотрите, как он собой доволен !» — и на
мои пометки на дававшемся мною Нагорному томике
Леонида Андреева. Больше против меня обвинений вы­
216

ставлено не было. Собрание меня исключило, но райком
в неизреченной мудрости своей отменил исключение,
заменив его строгим выговором с предупреждением.
Любопытная история разворачивалась параллельно.
Воспользовавшись « приглашением » Александрова : при­
ходите, когда у Вас возникнут сомнения, — сделанным в
1949, я попросил его уделить мне время для беседы по
политическим вопросам. Одинок я был тогда до такой
степени, что готов был говорить со всяким, кто согласен
слушать, а на такие темы слушать никто не хотел.
Кажется, я ему прочел обличительную проповедь против
существующего положения вещей. Он старался меня
уверить, что так и надо. В этой связи он произнес упо­
мянутую в § 3 фразу об евреях. Я потерял контроль
над собой и закричал : « Ну, если Вы рассуждаете так,
то правильно на вас бросают бомбы в Корее ! Так вам
и надо ! » Так я узнал о преследовании евреев. Медведь
тушил пожар. Как мне рассказывала Тамара Чудакова,
немедленно после разговора Александров направился в
партбюро и заявил : « Таких людей, как Пименов, надо
ссылать на Колыму ». Фантастично, что партбюро и тут
не сочло нужным реагировать и при исключениииз
комсомола ни слова про этот эпизод сказано не было.
Когда меня восстановили в комсомоле, я попросил Та­
мару известить об этом Александрова, дабы он и далее
добивался моего исключения. Она рассказала ему, он
махнул рукой и произнес : « Ну, я их предупреждал. А
как они поступают — им виднее ».
Мне опять-таки непонятно : действовало ли партбюро
по присловью : « Мы Вас уволим не за это »? И что
двигало Александровым ? Ведь он слыл либералом и
вольнодумцем. Например, в те годы позволял себе пу­
блично выступать, доказывая, что Вселенная может быть
конечной и это не противоречит материализму, что —
хотя и совершенно справедливо — звучало в те годы,
как жуткая крамола, в свете руководящих указаний
светоча науки и искусства А.А. Ж данова29). Любопытно,
что именно в те годы, будучи в Москве, в киоске на
площади Революции я купил три номера журнала « Аме­
рика » (№№ 39-41), в которых публиковалась статья
Линкольна Барнета В С Е Л Е Н Н А Я И Т Р У Д Ы Д О К Т О Р А
29)
Речь Жданова на обсуждении книги Г.Ф. Александрова
ИСТОРИЯ ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ.

217

с предисловием Эйнштейна. Это была пер­
вая статья по космологии, которую я прочел. Она опреде­
лила область моих научных интересов. И два уцелевших
номера я до сих пор берегу у себя, как память о первой
любви. А то, что тогда в СССР космология третировалась
как лженаука, что А.Л. Зельмапов, начав в 1938 писать
статью по космологии в « Астрономическом журнале »,
смог завершить свою публикацию только в 1958 (он не
сидел !), — ну что же, все это лишь укрепляло мои
позиции неприятия. (Прокурор Демидов позже пытался
это интерпретировать так : « Ведь Вы вступили на пре­
ступный путь только потому, что Ваши научные работы
не публиковали и не могли опубликовать в Советском
Союзе, не так ли ? ») И еще. Когда мне в 1953 захотелось
прочитать юбилейный Эйнштейновский выпуск (1949)
американского физического журнала, мне пришлось сне­
сти в библиотеку письменное разрешение от ректора. В
журнале же цензурой были вырезаны фразы, имевшие
отношение к философии...
Из комсомола меня выгнали, когда я уже смирился с
мыслью, что мне из него не уйти до окончания Универ­
ситета. В феврале 1953 я был на V курсе. Раз у меня
случилось окно. Бродя, я наткнулся на Нагорного, кото­
рый зазвал меня посидеть с ним поболтать во время
скучной лекции. Я пошел. Преподаватель Шеин разъяс­
нял аудитории IV курса всемирно-историческое значение
решений не менее исторического XIX съезда партии. Я
не менее громким голосом, но сидя на самом верху амфи­
театра, объяснял Нагорному и случившейся рядом Ле­
ночке Ландсберг (ныне Бергер) различие между норвеж­
ским и датским произношением, иллюстрируя чтением
каких-то сказок. Шеин не выдержал и велел мне пере­
сесть на первый ряд, дабы я не мешал. Я пошел переса­
живаться, произнося : « Вы же сами себя ставите в
смешное положение », — как внезапно поднялась ком­
сомольская активистка IV курса (тогда — приятельница
Игоря Заславского) Оля Даугавет и срывающимся от
возмущения голосом разъяснила лектору, что наруши­
тель Пименов — вовсе лицо не с их курса, неизвестно
зачем явившееся. Тогда Шеин выгнал меня из аудитории,
через пару недель скончался от рака, а меня — помимо
собрания выгнали из комсомола. Не помогло и то, что
Леночка Ландсберг бегала (не сказавшись мне) в деканат
и уверяла, будто это она надебоширила, а Пименов ни
ЭЙНШ ТЕЙНА

218

при чем. Тут еще приключилось, что Алешу Небольсина
выгнали за кражу из Суворовского училища погранвойск
(что в Петергофе) и мне выпало отвозить его в Москву.
Я пропустил в феврале из-за этого сколько-то дней заня­
тий, что мне гоже включили в реестр. На следующий
день после того, как факультетское бюро постановило
свое решение, Александров торжественно изгнал меня
из своего семинара. Я слабо пытался объясниться, что
меня выгоняют из комсомола не по политическим при­
чинам, как говорит Александров, а за дебоширство; тому
есть такие-то свидетели, члены бюро, сидящие здесь.
Они промолчали, а Саша Заморзаев произнес пламенную
речь, что « такие, как Пименов, и бывают агентами ино­
странных разведок » (что, впрочем, тоже не получило
развития). Через четыре дня после того, как райком
утвердил исключение, рек гор Александров подписал при­
каз о моем увольнении из Университета « за крайний
индивидуализм, приведший к поступкам, несовместимым
со званием советского студента».
Это было 17 апреля 1953 года.
Я радовался избавлению от билета, но моя мать
слегла, узнав, что я лишусь диплома. Я написал в мини­
стерство, прося сообщить, на какие основания опирается
исключение студента за индивидуализм. Министерство
в июле ответило мне, что мое исключение признано
правильным. Так как в эти дни газеты пестрели сооб­
щениями о митингах, на которых трудящиеся « с чув­
ством глубокого удовлетворения узнали » о том, что член
Политбюро оказался « мусаватистским шпионом » (Берия),
то я написал снова :
С чувством глубокого удовлетворения узнал я о том, что мое
исключение признано правильным. Но я хотел бы узнать, на
какие положения закона опирается исключение студента за
индивидуализм.

Ответ гласил : « Ректор руководствовался Уставом
Университета ».
Я пошел в библиотеку (университетскую) и попросил
дать мне Устав Университета. Библиотекарши вытара­
щили глаза : « Дореволюционный ?» — « Нет, ныне
действующий». — «Такого нет». Я прислал в министер­
ство библиотечное требование с отказом и попросил со­
общить мне, на какую именно статью опирался ректор.
В октябре я получил извещение : « Ректору дано указа­
219

ние восстановить Вас в Университете ». Я взял положи­
тельную характеристику с места работы (пока я ее вез
трамваем, я едва не угодил в милицию за то, что на
радостях поругался с милиционером, на мой взгляд, зади­
равшим проезжего), отвез ее Александрову и был при­
казом от 20 января 1954 восстановлен в ЛГУ, в котором
и получил диплом в июне.
На этом мои взаимоотношения с комсомолом закан­
чиваются.
§ 6. П Р А В Д А О В Е Н Г Р И И

Все это — где поподробнее, где побеглее — поведал я
моим внимательным слушателям, возбуждавшим меня
вопросами. Экзотичность моей личности им импониро­
вала, и результатом встречи явилось желание с обеих
сторон продолжать видеться, обмениваться информацией,
и притом почаще. В ноябре-декабре мы виделись по не­
скольку раз в неделю. Вскоре я дал Виктору свою статью
ОБ И С Т О Р И Ч Е С К О М Р О М А Н Е . Через несколько дней
он вернул ее мне с резко критическим отзывом. Она
показалась ему бессвязным набором неверных высказы­
ваний. Еще через пару дней я дал ему свои С У Д Ь Б Ы
РУССКОЙ РЕВОЛЮ ЦИИ.
С У Д Ь Б Ы Р У С С К О Й Р Е В О Л Ю Ц И И писались мной в
два приема. Начал я в 1952-53, потом после перерыва,
с уже изменившимся мировоззрением, вернулся и про­
должил (ничего не меняя в ранее написанном) в 1954-55.
В основе лежала концепция гегелевской триады : тезис
— антитезис — синтез. Тезисом служили народовольцы.
Они были против капитализма, за социализм, за общин­
ное землепользование, за создание узкой революционной
организации типа боевой дружины с целью свержения и
самодержавия и несоциалистического строя. Антитезисом,
по моему тогдашнему мнению, явились социал-демокра­
ты, которые выступали за развитие капиталистических
отношений, за разрушение общины, за создание массо­
вой партии, уделяющей внимание экономическому поло­
жению рабочих. Отрицанием отрицания, утверждал я,
явилась ленинская партия нового типа, которая сделала
прыжок сразу в социализм, минуя капитализм, которая
создала колхозы, которая сама явилась партией-армией
из профессиональных революционеров. Революционная
мысль, считал я, обежала спираль : от стремления совер220

шить социальную революцию в России через обращение
к ускорению капиталистического развития и мировому
рабочему движению она пришла, к социалистической ре­
волюции в одной России, минуя по сути капитализм, ибо
в исторических масштабах времени его и не было в
России.
Эта голая концепция иллюстрировалась фактами и
расцвечивалась подробностями, которых я сейчас не пом­
ню. Этот вариант читал в свое время Игорь Заславский
и еще кое-кто. Но когда я вернулся к рукописи в 1954,
со мной произошел некоторый переворот. Во-первых, я
перестал отождествлять сталинский режим с единствен­
но возможной формой социалистического государства.
Во-вторых, ...но это рассказывать нужно подробнее.
До 1953 я ничего не знал и не думал об экономике. Я
верил на слово официальным утверждениям о могуще­
стве советской экономики, о том, что социализм дал эко­
номическое процветание. Задумываясь сейчас, как я мог
при тех скудных средствах, на которые мы с матерью
жили 30), верить в это, я нахожу единственный ответ : в
то время у всех, в том числе и у нас с матерью, были
удивительно скромные потребности. Может быть, дело
в том, что мы жили не в провинции, а в хорошо снаб­
жавшемся Ленинграде. Отношение к социализму для
меня тогда принимало облик проблемы : « Можно ли ради
экономической справедливости лишать людей свободы? ».
То, что н а с т у п и л а экономическая справедливость,
что эффективность советской экономической системы —
наивысшая в мире, для меня не подвергалось сомнению.
Но когда в 1953-54 я работал в вечерней школе, то мои
взрослые ученики развеяли это представление. От них
я впервые услышал : « Все эти проценты и планы — это
же только на бумаге». Потом, поездив по стране и пора­
ботав на черной работе полубродягой, я узнал еще более
сногсшибательные вещи. Поэтому к концу 1954 указан­
ная проблема превратилась для меня в схоластический
вопрос.
Начала брезжить идея, что нужно проводить разли­
чие между правительством (лицами и их приемами
зо)
Нужда была такая, что на все свои личные потребности,
сверх кормежки и кое-какой одежды, я с шестого класса при­
рабатывал репетиторством, давая уроки чего угодно : математики,
языков, географии...

221

управления) и строем, системой, конституционными ос­
новами. Наконец, более глубокое занятие историей заста­
вило меня заметить, что в моей схеме исчезали другие,
кроме большевистской и ее ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ, а
не СОВРЕМЕННИКОВ, партии В последующих главах,
начиная с IV, я разработал все эти вопросы.
Наконец, в 1954 у меня появилась мысль о ВОЗ­
МОЖНОСТИ борьбы за изменение существующего. Я
спросил себя, кто фактически принимал участие в рево­
люции, и обнаружил, что это была российская интелли­
генция : она давала идеи и методы. Помню, в конце у
меня стояла фраза : « Не начать ли российской интелли­
генции сначала ? », — которая, как, впрочем, и вся по­
следняя страница, раздражала и возмущала Заславского.
(При, в целом, положительном отношении к остальной
части произведения, где речь шла не о рекомендациях, а
о констатации.) Я и посейчас думаю, что если бы я
показал С У Д Ь Б Ы Р У С С К О Й Р Е В О Л Ю Ц И И нескольким
думающим людям, учел бы их критику и отредактировал
бы рукописный текст, то получилось бы самое крупное
и глубокое мое произведение.
С этими намерениями (а вовсе не с целями агитации
или пропаганды, ибо мне казалось, что это излишне) я
и дал Шейнису С У Д Ь Б Ы . Он, как исключительно умный
человек, сразу понял их концептуальную стройность,
переосмыслил даже оценку статьи ОБ И С Т О Р И Ч Е С К О М
Р О М А Н Е , которая теперь показалась ему естественным
продолжением С У Д Е Б , и сменил мнение о моем мировоз­
зрении : если раньше оно ему казалось просто конгломе­
ратом, то теперь он понял, что это монолит. При всем
при том обе статьи оставались ему, как марксисту, чуж­
дыми и методологически и по существу. Не знаю, давал
ли он их еще кому.
Но эти статьи не были в тот момент актуальными :
шла « Венгрия » ! В конце ноября мы дважды обсуждали
В Е Н Г Е Р С К И Е Т Е З И С Ы . « Мы » — в данном случае
означает меня и знакомых Кудровой-Шейниса, а также
в одном случае Вербловскую.
Я не задавал бестактных вопросов, были ли знакомые
Кудровой-Шейниса оформленной организацией или про­
сто набором близких друзей. Я угадывал за ними и в них
некую силу. Интеллектуальную силу. Я не ждал от
них действий. Действия я брал на себя. Выработку мне­
ний я отводил им. И хотя я не разделял их марксистской
222

концепции, мне это казалось третьестепенным. « Один
шаг истинного движения важнее дюжины программ »
— это я и у Маркса принимаю ! Предо мной встала про­
блема, сводить ли их с той, по существу, организацией,
членом которой был Игорь и, по существу, хотя и не
формально, Зубер-Яникун. Придерживаясь принципа, что
мои знакомства должны состоять « из водонепроницае­
мых отсеков », я ответил на вопрос отрицательно. Вопрос
о знакомстве с Эрнстом, естественно, решался отрица­
тельно. Были тому две причины. Во-первых, я отдавал
себе отчет, что сближаюсь с новыми знакомыми ради
антиправительственных действий, что я тогда считал
криминальным. Эрнст же был убежденным поборником
легальности действий. Прочтя мои В Е Н Г Е Р С К И Е Т Е З И ­
С Ы , он выразил свое несогласие (частью устно, частью на
полях тезисов) с теми пунктами, которые могли быть
инкриминированы. Во-вторых, будучи приверженцем
принципа гласности, он распространял этот принцип и
на все свое поведение. Поэтому он рассказывал в то
время буквально про все, что ему было известно, будь
то сведения из газет, или из наблюдений в очереди, или
из ставшей ему известной личной жизни знакомых. Так
как мне было несомненно, что деятельность должна
будет протекать во возможности незаметно, то я не счел
возможным знакомить Эрнста с лицами круга ШейнисаКудровой, хотя (без указания источника) излагал ему
некоторые их мнения. Я не собирался и Иру сводить с
ними, просто потому, что не считал ее подходящей для
предстоящей деятельности и стремился обезопасить ее
от возможных последствий; но после того, как я стал
пропадать у них целыми ночами и в результате обостри­
лись наши с ней супружеские отношения, мне пришлось
ее познакомить. Именно в результате такой сцены одна
из встреч произошла у нас на квартире.
Они, взяв мои тезисы, решили написать настоящий
научный документ о том, что произошло в Венгрии. Пер­
вый вариант этого нового документа, еще без названия
и не в окончательном виде, но уже не как тезисы, а в
форме связного текста, был готов примерно в начале
декабря. И вот у меня на квартире собрались семь
человек : я, Ира, Алла, Владимир, Инга, Борис, Кира.
Текст получился очень хороший, научный, аргументированый, с теоретической подкладкой. К теории, как я
уже сказал, я относился терпимо и был склонен вставить
223

туда любую доступную пониманию потенциального чита­
теля теорию, лишь бы там были нужные факты в
нужном освещении. К тому, что они написали, я отно­
сился в целом одобрительно. Меня радовало само нали­
чие документа. Он есть — это уже действие. Далее он
заживет самостоятельной жизнью, разоблачая и объяс­
няя. Возможно, что действие его на читателя будет
совсем не то, какого ожидали авторы, но это не важно.
Не будет молчания, не будет безразличия, не будет
трусливого забивания в свою нору.
Но при всем моем отношении к отдельным формули­
ровкам как к второстепенному, я все же не мог отде­
латься от стремления к « улучшению » текста. Замечу,
что это одно из самых опасных стремлений при коллек­
тивной работе. Ведь если действия объединяют, то мне­
ния разъединяют. Рождаются нескончаемые споры. Вот
один из характерных эпизодов.
У них была такая фраза : « События в Венгрии
показали, что свободу нельзя принести на иностранных
штыках». Я предложил добавить: «Даже если это шты­
ки социалистические ». Они единодушно ополчились про­
тив этой поправки. Основание — они тогда не считали
советские штыки социалистическими. Ну, я предложил
поправку в такой редакции : « Даже на штыках державы,
именующей себя социалистической ». Они отвергли и эту
поправку, потому что это отпугнет значительное количе­
ство читателей, ибо в явном виде будет сказано, что
авторы не считают Советский Союз социалистическим
государством, а сейчас не созрели те условия, чтобы это
можно было сказать вслух.
Кто знает, как ведутся такого рода диспуты, поймет,
что обсуждение, описанное этими десятью строчками,
заняло несколько часов, когда мы все разгорячились,
наметились поползновения перейти на личности, возни­
кла угроза разрыва, и только мое горячее желание полу­
чить в руки этот текст удержало меня от непоправимых
заявлений (как обстояло дело с их стороны — не знаю).
Другой эпизод связан с их настойчивым желанием
соблюсти чистоту движения, против контакта со всеми,
кто мог бы опорочить эту чистоту. Они хотели, в частно­
сти, при случае выразить свое порицание « стилягам »,
против чего я возражал. Но это уладилось проще. А по
разногласию о штыках вопрос был поставлен на голосо­
вание. За мою поправку (не помню, в какой редакции)
224

голосовали трое : я, Ира, Алла. Четверо — против. Учи­
тывая, что большинство-то выявилось ничтожное, было
достигнуто соглашение, что отпечатан текст будет в семи
экземплярах, причем в четырех он будет без моей по­
правки, а в трех — с моей.
Тут я подошел к другому важному вопросу : о рас­
пространении. Практически важно было решить, как
поступать с этим текстом. Моя точка зрения заключалась
в том, что нужно — слова « самиздат » в то время не было
— размножить этот документ в как можно большем
числе экземпляров и распространить личными контакта­
ми. Их точка зрения состояла в том, что распространять
это можно только в очень узком кругу хорошо прове­
ренных людей. Конечно, я всегда издевался над термияом « хорошо проверенные люди ». Но дело было не в
термине, а в различии намерений. Я тогда уже пришел к
положению : « Брать свободу слова и печати явочным
порядком ». Что бы то ни было, лишь бы шедшее снизу,
неконтролируемое, самостоятельно распространяемое, —
само по себе способствовало освобождению, по моему
мнению. С моей тогдашней точки зрения, записи какихнибудь джазов, которые, по глубокому разумению совет­
ских органов культуры, нельзя было исполнять государ­
ственным образом, не менее способствовали бы освобож­
дению от гнета Главлита, нежели рассказ о событиях в
Венгрии. С их точки зрения — в соответствии с основами
марксизма — следовало распространять только верное и
научно обоснованное. Но так как круг людей, способных
согласиться с этим единственно верным, очевидно, неве­
лик, то и надо ограничиться им. К этому добавлялось
опасение, как бы, попав «не к тому человеку», документ
не привел бы к провалу. Не по дням, а по часам про­
текавший процесс делиберализации заставлял их с каж ­
дым свиданием сужать дальше круг предполагаемых
читателей, пока дело не кончилось тем, что в конце
января они дали мне единственный экземпляр с о б я ­
з а т е л ь н ы м у с л о в и е м н и к о м у е г о не п о ­
к а з ы в а т ь и не размножать31).
31)
Любопытна судьба их документа. Шейнис напечатал его
в 8 экз. Из них с января по конец мая при Шейнисе находилось
5 экз., которые так и не были отданы никому. Это очень харак­
терно для их подхода к вопросу о распространении. О дальней­
шей судьбе см. § 16.

225

Это условие сообщила мне Кудрова, вручив в одну
из наших встреч на набережной один экземпляр машино­
писного текста. Внутренне я весь взорвался от такого
условия. Оно являлось прямым нарушением кашей дого­
воренности при голосовании : тогда никаких ограничений
на дальнейшее распространение не налагалось; нам с
Ирой причиталось два экземпляра 32). Кроме того, я в это
время уже обещал в некоторых ветвях организации дать
документ о Венгрии. Идти на попятный там я не мог,
сам не имел времени написать что-либо равноценное их
документу (он был составлен умелей, нежели мои тезисы;
происшедшее тактично называлось « событиями », а не
« революцией »; там было огромное количестве фактов,
которых не было в моем распоряжении, — в частности, о
преступном поведении бывших органов ГБ Венгрии; они
заговорили о реальной угрозе завоеваниям социализма в
Венгрии со стороны части восставших). С другой сторо­
ны, рвать с таким « мозговым центром » я также не соби­
рался. Поэтому я выразил вслух согласие на требование
Кудровой, сообщенное мне как категорическое « мы ре­
шили ». Про себя же чертыхнулся и подумал, что буду
поступать, как сочту нужным, после того как ознаком­
люсь с окончательным вариантом документа. Видимо,
Кудровой моего обещания было мало : она потребовала
довольно быстрого возвращения экземпляра. Снова не
высказывая своего возмущения « наглостью соавторов »,
я принял и это требование.
В тот же день я снял на пленку весь их текст33).
Только гарантировав себе обладание этим документом, я
стал его внимательно изучать. Изумлению моему не было
границ. Конечно, они не выполнили договора о включе­
нии в мой текст моей поправки о штыках; впрочем, это и
не удивительно, ибо они намеревались вообще лишить
32) Вдумываясь в содержание беседы с Шейнисом, имевшей
место недели за две до того (о ней см. § 10), я понимаю, что
Виктор недвусмысленно намекнул мне на их решение не давать
мне документа о Венгрии. Поэтому слова Кудровой не должны
были бы поразить меня неожиданностью. Но я не осознал Шейни­
сов намек и не был подготовлен к условиям, диктуемым Ку­
дровой. Она же, наверное, думала, что я уже согласился на усло­
вия Шейниса ранее.
33) Фотооборудование для микрофильмирования мне изго­
товил еще в 1955 покойный Валерий Сухов, оставшийся вне поля
зрения следствия и погибший жертвой увлечения йоговской ды­
хательной гимнастикой в 1958.

226

меня « моего » экземпляра. Важнее было другое. Текст
был весь заново переработан, теоретическая часть в
нем была углублена. По некоторым признакам мне пока­
залось, что тут работал или работали не мои знакомые, а
кто-то из стоящих за ними, столь же глубокий теоретик
марксизма, но стоящий на чуть-чуть иных позициях.
Этот кто-то (думал я) был достаточно влиятелен, чтобы
заставить их всех поступиться своим мнением. Наличие
у них таких знакомых утвердило меня в правильности
моего решения не рвать с ними34). С другой стороны,
наличие у меня такого интересного документа обязывало
меня немедленно пустить его в оборот; я и посейчас
полагаю, что те, кто, в ответ на категорическое требова­
ние Солженицына не делать копий с его произведений
под угрозой лишения возможности прочесть эти произве­
дения, дают требуемое обещание Солженицыну и немед­
ленно садятся за перепечатку его произведений, — де­
лают святое дело.
Я несколько дополнил их текст : конечно, вставил
пресловутые штыки. Пару фактов добавил. Изменил коегде « события » на « революция ». Ничего не выбросил,
кажется. Вставил оговорку, что угроза социализму была
ничтожной. Очень существенным было одно мое допол­
нение, которым я был обязан Эрнсту, хотя он не подозре­
вал о существовании этого документа. Он вычитал в
каких-то иностранных журналах слухи о разногласии в
ЦК. Консерваторами называли Молотова, Кагановича и
еще кое-кого. Перечислялись имена либералов и коле­
блющихся. Эрнст сопоставил это с анализом внешне
идентичных речей всех членов Президиума ПК, которые
только что были опубликованы в советской прессе, и
высказал мне свои соображения о группировках в ЦК.
Через полгода про эти группировки стало известно всем,
и тогда его раскладка не совпала с опубликованной толь­
ко именем Шепилова. Я использовал эти его соображения
и приписал на сей счет несколько абзацев в статье.
Кстати, это уточнило и мою позицию : я теперь был уже
не против строя, как несколько лет назад, а лишь против
некоторой группировки в правительстве и ЦК, которая
узурпировала право говорить от имени правительства,
партии, народа и социализма. Кажется, я это тоже вклю­
34)
Как мне разъяснил позже Шейнис, я ошибался : текст
переработал он единолично.

227

чил в статью. Наконец, я дал статье название — П Р А В Д А
О В Е Н Г Р И И — и автора — Леонид Борисов. Этот псев­
доним я выбрал по отчеству Шейниса и имени мужа
Кудровой, не зная, что в Ленинграде есть писатель с
этим именем. В следственном деле хранятся несколько
экземпляров П Р А В Д Ы О В Е Н Г Р И И , подробные поясни­
тельные показания Шейниса, в чем именно я исказил его
текст, и мои В Е Н Г Е Р С К И Е Т Е З И С Ы . Не приобщены к
делу, но демонстрировались Шейнису фотокопии отдель­
ных страниц его текста (не с моей пленки, которая в их
руки не попала). Будущие историки смогут на сравни­
тельном анализе этих документов защитить несколько
дипломных работ и диссертаций.
Когда в нашу последнюю встречу 23 марта 1957 я
сказал Кудровой, что пустил в широкое обращение
П Р А В Д У О В Е Н Г Р И И , вручив ей, кажется, экземпляр­
чик, она обрушила на меня упреки в нарушении слова,
чему я противопоставил свои обвинения, что они раньше
нарушили свое слово. Разговор быстро иссяк, ибо она,
как умный человек, поняла, что факт-то уже совершился
и нужно думать о последствиях35).
§ 7. Б и б л и о т е ч н ы й институт

1
декабря 1956 в « Ленинградской правде » появился
фельетон С М Е Р Т Я Ш К И Н Ы 36) о нездоровых молодеж­
ных журналах, в частности — журнале « Ересь » в
Библиотечном институте. Через несколько дней Эрнст
Орловский сказал, что знает одного из главных отрица­
тельных героев этого фельетона — Бориса Вайля, кото­
рый, как и Эрнст, оказывается, посещает эсперантистскую секцию и является активным эсперантистом.
35) Как-то получилось, что она забыла про это и стала гово­
рить, будто впервые узнала о моем распространении ПРАВДЫ О
ВЕНГРИИ только на следствии. Во всяком случае, Шейнис и
другие узнали о распространении текста не от нее, а от следо­
вателей. Может быть, это связано с тем, что Шейнис в это время
не жил в Ленинграде, а через пару дней после разговора со
мной Кудрова узнала о моем аресте, и новая более важная ин­
формация вытеснила предыдущую.
36) Стойко подвизающегося в этом жанре М. Медведева
(Бермана). Сравни его фельетон о « тунеядце » И. Бродском или
его совместную с Соловьевым книгу ПО НЕВИДИМЫМ СЛЕ­
ДАМ (Ленинград, 1967).

228

Отступление о судьбах эсперанто. В начале 30-х
годов эсперанто был широко распространен в СССР и
рассматривался чуть ли не как единый язык грядущей
мировой революции. Но в 1937 все руководство общества
эсперантистов бесследно исчезло (ведь по самому суще­
ству эсперантисты активно переписываются с заграни­
цей,) хотя формально Общество не было закрыто. Когда
в 1955 новое поколение, жаждавшее пропагандировать
эсперанто и идо, пришло в канцелярию Совета Мини­
стров, то получило там справку, что Общество эсперан­
тистов разрешено и не закрывалось, с этой справкой
направилось в МВД, получило там печать и штамп Обще­
ства и начало действовать. Естественно, в силу происхо­
ждения этого нового состава Общества, оно состояло
вначале из более активной части населения, т. е. из
инициативных и самостоятельных людей. Например, туда
в Ленинграде вошли Эрнст и Вайль. Я не входил в
Общество, но активно переписывался в 1956 с Голландией
и Норвегией на эсперанто (эти письма мне никогда никем
не инкриминировались, равно как и Орловскому и Вай­
лю). Когда выяснилось, что в Обществе действуют « не­
здоровые » лица, московский горком партии вызвал к
себе председателя Общества и предложил ему — как
члену партии — на время сдать печать на хранение в
горком, объяснив, что Общество не закрывается. Тот
подчинился партийной дисциплине, и вот уже 12 лет как
печать и ныне там.
Еще смешнее обстояло дело с эсперанто в Курске.
Вестником эсперанто туда явился из Ленинграда Борис
Вайль. Он моментально организовал группу энтузиастов,
у которых было всё... кроме текстов на эсперанто. Борис
прочел им завлекательную лекцию и, возвратясь в Ле­
нинград, пообещал выслать материалы на эсперанто. В
его отсутствие кружком взялся руководить курский
композитор Тасмаицев. Но за отсутствием чтива на
« родном эсперанто » Тасманцев стал занимать регулярно
собиравшуюся публику былями о своих колымских лаге­
рях (1937-47 годы его жизни). Естественно, что после
ареста Бориса этих эсперантистов разогнали.
Итак, я отправился с Эрнстом в эсперантистскую
секцию и познакомился там с Борисом Вайлем. Это уди­
вительный человек. Достаточно с ним поговорить пару
часов, и кажется, словно знаком с ним с детских лет,
словно это твой старинный друг. В нем огромный запас
229

энергии и жизнерадостности. В свои 17 лет и 8 месяцев,
когда он познакомился со мной, он уже имел за плечами
« богатый революционный опыт ». Еще в 1955 он писал
листовки, в которых ругательными словами на грани
между « сволочи » и следующим по степени цензурности
поносилась «наша родная советская действительность».
Эти листовки составлялись им в родном городе Курске
совместно с Костей Даниловым и Невструевым — на
два-три года старше его. Сам он про эти свои подвиги
мне не рассказывал, я узнал о них из следственного дела.
По приглашению Бориса я пришел в Библиотечный
институт, в котором он учился на I курсе. Он созвал
нескольких человек, нечто вроде совещания. На сове­
щании я оказался в центре внимания и произнес речь.
Борис без моего ведома перед моим приходом назвал мое
имя присутствующим в качестве представителя откудато. Кроме меня, речь произносил Кокорев — еще один
из тамошних. Она была значительно зажигательнее моей,
о чем я заключаю по реакции одного из присутствовав­
ших — Кудрявцева, — который провожал меня и выра­
зился в адрес Кокорева : « Вот настоящий вождь ! ». Еще
там были Адамацкий, Бубулис, Греков, Палагин (из Ме­
теорологического); через несколько дней появился Виш­
няков 37).
В заседании выявилось два основных вопроса. Пер­
вый — о законности. Второй — о денежных средствах.
Я выражал ту точку зрения, что наша деятельность
(без дискуссии принималось всеми, что мы собираемся
действовать совместно, и действовать « против »; надо
было уточнить малость : против чего именно) не должна
быть направлена против социализма, советского строя и
т. п. Я даже выразился, что Советская Конституция —
самая демократичная, надо только ею действительно
пользоваться. Наша деятельность — говорил я — должна
быть направлена в защиту Советской Конституции и
гарантированных ею прав : свободы слова, собраний, сою­
зов. Отстаивать же такие права можно только явочным
порядком — беря себе слово свободно, свободно соби­
раясь, создавая союзы и общества.
37)
Мир тесен. Учителем истории в X классе у Вишнякова
(1953-54) был Шейнис. Это выяснилось уже только во время суда.
Кстати, по словам Шейниса, Вишняков пользовался в школе
скверной репутацией.

230

В подтверждение приводил цитаты из Ленина :
Свобода печати означает : все мнения всех граждан сво­
бодно можно оглашать 38).
Действительной свободой и равенством будет такой порядок,
который строят коммунисты и в котором не будет... помех тому,
чтобы всякий трудящийся (или группа трудящихся любой чис­
ленности) имел и осуществлял равно право на пользование об­
щественными типографиями и общественной б у м а г о й 39).

Я приводил свежий пример. Когда за демонстрацию
в Познани летом 1956 участников арестовали и затеяли
судить — казалось, что судьба их решена. Но — по
польским газетам — в суд поступило свыше 10.000 писем
граждан, протестующих против ареста и предстоящего
суда, и... обвиняемых выпустили. Все дело — убеждал я
— в наличии внушительной реакции общества. Когда мне
возражали, что « эта машина перемелет всех », я отвечал
своим излюбленным примером. Если на Невский среди
бела дня на мостовую выбежит один человек — горе ему.
Владеют мостовой машины. Но если, возвращаясь с салю­
та, сотни и тысячи прохожих заполняют ту же мостовую
и прогулочным шагом бредут по ней, то машины оста­
навливаются и подчиняются прихотям пешеходов. Доста­
точно нам перестать считаться с ними, как они начинают
считаться с нами, — говорил я.
Конкретно же речь шла, насколько я вспоминаю, об
организации писем в защиту повести Дудинцева, на кото­
рую как раз в это время обрушилась пресса. Не могу
вспомнить, была ли речь о письмах в поддержку Венгрии
или же Венгрия тогда (начало декабря) расценивалась
нами как безнадежно проигранная.
Помню, я ссылался на наличие закона, конкретизи­
рующего процедуру регистрации нового общества; там
сказано, что для учредительного собрания надо иметь
не менее 50 членов. Так вот, в порядке подготовки нового
легального общества нам надо собрать 50 членов, —
говорил я.
В связи с социализмом мне пришлось сказать не-389
38) в . и . Ленин. К А К ОБЕСПЕЧИТЬ УСПЕХ ВЫБОРОВ В
УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ. О СВОБОДЕ ПЕЧАТИ. Сент. 1917.
Курсив Ленина. По III изд., т. XXI, с. 152.
39)
В.И. Ленин. ТЕЗИСЫ И ДОКЛАД О БУРЖУАЗНОЙ
ДЕМОКРАТИИ И ДИКТАТУРЕ ПРОЛЕТАРИАТА НА I КОН­
ГРЕССЕ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА. Март
1919. По III изд., т. XXIV, с. 10.

231

сколько слов в его защиту, против капитализма. Я до­
казывал, что возможна хорошая форма социализма, ссы­
лаясь на пример Югославии (рабочие советы и т. п.). Но
на заседании тема эта не получила глубокого развития;
подробнее и основательнее этот вопрос обсуждали мы
вдвоем с Борисом (не помню, бывал ли при этих разгово­
рах кто третий).
Мне пришлось изрядно потрудиться со своими дока­
зательствами, ибо, во-первых, более молодым людям (а
они в массе были лет на пять-семь моложе меня) свой­
ственно скорее впадать в крайности и не хочется разли­
чать между строем и правительством. Во-вторых, даже
те, кто согласен теоретически проводить такое различие,
в своей речи часто допускает небрежность, говорит « мы »
вместо « правительство », пользуется метафорами и ги­
перболами, которые позволяют понять его так, будто его
врагом является не правительство, а строй. Но все же
мы выяснили, в конце концов, что никто из нас не соби­
рается реставрировать капитализм и устанавливать мо­
нархию Романовых, а боремся мы против тиранических
и незаконных — как мы тогда судили — действий
тогдашнего правительства, перенявшего привычку к та­
кому образу действий от Сталина. Мне помогало, конеч­
но, что в то время они смотрели на меня снизу вверх,
а я вещал.
Вторая проблема состояла в том, как размножать
различного рода произведения. Тогда, переняв термино­
логию наших противников, мы сами называли все напе­
чатанное нами на машинке « нелегальной литературой »;
сейчас бы мы сказали — «самиздат». Всевозможные
способы воспроизведения стоят денег. А так как из
100.000.000 долларов, будто бы ассигнованных ЦРУ и
конгрессом США на подрывную работу в СССР, до бор­
цов за политическое освобождение России ни разу не
дошло ни цента и так как нет ныне капиталистов Моро­
зовых, ассигновавших средства большевикам, то денеж­
ная проблема стоит сейчас неизмеримо остро. Где добы­
вать деньги, без которых размножение сводится до
уровня кустарщины ? Конечно, выдвигался проект по­
трясти балерин, писателей и академиков, но за отсут­
ствием контактов он тут же отпал. Было проведено ре­
шение о членских взносах, но, кажется, размер еще не
был решен окончательно. Потом он определился в 25
руб/мес.
232

Насколько можно понять, в Библиотечном институте
взносы собирались добросовестно. Но тут в игру вступил
упомянутый Вишняков. Он объяснил мне, как люто он
ненавидит « этих коммунистов » за то, что они убили его
отца, и за многое другое. Поначалу я ничего в нем не
заподозрил и, за вычетом внешности, он произвел на
меня хорошее впечатление. Именно ему было поручено
собирать взносы. Мне он не передавал эти взносы ни
разу — ни Борису, который был руководителем в Би­
блиотечном институте. Тем не менее, взносы он собирал
и, кажется, регулярно. На следствии выяснилось, что
собранные деньги он просто единолично пропивал. Лю­
бопытно, что некоторые давали показания, будто он
собирал даже больше, чем эти два с полтиной, ссылаясь
на «решение центрального комитета». Не помню, кто из
следователей, кажется, капитан Правдин, желая проил­
люстрировать мое полное неумение разбираться в людях
и выбить меня из равновесия, сказал, что никогда и
никто из родных Вишнякова не был репрессирован. Из­
лишне добавлять, что я ни разу не произносил не только
слов « центральный комитет », но даже « комитет ». По
соображениям моральной ответственности мне казалось,
что слово « комитет » можно пускать в обиход только
после многолетней деятельности.
Через некоторое время Кокорев исчез, уехав на
какую-то практику. Он обещал по возвращении привезти
оттуда много денег. С собой он взял у меня С У Д Ь Б Ы
Р У С С К О Й Р Е В О Л Ю Ц И И и еще кое-что. Больше я ни
его, ни С У Д Е Б , ни, конечно, денег не видел. В след­
ственном деле их нет. Случайно дома у меня затерялись
лист-два черновика С У Д Е Б — два перечеркнутых листа.
Эти два листа плюс показания Шейниса и Кокорева, что
я им давал С У Д Ь Б Ы , причем оба объяснили, что содер­
жания их совершенно не помнят, а я о содержании также
не говорил ничего, послужили все-таки основанием для
инкриминирования мне С У Д Е Б . Забавно, что на попав­
ших в ГБ листах говорится про отрицательное отноше­
ние народников к капитализму и следует отрицательная
характеристика капитализма.
Для общей характеристики этой группы надо под­
черкнуть молодость ее участников. Из них старший был
Кокорев — 23-24 года. Прочим — по 17-19 лет. Они
кипели жаждой непосредственных действий. Сегодня или
никогда ! А как действовать ? Естественно, так, как опи­
233

сано в романах о революционерах ! Ведь серьезных
исторических произведений они не читали — приходится
пользоваться романами. Что делают революционеры в
романах ? Листовки, митинги, демонстрации, баррикады...
Ну, до баррикад е щ е п о к а не дошло (« эх, кабы мы
были в Венгрии »), а сейчас что ? Они так и тянулись к
листовкам, митингам, демонстрациям... Это были не тео­
ретики-марксисты !
В ту пору — декабрь 1956 — я был убежденным про­
тивником листовок. Дело в том, что листовки, в силу
самого жанра, не могут являться ничем, кроме призывов
к м а с с а м к непосредственным действиям, кроме гру­
бых нападок на строй. Но массовые действия были тогда
нереальными. А на с т р о й как раз я не нападал и не
собирался нападать. Я уже понимал, что дело в людях.
Переворачивая известный тезис Тито из нашумевшей его
речи в Пуле в связи с венгерскими событиями — « дело
не в личности, дело в системе», — я считал, что « систе­
мы » создаются людьми, поддерживаются людьми, функ­
ционируют через людей, и полагал, что дело не в строе,
а в группе людей наверху и психологии приспосабли­
вающихся людей внизу.
Что касается митингов и демонстраций, то события
разворачивались сами по себе. К тем дням, как ко всяким
дням действительно общественного движения, можно
применить слова Пастернака :
В те дни — а вы их видели
И помните какие —
Я был из ряда выделен
Волной самой стихии.
Не встать со всею родиной
Мне было б тяжелее
И о дороге пройденной
Теперь не сожалею.

А стихия росла и вела меня за собой, отрывая от
академических тезисов, швыряя в брызги, пену и грязь
кружков, самоотвержения и подлости экстазом совмест­
ных действий, — пока не выбросила под следствие.
§ 8. С о б ы т и я п а п л о щ а д и И с к у с с т в

Где-то в начале декабря в Эрмитаже была выставка
Пикассо — первая за много десятилетий. Туда набежало
234

много народу. В поисках людей пошел и я туда. Позна­
комился там с некоторыми очень интересными людьми,
рассказывать о которых не стану, ибо они прошли вне
поля зрения следователей. Не стану говорить и о худо­
жественных впечатлениях, ибо это только мои полити­
ческие мемуары.
Выставка вызвала большой резонанс : как же, впер­
вые для нашего поколения в СССР выставляется нереа­
листическое искусство. Но обсуждать увиденное в Эрми­
таже было негде. Споры завязывались с ходу, но служи­
тели их моментально пригашивали : не шумите ! Всё
бурлило, не соглашалось, доказывало, требовало — а
высказаться не могло. « Улица корчится, безъязыкая ! »
Попытались было выпросить у дирекции помещение под
дискуссию, но, насколько я понимаю, сотрудники Эрми­
тажа были более чем напуганы подобного рода прось­
бами и не задумываясь отказали. И вообще — регламен­
том Эрмитажа не предусмотрено обсуждение. Висят
полотна и висят. Обсуждать их не положено. Положено
восторгаться да внимать экскурсоводу. Тут было еще
одно затруднение : из-за наплыва публики и ограничен­
ности времени выставки в залы впускали на малый срок,
минут на 15-30, а потом выгоняли, запуская новую
партию.
Некоторые, в частности Зубер и Корбут, договори­
лись с комсомольским бюро или комитетом матмеха, что
те предоставят аудиторию для обсуждения Пикассо. Бы­
ло повешено объявление в Эрмитаже и на матмехе.
Может быть, еще где. Но в последнюю минуту бюро
комсомола запретило проводить такую дискуссию в ЛГУ,
объявление было перевешено и сказано, что обсуждение
состоится в Публичной библиотеке (юношеский зал на
Фонтанке). Насколько я понимаю, объявление ни в ма­
лейшей мере не было согласовано с дирекцией Публички,
и там, разумеется, ничего не получилось. Собравшиеся,
потоптавшись у входа, направились толпой на близлежа­
щую площадь Искусств. И гам возник импровизирован­
ный митинг — первый стихийный за многие годы. Было
это 14 декабря. Митинг, в основном, касался искусства.
К сожалению, у меня потерялся « отчет » об этом митинге
(я сам там не был, а мне написали, по возможности, по­
дробно, что там происходило). На митинге — понравилось
— было принято решение повторить его через неделю,
21 декабря, на том же месте, в 19.00.
235

19
декабря меня информировала Алла, что в горкоме
комсомола проводился инструктаж : « Реакционно на­
строенное студенчество собирается отметить день рожде­
ния Сталина демонстрацией на площади Искусств ».
А в апреле 1957 между следователемКривошеиным
и обвиняемым Вайлем состоялся следующий разговор по
поводу событий на пл. Искусств. Вайль спросил :
— Зачем вы нарушили конституцию, гарантирую­
щую право на собрания, митинги и демонстрации?
— Лучше нарушить конституцию, чем допустить
кровопролитие, — изрек старший лейтенант.
__

? ? ?

— Ну, да ведь Вы не знаете, что там хотели сделать
« маленький Будапешт », — пояснил гебист.
Я не вижу оснований думать, будто Кривошеин в
данном случае лгал Вайлю. Просто не вижу, зачем ему
это понадобилось бы. Однако если Кривошеин искренне
полагал, будто на пл. Искусств подготавливалось нами
кровопролитие, то ведь это еще страшнее. Ведь для того,
чтобы обеспечивать безопасность государства, надо преж­
де всего уметь предельно точно в и д е т ь ф а к т ы .
Усматривание мнимой опасности — а угроза кровопро­
лития была более чем мнимая — вредит постановке
верного диагноза, а следовательно, вызывает неверные
приемы лечения и может погубить организм.
В самом деле, поговорим немножко в кибернетиче­
ских терминах. Всякое государство с точки зрения ки­
бернетики есть система управления. Управляющие при­
нимают решения на основе имеющейся у них информа­
ции (истинной или ложной, полной или частичной). Дабы
система управления функционировала удовлетворитель­
но (удовлетворяя самих же управляющих), необходимо,
чтобы к управляющим поступала неискаженная инфор­
мация, чтобы обратная связь (Ленин употреблял термин
« проверка исполнения ») не вносила помех и адекватно
отражала происходящее. Для обеспечения механизма
обратной связи всякое государство обзаводится тем или
иным аппаратом : контрольные органы, ревизии, система
осведомителей. Кроме штатных информаторов, во всяком
обществе имеются еще внештатные осведомители — пи­
сатели. Ибо писатель, говоря кибернетическим языком,
как раз и занят тем, что по своей инициативе, незапла­
нированно, вводит в управляющие органы информацию
о реальном положении вещей, как оно ему видится.
236

Штатные осведомители, как естественно вытекает из об­
щетеоретических соображений и как показывает прак­
тика, очень быстро при сборе и фильтрации наверх
информации начинают руководствоваться посторонними
по отношению к истине соображениями; например, со­
ображениями ведомственными. Это приводит к таким
искажениям, когда в попытке собраться и обсуждать
искусство усматривают демонстрацию ко дню рождения
Сталина с попыткой кровопролития. Неверная же инфор­
мация заставляет принимать неверные — т. е. вредящие
самим же управляющим — решения.
Но вернусь к площади Искусств.
Помню, я беседовал с Кудровой, стоит ли на этой
демонстрации выставлять какие-нибудь конкретные ло­
зунги политического толка. Она ответила отрицательно,
и я с ней согласился.
Наступило 21 число. У меня весь вечер были заня­
тия в институте. До отъезда на работу, часов около пяти
вечера, я забежал посмотреть на место действия. Мне
бросилось в глаза, что, вопреки обыкновению, фонари
не были зажжены, а в одном из углов площади — у
улицы Ракова — был свален битый кирпич, которого не
было накануне. Никакого строительства или ремонта
поблизости не было видно. Я оставил там Вербловскую
и уехал. Дальнейшее мне известно из рассказов Вербловской, ее подруги Шрифтейлик, Вайля, Зубер и ряда
других.
Вербловская со Шрифтейлик циркулировали по
окрестным улицам и вокруг скверика, где, собственно,
намечалось действо. К 19 часам на каждой скамейке
скверика сидели по двое « в штатском ». Все дорожки
патрулировались людьми « в штатском », которые кое у
кого спрашивали документы. Вокруг скверика какие-то
подразделения милиции проводили строевые занятия,
четко печатая шаг. Также циркулировали — « в штат­
ском ». Все эти « в штатском » были на одно лицо и сразу
выделялись, бросались в глаза подругам. Совсем другие
лица — явные студенты — в растерянности останавли­
вались на подступах к площади. Прозвучал голос :
« Идемте в Союз Художников ». После этого, когда подру­
ги замечали лицо или группу лиц, явно идущих на об­
суждение, они приближались и с каменно-заговорщиц­
кими лицами шептали : « Идите в Союз Художников.
Обсуждение состоится там». С такими предупреждения­
237

ми ходило несколько человек. Народ поворачивался и
уходил. За некоторыми и по Невскому следовали « в
штатском », но, по рассказам большинства из них, фи­
леры доходили не далее Дома Книги, а потом возвраща­
лись. У некоторых милиция отбирала документы, напри­
мер, у Саши Гидони, который и был арестован на следу­
ющий день.
В Союзе Художников (на улице Герцена) произошли
основные события. Там в этот вечер по плану должны
были состояться обсуждения осенней выставки и экспо­
нировалась выставка какого-то художника в связи с его
90-летием или чем-то в этом роде. Художника и осенней
выставки никто из демонстрирующей молодежи не знал,
да и знать не хотел. До того, как туда явилась молодежь,
зал пустовал, были разве лишь родственники художника
да скучал президиум. И вдруг — валом народ. Предсе­
датель расцвел : пользуется-таки искусство популярно­
стью — охотно стал давать слово желающим. Но высту­
павшие почему-то все, словно сговорившись, ораторство­
вали об ином, а не о картинах чествуемого художника и
не о выставке. Кажется, единственно, кто упомянул об
этих картинах, была студентка Консерватории Красов­
ская, которая в их адрес выразилась : « Изобразить зад­
ний двор — это не значит еще совершить революцию в
искусстве». Ей картины понадобились как трамплин,
дабы потребовать « свободного искусства » и провозгла­
сить, что « у нас сейчас аракчеевский режим » (сведения
разноречивые, сказала ли она « в искусстве » или « в
стране »), в связи с тем, что негде высказаться о Пикассо.
Разумеется, ей бурно аплодировали. В зале царило лико­
вание.
Кроме выступления Красовской, запомнилось еще :
некто лысый бубнил : « Соцреализм — это родная березка
на холме». Некий пенсионер, бывший милиционер (про­
фессия известна потому, что председатель каждого ора­
тора спрашивал фамилию и профессию), горячо разъяс­
нял : « Кукуруза вполне может стать достойным объек­
том искусства. Художники обязаны показать, как она
растет в полную мощь в одном колхозе, где ее любят и
лелеют, и как она гниет в другом, где не понимают
важности разведения кукурузы ». Уже не на тему выс­
тавки непосредственно перед Красовской говорил студент
филфака Алексеев (позже вместе с женой получивший
10 лет за попытку перехода границы в Иран). У него
238

зазвучали слова : « наше эстетическое отставание », « 40
лет рабства мысли », « оторванность от мирового искус­
ства». Насколько я вспоминаю, нашими делалась запись
хода выступлений, но ее дальнейшая судьба мне не­
известна. О какой-то записи мне что-то упоминал капи­
тан Правдин на следствии, но так глухо, что я забыл,
была ли она у ГБ или ГБ искало ее.
Красовская была арестована на следующий день. Ее
продержали в тюрьме те 12 рабочих дней, в течение кото­
рых можно держать в тюрьме человека без предъявле­
ния обвинения, а затем выпустили40). Говорили, что ей
потом пришлось уехать из Ленинграда. Насколько мне
известно, участие в событиях, связанных с обсуждением
Пикассо, никому не инкриминировалось. Гидони был
осужден за другое — на два года, потом в лагере схватил
дополнительный срок, потом стал писать — как расска­
зывают — доносы на товарищей по заключению, осво­
бодился, печатается. Стал кандидатом исторических наук.
Был главным свидетелем обвинения на процессе Огур­
цова-Вагина в ноябре 1967-феврале 1968 *). И во время
следствия по делу Квачевского он давал показания,
имевшие целью отягчить судьбу одного из арестованных :
Николая Данилова.
Несколько дней спустя в жилконтору вызвали Галь­
перина. Капитан ГБ спросил :
— Вы Гальперин, Борис Исаевич ?
— Да, я.
— Вы были на площади Искусств 21 декабря, в
пятницу ?
— Нет, не был.
— Не были ? А поблизости были ?
— Был у Малого Оперного театра, не достал билеты
и вернулся 41).
— А на площади Искусств ?
— Не был.
— Не были ? Ну-ну, смотрите, Борис Исаевич !
На этом профилактическая беседа кончилась.
40) Правдин мне говорил : « С Красовской мы, действительно,
ошиблись ». Лякин же : « Красовскую мы взяли правильно, а
выпустили потому, что она больна костным туберкулезом ».
*) На процессах ВСХСОН в ноябре 1967 (четыре руководите­
ля Союза) и в апреле 1968 (17 рядовых членов организации). —
Прим. Н. Горбаневской.
41) Малый Оперный театр расположен на площади Искусств.

239

Из последних сил пытаясь отстоять принцип демон­
страций, мы решили повторить через неделю попытку,
но на этот раз собраться перед Зимним Дворцом. Эта
попытка кончилась полнейшим фиаско : пришло только
несколько человек, приведенных Адамацким. Стремление
с т и м у л и р о в а т ь события, не назревшие сами по
себе, никогда не бывает удачным.
На этом закончился « демонстрационный » опыт.
§ 9. Л и с т о в к и

Благодаря энергии Бориса Вайля и еще некоторых
удалось вступить в контакт с рядом других институтов,
в частности — с ЛИСИ 42). Контакт этот осуществлялся
так. Борис нащупывал подходяще настроенных лиц. Объ­
являл им, что приведет представителя из «центра». На
назначенное свидание сходились мы с Борисом и несколь­
ко человек с другой стороны. При этом всю литературу
передавал им уже ранее Борис. Я же прояснял принци­
пиальные вопросы и прикидывал для себя степень жиз­
ненности данной группы. Потом выделялся один предста­
витель от института для постоянного поддерживания
контакта. Таким представителем от ЛИСИ был Юра
Кузнецов. Кажется, уже ему Борис отрекомендовал меня
под вымышленным именем (но сам Борис был ему изве­
стен под настоящим именем).
Провал задуманной на 28 декабря демонстрации
имел далеко идущие последствия. Игорь Адамацкий и
его ребята страшно обозлились, что никто не пришел.
Другие, которые в душе и не хотели идти, но не реша­
лись признаться в этом и просто « саботировали » « де­
монстрацию », усмотрели в ее провале подтверждение
своей правоты. Появилось недоверие ко мне. Адамацкий
заметно охладел. Один только Борис не унывал. Да
Вишняков предлагал план за планом. В то же время
все требовали действий. Недоверие относилось к моему
умению действовать, а не к целям действия. Я не мог
уже с прежним авторитетом отрицать полезность листо­
вок, например, выпуска которых на одном из собраний на
Марсовом поле (кажется, 7 января) потребовал Вишня­
ков, поддержанный другими ребятами из Библиотечного
института. Логика подразумевалась простая : листовки
42) Ленинградский инженерно-строительный институт.

240

должны предшествовать демонстрациям. Я же не мог
противопоставить им своей логики : движение должно
развиваться своим путем, стихийно, его не нужно созда­
вать, а нужно активно принимать участие в уже проис­
ходящем. Более того, меня эта самая логика вынуждала
принять требование листовок : ведь если они сами « сти­
хийно» пришли к намерению выпускать листовки, то я
обязан активно принять участие в реализации их наме­
рений !
Требования листовок шли не только от группы Би­
блиотечного института. Мне представляется, что все,
кому было по 18-19 лет из числа причастных к движе­
нию, склонялись более или менее к мысли о листовках.
Наоборот, в кругу Кудровой-Шейниса и заикнуться о
таком криминале, как листовки, было немыслимо. Кста­
ти, их стремление, все более ощутимое : выждать, закон­
спирироваться, переждать — все росшее по мере разгро­
ма сопротивления в Венгрии; их проскальзывавшее со­
жаление, что они связались со мной, компрометирующим
их, — лишь толкало меня « от противного » к принятию
идеи листовок. Немало способствовали моему согласию и
разговоры с Мариной Таировой и Никитой Дубровичем.
Когда Вербловская уходила из Союза Художников, к
ней обратилась одна из присутствовавших на обсуждении
девушек и попросила шарф, т. к. она была налегке, а
похолодало 43). Назавтра эта девушка — до того никому
из нас неизвестная — позвонила по данному ей Ирой
телефону договориться вернуть шарф. Ира велела ей
приезжать к нам домой. Когда девушка приехала, случи­
лось, что я был дома. Она отрекомендоваалсь Мариной
Таировой, студенткой первого курса какого-то художест­
венного института или филфака, не помню. Выглядела
она очень молодо. Я поначалу не обратил на нее внима­
ния : мало ли кто приходит к Ире. Кажется, даже кто
она такая, я узнал уже не от нее, а от Иры. Но она стала
ходить к нам в дом и во второй или третий визит
привела с собой юношу — очень красивого, — который
отрекомендовался Никитой Дубровичем, студентом пер­
вого курса Политехнического института. С ним я доволь­
но быстро стал разговаривать. Он проявлял живой инте­
рес к политике, к событиям в Венгрии, резко отрица­
43)
Впрочем, тогда я не выяснял, она ли просила, Ира ли
сама предложила, — хотя сейчас понимаю, что это существенно.

241

тельно относился к казенной действительности и чуть ли
не готов был идти немедленно совершать революцию. В
таких разговорах активное участие принимала Таирова,
вполне поддерживая Никиту, а Ира как-то устранилась
от наших бесед. Разговоры с ними, совместно со всем
остальным, убедили меня, что страна созрела для рево­
люционной ситуации — раз первые встречные студенты
думают ТАКОЕ — и что надо переходить к активным
массовым действиям, т. е. к листовкам. Подчеркну, что
для меня решающей была не их аргументация, а их на­
строенность, которую я воспринимал как ПОКАЗАТЕЛЬ
всеобщего настроения. Через некоторое время я предло­
жил им принять участие в тайной организации.
Стоит отметить, что конкретизация — кто именно
внес какой вклад в решение о выпуске листовок — это
дело, установленное позднее. Лишь когда под следствием,
пользуясь досугом, я стал обдумывать происшедшее,
лишь тогда я стал выделять отдельные лица и мнения.
В январе же я воспринимал требования листовок как
всеобщий единодушный порыв.
Вишняков предложил себя в технические изготови­
тели листовок. Речь шла о следующем. Я должен был
вручить ему кадр на фотопленке с текстом листовки.
Текст я намеревался составить после соответствующих
разговоров с Кудровой : их формулировки мне нравились.
А ведь обсудить содержание можно, и не говоря про
конечную цель — листовки. Вишняков обещал отпеча­
тать с этого кадра несколько сот экземпляров листовок
на бумаге. Всю партию листовок он должен был в целях
конспирации передать мне, а уж я должен был распре­
делять их, вручая Борису Вайлю, Кузнецову и д р .44).
Таким образом, технический исполнитель — Вишняков
— предполагался надежно законспирированным; о его
работе знал только я один. В первый с ним разговор на
эту тему мы обуждали только технические подробности :
к а к сделать. Помню, разговор был длинный, покамест
мы медленно, сквозь мокрый снег, шли от площади Льва
Толстого по Кировскому проспекту и Кировскому мосту
44)
Кстати, перейдя от платонических дилетантских мечта­
ний к практическому исполнению, я понял, что самое трудное —
не размножение, а распространение. Обладай я тысячами экзем­
пляров интересных документов, я почти совершенно не видел,
как их эффективно распространить.

242

до Библиотечного института. И совсем уж как в романе
Достоевского : Ира Вербловская — которая все рвалась
выяснить, с кем и зачем я встречаюсь, — тайком от меня
кралась за нами, следила весь наш путь и мое возвра­
щение домой... В этом она призналась мне уже в тюрьме.
Кажется, она прибавила, что тайком от меня встречалась
то ли с Борисом, то ли с Вишняковым, но это я припо­
минаю как-то смутно. Я ее в дела организации не по­
свящал.
Сначала я собирался отпечатать текст на машинке.
Потом, руководствуясь соображениями эстетики и вну­
шительности, решил, что исходный текст будет составлен
из вырезанных газетных букв, что после фотографиро­
вания выглядело бы как типографский. С этой целью я
обратился к Зубер и официально уведомил ее о наличии
организации (о чем она, впрочем, и сама догадывалась).
Я предложил ей вступить, платить взносы, работать по
моим заданиям. Она с энтузиазмом приняла предложение
(« Ты дал мне смысл жизни »). Я поручил ей вырезать из
газет достаточное количество « буковок » (она обожала
уменьшительные формы : « буковки », « портретики »).
Задание она выполнила, хотя, кажется, я не объяснял ей
назначение « буковок ».
После каникул, в начале февраля, группа Библиотеч­
ного института собралась на Марсовом поле. Я проин­
формировал ее, что решено выпускать листовки, и поста­
вил вопрос, ЧТО они полагали бы нужным писать в
листовках? Прежде всего решили подготовить листовку
к предстоящим выборам 3 марта. ЧТО мы хотели писать
к выборам, — более или менее понятно, тем более, что
это нам инкриминировалось. Вишняков тут же на собра­
нии предложил листовку второго типа содержания. Он
хотел включить требование сделать Ленинград столицей
РСФСР. По-моему, присутствующие отнеслись к такому
предложению безразлично, я — с недоумением, и решили
ограничиться листовкой общего содержания. На том и
договорились.
Довольно скоро после этого я вручил Вишнякову
фотокадр. Одновременно я заговорил с Борисом, Кузне­
цовым, Адамацким, Зубер, Заславским о подготовке к
РАСПРОСТРАНЕНИЮ листовок, которые я им вручу.
В более неопределенной форме подготавливал я и Кудрову (с января получилось, что я больше не встречался
лично ни с кем из ее знакомых, а связь поддерживалась
243

исключительно через нее. В середине января я последний
раз видел Шейниса; об этом свидании еще расскажу
погодя, когда буду писать о программе). Вишняков не
сделал ничего; сначала он заверял, что вот-вот сделает,
потом стал ссылаться на объективные причины; зашла
речь о деньгах — я ему указал, что в его распоряжении
сборы членских взносов, он ответил, что никто ничего не
платит, я дал ему какую-то сумму; потом он сказал, что
не успел; потом прошли выборы, и именно эта листовка
стала неактуальной. Я потребовал от него возвращения
кадра, что он и сделал. Я кадр сжег.
Позже мы с Борисом обсуждали мысль о первомай­
ской листовке. Содержание ее у нас не вызывало разно­
гласий. В видах выяснения способов ее разбрасывания он
обследовал парадные и крыши по улице Халтурина, по
которой ленинградские демонстрации расходятся с Двор­
цовой площади. Кажется, последнее он предпринял уже
по своей инциативе, и я об этом узнал только на след­
ствии. Борис же предложил составить листовку к школь­
никам. Мысль о ней родилась вот почему. Тогда только
что затевалась реформа вступительных экзаменов в
ВУЗы. Во что бы она ни вылилась, было ясно, что
проводится она для реализации изречения Хрущева :
« Студенты должны учиться, а не политикой занимать­
ся». Но так как Хрущев понимал под «учиться» —
« соглашаться с Хрущевым », то реформа предусматри­
вала, в частности, введение производственного стажа как
непременное условие приема в ВУЗ. Производственный
же стаж, естественно, означал, что наиболее способная к
науке, теории молодежь будет вытесняться в общем на­
боре. Это мы и собирались разъяснить школьникам X
классов. Хотя я в принципе был за написание этих листо­
вок, никаких фактических ш а т в в этом направлении
сделать до своего ареста не успел. Борис же все время
подразумевал, что я вручу ему партию листовок, а его
задачей будет только их распространение.
§ 10. П о с л е д н и е тр и м е с я ц а

Что мы еще делали или собирались делать? (Ведь
с точки зрения закона между этим нет почти никакой
разницы, поскольку наша деятельность была « длящимся
преступлением » и не было « добровольного отказа от
совершения преступления ».)
244

Мы намечали количественный рост организации. В
этих целях Вайль взял с собой ряд материалов, отправ­
ляясь на каникулы в Курск. В этих же целях он ездил
в Новгород. Предпринимались и другие шаги. Под тем
же углом смотрел я на встречи через Кудрову со Слабовзоровым и Соскиным. Все эти встречи были обставлены
сугубо конспиративно, и на снятых органами ГБ фото­
графиях я видел, как пристально озирается Слабовзоров,
выходя на встречу и расставаясь со мной у Витебского
вокзала. Слабовзоров держался примерно так : « Вы, мо­
лодой человек, конечно, отвергаете марксизм, но это
только потому, что Вы не знаете настоящего марксизма ».
Несмотря на нотки поучения, разговор был глубоко со­
держательным — для меня, по крайней мере. С Соски­
ным же — который не показался в беседе глубоким —
был менее содержательный разговор. Он убеждал меня
сворачивать деятельность : « Бывают периоды... »
Борис уведомил меня, что в Курске у него есть целая
организация. Имелся в виду Данилов (фамилия мне не
называлась, конечно), вокруг которого тогда группиро­
вался ряд лиц, не привлеченных к следствию, но кото­
рых Данилов субъективно мог считать вполне своими.
Учтя их совместную деятельность в 1955, Борис вполне
мог называть их мне организацией. Я же не входил в
подробности по конспиративным соображениям : каждый
должен знать только то, что ему совершенно необходимо
знать, и не более. Он поставил вопрос о том, чтобы свя­
зать одну организацию с другой. Мы обсудили, на базе
каких требований можно объединять организации. Об­
суждение происходило в два этапа. Сначала этот вопрос
был им поставлен. Я обещал подумать.
В тот же или на следующий день я встретился с
Шейнисом (это была наша последняя встреча) и обсудил
с ним программные требования, да и тактические, сдается
мне, заодно. Конечно, я ничего не говорил о Борисе :
Шейнис до суда ничего не знал о Вайле. Свидание состо­
ялось на улице : мы шли от Дома Книги мимо церкви
Спаса на Крови. К этому свиданию я впервые применил
придуманный мной прием обезвреживания подслушиваю­
щих аппаратов. Я завел с Ирой речь, куда я собираюсь
выходить из дому. Подойдя к висевшему на стене плану
Ленинграда, я сказал, что во столько-то пойду к Москов­
скому вокзалу, ткнул пальцем в Дом Книги. Сказав
несколько слов о важности дела, которое ждет меня у
245

Московского вокзала, я велел ей приехать туда во столь­
ко-то, чтобы потом пойти в кино, В назначенный срок я
направился к Дому Книги. Со своей стороны, Виктор
также решил проверить, не привел ли я хвоста. Он по­
просил Аллу и еще одно лицо проследить за нами с
Виктором : не следят ли за нами. Те вышли на место
встречи за час-полтора до назначенного нами времени.
Я тогда этого не знал, но на следствии не фигурировали
никакие фотографии меня с Шейнисом, и об этом сви­
дании следствию стало известно только из показаний
Вербловской, которой я про него рассказал45). И то,
кажется, оно не было локализовано. Виктор Шейнис
был настроен на свертывание деятельности, но некоторые
полезные для меня соображения о программных вопросах
я сумел извлечь из этого разговора. Разговор был до­
вольно резкий.
Придя на вокзал в день отъезда Бориса Вайля в
Курск, я стал излагать ему эти программные соображе­
ния. Обнаружив, что в сутолоке нетрудно сбиться с тол­
ку, я тут же на клочке бумаги записал несколько слов, а
может быть, он писал под мою диктовку. Этот клок
фигурировал потом в деле как программа организации.
« Программа » укладывалась в придуманный мной
девиз :
« Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, культу­
ра — интеллигенции ».
Далее следовали пояснения к каждому требованию.
« Фабрики — рабочим » понималось в югославском смы­
сле. « Земля — крестьянам » понималось не в смысле
ликвидации колхозов, конечно, а в смысле предоставле­
ния КОЛХОЗАМ же возможности САМОСТОЯТЕЛЬНО
распоряжаться своими делами. В этом же духе понима­
лось и « культура — интеллигенции ». Помню, что Игорь
Заславский, будучи согласен в общем с первыми двумя
требованиями и упрекая меня только за то, что здесь нет
ничего нового сравнительно, скажем, с Октябрьской ре­
волюцией, непримиримо обрушился на третье требование.
Он заявил, что моя формулировка может внушить мысль,
будто я желаю оставить интеллигенции монопольное пра­
45)
Рассказал в связи с тем, что Шейнис уведомил меня, что
по городу, де, проводятся негласные обыски. Он знает это из
надежных источников и просит проявить сугубую осторожность
в этой связи.

246

во на ПЛОДЫ культуры (обрекая рабочих и крестьян на
бескультурье), тогда как на самом деле я желал только
добиться для интеллигенции ПРАВА СВОБОДНО ТВО­
РИТЬ культуру. Любопытно, что он не усмотрел ни в
первом, ни во втором лозунгах ущемления прав интелли­
генции на плоды земли и фабрик. Так как Игорь не пред­
ложил мне никакой альтернативной формулировки, а
я всегда придерживался мнения, что лучше плохая
формулировка, чем никакой, то, не будучи в состоянии
сам придумать лучше, я дал Борису указанный триеди­
ный лозунг. Вспоминаю, что Виктор Шейнис категори­
чески не соглашался с лозунгом « земля — крестьянам »,
который воспринимался как шаг к капитализму, кото­
рого он, как и я, не хотел. Но общая идея избавления
рабочих, крестьян и интеллигенции от паразитического
класса, который « одряб и лег у истории на пути в мир,
как в свою кровать », в общем импонировала, хотя и
вела к нескончаемым спорам об уточнении, кого именно
следует относить к этому классу. Тогда, в полемике с
Шейнисом, который анализировал классовые движущие
силы, я развивал свою теорию о пяти классах, составляю­
щих советское общество (крестьяне, рабочие, служащие,
партийно-государственный аппарат, интеллигенция), с
которой мало кто соглашался. Да и мой лозунг исходил
из трехклассовой структуры. Мысль же, что страной
должны управлять творческие, способные люди, которые
внимательно и честно воспринимают реальные факты, а
не узкий круг личностей, заинтересованных только в
том, чтобы продлить свое пребывание у кормушки, — эта
мысль, повторяю, не встречала возражений. В отличие
от Шейниса, который заботился, как бы не умалить
роли рабочего класса в качестве класса, на который мы
должны опереться, я не выделял ни одного класса как
опорного, выделяя зато противостоящий нам класс.
Попутно припомню одно из рассуждений, которым я
зачастую пользовался. Пожалуй, к этому времени, столк­
нувшись сам с трудностями организаторской деятельно­
сти, со всеми рифами, подстерегающими руководителя, я
стал уважительно относиться к профессиональным орга­
низаторам. Я уже понимал, что для управления страной
— я давно отошел от анархистских иллюзий моей юно­
сти, будто управлять вообще ни к чему, — нужны не
дилетанты, а ПОДГОТОВЛЕННЫЕ управляющие. Есте­
ственно, должна быть организация, воспитывающая
247

управляющих. Весь вопрос состоял в том, по какому
принципу ОТБИРАЮТСЯ кандидаты в такую организа­
цию. Принцип :
Если приходится выбирать между безусловно нашим чело­
веком, но не совсем способным, и не совсем нашим, но очень спо­
собным, — у нас необходимо оставить первого,

— казался мне ошибочным с точки зрения его пользы
для самой ж е организации, для дела реального управле­
ния страной. Я приводил в пример практику отбора
научных кадров. Руководитель семинара предпочитает
не того слушателя, который постоянно согласно кивает
головой докладчику у доски, а того, кто задает колючие
вопросы, старается уличить докладчика (хотя бы тот
был сам руководитель) в неточностях и ошибках. Такой
слушатель проявляет способность к самостоятельному
научному мышлению. Именно так, вспоминал я, Алек­
сандров отобрал себе таких выдающихся учеников, как
Решетняк и Волков, у меня на глазах. Не принцип со­
гласия, а принцип спора.
Плохая награда учителю, если ученики все время остаются
только учениками. И почему не хотите вы ощипать венка мо­
его ? —

восклицал Заратустра (126, гл. 23, 3). И, например, в
Англии именно по такому принципу подбирается руко­
водство политических партий : тот, кто выступил с наи­
более резкой и обоснованной критикой руководства, тот
имеет больше шансов попасть в состав руководства. Мне
казалось, что для самих же управителей принцип подбо­
ра « поддакивающих наших » неразумен.
Тогда ж е мы затеяли издавать « газету ». Но так
как у нас не было типографии (хотя, впрочем, Юра Куз­
нецов обещал достать литографический камень), фото­
методы безумно дороги (хотя я все время стремился
пропагандировать современные технические средства), а
микрофильмы никто, как показала практика, не любит
читать, то реально не видно было, как это осуществить.
Если бы в ту пору были распространены аппараты типа
ЭРА, то, может быть, мы попробовали бы притулиться
возле одного из них, но их не было.
Поэтому, в ожидании лучших времен, мы издавали
просто листки на машинке. Эти листки мы называли
«информация». Источники были самые различные. На­
248

дежнейшая информация шла от Эрнста (который, разу­
меется, не знал, как я использую сведения, сообщаемые
им мне при наших частых и продолжительных беседах).
Он обрабатывал газеты демократических стран : польские,
югославские, отчасти чешские, румынские и венгерские;
еще он читал рассекреченную тогда « Documentation
Française ». В частности, мы с ним перевели упоминав­
шуюся речь Тито в Пуле, которую я сейчас же пустил в
обращение. Еще он перевел по моему настоянию речь
Карделя о рабочих советах в середине декабря. Но тут
нас постигло жестокое « разочарование ». Не успел я
вручить первые листки перевода сотоварищам, как поя­
вился очередной номер журнала « Коммунист », в кото­
ром — хотя и мелким шрифтом — была полностью пере­
ведена речь Карделя, а крупным шрифтом она сопровож­
далась умеренной, но категорической критикой. Так что
наш труд в значительной мере обесценился. Ведь в
« Коммунисте » ее напечатали даже без купюр !
Сам я в это время вынул из хранилища Р Е Ч Ь Х Р У ­
Щ Е В А и пустил в оборот. П Р А В Д А О В Е Н Г Р И И была
непременным элементом наших материалов. Ира перево­
дила некоторые статьи из польских газет, которые, по
мнению Эрнста, были интересны, но на которые ему не
хватало времени. Переводы эти сначала инкриминиро­
вались Вербловской, но когда она пригрозила следовате­
лям, что расскажет про это обвинение своей сокамернице-польке, которая подлежала репатриации в Польшу,
то ей в тот же день было зачитано Постановление об
изменении Постановления об обвинении, из которого
устранялись все эпизоды, связанные с переводом из
польских газет тех или иных статей (речь шла о статьях,
подвергавшихся критике в советской прессе, но тем не
менее содержавшихся в польских газетах, приходивших
в СССР по подписке; например, о статьях Яна Котта в
« Przegl^d Kulturalny »). Таким образом, в конечном счете
переводы нам не инкриминировались.
Кудрова сообщила немногое, преимущественно пар­
тийно-комсомольскую информацию о том, как плохи
ревизионисты и т. п. Шрифтейлик сообщила кое-что о
Петрозаводске (где она в свое время училась), о Средней
Азии (откуда она только что вернулась). Из различных
случайных и относительно случайных источников шла
иная информация.
Перечисленные источники сообщали, как правило,
249

достоверную информацию. Во всяком случае, та часть
описанных информаций, которая была мною признана
достойной включения в информационный бюллетень,
оказалась по проверке органами ГБ соответствующей
действительности. Об этом я заключаю по следующим
основаниям. Ж елая уличить нас в клеветническом под­
боре « информации », они взяли подборку всех наших
листков, содержащую более ста отдельных пунктов, и по
некоторым пунктам приложили справки из соответству­
ющих местных органов ГБ : « Описанных в документе
событий на самом деле не было ». Так вот, такие справки
(в деле их шесть штук) приложены против не более чем
десяти утверждений, а по воспоминаниям Бориса — про­
тив ровно семи пунктов. Если бы у нас было больше
ошибок, они не преминули бы приложить таких справок
больше.
Ложная информация восходила к двум источникам.
Первый источник — передачи Би-би-си или, скорее,
Голоса Америки. Тогда, как известно, эти радиостанции
глушились, и в Ленинграде их практически невозможно
было слушать. А в Курске, Новгороде, пригородах Ленин­
града — слышать можно было неплохо. Данилов частич­
но записывал передачи — магнитофонов в те времена не
было, записывал, что и как успеет, — и сообщал Борису.
Тот — мне, но без ссылок на радиостанции, а со ссылками
на « надежных людей », которые побывали там. С одной
стороны, рос авторитет Бориса в моих глазах : знакомые
его знакомых были в разных местах, например, в Хаба­
ровске; с другой стороны, сама по себе информация была
очень уж интересной. Не знаю, может быть, уже Дани­
лов не сообщал Борису источник своей осведомленности.
Во всяком случае, инструктируя Бориса, я дал ему не­
преложное указание не пользоваться сообщениями ино­
странных радиостанций.
Именно против информации, восходящей к радио,
были справки о ее ложности. Не против всей, а против
двух или трех сообщений.
Другим источником ложной информации была ин­
формация, восходившая к Вишнякову. Я называю эту
информацию ложной по двум причинам : существовала
бумажка с круглой печатью о том, что описанные собы­
тия не происходили в действительности, и были показа­
ния самого Вишнякова, что он все эти утверждения
выдумал. « Выдумал зачем ?» — « Чтобы отвязаться от
250

Пименова », — ответил он. Но информация Вишнякова
была наиболее красочной и далеко идущей. Так, он со­
общал о выступлениях солдат против своих офицеров в
советских частях; о вооруженных столкновениях где-то
в Мурманске, и в таком роде. Правда, я отфильтровывал
информацию, в том числе и вишняковскую. Поэтому
наиболее сильных его данных — которые именно из-за
эффектности мне показались подозрительными — я не
включил в листки. Но даже отфильтрованные сообще­
ния Вишнякова оказались ложными на 100 %.
Еще мы распространяли разного рода стихи : Берг­
гольц, Мандельштама, Гумилева (несколькими стихами
мы были обязаны Никите, который как я позже понял,
был последним звеном цепочки, ведшей к Ахматовой),
Гидони, из упомянутого рукописного журнала « Ересь »
(например, Слепаковой). Курьезно, но пользовались успе­
хом куски из Асеева М А Я К О В С К И Й Н А Ч И Н А Е Т С Я :
Бездельничество — это все, что непрочно,
Что не обвеяно запахом щей,
Не схоже с былым, непривычно, порочно
И противоречит порядку вещей.
Порядок ж е явно пришел в беспорядок :
По-разному шли в учрежденьях часы !
И как ни сверкали клинки на парадах,
Но новая сила легла на весы...

и далее. Непременным в нашей пропаганде был Джон
Рид.
Будучи глубоко уверен в неминуемом близком аре­
сте (я даже удивлялся, что это они тянут с моим арестом),
я больше всего заботился о том, чтобы мое дело было
продолжено после моего ареста. В этом духе я разгова­
ривал со всеми, кто мог бы продолжить такую деятель­
ность. В частности, я велел Ире в случае моего ареста
уведомить всех моих знакомых немедля. Не помню, при
каких обстоятельствах я ей сообщил, что зову Вайля поэсперантски « Чаров », ибо « вайль » по-немецки, а « чар »
по-эспарантски означает одно и то же « ибо » по-русски.
На самом деле Чаров — была нелегальная кличка Вайля,
как Черизов — Вишнякова. Своей не помню, кажется,
Ребе лов.
Первые подозрения относительно роли Вишнякова
родились у меня числа 15 марта, когда во время очеред­
ной конспиративной встречи он вдруг заговорил так. У
251

них, в Библиотечном институте, есть Бубулис. Он лито­
вец. Настроен он, де, резко против не только советской
власти, но и против русских. У него, — продолжал Виш­
няков, — есть обширные связи с литовским националис­
тическим партизанским движением. У Бубулиса, дескать,
есть возможность от этих подпольных партизан достать
оружие. Так вот, надо бы вступить в контакт с Бубулисом, дать ему заказ и достать через него нам оружие.
Этот разговор вызвал во мне очень глубокие сомнения в
Вишнякове. Я знал немножко Бубулиса и видел, что при
всей оппозиционности его настроений он даже близко не
знаком ни с кем, кто когда-либо видел оружие. Я не
сомневался, что если предложить оружие членам нашей
организации, то они либо не будут знать, что с ним де­
лать, либо разбегутся от страха. Оружие было нам
совершенно бесполезно. Но кому было бы выгодно, чтобы
мы, не умея владеть оружием, обзавелись им? Только
тем, кто хотел бы иметь самые очевидные доказательства
нашей преступной деятельности. Кому был бы выгоден
факт наличия нашего контакта с националистической антироссийской и антисоветской организацией ? Только тем,
кто хотел бы подтвердить навязшую в свое время в зубах
догму, будто враги всех мастей всегда объединяются в
своей зоологической ненависти к трудовому народу и его
вождю (вождям). Вишняков был не дурак, насколько я
его знал. Значит, он предлагал свой план не по глупости.
Значит... Предложение я отклонил.
Примерно в те же дни состоялся другой разговор с
ним. Подхватив мои слова о неминуемом аресте в бли­
жайшее время, он предложил мне бежать в Финляндию,
пояснив, что у него будто бы есть знакомые, тропа какаято, по которой с гарантией меня безопасно переведут.
Тут у меня не осталось сомнений, к т о т а к о й Виш­
няков. Все предыдущие разговоры с ним всплыли в па­
мяти, и я увидел, что все его предложения клонятся
исключительно к УВЕЛИЧЕНИЮ БЕССПОРНОГО СО­
СТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ, причем сам он не сделал
ровным счетом ничего из поручавшегося ему. Ну, допу­
стим, он не знает моего личного отношения к проблеме
эмиграции — отношения, во все времена определенно
отрицательного. У меня в ушах звучали слова Перовской
Плеханову, звавшему ее в 1880 эмигрировать :
— Нет, нет. Я останусь здесь погибать вместе с
борющимися товарищами;
252

и она осталась в России с народовольцами, хотя не разде­
ляла ни их программу, ни тактику. Я был целиком согла­
сен с Фигнер, которая в 1933, обращаясь к находившейся
в эмиграции жене Кравчинского-Степняка, объясняла ей :
« Мы не поехали за границу и не хотим ехать; хотим
переживать все, что переживают все русские », одновре­
менно обращаясь с протестами к Сталину против произ­
вола. Мне казалось, что люди, критически относящиеся
к антиконституционной практике управления, полезнее
внутри страны, нежели снаружи. Кстати, хочу отметить
различие моей позиции сравнительно с близкой, но
другой позицией Ахматовой :
Нет, не под чуждым небосводом,
И не под сенью вражьих крыл, —
Но я была с моим народом,
Где мой народ, к несчастью, был. 46)

У Ахматовой мне неприемлема характеристика заграни­
цы « вражьими крылами » как обязательного пристанища
врагов, только и измышляющих, как бы навредить моему
народу. Я не верю в существование у России, Советского
Союза врагов. Мне кажется, что миф о врагах и вражьих
происках выдуман для того, чтобы проще было ликвиди­
ровать свою собственную оппозицию, выросшую на почве
чисто внутренних проблем, изобретен НКВД для того,
чтобы оправдывать существование своего ненужного
стране дорогостоящего аппарата.
Но, допустим, Вишнякову я этого не рассказывал,
хотя я это говорил многим. Но ведь всем известно, что
46)
При редактировании и сверке цитат я обнаружил, что в
свое время выучил стихи РЕКВИЕМА по неправильному спи­
ску. Это место читается у Ахматовой иначе — « вражьих крыл »
нет **). Но поскольку я рассказываю о моих прошлых взглядах, я
оставляю эту ошибку неисправленной, хотя ясно, что нельзя
приписывать Ахматовой те взгляды, которые я тут отстраняю
от себя.
*) Не только « вражьих крыл » нет у Ахматовой — всё
четверостишие читается иначе : « Нет, и не под чуждым небосво­
дом, // И не под защитой чуждых крыл — / / Я была тогда с моим
народом, // Там, где мой народ, к несчастью был ». Пользуюсь
случаем иеправить ошибку некоторых списков и западных изда­
ний, одним из которых, видимо, и пользовался автор, — отличаю­
щихся от истинного стихотворным размером (но не лексикой,
« вражьих крыл », действительно, и там нет). — Прим. Н. Горбаневской.

253

у Финляндии имеется соглашение с СССР о выдаче по­
литэмигрантов. Но ведь совершенно ясно, что переход
границы НИКОГДА нельзя гарантировать. Но очевидно,
что если у Вишнякова ЕСТЬ столь влиятельные друзья,
то он мог бы предложить и осуществить что-нибудь дру­
гое, более интересное. Наконец, кому выгодно, если я
буду схвачен при попытке перехода границы или даже
если я сумею убежать на Запад ? Всё тем же, кто хочет
представить венгерские события как плод интриг ЦРУ...
Довольно резко ответив Вишнякову, я постарался пре­
кратить разговор. Я стремился не дать понять Вишняко­
ву, ЧТО я о нем подумал. Не знаю, удалось ли. Упомя­
нутое « заявление Кобидзе », послужившее юридическим
предлогом для допроса Вишнякова (см. § 1), датировано
20 марта, а описанный разговор происходил между 15 и
18 марта. В процессе следствия следователи, и в 1963
полковник Лякин неоднократно меня заверяли : « Вы
ошибаетесь в отношении Вишнякова, мы провокацией не
занимаемся » 47).
Я стал обдумывать, как поступить. Рассказать о
своих подозрениях? Я помнил, что все подозрения в от­
ношении Этина, особенно всплывшие у меня, когда после
почти двух с половиной лет разрыва он вдруг в декабре
1956 или в январе 1957 напросился на встречу со мной,
— я записал в подробностях с доказательствами на бума­
гу и дал почитать кое-кому. И казавшиеся мне неопро­
вержимыми доводы нисколько не убедили, например, За­
славского. Он их отверг. Наученный опытом, я ломал
голову, как раздобыть улики против Вишнякова, которые
убедили бы всех. Пока же я молчал. До дня ареста, до
25 марта, придумать мне ничего не удалось.
Наконец, последнее, что я организовал — уже перед
самым арестом. Примерно с конца января у меня в доме
я стал собирать различных людей, как правило, не при­
надлежащих организации, и уж во всяком случае —
КАК не принадлежащих организации. Встречи — капи­
тан Прав дин со смакомупотреблял слово «сборища»,
а я не знаю, какое существительное русского языка
47)
в это время не вышли еще такие шедевры литературы,
как МЕРТВАЯ ЗЫБЬ, ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ, ВОЗМЕЗДИЕ и др.,
факт публикации которых должен убедить, что в подобных дей­
ствиях нет ни грамма предосудительного; напротив, они похваль­
ны.

254

описывает, что полузнакомые собрались не ради девочек
и не хлестать водку48), — присходили по воскресеньям
раз в две недели. Для себя я преследовал следующую
цель. Мне хотелось лучше разобраться в некоторых
узловых исторических моментах. Разумеется, речь шла
об истории Революции. Я лучше уясняю сам себе мате­
риал, когда расскажу его вслух, особенно, если слуша­
телей несколько и они активно перебивают меня вопро­
сами. Словом, по анекдоту, бытующему среди препода­
вателей высшей математики : « Прочел курс первый раз
— студенты не поняли. Прочел на второй год то же —
поняли. Прочел на третий — и сам понял ». Поэтому я
созывал аудиторию слушать меня, слушать, как я буду
думать вслух. Это обещало быть интересным, поэтому
знакомые охотно приходили. Но из соображения самолю­
бий было бы нерезонно все время ораторствовать мне
одному. Ира раздраженно относилась к моему централь­
ному положению, к тому, что — по ее словам — « мне все
в рот смотрели » (что, кстати, было неправдой : Заслав­
ский и Орловский спорили со мной как с равным, Шрифтейлик высмеивала меня; сама же Ира руководствовалась
« презумпцией жены » : если нечто утверждает муж, зна­
чит, это неверно). Поэтому я изо всех сил уговаривал
других выступать и докладывать на исторические темы,
которые они сочтут для себя интересными. Я сделал
доклад о Гапоне. С чем выступил Заславский — не
упомню. Эрнст провел обзор деятельности органов ВЧКОГПУ-НКВД по 1938. Потом я сделал доклад по оппози­
ции 1925-27 годов. Были намечены еще очень хорошие
темы. Кроме названных лиц, присутствовали : Шрифтейлик с Виктором Желновым, Никита с Мариной, Зубер
с Корбутом, один раз — Кудрявцев. Конечно, Вербловская. Кажется, Зубер приводила еще кого-то или приво­
дил Заславский? Как попал Кудрявцев — не могу по­
нять, ибо общий принцип отбора лиц — принцип, кото­
рый я объяснял Ире, — был : « знакомые домами ».
Позже ходила легенда, будто это была « школа для обу­
чения урокам революции», « перенятия ее навыков». В
замыслах у меня этого не было. Технические вопросы
мы как раз и не обсуждали, вопреки легенде. Скорее,
я, Игорь, Эрнст выискивали закономерности развития, а
48)
Какое из слов подойдет : Естречи, гости, приемы, рауты,
суаре, вечеринки, собрания, чтения, журфиксы, « воскресенья » ?

255

не рецепты, как нам поступать. (Для смеха стоит упо­
мянуть еще одну версию, получившую некоторое хожде­
ние в научных кругах, где слышали про это дело. Уверя­
ли, будто все эти сборы у меня дома имели целью лишь
сексуальное развлечение, а политика была придумана
для-ради лучшего заманивания девочек. По крайней
мере, мне в Новосибирске один знакомый выговаривал
году в 1965 : « Девочек и без политики можно было бы
обеспечить ». Меня так позабавила сия версия, что я даже
не стал ее опровергать.)
Я уже не первый раз поминаю Гапона. Надо бы по­
яснить, почему. Грубо говоря, мой взгляд на Гапона49)
таков : с целью помочь рабочему классу он использовал
свою служебную близость к полиции, злоупотребил до­
верием градоначальника, создал первый легальный мас­
совый союз рабочих, организовал первую всеобщую поли­
тическую забастовку и вызвал демонстрацию 9 января,
т. е. Революцию 1905 года. Ж елая в декабре 1905 повто­
рить удачный опыт, он с теми же целями завязал кон­
такты с охранкой, но, наткнувшись в этот раз вместо
дурака Фуллона на проницательного Рачковского, запу­
тался и стал служить на деле не революции, а охранке.
Проблема Гапона вызывала уйму подчиненных ей само­
стоятельных проблем. В частности, у нас возникли споры
о соотношении легальной и нелегальной деятельности.
Мы с Игорем много спорили, в какой мере могла бы
разразиться революция, если бы для нее не существовало
« легальной щели » в виде гапоновского « Союза русских
фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга » (и дру­
гой щели — « банкетной кампании » осени 1904). Про­
блема усложнялась еще потому, что обе эти щели возни­
кли только в результате заведомо нелегальной деятель­
ности : убийства министра внутренних дел Плеве социалистами-революционерами.
В связи с моим последним докладом я обложился
стенограммами съездов, марксистскими первоисточниками
и начал писать — уже после доклада — статью о миро­
вой революции, ориентации Ленина и Троцкого в этой
связи, о борьбе государственных потребностей с этой
догмой, об изменении в составе и руководстве больше­
вистской партии в период последней оппозиции Каме­
49) См. воспоминания Рутенберга, Поссе, Горького о Гапоне.

256

нева-Троцкого. Статья начиналась с анализа К О М М У Н И ­
С Т И Ч Е С К О Г О М А Н И Ф Е С Т А словами « Что такое со­
циализм ? », — за чем в тексте следовал ответ цитатами
(в том числе из « снов Веры Павловны »), а потом рассма­
тривались пути его достижения и т. д. Следователи при­
няли эти слова за заголовок статьи и в следственном
деле она — неоконченная, в рукописи — хранится как
статья под названием Ч Т О Т А К О Е С О Ц И А Л И З М ?
В марте же я узнал — они мне в этом признались,
— что ни Марина Таирова, ни Никита Дубрович не были
первокурсниками. Он был девятиклассником, она — де­
сятиклассницей, им было по 16 лет. Солгали они, резонно
опасаясь, что малолетних я не подпущу к себе. В этом
они не ошиблись. Но вот что было делать теперь, когда
я уже обращался с ними как со взрослыми ? ! Прогнать ?
Бессмысленно, да и в высшей степени оскорбительно. Я
предпочел сохранить внешне прежние отношения, ис­
ключив из упоминания что-либо, связанное с « револю­
ционной деятельностью », и постепенно привести в норму
отношения незаметно для них.
Отступление о лжи несовершеннолетних. Позже мне
приходилось знакомиться с другими людьми, которые в
молодости солгали то или иное, дабы проникнуть или
утвердиться во взрослом кружке, на участников которого
они смотрят снизу вверх. Туда их тянет любопытство,
жажда сравняться со взрослыми, такая естественная в
юношеском возрасте. Когда они обосновываются во взро­
слой среде естественно, без обмана, отношения как-то
утрясаются, нормализуются. Если же имел место обман,
то кончается это — по моим наблюдениям — лютой
личной ненавистью, отвращением обманувшего к обману­
тым. Я не берусь формулировать психологическую зако­
номерность, приводящую к такой переоценке. Я сообщаю
просто известные мне факты из жизни российской ин­
теллигенции 50-60-х годов XX века. Эта переоценка
зачастую подхлестывается тем обстоятельством, что, па­
мятуя первую ложь несовершеннолетнего, его начинают
необоснованно заподазривать (например, Зубер в мае по­
прекнула Дубровича, что он, де. « погубил » меня своими
показаниями), а тогда нечистая совесть солгавшего хва­
тается за предлог, чтобы уличить « их всех » в недобросо­
вестности, в беспочвенных огульных подозрениях, Он
не видит о т н о ш е н и й между отдельными членами
взрослого кружка; для него они все — о н и , противо­
257

положные е м у . Поэтому все и виноваты в неверном
попреке одного. Отсюда быстрый поворот на 180°.
Для меня же их ложь означала еще одно дополни­
тельное обвинение : вовлечение в свои сети несовершен­
нолетних. Как бы их же собственными и многочислен­
ными другими показаниями ни выяснялось, что они прос­
то-напросто обманули меня, — привкус нечистоплотности
остался. И потом, руководствуясь заповедями Александра
Михайлова и Бориса Савинкова — « никогда не вовлекать
в организацию несовершеннолетних », — я чувствовал
себя, независимо от внешних обвинений, весьма скверно.
С каждым днем марта я все заметнее ощущал, что
нелегальная деятельность выдыхается. Возбуждение
конституционных чаяний 1956 года улеглось. Я глубоко
убежден, что если бы ГБ не вмешалось и не арестовало
нас, то мы бы перессорились и разбежались не позже,
чем к лету, сами по себе50). Этому способствовало и то,
что я « обманул надежды » на листовки. Мне переставали
верить. Исчезло то, что оправдывает в веках всякую
заговорщицкую деятельность : единый порыв, всеобщее
воодушевление, подразумеваемое согласие всех в том,
что, как прежде, положение оставаться не может. « Конспирацио» и означает-то «совместное дыхание». Я ду­
маю — и смутные мысли об этом зашевелились в моем
мозгу в марте 1957, — что из всей эпопеи с организацией
к лету осталась бы разве дружба с Борисом Вайлем да,
менее вероятно, с Ирмой Кудровой.
Именно такое настроение, что все закончилось « само
по себе », побудило меня при последней встрече с Кудро­
вой « с уверенностью » заявить, что, « по-видимому, опас­
ность ареста миновала ». Она мне дала — или взяла от
меня ? — такой « криминал », как альманах « Литера­
турная Москва». Я помню, что он там фигурировал, ибо
на его форзаце я что-то рисовал, объясняя расположение
чего-то. Мы встретились в субботу, 23 марта, в садике
перед Адмиралтейством, часов в 5 вечера. В это время
в Большом Доме Вишняков уже давал свои подробные
показания, без которых не было юридического повода
обращаться к прокурору города за санкцией на мой арест.
Закончу описание этих предарестных месяцев одним
эпизодом тех дней. Раз, когда я возвращался около
полуночи с работы, мне предстояло свидание с Борисом,
50) Сходное чувство было, как я выяснил позже, и у Б. Вайля.

258

на Халтурина у определенного дома. С работы я вышел
вместе со своим сослуживцем-доцентом — который,
кстати, примерно с января стал явно шпионить за мной,
подбирая все бумажки, которые я бросал или забывал.
Мы поехали троллейбусом. У Витебского вокзала ему
надо было выходить. Я попрощался с ним за руку и
остался сидеть — троллейбус был полупустой, — сказав,
что поеду до Невского. Он вышел. В это время наперерез
троллейбусу слева подъехало такси, высаживая пасса­
жиров, и блокировало троллейбус. В один миг родилось
решение, как избавиться от хвоста-слежки, идя на сви­
дание с Борисом. Я выпрыгнул в только что начавшую
закрываться заднюю дверь — никто не мог последовать
за мной — и кинулся в еще раскрытую дверь такси. Не
сбрасывая старого счетчика — ведь таксист не имел
права брать новых пассажиров здесь, он обязан был
подъехать к стоянке, находившейся метрах в 20, —
шофер дал газ. Около Звенигородской он подкрутил
счетчик. Вмиг мы оказались на Халтурина, рядом с
ждущим Борисом. На счетчике было рубля три, у меня
была только десятка, у шофера не было сдачи. Я попро­
сил трешку у Бориса, кинул шоферу, и мы скрылись в
подворотне.
На следствии этот эпизод отозвался двояко. Вербловской капитан Правдин говорил : « Конечно, Пименов не­
плохой конспиратор и умеет заметать следы. Но он
забывает про современную технику». Вайлю следователи
внушали мысль, что я жил за его счет (трешка, которую
я ему, конечно, не отдал : нынешние 30 копеек), а сам
разъезжал на такси и ходил по ресторанам. Меня они
соответственно стыдили.
Кстати, о ресторанах, откуда они взялись. Как-то
Кузнецов попросил меня прийти к ним в институт для
встречи с созданной им группой. Я согласился, но по­
просил заранее позаботиться о подходящей аудитории в
институте (ЛИСИ). Он заверил, что обеспечит, но в день
свидания вдруг объявил, что аудитории нет. Предложил
направиться в ресторан или пивную, поговорить там. Со­
провождавшие его приятели (помню среди них Акмена)
поддержали его. Представляя заранее, как писателями
соответствующего жанра разрисовываются « ресторанные
встречи », я было отказался наотрез. Но так как погода
была скверная и стояла альтернатива : прогнать их и,
может быть, рассориться либо пойти с ними, — то я
259

согласился двинуть в столовую на Невском. Там за што­
рами был огорожен стол. Они взяли несколько бутылок
пива, но пить-то я уж наотрез отказался, будучи все
время начеку на предмет будущей недобросовестности.
Капитан Правдин оправдал-таки мои ожидания, но толь­
ко в устной форме. Ни в какие обвинения, ни даже в
мою характеристику ни « жизнь за счет студента Вайля »,
ни « пьянки в ресторанах » не попали. Думаю, что Правдину эти обвинения нужны были в основном для того,
чтобы вывести нас с Борисом из равновесия, а не сами по
себе.
Перечитывая написанное, я обнаружил немалую
толику « игрового момента » в моем поведении. Это — не
ретроспективная рисовка. Сошлюсь на свидетельство
Иры, которая в августе 1957, в тюрьме, писала стихи,
содержавшие строки :
Мы по Большому ночью шли домой.
Хрустел мороз под нашими ногами.
Тогда назвал ты это все — игрой,
В которой все — рискуют головами.

И далее вопрошала: «Ужель игра тебе всего важнее?».
И я сам в апреле писал, имея в виду себя, Бориса, Игоря :
Я не думаю о тех, кто арестован :
Проиграл свою игру — плати.
П родолж ен ие следует

260

СТАТЬИ

И

ОЧЕРКИ

Этот раздел самиздатского сборника включал работу Е. Гне­
дина « Из истории отношений между СССР и фашистской Гер­
манией ». Поскольку эта работа вышла отдельным изданием в
изд-ве « Хроника », по согласованию с московской редакцией
« Памяти » она не включена в настоящее издание.

Марк Поповский
ДЕЛО ВАВИЛОВА
(Главы из книги)
Николай Иванович Вавилов (1887-1943) — выдающийся гене­
тик, ботаник, селекционер, путешественник-географ. Член-коррес­
пондент Академии наук (1923-), директор Института растениевод­
ства (1925-), лауреат премии им. В.И. Ленина (1926), академик
АН СССР (1929-), Президент (1929-1935), академик и Вице-прези­
дент (1935-) ВАСХНИЛ, директор Института генетики (1934-).
Арестован в августе 1940, погиб в тюрьме.
Судьба Вавилова вызвала в 1960-е гг. огромный интерес и
энтузиазм общественности. Имя его приобрело небывалую попу­
лярность не только вследствие осознания новым поколением
масштаба научных заслуг Вавилова, но и благодаря совершенно
особому нравственному ореолу, возникшему вокруг личности
ученого-борца за подлинное естествознание.
Однако в массе материалов о нем, помещенных в подцен­
зурной печати, эта борьба почти не затронута. А что касается
глубокой и добросовестной биографии, в которой был бы воссоз­
дан истинный облик Вавилова во всей своей сложности, — то
читатель еще лишь ждет ее.
Попыткой именно такого исследования о Вавилове и является
работа М.А. Поповского.
Книга состоит из десяти глав, посвященных последнему пят­
надцатилетию жизни ученого. Мы публикуем три из них (гл. 7-9).
Десятая глаза повествует о посмертной судьбе Вавилова и сводит
воедино многочисленные факты борьбы вокруг его имени в конце
1960-х гг.
Публикация предваряется интервью, которое М.А. Поповский
дал нашему сборнику. В октябре 1977 М.А. Поповский эмигриро­
вал из СССР.

263

И н т е р в ь ю с автором

Февраль 1977
Вопрос : Марк Александрович, несколько лет Вы исследовали
жизнь Николая Ивановича Вавилова — его биографию, научное
творчество, — что завершилось в 1974 Вашей книгой ДЕЛО
ВАВИЛОВА. Почему Вы избрали для изучения именно эту
судьбу ? Как возникла у Вас мысль написать биографию этого
ученого ?

Впервые я услышал имя Николая Ивановича Вави­
лова в 1957 г. К тому времени я уже более десяти лет
занимался журналистикой, писал о биологах, агрономах,
селекционерах и н и к т о н и к о г д а н и ч е г о мне о
Вавилове не говорил. Насильственное забвение, которому
подверглось имя Н.И., было так хорошо организовано,
что даже мне, профессиональному журналисту, годами
не удавалось услышать хоть что-нибудь об этом крупней­
шем биологе советской поры. В 1951 г. я был в ВИРе
(Всесоюзный институт растениеводства), неделю беседо­
вал с сотрудниками, с директором института И.Г. Эйхфельдом — писал очерк о полярном земледелии, — и не
нашлось ни одного человека, который решился бы
сказать мне, что основателем этого института, его первым
директором был Вавилов.
В 1957 г. в Краснодаре (я писал в то время о селек­
ционере М.И. Хаджинове) я увидел на стене портрет
человека, который привлек мое внимание удивительно
открытым выражением лица, доброжелательными, до­
брыми блестящими глазами. Я спросил, кто это, и тут
впервые услышал имя Вавилова. В тот вечер Хаджинов
в первый раз рассказал мне о своем учителе, и тогда же
у меня возникло желание написать о Николае Ивановиче.
Характер этого человека показался мне очень привлека­
тельным, не говоря уже о том, что я узнал, сколь он зна­
чителен в науке.
Однако ни в 1961 г., ни в 1962 г. мои попытки за­
ключить договор на эту книгу не к чему не привели.
Издательство « Молодая гвардия », куда я подавал заяв­
ки, отвечало, что писать о Николае Вавилове еще « не
время » (затем, однако, редактор этого издательства С.Е.
Резник сам заключил договор и выпустил книгу о Вави­
лове в серии « Жизнь замечательных людей »).*) Было
1) С. Резник. НИКОЛАЙ ВАВИЛОВ. М., « Молодая гвардия »,
1968.

264

ясно, что, пока академик Т.Д. Лысенко верховодит в био­
логической науке, никакую правду сказать о Вавилове не
удастся. Но уже через два-три дня после того, как произо­
шло смещение Н.С. Хрущева, я написал письмо заведую­
щему отделом публицистики в « Новом мире » А.М. Ма­
рьямову с просьбой командировать меня в ленинградские
архивы. Осенью 1964 г. я был первым, кто « ворвался »
в ЛГАОРСС (Ленинградский государственный архив Ок­
тябрьской революции и социалистического строительства),
первым увидел документы о Вавилове и смог писать о
нем. В результате этой поездки возникла та часть книги,
которая потом стала называться 1 0 0 0 Д Н Е Й А К А Д Е М И ­
К А В А В И Л О В А и была опубликована в « Просторе » 2).
Теперь я вижу, что правильно поступил, когда ки­
нулся в архивы и сразу начал писать о последних днях,
проведенных Вавиловым на свободе, ибо тут-то как раз
и лежал весь узел судьбы героя. Эта часть жизни уче­
ного наиболее общественно значима; она больше всего
говорит о Вавилове-человеке и о той трагической обста­
новке, которая в конце концов его погубила.
Вопрос : Из сказанного можно, в частности, сделать вывод,
что хотя, начиная с 1955 г., упоминания о Вавилове уж е и про­
никали в печать, но серьезные публицистические исследования
или художественные биографии Вавилова вплоть до 1964 г. выйти
в свет не могли. Правильно ли я Вас понял ?

Это верно. Вавилов официально был реабилитирован
в 1955 г. Вскоре его ученики стали издавать произведения
ученого — сугубо специальные статьи, без комментария,
без всякой попытки касаться судьбы автора. Моя попыт­
ка разобраться в биографии ученого — это была первая
по-настоящему серьезная попытка, потому что сочинение
А.И. Ревенковой3), которая была близка к Лысенко,
представляет собой мифологическую биографию Вави­
лова. Книга эта являлась превентивной мерой Лысенко с
целью пресечь попытки написать подлинную биографию.
Сочинение Ревенковой попало за границу и многих там
ввело в заблуждение. Сейчас я получаю письма от моло­
дого агронома и журналиста из Болгарии, который со­
бирается писать биографию Дончо Костова — генетика
2) « Простор », Алма-Ата, 1966, №№> 7-8.
3) А.И. Ревенкова. НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ВАВИЛОВ. 18871943. М., Изд. с.-х. литературы, 1962.

265

и друга Н.И., тоже трагически скончавшегося, — молодой
болгарин имеет в своем распоряжении только книгу
Ревенковой, и представления его о причинах и обстоя­
тельствах травли и гибели Вавилова чрезвычайно иска­
жены.
Вопрос : Какие материалы Вам удалось привлечь для своей
работы ?

В общей сложности я поднял материалы семи архи­
вов. Среди них архив ВИРа, затем та часть ВИРовского
архива, которая попала в ЛГАОРСС, архив ВАСХНИЛ
(Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им.
Ленина), архив Географического общества СССР, архив
саратовской тюрьмы и т.д. Также удалось побеседовать
со ста свидетелями жизни Н.И. Очень много людей при­
слали свои письма (больше половины этих людей уже
нет в живых, всё это были очень старые люди). Мне
помогла также радиожурналистка Алла Хлавна, которая
записала на магнитную ленту рассказы саратовских
ученых, — теперь уже никого из этих людей нет в
живых, но магнитная запись существует.
Важное значение, как источник материалов к био­
графии, имеет моя международная переписка. Наиболее
ценным из того, что я получил, являются письма Н.И.
к ряду английских и американских ученых. Особенно
я ценю воспоминания о Вавилове нобелевского лауреата
Г.Дж. Мёллера, частично включенные в эту книгу и опу­
бликованные в свое время журналом « Природа » 4).
Главная же удача, конечно, — следственное дело № 1500
с грифом « Хранить вечно » — дело, которое я получил в
Прокуратуре СССР.
Вопрос : Что в общественной атмосфере помогало Вашей
работе и что Вам мешало ?

Как только я прикоснулся к первому архиву —
ЛГАОРСС — и увидел первые документы, связанные с
Н.И., я понял, что должен немедленно рассказать об
4)
МЁЛЛЕР О ВАВИЛОВЕ. Публикация и комментарии М.А.
Поповского. « Природа », М., 1967, № 9, сс. 62-67. С сокращ. : см.
« Генетика », М., 1968, IV, № 3, сс. 49-53, а также кн. РЯДОМ С
ВАВИЛОВЫМ. Сборник воспоминаний. Изд. 2-е, доп., М., « Совет­
ская Россия », 1973, сс. 248-251.

266

этом людям. Я тут же начал публично выступать. В
общей сложности я выступил 50-60 раз : несколько раз в
ВИРе, в ряде институтов Ленинграда, Саратова, Москвы,
в Домах ученых, в библиотеках и т. д., и это было, с
одной стороны, очень благотворно (потому что после каж ­
дого выступления находились люди, которые готовы
были мне помогать : что-то они знали, что-то они вспоми­
нали, передавали меня из рук в руки от одного современ­
ника Вавилова к другому), а с другой стороны, тут же
потек ручеек доносов : в СП (Союз писателей) и в Про­
куратуру СССР, в силу чего некоторые мои выступления
были запрещены, в частности, в ВАСХНИЛ, в СП (196869).
В Москве у меня был длинный разговор с тогдашним
нашим благодетелем, генералом КГБ Ильиным5). Гене­
рал, показывая мне присланные из Ленинграда доносы,
требовал, чтобы я впредь тюремного периода своего героя
не касался. Я ответил, что у меня есть только одна исто­
рия, а второй в запасе нет. После этого выступление в
Доме литераторов было запрещено. В Прокуратуре тоже
быстро откликнулись на мои публичные речи : я был
приглашен генералом Д.Т. Тереховым, который в очень
любезной манере, даже сокрушенно, говорил мне : « М.А.,
мы ведь дали Вам следственное дело Вавилова не
для того, чтобы Вы выступали, а для того, чтобы Вы
писали ». Я отвечал, что писать и выступать — для
писателя занятия равноценные. « Да нет же, — сокру­
шенно и расстроенно пояснил генерал Терехов, надзи­
рающий, как известно, над политическими делами от
лица Прокуратуры, — мы-то думали, что Вы если и
напишете, то цензура вычеркнет все это ! ». Так опечалил
я бедного генерала.
А вообще говоря, обстоятельства были таковы, что
почти всё, что я хотел получить, я получил. И между­
народная, и внутрисоюзная переписка, и встречи дали
очень большой материал. Прелесть работы заключалась
в ее пионерском характере, в том, что все получаемые
письма несли свежую, новую, никому до того неведомую
информацию. Я каждый день что-то узнавал, открывал
5)
Ильин В.Н. — из крупных чинов госбезопасности. Не бу­
дучи членом СП, долгое время занимал пост секретаря МО СП
по оргвопросам (до 1 июня 1976).

267

для себя, это была волнующая пора, и я вспоминаю
работу над книгой о Вавилове с большой радостью.
Вопрос : Весной 1966 г. Александр Гладков опубликовал
статью 6) с рассказом о Вашем выступлении в ВИРе. Но рассказ
этот, по всей очевидности, неполон. Скажите, пожалуйста, не­
сколько слов об атмосфере Ваших встреч с учеными.

Для того, чтобы представить атмосферу моих пу­
бличных выступлений в 1960-х годах, надо вспомнить,
что разоблачения XX и XXII съездов партии уже серьез­
но подточили среди интеллигенции страх и молчаливую
покорность сталинской поры. Мои выступления с массой
разоблачительных фактов публика воспринимала чрез­
вычайно жадно. Встречи продолжались иногда по три
часа, меня засыпали вопросами, записками. В зале воз­
никало силовое поле всеобщего возбуждения, негодова­
ния, потрясения. Я видел на глазах людей слезы : мои
слушатели вспоминали трагические судьбы своих близ­
ких. Вспоминаю такой эпизод. В переполненном Помпей­
ском зале Института растениеводства я читаю один за
другим вавиловские письма, документы. Дохожу до
доносов 1930-х годов, спрашиваю : « Здесь проф. Сидо­
ров ?» — отвечают — « Здесь !» — « Сейчас, профессор,
я прочитаю то, что Вы сказали оперуполномоченному
НКВД о Н.И. в сентябре 1938 ». Зал замер. Читаю. Потом
гул голосов, рев негодования. Из первого ряда выскаки­
вает и бежит вон заместитель директора ВИРа Сидоров.
« А проф. Шлыков здесь ?» — « Здесь !!! » — Поднимаю
повыше фотокопию доноса Шлыкова на академика Вави­
лова, чтобы все могли видеть подпись и дату — 1937.
Громко читаю документ. В ответ зал разражается смехом,
криками ужаса и возмущения. Я считаю, что те подлин­
ные человеческие чувства, которые удавалось вызвать,
читая засекреченные бумаги, имели для моих слушателей
оздоравливающий характер. А.К. Гладков описал как раз
одну из таких волнующих встреч. И описал довольно
точно.
Вопрос : М.А., Вы сказали, что из всех найденных материа­
лов Вы считаете наиболее значимыми переписку с Мёллером, вос­
поминания, записанные Вами или представленные Вам авторами,
в) А. Гладков. ДЕЛАТЬ ЖИЗНЬ С КОГО... Заметки о био­
графическом жанре. « Комсомольская правда », М., № 93, 21.4.1966.

268

и, с другой стороны, плоды своей работы в архиве Прокуратуры,
т. е. в архиве НКВД-КГБ. Позвольте в связи с этим два вопроса.
Вопрос первый — все эти воспоминания, которые Вы собрали,
продолжают оставаться в Вашем собственном литературном архи­
ве или Вы собираетесь поместить их в какое-либо архивохра­
нилище ?

Все эти материалы — десятка два папок — моя
собственность; я добыл их, расходуя свое время и силы.
Пока я никуда их не собираюсь передавать, так как мне
совершенно ясно : любой государственный архив в Совет­
ском Союзе есть тюрьма документов. Я протестовал, в
частности, против передачи в Пушкинский дом докумен­
тов Максимилиана Волошина. Любитель поэзии, историк
литературы наткнется на непреодолимые преграды, если
пожелает получить стихи Волошина из архива. Конечно,
попадая в руки безграмотных и малокультурных людей,
исторические документы подчас оказываются в опасно­
сти. Но, оседая в государственных архивах, они уж точно
попадают в к а м е р у . Передать сейчас вавиловские
материалы в архив — это значит навсегда скрыть их от
исследователей. Я никогда не забуду, как, работая в
архиве АН СССР, нашел материалы, относящиеся к не
состоявшемуся в Советском Союзе Y H Генетическому
конгрессу. Я сделал выписки — обычные выписки, —
что писал директор Института генетики в Москве, что
ему отвечали на Западе, какая была переписка у Вави­
лова с Молотовым и Литвиновым и т. д. Каких же огром­
ных усилий стоило мне эти выписки из архива Академии
получить ! Директор архива Б. В. Левшин буквально
вырывал, силой отнимал у меня эти листки. Не стану
предсказывать судьбу моего вавиловского архива, но,
пока это достояние мое, любой человек, желающий иссле­
довать творчество Вавилова, может этими материалами
пользоваться.
Вопрос : И второе. Не могли бы Вы, хотя бы кратко, оста­
новиться на основных моментах предыстории Вашей работы в
архиве Прокуратуры ? Как Вы получили доступ к этому архи­
ву (это был, по-видимому, беспрецедентный случай в нашей
истории) ?

Думаю, что мне сильно повезло. Крушение Хрущева
повело к некоторому ослаблению власти вообще, к неко­
торой растерянности чиновников всех рангов. Одно из
следствий такой растерянности — неожиданная для нас,
269

историков, политика открытых дверей в архивах. Посла­
бление это продолжалось недолго, не более полутора лет.
Помню, что в стенной газете в ЛГАОРСС появилась тогда
широковещательная заметка, что надо-де как можно
больше публиковать, больше исследователей к архиву
привлекать и т. п. Но к тому времени, когда эту газету
заменили следующим номером, я, как говорится, еле ноги
унес с теми бумагами, которые мне удалось скопировать
в ленинградском архиве Октябрьской революции. В пору
архивной оттепели мне посчастливилось найти умного
человека, юрисконсульта СП, который посоветовал мне
написать в секретариат СП, что именно я хочу в архивах
получить, почему материалы следственного дела Вави­
лова мне необходимы. Я написал, что мне хотелось бы
знать, имела ли отношение биологическая дискуссия
тридцатых годов — эта свара, что затеял Лысенко, —
к аресту Вавилова в 1940 г. или же арест свершился по
каким-то другим причинам, в которые я не заглядываю
и не буду заглядывать. В связи с этим я прошу Союз
писателей СССР ходатайствовать перед Прокуратурой
СССР о выдаче мне следственного дела Вавилова. Тог­
дашний секретарь СП по оргвопросам К.В. Воронков, оче­
видно, тоже в либеральном, « оттепельном » угаре пребы­
вая, обратился к первому заместителю Генерального про­
курора СССР М.П. Малярову, и я предстал пред ясны
очи этого небезызвестного деятеля. Здесь мне снова был
задан тот же вопрос — к чему мне следственное дело ? И
я снова ответил, что только ради познания сути научных
споров. После этого Маляров позвонил Терехову, каби­
нет которого находится этажом ниже, и приказал Дело
дать. От Терехова я снова услышал тот же самый кримимальный вопрос и ответил столь же « невинно ». Наконец,
появился полковник юстиции, который нес в руках де­
сять толстых растрепанных томов Дела Вавилова — семь
томов собственно Дела и три тома реабилитационных
материалов. Эти тома были положены перед Тереховым.
Тот полистал, посмотрел : « Что Вас интересует ?» — Я,
затаив дыхание, выпалил : « Лысенко ! Какую роль Лы­
сенко играл в гибели Вавилова ? » Полистав Дело, гене­
рал сказал : « Да нет, тут не установлено никакого его
участия ». А потом : « Ну, да что я Вам буду говорить.
Может быть, Вы сами посмотрите ? » На что как можно
более безразличным тоном я отвечал : « Да, конечно, мо­
жет быть, я действительно сам посмотрю ». — « Когда Вы
270

начнете работать ?» И снова я решил испытать судьбу,
ответив, что смогу читать Дело только с завтрашнего дня,
хотя мне очень хотелось вцепиться в эти бумаги немед­
ленно.
Со следующего дня (это было в апреле 1965 г.) я
стал приходить в Прокуратуру как на службу, с утра,
высиживал по несколько часов, принося с собой каждый
раз новую тетрадку. За неделю-полторы я сделал все
нужные выписки. Действительно, другого такого случая
не знаю, потому что ни сотрудники Вавилова, ни его
родственники к Следственному делу № 1500 допущены
не были.
Вопрос : А они делали такие попытки ?

Да, они пытались, но им было отказано. Они бы там
увидели и узнали много для себя страшного. В частности,
там были вложены две реабилитационные справки с
разными датами смерти. Там были личные письма Н.И.,
ужасные, душераздирающие, которые теперь уже вошли
в мою книгу. Там были его тюремные портреты — где он
выглядит таким худым, измученным, что даже мало
похож на себя.
Вопрос : Эти портреты так и остались в единственном экзем­
пляре там в архиве ?

Да, они так там и остались, хотя Вы сами понимаете,
как сильно мне хотелось сделать эти портреты и подлин­
ники писем Н.И. достоянием общественности. Но я решил
не рисковать ничем.
Вопрос : В книге Вы упоминаете Агентурное дело, заведен­
ное на Вавилова. Не можете ли Вы коснуться этого вопроса
подробнее ?

Доносы агентов НКВД-НКГБ занимают в Деле № 1500
вторую половину девятого тома (десятый том, очевидно,
также состоит из агентурных материалов, познакомиться
с ним мне не разрешили). Думаю, что вначале Агентур­
ное дело составляло отдельные тома, но когда прокурор
Колесников в 1955 г. принялся готовить реабилитацию
Вавилова, он подшил вместе все нужные ему для реаби­
литации материалы. Выдавая мне очередной, девятый
том Дела, полковник юстиции П.И. Шарутин перегнул
271

папку пополам и сказал : « Вот это смотрите, а в ту часть
заглядывать не полагается ». Я, однако, тут же заглянул
в запретную часть папки и, пользуясь тем, что чины
Прокуратуры не слишком ясно понимали мои права и
обязанности, у них на глазах выписал несколько доносов,
которые вы можете теперь найти в моей книге.
Вопрос : У Вас весьма большой опыт работы с архивами
той поры, а опыт занятий в архиве госбезопасности, к сожале­
нию, действительно остается уникальным. Не известны ли Вам
счастливые финалы в архивных судьбах того времени ?

Я могу только сказать, что на письмо тогдашнего
вице-президента АН В.А. Кириллина к председателю
КГБ В.Е. Семичастному мы получили ответ — он приво­
дится в моей книге, — в котором есть слова очень знаме­
нательные : что материалы, изъятые у Вавилова при
аресте, — в частности, речь шла о научных трудах, за­
писных книжках, письмах (по рассказам очевидцев, из
кабинетов Вавилова вывезли целый грузовик бумаг), —
уничтожены как не вошедшие в Следственное дело. Я
эту формулу впоследствии неоднократно слышал. Оче­
видно, уничтожение бумаг, не вошедших в следственные
дела, и является основной формой взаимоотношений
госбезопасности с бумагами ученых и писателей. И по­
этому мы не знаем, например, последнего романа Бабеля,
мы не находим многих других литературных и научных
материалов — всего того, что не вошло в следственные
дела. А так как дела эти, по существу, всегда мифотвор­
чество — то практически всё, что не укладывалось в
необходимые госбезопасности схемы, уничтожалось.
Вопрос : М.А., из текста книги видно, что, по Вашему мне­
нию, Н.И. исторически был не только жертвой. Нельзя ли ска­
зать об этом подробнее ? А кем ж е он был еще ? Можно ли
считать, что в каком-то смысел Вавилов и сам был гонителем ?

Нет, гонителем Н.И. не был никогда. Надо говорить
о совершенно другой ситуации, которая выявилась для
меня, едва я заглянул в ЛГАОРСС. Дело в том, что из
документов, которые я нашел, стало ясно, что Н.И. сам
вырастил своего убийцу — академика Лысенко. История
эта подробно описана в книге, это, пожалуй, главное мое
« открытие ». И настолько эта ситуация меня поразила,
настолько она поражала моих слушателей, что долгое
время « открытие » это казалось самым главным в най­
272

денных материалах. Но потом я узнал, что в советское
время подобная ситуация повторялась неоднократно.
Проф. Н.А. Холодковский, биолог, вырастил академика
Е.Н. Павловского, человека безнравственного, который
в личных корыстных целях использовал бумаги учителя.
Вирусолог Л.А. Зильбер вырастил и сделал академиком
полковника КГБ О.В. Барояна, который является сейчас
директором Института микробиологии им. Гамалея в
Москве, и т. д. То есть это закономерное явление, типич­
ное для нашей эпохи, с ее разрушенной этикой. Но в
первый момент, когда я узнал, что Н.И. породил своего
убийцу, открытие это сильно поразило меня. Лишь
позднее, уже после того, как книга вчерне была закон­
чена (в 1969 г.), удалось сделать второе открытие, значи­
тельно более важное.
Сначала я написал книгу, которую назвал Ч Е Л О В Е К
Н А Г Л О Б У С Е . Она должна была выйти в издательстве
« Советская Россия », но Лысенко послал ряд писем в
ЦК, в сельхозотдел (не в литературный !). И сельхозотдел ЦК, в лице своего сотрудника (профессора !) В.Д.
Панникова, потребовал, чтобы издательство расторгло с
автором договор. Итак, если первой книгой считать 1 0 0 0
ДНЕЙ
АКАДЕМИКА
ВАВИЛОВА,
напечатанную в
1966 г. в « Просторе », то второй была Ч Е Л О В Е К И А
Г Л О Б У С Е , которая в 1966 г. была запрещена.
Вопрос : Выходит, что даже в 1966 г. в ЦК прислушивались
к голосу Лысенко ?

Да, прислушивались, потому что Лысенко предпри­
нял очень хитрый ход. Во-первых, пришло штук двад­
цать писем от разных людей, явно инспирированных
Лысенко (большая часть авторов писем были его прежние
сотрудники или близкие люди). Но главное другое : про­
тив меня был сделан своеобразный ход. Дело в том, что в
1947 г., в первый год своей журналистской деятельности,
еще не напечатав в газетах и журналах ни одной статьи,
я скомпилировал из огромного количества биографий
Лысенко (в то время в стране имелось 18 таких биограчий) и напечатал в вологодской газете « Красный север »
статейку Н А Р О Д Н Ы Й У Ч Е Н Ы Й . У Лысенко был спе­
циальный секретарь по прессе, который со всей страны
собирал всё, что о нем писалось. Ту старую статью,
спустя двадцать лет, Лысенко послал в ЦК КПСС как
273

образец безнравственности автора : « Смотрите, в 1947 г.
Марк Поповский писал одно, а в 1966 г. совсем другое ! ».
Это смешно, конечно, — статейка в вологодской газете
была моя п е р в а я газетная статья. Увы, она была
буквально списана мною с многочисленных тогдашних
биографий « великого агробиолога ». Представив в ЦК
это доказательство моей безнравственности, Лысенко в
1966 г. добился запрета книги Ч Е Л О В Е К Н А Г Л О Б У С Е .
Но мы отвлеклись от Вашего предыдущего вопроса.
Как я уже сказал, мне удалось сделать второе « откры­
тие » в биографии Н.И., « открытие », которое я считаю
очень важным. Я изложил его в третьей по счету книге
о Вавилове, которую назвал Б Е Д А И В И Н А А К А Д Е М И ­
К А В А В И Л О В А . Книга эта писалась довольно долго, я
уже не надеялся ее опубликовать, а стремился просто
завершить и положить в стол. Так вот, в процессе работы
над этой третьей книгой мне стало ясно, что Н.И. не
только жертва.
Впервые близкую мысль высказал Жорес Медведев
сразу после выхода моей первой публикации в журнале
«Простор». Он написал как бы рецензию7), которая при
первом прочтении очень меня ударила, обидела, оскорби­
ла. Ж.А. Медведев — как историк биологии — обратил
внимание на мою логическую ошибку. В Т Ы С Я Ч Е
Д Н Е Й . . . я показывал Вавилова как человека широкой
натуры, очень открытого, который стал жертвой соб­
ственной доверчивости. У меня получалось так, что Н.И.
вырастил Лысенко, а тот, неблагодарный, « возьми да и
убей приемного отца ». Медведев же написал, что Вави­
лов был человеком своего времени и понимал, что ему,
руководителю ВАСХНИЛ, руководителю институтов,
нужна тактика, политика для того, чтобы сохранить эти
свои институты. Ж изнь в верхах, жизнь Президента и
директора требовала известной хитрости, гибкости. Я
этой политики в то время еще не видел.
То, что Вавилов не только жертва, я сам понял лишь
примерно год-полтора спустя. И не то беда, что у меня
не было тогда под рукой соответствующих материалов,
а то, что материалы, которые об этом говорили, я откла­
дывал в сторону как нетипичные. Может показаться
7) Ж. Медведев. У ИСТОКОВ ГЕНЕТИЧЕСКОЙ ДИСКУС­
СИИ. « Новый мир », М., 1967, No 4, сс. 226-234.

274

странным : историк, профессиональный биограф, и вот
играет вроде бы сам с собой в столь странную игру. На
самом деле психологически это легко объяснимо. Когда
вы создаете определенную конструкцию, концепцию био­
графии, то дальше вы подсознательно стремитесь найти
материалы в соответствии с этой концепцией. Концепция
моя не была ложной, она не была взята с потолка. Я
выстроил ее, опираясь на массу свидетельств и докумен­
тов. Но не всех свидетельств и не всех документов. Когда
мне попадались отдельные факты, не соответствующие
моей концепции доброго и бесхитростного Вавилова, я
старался от них избавиться, принимал их за нетипичные.
Среди таких фактов был один, который особенно меня
внутренне царапал, который я особенно не принимал.
Это рассказ ныне покойного писателя А.В. Таланова,
как в 1925 г. к его отцу, проф. В.В. Таланову, после по­
ездки в Афганистан приходил Вавилов и, посмеиваясь,
говорил : « Вот смотрите, альбомчик целый нафотографировал, крепости на индоафганской границе снимал ! ».
Российский дворянин, Таланов, естественно, почувство­
вал себя оскорбленным. Он был человеком, застегнутым
на все пуговицы, а тут, по рассказу сына, крайне возму­
тился : « Н.И. ! Что же это такое ? Шпионаж ?! » — « Ну,
какой там шпионаж ! — засмеялся Вавилов, — шпиона­
жем я вовсе не занимаюсь, не для того я ездил, чтобы
шпионить. Я ехал искать родину пшениц, а меня не
пускали. Что было делать ? Пустили только под э т и м
условием... » Афганское правительство, действительно,
долгое время не впускало Вавилова, и тогда он был
включен — никакой афганской экспедиции и не было ! —
курьером в советскую дипломатическую группу. Вклю­
чен, конечно, тогдашними органами разведки и сугубо
для разведывательных целей. Повторяю, этот факт както долго оставался для меня в стороне. Но постепенно
начали проступать и другие подобные факты.
В тридцатых годах, после коллективизации, когда
наше сельское хозяйство лежало в развалинах, когда уже
многие ученые биологи, генетики, сельскохозяйственники
находились в тюрьмах, в это время Н.И. на Западе читает
апологетические лекции — не о советском сельском хо­
зяйстве, правда, а о состоянии советской биологии. Но
лекции эти перекликались (ведь всё это агрономические
проблемы) с судьбами нашего сельского хозяйства. Вави­
лов излагал всё в радужных, розовых тонах. Выступал он
275

не раз, а многократно, выступал перед учеными, перед
английскими министрами, перед членами правительства
Аргентины и т. д., т. е. там, где его выступления — речи
авторитетного ученого — меняли и по существу опреде­
ляли отношение к Советскому Союзу. Мы еидим , таким
образом, что в конце двадцатых — в начале тридцатых
годов Вавилов стал этаким Эренбургом от науки, чело­
веком, склоняющим общественное мнение Запада к
сталинскому режиму.
Были и другие столь же грустные факты. По тре­
бованию одной из советских организаций, Н.И., будучи
в Аргентине, привлекал для целей этой организации
какого-то авторитетного немца, отклоняя его от прогер­
манской ориентации и т. д. Т. е., повторяю, накопилось
много фактов, показывающих, что да, Медведев прав, да,
у Вавилова былаопределенная политика в отношениях с
советскими властями. Мне пришлось серьезно пересмо­
треть свое отношение к герою, и так возникла книга, о
которой я говорил выше — Б Е Д А И В И Н А А К А Д Е М И ­
КА
ВАВИЛОВА.
Будучи неоднократно дополнена (в
1971 г. и 1974 г.), она носит теперь название Д Е Л О В А В И ­
ЛОВА.

Что я хочу сказать о нравственном поведении Н.И. ?
Вавилов, как и многие русские ученые, полагал — эта
наша старая русская идея, восходящая к 60-м годам XIX
века, — что наука разрешит все проблемы общества,
что наука — всегда благодетельница общества, что раз­
витие науки есть самое большое благо для общества. Для
расцвета науки в своих лабораториях Н.И. не жалел
ничего, он ставил науку выше нравственности и готов
был оплачивать собственными этическими отступления­
ми процветание своих лабораторий. Когда требовалось,
Вавилов делал вещи, о которых сам понимал, что они
непристойны, но ему казалось, что эта игра с дьяволом
стоит свеч. В конечном счете, игра эта его и погубила, —
делая властям то одну, то другую уступку, Н.И. в конце
концов сделал и свою последнюю уступку — вытащил,
вырастил Лысенко. Сначала этот факт я понимал лишь
как вавиловскую жертву, но в конце работы мне откры­
лась закономерность этого последнего шага отступающего
Вавилова, который ради сохранения лабораторий посту­
пился и самим собой : ведь он, конечно, понимал — не
сразу, но с 1936 г. примерно, — кто такой Лысенко,
какой он « ученый » и какой он человек. Тем не менее,
276

Н.И. сделал и эту уступку, а благодаря ей и рухнул в
ту яму на саратовском кладбище, где похоронен.
Вопрос : Говоря о нравственных компромиссах Вавилова, Вы,
по-видимому, все ж е различаете подход к проблеме — наука и
нравственность — у Н.И. и деятелей типа Лысенко, Презента,
Опарина и т. п. ?

Сравнивать Лысенко с Вавиловым в этом плане не
приходится. Я говорю об ошибке, о вине Н.И. в том
смысле этого слова, какой вкладывали в него творцы
древнегреческих трагедий. Вина Вавилова — это вина
трагическая. Непонимание того, что нравственность выше
в с е г о , что нравственность ученого особенно важна для
общества в целом, — это трагическая ошибка, и ее разде­
ляют с Н.И. многие наши ученые, в том числе наши
современники. Поведение их не может быть осуждено в
суде, в каком-то общественном разбирательстве, но это
трагедия науки, трагедия нашего общества.
Историк не должен бояться взглянуть фактам в
глаза, хотя подчас это сделать не так-то легко : пока я
писал книгу о Вавилове-жертве, то со всеми сотрудника­
ми Н.И., с его родственниками мы находились в самых
нежных, дружелюбных отношениях; а когда я решился
довести свои выводы до логического конца, то многие
из вавиловцев от меня шарахнулись. Даже ученому
трудно преодолеть в себе мифологическую конструкцию
мира, трудно расстаться с юношескими надеждами и
идеалами.
Вопрос : Медведев в « Новом мире » выступал, в частности,
против Ваших утверждений, что Вавилов способствовал выдви­
жению Лысенко, — будто бы этот процесс происходил за счет
различных факторов (он их перечисляет), но только не по ини­
циативе Н.И. В этом вопросе Медведев так и не изменил Вашей
позиции ?

С тех пор прошло десять лет, и размышления приве­
ли меня к выводу, что Лысенко все-таки выращен в зна­
чительной мере Вавиловым. Медведев не знал многих
документов, которые позже я включил в ту рукопись, что
лежит сейчас перед Вами. Но и в первой моей публика­
ции четко было видно, как из года в год Н.И. поднимал
Лысенко. В 1932 г. он послал президенту Украинской
АН А.А. Богомольцу просьбу избрать Лысенко членкорром Украинской Академии, в 1933 г. просил дать
277

Лысенко очередную Государственную премию, в 1934 г.
предлагал избрать Лысенко член-корром Академии наук
СССР. От фактов этих, увы, никуда не денешься !
Вопрос : Не хотите ли Вы указать еще на какие-нибудь
исторические и литературные закономерности, которые выяви­
лись в процессе Вашей работы ?

Отвечая на предыдущие вопросы, я употребил слово
« миф ». Работая тринадцать лет над Вавиловым, а в
дальнейшем — и над другими моими книгами, я убедил­
ся, какую громадную силу в нашем централизованном
государстве имеет миф, мифотворчество, мифологическое
мышление. Это мышление организовывается властями,
подхватывается обществом, оно буквально обволакивает
жизнь народа. Выбраться из дыма государственной ми­
фологии для рядового гражданина почти невозможно.
Вавилов также был вовлечен в мифологию своего
времени. Советской пропагандой нагнеталась идея преи­
мущества социалистического земледелия, колхозов и т. д.,
и Н.И., который великолепно знал мировое сельское
хозяйство (сидя в тюрьме, под рукой ничего не имея,
кроме карандаша и бумаги, он смог написать по сути дела
энциклопедию земледелия земного шара), легко поддался
этому мифу. В его работах, выступлениях, даже вполне
откровенных интимных беседах нет ни малейшего сопро­
тивления идее социализации человека в сельском хозяй­
стве (а ведь самое страшное, как мы теперь видим, не
социализация земли, а социализация человека). Мифи­
ческая идея эта даже захватила в какой-то степени Н.И.
Правда, позднее он увидел ее крушение. Но как он
сопротивлялся этому выводу ! Ему казалось, что он оши­
бается, видя крушение колхозного сельского хозяйства,
что он чего-то не понимает, в чем-то не разобрался.
Когда книга была написана, я смог убедиться в силе
мифов, которые оплетают сознание моих современников.
Прочитав новые главы, проф. Ф.Х. Бахтеев, аспирант
Вавилова и человек, буквально влюбленный в своего учи­
теля, человек, которому двадцать лет не давали жить за
верность Вавилову, сказал : « Ну нет, с такой концепцией
я не согласен, это Вы слишком... » Роль мифа как
рычага, с помощью которого государство воздействует на
общественное сознание, роль мифа как цепи, сковываю­
щей даже интеллигентного, творческого человека, уче­
278

ного, стала для меня особенно ясна при работе над Вави­
ловым. Должен сказать, что и в своей творческой работе
я понял, насколько надо быть осторожным, чтобы не
быть втянутым в сети мифологического мышления.
Среди литературных наблюдений, которые удалось
сделать, — если Вам это интересно, — есть следующее.
Читатель книг серии « Жизнь замечательных людей »
видит простую постройку : вершина в жизни ученого —
его открытие, в жизни писателя — его книги. Всё это
мне кажется неверным. Кульминация в жизни человека
(а соответственно, кульминация его биографии) может
прийтись совсем не на ту точку, которая внешне кажется
самой высокой. Внешне могло показаться, что в жизни
Н.И. самый большой выброс энергии, воли, таланта при­
ходится на двадцатые годы, когда Вавилов создает свою
Теорию центров, Закон гомологических рядов и другие
фундаментальные исследования. На самом деле — это не
так; кульминация его биографии падает на заключитель­
ные годы жизни. Именно в это время, после тюремных
издевательств, написал он книгу И С Т О Р И Я З Е М Л Е Д Е ­
Л И Я З Е М Н О Г О Ш А Р А , написал на бумаге и чернилами,
которые предназначались лишь для того, чтобы он давал
следователю дополнительные показания. А потом в каме­
ре смертников Вавилов читал сотни часов лекций, читал,
умирая от голода, — вот эти события, мне думается, гово­
рят о высшем взлете его личности.
Вопрос : Считаете ли Вы тот вариант биографии, который
теперь завершен и называется ДЕЛО ВАВИЛОВА, окончатель­
ным ?

Биограф — своеобразный судья своего героя. А право
быть судьей дается нам не нашим нахальством, не нашим
хотением, а тем, что мы живем п о с л е наших героев.
Судьей по-настоящему является В р е м я , а мы — лишь
выкликаем приговор, который уже стал ясен в резуль­
тате прожитых обществом десятилетий. Сегодня ничего
существенного добавить к этой биографии я не могу; ка­
ких-либо новых аргументов за пересмотр моих взглядов
на судьбу Вавилова в последние годы мне обнаружить не
удалось. Я считаю, что пока книга Д Е Л О В А В И Л О В А
содержит всё, что я о нем знаю.
Вопрос : Теперь Вы работаете над новыми книгами. Усма­
триваете ли Вы связь между темами своих последующих книг и
биографией Вавилова ?

279

За последние двадцать лет 17 моих книг вышло из
печати, а 5 остаются в столе. Если отсеять книги мало­
значительные, то, в общем, я все это время писал биогра­
фию интеллигента, ученого России. Каждая новая книга
была новым поворотом этой темы, и почти все повороты
были грустными. Если биография бактериолога Влади­
мира Хавкина, героя моих двух книг начала 1960-х годов,
представляет собой рассказ об ученом, который покидает
страну, где его не признают, где ему не дают возмож­
ности развиваться как исследователю, то Д Е Л О В А В И ­
Л О В А — книга об ученом, который бросает богатства
своего отца, чтобы в качестве ученого служить своей
стране, своему народу. Как известно, и эта судьба окон­
чилась трагически. Третий поворот взаимоотношений ин­
теллигента и государства в России я попытался просле­
дить в книге, посвященной хирургу и священнослужите­
лю В.Ф. Войно-Ясенецкому, архиепископу Луке. Проф.
Ясенецкий не принял нравственных принципов нового
режима, он пожелал остаться самим собой, невзирая ни
на что, — т. е. ученым и деятелем Церкви в одном лице.
И за это поплатился годами ссылок и тюрем. Книга о
проф. Войно-Ясенецком уже закончена. Должен сказать,
что без первой книги — о Хавкине — и без книги о
Вавилове я не смог бы, вероятно, написать книгу о
Войно-Ясенецком, которую считаю для себя главной.
Надо было исчерпать варианты, надо было увидеть,
что же происходит при другом подходе человека науки
к режиму, к своей жизненной цели, к своему народу.
Вавилов продемонстрировал один из наиболее типичных
вариантов поведения советского ученого (я не верю в
каких-либо борцов против советской власти). Всего было
три типа : люди, которые уехали; затем большая часть
— те, кто остался и пытался как-то с властью солида­
ризироваться, вместе с властью работать; и, наконец, те,
кто сопротивлялся в пределах собственной судьбы, оста­
ваясь лояльным к власти в целом. Эти третьи пытались
сохранить здесь свою личность (что и приводило их к
конфронтации с властями). Из трех вариантов, по моему
мнению, оптимальным является последний. Но, повторяю,
для того, чтобы дойти до такой мысли, мне понадобилось
более 10 лет заниматься Вавиловым.
На сегодняшний день Ваша биографическая книга о Н.И. Ва­
вилове в целом пока не нашла себе издателя на русском языке.
Как один из читателей, я надеюсь, что, тем не менее, в самом

280

скором времени мы сможем ее прочесть — не частично, в извле­
чениях, как она представлена в данном выпуске « Памяти », а
полностью. Мы этого очень желаем — и читателям, и Вам.
Не хотите ли Вы добавить что-либо к нашей беседе ?

Мне тоже хотелось бы, чтобы эту книгу прочитало
как можно большее количество людей. Потому что мне
кажется, что она могла бы быть полезной и молодым, и
старым, ибо книга эта — об иллюзиях. Николай Ивано­
вич Вавилов, как человек своего времени, питал опреде­
ленные иллюзии, относящиеся к судьбе науки в совет­
ских условиях, и стал жертвой своих иллюзий. Очень бы
хотелось, чтобы тому, чтобы люди не впадали в такую
иллюзорность, содействовала моя книга.
И, наконец, последнее. Я передаю главы моей книги
в исторический сборник « Память », так как, с одной
стороны, сочувствую идее публикации подлинных доку­
ментов эпохи, которую иначе как « беспамятной » не
назовешь. С другой стороны, хотя я мог бы давно уже
опубликовать биографию Н.И. на Западе, но не делал
это, считая книгу эту важной и нужной в первую очередь
для русского читателя. Именно ему, прежде всего, надо
знать прошлое своей страны, чтобы задуматься о буду­
щем.
I
Я уверен, что наступит время, когда
и у нас всему и каждому воздастся
должное, но нельзя же между тем
видеть равнодушно, как современники
бесчестно прячут правду от потомства.
П.Я. Ч а а д а е в , 1 8 5 4
Следствие по делу Вавилова Н.И. я
вел исключительно объективно. Дело
было трудоемкое... Никаких претензий
ко мне, как к следователю, Н.И. Вави­
лов не предъявлял ни во время след­
ствия, ни по окончании его.
А .Г . Хват
(по л к о вп и к у б ы в ш и й следователь
Н К Г Б ) , 1954

— Вы арестованы как активный участник антисовет­
ской вредительской организации и шпион иностранных
разведок. Признаете ли вы себя виновным?
281

— Нет, не признаю. Шпионом и участником антисо­
ветских организаций я никогда не был. Я всегда честно
работал на Советское государство.
Этими словами утром 12 августа 1940 года в Москве,
во внутренней тюрьме НКВД, начался первый допрос
академика Вавилова. Диалог между старшим лейтенан­
том государственной безопасности Алексеем Григорьеви­
чем Хватом и его подследственным продолжался одинадцать месяцев. Следственное дело номер одна тысяча
пятьсот донесло до нас не только протоколы допросов и
очных ставок, показания заключенного и свидетельства
экспертов, но в какой-то степени и личный характер
участников драмы, их судьбу, тайные и явные причины,
побуждающие каждого из них к тем или иным поступ­
кам.
В 1940 году старшему лейтенанту исполнилось трид­
цать три. Он находился в возрасте Христа, в поре, когда
мужчина, достигнув высшей физической и духовной
мощи, нередко оказывается у подножия самых заветных,
самых значительных своих свершений. В 33 Л. Толстой
написал К А З А К О В и задумал В О Й Н У И М И Р , в том же
возрасте Ч. Дарвин опубликовал набросок П Р О И С Х О Ж ­
Д Е Н И Я В И Д О В , Т. Эдисон изобрел лампу накаливания,
а Д.И. Менделеев принялся тасовать карточки с изобра­
жениями атомного веса элементов, готовясь одарить мир
великими научными открытиями. В 33 Н.И. Вавилов на
съезде селекционеров в Саратове объявил об открытии
им Закона гомологических рядов. 33-хлетний Алексей
Хват тоже стоял на пороге своей главной жизненной
удачи. Ему поручили задание, которое во многом должно
было определить его дальнейшую карьеру. Старшему
лейтенанту любыми средствами надо было доказать, что
Н.И. Вавилов — не выдающийся ученый, не гордость
советской науки, не организатор отечественной агроно­
мии, а заклятый враг советской власти и как таковой
должен быть уничтожен.
Забегая вперед, замечу, что доверие своих наставни­
ков Алексей Григорьевич полностью оправдал. Вавилова
он « оформил » чисто, без сучка, без задоринки. Впослед­
ствии он дослужился до полковника и в расцвете сил
на сорок восьмом году жизни вышел в запас с полной
пенсией. Покой бывшего следователя был нарушен с тех
пор только один раз. В сентябре 1954 года его вызвали в
282

Главную военную прокуратуру и предложили дать объ­
яснение о том, как он вел дело академика Вавилова. Надо
полагать, Алексей Григорьевич порядком струхнул. Неза­
долго перед тем были расстреляны его начальники Берия
и Абакумов, в « органах » шла чистка, многих бывших
следователей за прежние грехи лишали пенсии, выго­
няли из партии. Но полковник Хват выкрутился. Человек
аккуратный и понятливый, он через четырнадцать лет
из сотен листов десятитомного « Дела » Вавилова при­
помнил и привел в свое оправдание именно ту бумагу,
которая одна могла освободить его от всякой ответ­
ственности. Это была Справка, подтверждающая, что в
сентябре 1940 года следователь А.Г. Хват обращался за
консультацией в Высшие Инстанции и там получил
подтверждение : « Указанные Вавиловым факты о на­
правлении вредительства в сельском хозяйстве имели
место в действительности » *). Представив этот спаси­
тельный для себя документ, Алексей Григорьевич успо­
коился и уже уверенно дописал в Объяснительной
записке, что дело Вавилова вел он « исключительно
объективно » и никаких претензий подследственный к
нему никогда не предъявлял. Ссылка на Высшие Инстан­
ции помогла : хотя прокурор признал « Дело » Вавилова
грубой фальсификацией, Хват был отпущен с миром.
Он и сегодня живет в центре Москвы, в добротном
ведомственном доме, и получает свою полковничью пен­
сию...
Но вернемся к лету сорокового года и попробуем,
листая Следственное дело № 1500, проследить, как в
действительности складывались отношения следователя
и подследственного.
В первые дни после ареста Николай Иванович был
полон решимости доказать свою невиновность. Его отве­
ты на допросах звучат твердо и даже резко :
« Категорически заявляю, что шпионажем и другой
какой-либо антисоветской деятельностью не занимался...»
« Я считаю, что материалы, имеющиеся в распоряжении
следствия, односторонне и неправильно освещают мою
деятельность и являются, очевидно, результатом разно­
гласий в научной и служебной работе с целым рядом
*) Следственное дело № 1500, т. 6, л. 4.

283

лиц... Я считаю, что это не что иное, как возводимая на
меня клевета » *).
Он продолжает утверждать то же самое на втором
и на третьем и четвертом допросах. « Антисоветской ра­
ботой не занимался и показаний по этому вопросу дать не
могу ». Но Хват, Заместитель начальника следственного
управления Главного экономического управления НКВД,
умел « раскалывать » таких вот упрямцев. Начиная с 14
августа, допросы Вавилова ведутся десять, двенадцать,
тринадцать часов кряду. Хват вызывает подследственно­
го ранним вечером и кончает беседу с ним на рассвете.
Сутки отдыха и снова...
Мы почти не знаем о характере этих ночных бдений.
Ибо чем дольше длятся допросы, тем короче становятся
протоколы. Протокол, помеченный 21 августа, содержит
только один вопрос : в каких странах бывал Вавилов.
Путешественник перечисляет несколько десятков госу­
дарств и территорий. Вопрос и ответ заняли от силы пять
минут. А что делали эти двое остальные десять с поло­
виной часов ? На следующий день (без перерыва !) за­
фиксировано еще двенадцать часов «выяснения истины »,
и снова протокольная запись уместилась на трех-четырех
страничках...
Двадцать четвертого августа после двенадцатичасо­
вого допроса следователь в первый раз услышал от
жертвы слова признания. « Я признаю себя виновным в
том, что с 1930 года являлся участником антисоветской
делегации правых, существовавшей в системе Наркомзема СССР... По антисоветской работе был связан... » **)
Дойдя до этого места, Вавилов принялся перечислять
всех расстрелянных к этому времени Наркомов и Зам.
наркомов земледелия — Яковлева, Чернова, Эйхе, Муралова, Гайстера, объявленных « врагами народа » вицепрезидентов Всесоюзной академии сельскохозяйственных
наук : Горбунова, Вольфа, Черных, Тулайкова, Мейстера,
арестованных сотрудников ВАСХНИЛ Марголина, Ходо­
ровского.
В течение следующей ночи Вавилов продолжал об­
винять высокопоставленных мертвецов. Протоколы ста­
новятся все более подробными. Подследственный не
щадит ни себя, ни тех, чьи кости давно истлели в брат*) Следственное дело № 1500, т. 4.
**) Там же, т. 4.

284

ских могилах. Он признается в том, что, будучи руково­
дителем ВАСХНИЛ, с вредительскими целями создавал
нежизненные, узкопрофильные институты. Это приво­
дило к распылению кадров, к злостной растрате государ­
ственных средств. Своею властью он, Вавилов, увеличи­
вал посевные площади в СССР и довел дело до того, что
в стране не хватало семян, чтобы засевать эти площади.
В результате в 1931-1932 годах поля страны оказались
покрытыми сорняками, а севообороты нарушились. Но
этого мало : в 1930 году он, академик Вавилов, ратовал
за расширение посевов кукурузы и тем нанес родине
огромный ущерб...
Следователь Хват любил и понимал толк в докумен­
тах. Хотя показания были записаны стенографисткой,
протоколы перепечатаны на машинке и на каждой стра­
нице подследственный ставил личную подпись, следова­
тель пожелал, чтобы свои злодеяния бывший академик
изложил также собственноручно. Так на свет появился
трактат, который Николай Иванович назвал В Р Е Д И ­
ТЕЛЬСТВО В СИСТЕМЕ И Н СТИ ТУТА РАСТЕН И ЕВОД­
С Т В А М Н О Ю Р У К О В О Д И М О Г О С 1920 Г О Д А Д О А Р Е ­
С Т А (6.VHI.1940 года). На двенадцати страницах этого

сочинения Николай Иванович снова подтверждает : рас­
ширение площади посевов, создание узкоспециализиро­
ванных институтов, равно как и разведение вредоносной
кукурузы, было актом вредительства.
Если бы в поисках истины следователь Хват обра­
тился к опубликованным материалам первой и второй
пятилетки, к решениям партийных съездов и съездов
Советов конца двадцатых-начала тридцатых годов, он
мог бы легко убедиться, что подследственный нагло
обманывает его. Всё то, что Вавилов объявлял своим
личным, злонамеренным деянием, было записано в госу­
дарственных документах, одобрено партийными плену­
мами и съездами. В том числе и расширение посевов
зерновых на 50 миллионов гектаров за три года, с 1931-го
по 1934-й. Государственная политика, направленная на
тотальную централизацию всего управления хозяйством,
привела к разрушению опытного дела на местах и созда­
нию отраслевых институтов в центре. ВАСХНИЛ у было
приказано организовать е д и н о е научное управление все­
ми отраслями сельского хозяйства. И Академия, под­
чиняясь команде сверху, начала плодить узкоспециаль­
ные институты вроде Института кофе и цикория, Инсти­
285

тута сои, Института кролиководства. В те годы находи­
лось немало научных и практических работников, кото­
рые пытались протестовать против централизации науки.
Они резонно говорили о богатстве почв и климатов в
нашей большой стране, о том, что опыты с сельскохозяй­
ственными культурами и породами скота следует вести
с учетом местных условий. Таких арестовывали как
« врагов народа », подрывающих основы социалистичес­
кого хозяйства. В тюрьму попали наиболее видные орга­
низаторы областного опытного дела : В.Е. Писарев, В.В.
Таланов, С.К. Чаянов, А.Г. Дояренко. А уж о малых сих
и говорить нечего : в начале тридцатых годов агрономов
и селекционеров сажали сотнями. Теперь же, в 1940-м,
специализированные институты были объявлены вреди­
тельством, а от академика Вавилова требовали, чтобы он
взял на себя вину за глупости, подлость и бессмыслицу
« периода социалистической реконструкции сельского
хозяйства ».
Повторяю, старшему лейтенанту ХЕату не стоило
никакого труда установить абсолютную невиновность
своего подследственного. Но его вовсе не интересовала
реальная взаимосвязь исторических событий и участия
в них академика Вавилова. Его цель прямо противопо­
ложна. Вопреки любым фактам он должен был доказать :
б. Президент ВАСХНИЛ Вавилов и есть то лицо, которое
ответственно за разорение нашего сельского хозяйства,
за развал сельскохозяйственной науки. Для этого годи­
лось всё : самооговор подследственного, доносы его вра­
гов, фальшивые «материалы НКВД».
А сам Николай Иванович ? Что его сломило, заста­
вило клеветать на себя и тех погибших, среди которых
были дорогие, близкие ему люди ? Можно многое объяс­
нить жестокостью «следственного режима». Даже мы
— поколение, не испытавшее ужасов сталинских застен­
ков, — знаем из книг и рассказов очевидцев, какими
методами вырывались в те годы самые дикие признания.
Не трудно представить, что пятидесятитрехлетний уче­
ный не выдержал унижений, угроз, бессонных ночей,
побоев и попросту сдался, согласился подписывать всё,
чего от него требовали. В этом допущении для Николая
Ивановича нет ничего оскорбительного. И все-таки я не
могу принять такую гипотезу. Ведь под следствием нахо­
дился Н и к о л а й В а в и л о в — бесстрашный путешествен­
ник, человек, мужество которого было известно всему
286

миру. Это он в 1924 году, первым среди европейцев,
рискнул пойти через Кафиристан, неприступный горный
район Афганистана, без дорог, без карт, без знающих
проводников. И вышел из этой опаснейшей экспедиции
победителем. Потом была ночевка в Сахаре, когда после
аварии самолета безоружный летчик и его пассажирученый оказались рядом с логовом льва. Была встреча
с разбойниками в Абиссинии. А обвал на Кавказе ? С
тяжелым рюкзаком за плечами исследователь несколько
километров полз тогда по каменной осыпи, которая каж ­
дую минуту была готова возобновить свое движение с
вершины в ущелье. Спутники Вавилова могли убедить­
ся : в трагических ситуациях ученый находчив, отважен,
владеет железной выдержкой, никогда не бросает това­
рища в беде.
И т а к о й человек сдался, пробыв на Лубянке всего
лишь двенадцать ночей? Мне кажется, произошло иное.
Своим глубоким аналитическим умом Николай Иванович
очень скоро понял, что арест его не случайность, а про­
думанная, согласованная во всех инстанциях акция. В
этом прежде всего убеждали многочисленные сделанные
против него показания, которые следователь Хват, как
опытный игрок, то и дело выбрасывал перед своим парт­
нером. Тут были и наговоры давно расстрелянного нарко­
ма Яковлева, и « признания » убитого в тюрьме Управде­
лами СНК Горбунова, и письменные показания умершего
после трех арестов селекционера Таланова. Тридцать
восемь выписок из « дел » тех, кто уже давно был осуж­
ден и расстрелян, предъявил Хват Вавилову.
Пятнадцать лет спустя, проверяя дело № 1500, воен­
ный прокурор Колесников установил, что подавляющее
большинство этих выписок и показаний не что иное, как
грубые фальшивки. Горбунов, так же как и нарком
Яковлев, ничего не говорил о Вавилове; Таланов не при­
вел никаких конкретных фактов; сошедший в камере с
ума академик-селекционер Мейстер несколько раз объ­
являл Вавилова вредителем и столько же раз отказы­
вался от своих слов; впоследствии расстрелянный вицепрезидент ВАСХНИЛ Бондаренко от своих показаний на
суде отказался. В 1955 году кровавая игра Хвата была
полностью разоблачена. Но и в 1940-м Николай Иванович
понимал, что карты у следователя краплены. Обилие
наговоров, собранных заранее, подсказывало : арест ше­
стого августа был предрешен заранее и согласован во
287

всех соответствующих инстанциях. А раз так — бес­
смысленно добиваться справедливости и требовать бес­
пристрастного отношения к себе. Надо играть ту игру,
которую навязывает Хват, играть с наименьшим по
возможности убытком. Так возник план : признать себя
виновным во вредительстве и взять в сообщники тех,
кого уже нет в живых, кто не может пострадать от его
показаний.
Полностью отверг Вавилов только обвинение в шпио­
наже. Да, он бывал за рубежом, посещал иностранные
посольства и миссии, но никогда не был завербован, не
выполнял никаких заданий западных разведок. Похоже,
что аналитический ум исследователя в этом месте дал
осечку. Как будто забывая, что он в руках людей, для
которых параграфы свода законов — пустой звук, Нико­
лай Иванович упорно борется со своим следователем
против квалификации « шпион ». В этих препиратель­
ствах явственно видятся остатки наивной веры интелли­
гента в закон, в тот Закон, который карает шпиона
иностранной державы строже, нежели с в о е г о вредителя.
Хват со своим средним умом и средним образованием,
наверно, снисходительно посмеивался, перечитывая
страстные протесты заключенного академика. Чудак ! И
хотя в « деле » не было ни одного документа, уличающе­
го Николая Ивановича в государственной измене, следо­
ватель довел тезис о шпионаже Вавилова до Обвини­
тельного заключения, и на суде никто не обратил вни­
мания на эту несуразность. Ведь не отрицал же Вавилов,
что в 1933 году на вокзале в Париже целовался с бело­
эмигрантом профессором Метальниковым ?..
И все-таки первый круг адской игры Николай Ива­
нович выиграл. В начале сентября 1940 года, после того
как он признал себя вредителем, ночные допросы пре­
кратились. Следователь Хват получил свой фунт мяса и
занялся подготовкой второго круга...
Теперь мы знаем : арест первого агронома страны
действительно не был случайностью. Отдаленные раска­
ты будущих громов неслышно прогрохотали над его
головой уже в 1931 году, в пору, когда он находился,
казалось бы, на вершине признания. Вавилов только что
организовал Академию сельскохозяйственных наук, про­
вел Всесоюзную конференцию по борьбе с засухой, при­
вез для Академии очередной транспорт ценнейших куль­
турных растений, возглавил Географическое общество
288

СССР. И как раз в это время в недрах ОГПУ на него
было заведено агентурное дело №268615. Пока Николай
Иванович решал проблемы отечественного хинина и кау­
чука, пока занимался полярным и пустынным земледе­
лием, засухоустойчивостью и орошением пшениц, пока
выступал на международных конгрессах и всесоюзных
съездах, исследовал культурные растения Закавказья,
Дальнего Востока и Канады, « Дело » его тайно и тихо
росло, разбухало, разбрасывало новые и новые метаста­
зы. Ко дню ареста академика Вавилова число заведенных
на него агентурных томов выросло до семи.
Интересное это образование — Агентурное дело. Чего
тут только нет : служебные сообщения штатных сотруд­
ников перемежаются с доносами доброхотов из ученого
мира, газетные вырезки с письмами высокопоставленных
государственных деятелей. И все это в порядке : пере­
нумеровано, подшито, перечислено в специальном огла­
влении... Первый камень бросил в Вавилова профессор
Тимирязевской академии Иван Вячеславович Якушкин.
Потомок знаменитого декабриста, который, по словам
Пушкина, « обнажал цареубийственный кинжал », про­
фессор Якушкин обратил кинжал своих доносов против
самых блистательных современников. Особенно нрави­
лось ему клеветать на академиков и членов-корреспондентов АН. Впрочем, и рядовыми докторами наук он
тоже не брезговал.
Жизненный путь Ивана Вячеславовича изобиловал
сложными виражами и крутыми поворотами. В 1920 году,
не найдя общего языка с советской властью, молодой
профессор-растениевод, ученик и преемник В.Р. Вильям­
са, попытался бежать из Крыма с отступающими частями
генерала Врангеля. Злые языки утверждают, что только
случайность помешала ему обосноваться за границей : в
последнюю минуту Якушкина попросту спихнули с от­
плывающего в Турцию парохода. Пришлось затаиться в
Крыму. В 1922 году неудачливый беглец решил, что
грехи его забыты, и перебрался в Воронеж. Работал на
свекловодческой опытной станци в Рамони. Проявил себя
исследователем, не лишенным способностей. Однако в
1930 году, во время « первой волны » массовых арестов,
его схватили. В те годы особенно охотно брали агрономов,
селекционеров, ученых сельскохозяйственного профиля.
Этим « вредителям » предстояло держать ответ за вы­
званный коллективизацией развал сельского хозяйства.
289

Многие тогда сгинули без следа. Но Якушкин уцелел и
даже, более того, вышел из тюрьмы с поощрением. Много
лет спустя он рассказывал : « В 1931 году, тотчас после
моего освобождения из заключения в Воронеже, я был
завербован сотрудниками ОГПУ в качестве секретного
сотрудника ОГПУ, каковым и являлся до 1 ноября 1952
или 1953 года, когда меня освободили от это работы » *).
Нельзя сказать, что эта « работа » очень обременяла
Ивана Вячеславовича. Благодаря ей он быстро занял
кафедру в Тимирязевской сельскохозяйственной акаде­
мии и вскоре научился великолепно совмещать личные
интересы с общегосударственными. Недоброжелатели и
реальные конкуренты профессора, а затем академика
Якушкина по мановению ока исчезали с его пути. Некая
сила делала это так скоро, с таким научным отбором,
что в Тимирязевке, недавно еще богатой научными та­
лантами, вскоре не осталось никого, кто бы мог затмить
блистательного Якушкина. « Являясь секретным сотруд­
ником ОГПУ, я направлял в ОГПУ агентурные донесе­
ния, в частности, о Вавилове », — сообщил Иван Вячесла­
вович прокурору Колесникову. Первый такой донос
сделал он уже в сентябре 1931 года**). На десяти страни­
цах по пунктам доказал, что ВИР — гнездо антисовет­
ской деятельности, а его директор — организатор вреди­
тельства в области селекции и семеноводства.
Профессор Якушкин, естественно, не был единствен­
ным тружеником на ниве доносительства. В тридцатые
годы преуспевал на этом поприще также заведующий
отделом интродукции ВИР Александр Карлович Коль.
Он был на десять лет старше Вавилова, мнил себя боль­
шим ученым и жаловался, что заслуги его остаются неза­
меченными. Сотрудники, однако, вспоминают Коля как
человека склочного, а работника до крайности недобро­
совестного : отправляя из дальних экспедиций посылки
с семенами, Вавилов еще в 1927 году подчеркнуто адре­
совал сопроводительные письма-инструкции « Всему от­
делу интродукции и особенно А.К. Колю ». Несмотря на
это, семена, попадавшие в руки Александра Карловича,
постоянно гибли, на них исчезали этикетки. Обычно снис­
ходительный к людским слабостям, Николай Иванович
не прощал разгильдяйства, которое подрывало институт­
*) Следственное дело № 1500, т. 10.
**) Там же, т. 1.

290

ское дело. Колю несколько раз делались замечания. Но
вместо того, чтобы исправить допущенные промахи,
Александр Карлович стал говорить, что Вавилов пресле­
дует его из-за расхождений в научных взглядах. Он даже
вступил с директором Института в публичную научную
дискуссию. Из дискуссии этой (1931) ничего, кроме кон­
фуза, не получилось, однако именно дискуссия помогла
Колю отомстить Николаю Ивановичу. В « Деле » Вави­
лова сохранились все материалы « дискуссии ». Кто-то
пристально следил за склокой, которую тщеславный
сотрудник ВИР затеял против директора Института.
В 1933 году Коля арестовали, и на первом же допросе
он показал, что в ВИРе действует контрреволюционная
группа, возглавляемая академиком Вавиловым. Повто­
рился тот же вариант, что с Якушкиным : Коля выпусти­
ли, и как секретный сотрудник НКВД он стал поставлять
своим хозяевам компрометирующие материалы на Вави­
лова и других ведущих ученых Института.
К концу тридцатых годов таких поставщиков инфор­
мации, добровольных и недобровольных, в ВИРе набра­
лось уже несколько человек. Цитогенетик Елена Карлов­
на Эмме имела неосторожность послать несколько своих
научных работ в зарубежные журналы. Ее видели также
беседующей с иностранным ученым. В 1937-1938 годах
этого было вполне достаточно, чтобы человек без следа
исчез в недрах НКВД. Доктор биологических наук Эмме
не исчезла. Ее, насмерть запуганную, сотрудник НКВД
заставил писать клеветнические доносы на директора
Института. Это было тем более удобно, что Эмме дру­
жила с женой Николая Ивановича и часто бывала в доме
Вавиловых. Только на смертном одре (уже после войны)
призналась Елена Карловна своему сыну Андрею в том,
что годами лжесвидетельствовала против людей, которые
ее привечали как родную.
Профессор Эмме писала доносы в страхе перед аре­
стом. Но кое для кого атмосфера, репрессий, подозри­
тельности и страха оказалась, наоборот, благодетельной.
Всегда есть люди, готовые погреть руки на чужой беде.
Вот они передо мной — писания тех, кто, клевеща на
Вавилова, надеялся подняться еще на одну, а то и на
две ступеньки карьерной лестницы. Эпоха, которая со­
жгла в тюремных тиглях тысячи рукописей, дневников,
тонны личных писем и научных трудов, повелела « Хра­
291

нить вечно » образцы творчества своих добровольных
доносчиков.
Третьего сентября 1937 года старший научный со­
трудник Пушкинской опытной станции ВИР Федор Федо­
рович Сидоров, 1905 года рождения, по собственному
почину явился к оперуполномоченному Управления госу­
дарственной безопасности в г. Пушкине. « Я хочу заявить
о вредительской деятельности руководства Всесоюзного
института растениеводства — Вавилов, Александров,
Лапин, — в результате которой сорвана работа по раз­
работке сортов, устойчивых к болезням и вредителям
сельскохозяйственных культур » *). Какие же беззакон­
ные действия руководителей Института толкнули благо­
намеренного Сидорова на разоблачения ? Вредительство
Вавилова состояло, оказывается, в том, что директор
Института счел Сидорова, одного из бывших аспирантов
ВИРа, недостаточно грамотным и закрыл его лаборато­
рию. Вместо этого Николай Иванович организовал целую
станцию по изучению иммунитета зерновых в другом
городе. Вопрос, который во всякое другое время мог быть
решен в месткоме или, на крайний случай, в Ученом со­
вете Института, перекочевал в сейфы НКВД. Тридцати­
двухлетний научный сотрудник не ошибся в своих расче­
тах. Его донос был приобщен к « Делу » Вавилова как
один из основных изобличающих документов, а сам он
быстро дослужился до поста заместителя директора ВИР.
Когда после войны тайное стало явным и Сидорова
попросили покинуть Институт растениеводства, Ленин­
градский обком партии подыскал ему (1966) равноценную
должность в другом институте. О том, чтобы исключить
доносчика из партии, никто даже не заикнулся.
А доктор биологических наук Григорий Николаевич
Шлыков даже и тем не поплатился. До самого преклон­
ного возраста заведовал отделом ВИРа, хотя все сотруд­
ники чуть ли не наизусть помнили его письмо, отправ­
ленное в соответствующие инстанции 7 марта 1938 года.
Вскоре после арестов наркомов земледелия СССР Чер­
нова и Яковлева, а также Заведующего отделом науки
ЦК ВКП(б) Баумана Шлыков писал : « Пока не уничто­
жены бандиты Чернов, Яковлев и Бауман, надо выяс­
нить, что делали они в плоскости вредительства по
организации сельскохозяйственной науки, опытных
*) Следственное дело № 1500, т. 5, л. 247 и далее.

292

станций, постановки испытания новых сортов. Я все
больше убеждаюсь, что тут могло быть разделение труда
с Вавиловым, как с фактическим главой научно-исследо­
вательского дела в стране в области растениеводства...
Просто трудно представить, чтобы реставраторы капи­
тализма прошли мимо такой фигуры, как Вавилов, авто­
ритетной в широких кругах агрономии, в особенности
старой. Не допускаю мысли, чтобы он, как человек
хорошо известных им правых убеждений, выходец из
семьи миллионеров, не был приобщен к их организа­
ции » *).
Приглядитесь, как составлено послание : « Трудно
представить... », « не допускаю мысли... ». Догадки, подоз­
рения. А факты ? Они не нужны не только Шлыкову,
но и тем, кому оно адресуется... Сомнительные догадки
так быстро, так безоговорочно превращаются в материа­
лы о б в и н е н и я , что маленький доносчик ощущает себя
подлинным мечом правосудия. Его распирает от гордости,
он не может удержаться, чтобы не похвалиться перед
приятелями : « Это я посадил Вавилова ! » Нет, конечно,
не в Шлыкове дело. Таких, как Якушкин, Коль, Эмме,
Сидоров, Шлыков, — трусливых, тщеславных и просто
подлых — вокруг Вавилова было множество. Но не они
решили судьбу ученого. Кто же ?
Материалы, собранные на академика Вавилова в
1931-1933 годах, носили еще довольно случайный ха­
рактер. Цель, ради которой ОГПУ начало эти сборы, повидимому, еще окончательно не определилась. Рядом с
откровенно клеветническими наветами Коля и Якушкина,
в папках тех « либеральных » лет можно найти, например,
восторженную статью писателя С. Третьякова в « Изве­
стиях » о Вавилове — организаторе борьбы с засухой. В
той же папке есть газетная вырезка, сообщающая, что
в феврале 1931 года СНК СССР назначил Н.И. Вавилова
членом Госплана СССР, а в марте того же года ученый
стал членом комиссии по разработке второго пятилет­
него плана. К « Делу » первого агронома страны приоб­
щаются даже весьма благоприятные для него показания
арестованного в 1931 году профессора С.К. Чаянова. Я
бы сказал даже, что в секретном деле Вавилова в начале
тридцатых годов преобладали оценки положительные. Да
*) Адресовано заведующему секретным отделом Октябрьского
райкома партии г. Ленинграда Малинину 7.3.1938 (фотокопия).

293

и поклепы носили довольно « академический » характер :
Вавилову вменялся в вину излишне теоретический уклон
его экспериментов, что якобы « наносило вред социалис­
тическому сельскому хозяйству ». Характер наветов
резко изменился с конца 1937 года, когда Лысенко уже
стал Президентом ВАСХНИЛ и отношения двух академи­
ков безнадежно испортились. С этого времени всякий, кто
пишет и говорит для ушей и глаз системы Госбезопас­
ности, считает своим долгом подчеркнуть : директор ВИР
— противник Лысенко. Почуяв новую тенденцию вла­
стей, следователи начинают фальсифицировать показа­
ния своих подследственных в том же направлении.
Примечательна эволюция « следственных этюдов »,
которые готовил в те годы некто Стромин — начальник
Саратовского областного управления НКВД. В июле 1937
года Стромин допрашивал крупного ученого-земледела
Н.М. Тулайкова. Один Бог знает, что делал палач со
своей жертвой, но только в его руках проф. Тулайков
подписал совершенно дикие обвинения против видней­
ших селекционеров и растениеводов страны, в том числе
против академика Вавилова, с которым много лет нахо­
дился в самых дружественных отношениях. Тулайков
« разоблачил » связи Николая Ивановича с Бухариным и
даже белоэмигрантом-« монархистом » Милюковым. Мож­
но не сомневаться : если бы Стромину понадобилось, Ту­
лайков засвидетельствовал бы родство Вавилова даже с
домом Романовых. Но летом 1937 года НКВД вполне
годился Вавилов-бухаринец и монархист. Однако осенью
положение переменилось. Стромин получил инструкции,
и все его подследственные начали только что не хором
твердить на допросах, что контрреволюционные настрое­
ния академика Вавилова наиболее явственно выражаются
в том, что он не принимает открытий Лысенко.
« Крупное ядро видных членов Академии (ВАСХНИЛ
— М.П.) во главе с Вавиловым, Кольцовым, Мейстером,
Константиновым, Лисицыным, Серебровским активно вы­
ступало против революционной теории Лысенко о ярови­
зации и внутрисортовом скрещивании... — показал на
допросе 27 ноября 1937 года в Саратове академик
ВАСХНИЛ, директор Института по изучению засухи Ру­
дольф Эдуардович Давид. — Для меня стало совершенно
очевидным, что в основе выступлений перечисленной
мной группы академиков лежит единаяполитическая
линия, что они безусловно объединены единой антисовет­
294

ской организацией... Ж елая проверить свои предположе­
ния, я прямо спросил об этом академика Мейстера...
Мейстер в беседе со мной подтвердил, что атаки против
Лысенко и Вильямса ведет группа академиков, входящих
в состав правотроцкистской организации... » *) Итак,
осенью 1937 года Вавилов окончательно зачислен в число
активных п о л и т и ч е с к и х в р а г о в С о в е т с к о й в л а с т и . Стромин в Саратове, хотя и перемучил своими руками немало
ученого и агрономического люда, не мог придумать эту
новую версию. Тезис о том, что Вавилов и другие расте­
ниеводы и генетики оспаривают « открытия » Лысенко,
потому что так им велел правотроцкистский центр, была
создана наверху и распространена в централизованном
порядке. В Москве таких показаний требовали от Заме­
стителя наркома земледелия СССР А.И. Гайстера, Прези­
дента ВАСХНИЛ А.И. Муралова, в Саратове — от ака­
демика ВАСХНИЛ Г.К. Мейстера, в Ленинграде — от
Начальника областного земельного управления Н.Г. Нау­
мова.
После 1937 года для тех, кто писал доносы, и для
тех, кто их читал, « вина » академика Вавилова оконча­
тельно прояснилась. Теперь в Агентурное дело, посвя­
щенное директору ВИР, потоком пошли сообщения о его
антилысенковских (а следовательно — антисоветских)
деяниях. Одно из таких « Дел » за номером 300669, заве­
денное в декабре 1938 года, так прямо и называлось :
Г Е Н Е Т И К А . Собранные в трех томах материалы своди­
лись к тому, что академик Вавилов Н.И. объединил во­
круг себя антисоветски настроенных ученых, научных
работников не только в Институте растениеводства, но
и в Институте генетики АН СССР. Эти возглавляемые
Вавиловым контрреволюционеры (имя рек) защищают
реакционные расовые теории буржуазных ученых, про­
тивопоставляют себя академику Лысенко и не желают
признавать его трудов.
Почему же после таких обвинений Николай Ивано­
вич еще оставался на свободе ? До поры до времени его
спасала международная известность, слава великого уче­
ного. Но там, где происходит непрерывно накопление
взрывчатого материала, катастрофа рано или поздно не­
минуема. В начале 1939 года, вскоре после того, как Ста­
лин и Лысенко были « избраны » в члены Академии наук
*) Следственное дело № 1500, т. 11, лл. 100-101.

295

СССР, заместитель Берии Кобулов, очевидно, по указа­
нию своего шефа, подвел итог многолетней слежки за
Вавиловым в специальной докладной записке О Б О Р Ь Б Е
РЕАКЦИОННЫ Х
УЧЕНЫ Х
ПРОТИВ
Л Ы С Е Н К О Т . Д . Гроза нависла теперь не

АКАДЕМИКА

только над Ва­
виловым и его учителем академиком Прянишниковым,
которые, по словам Кобулова, « становятся в позу за­
щитников советской генетики от "нападок” Лысенко и
усиленно пытаются дискредитировать Лысенко как уче­
ного ». Кобулов назвал противниками Лысенко также
Президента АН СССР В.Л. Комарова, Вице-Президента
АН СССР Г.М. Кржижановского, академиков А.Е. Ферс­
мана, Л.А. Орбели, члена-корреспондента Н.К. Кольцова
и многих других *).
От кобуловской докладной уже совершенно явствен­
но благоухает дворцовой кухней. Один из руководителей
органов безопасности заявил о своей готовности убрать
любого (даже Президента Академии наук, даже друга
Ленина, старейшего большевика Г.М. Кржижановского),
кто посягнет на святейшие догматы Трофима Денисовича
Лысенко. Трудно предположить, что Кобулову (человеку,
кстати сказать, совершенно безграмотному) ламаркизм
Лысенко казался более достоверным биологическим уче­
нием, нежели дарвинизм Вавилова. Машина Берии брала
под защиту не Президента ВАСХНИЛ, не « мичурин­
скую » биологию, но нежно любимого сталинского фаво­
рита. Вероятно, весной 1939 года, во время одного из
приемов на высшем уровне, Лысенко жаловался на поме­
хи, которые вавиловцы чинят, нет, не ему, конечно, а
социалистическому сельскому хозяйству. Отличный ак­
тер, Трофим Денисович, когда надо, умел пробуждать
к себе симпатии и сострадание. В Кремле-το, надо пола­
гать, он делал это особенно артистично. Ему удалось
вызвать недовольный рык Сталина, а этого было доста­
точно, чтобы Берия немедленно сделал « организацион­
ные выводы». Судьба академика Николая Вавилова была
решена тогда же — летом 1939 года, и только обстоятель­
ства международного характера оттянули арест на не­
сколько месяцев.
Летом 1939 года в столице Шотландии состоялся,
наконец, VII Международный конгресс генетиков. В ми­
*) Архивно-агентурное дело № 300669 (в трех томах). Заве­
дено 13.12.1938.

296

ровой прессе широко обсуждался вопрос о президенте
Конгресса : должен ли в Эдинбурге председательствовать
Вавилов или в соответствии с правилами руководство
Конгресса следует передать виднейшему генетику Шот­
ландии доктору Крю. Николай Иванович получил в связи
с этим много писем от друзей из Англии, Америки и
других стран. Большинство генетиков мира стояло за
него и выражало надежду на скорую встречу в Эдин­
бурге. Когда до начала конгресса осталось два месяца,
директор ВИР обратился за разрешением на выезд. Он
написал сначала Комарову, потом Литвинову и Молотову.
В письмах, написанных с большим чувством, он настой­
чиво убеждал Наркома иностранных дел и Председателя
Совнаркома, что его поездка носит отнюдь не личный
характер, что она поднимает международный престиж
страны. Вавилов объяснял, что политически выгодно
провести конгресс под эгидой Советского Союза как стра­
ны, имеющей блестящие достижения в области генетики.
Это привлечет к СССР симпатии западной интеллиген­
ции.
Суля вождям п о л и т и ч е с к и е выгоды от Конгресса,
Вавилов действовал, конечно, в соответствии с современ­
ными нравами и вкусами. Едва ли мы вправе винить его
за эту невинную дипломатическую уловку. Но сегодня,
оценивая события тридцатилетней давности, можно кон­
статировать, что среди интеллигенции европейских демо­
кратических кругов президентство советского ученого на
международном конгрессе, несомненно, вызвало бы по­
ложительную оценку. На пороге войны с фашистской
Германией Запад высоко ценил любой шаг СССР, направ­
ленный к единству, свидетельствующий об ослаблении
сталинского табу в области культуры и науки. Но для
Сталина и его окружения понятие « престиж » содержало,
очевидно, иной смысл, нежели тот, который вкладывал в
эти слова академик Вавилов. Комаров несколько раз
ездил в Совнарком, но Молотов с разрешением на выезд
тянул, не говорил ни «да», ни «нет». Хитрый полити­
кан, он знал, конечно, какой международный скандал
разразится, когда на Западе узнают, что советским гене­
тикам не разрешили ехать на Конгресс. Но куда больше
его интересовала внутренняя ситуация : как на это по­
смотрит Сталин.
Внутренняя ситуация прояснилась в июле, когда
Молотов получил от Берии письмо, специально посвя­
297

щенное Вавилову и положению в биологической науке.
Комиссар государственной безопасности первого ранга
сообщил, что, по имеющимся сведениям, после назначе­
ния академика Лысенко Т. Д. Президентом Академии
сельскохозяйственных наук Вавилов Н.И. и возглавляе­
мая им буржуазная школа так называемых « формаль­
ных генетиков » организует систематическую кампанию,
которая призвана дискредитировать академика Лысенко
как ученого. Берия не скрывал цели своего демарша : он
ждал от Молотова, ведающего в Политбюро наукой,
согласия на арест Вавилова. В письме Берии ничего не
говорится о троцкистских взглядах Вавилова, о Вавиловевредителе, пособнике Бухарина и Милюкова. В деловой
переписке двух государственных людей такая мишура
была излишней. И Берия и Молотов знали, что уничто­
жить академика Вавилова надо потому, что он не при­
емлет « открытий » Лысенко и тем раздражает товарища
Сталина. Такова была голая правда. Облечь же ее в
подобающие формы, сфабриковать обвинения против Вавилова-вредителя и шпиона — это уже детали, методика,
которой впоследствии займется аппарат НКВД-НКГБ.
В тех бумагах, которые были в моем распоряжении,
я не нашел молотовского « добро » на арест Вавилова. Но
можно не сомневаться : Вячеслав Михайлович благосло­
вил действия Лаврентия Павловича, как он благословлял
неоднократно их и прежде. Только, верный тактике про­
медления, Молотов оттянул свой ответ Берии на несколь­
ко месяцев. К чему поднимать шум и арестовывать
Президента Международного конгресса в дни заседания
конгресса, если это можно сделать незаметно чуть погодя.
Итак, какие бы хитрые сети ни плел старший лейте­
нант Хват, какие бы новые документы и показания ни
приобщал он к « Делу 1500 », что бы ни наговаривал на
себя Николай Иванович, все участники этой драмы
знали : академик Вавилов арестован потому, что не по­
желал признать « открытия » Т.Д. Лысенко, и его мучают
оттого, что он не покорился, не примирился с тем поло­
жением, при котором безграмотный и фанатичный Рас­
путин от агрономии захватил абсолютную власть в рос­
сийской науке. Эту истину скрывали. За одиннадцать
месяцев следствия старший лейтенант Хват в присут­
ствии подследственного ни разу не произнес имени Лы­
сенко. Но непристойная правда лезла из всех щелей. Она
проникла даже в постановление на арест, в документ,
298

где всё остальное с первой до последней строчки стало
абсолютной ложью. На страницах этой фальшивки не
очень грамотно, но вполне определенно разъяснено :
« Установлено, что в целях опровержения новых теорий в
области яровизации и генетики, выдвинутых советскими
учеными Лысенко и Мичуриным, ряд отделов ВИРа по
заданию Вавилова производили специальную работу по
дискредитации выдвинутых теорий Лысенко и Мичури­
на... Продвигая заведомо враждебные теории, Вавилов
ведет борьбу против теорий и работ Лысенко, Цицина и
Мичурина, имеющих решающее значение для сельского
хозяйства СССР » *).
...Признав себя вредителем и врагом народа, Николай
Иванович обрел покой. С сентября 1940 года по март 1941
года Хват его не вызывал на допросы. Вавилов остался
один в камере и мог, наконец, отдохнуть. Впоследствии
он, очевидно, не раз вспоминал эту одиночку добрым сло­
вом. Тут было сухо, тепло, камера проветривалась и
освещалась. С 11 вечера до 6 утра разрешалось спать на
откидной койке. Подследственные не голодали. Им, прав­
да, не давали книг, но зато была бумага и карандаш на
тот случай, если, охваченный раскаянием, заключенный
пожелает дать дополнительные показания. Человек дея­
тельный и организованный, Вавилов решил не терять в
камере ни дня напрасно. Ему давно уже не терпелось
написать книгу, которая подвела бы итоги его раздумий
о глобальной эволюции земледелия с древнейших времен.
Для работы над « узко теоретической » монографией у
директора двух институтов и Вице-президента ВАСХНИЛа не хватало времени. Зато у заключенного Вави­
лова времени оказалось достаточно. Кажется невероят­
ным, чтобы в наше время кто-нибудь писал серьезную
книгу без помощи энциклопедий и карт, справочников.
Николай Иванович Вавилов — может быть, единствен­
ный исследователь XX века, который преодолел это
« препятствие ». Справочной библиотекой для него слу­
жила его собственная память. Об этом сочинении мы
знаем очень мало. Лишь в одном из писем к Берии Нико­
лай Иванович указывает : « Во время пребывания во
Внутренней тюрьме НКВД, во время следствия, когда я
имел возможность получать бумагу и карандаш, мною
написана большая книга И С Т О Р И Я Р А З В И Т И Я З Е М Л Е *) Следственное дело № 1500, т. 4, лл. 1-15.

299

Д Е Л И Я (М И Р О В Ы Е
И С П О Л Ь З О В А Н И Е ),

РЕСУРСЫ

ЗЕМ ЛЕДЕЛИЯ

И

ИХ

где главное внимание уделено
СССР ». В историю человеческой культуры вошло немало
книг, написанных под сводами тюрьмы. Утопия Кампанеллы, романы Достоевского и Чернышевского, труды
народовольца Морозова — лишь малая часть того, что
подарили потомству великие узники. Книге академика
Вавилова была уготована, увы, другая участь. Но об
этом ниже.
Пока ученый писал свой последний труд, следова­
тель Хват тоже не бездельничал. До весны 1941 года он
успел арестовать еще четырех « сообщников » Вавилова.
В Ленинграде взяли давнишнего, еще со студенческих
лет друга и сотрудника Николая Ивановича — Леонида
Ипатьевича Говорова. По воспоминаниям современников,
профессор Говоров был очень похож на классический
портрет Чехова. В кругах растениеводов его знали как
крупнейшего знатока бобовых. О горохе, бобах, фасоли,
вике он знал буквально всё. Хороший семьянин, серьез­
ный ученый, человек в высшей степени миролюбивый и
покладистый, профессор Говоров только однажды дал
волю своей горячности. Это произошло в день, когда вировцы узнали об аресте Николая Ивановича. Ни слова не
сказав ни домашним, ни сотрудникам, профессор Говоров
помчался в Москву искать аудиенцию у товарища Ста­
лина. Долгом ученого и гражданина он считал открыть
Иосифу Виссарионовичу глаза на то, какого замечатель­
ного человека и ученого теряет Россия в лице академика
Вавилова. К Сталину его не допустили. Он попытался
пройти к Маленкову — и тоже тщетно. Говорят, что,
добиваясь приема в Кремле, Леонид Ипатьевич несколь­
ко дней ничего не ел и не спал. А когда, физически
разбитый, душевно истерзанный, добрался он до Ленин­
града, его схватили как вавиловского сообщника.
Почти одновременно в Ленинграде был взят молодой
профессор генетики Георгий Дмитриевич Карпеченко,
один из самых одаренных генетиков двадцатого столетия,
чьи работы получили международное признание. Евро­
пейски образованный, ироничный Карпеченко на первом
же допросе « признался », что его опыты по удвоению
набора хромосом имели... антисоветский характер. Он
полагал, что такое абсурдное заявление привлечет внима­
ние судей и ему удастся доказать свою невиновность.
Увы...
300

Кроме двух действительно близких Вавилову в Ле­
нинграде людей, во внутреннюю тюрьму НКВД привезли
из Киева директора Всесоюзного института сахарной
свеклы профессора Паншина, которого, кстати сказать,
Николай Иванович недолюбливал, а под Москвой еще
ранее арестовали директора Института удобрений Запо­
рожца, совсем уж мало знакомого Вавилову. Почему
следователь решил объединить этих пятерых в одно
общее дело — неизвестно. Скорее всего, такое объяснение
имело для него сугубо личный смысл : выявление г р у п п ы
преступников оценивалось начальниками Хвата выше,
чем разоблачение одного, самостоятельно действующего
«врага народа». Возможно, впрочем, что существовали
и другие, столь же серьезные причины. Так или иначе,
но в марте 1941 года Вавилова оторвали от работы над
книгой. Для него снова началась тяжкая допросная
страда.
Смысл « второго круга » следствия состоял, как мне
кажется, только в том, чтобы взвалить на подследствен­
ного как можно больше новых обвинений, — их доказуе­
мость не имела для Хвата никакого значения. В той
бюрократической задаче, которую он выполнял, смысл
имело лишь к о л и ч е с т в о показаний, агентурных донесе­
ний, протоколов очных ставок, а вовсе не их подлинность.
Надо было показать, что академик Вавилов — страшный,
очень страшный преступник, чье неприятие Советской
власти восходит чуть ли не к 1917 году. И следователь
напрягал всю свою небогатую фантазию, чтобы приду­
мать, к а к выглядели эти « преступления ». Говорова и
Карпеченко он заставил признаться, что Вавилов вовлек
их в антисоветскую организацию. Паншин « засвидетель­
ствовал », что Вавилов сорвал решение Правительства
о ликвидации так называемого « белого пятна ». (Речь
шла о посеве пшеницы в искони ржаных районах Сред­
ней России. Вавилов и его ближайший сотрудник селек­
ционер В.Е. Писарев как раз и были главными организа­
торами этого важнейшего научно-хозяйственного меро­
приятия, которое принесло стране миллионы тонн пше­
ничного зерна*).) Но какое дело было следователю Хвату
до фактов Î Он грузил корабль, чтобы утопить его, сочи­
*) Об этом подробно в моей книге БЕЛОЕ ПЯТНО, М., « Зна­
ние », 1962.

301

нял небылицы, чтобы придать видимость законности
предстоящему убийству.
Особенно охотно Хват пускал в полет свою фанта­
зию, когда речь шла о шпионаже, о связях Вавилова с
зарубежными разведками. В распоряжении следователя
был только перечень стран, в которых бывал ученый, да
список европейских и американских генетиков, селекцио­
неров и агрономов, с которыми он когда-либо встречался.
Но ведь должен же был Вавилов кому-то и где-то пере­
давать государственные секреты Советского Союза ? И
вот в « Деле » появляется указание на многочисленных
« связных ». В одном случае это французский разведчик
Мазан, в другом — руководители германского общества
сельских хозяев, в третьем — датские дипломаты.
Но старшему лейтенанту Хвату и этого мало. В один
прекрасный день он предъявляет подследственному обви­
нение в том, что директор ВИР « портил посадочные
площадки Ленинградского военного округа, п р о и з в о д я з а ­
сев аэродром ов сем енам и, зараж енны м и карант инным
с о р н я к о м » (?!). Николай Иванович, с его острым чув­
ством юмора, не мог не посмеяться над этой абракада­
брой. Но Алексею Григорьевичу Хвату было не до смеха.
Двадцать второго июня, в связи с началом войны, следо­
ватели получили распоряжение быстрее передавать дела
в суд. Возникла реальная опасность : за плохую работу
начальство могло отправить провинившегося на фронт.
Хват нервничает. В его следовательском почерке начи­
нают проскальзывать истерические нотки. 29 июня он
приобщает к Следственному делу « как изобличительный
материал по обвинению Вавилова » — якобы обнаружен­
ный при обыске Манифест контрреволюционного « Ве­
ликорусского союза » и фотографию А.Ф. Керенского...
Новые документы позволяют изобличить троцкиста Ва­
вилова и в контакте с черносотенными монархистами, и
одновременно в том, что он является сторонником Вре­
менного правительства, низложившего монархию. Позна­
ния старшего лейтенанта Хвата в области историко-об­
щественных отношений не уступали его познаниям в
ботанике. Но что за беда ! Военная коллегия Верховного
суда СССР, в один день осудившая и великого ботаника
Вавилова, и известного советского философа, основателя
и первого директора Института мировой литературы АН
СССР академика Луппола, не нашла никаких недостат­
302

ков в Обвинительных заключениях, которые сфабрико­
вал Хват и его коллеги...
О том, как проходил второй этап следствия, расска­
зывает ныне здравствующий художник-иллюстратор,
член Союза художников СССР Григорий Георгиевич
Филипповский *). Весной 1941 года он провел несколько
месяцев в Бутырках в двадцать седьмой камере, на вто­
ром этаже старого тюремного корпуса. В камере, рассчи­
танной на двадцать пять человек, сидело более двухсот
арестантов. Маленькая форточка почти не пропускала
воздуха. Теснота и духота были невообразимые. Заклю­
ченные постоянно сменялись : одних увозили на расстрел,
других в лагерь. Но несколько человек пребывали тут
уже довольно долго. Среди старожилов выделялись про­
славленный командарм времен Гражданской войны Ко­
жевников, строитель Мончегорского горнорудного ком­
бината Маньян, конструктор советских линкоров Бж е­
зинский. Когда Филипповского втолкнули в камеру, то
среди сидящих, лежащих и стоящих заключенных он
сразу заметил странную фигуру : пожилой человек, лежа
на нарах, задирал кверху опухшие ноги. Это был акаде­
мик Вавилов. Он лишь недавно вернулся после ночного
допроса, где следователь продержал его стоя более десяти
часов. Лицо ученого было отечным, под глазами, как у
сердечного больного, обозначились мешки, ступни взду­
лись и показались Филипповскому огромными, сизыми.
Каждую ночь Вавилова уводили на допрос. На рассвете
стража волокла его назад и бросала у порога. Стоять
Николай Иванович уже не мог, до своего места на нарах
добирался ползком. Там соседи кое-как стаскивали с его
неестественно громадных ног ботинки, и на несколько
часов он застывал на спине в своей странной позе.
Всегда общительный, жизнерадостный, Николай Ива­
нович после « второго » цикла допросов замкнулся, с
однокамерниками почти не разговаривал, о том, что про­
исходит в кабинете Хвата, почти не рассказывал. Но
однажды в отсутствие Вавилова Филипповскому пере­
дали, какие «диалоги » происходят между экс-президен­
том ВАСХНИЛ и его следователем. Каждый раз, когда
ученого вводили, Хват задавал ему один и тот же вопрос :
— Ты кто ?
— Я академик Вавилов.
*) Личное сообщение, 9.12.1968.

303

— Мешок говна ты, а не академик, — заявлял до­
блестный старший лейтенант и, победоносно взглянув на
униженного « врага », приступал к допросу. Около полу­
тора месяцев наблюдал Г.Г. Филипповский Вавилова.
Затем ученый из камеры исчез. Теперь мы знаем : он был
до суда возвращен во внутреннюю тюрьму НКВД.
Суд состоялся 9 июля 1941 года. Но прежде, чем
передать судьям Обвинительное заключение, Хват еще
раз обозрел созданное им сооружение и решил на всякий
случай заручиться еще одной бумагой. Речь шла об экс­
пертизе научной деятельности бывшего директора ВИР.
Времени у Алексея Григорьевича оставалось мало, поэто­
му меры пришлось принимать решительно. Впрочем, пре­
доставим слово самим экспертам.
Четырнадцать лет спустя, в июне 1955 года, прове­
ряющий « Дело № 1500 » майор юстиции прокурор Колес­
ников пригласил к себе профессора Тимирязевской Ака­
демии И.В. Якушкина. Иван Вячеславович ни в чем не
запирался, выложил как на духу и про то, как в тридца­
том его завербовали в ОГПУ, и про то, как он писал
клеветнические доносы. Много интересного сообщил он и
об « экспертизе » 1941 года. Состав экспертной комиссии
был серьезно продуман. « Видимо, я был специально
подобран как секретный сотрудник НКВД, который мог
легко пойти на дачу необходимого заключения по делу
Вавилова », — пояснил профессор Якушкин. « Ж елая
быть искренним до конца », добавил он также, что « чле­
ны экспертной комиссии Водков, Чуенков, Мосолов и
Зубарев были враждебно настроены против Вавилова.
Водков (селекционер из Каменно-Степной станции ВИР
— М.П.) просто ненавидел Вавилова. Чуенков (замести­
тель Наркома земледелия СССР — М.П.) был под боль­
шим влиянием Лысенко и являлся естественным против­
ником Вавилова, Зубарев (член коллегии НКЗ — М.П.)
также был сотрудником у Лысенко и находился под
большим его влиянием, а Мосолов (вице-президент
ВАСХНИЛ — М.П.), являясь помощником Лысенко, так­
же был противником Вавилова. Таким образом, эксперт­
ная комиссия была создана весьма искусно с определен­
ной целью — дать заведомо предвзятое и отрицательное
заключение о деятельности Вавилова » *).
А вот что рассказал прокурору Колесникову другой
*) Следственное дело № 1500, т. 10.

304

участник « экспертизы », Алексей Клементьевич Зубарев,
1894 года рождения.
« Экспертиза проводилась так : в 1941 году, когда
уже шла война с немцами, меня и Чуенкова вызвал в
НКВД майор Шунденко и сказал, что мы должны дать
заключение по делу Вавилова. Подробностей я уже не
помню... Помню, однако, что целиком наша комиссия не
собиралась и специальной исследовательской работы не
вела... Однако когда нам был представлен готовый текст
заключения (кто его составил, я не знаю), то я, как и
другие эксперты, его подписал. Не подписать в то время
я не мог, так как обстоятельства были такие, что трудно
было это не сделать»*).
Да уж, обстоятельства, что и говорить, были неваж­
ные. Так называемое Заключение экспертной комиссии
почти дословно повторяло те же обвинения, что запол­
няли остальные десять томов вавиловского « Дела ».
Было там и « обоснование метафизических и антидарвинистических концепций», «игнорирование местных
сортов » и уклонение от практической селекции. Разве
что для разнообразия кто-то добавил, что Вавилов засо­
рил ВИР «чуждыми элементами». Оказывается, среди
ученых было детей дворян — 21. из духовного звания —
8, почетных граждан — 12, потомков торговцев — 10,
мещан — 40. Троцкист и монархист Н.И. Вавилов в до­
бавление ко всему прочему не любил рабочих и кре­
стьян...
Кто же сочинил Заключение экспертной комиссии?
В показаниях Зубарева есть несколько строк, бро­
сающих свет на фигуру, имеющую самое непосредствен­
ное отношение к пресловутой «экспертизе». «Дополняю,
что майор Шунденко, вызвавший меня и Чуенкова в
1941 году в МГБ по поводу заключения о работе Вави­
лова Н.И., раньше, в частности в 1938 году, работал во
Всесоюзном институте растениеводства научным сотруд­
ником, стоящим на позициях Мичурина-Лысенко ». Что
же это за деятель науки, который променял халат иссле­
дователя на мундир сотрудника ГБ ?
Степан Николаевич Шунденко — личность, старым
вировцам хорошо памятная. « Что-то опасное чувствова­
лось в нем, в его щуплой, вертлявой фигуре, черных
пронзительных, беспокойно шарящих глазах, — пишет
*) Следственное дело № 1500, т. 10.

305

профессор Е.Н. Синская. — Он быстро сошелся с другим
таким же отвратительным типом — аспирантом Григо­
рием Шлыковым, и они вдвоем принялись дезорганизо­
вывать жизнь института » *). Синская напоминает, что в
конце 30-х годов в ВИРе ходил стишок, довольно точно
характеризующий эту пару :
Два деятеля есть у нас на « Ш »,
Как надоели все их антраша.
Один плюгав, как мелкий бес, —
Начало имени его на « С »,
Другой на « Г », еще повыше тоном,
В науке мнит себя Наполеоном.
Но равен их удельный вес.
И оба они « Г » и оба они « С ».

Профессор Синская рисует портрет Шунденко, так
сказать, в эмоциональном восприятии современников. Из­
вестный селекционер-генетик академик ВАСХНИЛ Ми­
хаил Иванович Хаджинов характеризует его с точки зре­
ния конкретных фактов. « В 1937 году я работал в ВИРе,
— вспоминает Хаджинов. — Однажды меня вызвали в
партком и сделали выговор за то, что мой аспирант Шун­
денко не подает на защиту кандидатскую диссертацию.
Я ответил, что Шунденко попросту не способен сделать
диссертацию; для этого у него нет ни теоретических
знаний, ни экспериментальных данных. « И все-таки он
должен иметь ученую степень, — заявили мне. — Не
могли научить — пишите за него работу сами ». Как ни
стыдно мне теперь признаться, но я действительно про­
диктовал Степану Николаевичу работу, за которую он
как-то очень быстро получил ученую степень канди­
дата наук » **).
В 1937 году близкий ученик академика Вавилова,
беспартийный генетик Михаил Хаджинов не мог посту­
пить иначе. ВИР потрясали внешние и внутренние бури.
Аспиранты, и в том числе Шунденко, устраивали об­
струкции своим научным руководителям — старым про­
фессорам, требуя, чтобы их учили не буржуазным измы­
шлениям Менделя и Моргана, а народной лысенковской
агробиологии. Серый кардинал лысенковской клики И.И.
Презент специально приезжал в институт растениевод­
*) Е.Н. Синская. ВОСПОМИНАНИЯ. Рукопись.
**) М.И. Хаджинов. Личное сообщение, 4.8.1967.

306

ства, чтобы натравливать молодежь на профессуру. Ва­
вилов и другие ведущие специалисты ВИРа понимали,
конечно, что вызывающая наглость Шунденко и других
столь же малограмотных молодых людей подогревается
извне. Но подлинная роль Степана Шунденко долгое вре­
мя оставалась для них тайной.
Осенью 1938 года, несмотря на резкий протест Нико­
лая Ивановича, Шунденко был назначен заместителем
директора ВИРа по науке. Вступив на должность, вче­
рашний аспирант открыто заявил, что не разделяет оши­
бочную позицию академика Вавилова в вопросах гене­
тики и растениеводства. Новый зам. по науке заговорил о
притаившихся в недрах ВИР врагах, которых академик
Лысенко рано или поздно выведет на чистую воду. Сразу
после ареста Николая Ивановича — Шунденко исчез из
ВИРа. « Я встретила его весной 1941 года в Москве, —
вспоминает бывшая вировка — доктор биологических
наук Нина Александровна Базилевская. — Это произо­
шло в кафе напротив ГУМа. Шунденко был в форме
НКВД. Он улыбнулся, но не поздоровался со мной. Зва­
ния его я не разобрала, но говорили, что операция с
Вавиловым его сильно возвысила. Впрочем, совершенно
ясно, что сотрудником органов безопасности он был и
раньше, когда учился в аспирантуре » *).
Можно не сомневаться : майор госбезопасности Шун­
денко оказался для следователя Хвата незаменимым
помощником. Он знал, кто чем в ВИРе дышит, кого в
чем следует обвинить. Никто другой не смог бы так
быстро подобрать нужных следствию экспертов, так бле­
стяще составить текст Заключения экспертной комиссии,
никто иной не смог бы подбросить следователю таких
великолепных наукообразных формулировок, как кан­
дидат биологических наук С.Н. Шунденко. « Поразитель­
но невежественный Степан Николаевич не умел говорить
публично, совершенно беспомощным оставался и в лабо­
ратории и на опытном участке, но зато виртуозно органи­
зовывал противников Вавилова, был подлинным масте­
ром интриг », — рассказывает академик ВАСХНИЛ М.И.
Хаджинов. О, такие люди делают свою работу не за
страх, а за совесть. Служебное положение предоставляло
им отличную возможность каждый день сводить личные
*) Н.А. Базилевская. Личное сообщение, декабрь 1966.

307

счеты с человечеством. Гений гениальных, талант талант­
ливых — для них личное оскорбление...
Есть в истории с экспертизой еще один маленький,
совсем крошечный и тем не менее примечательный эпи­
зод. Составив список экспертной комиссии, Хват послал
его Президенту ВАСХНИЛ с тем, чтобы тот мог « по­
знакомиться с списком комиссии и высказаться по ее
составу ». Президент высказался. На полях документа
сохранилась его размашистая резолюция : « Согласен,
Лысенко ».
...Мы не знаем, успел ли академик Вавилов к началу
июля завершить свой труд по истории земледелия. Но
доподлинно известно, что 5 июля 1941 года Хват свою
работу окончил. Она потребовала от него немало сил и
сноровки. За одиннадцать месяцев Вавилов вызывался на
допросы ч е т ы р е с т а раз, собеседования потребовали от
следователя тысячи семисот — в основном ночных —
часов бдения. А ведь допрашивать пришлось еще четы­
рех участников заговора. Но, слава богу, конец венчал
« Дело », составленное Алексеем Григорьевичем. Обвини­
тельное заключение начальство утвердило. И портрет
А.Ф. Керенского, и Манифест Великорусского союза —
всё приняли, всё одобрили. Теперь пускай судьи порабо­
тают.
То, что происходило 9 июля 1941 года и официально
называлось Закрытым заседанием Военной коллегии
Верховного суда СССР, меньше всего напоминало акт
правосудия. Коллегия состояла из трех генералов (пред­
седатель — диввоенюрист Суслин, члены : диввоенюрист
Дмитриев, бригвоенюрист Климин) и секретаря (мл. военюрист Мазуров). Судили генералы, не приглашая ни
свидетелей, ни адвоката. За считанные минуты судьи
определили, что бывший член Академии наук СССР Ва­
вилов Н.И. совершил преступления, предусмотренные
статьями 58-1а, 58-7, 58-9, 58-11 Уголовного кодекса
РСФСР. « На суде, — писал впоследствии Николай Ива­
нович, — продолжавшемся несколько минут в условиях
военной обстановки, мною было заявлено категорически,
что это обвинение построено на небылицах, лживых
фактах и клевете, ни в какой мере не подтвержденных
следствием » *). Но судьям не было нужды слушать
*) Письмо к Берии. Следственное дело № 1500, т. 1, л. 459.

308

подсудимого. Готовый приговор лежал уже в портфеле
председательствующего.
« Именем Союза Советских Социалистических...
Предварительным и судебным следствием установлено,
что Вавилов с 1925 года являлся одним из руководите­
лей антисоветской организации, именовавшейся « Трудо­
вая крестьянская партия », а с 1930 года являлся актив­
ным участником антисоветской организации правых,
действовавших в системе Наркомзема СССР и некоторых
научных учреждений СССР... В интересах антисоветских
организаций проводил широкую вредительскую деятель­
ность, направленную на подрыв и ликвидацию колхоз­
ного строя, на развал и упадок социалистического земле­
делия в СССР... Преследуя антисоветские цели, поддер­
живал связи с заграничными белоэмигрантскими кругами
и передавал им сведения, являющиеся государственной
тайной Советского Союза.
Признавая виновным Вавилова в совершении престу­
плений, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 58-7, 58-9, 58-11
УК РСФСР, Военная Коллегия Верховного Суда СССР
приговорила :
Вавилова Николая Ивановича подвергнуть высшей
мере наказания — расстрелу, с конфискацией имущества
лично ему принадлежащего. Приговор окончательный и
обжалованию не подлежит » *).
Только одна инстанция еще могла остановить дей­
ствие приговора — Президиум Верховного Совета СССР,
во главе которого стоял в те годы « всесоюзный староста »
Михаил Иванович Калинин. Вечером того же 9 июля на
узкой полоске бумаги, чернилами (они, видимо, специаль­
но выдавались в таких случаях) Николай Иванович на­
писал прошение о помиловании :
В Президиум Верховного Совета СССР
осужденного к высшей мере наказания
— расстрелу бывшего члена Академии
наук СССР, вице-президента (Акаде­
мии) с. X . наук им. Ленина и директора
Всесоюзного института растениеводства
Вавилова Николая Ивановича (статья
обвинения 58-1а, 58-7, 58-9, 58-11).
О б р а щ а ю с ь с п р о с ь б о й в Президиум Верховного Со­
вета о п о м и л о в а н и и и предоставлении возможности рабо­
*) Следственное дело № 1500, т. 1, л. 458.

309

той искупить мою вину перед Советской властью и перед
Советским народом.
Посвятив 50 лет исследовательской работе в области
растениеводства (отмеченных Ленинской премией и др.),
я молю о предоставлении мне самой минимальной воз­
можности завершить труд на пользу социалистического
земледелия моей Родины.
Как опытный педагог клянусь отдать всего себя делу
подготовки советских кадров. Мне 53 года.
20
часов
9.VII.1941 года.
Осужденный Н. Вавилов
бывший академик, доктор биологических
и агрономических наук.
Ответа на свою мольбу Николай Иванович ждал сем­
надцать дней. Только 26 июля стало известно : Прези­
диум Верховного Совета СССР в помиловании Вавилову
отказал. Осужденного перевели в Бутырскую тюрьму для
приведения приговора в исполнение.
II
Где Вавилов, один из величайших
русских ученых, один из величайших
генетиков мира ? Вавилов был избран
Президентом Международного конгрес­
са в Эдинбурге в 1939 году. Но Вавилов
там не появился, и с тех пор мы ничего
о нем не слышали.
К а р л С а к с, генет ик,
п р о ф е с с о р Г а р в а р д с к о го университ ет а (С Ш А ),
п и с ь м о в ж у р н а л « S c i e n c e », 2 1 . 1 2 .1 9 4 5 .

Какую пустоту в жизни ощутили мы,
когда ушел от нас этот великий, умный
и веселый человек, который легко нес
бремя такой громадной научной и обще­
ственной работы.
П р о ф . Л .П . Б р е с л а в е ц ,
В О С П О М И Н А Н И Я . Рукопись.
Весть об аресте директора дошла до Института ра­
стениеводства 12 августа 1940 года, когда в Ленинград из
310

Западной Украины вернулся любимый ученик Николая
Ивановича Бахтеев. Его рассказ о черном автомобиле,
пассажиры которого упорно разыскивали академика Ва­
вилова в предгорьях Карпат, о ночных гостях, что
пришли в Черновцах за вещами начальника экспедиции,
быстро разнесся по лабораториям. Из рук в руки перехо­
дила последняя записка Николая Ивановича. Каждый
понимал : если Вавилов арестован и делу будет придан
политический характер, то научной вавиловской школе
конец, конец институту, а может быть — и всей отечест­
венной биологии. Но это было так страшно, в это так
не хотелось верить, что сотрудники ВИР в течение не­
скольких недель продолжали убеждать себя и других,
что произошло недоразумение. В разговорах друг с дру­
гом они как заклятье повторяли, что еще день-два и все
разъяснится : работники НКВД поговорят с Николаем
Ивановичем и сразу увидят, какой это кристально чи­
стый человек.
Наивность? Но на дворе стоял август сорокового,
еще ни одно правдивое слово не прозвучало о жертвах
Сталина, о тех миллионах, кого, как саваном, окутала
кличка « враги народа ». Великая страна переживала
пору великой наивности. Ученые из Института растение­
водства не были исключением. Они верили или хотели
верить в то, что говорили. Они действительно не могли
представить себе институт без Вавилова. Ведь до сих
пор в доме на Исаакиевской площади все жило, все дви­
галось его идеями, его энергией, его энтузиазмом.
Несколько недель в Институте царило замешатель­
ство. Лишь недавно, в июле, газеты опубликовали реше­
ние дирекции Всесоюзной сельскохозяйственной выстав­
ки о награждении Н. И. Вавилова Большой Золотой
медалью ВСХВ за научные заслуги перед сельским
хозайством страны. Вдруг — арест. Прошло еще полгода,
прежде чем в декабре 1940 года заместитель Лысенко
академик Мосолов приказал отчислить Н.И. Вавилова от
должности Вице-президента ВАСХНИЛ и директора
ВИРа *). Между августом и декабрем у вировцев все еще
теплилась надежда на лучший исход, мечтали : в один
прекрасный день откроется дверь, и в лабораторию, как
*) Архив ВАСХНИЛ. Архивный JNq67, св. 7. Личное дело
Вавилова Н.И.

311

всегда оживленный, улыбающийся, войдет Николай Ива­
нович. Но время шло, и вокруг происходили события
совсем иного свойства. В директорском кабинете Николая
Ивановича, на его квартирах в Москве и Ленинграде
были произведены грандиозные обыски. Дюжие молодцы
в штатском вскрывали полы, обыскивали чердаки и под­
валы. « Искали какие-то бомбы, — пишет в своих воспо­
минаниях проф. Е.Н. Синская*), — по слухам, находили
их ». Вскоре стала расползаться и « официальная » версия
ареста : академик Вавилов якобы предпринял экспеди­
цию в западные районы Украины специально для того,
чтобы бежать за рубеж. Его удалось задержать при пере­
ходе границы. Слуху этому никто в ВИРе не верил. Но
тех, кто придумал эту фальшивую версию, мнение уче­
ников и сотрудников арестованного не заботило. Судьба
вавиловской гвардии была предрешена.
« Вначала свирепый разгром института, — вспоми­
нает проф. Е. Н. Синская. — Совещания и партийные
заседания сделались невыносимыми. Каждому из нас гро­
зила реальная опасность получить инфаркт или что-ни­
будь в этом роде... Одной из первых жертв террора
оказался заведующий биохимическим отделом ВИР —
старый профессор Н.Н. Иванов. Он разволновался на
одном из Ученых Советов, затем поспорил о кабинете,
который хотели у него отобрать, пришел домой и сказал :
«Так дальше жить нельзя». Лег, и через час его нашли
мертвым » **).
Уникальные специалисты, подобные Николаю Нико­
лаевичу Иванову, стали объектом настоящей травли. Ор­
ганы государственной безопасности и новый директор
И.Г. Эйхфельд (посредственный агроном, еще в 1935 году
сделавший ставку на Лысенко) как будто соревновались
в том, кто сумеет « подбить » больше « высоколобых ».
Один за другим были арестованы специалист по бобовым
Л.И. Говоров, генетик Г.Д. Карпеченко, цитолог Г.А. Левитский. Попал в тюрьму ученый-коммунист Н.В. Кова­
лев, много лет замещавший директора ВИРа по общим
вопросам. Одновременно Эйхфельд выгнал из Института
ведущего специалиста по ягодным культурам профессора
М.А. Розанову, генетика М.И. Хаджинова, растениеводов
*) Е.Н. Синская. ВОСПОМИНАНИЯ. Рукопись.
**) Там же.

312

Г.М. Попову и Ф.Х. Бахтеева, биохимика М.И. Княгиничева, В.В. Суворова и многих других. Научных сотрудни­
ков, когда-либо неодобрительно отозвавшихся о Лысенко,
приказано было « передавать на производство ». Передача
состояла в том, что насильно отправляли в колхозы и
совхозы.
Массовая ссылка ученых не была изобретена новыми
хозяевами ВИРа. Это « мероприятие » запланировал во
всесоюзном масштабе нарком земледелия СССР Бенедик­
тов. Его приказ требовал, чтобы каждый третий ученый
специалист в области биологии и сельского хозяйства был
отправлен в колхоз, совхоз или в низовые земельные
органы «для укрепления». Приказ вышел 2 января 1940
года, а уже пять дней спустя Президент ВАСХНИЛ
Лысенко дал указание « пересмотреть структуру аппа­
рата Академии и институтов под углом зрения сокра­
щения отдельных структурных единиц... » *). Пока Вави­
лов оставался директором ВИРа, он, как мог, отстаивал
от разрушения « структурные единицы », то бишь лабо­
ратории и отделы Института растениеводства. Но осенью
сорокового года Эйхфельд сделал приказ наркома закон­
ным основанием для массовой высылки ученых из Ле­
нинграда. Разгромив отдел кормовых культур, лысенковцы отправили « на производство » научных сотруд­
ников В.В. Суворова, М.А. Шебалину, К.В. Иванову, Б.И.
Сечкарева, из Московского отделения уволили М. С.
Щенкову, А.И. Сметанникову. Дольше других держался
в Институте профессор Е.В. Вульф. Блестяще образован­
ные ботаник-географ, теоретик, автор классических тру­
дов по происхождению и распространению земной фло­
ры, он, по словам профессора Синской, « хотел перетер­
петь, но всеобщее беснование в конце концов проникло
и через стены его глухоты. Вульф ушел... ». Сама Синская тоже была вынуждена покинуть Институт, где она
проработала не один десяток лет, где получила степень
доктора биологических и сельскохозяйственных наук.
« Оставаться было невозможно, — пишет она. — Аресты
не прекращались и становились все более непонятными.
Был схвачен академик А.И. Мальцев, который высказы­
вал радость по поводу ареста Николая Ивановича, однако
его причислили к той же «подпольной организации»,
*) Архив ВИР. Протокол заседания Президиума ВАСХНИЛ
7.1.1940.

313

которой якобы руководил Вавилов. Потом взяли профес­
сора К.А. Фляксбергера, ведавшего отделом пшениц. Об
истинных причинах его ареста никто ничего не знал. В
ВИРе стало тяжело и мрачно, как в могиле ».
« Разрушение Вавилона », задуманное лысенковцами
еще в 1938-1939 годах, осенью сорокового достигло своего
апогея. Лысенко направил в ВИР близкого ему человека,
некоего Зубарева, с проверочной комиссией. Комиссия
должна былаподтвердить, что в нынешнем виде Инсти­
тут не только не приносит пользы сельскому хозяйству,
но даже мешает колхозам и совхозам. В обстановке тер­
рора и всеобщего страха члены комиссии легко справи­
лись с возложенными на них задачами. Зубарев провел
серию грубых допросов, оскорблял, осмеивал старую
профессуру, вынудил одних подать заявление об уходе,
других смириться с беззаконием. Глядя на « деятель­
ность » комиссии, даже сторонние наблюдатели поняли :
Лысенко не успокоится, пока не разрушит детище Вави­
лова до основания. И хотя советские газеты не поместили
ни строки о том, что делается в стенах Института расте­
ниеводства, хотя о разрушении лучшего в мире научного
растениеводческого учреждения ни слова не произнесло
советское радио, весть о неизбежном разгроме ВИРа
очень скоро прокатилась по всей стране. В Узбекистане,
в Крыму, на Северном Кавказе местные государственные
и земельные органы начали захватывать станции и опор­
ные пункты, принадлежащие ленинградскому институту.
Опытную сеть, раскинувшуюся по всем почвенно-клима­
тическим зонам СССР, сеть, которую Вавилов создавал
десятилетиями, стали рвать на части. Во вновь « захва­
ченных » учреждениях местные органы перекраивали на
свой лад всю научную работу и, конечно же, запрещали
исследования, предпринятые по инициативе Вавилова.
Среди сотрудников на местах началась паника. Люди
покидали годами насиженные места, перебирались в
города. « Разрушение Вавилона », строго запланированное
и одобренное надлежащими инстанциями, приобрело
вдруг стихийный характер. Такой неожиданный оборот
испугал даже И.Г. Эйхфельда. Четвертого ноября новый
директор и его заместитель по науке И.И. Сизов разосла­
ли отпечатанные под копирку обращения к руководите­
лям всех опытных станций и опорных пунктов Институ­
та. Вот оно с сохранением стиля и синтаксиса : « В связи
с получением Дирекцией ВИРа сведений о том, что на
314

ряде станций ВИРа распространяются неверные слухи,
что ВИРа больше не существует, а на базе ВИРа орга­
низуется Институт северного земледелия, станции ВИРа
передаются в ведение местных земледельных органов и
т. д. Подобные слухи создают нервозность в работе работ­
ников станций и дезорганизуют нормальный ход работы.
Дирекция и парторганизация ВИРа просят Вас разъяс­
нить работникам станций, что слухи о реорганизации Ин­
ститута растениеводства в Институт северного земледе­
лия неверны... » *). Уже по одному стилю этого документа
вировцы могли понять, что за люди встали отныне во
главе их учреждения. Но письмо Эйхфельда было не
только безграмотным, но и лживым. Кто-кто, а Иоганн
Гансович Эйхфельд, один из самых близких к Лысенко
людей, отлично знал, что дни ВИРа сочтены.
25
ноября 1940 года в Москве, в Большом Харито­
ньевском переулке, в старинном доме князей Юсуповых
с расписными стенами, обитыми бархатом дверьми и
золоченным львом на площади парадной лестницы, со­
брался Президиум ВАСХНИЛ. Еще недавно на подобном
заседании можно было встретить цвет русской земле­
дельческой научной мысли : академиков Вавилова, Тулайкова, Мейстера, Кольцова, Серебровского, Лисицына,
Константинова. Теперь за столом сидели дружки Лысен­
ко : Презент, Поляченко, Мосолов, Цицин, Зубарев. На
заседание пригласили также тех, кто в последние годы
руководил пятой подрывной колонной в недрах Инсти­
тута растениеводства : Эйхфельда, Сизова, Тетерева,
Шлыкова. Настал, наконец, день их торжества — Вави­
лов в тюрьме, ВИР, затаив дыхание, ждет своей участи.
Протокол № 18 Президиума ВАСХНИЛ, помеченный
25 ноября 1940 года **), без обиняков объясняет, ради чего
понадобилось это сборище. Выслушав доклад Эйхфельда,
Президиум постановил : « Всесоюзный Институт растени­
еводства, как это установлено материалами комиссии по
приему дел Института (комиссия Зубарева — М.П.), с
поставленными задачами не справился :
а) Институтом, хотя и собраны большие коллекции
культурных растений, но при сборе их не всегда руко­
водствовались полезностью собираемого материала, и в
*) Архив ВИР.
**) ЛГАОРСС, фонд ВИР, дело 1833, л. 110.

315

настоящее время трудно определить научную и практи­
ческую ценность каждого образца коллекции;
б) Изучение собранных коллекций было поставлено
неправильно и не давало ценных для производства и
науки выводов. Небрежное же хранение коллекций при­
вело к гибели части коллекционных образцов;
в) Институт недостаточно работал по продвижению
перспективных сортов в производство ».
Все это было неправдой. Шлыков и Эйхфельд хоро­
шо знали, какую огромную научную и практическую
ценность представляли те 360 тысяч образцов культур­
ных растений, что собрал академик Вавилов и вавиловцы. Шестьдесят тысяч образцов добыл во время экспеди­
ций сам директор ВИРа. Образцы бережно хранились, а
изучали их так серьезно и глубоко (географические по­
севы производились более чем в 100 точках СССР от
Заполярья до субтропиков), что это вызвало зависть вид­
ных представителей западной биологической науки. Знал
правду о ВИРе и Лысенко, но он собрал Президиум Ака­
демии вовсе не для выяснения истины, а для расправы.
И расправа состоялась. Президиум постановил :
Перевести всю работу с кукурузой из ВИРа на
опытную станцию Отрада Кубанска...
Цветы передать в Ботанический Сад АН СССР...
Исследования по винограду передать в Институт ви­
ноградарства...
Закрыть секцию субтропических культур...
Закрыть лабораторию табака и чая...
Передать коллекцию риса Краснодарской рисовой
станции...
Закрыть отдел географии растений...
Закрыть отдел внедрения...
Передать местным органам :
Дальневосточную станцию ВИРа (Лянчихэ),
Туркменскую станцию (Кара-Кала),
Репетскую опытную станцию в Кара-Кумах,
Опорный пункт « Якорная щель » в Крыму.
Считать не целесообразным существование в составе
Института Бюро пустынь и высокогорий.
И подпись : Президент ВАСХНИЛ Лысенко.
Больше тридцати лет прошло с тех пор. Отгремела в
стенах Института Варфоломеевская Оргия сорокового
года. В сорок восьмом вновь изгоняли из ВИРа подлин­
ных ученых, именуя их морганистами-менделистами.
316

Умер и был реабилитирован Николай Иванович Вавилов.
Еще при жизни обратился в политический и научный
труп диктатор Лысенко. В доме на Исаакиевской пло­
щади сначала, пугливо озираясь, поместили на лестнице
портреты нескольких жертв террора, потом, все больше
смелея, водрузили в вестибюле мраморное изваяние Ни­
колая Ивановича, Еще чуть позже стало признаком хоро­
шего тона клясться именем великого генетика. Институту
вручили орден, присвоили имя основателя. Один из
участников погрома Н.В. Цицин опубликовал в официозе
восторженную статью о Вавилове; Г.Н. Шлыков, писав­
ший на директора Института доносы, публично объявил
себя учеником незабвенного Николая Ивановича. Пришли
новые времена, но никто из тех, кто разрушал ВИР, не
потерял ни службы, ни уважения начальства. Навсегда
было утеряно только одно : научное значение Института.
ВИР никогда больше не вернул себе роль научного цен­
тра, подающего основополагающие идеи и методы генети­
кам, растениеводам и селекционерам гигантской земле­
дельческой страны*). Храм опустел. И никакие новые
должности, ставки и награды не способны восполнить то,
без чего нет и быть не может исследовательского учре­
ждения : научных идей, авторитетного руководства, сво­
боды творчества. ВИР умер, как умирают все живые
организмы, когда их лишают возможности дышать. В
Ленинграде в здании возле Исаакиевского собора продол­
жает пребывать учреждение, именующее себя Институ­
том растениеводства, но оно с таким же успехом могло бы
именоваться и Римским сенатом. ВИР умер, и историк
науки с полным правом может начертать на его надгроб­
ном камне :
ВСЕСОЮЗНЫЙ ИНСТИТУТ РАСТЕНИЕВОДСТВА
Рожден Вавиловым в марте 1920 года,
Убит Лысенко в ноябре 1940-го.
...Все, кто рассказывал о разгроме ВИРа, неизменно
*) Академик ВАСХНИЛ В.П. Кузьмин, живущий в Казахстане
(Шортанды), в беседе с корреспондентом Всесоюзного Радио А.Г.
Хлавной сообщил : « С ВИРом я продолжаю общаться до настоя­
щего времени. Вот ездил туда недавно на конференцию по каче­
ству зерна. Нельзя сказать, чтобы на меня ВИР произвел благо­
приятное впечатление. Институт не удержался даже на том уров­
не, где раньше был... Особенно удручающим было то, что многих
я там уже не встретил. Иных уж нет, а те далече... ». (Беседа
21 июля 1968. Магнитофонная запись).

317

говорили о страхе. Новым хозяевам Института ничего не
стоило лишить любого неугодного работника ученой сте­
пени, лаборатории, сослать в самый глухой угол страны
и даже арестовать. Страх в самом прямом смысле этого
слова сжимал сердца сотрудников, особенно немолодых и
обремененных семьями... Никто не чувствовал себя в
безопасности. Вавилов учил смело отстаивать научные
принципы в борьбе с честным противником. Но ситуация,
возникшая после победы лысенковцев, меньше всего по­
ходила на благородный турнир научных идей. Эйхфельд
и его воинство (Сизов, Шлыков, Переверзев, Тетерев,
Орел, Хорошайлов, Пономарев, Сидоров) вообще не имели
каких-либо научных идей. Их объединяло одно : стремле­
ние овладеть благами, которые сулит высокая должность
и профессорское звание. « Ученик Мичурина-Лысенко »
было для них не более, как пароль-пропуск к высокой
зарплате, арест Вавилова развязал руки для откровен­
ного грабежа.
Один из моих собеседников, доктор наук, пережив­
ший Ленинградскую блокаду, находит много общего меж­
ду положением в Институте осенью 1940 года и тем, что
ему довелось пережить зимой сорок второго. Оставленная
в окруженном Ленинграде вировская коллекция привле­
кла тогда тысячи голодных крыс. По ночам грызуны
стаями врывались в лаборатории, сбрасывали со стелла­
жей металлические коробки с ценнейшими образцами и
пожирали без разбора плоды, семена, орехи — всё, что с
таким трудом было собрано вавиловскими экспедициями.
Ослаблевшие от голода сотрудники вооружались метал­
лическими прутьями и выходили на защиту коллекций.
Сначала крысы боялись человека, шарахались от элек­
трических фонарей. Но чем дальше шла бесконечная
блокадная зима, тем наглее становились животные. В
конце концов крысы — рассказывает ученый — превра­
тились в опасных хищников, они начали бросаться на
людей.
И все-таки человек остается человеком. В сорок вто­
ром остатки вавиловской гвардии отбили у крыс уникаль­
ную коллекцию, в сороковом, подавив в себе страх перед
беззаконием, встали на защиту директора Института. В
конце августа сотрудница ВИРа Нина Александровна
Базилевская с группой коллег (Н.В. Ковалев, М.А. Роза­
нова, Е.А. Столетова) составила письмо в ЦК ВКП(б),
Совнарком и НКВД. Вировцы писали, что много лет
318

знают Николая Ивановича, безоговорочно убеждены в
его верности Советской власти и Коммунистической пар­
тии и потому просят освободить Вавилова — крупного
ученого и организатора советской науки. Подписалось
девять человек. Однако, когда Ковалевы показали письмо
своему родственнику — сотруднику НКВД, — тот преду­
предил : если жалоба пойдет в таком виде, арестуют
всех девятерых, пусть подпишется кто-нибудь один.
Риск взяла на себя Базилевская, у остальных были ма­
ленькие дети. Вскоре Нину Александровну вызвали в
Смольный. В обкоме партии она снова пыталась говорить
о невиновности Вавилова. Сказала даже, что если Нико­
лая Ивановича вышлют, то большая часть ВИРа поедет
за ним в ссылку, хоть в Сибирь, хоть на Камчатку. « Че­
пуха, — ответил работник обкома, — у нас ошибок при
аресте не бывает. Работайте спокойно и не отвлекайте
руководителей пустяками ». Три дня спустя Базилевскую
уволили из Института *).
Но поиск справедливости продолжался. Профессор
Евгения Николаевна Синская обратилась за поддержкой
к Вице-президенту Академии наук Л.А. Орбели. Прямой
и честный Орбели попытался что-то предпринять, кудато писал, но через несколько дней сообщил, что помочь
Вавилову нельзя, во всяком случае его, Орбели, влияния
недостаточно. Все хлопоты велись в тайне. Тайком от­
правился в Москву, в надежде получить аудиенцию в
Кремле, ближайший друг Николая Ивановича профессор
Леонид Ипатьевич Говоров. Тайком сотрудница отдела
кормовых культур ВИРа Мария Александровна Шеба­
лина ездила к младшему брату Николая Ивановича Сер­
*) Базилевская Нина Александровна, ныне доктор биологи­
ческих наук, профессор кафедры высших растений МГУ. Личное
сообщение.
Этот рассказ проф. Базилевской невольно напомнил мне
ситуацию, разыгравшуюся в российской науке на тридцать лет
раньше. Выдающийся физик, « человек, взвесивший свет », П.Н.
Лебедев, в знак протеста против политической реакции ушел из
Московского университета. Больше, чем о потерянной лаборато­
рии, горевал он о гибели своей научной школы. « Сошлите меня
в Камчатку, но оставьте при мне моих учеников, и я создам
новую лабораторию », — говорил Лебедев К.А. Тимирязеву. Как
известно, царские власти ученого не сослали и школу его не
разгромили. Лебедевская школа (П.П. Лазарев и др.) продолжала
благополучно развиваться. Научным « внуком » П.Н. Лебедева
стал брат Н.И. Вавилова — Сергей, впоследствии Президент АН
СССР.

319

гею. Старый работник Института, председатель профсо­
юзной организации ВИРа, Шебалина привезла Сергею
Ивановичу специально подготовленную Справку — не­
сколько десятков страниц (в тайне перепечатанную ма­
шинистками ВИРа), где со всей возможной полнотой
приводилась та м а т е р и а л ь н а я в ы г о д а , которую страна
получила от экспедиций, опытов, исследований академи­
ка Николая Ивановича Вавилова. Через четверть века,
рассказывая мне этот эпизод, Мария Александровна объ­
ясняла : « Нам казалось, что гонители Николая Ивано­
вича ужаснутся, когда увидят, какой урон огромный на­
несет государству его арест». Академик Сергей Иванович
Вавилов, директор Государственного оптического инсти­
тута, очевидно, не разделял наивных надежд вировцев.
Он принял Шебалину на Васильевском острове в старин­
ном доме, где все квартиры издавна занимали члены
Российской Академии наук. « Это было в последних
числах августа, — вспоминает Мария Александровна. —
Сергей Иванович сидел в кабинете за большим письмен­
ным столом, я — напротив. Хорошо помню его глухой,
тускло звучащий голос, какие-то пустые, усталые глаза.
Он не стал даже читать справку, которую мы так стара­
тельно сочиняли. Отрешенно поглаживая свои седеющие
виски, сказал : — Недоразумения тут никакого нет. Брат
арестован по распоряжению или, во всяком случае, с
ведома первого лица государства. И едва ли мы сможем
что-нибудь сделать... » *).
Сергей Иванович был, очевидно, прав. Все попытки
спасти директора ВИРа разбивались о невидимую, но
вполне реальную стену. Трагическая судьба ученого
очень скоро стала запретной темой. Жернова государ­
ственной машины безжалостно перемалывали всякого,
кто пытался даже просто напоминать об этой репрессии.
Были арестованы, как я уже говорил, профессора Кова­
лев и Говоров; Базилевскую, Синскую и Шебалину из­
гнали из Института.
Но среди сотрудников ВИРа все еще тлела вера, нет,
не в справедливость, но в то, что можно назвать м у д р о ­
ст ью г о с у д а р с т в е н о й в л а с т и . Те, кто стоят у власти, могут
быть жестоки и несправедливы. Допустим. Но какой им
*) Шебалина Мария Александровна, кандидат сельскохозяй­
ственных наук, сотрудница отдела кормовых культур ВИРа.
Личное сообщение 11.12.1964.

320

смысл наносить урон собственной стране, разорять сель­
ское хозяйство? Очевидно, члены Центрального Коми­
тета партии попросту не знают, что разгром ВИРа, арест
Вавилова ведут к разгрому отечественной сельскохозяй­
ственной науки, а в дальнейшем к снижению урожаев,
кризису земледелия. Надо сообщить ЦК правду о безо­
бразиях, творимых Лысенко и органами госбезопасности.
Если это удастся — ВИР и Вавилов будут спасены. Так
или примерно так думали в 1940 году лучшие люди
ВИРа. Роль вестницы снова взяла на себя Базилевская.
Стихией Нины Александровны в науке были цветы,
цветоводство. Но этот деликатный объект Базилевская
сделала столь серьезным предметом исследования, так
хорошо знала всю мировую литературу, посвященную
цветам, в частности макам, что Николай Иванович звал
ее не иначе как « Королева опийного мака ». Характер
у этой « цветочницы » был, однако, весьма решительный.
Во время предвоенных дискуссий Нина Александровна
не раз обрушивалась на недругов Института. В 1937 году
в день рождения Николая Ивановича Базилевская под­
няла тост, который для многих потом послужил чем-то
вроде символа веры : « Да воскреснет ВИР и да расто­
чатся враги его ! » Тост этот, как и многое другое в том
же роде, лысенковцы припомнили ей осенью сорокового
года.
Покидая Ленинград (здесь никто не принимал ее на
работу), Нина Александровна зашла к Сергею Иванови­
чу Вавилову и попросила помочь ей встретиться в Москве
с кем-нибудь из членов ЦК. Вавилов-младший высоких
знакомств в те годы еще не имел, но пообещал устроить
встречу с членом ЦК А.А. Андреевым через своего род­
ственника, видного архитектора Веснина. Андрей Андре­
евич Андреев был, пожалуй, самым подходящим челове­
ком для такого разговора. В ЦК он ведал вопросами сель­
ского хозяйства. Но встреча как-то долго не получалась,
хотя Веснин сделал всё, что мог. Состоялась она только в
начале 1941 года. Базилевская приготовила целую речь
с объяснением лысенковского диктата, с описанием того,
что происходит в ВИРе и других научных учреждениях
ВАСХНИЛ. В этот февральский день 1941 года товарищ
Андреев мог бы получить довольно полную и объектив­
ную информацию о судьбах отечественной биологии и
сельскохозяйственной науки. Мог, но... референт преду­
предил просительницу, что член ЦК чрезвычайно занят
321

и уделит ей лишь несколько минут. Беседа оказалась
даже короче, чем мог представить видавший виды рефе­
рент. Едва Базилевская заговорила о роковой ошибке,
произошедшей с академиком Вавиловым, Андреев пре­
рвал ее фразой, которую Нина Александровна дословно
пересказала мне двадцать три года спустя : « Никакой
роковой ошибки быть не могло. Есть факты, которых вы
не знаете ». На этом аудиенция окончилась.
Осенью сорокового бурлил не только ВИР. По све­
дениям секретных агентов НКВД*), арест Вавилова про­
извел « убийственное » впечатление на всю Академию
наук СССР. В агентурных донесениях тех месяцев гово­
рится : академики убеждены, что арест произведен по
настоянию Лысенко. Академик Лузин назвал арест
« очередным ужасом ». За Вавиловым, сказал Лузин, не
может быть никакого преступления, он жертва клеветы
и интриг. « Что они сделали ! Они посадили в клетку
гражданина мира ! » — воскликнул академик Прянишни­
ков, когда до него дошли подробности ареста в Черновицах. Не остался равнодушным и Президент АН СССР
В.Л. Комаров. Он сказал академику Завадовскому, что
Вавилова посадили в тюрьму, как жулика, разбойника и
убийцу, « за то, что он имел смелость не соглашаться с
Лысенко ».
Мнение В. Л. Комарова, зафиксированное столь от­
ветственными лицами, как тайные агенты госбезопасно­
сти **), для нас особенно интересно, ибо роль Президента
в судьбе Николая Ивановича была в разные годы весьма
различной. Академик В.Л. Комаров (1869-1945), видный
ботаник, флорист, конечно, презирал Лысенко. Ему едва
ли доставила удовольствие комедия « выборов » безгра­
мотного сталинского фаворита в действительные члены
Академии в январе 1939 года. Но и слишком громкая
слава Вавилова раздражала Комарова. Напрасно Нико­
лай Иванович при каждом удобном случае устно и
письменно заявлял, что пальма первенства в русской
ботанике принадлежит Владимиру Леонтьевичу. Комаров
отлично понимал : первое лицо в этой области все-таки
не он. Несколько лет Президенту пришлось вести двой­
ную игру, маневрировать между силами, противоборству­
*) Архивно-агентурное дело на Н.И. Вавилова № 300669.
**) Кстати, один из них подписывал свои доносы кличкой
« Академик ».

322

ющими в биологической науке. И маневры его не всегда
были пристойными. Профессор Николай Родионович Ива­
нов (ВИР) вспоминает, что Комаров очень боялся посы­
лать вавиловцев в зарубежные поездки. Экспедиционные
документы лежали у него на подписи неделями и меся­
цами. Однажды Вавилов явился к Президенту за объяс­
нениями. Владимир Леонтьевич, стыдливо поеживаясь,
признался : « Что поделаешь, подличаем... подличаем по­
маленьку... » Жена Дончо Костова приводит в своих
мемуарах типичный для того времени эпизод. Место
действия — какое-то заседание в Академии, время —
1939 год.
Лысенко произнес речь в своем обычном нигилисти­
ческом наступательном тоне. Потом слово взял Президент
Академии В.Л. Комаров, одобрил его выступление. Когда
заседание окончилось, Комаров пригласил Вавилова, а с
ним и Дончо Костова в свой кабинет. Здесь, вынув из
стола книгу Лысенко, он начал критиковать ее, высмеи­
вать неграмотность автора. Николай Иванович нахмурил­
ся, бросил несколько иронических замечаний и холодно
попрощался. Всем своим видом он показал : двойственное
поведение Президента ему неприятно. Когда они вышли
из кабинета, Вавилов, кивнув в сторону высоких прези­
дентских дверей, спросил Костова : « Видали ? Каков наш
Василий Шуйский ? » « Об этом разговоре, — вспоминает
Костова, — я узнала случайно : Дончо спросил меня,
кто такой Шуйский ? Ему, иностранцу, была незнакома
личность прославленного Пушкиным лукавого царедвор­
ца » *).
Была и другая причина, разделявшая двух ботани­
ков. В области общебиологических представлений Ко­
маров, как это ни покажется странным, стоял ближе к
Лысенко, нежели к Вавилову. Он решительно не при­
знавал трудов Моргана, Бэтсона, Нильсона-Эле, выводов
современной науки о гене как носителе наследственных
свойств организма. В книге « Происхождение культурных
растений » (1938) Комаров писал :
« Изложив в этой главе теории Н.И. Вавилова по
возможности близко к подлиннику и отмечая, что на
фоне мировой литературы по дарвинизму они являются
*) Анна Костова-Маринова. ИСТОРИЯ ОДНОЙ ДРУЖБЫ.
АКАДЕМИК КОСТОВ И АКАДЕМИК ВАВИЛОВ Н.И. СофияМосква, 1965-1967. Рукопись.

323

наиболее крупными за последнее время, мы все же
должны оговориться, что основа их по-нашему спорная.
Суть дела в том, что и в теории гомологических рядов и
в теории генных центров понятие о гене как о самодо­
влеющем материальном теле поставлена безоговорочно.
Понятие о гене, о корпускуле, обуславливающей своим
присутствием ту или другую особенность организма, как
причина обуславливает действие, возбуждает в нас жи­
вейшее чувство противоречия » (стр. 40).
Возможно, что « чувство противоречия », которое
испытывал Владимир Леонтьевич по отношению к но­
вейшим достижениям генетики, объяснялось тем, что в
его почтенном возрасте трудно было освоить новые от­
крытия. Но не исключено и другое : хитрый политик
Комаров понял, что в обстановке победоносного насту­
пления Лысенко и его « мичуринской биологии » безопас­
нее держаться подальше от всего того, что попахивает
« тлетворным » духом Запада, западной науки, а заодно и
от вавиловских работ.
Арест Вавилова не облегчил положения « лукавого
царедворца ». Скорее наоборот. Не встречая в научном
мире никакого сопротивления, Лысенко совсем распоя­
сался. В ВАСХНИЛе он сделался абсолютным самодерж­
цем*). В Академии наук вел себя чуть более умеренно,
но и там давал понять, что подлинный хозяин биологи­
ческой вотчины отныне он. Нетрудно представить ту
смесь стыда и бессильной горечи, ярости, которую испы­
тывал Комаров, глядя, как недоучка-агроном орудует в
Институте генетики АН СССР.
Институт генетики (ИГЕН) составлял гордость Ака­
демии. Он был создан в 1934 году по инициативе Николая
Ивановича и за шесть лет достиг положения одного из
самых значительных научно-исследовательских центров
мира. Здесь работали такие видные генетики, как Сапегин, Шмук, Навашин, Лепин, Герман Мёллер, Дончо По­
стов. Сюда приезжали с докладами видные ученые из
*) В письме к Берии (март 1941, подлинник) академик Д.Н.
Прянишников писал : « В роли Президента Ленинской Академии
Т.Д. Лысенко явился дезорганизатором ее работы; Академия,
собственно говоря, не существует — есть командир-президент и
послушный ему аппарат. Собраний академиков для обсуждения
вопросов никогда не бывает, выборы академиков не произво­
дятся... Президент говорит : ’’Зачем мне новые академики, когда
я и с этими не знаю, что делать !” ».

324

Англии, США, Германии. С исчезновением Вавилова
ИГЕН пережил такой же разгром, как и ВИР. В марте
1941 года академик Приняшников писал Берии : « После
проведения Т.Д. Лысенко в директора Института гене­
тики АН СССР (о способе проведения его в директора
следовало бы говорить особо) из этого института удалены
(или ушли сами) почти все ценные работники (Навашин,
Шмук, Сапегин, Медведев и др.). Программа, предста­
вленная новым директором Института генетики, обнару­
живает поразительную скудость мысли — никакой гене­
тики там нет, одна элементарная агротехника, то же про­
талкивание поздних посевов картофеля на площади в
300 000 га... те же « опыты » с осенним посевом клевера,
то же разрезание корней кок-сагыза — полное дублиро­
вание Наркомзема по агротехнике ».
Развал ИГЕН очень скоро вызвал паралич генети­
ческих исследований по всей стране. « Считаю большой
ошибкой непонятной, почему у нас остановилась работа
по генетике, науке большого будущего », — писал в
1944 году академик В. И. Вернадский *). И в другом
письме снова : « К сожалению, у нас уничтожены все
центры научной работы по генетике. По подбору научных
кадров в Академии я вижу пагубные последствия этой
государственной ошибки » **).
Вторжение вандализма в науку заставило Комарова
пересмотреть свое отношение к Вавилову. Хотя и не
слишком громогласно, Президент несколько раз высказал
сочувствие к Николаю Ивановичу, а затем даже пред­
принял некоторые демарши в защиту арестованного. Де­
марши эти, по правде говоря, давались ему с трудом.
Владимир Леонтьевич трусил, юлил, но настойчивость
Прянишникова и некоторых учеников Николая Ивано­
вича делали свое дело : с каждым разом главе Академии
приходилось вести себя все более пристойно и более
решительно.
Самой значительной фигурой из тех, кто нашел в
себе мужество открыто выступить за академика Вавило­
ва, был Дмитрий Николаевич Прянишников. В 1940 году
ему исполнилось семьдесят пять лет. Крупнейший агро­
*) В.И. Вернадский — сыну. 6.10.1944. Архив АН СССР, ф.
518, оп. 2, ед. хр. 61, л. 162.
**) В.И. Вернадский — акад. Н.Г. Холодному. 16.9.1944. Архив
АН СССР, ф. 518, оп. 3, ед. хр. 1756, л. 30.

325

химик, он был удостоен звания Героя Социалистического
Труда, в следующем году получил Сталинскую премию.
Но все эти « милости » не изменили правдивого и реши­
тельного характера старого ученого. Разыгравшаяся в
Черновицах беда потрясла его. Не боясь подслушиваю­
щих ушей и подсматривающих глаз, Прянишников везде
— в Академии наук, в ВАСХНИЛ, в Тимирязевской
академии, беседуя со студентами, с коллегами-учеными,
чиновниками Наркомзема, не уставал твердить, что
Николай Иванович ни в чем не виноват. Весной 1941 года
он написал Берии письмо, где разоблачал Лысенко как
ученого и как руководителя ВАСХНИЛ. Маленькая
хитрость этого послания заключалась в том, что Пряниш­
ников надеялся подорвать кредит доверия, которым Лы­
сенко пользовался у верховной власти, и тем повернуть
фортуну лицом к Вавилову. Берия, однако, от научной
полемики уклонился. Письмо Прянишникова осталось
без ответа. Из Самарканда, куда его загнала эвакуация,
Дмитрий Николаевич снова напомнил о своем ученике :
в начале 1942 года он отправил в Москву телеграмму, в
которой представил работы Н.И. Вавилова на соискание
Сталинской премии. Такая дерзость могла стоить ему
жизни. Сталин никогда не позволял открыто вступаться
за « государственных преступников ». Но нарушение эти­
ки и на этот раз сошло с рук. Может быть, ученого
спасла неразбериха военных лет, а возможно, телеграмму
семидесятисемилетнего академика попросту сочли стари­
ковским чудачеством.
В начале ноября на Урал съехались рассеянные по
городам и весям российские академики. Приехал и Пря­
нишников. По свидетельству помощника Президента АН
СССР А.Г. Чернова *), Комаров любезно принял Дмитрия
Николаевича у себя в кабинете, а Лысенко, наоборот,
отказал в аудиенции. Во время беседы Прянишников
открыто заявил Комарову, что Лысенко убил Вавилова,
чтобы захватить его должности и положение в науке.
Он призывал Президента немедленно обжаловать в ЦК
действия НКВД. « Что я могу сделать, — разводил рука­
ми Комаров. — Вот приедет Вышинский, попрошу его
помочь ». Андрей Януарьевич Вышинский, академик и
*) Чернов Андрей Григорьевич, в 1941-1945 годах помощник
Президента Академии наук СССР, ныне сотрудник Агентства
печати « Новости ». Личное сообщение, сделано 4.4.1967.

326

б. Прокурор СССР, организатор знаменитых сталинских
процессов тридцатых годов, вскоре действительно при­
ехал в Свердловск. В самой деликатной форме Комаров
попросил академика-прокурора вникнуть в дело Вави­
лова, принять во внимание... учесть бывшие заслуги...
Ходатайство Президента, однако, успеха не имело. В
служебных и личных отношениях с людьми А.Я. Вышин­
ский знал лишь одну заповедь : « падающего — подтол­
кни ».
Прянишников узнал о неудаче, но атак на Комарова
не прекратил. Полгода спустя он снова настиг Владими­
ра Леонтьевича в Алма-Ате. И опять, по словам А.Г.
Чернова, Дмитрий Николаевич настаивал на том, чтобы
Президент послал от имени Академии наук письмо в
Центральный комитет партии. « Родина не простит нам
преждевременной смерти Николая Ивановича, — не­
сколько раз повторял Прянишников. — Поймите же,
Владимир Леонтьевич, не простит». Комаров, однако,
писать не стал. В подобных обстоятельствах он предпо­
читал устные переговоры. Когда Прянишников явился
к нему снова (дело было уже в Москве, после возвра­
щения Академии из эвакуации), Президент согласился
поговорить о судьбе Вавилова с Молотовым. Такой раз­
говор состоялся, но Молотов, едва услышав фамилию
Вавилова, раздраженно бросил : « Сейчас этим занимать­
ся не буду, некогда». Возможно, всевластный Вячеслав
Михайлович действительно был в тот день занят неот­
ложными государственными делами. Но будь у него в
запасе даже вечность, он едва ли стал бы выручать
опального академика, арест которого лично санкциониро­
вал три года назад.
В начале 1943 года не только Комаров, но и Пряниш­
ников поняли : Молох не собирается отдавать свою
жертву.
Всякий другой на месте Дмитрия Николаевича счел
бы свой долг выполненным : плетью обуха не переши­
бешь. Но учитель Вавилова был человеком особого скла­
да. Постукивая палкой, прихрамывая, он снова и снова
появляется в кабинете Президента Академии, просит,
уговаривает, настаивает. Речь идет теперь о письме, адре­
сованном лично товарищу Сталину.
Письмо к Сталину — ultimum refugium *) обществен­
*) Ultimum refugium — последнее средство (лат.).

327

ной жизни 30-40-х годов. В стране, где попраны зако­
ны, — гражданин ждет от власти не соблюдения своих
прав, но лишь послабления, не справедливости, но мило­
сти. В пору сталинского террора всеобщий страх и неза­
щищенность породили слепую веру в чудо, веру в спа­
сительную силу писем на высочайшее имя. Возникло
нечто вроде всенародной почтово-телеграфной эпидемии.
По адресу « Кремль. Сталину » были отправлены десятки
м и л л и о н о в жалоб. Родственники невинно осужденных,
жертвы чисток, высланные, снятые с работы, исклю­
ченные из партии, лишенные пенсии, права голоса, до­
брого имени — все, кто так или иначе попал под колесо
сталинской государственной машины, многократно писали
родному, дорогому, любимому товарищу Сталину. И
хотя, в отличие от слезниц на монаршее имя, письма
генеральному секретарю ВКП(б), как правило, остава­
лись без ответа, год от году их становилось все больше.
И одновременно росла легенда о сталинской отзывчиво­
сти, доброте, внимании к малым сим. Алчущие надежды
охотно передавали из уст в уста рассказы о том, что по
сталинскому слову выпущен на свободу уже приговорен­
ный к расстрелу юноша, что кому-то отдали незаконно
отнятую жилплощадь, кого-то вернули из ссылки. И всё
это благодаря письмам, которые (это подразумевалось как
нечто само собой разумеющееся) открывали вождю наро­
дов глаза на своеволие местных начальников.
Стихия надежды на сталинское милосердие захваты­
вала в 30-40-е годы не только темных обитателей про­
винции. Столичная интеллигенция обращалась к « по­
следнему средству » столь же истово, с той же верой,
что « вождь многого не знает ». Зимой 1943 года, когда
Прянишников уговаривал Комарова писать о судьбе
Николая Ивановича в Кремль, к Президенту пришел еще
один проситель — Сергей Вавилов. Какими-то окольными
путями академик Вавилов-младший узнал о том, что брат
Николай жестоко голодает в тюрьме, что здоровье его
пошатнулось и самая жизнь в опасности. Разговор двух
академиков происходил без свидетелей, но помощник
Президента видел : из кабинета Сергей Иванович ушел в
слезах. Комаров тоже выглядел расстроенным : то, что
до сих пор оставалось государственной тайной, стало яв­
ным — Николай Вавилов, человек, давший своей стране
миллионы пудов хлеба, умирал в тюремной камере от
голода. Сергей Иванович просил о том же, что и Пряниш­
328

ников : от имени Академии наук немедленно известить
обо всем Сталина. Он даже набросал проект письма. По
словам А.Г. Чернова, в нем говорилось примерно следую­
щее : Величайший ботаник нашего времени Николай
Иванович Вавилов находится в тюрьме. Здоровье его
подорвано. Президент АН СССР готов взять академика
Н.И. Вавилова на поруки. Если же выпустить ученого на
свободу не представляется возможным, Президент про­
сит предоставить арестованному возможность вести ис­
следования в области растениеводства.
Шли месяцы. Канцелярия Сталина по своему обык­
новению отмалчивалась. Осенью 1943 года Прянишников
пришел в Президиум Академии напомнить о злополуч­
ном послании. Комаров захлопотал, заохал, помощнику
тут же было приказано связаться по « вертушке » с
личным секретарем Сталина Поскребышевым. Ответ По­
скребышева был краток : письмо переправлено к Берии.
Круг замкнулся.
Рассказ о дальнейших событиях дошел до меня в
нескольких вариантах. Но и дочери Дмитрия Николае­
вича, и А.Г. Чернов, и некоторые ученики Вавилова
сходятся на одном : в конце 1943 года Прянишников
добился приема у Берии. Очевидно, устроить встречу по­
могла жена Берии, сотрудница Дмитрия Николаевича по
Тимирязевской академии. Берия принял престарелого
академика в своем великолепном кабинете на площади
Дзержинского. Заместитель председателя Совнаркома
СССР, Комиссар государственной безопасности первого
ранга держался отменно любезно, даже предупредитель­
но. На столе были разложены тома следственного дела
Н.И. Вавилова. Дмитрию Николаевичу предоставили воз­
можность беспрепятственно читать показания подслед­
ственного и свидетелей. « Вот видите, — сказал якобы
Берия, раскрывая очередной том ”Дела”, — вот он сам
своей рукой пишет, что продался английской развед­
ке » *). Прянишников полистал документы, оттолкнул от
себя толстые тома и заявил, что бумагам не верит. Он
знает своего ученика почти сорок лет и убежден, что
Николай Иванович не может быть ни шпионом, ни вреди­
телем. « Поверю, если только он сам мне всё скажет », —
заключил старик и, не прощаясь, пошел к двери. Еще с
*) В Следственном деле Н.И. Вавилова я не нашел таких
показаний.

329

полчаса, не разбирая дороги, ничего не видя перед собой,
бродил он по коридорам дома на площади Дзержинского,
пока « добрые люди » не помогли отметить ему пропуск
и вывели из ворот.
Профессор Александр Иванович Купцов (также уче­
ник Прянишникова) вспоминает, что в январе 1944 года,
навестив учителя на кафедре агрохимии в Тимирязевке,
он услышал от Прянишникова о неудачных хлопотах за
Вавилова. « Берия, — сказал Дмитрий Николаевич, —
заодно с теми, кто хочет нажить капитал на деградации
нашего сельского хозяйства и нищете крестьянина. Ва­
вилов им мешал. Его нет. И против них мы ничего не
в силах сделать ». « При этих словах, — пишет в своих
воспоминаниях проф. Купцов, — Дмитрий Николаевич
заплакал и долго утирал старые глаза платком, хотя мы
перешли к другим сюжетам разговора » *).
III
Пойдем на костер, будем гореть, но
от убеждений своих не откажемся.
Н.И. В а в и л о в
И з речи в В И Ре
1 5 .3 .1 9 3 9

В 1927 году тимирязевцы провожали в последний
путь своего старого товарища Сергея Жегалова. Талант­
ливый селекционер, один из наиболее одаренных учени­
ков профессора Рудзинского, он умер, не дожив до сорока
пяти лет. Вавилов шел за гробом с однокашницей Лидией
Петровной Бреславец. Обоим было тяжело : с Жегаловым
уходил мир их юности, светлая пора студенчества и пер­
вых научных исканий. Лидия Петровна плакала, плакала
о молодости Жегалова, о том, что этот подававший боль­
шие надежды ученый умер, не свершив и малой доли
того, что задумал.
« И тут, — вспоминает Бреславец, — к моему изу­
млению, Николай Иванович убежденно произнес : "Уче­
ный должен погибать рано. Крупному ученому и чело­
веку не следует жить слишком долго" ».
*) А.И. Купцов. ПАМЯТИ Н.И. ВАВИЛОВА. Москва, 22.6.1958.
Рукопись.

330

« А Дарвин ?» — растерянно спросила Бреславец.
« Ну, матушка, тоже сказала, Дарвин, — с грустной
улыбкой ответил Вавилов, — другого-то Дарвина ведь
нет... ».
В 1927 году Николаю Ивановичу не исполнилось еще
и сорока лет. Действительно ли он верил, что всё ценное
ученый дает миру только в молодости, а старость —
только окостенение, пустота, мучительное приближение к
смерти? Думается, что в вавиловском парадоксе таится
другая мысль. Как часто у гроба близкого мы думаем о
себе. Страстный, всегда охваченный увлеченностью Ва­
вилов на миг представил себе жизнь старца, бытие с
холодным сердцем и умом. И ужаснулся. Нет, это ему не
годилось. Вернувшись к той же теме в беседе с другим
близким товарищем, Николай Иванович выразил надеж­
ду, что умрет мгновенно. Вот так — споткнется — и всё...
Он оказался скверным прорицателем. И хотя погиб Ва­
вилов действительно молодым, но умирал он долго, тяже­
ло, мучительно...
Его не расстреляли в подвалах Бутырской тюрьмы.
Обстоятельства сложились так, что приговоренный к
смерти получил отсрочку на полтора года. Благо? Для
такого труженика, как Вавилов, восемнадцать с полови­
ною месяцев — 565 дней — срок огромный. На свободе
за такое время можно перечитать уйму литературы, на­
писать не одну книгу, организовать несколько экспеди­
ций, поставить множество опытов. А доклады, беседы с
друзьями, учениками, семья... Пятьсот шестьдесят пять
дней — это целое богатство. Клад ! Но для тюремного
узника клад, как в известной сказке, обернулся глиня­
ными черепками. Мгновенная смерть от пули была заме­
нена мучительной смертью, унизительной и бесконечно
долгой. И если с той или иной степенью достоверности
можно узнать людей, которые довели ученого до тюрь­
мы, и тех, которые вершили над ним неправедный суд,
то найти конкретных виновников медленного убийства
его в течение последних восемнадцати месяцев попросту
невозможно. Это сделал сталинский режим, сталинскобериевская машина уничтожения, система, которая дове­
ла ценность человеческой жизни до самого низкого стан­
дарта, какой был известен в первой половине двадцатого
века.
Впрочем, сначала перед смертником мелькнуло даже
подобие надежды. Николай Иванович писал впоследствии
331

Берии *) : « Первого августа 1941 года, то есть три недели
после приговора, мне было объявлено в Бутырской тюрь­
ме вашим уполномоченным от вашего имени, что вами
возбуждено ходатайство перед Президиумом Верховного
Совета СССР об отмене приговора по моему делу и что
мне будет дарована жизнь. Четвертого октября 1941 года
по вашему распоряжению я был переведен из Бутырской
тюрьмы во Внутреннюю тюрьму НКВД и пятого и пят­
надцатого октября я имел беседу с вашим уполномочен­
ным о моем отношении к войне, к фашизму, об исполь­
зовании меня как научного работника, имеющего боль­
шой опыт. Мне было заявлено 15 октября, что мне будет
предоставлена полная возможность научной работы как
академику и что это будет выяснено окончательно в
течение двух-трех дней».
Что могли означать эти беседы? Очевидно, только
одно : с Вавиловым готовились повторить « туполевский
вариант ». Уже с конца 20-х годов в стране стали возни­
кать тюремные институты (заключенные называли их
« шарашками »), где сначала десятки, а потом сотни ин­
женеров, техников, ученых выполняли научные задания
властей. В тюремных институтах проектировали и стро­
или самолеты, конструировали боевое оружие. Ученыеарестанты производили математические и инженерные
расчеты, связанные с индустриальным строительством;
по заказам ОГПУ-НКВД экспериментировали в тюрем­
ных лабораториях химики, физики, бактериологи. Спе­
циалисты такого высокого класса, как академики Стеч­
кин и Туполев, сидя в заключении, руководили целыми
исследовательскими коллективами, которые опять-таки
состояли из заключенных. « Шарашки » действовали и в
тридцатых, и в сороковых, и в пятидесятых годах. В
секретных лабораториях, в глубокой тайне совершались
порой открытия огромной научной важности, но им так
же не суждено было влиться в поток свободной науки,
как большинству открывателей стать свободными людь­
ми. В начале войны и академика Вавилова решили опре­
делить в одну из таких «шарашек ». Уполномоченные
Берии, вероятно, имели задание выяснить не столько
настроение ученого, сколько размеры той конкретной
пользы, которую можно получить от о к м в о го Вавилова.
*) Письмо от 25.4.1942 из Саратовской тюрьмы № 1. След­
ственное дело, т. 1.

332

Никлай Иванович без труда разгадал планы тюремщиков.
В тот момент он и сам не мог желать для себя большего.
Жизнь и любимая работа — что еще может просить
человек, приговоренный к смертной казни ? Восьмого
августа 1941 года Вавилов передал заявление на имя
Берии :
« В связи с возбуждением вами ходатайства о моем
помиловании и отмене приговора Военной коллегии, а
также учитывая огромные требования, предъявленные
всем гражданам Советского Союза в связи с военными
событиями, позволяю себе ходатайствовать о предостав­
лении мне возможности сосредоточить работу на задачах
наиболее актуальных для данного времени по моей спе­
циальности — р а с т е н и е в о д с т в у (подчеркнуто везде Ва­
виловым — М.П.).
1) Я мог бы закончить в течение п о л у г о д а доставле­
ние « П р а к т и ч е с к о г о р у к о в о д с т в а д л я в ы в е д е н и я с о р т о в
к у л ь т у р н ы х раст ений, ус т о й ч и в ы х к гл а в н е й ш и м з а б о л е ­
в а н и я м ».

2) В течение 6-8 месяцев я мог бы закончить при
напряженной работе составление « Практического руко­
водства по селекции хлебных злаков », применительно к
условиям различных районов СССР.
Мне также близки области субтропического растени­
еводства, включая культуры о б о р о н н о г о значения, как
тунговое дерево, хинное дерево и др., а также растения
богатые витаминами.
Весь свой опыт в области растениеводства, все свои
знания и силы я бы хотел отдать полностью Советской
Власти и моей родине, там, где я мог бы быть максималь­
но полезен.
8.VIII.1941 г.
Бутырская тюрьма, к/амера/ 49.
Николай Вавилов » *)
Прошел август, сентябрь, половина октября. Гро­
моздкая и медлительная бюрократическая машина на Лу­
бянке все еще не решила окончательно, убить ли Вави­
лова сразу или он может пригодиться. Возможно, что в
конце концов машина пришла бы к разумному выводу,
но вмешались непредвиденные обстоятельства.
15 октября 1941 года, когда посланец Берии в очеред­
*) Следственное дело № 1500, т. 1.

333

ной раз явился в камеру Николая Ивановича с тем, чтобы
продолжить собеседование о войне и фашизме, фашист­
ские танки подступили к окраинам Москвы. Положение
столицы стало критическим. Официальная пресса про­
должала скрывать действительную обстановку, но слухи
о близости немцев просочились в город. Утром 16 октября
в Москве вспыхнула паника, жители устремились из
города на Восток. В середине дня разладился городской
транспорт, кое-где начали громить магазины. Беспокой­
ство усилилось еще больше после того, как учреждениям
было приказано жечь архивы. Органы НКВД начали
массовую эвакуацию заключенных. Академик Вавилов
был среди тех тысяч обитателей внутренней тюрьмы
НКВД, Бутырок, Таганки, Лефортово, которых свезли на
вокзалы для отправки в тюрьмы Саратова, Оренбурга и
Куйбышева.
Мне удалось разыскать несколько бывших заклю­
ченных, которые провели эту осеннюю ночь на вокзаль­
ных площадях. Доцент Андрей Иванович Сухно*) вспо­
минает : « Нас привезли из Бутырок на Курский вокзал
что-нибудь около полуночи. Стража с собаками оцепила
всю привокзальную площадь и приказала нам стать на
четвереньки. Накануне в Москве выпал снег, он быстро
растаял, и жидкая холодная грязь растеклась по асфаль­
ту. Люди пытались отползать от слишком больших луж,
но этому мешала теснота, да и стража, заметив движение
в толпе заключенных, принимала крутые меры. Сколько
нас там стояло ? Думаю, что не менее десяти тысяч, а
может, и больше. По одежде и по внешнему облику все
те, кого я видел ночью, с кем ехал потом в поезде, были
московские интеллигенты. Так на четвереньках просто­
яли мы часов шесть. Рассвело. На улицах стали появ­
ляться прохожие. Поднимать голову было строго-настрого
запрещено, но мы явственно слышали по своему адресу
выкрики : « Шпионы ! Предатели ! ».
Наконец, подали вагоны, те самые « столыпинские »,
которые каждый русский знает по знаменитой картине
Ярошенко « Всюду жизнь » **). На картине, как Вы пом­
ните, арестанты через зарешеченное окошко бросают
*) Сухно А.И., член КПСС с августа 1917. Ныне преподает
историю КПСС в Московском университете.
**) Психологическая ошибка : во времена Ярошенко еще не
было « столыпинских » вагонов. — Прим. Н. Горбачевской.

334

хлебные крошки разгуливающим по перрону голубям.
Идиллия ! Ни о чем подобном мы, арестанты 1941 года, и
помыслить не могли. Во-первых, потому что в « купе »,
где жандармы везли пятерых заключенных, стражи с
красными звездами на фуражках набивали по 20-25 че­
ловек. Сидеть приходилось по очереди. От духоты и
усталости люди теряли сознание » *).
Доктор биологических наук Михаил Семенович Миц­
кевич **), арестованный на пятый день войны, добавляет :
« До Саратова поезд шел недели две. В дороге мы голо­
дали так, что к концу пути стали настоящими скелета­
ми ».
Две недели ехал и Вавилов : пытка поездом закончи­
лась для него только 29 октября.
В Саратове заключенных снова поставили на четве­
реньки, потом, раздевая догола, обыскивали и, наконец,
после « санобработки » под душем с ледяной водой разве­
ли по камерам. Вавилов попал в корпус номер три, где
содержали наиболее крупных общественных и политиче­
ских деятелей. В 1941-42 годах в третьем корпусе сиде­
ли : вождь венгерской революции Бела Кун, редактор
« Известий » Ю.М. Стеклов, один из старейших коммуни­
стов, основатель и первый директор Института МарксаЭнгельса Д.Б. Рязанов, философ и литературовед, ди­
ректор Института мировой литературы академик И.К.
Луппол, писатель Михаил Левидов и много других ком­
мунистов и некоммунистов такого же ранга.
Некоторые одиночки третьего корпуса были превра­
щены в следственные камеры. Там приехавшие из Мос­
квы следователи вели допросы. Из этих камер круглые
сутки доносились удары и стоны избиваемых.
Сначала Вавилов сидел в одиночке. Здоровье его к
январю 1942 года пошатнулось, но, по словам очевидцев,
он все еще производил впечатление человека в высшей
степени значительного, не сломленного голодом и тюрем­
ным режимом. Таким увидала его и Ирина Пиотровская,
шестнадцатилетняя саратовская школьница, осужденная
за « попытку организовать покушение на товарища Ста­
лина ». «Я не могу точно назвать дату, но очень хорошо
*) Личное сообщение 9.10.1968.
**) Ныне заместитель директора Института биологии раз­
вития АН СССР.

335

помню, что это было в январе 1942 года, — пишет она *).
— Увидела я его, вернее сказать, он со мной познакомил­
ся не в саратовской тюремной больнице, а во дворе Сара­
товской тюрьмы (3-го корпуса, так называемого « спецкорпуса » для политических заключенных). Нас пооди­
ночке выводили из разных камер и собирали во дворе
тюрьмы для отправки, как потом оказалось, в тюремную
больницу. Говорю « как потом оказалось » потому, что
система была такова : никто из заключенных не должен
знать, куда его ведут или везут. Просто тюремный надзи­
ратель открывал « кормушку » и объявлял : «Собирайся
с вещами... ». Душу наполнял ужас — такой вызов мог
означать самое страшное... Когда вывели меня, во дворе
уже лицом к забору стояли люди, держа руки назад.
Меня тоже подтолкнули к этой группе, и я оказалась
рядом с Николаем Ивановичем. Безусловно, в тот момент
я не знала, кто стоит со мной рядом и не старалась
узнать, занятая своими переживаниями, страхом неиз­
вестности, слезами и соплями. Вдруг я услышала очень
спокойный голос : « Почему ты плачешь ?» и поверну­
лась на него. Человек в черном пальто, очень худой, с
бородой и интеллигентным лицом сделал два шага в
мою сторону. Я ответила, что очень боюсь, не знаю, куда
повезут, что у меня всё болит и я хочу домой. Он спросил
меня, сколько мне лет и какая у меня « статья ». Я ему
всё ответила, и он мне сказал : « Слушай меня внима­
тельно и постарайся запомнить, ты н а в е р н о выживешь,
запомни мое имя, я — Вавилов Николай Иванович, ака­
демик. А сейчас не плачь и не бойся, нас везут в боль­
ницу. Даже меня, перед тем как расстрелять, решили
полечить... Я сижу один в камере смертников. Не забудь
мое имя ». Потом он еще рассказал мне анекдот про
евреев, которые, когда их обложили непомерными нало­
гами, сначала плакали, а затем, когда уже нечего было
отдавать, начали смеяться... Вскоре нас всех втолкнули
в « черный ворон » и повезли. Вся поездка заняла не­
сколько минут, так как тюремная больница находилась
на территории тюрьмы, только в другом корпусе, но
попасть в нее можно было только через улицу. Из « во­
рона » нас высаживали по одному. Больше я Николая
Ивановича не видела.
*) Ирина Казимировна Янковская (Пиотровская) живет ныне
на Дальнем Востоке. Письмо от 18.4.1967.

336

В больнице меня держали недолго, и когда я верну­
лась в камеру, то через некоторое время « по тюремному
радио » (я имею в виду перестукивание, спускание « ко­
ня » и массу других средств связи между заключенными)
услышала, что академик Вавилов умер в тюремной боль­
нице. Возможно, конечно, что « тюремное радио » — не
самое Главное Бюро Информации, но в том, что я с
ним встречалась в январе 1942 года, я абсолютно уве­
рена ».
Тюремное радио на этот раз не ошиблось. Николай
Иванович из больницы не вернулся. Но теперь он ока­
зался не один. Многоэтажная и многокорпусная саратов­
ская тюрьма номер один была в годы войны перегружена
сверх всякой меры. Немецкая журналистка и врач Анге­
лина Карловна Pop*) вспоминает, что зимой 1942 года
из-за тесноты заключенные спали только на боку. Ночью
на нарах люди не могли перевернуться с одного бока на
другой поодиночке, переворачиваться должен был весь
ряд.
В душной спертой атмосфере арестанты то и дело
теряли сознание. В ответ на жалобы тюремное началь­
ство после прибытия очередного эшелона загнало в одну
из таких переполненных камер е щ е п я т ь д е с я т ч е л о в е к !
Так было не только в « общих » корпусах, но и в « спецкорпусе ». В подвале, в узкой каменной щели, которую в
мирное время использовали, очевидно, как карцер-оди­
ночку, Вавилов застал двух обитателей. Его соседями
оказались академик Луппол и саратовский инженер Фи­
латов, оба приговоренные к расстрелу.
Автора книг о французских энциклопедистах, фило­
софа И.К. Луппола арестовали почти одновременно с
Вавиловым, судили их в Москве тоже в одно время,
одинаковыми были и приговоры. Сорокачетырехлетний
красавец, в советское время сделавший блестящую науч­
ную и служебную карьеру (в сорок лет — академик,
директор института), Иван Капитонович не переставал
удивляться бедам, которые на него обрушились. Тем не
менее, тяготы тюрьмы сносил он стоически и товарищем
оказался неплохим. Во всяком случае, третий обитатель
камеры Иван Федорович Филатов говорил впоследствии,
что счастлив от того, что хоть в конце жизни, в тюремной
*) А.К. Pop, ныне пенсионерка, живет в Москве. Личное
сообщение.

337

камере повстречал таких душевных, отзывчивых и ум­
ных людей, как Вавилов и Луппол. Личность Филатова,
саратовского уроженца, инженера по обработке дерева,
нас интересует прежде всего потому, что именно он
сохранил рассказ о жизни в камере смертников.
Как Филатов попал в тюрьму ? Все, кто его помнит,
говорят, что трудно представить человека более скром­
ного и работящего. Должность в лесосплавной конторе
занимал что ни на есть самую скромную и низкооплачи­
ваемую. Но у этого работяги был с точки зрения властей
серьезный изъян : дядя Филатова имел в Саратове до
революции собственную лесную пристань. Ярлык « из
бывших » был достаточным основанием для того, чтобы
в первый месяц войны Филатова-племенника схватили
как тайного врага советской власти. Среди тринадцати
арестованных по фальшивому « делу » был и молодой
шофер Георгий Лозовский*). Большинство «заговорщи­
ков » никогда прежде в глаза друг друга не видели, но
следователей это не смутило. Они неделями таскали
арестованных на очные ставки, стремясь во что бы то ни
стало сколотить « групповое дело ». Шофер Лозовский,
несмотря на побои и пытки, подписывать протоколы до­
просов не стал и был отправлен на фронт. Слабовольный
и физически слабый Филатов лживые показания подпи­
сал, и в феврале 1942 года его приговорили к расстрелу.
Пока апелляция ходила в Москву и обратно, прошло не­
сколько месяцев, все это время Иван Федорович провел в
камере смертников. Расстрел в конце концов ему заме­
нили десятью годами лагерей, но к этому времени бед­
няга-инженер так ослаб и истощал, что его отпустили
умирать домой или, как тогда говорилось, « сактиро­
вали ».
К весне 1944 года из трех обитателей камеры не
оставалось в живых ни одного. Филатов и на свободе
прожил не дольше, чем Луппол, которого перевели в
Мордовские лагеря. (В последнем письме академик умо­
лял жену прислать ему немного сухарей.) Вавилов погиб
еще раньше. Вместе с этими троими должны были сойти
в могилу им одним ведомые подробности жизни в тюрем­
ном подвале, их переживания, их разговоры в ожидании
вывода на расстрел. Казалось бы, ничто не могло спасти
*) Георгий Матвеевич Лозовский, ныне пенсионер, прожи­
вает в Саратове.

338

от забвения судьбу трех смертников. И тем не менее про­
изошло чудо, одно из тех маленьких чудес, которые во
все времена мешали Злу безнаказанно утаивать свои
преступления. Незадолго до смерти, уже находясь на
свободе, Филатов встретил своего однодельца шофера
Лозовского и рассказал ему всё. Лозовский мог забыть
рассказ Филатова, мог не придать ему никакого значения.
Какой смысл держать в памяти детали тюремного бытия
трех заключенных в ту пору, когда в лагерях и тюрьмах
безвинно и безвестно погибали миллионы людей. Нако­
нец, Лозовский — солдат Советской армии — мог погиб­
нуть на фронте. Но случилось так, что Лозовский не
погиб и ничего не забыл. В воскресенье 12 февраля 1967
года механик саратовского таксомоторного парка Георгий
Матвеевич Лозовский принял в своем домике на окраине
Саратова представителей Академии наук СССР и по их
просьбе продиктовал на магнитную ленту то, что двад­
цать три года назад ему рассказал Филатов. Тайное стало
явным.
« ...Тысяча девятьсот сорок четвертый год. Январь
или февраль. Приехал я в Саратов с фронта, в кратко­
срочный отпуск. В доме — холод, топить нечем. Вся
семья, пять человек, в одной комнате. Пошел я в ВолгоКамский лесосплав похлопотать о дровах. В конторе
увидел я человека, которого сначала даже не узнал. Он
сидел за столом, правой рукой доставал из ящика кусоч­
ки черного хлеба и с жадностью их жевал. Это был
Иван Федорович Филатов, точнее его тень. Подсел я к
нему, завязалась беседа. Я был настолько потрясен его
рассказом, что забыл, что моя семья сидит в холодной
комнате : на дворе был крепкий мороз. Просидели мы с
ним часов пять, а после работы я проводил его домой... ».
Как же, по словам И.Ф. Филатова, выглядел « быт »
смертников ?
« ...Камера была очень узкая с одной койкой, прико­
ванной к стене, окон не имела. Находилась эта камера
в подвальном помещении тюрьмы. Тюрьму эту много­
этажную арестанты по сходству с многопалубным кораб­
лем, погибшим в Атлантике, звали « Титаник ». В камере
круглосуточно горела лампочка. Жара, духота. Темпера­
тура доходила до тридцати градусов. Сидели потные.
Одежду свою — холщевый мешок с прорезью для головы
и для рук — заключенные называли хитон. На ногах
лапти, плетенные из коры липы. Луппол говорил, что
339

такую одежду носили рабы в Древнем Риме. Питание
было трехразовое : две ложки каши на завтрак, миска
супа и тухлых помидор соленых с кусочком ржавой се­
ледки на обед и ложка каши на ужин. Кроме того, пола­
галось триста или четыреста граммов черного хлеба из
ячменной муки. Передачи и приобретения для этой кате­
гории заключенных были запрещены. Все попытки жены
Филатова помочь мужу оставались напрасными ».
Остановим на минуту магнитофон. Сравним рассказ
Филатова — Лозовского с тем, что вспоминает о тюрем­
ном питании в те же месяцы другой узник Саратовской
тюрьмы, преподаватель Московского университета А.И.
Сухно : « Питание ? Утром теплая водичка с солью вместо
сахара. Хлебная пайка на сутки — триста граммов. Хлеб
был, как правило, сырой, недоброкачественный. На обед
получали мы баланду — болтушку из муки, откуда
иногда удавалось выудить рыбью голову. Из-за этой
« гущи » в камере то и дело вспыхивали ссоры и даже
драки. На ужин похлебка из зеленых помидоров. И
совсем уже редко заключенным доставался сахар : чтонибудь чайная или столовая ложка. Засыпали прямо в
ладонь. Кашу и селедку давали только тяжело больным
по назначению врача » *). По всей видимости, « меню »,
описанное по личным впечатлениям Андрея Ивановича
Сухно (он, как и Вавилов, сидел в третьем « специаль­
ном » корпусе « Титаника »), более достоверно, нежели
то, которое запечатлелось в памяти Лозовского.
Но, как говорится, не единым хлебом жив человек.
Чем же занимались смертники в течение долгих месяцев
пребывания в каменном мешке ? Сухно вспоминает, что
интеллигентные люди, даже очень здоровые, погибали в
тюрьме подчас быстрее, чем те, кто находил занятие
своему уму. Сам Сухно начал в камере сочинять стихи,
хотя на свободе никогда стихотворством не занимался.
Когда в его одиночку бросили еще одного узника, то
они вдвоем договорились поголодать сутки, чтобы из
сэкономленного хлебного мякиша смастерить шахматные
фигуры. Доской служила расчерченная гвоздем столеш­
ница. Этой малости оказалось достаточно, чтобы два
человека, беззаконно арестованные и отбывающие срок в
условиях, каких мир не знал со времен инквизиции,
успокоились, забыли о своих печалях и даже повеселели.
*) А.И. Сухно. Личное сообщение 9.10.1968.

340

Шахматная игра наполняла их жизнь несколько дней
кряду, пока вновь подселенный третий арестант-доходяга
не сожрал ночью всех коней, слонов и ферзей...
А Вавилов ? Как ведет себя великий путешествен­
ник, загнанный в каменную щель, где двое должны были
прижиматься к стене, чтобы третий мог сделать несколь­
ко свободных шагов? Чем занят ученый, книгочей и
книголюб, у которого тюремщики отняли все виды духов­
ной пищи ? Включаем магнитофон. Голос у Георгия
Лозовского медленный, глухой, почти лишенный интона­
ций. Кажется, сама история вещает из глубины десяти­
летий.
« Вавилов навел дисциплину в камере. Ободрял своих
товарищей. Чтобы отвлечь их от тяжелой действитель­
ности, завел чтение лекций по истории, биологии, лесотехнике. Лекции читали поочередно все трое. Читали
вполголоса, при громком разговоре вахтер открывал
дверь или смотровое окно и приказывал разговаривать
только шепотом. На койке спали в порядке очереди двое.
Третий дремал за столом, прикованным к стене и к полу
камеры. Так проходил день за днем : утром после зав­
трака — лекции, потом отдых, обед, снова лекции до
ужина и сон. В этих условиях Вавилов держался очень
стойко, и суровая действительность на него как будто
и не действовала... »
То, что Николай Иванович был бодр и прочитал в
камере сто один час лекций по биологии, генетике, расте­
ниеводству, подтверждает и другой знакомый И.Ф. Фила­
това, саратовский агроном Н.И. Оппоков *). Московский
бухгалтер Н.С. Пучков **), сидевший во время войны в
саратовской тюрьме, также слышал от одного из заклю­
ченных, который зимой 1941 года несколько дней провел
с Николаем Ивановичем, что академик был настроен оп­
тимистически, в будущее глядел с надеждой, много и
очень интересно рассказывал о путешествиях в дальние
страны. Виновником своего ареста Вавилов называл
Лысенко.
Академик Лысенко ? Не ошибается ли бухгалтер
*) Агроном Николай Ипполитович Оппоков, 1883 года рожде­
ния. Живет в Саратове. Личное сообщение 13.2.1967.
**) Бухгалтер-пенсионер Николай Сергеевич Пучков, 1896
года рождения. Живет в Москве. Личное сообщение 10.4.1969.

341

Пучков ? Не смешивает ли события различных историче­
ских эпох ?
Включаю магнитофонную запись : « Николай Ивано­
вич... очень беспокоился за судьбу своих учеников. Их
было, выдающихся, четыре человека (фамилии я забыл).
Он говорил, что это будущая слава нашей родины. В
своих воспоминаниях о Лысенко Трофиме Денисовиче
говорил, что это аферист от науки, который вводит в
заблуждение наше правительство ради своей карьеры и
властолюбия. Объясняя в своих лекциях в камере Тео­
рию гомологических рядов, он сопоставлял эту теорию с
авантюристскими опытами Лысенко, которые могут при­
нести неисчислимый вред сельскому хозяйству, расте­
ниеводству и животноводству родины. Николай Иванович
был убежден, что он — жертва этого афериста от
науки ». Бухгалтер Пучков не ошибся...
О чем еще говорили между собой смертники ?
« В тысяча девятьсот тридцать шестом, тридцать
седьмом годах, когда Сталин выдвинул лозунг о дости­
жении валового сбора зерна 5-6 миллиардов пудов зерна,
он, Вавилов, выпустил статью в « Вестнике социалисти­
ческого земледелия », где приводил примеры, когда ста­
рая Россия по данным земства собирала по 10-13 милли­
ардов пудов зерна. Вавилов считал, что при современной
технике мы должны собирать не меньше. После опубли­
кования этой статьи его как Президента Академии (тут
Лозовский ошибается, Вавилов с 1935 года был не Прези­
дентом, а Вице-президентом ВАСХНИЛ — М.П.) вызвал
в Кремль Молотов. Во время беседы в кабинет через
боковую дверь вошел Сталин. Не здороваясь с присут­
ствующими, Сталин произнес : « Академик Вавилов, за­
чем вам нужны пустые фантазии ? Помогите нам полу­
чать устойчивый урожай в 5-6 миллиардов пудов. Нам
этого достаточно ». И, дымя трубкой, не попрощавшись,
Сталин вышел из кабинета Молотова » *).
И еще один рассказ запечатлелся в памяти однока­
мерников Вавилова.
« Перед самым арестом в 1940 году Николай Ивано­
вич был вызван в Кремль. Он не знал, кто его пригласил,
*) Приведенные цифры сомнительны. Из отчета проф. Озе­
рова в Государственной Думе (1913) явствует, что с 1908 по 1912
год Россия в среднем производила 3 642 686 000 пудов продоволь­
ственного хлеба. Вместе с овсом — 4 553 804 000 пудов. Ко времени
смерти Сталина эта цифра осталась почти неизменной.

342

просидел 10-12 часов и не был никем принят. Сопоста­
вляя первый и второй эпизоды в Кремле, он понял : это
начало конца ».
...В камере смертников пробыл Вавилов в общей
сложности около года. За это время обитателей тюрем­
ного подвала ни разу не вывели на прогулку. Им было
запрещено переписываться с родными, получать пере­
дачу. Их не только не выпускали в баню, но даже мыло
для умывания в камере было им «не положено». О
книгах и говорить нечего...
Несколько раз Вавилов обращался к начальнику
тюрьмы : просил облегчить режим, выяснить его дальней­
шую судьбу, ведь Берия через своих посланцев обещал
ходатайствовать о помиловании. На все просьбы старший
лейтенант Ирашин отвечал коротко : « Пришлют из
Москвы бумагу — расстрелять, расстреляем; скажут —
помиловать — помилуем ». Начальник тюрьмы не обма­
нывал своего узника : по бумагам приговоренный к выс­
шей мере академик все еще оставался « за Москвой », и
только Москва могла решить, что с ним делать. К весне
1942 года, однако, состояние Вавилова настолько ухуд­
шилось (он тяжело заболел цынгой), что даже исполни­
тельный служака Ирашин смилостивился : смертнику
разрешили написать письмо Берии.
Письмо это — густо исписанный с обеих сторон боль­
шой лист бумаги с датой 25 апреля 1942 года — я видел
в первом томе Следственного дела. Рядом в дело был
вшит экземпляр, специально перепечатанный для Берии.
В обращении к « глубокоуважаемому Лаврентию Павло­
вичу » академик Вавилов повторяет историю своего
ареста, напоминает, что « на суде, продолжавшемся
несколько минут в условиях военной обстановки », им,
Вавиловым, было заявлено категорически о том, что это
« обвинение (измена родине и шпионаж — М.П.) построе­
но на небылицах, лживых фактах и клевете, ни в какой
мере не подтвержденных следствием ». Далее Николай
Иванович напоминает о тех беседах, что вели с ним
посланцы Берии в Бутырской и Внутренней тюрьме
НКВД. Но главное в письме — мольба о возвращении к
труду. Пусть не на свободе, пусть за решеткой, где
угодно, только бы работать. « Мне 54 года, имея большой
опыт и знания в особенности в области растениеводства,
владея свободно главнейшими языками европейскими,
я был бы счастлив себя полностью отдать моей родине,
343

умереть за полезной работой для моей страны. Будучи
физически и морально достаточно крепким, я был бы
рад в трудную годину для моей родины быть использо­
ванным для обороны страны по моей специальности как
растениевод в деле увеличения производства раститель­
ного, продовольственного и технического сырья... » И
снова : « Прошу и умоляю Вас о смягчении моей участи, о
выяснении моей дальнейшей судьбы, о предоставлении
работы по моей специальности хотя бы в скромнейшем
виде (как научного работника растениевода и педагога)...».
О
тяготах пребывания в камере смертников пишет
Николай Иванович коротко, в трех строчках. А между
тем весной 1942 года тяготы эти достигли, кажется,
предела того, что способен вынести человек. По тюрьме
прокатилась эпидемия дизентерии. Кровавый понос убил
несколько сот человек. Жестоко переболел дизентерией и
Вавилов. Но и это испытание было для него не послед­
ним.
« Наша камера, — рассказывает бывший заключен­
ный А.И. Сухно, — находилась напротив камеры смерт­
ников. От расположенного ко мне надзирателя я еще
раньше узнал, что там сидят академики Вавилов и
Луппол. Знал я и то, что приговоренных к расстрелу
обычно не допрашивают и не бьют. Между тем из камеры
напротив каждое утро раздавались страшные крики. Там
явно происходили какие-то побоища. Вертухай (так за­
ключенные называли стражников — М.П.) объяснить
причину этих криков не хотел. Но я все-таки узнал, в
чем дело. К нам в камеру попал приговоренный к смерт­
ной казни некий Несвицкий, преподаватель истории
Древнего Востока. Этот Несвицкий (по его словам, он на
лекциях « беспартийно описывал египетских фараонов »)
прежде сидел несколько дней с Вавиловым. Он расска­
зал, что к двум академикам подсадили какого-то умали­
шенного, который отнимает у них утреннюю пайку хлеба.
Остаться без хлеба в тех условиях — верная смерть.
Луппол и Вавилов, естественно, пытались справиться с
безумным, но тот пускал в ход кулаки и зубы и не раз
выходил из этой « битвы за хлеб » победителем » *).
*) Подсаживание в камеру к политическим сумасшедшего,
который избивал их и лишал пищи, — прием не новый. В жур­
нале « Каторга и ссылка » я читал, что так ж е поступали с
революционерами царские жандармы. У жандармов для этой опе­

344

Есть в письме, адресованном Берии, еще одно требу­
ющее пояснения место. Николай Иванович просит разре­
шить ему повидаться с семьей или хотя бы что-нибудь
узнать о родных. О жене Елене Ивановне Барулиной,
сыновьях Олеге и Юрии, а также брате Сергее — не имел
он вестей полтора года. Что с ними происходило ? Не
отразилось ли родство с « врагом народа » на их судьбе ?
Теперь мы знаем : директор Государственного оптиче­
ского института академик С.И. Вавилов никаким пресле­
дованиям не подвергался. Почти не коснулась беда и
сыновей Николая Ивановича. Правда, за время ученья
двум юношам не раз напоминали об их « злодее » — отце,
но защита дяди-академика позволила Олегу и Юрию
довольно спокойно закончить физический факультет
Московского университета. Впоследствии Юрий Вавилов
получил возможность защитить кандидатскую диссерта­
цию. Хуже всего пришлось Елене Ивановне Барулиной.
Во время войны она эвакуировалась из Ленинграда на
родину в Саратов и там поселилась у своей сестры-учи­
тельницы. На работу доктора биологических наук не
брали. Жила она на средства, что посылал ей Сергей
Иванович. Селекционер из Днепропетровска С.И. Чернобривенко, встречавший Барулину в Саратове летом 1942
года, вспоминает, что выглядела жена Вавилова до край­
ности истощенной, одета по-нищенски. О том, что муж ее
в Саратове, Елена Ивановна не знала. Из скромных
средств, что удавалось собрать, готовила продуктовые
посылки, которые отправляла в Москву. Посылки исче­
зали в недрах громадного механизма НКВД. Что с ними
там делали — бог весть, всесильное ведомство не удоста­
ивало родственников своих жертв никакими объяснения­
ми. А между тем, попади хоть часть этих продуктов тому,
кому они предназначались, кто знает, может быть,
Николай Иванович пережил бы эту страшную зиму 1943
года...
В начале той зимы Елену Ивановну вызвали в
« серый дом » — Саратовское Управление НКВД. По во­
споминаниям ее сестры Полины Ивановны Барулиной *),
шла она туда с едва скрываемым ужасом : ей казалось,
рации существовал даже специальный термин — уконтентоватъ
заключенного.
*) Барулина П.И., пенсионерка, живет в Саратове. Личное
сообщение 15.2.1967.

345

что власти готовятся арестовать сына Юру, которому не
исполнилось еще и пятнадцати. О сыне работники госбе­
зопасности не вспоминали, зато настойчиво выспрашива­
ли, где и когда Барулина видела в последний раз своего
мужа академика Вавилова, что она о нем знает. О том,
что Николай Иванович умер, о том, что находился все
эти месяцы здесь же в Саратове, ей так и не сказали.
Об этом Елена Ивановна узнала более чем через год...
Но мы забежали вперед. Вернемся к письму, которое
в последних числах апреля или в начале мая 1942 года
секретная почта доставила из Саратовской тюрьмы в
высшее святилище государственной безопасности на
площади Дзержинского в Москве. В отличие от сотен
тысяч подобных посланий, адресованных Зам. предсовнаркома, Народному комиссару внутренних дел СССР,
это письмо очень скоро попало в руки Берии. Больше
того, не кто иной, как Берия, распорядился отменить
Вавилову смертный приговор. Команды сталинского
любимца было достаточно, чтобы скрипучая бюрократи­
ческая телега вдруг стремительно заработала всеми сво­
ими колесами. Тринадцатого июня Заместитель народного
комиссара внутренних дел Меркулов обратился к Пред­
седателю Военной коллегии Верховного суда СССР
Ульриху со специальным письмом. Касаясь судьбы Луппола и Вавилова, он писал : « Ввиду того, что указанные
осужденные м о гу т б ы т ь и с п о л ь з о в а н ы н а р а б о т а х , и м е ю ­
щ и х о б о р о н н о е з н а ч е н и е (подчеркнуто мной — М.П.),
НКВД СССР ходатайствует о замене им высшей меры
наказания заключением в исправительно-трудовые лаге­
ря НКВД сроком на 20 лет каждому » *).
Внешне всё выглядело в точном соответствии с бук­
вой закона : органы следствия просят суд пересмотреть
вынесенный ранее приговор. Такой демарш юридически
правомерен. Ведь после осуждения преступника след­
ствие могло получить неизвестные прежде факты, спо­
собные изменить точку зрения суда. Но в данном случае,
формально прибегая к законности, органы НКВД по
существу цинично попирали закон. Точно так же, как год
назад они передали в суд дело Вавилова, не доказав за
время следствия ни одного пункта обвинения, так теперь
требовали от суда нового приговора, опять-таки не пре­
♦) Письмо № 52/8996 от 13 июня 1942. Копия в Следствен­
ном деле, т. 1.

346

доставляя никаких доказательств, никаких новых фак­
тов. Содержание письма Меркулова к Ульриху в чистом
виде сводится к тому, что осужденные академики, ежели
их не расстреливать, могут, пожалуй, еще пригодиться. С
юридической точки зрения такой аргумент следует счи­
тать абсурдным и беззаконным. Но военно-судебную
Немезиду « объяснение » замнаркома Меркулова вполне
удовлетворило. Лаврентию Павловичу понадобились два
академика? Армвоенюрист Ульрих почтительно щелкнул
каблуками. Отменить Вавилову ВМН ? Пожалуйста.
Двадцать лет каторги? Сколько прикажете...
С такой же кинематографической быстротой дей­
ствовал и Президиум Верховного Совета Союза СССР.
Высший орган государственной власти, непреклонно от­
казавший сохранить академику Вавилову жизнь в июле
1941 года, с такой же твердостью принял теперь прямо
противоположное постановление *). Вопрос о том, убивать
или не убивать академика Вавилова, стоял в повестке дня
заседания Президиума Верховного Совета СССР 23 июня
1942 года по счету 325-м. На разрешение его представи­
телям власти понадобилась едва ли одна минута, минута,
которой Николай Иванович ждал в тюрьме одинадцать
месяцев и пятнадцать дней.
...Современная критика настойчиво призывает писа­
теля к оптимизму. Согласимся и станем оптимистами.
Правда, история моего героя оставляет сравнительно мало
места для светлых картин и радостных выводов, но я
согласен : не надо лишних ужасов. К чему клики о
бесчеловечности, беззакониях ? Разве чехарда в Верхов­
ном Суде и Президиуме Верховного Совета не пошла на
благо двум саратовским узникам ? Если бы, чего доброго,
тюремщики стали вдруг действовать строго по букве
закона, наш герой не дожил бы и до осени 1941 года...
Конечно, пессимисты подхватят эту мысль и, вероятно,
станут даже иронизировать : дескать, всеобщее и массо­
вое несоблюдение законов в известные исторические
периоды — единственное спасение для гражданина. От­
ринем мрачных очернителей. Факты — против них.
Вообразите душевное состояние двух академиков из
камеры смерти в то утро летнее, когда до них дошла,
*) Следственное дело № 1500. Выписка из Протокола заседа­
ния Президиума Верховного Совета СССР № 10/4 сс от 23.6.1942,
§ 325.

347

наконец, весть о спасении. Какое им дело до законов, до
волюнтаризма Берии, до высшей, черт побери, справе­
дливости !
Впервые за год для них рассеялся кошмар ожидания
казни. Исчез тайный ужас перед каждым неурочным
шумом в тюремном коридоре, перед каждым поворотом
ключа в дверном замке. О, это надо пережить самому,
иначе не поймешь человека, который счастливо хохочет,
услышав о приговоре — двадцать лет каторги. Я уверен :
такой природный оптимист, как Николай Иванович, ко­
нечно же, радостно рассмеялся, дочитав в тюремной
канцелярии прибывшую из Москвы бумагу. Рассмеялся
тем удивительным светлым вавиловским смехом, кото­
рый и по сей день не могут забыть сотни его друзей и
учеников. Он был полон самых радужных надежд, когда
ослабевшей, отвыкшей от пера рукой вывел на обороте
официального документа : « Настоящее постановление
мне объявлено 4 июля 1942 года». А как же иначе? В
роковой для страны час его, Вавилова, призвали помочь
родине, призвали как растениевода, как ученого. Вели­
колепно ! Будьте уверены, он не опозорит свою науку.
Станет работать, как проклятый, день и ночь. Соберет
вокруг себя лучшие агрономические силы. Они увидят,
на что он способен... Его пошлют, очевидно, в один из
сельскохозяйственных лагерей НКВД. Может быть, в
Балашов. Все равно куда. Хотя лучше бы попасть в
знаменитый лагерь-совхоз Долинский под Карагандой.
Там с начала 30-х годов перебывала не одна тысяча
агрономов, физиологов, агрохимиков, селекционеров. В
казахских степях есть где развернуться ученому-растениеводу, есть на кого опереться...
Привожу этот монолог, хотя не сохранилось никаких
свидетельств о том, что, получив новый приговор, Вави­
лов смеялся или выражал какие бы то ни было надежды.
Да, не сохранилось. И все-таки я не возьму этих слов
назад. Николай Иванович — мысленно или вслух — мог
произнести любые другие фразы, но смысл их мог быть
только один : ученый жаждал работы, мечтал вернуться
к науке, ибо наука была той ареной, где он знал, что
победит любого врага, отстранит от себя все и всяческие
наветы.
В то лето, лето 1942 года, казалось, что мечтам не­
давнего смертника действительно суждено сбыться. Ва­
вилова и Луппола из подвала перевели в общую камеру
348

на первом этаже. Там было так же голодно и так же
тесно, зато арестантов выводили на прогулку (десять
минут кружения по асфальтовому дну красного кирпич­
ного колодца), им полагалась баня, а владельцы денеж­
ных сумм могли даже купить себе в тюремном « ларьке »
пучок зеленого лука или пачку махорки. Вскоре отправи­
ли в лагерь Луппола. Это тоже выглядело как хорошая
примета : по традиции обитатели тюрьмы считали лагерь
местом более сытным и менее гибельным. Вавилов ждал,
что и его со дня на день отправят на этап. Но проходили
недели, месяцы, миновало лето, потом осень, а он все
еще оставался в камере. Что случилось ? Почему не осу­
ществлялся план, полезный для государства и благоде­
тельный для заключенного ? Забыл ли Берия про свой
замысел или снова вмешались силы, ненавидящие Вави­
лова? Это остается пока тайной. Среди десятка людей,
которые видели Николая Ивановича в саратовской тюрь­
ме или слышали о нем от других заключенных, я не
нашел ни одного, кто был с ним между июлем 1942 и
январем 1943 года. Пятьдесят седьмая камера не велика
(сейчас в ней содержат трех заключенных), но во время
войны там сидело не меньше десяти-пятнадцати человек.
Живы ли вы — однокамерники Николая Вавилова ? Если
живы — отзовитесь, расскажите конец трагической
судьбы своего товарища. Пока известно только одно —
академик Николай Иванович Вавилов умер в тюремной
саратовской больнице 26 января 1943 года. Официальный
документ о смерти (копия его хранится в Следственном
деле) гласит :
АКТ
о смерти заключенного
Мною, врачом Степановой Н.Л., фельдшерицей Скрипиной М.Н. осмотрен труп Вавилова Николая Ивановича,
рожд. 1887 г. о с у э ю д е п н о г о по ст. 58 на 20 лет, умершего в
больнице тюрьмы № 1 г. Саратова 26 января 1943 года
в 7 часов — минут.
Причем оказалось следующее : телосложение пра­
вильное, упитанность резко понижена, кожные покровы
бледные, костно-мышечная система без изменений.
По данным истории болезни заключенный Вавилов
Николай Иванович находился в больнице на излечении с
349

24 января 1943 года по поводу крупозного воспаления
легких. Смерть наступила вследствие упадка сердечной
деятельности.
Дежурный врач : Степанова
Дежурная медсестра : Скрипина.
Когда читаешь этот документ в первый раз, кажется,
что он свидетельствует лишь о несчастном случае. Пожи­
лой мужчина, очевидно, не очень хорошо одетый, охла­
дился (вероятно, во время прогулки) и заболел воспале­
нием легких. В доантибиотическую пору болезнь эта по
справедливости казалась опасной; для пожилого чело­
века, пробывшего в тюрьме два с половиной года, —
тем более...
Но чем дольше я вчитываюсь в скупые строки акта,
тем более странным кажется мне его содержание. Не в
том даже дело, что до меня дошли слухи о расстреле
Николая Ивановича в августе 1942 года, когда в ожида­
нии падения Сталинграда в тюрьмах « на всякий случа » убивали наиболее заметных заключенных *). Для
историка слух не может быть предметом серьезного об­
суждения. Но в самом документе о смерти проглядывают
обстоятельства явно сомнительные. Николай Иванович
находился в больнице тюрьмы на излечении с 24 января
1943 года. Значит, смертельная болезнь продолжалась
всего два дня ? Путешественник, который верхом и пеш­
ком проделывал по 70 километров в сутки, альпинист,
без труда поднимавшийся на пятикилометровые высоты
Гиндукуша и Андов, человек, который в голодных пе­
реходах по пустыне мог неделю питаться одной сухой
саранчой, — неужели такого крепыша пневмония сва­
лила за два дня ? Правда, авторы акта не скрывают :
Вавилов истощен, «упитанность р е з к о понижена». И
все-таки...
Пишу саратовским селекционерам : прошу разыскать
Скрипину и Степанову.
Пока саратовцы ищут, в Москве удается найти гор­
ного инженера Виктора Викентьевича Шиффера. Шиффер провел в тюрьме четырнадцать лет : с 1941 по 1955-й.
Статья 58. Пятнадцатого октября 1941 года его, как и
*) В первой реабилитационной справке, которую получила
семья Н.И. Вавилова, дата его смерти также отнесена ко 2 ав­
густа 1942.

350

Вавилова, прямо с Лубянки отправили поездом в Саратов.
Ехали долго, голодали, зато в хорошем обществе : в купе
из шестнадцати человек одиннадцать — генералы авиа­
ции. Да какие ! Кленов, Птухин, Таюрский, дважды Герой
Советского Союза Смушкевич. Остальные пассажиры —
тоже не шушера какая-нибудь : директор Московского
завода « Динамо », директор Ковровского авиационного
завода... Инженер Шиффер претерпевал те же муки, что
и Николай Иванович, с той лишь разницей, что сидел не
в камере смертников, а в общей. В январе 1943 года попал
он в больницу, где рядом на кровати умирал старый
профессор, специалист по южным растениям Арцыбашев.
Из разговора санитарок Арцыбашев узнал, что в сосед­
ней палате лежит Вавилов. Когда-то в двадцатые годы в
Петрограде два профессора не очень-то ладили между
собой, но здесь, на пороге смерти, профессор Арцыбашев
обрадовался, услышав знакомое имя. Он стал расспраши­
вать санитарок, что с Вавиловым, и тут Шиффер услы­
шал короткий, но впечатляющий рассказ о последних
часах великого путешественника.
Академик лежал в одной палате с бывшим главным
редактором «Известий» Стекловым*). У обоих была
дизентерия, а скорее, просто голодный понос. Когда
начальник тюрьмы обходил палаты, Вавилов просил дать
им со Стекловым стакан рисового отвара. Начальник
разгневался : « Ишь, чего захотели ! Раненым бойцам на
фронте риса не хватает, а я буду рис государственным
преступникам скармливать... ».
Больше о Вавилове Шиффер ничего не слышал.
Через сутки умер Арцыбашев, очевидно, в те же дни не
стало и академика. На койках тюремной больницы па­
циенты сменялись часто**).
Письмо из Саратова. Пишет медсестра Скрипина.
Письмо длинное и сбивчивое. Из него ясно лишь одно :
никакого Вавилова она не знает, потому что работала в
тюрьме не больничной, а поликлинической сестрой, в ту
ночь просто кого-то подменяла на дежурстве, вот ее и
заставили подписать Акт о смерти. А знает этого Вави­
лова, наверно, доктор Степанова, котораяпребывает ныне
*) По воспоминаниям польского поэта Александра Вата, Сте­
клов умер от дизентерии в Саратовской тюрьме осенью 1941
(Alexander Wat. Môj wiek. Polonia Book Fund, Lnd., 1977. Cz. II, s.
218-219). — Прим. H. Горбачевской.
**) B.B. Шиффер. Личное сообщение 21.1.1970.

351

на заслуженном отдыхе и живет в Саратове на улице
Горького, 10.
Пишу врачу Наталье Леонтьевне Степановой. Ее
ответ — самое короткое почтовое сообщение, какое я
когда-либо получал. Вот он в точной транскрипции : « Я
НЕ ЧИГО НЕ ПОМНЮ. СТЕПАНОВА». Грустно... Если
уж врач не помнит больного, котороый скончался у него
на руках, то кто же помнит?.
И все-таки мы с профессором Бахтеевым решаем
ехать в Саратов. Вдруг удастся найти свидетеля или
свидетельство, относящееся к последним дням ученого ?
Командировку предоставила нам комиссия по сохранению
и разработке наследия академика Н.И. Вавилова при
Отделении Общей биологии АН СССР. Председатель
комиссии академик Сукачев сформулировал задачу пре­
дельно точно : в связи с предстоящим празднованием
80-летия Николая Ивановича установить, как юбиляр
умер и где похоронен.
...Начальник управления охраны общественного по­
рядка саратовской области Комиссар милиции III ранга
Демьян Гаврилович Дегтярев любезно принял членов
академической комиссии в своем огромном кабинете. Ге­
нерал красив, даже величественен. Улыбка его лучезар­
на. Да, да, про Вавилова он слышал. Большой ученый.
Комиссия может рассчитывать на полную поддержку
Управления охраны общественного порядка. В архивах
будут произведены необходимые розыски, члены комис­
сии смогут встретиться со всеми сотрудниками тюрьмы,
которые были связаны с этим заключенным.
Однако уже в кабинете Дегтярева нас постигло
первое разочарование : оказывается, тюремное « личное
дело » Вавилова по истечении срока хранения — уничто­
жено. Мы приуныли. Может быть, сохранилась история
болезни ? Ведь, если верить Акту о смерти, Николай
Иванович умер в больнице,.. Генерал обещал : История
болезни будет разыскана. На другой день мы являемся к
подполковнику А.М. Гвоздеву, которому поручены розы­
ски. Подполковник (он сидит в кабинете куда более
скромном, чем генеральский, и улыбка его напоминает
просвет в хмурых зимних облаках) считает наш приезд
в Саратов бессмысленным. « Личное дело », как нам уже
говорили, сожжено, установить дату и причину смерти
академика Вавилова невозможно. Безнадежно искать и
его могилу. Высказав эти соображения, подполковник
352

начинает обстоятельно и длинно рассказывать о том, как
дурно документировалась смерть заключенных прежде
и как хорошо это делается теперь, когда за регистрацией
наблюдает он сам, подполковник Гвоздев. Выслушав
тираду до конца, мы понимаем только одно : несмотря на
приказ начальства, Гвоздев не желает открывать нам
правду о смерти Вавилова. Почему ? Это выяснилось
несколько дней спустя. Единственный важный факт,
который удалось вынести из беседы, состоял в том, что
Вавилов не было расстрелян. В сохраняемой с давних пор
« прошнурованной » книге казненных его фамилия не
значится. Прощаясь, Гвоздев еще раз советует нам вер­
нуться в Москву. Но, поскольку мы упрямимся, он согла­
шается вызвать к себе сотрудников, работавших в тюрьме
в 1942-43 годах, и спросить, что им известно о Вавилове.
Прошло еще три дня. Мы успели записать на пленку
рассказ шофера Лозовского, объехали родных и знако­
мых Филатова, побывали у сестры Елены Ивановны Ба­
рулиной. Управление ООП безмолвствовало. Не нужно
было обладать слишком большой проницательностью,
чтобы понять : приезд членов Комиссии переполошил
«Серый дом». С одной стороны, Академия наук, спе­
циальное письмо, подписанное Министром ООП генера­
лом Щелоковым, но с другой стороны... Телефонный
звонок с приглашением зайти к подполковнику Гвоздеву
последовал только на четвертый день. Хозяин кабинета
на этот раз выглядел еще более хмурым. Но теперь мы
могли полностью игнорировать его недовольство : на
зеленом сукне подполковничьего стола лежало то, ради
чего мы приехали в Саратов, — документы о смерти
Вавилова. Несколько пожухлых страничек из архива тю­
ремной санчасти во всех подробностях восстанавливали
трагические события четвертьвековой давности...
Первый, совсем крохотный листок бумаги (не больше
тех, что в годы войны служили для свертывания махо­
рочной цыгарки) являлся рапортом тюремной фельдше­
рицы. Утром 24 января 1943 года она известила началь­
ника тюрьмы о болезни заключенного Вавилова Н.И. из
57 камеры третьего корпуса. Начальник разрешил пере­
везти больного в лазарет. Следующая бумага, скреплен­
ная треугольной печатью и подписями, представляла
собой Выписку из протокола № 137.
« 1943 го д а я н в а р я 2 5 -го д н я , к о м и с си я в р а ч е й б о л ъ ниг^ы Н К З п р и С а р а т о в с к о м и з о л я т о р е с !п ( с л е д с т в е н н о 353

н о - п е р е с ы л ь н о м ? — М .П .) в с о с т а в е : п р е д с е д а т е л я н а ­
ч а л ь н и к а т ю р ь м ы ст. л е й т е н а н т а т ов. И р а ш и н а и ч л е н о в
в р а ч е й — ст. с а н и н с п е к т о р а Т .О . ( т ю р е м н о г о о т д е л а ? —
М .П .) Т у р е ц к о г о , н а ч а л ь н и к а с а н ч а с т и Т в е р и т и н а и в р а ч а
Т алянкера
О с в и д е т е л ь с т в о в а л и : В а в и л о в а Николая Ивановича,

1887 года рожд.
Ж алобы

сви д ет ел ьст вуем о го :

Жалобы на общую

слабость.
О б ъ е к т и в н ы е д а н н ы е : Истощение, кожные покровы
бледные, отечность на ногах. Находится в больнице.
Д и а г н о з : Дистрофия, отечная болезнь.
П о с т а н о в л е н и е к о м и с с и и : подходит под перечень
болезней пункт № 1 » *).
Члены комиссии не покривили душой, они записали
то, что видели : до предела истощенный арестант умирал
от дистрофии. Последняя формула означала : т а к о й
больной действительно имеет право находиться на
больничной койке. Надо полагать, что сам факт составле­
ния протокола означал, что Вавилова доставили в лазарет
умирающего. Не понятно только, что за « отечную бо­
лезнь » открыли саратовские тюремные эскулапы. При
длительном белковом голодании (это обязан знать каж ­
дый врач и даже фельдшер) на теле истощенного обра­
зуются голодные отеки. В последней стадии дистрофии
больной уже не в силах усвоить пищу, профузный понос
обезвоживает и истощает его все больше и больше. Кар­
тина болезни — ясна как божий день. И тем не менее в
третьем по счету архивном документе диагноз вдруг
претерпевает странную метаморфозу. В Истории болезни
Н.И. Вавилова в графе О к о н ч а т е л ь н ы й д и а г н о з рукой
врача Степановой вписано : « КРУПОЗНОЕ ВОСПАЛЕ­
НИЕ ЛЕГКИХ И ЭНТЕРИТ ». Вот она, наконец, разгадка
« скверной памяти » доктора Степановой и хмурого на­
строения подполковника Гвоздева. Степанова фальси­
фицировала Историю болезни Н.И. Вавилова ! Очевидно,
она это делала не в первый и не в последний раз. А
Гвоздеву начальство приказало открыть посторонним
эту подделку. Скандал !
Через четыре дня после смерти Николая Ивановича

*) Копия документа заверена 16.2.1967 Начальником медчасти
следственного изолятора № 1 майором м/с Дольниковым и круглой
печатью тюрьмы.

354

тело его подвергли вскрытию. Вскрывала, « согласно
устного предложения начальника санчасти Саратовской
тюрьмы № 1 », судебно-медицинский эксперт Резаева. В
Акте вскрытия она записала : « Труп мужчина на вид 65
лет (в действительности Вавилову лишь недавно испол­
нилось 55), роста среднего, телосложения среднего, пи­
тание резко понижено, кожа бледная, подкожная клет­
чатка отсутствует... ». Глядя на эту жертву голода, не­
трудно, казалось бы, установить подлинную причину
смерти. Но эксперт Резаева хорошо знала, чего ждет от
нее начальство. В полном соответствии с « диагнозом »
Степановой она записала : « Смерть Вавилова последова­
ла от долевой бронхопневмонии... » *).
Пока мы с профессором Бахтеевым читали архивные
документы и сопоставляли необъяснимо противоречивые
факты, подполковник Гвоздев сидел как на угольях.
Назавтра, однако, его ожидали еще более неприятные
переживания. В десять утра в его кабинете члены Ко­
миссии АН СССР встретились с врачом Натальей Леон­
тьевной Степановой и медицинской сестрой Марией Ни­
колаевной Скрипиной. Не скрою : мы шли на встречу с
интересом и даже с некоторым волнением. Ведь эти две
— последние, кто видел живого Вавилова, последние,
кого он видел. Может быть, умирая, Николай Иванович
что-нибудь передал на волю. Прошептал на смертном
одре чье-то имя, обратился к медикам с последней прось­
бой ? Мне, правда, помнилось странное письмо. Но одно
дело — переписка, другое — личный контакт...
Гвоздев представил нам собеседниц. Маленькие, раз­
давшиеся в ширину, неумело накрашенные старухи в
дорогих платьях как по команде протянули ладони
лодочкой. Мне показалось, что я где-то уже встречал их,
а скорее всего, видел точно таких же — на рынке, в
очереди, на скамеечке вечером возле дома.
Старухи перешептывались, перекидывались между
собой какими-то безобидными шуточками, но позы у них
были скованные. Будто ища опоры, врач вцепилась в
локоть медсестры. Держась друг за друга, они присели,
наконец, на самые краешки стульев, что выстроились
вдоль крытого сукном стола заседаний. Мы с профессо­
*) Акт судебно-медицинского вскрытия 5.2.1943. Копия заве­
рена 16.2.1967 круглой печатью, подписью Начальника медчасти
следственного изолятора № 1.

355

ром Бахтеевым — напротив; Гвоздев за своим письмен­
ным столом — сбоку.
Некоторое время шел общий разговор : стороны
приглядывались друг к другу, пытались понять, чего
можно ожидать от противника. То, что мы противники, —
стало ясно после первых же слов. Нас поразил равно не­
интеллектуальный язык медсестры и врача. Наверно, так
— манерно и одновременно вульгарно — разговаривают
базарные торговки, ненароком приглашенные к губерна­
торскому столу. В манере держаться — смесь самоуве­
ренности и страха. Ну что ж, и это понять нетрудно. Тут
их дом, дом, где они прожили свой век. Тут верой и
правдой служили и выслужили они свои высокие пенсии,
свое почтенное общественное положение. Конечно, ради
этого пришлось совершить много такого, о чем сегодня
лучше не вспоминать. Но что было, то было. Под сенью
этих толстых кирпичных стен все их прегрешения долж­
ны сгинуть и рассыпаться. Таковы правила игры. Отчего
же вдруг вытащены на зеленое сукно эти опасные бума­
ги ? Почему товарищ Гвоздев позволяет посторонним
совать нос в тайное тайных, в тюремную кухню, смотреть
туда, где навеки должна сохраниться тьма забвения ? На­
талья Леонтьевна одаривает нас церемонно-надменными
улыбками, но старое одутловатое лицо не слушается, оно
выдает : старухе сейчас неспокойно и страшно. Академик
Вавилов ? Нет, не помнит она такого : « Их было много ! ».
Подпись на истории болезни номер одиннадцать — ее. Но
составляла документ не она. Кто ? Доктор Пичугина,
ныне Кузнецова. Почему один составлял Историю болез­
ни, а другой подписывал ? Пожимает плечами. « Дело
давнее... ». Я спрашиваю Степанову, почему в Истории
болезни Николая Ивановича Вавилова значится диагноз
Пневмония крупозная, тогда как в Протоколе № 137,
составленном д е н ь с п у с т я , ясно стоит д и с т р о ф и я . Спра­
шиваю, какой смысл брать у истощенного, умирающего
человека кровь для анализа на РОЭ и мокроту на ВК
(туберкулез) ? Может быть, кровь и мокроту не брали,
а запись сделана просто так, для порядка ? Ответы не­
вразумительны, сбивчивы. Степанова не владеет меди­
цинской терминологией. Врач ли она ? С 1923 года рабо­
тала в тюрьме фельдшером, с 1936-го — врачом. « Как
и где вы получили высшее образование?». Отвечает:
« Заочно ». Опять ложь. В тридцатые годы заочных фа­
культетов в Мединститутах не было. Маленькие черные
356

глазки Натальи Леонтьевны с мольбой обращаются к
подполковнику Гвоздеву. Но Гвоздев насупленно молчит.
Всем своим видом он как бы заявляет : « Выкручивайтесь
сами. Я из другого поколения. К Вашим старым делам
отношения не имею ». Еще несколько вопросов. В ответ
— мешанина лжи и профессиональной неграмотности.
Говорить больше не о чем. Профессор Бахтеев пытается
сфотографировать Степанову и Скрипину, но старухи
заслоняют лица руками : они не настолько тщеславны,
чтобы оставлять потомству свои портреты...
Еще две встречи, которые, впрочем, мало что добав­
ляют к известной картине. Улица Вольская, 97, кв. 7.
Здесь в добротном доме дореволюционной постройки
живет Ольга Вениаминовна Кузнецова (Пичугина). Это
она вечером 24 января 1943 года начала составлять Исто­
рию болезни Николая Ивановича Вавилова. В просторной,
хорошо обставленной комнате, за ломберным лакирован­
ным столиком сидит еще не старая дама. Выглядит она
подстать своей квартире : ухоженная, со вкусом одетая.
Вавилова не помнит, но знает : такой в тюрьме был. Имя
ученого прозвучало для нее с новой силой, когда недавно
в журнале « Новый мир » она прочитала очерк Р У С ­
С К А Я П Ш Е Н И Ц А . « Страшно подумать — какие люди
погибали ! » Ольга Вениаминовна вспоминает, чем кор­
мили во время войны заключенных, месяцами — бол­
тушка из муки да мороженая капуста. Она имела воз­
можность подкормить, спасти кое-кого из заключенных,
но эти несчастные чаще всего попадали в больницу в
таком состоянии, что уже через несколько часов поги­
бали от истощения сердечной мышцы. Доктор Пичугина
подтверждает : смерть Вавилова — прямое следствие
дистрофии.
Улица Челюскинцев, 75, квартира 4. Судебно-меди­
цинский эксперт Зоя Федоровна Резаева вынуждена
принимать гостей, лежа в постели : она перенесла воспа­
ление легких. Мы просим извинить за несвоевременное
вторжение. Неудобно, конечно, беспокоить больную, но
что поделаешь, у нас нет другого выхода, надо до конца
выяснить все обстоятельства. Вавилова Зоя Федоровна
не помнит, наш визит рассматривает как попытку бро­
сить тень на ее беспорочное служение родине в годы
Великой Отечественной войны. Очень крупная, с боль­
шими мясистыми руками, она вдруг решительно усажи­
вается в кровати (куда девалась недавняя слабость) и
357

обрушивает на пришельцев поток выкриков, звучащих
как брань : « Ходите ? Проверяете ? ! Вы думаете, мы тут
в тылу зря хлеб ели ? Только в молодости можно снести
такую работу ! В день по пятнадцать-двадцать трупов !
Записывать и то было некогда ! А вы говорите !.. » Мы
ничего не говорим, а только заносим в блокнот со слов
доктора Резаевой, что в Саратовской тюрьме номер один
судебные эксперты паталого-анатомические описания де­
лали в 1941-1945 годах по памяти, иногда через несколько
дней после вскрытия. Спрашиваю : « Почему тело Вави­
лова было вскрыто через четыре дня после смерти, а
документ о судебно-медицинской экспертизе составлен
еще пять дней спустя — 5 февраля? ». И опять в ответ
негодующий рев Зои Федоровны : « Я же говорила вам
человеческим языком : работы много, не справлялись
мы... ».
...Члены академической комиссии не могли пожало­
ваться на общественное равнодушие горожан : в Сара­
тове у нас оказалось немало добровольных помощников.
Трагедия академика Вавилова взволновала многих сту­
дентов и преподавателей Университета, агрономов, ра­
ботников милиции. Одним из самых активных наших
помощников стал майор Василий Васильевич Андреев,
начальник следственного изолятора (быв. тюрьма № 1).
Судьбу давно умершего арестанта отзывчивый Василий
Васильевич (отзывчивый начальник тюрьмы — бывает и
такое) воспринимал очень лично, очень искренно. Похоже
было, что этот сравнительно молодой человек, никак не
связанный со злодеяниями прошлого, чувствует себя в
ответе за преступления, которые другие люди в другую
эпоху творили в е г о учреждении. Благодаря стараниям
майора Андреева была разыскана История болезни, он
показал профессору Бахтееву 57-ю камеру и 12-ю палату
в тюремной больнице — последние пристанища Николая
Ивановича. Ему, наконец, мы обязаны тем, что было обна­
ружено место погребения Вавилова. За четверть века мо­
гилу эту искало несколько человек, искали не раз. Но
Андреев нашел наиболее верный путь, он поговорил с
тюремными старожилами, и те указали на бывшего
кладовщика, ныне пенсионера Алексея Ивановича Но­
вичкова, который в прежние времена не брезговал и
погребальным ремеслом. На машине Андреева мы заеха­
ли домой к Новичкову. Словоохотливый, с хитровато­
придурковатой лисьей физиономией, старичок тотчас
358

облекся в добротный полушубок и валенки и выразил
готовность немедля « прогуляться » на кладбище, туда,
где в 1942-1943 годах он хоронил заключенных. Пока
ехали, старик рассказал, что погребение арестантов не
входило в его служебные обязанности, но он, Новичков,
хоронил покойничков охотно. Во-первых, за это давали
спирт — « обтирать руки », а во-вторых, кое-что припла­
чивали. Вспоминая старые добрые времена, Алексей
Иванович покрякивал и похохатывал : дескать, сами су­
дите, кто это станет изводить спирт на руки...
Погребение арестантов во время войны не отличалось
излишней пышностью. Просто десятка два голых трупов
с металлическими, привязанными к ноге бирками свали­
вали в большой ящик, ящик ставили на сани, и под
покровом ночи везли на кладбище. Там, без лишних
разговоров, воз вываливали в общую яму и зарывали.
Единственный знак, которым могильщики обозначали
безымянную могилу, представлял собой металлический
прут, штырь. Его втыкали в землю для того, чтобы снова
не раскапывать уже « освоенное » место. Двадцать четыре
года спустя, 16 февраля 1967 года, Новичков повел своих
спутников через глубокий снег «к штырям». Эта самая
дальняя часть кладбища у кирпичной ограды в военные
годы была совсем пустынной. Только тюремные могиль­
щики имели право творить здесь свой нехитрый обряд.
Новичков указал квадрат примерно шагов сто на сто, где
он сам зарывал трупы зимой 1943 года. Профессор Бахтеев описал и сфотографировал этот район кладбища *).
Потом Новичкова спросили, не помнит ли он чегонибудь об академике Вавилове. Фамилию эту старик
вспомнить не мог, но на память ему пришел случай,
которым он поспешил поделиться. Однажды, это было в
январе 1943 года, Новичков приехал на санях за очеред­
ной порцией трупов. Его в тот вечер заставили ждать
особенно долго. Когда он зашел в мертвецкую, чтобы
выяснить, из-за чего заминка, ему объяснили : умер
какой-то знаменитый арестант, которого в отличие от
других решено похоронить в чистом белье. Пока санитар­
ка Захарова обряжала тело, Новичков осмотрел « знаме­
*) В дальнейшем был составлен Акт о месте погребения
академика Вавилова, который, кроме членов комиссии, подписал
Новичков, начальник следственного изолятора майор Андреев и
проф. Саратовского университета С.С. Хохлов.

359

нитого » и нашел, что он мало отличается от остальных
« мертвяков », такой же изможденный, худой. Алексей
Ивановичу показалось даже, что перед ним человек ниже
среднего роста, но это, как он сам говорит, ощущение
сомнительное, оно нередко возникает в тех случаях,
когда смотришь на очень уж истощенное тело. Знамени­
того арестанта уложили в специальный ящик, и Нович­
кову было приказано похоронить его отдельно. Никогда
ни после, ни раньше такой чести не удостаивался ни
один заключенный.
Что это : правда или плод фантазии старого могиль­
щика ? А если правда, то можно ли с уверенностью счи­
тать, что речь именно идет о теле Вавилова? Скорее
всего, мы никогда этого не узнаем. Да и так ли важно —
в той или другой яме истлели кости замученного акадимика ? Для потомства важнее другое : не забыть о
всех муках, что понесла Россия в сталинских застенках.
И когда на кладбище в Саратове вознесется памятник
борцу и жертве русской науки Николаю Ивановичу
Вавилову, пусть он будет одновременно памятником всем
тем безымянным, что сгнили возле кирпичной ограды —
« у штырей ».

Примечания
ВОКРУГ Н.И. ВАВИЛОВА*)
Составил И. Мдивани
Александров А.Б. (1898- ?) — в 1924 окончил Тимирязевскую
академию, работал агрономом, а затем — на сов. и хоз. долж­
ностях (пред. Сортсемобъединения РСФСР, чл. коллегии Наркомзема СССР и др.). Автор пропагандистских с.-х. брошюр. Зам.
дир. ВИР по науч. части с 1935. Арест, не ранее 1937, погиб в
заключении.
Арцыбашев Дмитрий Дмитриевич (1873-1943/42?/) — дендролог и
специалист по с.-х. машиноведению. Проф., д-р техн. наук. Арест,
не ранее 1941, погиб в Саратовской тюрьме.
*) Краткие биографические справки для удобства читателя
расположены в алфавитном порядке. Некоторые из лиц, упомя­
нутых в книге ДЕЛО ВАВИЛОВА, не вошли в наш список. Это
значит, что о них не удалось разыскать необходимых сведений
или, наоборот, что биографии их общеизвестны либо достаточно
полно отражены в тексте книги.

360

Базилевская Нина Александровна (р. 1902) — ботаник, система­
тик, географ. В ВИР — до 1940, зав. секц. эфиромасличных,
секц. сои. Проф., д-р биол. наук.
Барулина Елена Ивановна (1895-1957) — ботаник, генетик, систе­
матик. В ВИР — в 1925-40. Д-р биол. наук (1936). Вторая жена
Вавилова.
Бахтеев Фатих Хафизович (р. 1905) — растениевод, селекционер,
генетик, эколог. Специалист по ячменям. Д-р с.-х. наук (1946-47),
проф. Ближайший сотрудник Вавилова по ВИР.
Бондаренко Александр Степанович (1893-194 ?) — аграрник-эко­
номист. Проф., вице-президент ВАСХНИЛ (до 1935), ак. ВАСХНИЛ
(1935- ), уч. секретарь ВАСХНИЛ (1935-36). Арест, не ранее 1937,
погиб в заключении.
Бреславец (урожд. Крестовникова) Лидия Петровна (1882-197 ?) —
цитолог-ботаник. Д-р биол. наук (1937), проф. (1939). С ранних
лет ближайшая сотрудница Вавилова.
Бэтсон Уильям (1861-1926) — английский биолог, один из осново­
положников генетики (автор этого термина, 1907). Распространил
законы Менделя на животный мир. Один из учителей Вавилова.
Вавилов Сергей Иванович (1891-1951) — физик, оптик. Проф.
(1929), чл.-корр. АН (1931-32), академик (1932- ), Президент АН
(1945- ). Младший брат Вавилова.
Вернадский Владимир Иванович (1863-1945) — естествоиспытатель,
минералог, кристаллограф, мыслитель. Основатель новых наук
(геохимия, учение о биосфере и др.), организатор важнейших
науч. учреждений. Академик (1912- ), Президент Украинской АН
(1918-19).
Веснин Виктор Александрович (1882-1950) — архитектор. В конце
1920-х — начале 1930-х гг. один из лидеров конструктивизма.
Проф. (1923), Президент Академии архитектуры СССР (1939-44),
академик (1943- ).
Вильямс Василий Робертович (1863-1939) — почвовед, « создатель
травопольной системы земледелия ». С огромной энергией стре­
мился к монопольному положению в с.-х. науке. Ак. Белорус­
ской АН (1929- ), академик (1931- ), ак. ВАСХНИЛ (1935- ).
Из приветствия Президиума ВАСХНИЛ к 50-летию науч.
деятельности (1935) : « В своей многосторонней научно-исследова­
тельской и педагогической работе Вы разоблачали вредительство
— врагов Советской власти и социалистического земледелия —
Чаянова (А.В. — Сост.), Кондратьева, Дояренко. Вы боролись за
применение революционных приемов в агрономии ».
Водков Аркадий Петрович — агроном-селекционер. В конце
1930-х-начале 1940-х гг. науч. руководитель Каменно-Степной
опытной станции (Воронежская обл.).

361

Вульф Евгений Владимирович (1885-1941) — ботаник-географ. В
ВИР — с 1926, зам. зав. отд. географии культурных растений и
зав. гербарием культурной флоры. Проф., д-р биол. наук (1934).
Погиб в блокаду Ленинграда при артобстреле.
Говоров Леонид Ипатьевич (1885-194 ?) — ботаник, селекционер.
В ВИР — с 1925, зав. секц. зерновых бобовых культур. Проф.,
д-р биол. и с.-х. наук (1934). С ранних лет ближайший сотрудник
Вавилова. Арест, в 1940, погиб в заключении.
Горбунов Николай Петрович (1892-1938) — секретарь Совнаркома
РСФСР, затем управляющий делами Совнаркома РСФСР и СССР.
Управлял наукой : пред. Совета ВИР с 1925, зам. Президента
ВАСХНИЛ с 1929, академик (1935- ), непременный секретарь АН
(1935-37). Снят отовсюду в июне 1937, арест, в февр. 1938, погиб
в заключении.
Давид Рудольф Эдуардович (1887-1939) — агрометеоролог. С 1911
работал в Саратове, с 1934 дир. Ин-та засухи и суховеев. Проф.
(1923), д-р с.-х. наук (1934), ак. ВАСХНИЛ (1935- ). Последнюю
работу опубликовал в 1937.
Дояренко Алексей Григорьевич (1874-1958) — агрофизик, агрохи­
мик, растениевод. Проф., зав. каф. общего земледелия и опыт­
ным полем Моек. с.-х. ин-та (Тимирязевской академии) (1914-30).
Науч. противник Вильямса. Арест, в 1930, осужден по делу « Тру­
довой крестьянской партии » (отбывал заключение в Суздаль­
ском политизоляторе с 1932), в 1935-39 в ссылке в Кирове (в 1936
вновь отстранен от науч. работы), с 1939 — в Саратове. После
« мичуринской » сессии ВАСХНИЛ в 1948 окончательно снят с
науч. работы.
Жегалов Сергей Иванович (1882-1927) — селекционер, ботаник,
специалист по горохам, бобам. Преемник Рудзинского в Тими­
рязевской академии.
Завадовский Борис Михайлович (1895-1951) — биолог. Исследовал
физиологию желез внутренней селекции. Проф. (1920), д-р биол. и
с.-х. наук (1934), ак. ВАСХНИЛ (1935- ), чл. иностр. академий и
науч. обществ.
Запорожец Антон-Кузьмич (1895-194 ?) — в 1930-х гг. дир. ВНИИ
удобрений, агротехники и агропочвеведения им. К.К. Гедройца.
Арест, в 1937, дальнейшая судьба не выяснена.
Иванов Николай Николаевич (1884-1940) — микробиолог, биохи­
мик. Зав. витаминной лаб. и лаб. биохимии культурных расте­
ний, организатор и зав. биохим. отд. ВИР. Проф. (1929), д-р биол.
наук (1934).
Иванов Николай Родионович (р. 1902) — селекционер, систематик,
специалист по бобовым культурам. В ВИР — с 1925, рук. отд.
зерновых бобовых культур. Проф., канд. с.-х. наук (1935), д-р с.-х.
наук (ок. 1962). Ближайший сотрудник Говорова.

362

Иванова Ксения Васильевна (1888- ?) — растениевод, генетик.
Работала в ВИР. Канд. с.-х. наук (1959).
Карпеченко Георгий Дмитриевич (1899-1942) — цитогенетик, спе­
циалист в области отдаленной гибридизации растений. Классик
генетики. Зав. лаб. генетики ВИР (1925- ), зав. каф. генетики
растений Ленингр. ун-та (1932- ). Д-р биол. наук (1934), проф.
(1938). Ближайший сотрудник Вавилова. Арест, в февр. 1941,
погиб в заключении в сент. 1942.
Княгиничев Михаил Иванович (р. 1903) — агрохимик, биохимик.
Работал в ВИР. Проф., д-р с.-х. наук.
Ковалев Николай Васильевич (1888-196 ?) — растениевод, селек­
ционер, плодовод. Зам. дир. ВИР по общим вопросам в 1932-35.
Арест, ок. 1935, освобожден ок. 1940. Впоследствии был дир. Ни­
китского сада, работал в Узбекистане. Канд. с.-х. наук.
Коль Александр Карлович (1877-193 ?) — агроном. В ВИР — с
1925, зав. бюро интродукции. Проф.
Кольцов Николай Константинович (1872-1940) — биолог, создатель
экспериментальной биологии в России, основатель московской
школы генетики. Проф. (1903), чл.-корр. АН (1916- ), д-р зооло­
гии (1935), ак. ВАСХНИЛ (1935- ), чл. иностр. академий и науч.
обществ.
Комаров Владимир Леонтьевич (1869-1945) — ботаник, географ.
Чл.-корр. АН (1914-20), акадехмик (1920- ), вице-президент АН
(1930-36), Президент АН (1936- ). Президент Всесоюзн. ботан. о-ва
(1930- ), почетн. Президент Географ, о-ва СССР (1940- ).
Константинов Петр Никифорович (1877-1959) — растениевод-се­
лекционер. Основные работы — по опытному делу. Проф. (1929),
д-р с.-х. наук, ак. ВАСХНИЛ (1935- ).
Костов Дончо Стоянов (1897-1949) — болгарский генетик. С 1932
работал в ИГЕН по приглашению Вавилова; вернулся на родину
в 1939. Д-р наук (1934), проф. (1934), ак. Болгарской АН (1946- ),
ак. Югославской Академии наук и искусств (1948- ). В конце
жизни подвергся политической травле, особенно со стороны бол­
гарского ак. Т. Павлова.
Кузьмин Валентин Петрович (р. 1893) — селекционер. В ВИР —
в 1923-34. В 1934 арест., сослан в Казахстан на 3 года. С 1936
работает там зав. отд. селекции опытной станции (Шортанды).
Д-р с.-х. наук (1962), ак. Казахской АН (1962- ), ак. ВАСХНИЛ
(1964- ).
Купцов Александр Иванович (р. 1900) — генетик и географ куль­
турных растений. В ВИР — в 1928-33. Д-р с.-х. наук (1942), проф.
(1942).
Лапин А.К. — агротехник технич. культур. В ВИР — с 1920-х гг.,

363

зам. дир. по науч. части, зав. отд. биохимии и отд. технич. куль­
тур.
Левидов Михаил Юльевич (1891-1942) — фельетонист, критик.
Пропагандист « организованного упрощения культуры ». Арест, ок.
1941, погиб в Саратовской тюрьме в мае 1942.
Левитский Григорий Андреевич (1878-1947/42 ?/) — ботаник, цито­
лог. Классик цитогенетики. В ВИР — с 1925, зав. лаб. цитологии.
Проф., чл.-корр. АН (1932- ), д-р биол. наук (1934). Арест, в
1933, сослан в Сибирь, затем в Саратов. Снова в ВИР с 1934.
Второй раз кратковременно арест, в 1937 и окончательно — в
июне 1941. Погиб в заключении.
Лепин Тенис Карлович (1895-1964) — ботаник, специалист по
генетике пшениц. В 1930-е гг. работал в ИГЕН. Д-р биол. наук
(1934), проф. (1935). В 1948 изгонялся с работы.
Лисицын Петр Иванович (1877-1948) — селекционер. Проф., ак.
ВАСХНИЛ (1935- ), д-р с.-х. наук.
Лузин Николай Николаевич (1883-1950) — математик. Основные
работы по теории функций действительного переменного. Чл.-корр.
АН (1927-29), академик (1929- ). В 1937 подвергся политическим
поношениям.
Луппол Иван Капитонович (1896-1943) — историк, философ, лите­
ратуровед. Чл.-корр. АН (1933-39), академик (1939- ). Арест, в
1940, погиб в лагере.
Лысенко Трофим Денисович (1898-1976) — биолог, агроном, созда­
тель теории яровизации. С огромной энергией, используя любые
средства, добивался монопольного положения в биол. науке. Ак.
Украинской АН (1934- ), ак. ВАСХНИЛ (1935- ), Президент
ВАСХНИЛ (1938-56, 1961-62), академик (1939- ).
Мальцев Александр Иванович (1879-1948) — ботаник. В ВИР —
с 1925, зав. отд. сорных растений. Проф., д-р с.-х. и биол. наук
(1934), ак. ВАСХНИЛ (1935- ). Арестовывался ок. 1940 (?).
Марголин Лев Соломонович (1895- ?) — агроном-организатор, пред.
Науч.-технич. совета Наркомсовхозов СССР в 1920-х гг. Ак.
ВАСХНИЛ (1935- ), секретарь ВАСХНИЛ (1936- ). Арест, в 193 ?,
дальнейшая судьба не выяснена.
Мейстер Георгий Карлович (1873-1943) — селекционер. Проф., д-р
с.-х. и биол. наук (1934), ак. ВАСХНИЛ (1935- ), вице-президент
ВАСХНИЛ (1935-38), и. о. Президента ВАСХНИЛ (1937-38). Арест,
в начале 1938, погиб в тюрьме.
Мёллер Герман Джозеф (1890-1967) — американский генетик.
Основатель радиационной генетики. С начала 1930-х гг. работал
в ИГЕН по приглашению Вавилова, вернулся на Запад в 1937.
Чл.-корр. АН (1933-49). Нобелевская премия по биологии и меди­
цине (1946).

364

Мендель Грегор Иоганн (1822-1884) — австрийский естествоиспы­
татель. Основоположник учения о наследственности (менделизм).
Метальников Сергей Иванович (1870-1946) — биолог, физиолог,
иммунолог. После смерти П.Ф. Лесгафта возглавил его Биол. лаб.
(1900-18), затем преподавал в Таврич. ун-те. Эмигрировав в
1920-х гг. во Францию, вел исследования в Пастеровском ин-те.
Милюков Павел Николаевич (1859-1943) — историк, публицист.
Один из основателей партии κ.-д., министр иностр. дел во Вре­
менном правительстве. С 1920 — в эмиграции.
Морган Томас Хант (1866-1945) — американский биолог, один из
основоположников генетики (морганизм). Президент Нац. АН
США (1927-31), почетн. чл. АН СССР (1932- ). Нобелевская премия
по биологии и медицине (1933).
Мосолов Василий Петрович (1888-1951) — агротехник. Ученик
Дояренко. С 1938 работал в ВАСХНИЛ. Проф., д-р с.-х. наук, ак.
ВАСХНИЛ (1935- ), вице-президент ВАСХНИЛ (1939- ).
Муралов Александр Иванович (1886-1937) — нарком земледелия
РСФСР (1929- ?), зам. наркомзема СССР (1933-36). Ак. ВАСХНИЛ
(1935- ), Президент ВАСХНИЛ (1935- ). Арест, в июле 1937, рас­
стрелян. Посмертно реабилитирован.
Навашин Михаил Сергеевич (1896-1973) — цитолог, генетик.
Проф., д-р биол. наук. Работал в ин-тах Москвы и Ленинграда,
изгонялся с работы в 1940 и 1948.
Нильсон-Эле Герман (1873-1949) — шведский ботаник, генетик,
селекционер. Исследователь пшениц.
Орбели Леон Абгарович (1882-1958) — физиолог. Основатель эво­
люционной физиологии. Чл.-корр. АН (1932-35), академик (1935- ),
вице-президент АН (1942-46). После « мичуринской » сессии
ВАСХНИЛ в 1948 снят с поста академика-секретаря Отд. биол.
наук АН.
Паншин Борис Аркадьевич (1884-194 ?) — генетик, селекционер.
Зав. секц. сахароносов ВИР, дир. Ин-та сахарной свеклы. Арест,
ок. 1940, погиб в заключении.
Переверзев Николай Сергеевич — ботаник, специалист по све­
клам. В 1930-е гг. зам. дир. ВИР по науч. части, уч. секретарь
ВИР. Арест, не позже 1941, дальнейшая судьба не выяснена.
Писарев Виктор Евграфович (1882-1972) — селекционер-генетик,
ботаник. Известен также работами в химии, астрономии, бакте­
риологии, физиологии, географии, экономике. Создатель ценных
сортов яровой пшеницы. В ВИР — в 1925-33, зам. дир. Проф., д-р
биол. наук. Арест, в 1933, сослан в Сибирь, освобожден в 1934.
Поляченко Василий Поликарпович — зам. дир. ВНИИ свекло­
вичного полеводства в 1930-е гг. Канд. с.-х. наук (ок. 1937).

365

Попова Гали Михайловна (р. 1896) — растениевод. В ВИР (сред­
неазиатское отд.) — с 1930, зав. отд. масличных. Проф., д-р биол.
наук. Ближайшая сотрудница Вавилова.
Презент Исаак Израилевич, псевд. Даров И. (1902-1968) — фи­
лософ, специализировался по дарвинизму. По образованию юрист.
Ближайший сотрудник Лысенко. Проф., д-р биол. наук (1937),
ак. ВАСХНИЛ (1948 ?- ).
Прянишников Дмитрий Николаевич (1865-1948) — агрохимик,
создатель школы в учении об удобрениях. Основной науч. про­
тивник « травопольной системы Вильямса ». Чл.-корр. АН (191329), академик (1929- ), ак. ВАСХНИЛ (1935- ). Один из учителей
Вавилова.
Розанова Мария Александровна (1885-1967 ?) — ботаник. Основоположница биосистематики растений в России. В ВИР — в 1925-40,
зав. секц. ягодных культур. Проф. (1933), д-р биол. наук (1934).
Ближайшая сотрудница Вавилова. В 1948 изгонялась с работы.
Рудзинский Дионисий Леопольдович (1866-1954) — селекционер.
Один из пионеров селекции в России. В 1913-22 зав. селекцион­
ной станцией при Моек. с.-х. мн-те (Тимирязевская академия).
Затем работал в Литве.
Сапегин Андрей Афанасьевич (1883-1946) — генетик, селекционер,
цитолог, ботаник-систематик. Ак. Украинской АН (1929- ). В
1933 вынужден покинуть основанный им (1928) Украинский НИ
генетико-селекционный ин-т. В 1933-39 зам. дир. ИГЕН, но дол­
жен был уйти и оттуда. Вице-президент Украинской АН (1939-45).
Арестовывался в 1930-е гг.
Серебровский Александр Сергеевич (1892-1948) — биолог, один из
основоположников генетики в СССР. Основатель геногеографии.
Проф., чл.-корр. АН (1933- ), д-р биол. и с.-х. наук (1934), ак.
ВАСХНИЛ (1935- ).
Сечкарев Б.И. — агроном-ботаник, работал в ВИР. Канд. с.-х.
наук (1954).
Сидоров Федор Федорович (р. 1905) — селекционер. В ВИР — до
1966, зам. дир. Канд. с.-х. наук (не позже 1949). В 1963 безуспешно
пытался получить степень д-ра с.-х. наук по совокупности трудов.
Сизов Иван Александрович (1900-ок. 1969) — ботаник, морфолог,
систематик, генетик. В ВИР — с 1930-х гг., зав. отд. селекции,
зам. дир. по науке. Канд. с.-х. наук, д-р с.-х. наук (1952), проф.,
чл.-корр. ВАСХНИЛ (195 ?- ).
Синская Евгения Николаевна (1889-1965) — ботаник, эколог-генетик, систематик. В ВИР — в 1925-40, зав. отд. масличных куль­
тур, отд. кормовых культур, отд. экологии растений и вновь — с
1945, зав. отд. систематики, экологии и географии и отд. кормовых
культур. Проф., д-р биол. и с.-х. наук (1934). Одна из ближайших
сотрудниц Вавилова с ранних лет.

366

Сметанникова Александра Ивановна (р. 1902) — физиолог и эко­
лог растений. Работала в ВИР в 1930-е гг., затем в ВИН. Канд.
биол. наук.
Стечкин Борис Сергеевич (1891-1969) — гидроаэромеханик, тепло­
техник. Создатель теории теплового расчета авиационных дви­
гателей. Арест, в 1937, освобожден в 194 ?. Чл.-корр. АН (1946-53),
академик (1953- ).
Столетова Екатерина Александровна (1889- ?) — ботаник, систе­
матик, специалист по полевым культурам. С конца 1920-х гг. —
зав. секц. риса и гречихи ВИР. Д-р с.-х. наук (193 ?).
Суворов Владимир Васильевич (р. 1902) — ботаник, селекционер,
систематик. Работал в ВИР. Д-р с.-х. наук, проф.
Сукачев Владимир Николаевич (1880-1967) — геоботаник, географ,
дендролог. Основатель биогеоценологии. Чл.-корр. АН (1920-43),
академик (1943- ), президент Всесоюзн. ботан. о-ва (1946-63), пре­
зидент Моек, о-ва испытателей природы (1955- ), почетн. прези­
дент Всесоюзн. ботан. о-ва (1963- ), пред. Нац. комитета сов.
биологов, чл. зарубежных академий и науч. обществ. Основной
науч. противник Лысенко после 1948.
Таланов Виктор Викторович (1871-1936) — селекционер, растение­
вод, семеновод. Специалист по кукурузам. В ВИР — в 1925-32,
зам. дир., зав. отд. селекции и сортоиспытания. Проф. (1919),
чл.-корр. АН (1932- ), д-р с.-х. наук (1936). Арест, в 1931, в
1933-34 в ссылке, освобожден в 1935.
Тетерев Филипп Кузьмич — ботаник, специалист по плодовым. С
1930-х гг. в ВИР, зав. отд. северного плодоводства. Канд. биол.
наук, д-р биол. наук (1959).
Третьяков Сергей Михайлович (1892-1939) — драматург, публи­
цист. Арест, в 1937, погиб в заключении.
Тулайков Николай Максимович (1875-1938) — почвовед, разраба­
тывал проблемы земледелия в засушливых условиях. Зам. пре­
зидента ВАСХНИЛ с 1929, академик (1932- ), ак. ВАСХНИЛ
(1935- ). Активный науч. противник Вильямса. Арест, в 1937, погиб
в лагере.
Туполев Андрей Николаевич (1888-1972) — авиаконструктор. Ос­
новоположник металлического самолетостроения в СССР. Арест,
ок. 1937, освобожден в июле 1941. Чл.-корр. АН (1933-53), ака­
демик (1953- ).
Ферсман Александр Евгеньевич (1883-1945) — минералог, кри­
сталлограф. Наряду с Вернадским — основатель геохимии. Ака­
демик (1919- ), и. о. вице-президента АН (1926-27), вице-президент
АН (1927-29).
Фляксбергер Константин Андреевич (1880-1942) — ботаник, систе­

367

матик. В ВИР — с 1925, зав. секц. пшениц. Проф., д-р биол. и
с.-х. наук (1934). Арест, ок. 1940, погиб в заключении.
Хаджинов Михаил Иванович (р. 1899) — генетик, селекционер,
специалист по кукурузе. Работал в ВИР. Канд. биол. наук, д-р
с.-х. наук, проф., ак. ВАСХНИЛ, вице-президент Всесоюзн. о-ва
генетиков и селекционеров (1972- ). В 1973 подписал письмо 33
академиков ВАСХНИЛ против А.Д. Сахарова.
Холодный Николай Григорьевич (1882-1953) — ботаник, физиолог.
Ак. Украинской АН (1929- ).
Хорошайлов Н.Г. — ботаник, специалист по кормам. Работает в
ВИР с 1930-х гг. Канд. с.-х. наук, д-р с.-х. наук (1952).
Хохлов Сергей Спиридонович (1910-1975) — ботаник. Канд. биол.
наук, доц.; доложенная в 1948 докт. дисс. не утверждена — д-р
биол. наук и проф. лишь с 1960-х гг. Зав. каф. генетики и дар­
винизма Саратовского ун-та (1950- ).
Цицин Николай Васильевич (р. 1898) — ботаник, селекционер.
Д-р с.-х. наук (1935), ак. ВАСХНИЛ (ок. 1938- ), вице-президент
ВАСХНИЛ (1938-48), академик (1939- ). В 1975 подписал заявление
72 академиков против присуждения А.Д. Сахарову Нобелевской
премии мира.
Чаянов Сократ Константинович (1887-196 ?) — агротехник. В
1923-30 зав. опытным отд. Наркомзема РСФСР, в конце 1930-х гг.
— дир. Всесоюзн. ин-та лекарственных растений. Проф., д-р
наук. Двоюродный брат известного экономиста А.В. Чаянова
(1888-1939). Арест, в 1931, освобожден в 193 ?.
Чернобривенко Сергей Иванович (1899- ?) — селекционер. В 1930-х
гг. и позже работал в Днепропетровске. Канд. с.-х. наук.
Шебалина Мария Александровна (1900- ?) — селекционер. В ВИР
— с 1920-х гг., в отд. кормовых культур. Канд. с.-х. наук, д-р с.-х.
наук (1969).
Шлыков Григорий Николаевич (р. 1903) — растениевод. В ВИР —
в 1920-1930-х, 1950-1960-х гг. Канд. с.-х. наук (1935), д-р биол.
наук (1963). После войны провел несколько лет в заключении
(по бытовой статье).
Шмук Александр Александрович (1886-1945) — биохимик, специа­
лист по табаку. Проф., ак. ВАСХНИЛ (1935- ). В ИГЕН — в
1936-40, зав. биохим. лаб., затем в Ин-те биохимии АН.
Щенкова Мария Сергеевна (р. 1899) — агроном, ботаник, эколог.
До 1940-х гг. работала в ВИР, затем — в Сыктывкаре, потом на
пенсии в Москве.
Эйхфельд Иоган Гансович (р. 1893) — агроном, биолог-селекцио­
нер. В ВИР (первоначально — зав. Полярным отд., Хибины) —
в 1925-51; в 1940-51 — дир. ВИР. Ак. ВАСХНИЛ (1935- ), д-р с.-х.

368

наук (1936), ак. Эстонской АН (1946- ), Президент Эстонской АН
(1950-68), чл.-корр. АН (1953). В 1958-61 Пред. Президиума Вер­
ховного Совета Эстонской СССР. С 1968 на пенсии. Числится в
учениках Вавилова. В 1973 подписал письмо 33 академиков
ВАСХНИЛ против А.Д. Сахарова.
Эмме Андрей Макарьевич (ум. в нач. 1970-х гг.) — биолог, попу­
ляризатор науки. Канд. биол. наук, незадолго до смерти подго­
товил докт. дисс. Сын Е.К. Эмме.
Эмме Елена Карловна (1887-194 ?) — цитолог. Работала в ВИР.
Д-р биол. наук, проф.
Якушкин Иван Вячеславович (1885-1960) — агроном, растениевод.
Проф. (1917), ак. ВАСХНИЛ (1935- ), пред. секц. технич. куль­
тур ВАСХНИЛ (1935- ).

Абакумов Виктор Семенович (1894-1954) — министр госбезопасно­
сти СССР до 1952. Арест, в конце 1952, расстрелян в дек. 1954.
Андреев Андрей Андреевич (1895-1971) — в описываемое время чл.
Политбюро ЦК, секретарь ЦК, пред. Комиссии партконтроля при
ЦК.
Х.Х. сообщает со слов покойного ныне А.Р. Жебрака, что
летом 1940 Вавилов имел беседу с А. по поводу линии Лысенко
и, выйдя из ЦК, сказал ожидавшему его Жебраку : « Мы поги­
бли. Андреев боится Лысенко ».
Бауман Карл Янович (1892-1937) — чл. Оргбюро ЦК (1928-34), канд.
Политбюро (1929-30), секретарь ЦК (1929-34), зав. отд. науки ЦК
(1934-37). Активный проводник коллективизации. Арест, в 1937,
расстрелян в окт. 1937. Посмертно реабилитирован.
Бенедиктов Иван Александрович (р. 1902) — в 1938-57 управлял
сельским хозяйством СССР в ранге наркома (министра). С 1959
— на дипломатической службе.
Берия Лаврентий Павлович (1899-1953) — канд. Политбюро ЦК
(1939-46), чл. Политбюро (1946-53), нарком (министр) внутр. дел
СССР (1938-46, март-июнь 1953). Арест, в июне, расстрелян (по
офиц. данным) в дек. 1953.
Бухарин Николай Иванович (1888-1938) — ведущий теоретик
РКП (б). Канд. Политбюро ЦК (1919-24), чл. Политбюро (1924-29).
Академик (1929-37). В начале 1937 снят отовсюду, исключен из
партии и затем арест. Осужден по делу « Право-троцкистского
блока », расстрелян в марте 1938.
Вышинский Андрей Януарьевич (1883-1954) — в 1925-31 подви­
зался в системе просвещения, затем сосредоточился на юстиции
— в 1935-39 Прокурор СССР. Пред, и гос. обвинитель на много­

369

численных инсценированных, в т. ч. главных, политических про­
цессах (1923-38). Академик (1939- ). С 1940 на дипломатической
службе. В описываемое время — зам. наркома иностр. дел и зам.
пред. Совнаркома СССР.
Гайстер Арон Израилевич (1899-193 ?) — зам. наркомзема СССР в
1930-е гг. Ак. ВАСХНИЛ (1935- ). Арест, в 1937, расстрелян.
Кобулов Богдан Захарович — канд. ЦК (1939-53). Зам. министра
внутр. дел СССР (до 1953). Арест, в 1953, расстрелян (по офиц.
данным) в дек. 1953.
Кун Бела (1886-194 ?) — венгерский коммунист. С 1917 — больше­
вик, с 1918 — пред. Компартии Венгрии, в 1919 — чл. правитель­
ства Венгерской Сов. республики, затем — на отв. постах в СССР.
Арест, в июне 1937, погиб в заключении. Посмертно реабилити­
рован.
Маленков Георгий Максимилианович (р. 1902) — в описываемое
время чл. Оргбюро ЦК, секретарь ЦК (по кадрам); руководил, в
частности, многочисленными чистками. Позднее чл. Политбюро
(1946-57), пред. Совета министров СССР (1953-55).
Меркулов Всеволод Николаевич — чл. ЦК (1939-52), канд. ЦК
(1952-53). Зам. наркома внутр. дел СССР (1938-41), нарком (ми­
нистр) госбезопасности (1941-50), министр госконтроля (1950-53).
Арест, в 1953, расстрелян (по офиц. данным) в дек. 1953.
Поскребышев Александр Николаевич (1891-ок. 1965) — многолет­
нийсекретарь Сталина, зав. особым отд. ЦК. Канд. ЦК (1934-39),
чл. ЦК (1939-56).
Птухин Евгений Саввич (1900-1941) — военный летчик. Герой Сов.
Союза (1940), ген.-лейт. авиации. Сов. воен. советник в Испании
(« Хозе »). Командующий ВВС Ленингр. Воен. округа. Арест, летом
1941, в окт. 1941 расстрелян в Саратовской тюрьме. Посмертно
реабилитирован.
Рязанов (Гольдендах) Давид Борисович (1870-1942 ?) — социал-де­
мократ, большевик с 1917. Крупнейший специалист по марксизму,
организатор и первый дир. Ин-та Маркса-Энгельса (1921-31). В
1931 обвинен в пособничестве « Союзному бюро меньшевиков »,
отовсюду снят, исключен из партии, сослан. Арест, ок. 1937, погиб
в Саратовской тюрьме.
Смушкевич Яков Владимирович (1902-1941) — военный летчик.
Канд. ЦК (1939-41). Дважды Герой Сов. Союза (1937, 1939), ген.лейт. авиации (1940). Сов. старш. советник Командующего ВВС в
Испании (« ген. Дуглас »), нач. сов. ВВС (1939-40), Арест, в начале
июня 1941, в окт. 1941 расстрелян в Саратовской тюрьме. Посмерт­
но реабилитирован.
Стеклов (Нахамкис) Юрий Михайлович (1873-1943) — социал-де­
мократ, большевик. Гл. редактор « Известий » (1917-25), пред. Ко­
митета по заведыванию учеными и учебными учреждениями при

370

ЦИК СССР (с 1928) Арест, в февр. 1938, погиб в Саратовской
тюрьме. Посмертно реабилитирован.
Стромин Александр (Альберт) Робертович — из крупных чинов
НКВД. В конце 1920-х — начале 1930-х гг. — старш. следователь
Ленингр. ОГПУ, с 1936 — нач. Саратовского управления НКВД.
Арест, ок. 1938, расстрелян в 1939.
Ульбрих Василий Васильевич (1889- ?) — многолетний пред. Воен.
коллегии Верховного Суда СССР. Пред, на главных инсцениро­
ванных политических процессах 1930-х гг.
Чернов Михаил Александрович (1891-1938) — нарком земледелия
СССР (1934-37). Арест, в 1937, осужден по делу « Право-троцкист­
ского блока », расстрелян в марте 1938.
Щелоков Николай Анисимович (р. 1910) — канд. ЦК (1966-71),
чл. ЦК (1971- ). Министр охраны обществ, порядка (1966-68), ми­
нистр внутр. дел. СССР (1968- ). Ген. армии.
Эйхе Роберт Иванович (1897-1940) — канд. Политбюро (1935-38),
нарком земледелия СССР (1937-38). Арест, в апр. 1938, погиб в
заключении. Посмертно реабилитирован.
Яковлев (Эпштейн) Яков Аркадьевич (1896-1938) — нарком зем­
леделия СССР (1929-34), зав. с.-х. отд. ЦК (1934-37). Ак. ВАСХНИЛ
(1935- ). Арест, в 1937, погиб в заключении. Посмертно реабили­
тирован.

371

ИЗ ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ

В.Г. Короленко
ИЗ ДНБВНИКОВ 1917-1921 гг.
Выписки из дневников В.Г. Короленко сохранились в бума­
гах В.Л., погибшего после 1937 г. в лагерях. В свое время близкие
В.Л. сообщили, что выписки были сделаны в конце 1920-х гг.,
когда он, после ссылки, короткое время жил в Полтаве, где бывал
у С.В. Короленко *), с которой был знаком ранее.
Аутентичность записей В.Л. не вызывает сомнений, посколь­
ку некоторые из них текстуально совпадают с выдержками из
дневников В.Г. Короленко, цитируемых в воспоминаниях С.В.
Короленко (КНИГА ОБ ОТЦЕ, Ижевск, 1968), другие с ними
« состыковываются » **).
Сличение выписок В.Л. с цитируемыми в книге С.В. Коро­
ленко показало, что В.Л. обозначил знаком многоточия сделан­
*) Короленко Софья Владимировна (1886-1957) — дочь В.Г.
Короленко, автор биографических работ об отце. — Прим. ред.
**) Для того чтобы составить себе достаточно полное пред­
ставление о дневниках В.Г. Короленко, нужно параллельно читать
книгу С.В. Короленко и текст, представленный в этом сборнике.
Только в этом случае тенденции обеих публикаций (одна —
выделяющая противостояние В.Г. Короленко белым, другая —
большевикам) дополнят друг друга и создадут подлинное пони­
мание текста.
Вообще следует сказать, что дневники, хотя и очень отры­
вочно, но все-таки использовались исследователями творчества
писателя и мемуаристами, близкими к семье В.Г. Короленко, в
основном, в работах, опубликованных в 1920-е гг. (См. напр. Т.А.
Богданович. БИОГРАФИЯ В.Г. КОРОЛЕНКО (1853-1917). Вып
I. Харьков, 1922, с. 153; БИОГРАФИЧЕСКАЯ КАНВА ЖИЗНИ И
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В.Г. КОРОЛЕНКО. В кн. : В. Короленко. ИСТО­
РИЯ МОЕГО СОВРЕМЕННИКА. T. V (Дополнения и материалы),
/Полное собрание сочинений. Посмертное издание/, Полтава, 1929,
сс. 247-254 и др.). Кроме того, сопоставление дневников В.Г. Коро­
ленко с его эпистолярными и публицистическими произведениями
того ж е периода показывает, что дневник использовался и самим
писателем (см. письма В.Г. Короленко к С.Д. Протопопову, В.В.
Беренштаму, А.Г. Горнфельду, А.В. Луначарскому и др.). — Прим.
Р€Д.

374

ные им купюры, а собственные пояснения или краткое изло­
жение обстоятельств заключал в круглые скобки. В соответствии
с принятой в настоящее время практикой публикации текстов,
во всех этих случаях круглые скобки заменены наклонными / /;
в такие ж е скобки заключены и многоточия, которыми обозна­
чены купюры. Так как в настоящее время нет возможности
сличить текст выписок с самим дневником В.Г. Короленко, не
исключена возможность того, что в отдельных случаях в на­
клонные скобки заключены и подлинные слова Короленко, запи­
санные им в круглых скобках.
Из сделанных В.Л. выписок исключены непонятные вне
контекста. Опущены такие записи, как сделанная в апр. 1919 г. :
« Я говорил... о Сподине... » и т. п.

Любой отбор текстов носит более или менее субъективный
характер; на нем неизбежно лежит печать специфических инте­
ресов и личных пристрастий того, кто этот отбор производил.
Некоторой односторонностью страдают и сделанные В.Л. выписки.
Без должных коррективов они способны создать ложное пред­
ставление о взглядах Короленко на происходившее в годы рево­
люции и гражданской войны; в частности, они могут натолкнуть
на мысль, что острие критики Короленко было направлено преж­
де и раньше всего против большевизма и в гораздо меньшей
степени против его « белых » противников. Это не так.
В.Г. Короленко никогда не занимал удобной позиции « над
схваткой ». Всю жизнь он и как художник, и как публицист, и
просто как человек был в гуще борьбы, — и всегда на стороне
жертв угнетения и произвола, от кого бы последние ни исходили.
До революции всё было просто : надо было занять свое место
по одну сторону баррикады, рядом с теми, с кем его объединяла
общая цель — свобода, хотя и тогда он расходился со многими
участниками борьбы во взглядах на ее средства и ближайшее
задачи. После революции положение круто изменилось : старый
враг врагом и остался, но врагами стали и многие вчерашние
если не друзья, то товарищи по общей борьбе. Когда Россию
охватил пожар гражданской войны, Короленко оказался посре­
дине между двумя линиями фронта, и, встав перед дилеммой
— выйти из борьбы или продолжать ее на два фронта, он без
колебания выбрал последнее. « Двух станов не борец », Короленко
решительно примкнул к третьему : вместе с теми немногими, кто,
как и он, продолжал верить, что, говоря его ж е словами, социаль­
ная справедливость и политическая свобода немыслимы одна
без другой. Есть что-то символическое в том, что в этой борьбе на
два фронта рядом с ним были его зять — меньшевик К.И. Ляхович и свояченица — бывшая народоволка П.С. ИвановскаяВолошенко, — « объединенные социалисты », чей печатный орган
в Полтаве оказался единственной трибуной, с которой в те годы
мог звучать голос Короленко. Надо думать, что между ними не
было полного единодушия. Но все они верили в ценность челове­
ческой личности и человеческой жизни; они считали в равной
мере пагубным и « красный террор » и « белый террор » ; им в
одинаковой мере были чужды и « утопия реакционная » и « уто­

375

пия большевистского максимализма » (запись 21 янв. 1921 г.). И
первая в глазах Короленко была опаснее второй. « Белые », по
его словам, « неисправимы ». В отношении большевиков у него
сохранялись некоторые надежды. В неопубликованном письме
М. Горькому Короленко в 1921 году писал, что он готов признать
большевиков единственной силой, способной создать пореволю­
ционную государственность; пойдет ли это на пользу России,
зависит от того, окажутся ли большевики способными перевести
эту государственность на путь политической свободы. (Передаем
эту часть письма по памяти в общих чертах, но точно сохраняя
смысл *).
Короленко умер в 1921 г., не зная, что его надежды оказа­
лись иллюзорными, а третий стан, в рядах которого он боролся,
не только потерпел поражение, но и был уничтожен физически.
Но, даже зная это, он вряд ли был бы обескуражен. После
поражения революции 1905 г. он писал : « Бороться и быть
побежденным — это вовсе не глупо ». Всем своим существом он
верил : « лучше... проигрывать, чем торжествовать с теми, кто
освящает и поддерживает бесправие ».
Т. Тиль
2 4 м арт а 1 9 1 7 г.

Вчера было собрание /« Bine »/ украинцев. Всякий
национализм имеет нечто отрицательное, даже и защит­
ный национализм слишком легко переходит в агрессив­
ный. В украинском есть еще и привкус национализма
романтического и бутафорского.
2 6 о к т я б р я 1 9 1 7 г.

Большевистская агитация /.../ разрушает боеспособ­
ность, агитирует против наступления и затем пользуется
чувствами, которые в армии вызывают наши позорные
поражения, и объясняет неудачи изменой буржуев-офицеров. Ловко, но подло.
1

н о я б р я 1 9 1 7 г.

Интересно : мне сообщили, что в совете можно гово­
рить все, что угодно. Не советовали только упоминать
слово « родина ». Большевики уже так нашколили ту
темную массу на « интернациональный » лад, что слово
« родина » действует на нее, как красное сукно на быков.
4

н о я б р я 1 9 1 7 г.

...Я получил письмо от ж.-д. служащего из Бендер :
каждый день, отправляясь на службу, прощается с се­
*) Имеется в виду письмо В.Г.Короленко к А.М. Горькому
от 9.08.1921, публикуемое в настоящем выпуске « Памяти ». —
Прим. ред.

376

мьей, как на смерть. Насилия и грабежи со стороны...
опять-таки солдат. Близ станции — виноградники. При
остановке поездов солдаты кидались туда и для скорости
рвали виноград с плетьми ! Автор письма пишет с отчая­
нием, что же ему думать о такой « свободе » ?
Это — анархия. Общественных задерживательных
центров нет. Где хорошие люди солдаты, — они защитят
от притеснения железнодорожника, где плохие, там ни­
кто их не удержит от насилий над теми же железнодо­
рожниками, честно исполняющими свой долг. Общество
распадается на элементы без общественной связи.
6 н о я б р я 1 9 1 7 г.

/.../ Пошел по слякоти прогуляться в городской сад.
Там стоит здание бывшего летнего театра, обращенного в
цейхгауз. У здания на часах солдатик... Усталое земли­
стое лицо, потухший печальный взгляд. Выражение до­
брое, располагающее. Ружье стоит в углу у стенки.
— Можно постоять с Вами? /.../
— Можно. — Он сторонится. Разговариваем.
/.../ Я смотрю на истомленное лицо, на морщинки
около добрых усталых глаз, и в нашей будке на время
устанавливается понимание и симпатия. /.../
Я говорю :
— До свиданья, брат... Желаю вам поскорее вернуть­
ся к своим... Когда-нибудь эта война кончится.
/.../ Нет, — говорит он с убеждением. — Если бы
наши не стали тогда наступать1), давно бы мы уже за­
ключили мир... окопный, солдатский... Надо было делать
наступление... Черта лысого.
Я уже чувствую нечто от « большевизма », но это у
него так глубоко и непосредственно, что одной агитацией
не объяснишь. Я пытаюсь объяснить простую вещь, что
когда дерутся двое, то мир не зависит от желания одной
стороны, напоминаю о призыве нашей демократии 2)... Но
он стоит на своем упорно /.../ Рассказ следует за расска­
зом. И теперь предмет их измена /.../
И этот солдат с усталыми, печальными и несколько
враждебными глазами знает тоже своего дьявола /.../ Он
верит, он убежден в измене. Его дьявол говорил « при­
народно » при прежнем строе, что солдаты, идущие на
смерть, — навоз... Можно ли поверить, что теперь, после
революции, этого дьявола уже нет ? Он тут же. И это
именно он изменяет отечеству... Он оттягивает мир. /.../
377

Я прощаюсь. С меня довольно. Я иду по аллеям сада,
он остался в будке /.../. По-видимому, он следит взглядом
за моей непонятной ему фигурой и думает :
— Вот подходил... Кто и зачем ?.. В пальто и шляпе...
Расспрашивал. Что ему надо ?
И, быть может, моя фигура уже занимает свое место
в этом фантастическом сплетении /.../.
Нет у нас общего отечества ! Вот проклятие нашего
прошлого, из которого демон большевизма так легко пле­
тет свои сети...
13 н о я б р я 1 9 1 7 г.

Трагедия России идет своей дорогой. Куда?.. Боль­
шевики победили и в Москве и в Петрограде. Ленин и
Троцкий идут к насаждению социалистического строя
посредством штыков и революционных чиновников. /.../
Во время борьбы ленинский народ производил отврати­
тельные мрачные жестокости. Арестованных после сдачи
оружия юнкеров вели в крепость, но по дороге остана­
вливали, ставили у стен, расстреливали и кидали в воду.
Это, к сожалению, точные рассказы очевидцев. С аресто­
ванными обращаются с варварской жестокостью. У Пле­
ханова (больного) три раза произвели обыск8).
15 н о я б р я 1 9 1 7 г.

В Бахмаче разграбили винный склад. Толпа была
отвратительна. /.../
Но истинный ужас — это в тех полуинтеллигентных
господах (телеграфисты, железнодорожники, чиновники),
которые не рискуя и « не грязнясь », — покупают тут же
и уносят домой краденое и награбленное вино.
Как-то даже замирает естественное чувство жало­
сти : не жаль этих опивающихся и сгорающих скотов. А
в сущности, конечно, должно быть жаль.
2 4 н о я б р я 1 9 1 7 г.

« Южному Краю » 4) пишут из Лебедина : недавно
разгромлено имение Василевка, ген. Глазмана. Прежде
всего перепились на винном заводе. Задохлись в цистерне
3 человека, 8 опилось до смерти, 22 отправлены в боль­
ницу... Племенной скот и инвентарь растащили по домам.
Действовавшие энергичнее или явившиеся ранее захва­
тили больше, что вызвало неудовольствие солдаток : их
мужей не было. Когда они явятся, придется устроить
378

уже новый дележ всего крестьянского имущества по­
ровну...
2 9 н о я б р я 1 9 1 7 г.

/Чернов в случае разгона Учред. Собрания угрожает
террором./ 5)
Этого еще не доставало ! /.../
Сделать из Лениных и Троцких мучеников пролета­
риата, оправдать заугольным насилием открытые наси­
лия красногвардейцев... Идея ! А ведь чего доброго. Мы
и после революции остаемся рабами...
5 д е к а б р я 1 9 1 7 г.

Наша психология — психология всех русских людей,
— это организм без костяка, мягкотелый и неустойчивый.
Русский народ якобы религиозен. Но теперь религии
нигде не чувствуется. Ничто « не грех ». Это в народе.
То же и в интеллигенции. /.../ Успех — все. В сторону
успеха мы шарахаемся, как стадо. /.../
Это и есть страшное : у нас нет веры, устойчивой,
крепкой, светящей свыше временных неудач и успехов.
Для нас « нет греха » в участии в любой преуспевающей
в данное время лжи... /.../
И оттого наша интеллигенция, вместо того, чтобы
мужественно и д о к о н ц а сказать правду « владыке наро­
ду », когда он явно заблуждается и дает себя увлечь на
путь лжи и бесчестья, — прикрывает отступление срав­
нениями и софизмами и изменяет истине...
И сколько таких не убежденных глубоко, но практи­
чески примыкающих к большевизму в рядах той рево­
люционной интеллигенции, которая в массе способствует
теперь гибели России, без глубокой веры и увлечения,
а только из малодушия /.../ Быть может, самой типичной
в этом смысле является « модернистская » фигура боль­
шевистского министра Луначарского. Он сам закричал от
ужаса после московского большевистского погромного
подвига... Он даже вышел из состава правительства. Но
это тоже было бесскелетно6). Вернулся опять и пожимает
руку перебежчика — Ясинского7) и... вкушает с ним
« идоложертвенное мясо » без дальнейших оглядок в сто­
рону проснувшейся на мгновение совести...
Да, русская душа — какая-то бесскелетная. У души
тоже должен быть свой скелет, не дающий ей гнуться
при всяком давлении, придающий ей устойчивость и силу
379

в действии и противодействии. Этим скелетом души
должна быть вера /.../ или религиозная в прямом смысле,
или « убежденная », но такая, за которую стоят « даже до
смерти », которая не поддается софизмам ближайших
практических соображений, которая говорит человеку
свое « не могу ». И не потому не могу, что то или другое
полезно или вредно практически, с точки зрения ближай­
шей пользы, а потому, что есть во мне нечто не гнущееся
в эту сторону. /.../
Этого у нас нет или слишком мало.
2 8 д е к а б р я 1 9 1 7 г.

Наконец, « оно » пришло. Полтава три дня пьянствует
и громит винные склады. /.../
— Все наше, — кричат солдаты. — Буржуи попили
довольно. Теперь мы...
При всякой подлости выдвигается этот мотив. /.../
Несомненно, что достаточно было бы вначале не­
много, чтобы остановить погром. Но этого не сделано, как
это бывало и при прежних « царских » погромах. /.../
1918 го д
19 я н в . 1 9 1 8 г. *)
Сплошное скотское пьянство, наконец, прекрати­
лось8). В центре города оно было еще безобразнее. В
думе было решено уничтожить все вино и спирт. /.../
Винные бочки разбивали, вино лилось в погреба /.../
выливалось на улицы или в овраги. Текло по сточным
канавам мимо больницы. Эти « люди » ложились и лака­
ли по-собачьи из канав /.../ Солдаты озлоблены : « наше
народное вино выливают». Ляховича9), энергично распо­
ряжавшегося этим делом, грозят убить.
2 3 я н в а р я 1 9 1 8 г.

Рассказывают следующую характерную сценку : при­
ходит наниматься в красную гвардию человек. Ему гово­
рят :
— Вы, товарищ, значит, знаете нашу платформу?
— Та знаю : 15 рублей в сутки.
*) Здесь и далее по новому стилю.

380

25 я н в а р я 1 9 1 8 г.

/Красногвардеец, почти мальчик, из петербургских
фабричных/
— Что ж, — говорит мальчишка, как будто оправды­
ваясь, — фабрика закрылась, есть нечего, а тут плотят...
« Платформа » 15 карбованцев в сутки, — очевидно,
самая понятная, способная восстановить дисциплину, раз­
рушенную всякими « приказами № 1-й » 10)...
/В Петербурге убиты Шингарев и Кокошкини)/
только потому, что они кадеты... /.../ Низкое науськива­
ние на буржуазию, в котором повинны не одни больше­
вики, — приносит свои плоды...
2 8 я н в . 1 9 1 8 г.

Из Питера получено известие (с оказией) и, кроме
того, напечатано в харьковской « Земле и Воле » 12). В
лазарет ворвались « неизвестные » и убили ночью Шингарева и Кокошкина. Два чистых и умных человека,
очень много сделавших для русской свободы...
б ф е в р . 1 9 1 8 г.
Мирная манифестация за Учредительное собрание
5 января расстреляна большевиками 13). /.../
Одному латышу-красногвардейцу сказали :
— Зачем вы убиваете рабочих?
— Рабочим было приказано сидеть дома.
— Так же было « приказано » и 9 января.
21 ф е в р а л я 1 9 1 8 г.

/Банковский служащий с радостью сообщил Авдотье
Семеновне14), что австрийцы потребовали от большевиков
в 10-дневный срок очистить Украину./
Но во мне повернулось больное сердце : вот оно, на­
стоящее мазепинство ! Россия беспомощна, и Украина
будет кромсать ее вместе с австрияком. Теперь они, ко­
нечно, разинут рот уже и на Одессу...
19 м а р т а 1 9 1 8 г.

Немцы заняли Киев, движутся к Полтаве. /...Одна
знакомая/ приехала из Киева в аккуратно составленном и
аккуратно вышедшем поезде. Стоило прийти немцам, и
русские поезда пошли, как следует. Доехала до Ромодана.
Полторы версты пешком, а там опять теплушка, опять
грязь, разбитые окна, давка, безбилетные солдаты, отвра­
381

тительный беспорядок. И этому народу, не умеющему
пустить поезда, внушили, что он способен пустить всю
европейскую жизнь по социалистическим рельсам. Иди­
отство... Кровавое и безумное. /.../
/.../ Все это /убийства, грабежи/ вызывает глухую
вражду в населении, — не против большевистских про­
грамм, — в этом отношении масса пожалуй, не прочь от
большевизма, — но против данного бытового явления.
Большевик — это наглый « начальник », повелевающий,
обыскивающий, реквизирующий, часто грабящий и рас­
стреливающий без суда и формальностей. У нас теперь
тоже хвосты у хлеба. Стоят люди целые часы, зябнут,
нервничают. Вдруг выдача приостанавливается. Подъ­
ехал автомобиль с большевиками. Им выдают без очере­
ди, и они уезжают, нагрузив автомобиль доверху...
2 4 м а р т а 1 9 1 8 г.

Самая глупая теперь позиция этих анти-оборонцев,
так называемых (неправильно) « интернационалистов ».
Самый талантливый из них Мартов15). Теперь громит
большевиков за тягостный и позорный мир. Но еще не­
давно восставал против «оборонцев» и «соглашателей»,
как будто можно было защитить Россию иначе, как
дружным сплочением всех на защиту отечества ! Вели­
кую задачу защиты родины они сделали задачей узко­
партийной. Внушили народу, что война дело исключи­
тельно капиталистов и буржуев, а для рабочего народа
она безразлична. Теперь, оказывается, небезразлична...
И они винят одних большевиков, когда и для них кличка
оборонцев была позорной.
2 5 м а р т а 1 9 1 8 г.

За ночь ограблено 6 магазинов. Днем разгромы про­
должаются. Идет стрельба. Грабят и громят красногвар­
дейцы и хулиганы. /.../
Часов с 2-3-х большевистскому начальству удалось
удалить орду грабителей. У вокзалов поставлены силь­
ные заставы. /.../
Эвакуируются лишь по одному направлению, — на
Лозовую. Беспорядочная орда, грозя расстрелами, вы­
нуждает железнодорожников пускать поезда без очереди
и без «отходов». От этого произошло крушение, к сча­
стью, в таком месте, что можно было скоро очистить
путь...
382

2 8 м а р т а 1 9 1 8 г.

/Разговор в « юридической секции » штаба/ Великая
народная революция считает человеческую жизнь свя­
щенной... Она преследует великие цели, но к ней прима­
залось много людей, не понимающих ее и т. д. Мне при­
помнились сцены из Вальтера Скотта : индепендентские
воины-проповедники также любили поговорить, также
легко вдохновлялись красноречием, хотя и другого ха­
рактера. Там тон был божественный, тут — фразеология
социализма. И часто много искренности личной, и масса
лицемерия в общем16).
2 9 и 3 0 м а р т а 1 9 1 8 г.
Немцы и гайдамаки вступили в город. Пули залетают
издалека и на нашу улицу. Пролетают ядра и рвутся над
городом. Большевики, застигнутые еще на вокзале, об­
стреливают город. Зачем ? /.../ В этом — весь больше­
визм. Все небольшевистское — враги. Весь остальной
народ — для них ничто. /.../
Начинаются безобразия и с другой стороны : хватают
подозреваемых в большевизме, по указаниям каких-то
мерзавцев-доносчиков, заводят в дворы и расстреливают.
По другим рассказам приводят в юнкерское училище,
Страшно избивают нагайками и потом убивают... Изби­
вать перед казнью могут только истые звери...
31 м а рт а 1 9 1 8 г.

Среди гайдамаков рядовых оказывается много рус­
ских и украинцев-офицеров. /.../ Большевистский идио­
тизм погнал их в эти ряды из простого чувства самосо­
хранения...
3

а п р . 1 9 1 8 г.

/Какой-то офицер-украинец принес в редакцию « От­
вет украинского офицера на письмо В.Г. Короленко » 17),
озаглавленный: «Стыдно и нам»./ «Верьте, Владимир
Галактионович, что мы понимаем всю тяжесть Вашего
справедливого обвинения », но автор верит также, что и
я пойму « тот ужас безысходный, те муки безотчетные,
которые свободолюбцев и идеалистов сделали убийцами и
дикими мстителями ».
Письмо производит впечатление искренности. Несо­
мненно, большевистские подстрекательства первые поро­
383

дили зверства дикой толпы над « буржуазией». Но звер­
ства, хотя бы ответные, — все-таки зверства.
6 а п р . 1 9 1 8 г.

/.../ цепь зверства : злодейство большевистской банды
делает зверем Шаповалов. А злодейства Шаповалов вы­
зывают ответные зверства прежде, быть может, « мяг­
ких » людей из другого лагеря...
9 а п р . 1 9 1 8 г.
Мне попалась старая газетная вырезка из « Русских
Ведомостей » (24 сент. 1917 г., № 218) /об аресте И. Рудзика, соучастника убийства М.Я. Герценштейна/.
Что большевики сделают с этим Рудзиком ? Если бы
Герценштейн дожил до 1917 года, то, вероятно, был бы
убит теми же большевиками вместе с Шингаревым и
Кокошкиным. Гамзеи и Рудзики избавили нынешних
убийц от лишней работы18). Кронштадтские герои, про­
изведшие эти подлые убийства, остались ненаказанны­
ми... Почему же большевикам наказывать Рудзиков ?
13 а п р . 1 9 1 8 г.
Вообще бесчинства немцы производят большие. В
городе держатся прилично. В деревнях же грабят бесце­
ремонно /.../
3 м а я 1 9 1 8 г.

В Киеве переворот. /Провозглашен гетманом ген.
Скоропадский19)/.
6 а в г . 1 9 1 8 г.

Украина и Россия уже отпустили всех пленных. Ав­
стрийцы удержали наших, как рабочий скот, который
загоняют до смерти без соответствующего кормления.
1919

г.

13 м а р т а 1 9 1 9 г.

/«Русское Богатство» в Петербурге разгромлено20)/.
Мы пережили много кризисов при царской власти,
но кое-как жили. Теперь не только закрыли журнал, но
реквизировали бумагу для « коммунистической газеты »
и квартиру, которую и принялись отапливать нашими
384

книгами из склада. Такого кризиса еще не бывало. Боль­
шевики вообще считают свободу печати « либеральным
предрассудком ». Вся независимая печать закрыта сплошь.
Положение такое, как если бы были закрыты все газеты
при прежнем режиме, кроме « Правительственного Вест­
ника », губернских ведомостей, да еще « Моек. Ведомо­
стей » и « Русского Знамени » 21).
16 м а р т а 1 9 1 9 г.

/В чрезвычайке много дел/ И плодят еще больше.
Свойство всякой « охранки » — неизбежно плодить безот­
ветственно глупые дела. Революционная охранка ничем
не отличается от жандармской. Прежде была в ходу « не­
благонадежность ». Теперь — «контрреволюционность»!
2 7 м ар т а 1 9 1 9 г.

/Бандиты/ безнаказанно вырезали целую семью ев­
реев, в том числе детей 4-5 лет. Рассказывала мне жен­
щина, как их несли убитых на носилках и плакала : « все
ж таки люде... Та ще мал и дгги ». О таких вещах слы­
шишь почти каждый день. /.../ У стоявших здесь боль­
шевистских команд до сих пор установились удивитель­
ные отношения с разбойниками. Идет еврей. Его встре­
чают два солдата и требуют, чтобы он шел с ними в
чрезвычайку. Он идет, но видит, что они зачем-то ведут
его в противоположном направлении. Он отказывается
идти. У него забирают часы и кошелек, но все-таки ведут
туда же. Встречается какой-то военный пост. Он вбегает
туда и говорит, что его арестовали без мандата и огра­
били. Один из сопровождающих ушел. Другой входит за
ним. Постовой говорит просто, как знакомому :
— Гришка, отдай сейчас !..
Тот отдает, и этим дело кончается. Благодушие по­
стового простирается до того, что он дает провожатого,
чтобы беднягу где-нибудь все-таки не пристрелили.
2 9 м а р т а 1 9 1 9 г.
Вчера прибежала жена Вас. Алексеевича Муромцева,
главноуправляющего кочубеевских имений. Он с утра
ушел и домой не возвращался /.../ В семье отчаяние.
«Папу выбросили на свалку», — говорит сынишка. На
свалке порой находят раздетые трупы. Дети знают об
этом. /.../
Муромцев — бывший петровец22), человек очень

385

порядочный. В 1905 году сумел хорошо уладить отноше­
ния с крестьянами. Губернатор Урусов23) вызывал его к
себе и угрожал. — Почему вы не вызываете войска ? —
Да у нас все спокойно. — Да, но это потому, что вы
делаете непозволительные уступки. Другие помещики
жалуются. — Уступки сделаны с согласия владельца...
/.../ Я с тревогой отправляюсь в чрезвычайку. /.../
Муромцев оказывается у них. /.../ Барсуков /председа­
тель/ говорит, что он не знает еще, в чем дело, но арест
произведен по заявлению одного « товарища, занимаю­
щего видный пост среди советской власти ». /.../
Когда я говорю /.../, что Ч.К. могу сравнить только
с прежними жандармскими управлениями, если бы им
было предоставлено право казни, то он /тов. председ.
всех чрезвычаек на Украине/ возражает :
— Товарищ Короленко. Но ведь это на благо на­
рода !..
И пытливо смотрит на меня.
3 αηρ. 1 9 1 9 г о д а
Вчера, в 8 часов вечера, вырезана целая семья еврея
Столяревского на Трегубовской улице. /.../
/Бывший матрос хлопочет об арестованном хлеборо­
бе Васильце, 55 лет/, которого держат в чрезвычайке
черт знает за что, несмотря на болезнь. По словам этого
матроса, деревня страшно поправела. /.../ Всем надоело
полное стеснение. Из деревни в деревню ничего нельзя
вывезти. На все нужна бумага, а при выправке ее —
придирки и... древнероссийский всякого режима грабеж.
/.../
В повстанческом движении заметна ненависть к ком­
мунизму и... юдофобство. — « Мы теперь под властью
жидов ». Они не видят, что масса еврейская разных
классов сама стонет под давлением преследования, рекви­
зиций и произвола.
4 а п р . 1 9 1 9 г.

/.../ « Товарищ Роза » — следователь. Это молодая
девушка, еврейка. /.../ Спускаясь по лестнице, встречаю
целый хвост посетительниц. Они подымаются к « това­
рищу Розе » за пропусками на свидание. Среди них узнаю
и крестьянок, идущих к мужьям-хлеборобам, и «дам».
/.../
Наташ а24) провожала меня во второй раз и дожида­
386

лась у входа в чрезвычайку. Среди ожидавших ропот :
« Держат невинных и нет доступа ». Красноармейцы
вступают в спор. Две девушки, по виду швейки или мо­
дистки, говорят особенно резко :
— Держат невинных, а вот около нас живут сво­
бодно заведомые воры. Мы скажем это кому угодно.
Их арестуют... « Агитация против советской власти ».
5 а п р . 1 9 1 9 г.
Вчера25) Конст. Ив. Ляховича исключили из Испол­
нит. комитета (куда он был выбран железнодорожниками)
за речь в револ. совете. Это даже не публичное высту­
пление, а речь им же, в закрытом заседании.
« Говорите нам только приятное »...
10 а п р . 1 9 1 9 г.

Третьего дня опять вырезали семью : еврея, его жену
и дочь. При этом принесли с собой водку и, зарезав еврея,
кутили и насиловали жену и дочь, которых зарезали
после изнасилования. Это продолжалось до 6-ти часов
утра. Уже засветло ушли спокойнейшим образом и не
разысканы.
Можно бы возразить, что и бандитов следует судить
и что тут важна не гроза бессудности, а то, чтобы уси­
лить борьбу с ними. Пока чрезвычайка озабочена ста­
рьем, бывшими генералами, как Бураго, и расстреливанием Шкурупиевых-землеробов, обезоруженный обыва­
тель отдан на жертву разбойникам. Но против смертной
казни таких зверей — даже я не возражаю, раз они пой­
маны, что бывает редко.
13 а п р . 1 9 1 9 г.

С утра пришли 4 женщины из Васильцовской воло­
сти. Матери, жены арестованных чрезвычайкой /.../ Про­
шли, бедняги, 40 верст пешком. Устали. /.../ Начинаются
полевые работы. Семьям грозит нищета... И едва ли мы
можем помочь. /.../
2 9 а п р . 1 9 1 9 г.

23
апреля вечером приехала Дуня из Одессы. Расска­
зывает о безобразиях, которые происходили в Одессе при
добровольцах и союзниках. В Одессу съехалось все де­
нежное и, наряду с большой нуждой, — царит безумная
роскошь. Тут собрались реакционеры со всей России. /.../
387

Происходили расстрелы (это, кажется, всюду одинаково),
происходили оргии наряду с нуждой, вообще Одесса дала
зрелище изнанки капитализма, для многих неглубоко
думающих людей составляющую всю его сущность. /.../
Полное озверение. И каждая сторона обвиняет в зверстве
других. Добровольцы — большевиков. Большевики —
добровольцев... Но озверение проникло всюду.
13 м а я 1 9 1 9 г.
События опять опережают мой дневник. Я записал
не все, что хотелось записать, а уже горизонт меняется.
/.../
Большевизм на Украине уже изжил себя. « Комуния » встречает всюду ненависть. /.../ Солдаты резонно
указывают на то, с чего начинал сам большевизм : им
надоело воевать, а тут недавно Раковский2526) произнес
речь о том, что Украина объявляет войну Румынии, что­
бы подать помощь « советской Венгрии и укрепить миро­
вую революцию » ! Теперь солдаты отвечают, что более
воевать не желают. С них достаточно защищать свою
сторону.
2 4 м а я 1 9 1 9 г.

Сегодня в « Известиях » /полтавских/ помещен очень
бледный отчет о заседании « окружного революционного
трибунала » по делу о « сотрудниках Полтавской чрез­
вычайной комиссии ». /.../ Отчет составлен бледно и сухо.
Но Прасковья Семеновна27), бывшая на суде, говорит,
что было много ярких эпизодов /О взятках/.
Все дело — позорное для чрезвычайки, но впечатле­
ние какое-то неясное и путаное. Чувствуется гнусность,
но какая-то вуалированная. /Двое приговорены к 5 и 3
годам тюрьмы «условно», двое оправданы. Продолжение
отчета не печаталось/.
25 м а я 1 9 1 9 г.

/К.И. Ляхович/ пришел в жилищный отдел. Там за­
стает картину : какой-то « товарищ » требует реквизиро­
вать комнату для одной коммунистки. Тут же хозяин
квартиры и претендентка-коммунистка. Это старая ев­
рейка совершенно ветхо-заветного вида /.../. Она сидит и
смотрит своими, как выражается рассказчик, « кислыми »
глазами на старания своего «товарища по партии». Зага388

рову /зав. жил. отделом/ надоела уже возня с реквизи­
циями, и он довольно грубо отвечает :
— Ну ее к черту ! Пусть ищет сама !
— Но, товарищ... Согласитесь... ведь это коммунист­
ка...
Старая еврейка всем своим видом старается подтвер­
дить свою принадлежность к партии... Загаров сдается и
так же решительно накидывается на злополучного хо­
зяина квартиры. « Коммунистка » водворяется револю­
ционным путем в чужую квартиру и семью.
« Мой дом — моя крепость », — говорит англичанин.
Для русского теперь нет неприкосновенности своего оча­
га, особенно, если он «буржуй». Нет ничего безобразнее
этой оргии реквизиций. При этом у нас в этом, как и ни в
чем, нет меры. « Учреждения » то и дело реквизируют и
то и дело меняют квартиры. Загадят одну — берут дру­
гую. « Уплотнение » тоже сомнительно : часто выдворяют
целые большие семьи и вселяют небольшую семью совет­
ских служащих.
2 3 и ю н я 1 9 1 9 г.

/Разговор с Долгополовым, председателем Ч .К ./28)
Но эти простые соображения не приходят в голову
Долгополову. Признался — и кончено ! Самые простей­
шие понятия о следствии и правосудии отсутствуют у
этих людей, поставленных игрою жестоких российских
судеб к делу следствия и правосудия. Товарищ Роза,
девушка из швеек, /.../ на упрек Прасковьи Семеновны,
что она запугивает допрашиваемых расстрелом, отвечает
в простоте сердечной : « А если они не признаются ?.. »
Как-то на днях я стоял, ожидая кого-то, на площадке
лестницы в чрезвычайке. Тут же встретились два моло­
дых человека : оба еще очень юные, оба сухощавые, у
одного лицо особенно сухое и неприятное.
— А знаешь, — сказал один из них другому, — мне
так и не удалось докачать своего... Того, о котором я
говорил.
— Ну-у?.. А мой, брат, уже докачался.
Сильно подозреваю, что речь шла о пытках при до­
просе. Это так просто : не признаются — надо « дока­
чать ». Революция чрезвычаек сразу подвинула нас на
столетия назад в отношении отправления правосудия. О
том, что провокация гнусность, приходится толковать
порой безуспешно. Запуганная масса, конечно, дала мно­
389

гих, которые боятся всякой вооруженной власти и готовы
прикинуться ее приверженцами.
2 4 и ю н я 1 9 1 9 г.

В чрезвычайке творятся необыкновенные мерзости.
Провокационное дело Храневич дает простор для них в
особенности. /.../ (Арестованных молодых девушек запу­
гивают и делают им гнусные предложения). Действует
особенно какой-то пожилой человек. /.../ Он сменяет свои
гнусные подступы запугиванием расстрелом.
2 5 и ю н я 1 9 1 9 г.
L . J Сидевшая с

ней /Храневич/ вместе Высоцкая со­
общает, что она совсем лишилась сна из-за этих ночных
допросов и гнусных приставаний.
2 6 и ю н я 1 9 1 9 г.

/.../ арестовали мать и сестру бежавшего Пигуренко,
« как заложниц ». Кроме того, им принесла пищу Марья
Захаровна Олеховская. Ее тоже арестовали. У нее на
квартире осталась девочка двух лет.
2 9 и ю н я 1 9 1 9 г.
/В полтавских « Известиях » 22 июня появилась ста­
тья Пятакова29) « Да здравствует красный террор »/ Я
решил напечатать возражение. Других газет нет, кроме
большевистских. Как-то редактор /.../ приходил ко мне и
просил писать у них. Они имеют в виду разоблачать
« непорядки и отрицательные стороны »... /Через два дня
в газете появляется статья, но не Короленко, а Жарновецкого30)/. Автор, третируя меня /.../, сообщает, что
контрреволюционеры присылают им свои статьи, требуя
их напечатания, тогда как советская власть считает это
излишним и т. д. Затем из моей статьи приводятся крат­
кие произвольные выдержки и великолепный Жарновецкий победоносно сообщает мне, что по прочтении моей
статьи он еще с большим убеждением и горячностью вос­
клицает : « Да здравствует красный террор » !
Очевидно, большевики, даже литературные, отбро­
сили всякое представление о литературной порядочности
и такой полемический прием не конфузит этих людей. Я
написал краткое письмо в редакцию, где рассказываю
эту историю и снимаю с себя ответственность перед чи­
тателями за то употребление, которое Жарновецкий сде­

390

лал из моей статьи. Я писал ее не для Жарновецкого, а
для читателей. Но редакция скрыла ее от читателей,
предоставив ее Жарновецкому для его полемических
целей. Пишу кроме того, что не верю теперь в возмож­
ность помещения и этого письма, но пишу его, « чтобы
дойти в этом инциденте до конца ». /письмо в газете
напечатано не было./
/.../ Третьего дня собрание Политического Красного
Креста было оцеплено и у всех произведен обыск, в том
числе и у Пашеньки. /.../ /Член Ч.К. говорил Короленко/,
что они убеждены, что под флагом Красного Креста со­
брались противники советской власти. Мне, кажется,
удалось его разуверить в этом : политический Красный
Крест, который теперь заступается перед большевиками
за их противников и за нейтральных, — через несколько
дней, быть может, вместе с событиями переменит фронт
и будет защищать интересы арестованных большевиков.
Разговор происходил в довольно людной канцелярии.
Кругом толпились и прислушивались с видимым и понят­
ным интересом мелкие служащие и пришедшие в штаб
по делам красноармейцы.
2 и ю л я 1 9 1 9 г.

Говорили, что у большевиков дела поправляются. /.../
Ко мне явилась сегодня жена Плевако. Мужа, отпущен­
ного вчера, арестовали опять. Ей сказали, что военно­
революционный трибунал будет заседать сегодня. Отка­
зываются вызвать свидетелей. /.../ Я обращаюсь к Сметаничу 31) : это значит, большая вероятность осудить невин­
ного. А ведь вы знаете старое правило : лучше оправдать
10 виновных, чем осудить одного невинного.
— При классовой борьбе мы этого не признаем. Мы
считаем, что наоборот.
/.../ Несколько минут назад он же говорил, что бан­
дитизм « для нас » не опасен, он не идет против советской
власти... /.../Он говорит еще о том, что нельзя теперь
оставаться нейтральным /.../. Когда бывало, чтобы дети
сходили с ума. А он знает случай, когда с ума сходили
8-летние мальчики... Я отвечаю, что сходить с ума дети,
конечно, теперь могут, но это не значит, что они также
могут разбираться в партиях. А что могут быть нейтраль­
ные, — так вот вам : я нейтральный. Он выражает недо­
верие : я ближе к ним, чем к деникинцам.
391

10 и ю л я 1 9 1 9 г.

/Разговор с пред. Ч.К. Долгополовым/ Кажется, на
сей раз наткнулся на вполне искреннего человека. Гово­
рили и ранее, что он человек мягкий по натуре и по вре­
менам хватается за голову от того, что делается кругом.
/.../
— Теперь приходится делать много жестокостей... Но
когда мы победим... Отец Короленко ! Вы ведь слыхали
что-нибудь о коммунизме ?
— Вы еще не родились, когда я читал и знал о ком­
мунизме.
— Ну, я простой человек. Признаться, я ничего не
читал о коммунизме. Но знаю, что дело идет о том, чтобы
не было денег. В России уже денег и нет... Всякий тру­
дящийся получает карточку : работал столько-то часов...
Ему нужно платье. Идет в магазин, дает свою карточку.
Ему дают платье, которое стоит столько-то часов рабо­
ты...
— Приходит в магазин, а ему говорят, что платья нет
и в помине...
— Нет, так нет для всех... А есть, так его получает
трудящийся. Все равно, над чем бы он ни работал. Ум­
ственный труд тоже будет вознагражден... все равно. Ах,
знаете, отец Короленко ! Когда я рассказывал о комму­
низме в одном собрании... А там был священник... То он
встал и крикнул : если вам это удастся сделать, то я
брошу священство и пойду к вам...
На лице Долгополова лежит отпечаток какого-то
умиления. Я вспоминаю, что чрезвычайка уже при нем
расстреливала и покушалась расстреливать без всякого
суда... Вспоминаю и о том, что он хватается за голову...
Хватается за голову, а все-таки подписывает приговоры.
Кажется, я действительно на этот раз видел человека,
искренно верующего, что в России уже положено начало
райской жизни. Он и не подозревает, что идея прудоновского банка с трудовыми эквивалентами жестоко высме­
яна самим Марксом...
20 и ю л я 1919 г .

Расстрелы учащаются. Опять расстреливают без суда
/.../

/.../ Киевские « Известия » то и дело печатают длин­
ные кровавые списки расстрелянных без всяких дей­
ствительных оснований. Все эти списки окрашиваются
392

для меня и для многих благородным именем Вл. Павл.
Науменка32), погибшего от этого кровавого безумия !
21 и ю л я 1 9 1 9 г.

/В киевских « Известиях » напечатана статья « Будем
беспощадны »/ /.../ Это чудовищное рассуждение, ставя­
щее на место объективных признаков преступления пси­
хологию и чтение в сердцах, напечатано в официальном
органе украинской советской власти. Это попытка /.../
обосновать красный террор. !... Статья/ заканчивается
прямым призывом к доносам.
2 2 и ю л я 1 9 1 9 г.

Опять заговорили об эвакуации. /.../
2 7 и ю л я 1 9 1 9 г.

В городе все в движении. Целые обозы двигаются на
вокзал. Увозят все, что можно. Из дома Сияльского33),
реквизированного под какой-то отряд, везут всю мебель.
Конечно, не для того, чтобы эвакуировать; все это рас­
продается на вокзале. Идет просто грабеж.
2 8 и ю л я 1 9 1 9 г.

Ездил с Константином Ивановичем (и Наташей) в
исполнительный комитет и на вокзал. Известия тревож­
ные : большевики арестуют и берут с собой заложников.
/.../
/В исполкоме/ Застаем Алексеева34). Вид у него
утомленный. Суета страшная. То и дело входят с спеш­
ными делами, то и дело трещит телефон. /.../ нужно
подписать приказ об освобождении 150 красноармейцев...
/.../ Оставить их в тюрьме, — деникинцы расстреляют.
Судить некогда. Алексеев после короткого размышления
подписывает. А я думаю : сколько тут прямых разбойни­
ков, и нет ли среди них известного мне Гудзя. /.../ Про­
щаемся. — «Не поминайте нас лихом », — говорит Алек­
сеев немного растроганным голосом. Я должен признать,
что он все-таки действовал в сторону человечности.На
лестнице встречаю Сметанича. Озабочен /.../, семья его
остается здесь... Теперь нам же предстоит задача — охра­
нять семьи многих большевиков от деникинских эксцес­
сов.
Выходим. Оказывается, какой-то « товарищ » захва­
тил нашу лошадь, чтобы перевезти свои вещи. Через
393

некоторое время приезжает. Вся пролетка загружена бес­
порядочно набросанными вещами : тут пиджаки, штаны,
пальто. У крыльца множество красноармейцев : они не
стесняясь говорят, что это, наверное, вещи, отнятые у
буржуев... /.../
На вокзале долго ходим, разыскивая особый отдел.
/.../Находим, наконец, человека, который может нам объ­
яснить об арестованных /.../ /Их отправили/ при штабе
Егорова35). Хоть это дает надежду, что их по дороге не
расстреляют.
/Вечером в Полтаву вступили деникинцы/.
2 9 и ю л я 1 9 1 9 г.

Я проснулся рано и открыл окно... Тихо. Мимо едет
повозка. В ней люди в шапках вроде папах. Везут какието вещи. Открываю дверь и выхожу на улицу. Подходят
высокий еврей и еврейка. Их уже ограбили. В повозке,
оказывается, тоже везли награбленное.
Грабеж, по-видимому, без убийств, идет в разных ме­
стах по всему городу. /.../
31 и ю л я 1 9 1 9 г.

Эти дни прошли в сплошном грабеже. /.../
Начались подлые бессудные расстрелы. /.../
/.../ награбленные вещи продаются тут же, на ули­
цах, и подлые элементы населения принимают в этом
участие. Мальчишки указывают грабителям жилища
евреев и сами тащат, что попало. В покупке награблен­
ного участвуют « порядочно одетые люди ». /.../
Мы идем с Константином Ивановичем в это « осиное
гнездо » /контрразведку деникинцев/ /.../. Тон, господ­
ствующий здесь, преимущественно юдофобский и про­
никнутый мстительностью к большевикам « Мстить, рас­
стреливать, подавлять, устрашать » /.../.
2

август а 1919

/Снова посещение начальника контрразведки полк.
Щучкина/. Я ушел с чувством, что через этого человека
действительно ничего не сделаешь для смягчения дикого
произвола.
5 а в густ а 1919.
/.../ Всякая перемена власти ведет за собой новую
вспышку доносительства. Теперь у нас гуляет лозунг :
394

«Вот комиссар — лови комиссара». /.../. Охочие доноси­
тели, — часто те самые, которые прежде кричали : « Вот
он контрреволюционер », — теперь принялись кричать :
« Вот комиссар » 36).
1 9 2 0

год

3 января.

29 декабря (ст. стиля) прошлого года мы вернулись
из Ш ишак37). /.../ Во время нашего отсутствия в Полтаве
происходили тревожные события : деникинцы бежали в
панике, совершенно так же, как ранее большевики. Не­
вдалеке от нас продвигались какие-то банды. Оказывает­
ся, на сей раз союзниками большевиков были махнов­
ц ы 38). /.../
/.../ Мне противна телячья покорность, с которой кре­
стьянская среда подчиняется подлым насилиям разбой­
ников, которых все знают наперечет. Развился особый
промысел : лопатников. Узнав, что какой-нибудь крестья­
нин продал свинью или корову (это теперь 10-20 тысяч)
они ночью приходят к хате, разбивают окно и суют лопа­
ту : « клади деньги ! »... И кладут... Американцы давно
устроили бы суд Линча. И это достойнее человека, чем
эта телячья покорность, которая только плодит разбои и
безнаказанные убийства. /.../
Смотришь кругом — и не видишь, откуда придет
спасение несчастной страны. Добровольцы /.../ отметили
свое господство, а особенно отступление, сплошной рез­
ней еврейского населения, /.../, которая /.../ должна была
покрыть деникинцев позором в глазах их европейских
благожелателей /.../ . Вообще в этой « партии порядка »
— порядка оказалось гораздо меньше, чем при больше­
виках.
/.../ Вообще теперь на русской почве стоят лицом к
лицу две утопии. Одна желает вернуть старое со всем его
гнусным содержанием. /.../
Утопии реакционной противустоит другая утопия —
большевистского максимализма. Они сразу водворяют
будущий строй на месте капиталистического. Они объ­
явили « власть пролетариата и крестьянства », но это,
конечно, только номинально. Фальсифицируя и насилуя
выборы, они стремятся сделать все декретами и приказа­
ми, то есть приемами мертво бюрократическими. Лозунг
395

привлекает к ним массы, которые склонны в общем
признавать « власть советов ». Но явные неудачи в сози­
дательной работе раздражают большевиков, и они роко­
вым образом переходят к мерам подавления и насилия.
Им приходится вводить социализм без свободы. Они по­
вторяют формулу самодержавия : сначала успокоение,
потом свобода. Они задавили печать и самоуправление
(деникинцы признавали и то, и другое в большей степе­
ни), они чувствуют, что и рабочая среда теперь далеко не
за них, и им роковым образом приходится брести все
глубже и глубже в заливающих их движение волнах на­
силия и себялюбия. Воровство в их учреждениях страш­
ное.
1 0 ф е в р а л я 1 9 2 0 г.

Сегодня открылась « беспартийная конференция ».
Официальная газета делает все, чтобы на эту беспартий­
ную конференцию попали по возможности одни комму­
нисты. В целом ряде статей она обливает ядовитою гря­
зью доноса меньшевиков, которые, по-видимому, имеют
влияние на умы рабочих. По-видимому, многие рабочие
начинают /.../ понимать, что наладить производство на
коммунистических началах не так легко. Уже ранее
мельничные рабочие вели с Дробнисом39) борьбу за то,
чтоб им предоставили самим установить нормальные ус­
ловия с владельцами, отказываясь взять мельницы в
свое заведывание. — « Что мы с ними станем делать ? —
спрашивали они. — Ни зерна, ни кредита для его получе­
ния у нас нет». И они не верят в исполнимость боль­
шевистских обещаний. Для « теоретиков » всемирной ре­
волюции это — вопрос выкладки и теории. Для рабочих
— вопрос существования, и они не желают возложить
себя и свои семьи на алтарь проблематической всемирной
революции.
Теперь то же сказывается у железнодорожных рабо­
чих. Вчера /.../ напечатана статья Козюры40) «Ж елезно­
дорожное болото». Она проникнута мрачной ненавистью
к меньшевикам. !... Статья вызвана/ тем, что у железно­
дорожников коммунисты на беспартийных выборах по­
терпели решительное поражение. /.../
2 2 а п р е л я 1 9 2 0 г.

Проклятие всякой власти, опирающейся на насилие,
в том, что она начинает мыслить установленными шабло­
396

нами. Таков был шаблон о незыблемости самодержавия и
о преданности русского народа царям до степени самоот­
верженного подчинения диктатуре помещиков по приказу
царей. Теперь — такой же шаблон — якобы диктатура
рабочего класса и крестьян, которая сводится на дикта­
туру штыка. И большевистское правительство уверено,
что под этим шаблоном можно проделывать над народом
все, вплоть до прямого захвата плодов кровного труда.
Теперь, по общим отзывам, — две трети земли останется
незасеянной. Мужики сеют лишь для себя, чтобы самим
быть сытыми.
2 м а я 1 9 2 0 г.

Вчера закончилась « трудовая неделя ». Это попытка,
которой тешатся большевики, — наладить труд. В их
газетах то и дело появляются отчеты о « воскресниках »
и о том, что по приказу идет успешная работа41). /.../
3 м а я 1 9 2 0 г.

/Умер Тимирязев/42)
Тимирязев был мой профессор. Это человек замеча­
тельно искренний и прямой. Предполагать в нем страх
или задние мысли невозможно. /.../ Но очевидно, что в
нем произошел довольно крутой перелом, не вяжущийся
с общим представлением об его личности. /.../
Теперь я не могу примирить этого образа настоящего
« интеллигента » с преклонением перед большевизмом, с
его подавлением роли интеллигенции и свободы... Знаю,
во всяком случае, что до конца Тимирязев остался чест­
ным.
12 м а я 1 9 2 0 г.

/.../ Рассказывал еще Л. /Ляхович?/. Происходило
вскрытие сейфов. Рабочий с мозолистыми руками, сле­
сарь, производивший вскрытие, вдруг говорит :
— Вот уже два года я делаю эту работу. Берут иму­
щество буржуазии, — впрочем, я не люблю этого слова...
Скажем, имущих классов. Но я еще не видел, чтобы это
имущество попадало в общую пользу... Вот эти золотые
часы... Они попадут к красной буржуазии... А вот у меня
как были железные часы, так и останутся, да и не надо
мне других... А что теперь уже образуется красная бур­
жуазия, то это верно...
На замечание председателя, что лучше заняться
397

делом и что за такие речи можно ответить, рабочий ска­
зал спокойно :
— Я ничего не боюсь.
31 м а я 1 9 2 0 г.

Голод 1891-1892 года — шутка в сравнении с тем
голодом, который охватил теперь всю Россию. Одно из
непосредственных последствий большевизма — обедне­
ние России интеллигенцией. Одни погибают как инако­
мыслящие, другие — как прямые противники, третьи
просто как «буржуи», четвераые потому, что выбиты из
колей. Эту зиму не переживут очень многие. Кроме голо­
да, нас будет губить еще холод.
7 и ю н я 1 9 2 0 г.
Снаряжается экспедиция в деревню с целью собира­
ния хлеба. Естественный обмен между городом и дерев­
ней прекратился. Город ничего не производит. Иголка
стоит теперь 100, а то и 150 рублей. Понятно, что давать
хлеб, да еще по « твердой цене », у деревни нет никакой
охоты. Вдобавок, свободный ввоз хлеба в город воспре­
щен. Обычный обмен замер, приходится прибегать к
искусственному. Раздаются ожесточенные голоса против
деревни : « Пройти по ней каленым железом ». /.../
8 и ю н я 1 9 2 0 г.

Вчера ко мне явился Луначарский43)/.../
От меня он поехал в город, потом предстоял митинг
в городском театре. В эти часы ко мне явились родствен­
ники приговоренных Чрезвычайкой к казни пяти чело­
век. Имен всех не знаю. Ко мне явились родственники
Аронова и Миркина, двух мельников 44). Их обвиняли в
спекуляции с хлебом. Надо заметить, что назначенные
цены на хлеб совершенно невозможны, и производство
муки пришлось бы прекратить. Впрочем, относительно
Аронова я сам читал заключение следователя, что его
надо отпустить, и нет данных для предания суду. А для
Ч.К. есть данные даже для расстрела.
Я отправился в театр в надежде, что Луначарский
поможет отстоять эти пять жизней. /.../ И Луначарский,
и Иванов (начальник чрезвычайки) уверяли, что эти
пятеро еще не расстреляны, и значит, может итти раз­
говор об отмене приговора. Я успокоился и прослушал
всю лекцию. Луначарский говорит хорошо и, по-види­
398

мому, убежденно. /.../ По словам Луначарского, Россия
теперь держит в руках будущее мира, ключ от всемир­
ного катаклизма. В Европе она владеет сердцами всего
пролетариата, в Азии и колониальних странах она может
поднять азиатские орды лозунгом : « Азия для азиатов »...
Россию поэтому все боятся... Вообще, тон Луначарского
самоуверенный. /.../
Начался и закончился митинг довольно стройным
пением Интернационала. На некоторых молодых лицах
заметны признаки одушевления.
По окончании митинга я уже почти оправился. Ко
мне подошли с предложением сняться на эстраде вместе
с Луначарским, Ивановым, Шумским45) и другими. Во­
ображаю, как коммунистические газеты использовали бы
эту карточку. Я снялся бы с теми самыми лицами, кото­
рые так недавно расстреливали людей по административ­
ным приговорам. Я наотрез отказался.
Затем /.../ я еще раз подошел к Луначарскому, а
затем к Иванову, передал ходатайство рабочих об Аро­
нове и просил, чтобы ради приезда Луначарского они
отложили террористическую бессудную казнь /.../ Если
нужно — пусть судят. /.../
Иванов пробормотал что-то в роде обещания. Это
человек с зловеще бледным лицом, мутным взглядом и
глухой речью. Луначарский подтвердил обещание хода­
тайствовать. /.../ Когда мы с Соней вышли на площадь, в
толпе, очевидно, было известно, зачем я приезжал, и чув­
ствовалось разлитое в ней сочувствие. На многих лицах
была радость при вести о том, что казни не будет. Я
тоже надеялся.
А в это время все пятеро уже были расстреляны. Об
этом я узнал на следующее утро, то есть сегодня, между
прочим, из следующей записки Луначарского :
« Дорогой, бесконечно уважаемый Владимир Галак­
тионович.
Мне ужасно больно, что заявлением мне опоздали. Я,
конечно, сделал бы все, чтобы спасти этих людей уже
ради Вас, но им уже нельзя помочь. Приговор уже при­
веден в исполнение еще до моего приезда. Любящий Вас
Луначарский ».
Я слышал не всю его речь, но после этого эпизода
мне показалось, что в ней было слишком много угроз
красным террором, и сам Луначарский стал производить
не такое благоприятное впечатление.
399

Сегодня с утра опять те же впечатления. Пришел
юноша с матерью. Отца арестовали и, вероятно, расстре­
ляют. /.../ По-видимому, просто казнокрадство. У меня
большое нерасположение заступаться за эту старую (ве­
роятно) интендантскую крысу, но... все-таки это опять
казнь в административном порядке. /.../ Нельзя, чтобы
следственное учреждение постановляло приговоры. Это
азбука правосудия. /.../
Затем пришли две заплаканные девушки. Их отец,
Могилевский, пришел зачем-то на мельницу и там аре­
стован. Боятся расстрела. Пишу Иванову, без особой на­
дежды. /.../
Мне передали отзыв Шумского : напрасно Короленко
беспокоится и расстраивается. Мы наметили план и ис­
полним его. Это — только начало... Значит, нам предстоит
еще целая серия бессмысленных ужасов.
11 и ю н я 1 9 2 0 г.

На следующий день по отъезде Луначарского в га­
зете « Укроста » 46) появилась заметка о его речи на ми­
тинге, в которой сказано : « На митинге присутствовал
В.Г. Короленко, который, подойдя к тов. Луначарскому,
сказал : « Я знал, что советская власть сильна. Прослу­
шав вашу речь, я еще больше убедился в этом ».
Я в тот же день написал следующее опровержение :
« Тов. Редактор. В сегодняшнем номере « Укросты »
приведены якобы мои слова, сказанные после митинга
А.В. Луначарскому. Если уж редакция сочла нужным
приводить мои слова, то прошу изложить их точно, как
они были сказаны. Дело в том, что болезнь решительно
не позволяет мне посещать митинги. На этот раз я от­
ступил от этого общего правила по особому поводу : для
ходатайства перед властями о нескольких жизнях. Был
рад, что при этом случае прослушал хоть одну речь на
митинге, а затем (по закрытии занавеса), обратясь к А.В.
Луначарскому, я сказал буквально следующее :
« Я прослушал всю вашу речь. Она проникнута уве­
ренностью в силе. Но силе свойственна справедливость и
великодушие, а не жестокость. Докажите же в этом
случае, что вы действительно чувствуете себя сильными.
Пусть ваш приезд ознаменуется не актом мести, а актом
милосердия ».
400

Ничего другого я не сказал и перешел к изложению
самого ходатайства.
9 июня 1920 г.
В. Короленко
Когда Авдотья Семеновна повезла в тот же день эту
поправку, ее очень важно принял какой-то « товарищ »
и долго читал письмо. После, кивнув головой, сказал :
хорошо !
— Значит, письмо будет напечатано сегодня ?
— Да разве это письмо для печати ?
Он думал, что я послал это для его сведения ! Узнав,
что я требую, чтобы письмо было напечатано, он сказал,
что это должна решить коллегия.
Вчера /.../ в №21 «Укросты» появилась следующая
« поправка » :
« В заметке о митинге в театре в словах В.Г. Коро­
ленко, обращенных к т. Луначарскому, вкралась неточ­
ность. Обращение В.Г. Короленко к тов. Луначарскому
носило частный характер и не касалось политических
вопросов ».
Предпочли, значит, признаться в полнейшей выдум­
ке всего разговора, чем сообщить о казни и моем ходатай­
стве. Почему нет смелости признаться в этом? Иванов,
говорят, в большом затруднении, — как изложить изве­
стие об этой казни для газеты. По-видимому, они созна­
ли, что в этом есть «ошибка». Недели IV2 /полторы/
назад исполком обратился в Ч.К. с предложением освобо­
дить Аронова или передать дело в ревтрибунал. Заклю­
чение Генкина47), заведующего продовольственным де­
лом, было, что Аронов не нарушил никаких декретов. Что
касается Миркина, то он — мелкий лавочник, покупав­
ший на мельнице Аронова муку для своей лавочки. Оче­
видно, казнь вызвана не действительным нарушением и
злостной спекуляцией, а только очень неудачно приме­
ненным желанием навести грозу на буржуазию.
2 5 и ю н я 1 9 2 0 г.

Иванов из Ч.К. ушел и сделан комендантом тюрьмы.
В одном письме, полученном нелегально из тюрьмы и
попавшем ко мне, пишут, что судьбу заключенных,
вплоть до расстрела, решают « трое », « как им подскажет
«революционная совесть». Вызывают жертву «на так
называемый допрос». «Часов в 11 ночи ведут двое под
руки, третий сзади, в погреб и там расправляются. (Это,
кажется, происходит в Ч.К.) Арестованный кричит : « О,
401

товарищи, голубчики... Я ж не виноват, що вы робите !.. »
Тогда задний бьет ручкой револьвера по голове, и крик
смолкает... /.../ Обращение с арестованными отвратитель­
ное : все время слышна площадная отвратительная ру­
гань. /.../. При Шахиджанове были хоть прогулки, а
теперь стал новый комендант Иванов... Не смотрит людям
в глаза. Он сейчас же стал применять другой режим. /.../»
3 0 и ю н я 1 9 2 0 г.
/В московских « Известиях » от 16 июня помещена
заметка « На Украине » (беседа с тов. Луначарским)/
« В Полтаве, — сказал между прочим тов. Луначар­
ский, — я имел длинную политическую беседу с тов. В.Г.
Короленко. Несмотря на некоторые (?!) разногласия, Ко­
роленко резко проводит грань « между джентльменским
— по его словам — поведением Красной армии и разбой­
ничьим поведением деникинцев, которых он наблюдал в
Полтаве ».
Вот что значит интервью. Немного исказит Луна­
чарский, еще больше интервьюер, и получается полная
ложь ! В действительности я говорил следующее : « Боль­
шевики умеют "занимать город". Каждый раз, когда они
входили, быстро прекращались грабежи и неистовства
бандитов. Даже в последний раз, когда им предшество­
вали шайки настоящих бандитов, они скоро возобновили
порядок, тогда как деникинцы открыто грабили еврей­
ское население три дня. Но затем, когда начинает дей­
ствовать большевистский режим, с чрезвычайками, арес­
тами и бессудными расстрелами, — это впечатление скоро
заменяется ненавистью населения и ожиданием новой
перемены ».
И это превратилось в « джентльменство ». Джентль­
менство людей, расстреливающих без суда своих ближ­
них !
2 6 и ю л я 1 9 2 0 г.

Ко мне пришла молодая женщина с расстроенным
лицом. /.../ Её арестовали 21-го июля. Она заявила, что
у нее очень болен маленький ребенок, и ей необходимо
быть при нем. «Вы можете отдать его в приют». На
следующий день позвали к допросу. Следователь (Соко­
лов) спросил у нее, что она делала во время гетманщины.
Она ответила. « А в каких отношениях Вы были с некиим Игнатьевым ?» — « Да это мой муж... Во время
402

гетмана он был арестован по обвинению в заговоре про­
тив гетманской власти». Следователь приятно удивлен.
« В таком случае Вы свободны ». Но после этого ее дер­
жат еще два дня ! Когда отпустили, она бежит домой и —
застает своего ребенка уже на столе ! /.../
Все жандармы в мире одинаковы ! Пожалуй, тепе­
решние бывают и похуже.
1 0 а в г у с т а 1 9 2 0 г.

Много дней пропустил. Утомляет это однообразие
мрачных впечатлений. /.../
/У Короленко пилил дрова один человек/. Он расска­
зывал следующую /.../ историю. Шел с знакомым где-то
на окраине города, ночью. Видят, что подъезжает автомо­
биль. Выходят люди. Спутник говорит ему, что это при­
везли расстреливать. Вывели человек около 60 /.../. Это
даже показалось мне маловероятным. Затем посадили на
скамью, окружили милицией или красноармейцами. По­
том один человек подходил к каждому и стрелял в заты­
лок. Всю эту сцену они видели, спрятавшись в овраге
где-то на Кобелякской улице. Трудно поверить, но —
чего теперь не бывает, тем более, что и из другого источ­
ника я слышал, что красноармейцы отказываются рас­
стреливать, и эту функцию исполняет один палач, член
Ч.К. /.../
Недели IV2 назад у печатников произошло довольно
бурное заседание : одного печатника, члена профессио­
нального союза, расстреляли по решению коллегии Ч.К.
будто бы за взяточничество48). Когда об этом заговорили,
собрание пришло в сильное возбуждение и вынесло про­
тест. После этого в местных газетах стали писать о
« желтых печатниках » 49). А еще через некоторое время
возник вопрос о пайках. Печатники недовольны своими
пайками, а тут вдобавок, им раздали колбасу совершенно
гнилую. Наборщики грозят забастовкой, и на собрании
опять произошли бурные сцены. Особенно горячился
Иван Вас. Навроцкий, хромой наборщик, которого я пом­
ню еще по 1905 году. Человек горячего темперамента, и
тогда он был выслан в Вологду и после в Усть-Сысольск.
Во всяком случае человек, настроенный революционно.
В речи он наговорил много резкостей. Коммунистам не
дали говорить и т. д.
Вчера ко мне явились двое юношей, довольно интел­
лигентного вида, — сыновья Навроцкого. Оказалось, что
403

Навроцкий арестован Чрезв. Ком., и семья боится, что
его расстреляют. А сегодня утром у меня была Прасковья
Семеновна и передала, что встретила Ивасенка50), играю­
щего у большевиков довольно видную роль, и он тоже
считает этот исход довольно вероятным. По этому поводу
я написал с своей стороны заявление, которое она, в
качестве председательницы политического Красного кре­
ста, снесла в Ч.К. Поможет ли — не знаю. Говорят,
Навроцкий наговорил много резкостей и предвещал паде­
ние советской власти. Теперь печатники запуганы, и
сыновья говорили мне, что никто за отца не заступается.
Все боятся. Значит, «порядок восстановлен». Газеты со­
общают, что проф. союз печатников распущен. Они объ­
явлены контрреволюционерами, собираться им запреще­
но, другим проф. союзам запрещено возбуждать вопрос
об их праве... Одним словом, диктатор-пролетариат усми­
ряется весьма успешно и приводится в повиновение. /.../
Интересно, что более всего эта оппозиция проявля­
ется среди печатников. Печатники объявлены желтыми,
и их усмиряли уже в разных городах 51). В « Правде » (от
29 июля, № 140) напечатана заметка : « Дорогу красным
печатникам » : « Мы, печатники 29-й типографии /.../ на
общем собрании 25 июня единогласно постановили : клеймим презрением изменников революции и врагов рабочекрестьянского правительства в лице желтого правления
союза печатников /.../ Мы одобряем тактику фракции
коммунистов, выразившуюся в разгоне этой желтой бан­
ды, намеревавшейся нанести удар в спину нашей до­
блестной Красной армии, отбивающей бешеные атаки
польской шляхты и баронов Врангеля. Мы требуем уда­
лить негодяев... » и т. д. Эти покорные овечки советской
власти, накидывающиеся на свою же опопзицию, доста­
точно ярко рисуют положение : самостоятельное слово
пролетариата, объявленного диктатором, подавляется
крутыми мерами одной партии. Все низкопоклонное ру­
коплещет этому, все самостоятельное затаивает бессиль­
ную вражду.
18 а в г у с т а 1 9 2 0 г.

/В газ. « Большевик » напечатана статья « Без бур­
жуазных предрассудков »/ « Постановлением ВЦИК об
отмене платы за хлеб уничтожаются последние буржуаз­
ные пережитки. Мы переходим к "натурализации” на­
шего быта. /.../ »
404

Я давно уже думал, что когда-нибудь это должно
быть сделано. /.../ Но как это сделать ? До этого еще
далеко. Прежде всего — уничтожение учета не удастся
или начнутся грандиозные злоупотребления. Во-вторых,
кроме потребления, есть еще производство... Как будет
с платой за хлеб производителям ? Теперь большевизм,
назначая по 4-5 руб. за фунт, делает это искусственно,
насильственно понижая цену хлеба, отнимая хлеб у
крестьянина и возбуждая таким образом страшную не­
нависть.
В идее (далекой) мера правильная, но практически
мне она кажется почти безумной.
21 а в г у с т а 1 9 2 0 г.
Сегодня напечатан длинный список расстрелянных52).
/.../ Не говорится ничего о том, когда состоялся « суд этой
коллегии ». /.../ Невольно приходит в голову, что слух о
32-х, расстрелянных по ошибке, еще до « суда », — имеет
основание. /.../
2 с е н т я б р я 1 9 2 0 г.

Арестуются видные меньшевики./.../ 53).
Шефер (ж.-д. служащий, меньшевик) вчера говорил
мне с грустью, что /.../ уже не один глупенький комму­
низм отрицается в глубине рабочей массы, но, пожалуй,
и самый социализм. /.../ Самодурство большевиков, ничем
не отличающееся от произвола и самодурства царской
власти, а главное — разруха производства, которой не
видно конца, порождающая страдания рабочей массы, —
все это уже посеяло реакцию в довольно еще темной
массе «диктатора пролетариата». /.../
2 9 с е н т я б р я 1 9 2 0 г.

Взаимное исступление доходит до изуверства. Не
очень давно у меня был Раковский /.../. Мне пришлось
много говорить с ним и /.../ я заявлял разные ходатай­
ства за отдельных лиц. Косиор 54) зсе это записывал, и
в результате вчера ко мне пришел д-р Ясинский55),
оправданный несколько дней назад рев. трибуналом. /.../
Между тем Ясинский у ж е б ы л п р и г о в о р е н « ч е к о й » к
р а с с т р е л у . Заседание суда было настоящим торжеством
подсудимых. /.../ Ширшов 56) держал себя на суде чрезвы­
чайно вызывающе и дерзко, отказался, несмотря на слова
председателя, отвечать на вопросы подсудимых, а затем
405

заявил, что он уходит, /.../ что он не признает такого
суда, где подсудимые могут задавать вопросы. /.../ Воз­
вращаюсь к разговору с Раковским и другими. /.../ Все,
даже Раковский, доказывали необходимость таких мер
« самозащиты », и мне едва удалось (кажется, при неко­
тором сочувствии юноши Косиора) добиться обещания,
что расстрел заложников и сжигание сел будут практико­
ваться « с крайней осторожностью ».
Но... вернувшись в Харьков, Раковский /.../ опять не
увидел других средств, кроме жестоких мер. /.../
3 0 с е н т я б р я 1 9 2 0 г.

Сегодня от губчека /.../ напечатан длинный список
расстрелянных. /.../ Тут уже впервые являются расстре­
лянные з а л о ж н и к и 57). /.../
И этими мерами думают ввести социализм ! Слепота,
слепота ! А между тем, они так слепо уверены, что когда
во время приезда Раковского я заговорил о необходимо­
сти свободы и о вреде жестокостей, — то все уверенно и
весело смеялись, как будто я сказал что-то наивное. Да
это и действительно наивность. Один фальшивый шаг
влечет за собой другой, третий. Большевизм сделал уже
столько фальшивых шагов, что ему, пожалуй, нет уже
возврата и приходится идти до конца.
Интересно, что жел.-дор. рабочие на всяком собрании
свищут коммунистам /.../. Но большевики ухитряются
фальсифицировать выборы и держатся пока на этой лжи.
24 н о я б р я 1920 г .

Около двух месяцев ничего не записывал в этом
дневнике. За это время произошли важные события.
Врангель окочательно разбит /.../. Заключен мир с Поль­
шей /.../. Но над этой победой приходится сильно заду­
маться. Она одержана при помощи Махна и анархистов.
/.../ В Харькове открыто существует его штаб (под чер­
ным знаменем). /.../ Теперь махновщина очень популярна
именно этой своей критикой. /.../ « Будем бить белых,
пока не покраснеют. Будем бить и красных, пока не по­
чернеют ». /.../
1 д е к а б р я 1 9 2 0 г.
Внезапная радость. Приехали Наташа, Костя и Соничка58). /.../ /В Крым с большевиками пришли махнов­
цы/ Так как они много помогали против Врангеля, то

406

большевики по какому-то договору, очевидно, неискрен­
нему с обеих сторон, предоставили им значительные
льготы. /.../
12 д е к а б р я 1 9 2 0 г.

Маски сброшены : махновцы и большевики опять
стоят друг против друга открытыми врагами. /.../ В боль­
шевистских газетах пишут, что Махно разбит даже в
Гуляй-Поле59). /.../
2 5 д е к а б р я 1 9 2 0 г.

За это время вошла в употребление еще одна пре­
лесть старого порядка : то и дело от нас высылают в
Харьков, а оттуда в северные губернии. Это возобновле­
ние административной высылки идет, очевидно, по всей
России.
/Советская власть/ не может оградить даже внешнюю
безопасность жителей. Вл. Ив. Яковенко пишет мне, что
в уездах /.../ процветает лопатничество. На хутора прихо­
дят разбойники, разбивают окно и, скрывшись в про­
стенке, суют лопату, грозя вырезать всех, если не поло­
жат им определенную сумму. И порой действительно
вырезают всех, до малых детей включительно. И совет­
ская власть бессильна 60).
3 0 д е к а б р я 1 9 2 0 г.

Сегодня в « Известиях » /... полтавских/ напечатана
« меньшевистская декларация, оглашенная лидером пол­
тавских меньшевиков гр. Ляховичем 19 декабря 1920 г.
в Полтавском совете ». /.../
Ляхович самым оглашением этой декларации создал
себе в городе почетную известность даже среди раньше
его не знавших.
19 2 1

год

2 я н в а р я 1 92 1 г.
В ночь с 31-го на 1 января произошла следующая
характерная « коммунистическая шутка ». В театре про­
исходила встреча нового года. /.../ Около полуночи вдруг
в театр ворвались человек 20 красноармейцев и стали
кого-то разыскивать в толпе. Поймали какого-то обор­

407

ванца и с криками повлекли его на эстраду. /.../ Приста­
вили к стенке, затем произошло приготовление к рас­
стрелу. В публике, среди которой были женщины /.../,
началась паника и, говорят, истерические крики. — В
конце концов это оказалась «милая шутка». Расстрели­
вали « старый год». Из-под лохмотьев оборванца появил­
ся бравый моряк — новый год !!
1 2 я н в а р я 1 9 2 1 г.

/Обыск у соседей. К.И. Ляховича просили присут­
ствовать в качестве понятого/ По его словам, чекисты
вели себя очень деликатно. Прежде это было не так /.../.
Ляхович выразился, что они вели себя, « как прежде
жандармы». /.../
Таким образом, новый строй достиг при обысках
« почти жандармского » совершенства. Но затем — жан­
дармы не имели права расстреливать, а Ч.К. делает это,
не стесняясь никакой судебной процедурой. /.../
6 ф е в р а л я 1 9 2 1 г.

Говорят много и даже пишут в советских газетах о
больших раздорах среди коммунистической партии, кото­
рая разделилась на « троцкистов » и « ленинистов » 61). /.../
Как бы то ни было, а в господствующей партии на­
чинается какое-то движение, то есть жизнь. Казалось
уже, что все застыло в бюрократических формах. А это
была бы настоящая смерть.
14 ф е в р а л я

1921

г.

Мне дали для прочтения листок, озаглавленный :
« Кого треба вибирати до Рад ». /.../ Прямее призыва к
грабежу, повторения « грабь награбленное » трудно себе
представить. /.../
/В комнезамож/62), кроме честных бедняков, вошли
все темные элементы деревни. /.../ Середняк при всяких
разверстках так же прячет хлеб, так же у него находят,
так же карательные отряды грабят его, как и « куркуля »,
и хата середняка так же сгорает, когда выжигают целые
села.
6 м а р т а 1 9 2 1 г.
/В « Каплю Молока » явилась Зайцева, чекистка, и
потребовала немедленно дать ей молока для ее ребенка/

408

На замечание, что для этого нужно разрешение доктора
и нужно об этом заявить накануне, — чекистка стала
грозить Розе /заведующей/ «подвалами». Это показы­
вает, как эти « господа » привыкли обращаться со всеми
не чекистами.
18 м а р т а 1 9 2 1 г.

/Арест К.И. Ляховича/
В эту ночь было много арестов, — меньшевиков, эсэров, синдикалистов и т. д. По-видимому, тревога вызвана
восстанием в Кронштадте63). /.../
17 а п р е л я 1 921 г.

Сегодня хоронили нашего Костю. Он был избран от
рабочих в совет. Это значит « по диктатуре пролетариа­
та », что его могут арестовать за мнения, которые он
выскажет. Так и случилось. /.../
Его очень любили рабочие. Он с ними работал с 1905
года... Хоронить собрался весь город. /.../ Когда шествие
поровнялось с тюрьмой, из нее передали красный флаг
с надписью : погибшему борщ за свободу. Флага никто
не отнимал64) /.../
Мне это тяжелый удар. Мы с ним были дружны. /.../
Незадолго до ареста мы провели таким образом Переяс­
лавское дело о провокации, в котором коммунисты запу­
гивали торговцев, вымогали взятки, потом все-таки аре­
стовывали, причем значительная часть взятого все-таки
прилипала к рукам. Дело это получило, благодаря Косте,
сильную огласку. Затушить его было невозможно. Рев.
Трибунал осудил со всевозможной мягкостью Шарова,
Зайцевых участвовали двое — муж и жена — а судили
только мужа : к смертной казни условно на год ! Теперь
они уже, наверное, смеются над этим приговором. /.../
Да, приговор смешной, а бедный, честный наш Костя
погиб !
2 4 м а я 1 9 2 1 г.

У нас до сих пор живы традиции великой француз­
ской революции /.../ Мы решились приемами революции
XVIII века во Франции произвести социальную револю­
цию. Там был террор /.../ Террора у нас было слишком
достаточно, но террор (как это, впрочем, было и во Фран­
ции) только повредил.
409

25 л а я 1 9 2 1 г.
/Ильинский, защитник в рев. трибунале, человек ум­
ный и порядочный/ рассказывал много интересного. /.../
Он рассказывал о бессилии коммунистического « творче­
ства». Судя по его рассказам (хотя он сам этого не го­
ворит), все это « творчество » — одно лицемерие и в худ­
шем случае — воровство /.../
Настоящая слепота ! Только введение в значительной
степени л и ч н о г о и н т е р е с а может еще нас спасти. Но ком­
мунизм лицемерен до мозга костей. Он уже попал в то
лицемерие, которое погубило старый режим, в лицемерие
официального благополучия. А это признак плохой !
г.
Коммунизм вступает в решительную борьбу с рели­
гией /.../
Я считаю это большой ошибкой. /.../ Дело религий
еще не покончено65).
27 м а я 1921

1 и ю н я 1 92 1 г.

Надвигается, кажется, настоящее бедствие : засуха.
/.../ Коммунисты непоследовательны : то объявляют сво­
боду торговли, то отнимают товары, которые появляются
вследствие этих декретов. /.../
3

и ю л я 1 9 2 1 г.

Любопытно, что слова смертная казнь в большевист­
ском лексиконе не существует. Оно заменяется термином
« высшая мера наказания ». Революция, как известно,
смертную казнь отменила. И никогда не было столько
смертных казней, как теперь66). /.../
/Последняя запись в дневнике/.
Сегодня в № 193 « Коммуниста » напечатана статья
« Самоупразднение Комитета Общественных Деятелей »67)
/.../ Разумеется, весь инцидент рассматривается как « са­
моупразднение ». Комитет обвиняется в желании играть
в политику, а не в желании помогать действительно го­
лодающим. Таким образом, коммунисты еще раз сфаль­
шивили /.../.
31 а в г у с т а 1 9 2 1 г.

410

Примечания

*)

1) Речь идет о наступлении русских войск, успешно начатом
18.06.1917, но закончившемся поражением.

2) Вероятно, имеется в виду обращение Петроградского совета
рабочих и солдатских депутатов от 14.03.1917 к трудящимся всех
воюющих сторон с призывом содействовать заключению всеоб­
щего мира на демократических основах.
3) Насколько нам
один обыск, а не
этому поводу в
« Слово в цепях »

известно, у Г.В. Плеханова был произведен
три. 22.11.1917 В.Г. Короленко опубликовал по
петроградской газете народных социалистов
телеграмму протеста.

4) « Южный край » — ежедневная харьковская газета. Издавалась
с 1880. Закрыта большевиками 9.12.1917.
5) Чернов Виктор Михайлович (1876-1952) — лидер партии социалистов-революционеров. Председатель разогнанного в день
открытия (5.01.1918) Всероссийского Учредительного Собрания. С
1920 — в эмиграции.
Поводом для записи Короленко от 29.11.1917 послужило, ви­
димо, заявление Чернова на IV съезде ПСР 26.11.1917 о том, что
« партия противопоставит физические и революционные силы
попыткам узурпации прав Учредительного Собрания ». (КРАТ­
КИЙ ОТЧЕТ О РАБОТЕ IV СЪЕЗДА ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВРЕВОЛЮЦИОНЕРОВ. Пг., 1917, с. 43). О терроре на съезде прямо
говорил не Чернов, а А.Р. Гоц и др.
в) Луначарский Анатолий Васильевич (1875-1933) — в социалдемократическом движении с 1895. В 1904-1907 и с 1917 — видный
большевик. В 1917-1929 ;— нарком просвещения. 2(15).11.1917 Лу­
начарский подал в отставку в связи с дошедшими до него све­
дениями о разрушении Соборов Кремля во время октябрьских
боев в Москве. После беседы с Лениным 3.11.1917 он изменил свое
решение и остался в СНК. Впоследствии Луначарский вспомиминал, что особенное впечатление на него произвели следующие
слова Ленина : « Как вы можете придавать такое значение тому
или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда
дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем,
который способен создать красоту, безмежно превосходящую
все, о чем могли только мечать в прошлом ». (« Литературное
наследство » т. 80, М., 1971, с. 46).
Ясинский Иероним Иеронимович (1850-1931) — писатель. Ли­
тературную деятельность начал в 1870-х гг. в либеральных и
народнических журналах. С середины 1880-х гг. круто переменил
ориентацию, стал активным сотрудником и редактором ряда
охранительных изданий. В 1917 — едва ли не первый писатель,
« принявший Октябрьскую революцию », вскоре после которой*)

7)

*) Примечания составлены Т. Тилем и В. Рыжовым.

411

вступил в КП. В 1918 — редактор « Красного Огонька », сотруд­
ник Пролеткульта.
Луначарский приветствовал заявление Ясинского о его
желании служить новому строю (см. « Известия ВЦИК и Петросовета » 17.11.1917). Нравственную оценку этому В.Г. Короленко
дал в своей статье ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЕЙ, появившейся
в ряде ведущих русских газет (см. напр. « Русские ведомости »,
3(16).12.1917) и с тех пор не издававшейся. Статья эта вызвала
критику большевистской печати (см. напр. « Правда », 10.12.1917).

8) Понимание текста дневников В.Г. Короленко будет облегчено,
если учесть, кому в тот или иной момент принадлежала власть в
Полтаве. Приводим сводку смены властей в городе в годы Граж­
данской войны : с ноября 1917 по 19.01.1918 — Совет Рабочих и
Солдатских Депутатов (85 социалистов-революционеров, 25 боль­
шевиков, 15 меньшевиков и 60 беспартийных) и Городская Дума;
с 19.01.1918 по 29.03.1918 — « советская власть » — войска, под­
чиняющиеся СНК, под командованием М.А. Муравьева, затем
образован Военно-Революционный Комитет; с 29.03.1918 по 28.04.
1918 — австро-германские части и гайдамаки Центральной Рады;
с 28.04.1918 по 28.11.1918 — войска гетмана Скоропадского ; с 28.11.
1918 по 14.12.1918 — полковник Балбачан (противник Скоропад­
ского); с 14.12.1918 по 19.01.1919 — петлюровцы; с 19.01.1919 по
28.07.1919 — РККА; с 28.07.1919 по 10.12.1919 — Добровольческая
Армия Деникина; с 11.12.1919 — окончательный приход РККА,
Совет рабочих, солдатских и селянских депутатов (большевист­
ский). Следует также иметь в виду, что город и его предместья
кратковременно занимались махновцами, григорьевцами, тютюнниковцами и др.
9) Ляхович Константин Иванович (Костя) (1885-1921) — муж млад­
шей дочери В.Г. Короленко — Натальи Владимировны. С юно­
шеских лет — социал-демократ (меньшевик). Участник револю­
ционных событий 1905 в Полтаве. Продолжал революционную
деятельность после 1905; в 1909 арестован и осужден на вечное
поселение в Воет. Сибирь; в том ж е году бежал из тюремной
больницы и эмигрировал во Францию. С 1917 — лидер полтавских
меньшевиков, редактор « органа объединенных социалистов »
« Свободная мысль » (позднее « Наша мысль », « Вольная мысль »).
В 1917-1918 — гласный Полтавской городской думы. В 1917-1918
и в 1919 — чл. Совета Рабочих Депутатов. В июле 1918 арестован
немецкими оккупационными властями и заключен в концлагерь
в Бяле (Ровенская губ.), откуда освобожден после ноябрьской ре­
волюции в Германии. В 1919 — заведующий Полтавским истори­
ческим архивом. В годы гражданской войны — ближайший по­
мощник В.Г. Короленко в борьбе с произволом всех сменявших
друг друга властей, с декабря 1920 исполнял обязанности его
секретаря. В 1920 вторично избран чл. СРД от железнодорожных
рабочих и служащих; исключен из Совета после того, как 19.12.
1920 огласил на заседании Исполкома декларацию полтавских
меньшевиков с осуждением ликвидации политических свобод,
произвола и бессудных расстрелов. (То ж е произошло и полутора
годами ранее — 15,04.1919). 18.03.1921 Ляхович был одновременно
с другими полтавскими социалистами арестован ЧК; через две
с половиной недели заболел в тюрьме сыпным тифом; за не-

412

сколько дней до смерти освобожден. Скончался 16.04.1921. Его
похороны носили характер грандиозной демонстрации. По слозам
писательницы Т.А. Богданович, близкой семье Короленко и жив­
шей тогда в Полтаве, « таких похорон в ней дс тех пор не
бывало » (« Былое », 1922, № 19, с. 226). В письме своему старому
нижегородскому знакомому С.Д. Протопопову от 14.06.1921 В.Г.
Короленко писал : « ...чувствую, что след (от смерти Ляховича —
Т.Т.) останется на всю жизнь » (« Былое », 1922, № 20, с. 20).
Ю) Имеется в виду Приказ Nq 1 Петроградского Совета рабочих
и солдатских депутатов по гарнизону Петроградского военного
округа от 1.03.1917. Этот приказ, провозгласивший наделение сол­
дат гражданскими правами, в реальной обстановке 1917 привел
к развалу армейской дисциплины. Предназначенный поначалу
только для войск Петроградского военного округа, он быстро рас­
пространил свое влияние на всю армию.
11) Шингарев Андрей Иванович (1868-1918) — видный деятель
левого крыла партии « Народной свободы » (к.-д.) ; с 1895 по 1903
— земский врач, автор нашумевшей книги ВЫМИРАЮЩАЯ ДЕ­
РЕВНЯ (1901), член Государственной Думы И, III и IV созыва.
С мая 1917 — министр финансов Временного правительства.
Кокошкин Федор Федорович (1871-1918) — один из лидеров
партии « Народной свободы », юрист, министр внутренних дел в
первом коалиционном Временном правительстве.
Шингарев и Кокошкин были арестованы в конце ноября 1917
и помещены в Петропавловскую крепость. 6.01.1918 были переве­
дены по болезни в Мариинскую больницу, где находились на
положении заключенных под охраной. На следующий день были
убиты ворвавшимися в больницу матросами. Согласно офици­
альному правительственному сообщению, убийцы были обнару­
жены и арестованы. Суд над ними, однако, не состоялся, и,
насколько известно, они вскоре были освобождены.

12) « Земля и Воля » — ежедневная газета. Издавалась с марта
1917 по март 1918. До января 1918 — орган Харьковского комите­
та ПСР, затем — ПЛСР.
13) Демонстрации в поддержку Учредительного Собрания состоя­
лись 5(18).01.1918 в Москве, Петрограде и др. городах. В Петро­
граде — в демонстрации приняли участие не менее 50-60 тыс.
человек. При столкновениях с отрядами Красной Гвардии и
матросов было убито, по разным сведениям, от 8 до 30 демонстран­
тов. Более 200 — ранено. См. : Н. Огановский. ДНЕВНИК ЧЛЕНА
УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ. - « Голос Минувшего », 1918,
№ 4/6, сс. 156, 160; Н. Рубинштейн. К ИСТОРИИ УЧРЕДИТЕЛЬ­
НОГО СОБРАНИЯ, М.-Л., 1931, с. 117; В.Д. Бонч-Бруевич. СО­
ЗЫВ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ. — В его кн. : ИЗБРАН­
НЫЕ СОЧИНЕНИЯ в 3-х тт., М., 1963, т. 3, с. 127 и др.
il) Короленко Авдотья (Евдокия) Семеновна (Дуня) (1855-1940) —
жена В.Г. Короленко.
15) Мартов (Цедербаум) Юлий Осипович (1873-1923) — один из

413

социал-демократических лидеров. С 1914 — глава меныневиковинтернационалистов. С 1921 — вэмиграции.
16) Целью поездки В.Г. Короленко в штаб 28.3.1918 были хлопоты
о приговоренных к расстрелу крестьянах с. Мачехи. В резуль­
тате его вмешательства арестованные были освобождены.
17) Речь идет об ответе на статью В.Г. Короленко ГРЕХ И СТЫД
об истязаниях, которым подвергались жители Полтавы, аресто­
ванные войсками Центральной Рады (« гайдамаками ») по обви­
нению в большевизме. Об этих истязаниях, происходивших в
эвакуированном в Полтаву Виленском юнкерском училище, ранее
сделал заявление в Городской Думе К.И. Ляхович. Статья В.Г.
Короленко была опубликована в газ. « Свободная мысль » 2.04.
1918. Уже 4.04.1918 газета была по распоряжению военных влас­
тей закрыта, но на следующий день начала вновь выходить под
другим названием.
18) Герценштейн Михаил Яковлевич (1859-1906) — экономист, про­
фессор, чл. 1-й Государственной Думы, к.-д. Автор кадетского
проекта аграрной реформы, представленного на обсуждение
Думы. В.Г. Короленко относился к нему с большой симпатией и
уважением (см. очерки В.Г. Короленко ЗЕМЛИ, ЗЕМЛИ ! —
« Голос Минувшего », 1922, Nq 2, сс. 140-142). Герценштейн был убит
14.01.1906 в Териоках. Убийство было организовано Союзом рус­
ского народа и Московским охранным отделением. Финскими
властями был арестован и судим только непосредственный испол­
нитель — А.В. Поповнев. На требование финских властей, поль­
зовавшихся в соответствии с « Сеймовым Уставом » известной
автономией, о выдаче соучастников убийства (в частности, Рудзика) русские власти ответили отказом. Рудзик и Гамзей (« Гамзей Гамзеевич ») — члены Союза русского народа, соучастники
ряда политических убийств.
19) Скоропадский Павел Петрович (1873-1945) — избран гетманом
Украины на съезде землевладельцев 29.04.1918. Свергнут 14.12.1918.

20) « Русское богатство » — старейший народнический журнал.
Издавался с 1876 в Петербурге. В.Г. Короленко сотрудничал в
нем с 1893 и возглавлял его с 1904. Журнал был закрыт боль­
шевиками в июле 1918. Последний выпуск — JSfe 4/6 за апр.-июнь
1918. В № 7 должно было появиться продолжение ИСТОРИИ
МОЕГО СОВРЕМЕННИКА.
Эта запись в дневнике В.Г. Короленко связана как с только
что полученным из Петрограда известием о реквизиции там
осенью 1918 помещения и бумаги « Русского богатства », так и
с письмом А. В. Пешехонова, который предлагал продолжить
издание журнала в Одессе. Проект Пешехонова не был осу­
ществлен из-за скорого вступления большевиков в Одессу (см.
В.Г. Короленко. ПИСЬМА К А.Г. ГОРНФЕЛЬДУ. Л., 1924, сс. 169170).

21) « Правительственный Вестник » — газета, официальный орган
царского правительства (1869-5.03.1917).
« Московские Ведомости » — газета (1769-27.11.1917). С сере­

414

дины XIX в. (особенно после 1905) — одна из крайне правых рус­
ских газет.
« Русское Знамя » — газета (1905-5.03.1917), орган Союза рус­
ского народа.

22) Петровец — студент Петровско-Разумовской сельскохозяй­
ственной Академии в Москве.
23) Урусов Николай Петрович, князь (1864- после 1917) — с 28.05.
1902 по 17.06.1906 — полтавский губернатор; назначен после
аграрных беспорядков 1902 вместо А.К. Бельгарда, недостаточно
энергично действовавшего при их подавлении. В бытность Уру­
сова полтавским губернатором произошла описанная В.Г. Коро­
ленко « сорочинская трагедия » — волнения в местечке Сорочинцы (18-19.12.1905), вызвавшие « карательную экспедицию » со­
ветника губернского правления Ф.В. Филонова.
24) Короленко-Ляхович Наталья Владимировна (Наташа) (18881950) — младшая дочь В.Г. Короленко.
Решение об исключении меньшевистской фракции из Советов
рабочих депутатов фактически было вынесено 12.04.1919.

25)

26) Раковский Христиан Георгиевич (1873-1941 ?) — видный боль­
шевик. С 1890 принимал участие в социал-демократическом дви­
жении на Балканах (Болгария, Румыния) и в Западной Европе
(Швейцария, Франция). После Октябрьского переворота и во
время Гражданской войны занимал руководящие партийные и
советские посты на Украине (в описываемое время — председа­
тель Совнаркома республики). Позднее направлен на дипломати­
ческую работу в Англию и во Францию. Исключен из партии
XV съездом как участник троцкистской оппозиции (в 1935 вос­
становлен). В 1936 арестован и в 1938 осужден по процессу « пра­
во-троцкистского блока » на 10 лет лишения свободы. Расстрелян
в заключении в 1941.
В.Г. Короленко познакомился с Раковским в Румынии, где
гостил у брата своей жены В.С. Ивановского. В 1917, когда В.С.
Панкратов и Г.А. Алексинский обвинили Раковского в шпионаже
в пользу немцев, В.Г. Короленко выступил на страницах печати
в его защиту (см. « Русские ведомости » от 17.06 и 12.08.1917). В
годы Гражданской войны В.Г. Короленко неоднократно обра­
щался к Раковскому с ходатайствами о судьбах арестованных и
приговоренных к расстрелу.
Ивановская-Волошенко Прасковья Семеновна (Паша, Пашень­
ка) (1853-1935) — сестра жены В.Г. Короленко, участница рево­
люционного движения 1870-х гг., с начала 1880-х гг. — чл. « На­
родной Воли ». В 1882 по « процессу 17-ти народовольцев » при­
говорена к пожизненной каторге, которую отбывала на Каре и
в Акатуе. В 1899 вышла на поселение. В 1903 бежала, вступила в
Боевую Организацию ПСР, участвовала в убийстве Плеве (была
« кухаркой » на конспиративной квартире), после чего эмигриро­
вала. Вернувшись в 1905, приняла участие в Б.О., готовившей
покушение на Великого князя Владимира Александровича, Бу­
лыгина, Трепова и Дурново, вскоре была арестована по доносу
27)

415

провокатора. Освобождена по настоянию Союза Союзов. После
попытки ее ареста в доме В.Г. Короленко в 1907 Ивановская
снова эмигрировала и возвратилась только после новой амнистии
в 1913. С начала I Мировой войны — на фронте в качестве
машинистки при Земском Союзе. С 1917 — товарищ председателя
Полтавского Политического Красного Креста, за несколько ме­
сяцев до смерти Короленко сменила его на посту председателя.
(См. ПАМЯТИ В.Г. КОРОЛЕНКО. /М./ « Задруга », 1922, с. 95 и С.В.
Короленко. КНИГА ОБ ОТЦЕ, Ижевск, 1968, с. 336).
28) Долгополов А. П. — чл. КП с 1916, до Октября — рабочий
железнодорожных мастерских, чл. Полтавского СРД с 1917, в 1919
— председатель Полтавской ГубЧК.
При жизни В.Г. Короленко сменилось несколько председате­
лей ГубЧК. Долгополову предшествовал Барсуков, а после окон­
чательного прихода большевиков к власти этот пост в Полтаве
последовательно занимали : Иванов, Г. Магон и Г. Рудаков. Мы
располагаем данными лишь об одном из них : Магон Генрих
Янович (1892-1937) — уроженец Латвии, чл. КП с 1913. В 1918-22
— на работе в ЧК, возглавлял сперва Донецкую, а потом Пол­
тавскую и Кременчугскую ГубЧК. В последние годы жизни —
начальник черноморского пароходства. Вероятно, арестован и
погиб в заключении.
29) Пятаков Георгий (Юрий) Леонидович (1890-1937) — видный
большевик. Первоначально примыкал к анархистам, в 1908-1912 —
в социал-демократическом движении (меньшевик), далее — боль­
шевик. В 1918 — председатель Временного рабоче-крестьянского
правительства Украины. В 1919 — чл. СНК Украины, председа­
тель Харьковского Губревтрибунала. С 1920 — на руководящей
хозяйственной и партийной работе. С 1923 — один из лидеров
оппозиции. В 1927 — исключен из ВКП(б), в 1928 — восстановлен.
В 1936 арестован, в январе 1937 осужден по процессу « антисо­
ветского троцкистского центра (параллельного) ». Расстрелян.
30) Жарновецкий — редактор полтавских « Известий » — воз­
можно, Жарновецкий Константин Сигизмундович (1881- после
1940) — историк и журналист, чл. КП с начала 1900-х гг. В се­
редине 1920-х гг. — чл. Петросозета, затем профессор в ВУЗах
Ленинграда.
31) Сметанич Соломон Донович — большевик, в 1918-19 — чл.
Полтавского Военно-Революционного Комитета, губернский ко­
миссар юстиции, затем — прокурор Полтавской губ., в 1921 —
зав. отделом судоустройства НКЮ УССР. С 12.12.1967 — почетный
гражданин г. Полтавы.
Науменко Владимир Павлович (1851-1919) — историк и этно­
граф, редактор журнала « Киевская старина ». При Скоропадском
был попечителем Киевского учебного округа. Вышел в отставку
в знак протеста против усилившегося украинского шовинизма.
32)

33) Сияльский Евгений Иванович (1840-1927) — полтавский адво­
кат; близкий знакомый В.Г. Короленко; неоднократно выступал

416

защитником на политических процессах (в частности, по делу
об аграрных беспорядках 1902 в Полтавской губернии).
34) Алексеев Н.А. — в 1918-19 председатель Полтавского ВРК. В
1920 — зав. отд. управления Полтавского губисполкома, затем —
зам. председателя этого губисполкома.
Щ Егоров Александр Ильич (1883-1939) — до революции полков­
ник царской армии. С 1918 — чл. КП. До этого был близок к
ПЛСР. В 1919 командовал 14-й армией и Южным фронтом против
Деникина, в 1920 — войсками Юго-Западного фронта. Впослед­
ствии — на важных военных постах, Маршал Советского Союза
(1935). Арестован в 1938. Погиб в заключении.
36) На эту тему В.Г. Короленко написал для начавшей снова
выходить при деникинцах газеты « Полтавский день » статью
ИЩУТ КОМИССАРА. Статья напечатана не была.
37) в связи с резким ухудшением здоровья, В.Г. Короленко в
августе 1919 принял приглашение провести вместе с женой не­
сколько недель в санатории доктора В.И. Яковенко в Шишаках,
близ станции Ереськи — часах в 2-3-х езды по железной дороге
от Полтавы. Они прибыли туда 4.09.1919, но из-за расстройства
транспорта смогли вернуться в Полтаву только 11.01.1920.

38) Махновцы — участники возникшего в июне 1918 на Украине
крестьянского повстанческого движения против помещиков и
немецких оккупантов. Возглавлял это движение Нестор Иванович
Махно (1884-1934), который в ноябре 1918 заключил соглашение о
сотрудничестве с Красной Армией. Однако с марта 1919 Махно
саботировал приказы большевиков и 8.06.1919 был объявлен ими
« вне закона ». При наступлении Деникина отряды Махно, тем
не менее, вели партизанские действия снова на стороне Советской
власти, а Махно был прощен. Впоследствии махновцы и боль­
шевики еще не раз переходили во взаимных отношениях от
сотрудничества к конфронтации дс тех пор, пока в конце 1920
отряды Махно не были почти полностью разгромлены, а сам
Махно не был вынужден бежать за границу (1921).
Дробнис Яков Наумович (1890-1937) — чл. ЦК КП(б)У, после
ухода деникинцев и примерно до июня 1920 — председатель
Полтавского губисполкома. Впоследствии — « децист » (19201921), участник оппозиции (1926-1927), исключен XV съездом из
партии (в 1929 — восстановлен). Арестован в 1936, проходил по
процессу « антисоветского троцкистского центра (нараллельного) »,
расстрелян.

39)

40) Козюра Сергей Лаврентьевич (1888-1968) — железнодорожник,
чл. КП с 1914. С апр. 1917 по янв. 1918 — председатель Полтав­
ского губернского и городского Совета рабочих и солдатских
депутатов. В 1918-1921 на ответственных военных постах, в 19191920 — чл. Полтавского Совета. Впоследствии на хозяйственной
и дипломатической работе. С 1946 — персональный пенсионер.

417

41) Речь идет о « Всероссийском субботнике-маевке », состояв­
шемся 1.05.1920.
42) Тимирязев Климент Аркадьевич (1343-1920) — профессор Пе­
тровской сельскохозяйственной академии (в 1870-х гг., когда в
ней с осени 1874 и до 20.03.1876 учился В.Г. Короленко, — « Пе­
тровская земледельческая и лесная академия »). Тимирязев был
первым крупным ученым, принявшим Октябрьскую революцию.
В 1920 — чл. Моссовета.
43) См. прим. 6. Известны письма В.Г. Короленко к А.В. Луначар­
скому, написанные в июне-сентябре 1920. (Впервые опубл. : « Со­
временные записки » (Париж), 1922, № 9, в том ж е году вышли
в изд. « Задруга » (Париж). В СССР не издавались). Как писал
В.Г. Короленко своему нижегородскому приятелю С.Д. Протопо­
пову, Луначарский « высказал намерение ответить мне и затем
переписку эту напечатать. Но затем ни ответа, ни тем более
напечатания не последовало. Моим знакомым, — продолжает Ко­
роленко, — он говорил, что писем еще не получил... Но теперь
я знаю, что мои письма дошли все... » (« Былое », 1922, № 20, с. 18).
Много времени спустя Луначарский, чтобы « сохранить оттенок
благородства », выдвинул свою версию этого эпизода. « Я, —
писал он, — со своей стороны, по получении писем посоветуюсь
с ЦК партии, удобно ли их /письма Короленко — Т.Т./ печатать,
причем за мною оставалось право ответить теми аргументами,
которые я найду подходящими. Таким образом, письма должны
быть изданы, как письма Короленко ко мне с моим ответом. К
сожалению, какие-то особенности почты или передачи писем
мне повели к тому, что я получил лишь первое, второе и четвер­
тое письмо... Я два раза просил Короленко дослать недошедшие
до меня письма, но никакого ответа на это от него не получил.
Затем последовала смерть писателя. Я вновь обратился к
семье Короленко, прося дослать мне недополученные письма.
Вновь никакого ответа ». (Луначарский А. В. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. T. 1, М., 1963, сс. 378-379). Загадочная фраза о
праве ответить аргументами, « которые я найду подходящи­
ми » (как будто кто-то ему собирался отказать в этом пра­
ве), возможно, находит объяснение в следующем : в 1922 Луначар­
ский читал в « Доме печати » (теперь « Дом журналистов » на
Суворовском бульваре) свою пьесу ВОЗРОЖДЕННЫЙ ДОН-КИ­
ХОТ. Во вступительном слове он сказал, что эта пьеса — его
ответ на письма В.Г. Короленко. Это, конечно, своего рода аргу­
мент — ad hoc. Луначарский, вероятно, считал ето « подходя­
щим ». Кстати сказать, он тогда и словом не обмолвился, что по­
лучил письма не полностью. В 1922, когда письма Короленко в
огромном количестве списков ходили по рукам, такой аргумент
звучал бы не слишком убедительно и был явно « неподходящим ».
Герш Яковлевич Аронов был владельцем мельницы; Самуил
Меерович Миркин — мелким торговцем. В результате вмеша­
тельства Луначарского дело, уже после приведения приговора в
исполнение (постановление Полтавской ГубЧК от 30.05.1920), было
затребовано Центральным Управлением чрезвычайных комиссий
Украины. Вопреки заключению исполкома Полтавского Совета
расстрел был признан правильным (см. « Литературное наслед­
44)

418

ство », т. 80, Μ., 1971, с. 199). Вместе с Ароновым и Миркиным
были расстреляны И.С. Браун и Н.И. Дрибный. Мельница Г.С.
Аронова была национализирована по постановлению Украинского
бюро ВСНХ 14.06.1920 наряду с 55 другими мельницами Украины.
Вдова Аронова — Ф.С. Аронова 8.06.1920 была приговорена Пол­
тавским Губревтрибуналом к 5 годам концлагеря.
Шумский Александр Яковлевич (1890-1946) — чл. украинской
ПСР в 1909-1917 (на III съезде — в 1917 — избран чл. ЦК УПСР).
С 1918 — один из лидеров партии боротьбистов (УПЛСР). В марте
1920 после « самороспуска » боротьбистов и слияния части их с
большевиками вступил в КП(б)У, стал чл. Бюро ЦК КП(б)У.
8-19.06.1920 — председатель Полтавского губисполкома. Затем —
на важных военных и дипломатических постах. В 1924-1927 —
нарком просвещения Украины. Снят за « национализм », пере­
веден в Сибирь. В 1933 исключен из КП. Вероятно, был аре­
стован.

45)

46) « Укроста » — стенная газета-бюллетень местного отделения
Украинского бюро Российского Телеграфного Агенства. Выходила
(как и в других городах) в 1920-1921.
47) Генкин Я. — в 1919 — председатель Херсонского ВРК, в 1920
— чл. президиума Полтавского губисполкома, комиссар по снаб­
жению армии. Позднее — на продработе в Мелитопольском уезде
Екатеринославской губ.
48) Речь идет, вероятно, о Якове-Сруле Берковиче Дубинском
(1893-1920).

См. « Известия Исполкома Полтавского Губернского СРД » от
7 и 10.08.1920. Решением Губбюро Профсоюзов Полтавщины от
7.08.1920 Полтавский Губсоюз работников печатного дела был
распущен.
49)

Ивасенко в 1919 — зав. Санитарным отделом при Начальнике
Полтавского гарнизона.

50)

51) До 1921 во главе Всероссийского профсоюза работников печат­
ного дела стояли меньшевики.
52)

в этом списке 41 человек, главным образом 19-23 лет, а также

2 женщины.

53) В ночь на 19.08.1920 органы Украинской ЧК (Цупрчрезкома)
произвели массовые обыски и аресты делегатов Всеукраинской
конференции РСДРП, проходившей тогда в Харькове. Цупрчрезком УССР постановил заключить ряд с.-д. лидеров в концлагерь
« до конца Гражданской войны ». Некоторые меньшевики были
высланы в меньшевистскую Грузию. Ликвидации подверглись
также социал-демократические организации в других городах
Украины. (См. подробнее : Л.Н. Маймескулов и др. ВСЕУKP АЙН­
СКАЯ ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ (1918-1922). Харьков, 1971,
сс. 173-174).

419

Косиор Станислав Викентьевич (1889-1939) — с дек. 1919 се­
кретарь ЦК КП(б)У. Впоследствии — на ответственных партий­
ных и государственных постах. Арестован в 1938. Расстрелян.
В 1920 Косиору был 31 год, однако и тогда, и позднее он вы­
глядел много моложе своих лет; видимо, поэтому В.Г. Короленко
и называет его юношей. С 1.04. по 1.11.1920 С.В. Косиор и Х.Г.
Раковский посещали Полтаву неоднократно.

54)

55) Вероятно, Ясинский Владимир Панкратьевич — полтавский
врач-психиатр.
56) Ширшов — по-видимому, следователь ЧК.

57) в списке 35 человек, главным образом 18-22 лет, среди них 1
женщина.
58) Соничка — дочь К.И. Ляховича и Н.В. Короленко (р. 1914). В
сентябре 1919 семья К.И. Ляховича выехала для лечения в
Крым. Гражданская война оторвала их от Полтавы, куда они
смогла вернуться только в ноябре 1920.

59) Гуляй-Поле (Екатеринославской губ., ныне Днепропетровской
обл.) — « столица » махновского повстанческого анархистского
движения.

60) 15.01.1921 В.Г. Короленко обратился через В.В. Беренштама к
губернским властям с просьбой позаботиться о безопасности семьи
В.И. и Н.Ф. Яковенко.
61)

Речь идет о « профсоюзной дискуссии » в РКП(б).

Комнезамож — комитеты незаможных селян — классовые ор­
ганизации сельской бедноты на Украине в 1920-1933, подобные
комбедам в РСФСР. В годы Гражданской войны были практиче­
ски основными органами власти на селе.

62)

63) Аресты социалистов на Украине начались 11.03.1921. Восстание
в Кронштадте продолжалось с 28.02. по 17.03.1921. Таким образом,
аресты социалистов в самой Полтаве начались уже после его
подавления.
64)

Этим флагом был покрыт гроб с телом К.И. Ляховича.

65) Ср. с этой записью неопубликованное письмо В.Г. Короленко к
писателю-толстовцу И.И. Горбунову-Посадову от 23.09.1921 :
« Искренно уважаемый Иван Иванович.
Сегодня Ваши друзья празднуют Ваш сорока летний юбилей.
/Имеется в виду юбилей творческой деятельности — В.Р./. По­
звольте и мне присоединиться к числу Ваших друзей.
Я знаю, что многое разделяет меня от них, но одно нас соеди­
няет — это религиозное отношение к жизни. Я, как и они,
чувствую, что эта жизнь бесконечна, что она не нами началась
и не нами кончится, что это именно бесконечность. Почувство­
вать эту бесконечность это значит почувствовать религиозное
отношение к жизни.

420

До сих пор знание и религия были две области от разных кате­
горий, но я верю, что они станут одной. И это именно мне чуется
родственным между мной и Вами. Когда-то знание и вера станут
одним, сольются в один поток вера и разум. Тогда не будет про­
тиворечия неразумной веры и безверного разума. Я в это верю,
я на это надеюсь, я на это уповаю.
И надеюсь в этой вере с Вами встретиться когда-нибудь. Может
быть, еще не скоро. Может быть, нужно еще и знанию, и вере
пройти много расстояния навстречу друг другу, но когда-нибудь
это случится. И тогда вера и разум станут одно. А до тех пор,
да здравствует терпимость. Да скроется тьма, да здравствует
солнце ! Надеюсь, что это объединяет нас всех. Пожелаю Вам
и всем, чтобы скорее наступило это время.
Любящий Вас Вл. Короленко. 23 сентября 1921 г. (Полтава ) ».
(Сообщено нам А.В. Храбровицким — В.Р.) Сходные мысли см. в
письме В.Г. Короленко к С.Д. Протопопову от 11.10.1920 (« Былое »,
1922, №20, с. 10).

66) В последний раз В.Г. Короленко ходатайствовал об арестован­
ном 16.12.1921 — за 9 дней до своей смерти.
67) Официальное название комитета, организованного С.Н. Проко­
повичем, Е.Д. Кусковой и Н.М. Кишкиным — « Всероссийский
Комитет помощи голодающим ». 24.07.1921 В.Г. Короленко был
избран его почетным председателем. Фактически комитет не « самоупразднился », а был 30.08.1921 распущен властями. Прокопо­
вич, Кускова, Кишкин и некоторые другие члены Комитета были
арестованы и в 1922 высланы за границу (см. В.И Ленин, ПСС,
т. 53, по указателю).

421

ДВА ПИСЬМА В.Г. КОРОЛЕНКО А.М. ГОРЬКОМУ
Публикация А.В. Храбровицкого
В 1957 году в Москве вышел сборник А.М. ГОРЬКИЙ и В.Г.
КОРОЛЕНКО. ПЕРЕПИСКА. СТАТЬИ. ВЫСКАЗЫВАНИЯ. Пере­
писка писателей в этом сборнике заканчивается 1917 годом, хотя
Горький и Короленко интенсивно переписывались в 1920 и 1921
годах, до отъезда Горького за границу в октябре 1921 года.
25 декабря 1921 года Короленко умер в Полтаве. В 1923 году
Горький опубликовал в зарубежной печати 10 писем Короленко к
себе, в числе которых были 4 письма советских лет (« Летопись
революции », Берлин, 1923, книга 1). Остальные письма Короленко
к Горькому этих лет, а также все письма Горького к Короленко
того времени остаются неопубликованными i).
Публикуем впервые письма В.Г. Короленко к А.М. Горькому
от 19 мая 1920 года и 9 августа 1921 года; копии этих писем
сохранились в личном архиве вдовы В.Г. Короленко — покойной
Евдокии Семеновны Короленко (1855-1940).
В .Г . К о р о л е н к о

—

А .М . Г о р ь к о м у

I
19 мая 1920 г. Полтава
Дорогой Алексей Максимович.
Податель этого письма, Залман Мендель Шнеерсон,
есть то самое лицо, на которое часто ссылались фальси­
фикаторы в деле Бейлиса, как на основную пружину ри­
туального убийства2). Человек по-видимому интересный,
как все крепко убежденные в чем-нибудь люди. Он, повидимому, довольно образован и это не мешает ему одна­
ко крепко держаться Старого Завета и даже хасидизма.
Он явился ко мне с просьбой дать ему письмо к Вам,
так как он думает, что Вы можете помочь ему.
422

Дело его состоит в том, что в городе или местечке
Любавиче существует еврейская школа на основах, как
он выражается, богоискательства (очевидно по Старому
Завету). Она существует уже 30 лет и очевидно имеет
какие-то корни в бытовой и умственной жизни еврейства.
Большевики распорядились с нею так, как вообще распо­
ряжаются со многими сложными явлениями : они решили
изгнать ее, а здание отдать молодым скаутам. Вот он и
едет, чтобы по возможности отстоять это детище еврей­
ского быта и своеобразной еврейской религиозной мысли.
Я мало знаю особенности этой школы. Себя далеко
не могу считать человеком религиозным. Но у меня
навсегда осталось религиозное отношение к свободе чу­
жого убеждения и чужой веры, которое возмущается
слишком простым решением таких вопросов посредством
простого насилия. Если и Вы думаете так же, то быть
может не откажетесь выслушать и оказать возможное
содействие Залману Менделю Шнеерсону, — содействие
к тому, чтобы голос из Любавича был выслушан и мог
изложить все, что можно сказать в пользу данной школы.
Крепко жму Вашу руку и желаю Вам всего хоро­
шего.
Вл. Короленко
II
9 августа 1921 г. Полтава.
Дорогой Алексей Максимович.
Вы обратились ко мне с предложением написать
обращение к Европе о помощи голодающей России, и я
принял это предложение 3). С этих пор у меня нет покоя.
Это письмо я пишу среди бессонной ночи.
Прежде всего у меня нет цифровых данных. Я уже
обратился к своим приятелям статистикам, но на это
нужно время. Значит придется подождать. При писании
« Голодного года » 4) я располагал бытовым материалом,
который сам же собирал на месте. Положим, этот быто­
вой материал теснится в голову и теперь и не дает мне
покоя по ночам. Но... подойдет ли он?
Недавно Уэльс приезжал к нам и после этого написал
книгу. Я совершенно с нею согласен... но... его книгу не
423

признали ни эмигранты, ни здешнее правительство. Ре­
дакция эмигрантов снабдила ее отрицательным предисло­
вием, здешняя цензура ее просто напросто запретила5).
Для эмигрантов он слишком благоприятно относится к
господствующей в России партии, для большевиков вся
книга проникнута презрением к России, которая, как
известно, стоит во главе всемирной социальной револю­
ции. Я прочел то, что писал Уэльс и меня поразило, как
этот англичанин мог так верно понять положение России.
Правда, мне хотелось не однажды бросить книгу из
за ее презрения к нашему отечеству. Правительство —
честные люди, но наивные. Народ... Что сказать о наро­
де ? Но наконец я понял Уэльса и примирился с ним.
Дело в том, что всякий народ заслуживает то правитель­
ство, какое имеет, пока, конечно, не свергнет его. Россия
свергла царизм. Это верно. Но значит ли это, что она
шагнула так, что опередила всю Европу и стала во главе
социальной революции. По моему отнюдь не значит, эти
чудеса случаются только на митингах. Россия свергла
только царизм, который и то терпела слишком долго.
История сыграла над Россией очень скверную шутку.
Россия слишком долго допускала у себя бездарное прави­
тельство и подчинялась ему. Это правительство держало
страну вне всякой политической самодеятельности.
Прежний режим был слеп и не замечал со своей « дикта­
турой дворянства », что он растит только слепую вражду.
Он надеялся на слепое повиновение армии, забывая, что
армия происходит из того же народа и что повиновение
не всегда бывают слепо. И дошло до того, что армия же
его и свергла.
Но что из этого вышло ? Лишенный политического
смысла народ тотчас же подчинился первому, кто взял
палку. Это были коммунисты. Они удовлетворили долго
назревавшей вражде и этим овладели настроением наро­
да. А между тем дело было не во вражде. Нужно было
как можно скорее ввести жизнь в новое русло. Я писал
Вам уже об убийстве Кокошкина и Шингарева и выразил
свой взгляд на это дело 6). Сколько бы они теперь могли
принести пользы. Вот к чему привело раздувание враж­
ды. К сожалению, я видел много подобных же случаев.
Самая трудолюбивая часть народа положительно иско­
ренялась. Расскажу несколько бытовых случаев.
Позапрошлый год, на Пасхе, ко мне в городском саду
подошел молодой еще человек, и попросил позволения
424

переговорить со мной. Тогда он рассказал, что с его бра­
том случилась маленькая ошибка. Оказалось, что он
участвовал в зверском убийстве одного человека с целью
ограбления... — Какая же это ошибка, — спросил я.
— Человек темный, ответил он, не образованный... Я
этого не сделаю, вы не сделаете, но человек темный
сделает...
Я наотрез отказался ходатайствовать за человека,
сделавшего « маленькую ошибку » в виде убийства с
целью ограбления, посоветовав обратиться к правоза­
щитнику. Я был уверен, что ничего трагического с ним
не случится, что и действительно оправдалось. Он теперь
наверное где-нибудь совершает такие же маленькие
ошибки.
В 1918 году в апреле месяце ко мне пришла жен­
щина с хутора Голтва, Байрацкой волости, Полтавского
уезда и рассказала следующую историю. Невдалеке от
их хутора живут два красноармейца Гудзь и Кравченко.
Они арестовали целую группу лиц, в том числе, между
прочим, и Захария Кучеренко. При обыске у Кучеренка
нащупали 500 рублей бумажками и 35 рублей серебром.
Они вывели арестованных из хутора, но потом решили
отпустить остальных, оставив только Кучеренко. Затем
он пропал без вести... Вскоре его нашли убитым в болоте.
До глубины души возмущенный этим делом, я отпра­
вился в Ч.К. к одному из видных ее деятелей и сказал,
что среди их агентов есть разбойники. Он отнесся к
этому сообщению довольно холодно. Положим, он сооб­
щил на место посредством телефонограммы, чтобы одного
из них арестовать, но ему ответили, что он ушел на
фронт. Об аресте другого не было и речи. Я сомневался
чтобы и другой отсутствовал. Но мне пришлось этим удо­
влетвориться. И действительно, Гудзь, так звали убийцу,
оказался не на фронте, а на месте и жестоко избил жало­
вавшуюся вдову...
Это доказывает, как снисходительно тогдашняя Ч.К.
относилась к убийцам, может потому, что это предпола­
гаемые кулаки (так ! — А.Х.) Эта бедная вдова явилась
ко мне еще раз или два. Между прочим она приходила
ко мне с рассказом, что, разыскивая мужа, она наткну­
лась на целую партию оружия и пришла посоветоваться,
донести ли об этом большевистским властям. Видя, как
тогдашняя Ч.К. относится к бандитам (один полицейский
рассказывал мне, что некоторые чекисты предупреждали
425

убийц), я по совести не мог поручиться за ее безопас­
ность, и теперь я уверен, что все это оружие в лагере
бандитов, с которыми Красной армии приходится вое­
вать. Что же касается до бедной женщины, то я почти
уверен, что она убита. С тех пор она ко мне не являлась.
Вообще я видел тогда, что бандитами считались со­
стоятельные люди, и я всегда этому удивлялся. Состоя­
тельные люди прежде всего подвергаются нападениям
бандитов, и являются их естественными врагами. Между
тем, они-то и считались первыми бандитами. Нужно
было внушить, что богачи и есть прежде всего бандиты.
Все как будто столкнулось так, чтобы породить голод :
самые трудоспособные элементы народа, самые разумные
и знающие сельское хозяйство преследовались и убива­
лись. Я знаю случай, когда один человек был казнен Ч.К.
только за то, что поехал в Германию и изучал там сель­
ское хозяйство по предложению местного сельскохозяй­
ственного общества. Я хлопотал о нем, но это не помогло.
Мне ответили, что он уже расстрелян. « О, это у них
был деятель, изучал сельское хозяйство в Германии».
Звали его Шкурпиев. У меня отмечено, что у этого
Шкурпиева земли 15 десятин на троих. О, как бы теперь
нам нужно людей, знающих сельское хозяйство.
Я мог бы перечислить таких случаев сколько угодно.
Состоятельных людей или казнили или убивали. Мой
вывод, к которому я пришел с несомненностью : настоя­
щий голод не стихийный. Он порождение излишней торо­
пливости : нарушен естественный порядок труда, вызва­
ны вперед худшие элементы, самые нетрудоспособные,
и им дан перевес, а самые трудоспособные подавлены.
Теперь продолжается то же, если это не прекратится,
можно ждать голода и на будущий год и дальше.
Нужно отказаться от так называемого раскулачива­
ния. Я знаю такую историю. В одной из близ лежащих
волостей была семья, очень трудоспособная, у нее было
сорок десятин. Комнезаможи7) половину отобрали, оста­
вили только 20 десятин на большую семью. Но все-таки
семья опять справилась лучше других и живет зажиточ­
нее. Тогда им оставили только 12 десятин. Семья живет
все-таки лучше других. Тогда комнезаможи не знают, что
делать с этими « кулаками », и решили наконец... выгнать
их совсем из села. Осуществлено ли это или нет, я не
знаю, история свежая. Скажите, что же это такое, если
426

не предположить, что тут преследуется окончательное
обнищание России. Всех под одно.
В Константиноградском уезде была зажиточная се­
мья : по мере того, как семья росла, понемногу приобрета­
лась и земля, приобретались и машины. Теперь машины
эти разобраны и главное по разным хозяйствам : одна
часть машины досталась в одно хозяйство, другая в
другое. Получилось только одно разорение, а не урав­
нение. И это случалось не однажды.
От этой системы раскулачивания надо решительно
отказаться. Нужна организация разумного кредита, а
для кредита нужна зажиточность, а не равнение. Иначе
сказать, нужно отказаться от внезапного коммунизма.
Посмотрите, соберите сведения, сколько у нас разумных
коммун, и вы удивитесь, как их мало. И из-за этой
малости вся Россия вынуждена голодать.
Обобщая все сказанное, делаю вывод : наше прави­
тельство погналось за равенством и добилось только
голода. Подавили самую трудоспособную часть народа,
отняли у нее землю, и теперь земля лежит впусте.
Комнезамож это часть народа, которая никогда не стоя­
ла на особенной высоте по благосостоянию, а распоряжа­
ются всем хозяйством коммунисты, т.е. теоретики, ничего
не смыслящие в хозяйстве. Опять повторяю : нужно вер­
нуться к свободе. Многое уже испорчено, но если что
может нас вернуть к подобию прежнего благосостояния,
то только возвращение к свободе. Прежде всего к свободе
торговли. Затем, к свободе печати, свободе мнения, не
нужно хватать направо и налево (как схватили Ляховича)8). Нужно объединиться и общими силами поста­
раться выбиться из тупика, в который мы залезли.
Я, как и Уэльс, думаю, что если нынешнее прави­
тельство не будет вследствие голода постигнуто какимнибудь катаклизмом, то ему суждено вывести Россию из
нынешнего тупика. Повторяю, всякий народ заслуживает
то правительство, какое имеет : русский народ заслужил
своим излишним долготерпением большевиков. Они до­
вели народ на край пропасти. Но мы видели деникинцев
и Врангеля. Они слишком тяготели к помещикам и к
царизму. А это еще хуже. Это значило бы ввергнуть
страну в маразм. Но обращение к свободе есть условие,
без которого я не мыслю даже первых шагов выхода.
Если возможен выход для России, то он только в
427

одном : в возвращении к свободе. Я на это уже указывал
в своих письмах к Луначарскому9). Теперь повторяю.
Вл. Короленко
Примечания редакции

1) Письма В.Г. Короленко А.М. Горькому, опубликованные в « Ле­
тописи революции », датированы 25.12.1920; 28.3., 29.6. и 13.8.1921.
Кроме того, еще 3 письма 1920-21 помещены в « Литературном
приложении » к газ. « Накануне » (1922, № 4), а письмо от 27.07.
1921 в № 34 того ж е издания. Последнее письмо цитируется также
в книге Я.Е. Донского В.Г. КОРОЛЕНКО. ОЧЕРК ПОЛТАВСКОГО
ПЕРИОДА ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПИСАТЕЛЯ 1900-1921.
Харьков, 1963, с. 200.
2) Шнеерсон Залман Мендель — знаменитый цадик из местечка
Любавич (ныне Любавичи Монастырщинского р-на Смоленской
обл.). Один из потомков основателя литовско-белорусского (« ра­
ционального ») хасидизма Залмана бен Баруха Шнеура. В 1913
киевский прокурор Г.Г. Чаплинский безуспешно пытался при­
влечь Шнеерсона к делу Бейлиса (см. А.С. Тагер. ЦАРИЗМ И
ДЕЛО БЕЙЛИСА. М., 1934, с. 185).
3) Письмо Горького с этим предложением Короленко получил
23.07.1921. Закончить работу над обращением писателю помешало
резко ухудшившееся состояние здоровья. В его архиве сохрани­
лось несколько черновиков воззвания К ЧЕСТНЫМ ЛЮДЯМ ЗА
ГРАНИЦЕЙ.
4) Имеется в виду книга В.Г. Короленко В ГОЛОДНЫЙ ГОД (1893).
5) Герберт Джордж Уэллс (1866-1946) находился в России с 26.09.
до середины октября 1920. 6.10.1920 состоялась его встреча с Ле­
ниным. Вернувшись в Англию, он в конце 1920 выпустил в Лон­
доне книгу о своей поездке : RUSSIA IN THE SHADOWS. Первый
русский перевод (РОССИЯ ВО МГЛЕ) был сделан Николаем Сер­
геевичем Трубецким (1900-1939) и с написанным им же преди­
словием вышел в Российско-болгарском книгоиздательстве (Со­
фия) в феврале 1921. С этим изданием В.Г. Короленко познако­
мился в мае 1921, когда Х.Г. Раковский (см. прим. 26 к публикации
ИЗ ДНЕВНИКОВ В.Г. КОРОЛЕНКО в наст, выпуске « Памяти »)
передал специально для него только что полученный экземпляр
книги Я.Н. Дробнису (см. прим. 39 там же). 14.06. т. г. писатель
сообщал о своих впечатлениях от прочитанного в письме к С.Д.
Протопопову.
Первое советское издание было осуществлено в 1922 в Харько­
ве в переводе и с предисловием М. Равича-Черкасского. Это изда­
ние было еще дважды воспроизведено в том ж е году, а затем
книга была издана в новом переводе лишь спустя 36 лет.
6) См. прим. 11 к публикации ИЗ ДНЕВНИКОВ В.Г. КОРОЛЕНКО
в наст, выпуске « Памяти ».
7) См. прим. 62 там же.
8) См. прим. 9 там же.
9) См. прим. 6 и 13 там же.
428

НЕОПУБЛИКОВАННОЕ ИНТЕРВЬЮ В.Г. КОРОЛЕНКО
Сообщение А.В. Храбровицкого
В известных ПИСЬМАХ К ЛУНАЧАРСКОМУ (1920) Влади­
мир Галактионович Короленко писал :
« В прошлом 1919 году ко мне приезжал корреспондент
вашего правительственного телеграфного агенства, чтобы предло­
жить мне несколько вопросов о том, что я думаю о происходящем.
Я не люблю таких интервью. Помимо того, что я писатель и мог
бы сам формулировать свои мысли, — эти интервью почти всегда
бывают не точны. Но опять-таки — я писатель, т. е. человек,
стремящийся к тому, чтобы его мысли стали известны. А вы
убили свободную печать. И я согласился отвечать корреспонденту,
выразив только сомнение, чтобы мои мысли нашли место в
большевистской печати. Он ответил, что за это он не ручается,
но агенство разошлет это интервью руководителям Советской
власти.
Интервью в печати не появилось ». (Владимир Короленко
ПИСЬМА К ЛУНАЧАРСКОМУ. Париж, 1922, стр 58-59).
Приводим текст этого неизвестного интервью В.Г. Короленко,
данного корреспонденту Роста (Российское телеграфное агенство)
26 июня 1919 года в Полтаве.

« Основная ошибка Советской власти — это попытка
ввести социализм без свободы. На мой взгляд, социализм
придет вместе со свободой или не придет вовсе. Отсюда
огромная ошибка — классовая диктатура. Рост социализ­
ма я сравниваю с ростом коралловых островов, атоллов,
которые подготовляются органически на глубине. Соци­
альная революция подобна моменту появления острова
на поверхности. Этот момент должен быть завершение
долгой органической работы. Я эти мысли высказывал
уже в открытом письме к тов. Луначарскому, напечатан­
ном в газете.
По этому поводу в газете « Вперед » был напечатан
ответ, подписанный « Интеллигентом из народа » *) : я
имел возможность прочесть только одну из нескольких
статей его ответа. В ней мне сделан упрек, что я не
признаю органической подготовки тех комитетов, кото­
рые в таком изобилии всюду насаждаются. Под органи­
ческой работой я разумею другое — подготовительный
органический процесс социализации жизни во всех слоях
общества. Комитеты можно открыть и у киргиз и у кал­
мыков, но это не значит, что калмыков с их полукочевым
бытом можно бюрократическим путем привести прямо к
социализму. Бюрократизм и есть, по-моему, неизбежная
ошибка теперешнего метода действия».
429

— Каково Ваше мнение о назревающей мировой
революции ?
« Я считаю, что расчет на мировую революцию оши­
бочен. Основная идея Маркса и Энгельса та, что капита­
лизм органически создает свое отрицание. Это отрицание
не только негативно, но и положительно. Жизнь выдви­
гает в процессе долгой борьбы новые факты и новые
учреждения. У нас их явно недостаточно. Но и в Европе,
в странах с наиболее развитым социализмом, как Герма­
ния, где социалистическая парт ия существует долго и
много работала, этих фактов еще слишком мало. Поэтому
и сопротивление самого социализма большевистскому,
спартаковскому движению гораздо сильнее, чем было у
нас. За нами следует Венгрия и вообще страны, где со­
циалистические партии менее развиты и менее чувствуют
себя ответственными. Всякого рода максимализм сильнее
именно в таких странах ».
— Теперь меня интересуют некоторые частности.
Мне кажется, даже Вы не можете не согласиться с той
положительной работой, которая ведется Советской вла­
стью.
« Есть два типа администраторов : один предостав­
ляют простор всему, что закономерно возникает в жизни;
другие полагают, что должно существовать только то, что
насаждается и произрастает под их непосредственным
влиянием. Такие администраторы полагают, что даже
растения нужно подтягивать из земли мерами админи­
страции.
Большевизм за всё берется сам, поэтому подходит
ко второму типу. Закрытие демократических самоуправ­
лений, попытка всё сделать декретами и предписаниями
без содействия общественных сил вредит даже лучшим
начинаниям этого рода, например, в области народного
просвещения, где, мне кажется, сделано немало хорошего.
Позволю себе закончить следующим личным впечат­
лением. Я плохо разбираюсь в оттенках партий, так как
не считаю себя активным политиком.
Знаю, что вся жизнь проникнута теперь каким-то
озверением. К представителям всех сменяющих друг
друга на моих глазах режимов я обращаюсь с призывом
к человечности и с выражением уверенности, что знаме­
нем партии, которой суждена победа в настоящей свалке,
будет обращение к человеческим приемам борьбы.
Мужество в открытом бою за свои идеи и человеч­
430

ность в отношении к побежденному противнику — такова
формула человечной борьбы, если она неизбежна. После
гетманского режима с хорошими лозунгами и словами
некоторых его представителей наверху и оргиями реак­
ции на местах, после петлюровцев, производивших также
много жестокостей, когда к нам пришли большевики, мне
казалось, что именно им, несмотря на огромные основные
ошибки программы, суждено стать правительством, кото­
рое возьмет на себя ответственность за дальнейшее буду­
щее России. Мне казалось, что ошибки, когда минует
кровавый туман, заволакивающий настоящее, будут со­
знаны и наступит время их исправления, для чего нужно
будет крайнее напряжение душевной искренности луч­
ших людей партий.
К сожалению, время разрушало то впечатление спо­
койной силы, которое получилось в первые моменты
после занятия Полтавы, и, признаюсь, теперь мне ка­
жутся уже сомнительными те оптимистические мысли,
которые я высказывал много раз своим друзьям, собе­
седникам и корреспондентам.
Киев с одной стороны, Харьков с другой дают при­
меры так называемого красного террора. В Полтаве это
явление замечается в меньшей степени, но и здесь есть
заметные течения того же рода, и я боюсь, что в тре­
вожные моменты оно может сказаться печальными явле­
ниями.
Повторяю, считаю проявления красного террора
проявлением не силы, а слабости и страха. Глубоко убеж­
ден, что они приносят страшный вред той стороне, кото­
рая их применяет.
Я переписываюсь с тов. Раковским2) и совершенно
откровенно высказываю ему свое мнение по этому по­
воду ».
Примечания редакции
1) Об этом эпизоде см. прим. 7 к публикации ДНЕВНИКОВ В.Г.
КОРОЛЕНКО в наст, выпуске « Памяти ».
2) См. там же прим. 26.

431

К БИОГРАФИИ О.Э. МАНДЕЛЬШТАМА
Публикация И. Флаттерова
1. П и с ь м о л е н и н г р а д с к и х п и с а т е л е й А . Н . Т о л с т о м у

Поводом к возникновению публикуемого коллективного
письма послужила пощечина, данная О. Мандельштамом одному
из самых влиятельных советских писателей А. Толстому в конце
апреля 1934 в помещении « Издательства Писателей » в Ленин­
граде. История пощечины известна довольно широко. Дебош,
учиненный С.П. Бородиным (Амиром Саргиджаном) на квартире
Мандельштамов, и оскорбление им Н.Я. Мандельштам стали пред­
метом разбирательства товарищеского суда под председательством
Толстого, бывшего в то время членом соцбытсектора ленинград­
ского горкома профсоюза писателей. Этот суд вынес дву­
смысленное решение, перекладывавшее вину за инцидентна
самих Мандельштамов. Оно и послужило толчком к поступку
Мандельштама, уже приведенного в то время в тяжелое душев­
ное состояние чередою лишений и преследований.
О подробностях происшествия в « Издательстве Писателей »
и о реакции на него советских литераторов рассказывает Е.М.
Тагер (Е.М. Тагер О МАНДЕЛЬШТАМЕ. ВОСПОМИНАНИЯ. НьюЙорк, 1966, стр. 22-23). По ее словам, оказавшиеся рядом М.Э.
Козаков и другие литераторы немедленно потребовали от Тол­
стого выдачи им формальной доверенности на ведение дела в
народном суде против Мандельштама. Толстой же, по свидетель­
ству Тагер, оправившись от растерянности, отказался передавать
дело в суд. О последнем его просили и некоторые писатели
(В.О. Стенич).
С другой стороны, Н.Я. Мандельштам пишет в своих вос­
поминаниях (Н. Мандельштам ВОСПОМИНАНИЯ. Париж, 1970,
стр. 10), что Толстой тогда долго кричал и грозил закрыть перед
Мандельштамом все издательства и возможности трудоустройства,
выслать его в провинцию и т. п. В тот же день « красный граф »
уехал в Москву — жаловаться Горькому. Любопытна фраза,
приписываемая последнему в связи с этим : « Мы ему покажем,
как бить русских писателей ».
Однако « показывать » и « закрывать » не пришлось : двумя
неделями позже Мандельштама арестовали.
Характерно, что в кругу близких поэта пощечина Толстому
рассматривалась как вполне вероятная причина ареста Мандель­
штама. В свете этого письмо писателей Толстому приобретает
еще один зловещий оттенок — из будничного самоохранительного
жеста оно превращается в инструмент репрессии.
Мы не знаем, каким образом « организовывалось » это пись­
мо. Но очевидно, что в атмосфере 1934 года подпись под ним
была признаком не только литературной, но и политической
лояльности. И тот факт, что здесь рядом с подписями партийных
чиновников-от-литературы стоят подписи Слонимского и Ники­
тина, говорит о том, что общественное единогласие к тому времени
уже достигло полноты своего проявления.

432

Дорогой Алексей Николаевич !
Президиум Ленинградского Оргкомитета с глубоким
возмущением узнал о безобразном поступке, допущенном
по отношению к Вам О. Мандельштамом в Изд-/ательст/
ве Писателей. Мы не сомневаемся в том, что хулиганская
выходка встретит самое резкое осуждение со стороны
всей советской писательской общественности.
Вместе с тем, мы с большим удовлетворением отме­
чаем ту исключительную выдержку и твердость, которую
Вы проявили в этом инциденте. Т о л ь к о так и мог реаги­
ровать подлинный советский писатель на истерическую
выходку человека, в котором до сих пор живы традиции
худшей части дореволюционной писательской среды.
Мы шлем Вам, дорогой Алексей Николаевич, наш
дружеский привет и желаем бодрости и энергии в Вашей
прекрасной творческой работе.
Президиум Ленинградского Оргкомитета ССП
Мих. Козаков
Р. Баузе
Ник. Никитин
Н. Тихонов
Мих. Слонимский
А. Прокофьев
Н. Свирин
С. Марвич
27.4.1934

Примечания
Оргкомитет Союза Писателей СССР образован согласно постано­
влению ЦК ВКП(б) О ПЕРЕСТРОЙКЕ ЛИТЕРАТУРНО-ХУДО­
ЖЕСТВЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ от 23.04.1932, которое требовало
« ...объединить всех писателей, поддерживающих платформу со­
ветской власти /.../, в единый союз ». Задачи Оргкомитета состояли
в подготовке съезда писателей и создании единого писательского
союза. До I съезда писателей (август 1934) Оргкомитет был среди
них единственным полномочным органом власти.
Баузе Роберт Петрович (1895-1942) — чл. КП с 1910, один из
организаторов и член ЦК Социал-Демократии Латышского Края,
делегат II съезда Советов. В 1919 — нач. политотдела Армии
Советской Латвии. В дальнейшем — секретарь Псковского ОК
ВКП(б), директор Ленинградского Института Истории Искусств,
редактор « Вечерней красной газеты » (1929-1931), в 1934 — чл.
Леноблисполкома, председатель радиокомитета, председатель Орг­
комитета ЛОСП. Единственное известное его литературное про­
изведение — статья ГОДОВЩИНА ИСТОРИЧЕСКОГО РЕШЕНИЯ
(см. пред, прим.) — « Литературный современник » 1933, № 4, сс.
3-9. Арестован в 1937. Погиб в заключении. Реабилитирован.

433

Козаков Михаил Эммануилович (1897-1954) — прозаик. В 1930-е гг.
выдвинулся как автор романа о предреволюционной эпохе
ДЕВЯТЬ ТОЧЕК (в последней редакции — КРУШЕНИЕ ИМПЕ­
РИИ). Занимал видные посты в писательских организациях.
Марвич (наст. фам. — Красильщиков) Соломон Маркович (р. 1903)
— прозаик, автор повестей и романа о революции и гражданской
войне.
Другой источник публикуемого письма вместо подписи С. Марвича
содержит подпись Мительмана (Миттельмана). Мительман Мордух
(Матвей) Израилевич (1904-1941) — технический секретарь Оргко­
митета. До этого секретарь Ленинградской ассоциации пролетар­
ских писателей (ЛАПП). Активный организатор писательских
« бригад » для занятий историей фабрик и заводов. Один из ав­
торов ИСТОРИИ ПУТИЛОВСКОГО ЗАВОДА, где сам до прихода
в литературу в конце 1920-х гг. работал разметчиком. С середины
1930-х — сотрудник Ленинградского института истории партии.
Погиб в ополчении в боях под Ленинградом.
Никитин Николай Николаевич (1895-1963) — прозаик, примыкал
к « Серапионовым братьям ». К 1934 — автор более десяти книг.
Прокофьев Александр Андреевич (1900-1971) — поэт, чл. КП с
1919. К 1934 — автор пяти поэтических сборников. Впоследствии
— глава ЛОСП.
Свирин Николай Григорьевич (1900-1944) — литературный критик,
чл. КП с 1928. Организатор Литобъединения Красной Армии и
Флота (ЛОКАФ), редактор журнала « Залп », « теоретик советской
военно-оборонной литературы » (КЛЭ, т. 6, стлб. 703). Арестован в
1937. Погиб в заключении.
Слонимский Михаил Леонидович (1897-1972) — прозаик, входил в
литгруппу « Серапионовы братья ». Автор большого числа произ­
ведений « о перевоспитании старой интеллигенции ».
Тихонов Николай Семенович (р. 1896) — поэт, публицист. Впослед­
ствии — депутат Верх. Совета СССР, чл. Всемирного Совета Мира
и т.п.

2.

П ереписка

В .Д .

Б он ч -Б р уеви ч а

с

О.Э.

М андель­

штамом

Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873-1955) — государ­
ственный и партийный деятель, первый Управляющий Делами
Совнаркома. После 1920 занимался издательской и историко-ар­
хивной работой. Создатель и первый директор Государственного
Литературного Музея — уникального собрания писательских
архивов, легшего в основу нынешнего ЦГАЛИ. В 1930-е гг. среди
писателей бытовало убеждение, что поступившее от Бонч-Бруе­
вича предложение продать личный архив Литературному музею
является верным признаком надвигающегося ареста.

434

Ниже публикуется переписка Бонч-Бруевича с Мандельшта­
мом по вопросу о продаже личного архива поэта. Всего нам
известно три письма по этому поводу. Первое с предложением
Мандельштаму продать архив. Далее между корреспондентами
состоялся телефонный разговор, реакцией на который явилось
резкое письмо Мандельштама от 21.03.1934. Бонч-Бруевич ответил
ему лишь месяц спустя — 27.04., а отослал письмо, как явствует
из приписки, не ранее 8.05. Однако уже 13.05 Мандельштам был
арестован и на этом, видимо, разговор о продаже архива был
закончен.
Не исключено, что эпизоды отношений с Бонч-Бруевичем
послужили источником для шуточного стихотворения 1934 года
об « аргивянах » — народе, живущем « продажей личного ар­
хива ».
В .Д . Б о н ч - Б р у е в и ч

— О.Э.

М андельш т ам у

17 февр. 1934 г.
Нащокинский пер. д. 5 кв. 26
Многоуважаемый Осип Эмильевич,
Вы, вероятно, слышали о нашем Центральном Музее
художественной литературы, критики и публицистики,
куда мы собираем рукописную и эпистолярную литературу. Что именно нам нужно, Вы увидите из прилагае­
мого при сем общего информационного письма.
Буду очень рад, если бы Вы нашли возможным пред­
ставить Ваш архив в наш музей на тех денежных усло­
виях, о которых мы с Вами договоримся.
Всего наилучшего.
Директор ЦМЛ /В. Бонч-Бруевич/
О.Э.

М андельш т ам

—

В .Д . Б о н ч - Б р у е в и ч у

1934 март 21
Уважаемый Владимир Дмитриевич !
Поскольку наш телефонный разговор вышел из
обычных деловых границ, я считаю необходимым за­
явить, что в этом были повинны исключительно вы. На­
значать за мои рукописи любую цену — ваше право. Мое
дело — согласиться или отказаться. Между тем, вы
почему-то сочли нужным сообщить мне развернутую
мотивировку вашего неуважения к моим трудам. Таким
образом покупку писательского архива вы превратили в
карикатуру на посмертную оценку. Б е з о в с я к о г о п о в о д а
с м о е й с т о р о н ы вы заговорили со мной так, как если бы я
принес на утильпункт никому не нужное барахло, ску­
паемое с неизвестной целью. Все это прозвучало тем бо­
435

лее дико, что Литературный музей обнаружил в данном
случае самую простую и наивную неосведомленность.
Мне, как писателю, конечно, неприятно, что ошибки,
подобные этой, могут подорвать авторитет Литературного
Музея Наркомпроса, но ваш способ заставлять выслуши­
вать вами же приглашенное лицо совершенно ненужные
ему домыслы и откровенности — вызывает во мне спра­
ведливое негодование.
О. Мандельштам.
В.Д.

Б о н ч -Б р уеви ч

— О.Э.

М андельш т ам у

27 апреля 1934 г.
Многоуважаемый Осип Эмильевич.
Вы совершенно неправильно истолковали мой разго­
вор с Вами по телефону. Разговор этот должен быть
подразделен на две части : первая часть — когда мы
говорили с Вами о Музее и Вы, вероятно, запамятовали,
что когда Вы не согласились с нашей оценкой и стали
говорить, что Вы не можете, чтобы Вас оценивали таким
масштабом, как Вас оценил музей, то я Вам сказал :
позвольте мне как Вашему читателю, а не как директору
Музея, сказать о масштабах, которые Вы прилагаете к
себе. И я сказал Вам мою точку зрения, изучавшего рус­
скую поэзию с самых первых времен ее возникновения
по сей день. Вы, вероятно, знаете, что я когда-то выпу­
стил 5 изданий моей довольно известной антологии под
названием И З Б Р А Н Н Ы Е П Р О И З В Е Д Е Н И Я Р У С С К О Й
П О Э З И И , к сожалению, страшно исковерканные царской
цензурой, где мною были объединены произведения рус­
ской поэзии на гражданские мотивы. Я сказал Вам, что
оцениваю Вас совсем не тем масштабом, который Вы к
себе прилагаете. Это мое право, как Вашего усердного
читателя и думаю, что с этой моей оценкой согласны
большинство Ваших читателей, что мне неоднократно
пришлось выяснить в беседе с Вашими читателями и с
товарищами по экспертной комиссии. Конечно, Вы мо­
жете не соглашаться с моей оценкой Вас, но думаю, что
переоценка себя весьма свойственна многим писателям
нашего времени и в частности поэтам. Мы все Вас любим
и уважаем, но никак не можем Вас ставить на одну доску
с классиками нашей поэзии. Каждому дано свое.
Простите меня за мое совершенно откровенное мне­
ние, но я счел возможным Вам его высказать письменно,
так как в Вашем письме неправильно отразился тот раз­
436

говор, который произошел у нас с Вами по телефону. В
этом одном разговоре можно сказать, было два разговора.
Один разговор — это мой разговор с Вами, как директора
Музея, а второй — последняя его часть, как Вашего
читателя. Но само собой понятно, что при покупке нашим
музеем тех или иных литературных материалов мы не
можем отказаться от того критического подхода к тому
или другому автору, который у каждого из нас несомнен­
но имеется и которым мы несомненно внутренне руковод­
ствуемся.
Я просил бы Вас не счесть за обиду ни мой разговор
с Вами по телефону, ни это мое письмо к Вам, и твердо
знать, что Ваши автографы мы хотели бы иметь в нашем
Музее. Никаких личных мотивов мы отнюдь никогда не
имели и иметь не будем. Но вот в денежной оценке мы с
Вами разошлись. Всего Вам наилучшего.
Директор /ЦМЛ В. Бонч-Бруевич/ *)

*) Письма публикуются по машинописным копиям. На по­
следнем письме — указание секретаря Бонч-Бруевича « Расши­
фровано 8 мая 34 г. » и приписка рукой В.Д. Бонч-Бруевича
« Письмо очень запоздало с расшифровкой и по причине моей
тяжелой болезни ». — И.Ф.

437

ЕЩЕ ОДНА ВЕРСИЯ ЗВОНКА СТАЛИНА
ПАСТЕРНАКУ
Сообщение Н. Селюцкого
Речь идет о телефонном разговоре Сталина с Б.Л.
Пастернаком в 1934. Разговор касался судьбы О.Э. Ман­
дельштама, арестованного 13.05.1934. Этот эпизод по
числу различных толкований и разнообразию деталей,
вспоминаемых очевидцами и современниками, едва ли не
превосходит версию смерти самого Сталина. Вошедшее в
обиход, « каноническое » изложение хода событий при­
надлежит А. А. Ахматовой (см. ее М А Н Д Е Л Ь Ш Т А М .
Л И С Т К И И З Д Н Е В Н И К А . В кн. : А. Ахматова. С О Ч И ­
Н Е Н И Я . Т. 2, Вашингтон, 1968, стр. 166-187) и выглядит
следующим образом.
После ареста Мандельштама Пастернак по просьбе
Ахматовой отправился в редакцию « Известий » к дав­
нему заступнику поэта Н.И. Бухарину. Тот написал пись­
мо Сталину, прося о смягчении участи Мандельштама и
добавив в конце: «И Пастернак тоже волнуется». По
мнению Ахматовой, эти и другие хлопоты « ускорили и,
вероятно, смягчили развязку ». Через две недели после
ареста Мандельштам был отправлен в ссылку в Чердынь
на три года. Там он заболел тяжелым нервным расстрой­
ством, на почве которого выбросился из окна и сломал
руку. Жена поэта Н.Я. Мандельштам телеграфировала в
ЦК ВКП(б). Сталин велел пересмотреть дело и позволил
выбрать другое место ссылки, после чего позвонил Пас­
тернаку. Сообщив об отданных им распоряжениях отно­
сительно Мандельштама, он с укором спросил Бориса
Леонидовича, почему тот не хлопотал. Пастернак возра­
зил, что без его хлопот Сталин бы не узнал об этом деле.
Сталин поинтересовался, почему Пастернак не обратился
в писательские организации. Тот ответил, что писатель­
ские организации «не занимаются этим с 1927 ».
Затем Сталин настойчиво допытывался у Пастер­
нака, считает ли тот Мандельштама своим другом и
большим поэтом. Опасаясь, что Сталин выясняет таким
путем, знаком ли Пастернак с « крамольными » стихами
арестованного поэта, Борис Леонидович сперва отвечал
уклончиво, а потом и вовсе предложил собеседнику
сменить тему разговора, « поговорить о жизни и смерти ».
В ответ на это предложение Сталин повесил трубку.
438

Кроме Ахматовой, об этом телефонном разговоре
пишет в своих воспоминаниях и Н. Я. Мандельштам
(.В О С П О М И Н А Н И Я , Париж, 1970, стр. 18-19). Известны
также устный рассказ Е.Б. Пастернака на вечере памяти
Мандельштама в Ленинградском Доме Писателей 26.11.
1975 и запись З.А. Масленниковой ее беседы с Б.Л. Пас­
тернаком 7.09.1958. Мемуары Н.Я. Мандельштам скупы
в описании рассматриваемого эпизода и близки в пере­
даче деталей к ахматовскому варианту. В рассказе Е.Б.
Пастернака интересны подробности отзыва Б.Л. Пастер­
нака о стихотворении Мандельштама « Мы живем, под
собою не чуя страны... », послужившем едва ли не глав­
ной причиной ареста поэта : « Это явление не из области
литературы, — говорил Борис Леонидович, — а из обла­
сти самоубийства... Прошу принять к сведению, что в
самоубийстве Мандельштама я принимать участия не
буду. Пусть Мандельштам знает, что он Пастернаку не
читал этих стихов ». В остальном этот рассказ близок
к ахматовской редакции и содержит помимо нее лишь
одну колоритную деталь : Пастернак разговаривал со
Сталиным из коридора коммунальной квартиры.
Свидетельство самого Бориса Леонидовича (в записи
З.А. Масленниковой) несколько отличается от всего, ра­
нее известного : « ...Мне позвонила его /Мандельштама
— Н.С./ жена и стала умолять, чтобы я что-нибудь пред­
принял. /Ср. у Ахматовой : « Надя никогда не ходила к
Борису Леонидовичу и ни о чем его не молила, как пишет
Роберт Пейн... Эти сведения идут от Зины... » — Н.С./ В
тот же день из Ленинграда приехала Анна Радлова /Ве­
роятно, описка З.А. Масленниковой. Скорее всего, речь
идет об Ахматовой. — Н.С./, и она и другие знакомые то­
же настаивали, чтобы я действовал /.../. Я ему /Бухарину
— Н.С./ сказал : понимаю, что мое ходатайство глупо и не
имеет смысла. Но если нужно мое ручательство за Ман­
дельштама, пожалуйста, я за него ручаюсь. Позвонил
Сталин... ». Сам разговор передан Пастернаком в виде,
близком к « каноническому », с добавлением 2-3 своих
афоризмов, сказанных им Сталину, вроде : « Поэты как
красивые женщины, им трудно оценить достоинства друг
друга » и « Если Вам нужно заверение, что Мандельштам
— советский человек, я Вам его даю». Обращает на себя
внимание и некоторая смещенность последовательности
событий в изложении Пастернака. Скорее всего верна
общепринятая версия, и звонок имел место не сразу
439

после визита Бориса Леонидовича к Бухарину, а месяцем
позже, уже после замены приговора Мандельштаму. В
изложении Пастернака отсутствует и конец разговора со
Сталиным.
Существует еще один источник, посвященный описываемым
событиям. Это сделанная мною запись рассказа вдовы Пастернака
— Зинаиды Николаевны Пастернак (1897-1966). Встретившись с
ней в начале 1960-х гг. в гостях у наших общих знакомых, я по­
просил ее рассказать о том, что ей известно об отношениях Ман­
дельштама и Пастернака. Вот ее рассказ, интересный, как мне
кажется, некоторыми новыми деталями и трактовкой рассматри­
ваемого эпизода :

Мандельштам изредка заходил к нам. Мне не нра­
вился его тон по отношению к Боре, он разговаривал с
ним как с учеником. Держался очень заносчиво, критико­
вал Борины стихи, перебивал и без конца читал свои. Он
был ревнив к чужим успехам, как избалованная краса­
вица. Боря всегда отдавал должное его мастерству, но
соглашался со мной, что поведение Мандельштама не­
приятно. /Ср. слова Мандельштама о Пастернаке, при­
водимые в воспоминаниях Ахматовой : « Я так много ду­
мал о нем, что даже устал » и « Я уверен, что он не
прочел ни одной моей строчки ». — Н.С./.
Когда стало известно, что Мандельштама арестовали,
Боря >бросился к Бухарину. Он возмущался тем, что
можно за какие-то глупые стихи посадить в тюрьму
большого поэта. Прошло какое-то время. Однажды (я
тогда лежала больная в одной из наших двух комнат
ставшей теперь коммунальной квартиры) к нам вбежала
соседка и сказала, что Борю вызывает Кремль. Меня
поразило, что лицо Бори было совершенно спокойно,
казалось, он не был даже взволнован. Меня же бросило
в жар, когда я услышала его слова : « Здравствуйте,
Иосиф Виссарионович ». По его репликам было видно,
что он разговаривает совершенно спокойно.
Разговор был о Мандельштаме. Боря сказал, что он
удивлен арестом Мандельштама, которому он всегда
отдавал должное как первоклассному поэту. Он просил
облегчить участь Мандельштама и даже — если это воз­
можно — освободить его. Еще Боря сказал, что он хотел
бы встретиться и поговорить со Сталиным о вещах
серьезных — о жизни и смерти. Сталин, как говорил мне
Боря, ответил, что с удовольствием встретится и пого­
ворит с ним, но только не знает, как это сделать. На это
440

Боря предложил : « Вызовите меня к себе ». /Ср. во всех
остальных источниках : после слов Пастернака « о жизни
и смерти » Сталин бросает трубку. — Н.С./ Этот вызов
так и не состоялся.
Боря считал, что Сталин позвонил, чтобы проверить
слова Бухарина, сказавшего ему, что Пастернак взволно­
ван арестом Мандельштама. Борю беспокоило, что разго­
вор могли слышать соседи — телефон был в коридоре. Он
позвонил Поскребышеву, рассказал ему об этом и
спросил, нужно ли держать разговор в тайне. Поскребы­
шев ответил, что это его — Пастернака — дело.
Через несколько часов буквально вся Москва знала
об этом разговоре. В ресторане Союза Писателей, куда
мы с Борей пошли обедать, метрдотель кинулся к нам
через весь зал, мгновенно предложил столик и вертелся
вокруг целый вечер, потчуя то одним, то другим. Раньше
никогда такого не бывало. Как только мы вошли, все
вокруг замолчали, перестали жевать и уставились на нас.
Было странно и даже смешно.
Мандельштама тут же освободили и переселили в
Воронеж. Так бы он там и жил, если бы не его вызываю­
щее поведение и несносный характер. Несколько позже
до нас с Борей дошли слухи, что он снова арестован за
какой-то новый выпад и сослан на Колыму, где и погиб
от дизентерии. Чудовищные слухи о виновности Бори в
гибели ни на чем не основаны и представляют собой
сплошной вымысел : Боря, как никто другой, высоко це­
нил его поэтический талант.

441

НЕСКОЛЬКО ШТРИХОВ К ПОРТРЕТУ
Б.Л. ПАСТЕРНАКА
Сообщение У. Д-да
В 1944 г. на одном из ОЛП’ов *) Ивдельлага (Север­
ный Урал) я познакомился с Аллой Александровной Ле­
бединской, в прошлом журналисткой, добивавшей там
шестой год своего восьмилетнего срока. Ее нельзя было
назвать, пользуясь лагерным жаргоном, « доходягой »,
но она была очень истощена, и я затруднился бы опреде­
лить ее возраст. С равным основанием ей можно было
тогда дать и 30, и 40 лет. К физической работе, даже
самой легкой, она была явно непригодна, и попечитель­
ное начальство направило ее в КВЧ (культурно-воспита­
тельная часть), где А.А. писала плакаты, делала что-то
для культбригады, а вечерами дежурила в библиотеке
— занятие не слишком обремешхтельное : в библиотечном
шкафу лежало десятка полтора сельскохозяйственных
брошюр, которых никто не читал, да неизвестно как ту­
да попавший томик Мережковского, давно перечитанный
всеми, кто им интересовался. Тем не менее КВЧ не
всегда пустовала. Но собирались в ней не читатели, а
чтецы и слушатели. Среди заключенных было несколько
человек, писавших стихи, и вечерами они иногда дели­
лись там плодами своего творчества. В 1945-46 гг. в их
числе был, кстати сказать, известный профессор А.Л.
Чижевский, пронесший через все этапы и лагеря не­
сколько переплетенных книг, по размеру напоминавших
конторские гроссбухи, куда, по его словам — насколько я
их запомнил, — он в течение не одного десятка лет
ежедневно записывал по одному стихотворению. Стихи
его были старомодны, немного сентиментальны, не очень,
на мой взгляд, талантливы, но от них веяло интеллигент­
ностью и теми человеческими качествами, которые неко­
гда определяли одним словом — порядочность **). Дру­
гие поэты — человека два-три — были молоды и вполне
на уровне века, но от их творчества у меня сохранилось
впечатление более или менее искусного подражания хо­
рошим образцам. Писала и Алла Александровна — прозу
*) ОЛП — отдельный лагерный пункт.
**) Еще в 1916 и 1919 гг. А.Л. Чижевский опубликовал в
Калуге два сборника своих стихов.

442

и стихи; первой я не помню совсем, стихи же казались
мне настоящей поэзией. Так же оценил их, как будет
видно ниже, и неизмеримо более компетентный судья.
Сам я стихов не писал, но в КВЧ вечерами забегал и с
Аллой Александровной подружился.
Зимой 1944/45 г. она захворала, слегла в больницу, и
я следил, нет ли для нее писем. Однажды я обнаружил
в очередной почте пришедшую на ее имя открытку. На
ней был обратный адрес, и мне показался смутно-знако­
мым росчерк — длинная черта, как кровля покрывавшая
инициал и фамилию. Обратный адрес был такой : Москва,
Волхонка 14, кв. ... (номера не помню), Б. Пастернак. Я
отнес открытку Алле Александровне в больницу. Прочи­
тав, она протянула ее мне и каким-то извиняющимся
голосом сказала : « Я не посылала своих стихов, но мне
очень захотелось написать ему несколько слов ».
Открытка была довольно краткой. Содержание ее
было для того — да и не только для того — времени
настолько необычным, что оно прочно сохранилось в
моей памяти, и я готов поручиться не только за правиль­
ность передачи смысла, но, по крайней мере, на 50 °/о
и за текстуальную точность. Вот что я прочитал :
« Уваж аем ая А л л а А л ексан дровн а, я сейчас очень
з а н я т и забросил переписку даже с б л и ж а й ш и м и д р у з ь я ­
м и . П и ш у В а м и з у в а ж е н и я к тому м ест у, в кот ором , с у д я
п о а д р е с у , В ы н а х о д и т е с ь . Многие из моих друзей в таком
же положении, что и Вы, и т о л ь к о ч и с т о й с л у ч а й н о с т ь ю
м о ж н о о б ъ я с н и т ь , что я здесь, в Москве, а не с Вами

(или ”с ними”) » *). Далее шли какие-то слова ободрения
и затем подпись, такая же, как на обороте открытки,
полная и четкая.
Напомню : это были 1944-45 гг., когда все поступав­
шие в лагерь письма проходили двойную цензуру — об­
щую военную и специальную лагерную**).
В 1946 г. Алла Александровна, за окончанием срока,
была освобождена и, будучи проездом в Москве, передала
Борису Леонидовичу написанные ею в лагере поэму и
несколько стихотворений.
*) Подчеркнуты слова, в точности передачи которых я почти
полностью уверен.
**) К слову сказать, один известный литературовед (имени
его я, не имея его разрешения, назвать не могу) рассказывал, что,
когда он в конце 40-х — начале 50-х гг. был в лагере, ему писали
два человека — мать и Б.Л. Пастернак.

443

Год спустя я с женой приезжал в Москву. Был
летний солнечный день, улицы полны народа. Мы шли
по улице Горького по направлению к Пушкинской пло­
щади и недалеко от площади Маяковского встретили
Б.Л. Пастернака. Когда-то мы были знакомы — довольно
поверхностно. Тем не менее он узнал нас, остановил, а
затем пошел проводить. С первых же слов, доверительно,
как ближайшим друзьям, он рассказал, что идет из
Союза писателей, где разговаривал с... (тут Б.Л. назвал
одного из руководивших тогда литературой деятелей,
фамилию которого я не запомнил), и « ...представьте себе,
мы не понимаем друг друга, мы говорим на разных
языках ». Затем последовал довольно длинный монолог.
Чувствовалось желание выговориться, вот сейчас, сию
минуту, и случайная встреча, вероятно, давала нужного
для этого слушателя. Передать этот монолог невозможно.
Запомнились обрывки фраз, казавшиеся нам лишенными
связи, но для Б.Л., по-видимому, подчиненные внутрен­
ней логике каких-то ассоциаций. Обращаясь к моей
жене : « ...как странно, эта толпа, и Вы идете с мужем... ».
Почти сразу после этого, указывая на поток автомашин :
« ...вот русская литература едетгна машинах, а мы с вами
идем пешком...». Это «мы с вами» было сказано с
полной, я бы сказал, детской убежденностью, что мы
(т. е. я с женой, никогда ничего в области « изящной
словесности » не написавшие) имеем равное с ним право
быть сопоставляемыми с разъезжающей на машинах
русской литературой. Еще запомнилось : « ...стоило напи­
сать какую-нибудь оду, и я мог бы так... ».
Пройдя с нами два-три квартала, Б.Л. стал прощать­
ся. Я спросил, прочел ли он стихи Лебединской. — Да.
— Как Вы их нашли? Немного помолчав, Б.Л. как-то
веско сказал : « Так надо писать ».

444

Прилож ение

СТИХОТВОРЕНИЕ АЛЛЫ ЛЕБЕДИНСКОЙ*)
Он прошел по годам суровым,
По обугленным городам,
Он принес с собою два слова —
Гнев и гордость :
— Нет ! Никогда !

Эта надпись не всем понятна,
Но со мной теперь навсегда,
Как пароль. Как девиз. Как клятва.
Как присяга :
— Нет. Никогда.
В ней отчаянье. Ярость. Злоба.
Вспышки бешенства. Боль стыда.
Но сквозь зубы всего два слова,
Задыхаясь :
— Нет. Никогда.
В них раздавленной славы годы,
В слякоть втоптанная звезда.
Пораженная насмерть гордость
Хрипло бредит :
« нет...
никогда... >'
Опаленная мгла заката.
Лужи. Сумерки. Пепел. Дым.
Спотыкаясь бредут солдаты
По дорогам своей беды.
Ветер. Окрики. Лица-маски.
Лихорадка, огонь и лед.
Сводит судорогой гримаса
Обожженный морозом рот.
Может быть, это тоже мимо
Промелькнет, как всё, без следа ?
Позабудется ? Канет ? Минет ?
Станет прошлым ?
Нет.
Никогда.
*) Стихотворение требует пояснения. А. Лебединской подари­
ли « заграничный » карандаш. На нем, на том месте, где обычно
указывается название фирмы, были вытиснены загадочные
слова : « п ет, п ет, soha ». Объяснить их смог только один человек
— мадьяр-музыкант (естественно, зека). Он сказал, что надпись
венгерская и означает : « Нет, нет, никогда ».

445

Только это теперь и значат
Гневных слов огонь и печаль.
Но они для меня иначе
И по-своему прозвучат.
Рядом с нашей эта чужая
Человеческая беда
Прикасается, заражает
Темным гневом :
Нет !
Никогда !
Никогда не забыть,
Проторенный бедою
Память все соберет
Онемелых угрюмых

не спутать
след.
под спудом
лет.

Эти стертые маски-лица,
Каждый взгляд и каждый пустяк
Будут чудиться, будут сниться
Даже четверть века спустя.
Я, как клятву, помню и знаю
Наизусть затверженный бред.
Это гордость. Присяга. Знамя.
Это не забывают. Нет.
Это помнят, сжимая зубы,
И проносят через года.
Обжигают молчаньем губы.
Не прощают.
Нет.
Никогда.

Это, значит, еще не гибель,
Если всюду виденьем сна —
Ты, замученная на дыбе,
Моя родина, моя страна.
Если рядом с тобой — другая
В пытке рабства и нищеты.
Непохожая и чужая,
Но такая же, как и ты.
И, вертясь в карусели суток,
Я храню упрямо и зло
Гнев и боль под защитой шуток,
Под щитом двусмысленных слов.
Но когда-нибудь эта память —
Неразборчивых строчек бред —

Ляжет грузно, как тяжкий камень,
На историю наших лет.
Душный гнев не зажать руками,
И когда мертвецы молчат, —
В тишине безмолвные камни
Содрогнутся и закричат.

Это всё, пополам с бедою,
Под диктовку слепых ночей,
Записал моею рукою
Карандаш —
неизвестно чей.
Ивдельлаг, 1944 г.

447

НА ДОКЛАДЕ ЖДАНОВА
Рассказ Д.Д.
Постановление ЦК ВКП(б) О ЖУРНАЛАХ « ЗВЕЗДА » И
« ЛЕНИНГРАД », принятое 14 августа 1946, было первым в ряду
послевоенных « руководящих указаний » по вопросам литературы
и искусства. Они были призваны пресечь робкие тенденции к
раскрепощению духовной жизни, спонтанно возникшие в военные
годы, и « освежить » в памяти интеллигенции жесткий партийный
курс 1930-х гг. по отношению к культуре.
Из писателей главными жертвами нападок стали А.А. Ахма­
това и М.М. Зощенко, которым августовское постановление за­
крыло пути к любым публикациям на несколько лет. Хотя
творчество этих авторов во многом возвращено советскому чита­
телю — в целом постановление ЦК от 14.08.1946 до сих пор
остается в силе. (Из всех « постановлений » 1946-48 гг. отменено
только одно — ОБ ОПЕРЕ В. МУРАДЕЛИ « ВЕЛИКАЯ ДРУЖ­
БА ». См. специальное постановление ЦК КПСС от 28.05.1958.)
Вплоть до 1955 августовское постановление 1946 изучалось в
советских школах и до настоящего времени входит в программы
всех ВУЗов.
В Ленинграде предвестием готовящегося удара можно счи­
тать беглое упоминание о « низкой в идейном отношении про­
дукции журналов ’’Звезда” и ’’Ленинград” » в речи заведующего
отделом пропаганды горкома ВКП(б) И.М. Широкова на пленуме
горкома 26.07.1946 (« Ленинградская правда », 30.07.1946, № 177).
Имена Ахматовой и Зощенко еще не были тогда названы.
Сама кампания по разгрому литературы началась с доклада
секретаря ЦК по идеологии А.А. Жданова, сделанного им перед
партийным и писательским активами Ленинграда в Смольном.
На одном из этих двух собраний, состоявшихся между 15 и 20
августа 1946, и побывал автор публикуемого рассказа.

В середине августа 1946 года секретарь Ленинград­
ского отделения Союза писателей А. Прокофьев1) и ре­
дакторы « Звезды » и « Ленинграда » В. Саянов2) и Б.
Лихарев3) с ближайшими сотрудниками были приглаше­
ны в Москву на совещание. В день их возвращения домой
— в редакцию « Звезды » рано утром явился А. Еголин4)
и представился заведующей редакцией Е. Карачевской5)
как назначенный из Москвы сюда на работу. Заведующая
редакцией не удивилась — так бывает. В редакции ни­
кого из литературных работников в эти часы еще не
было, кроме Д. Золотницкого6) из « критики ». Еголин
пригласил его в редакторский кабинет. Расспросил о
работе, о том, о сем, между прочим задал вопрос и о
Зощенко — понравился ли его рассказ про обезьяну.
Золотницкий, ничего не подозревая, отвечал, как и подо­
448

бало сотруднику журнала, в котором работаешь : рассказ
как рассказ, всем нравится, « в общем ничего, читается
хорошо ». Еголин поблагодарил, и на этом беседа кончи­
лась.
Явившиеся позже В. Саянов, Б. Лихарев, Д. Левонев­
ский7), П. Капица8) ничего о московском совещании не
рассказывали, а на все расспросы отвечали загадочно :
«Завтра всё узнаете». Все предполагали какие-нибудь
реорганизационные перемены в журналах.
На другой день были розданы всем приглашения в
Смольный на собрание. Зощенко, потом говорили, тоже
приходил в секретариат Союза за билетом, но ему веж­
ливо, под каким-то предлогом отсоветовали ходить.
В начале пятого мы шли в Смольный. Кончался се­
рый августовский день. Шли, еще ничего не зная. Каж ­
дый говорил о своем.
Первые же минуты в Смольном насторожили (я там
никогда до этого не был). Исторические залы, трехкрат­
ная проверка документов, большое число приглашенных
писателей, работников газет, кино, радио, издательств,
общая атмосфера торжественности и строгости придавали
всему не только деловой характер, но и чего-то большего.
Докладчик9) вышел справа, позади сидевших, в со­
провождении многих лиц. Он шел спокойно, серьезный
и молчаливый, отделенный от зала белыми колоннами.
Он был в штатском. В руках папка. Его волосы под
сиянием электричества блестели. Казалось, он хорошо
отдохнул и умылся. Все встали. Зааплодировали. Он под­
нялся на трибуну.
Собрание началось в пять.
Как обычно, вслух выбрали громкий президиум. Да­
же чуточку посмеялись — писатели забыли назвать
своего Прокофьева. Докладчик улыбнулся, сказав тихо
что-то смешное. Торопливо успокоились. Президиум сел.
Сдержанный шумок затих. Докладчик секунду помолчал
и заговорил.
И через несколько минут началась дичайшая тиши­
на. Зал немел, застывал, оледеневал, пока не превратился
в течение трех часов в один белый твердый кусок.
Доклад ошеломил.
Писательнице Немеровской 10) стало дурно. Она хоте­
ла выйти, бледнея, встала. Шатаясь, пошла между рядов.
Ей помогали. Вышла в боковой проход, дошла до вход­
ной двери, но... ее не выпустили. Огромная белая дверь
449

зала плотно закрыта, двое часовых с винтовками по
бокам. Оказывается, выход из зала запрещен. Немеровская присела где-то в задних рядах. При упоминании в
постановлении фамилии Марии Комиссаровой11) ее муж,
Николай Б раун 12), сидевший в президиуме, побелел и
начал беспокойно искать ее глазами среди сидевших в
зале. Александр Прокофьев, секретарь Ленинградского
отделения Союза, всё узнавший еще в Москве, сидел
красный, с головой, ушедшей в плечи.
В перерыве, как водится, кое-кто окружил доклад­
чика — каждый со своей просьбой и нуждишкой; всегда
есть такие, кто никогда не забывает, чья рубашка ближе.
Колпакова13) потом всем хвасталась, как она таким обра­
зом добилась ускорить издание своей залежавшейся
очередной книги по фольклору.
В прениях выступили немногие, в том числе и Нико­
лай Никитин 14), но из-за своего волнения неудачно : один
раз перепутал имя и отчество ответственного докладчика
— в зале раздался смешок; в другой раз сказал : « С этой
э с т р а д ы , с которой великий Ленин провозгласил.., »
— слушатели зашумели, зашикали. Он покраснел, за­
путался и, оборвав себя какой-то короткой фразой о
собственном состоянии, сконфуженно сошел с трибуны.
Уходили с собрания молча. Шел первый час ночи.
В августе ночи уже темные. Смольнинский сад стоял
в осенней сырой дымке. Тускло расплываясь, горели
электрические шары фонарей. Листва еще не облетела,
но в саду было тихо — неподвижные деревья будто не­
вольно прислушивались. Со ступенек высокого парадного
входа не раздавалось ни слова, ни шепота. Несколько
сот человек выходили из здания медленно и бесшумно.
Так же молча прошли длинную прямую аллею до пус­
тынной в этот час площади и молча разъехались на
последних троллейбусах и автобусах.
Все было неожиданно и непонятно. Согласиться
сразу было трудно. Единственная мысль : значит, сейчас
так нужно.
Через несколько дней доклад в смягченном виде
опубликовали в газетах 1δ). В редакции газет и журналов
посыпались торопливые письма людей, согласных с по­
становлением. Июльский номер « Звезды », где была на­
печатана зощенковская О Б Е З Ь Я Н А 16), задержали, хотя
небольшая часть тиража уже разошлась. Рассказ выну­
ли. Номер перепечатали и выпустили сдвоенным с авгус­
450

товским, со статьей Л. Плоткина 17) — П Р О П О В Е Д Н И К
— М. З О Щ Е Н К О . Главным редакто­
ром журнала (до этого был просто « редактор ») временно
был назначен А. Еголин с совмещением работы в ЦК;
он стал раз в месяц приезжать в Ленинград. Редакцион­
ную коллегию « Звезды » расширили. В нее вошли : Б.
Лавренев18) — ведать отделом прозы, он тоже начал
наезжать из Москвы; вызванный из армии В. Друзин19)
возглавил отдел критики, Е. Кузнецов20) — отдел ис­
кусств, А. Прокофьев — отдел поэзии, Б. Чирсков21) —
драматургии. К каждому были приданы редакторы.
Журнал « Ленинград » прекратил свое существова­
ние.
Зощенко заболел. Он заперся у себя дома на канале
Грибоедова. Его покинули друзья. Перестали звонить по
телефону. Если он выходил на улицу, знакомые стара­
лись его не замечать. Домашняя обстановка, и без того
беспокойная, осложнилась.
Анна Ахматова держалась стоически. Известно, что
женщины ленинградскую блокаду во время войны пере­
носили относительно легче мужчин. Первую она претер­
пела в Ташкенте, вторую — личную — здесь.
БЕЗЫ ДЕЙНОСТИ

Примечания редакции
1) Прокофьев А.А. (1900-1971) — поэт. Чл. КП с 1919. В 1945-48,
1955-65 — отв. секретарь ЛОСП. После полной смены редколлегии
« Звезды » в августе 1946 (с № 7-8) — единственный из старого
состава сохранил свое место в новой редакции.
2) Саянов В.М. (1903-1959) — поэт, прозаик, критик. Перед поста­
новлением — отв. редактор « Звезды ».
Заслуживает внимания, что хорошо осведомленный Саянов
уже тогда связывал постановление непосредственно с именем
Сталина : « Вообще-то Сталин прав, нет хорошей прозы в жур­
нале, а без нее журнала не сделаешь » (цит. по кн. : Дм. Хренков. ВИССАРИОН САЯНОВ. Л., 1975, с. 126).
3) Лихарев В.М. (1906-1962) — поэт. Чл. КП с 1942. Перед постано­
влением — отв. редактор « Ленинграда ».
4) Еголин А.М. (1896-1959) — литературовед. Чл. КП с 1925. С
1945 действ, чл. Акад. пед. наук РСФСР, с 1946 чл.-корр. АН
СССР. Зам. нач. Управления пропаганды ПК ВКП(б) в 1940-48.
Гл. редактор « Звезды » с № 7-8 1946, дир. Ин-та мировой литера­
туры в Москве в 1948-52.
5) Карачевская Е.П. — зав. редакцией « Звезды ». После постано­

451

вления осталась работать в журнале (ушла в 1957). Умерла в
1960-х гг.

6) Золотницкий Д.И. (р. 1918) — литературовед, критик. Чл. КП

с военных лет. Сотрудник « Звезды », затем — Ленинградского
Ин-та театра, музыки и кинематографии.
7) Левоневский Д.А. (р. 1907) — поэт, очеркист, критик. Чл. КП с
военных лет. Перед постановлением — чл. редколлегии « Ленин­
града ».
8) Капица П.И. (р. 1909) — прозаик. Чл. КП с 1928. В разные
годы редактировал журналы « Юный пролетарий », « Костер »,
« Вокруг света ». В войну работал в Гл. политуправлении ВМС
СССР. С № 7-8 1946 — чл. редколлегии « Звезды ».
9) « Докладчик » — Жданов А.А. (1896-1948) — после убийства
С.М. Кирова стал 1 секретарем Ленинградского обкома и горкома
ВКП(б) (1934-44); в описываемый момент — чл. Политбюро ЦК,
секретарь ЦК. Автор отмечает штатский костюм Жданова, т.к.
во время только что оконченной войны тот носил мундир генераллейтенанта.
Ю) Немеровская О.А. (1904-ок. 1950) — критик, переводчица.
11) Комиссарова М.И. (р. 1904) — поэтесса, переводчица.
Из РЕЗОЛЮЦИИ ОБЩЕГОРОДСКОГО СОБРАНИЯ ЛЕНИН­
ГРАДСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ ПО ДОКЛАДУ ТОВ. ЖДАНОВА : « В
журналах также появились такие упадочнические, наполненные
тоской и пессимизмом стихи, как стихи Садофьева и Комисса­
ровой » (« Литературная газета », 24.08.1946, № 35).
Из ДОКЛАДА т. ЖДАНОВА О ЖУРНАЛАХ «ЗВЕЗДА» И
« ЛЕНИНГРАД » : « В некоторых своих стихах Садофьев и Ко­
миссарова стали подпевать Ахматовой, стали культивировать
настроения уныния, тоски и одиночества, которые так любезны
душе Ахматовой » (« Ленинградская правда », 21.09.1946, № 222).
12) Браун Н.Л. (1902-1976) — поэт, переводчик. Печатался с 1923.
Занимал видное положение в ЛОСП.
13) Колпакова Н.П. (р. 1902) — фольклористка.
14) Никитин Н.Н. (1895-1963) — прозаик. В 1920-е гг. чл. литера­
турной группы « Серапионовы братья ». Перед постановлением
— член редколлегии « Ленинграда ».
15) СОКРАЩЕННАЯ И ОБОБЩЕННАЯ СТЕНОГРАММА ДО­
КЛАДОВ т. ЖДАНОВА НА СОБРАНИИ ПАРТИЙНОГО АКТИВА
И НА СОБРАНИИ ПИСАТЕЛЕЙ В ЛЕНИНГРАДЕ. — « Ленин­
градская правда », 21.09.1946, № 222.
« Смягченный вид » представлял из себя выражения типа :
« Зощенко, как мещанин и пошляк », « только подонки лите­
ратуры могут создавать подобные ’’произведения” », « пусть уби­
рается из советской литературы », « не то монахиня, не то блуд­
ница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с

452

молитвой », « журнал ’’Звезда” /.../ стал журналом, помогавшим
Уврагам разлагать нашу молодежь », « пошляк Хазин », « смело
бичевать и нападать на буржуазную культуру, находящуюся в
состоянии маразма и растления », « весь сонм буржуазных лите­
раторов, кинорежиссеров, театральных режиссеров старается
отвлечь внимание передовых слоев общества от острых вопросов
политической и социальной борьбы и отвести внимание в русло
пошлой безыдейной литературы и искусства ».
16) Рассказ М.М. Зощенко ПРИКЛЮЧЕНИЯ ОБЕЗЬЯНЫ впервые
был опубликован в детском журнале « Мурзилка », М., 1945, № 12
под названием ПРИКЛЮЧЕНИЯ ОБЕЗЬЯНКИ и с некоторыми
изменениями перепечатан в разделе « Новинки детской литерату­
ры » журнала « Звезда », 1946, «Nb 5/6 (а не в № 7, как сообщает

Д.Д.).

Постановление обычно связывается с судьбами только двух
журналов. Однако на деле оно коснулось всей литературной
периодики. « Мурзилка », например, поплатился за ПРИКЛЮЧЕ­
НИЯ ОБЕЗЬЯНКИ почти полной сменой редколлегии. В нее,
вплоть до № 7, 1946 входили С.М Алянский. А.П. Бабушкина
(ответственный редактор), В.В. Бианки, Ю.А. Васнецов, В.В. Ле­
бедев, С.В. Михалков, А.К. Покровская, К.А. Федин, И.И. Хал­
турин, К.И. Чуковский, Е.Л. Шварц.
На обложках №№ 8/9 и 10/11 состав редколлегии и имя ответ­
ственного редактора отсутствуют В новом составе, объявленном в
№ 12, сохранились только В. Бианки, В. Лебедев и С. Михалков.
В содержании журнала также произошли перемены в сторону
более ярко выраженных « идейности », строгости и меньшей ска­
зочности. Например, была оборвана публикация сказки К.И. Чу­
ковского ПРИКЛЮЧЕНИЯ БИБИГОНА (ср. Ш 7 и 8/9).
17) Плоткин Л.А.(р. 1906) — литературовед, критик. Чл. КП с
1939. Активный участник всех погромных кампаний в советской
литературе.
18) Лавренев Б.А. (1891-1959) — писатель. Начал выступать в
литературе как поэт, затем — известный прозаик и драматург.
Впоследствии много занимался публицистикой. Чл. редколлегии
« Звезды » с № 7/8, 1946.
19) Друзин В.П. (р. 1903) — критик. Чл. КП с 1944. Печатается с
1922. Во время войны — политработник, военный журналист. Чл.
редколлегии « Звезды » с № 7/8, 1946.
20) Кузнецов Е.М. (1900-1958) — театровед, историк цирка. С № 7/8,
1946 — чл. редколлегии « Звезды ».
21) Чирсков Б.Ф. (1904-1966) — драматург, киносценарист. Известен
сценариями к/ф : ВАЛЕРИЙ ЧКАЛОВ, ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ,
КАВАЛЕР ЗОЛОТОЙ ЗВЕЗДЫ и др. Чл. редколлегии « Звезды »
с № 7/8, 1946.

453

А. Булатов
О ПОСЛЕДНИХ ИЗДАНИЯХ АХМАТОВОЙ
(Заметки читателя)
В 1976 исполнилось десять лет со дня смерти Анны
Андреевны Ахматовой 1). За последние два года в Совет­
ском Союзе вышли в свет две ее книги; кроме того, в
издательском плане «Советского писателя» на 1975 был
обещан том стихов Ахматовой в « Библиотеке поэта », а
на 1977 — сборник ее статей О П У Ш К И Н Е (новые книги
объявлены на 1977 также издательствами « Советская
Россия » и « Детская литература »).
Напомним, что с 1966 не появилось ни одной книги
Бориса Пастернака 1а); единственный сборник стихотво­
рений Осипа Мандельштама издается впервые после 1928
в 1974; стихи Марины Цветаевой изымаются из переизда­
ваемых антологий2), а новых изданий ее книг с 1967
просто нет.
Читательский спрос на лучшие образцы русской по­
эзии XX века не удовлетворен; ощущение опальности
официально, казалось бы, признанных авторов не исче­
зло. Между тем, журнал « Вопросы литературы » время
от времени пытается уверить весь мир в обратном3).
В сравнении с книжными судьбами ее знаменитых
современников, ахматовская выглядит счастливой. Попы­
таемся пристальнее вглядеться в некоторые конкретные
обстоятельства, из которых состоит это « благополучие ».
**
*

Последнее прижизненное издание стихотворений
Ахматовой Б Е Г В Р Е М Е Н И появилось на книжных при­
лавках за несколько месяцев до ее кончины 5 марта
1966. Помимо обширного раздела стихов последних лет
(т.н. С Е Д Ь М А Я К Н И Г А ) , в это собрание были включены
также многие стихотворения из ранних сборников. Это
объясняется тем, что возможность печатать новые стихи
отдельными книгами была исключена для Ахматовой с
1923. Только через 17 лет, в 1940, появилась очередная ее
книга. В ней новые стихи напечатаны под одной облож­
кой со старыми. Аналогичным образом выглядят сборни­
ки 1943-го (Ташкент, составитель К. Зелинский), 1946-го
454

(М.-JL, отпечатанная, но затем пущенная под нож книга
стихов), 1958-го (крошечный сборник, включивший в себя
— единственный прецедент — также и лучшие перево­
ды), 1961-го (в серии « Библиотека советской поэзии »)
годов.
Б Е Г У В Р Е М Е Н И суждено было стать лучшей и са­
мой полной книгой Ахматовой, вышедшей на родине; и
это при том, что сборник напечатан далеко не в том виде,
в каком был предложен издательству автором4).
После 1966 на страницы журналов хлынула лавина
не опубликованных до тех пор ахматовских текстов (хотя
можно заметить, что большинство публикаций были
незначительны по объему, а некоторые из них — пресе­
кались5)). Имена основных публикаторов — В.М. Ж ир­
мунский, Э.Г. Герштейн, Л.К. Чуковская, Н.А. Жирмун­
ская-Сигал.
В мае 1967 директор издательства « Художествен­
ная литература » В.А. Косолапов6) обнадеживающе со­
общил на встрече с читателями, что в 1969 начнется
издание четырехтомника Ахматовой.
Весной 1968 председатель комиссии СП по литера­
турному наследию Ахматовой7) А.А. Сурков объявил на
страницах « Литературной газеты » 8), что в « Худлите »
готовится собрание сочинений Ахматовой, а в Лениздате
вот-вот выйдет сборник ее стихов, поэм, статей.
Летом 1969 акад. Жирмунский подтвердил в « Новом
мире » 9), что « Библиотека поэта » приступила к подготов­
ке издания Ахматовой.
Что же произошло в действительности?
Всего лишь через год после своих многообещающих
речей тот же Косолапов удивленно пожимал плечами
после очередного выступления перед публикой (21.5.1968,
Ленинград) : « Какие четыре тома ?.. Откуда их взять ?
Может быть, наберется этого « наследства » на одну
книжку... Ну, переиздадим Б Е Г В Р Е М Е Н И ».
Что же касается Суркова, то он девять лет как
молчит о своих обязанностях по Комиссии10).
Книги, подготовленной для издания в « Библиотеке
поэта », составитель ее, В. М. Жирмунский, так и не
дождался, скончавшись в январе 1971; она, объявленная,
наконец, в издательском плане на последний квартал
1975 п), вышла в свет более чем через год иа). Сборник в
Лениздате появился не в 1968, а в 1976; в « Худлите » —
в 1974.
455

Итак, проекты, столь близкие к исполнению в 19681969, реализовались лишь с многолетним опозданием.
Что же это оказались за книги?
I
Анна Ахматова. ИЗБРАННОЕ. Составление и
послесловие Н. Банникова. М., ИХЛ, 1974, 50 000
экз., 592 с. Сдано в набор 19.9.1973, подписано в
печать 7.10.1974, поступило во Всесоюзную книж­
ную палату 20.12.1974 12).
ИЗБРАННОЕ
явилось первым посмертным изда­
нием Ахматовой на родине. Кроме того, если не считать
иноземных изданий, в этой книге впервые под одной
обложкой соединились вместе ее стихи и проза.
Результат оказался ошеломляющим : такого скопища
ошибок и искажений до сих пор еще не допускалось в
сборниках Ахматовой 13). Но попытаемся разобрать книгу
по порядку, начав с ее достоинств.
Положителен сам по себе замысел : попытка осуще­
ствить хоть и избранное, но действительно с о б р а н и е
с о ч и н е н и й : поэзия (разделы — по издававшимся
ранее книгам, последний из них — С Т И Х О Т В О Р Е Н И Я ,
Н Е В О Ш Е Д Ш И Е В К Н И Г И ) , воспоминания и статьи. В
конце тома — алфавитный указатель стихотворений (это
— тоже впервые в отечественном издании). Открывается
книга автобиографической заметкой. Завершается — ана­
литической статьей составителя
Итак, автобиографическая заметка — К О Р О Т К О О
С Е Б Е . Впервые, по-видимому, этот текст был написан в
1946 для подготовленной к изданию в Ленинграде книги
Н Е Ч Е Т (не вышедшей из печати) и назван МОЯ Б И О ­
Г Р А Ф И Я 14). Затем, значительно измененный, опублико­
ван под новым названием как предисловие к сборнику в
серии « Библиотека советской поэзии » (1961). Оконча­
тельный (еще раз немного переработанный) вариант под­
писан Ахматовой в 1965 и напечатан, очевидно, с разре­
шения автора (но уже после смерти) в очередном томе
автобиографий советских писателей 15).
С полной литературной корректностью Банников
открывает составленный им сборник именно последним,
окончательным вариантом ахматовской автобиографии.
Более того, в ее тексте сохраняется упоминание о Н.С.

456

Гумилеве16), — но строки о положении Ахматовой в
1930-е и о судьбе ее прозы в 1940-е гг. изъяты :
Автобиографии (1966), с. 32 :
Работы АЛЕКСАНДРИНА,
ПУШКИН И НЕВСКОЕ ВЗМО­
РЬЕ, ПУШКИН В 1828 ГОДУ,
которыми я занимаюсь почти
двадцать последних лет, по-ви­
димому, войдут в книгу ГИ­
БЕЛЬ ПУШКИНА.
С середины 20-х годов мои
новые стихи почти перестали
печатать, а старые — перепе­
чатывать.
Отечественная война 1941
года застала меня в Ленингра­
де.

ИЗБРАННОЕ (1974), с. 7 :
Работы АЛЕКСАНДРИНА,
ПУШКИН И НЕВСКОЕ ВЗМО­
РЬЕ, ПУШКИН В 1828 ГОДУ,
которыми я занимаюсь почти
двадцать последних лет, по-ви­
димому, войдут в книгу ГИ­
БЕЛЬ ПУШКИНА...
Отечественная война 1941
года застала меня в Ленингра­
де.

Там же :
Я с самого начала все зна­
ла про стихи — я никогда ни­
чего не знала о прозе. Первый
мой опыт все очень хвалили,
но я, конечно, не верила. По­
звала Зощенку. Он велел коечто убрать и сказал, что с ос­
тальным согласен. Я была ра­
да. Потом, после ареста сына,
сожгла вместе со всем архивом.
Меня давно интересовали
вопросы художественного пере­
вода.

Там же, с. 8 :
Я с самого начала все зна­
ла про стихи — я никогда ни­
чего не знала о прозе. Первый
мой опыт все очень хвалили,
но я, конечно, не верила. По­
звала Зощенку. Он велел коечто убрать и сказал, что с ос­
тальным согласен. Я была ра­
да...
Меня давно интересовали
вопросы художественного пере­
вода.

При этом, как теперь становится принятым в нашей
печати, купюры отмечаются просто-напросто многото­
чием... Может сложиться впечатление, что это авторский
знак препинания. (Ссылки же на источник публикуемой
автобиографии составитель не приводит. Так что и такой,
косвенный способ « сохранить лицо » не использован.)
Далее — основной раздел, стихотворения. Банников
стремится представить книги Ахматовой полнее, чем это
сделал сам автор в Б Е Г Е В Р Е М Е Н И , приближая тем
самым составленный им том к полному своду стихотво­
рений. Разумеется, в целом это заслуживает только при­
знательности и одобрения. Однако неожиданно отсут­
ствуют замечательные вещи, прошедшие даже строгий
отбор издательства в 1965 : в новом сборнике нет стихо­
творений В О Р О Н Е Ж (« И город весь стоит оледене­
лый... »), « Все это разгадаешь ты один... ». Оплошность
ли это ? И если нет, то чем же это объясняется ?
457

Видимо, тем, что первое из них посвящено О.Э.
Мандельштаму периода воронежской ссылки, а второе —
Б.А. Пильняку. Последнее стихотворение ранее входило
в состав многих книг и никогда не печаталось с посвяще­
нием. Но составитель, вероятно, ознакомился с зарубеж­
ным собранием С О Ч И Н Е Н И Й Ахматовой и выяснил
оттуда, что оно также посвящено — Б.А. Пильняку. Ра­
зумеется, в таком случае оно явно противопоказано
п р о с т о м у советскому читателю (тем более, что п о д ­
г о т о в л е н н ы й советский читатель, разрешающий к
печати это И З Б Р А Н Н О Е , наверняка уже имеет на соб­
ственной полке то самое собрание С О Ч И Н Е Н И Й . . . 17)).
Однако вернемся к достоинствам сборника. Частью
восстановлены (впервые в печати) подлинные названия
стихотворений ( И З « Ч Е Р Н Ы Х П Е С Е Н »), даты написания
(« Умолк вчера неповторимый голос... » 18)), состав циклов
( С М Е Р Т Ь П О Э Т А , те же И З « Ч Е Р Н Ы Х П Е С Е Н »). Впер­
вые в советском издании собраны вместе все три части
П О Э М Ы Б Е З Г Е Р О Я и представлена довольно полная ее
версия19). Самое ценное в данном сборнике — первое
появление в отечественной печати стихотворений : « Уже
безумие крылом... » 20), « Хор ангелов великий час воссла­
вил... », « Я знаю, с места не сдвинуться... ».
Тем не менее, сравнение текстов с прижизненными
изданиями выявляет, к сожалению, массу опечаток и
искажений.
Вот несколько примеров, особенно бросающихся в
глаза :
ИЗ ШЕСТИ КНИГ. Стихотворе­
ния Анны Ахматовой. Л., « Со­
ветский писатель », 1940, с. 142 :

ИЗБРАННОЕ, с. 127 :

И со мной лишь ты, мне
[равный
Да любовь моя.

Но со мной лишь ты, мне
[равный
Да любовь моя.

А. Ахматова. БЕЛАЯ СТАЯ.
Стихотворения. Кн. вторая. Изд.
4-е, доп. Пб.-Берлин, « Petropolis » и « Алконост », с. 78 :

Там же, с. 164 :

Здесь всего сильнее от Ионы
Колокольни Лаврския вдали.
/.../
Мир родной понятный и
[телесный

Есть всего сильнее от Ионы
Колокольни Лаврские вдали.
/.../
Мир родной понятный и
[телесный

458

Для меня незрячей оживи.
Исцелил мне душу Царь
[Небесный
Ледяным покоем нелюбви.

Для меня, незрячей, оживи.
Исцели мне душу, царь
[небесный,
Ледяным покоем нелюбви.

А. Ахматова. СТИХОТВОРЕ­
НИЯ (1909-1960). « Библиотека
советской поэзии ». М., ГИХЛ,
1961, с. 140 :

Там же, с. 247 :

То словно брат. Молчишь,
[сердит.
Но если встретимся глазами —

Ты словно брат. Молчишь,
[сердит.
Но если встретимся глазами —

Следующее искажение ни у кого, конечно, не вызовет недоумения :
А. Ахматова. РЕКВИЕМ. Мюн­
хен, « Товарищество Зарубеж­
ных Писателей », 1963, с. 19 :

Там же, с. 292 :

Уже безумие крылом
Души накрыло половину
/.../
И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
/.../
Ни час тюремного свиданья

Уже безумие крылом
Души накрыло половину
/.../
И не позволит ничего
Она мне унести с собою,

Явная бессмыслица не

и

Ни час нежданного свиданья
смущ ала

ни составителя, ни

редактора :

А. Ахматова. БЕГ ВРЕМЕНИ.
Стихотворения. 1909-1965. М.-Л.,
« Советский писатель », 1965, с.

Там же, с. 373 :

400 :

Случится это в тот московский
[день,
Когда я город навсегда покину
И устремлюсь к желанному
[притину,
Свою меж вас еще оставив тень.

Случится это в тот московский
[день,
Когда я город навсегда покину
И устремлюсь к желанному
[притину,
Свою меж нас еще оставив тень.

ДЕНЬ ПОЭЗИИ 1971. М., «Со­
ветский писатель », 1971, с. 155 :
Мне знакомый голос
[прислышался,

Там же, с. 450 :
Мне знакомый голос
[ послышался,

/.../

А../

Света я пред собой не взвидела,

Света я пред собой невзвидела,

ДЕНЬ ПОЭЗИИ 1968. М., «Со­
ветский писатель », 1968, с. 165 :
Фиалкою — девичий рот,
А золото — ничем.

Там же, с. 458 :
Фиалкой — девичий рот,
А золото — ничем.

459

Интересна следующая деталь : в собственном тексте
составителя, в послесловии, допущено искажение, а в
основном корпусе книги напечатано верно (а ведь от
сдачи в набор до подписания в печать прошло тринадцать
месяцев...) :
ИЗБРАННОЕ, с. 233 :
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.

Там же, с. 552-553 :
Мы не единого удара
Не отвратили от себя.

Мы не станем продолжать этот перечень ошибок, но
материала для исправлений, к сожалению, еще хватает.
Понятно, конечно, патриотическое возмущение Н.
Щукиной, А. Беляева 21) и других, когда они благородно
негодуют по поводу научных недостатков и текстологи­
ческих ошибок в западных русских изданиях. Однако
пресловутые Г.П. Струве и Б.А. Филиппов далеко, тира­
жи у них неизвестно какие (впрочем, мы-то и вовсе не
видим этих тиражей), а Н.В. Банников22) издает Ахма­
тову в Москве. Но не нашлось здесь никого, кто бы
отозвался на его труды.
Вернемся к послесловию Банникова — В Ы С О К И Й
Д А Р . Прежде всего в нем чувствуется привкус пиратства,
выражающегося в том, что следы собственных размы­
шлений и изысканий автора отсутствуют, а пустота за­
полняется раскавыченными формулировками и мыслями
из работ Мандельштама, Чуковского (с. 537) и д р .23). Не
испросив на то никакого дозволения, составитель исполь­
зует не предназначенные для его глаз дневники, созна­
тельно замалчивая имя их автора (с. 552 и др.). Не
проходит ощущение полной неконгениальности издателя
и поэта.
Подстать общему уровню и внешний вид издания.
Один из даровитых книжных художников, Г. Клодт,
поддался, видимо, какому-то наваждению, окружившему
этот сборник, и неожиданно создал безвкусную обложку,
фальшиво-стилизованный форзац и более чем неудачный
портрет автора (вместо этого рисунка гораздо важнее
было бы увидеть хоть одну из множества неопублико­
ванных фотографий Анны Андреевни).
Итак, первая посмертная книга Ахматовой, предва­
рительно объявленная С О Б Р А Н И Е М С О Ч И Н Е Н И Й , вы­
глядит во всех отношениях убого.

460

и
Анна Ахматова. СТИХИ И ПРОЗА. Составитель
Б. Г. Друян. Подготовка текстов Э. Г. Герштейн
(проза и примечания) и Б.Г. Друяна (поэзия). Всту­
пительное слово Д.Т. Хренкова. Лениздат, 1976.
200 000 экз., 616 с. Сдано в набор 24.11.1975, под­
писано к печати 20.2.1976, поступило во Всесоюз­
ную книжную палату 27.4.1976.

После Отечественной войны это первый сборник
Ахматовой, изданный в Ленинграде24). Еще в 1946 в то
же самое издательство поэтом была сдана книга, обещав­
шая быть крайне интересной — Н Е Ч Е Т 25) (позже ру­
копись была возвращена автору с обоснованием — « за
истечением срока хранения » 26)) — и в будущем соста­
вившая основу С Е Д Ь М О Й К Н И Г И в Б Е Г Е В Р Е М Е Н И .
Этот осчастлививший многих том (см. огромный не­
бывалый тираж) на самом деле имеет долгую и драмати­
ческую предысторию.
Напоминаем, еще в 1968 Сурков объявил, что « в
нынешнем году » в этом издательстве выйдет сборник
Ахматовой. Действительно, на титульном листе книги
(верстка и сверка) можно было бы прочесть : « Анна
Ахматова. С Т И Х И И П Р О З А . Составили Л.К. Чуковская
и Э.Г. Герштейн. Вступительная статья К.И. Чуковского.
Лениздат, 1968 » 27). Книга была набрана. Но затем, вне­
запно и без всяких объяснений, набор рассыпали, а
решение о запрете не родившейся еще книги осталось
в тайне (или вовсе не существовало на бумаге).
Оставляем позднейшим историкам и биографам ре­
шать вопрос о причинах погребения сборника, но конста­
тируем, что комиссия по литературному наследию Ахма­
товой — по крайней мере, в лице своего председателя —
не рассмотрела этот вопрос. В печати, во всяком случае,
на эту тему ни Сурков, ни кто-либо иной больше не
выступал, оставив общественную аудиторию в полном
неведении.
Прошло шесть лет. В 1974 объявляется о предстоя­
щем выходе в свет сборника под тем же названием28),
но, как станет ниже очевидным, с некоторыми нова­
циями. Наконец (с очередным опозданием — на год с
лишним) он появляется.
По сравнению с худлитовским томом, книга замеча­
тельная. Ошибок почти нет (поразительно однако ж, что
461

повторена та же самая — очевиднейшая — опечатка :
«свою меж н а с еще оставив тень », см. с. 38629)). Варвар­
ски выкинутые Банниковым стихотворения (имеем в
виду посвященные Мандельштаму и Пильняку) здесь
восстановлены (правда, общий объем худлитовского со­
брания несколько превышает лениздатский). Предпочтен­
ная редакция П О Э М Ы Б Е З Г Е Р О Я ближе к окончатель­
ной.
Отдел прозы не дублирует аналогичный раздел в
И З Б Р А Н Н О М (добавлены П У Ш К И Н И Н Е В С К О Е В З М О ­
РЬЕ, К СТА ТЬЕ «К А М Е Н Н Ы Й Г О С ТЬ» ПУ Ш КИ Н А.
Д о п о л н е н и я 1 9 5 8 - 1 9 5 9 г г . , С Л О В О О П У Ш К И Н Е . Пропу­

щена, по сравнению с банниковским подбором, лишь
статья П О С Л Е Д Н Я Я С К А З К А П У Ш К И Н А ) , а в части
перекрывающейся выбраны иные варианты ( В С Е Б Ы Л О
П О Д В Л А С Т Н О Е М У ) . Отдел сопровожден фундаменталь­
ными примечаниями Э.Г. Герштейн; однако восстановить
полностью купюры Банникова (в воспоминаниях А М Е ­
Д Е О М О Д И Л Ь Я Н И ) ей не удалось. По крайней мере, в
лениздатском сборнике они хоть отмечены знаком /.../,
а в худлитовском, как уже говорилось, просто многото­
чием :
ДЕНЬ ПОЭЗИИ 1967,
М., с. 251
Гумилев в какой-то
компании
говорил
по-русски, а Моди­
льяни протестовал.
А жить им обоим
оставалось пример­
но по три года, и
обоих ждала гром­
кая посмертная сла­
ва.

СТИХИ И ПРОЗА,
1976, с. 570 :
Гумилев в какой-то
компании
говорил
по-русски, а Моди­
льяни протестовал.
А жить им обоим
оставалось пример­
но по три года /.../

ИЗБРАННОЕ, 1974,
с. 485 :
Гумилев в какой-то
компании
говорил
по-русски, а Моди­
льяни протестовал...

Но сравнение нового сборника с изданием, загублен­
ным в 1968, удручает, несмотря на то, что реализованная
в 1976 книга в целом полнее, чем подготовленная восемь
лет назад.
Взяв за точку отсчета верстку сборника 1968, попы­
таемся провести краткое сопоставление.
Отдел поэзии был задуман составительницей (даже
не упомянутой в вышедшем томе) Лидией Корнеевной
462

Чуковской как восстановление истинного корпуса Б Е Г А
В Р Е М Е Н И 30) (поэтому чисто количественное превосход­
ство нового лениздатского собрания достигнуто за счет
тех ранних стихов, которые сама Ахматова и не вклю­
чала в свой последний сборник). Чуковская добавила в
книгу около пятидесяти стихотворений из не допущен­
ных в Б Е Г В Р Е М Е Н И . Однако этот достойный проект,
столь реальный восемь лет назад, теперь при участии
Б.Г. Друяиа (один из редакторов Лениздата) осуществлен,
к сожалению, лишь частично.
В новый сборник, по сравнению с подготовленным
Чуковской, не вошли следующие стихи : « Я пришла тебя
сменить, сестра... », « Думали : нищие мы, нету у нас
ничего...», П Е Т Р О Г Р А Д , 1 9 1 9 («И мы забыли навсе­
гда... »), « Нет, это не я, это кто-то другой страдает... »,
« ...Седой венец достался мне недаром... » (две последние
строфы стихотворения « Какая есть. Желаю вам дру­
гую... »), « Где-то ночка молодая... », « В каждом древе
распятый Господь... », « Светает. Это Страшный Суд... »,
« Чтоб посланец давнего века... ».
Но, самое главное, в 1968 в сборник были включены
до сих пор не вошедшие ни в о д н у книгу на родине
ПОДРАЖАНИЕ
АРМЯНСКОМУ
(