Исторический сборник «Память» № 3 [Исторический сборник «Память»] (pdf) читать онлайн

ПАМЯТЬ
И С Ю Р И Ч Е С К Ш СБОРНИК

3

ПАМЯТЬ

ПАМЯТЬ
ИСТОРИЧЕСКИЙ СБОРНИК

ВЫПУСК 3

МОСКВА 1978

ПАРИЖ 1980

Работа над сборником закончена в июне 1978
Представитель редакции за рубежом :
Natalya Gorbanevskaya, 45, rue Gay-Lussac, 75005 Paris

Обложка работы Arcady

© YMCA-Press, 1980

ВОСПОМИНАНИЯ

Р. И. Пименов
ВОСПОМИНАНИЯ

Часть 1
ОДИН ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС *)
(1956-1958)
§1 1 . День ареста
Утро 25 марта было солнечное, веселое, весеннее.
Часов в 10 утра я встретился с Борисом перед Библио­
течным институтом, что-то ему передал. Это было по
пути на мою работу. Когда мы с ним сходились на
набережной, мне почудилось, словно мимо нас прошел,
фотографируя без аппарата, какой-то молодой парень
с напряженным лицом, которое потом быстро разгла­
дилось и стало добродушно-открытым. Я проследил его
взором, подумал: какая ч уш ь, схожу с ума от шпионо­
мании. Передал Борису очередную « информацию» и
пошел на автобусную остановку. Через пару месяцев
мне показалось, будто я встретил его в коридорах
Большого Дома. Правдин меня уверял : « Вы ошибаетесь.
Мы вас не фотографировали в этот день ». Борис тоже
помнит, как парень этот прошел между нами и бросил
конверт в почтовый ящик.
На работе, кроме проведения занятий, меня ждал
забавный эпизод. Мне вдруг принесли из отдела кадров
мою автобиографию, написанную при поступлении на
работу в институт. Тогда в конце я написал буквально
следующее: « Под судом, следствием, в партии — не
состоял». Теперь, объяснили мне, какая-то комиссия
просматривала все личные дела, наткнулась на эту
*) Окончание. Начало см. « Память », вып. 2.

7

фразу и велят переписать « аккуратнее. Так ведь
нельзя». Посмеиваясь, я написал пару стандартных
фраз.
Возвращаясь трамваем часам к семи вечера, я ле­
ниво и устало переходил от одной мысли к другой:
думалось об отце, который в субботу приехал из Мос­
квы, остановился у нас, а потом поехал по командиро­
вочным делам в подленинградский совхоз. Думал о
книжке Гамсуна «Н а заросших тропинках», достать
которую я мечтал давно и которую мне как раз привез
отец, а ему в свою очередь сослуживец, бывший в ко­
мандировке в Норвегии. Я собирался ее читать в вос­
кресенье, но с утра мы с Ирой ездили на толкучку
(никогда не прощу Хрущеву, что из-за него году в 1961
толкучку в Ленинграде закрыли) и купили там несколь­
ко интересных книг, а вечером пришла в гости Шрифтейлик, и я за плохим знанием норвежского прочел
всего несколько страниц о том, как Гамсуна арестовали
в мае 1945, а потом — и его жену. Вспомнил, как в то
же воскресенье вечером по настойчивым уговорам
Шрифтейлик, удивившейся, что я умею гадать на кар­
тах, погадал и ей, и Ире, и — чего по мистическим
гадальным правилам ни в коем случае делать не по­
зволено — в конце концов себе. И мне и Ире выпал
казенный дом; мне еще — болезнь. Были и слезы, и
неожиданности. (Это был последний раз в моей жизни,
когда я прикасался к картам.) Пришла на память не­
понятная открытка : некий инструктор горкома ВЛКСМ
просил Иру зайти в Смольный такого-то числа. Но от­
крытка была заслана по ошибочному адресу, и мы ее
получили по истечению указанного срока. Удивленная
Ира позвонила по указанному в открытке телефону,
объяснилась, что адрес неверный. Перебивая ее, голос
ответил : « Да-да, мы сами знаем, что был указан не
тот адрес. Но сейчас уже приходить не н уж н о». Ни­
когда у Иры никаких дел не то что в горкоме, в низовом-то бюро комсомола не было... Мы с ней отнесли
эту открытку в разряд « предупреждений», которых в
ту пору было немало. В начале февраля вдруг звонок
в дверь. Подхожу. Врач. Я не вызывал. Спрашиваю:
« А у вас документ есть, что вы — врач ? » Достает.
Судебно-медицинский эксперт такой-то. « Вы, Револьт
Иванович, в 1949 находились в психбольнице № 2». —
8

Находился. — « А сейчас вы как себя чувствуете ? »
— Не жалуюсь. — « Да, вроде вы, действительно, сей­
час вполне здоровы. Но вот взгляды у вас... Поостере­
глись бы вы ». И уходит. Трамвай шел около часу, успе­
ло подуматься обо всем.
Вот трамвай уже проходит через центр города. По­
думал — не заехать ли к одному знакомому, почувст­
вовал себя усталым, раздумал.
Дома Иры не было : она должна была вернуться
поздно вечером из своей школы, расположенной за
городом, за Парголово. Я лег и взял читать купленную
накануне книгу « Первый день Учредительного Собра­
ния. Стенографический отчет. Печатается по распоря­
жению Председателя Учредительного Собрания В. М.
Чернова». Прочел. Подумал. Взял другую, тоже куп­
ленную накануне : « Судебные речи » Володарского. На­
чал читать, задремал. В четверть одиннадцатого вне­
запно проснулся: в комнату вошел человек. Я поднялся
на кровати, уронив кн иж ку; выглянул из-за шкафа,
отгораживающего кровать от « гостиной». В первый
миг он мне показался настолько похожим на моего
знакомого Фролова, что я чуть было не потянулся к
н ем у: « Чего без стука входишь, Володька ? » — но
тут за ним комнату наполнили еще четверо и замаячили
фигуры дворников. Я все понял. « Гражданин Пименов
Револьт Иванович?» — «Д а ». Не давая мне спросить,
протягивает мне темнокрасную книжечку. Раскрываю.
Фотография. Т ек ст: « Старший оперуполномоченный
УКГВ Калининского района г. Ленинграда Ерофеев Ве­
ниамин Иванович ». Печать.
— Пожалуйста, ваши документы, гражданин Пи­
менов.
Поворачиваюсь к другому шкафчику, что в ногах
кровати, открываю дверцу, достаю куртку, в кармане
которой документы. Они сгрудились, готовые стиснуть
меня, лишь только мои действия покажутся подозри­
тельными. Один поодаль, без пиджака, и на боку его
демонстративно оттопыривается расстегнутая кобура,
которую он похлопывает, словно невзначай. Этот —
единственный с видимым оружием. Достаю военный
билет, еще что-то.
— А паспорт ?
— У матери. — (Дело в том, что мать собиралась
9

переезжать на другую квартиру, куда должен был быть
прописан и я. Паспорт был нужен ей в прописку.)
Только после « обмена документами» мне предъяв­
ляется ордер на арест и обыск. Санкция прокурора го­
рода, кажется, Соловьева. Печать. Легким похлопыва­
нием по телу обшариваются карманы. На ордере я рас­
писываюсь на обороте: «Предъявлен в 22.15 25 марта
1957 ». Обращаюсь : нельзя ли позвать свидетелей —
соседей (родственников жены).
— Нет-нет, не надо.
— Я их попрошу передать жене, что я арестован.
— Нет, это излишне. Мы еще долго тут пробудем,
и вы дождетесь свою жену.
Тут я замечаю дворников в галошах и валенках,
с которых течет грязь, рассевшихся на диване, и по­
вышаю голос :
— Что это вы в галошах в комнату входите ! Гря­
зищу разводите ! Снимите !
Ерофеев удивленно смотрит на меня, дворники
мнутся, ожидая приказаний начальства и явно не считая
мои слова чем-то само по себе имеющим цену. Ерофеев
кивает : « Снимите ! » Выходят, возвращаются поакку­
ратнее. Одна из них, кажется, после этого всю ночь не
садилась. Усаживаюсь на диван. Слегка знобит от
прерванного сна. Накидываю что-то потеплей. Ерофеев
выходит в коридор и односложно куда-то звонит по
телефону ; видимо, докладывает, что операция началась
успешно. Согреваюсь. Обвожу взглядом сцену дейст­
вия. Взор задерживается на полке справа от входа:
« Уголовно-процессуальный кодекс». Протягиваю руку
взять. Молнией наперерез Ерофеев. Выхватил, при­
стально осмотрел, протянул мне. И настолько были
обострены мои чувства в тот момент, что УПК, который
я внимательно читал после этой сцены до самого при­
хода Вербловской, вполглаза наблюдая за ходом обыска,
— запомнился мне наизусть. До той главы — о приве­
дении приговора в исполнение, — на которой чтение
прервалось. Долго еще впоследствии мог я цитировать
на память. Не случайно лейтенант Прокопьев говорил
свидетелю Орловскому:
— Вы же Пименова оружием снабжали!!
— Я ???
— Ведь вы ему УПК купили !
10

В самом деле, УПК — самое мощное оружие в ру­
ках подследственного. Много бы дал Правдин, лишь бы
я не знал, что У МЕНЯ ЕСТЬ ПРАВА. Спокойнее было
бы ему, как спокойнее было старшему лейтенанту Кривошеину и капитану Менынакову. Нет, всякому, кто
собирается входить в соприкосновение со следствием,
я настоятельно рекомендую внимательно проштудиро­
вать УПК. Читать УК полезно, но менее. Борис, как
я узнал позже, готовился к аресту сходным образом :
он купил себе изданный юридическим факультетом
ЛГУ « Сборник задач по преступлениям по 58-й статье »
и прорешал задачник.
Я часто читывал в криминальных повестях, как пре­
ступника ловят на том, что его лицо бледнеет или глаза
начинают бегать, когда обыскивающие приближаются
к тайнику. Мое лицо было спокойно, вдумчиво погру­
жено в книжку, и они не прочли ничего на нем, когда
приближались, находили или не замечали спрятанного.
Я видел, как один из них повертел в руках коробочку
от авторучки, в которой, аккуратно разложенные по па­
кетикам, ждали своего часа « буковки», и чинно (надо
вообще сказать, что вели они себя крайне вежливо и
аккуратно) положил на то же место на книжной полке,
где она покоилась до того.
Позволю себе отступление. При обыске важна его
направленность. В лагерях я наблюдал, что если шмо­
нают на предмет листовок и вообще писанины, то за­
просто не заметят ножей. Если же ищут ножи, то будь
хоть вся тумбочка забита листовками, их раскидают
в поисках ножей, но не возьмут. Мои же гости искали
не « буковки», о которых они не имели в тот момент
ни малейшего представления, а МАШИНОПИСЬ. Прав­
да, рукописи они тоже прихватывали. Но рукописи бра­
ли только те, что моим почерком. Точнее, написанное
рукой Иры они не брали — но фотографировали. Фото­
графировали много и в различных ракурсах. Собствен­
но, не то, чтобы они фотографировали каждую страницу
ею написанного, но они собрали сначала все без исклю­
чения бумаги, сфотографировали их внешний вид, а уже
затем стали отбирать, что взять, что оставить. В грязное
белье, где кое-что хранилось, они не полезли (ох, и раз­
носил потом Правдин Ерофеева, когда соседи — Роксана
— стукнули про белье : « Белоручки ! Чистюли ! Погну­
11

шались в белье сунуться!») ; в печь (никогда не то­
пившуюся, где хранилась пленка, снятая с Шейнисова
документа) на кухне не заглянули. И по моему лицу
ничего не прочли, касатики...
Заполночь пришла Ира. Они уже было начали
изъявлять нетерпение, почему ее нет. Она с порога:
«Ч то такое?! За ч т о ? !» — и едва не в голос. Я сразу
пресекаю : « Без эмоций ». Помню еще одну мою фразу
ей, не помню лишь по какому поводу: « Нет, будем
предполагать, что они верят в то дело, которому слу­
жат ». Пересаживаюсь в стоящее посередине кресло,
беру ее к себе на колени, и в такой позе мы провели до
начала пятого утра, когда обыск закончился и мне пред­
ложили подписать протокол. Копию его они оставили
Ире. На столе, рядом с многостраничным протоколом,
осталась кучка денег — несколько сот рублей « партий­
ных денег ». Я было начал говорить еще раньше, когда
давал Ире поручения: позвонить мне на работу, из­
вестить о моем аресте, пусть она не стыдясь всем рас­
сказывает о моем аресте, деньги эти отдать — вернуть
долг... Я осекся, и не отвечал на ее вопросы, кому. Я
понял, что при видимом безразличии обыскивающих,
которые вроде не слушают, тут есть магнитофон, кото­
рый они будут прокручивать многократно, дабы выжать
все мыслимое из моих слов при аресте. Наконец, пе­
ред самым концом, кивнув на стол, говорю: « Прощай,
ЧАРОВНИЦА». Так как слова «чаровница» я никогда
не употреблял, она догадалась, что речь идет о ЧАРОВЕ, т. е. Вайле. К сожалению, прокручивая в сотый
раз пленку с записью этого разговора, капитан Правдин, узнавший от Бориса к июню клику «Ч аров», по­
нял меня не хуже Иры. И у нее появился пункт обви­
нения : намеревалась выполнить поручение Пименова и
вступить в контакт с Вайлем.
Я напомнил Ире намеком на мою просьбу о яде
(сулеме). Встали. Она согрела чай, покормила кое-чем.
Я собрал в узелок себе теплое белье, носовые платки,
зубную щ етк у; еду же, зубной порошок, бумагу —
Ерофеев не позволил.
Прощальный поцелуй. Тут Ерофееву изменяет веж­
ливость : « Ну, попрощались ?! » — чтоб не тянули по­
целуй. Плотно обступив меня со всех сторон и неся
опечатанный сургучными печатями мешок с изъятым
12

у меня, спускают меня. За углом поджидает машина —
«П обеда». Плотно зажимают впятером на заднем сиде­
нии и на мою попытку пошутить не отвечают. При
переезде через Кировский мост вижу Неву. Пронзает
острое чувство — в последний раз. Подъезжаем к воро­
там по улице Воинова, 25. Ерофеев нажимает утоплен­
ный в стенке звонок. Приподымается глазок, откры­
ваются ворота, машина въезжает, останавливается пе­
ред следующими воротами в десятке метров или ближе
от первых. Та же процедура. И все без слов. Поды­
маемся по лестнице, обнесенной сеткой (вспоминается
легенда о самоубийстве Савинкова, после которого вышел-де приказ обнести тюремные лестницы сетками) в
дежурную с большим портретом Феликса Эдмундовича
(конечно, групповым).
Хотя — как говорил Заславский, когда мы во вре­
мя второго суда обменивались шуточками, — « единст­
венное, чего я совершенно не перевариваю в Револьте,
самое слабое в нем — это его стихи », — я перейду на
стихи ; собственные стихи я рассматриваю как велико­
лепное мнемоническое средство. Я не упомнил бы и по­
ловины из описанного, не пиши я в свое время поэм,
которые и перелагаю здесь в прозу. Итак, обещанное
чудо поэзии :
Двор, двор и лестничная клетка.
Всхожу походкой новой, необычной —
Теперь-то уж в тюрьме привычной —
Наверх. Перила заменяет сетка.
Они несут мешок с поличным.
Им выдают расписку в получении.
Наверх меня уводит старшина.
Сперва велят раздеться догола.
Я выполняю, хоть в недоумении,
За мыслью мысль проносится, спеша.
Я думаю о том, чем славится тюрьма,
О том, что бьют, что здесь пытают.
Зачем меня с порога раздевают?
Какая гробовая тишина !
Что мне она сулит и предвещает ?

Он волосы расправил мне рукою :
Не спрятал ли чего я в волосах ?

13

А может быть, во рту или зубах ?
И, очень пристально следя за мною,
Ключи перебирает он в руках.
Я — голый в клетке с маленьким окошком,
Он — вещи на скамье перебирает,
Железки с шубы, с брюк срезает,
И часть вещей передает мне понемножку,
И кое-что совсем не возвращает.
По лестницам ведут, по коридорам.
Какая гробовая тишина!
Вдруг воплем разрывается она...
Ищу хоть что-нибудь живое встретить взором,
Но только равнодушная стена.
Тогда за мной закрылась эта дверь впервые,
И я на койку бросился, устав.
И лишь потом, к полудню, встав,
Я разглядел, что стены желто-голубые,
Да на стене прочел я список своих прав.

Пропущено — из уважения к потомству и моей
жене, которая, подобно Заславскому, не переваривает
моих стихов (надо бы возродить старинное слово « вир­
ши », тогда стихам не было бы обидно), — четыре
строфы, а также штук сорок строф до и штук сто
строф после.
§ 12. Экспозиция фигур на следственной доске
Я рассказывал здесь то, что ЗНАЛ Я к 25 марта,
то, что МНЕ стало известно позже. Картина ясная :
бери и суди. Но ведь нашим героям невидимого фрон­
та к 25 марта картина представлялась отнюдь не
столь ясной. Попробуем разобраться : что они могли
знать или знали к этой дате.
Они располагали данными следующего происхож­
дения : заявления от граждан и организаций, данные
наружного наблюдения, данные подслушивания разго­
воров, возможно, также данные внутренней агентуры
и данные негласных обысков. После арестов к этому
прибавились данные гласных обысков. При этом толь­
ко данные первого и шестого рода имели силу юри­
дических улик. С прочими данными полезть в суд было
бы невозможно.
Последнее мое утверждение может показаться
14

странным. Я не спорю, что в иные времена могли за­
саживать людей — и суд знай штамповал — и безо
всяких данных. Может быть, так и бывало, но я сего
не застал. В мое время законность была не просто
восстановлена, но даже ПОДЧЕРКНУТО восстановле­
на. Как правило, гебисты держались со мной нарочито
вежливо (так и вспоминалось дореволюционное выра­
жение « жандармская вежливость»). За исключением
двух случаев, не могу вспомнить ничего похожего хотя
бы на окрик.
Первый случай относится к середине апреля, когда
подполковник Рогов, начальник следственного отдела,
начал объяснять мне, что всякие там идеи — вздор и
ерунда, что мои подельники давно продали и заложили
меня, ибо молодость — она жить хочет, а не идеями
заниматься. Только я вот, дурак, не даю показаний. На
мое язвительное замечание о том, как это он оценивает
роль идей, он, защитник строя высокой идейности, он
стал кричать на меня, что скрутит меня в бараний рог,
что заставит меня говорить и т. д. Правдин поддакнул
начальству : « Как вы руки держите ! Сядьте правиль­
но ! » Я немедленно отказался что-либо говорить впредь
и к протоколу допроса сделал приписку, что отказы­
ваюсь давать показания (которых я не давал и до
того), ПОТОМУ ЧТО подполковник Рогов
кричал на
меня и угрожал. Рогов тут же на протоколе написал,
что это не он, а я кричал на него, а он лишь разъяснял
мне всю пагубность моего запирательства. Распорядил­
ся увести меня в камеру, но после этого со мной иначе,
чем слащаво-любезным тоном, не разговаривал, а когда
приезжала комиссия из Прокуратуры РСФСР — так
просто лебезил передо мной и даже вскоре распорядил­
ся предоставить мне книжную льготу : вместо положен­
ных двух книг на 10 дней выдавать мне еще одну на
иностранном языке и одну по математике.
Второй случай помельче. Я сидел в кабинете стар­
шего лейтенанта Кривошеина, когда вдруг вошел до
того неизвестный мне зам. нач. УКГВ по Ленинград­
ской области полковник Лякин. Я остался сидеть. Тогда
Кривошеин вскричал на меня : « Встаньте, когда пол­
ковник входит ! » До сих пор не могу понять, почему я
встал.
А вот цитата из записок Орловского :
15

« Рогов, Правдин, Прокопьев, если и начинали орать,
то сразу сдерживали себя и ничего невежливого не ска­
зали ».
Так вот, ссылаться на то, что тех или иных лиц
они видели вместе, они в обвинительном акте не могли,
сколько бы фотографий к делу они ни прилагали (на
деле они не приложили ни одной, хотя демонстрировали
много). Еще, возможно, по шпионским делам такие фо­
тографии что-то и доказывают, но не по политическим.
Ведь, в самом деле, всегда есть возможность оспаривать
доказательную силу фото- и кинодокументов, даже
если бы они приобщались в качестве улик. Сфотогра­
фировали меня на набережной вместе с Кудровой —
так что это доказывает? Может быть, я задаю ей во­
прос: « Девушка, который час, не знаете ? » И где га­
рантия, что снимок не смонтированный ? Как знамени­
тая фотография в « Известиях » и в « Литературной га­
зете » от 6 ноября 1965, когда за три месяца до того, как
открылся на Садовой подземный переход через Невский,
вдруг газеты поместили « снимок» « уже действующе­
го » перехода, по которому якобы шли толпы людей !
Наконец, всякая улика кем-то должна быть представ­
лена. А филеров, по-видимому, вообще нельзя вызывать
в качестве свидетелей. Ведь филеры как состоящие на
службе сыска вряд ли могут рассматриваться судом в
качестве беспристрастных свидетелей. Их можно отве­
сти по тому мотиву, что они дают показания в порядке
служебной дисциплины.
С данными аппаратов для подслушивания в суд,
конечно, лезть невозможно. Не говоря про морально­
юридическую сторону прослушивания, есть два обсто­
ятельства, начисто лишающие юридической силы такие
магнитофонные записи. Первое — крайняя легкость
фальсификации. Я говорю, например : « Я не убью Хру­
щева ». Технически ничего не стоит переписать это на
другую пленку так, что останется: « Я убью Хруще­
ва». Если и возникнет на месте выброшенного слова
потрескивание, то оно утонет в море помех, сопровож­
дающих украдкой сделанную запись. В журнале « За
рубежом» несколько лет назад была помещена едкая
статья « Музыка на к л ею », как на Западе фальсифи­
цируются голоса певцов, записываемые на пластинку:
добавляются ноты, которые не сумели взять певцы, из­
16

меняются тембры так, что под именем одного певца на
деле поет совсем другой (а публика не в состоянии раз­
личить !) и т. д. Засекреченная техника с неограничен­
ными ассигнованиями сумеет в лаборатории превратить
голос Хрущева в голос Робертино Лоретти... Второе —
абсолютная практическая невозможность распознать
носителя голоса по магнитофонной записи.
Конечно, если на пленке есть точное указание ав­
тора речи, его слова : « Я, Иванов Иван Иванович, гово­
рю дальнейшее», или вслед за обращением: « Скажи,
Петя, ты отправил это письмо ? » — ответ « Да », то за­
пись может служить, в принципе, уликой. Но тоже со­
мнительно по прочим упомянутым причинам. Некото­
рая степень доказательности может приписываться
пленке, относительно которой, скажем, сосед по кварти­
ре дает показания, что это он лично записывал за сосе­
дом, но и в этом случае остается возможность требовать
следственного эксперимента: возможна ли запись такой
чистоты из соседней комнаты, а если уровень шумов
велик, то — возможна ли такая умышленная фальси­
фикация записи.
К этому следует добавить еще, что по причинам
вынужденного неудобного расположения аппаратов для
подслушивания относительно источника речи, по при­
чинам миниатюрности подслушивающих аппаратов и их
дороговизны (стоимость обратно пропорциональна разме­
рам) — тембры в записи срезаются до невозможности.
У нас, например, доходило до того, что следствие путало
мужские и женские голоса (правда, не желая помогать
ему, я не обращал их внимания на эту путаницу)1).
Говорить о данных внутренней агентуры сложно.
Идеальнее всего для следствия — вообще оставить сво­
его агента в тени. Но ведь ценный агент должен быть
близко от центра организации. Следовательно, если рас­
колются основные участники, то будет назван и ценный
агент. И тогда, если не придумать веских и в глазах
суда, и в глазах подсудимых мотивов непривлечения

1)
Однако, говоря о такой путанице, следует соблюдать
сугубую
осторожность.
В
нескольких
случаях
следователи
умышленно « путали» факты, рассчитывая подловить меня на
« исправлении вопиющей ошибки ».

17

ценного агента, то придется либо расшифровать его,
либо осудить. Миновали те блаженные времена, когда
чекиста Буйкиса, под маской Шмидхена вовлекшего в
« заговор Локкарта» кучу народа, можно было просто
не разыскивать, и никто не пикнет. А вовлеченных —
расстрелять или посадить. Поэтому если агент ценный,
то надо создать ему мотивы для дачи показаний, кото­
рые казались бы в какой-то мере оправдывающими его
в глазах соучастников. Прямо в лоб начинать с них как
с данных агентуры, конечно, неразумно.
Что касается негласных обысков, то, судя по мили­
цейским романам (например, « Сержант милиции » И. Ла­
зутина), они по закону допускаются, при наличии сан­
кции прокурора. Сдается мне, что у меня один такой
обыск был : ниточка на двери была оборвана. При этом
исчез, похоже, только один безразличный для дела ли­
сток бумаги, напечатанный на машинке. Возможно, им
понадобился для экспертизы точный образец шрифта
моей машинки. А возможно, я ошибаюсь. Но пользова­
ние данными негласных обысков после гласных ничего
не добавляет к материалам.
Однако, разумеется, нелепо было бы со стороны
следствия пренебрегать теми своими данными, которые
оно не могло приобщить к делу в качестве юридичес­
ких улик. Эти данные помогали следователям органи­
зовать допрос, давить на психику, поражать своей осве­
домленностью, анализировать признания и оговорки.
Один пример этого я привел, когда говорил про « Чаров­
ницу » и деньги Чарову-Вайлю. Но все-таки если не
строить кажущихся мне фантастическими предположе­
ний, будто они имели непосредственно рядом со мной
своего героя невидимого фронта, то надо принять, что
к 25 марта они могли ориентироваться в деле лишь
ощупью.
В самом деле, что они имели?
Трехмесячная — как я полагаю по некоторым при­
знакам — работа по подслушиванию разговоров у меня
в доме дала им обширный материал сказанного, но они
были совершенно не в курсе : кто что сказал. Значит,
этим материалом приходилось пользоваться с осторож­
ностью, дабы не раскрыть обвиняемым свое невежество.
18

Один сногсшибательный промах они совершили-таки.
Промах, позволяющий мне с уверенностью утверждать,
что они слушали мои разговоры с Ирой.
Дело обстояло так. В конце января мы с Ирой на­
брали еще один чемодан бумаг, подлежащих уносу из
дома. Собрали. Она на листок себе переписала содержи­
мое. Чемодан упаковали. Потом разыграли сцену при­
мерно такого содержания. У меня был далекий знако­
мый — Фадин2). Это старый астроном, заинтересовав­
шийся моей космологией после моего доклада на семи­
наре проф. К. Ф. Огородникова. Беседовал я с ним раз
в жизни и ни слова о политике. У Иры был отец, у ко­
торого в прихожей был такой завал, что если туда под­
бросить еще один чемодан, то он до Страшного Суда не
заметил бы изменения в составе своего хлама. Ира пред­
ложила свезти чемодан к ее отцу. Предложила пись­
менно3). Прочтя записку, я вслух произнес: « Я повезу
все это Фадину. Он порядочный человек и сохранит от
ищеек». На записке ж е: « К отцу поезжай сама, а я,
расставшись с тобой, пойду с другим чемоданом к Фа­
дину ». Так мы и сделали. Свой чемодан я выкинул в
парадной Фадина или где-то поблизости. Пришел к не­
му, говорил битый час о космологии. Даже позвонил
от него к себе домой : знайте, мол, что я говорю с фадинского телефона !
И что же получилось ?
В вечер моего ареста 25 марта, в 22.15, они произ­
вели еще арест Вайля (и обыск его тумбочки в обще­
житии) около 22.30 и обыски еще только у семи л иц:
у моей матери в 21.45 (но так как я был прописан у нее,
то это все равно, что у меня же), у Орловского в 21.20,
у Заславского в 21.30, у Зубер в 21.30, у Кудрявцева в
21.30, у Кузнецова в 22.00 и... у Фадина в 22.00 ! При­
мечательно, что ни одного обыска в круге КудровойШейниса не было произведено.

2) Ныне покойный. Он скончался примерно год спустя после
описываемых событий.
3) Потом на следствии я
мне обменивались записками,
того или иного. Родство душ.

наблюдал, как следователи при
не желая дать мне услышать

19

Итак, они поставили никакого отношения не имев­
шего к делу Фадина в ряд с активнейшими из моих
приятелей и соучастников ! Обыск у него был тем тща­
тельней, чем очевидней делалось оперативнику, что
ничего нет и не находится. От всех прочих они ушли с
богатой поживой, а от Фадина — в расстроенных чув­
ствах. С горя они прихватили его пишущую машинку,
но и ее затем пришлось возвратить как невинную. А
ведь не с чего было бы им включать Фадина в разряд
первостепенной важности подозреваемых, кроме моей
декламации перед кем-то в квартире запрятанным подслушивателем ! У Арновича же — отца Иры — обыска
не было. Видимо, мерзнуть на улице и выслеживать не
так привлекает героев незримого фронта, как прослу­
шивать пленочку. По-человечески я их понимаю...
То же самое и с анализом встречавшихся со мною
лиц. Ведь я общался с огромным количеством народу.
Члены организации составляли, может быть, пару про­
центов. Ну, еще сколько-то процентов тех, кого можно
назвать « прикосновенными». Как им выделить, отсеять
эти проценты от большинства остальных ? Немудрено,
что они не замечают участников, но набрасываются на
случайно оказавшихся в поле зрения лиц. Совершенно
ясно, что они должны были избрать одно из двух : либо
рассчитывать сломить наше сопротивление следствию в
течение нескольких дней, добившись от нас « чистосер­
дечных признаний» и «раскаяния», либо потратить не­
сколько недель следствия на детальное установление
примет всех замешанных лиц, которые позволили бы
идентифицировать хотя бы примерно, кто что говорил,
затем уже внушать каждому, что все сознались — вот,
показали то-то и то-то (считывая с пленки) — не губиде себя (или с вариациями). Поначалу они выбрали
кавалерийский план атаки. При успехе этого варианта
роль Вишнякова совсем бы затушевывалась: все рас­
кололись сразу, он — как все.
Для этой цели было организовано упомянутое « за­
явление Кобидзе», которое дало возможность допро­
сить Вишнякова. Иначе оставался бы вопрос: с чего
вдруг начали с Вишнякова ? Кобидзе удобен тем, что
из всех действующих лиц его знает только Вишняков
20

ж е 4). Значит, поиски — почему бы это Кобидзе написал
такой донос — заранее обречены на неуспех. 22 марта
датирован протокол допроса Кобидзе — почти букваль­
но повторяющий текст заявления и сугубо формаль­
ный5). 23 марта датирован первый протокол допроса
Вишнякова, а 25 марта — второй, содержащий подроб­
нейшее изложение всего, связанного с Библиотечным
институтом. 24 — было воскресенье. Но если бы следо­
ватели действительно узнавали из допроса Вишнякова
хоть что-либо новое для себя или если бы они хоть
сколько-то сомневались в Вишнякове, то они, конечно,
потрудились бы и в воскресенье6). Вишняков рассказы­
вал Орловскому и другим, будто его на одну ночь по­
местили в тюрьму, но я не помню в деле постановления
о его задержании. Пожалуй, не было ничего, что оста­
валось бы добавить к этим показаниям Вишнякова, ис­
ключая те его признания, которые он сделал, когда его
уличили другие допрашиваемые в присвоении денег,
подсовывании ложной информации, провокационных
предложений оружия и эмигрирования. 25 марта его
допрашивали дважды: обычным образом и под стено­
грамму (кстати, я очень невысокого мнения о качестве
стенографирования в Большом Доме: стенографистка
почти не записывает вопросов следователя, а также
многое пропускает в записи обвиняемого из того, что ЕЙ
кажется неважным)7). После этого Вишняков лишь
трижды привлекался на допрос: 24 апреля он дал
уточнение о некоем лице, которого Вайль приводил к
ним в институт и которого звали « Эрик» 8), а также о
фотопленке ; 10 июня он сделал заявление об Орлов­
ском, настраивавшем-де свидетелей против следствен­
ных органов, а также его показания были редакционно
приведены в соответствие с показаниями других лиц.
12 июня он последний раз в окончательной форме дал
показания.
Вишняков, как я уже писал, дал прокурору юриди­
4) На требования Орловского и Адамацкого осенью 1957
познакомить их с Кобидзе Вишняков ответил отказом.
5) Ср. в § 16 обстоятельства написания заявления Корбута.
6) Ср. в § 14 даты допросов Заславского.
~) Ср. в § 16 об очной ставке с Дубровичем и о допросе
генералом.
8) Речь идет о студенте Метеоинститута Палагине.

21

ческое основание подписать ордер на арест меня и Бо­
риса, а также на обыск причастных к Библиотечному
институту лиц.
И вот на допросе 26 марта — на который меня по­
вели прямо из бани, со споротыми на штанах пугови­
цами, так что штаны сползали, а я еще, дурак, стыдился
этого, словно в этом я повинен! и без куртки, ибо на
ней была молния, т. е. металл — меня бьют по голове :
« В Библиотечном институте...», « В городе Медвежье­
горске... ». Если бы я считал для себя обязательным раз­
говаривать со следователями, а разговаривая — соблю­
дать хотя бы тень правдоподобия, то мне ничего не оста­
валось бы, кроме как поддаться и изойти показаниями.
Но я не считал нужным даже делать вид, будто мои
показания правдоподобны. Я говорил « Не буду отве­
чать» и «Н е знаю», что в моем языке является сино­
нимом, если разговор с моей стороны вынужденный. 27
марта меня не допрашивали, желая посмотреть, как на
меня подействует одиночество. 28 марта ударили фа­
милией Вишнякова.
В ответ первого апреля в присутствии прокурора
Демидова, наблюдавшего в этот день за следствием
(обычно допрос был без прокурора), я перешел в напа­
дение. Он заговорил о « речи Хрущ ева», а я — о без­
законных преследованиях евреев. Я рассказал, что в
начале августа 1956 директор Технологического инсти­
тута пищевой промышленности перед утверждением
меня в состав приемной комиссии вызвал меня в свой
кабинет и, ссылаясь на инструкцию Министерства,
которую он держал в руках, велел организовывать
экзамены таким образом, чтобы евреев было принято
не свыше
5 % . Мотивировка
была
восхититель­
ная : так как общий состав
евреев в РСФСР
не свыше 5 °/о, то в целях обеспечения равноправия
наций следует не пускать избыток евреев в институт.
Я тут же рассказал « под дурочку » это моей напарнице
по экзаменам Лене Бергер (Ландсберг). Кстати, очень
полезно рассказать сей эпизод подробнее, чтобы по­
нять, до чего у иных людей замордована душа. С Леной
я знаком с 1950. Одно время мы были очень дружны.
Случай свел нас в этом институте. И вот, сидя за экза­
менационным столом в ожидании, пока абитуриенты
решат задачи, говорю : « Лена, ты знаешь, что мне ди22

ректор велел принимать евреев не свыше 5 % ? » — Она
вспыхивает: « Что я, маленькая, что ли ? Сама не
зн а ю ?!» — и обрывает разговор. Она осталась убеж­
денной, что я вполне разделяю точку зрения директора
и только позабыл, что она сама еврейка; именно в этом
меня корили позже другие сотрудники кафедры. Ей и
в голову не пришло, что я мог сказать ей ради проти­
водействия, хотя она знала меня давно и неплохо. И
только после слухов о моем выступлении на обсужде­
нии Дудинцева она попыталась было в некоторой фор­
ме извиниться передо мной. А уж после вести о моем
аресте — звонила Ире и предлагала ей деньги и помощь.
Так вот, не пускаясь в подробности о Лене, я « доношу »
прокурору про факты антисемитизма и требую от него
принятия мер к пресечению такового ; требую привле­
чения к ответственности оного директора и других ана­
логичных лиц, о которых рассказал на том же допросе.
От моей наглости они ошалели, но были вынуждены
вписать в протокол все сказанное. В тот же день они
парировали мой удар, вторично вызвав меня на допрос
и введя на очную ставку Вишнякова. Он подробно из­
ложил все, что бы ло9). Я с усмешкой объявил, что
означенного гражданина вижу впервые, а все, что он
говорит, — чистый бред. Наглость моя дошла до того,
что я выкинул такой номер. У Вишнякова одна рука
была повреждена : не хватало пальцев. Следователь, ка­
питан Правдин, еще на предыдущем допросе, желая
напомнить мне, кто такой Вишняков, специально осве­
жал в моей памяти отсутствие у него пальцев. Во время
очной ставки Вишняков сидел за круглым столиком,
спрятав искалеченную руку под стол, а на столик по­
ложив здоровую. И я торжествующе обернулся к Правдину (расположившемуся сбоку) : « Что же вы утверж­
дали, будто у вашего Вишнякова на руке нет пальцев ?
Вот, все пальцы на месте ! Заврались вы ! » Расчет был
на то, что Вишняков вынет и покажет вторую руку.
Тогда я смогу уверять, что, действительно, этот чело­

9)
Вообще, он был очень аккуратен в показаниях, не огова­
ривая никого и ни от чего не отпираясь. Некоторые ошибки
вполне можно объяснить естественными причинами.

23

век мне совсем неизвестен, ибо, будь он известен, я ни
за что в здравом уме не стал бы говорить, что у него
все пальцы на месте, понимая, что это будет опроверг­
нуто моментально. Но Правдин уже постиг, что аргу­
менты здравого смысла на меня не подействуют, что
план кавалерийской атаки применительно ко мне про­
валился, и просто прекратил очную ставку.
Применительно к Борису кавалерийская атака по­
действовала успешнее : 26 марта он рассказал — после
краткой попытки запирательства — о своих знакомых
(кто ему знаком, без чего-либо криминального). 28 мар­
та его стукнули письмом Данилову, а 29 марта он уже
вовсю давал показания о том, какой скверный Пименов
и как он опутал его, несмышленыша (Борису исполни­
лось 18 лет только 19 февраля).
Стоп ! Предыдущий абзац мог бы написать любой
историк, в распоряжении которого были бы протоколы
допросов. Именно это написано в протоколах»
« Но одно дело замысел. Другое — деяние. Тре­
тье — изображение деяния. Между ними не враща­
ется колесо причинности», — говорил Заратустра. Я
видел, как писались протоколы, и могу заверить, что
никогда Борис Вайль ничего не валил на Пименова,
хотя по протоколам это можно подумать. Дело в том,
что до очной ставки со мной Вайль не читал -— НЕ
ЧИТАЛ — подписываемых им протоколов. Он говорил.
Подразумевалось, что следователь записывал сказан­
ное. Но следователь еще и редактировал: ведь он же
опытнее Вайля и лучше понимает, что существенно
для дела, а что нет. Вот и получалось... Не могу удер­
жаться, чтобы не процитировать Борькину пародию на
понимание дела следователями и прокурором (писано
в августе, на суде) :
Мне в душу наплевал подлец Невструев,
Я от него по лабАринтам убежал,
Бежал туда, где Невы струи,
И там я Пименова повстречал.
Ворвался вдруг он в общежитье наше —
Курносый мракобес в очках,
Блестел значком, он был меня постарше,
И томом Ницше потрясал в руках.

24

Потом я сел. Мы показанья дали.
Дела читал я, как чудесный роман.
Усердно адвокаты защищали.
Я сделался лицом другого пола.
А также было множество чудес —
Да здравствует родная Капеэс !

(Тут «лабаринты», «подлец», «мракобес», «значок»,
« Ницше », « подсудимая Вайль », « КПС » — все ци­
таты из прений сторон. Да и вся концепция тоже.)
Так вот, поскольку у меня многого было не най­
дено — хотя найдено было изрядно, — и поскольку на
мне блиц-следствие провалилось, и поскольку вскры­
лись некоторые иные обстоятельства, постольку след­
ствие стало принимать иной оборот.
Но сначала я расскажу, с какими представления­
ми шел я на арест и на следствие ; какие инструкции
давал я сотоварищам о поведении на следствии.
Несмотря на официальную борьбу против « куль­
та личности » и « банды Берия », у меня было глубокое
убеждение, что ГБ работает теми же методами, что и
раньше. Конечно, я видел разницу : раньше, слыхал
я, ГБ хватало подряд невиновных, а сейчас я не слы­
шал о сплошных арестах. Значит — думал я — берут
поменьше, только виновных, но зато на них выклады­
вают весь арсенал своих средств10). Я знал, правда, о
некоторых арестах : Гидони, Красовская; еще раньше
за попытку смутить антиправительственными лозунга­
ми октябрьскую демонстрацию — Красильников с то­
варищами. Но все это были аресты людей в каком-то
смысле активно противодействующихп). Можно было

Ю) Я не понимал тогда, что если разрешить ГБ применять
ВЕСЬ АРСЕНАЛ, то очень быстро он оборачивается — как
показала история — против разрешивших. В интересах са­
мосохранения управляющие не могут разрешить пыток.
11)
Примечательно, как изменилась ситуация сравнительно
с бывшим всего несколько лет назад. В КРУГЕ ПЕРВОМ —
1949 г. — единственный в море невинных или случайно, вой­
ной занесенных в лагерь, заключенных — это Иннокентий
Володин, который сознательно пошел ПРОТИВ. Против всей
государственной машины, преступая служебный долг и Закон
1947 г. об охране Государственной тайны. Отдавая себе отчет
в последствиях. Только потому, что совесть не позволила не

25

спорить, криминальны или нет стихи Гид они, его вы­
ступления на собраниях на работе, но вполне невинов­
ным его не назовешь. Более того, мне было известно,
что никаких попыток связать между собой эти дела
не было (как не было позже и попыток связать их с
нами или с группой Трофимова — Тельникова, аресто­
ванной в мае). Иными словами — дела НЕ ШИЛИСЬ.
Я легко представлял себе, как объединили бы в 1937
Красильникова и мои письма депутатам!.. Но избие­
ний, пыток — прямых или косвенных — я ждал. Пом­
ню, Ира как-то, содрогаясь, предупредила меня:
« Знаешь, если о мое лицо станут гасить папиросу —
я не вы держ у». (Нам только что рассказал о таком
способе гасить окурки один претерпевший.) Не помню,
слышал ли я в то время про « конвейер». Кажется,
нет. Но тогда у меня было примитивное представление,
будто все признания знаменитых открытых процессов
достигнуты исключительно пытками.
Готовясь к аресту, я инструктировал — или ста­
вил в известность о своей позиции, — как вести себя
на допросе. Я считал наилучшим методом полное от­
рицание. Отказ от дачи показаний и отрицание — вот
два кита, на которых я строил тактику подследствен­
ного поведения. Изучая следственные дела дорево­
люционной поры, я пришел к убеждению, что, начав
хитрить, давать праводоподобные показания с целью
что-то важное скрыть, обвиняемые на самом деле здо­
рово помогают следователю. Здоровые мужики, скопом
обрабатывающие заключенного, нервничающего в оди­
ночке или с . единственным (зачастую — намеренна под­
саженным) напарником; видящие гораздо больше, не­
жели подследственный, который знает только свои
показания, — разумеется, они переиграют его. Они,
сопоставляя данные и показания, сумеют отделить
пшеницу от плевел, как бы ни замусоривал я следст­
венный урожай. Ведь у них в запасе практически не­
ограниченное время для анализа. Значит, считал я,
надо просто ничего им не давать. « Из ничего ничего
не возникнет». Инструктируя Бориса или беседуя с
нарушить закон. Лишь он один сел потому, что шел против.
Остальные — Бог весть за что. А в 1957, напротив, почти все,
кого брали, — шли-таки против.

26

Кудровой, я не проводил по дурости различия между
положением свидетеля и обвиняемого. (Кстати, позже,
в лагере, когда меня вызывали оперы и задавали во­
просы, я сразу в лоб требовал разъяснений: « В ка­
честве кого вы меня допрашиваете ? Свидетеля — то­
гда по чьему делу ? Обвиняемого — тогда предъявите
обвинение !» Обычно разговор на этом кончался.) А
различие существенное.
Обвиняемый вообще ничего не обязан. Это блажен­
ное состояние невесомости — избавление от « духа тя­
жести », бремени обязанностей. Он может говорить или
не говорить, врать или признаваться — никаких юри­
дических последствий его поведение не имеет. Более
того, в УПК прямо сказано, что следователь « не имеет
права домогаться показания или сознания обвиняемо­
гопутем насилия, угроз и других подобных м ер » 12).
При желании принуждение можно усмотреть, напри­
мер, в назойливом повторении одних и тех же вопро­
сов. Словом, моя тактика идеально годилась бы для
положения обвиняемого. Она и предлагалась в предпо­
ложении, что нас будут допрашивать, только предва­
рительно арестовав. Сам я старался так и держаться.
О согласовании своих утверждений друг с другом я не
заботился. Когда они « уличали » меня в вопиющей лжи,
я порой говорил : « Ну, вру. А вы — никогда не врете ?
Мы же с вами люди. Мне нравится врать именно таким
образом ».
Совсем иное дело свидетель. Во-первых, психологи­
чески положение свидетеля неустойчивее : он не вырван
с корнями из родной почвы, а ему это лишь грозит. Для
интеллигента же УГРОЗА всегда действеннее ФАКТА.
Обвиняемому нечего, а свидетелю есть чего терять. Го­
воря в образах марксистских поэзогрёз, обвиняемый —
пролетарий, а свидетель — колеблющийся мелкий бур­
жуа. Во-вторых, юридически положение свидетеля иное.
Он о б я з а н и ДАВАТЬ показания, и давать ПРАВ­
ДИВЫЕ показания. За уклонение от того либо иного
предусмотрены юридические санкции. Правда, санкции

12)
Ст. 136 УП К . В новом У П К в соответствующей статье
— ст. 20 — сказано несколько слабее: вместо « других подоб­
ных » стоят слова « иных незаконных».

27

различные (что все следователи стараются тщательно
затушевать, зачитывая соответствующие статьи УК под­
ряд, без уточнения, да еще уверяя, будто за КАЖДУЮ
ложь наказания суммируются до 25 лет, что уж со­
всем ни в какие ворота не лезет). В то время за ОТКАЗ
от дачи показаний полагалось до ТРЕХ МЕСЯЦЕВ так
называемых исправительно-трудовых работ, т. е. вы­
читания 25 % из зарплаты без лишения свободы, или
штраф до ста тогдашних рублей13). За дачу же ЗАВЕ­
ДОМО ЛОЖНЫХ показаний грозилось до ТРЕХ МЕСЯ­
ЦЕВ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ. Подчеркну, что за дачу
неверных показаний свидетеля судить не могут. Следст­
вие должно доказать умышленность, заведомость лжи.
Наконец, за заведомо ложные показания, СОПРЯЖЕН­
НЫЕ С ОБВИНЕНИЕМ В СОВЕРШЕНИИ ТЯЖКОГО
ПРЕСТУПЛЕНИЯ или с корыстными целями, либо с
искусственным созданием доказательств обвинения, —
до ДВУХ ЛЕТ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ 14). Поэтому юри­
дически отказ от дачи показаний ничем не грозил сви­
детелям, кроме разве увольнения с работы и исключе­
ния из ВУЗа. Следовательно, не будь у свидетелей стра­
ха, что их за отказ от показаний посадят, ничего в их
судьбе не изменилось бы. Такого различия я не прово­
дил в то время.
Я предлагал тем, относительно которых не было
удовлетворительного мотива для знакомства со мной —
Борису, Ирме, Виктору и др., — просто отрицать ЗНА­
КОМСТВО со мной и всё, проистекающее из факта зна­
комства. Что касается тех, относительно которых был
удовлетворительный мотив знакомства — Заславский,
Зубер, Корбут, — им я рекомендовал признавать зна­
комство, настаивая на том, что оно имело чисто матема­
тический характер. Тут я, конечно, не учитывал воз­
росшие технические средства : фотографирование, кино­
фильмы, прослушивание. Я совершенно не предварял,

13)
Ст. 92 У К РСФСР (старого). По новому У К это ст. 182
и санкция повышена до 6 месяцев ИТР или штрафа до 50 руб.
!4) Ст. 95 У К (старого). По новому У К это ст. 181 и санкция
повышена до одного года лишения свободы и семи лет соот­
ветственно. Согласно комментариям, больше года могут дать
лишь, если свидетель оговаривает обвиняемого, а не если он
его выгораживает лжесвидетельством.

28

как вести себя, столкнувшись с такого рода « улика­
ми » (беру в кавычки, ибо, как пояснил ранее, уликамито они и не являются!). Я уже не говорю про всегда
имевшуюся возможность оспаривать доказательность
таких документов, даже если бы они приобщались в ка­
честве улик. На пленке, допустим, записан разговор, ко­
торый следствие называет разговором меня с Зубер. Так
пусть экспертиза докажет, что это именно я с Зубер,
да еще что там нет пропусков и вставок, да еще про­
ведет следственный эксперимент, что из положения,
где сия пленка крутилась, можно было записать с такой
четкостью этот разговор. А потом, после процесса, до­
воды экспертов совместно с признаниями ставивших
аппарат для подслушивания, что они тайком поместили
его в моей квартире, — будут достоянием всех свиде­
теле?.. Да не пойдут на это !
Но ничего такого я тогда не говорил, и понимать
сам с полной ясностью стал все это лишь в процессе
следствия.
Лишь в процессе следствия я понял, зачем нужен
был Иуда. В самом деле, был некто Иисус, бродивший
по Иерусалиму и бросавший в народ различные там ан­
типравительственные и подрывавшие идеологию фари­
сеев фразочки. И всякая собака в Иерусалиме знала,
что это — Иисус. В лицо. Тем не менее, почему-то во
всех Евангелиях повествуется, что пришлось покупать
Иуду, дабы он п у б л и ч н о
о п о з н а л
Иисуса.
Ведь Иуда не обличал Иисуса ни в каком деянии, ни в
каких словах. Зачем же он был нужен ? Это « противо­
речие » отмечается чуть ли не всеми, кто хочет кинуть
камнем в Евангелия. Дело же примитивно просто. Все­
общее знание личности Иисуса не было ю р и д и ч е с ­
к и м
фактом. Его, как и слух, « к делу не подо­
шьешь ». Надо было найти лицо, которое превратило бы
всеобщее знакомство в п о к а з а н и е
конкретного
свидетеля о конкретном факте.
Говоря языком статей УПК, дело в том, что
« Суд первой инстанции при рассмотрении дела обя­
зан НЕПОСРЕДСТВЕННО исследовать доказатель­
ства по дел у: допросить подсудимых, потерпевших,
свидетелей, заслушать заключения экспертов, осмот­
29

реть вещественные доказательства, огласить прото­
колы и иные документы » 15)
и
« Суд основывает приговор лишь на тех доказатель­
ствах, которые БЫЛИ РАССМОТРЕНЫ в судебном
заседании » 16).
Таким образом, никакое знание — сколь бы точным
и убедительным для ГБ оно ни было — не может лечь
в основу приговора до тех пор, пока не найдется чело­
век, который от себя представит это знание в виде юри­
дического факта. Много сил потратили следователи,
чтобы превратить свое точное знание о моих разговорах
с конкретными свидетелями в юридически весомые по­
казания этих свидетелей обо мне. Иногда им это удава­
лось. Иногда — нет. Иногда это им удавалось « с избыт­
ком » : они так подробно пересказывали подслушанные
разговоры меня с данным свидетелем, что тот решал,
будто это я все выложил, начинал презирать меня и
добавлять от презрения и разочарования и то, чего сле­
дователи не знали. Иногда же следователи не только
терпели фиаско, но еще и разоблачали себя : свидетель
понимал, что беседа пересказана с такой степенью по­
дробности, с какой ни один человек запомнить ее не в
силах ; следовательно, заключал свидетель, рассказал не
Пименов, а « машинка ». Иногда, как это бывало, следо­
ватели даже уверяли свидетеля, будто у них уже есть
показания (так они пытались купить Орловского), но
почему-то самих показаний прочитать не давали. После
того, как свидетель догадывался один раз, что это « по­
казания машинки», ни его, ни тех, кому он сообщил о
догадке, уже нельзя было пронять этим приемчиком...
Словом, шла война, и жертвы были с обеих сторон.
Но я, готовившийся к огульному отрицанию, не преду­
предил против этого оружия следствия, не разработал
тактику борьбы с машинами, замаскированными под че­
ловека...

Ст. 240 У П К (нового).
16) Ст. 301 У П К (нового).
15)

30

В деловом мире общеизвестен принцип : « Хозяином
является должник». Это значит, что от воли должника
зависит — вернуть-не вернуть заем, диктовать условия,
на каких он согласен вернуть долг полностью или ча­
стично. А если не вернет — то кредитор, не получив­
ший денег в срок, прогорит и обанкротится. Убытки не­
сет кредитор, а не должник. Тогда я еще не знал, что
на следствии хозяином является допрашиваемый. От
него зависит, получит ли следователь звездочку на по­
гоны или выговор за недозволительно затянутое след­
ствие. А раз не знал, то не мог вооружить знанием своих
друзей. А не знал, ибо был загипнотизирован ожиданием
пытки и выбирал стратегию : вися на дыбе, в полубеспамятстве твердить : « Нет ! Нет ! Никого не знаю ! ».
Вот и Шрифтейлик подтверждает: « Я видела их
вежливость, а сама все время ждала : когда же НА­
ЧНЕТСЯ ? И что ТОГДА делать??».
Ложное знание порождало ложную направленность
и вело к... Впрочем, посмотрим, к чему оно вело.
§ 13. Новые жертвы
Как я уже упоминал, в полдесятого вечером того
же 25 многострадального марта обыскивался Игорь За­
славский. К нему явился капитан Меньшаков — наш
старый знакомый. Обыск состоялся в двух действиях.
В первом, предъявив ордер, кап. Меньшаков любезно
предложил гражданину Заславскому безо всякого обыс­
ка и ворошения предметов самому выдать все антисо­
ветское, что у того имеется в доме. Подумав, Игорь до­
стал папку, в которой у него хранилось все, полученное
от меня (в том числе и математчина) и вручил ее кап.
Меньшакову17). Перелистав ее, кап. Меньшаков при­
стально поглядел на Игоря и произнес еще более лю­
безно : « А теперь, Игорь Дмитриевич, отдайте свое соб­
ственное, что у вас есть антисоветского ». — « Ничего у

17)
Мне это рассказывал Меньшаков, а Игорь без подроб­
ностей подтвердил, когда я его спросил в воронке, везшем нас
в суд. К тому же, в деле есть оба упоминаемых далее прото­
кола.

31

меня н е т !» — «Ничего у нашего сына н е т !!» — под­
держали родители18), которые издавна во мне усмат­
ривали чуму, а в сыне ангела. « Тогда, Игорь Дмитрие­
вич, я вынужден буду произвести обыск ». — « Ничего
у меня нет ». — После обыска рядом с моей папкой легла
некая стопка бумаг, исписанных рукою Игоря и содер­
жавших, на взгляд Меныпакова, нечто криминальное.
Кап. Меньшаков удалился, оставив Заславского и его
родителей обладателями двух протоколов (в отличие от
Вербловской, которой остался единственный протокол
об обыске): протокол выемки, в котором говорилось, что
гр. Заславский И. Д. добровольно передал кап. Меньшакову антисоветские произведения некоего Пименова (сле­
довал перечень), и протокол обыска, в котором было
сказано, что усилиями оперработников ГБ под началь­
ством кап. Меныпакова при наблюдении за соблюдением
законности со стороны двух перепуганных дворников
у гр. Заславского И. Д. изъято то-то и то-то.
Когда днем следственная группа (Правдин, Кривошеин, Меньшаков, Прокопьев с приданными им лица­
ми) доложила начальнику отделения майору Некрасову
анализ результатов обысков, было решено, что обна­
ружено достаточно криминала для ареста Заславского.
Надо ли арестовать Заславского — этот вопрос уже
стоял перед ними, как видно из того, что в деле есть
ответ из психдиспансера, датированный 9 марта: « На
учете не состоит». (Кстати, примерно той же датой по­
мечен аналогичный ответ на запрос ГБ о Вербловской.)
В 18.30, по окончании рабочего дня — в течение которого
он никому не позвонил о произведенном у него обыске,
ни у кого не поинтересовался, что со мной и другими, —
Игорь был арестован и препровожден туда же, где уже
находились я и Борис и куда уже везли из Курска Костю
Данилова. 27 марта был произведен обыск на его слу­

18)
Родители Заславского с перепугу сожгли чудесную ста­
тью Игоря ГЕЛЬМГОЛЬЦ И ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, которая с
точки зрения следователей не содержала ничего криминаль­
ного, но « отвлекала Игоря от математики», по мнению роди­
телей.

32

жебном м есте10). Капитан Меньшаков попросил у адми­
нистрации характеристику Заславского. Администрация
ринулась было, брызгая чернилами, чернить Заславско­
го, но Меньшаков брезгливо отодвинул принесенный
ему листок и пояснил, что ему требуется характеристи­
ка, написанная ранее. Последняя их характеристика на
еще не арестованного Заславского. Вздохнув, недоволь­
ная администрация принесла составленный ею ранее ди­
фирамб на И. Д. Заславского. (Увы, у меня на службе
характеристику запрашивал не корректный Меньшаков,
поэтому она датирована после ареста и соответственно
составлена. Впрочем, лично для меня это ничего не из­
менило. Но когда, Боже, когда у нас перестанут сочи­
нять характеристики по такому образцу?!!)
27 марта Заславского впервые допросили, желая
формально установить, от кого им получено найденное
ими. В соответствии с этим 28 и 29 марта его допраши­
вали о Пименове, которого он характеризовал как сво­
его хорошего знакомого, выдающегося математика, имев­
шего странности, кажется, душевнобольного. В связи с
последним он, Заславский, и взял от Пименова на хра­
нение (мало ли у кого какие мании ?) папку с бумагами,
не зная и не интересуясь их содержанием. На все даль­
нейшие вопросы и обстоятельства Игорь отвечал незна­
нием ни тех, ни тех (допросы 30 марта и 1 апреля).
Тем временем Ира Вербловская, не ложась спать,
проплакав до восьми-девяти утра, начала звонить всемвсем-всем, сообщая, что меня арестовали, а ей позвони­
ла Зубер о бывшем у нее обыске. Наша соседка — мать
жены брата Иры, Ольга Борисовна Враская (аристокра­
тический род Враских известен в веках ; но на должно­
сти работника Публичной библиотеки он повытерся), в
ужасе потребовала от Иры, чтобы та не смела звонить
из коммунальной квартиры. « О таких вещах. по теле­
фону не разговаривают », — изрекла она. Ира не поняла
— в самом деле странной — логики Враской и продол­
жала названивать. Правда, когда она звонила, например,

19)
На моем служебном рабочем месте тоже был осмотр
гебистами, но протокола не составлялось, ибо ничего не на­
шлось, и поэтому юридически обыском это назвать нельзя. По­
этому же я не знаю точной даты обыскивания.

33

Кудровой, то выходила в автомат, подальше от дома.
Друзья Кудровой не приняли у себя никаких мер осто­
рожности, узнав о моем аресте ; об этом я подробнее
говорю в § 16.
Пару слов о Враской. В феврале 1957 к ней на служ­
бу являлся некто с красненькой книжкой, который рас­
спрашивал обо мне. Она глухо сообщила про это Ире,
категорически отказалась передать какие бы то ни было
подробности и запретила извещать об этом меня (Ира,
конечно, не послушалась), а в качестве главного вывода
— советовала Ире немедленно бросить меня. Когда Ира
вернулась из заключения, Враские не пустили ее в со­
хранившуюся Ирину комнату. Даже когда через полтора
года я добился, чтобы Иру прописали в Ленинграде
(уже после моего возвращения), и ее прописали на старой
квартире, Враские года полтора не пускали проживать
там (она ютилась в пустовавшей комнате Грузова, ко­
торый сам жил у ставшей ему женой Зубер). Наконец,
когда Ольга Борисовна узнала, что я собираюсь посту­
пать на работу в Публичную библиотеку (в 1963), она
пошла в дирекцию и всплеснула руками: « Да знаете
ли вы, кого берете ? » Меня не приняли, хотя за меня
ходатайствовал перед дирекцией академик Владимир
Иванович Смирнов.
Ира не ограничилась телефонными звонками. Она
дала телеграмму моему отцу в совхоз под Ленинградом
о моем аресте. Получив ее, он тут же сжег данную ему
из хвастовства статью « Об историческом романе» с ре­
цензией Марьямова. На следующий день, 27-го, он при­
мчался в Ленинград.
Но остановимся на событиях 26 числа. Она побежа­
ла в Библиотечный институт известить Бориса. В обще­
житии к ней вышел Игорь Адамацкий, который, позна­
комившись, рассказал об аресте Бориса и обыске в об­
щежитии и узнал о моем аресте. Ира вновь метнулась
к телефону — названивать всем-всем-всем уточнение
размеров катастрофы. С Эрнстом она виделась лично.
Он излагал подробности обыска у него, но до Иры это
не доходило 20). Цел или забрали — вот как билась тогда

20)
Впрочем, известная растерянность охватывала всех. На­
пример, Эрнст писал мне в лагерь, что сам он « вспомнил про

34

ее мысль. Ира имела больше оснований догадываться,
если не знать наверняка, о существовании « организа­
ции » 21), нежели Эрнст, который не так пристально, как
она, наблюдал мое поведение. Но и Эрнст кое о чем до­
гадывался.
Мысль его работала примерно так : Пименов хотел
познакомиться с Вайлем, но после знакомства говорил
об этом как-то глухо. Однако Вербловская проявляла
почему-то большой интерес к Вайлю и упросила Эрнста
(а почему не Пименова ?!) познакомить ее с ним. Да­
лее, Вайль почему-то упорно избегал говорить Эрнсту,
видится ли он, Вайль, с Пименовым. Наконец, когда
Эрнст стал рассказывать Вайлю, какие интересные бе­
седы проходят по воскресеньям дома у Пименова, Вайль
слушал его, разинув рот, явно интересуясь всем про­
исходящим. Но на приглашение Эрнста приходить к
Пименову по воскресеньям Вайль, вопреки своему ин­
тересу, ответил вдруг, что ему не хочется. И у Эрнста
стала прорезываться мысль, что знакомство Пименова
с Вайлем носило конспиративный характер...
Эрнст с Ирой позвонили Заславскому, но того не
было дома, а по приходе домой и по аресте родители
Заславского скрывали факт обыска и ареста в течение
нескольких месяцев и уж, во всяком случае, не желали
бы говорить с женой « человека, погубившего их маль­
чика ». Назавтра Эрнст, не застав Игоря на службе,
сходил к нему домой ; отец того вышел к Эрнсту на
лестницу и довольно нелюбезно сообщил, что сына нет
дома, уехал. Мотивы, которыми руководствовались ро­
дители и некоторые другие, скрывая информацию об
аресте, мало чем отличались от мотивов Враской : « Раз­
ве можно об этом говорить ? ! »
В тот же день Ира совершила первый шаг по пути,
приведшему в тюрьму ее и моего отца. Ей вдруг почу­
дилось, что чемодан с бумагами запрятан у ее отца не­
УП К только, когда они у ш л и ». А ведь он был наибольший за­
конник !
2*) Однако за одиннадцать лет, с апреля 1957, Ира так при­
выкла твердить на допросах и в жалобах, что она ничего не
знала и ни о чем не догадывалась, что сейчас она, кажется,
сама в это поверила. Чужая душа потемки. Мне кажется, она не
могла не догадаться, хотя прямых разговоров у меня с ней
не было.

35

надежно. « Перепрятать ! » О, если бы я мог быть рядом!
Это-то я понимал и тогда ! Под пристальным оком сто­
глазой машины нельзя, недопустимо суетиться, перево­
зить криминал с места на м есто! Пусть лучше он по­
лежит в не совсем надежном месте, но зато спокойно,
спрятанный еще во время отсутствия слежки или отно­
сительно не интенсивной слежки. Но вытаскивать его
на свет прожекторов неумолимо следующих за тобой
проснувшихся спецгрупп — это безумие, которое про­
стительно только влюбленной женщине, рвущейся хоть
что-то сделать для того, кто уже там...
Но даже в этом безумии Ира первый шаг осущест­
вила так великолепно, что следствие могло бы запросто
и тут остаться с носом. Она сговорилась со Шрифтейлик. Обе взяли по чемодану. В чемодане Иры было то
самое, что мы с ней укладывали. Опись хранившегося
там она сожгла сразу по уходе гебистов из ее квартиры.
Но фотоснимок, сделанный старшим лейтенантом Еро­
феевым, жил своей жизнью. И в тот или на следующий
день лег на стол начальнику отделения майору Некра­
сову — «фотокопия описи». Правда, покамест следст­
вие не знало : опись чего это ! ? Все от своего отца Ира
забрала. И позвонила моей матери — которая, конечно,
слегла после обыска и вести о моем аресте, но которая
непременно должна была переезжать на другую квар­
тиру, ибо истекал срок ордера, — что везет ей нужные
для обвязки вещей веревки. Шрифтейлик везла в своем
чемодане веревки. Вербловская и Шрифтейлик сошлись
в женской уборной на Малой Садовой и обменялись со­
держимым чемоданов. Вербловская поехала к моей ма­
тери и привезла-таки ей веревки и утешение 22). Шриф­
тейлик пешочком протопала до улицы Жуковского к
своей школьной подруге Генриетте Дроздовой, с которой
виделась раз в два-три месяца. Пришла и попросила
спрятать у себя, чтобы не нашли. « Ставь », — ответила
та. Наружное наблюдение не заметило Шрифтейлик :
мало ли кто входит и выходит из уборной на углу Нев­
ского ! Наружное наблюдение и опергруппа не спускали
очей с Вербловской. Они даже доставили себе случай

22)
Существуют некоторые
воспоминаниях об этом чемодане.

36

третьестепенные

разногласия

в

убедиться, что в чемодане находились именно веревки
и ничего больше ! И майор Некрасов, совещаясь с под­
полковником Роговым, ломал себе голову : что это за
опись, имеет ли она отношение к делу и как с ней по­
ступить ?
Но 27 марта к Ире приехал мой отец. Испытывая
потребность в разрядке после жуткого душевного на­
пряжения, Ира сделала второй, уже непоправимый шаг
в ту бездну, увлекая за собой моего отца. Он задал ей
вопрос : « Что они взяли ? » Вместо того, чтобы, как это
сделал Эрнст, протянуть ему протокол обыска, она воз­
жаждала похвалы : « Да это, Иван Гаврилович, что ! То,
что они взяли, — чепуха по сравнению с тем, что я
спрятала. А сегодня перепрятала так, что никто не най­
дет !» И рассказала, только что не назвав имени, всю
операцию.
А магнитофон крутится, крутится... Некрасов подми­
гивает : сошлось ! Вот она к чему, эта опись ! Рогов ко­
мандует : стать пред мои светлые очи всем филерам !
Прошляпили? Ищите!! Сегодня перепрятывала!!! Ну,
подожди ж, такая-разэтакая... Ира нанесла личное
оскорбление всему отделу. А человек так устроен, что
скорее простит преступление, чем личное оскорбление.
Назавтра с утра мой отец, почистив костюм, вошел
в парадный подъезд Большого Дома и потребовал, чтобы
его принял следователь, ведущий дело его сына Пиме­
нова Револьта Ивановича. Его принял и не один капи­
тан Правдин, а вкупе с майором Некрасовым. Отец на­
чал стучать на них кулаком, возмущаясь, что они воз­
рождают бериевщину. Его совесть, совесть старого че­
киста (он работал в Дончека с 1920 по 1922, когда ушел
учиться на ветеринара), не могла смириться. Он требо­
вал немедленного освобождения меня. Извиниться. На­
казать виновных. (Он же знал, что « самое существенное
надежно спрятано, а взято так, ерунда ».) Как минимум
настаивал ознакомить его с делом, дабы разъяснить, ка­
кое это недоразумение. Правдин спросил: « А доку­
менты, подтверждающие работу в ЧК, у вас сохрани­
лись ? » Документов при себе не оказалось. Сославшись
на неотложные дела, его попросили подождать. Сначала
тут, рядом, в соседней комнате на диване, листая жур­
налы и газеты.
Тем временем Ерофеев смотался на квартиру Верб37

ловской, дождался, когда она вернулась с работы (в
этот раз довольно рано, часов в шесть вечера) и попро­
сил : « Товарищ Вербловская, поезжайте, пожалуйста,
со мной. Там надо один вопросик выяснить». — Она
спросила, можно ли ей сообщить знакомым, что она аре­
стована, можно ли взять что-нибудь с собой. « Да я вас
не арестовываю. Всего-то на часок-другой, кое-что уточ­
нить». И она вышла — в чем была; кажется, даже не
оставила в комнате сумки со школьными учебниками,
так как надо было возиться их перекладывать, а сумка
понадобилась бы на обратном пути покупать продукты,
— на пять лет из своей комнаты. Как дорогую гостью,
встретили ее Некрасов и Правдин.
— Ну, рассказывайте же, куда вы свезли вчера
чемодан ?
— Какой чемодан?
— Да не поступайте себе во вред ! Мы о вас же
печемся. Мы-то и без того все знаем.
— Что « в с е » ? О чем вы, не понимаю ?
— Ну, как о чем ! О чемодане с бумагами Пимено­
ва, который вы вчера от своего отца Арновича пере­
везли в другое место.
— Ах, вы про этот чемодан ! Так это был чемодан
с веревками. Вас веревки интересуют ? Они у матери
моего мужа — Щербаковой Ларисы Михайловны23).
— Вы нас за дурачков не считайте ! Нас не веревки
интересуют, а бумаги. Антисоветские рукописи вашего
сожителя Пименова.
— Какие бумаги?? Что вам, мало того, что вы при
обыске забрали ? И так весь дом перерыли ! Вы лучше
ответьте мне, за что вы его забрали ? Хватит беззакония
творить ! Отошли сталинские времена ! И вовсе не со­
житель он мне, а муж. Вы не имеете права оскорблять
меня !
— Какой же он муж, если вы не регистрировались !
А так... Разве он с одной вами только ? Ну, как хотите.
Пусть будет муж. Так вы скажете нам, куда вы свезли
бумаги вашего... м у ж а ?

23)
у матери и у отца моих другая фамилия : Щербаковы.
Моя фамилия — это девичья фамилия моей матери, к которой
она не стала возвращаться после развода.

38

— Ни о каких бумагах я ничего не знаю.
— Вот что, гражданка Вербловская Ирэна Саве­
льевна. Мы хотели с вами по-хорошему, без протоко­
лов. А вы нас вынуждаете. Вот, распишитесь, что вы
предупреждены. Мы вас будем допрашивать в качестве
свидетеля по делу Пименова Р. И., обвиняемого в пре­
ступной деятельности, предусмотренной статьями 5810 и
5811 Уголовного Кодекса РСФСР.
— А сколько ему за это будет ?
— По усмотрению суда. Свидетель не имеет права
отказываться от дачи показаний и давать ложные пока­
зания ; это статьи 92 и 95 УК РСФСР. За это — до двух
лет лишения свободы. Расписались ? Теперь отвечайте
на вопросы : фамилия ? имя ? отчество ? год рождения ?
место рождения; ? местожительство ? национальность ?
профессия ? образование ? последнее место работы ? ку­
да вы отвезли чемодан, взятый вами на квартире вашего
отца Арновича Савелия Григорьевича ?
— К матери Пименова, Щербаковой Ларисе Михай­
ловне.
— Что в нем было ?
— Веревки.
— Свидетель Вербловская, вам предъявляется фо­
токопия текста, написанного вашей рукой и начинающе­
гося словами: «1. Венгерские тезисы; 2. ...» (А Ира-то
ничего не ведала про фотографирование, учиненное
Ерофеевым!). Ваша это рука?
— Мо... моя... кажется, моя...
— Куда вы дели перечисленные этой описью бу­
маги, вынув их из чемодана, взятого у Арновича, и за­
менив их веревками ?
Молчание.
— Хорошо, свидетель Вербловская, мы прервем
сейчас допрос, вы подумайте. Поймите, что не в ваших
интересах запираться. Два года лишения свободы —
стоят ли того какие-то бумаги? Подумайте, а мы до­
просим свидетеля Щербакова. Проводите свидетеля в
соседнюю комнату.
И снова вызывают моего отца. Теперь с ним бесе­
дуют иначе. Он уже — допрашиваемый свидетель, пре­
дупрежденный об ответственности. Полукругом его об­
ступило человек 10-12, блестя погонами.
39

— Вы приехали вчера по вызову Вербловской в ее
квартиру ?
— Да. Я...
— Отвечайте на вопросы. Вербловская передала
вам последнее при аресте поручение Пименова пересмот­
реть книги Пименова и уничтожить антисоветские, не
замеченные при обыске ? 24)
— Никакого поручения не было. Я просто сам за­
интересовался, какие у него любопытные книги. Я ведь
впервые приехал к ним в гости.
— А говорила ли вам Вербловская, что она перепря­
тала антисоветские рукописи Пименова?
— Ничего не говорила.
— Свидетель Щербаков, предупреждаю вас повторно
об ответственностей за ложные показания. Нам все и
так известно, как вы видите. Вербловская-то баба, и она
все уже сказала. Она в ответ на ваш вопрос : « Что они
взяли ? » — произнесла, как сама только что признала :
« Да это что, Иван Гаврилович ! То, что они взяли, —
чепуха по сравнению с тем, что я спрятала. А сегодня
перепрятала так, что никто не найдет». Ну, помните,
она еще про уборную говорила ? В ваших же интересах
подтвердить. Вот, подпишите протокол.
— Знаете что, меня на такой мякине не проведете.
Я сам допрашивал контру. Мне приходилось с такими
встречаться, что вы бы в штаны наделали. Да не вы­
лупляйте на меня глаза, а то повыскочат ! Давайте мне
очную ставку с Вербловской.
— Значит, она это говорила, но вы согласны под­
твердить это только на очной ставке с ней ?
— Ничего она не говорила. А очная ставка мне нуж­
на для того, чтобы уличить ее в клевете на меня. А
скорее всего — вас уличить, потому что вы приписы­
ваете ей то, чего она не говорила и не могла говорить,
потому что никакого чемодана и не было. А вы —

24)
я , действительно, уходя, тайком просил Иру пересмот­
реть книги. Я надеялся, что, пересматривая, она наткнется на
футляр с «буковками» и ликвидирует улику. Но, не зная ни­
чего о « буковках », она, повертев футляр, сунула его назад. А с
отцом они перебрали все книги и, кажется, некоторые сожгли
(например, пропала. СТЕНОГРАММА УЧРЕДИТЕЛЬНОЮ СО­
БРАНИЯ).

40

бандиты и бериевцы. Вам надо бы сажать тех, кто при
Сталине миллионы людей уничтожил, а вместе этого
берете честных людей...
— Уведите свидетеля. Введите Вербловскую. Так
вот, свидетель Вербловская, свидетель Щербаков, кото­
рого вы только что видели вон там, показал, что вы
вчера вечером, когда он приехал по вашему вызову и
спросил вас, что они — т. е. мы — взяли у Пименова
при обыске, ответили ему : « Да это, Иван Гавриловнич,
что. То, что они взяли, — чепуха по сравнению с тем,
что я спрятала. А сегодня перепрятала так, что никто
не найдет». Будете признаваться или вернуть Щерба­
кова и оформить на вас дело на два года за ложные
показания ?
— Ну, раз уж он подтверждает... Да, я сказала вче­
ра это...
— Так. Вот так и дальше давайте. И тогда вы бы­
стренько вернетесь домой. Мы же вас не обманываем,
когда говорим, что мы все и без вас знаем. И кому вы
передали содержимое чемодана ?
— Ничего я говорить не б у д у ! Вы не имеете права !
Я не арестованная !
— Да, вы пока не арестованная. Но Постановление
о вашем задержании мы оформим сейчас же. Вот, рас­
пишитесь : мы вас задерживаем на два дня. Уведите
задержанную в камеру.
На Постановлении стоит время объявления ее за­
держанной — 23.00 28 марта 1957. Процедура приема
задержанных во внутреннюю тюрьму УКГБ, соединен­
ную деревянным висячим мостиком со зданием Управ­
ления КГБ по Ленинградской области, ничем не отли­
чается от процедуры приема арестованных или вновь
привозимых осужденных. Единственное дополнительное
неудобство для женщины — что все надзиратели (каж­
дые полторы минуты обязанные смотреть в глазок) ис­
ключительно мужчины. Шмонает, впрочем, женщина
(библиотекарша). В баню же водят мужчины, и в глазок
приглядывают за порядком25). Но свыкаешься и не с
таким.

25)
в Москве, на Лубянке, иначе. Там есть и надзирателиженщины. Видимо, просто там штат шире.

41

В ту же ночь Правдин на своей машине свез отца
на Финляндский вокзал, велев ему ехать в свой совхоз,
а в Москву полетела телеграмма, во исполнение которой
УКГВ по Московской области произвело в 11.30 29 марта
тщательный обыск в доме Щербакова, изъяв « речь Хру­
щева », мои письма к отцу и несколько томов произве­
дений Ленина, на полях которых были собственноруч­
ные пометки отца26). Жена отца, Маруся Леснова, по­
слала ему телеграмму на адрес совхоза: « Были гости.
Взяли книги, письма Воли, статью ». Телеграмму он по­
лучил без задержки.
Выспавшуюся Вербловскую привели на допрос. Она
же за ночь придумала версию, как и не сказать неправ­
ды — кому хочется получать два года, — и не сказать
правды — нельзя же предавать любимого ! Обстоятель­
ства она изложила так : в Публичной библиотеке позна­
комилась с одной девушкой. Случайно встретив ее 26
марта, решила использовать знакомство. Передала ей в
уборной на Малой Садовой бумаги из чемодана, упросив
подержать несколько дней у себя. Адреса ее не знает.
Как получит назад бумаги ? Во-первых; та знает Ирин
телефон, а во-вторых, если часто ходить в Публичку,
то ее там можно наверняка встретить. Как ее зовут ?
Лена. Ну да, конечно, Елена, а как же иначе, раз ее Ле­
ной все зовут !
В самом деле, Шрифтейлик звали ВИЛЕНОЙ. Прав­
да, ее никто никогда Леной не называл, и она не терпела
имени « Лена». Все звали ее Вилей. Но поди докажи,
что Вербловская л ж ет! Правда, познакомились они не
в Публичке, и вообще в этот период своей жизни Виля
совершенно не бывала в Публичке ; познакомились они
как чтицы у писательницы Эльяшевой. Но поди докажи,
что они не были знакомы раньше че^ез Публичку! Сло­
вом, версия была составлена так, что уличить Верблов­
скую в лжесвидетельстве было бы совершенно безна­

26)
Когда отец узнал дату обыска (поначалу он воображал,
что у него обыск был устроен одновременно с обыском у меня),
он рвал волосы на своей лысой голове и переживал : « Как это
я, дурак этакий, с моим опытом, замешкался в Ленинграде ! Если
бы я после Ириной телеграммы, не заезжая к ней, кинулся в
Москву, ликвидировал бы все у себя, то меня не то что не аре­
стовали бы, даже не дернули бы на допрос ! »

42

дежным предприятием. Следствие быстро это поняло
и не пыталось вменить ей этой статьи. Но следствие не
собиралось и прощать ей дерзкой попытки перехитрить
лучших в мире разведчиков, попытки, грозившей лише­
нием разведчиков премиальных. Оно взяло на себя труд
доказать, что Вербловская была виновна в том же пре­
ступлении, что и я. С другой стороны, казалось Вербловской, версия придумана так, что никто не сумеет найти
эту Вилю-Лену. Ведь ни адресов, ни примет — ничего,
кроме ложного указания, будто можно ее встретить в
Публичной библиотеке !
29 и 30 марта следствие допрашивает знакомую Зубер Лазареву, интересуясь, что она делала 26 марта27).
29-го у нее в 18.30 проводят даже обыск. 30 марта на­
бросились на нашу соседку по квартире Роксану Мосину
— что та делала 26 марта ? 30 марта следователи коле­
бались, не является ли мифическая Елена известной им
Зубер-Яникун и допрашивали Иру на предмет знаком­
ства с Зубер. Та ликовала, видя, что сбила ищеек со
следа. Но в том же допросе, уточняя, где она работала,
услыхали фамилию Эльяшевой, позвонили писательни­
це, порасспросили обо всем и установили, что Верблов­
ская чередовалась в чтении слепой с некоей Вилей
Шрифтейлик, «очень милой и приятной девушкой». А
имя « Виля», не привязанное к фамилии, звучало на
ленте подслушивания...28).
1 апреля в 15.00 лейтенант Прокопьев, в штатском,
подошел и мило улыбнулся Виле, входившей в кино­
театр « Рекорд» на углу Садовой и Лермонтовского :
«Здравствуйте». Она улыбнулась в ответ (срочно при­
поминая, кто бы это мог быть), и тут ей улыбнулись еще
двое-трое столь же милых молодых людей, ничуть не
похожих на тех « в штатском» на площади Искусств.
— Мы должны, гражданка Шрифтейлик, произвести
у вас обыск, — произнес Прокопьев.
27) Собственно, метод допроса (ср. прим. на с. 13) обвинить
в большем преступлении, дабы, оправдываясь, призналась в
меньшем. От Лазаревой требовали признаться, что она-де вру­
чила Вербловской 26. 03. 57 в женской уборной чемодан с анти­
советскими рукописями Пименова !
28) Существуют разногласия в воспоминаниях, как они уста­
новили имя « Виля ».

43

— А ордер у вас есть ?
— Конечно. Распишитесь на обороте. Мы вас под­
везем.
— Зачем ? Здесь пешком до дому быстрее.
И они в молчании пришли в ее квартиру по улице
Римского-Корсакова, тщательно осмотрели все в ком­
нате и указанные ею принадлежащие ей коммунальные
полочки в этой огромной, как ад, квартире, ничего не
нашли, оставили на столе протокол обыска (Виля пере­
ложила его в стол, дабы мать, вернувшись с работы, не
наткнулась) и предложили ей проехать в Управление,
т. е. в Большой Дом. Дорогой она ломала голову: что
они ищут ? Она была столь уверена, что чемодана им
не найти, что ей и в голову не приходило, что они ищут
именно его. Но что же ? !
Сначала она нагло отбрехивалась : ничего не знаю.
Упоминание об уборной перестраивает ее :
— Я чемодан сожгла.
— А где взяли топор разрубить чемодан ? Где в
печи следы железок?
— Сожгла я бумаги, а чемодан выбросила на по­
мойку.
— Поедем на помойку.
Вилю беспокоило одно : лишь бы мама не узнала
ничего. О чемодане она знала смутно. Ира плакала и
просила сохранить. Там что-то дорогое для Револьта.
Ничего о криминальном не говорилось. Степень ЦЕНЫ
чемодана была неясна. Заслуживает ли он всей этой
нервотрепки ? Или там бабушкины портреты, которые
Револьт, опасаясь конфискации (такое юридическое
слово не приходило ей на ум, но она жила представ­
лениями, что все, в Чека попавшее, не воротится), хочет
заблаговременно вынести из дому ? А мама ждет, вол­
нуется... (А следователи примечают срывающиеся сло­
ва «мама!») Вдруг прочитает протокол?! Надо как
можно скорее домой ! Да и следователи такие милые
люди... И вдруг ЭТО начнется ? Ради неизвестно чего !
Ой, они хотят привести сюда маму : « Пусть ваша мать
смотрит, как ее дочь пойдет в тюрьму ! »
По ее воспоминаниям часов в 10-11 вечера, а по хро­
нологии документов — в 22.00 она повезла Прокопьева
со товарищи на улицу Жуковского к Гете Дроздовой.
Та отдала им чемодан.
44

— Вы можете быть свободны, Вилена Анатольевна.
— Нет, я хочу посмотреть, что было в чемодане.
— Ах так. Хорошо. Вы будете нашим понятым при
вскрытии.
Вернулись в Большой Дом. Часов пять — по ее вос­
поминаниям, она вышла на улицу около двух ночи, но
шальные трамваи еще ходили — длилась перепись бу­
маг.
— Слава Богу, — подумала Виля, подписывая про­
токол. — Ничего там не было. Томик Ницше. Какие-то
письма. Ученые статьи. Никаких адресов и никаких
СПИСКОВ. Значит, чемодан никому не повредит.
Эти письма — письма моего отца ко мне. В совокуп­
ности с изъятыми у него в Москве моими они явились
основой для приговора Мосгорсуда, лишающего Щерба­
кова И. Г. свободы на 4 года. Статьи — всякие там
« Правды о Венгрии » и прочие тезисы. Томик Ницше —
вот это правда, сунул в чемодан, опасаясь конфиска­
ции. Больше всего волновался я, допытывался потом у
адвоката : будет ли конфискация. Жаль было моей биб­
лиотеки... Томик Ницше « Так говорил Заратустра» в
чудесном переводе Изразцова, как небо от земли отли­
чающемся от переводов Полилова, мне вернули. « Та­
лона », как я уже писал, себе оставили. Прочие — без­
дарные — пьесы вернули.
2 апреля Ира признала, что лицо, названное ею Ле­
ной, это и есть Виля Шрифтейлик. В тот же день ей
предъявили Постановление об аресте, опечатали раскры­
тую настежь с 28 марта комнату и составили опись иму­
щества. 5 апреля Иру допрашивал пробывший из Мос­
квы капитан Егоров по делу моего отца. 9 апреля (за­
метив, что Вербловская плохо переносит одиночество и
радуется вызову на допрос, ее стали дергать пореже)
ее расспрашивали о знакомых, посещавших наш дом.
Ее уличал — подумать только — Никита Дубрович !
Какие муки и терзания! Дубровича допрашивали 30
марта и подробнее 8 апреля. Он, едва ли отдавая себе
отчет в последствиях, рассказал, что Ира была очень
милой хозяйкой, все время поддерживала беседу и ни­
куда не отлучалась из комнаты, когда приходили го­
сти. Правда, она ничего антисоветского не говорила. Но
показания шли вразрез с версией Иры, что она, когда
являлись мои гости, удалялась на кухню и чистила кар­
45

тошку, не вмешиваясь в разговоры, нисколько ее не ин­
тересовавшие.
12 апреля она назвала фамилию Грузова, как лица,
у которого хранился другой чемодан. Она объяснила
свое показание тем, что следствие уже знало про Гру­
зова ; на машинке его матери я печатал кое-что, попав­
шееся при обыске ; машинку, рассказывала она, опозна­
ли, и ей ничего не осталось, как назвать Грузова. 13
апреля Грузов выдал чемодан органам, в тот же день
был поверхностно допрошен и отпущен с миром. В че­
модане этом хранились, в основном, мои дневники присталинских лет, те два листка из черновика « Судеб »,
часть моей древней переписки с отцом. Уйма тетрадей
с моими стихами. Закончу эпопею с чемоданами сообще­
нием, что Дроздова допрашивалась по поводу чемодана
Шрифтейлик 11 апреля и весьма поверхностно. К ее
объяснениям, что Шрифтейлик не уточняла содержимо­
го, отнеслись с полным доверием. Слегка шокировало
следователей нежелание Дроздовой понять пагубность
своего поведения :
— Но как же вы взяли чемодан, не спрашивая о
его содержимом ? Там ведь могла быть ворованная ма­
нуфактура !
— Я Вилю знаю, и ворованной мануфактуры она
бы не принесла.
— Но там было хуже : антисоветские рукописи
— Это же не ворованная мануфактура.
Ее больше не дергали, и никаких неприятностей
для нее не воспоследовало. Что касается Вили, то Эльяшева вежливо, но непреклонно попросила ее убраться
прочь.
16 апреля Ире Вербловской предъявили обвинение
по статьям 5810 и 5811. Прозвучало давно с трепетом
ожидаемое ею обвинение в распространении « секрет­
ной речи » Хрущева. Так тюрьма получила вторую
сверхплановую жертву.
Тем временем отец заканчивал свою командировку
в совхозе. Звери его выздоравливали. 5 апреля появ­
ляется из Москвы капитан Егоров. Сначала Москва без­
надежно требовала от Ленинграда, чтобы ленинград­
ское УКГВ арестовало мего отца. Ленинград отвечал,
что ничего преступного на территории Ленинградской
области Щербаков не совершил ; коли вам надо, сами
46

и арестуйте. Капитан же Егоров обливался потом зави­
сти при виде успеха своих ленинградских коллег, рас­
крывших такое крупное дело. И он решил не ударить
в грязь лицом. За казенный счет он едет в Питер, до­
прашивает отца и Иру 5 апреля. 7 апреля повторно до­
прашивает отца, уже задержанного в это время в Боль­
шом Доме на пару дней. Его интересует толкование
новогоднего письма отца ко мне, в котором тот выражал
весьма оптимистические пожелания, но в довольно об­
текаемой форме. И откуда у отца хрущевский доклад,
изъятый при обыске ? 8-го допрос повторился. Поговорив
назавтра безрезультатно со мной, Егоров на время от­
бывает в Москву. Отца выпускают. Следующим за Егоро­
вым поездом едет отец, дав Марусе телеграмму « Встре­
чай». Его встретили капитан Егоров с понятыми и пре­
проводили на Лубянку. Тюрьма поглотила еще одну
жертву. Маруся телеграммы не получила.
На этом первом этапе следствия были произведены
еще обыски : у Вишнякова 26 марта в 12.00. Найдено
несколько порнографических открыток и морской кор­
тик. У знакомого Заславского Шапиро — 29 марта. До­
просили в Курске 29 марта мать и бабку Данилова (ко­
торого привезли в Ленинград только в середине апреля).
Больше обыски не проводились.
§ 14. Апрель
Борьба пошла на изматывание противника. На де­
тальное привязывание подслушанного и подсмотренного
к конкретным личностям. Поначалу следствие знакоми­
лось с этими личностями. Вот кто допрашивался 30
марта : Орловский, Зубер-Яникун, Дубрович, Вербловская, Лазарева, Заславская, Арнович, Мосина, Враская,
Вайль и связанные с ВайлемИванов и Тарасов (о радио­
приемнике). Свидетели держатся настороженно. Лишь
бы не повредить своим друзьям.
При этом следователи уже могут уловить разницу
между свидетелями, просто бывавшими у меня дома, и
свидетелями, бывавшими в доме и знавшими про орга­
низацию. Первые — например, Виля Шрифтейлик —
налвно рассказывают очевидные факты, скрывая толь­
ко те высказывания, которые, по их мнению, явно кри­
минальны. Даже когда ей пересказали один мой раз­
47

говор с ней наедине, она упорствовала. Пересказали
буквально. « Видите, Пименов ничего не скрывает ». Сна­
чала она потрясена. Но ее осеняет : « Ведь Револьт на
меня почти не обращал внимания. Не может при таком
небрежении он помнить каждое слово. Значит...»
— Да вы не бойтесь. Ведь вы же с ним не согла­
шались. Вы же его опровергали.
« Не может быть. Не до меня ему сейчас. Не до того,
чтобы помнить мои высказывания. Значит, это не он.
Это — МАШИНКА ! » — догадывается она. И начисто
отпирается от разговора. Но внешние факты она расска­
зывает, не утаивая.
Свидетели второго рода — например, Зубер — на­
чинают лгать на дальних подступах. Ей опаснее (не
только за меня, но и за себя) признаваться. Она больше
отрицает, даже самое очевидное.
Впрочем, в этот раз ее допрашивали, в основном,
как подозреваемую в укрывательстве чемодана. Даже
проделали такой трюк : прервали допрос, оставили одну
в кабинете, поскучать. Часок-другой спустя в кабинет
заводят Лазареву: «Подождите, пока мы пообедаем».
Подруги остаются вместе, ГБ, настороженно притаив­
шись, внимает их разговору : авось, проболтаются ?! Увы,
ни Зубер, ни Лазарева ничего не ведали, за какой-такой
чемодан их сюда привезли... А привезли их со всей пом­
пой : за Зубер к 9 утра подкатила « Победа » и безотлага­
тельно доставила ее в Большой Дом (при этом на вопрос
домашних, в качестве кого она едет, свидетеля или обви­
няемого, было брошено небрежно : « Видимо, обвиня­
емой »). А за Лазаревой заехали на квартиру ее двою­
родной сестры, справлявшей день рождения, еще в ночь
с 29 на 30 и всю ночь ее возили по городу, расспрашивая,
Рогов, Прокопьев и, кажется, Меньшаков.
Особняком стоят показания Эрнста — единственно­
го, кто читал УПК. Вот протокол его допроса 30 мар­
та 29) :
В о п р о с .
Назовите своих знакомых и охарактеризуйте каж ­
дого из них.
О т в е т .
Знакомых у меня много. В числе своих знакомых
могу назвать следующих : П и м е н о в
Револьд Иванович. Я

29)
ланных

48

Протоколы допросов Орловского воспроизводятся со сде­
им самим записей без изменений.

познакомился с ним примерно в 1951 г., он работал в Техноло­
гическом институте пищевой промышленности. Мы познакоми­
лись с ним на почве изучения математики, постепенно наши от­
ношения стали дружескими. Я считаю его молодым способным
математиком. Мы беседовали с ним на бытовые, математи­
ческие и другие темы. Я часто бывал у него на квартире. Бывал
и он у меня, но реже. Как человек он мне нравился, но иногда
бывал груб со мной, по незначительным поводам ссорился со
мной, приходил в ярость, а на следующий день извинялся и
сам не мог объяснить своего поведения. З а с л а в с к и й
Игорь Дмитриевич. Я познакомился с ним примерно в 1953 г. на
почве занятий математической логикой. Я у него на квартире
был несколько раз, а он у меня не был. Я неоднократно встре­
чался с ним на квартире Пименова. Мы трое совместно перево­
дили статьи по кибернетике, обсуждали наши математические
работы, математическую и кибернетическую литературу и т. д.
Он работал в НИИ городской и сельской телефонной связи.
В е р б л о в с к а я
Ирина. Меня познакомил с ней Пименов,
кажется, летом 1956. Она у меня была несколько раз, брала
книги. Какие именно — не помню. В а й л ь
Борис Борисович.
Учился на первом курсе Библиотечного института и жил в об­
щежитии института. Я познакомился с ним осенью 1956 г. в
эсперанто-секции д/к промкооперации. Он мне сразу очень по­
нравился. Он хорошо владел языком эсперанто, и наши беседы,
в основном, касались этой области. Я был у него, кажется, два
раза. Один раз я просил заменить меня на один день в качестве
библиотекаря эсперанто-секции, а второй раз (24 марта) мы озна­
комили друг друга со своей международной перепиской. Ц е й т и н Георгий 30) Самуилович, учится в аспирантуре универси­
тета. Я знаком с ним примерно с 1953 г. На дому друг у друга
не бывали, а встречались в университете, Математическом ин­
ституте А Н СССР, в эсперанто-секции и т. д. Наши беседы, в
основном, касались математики и в последнее время также
языка эсперанто. Л о з и н с к и й
Николай Николаевич, ра­
ботает в в/ч № 30 895. Мы с ним знакомы с 1948 г. по совмест­
ной учебе в Университете. Раньше мы встречались с ним часто,
потом реже. В последнее время я стал бывать у него чаще в
связи с тем, что оформляюсь на работу в эту воинскую часть.
В о п р о с .
Бывал ли Вайль у Пименова ?
О т в е т .
Я никогда не видел Вайля у Пименова. Пименов же
мне об этом ничего не говорил.
В о п р о с .
Когда Вы в последний раз видели Пименова и
Вербловскую ?
О т в е т .
У Пименова я был последний раз вечером примерно
недели три назад. Кажется, приносил книгу Хаусдорф « Теория
множеств». Сколько времени я у него пробыл и содержание

зо)
« Георгий» зачеркнуто и заменено « Григорий» с заве­
ренной обеими подписями припиской : « Зачеркнутому верить».

49

нашего разговора не помню. Вербловская заходила ко мне, ка­
жется, в среду 27 марта. Она сообщила мне об аресте Пименова
и пробыла у меня не долее 10 минут.
В о п р о с .
Что Вы хотите дополнить к своим показаниям ?
О т в е т .
Имя Пименова пишется не через « д », а через « т ».
Хочу уточнить, что в 1951 г. Пименов учился в Университете, а
в институте пищевой промышленности он работал в последнее
время. К характеристике Цейтина следует добавить, что он
сделал на III Всесоюзном математическом съезде 6 или 7 докла­
дов, вызвавших большой интерес.
ПОДПИСЬ Орловского
ПОДПИСЬ

допрашивавшего

лейтенанта

Прокопьева.

Проанализируем это произведение следственного ис­
кусства.
Прежде всего, совершенно ясно, что допрос проис­
ходил не так, как записано в протоколе. Не мог вообще
человек, а тем более Эрнст, стремившийся сказать как
можно меньше (что видно из самого протокола), в ответ
на первый вопрос без перерыва оттарабанить столь длин­
ный текст. Его подбадривали вопросами, не вошедшими
в протокол. Это видно еще хотя бы из того, что в про­
токоле указаны часы допроса : с 12.15 по 16.15, а факти­
чески Эрнст допрашивался с 11.15 по 16.15. Тут с ним и
поговорили, и повыясняли личность его, и понамекнули
ему на то, на се. Ничего этого в протоколе не отражено.
Вот записанный Эрнстом фактически имевший ме­
сто допротокольный разговор:
— Ваш паспорт, — говорит следователь.
— Ваше удостоверение, — возражает Орловский.
— Я не обязан свидетелю показывать удостоверение, — (ага,
смекает Эрнст в начале допроса, значит, я не обвиняемый, а
свидетель), — а паспорт мне нужен, чтобы списать анкетные
данные.
— Надо же мне с вами познакомиться.
— Так бы и сказали : « Давайте познакомимся». Лейтенант
Прокопьев.
Списав данные, Прокопьев спрашивает :
— Говорили ли вы с Пименовым о политических вопросах ?
— Неужели вы думаете, что мы, культурные люди, читаю­
щие газеты, никогда не затрагивали в своих беседах полити­
ческие вопросы ?
— Нет, я этого не думаю. Как раз наоборот. А вот были
какие-нибудь антисоветские, нелояльные разговоры ?
— Нет, таких разговоров не было.
— Ну, как же, была критика каких-нибудь мероприятий
правительства ?

50

— Призывов к подрыву, свержению или ослаблению совет­
ской власти не было.
— Не было ?
— Не было. И прежде, чем задавать мне вопросы, вы дол­
жны предложить мне изложить все известное по делу.
— Хорошо, излагайте.
— По какому делу ?
— По делу вашего знакомого Пименова.
— А в чем дело, в чем он обвиняется ?
— По статье 58*0.
— Это что, контр-революционная агитация ?
— Не контр-революционная, а антисоветская.
— А в чем именно ?
— Не забывайте, что мы вас допрашиваем, а не вы нас.
— Так, а мне ничего антисоветского неизвестно про Пи­
менова.

Далее. Он недвусмысленно стремится « утопить»
криминальных знакомых в потоке некриминальных.
Называл он гораздо большее число лиц. Поначалу он
просто перечислил было все имена, значившиеся в его
записной книжке. Но следствие фильтровало показания,
отбирая лишь интересные для себя. Только чтобы не
совсем уж искажать характер допроса, включили в про­
токол и никому не нужных Цейтина и Лозинского. Впро­
чем, может, и не совсем уж ненужных ? Цейтин — эспе­
ранто — кто его знает ? А Лозинский ? Орловский уст­
раивается в воинскую часть ? не бывать том у ! Еще год
с лишним бедствовал Эрнст, которого не брали ни на
одну работу. Ему, окончившему аспирантуру по специ­
альности математическая логика, удавалось устроиться
разве лишь на временную работу книгоношей в книж­
ный магазин...
О чем он беседовал с Пименовым ? — Упаси Бог,
исключительно о математике, Даже книжки и те были
математические. «Теория множеств». (Кстати, насчет
Хаусдорфа правда. Он в самом деле принес ее мне. Но
не только ее.) И он не сообщает даже, что познакомил
Вайля с Пименовым именно о н ; хотя Вайль уже расска­
зал про это. А следователи не напирают, не уличают.
Им нужно присмотреться к свидетелю. Установить его
почерк лжи. Найти зацепки к нему. Пробрасывают*
ошибочки в протоколе : внимательно ли читает данный
товарищ и читает ли вообще подписываемое им? Чи­
тает, и придирчиво. Заметил « д » . Но вот пропустил
ошибку в имени Вербловской: она ведь не Ирина, а
51

Ирэна. Так-так, и к нему подберемся, дай только срок.
А Эрнст тем временем уходит, уверенный, что им
ничего не известно о том, что 17 марта у меня дома со­
брались гости, которым я рассказывал про внутрипар­
тийную борьбу 1925-27 годов. Ведь он же показал, будто
был у меня т р и н е д е л и назад, причем, как мож­
но сделать вывод по контексту, один, и вел несущест­
венный разговор, который легко забылся. А они — про­
глотили. Значит, если бы в этот момент он и думал о
подслушивающих аппаратах, то мог бы « с уверенно­
стью » заключить, что их у меня в доме не было.
Эрнст закидывает им удочку, подсказанную ему
моей биографией : не сумасшедший ли Пименов ? Бес­
причинные взрывы ярости... Он подготавливает свое
алиби на предмет совместной работы со мной и Ирой
над « речью Хрущева » : как же, он и познакомился-то с
Вербловской только летом 1956 !
Я так подробно проанализировал протокол допроса
Эрнста, ибо он в некотором смысле типичный для по­
зиции тех свидетелей, которые хотели как-то спасти ме­
ня. Другие из числа меня выгораживавших в этот пе­
риод — Зубер, Дубрович — держались примерно так
же. Только сказывалась разница в характерах и юриди­
ческой подготовке.
Но были и такие, которые охотно поливали меня
грязью. Арнович (допрашивался 28 и 30 марта) и Враская (30 марта и 17 апреля) в один голос твердили, что я
тиранил и бил Иру, что я — антисоветчик, а вот Иру
взяли ни за что ; при этом все-таки Арнович не показал
ничего конкретного, тогда как Враская сумела заметить,
различить и опознать в числе ходивших к нам в дом
Лазареву и звонившего Ире 26 марта Игоря Заславско­
го 31). Они разорялись в неконкретных обвинениях про­

31)
Насчет ныне покойного Арновича вспоминаю мой раз­
говор с ним в мае 1956. Я разорялся о гражданском долге, ак­
тивности, злоупотреблениях. Он отвергал все, мной говоримое.
В заключение отрезал : « Молодой человек. Это бандиты, и с
ними единственный разговор — нож в спину. А своими поступ­
ками вы только себе самому навредите». О Враской. В 1965,
освободившись, Борис зашел к Ире. Входит пожилая дама. Ира
знакомит : « Ольга Борисовна». Борис с безотказной памятью
чекан ит: « ...Враская, происхождением из дворян». Та с испу­
гом воззрилась. Ира разъясняет : « Это он цитирует анкетную

52

тив меня: самый дух разговоров отдавал-де контрой32).
Такие свидетели были бы полезны следствию, если бы
оно ШИЛО дело. Примерно такого рода свидетелей на­
брал капитан Егоров против моего отца (см. § 19). Ленин­
градское же ГБ не нуждалось в услугах враских. Тем
более, что враские и знали-то ничтожно мало.
Стояла задача : найти что-то, чтобы расколоть меня.
Для этой цели из Вербловской, Вайля, Заславского, ма­
тери Дубровича Гнучевой выуживались детали, кото­
рыми можно было бы пронять меня. Так как дружба
препятствовала им вредить мне, то им « открывалось мое
подлинное лицо ». Вербловской описывали, как я ей из­
менял. Вайлю — как его эксплуатировал. Заславскому
— как я непохвально о нем отзывался. Гнучевой — в
какую бездну увлекал ее несовершеннолетнего сына. На
Лубянке капитан Егоров старался выжать что-нибудь
из моего отца, кроме нецензурной брани, которой тот его
поносил. И крохи пересылал в порядке взаимопомощи
в Ленинград. (Протоколы допросов Щербакова от 12, 22,
25 и 27 апреля.)
Пытались использовать Вилю, чтобы пробить меня.
Привели 4 апреля на очную ставку.
— Знакомы с ним ?
— Конечно. Пименов Револьт.
— А вы с ней ?
— Отвечать отказываюсь.
— Револьт, почему ты не хочешь меня узнавать ?
— А разве я тебя не узнаю ? Я с тобой и поздоровался, и с
удовольствием поговорю. Я просто для протокола отказываюсь
что бы то ни было говорить.

часть ваших допросов». Тут Враская в полном расстройстве
сникает на диван. Ведь она была уверена, что о ее показаниях
мы — не узнаем. И даже узнали бы — оттуда не возвращаются..
32)
Мне всегда была непонятна логика таких свидетелей.
Если ты слышал антисоветское и не донес сразу, значит, ты
тоже преступник. Как же ты и з т р у с о с т и
можешь сам
на себя давать материал, что слышал антисоветское ? ! Припо­
минаю недавний случай. Один директор издательства уволил по
неформальному настоянию сверху некоего редактора с форму­
лировкой : « За пропущенную в книге антисоветскую фразу уво­
лить как профессионально-непригодную...», а потом удивлялся,
что назавтра сняли его самого. Да как его было не снять, раз
он официально засвидетельствовал, что его издательство про­
пускало антисоветские фразы ! Ведь до него никакой документ
не называл эту фразу « антисоветской » !

53

— Почему ??
— Да потому что следователь, вот этот капитан Правдин,
чтобы заставить меня признаваться, грозился арестовать мою
жену. (Это было 2 апреля, когда меня допрашивали о « литера­
туре, хранившейся у Арновича ».)
— Прекратите разговоры со свидетелем ! И можете напи­
сать в какой угодно жалобе, что я, капитан Правдин, второго
апреля во столько-то часов грозил арестовать вашу жену. Я не
боюсь !
— Так ты не знаешь ?..
— Прекратите разговор ! Уведите свидетеля !

Я так и не узнал, что в оборванной фразе Виля хо­
тела сказать мне, что Иры уже нет на воле с 28 марта.
А постановление о ее аресте было подписано ровно за
час до того, как Правдин попытался было шантажиро­
вать меня этим арестом в случае моего запиратель­
ства.
Мне объясняли, как непохвальна трусость. Раз уж
я нагрешил, то надо иметь смелость признаться в соде­
янном. Особенно напирали на мой моральный облик.
Сии защитники этики вытащили мое письмо отцу осе­
нью 1954, когда я с артелью пьянчуг, проституток и
беспаспортных бродяг подрядился на стройку в один
абхазский колхоз, « чтобы изучить жизнь ». И вот одно
или два из писем той поры, в которых я непохвально
отзывался о сожителях, стало знаменем следствия и
позже прокуратуры. Ибо « в этих письмах Пименов
оскорбляет простой трудовой русский народ» (допрос 5
апреля). 6 апреля меня пытались спрашивать о Вайле.
8-го предъявили обвинение. 9-го от меня отскочил Его­
ров. 10 апреля опять о Вайле и об «информации». В
этот день и произошел описанный в § 12 инцидент с
Роговым. Назавтра я заболел ангиной. Меня лечили
весьма тщательно. Все ягодицы искололи — не помню
точно, кажется, пенициллином. Кормили куриным бу­
льоном, хотя, впрочем, в питании я не нуждался.
Пару слов о режиме. В то блаженное время не за­
прещали спать днем. Кормили хорошо. А если не хва­
тало, то всегда можно было попросить у надзирателя,
и добавка была обеспечена. Кроме того, были передачи :
едва встав, мать дважды в неделю стала носить мне
апельсины, которых до того я, кажется, и не едывал.
Нередко я подзывал к кормушке надзирателя и совал
ему в руки кольцо добротной краковской колбасы, про­
ся отдать кому-нибудь. Потом я узнал, что эта колбаса
54

перепадала, в частности, Косте Данилову, который до
того, как на суде о его существовании узнала Кудрова,
никаких передач не имел ; когда же узнала, то ему были
аккуратно налажены передачи. Тюрьма была полупу­
стая. Старая добротная тюрьма с высокими потолками.
В ней сидели и Николай Морозов, и Владимир Ульянов,
и Борис Савинков... И книги в библиотеке были доброт­
ные, с тех времен. И был ларек. Денег у меня, правда,
не было — я не взял с собой при аресте ни гроша. Но
когда посадили Иру и стали отбирать имевшиеся при
ней деньги (она ведь собиралась в магазин), то она по­
интересовалась, что станется с деньгами. Ей объяснили:
перечислят на лицевой счет, и она сможет закупать
раз в 10 дней продукты в ларьке. Тогда она упросила,
чтобы половина этих денег была перечислена на мой
счет. Кажется, 1 апреля мне принесли квитанцию, что
на мое имя поступило что-то вроде 37 руб. 25 коп. Удив­
ленный некруглостью суммы, я вызвал начальника
тюрьмы капитана Коноплянникова и сумел от него
узнать, что деньги — от а р е с т о в а н н о й жены.
(То, что она мне жена, я записал в своей тюремной ан­
кете сразу по прибытии в тюрьму. То, что мы не реги­
стрировались, я не указал.) Он, капитан Коноплянников, вообще был человеком, доступным логике здравого
смысла. Помню, в тюрьме был странный порядок с вы­
дачей чистого белья после бани. Заключенный со своим
грязным бельем шел мыться. После того, как, помыв­
шись, он вытрется ГРЯЗНЫМ полотенцем, приносят
чистое белье БЕЗ ПОЛОТЕНЦА. Когда я возвращался
в камеру, там меня ждало чистое ПОСТЕЛЬНОЕ белье
вместе с ПОЛОТЕНЦЕМ. Я написал заявление, что та­
ким порядком «уничтожается самый смысл бани». Коноплянникову чрезвычайно понравилось это выраже­
ние, и, смачно его повторяя, он велел изменить порядок.
Примерно на полгода новый порядок установился, а
потом (уже при майоре Луканкине) победило ведомст­
венное различение белья личного и белья постельного,
причем полотенце относилось к последнему.
Но я жил в то время не камерными интересами, а
следственной борьбой. Причем боролся я не за измене­
ние срока -— фатальное чувство обреченности не исче­
зало, — а ради самого процесса борьбы. Играть в шах­
маты приятно ради самой игры, даже с неизмеримо
55

более сильным противником... Я был настолько увлечен
борьбой, что могу исказить характер режима. Мне вспо­
минается, что один из участников группы Трофимова
— Тельникова (кажется, Малыхин)33) осенью 1957 писал
возмущенное заявление нач. тюрьмы Луканкину на
предмет омерзительной, по его мнению, кормежки, от
которой испортился его желудок (в четырех строчках
он пять раз повторил слова « тухлая ры ба»). Так что,
может быть, мое субъективное восприятие улучшало
объективную реальность. Но, как бы там ни было, ре­
жим был довольно мягкий и не идет ни в какое сравне­
ние с тем, что было введено в 1961 году... Или это
ретроспективная оценка, обусловленная контрастом с
последующим ?
Прежде, чем вернуться к следственной игре, скажу
несколько слов о своей матери. Привезя ей пресловутые
веревки, Ира больше не появлялась. Мама позвонила
ей на квартиру. Подошла Враская и ответила, что Иры
дома нет. Мама попросила передать Ире просьбу позво­
нить ей (на работу, ибо домашнего телефона не было).
Враская, верная своему принципу не сообщать об аре­
стах, дипломатично произнесла : « Я не думаю, что Ира
в ближайшее время сможет позвонить вам». То ли в
интонации на слове « вам» прорвалась ненависть ко

33)
В мае-июне 1957 в Ленинграде были арестованы Трофи­
мов, Голиков, Пустынцев, Малыхин, Потапов, Петров, именовав­
шие себя « Союзом Коммунистов» ; первые четверо были при­
частны к выпуску листовок. В Москве по этому же делу были
арестованы Тельников и Хайбуллин, именовавшие себя « Сою­
зом революционного ленинизма» (обращаю внимание, что мы не
придумывали себе никаких названий; всякие там « Общества
сумасшедших на свободе » исчезли из обращения, едва я занялся
деятельностью всерьез). Следствие по делу вел капитан Степа­
нов. Судили их в конце сентября 1957. Первые четверо полу­
чили по 10 лет, Тельников — шесть, Хайбуллин — пять, Пота­
пов — три, Петров — три. После освобождения Петров поступил
на один из ленинградских заводов, и вскоре « Ленинградская
правда» поместила хвалебную статью о его перевоспитании, со­
общив, между прочим, о его вступлении в КПСС. Пустынцев был
освобожден в 1961, как только его отец получил орден Ленина
и Ленинскую премию. Трофимов, Голиков, Малыхин были осво­
бождены по помилованию вскоре после меня, в сентябре-октя­
бре 1963. Вскоре после освобождения Малыхин покончил с со­
бой. Тельников, Хайбуллин и Потапов освободились по концу
срока.

56

мне, то ли мама оказалась мнительной, но только она
« поняла», что Ира решила меня бросить, не желает
поддерживать с матерью арестованного никаких кон­
тактов и не будет подходить к телефону.
Назавтра она переехала силами своих родственни­
ков на новую, лучшую уже тем, что не в здании школы,
площадь. Но страшно далеко : в тогдашнем конце Мос­
ковского проспекта. После переезда пролежала больная
несколько дней. Никто из моих приятелей не знал ее
нового адреса. Она не знала тоже ничьего адреса, кроме
Ириного, которая, по ее мнению, знаться с ней не хо­
тела. Мои приятели — например, Эрнст — пытались
навестить мою мать. Но они знали только ее старый
адрес — на Серпуховской. Пришли. Соседи говорят —
нет ее. Где? А кто знает, « у нее были». Кинулись ис­
кать. Как ? Никто не знал, что ее фамилия Щербакова.
Ищут «учительницу биологии Пименову». И надо же
такому случиться, что как раз в той самой школе, в
здании которой находилась наша комната34), в школе,
в которой моя мать не работала, в эти самые месяцы
случилась учительница биологии Пименова, которую
только что свезли в психбольницу ! Друзья узнают это
и обоснованно заключают, что она не выдержала горя
и попала в сумасшедший дом... Поиски обрываются...
А она, в одиночестве, клянет тех, кто бросил ее в беде...
Кто даже не старается узнать от нее о судьбе своего
друга...
На самом же деле и Эрнст, и другие все время пря­
мо от следователя выведывали, что могли, обо мне и
Ире. Узнавали, как с передачами, когда можно будет
писать. Эрнст на свои скудные средства носил передачи
Вайлю. После суда — Ирма, более обильные.
А позже, когда все друг друга нашли, друзья мои
проявили прямо-таки трогательную заботу о матери.
Кудрова узнала день ее рождения, и два раза в году —
на ее и на мой день рождения — до самого моего осво­
бождения к ней стали ходить в гости Ирма, Эрнст и
другие.
34)
Это не та школа, в которой мы жили в 1949. Та была на
улице Правды, школа № 320. В ней мать работала в 1949 и в
1956 (и вообще почти до самой пенсии), хотя с 1952 мы жили
уже в здании другой школы.

57

5 апреля Игорю Заславскому предъявили его днев­
ник и попросили объяснить, как согласуется его утверж­
дение, будто взгляды его советские, с написанным на
таких-то и таких-то страницах. Вместо того, чтобы на­
отрез отказаться обсуждать дневник как сугубо личный
документ, не подходящий под действие статьи, гласящей
об агитации и пропаганде, он выкручивался, прииски­
вал истолкования, говорил о временных умопомрачениях
и проговорился, что « те, кому он давал читать дневник,
не усматривали в нем ничего не советского ». Потом он
стал твердить, что никому не давал его читать, но сле­
дователи уже стали примерять, кто бы из его знакомых
мог подтвердить факт чтения дневника, переведя тем
самым неинкриминируемый документ в разряд инкри­
минируемых. Так пошли допросы б и 8 апреля, а 9-го
ему было предъявлено обвинение. 12, 16, 18, 22 апреля
его допрашивали о различных знакомых, преимущест­
венно из таких, которые стояли в стороне от политики,
но были общими и у него, и у меня и которым было бы
нелегко доказать, что они ни при чем (Машьянова, Любицкая, Нагорный). 24 апреля Заславский признал себя
виновным и начал подробно излагать все обстоятель­
ства своей и моей преступной деятельности (26 и 28 апре­
ля). Следователи настолько обрадовались, что посвятили
допросам даже праздничные дни : 1 и 2 мая его выспра­
шивали об обсуждении « Венгерских тезисов» 8 ноября
(когда еще, по-видимому, подслушивателей у меня в до­
ме не было) и о событиях, связанных с обсуждением
Пикассо. От Заславского они получили отчетливое пред­
ставление о личных взаимоотношениях среди гостей
моего дома : как мы кого называли, кто когда приходил.
Ведь для следствия было нетривиально узнать и то, что
Эврику Ефроимовну Зубер-Яникун в быту звали Ирой.
Правда, на всем протяжении апреля Заславский при­
знавал только те обстоятельства, которые были связа­
ны с наличием свидетелей; наши с ним наедине разго­
воры он еще не выдавал. А вот то, что делалось в ком­
пании, — уже не скрывал.
Только после этих признаний Заславского следова­
тели находят себя достаточно осведомленными, чтобы
потянуть на допрос Корбута (29 и 30 апреля). Прото­
колы его показаний на первых порах довольно безлики
и, если сравнить их с показаниями Заславского, просто
58

пересказывают те. Такой же характер носят и его по­
казания 3 мая. Корбут был первым свидетелем, имевшим
отношение к моему дому, которого следствие вызвало
после почти месячного перерыва с 30 марта.
От Вербловской в лоб немногого сумели добиться,
но зато почти все узнали косвенно. В это время ее спра­
шивали пореже, не бог весть о чем серьезном. Она тем­
нила, в отношении « речи Хрущ ева» придерживалась
той — в этих условиях совершенно устаревшей — вер­
сии, которую мы с ней разработали в мае 1956.
Вайля на протяжении апреля допрашивали много
и во всех подробностях. Он, кажется, целиком поддался
действию доктрины: стыдно трусить признаваться. Его
допрашивали 30 марта, 1, 2, 5 апреля, и он рассказывал
о листовках и об информации ; 8 апреля ему предъяви­
ли обвинение и несколько переориентировали допросы:
несколько дней не было речи о Пименове, а о других
членах группы : Вишнякове, Кудрявцеве, Грекове, Ко­
кореве (9, 11, 12 апреля), о курских делах (15 и 17 апре­
ля). 18 апреля из него попробовали выжать — авось, что
знает — что-нибудь о « сборищах на квартире Пимено­
ва », а когда не удалось, удовлетворились рассказом об
Орловском.
Но все-таки следствие было не удовлетворено. Ведь
центральная фигура обвинения, к которой сходятся все
нити, отказывается давать показания. Правда, уже нет
никакого сомнения, что улик набрано довольно. Любой
суд признает обвинение в инкриминируемых действиях
доказанным, если говорить о Пименове. Да и сам он дер­
жится так, что ясно : отрицать по-серьезному он ничего
не собирается. Но как заставить его признаваться?
Для того, чтобы я принял участие в превращении
известного неофициального знания в юридический факт,
мне устраивают очную ставку с Борисом. Накануне, 18
апреля, меня проинформировали, что сгорел последний
найденный следствием тайник — у Грузова, но убеди­
лись, что язык мой по-прежнему не развязывается.
19, 20 и 22 апреля продолжалась очная ставка с
Вайлем. Так как я увидел, что Борис рассказал почти (в
тот момент еще « почти ») всё, и так как речь зашла о
том, чтобы просто подтвердить то, что уже юридически
сказано и что уже не может повредить никому, кроме
меня, — то я решил дать это подтверждение. Встала
59

проблема : как быть в тех случаях, когда Борис умы­
шленно лжет или случайно ошибается ? Исправлять его
или подтверждать его неверные показания ? В первом
случае я добавлял бы следствию новое знание, что про­
тиворечит моим убеждениям. Во втором, я был бы вы­
нужден запомнить его версию, отклоняющуюся от исти­
ны. Потом я мог бы позабыть ее и, помня, что об этом
уже говорилось на следствии, брякнуть правду. Имея
в виду вторую опасность, я все-таки решил по мере сил
подтверждать именно тот вариант, который предлагал
Вайль. Этого же принципа я придерживался и после, с
другими. Но так как память иногда подводила меня, то
я проговаривался порой в деталях. Иногда следователи
это отмечали и, ссылаясь на меня, приводили других к
изменению их показаний, а иногда мои обмолвки оста­
вались незамеченными.
Очная ставка с Борисом проходила в дружеском
тоне. Поначалу он словно бы извинялся за то, что рас­
сказал. Я же не видел резону корить его за уже свер­
шившийся факт. Через пару часов он оправился, и мы
стали болтать запросто. Да, забыл. Едва войдя, я тут же
в нарушение всех правил подошел к нему — и поздо­
ровался за руку. Правдин и Рогов, проводившие ставку
в первый день, вякнули было, что это не по правилам.
Тогда я буркнул: « Так прекращайте ставку. Я ее не
просил ». И они предпочли не замечать нарушения.
Как я уже сказал, мы запросто болтали, слегка
направляемые вопросами, которые ставил Правдин,
руководствуясь прежними показаниями Вайля. Подошла
пора кончать. Правдин протянул Борису протокол
очной ставки. Борис подписал. Протянул мне — я стал
внимательно читать. И чуть ли не в первом вопросе
усмотрел искажение. Мы с Борисом вспоминали мои
высказывания при первом появлении в Библиотечном
институте. Борис сказал : « Пименов говорил, что в Со­
ветском Союзе нет свободы слова». Следователь за­
писал так : « ОБВИНЯЕМЫЙ ВАЙЛЬ. Пименов гово­
рил, что якобы в Советском Союзе нет свободы слова ».
Я обращаюсь к Борису и спрашиваю его :
— Что я говорил ?
— Что в Советском Союзе нет свободы слова.
— А может быть, я говорил : ЯКОБЫ нет свободы
слова ?
60

— Нет, ты утверждал это без «якобы ».
— А ты на очной ставке произносил слово « яко­
бы » ?
— Нет.
— Так почему же ты подписал то, чего ты не про­
износил ?! Или, может быть, ты сам считаешь, что
« якобы » ?
— Нет. Но ведь написал не я, а следователь. И я
всегда так подписывал... Я думал, так надо...
Я поворачиваюсь к следователям:
— Вы слышали, что сказал Вайль ? Значит, вы все
время фальсифицировали его протоколы ? Перепиши­
те !
— Не будем. Мы правильно записываем. Так по­
лагается.
— Тогда я отказываюсь подписывать и не буду
давать показаний даже на очных ставках.
Они перепугались. Довольное лицо подполковника
Рогова потемнело. Но кричать он не осмелился, памя­
туя мою реакцию 10 апреля. Часа полтора они убеж­
дали меня, что, поскольку в Советском Союзе на самом
деле есть свобода слова, постольку они не обязаны пи­
сать в протоколе всякую клевету. Я со своей стороны
напирал на то, что показания пишутся не от имени
следователя, а в первом лице от имени допрашиваемо­
го 35). Посему, если допрашиваемый пожелает утверж­
дать, что в Неве водятся крокодилы, следователь обя­
зан фиксировать утверждение допрашиваемого без вся­
ких там « якобы » и тому подобного редактирования.
Логика моя их не убедила, конечно. Но шантаж убе­
дил. Правдин с досадой порвал начатый протокол оч­
ной ставки и сел писать другой36). На этот раз он
прежде, чем написать, зачитывал вслух предлагаемый
вариант и заносил его на бумагу только после моего
согласия.

35) « Показания обвиняемого заносятся в протокол в первом
лице и, по возможности, дословно» (ст. 138 старого У П К и ст.
151 нового УП К). То же сказано и о записи показаний свиде­
телей.
36) Кстати, протоколы допросов уничтожались неоднократно
на глазах моих и других обвиняемых и свидетелей. Не знаю,
законно ли это ? В У П К я ничего не нашел на сей счет.

61

Эта и подобные сцены научили Бориса трем ве­
щам, по крайней мере. Во-первых, он понял, что хо­
зяином на следствии является допрашиваемый, а не
следователь. Во-вторых, он усвоил, что надо читать
протоколы и что в протоколы должно заноситься бук­
вально то, что говорит допрашиваемый, а не то, что по
этому поводу думает следователь. В-третьих, он осо­
знал, что перед нами еще сохранилась задача драться
за наши убеждения и не позволять смешивать себя с
грязью. Стиль показаний Бориса после этой очной став­
ки резко меняется. Правда, 24, 26 и 30 апреля прошлитаки по инерции очные ставки Бориса с Бубулисом, Адамацким и Даниловым соответственно (Бубулис и Адамацкий остались во свидетелях). От уже данных им при­
знаний уйти ему было некуда. Зато стиль менялся. Об
этом, клеймя меня, заявил прокурор Демидов :
« Сравните характер протоколов допроса Вайля до и после
очной ставки с Пименовым. До этого Вайль готов был раскаять­
ся в своем преступлении, а после очной ставки, под давлением
Пименова, он стал вести себя вызывающе и выставлять себя
идейным борцом ».

Признаюсь, что если бы я сначала прочитал прото­
колы допросов Вайля, а лишь потом пошел бы на очную
с ним ставку, то я не подал бы ему руку и держался бы
с ним не по-дружески, а как с Вишняковым. И я был
бы неправ. Вайль оказался гораздо лучше, нежели его
представляют отредактированные другими протоколы.
И, кроме того, я не смог бы тогда повлиять на Бориса
так, как сказано Демидовым. Меня эта история научила
не спешить выносить моральное осуждение людям, пока
не обладаешь полной информацией.
С другой стороны, я многое потерял в своем собст­
венном мнении, согласившись хотя бы подтвердить в
очной ставке чужие показания. В конце концов, с неко­
торой точки зрения, разница невелика: подтверждает
ли человек то, что и так известно из неведомых источ­
ников следствию, или подтверждает то, что говорит у
него на глазах допрашиваемый подельник. И там и там
есть элемент соучастия со следствием, думалось мне. И
в этом состоянии депрессии капитан Правдин 25 апреля
кладет мне на стол показания Вишнякова и спраши­
вает : « Так как, будете подтверждать письменные по­
казания Вишнякова или вам вызвать его еще раз на
очную ставку ? » Видеть рожу Вишнякова у меня не
62

было ни малейшего желания. Я избрал за благо напи­
сать протокол допроса в следующей редакции : « Озна­
комившись с показаниями Вишнякова, подтверждаю их,
а именно...» И в дальнейшем в качестве нормы у нас с
Правдиным прижилась такая практика : я читаю пока­
зания того или иного лица, а затем диктую Правдину
протокол, обязательно начинающийся словами : « Озна­
комившись с показаниями такого-то типа, эти показа­
ния подтверждаю и желаю сообщить следующее...», а
далее переписываю, меняя третье лицо на первое, его
показания (конечно, в той мере, в какой они касаются
только его и меня). Конечно, я лично читал письменные
показания... Не то, что другие, которые видели в руках
следователя письменные показания и подтверждали то,
что следователь им из них зачитывал. И совсем не то, что
другие, которые и не видели показаний, а только ве­
рили следователю, что они есть, и подтверждали ска­
занное следователем. Конечно... Но все-таки у меня оста­
лось гнусное впечатление, что я сломался. И если бы
адвокат Вайля пожелал, он мог бы доказывать благо­
творную роль Вайля, с полным основанием заявляя:
« Посмотрите, какое благостное влияние оказала
очная ставка Вайля с Пименовым! До того Пименов
упорно запирался и не давал никаких показаний. После
же очной ставки Пименов стал признавать данные, до­
бытые следствием! »
Не напрасно подполковник Рогов с довольством по­
тирал руки :
— Сильная штука — очная ставка. Не выдержали,
Пименов ?
Вообще на следствии бывают странные вещи, кото­
рые до сих пор я не могу понять до конца. Почему вдруг
меняется окончательная, казалось бы, линия поведения
и допрашиваемый поворачивается на 180°? И мне ка­
жется, тут не существенно, начинает ли допрашивае­
мый признавать на самом деле имевшие место факты
(как это, в основном, было у нас) или же начинает при­
знаваться, что он двоюродный брат Гитлера, прислан­
ный с заданием взорвать все железнодорожные мосты
на острове Врангеля... Неважно, ч т о
признает.
П о ч е м у
признает — вот вопрос ! И даже если от­
влечься от моего опыта, а обратиться к советским мили­
цейским романам и очеркам, то мы обнаружим, что со­
63

ветская следственная школа сильна не своим умением
вести сыщицкие хитросплетения в стиле Агаты Кристи,
Сименона или Конан Дойля, а своим мастерством про­
изводить допросы, добиваясь признания преступни­
к а37). Стены тюрьмы помогают, что ли? Но ведь и со
свидетелями творилось примерно то же. Не буду голо­
словным, процитирую Эрнста :
« Они прямо шпарили. Они обставляли это так : у нас есть
юказания. О чем вы тогда говорили ? Я — не хочу говорить —
говорю, что я этого не помню. Оно и действительно, было
как-то давно, да я и старался, по возможности, забыть... Так
что я и в самом деле много не помню, хотя лучше было бы,
чтобы помнил, потому что тогда складнее что-нибудь сказал бы.
Они : « Мы вам напомним». — « Откуда ? » — « У нас есть по­
казания ». — « Чьи ? » — « Ну, допустим, Таировой ». — « Ну,
покаж ите». — « Сейчас покаж ем». Дальше начинался целый
спектакль. Они как будто звонили, говорили : « Вот у вас сейчас
заняты показания Таировой. Вы не можете их принести нам
через пять минут ? » И, в конце концов, то ли мне надоедало до­
жидаться... Конечно, это глупо с моей стороны три часа подряд
говорить одно, а потом... хотя бы частично подтвердить. Я четко
видел, что они это знают. Но не было столь же четкого созна­
ния, что они не могут использовать это знание и им нужно мое
подтверждение. Хотя иначе — зачем бы они от меня так доби­
вались подтверждения ? Непонятно, почему я менял свои пока­
зания ».

И, какие бы мотивы изменения своего поведения на
следствии ни излагали мне причастные к подследствию
лица, я всегда обнаруживал на дне их бочки оснований
какой-то неразгаданный осадок. Вот, я сам прошел
сквозь следствие, а тайны не раскрыл.
§ 15. Следствие углубляется
Вооруженные подробными показаниями Заславского
в придачу к своим юридическим знаниям, следователи
расширили фронт допросов. Если за все время с 25
марта по 30 апреля следователи провели только 40 до­
просов свидетелей, то за две недели с 3 по 15 мая было
проведено свыше 40 допросов свидетелей. При этом рас­
ширялся контингент свидетелей и углублялось качест­
во их допросов. Сопоставим, например, протокол допроса

37)
Ср., например, книгу : Медведев М. Н. и Соловьев С. Е.
(прокурор Ленинграда). ПО НЕВИДИМЫМ СЛЕДАМ. Л., 1967.

64

Зрнста от 30 марта и от 17 мая. Во-первых, второй допрос
длился с 11.00 до 20.00. Просьбу Эрнста об обеде они
высмеивают (а я не понимаю, почему в ответ на их смех
Эрнст не отказался давать показания ? Ведь лишение
обеда — это уже физическое принуждение). При допро­
се ему предъявляют « Правду о Венгрии», мой днев­
ник, показания Вайля. А вот вопросы и ответы :
В о п р о с .
На допросе 30 марта Вы показали, что бывали
на квартире Пименова Револьта Ивановича. К ак часто Вы там
бывали и с кем там встречались ?
О т в е т .
На квартире Пименова я бывал примерно раза
три в неделю. В разное время и в разные дни я встречал там
разных лиц. В частности, несколько раз встречал Заславского
Игоря, Зубер Иру, Корбута Александра, Вилю, Марину (фами­
лий их не знаю), а также Виктора, но он приходил лишь с Вилей.
В о п р о с .
С какой целью все эти люди посещали квар­
тиру Пименова ?
О т в е т .
С какой целью все эти лица посещали квартиру
Пименова, мне неизвестно. Но иногда они собирались на обсуж­
дение определенной темы, которая мне была известна заранее.
В о п р о с .
Какие антисоветские высказывания слышали
Вы на квартире у Пименова ?
О т в е т . Антисоветских высказываний на квартире Пиме­
нова я не слышал. На квартире у Пименова обсуждались быто­
вые, литературные, исторические и политические вопросы. Из
политических вопросов обсуждались все текущие события меж­
дународной жизни, в частности, события в Польше и Венгрии,
выборы в Польше и т. д. Кроме того, Пименов делал доклады на
тему о Каляеве, Нечаеве, попе Гапоне, « Что такое социализм ? ».
Я делал доклады по трем вопросам : « Февральско-мартовский
пленум ЦК ВКП(б) 1937 го д а », « Обзор изменений структуры
органов госбезопасности, внутренних дел и управления местами
заключения», « Обзор политических процессов за годы Совет­
ской власти». В апреле я должен был делать доклад « Обзор
законодательства фашизма и нацизма». Тему этого доклада
предложил я сам, и все согласились.
Вопрос.
Какие
политические
высказывания
содержа­
лись в указанных докладах Пименова ?
О т в е т .
Доклады о Каляеве, Нечаеве, Гапоне следует от­
носить не к политическим, а к историческим. Что касается Вен­
грии, то Пименов считал, что в Венгрии имело место народное
восстание, что венгерские события — внутреннее дело венгров,
вмешательство советских войск есть интервенция. Мои взгляды
по этому вопросу, в основном, совпадали со взглядами Пименова.
Заславский также в значительной степени соглашался с этими
взглядами. Что касается Польши, то Пименов одобрял решения
V III пленума ЦК ПОРП и меры, принятые после пленума, счи­
тая эти меры •важным шагом в направлении демократизации
общественной и политической жизни Польши. Он не одобрял не­
которые высказывания советской печати в отношении Польши,

65

в частности, опубликованную в « Правде » 20 октября 1956 кор­
респонденцию из Варшавы под заглавием « Антисоциалисти­
ческие выступления на страницах польской п ечати ».

Не правда ли, немного для девятичасового допроса ?
Но зато куда конкретнее. Вместо прежнего « был неде­
ли три назад» — « бывал раза три каждую неделю ».
Орловскому понадобилось около часа спорить со следо­
вателем ст. лейтенантом Аржанковым, чтобы убедить
его включить в протокол изложение СВОИХ взглядов
на венгерские события (совпадение с моими). Аржанков
доказывал, что это несущественно38).
И некоторые другие свидетели —например, Виля
Шрифтейлик — все время старались внушить следова­
телю, что их взгляды совпадают с высказываниями Пи­
менова, с л е д о в а т е л ь н о ,
Пименов ничего пре­
ступного не говорил. Но в отличие от Эрнста, они не до­
гадывались настаивать занести это в протокол, а сили­
лись втолковать это лично следователю ! (Втолковать
следователю Правдину... Он-то сам себя чудесно оха­
рактеризовал диалогом:
— А ведь сейчас, гражданин следователь, не поленински.
— Что именно ?
— При Ленине были и другие партии, и оппозиции,
и свобода в литературе. А сейчас ничего этого нет.
— Ну да, тогда у нас еще не было сил всё это ли­
квидировать сразу.
Что можно было втолковать ему ? Лениво и вяло
слушал и записывал он показания, и во взоре его све­
тилась тоска: «Разве так ведут допросы ?!»)
Но безотносительно к личности следователя, суще­
ственно это или нет ? Мне кажется, что мнение свиде­
теля относительно мнений, инкриминируемых обвиняе­
мому, существенно. Ведь такие мнения характеризуют
общественную атмосферу, в которой действовал обви­
няемый. А для политических дел важнее всего атмос­
фера. Но, с другой стороны, если свидетель по юриди­

38)
Следователь обязан фиксировать только то, что СУЩ Е­
СТВЕННО для данного дела. Но и свидетель имеет право отво­
дить вопросы как несущественные, не относящиеся к делу. Долг
следователя, если он настаивает на этих вопросах, — убедить
свидетеля, что они относятся к делу. Ст. 166 старого УП К.

66

ческой безграмотности не придирается к редакции про­
токола, а следователь сам дает им в протоколе допроса
оценку « антисоветские », то значит ли это, что атмосфе­
ра действий была такая, при которой такие вот дей­
ствия воспринимались как антисоветские?
Вот пример, в некотором смысле противоположный
поведению Орловского. Моего старого университетского
приятеля Сашу Суслова в связи с найденными у меня
его письмами (или в связи с супружеским визитом нас
с Ирой к нему с женой, когда те посетили Ленинград)
допрашивали местные защитники государственной безо­
пасности :
В о п р о с . Какие антисоветские высказывания или
дей­
ствия замечали Вы за Пименовым ?
Ответ.
Антисоветские действия за Пименовым я заме­
чал следующие : на лекциях по марксизму-ленинизму он изу­
чал китайский язык.

Речь идет о лекциях 1952-53. Напоминаю, что до­
прос имел место 18 мая 1957, когда дружба с Китаем
была нерушима. Не правда ли, сии показания — ше­
девр ? Они тоже относятся к атмосфере действий ? По­
жалуй, пока свидетель не научается юридически гра­
мотно формулировать свои показания и пока он не из­
бавляется от пронизывающего его страха — посадят, —
лучше ему все же не высказывать «своего» мнения...
И сколько свидетели на суде клялись и божились, что
эпитет « антисоветский» попал в их следственные по­
казания по недомыслию, сами не знают как...
Пожалуй, я воспроизведу прочие протоколы допро­
сов Эрнста, так как они многое дополняют в моих вос­
поминаниях. На месте каждой точки в его показаниях я
вижу не отраженные протоколом вопросы, вопросы, во­
просы следователя. И концепцию следователя, от кото­
рой пытается уйти Эрнст. В текст протоколов я буду
вносить позднейшие комментарии Эрнста. Вот допрос
18 мая с 9.00 до 19.00 :
В о п р о с .
На допросе 17 мая Вы показали, что Пименов
делал доклады о попе Гапоне, Каляеве, Нечаеве, « Что такое со­
циализм ? » . Какие выводы делал Пименов в этих докладах ?
О т в е т . Доклад о Гапоне состоял из двух частей. В пер­
вой части Пименов изложил основные исторические факты, от­
носящиеся к деятельности Гапона, а во второй — некоторые
свои теоретические соображения. Эти соображения состояли в
следующем : Гапон в период, непосредственно предшествовав­
ший 9 января 1905, не был провокатором, агентом охранки. Га­
пон и созданное им « Собрание фабрично-заводских рабочих

67

Санкт-Петербурга» сыграло большую роль в развитии револю­
ции 1905 года. Заслуга Гапона в том, что он сумел привлечь к
революционному движению более широкие массы рабочих, чем
это удавалось другим организациям, в частности, социал-демократам. Это удалось ему только благодаря широкому использо­
ванию легальных возможностей, что недооценивали эсеры и со­
циал-демократы. По мнению Пименова, на этом примере видно,
что массовое революционное движение невозможно без исполь­
зования легальных возможностей, что в дальнейшем поняли и
социал-демократы.

Последнее придаточное предложение вызвало упор­
ные возражения следователя Аржанкова, отказывав­
шегося вносить его в протокол. Но Эрнст добился.
Припоминаю, что Пименов говорил однажды, что культ лич­
ности давил все легальные возможности и при культе личности
венгерские события были бы невозможны, ибо малейшая по­
пытка выставить какие-либо требования была бы подавлена в
зародыше. А при последовательной ликвидации последствий
культа личности венгерских событий также могло бы не быть
и дело могло бы пойти другим путем, примерно таким, как в
Польше. В докладе о Каляеве Пименов подробно изложил орга­
низацию террористических актов Каляевым и его помощника­
ми. Пименов высоко ценил заслуги Каляева и считал, что
роль индивидуального террора в развитии революционного дви­
жения иногда недооценивается в советской исторической лите­
ратуре. Пименов неоднократно говорил, что исторический опыт
надо связывать с современностью, но я не помню, чтобы он это
говорил в связи с докладом о Каляеве.

Следователь вместо слов « чтобы он это говорил»
настаивал на формулировке « говорил ли он это ».
Что касается Нечаева, то Пименов говорил, что от Нечаева
следует исчислять историю революционного движения в России
и поэтому деятельность Нечаева имеет очень большое значение.
По словам Пименова, Нечаев был человеком исключительно пре­
данным делу революции, не гнушавшимся никакими средства­
ми. Он мог выкрасть чужие личные тайны, подвести под арест
ни в чем не виновного человека, убить члена своей же органи­
зации, который вовсе не был предателем, и т. д. Присутствовав­
шие спросили Пименова, означает ли его восхищение Нечаевым,
что он одобряет эти методы. Пименов ответил, что он не одо­
бряет методы Нечаева, а просто хотел показать, что в революцинном движении применялись и такие методы. В докладе « Что
такое социализм ? » Пименов зачитал « Принципы коммунизма »
Энгельса, подробно разобрал их и затем сказал, что большин­
ство этих принципов коммунизма у нас осуществлено, но что это
программа куцая и массы не могли мдти за этой программой, а
шли за лозунгом « светлого будущ его». Информация была на
этот раз очень сбивчивой, часть отвлекалась на другие вопросы,
и поэтому мне трудно последовательно воспроизвести мысли Пи­
менова. Помню, что возник вопрос о том, является ли государ­
ственная собственность на средства производства формой об­
щественной собственности. Пименов стоял на той точке зрения,

68

что это разные понятия. Он считал, что при настоящем со­
циализме не может быть государственной собственности на сред­
ства производства, ибо она сковывает инициативу масс. В этой
связи Пименов сказал, что Бакунин был в этом вопросе более
прав, чем Маркс. Пименов пояснил свою мысль ссылкой на об­
разование рабочих советов на предприятиях в Югославии, Поль­
ше, Венгрии. Он сказал, что строй в этих странах ближе к на­
стоящему социализму. Далее Пименов сказал, что в условиях,
когда марксизм поддерживается государством и выступать про­
тив него невозможно, положения марксизма могут иногда пре­
вращаться в догмы, а марксизм — в своего рода государствен­
ную религию. У нас возник спор о религии, о церкви.

Допрос 20 мая, с 15.00 по 20.45,
В о п р о с .
Какие доклады и информации делали вы на
квартире у Пименова ?
О т в е т . Как сказано в предыдущих протоколах, я делал
доклад « Февральско-мартовский пленум и т. д . » и намеревался
сделать доклад « Обзор законодательства фашизма и нацизма».
Кроме этого, я часто излагал Пименову как в присутствии дру­
гих лиц, так и без них содержание статей из газеты « Известия »,
журналов « Вопросы истории», « Вопросы экономики» и др. Чи­
тал, пересказывал, давал переводы статей из газет « Б орба»
и « П олитика» (югославские), журналов « Нове дроги» и « Зешиты теоретычно-политычне» (польские) и « Ля докюмантасьон
ф рансэз» (французский). По материалам газеты « Трибуна лю­
ду » я составил таблицу « Статистика польских выборов ». Кроме
того, я информировал Пименова и по многим другим вопросам,
например, о порядке превентивного заключения в Индии со­
гласно конституции Индии и др.
В о п р о с .
По чьей инициативе делались эти информа­
ции ?
О т в е т .
Все информации делались по моей собственной
инициативе. Темы докладов заранее согласовывались с Пимено­
вым.
В о п р о с .
Какие высказывания по политическим вопро­
сам допускал Заславский Игорь Дмитриевич ?
Ответ.
Заславский в значительной степени соглашался
с Пименовым.
Вопрос.
Какие высказывания по политическим вопро­
сам допускала Вербловская Ирэна Савельевна ?
О т в е т .
Вербловская по политическим вопросам выска­
зывалась редко. Были случаи, когда она соглашалась с мнением
Пименова, а были и случаи, когда не соглашалась. За давно­
стью времени я не могу подтвердить это на конкретных при­
мерах. Помню, что был случай, когда Вербловская в резкой фор­
ме возражала против того, что у нее на квартире производится
обсуждение докладов, перечисленных в предыдущих протоко­
лах.
В о п р о с . Известны ли Вам составленные Пименовым
тезисы « Венгерская революция» и материалы под заглавием
« Правда о Венгрии » ?

Предъявлена машинопись : Леонид Борисов « Прав69

да о Венгрии» ; « Венгерские тезисы » были изъяты у
Эрнста при обыске.
Ответ.
Указанные
тезисы мне
известны, а
никакого
материала под заглавием « Правда о Венгрии» я никогда не
видел.

Следователь настаивал, будто бы « Правда о Вен­
грии » составлена Пименовым по записям Орловского.
Он явно не верил словам Орловского.
В о п р о с .
При обыске у Пименова Р. И. изъяты Ваши
рукописи « Хронология венгерских событий 1-31 октября 1956 »
и выписки из газеты « Б орба» от 1 и 4 ноября 1956. С какой
целью вы передали эти рукописи Пименову ?
О т в е т .
Я передал эти рукописи Пименову постольку,
поскольку они его интересовали. Считаю нужным добавить, что
эти и аналогичные им рукописи я показывал и давал на про­
чтение многим лицам, которых это интересовало.
В о п р о с .
Какие статьи антисоветского содержания рас­
пространял Пименов ?
О т в е т .
Никаких статей антисоветского содержания Пи­
менов не распространял.
В о п р о с .
Передал ли Вам Пименов машинописный
экземпляр доклада Н. С. Хрущева « О культе личности и его
последствиях» с антисоветским приложением ?
О т в е т .
Пименов передал мне указанный доклад Н. С.
Хрущева с подстрочными комментариями и приложением в кон­
це под заглавием « О речи Хрущева ». Содержание этого прило­
жения я не помню.

Оно было изъято у Эрнста при обыске.
В о п р о с .
Кому еще передал Пименов указанный доклад
с антисоветским приложением ?
О т в е т . Это мне неизвестно.
В о п р о с .
Кто писал комментарии к указанному докладу
и приложение ?
О т в е т .
Подстрочные комментарии к указанному докладу
писал, в основном, я, а кто писал приложение, я не знаю.
В о п р о с .
Как оценивали происходившие на квартире
Пименова обсуждения присутствовавшие на них лица ?
О т в е т . Многие соглашались с Пименовым, некоторые
не соглашались. Большинство считало такие обсуждения полез­
ными. Припоминаю, что Марина дважды спросила меня, как со­
гласуется мое пребывание в комсомоле с моим изложением ма­
териалов дела « Ленинградского центра ».

Дело « Ленинградского центра » — декабрь 1934 — про­
ложило, по мнению Эрнста, юридическую дорогу откры­
тым процессам 1936, 1937 и 1938 годов. Вплоть до смерти
Л. Шейнина, подписавшего обвинительное заключение
по этому делу, Эрнст обращался во все инстанции, тре­
буя наказать его и отобрать у него орден Трудового
Красного Знамени, полученный в 1938.
Она сказала» что мы только болтаем, а не действуем, и доба­

70

вила, что она охотно вступила бы в какую-либо тайную орга­
низацию.

Фактически — пишет Эрнст — разговор с Мариной из­
ложен мне следователем со ссылкой на протокол ее до­
проса на Камчатке. Протокол этот он несколько раз по­
рывался предъявить, но так и не предъявил. Позже вы­
яснилось, что такого протокола не существовало. Следо­
ватель категорически отказался записать ход допроса
так, как это было, ссылаясь, что это-де повредит Мари­
не. В конце концов я согласился на подобную форму
записи. Он угрожал еще, что, если я не соглашусь, он
напомнит мне некое слово, которое Марина произнесла,
а я умолчал. К этому он возвращался несколько раз.
Допрашивал Аржанков.
Я ответил, что полностью согласен с программой и уставом
комсомола и партии и не вижу здесь никакого противоречия и
спросил ее, слышала ли она доклад Н. С. Хрущева « О культе
личности и его последствиях » и, в частности, место, где Хрущев
говорит о нарушениях социалистической законности и об об­
стоятельствах принятия закона от 1 декабря 1934. Что касается
ее намерений, то я ответил, что, во-первых, я не понимаю, как
ее эти взгляды согласуются с ее пребыванием в комсомоле, а
во-вторых, что для устранения недостатков не нужно никакой
тайной организации, а надо лишь « кричать правду на каждом
углу », т. е. недостаточно широко известные факты доводить до
сведения как можно более широкого круга лиц. Я спросил ее
также, как же она пришла к этим взглядам, если менее года
назад она настолько не интересовалась политикой, что даже не
пошла слушать доклад Н. С. Хрущева, о чем она сказала мне
перед тем. Она ответила, что тогда ее эти вопросы не интере­
совали, а сейчас интересуют. Но почему произошла такая пере­
мена, я из ее слов не понял.

Следователь настаивал сказать : « Под влиянием Пиме­
нова ».
Марина сказала еще, что, вероятно, у нас всех одинаковые
взгляды, есть какая-нибудь теория. Я ответил, что для органи­
зации, действительно, нужна была бы какая-нибудь теория. Что
же касается нас — меня, Револьта, Игоря —

Следователь настаивал опустить имена « меня, Револь­
та, Игоря».
то взгляды у нас далеко не одинаковы, и теории нет никакой.
Не Револьта же считать теоретиком !
В о п р о с .
Что Вам известно об обстоятельствах знаком­
ства Пименова с Вайлем ?
Ответ.
Вайля я знал по эсперанто-секции ДК Промко­
операции. Он мне очень нравился. 1 декабря 1956 в газете « Ве­
черний Ленинград» был напечатан фельетон « Смертяшкины»,
в котором упоминался Вайль. Я говорил Пименову, что Вайля
знаю и не верю, чтобы он мог писать бессодержательные стихи,

71

подобные приведенным в фельетоне. Пименов просил познако­
мить его с Вайлем. Прежде, чем я успел это сделать, он сам
зашел в общежитие к Вайлю, но не застал его дома. Вайль рас­
сказал мне об этом и просил дать ему телефон Пименова, что я
и сделал. Познакомились ли они, мне неизвестно. Однажды я
пытался притащить Вайля к Пименову, но он не пошел. Был
случай, когда я заходил к Вайлю вместе с Вербловской. После
ареста Пименова Вербловская сообщила мне, что она заходила
к Вайлю и узнала, что он арестован. Больше ничего о Вайле
она мне не говорила.

И последний допрос Эрнста по моему делу, когда
следствию уже оставалось только отредактировать пока­
зания. 12 июня, с 10.50 по 19.35, если верить протоколу,
и с 10.15 по 20.00, если верить часам Эрнста.
В о п р о с .
Делали Вы на квартире Вербловской информа­
цию о существующем якобы в Ц К КПСС делении на три груп­
пы ?
О т в е т . Очевидно, Вы имеете в виду следующее. Дейст­
вительно, я однажды на квартире у Пименова излагал содержа­
ние статьи из журнала « Зешиты теоретычно-политычне» под
заглавием, кажется, « Польша и Венгрия». В частности, я из­
лагал то место из из этой статьи, где говорится, что в Ц К КПСС
существуют три группы : « сталинисты », « либералы » и « центр ».
В о п р о с .
Кто присутствовал при этой Вашей информа­
ции ?
О т в е т .
Я излагал содержание этой статьи Пименову.
При этом присутствовала, кажется, Вербловская и, возможно,
кто-нибудь еще.
В о п р о с .
Какие высказывания по поводу этой Вашей
информации допускали Пименов и Вербловская ?
О т в е т .
За давностью времени не помню.
В о п р о с .
Читала ли Вербловская стихотворение анти­
советского содержания, содержащее слова « Нам надоел восторг
ослиный » ?
О т в е т .
Вербловская читала стихотворение, начинающе­
еся указанными словами, но я не помню, в этот ли день, и я не
считаю, что оно антисоветского содержания.
В о п р о с .
Зачитывал ли Пименов какие-либо строки из
этого стихотворения ?
О т в е т .
Возможно, что Пименов в разговоре приводил
какие-либо строки и слова из этого стихотворения, но точно этого
я не помню.
В о п р о с .
Известно ли Вам, кто автор этого стихотворе­
ния и как оно попало к Пименову и Вербловской ?
О т в е т . Мне неизвестно, как это стихотворение попало к
Пименову и Вербловской и кто его автор. Возможно, что кто-либо
из них тогда и называл автора, но я не могу этого вспомнить.
В о п р о с .
Вам зачитываются показания Кудрявцева
Эдуарда Петровича от 4 мая 1957 года :
Второй раз на квартире у Пименова я был по пригла­
шению Револьта в феврале 1956 г. Кроме Пименова, там

72

были Эрнст, еврейка в очках, еврейка-брюнетка и еще еврей
в очках. Фамилий их я не знаю. Первым выступил Эрнст.
Он сделал информацию из буржуазной газеты о якобы су­
ществующем в Ц К КПСС делении на три группы : « стали­
нисты », « либералы» и « цен тр». Эрнст назвал в каждой из
этих групп конкретные фамилии членов ЦК. После этого
Револьт сказал : « И вместо сволочи единой над нами много
сволочей». Потом женщина-брюнетка зачитала стихи, содер­
жащие эту же фразу. Далее снова выступил Эрнст и сооб­
щил, что, согласно выступлению академика Несмеянова на
« секретном заседании А Н », советская биология на 50 лет
отстала от зарубежной. Это говорил либо Эрнст, либо дру­
гой еврей в очках. Затем женщина-брюнетка сделала ин­
формацию о специальном хранении засекреченной литера­
туры в одной из крупных библиотек. Говорили также о том,
что реабилитирован поэт Мандельштам. Зачитывали его сти­
хи, содержания их я точно не помню, но они явно антисо­
ветского содержания. Одно из стихов содержало фразу « на­
ши речи за 10 шагов не сл ы ш ны ». Я, в основном, молчал
и слушал. После этих общих разговоров Револьт сделал до­
клад о Каляеве. Основное содержание этого доклада сво­
дилось к осуждению тактики индивидуального террора.
Знаете ли Вы Кудрявцева и подтверждаете ли его показа­
ния ?
О т в е т . Раза два я встречал у Пименова Эдика, фамилии
которого не знаю. Ознакомившись с показаниями Кудрявцева
Эдуарда Петровича, могу сообщить следующее. Разговоры на те­
мы, указанные Кудрявцевым, действительно были. Состав при­
сутствовавших я не помню. Когда Кудрявцев говорит об инфор­
мации по поводу деления в Ц К КПСС, он, очевидно, имеет в
виду изложение мною указанной выше статьи, но эта статья не
из буржуазной газеты, а из польского журнала, где она пере­
печатана из английского журнала. Я не помню, чтобы Пименов
говорил указанные Кудрявцевым слова. Что касается стихотво­
рения, то о нем говорилось выше. Разговор о Несмеянове и Ман­
дельштаме также был, но подробностей не помню. Считаю не­
обходимым заметить, что из показания Кудрявцева создается
впечатление, будто присутствующие поочередно брали
слово
и делали информацию по определенным вопросам. Это неверно.
Все указанные вопросы затрагивались в ходе общего разговора.
В о п р о с .
Вам зачитываются показания Вербловской
Ирэны Савельевны от июня 1957 :
« Нам надоел восторг ослиный, предела нет, и он ничей.
И вместо сволочи единой над нами много сволочей. Один
был умный, но подлец. Его терпели мы, пока не получили
наконец и подлеца и дурака ». — Это стихотворение я зачи­
тала сразу после информации Эрнста об указанной статье
в польском журнале. Я сообщила, что это стихотворение было
в записной книжке арестованного.
В о п р о с . Называлась ли фамилия Гидони ?
О т в е т .
В общем разговоре, насколько я помню, фа­

73

милия Гидонй не называлась. Но, возможно, что кому-ни­
будь отдельно ее сказала.
Подтверждаете Вы это показание ?
О т в е т .
Только что зачитанное показание Вербловской
подтверждаю. Однако считаю нужным оговорить, что не помню,
к этому ли стихотворению относились слова о записной книжке.
В о п р о с .
Встречались ли Вы за последнее время с З убер-Яникун Эврикой Ефроимовной ?
О т в е т .
Да. Встречался.
В о п р о с .
Какие вопросы, относящиеся к делу Пименова
и других, затрагивались в Ваших разговорах с Зубер-Яникун ?
О т в е т .
М ы спрашивали друг друга о том, кого допра­
шивали по этому делу, о ходе следствия и дне слушания дела.

Ему предъявляются показания Зубер-Яникун.
Я рассказал Зубер о ходе моего допроса, то же делала и она,
но в более краткой форме. М ы сообщили друг другу также не­
которые факты из наших показаний. Я высказал мысль, что
есть идея, чтобы каждый свидетель хотя бы приблизительно
записал свои показания и отдал их мне, лучше после суда, ввиду
наличия статьи 96 У К Р С Ф С Р 39). Зубер в принципе согласи­
лась с этой мыслью.
В о п р о с .
К кому еще Вы обращались с таким предложе­
нием ?

О т в е т

дается после предъявления доноса Вишнякова и про­
токола его допроса от 10 июня, где назван Адамацкий,
подстрекаемый Орловским.
В разговоре с Адамацким,

И после длительного уговаривания
Таировой, Дубровичем.
В о п р о с .
Кто из свидетелей передал Вам записи своих
показаний ?
О т в е т .
Никто мне такой записи не передавал.
Во п ро с .
Сделали ли Вы запись своих показаний ?
О т в е т . Да, сделал. Она находится у меня дома.
В о п р о с . С какой целью Вы собирали показания свиде­
телей ?
О т в е т .
С целью иметь возможность более объективно
изложить дело тем лицам, которые слышали о деле Пименова,
но не знают подробности и интересуются ими.
Во п р о с .
Что Вы хотите дополнить к своим показаниям ?
О т в е т .
На допросе 20 мая мне был задан вопрос о взаи­
моотношениях Пименова с Вайлем. В конце ответа на вопрос
допущена неточность. Вербловская говорила мне, что Пименов
в момент ареста сказал ей, чтобы она сообщила об его аресте
всем друзьям. Когда она ехала на трамвае мимо Библиотечного

39)
Ныне ст. 184 У К . За разглашение данных предваритель­
ного следствия — штраф до 50 нынешних рублей.

74

института, ей неожиданно пришла в голову мысль, а не зайти
ли к Вайлю и не сообщить ли ему об аресте Пименова. Она дей­
ствительно зашла. Далее она сказала, что, очевидно, они, т. е.
органы ГБ, знают больше нас с тобой, раз они сумели протя­
нуть ниточку между Пименовым и Вайлем, а мы не можем.

Кроме этого, на том же допросе Аржанков сказал
Эрнсту, без занесения в протокол, что « Вербловская си­
дит за то, что не сказала, где чемодан» ; спросил про
всех знакомых Эрнсту Вась и Володь ; интересовался, не
опознает ли Орловский конверт с машинописным адре­
сом : « Горный институт, Профком » и обратным « ЛГУ,
Профком ».
Этот протокол требует некоторых комментариев. Ко
мне сходились гости в очередное воскресенье. Пришли
пока Эрнст и Игорь с Зубер. Входит Кудрявцев. Мари­
на и прочие подошли потом. В ожидании Эрнст с порога
своим громовым голосом начинает пересказывать читан­
ное им. Я не успеваю сразу оценить важность сведений
о разногласиях (потом я сообразил, что это принципиаль­
но важно, ибо превращает мою оппозицию правитель­
ству в оппозицию отдельным людям в правительстве) и
обрываю его процитированными словами. « Что, что ? »
— переспрашивают Игорь и Эрнст, уловившие, что это
не просто брань, а нечто ритмичное. Ира, порываясь вы­
казать свою осведомленность, встревает и объясняет,
что это цитата из стихов недавно арестованного Саши
Гидони. Полностью зачитывает их. Зубер интересуется,
кто такой Гидони. Ира отвечает, что он работал в спец­
хране университетской библиотеки. На вопрос Кудряв­
цева ему объясняет, что такое « спецхран». Игорь бро­
сает : « А слышали, Мандельштама из спецхрана пере­
дают в общее хранение ? » Всеобщее изумление. Я :
« Сомневаюсь, чтобы его реабилитировали. Разве толь­
ко как стойкого борца против Сталина». — «П очему?
Что он сделал ? » — « Ну, хотя бы это его стихотворе­
ние : « Мы живем, под собою не чуя страны, наши речи
за десять шагов не слышны»... » (я цитирую полно­
стью). Тут Эрнст вновь овладевает всеобщим вниманием
и сообщает, что Лысенко уже не так прочно сидит. По­
том подходят прочие, и я начинаю. Разумеется, я не
осуждал индивидуальный террор как тактику в начале
X X века : Кудрявцев показал так исключительно с пе­
репугу, не пришили бы ему обсуждение террористичес­
кого акта. Возможно, он имел в виду фразу, что с е й 75

ч а с террор был бы не полезен, а вреден. Но в докладе
я восхищался Каляевым.
В допросе есть и другая сторона. К этому моменту
Вербловская разработала себе следующую тактику за­
щиты : она-де виновна только в передаче чемодана, а
ни в одном антисоветском высказывании не повинна.
Перед следствием, стремившимся обвинить Вербловскую
не в укрывательстве и не в недоносении, встала трудная
задача доказать, что Вербловская вела-таки антисовет­
ские разговоры. Ей стали инкриминировать зачтение
« антисоветского » стихотворения Гидони (хотя, убей ме­
ня Бог, не понимаю, что в нем антисоветского. Оно мак­
симум направлено лично против Хрущева. И поскольку
речь шла обо мне, против которого и так много данных,
то мне его и не инкриминировали. Другое дело Ира, за­
садить которую хочется, а улик против которой не гу­
сто). Она парировала, объяснив, что зачитала его как
предостережение присутствующим, что за такие стихи
сажают, а вовсе не ради агитации. Следователи же были
озабочены получить такие показания, из которых бы­
ло бы видно, что Вербловская даже не сообщала, чье
это стихотворение, ибо тогда ясно, что она лжет о своих
намерениях. Аржанков построил допрос так искусно,
что почти до самого конца допроса Эрнст не мог понять,
что основной предмет допроса — Вербловская, а не я,
не Эрнстова информация и т. п. И хотя Эрнст рвался по­
мочь Ире (по своей инициативе он сделал дополнение к
предыдущим показаниям, рассчитывая что такая ре­
дакция облегчит судьбу Иры), получилось, что в своем
благородном желании назвать как можно меньше имен
он помог следствию опутать Вербловскую !
Что касается «Вась и Володь», то в один из по­
следних разговоров на воле я упоминал неких Васю и
Володю, которым я кое-что должен отнести. Предъяв­
лялся конверт, в котором группа, именовавшая себя
« Комитетом спасения России», рассылала листовки.
Эти листовки и мне предъявлялись Правдиным на
предмет уловления моей реакции: знакомо ли ?
После допроса Аржанков поехал к Эрнсту и изъял
у него его записи. После ухода Аржанкова Эрнст их
восстановил. Потом он передал мне их копию с разре­
шением использовать как найду нужным. Здесь при­
ведены именно они.
76

§ 16. Даты, фамилии, показания
Вернусь к тому, как развивались показания. Это
будет скучный, хотя содержательный параграф.
29 апреля меня допрашивали о Володе Фролове.
Он оказался « причастен к дел у» только потому, что
являлся одним из наших с Рохлиным общих знакомых.
Я ответил, что учился с ним в университете на одном
курсе, и более ничего. Самого Фролова допрашивали 21
мая. Он ничего, естественно, сказать не мог. Тем не ме­
нее, его все-таки попросили уйти из номерного институ­
та, в котором он работал по распределению. Благодаря
этому, он наконец-то смог вернуться на работу по спе­
циальности — астрономом.
29 апреля меня стыдили несовершеннолетием Дубровича. 7 и 9 мая мне предъявлялись показания Куз­
нецова, которые я и подтверждал. При этом особый упор
я делал на то что Кузнецов, Акмен и другие из ЛИСИ
— это явно случайные люди, которых Борис привлек
по ошибке. Кажется, это им не помогло, их всех повы­
гоняли из института. 13 мая, перед нанесением реши­
тельного, по его мнению, удара, Правдин допрашивал
меня об организации вообще, предъявляя то одни, то
другие протокольчики. В этот допрос он оказался на­
столько любезен, что согласился передать Ире назавтра
мои стихи, поздравлявшие ее с днем рождения, — одно
четверостишие. Он действительно их ей дал прочесть.
Потом, зная, что я на слово не верю, попросил ее напи­
сать на листке, что она их читала. Ира, привыкшая
уже к казенной процедуре расписывания за объявле­
ние извещения, начала по инерции : «Читала 14. 05...»,
но вдруг опомнилась и написала мне в свою очередь
поздравление о моим днем рождения (16 мая). Правдин
вручил мне листок и с торжествующим видом сообщил
мне, что они — всегда честные люди и держат обеща­
ния.
Прежде чем переходить к допросу 15 мая, посмот­
рим, как обстоят дела у свидетелей.
3 мая допрашивают Корбута и Кудрявцева. Кор­
бут говорит сдержанно, Кудрявцев выкладывает все,
безбожно путая с перепугу. Кстати, по словам Правдина, Кудрявцев не столько боялся следователя, сколько
того, что я его изобью. 4 мая продолжался допрос Ку­
77

дрявцева, возобновляется допрос Зубер, которая пока­
мест сдерживается и слово в слово повторяет Корбу­
та. Допрашивают Кузнецова, который то ли так тру­
сит, то ли разыгрывает роль труса, позабывшего все на
свете. Он никого не оговаривает, а напирает, что из всего,
переданного ему Пименовым, он успел прочесть только
«10 дней» Рида. Допрашивают некую Данилову в связи
с поездкой Вайля в Новгород.
5 мая, в воскресенье, перекур. 6-го из Зубер начи­
нают течь кой-какие подробности. Продолжается до­
прос Кузнецова — в том же роде. Допрашивают его то­
варища Акмена. По поводу показаний Бубулиса, что
Вайль-де требовал отделения Литвы, вызывают присут­
ствовавшую при разговоре Крисюкенайте. Она отри­
цает. Кроме того, Вайля спрашивают о его курских де­
лах.
7 мая с Борисом беседуют относительно его эсперантистской переписки. В тот же день Заславский уто­
чняет некоторые обстоятельства, Зубер продолжает при­
знавать дальнейшие подробности. Спрошены Петкевичюте о разговоре Вайля с Бубулисом (она также все
отрицала)40) и Терехов о новгородской авантюре Вайля.
8 мая Вербловская допрашивается об обстоятельст­
вах напечатания речи Хрущева. Продолжаются уточне­
ния Заславского и Зубер. Вновь на допросе появляется
Дубрович — показания которого резко расходятся с
моими. В основном, потому что он формулировал или
позволял следователям формулировать их вопиюще без­
грамотно с академической точки зрения. Впервые до­
прашивают Невструева — как свидетеля о листовках,
писанных им совместно с Вайлем и Даниловым. Он ото
всего отпирается, не веря следователю, ручающемуся,
что за признание его в тюрьму не посадят. В Петропавловске-на-Камчатке допрашивают Марину Таирову,
которая туда уехала незадолго до арестов с родителями.
Помню, она еще жаловалась мне, что ее отчим — про­
курор — гнетет ее, и спрашивала совета, не уйти ли от
родителей. Я отсоветовал.

40)
органы.

78

Кстати,

обеих

литовок

допрашивали

в

Литве

местные

9 мая Невструева сводят на очную ставку с Вайлем.
Запирается. В тот же день Вербловскую допрашивают
о матери Грузова — Левиной. Заславский излагает, как
он понимал мою трактовку Гапона. Допрашивают Гру­
зова, Грекова из Библиотечного института, брата Вербловской (офицер флота, которому пришлось из-за этой
истории выйти в отставку; но в партии, кажется, он
остался) и, в Москве, моего отца о путях получения
«речи Хрущева». Он утверждает, что я просто забыл
эту машинопись у него в доме, когда гостил летом 1956,
а сам он не читал текста. Версия ничем не хуже другой.
Ей противоречит одна малость : на тексте есть руко­
писные пометки, экспертизой признанные сделанными
рукой Щербакова.
10 мая Вайля сводят с Даниловым по поводу их
курской эпопеи. Оказывается, их группа в 1955 назы­
валась « Свобода». Заславский признает, что Пименову
удалось вредно « идейно повлиять» на него. Зубер все
уточняет. Допрашивают неких Коршикову и Лохину, в
отношении которых моя память ничего подсказать не
может. Этину, вызванному вторично (первый раз — 19
апреля), предъявляют изъятую у Игоря машинопись,
содержащую мое доказательство сформулированной
мною теоремы: « Этин — провокатор». Он нехорошо
ругается, но не в силах ничего припомнить, пороча­
щего меня, кроме сказанной ему в 1952 фразы по по­
воду Ибсеновской « Борьбы за престол» — « Эх, кабы
у меня была королевская идея ! » Правдин несколько
раз заверял меня: «Этин у нас на службе не состоял».
11 мая Невструева сводят с Даниловым, но Невструев держится твердо и все отрицает. Помню, с каким
возмущением в июле 1957 Данилов отзывался мне о
Невструеве : « Какой подлец! Вместе делали, а призна­
ваться не хочет !» Не раз и не два в лагерях встречал
я эту логику. Истоки ее просты и человечны. В самом
деле, я делал то же, что и они. Но меня судят, а их нет.
Почему ? Это несправедливо. Я должен доказать, что
это несправедливо. А путь к этому единственный : по­
казать, что они делали то же, что я. В каком-то смысле
эта логика является оборотной стороной тех мотивов, по
каким Орловский, Шрифтейлик, Дубрович, Таирова и
другие убеждали следователей, что они, свидетели, де­
лали то же, что Пименов, а п о э т о м у
Пименова
79

надо выпустить. Только когда этой логикой пользуются
свидетели, она оборачивается благородством. Когда же
обвиняемые прибегают к ней — мерзостью и сквер­
ной. И ни одного обвиняемого ни разу еще она не изба­
вила от суда и не уменьшила срока... О том же Невструеве допрашивают Евтухова (курянина, окончившего
ЛИИЖ Т; ныне — начальник новосибирского вокзала).
В тот же день Вербловскую допрашивают о « Правде
о Венгрии » и впервые фиксируют фамилию Кудровой.
Заславский распространяется о морали. Зубер выкла­
дывает все больше подробностей, но пока еще молчит
об организации. Спрашивают мать несовершеннолетней
Таировой и некоего Лошманова.
В понедельник Евтухову дают очную ставку с Невструевым. Заславский лепечет что-то о « формах борь­
бы » по поводу тех бумажек о ГУМе и Сибири, которые
я цитировал в § 3. Допрашивают отчима Таировой, Бубулиса, мою мать. Кстати, мелкие подробности. Когда
у нее делался обыск, она на протоколе специально ого­
ворила, что все изъятое найдено среди книг и на книж­
ных полках, принадлежащих не ей, а сыну. Когда я в
конце марта отказывался говорить что бы то ни было,
Правдин пригрозил: « Ну, раз вы отказываетесь объ­
яснять, откуда у вас то-то, изъятое при обыске вашей
матери, то мы будем вынуждены арестовать вашу
мать». — «Арестовывайте», — ответил я. Их возму­
тила моя « бессердечность», и они мне прочитали мо­
раль, как сын должен относиться к матери. Я-то знал,
что никаких юридических оснований тронуть мать у
них нет, но скольких они взяли таким простым прие­
мом ? Шрифтейлик — взяли. На Зубер — давили. Кого
еще ?
И в этот же день произошло интересное. Согласно
протоколам дело обстояло так. В воскресенье ЗуберЯникун и Корбут — порознь — написали в УКГБ по
ЛО идентичные заявления о том, что « в связи с делом
Пименова» они имеют « сообщить органам следствия
факты, могущие быть интересными для следствия». В
понедельник Корбута вызывают, и он дает пространные
показания, отрицающие его же собственные предыду­
щие показания. Он признает, что Пименов вел с ним
разговоры о тайной организации. Что он вместе с Зубер
вступил в эту организацию. Что он делал то-то и то-то.
80

Что, как ему известно, — и говорит он это с согласия и
по просьбе Зубер — Пименов поручил Зубер вырезы­
вание « буковок », которые хранятся в футляре от авто­
ручки. И многое другое в том же роде.
Согласно рассказу Корбута, который я слышал от
него самого осенью 1963, беседуя в кафе-мороженое на
Среднем проспекте Васильевского острова, дело обстоя­
ло иначе. Его заявление и показание были написаны в
один и тот же день в кабинете следователя, который
и продиктовал ему и то, и другое, объяснив, что если
Корбут не станет писать, то его тут же арестуют за
соучастие в организации. Так как все продиктованное
было — как знал Корбут и как соглашаюсь я — прав­
дой, то Корбут счел за благо написать и поставить ука­
занные даты. Последнее делалось, как растолковал сле­
дователь, ради блага К орбута: ему-де зачтется добро­
вольное сообщение сведений. Корбута с работы не вы­
гнали. Зубер, кажется, выгнали, но наверное не могу
этого сказать. Правда, поведение Зубер и Корбута на
суде различались. Кроме того, совершенно ясно, что до
показаний в связи с этим « заявлением» ГБ ничего не
знало о футляре, где хранились « буковки», в футляр
их укладывала сама Зубер. В 1969 Зубер меня уверяла,
что ничего подобного не писала и про « буковки» они
узнали от Корбута, которому она рассказала еще до
ареста.
14 мая Вербловскую допрашивали « о связи с людь­
ми » и поздравляли с днем рождения. Заславский все
уточнял и уточнял. Вайль изложил мотивы своей дея­
тельности, и при этом выявилось, что если он и выдал
разные там обстоятельства, то не с перепугу, а по не­
опытности. В изложении своих мотивов он держится с
достоинством и ни в чем не кается. В тот же день вы­
зывали в Большой Дом Суходольскую, которая явилась
представителем группы студентов Библиотечного ин­
ститута, не веривших в виновность Бориса Вайля ; они
просили выпустить его. Ей показали кое-что из мате­
риалов дела и простились, убедив в справедливости
ареста Бориса. Камчатское ГБ снова дергало Марину.
Отец мой в этот день объяснил, что причинами, толк­
нувшими меня на отдельные факты, ведущие на не­
верный путь, могли служить материальная необеспе­
ченность и Ницше.
81

15 мая повторилась ставка Вайля и Данилова. В
связи с Вербловской допрашивались ее сослуживцыучителя Рукавишникова и Горелова. Обо мне-то сослу­
живцев не допрашивали: на меня материала хватало.
На Иру — не доставало. Терли ее коллег: вдруг да
что-нибудь добавят. Не добавили. Мне предъявили по­
казания Корбута, но я нагло отрицал.
16 мая Заславский излагал свои взгляды по кре­
стьянскому вопросу, да в связи с Вайлем допрашивали
Лускину, Эделыитейна, Палагина. Эделыитейн опоздал
на допрос, ибо заходил в церковь исповедаться перед
входом к следователю. На допросе фигурировало одно
письмо Эделыитейна Вайлю относительно некоей орга­
низации, действовавшей — как писал Эделыитейн —
летом 1956 в Ленинграде, и об участнике ее, позже за­
стрелившемся Покровском. И для Бориса, и для Эдельштейна осталось загадкой, откуда Кривошеин цитиро­
вал им это письмо, ибо оно было ими сожжено задолго
до описываемых событий — летом же 1956. Эдельштейна изгнали с работы — экскурсовод в Ялте. Ныне
он кандидат филологических наук, английская фило­
логия.
17 мая мне предъявляются вновь показания Корбу­
та и идентичное заявление Зубер. Я продолжаю отри­
цать. Эделыитейна сводят на очную ставку с Вайлем.
Допрашивают обо мне Орловского, Бергер, какого-то
Морозова, Донде. В связи с Вайлем в провинции допра­
шиваются сестра и брат Пальманы, сказавшиеся пол­
ным неведением.
18 мая Вербловская дает показания о Вайле и о
замысле газеты. Допрашиваются Орловский, Суслов,
Кокорев. Последний — в высшей степени поверхностно.
Следствие отнеслось с полным доверием к его версии,
что он был вдрызг пьян и ни бельмеса не помнит. Впро­
чем, и Суслов, и Кокорев допрашивались на перифе­
рии.
20 мая Вербловская рассказывает о Гальперине —
муже Кудровой. Заславский продолжает признаваться.
Последний раз в мае допрашивают Вайля. Вызываются
Орловский и приятель Заславского Немец, который об­
наруживает у Заславского порок — пессимизм.
21 мая Заславский признает, что давал на органи­
зацию деньги. Об обстоятельствах печатания доклада
82

Хрущева расспрашивают Фролова. Дело в том, что в
мае 1956 именно он приходил к нам в гости с Рохлиным
(но довольно скоро ушел). От кого следствие узнало про
присутствие Фролова — не знаю. Когда он уходил из
ГБ, Правдин протянул ему бумаж ку: « На следующий
раз, если заметите что подозрительное, сигнализируйте
нам вот по этому телефону ». Бумажку Фролов обронил
в урну. О Вайле — Синицына. Об Ире — учителей
Гильмана, Осипову. Допрашиваются Цейтин, Ясько.
22 мая Заславский признает свое участие в обсуж­
дении триединого лозунга. Появляется Рохлин, сознаю­
щийся, что солгал в Медвежьегорске в мае 1956. Следо­
ватели кричат: « Вы знаете, что за лжесвидетельство
наказание полагается! Мы вам не оплатим проезд ! » 41)
— Рохлин доволен : кабы всегда можно было за свой
счет убраться подобру-поздорову из Большого Дома!..
Вразрез с имеющимися у следствия показаниями Рох­
лин утверждал, что это он сам лично перепечатывал
себе у меня текст речи Хрущева. По поводу Вайля —
бурлит-таки Библиотечный институт — допрашивают
Синицына и Ланцеву.
23 мая допрашивают меня по поводу показаний
Дубровича. Я заостряю расхождения. Заславский в этот
день формулирует свой отказ от борьбы с Советской
властью. Из Библиотечного вызывают Смоленкову.
24 мая впервые на допрос тянут знакомого Кудровой — Миролюбова. Мне до сих пор непонятно, как
случилось, что следствие раскопало этих людей. Ника­
кие материальные улики, связующие меня с ними, не
попали в руки следствия. У меня таковых и не было,
если не считать моего микрофильма Шейнисовского до­
кумента, так и не обнаруженного следствием. Разумеется,
ни адресов, ни телефонов их у меня никогда не было
в письменном виде. Никогда я им не звонил из дому, а
только из телефонной будки. Назывался по телефону
не своим именем, а «Ваней». Казалось, все спрятано.
Что же произошло ?
Есть две возможности постараться понять случив­

*1) Его вызвали на допрос вЛенинград из другого города
повесткой. По закону проезд оплачивается вызвавшей инстан­
цией.

83

шееся. Одна — принять за чистую монету протоколы.
Другая — гадать поверх протоколов. Испробую обе.
Согласно протоколам, фамилию Назимовой, имена
Ирмы Кудровой и ее мужа Бориса Гальперина впервые
произнесла Ира Вербловская И и 20 мая. Произнесла в
связи с тем, что у нас были гости, с которыми Револьт
обсуждал-де « Правду о Венгрии ». По некоторым моим
косвенным соображениям, в это время в доме еще не
стояли аппараты для подслушивания42). Поэтому мне
непонятны мотивы, по которым Ира стала про сие рас­
сказывать. Разве что — ей было так тошно в одиночке,
что она готова была говорить о чем угодно и с кем угод­
но, лишь бы не оставаться одной... Помню, с каким
ужасом произнесла она 15 июля мне : « Меня целых 12
дней не вызывали на допрос ! » Она не ведала, что ей
придется научиться сидеть в одиночке, ни с кем не
встречаясь по нескольку месяцев... Но даже если это и
так, она знала так мало, что следствию почти не с чего
было зацепиться. Автором « Правды о Венгрии » я при­
знал себя. Адресов она ничьих не знала, кроме теле­
фона Кудровой — кажется, служебного. О Миролюбове
понятия не имела. Почему же они начали с Миролюбова ? И как они сообразили, что Миролюбов — пусть они
проследили даже его при встрече со мной — связан с
Кудровой ? Кажется неестественным, что следствие при­
дает значение моей встрече с какими-то гостями у меня
дома в конце ноября, до возникновения организации в
Библиотечном институте. Я же встречался с сотнями
лиц, ГБ всех их фотографировало. Как же оно отфиль­
тровало Миролюбова ? Или следствие на всякий слу­
чай пропускало скозь решето подозрений всякого, при­
частного ко мне ? Ведь еще 20 мая оно примеряло
« Правду о Венгрии » к Орловскому.
Гораздо естественнее кажется мне предположение,
что они узнали о круге Кудровой — Шейниса из посто­

42) Однако некоторые из них утверждали, будто, расходясь
от нас с Ирой, они наткнулись на лестнице на подозрительных
личностей, вроде бы следивших за ними (разыгрывая пьяных и
т. п.). Не знаю. Но если следили, то почему у них не устроили
обсков при моем аресте ? По данным внешнего наблюдения, с
Кудровой я встречался, наверное, не реже, чем с Зубер. И у
Зубер обыск был сразу...

84

ронних источников. В пользу этого предположения го­
ворит то, что они сумели в самом конце следствия, уже
после признания их всех, достать где-то фотокопии от­
дельных страниц Шейнисова документа о Венгрии43).
И здесь я вижу две возможности. Одна — предположе­
ние о наличии осведомителя внутри круга Кудровой —
Шейниса. Дабы не выдавать такого агента, ГБ могло
счесть неудобным хватать их и возбуждать против них
дела. Но показания Вербловской могли вынудить след­
ствие обратить внимание на них. В протоколы попали
фамилии, и прокуратура могла бы в порядке надзора
поинтересоваться, почему этих лиц не допросили. Дру­
гое предположение, что они сами — Кудрова, Шейнис,
Назимова, Миролюбов, Гальперин, Братман, Соскин —
в течение апреля-мая проболтались случайно подвер­
нувшемуся осведомителю о своих страхах в связи с аре­
стом Пименова. Впрочем тогда надо дополнительной слу­
чайностью объяснять вызов на допрос первым именно
Миролюбова. Позже, году в 1965, я пришел к несомнен­
ному для меня выводу, что /.../ 44).
Непонятна история с телефоном. Вербловская зво­
нила из автомата около Витебского вокзала Кудровой,
сообщая о моем аресте и о наличии у Вербловской не­
коего поручения от меня к Кудровой (без конкретиза­
ции, какого именно), в связи с чем они условились встре­
титься там-то тогда-то (встреча не состоялась из-за аре­
ста Вербловской). Это было 26 марта. В мае на допросах
этот телефонный разговор буквально — с нечеловечес­
кой подробностью — напоминался им обеим (правда,
следствие путало их голоса, но Вербловская помогала
им разобраться). Казалось бы, вывод ясен — за теле­
фоном Кудровой следили уже 26 марта. Ведь если за­

4.3) То, что это была не моя фотокопия, следует хотя бы из
того, что на предъявлявшихся мне страницах не было дефектов
фотографирования, которые были у меня на всех страницах по
техническим причинам.
44)
Здесь автор называет фамилию человека, являвшегося,
с его точки зрения, секретным сотрудником КГБ. Редакция счи­
тает, что это утверждение в тексте воспоминаний не доказано и,
полагая, что без достаточной аргументации высказывания та­
кого рода не должны появляться в печати, не помещает его на
страницах сборника. — Прим. ред.

85

пись разговора делали филеры, наблюдавшие за Вербловской, то реплики Кудровой в телефонной трубке
остались бы неслышными, либо настолько резко отли­
чались бы по силе звука от реплик Вербловской, что
путаницы бы не возникло. Но — вопреки слежке —
следствие не припоминало на допросах ничего, что де­
лалось знакомыми Кудровой — Шейниса ни в течение
марта, ни в течение апреля, ни в первую половину мая.
Хотя вроде бы там было, что могло заинтересовать
следствие. И если бы за Кудровой следили, то было бы
естественно начать допросы с нее.
Далее — следствие не захотело проводить обысков
в этом круге лиц, хотя еще в середине июня Шейнис
гонялся за одним неуничтоженным экземпляром доку­
мента о Венгрии, дабы ликвидировать его. Наконец, по­
следние протоколы допросов этих лиц, оцениваемые са­
мими следователями как лжеоткровенные, с бьющими в
глаза правдоподобными неубедительными версиями, —
удовлетворили следствие вполне. Или следствие стави­
ло целью только припугнуть этих людей, дабы впредь
неповадно было, но не хотело тащить в протокол все
факты, могшие оказаться неудобными следствию ? Или
было вполне удовлетворено моим делом, не желая раз­
дувать его дальше ? 45) Ответов на эти вопросы у меня
нет.
Как бы то ни было, Миролюбов с первого допроса
признал факт знакомства со мной. Признал, что говорил
со мной о политике. Начисто отрицал наличие какой бы
то ни было организационной связи, всякие там листов­
ки и т. п. По его показаниям разговор носил вполне ле­
гальный характер, и я советовался с преподавателем
марксизма о возникших у меня сомнениях в связи с
разоблачением культа личности Сталина. Из Большого
Дома Миролюбов вышел глубокой ночью. Назавтра
утром он позвонил Назимовой : « Приходи к кино ” Бар­
рикада ” ». (Рядом с Текстильным институтом, что в

45)
Помню фразу Правдина, уговаривавшего меня в конце
июня дать показания о них : « Тем, что вы отказываетесь го­
ворить о них, вы только раздуваете их значение и вредите им.
Ведь ничего значительного там не было ».

86

Кирпичном переулке.) Там, в кафе, он рассказал ей о
допросе.
В тот же день допрашивалась Вербловская о Таи­
ровой. Заславский дал показания, что доклад Хрущева
составлял Орловский, и пояснил, что незадолго до аре­
ста в его груди вызрело решение порвать всякий кон­
такт с Пименовым. Еще дергали нашу общую с Эрнстом
и Игорем знакомую Машьянову. Мне предъявили по­
казания Вишнякова о листовках. Я подтвердил.
25 мая за Кудровой приехали. Она успела звякнуть
Назимовой: «З а мной приехали». Та, только что вер­
нувшись от Миролюбова, ответила : « Знаю. Не за тобой
одной ». На этом разговор оборвался. На допросе Кудрова показала, что никакого Пименова, никакого Револь­
та, никакой Вербловской не знает. Предъявленных ей
на фотокарточках лиц не узнала. Относительно тех фо­
тографий, на которых была изображена совместно с Пи­
меновым и Кудрова, выразилась столь несознательно,
что капитан Правдин, рассказывавший мне про это, не
счел возможным заносить ее мнение в протокол. Тогда
в кабинет, где находилась Кудрова, ввели Вербловскую
и предложили ей стандартный при очных ставках во­
прос : « Знакомы ли вы с сидящей перед вами граждан­
кой ? » На ее утвердительный ответ капитан Правдин
объявил, что очная ставка заканчивается, и велел уве­
сти Вербловскую. Кудрова продолжала не узнавать.
Вербловская позже говорила, что она приняла предла­
гаемый вопрос за простую формальность, думая, что
главное начнется позже. Вечером Правдин и Лякин при­
звали отца Ирмы — Виктора Павловича Кудрова —
нач. топливснаба г. Ленинграда. Он повозмущался доч­
кой, но, когда узнал, что ее весь день продержали без
обеда, возмущение его перешло на следователей. Дочку
увез домой.
В воскресенье 26 мая Назимова послала в Москву
Шейнису телеграмму: « Все благополучно. Бываем у
тети. Вспоминаем тебя. Срочно обязательно кончай де­
лами». Во исполнение чего Виктор всю ночь ходил в
общежитии в уборную, где рвал и спускал в унитаз пять
экземпляров документов о Венгрии (страниц по 30 каж­
дый).
В понедельник 27 мая Назимова отказалась давать
показания. Кудрова же вспомнила, что видела меня, но
87

иначе, как на литературные темы, мы с ней не разго­
варивали. Еще раз допрашивался Дубрович. На этот раз
его позвали узнать, что за конфликт вышел у него с
Зубер, обвинившей его в « выдаче Пименова». И как
он относится к затее Орловского писать полное собра­
ние показаний по делу Пименова. Позвали и Виктора
Желнова, который отмахнулся:
— Что вы от меня хотите? Я рабочий человек, мно­
го вас прихлебателей ! Вашего бы Пименова да вашего
бы Ленина в один мешок да в одну Фонтанку!
На него посмотрели, подивились и отпустили, по­
просив все-таки подписать протокол без этого изрече­
ния. Много лет спустя его жене по другому поводу
изрекли: «Его надо либо лечить, либо судить». После
этого врачи признали Желнова шизофреником.
В тот же день Заславский давал общие пояснения
к объяснению своего характера. Щербаков в Москве вы­
сказал свои соображения о « свободном коммунизме»,
насчет которого он распространялся в новогоднем пись­
ме.
29 мая я впервые услышал из уст следователя фа­
милию Кудровой. Но так как я ни фамилии ее, ни имени
Ирма Викторовна никогда не слыхивал, то, улыбаясь, от­
ветил незнанием. Правдин поведал мне, что ее зовут
также Ирой. Показал богатый набор фотографий. Но я
был непреклонен. « Вы забыли наши правила игры.
Давайте протоколы допроса или очную ставку». Он
криво улыбнулся и протоколов не дал. Зато выложил
на стол футляр от авторучки с « буковками », изъятый
ими при дополнительной выемке 24 мая. Я напомнил
ему, что с 28 марта по 2 апреля квартира стояла рас­
пахнутой и за это время — по моему наивному пред­
ставлению — капитан Правдин мог внести туда пред­
меты и поболее размером, нежели сей футляр. Он вспы­
лил, пообещал
мне показания Зубер, а пока вызвал
конвойного и велел проводить меня в камеру. Заслав­
ский продолжал рассказывать об изменениях в своих
взглядах. Вербловская уточняла контакты с Кудровой.
В связи с Вайлем допрашивали Рыкова, Саакова, мать
Данилова.
30 мая, пока Заславский анализировал дебри своего
дневника, Вербловская припомнила, что я в субботу
перед арестом встречался у Адмиралтейства с Кудро88

Борис Вайль после осво­
бождения из лагеря. 1965.

Эрнст Орловский с дочерью Зиной.
1973, под Ленинградом.

вой, в связи с разговором об альманахе « Литературная
М осква». Из-за Вайля дергали Желудева. А меня по­
вели на очную ставку с Дубровичем. Когда я увидел
его возбужденную фигуру, осознал, что им движет
единственное желание — лишь бы НИКТО не подумал
о нем низкого, — я постарался по возможности успо­
коить его, заверить, что ничего плохого он мне не сделал
и не мог сделать (правда, когда я пытался объяснить
ему, что его показания далеко не являются центром
дела, вопреки тому, что ему внушала Зубер, следовате­
ли меня перебивали). Единственное, на чем я наста­
ивал : на том, что я НЕ ВОВЛЕКАЛ его, а он сам лип
ко мне, обманув на предмет возраста, и на ГРАМОТ­
НОЙ ФОРМУЛИРОВКЕ моих политических взглядов
и исторических высказываний. Поскольку все расхож­
дения в моих и его показаниях объяснялись исключи­
тельно его неумелостью выразить свои мысли и редак­
турой его писцов, то на очной ставке никаких разногла­
сий между нами не осталось. Но... Но эта очная ставка
проходила под стенограмму. Когда на следующий день
меня вызвали подписывать машинопись стенограммы, я
взвыл. То, что говорил я, было передано точно. Слова
же Дубровича передавались с пятое на десятое, однако
с тенденцией приблизить их к прежним показаниям его
и Гнучевой. Подпись Дубровича уже стояла. Совер­
шенно определенно я выразил нежелание подписывать
то, что я назвал фальсифицированной стенограммой.
Призвали Дубровича. Он — в полной уверенности, что
так и нужно, — разъяснил, что подписал, не читая.
Прочитавши же при мне, выразил согласие со всеми
моими исправлениями. Призвали стенографистку, и она
нашла в оригинальном — закорючками — тексте все
пропущенные слова, но с той же милой непосредствен­
ностью пояснила, что считала их не имеющими зна­
чения, а поэтому не перенесла в машинописный текст.
Поскандалив, я подписал исправленный текст.
31 мая я объяснил следователю, что пока не полу­
чу протоколов допросов Кудровой — ничего говорить
о ней не буду. Отец мой в этот день показал, что после
моего ареста он сжег у себя что-то из моих бумаг.
1 июля Вербловская признала, что знала про вы­
мышленные имена. Кривошеин в Курске допрашивал
89

знакомого Вайля — Ронкина, ныне крупнейшего кур­
ского художника.
3 июня Вербловскую допрашивали о Дубровиче.
Заславский говорил о каком-то Фритцлере. Вызвали
Эльяшеву, Райскина. В Ташкенте местное ГБ допраши­
вало приехавшего в командировку Гальперина, кото­
рый твердил, что никакого Пименова не знает.
4 июня мне дали-таки обещанные показания Зубер.
Я их подтвердил, включая « буковки » (не могу понять,
почему я не упорствовал, добиваясь очной ставки), но в
порядке следственного эксперимента некоторые детали
изложил не так, как она, а отклонившись от истины.
Через несколько дней мне принесли показания Зубер, в
которых она вслед за мной уклонилась от истины. Я
обратил внимание Меныпакова на подгонку, он рассме­
ялся. Как я позже узнал, ей сообщили, что я даю по­
казания (именно «д а ю », а не «подтверждаю чужие»),
иногда предъявляли отдельные страницы их (каждая
страница подписывается допрашиваемым), но не те, где
стояли слова: « Ознакомившись с показаниями такогото, подтверждаю». Таким образом, читая мои показа­
ния, она фактически читала свои собственные, но не
знала этого и не знала даже, что мои даны позже ее.
Вообще с показаниями Зубер не так уж понятно.
По моим данным, т. е. по записям того времени, после
допроса Зубер 11 мая ее не допрашивали до 11 июня.
Это неправдоподобно, во-первых, потому, что мне 4
июня предъявили показания Зубер, заведомо данные ею
после 12 мая, во-вторых, если Зубер писала заявление
12 мая, « желая дать дополнительные сведения», то
не могло ГБ ее не вызвать в ближайшие же дни ! По
воспоминаниям самой Зубер, она не писала никаких
заявлений, но ее в мае допрашивали ежедневно с пере­
рывом на 4 дня, 25-28 мая, когда ей « дали отпуск»
«для защиты диплома». А 29 мая, по ее словам, след­
ствие уже знало все о « буковках», а ее допрашивали
так : ей предъявили все те же фотолистовки, распро­
странявшиеся, как ей объяснили, в декабре 1956 в Лениграде. Предъявили « буковки» в футляре. Уверяли,
что по данным экспертизы шрифт листовок совпадает
с нарезанными ею литерами. Обвинили ее в изготовле­
нии этих листовок. Она, ошарашенная, кинулась дока­
зывать, что никаких листовок не делала, что даже
90

шрифты явно различные. Но проговорилась, считая
бесссмысленным ЭТО отрицать, что « буковки» — она
и в самом деле нарезала и передавала Пименову...
Заславский в этот день рассказывал о Машьяновой
и Вольно-Российском университете (то же — Общество
Сумасшедших на Свободе).
5 июня Заславский снова говорил себе и о своих
планах вооруженной борьбы. Вербловская рассказывала
о Зубер. Вызывалась какая-то Милютина. Из Петропавловска-на-Камчатке прилетает Марина, бежит к Эрн­
сту, покупает ему ботинки, ибо его развалились, под­
метает у него не метенный с позапрошлого года пол
и тут же получает повестку в Большой Дом. Допрос ее
не прибавил ничего нового, хотя класс допроса был со­
всем иной, чем на Камчатке. Вообще — и это я слышал
от многих — следователи обычно старательно относят­
ся к делу, возникшему в ИХ СОБСТВЕННОЙ области.
Но когда речь идет о допросах лиц, привлекаемых по
требованию органов из другой области, — следствие идет
шаляй-валяй, лишь бы отвязаться и отрапортовать об
исполнении.
7 мая Вайль рассказал про «Сборник задач», по
которому он готовился к аресту. Обо мне расспраши­
вался мой знакомый, помогавший осваивать норвежский
язык, — Валерий Павлович Берков, в связи с тем, что
в середине января я был у него дома.
8-го Вербловскую уличали показаниями Кудрявце­
ва относительно стиха Гидони. Она упиралась.
10-го же она поддалась. Тем же днем датировано
неоднократно упомянутое заявление Вишнякова об Ор­
ловском. Допросили знакомую Иры и Гидони Креневу
и парнишку Ермолаева, с которым я познакомился в
инкриминируемый период.
И июня допрашивали Зубер и Корбута, а также
моих знакомых Иру Тимошенко и жену Волкова.
12 июня меня — о Заславском, предъявляя показа­
ния Зубер. Еще — Вишнякова, Орловского и вторично
Волкова, заподозрив его в помощи мне фотографирова­
нием.
14-го Заславский рассказывал о шифре. Кудрова
продолжала отчаянно удерживаться на литературных
позициях.
15 июня я подписывал акт об уничтожении ряда
91

моих бумажек, которые по предложению следствия счел
возможным не возвращать домой и которые следствие
не прилагало к делу. Другой список включал в себя
некриминальные бумаги, которые я просил вернуть
моей матери. Как выяснилось, следствие мало посчита­
лось с моим заявлением и уничтожило многое из того,
что Правдин обещал вернуть.
Тем же мы с Правдиным были заняты 17 июня.
В этот же день и в следующий меня уличали очными
ставками с Вишняковым.
18 июня Вайль дал такие показания:
После ареста Пименова нашей группой должен был руко­
водить такой человек, который явился бы с паролем « Я от то­
го, кто родился зимой» в условленное место.

Кроме того, он рассказал еще многое из наших с ним
наедине разговоров : о замысле листовок для школьни­
ков, об улице Халтурина и др. С Борисом случилось то
же, что с Ирой : в камере скучно. Хочется, чтобы вы­
звали, поговорили. А чтобы вызвали — надо заинтересо­
вать следователя, рассказав что-нибудь интересное. В
тот же день Зубер показала, что обо мне до ареста
среди некоторых ее знакомых распространялись слухи
такого вида : он, дескать, нигде не появляется без со­
рока человек вооруженной охраны. Допрашивали еще
Адамацкого.
19 июня свели на очную ставку Вербловскую с Вай­
лем, желая установить, не была ли Кудрова тем лицом,
которое, по словам Вайля, должно было явиться с па­
ролем. Вербловская отрицала. В тот же день Вербловская рассказала, что знала о Шейнисе. Заславский при­
помнил, что в 1954 он, я и Рохлин в связи со съездом
писателей посылали ругательное письмо в « Литератур­
ную газету ». Вайль давал какие-то показания, относи­
тельно коих у меня осталась невнятная запись : « ита­
льянские комментарии ».
20 июня все в тех же целях меня свели на очную
ставку с Вайлем. Я удивлялся, что он пустился расска­
зывать вещи, свидетелей которым нет. Выглядел он
очень изможденным. В связи с моей фразой Правдину,
что я мог бы тянуть следствие все 10 лет, которые они
мне и так дадут ; что мне тут чудесно (помню мое лю­
бимое тогдашнее изречение: « Наконец-то в жизни я
получил отдельную квартиру »), — Борис виновато про­
92

изнес : « Но не забывай, что есть и другие, которые хо­
тят поскорее отсюда в лагерь ».
На этой очной ставке я столкнулся с тремя пробле­
мами.
Первая. Я принял тактику подтверждать показа­
ния Вайля независимо от того, правда там или нет. Но
вот он произносит слова о пароле. Если я подтвержу —
это может обернуться юридическим свидетельством про­
тив лиц, которые будут кем-либо названы в качестве
носителей второй половины пароля. Но если я не под­
твержу, то, имея в виду, что тактика моя известна
следствию, ГБ сразу поймет, что тут скрывается нечто
важное. Настолько важное, что я даже меняю тактику.
Это будет не юридическое свидетельство, но зато под­
стегнет их рвение. Не помню, с какой формулировкой я
отверг показания Вайля. Кажется, я выразился при­
мерно т а к : « Вы подержите Вайля еще полгодика в
тюрьме, так он вам какие хошь показания даст. Разве
вы не видите сами, что это оговор ? »
Вторая. Среди подследственных усиленно распрост­
раняется миф, будто лагерь — земля обетованная. Все
надзиратели проинструктированы обнадеживать заклю­
ченных : « Ну, ничего, скоро кончится, попадешь в ла­
герь». Делается это ради ускорения следствия. По мне
так лагерь в сотни раз хуже тюрьмы, особенно следст­
венной тюрьмы.
Третья. Вайль заявил мне претензию на затягива­
ние следствия. Ту же претензию нелегальным путем
передал мне примерно в эти дни Данилов. Ира неодно­
кратно сообщала мне записками, что ей тут невыноси­
мо ; но она в явной форме не требовала от меня за­
кругляться. Спрашивается — обязан ли был я послу­
шаться их настойчивых требований и расколоться, убы­
стрив следствие. Я решил, что нет.
К этим дням относится заявление Вайля :
Как выяснилось, часть сведений, помещенных Пименовым в
оказалась ложной. В связи с э т р ш считаю нуж­
ным заявить органам следствия, что эту, оказавшуюся ложной
информацию поставлял Пименову я. Я заимствовал ее из ра­
диопередач « Голоса Америки » и скрыл это от Пименова, кото­
рый категорически запретил пользоваться этими радиопереда­
чами в качестве источника. Поэтому прошу не инкриминировать
ложной информации Пименову, так как в ней повинен я. Кроме
того, заявляю, что, начиная с сегодняшнего дня, я перестаю ве­
рить радиопередачам « Голоса Америки». Б. Вайль.

« информации »,

93

К этим же дням относятся стихи Иры :
Мне, пожалуй, уже ничего не надо,
Лишь хороших стихов да плохих папирос.
И в душе не шевелится даже досада :
Все застыло, как в лютый мороз.
И не ж ду ничего я от жизни уже.
Для чего и куда и зачем мне идти ?
Пустота в голове, пустота на душе,
Пустота позади, впереди.

В тот же день из Вербловской выжимали крохи,
которые она подслушала о листовках.
21 июня снова допросили Креневу. Еще — Цинцадзе.
Наступило вроде некоторое затишье. Насколько я
соображаю — сейчас гебисты совещались по поводу зна­
комых Кудровой и работали внеследственными мето­
дами.
25 июня допросили одного только Фельдмана, при­
чем старательно не занесли в протокол ничего, связан­
ного с моим заявлением об уходе из комсомола.
С 26 по 29 июня меня каждодневно вызывал капи­
тан Меньшаков, клал передо мной показания Заслав­
ского и под мою диктовку — после известных инци­
дентов следователи писали не иначе, как под мою дик­
товку, — записывал мое подтверждение Игоревых
признаний. Я показал, что мне ничего не известно о его
намерениях вести вооруженную борьбу. 26-го же Вербловская дала показания, утверждая, что по моему за­
данию намеревалась свести после моего ареста Вайля с
Кудровой. Кроме того, указала на «н и х » как на авто­
ров « Правды о Венгрии». В тот же день ее свели на
ставку с Кудровой46). Та не признала себя ни автором
« Правды о Венгрии », ни будущим руководителем Вайлевской организации. Но признала, что имела со мной
контакты, выходящие за рамки литературных бесед.
1 июля в последний раз допросили Зубер. В Риге,
в гостинице, Кривошеин разыскивает Гальперина и уво­

4б)
В памяти участников эта очная ставка слилась со став­
кой 25 мая. Я следую документам.

94

дит в Рижское ГБ. Ирма, не дождавшись его на пляже
в Кемери, ищет его и ходит вокруг здания ГБ. Гальпе­
рин несет нечто невнятное, все еще пытается отрицать
очевидное. Его оставляют на ночь у себя, допрашивают
наутро, а потом велят ехать в Ленинград для дальней­
ших допросов. Так как он пожелал заехать в Кемери к
Ирме, то ехать ему пришлось не на билет, купленный
Кривошеиным, а за свой сч ет47).
Итак, 2 июля продолжали выжимать Гальперина,
без видимого успеха. Меня допрашивали по дневникам,
предъявляя акт химической экспертизы по поводу най­
денной у меня дома сулемы. Я доказывал, что сулема
используется как реактив в фотографии, и потребовал
направить запрос экспертам. Эксперты подтвердили.
Вербловскую допрашивали о ее знакомом Сергее Вер­
надском, который весной 1956 прошумел в дискуссион­
ном Клубе при ЛГУ.
3 июля опять перебирали мои бумажки, ненужные
для дела. В связи с заявлением, направленным еще 11
апреля друзьями Заславского Шапиро, Игорем Даугаветом и Михаилом Соломяком, примерно такого содержа­
ния :
Мы ручаемся за политический облик Заславского, которого
мы давно и хорошо знаем как примерного комсомольца и вы­
дающегося математика. Если были какие-то мотивы его ареста,
то исключительно из-за зловредного влияния антисоветчика Пи­
менова, по которому давно Колыма плачет. Освободите Заслав­
ского, переложив его срок на Пименова !

Авторы заявления вызывались. Им предъявлялись соб­
ственноручные дневники, записи и показания Заслав­
ского.
— Вам знаком его почерк ?
Каждый из них, уходя, расписался, что теперь
полностью убежден в справедливости ареста Заслав­
ского.
Еще 1 и 2 июля Ирма из Риги позвонила Назимо­
вой, дабы сообщить о допросе Бориса Гальперина: « Мо­
ре спокойно ». С трудом разобрав при плохой междуго­
родней слышимости эту фразу, Алла стала ломать го­
лову, забыв обусловленные значения, что бы это зна­

47) в

воспоминаниях есть некоторые разногласия.

95

чило. Но вскоре приехал и сам Борис, привезя с собой
в кармане пиджака письмо от Ирмы (она вручила его в
вагоне), в котором та намечала три оборонительные ли­
нии на следствии, докуда, по ее мнению, следовало от­
ступать последовательно, по мере прорыва каждой из
предыдущих линий. Письмо это Борис, Алла и нака­
нуне приехавший из Москвы Виктор обсудили — о
шпионские романы ! — в ванной, под журчание струи
воды, где и уничтожили.
Допрос Гальперина в тот же день — 4 июля — на­
чался фразой Кривошеина : « Ну, так что это за письмо
привезли вы от Кудровой Шейнису и Назимовой в пра­
вом кармане пиджака ?! » Мне, потешаясь, Правдин рас­
сказывал о « сговоре » « ваших приятелей », об их трех
линиях. Но, невзирая на отличную осведомленность
следствия, Гальперин48) продолжал запираться, и его
уличили показаниями Шейниса, которого допрашивал
Правдин в соседнем кабинете. Шейнис же приехал по­
тому, что Алле неожиданно отменили отпуск (Правдин
ей « посоветовал» никуда не отлучаться из Ленингра­
да) и пропали их билеты на Кавказ. Шейнис приехал
выяснить, что же делать. Когда Кривошеин позвонил
в квартиру, где жила Назимова, дабы увезти ее на до­
прос, дверь открыл Шейнис. Узнав, кто перед ним, Кри­
вошеин обрадовался : « Вы-то нам и нужны ! » 49) Вдвоем
они поехали на машине к Текстильному институту при­
хватить Назимову. Дорогой Шейнис мучился : у него в
бумажнике была записка, попадать которой в руки след­
ствию было вовсе не к чему. Улучив минутку, он вынул
ее из бумажника и вложил в томик Ромена Роллана,
который прихватил, выходя из дому (я-то прихватил

48) Впрочем, текста письма следователь Гальперину не ци­
тировал. А знал ли ? Ведь я, незнакомый с текстом, не могу су­
дить, насколько был осведомлен Правдин, хваставшийся своей
осведомленностью.
49) Один из моих приятелей, Икс, узнав про мой арест, обес­
покоился, что был слишком близок ко мне и его могут потя­
нуть. Во избежание он немедленно уехал из дому (бросив работу)
и никому не сообщал своего адреса, пока не состоялся суд. По­
том вернулся. Его не тронули. Интересно, если бы Шейнис не
наткнулся на Кривошеина — потащили бы его в ГБ или нет ?
Если бы мой отец не полез к ним — дернули бы его или нет ?

96

не книжку, а теплое белье). Уничтожить же не успел
(Виктор некурящий). На допросе Виктор долго — по
его воспоминаниям часов 5-6 — запирался. Кривошеин,
наведываясь к Правдину, возмущался: « Ну, как вы
можете белое называть черным? Что бы вы сказали о
человеке, который вот эту книгу, — Кривошеин поды­
мал со столика Роллана, и сердце Шейнисово замирало,
— называл сочинением Бальзака ? ! » Это не действо­
вало. Воспользовавшись некоторой паузой в допросе,
когда он остался один, Виктор придумал тактику пове­
дения : не заботиться о Пименове, которому все равно
не помочь, но постараться выгородить Назимову, Кудрову и других, приняв максимально возможное на себя,
Шейниса. По мере сил вывести из-под удара Вербловскую, показания которой ему предъявили. И он стал
признавать, отрицая только термин « организация » при­
менительно к ним. Назимова продолжала все отрицать,
допрашиваемая Меньшаковым (кстати, она, проголодав­
шись, потребовала от него обеда, который и был ей за
ее счет доставлен из столовой Большого Дома). Еще в
этот день допрашивали Заславского о его сказочке « Ка­
раси ».
На следующий день Назимова призналась и пока­
ялась. Гальперин признался и, признаваясь, назвал не
названную до того Киру Братман. Рогов поведал Шей­
нису :
Вчера вы вступили на правильный путь, но вы еще неда­
леко прошли по нему. Конечно, вы совершили преступление
совместно с Пименовым. Но не всякое преступление карается.
Вы должны проявить абсолютную искренность, чтобы мы имели
возможность не возбуждать против вас уголовного дела.

Шейнис пустился в детальное сопоставление предъ­
явленной ему « Правды о Венгрии» с тем текстом, ко­
торый написал он сам (к этому моменту, как он узнал,
уже все экземпляры были уничтожены), отмечая по
памяти все те места, где я усугубил текст (по-моему,
он не допустил при этом отклонения от истины ни в ту,
ни в другую сторону). Это не устроило Правдина, он
порвал пропуск Шейниса на выход из Большого Дома
и достал из стола заготовленное накануне Постановле­
ние о задержании Шейниса. Его препроводили в каме­
ру внутренней тюрьмы после обычной процедуры.
97

Наутро б июля Шейниса допрашивали о сговоре 4
июля на предмет показаний. Допрашивали, что это за
« программа » имелась им в виду при разговоре с Пиме­
новым ? Откуда ему стало известно о якобы произво­
димых негласных обысках ? Он чистосердечно пови­
нился в первом. Не менее чистосердечно объяснил, что
насчет « программы» Вербловская перепутала. Дело в
том, что они — друзья Шейниса — примерно год назад
затеяли изучать историю партии. Для этой цели он и
составил программу изучения истории партии. Говоря
о « программе», он имел в виду только сию учебную
программу и ничего более. И уж совсем чистосердечно
изложил он обстоятельства, как, сидя в избирательном
участке агитатором, стал вслушиваться в беседу двух
работников райкома КПСС, потому что до него донес­
лись слова « площадь И скусств», что в январе 1957
привлекало внимание. Из разговора он и узнал о про­
исходящих негласных обысках. К сожалению, беседо­
вавших райкомовцев он видел в первый раз в жизни,
фамилий не знает, никаких имен в разговоре не упо­
минали, а у него, Шейниса, омерзительная ‘ зрительная
память. Собственно, он даже не уверен, что это были
работники райкома, хотя так ему показалось. Дав эти по­
казания, он изъявил желание написать собственноруч­
ные показания, в ответ на что Кривошеин немедля рас­
порядился доставить Шейнису два стакана чая покреп­
че, погорячее и послаще. И к чаю булочку. Собственно­
ручно Виктор трогательно описывал свою эволюцию и
лил слезы, каясь, что проявил преступную неосмотри­
тельность, связавшись с антимарксистом Пименовым.
Надо было бы быть закоренелым злодеем, чтобы не по­
жалеть Шейниса, читая собственноручность. Следова­
тели не были злодеями, и Шейнис оказался на воле. В
тот же день допросили Киру Братман, которая держа­
лась, как и прочие в то время.
В воскресенье 7 июля Кудрову на Варшавском вок­
зале встретили ее отец50) и трое гебистов. Первым встре­
тил отец, потом их заметили гебисты, и ее увезли в
У КГБ. И Ирма все воскресенье не отдыхала. Она без­

50) Кое-кто говорил, что встречал не отец, а муж.

98

вылазно сидела в Большом Доме и писала собственно­
ручные показания, приблизительно того же вида, что
Шейнис, но только чуть умереннее по стилистике. Вос­
кресенья ей не хватило, закончила она в понедельник
(ночевать ее отпустили домой).
В понедельник же Заславского допрашивали о на­
шей общей с ним знакомой Любицкой. Меня ознакомили
с актом идеологической экспертизы, подписанным —
увы, забытыми мною — двумя докторами и одним кан­
дидатом исторических и философских наук. На их экс­
пертизу были направлены мои пьесы, проза « Фридрих
Ницше» и рукопись «Ч то такое социализм». Эти про­
ститутки от науки вынесли вердикт:
Указанные произведения свидетельствуют о лютой ненави­
сти Пименова к Партии и Правительству и показывают, что он
готов вести с ними борьбу любыми средствами вплоть до тер­
рора.

Еще они писали, что я клевещу на В. И. Ленина, иска­
жая его высказывания по поводу мировой революции.
Меня всегда поражала недобросовестность лиц с
гуманитарными степенями, их готовность научно обо­
сновать превращение белого в черное и наоборот, если
им кажется, что начальство того желает51). Тут же был
случай, когда они проявили усердие не по разуму. Правдин был огорошен сим актом не менее моего. Тут же под
мою диктовку он написал « Возражение на акт экспер­
тизы », в котором я ставил высокопрезренным экспер­
там вопросы: какие именно места из означенных руко­
писей и машинописей подтверждают их утверждение о
ненависти и борьбе вплоть до террора? Кроме того, по
моему требованию, Правдин принес собрание сочинений
Ленина и заверил своей подписью буквальное совпаде­
ние всех до единой моих цитат с типографским тек­
стом. Через несколько дней представители передовой
исторической и философской наук ответили, что
хотя прямых высказываний против Партии и Правитель­
ства в означенных произведениях, равно как и прямых призы­
вов к террору — нет, утверждение экспертизы верно, о чем сви­
детельствует сам выбор автором тем для своих пьес : сплошь о

51)
Я никоим образом не хочу оскорбить КАЖ ДОГО гума­
нитара. Отдельные, единичные, личные исключения (особенно
в последние годы в Москве) — есть.

99

террористах. Что касается цитат, то верно, что у В. И. Ленина
они есть, но утверждение экспертизы остается в силе, ибо ана­
лиз расположения цитат с несомненностью свидетельствует, что
автор почерпнул их не из Собрания Сочинений Ленина, а из
писаний врагов народа.

Правдин расхохотался. Этот акт экспертизы не по­
лучил дальнейшего хода. В обвинительном заключении
на него не ссылаются. Пьесы были даже мне возвраще­
ны. Но мне думается : вот часто говорят о том, что в без­
закониях, репрессиях тридцатых-сороковых годов по­
винны исключительно гебисты тех лет. А сколько дел
основывалось на актах, доносах и критических статьях
таких вот « гуманитаров» ? И если эксперт — специа­
лист в идеологической науке ручается, что такое-то
произведение обвиняемого — акт вражеской диверсии,
то можно ли винить гебиста, что на основе этой экспер­
тизы он выносит обвинительное заключение ? а суд —
обвинительный приговор ? По-моему, не только нельзя,
но даже более виновен тот, кто, предав высокое звание
ученого, составил недобросовестный акт экспертизы...
9 июля меня свели на очную ставку с Миролюбовым. Он явно боялся, что я начну его уличать. На самом
деле, я, придерживаясь своей тактики, лишь подтвер­
ждал его показания. Правда, мне пришлось нелегко.
Верный своей установке изображать случившееся в
мягких красках, Миролюбов очень ослабил все мои вы­
сказывания. До такой степени, что они шли вразрез с
моей линией поведения на следствии. Именно это и по­
служило причиной ставки. Правдин посмеивался : « Не­
ужели вы, Пименов, могли выражаться столь беззу­
бо ? » — Я моментально объяснил, что « тогда мне надо
было убедить Миролюбова, поэтому я говорил мягко и
осторожно. Сейчас же мне ничего не осталось, кроме
как продемонстрировать непреклонность убеждений,
поэтому я говорю резко, вызывающе». Подтвердил все
до последнего высказывания, которые, по словам Миро­
любова, принадлежали ему (нечего и напоминать, что
по заведенному порядку сначала говорил он, а лишь
потом я), но несколько перередактировал те высказы­
вания, которые, по его словам, принадлежали мне. Пом­
ню один эпизод, настороживший следствие. Миролюбов
предварительно показал, что встречался со мной един­
ственный раз (когда нас сфотографировали), на улице.
И вот началась процедура опознания :
100

— Гражданин Миролюбов, знакомы ли вы с сидя­
щим напротив человеком?
— Да, знаком. Это Револьт.
— А вы ?
— Ну, раз он говорит, что знаком... Да, встреча­
лись...
— Сколько раз ?!
Сквозь деланное равнодушие я слышу встрепенув­
шийся охотничий азарт. На лице Миролюбова ужас.
— Как сколько ? Один !
— А почему же вы сказали во множественном
числе « встречались » ?!
— А как по-русски сказать в единственном?
И инцидент был заигран.
Заславского в этот день знакомили с моими пока­
заниями.
10 июля я читал ответ экспертов.
11 июля Заславскому предъявили обвинение в окон­
чательной форме 52).
12 июля обвинение предъявили мне и Вайлю.
13-го — Вербловской.
13 и 15 июля — в субботу и понедельник — я писал
свои собственноручные показания. Фактов я не касался,
разве что общеизвестных для иллюстрации. Я преследо­
вал две цели : оставить потомству незамутненное изло­
жение своих идей и в последний раз попытаться убе­
дить органы ГБ на примере моей эволюции, что всякий
честный человек, не закрывающий глаза на действи­
тельное положение вещей, неминуемо придет на тот же
путь, что и я, хотя я и сам не хотел становиться на тот
же путь. Не знаю — как отклик на эту мою мысль или
уж это было запланировано ими заранее, но только 16
июля меня вызвали к начальнику УКГБ по ЛО генералмайору Миронову Николаю Романовичу, вознесшемуся
в 1964 прямо в небеса над Белградом. Впрочем, едва ли
было запланировано. Ведь все мои показания помещены
в I томе (листы дела 6-358), тогда как беседа с Миро­
новым вошла в т. V, стр. 1-15. Скорее всего, к генералу

52)
По существу — это та часть обвинительного заключения,
которая касается лично Заславского.

101

дергали в связи с изменившейся в стране политической
ситуацией после « разоблачения антипартийной группы
Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к
ним Шепилова ». Я про это разоблачение узнал только
несколько дней спустя после сцены у Миронова.
Миронов еще как-то в мае или июне заходил ко
мне в камеру в сопровождении нач. тюрьмы майора Луканкина. Он был в штатском, но по трепету, изображен­
ному на лице Луканкина, я уразумел его высокие чины.
Миронов спросил, есть ли у меня претензии. Я сказал
— есть. Дело в том, что в апреле мне стали выдавать
карандаш и бумагу (блокнот с нумерованными страни­
цами) для занятий математикой, Заславскому давали
даже чернила к блокноту. Но после того, как Ира сго­
рела с записками, которые она пыталась передать мне,
у всех у нас отобрали все пишущее. Я просил неиз­
вестного дать мне возможность заниматься математикой.
Лицо выдало резолюцию :
— Мы вас арестовали не для того, чтобы вы мате­
матикой занимались.
Я умолк. Тогда лицо вопросило, как я теперь отно­
шусь к моему преступлению. Я ответил, что не привык,
чтобы меня допрашивали в камере ; на это есть следо­
ватели. Лицо, разъяренное, повернулось вон. Теперь это
лицо я узрел в генерал-майорских погонах за огромным
— не перегнешься — четырехметровой ширины столом
в кабинете метров в 200-250 по площади53). Капитан
Правдин, съежив до предела свою крупную фигуру,
робко ступал по полу от двери в противоположном кон­
це, держась впритык ко мне.
Миронов начал с того, что предложил мне объяс­
нить мои мотивы :
— Вот видите, я даже допускаю мысль, что вы
могли быть правы. Я пытаюсь стать на вашу точку зре­
ния, что вы вели не антисоветскую, а как вы выра­
жаетесь, антиправительственную деятельность, — начал
он.
Но, видимо, я не сумел попасть ему в тон. К сере­

53)
Кажется, это кабинет № 510-509. Первая цифра там озна­
чает номер этажа. Окна выходили на ул. Каляева, но в них
видны были трамваи, ходившие по Литейному.

102

дине разговора я заметил, что позади, налево от меня,
притулилась стенографистка. Стенографирование без
предупреждения меня рассердило. Словом, когда я вы­
молвил :
— Среди членов правительства ведь тоже были лю­
ди, нанесшие урон СССР и совершившие преступления
против народа, — (я имел в виду как бесспорного Берия
и — возможно спорное для Миронова — Сталина), он
вскричал :
— Явная антисоветчина! Уведите !
Назавтра Правдин предложил подписать мне стено­
грамму допроса Мироновым. Я сделал ряд примечаний
о некачественности стенограммы (было исключено почти
все, сказанное самим Мироновым), но подписал. В тот
же день аналогичным образом Миронов допрашивал
Кудрову. Давая мне ее стенограмму, Правдин высказал­
ся, что ни на грош не верит покаянию Кудровой. При­
читал, что узнали они об « этой группе » слишком поз­
дно, когда было бессмысленно проводить обыски. Уве­
рял, что все же Кудрову он посадил бы, будь у нее не
такой высокопоставленный отец. Да и поздно сейчас
уже — надо приканчивать дело.
16 и 17 июля заместитель Миронова полковник Лякин точно так же беседовал с Вербловской. Она расска­
зала так много, так — против своей воли — помогла
следствию после попытки надуть с чемоданом, что, про­
яви она хоть минимум покаяния, пролей слезу в натуре
или на бумаге, ее бы выпустили. Я имею в виду, что
следствие переквалифицировало бы ее обвинение так,
что суд вменил бы ей в наказание фактически отбытое
под арестом время. Но она, в силу своего характера,
никогда не была способнапопросить прощения. Держа­
лась ора — даже давая подробнейшие показания — с
достоинством, что воспринималось: заносчиво и вызы­
вающе. Не признавала себя виновной ни в чем, при­
думывая « мотивировки» для объяснения признанных
ею фактов одна другой несообразнее. Лякин два дня
потратил, убеждая ее принести покаяние. Кончилось
ничем. Не совсем ничем. Во-первых, заботясь обо мне,
Ира выцыганила у Лякина разрешение мне получать
карандаш и бумагу (ей-то не разрешили). Во-вторых,
Лякин обещал сохранить для нее комнату в Ленинграде,
что и сделал (то, что Враские захватили ее, не имеет
103

отношения к юридическому сохранению комнаты за
Вербловской). И ныне (1968) — после разных перипе­
тий — она живет в той же самой комнате..53*)
§ 17. Обвинительное заключение
Началась процедура знакомства с делом по ст. 206
УПК РСФСР 53**). Обвиняемый имеет право знакомиться
с делом, выписывать из него то, что, по его мнению, ему
понадобится для защиты на суде, вносить дополни­
тельные ходатайства. Знакомство обвиняемого с делом
должно быть полным, т. е. он имеет право знакомиться
с любым документом, приобщенным к делу, независимо
от того, имеет ли этот документ касательство к нему
личйо. Ведь в случае группового дела к каждому обви­
няемому в некоторой степени относится все, что касается
любого его подельника. Следствие до некоторой степени
нарушало УПК в этом вопросе. Так, некоторые тома
дела давались мне до того, как они были прошиты (а я,
дурень, соглашался их читать в таком виде !), а потом
в них вкладывались отдельные листы54). В частности,
это случилось с одним из актов об уничтожении ряда
моих бумаг. И по совершенной случайности потом мне
попался этот же том, в который акт был вложен. С
Даниловым — по его юридической безграмотности и по
полному подчинению воле следователей — поступили
еще бесцеремонней. Ему просто посоветовали не читать
ничего, что касается Пименова, Вербловской и Заславско­
го, ибо его это-де не затрагивает. Он так и поступил.
Тот же совет давали Вайлю, но, кажется, он прочел
все, за исключением пьес, которых ему Кривошеин не
дал. Я же перечитал все, включая пьесы.
— Зачем вы их читаете ? Ведь мы их вам не инкри­
минируем, — спросил Кривошеин.

53*) в 1970 с помощью одной признанной поэтессы Ира при­
обрела себе кооперативную квартиру.
53**) Ныне это ст. 201 УП К . Теперь обвиняемый получил до­
полнительное право знакомиться с делом совместно со своим
защитником.
54)
Не этим ли объясняется пропуск в моих записях,
сающийся протоколов допросов Зубер с 11 мая по 11 июня ?

104

ка­

— Но вы их прилагаете к делу, — ответил я.
Странное это было ощущение — читать собственные
произведения, зная, что никогда больше их не увидишь.
Часы расставания и прощания... Какие бы они ни были,
мои творения, я их люблю за эти щемящие минуты.
В томе I показания мои и Иры : мои на страницах
6-358, ее — на 359-503. В томе II показания Заславского
(2-159), Вайля (190-372) и Данилова (373-499). В томах III
(листы 1-386) и IV (1-290) находятся показания 98 сви­
детелей. В IV томе на страницах 291-419 — протоколы
очных ставок. В томе V на стр. 1-20 идут беседы с
генералом мои и Кудровой, а далее — вещественные
доказательства, акты психических, графических, машиноведческих, химических, идеологических экспертиз,
запросы, заявления граждан и т. п. В основном, они
расположены хронологически : в томе V материалы 194954 гг.; в томе VI послесловие к речи Хрущева, венгерские
материалы и прочее; в томе VII — бумаги Заславского;
в томе VIII — Вайля и Данилова. Но это примерная
опись. Подробная заняла бы много места.
Наконец-то следователи сумели найти дорогу к моему
сердцу, дабы я ускорил чтение материалов. Они стали
плакаться, что, если к 25 июля не будет подписан прото­
кол об окончании следствия, они не смогут уйти в отпуск;
что истекает допустимый и уже продлявшийся срок
предварительного следствия. Когда просят по-человече­
ски, всегда неловко отказывать. Я стал читать быстрее,
менее вдумчиво. Поэтому сейчас я путаюсь в иных
деталях.
После подписания 206 статьи нас стали числить не за
У КГБ, а за прокуратурой.
Я забыл рассказать про мои встречи с Ирой на
следствии. Получив от Правдина поздравление 14 мая,
Ира решила, что это добросердечный человек, которого
можно упросить устроить ей встречу со мной. Она стала
выпрашивать свидание. Правдин обещал — если она
будет хорошо себя вести. Она старалась. И он сдержал
обещание, проведя нам « очную ставку » 15 июля (после
предъявления обвинения1в окончательной форме, когда
следствие уже закончилось). Правда, верный своей поли­
тике ссорить обвиняемых между собой, со свидетелями
и т. п., он в самую последнюю минуту, когда Ира была
уже в его кабинете, а меня вели по коридорам, напомнил
105

ей эпизод, который, с его точки зрения, должен был
всколыхнуть в ней ненависть ко мне. Еще в апреле-мае
он с ухмылкой объяснил Ире, что Пименов ей изменял
и не заслуживает ее любви. На протестующие слова
Иры лицемерно засуетился : « А разве вы не знали ? Я
думал, вам это известно... »
Так вот 15 июля он обратился к Ире :
— Только вы, пожалуйста, не проговоритесь Револь­
ту про то, что я вам рассказал о его измене. Иначе —
знаете, какой он кляузник, — он будет скандалить и
жалобы писать.
Вот как сумел напомнить (вдруг с апреля позабыла!)
— так, что вроде и не напоминал специально...
Когда я вошел, я сразу поцеловал Иру, взял ее к
себе на колени и собрался в таком виде проводить очную
ставку. Я думал, что в ставке заинтересовано следствие,
а тогда оно все стерпит. Но Правдин запротестовал, и
Ира, которая знала, что это была не ставка, а милость —
свидание под формой ставки, — подчинилась ему. Мы
мило проболтали часа два. Обнялись и разошлись.
Второй раз мы виделись неожиданно вот как. Зна­
комясь с делом, я обнаружил, что там есть показания
Иры, зачем мне нужна была сулема. Мне стало больно,
что она дошла до того, что такое рассказывает. Захоте­
лось ее повидать. Я накричал на следователя, что Ира
никогда ему не говорила про сулему, что он подделал и
т. п. Правдин дико обиделся, тут же побежал за Ирой,
которая находилась в соседней камере, где под наблюде­
нием Кривошеина одновременно с Вайлем читала дело,
и привел ее. Разумеется, мы тут же обнялись и мило­
вались, не вспоминая ни про какую сулему, пока опом­
нившийся Правдин не растянул нас силой.
Вообще-то мы в тюрьме переписывались. Поддер­
живать контакт с соседями можно разными способами55).
55 Нужно только желание. Недавно попав на экскурсию в
Петропавловскую крепость, я услышал, как казенная экскурсоводша рассказывала про перестукивание, азбуку Бестужева,
Морзе и т. п. Экскурсант спросил : « А когда же революционе­
ры изучали эти азбуки ? » Она выдала ответ : « Готовясь к аре­
сту, они в своих кружках заранее учили азбуку перестукива­
ния ». Я расхохотался. Попробовал было объяснить, что ничего
подобного, что в камеры они попадали, ничего не ведая о пере­
стукивании, и лишь дикая жажда общения научала их... Мне

106

Правда, все они описаны в мемуарах народовольцев, так
что надзиратели их тоже знают. Но ведь не все блюдут
за совесть... (Кстати, меня поразило, когда я узнал, что
сержант-надзиратель получал 1500 рублей (нынешних
150) и более (я до ареста как преподаватель в институте
получал 1050; да и ныне, став кандидатом, — 175 р.). А
в декабре 1967 им еще повысили ставки на 33 % плюс
выслуга 5 рублей каждые два года.)
Та же Ира на первом же допросе сперла у Правдина
несколько карандашей. Разумеется, хранить карандаши
целиком нелепо. Из них вынимаются грифели. Лучше
всего прятать их — никак не пряча. На сером цементном
полу, на самом видном месте. Ведь при шмонах кидаются
искать по углам. Правда, есть риск, что грифель раздавят
сапогами, но у меня это случилось один-единственный
раз. Зато не нашли ни разу.
Кстати, забавная деталь. Как я упоминал, мне иногда
разрешали пользоваться казенными карандашами. Я ни
разу не воспользовался для незаконной записки закон­
ным карандашом. Для этой цели у меня всегда был
свой собственный незаконно приобретенный карандаш.
Мне казалось, что не имею морального права злоупотре­
блять доверием. Откуда у меня такое представление о
морали? См. «Т о чего не было » Ропшина-Савинкова...
У Шейниса было такое же, когда он подкарауливал
Правдина на улице вернуть деньги за выпитый чай...
Но вообще-то я мало общался в то время, да и позже
с другими арестантами. Практически, я только откликал­
ся, когда меня разыскивали другие. Вот Ира — та раз­
вила такую бешеную деятельность, что я и посейчас не
нахожу возможным рассказывать про все, чего ей
удалось достичь. А я жил, в основном, внутренней жиз­
нью и нисколько не сомневался, что завоевал себе право
на бессмертие и благодарный народ со временем будет
чтить меня в ряду других борцов за освобождение
родины... Бодрость и уверенность поддерживал я стихами
Киплинга (« Спокоен будь среди толпы смятенной... ») и
Гумилева ( « В час вечерний, в час заката, Колесницею
крылатой Проплывает Петроград... »). К столь возвышен­

не поверили. А ведь я сам
Голикова!

выучил

морзянку через

стенку от

107

ным чувствам не идет перестукивание под пошлой
угрозой ежеминутного вмешательства надзирателя.
Кстати, насчет чувств раскаяния и прочего. В мае
приезжал некий полковник из Москвы и в кабинете
Правдина завел со мною речь о моих настроенниях.
Когда он произнес : « Выходит, вы до сих пор не разо­
ружились », — я даже оторопел. « А почему бы это, —
думал я, — мне взбрело в голову разоружаться ? Разве
они исправили то, против чего я боролся ? Ведь то, что
я попал к ним в плен, — это чисто внешнее, десятисте­
пенное обстоятельство, не имеющее никакого отношения
к моему оружию: мысли».
10 августа в камеру принесли обвинительное заклю­
чение. С этого времени нас стали считать не за прокура­
турой, а за судом. Поэтому разрешили свидания : с мамой,
Ирой. В получении обвинительного заключения взяли
расписку.
Я стал его читать. Первое, что бросилось в глаза : они
не вызвали свидетелем Эрнста ! Я помнил, что протоколы
допросов Орловского выделялись среди прочих протоко­
лов. Он единственный, кто в процессе предварительного
следствия четко и определенно заявлял до конца, что
«антисоветских высказываний у Пименова не было»,
« были политические и исторические ». Сейчас я понимаю,
что такое различие протоколов объясняется в первую
голову не тем, будто прочие свидетели отреклись от меня
и предали, а вниманием Эрнста к юридической редакции
формулировок протокола. Многие другие свидетели хра­
нили теплые чувства к нам, стремились спасти так или
иначе. На суде это выяснилось с полной отчетливостью.
Но они, подобно Вайлю и Дубровичу, п о д п и с ы в а л и
п р о т о к о л , не ч и т а я . . . А следователь их призна­
ния насчет моих высказываний против тех или иных
конкретных действий конкретных лиц из ЦК или пра­
вительства заносил в ответ на вопрос : « Какие антисо­
ветские разговоры вел Пименов ? » 56).
Как бы там ни было, в процессе следствия и чтения
дела я воспринимал Эрнста как единственного друга,
борющегося за нас там, на воле. Поэтому мне было легко
56)
Ср. в § 14 диалог Прокопьева и Орловского, из которого
ясно видно, что « критику каких-нибудь мероприятий прави­
тельства » Прокопьев зачислял по ведомству « антисоветских,
нелояльных разговоров ».

108

объяснить, что следствие не пожелало вызвать « един­
ственного свидетеля, защищавшего нас». Эрнст, всю
жизнь жаждавший повидать, как вершится политическое
правосудие, — лишится единственного случая ! Не медля
ни дня, я написал заявление в суд с ходатайством вы­
звать в качестве свидетеля защиты — против 20 сви­
детелей обвинения — Орловского Эрнста Семеновича,
проживающего там-то.
Второе, на что я обратил внимание : у Иры хотят
украсть 4 дня. Взяли-то ее 28 марта! А пишут, будто
арестована 2 апреля ! Но гебисты всегда четко проводят
разграничение между « задержанием » и « арестом ». С
точки зрения задерживаемого никакой разницы н ету:
железные детали туалета срезаются одинаково (а жен­
щин лишают шпилек; поэтому Ира почти все время в
тюрьме ходила с распущенными волосами). Правда,
« задержать ». можно только на срок до двух суток. Но
после окончания первого срока задержания Ире объявили
второе постановление : тоже на двое суток. Единственная
разница — юридическая — в том, что арестованному в
течение суток объявляется статья кодекса, которая ему
угрожает. Задержанному же — нет. А гебисты считают
« задержание » настолько отличающимся от ареста, что
возмущенно называют (так делал Правдин) « клеветой »
утверждения, что такого-то арестовали, тогда как его
НА САМОМ ДЕЛЕ не арестовывали, а «задержали»...
Но это мое беспокойство было излишним : суд исчисляет
срок не с момента ареста, а с момента фактического
заключения под стражу.
Третье, столь же первоочередное, что пришло мне
на ум, была мысль : « Врут, черти ! » Ведь ни я, ни Борис
не признали себя виновными в АНТИСОВЕТСКОЙ
деятельности. Мы оба — как договорились на очной
ставке — признали себя виновными в « антиправи­
тельственной » деятельности. Даже по грамматическому
смыслу « правительство » — не « советская власть ». А
юридически правительство всего-навсего ИСПОЛНИ ТЕЛЬНЫЙ ОРГАН Советской власти. Так как мы
боролись исключительно с исполнительными органами,
подчеркивая при этом согласие с Конституцией — Основ­
ные законом Советской власти — и настаивая на том,
что исполнительные органы нарушают Конституцию
(в частности, в пункте о свободе слова), то мы и не могли
109

признать себя виновными в «антисоветских деяниях».
Ведь антисоветское — призыв к подрыву, свержению или
ослаблению Советской власти. Значит, в прямом проти­
воречии с тем, что записано в протоколах предъявления
обвинения, в обвинительное заключение попало « при­
знание вины ». Я решил, что это будет первый пункт
борьбы на суде.
Бросилось в глаза полное отсутствие в обвинитель­
ном заключении каких-либо доказательств самого глав­
ного : того, что инкриминируемые мне высказывания и
статьи действительно являются АНТИСОВЕТСКИМИ.
Казалось бы, это — главная забота и долг обвинения :
показать, что вменяемые в вину документы подпадают
под термин « антисоветский», т. е. содержат в себе
«призыв к свержению, подрыву или ослаблению Совет­
ской власти или к совершению отдельных контрреволю­
ционных преступлений» (ст. 58 2-9 УК). Я процитировал
статью 5810, дающую дефиницию термина « антисовет­
ский » 57). Мне вспомнился старинный принцип, что при
наличии возможности двух толкований выбирается тол­
кование в пользу обвиняемого, и я подумал, что при
честном подходе к написанному мною можно было бы
многое исключить из обвинения. Например, казалось
мне, ничто из того периода, когда я отождествлял
Сталина и его террор с Советской властью и социализ­
мом, не должно быть использовано для доказательства
моей антисоветскости. В то время слова «социализм»,
57)
я имею в виду старый кодекс. В новом статья 70 обязы­
вает следователя доказать либо что была агитация или пропа­
ганда в целях подрыва или ослабления Советской власти (не
правительства и не отдельных лиц в правительстве, об этом см.
далее), либо что распространялись клеветнические (согласно
тексту ст. 130 того же У К , это значит « заведомо лож ны е») из­
мышления, порочащие советский строй ; либо что имела место
деятельность « в целях совершения особо опасных государствен­
ных преступлений», т.е. преступлений, предусмотренных ста­
тьями 64-73 того же У К . В официальном документе « Научнопрактический комментарий У К Р С Ф С Р » (короче — « Комменти­
рованный У К »), М., 1963, стр. 168-170 совершенно четко сказано,
что согласно закону распространение даже клеветнической ли­
тературы подпадает под эту статью только, если оно осущест­
вляется « с целью подрыва Советской власти». Для квалифи­
кации по этой статье необходимо доказать прямой умысел и
специальную цель подрыва и ослабления Советской власти. Ни­
чего этого обвинительное заключение и не пыталось дока­
зывать.

110

« Сталин » не только для меня были синонимами. Даже,
— рассуждал я, — если у меня и были в тот период
прямые высказывания буквально против социализма и
Советской власти, то всякий желающий слушать меня
человек увидит, что имелся в виду только Сталин. Как
будет видно дальше, суд пожелал меня выслушать и
принял во внимание мою аргументацию.
Я сопоставлял наше обвинительное заключение с
теми, которые мне доводилось читать, изучая револю­
ционное движение. Тогда обвинительный акт начинался
с изложения мотивов, по которым обращено внимание
следственных властей на то или иное привлеченное лицо.
Иными словами, первому абзацу моего обвинительного
заключения — « были арестованы » — должен был бы
предшествовать рассказ, как именно КГБ получило пер­
вые сведения обо мне и моих товарищах. Хотя бы
ссылкой на заявления граждан (Кобидзе), организаций
(почтамт, редакции), депутатов.
В отличие от обвинительных заключений по делам
от Савинкова (1924) до Бухарина (1938), в суд в ы з ы в а ­
л и с ь свидетели. Ведь по тем делам не было ни одного
свидетеля, который не был бы до суда арестован. А эти
— не были до суда даже изгнаны с работы ! Это —
немаловажный шаг в обеспечении правосудия.
С радостью убедился я, что истоки моей вражды не
возводятся к « загранице ».
А вот комментарий из книги « Особо опасные преступления »,
написанной коллективом авторов в б человек (М., 1963), стр. 123126 : «Даже заведомо неправильные (не говоря уже о критических)
высказывания... о служебной или общественной деятельности
руководителя... о его образе жизни не могут рассматриваться
как антисоветская агитация и пропаганда... Когда такое поведе­
ние субъекта связано с различного рода нецензурной бранью в
адрес того или иного общественного или государственного деятеля,
такие действия следует рассматривать по признакам... хулиган­
ства (ст. 206 УК ) ». « Когда клеветнические измышления в адрес
отдельных советских работников носят характер обвинения их
в совершении какого-либо государственного или иного тяжкого
преступления, виновные должны привлекаться к ответственности
по ч. 3 ст. 130 У К » (клевета). « Этого преступления (по ст. 70)
не будет, в частности, в тех случаях, когда лицо выступает с
критикой тех или иных мероприятий КПСС и Советского прави­
тельства или оценивает их как неправильные. Поэтому, например,
несогласие лица с освоением целинных и залежных земель,
критика внешней политики СССР и т.п. не может явиться осно­
ванием для привлечения их к уголовной ответственности».

111

Непередаваемо приятно почувствовал я себя, когда
убедился, что ничего из моих показаний следствие не
сумело использовать во вред Кудровой и Шейнису. Всю­
ду, где речь идет о предполагаемой связи Вайля с
Кудровой, обвинение ссылается лишь на показания Вайля
и Вербловской; упоминает даже показания самой Кудро­
вой. Но не мои ! То же с «Правдой о Венгрии», которую
до суда я упорно приписывал себе. Когда же Правдин
предъявил мне признание Шейниса в авторстве, я потре­
бовал очной ставки с « этим нахалом, который хочет
украсть мое авторское право ». Ставки не дали.
Кстати, вообще о юридическом положении свидете­
лей. В отношении 12 или 15 свидетелей, кажется,
Адамацкого, Бубулиса, Вишнякова, Гальперина, Грекова,
Дубровича, Зубер, Корбута, Кудровой, Кудрявцева, Куз­
нецова, Назимовой, Орловского, Таировой, Шейниса,
Шрифтейлик (но за полную достоверность перечня не
поручусь) — было вынесено Постановление о непривле­
чении :
Следственными органами установлено, что по материалам дела
означенные лица принимали участие в антисоветской организации
под руководством Пименова. Но принимая во внимание их чисто­
сердечное раскаяние, отказ от преступной деятельности и моло­
дость, органы следствия и прокуратура считают нецелесообразным
в настоящее время возбуждать уголовное дело против указанных
лиц.

Кстати, мне показалось бы гораздо естественнее
поместить это постановление в текст обвинительного
заключения, в котором данные лица упоминаются ! А
без того получилось, что в обвинительном заключении
встречается такая юридически непонятная логика : Вер­
бловской ставится в вину факт присутствия при чтении
статьи, написанной не привлекаемым к суду Шейнисом !
(То, что статью написал Шейнис, было сказано в самом
обвинительном заключении.)
Логика поразительная,
нарушающая принцип равенства граждан перед судом. И
она наводила на мысль так строить свою защиту, чтобы
не повредить оставшимся на воле людям. В конце
концов, казалось несомненным, что органы не выпустят
попавшую в тюрьму добычу. Значит, себе все равно не
поможешь. Но остерегаться погубить еще не попавшихся
— надо. Тем более, что адвокат позднее (но до суда)
растолковывал мне, что факт неареста свидетелей н^
о чем еще не говорит. Суд имел право в любом своем
112

заседании отдать распоряжение о взятии под стражу тех
из свидетелей, которых он сочтет нужным (обоснован­
ным). Значит, не желая брать на свою душу гибель
Шейниса, Ира и не могла в полную мощь защищаться
против этой логики !
Через несколько дней после вручения обвинитель­
ного заключения меня вызвали из камеры, но повели не
по деревянному мостику в здание УКГБ, а куда-то в
другое место. Ввели в камеру, где сидел внушительного
вида человек с гривой волос. Он поднялся, протянул
мне руку и отрекомендовался : « Ваш адвокат, Райхман
Иосиф Израилевич ».
Моя мать с самого моего ареста ходила по юриди­
ческим консультациям в поисках мне защитника. (Поиски
начал еще мой отец, но они сразу оборвались из-за его
ареста; он успел только выслушать от одного из адво­
катов резкие слова в адрес Правдина, « который нам
столько лет жить не давал ».) В мире юриспруденции она
никого не знала, в отличие от отца Вербловской, ибо
покойная мать Иры в свое время была светилом адвока­
туры и сохранилось много ее друзей. Но все же сумела
разыскать адвоката, которого ей рекомендовали как
лучшего — Шафира. Шафир подрядился было вести
дело, но через несколько месяцев — подтверждая тем,
что он ЛУЧШИЙ в Ленинграде адвокат, отказался. Моти­
вировка была : « Я не берусь за дела, выиграть или, по
крайней мере, существенно помочь в которых я не мог
бы». Он взял на себя защиту Игоря Заславского и вроде
бы помог ему. Маму же Шафир отослал к Райхману.
(Чтобы адвокат имел право защищать по 58-й, он должен
иметь допуск — не знаю уж какой степени. Поэтому
таких адвокатов немного. Почти все они — партийны.)
Райхман встретил меня вопросом :
— Ваша мать просила меня взяться за ваше дело.
Вот я стал его читать, и у меня возникла мысль, что,
может быть, вы не захотите адвоката ? Может быть,
защитник будет противоречить вашим убеждениям ? Ведь
я не могу защищать вас с ваших позиций и разделять
ваши взгляды на суде.
У меня и самого мелькала мысль подражать дорево­
люционным традициям и отказаться от адвоката. Но все
же я решил, что не откажусь от Райхмана. Главным
соображением было то, что в полном одиночестве тюрьмы
113

я смогу утратить способность контактировать с воль­
ными. Адвокат мне нужен был в тот момент как слуша­
тель, на котором я примерял бы и отрабатывал те выска­
зывания, которые произнесу на суде. Ведь я хотел, чтобы
меня поняли, а для этого — как знает всякий лектор
— надо усердно потрудиться. Мы быстро договорились
с Райхманом о линии защиты :
Ни слова осуждения в адрес моих убеждений. Никого
— ни свидетелей, ни подельников не топить. Добиваться
исключения из обвинения всех эпизодов, относящихся
к периоду до 1954, ибо тогда-то я заведомо был прав в
своих нападках. Добиваться исключения эпизода по
« Судьбам», ибо статьи нет в деле. Снять обвинение в
клевете. Добиваться исключения из обвинения эпизодов
с Машьяновой, Кудровой (прежде всего в их же собствен­
ных интересах), по « сборищам» у меня на квартире, как
недоказанных.
Миссию проводить различие между антиправитель­
ственными и антисоветскими высказываниями адвокат
на себя не взял. Кроме того, по требованию мамы, он
уговорил меня согласиться на выдвижение ходатайства
о вызове психиатрической экспертизы:
— Я понимаю, что экспертиза признает вас здоро­
вым, но таково требование моего нанимателя, и я обязан
сделать все, что в моих силах, чтобы найти юридические
возможности уменьшить вам срок.
Я напомнил, что во время следствия уже проводилась
психиатрическая экспертиза и меня, и Игоря, и у нас не
нашли ничего. Вменяемы.
— Да, но это была экспертиза следственная, а не
судебная.
Ладно, согласился.
В эти дни у меня было свидание с матерью и Ирой.
Мать держалась молодцом, не плакала, не укоряла.
Стремилась помочь и по-деловому расспрашивала, чем
и как. В ней неизбывный запас энергии, которой я
унаследовал едва десятую часть. Ира, в основном, угова­
ривала меня не отказываться от защитника и еще сбрить
бороду, которую я для развлечения отрастил в тюрьме.
Я предложил ей план защ иты: я-де ее бил, принуждал
делать то, что она делала. Договорюсь с Игорем, он даст
подходящие показания. Плюс мои и Враской с Арновичем. Ира отвергла.
114

Послесловие редакции
Редакция сборника, главным образом, из-за ограниченности
журнального пространства вынуждена отказаться от своего
первоначального замысла опубликовать полный текст воспоми­
наний Р. И. Пименова ОДИН ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС и
заменить III часть книги (§ § 18 — СУД, 19 — ВТОРОЙ ПРОЦЕСС,
20 — НЕНАПИСАННОЕ и 21 — ОСВОБОЖДЕНИЕ) кратким изло­
жением узловых моментов. Мы отдаем себе отчет, что никакое
переложение не может быть полностью адекватным авторскому
тексту и заранее просим извинения перед читателями и автором
за неизбежные потери, тем более, что подробных записей про­
цессов 1950-х гг., насколько нам известно, не существует и в этом
смысле опускаемый нами текст вполне уникален.
Дело группы Пименова — Вайля начало разбираться в Ленгорсуде 26.08.1958 под председательством судьи Миронова. Заяв­
ленное ходатайство о проведении процесса в открытом заседании
было судьей отклонено, и процесс объявили закрытым. Однако
изоляция оказалась неполной. Сначала по требованию экспертапсихиатра проф. Случевского, вызванного на предмет экспертизы
Пименова по поводу событий 1949 г., в зал были допущены 16
слушателей курсов повышения квалификации судебно-медицин­
ских экспертов. Позже к ним присоединились более 20 свидетелей,
давших уже показания, а затем стали просачиваться и просто
друзья.
Большинство обвиняемых признали себя виновными, хотя
и с оговорками; Данилов — полностью, Вербловская — не при­
знала совсем. Позднее в объяснениях суду Пименов, полностью
отвергая
термин
« антисоветский»,
счел
свою деятельность
« антиправительственной », а после 21.12.1956 (т.е. после инцидента
на площади Искусств) — нелегальной и преступной. Остальные
поддержали такую трактовку. Одна Вербловская « произвела
дурное впечатление своим нежеланием признать себя виновной
ни в чем ».
Допрос свидетелей проходил традиционно для дел такого
типа. Первые свидетели повторяли свои показания на следствии,
щедро используя слово « антисоветский», вплоть до откровений
типа : « Мандельштам — антисоветский автор, п о т о м у
что
запрещенный». Однако по мере знакомства друг с другом в
кулуарах
суда и элементарного
юридического просвещения
(отмечается роль Э.С. Орловского в пропаганде УП К) это одиоз­
ное словцо из показаний начало исчезать, свидетели все чаще
стали солидаризироваться с обвиняемыми и выгораживать их,
а обстановка — становиться все благоприятнее к подсудимым.
Психиатрическая экспертиза, как и следовало ожидать, про­
шла достаточно комически : и Пименов, и его адвокат (Райхман)
обыгрывали эпизод с горьковским ЧЕЛОВЕКОМ, Случевский
выгораживал врачей :
— А почему вы не объяснили врачам, ч т о это за произве­
дение ? Врач же не обязан знать наизусть всю мировую лите­
ратуру !
— Пробовал.
— Ну и что же ? !

115

— Усугубляло бред.
Прокурор Демидов, в своей речи заявив, что « мы не проводим
вообще грани между антиправительственной и антисоветской
деятельностью», и призвав к суровому наказанию подсудимых,
ограничился, тем не менее, просьбой к суду дать 6-7 лет лишения
свободы Пименову, 3-4 года — Вайлю, а остальным — еще меньше.
Здесь сказался, по-видимому, ожидаемый переход на новый
кодекс, в котором максимальный срок по этой статье снижался
с 10 до 7 лет. Никаких доказательств антисоветского характера
деятельности в речи прокурора не содержалось.
Речь защитника Пименова адвоката Райхмана оказалась до­
статочно примечательной. Во-первых, он доказывал возможность
критики марксизма, ссылаясь на известные тезисы « товарища
Мао Ц зе-дуна» : « Пусть расцветают 100 цветов, пусть соперни­
чают 100 школ ». Во-вторых, он занялся анализом инкриминируе­
мых положений не только с точки зрения их доказанности, но
и с точки зрения криминальности тех или иных положений и
действий, что является неординарным не только для 1957 г.
Так, адвокат отверг понятие « клеветнического факта », требовал
исключения обвинения в « сборе провокационной и клеветниче­
ской информации » и отрицал « антисоветскость » тезиса : « Земля
— крестьянам, фабрики — рабочим, культура — интеллигенции ».
Всего адвокат признал три криминальных эпизода из шестнад­
цати : написание и распространение послесловия к докладу
Н.С. Хрущева, написание и распространение тезисов ВЕНГЕР­
С КАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, деятельность после 21.12.1956 и, в первую
очередь, — подготовка листовки. Речи остальных адвокатов были
более тривиальны, за исключением блестящей речи Шафира,
защищавшего Заславского. Задача адвоката в данном случае
облегчалась письмом математика д-ра Шанина на имя Хрущева,
в котором он обосновывал ценность Заславского для науки и
просил при любом исходе суда обеспечить Заславскому условия
для работы. Письмо было переслано в прокуратуру Ленинграда
и зачитано адвокатом на суде. Кроме того, имел место действи­
тельный отказ Заславского от какой-либо деятельности « против »,
который « по д е л у » датировался 27 января, а фактически был
заявлен в воронке 27 августа 1957.
Приговор был провозглашен открыто 6.09.1957. Суд приго­
ворил Пименова к 6, Вайля — к 3 годам заключения в ИТЛ, а
остальных — к 2 годам заключения в « общих местах лишения
свободы». Данилов и Вербловская по ст. 58-11 ( « организация»)
были оправданы.
После окончания процесса сразу же стало известно, что зам.
прокурора города Ронжин опротестовал приговор по мотивам
неоправданной мягкости и ввиду неправильного оправдания
Данилова и Вербловской по ст. 58-11. Под Новый год всем осуж­
денным вручили Определение Верховного суда РСФСР, отме­
нившее приговор по мотивам протеста. В описательной части
Определения усугублялись формулировки в отношении всех,
кроме Заславского (загипнотизированная научным значением
Заславского прокуратура в отношении его приговор не опротесто­
вывала), что приводило к значительным искажениям и натяжкам
в материалах дела.

не

26 января 1958 началось повторное слушание дела под пред­
седательством судьи Вольняшина, проходившее в равнодушной
атмосфере предрешенного приговора и незаинтересованности
участников, изредка лишь оживлявшееся такими эпизодами, как
поимка конвоем записочек, которыми обвиняемые обменивались,
как студенты на скучной лекции, или оригинально проходив­
шими допросами свидетелей типа :
Судья : — Зачем вы прятали чемодан Вербловской с антисо­
ветскими бумагами Пименова ?
Шрифтейлик : — Я думаю, что всякий порядочный человек
согласился бы спрятать.
Судья : — Не оскорбляйте суд, заявляя, что всякий порядоч­
ный человек пошел бы на преступление !
Шрифтейлик : — Когда я говорю, что в с я к и й порядочный
человек спрятал бы чемодан, я еще о вас лично хорошо думаю.
Характерно, что к моменту второго суда уже почти все сви­
детели оказались уволенными с работы.
Произнесенный приговор гласил : по квалификации — всем
58-10 и 58-11, по сроку — Пименову — 10 лет, Вайлю — 6,
Заславскому и Вербловской — по 5, Данилову — 4. Поразитель­
ным в приговоре было увеличение срока Заславскому, в отноше­
нии которого первый приговор не опротестовывался. Впрочем,
по кассации Верховный суд РСФСР снял Заславскому ст. 58-11 и
ограничил срок опять двумя годами. В мае Пименову и Верблов­
ской дали свидание, после чего все были отправлены на этап.
Дальнейший путь автора мемуаров намечен пунктиром. Основ­
ные вехи : Воркутлаг — Озерлаг — этап в Иркутск свидетелем
на следствие по делу лагерной организации в пос. Чуна Иркут­
ской обл., где отбывал свой срок Вайль, — перевод на спецстрогий
режим Озерлага (Вихоревка) с выводом на работу в каменный
карьер — перевод во Владимирскую тюрьму в декабре 1960,
куда поступил отзыв из А Н СССР с просьбой о предоставлении
условий для занятий наукой и, как следствие, были даны неко­
торые льготы.
Одновременно шли хлопоты об освобождении Пименова.
Хлопотали математики — академик В.И. Смирнов, член-корр.
(ныне академик) АН СССР А.Д. Александров, канд. физико-мате­
матических наук (ныне доктор) Залгаллер; филологи — акаде­
мики В.В. Виноградов, Н.И. Конрад и канд. филологических наук
Вяч. Вс. Иванов, в результате чего ходатайство об освобождении
официально поддержали академик М.В. Келдыш и А.Т. Твардов­
ский. Имели значение, по-видимому, и результаты имевших
место встреч Пименова с сотрудниками КГБ, состоявшихся в
1960 с негативным результатом, а в декабре 1962 — с положи­
тельным. В этой последней беседе Пименов одобрил решения X X II
съезда КПСС, политику советского правительства в кубинском
кризисе и разделение партийных органов на городские и сельские.
« В условиях же зимы 1962-1963, когда в СССР с дружеским визи­
том приезжала югославская делегация, когда прозвучало осужде­
ние авантюризма пекинских догматиков, в условиях, когда в
центральных газетах публиковались стихотворение Евтушенко
НАСЛЕДНИКИ СТАЛИ НА и рассказ Алдан-Семенова (так в
тексте; по-видимому, имеется в виду Г. Шелест. — Ред.) С А М О -

117

РОДОК, когда в печати появился ОДИН ДЕНЬ И ВА Н А ДЕНИ­
СОВИЧА, — я мог позволить себе признаваться тем, кто меня
держит в тюрьме, в своих ошибках. В противном случае чувство
собственного достоинства делать этого не позволяло ».
16 января 1963 Пименова вызвал прокурор г. Владимира и
объяснил, что в Верховном суде дело пересматривать не будут,
но если будет написано прошение о помиловании, то оно будет
поддержано. 27 января в тюрьму приехал адвокат Райхман и
совместно с ним Пименов составил заявление о помиловании, в
котором, признавая себя виновным в антиправительственной
деятельности и не признавая — « в антисоветской», просил об
освобождении в целях завершения научной работы. В начале
июня последовал приезд во Владимир работника административ­
ного отдела ЦК КПСС К.И. Ушакова, опросившего всех сосидельцев Пименова по тюрьме о его поведении и имевшего длительную
встречу с самим мемуаристом. « Мне припомнились все разговоры,
которые я когда-либо вел в тюрьме », в частности, были затре­
бованы объяснения по поводу доноса заключенного Б.А. Людви­
гова (б. нач. канцелярии Л.П. Берия) о том, что в разговоре с
ним « враг народа » Пименов Р.И. заявил, что в М АТЕРИАЛИЗМЕ
И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМЕ Ленина « не дано точного опреде­
ления понятия « материя», которое годилось бы в ф и зи ке».
Объяснения, в том числе по вопросу материи, были сочтены
удовлетворительными, и 26 июля Пименов был освобожден в
соответствии с Постановлением Президиума Верховного Совета от
15.07.1963. В Москве ему было предложено сразу же явиться к
Н.Р. Миронову, в то время зав. Отделом административных
органов Ц К КПСС (до того возглавлявшему УКГВ по Ленинград­
ской области), желавшему, по-видимому, лично убедиться в обос­
нованности помилования. В разговоре Миронов сказал : « Мы же
ночей не спали, когда приходилось вас арестовывать. Такая это
была для нас трагедия...» — и жаловался на бесчувственного
В.А. Тельникова (через полтора года реабилитированного), кото­
рый заходил к нему после освобождения по собственному почину
и « так ничего и не понял ».
На этом текст воспоминаний Р.И. Пименова заканчивается.
Дальнейшие судьбы подсудимых по описанному политическому
процессу оказались такими :
Р.И. Пименов после освобождения поселился в Ленинграде,
в марте 1965 защитил кандидатскую диссертацию, а в декабре
1969 — докторскую, но докторская степень не была утверждена
ВАКом в связи с новым арестом в 1970 по ст. 190 1 У К РСФСР
(вместе с Вайлем). Суд состоялся в Калуге. По приговору он
получил 5 лет ссылки, которую был направлен отбывать в
Краснозатонск Коми АССР (ближний пригород Сыктывкара).
Семья (новая) последовала за ним. Сначала работал пилоставом
и электромонтером, затем м.н.с. и ст.н.с. Лаборатории математики
Коми филиала А Н СССР (в Сыктывкаре). После 1970 опублико­
вал более 10 научных работ. В настоящее время живет в Сык­
тывкаре.
Б.Б. Вайль в мае 1958 был этапирован в Озерлаг в поселок
Чуну Иркутской области, где почти сразу по прибытии он был
привлечен к следствию по делу лагерной организации заключен­

118

ных. Во время следствия, при перевозках из тюрьмы в КГБ,
через щель в воронке разбрасывал листовки, был выдан соседом
по камере и получил по суду увеличение общего срока до 8 лет.
Срок отбывал в Мордовской АССР (Дубровлаг). Освободился
25.09.1965, поселился в Курске, женился, стал работать артистом
в кукольном театре, учился (заочно) в Пединституте. Был снова
арестован в 1970 вместе с Пименовым и по ст. 190* получил 5
лет ссылки. После отбытия ссылки (полностью) не был прописан
в Курске, поселился в Смоленской области, работал разнорабочим
в совхозе. В сентябре 1977 эмигрировал. В настоящее время живет
в Копенгагене.
И.С. Вербловская отбыла свой срок полностью, освободилась
28.03.1962, поначалу поселилась в Калинине, работала во Дворце
пионеров. В декабре 1963 была прописана в Ленинграде, где живет
в настоящее время, работает экскурсоводом.
И.Д. Заславский в лагере (Дубровлаг, Мордовия) стал учетчи­
ком лесной биржи и по зачетам отбыл свой двухлетний срок в
октябре 1958 (вместо марта 1959). Некоторое время жил в Луге
(под Ленинградом), затем устроился на работу в Математический
институт в Ереване, где осел и обзавелся семьей. В 1963 защитил
кандидатскую диссертацию. В настоящее время заведует лабора­
торией, живет в Ереване.
К.Г. Данилов освободился по зачетам. После освобождения
поселился в Курске. Женился на бывшей машинистке КГБ,
которая в 1957 печатала о нем материалы (после замужества
лишена допуска). Работает на Курском электроаппаратном заводе
слесарем-монтажником

.119

Я. Мейеров
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЮНОСТИ

I. Пречистенские рабочие курсы
— Пречистенский практический институт
За двадцать лет до революции, в 1897 г., в Москве
были открыты « Пречистенские бесплатные классы для
рабочих». Пречистенскими они назывались потому, что
помещались в здании на Остоженке (нынешняя Метро­
строевская улица), входившей в « Пречистенскую поли­
цейскую часть ». Десятью годами позже « классы » были
переселены в небольшой двухэтажный дом, специально
для них построенный неподалеку в Лесном переулке
(теперь он называется Курсовым). Дореволюционная
деятельность этих « классов », быстро завоевавших ши­
рокую популярность в рабочей среде, особенно Замоскво­
речья и района Хамовников, представляет интересную
страничку истории и московских рабочих, и московской
интеллигенции, самые различные слои которой приняли
живое участие в организации и последующей деятель­
ности этого первого в Москве учебного заведения такого
рода *.
С осени 1917 г. классы приняли новое название —
« Пречистенские рабочие курсы». В 1918/19 учебном году
при них открылось двухгодичное « университетское от­
деление », состоявшее из нескольких, как они называ­
* С умолчаниями и искажениями история « классов» изло­
жена в книге : ПРЕЧИСТЕНСКИЕ РАБОЧИЕ КУРСЫ , ПЕРВЫЙ
РАБОЧИ Й УНИВЕСИТЕТ В М ОСКВЕ. Сборник статей и воспо­
минаний к пятидесятилетию курсов (1897-1947). М., « Московский
рабочий », 1948.

120

лись, « циклов » : общественных наук, естественнонауч­
ного, сельскохозяйственного. В 1921 г. курсы были вновь
реорганизованы : общеобразовательное отделение, к тому
времени получившее название « Пречистенский вечерний
рабочий факультет », было превращено в рабфак обыч­
ного типа; позднее ему присвоили имя Н.И. Бухарина.
Университетское отделение было преобразовано в высшее
учебное заведение — « Пречистенский практический ин­
ститут » — с факультетами: социально-экономическим,
в свою очередь делившимся на экономическое и общественно-педагогическое отделения, педагогическим, биолого-химическим и сельскохозяйственным. Институт
оказался недолговечным — он просуществовал всего
лишь два года. На базе педагогического факультета
осенью 1923 г. была основана педагогическая академия
имени Розы Люксембург; сельскохозяйственный факуль­
тет превращен в областные с.-х. курсы на ст. Влахернская, а студенты других факультетов переведены в
Московский и Петроградский университеты и Москов­
ский институт народного хозяйства им. Г.В. Плеханова.
Осенью 1920 г. я поступил на литературно-историческое отделение « цикла» общественных наук курсов, а
после их реорганизации зачислен на 1-й курс обществен­
но-педагогического отделения Института, на котором и
проучился до конца его недолгого существования.
И курсы, и институт (я говорю только об отделениях,
на которых учился) были учебными заведениями по
меньшей мере своеобразными. Прежде всего этого были
« мини »-курсы и « мини »-институт. На литературно-историческом отделении курсов занималось человек 15-20,
— число слушателей ненамного превышало количество
преподавателей; наобщественно-педагогическом отделе­
нии Института было примерно 30-35 студентов. Это соз­
давало и на курсах, и в институте атмосферу некоторой
интимности отношений как студентов между собой, так
и студентов с профессурой. Еще в 1923 г. на факультете
были в обычае довольно откровенные споры между
коммунистической и относительно оппозиционной частя­
ми учащихся — иногда в узком кругу студентов, лично
дружески относившихся друг к другу, хотя и разномы­
слящих, но нередко — может быть, в несколько более
сдержанной форме — на семинарских занятиях и фа­
культетских собраниях. Я припоминаю доклад одного
121

студента о Бланки 1> сделанный им на семинаре по
истории социализма. Основной тезис, из которого исходил
докладчик, заключался в том, что между большевизмом
и бланкизмом нет никакой принципиальной разницы.
Доклад вызвал резкую реакцию со стороны комсомольско-коммунистических участников семинара; шуму и
споров было много. В другом учебном заведении доклад
несомненно повлек бы за собой « оргвыводы», а может
быть, и нечто худшее. В нашем институте это было
невозможно — психологический климат был не тот.
Характерной была и реакция руководителя семинара —
проф. А.М. Васютинского2 : он подошел к докладчику,
положил ему руку на плечо и сказал: « Надо бы не­
множко больше исторической перспективы, — и после
короткой паузы прибавил : — И большая осторожность
тоже не помешала бы». Докладчик оценивал ситуацию
точнее, чем профессор. Осторожность была излишней,
доклад мог вызвать ожесточенные споры, но не больше.
Что-либо, подобное, скажем, « делу Мацкевича », в Ин­
ституте было невозможно *. Может быть, поэтому при
« мини »-размерах общественно-педагогического отделе­

* Забытое сейчас всеми « дело М ацкевича» вызвало в конце
1922-го или начале 1923-го года немало шума. До 1923 г. москов­
ское студенчество по старой традиции отмечало день основания
Университета — Татьянин день (25 января по нов. стилю). Пар­
тийная и комсомольская ячейки 1-го МГУ сочли это « буржуаз­
ным », а может быть, даже « феодально-буржуазным » пережитком
и на общестуденческом собрании Университета внесли предложе­
ние празднование Татьянина дня отменить. Предложение это было
встречено без всякого энтузиазма, а студент медицинского —
если память мне не изменяет — факультета Мацкевич выступил
с весьма эмоциональной речью в защиту попираемых студенче­
ских традиций. В его речи звучали и политические мотивы с
довольно яркой демократической окраской. Чем кончилось голо­
сование внесенной коммунистическими ячейками резолюции, я
не помню. Вероятно, она была принята. Татьянин день в 1923 г.
все же отмечался : в прилегающих к Университету улицах —
Никитской, Моховой, на Девичьем поле около клиник, на исконно
студенческой Малой Бронной группами ходили студенты и пели
старые песни. Мацкевичу его выступление обошлось недешево :
он был арестован и приговорен, помнится, к 3-м годам заключе­
ния. По его делу было арестовано еще несколько человек. В
1924 г. мне пришлось встретить в местах не столь отдаленных
студентку-медичку, сосланную за участие в протесте против
ареста Мацкевича. Звали ее, как нарочно, Таней; фамилию, к
сожалению, позабыл.

122

ния оно дало « макси »-процент зловредных элементов :
из 30-35 студентов четверо было социал-демократами, да
человека два им более или менее явно сочувствовали. К
1924 г. вся четверка была уже в Соловках или политизоляторе; судьба двух « попутчиков » мне неизвестна.
Другой отличительной чертой — больше, впрочем,
курсов, чем Института — была пестрота состава : воз­
растная, социальная и профессиональная. Самому юному
слушателю литературно-исторического отделения не
было еще полных 16-ти лет. Чтобы поступить на курсы,
ему, по его рассказу, пришлось прибавить себе полгода,
что, впрочем, не требовало ни подлогов, ни иных злоупо­
треблений — никаких документов при поступлении на
курсы не требовали. Самому старшему — Ивану Ивано­
вичу Горшкову — было, наверное, лет сорок. Нескольким
было 25-27 лет, одному — за тридцать; возраст остальных
колебался между 18-22 годами. В Институте возрастной
состав студентов несколько нивелировался — преобла­
дала молодежь в возрасте 18-20 лет, но к перешедшему в
Институт Горшкову прибавилось еще два « старичка » —
вологодский кооператор Басов, которому было не менее
30-32 лет, и примерно того же возраста инвалид войны
14-го года Белокопытов.
Заводских рабочих было на курсах, помнится, два.
Один из них, уже упомянутый И.И. Горшков, был, ка­
жется, металлистом. Среди слушателей курсов было
несколько военных, учившихся в Академии Генерального
штаба и занимавшихся на курсах, так сказать, по совме­
стительству. Мы их называли «генштабистами». Я за­
помнил фамилию одного из них, Рыбина; в конце 20-х гг.
он занимал крупный военный пост в Средней Азии. Две
девушки-сестры не работали и жили на иждивении
родителей. Все остальные, кроме одного, были служащие
самых разных профессий, но более или менее одинако­
вого, весьма невысокого, ранга. Наконец, один был « ли­
цом без определенных занятий». В наше время его
назвали бы тунеядцем, ведущим паразитический образ
жизни. Здесь я позволю себе небольшое отступление.
Люди, систематически посещавшие в начале 20-х гг.
теперешнюю Ленинскую, а тогда Румянцевскую биб­
лиотеку, помнят, наверное, колоритную фигуру чело­
века с всклокоченными, много лет не знавшими ни нож­
ниц, ни гребенки ярко-рыжими волосами и такой же
123

бородой. Круглый год, в любую погоду он ходил с непо­
крытой головой, летом был бос, зимой обувался в некое
подобие валенок. Одет был... впрочем, описать его одежду
трудно. Похоже было на то, что он получил в наследство
или приобрел другим способом плюшкинский халат, о
котором известно лишь, что « никакими средствами и
стараньями нельзя было бы докопаться, из чего он со­
стряпан». Халат был подпоясан веревкой. На другой
веревке была через плечо подвешена сдвинутая вперед
к животу солдатская манерка, прикрытая грязно-серой
тряпицей, из-под которой торчал черенок деревянной
ложки. Даже когда в библиотеке было много народа, он
мог свободно расположиться за столом, разложив на нем
стопы толстенных фолиантов : вокруг него всегда созда­
валось некое подобие вакуума, надо думать, вследствие
нежелания окружающих свести близкое знакомство с
малосимпатичными зверями, степенно ползавшими по
его шевелюре, бороде и одежде. Вот этот-то человек и был
тем лицом без определенных занятий, принадлежность
которого к какой-либо социальной группе трудно было
определить. Был он вольнослушателем, т.е. не имел сту­
денческого билета, не сдавал зачетов и ходил только на
те лекции, которые его интересовали : по истории фило­
софии, логике, психологии. Обычно нелюдимый и мало­
разговорчивый, он иногда вступал в философскую прю
с Л.И. Аксельрод3, читавшей у нас курс истории филосо­
фии и не раз выражавшей удивление его обширными,
но крайне односторонними и несистематическими позна­
ниями, главным образом, в философии, истории религии
и богословских науках.
После лекций наш рыжеволосый философ нередко
садился за стоявшее в аудитории пианино. Играл он
очень неплохо, чаще всего Шопена и Бетховена. Было
любопытно наблюдать, как его толстые загрубелые паль­
цы легко справлялись со сложными пассажами. Кем он
был в прошлом, никто не знал. Ходили смутные слухи,
что он сын состоятельного московского адвоката, юношей
покинул семью, несколько лет провел якобы в психиа­
трической больнице. Источников этих слухов никто на­
звать не мог. Определить его возраст я бы затруднился :
не менее 30-ти и не более 45-ти лет. Звал он себя
Александром, а на вопрос о фамилии отвечал, что ее у
него нет. Где он жил, никто из нас не знал. Источников
124

существования у него как будто было два : он играл в
какой-то столовке (разумеется, за ширмой, невидимый
для посетителей), и за это ему наполняли, далеко не
дополна, его манерку смесью каши и супа, иногда давали
немного хлеба (не забудьте, что это был конец двадца­
того, еще донэповского года); вторым источником было
нищенство. Милостыню он принимал только пищей. Был
он, по-видимому, вегетарианцем. Мяса тогда, правда,
вообще не было, но я никогда не видел у него и рыбы,
хотя селедочные головы и вобла входили в те времена
в меню любой столовой. Питался же Александр на глазах
у всех, в любое время, когда испытывал голод, — в
библиотеке, на лекции он снимал тряпочку со своей
манерки и с видимым удовольствием поглощал ее содер­
жимое.
Однажды я неосторожно спросил его :
— Александр, вы толстовец?
Он сердито, чуть ли не злобно, сверкнул глазами и
отрезал :
— Я александровец.
В тридцатые годы я иногда вспоминал Александра и
гадал, в какой дыре сгинул этот « уединенный философ »
и в каком качестве — СОЭ, СВЭ * ?
В Институте, где все же были несколько менее сво­
бодные нравы, чем на курсах, Александр не появлялся,
но еще в 1923 г. я встречал его то в библиотеке, то на
какой-нибудь лекции в Психологическом обществе, а
иногда на улице, нередко просящим подаяние — конечно,
не деньгами.
Если даже исключить такой « экстремальный » слу­
чай, каким был Александр, то и тогда с созданием
Института в составе студентов произошли заметные
изменения. На курсах учились только москвичи, не
имевшие никаких других целей, кроме самообразования.
В Институте преобладали приезжие из разных концов
России. Их гнала в Москву и жажда знания, и желание
получить специальность — ведь Институт давал —
верней, должен был дать — не только образование, но
и диплом.
* СОЭ, СВЭ — так назывались « литерные статьи », не пре­
дусмотренные никакими кодексами : СОЭ — социально-опасный
элемент; СВЭ — социально-вредный.

.125

На историко-литературном отделении курсов Ком­
мунистическая партия была представлена едва ли не
одними нашими генштабистами, а комсомольцев не было
вовсе. В Институте члены РКП имелись, сколько я
помню, только на педагогическом факультете; но на всех
факультетах были относительно многочисленные комсо­
мольские ячейки*.
Профессура, как на курсах, так и в Институте, также
была не лишена своеобразия. Она делилась на две груп­
пы, хотя и не противопоставлявшие себя друг другу и
в своих областях равные по квалификации, но все же
весьма отличавшиеся по своей прошлой деятельности.
Одну составляли цензовые ученые — профессора и доцен­
ты Московского университета. Среди них были и такие
крупные величины, как В.И. Пичета4, С.А. Котляревский5, Д.Н. Егоров6, Л.И. Лубны-Герцык7, А.М. Васютинский, и менее известные, но все же профессиональные
ученые; к другой принадлежали люди, которых обстоя­
тельства заставили променять общественно-политиче­
скую и публицистическую деятельность на педагогиче­
скую.
Сейчас это может показаться неправдоподобным, но,
за одним исключением, все они были тесно связаны с
русским социал-демократическим (меньшевистским) дви­
жением — некоторые, правда, только в прошлом. Так,
читавший и на курсах и в Институте курс « Основы
научного мировоззрения» (дисциплина, аналогичная со­
временному « диамату ») Б.И. Горев 6 формально порвал с
меньшевизмом в 1919 или 1920 году, не вступая — в те,
по крайней мере, времена — в Коммунистическую пар­
тию. Не знаю, сделал ли он это в последующие годы. В
1931 г. он выступил в журнале « Каторга и Ссылка » с
гнуснейшей статьей об одном из первых сталинских
« процессов ведьм » — так называемого « Союзного бюро
меньшевиков », облив в ней грязью и партию, к которой
он некогда принадлежал, и своих бывших товарищей.
Среди них, кстати сказать, были его родные братья —
М. И. Либер10, известный лидер « Бунда», игравший
* На рабфаке преобладали коммунисты и комсомольцы, но
и туда порой проникали злокозненные элементы. На нашем раб­
факе был уникальный экземпляр : рабочий трамвайного парка —
социал-демократ Василий Фролов 8. с 1923 г. он продолжал свое
образование сначала на Соловках, а затем в политизоляторе.

126

крупную политическую роль в 1917 г., и Л.И. Гольдман11,
организатор кишиневской типографии « Искры », извест­
ный в свое время под кличкой Аким. Это, по-видимому,
не спасло его самого от зачисления в ряды « врагов
народа». После 1936 г. не была опубликована ни одна
его работа, хотя он отличался литературной плодовито­
стью и до того печатался очень часто.
На другом полюсе был Д.Ю. Далин12, в 1920/21 г.
преподававший на курсах политическую экономию, затем
эмигрировавший и за границей примкнувший к Загранич­
ной делегации ЦК РСДРП и вошедший в редакцию
журнала «Социалистический вестник». Другие, не отре­
каясь от своего политического прошлого, практически
порвали свои связи с социал-демократическим движе­
нием, тогда еще не совсем угасшим, и полностью отдались
педагогической работе. В узких рамках их специально­
стей, ею можно было тогда заниматься, не кривя душой.
Наиболее заметной фигурой в этой группе была Л.И.
Аксельрод (« Ортодокс »), до революции и в первые годы
после нее считавшаяся среди марксистов вторым, после
Г.В. Плеханова, авторитетом в области философии. Звез­
да А.М. Деборина13, ранее известного лишь в качестве
автора вышедшей еще до революции довольно схоласти­
ческой книги « Введение в философию диалектического
материализма», еще не взошла, а «Материализм и эмпи­
риокритицизм » В.И. Ленина котировался не очень вы­
соко и не считался, как сейчас, эталоном марксистской
философской мысли.
Л.И. Аксельрод была человеком со специальным
философским образованием, доктором философии Цю­
рихского, кажется, университета. Две ее книги — « Фило­
софские очерки » и сборник статей « Против идеализма »
— входили в круг чтения всех марксистов того времени,
сколько-нибудь интересовавшихся философией.
Иным было прошлое другого преподавателя, зани­
мавшего примерно ту же общественно-политическую по­
зицию, что и Л.И. Аксельрод, — И.Н. Кубикова14, читав­
шего курс истории русской литературы X IX века. Это
был человек без специального образования, в сущности
почти без всякого образования. Он был рабочим-печатником и, если я не ошибаюсь, окончил только 4-классное
городское училище. Настоящая его фамилия — Демен­
тьев. Кубиков — это его второй литературный псевдоним,
127

первым был « Квадрат ». Не могу поручиться за правиль­
ность моей догадки, но мне всегда казалось, что обоими
своими псевдонимами он обязан своей внешности. Он был
горбат и широкоплеч, en face производил впечатление
чего-то квадратного, а в объеме — кубического. С конца
прошлого века он был активным участником социалдемократического движения; в 1903 г. примкнул к мень­
шевикам, а после 1905 г. входил в руководящую группу
петербургских рабочих, принадлежавших к так называ­
емым меньшевикам-« ликвидаторам». В эти годы он
выдвинулся как один из немногих партийных литераторов-рабочих. Он был постоянным сотрудником газеты
« Л у ч », журнала « Наша заря» и других легальных
меньшевистских периодических изданий, а во время
войны — одним из участников оборонческого сборника
«Самозащита». Писал он главным образом на литера­
турные темы, и чисто литературные мотивы звучали в
его публицистике точно так же, как, по старой русской
традиции, в его литературных статьях била сильная
публицистическая струя.
В 1920-21 гг. И.Н. еще поддерживал живую связь с
действовавшими полулегально социал-демократами. Поз­
днее он, не порывая, насколько я помню, формально с
социал-демократией, отошел от нее и полностью отдался
педагогической работе. Это был несомненно одаренный
человек, но назвать его яркой фигурой с резко выражен­
ной индивидуальностью нельзя. Может быть, поэтому
он не был подвергнут избиению ни лефовцами, ни
рапповцами, не попал в жертвы драки и тогда, когда сами
лефовцы и рапповцы стали объектами избиения, и, хотя
был обвинен в « вульгарном социологизме», остался в
живых и во время борьбы с переверзевщиной и иными
« щинами » и « измами » 15. Он погиб в 1945 г. в результате
несчастного случая, благополучно дожив до 68 лет и
достигнув ученой степени доктора литературоведения и
профессорского звания. Хотелось бы думать, что добился
он этого не ценой сделок с совестью. В моей памяти он
сохранился как человек с чистой душой и органической
любовью к русской литературе. Это должно было бы
уберечь его от той наклонной плоскости, по которой так
низко скатился Б.И. Горев. Но как знать ? Не так уж
много людей смогло выдержать испытание в годы двух
культов — « личности » и собственного самосохранения.
128

Среди профессоров Института были и люди, сохра­
нившие не только идейную, но и действенную связь с
социал-демократией. Их уже нет в живых, и об этом
можно писать не таясь. Валериан Рафаилович Черны­
шев 16, читавший курс « Экономической географии»,
несколько мне известно, поддерживал в 1921-23 гг. от­
ношения с Московской группой социал-демократов.
По-видимому, не терял связей с социал-демократией и
Григорий Абрамович Кипен17, видный меньшевистский
деятель, бывший в 1917 г. заместителем председателя
Московского совета рабочих депутатов. Я не знаю, что
послужило для этого непосредственным поводом, но с
лета 1930 г. он находился в заключении в Верхнеураль­
ском политизоляторе. У нас в Институте он читал исто­
рию форм народного хозяйства. Педагог он был неза­
урядный и свой довольно сухой предмет читал с легким
юмором, щедро цитируя — не Маркса, не Бюхера или
Вебера 18, а... Гоголя. Очень часто его лекции начинались
такими, например, словами : « Когда Иван Афанасьевич
и Пульхерия Ивановна...», далее следовало описание
подходящей к теме хозяйственной операции, а затем уж
развивалась сама тема. Самой крупной политической
фигурой и наиболее яркой личностью, выделявшейся
на фоне всей нашей профессуры, был, несомненно,
Александр Николаевич Потресов 19 — человек, стоявший
у истоков русского социал-демократического движения,
член редакции « Искры », один из лидеров меньшевизма,
в годы первой мировой войны руководитель его оборон­
ческого крыла, — сейчас, к сожалению, почти забытый.
И. А. Н. Потресов
Впервые я увидел Александра Николаевича Потресова осенью 1920 г. на курсах, где он читал « Историю
русской общественной мысли ».
Обращала на себя внимание уже одна его наруж­
ность : высокий, очень худой, аскетическое изжелтабледное лицо, на котором выделялись яркие, горящие
глаза; небольшая бородка клином; « чело как череп
голый», и сзади короткая грива полуседых волос. В
облике А. Н. было что-то напоминающее Н. А. Некра­
сова, каким тот изображен на портретах, относящихся к
последнему году его жизни, но лицо А. Н. было тоньше
129

и нервней, его не портил даже тик — подергивание в
минуты волнения левой щеки.
Лектор он был — не побоюсь сказать — вдохновен­
ный. Надо думать, что, как и любой преподаватель, он
готовился к лекциям, но производили они всегда впе­
чатление блестящих импровизаций. Впрочем, одна из
слышанных мною его лекций была безусловно импрови­
зирована. В феврале 1921 г. мы — слушатели курсов —
попросили А. Н. вместо очередной лекции рассказать
нам о скончавшемся за несколько дней до того П. А.
Кропоткине20. После короткого, продолжавшегося не­
сколько минут молчания, во время которого А. Н., ве­
роятно, собирался с мыслями, он в двухчасовой при­
мерно речи обрисовал жизненный путь, эволюцию
взглядов и личность Кропоткина, с которым он был
близко знаком. Эта речь ничем не отличалась от его
обычных «плановых» лекций. Я помню, что меня тогда
поразил не яркий стиль изложения, к которому мы до­
статочно привыкли, не легкость, с какой он прочел эту
неожиданную, импровизированную лекцию, а стройность,
соразмерность частей, как будто он ее заранее об­
думал и строго рассчитал на два часа. Кстати ска­
зать, обычные его лекции были рассчитаны на два
академических часа (по 45 минут с четвертьчасовым
перерывом). Фактически он всегда читал час сорок пять
минут без перерыва, а если его лекция была последней,
то она обычно затягивалась на полных два часа, а то и
дольше. Никто, сколько я помню, не обнаруживал ни
усталости, ни, тем более, недовольства. Его лекции вы­
зывали некоторый интеллектуальный подъем, который
значительно реже возбуждали другие преподаватели,
хотя среди них были такие мастера своего дела, как,
например, В. И. Пичета и Д. Н. Егоров.
Отличала А. Н. и манера принимать зачеты. Всем
профессорам и преподавателям зачеты сдавались устно.
А. Н. за месяц до начала зачетной сессии назвал десять
тем, обнимавших весь его курс, одна из которых должна
была быть общим для всех слушателей предметом пись­
менной зачетной работы. Для зачета был выбран вос­
кресный день, чтобы дать больше времени для обдумы­
вания и самого писания. В назначенный день А. Н.
сообщил выбранную тему и, попросив класть закончен­
ные работы и зачетные книжки на стол, оставил нас
130

одних. К концу дня он зашел за материалом, а через
неделю вернул зачетные книжки и прочитал вслух две
работы — худшую и лучшую, — не сообщая, конечно,
фамилий авторов и предоставив нам самим решать,
какую из них он считает лучшей.
Курс « Истории русской общественной мысли» за­
канчивался примерно 1900 годом — кануном « искров­
ского » периода истории русской социал-демократии и
началом возрождения в лице социалистов-революционеров народничества. В лекциях А. Н., посвященных этому
времени, чувствовался не только историк, но и непо­
средственный участник событий. Он не скрывал своих
симпатий, но не допускал ни прямой, ни скрытой поле­
мики с чуждыми и даже враждебными ему умственными
течениями. Всем им он уделял равное внимание и гово­
рил о них с одинаковым уважением. У этого недавнего
политического деятеля и публициста было много педа­
гогического такта. Но когда кончалась лекция и, как это
нередко бывало, вокруг него собирались слушатели, за­
брасывая его вопросами, по большей части относивши­
мися к ее содержанию, иногда лишь косвенно ее затра­
гивавшими, а порой никак с ней не связанными, А. Н.
никогда не уклонялся от ответа. Если вопрос касался
текущих событий, он прямо и недвусмысленно выражал
свою точку зрения. Вместе с тем, в нем не было заметно
стремления не то чтобы навязать ее слушателям, но
даже убедить их в своей правоте. Он высказывал свой
взгляд на вопрос, и только. Тут, по-видимому, тоже
сказывался педагогический такт, не позволявший ему
эксплуатировать в политических целях свой авторитет
преподавателя.
Впрочем, чисто политические вопросы редко бывали
темами послелекционных бесед... это слово плохо сюда
идет — просто разговоров с А. Н. Мне вспоминается
только один.
Я уже упоминал, что на курсах среди слушателей
было несколько « генштабистов». По-видимому, Акаде­
мия оставляла им достаточно времени для занятий « на
стороне». Это были, в общем, неплохие ребята, у ко­
торых военное ремесло не успело еще вытравить инте­
реса к « штатским» наукам. Они не отличались особо
высоким интеллектуальным уровнем, но живо интере­
совались и историей, и философией, и литературой.
131

Знания в этих областях, какие они получали в своей
Академии, их, вероятно, не удовлетворяли, и они акку­
ратно посещали почти все лекции на наших курсах.
Как и другие слушатели, они были поклонниками пе­
дагогического таланта А. Н. Потресова, хотя, конечно,
были коммунистами и, надо думать, представляли лучше
многих из наших слушателей его политическое лицо :
« политучеба» занимала достаточно большое место в
воспитательной работе Академии ; без « внутренних вра­
гов », по старой традиции, в военной « словесности»
не обойтись, а тогда, как и сейчас, « врагов» было
принято указывать поименно *.
В самом начале марта 1921 г. наши генштабисты
внезапно исчезли. Уже через несколько дней стало ясно,
что их мобилизовали на подавление Кронштадского
восстания. Впрочем, не прошло и 10-12 дней, как они
вновь появились на курсах — целые, невредимые и
полные энтузиазма. После первой по их возвращении
лекции А. Н. около него, как обычно, сгрудились слу­
шатели. Но на этот раз вопросы задавал он сам. А. Н.
подверг генштабистов длительному допросу. Выслушав
их рассказ, одновременно восторженный, когда он ка­
сался успехов победоносного оружия, и возмущенный,
когда речь шла о подлости повстанцев, бивших из кре­
постных орудий по льду Финского залива, А. Н. выска­
зался в том смысле, что теперь надо ждать крупных
перемен во внутренней, в частности, экономической
политике советского правительства. Да, — подхватили
генштабисты, — теперь уж прямым ходом к коммунизму.
Они были крайне удивлены и даже возмущены, когда
А. Н. сказал, что он имеет в виду совершенно другое
направление перемен — скорей от коммунизма к частно­
собственническому хозяйству. Прошло, должно быть,
всего лишь несколько дней, и появилась брошюра О
ПРОДНАЛОГЕ22, а на 10-м съезде РКП, делегаты ко­
торого принимали столь активное участие в подавлении
« последнего очага контрреволюции» (тамбовское восста­
ние еще только назревало), была провозглашена новая
* Но чего только не было в те «незабываемые годы ». Поли­
тическую экономию преподавал в Академии генерального штаба
меньшевик И.А. Кушин 21, член М К РСДРП(м). Его педагогиче­
скую деятельность прервал в 1923 г. арест; он продолжил ее в
Муксоломском скиту на Соловках.

132

экономическая политика. В глазах наших генштабистов
А. Н. стал чем-то вроде пророка; сам он, сколько я
помню, этой темы больше не затрагивал.
После реорганизации курсов А.Н. с осени 1921 г.
продолжил свою преподавательскую деятельность в
Институте, где по-прежнему читал « Историю русской
общественной мысли» и начал вести курс « Истории
социализма». Однако уже в начале 1922 г. тяжелая
болезнь — туберкулез позвоночника*, осложненный по­
чечным заболеванием, — заставила его отказаться от
педагогической деятельности. Он почти все время про­
водил в постели, неподвижно лежал, одетый во что-то
вроде гипсового панциря.
В эти годы я часто навещал Александра Николаеви­
ча, главным образом, для того, чтобы передать ему
вышедшую или появившуюся в Москве литературу, а
иногда и новости, которые его могли заинтересовать.
Несмотря на тяжкую болезнь, он не потерял интереса ко
всему происходящему, и глаза его, как и годом-двумя
ранее, блестели все так же молодо.
К сожалению, я мало что вынес из этих посещений.
Я был очень молод, конфузлив, боялся потревожить
больного и, приходя, садился на кончик стула, чтобы как
можно скорей с него сорваться. В моей памяти сохрани­
лось только несколько эпизодов. В середине марта 1923 г.
отмечали 25-летие Первого съезда РСДРП — каждый на
свой манер. ОГПУ почтило эту дату массовыми обысками
и многочисленными арестами социал-демократов. Когда
это стало известно, возникло беспокойство, не затронула
ли волна обысков и больного А.Н. ** Меня направили
к нему, и, когда я объяснил причину моего прихода, он
с горечью сказал : « Нет, ко мне не приходили. Меня уже
совсем забыли ». Должен сказать, что это было не совсем
справедливо. Возможно, ОГПУ обошло его обыском
именно потому, что его не все и не совсем забыли. Сам

* Еще смолоду А.Н. болел туберкулезом легких
времени проводил тогда в больницах и санаториях.

и

много

** В прошлом — 1 сентября 1919г. — А.Н. Потресов, несмо­
тря на болезнь, был арестован в Петрограде и
привезен в
Москву. Его освободили в конце года в тяжелом состоянии. В
Петроград он, кажется, больше не возвращался.

133

А.Н. рассказывал мне, что Ленин неоднократно через
третьих лиц предлагал ему выехать за границу.
В том же 1923 г. я принес А.Н. незадолго до того
вышедшую в Германии книгу К. Каутского « Демократия
и диктатура пролетариата» 23. Может быть, я неточно
воспроизвожу по памяти заглавие этой книги, но такова,
во всяком случае, была ее тема. Через некоторое время
я зашел за этой книгой и спросил, какое впечатление она
на него произвела. А.Н. энергично, с напором, восклик­
нул : « Я был заряжен, а он выстрелил ». Эту фразу я
запомнил дословно.
Третий эпизод, хорошо сохранившийся в моей памя­
ти, относится к гораздо более раннему времени — к
марту 1922 г., еще точнее — ко дню празднования пятой
годовщины Февральской революции. Величие Октября
еще не полностью затмило тогда такое скромное событие,
как свержение самодержавия и установление в России,
хоть и на короткий срок, демократического строя. Юби­
лейная дата отмечалась очень широко, в частности, и
во всех высших учебных заведениях, в том числе в
нашем Институте и рабфаке.
На совместном заседании институтского и рабфаков­
ского « студкомов » (студенческих комитетов) было реше­
но провести торжественное общее собрание, а после него
концерт в зале рабфака — бывшем актовом зале бывшего
коммерческого училища на Остоженке (теперь Метро­
строевская ул., д. 38, где находится Институт иностран­
ных языков им. М. Тореза).
Я участвовал в заседании как член студкома от 1-го
курса социально-экономического факультета. Когда встал
вопрос о том, кого пригласить в качестве докладчика, я
выдвинул кандидатуру А.Н. Потресова. Остальные члены
институтского студкома, знавшие его как преподавателя,
поддержали мое предложение; студком рабфака, членам
которого имя А.Н. Потресова, вероятно, ничего не гово­
рило, никаких возражений не имел, и нам, нескольким
бывшим слушателям А.Н., поручили передать ему при­
глашение. Несмотря на нездоровье, А.Н. согласился сде­
лать на торжественном собрании доклад. Жил он почти
рядом с рабфаком, в переулке, соединявшем Остоженку
с Пречистенкой (ул. Кропоткина).
В назначенное время мы зашли к А.Н., чтобы про­
водить его : тротуары тогда не чистились, погода была
134

слякотная, и ходить было скользко. Когда мы вошли в
зал, он уже был почти полон, и А.Н., а с ним и мы
прошли к последнему ряду и уселись там.
На сколоченной из досок и задрапированной кумачом
эстраде стоял покрытый кумачом же стол для президи­
ума, а сбоку небольшой столик для докладчика. Спустя
короткое время на эстраде появился президиум и за
столом уселись председатель рабфаковского студкома
У горец (его обычно звали Огурец), секретари партийной
и комсомольской ячеек и некий, никому из нас неизвест­
ный человек. Кто-то из членов президиума объявил
собрание открытым, а затем возгласил : « Слово для
доклада предоставляется... », и тут он назвал не А.Н.
Потресова, а какую-то незнакомую нам фамилию. Си­
девший за столом президиума неизвестный поднялся и
подошел к столику для докладчика. По своему внешнему
виду это был типичный райкомовский агитатор того
времени : небольшого роста, худенький, в синей косово­
ротке под не слишком опрятным пиджаком, с буйной
шевелюрой и неожиданно звучным для такого тщедуш­
ного человека голосом. В своем деле он поднаторел и
бойко, не по бумажке, отбарабанил .свой доклад. Соб­
ственно, это был не столько доклад о Февральской
революции, хотя даты, события и фамилии так и сыпа­
лись из его рта, сколько панегирик истинно революцион­
ной политике большевиков и обличение всех прегреше­
ний социал-предателей и соглашателей. Тут был весь
стандартный набор обвинений: война до победного конца,
поддержка десяти министров-капиталистов, а заодно и
всей мировой буржуазии, июньское наступление и по­
давление июльского выступления, коалиция с буржуаз­
ными партиями и введение смертной казни на фронте
— акт, как известно, всего более возмущавший нежные
большевистские сердца. Обычно мишенью нападок во
всех агитационных экскурсах в историю русской рево­
люции 1917 г. был пресловутый « Гоцлибердан» 24 —
единственное признававшееся безбожными большевика­
ми триединство. Наш докладчик не ограничился этими
тремя ипостасями единого политического диавола, и в
его речи часто мелькали фамилии Г.В. Плеханова и А.Н.
Потресова с приличествующими эпитетами и поэтически­
ми фигурами и тропами. Справедливость требует заме­
тить, что докладчик не подозревал присутствия в зале
135

Потресова, и, как мне потом рассказывали, узнав об
этом, он был несколько сконфужен и упрекал членов
президиума за то, что его не предупредили.
Докладчик, как водится, был вознагражден друж­
ными аплодисментами, к которым не присоединились
телько мы, маленькая группа бывших слушателей А.Н.,
сидевших рядом с ним и боявшихся взглянуть ему в
глаза. Сам он слушал речь докладчика спокойно, и
только щека его дергалась чаще обычного.
Когда аплодисменты стихли, председательствующий
вновь поднялся и объявил : « Слово для содоклада предо­
ставляется товарищу П отресову». Это была для нас
вторая, пожалуй, еще большая неожиданность.
А.Н. поднялся на эстраду и, не подходя к столику
для докладчика, взял стоявший на ней свободный стул,
поставил его перед собой и как-то изогнувшись вцепился
руками в его спинку. Начал он говорить сдавленным
голосом и с видимым усилием подбирая слова, но после
первых двух-трех фраз речь его потекла так же сво­
бодно, как на лекциях, только с заметно сдерживаемым
волнением, что, может быть, усиливало впечатление,
какое она производила.
Я, конечно, не берусь точно восстановить эту речь.
Как хорошо известно по нашей мемуарной литературе,
только речи В.И. Ленина огненными буквами запечатле­
вались в сердцах его слушателей с такой силой, что они
даже через 50 лет способны воспроизвести его слова с
абсолютной точностью, так что по их воспоминаниям
можно даже проверять тексты речей, опубликованных в
« Собрании сочинений » — в каком издании, в 1-м, 4-м
или 5-м, — это, по странным прихотям памяти, зависит от
того, когда были напечатаны воспоминания о незабыва­
емой встрече с Владимиром Ильичом на энном съезде
партии или Советов.
Моя память сохранила только общее впечатление о
речи А.Н. — основное содержание и, с некоторой степе­
нью точности, ее заключительные слова. Говорил он
недолго —г минут 30-40. Сколько я помню, он не затронул
каких-либо конкретных событий первого года революции,
не назвал ни одной фамилии, никого не клеймил и не
восхвалял, он ни словом не обмолвился даже о позициях
отдельных партий и группировок. Смысл его речи сво­
дился к следующему. Перед русской революцией стояло
136

несколько взаимосвязанных задач — среди них сверже­
ние самодержавно-бюрократического строя, ликвидация
помещичьего землевладения и остатков феодальных и
полуфеодальных отношений. Эти задачи в ходе револю­
ции были выполнены, осталась последняя, по отношению
к которой все остальные играли подчиненную роль и ко­
торая для русской революции была решающей, — это
задача превращения, как в несколько эзоповском стиле
выразился А. Н., русского обывателя в русского гражда­
нина. « Мы, — закончил он, — люди старшего поколе­
ния, одной ногой стоящие в могиле, этой задачи решить
не смогли. Она ложится на ваши плечи — поколения,
пришедшего нам на смену » *.
А.Н. закончил свою речь при полном молчании зала;
оно продолжалось, когда он спускался с эстрады, но
едва он двинулся по проходу между скамейками, напра­
вляясь к последнему ряду, где сидел раньше, поднялась
буря аплодисментов, не утихавшая, пока он не прошел из
конца в конец всего зала.
Я думаю, что действительный смысл его речи поняли,
дай Бог, если 20 человек. Он захватил остальных (а в
зале было не менее 400 человек) как оратор — взволно­
ванностью, искренностью и блестящей формой, рази­
тельно отличавшими его речь от трафаретного доклада
райкомовского агитатора. Его слова о людях старшего
поколения, произнесенные с большой экспрессией, тем
сильнее должны были затронуть чувства молодой ауди­
тории, что они исходили от человека, всем своим обликом
производившего впечатление действительно стоящего
одной ногой в могиле.
Это была последняя политическая речь и, кажется,
вообще последнее публичное выступление Александра
Николаевича Потресова в Советской России, которую он
покинул через три года. Он умер во Франции в 1934 году,
когда уже было ясно, что молодое поколение не оправ­
дало его надежд: русский обыватель взял верх над
гражданином — и надолго.

* Хотя я и заключил последние две фразы в кавычки, пору­
читься за их дословную точность не могу; такими они мне
запомнились, и думаю, что, не исказив их смысла, я более или
менее точно передаю и самые выражения.

137

ПРИМЕЧАНИЯ
Составили Н. Берлин и В. Рыжов
* Бланки Луи Огюст (1805-1881) — французский революционер,
утопист-коммунист,
основоположник
доктрины,
характерной
чертой которой являлась заговорщическая тактика и захват
власти революционным меньшинством.
2 Васютинский Алексей Макарович (1877 — после 1940) — исто­
рик, специалист по Западной Европе. В 1920-е гг. преподавал в
столичных ВУЗах, активно работал в Институте истории РАНИОН,
обществе историков-марксистов.
3 Аксельрод Любовь Исааковна (1868-1946) — философ, эстетик,
литературовед. Участница революционного движения с 1880-х, с
1892 — социал-демократка. В 1917 — чл. редакции и Ц К «Един­
ства». После Гражданской войны преподавала в ВУЗах, занима­
лась научной работой, много печаталась. Последняя ее книга
вышла в 1934.
4 Пичета Владимир Иванович (1878-1947) — историк-славист, акадехмик АН СССР (1946).
5 Котляревский Сергей Андреевич (1873-1940 или 1941) — про­
фессор-правовед, видный кадет. Во Временном Правительстве занимал должности товарища Обер-прокурора Святейшего Синода и
товарища министра вероисповеданий. В феврале 1920 был аресто­
ван как один из руководителей «Национального центра» и в ав­
густе 1920 осужден на 5 лет условно. После Гражданской вой­
ны преподавал в МГУ, работал в наркомате юстиции, был
членом института советского права РАНИОН. Последняя из­
вестная нам его публикация — в 1936 (статья о новой консти­
туции). В 1939 еще жил в Москве. Вероятно, не позднее 1940
арестован и погиб в заключении.
6 Егоров Дмитрий Николаевич (1878-1931) — историк культуры,
чл.-корр. АН СССР (1928). Арестован в 1930 по « делу Платонова-Тарле», умер в ссылке в Ташкенте в 1931.
7 Лубны-Герцык Лев Иосифович (1880 — после 1940) — эконо­
мист, специалист по статистике населения. В 1920-е преподавал
в МГУ, работал в Ц СУ и институте землеустройства и переселе­
ния.
8 Фролов Василий — рабочий-трамвайщик. Род. ок. 1895. Чл. Мос­
ковской Группы социал-демократов. Один из последних меньше­
виков — членов Моссовета (в 1921 или 1922). Арестован в 1923.
Получил 3 года Соловков. До 1925 был на Соловках (Савватий),
затем 1 год в Тобольском политизоляторе. С 1926 — в ссылке.
Дальнейшая судьба неизвестна.
9 Горетз (наст. фам. Гольдман) Борис Исаакович (1874-1937). В рев.
движении с 1893, социал-демократ с 1898. Участник Петербугского Союза борьбы за освобождение рабочего класса, затем агент
« Искры », чл. ОК по созыву II съезда РСДРП. В 1905 — чл. Пе­

138

тербургского к-та РСДРП (от большевиков), с 1907 — видный
меньшевик-ликвидатор, в годы войны — оборонец. После февра­
ля 1917 — чл. меньшевистского ЦК, чл. ВЦИК 1-го созыва, один
из редакторов « Рабочей газеты ». В августе 1920 вышел из партии
меньшевиков, занялся преподавательской и научно-популяриза­
торской деятельностью. В 1931 подвергся резкой критике за
«меньшевиствующий идеализм», «покаялся» и продолжал много
печататься. Умер ли своей смертью или погиб в результате ареста
— нам неизвестно. Статья, о которой упоминает автор мемуаров:
МЕНЬШ ЕВИКИ В ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ПЕТЕРБУР­
ГЕ. — « Каторга и ссылка », 1932, № 11/12, сс. 141-153.
ю Либер (наст. фам. Гольдман) Михаил Исаакович (1880-1937) —
один из основателей и лидеров Бунда. В с.-д. движении с 1898.
После февраля 1917 — чл. Исполкома Петроградского Совета рабо­
чих и солдатских депутатов, чл. Президиума ВЦИК 1-го созыва.
В 1922-23 — чл. Бюро Ц К РСДРП. В начале 1920-х неоднократно
арестовывался. После ареста осенью 1923 был отправлен в Суз­
дальский политизолятор, затем в ссылку в Семипалатинск. После
ссылки жил в «минусе» в Курске. Там был, видимо, еще раз аре­
стован, т. к. перед 1937 находился в очередном «минусе» (в Каза­
ни?). В 1937 арестован. Есть сведения, что расстрелян в Алма-Ате
вместе с чл. ЦК ПСР А . Р. Гоцем.
11 Гольдман Леон Исаакович (1877-1938 или 1939). В с.-д. движе­
нии с 1898. До революции ссылался, был на каторге. После ф ев­
раля 1937 — пред. Иркутского Совета рабочих и солдатских де­
путатов, чл. меньшевистского ЦК. Позднее — чл. Сибирского П олитцентра. После Гражданской войны работал в советских учреж­
дениях экономистом. В начале 1920-х несколько раз арестовы­
вался на небольшой срок. Арестован не позднее 1937. Погиб в за­
ключении.
12 Далин (Левин) Давид Юльевич (1889-1962). Чл. РСДРП с 1907.
С 1917 — чл. меньшевистского ЦК. После 1917 арестовывался, в
1921 выслан за границу. Из его многочисленных работ наиболь­
шую известность получила написанная совместно с Б. И. Нико­
лаевским книга ПРИНУДИТЕЛЬНЫЙ ТРУД В СОВЕТСКОМ
СОЮЗЕ (Лондон, 1948).
13 Деборин (наст. фам. Иоффе) Абрам Моисеевич (1881-1963). В
с.-д. движении с конца 1890-х. В 1903-1907 — большевик, в 19081917 — меньшевик, с 1928 — снова большевик. Философ, академик
АН СССР (1929).
14 Кубиков (наст. фам. Дементьев) Иван Николаевич (1877-1944).
Чл. РСДРП с 1902. В 1890-1905 работал наборщиком. После 1905
дважды ссылался. В 1917-18 активно сотрудничал в меньшевист­
ских изданиях оборонческого направления, написал несколько
брошюр (см. напр : УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ И БОЛЬШЕ­
ВИ СТСКАЯ ВЛАСТЬ. Пг., 1918). В 1918-20 один или два раза аре­
стовывался на небольшой срок. После Гражданской войны препо­
давал в ВУЗах, много печатался как литературовед.
15 Лефовцы — участники литературной группы Левый

фронт

139

искусств, существовавшей в 1922-29 гг. Рапповцы — члены
РАПП — Российской ассоциации пролетарских писателей, осно­
ванной в 1925 и закрытой постановлением Ц К ВКП(б) в 1932.
« Переверзевщина» — термин советской критики с конца 1920-х
гг. Образован от фамилии известного литературоведа Валерьяна
Федоровича Переверзева . Таков же, примерно, был процент всех погибших
в ссылках, политизоляторах и лагерях социал-демократов обоихпоколений — старшего и младшего. По очень
неточным, конечно, подсчетам, до 1954-1955 гг. их до­
жило тоже не более 2-3% ,
Вторым испытанием было непривычное чувство оди­
247

ночества. Ранее, где бы человек ни был — в ссылке,
политизоляторе, даже в следственной тюрьме, он чувст­
вовал себя частицей единого целого. Если где-то рядом с
ним был хотя бы один товарищ, он уже не был одинок
и знал, что в любой ситуации найдет поддержку. После
1937 г., разбросанные поодиночке в чуждой им среде,
они часто чувствовали себя беспомощными, подвер­
гаясь двойному нажиму — со стороны « начальства » и
своих же собственных товарищей по заключению.
От крупного — к малому, и даже анекдотическому.
Позволю себе поделиться еще одним чисто личным вос­
поминанием.
В 1949 г. я был арестован как « повторник» 46). В
первое же утро я, по старой привычке, не встал на « по­
верку ». Начальство на это прямо не реагировало, но
вскользь отметило недостаток дисциплины в камере. Си­
девшие со мной были тоже « повторники», народ тер­
тый и хорошо понимавший, что к чему. На следующий
день они меня заставили на поверку встать : « подво­
дишь всю камеру», «переведут на карцерный режим»
и т. д. И тут «начальство» отреагировало немедленно :
через полчаса после поверки, на которой я уже стоял,
меня ввергли в карцер за « непочтительный» вид или
что-то вроде этого. Когда через 5 дней я, изрядно отсы­
ревший, иззябший и оголодавший, возвращался в ка­
меру, то в мечтах у меня носились сочувствие товари­
щей и кружка горячего кипятку, может быть, даже с
кусочком сахара и ломтем хлеба — кое-кто из сокамер­
ников получал передачи. Встретили меня не чаем с са­
харом и даже не хлебом-солью, а повторением преж­
них попреков : по мнению моих случайных товарищей,
выражение моего лица действительно свидетельствовало
о недостаточно уважительном отношении к церемониалу

46)
« Повторниками» называли тех ранее репрессированных
по ст. 58 (кроме п. 10) и « литерным » статьям, которых в 19471949 гг. по материалам старого дела (а если речь шла о « реци­
дивистах», то последнего старого дела) направляли на вечное
поселение в Казахстан, Красноярский край и, кажется, в Ново­
сибирскую область. Лагерные же сроки в эти годы получали
те из недавно освобожденных, против которых было возбуждено
новое дело. Поэтому, строго говоря, эту категорию людей назы­
вать « повторниками » нельзя.

248

поверки, и, стало быть, я, во-первых, был совершенно
заслуженно ввергнут в карцерное узилище, а во-вторых,
если не навлек, то мог навлечь на всю камеру неприят­
ности. А ведь со мной были люди, уже имевшие за
плечами не один год лагеря и хорошо знавшие цену
« начальству» и способы обводить его, когда нужно,
вокруг пальца. Нетрудно представить, с какими неожи­
данностями пришлось столкнуться социалистам, с их
представлениями о солидарности, товариществе и чув­
стве собственного достоинства, когда они в одиночку
попадали в среду запуганных людей, ни за что ни про
что отхвативших пять, восемь, десять лет лагеря, еще
не пришедших в себя, не понимавших, как и почему они
попали сюда. Я склонен думать, что морально заключенным-социалистам было много легче, чем массовой
58-й статье : им очень часто не было известно, за что
они сидят, но они хотя бы всегда знали, почему их по­
садили. Но тем тяжелей они переносили атмосферу мо­
ральной деградации, которая их окружала.
Как вынесли это испытание социалисты, в частно­
сти, те, которых лет за 15 до того называли молодыми
социал-демократами ?
Дать на этот вопрос точный ответ, опирающийся
на достаточно многочисленные и достоверные факты,
нельзя. В живых осталась ничтожная горстка. Кое-кто
из них встречался в лагере или на этапе с кем-нибудь,
кто сейчас уже давно покоится в земле. Сохранившиеся
в памяти живых факты отрывочны и более или менее
случайны. Они говорят, что, за единичными исключе­
ниями, люди сохранились и остались верны себе. Об
этом свидетельствует и небольшая группа социалистов
разных направлений, оказавшихся на Эльгенском жен­
ском лагерном пункте на Колыме, и рассказанное выше
« дело группы Иоффе » в Норильске, и сообщение быв­
шего заключенного на Воркуте (не социалиста), что с.-д.
из « молодых» И. Якубсон во времена кашкетинских
расправ был расстрелян, потому что администрация сво­
дила с ним счеты за защиту заключенных барака, ста­
ростой которого он был. Об этом говорит и эпизод, про­
исшедший на Воркуте с с.-д. М. О. Боришпольским, едва
не угодившим в лапы Кашкетина. Узнав, что в след­
ственном изоляторе лагпункта, где он находился, остано­
вился препровождаемый на « Кирпичный завод» этап,
249

состоявший из социал-демократов, он наскреб продукты,
какие у него были, и понес им передачу. Сейчас это
может показаться невинным делом, но тогда человек,
связанный, а тем более по собственной инициативе свя­
завшийся с идущими на Кирпичный, сам становился в
очередь. Надзиратель, вместо того чтобы принять пере­
дачу или отказаться сделать это, отпер камеру и втол­
кнул туда Боришпольского, рассчитав, очевидно, что
плохо, если у него не хватит кого-либо предназначенного
на убой, ну, а лишний на Кирпичном всегда сгодится.
Боришпольский провел с товарищами несколько часов.
Когда он попросил его выпустить, надзиратель только
усмехнулся. Его выпустили лишь после того, как комуто пришло в голову пригрозить надзирателю доносом,
что тот за взятку дал им свидание с Боришпольским.
Все это частные случаи, их можно дополнить рядом
других, но общей картины они все равно не создают.
Гораздо важнее другой факт, более общего характера.
Имеются сведения примерно о нескольких десятках со­
циал-демократов старшего и младшего поколений, до­
живших до эры реабилитации. Ни одному из них не
были предъявлены обвинения, основанные на показаниях
товарищей. Известен один, засвидетельствованный Д.
Витковским, случай, когда сидевший с ним « бывший»
— как он пишет — меньшевик Розенталь после избиений
на допросах оговорил и себя, и его47). Его фамилия не­
известна ни мне, ни другим товарищам, с которыми я
общался. Этим я, конечно, ни на секунду не ставлю под
сомнение правдивость Д. Витковского. Судя по рассказу
последнего, Розенталь, когда его арестовали, принимал
еще всерьез слова Ленина о « бережном» держании
меньшевиков в тюрьме — факт, свидетельствующий по
меньшей мере о его наивности. Имеются еще исходившие
из кругов заключенных социал-демократов неясные слу­
хи об оговорах, сделанных еще двумя социал-демократами — одним из числа «молоды х». Я сознательно не
называю фамилий, т. к. оба погибли, а уверенности в
точности этих слухов у сообщившего их не было.
Но это моральная сторона проблемы. Есть еще и

*7) Д. Витковский. Ук. соч., сс. 213, 217-218.

250

морально-политическая. А. И. Солженицын посвятил ей
несколько прочувствованных строк : « ...в череде чим­
кентской- и чердынской ссылки, изоляторов Верхне­
уральского и Владимирского, — пишет он, — как было
не дрогнуть в темной одиночке, уже с намордниками,
что может ошиблись и программа их и вожди, ошибками
были и тактика и практика ? И все действия свои начи­
нали казаться сплошным бездействием. И жизнь, от­
данная на одни только страдания — заблуждением ро­
ковым» (с. 476). Это не только прочувствованные, но, я
бы сказал, проникновенные слова, и для тех, о ком в них
говорится, вопросы эти поистине ужасны. Положитель­
ный и даже полуутвердительный ответ, какой дает на
них сам А. И. Солженицын, — это, может быть, самая
большая трагедия, которую суждено пережить людям,
сознательно отдавшимся общественным интересам и спо­
собным критически оценивать свою деятельность.
Ответить на эти вопросы тем немногим, кто выжил,
за всех тех, кто погиб, нельзя. Нам, выжившим, не
пришлось пережить смертной тоски ожидания, когда
семь грамм свинца ударят в затылок. Мы и выжили
только потому, что случай, удача помогли нам избежать
каких-то кругов дантова ада. Может быть, лишь ин­
туиция, прозрение художника способны дать ответ на
эти вопросы, и тогда А. И. Солженицын прав, и люди
действительно умирали с сознанием, что прожитая
жизнь — роковое заблуждение. Повторяю: за погибших
никто уже не ответит. И все же и внутреннее чувство,
и то ничтожно малое количество фактов, которыми мы
располагаем, подсказывает, что нет, было не так. Об
этом говорят и немногие свидетельства о том, как му­
жественно и спокойно умирали люди на больничных
лагерных койках, и поведение «группы И оффе», и
слышанный мной рассказ, как приговоренный по « ла­
герному дел у» к расстрелу социал-демократ младшего
поколенья отказался от предложения прокурора по­
дать заявление о помиловании. Об этом же свидетель­
ствуют и те немногие ставшие известными факты, когда
люди умирали после голодовок, длившихся более трех
месяцев, иначе говоря, боролись до последнего вздоха.
Вероятно, что гипотетически поставленные Солже­
ницыным вопросы реально ставили перед собой все или
почти все. Нет сомнения, что если не все, то очень
251

многие находили •в своих взглядах, а может быть, и
действиях немало ошибочного. Думаю, что никто при
этом не ставил перед собой вопроса об ошибках и,
следовательно, вине «вож дей». Сама идея «вождизма»
была чужда русскому меньшевизму вообще и социалдемократической молодежи в особенности. Можно было
с величайшим пиететом относиться к Плеханову и пол­
ностью отвергать его политическую позицию во времена
« ликвидаторства» и первой мировой войны. Можно
было рассматривать оценку Мартовым Октябрьской
революции и перспектив политического развития Рос­
сии как сплошную ошибку и вместе с тем считать его
одной из самых светлых голов и одним из самых чистых
сердец русской социал-демократии. Свою собственную
позицию каждый выбирал сам, не возлагая ответствен­
ности за нее на « вождей ».
Я думаю, что очень и очень многие сознали тщет­
ность своих усилий, но это не значит, что они осудили
их и признали «сплошным бездействием». Я сужу по
оставшимся в живых друзьям — ни от кого я не
слышал ни слов сожаления об ошибочно избранном
пути, ни жалоб на зазря загубленную жизнь. Правда,
они вытянули в лотерее счастливый билет — они оста­
лись живы.
В 1958 г., после двадцати с лишним лет неведения
друг о друге, я встретился со старой товаркой, женой
моего близкого друга. Вместе с мужем она, начавши в
1921 г., прошла всю « череду» ссылок, политизоляторов
и лагерей. Муж погиб неизвестно где и как ; она оста­
лась жива — физически и духовно, с теми же интере­
сами и сохранив верность своим убеждениям, с одной,
впрочем, существенной поправкой : она категорически
отвергала политическую целесообразность каких-либо
насильственных действий, даже ретроспективно, приме­
нительно к дореволюционным и революционным годам.
Мне рассказывал один из моих друзей, как осенью
1975 г. он навестил Елизавету Антоновниу Тихомирову.
Я о ней упоминал в этом очерке как об одной из первых
членов Московской группы союза с.-д. молодежи. Аре­
стованная впервые в 1922 г., она испытала и ссылки,
и лагерь, и « вечное поселение». Нашел он ее мучи­
тельно умирающей от рака. Она полностью отдавала
себе отчет в своем положении, но жаловалась только
252

на то, что боли не позволяют ей держать в руках ни
книги, ни газеты. От вопросов о своем здоровье она
отмахнулась, но с жадностью расспрашивала о поли­
тических событиях последних месяцев : всего больше
ее интересовало развитие событий в Португалии. Судя
по этому рассказу, она вряд ли считала свое прошлое
заблуждением роковым, хотя и в ее взгляды жизнь,
надо думать, внесла не один корректив.
Вообще взгляды на частные вопросы « тактики и
практики» ретроспективно изменились почти у всех
старых товарищей, с которыми мне пришлось встре­
чаться, и былые разногласия, как мне казалось, замет­
но сгладились. Были и такие, в чьих взглядах не изме­
нилось ничего, и, может быть, не в силу «догматизма»,
а по той, отмеченной некогда Герценом причине, что
тюрьма, способная сломать слабого человека, сильных
людей часто консервирует. Мне встретилось несколько
человек, которые, не став совершенно равнодушными к
вопросам общественным, переключили свои интересы
на искусство и литературу как единственно доступный
источник духовной жизни. Возможно, имеются и такие,
кто считает'свое прошлое заблуждением. Я их не встре­
чал. Мне кажется, что настроение большинства в какойто мере может быть выражено словами Короленко, на­
писанными в давние времена, но по существу в связи
с аналогичной ситуацией: « Вообще я не раскаиваюсь
ни в чем, как это теперь встречаешь среди многих лю­
дей нашего возраста: дескать, стремились к одному, а
что вышло. Стремились к тому, к чему нельзя было не
стремиться при наших условиях. А вышло то, к чему
привел ” исторический ход вещ ей’’ » 48).
Этими словами сказано, однако, далеко не все. Сей­
час модно выражение : « социализм с человеческим ли­
цом ». Мы к « социализму с человеческим лицом» не
стремились и не за него боролись. Думается, что всем
русским социал-демократам и старшего, и младшего
поколенья это выражение показалось бы — как ка­
жется сейчас и мне и, полагаю, всем оставшимся в
живых обломкам с.-д. движения — абсолютно бессмыс­

48)
Короленко В. Г. Собр. соч., т. 10. М., 1956, с. 578. Письмо
С. Д. Протопопову от 16/29 июля 1920 г.

253

ленным. « Социализм с человеческим лицом» предпо­
лагает возможность существования « социализма с не­
человеческим лицом», бесчеловечного социализма, то
есть абракадабры, деревянного железа.
Назвать себя можно как угодно : немецкие фашисты
именовали свою партию « национал-социалистической
рабочей партией» ; согласно фразеологии итальянских
фашистов, захват ими власти был « великой пролетар­
ской революцией». В наши дни мы познакомились и с
«социализмом» угандийским, эфиопским, камбоджий­
ским и даже с таким гибридом, как « марксисты-террористы». Большевики, слава Богу, своевременно пере­
именовали себя из социал-демократов в коммунистов.
Социализм основан на концепции социальной спра­
ведливости и политической свободы, возникшей на почве
европейской цивилизации и с большим или меньшим
успехом развивающейся и в Западной Европе и в других
странах, этой цивилизацией затронутых. Убеждение, что
человечество рано или поздно придет к так понимаемому
социализму, думается, позволяло русским социал-демократам считать, что их жизнь не была « заблуждением
роковым », и вселяет высказанную в предисловии к это­
му очерку уверенность, что в истории России рядом с
« бесплодным » восстанием декабристов, « бесплодным »
литературным трудом Белинского, Чернышевского, До­
бролюбова и Михайловского, не давшей никакого види­
мого результата деятельностью народников, рядом с
« абстрактным гуманизмом» Короленко найдет свое
место и российская социал-демократия и вместе с ней ее
молодые побеги 20-х годов нашего невеселого века. Фи­
зическое поражение, хотя и не скоро, оборачивается
иногда моральной и общественно-политической победой.
12

Чтобы придать этому беглому и бедному фактичес­
ким материалом очерку немного жизненных черт и хотя
бы слегка облечь голый скелет живой тканью, я закончу
свой рассказ двумя очень краткими и, вероятно, не со­
всем полными, собранными по клочкам биографиями —
одной, как и подавляющее большинство аналогичных,
закончившейся трагически, другой — по искаженным
представлениям нашего времени —* почти счастливой.

КОРОТКАЯ ЖИЗНЬ
АНДРЕЯ СЕРГЕЕВИЧА КРАНИХФЕЛЬДА
Он родился в 1902 г. в Саратове. Отец — Сергей
Николаевич, друг Ю. О. Мартова с гимназических вре­
мен, с ранней юности участник революционного социалдемократического движения; мать — Надежда Осипов­
на, сестра Ю. О. Мартова, впоследствии педагог, уже в
1896 г. привлекавшаяся к ответственности по делу Пе­
тербургского Союза борьбы за освобождение рабочего
класса. С 1908 г. семья Кранихфельдов постоянно жила
в Петербурге, где в 1914 г. Сергей Николаевич скон­
чался. После революции, осенью 1919 г., Надежда Оси­
повна с двумя дочерьми переселилась в Москву, куда
чуть раньше переехал Андрей, поступивший в тот год
на факультет общественных наук Московского универ­
ситета. О его короткой, но богатой арестами, политичес­
кой деятельности в рядах Союза социал-демократической рабочей молодежи, начавшейся в 1920 г. и закон­
чившейся арестом в Ирпени осенью 1923 г., рассказано
выше. Что же было потом ?
Осужденный в 1923 г. к трем годам заключения, он
до середины 1925 г. отбывал его на Соловках, а затем в
Тобольском политизоляторе, откуда осенью 1926 г. был
отправлен на три года в Туркуль — одно из самых глу­
хих тогда мест ссылки в Средней Азии. В конце 1929 г.
он направляется в « минус» на свою незнакомую ему
родину, в Саратов, но уже в 1930 г. попадает в общий
поток арестов и вновь направляется на три года в политизолятор, на этот раз Челябинский. По отбытии но­
вого срока заключения высылается в нынешний Волго­
град — тогда пыльный, захолустный, полу азиатский
Сталинград. В 1936 г. его там вновь арестуют, и только
благодаря длительной голодовке он отделывается от­
носительно легко, новой 3-летней ссылкой в Астрахань.
Там, в том же году, его арестовывают вторично и после
новой голодовки ссылают на три года в Нарымский
край, откуда в 1937 г. переводят в Минусинск Красно­
ярского края. После этого следы его теряются. В 1937 г.
всех находившихся в Минусинске ссыльных в несколь­
ко приемов арестовывают. Вместе с ними пропадает без
вести Андрей Кранихфельд. На свои многочисленные
запросы его родственники из всех инстанций, куда они
255

обращались, получали стереотипный ответ: « За нами
не числится». По свидетельству человека, бывшего в то
время в Минусинске, после первых арестов Андрей об­
завелся сильнодействующим ядом. Можно поэтому пред­
положить, что при аресте он покончил с собой. Расска­
зывали, что когда в конце 50-х гг. реабилитировали аре­
стованных в 1937 г. минусинских ссыльных, то докумен­
ты, касающиеся Андрея Кранихфельда, якобы обнару­
жены не были, и его реабилитировали « по аналогии с
другими».
Он прожил 35 лет, не зная личной жизни, не зная,
что такое собственная семья. Половину своего короткого
жизненного пути он провел в заключении или ссылке.

ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ
ДОРЫ НОЕВНЫ АЙЗЕНБЕРГ
Родилась в 1902 г. в интеллигентной семье среднего
круга. В 17 лет вступила в Киевский союз социал-демократической молодежи. Впервые арестована в 1920 г., но
вскоре освобождена и до осени 1923 г. продолжала актив­
ную работу в Союзе. В Ирпени была одним из предста­
вителей Киевского союза и секретарем конференции.
Вместе с другими ее участниками арестована и пригово­
рена к трем годам заключения, которые отбывала сна­
чала в Соловках, а затем в Тобольском политизоляторе.
В 1926 г. вместе со своим будущим мужем Львом Гурвичем направлена в трехгодичную ссылку в Среднюю
Азию, по окончании которой в 1929 г. поселилась с му­
жем « в минусе» в Ташкенте. В 1930 г. вновь аресто­
вана и приговорена к трем годам заключения, которые
отбывала в Верхнеуральском политизоляторе, на этот
раз без мужа. Лев Гурвич в тот раз избежал ареста, так
как находился в больнице. После излечения его отпра­
вили на новый трехлетний сррк ссылки в Актюбинск.
Туда же в конце 1931 г., досрочно освободив из политизолятора, направили и его жену. По окончании в 1934 г.
ссылки Дора Айзенберг около года прожила вместе с
мужем в его семье в Москве. Высланные в 1935 г. из
Москвы, они поселились в Калуге, где у них родился
ребенок, вскоре умерший. В конце 1937 или начале 1938 г.
25.6

А. Алексеева (слева) и Б. Маслянская.
Петропавловск, 1934.

А. Кранихфельд и JI. Якубсон. Колпашево, 1936.

Группа ссыльных. Парабель (Нарым), 1927.
Слева направо : А. Зимин, И. Рапипорт, М. Компанеец,
X. Шапиро (сионистка, остальные — с.-д.).

*
Й я_ о
s w
2
3
WG
и 2 tr
г
* tf
3
« S
-

»

i_ j

я

s
и X

hQ hh
ffi
n m
Й ^ £*

§8a
6

s

§

ssi
• S W
w-s'-°
• F
жи
S
W CO
►
£*
2 °я
>|g
• 2 ^
S w
I o\

*CW
в Й
Ф2
v °

в Калуге арестовали Льва Гурвича, а затем и ее. С
1938 по 1948 г. Дора Айзенберг находилась в лагере и
ссылке ; в 1948 г. ее арестовали и « оформили » на « веч­
ное поселение» в глуши Карагандинской области. В
1954 г. она была освобождена, а впоследствии « реабили­
тирована » по « делам» 1938 и 1948 гг. Все ее попытки
разыскать мужа результатов не дали, и только после
1956 г. она получила извещение о его посмертной реаби­
литации по делу 1937 г. и о смерти в 1940 г., неизвестно
где и от чего.
С 1954 г. она жила в Ленинграде, где у нее была
родня. Она осталась верна своим взглядам — как и мно­
гие другие, с некоторыми коррективами по части « так­
тики и практики », — живо интересовалась общественнополитическими вопросами, следила, насколько это было
возможно по нашей прессе, за социалистическим движе­
нием в Европе и много времени проводила в Публичной
библиотеке. Человек большого трудолюбия и доброты,
Дора Айзенберг испытывала потребность быть полезной.
Уже будучи пенсионеркой, она почти до последних дней
жизни продолжала работать в библиотеках и в области
библиографии, и не столько для заработка — хотя ее
пенсия была мизерной, — сколько для того, чтобы не
потерять сознания своей социальной полезности. Быть
полезной она старалась и своей родне, и друзьям. Мно­
го сил и временни она уделяла уходу за Деборой Кон­
стантиновной Лейбович, старой социал-демократкой,
умершей в 1973 г. на ее руках от рака в возрасте при­
мерно 85 лет. Годом спустя та же судьба постигла и Дору
Айзенберг. Ее друзья знали, чем она больна, но, конеч­
но, не подавали вида. Она же писала им успокоительные
письма, и все были уверены, что она не знает истинного
состояния своего здоровья. 30 августа 1974 г. она тихо, в
полусне, скончалась. Чтобы зафиксировать смерть и по­
хоронить, потребовались ее документы. Они были в ящике
стола, и вместе с ними лежал лист бумаги, на котором
ровным четким почерком были записаны адреса и теле­
фоны друзей, которых нужно было известить о ее смер­
ти, и короткие распоряжения относительно похорон.
Она прожила 72 года, на 34 года пережив своего му­
жа, если он действительно умер в 1940-м.
257

П р и м е ч а н и я
БИОГРАФИЧЕСКИЕ СПРАВКИ О ЛИЦ АХ,
УП ОМ ЯН УТЫ Х В ТЕКСТЕ.
Составил Н. Берлин, под редакцией Т. Тиля и И. Дернова
Почти все приводимые ниже справки взяты из подготовлен­
ной нами к печати работы МЕНЬШЕВИКИ ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ.
Материалы к биографиям. Мы пользовались исключительно
устными источниками. Поэтому в наших данных безусловно со­
держится значительное количество мелких неточностей. Кроме
того, в справках существуют пропуски или неожиданные, на
первый взгляд, обрывы. Например, мы говорим о каком-то че­
ловеке, что в середине 1920-х он был в ссылке, а в 1937 аресто­
ван. И пропуск между этими двумя фактами, и обрыв после
1937 означают, что никаких данных об этом человеке, кроме
изложенных, у нас нет. О каждом человеке мы говорим все,
что о нем знаем (конечно, в пределах необходимого для биогра­
фической справки). К сожалению, мы знаем слишком мало —
только то, что сохранила память нескольких уцелевших участ­
ников с.-д. движения 1920-х годов.
Сведения об упоминаемых в статье Т. Тиля лицах мы рас­
положили в 3-х разделах. I. Меньшевики. И. Порвавшие с мень­
шевизмом. III. Прочие. В случае, если в статье Т. Тиля о чело­
веке рассказано достаточно подробно, мы даем отсылку против
его фамилии — см. статью. В целях экономии места мы не даем
справок о людях, биографии которых (хотя бы и искаженные)
читатель может найти в общедоступных источниках, например
в БСЭ 49). Здесь, впрочем, могут быть исключения, связанные с
необходимостью комментирования какого-либо эпизода.
Принятые сокращения, кроме общеупотребительных :
ГК Украины — Главный комитет РСДРП Украины.
Верхнеур. — Верхнеуральский.
МК, ПК, ЦК — соответственно Московский, Петроград­
ский и Центральный комитеты РСДРП.
ССДРМ — Союз социал-демократической рабочей моло­
дежи.
СФ — студенческая фракция.
ЦОБ — Центральное организационное бюро ССДРМ в
Киеве.
В каждой биографической справке мы даем хотя бы при­
близительно год рождения человека, членство его в партии или
в каком-либо Союзе молодежи, все известное нам о его тюремнолагерном пути. В том случае, когда человек известен более под

49)
П. Б. Аксельрод, Ф. И. Дан, В. И. Засулич, Л. Мартов,
Г. В. Плеханов, А. Н. Потресов, И. Г. Церетели, Н. С. Чхеидзе
и др.

258

партийным псевдонимом, а не под настоящей фамилией, в ал­
фавите его следует искать под псевдонимом, фамилию мы даем
в скобках.

I
Абисов Андрей Константинович. Род. ок. 1907. Чл. СФ при ПК.
Впервые арестован в 1925. Получил 3 года Верхнеур. политизолятора. С 1928 по 1932 — ссылка на Урал, затем до 1934 — « ми­
нус » в Сталинграде. По окончании « минуса» был арестован, но
через несколько месяцев освобожден и в 1935-37 жил в Саратове.
В 1937 арестован. С 1937 до 1946 был в лагере, с 1949 до 1954- —
поселение в Красноярском крае.
Айзенберг Дора Ноевна (1902-1974). См. статью.
Александров М. А. Чл. РСДРП с начала 1900-х. Арестован в
Москве в клубе « В перед» 25. 02. 1921. Был в Бутырках, Орлов­
ской тюрьме, Таганке. В Таганке заболел тифом и за несколько
дней до смерти был освобожден. Умер 11. 01. 1922.
Алексеев Алексей. Род. 1902-1905. Чл. СФ при ПК. Арестован в
1925, получил три года политизолятора, которые отбыл в Верхнеуральске. С 1928 — ссылка.
Аревшаотян Айкануш Карамановна (ок. 1907-1931). Чл. Союза
молодых марксистов Армении. Арестована в Ереване в 1927.
Была в ссылке в Ирбите, затем в Нарымском крае, где и умерла.
Аркавина Вера Яковлевна. Род. ок. 1901. Чл. РСДРП. Студентка
Харьковского ин-та нар. хоз-ва. Впервые арестована в Харькове
в 1921 во время выборов в Советы. В 1922-23 жила в Москве,
была тех. секретарем МК. Арестована в 1923, получила 2 года
Соловков. 1923-25 — Соловки, вначале Муксолма, потом Савватий. 1925-26 — ссылка в Ср. Азии. В 1926 арестована — получи­
ла 3 года новой ссылки — во Фрунзе. В 1929-30 — « минус » в
Ташкенте. Арестована в 1930, направлена в новую ссылку — в
Петропавловск (Казахстан), по окончании которой жила на
Украине. В 1938 арестована, была в лагере.
Аркин Григорий. Род. 1900-1902. Чл. Московского ССДРМ. Аре­
стовывался в 1921, сидел в Бутырках. В 1922-23 находился в
ссылке в Усолье. В 1935 был в ссылке в Кирове. Погиб в лаге­
рях после 1937.
Аронович Яков (ок. 1905-1923). Чл. Московского ССДРМ. Аре­
стовывался в 1921, сидел в Бутырках. После ареста в 1923 по­
лучил 3 года Соловков. Покончил с собой на этапе в Кемперпункте.
Астров (Повес) Исаак Сергеевич (ок. 1880-1922). Чл. РСДРП с
начала 1900-х. До революции ссылался. В 1917 — чл. ВЦИК
1-го созыва. С 1917 — чл. ЦК. В 1918-20 работал в Одессе, затем
переехал в Харьков, где вошел в ГК Украины. В 1920-22 неодно­

259

кратно арестовывался. В 1922 был приговорен к ссылке в Ср.
Азию, в тюрьме заболел тифом и умер на этапе в Самаре. По­
хоронен в Москве.
Ашпиз Ольга. Род. ок. 1904. Чл. Одесского ССДРМ. Двоюродная
сестра Э. М. Ашпиза. Впервые арестована в Одессе в 1923. 192325 — Соловки, Савватий ; 1925-26 — Верхнеур. политизолятор;
1926-29 — ссылка в Колпашево (Нарым) ; 1929-30 — « минус » в
Ташкенте. Здесь арестована в 1930 и получила 3 года Верхнеур.
политизолятора. После 1933 была в ссылке.
Ашпиз Эфроим Маркович. Род. 1880-1885. Чл. РСДРП с нач.
1900-х. На V (Лондонском) съезде РСДРП был делегатом Бунда
от Ковенской организации. В 1917 — председатель Екатеринославского к-та Бунда. В 1921-22 — чл. ГК Украины. Арестовы­
вался в 1921 г. в Харькове. После ареста в марте 1922 получил
ссылку в Ср. Азию сроком на 1 год. В 1923 ссылка была
продлена еще на 1 год. В 1924 по дороге из ссылки в « минус »
бежал в Москву, где еще через год был арестован. Получил 3
года политизолятора, которые отбывал в Верхнеуральске. С 1928
по 1931 — ссылка в Нарымском крае, затем « минус» в Перми.
По окончании « минуса» жил в Уф е. Там был арестован в 1937.
Погиб в лагере.
Бабин Моисей Израилевич. Род. ок. 1890. В с.-д. движении с
конца 1900-х. Чл. « Единства». Арестован в 1920 в Петрограде.
Приговорен к пяти годам принудительных работ, но в начале
1921 освобожден. Переехал в Москву, один из создателей и ру­
ководителей Московской группы социал-демократов. Был аре­
стован в 1924, получил 3 года Соловков (Анзера) ; 1925-27 —
Тобольский политизолятор. Затем был в ссылке в Сибири. В
ссылке или сразу после нее был арестован еще раз. Кажется,
был вторично в Верхнеур. политизоляторе. В 1931 находился в
новой ссылке в Кудымкаре. Есть сведения, что был арестован
в 1935 и в 1935-38 находился в Астраханских лагерях. После
1938 его видели в лагере в Казахстане.
Батурский (Цейтлин, Цетлин) Борис Соломонович (1879-1920). Чл.
РСДРП. В с.-д. движении с конца 1890-х. До революции ссылал­
ся. В 1917 — чл. ЦК, один из редакторов « Рабочей газеты ».
После Октября, когда ЦК принял платформу Мартова, из ЦК
вышел. Умер в тюрьме в Витебске от тифа.
Бахман Анна. Род. ок. 1902. Чл. СФ при ПК. Арестована в 1924.
В 1924-25 была на Соловках (Анзера), затем до 1927 в политизо­
ляторе. В 1927-30 — ссылка в Мары (Туркмения), затем « минус »
в Казани. Арестована в 1937.
Бацер Давид Миронович. Род. ок. 1905. Чл. кружка молодежи
при Московской группе социал-демократов. Арестован в 1923
в Москве. Получил 2 года ссылки. В ссылке в 1924 арестован и
получил 2 года Соловков. 1924-25 — Соловки, Анзера, 1925-26 —
Верхнеур. политизолятор. Затем 3 года ссылки в Ашхабаде и в

260

1929-30 — « минус» в Ташкенте. Здесь арестован в 1930 и по­
лучил 3 года политизолятора, в 1931 получил по пересмотру дела
3 года ссылки. Арестован после 1937, был в лагере и в 1948-54
на поселении.
Бацер Мина Мироновна (1904-1930). Чл. кружка молодежи при
Московской группе социал-демократов. Арестована в 1924. 192427 — Суздальский, Челябинский и Верхнеур. политизоляторы.
Затем ссылка в Колпашево (Нарым), где и умерла.
Бернштейн Яков. Род. ок. 1902. Чл. РСДРП, один из организато­
ров Харьковского ССДРМ. В 1922 был арестован и сослан в
Ср. Азию. Бежал из ссылки в Москву. В 1922-23 — тех.
секретарь бюро ЦК. Арестован в мае 1923, получил 3 года Со­
ловков. 1923-25 — Соловки, Анзера, 1925-26 — Верхнеур. политизолятор. Затем ссылка и « м инус» в Курске и Воронеже. В
1934 был в новой ссылке в Петропавловске. Арестован в 1937,
погиб в лагере.
Богданов Борис Осипович (1884-ок. 1960). Чл. РСДРП с начала
1900-х. До революции неоднократно арестовывался, сидел в тюрь­
мах. Перед революцией — секретарь Рабочей группы Централь­
ного Военно-промышленного к-та. В 1917 — один из лидеров
Петроградского Совета, чл. ВЦИК 1-го созыва. Впервые после
Октября был арестован 14. 12. 1917 как чл. Союза защиты Учре­
дительного Собрания. Сидел в Петропавловской крепости, был
освобожден. В 1918 — один из организаторов движения Уполно­
моченных от заводов и фабрик в Петрограде. Был арестован и
освобожден. В начале 1921 вновь арестован. Сидел в Бутырках,
Владимирской тюрьме, в ноябре был освобожден. В конце
1922 был приговорен ГПУ к высылке за границу. Не успел
уехать и в начале 1923 был арестован и получил 3 года Солов­
ков. В 1923-25 — Соловки, Савватий (был там старостой), затем
3 года ссылки в Архангельске и на Печоре. После этого —
« минус», где был вновь арестован, и в 1931-34 находился в
Суздальском политизоляторе. С 1934 — ссылка в Томске, после
которой, кажется, жил на Юге. В 1937 был арестован, получил
лагерный приговор. В 1946 был в ссылке в Сыктывкаре. Послед­
ний арест — в 1948 или 1949. В 1950 его видели в лагере в Абези.
В конце 1950-х Богданов, уже парализованный, был привезен
в Москву, где и умер.
Большакова Лидия. Род. ок. 1903. Чл. СФ при ПК. Племянница
А. Н. Смирнова. Арестована в 1925 и до 1928 была в Верхнеур.
политизоляторе. Затем — ссылка и « минус». После 1937 была
в лагере.
Боришпольский Марк Осипович (ок. 1900-1974). Чл. РСДРП. В
1924-25 был на Соловках (Муксолма), затем 2 года в политизоля­
торе. 1927-1930 — ссылка в Йошкар-Ола, после нее — « минус ».
В 1937 арестован и отправлен в Печорские лагеря. В конце 1940-х
— начале 1950-х был на поселении. Умер в Вольске.
Брауде Александр (ок. 1902-1929). Чл. РСДРП, один из организа­

261

торов Московского ССДРМ. Впервые, кажется, арестован в 1921.
Сидел в Таганке и Бутырках. Получил ссылку, из которой
вскоре бежал. Был арестован в 1923 на конференции ССДРМ в
Ирпени. 1923-25 — Соловки (Савватий), 1925-26 — Верхнеур. политизолятор. Затем 3 года был в ссылке во Фрунзе. Умер в
Крыму, куда ему разрешили выехать из ссылки из-за туберку­
леза.
Брейтман Нина. Род. 1902-1904. Чл. Одесского ССДРМ. Жена М.
Гальперина. Арестована в 1923. 1923-25 — Соловки (Савватий).
1925-26 — Верхнеур. политизолятор. Затем — ссылка. В начале
1930-х гг. находилась в « минусе» в Ульяновске, после этого,
кажется, жила в Уральске. В 1937 арестована. Погибла в лагере.
Будникова Зинаида. Род. ок. 1900. Чл. Московского ССДРМ. Аре­
стована в 1921, сидела в Бутырках и Орловской тюрьме.
Бэр (Гуревич) Борис Наумович (1888-1939). Чл. РСДРП. В с.-д.
движении с 1900-х. Видный партийный публицист. С 1917 — чл.
ЦК. Позже, кроме того, чл. ГК Украины. Арестован в Харькове
в 1920 и выслан в Грузию. Вскоре вернулся и в 1921-22 активно
работал в Харькове и в Москве. В 1922 арестован. Сидел в Бу­
тырской и Ярославской тюрьмах, затем сослан на 2 года в Ср.
Азию. Следующий арест — 1925 в Перми. Был сослан в Ср. Азию
на 3 года. Арестован в 1930 и на 3 года сослан в Чердынь. В
1934-37 жил в « минусе » в Гусе Хрустальном и в Воронеже. Аре­
стован в 1937. Погиб во время следствия во Владимирской
тюрьме.
Венгер Бася. Род. 1900-1902. Чл. РСДРП и Харьковского ССДРМ.
В конце 1922 приехала из Харькова в Москву. В 1923-24 — хо­
зяйка подпольной типографии Бюро Ц К в Ленинграде. Аресто­
вана в 1924 или 1925. В 1928 (а возможно, и несколько раньше)
бежала вместе с мужем Дитрихом (чл. РСДРП, в 1921-22 —
секр. редакции « Социал-демократа» в Харькове) за границу.
Ветухновская Роза Зельмановна. Род. 1905. Чл. одного из круж­
ков при Киевском ССДРМ. Ж ена Г. Р. Дмитриева. Арестована в
1924 в Харькове. В 1924-25 — Соловки, Муксолма. Затем до 1927
— Верхнеур. политизолятор. В 1927-30 — ссылка в Сургуте. В
1930-35 — « минус» в Казани и Саратове. После 1935 жила с
мужем в ссылке в Минусинске. После 1937 была в лагере и
ссылке, с 1949 по 1954 — на поселении в Красноярском крае.
Виноградов Михаил Алексеевич. Род. 1907-1908. Из Вологды. В
1923-24 жил в Архангельске вместе с отцом (чл. к.-д. партии),
находившимся там в ссылке. В середине 1920-х был арестован
как социал-демократ.
Волков Василий. Род. 1900-1905. Чл. СФ при ПК. Арестован в
1925. До 1928 находился в Верхнеур. политизоляторе, затем 3
года ссылки в Сибири и в 1931-34 — « минус » в Перми.
Гальперин

262

Михаил

(он

же

Феликс,

Роня

Мочман).

Ок.

1901-

1973. Чл. Одесского ССДРМ. В 1924-25 — Соловки, Савватий,
затем 2 года политизолятора, после которого — ссылка. Аре­
стован в 1937, кажется, в Уральске. Был в лагере, а в 1949-1954
— на поселении в Красноярском крае.
Гамбург Надежда. Род. ок. 1903. Чл. кружка молодежи при Мос­
ковской группе социал-демократов. Жена С. Чайко. Арестована
в Москве в 1923. В 1923-25 была на Соловках, потом — в ссылке.
Гантимурова Милица Николаевна. Род. 1902-1904. Чл. СФ при
ПК. Арестована в 1925. В 1925-28 — ссылка в Ср. Азии. По слу­
хам, была арестована в 1935 в Москве вместе со свекром-политкаторжанином Р. Ерухимовичем и мужем (оба — левые с.-р.).
Герцык Евгения. Род. 1902-1904. Чл. СФ при ПК. Арестована в
1924. В 1924-25 — Соловки, Анзера. После этого — политизолятор, и с 1926 — ссылка в Ташкенте. Там заболела туберку­
лезом и в 1928 получила разрешение выехать на родину.
Гершевич Моисей (Михаил). Род. ок. 1900. Чл. РСДРП. Аресто­
вывался в Киеве в 1921-22. В 1922 — уполномоченный Бюро ЦК
при ЦОБ ССДРМ. Арестован в 1923 в Москве, в это время был
членом Оргкомиссии Бюро ЦК. В 1923-25 — Соловки, Муксолма,
в 1925-26 — Верхнеур. политизолятор. Затем — ссылка и « ми­
нус ». Вновь арестован в 1930 и получил 3 года Челябинского
политизолятора.
Гиммельфарб Иосиф. Род. ок. 1905. Чл. Одесского ССДРМ. Аре­
стован в 1923. В 1924 был в ссылке в Усть-Цильме (Печора). В
том же году переведен в Казахстан, где с 1923 отбывал ссылку
его старший брат Яков (чл. РСДРП, арестован в Москве).
Гитберг Дина Исааковна (1899-1942). Чл. РСДРП. Арестована в
Москве в 1931. В 1931-34 — ссылка в Свердловске, Перми, Чердыни. В 1934-37 жила в « минусе » в Горьком. Арестована в 1938.
Умерла в лагере в Соликамске.
Гурвич Лев Миронович. Род. 1903. Чл. РСДРП, один из органи­
заторов Московского ССДРМ. Впервые арестован 15. 02. 1921, си­
дел в Бутырках. Вторично арестован в нач. 1922, сослан в Кур­
скую губ., откуда бежал в Киев, где работал в ЦОБ. Участник
Ирпенской конференции, на которой в ноябре 1923 арестован. В
1923-25 — Соловки, Савватий. В 1925-26 — Верхнеур. политизо­
лятор. В 1926-29 — ссылка в Ср. Азию, затем — « минус » в Таш­
кенте. В 1930 вновь приговорен к ссылке, которую отбывал в
Актюбинске. В 1934 вернулся в Москву. В 1935 был оттуда вы ­
слан. Поселился в Калуге, где был арестован в 1937. По офи­
циальным данным, умер в 1940. Имеются основания предпола­
гать, что расстрелян.
Данилин Петр Николаевич. Род. ок. 1900. Один из организаторов
в 1920 Московского ССДРМ. Впервые был арестован в 1921. Сидел
в Бутырках и Рязанской тюрьме. Следующий арест — в 1923.

263

Получил 3 года политизолятора, которые, по одним сведениям,
отбывал в Суздале, по другим — в Суздале и частично на Со­
ловках. После 1926 — ссылка. После 1937 был в лагере.
Денике Юрий Петрович (1887-1964). В 1904-07 — большевик, с
марта 1917 — меньшевик. В 1917 — один из лидеров Совета
рабочих и солдатских депутатов Казани, в 1918 в Петрограде
один из инициаторов движения Уполномоченных от заводов и
фабрик. В том же году редактировал в Москве журнал « Новая
за р я ». Арестован 21. 07. 1918 на Всероссийской конференции
уполномоченных. Вскоре освобожден. В 1922 выезжает за гра­
ницу в качестве сотрудника советского полпредства в Берлине.
Вскоре перешел на положение эмигранта. Принимал активное
участие в работе германской с.-д. партии, несколько месяцев сидел
в тюрьме при Гитлере. С 1930-х жил в Париже, затем в США.
В последние годы жизни был членом редакции « Социалисти­
ческого вестника ».
Дижур С. Чл. РСДРП с дореволюционного времени. Арестован в
Киеве в 1921. Умер в том же году в Киевской тюрьме.
Дмитриев Георгий Разумникович. Род. 1906. Чл. СФ при ПК. Аре­
стован в 1924. В 1924-25 — Соловки, Анзера. В 1925-27 — Верхнеур. политизолятор, затем до 1930 — ссылка. С 1930 — « минус »
в Казани. Арестован там же в 1932 и переведен в « минус » в
Саратов. В 1935 арестован и отправлен в ссылку в Минусинск.
Арестован в 1937. Погиб в лагере.
Дмитриева Прасковья. Род. ок. 1902. Чл. Московского
В 1923-24 (или в 1924-25) была на Соловках.

ССДРМ.

Додонов Евгений. Род. ок. 1902. Чл. Московского ССДРМ. В 1929
был в ссылке в Йошкар-Оле.
Дудаков Абрам Ильич. Род. ок. 1904. Чл. СФ при ПК. Арестован
в 1925. До 1928 был в Верхнеур. политизоляторе, затем — 3 года
ссылки в Бухаре и с 1931 — в « минусе» в Уф е. Арестован в
1937, вскоре погиб.
Егоренкова Евгения Ивановна. Род. 1900-1902. Чл. центрального
кружка СФ при ПК. Арестована в 1925, до 1928 была в Верх­
неур. политизоляторе, затем — в ссылке и « минусе». Перед
1937 жила в Саратове.
Ежов (Цедербаум) Сергей Осипович (1879-1937). Чл. РСДРП, уча­
стник с.-д. движения с 1890-х. Брат Ю. О. Мартова. До револю­
ции ссылался. После революции — чл. ЦК. Арестован в нач.
1921, в конце года — освобожден. На короткий срок арестован
в январе 1922. После ареста в апреле 1922 был сослан в Вятку.
В 1920-е были еще ссылки и « минусы» (в частности, в 1924-25
был в ссылке в Кашине). Весной 1931 прибыл в Верхнеур. по­
литизолятор после ареста в Саратове. Кажется, в Верхнеуральске пробыл недолго, т. к. с нач. 1932 жил в Казани (вероятно,

264

в ссылке или « минусе»). Арестован в феврале 1937 и погиб,
кажется, в Москве во время следствия после длительной (не
менее чем четырехмесячной) голодовки. В изданиях ИМЛ дается
другая дата смерти — 1939.
Емельянов Иван Иванович. Род. 1880-1885. Рабочий. Чл. РСДРП.
В с.-д. движении с начала 1900-х. Чл. рабочей группы Военнопромышленного комитета. В 1920-е — ссылка в Н. Новгороде.
В нач. 1930-х — « минус» в Курске. Перед 1937 жил в Любер­
цах. Арестован в 1937. Погиб в лагере на Дальнем Востоке ок.
1940.
Емельянов Павел Иванович. Род. 1907. Чл. СФ при ПК. Сын
И. И. Емельянова. Арестован в Ленинграде в 1925 (был в этот
момент выпускником средней школы). Получил 3 года Верхнеур.
политизолятора. В 1928-31 — ссылка в Тогуре (Нарым), затем
— « минус » в Аулис-Ата (ныне г. Джамбул, Казах. ССР). Перед
1937 жил в Люберцах. Арестован в 1937, погиб в лагере на Даль­
нем Востоке.
Жмудь Давид Абрамович. Род. 1901. Участник Екатеринославской с.-д. организации в годы Гражданской войны. С 1921 —
чл. кружка молодежи при Московской Группе социал-демокра­
тов. Арестован в марте 1923. В 1923-25 — Соловки, Савватий.
Затем 1 год Верхнеур. политизолятора, после которого до 1929
— ссылка в Колпашеве. В 1929-30 — « минус» в Ташкенте.
Арестован там же, получил 3 года политизолятора, которые от­
был в Верхнеуральске. В 1933-36 — ссылка, после нее поехал в
Харьков. Перед войной жил в Москве.
Заммель Михаил. Род. ок. 1902. Чл. Московского ССДРМ. Аре­
стован в 1923. В 1923-25 — Соловки, Муксолма. В 1925-26 — Верх­
неур. политизолятор. Затем — ссылка и в нач. 1930-х — « минус »
в Курске. Арестован в 1937. Погиб в лагере.
Захарова Конкордия Ивановна. Род. 1878 или 1879. Чл.
РСДРП.
В с.-д. движении с 1890-х. Ж ена С. О. Ежова. До революции
ссылалась. В 1921 была секретарем ЦК. Арестована и освобож­
дена в 1921. В 1920-30-е — ссылки и « м инусы » вместе с му­
жем. Арестована в 1937. Умерла в 1939 в лагере. Есть также
сведения, чтс умерла во время следствия в Москве после го­
лодовки.
Зелигер Николай. Род. ок. 1905. Чл. Одесского ССДРМ. Аресто­
ван в 1923. До 1925 был на Соловках (Савватий), затем — 1 год
в политизоляторе, кажется, в Верхнеуральском. После 1926 —
ссылка, кажется, в Казахстан. Там, по слухам, был вновь аре­
стован. В 1933-37 находился в Суздальском и Ярославском политизоляторах. По-видимому, был вывезен в лагерь на Колыму,
где погиб.
Зимин Александр Николаевич. Род. ок. 1904. Чл. РСДРП. Один
из организаторов в 1920 Московского ССДРМ. В 1922 — чл. ЦОБ
в Харькове. Впервые арестован в феврале 1921, сидел в Орлов-

265

окой тюрьме. В сентябре 1921 освобожден. Вторично арестован в
феврале 1922. Сидел в Бутырках, сослан в Орловскую губ., от­
куда в конце 1922 бежал в Харьков. Работал там в ЦОБ. Вновь
арестован и вновь бежал, на этот раз вРостов-на-Дону, где ра­
ботал в местной с.-д. организации. Участник Ирпенской кон­
ференции, на которой в сентябре 1923 был арестован. В 1923-25
— Соловки, Савватий ; в 1925-26 — Верхнеур. политизолятор ;
в 1926-29 — ссылка в Парабеле (Нарым) ; в 1929-30 — « минус »
в Поволжьи, В 1930 арестован, но вскоре освобожден. В 1931,
кажется, вновь арестован и до 1933 сидел в Верхнеур. политизоляторе. В 1933-35 — ссылка в Колпашеве, после чего — « минус »
в Саратове. Арестован в 1937. Погиб в том же году. Имеются
основания предполагать, что расстрелян. По официальным дан­
ным, приговорен к 8 годам лагеря.
Зингаревич Натан. Род. ок. 1904. Один из организаторов в 1920
Московского ССДРМ, в 1922 чл. ЦОБ ССДРМ. Арестован в ф ев­
рале 1921, осенью того же года освобожден. Вторично арестован
в 1922 и выслан в Курскую губ. Из ссылки бежал, работал на
Украине и в Москве, затем, кажется, эмигрировал. Погиб во вре­
мя войны от рук нацистов во Франции.
Зорохович Лев Михайлович. Род. ок. 1890. Чл. РСДРП. Аресто­
ван в Харькове в 1920 и выслан в Грузию. В 1921 вернулся и ра­
ботал в ГК Украины (был его секретарем). Арестован в марте
1922 и сослан в Ср. Азию. Вскоре бежал из ссылки в Москву,
работал в Бюро ЦК. В конце 1922 арестован, попал в Ярослав­
скую тюрьму, а с лета 1923 — на Соловки. После Соловков — с
1924 или с 1925 — ссылка в Актюбинске. Видимо, во второй по­
ловине 1920-х был еще раз арестован. В нач. 1930-х — « минус »
в Ульяновске. С 1933-34 жил в Симферополе. Арестован там в
1938, получил 8 лет лагерей.
Зуев Николай —
Рабочий.

один из

организаторов

Московского

ССДРМ.

Иванов-Чернец Павел Иванович. Род. ок. 1890. Чл. СФ при ПК.
Арестован в 1926. В 1926-29 — Тобольский политизолятор, затем
— ссылка и в 1932-35 — « минус » в Астрахани. В 1935 аресто­
ван и получил 3 года Воркутинских лагерей. Последний арест
в 1949. Получил поселение.
Иоффе Борис. Род. 1902-1904. Чл. кружка молодежи при Мос­
ковской Группе социал-демократов. Впервые арестован в 1923. В
1923-25 — ссылка в Усть-Цильме. В 1925-26 — ссылка в Ирбите.
Из ссылки бежал, но вскоре был арестован и с 1926 до 1929
находился в Верхнеур. политизоляторе, из которого вышел в
очередную ссылку. По всей вероятности, расстрелян после 1937
в лагере в Норильске.
Канторович Эмилий Ильич. Род. ок. 1903. Чл. РСДРП и ССДРМ.
Арестован в марте 1922 в Харькове и получил ссылку в Ср.
Азию. В 1923 вновь арестован и попал на Соловки. До 1925 был
на Соловках (Муксолма), затем — 1 год в Верхнеур. политизо-

266

ляторе. В 1926-29 — ссылка в Актюбинск, затем — « минус».
Арестован в 1930, получил 3 года Челябинского политизолятора.
В 1931 освобожден досрочно (по слухам, в результате какого-то
поданного им письма, связанного со смертью сына). В 1933-37
жил в Харькове. Арестован в 1937, погиб во время следствия.
Карлинский Дмитрий Львович. Род. 1902-1903. Участник Полтав­
ской с.-д. организации в 1920-21, чл. Харьковского ССДРМ в
1921-22. Первый арест — в 1922 в Харькове, следующий там же
в 1923. Получил 3 года ссылки в Ср. Азию. В январе 1924 бежал
оттуда в Москву. В конце того же года был арестован, получил
3 года политизолятора. До 1927 — Ярославский и Верхнеур. политизоляторы, затем — 3 года ссылки в Нарымском крае, и в
1930-33 — « минус» в Перми. Перед 1937 жил в Саратове, аре­
стован там в 1937, получил 8 лет лагерей. В 1937-46 — Белбалтлаг,
Уральские лагеря. Последний арест — около 1949. Умер на по­
селении в нач. 1950-х в Казахстане.
Кириенко Иван Иванович (1877-1918). Чл. РСДРП. В с.-д. движе­
нии с 1890-х. Делегат V (Лондонского) съезда РСДРП от Север­
но-Киевского района. Депутат II Государственной Думы. До ре­
волюции ссылался и, кажется, был на каторге. В 1917 при Вре­
менном правительстве — комиссар Юго-Западного фронта. В
1918 — областной комиссар Приуралья (комиссар Директории
при Уральском правительстве). Убит колчаковцами в Омске но­
чью 22-23. 12. 1918.
Клинова Надежда. Род. 1903-1905. Чл.
Дудакова. Арестована в 1925, до 1928
тор. В 1928-31 — ссылка в Бухаре, и в
Арестована в 1937 в Уф е, приговорена

СФ при ПК. Жена А. И.
— Верхнеур. политизоля1931-34 — «м и нус» в Уфе.
к заключению в лагере.

Коган Лидия Евсеевна. Род. 1901. Чл. Московского ССДРМ. Сту­
дентка ФОН МГУ. Арестована в 1921, сидела в Бутырках и Ор­
ловской тюрьме, осенью освобождена. Арестована в 1923, пошла
на Соловки. До 1925 — Соловки, Савватий, затем — ссылка в
Архангельске. Арестована в 1937, была в лагере. Последний арест
в 1949. До 1954 была в лагере или на поселении.
Козлова Александра. Род. ок. 1903. Работница. Одна из органи­
заторов Московского ССДРМ. Арестована в 1921. В 1922-25 была
в ссылке.
Колокольников Павел Николаевич (1871-1938). Экономист, коопе­
ратор, деятель и историк профдвижения. В с.-д. движении с
1890-х. В 1917 — в коалиционном Временном правительстве —
товарищ министра труда. В 1918 формально вышел из РСДРП
из-за несогласия с политикой ЦК, однако, будучи арестован­
ным в 1922, заявил на допросе, что принимает ответственность
за действия партии. В 1920-е преподавал в московских вузах,
был действительным членом Института экономики РАНИОН.
Возможно, арестован в 1930-31, т. к. в московских справочниках
на 1931 уже не значится. Вероятно, погиб в заключении.

267

Коломенский Яков. Род. 1900-1905. Чл. Харьковского ССДРМ.
Арестовывался в 1920-е. В 1928-31 — ссылка в Свердловске.
Комаров Константин. Род. 1902-1904. Чл. СФ при ПК. Арестован
в 1925. В 1925-28 — Ярославский политизолятор, затем — ссылка
и в 1931-34 — « минус» в Уральске. В 1935 был арестован и
пошел в лагерь.
Компанеец Матвей. Род. 1902-1904. Чл. ЦОБ ССДРМ. Арестован
в 1923 в Ирпени. До 1925 был на Соловках (Муксолма), затем 1 год
в Верхнеур. политизоляторе. В 1926-29 — ссылка в Парабеле,
затем — « минус ».
Константиновский Александр Михайлович. Род. ок. 1902. Чл.
Киевского ССДРМ. Арестован в 1924. В 1924-25 — Соловки, Савватий ; в 1925-27 — Верхнеур. политизолятор. Затем до 1930 —
ссылка в Нарымском крае, после нее — « минус» в Воронеже.
В 1934-37 жил в Курске. Арестован в 1937. Погиб в лагере.
Коц Доба Ошеровна. Род. 1903-1904. Чл. Харьковского ССДРМ,
перед этим — участница Полтавской с.-д. организации. Ж ена
Д. Л. Карлинского. Начиная с ареста в 1923 и до смерти мужа
весь путь прошла вместе с ним. Умерла в 1966-67 в Бресте.
Коц Гита Ошеровна. Род. ок. 1905. Чл. Харьковского ССДРМ.
Сестра Д. О. Коц. В 1923-25 находилась в Суздальском полит­
изоляторе.
Кочаровский Борис Карлович. Род. ок. 1902. Чл. кружка моло­
дежи при Московской группе социал-демократов. Арестован в
1923. 1923-25 — Соловки (Савватий). Затем — Тобольский полит­
изолятор. По некоторым сведениям, был там в 1929 (возможно,
был арестован где-нибудь в ссылке в 1926). После изолятора
— ссылка, кажется, в Сибири.
Кочкин Михаил Николаевич. Род. ок. 1902. Чл. СФ при ПК. Аре­
стован в 1925 и до 1928 был в Верхнеур. политизоляторе. Оттуда
вышел в ссылку.
Кранихфельд

Андрей

Сергеевич

(1902-1937).

См.

статью.

Кржижановский Сергей Антонович. Род. ок. 1900. Чл. Одесского
ССДРМ. Арестован в 1923. До 1925 — Соловки (Савватий), затем
1 год Тобольского политизолятора. После этого ссылка и « ми­
нус ». В 1931 был уже в новой ссылке — в Парабеле. В 1937-46
был в Воркутинских лагерях.
Кукин Василий Николаевич. Род. 1904. Чл. СФ при ПК. Аресто­
ван в 1925. Получил три года Верхнеур. политизолятора. В 192831 — ссылка в Кургане и Ирбите, после нее — « минус » в Перми.
Кульчицкий Борис. Род. 1903-1904. Чл. кружка молодежи при
Московской группе социал-демократов. Арестован в 1924 и до

268

1927 находился в Челябинском и Тобольском политизоляторах.
Затем 3 года ссылки в Тогуре Нарымского края и в 1930-33 —
« минус » во Фрунзе. После освобождения до 1937 жил в Москве
или под Москвой. В 1937 арестован.
Куприянова Ксения Сергеевна. Род. 1903-1904. Чл. СФ при ПК.
Жена И. С. Якубсона. Арестована в 1923. 1923-25 — Соловки
(Савватий). 1925-26 — Верхнеур. политизолятор. Затем — ссыл­
ка и в 1929-30 — « минус » в Ташкенте. В 1930 арестована и до
1933 — Верхнеур. политизолятор. После этого до 1936 — ссылка
в Минусинске. Арестована там в конце 1936. Погибла в Ярослав­
ском' политизоляторе после 1937.
Кучин-Оранский
См. статью.

Георгий Дмитриевич

(ок.

1890 —

после

1935).

Кушин Иван Александрович. Род. ок. 1890. Чл. РСДРП. В на­
чале 1920-х — чл. МК. В 1921-22 арестовывался на короткое
время. До 1923 преподавал политэкономию в московских вузах.
После ареста в 1923 получил 3 года Соловков. 1923-25 — Соловки,
Муксолма (был там старостой). Затем 1 год Верхнеур. политизолятора и ссылки, кажется, в Сибири.
Лазарева Вера. Род. ок. 1902. Чл. Московского ССДРМ. Аресто­
вана в 1923. До 1925 была на Соловках (Анзера), затем в полит­
изоляторе, и с 1926 по 1929 в ссылке в Йошкар-Оле.
Ланде Лев. Род. 1901. Чл. РСДРП, один из организаторов в 1920
Московского ССДРМ. Арестовывался в 1921. После вторичного
ареста в 1922 получил ссылку в Курскую губернию. Из ссылки
бежал, осенью 1922 работал в Харькове секретарем ГК Укра­
ины. В декабре 1922 арестован. В январе 1923 бежал с этапа в
Орле, вскоре после этого эмигрировал. Умер в США в 1970-е гг.
Левин Марк Рахмилович. Род. ок. 1909. Племянник Э. М. А ш пиза. Арестован в 1930. Получил 3 года ссылки в Ташкент. Там
арестован и получил 3 года ссылки в Нарымский край. Арестован
в 1933 и получил 2 года новой ссылки. Перед 1937 жил
в Сара­
тове. Арестован в 1937. До 1955 был в лагере.
Левицкий Андрей. Род. ок. 1905. Чл. СФ при ПК. С 1925 по 1928
находился в Верхнеур. политизоляторе, затем в ссылке, где сно­
ва арестован, и в начале 1930-х был уже в ссылке в Петропав­
ловске.
Лейбович Дебора Константиновна (ок. 1890-1973). Чл. РСДРП. В
1930-е гг. жила в « минусе» в Саратове. Кажется, после 1935
была отправлена в ссылку в Минусинск. После 1937 была в ла­
герях и на поселении. Умерла в Ленинграде.
Лещинский Владимир Михайлович (ок. 1880-1926). Чл. РСДРП.
Ленинградский рабочий. До ареста — чл. ПК. Арестован в 1925.
Умер в Верхнеур. политизоляторе от сердечного приступа.

269

Липинский Александр Константинович. Род. 1904-1905. Чл. СФ
при ПК. Арестован в 1925. Получил 3 года Верхнеур. политизолятора. После этого был в ссылке в Турткуле (Кара-Калпакская АССР).
Лисютин Василий. Род. ок. 1902. Чл. РСДРП и ССДРМ. Рабочий
из Москвы. В 1923-25 был на Соловках (вначале Муксолма, по­
том Савватий).
Литвак Виктор. Род. 1903. Чл. кружка молодежи при Москов­
ской Группе социал-демократов. Арестован в 1924. 1924-27 — Че­
лябинский и Тобольский политизоляторы. Затем до 1930 — ссыл­
ка в Колпашево (Нарым). В начале 1930-х жил в « минусе» в
Полтаве. До 1937 умер от туберкулеза под Москвой.
Ляхович Константин Иванович (1885-1921). Зять В. Г. Короленко.
Чл. РСДРП. Участник революции 1905 г. Был арестован в 1909,
присужден к ссылке, бежал, эмигрировал. В 1917 вернулся в
Россию, дважды избирался в Полтавский Совет рабочих и сол­
датских депутатов и гласным Гор. Думы. В 1917-21 — лидер полтовских меньшевиков. Арестован в 1921, в тюрьме заболел ти­
фом, освобожден за несколько дней до смерти.
Маевский (Гутовский) Викентий Аницетович (1875-1918). Чл.
РСДРП. В с.-д. движении с конца 1890-х. Один из организато­
ров Сибирского Союза РСДРП. До революции ссылался. В годы
войны 1914-18 — видный оборонческий публицист. В 1918 — ре­
дактор челябинской газеты « Власть тр у да ». После выступле­
ния в газете против колчаковского переворота был арестован,
перевезен в Омск и 22. 12. 1918 приговорен военно-полевым су­
дом к каторге. Той же ночью убит.
Малаховский Евгений Ефимович. Род. ок. 1901. Чл. РСДРП,
петроградский студент. Арестован в начале 1921. До апреля 1922
сидел в ДПЗ, затем после длительной голодовки был отправлен
в ссылку в Вологодскую губернию. В 1927-30 — в новой ссылке
в Ср. Азии. С 1930 жил в « минусе » в Душанбе, где в 1931 был
арестован и получил 3 года новой ссылки, которые отбыл в
Енисейске.
Малкин Алексей Яковлевич. Род. ок. 1890. Чл. РСДРП. В с.-д.
движении с 1900-х. В 1921 — чл. МК, « советник » при ЦК, в 1922
кооптирован в ЦК. В эти годы редактор (вместе с Б. Н. Гуре­
вичем) « Бю ллетеня» ЦК. В 1921 арестован и в том же году
был освобожден. В 1923-25 был на Соловках, затем один год в
Верхнеур. политизоляторе. В конце 1920-х был в ссылке в Таш ­
кенте. Арестован здесь в 1930, получил 3 года политизолятора.
Отказался принять приговор, объявил голодовку и был отстав­
лен от этапа.
Маляков Виктор. Род. 1900-1903. Чл. центрального кружка СФ
при ПК. Арестован в 1925 и до 1928 был в Ярославском полит­
изоляторе, затем в ссылке ; в 1931-34 — в « минусе » в Куйбышеве.

270

Мандельштам М. О. Чл. РСДРП. После 1917 — один из руково­
дителей ПК. Арестован в начале 1921, сидел в ДПЗ, в 1922 со­
слан в Вологду.
Матросов Михаил Ростиславович. Род. ок. 1902. Чл. СФ при ПК.
Арестован в 1925. В 1925-28 был в Верхнеур. политизоляторе,
затем 3 года ссылки в Ср. Азии. В 1929 переведен в ссылку в
Колпашево, где пробыл до 1931.
Меринг Яков. Род. ок. 1900. Чл. Московского ССДРМ. Аресто­
ван в 1922, отправлен в ссылку в Курскую или Орловскую гу­
бернию. Из ссылки бежал, работал в Харькове. В конце 1922
арестован в Харькове. Увезен в Москву. Позже эмигрировал.
Назарьев (псевд. — Петров) Михаил Федотович. Род. ок. 1870-75.
Чл. РСДРП. В с.-д. движении с 1890-х. После 1917 — один из
лидеров ПК. Арестован в начале 1921 в Петрограде. После 14
месяцев ДПЗ и голодовки получил ссылку в Архангельск. Аре­
стован в Архангельске в 1924, но вскоре освобожден. Арестован
в 1925 и отправлен в ссылку в Ташкент. Там арестован в 1926
и на 3 года пошел в политизолятор. После изолятора — ссылка
и « минус», кажется, в Свердловске. Умер в 1935.
Огаджанян Люси. Род. ок. 1906. Чл. Союза молодых марксистов
Армении. Арестована в 1926, 3 года была в Суздальском полит­
изоляторе, затем в ссылке. Арестована в 1937 и 10 лет была в
лагерях на Колыме.
Опескина (по мужу — Касаткина) Мина Германовна. Род. 19021904. Чл. Одесского ССДРМ. Арестована в 1923. Получила 3 го­
да Соловков. На Соловках была до 1925, затем 1 год в Верхнеуральске. В 1926-29 — ссылка в Киргизии. Была арестована в
1937, пошла в лагерь. Последний арест — в 1949. До 1954 была
на поселении в Красноярском крае.
Орел В. Е. Чл. РСДРП. В 1921 умер в тюрьме в Киеве от тифа.
Орлова Антонина Александровна (1901-1968). Чл. СФ при ПК.
Арестована в 1924. 1924-25 — Соловки (Анзера) ; 1925-27 —
Верхнеур. политизолятор, затем 3 года ссылки в Енисейске. В
нач. 1930-х — « минус» в Казани. Перед 1937 жила в Тамбове,
была там арестована и попала в Норильские лагеря. В конце
1940-х вновь арестована, отправлена на поселение, где пробыла
до 1955. Умерла в Ленинграде.
Осипов Дмитрий. Род. ок. 1904. Чл. СФ при ПК. Арестован в
1925. До 1928 — Верхнеур. политизолятор, затем ссылка.
Осипов Михаил. Чл. СФ при ПК. Арестован в 1925. До 1928 был
в Верхнеур. политизоляторе, затем в ссылке.
Пекерская Мария. Род. 1900-1902. Чл. Киевского ССДРМ. Аре­
стована в Киеве в 1924. 1924-25 — Соловки (Муксолма, Анзера),

271

1925-27 — Верхнеур. политизолятор, затем 3 года ссылки в А ш ­
хабаде.
Петренко Петр (Иванович ?). Род. ок. 1890. Чл. РСДРП. В 1917
— один из руководителей с.-д. в Ростове. В 1920 судился в
Москве по делу донских меньшевиков. Освобожден в декабре 1920.
В 1922-23 был в ссылке, из которой бежал осенью 1923 по вызову
Бюро ЦК. В 1923-24 работал в Москве и провинции по поруче­
нию Бюро ЦК. Арестован в 1924. 1924-25 — Соловки (Муксолма), затем, до 1927 — Тобольский политизолятор. После 1927 —
ссылка.
Петренко Екатерина (Петровна ?). Род. ок. 1890. Ж ена П. Пет­
ренко. Чл. РСДРП. В 1920 сидела в Бутырках и в Орловской
тюрьме. Кажется, в 1922-23 была в ссылке и бежала оттуда. В
1923 входила в Оргкомиссию при Бюро ЦК. Работала в Москве,
Харькове и Ленинграде. Арестована в 1924. Была на Соловках
и в Тобольском политизоляторе. С 1927 вместе с мужем в
ссылке.
Поздняков Семен. Род. ок. 1905. Чл. СФ при ПК. Арестован в
1925. До 1928 — Тобольский политизолятор, затем ссылка, а в
1931-34 — « минус » в Воронеже.
Понарьин Павел Иванович. Род. ок. 1905. Чл. СФ при ПК.
Арестован в 1925. 3 года отбыл в Верхнеур. политизоляторе,
затем до 1931 — ссылка в Ср. Азии.
Пономарев Михаил. Род. ок. 1905. Чл. СФ при ПК. Арестован
в 1925, получил 3 года Верхнеур. политизолятора. С 1928 — в
ссылке в Каракалпакии.
Попляк. Род. ок. 1885. Чл. РСДРП. Одесский рабочий, до рево­
люции был в эмиграции. 1923-25 — Соловки (Савватий и А н зера). Затем политизолятор и ссылка. В 1931-34 был в « мину­
се » в Сталинграде.
Португейс Соломон
Осипович (1880-1944). Видный
налист. Чл. « Единства». После 1920 в эмиграции.
1925 выпускал в Берлине журнал « З а р я ».

с.-д. ж ур­
С 1922 по

Преображенская Екатерина Осиповна. Род. ок. 1905. Аресто­
вана в 1924 по делу тайного монастыря. Осенью 1924 сидела
во внутренней тюрьме ОГПУ в Москве. Получила 3 года
Суздальского политизолятора. В конце 1920-х была в ссылке
в Нарымском крае, здесь стала женой меньшевика Я. Пика и
определилась как социал-демократка.
Рабинович Ульрик. Род. ок. 1905. Чл. СФ при ПК. Арестован
в 1924. До 1927 — Соловки и Верхнеур. политизолятор, после
этого ссылка и в начале 1930-х — « м инус» в Казани.
Равикович Исаак. Род. ок. 1903. Чл. ССДРМ. Арестован в

272

1923

в Ирпени. 1923-25 — Соловки (Савватий). Затем 1 год Тоболь­
ского политизолятора, ссылка и с 1929 — « минус » в Воронеже.
Рапипорт
Исидор
(« Л е л я »)
Самойлович
(1900-1941).
Чл.
РСДРП, один из организаторов в 1920 Московского ССДРМ. В
1922 — чл. ЦОБ. Арестован в Москве в 1921. Сидел в Бутырках и Орловской тюрьме. Вторично арестован в 1922. После
голодовки сослан в Орловскую губ., откуда бежал, работал в
ССДРМ в Киеве. Участник Ирпенской конференции, где и
арестован в сент. 1923. 1923-25 — Соловки (Савватий) ; 1925-26
— Верхнеур. политизолятор ; 1926-29 — ссылка в Парабеле ;
1929-30 — « минус» в Саратове, где в 1930 арестован. 1930-33
— Челябинский политизолятор ; 1933-36 — ссылка в Ср. Азии
(Коканд). Арестован в 1937, умер в лагере.
Ромов
Яков Исаакович. Род.
1902. Чл.
Одесского
ССДРМ.
После 1925 был в политизоляторе и в ссылке. С 1933 жил в
« минусе» в Саратове. Арестован там в 1937. Получил 5 лет
лагерей. С 1937 до 1946 — лагеря в Коми АССР. 1946-49 —
ссылка в Сыктывкаре. В 1949 арестован и до 1954 был на по­
селении в Северном Казахстане.
Рубин Петр. Род. ок. 1904. Чл. СФ при ПК. Арестован в 1925,
получил 3 года Верхнеур. политизолятора. Затем ссылка и в
начале 1930-х — « минус» в Сталинграде.
Рыбакова Вера Владимировна. Род. ок. 1900. Чл. кружка мо­
лодежи
при
Московской
Группе
социал-демократов.
Жена
П. И. Емельянова. Арестована в 1924 в Москве. 1924-27 — Суз­
дальский,
Челябинский и Верхнеур.
политизоляторы. Затем
до 1930 — ссылка в Тогуре, после нее — « м и нус» в АулисАта. Арестована в 1937.
Сальников Владимир (наст, имя : Михаил Пуме). Род. ок. 1901.
Чл. Ростовского ССДРМ. Арестован в 1923 в Ирпени. До 1925
был на Соловках, затем в политизоляторе и ссылке. В начале
1930-х — « минус» в Воронеже.
Сапир Борис Моисеевич. Род. 1902. Чл. РСДРП с 1919, в 1920
— один из организаторов Московского ССДРМ. Арестован в
1921. Сидел в Бутырках, Рязанской тюрьме. В ноябре 1921
освобожден. В 1922 вновь арестован. Получил ссылку в Си­
бирь, замененную после голодовки (вместе с А. Кранихфельдом, А. Зиминым и др.) ссылкой в Курскую губ. Осенью 1922
из ссылки бежал, до января 1923 работал в Харькове, затем в
Москве. Был арестован, попал на Соловки. После Соловков
ссылка, откуда бежал не позднее 1925 за границу, где сотруд­
ничал в « Социалистическом вестнике ».
Сапир Виталий Давидович
(1898-1974). Чл. РСДРП, кажется,
чл. ССДРМ. В студенческих с.-д. кружках принимал участие
еще до революции. Врач. Арестован в 1921, в том же году
освобожден. В 1922 арестован и сослан в Чердынь. Арестован

273

в ссылке и в 1924 получил 3 года Суздальского политизолятора. В 1927-30 — ссылка в Нарымском крае, затем до 1933 —
« минус» в Перми. После этого до 1937 жил в Саратове. Аре­
стован в 1937, получил 3 года лагерей. 1937-46 — Белбалтлаг,
Онеглаг, Каргопольлаг. После освобождения жил в Сыктыв­
каре.
Сауде Семен. Род. 1897. Впервые арестован в 1921 в Москве.
Сидел в Бутырках. В 1924-27 находился в Суздальском политизоляторе, затем в ссылке во Фрунзе. Там арестован и в
начале, 1930-х был в новой ссылке в Минусинске. Перед 1937
жил в Саратове. Арестован в 1937, получил 5 лет лагерей, но
был освобожден только в 1946. С 1949 по 1954 — поселение в Крас­
ноярском крае.
Сахаров Александр. Род. ок. 1903. Чл. СФ при ПК. Арестован
в 1924. До 1927 находился на Соловках (Анзера) и в Верхнеур.
политизоляторе. Затем — ссылка.
Свежевский Сергей. Род. ок. 1903. Чл. СФ при ПК. Племян­
ник А. Н. Потресова. Арестован в 1924. До 1927 был на Солов­
ках (Анзера) и в Верхнеур. политизоляторе. Оттуда пошел в
ссылку.
Светицкий И. В. Род. 1880-85. Чл. РСДРП. В 1920-21 — чл. ЦК
Бунда, в 1922 кооптирован в Ц К РСДРП. Арестовывался в 1921.
В тюрьме заболел тифом и был освобожден. Арестован в 1923.
Седерстрем Вера. Род. ок. 1903. Чл. СФ при ПК. Арестована в
1925. До 1928 была в Верхнеур.
политизоляторе, затем в
ссылке и в « минусе» в Воронеже. По непроверенным сведе­
ниям, бежала оттуда вместе с братом за границу.
Седерстрем Евгений. Род. 1900-1902. Чл. РСДРП, чл. централь­
ного кружка СФ при ПК. Арестован в Ленинграде в 1925.
Получил 3 года Верхнеур. политизолятора. 1928-31 — ссылка в
Нарымском крае, затем « минус» в Воронеже. По
непрове­
ренным сведениям, в 1932 бежал за границу.
Селенкин Михаил. Род. ок. 1903. Чл. СФ при ПК. Арестован
в 1924. До 1927 — Соловки и Верхнеур. политизолятор. Затем
ссылка и с начала 1930-х — « минус» в Саратове.
Славутский. Чл. РСДРП.
Арестован в
Умер от тифа в Кременчугской тюрьме.

1920

в

Кременчуге.

Смирнов Александр Николаевич. Род. ок. 1880. Чл. РСДРП.
Рабочий-металлист. В с.-д. движении с начала 1900-х. Сотруд­
ничал
в
партийной
печати
под
псевдонимом
« Рабочий
П етров». После 1917 — чл. редакций газет « Рабочая м ы сль»,
« Рабочая газета» (1917-1918). Несколько раз арестовывался в
начале
1920-х. Арестован в
1925 вместе с П К
(хотя А. Н.
Смирнов формально в ПК не входил, но был близок к его

274

работе). Получил 3 года Верхнеур. политизолятора. Умер в
изоляторе в конце 1926 от сердечного приступа. В связи с его
смертью в Верхнеур. политизоляторе была трехдневная голо­
довка.
Снисаренко Дмитрий. Род. 1904. Чл. СФ при ПК. Арестован в
1924. До 1925 — Соловки (Анзера), следующие 2 года — Верх­
неур. политизолятор. Затем 3 года ссылки в Ашхабаде и в
1930-33 — « минус » в Казани.
Соколов Николай Константинович. Род. ок. 1895. Чл. СФ при
ПК. Арестован в 1925 и до 1928 находился в Верхнеур. поли­
тизоляторе. Оттуда пошел в ссылку.
Стойлов (Стоилов) Аркадий. В 1920-22 — чл. МК. Арестован в
1921, осенью 1921 приговорен к ссылке в Ташкент. В начале
1922 выехал за границу, где принимал активное участие в
деятельности чешской с.-д. партии.
Струков Вячеслав Константинович. Род. 1885-90. Чл. РСДРП.
Чл. Московской группы социал-демократов. Адвокат. Аресто­
ван в 1924. Получил 3 года политизолятора. В 1924-25 отбы­
вал
срок в
Челябинске, в
1925-26 — в
Ярославле.
После
30-дневной голодовки был в 1926 переведен в Верхнеуральск.
Там в 1926-27 пытался покончить с собой и после этого был
вывезен из политизолятора.
Стулов Николай Федорович. Род. ок. 1902. Чл. СФ при ПК.
Арестован в 1925, направлен на 3 года в ссылку. Вновь был
арестован в Вологде в 1937 и получил 10 лет лагерей.
Сысоева Екатерина Петровна (1901-1968). Чл. СФ при ПК.
Арестована в 1924. До 1925
была на
Соловках
(Муксолма),
затем вместе со всеми ее перевезли в Верхнеуральск. Здесь
заболела туберкулезом и была переведена в больницу Лефор­
товской тюрьмы, откуда в 1926 отправлена в ссылку. В 1937
арестована и 10 лет была в лагерях на Колыме. С 1949 по 1954
— поселение в
Казачинске
Красноярского края.
Умерла в
Ленинграде.
Тихомирова Елизавета Антоновна (1903-1975). Чл. Московского
ССДРМ. Арестована в 1922 и отправлена в ссылку на 3 года.
В 1930-е гг. жила в Саратове, была арестована в 1937 и полу­
чила 5 лет лагерей. Отбывала их в Карлаге. Умерла в Калуге.
Тихонов-Бугров Николай Михайлович. Род. ок. 1902. Чл. СФ
при ПК. Арестован в 1925. Получил 3 года Верхнеур. полит­
изолятора, затем до 1931 находился в ссылке в Кудымкаре
(Коми-Пермяцкий окр.) и Ирбите. После 1931 — « минус» в
Сталинграде и Астрахани.
Трахтенберг Давид. Род. ок. 1904. Чл. Одесского ССДРМ, сын
старого социал-демократа, кажется, Д. Н. Трахтенберга. Аре­

275

стован в 1923. До 1925 был на Соловках (Муксолма), затем в
Верхнеур.
политизоляторе. В 1926-29 — ссылка в
ЙошкарОла. Здесь голодал, требуя соединения в ссылке с отцом. По­
кончил с собой в 1930-е.
Трейгер (Трегер) Николай Иванович. Род. ок. 1903. Один из
организаторов Одесского ССДРМ. Арестован в 1923. Получил
2 года ссылки в Семипалатинск. Арестован там в 1924 и полу­
чил 5 лет Соловков. 1924-25 — Соловки (Савватий), затем до
1929 — Верхнеур. политизолятор. После этого — ссылка и в
середине 1930-х — « минус» в Томске.
Тучапский Павел Лукич (1869-1922). Чл. РСДРП. В револю­
ционном движении с 1893, участник и один из организаторов
I съезда РСДРП. В 1917-18 — редактор «Ю жного рабочего»
(Одесса). Арестован в 1921 в Киеве, в тюрьме заболел тифом и
умер.
Тюнина
Мария
Алексеевна. Род. ок. 1900. Чл.
Московского
ССДРМ. Арестована в 1921, сидела в Новинской тюрьме. В том
же году освобождена. Вновь арестована в 1923. До 1925 была
на Соловках, в 1925-28 — ссылка в Усть-Цильме. 1928-31 —
« минус» в Н. Новгороде. Умерла ок. 1972.
Удем
Григорий
Маркович. Род. ок.
1904. Чл. СФ при
ПК.
Арестован в 1924, получил 3 года Соловков. Освободился из
политизолятора в 1927, до 1930 был в ссылке, затем — в
« минусе » в Куйбышеве.
Удем Семен Маркович. Род. ок. 1904. Брат Г. М. Удема. Чл. СФ
при ПК. Арестован в 1924, получил 3 года Ярославского по­
литизолятора.
После
этого
был в
ссылке и
« минусе». В
1934-36 жил в Саратове.
Уфлянд Лев Михайлович. Род. 1902-1904. Чл. СФ при ПК. Сын
народовольца. Арестован в 1924. Получил 3 года Соловков. В
1924-25 — Соловки, Анзера, затем — 2 года Верхнеур. полит­
изолятора. После этого — ссылка и в начале 1930-х — « минус »
в Казани. Арестован в 1937, пошел в лагерь.
Фальк Давид. Род. ок. 1903. Чл. РСДРП, один из организато­
ров в 1920 Московского ССДРМ. Арестован в 1922, получил
ссылку в Сибирь,
заменную после
голодовки
(вместе с А.
Кранихфельдом, А.
Зиминым и др.) ссылкой в
Орловскую
или Курскую губ. Бежал оттуда осенью 1922 в Харьков или
Киев. Арестован в 1924, получил 3 года Ярославского полит­
изолятора. Оттуда пошел в ссылку. Во второй половине 1930-х
жил в Москве.
Федоров Степан. Род. 1898-1900. Чл. СФ при ПК. Арестован в
1925, получил 3 года Верхнеур. политизолятора, после кото­
рых был в ссылке. В 1931-34 — « м и нус» в Ульяновске.

276

Финкельштейн
(« Н о н я »).
Род.
ок.
ССДРМ. В 1923-25 был на Соловках.

1903.

Чл.

Киевского

Фишман
Абрам. Род. ок. 1900. Чл.
РСДРП.
Студент ФОН
Ленинградского ун-та, одновременно преподаватель политэко­
номии. Арестован в1923. До 1925 был на Соловках,
затем в
политизоляторе и в 1926-29 — в ссылке в Ср. Азии.
Фрегер Юрий. Род. ок. 1900. Чл. Киевского ССДРМ. Аресто­
ван в 1923. До 1925 на Соловках, затем 1 год политизолятора
и 3 года
ссылки.
В
1929-30
жил в
« минусе» в
Воронеже.
Фрид Флавий. Род. ок. 1903. Чл. СФ при ПК. Арестован в 1924.
В 1924-25 был на Соловках (Анзера), в 1925-27 — в Верхнеур.
политизоляторе.
Затем —
ссылка.
В
1931
его
видели в
Самарской пересылке.
Харитонов Алексей Иванович. Род. 1902-1905. Чл. СФ при ПК.
Арестован в 1925. В 1925-28 — Верхнеур. политизолятор. Затем
3 года ссылки в Ср. Азии и в 1931-34 — « минус» в
Ул ья­
новске.
Хорошин
Марк.
Род.
1900-1903.
Чл.
Киевского
ССДРМ.
Арестован в 1923. До 1925 — Соловки, затем 1 год политизолятора и 3 года ссылки. В 1929-32 жил в « минусе » в Казани.
Чайко Семен. Род.
1902-1904. Чл.
кружка молодежи
при
Московской группе
социал-демократов.
Арестован в августе
1923. В 1923-25 — Соловки, Анзера. Затем — 1 год Верхнеур.
политизолятора и с
1926 — ссылка.
Шейнман Зорах Соломонович (ок.
1902-1959). Чл. Киевского
ССДРМ. В 1924 неудачно бежал из ссылки (Усть-Цильма),
получил за это 3 года Соловков. До 1925 — Соловки (Савватий), затем до 1927 — Суздальский политизолятор. После
1937 был в лагере, в 1949-54 на поселении в Восточной Сибири.
Умер в Ленинграде.
Штерн Елена. Род. ок. 1904. Чл. Одесского ССДРМ. Арестова­
на в 1923. 2 года была в Соловках (Савватий), затем 1 год в
политизоляторе. В 1926-29 — ссылка в Йошкар-Ола.
Эльман Роза Лазаревна (1901-1977). Чл. Московского ССДРМ.
Была
арестована
впервые в
1921.
Сидела
в
Бутырках,
Орловской тюрьме. Осенью освобождена. Вновь арестована в
феврале 1922, сидела в Ярославской тюрьме, получила ссылку.
В 1922-23 — ссылка в Усолье. Вернулась в Москву и была
вскоре арестована. Получила 3 года Соловков. До 1925 была
на Соловках (Савватий), затем 1 год в Тобольском политизо­
ляторе. В 1926 направлена в ссылку в Ашхабад. Вскоре после
прибытия в
ссылку была
арестована и
получила 2
года
политизолятора, которые отбыла в Верхнеуральске. В 1928-31

277

— ссылка в Йошкар-Ола, после этого до 1935 — « м инус» в
Курске,
Воронеже,
Йошкар-Ола,
Ульяновске.
Арестована в
1937, пошла в лагерь. Последний арест в 1949. До 1956 была на
поселении в Петропавловской области. Умерла в Москве.
Эпштейн Арнольд Ильич.
Род. ок.
1903. Чл. Московского
ССДРМ. Арестован на конференции ССДРМ в Ирпени в 1923.
Был в политизоляторе и в конце 1920-х в ссылке в Ср. Азии.
Там арестован в 1930, получил 3 года ссылки в Петропав­
ловске. После освобождения в 1933 вернулся в Киев.
Эренбург Семен Леопольдович. Род. 1902-1905. Чл. СФ при ПК.
Арестован в 1925 и до 1928 находился в Верхнеур. политизо­
ляторе.
В 1928-31—
ссылка в Нарымском крае, затем до 1934
— « минус» в Ульяновске.
Якубсон Израиль Соломонович. Род. 1898. Чл. РСДРП, один из
организаторов в 1920 Московского ССДРМ. В 1922 — предста­
витель ССДРМ на совместном заседании ЦК и М К по вопросу
о переходе партии в подполье. В 1923-25 был на Соловках
(Савватий), затем — в политизоляторе и ссылке. В ссылке
был арестован и получил новую ссылку. В 1930 был арестован
в Ташкенте и получил 3 года Верхнеур. политизолятора. В
1933-36 был в ссылке в Минусинске. Арестован в 1936. Погиб
в лагере на Воркуте. Имеются сведения, что в 1938 расстрелян
на Кирпичном заводе.
Якубсон Лев Соломонович. Род. ок. 1900. Чл. РСДРП, один из
организаторов в 1920 Московского ССДРМ. Брат И. С. Якубсона. Арестован в 1921. Сидел в Бутырках, Рязанской тюрьме.
Освобожден в конце года. В феврале 1922 вновь арестован.
Получил
ссылку
в
Сибирь,
замененную
после
голодовки
(вместе с А. Кранихфельдом, А. Зиминым и др.) ссылкой в
Орловскую или Курскую губ. Осенью 1922 бежал из ссылки в
Ростов.
Арестован в1923, кажется, в Ирпени. В
1923-25 — Со­
ловки,
Савватий. В
1925-26 — политизолятор.
Следующих 3
года — ссылка в Акмолинске, после которой — « минус» в
Свердловске. Здесь был арестован. В середине 1930-х нахо­
дился в ссылке в Колпашеве, а перед 1937 — в ссылке в
Минусинске.
Арестован в 1937. Погиб в
лагере. По
другим
сведениям, покончил с собой в 1937.
Янкелевич Генрих. Род. ок. 1905. Чл. кружка молодежи при
Московской группе социал-демократов. Арестован в 1924. В
1924-27 — Челябинский и Верхнеуральский
политизоляторы.
Затем до 1930 ссылка в Колпашево, после нее — « минус».
Арестован в 1937. Пошел в лагерь.
II
Громан Владимир Густавович (1874-?). В с.-д. движении с 1890-х.
В 1921 — « советник » при ЦК, в начале 1922 кооптирован в ЦК.
Вскоре после этого подал заявление о выходе из партии, моти­

278

вируя это решение тем, что пришел к выводу о необходимости
пересмотра основ марксизма. В 1920-е работал в СТО и Госплане
(в последнем был членом Президиума). Арестован в 1930 и в
1931 был одним из главных обвиняемых на процессе так назы­
ваемого « Союзного бюро меньш евиков», активно сотрудничал
со следствием. Получил 10 лет тюремного заключения, которые
начал отбывать в Верхнеур.
политизоляторе. По-видимому,
умер в лагере после 1937.
Ерманский (Коган) Осип Аркадьевич (1866-1941). В с.-д. движе­
нии с 1892. С 1918 — чл. ЦК. В апреле 1921 подал в Ц К заяв­
ление, что временно « до приезда М артова» отходит от работы.
С 1921 — профессор политэкономии, преподаватель московских
вузов. Специалист в области НОТ. С 1934 — пенсионер. Р. А.
Медведев в книге К С У Д У ИСТОРИИ указывает, что Ерман­
ский был арестован в 1937-38 и погиб в лагере. Однако в 1940
он был еще на свободе, т. к. в этом году выпустил в Москве
большую книгу о стахановском движении.
Заславский Давид Иосифович (1880-1965). В с.-д. движении с
нач. 1900-х. В 1917-18 — чл. Ц К Бунда. В 1919 исключен из пар­
тии за сотрудничество в киевских газетах при Деникине. После
этого там публично порвал с РСДРП и очень быстро выдвинулся
как один из самых ловких и беспринципных журналистов офи­
циальной прессы. В 1934 был принят в ВКП(б).
Майский (Ляховицкий) Иван Михайлович (1884-1975). В с.-д. дви­
жении с 1903. В 1917-18 — чл. ЦК, принадлежал к правому его
крылу. Осенью 1918 в качестве министра труда вошел в Самар­
ское правительство. За это тогда же специальным решением ЦК
был исключен из РСДРП. В октябре 1920 письмом в « Правду »
порвал с меньшевиками. В феврале 1921 вступил в РКП(б). В
1923 обосновал свой разрыв с меньшевиками в воспоминаниях
ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ
КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ
(М.-Пг.,
1923).
Впоследствии — видный советский дипломат, академик.
Мартынов (Пиккер) Александр Самойлович (1865-1935). В с.-д.
движении с 1890-х. С 1917 — чл. ЦК. В 1922, по возвращении
с Украины, объявил о своем разрыве с меньшевиками, в 1923
вступил в РКП(б). В том же году выпустил книгу М ОИ У К Р А ­
ИНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ, в которой всю
работу меньшевиков с самого начала образования партии объ­
явил несостоятельной и вредной. В 1920-е много ездил по стране
с лекциями и докладами, в которых « разоблачал » меньше­
визм. С 1924 — на ответственной работе в Коминтерне.
Плесков Артур Абрамович. Род. ок. 1884. В с.-д. движении с
начала 1900-х. С 1918 — чл. ЦК. В августе 1922 вышел из пар­
тии в связи с решением ЦК (формально еще не принятым) о
переходе партии на нелегальное положение. В 1920-е работал
экономистом. Судьба в 1930-е нам неизвестна.
Семковский

(Бронштейн)

Семен

Юльевич (1882-?). В

с.-д. дви­

279

жении с 1900. С 1917 — чл. ЦК. В 1920 отошел от партийной
работы, но никаких официальных писем по этому поводу ни­
куда не подавал. В 1920-е преподавал в украинских вузах, зани­
мался философией, экономикой, социологией. Последняя книга
его вышла в 1926. Судьба в 1930-е неизвестна.
III
Бабина Берта Александровна. Род. ок. 1893. Чл. ПСР с 1908.
После 1917 — чл. ПЛСР. Арестована в 1922. Вторично арестована
в 1925, была в ссылке. В 1937-55 была на Колыме.
Бартенева Вера. Род. ок. 1908. В середине 1920-х арестована по
делу бой-скаутов в Москве. 1928-29 — ссылка в Йошкар-Ола, с
1929 — в Ташкенте, где осталась по окончании срока. Аресто­
вана там же в 1937. Погибла в лагере.
Богданов (Малиновский) Александр Александрович (1873-1928) —
врач, философ, общественный деятель. С конца 1880-х — в на­
родническом движении, с 1896 — социал-демократ, в 1903-09 —
большевик. К октябрьской революции отнесся отрицательно. С
1918 — идеолог Пролеткульта. В 1926 организовал И н-т перели­
вания крови. Погиб, проводя на себе научный опыт.
Его идея о примате идеологии над производственными от­
ношениями лежала в основе теоретических воззрений неле­
гальной организации « Рабочая правда», возникшей весной 1921
и раскрытой ГПУ осенью 1923. По официальной оценке, группа
насчитывала не более 20 человек. Выход из создавшегося в
стране положения (бедственное положение рабочего класса,
бюрократизация партии и советских органов, опасность рестав­
рации капитализма) « Рабочая правда» видела в создании но­
вой рабочей партии на основе объединения « всех революцион­
ных элементов» и новой социалистической революции.
Вениамин (Казанский, 1873-1922) — митрополит Петербургский
и Гдовский. 10. 06 - 6. 07. 1922 судился в числе 86 человек Петро­
градским революционным трибуналом по делу « Совета приход­
ских Советов». Наряду с 8 другими подсудимыми приговорен к
расстрелу. Расстрелян.
Гарасевы (сестры) Анна Михайловна и Татьяна Михайловна. В
прошлом одна л. с.-р., другая — анархистка. В начале 1920-х
были на Соловках, затем в ссылке и минусе. После 1937 на К о­
лыме, а с 1946 или 1947, кажется, на поселении. С середины
1950-х жили в Рязани.
Духонин Николай Николаевич (1876-1917) — генерал-лейтенант,
последний Верховный главнокомандующий Временного прави­
тельства. 20. 11. 1917 убит матросами без суда на могилевском
вокзале.
Егельская — чл. ПЛСР. Арестована в 1921 в Москве. Сидела в
Бутырках, затем в Орловской тюрьме.

280

Завенягин Авраамий Павлович (1901-1956) — чл. КП с 1917. С
1937 — замнаркома тяжелой промышленности. С 1938 — нач.
строительства
Норильского металлургического
комбината.
В
1941-50 — замнаркома (с 1946 — министра) внутренних дел. В
1953-54 — зам. министра среднего машиностроения СССР, в 1955
— зам. пред. Совета Министров СССР. Дважды Герой Социа­
листического труда, первый раз — за управление Норильскими
лагерями.
Кассо Лев Аристидович (1865-1914) —
ного просвещения.

в 1910-14 министр народ­

Кузнецов Н. В. — чл. КП с 1904 (по его словам) или с 1917 (по
официальным данным) до 1922. Делегат X съезда РКП(б), в
1920-21 в « рабочей оппозиции ». В февр. 1922 — один из под­
писавших ЗАЯВЛЕНИЕ 22-Х в Исполком Коминтерна, где ука­
зал членство в партии с 1904, что послужило формальным
предлогом для исключения его из РКП(б) X I съездом. В З А Я В ­
ЛЕНИИ 22-Х (все подписавшие были членами РКП(б) — и до­
вольно видными), в частности, выражалось боспокойство по
поводу антидемократических тенденций и бюрократизации пар­
тийной жизни. И КК И передал ЗАЯВЛЕНИЕ 22-Х в Ц К РКП(б),
специальная комиссия которого (Дзержинский, Киров, Петров­
ский, Сталин, Ярославский) « опровергла » обвинения, а X I съезд
« строго предупредил » подписавших заявление и двоих из них
исключил из партии (Кузнецова и Ф. Митина как бывшего
меньшевика). Весной 1923 Кузнецов — один из создателей и
руководителей « Рабочей группы » (см. примечание о Г. И. М ясникове). Арестован осенью 1923. Дальнейшая судьба нам неиз­
вестна.
Логачев Александр (ок. 1900-1926). Чл. ПСР. В 1925 находился
в ссылке в Ср. Азии, откуда бежал и вскоре был арестован. По­
кончил с собой в Ташкентской тюрьме.
Мясников Г. И. (1889-1946) — чл. КП с 1906 по 20. 02. 1922. А к ­
тивный участник рев. движения до 1917, после 1917 — на пар­
тийной работе. В 1921-22 — участник « рабочей оппозиции». В
июле 1921 выпустил брошюру БОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ с анали­
зом внутриполитического и внутрипартийного положения и тре­
бованиями демократизации в стране. Исключен из КП за на­
рушение запрета Оргбюро ЦК РКП(б) выступать публично. В
1922-23 — один из создателей и лидер « Рабочей группы » —
нелегальной организации, состоящей, в основном, из рабочих,
не обязательно коммунистов. По официальной оценке, в орга­
низации было около 200 человек, по словам Н. В. Кузнецова —
3 000 в Москве и 7 000 в провинции. В МАНИ ФЕСТЕ РАБОЧЕЙ
ГРУППЫ (1923) содержались требования отмены НЭПа как
выгодного крестьянам и направленного против рабочих, отказа
от политики .« единого ф ронта» в Коминтерне, свободы внутри­
партийных группировок, замены СНК и т. д. Летом 1923 « Ра­
бочая группа » пыталась организовать стачки на некоторых мос­
ковских заводах, планировала проведение демонстрации 7. 11.

281

1923. Осенью руководящее ядро организации было арестовано
(по официальным данным, около 20 человек), и группа распа­
лась. Несколько раньше (в августе 1923) был арестован Мясни­
ков. Его выслали в Баку, откуда впоследствии он эмигрировал.
После конца 2-й мировой войны вернулся в СССР, был аресто­
ван и погиб.
Олицкая Екатерина Львовна (1898-1974). В начале 1920-х в
Москве принимала участие в одной из подпольных организаций
ПСР. Арестована в 1924. В 1924-25 — Соловки, Савватий, затем
до 1927 — Верхнеур. политизолятор. 1927-30 — ссылка в Ср.
Азии, после нее — « минус» в Рязани. В 1932 скрылась из Ря­
зани и вместе с мужем А. Федодеевым организовала в Серпу­
хове печатание листовок. В том ж е году арестована, до 1937 со­
держалась в Суздальском и Ярославском политизоляторах, за­
тем была вывезена на Колыму, откуда в 1947 направлена на
поселение в Красноярский край. Освобождена в 1955, с этого
времени жила в Умани. В конце 1960-х в Самиздате распростра­
нилась книга Олицкой МОИ ВОСПОМИНАНИЯ, содержащая
много ценных сведений о судьбах социалистов (в основном эсе­
ров) в 1920-30-е гг.
Сазонов Вениамин Васильевич. Род. ок. 1880. Чл. ПСР с дорево­
люционного времени. Арестован в 1922 или 1923. Заключение
отбывал в Пертоминском лагере и на Соловках. С 1925 или 1926
находился в ссылке в Средней Азии.
Слащев Яков Александрович (1885-1929) — в Гражданскую вой­
ну генерал Добрармии. По его приказам в 1919-20 неоднократно
производились казни без суда лиц, подозреваемых в сопротив­
лении белым. Наиболее известны расстрел 61-го в Николаеве
20. 11. 1919 и расстрел 14-ти (из них 5 были оправданы судом в
Севастополе) в Джанкое 11. 03. 1920. В августе 1920 отставлен
Врангелем от должности. Эмигрировал в 1920, через год рас­
каялся и вернулся в Россию. Преподавал тактику на курсах
комсостава « Выстрел » в Москве. Был убит там молодым че­
ловеком, родственники которого были казнены на Юге Слащевым. Убийца был приговорен к 5 годам заключения, но вскоре
освобожден.
Суркова. Чл. ПЛСР. Арестована в 1921. Сидела в Бутырках,
откуда вывезена в Орловскую тюрьму. Освобождена в конце
1921.
Тухачевский Михаил Николаевич (1893-1937) — чл. КП с 1918.
Военачальник Р К К А в Гражданскую войну, Маршал Советско­
го Союза с 1935. Расстрелян в 1937. В 1921 руководил подавле­
нием восстания крестьян Тамбовской губернии.
Уншлихт Иосиф Станиславович (1879-1938) — член К П с 1900.
До 1917 — профессиональный революционер. С декабря 1917 —
чл. коллегии НКВД. В 1918-20 — на важных военных и совет­
ских постах. С апреля 1921 по осень 1923 — зам. председателя

282

ВЧК-ОГП У. В 1923-36 — на партийной и советской работе. Аре­
стован в 1937, вероятно, расстрелян.
Шляпников (Беленин) Александр Гаврилович (1885-1937 или
1943) — чл. КП с 1901. До 1917 — профессиональный револю­
ционер. После февраля 1917 — чл. ПК РСДРП(б), чл. Испол­
кома Петроградского союза металлистов. После Октября — нар­
ком труда, затем нарком торговли и промышленности. Член ЦК
РКП(б) до 1922. Затем — на профсоюзной и хозяйственной ра­
боте. В 1920-22 организатор и лидер « рабочей оппозиции », глав­
ной идеей которой было ограничить функции партийных орга­
нов общеполитическим и идеологическим руководством, а управ­
ление хозяйственной жизнью страны передать профсоюзам и со­
ветским органам. X съезд РКП(б) принял решение о несовме­
стимости пропаганды взглядов « рабочей оппозиции» с пребы­
ванием в партии. После этого деятельность « рабочей оппози­
ции » была фактически свернута. Последним выступлением этой
группы было ЗАЯВЛЕНИЕ 22-Х (см. примечание о Н. В. Куз­
нецове). Некоторые участники « Рабочей оппозиции» впоследст­
вии принимали участие во внутрипартийной борьбе на стороне
различных оппозиционных групп. Шляпников выступил в 1930
с публичным « признанием ош ибок». В 1933 его исключилииз
КП во время « чистки», после убийства Кирова арестовали. С
1935 он находился в Верхнеур. политизоляторе. Погиб в заклю­
чении.
Щастный Алексей Михайлович (1881-1918) — капитан I ранга
Балтийского флота. В апреле-мае 1918 командовал флотом, от­
казался подчиниться приказу о затоплении судов й по приго­
вору Верховного революционного трибунала был расстрелян в
июне 1918.

283

ИЗ ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ

ВОСПОМИНАНИЯ Е. ШВАРЦА И Л. ПАНТЕЛЕЕВА
О К. И. ЧУКОВСКОМ

Корней Иванович Чуковский — одна из самых та­
инственных фигур советской литературы. В опасном
карнавальном мире, где каждый незлодей старался вы­
брать себе маску и костюм побезобиднее, Чуковский
превзошел всех.
Зловещее шутовство обэриутов не могло их спа­
сти и не спасло.
А Чуковский, казалось, сумел выбрать себе опти­
мальный наряд. В сознании миллионов людей он сумел
слиться со своими героями : Крокодилом (его иногда так
и изображали карикатуристы — получуковский-полукрокодил), Мойдодыром, даже несчастной Федорой.
Длинный, смешной, благостный, так и источающий без­
граничную любовь к детям, он стал непременным пер­
сонажем великого детского праздника советских ребят
двадцатых-тридцатых годов.
Пожалуй, никто из писателей так не раздвоился на
истинный и карнавальный облики, как Чуковский. Бу­
дущим его биографам придется много и долго разру­
шать, прежде чем из-под обломков папье-маше, из-под
веселой зеленой крокодильей шкуры покажется траги­
ческий и горестный, мятущийся и страдающий человек.
Цельный образ.
Разрушение уже началось. Прежде чем правдивый
и добросовестный биограф доберется до архива, внуши­
тельную часть этой работы проделают мемуаристы. Они
уже делают ее.
Воспоминания Евгения Львовича Шварца и Алек­
сея Ивановича Пантелеева тому доказательством.
Трудно представить себе более несхожих людей, чем
Шварц и Пантелеев. Оба люди большого литературного
таланта (хотя и совершенно различного), любившие и
уважавшие друг друга (приходится говорить в прошед­
шем времени, потому что Шварца нет в живых), они
были полной противоположностью один другому в смы­
сле характеров. Остроумный, добродушный в поведе­
нии, приветливый Шварц и сдержанный, мрачноватый,
настороженный Пантелеев, казалось бы, должны были
287

написать воспоминания об одном и том же человеке в
соответствии со своими человеческими особенностями.
На деле же все оказалось не так.
Добродушный Шварц оставил жестоко-аналитичес­
кие воспоминания, в которых нет и следа добродушия
или хотя бы расположенности к Чуковскому, а только
злой интерес с некоторой примесью сострадания, жела­
ние разгадать эту загадку, содрать крокодилью шкуру,
понять, что же движет несчастным, одиноким, все пони­
мающим в себе и вокруг человеком.
Воспоминания Шварца — это опыты исследования
психологии, проведенные без учета взаимодействия че­
ловека со средой, без сопутствующего анализа.
Шварц, старающийся быть точным и внимательным,
как хирург, чувствует иногда, что суть загадки усколь­
зает от него : « Корней Иванович смотрит на меня сво­
ими непонятными глазами, и странное чувство нереаль­
ности всего происходящего охватывает меня... Сам Кор­
ней Иванович — существует ли он ? Тот ли это Чуков­
ский, которого я так почитал издали, в студенческие
годы, за то, что он находился в самом центре литера­
туры и представлял ее, и выражал ? »
Как ни странно, ответ на этот вопрос дают воспонинания Пантелеева, являющиеся небходимым социаль­
ным комментарием к психологическому этюду Шварца.
« Нет, это не тот Чуковский », — говорят они.
Воспоминания Пантелеева относятся к более позд­
нему периоду — к концу 30-х и концу 40-х годов. Вос­
поминания сугубо бытовые, конкретные. Чуковский в
них занимает совсем мало места. Это воспоминания о
времени, о собственном ощущении ужаса времени.
Но из тех нескольких страниц, на которых Панте­
леев рассказывает о Чуковском, становится ясно, что
этот гений мимикрии не сумел внутренне приспособить­
ся к новой эпохе, что внутренне он был беззащитен
перед новым строем отношений. «... Слушать Корнея
Ивановича, его панический голос было мучительно. Не
выдержав, я перебил его :
— Корней Иванович, зачем вы мне все это говори­
те ? Я же все знаю...
— Нет, вы не все знаете ! Вы не знаете, каким пыт­
кам я подвергаюсь уже не одно десятилетие... »
288

Вряд ли эти « пытки » можно отнести к внешним,
сравнительно благополучным (если вспомнить другие
судьбы) обстоятельствам жизни автора ТАРАК АНИЩА.
Затравленный Чуковский, умоляющий куда менее
авторитетного для властей Пантелеева замолвить за него
словечко перед Фадеевым, плохо вяжется с расхожим
представлением о нем. А к потомкам уходит чаще всего
расхожее представление.
Мемуарный диалог Шварц— Пантелеев — только
начало разгадывания загадки значительного, сложного
и трагического Чуковского. Необходимость публикации
этих текстов еще раз подтверждается выходом в свет
книги воспоминаний о Чуковском. В этой многообраз­
ной и содержательной книге отсутствует социальная
трагедийность судьбы Чуковского, выявленная Швар­
цем и Пантелеевым. Потому и не вошли в нее ни БЕ­
ЛЫЙ ВОЛК, ни ДВЕ ВСТРЕЧИ.
%* *
Шварц Евгений Львович (1896-1958) — прозаик, дра­
матург, киносценарист. Родился в семье врача. В 1914-16
учился в Московском университете. В 1917-21 — актер
«театральной мастерской» в Ростове-на-Дону. В 1921
приехал вместе с труппой в Петроград. Здесь сблизился
с « Серапионовыми братьями », стал (еще не будучи пи­
сателем) одной из центральных фигур в среде литера­
турной молодежи города. Летом 1923 уехал к родителям
в Донбасс, здесь начал печататься в организованном им
вместе с М. Л. Слонимским и Н. М. Олейниковым жур­
нале «З абой» и в газете «Кочегарка». С зимы 1923-24
постоянно жил в Ленинграде. В последние годы жизни
Е. Л. Шварц написал много рассказов-воспоминаний.
Почти ничего из его мемуарного наследия не опубли­
ковано.
Пантелеев Л. (наст, имя — Алексей Иванович Ере­
меев) — детский писатель. Родился в 1908 в семье воен­
ного. В годы Гражданской войны оказался без родите­
лей и в 1921 попал в школу для беспризорников, о ко­
торой в 1927 выпустил свою первую книгу РЕСПУБЛИ289

КА ШКИД (вместе с Г. Белых). С этого времени —
профессиональный' писатель. Опубликовал мемуары о
С* Я. Маршаке, М. Горьком, Е. Л. Шварце. Воспоминания
о К. И. Чуковском частично напечатаны в сборнике
ВОСПОМИНАНИЯ О КОРНЕЕ ЧУКОВСКОМ (М., 1977).
БЕЛЫЙ ВОЛК и ДВЕ ВСТРЕЧИ с 1960-х гг. хоро­
шо известны в литературных кругах Москвы и Ленин­
града. В архиве нашего сборника хранится несколько не­
значительно различающихся между собой машинопис­
ных вариантов этих воспоминаний. Мы публикуем наи­
более полные из них.
Р. Михайлов

Евг. Шварц
БЕЛЫЙ ВОЛК
Когда в 1922 году наш театр закрылся*, я после
ряда приключений попал секретарем к Корнею Ивано­
вичу Чуковскому.
Он был окружен как бы вихрями, делающими жизнь
возле него почти невозможной. Находиться в его пре­
делах в естественном положении было немыслимо, как
в урагане посреди пустыни. И, к довершению беды, вихри,
сопутствующие ему, были ядовиты.
Цепляясь за землю, стараясь не закрывать глаз, не
показывать, что песок пустыни скрипит на зубах, я скры­
вал от всех и от себя странность своей новой должно­
сти. Я всячески старался привиться там, где ничто не
могло расти.
У Корнея Ивановича никогда не было друзей и
близких. Он бушевал в одиночестве, не находя пути по
душе, без настоящего голоса, без любви, без веры, с
силой, не открывшей настоящего, равного себе выражен
ния, и потому недоброй.
По трудоспособности я не встречал ему равных. Но
какой это был мучительный труд. На столе его лежало
не менее трех-четырех работ: вот статья для « Все­
мирной литературы », вот перевод пьесы Синга, вот пре­
дисловие и примечания к воспоминаниям Панаевой, вот
290

детские стихи2. Легкий, как бы пляшущий тон его
статей давался ему нелегко. Его рукописи походили
не то на чертежи, не то на карты. Вклейки снизу, сбо­
ку, сверху, каждую страницу приходилось разворачи­
вать, раскрывать, расшифровывать.
Отделившись от семьи большой проходной комна­
той, он страдал над своими работами, бросался от одной
к другой как бы с отчаянием. Он почти не спал3. Ино­
гда выбегал он из дому своего на углу Манежного пе­
реулка и огромными шагами обегал квартал по Кирочной, Надеждинской, Спасской, широко размахивая ру­
ками и глядя так, словно он тонет, своими особенными
серыми глазами. Весь он был особенный : седая Шапка
волос, молодое лицо, рот небольшой, но толстогубый, нос
топорной работы, но общее впечатление — нежности,
даже миловидности.
Когда он мчался по улице, все на него оглядывались,
— но без осуждения. Он скорее нравился прохожим вы­
соким ростом, свободой движения. В его беспокойном
беге не было ни слабости, ни страха. Он людей не­
навидел, но не боялся, и у встречных поэтому и не воз­
никало желания укусить его .

Я появлялся у него в просторном и высоком каби­
нете в восемь часов утра. В своем тогдашнем безоговороч^ном, безоглядном поклонении далекой и недоступной
литёратуре я в несколько дней научился понимать при­
знанного ее жреца, моего хозяина. Показывая руками,
что он приветствует меня, прижимая их к сердцу, ка­
саясь пальцами ковра в поясном поклоне, надув свои
грубыё губы, Корней Иванович глядел на меня, прищурий один глаз, с искренней ненавистью. Но я не оби­
жался. Я знал, что чувство это вспыхивает в душе его
само по себе, без всякого повода, не только ко мне, но
и к близким его. И к первенцу Коле, и к Лиде, и, реже,
к Бобе, и тольке к младшей, к Муре — никогда. Если
даже дети мешали его отшельничеству без божества й
подвигам благочестия без меры, — то что жф я-то ? Я
не огорчался'и не обижался, как не обижался на самум,
и только выжидал, чем кончится припадок.
291

Иной раз он бывал настолько силен, что Корней
Иванович придумывал мне поручения, чтобы поскорей
избавиться от моего присутствия. Иногда же припадок
проходил в несколько минут, и мне находилось занятие
в пределах кабинета.
В последнем случае я усаживался за маленький
столик с корректурами. Корней Иванович посвятил ме­
ня в нехитрое искусство вносить в гранки поправки,
ставя знаки на полях и в тексте. Я через две-три строч­
ки зачитывался тем, что надлежало проверять. И тут
иной раз у нас завязывались разговоры о ней, о лите­
ратуре. Но ненадолго. Среди разговора Корней Ивано­
вич, словно вспомнив нечто, мрачно уходил в себя,
прищурив один глаз. Впрочем, и до этого знака невни­
мания, говоря со мной, он жил своей жизнью. Какой ?
Не знаю. Но явно страдальческой.
** *
У него были основания задумываться и страдать не
только по причинам внутреннего неустройства, но и по
внешним обстоятельствам. За несколько месяцев до
моего секретарства разыгралась громкая история с
письмом, что послал он за границу Алексею Толсто­
му 5. Он приветствовал Алексея Николаевича, сменив­
шего вехи, звал Толстого в Советский Союз и подробно
и неодобрительно описывал людей, с которыми ему,
Чуковскому, приходится жить и работать. Я забыл, что
именно он писал. Помню только фразу о Замятине6 :
« Евгений Иванович, милый, милый, но такой чисто­
плюй». И каждому посвящал он две-три фразы подоб­
ного же типа, так что на обсуждении кто-то сравнил
его послание с письмом Хлестакова к « душе Тряпичкину ». Вся беда в том, что письмо Корнея Ивановича
приобрело неожиданно широкую известность. Толстой
взял да и напечатал его в « Накануне » 7.
Дом Искусств и Дом Литераторов8 задымились от
горькой обиды и негодования. Начались собрания Со­
вета Дома, бесконечные общие собрания. Проходили они
бурно, однако в отсутствие Корнея Ивановича. Он захво­
рал. Он был близок к сумасшествию. Но все обошлось.
В те дни, когда мы встретились, рассудок, его находился
292

б относительном здравии. Ведь буря, которую пережил
Чуковский, была далеко не первой. Он вечно, и почемуто каждый раз нечаянно, совсем, совсем против своей
воли, смертельно обижал кого-нибудь из товарищей по
работе. Андреев жаловался на него в письмах9, Арцы­
башев вызывал на дуэль, Аверченко обругал за преда­
тельский характер в «Сатириконе», перечислив все
обиды, нанесенные Чуковским ему и журналу, каждый
раз будто бы по роковому недоразумению. И всегда Кор­
ней Иванович, поболев, оправлялся.
Однако, проходили эти бои, видимо, не без потерь.
И мне казалось, что, уходя в себя, Корней Иванович раз­
глядывает озабоченно ушибленные в драке части души
своей. Нет, он не был душевно больным, только душа у
него болела всегда.

* **
Но вот дела требовали, чтобы Корней Иванович
оторвался от письменного стола. И он, полный энергии,
выбегал, именно выбегал из дому и мчался к трамвай­
ной остановке. Он учил меня всегда поступать именно
таким образом: если трамвай уйдет из-под носу, то не
по причине вашей медлительности. И, приехав, при­
мчавшись туда, куда спешил, Корней Иванович уверенно,
весело и шумно проникал к главному в этом учрежде­
нии.
— Вы думаете, он начальник, а он человек! —
восклицал он своим особенным, насмешливым, показ­
ным манером, указывая при слове « начальник » в небо,
а при слове « человек » в пол. — Всегда идите прямо
к тому, кто может что-то сделать10.
И всегда Корней Иванович добивался того, что хо­
тел, и дела его шли средне.
** *
Да, дела его шли средне, хотя могли бы идти от­
лично. Такова обычная судьба людей мнительных, по­
дозрительных и полных сил.
Не мог Корней Иванович понять, что у него куда
меньше врагов, чем ему это чудится, и, соответственно,
293

меньше засад, волчьих ям, отравленных кинжалов. Это
вносило в жизнь его ужасную разладицу и в тысячный
раз ранило его нежную душу. Впрочем, в иных неред­
ких случаях мне казалось, что он заводит драку вовсе
не потому, что ждет нападения. Просто его. охватывало
необъяснимое- бескорыстное, судорожное желание уку­
сить. И он не отказывал себе в этом наслаждении11*
Кого он уважал настолько, чтобы не обидеть даже
при благоприятных тому обстоятельствах?
Может быть, Блока (вскоре после его смерти). От­
части Маяковского. Любил хвалить Репина. Вот и
все12.
Однажды он, улыбаясь, стал читать Сашу Черного,
стихи, посвященные ему. «Корней Белинский»13. Я их
помню очень смутно. Кончаются они тем, что, мол, Чу­
ковский силен только когда громит бездарность, и ха­
лат тогой падает в таких случаях с его плеч. Начал читать
Корней Иванович, весело улыбаясь, а кончил мрачно,
упавшим голосом, прищурив один глаз. И, подумав,
сказал :
— Все это верно.
Маршак не раз говорил о нем :
'— Что это за критик, не открывший ни одного пи­
сателям
М вместе с тем какая-то сила угадывалась,. все вре­
мя угадывалась в нем. И Маршак же сказал о. Чуков~
ском однажды:
— Он не комнатный человек14.
*

*

*

Стихи Корней Иванович запоминал и читал, как
настоящий поэт. Но прозу он вряд ли понимал и любил
так, как Некрасова, например.
Одна черта, необходимая критику, у него бы ла: он
ненавидел то, что других только раздражало. Но на­
стоящий критик еще и влюбляется там, где другие
только любуются. А Чуковский только увлекался.
И критик обязан владеть языком. Иметь язык. Быть
хорошим прозаиком. А настоящето дара к прозе у Кор­
нея Ивановича-то и не было.:
Во многих детских своих стихах он приближался
294

к тому, чтобы заговорить настоящим языком, и, быва­
ло, это ему удавалось в полной мере (последние строки
« Мойдодыра »). Но в прозе его чувствовался и потолок,
и донышко. Да, в ней была сила, но та самая, что так
легко сгибала и выпрямляла длинную его фигуру,
играла его высоким голосом, — актерская сила. С фей­
ерверком, конфетти и серпантином.
Отсутствие языка сказывалось и на его памяти. Не
назвал — значит, не запомнил. Именно поэтому, рас­
сказывая, он часто за невозможностью вспомнить — со­
чинял 15.
Однажды он рассказал, как Скиталец, пьяный,
приехал на какой-то вечер, хотел прочесть свое сти­
хотворение « Мне вместо головы дала природа молот»
и прочел « Мне вместо головы дала природа ноги ».
Я посмеялся, а потом вспомнил, что это строки на­
счет головы и молота вовсе не Скитальца, а пародия
Измайлова на Скитальца16. Значит, когда Корней Ива­
нович рассказывал, то даже отличная память на стихи
изменяла ему. Настоящая его сила, та, что заставляла
его умолкать посреди разговора, уходить в себя, рабо­
тать до отчаянья, бегать огромными шагами вокруг
квартала, — была нема и слепа и только изредка про­
бивалась в детских стихах. А в остальные дни не ра­
довала она Чуковского, а грызла, отчего он и кусался.
***
Сегодня припадок ненависти ко всем, забредающим
в полосу отчуждения, и в том числе, разумеется, и ко
мне, так силен, что Корней Иванович наскоро приду­
мывает ряд поручений, только бы я скрылся с глаз
долой.
И я отправляюсь в путь.
Первое поручение — достучаться во что бы то ни
стало к художнику Замирайло и узнать, когда будут
готовы рисунки к какой-то детской книге17. Корней
Иванович предупредил, что это вряд ли мне удастся.
И в самом деле. Словно сказочные слуги, полу­
чавшие от своих владык подобные же невыполнимые
поручения, я попадаю в дебри, сырые и темные. В ко­
ридоре дома, полного еще воспоминаниями о голодных
295

годах, я стучу и стучу, упорно и безостановочно, в
обитую клеенкой дверь, как мне было приказано. Полу­
темно.
В двух шагах на полу — перевернутая кверху
дном ванна, неведомо зачем вытащенная из подобаю­
щего вместилища. На помойном ведре пристроилась
кошка и ест с отвращением, отряхивая так, что брызги
летят во все стороны, соленый огурец. Я стараюсь сту­
чать погромче, но войлок под клеенкой заглушает звук.
Стучу ногой. Из двери напротив выглядывает женщи­
на в платке. Сообщает, что, по ее мнению, художник
дома, но не откроет. Он никому не открывает.
— Мохнатое сердце ! — думаю я с горечью. — Ведь
это я стучу, я. Как можно прятаться от меня ? Разве я
тебя обижу ?
Мохнатое сердце — так называл себя Замирайло,
оправдываясь перед товарищем, которого напрасно оби­
дел, — не чует, не отзывается.
Так я и ухожу, не достучавшись.
Года через два я увидел в редакции человека невы­
сокого, с лицом апатичным, бледным, несколько одут­
ловатым. Это он и был, таинственный Замирайло. В
редакцйи он держался, как все, отвечал на вопросы
вполне учтиво. А когда ушел, то молодые художники
отозвались о нем непочтительно, сказали, что он эпи­
гон Доре.
После бесславной попытки проникнуть к Замирай­
ло, я направляюсь к Лернеру, пушкинисту и литерату­
роведу18. Я должен узнать у него, кто такая — извест­
ная своим богатством, благочестием и влиянием в кру­
гах высшего духовенства особа, упоминаемая у Пана­
евой. Фамилия ее в мемуарах не названа.
К Лернеру я попадаю через кухню. Все парадные
двери в Петрограде еще заколочены. Возможно, что
здесь я увидел кошку на кухонном ведре, а к Замирай­
ло стучался со двора. В одном не сомневаюсь : голод­
ный и холодный город ощущался и там, и тут, и на
подступах к талантливому художнику, и на кухне у
литературоведа, и в квартире Чуковских, куда попа­
дали тоже через кухню с давным-давно, годы назад
остывшей плитой. На Невском зиял пустыми окнами
недостроенный дом — недалеко от улицы Марата, там,
296

где теперь кинотеатр «Художественный». Недостроен­
ный дом вздымался и на углу Герцена и Кирпичного, и
никто не собирался еще достраивать эти дома. Город
только-только начинал оживать.
В своем кабинетике с буржуйкой Лернер, выслу­
шав меня, быстро и пренебрежительно, как математик,
которому задали арифметическую задачку для перво­
классников, отвечает, что, конечно, у Панаевой идет
речь о графине Орловой, старой деве, замаливающей
грехи отца.
Насмешливый, беловолосый, немолодой, расспра­
шивает он о том, как работает Чуковский над приме­
чаниями. По всей повадке его я угадываю, что считает
он Корнея Ивановича ненастоящим работником, легко­
мысленным журналистом, взявшим ношу не по плечам.
Он втолковывает мне, что, давая примечания, нужно
чувствовать, когда именно у читателя возникает вопрос,
а не отвлекать его от книжки ненужными коммента­
риями, не показывать без толку свою ученость.
Куда бы я ни шел, с кем бы ни говорил, —
меня преследует предчувствие неприятности, даже по­
зора. Мне приказано явиться в Губфинотдел и похло­
потать перед фининспектором, чтобы с Корнея Иванови­
ча сняли неправильно начисленный налог.
У меня в кармане необходимые справки, мной по­
лучены подробнейшие инструкции, но мне все равно
не по себе. Я начисто был лишен счастливого дара —
весело и спокойно разговаривать с начальниками, в ка­
ком бы чине они ни состояли. Я трусил, когда прихо­
дилось просить. Терял всякий дар слова. Внушал своим
растерянным видом мрачные подозрения. И наконец —
радовался в глубине души отказу, — так или иначе, он
кончал тяжелый для меня разговор. И я отступал, еще
по-настоящему и не начав бой, там, где более или ме­
нее настойчивый человек одержал бы победу.
У меня мелькает малодушная мысль — соврать
Корнею Ивановичу, что фининспектора не оказалось на
месте. Что его вызвали в Смольный. Но я не поддаюсь
искушению. Меня поддерживает надежда, что финин­
спектор и в самом деле взял и ушел, провалился сквозь
землю.
Я в те дни был крайне растерян и недоверчив, и
297

невнимателен к красотам города, о которых столько
твердили наименее живые из моих знакомых. Однако
один дом я все же успел заметить и даже полюбить за
то, что, несмотря на душевное смятение мое, он вызы­
вал каждый раз прочное, надежное чувство восхище­
ния. Дом мой любимый возвышался за узорной решет­
кой на канале Грибоедова, против мостика со львами.
Вот туда-то и шагал я на мучения и позор. Там поме­
щался Губфинотдел.
Фининспектор оказался на месте, в своем кабине­
те. Корней Иванович отлично знал часы его приема.
Молодой человек с припудренными изъянами на бледном
лице сидел за столом и отказывал в просьбе какому-то
упрямому и несдающемуся человеку. Налогоплатель­
щик говорил тихо, но много, безостановочно, а финин­
спектор ответил ему только раз, во весь голос, презри­
тельно и гладко :
— Если вам известны подобные случаи, вы дол­
жны в интересах фиска информировать нас.
Когда налогоплательщик вышел, не глядя ни на ко­
го, полный негодования и энергии, ничуть не обескура­
женный, пришла моя очередь.
По непонятным причинам, видимо, потому, что я
хлопотал не о себе, я говорю не слишком путано и
предъявляю документы, едва бледный молодой финин­
спектор заговаривает о них.
Он долго хмурится, щурится, качает головой, за­
думывается, и, наконец, пишет резолюцию, и я вижу с
восторгом, что сумма налога уменьшилась на шестьдесят
миллионов.
В Публичную библиотеку я вступаю как победи­
тель. Теперь я не боюсь никого. Заведующий русским
отделом, сердитый старик, прочтя записку Корнея Ива­
новича, протягивает мне толстую книгу « Русский Не­
крополь » 19. Тут я найду инициалы, год рождения и
смерти некоторых лиц, упоминаемых в примечании.
Мне остается выполнить еще одно приказание
своего хозяина. Всем тогда случалось торговать. Так
же, как в старые времена шли в ломбард, — отправля­
лись тогда на рынок. И когда Корней Иванович поручил
мне продать авторские экземпляры своих только что
298

вышедших книг, я отнесся к этому весьма просто и
спокойно.
Здесь-то и подстерегали меня позор и неудача.
В первой же книжной лавке меня приняли за по­
дозрительную личность, укравшую книги в типогра­
фии. Напрасно я доказывал, что получил их от самого
автора. Холодно и решительно маленький владелец ма­
газина отказался вступать со мной в какие бы то ни
было переговоры. Я ушел, в ярости хлопнув дверью, но
в другие магазины пойти не посмел.
Ошеломленный и отуманенный всем многообрази­
ем пережитых приключений, возвращаюсь я на Манеж­
ный переулок, к своему повелителю.
*

*

*

Высокие потолки, высокие окна без занавесок, свет
бьет в лицо, Корней Иванович смотрит на меня своими
непонятными глазами, и странное чувство нереальности
всего происходящего охватывает меня. Зачем я ходил
к Лернеру, в Публичную библиотеку, стучался к Замирайло? Нужны ли Чуковскому все эти лежащие на
письменном столе труды, и к чему ему секретарь ? Да
и сам Корней Иванович — существует ли он ? Тот ли
это Чуковский, которого я так почитал издали, в сту­
денческие годы, за то, что находился он в самом центре
литературы и представлял ее, и выражал ? « Журнал
журналов » 20 хвалил его, а что такое Корней Иванович
на новой почве, в теперешней жизни ?
Я недоедал в то время, и мысли о нереальности
происходящего особенно остро переживались мной к
середине дня, после путешествий и приключений.
Я встречаю на Невском Давыдова21. Он медленно
идет под руку со своим племянником, красивым юно­
шей в дохе. Давыдов. Тот ли это артист, о котором я
читал в чеховских письмах, или в наши дни это явление
совсем другого порядка ?
Из бывшей « Квисисаны » выходит в компании ху­
дожников Радаков22. Он весел, но более по привычке,
держится самоуверенно, но как бы в целях самоза­
щиты. Прошли века с тех пор, как закрылся «Новый
Сатирикон ». Существует ли Радаков, хотя грузная его
299

фигура занимает весьма заметное место на Невском
проспекте ?
Доклад о выполненных и невыполненных поруче­
ниях Корней Иванович выслушивает спокойно, серые
глаза его сохраняют загадочное выражение. Но, уви­
дев резолюцию фининспектора, он вскакивает и кла­
няется мне в пояс, и восклицает своим особенным те­
нором, что я не секретарь, а благодетель.
*

*

*

Существую ли я ? В те дни я и в самом деле как
бы не существовал. Театр, в котором я работал, закрыл­
ся. К литературе подступал я осторожно, с поклонами,
с заискивающими улыбочками, на цыпочках. Я дружил
в те времена с Колей Чуковским и все выспрашивал :
как он думает — выйдет из меня писатель ?
Коля отвечал уклончиво.
Однажды он сказал так : « Кто тебя знает. Писателя
все время тянет писать. Посмотри на отца : он все
время пишет, записывает все. А ты ? »
Я не осмеливался делать это. Но Корней Иванович
и в самом деле записывал все.
У него была толстая переплетенная тетрадь по име­
ни «Чукоккала», которой Корней Иванович очень до­
рожил 23. И не без основания. Там, на ее листах фор­
мата обыкновенной тетрадки, красовались автографы
Блока, Сологуба, Сергея Городецкого, Куприна, Горь­
кого, рисунки Репина. Все современники Чуковского
так или иначе участвовали в « Чукоккале ». По закону
собраний такого рода, чем менее известен автор, тем
более интересны были его записи. Во всяком случае
ощущалось — старание. Но, так или иначе, тетради
этой не было цены. Однажды Корней Иванович доверил
ее мне. Лева Лунц уезж ал24. Были устроены проводы,
и Корней Иванович поручил мне собрать в « Чукоккал у » автографы присутствующих.
Проводы оказались настолько веселыми, что я не
рискнул выполнить поручение.
На другой день после проводов я у Чуковского не
был. Он сказал, что я не буду нужен. А вечером того
300

же дня пришел ко мне Коля и сообщил, что папа очень
беспокоится за судьбу альбома.
Я принес « Чукоккалу » утром, к восьми часам, но
Корнея Ивановича уже не застал. Он умчался по своим
делам, а может быть, размахивая руками, словно уто­
пающий, шагал огромными шагами вокруг квартала. Я
сел за стол и принялся ждать.
И тут я убедился, что и в самом деле Корней Ива­
нович записывает все. На промокательной бумаге сто­
ла, на нескольких листках блокнота, на обложке тет­
ради стояли слова: «Шварц — где Чу кокка ла... ». Пер­
вое движение, первое выражение чувства для него была
потребность записать. «Где Чукоккала?», «Пропала
Чукоккала» — вопияли на столе со всех сторон взя­
тые в квадратные и овальные рамки слова. « Где Чу­
коккала ? О моя Чукоккала ! »
*

*

*

Корней Иванович в те дни неустанно горевал о
дневниках своих. Он вел их всю жизнь, и вот остались
они на даче в Финляндии.
Полагаю, что дневники его и в самом деле будут
кладом для историка литературы. Придется ему долго
разбираться в той смеси, сети, клубке правдивости, точ­
нее — искренности — и лжи, но лжи от всего сердца25.
Я при тогдашней своей любви ко всему, что свя­
зано с литературой, наслаждался всеми рассказами Кор­
нея Ивановича, даже в недостоверности их угадывая
долю правды, внося поправки в его обвинения, смяг­
чая приговоры, по большей части смертные. Однажды
Коля пожаловался : « Папа наговорил о таком-то, что
он и негодяй, и тупица, и готовый на все разбойник. А
я познакомился с ним и вижу — человек как человек».
И я учитывал эту особенность рассказчика.
Однако в самые черные дни его даже я несколько
огорчался, наслушавшись обвинительных актов против
товарищей Корнея Ивановича по работе. Если верить
ему, то они прежде всего делились, страшно повторить,
— на сифилитиков и импотентов. Благополучных судеб
в этой области мужской жизни Корней Иванович, ка­
залось, не наблюдал. Соответственно определял он их
301

судьбы и в остальных разделах человеческих отноше­
ний.
Вот несколько наиболее добродушных его расска­
зов.
Корней Иванович, стоя у книжной полки, откры­
вает книжку, и вдруг я слышу теноровый его хохот.
Широким движением длинной своей руки подзывает
он меня и показывает. К какой-то книге Мережковско­
го приложен портрет: писатель сидит в кресле у себя
в кабинете. Вправо от него на стене большое распятие,
и непосредственно под крестом, касаясь его подножия,
чернеет кнопка электрического звонка26.
— Весь Митя в этом ! — восклицает Корней Ива­
нович с нарочито громким и насмешливым смехом.
Но вот смех обрывается, и Кирней Иванович тем­
неет, прищурив один глаз.
И я слышу жалобы, правдивость которых не вызы­
вает у меня ни малейшего подозрения.
Мережковские приготовились бежать из Советско­
го Союза и тщательно скрывали это от друзей. В тече­
ние двух недель ходили они по издательствам, заклю­
чали договоры и получали гонорары. В советских усло­
виях они были робки, все обращались за помощью к
Корнею Ивановичу, и он выколачивал для них налич­
ные деньги у самых упрямых хозяйственников.
И ни слова не сказали они Корнею Ивановичу о
планах побега27. А ведь считались друзьями, да что там
считались — были, были настоящими друзьями. И Чу­
ковский показывает искреннее и трогательное стихотво­
рение Гиппиус об одиночестве, в котором очутилась
она. Только одно и есть у нее утешение — приход
«седого мальчика с душою нежной».
Вот как она писала. А потом удрала за границу, ни
слова не сказав о своих планах друзьям. Ни намека. И
там стала обливать нас, оставшихся, грязью. Ругалась,
как торговка. Вся Зинаида Гиппиус в этом. Вся.
*

*

*

Однажды Брюсов сказал Корнею Ивановичу, что
сегодня ему исполнилось сорок лет. А тот ему ответил :
« Пушкин в эти годы уж и умереть успел» ! » 28
302

** *
У Корнея Ивановича, как у великих фехтовальщи­
ков, была выработана своя система удара. Фраза начи­
налась с похвалы и кончалась выпадом.
Он сказал однажды Короленке:
— Владимир Галактионович, как хорош у вас сле­
сарь в рассказе « На богомолье», сразу видно, что он
так и списан с натуры.
И Короленко ответил спокойно :
— Еще бы не с натуры: ведь это Ангел Иванович
Богданович 29.
Ответ этот привел Корнея Ивановича в восхище­
ние.
Это был один из немногих случаев, когда Корней
Иванович отдавал писателю должное. При оказиях по­
добного рода он отводил душу, ругая певучим тенором
других прозаиков.
Пусть попробует так поступить такой-то с его лим­
фатическим благородством или такой-то с его кури­
ной грудкой. Взять редактора толстого марксистского
журнала, Ангела Ивановича, которого наборщики про­
звали Чорт Иванович, и перенести его совсем в другую
среду, где характер его вырисовался выразительнее и
отчетливее. Пусть попробует так сделать такой-то с
его жидким семенем. Он и с натуры писать не может
своими хилыми пальчиками.
** *
Расстались мы с Чуковским летом 23-го года, когда
я уехал погостить к отцу в Донбасе.
Разногласий у нас не было. Если выговаривал он
мне, то я сносил. А он со своей повышенной чувстви­
тельностью чуял, конечно, как бережно, с каким по­
чтением я к нему отношусь. Словно к стеклянному. Он
нередко повторял, что я не секретарь, а благодетель, но
оба мы понимали, прощаясь, что работе нашей совме­
стной пришел конец. Есть какой-то срок для службы
подобного рода30. И я удалился из полосы отчуждения.
Только перед самым уже отъездом заспорили мы
по поводу статьи его о Блоке31. Мне казалось, что поэт,
303

сказавший об имении своем, сожженном крестьянами,
«туда ему и дорога», — заслуживает более сложного
разбора. Спор этот Корней Иванович запомнил. Когда
я уже уехал, он сказал Коле, что гонорар за статью о
Блоке переведет мне. Однако, не перевел.
* * *
По возвращении моем мы встречались довольно
часто, и Корней Иванович бывал добр ко мне, со всеми
оговорками, вытекающими из особенности его натуры.
Кончая редактировать одно из изданий книжки « От
двух до пяти », Чуковский сказал мне, что, прочтя коекакие изменения и добавления к ней, я буду приятно
поражен.
Дня через два мне случайно попались гранки книж­
ки. И я прочел :
« В детскую литературу бросились все, от Саши
Черного до Евгения Шварца ».
По правде сказать, я вместо приятного удивления
испытал некоторое недоумение. Впоследствии он заме­
нил фразу абзацем, который и остается до сих пор, ка­
жется, во всех переизданиях. Там он спорит со мной,
но называет даровитым, что меня и в самом деле по­
разило.
* * *
Все анекдоты о вражде его с Маршаком32 неточ­
ны. Настоящей вражды не было. Чуковский ненавидел
Маршака не более, чем всех своих ближних.
Просто вражда эта была всем понятна, и потому
о ней рассказывали особенно охотно.
Во время съезда писателей, узнав, что Маршак
присутствовал на приеме, куда Чуковский зван не был,
этот последний нанес счастливцу удар по своей любимой
системе.
— Да, да, да, — пропел Чуковский ласково. — Я
слышал, Самуил Яковлевич, что вы были на вчерашнем
приеме, и так радовался за вас, вы так этого добива­
лись т.
304

Встретив в трамвае Хармса34, Корней Иванович
спросил его громко, на весь вагон :
— Вы читали « Мистера Твистера » ?
— Нет, — ответил Хармс осторожно.
— Прочтите ! — возопил Корней Иванович. — Про­
чтите. Это такое мастерство, при котором и таланта не
надо. А есть куски, где ни мастерства, ни таланта:
« Сверху над вами индус, снизу под вами зулус » — и
все-таки замечательно 35.
Так говорил он о Маршаке.
Зло ?
Да. Может так показаться.
Пока не вспомнишь, как относился этот мученик к
самым близким своим. К своему первенцу, например.
Во время войны я привез Корнею Ивановичу пись­
мо от Марины, жены его старшего сына. Она рассказы­
вала в нем чистую правду. Ей удалось узнать, случай­
но, что Коля сидит без работы, в части, где газеты нет
и не будет, под огнем, рискуя жизнью без всякой поль­
зы и смысла. Она просила, чтобы Корней Иванович
срочно через Союз хлопотал о переводе Коли не в тыл,
нет, а в другую фронтовую часть.
Мы встретились с Корнеем Ивановичем в столовой
Дома писателей, во втором этаже, где кормили веду­
щих и приезжих.
Я спросил Корнея Ивановича о письме.
К ужасу моему, лицо исказилось на знакомый лад.
Судорожное самоубийственное желание укусить ясно
выразилось с серых глазах, толстых губах. И этот му­
ченик неведомого бога, терзаемый недоброй своей си­
лой, запел, завопил, обращаясь к старику Гладкову36,
сидящему напротив :
— Вот они, герои. Мой Николай напел супруге, что
находится на волоске от смерти, и она молит: спасите,
помогите ! А он там в тылу наслаждается жизнью.
— Ай, ай, ай ! — пробормотал старик растерянно.
— Зачем же это он ?
Вот как ответил Корней Иванович на письмо о на­
ходящемся в опасности старшем своем сыне. Младший
его — следует помнить об этом — к тому времени уже
погиб на фронте. Нет, я считаю, что Маршака Корней
Иванович скорее ласкал, чем кусал.
305

* * *

В апреле 52-го года, слушая доклад Суркова на со­
вещании по детской литературе37, я оглянулся и уви­
дел стоящего позади седого, стройного Корнея Ивано­
вича. Ему только что исполнилось семьдесят лет, но
лицо его казалось тем же свежим, топорным, и нежным,
особенным. Конечно, он постарел, но и я тоже, дистан­
ция между нами сохранилась прежняя. Все теми же
нарочито широкими движениями своих длинных рук
приветствовал он знакомых, сидящих в разных концах
зала, пожимая правую левой, прижимая обе к сердцу.
Я пробрался к нему.
Сурков в это время, почувствовав, что зал гудит
сдержанно, не слушает, чтобы освежить внимание, ото­
рвался от печатного текста доклада и, обратившись к
сидящим в президиуме Маршаку и Михалкову38, вос­
кликнул :
— А вас, товарищи, я обвиняю в том, что вы пере­
стали писать сатиры о детях.
И немедленно, сделав томные глаза, Чуковский
пробормотал в ответ :
— Да, да, да... Это национальное бедствие.
На несколько мгновений словно окно открылось, и
на меня пахнуло веселым воздухом двадцатых годов.
Но не прошло и пяти минут, как Корней Иванович
перестал слушать, перестал замечать знакомых, и я
цочувствовал себя в старой, неизменной полосе отчуж­
дения. Прищурив один глаз, ступил он в сторону за за­
навеску к выходу и пропал, как будто его и не было.
Удалился в свою пустыню обреченный на одиночество
старый белый волк.
ПРИМЕЧАНИЯ
Составил В. Воронин
1 Ростовская « Театральная мастерская » выступала в Петрограде
в сезон 1921-22. Спектакли имели хорошую прессу (см. : М. Ш агинян. ТЕАТРАЛЬНАЯ МАСТЕРСКАЯ. — «Ж и зн ь искусства»,
Пг., 28. 03. 1922, с. 1), однако конкуренции с петроградскими
театрами труппа выдержать не смогла.
2 Здесь перечислены (далеко не полностью) литературные заня-

306

тия Чуковского в 1922-23 : в издательстве « Всемирная литера­
тура » он был с момента основания членом коллегии и заве­
дующим англо-американской редакцией; пьеса Дж. М. Синга
ГЕРОЙ в переводе и с предисловием Чуковского вышла в 1923 ;
над комментариями к воспоминаниям писательницы А . Я. Панае­
вой (1819-1893) он работал много лет, и впервые под редакцией
и с примечаниями Чуковского эта книга вышла в 1927 (переиз­
дана в 1928, 1929 и 1930).
3 Бессонница, от которой всю жизнь страдал Чуковский, была,
по мнению его близких, скорее причиной многих черт его ха­
рактера, чем их следствием (см. ВОСПОМИНАНИЯ О КОРНЕЕ
Ч У КО В СК ОМ . М., 1977. Воспоминания М. Н. Чуковской и К. И.
Лозовской. Ниже : ВОСПОМИНАНИЯ).
4 Дети Чуковского : Николай (1904-1965) — писатель, перевод­
чик ; Лидия (р. 1907) — писательница, публицист, критик, ре­
дактор ; Борис (1910-1942) — инженер-электротехник, погиб на
фронте ; Мария (1920-1931).
5 А. Н. Толстой эмигрировал в апреле 1919. Ж ил в Париже, а
с октября 1921 в Берлине. Был одним из организаторов лите­
ратурной жизни русского Зарубежья. В начале 1922 присоеди­
нился к группе « Смена в е х », в апреле 1922 заявил в печати,
что совесть зовет его ехать в Россию. Вернулся в Москву вес­
ной 1923.
6 Замятин Евгений Иванович (1884-1937) — прозаик и драма­
тург. В первые послереволюционные годы играл значительную
роль в литературной жизни Петрограда, сочетая лояльность по
отношению к Советскому правительству с полной идеологичес­
кой независимостью. Сотрудничал с Чуковским во « Всемир­
ной литературе » и в редакциях журналов « Современный За­
пад » и « Русский современник». В 1932 уехал за границу, жил
во Франции, сохранив до конца жизго* советское гражданство.
7 « Накануне» — ежедневная газета, выходившая в Берлине в
1922-24. Издавалась группой « Смена вех » при содействии НКИД
СССР. А. Н. Толстой был редактором еженедельного « Литера­
турного приложения» к газете, в котором 4. 06. 1922 он опубли­
ковал письмо Чуковского к нему. Позднее Чуковский назвал это
письмо « горячим и довольно нескладным посланием» (Собр.
соч., т. 2, М., 1965, с. 338).
8 Дом искусств (Мойка, 67) и Дом Литераторов (Бассейная, ныне
Некрасова, 11) — центры литературной жизни Петрограда в
1919-22. Здесь были писательские общежития (более известное
в Доме искусств — см. роман О. Форш СУМАСШ ЕДШ ИЙ К О ­
РАБЛЬ и многочисленные воспоминания), устраивались твор­
ческие вечера и художественные выставки. Чуковский был
членом высшего совета Дома искусств.
9 См. письмо Л. Н. Андреева от 29. 03. 1911 в собр. соч. Чуков­

307

ского (т. 2, сс. 232-234). Эпизоды с М. П. Арцыбашевым и А. Т.
Аверченко нам неизвестны.
ю Ср. запись К. И. Лозовской в последние годы жизни Чуков­
ского : « Как вы храбро разговариваете, а ведь он — началь­
ник » (ВОСПОМИНАНИЯ, с. 239).
11 Ср. слова Чуковского в записи О. М. Грудцовой : « Мой пер­
вый импульс плохой. Хорошее я делаю пораздумав » (ВОСПО­
М ИНАНИЯ, с. 311).
12 Ср. : « В жизни любил он по-настоящему только двух, может
быть — трех лю дей» (Л. Пантелеев. СЕДОВЛАСЫЙ МАЛЬЧИК.
— « З везда», 1973, № б, с. 203).
13 Саша Черный. КОРНЕЙ БЕЛИНСКИЙ. ОПЫТ КРИ ТИЧЕС­
КОГО Ш А Р Ж А . Впервые опубликовано в « Сатириконе » (1911,
№ 5, с. 5). Позднее Чуковский назвал это стихотворение « злой
сатирой» (Саша Черный, СТИХОТВОРЕНИЯ. Л., 1960, с. 16).
14 « Некомнатный чел овек » — так называется и юбилейная
заметка Е. Шварца к 75-летию Чуковского ( « Нева », 1957, № 3,
сс. 202-203). За исключением одной-двух фраз, она и по содер­
жанию, и по тону не имеет ничего общего с публикуемым тек­
стом.
15 Ср. : « Воспоминания Чуковского явно тяготеют к тому по­
люсу, с которым связано представление о художественной (а не
фактической — В. В.) точности» (М. Петровский. КНИГА О
КОРНЕЕ ЧУКОВСКОМ. М., 1966, с. 372).
1в Измайлов Александр Алексеевич (1873-1921) — критик, па­
родист. Скиталец (Петров Степан Гаврилович, 1869-1941) — поэт
и прозаик из окружения Горького. Пародия Измайлова впервые
была опубликована в « Альманахе м олоды х» (СПб., 1908).
1" Замирайло
Виктор Дмитриевич (1868-1939) —
художник,
оформитель книг. О какой книге в данном случае идет речь —
неизвестно, т. к. вместе сЧуковским в 1922-23 Замирайло книг
не выпускал.
18 Лернер Николай Осипович (1877-1934) — ученый-пушкинист
старой школы, знаток русской жизни X I X века.
19 Русским отделом Публичной библиотеки заведовал известный
библиограф и историк Владимир Иванович Свитов (1839-1938).
20 « Журнал журналов » — петроградский журнал

1915-17 гг.

21 Давыдов Владимир (Горелов Иван Николаевич,
знаменитый петербургский драматический актер.

1849-1925) —

22 Радаков

308

Алексей

Александрович

(1879-1942)

—

художник-

карикатурист, один из основателей журналов « Сатирикон»
(1908) и « Новый Сатирикон» (1913, закрыт декретом Совнарко­
ма в мае 1918). « Квисисана» — ресторан на Невском проспек­
те. Сейчас на его месте кафе « Север ».
28 « Чукоккала » — по характеристике Чуковского, « альбом или,
вернее, альманах», ценнейший памятник русской культуры пер­
вой половины X X века. Прокомментирован Чуковским в 1966,
подготовлен к печати издательством « И скусство». В 1973 набор
рассыпан. (В 1979, наконец, вышел в свет. — Дополнение за­
рубежного редактора.)
24 Лунц Лев Романович (1901-1924) — прозаик, драматург, один
из « Серапионовых братьев». Уехал из Петрограда за границу
(в научную командировку) 1. 06. 1923. Умер в Гамбурге. Произ­
ведения его в СССР не переиздаются. Подготовленный С. С. По­
дольским в конце 1960-х сборник Лунца не принят к публи­
кации советскими издательствами.
25 Насколько можно судить по комментариям к кн. Ю. Н. Ты­
нянов. ПОЭТИКА. ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. КИНО. (М., 1977)
и по сборнику ВОСПОМИНАНИЯ О КОРНЕЕ ЧУК О В СК ОМ ,
большинство дневников Чуковского сохранилось и находится
в его семейном архиве.
26 Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865-1941) — поэт, про­
заик, публицист и религиозный философ. К творчеству его
Чуковский относился скептически, называл его в письмах
« деревянным Митей ».
27 д . с . Мережковский, его жена поэтесса Зинаида Николаев­
на Гиппиус (1869-1945), их друг Д. В. Философов и секретарь
3 . Н. Гиппус, В. А. Злобин тайно покинули Петроград 24. 12.
1919 и в начале января 1920 перешли линию русско-польского
фронта между Жлобином и Бобруйском.
28 40 лет В. Я. Брюсову исполнилось 1. 12. 1913, но в этот день
Брюсов, только что переживший сильнейшее потрясение (само­
убийство его подруги Н. Г. Львовой), возвращался в Москву из
Петербурга и вряд ли мог говорить с Чуковским. Из Москвы он
почти сразу уехал в Ригу. Видимо, реплика была брошена Чу­
ковским раньше, не исключено, что осенью 1913 — во время
его разговора с Брюсовым в ресторане Московского Литератур­
но-художественного кружка (см. : Л. Гроссман. БОРЬБА ЗА
СТИЛЬ. М., 1927, сс. 282-283).
29 с В. Г. Короленко Чуковский познакомился и сблизился ле­
том 1910 в Куоккале. Богданович Ангел Иванович (1860-1907) —
публицист и критик, приятель Короленко. Редактор журналов
« Мир Божий » и « Современный мир ».
30 Ср. : « Всегда у него были помощники. Они бегали в библио­
теку за воспоминаниями, сверяли тексты, возились с корректу­

309

рами, занимались письмами читателей. Частенько приходилось
выполнять и кое-какие домашние поручения... Огромная лич­
ность его как бы поглощала помощника — всего целиком. Не
все могли это выдержать. И они часто сменялись » (ВОСПОМИ­
НАНИЯ, с. 147. Воспоминания М. Н. Чуковской). « Он ищет себе
помощника. Кажется, у него больше трех месяцев никто не
удерживается» (там же, с. 214, воспоминания К . И. Лозовской).
Лишь последняя помощница Чуковского — К. И. Лозовская
проработала у него 16 лет.
31 Речь, видимо, идет о статье: К. Чуковский. ВОЗМЕЗДИЕ. —
« Ж изнь искусства», 1923, № № 47 и 48.
32 Маршак Самуил Яковлевич (1887-1964) — поэт, переводчик. С
1922 — организатор советской детской литературы. В разные
годы — председатель секции детских писателей ССП, председа­
тель комиссии по детской литературе ССП и т. д. В 1924-37 —
главный консультант (фактически руководитель) детского отдела
Госиздата в Ленинграде ( « маршаковская редакция»).
33 Возможно, речь идет о приеме 26. 12. 1954 в Большом Крем­
левском дворце после окончания Второго съезда советских писа­
телей. И на Первом, и на Втором съездах Маршак, в отличие от
Чуковского, избирался в правление ССП.
34 Хармс (Ювачев) Даниил Иванович (1905-1942) — поэт, про­
заик, драматург. В конце 1920-х — член группы ОБЭРИУ. В
1930-е годы публиковал только детские произведения. Аресто­
ван в августе 1941, умер в ленинградской тюрьме от голода.
Значительная часть творческого наследия Хармса в СССР не
опубликована.
35 Поэма Маршака МИСТЕР ТВИСТЕР впервые была опубли­
кована в журнале « Е ж » (1933, № 5). Цитированные Чуков­
ским строки на самом деле выглядели так : « Номер над вами
снимает индус, номер под вами снимает зу л у с». В окончатель­
ном варианте индус был заменен на монгола, а зулус на мулата
и креола (см. : С. Я. Маршак. Соч., т. 2. М., 1958, с. 211).
зо Гладков Федор Васильевич (1883-1958) — прозаик. Чл. К П с
1920. Характерно, что Шварц называет Гладкова стариком, хотя
тот на 1 год моложе Чуковского.
37 Доклад Алексея Александровича Суркова (р. 1899, чл. К П с
1925, в 1952 — заместитель Генерального секретаря ССП) был
прочитан на Всесоюзном совещании по вопросам детской лите­
ратуры 14. 04. 1952. Опубликован с сокращениями в «Литера­
турной газете» 15. 04. 1952.
38 Михалков Сергей Владимирович (р. 1913) — детский поэт, са­
тирик. Чл. К П с 1950. Автор текстов Гимна Советского Союза
(1943, 1977). С 1940-х — постоянно один из руководителей ССП.

310

Л. Пантелеев

ДВЕ ВСТРЕЧИ
За долгие годы моего знакомства с Корнеем Ивано­
вичем Чуковским я неоднократно — хотя и не так что­
бы уж очень часто — бывал у него — и в Питере, и в
Москве, и в Сестрорецке, и в том уютном деревянном
двухэтажном переделкинском доме, где он провел по­
следние десятилетия своей жизни. А вот у меня Корней
Иванович был, если не ошибаюсь, всего два раза. И оба
раза при обстоятельствах не совсем обычных, чрезвы­
чайных, хотя и очень типических, созвучных тогдаш­
нему времени и тогдашней обстановке.
** *
Шел тысяча девятьсот тридцать седьмой, а может
быть, и конец тридцать шестого. Что это за время, те­
перь знают и молодые, родившиеся в эпоху, более сча­
стливую. Хотя как сказать — знают. Знать-то они
знают, но вряд ли могут представить хотя бы с прибли­
жением до одной тысячной, в каком безумном, в каком
фантасмагорическом мире мы тогда жили. Меч был
занесен буквально над каждым. Над молодым и над
старым. Над писателем и над студентом. Над коммуни­
стом и над беспартийным. Над священником и над рабо­
чим. Над русским. Над евреем. Над киргизом. Над по­
литэмигрантом. Над мелкой сошкой и над крупным
начальником, наркомом, членом Полютбюро и даже над
деятелем масштаба международного. Меч висел над
каждым, а мы его не видели, — каждый жил как бы
в черном саване, в мешке. И участь твою решало не
твое поведение, не степень твоей лояльности, предан­
ности революции, партии, народу — нет, не от этого
зависели теперь жизнь и свобода, а от той странной ру­
летки, от той сумасшедшей лотереи, тираж которой без­
остановочно, без выходных, шел полтора или два года
где-то в большом сером здании на одной из централь­
ных улиц города. А может быть, и не там. Может быть,
дальше. Выше. Из мешка мы не видели, не могли ви­
деть.
311

Лето 1936 года мы с Евгением Львовичем Шварцем
проводили в одной дачной местности — в Разливе по
Приморской железной дороге. Он жил на Второй Тарховской улице, я — на Четвертой Тарховской... К тому
времени оба мы уже успели потерять самых близких
друзей: он — Олейникова \ я — Гришу Белых2. Были
арестованы и многие другие наши товарищи и друзья —
Тамара Григорьевна Габбе3, Александра Иосифовна Лю­
барская4, Матвей Петрович Бронштейн5, Сергей Безбо­
родов6, Рая Васильева7, А. Лебеденко8, А. Серебрян­
ников 9, Матвеев10, Миша Майслер11... Это — по одной
только « линии» детской литературы12. А ведь лите­
ратура, она — не только детская. И окружали нас не
одни только литераторы. В течение полутора-двух лет
не было ночи, когда в квартире кого-нибудь из наших
знакомых, родственников, друзей не звучал длинный и
властный звонок, и не было утра, когда бы мы не спра­
шивали друг у друга :
— Кого ?
И ли:
— К то?
Даже в таком небольшом поселке, как Разлив,
каждую ночь раздавались приглушенные, вороватые
автомобильные гудки, скрипели по песку шины.
У хозяев соседнего с нами дома арестовали дочь,
работницу Сестрорецкого Оружейного завода.
— За что ?
— Пела какие-то частушки.
Но это было только предположение, попытка по­
нять, догадаться, проделать в мешке дырочку. Не надо
было петь частушек, чтобы угодить в те годы на улицу
Воинова, на Константиноградскую, на Нижегородскую,
в К ресты 13.
Наискось от нас, на другой стороне улицы, жила
семья рабочего Емельянова, того самого, у которого в
1917 году скрывался Ленин. У них тоже тем летом кого-то арестовали, не помню, самого или сыновей14...
Ни я, ни Евгений Львович ночами не спали. Сидели
по своим светелкам, работали, прислушались к автомо­
бильным гудочкам. И были, как говорится, готовы ко
всему. Утром отсыпались, а после обеда, встречаясь,
говорили об э т о м . Но не только об этом. И при312

том напропалую шутили, острили. Да, к части нашей и
во спасение, юмор не умирал в России ни в те годы, ни
в лихую пору войны, ни в другие часы и минуты нашей
великой эпохи.
Помню, Евгений Львович возмущался « кустарщи­
ной », « неорганизованностью» тогдашних работников
безопасности.
— Чудаки ! Дилетанты ! — говорил он. — Чего они
ковыряются ? Знаешь, как бы я поступил на их месте ?
Приехал бы в большом автофургоне, остановился гденибудь у вокзала или у гастронома и дал бы во всю
мощь гудок.
— Ну и что ?
— Ну, и все, кто ждет — а ведь ждут в каждом
доме, — спокойно, без паники вышли бы на этот гудок
с узелками, с чистым бельем, с чаем и сахаром.
Да, ждали все. Ведь лотерейные билеты имелись у
каждого, в каждом доме. Но лотереи — штука хитрая.
Вот уж, кажется, тебя, к тебе, за тобой — ан нет ! Про­
ехало или не доехало.
Особенно запомнилась мне одна августовская, а мо­
жет быть, уже и сентябрьская ночь. Я сидел у себя на
верхотуре и писал. Было тихо. И по-осеннему темно.
Вдруг я услышал вдали урчание мотора. Прислушался.
Да, опять идет машина. Идет сюда, к нам. Сначала ка­
тится по асфальту, потом сворачивает на нашу При­
озерную улицу, раздается характерный, омерзительный
звук — скрежет буксующих по песку автомобильных
шин. Мотор задыхается, кашляет, колеса буксуют,
всхрапывают, но все ближе, ближе эти звуки... И вот
в ночной тишине я слышу прокуренный стариковский
голос :
— А вон наверху в окошечке огонек горит! В акку­
рат здесь и будет.
Не повернув выключателя, я подошел к окну, чутьчуть отодвинул занавеску. Сильно потрепанная черная
легковая машина « Форд », вхолостую работая колесами,
сотрясаясь, покачиваясь, медленно шла, ползла по на­
шей Четвертой Тарховской. На ее подножке стоял ноч­
ной сторож и указывал путь.
Я спустился вниз. Осторожно разбудил мать :
— Не волнуйся. Приехали. Повидимому, за мной.
313

Собери, если нетрудно, белье, и еды какой-нибудь, что
ли...
Удивительно вспоминать сейчас об этом. Мать моя
знала, что вины за мной никакой нет. И все-таки не
заплакала, не ужаснулась, а вела себя, как мать про­
фессионального конспиратора, уже привыкшая к по­
добным передрягам. Шепча слова молитвы, она без
суеты выдвигала ящики, доставала белье, носки, платки.
А я подошел к окну, осторожно выглянул. Машины
у наших ворот не было. Я вышел в сад. Черный « Форд »
стоял, не доезжая нас, у соседнего дома.
Фу, как омерзительно, как стыдно вспоминать это
чувство облегчения, это счастливое « пронесло» !
Всю ночь во втором этаже, где совсем недавно,
дней за десять до этого, поселились ленинградские дач­
ники, отпускники, шел обыск. Я несколько раз выходил
в сад, смотрел. Не было ни криков, ни вообще громких
голосов. Несколько раз люди в штатском выходили на
балкон, вытряхивали из чемоданов на стол какие-то
вещи. И уже совсем рассвело, когда через сад к маши­
не провели этих наших соседей, бездетную пару —
мужа й жену. Я стоял за деревом, у гамака, и — видел,
как они шли.
Евгений Львович вдоволь посмеялся надо мной в
этот день. А потом, перестав смеяться, рассказал, что
и с ним не один раз случалось похожее и он испытал
это гадкое, постыдное чувство облегчения: « пронесло...
не меня.!, другого » 15.
Запомнил я такой его рассказ.
Однажды, еще в Ленинграде, он возвращался
дождливой ночью из гостей домой. Во дворе у их подъ­
езда стояла машина. Сердце заколотилось. К кому?! На
плохо освещенной лестнице мокрые следы нескольких
пар ног.. По этим черным следам Шварц медленно, на
каждой ступеньке останавливаясь, поднимался наверх.
И .вд р уг:
— Слава Богу ! Не у нас.
Следы обрывались у дверей квартиры переводчика
Стенича 16.
Да, вспоминать этакое, пожалуй* куда страшнее,
чем вспоминать случаи подлинной опасности -— те пу­
314

ли, бомбы,.: снаряды, которыми нам не один раз вплот­
ную угрожали.
...Но я не совсем о том заговорил, не в ту сторону
повернул.
Поздней осенью мы переехали в город. Сколько с
тех пор прошло времени
не знаю, не помню. Может
быть, месяц, может быть, пять. Помню только, что дело
было под вечер, горела зеленая лампа. Я лежал на ди­
ване, читал, . в квартире никого,. кроме меня, не было.
Вдруг в прихожей раздался звонок. Не слишком дол­
гий, не слишком короткий. Вежливый, пристойный. Од­
нако откликаться на такой звонок мы в те годы не
спешили. Пора была, правда, не ночная, но — условный
рефлекс на звонок работал у нас безотказно, в любое
время суток.
Звонок повторился. Я пошел и, не спрашивая, кто
там, открыл дверь. Передо мной, за порогом, стоял Кор­
ней Иванович Чуковский.
— Можно ? Я к вам, — сказал он каким-то, как
мне показалось, не очень своим голосом и все-таки, как
всегда, любезно, с некоторой даже вкрадчивостью. И
когда я, смущенно и растерянно пробормотав что-то,
пожал его руку и закрыл за ним дверь, он оглянулся
на эту дверь и, понизив голос, сказал :
— Я — оттуда.
Я понял, откуда.
Он сказал, что очень спешит, но все-таки, поколе­
бавшись, согласился раздеться, не дал мне, помню,
пальто, а сам повесил его на вешалку и большими сво­
ими гулливерскими шагами проследовал в комнату.
' Пришел он, по его словам, чтобы сообщить мне, что
сегодня утром его через дворника вызвали на Литейный
в « органы » и там несколько часов расспрашивали обо
мне.
— Что их интересует, вы спрашиваете? А интере­
сует их, как это ни удивительно, ваша прелестная по­
весть « Часы » 17.
Увидев мое лицо, мои глаза, Корней Иванович рас­
смеялся.
— Я тоже, дорогой мой Пантелеев, в первую мину­
ту вытаращил глаза, совсем как это сделали сейчас вы.
И даже позволил себе в этом далеко не забавном
315

месте засмеяться. А потом увидел, что история, к сожа­
лению, совсем не смешная. Как я понимаю, эти изверги
готовят против вас дело.
— О « Часах » ?
— Да. Меня так без обиняков и спросили : не счи­
таю ли я, что в книге Пантелеева « Часы » содержится
злостная (учтите, злостная !) клевета на работников го­
сударственной безопасности ?
— Простите... Корней Иванович... Какие же в « Ча­
сах: » работники безопасности ?
— А-а ! И вы — тоже ?! И вам не стыдно и не со­
вестно? Мне простительно, но вы... Вы уже не помните
собственного творения! А ваш симпатичный кучеря­
вый мильтон — он разве не представитель правопо­
рядка ? О нем, кстати сказать, и шла речь. Компроме­
тация работников милиции. По расчетам этих голубых
мундиров, именно в этом вопросе я и должен был вы­
ступить в качестве компетентного эксперта. Однако их
надежды не оправдались. Как вы понимаете, я дал до­
стойную отповедь этим начинающим полицейским ли­
тературоведам.
— Но ведь, как я понимаю, Корней Иванович, вы
дали еще и подписку о неразглашении.
Корней Иванович улыбнулся.
— Дал. И не разглашу, не бойтесь. Вы тоже, я уве­
рен, как-нибудь преодолете свою феноменальную болт­
ливость, — сказал он, поднимаясь и протягивая мне
свою большую руку.
В этот день, на десятом году моего знакомства с
Корнеем Ивановичем, я первый раз обнял его и поце­
ловал.
А « дело », о котором он так бесстрашно в эти страш­
ные дни пришел меня предупредить, это дело, как я впо­
следствии узнал, было, действительно, возбуждено и
несколько лет спустя сработало, аукнулось, дало о себе
знать.
Впрочем, здесь я рассказываю не о себе, не о тех
передрягах, каких немало выпало на мою долю и в эти,
и в последующие годы, а о Корнее Ивановиче...
* * *
316

Прошло еще десять лет. Отбушевала война. Мы,
те, кто выжил, отпраздновали Победу. Царил подъем.
Все и всюду ждали перемен. А. Т. Твардовский18 в
моем присутствии рассказывал, как в последние дни
войны или в первые дни мира где-то в госпитале или
на эвакопункте ему говорил пожилой раненый солдат
из колхозников :
Не может быть, чтобы теперь, после того, что
мы на войне сделали, чтобы опять у нас такой же бар­
дак получился !..
Служивый ошибся. Не сразу — может быть, в дру­
гих масштабах, иногда под другими вывесками, а все-таки
— получился.
В 1946 году было обнародовано знаменитое поста­
новление ЦК о ленинградских журналах. Били Зощен­
ко, Ахматову, Мурадели, Хазина, еще кого-то19.
Потом стали бить по второму кругу. Били уже не
в постановлении, а в газетах — центральных, област­
ных, районных, многотиражных, стенных.
...В круге втором оказался К. И. Чуковский. Лягали
его за детскую книжку « Приключения Бибигона ». Если
я не ошибаюсь, статью о « Бибигоне» напечатала
« Правда » 20. Из нынешнего далека это может показаться
ерундой, пустяками. Ну, что — покритиковали за не­
актуальную книжку. Учти. Пиши другую. Переиздавай
старые. Нет, в те годы так просто все не обходилось.
Знаю сам по себе. Меня тоже лягнули. За фантасти­
ческий рассказ « Приключения Макара Телятникова » 21.
В связи с публикацией этого рассказа « Литературная
газета » поместила статью под симпатичным названием
« Воинствующий обыватель » 22. В тот же день редакция
журнала, заказавшая мне этот рассказ и до сих пор
всячески восхвалявшая его, адресовала в « Литератур­
ную газету » покаянное письмо за подписью всех членов
редколлегии23. Из журнала мне вернули принятый
рассказ.
В Москве, где я задержался после демобилизации,
я снимал частным образом комнату. А в эти дни жил
в писательском доме творчества в Переделкине. Приез­
жаю однажды вечером из Переделкина к себе на Плю­
щиху, хозяйка встречает, меня смущенной улыбкой.
317

—•Алексей Иваныч, вам тут была открытка из
радиокомитета.
-Да?
— Простите, я прочла ее. Там вас просили высту­
пить по радио на будущей неделе в понедельник.
Говорю :
— Прекрасно. А где же эта открытка?
— В том-то и дело. Вчера прибегает какая-то
взволнованная девушка. Говорит : Я из радио, Алексея
Ивановича нет ? — Нет, он за городом. — На его имя
открытка была ? — Была. — Умоляю, — говорит, —
верните ее. — Йу, я и вернула. Пожалела ее.
Конечно, девушку надо было тоже понять и пожа­
леть. Но у девушки был способ спасти себя — взять
обратно приглашение. Нам нечего было брать обратно.
Что же было делать в этой ситуации?
Сколько-то времени я подождал, потерпел, а когда
увидел, что дней через пять мне не на что будет выку­
пить карточный паек, написал письмо тогдашнему ру­
ководителю нашего писательского Союза — Фадееву24.
В свое время Фадеев мне крепко помог. Вместе с
С. Я. Маршаком и Л. Р. Шейниным25 он вызволил меня
из очень большой беды, может быть, спас жизнь. Позже
он вывез меня полуживого из блокадного Ленинграда.
И на этот раз ответ пришел быстро. Александр
Александрович просил меня в ближайшее воскресенье
утром приехать к нему на дачу. Это было первой уда­
чей :.ведь мне и ехать не надо было — жил я, как уже
сказал, в Переделкине, в той же местности, где находи­
лась и фадеевская дача.
В субботу вечером, очень для него поздно, часов в
девять-десять, ко мне в Дом творчества пришел Корней
Иванович.
— Пойдемте гулять, — сказал он.
Мы довольно часто гуляли с ним летом по пере­
делкинским улицам и по окрестным дорогам, но встре­
чались всякий раз или случайно, или, когда я шел
мимо, Корней Иванович окликал меня из своего сада;
или, бывая в Доме творчества, стучал палкой в мое
окошко и выманивал на свежйй воздух; А тут пришел,
не постучав, прямо в мою комнату, и по голосу его и
318

по виду я понял, что пришел он не просто так, не для
одной прогулки.
На улице в темноте он сказал :
— Я слышал, вы приглашены завтра к Фадееву.
Я сказал:
— Да.
— Алексей Иваныч, поговорите с Александром
Александровичем обо мне.
И, не дождавшись ответа, стал горячо, взволнован­
но и как-то будто немножко по-писаному говорить о
том, что я и сам; по-другому, своими словами мог бы
сказать Фадееву. О том, например, что он — первый
русский писатель, признавший советскую власть, и о
другом в том же духе. Пересказал в подробностях исто­
рию всех своих злоключений, начиная с 1929, кажется,
года, когда был дан первый сигнал к безжалостной
травле его, Маршака, Хармса и других поэтов, пишущих
для детей 26.
Не знаю, сколько мы с ним тогда ходили по тем­
ным переделкинским улицам, может быть, час, может
быть, два. Помню, что было очень поздно, дорогу нам —
совсем низко, на уровне наших голов, — перелетела
сова или какая-то другая ночная птица. И еще лучше
помню, что слушать Корнея Ивановича, его панический
голос, было мучительно. Не выдержав, я перебил его:
— Корней Иванович, зачем вы мне все это говори­
те ! Я же все знаю...
— Нет, вы не все знаете ! Вы не знаете, каким
пыткам я подвергаюсь уже не одно десятилетие...
На другое утро в назначенный час я был у Фадеева
— в его огромном, светлом, занимавшем, если не оши­
баюсь, весь второй этаж дачи, кабинете. Александр
Александрович при мне прочел моего злополучного
«М акара», сказал, что в нем, по его мнению, хорошо,
что неудачно. Криминала в рассказе никакого не на­
шел, а на вопрос: «Что же мне делать?» —- сказал:
— Ничего не делать. Потерпите еще немножко.
Скоро дуракам скажут «довольно».
В этом странном обещании, которое дал мне наш
литературный вождь, было что-то не только странное,
но и обнадеживающее. Я поднялся. О Чуковском я не
забывал, помнил все время — и когда Фадеев читал
319

мой рассказ, и когда давал свои рекомендации. Подняв­
шись, я сказал:
— Александр Александрович... Я вот что еще дол­
жен вам сказать. Очень несправедливо, даже гадко по­
ступают с Корнеем Ивановичем Чуковским...
— Ну ? — как будто даже удивился Фадеев.
— Да. И он очень болезненно переживает все это.
— Вы видитесь с Корнеем Ивановичем? Да? Пе­
редайте ему мой привет. Скажите, что мы высоко це­
ним его. И скажите, что все будет хорош о27.
— А вы напишите ему, пожалуйста об этом.
— Написать ?
Он подумал, как-то тоненько, по фадеевски хмык­
нул и сказал :
— Что ж. Хорошо.
Присел к столу и долго, целую минуту, что-то пи­
сал. Писал, не задумываясь, не отрывая пера или ка­
рандаша от бумаги. Это мне, я помню, почему-то по­
нравилось.
Пять минут спустя я уже спускался, почти бежал
по деревянной скрипучей лестнице. Корнея Ивановича
я встретил на улице, за углом, неподалеку от дачи Фа­
деевых. Да, конечно, он волновался, это слышалось и
в его не совсем уверенном голосе.
— Ну, как прошла высочайшая аудиенция ?
— В общем, прошла хорошо, — сказал я. И не стал
мучить его, протянул ему серый дешевый конверт с фадеевским письмом. Корней Иванович тут же на улице
извлек письмо из конверта и, приблизив к глазам, слег­
ка согнувшись, стал читать.
Не забуду, как приятно, как радостно было наблю­
дать за его лицом. Я и сейчас не знаю, что написал в
своей записке Фадеев, но написал он что-то хорошее,
доброе. Лицо Корнея Ивановича светлело, на губах за­
дрожала та счастливая улыбка, какая появляется на
губах оживающих больных. Сунув письмо в карман,
Корней Иванович протянул мне руку. Потом наклонил­
ся и поцеловал меня — где-то около правого уха.
* **
Может показаться, что я сопоставляю, сравниваю,
320

ставлю на одну доску два поступка — Корнея Ивано­
вича и мой. Нет, Боже избави, — поступки эти несопо­
ставимы. Ведь когда я говорил с Фадеевым о Чуков­
ском, я ничем абсолютйо не рисковал. Это была прият­
ная дружеская услуга, не больше. А чем грозила Кор­
нею Ивановичу его тогдашняя прогулка с Литейного на
улицу Чайковского, чем он рисковал и на что шел —
поймет всякий, кто знает — или хотя бы узнал из этих
беглых заметок, — в какое смутное, страшное время
мы жили, и на какой тоненькой ниточке, на каком во­
лоске висели жизнь и свобода советского человека.
ПРИМЕЧАНИЯ
Составил В. Воронин
1 Олейников Николай Макарович (1898-1942) — сатирический
поэт, детский писатель, редактор журналов « Ч и ж », « Е ж »,
« Сверчок », « Костер ». Чл. КП с 1920. По словам Е. Шварца, « че­
ловек демонический», «мой друг и злейший враг». В 1936-37
Олейников регулярно выступал на собраниях партгруппы Ле­
нинградского отделения (ниже — ЛО) ССП с обличениями « вра­
гов народа ». Арестован в конце июля 1937. 2. 08. 1937 на заседа­
нии правления ЛО ССП Е. Шварц (как и все присутствующие)
проголосовал за исключение Олейникова из ССП. В печати
Олейников обвинялся в « беззастенчивом искажении и осквер­
нении действительности», в « клевете на ребенка» путем под^
бора рисунков в журнале для дошкольников « С верчок» и т. п.
(См. : Л. Кон. КЛЕВЕТНИЧЕСКИЙ Ж УР Н А Л . — « Литературная
газета» (ниже — « Л Г »), 15. 09. 1937, с. 4). Олейников погиб
в заключении. Значительная часть его литературного на­
следия в СССР не опубликована. Тот же Е. Шварц писал о нем :
« Был Олейников необыкновенно одарен. Гениален — если гово­
рить смело » (неопубликованные воспоминания о Б. Житкове).
2 Белых Григорий Георгиевич (1906-1938) — писатель, журна­
лист. В соавторстве с Пантелеевым написал знаменитую РЕС­
П УБ Л И К У ШКИД (1927). Арестован в Ленинграде в начале
1937, умер в тюремной больнице от туберкулеза. Пантелеев вспо­
минает : « Мы собирались писать Сталину (и написали, просили,
чтобы осужденного перевели из ленинградской тюрьмы в конц­
лагерь. Ответ пришел уже после смерти Белых : отказать) ». (Л.
Пантелеев. ИЗ ЛЕН ИНГРАДСКИХ ЗАПИСЕЙ . — «Н овы й мир»,
1965, № 5, с. 155).
3 Габбе Тамара Григорьевна (1903-1960) — детская писательница,
драматург, критик. В 1930-е — редактор JIO Детиздата. В 193739 была в заключении.
* Любарская Александра Иосифовна (р. 1908) —

детская писа-

321

тельница, фольклористка. В 1930-х — редактор ЛО Детиздата.
Арестована 5. 09. 1937, освобождена « по пересмотру д е л а » в
1939.

^.1 ;!?!*!■

5 Бронштейн Матвей Петрович (1906-1938) — физик-теоретик,
профессор ЛГУ. Автор научно-художественных книг для детей.
Зять К. И. Чуковского. Арестован 6. 08. 1937. Расстрелян 18. 02.
1938.
в Безбородов Сергей Константинович — журналист, полярник,
автор детских повестей, организатор детского литобъединения
при ЛО Детиздата, Арестован 5. 09. 1937. Получил 10 лет лагереей. Видимо, погиб в заключении.
7 Васильева Раиса Родионовна (1902-1938) — детская писательни­
ца. Арестована в 1935 в « кировском потоке». Получила 5 лет
тюремного заключения, которые вначале отбывала в Суздальском
политизоляторе. В 1936 или 1937 попала в лагерь на Воркуту. По
слухам, была организатором лагерной голодовки. Расстреляна на
Кирпичном Заводе.
8 Лебеденко Александр Гервасьевич (1892^-1975) — писатель и
журналист. Чл. К П с 1919. Для детей писал о полярных иссле­
дованиях. Арестован в начале 1935 в « кировском потоке». До
1955 находился в лагерях и ссылках. В 1956 — снова в Ленингра­
де, избирался членом правления ЛО ССП. В 1950-60-е гг. напи­
сал много рассказов о лагерях. Некоторые из них были опубли­
кованы в альманахе «Двадцатый в е к » (1977, № 2).
э Серебрянников Абрам Борисович — в 1936 — мае 1937 был се­
кретарем секции детских писателей ЛО ССП. На собраниях в
ССП заявлял, что « в детской литературе нет врагов», за что,
видимо, и поплатился. Арестован 5. 09. 1937. Получил 10 лет ла­
герей. Вероятно, погиб в заключении.
ю Вероятно, имеется в виду Матвеев Владимир Павлович (1897
— после 1935) — журналист и детский писатель. Участник Ок­
тябрьской революции и Гражданской войны. Его повести К О ­
МИССАР
ЗОЛОТОГО ПОЕЗДА и КО НЕЦ ХЛЯБИНСКОГО
СОВНАРКО М А в печати назывались « явно троцкистскими и
клеветническими» ( « Детская литература», 1937, № 14. с. 7).
11 Майслер Михаил Моисеевич — журналист и писатель. В 1935
заведовал редакторским отделом Л О Детиздата.
12 К списку арестованных в Ленинграде в 1935-37 детских пи­
сателей можно добавить следующие имена : Тэкки Одулок
(Н. И. Спиридонов) — юкагир, аспирант Института народов Севера,
был разоблачен как « американский шпион, маскировавшийся
под нацмена» ; Д. Е. Рахмилович — бывший отв. редактор ж ур­
нала « Е ж » ; Э. С. Паперная ; Е. Б. Шавров — редактор ЛО
Детиздата.

322

13 На углу ул. Воинова и Литейного находилось управление
НКВД, при котором была следственная тю рьм а; Константиноградская и Нижегородская (ныне ул. академика Лебедева) —
улицы, на которых находились ленинградские тюрьмы (на пер­
вой из них — пересылка) ; « К ресты » — главный следственный
изолятор в Ленинграде. Сейчас в здании тюрьмы на Нижего­
родской — психоневрологическая больница, на Константинова дской — тюремная больница, на Воинова и в « К рестах » попрежнему тюрьмы.
14 Емельянов Николай Александрович (1871-1958) — рабочий,
чл. КП с 1904. В 1917 укрывал Ленина и Зиновьева в Разливе. Был
арестован со всей семьей в 1935. Освобожден не позднее 1954.
15 События, описанные на предыдущих страницах, рисуют атмо­
сферу террора, развернувшегося в Ленинграде после процесса
« объединенного троцкистско-зиновьевского центра» (авг. 1936).
Следует отметить, что из писателей, перечисленных Пантеле­
евым, арестованы к этому моменту были только Васильева,
Лебеденко и Матвеев, а не все десять, как пишет мемуарист.
Некоторые из оставшихся на свободе были вынуждены выска­
зывать публично свое положительное отношение к происходя­
щему. Например, в конце августа в Доме писателей на собра­
нии, посвященном обсуждению материалов процесса, выступил
Е. Шварц, в начале сентября на партсобрании ЛО ССП Олейни­
ков произнес речь « о притуплении бдительности» (См. : « Ли­
тературный Ленинград », 23. 08. и 5. 09. 1936).
16 Стенич (Сметанич) Валентин Осипович (1898-1939) — перевод­
чик, критик. Арестован в 1938, погиб в заключении.
17 Повесть Пантелеева ЧАСЫ была опубликована впервые в
1928 и с тех пор неоднократно переиздавалась. По мнению Чу­
ковского, « здесь вершина его (Пантелеева — В. В.) раннего
творчества » (Собр. соч., т. 6. М., 1969, с. 618).
■1® Твардовский Александр Трифонович (1910-1971) —
дактор, общественный деятель.

поэт, ре­

19 В мемуарах смешаны два постановления. А. А. Ахматову,
М. М. Зощенко и А. А. Хазина « подвергли критике» в 1946
(ПОСТАНОВЛЕНИЕ Ц К ВКП(б) О Ж У Р Н А Л А Х « З В Е З Д А » И
«Л ЕН И Н ГРА Д»), а В. И. Мурадели — в 1948 (ПОСТАНОВЛЕ­
НИЕ Ц К ВКП(б) ОБ ОПЕРЕ « В Е Л И К А Я Д Р У Ж Б А » ).
С А М А Я ВОЛШЕБНАЯ С К А З К А печаталась с
продолжением в « Мурзилке » в 1945-46 (до № 7). С. Крушинский назвал ее « бредом под видом сказки» и обвинил Чуков­
ского в том, что он « призывает детей полюбить отвратительного
уродца» (СЕРЬЕЗНЫЕ НЕДОСТАТКИ ДЕТСКИХ Ж У Р Н А Л О В .
— «П равда», 29. 98. 1946, с. 3). Сразу же после этого на заседа­
нии Президиума ССП сказка получила ярлык « политически
вредной », а « Л Г » в передовой статье 21. 03. 1946 определила
20 БИБИГОН.

323

еб как «безыдейное, обывательское произведение». В декабре
объектом поношений стала дореволюционная сказка Чуковского
СОБАЧЬЕ ЦАРСТВО (1912), переизданная в 1946. Некто Е. Ба­
това назвала сказку « вопиющим примером пошлости », « паскви­
лем », обнаружила в ней « зоологическую мораль» (ПОШЛЯТИ­
Н А ПОД ФЛАГО М ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. — «К ультура и
ж изнь», 10. 12. 1946, с. 4). В 1946 вышли в свет лишь две дет­
ские книжки Чуковского, а в 1947 — одна — в Латгосиздате ти­
ражом 15 ООО.
21 Рассказ УДИВИТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ М А К А Р А ТЕЛЯТ­
НИКОВ А был опубликован в журнале «Дружные ребята» (1946,
№ 1).
22 Статья в « Л Г » называлась И СК А Ж Е Н Н А Я ДЕЙСТВИТЕЛЬ­

НОСТЬ (7. 09. 1946). Автор — Б. Емельянов — называет рассказ
Пантелеева « совершенным бредом », « зубоскалыциной». В уже
упомянутой передовой статье « Л Г » от 21. 09. 1946 сказано, что
от рассказа несет « обывательским душком ».
23 ПИСЬМО В РЕДАКЦИ Ю. — « ЛГ », 5. 10. 1946, с. 4. « Опубли­
кование путаного и неправильно ориентирующего читателей
рассказа.,, было ошибкой ж урнала». П одп ись: Редколлегия и
коллектив редакции журнала « Дружные ребята». Д. Ситни­
ков (отв. редактор), В. Катаев, С. Григорьев, Г. Ершов.
24 Фадеев Александр Александрович (1901-1956) — писатель и
общественный деятель. Чл. К П с 1918. В 1938-44 и 1946 (после
постановления ЦК) — 1954 — руководитель ССП (ответственный
секретарь, первый секретарь,
Генеральный секретарь, пред.
Правления).
25 Шейнин Лев Романович (1906-1967) — следователь и писатель.
Чл. К П с 1929. В 1934-50 — старший следователь по особо важ ­
ным делам Прокуратуры СССР. По слухам, один из главных
сценаристов « больших процессов» 1930-х гг. В начале 1950-х
находился в заключении (по его словам, за несоответствующее
правительственным видам расследование обстоятельств гибели
Михоэлса). С середины 1950-х — профессиональный литератор.
26 « Первый сигнал » был подан в 1928 статьей Н. К . Крупской
О «К РО К О Д И Л Е » К. ЧУКОВСКОГО («Правда», 1. 02. 1928, с. 5).
Крупская писала : « Вместе рассказа о жизни крокодила они
(дети — В. В.) услышат о ней невероятную галиматью». Круп­
ская увидела в КРОКОДИЛЕ « крайне злобное изображение
народа» и пропаганду « буржуазного п у ти », обнаружила, что в
статье ЖИЗНЬ Н ЕКРАСО ВА Чуковский « мелкими плевками
заслоняет образ ” поэта мести и печали ” ». Активная кампания
против Чуковского развернулась в 1929 и достигла своего пика
к концу года. См. : Д. Кальм. ПРОТИВ Х А Л Т У Р Ы В ДЕТСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ. К У Д А НОС ЕГО В Е Д Е Т ? — « Л Г », 16. 12. 1929,
с. 2 ; он же. Ф А К Т Ы И АВ ТОГРАФЫ. — « Л Г », 30. 12. 1929,
с. 2 ; Арт. Халатов. К СПОРАМ О ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. —

324

Там же. (В статье Халатова приведено письмо Чуковского от 10.
12. 1929 : « Самые формы, которые я ввел в литературу, исчер­
паны... Старые темы для меня умерли»). В 1929 в защиту Чу­
ковского, как и в 1930 в защиту Маршака, твердо выступил
Горький. Вновь творчество Чуковского привлекло внимание
« критиков» только в начале 1944. П. Юдин назвал сказку
ОДОЛЕЕМ Б АРМ АЛ ЕЯ « пошлой и вредной стряпней», « шар­
латанским бредом» ( « Правда », 1. 03. 1944, с 3). Его тут же
поддержал С. Бородин, закончивший свою статью риторичес­
ким вопросом : « Что такое его « поэма» —
плод чудовищного
недомыслия или сознательный пасквиль ? » ( « Литература и ис­
кусство », 4. 03. 1944, с. 3).
27 Разговор Пантелеева с Фадеевым произошел, видимо, в конце
сентября-начале октября 1946. В свете этого особенный интерес
представляют только что опубликованные письма Фадеева к
Чуковскому от 6. 10., 16. 10. и 23. 10. 1946 (АЛЕКСАНДР ФАДЕЕВ.
М АТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ. М., 1977, сс. 193 и 195). Из
них выясняется, что в октябре 1946 Фадеев рекомендовал к пуб­
ликации в журналах и в « ЛГ » главы из новой книги Чуков­
ского о Н. А. Некрасове. (См. также его письмо К. М. Симонову
от 23. 10. 1946 в кн. : АЛЕКСАНДР ФАДЕЕВ. ПИСЬМА. М., 1973,
сс. 235-236). В результате две статьи появились в « Л Г » (23. 11 и
30. 11. 1946) и одна — в « Новом мире » (1946, № 12). Но остано­
вить кампанию против детских произведений Чуковского Фа­
деев не мог, т. к. велась она органами Ц К — « Правдой» и
« Культурой и ж и зн ью », и детские книжки Чуковского вновь
стали издаваться массовыми тиражами лишь в 1948. Кампанию
против Пантелееева вела только « Л Г », и в ней уже в феврале
1947 (№ 6) появилась сдержанно-положительная рецензия на
книгу Пантелеева ПЕРВЫЙ ПОДВИГ.

325

ИЗ ИСТОРИИ
ЦЕРКОВНО-ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

К. Лазарев
АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ САМАРИН
(1868 - 1932)
в воспоминаних его дочери Елизаветы Александровны
Самариной-Чернышевой

Имя Александра Дмитриевича Самарина упомина­
ется обычно вместе с титулом обер-прокурор или же
бывший обер-прокурор Святейшего Синода. Между тем,
обер-прокурорство Александра Дмитриевича длилось
чуть меньше двух с половиной месяцев : с 5 июля по
25 сентября 1915 г., в то время как общественная дея­
тельность его охватывает почти тридцать лет. Это не­
соответствие, вероятно, утвердилось из-за того, что в
советской исторической печати имя Самарина употреб­
ляется обычно в двух определенных контекстах : первый
касается его отставки с места обер-прокурора, когда Са­
марин выступил против незаконной канонизации архие­
пископа Иоанна Тобольского, предпринятой епископом
Тобольским Варнавой и поддержанной Распутиным. Вто­
рой : суд над Советом объединенных приходов в 1920 г.,
на котором Александр Дмитриевич — как председатель
Совета — был центральной фигурой. В первом случае
титул — естественен; во втором — употреблен для при­
дания процессу значительности (ибо куда звучнее : суд
С и н онад б ы в ш и м о б е р - п р о к у р о р о м
д а , чем просто : суд над А. Д. Самариным, контр­
революционером...).
329

Из воспоминаний Е. А. Самариной с очевидностью
следует, что краткое пребывание Александра Дмитрие­
вича в должности обер-прокурора было скорее замеча­
тельным эпизодом его жизни, чем значительным собы­
тием, к которому человек много лет идет и готовится и
которое навсегда оставляет след в его жизни.
В « Записках » Елизаветы Александровны почти не
рассказывается о конкретной деятельности ее отца, его
идеях, замыслах, проектах (а таковых, как можно по­
нять из « Записок », было немало, и многие записи со­
хранились у автора). Задача автора была запечатлеть
любимый образ отца, донести до читателя его светлую,
неповторимую личность, рассказать о его судьбе, но уж
никак не писать историческое исследование, « Память
сердца понуждает меня писать о тех, чьи дорогие обра­
зы для меня не тени прошлого, ушедшие далеко в не­
бытие и подернутые пеленой всех наслоений жизни, это
живые, яркие, дорогие, всегда близкие образы людей,
которые с годами открываются по-иному, во всей своей
полноте », — такими словами начинает Е. А. СамаринаЧернышева свои « Записки ».
С редкой теплотой рассказывает она о братьях Са­
мариных, о своей матери Вере Саввишне Мамонтовой1),
о ее сестре Александре, о многих других близких лю­
дях, но, прежде всего, конечно, о своем отце, чья лич­
ность выступает довольно отчетливо в немногих, но
весьма ярких эпизодах и свидетельствах, разбросанных
в рукописи. В первую очередь, Александр Дмитриевич
предстает перед нами как деятель, неутомимый труже­
ник, занятый с утра и до позднего вечера. Уже в сту­
денческие годы светские знакомства и развлечения мало
привлекали его. « Саша, если ехал на бал, — расска­
зывает брат Самарина, Сергей Дмитревич. — то старал-

А) В. С. Мамонтова (1875-1907) — серовская « девочка с
персиками», дочь известного богача-мецената С. И. Мамон­
това.
Е. А. рассказывает
трогательную историю женитьбы
своих родителей : А. Д. Самарин долгие годы не мог получить
разрешения на этот брак от своего отца, с точки зрения кото­
рого женитьба на дочери купца (только так воспринимался
С. И. Мамонтов в семье родовитых дворян Самариных) была
мезальянсом для его сына. Пожениться А. Д. Самарин и В. С.
Мамонтова смогли только после смерти Д. Ф. Самарина (1901).

330

ся пройти в залу, не снимая калош, чтобы поскорее не­
заметно выскользнуть оттуда, а если видел издали на
улице каких-нибудь светских знакомых, сворачивал в
подворотню, чтобы не здороваться». Это не от гордо­
сти, не от робости, а потому что — лишнее, ненужное.
« Позже, когда ему пришлось немало председательст­
вовать на всяких торжествах, приемах и собраниях, —
замечает Е. А., — как он просто держался! Трудно
было подумать, что это было так чуждо его существу ».
К моменту окончания (в 1891) историко-филологического факультета Московского университета2) Алек­
сандр Дмитриевич « как бы созрел внутренне для того,
чтобы отдавать Родине и людям все силы и энергию
своего существа. Твердые убеждения и чувство долга
всегда были основой его поступков. Тут определяется и
проявляется его талант общения с людьми самых раз­
ных слоев общества, разных интересов и возрастов. Этот
талант развивался в нем с годами, и я всегда поража­
лась тому, как умел он живо общаться не только с
людьми своего круга и уровня развития, но и с людьми
простыми, неграмотными и особенно с детьми, которые
всегда очень скоро к нему привыкали и обращались с
ним, как со своим близким. Это было так в его моло­
дости и до самого конца ж изни».
Отбыв годовую воинскую повинность как вольно­
определяющийся в Гренадерской артиллерийской бри­
гаде, Александр Дмитриевич в 1892 г. становится
Земским начальником в городе Бронницы Московской
губернии. Здесь он проводит семь л е т ; здесь — начи­
нает выдвигаться как общественный деятель.
С 1899 по 1907 — Александр Дмитриевич — Бого­
родский уездный предводитель дворянства.
В 1908 он избирается Московским губернским
предводителем дворянства и переселяется в Москву.

2)
Е. А. : « После окончания гимназии все Самарины шли
в Московский университет на историко-филологический фа­
культет. Отец мой говорил, что у него было определенное
желание пойти на медицинский факультет, но это было не в
традициях семьи, мать ему это высказала, и он не решился
пойти против воли родителей».

331

О первых годах московской жизни Е. А. вспоминает
так:
« Я не могу вполне ясно обрисовать, в чем была
суть его дела. Я была мала и только немногое могла
воспринять из того, что слышала и видела. Знаю, что
иногда решались серьезные вопросы, обсуждались
единомысленными братьями Самариными, готовились
выступления отца, обращение к царю от Москвы —
сердца России. Это было серьезно, но непонятно мне.
А вот что было ясно моему детскому восприятию —
это необычайная занятость отца прямой заботой о лю­
дях, об устройстве судеб отдельных семей, стариков, о
создании каких-то приютов, богаделен, обеспечении
их средствами ; о попечительстве его в учебных заве­
дениях в Москве, причем он действительно был попе­
чителем. Он входил в жизнь и интересы этих школ и
детей, онс ними умел общаться и радовался, когда
мог их порадовать чем-либо... Он привлекал к этой
работе других людей, заставлял, убеждал их давать
средства и своим примером учил, как надо трудиться
на пользу людям. В эти годы отец с большой любовью
строил храм в селе Аверкиево Богородского уезда...
Он был освящен в 1915 г.
Отец был занят с утра до вечера, а иногда и до
глубокого вечера. Мы, дети, видели его обычно утром
в 9 часов, когда он пил два стакана почему-то остыв­
шего чая и читал газеты... За обедом он бывал не
всегда, а вечером, если был дома, садился за пианино
или фисгармонию, которую очень любил, и наигрывал
что-нибудь по слуху, часто импровизируя... Он учил
нас молиться на ночь и любил придти в детскую, ког­
да мы лежали в кроватях. В воскресение отец ходил
с нами к поздней обедне в церковь Святителя Спиридония или Большого Вознесения на Никитской, где, по
преданию, венчался Пушкин, а потом мы шли завтра­
кать в Самаринский дом на Поварскую. Все это —
раннее детство ».
В должности
московского
продводителя
дво­
рянства А. Д. Самарин пробыл около 8 лет — до 1915.
Но уже в 1914, с началом войны, он становится одно­
временно главным
уполномоченным Всероссийского
Красного Креста. По словам Е. А., «это была огромная
административная работа для фронта и тыла. Бесчис­
332

ленное количество лазаретов по всей России, санитар­
ных отрядов и поездов, эвакуация раненых и иногда
даже просто населения — все это было подведом­
ственно Красному Кресту и Земскому Союзу, и со
всех концов нити тянулись к центру — Москве.
Вокруг отца объединилась группа новых для не­
го помощников, ставших настоящими друзьями. Все
они в эти трудные дни не щадили сил, не жалели вре­
мени, а отец мой обладал незаурядным администра­
тивным талантом. Семья Самариных отдала свой
большой дом на Поварской под Главное Управление
Красного Креста, переселившись в комнаты нижнего
этажа. С самого начала войны в нашем доме на Спи­
ридоновке (ныне улица Алексея Толстого — К. Л.)
чувствовалось напряжение. Отца мы видели еще мень­
ше, он возвращался домой поздно, и дома еще подолгу
горел свет у него в кабинете : он работал за письмен­
ным столом, по телефону решал всегда срочные воп­
росы о лазаретах, раненых, эвакуации».
Работа в качестве Московского предводителя дво­
рянства и Главноуполномоченного Красного Креста
выдвинула Самарина в первый ряд русских общест­
венных деятелей. Именно к этому периоду относится
его поездка в Петербург с обращением к царю по по­
воду Распутина. Е. А. рассказывает: « Его обращение
обсуждалось и подготовлялось братьями Самариными,
всегда единомысленными в трудные минуты. Каждый
из них вносил свою лепту: старший из братьев —
Федор Дмитриевич — был мудрейшим в совете, два
других брата — Петр и Сергей Дмитриевичи, глубоко
переживая и волнуясь, обсуждали предстоящее обра­
щение : может быть, лучше других облекал мысль в
словесную форму Петр Дмитриевич». И о самой
поездке Е. А. сообщает некоторые подробности. « И
вот, — пишет она, — в кабинете царя отец был при­
нят один. Царь выслушал его внимательно и, по сло­
вам отца, был как будто несколько удивлен тем
огромным значением, которое народ придавал в то
время гнусному влиянию Распутина. Это горячее об­
ращение многих и многих русских людей, так смело и
открыто высказанное перед царем, ничего не дало и
не изменило в действиях правительства. Отец мой
говорил, что Николай II был очень приятным, даже
333

обаятельным в общении человеком, как частное ли­
цо, /.../ но как глава государства — царь был совер­
шенно беспомощен и безволен».
Но вот происходит странная вещ ь: вскоре после
поездки к царю, летом 1915 г., Александр Дмитриевич
был вызван в Ставку Главнокомандующего армией
великого князя Николая Николаевича. Здесь, в вагоне-кабинете царя, Николай II предложил Самарину
занять место
обер-прокурора Святейшего Синода.
« Несомненно, — замечает Е. А., — это было влияние
Великого князя /.../, который был убежденным и от­
крытым противником Распутина...» Происходит дол­
гий и « до предела откровенный разговор » — наедине.
И вновь Александр Дмитриевич повторяет все, что
было сказано им в Царском Селе — « о преступном
влиянии Распутина в политике, о недопустимости его
приближения к царской семье, о той страшной силе,
которой он подчинил себе императрицу». Говорит он
о своей неподготовленности к обер-прокурорской ра­
боте... Николай II слушал молча, видимо, был взволно­
ван. Потом сказал : « А я все-таки Вас прошу принять
назначение».
И еще один краткий штрих, относящийся к этому
же времени. Запись Ф. Д. Самарина, брата Александ­
ра Дмитриевича, встречавшего его в Москве после
назначения на пост обер-прокурора: « При выходе из
вагона Саша показался мне чрезвычайно удрученным.
Таким я его никогда не видел. Он все повторял, что
вся его деятельность кончена, и не видел никакого
исхода из трудного положения, в которое был постав­
лен. Когда все мы собрались к нему в дом, он сказал
даж е: все будто ко мне на похороны пришли».
Это, как нам кажется, говорит о многом. Явное
нежелание занять высокую должность нельзя объяс­
нить ни отсутствием интереса, ни боязнью тяжелой
работы, ни своей неподготовленностью. « Вся деятель­
ность — кончена» — вот что испугало Александра
Дмитриевича. Но разве обер-прокурство не деятель­
ность ? Казалось бы, такому человеку, каким был Са­
марин, обер-прокурорство должно бы быть желаемо
именно как широкая и нужная деятельность на благо
России. Но этого нет. Отчего ? Не от того ли, что уже
безнадежно, поздно и невозможно что-либо испра334

вить?.. Автор «Записок» как будто придерживается
того же мнения: «Революцию 1917 года отец предви­
дел. Самарины (имеется в виду А. Д. и его братья —
Федор, Петр и Сергей — К. Л.) в эти годы были близ­
ки к идеологии старых славянофилов : они ясно пони­
мали и с печалью видели всю безнадежность деятель­
ности правительства в труднейших условиях царство­
вания последнего из царей...» Безнадежно, потому
что с
правительством,
потому что нет сил
бороться с рутиной, нет сил очистить ту грязь, которая
забила все пазы государственной машины. Ведь ле­
том 1917-го, когда неожиданно для многих
Самарин
был назначен кандидатом на московскую митрополи­
чью кафедру, не снял же он тогда своей кандидату­
ры, не отказался баллотироваться, хоть и понимал
прекрасно, что такое подвиг архиерейского служения.
В общественном, в ; церковном делании можно, необхо­
димо работать, в государственном — безнадежно, поч­
ти бессмысленно.
Предчувствия не обманули А. Д. Самарина. Есте­
ственным следствием его непримиримой позиции по
отношению к Распутину явилась быстрая отставка3).
А. Д. возвращается в работе в Красном Кресте, оста­
ваясь в должности Главноуполномоченного вплоть до
февральской революции.
И здесь пора сказать об одной главной черте —
без которой нет Самарина, — о его
глубокой церков­
ности. Это не просто личная религиозность (хотя, ра­

3)
Е. А* передает следующий характерный рассказ слуги
Александра Дмитриевича о первых днях пребывания нового
обер-прокурора
в
Петербурге : « В
Европейскую
гостиницу,
где жил мой отец, приехал к нему еп. Варнава в сопровожде­
нии Распутина /.../ Отец просил принять епископа и при его
входе,
относясь к нему
крайне
отрицательно, но
отдавая
должное уважение его сану, — встал и подошел здороваться
и принять благословение; когда же за епископом Варнавой
выступила фигура Распутина с просфорой в руках, отец вы­
прямился, заложил руки за спину и сказал : ” А вас я не знаю
и вам руки не подам ” ». Не правда ли, как виден в этом эпи­
зоде весь человек ! И даже не так бросается в глаза твер­
дость Самарина по отношению к всесильному Распутину, как
смирение
перед саном,
который носит
блудодей
Варнава.
Удивительное совмещение твердости и смирения...

335

зумеется, и она тоже), но именно церковность, где
главная тяжесть лежит не столько в личной рели­
гиозности, сколько в общественной, соборной церков­
ной жизни. Косвенно указывает на это и Е. А., говоря об
« исключительной любви, тонком понимании, я бы сказа­
ла п р о н и к н о в е н и и в глубины церковного слова,
церковной поэтики, самого богослужения... Он не
только сам пел, руководил хором и слушал, но и сам
создавал церковную музыку... Все это было его
жизнью, это его согревало, живило, это было для него
” слово жизни ” » 4). В июне 1917 г., когда в Москве про­
исходили выборы московского митрополита (вместо
уволенного на покой Макария)5), Александр Дмитрие­
вич неожиданно выдвигается на митрополичью кафед­
ру Москвы — столь велика, оказывается, его попу­
лярность среди православного населения. Заметим —
Самарин единственный мирянин среди баллотировав­
шихся ; его соперники — четыре архиепископа и один
епископ — прошли долгий путь церковного служения,
их претендентство — естественно, в то время как фи­
гура Самарина среди этих
высокотитулованных и
блестящих церковных деятелей кажется случайной,
немного не на своем месте. Но нам это кажется —
сейчас, через шестидесятилетнюю призму времени, а
тогда виделось и чувствовалось совсем по-другому.
Е. А. приводит отрывок из воспоминаний С. Н. Дурылина об о. Иосифе Фуделе, впервые решительно выдви­
нувшем кандидатуру Самарина. В глазах о. Иосифа
Самарин « при несомненной своей, даже и для против­
ников его, строгой, ясной и твердой церковности, ввел
бы в русскую иерархию ту спокойную энергию, то яс­
ное сознание задач церковной современности, ту чуж­
дую всякой политике ревность к церковному делу, ксг

4) Кратко в одну строчку упоминает Е. А. о самом завет­
ном желании Александра Дмитриевича в последние годы его
жизни — принять сан иерея.
5) Кандидатами на московскую митрополичью
кафедру
были : будущий патриарх Тихон (Белавин), архиепископ Пла­
тон
(Рождественский),
архиепископ Антоний
(Храповицкий),
архиепископ
Арсений
(Стадницкий)
и
епископ
Андрей
(Ухтомский).

336

торые так редки в русской иерархии и так необходи­
мы в русской Церкви. В Самарине можно было не
бояться проявления застарелых недостатков русского
духовенства, как сословия, его сословных, истори­
чески объяснимых слабостей. Строгая церковность и
благоговение перед Церковью заставили бы его (Сама­
рина) забыть сословность и того круга, из которого он
вышел...» Е. А. добавляет : « Это был бы, по мнению
о. Иосифа, епископ, лишенный недостатков и слабос­
тей той среды, из которой обычно поставлялись рус­
ские епископы. Одно это, даже если бы не было ниче­
го другого, было бы большим счастьем для русской
иерархии. Это сознавали и некоторые противники
кандидатуры Самарина. Помню отзыв одного видного
и ученого московского протоирея: « Самарин был бы
для Церкви хорош, а для духовенства тяжел ». О. Ио­
сиф всегда думал о Церкви, а не о духовенстве /.../ ».
20 июня, после подсчета поданных голосов, Ярос­
лавский архиепископ Агафангел объявил в кремлев­
ском Успенском соборе об избрании архиепископа Ти­
хона. Мирянин Самарин, по количеству поданных за
него голосов, оказался на втором месте6).
В том же 1917 г. А. Д. Самарин принимает учас­
тие в подготовке к Поместному Собору Русской Пра­
вославной Церкви, затем участвует в работе Собора,
первого за два века...
В том же году исполняется 25 лет его обществен­
ной деятельности. Деятельность эта — от уездного
предводительства до московского губернского, а затем
через эпизодическое обер-прокурорство к готовности
занять митрополичью кафедру, стремление к широкой
церковной деятельности, « которая, — замечает Е. А.,
— его привлекала и которой он был готов с радостью
служ ить». Думается, что именно здесь, после февраля,
начиналась для Самарина действительно е г о рабо­

6)
Разница между голосами, поданными за архиепископа
Тихона и А. Д. Самарина, была не в « несколько голосов»,
как пишет Е. А., а довольно значительна (Тихон получил 481
голос, Самарин — 303 голоса). Тем не менее, тот факт, что Алек­
сандр Дмитриевич был вторым, достаточно определенно ука­
зывает на то место, которое занимал он в церковной и пра­
вославно-народной среде.

337

та, открывалась нестесненная, свободная, горячая дея­
тельность по устроению свободной же, нестесненной
Русской Православной Церкви.
Но накатывал Октябрь, и уже невозможно было
за оставшиеся месяцы остановить, удержаться и спас­
ти слабые ростки общественной и церковной демокра­
тии. Двадцатипятилетняя деятельность на благо Рос­
сии — и почти мгновенный разгром всего, что любил,
что дорого было, чему отдал жизнь. Послеоктябрьская
деятельность Александра Дмитриевича — целиком
церковная — продолжается как бы по инерции, как
бы по необходимости. В Самарине нет уныния (как
будто бы и никогда не было), нет растерянности, он
деятелен и активен, как и в прежние годы. Но нам,
через шестьдесят лет после событий, хорошо видно,
что — поздно уже, что это — конец, а начало конца
лежит далеко, за пять, за десять лет до Октября. Оно
в 1915 году, когда Самарин увольняется с должности
обер-прокурора, оно в 1906, когда открылось Предсоборное Совещание, без надежды ча открытие Собора...
* * *
« Осенью 1917 г. отец перенес тяжелую болезнь и
был близок к смерти », — начинает Е. А. повествова­
ние о послереволюционной жизни А. Д. Самарина.
Поправившись, Александр Дмитриевич возвращается к
работе на Поместном Соборе и одновременно, 30 янва­
ря 1918, становится председателем Совета объединен­
ных приходов — руководящего органа « Союза объе­
диненных приходов Православной Церкви». Союз этот
—■ впрочем, как и все подобные союзы и братства,
повсеместно возникавшие в ту пору, — характери­
зуется в советской антирелигиозной литературе не
иначе, как « специальная, политическая, контррево­
люционная организация» 7). Для подтверждения это­
го авторы почти всегда приводят цитату из постанов­
ления Союза (почти всегда в урезанном виде). Не от­
кажем себе в этом и мы, правда, с иной целью : при­

7)
В. Ф. Зыбковец. НАЦ ИОНАЛИЗАЦИЯ МОНАСТЫ РСКИХ
ИМУЩЕСТВ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ. М., 1975, с. 60.

338

водимый отрывок, вероятно, свидетельствует совсем
не о «специальной» контрреволюционности Союза, а
о стремлении защититься от нападения. И то : прибег­
нуть к силе только тогда, когда не помогут разумные
доводы :
« При
национализации
церковных и монастырских имуществ священник должен объяснить пришедшим представите­
лям нынешней власти, что он не является единоличным рас­
порядителем церковным имуществом и поэтому просит дать
время созвать церковный совет. Если это окажется возмож­
ным сделать, то приходскому совету надлежит твердо и опре­
деленно указать, что храмы и все имущество церковное есть
священное достояние, которое приход ни в коем
случае не
считает возможным отдать. Если бы представители нынешней
власти не вняли доводам настоятеля храма или приходского
совета и стали бы проявлять намерение силой осуществить
свое требование, надлежит тревожным звоном (набатом) созы­
вать прихожан на защиту церкви. Если есть поблизости дру­
гие храмы, то
желательно
войти с ними
предварительно в
соглашение, чтобы и в них раздавался тревожный звон, по
ко