Пограничные были [Борис Степанович Рожнев] (fb2) читать постранично, страница - 2

тигром, чем с человеком».

— Идем, — услышал он голос Рослякова. И все сразу отодвинулось на задний план. Нужно было опять идти по глубокому снегу, подставляя лицо холодному ветру.

Потом они еще отдыхали дважды. Сидели молча. Паландин не решился заговорить первым, а Росляков был вообще немногословным. Недаром Коржик назвал его молчуном. Он так и начал рассказ о нем:

— Жил-был молчун... — И все посмотрели на Рослякова. А потом так и закрепилось: «Спроси у молчуна» или «Иду в наряд с молчуном».

Паландину иногда казалось, что Росляков заблудился, и они находятся по ту сторону границы, идут по чужой земле. Он несколько раз собирался сказать об этом старшему наряда, а потом вдруг узнавал то выступ скалы, то какой-нибудь знакомый камень и успокаивался.

Ему только было непонятно одно: зачем идти в такую погоду на границу? Какой дурак рискнет сейчас ее нарушить? А если даже рискнет, то погибнет, не дойдя до цели. Да потом ведь у них особые обстоятельства: связи с заставой нет, продукты кончаются. Им только бы дотянуть до хорошей погоды. А когда это будет — неизвестно. И зачем нужно идти именно к этому злосчастному ущелью? Ведь оно так далеко от поста. Да и Росляков хорош! Вот уж настоящий молчун.

Был бы здесь начальник заставы! Паландину нравится всегда подтянутый и одинаково строгий со всеми капитан. Именно ему он впервые показал свои стихи. Начальник заставы тогда внимательно полистал тетрадь и, выбрав одно стихотворение, преподал Паландину настоящий урок поэзии, разгромив стихотворение от первой до последней строчки. Но в заключение сказал:

— А вообще — дело хорошее. Нужно только знать теорию стихосложения.

Капитан Золотарев ежедневно напоминал солдатам:

— Пограничник — это человек, лично отвечающий перед народом за надежную охрану границы.

Сейчас вспомнив об этом, Паландин застыдился минутной слабости и бодрее зашагал за Росляковым.

* * *

Чары Гапуров посмотрел на сержанта, метавшегося в бреду, и сокрушенно покачал головой.

— Плохо. Совсем плохо. Что делать? — спрашивал он себя и сам же отвечал: — Принимать лекарство нужно. Лежать нужно. А сержант встает с постели. Вернутся ребята, нужно будет посоветоваться.

Гапуров неторопливо подошел к телефону, снял трубку и покрутил маленькую ручку.

— Застава! Застава! Молчишь? — в трубке не было слышно ни привычных гудков, ни пощелкивания, но Чары сказал: — Товарищ капитан, докладывает рядовой Гапуров. На посту все в порядке. Росляков и Паландин в наряде. Я — дневальный. — Чары оглянулся на сержанта. Тот лежал на кровати и неразборчиво что-то бормотал. Гапуров осторожно положил трубку на место и решил сделать обход поста.

На дворе по-прежнему мела метель. Чары постоял немного под навесом, и когда глаза привыкли к темноте, пошел вдоль поста. Невдалеке он различил большую пристройку, где хранился уголь и дрова. Все это было доставлено сюда еще летом, потому что сейчас, зимой, это было невозможно.

Со всех сторон к домику подступали горы, высокие и неприступные, и поэтому даже в ясные дни сюда никогда не проникало солнце. Чтобы посмотреть на небо, нужно было высоко поднять голову, придерживая шапку. На вершинах гор даже летом лежал снег. Среди них домик поста казался игрушечным.

Обойдя домик поста, он зашел с подветренной стороны, прислонился к стене и стал наблюдать вокруг. Всюду гулял ветер. Чары подумал о Рослякове и Паландине. Он представил их, голодных, холодных, лежащих в снегу. Да, нелегко им там!

От недоедания он чувствовал слабость, не хотелось двигаться. Немного кружилась голова. Перед глазами порой вспыхивали огненные шары. Хорошо бы сейчас съесть немного румяного и теплого чурека. Бывало, мать готовит плов, а Чары, не дожидаясь вкусного блюда, ломает чурек и бежит с ним на улицу. Когда все готово, мать зовет домой Чары. Но ему не хочется прерывать игру с ребятами, и он говорит матери:

— Я не хочу кушать, чурека наелся...

А иногда, уступив настойчивости матери, он шел неохотно домой и садился за стол, зная наперед, что ее строгость может обернуться наказанием.

«Что это я размечтался? Видимо, начинают сдавать нервы. Держись, Чары, держись. Вот сейчас ты еще раз обойдешь вокруг поста и тогда только позволишь себе войти в помещение», — рассуждал он, но продолжал стоять на месте. «Раз, два, три! Вперед!» — Чары оттолкнулся от стенки и пошел.

Сделав обход, он вошел в помещение.

Около чайника уже хлопотали вернувшиеся с границы Росляков и Паландин.

— Здорово, Чары! — тихо поздоровался Росляков.

— Салам, салам, — отозвался Гапуров. — Сейчас пир устроим. Отгадайте, чем я буду вас угощать?

— Гуляшом?

— Нет!

— Пельменями?

— Нет! — он повернулся к шкафу.

— Закройте глаза. Теперь откройте!

Росляков и Паландин уставились на руки Гапурова.

— Что это?

— Хлеб! Настоящий серый пшеничный хлеб! Ясно?

— Не совсем. Где это ты его взял? — спросил Паландин.

— Знаешь, когда в детстве отец