Тебе, моя единственная любовь [Мидзуна Кувабара] (fb2) читать онлайн

Кувабара Мизуна ТЕБЕ, МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Глава 1 ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ

Прошло около часа с тех пор, как попадавшиеся им на дороге машины начали одна за другой включать фары. Когда же они, наконец, въехали в город Уозу, что в префектуре Тояма^[1], снаружи полностью стемнело.

— Где мы сейчас?.. — дремавший всё это время Такая проснулся и, протирая глаза, оглядывался по сторонам. Похоже, его разбудил свет фар со встречной полосы.

— Только что въехали в Уозу. Поспали?

— Ага… — машина ехала настолько плавно, что он невольно задремал.

На этот раз Наоэ приехал на «Цельсиоре» — должно быть, запомнил, как Такая однажды обмолвился, что хочет на нём прокатиться. Если уж на то пошло, то Такая предпочел бы «Бенц», но семейство Татибана сейчас находилось в самом разгаре жарких споров касательно распределения машин — с тех самых пор, как Наоэ разбил свой «Сефиро» в Ямагате. Он скорбно жаловался: «Мне больше не дают „Бенц“ на дальние поездки». Такаю это совсем не удивляло. Родственников Наоэ можно было понять, и, хотя в глубине души он по-прежнему мечтал когда-нибудь дорваться до их «Феррари Тестароссы», пока что, так и быть, решил довольствоваться прокатными машинами.

— Вы, должно быть, проголодались, — сказал Наоэ, бросив взгляд на часы. — Хотите, где-нибудь остановимся и поедим?

— Да мне, в общем, всё равно… Или мы едем в одно из тех мест, куда не стоит отправляться на голодный желудок?

— Нет, что вы. Просто чтобы сделать то, что нам нужно, лучше дождаться более позднего часа. Я здесь знаю один хороший ресторан, пойдёмте.

Сегодня он казался более расслабленным, чем обычно. Такая кивнул в знак согласия — отказываться от хорошей еды причин у него не было. Наоэ, похоже, неплохо знал места; он вёл машину легко и уверенно, совсем не заглядывая в карту.

Наоэ попросил Такаю съездить с ним в Уозу на третий день после возвращения из Нары. Тот сразу занервничал: неужели опять что-то стряслось? Но в устах Наоэ это не прозвучало как нечто неотложное, он просто просил составить ему компанию.

Префектура Тояма, город Уозу. Средневековая провинция Эттю непосредственно граничила с Этиго, потому и связи с кланом Уэсуги здесь были сильны. В том, похоже, и крылась причина их нынешней поездки. «Я хочу, чтобы вы кое с кем встретились», — так он сказал…

Пообедали в том самом ресторане. Когда вышли на улицу, было уже полдевятого.

— Вам понравилось? — спросил Наоэ по дороге к машине.

— Ага, люблю сасими, — ответил Такая с довольным видом. — В Мацумото бывают из конины, но вот с рыбой у нас в горах напряжёнка…

— Вот как. Тогда вам стоит приехать сюда в декабре — самый разгар рыбного сезона. Тояма славится своими суси из горбуши, но прочая рыба и крабы здесь тоже очень хороши. Я вас как-нибудь еще отвезу.

— Правда? Здорово! На самом деле, человеку удается почувствовать всю прелесть жизни, только когда он спит или ест что-нибудь вкусное…

Наоэ не мог удержаться от улыбки, глядя, как Такая радуется. Он подошел к машине и сказал, вставляя ключ в дверцу:

— Отсюда до нужного места всего пять минут езды. Нам уже пора.

Такая пристально посмотрел ему в лицо, сразу вспомнив, что до сих пор не знает, зачем они сюда приехали. Не рыбу же есть, в конце концов.

— С кем я должен встретиться?

— Скоро узнаете, — ответил Наоэ с улыбкой. — Осталось совсем чуть-чуть.

Они остановились у школы, рядом с трамвайной остановкой «Уозу», вышли из машины и направились прямиком к главным воротам. Открыв замок силой мысли, прошли за ограду — туда, где у самого входа в здание стояла мемориальная плита. Надпись на ней гласила: «Здесь стоял замок Уозу». Шестым чувством Такая тонко улавливал нечто необычное в окружающем пространстве.

— Что это за место?..

— Когда-то здесь был замок, замок Уозу. На месте этой школы как раз находилась главная цитадель.

Глядя, как Такая настороженно озирается по сторонам, Наоэ проговорил:

— Вижу, вы уже заметили.

— Что тут творится? Приличная потусторонняя активность…

— Влияние Усобицы Духов^[2], очевидно. В последнее время в округе неспокойно, духи-генералы^[3] начинают действовать… Наверное, это и послужило толчком. Местные призраки тоже заволновались.

— Духи тех, кто погиб в этом замке?

— Да, — сказал Наоэ, проводя Такаю на задний двор. — Когда-то замок принадлежал Уэсуги. Он был важным стратегическим пунктом для наступления на Эттю и Ното. Господин Кэнсин^[4], бывало, останавливался здесь во время своих походов.

Они подошли ко входу в расположенный по соседству детский сад. У самых ворот росла сосна, а под ней стояла ещё одна каменная плита, на которой было высечено стихотворение.

— «Воин снимает латы, дабы дать отдых усталым плечам; плач диких уток близко у изголовья»… Строчки, которые князь Кэнсин написал на этой земле. Он провел здесь много яростных и тяжёлых сражений, и было время, когда вся область Эттю находилась под властью Уэсуги. Но потом князь Кэнсин скоропостижно скончался. Смута Отатэ^[5] охватила земли Этиго, и Ода^[6] воспользовался моментом, чтобы начать кампанию по захвату Эттю.

Заметив, как Такая поморщился, Наоэ сказал:

— Вам этот рассказ, должно быть, неприятен…

— Нет… Ничего, продолжай.

Повинуясь его желанию, Наоэ заговорил снова:

— Когда ваша смерть положила конец борьбе за наследство, князь Кагэкацу двинул войска, чтобы отвоевать Эттю. Замок Уозу был тогда одновременно и опорным пунктом для нападения на Эттю, и оплотом обороны Этиго. Поэтому Ода собрал армию и объединенными силами атаковал замок.

Наоэ сделал паузу и взглянул Такае в лицо.

— Сасса Наримаса^[7], которого вы помните, тоже участвовал в той битве. Нобунага повелел ему править этими землями, и Наримаса, вероятно, был самым решительным образом настроен очистить Эттю от Уэсуги.

Такая молчал.

— Когда происками Оды Мори Нагаёси из Синано внезапно напал на Этиго, господин Кагэкацу был вынужден вернуться в Касугаяму. Он не смог даже послать подкрепление в Уозу и потому, скрепя сердце, разрешил остававшимся там генералам сдать замок. Но те отказались сдаваться. Они приняли осаду и продолжили сопротивление.

Наоэ перевел взгляд на темнеющее в ночи здание школы.

— Замок пал. Три тысячи солдат погибли в бою, а все семнадцать генералов совершили сэппуку вот здесь, у главной цитадели. По иронии судьбы это произошло ровно на следующий день после того, как Ода Нобунага был убит в храме Хоннодзи.

Такая распахнул глаза от удивления.

— Войска Оды спешно отступили, — продолжал Наоэ, чуть опустив взгляд, — и Уэсуги снова заняли замок, но погибших было уже не вернуть. Если бы они продержались ещё несколько дней… Насмешка судьбы, но до чего жестокая насмешка.

На утопающем в сумраке школьном дворе забрезжил слабый фосфоресцирующий свет.

— Здесь покоятся души тех трех тысяч, что пали в битве за Уозу.

Призрачная энергия разбуженных духов волнами расходилась по двору. «Дон-дон», — донесся откуда-то звук, похожий на звон колокола.

— Наоэ, что это?..

— «Колокол упокоения». Сейчас она появится…

Энергия сгущалась в туман, и вот, в самом центре дымящегося облака стали различимы очертания чьей-то фигуры. Силуэт постепенно приближался, становясь всё более четким. Длинные волосы, белоснежное кимоно… Перед Такаей и Наоэ явилась женщина. В правой руке она держала маленький колокол, в который время от времени позванивала.

— Это — дух-хранитель спокойствия^[8]. Мы называем их Белыми Девами. Её работа в том, чтобы успокаивать обитающие здесь души.

Тем временем колокол в руках Белой Девы утих. Женщина опустилась на колени перед Такаей и распростерлась в глубоком поклоне.

— Ответьте, окажите ей милость. Для неё вы — господин. Она ведь такой же член Призрачной Армии Уэсуги…

— Как — она тоже?.. Но она даже не перерождённая…

— Армия Уэсуги включает в себя всех духов, которые подчиняются господину Кэнсину. Мы, якши^[9] — лишь полководцы, предводители над остальными…

— Значит, все эти люди…

Такая обвел взглядом школьный двор, который к тому времени уже был заполнен бессчетным числом призраков. Несколько фигур стояли позади Белой Девы — должно быть, те самые генералы, что покончили с собой…

— Все они поначалу были духами мщения^[10], но когда господин Кэнсин стал богом войны и обратился к ним с призывом — расстались с мыслями о мести дабы присоединиться к Призрачной Армии Уэсуги. Обычно они мирно спят в этой земле, но случись им однажды получить приказ — и они тут же поднимутся, чтобы встать под наши знамёна. И единственный человек, который может отдать подобный приказ — это вы.

Бросив взгляд на грациозно склонившуюся перед ним Белую Деву, Такая снова посмотрел на призраков во дворе.

— Подобные отряды есть у нас в каждой провинции. И везде есть свой дух-хранитель спокойствия, Белая Дева, которая также следит за обстановкой дел на вверенной ей территории, наблюдает за действиями духов-генералов и докладывает нам. Так устроена система, которая позволяет нам быть в курсе событий Усобицы Духов. Но в последнее время духи, которые должны были бы мирно спать под охраной Белых Дев, начинают пробуждаться, растревоженные появлением генералов. Участились случаи, когда Белые Девы сами не могут с ними справиться…

Теперь, когда Наоэ это сказал, Такая тоже заметил: уровень испускаемой призраками энергии был необычайно высок, выше даже, чем у какого-нибудь генерала средней руки. Такая кивнул — наконец-то ему всё стало ясно.

— Значит, мы здесь, чтобы их утихомирить.

— Это тоже часть нашей работы — следить за тем, чтобы они не причиняли беспокойства людям, — искоса глянув на Такаю, у которого всё ещё был несколько недоумённый вид, Наоэ подошел к Белой Деве. — Хотя, про это место давно известно, что здесь водятся привидения… Идемте же, Кагэтора-сама.

Такая подошел на зов, и воины поочередно издали приветственный клич. Они потянулись к нему, окружили, — Такая остановился, позволив телу купаться в исходивших отовсюду волнах доброжелательности и восторженного почитания.

Тэрасима Нагаскэ, Санбондзи Кагэнага, Такэмата Ёсицуна, Ёсиэ Нобукагэ… Вместе с именами, вливавшимися в сознание одно за другим, пришло видение той героической битвы — битвы за замок Уозу.

Припасы давно кончились. Страдая от ран, находясь на грани голодной смерти, они сражались с наступающими силами Оды. Все половицы в замке пропитались кровью, и чьи-то оторванные конечности катались по полу туда-сюда… То был ад на земле, и они сражались посреди этого хаоса, словно дьяволы.

Осада… Никто из них не смог сдержать слёз, читая вымученное письмо Кагэкацу, в котором тот сообщал, что подмоги не будет. «Сдавайтесь», — писал Кагэкацу, но это лишь укрепило их в решимости продолжать сопротивление. «Простите, что я вас бросаю», — просил Кагэкацу, и для них, понимавших всю скорбь, которую он не мог выразить словами, просто не было пути к отступлению.

Такая стоял с закрытыми глазами, принимая в себя их чувства — сожаление и обиду, которые пробудила в них Усобица Духов. Они не переставали ждать его, с тех пор, как он бесследно исчез — все эти тридцать лет. Вероятно, в их сознании его образ наложился на образ Кагэкацу, который не пришел к ним на помощь тогда, четыреста лет назад… Поэтому они ждали его, Такаю.

Он приготовился провести Ритуал Усыпления. Нужно было упокоить их на время. Такая взял у Наоэ гофу^[11] с символом будды Дайнити и положил на землю; потом, держа в руках ритуальный жезл, сложил ладони в знаке конго гассё^[12] и начал медленно читать мантру Комё.

«Он, абокя, бэйросянова, макабодара, мани, хандома, дзинбара, харабаритая, ун».

От него начал расходиться слабый свет, как будто в теле занялась невидимая лучина. Под действием мантры волны разбушевавшейся энергии стали постепенно утихать. Наоэ, с чётками в руках, запел Сердечную сутру, вторя Такае. Пахнуло свежим, чистым воздухом. Два голоса слились в одну песню, и её звуки поплыли по ночному небу, над тем местом, где уже не было замка Уозу.

Рядом Белая Дева прозвонила в свой Колокол Упокоения. Под нарастающее пение жезл в руках Такаи загорелся золотом. Он выставил его вперед, направив к лежащей на земле гофу, и листок поднялся в воздух, словно притянутый магнитом. Священные буквы ожили — из них, как из источника, полился очищающий свет, накрывая собравшихся во дворе духов. Это было своего рода снотворное. Призраки соприкасались с сиянием и исчезали — один, другой, третий… Погружались в сон, до тех пор, пока Кагэтора не призовет их к себе снова.

«…гате, гате, парагате, парасамгате, бодхисваха, праджняпарамита…»

Когда два голоса стихли, Белая Дева трижды звонко прозвонила в колокол. Сияющая гофу загорелась белым пламенем, бесшумно обратилась в пепел и осыпалась на землю.

Ритуал Усыпления подошел к концу; исчезла и Белая Дева. Убедившись, что воины замка Уозу ушли все до последнего, Наоэ разомкнул ладони и обернулся к Такае:

— Похоже, всё успокоилось.

— Угу…

— Теперь шум по поводу истории с привидениями, наконец, уляжется… На самом деле последнее время здесь такое творилось — страшно подумать. Духи солдат, разгуливающие по школе, полтергейст то тут, то там… Хорошо, что я вас привёз. Одному бы мне было сложно со всем управиться.

С этими словами Наоэ достал заранее приготовленную связку ароматических палочек, зажёг и положил на землю. Такая рассеянно смотрел на затихший двор.

— Ну что, идемте, Такая-сан?

— А… да… — Такая повернулся спиной к опустевшему двору и послушно зашагал за Наоэ, но сразу же остановился. Ему почудилось, что та женщина в белом все еще наблюдает за ним откуда-то издалека своими печальными глазами.

Они ждали его. Эти люди его ждали.

— Я… — тихонько пробормотал Такая, снова обводя глазами двор, — …Я вас не брошу.

Наоэ посмотрел на него с удивлением. Те же самые слова говорил Кагэтора всякий раз, когда приходил в замок Уозу. Именно эти слова, сказанные от всего сердца — а вовсе не мантры и не усыпляющий ритуал — дарили воинам покой и утешение. Эти слова — вот, пожалуй, и все, что им было на самом деле нужно.

Обретя успокоение, духи замка Уозу вновь погрузились в сон.

* * *

Школа находилась недалеко от побережья. Немного пройти — и вот уже Японское море расстилается впереди, насколько хватает глаз. Город Уозу расположен у самого входа в залив Тояма, и в ясную погоду можно разглядеть очертания полуострова Ното на другой стороне.

Миновав рыболовецкий порт, они остановились на набережной и вышли из машины. Ветер был пропитан запахом моря, в ясном ночном небе сияли звезды, а перед ними расстилалось огромное пространство темной воды. Чуть поодаль, на площади среди складских построек, какие-то ребята, по виду — школьники, пускали фейерверки.

— Расшумелась гопота…

Такая взобрался на волнорез и уселся на краю, свесив ноги и потягивая сок из банки.

— Не садитесь так, это опасно.

— Да нормально. Море… — пробормотал Такая, глядя, как волны бьются о нагромождения валунов. — Сколько лет я уже не был на море?..

Наоэ подошел и встал рядом, подставляя лицо ветру. Посмотрел в морскую даль.

— Говорят, весной и ранним летом здесь можно увидеть миражи. Здания, как будто с противоположного берега, вдруг появляются прямо в открытом море. Хотя сам я ни разу не видел… Говорят также, что увидевшие мираж впервые не сразу понимают, что это такое. Думают, что это полуостров Ното, но на самом деле его не должно быть видно одновременно с миражом…

— Ух ты… — протянул Такая, впечатлившись. — Вот бы посмотреть… А сейчас не получится? — спросил он с загоревшимся взглядом.

— Середина лета… Даже не знаю. Вроде бы их часто видят в сезон ловли светящихся кальмаров… В любом случае, не ночью, — ответил Наоэ и обернулся в сторону дороги. Молодёжь погрузилась в машины и шумно укатила под звуки автомобильных гудков.

— Блин, да сколько можно! Хотите гонять — гоняйте ради бога, только тихо!

Наоэ грустно улыбнулся, глядя, как Такая ругается.

— Что?.. Что такого?..

— Да нет. Просто подумалось: кто бы говорил…

— Я езжу с глушителем! И один! Чтобы ещё с кем-то тусоваться?! Да кому оно надо!

Это себя не уважать…

Такая поджал губы и надулся — неужели обиделся всерьёз?

— Тусовался я только в средней школе… и то совсем чуть-чуть… Эх, давно это было, — Такая мотнул головой, поворачиваясь лицом к морю, быстрыми глотками допил сок и, не глядя, сунул Наоэ пустую банку.

— Пиво.

— Что?..

— Пойди купи пива и чего-нибудь закусить.

— О чём вы говорите? Вам нельзя.

— Да ладно, подумаешь! В кои-то веки я добрался до моря — почему бы и нет?..

На губах Наоэ снова заиграла печальная улыбка. Такая, словно почувствовав это, обернулся к нему в сердцах:

— Вот! Опять ты надо мной смеёшься! Всегда обращаешься со мной, как с ребенком!

— Не как с ребенком, а как с несовершеннолетним.

— Какая разница!

Такая снова уставился на темную поверхность воды. Некоторое время он сидел молча, прислушиваясь к шуму волн — наверное, вспоминал себя в младших классах.

— Чего я только тогда ни вытворял…

Наоэ насторожила эта небрежно оброненная фраза. Он повернулся к Такае и пристально вгляделся в его лицо:

— Что-то не так?..

— А? Да нет, просто вспомнилось… — Такая откинул волосы со лба и обхватил руками колено. — Однажды, ещё в средней школе, я угнал мотоцикл. Я тогда и водить-то толком не умел, так что экстрим был ещё тот. Но было классно, очень хорошо. Там ведь как… Немного добавил газу — и ты уже во вселенной стокилометровых скоростей! Эта скорость, эта мощь… создает иллюзию могущества. Как будто ты сам стал сильнее. Всё вокруг летит, летит, и ничего не видно. А если ещё ночь… Вот, поэтому было здорово. Я тогда подумал: даже если я сейчас куда-нибудь врежусь и разобьюсь в лепешку — ну и пусть, ну и ладно… На полном серьёзе так думал.

Наоэ слушал молча.

— Я тогда не видел перед собой никакой дороги… Никаких надежд на будущее — впереди было черным-черно… То же чувство, когда гонишь на мотоцикле. Просто летишь вперед, в полной темноте. А вмазаться — это же раз, и всё… — Такая то ли предавался ностальгии, то ли удивлялся самому себе. Наоэ ещё некоторое время разглядывал его профиль, а потом к нему вернулось прежнее спокойствие. Захотелось подольше посмотреть на Оги Такаю без маски.

— Такая-сан, а кем бы вы хотели быть по профессии?

— Я? — Такая поначалу замялся, но потом всё же ответил: — Инспектором по семейным делам…

— Что? — невольно переспросил Наоэ. — Инспектором… Вы имеете в виду суд по семейным делам?..

— А что — нельзя?

— Да нет, почему же… — возразил Наоэ, но было видно, что подобного ответа он совершенно не ожидал. Уж слишком названный Такаей род деятельности не соответствовал его образу.

— Хотя нет, ничего не выйдет. Я ж дурак, а для такой работы надо, чтобы голова хорошо варила. С этим у меня проблемы…

— Я не думаю… чтобы у вас были с этим проблемы…

— Ой, ладно, не напрягайся, — проворчал Такая и угрюмо уставился в морскую даль.

Наоэ хотел было спросить, почему именно инспектор по семейным делам, когда Такая тихонько сказал:

— Но сейчас мне, похоже, уже не до того…

Словно пресекая тем самым дальнейшие вопросы.

— Такая-сан…

Волны шумели, приятно лаская слух. Такая всё смотрел на темное море, глубоко погрузившись в свои мысли. Наоэ собрался что-то сказать, но Такая снова его опередил:

— Как-то всё это… странно.

— Что странно? — спросил Наоэ. Такая опустил глаза.

— Те люди… Стоило ли их так оставлять?

— Те люди?..

— Ну, из замка Уозу. Ведь духам, наверное, тяжело оставаться в нашем мире… Не лучше ли было отправить их на тот свет? — Такая откинул со лба растрепанные ветром волосы. — Не понимаю я этого Кэнсина. Сначала он говорит, что духи усопших не должны оставаться на земле, потому что это противоречит естественному порядку вещей, а потом сам же их здесь и удерживает. По-хорошему, им надо было помочь очиститься, отправить в следующую жизнь, а он… И вообще. Кто тут больше всех нарушает естественный порядок?.. — пробормотал Такая и повысил голос: — Это же мы! Мы, перерождённые! Воруем чужие тела, чтобы самим продолжать жить, в обход всех законов природы. Да это в сто раз более ненормально, чем просто быть каким-нибудь духом-генералом! Не сходится. Одно другому противоречит.

Наоэ молча слушал.

— Кэнсин… Да кто он вообще такой?! Кто дал ему право распоряжаться чужими душами, задерживать их здесь? Их всех тоже надо изгнать, они это заслужили! Призрачная Армия Уэсуги… И что — можно теперь держать чьи-то души в качестве собственной военной силы? По-моему, это произвол. Уж если тебе дана такая власть — отправь их всех обратно! Пусть покоятся с миром, хватит им быть жертвами чьих-то амбиций. Пусть отправляются на тот свет, где им и место!

— Такая-сан…

— А для чего тогда эта сила?.. Кто тут занимается самоуправством?.. Нет, не понимаю я этого Кэнсина. — Такая закрыл глаза и прикусил губу, пытаясь побороть досаду. — Хотел бы я подарить им облегчение…

Где-то внутри, в районе сердца, змейкой пробежала боль. Просочилась во взгляд, но Наоэ успел поймать её и приглушить. Потом заговорил, глядя Такае в спину:

— Вы правы.

Только легкий шум волн нарушал тишину.

— Мы живем в мире, полном противоречий.

Такая поднял голову и обернулся через плечо:

— Наоэ?..

— Но я рад, что всё так получилось. Если бы князь Кэнсин не призвал меня к себе, я и по сей день скитался бы во тьме мстительным духом. К тому же… — Наоэ помолчал, а потом посмотрел Такае прямо в глаза: — Не стань я перерождённым, у меня никогда не было бы шанса узнать вас по-настоящему.

Лицо Такаи вытянулось от изумления, а Наоэ продолжал со спокойной улыбкой:

— Если бы господин Кэнсин не выбрал меня одним из якш Уэсуги, для меня вы так навсегда и остались бы «противником во время смуты Отатэ». Я бы не смог вот так, как сейчас, быть с вами рядом.

— Ты…

— Я благодарен господину Кэнсину за то, что он сделал меня вашим защитником, — Наоэ смотрел на него ясным взглядом, в котором не было ни капли лжи. Такаю это, похоже, привело в замешательство — он смущенно отвернулся.

— Все-таки… странный ты парень. У меня крыша едет, когда я с тобой говорю…

— Неужели?

— Фразы, которые тешат самолюбие собеседника… Разве не их обычно скармливают женщинам?

— Я лишь искренен в своих словах, только и всего.

— И скольких женщин ты уже соблазнил этой «искренностью»?

Наоэ задумался с серьезным видом:

— Действительно, скольких?.. Не помню… Не считал.

— Ах, ты!.. — Такая было замахнулся на него кулаком, но остановился, как будто что-то вспомнил. — Кстати. Ты ведь ещё не женат, да? А девушка у тебя есть?

Наоэ ответил не сразу.

«Почему? Почему он спрашивает об этом так беспечно?»

— Сейчас у меня нет… на это времени, — сказал он, слегка потемнев лицом.

— Так-так… Значит, была когда-то?

Любопытство к сердечным делам других, которое испытывает любой подросток — увидев, как загорелись им глаза Такаи, Наоэ снова смягчился:

— Да, было несколько женщин, с которыми можно провести ночь.

— Хм… — Такая выглядел немного сбитым с толку. — «Внешность обманчива» — похоже, это как раз про тебя…

Наоэ улыбнулся, стоя на ветру.

— Всякий раз это были партнёрши, с которыми легко достичь взаимопонимания. Ни я, ни они не хотели глубокой и продолжительной связи — мы просто делали, что нам было нужно, и расходились. Без сожалений, без обид… Но ни одной красивой любовной истории, которую вам так хочется услышать, тоже не было.

— Кто сказал, что я хочу чего-то услышать?!

Наоэ рассмеялся. Такая насупился и замолчал, всем своим видом говоря: «И черт же меня дернул спросить».

То ли дело было в брезгливости, которую Наоэ не ожидал в нем обнаружить, то ли в чем-то ещё, но взгляд, которым сверлил его Такая, сочился враждебностью. Возможно, он всё ещё не вышел из того возраста, когда физические отношения между мужчиной и женщиной вызывают реакцию отторжения…

— Когда-нибудь и вы поймете, — сказал Наоэ, вновь переводя взгляд на ночное море, — что бывают в жизни периоды, когда это необходимо. Когда всё, что нужно от партнера — это тело, но люди сами ищут таких отношений, потому что иначе не смогут продолжать жить. Заниматься сексом, чтобы забыться… Оба партнера отдают себе в этом отчет и сознательно к тому стремятся… Мне тогда это тоже было нужно.

Такае подобные чувства, видимо, были непонятны — его взгляд по-прежнему оставался недружелюбным.

— Но я всегда старался соблазнять их с долей искренности.

В его словах чувствовался привкус шутки. Такая вздернул подбородок и отвернулся.

— Ах, вот как. Теперь понятно, почему все эти слащавые речи так хорошо тебе удаются — большая практика. Но если женщину слишком баловать, она садится на шею.

Улыбка слетела с лица Наоэ, словно её стерли — заметив это, Такая застыл.

— Я не против того… — прошептал Наоэ, уронив голос, — чтобы вы сидели у меня шее…

Воцарилась тишина. Секунду лицо Такаи было абсолютно открытым. А потом…

— Я тебе не женщина! — решив, что над ним издеваются, он вскочил на ноги, но в тот же миг потерял равновесие и покачнулся на краю волнореза.

— О-о…

Наоэ, испугавшись, тут же схватил его за руку, не давая упасть. Такая глянул вниз — туда, где в темноте бились волны — и, обливаясь холодным потом, повернулся к Наоэ.

— Ох, спа… — он осёкся, натолкнувшись на ужасно серьёзный взгляд. Заметив, что пальцы Наоэ сжимают его руку гораздо сильнее, чем было необходимо, Такая подозрительно нахмурился.

— Наоэ?..

Тот быстро пришёл в себя, и его лицо снова смягчилось.

— Вот поэтому, — сказал он, — вас и нельзя оставлять без присмотра.

Такая, наконец, не выдержал и завел перебранку, выплёскивая накопившееся раздражение. Наоэ, не переставая улыбаться, выслушивал его выпады. Так они и направились к машине, под аккомпанемент прибрежных волн. А потом со стороны набережной донесся звук запускаемого двигателя.

Глава 2 ЛЕГЕНДА О САЮРИ

Они остановились в Тояме, в одном из городских отелей. Следующие два дня Наоэ хотел посвятить разведке в Эттю — нужно было выяснить, что затевают местные духи-генералы. Ода и монахи Иккосю^[13] переглядывались нынче друг с другом в Хокурику^[14] — мелкие стычки случались то тут, то там, но до сих пор ни одна из сторон не переходила к активным действиям.

Услышав о подобных планах, Такая поначалу полез в бутылку — не очень-то ему и хотелось с этим возиться — но, в конце концов, согласился в обмен на обещание Наоэ трижды сводить его в рыбный ресторан. Кагэтора тоже всегда любил сасими — отметил про себя Наоэ ещё одно удивительное, но понятное совпадение…

Его немного беспокоила величина суммы, в которую выливались дорожные расходы, но он решил отнестись к этому, как к финансовой поддержке сюзерена, и даже заранее заказал столики… Почему-то чувствуя себя при этом очень счастливым.

Закончив все дела и поднявшись в комнату, Наоэ обнаружил, что Такая уже спит, свернувшись калачиком на кровати. Он заснул с включенным телевизором — должно быть, смотрел спортивные новости, а перед этим принимал душ. Новости давно закончились, и теперь шла совсем другая передача… На прикроватном столике стояла открытая банка пива.

«Опять», — вздохнул Наоэ и повернулся к Такае с недовольным видом:

— Такая-сан… Хотите спать — спите, пожалуйста, только укройтесь одеялом. А то простудитесь… Такая-сан!

— …ммм… — сонно промычал тот, немного повертелся, но не проснулся.

После душа ему, наверное было жарко, и он даже не надел халат — спал с одним накинутым на плечи полотенцем. В таком виде его точно продует на сквозняке…

— Ну же, Такая-сан.

Но тот уже погрузился в глубокий сон. «Ладно, тогда придется так», — пробормотал Наоэ себе под нос и приподнял его за плечи, собираясь встряхнуть.

— Такая-сан… — сердце ухнуло. Слегка запрокинутая голова… Приподнятый подбородок, характерный изгиб шеи… Все это вдруг живо напомнило Наоэ совсем другую ситуацию. Он занервничал — без всяких видимых причин — и начал трясти Такаю что было силы:

— Такая-сан… Проснитесь! Такая-сан!..

— …ммм… — разлепив глаза, Такая поднял на него сонный взгляд. — Уже вернулся?..

— Если ложитесь спать — надевайте халат и залезайте под одеяло. Простудитесь же.

— Кто там выиграл — Драконы или Хиросимские Карпы^[15]?..

— Откуда мне знать?

— А… — невнятно пробормотал Такая и, кое-как натянув на себя одеяло, тут же снова провалился в сон.

Наоэ опустился на край соседней кровати, полностью обессиленный. Заметив, что телевизор всё ещё назойливо шумит, нажал выключатель на боковой панели. В комнате воцарилась тишина, только слышно было, как за окном гудят машины.

Надо было брать два одноместных номера — укорил себя Наоэ и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы.

«Слишком уж он беззащитен».

Переложив, таким образом, вину на чужие плечи, Наоэ потянулся за пивом, стоявшим на тумбочке, и залпом осушил банку. Такая, ничего не подозревая о его душевном волнении, мирно спал напротив. Лицо у него сейчас было невинное, как у ребёнка. Верно говорят, что человек счастлив, когда спит…

«Но куда большее счастье достается тому, кто наблюдает за этим…»

Бывают же такие лица. Если бы Такая мог слышать его мысли, он бы, наверное, снова разозлился: «Я для тебя не ребёнок даже, а младенец какой-то». Но Такая спит и ни о чём не ведает… Зрачки Наоэ потемнели.

«Как ужасающе беззащитен становится он с теми, кому доверяет».

Так было всегда. Стоило ему лишь однажды в кого-то поверить — и он полностью переставал опасаться этого человека, раскрываясь перед ним настолько, что тому самому впору было испугаться. Не ожидая предательства, не страшась остающихся потом на сердце ран, глубоких и болезненных…

Да, они доверяли друг другу. Сколько же времени им, бывшим врагам, потребовалось, чтобы к этому прийти?.. Кагэтора, вражеский предводитель… Наоэ был одним из тех, кто свёл его в могилу — удивительно, как тот вообще смог научиться доверять своему обидчику…

А сам Наоэ… Когда же это было?.. В какой именно момент он, одновременно с чувством протеста, начал испытывать к Кагэторе уважение?.. Его прямой взгляд, несгибаемая воля, острая восприимчивость ко всему вокруг, за которой пряталось хрупкое, легко ранимое сердце. Он был подобен обоюдоострому клинку…

«А я его…»

Наоэ не мог простить себе того, что некогда поднял на него руку, послужил причиной его гибели. Но вскоре угрызения совести переросли в нечто большее — чувство, по силе далеко превзошедшее обычное чувство вины: желание защитить.

Нет, это заняло не так уж много времени… С тех пор Наоэ знал, что отныне и навсегда его место — рядом с Кагэторой. Знал и гордился этим.

А потом на смену страстному желанию защитить пришел эгоизм.

Воспоминания, давно покрывшиеся пылью, вновь вставали перед его мысленным взором.

«Я сделал это не потому, что хотел тебя предать, — Наоэ медленно прикрыл глаза, — я просто не хотел, чтобы тебя у меня украли».

В сотый раз проговаривая в уме набившие оскомину оправдания, Наоэ снова взглянул на спящего Такаю, который находился сейчас от него на расстоянии вытянутой руки. Можно было присесть на колени у кровати и запустить руку под одеяло… Тогда рассудок, наверное, отключится совсем. Наоэ до сих пор помнил ощущение его прохладной кожи под пальцами — оно сводило его с ума. Если бы на месте Такаи был человек, с которым у него не было никаких проблем, он так и пустил бы губы гулять по телу, заводя прелюдию к любви.

«Хочу его себе, всего, целиком» — и это чувство усиливалось с каждой новой встречей.

Остановив на полпути занесенную руку, Наоэ медленно сжал пальцы в кулак.

Горько искривил губы, насмехаясь над самим собой: «Дурак…»

…Никогда ты до него не дотянешься, никогда не получишь. Так почему же…

…Вот бы разучиться чувствовать — вообще, совсем. Насколько было бы легче… Нет чувств — нет и боли…

«Бред… бред сумасшедшего…»

Такое извращенное желание просто не может быть ничем иным. Наоэ затолкал в себя эти слова, словно таблетку аспирина, и некоторое время прислушивался — действует ли? Потом встал и подошел к окну; приложил руку к прохладному стеклу, глядя на ночной город.

«Я же сам в это не верю».

Ни во что в себе он уже не верил — ни в привязанность, ни в искренность. Только бешеная, животная жажда — вот единственное, что он чувствовал наверняка.

Никакая это не любовь, а порождение больного сознания, бред искорёженной души, которая не выдержала слишком затянувшейся жизни… Это просто не может быть любовью.

«Безумец…» — Наоэ цинично усмехнулся, проклиная себя, и снова обернулся посмотреть на Такаю.

«Он так беспечен лишь потому, что не знает, каков я на самом деле. Нет, у меня не было права становиться его соратником…»

Защитником, хранителем… Наоэ не мог просто присматривать за ним на расстоянии — не такая широкая у него была душа. Казалось бы, четыреста лет должны сделать человека хоть чуточку лучше — но куда там. Даже если и наступает однажды момент прозрения, когда самому хочется прекратить, наконец, эти муки — не так-то просто вырваться из порочного круга страданий и страстей, которые составляют человеческую жизнь. У Наоэ не получилось.

«А я-то думал, что после четырехсот лет стану чуть ли не святым…» — но даже само стремление к этому куда-то пропало, потерялось в бесконечной веренице месяцев и дней.

С каждой новой фальшивой смертью в нем росло преклонение перед смертью истинной. Смерть не только не вызывала у Наоэ страха — в самом этом слове ему чудилось обещание покоя и отдохновения. Но что же было для него «истинной» смертью?.. Отказ от перерождений и очищение души для следующего воплощения?.. Нет, не то. Для Наоэ «умереть» значило вообще никогда больше не перевоплощаться. Полное и окончательное разрушение души…

«Никому не дано вырваться за пределы Шести Царств…»

От боли нигде нет спасения. А верить в то, что где-то есть выход, что человек после смерти может стать буддой — такое под силу лишь тем счастливцам, в чьей жизни бывает и начало, и конец.

Наоэ бросил в сторону Такаи взгляд, полный невыносимой тоски.

«Скажи… ты сейчас счастлив?.. — хотелось ему спросить, глядя в это безмятежное лицо. — А мне как обрести счастье?.. Чем утихомирить желание, у которого нет ни конца, ни края? Если позволить себе утолить его, подобно изголодавшемуся зверю, смогу ли я достичь забвения? Сделать тебя рабом своих удовольствий, и, переплетаясь, скатиться в пропасть — избавлюсь ли я тогда от тех неисчислимых страданий, что привязывают меня к жизни?»

…Чего же я хочу? Чего я хочу от тебя, сейчас?..

Наоэ глубоко вздохнул и начал расстегивать рубашку, собираясь пойти в душ. Надо поскорее лечь спать, думал он, хотя и знал в глубине души, что ему уже не сомкнуть глаз этой ночью. Или пойти напиться? Может, виски снимет горячий зуд во всем теле, прогонит эти галлюцинации, которые уже превратились в хроническую болезнь?

Наоэ раздумывал над этим, когда услышал посторонний звук: где-то плакала женщина. Сначала он подумал, что в соседней комнате — но нет, не похоже. Постепенно плач становился все более отчётливым, и Наоэ, наконец, понял: звук раздается у него в голове. Он улавливал его шестым чувством.

Кто бы это мог быть? И почему он до сих пор ничего не заметил? Настолько сильная мысленная волна…

Плач не прекращался. То были горькие, почти злобные рыдания. Наоэ обернулся к окну — снаружи?..

— …ммм… — разбуженный шумом, Такая открыл глаза. Наоэ куда-то собирался.

— Ты куда?

— Я вас разбудил? Извините.

— Да нет, ничего… Что это?.. — теперь Такая тоже услышал плач.

— Этот звук беспокоит меня уже некоторое время. Хочу пойти посмотреть, откуда он доносится.

— Погоди, я с тобой, — и Такая начал быстро одеваться.

* * *

Они пошли на звук, по пути проводя ментальную разведку, и, в конце концов, поняли, что источник находится где-то в западной части города.

— Уже недалеко.

Наоэ снова просканировал весь город и подозрительно нахмурился:

— Мощная негативная энергия. Голос принадлежит духу… Мстительному духу, причем очень сильному. Странно, мы должны были почувствовать его сразу, как только приехали…

— Может это потому, что мы были в машине?

— Машина здесь ни при чём — когда слышно, то слышно везде. Наверное, этот дух периодически меняет уровень испускаемой энергии… И все-таки, какая сила. Это не простой дух-мститель…

— Что, дух-генерал?..

— Не знаю. Непонятно, пока не проверим…

Такая рядом коротко чихнул — похоже, его пробрал озноб на холодном ветру. Наоэ снял пиджак и заботливо накинул ему на плечи:

— Холодно? У вас волосы до сих пор не высохли.

— Ничего… Не страшно.

Стрелки часов перевалили за полночь; на главном проспекте почти не было машин. Следуя за трамвайными путями, они миновали развалины замка Тояма, что в самом центре города, и двинулись дальше на запад, за волной.

— Уй, больно!.. — сказал Такая, когда они прошагали ещё минут пятнадцать. — Как будто кувалдой по башке…

— Очень сильный поток плохой энергии… Не удивлюсь, если в округе наблюдают сверхъестественные феномены.

До источника оставалось совсем чуть-чуть. Плач затих, потонув в волнах злобной силы. Уже без всякой ментальной разведки было понятно, в каком направлении идти.

— Где-то впереди.

Это было в районе Большого Тоямского моста через реку Дзинцугаву, в том месте, где в нее впадала маленькая Мацукава. Там, на обсаженной сакурами пешеходной набережной, их поджидало целое облако блуждающих огней.

— Ух ты…

Огни кружили над рекой, словно стая светлячков. Отрицательная энергия сгущалась здесь настолько плотно, что ближе было уже не подойти. Мысленная волна накатывала с той стороны, где у начала маленького моста росли по бокам два огромных дерева эноки.

— Ого… — Такая остановился как вкопанный, и было от чего: в воздухе парила, покачиваясь, голова женщины. Окутанная белёсым пламенем, голова источала мстительную злобу — это и был тот призрак, что породил мысленную волну.

Щеки обдало горячим ветром. Женщина, с искаженным от боли лицом, рассеивала вокруг потоки злобной воли.

— Это ещё что такое…

— Сильный дух-на-привязи^[16]. Ему несколько сотен лет… интересно, сколько?.. Как бы то ни было, а ситуация явно ненормальная. Все эти блуждающие огни, очевидно, духи у неё в подчинении.

— И что нам с ними делать?

Наоэ задумался. Подчиненные духи не выглядели столь уж опытными — лет им было от силы несколько десятков. Судя по тому, что возраст у всех был примерно одинаковый, это должны были быть духи погибших во Вторую мировую войну — Тояма тогда подвергалась массированным бомбардировкам. Не нашедшие упокоения, они оказались притянуты мощным мстительным духом женщины.

Вот в ком была проблема. Дух-мститель такой силы — явление весьма редкое.

Наверное, в прошлом ей пришлось пережить какую-то ужасную трагедию… Если не концентрироваться на внутренней защите — недолго было и тронуться умом, настолько засасывающей была её ненависть.

«И все таки…»

Стоявший рядом Такая вдруг резко вскинул голову, словно что-то почувствовал:

— Нуэ^[17]!.. Где-то рядом!..

Наоэ тут же подобрался, озираясь по сторонам. Его взгляд выхватил из мрака силуэт: скелет в доспехах наблюдал за ними, притаившись в тени домов, и он был не один. Другие костяные воины выглядывали из укрытий то тут, то там, но стоило им понять, что они обнаружены — как все тут же снова попрятались.

— Ещё и эти… Нет, тут замешан кто-то из генералов, не иначе…

— Но они, похоже, не собираются нападать, просто следят…

— За чем — за головой?

Было непохоже, чтобы скелеты в доспехах готовились к каким-то действиям. Да и дух женщины ничего особенного не предпринимал — только рассеивал вокруг сильные мысленные волны. Чьи это были воины — вот о чём сейчас следовало беспокоиться больше всего.

— Что будем делать? Изгоним её прямо сразу?

— Нет. Мы имеем дело с весьма сильным духом, к которому нужно подступаться в полной готовности, иначе может не получиться. Этот призрак появился здесь не сегодня и не вчера… Понаблюдаем за ней немного, — Наоэ нахмурился. — Прежде чем нападать, нужно подготовиться. Для начала — выяснить, откуда взялся этот дух. По счастью, людям она вреда пока не причиняет…

— Да, но…

Наоэ ещё раз оглянулся на костяных воинов, по-прежнему следивших за ними из тени, и знаком велел Такае уходить.

— Если это происки кого-то из генералов, здесь тем более необходима осторожность. Сейчас нам лучше вернуться в гостиницу, а завтра прийти снова и провести более тщательную ментальную разведку — надеюсь, энергии к тому времени успокоятся.

Такая кивнул в знак согласия. Оставив бледно-голубые огни позади, они зашагали прочь, той же дорогой, что и пришли.

* * *

Они приступили к действиям на следующее утро, сразу после завтрака. Начинать надо было со сбора информации, и первым делом решили спросить в отеле.

— А, та история с привидениями… — ответил человек за конторкой.

— Какая история?

— Да сейчас в городе только и разговоров, что об этом. Вы ведь о призраке, который появляется на задворках храма Гококу? Говорят, в последнее время много кто его видел… — портье почесал затылок. — Подробностей я не знаю, но вроде бы это призрак какой-то древней принцессы. Кажется, есть какая-то легенда… Хотя сам я ни во что такое не верю.

Услышав о призраке принцессы, Наоэ и Такая молча переглянулись. По дороге к месту событий они попробовали порасспрашивать прохожих, и половина из них подтвердили те же самые слухи, а один из местных жителей сказал:

— Так то же Саюри-химэ.

Оказалось, одно из местных преданий как нельзя подходит к нынешней сверхъестественной истории.

— Вы не расскажете об этом поподробнее?

Они остановили какого-то старичка, выгуливавшего собаку в тоямском замке.

Успокаивая непоседливого пса, пожилой человекответил:

— Наложница одного феодала, который правил тут много-много лет назад. Он убил её по подозрению в измене.

— Феодал, который тут правил… Кто это? — спросил Такая, повернувшись к Наоэ.

— Если в эпоху Эдо — то Маэда… А вы не знаете, когда именно это было? — снова обратился Наоэ к старику.

— Да, кажется, в эпоху Усобиц…

Заметив, как Наоэ вздрогнул, Такая спросил:

— Что? Есть какие-то зацепки?

— Да нет… Большое вам спасибо, — поблагодарив старика, они отправились дальше.

По дороге через ров Наоэ снова заговорил:

— Не нравится мне всё это.

— Что? В чем дело?

— Уж если вспоминать, кто здесь правил в эпоху Усобиц — так это Сасса Наримаса.

— Тот самый, с кем мы сцепились в Наре?!

Наоэ кивнул, рассеянно поглядывая на уток, чистивших перья в дальнем уголке канала.

— Что ни говори, а от тех скелетов попахивало Усобицей Духов. Тояма сейчас находится в сфере влияния Оды. Если в этом замешан Сасса Наримаса… В любом случае, пойдемте проверим то место, — и они зашагали тем же путем, каким шли ночью.

Место называлось Приречным проулком. С тех пор, как император Тайсё посадил в нём символическую сакуру, тут вырастили целую аллею вишневых деревьев. Проулок следовал за течением реки Дзинцугавы и одним концом вплотную примыкал к купающейся в зелени территории храма Гококу. Вокруг же располагались спальные районы. Наоэ и Такая поймали женщину, по виду — местную домохозяйку, и пристали к ней с расспросами.

— Да вот уже целую неделю… Вечером в окнах отражаются какие-то летающие огни, потом эти странные звуки… Муж вообще говорит, что видел в проулке чью-то оторванную голову.

Такая и Наоэ нахмурились. Все сходилось.

— Ребенок боится выходить на улицу, прямо не знаю, что и делать. Нет, я, конечно, слышала эту историю, но кто бы мог подумать, что привидение принцессы до сих пор появляется здесь…

— А вы знаете эту легенду?

— Ну да, про Саюри-химэ и вон то дерево эноки…

— Расскажите, пожалуйста, если вас не затруднит.

Хозяйка попалась словоохотливая — она даже отвела их к дереву и рассказала вот какую историю.

В эпоху Усобиц Тоямой правил Сасса Наримаса, и была у него наложница по имени Саюри — девушка неземной красоты. Она была дочерью богатого фермера в местечке под названием Гофуку. Однажды Наримаса проезжал мимо, возвращаясь с охоты за цветущей сакурой^[18], и, приметив Саюри в толпе распростёршихся на обочине людей, решил взять к себе в наложницы. Он любил её больше других и не отпускал от себя ни на секунду. Но остальные наложницы из зависти к Саюри распустили слухи о её неверности, пока Наримаса ездил навестить Токугаву Иэясу в Хамамацу. Когда слухи достигли ушей Наримасы, тот настолько рассвирепел, что зарубил на месте того мужчину, на которого пало подозрение, а саму Саюри вместе со всей её родней убил на скалистых берегах Дзинцугавы. Он подвесил ни в чем не повинную девушку на ветвях дерева эноки и буквально изрезал на части. Как ни клялась Саюри в своей невиновности — никакие слова не могли достичь затуманенного гневом рассудка Наримасы. Каждый раз, отрубая голову кому-то из её родичей, он наносил Саюри очередную рану и так замучил до смерти.

Вот что записано об этом в летописи «Эхон Тайкоки»:

«Когда настал её смертный час, прекрасный лик Саюри исказился черной злобой, из очей полились кровавые слезы, и она возопила страшным голосом:

— Будь же ты проклят, Наримаса! Ты меня погубил, и тело мое обратится в прах, но дух мой станет демоном и не даст покоя ни тебе, ни твоим детям, ни детям твоих детей. Я истреблю всё твое потомство и уничтожу твой род!

С теми словами и умерла от меча. И те, кто видел сие, закрывали глаза руками. И те, кто слышал сие, затыкали уши».

Потом пошли слухи, что душа Саюри не отправилась на небо, а стала злобным призраком, который поселился на месте казни; будто бы дерево эноки впитало в себя её предсмертную злобу. Потому среди крестьян бытовало поверье, что если срубить то дерево — непременно получишь на свою голову проклятие. А ещё дождливыми и ветреными ночами здесь, бывало, видели блуждающие огни — их называли пляшущими огнями или огнями Саюри, потому как выглядели они точь-в-точь как женская голова. Рассказывали и другие страшные истории об этом месте.

Дерево эноки, впрочем, сгорело во Вторую мировую, когда во время бомбежки в него попал снаряд. Нынешнее дерево выросло из семени первого и стояло теперь, широко раскинув ветви, прямо посреди вишневой аллеи.

— Это и есть второе дерево эноки.

Они пришли как раз туда, где вчера появлялась голова женщины. Пока что призрак не показывался, но в воздухе чувствовалась негативная энергия, а земля была пропитана ненавистью — остаточный энергетический след.

Когда они остались одни, Такая подошел к дереву и пробормотал:

— А Наримаса, оказывается, бессердечный тип. Зачем было её убивать, да ещё так жестоко?..

Такая искренне негодовал.

— Ведь Саюри-химэ говорила, что ни в чём не виновата. Почему он не захотел услышать? Он должен был поверить ей, раз уж он так её любил.

Наоэ болезненно поморщился:

— Бывают вещи, которые мы не можем простить именно тем, кого любим.

— Почему? — Такая пронзительно глянул ему в глаза. — Чьи-то там слова оказались для него важнее, чем слова любимого человека? Да этот Наримаса — просто эгоист и ревнивец, а к Саюри относился как к вещи. Такого подонка сложно не возненавидеть.

Наоэ погрузился в молчание. Сам он не мог осудить Наримасу столь уж безоговорочно. Слушая рассказ домохозяйки, Наоэ ловил себя на мысли, что может понять чувства мужчины в момент, когда тот совершал это дикое убийство.

— Это говорит лишь о том, насколько страшной может быть любовь.

Такая не сводил с него напряженного взгляда. Наоэ провел рукой по стволу дерева, посмотрел вверх, на раскинувшиеся над головой ветви.

— Такого рода чувство — вовсе не редкость. Уж лучше убить, чем отдать другому, убить своими руками, прежде чем позволить кому-то прикоснуться… Когда желание обладать достигает определенной черты, любовь мигом превращается в жажду крови.

Слова прозвучали несколько цинично. Такая удивился:

— Странно слышать это от тебя…

— Правда? Значит, вы просто плохо меня знаете.

Такая озадаченно спросил:

— Тебе что, доводилось испытывать к кому-то что-то подобное?

Глаза Наоэ медленно сузились. Обращенный к Такае взгляд был настолько странным, что тот на секунду чуть ли не испугался.

— Куда уж мне мечтать об обладании, если я даже дотронуться не могу…

Такая вытаращил глаза. Наоэ через силу прикрыл веки и демонстративно перевел взгляд на дерево:

— И всё-таки, почему дух Саюри заволновался именно сейчас? Может быть, это как-то связано с перерождением Наримасы?

Такая проигнорировал вопрос. Он стоял и смотрел себе под ноги, о чем-то задумавшись. Заметив это, Наоэ успокаивающе улыбнулся:

— Не берите в голову, я пошутил.

— Наоэ… — Такая как будто хотел что-то сказать, но Наоэ уже был в своем обычном рабочем настроении.

— Чьи же это были воины… Если Наримасы — то вели они себя несколько странно.

— Дух Саюри активизировался где-то неделю назад, так? Что, если кто-то третий пытается воспользоваться этим в собственных целях?

Наоэ бросил на Такаю быстрый взгляд:

— Предлагаете изгонять?

— Это всегда успеется… Хотелось бы сначала разобраться, в чем тут дело, — пробормотал Такая, и тут позади раздался голос:

— Похоже, у вас, как всегда, слишком много свободного времени.

Наоэ и Такая резко обернулись. Обладатель голоса, смутно знакомого, стоял посреди вишневой аллеи, ловко маскируя свое присутствие. Когда они разглядели его лицо, то не смогли сдержать удивления:

— Ты!..

— Якши Уэсуги… Ну что за неожиданная встреча, — красивый юноша смотрел на них, весело улыбаясь. Вассал дома Такэда, Косака Дандзёноске Масанобу был человеком, которого они менее всего ожидали здесь увидеть.

Глава 3 В КАПКАНЕ ЛЮБВИ

В полупустом кафе играла приятная классическая музыка. Сидя сбоку от Наоэ за столиком у окна, Такая не сводил полного враждебности взгляда с молодого человека, расположившегося напротив. Косака, не обращавший, казалось, на него никакого внимания, равнодушно потягивая свой кофе со льдом, вдруг поднял глаза и сказал:

— Что вы ершитесь, как дикобраз?

Такая взорвался.

— Какого лешего я должен сидеть тут и гонять с тобой чаи! — закричал он, со всей силы грохнув кулаком по столу.

— Всё лучше, чем стоять под палящим солнцем. В прошлый раз нам даже некогда было отпраздновать встречу… Если уж наши пути вот так пересеклись — значит, на то была воля свыше, — ответил Косака, нехорошо поблёскивая глазами. — Мне давно хотелось спокойно поговорить с вами, Кагэтора-доно.

— Ах, ты… — Такая поднялся, занеся кулак, но Наоэ не дал ему опустить его. Ему самому всё это не нравилось, но когда он задал вопрос, голос его прозвучал спокойно:

— Зачем ты приехал в Тояму?

— Да ни за чем. Проезжал мимо, заметил кое-что интересное, вот и решил завернуть по дороге.

— Интересное?.. Ты имеешь в виду призрак Саюри?

Косака фыркнул и закинул ногу на ногу плавным отточенным движением.

— Та невообразимая волна ненависти докатилась аж до самой Каназавы. Сразу видно — дух-мститель с характером… Редкость в наши дни. Мне захотелось взглянуть, что за фрукт.

Такая и Наоэ вытаращили глаза. Да, на такое был способен только Косака Дандзё, которому не было равных в искусстве ментальной разведки. И острота чутья у него была соответствующая — Уэсуги до этого далеко…

— Кто бы мог подумать, что вы тоже сюда пожалуете… Знал бы, пришел бы как следует вооружённым.

— Сволочь…

Косака смерил Такаю ледяным взглядом, пресекая поток ругательств. Легкая улыбка пролегла в уголках его аккуратных губ.

— Оставим это непотребство, Кагэтора-доно. Считайте, что перед вами давнишний друг — именно в таком качестве я присутствую здесь сегодня.

Такая негодовал. Высокомерный тон Косаки заставлял его непроизвольно ощетиниваться. Такая не испытывал к молодому человеку ничего, кроме ненависти — ведь тот не только подселил дух Сингэна в тело Юзуру, но и был виновен в смерти жены Кокурё. Будь на то его воля, Такая отомстил бы за всё здесь и сейчас, да только Наоэ бы этого не позволил. Поэтому Такая кое-как, но сдерживался — лишь глаза сверкали яростно, как у дикого зверя.

— Ха, — скользнув по нему взглядом, Косака повернулся к Наоэ. — Вижу, тигр вырвался из клетки.

— Что ты делаешь в Эттю? Разведка?

— Разведка — слишком громко сказано… Просто в последние дни здесь стало чересчур шумно…

Такэда сейчас держали в своих руках Этиго (префектура Ниигата), и, конечно же, их интересовало положение дел на соседних территориях.

— И кто шумит — Ода?

— До недавнего времени так и было, но сейчас тут стали разгуливать куда более докучливые типы.

— Какие?

Косака глянул на них исподлобья.

— Иккосю зашевелились. Хонгандзи Коса, Кеннё двинул своих пешек.

Услышав это имя, Наоэ нахмурился. Хонгандзи Коса, больше известный как Кеннё, был одиннадцатым главой секты Дзёдосин и одним из самых значительных религиозных стратегов эпохи Усобиц. Секта представляла собой огромную военизированную организацию с центром в Сэццу, в монастыре Исияма Хонгандзи (нынешняя Осака). Военная сила Иккосю, Лиги Прямодушных, внушала страх всем генералам того времени. Приняв сан в 1559 году, Кеннё стал во главе этой силы.

Он призвал всех последователей Иккосю к сопротивлению Нобунаге и вступил с ним в ожесточенное противостояние на землях Хокурику, Исэ Нагасимы и в Кинай. Заручившись поддержкой сёгуна, Асикаги Ёсиаки, и заключив союз с Такэда, Уэсуги и Мори, Кеннё создал альянс, призванный помешать Оде завоевать страну.

Ода сражался отчаянно и, в конце концов, сумел разгромить Иккосю и поставить Кеннё на колени. Но это стоило ему огромных усилий, что говорит о том, насколько серьезным противником была секта Иккосю.

С другой стороны, восстание Лиги Прямодушных в Хокурику доставило в свое время Кэнсину немало головной боли, став для него основным препятствием на пути к столице. Так что для Наоэ и остальных Уэсуги имя Иккосю не было пустым звуком…

В Усобицу Духов монахи Иккосю вступили довольно-таки давно. Их сила, как того и следовало ожидать, была в организованности и сплоченности, и Уэсуги уже пришлось немало от них натерпеться. В последние годы влияние Иккосю в Хокурику несколько ослабло под давлением Оды, но теперь, выходит, они снова подняли головы…

Наоэ нахмурился.

— Действительно, монахи отбили у Оды всю область Кага — это мне известно. Но чем может быть вызвано такое внезапное оживление?

— До тебя не доходили слухи об Акэти Мицухидэ в Кинае^[19]?

— Доходили. Он объединился с Мацунагой Хисахидэ, семейством Мурасигэ и… Не может быть!..

— Именно так, — спокойно кивнул Косака в ответ на взволнованный возглас Наоэ. — Иккосю и Акэти Мицухидэ заключили против Оды союз. Пользуясь его плодами, Кеннё собирается вышвырнуть Оду с Хокурику, а для этого ему нужно избавиться от Сассы Наримасы, главнокомандующего на этом фронте. Если вспомнить, что вотчина Наримасы когда-то была здесь…

— …То получается, что Иккосю пришли за ним. Значит, призрак Саюри…

Косака кивнул и взялся за подбородок:

— Вы же видели там чужих солдат? Это нуэ, подосланные Кеннё. Они специально растормошили дух Саюри, чтобы выманить Наримасу. Его нынешние владения находятся в Хиго (современная префектура Кумамото), но Мори Ранмару^[20] вызвал его сюда из-за ожесточения боев в Кинае. И Наримаса отлично себя проявил, сдерживая натиск Иккосю, так что Кеннё всерьез захотел от него избавиться. А Саюри должна послужить тому орудием.

Косака рассеянно посмотрел в окно, на проезжающие мимо машины.

— Наримаса не может не вернуться теперь, когда Саюри набралась такой силы. Вообще-то он сделал глупость, что оставил после себя такое. Саюри станет для него погибелью… А я выезжал поглядеть, чем заняты Иккосю, сюда же завернул по дороге обратно.

Воцарилось молчание. Такая, позабыв на время свой гнев, повернулся к сидящему рядом Наоэ. Итак, стало ясно, кто разбудил дух Саюри.

— Но Наримаса — перерождённый, — сказал Такая с сомнением в голосе. — Уничтожить его не так-то просто, даже пользуясь силой Саюри. Потом, если тело умрет, он всегда может найти другое и опять переродиться. Разве нет?

— Можно убить тело и ударить по душе, прежде чем она успеет войти в другое, — ответил Косака, скрестив руки на груди. — Все, кто сражается в Усобице Духов, действуют именно так. Ловят душу противника и ненавистью, обращённой в силу, наносят ей такой ущерб, чтобы душа стала неспособна более оставаться в этом мире. Неспособность остаться для духа-генерала обозначает «смерть». Так ведутся войны Усобицы Духов. То же и с Наримасой — стоит ему потерять тело, и он станет обычной беззащитной душой. Впрочем, в этом мы сами ничем от него не отличаемся, — добавил Косака, усмехнувшись в нос.

— Кстати, подручные Кеннё наверняка уже знают, что вы здесь. Стоит ли нарываться на неприятности? Пусть себе разбираются друг с другом, а мы постоим в сторонке.

— Ну конечно, — вскинулся Такая. — А потом Саюри возьмет и взбесится — что тогда?

И вообще, лишний раз давать повод для разговоров о привидениях…

Наоэ прервал его:

— Подождите, Кагэтора-сама. Думаю, здесь не стоит торопиться. До тех пор, пока единственным объектом ненависти Саюри является Наримаса, она не причинит вреда людям. Если мы вмешаемся сейчас, то только зря разозлим Иккосю, а этого хотелось бы избежать. С ними и так-то непросто иметь дело… — Наоэ нахмурился и замолчал.

Выходит, нельзя расправляться со всеми без разбора… Конечно, иногда быстрое вмешательство бывает необходимо, но пока духи-генералы не оказывают непосредственного влияния на жизнь общества, не причиняют вреда людям, нужно осторожно следить за перипетиями их усобиц, тщательно продумывая и взвешивая каждый свой шаг. В этом смысле Уэсуги подобны полиции, которой приходится разнимать враждующие криминальные группировки. Их появление на сцене способно кардинально изменить расклад сил в Усобице Духов, и потому необдуманные действия с их стороны могут лишь усугубить общую ситуацию. «Оно, конечно, понятно», — думал про себя Такая, но где-то в глубине души всё равно не мог с этим согласиться. Косака наблюдал за ним со своей обычной, неизвестно, по какому поводу, улыбкой.

— Мф… Как всегда, ни капли честолюбия. Словно видишь перед собой Кэнсина, каким он был в те давние годы. А ведь если бы вы, Кагэтора-доно, того захотели, то могли бы, пользуясь вашей «изгоняющей силой», поспорить с остальными за место на вершине…

Такая сверкнул на него глазами, ничего не ответив. Косака растянул губы в усмешке и невозмутимо продолжил:

— Что ж, как пожелаете. Вижу, вас вполне устраивает ваше нынешнее бесцветное существование. Живите и дальше в окружении глупцов, коротающих дни в довольстве и достатке, если вы этим счастливы…

— Что…

— Косака! — быстро вмешался Наоэ. — Есть разговор. Выйдем.

Косака будто того и ждал:

— Не возражаю.

Они вышли на улицу, оставив Такаю одного в кафе. Остановившись в тени вишневых деревьев, что росли вдоль берега реки, Наоэ повернулся к Косаке и смерил его холодным взглядом:

— Не знаю, чего ты добиваешься, провоцируя господина Кагэтору, но пора бы тебе попридержать язык.

— Провоцирую? Кто — я? — Косака изображал невинность.

— Его душевное состояние всё ещё нестабильно. Кроме того, он взбудоражен внезапными переменами, произошедшими с ним за последние несколько месяцев. Я не позволю тебе ещё больше сбивать его с толку.

— А-а… А я-то думал, что за разговор…

Глаза Наоэ угрожающе заблестели. Косака снова усмехнулся.

— Потому я и говорю, что вы, Уэсуги, слишком наивны. Что толку от твоих предостережений? Нам по долгу службы положено пользоваться любыми слабостями врага. Мне нет никакого дела до твоих обстоятельств.

— …ублюдок…

— Или не провоцировать — означает не говорить ничего такого, что заставило бы его вспомнить прошлое? Ты это имел ввиду?

Наоэ моментально напрягся, как Косака и рассчитывал.

— Ну как, тебе уже удалось дорваться до его тела? — пренебрежительно спросил он.

Наоэ замер. Косака ухмылялся, довольный тем, что видит его насквозь.

— Пока нет, как я погляжу.

Наоэ промолчал, только взгляд стал острым и колючим.

— А Кагэтора-доно, оказывается, великодушный человек, — всё смеялся Косака, — раз держит при себе такое чудовище. Двуличного монстра, который притворяется бескорыстным защитником, в то время как сам исходит слюной от желания. Признайся — ты же спишь и видишь, как бы затащить его в постель. Примеряешься, выжидаешь момент… А Кагэтора-доно, бедняжка, и не подозревает, что является объектом вожделения своего слуги. Хотя… Может, как раз наоборот? Вдруг он всё знает и нарочно соблазняет тебя?

— Молчи, Косака! — голос Наоэ взорвался гневом. — Меня ещё ладно, но оскорблять господина Кагэтору я тебе не позволю!

— Ха! Кто бы говорил… — Косака глядел искоса, с издёвкой. — Ты хоть сам понимаешь, насколько ты ненормален? Это ты позоришь своего господина, и никто иной. Как часто в своих мыслях ты брал его силой? Сколько раз ставил на колени?

Рука Наоэ взлетела в воздух, но Косака тут же поймал её, ладонью удерживая занесенный кулак.

— Глупец… — Косака с силой оттолкнул пойманную руку и, напоследок растянув губы в усмешке, развернулся, чтобы уйти. — Как только Наримаса объявится в Тояме, Иккосю начнут действовать. До тех пор можете делать, что хотите — хоть по музеям ходить, но потом нам, возможно, придется встретиться опять.

— Куда ты собрался?

— А это уже не твоё дело, — Косака холодно глянул на него через плечо. — Таскайся и дальше за своим Кагэторой, как хвост… господин Трусливый Волк.

Оставив Наоэ бессильно стискивать кулаки, Косака зашагал прочь по зеленой аллее и вскоре скрылся из виду. «Хоть бы за кофе заплатил», — мысленно обругал его Наоэ, а потом вдруг вспомнил сказанные только что Косакой слова. «Это ты позоришь своего господина…»

Наоэ крепко зажмурился, словно оспаривая действительность. «Сколько ещё я смогу продержаться?»

…Под напором чувств, которые должен был давно в себе изжить… «Теперь, когда ты здесь, прямо у меня перед глазами… Как долго?.».

Вернувшись в кафе, Наоэ нашел Такаю там же, где оставил. Тот давно осушил свой бокал и сидел теперь, подперев голову рукой, глядя перед собой в пространство — должно быть, всё ещё злился на Косаку. Наоэ невольно замедлил шаг, не решаясь приблизиться — таким прекрасным показался ему отсюда этот взгляд. Пронзительно острый, грозящий обжечь любого, на ком бы ни остановился, он был подобен совершенному, сияющему лезвию…

«Я не имею права осквернять это существо».

Наоэ стиснул зубы и спрятался под маской равнодушного спокойствия. Нельзя было, чтобы Такая увидел его боль.

— А где этот?.. — заметив подошедшего Наоэ, Такая повернул к нему недовольное лицо.

— Ушёл. Но мы, наверное, с ним ещё увидимся.

Такая до сих пор кипятился — похоже, Косака сильно его задел.

— Чёрт, как же он меня бесит. Сделал из меня дурака… В следующий раз не мешай мне, слышишь? Придушу его голыми руками…

Наконец, Такая обратил внимание на молчание Наоэ и его странную неподвижность.

— Наоэ? — осторожно позвал он.

Тот отвел взгляд и зажал рот рукой вместо ответа. Глаза вдруг ни с того, ни с сего защипало, и он зажмурился, пытаясь удержать себя в руках.

— В чем дело? Тебе плохо?

— Нет-нет. Все в порядке.

— Наоэ…

Ему не нужно было видеть лицо Такаи, чтобы понять, с каким выражением тот сейчас на него смотрит. Ему хотелось укрыться от этого пристального взгляда, который как прожектор высвечивал его собственное уродство. Кое-как справившись с собой, Наоэ медленно поднял глаза:

— Пойдемте, Такая-сан.

* * *

Кончилось тем, что он решил отказаться от номера на двоих и снял вместо этого две отдельные комнаты. В ответ на полные подозрения взгляды, которые бросал на него Такая, Наоэ пояснил:

— По отдельности проще. Не надо будет постоянно думать о том, как бы не побеспокоить друг друга.

Такая недовольно нахмурился:

— Ты что, так боишься меня побеспокоить?

— Да, — Наоэ улыбнулся несколько утомленно. — Больше, чем кого бы то ни было.

Такая замолчал. В его глазах на мгновение промелькнула тоска, но Наоэ решительно сказал себе: «Почудилось», и протянул ему ключ. Чем дольше длилось их знакомство, тем яснее Наоэ понимал: Оги Такая, на самом деле, был гораздо более жаден до людского участия, чем могло показаться на первый взгляд, но он решительно запретил себе пользоваться этой его слабостью.

«Неужели я забыл?.. — в груди шевельнулось тревожное чувство. — Этот человек опасен. Нужно быть начеку. Сейчас он показывает мне лишь одну из своих личин, но стоит поддаться ему, пойти у него на поводу — и это рано или поздно обернется против меня. Сколько раз я вот так наступал на одни и те же грабли, а потом уползал зализывать раны… Слабость — всего лишь приманка, а он тем временем сидит в засаде и точит клыки. Нет, я не позволю себя одурачить. Я знаю, какова его истинная сущность. Меня бы и не тянуло к нему так сильно, если бы он всего лишь хотел, чтобы его защищали…»

— …Наоэ. Наоэ! — оклик Такаи вывел его из задумчивости. Они стояли в поднимавшемся лифте.

— Что с тобой? Что-то случилось? Ты какой-то странный в последнее время.

«Надо быть осторожнее», — в который раз повторил себе Наоэ и, устало улыбнувшись, сказал:

— …Да нет, это уже давно.

Они договорились встретиться наверху в семь, чтобы вместе поужинать, а затем разошлись по комнатам. Такая ничего не сказал, но в его глазах отчетливо читалось беспокойство. Этот взгляд теперь преследовал Наоэ неотступно.

«За что мне это?.. Снова оказаться во власти подобных чувств…»

Он упал на кровать, прикрыв глаза рукой. Рано или поздно это должно было случиться. Общение с Такаей просто не могло не разбудить эмоции, которые на протяжении двадцати восьми лет дремали, вытесненные чувством вины и глубокого раскаяния. И теперь они вновь разъедают душу.

Наоэ ни на секунду не забыл, нет. Как раз из-за невозможности забыть всё это и было так тяжко, так мучительно, что в какой-то момент стало невыносимо… Тогда боль от его потери была настолько велика, что на время парализовала чувства. Разуму удалось взять верх над смертельно ослабевшим сердцем, и Наоэ просто жил, не испытывая эмоций… До сегодняшнего дня.

«Зверь снова поднял голову. Близость к тебе оживила его, он обрел второе дыхание.

Удастся ли мне убить его на этот раз?.».

Как же противна собственная слабость, неспособность удержать на месте износившиеся, готовые вот-вот рухнуть барьеры…

«Я должен задушить это в себе во что бы то ни стало».

Но чувства достигли опасной черты и в любую минуту могут выйти из-под контроля…

Тишину комнаты нарушил стук в дверь. Наоэ, предававшийся до этого играм злого воображения, с растерянным видом поднялся. Быстро запихав свои тёмные мечты обратно в дальний уголок души, он прошагал в другой конец комнаты, отворил дверь и оказался лицом к лицу с Такаей. Наоэ судорожно вздохнул. Он настолько удивился, что не сразу сообразил, каким взглядом его встретить.

— Кагэтора-сама…

— Я тут подумал… Может, пошли уже поедим? — неловко пробормотал Такая и замолчал. Ещё не было и шести часов.

Наоэ почувствовал, что его застали врасплох. Испугался — а не отразилась ли на его лице, ставшем на мгновение открытым и незащищённым, вся глубина и извращённость его желания? Не заметил ли этого Такая?

Такая немного потупился в ответ на немое удивление Наоэ.

— Может, я что-нибудь не так сказал?..

— Что?..

— Ну… Может, я сказал что-нибудь, что тебя задело?

Похоже, странная перемена в поведении Наоэ заставила его всерьёз переживать, и Такая искал причину в каких-то словах, сказанных им неосторожно.

— Иногда кто-нибудь что-нибудь скажет — а тебе это как нож в сердце… По себе знаю… Бывают люди, которые умеют ранить словами… Ведь чтобы сделать больно, не обязательно давать по морде…

Наоэ молча слушал.

— Вот… Значит, и наоборот тоже работает — можно говорить так, чтобы не задевать чувства собеседника… Я об этом думал, и… В общем, я стараюсь выбирать слова, но… Такая, похоже, хотел извиниться, но не знал, как. Получалось лишь бессвязное бормотание.

— Вот, поэтому… А, чёрт, что я несу…

Наоэ пристально смотрел, как Такая запинается от досады и смущения.

«Он ничего не заметил. Да нет, ему и в голову бы такое не пришло. Естественно. Ведь для него я никаким образом не вхожу в сферу возможного любовного интереса. Для него я вассал, защитник… мужчина. В конце концов, просто здравомыслящий человек, от которого невозможно ожидать ничего подобного. Ну конечно, откуда ему знать, что мгновение назад я мысленно срывал с него одежду и воображал его рабом своих извращенных фантазий».

Наоэ почувствовал жалость к нему и в то же время досаду. С одной стороны, у него отлегло от сердца, когда он уверился в том, что его камуфляж по-прежнему на месте. И в то же время брала злость. Злость на Такаю, который ничего не замечает. Эти его слова, произносимые без всякой задней мысли, ранили ещё сильнее. То, как он пытался проявить сочувствие, не замечая, что результат получается прямо противоположным — Наоэ это злило безмерно.

— Настолько боитесь причинить кому-то боль? — сказал он, глядя с насмешкой прямо Такае в глаза.

— Что?..

— Всё равно у вас ничего не выйдет, как ни пытайтесь.

Такая уставился на Наоэ, потеряв дар речи. Тот холодно улыбнулся, одними глазами:

— Раны, которые можно нанести словами — какой пустяк. Словами же можно и защититься… Вы, вы сами — вот настоящий ужас, который преследует меня! Но вы этого никогда не заметите, как ни старайтесь, а даже если бы и заметили — всё равно ничего не сможете с этим поделать. Жить, не причиняя другим боли — что за несбыточная мечта! Байки спесивых лицемеров…

Теперь на лице Такаи отразился гнев, и Наоэ подумал: «Никогда он не умел скрывать чувства». Это было так знакомо, так мило его сердцу… Наоэ слегка опустил веки.

— Вам не дано познать ту часть вашего существа, которая причиняет мне боль, Такая-сан.

…До тех пор, пока вы не окажетесь в моей шкуре…

— Ты… — гнев сменился чем-то другим, и Такая растерянно замолчал. Поведение Наоэ ставило его в тупик. Почему Наоэ, который всегда защищал его и одобрял его действия, временами ни с того, ни с сего обращался к нему со словами, полными злобы? Иногда Такае начинало казаться, что на самом деле Наоэ его ненавидит. И сейчас он вдруг понял, что подобные сомнения терзают его уже давно. Верно. Вот в чем причина недоверия к Наоэ, которое он никак не мог в себе преодолеть. Обычно мягкий, спокойный и сдержанный, этот человек временами был способен на леденящую, пронзающую до самого сердца холодность. И каждый раз, когда Наоэ поворачивался к нему этой стороной, он ранил его тем самым до глубины души. Из страха вновь натолкнуться на холодность, Такая бессознательно возводил между собой и Наоэ барьер.

Было ещё кое-что, чего Такая никак не мог понять: то выражение, которое появлялось у Наоэ всякий раз после этого. Невозмутимо бросив ему в лицо полные холодного яда слова, всю душу Такае вывернув наизнанку, Наоэ потом выглядел так, будто самому себе сделал больно. Мучительно больно. И так всегда.

«Зачем он так себя ведёт? Что нужно сделать, чтобы он перестал? Чего на самом деле он от меня хочет?» Но Наоэ ничего не объяснял — никогда и ничего. Поэтому Такая всё больше запутывался в сетях неуверенности и беспокойства. Почему Наоэ не рассказывает о себе? Из-за прошлого, которое стоит между ним и Кагэторой? Или же потому что он, Такая, всё ещё не стал Кагэторой до конца? В этом ли кроется загадка того взгляда, граничащего с отчаянием, которому Такая никак не может подобрать названия? Просто разочарование… Досада от того, что Такая не может быть тем, кем Наоэ хочет его видеть? Чем же он так мучается в одиночку?.. Непонятно… Но когда человек обращает к тебе такое лицо, невольно думаешь, что в этом есть твоя вина. Такая медленно покачал головой.

— Не понимаю… Хоть убей… Я тебя не понимаю…

— Такая-сан?..

Не в силах справиться с волнением, звенящим от напряжения голосом Такая заговорил:

— Хорошо, тогда что я должен сделать? Вернуть память? Стать Кагэторой? Тебе не нравится видеть меня Оги Такаей? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Каким мне стать, чтобы ты был доволен?!

Наоэ уставился на него, широко раскрыв глаза.

— Что ты вообще за человек? Вечно смотришь так, будто чего-то от меня ждешь, но никогда ничего не объясняешь! Всё носишь в себе! Если хочешь что-то сказать — говори, а то у тебя такое лицо, будто ты сейчас пойдешь и вскроешь себе вены!.. Я не могу больше терпеть этот твой взгляд!

Наоэ молчал, пытаясь справиться с пронзающей насквозь болью. Под его взглядом Такая съёжился, словно на плечи ему лег стопудовый груз.

— Что я тебе сделал? Что я такого сделал, чтобы вот так на меня смотреть? Объясни мне! Если ты не объяснишь, то как я могу это исправить?!

— Такая-сан…

— Я сделаю, что хочешь. Только скажи, что ты хочешь — я сделаю! Оги Такая, Кагэтора… Я стану кем ты хочешь, только не смотри на меня так!.. Скажи… Не понимаю тебя… Не понимаю!..

Такая задыхался от волнения, и глаза его блестели, будто от слез. «Нет!»

Наоэ изо всех сил давил поднимающийся из глубины души порыв.

«Нет, он говорит это не ради меня. Ради себя, и только. Он блуждает между двумя личностями — Такаи и Кагэторы — и хочет, чтобы кто-нибудь подсказал ему выход. Но… Как же он не понимает… Что нельзя, нельзя мне такого говорить!»

Наоэ упорно гасил захлестывающую его волну. «Как он может… Совсем ничего обо мне не зная… Такими словами!.».

…Дразнить зверя, притаившегося под маской.

— Уходите.

Такая вскинул глаза.

— Уходите, чтобы я вас не видел.

— Наоэ…

— Иначе я не знаю, что сейчас сделаю. Надолго меня не хватит. Быстрее.

Такая заморгал, в смятении:

— …Почему?..

— «Почему?»

Наоэ впился в него пронзительным, диким взглядом:

— Это вы меня спрашиваете, почему?! Да что мне прикажете вам… ответить?!..

Всё его существо возмущалось тому, насколько небрежно Такая задал этот вопрос.

Как будто сам безгрешен…

— Это вы во всём виноваты. Это всё… всё из-за тебя… Если бы только тебя не было… я бы никогда не прожил так долго. Эта боль… никогда бы не родилась!.. Если бы только тебя не было… Если бы тебя вообще не было на свете!..

Потрясенный, Такая на секунду перестал дышать. Вот он — ответ, которого Такая так боялся. Ясно, четко, и без прикрас. Некоторое время он стоял молча, с остановившимся взглядом.

— Из-за меня?.. Если меня не станет, тебе будет легче?.. — Такая закусил губу. Сжал кулаки так, что побелели пальцы. Плечи его дрожали мелкой дрожью.

— …ясно.

Такая развернулся, чтобы уйти, но прежде, чем он смог сделать хотя бы шаг, Наоэ рванулся к нему и молниеносным движением крепко обхватил сзади. Тело среагировало быстрее, чем язык мог произнести какие-либо слова. Мгновенно.

Наоэ молча сжимал его в объятиях, не давая пошевелиться.

— Наоэ…

Закрыть глаза, стиснуть зубы и просто прижимать к себе этого несчастного человека.

— Молчи… Ничего не говори…

Такая не сопротивлялся, застигнутый врасплох внезапно нахлынувшим ощущением дежа вю.

«Нет, тебе не понять… И слава богу».

Сейчас бы провести рукой вдоль тела, расстегнуть пуговицы на рубашке…

Время бежит вперед, безжалостно и неумолимо. Дикое чувство растёт и ширится в груди. Надо задушить его как можно скорее. Убить зверя, который вот-вот проснётся и раскроет полную клыков пасть — убить, пока не стало слишком поздно.

Глава 4 СКОРБНОЕ ВОССОЕДИНЕНИЕ

А вечером к ним вдруг пожаловали гости — и какие гости! С первого взгляда было видно, что тела двоих неожиданных посетителей заняты подселенными духами-генералами. Враждебных намерений они, впрочем, не проявляли — наоборот, держались крайне вежливо, попросив уделить им минуту внимания.

Спустились на второй этаж, в кафе.

Гости представились. Первый, с цепким взглядом, назвался Симозума Райрэн. Второй, помоложе — Симозума Райсё. «Посланники одиннадцатого главы секты Иккосю, Кеннё Хонгандзи Косы», — прибавили они в конце.

— Просьба о содействии? — Наоэ не поверил своим ушам. — То есть, вы хотите, чтобы мы помогли вам избавиться от Наримасы?

Райрэн спокойно кивнул. Такая, хоть и выглядел удивлённым, до сих пор не проронил ни единого слова. Казалось, он думает о чем-то своём. Даже сообщение о странных визитёрах не вызвало у него никакой заметной реакции. Что ж, его можно было понять.

После той перепалки Такая всячески избегал встречаться с Наоэ взглядом. Можно было не сомневаться, в чём причина его меланхолии. Но Наоэ запретил себе даже гадать о том, что творится у юноши в голове — уныние было для него сейчас непозволительной роскошью. Когда речь заходила о работе, он умел отодвинуть на задний план любые, даже самые сильные эмоции, и в этом смысле Наоэ, несомненно, был человеком более зрелым, нежели Такая.

— Вам, полагаю, уже известно о наших приготовлениях в Тояме, — сказал Райрэн, переходя к делу.

Симозума Райрэн был одним из служителей секты Дзёдосин (Иккосю), обладавший особым талантом к воинскому делу. Он командовал войсками в Исияма Хонгандзи (на месте которого стоит теперь замок Осака), и фактически был правой рукой Кеннё во всём, что касалось военных действий. Во время осады Хонгандзи^[21] Райрэн упорно вырабатывал всё новые и новые методы обороны — на его счету доставка стрелков из Сайги, вызов подкреплений с Хокурику и, наконец, организация морской «дороги жизни», по которой корабли клана Мори долгое время снабжали осаждённый монастырь припасами и людьми.

Симозума Райсё, также служитель в Хонгандзи, отвечал за связи с Хокурику. Он выступал посредником между Кеннё и Ситири Ёритикой, возглавлявшим последователей секты в Каге. Райсё погиб в бою с войсками Оды, когда тот устроил против Иккосю карательный поход.

Наоэ был хорошо известен их послужной список, но ни разу не доводилось встречаться лицом к лицу. Под «приготовлениями в Тояме» Райрэн, очевидно, подразумевал дело Саюри. Косака оказался прав: то была приманка, которую Иккосю приготовили для Наримасы.

— Мы, разумеется, тоже наслышаны о ваших свершениях. К примеру о том, как вы в Наре покончили с Хирагумо, сокровищем Мацунаги Хисахидэ — кажется, это было буквально на днях…

Наоэ благоразумно промолчал. Мацунага Хисахидэ входил в альянс, организованный Акэти Мицухидэ против Оды — а это означало, что с Иккосю они были союзниками. Наоэ велел себе не терять бдительность и внутренне подобрался.

— Как вам известно, мы и Ода находимся в состоянии вооруженного противостояния.

Всё новые и новые союзники присоединяются к нам не только в Кинай, но и в Хокурику, — Райрэн говорил, всем своим видом выражая уверенность. — Ода — племя демонов, рассадник зла. Нельзя допустить, чтобы Нобунага, их дьявольский король, опять возродился. Пора превратить Страну Корня Солнца в царство Чистой Земли, не дожидаясь загробной жизни. Наши братья уже разослали гонцов к Такэда, правителям Кай и Этиго, а также к Ходзё из Сагами, чтобы, заручившись их поддержкой, взять Оду в кольцо.

Услышав это, Такая и Наоэ насторожились. Райрэн продолжал, не сбавляя темпа:

— Наша миссия — разбить силы Оды в Хокурику. Уничтожив вражеского генерала Наримасу, мы раз и навсегда прогоним зло с этих земель.

— Сасса Наримаса, — сказал Райрэн после паузы, — важная спица в колесе их военной машины. Он смог подняться до уровня перерождённого… Если его не станет, армии Оды будет нанесен ощутимый урон. Почему бы вам не воспользоваться случаем, ведь вы тоже в этом заинтересованы? — переведя дыхание, Райрэн снова обратил к ним свой призыв: — Окажите нам помощь в благом деле. Объединим усилия и уничтожим Наримасу вместе!

В воцарившейся тишине Наоэ бросил в сторону Такаи вопросительный взгляд. Тот сидел, неподвижно уставившись в пространство.

Правда была в том, что справиться с перерождённым — нелёгкая задача даже для Уэсуги. Но если призвать на помощь Саюри с её ненавистью и генералов Лиги Прямодушных, то изгнать Наримасу становилось вполне возможно. Совпадение интересов налицо. И всё-таки…

«Это же Иккосю… люди Кеннё…» Наоэ не мог избавиться от подозрений.

— Ну, что скажете? — снова спросил Райрэн, подавшись вперёд всем телом.

Тут молчавший до этого Такая впервые заговорил:

— Мой ответ — нет.

Райрен, а вместе с ним и Наоэ изумленно вытаращили глаза. Заявление было на редкость бескомпромиссным. Такая обвел посланцев Иккосю прояснившимся взглядом, в котором не было и тени сомнения:

— Сила Уэсуги предназначена не для того, чтобы одалживать её духам-генералам.

Так что на нас можете не рассчитывать.

— Что?.. Но постойте…

— Вы обратились не по адресу. Нечего ставить нас на одну доску с собой и себе подобными. Мы уничтожаем таких, как вы. Какое тут к чёрту содействие?

Вызывающий тон Такаи заставил Наоэ похолодеть. Райсё, не выдержав такой наглости, подался было вперед, но Райрэн упреждающе поднял руку. Он еще не потерял самообладания.

— Это ваше последнее слово?

— Да, — отрезал Такая.

Некоторое время они молча сверлили друг друга взглядом. Потом Райрэн отвел глаза, как будто что-то обдумывая, и, в конце концов, сказал:

— Что ж, тогда я осмелюсь просить лишь об одном маленьком одолжении. Сущий пустяк.

— Ну?

— Касательно того, что будет происходить между нами и Наримасой… Могу я надеяться на ваше полное невмешательство?

Такая недобро сощурился:

— Нейтралитет им, значит, подавай…

Райрэн ждал, напряженно вглядываясь в лицо собеседника; его лоб покрылся испариной. Такая, прищурившись, медлил с ответом, но обращённый на Райрэна взгляд не предвещал ничего хорошего. Наоэ, почуяв, куда ветер дует, быстро встрял в разговор:

— Хорошо, Райрэн-доно.

Такая подскочил, как будто ему залепили пощечину. Наоэ продолжил, не обращая внимания на его гневный взгляд:

— Мы согласны оставить дело Саюри без внимания и не оказывать помощи ни одной из сторон, но только если вы выполните два условия.

— Что за условия?

— Первое — ни при каких обстоятельствах не причинять вреда мирным жителям. Второе — завершить все военные действия через три дня, — в голосе Наоэ зазвучали металлические нотки. — Если по истечении установленного срока шум не уляжется, мы, Уэсуги, будем вынуждены вмешаться и пустить в ход изгоняющую силу. Против кого она будет направлена — против вас или Оды — заранее сказать не могу. Вполне вероятно, что против обоих, — прибавил он, посылая Райрэну выразительный взгляд.

Тот медленно склонил голову в знак согласия:

— Будь по-вашему. Три дня, так три дня. Мы ожидаем прибытия Наримасы нынче же ночью, а значит, к завтрашнему утру все будет кончено, — пообещал Райрэн и произнес с нажимом:

— Ваше слово, Уэсуги.

Наконец, визитеры откланялись. Такая проводил их взглядом, пока мужчины не скрылись из вида, и тогда только нарушил молчание.

— Почему ты не дал мне сказать? — Такая смотрел в сторону, но было и так ясно, к кому обращён вопрос. Наоэ не замедлил изложить свои причины — какие-никакие, а они у него были.

— Вы собирались отклонить их требование о невмешательстве, а этого нельзя было делать. Иккосю — наши враги по самой своей природе. Не стоит недооценивать их, Кагэтора-сама.

Такая посмотрел на него краешком глаза. Наоэ продолжал говорить: ему нужно было, чтобы Такая понял.

— Монахи-воины Иккосю сражались, чтобы проложить путь в царство Чистой Земли. Их вера очень проста и сильна до фанатизма. Они умерли, будучи уверенными, что после смерти попадут в рай. И пусть они стали мстительными духами, всем сердцем ненавидя Оду, но от слепого поклонения Будде Амиде^[22] не отошли и по сей день.

Такая молча слушал.

— У некоторых сила веры бывает настолько велика, что они способны сопротивляться изгнанию. Потому-то к Иккосю и нужен особый подход…

Такая закрыл, потом снова открыл глаза.

— Понятно. Объяснения приняты, но… — он обернулся и резанул Наоэ взглядом, от которого у того волосы всталидыбом. Как будто в сердце вонзился осколок льда — ни вздохнуть, ни пошевелиться.

— Запомни на будущее, — пригрозил Такая. — Ты не имеешь права говорить вперед меня, никогда, ни при каких обстоятельствах. Знай свое место, Наоэ! Решения здесь принимаю я. Ты — слуга и будешь считаться со своим господином, — Такая сделал паузу.

— Заруби это себе на носу.

Наоэ почувствовал, как спина покрывается липким потом, и вместе с тем пришло болезненное осознание ошибки. Он опустил глаза и выдавил через силу:

— Прошу… меня простить…

Такая молча принял извинения, как будто другого и не ожидал. Его взгляд нисколько не потеплел.

Наоэ ощутил, как к нему возвращается ещё одно полузабытое чувство, теперь уже совсем иного рода. Оно подкатывало к горлу всякий раз, когда Кагэтора начинал вести себя как господин, заставляя Наоэ стискивать зубы от бессилия. Чувство собственной неполноценности… Беспомощность перед лицом человека, которого боги с рождения одарили тем, что ему, Наоэ, было не дано.

Кагэтора — повелитель по призванию. Человек, которому самой судьбой предназначено властвовать, если не над миром, то уж над ним, Наоэ, точно. Казалось, он появился на свет с той лишь целью, чтобы заставить Наоэ себе повиноваться, и потому небо наделило его особым, немеркнущим сиянием — знаком абсолюта.

Как ему удается воплощать это так безупречно и вместе с тем совершенно неосознанно? Временами Наоэ готов был удавиться от зависти, глядя на этот врождённый талант подчинять себе людей. То, что Наоэ было не под силу, Кагэтора делал легко и непринужденно, даже не задумываясь о чувствах тех, кому вовек с ним не сравняться… Жестоко. И наблюдать себя, повинующегося, не смеющего сопротивляться, было унизительно до дрожи.

«А он даже ничего не помнит…»

Снова этот порыв, грозящий верность превратить в мятеж. Желание уложить и покорить этого гордеца, который не боится ни бога, ни чёрта. Жажда завоевания… Возможно, таков и был подлинный облик его любви.

Такая молча поднялся и зашагал прочь. «Он знает, чувствует, что я не пойду ему наперекор… даже если и попробую, всё равно ничего не смогу сделать…» Наоэ смотрел на его удаляющуюся спину, которая казалась сейчас такой неприступной. «Он летает слишком высоко». Так высоко, что следующие за ним теряют самолюбие, достоинство и всякое уважение к себе. Это властное, коварное, величавое сердце… Временами оно обнажало свою суть, и тогда Наоэ, сгорая от стыда и унижения, думал: «И кто, скажите на милость, за кем охотится?»

* * *

Вернувшись к себе, Такая призвал кэн-но-гохододзи^[23] и послал следить за духом Саюри. Наоэ не ложился, ожидая дальнейшего развития событий, но время шло, а новостей всё не было. Лишь в начале второго Такая, наконец, постучал к нему в дверь.

— Кагэтора-сама…

— Наоэ, выходим.

Такая был серьёзен и сосредоточен, ни следа прежних эмоций. Он отбросил все личные переживания и вообще казался сам не свой. Выражение его лица… да, сейчас это было лицо Кагэторы.

— Наримаса объявился. Саюри почуяла и завелась. Надо хотя бы предупредить его, пошли.

Гохододзи засёк Наримасу у развалин замка Тояма — как и предсказывал Райрэн, он приехал ночью. Бросив «Цельсиор» у входа, Наоэ и Такая поспешили внутрь и нашли Наримасу у подножия башни; он был совершенно один.

— Наримаса!

Тот ничем не выдал удивления — должно быть, заметил слежку и догадывался об их присутствии. Прошло всего несколько дней с того момента, как они расстались в Наре.

Воспоминания были ещё свежи, и на этом фоне спокойствие Наримасы выглядело тем более странно.

— И вы здесь, Уэсуги-доно…

Он как будто ждал их появления. Такая подбежал и остановился рядом, переводя дыхание. Велев себе на время забыть, что перед ним военачальник клана Ода, Такая спросил, подавляя враждебность:

— Ты приехал, зная, что тебя ждет? Что ты собираешься делать с Саюри?

На лице Наримасы не отразилось и тени волнения. Он перевёл взгляд своих тёмных узких глаз в сторону Приречного проулка. Несмотря на расстояние, разыгравшаяся там буря чувствовалась здесь так, словно Саюри находилась в двух шагах.

— Ей нужен я, и я с ней встречусь, что ещё мне остается?

— Это ловушка, — напряженным голосом предостерёг его Такая. — Иккосю расставили силки и ждут, когда ты в них попадешься.

— Знаю, — Наримаса поднял на него твердый взгляд. — Но мне всё равно. Это дело между мной и Саюри, а посторонние пусть занимаются, чем хотят, мне безразлично.

— Погоди…

— Что, спелись с монахами, Уэсуги? Но я не стану с вами драться, не дождётесь.

Пока не разберусь с Саюри, я никому не дам себя убить.

Такая опешил. Наримаса выглядел так, будто, напротив, собирался драться со всеми и до последнего.

— Передайте Кеннё: он ещё поплатится за то, что посмел прикоснуться к ней своими грязными руками.

— Наримаса!..

— Так поспеши же к ней, наконец, — послышалось рядом. Все трое, как один, обернулись на голос, и из мрака перед ними возник Косака Дандзё. — Райрэн и его люди уже заждались, — сказал он. — Если ты не поторопишься, Саюри, того и гляди, начнет крушить всё вокруг, а тебе, я полагаю, это не нужно.

Наримаса дёрнул уголком рта. В его глазах на секунду мелькнул почти убийственный блеск, и хотя ему удалось быстро справиться с эмоциями, ни у кого не осталось сомнений, что всё его спокойствие — показное.

— Не знаю, кто ты таков… но и с тобой драться я не буду. После…

— Всегда к твоим услугам… Если, конечно, доживёшь, — пробормотал Косака с холодной улыбкой.

Коротко поклонившись на прощание, Наримаса покинул развалины замка; впереди его ждала встреча с Саюри.

— Значит, Райрэн ушёл не солоно хлебавши, — насмешливо протянул Косака, поворачиваясь к Такае.

— А ты откуда знаешь? — сразу ощетинился тот.

— Вести слетаются отовсюду… А ведь вы могли вывести Наримасу из игры, если бы согласились. Нет, всё-таки ваша наивность не перестаёт меня удивлять.

— Только не говори, что нашёл с монахами общий интерес, — Наоэ посмотрел на него с подозрением.

— Вот ещё. Кому нужны эти болваны, воняющие ладаном…

— То есть, Такэда на станут связываться с Иккосю? — спросил Такая, не скрывая неприязни.

— А вам бы что, этого хотелось?

Такая не нашёлся, что ответить. Косака наградил его уничижительным взглядом и отвернулся.

— Предлагаю поторопиться, а не то пропустим весь спектакль.

— Вот скотина…

— Нет, согласитесь, не каждый день случается увидеть развязку семейной ссоры, затянувшейся на четыреста лет, — бросил Косака, развернулся и пошёл прочь. Такая вперился в него взглядом, словно хотел просверлить насквозь. «Что за мерзкий тип», — в который раз подумал он и, кляня Косаку на чём свет стоит, зашагал следом. Только Наоэ не двигался с места, о чём-то задумавшись.

— Наоэ?

Оклик Такаи привёл его в чувство, и он быстро ответил:

— Уже иду.

Наоэ, пожалуй, был единственным, кто понимал душевное состояние Наримасы, хотя даже думать об этом было тяжело… Интересно, знают ли они, что под маской безразличия Наримаса прячет свой страх? Наоэ знал, и даже слишком хорошо, прямо сердце сжималось. Что посеешь, то и пожнёшь, да, тут и сказать-то нечего, но всё же…

Наримаса ушёл, готовясь встретиться лицом к лицу со своим воплотившимся грехом, давним и тяжким. «Как ты поступишь, Наримаса?» В сознании Наоэ образ Такаи непроизвольно накладывался на образ Саюри, и он мысленно спрашивал теперь, словно хотел устроить Наримасе проверку. В надежде, что тот укажет ему хоть на какую-нибудь, пусть даже самую маленькую возможность…

Оказавшись лицом к лицу с человеком, которому причинил столько страданий, что их вовек не искупить… Человеком, чья ненависть к тебе безгранична… Самым любимым на свете человеком…

Как поступишь ты, Наримаса?..

Глава 5 КЛЯТВА

Ветер прошелестел во мраке Приречного проулка, и ветка сакуры склонилась, роняя на землю призрачный цвет. Лепестковая вьюга закружилась перед глазами, воскрешая в памяти тот день четыреста лет назад, когда небо над Хокурику дышало теплом весны.

В тени цветущего дерева, в водовороте падающих лепестков он заметил девушку — прекрасную девушку — и обратился к ней с высоты своего коня:

— Как твоё имя?

Девушка подняла голову, и он впервые увидел её прелестную улыбку.

— Саюри, мой господин.

Наримаса остановился на мосту. Было слышно, как поёт внизу река; её голос пробивался сквозь шум близкой дороги. Наримаса смотрел, как светится на берегу плотная аура Саюри, рассеивая ночной мрак. «Не так уж и сильно… Я думал, будет хуже».

Четыре века пронеслись, не оставив и следа от прежней Тоямы, и лишь журчание Дзинцугавы ничуть не изменилось с тех пор. Подставив лицо речному ветру, Наримаса позволил воспоминаниям унести себя в прошлое — в далекую эпоху, ушедшую безвозвратно.

Назначение в Хиго^[24] по приказу Хидэёси^[25]… Потом — восстание Кокудзинсю, вина за которое была целиком возложена на его плечи… Вынужденное сэппуку. Как давно это было… И вот, спустя несколько веков, он снова ступил на землю Тоямы. Кто бы мог подумать…

Усобица Духов застала его в Хиго и поманила было взяться за объединение Кюсю, но долг генерала клана Ода, каковым он некогда являлся, и нынешнее положение перерождённого заставили его покинуть свой удел и направить стопы в Кинай — бороться с Иккосю. С тех пор минуло два года, но за всё это время он так ни разу и не побывал в Тояме.

«Боялся встречи с тобой…»

…И намеренно избегал этих мест. Чтобы не дай бог не оказаться лицом к лицу с той, что погубила душу из ненависти к нему. «Жалкий трус…»

Четыреста лет прошло, а он до сих пор не мог забыть тот крик, полный отчаяния и боли. В голове замелькали картинки, воскрешая весь ужас того, что он сотворил здесь, на этом самом месте.

— Верьте мне, господин!.. — кричала Саюри в слезах, её волосы цвета вороного крыла были растрёпаны и спутаны. — Ужели бы я содеяла такое?! Никогда!.. Я молилась, чтобы вы вернулись в добром здравии, ожидая вас ночи напролёт!..

Оклеветанная подлыми людьми, вынужденная принять на себя шквал его бесконтрольной ярости, Саюри буквально ходила по лезвию ножа, отчаянно отстаивая свою невиновность.

«Саюри… На меня тогда словно затмение нашло… Ты никогда бы не изменила. Нет на свете человека более верного и преданного, чем ты — уж кому как не мне было знать… Так почему же я поверил грязным словам завистников с сердцами, полными ядовитой желчи?.».

— Мой господин!..

«Саюри… Тому, что я сделал, нет оправданий…»

Для Наримасы, чьи дни протекали в непрерывных сражениях, где жизнь каждую секунду висела на волоске, Саюри была единственной тихой гаванью, воплощением чистоты посреди багряного океана войны. Он так хотел, чтобы она никогда и никем не была запятнана… Только не она.

Сквозь пелену безумия Наримаса видел, как его клинок рассекает красивую кожу, превращая тело в кровавое месиво. «Саюри… Даже это не нарушит твоей чистоты… Прекрасная, вечно белая лилия…»

Её разрывающий сердце вопль так и остался за пределами сознания. «Опомнись!» — кричал себе он сам, той частью своего существа, которая, вместе с Саюри, обливалась кровью. «Остановись, хватит!.». Но и этот голос не смог достичь помутившегося рассудка.

Внезапная смерть Нобунаги… Разлад с Хидэёси, повлёкший за собой вооружённое противостояние… По прошествии суровой зимы — союз с Токугавой Иэясу, не принесший никакой пользы… И — война, снова война. На краю отчаяния, он словно видел сон: как мучается Саюри, привязанная к ветвям, как крови становится всё больше и больше…

«Ты не поймёшь… И никто, наверное, не поймёт. Попытки оправдаться — уже сами по себе кощунство… А мне и не надо понимания. Не надо, даже от тебя… Но, Саюри… Знаешь ли ты, как я был с тобою счастлив? Как ценил время, проведённое вместе, каким бы коротким оно ни было? Понимая, что это лишь мгновение, что завтра — снова в поход… Нет, как раз поэтому тихие дни в Тояме, озарённые солнечным светом и согретые теплом твоей улыбки, и были так дороги мне».

Он знал, что Саюри его ждёт; это помогало переживать невзгоды и тяготы войны.

Когда становилось совсем невыносимо, он вызывал в памяти её улыбку. «Однажды я вернусь» — эта мысль придавала сил на поле брани, выводила невредимым из горнила страшных битв.

«Саюри, ты была моим домом. Пристанищем, куда всегда стремилось моё сердце.

Что ещё оставалось мне, продиравшемуся сквозь тот жестокий век усобиц, на волосок от смерти, без какой-либо цели впереди? Удача отвернулась от меня, и злые ветры несчастий налетели со всех сторон. Потеряв господина, я утратил ориентир, я больше не знал, к чему стремиться. Задыхаясь в водовороте раздоров и интриг, я мог думать лишь о том, как выжить.

И всё же мне было, ради чего сражаться. В мире, где царили хитрость и вероломство, где люди не ведали закона и порядка и позабыли, что такое праведность… Было ещё в этом мире сокровенное — то, что ни в коем случае нельзя осквернять. Я сражался, чтобы сохранить его нетронутым… Но и того не сумел».

Когда все его планы потерпели неудачу, все пути к отступлению завели в тупик, он вернулся домой, уже будучи на грани отчаяния, а дома его встретил этот отвратительный слух.

То было последней каплей. Он почувствовал, как сердце проваливается во мрак; он почти слышал, как что-то трещит и разрывается внутри.

«Саюри… Я поступил так не потому, что не верил в тебя… Нет, неправда. Я засомневался, даже в тебе… Подумал: неужели и ты меня предала. Ты, моя последняя, моя единственная крепость… Все от меня отворачиваются. Все жаждут моего падения, все меня предают…»

Сомнения переполнили душу, и он поддался гневу и ненависти, вообразив себя жертвой… Потом было умопомрачение. Безумный кошмар… Он даже не мог вспомнить толком, что делал.

«Я не поверил твоим словам…»

Последнее, что он помнил — и это навсегда врезалось в память — обращённый на него взгляд, полный ненависти.

«Оправдания… Какой в них смысл? Как будто прошлое можно изменить раскаянием… Саюри. Хрупкая белая лилия, что расцвела среди суровой зимы в заснеженных полях Татэямы… У меня не было права тебя любить».

Ветер прошелестел во мраке Приречного проулка, и ветка сакуры склонилась, роняя на землю призрачный цвет… Так кружились в воздухе лепестки в тот памятный день — день их первой встречи.

Слышно, как шумит внизу Дзинцугава. Четыреста лет прошло, но голос реки остался прежним… А лицо любимой женщины, что сейчас перед глазами, изменилось так, что его почти невозможно узнать.

* * *

— Наримаса!..

Когда они, наконец, подоспели к месту, то стали свидетелями жесточайшей схватки. С появлением Наримасы Саюри просто взорвалась яростью, и сейчас в Приречном проулке творилось что-то страшное.

— А-а… — слова застряли в горле. Такая остановился как вкопанный, глядя на разворачивающуюся перед ним картину.

Чёрное пламя бушевало вокруг, вихрем налетая на Наримасу и норовя сбить его с ног. Ураганный ветер опрокидывал деревья, и сама земля, казалось, стонала и дрожала от ужаса, когда Саюри выплёскивала свою многовековую ненависть на заклятого врага.

— Чёрт…

— Нет, Кагэтора-сама! — Наоэ схватил его за руку, не давая рвануться вперед.

— Почему?! — заорал на него Такая. — Ещё чуть-чуть, и ему крышка!

— А вы собираетесь его спасти? Вы забыли обещание, данное Райрэну?

— К чёрту Райрэна! Я не стану стоять и смотреть, как всё выходит по-ихнему!

— Но зачем ему помогать, зачем вмешиваться? Это не наше дело!..

— Зачем?.. — не найдясь с ответом, Такая снова бросил взгляд в сторону Наримасы.

Это возмездие. Заслуженное возмездие за его зверский поступок. Если подумать о мучениях, которые испытала Саюри — да разве можно отказать ей в праве на месть? Пускай убивает его прямо в нынешнем теле, чтоб он катился в ад, где ему и место! То, что он сделал… Такое не прощают. Он должен получить за всё сполна и отправиться в преисподнюю, и да здравствует справедливость!..

Казалось бы… Но, почему-то…

«Не так… — Такая сжал кулаки. — Наримаса… Ведь ты, на самом деле…»

— Саюри-и-и!

Даже окружённый со всех стороны черным пламенем, воплощением её ненависти, Наримаса твёрдо стоял на ногах. Невидимые лезвия рассекали его тело, брызгами летела во все стороны кровь, но Наримаса упорно отвечал ударом на удар… Вот только видно было, что Саюри намного превосходит его силой. Такая и Наоэ смотрели, затаив дыхание, не в силах что-либо предпринять.

С каждой новой атакой Наримасы сила Саюри только возрастала — со стороны могло даже показаться, будто он сам её провоцирует.

С каждой новой атакой Наримаса обращал к Саюри беззвучный крик:

«Убей меня, Саюри, уничтожь меня своей ненавистью! Вот для чего я приехал, вот зачем задержался на этом свете — всё ради тебя! Я переродился и обрел новую плоть только потому, что должен был испытать те же страдания — так режь меня, рви на части, заставь пройти через все муки ада, пока твоя душа до конца не насытится местью! Я не стану умолять о прощении, не надеюсь, что ты простишь — нет… Одолей меня силой! Выйди победительницей в этой схватке и исполни, наконец, свою заветную мечту: убей меня собственными руками!»

— Саюри!.. Я здесь, чтобы умереть от твоей руки!

Демоница захлебнулась воплем — то ли ярости, то ли дикого восторга — и набросилась на Наримасу с новой силой. Ветер свирепствовал над рекой, и столбы водяных смерчей один за другим закружились и потянулись в небо.

— Неслыханно… — прошептал стоявший неподалеку Райрэн, ошеломлённо оглядываясь вокруг. Увиденное настолько потрясло его, что он не посмел вмешаться — да и кто мог встать сейчас между Саюри и Наримасой, для которых весь остальной мир перестал существовать?..

Слова Наримасы эхом отдавались у Наоэ в ушах. Боль — чудовищная, почти до потери сознания, но ещё сильнее боли — мучительные судороги души… Наоэ чувствовал их, как свои собственные, и эти ощущения пригвоздили его к месту.

«… умереть от твоей руки…»

Фраза, произнесенная голосом Кагэторы, на секунду вспыхнула в мозгу. «Ты не ждёшь от меня мольбы о прощении…»

Наоэ показалось, что вот теперь он — наконец-то — понял.

Всякий мученик имеет право призвать к ответу своего мучителя, и этим жертва порабощает палача. Кагэтора специально позволил ему совершить грех, чтобы ещё сильнее привязать к себе… Неужели так оно всё и было?

«Любовь и чувство вины — ты приковал меня двумя цепями, как будто одной тебе было мало… Так кто же из нас больший себялюбец? Слова, которые ты хочешь услышать, жгут мне душу и тело раскалённым железом, но я готов повторить их хоть миллион раз, если это поможет мне завоевать тебя. Я буду выкрикивать эти слова в холодное, равнодушное небо, пока не сорву голос, и даже тогда не перестану, потому что ты мне этого не позволишь. Кричи! — велит мне твой надменный взгляд. — Кричи, если хочешь когда-нибудь получить желаемое! — и ненависть плещется в твоих зрачках, ненависть и ледяное, полное высокомерия знание. Ты — мой пёс. На тебе надет ошейник, а поводок — навсегда в моих руках. Будто стоит мне признать это и облечь в слова, как ты, сжалившись, кинешь мне кость — притупить голод… Поэтому я повторяю, снова и снова. Я кричу, я вою, пока внутри всё кипит от страсти… Всего одно слово. Люблю… люблю… люблю…»

Так больно, что легче сойти с ума!

Секунда — и где-то там, в неведомой вышине, чувства двоих сходятся в резонансе. «…только боль станет доказательством моей любви…»

— Чёрт!..

Между тем, поднятый Саюри ураган добрался до жилых кварталов. Черепица на крышах ходила ходуном, и деревья в садах скрипели и гнулись, грозя опрокинуться с корнем.

— Наоэ, защитный барьер!.. Чтобы никто не пострадал!

Наоэ мигом пришел в себя и обернулся — Такая уже огораживал окрестности по периметру. Наоэ принялся ему помогать, и вскоре все близлежащие постройки оказались по ту сторону энергетического щита. Но тут же стало ясно: барьер долго не продержится. Слишком мощная сила бушевала сейчас внутри.

— Зар-раза…

Сопротивляться ветру становилось всё труднее; Такая и Наоэ уже еле держались на ногах. Но с ураганом спорить бесполезно — он всё сравняет с землёй, это лишь вопрос времени…

— Кагэтора-сама!.. Это переходит всякие границы!.. Здесь слишком опасно!

— Значит, надо изгонять…

Вот и конец нейтралитету. Такая сложил пальцы в магический знак, готовясь отправить Саюри на тот свет, как вдруг — раз! — и земля вздыбилась под его ногами, словно рядом разорвался снаряд. Такая и Наоэ кое-как выдержали удар и в следующий миг уже напряженно вглядывались вперёд — туда, где за завесой пыли стоял, широко расставив ноги, Симозума Райсё. — У нас же был уговор, Уэсуги!

— Нет больше уговора! — звонко крикнул Такая в ответ. — Мы обещали оставаться в стороне, но только до тех пор, пока не будет угрозы для местных!

— А к чёрту вас и ваши условия! — и аура Райсё налилась энергией.

Райрэн, следивший до этого за поединком Саюри и Наримасы, наконец, заметил их и, охнув, закричал:

— Райсё, нет!.. Ещё не время!.. — но поздно; ещё одному поединку суждено было состояться здесь, посреди этой рукотворной бури.

— Наоэ! Держи барьер! Сможешь?

— Да! — и Наоэ, собрав все силы, сосредоточился на внешней защите; теперь ему предстояло поддерживать барьер за двоих. Такая приготовился встретить атаку Райсё, который, похоже, с самого начала не собирался отпускать их отсюда живыми, дожидаясь подходящего момента, чтобы затеять драку. И вот он уже мчится вперёд, на ходу выстреливая силой, будто бы ветер ему нипочем.

Один из шаров разорвался у самых ног. Такая выдержал удар и через секунду снова стоял прямо — энергия наполняла его до краев.

— Прочь с дороги!!

Всё потонуло в грохоте выворачиваемой земли, и Райсё отпрянул назад — а пальцы Такаи уже двигались, сплетая знак Бисямон-тэна. Но Райсё понял, что должно произойти и прежде, чем Такая успел нарисовать в уме символ, быстро сложил руки в молитвенном жесте:

— Нам, посланникам Всевышнего, не страшна изгоняющая сила!

Райсё принялся сосредоточенно выговаривать «Наму Амида Буцу», и словно белая пелена опустилась сверху, укрывая его с головы до ног. Что-то в этих вибрациях показалось Такае знакомым. Ну конечно… Благословение Амиды.

Собрав волю в кулак, Такая попытался накинуть Путы:

— Бай!

Но ничего не вышло. Райсё всё повторял свою мантру, косясь на него с презрительной ухмылкой. «Не может такого быть», — подумал Такая и снова переплёл пальцы.

— Бай!

Опять безрезультатно.

— Что, съел, Уэсуги? Твоя сила против меня — ничто! Вот и посмотрим теперь, кто из нас истинный слуга Господа!

Такая с досадой щёлкнул языком.

Наоэ тем временем тоже приходилось несладко — Саюри и подчинённые ей духи почти прорвали защитную сетку, отгораживавшую их от остального мира.

«Неужели не смогу удержать?..»

Наоэ чувствовал, что не справляется с напирающей изнутри энергией, и барьер вот-вот лопнет, как воздушный шарик, надутый слишком сильно. И тогда в радиусе сотни метров всё взлетит на воздух…

«Нельзя позволить этому случиться!.».

Но Наоэ почти полностью выдохся — ещё чуть-чуть, и…

— Держись. Я помогу.

В тот же миг новая сила начала подпитывать ослабленный барьер, возвращая ему прочность — это Косака раскинул свой ментальный щит, поддерживая Наоэ.

— Косака, ты?!

— Проследи, чтобы Кагэтора изгнал Райсё! Сейчас самое время избавиться от него под шумок…

— Что?! Так вот к чему всё это было…

Между тем разбуженный Саюри ураган достиг своего пика. Наримаса уже был на коленях, слишком израненный, чтобы стоять. Наоэ обернулся и поискал глазами Такаю: тот отбивался от Райсё из последних сил.

— Кагэтора-сама!

Когда Райсё пошатнулся, застигнутый врасплох неожиданной атакой Наоэ, Такая не медлил ни секунды.

— Наоэ, путы!

— Слушаюсь!

…И они одновременно набросили на монаха заклятие связывания. Райсё снова начал читать свою мантру, но мгновение спустя сдавленный стон сорвался с его губ, и он замер, полностью обездвиженный. То, что оказалось не под силу одному, смогли сделать двое. Теперь преимущество было полностью на их стороне.

— Ноумакусаманда, боданан, байсирамандая, совака!

Райсё сопротивлялся как мог, но ему некуда было деться от безжалостного двухголосого речитатива.

— О, великий Бисямон-тэн! Даруй мне силу Твою, дабы истребить зло!

Никакие молитвы не могли защитить от этих слов, разящих быстро и наверняка. В отчаянии, Райсё бросил на Райрэна умоляющий взгляд, но тот лишь посмотрел на него отстранённо и не двинулся с места.

«Нет!.».

— Изыди!

Повинуясь приказу, душа вылетела из тела и растворилась в сиянии.

«Теперь Саюри!.». — Такая быстро обернулся туда, где находился призрак — и замер.

— Наоэ, смотри…

— Что?..

Буря успокаивалась на глазах. Ветер стих, клубы тёмной энергии рассеялись, и когда ничто больше не застилало взгляд, они увидели Наримасу. Тот лежал на земле в луже крови.

Младшие духи затихали один за другим, повинуясь своей хозяйке. Голова Саюри прекратила свою безумную пляску, и стало видно, как вниз от шеи медленно проступает, словно бы вырастает тело. Вскоре девушка в белом кимоно уже стояла в полный рост, а у её ног ничком распростёрся неподвижный и окровавленный Наримаса.

«Мёртв?.»

От Саюри расходился слабый свет. Вот так она, должно быть, выглядела при жизни… Девушка стояла, склонив свой красивый профиль, и молча смотрела на Наримасу сверху вниз.

Удовлетворена? Убила его и успокоилась, выполнив, что хотела?

Наримаса слегка пошевелился — он всё ещё был жив. Приподнялся на руках, выжимая последние силы, и позвал прерывающимся шёпотом:

— Са… юри…

Но тут же зашёлся кашлем, выплёскивая кровь из разорванных лёгких. Потом снова поднял голову, дыша тяжело и хрипло.

— Возьми меня… с собой…

Девушка молчала. Её лицо — прекрасная фарфоровая маска — не выражало никаких чувств. — Са… ю… ри… — снова прошептал Наримаса, еле шевеля окровавленными губами; маленькая слеза скатилась по его рассечённой щеке. — Прости… меня… — и он протянул руку, словно умоляя Саюри взять её в последний раз, но девушка оставалась безучастной.

Связь между подчинёнными духами и Саюри прервалась; отпущенные на волю, они закружились в воздухе, как светлячки, что когда-то давным-давно плясали над этой рекой. Яркими пятнышками они уносились вверх и, не успев смешаться со звёздами, один за другим исчезали в ночи. Наконец и фигура Саюри изменила свои очертания, становясь сгустком света, который так же бесшумно потянулся за остальными. Наримаса провожал глазами этот тускнеющий свет до тех пор, пока душа Саюри не растворилась в ночном небе.

— Наримаса!..

Такая подбежал и опустился рядом, приподнимая генерала за плечи и разворачивая лицом вверх; тот уже еле дышал.

— Наоэ, скорую!.. — крикнул Такая через плечо, но его остановил слабый, прерывающийся голос:

— Не надо… поздно…

Наримаса поднял на него мутный взгляд, пытаясь выровнять дыхание. — Можете радоваться… Всё вышло… как вы хотели…

— О чём ты говоришь?! С чего ты взял, будто мы с монахами заодно?

— Значит, нет?.. А, неважно… Мы всё равно… враги… — Наримаса не договорил. Его затрясло от кашля, и он согнулся, захлёбываясь кровью. Всё тело — одна сплошная рана, удивительно, как руки-ноги до сих пор на месте… От потери крови его лицо сделалось белым, как бумага.

— Саюри… ушла наверх, да?..

— Прямиком на небо. Я видел собственными глазами.

— Вот как… — Наримаса едва заметно улыбнулся. — Хорошо… Тогда… хватит… — и он напряг голос, делая над собой последнее усилие:

— Уэсуги-доно!.. Когда это тело умрёт… изгнать меня будет очень просто…

— Наримаса…

— Разве не такова ваша цель?.. Изгоните меня, быстро… Иначе я найду… новое… тело…

Такая недоумённо спросил:

— Ты что… Сам хочешь?..

— Вот ещё!.. — фыркнул Наримаса, пытаясь изобразить уверенность, которой не было, и вцепился Такае в плечо своими окровавленными пальцами. — Я — генерал… клана… Ода… так просто я… не сда…

— Наримаса!.. Эй, Наримаса!..

Но язык больше не слушался его. Наримаса нашел в небе точку, где исчезла Саюри, и уставился туда невидящим взглядом. Шум потока ворвался в сознание, вновь пробуждая воспоминания о прошлом. «Уже скоро», — подумал он, чувствуя, как темнеет в глазах и мир вокруг становится зыбким, предвещая приближение конца.

Наконец, всё поглотила тьма, в которой кружились, опадая, лепестки сакуры и Саюри улыбалась ему из того далёкого-далёкого дня. Её улыбка была последним, что видел Наримаса перед смертью.

Тело генерала обмякло, голова упала набок. Такая всё звал и звал его по имени, но нити, связывающие того с жизнью, уже оборвались; Такая сжимал в руках труп. Стоявший поодаль Косака, удостоверясь, что смерть наступила, и даже глазом не моргнув, наконец, подал голос:

— Душа вот-вот покинет тело. Время применить изгоняющую силу, если хотите избавить себя от дальнейших хлопот.

Такая медленно покачал головой и тихо сказал:

— Незачем.

Косака приподнял бровь.

— Наримаса уйдёт вслед за Саюри, — пробормотал Такая в ответ на его удивлённое молчание, и странная уверенность прозвучала в этих словах. Косака как будто хотел что-то возразить, взгляд его на мгновение стал острым, но Такая не обращал на него внимания, и Косака так ничего и не сказал.

Такая, обхватив руками безжизненное тело Наримасы, перевёл взгляд в сторону реки и уставился, не мигая, в её темные воды, как будто следил за течением. Наоэ у него за спиной на секунду прикрыл глаза.

«Если бы это было моё мёртвое тело у него в объятиях…»

Умереть от его руки — есть ли на свете большее счастье? Сколь угодно жестокая пытка, исходящая от него, должна обернуться неземным наслаждением — разве может быть иначе?..

Это лучший способ покончить с затянувшейся жизнью, да вот только позволят ли небеса… Наступит ли такой день однажды? Наоэ не знал, и мертвое лицо Наримасы казалось сейчас счастливым, должно быть, только ему одному.

Звук текущей воды эхом отдавался в тишине ночи. Симозума Райрэн подошёл к ним, застывшим в молчании, и остановился рядом. Такая, чувствуя, как в нём закипает гнев, поднял голову и злобно посмотрел на монаха:

— По-моему, кто-то здесь должен составить Наримасе компанию. А то нечестно…

— Не горячитесь. Я не намерен сражаться с вами сейчас.

— Вы напали первыми!

— Райсё сделал это по собственному почину. Охранять местных жителей я поручил ему, но он не справился с заданием.

— Уходишь от ответственности?

— Я лишь говорю о том, что Райсё ослушался приказа. Думаю, он с самого начала намеревался вас убить. Что ж, он переоценил свои возможности. Что касается меня, я не собирался сражаться с вами, даже если вы вмешаетесь. Райсё сам напросился, чтобы его изгнали, и тут уж ничего не поделаешь — так я считаю.

Такая, в ярости, начал подниматься, когда Косака пробормотал у него за спиной:

— Ну, сказать-то можно что угодно, после того как дело сделано…

Райрэн наградил Косаку убийственным взглядом, но ему понадобился ровно один вздох, чтобы вернуть лицу прежнее спокойное выражение.

— Нам всё равно предстоит поединок, рано или поздно. Когда мы встретимся в следующий раз, я буду полностью к вашим услугам, — сказал Райрэн и, считая разговор оконченным, развернулся, чтобы уйти.

— А ну стой. Думаешь, я отпущу тебя так просто?

Райрэн обернулся через плечо. Такая опустил тело Наримасы на землю и выпрямился, высвобождая силу.

— Никуда ты отсюда не пойдёшь.

— Обязательно доводить дело до драки?

Такая посмотрел на него, как тигр на добычу, и прошептал:

— Мне почему-то кажется, что я буду сильно жалеть, если этого не сделаю.

— Хотите отомстить за Наримасу?

— Нет, — отрезал Такая. — Хочу проучить тебя, за то, что использовал его прошлое, как затравку для своей интриги.

Наоэ вздрогнул при этих словах, но не Райрэн — тот оставался невозмутимым. Во взгляде его на секунду мелькнуло странное умиротворение, и он спокойным голосом сказал:

— Наримаса умер не оттого, что кто-то использовал против него прошлое.

— Как?.. — Такая выглядел сбитым с толку.

— Он по собственной воле расплатился с долгами. Только и всего.

И, оставив потрясённого Такаю стоять на месте, Райрэн зашагал вдоль набережной; окружавшие реку часовые скрылись вслед за ним. Монахи Иккосю ушли, никем не остановленные, и вокруг снова стало тихо.

Наоэ подошел к телу Наримасы и, бережно отерев кровь с его лица носовым платком, повернулся к Косаке:

— Ты хотел стравить нас друг с другом. За этим сюда и пожаловал. Верно?

Таким образом, Такэда могли одним махом обескровить командование сразу двух вражеских кланов. Самим им при этом даже не надо было пачкать руки. Если таков был план…

Но Косака только усмехнулся.

— Прежде чем подозревать меня, подумай лучше о Райрэне. Может Райсё на самом деле поступил в полном соответствии с приказом.

— Что?..

— Например, вот таким: «Пока Саюри будет с ними забавляться, улучи момент и убей».

Наоэ нахмурился; Такая поднял на Косаку потяжелевший взгляд. Косака ответил им неопределенной улыбкой и повернулся на пятках.

— Приготовьте какие-нибудь объяснения для полиции. Что угодно сгодится — это тело наверняка числится пропавшим без вести. Они его подвергнут вскрытию и сами придумают подходящую причину… «Смерть в результате драки в нетрезвом состоянии» — что-нибудь такое.

Такая смотрел на него с каменным лицом. Косака улыбнулся краешком рта и сказал:

— В следующий раз встретимся врагами, дорогие мои Уэсуги.

С этими словами король интриги из клана Такэда спустился к воде и исчез во мраке, пока Такая и Наоэ в молчаливой ярости смотрели ему вслед.

Наконец, они остались одни в Приречном проулке. Такая снова мог слышать шум реки, и это заставило его опять посмотреть на Наримасу.

— Наоэ, — позвал он и, когда Наоэ ответил, прошептал, не сводя глаз с мёртвого тела:

— Обещай мне, что с тобой такого не случится.

Ощутив укол в сердце, Наоэ поднял к Такае удивлённое лицо:

— Кагэтора-сама?..

— А то ты можешь, я знаю… Полезешь защищать меня и погибнешь первым… — Такая зажмурился и опустил лицо. Снова стать свидетелем чьей-то смерти было, наверное, слишком тяжело для него.

— Нечестно, что кому-то позволено вот так обманывать судьбу. Ведь смерть — это точка. После неё уже ничего не исправить, не искупить, а вот поди ж ты…

— Кагэтора-сама…

— Только не это. Нет. Что угодно, только не такой конец. Поклянись мне, Наоэ. Ведь ты же не умрёшь, правда?.. Что бы ни случилось… Поклянись, что никому не дашь себя убить!..

Наоэ посмотрел на него молча, потом протянул руку, и разум не успел вмешаться. Пальцами, вымазанными в крови Наримасы, он приподнял опущенный подбородок своего диктатора, чтобы встретить его смятенный, непонимающий взгляд.

Остановить его было некому. Глаза в глаза, Наоэ начал медленно приближать лицо… И замер в нескольких сантиметрах. С минуту длилось напряжённое молчание, а потом Наоэ так же медленно, через силу отстранился. Такая, забыв выдохнуть, смотрел на него расширенными глазами.

— …Привяжите меня, — выдавил, наконец, Наоэ, — прикуйте меня вашими цепями. Так, чтобы я больше не мог освободиться, и тогда… смерть не возьмёт меня. Я не умру, пока вы сами меня не убьёте.

Такая не шевелился и, казалось, вообще не дышал.

Наоэ еле заставил себя проглотить просившиеся на язык слова и до крови прикусил губу, чтобы отогнать слезы. Такая смотрел на него, потеряв дар речи. Наоэ вдруг охватило непонятное беспокойство; стоило Такае открыть рот, чтобы что-то сказать, как он быстро, словно желая помешать этому, снова сжал его подбородок.

— Что ты… — Наоэ накрыл его рот губами, на этот раз — наконец-то — по-настоящему. Вздрогнув от неожиданности, Такая хотел оттолкнуть его, но Наоэ вовремя поймал его руку и стиснул в своей.

«Потом я пожалею об этом».

Наоэ знал это наверняка, но уже ничего не мог поделать. Знал он и то, что не может позволить себе большего.

«Возьму и откушу себе язык; тогда после мне не придётся смотреть тебе в глаза. Вот только станет ли от этого легче?.. Так темно, я ничего больше не вижу… Не знаю, как дальше жить. Хочу любить тебя целиком, это как жажда…»

Это больно… Но назад теперь дороги нет.

Глава 6 ТЕБЕ, МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Так закончилась история Наримасы и Саюри. Отправив Такаю в гостиницу, Наоэ остался разбираться с последствиями: заявил в полицию, дал показания — то, что обычно делают в подобных случаях, и это отняло у него без малого полдня. Разумеется, он не мог сказать полиции правду — пришлось обставить всё так, будто он обнаружил тело случайно. Но Наоэ был к этому привычен, так что его объяснения звучали достаточно убедительно.

В результате тело зарегистрировали как неопознанное, и на этом все дела с полицией для Наоэ завершились.

На месте происшествия тем временем продолжалась суета: зеваки заполнили потрёпанный ураганом Приречный проулок, и патрульные машины сновали туда-сюда до самого вечера. Но никому и в голову не пришло, что человек, умерший сегодня под деревом эноки есть никто иной, как Сасса Наримаса, главный персонаж легенды о Саюри, — как не узнают люди и о том, что конец этой истории был положен только сейчас. Просто, отныне никто не увидит больше у реки блуждающих огней.

Часы показывали начало пятого, когда Наоэ вернулся в отель. Такая должен был вернуться ещё раньше.

К слову о Такае…

С тех пор им так и не удалось ни разу нормально поговорить. Тогда Такая даже не нашелся, что сказать, просто стоял с ошеломлённым видом. Кажется, он так и не понял, что произошло, а если и понял — здравый смысл и общественная мораль сработали в качестве предохранителя, мешая признать очевидное, и всё кончилось бессознательным отрицанием. Что ж, ничего удивительного.

Боялся ли Наоэ его реакции? Конечно, боялся. Что, если Такая собрал вещи и вернулся в Мацумото один, пока его не было? Он справился об этом у портье, но Такая, похоже, был у себя в номере. Наоэ вздохнул с облегчением и тут же отправился наверх, но…

«Как мне теперь смотреть ему в глаза?»

Наоэ остановился у двери в комнату. Собрался постучать, но рука так и замерла в воздухе.

Что же всё-таки Такая думает о его поступке? Кажется, лицо у него тогда было испуганное… Это был минутный порыв, всё произошло очень быстро. «Почему я не смог сдержаться? Ерунда ведь, мелочь… Где был мой самоконтроль?» — спрашивал себя Наоэ с горечью.

Ладно, сделанного не воротишь. Собравшись с духом, он надел на лицо привычную бесстрастную маску и постучал в дверь.

Стук остался без ответа. Наоэ постучал ещё раз — по-прежнему тишина. Тем не менее было ясно, что Такая внутри. «Не хочет меня видеть?» — Наоэ опустил руку.

Такая стоял за дверью — Наоэ чувствовал его присутствие — но открывать не торопился. «Сам боится оказаться со мной лицом к лицу?»

«Ладно, можешь не открывать», — мысленно сказал ему Наоэ и принялся докладывать через дверь:

— Последствия происшествия я благополучно уладил. Тело Наримасы забрали в морг. Потом, наверное, проведут судебный осмотр… Проблемы могут возникнуть после установления личности, но, полагаю, можно спокойно оставить дело в руках полиции.

Такая молчал. Для Наоэ это молчание было как нож в сердце, но он, призвав на помощь всю свою рассудительность, бесстрастно продолжил:

— Я собирался рассчитаться, а потом отправиться на разведку в Ното… Каковы ваши планы?..

Но и на прямой вопрос Такая не ответил. Стоически выдержав это молчание, Наоэ сказал:

— Деньги на обратную дорогу я оставлю у портье. Извините, что заставил вас приехать.

Он уже собрался повернуться и уйти, когда раздался звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь открылась. Наоэ напрягся. Такая стоял на пороге и смотрел на него снизу вверх.

— Убегаешь?

Наоэ вздрогнул — Такая словно прочел его мысли — но не смутился. Хватит…

— А вы-то сами… — холодно ответил он, — не боитесь держать рядом с собой такого человека?

Прищурившись, Такая внимательно наблюдал за его лицом, но Наоэ оставался невозмутимым. Такая словно хотел заглянуть ему в душу, изо всех сил пытаясь прочесть во взгляде то, о чём молчали слова, но Наоэ не собирался ему этого позволить. Он быстро отвел глаза и усмехнулся:

— Бесполезно. Вы не найдете там ответа, который был бы для вас удобен… — Наоэ помолчал. — Вы, кажется, что-то не правильно понимаете.

— Что?

— Вы пытаетесь объяснить себе мое поведение так, чтобы не спровоцировать конфликт. Вам кажется, что таким образом вы проявляете ко мне сочувствие, но вы заблуждаетесь.

Такая замер. Наоэ холодно улыбнулся.

— Вы хоть можете себе представить, чего я желаю? Сейчас, сию минуту? — в словах прозвучал вызов. Такая начинал злиться, в его глазах затеплился гнев. Наоэ захотелось увидеть, как эти искры гнева разрастутся в пламя ненависти.

— Да кто же ты такой, чёрт тебя возьми? — Такая требовал ответа, и голос его был полон враждебности. Наоэ даже почувствовал удовольствие от того, что может вот так скрещивать с ним взгляды. «Это битва гораздо более жестокая, нежели поединок тел», — подумалось ему. Наоэ ответил с усмешкой мазохиста:

— Ваш пёс. Бешеный пёс.

Под его пронзительным взглядом Такая содрогнулся. Вот она, та самая холодность, на которую был способен только он. Жестокость, полная ненависти к себе и желания причинить себе боль — Такая сейчас отчетливо это чувствовал. Он сжал кулаки, но руки всё равно дрожали. Такая не мог понять, почему. И чувствам, которые теснились в груди, он не мог подобрать названия. Что он должен понять? Как ему это понимать? В голове было пусто. Любовь пополам с ненавистью… Для него это было непостижимо.

Наоэ, похоже, и не думал уходить. Не находя слов, Такая просто стоял и сверлил его гневным взглядом — ничего другого ему не оставалось.

«Нет, так легко ты не отделаешься».

Наоэ посмотрел на Такаю с жалостью; отпускать его он больше не собирался.

Будущее не несло с собой ничего, кроме катастрофы. Раз за разом они повторяли одни и те же ошибки, и конец всегда был один: полный крах.

«Я буду снова предавать тебя своей любовью. А если убью эту любовь, то сам погибну. Уж лучше бы ты полностью поработил меня, обездвижил, чтобы я пал ниц и распростёрся пред тобой, признавая свое поражение, и тогда, с гордой улыбкой победителя, может быть, ты подарил бы мне смерть… Чтобы я мог отброситьостатки доброты, явив на свет свою истинную жестокую сущность, и унижение превратил бы в удовольствие. Тогда бы ты стал моим и только моим тираном…»

…Я должен положить этому конец.

Закрыв глаза, словно в молитве, Наоэ изо всех сил цеплялся за ускользающий рассудок.

«Я должен всё уничтожить. Сам. Сейчас, пока безумие ещё можно сдержать, иначе станет слишком поздно. Если я не хочу, чтобы это повторилось снова… Я должен всё разрушить, здесь и сейчас».

И тут случилось нечто, чего Наоэ никак не ожидал. Снова повернувшись к Такае, он увидел, как из глаз у того вдруг полились слезы. Такая смотрел на него в упор, и крупные слезы катились у него по щекам. Наоэ судорожно вздохнул.

— Кагэтора-сама…

Такая даже не пытался скрыть, что плачет. Закусив губу и сжав кулаки, он неотрывно смотрел на Наоэ, словно хотел что-то сказать ему одним этим отчаянным взглядом. Тогда всё, что оставалось в Наоэ доброго и человечного, начало рушиться. С небывалым, демоническим грохотом.

«Люблю тебя, до смерти. Так сильно, что трудно дышать. Ненавижу. Так сильно, что ненависть перерастает сама себя, превращаясь в чистой воды безумие… Люблю безумно».

Словно повинуясь чьему-то приказу, Наоэ медленно вытянул руку. Коснулся подбородка, приподнял голову, пальцем провел по губам. Такая хотел заслониться, но Наоэ тут же поймал его за запястья, резко притянул к себе и с силой накрыл его губы своими.

— …мм!..

Поцелуй был настойчивым и таким отчаянно открытым, что было в нём нечто печальное. И всё же, Такая вырывался изо всех сил.

— Пу… сти… — больше ему ничего сказать не удалось. Наоэ снова закрыл ему рот поцелуем, без труда преодолевая сопротивление. Предохранители слетали один за другим под нарастающим напором чувств. Такая крепко зажмурился, словно решив перетерпеть этот неостановимый поток обрушиваемых на него эмоций. Слёзы текли по щекам, не переставая.

Наконец, Наоэ оторвался. Такая стоял, сжавшись в комок, по-прежнему с закрытыми глазами и с выражением страдания на лице. Наоэ смотрел на него сверху вниз, и ему хотелось кричать от боли. Он снова воззвал к разуму и грубо задавил всё, о чем стонала душа. Пристально глядя в лицо любимому человеку, прошептал:

— Ложь… Всё, что я до этого чувствовал — всё ложь…

Словно самому себе вынося вердикт.

Раскрытыми от удивления глазами Такая смотрел, как по щеке Наоэ скатилась слеза. Никогда раньше он не видел, чтобы Наоэ плакал. Сердце болезненно сжалось. Почему? Отчего? Даже думать об этом уже не было сил.

Приговор был вынесен. Внутри всё разрывалось на части, но Наоэ утопил свою горечь в улыбке и, отстранившись, зашагал прочь. Оборачиваться было нельзя. Он должен был положить этому конец, похоронить неразделённые чувства на самом дне души. «Я даже не могу броситься с головой в омут разрушения… Значит, придётся жить с убитым сердцем».

Воцарилась тишина. Проводив взглядом скрывшегося за дверью Наоэ, Такая повернулся к окну. За окном шел дождь. Сжав кулаки, пытаясь выровнять дыхание, Такая смотрел, как потоки воды обрушиваются на город. Потом в бессилии закусил губу и задрожал.

Примечания

1

Тояма — префектура на побережье Японского моря. (Здесь и далее комментарии переводчика).

(обратно)

2

Усобица Духов — невидимая война, развязанная духами-генералами в продолжение реальных войн эпохи Усобиц. Битвы происходят в наше время, но частично на астральном плане — то есть, обычным людям они представляются как различные необъяснимые явления и сверхъестественные феномены.

(обратно)

3

Духи-генералы — все полководцы, которые участвуют в Усобице Духов. Как правило, духи-генералы бывают двух типов: подселенные и перерождённые. Подселенные духи занимают чье-то тело, усыпляя сознание его владельца. В одном теле, таким образом, получается две души, и если изгнать духа — паразита, то сознание хозяина снова проснётся, он «вернётся в свое тело». Перерождённые же изгоняют душу хозяина насовсем и делают тело полностью своим. Для этого требуется определенный уровень силы, поэтому на перерождение способны лишь немногие, самые могущественные.

(обратно)

4

Уэсуги Кэнсин — один из великих полководцев эпохи Усобиц, правитель провинции Этиго. Приемный отец Уэсуги Кагеторы, основатель Призрачной Армии Уэсуги. Именно Кэнсин наделил пятерых якш Уэсуги силой изгонять духов.

(обратно)

5

Смута Отатэ — борьба за власть внутри дома Уэсуги, которая разгорелась после смерти Кэнсина. На место главы клана претендовали два его приемных сына: Кагэтора и Кагэкацу. Победу одержал Кагэкацу, а Кагэтора был вынужден покончить с собой.

(обратно)

6

Ода Нобунага — легендарный полководец эпохи Усобиц, один из Трех Объединителей Японии. Самый могущественный из всех духов-генералов, его сила поистине ужасна. После схватки с Кагэторой тридцать лет назад его местонахождение неизвестно.

(обратно)

7

Сасса Наримаса — один из генералов Оды Нобунаги. Перерождённый, участвует в Усобице Духов на стороне Оды. Такая уже встречался с ним во время предыдущей миссии Уэсуги в Наре.

(обратно)

8

Дух-хранитель спокойствия — название одной из многочисленных разновидностей духов. Такой дух не имеет тела и привязан к определённому месту, которое должен охранять.

(обратно)

9

Якши Уэсуги — прозвище, данное пятерым перерожденным Призрачной Армии Уэсуги, которые обладают изгоняющей силой — особой способностью отправлять духов на тот свет. Это Уэсуги Кагэтора, Наоэ Нобуцуна, Иробэ Кацунага, Ясуда Нагахидэ и Какизаки Харуиэ.

(обратно)

10

Духи мщения (духи-мстители) — общее название для духов, которые не смогли отправиться в иной мир из-за каких-то сильных чувств (как правило, негативных), которые испытывали в момент смерти. Они остались на земле, чтобы отомстить своим обидчикам или реализовать цели, которых не смогли достичь при жизни. Все духи-генералы являются духами мщения.

(обратно)

11

Гофу — магический амулет, выглядит как листок бумаги, на котором изображены различные символы.

(обратно)

12

Гассё — жест, при котором ладони обеих рук сомкнуты на уровне груди. Традиционный индийский жест почитания и приветствия. В эзотерическом буддизме существует двенадцать разновидностей этого жеста, различающихся положением пальцев. Конго гассё — одна из разновидностей.

(обратно)

13

Иккосю (другое название — Икко-икки, Лига Прямодушных) — военизированная религиозная организация времён Усобиц, тесно связанная с сектой Дзёдо японского буддизма. Лига Прямодушных была уничтожена в свое время Нобунагой, соответственно, в Усобице Духов это ярые противники Оды.

(обратно)

14

Хокурику — область в центре острова Хонсю, на побережье Японского моря. Включает в себя префектуры Тояма, Исикава и Фукуи (иногда сюда относят и Ниигату). В Эпоху Усобиц здесь располагались провинции Этизен, Эттю и Этиго.

(обратно)

15

Названия бейсбольных команд.

(обратно)

16

Дух-на-привязи — название одной из разновидностей духов. Такие духи не имеют тела и привязаны к месту своей смерти.

(обратно)

17

Нуэ — рядовые солдаты Усобицы Духов. Могут принимать самые разные формы.

(обратно)

18

Охота за цветущей сакурой — поездка по местам цветения сакуры с целью полюбоваться цветами.

(обратно)

19

Кинай — историческое название региона в центре острова Хонсю, буквально означает «внутри столицы». То есть, это старая столица Киото и прилегающие к ней области. Сейчас регион больше известен как Кансай.

(обратно)

20

Мори Ранмару — паж Нобунаги и один из его ближайших и самых доверенных соратников. В Усобице Духов возглавляет силы Оды в отсутствие Нобунаги.

(обратно)

21

Речь об осаде монастыря Исияма Хонгандзи войсками Оды Нобунаги — самой долгой осаде в истории Японии. Она длилась одиннадцать лет и завершилась победой Нобунаги.

(обратно)

22

Будда Амида (Амитабха на санскрите) — Будда Бесконечного Света и Жизни, главный объект поклонения секты Чистой Земли. Это другая школа буддизма, нежели та, к которой принадлежат Уэсуги (их секта — Сингон; основное божество — будда Дайнити). Монахи Иккосю, обращаясь к своему будде, получают в теории не меньшее количество силы, чем Уэсуги, когда обращаются к своему, потому что эти божества стоят на одной ступеньке буддистской иерархии.

(обратно)

23

Кэн-но-гохододзи — помощник бога Бисямон-тэна, в мифологии изображается как ребёнок с тысячей мечей. Кагэтора, находящийся в мистической связи с Бисямон-тэном, способен призывать кэн-но-гохододзи и использовать в различных целях, в основном для разведки и слежения.

(обратно)

24

Хиго — название феодальной провинции на острове Кюсю, современная префектура Кумамото.

(обратно)

25

Тоётоми Хидэёси — один из трех объединителей Японии, преемник Нобунаги. После смерти Нобунаги, когда решался вопрос преемственности, Хидэёси и Наримаса были в противоборствующих лагерях, но после победы Хидэёси Наримаса был вынужден присягнуть ему на верность и был сослан на Кюсю, где впоследствии и умер.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ

Глава 2 ЛЕГЕНДА О САЮРИ

Глава 3 В КАПКАНЕ ЛЮБВИ

Глава 4 СКОРБНОЕ ВОССОЕДИНЕНИЕ

Глава 5 КЛЯТВА

Глава 6 ТЕБЕ, МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ

*** Примечания ***