В ожидании технологического прорыва [Юрий Вениаминович Красков] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Юрий Красков В ожидании технологического прорыва
Вместо введения
Идея издания бесплатных книг по актуальным вопросам научно-технического развития, возникшая в АО Заслон при сотрудничестве с издательством Литрес, представляется очень конструктивной и своевременной в том плане, что в сегодняшних условиях острого дефицита высококвалифицированных инженеров и других специалистов в области производственной деятельности перспективы для развития современного общества остаются очень неопределёнными даже на ближайшую перспективу. Более того, все аспекты технологического развития, а также планы по информатизации, экономическому, социальному и культурному развитию являются абсолютно утопическими и заведомо неисполнимыми. Почему это так, будет разъяснено более подробно далее в основной части книги, а здесь мы укажем только на то обстоятельство, что проблемы и кризисные ситуации в глобальном масштабе возникли не сейчас, а непрерывной чередой уходят в прошлое и эта цепь событий теряется в глубинах истории. Впрочем, эти глубины исчисляется промежутком времени всего лишь чуть более двух столетий, а что было до этого мы вообще не можем знать, поскольку достоверных письменных источников, относящихся к более ранним временам в большей части либо не сохранилось, либо кому-то понадобилось их уничтожить. Но даже и то, что дошло до нас, размещено во временной шкале, которой в реальности никогда не существовало и всё содержание сегодняшней официальной истории было придумано совсем недавно в конце XIX века. Даже сегодняшняя текущая история продолжает придумываться и распространяться так, что очень мало кто реально представляет себе, что же на самом деле происходит в нашем мире. В таких условиях неопределённости естественным образом возникают кризисные ситуации, в которых большие массы людей неожиданно для себя обнаруживают, что их уровень жизни снижается, а перспективы развязывания очередной мировой войны, после которой вся история человечества может начаться заново, становятся всё более реальными. Однако этого худшего сценария вполне можно избежать, хотя для этого одного желания недостаточно и как минимум нужно сделать выводы из того, что этому кризису предшествовало, и в этой части может быть полезна даже очень малая доля опыта автора как представителя последней инженерной когорты специалистов 70-х годов прошлого столетия, подготовленных в советских ВУЗах. Начало этого опыта было очень впечатляющим, а с точки зрения сегодняшней реальности, даже фантастическим. В 1964 г. произошло знаменательное событие. Оно было связано с тем, что г. Ставрополь, возникший на месте бывшей деревни Кунеевки в связи с окончанием строительства в 1957 г. Волжской ГЭС им. Ленина, неожиданно для всех изменил своё на звание и стал называться г. Тольятти. Народу, который массово прибывал на место новой грандиозной стройки, объяснили, что город получил название в честь руководителя итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти, но только немногие знали о том, что он как раз в это время умер. Впрочем, предыдущее название тоже было не лучшее, т.к. в адресе на конвертах писем приходилось писать Ставрополь на Волге, чтобы не спутали его с другим городом с таким же названием. Поскольку в это же время началось строительство Волжского автозавода по выпуску легковых автомобилей на основе одного из тогдашних брендов итальянского автогиганта ФИАТ, высшая советская номенклатура, очень любившая увековечивать свои имена в названиях городов, использовала это как повод для принятия такого решения. Жители города восприняли эту новость с юмором и сразу же переделали это новое название в более понятное им Теляти. В этом городе строились одновременно десятки предприятий, поскольку его географическое расположение с точки зрения логистики было для этого очень перспективным. Здесь пересекались в одной точке водные, шоссейные, железнодорожные и воздушные пути, а поскольку областной центр в Самаре был недалеко, то жители обоих городов могли пользоваться одним аэропортом. Особо быстрыми темпами строились учебные заведения, одним из главных среди которых был Тольяттинский политехнический институт (ТПИ), обеспечивающий потребности предприятий инженерными кадрами. В 1968 г. в ТПИ открылся новый факультет по подготовке инженеров-механиков для автомобиле- и тракторостроения. Как раз в это время я закончил среднюю школу и после успешной сдачи экзаменов поступил в ТПИ для учебы на этом факультете. Новоиспечённые студенты, конечно, очень радовались тому, что успешно прошли все экзамены, но их ожидал совершенно неожиданный сюрприз, т.к. поступило указание свыше отправить всех новичков на сельхозработы. В то время, конечно, никому и в голову не могло прийти, что это был первый звоночек для СССР, который фактически уже тогда был обречён, причём его крушение в 1991 г. было вызвано вовсе не умелыми действиями наших врагов, а исключительно и только полной некомпетентностью и безумными решениями самой правящей советской верхушки. После окончания ТПИ в 1973 г. мне представилась возможность получить работу по специальности на Минском автомобильном заводе в качестве инженера-технолога. Особенно меня обрадовало то обстоятельство, что моё место работы было не в основном производстве, где выпускаются известные по всей стране грузовые автомобили под маркой МАЗ, а на производстве колёсных тягачей, которые ежегодно можно видеть на военных парадах в День Победы 9 мая в Москве везущие на себе межконтинентальные ракеты стратегического назначения. Казалось бы, что на таком серьёзном предприятии придётся настоящим делом заниматься, всё-таки, в отличие от основного производства, здесь всё намного сложнее, одна военная приёмка чего стоит, не говоря уже о сложнейшем изделии, состоящем из 40 тыс. деталей. Но не успел я по-настоящему окунуться в работу, как снова оказался на сельхозработах. После того, как я дважды был там во время учёбы, и один раз работал сборщиком на конвейере АвтоВАЗа во время преддипломной практики, это уже не казалось таким абсурдом. Однако при этом создавалось впечатление, что инженеры вообще никому не нужны, потому что после сельхозработ кому-то понадобилось, чтобы я ещё поработал на стройке нового производственного корпуса. Тем не менее, реальность оказалась не такой однобокой, даже несмотря на то, что инженеры в основном использовались начальством для выполнения их поручений на побегушках. Такая практика нет-нет да и поворачивалась к начальству обратной стороной, потому что именно тогда и наступал момент истины, когда у меня появляются возможности демонстрировать свои настоящие способности. Впервые такая ситуация возникла, когда из Министерства автомобилестроения на завод поступила директива создать в новом производственном корпусе специализированный цех для размещения в нём Гибкой Производственной Системы (ГПС) для механической обработки корпусных деталей колёсных тягачей. Это решение было вызвано вовсе не какими-то благими намерениями министерства, а только результатом того, что на строящемся тогда Чебоксарском тракторном заводе случилось ЧП, приведшее к тому, что было угроблено всё оборудование, поставленное туда из ГДР для аналогичной ГПС. Оборудование пришло в негодность из-за того, что оно слишком долго находилось на открытом воздухе в зимнее время, т.к. ещё не был построен производственный корпус. Ошибочным было и само решение о поставке такой системы на будущий завод, у которого просто не могло быть никакого необходимого опыта, чтобы даже хотя бы просто запустить её в эксплуатацию. В то время такой опыт был только на БелАЗе, где уже функционировала такая система, поставленная японской фирмой Toshiba. Но и сам БелАЗ до этого не обладал достаточным опытом и ему в помощь были направлены специалисты МАЗа, где был создан специализированный отдел, занимающийся внедрением в производство станков с числовым программным управлением (ЧПУ). Эти специалисты МАЗа были в основном не инженерами, а наладчиками станков с ЧПУ и, в отличие от цеховых технологов, они не бегали на побегушках у начальства, потому что были квалифицированными рабочими, которых вот так просто не заставишь выполнять не свойственную им работу. Однако, когда вопрос встал не о внедрении отдельных станков с ЧПУ, а о ГПС, то решение такой задачи силами наладчиков было нереально. В отделе станков с ЧПУ были только технологи-программисты, разрабатывающие программы для устройств ЧПУ, и их квалификации было недостаточно для реализации проекта по созданию ГПС, где, кроме отдельных станков должна быть задействована центральная мини-эвм для общего управления всей системой. В той ГПС, которая была на БелАЗе, было две мини-эвм, но они фактически были только для украшения, потому что на заводе просто никто не знал, как их можно использовать. Однако для немецких производителей оборудования именно этот вопрос был принципиальным, поскольку если бы он хоть как-то был решён, то их продукция могла бы реально квалифицироваться как ГПС, а иначе это всё было бы просто фикцией, за которой скрывается самая обычная серийная поставка станков с ЧПУ, что фактически и имело место на БелАЗе. Для производителей из ГДР этот вопрос был ещё особо важным потому, что речь шла о создании первой ГПС, не имеющей мировых аналогов и созданной в рамках сотрудничества социалистических стран Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). Поэтому немцы организовали через советское внешнеторговое предприятие «Станкоимпорт» дело так, что в конкурсе на получение оборудования ГПС участвовали все ведущие предприятия в машиностроительной отрасли СССР. Директива из министерства пришла в отдел станков с ЧПУ, где на тот момент не было ни одного инженера-технолога с опытом работы в механосборочном производстве, способного разработать техническое задание на поставку ГПС. Это нашло своё отражение в том, что волею судьбы я перешёл на работу в этом отделе, после чего все побегушки, сельхозработы и стройки ушли в прошлое и у меня появились реальные возможности заниматься серьёзными делами. Сразу выяснилось, что ГПС на БелАЗе создавалась не по техническому заданию (ТЗ), а только по чертежам корпусных деталей, переданных на фирму Toshiba. Для проведения опытных испытаний туда были отправлены все заготовки деталей, которые в обработанном виде были возвращены вместе с поставленным оборудованием. Вся технологическая документация вместе с программами ЧПУ была разработана только одним японским инженером, что по сравнению с работой наших технологов выглядело совершенно невероятно. Но ничего удивительного в этом нет, т.к. там был капитализм, а у нас социализм, и от такой безмерной эксплуатации наши люди были защищены. К слову сказать, в начале 70-х годов, несмотря на такую социальную защищённость своих граждан, СССР по всем экономическим показателям превосходил не только Японию, но и США, и при желании мог бы диктовать свои условия всему западному миру, который находился тогда в тяжелейшем кризисе. Однако уже к концу 70-х годов стало ясно, что высшие эшелоны советской власти были поражены неизлечимой болезнью, которая в ближайшее десятилетие уничтожит не только СССР, но и всю созданную им мировую социалистическую систему. Что же касается конкурса на получение оборудования из ГДР, то объективно у МАЗа не было никаких шансов его выиграть, потому что все решения принимались в Москве, а там Минавтопром был просто карликом по сравнению, например с Минприбором или Минстанкопромом и другими машиностроительными гигантами. Как выяснилось позже, в самом Минавтопроме не питали никаких иллюзий по этому вопросу и даже своевременно не позаботились о финансовом обеспечении проекта. Когда мне было поручено разработать техническое задание на ГПС, я воспринял это так, будто это чисто технический вопрос, который любой технолог должен решать без всяких проблем. Когда документ был написан, то я был очень удивлён тем, что на нём очень быстро появились подписи всех нужных начальников. Тогда я сразу понял, что моё ТЗ никто не читал, иначе хоть кто-то из них задал бы какой-нибудь вопрос. По всей видимости, никто из начальников не верил в то, что там написано, и считал это пустым фантазёрством. Однако случилось так, что этот документ, попав в «Станкоимпорт», оказался единственным, который приглянулся немцам. Очень было похоже на то, что в других технических заданиях их разработчики ограничивались только данными по составу и количеству оборудования, а в документе МАЗа был ещё подробный список задач для мини-эвм. Даже если бы это было чистой фантазией, далекой от реальности, то всё равно этот факт мог бы иметь решающее значение для определения победителя конкурса. Ошибка других министерств, которые не смогли этот конкурс выиграть, состояла в том, что они неверно оценили ситуацию в ГДР, где решение по этому вопросу принималось не в Берлинских министерствах, а в саксонском городе Карл-Маркс-Штадт (ныне Хемниц), в котором находился проектный институт под названием Rawema, курирующий этот проект на промышленных предприятиях в разных городах Саксонии. Очевидно, что поставка оборудования россыпью, а не комплексно в виде ГПС, делает этот институт ненужным, а цену оборудования сильно заниженной, поскольку «Станкоимпорт» обосновывал цену опираясь на рыночные аналоги из капстран. Отсюда понятно, почему ТЗ, полученное от МАЗа, имело неоспоримое преимущество перед ТЗ из других министерств. Кроме того, делегация от Rawema, посетившая МАЗ и БелАЗ, воочию смогла убедиться, что новый производственный корпус для ГПС уже построен, а на БелАЗе они смогли убедиться, что их оборудование ничем не хуже японского, поскольку основные комплектующие (шаговые двигатели для силовых установок и устройства ЧПУ) были из ФРГ, а механические шариковинтовые пары, с огромной точностью перемещающие массивный рабочий стол станка, изготавливались на знаменитом немецком предприятии точной механики и оптики Карл Цейс. Неповоротливая советская бюрократическая система в «Станкоимпорте» работала очень медленно и на то, чтобы подготовить и подписать договор на поставку ГПС потребовалось несколько лет. Однако в начале 80-х годов на меня неожиданно свалилась новая работа и опять связанная с мини-эвм. В то время советской разведке удавалось успешно тырить технологические секреты Запада, в данном случае это были чертежи мини-эвм американской фирмы Data General. В Белорусском Госуниверситете нашлись умельцы, которые по этим чертежам могли лепить вполне работоспособные образцы этих машин. Об этом было доложено наверх и оттуда появилось указание передать эти образцы для использования на Минских предприятиях. На МАЗ в приказном порядке была передана одна из таких мини-эвм по цене 150 тыс. советских руб. Это было совсем не дёшево, т.к., например, токарный станок стоил тогда 20 тыс. руб. На МАЗе уже был свой Вычислительный Центр, использующий большие ЭВМ, для размещения которых требовалась площадь целого зала. Поскольку мини-эвм на ВЦ никак не вписывалась, он была передана в отдел станков с ЧПУ. Появилась даже новая должность заместителя начальника отдела, приглашённого с ВЦ, а также две должности инженеров- программистов. Когда мне было предложено заниматься этим вопросом, то сразу возник конфликт, потому что лишний начальник мне был не нужен. Это выглядело как бунт на корабле, но я ведь не отказывался от этой работы, а всего лишь настаивал на том, чтобы мне никто не мешал и только просил дать мне немного времени, чтобы продемонстрировать результат. Когда результат появился, то всё сразу успокоилось, потому что ничего подобного на заводе раньше не было. Во-первых, сбылась давнишняя мечта начальника отдела о том, чтобы предоставлять в Отдел труда и зарплаты (ОТиЗ) расчеты по снижению трудоёмкости производства деталей на освоенных и переданных в эксплуатацию станках с ЧПУ. На основании этих расчётов сотрудникам отдела должны выплачиваться премии. Эта работа была автоматизирована и сводилась только к сбору и обработке данных по компьютерной программе, в результате чего появлялась распечатка всех расчётов для одного станка в форме итоговой таблицы. Во-вторых, была автоматизирована работа по расчёту экономической эффективности каждого станка с ЧПУ, сданного в эксплуатацию. Эта задача выглядела в то время, как абсолютно нерешаемая, поскольку официальная методика требовала учёта только прямых затрат, поэтому было очень трудно получить подпись начальника экономического отдела, который считал все эти расчёты фикцией. Получить эту подпись было поручено мне и когда я быстро решил эту проблему, шеф (так звали начальника отдела станков с ЧПУ его сотрудники), очень удивился и в первую очередь спросил, как мне это удалось. Я ответил ему, что это было совсем не сложно после того, как я напомнил начальнику экономического отдела какая колоссальная сумма социальных затрат на каждого сотрудника завода выделялась из заводского бюджета, то он сразу изменил своё мнение и впоследствии ставил свою подпись даже не читая сами расчёты. В-третьих, появилась информационная система, отображающая во всех подробностях текущую ситуацию по состоянию работ, касающихся внедрения в производство всех станков с ЧПУ на данный момент времени. Эта информационная система вызывала настоящий фурор во время совещания у гендиректора в присутствии всех главных специалистов завода. У начальника отдела станков с ЧПУ была с собой папка с распечатками всех данных о состоянии работ на текущий момент и когда возникал вопрос к нему, он отвечал на него максимально точно с конкретными цифрами, датами и причинами, по которым что-то оставалось не выполненным. Ничего подобного не было нигде в других подразделениях завода, хотя технически это было реализовано очень просто с помощью обычного текстового редактора. Этот редактор был фактически печатной машинкой с памятью, а эффект достигался за счёт того, что все сведения вносились в компьютер сразу после появления документов, данные из которых вносились в соответствующие формы. Собственно, в этих формах и был весь секрет такой невероятной осведомлённости руководства отдела о текущих делах в мельчайших подробностях, при этом использовалось всего четыре формы документов. Распечатки были удобны ещё и тем, что в табличных форматах документов оставались незаполненными графы, в которые можно было вводить данные вручную. По наличию этих пустых граф можно было судить о невыполненных работах. Для решения всех расчётных задач программисты писали и отлаживали программы на языке программирования Basic, поэтому поддержка информационной системы на основе текстового редактора, хотя и не создавала реальных трудностей, всё-таки была даже в то время слишком архаичной. В моём понимании это было неприемлемо, и нужно было думать о том, как эту задачу можно решить. Когда мне пришла в голову идея, как можно решить эту задачу с помощью одной единственной формы для размещения вообще любых данных, то я долго не мог поверить даже самому себе, что такое возможно. Ведь из такой общей формы можно не только выводить нужные данные на экранный или бумажный носитель, но и поддерживать все взаимосвязи между ними в программном режиме. Эта же форма позволяет отображать и поддерживать в программном режиме не только тексты, но и изображения, видео и звук, поскольку все эти разновидности информации технически реализуются на компьютерных носителях в числовом или символьном виде. Как это ни удивительно, эта идея могла быть реализована, пусть даже не в полном виде, на той же вычислительной технике, которая уже в то время была фактически устаревшим хламом. Об этом свидетельствовал и тот факт, что программы для решения двух задач по расчёту экономической эффективности станков с ЧПУ были написаны и отлажены двумя девочками молодыми специалистами, только что получившими дипломы инженеров-программистов. Это стало возможно только потому, что я смог в доступной для них форме объяснить, как эти задачи решаются, но не вообще, а конкретно на компьютере. Для программистов даже самое подробное описание общего решения задачи ни о чём им не говорит до тех пор, пока оно не обретёт форму конкретных входных и выходных реквизитов данных. Кроме того, им ещё необходимо знать, в каких службах завода требуемые входные данные можно получить. После того, как эти вопросы были выяснены, всё остальное было уже делом техники. Мне в этом смысле повезло, т.к. обе девочки были выпускницами университетов одна из Минска, а другая из Уфы. Поскольку обе хорошо учились, то они без всяких проблем вписались в руководимый мною новый коллектив подразделения под названием Лаборатория вычислительной техники. После того, как задание руководства отдела по внедрению мини-эвм было успешно выполнено, на завод начали поступать письма из «Станкоимпорта» о подготовке договора с фирмой Rawema, что свидетельствовало о том, что немцы уже приняли решение о партнёрстве с МАЗом в части поставки оборудования для ГПС. Они затребовали чертежи деталей и заготовок, которые должны обрабатываться на их оборудовании, а также сведения об объёмах производства этих деталей, чтобы они могли рассчитать требуемое для этого количество оборудования, состоящего из разных моделей станков для обработки разных типов деталей. Это фактическое начало работ ещё вовсе не означало, что договор непременно будет подписан, но стало уже ясно, что процесс пошёл и всё будет зависеть от того, как нам удастся сработать так, чтобы довести это дело до конца. От МАЗа этим делом занимались только два человека, это начальник отдела станков с ЧПУ и я как его помощник, готовивший для него все необходимые материалы, поскольку я был не только разработчиком ТЗ для поставки оборудования ГПС, но непосредственно участвовал в переговорах с немецкой делегацией из Rawema, посетившей МАЗ и БелАЗ. В коридорах «Станкоимпорта» мы часто видели делегации из других министерств, численность которых явно была больше десяти человек. Но это им не помогло и в конечном итоге в переговорах со специалистами Rawema по заключению договора от советской стороны участвовали всего три специалиста, два из которых представители МАЗа, а возглавлял эту группу переговорщиков уполномоченный инженер «Станкоимпорта». Этот инженер в отличие от меня был рядовым сотрудником, а в моём подчинении была Лаборатории вычислительной техники с машинным залом, архивом документации и бюро с инженерно-техническим персоналом с общей численностью сотрудников 10 чел. Но то, что он делал один, буквально приводило в трепет иностранных партнёров, которые видели в нём очень жёсткого переговорщика, с которым было невероятно трудно договариваться. Впрочем, это всё было напускное и впоследствии мне стало понятно, откуда берётся такая впечатляющая эффективность его работы. Он был всего лишь промежуточным звеном между договаривающимися сторонами, которые представляли предприятия реального сектора экономики, производившие продукцию машиностроения с использованием высокотехнологичного оборудования в области станкостроения. В Советском Союзе существовала государственная монополия на международную торговлю, которая была, по сути, правильной, а по форме очень неэффективной, т.к. сама эта монополия никак не мешала предприятиям напрямую договариваться между собой под контролем министерств. Такие фирмы как «Станкоимпорт» фактически просто паразитировали на государственной монополии и реально тормозили и удорожали процессы подготовки международных договоров. В частности, процесс заключения договора между МАЗом и Rawema растянулся на пять лет с 1979 по 1984 гг., хотя на самом деле ничто не мешало подготовить и подписать его в течении одного года. Когда договор был уже готов к подписанию и это означало, что самый главный вопрос по цене был решён, но сразу выяснилось, что деньги на покупку ГПС не ни в каких источниках финансирования Минавтопрома не предусмотрены. Шефа срочно вызвали в Москву, и он зачем-то взял с собой меня. В министерстве ему объяснили, что нужно срочно написать письмо в отдел оборудования Минавтопрома с обоснованиями, причём такими, чтобы их было достаточно для решения вопроса о выделении Минфином валюты в переводных рублях в объёме цены договора. Когда мы вернулись из министерства в гостиницу, шеф дал мне листок бумаги, в котором он сам написал первые три строчки, с которых должно было начинаться письмо, и предложил мне продолжить его дальше. Мне эти три строчки показались для данного случая неподходящими, и я взял новый чистый лист бумаги, на котором через 30-40 мин. изложил полный текст своей версии письма. Мне это было совсем нетрудно, потому что я был осведомлён в полной мере о всех перипетиях подготовки проекта, т.к. через меня проходила вся техническая документация по этому делу. Кроме того, у меня было полное понимание того, насколько острой была постановка вопроса, и это так меня вдохновило, что и я сам был крайне удивлён после того как, прочитав написанное, не поверил, что это мой текст, настолько он мне показался убедительным и обоснованным для принятия положительного решения. Шеф очень внимательно прочитал письмо и на его лице, как я заметил, было полное удовлетворение, но в ответ он только кивнул головой и сказав хорошо, никак это письмо не прокомментировал. Я же почувствовал большое облегчение, т.к. у меня было опасение, что он как-то негативно отреагирует на то, что я не принял во внимание его текст начала письма. Тем не менее, он потому и был очень эффективным руководителем, что доверял тем, кто, по его мнению, наилучшим образом умел выполнять его поручения. Он и раньше просил меня готовить ему разные письменные материалы, в частности, статью в заводскую газету об эффективности станков с ЧПУ, после чего он очень похвально отозвался о ней в присутствии других сотрудников отдела. Что же касается письма, то далее всё было тоже не так просто, поскольку цена договора составляла порядка 30 миллионов переводных рублей, а ответственность за это в министерстве никто на себя брать не хотел. Тут уже шефу пришлось проявить всё своё умение, чтобы убедить министерское начальство в том, что если договора не будет, то последствия выйдут на международный уровень и тогда уже никому мало не покажется. В итоге крайний всё-таки нашёлся, это был начальник отдела оборудования Минавтопрома, который был вынужден взять ответственность на себя, и его подписи оказалось достаточно, чтобы деньги из Минфина появились. Теперь договор можно было подписывать, но до его подписания руководством «Станкоимпорта», нужны были подписи руководства МАЗа как заказчика оборудования. Шеф не имел для этого достаточно полномочий и требовалась подпись как минимум Главного технолога завода. Он приехал для этого в Москву и пригласил шефа в Белорусское Постпредство, где он находился в гостиничном номере. У шефа были опасения, что Главный технолог за свою подпись потребует передачи ему всех полномочий по этому проекту. Поэтому он пошёл на хитрость и подготовил для Главного технолога не только те бумаги, которые нужно было подписать, но и вместе с ними полный комплект всех документов, касающихся договора, которые были собраны и переплетены типографским способом в восьми толстенных томах. Он просто оставил их в номере у Главного технолога и предложил ему перед подписанием бумаг ознакомиться с ними. Один только договор занимал целую книгу объёмом более, чем 200 страниц, а всё остальное накопилось за пять лет подготовительных работ. Естественно, что даже простое ознакомление с таким большим количеством самых разных документов было просто физически невозможно, и когда Главный технолог в этом убедился, он поставил свои подписи на всех представленных ему документах и даже не стал задавать никаких вопросов. Коммерческий сотрудник «Станкоимпорта» также потребовал от шефа парафировать (поставить сокращённые подписи) все 200 страниц договора на экземпляре его организации. Шеф поручил это сделать мне, что было вполне логично и исполнено, т.к. иначе получилось бы, что подпись рядового сотрудника стояла бы рядом с подписью одного из главных специалистов огромного завода, по сравнению с которым всё помпезное здание «Станкоимпорта» выглядит как домик в деревне. После подписания договора руководством «Станкоимпорта», шефа и меня пригласили в кабинет заместителя директора «Станкоимпорта». Там весь кабинет был уставлен множеством подарков и сувениров зарубежного производства, особенно много было разных часов с прозрачными корпусами и большими маятниковыми механизмами, в которых можно было снаружи видеть, как все их колёсики очень эффектно вращались и двигали стрелки циферблата. Шеф после этого мне сказал, что кабинет замминистра автопрома, где ему пришлось как-то раз побывать, выглядит просто как хлев по сравнению с этим кабинетом замдиректора «Станкоимпорта». Мне же стало понятно, почему рядовые коммерческие сотрудники «Станкоимпорта» так жёстко и бескомпромиссно ведут переговоры с зарубежными партнёрами. Однако, после того как эти партнёры попадали в такой кабинет, все проблемы решались самым чудесным образом. Некоторое время спустя, немцы сообщили о своей готовности предъявить первые станки для приёмки и пригласили группу представителей МАЗа для работы одновременно на трёх заводах производителях в разных городах ГДР. Шеф включил меня в эту группу вместе с ещё двумя наладчиками, которые вместе с ним уже выполняли подобную работу в Японии на фирме Toshiba. Таким образом, группа из трёх приёмщиков, возглавляемая шефом, прибыла в немецкий город Карл-Маркс-Штадт, где располагались Rawema и один из станкостроительных заводов. Другие два завода находились в Дрездене и Ауэрбахе. Меня шеф направил работать на завод в маленьком городке в Ауэрбахе, который первым объявил о готовности предъявить оборудование для приёмки. Поскольку другие два завода ещё не были к этому готовы, то вся группа первым делом отправилась на завод в Ауэрбахе, чтобы всем набираться опыта. На этом заводе производились станки для производства мелких корпусных деталей, а поскольку количество таких деталей было значительно больше, чем крупных, то, соответственно, и количество станков такого типа было в два раза больше, чем тех, которые должны быть поставлены с каждого из двух других заводов. Соответственно и нагрузка на меня была значительно больше, чем на других приёмщиков. Но тогда мы ещё не представляли себе, что нас ожидает, и все с любопытством рассматривали первый станок, который раньше могли видеть только на рекламных проспектах. Это был станок класса обрабатывающий центр, позволяющий использовать для обработки одной детали до сорока различных инструментов, размещаемых вне рабочей зоны станка в большом вращающемся магазине. Инструменты захватывались специальным манипулятором и перемещались из магазина в шпиндель, и наоборот, из шпинделя в магазин. На рабочем столе станка была установлена одна из заготовок детали колёсного тягача и в нашем присутствии началась её обработка в программном режиме. У всех нас было торжественное настроение, которое через некоторое время сменилось некоторым недоумением после того, как один из фрагментов стружки перелетел через ограждения рабочей зоны станка о оказался на шикарной кудрявой шевелюре шефа. Тот сразу представил себе, что подумает об этом высокое начальство из министерства, которое окажется в такой ситуации. Но только одним этим инцидентом дело не ограничилось. Неожиданно процесс обработки был остановлен из-за какой-то неполадки, для устранения которой пришлось открыть рабочую зону станка. Ограждения были на колёсах и их просто раздвинули в разные стороны, в результате чего стружка и охлаждающая жидкость, находящиеся в поддоне ограждений, оказались на полу. Шефа этот факт сильно расстроил, т.к. он знал, что пол в новом корпусе, где должна была размещаться ГПС, было приказано покрасить и разметить в ярких цветах, чтобы сделать там образцово показательный цех. Я заметил также, что в рабочей зоне станка отсутствует местное освещение, что было недопустимо даже с точки зрения техники безопасности, но видя состояние шефа я ему об этом ничего не сказал. В конечном итоге присутствовавший там представитель Rawema принёс нам извинения и сказал, что все неполадки будут устранены в ближайшее время, после чего нас пригасят для продолжения приёмки оборудования. Мы вернулись на своё постоянное место пребывания в гостинице Карл-Маркс-Штадта. Шефу стало совсем плохо, у него разболелись все его болячки и его поместили на лечение в больницу советской воинской части. Подождав несколько дней, мы навестили шефа, состояние которого было ещё далеко от нормального, и я попросил его дать мне разрешение на прямой контакт с представителями Rawema и предложить им, чтобы в рабочие дни приёмщики постоянно находились на всех трёх заводах для решения любых текущих вопросов. Шеф согласился, начальство из Rawema тоже и, благодаря этой нашей инициативе, все трое приёмщиков вместе с сопровождающими их представителями Rawema стали постоянно находиться на предприятиях во все рабочие дни. Хотя до приёмки ещё дело не дошло, вопросов хватало и совсем без дела мы не оставались. Мне и сопровождающему из Rawema было разрешено контактировать со всеми сотрудниками завода, участвующими в подготовке станка для приёмки. В частности, начальник отдела технического контроля (ОТК) подробно ознакомил нас с организацией работ по производству и приёмке каждого станка. Началом этого процесса было появление станины на первом рабочем месте сборки, где на неё, монтировались все другие узлы и агрегаты станка по мере её передвижения на другие рабочие места. Таким образом, в процессе сборки одновременно находились несколько станков и по их наличию можно было примерно оценивать сроки их появления в полностью собранном виде. На некоторых промежуточных стадиях сборки ОТК осуществлял промежуточный контроль выполненных работ. Начальник ОТК охотно отвечал на все мои вопросы и это было вполне естественно, т.к. фактически мы делали одну и ту же работу. На МАЗе была аналогичная ситуация, где приёмка продукции осуществлялась ОТК и представителем заказчика от военных, которым поставлялись колёсные тягачи. Технологии сборки тоже были очень похожи, только на МАЗе всё начиналось не со станины, а со сварной металлической рамы колёсного шасси, на котором монтировались все другие узлы и агрегаты. Кроме начальника ОТК, я познакомился еще с высококлассным специалистом механиком, который был настолько большим мастером своего дела, что фактически руководил всеми сборочными и испытательными работами, хотя он не был начальником, а только квалифицированным рабочим и бригадиром. В этом проявлялась особая ментальность немцев, которые, в отличие от нас русских, стремились всегда и во всём поддерживать максимально возможный уровень рациональности и экономности. Также у меня не было никаких проблем контактировать с начальником сборочного производства, хотя на начальном этапе таких проблем не возникало. Главной проблемой было только одно, по-прежнему нам не предъявлялись станки для приёмки. Общая ситуация стала накаляться и на завод, где я работал, срочно прибыл коммерческий сотрудник «Станкоимпорта», курирующий данный проект. На совещании с руководством завода и Rawema, где я также присутствовал, он говорил по-немецки без переводчика и просто потряс меня тем, как он, задействуя словарный запас не более сотни слов, умудрялся говорить так, что его понимали не только немцы, но и я. Перед поездкой в ГДР я очень интенсивно изучал немецкий язык и к тому времени мой словарный запас оценивался мною в несколько тысяч слов. А тут я с изумлением обнаружил, что разговаривать по-немецки, как это делал сотрудник «Станкоимпорта» я тоже могу. С этого момента вдруг я заговорил и это было так неожиданно для немцев, что они высказали мне свою обиду на то, что я от них это якобы умышленно скрывал. Мой сопровождающий из Rawema сказал мне, что у них всегда были очень большие трудности с переводчиком, а теперь это оказалось ненужным, т.к. все, в т.ч. и я сам, убедились в моей способности достаточно свободно общаться по-немецки. Когда общая картина организации работ по производству станков полностью для меня прояснилась, я попросил передать мне для изучения всю техническую документацию, которая поставляется с каждым станком. Мне принесли множество больших папок с документацией, и когда я просто их полистал, то сразу заметил, что отсутствует разделение документации по папкам так, чтобы для каждого специалиста была своя отдельная папка с соответствующей маркировкой. Например, должны быть отдельные папки для монтажников, механиков, гидравликов, электриков, электронщиков, технологов-программистов, наладчиков, и т.д. Такая работа по упорядочиванию документации была выполнена конструкторами буквально за пару дней, и мне быстро вернули все папки, в упорядоченном и маркированном виде. После того, как я убедился, что работа выполнена очень хорошо и основательно с немецкой пунктуальностью, я вернул в конструкторский отдел все папки, кроме двух, относящихся к технологам-программистам и наладчикам, которые я изучал еще долго и самым тщательным образом. Эффект от этой работы был для меня неожиданным. Когда я проходил по сборочному цеху, меня заметил бригадир сборщиков, тот самый специалист механик экстра-класса. Он подошёл ко мне и поблагодарил за проделанную работу с документацией. Он сказал мне, что рабочие уже давно высказывали начальству недовольство по вопросу с беспорядком её размещения по папкам. Им было обещано, что эта проблема будет решена, но реально ничего не делалось. И вот вдруг на заводе появился человек из другой страны, который очень быстро закрыл этот вопрос. Я ему не стал говорить, что даже ещё не начал читать документацию, но пояснил, что никакой моей заслуги в этом нет, а неупорядоченность мне просто сразу бросилось в глаза. С другой стороны, я его очень хорошо понимал, т.к. на МАЗе ситуация была аналогичная, потому что технологи большую часть времени были на побегушках у начальства, выполняя несвойственную им работу, и у них просто не оставалось достаточно времени, чтобы наводить должный порядок с документацией на вверенных им производственных участках. Наконец, наступил момент, когда мне повторно был предъявлен станок, который не прошёл испытания при первом нашем приезде всей группой. После того, как я прибыл на завод для постоянной работы, то в первую очередь предложил доработать конструкцию станка и конкретно изложил свою версию, как это должно быть сделано. Сначала немцы сопротивлялись и говорили, что это слишком сложно и вряд ли оправданно, но когда я им напомнил, что это первый выпущенный ими станок, и если его не доработать, то это отразится самым негативным образом на дальнейшей репутации этого сложнейшего оборудования. Теперь, когда я вновь увидел этот станок, я его просто не узнал. Над шпинделем станка были размещены две яркие люминесцентные лампы, прекрасно освещающие всю рабочую зону, которую можно наблюдать с разных сторон через прозрачные окна в ограждениях. Под лампой был установлен прозрачный защитный экран, препятствующий вылету стружки за пределы ограждений. В задней части ограждения была установлена дверца, через которую, при необходимости, станочник мог входить в рабочую зону, не раздвигая ограждения. Всё было исполнено в точности с моими предложениями и педантичностью, свойственной немцам. Было видно, что они были очень довольны результатом своей работы даже больше, чем я сам. Эта удовлетворённость ещё более усилилась после того, как станок успешно прошёл испытания и выполнил полную обработку детали согласно технологии. После этого я вспомнил, что приёмку всегда надо начинать с внешнего осмотра оборудования в целом. Когда я обходил вокруг станка и тщательно осматривал все его агрегаты, то заметил что нах есть приборы типа манометров, стрелки которых показывали какую-то величину, которую станочник просто обязан был знать, иначе он не может быть уверен, что станок в рабочем состоянии. Тогда мне в голову пришла идея о том, чтобы нанести краской прямо на приборах диапазон допустимых значений и это простое решение позволит исключить случаи неправильной эксплуатации дорогостоящего оборудования. Я решил сам не говорить это конструкторам, чтобы не омрачать их радостного настроения и передал мои соображения по этому вопросу представителю Rawema. После моих разъяснений он сразу подошёл к конструкторам и рассказал о моей идее. По тому, как те закивали головами, я понял, что моя идея одобрена и уже на следующий день я увидел, как это было реализовано. Бригадир сборщиков, узнав об этом, оценил мою идею как гениальную по своей простоте и вновь поблагодарил меня, т.к. это непосредственно касалось его работы. Через несколько дней станок разобрали на части и уложили на деревянный поддон для транспортировки. Отдельные узлы были крепко привязаны ремнями к нижней части поддона. У меня была только одна просьба дополнительно закрыть плёнкой коробки с документацией, что было сразу же сделано. После этого, вся эта конструкция была накрыта сверху сначала специальным водонепроницаемым кожухом, а затем деревянным корпусом, который привинтили к поддону. От начальника ОТК я узнал, что с этим первым станком работы велись около года, а для последующих станков приёмка будет производиться мною с более ранних этапов сборки. В частности, это будет относиться к проверке точности позиционирования рабочего стола. Для этого будет задействована линейка с нанесёнными на ней делениями на расстояниях в один микрон. Чтобы увидеть эти деления, вблизи линейки закрепляется микроскоп, через который можно видеть, насколько точно рабочий стол приходит в запрограммированные четыре позиции. Допустимые отклонения при повторных перемещениях в заданные позиции должны быть не более трёх микрон. В моём понимании было просто невозможно себе представить, как такая массивная деталь станка может так точно и к тому же довольно быстро перемещаться в требуемую позицию. Но впоследствии из проверок 18 станков был только один инцидент, когда неожиданно для всех отклонения составили пять и даже семь микрон. Немцы сразу остановили приёмку и через некоторое время выяснили причину, которая состояла в том, что ворота цеха, где производилась приёмка, были открыты в течение нескольких минут, и за это время холодный воздух снаружи проник в помещение, что и вызвало инцидент. Через некоторое время температурапомещения стабилизировалась и после повторной проверки все измерения оказались в пределах нормы. После этого случая мне стало понятно, почему пришло в негодность оборудование, поставленное немцами в Чебоксары. Другим прецизионным узлом станка является шпиндель, поэтому место, где выполнялся монтаж шпинделя на станок, привлекло моё внимание, когда я увидел, что рабочие используют для этого специальные приспособления. Тогда я спросил у начальника ОТК, может быть и нашим механикам понадобятся такие приспособления в целях профилактического обслуживания? Он ответил, что они нужны только для сборки шпиндельного узла, который устроен так, что профилактические работы не требуются. Видимо в этот момент начальник ОТК увидел на моём лице такое сомнение, что без лишних слов предложил мне пройти в одно помещение, где стояли стеллажи, сверху до низу заставленные приспособлениями. Указав на один из больших стеллажей, начальник ОТК сказал: вот это всё для сборки отдельных компонентов шпинделя и узла в целом. Этот его простой ответ не только снял все мои вопросы, но и продемонстрировал высокую профессиональную квалификацию руководителя ОТК. После того, как первый станок был отгружен на МАЗ, все работы как в производственной части, так и в части приёмки оборудования вошли в нормальную колею, но это вовсе не сулило никому безмятежной спокойной жизни. В ГДР, как и в Советском Союзе была плановая система производства, а времени на подготовку производства большой серии станков было потрачено очень много и это негативно отразилось на выполнении плановых показателей с обеих сторон. Этим поводом воспользовались деятели из «Станкоимпорта» и отправили своего куратора по договору с Rawema в очередную экскурсионную поездку в ГДР, чтобы он, как тогда было принято, «толкал план». Когда он приехал и начал своим лексиконом из одной сотни слов объяснять, что планы под угрозой провала, его никто не испугался. Однако, поскольку в Rawema опасались, что он может им как-то напакостить, всё-таки переговорили со мной насчёт того, чтобы я ему не перечил и согласился работать на заводе в любое время, когда это понадобится. В ответ я сказал, что всегда буду рад им помогать, когда это потребуется, тем более что в позднее время суток меня будут доставлять на завод вместе с представителем Rawema на автомобиле. К этому я добавил, что я и без их просьб работаю по вечерам в своей комнате, где меня поселили, и внимательно читаю документацию на немецком языке. На том мы и порешили. Когда наш турист из «Станкоимпорта» прибыл и начал «завинчивать гайки», выступая на совещании с сотрудниками завода и Rawema, все, притворившись виноватыми, с поникшими головами согласились с его доводами и выразили готовность работать, если понадобится даже в трёхсменном режиме, чтобы обеспечить выполнение требуемых плановых показателей. В Советском Союзе, когда горел план, организовывали работу даже в выходные дни и праздники. Педантичные немцы работали так, что прибегать к таким мерам им не было необходимости. Во всяком случае они не посылали своих инженеров на сельхозработы, стройки и другие объекты за пределами их завода. Что же касается работы в выходные дни, то за время моего пребывания в ГДР таких случаев не было ни одного, поэтому по пятницам все приёмщики уезжали в Карл-Маркс-Штадт на постоянное место своего пребывания. Особенно нас всех удивляла работа общественного транспорта в немецких городах. На остановках висело расписание всех маршрутов и указано время прибытия конкретного маршрута с точностью до минуты. По тому как транспорт подъезжал к остановке можно было проверять часы. За все девять месяцев нашего пребывания в ГДР никто из нас ни разу не заметил каких-либо отклонений от графика. Как-то раз власти Минска тоже постановили ввести такие же графики на остановках, но продержалась эта система от силы пару недель, а затем тихо куда-то пропала.Периодически сотрудники Rawema организовывали для нас экскурсии по памятным местам Саксонии и это они делали с большим удовольствием, т.к. такие мероприятия делались за казённый счет. То же самое делалось во время пребывания немецкой делегации в Минске. Поскольку наше пребывание в ГДР совпало с 300-летним юбилеем со дня рождения знаменитого немецкого композитора и музыканта Иоганна Себастьяна Баха в 1985 г., то как-то раз нам организовали посещение одного из старинных церковных соборов, в котором органист исполнил для нас одну из его прелюдий. Сопровождающий нас немец из Rawema охарактеризовал И.С. Баха как величайшего музыканта всех времён и народов. В ответ на это я ему сказал, что это слабо сказано, т.к. на самом деле в музыке он был настоящий Бог. Немец воспринял мои слова вначале просто как комплимент, но когда я добавил, что такая характеристика имеет простое объяснение, то он сделал настолько удивлённые глаза, что мне пришлось сразу же ответить на его немой вопрос. Ответ заключался в том, что все выдающиеся музыканты были уникальны в своих произведениях и только Бах демонстрировал в своём творчестве такую универсальность, что ни один другой знаменитый музыкант не мог бы профессионально развиваться, если бы не изучал его музыку. Это, в частности, проявилось в том, что у Баха не было возможностей для издания своих работ, и даже его обращение за помощью в этом вопросе к одному из курфюрстов не было поддержано. Но когда музыканты стали изучать его рукописи, то их изумление было настолько велико, что они переписали его их много раз, что в конечном счёте привело к массовому изданию всех его работ, сохранившихся как в оригиналах, так и в рукописных копиях. Мой ответ был исчерпывающий, но немец всё-таки спросил, откуда у меня технического специалиста такая осведомлённость? Ответ был такой же простой. Не только в Германии, но и во всех других странах отмечают 300-летний юбилей Баха, в связи с чем были выпущены комплекты грамзаписей с его произведениями. В частности, у меня дома был комплект пластинок со всеми органными произведениями Баха. Между тем, шеф, наконец, выздоровел и первым делом начал инспектировать все заводы, где проходила приёмка оборудования. Ему было известно о визите представителя «Станкоимпорта» в Rawema и на заводы в связи с задержками в выполнении плановых показателей. Он должен был как-то на это отреагировать или, по крайней мере, убедиться, что всё идёт должным образом, для того чтобы он мог информировать об этом «Станкоимпорт» и руководство МАЗа. Процесс уже пошёл и оборудование начало регулярно отгружаться на МАЗ. Никаких нареканий к приёмщикам со стороны Rawema и заводов не было, из Минска также сообщили, что часть оборудования уже прибыла и его начали монтировать. После каждой отгрузки я сразу информировал по телефону об этом начальника цеха ГПС и сообщал ему о некоторых вещах, которые ему нужно было забрать и хранить в своём кабинете, чтобы в цехе их не растащили. Например, это были динамометрические ключи, которые немцы по моему настоянию поставляли вместе с технологическим оборудованием, поскольку таких ключей на МАЗе не было. В начале декабря 1985 г. по всей Германии открылись многочисленные ярмарки в связи праздниками Рождества Христова. Они продолжались до Нового года, что для нас русских было удивительно, потому что такой традиции праздновать целый месяц у нас не было. Однако эти повсеместные предновогодние праздники ни коим образом не влияли на производственный процесс, который продолжался в обычном режиме. Особенно сильное впечатление на меня произвели праздничные песнопения, на которых я присутствовал в качестве зрителя вместе с сопровождающими из завода и Rawema. Представление проводилось в церкви маленького пригорода Ауэрбаха под названием Фалькенштайн. Вначале пастор произнёс короткую проповедь, после чего началась литургия, в которой участвовали все присутствовавшие. На месте каждого зрителя лежал листочек с текстами песен. Дочка пастора играла на органе, а песни исполнял хоровой любительский коллектив из жителей Ауэрбаха. В определённых местах к пению подключались все зрители, подпевая в соответствии с текстами на листочках. Сопровождающий от завода, сидевший рядом со мной, демонстрировал свои прекрасные вокальные способности. После того, как представление закончилось, сопровождающий от Rawema спросил, каково моё впечатление, я просто показал жест с поднятым большим пальцем руки, потому что у меня просто не было слов, чтобы выразить свой восторг. В добавок я спросил, почему здесь не было ничего из музыки Баха, на что сразу же получил очень чёткий ответ. Он состоял в том, что вокальная музыка Баха настолько трудна для исполнения, что это даже не каждому профессионалу доступно, а здесь были только местные любители. Наступившая в новом 1986 году зима была очень суровой и совершенно нетипичной для Германии. В отдельные дни температура воздуха опускалась до минус 30 градусов Цельсия. Днём по городу распространялся сильный запах дыма, т.к. дома отапливались в основном углём. Однако в 9 часов вечера отопление отключалось независимо от прогноза погоды. В такие ночи мне иногда приходилось спать полностью тепло одетым с шапкой на голове и под такими толстыми немецкими перинами, которых я раньше никогда не видел. Но это был кратковременный период в январе, когда пришлось мёрзнуть по ночам, а уже в феврале весь снег растаял и по городу люди ходили в рубашках с короткими рукавами. И все-таки зима периодически напоминала о себе, да так, что, например в апреле буквально за пару дней все городские улицы оказались завалены настоящими снежными заносами. Шефу мёрзнуть не пришлось, т.к. его отозвали обратно на МАЗ, но перед этим с ним встречался директор завода, где я работал. Он попросил шефа перенести на более поздний срок поставку двух последних станков, на что шеф согласился, ответив директору, что он может приехать позже, чтобы принять эти два станка. Конечно, у шефа не было полномочий решать такие вопросы, но директор завода об этом не знал, т.к. привык решать вопросы в таком стиле с западными немцами, поэтому шефу грозила серьёзная опасность в случае, если в связи с недопоставкой станков всплывёт его имя. Я присутствовал при его разговоре с директором завода, но тогда я ещё на понимал, чем это может обернуться. Вопрос возник, когда я при очередном обходе сборочного конвейера не обнаружил там двух последних станин. Тогда я связался по телефону с начальником цеха ГПС и проинформировал его, что по договорённости шефа с директором завода два последних станка придут позже. Тот ответил, что к запуску ГПС ожидается приезд министра и это было бы крайне нежелательно. Тогда я нашёл начальника сборочного производства и спросил его почему нет двух последних станин. Тот ответил, что это указание директора, т.к. он договорился об этом с шефом. После того, как я поведал ему о том, что узнал из Минска, через день станины появились и вопрос был исчерпан. Директор был очень недоволен, но он и сам видимо понял, что мог сильно пострадать от своей авантюры, поэтому он разрешил начальнику сборочного производства начать сборку двух последних станков. За всё время пребывания нашей группы приёмщиков в ГДР особым событием стало наше посещение весенней Лейпцигской ярмарки, организованное Rawema. В период работы выставки были организованы специальные поезда, на которых посетители прибывали туда со всей территории ГДР. Эти поезда отличались от всех других тем, что их вагоны были свежевымытыми и буквально сверкали своей чистотой, создавая праздничное настроение. Когда мы прибыли на ярмарку, то первым делом посетили самый большой павильон от Советского Союза, где, по сравнению с другими павильонами, было самое большое количество экспонатов, среди которых были автомобили МАЗ и БелАЗ. После того, как мы прошли по всему советскому павильону, далее нас провели по павильону ГДР, среди экспонатов которого были станки от фирмы Rawema и курируемых ею заводов. Меня особенно заинтересовал стенд, на котором были представлена компьютерная техника, состоящая не только из мини-эвм, но и только что появившихся тогда персональных компьютеров. Я познакомился на этом стенде с одним замечательным немцем по имени Томас, который постоянно работал в Москве и свободно говорил по-русски. Мы поговорили с ним о перспективах ПК и, получив от него рекламные проспекты, я ему пообещал, что если буду по делам в Москве, то обязательно с ним свяжусь. После посещения ярмарки мы ещё прошлись по городу, по улицам которого сплошной рекой двигались толпы народа. Возле одного здания, похожего на какой-то торговый центр, сопровождающий от Rawema, сказал нам, что в нём расположен самый знаменитый концертный зал в ГДР, обладающий уникальными акустическими свойствами. Это здание называлось Гевандхаус, и это название меня так сильно удивило, что немец, заметив это, с улыбкой пояснил, что когда-то это был действительно Дом одежды, и это старое название сохранилось до сих пор. Река народу вынесла нас, наконец, на площадь перед железнодорожным вокзалом, расположенном в старинном задании с архитектурой классического стиля. Мы сели там на поезд до Карл-Маркс-Штадта и вернулись на своё постоянное место пребывания. На следующий день мы все трое вновь разъехались по своим заводам. Процесс приёмки станков был уже отлажен до автоматизма и никаких проблем не возникало. Однако у меня оставались ещё вопросы по технологической документации. Во время её прочтения я сразу от руки вписывал корректуры немецкими словами прямо на страницах экземпляра, переданного мне для проверки. В результате получилось так, что многие места текста документации были буквально испещрены рукописными поправками. Заводской наладчик, довольно молодой ещё человек, который готовил этот текст, был просто в ужасе, когда увидел эти правки. Я был осведомлён о том, что он читал лекции для будущих наладчиков и, конечно, ему было неприятно, когда к его тексту было так много замечаний. Он был просто возмущён этим и безапелляционно заявил мне, что в моих правках полно грамматических ошибок. При этом присутствовал начальник экспортного отдела завода, который сопровождал меня на рождественском песнопении в Фалькенштайне и поразил меня там своим чудесным баритоном и профессиональным пением. Не дожидаясь моего ответа, он прервал это словоизлияние наладчика и предложил начать обсуждать вопросы спокойно и последовательно. Он спросил у меня, насколько эти мои поправки важны для пользователей документации. Я ответил, что не только ваши, но и наши наладчики читают лекции в Институте повышения квалификации на МАЗе. В документации текст был в немецком оригинале, и он был мне понятен, т.к. иначе я не мог бы его править. Однако я вносил правки только там, где мне казалось, что текст мог быть неправильно понят, или было возможно двойное истолкование. Кроме того, в немецком тексте используются некоторые термины, которые могут иметь неадекватный смысл при переводе. Начальник попросил меня, подготовить список таких терминов, тогда я достал из кармана листочек, где были все такие немецкие слова с точными русскими переводами, и пояснил, что это для переводчика. Он очень удивился и сказал, что впервые видит русского, который по педантичности и пунктуальности не уступает немцам. Затем он, прочитав первую мою правку, предложил её убрать, т.к. она не носила принципиальный характер. В этот момент нам принесли кофе и был объявлен перерыв. Молодой наладчик куда-то ненадолго отошёл, а начальник сказал мне, что надо в чём-то уступить, тем более что на МАЗе никто читать немецкий текст не будет, а переводчику он вместе с моим списком слов передаст оригиналы моих рукописных правок, которые будут на его усмотрение и с просьбой обратить внимание на грамматику. Я согласился с ним и сказал, что наладчика можно отпустить, потому что мы уже обо всём договорились, а при необходимости переводчик всегда может с ним связаться. Когда через несколько дней мне передали исправленный текст оригинала и русского перевода, я был просто поражён, насколько переводчик хорошо справился с этой задачей. К тому же позже я узнал, что он вообще ни разу не обращался с вопросами к наладчику, хотя тот был автором текста в документации. Он также отметил, что всю работу он сделал очень быстро именно благодаря моим правкам, потому что текст наладчика был для перевода довольно трудным. Начальник экспортного отдела предложил мне на выходные организовать для всей нашей группы из трёх человек поездку в Лейпцигский Гевандхаус на органный концерт из произведений И.С. Баха, посвящённый его трёхсотлетнему юбилею. Я согласился, и мы договорились, что он приедет в Карл-Маркс-Штадт, заберёт нас из гостиницы и мы вчетвером поедем в Лейпциг. В четырёхчасовом пути до Лейпцига мы с начальником весело болтали по-немецки о разных вещах, а мои ребята наладчики, сидевшие сзади, были настолько этим удивлены, что, переглядываясь друг с другом, пожимали плечами, никак не могли понять, откуда у меня прорезались такие способности. Но раньше они и сами поражали меня тем, что вечерами перед сном они очень усердно и с большим интересом читали толстенные русско-немецкие словари. Перед входом в концертный зал всем посетителям давали программки с содержанием представления. Я обратил внимание немца на произведение Баха с обозначением BWV 544, которое должно было исполняться последним, сказав, что это одна из самых лучших его органных работ. Концерт был превосходным, там были и великолепная акустика зала, и самый современный орган с электронным управлением, и кудрявый светловолосый красавец органист, всё было просто чудесно до тех пор, пока он не исполнил последнее произведение программы. Исполнение было испорчено тем, что органист не выполнил указание Баха перед нотным текстом, которое выражалось латинскими словами organo pleno. Так обозначалась специальная кнопка на органе, означавшая включение всех труб только с мягкими тонами звучания. Другая кнопка под названием tutti означала одновременное звучание абсолютно всех труб органа как мягких, так и резких. Органисты, как правило, исполняют большие прелюдии и фуги Баха в режиме tutti, что вполне подходит для почти всех таких его произведений, кроме BWV 544, где исполнение должно быть мощным, но максимально смягчённым, т.к. иначе вместо звуков оживленно звучащего большого множества ручейков получится грохот стремительно проносящейся горной реки. Это tutti было бы очень подходяще, например, для его знаменитой фантазии и фуги BWV 542. После окончания концерта начальник заметил на моём лице разочарование и спросил, почему весь зал присутствующих излучает мощный восторг от концерта, а я нет. Я ответил ему, что надо было играть organo pleno, а он сыграл tutti и все испортил. В оригинале эта моя фраза звучала так: In Bachs Notentext steht organo pleno, aber er hat tutti gespielt und alles verdorben. Начальник был немец красавец с тёмными кудрявыми волосами, и его голубые глаза настолько выкатились наружу, что я такого удивлённого лица никогда в жизни не видел. На следующий день, проходя по заводу, я заметил, что все люди смотрели на меня с какими-то загадочными улыбками. Это было так часто, что я наконец не выдержал и спросил у одного из них, что это вы сегодня все улыбаетесь, глядя на меня, как будто сговорились? В ответ я услышал: так ты же раскритиковал нашего лучшего органиста за то, что он невнимательно читал ноты. На это я усмехнулся и сказал, что в такой маленькой деревне слухи распространяются моментально. Завод действительно находился на краю совсем небольшого посёлка по названием Ellefeld, мимо которого проходила железная дорога. Посёлок был самостоятельным населённым пунктом, о чём свидетельствовала старинная церковь с высоким шпилем, возвышавшимся так, что её было видно издалека на небольшом расстоянии от другой церкви, находящейся рядом в таком же маленьким посёлке Falkenstein, где я был во время рождественского праздничного представления. Меня удивлял тот факт, что в таком малолюдном месте, где численность населения вместе с Ауэрбахом едва превышала 20 тыс. чел., на провинциальном заводе производили продукцию высочайшего уровня технологического развития. Когда я спросил об этом у представителя Rawema, он ответил, что там хорошо функционирует система курсов обучения и подготовки специалистов для отрасли машиностроения. Кроме того, размещение заводов в провинции способствует тому, чтобы там не было безработицы. В том, насколько хорошо живут провинциальные немцы, я мог убедиться, когда меня приглашали к себе домой сотрудники завода. Сначала я побывал в доме, где живёт бригадир сборщиков станков. Он познакомил меня со своей женой и сыном, которые засыпали меня разными вопросами, удивляясь при этом, насколько хорошо я их понимаю и отвечаю на них. Жена рассказывала мне о их повседневных заботах, а сын сказал, что его удивляет моя способность говорить по-немецки и он не представляет себе, как бы он сам мог разговаривать на иностранном языке. Меня удивила манера разговора жены, и я с любопытством спросил её, почему она говорит слово sei, а не sind? Она смутилась и с улыбкой сказала, что здесь все так говорят, но всё-таки правильно говорить sind. Это был комплимент для меня, свидетельствующий о её чисто женской душевной доброте, которая в моём понимании была везде одинаковой. Я ей сказал, что просто поражён внутренним устройством их дома с множеством разных помещений и высоченными потолками, создающими впечатление особого комфорта, усиливающегося немецкой аккуратностью и вниманием к мелким деталям. Бригадир к моим словам добавил, что ему это стоило больших трудов и сам он вряд ли бы стал заниматься всем этим, если бы не настойчивость его жены. Я, конечно, не сказал им о наших намного более скромных деревенских домах, о которых я знал ещё с детства, тем более я умолчал о наших городских квартирах хрущёбах с их низкими потолками и маленькими комнатами. Мой отец был высококлассным судовым механиком примерно такого же уровня, как и немецкий бригадир. Он не только был безупречен в своей основной работе, но мог сам изготавливать мебель, сделал лодку, на которой мы с ним ездили рыбачить, и множество других полезных вещей. Однако, по сравнению с немецким механиком, он и мечтать не мог о таком доме, в котором я был гостем. Другое приглашение к себе домой я получил от сотрудника ОТК, с которым я встречался лишь эпизодически во время приёмки оборудования. Когда меня провели по главному коридору его дома, я насчитал восемь дверей. Последняя гостиная комната была по площади примерно такой же, как две комнаты в квартире моих родителей в г. Тольятти. Хозяин сказал мне, что тут они живут одной большой семьёй от прадедов до правнуков. Вся гостиная была обставлена красивой мебелью и создавала ощущение большого комфорта и уюта. Там стоял большой цветной телевизор с очень хорошим качеством изображения, что для меня было непривычно, т.к. в то время это было ещё довольно большой редкостью. Мы поговорили на разные темы, в том числе я высказал удивление этим приглашением, на что хозяин мне ответил, что здешняя жизнь у них довольно однообразна и неизменная, а я произвёл на него впечатление как носитель чего-то нового и необычного, что вызывало у всех ощущение любопытства и интереса к моей персоне. Особенное внимание ко мне было привлечено после того, как я в общении с персоналом завода высказал своё мнение, что местные жители заметно отличаются от жителей больших городов тем, что они гораздо более спокойные и несуетливые, но в то же время демонстрируют свои способности решать проблемы, кажущиеся на первый взгляд очень трудными и даже неразрешимыми. Хозяин мне сказал также, что им до этого никто не говорил, что они такие особенные, на что я возразил ему тем, что это моё мнение полностью подтверждали представители Rawema, которые говорили мне, что действительно спокойности и деловитости, свойственной местным жителям, им явно не хватает. Кроме того, я заметил ещё одну особенность, состоящую в том, что сотрудники завода проявляли особую активность, когда я им указывал на недостатки в работе, которые прежде они просто не замечали. Как правило, люди очень часто довольно нервно реагируют на такие замечания, а местные жители, наоборот, воспринимают это как возможность проявить себя в деле, чтобы хоть как-то внести оживление в текущую размеренную поступь событий, усыпляющих своей монотонностью. После поездки в Лейпциг начальник экспортного отдела также пригласил меня к себе в свой роскошный домик, где он жил вдвоём с женой, которая была очень красивой и намного моложе его. Учитывая его обаятельность и внешние данные это было для меня неудивительно. Видимо он ей рассказал ей о том, что произошло в Гевандхаусе, и из чисто женского любопытства она настояла на том, чтобы он познакомил её со мной. Похоже было на то, что классическая музыка её не особенно привлекала, поэтому разговор шёл в основном о житейских делах. Я даже подумал, что она просто хотела убедиться, что в выходной день её муж действительно был в Лейпциге. Скорее всего, он даже взял бы её с собой, если бы мы все могли поместиться в его автомобиле. Он видимо заметил, что разговор со скучающей женщиной меня сильно смущает, т.к. я был очень далёк от того мира, в котором она жила, поэтому попытался перевести разговор в какое-нибудь другое русло. Но ему это не удалось и видя, что я вот-вот начну зевать, он сказал жене, что у гостя был сегодня очень трудный день и ему уже пора отдыхать. На пути к месту моего проживания в Ауэрбахе, я расточал в его сторону все хвалебные слова, которые я только знал о его доме и красавице жене, на что он мне отвечал, что у меня не только музыкальные, но тщательно скрываемы дипломатические способности. Теперь наступила моя очередь сделать большие глаза. Он расхохотался и пояснил мне, что его жена очень сильный психолог, но на этот раз её чары не подействовали так, как обычно ей удавалось, и перед отъездом она даже сказала о том, что завидует ему в части его возможностей общаться с неординарными личностями. Я воспринял это как уже привычную для меня манеру немцев произносить множество лишних слов там, где это было явно излишне. Например, когда в помещение входила женщина и c очаровательной улыбкой и очень певуче произносила для всех присутствующих фразу «Schönen guten Mo-o-orgen!», это по-русски означало бы «С прекрасным добрым у-у-утром!». В моём представлении, такая фраза, произнесённая по-русски в помещении завода, выглядела бы маленьким сумасшествием, а там это некий обязательный ритуал, который для женщин даже приятен, поскольку позволяет привлекать к ним внимание. В течение довольно большого времени у меня была возможность наблюдать очень много немецких женщин, из чего сложилось впечатление, что большинство из них выглядели не очень привлекательно, по сравнению с русскими. Однако отдельные немки настолько поражали своей красотой, что возникало ощущение настоящего колдовства, противостоять которому нет никакой возможности. В такие моменты начинаешь чётко осознавать, насколько велика опасность будет для всех тех красавцев мужчин, которые им понравятся. Такое же колдовское влияние вся Германия, неважно восточная или западная, оказывает на всех тех, кто там живёт, или на некоторое время оказался там. Даже сами немцы находятся под этим колдовским влиянием и не осознают, какая опасность их подстерегает со всех сторон извне. Суть этой опасности заключается в том, что территория Германии является лакомым куском для всех хищников, мечтающих ею завладеть. Однако это было невозможно до тех пор, пока в Германии вместе с англо-американской зоной оккупации на территории ФРГ была советская зона на территории ГДР. Это обстоятельство не позволяло англо-американцам наводить свой обычный порядок в Германии так, как это было принято у них во всех других колониальных странах. Если бы они начали это делать на занятой территории ФРГ, то по сравнению с советской зоной оккупации, они выглядели бы совсем непривлекательно. Кроме того, это были две разные системы хозяйствования – социалистическая в ГДР и капиталистическая в ФРГ. Чтобы не допустить проигрыша в этом соревновании, американцы придумали «План Маршала», позволяющий быстро восстановить всё разрушенное хозяйство Германии, повесив на немцев долг, который они выплачивали несколько десятков лет вплоть до воссоединения Германии в 1993 г. Процесс начался с разрушения берлинской стены и последующего за ним ухода советских войск из своей зоны оккупации. После моего отъезда из ГДР в мае 1986 г. до этого события оставалось всего лишь три года, и тогда такое мне не могло прийти в голову даже в самом страшном сне. Директор завода, где я проработал девять месяцев, лично пришёл меня проводить, заставил выпить рюмку водки и даже выделил свой собственный автомобиль, который доставил меня прямо к дому нашего пребывания в Карл-Маркс-Штадте. После прибытии в Минск на следующий день я вышел на работу и первым делом пошёл посмотреть новый цех ГПС. Там процесс монтажа оборудования уже шёл вовсю и многие станки уже даже работали. Вокруг были знакомые немецкие лица и, увидев меня, они стали жаловаться на то, что многие вопросы не решаются. Выяснив у них, что это были за вопросы, я занялся их решением, на что мне потребовалось минут сорок. Немцы были очень удивлены, узнав от меня, что все вопросы уже решены. Едва я успел это им предать, как ко мне подошёл один из сотрудников нашего отдела и сказал, что меня вызывает шеф. Когда я вошёл в его кабинет, то сразу услышал: пропуск на ГПС давай. После того, как я отдал ему пропуск, он сказал: нечего тебе там делать, т.к. для тебя есть более важное поручение. Нужно написать ТЗ на автоматизированную транспортно-складскую систему для ГПС. Он передал мне проспекты на оборудование и сказал: давай, вперёд. Кто-либо другой был бы просто шокирован таким приёмом от шефа, но я ничего подобного не испытывал, потому что я бы и сам на его месте поступил точно также. Я был работник отдела, а не цеха, поэтому помогать цеховым технологам был не обязан. С другой стороны, я как приёмщик, постоянно держал связь с начальником цеха ГПС, который, благодаря этому, имел от меня всю исчерпывающую информацию, поэтому с его стороны никаких претензий ко мне быть не могло. Кроме того, как раз в этот момент я начал осознавать, что никакой подходящей для меня перспективы дальнейшей работы на заводе уже не было. С учётом того, что последнее место моей работы на заводе было связано с компьютерной обработкой данных, не было никакого смысла там оставаться, т.к. основная идея в этой области, которая меня занимала, далеко выходила за рамки деятельности завода. И действительно, не мог же я в самом деле заниматься на заводе тем, что было не под силу даже самой могущественной в мире корпорации Майкрософт по производству программного обеспечения. Суть моей идеи состояла в том, чтобы стало возможно представлять любые данные только в одной форме, что в сегодняшней терминологии означает создание единого универсального формата данных для всех информационных систем. На практике это означает, что после появления этого формата в конкретных программных продуктах, вся продукция цифровых гигантов, таких как Майкрософт и других, становится устаревшим и никому ненужным хламом. И так будет вовсе не потому, что эта идея является какой-то сверх гениальной, как раз наоборот, именно в силу своей простоты она легко вытеснит все другие существующие форматы, которые без всякой надобности просто засоряют все существующие системы. Поскольку эта идея относится к области информационных технологий, то её реализация будет означать настоящий технологический прорыв с глобальными последствиями, означающими гигантский скачок в развитии всей земной разумной цивилизации. В то время, когда я уже созрел, чтобы поменять место работы, я ещё не мыслил такими категориями, тем более что мне представилась возможность оставить свой последний яркий след на заводе с помощью ТЗ, которое я должен был разработать по заданию шефа. Это ТЗ было вовсе не о составе оборудования, т.к. он был типовым. Главная суть заключалась в том, чтобы из системы управления транспортно-складским комплексом можно было бы извлекать статистические данные, отображающие реальную картину состояния производства на текущий момент времени. Основная часть ТЗ состояла из описания реквизитов данных, которые можно было получать по запросу из системы управления в любой момент времени. После того, как я передал распечатку текста ТЗ шефу, через пару дней на ней появились все подписи заводского начальства. Я ничуть не сомневался, что никто из тех, кто поставил свои подписи, разве что кроме шефа, ТЗ даже не читал. Также, как и в случае с ТЗ на ГПС, начальство восприняло мои тексты как фантазии, имеющие лишь формальное значение. Однако поставщики оборудования относились к такой информации максимально серьёзно, т.к. иначе они ничего не знали бы о том, чего хотят потребители, и в их коммерческих предложениях они ограничились бы только спецификациями поставляемого оборудования. В обоих случаях случилось так, что я был лишён возможности хотя бы увидеть результаты моих «фантазий», т.к. приёмка мини-эвм для ГПС не производилась, вход в цех ГПС был для меня закрыт, а транспортно-складская система появилась уже после моего ухода с завода. Тогда мне это казалось каким-то абсурдом, но впоследствии стало понятно, что это была объективно сложившаяся ситуация, которая в конечном итоге привела к развалу Советского Союза. Новое место моей работы было в Центральном научно-исследовательском институте техники управления (ЦНИИТУ) в должности начальника лаборатории внешнеэкономических связей. До моего прихода это была отдельная группа в составе 4-х человек в отделе концептуальных исследований в области автоматизации управления. Состав группы был увеличен до восьми человек, включая меня, поскольку количество международных мероприятий в институте резко увеличилось. Если за предыдущий год было всего четыре таких мероприятия, то за первый год моей работы там их число выросло до восемнадцати. Однако лаборатория отлично справилась с таким объемом работы, благодаря тому что там появились два персональных компьютера фирмы Robotron производства ГДР, которые никому бы ли не нужны, т.к. это были восьмиразрядные машины, а в институте программисты работали на шестнадцатиразрядных ПК. После того, как по моей просьбе они были переданы в моё распоряжение, я дал задания всем сотрудникам, готовившим информацию для руководства института, подготовить формы документов на компьютере, чтобы информацию не переписывать каждый раз заново, а только вносить текущие изменения. Фактически была создана такая же информационная система, которая функционировала на МАЗе, и по признанию моего начальника отдела, её эффективность была очевидной и ничего подобного не было во всём институте. Это самым благоприятным образом отразилось на деятельности лаборатории, сотрудники которой успевали всё делать вовремя и в надлежащие сроки, тогда как в прежние времена в периоды проведения международных мероприятий нагрузка на сотрудников была столь велика, что им приходилось иногда задерживаться на работе допоздна. Теперь же задержки на работе полностью прекратились и это стало обычной нормой. По сравнению с напряжённой и суматошной заводской повседневностью, где худо-бедно, но ежедневно производилась высокотехнологичная и известная по всей стране продукция, обстановка в институте создавала у меня впечатление какой-то глуши, в которой непонятно что делается и с какой целью. Впрочем, к моей лаборатории это явно не относилось, т.к. сплошной чередой в институт прибывали зарубежные делегации, для которых нужно было готовить множество разных документов, а также организовывать их встречи, размещение в гостинице и проводы. Аналогично нужно было готовить поездки делегаций сотрудников института в рамках сотрудничества и обмена опытом с аналогичными организациями за рубежом. Поскольку вся информация как по приёмам, так и по выездам делегаций в рамках международных мероприятий проходила через мою лабораторию, то из неё для меня было абсолютно понятна ненужность и бесплодность всей этой суеты. Это было очевидно хотя бы из того факта, что основной парк оборудования института составляли устаревшие большие вычислительные машины, каждая из которых занимала площадь целого зала. Основные работы велись на персональных компьютерах, но их было так мало, что работа на них выполнялась по круглосуточному графику в трёхсменном режиме. На МАЗе тоже были такие машины, и они использовались в основном для ведения бухгалтерского документооборота, в частности для выпуска расчётных листков зарплаты, которые выдавались на руки всем сотрудникам завода. Но там был собственный вычислительный центр со своим персоналом, которому внешняя поддержка не требовалась. А вот на Минском часовом заводе почему-то подобные задачи решались с участием ЦНИИТУ. Этот институт занимал целый комплекс зданий, состоящий из одного высотного и четырёх малоэтажных зданий. Рядом с ним строилось ещё одно высотное здание. Численность сотрудников института составляла порядка 1700 чел. Руководство институтом осуществляли директор и два его заместителя. Фактически это было троевластие, т.к. оба заместителя, пользуясь некомпетентностью директора, конкурировали между собой. Мой начальник отдела был вынужден крутиться между тремя этими жерновами, но это не было связано с основной деятельностью отдела по научным исследованиям, а исключительно и только из-за того, что в составе этого отдела была лаборатория по внешнеэкономическим связям. Во время приёмов иностранных делегаций дирекция не проявляла к ним особого интереса и её участие было чисто ритуальным. Но когда наступало время подготовки выезда за рубеж, ситуация становилась нервозной и решение о составе делегации затягивалось до последнего момента, т.к. решение директора о его участии зависело не только от него самого, но и должно было быть согласовано с Министерством приборостроения. Каким-то образом начальнику отдела почти всегда удавалось убедить начальство в том, чтобы в составе делегации был он и его помощник в моём лице. В принципе это было не так трудно, поскольку наши руководители делегации опасались, что могут оказаться в сложной ситуации, когда нужно будет принимать какое-то неожиданное решение, а под рукой не будет никого из тех, кто может оформить его в письменном виде. За время моей работы в ЦНИИТУ я побывал в Болгарии, ГДР, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польше и Монголии. Одна из поездок в ГДР была связана с приглашением от немцев руководству ЦНИИТУ посетить Лейпцигскую ярмарку. Там я встретил своего знакомого Томаса, который по моей просьбе предложил директору ЦНИИТУ купить персональные шестнадцатиразрядные ПК Robotron. В результате был подписан договор на поставку 40 шт. ПК в ЦНИИТУ. Это была первая и последняя результативная поездка делегации ЦНИИТУ за рубеж, поскольку все остальные были чисто развлекательными путешествиями и экскурсиями. Закончилась эта райская жизнь тем, что когда директор получил от министерства деньги на покупку ПК из ГДР, было решено потратить их на приобретение автомобилей Wartburg для сотрудников ЦНИИТУ, а мне было поручено сообщить Томасу об отказе от покупки ПК. Он, конечно, был в шоке от такого решения, тем более что оборудование было уже отгружено, и ему пришлось срочно решать эту внезапно свалившуюся на него проблему. Эти явные признаки душевного расстройства у руководства ЦНИИТУ продолжились после того, как поступило приглашение от некоей итальянской фирмы посетить Рим. Директор не счёл необходимым хотя бы выяснить, что интересовало итальянскую сторону, и взял с собой в поездку двух программистов, которые после возвращения так и не поняли, откуда на них свалилось такое счастье. Естественно, что эта поездка закончилась тем, что делегация вернулась с пустыми руками без всяких договорённостей, а что там обсуждалось так и осталось неизвестным. Любопытный случай также произошёл во время ответного визита монгольской делегации в ЦНИИТУ. Её руководитель по имени Бямбасурен, который активно участвовал в приёме нашей делегации в столице Монголии Улан-Баторе, попросил о встрече с директором института. Но тот отказался его принимать, хотя это выглядело совсем уж неприлично. Через несколько дней из новостей по телевизору все узнали, что Бямбасурен стал премьер-министром Монголии. После этого прошло ещё совсем немного времени и для ЦНИИТУ было прекращено государственное финансирование из-за решения сверху о всеобщем переходе предприятий на хозрасчёт. Всё сразу посыпалось, и этот колосс на глиняных ногах очень быстро прекратил своё существование. Все его здания были отданы разного рода государственными учреждениями Белоруссии, которая самым неожиданным образом превратилась из Белорусской ССР в независимую и суверенную Республику Беларусь. Вот так я оказался одним из 25 миллионов россиян, в один момент потерявших свою родину. Но тогда я этого ещё не знал и даже наоборот, надеялся на то, что наступают новые времена, когда всё начнёт изменяться к лучшему. В некотором смысле это так и было, поскольку мои друзья, работавшие на МАЗе, помогли мне сделать демонстрационную версию компьютерной программы, реализующей универсальный формат данных. Через моего знакомого немца Томаса, работающего в Москве в одном из торговых представительств, я даже смог показать эту программу эксперту из консалтинговой фирмы от Siemens-Nixdorf. Тот признал, что это было очень интересно и он ничего подобного никогда не видел. На тот случай если мне понадобится его помощь, он передал мне свою визитку. Но только этим дело не ограничилось, и мне неожиданной представилась возможность обратиться за содействием в реализации моей идеи непосредственно в Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР), который открывал своё представительство в Белоруссии и приглашал всех желающих на свою пресс-конференцию. Народу пришло совсем мало и среди них был я, который стал единственным, кто задал там несколько вопросов. Затем я получил от выступающих материалы с требованиями к оформлению инвестиционных проектов для ЕБРР. Согласно этим материалам, я подготовил свой инвестиционный проект и передал его в представительство ЕБРР, которое находилось в самом престижном районе в центре Минска. Через некоторое время меня туда пригласили, и очень милая девушка сообщила мне, что ЕБРР согласен участвовать в моём проекте с долей в 30%, и я могу туда снова обратиться после того, как я найду всех других участников финансовой поддержки проекта. Внешне всё выглядело перспективно иреспектабельно, однако на самом деле мне ясно дали понять, что ЕБРР присутствует в Белоруссии вовсе не для того, чтобы развивать здесь технологический прогресс. Мне стало очень даже понятно, что ЕБРР – это никой не банк, а политическая и враждебно настроенная к нам организация, нацеленная не на созидание, а исключительно и только на разрушение. Этот вывод я сделал несколько позже, а тогда у меня ещё сохранялись надежды на лучший исход. Но этим надеждам не суждено было сбыться, и когда я уже исчерпал все ресурсы для проживания в Белоруссии, то мне пришлось вернуться в Россию к своим родным в г. Тольятти. После белорусского социализма российский капитализм выглядел так, будто здесь прошла какая-то эпидемия страшной болезни, выкосившая целое поколение молодых и энергичных людей, ставших её жертвами. Некоторые из них были детьми моих знакомых, которых я знал ещё с детства. Причинами их ухода из жизни были не только наркомания и алкоголизм, но и безработица, лишившая их средств к существованию. Множество крупных советских предприятий после их приватизации были полностью разрушены. Особенно сильно пострадали моногорода, существование которых зависело от этих предприятий. Из-за того, что многие крупные предприятия перестали существовать, Тольятти стал одним из таких городов, которому грозила участь американского Детройта как бывшего флагмана автомобилестроения США. От этой участи его спасло только личное вмешательство президента Путина, позволившее сохранить предприятие АвтоВАЗ. Он также публично признал, что людские и материальные потери России после её перехода к капитализму даже превысили по своему объёму те, которые были у СССР за время всей Великой отечественной войны. В таких условиях у меня не было никаких возможностей продвигать свою идею создания ИТ нового поколения, имеющую в своей основе универсальный формат данных. Однако, если рассматривать её как средство для глобального технологического прорыва, то становится понятно, что для достижения реального результата одной только технической реализации этой идеи будет недостаточно. Проблема состоит в том, что весь наш земной мир стал глобальным в экономическом смысле, т.е. в части всеобщего разделения труда. Однако этот мир не может быть сохранён в таком виде длительное время и по объективным причинам уже в ближайшее время он неминуемо распадётся на отдельные экономические зоны. На первый взгляд может показаться, что ничего особенного в этом нет, т.к. мир стал единым только после разрушения Советского Союза, а если он опять перестанет быть единым, то мы просто вернёмся к тому, что было раньше. Но проблема состоит в том, что вернуться назад в прошлое уже станет невозможно, поскольку для этого необходимо, чтобы вместо доллара США появилась новая валюта, выполняющая функцию мировых денег. В недавней истории человечества такие пертурбации повторялись уже несколько раз. В середине XIX века роль такой валюты выполнял голландский гульден, затем его сменил английский фунт, а после этого с момента создания ФРС США в 1913 году роль мировой валюты выполнял доллар США. Сейчас многие полагают, что по факту его уже заменяет китайский юань, но в реальности этого не будет, т.к. Китай не может сделать так, чтобы все мировые цены измерялись в юанях, поскольку в этом случае это ударит по нему самому так, что ему мало не покажется. Кроме того, сам переход к новому мировому порядку будет проходить с такими потрясениями, которых история ещё не знает. В частности, уровень жизни населения США и Китая упадёт в два раза, Европа придёт в полный упадок и там для удержания порядка будут создаваться халифаты со всеми вытекающими отсюда последствиями. Меня эта проблема интересовала уже давно с точки зрения постановки задачи в виде вопроса: можно ли вместо денег создать и использовать в экономических расчётах какие-то особые абстрактные единицы измерения типа, метра, килограмма и т.п.? Надо сказать, что этот вопрос интересовал многих экономистов, но в их постановке он имел другой смысл, а именно: можно ли измерять экономические ресурсы в других единицах измерения, например, в киловатт-часах энергии или в тонно-километрах перевозок и т.д.? Такие изыскания имели место, но мне они представлялись чистыми фантазиями, не имеющими практического смысла, т.к. в моём представлении требуемая единица измерения не может быть привязана к конкретным материальным носителям. Исторически это было доказано на примерах золотого стандарта и нефтедоллара. Тем не менее, создание такой единицы измерения возможно в том случае, если её можно будет применять для измерения покупательной способности любых денег, участвующих в торговом обороте. Эта идея так и осталась бы только у меня в голове, если бы я случайно не встретил на улице моего однокурсника, с которым я учился в политехническом институте в одной группе. От него я узнал, что он прошёл обучение по патентоведению в Федеральном институте промышленной собственности (ФИПС), получил там соответствующий диплом и теперь занимается консультациями по подготовке заявок на изобретение на профессиональной основе. С его помощью я подготовил заявку и отправил её в ФИПС. Там она была зарегистрирована и прошла все необходимые экспертизы. Однако на последней стадии экспертизы по существу в выдаче патента мне было отказано, причём это было сделано с явными нарушениями процедур и регламента ФИПСа. Для меня было очевидно, что это было не решение ФИПСа, а указание сверху, поскольку в самом ФИПСе появление новых патентов только приветствуется и даже поощряется путём премирования его сотрудников. Причина такого решения вполне очевидна, т.к. в случае технической реализации идеи этого патента не только доллар США, но и вообще никакие другие валюты не смогут выполнять функции мировых денег, т.к. это станет просто никому не нужно. Как и в случае с моим проектом для ЕБРР, так и в этом случае с патентом в дело вмешалась политика. Да ладно если бы она была кому-то на пользу или защищала бы чьи-то интересы, всё было как раз наоборот. В обоих этих случаях американцы могли бы получить в свои руки прорывные технологии, позволяющие им преодолеть те трудности, которые они испытывают сегодня, когда вся их экономическая система рушится и они не знают, что с этим делать. В семидесятые годы предыдущего столетия ситуация была похожая, но Советский Союз не использовал свои преимущества, чтобы взять под свой контроль последующие тенденции мирового развития. Так говорят сегодняшние историки. Но в моём представлении всё было совсем не так. В СССР ситуация была намного хуже, и один только факт отправки студентов и инженеров на сельхозработы свидетельствует о том, до какого уровня маразма дошла советская номенклатура, которая своими собственными руками стала разрушать самую могущественную страну мира, способную не оставить никаких шансов для выживания своих врагов. Нет у них никаких шансов и сейчас, когда Россия вновь восстаёт из пепла и доказывает всему западному миру свою способность защищать и отстаивать свои интересы. Нет никаких шансов не только в силовом, но и в интеллектуальном противостоянии, в котором вся их система оказалась порочной и неспособной к сущностному пониманию способов решения текущих задач. Это нашло своё отражение в разрушении науки и образования, которые не соответствуют не только сегодняшним требованиям, но и их уровню развития в прежние времена. В этом смысле с точки зрения осуществления нового технологического прорыва есть необходимость рассмотреть хотя бы в самом кратком виде аспекты, связанные с ближайшими подвижками в области науки, образования и технологий. При том крайнем уровне деградации, который характеризует эти аспекты, было бы вообще очень странно даже просто обсуждать вопросы, связанные с технологическим прорывом, не говоря уже о том, чтобы приступить к его реализации в России. Однако сегодняшняя реальность такова, что если ничего не делать в этом направлении, то не только Россию, но и весь остальной мир ожидает неизбежное опускание в пучину настолько неуправляемого мирового экономического кризиса, что он будет сметать на своём пути все достижения человеческой цивилизации в течение неопределённо длительного времени. Последний такой кризис в истории человечества длился в течении десяти лет, но по сравнению с тем, который нас ожидает, он был гораздо менее масштабным, потому следующий будет и более разрушительным, и более длительным. С другой стороны, только в России технологический прорыв может быть реально осуществлён, поскольку её территория не только надёжно защищена от угроз извне, но и в ближайшее время будет восстановлена в границах Советского Союза, и даже расширится за их пределы. Кроме того, Россия является единственной в мире страной, располагающей всеми необходимыми ресурсами для развития своей экономики независимо от других стран. Далее мы перейдём к рассмотрению в кратком виде всех вышеназванных аспектов, связанных с реализацией технологического прорыва вместе с конкретными проектами, составляющими его основу.
Последние комментарии
13 минут 53 секунд назад
6 часов 4 минут назад
6 часов 12 минут назад
6 часов 22 минут назад
6 часов 27 минут назад
7 часов 56 минут назад