Не так давно. Пять лет с Мейерхольдом Встречи с Пастернаком. Другие воспоминания [Александр Константинович Гладков] (fb2) читать постранично, страница - 2

свидания, первые разочарования и новые влюбленности — жизнь юноши была заполнена до предела. Спал ли он, наяву ли все это было?.. Он впитывал в себя и впечатления от новых встреч, и кем — то сказанное меткое слово, и шумные волны бурных дискуссий. По сути дела, не он выбирал свой путь, а обстоятельства, течение жизни определили его судьбу в литературе.

Важнейший, ключевой, отправной момент в жизни Гладкова — работа в театре у Мейерхольда. Встречи, знакомство, вхождение в круг Мастера — все это растянулось на годы и в конечном счете стало подступом к тому тесному общению, сближению, пониманию и взаимопониманию, которые так спрессованно и точно отразил Александр Гладков в своей книге «Пять лет с Мейерхольдом». Гладков числился «сотрудником научно — исследовательской лаборатории» театра Мейерхольда, однако определенных обязанностей за ним закреплено не было. Хорошо знавший Гладкова в те (да и в более поздние) годы А. П.Мацкин вполне резонно резюмировал: «Мне кажется, что Гладков нужен был Мейерхольду не столько для делового сотрудничества, сколько как собеседник и доверенное лицо. Хорошо образованный юноша, умеет слушать, очень восприимчив к искусству, у него природный такт, держит себя с достоинством. И еще одно немаловажное обстоятельство: оказавшись рядом с режиссером на репетициях, он всегда что — то записывает. Один или два раза Всеволод Эмильевич смотрел эти записи и убедился в их точности, хотя слова Гладков выбирает свои. Иногда в промежутках между репетициями они говорят об искусстве, интервьюер задает вопросы, мастер охотно отвечает, он знает, что эти диалоги попадут в блокноты его любознательного сотрудника»^[2].

Когда знакомишься с воспоминаниями и дневниками Гладкова, создается впечатление, что все в его жизни складывалось само собой, что плыл он по течению, что случайно прибило его к театру Мейерхольда, что так же случайно познакомился он с Маяковским, что случай — война — свел его с Пастернаком и что случайно он стал сотрудничать с Алексеем Арбузовым, случайно заехал к Анне Ахматовой, случайно оказался арестован…

Но на самом деле, конечно, ничего случайного в перипетиях судьбы Гладкова не было. Судьба — суть человека, его характер, его представления о жизни, о взаимоотношениях с людьми.

Творческий импульс, быть может, в юности не вполне осознанный, привел Гладкова в журналистику, влюбил в театр, искусство, литературу, книгу. А потом — воплотился в первой пьесе.

«Давным — давно» не первая пьеса драматурга. Еще в 1936 году Гладков написал «Новогоднюю ночь» (которую впоследствии в Постановлении ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 г. осудят как «слабую и безыдейную»). Но уже весной 1939‑го он придумывает драму об апостоле Павле.

Гладков самокритичен. 28 августа 1939 года он записывает в дневнике: «Если бы я все время, ухлопанное мною на различные начинания этого рода (имеется в виду организация различных театральных студий, в чем Гладков весьма активно участвовал. — Ст.#.), потратил бы на себя и свою литературную работу, я уже давно процветал бы и печатался или ставился. Иногда мне кажется, что я занимался этим не из — за какой — то особенно страстной любви к театру и театральной педагогике и реальных расчетов, связанных со строительством молодого театрального дела, а только потому, что это так легко и приятно. Проклятое отсутствие характера! Конечно, мне почти не требуется усилий, чтобы трепаться, и блистать в этом роде, и пожинать легкие успехи. Для всего же остального, к чему я способен, нужно приложить усилие, труд, терпение, выдержку — все, чего так мало у меня…»

Возможно, и не хватало Гладкову целеустремленности, которая позволяла другим писателям создавать эпопеи. Но у него был другой талант. Сюжеты рождались один за другим. Требовалось лишь одно условие — ограничить себя, сосредоточиться на том произведении, которое, кажется, вот уже готово — надо всего лишь записать его.

Героическая комедия «Давным — давно» родилась именно так. Быстро, легко, свободно. В своих воспоминаниях Гладков говорит об этом довольно подробно.

Окрыленный успехом, менее чем за три месяца он написал пьесу, которой заинтересовались сразу несколько театров. В письме к брату Льву от 24 апреля 1941 года Гладков делится новыми замыслами: «В голове уже созрел план новой пьесы… Это будет романтическая мелодрама в стихах «Поэт» о венгерской революции 48‑го года и венгерском поэте Александре Петефи (Гладков называет поэта так, как было принято обозначать имя Шандор в русских дореволюционных изданиях. — Ст.#.), в жизнь и личность которого я почему — то влюбился… Год назад я и не предполагал, в какую неожиданную сторону пойдет мое творчество… Друзья уже зовут меня «русским Ростаном». Конечно, остальные мои замыслы и работы не отменяются, а только временно задерживаются, пока я не выплесну из себя столь неожиданно забивший родник романтизма. Третья вещь этого цикла — «Наполеон и сто дней». Хочется доказать всерьез, что