Он не мог иначе [Леонид Сергеевич Колосов] (fb2) читать онлайн

Леонид Колосов Он не мог иначе Документальная повесть

Ингвар Росс родился в небольшом бельгийском городке, затаившемся среди сосен Кампэна, за пятнадцать лет до начала второй мировой войны.

Детство у него было как детство. На всю жизнь сохранил он от той счастливой поры память о терпком запахе смолы и леденящей зубы воде небольшого родникового ручья.

Мальчик очень любил лес и пропадал в нем целыми днями. Любил озеро, которое одаривало его рыбой щедрее, чем других мальчишек. Те завидовали ему, поэтому и прозвище от них он получил необычное — «Колдун». А ему хотелось быть Тилем, Тилем Уленшпигелем. Сборник легенд о необыкновенно веселом и мужественном человеке стал любимой его книжкой на всю жизнь. А гимн гезов доходил до самой глубины его детской души.

В городке была только школа, директором которой работал отец Ингвара. И после ее окончания родители решили отправить Ингвара в колледж в город Терноут. Там он и поселился бы в интернате. Но ехать туда и учиться ему так и не довелось...

Ясным утром 10 мая 1940 года Ингвара разбудили далекие раскаты грома. Идет гроза, решил он.

Но, выглянув в окно, увидел абсолютно безоблачное небо и яркое солнце. Пора было идти в школу.

На школьном дворе его и его товарищей встретили встревоженные педагоги и воспитатели. Потом появился отец. Он был весь в черном — черный котелок, черный костюм, черный галстук, черные туфли. В таком виде Ингвар видел его только по воскресеньям, когда они шли всей семьей в церковь. Отец снял котелок, вытер платком лоб и с видимым усилием заговорил:

— Дети мои, случилось нечто ужасное. Германия напала на Бельгию и уже бомбардировала несколько городов. Это война, дети мои...

В пятнадцать лет трудно сразу осознать страшную реальность слова «война». Понимание происходящего приходило к Ингвару с приближением раскатов орудийного грома, с появлением на улицах городка растерянных мужчин, женщин, детей, которые шли куда-то с рюкзаками, узлами, чемоданами.

Король Леопольд III, главнокомандующий бельгийской армией, уже 28 мая 1940 года подписал акт о капитуляции Бельгии, а себя объявил военнопленным. Это был наивысший акт предательства монарха по отношению к своей стране и своему народу, хотя бельгийский народ — фламандцы и валоны — не стал на колени и начал героическую войну против захватчиков и коллаборационистов, не затихавшую все черные годы оккупации.

Когда стало очевидно, что в городок скоро придут фашистские солдаты, родители созвали семейный совет. Вопрос был один — что делать: бежать? оставаться?

Мать очень плохо себя чувствовала. Ее роковая болезнь уже начала свою тайную разрушительную работу. К тому же отец не забыл страданий, выпавших на их долю, тогда молодой супружеской пары, когда они в 1914 году — после начала первой мировой войны — эмигрировали в Англию.

— Нет, — сказал он после долгого и тяжелого раздумья. — Пускай уходят молодые. А вам надо оставаться. Если уж суждена смерть, так хоть в стенах родного дома...

Старшая сестра Ингвара ждала ребенка. Ее муж был в армии и не подавал никаких вестей. Она тоже решила остаться. Один Ингвар решил бежать во Францию.

Через несколько дней поток беженцев унес его за сотни километров от родного дома. Но на чужбине встречали их совсем не цветами. Несколько месяцев французские власти продержали беженцев в лагере на берегу Средиземного моря. Потом и Франция капитулировала...

Лагерное начальство объявило, что все иностранцы могут вернуться по домам, так как немецкие оккупационные власти гарантируют, что не сделают им ничего плохого. Были сформированы и отправлены поезда возвращенцев. Но многие составы по пути были взяты под охрану и направлены в рейх... Гитлеровцы обманули: им нужны были даровые рабочие руки. Тех, кто не согласился на такую участь, отправили в концлагерь, на верную погибель.

Ингвару повезло, он попал в «хороший» поезд, который в пропагандистских целях пропустили в Брюссель.

Родители обрадовались Ингвару: не всем в ту пору посчастливилось вновь увидеть своих детей. Но радость омрачали и страх за сына, и все более голодная жизнь. Гитлеровцы в округе разграбили все дочиста. Не было хлеба, а уж вкус мяса горожане забыли вообще. В городке исчезли все кошки и собаки. Говорили, что они превратились в колбасу, которой спекулянты торговали по бешеным ценам на черном рынке.

К тому же все более частыми стали облавы: гитлеровцы буквально охотились на молодежь. И Ингвару днем приходилось скрываться в лесу. Запомнилась ему одна встреча...

Они появились совершенно бесшумно за его спиной, когда он сидел перед маленьким костром, в котором пек несколько захваченных из дома картофелин. Говорят, что человек может чувствовать спиной чужой взгляд. Он же ничего не почувствовал. Просто кто-то деликатно кашлянул сзади. Их было трое, с автоматами на груди. Одного Ингвар узнал сразу. Это был Жорж! Вернее, Жан Коллар, командир наводившего страх на оккупантов партизанского отряда. Его портрет гитлеровцы расклеили на стенах чуть ли не всех домов городка. Полмиллиона франков обещали они за голову партизанского командира.

— Привет, — сказал Жорж, насмешливо улыбаясь. — Собираешься пообедать, парень?

— Да, месье... Если хотите, присядьте...

— Спасибо. Лучше скажи, эсэсовцы еще в городе?

— Нет, ушли вчера...

— А ты почему здесь прячешься?

— Так они же могут вернуться...

— Логично. Ты как считаешь, Эжен? — обратился он к одному из своих спутников, круглолицему партизану.

Тот добродушно улыбнулся:

— Конечно. — А потом сам обратился к Ингвару: — Так, значит, немцев нет?

Его произношение выдавало иностранца.

— Нет...

— Тогда, прощай.

И они исчезли. Но Ингвар запомнил эту короткую встречу на всю жизнь.

О Жане Колларе и его партизанах слагали легенды. Из них Ингвар узнал, что в отряде Жоржа было много русских. Наверное, и тот, с акцентом, был одним из них. Во всяком случае, юноша уверовал в это. Так впервые зародилось в нем желание побольше узнать о русских, которые били немцев не только далеко на Востоке, но и здесь, на его, Ингвара, родине.

Красная Армия принесла свободу многим народам Европы. Но Бельгию освободили западные союзники.

Ингвара призвали в армию. И после окончания войны он стал переводчиком в одной из частей английских королевских военно-воздушных сил. Его приняли на эту должность по протекции старого друга отца — военного летчика, не пожелавшего капитулировать и перелетевшего в мае 1940 года в Англию. Затем Росс продолжил службу в бельгийской армии. Служил в разных ведомствах, пока не оказался в разведке.

Там, работая по долгу службы с секретными архивами, Ингвар Росс вдруг снова столкнулся с теми тремя парнями из леса. В объемистом досье на движение Сопротивления имелось немало документов о действиях батальона Жана Коллара. Нет, это не были описания подвигов патриотов и антифашистов. Просто личные карточки на партизан — даты рождения, названия отрядов, в которых они воевали, местности, где эти отряды действовали, обстоятельства поимки партизан гитлеровцами и даты их казни. Там он увидел фотографии всех трех. Они погибли в застенках гестапо. Так он узнал, что два спутника Жоржа действительно были русскими. Их звали Евгений Доценко и Алексей Девятнин.

Как Росс попал в бельгийскую разведку? Он сам себе задавал этот вопрос и отвечал на него предельно кратко: случайно. Его никогда не волновали похождения международной авантюристки Маргарет Целле, больше известной как немецкая шпионка Мата Хари, но одинаково непрофессиональной как в индийских танцах, так и в шпионаже. Его не трогала сомнительная слава английского разведчика Томаса Эдварда Лоуренса, чей высоко ценившийся в английской разведке профессионализм дорого обошелся ближневосточным арабским народам... Короче говоря, Ингвар никогда не представлял себя в роли разведчика.

Но именно это обстоятельство, видимо, и сыграло решающую роль в выборе его кандидатуры для работы в секретной службе Бельгии. Когда Росс стал «своим» в бельгийской разведке, один из сотрудников отдела кадров раскрыл ему за рюмкой секрет.

— Мой дорогой, — сказал он. — Наши шефы всегда придерживались железного правила: не принимать на работу тех, кто или очень хотел, или, наоборот, очень не хотел бы становиться кадровым разведчиком и оседать в нашей конторе. Ты же был той самой «золотой серединкой», которую мы всегда ищем. Ты не очень-то рвался к нам, но не очень и сопротивлялся, когда мы тебя позвали.

Когда переводчик при королевских ВВС был направлен в Брюссель, его назначили в одно из подразделений министерства национальной обороны Бельгии. Оно занималось подготовкой военных летчиков, которых Бельгия в соответствии со своими обязательствами перед НАТО должна была поставлять для военно-воздушных сил североатлантического пакта. Эту службу держали под своим особым контролем американцы.

Россу довольно часто приходилось сталкиваться с американскими инспекторами. Он был обязан давать им сведения о ходе подготовки пилотов, которые затем направлялись в США на стажировку. Особенно досаждал бельгийцам — сотрудникам отдела, в котором служил Росс, один американский полковник из консультативной группы по вопросам военной помощи в рамках НАТО. Он наведывался к ним чаще других и раздражал буквально всех. Едва завидев в окно его нескладную фигуру с неизменной сигарой во рту, начальник Росса бросал ему на ходу:

— Беседуй с ним сам. Меня нет.

И надолго исчезал из кабинета.

Росса тоже раздражали презрительная ухмылка, вечно изжеванная сигара в углу рта и скрипучий голос американского полковника.

— Молодой человек, мне нужен ваш шеф.

— Одну минуточку, посмотрю, на месте ли господин полковник.

Ингвар уходил из приемной, топтался около двери пустого кабинета своего начальника, громко стучал в дверь и через несколько минут возвращался назад.

— Простите, но полковник, вероятно, вышел.

— Куда?

— Он мне не докладывает.

— Это черт знает что. Вы работаете или...

— Мы не были предупреждены о вашем визите.

— Я не обязан вас предупреждать. Всем надо сидеть на месте и заниматься делом!

Американец усаживался в кресло и клал ноги на стол. Ботинки американского полковника, лежавшие на столе, действовали на Ингвара, как красная тряпка на быка. Он едва удерживал себя от резкого замечания бесцеремонному гостю.

— Может быть, я могу быть чем-нибудь полезен?

— Мне нужны сводки прохождения подготовки бельгийских курсантов.

— Они в моем распоряжении.

— Да? Ну тогда докладывайте.

Росс делал подробный обзор тренировочных полетов и оценок теоретической подготовки пилотов. Американец что-то помечал в своем блокноте.

— Доложите вашему шефу, что я приеду завтра в это же время. Пусть ждет и никуда не выходит... Кстати, вы неплохо говорите по-английски, молодой человек, и могли бы работать в нашей системе. Подумайте-ка над моим предложением. Разумеется, получать вы будете значительно больше, чем в вашей паршивой конторе...

— Я подумаю, господин полковник...

Переходить на работу к американцам Ингвар и не думал, но как-то его вызвал к себе начальник секретариата министерства национальной обороны Бельгии.

— Завтра к трем часа дня, — сказал он, — вам надлежит явиться в отдел кадров министерства.

— Зачем? — спросил Росс вместо обычного «слушаюсь».

Начальник, ничего не ответив, пожал плечами, что могло означать и «ничего не знаю» и «не задавайте лишних вопросов».

Впрочем, непосредственный шеф задал тот же «лишний» вопрос, когда Ингвар доложил ему о вызове.

— Не знаю, господин полковник. Мне ничего не объяснили.

— Странно... Но, надеюсь, вы не хотите сбежать на другую работу?

— Нет, уверяю вас. Я сам в полном неведении...

Но заговорили с ним именно о другой работе. Какой? На этот вопрос майор, перед которым лежало личное дело Росса, не ответил. Сначала он уточнил массу подробностей о предках Росса, потом выразил удовлетворение тем, что тот говорит на нескольких европейских языках, затем снял телефонную трубку и набрал какой-то номер.

— Привет, Шарль. Ты помнишь наш вчерашний разговор? Да... Он у меня. Думаю, что подойдет... Ты тоже? Ну и хорошо. Когда он должен явиться к тебе? Так... Договорились...

Ингвару было ясно лишь то, что речь шла о нем. Но в чем было дело, он решительно ничего не понимал. Майор тоже не торопился с разъяснениями. Наконец он обратился к Ингвару:

— Лейтенант, как бы вы отнеслись к предложению перейти на более интересную работу?

— Какую работу?

— Это объяснит вам майор Мартенс, к которому вы придете завтра к 10 часам утра. Вот по этому адресу.

Он протянул маленький листок из отрывного блокнота и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

— Простите, а кто это майор Мартенс?

— Всё — завтра. Всего хорошего.

На следующее утро без пяти минут десять Ингвар нажал кнопку звонка у подъезда здания, адрес которого был указан на листочке. Дверь открыл человек в форме штабного офицера.

— Вы к кому?

— К майору Мартенсу.

— Ваши документы.

Офицер посмотрел лежавший на конторке список, затем дал бланк, который Росс должен был заполнить: фамилия, цель визита, с кем встреча, число, месяц и время заполнения бланка. Прочитав бумажку, офицер спрятал ее в ящик конторки.

— Идите. Второй этаж. Комната 31.

Майор Мартенс оказался высоким сухопарым человеком с вкрадчивым голосом. Он предложил сигарету и задал несколько вопросов, которые показали, что биография Росса известна ему во всех подробностях. Поговорив затем о погоде и видах на осень, майор вдруг спросил:

— Хотите у нас работать?

Россу давно осточертела подготовка пилотов с неизбежными на ней конфликтами с новобранцами и инспекторами, постоянной нервотрепкой и полным отсутствием перспектив продвижения по службе. А майор, словно зная это, бесстрастным голосом начал перечислять те блага, которые Ингвар мог со временем получить.

— Господин майор, — не очень уверенно сказал Росс. — Я, право, не понял, чем мне придется здесь заниматься. Но в принципе мне пока возразить нечего.

— Вот и отлично. Значит, договорились. Работа несложная. Вы будете моим помощником в некоторых делах, которые потребуют ваших знаний иностранных языков. Но обязательно и умение держать за зубами все эти языки. Это не каламбур. Вы находитесь отныне на службе в управлении безопасности и разведки. На прежней работе своему начальству пока ничего не говорите. Они все узнают в свое время...

Майор заметил, что Ингвар пристально рассматривает большую, во всю стену, карту Восточной Европы, наполовину задернутую зеленой занавеской.

— С этой картой вы еще встретитесь, как только мы закончим некоторые формальности... До скорого свидания.

Формальности заняли на удивление немного времени. Видимо, кандидатура Росса была в принципе уже согласована. Примерно через неделю авиационный полковник получил приказ о переводе Росса. Он был крайне недоволен, даже взбешен потерей такого исполнительного и надежного помощника.

— Черт знает что! Так вот почему шла вся эта мышиная возня с вами... И вы тоже хороши! Не могли сказать заранее: я бы отстоял вас от этого зверинца!

Росса поразило столь непочтительное отношение полковника к разведывательной службе.

— Почему зверинца?

— А вы думаете, что разведка — это пансион для благородных девиц? Увидите — там зря денег не платят.

Теперь уже бывший шеф Росса даже не протянул руку, когда Ингвар вежливо и почтительно сказал ему:

— Прощайте, господин полковник.

На новом месте работы знакомый уже Россу майор представил его всем офицерам службы. Многие из них не очень понравились новичку: молчаливые, неприветливые, подозрительные и все на одно лицо. А вот к майору Росс с каждым днем испытывал все большую симпатию. Обязательный, демократичный. Никаких начальнических ноток в голосе, никаких признаков высокомерия. И свое отцовское напутствие, когда они однажды остались тет-а-тет, он произнес непринужденно, как бы шутя, хотя речь шла о вещах весьма серьезных.

— Дорогой Ингвар, поскольку отныне вы полноправный «акционер» нашей конторы, разрешите дать вам дружеский, а если хотите, то и начальнический совет. Все, что вы здесь услышите, увидите и прочитаете, имеет гриф «секретно» и даже «совершенно секретно». Несекретных дел и бумаг у нас не бывает. Поэтому никому, даже самым близким людям, не следует говорить о том, чем вы занимаетесь. Я не хочу вас запугивать, но слишком откровенные беседы на служебные темы одного из наших офицеров со своей не в меру болтливой женой кончились тем, что ему пришлось пустить себе пулю в лоб. Вы себе представить не можете, как мы, его коллеги, огорчились, узнав об этом. А супруга покойного огорчилась еще больше, когда ей сообщили, что она и пенсии за мужа получать не будет.

«Неплохо для начала», — подумал Ингвар. А новый шеф, не давая ему опомниться, продолжил наставления:

— Кстати, о работе. Нас интересует все, что имеет отношение к авиации: военное оборудование, характеристики самолетов, аэродромы, наземные гражданские и военные сооружения, личный состав и размещение военно-воздушных сил во всех странах мира.

— Во всех?

Майор внимательно поглядел на Росса.

— Да, во всех. Конечно, в первую очередь нас интересуют исчерпывающие данные о военно-воздушных силах России и ее союзников. Но следует знать и о том, что делается за забором у друзей, особенно тех, что отделены от нас Атлантическим океаном. Они не очень откровенны, хотя, может быть, и нельзя этого требовать от великой державы: ведь она дает нам деньги, а не мы ей... Для начала изучите некоторые тематические досье, а потом будете дополнять их, используя шифровки и документы, присылаемые нашими военными атташе.

Майор Мартенс пока держал Росса в стороне от дел, которые не имели к нему непосредственного отношения. Может быть, проверял своего нового сотрудника, присматривался к нему. Во всяком случае, шифровки на тонкой папиросной бумаге от резидентов за рубежом, которые хранились за семью печатями, он начал давать ему далеко не сразу. А когда эти материалы стали ложиться на стол Ингвара каждодневно, ему открылась довольно полная картина работы бельгийской разведки. Выделились и основные объекты разведывательной деятельности — Советская Россия и ее союзники. В официальных и служебных документах они именовались не иначе как потенциальными противниками НАТО...

Но подошло, наконец, и то время, когда майор Мартенс поручил ему первое самостоятельное дело. Нужно было нанести на карту с цветными точками, которая висела в кабинете Мартенса, последние уточнения о наличии в социалистических странах военных аэродромов. Для этого Ингвар получил доступ к совершенно секретной картотеке. Ему дали задание проверить соответствие имевшихся на карте объектов с данными картотеки. Теперь уже стало ясно назначение цветных точек. Красная, например, обозначала аэродром с бетонированной взлетно-посадочной полосой длиной свыше двух тысяч метров. Аэродром, помеченный зеленой точкой, имел более короткую полосу. Белой точкой отмечался вспомогательный полевой аэродром, не имевший взлетно-посадочной полосы с твердым покрытием.

Другой раздел картотеки был посвящен размещению авиационных частей. В каждой карточке указывались номер воздушного полка, дивизии, армии, типы и количество самолетов. Заносились также на карточки военные в ранге не ниже генерала или занимавшие должности, соответствующие генеральскому званию.

Позднее Росс получил возможность работать с разведывательными сводками, которые майор хранил особенно тщательно. В них содержалась информация, полученная от агентов. Каждый из них имел свою кличку или псевдоним: «Вольф», «Альфа», «Браво», «Казбек». В отдельной картотеке находились реальные имена тех, кто стоял за этими псевдонимами. Но к ней новый сотрудник разведки доступа еще не получил...

Постепенно у Ингвара все больше открывались глаза на характер своей работы. Он не был настолько наивным человеком, чтобы считать, что служба в разведке является благотворительной деятельностью. Но Росс был вначале убежден хотя бы в том, что трудится на благо безопасности своей страны. Повседневная практика постепенно развеяла все его иллюзии на этот счет. Через несколько месяцев он ясно осознал, что вся деятельность бельгийской разведки подчинена не проблемам национальной безопасности, а выполнению многочисленных заданий штаб-квартиры НАТО, которые на три четверти состояли из запросов, касавшихся экономики, политики, состояния вооруженных сил СССР и его союзников. А поскольку в натовском центре хозяевами были американцы, именно от них и приходили всевозможные циркуляры, начинавшиеся весьма категорично: «Штаб верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе настаивает...», «решительно советует...» и так далее.

Однажды в отдел прибыл американский генерал из ЦРУ Джон Швейцер. Ему нужно было перепроверить данные о строительстве некоторых аэродромов в ГДР. Судя по информации, которую контора получила от одного из оперативных отделов службы, в этом районе работали два агента, дававшие разноречивую информацию. Шеф попросил Росса принести досье «А» и оставить их вдвоем с американским генералом. На другой день майор сказал Ингвару:

— То, что мы сообщили Швейцеру, представляет чрезвычайный интерес. Кстати, советую вам развивать личные связи с американцами, они информированы куда больше нас.

Офицеры различных отделов бельгийской разведки поддерживали довольно тесные контакты с военными атташе из союзнических натовских стран, чтобы выуживать сведения, по тем или иным причинам недоступные их собственной агентуре. При этом использовался метод «ты — мне, я — тебе». Правда, каждая из сторон старалась обойти партнера. Случались при этом и курьезы. Как-то одному бельгийскому офицеру, сообщившему важные сведения американскому коллеге, последний подкинул под видом агентурного донесения перепечатку статьи из какой-то американской газеты. Этот случай рассказывали потом как анекдот.

Новый директор управления полковник Марго положил конец торговле секретами, особенно с американцами.

— Я не люблю янки, — сказал он в узком кругу подчиненных, — потому, что они выжимают нас, как лимон, а взамен не дают ничего, кроме беспокойств и неприятностей. Так что старайтесь быть похитрее с этими гангстерами.

Страны — члены НАТО в принципе обмениваются информацией. Но в Бельгию, и Росс это очень скоро понял, поступали лишь те ограниченные сведения, которые, по мнению руководителей американских спецслужб, бельгийцам можно было знать. Зачастую такая информация содержала старые, уже известные факты и данные. Американцы же, со своей стороны, требовали, чтобы все разведки стран — членов Атлантического блока направляли им для обобщения еженедельные подробные отчеты, касавшиеся в основном советских сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил. Эти данные перепроверялись, анализировались и затем в виде обзоров с выводами ЦРУ и РУМО (разведывательное управление министерства обороны США) рассылались партнерам по НАТО.

Между тем пришло время Ингвару расстаться и с Мартенсом. «Учителя» повысили в звании и перевели в стратегическую авиацию на оперативную работу. На место Мартенса пришел бывший штурман бомбардировочной авиации Лионард. Он был владельцем ярко-рыжей шевелюры, и от него постоянно разило перегаром — и ранним утром, и поздним вечером.

Майор Лионард был железным человеком с железной логикой. Во-первых, он считал, что работа всегда может подождать, а во-вторых, что истину нужно искать на дне бутылки. Он неплохо относился к Россу, потому что тот весьма квалифицированно составлял разведсводки. Ему оставалось лишь подписывать их и отправлять в секретариат службы как свое собственное творчество.

Рабочий день «Рыжего» складывался весьма своеобразно. На работу он приходил с получасовым опозданием, чтобы был ясно обозначен барьер, отделяющий начальство от рядовых. До 11 часов он читал газеты и беспрестанно курил свою трубку. Затем отправлялся в бар, возвращался к 12 и сразу же отбывал домой обедать. Возвращался Лионард только через час после окончания обеденного перерыва. Лицо его напоминало цветом только что очищенную свеклу. Бравый майор до окончания работы успевал еще два-три раза спуститься в бар и иногда добирался до своей автомашины походкой матроса, сошедшего на берег после длительного плавания.

Начальство знало, что Лионард пьет, но почему-то не трогало его. Впрочем, дело в его конторе делалось: Росс работал за двоих.

Росс все больше и больше убеждался в том, что бельгийская разведывательная служба — лишь небольшой винтик в огромной натовской машине, все рычаги управления которой находятся в руках американцев. Но вот куда ведут дело американцы? Жизнь постепенно открывала глаза бельгийскому разведчику и на это.

Однажды от руководящих органов НАТО поступила директива — организовать курсы следователей для допроса «советских военнопленных». Ингвар Росс вместе с работниками сектора «психологической войны» получил указание принять в этом участие. Взяли на учет всех военных, говоривших по-русски, отдел кадров подготовил списки выходцев из русских семей, проживающих в Бельгии, и через несколько недель курсы начали работать.

Курсы размещались в пригороде Брюсселя, в местечке Эвере, ставшем штаб-квартирой НАТО после выселения ее из Парижа. Начальником этих курсов был подполковник Колгерт, толстый, невысокого роста человек, с весьма покладистым характером. Он неплохо владел русским языком и считал себя одним из крупнейших специалистов по Советской России, что любил подчеркивать во время отеческих бесед со своими слушателями.

Обучение будущих следователей состояло из двух частей — теоретической и практической. Программа была составлена по американской системе. Она начиналась с ознакомления курсантов с военными терминами на русском языке. Офицеры-преподаватели прошли специальную подготовку в Соединенных Штатах.

По окончании теоретической части начались практические занятия. Каждый курсант должен был выступить сначала в роли допрашивающего, а затем — в роли русского военнопленного. Допрашивающий должен был задать «пленному» вопросы и определить, говорит тот правду или лжет. Курсант в роли военнопленного получал биографию и сценарий, который он разыгрывал.

К этому времени Росс уже достиг заметных успехов в изучении русского языка, что, кстати, заметил и подполковник Колгерт. Однажды ему предложили даже исполнить роль «пленного» и были потрясены естественностью поведения Ингвара. Его даже сделали постоянным «пленным», поручив ему оценку профессиональных способностей «следователей».

Разыгрывая эти сценарии, Росс обратил внимание на то, что почему-то советские военнослужащие «попадают в плен» в русских городах. «Кто же агрессор в таком случае?» — пришла в голову простая, а может, и не очень простая мысль. А потом появилась идея увидеть собственными глазами тех, чьи роли он играл во время занятий. Начальство наверняка не отказалось бы командировать Росса в Россию для совершенствования в русском языке.

Однако Ингвара послали в Париж. Как-то его вызвал в кабинет в неурочное время шеф.

— Старина, ты приглянулся Джону Швейцеру из Парижа. Тебе придется поработать в объединенной натовской конторе.

Ингвар и не подумал отказываться от такого повышения.

Сережа Григорьев жил в одном из переулков старой Москвы. Все его детство прошло здесь. И даже началась его жизнь в родильном доме на Арбате. С отцом, мастером инструментального цеха московского электрозавода, и матерью, портнихой ателье, они занимали комнату в коммунальной квартире на четвертом этаже старого, но крепкого дома. Первые шаги он сделал в садике, примыкавшем к музыкальной школе, а первые мальчишеские баталии выигрывал в переулке, на который выходят задние помещения Московской консерватории.

Воскресенье 22 июня 1941 года было особым днем для Сергея: в тот день ему исполнилось одиннадцать лет. Соседка, жена повара, с утра поставила тесто для пирогов, отец ушел на рынок купить мяса для жаркого. Сергею поручили сбегать в магазин и купить сахару и разных конфет для друзей-сверстников, которые должны были прийти на торжество. И вдруг заговорили все репродукторы на улицах и площадях. Такое случалось только по праздникам, но это был не праздник. Началась война... Фашистская Германия без объявления войны вероломно напала на Советский Союз.

Как-то очень быстро опустел дом. Одни жильцы эвакуировались в восточные районы страны, другие подались в деревни, подальше от начавшихся бомбежек. В сентябре записался добровольцем в народное ополчение отец Сергея. У него была «бронь» — официальное освобождение от призыва в армию как у очень хорошего рабочего-специалиста. Но он отказался от «брони».

— Мое место там, на передовой, — коротко объяснил он жене. — Коммунисты не могут сидеть сложа руки, когда враг подходит к Москве. Береги Сережку...

Отец поцеловал жену и сына и ушел. Ушел навсегда...

В декабре — это было самое начало декабря — Сергей, подходя к двери их комнаты, услышал странный звук. Он постоял, прислушался, потом осторожно приоткрыл дверь. Посредине комнаты на стуле сидела мать и стонала без перерыва, тихо и надрывно. На полу валялось какое-то скомканное письмо. Сергей поднял его и сразу понял все: «Погиб смертью храбрых»...

День Победы пришелся на канун экзаменов в школе. Сергей оканчивал седьмой класс. Учился он отлично и во всем старался помогать матери. А она таяла буквально на глазах: часто болела, все у нее валилось из рук, ничто уже ее не волновало. Вялая, апатичная, она жила, казалось, по инерции... Получив свидетельство об окончании семилетки, Сергей пошел на электрозавод, где работали многие друзья отца. Одного из них, Кузьму Ивановича, он знал лучше других, потому что тот не раз заходил навестить их.

— Что ж, решение твое правильное, сынок, — сказал он. — Надо помогать матери. Ты теперь единственный мужчина в доме. Будешь у меня учеником.

Кузьма Иванович был отличным фрезеровщиком. «Ювелир», — уважительно называли его на заводе. И Сергей оказался на редкость смышленым учеником. Рабочие, наблюдая за ним, одобрительно хлопали его по плечу:

— Да ты, брат, талант.

Вскоре Сережа получил третий производственный разряд, потом четвертый, пятый, а через год с небольшим стал одним из лучших фрезеровщиков цеха.

Сергей играл в юношеской футбольной команде, был крайним нападающим и завоевал такой авторитет у ребят, что его выбрали капитанам. Не бросил он и учебу. После работы ходил в вечернюю школу рабочей молодежи. Окончил десять классов с золотой медалью. Но тут пришла беда: умер самый родной на земле человек — мать...

— Крупозное воспаление легких и слишком слабое сердце, — сказал Сергею врач. — И потом, юноша, не скрою, ибо ты уже взрослый человек, она не очень боролась за жизнь, понимаешь? И болезнь ее одолела...

Хоронили ее солнечным мартовским днем. На кладбище пришли несколько родственников и почти все рабочие Сережиного цеха вместе с начальником.

Кузьма Иванович произнес теплые прощальные слова. Сергей глотал слезы, вдруг горько осознав, что ее больше никогда не будет, он бывал так виноват порою перед нею, так иногда несправедлив, невнимателен, так мало выказывал ей сыновней любви и далеко не всегда понимал ее...

— Успокойся, сынок, — гладя его как ребенка по голове, утешал Сергея Кузьма Иванович. — Успокойся. Ведь ничего не вернешь. Слезами горю не поможешь... Терпи, родной...

Начальник цеха, где работал Сергей, вызвал его через несколько дней в свой кабинет.

— Слушай, Сережа, — сказал он. — Парень ты способный, я о тебе директору рассказывал. И решили мы направить тебя на учебу в электромеханический институт. Будешь ты нашим стипендиатом, а потом вернешься на завод. Нам очень нужны образованные инженеры.

Сергей согласился. Но судьба распорядилась дальнейшей его жизнью по-своему...

Сергей Григорьев много учился, работал, ездил в командировки за рубеж. Он узнал истинную цену честности «союзников», особенно американцев, возглавивших в послевоенное время антикоммунистический поход. А тайную борьбу и интриги против своего союзника — Советского Союза специальные службы США начали еще в 1942 году. Об этом свидетельствовали архивные материалы и оперативные документы, с которыми Григорьев знакомился перед очередным заданием.

Да, еще в конце 1942 года будущий первый шеф ЦРУ Аллен Даллес тайно прибыл в Швейцарию под конспиративной фамилией «Балл», чтобы встретиться с германскими эмиссарами князем Гогенлоэ и доктором Шудекопфом, являвшимися агентами гитлеровских секретных служб, и обсудить вопросы сепаратного соглашения с Германией. После разгрома рейха документы с записями бесед Даллеса были найдены в делах VI отдела управления имперской безопасности СД. В одном из документов, в частности, отмечалось, что мистер Балл более или менее согласен с государственной и промышленной организацией Европы, полагая, что Федеративная Великая Германия (подобная США) с примыкающей к ней Дунайской конфедерацией будет лучшей гарантией порядка и восстановления Центральной и Восточной Европы и что он (Балл) вполне признает притязания германской промышленности на ведущую роль в Европе. Было совершенно очевидно, что переговоры Даллес проводил тайно, в одностороннем порядке, вопреки элементарным требованиям союзнического долга и союзнических обязательств, которые США имели по отношению к Советскому Союзу...

Когда майор советской разведки Сергей Григорьев появился в Берлине, который тогда еще был разделен на союзнические зоны, перед ним была поставлена задача выявить агентуру, которую натовские специальные службы использовали для подрывной работы против СССР.

Прибыл в Берлин и майор объединенной натовской разведки Ингвар Росс. И тоже с конкретным заданием — расширить агентурную сеть, которая могла бы снабжать сообщество натовских секретных служб, и в первую очередь ведомство Аллена Даллеса, достоверной информацией, касавшейся состояния советских вооруженных сил, новых видов оружия, особенно ракетной техники. Росс должен был появляться на приемах, заводить знакомства среди советских военнослужащих и немцев, имевших с ними тесные контакты.

С одного такого приема возвращался он как-то поздней ночью в ненастный, осенний день. Шоссе было пустынным. «Опель» не тянул. Что-то случилось с мотором, который вдруг зачихал, и автомобиль, проехав несколько десятков метров, остановился. Взглянув на приборный щиток, Ингвар понял причину: указатель бензина был на нуле. Видимо, бензобак трофейного лимузина дал течь. Майор чертыхнулся, вышел из «опеля». Ждать помощи было неоткуда — слишком поздно. И вдруг, о радость, вдалеке вспыхнули фары автомобиля. Но они как-то странно переползали от одной обочины шоссе к другой. Казалось, что автомашина танцует на дороге. И если бы Росс знал причину этого «танца», он вряд ли стал «голосовать»...

Это был «джип», в котором ехала веселая компания. Три вдребезги пьяных американских офицера горланили залихватскую песенку о «Мэри, имеющей маленький секрет...». В руках одного из офицеров была полупустая бутылка с виски, которой он дирижировал. За рулем сидел негр в форме сержанта, тоже мертвецки пьяный. Автомашина потому и танцевала... Первым заметил голосующего человека рядом с «опелем» тот, кто дирижировал бутылкой.

— Билл, — сказал он, обращаясь к водителю. — Ты видишь это пугало на дороге?

— Да, сэр, — ответил водитель.

— Ребята, держу пари на ящик виски, что Билл срежет ему пуговицы с пиджака. Не так ли, Билл?

— Так точно, сэр! — Продолжая улыбаться, водитель до предела выжал акселератор.

«Джип» промчался мимо ошарашенного Росса. Отброшенный в сторону майор остался лежать на шоссе. На его счастье, он был обнаружен полицейским на мотоцикле. Но тому не удалось бы управиться с бесчувственным телом, если бы не остановился случайно «мерседес». Из него вышел советский майор Сергей Григорьев...

— Что случилось?

— Я нашел этого человека здесь.

Полицейский явно обрадовался еще одной живой душе. Григорьев склонился над Россом.

— Он жив...

— Вроде бы да...

— Нельзя терять ни минуты. Есть в округе какая-нибудь больница?

— Километрах в пяти... Но я не смогу отвезти его туда на мотоцикле.

— Этого и не надо. Помогите перенести его в мой автомобиль. Вы поедете впереди. Будете показывать дорогу.

— Вы из советской военной администрации?

— Да. А он?

— Я посмотрел его документы. Он из союзнических войск. Зовут Ингвар Росс. Майор Росс.

— Разрешите взглянуть.

Григорьев не мог себе потом объяснить, почему он решил посмотреть документы Росса. Может быть, сработала привычка все проверять самому. Да, все верно — майор Ингвар Росс. Портмоне и удостоверение личности майора Григорьев передал потом дежурному врачу. Григорьев и полицейский доставили Росса в приемный покой. Осматривавший его дежурный врач сделал распоряжения, и Росса увезли в операционную.

— По-видимому, переломы ноги и руки. Ушибы головы и позвоночника. Как его угораздило? — спросил он доставивших Ингвара.

Полицейский пожал плечами:

— Пока неизвестно. Я нашел его лежащим на шоссе. Наверно, сбила автомашина. Во всяком случае, я воспользуюсь, герр доктор, вашим телефоном, чтобы оповестить мое управление и посты дорожной службы.

Врач вопросительно посмотрел на Григорьева.

— Я подъехал к месту происшествия...

— Но мне нужно заполнить акт о происшествии. Вы не позволите взглянуть на ваши документы?

— Я Григорьев, из советской военной администрации. Вот мои документы...

Врач взял удостоверение Григорьева, сел за стол и заполнил соответствующий бланк. Вскоре пришел хирург.

— Он пришел в себя. Пострадавший просит сообщить имена своих спасителей. Он хотел бы их поблагодарить.

— Его можно видеть? — спросил Григорьев.

— Можно. Но недолго.

Григорьев в сопровождении хирурга поднялся на второй этаж. В реанимационном боксе лежал забинтованный майор Росс. Его рука и нога были в гипсе. Увидев вошедшего Григорьева, Росс слабо улыбнулся.

— Кто вы, мой спаситель?

— Я майор Григорьев из советской военной администрации...

Григорьев вышел из госпиталя, сел в свой «мерседес». Посидел, подумал, потом решительно вышел из машины и вновь вошел в приемный покой госпиталя.

Врач еще разговаривал с полицейским.

— Простите, доктор, вот номер моего телефона. Передайте, пожалуйста, пострадавшему.

Тот рассеянно посмотрел вслед уходящему Григорьеву и вернулся к разговору с полицейским:

— У вас нет каких-нибудь дополнений к сказанному господином Григорьевым?

— Нет. Герр Григорьев подъехал к месту происшествия после меня. Если бы не он, ваш пациент не остался бы в живых.

— Я обязан позвонить в союзническую администрацию и сообщить, что мистер Росс находится у нас.

— Конечно.

Врач набрал номер телефона и долго ждал ответа.

— Алло, алло! Простите, с кем я говорю? А, доброе утро, полковник Фергюссон. Впрочем, вести у меня недобрые. У нас находится ваш сотрудник, мистер Ингвар Росс. Он пока в тяжелом состоянии. Видимо, сбит автомашиной. Его доставили к нам майор советской администрации Григорьев и полицейский Герберт Шульц из дорожной полиции. Что, что? А, хорошо, хорошо. Передам, полковник.

Повесив трубку, он сообщил полицейскому:

— Полковник Фергюссон просит вас прибыть завтра утром вот по этому адресу для доклада о случившемся.

Начальник разведотдела полковник Смирнов ходил из угла в угол по своему небольшому кабинету. Его бровь, рассеченная когда-то осколком фашистской мины, нервно подергивалась. В руке он держал письмо, отпечатанное на бланке.

— Вот уж действительно повезло тебе, Сергей! Ты знаешь, кто такой Фергюссон?

Сергей Григорьев, сидевший около письменного стола своего непосредственного начальника, промолчал.

— Не знаешь? Так я тебе скажу. Полковник Фергюссон работает в спецслужбе НАТО. Теперь слушай, что написано в бумаге, которую он подписал: «Союзническое командование выражает глубокую признательность майору Сергею Григорьеву за спасение жизни майора Ингвара Росса. С приветом...» Скажи, зачем тебе нужна такая слава?

— Не знаю.

— И я не знаю. Могу только честно сказать, что у меня лично эта благодарность натовцев восторга не вызывает.

— Я же не знал, что майор Росс из секретной службы НАТО. На шоссе без сознания лежал человек...

— Конечно, надо помогать попавшим в беду. Ну, а зачем ты оставил этому Россу свой телефон?

— Чтобы служба Фергюссона знала координаты спасителя. Может быть, Ингвар Росс пригодится нам когда-нибудь?

— Сомнительно. Впрочем, ближе к делу. Мы получили новое срочное задание. Имеются данные о разработке американцами самолета-разведчика нового типа.

— Я знаю...

— О самолете — да. Но дело сейчас не в нем. В поле зрения нашей службы появился один любопытный человек. Вольфганг Экке. Он занимает какую-то должность в книжной экспедиции западного сектора Берлина. Эта лавочка служит ему «крышей». Ну, а работает он на англичан.

— Ясно, товарищ полковник!

— Открою еще один маленький секрет. С этим Экке удалось познакомиться Николаю Краснову. Дело у них пошло на лад, да вот Краснов заболел, и его пришлось отправить в Москву.

— Он что-нибудь успел сделать?

— Не очень много. Провел лишь несколько предварительных встреч. Теперь эта задача возлагается на тебя. Разумеется, надо проявить максимум осторожности. Так что контакты с Россом надо будет обрезать...

— Ясно, товарищ полковник!

— Скажу больше. Этим Экке интересуются американцы. Им нужен, по некоторым сведениям, «потолок» наших зенитных ракет. От этого и зависит разработка их новой модели самолета-разведчика. Здесь, по нашим данным, глазами и ушами Аллена Даллеса был некто Клейн. Теперь его заменил новый разведчик. Имени его пока не знаем. А вдруг это Ингвар Росс? Кстати, куда он делся, этот майор Росс?

— Понятия не имею. Видимо, после аварии лечится.

Ингвар Росс действительно отдохнул и подлечился на одном из средиземноморских курортов. Когда он вошел в кабинет своего начальника загорелый и улыбающийся, Симон Фергюссон даже присвистнул от удивления:

—А вы отлично выглядите, Ингвар! Как нога?

— Почти в порядке.

— А рука?

— Иногда побаливает, господин полковник, перед дождем. Но это ничего: могу теперь предсказывать погоду.

— Да, удачно подобрал вас этот русский майор. Напомните, кстати, его имя...

— Он представился майором Григорьевым, Сергеем. Кстати, вы ведь писали русским благодарственное письмо.

— Да, да, помню. Благодарил союзничков, так сказать. А может, зря? Тут кое-кто острил: мол, русский майор сам сшиб вас, а потом отвез в госпиталь.

— Это бессмыслица, полковник. Григорьев проезжал на своем «мерседесе», когда меня уже обнаружил сержант западноберлинской автоинспекции. У него был только мотоцикл, и он попросил русского отвезти меня на машине. И, кстати, я успел все-таки различить, что мчался на меня не «мерседес», а «джип».

— И вы больше не видели этого Григорьева?

— Нет. Только в госпитале в течение двух-трех минут. А почему он вас так интересует?

— Да так, некоторые ассоциации, хотя и не совсем четкие. Ну, а как Средиземное море?

— Как всегда, ласковое. Да и солнце трудилось без перебоев...

— В особах прекрасного пола, надеюсь, недостатка тоже не ощущалось?

— Видите ли, шеф. Я познакомился с одной прелестной женщиной. И она согласилась стать моей женой. Рапорт я представил. Возражений вроде бы нет. Ее зовут Мариэтта. К тому же у нас будет ребенок...

— Да, да, я в курсе ваших семейных дел. Возражений против этой претендентки на вашу руку действительно нет. Так что примите поздравления... А теперь к делу.

— Слушаю, шеф.

Фергюссон подошел к огромному сейфу, открыл его, достал карточку.

— Дело особой важности, Росс. После отъезда Клейна мы возлагаем на вас большие надежды. Вы всегда были на хорошем счету. А Клейн промахнулся.

— Благодарю за доверие. За Клейна обидно, я его знаю.

— Вот взгляните. Он живет в западном секторе Берлина, занимает скромную должность в книжной экспедиции. Работает на англичан...

— Надо сделать, чтобы он работал на нас?

— Совершенно верно. Только на нас.

— Понятно. — Росс ухмыльнулся.

— Не надо иронизировать, Росс. Мы с вами принадлежим объединенной спецслужбе НАТО, не забывайте!

— Ясно. Стало быть, на американцев... Ладно. Давайте данные. Что за тип?

— Читайте...

— Вольфганг Экке. Сорок лет. Лицо крупное, нос прямой, тяжелый подбородок, шрам на правой скуле. Имеет пристрастие к алкоголю. Холост. Пользуется успехом у женщин... Между прочим, если Экке любитель женщин, лучше подослать к нему нашего агента в юбке.

— Увы, он предпочитает особ другого пола... Хотя, разумеется, тщательно это скрывает. И мы подумали, что ему нужно устроить психологический шантаж. А вы ведь мастер по части всяких выдумок.

— Что ж, можно попробовать. Надо попросить нашу службу подготовить анонимное послание. Ну, скажем, аноним пишет, что Вольфганг Экке намеревается устранить его, ибо боится разоблачения своих порочных связей и наклонностей.

— Что ж, неплохо, Росс! Я немедленно дам распоряжение подготовить такое письмо, тем более что нам известен один его бывший «друг», который уехал в Англию.

— Да, да... Но с какой целью так понадобился этот Экке? Тем более что он работает на англичан. Почему он так нужен именно американцам?

— Сугубо между нами. Американской военной разведке необходимо знать «потолок» русских истребителей-перехватчиков и ракет «земля — воздух». Янки намерены осуществить серию полетов самолетов-разведчиков над территорией России. Для них важно одно: на какой высоте должны летать эти самолеты, чтобы была гарантирована полная безопасность полетов. Понимаете?

— А при чем тут Экке?

— По нашим сведениям, он имеет контакты с русскими летчиками. Характер контактов не совсем ясен. Мы засекли несколько его встреч с одним офицером. Потом встречи прекратились. Вот почему я спросил о вашем, так сказать, «спасителе». Он майор?

— У русских не меньше майоров, чем у нас... Итак, я направляю письмо господину Экке от имени доброжелателя, в котором подробно излагаю суть нависшей над ним катастрофы и предлагаю встретиться в определенный день и час в ресторане. Какой бы вы посоветовали, полковник?

— «У Кайзера». Там мало посетителей, так как скверно кормят и дорого берут. Не забудьте назначить Экке запасную встречу, скажем, через день или два, если он не сможет прийти в назначенное время. Договоритесь о вещественном пароле. Ну, скажем, какая-нибудь газета в руках. И самое главное, не жалейте казенных средств. Предлагайте деньги. Большие суммы, понятно? Возьмите с собой на встречу тысячу долларов.

— Слушаюсь, шеф.

— Желаю удачи, Росс.

...Ресторан «У Кайзера», куда приехал Ингвар Росс, находился в одном из укромных уголков западной части Берлина и был почти пуст в тот вечерний час. Росс сразу же увидел человека, которому назначил встречу в письме. Вольфганг Экке сидел в одиночестве в дальнем углу небольшого зала, под пальмой, напротив эстрады, на которой трое музыкантов — аккордеонист, скрипач и виолончелист — играли один из вальсов Штрауса. Перед Экке стояла бутылка вина и наполовину наполненный бокал.

Не дожидаясь метрдотеля, Росс уверенным шагом подошел к столику Экке и как старый знакомый сел напротив него, положив рядом газету — вещественный пароль, о котором писал в анонимном послании. Экке сразу же догадался, кто перед ним.

— О, добрый вечер... Вы, вероятно, и есть тот самый мистер «доброжелатель»?

Росс широко улыбнулся, придав своему лицу самое приветливое и добродушное выражение.

— Зовите меня мистером Генри. Я журналист, у меня большие связи со шпрингеровскими ребятами. От них мне стало известно о том, что вас хотят скомпрометировать вот таким подлым способом. Утверждают, что вы собираетесь физически устранить свою, м-м-м, своего партнера, ибо он вас начал шантажировать.

— Да как вы смеете!

— Не шумите. Вам не выгодно обращать на себя внимание. Я ни на йоту не верю этой клевете и хочу вам помочь. Не безвозмездно, разумеется. Ну, скажем, услуга за услугу.

— Я не позволю шантажировать себя...

— Поймите, Экке, чем меньше шума, тем лучше для вас...

— Но это возмутительно!

— Конечно, вы же знаете этих бульварных газетчиков...

Подошел официант. Росс сделал заказ на двоих.

— Сегодня я угощаю, Экке. И, поверьте, берусь снять угрозу, висящую над вашей головой.

— Что я должен сделать?

— Вы должны честно и откровенно сказать, с кем из русских вы работаете в контакте...

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу знать, кто снабжает вас информацией, которую вы передаете своим хозяевам. Мы знаем, Экке, что вы работаете на англичан. Это очень хорошо. Англичане наши союзники, и мы ничего не имеем против, хотя они не всегда с нами делятся секретами. Но нужно помочь нам. Я не скрываю, «нам» — это американской военной разведке. А ваш русский, это мы знаем тоже, имеет какое-то отношение к авиации. Учтите, Экке, помимо того, что мы спасем вас от скандала, вы будете получать за работу много денег. Больше, чем от англичан...

Наступила пауза. Экке думал. Трио закончило один вальс и начало другой, такой же медленный и сентиментальный.

— Хорошо. Моя связь работает в военной администрации русских. Англичане дали ему псевдоним «Аскет». Этот майор имеет, как правильно вы сказали, отношение к авиации. Сотрудничаю с ним по закону римского права: даю, чтобы ты дал...

— С этого вечера я тоже хотел бы приобщиться к римскому праву. Вся поставляемая вашим русским информация должна быть и у меня...

— Кое-какая информация у меня уже есть, потому что сегодня поздно вечером встреча с англичанином.

— О чем речь?

— О возможностях истребительной авиации русских и их противовоздушных ракетных установках.

— Представьте, что это могло бы нас заинтересовать.

— Я вас понимаю, но...

Росс достал из внутреннего кармана прямоугольный пакетик.

— Здесь тысяча долларов. Но сначала вы мне напишете всего несколько строк. Итак: «Мною, Вольфгангом Экке, получена тысяча долларов за конфиденциальную информацию». Написали? Теперь подпись. Так. Число, месяц и год. Давайте расписку и берите деньги.

Экке достал из внутреннего кармана маленькую плоскую коробочку.

— Здесь фотопленка. А что я скажу англичанину?

— Англичанину вы скажете, что ваш человек не явился на встречу. А мы с вами увидимся через неделю в этом же ресторане в это же время.

Экке молчал, словно не решаясь сказать что-то.

— Вы что-нибудь забыли, мистер Экке?

— Да, мистер Генри. Вы серьезный человек. Поэтому я хочу сделать небольшой подарок. Дело в том, что моя встреча с русским майором была однажды скрытно сфотографирована. Вот фотография.

Экке достал портмоне, вытащил небольшую фотографию. Только огромная выдержка Росса позволила ему не измениться в лице. На фотографии рядом с Экке сидел на скамейке в тенистом углу парка... Сергей Григорьев! Он его сразу узнал...

Росс был опытным разведчиком. Он прекрасно понимал, что такого счастливого стечения обстоятельств в жизни практически не бывает. Что-то сомнительно, что-то не так.

Но о своем открытии Росс не доложил начальству ни тогда, ни много позже, когда был сбит шпионский самолет «У-2». Сбит именно потому, что американская разведка была дезинформирована в отношении «потолка» советских ракет...

Об этом случае вспомнили в кабинете одного из начальников объединенной натовской разведки генерала Джона Швейцера много лет спустя.

Генерал считался крупным специалистом по социалистическим странам. В тот день он беседовал с двумя полковниками — уже знакомым нам Фергюссоном и Колгертом. Последнего готовили к отправке в Москву на должность натовского резидента в одно из западных посольств. Оба полковника сидели по сторонам длинного стола, который был приставлен к письменному столу генерала. Швейцер ходил из угла в угол своего просторного кабинета. Остановившись, сказал, обращаясь к Фергюссону:

— Я вызвал подполковника Росса. Присмотритесь к этому парню. Это один из лучших и перспективных сотрудников нашей службы. Особенно по части вербовочной работы. Видимо, какой-то природный дар. Ведь не так просто разобраться во всем этом человеческом дерьме. Один любит деньги, другой слабый пол, третий острые ощущения... У Росса, правда, случилось несчастье. Женился на очень приличной девушке, мы ее проверили по всем статьям, а она возьми да умри при родах. Осталась дочка, в которой Росс души не чает. Сейчас учится в Риме, живет там у какой-то дальней родственницы жены. Жена ведь у него итальянкой была. Да, так вот, вспоминаю, как блестяще завербовал Росс того немца, ну, как его, напомните, Фергюссон...

— Это был Вольфганг Экке, агент Интеллидженс сервис...

— Почему был?

— Его, вероятно, убрали сами англичане, когда узнали, что он двойник. Вообще-то все обставили по классической английской схеме. Экке был в командировке в Мюнхене по своим делам. Всю ночь кутил с каким-то типом в ресторане гостиницы, а утром его нашли в ванне со вскрытыми венами. На столе лежал клочок бумаги с каракулями, написанными кем угодно, только не Экке: «Дорогая, прости, я устал...»

— При чем тут «дорогая»? Насколько я помню, Экке...

— Вообще-то англичане сработали дело без сучка и задоринки, инсценировали самоубийство на древнеримский манер и убедили полицию, что дело обстояло именно так.

В разговор вступил до этого момента молчавший Колгерт:

— Ну, а как реагировала на это ваша служба? Не стали ссориться с англичанами?

— Зачем портить отношения с союзниками, да еще из-за человека, из которого Росс выжал все, что нам требовалось? — Швейцер сделал паузу и закончил убежденно:

— Балласт в нашем деле — опасная помеха. Лучше от него избавиться, и уж совсем хорошо, если чужими руками...

— Да, безусловно, операция была проведена блестяще, — поддержал генерала Фергюссон. — Экке дал Россу почти все нужные данные об истребительной авиации русских и их ракетах. И это позволило запустить Пауэрса, который проскочил до Урала.

— Но Пауэрса все-таки достала русская ракета...

Колгерт сказал это не без ехидства, но Фергюссон продолжал гнуть свою линию:

— А при чем тут Росс? Может быть, Пауэрс по трусости летел ниже двадцати тысяч метров. Может быть, у него отказали приборы.

— Пауэрс не только нарушил инструкцию, предписывающую принять яд в случае угрозы оказаться в плену, но и, спасая шкуру, разболтал, судя по процессу в Москве, все! — Генерал Швейцер после паузы добавил:

— Да, русские получили от него все... Кстати, вы ведь до конца вели операцию с Экке вместе с Россом?

Этот вопрос Швейцер задал Фергюссону.

—  Да, генерал, до самого конца, то есть до тех пор, пока Экке не потерял своего источника, который внезапно исчез, словно провалился сквозь землю...

— Источник... А не могли русские...

— Не думаю, генерал. Мы получали от «Аскета» через Экке микропленки, сделанные с оригиналов совершенно секретных документов. Причем мы зачастую имели возможность проверить их достоверность... И потом самолет все же долетел до Урала. Русские не дураки. Если бы они подсунули дезинформацию, то сбили бы самолет на самой границе. Нет, дело в самом Пауэрсе, который...

— Простите, дорогой Фергюссон, — перебил Колгерт, — а что делал Росс потом?

— Занимался многим. Были у него удачи по вербовке людей, выезжавших из России по израильскому каналу, работал на Ближнем Востоке...

Генерал посмотрел на часы:

— Господа, кончаем разговор. Росс должен ждать в приемной. — Он нажал кнопку звонка. Появился дежурный офицер.

— Подполковник Росс прибыл?

— Так точно, господин генерал.

— Просите!

Вошел Росс в штатском костюме. Он заметно сдал, загорелое лицо его особенно подчеркивало сплошную седину его некогда смоляной шевелюры. Швейцер встал из-за стола, пожал руку Россу.

— Рад вас приветствовать, дорогой Росс, в новом звании и с очередной наградой. Ну, полковника Фергюссона я представлять не буду — он вам как отец родной. Полковник Колгерт тоже известен. Он, кстати, в скором времени поедет на работу в Москву.

Все пожали друг другу руки, уселись за круглый столик в углу кабинета, на котором стояли бутылки, бокалы, рюмки, фрукты. Генерал разлил коньяк.

— Я бы хотел обратить ваше внимание, Росс, на полковника Колгерта. То есть, наоборот, чтобы полковник Колгерт обратил внимание на вас, Росс.

— Чему же я этим обязан?

— Откровенно? Вас как специалиста по вербовочной работе он хотел бы пригласить к себе в Москву. Не сейчас, конечно, а несколько позднее. Вы бы согласились?

— Не знаю. У меня дочь в Риме, она только что поступила в университет.

— Можете забрать ее в Москву или оставить в Вечном городе. Так как же?

— Я бы согласился, господин генерал.

— Вот и отлично! Вы свободны, господа. А вы, Росс, останьтесь. Мне надо с вами еще поговорить.

Фергюссон и Колгерт пожали руки Швейцеру и Россу, вышли из кабинета. Швейцер походил из угла в угол, сел в кресло за письменным столом.

— Мы имели возможность убедиться в вашей профессиональной подготовке, дорогой Росс. Поэтому решили предложить еще одно оперативное дело, опять-таки связанное с выездом за рубеж. Причем, уверен заранее, поездка должна вас заинтересовать...

— Мне приятно это слышать, господин генерал.

— Итак, о привлекательности поездки. Ваша дочь учится в Риме...

— Да, в Римском университете.

— Замужем?

— Нет. Говорит, что не хочет меня огорчать.

— Ну, а если вам отправиться в Рим с деловым визитом и заодно повидать дочь, как?

— Отлично, господин генерал. Дело, конечно, прежде всего, но и дочь мне дорога — она у меня одна осталась на свете, да и давно ее не видел.

— Увидите непременно... Дети, дети... Они так быстро взрослеют и так беспомощны без родителей. Как вы думаете, Росс, на чем чаще всего спотыкаются люди? Я имею в виду, прежде всего нас, мужчин.

— На собственной глупости.

— Справедливо, хотя и не совсем конкретно. Деньги, женщины, азартные игры и вино. Вот те ступеньки, на которых спотыкаются представители сильного пола. Когда выбирают, конечно, не ту лестницу, по которой надо шагать...

— Простите, что я вас перебиваю, господин генерал, но такие ступеньки подстерегают мужчин на любой лестнице, даже хорошо освещенной. Все зависит от обстоятельств.

— Вот именно. Будем считать, что в варианте, которым я хочу вас заинтересовать, и лестница не та и освещена она плохо. — Генерал подошел к столику, налил виски, отпил глоток. — Наша служба вышла на одного человека. Русского... Вы же знаете, Росс, как у нас скверно идет работа с русскими. А этот человек — просто находка.

— Очень интересно, господин генерал.

— Конечно. Тем более что вам уже приходилось работать с русскими. Кстати, скажу вам, Росс, без всяких комплиментов — вы производите впечатление очень порядочного и надежного человека. А это уже очень много в работе со сложными кандидатурами. Вот почему работу с «Зевсом» — это его псевдоним — мы и решили поручить вам.

— Благодарю за доверие, господин генерал. Вы мне разрешите ознакомиться с делом «Зевса»?

— У нас мало времени. Буду краток. «Зевс» — это Иван Корин, старший научный сотрудник одного из научно-исследовательских институтов. Бывает за границей в составе научных делегаций. Специалист по оборудованию, имеющему отношение к космосу. Наша служба вышла на него три года назад. Заметили, что на приемах много пьет. Любит подарки. В магазины ходит один и закупает всякую дамскую мишуру — тряпье и парфюмерию. Но не это главное. Установлено, что он коллекционирует, когда бывает за рубежом, связи с женщинами... В общении с ними выдает себя за румына-эмигранта. Хорошо говорит по-французски. Ловить его будем на трех ступеньках: женщина, вино, деньги. Подробности узнаете в Риме...

Швейцер встал, давая понять, что беседа окончена, подошел к столу, нажал кнопку. Вошел дежурный офицер.

— Оформите выезд мистера Росса так, как мы договорились утром. На аэродром отвезете на нашей машине. После вылета самолета пошлите уведомление в Рим. Я вам желаю удачи, Росс.

— Когда вылетать?

— Через три часа. Времени в обрез. «Зевс» вместе с делегацией будет находиться в Риме всего две недели. Срок короткий.

— Господин генерал, я смогу повидать свою дочь?

— Конечно. Но после завершения операции. Дадим вам отдохнуть и повидаться с дочерью. Честь имею.

— Разрешите идти, господин генерал?

— Да. До свидания...

«Каравелла», на которой летел Росс, приземлилась в римском аэропорту Фьюмичино. Самолет коснулся посадочной полосы, замедлил свой бег. Подъехал трап, и по нему Ингвар вместе с другими пассажирами двинулся в помещение аэропорта. Светлый костюм свободно сидел на нем, в руках он держал модный ныне чемодан-портфель типа «атташе-кейс». Росс остановился, оглянулся по сторонам. И все же не заметил седого человека, который вдруг объявился откуда-то у него за спиной.

— С прибытием, мистер Росс. Как вы себя чувствуете?

Росс вздрогнул, медленно повернулся, сдержанно сказал:

— Прекрасно.

— Привет вам от генерала Швейцера, который просил меня встретить вас. Времени у нас очень мало, и, если вы не возражаете, мы сразу же перейдем к делу. Не здесь, естественно, а на вилле, где нас ждет Мари.

— Мари? Кто это?

— Француженка. Наш агент. Очень красивая дама, между прочим. Мы подсунули ее «Зевсу» на одном из приемов как компаньонку итальянского бизнесмена — тоже нашего агента. Завтра у Мари свидание с «Зевсом» на «собственной» вилле — это наша конспиративная резиденция. Там все оборудовано.

— Но стоит ли сразу подключать женщину?

— Нужно. Впрочем, есть кое-какие детали, которые нам необходимо обсудить вместе.

— Хорошо, я готов.

Большой серый «форд» быстро домчал обоих до уютной виллы в одном из тихих римских переулков. А вот самого Рима Россу так и не удалось увидеть из окна автомашины: спутник Росса гнал ее по улицам окраинных новостроек, минуя древний центр Вечного города.

Всю дорогу оба молчали. Спутник только представился Россу как Джеймс Грин.

В просторной и шикарной гостиной виллы висели картины старинных художников, стояла дорогая мебель, серебряные канделябры. В углу размещалась широкая тахта, а перед нею на полу была расстелена шкура леопарда с оскаленной пастью. Стол был накрыт на троих. Когда Грим и Росс вошли в гостиную, с тахты поднялась очень красивая, стройная молодая женщина. Спутник Росса представил ее по-французски:

— Это Мари. Добрый день, Мари. Это мистер Росс.

— Добрый день, мистер Росс. Как долетели?

— Благодарю, все в порядке, — вежливо, но совершенно равнодушно ответил тот.

Мари явно удивилась:

— Я не в вашем вкусе?

— Почему вы так решили?

— Ну, обычно мужчины говорят мне какой-нибудь комплимент... Или хотя бы смотрят на меня с интересом.

— У нас деловая встреча, не так ли? Поэтому вы для меня не женщина.

— То есть? А кто, простите?

— Коллега...

От Грина не ускользнула ирония Росса.

— Ну, вот и договорились, — торопливо прекратил он это выяснение отношений. — Итак, к делу. Мари назначила встречу «Зевсу» здесь, на этой вилле, которая якобы ей принадлежит...

Мари взяла бутылку виски, плеснула себе в бокал, бросила туда кусочек льда. Грин поморщился.

— Хотя ваша встреча состоится поздно вечером, я все-таки рекомендовал бы вам, Мари, не налегать на виски. Вам понадобится свежая голова и полная ясность мысли.

Мари сначала сделала большой глоток и ответила с милой улыбкой:

— Не беспокойтесь, мистер Грин. У меня профессиональная закалка!

Росс решил перейти к делу:

— У меня вопрос к вам, Мари... Как это вам удалось так быстро договориться с «Зевсом» о встрече? Мне известно, что советские специалисты — люди осторожные...

— Никаких проблем не было. Мистеру Грину было кое-что известно о слабостях этого парня. Ну, и потом женская интуиция. На приемах, куда я являлась в качестве компаньонки итальянского бизнесмена, мне достаточно было увидеть, как «Зевс» хлещет неразбавленное виски и пялит на меня глаза...

— Он сам пошел на контакт?

— В общем, да. На одном приеме, когда он стоял в сторонке и ел меня глазами, я сама подошла к нему. «Синьор, могла бы я обратиться к вам с одной незначительной просьбой?» «Конечно, мадам, чем могу служить?» «Помогите мне одеться, — прямо-таки проворковала я, — мне нужно ехать домой...» «А когда-нибудь вы позволите мне помочь вам раздеться?» «Конечно», — ответила я, словно не понимая его юмора.

— Ну, а дальше?

— На следующем приеме «Зевс» подошел ко мне сам. «Не хотите ли сходить в кино?» Этот идиот не смог придумать ничего более привлекательного. Я говорю: «Спасибо за желание скрасить мое одиночество. Но, может быть, лучше поужинать на моей вилле?» «У вас своя вилла?» «Да, видите ли, мне ее вместе с небольшим капиталом оставил мой бедный муж, который так мало прожил...» «А сколько он прожил?» «Всего 75 лет, мой обожаемый Сильвестро...» «Ай-ай-ай, какой молодой...» Ну вот и все... Он взял мою визитную карточку: «Графиня Монтаньяни, Париоли, 37»...

— А если он проверит?

В разговор вмешался до того молчавший Грин:

— Не успеет. Делегация занята до самого вечера...

— А не может он оказаться «темной лошадкой»? — спросил Росс.

Грин ответил отрицательно.

Росс вроде бы успокоился:

— Что ж, возможно, вы и правы. Техника проверена?

— Да, кинокамеры будут снимать встречу с разных точек. А уж Мари позаботится о выразительности кадров.

— Не беспокойтесь, шеф. Не впервой, — усмехнулась уже чуть осоловевшая Мари.

Росс обратился к Грину:

— Кстати, надо будет сразу же проявить пленку и заставить «Зевса» еще раз прийти на виллу.

— Сумеете, Мари? — озабоченно обернулся к обольстительнице Грин.

— Он прибежит ко мне по первому свисту, милый Росс. С моего крючка еще ни одна рыбка не срывалась.

В тот вечер улица Париоли была пустынна, и инженер Корин на пути к своей знакомой мог убедиться, что за ним никто не следит. На нем был легкий светлый плащ с воротником, который он предусмотрительно поднял. Вот и нужный номер на воротах. Корин через калитку, оказавшуюся незапертой, прошел по дорожке к небольшой двухэтажной вилле, скрытой невысокими подстриженными деревьями и кустами. Красивый старинный подъезд. Несколько ступенек. Резные двери. Звонок-колокольчик тоже на старинный лад. Корин постоял в нерешительности, подумал, глубоко вздохнул и сильно дернул за ручку звонка. Прошло несколько томительных минут. Он дернул за шнурок еще раз. И вдруг дверь открылась легко, без щелчка. В снопе слепящего света возник силуэт Мари. А потом она, улыбающаяся, стройная, прекрасная, схватила его за руку и втянула вовнутрь.

— О, синьор Корин. Наконец-то. Дверь, между прочим, была открыта...

— Добрый вечер, синьора Мари. Вы очаровательны, как никогда. — Он поцеловал ей руку. — Что же касается открытых дверей, то мы, русские, не имеем привычки в них ломиться. Мы предпочитаем звонить...

— Сюда, синьор Корин. Позвольте ваш плащ, я сама его повешу: я отпустила всю прислугу, — многозначительно и лукаво добавила она.

Без дальнейших предисловий она провела Корина в уютную гостиную со шкурой леопарда на полу.

— Прошу к столу. Садитесь, синьор Корин. Договоримся: каждый сам ухаживает за собой. Лишь для первого тоста разолью вино я как хозяйка дома. Вам, кстати, что — водки, виски, коньяку?

— Виски. И, если можно, без содовой. Только кусочек льда...

Мари подняла бутылку. И словно по этой команде заиграла музыка — тихая, нежная. Корин повернул голову, чтобы посмотреть, откуда льются эти чарующие звуки. Воспользовавшись этим, Мари бросила таблетку специального наркотика в стакан Корина. Таблетку эту она получила от мистера Грина.

— Вы знаете, синьор Корин, чтобы показать вам, как я рада вашему приходу, я тоже выпью виски. Итак, за что?

— За любовь! И еще за то, чтобы говорить друг другу «ты». Мари — ты, Жан — ты.

— Хорошо. За твои успехи, Жан. Кстати, музыка заиграла только потому, что под столом я нажала кнопку включения стереосистемы. Это придумал мой покойный муж.

Мари не забывала подливать в бокал Корину, и он становился все более и более развязным. Вероятию, наркотик возымел свое действие, хотя и виски было выпито уже немало.

— Неужели все это твое, Мари?

— Да, милый Жан. Но все это было моей золотой клеткой. Мой муж — добрейший человек, но... сорок лет разницы в возрасте... Это же пропасть... Бедняжка Сильвестро любил меня, но как часто, дорогой Жан, я мечтала взять из этого дома только зубную щетку и уйти за человеком, которого я бы полюбила...

— Бери зубную щетку, Мари! Пойдем со мной...

— Но ты женат, Жан!

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ты боишься меня обнять. Все русские верны своим женам и детям. У тебя есть дети, Жан?

— Есть. Но вались все к чертям. Я люблю тебя, Мари!

Когда утром Корин открыл глаза, он с удивлением обнаружил, что лежит на шкуре леопарда. Но сразу все вспомнилось, когда над ним нежно склонилась стоящая на коленях Мари, протягивавшая ему чашечку кофе. Заметив растерянность и напряженность в его взгляде, она заботливо заворковала:

— Ты чем-то обеспокоен, милый?

— Черт возьми! Меня, наверно, хватились в гостинице!

— А что, разве ты не свободен распоряжаться своим досугом?

— Свободен, свободен... Но могут поднять шум. Ведь я не вышел к завтраку. Портье скажет, что я не ночевал...

— Тогда надо торопиться, милый Джеймс... прости, Жан. Иди прими ванну.

— Я хотел бы поблагодарить тебя, Мари, за чудные мгновенья. Ты удивительная женщина.

— Но это я должна поблагодарить тебя. В моей жизни еще не было такого, как ты. Прими на память от меня этот скромный сувенир. Это японский магнитофон последней марки.

Она протянула Корину небольшую коробку. Он был потрясен:

— Спасибо, Мари. Но это же стоит кучу денег...

— Пустяки. Я хотела бы видеть тебя еще и еще. Завтра, скажем, в семь часов вечера. Сможешь? Мы не будем пить слишком много... К тому же я хотела бы сделать подарок твоей жене и ребенку. У вас ведь дочка? Мы оба виноваты перед ними.

— Я непременно приду завтра, Мари. Непременно.

— Моя дверь опять не будет заперта. Раздевайся сам в прихожей и проходи. Я буду ждать. До встречи, Жан!

Корин поцеловал руку Мари и быстро вышел. Мари постояла некоторое время, потом брезгливо вытерла полой пеньюара руку, которую поцеловал Корин, подошла к телефону, набрала номер:

— Алло, шеф, это Мари. Да-да. Все в порядке, я только что выпустила птичку из ловушки. Свидание завтра в семь вечера. Прибежит, прибежит. Ведь его буду ждать не только я, но и подарки для жены и дочери. Он жаден до безобразия. Почему я так решила? Вы бы видели, как он схватил магнитофон. Но должна вам заявить, что он настолько противен, что...

Когда на другой день Корин, как было условлено, появился на вилле, в гостиной, к нему вышла не пылкая Мари, а незнакомый мужчина.

— Спокойно, господин Корин, — негромко сказал Ингвар Росс, это был он.

Корин остолбенел, затем круто повернулся и побежал к выходу. Дверь была заперта. Росс сел за стол:

— Не надо торопиться, господин Корин. На вилле вы среди друзей. И я — один из них. Поэтому садитесь в кресло и побеседуем.

— Кто вы? Что все это значит? Где Мари?

— Все вы узнаете по порядку. Садитесь. Но для начала я покажу вам небольшой фрагмент документального цветного фильма.

Росс включил свет, нажал какую-то кнопку, и на небольшом экране, висевшем на противоположной стене, появился пьяный Корин на леопардовой шкуре и Мари...

Корин похолодел, на лбу его выступили капли пота:

— Хватит, прекратите, умоляю! Как же я не раскусил все сразу?

Росс выключил проектор:

— Она всего лишь выполняла задание, то есть проводила определенную работу с вами, господин Корин.

— Какое задание? Какую работу?

— Задание натовской разведки, а работу... Вы ее только что видели на экране. Я имею полномочия, господин Корин, предложить вам поступить на нашу службу.

— Как то есть поступить?

— Очень просто. Почему бы вам не поработать на нас за приличное вознаграждение?

— То есть стать шпионом?

— Фу, какое пошлое слово! Не шпионом, а, скажем, сотрудником. Уважаемым и высокооплачиваемым сотрудником солидной конторы. Да, у вас будет много денег, Корин. И много почета.

— А если я не соглашусь?

— Буду искренне огорчен: нам придется поступить с вами не по-джентльменски...

— Меня убьют?

Корин искренне испугался. Росс это почувствовал:

— Ну, что вы... Зачем такие крайности? Просто советская сторона, или, как вы говорите, «компетентные органы», получит ролик киноленты, которую мы с вами начали было смотреть. Итак?..

— А сколько мне будут платить?

— Это другой разговор! А сколько бы вы хотели? Учтите только, что чрезмерно большие доходы могут вызвать подозрения.

— Пятьсот рублей в месяц...

— Хорошо. Помимо того, на ваш счет в швейцарский банк будет переводиться ежемесячно эквивалентное этой сумме количество долларов. Так что лет через десять вы сможете уехать на Гавайские острова или еще куда-нибудь и завести собственный бизнес.

— Да, но кто гарантирует мою безопасность?

— Вы сами. И только точным выполнением наших инструкций. Итак, договорились? И пустая формальность: подпишите эту бумагу о добровольном согласии сотрудничать с нами.

Росс дал Корину отпечатанный на машинке бланк и авторучку.

Корин подписал бланк, осторожно спросил:

— Мистер...

— Зовите меня мистер Ин.

— Мистер Ин, вы не могли бы спрятать этот пистолет?

— Ах, пистолет... Вы курите?

Росс вытащил пачку сигарет, предложил одну Корину, другую взял себе. Щелкнул пистолетом-зажигалкой. Из ствола появился огонек. Оба прикурили. Корин усмехнулся, осознав, что его разыгрывали.

— Я могу идти?

— Нет еще. Слушайте и запоминайте. В первый понедельник следующего месяца в шесть часов вечера поедете на улицу Прокатную. Посмотрите, чтобы за вами никто не следил. На углу возле дома 15 есть железный ящик — автоматическая трамвайная стрелка. За ящиком обнаружите замасленную рукавицу. В нее будут вложены инструкция и деньги. С вами будет поддерживать конспиративную связь один из наших сотрудников. Еще раз повторяю: вы обязаны точно соблюдать инструкции. Это в ваших же интересах. Вот пятьсот долларов. Это на мелкие расходы здесь, в Риме. И еще. Возьмите этот подарок от Мари и не сердитесь на нее. Она тоже работает за деньги и просила передать какие-то сувениры для вашей жены и дочери.

— Я могу теперь быть свободным?

— Конечно, господин Корин.

Когда Корин ушел, в гостиную вошел Джеймс Грин, который слушал через потайной микрофон всю беседу.

— Вы великолепно провели встречу, Росс. Логично и убедительно. А теперь я должен вас огорчить. Римские каникулы сокращаются. Завтра утром надо вылетать из Рима...

— Черт побери, я так не встречусь с дочерью! Дайте-ка я хоть позвоню ей!

— Не стоит расстраивать девочку. Лучше, если вы потом пригласите ее к себе в Москву. Надолго.

— В Москву?!

— Я, может быть, немного поторопился, но... Судя по всему, вам придется работать в Москве с тем же «Зевсом». Ну, а Сабину вы переведете из Римского университета в Московский...

Иван Корин родился за три года до начала Великой Отечественной войны. В конце сорок первого, когда фашистские войска наступали на Москву, Корины эвакуировались в Куйбышев вместе с научно-исследовательским институтом, где работал Корин-отец.

Детство у мальчика было сытое. Родители делали все, чтобы в школе он учился только на пятерки.

Когда семья снова вернулась в Москву из эвакуации, отец развелся с матерью, уйдя к другой женщине. Иван уже имел право выбора, с кем из родителей оставаться. Он выбрал отца, поскольку, как признавался сам себе, никого из родителей в общем-то не любил. Но с отцом жизнь представлялась ему более удобной и обеспеченной. И он не просчитался. В новой просторной квартире юноша быстро нашел общий язык с мачехой, и отец был благодарен ему за это. Правда, Ивану нужна была не благодарность, а отцовский карман и помощь. И отец не скупился — в деньгах отказа не было, в протекции тоже. Иван окончил с медалью школу, поступил в технический вуз, кончил его с отличием и был оставлен в аспирантуре. Защитил кандидатскую диссертацию, получил хорошее назначение в один из столичных научно-исследовательских институтов, быстро занял там место старшего научного сотрудника. Стал выезжать за рубеж.

К этому времени Иван Корин, молодой преуспевающий ученый, уже был владельцем прекрасной квартиры и темно-синей «Волги». С квартирой опять-таки помог отец, расходы на покупку автомобиля в значительной части покрыла мать.

Мать обожала своего сына, а Иван не любил никого, кроме себя. Его записная книжка запестрела именами приятельниц. И вот роковая встреча с Мари в Риме... Какой же он был олух! Но что делать? Мосты сожжены, доллары получены. С этими мыслями Корин вернулся из командировки в Москву.

Ингвар Росс перед отъездом на работу в Москву встретился с генералом Швейцером.

Генерал поздравил его с чином полковника:

— И перед вами, полковник, будут стоять весьма ответственные задачи в Москве. Мы направляем вас туда на работу в посольство. Непосредственно работу с «Зевсом» будете вести только вы. «Зевс» чрезвычайно ценен для нас. Помимо него, вам предстоит заняться еще одним потенциальным агентом. Точнее, это женщина, Светлана Полякова, доктор наук в одном секретном институте русских. Мы закодировали ее именем «Лада». Она хорошо изучена нашими людьми в Москве. Вам известен резидент Колгерт, а вы будете именно у него заместителем. Он все подробности изложит на месте. А сейчас в просмотровом зале мы посмотрим небольшой научно-популярный фильм. Чтобы лучше понять, почему нам так нужны «Зевс» и «Лада».

В небольшом зале, куда генерал Швейцер привел Росса, раздвинулся занавес, и на экране замелькали цветные кадры. Открылась тяжелая дверь бронированной комнаты. В камеру втолкнули негра. Он начал недоуменно озираться. Яркая вспышка — и от человека осталась лишь кучка пепла... Затем следующий, еще один...

— Что это? — прошептал Росс.

— Новое лазерное оружие. Пока лишь эксперимент, причем весьма дорогой... — небрежно ответил Швейцер. — Но смотрите дальше.

Опять камера. В ней стояли пятеро негров. Вдруг они начали бросаться друг на друга, извиваться в конвульсиях, дико хохотать, а потом замерли все в неестественных позах на мраморном полу...

— Новый нервно-паралитический газ, — произнес с нескрываемым восторгом Швейцер. — Несколько секунд, и нет целой дивизии. А всего-то нужен небольшой снарядик!

— А что с людьми? С людьми, которые были использованы в эксперименте?

— Разве это люди? Это негры, приговоренные к электрическому стулу. Да не в этом дело: «Зевс» и «Лада» работают в институте, имеющем отношение к работам по «противоядию» от этого оружия. Там нашли что-то против и лазерного луча и этого газа. Надо выяснить, что они там напридумывали...

Перед самым отлетом в Москву Росс зашел проститься к генералу Швейцеру.

— Господин генерал, мне хотелось бы уточнить один деликатный вопрос, касающийся моей будущей работы.

— Да, пожалуйста.

— Я еду в Москву как заместитель Колгерта или для конкретных дел, о которых мы с вами говорили после просмотра фильма?

— Как заместитель для конкретных дел. Но сначала вам необходимо осмотреться, изучить обстановку, познакомиться с Москвой, а затем уж приниматься за дела. Не беспокойтесь, полковнику даны подробные указания на ваш счет. В общем, в чужие дела до времени не суйтесь, мой друг, хватит своих.

Первый день официальной службы Росса в посольстве совпал с 1 апреля. И целиком ушел на знакомство с сотрудниками, которые сразу же надавали Ингвару кучу полезных советов. Самый главный из них был — не заводить знакомств с русскими и их союзниками. Об этом предостережении Росс сказал Колгерту, когда они остались вдвоем. Тот расхохотался:

— Мы же люди особой профессии, дорогой Росс. Нас с вами уволят с работы, если мы не будем заводить контактов с русскими. И вообще, не слушайте дипломатов. Сегодня вечером я устраиваю в посольстве небольшую встречу только для наших работников в связи с вашим приездом. Там поговорим обо всем подробнее. Да, кстати, мне присвоено звание генерала, так что можете меня поздравить... А сейчас только о главном: что вам сказал перед отъездом генерал Швейцер?

— Сказал, что детали моей будущей работы в Москве вы уже знаете. Основное задание: работа с «Зевсом», а также разработка некоей дамы под псевдонимом «Лада». О ней я жду информацию от вас.

— Швейцер объяснил вам, чем для нас ценны именно эти два человека?

— Не сказал даже, а показал. Мы просмотрели небольшой фильм о двух экспериментах.

— О «Ладе» я подробно расскажу завтра. А сейчас начнется небольшой дружеский коктейль в вашу честь, Росс. Так что улыбайтесь и знакомьтесь. Все дела и заботы в сторону. Я вас представлю сотрудникам.

Впрочем, застолье продолжалось недолго: предстоял рабочий день, и гости постепенно разошлись. Росс и Колгерт остались вдвоем.

— Вы что-то сегодня очень мрачны, Росс. Пойдемте-ка спать, а?

— Спокойной ночи, шеф...

Когда Росс ушел, Колгерт подозвал к себе Сандру, сотрудницу посольства, соединявшую в своей премиленькой персоне три официальные должности — оперативного сотрудника, переводчика и секретаря — и одну неофициальную: она была любовницей Колгерта.

— Слушаю, Жорж...

— Сандра! Тебе задание особой важности. Мне что-то не нравится настроение Росса. Постарайся сблизиться с ним. Через некоторое время, разумеется...

— А если он мне не нравится?

— Это работа, крошка. Она нисколько не повлияет на наши отношения. Отнесись к этому серьезно, Сандра. Самое главное — выясни отношение Росса к русским и так далее — в зависимости от обстановки... Ну, а теперь пойдем бай-бай. Ты сегодня само очарование, моя крошка...

Колгерт после окончания королевского военного училища служил в велосипедном полку. К началу второй мировой войны, как он сам говорил, командовал ротой. Но воевал недолго — попал в плен. Из нацистского лагеря для военнопленных его в 1945 году освободили советские войска. Позже, уже работая в Москве, Колгерт с пьяной слезой умиления рассказывал на приемах, что «выучил русский язык в знак преклонения перед советским народом-освободителем».

По виду Колгерт в штатском костюме походил на этакого благодушного бюргера. Но при этом оставался эгоистом и скрягой. К тому же все русское, или, точнее, советское, на самом деле вызывало у него ненависть. С его точки зрения, в стране не просто не было ничего хорошего. Ее следовало стереть с лица земли вместе с народом.

Работал Колгерт на кого угодно и не скрывал этого.

— Всю собранную мною информацию, — говорил он Россу, — я передаю в первую очередь американскому военному атташе. Он в общем-то человек своеобразный, на близкую дружбу не идет, старается показать, что только он один работает успешно... Но уж «отблагодарит» за работу всегда более чем щедро. И в случае подбрасывает кое-что и нам из своей информации.

В поездки по Советскому Союзу Колгерт, как правило, брал с собой жену. Мадам Колгерт добросовестно помогала своему супругу. Она аккуратно записывала в блокнотик диктуемые полковником номера военных машин, попадавшихся во время путешествия по дороге, места расположения воинских частей, без устали щелкала затвором фотоаппарата, запечатлевая на память пейзажи, в которые обязательно вписывались или подъездные пути к военному объекту или же обнесенный оградой завод.

Особая ценность помощницы заключалась в том, что она хранила все секретные материалы, собранные в таких поездках, в самых интимных предметах своего туалета...

Когда Росс начинал знакомство с Москвой, Колгерт решил лично показать своему заместителю некоторые важные для дела ее уголки. Так они заехали в парк «Сокольники». Оставив машину на стоянке, прогулялись по аллеям, а потом Колгерт пригласил Росса посидеть на скамейке.

— Некоторые советские девушки, — разглагольствовал шеф Ингвара, — лучшие годы своей жизни отдают учебе, науке, защищают кандидатские, а то и докторские диссертации. Оглянуться не успеют, а время их ушло. Для науки эти ученые дамы просто клад — они более усидчивы, чем мужчины. А вот для любви... Хм... Они слишком эрудированы. Поляковой, между прочим, 40 лет. Но, по данным «Зевса», у нее нет друга сердца.

— Вы хотите сказать, что у меня есть шансы?

— Вы знаете, почему мы присели на эту скамейку? Мимо нее Полякова проходит дважды в день на работу — между девятью пятнадцатью и девятью тридцатью, обратно — в разные часы. Поэтому самаянадежная возможность встречи с ней — утро, на этой аллее. Вот, кстати, и ее фотография.

— Так в какой же роли я должен выступать? В чем состоит моя задача?

— На первом этапе — только знакомство. Укреплять его при благоприятном развитии можно месяц, два, три. Дальнейшее направление разработки объекта нам сообщат. Расскажу вам, кстати, одну историю. Подлинную. Из моей практики, благо вокруг нас никого нет. В одной стране нам надо было подвести своего агента к жене военно-морского атташе нейтральной страны. И знаете, что сделал наш агент, а это была женщина? Она изучила маршрут этой дамы и однажды «случайно» оступилась, встретившись с ней. Да так, что на самом деле сломала ногу. Жена атташе посадила пострадавшую в машину и увезла к себе домой... Вызвала врача, а потом они стали закадычными подругами. Таким образом нашему агенту становилось известным все, что рассказывал жене атташе. Мужчины, к сожалению, много болтают в постели... Впрочем, вы, Росс, найдете свой ход, все мы в этом уверены.

— Ну, а что делать с ней после знакомства? Склонять к выезду на Запад?

— Не будем торопить события, Ингвар. Поживем — увидим.

— Ну, а как же «Зевс»? Ведь я, кажется, должен с ним работать?

— Я знаю, Ингвар, полученное вами от Швейцера задание. Но пока я занимаюсь им лично. Вернее, с ним никто сейчас не работает: мы его временно законсервировали. По его данным, к нему проявляют на работе повышенный интерес люди, которые могут быть связаны с КГБ. Надо проверить его опасения. Так что вам, Ингвар, пока нужно вооружаться луком и стрелами Амура. «Лада» для нас сейчас главное.

План своего знакомства с Поляковой Росс представил на рассмотрение начальства, и он был одобрен. Росс предполагал разыграть перед ней человека, у которого вдруг начался сердечный приступ. Отправляясь однажды утром в «Сокольники», чтобы занять скамейку, мимо которой пролегал маршрут Поляковой, Росс заранее настроил себя на «болезнь». Поэтому, когда «Лада» появилась на аллее, Росс уронил на землю свой кейс, повалился на скамейку и, кажется, даже сумел побледнеть! Полякова замедлила шаг, хотела пройти мимо, но, услышав, как человек хрипло шепчет: «Помогите...», остановилась, а затем подбежала к совсем уже сползавшему на землю Россу.

— Что с вами?

— Сердце... Ради бога!

— Секунду, голубчик, одну секунду... Подождите.

Она быстро перетряхнула содержимое своей сумочки и достала тонкую стеклянную пробирку с таблетками нитроглицерина.

— Положите под язык. Дайте, я расстегну вам ворот рубашки. Ну, как?

— Полегче. Спасибо вам. Простите: забыл дома свои сердечные снадобья.

— Может, все же вызвать «скорую помощь»?

— Нет, нет, не надо. Мне действительно лучше. Еще раз спасибо.

— У вас странный акцент. Вы из Прибалтики?

— Нет, я иностранец, дипломат... Ради бога, не бойтесь, я дипломат из дружественной страны...

Полякова посмотрела на часы:

— В общем-то на работу я уже опоздала. Да и оставить вас одного опасно. Я провожу вас. Меня, между прочим, зовут Светлана Федоровна. У вас, иностранцев, отчества не приняты... Значит, просто Светлана.

— А я — Ингвар Росс. И я не могу, раз уж я воскрес, не сделать вам в ответ приятное. Через два дня в Большом театре пойдет балет «Лебединое озеро». Наше посольство заказало пять билетов. У меня — два из них. Я мог бы отдать их вам, чтобы вы сходили в театр со своим другом или с подругой. Как вам их передать? Может быть, мы встретимся с вами завтра здесь? В это же время?

— Хорошо, может быть, встретимся...

Светлана росла спокойной и тихой девочкой. Не любила шумных игр, не бегала с другими детьми. Она предпочитала забиться куда-нибудь в укромный уголок и беседовать с любимой куклой Анечкой. В школе Светлана была неизменным членом санитарной дружины, следила за чистотой рук и ушей всех своих одноклассников. Никого поэтому не удивило, когда после десятого класса девушка подала документы в медицинское училище. Потом она работала хирургической сестрой, проявила незаурядные способности к медицине, отличалась исключительной понятливостью в операционной, вниманием и любовью к пациентам — в палатах.

Через три года она поступила в медицинский институт. Потом были ординатура, защита кандидатской диссертации и направление на работу в институт, имеющий отношение к космической медицине. Здесь она вскоре стала самым молодым в коллективе доктором медицины.

А вот с любовью Светлане не везло. Или времени не хватало, или так и не встретился суженый. Оставалась одна привязанность в жизни — наука во имя здоровья человека.

...И вдруг эта неожиданная встреча с иностранцем. Она долго колебалась, но все же пошла с Ингваром Россом в Большой театр на «Лебединое озеро». И в тот вечер сердце Светланы словно ударило током. Когда звучало знаменитое адажио, она случайно посмотрела на Ингвара и увидела лицо человека, который весь был поглощен волшебной музыкой...

Потом они бывали в других театрах, забегали перекусить или посидеть в рестораны, встречались на улицах. Когда Светлана получила от института отдельную квартиру, которую назвала «берлогой», она пригласила однажды туда Ингвара.

То, что получалось у Светланы естественно и просто под воздействием зародившегося у нее впервые чувства, давалось Ингвару в тяжелой борьбе с самим собой. Ведь Светлана была «объектом» его деятельности. Он должен был докладывать о проделанной с ней работе каждую неделю. Но натовский разведчик уже не мог работать ни против Светланы, ни против ее страны. Эта русская женщина, на которую имела планы разведка НАТО, стала для него божественным подарком, который получает далеко не каждый смертный в этой быстротекущей жизни.

Впрочем, иногда мучилась и Светлана. И ее душу порой терзали сомнения: искренен ли с ней до конца ее избранник? Эти сомнения и привели ее однажды в кабинет начальника одного из подразделений советской контрразведки генерала Сергея Григорьева.

Как с первых его слов поняла Светлана, ее отношения с Ингваром Россом были известны хозяину кабинета. Генерал уже ознакомился со многими материалами своего старого знакомого Ингвара Росса. И, конечно же, он не мог не обратить внимания на контакты между советским доктором медицины и натовским «специалистом».

Нет, Григорьев не стал читать никакой «морали» Поляковой. Они говорили по-товарищески, дружелюбно.

— Нам известно, что вы встречаетесь с советником посольства. В этом ничего особенного нет, но ведь никто не знает, на что может толкнуть вас мистер Росс завтра. Я могу откровенно сказать вам, что он разведчик, занимается шпионажем. За то же самое его предшественник был выслан недавно из нашей страны.

— Но, знаете ли, он так резко критикует свою официальную администрацию... Я не думаю, чтобы так вел себя шпион...

— А может быть, он просто вызывает вас на откровенность?

— Нет-нет. Поверьте, я сердцем чувствую, что со мной он честен, искренен. Вы верите в интуицию?

— Светлана Федоровна, интуиция хороша, но бдительность — надежнее. Давайте договоримся таким образом: двигайте вперед нашу науку, но не давайте делать из себя источника для секретной информации. И приглядитесь к Россу, лучше приглядитесь...

Генерал Колгерт пребывал в плохом расположении духа: надежды начальства на полковника Росса явно не оправдывались. Разработка «Лады» пока не давала никаких результатов. Практически бездействовал и «Зевс».

Колгерт решил активизировать Сандру. Он вызвал ее к себе в кабинет.

— Как успехи, крошка?

— Слава богу...

— Как идет дело с завоеванием доверия Росса?

— Вообще дела неважные. Я подъезжала к нему со всех сторон. Говорила, что сирота, что одинока, что мечтаю о сильной мужской дружеской руке, пела ему дифирамбы, что, мол, такой мужчина встретился на моем пути впервые. Ничего не помогло. И знаешь, Жорж, поверь женскому чутью: у твоего Росса роман с другой женщиной.

— Да нет у него никого! Он работает с «Ладой». И у них ничего не клеится. К сожалению!

— Это в отчетах, дорогой Жорж. В характеристиках на меня тоже значится, что в предосудительных связях я не состояла...

— Да, но мы установили наблюдение за «Ладой»! Росс об этом не знает. И точно известно, что домой к ней он не заходил ни разу. Провожает лишь до подъезда — и «чао».

— А если он догадывается о слежке и приходит к ней после «чао», когда наблюдение снято?

— Бред. Это исключено. У него действительно плохо клеится с «Ладой». Может быть, тут психологическая несовместимость, как и с тобой? Впрочем, беги, крошка. Сейчас я жду Росса. До вечера.

Зашедший вскоре в кабинет Колгерта Росс был мрачен. Он даже ссутулился, ему явно нездоровилось.

— Росс, дорогой, проходите. Вы чем-то озабочены? Что-то случилось?

— Да нет, шеф. Просто нечем вас порадовать. С «Ладой» дела идут на редкость плохо. Любовника из меня не получается, а из взаимной тяги к театру много не выжмешь. И потом, по-моему, мы зря делаем на нее какую-то ставку. Она пустой номер. Вся занята какими-то профсоюзными делами, кому-то достает путевку в санаторий, для ребенка какой-то ценной работницы выбивает место в яслях, третьей, тоже ценной, пытается вернуть ушедшего мужа. Может быть, пора поставить точку на этой бесперспективной персоне? Может быть, сконцентрируем все усилия на «Зевсе»?

— Может быть, может быть... Но пока «Зевс» законсервирован. К тому же для работы с ним скоро приедет специальный работник. Одного с ним возраста. Они скорее найдут общий язык.

— Мне только кажется, что «Зевс» начал трусить. Надо взбодрить его, иначе он и себя и нас завалит. И кстати, Жорж, еще одна просьба: убери от меня Сандру. Если тебе что-нибудь надо узнать обо мне, обращайся к первоисточнику. Я от тебя ничего не скрываю.

— Хорошо, Ингвар. Я всегда знал, что ты настоящий парень.

Между тем в отношениях между Светланой и Ингваром начались сложности. Однажды она попросила Росса срочно приехать на свидание в «Сокольники», на обычное место, где они впервые встретились. Оба пришли почти одновременно. Светлана явно нервничала.

— Не знаю, с чего начать...

— Начни с начала...

— Я даже не знаю — радоваться мне или отчаиваться. Словом, у меня будет ребенок... Будешь ты со мной или нет, благословишь меня или проклянешь, но он будет. Мне 40 лет, врачи считают первую беременность в таком возрасте патологической. И все же я рискну стать матерью твоего ребенка. Я ничего не прошу и не жду от тебя. Если ты против — сейчас же встанем и разойдемся в разные стороны. И навсегда...

— Что ты говоришь! Конечно, я хочу стать отцом этого ребенка. И я никуда — слышишь? — никуда не уйду от тебя. Но я боюсь за него. Ведь наш мир — страшный мир, Светлана. И он будет еще страшней для нашего ребенка, если я не попытаюсь предотвратить этого. Знаешь, я давно думал об этом, но теперь я наконец решился. Я делаю этот шаг ради нашего будущего ребенка, Светлана! Только не оттолкни меня после того, что ты сейчас услышишь. Я профессиональный разведчик. Сиди и слушай. В моих руках документы и другие материалы огромной разоблачительной силы. Если их обнародовать... Короче, ты сейчас же пойдешь в КГБ...

Светлана вскочила со скамейки.

— Куда? — растерянно спросила она. — Я никуда не пойду, никуда... Уходи!.. — И она зарыдала.

— Нет! — негромко, но убежденно говорил Росс, гладя ее волосы. — Ты пойдешь туда и скажешь дословно следующее: «Натовский разведчик Ингвар Росс, с которым я познакомилась случайно как с дипломатом, просит срочной встречи с ответственным сотрудником КГБ по совершенно неотложному делу». И добавишь при этом: «Если в этом учреждении по-прежнему работает Сергей Григорьев, то было бы крайне желательно организовать встречу именно с ним, ибо он лично знает Ингвара Росса». Да, конечно, мои начальники и коллеги расценят мой шаг как предательство. Но мне наплевать на это. Ты знаешь, какая разница между разведчиком и шпионом?

— Я как-то не думала об этом...

— Возьми хотя бы историю моей родины. Сподвижники Тиля Уленшпигеля, конечно же, проникали в испанский лагерь. Они были разведчиками в самом высоком и благородном понимании этого слова. Были и в стане фламандцев лазутчики испанского короля. Но это были презренные шпионы, мразь, продавшая свою совесть за золото. Почему? Потому что фламандцы боролись за свободу своей родины, которая была захвачена и истерзана иноземными поработителями. Понятно тебе, Светлана?

— Да, но это значит, что ты шпион?

— Был им, Светлана... А теперь я тебя поцелую, и ты поедешь на Лубянку. Я буду ждать здесь твоего возвращения.

Оставшись один, Ингвар снова и снова вспоминал свое прошлое, пытаясь объяснить себе самому: что же с ним случилось? Когда пришло к нему прозрение? Когда он убедился в опасности для всего человечества военного столкновения между двумя мировыми системами? Или любовь к Светлане дала ему силы сделать окончательный выбор?

Нет, решительно отверг он второе предположение: любовь была лишь толчком, ускорившим события. Ведь он давно задает себе вопрос: ради чего живет человек? На могильном камне своей жены Мариэтты он велел выбить фразу: «Спешите делать добро». Акушерка, принимавшая роды, сказала, что эти слова его жена прошептала перед смертью...

И он давно решил для себя, что жить во имя зла он не смог бы. Он вспомнил, что почувствовал, изучая попавший однажды ему в руки совершенно секретный документ Пентагона. Это был план развертывания ядерной, химической и бактериологической войны в Европе «в случае вторжения красных». Особая таблица приводила точно рассчитанные данные, на какой высоте следует взрывать ядерные бомбы и боеголовки ракет над тем или иным восточногерманским или советским городом, чтобы площадь поражения была максимальной. Ядерные заряды различались по своей мощности, но даже меньший из них был во много раз мощнее атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму.

«Неужели, — впервые подумал тогда Росс, — я должен стать соучастником подготовки этого ядерного апокалипсиса? Ведь кнопку бомбосбрасывателя над Хиросимой нажал какой-то Джонни — летчик военно-воздушных сил США, который слепо подчинился приказу американского президента. Говорят, он потом сошел с ума, а Гарри Трумэна боготворит натовская верхушка. А если бы Джонни не подчинился приказу? И если бы все, от кого зависит сейчас судьба мира в Европе и всего человечества, отказались участвовать в подготовке войны против СССР и его союзников?..»

Такие мысли одолевали Росса тем чаще, чем больше он знакомился с агрессивными замыслами натовских стратегов. И в конечном итоге его сомнения победили. Он решил, что обязан выполнить высший человеческий долг — сделать все, что в его силах, для предотвращения ядерной катастрофы.

Вот с этим победившим самого себя Ингваром Россом и встретился Сергей Григорьев. Он приехал на квартиру Светланы, где уже находился Росс. Светлана ушла хлопотать на кухню. Мужчины сели за стол.

— Как видите, господин полковник, я не забыл нашей случайной встречи, — начал Григорьев.

— Можете звать меня Ингваром, — попросил Росс.

— Тогда для вас проще звать меня Сержем.

— Вот мы и перешли на «ты», — отметил Росс. — Так проще и... надежней.

— А знаешь, Ингвар, я был уверен, что мы с тобой встретимся вот так, накоротке.

— Почему, Серж?

— Только потому, что ты не сообщил своему начальству, что майор Григорьев, спасший тебе жизнь, и русский, снабжавший Экке информацией через своего сотрудника, — одно и то же лицо.

— А если я сделал это только в знак благодарности человеку, спасшему мне жизнь?

— Но, Ингвар, я по роду работы обязан уметь разглядеть истинное лицо человека, даже если он находится по другую сторону баррикад.

— Ты, Серж, генерал?

— Да.

— А я застрял на полковнике.

— Я знаю это.

— Откуда?

— Я все про тебя знаю, опять-таки по долгу службы. И предполагаю, что генералом тебе не дадут стать интриги твоих коллег.

— Интриги не самое страшное. Главное, это гнилое болото, называемое натовскими спецслужбами. Мне там все осточертело! Вся эта перепродажа агентов, секретов, друг друга... И за всем этим стоят американцы. Они всех купили! Поверь, Серж, я уже не могу без Светланы... Я, конечно, знал, что подкинутая тобой Экке информация о низком «потолке» ваших ракет — сплошной блеф. Потому и сбили Пауэрса над Уралом, что Экке перепродал мне эту дезинформацию.

— А ты — генералу Швейцеру...

— Ты и это знаешь...

— Знаю, Ингвар, знаю. Как и то, что тебе поручена «работа» с Поляковой. Только вашего псевдонима ее не знаю.

— «Лада»...

— Смотри-ка, как ласково, прямо-таки на древнерусский манер. Уж не ты ли придумал?

— Нет, не я. Мне ее передали с уже готовым ярлыком. А первоначальную разработку вел один западный дипломат.

— Имени можешь не называть. Завтра он покидает нашу страну, как персона нон грата...

— Но у меня есть еще один подопечный — старший научный сотрудник одного института Иван Корин. Его псевдоним «Зевс». Он был завербован мной в Риме. Здесь с ним работал сам генерал Колгерт, но в последнее время его не трогают, ибо Корин очень нервничает и боится, что находится на подозрении у советской контрразведки...

— Действительно, находится. Впрочем, мы все знаем о Корине.

— Нет, не все. Специально для работы с ним в Москву выезжает под видом дипломата опытный разведчик. Кто он, я сообщу позже. Думаю, что вам надо дать «Зевсу» поработать с новым «дипломатом»...

— Посмотрим, Ингвар. Спасибо за информацию. Кстати, что ты думаешь делать?

— Жениться на Светлане.

— Я спрашиваю серьезно.

— Я тоже не шучу. Мне нужно еще поработать в своей конторе. Кое-что полезное, думаю, удастся сделать. Ты мне в этом поможешь?

— Да. Обязательно помогу. Прими совет. Если бы я мог, то это был бы не совет, а приказ: обязательно вызови из Рима дочь. Сюда, в Москву. Она должна оказаться за пределами досягаемости ваших людей до того, как ты раскроешь свои карты. День этот ты назначишь сам. Помощь твоя для нас очень ценна, но угроза твоей и особенно ее жизни слишком велика. А теперь давай прощаться. Связь будем осуществлять через Светлану. При встречах особо строго соблюдай все правила конспирации...

Из кухни вошла Светлана:

— Мужчины! Наговорились? Ужин готов.

— Спасибо большое, Светлана, — поднялся Сергей. — Но мне пора. Поужинайте вдвоем. Напоминаю, кстати, вам, Светлана, полагается только минеральная...

Сергей Григорьев откланялся и ушел. Ингвар остался со Светланой. Она с тревогой посмотрела на Росса.

— Ну, как?

— Все в порядке, Светлана! Все в порядке. Мы будем вместе всегда, на всю оставшуюся жизнь.

— А Сабина?

— Серж советует вызвать ее в Москву. Но я думаю, что не надо. Пусть закончит образование в Риме. Ну, а теперь, родная, я поехал в свою «бывшую» контору, к генералу.

Между тем пришло время Колгерту уезжать из Москвы. Его преемником стал генерал Горио. С первой встречи он не поладил с Колгертом. Принимаемые им дела оказались далеко не в идеальном порядке, к тому же Колгерт надул своего преемника, продав ему втридорога напитки и деликатесы, которые держал для угощения нужных людей.

Россу генерал Горио заявил без обиняков:

— Я приехал не для того, чтобы вести дело так непоследовательно, как это делал Колгерт. Главное, это исправить оплошности, совершенные им. Вы мне поможете, полковник.

В отличие от Колгерта, работавшего на ЦРУ, Горио свои симпатии отдавал англичанам. Особенно его восхищала их активность в сборе научно-технической информации.

— Вы знаете, сколько людей занимается у них этим делом? — спросил он как-то у Росса. — Нет? Кроме военных разведчиков, еще целый отдел посольства. Сами англичане мне говорили, что отдел посольства по науке почти целиком укомплектован разведчиками. Они стараются получить доступ в советские научно-исследовательские учреждения, знакомятся с ведущими специалистами, у которых стараются выудить нужную им техническую информацию. Используют они и некоторых своих ученых, приезжающих в Россию на разные симпозиумы и конгрессы.

Насколько можно было понять из рассказов Горио, политическая разведка Великобритании (СИС) тоже считает этот отдел хорошим прикрытием для проведения тайной разведывательной деятельности, особенно в вопросах, связанных с выявлением потенциальных агентов из числа советских граждан, имеющих доступ к важной информации. СИС, или, как мы привыкли, «Интеллидженс сервис», интересовалась в первую очередь расширением возможностей приобретения новой агентуры. Информация о технических новинках стояла там на втором плане. Базой вербовки новых агентов СИС сделала отдел науки английского посольства. Против этого категорически возражали представители военной разведки, которые полагали, что отдел науки должен заниматься исключительно научными проблемами и не ставить своих сотрудников под угрозу провала, влезая в политику.

Среди друзей Горио, с которыми он поддерживал особенно тесные отношения, были английские военные разведчики и помощник американского военно-воздушного атташе. С ними Горио и делился той информацией (вернее, дезинформацией), которую Росс получал от «Лады».

Генерал Григорьев сдержал свое слово. Донесения «Лады» потекли полноводным ручьем. Генерал Горио был доволен.

— Росс, — сказал он. — Вы вскоре будете представлены к награде. Берегите «Ладу» пуще глаза. Она наш самый ценный источник.

Между тем в резидентуру приехал новый оперативный работник для работы с «Зевсом».

Однажды утром генерал Горио срочно попросил Росса зайти к нему в кабинет. За длинным столом в кабинете, где генерал обычно проводил оперативные совещания, сидели двое. Один — заместитель Горио по контрразведке Майкл Стенли, в обязанности которого входила проверка «благонадежности» посольских сотрудников, включая и работников резидентуры. Другой был Ингвару незнаком.

— Здравствуйте, Росс! — Генерал Горио был в очень хорошем настроении. — Входите и знакомьтесь. Это Виктор Крок — наш новый сотрудник. Он будет числиться архивариусом посольства. Должность небольшая, не вызывающая подозрений, а работать он будет исключительно с «Зевсом», которого наше ведомство приняло решение расконсервировать. Нужна информация, а у нас, кроме «Лады», никто практически ничего ценного не дает. Дорогой Виктор, рекомендую вам Ингвара Росса — нашего опытнейшего разведчика. Это он завербовал «Зевса» в Риме. Советую поподробнее побеседовать с Россом, он у нас крупный специалист и может дать много ценных советов.

Росс поздоровался с Кроком, кивнул Стенли:

— Привет, Майкл.

— Привет, Ингвар.

— Господин генерал, я весьма признателен за лестные слова в мой адрес, произнесенные при нашем новом сотруднике, которому предстоит работать с «Зевсом», но, право же, мне мало пришлось общаться с агентом. Вербовка — всего лишь финал длительного его изучения нашей службой, так что и благодарность и ответственность за «Зевса» должны нести многие...

— Теперь за него будет отвечать мистер Крок. Персонально. Но и вы, Росс, должны помогать своему молодому коллеге, не так ли, Стенли?

Майкл Стенли внимательно поглядел на Росса.

— Конечно, генерал. Наш друг Ингвар что-то стал бояться ответственности. Может быть, вы и «Ладу» кому-нибудь передадите? А? Скажем, мне... Информация от Поляковой поступает регулярно, и женщина она весьма привлекательная, судя по фотографиям.

— Вы пошляк, Стенли. Разведчик никогда не будет ни использовать агента не по делу, ни называть его подлинное имя. Даже если он сидит в кабинете шефа и имеет право предполагать, что его никто не слушает...

Генерал Горио обеспокоенно взглянул сначала на Стенли, потом на Росса.

— Вы думаете, Росс, что нас кто-нибудь может слушать?

— Я этого не говорил, генерал! Просто существует элементарное правило называть агента только его псевдонимом. Это, кстати, должно быть известно и вам, как руководителю нашей конторы!

— Конечно, известно. Не нервничайте, дорогой Росс! Стенли пошутил, и наш молодой друг Крок это тоже прекрасно понимает, не так ли?

— Безусловно, мистер Горио. У меня только один вопрос к полковнику Россу, разрешите? Разве это большой грех, полковник, если приходится получать ценную информацию через интимные отношения? У меня, например, операция такого рода была, хотя, узнай об этом моя жена Берта, она наверняка огорчилась бы... Приходится чем-то жертвовать во имя дела. Я правильно говорю, господин генерал?

— Конечно, конечно, мой юный друг! А что, Росс, у вас действительно только платонические отношения с «Ладой»? Вы ведь одиноки...

Росс усилием воли взял себя в руки и даже улыбнулся, пытаясь сострить:

— У меня не платонические, а космические отношения с «Ладой». Ее вполне устраивает та сумма, которую мы платим за работу. Так что никаких надбавок в виде любви вдового и седого полковника ей не нужно.

— Ну, и отлично, господа. Итак, Росс я вам перепоручаю мистера Крока для соответствующего инструктажа. Будьте ему на первое время этим, ну как его... слово такое, очень модное у русских... Подскажите, Стенли! Ну, когда ветеран опекает новичка на работе...

— Наставник!

— Вот, вот! Будьте, Росс, наставником Кроку. Желаю успеха, господа, вы свободны. И вы тоже, Стенли...

Прошло несколько месяцев. Виктор Крок активно включился в работу. К удивлению Росса, неожиданно и интенсивно заработал и «Зевс». От него пошла такая информация, что в резидентуре ахнули. Пришел даже приказ тщательно оберегать «Зевса» и перевести его на бесконтактную форму связи, то есть на работу исключительно через тайники. К подбору мест для тайников был привлечен и Росс. Он чувствовал, что от «Зевса» идет не дезинформация, а материалы, содержащие совершенно секретные данные, касавшиеся обороны Советского Союза. Понимал Росс и то, что Григорьев не трогает «Зевса», поскольку опасается провала его, Росса. И все же надо было действовать.

На очередной встрече со Светланой Ингвар передал для генерала Григорьева записку. В ней он просил как можно быстрее пресечь преступную деятельность «Зевса» и давал места его ближайших назначенных встреч с Кроком.

Вот что писалось о скандальном провале «дела Корина» в одном зарубежном журнале.

«...Иван Корин, русский ученый, занимавшийся проблемами космоса, был завербован в Италии сотрудником секретной службы при помощи «медовой ловушки», то есть компрометирующей ситуации с использованием женщины. Корин был заснят в соответствующей ситуации и потом его начали шантажировать. Сотрудники секретной службы позднее выдавали ему различные суммы денег, в том числе 24 золотые монеты царской чеканки, а также снабдили Корина шифроблокнотами, средствами тайнописи, радиоприемником и миниатюрным фотоаппаратом, сделанным в виде газовой зажигалки. В советских сообщениях не упоминается, какое именно разведывательное управление завербовало Корина, однако это всем очевидно...

Когда Корин вернулся в Москву из загранкомандировки, где он дал согласие на сотрудничество, началась его настоящая работа... Большей частью он действовал один, принимая многочисленные инструкции, передаваемые по радио, с использованием аппаратуры для расшифровки сверхбыстрых записей. Информацию из страны он направлял с использованием тайнописи в письмах безобидного содержания. Но для передачи фотопленок, отснятых с помощью фотоаппарата-зажигалки, а также для получения разных инструкций он пользовался тайниками, расположенными в различных районах города. Человек, с которым Корин в основном поддерживал контакт, был, по-видимому, Виктор Крок, числившийся в должности архивариуса посольства... После менее чем шестимесячного пребывания в Москве Крок и его жена были пойманы с поличным у одного из тайников Корина на Костомаровской набережной небольшой реки Яузы. Супруги Крок были высланы из Советского Союза и уехали на работу в одну из западных стран. Их агент арестован...»

Все действительно было почти так, за исключением некоторых деталей. Но уж очень конспективно излагает историю этот журнал. Его рассказ необходимо дополнить. Но сначала несколько слов о предателе Корине.

Вот что было сказано в обвинительном заключении по его делу: «После возвращения в Москву Корин возобновил связь с вражеской разведкой. Он регулярно принимал односторонние шифротелеграммы из города Франкфурт-на-Майне из радиоцентра и отправлял на подставные адреса секретной службы тайнописные сообщения с изложением сведений шпионского характера. В квартире Корина были обнаружены инструкции по сбору информации, условия связи, кодовые таблицы для зашифровки письменных сообщений и расшифровки односторонних агентурных радиопередач...»

Западные спецслужбы считали необходимым наладить более действенную связь со своим агентом через тайники, обусловив места тайных встреч. Корин получил из разведцентра несколько шифротелеграмм. Вот одна из них: «Дорогой Е., нам не удалось доставить у «Реки», так как за нашим человеком была слежка, и поэтому он даже не подходил к месту. Благодарим за «Лупкова» — письмо. Хотя мы и проверяли «Стуб» несколько раз, письмо, вероятно, пропало на почте. Это, к сожалению, иногда случается. Это не должно вас волновать, так как ваши копирки очень надежны и ваша техника тайнописи отличная. Просим обязательно ставить марку в 16 коп. и отправлять письма в районах, посещаемых туристами. Мини-аппарат и кассеты, которые мы вам дали, теперь нужно уничтожить. И аппарат и мини-кассеты можно использовать лишь определенное время, и этот срок истек. Просим уничтожить эти материалы надежным способом, например, забросить их в глубокую часть реки, когда вы уверены, что на вас никто не смотрит. Если вы использовали часть кассет для оперативной фотографии, их все еще можно проявить. Сберегите их для передачи нам у места «Клад». Также в вашем пакете для «Клад» просим сообщить, какое маскировочное устройство, не включая зажигалки, вы предпочитаете для мини-аппарата и кассет, которые, возможно, мы захотим вам передать в будущем. Так как было с зажигалкой (первый мини-аппарат, который передали Корину, был вмонтирован в зажигалку. — Л. К.), мы опять хотим, чтобы у вас было маскировочное устройство, которое скрывает ваш аппарат и в то же время действует правильно. Помимо вашего аппарата и кассеты, просим уничтожить кристаллы и батарейки ООБ-26, которые мы вам дали. Они вам больше не будут нужны. Мы считаем, что проблемы у вас возникают, когда слушаете наш радиоцентр, в связи с сезонными обстоятельствами, которые должны значительно улучшиться осенью. Вы заметите, что на блокнотике мы даем вам новое решение для радиопередач. Надеемся, что оно будет более удобным для вас. Новое расписание: по пятницам в 24.00 на 7320 (41 м) и 4990 кгц (60 м) и по воскресеньям в 22.00 на 7320 (41 м) и 5224 кгц (57 м). Чтобы улучшить слышимость наших радиопередач, мы вам очень советуем использовать находящиеся в этом пакете 300 рублей на покупку радиоприемника «Рига 103-2», который мы тщательно проверили и считаем, что он хороший. Ясно, что, если вы уже используете этот приемник, истратьте 300 рублей, как хотите. В этот пакет мы включили маленькую пластмассовую таблицу, при помощи которой вы можете расшифровывать наши радиопередачи и зашифровывать вашу тайнопись. Просим осторожно с ней обращаться и хранить. Мы согласны с вашим советом изменить день возобновления связи у стадиона «Динамо» с субботы на пятницу. Это письмо мы написали на бумаге, растворимой в воде. Уничтожьте ее, положив в стакан воды. Ожидаем от вас скорого сообщения.

Сердечный привет.

Дж.».

Расшифруем некоторые непонятные обозначения. Слово «Река» означало место, где Крок должен был оставить контейнер со шпионским снаряжением и деньгами для Корина. Место это находилось на Костомаровской набережной (к нему мы еще вернемся). «Лупкова» — письмо и «Стуб» — это тайнописное письмо, которое Корин отправил на подставной адрес и которое спецслужба не получила. Кстати, оно не пропало на почте... Место «Клад» — это еще один из тайников, который был специально подобран для Корина Ингваром Россом. Об этом тайнике Корину было сообщено следующей шифротелеграммой: «Тайник «Клад». Проезд от метро Юго-Западная, автобус № 66 по направлению за город до четвертой остановки «Востряковское кладбище». К месту можно попасть двумя путями. Войти на кладбище через главный вход, который вы увидите, сойдя с автобуса. Поверните направо и идите вдоль стены, пока не дойдете до стороны, параллельной московской кольцевой автомобильной дороге. Выйдите с кладбища и идите вдоль стены до того входа, перед которым на обочине кольцевой дороги стоит дорожный знак для пешеходов. У знака снова войдите на кладбище через проход и сразу поверните направо. Там вы увидите столб из бетона. Положите ваш пакет, завернутый в промасленную тряпку, у основания первого столба от входа на кладбище. Второй путь. Идите вдоль наружной стены кладбища, пока не увидите дорожный знак для пешеходов со стороны кольцевой дороги. Однако, если вы выберете этот путь, вы пройдете мимо поста ГАИ. Положите ваш пакет на то же место. Покидайте район через главный вход, который около автобусной остановки.

Заметка. Этим тайником надо пользоваться в субботу или в воскресенье. Необходимо положить пакет и покинуть район до 10.00».

Подобрать место для тайников и бесконтактных встреч в условиях Москвы не так-то просто. У натовских разведчиков этим делом занимаются специально выделенные люди. Пункт для операции по связи с Кориным на Костомаровской набережной, который потом был обозначен кодовым названием «Река», подбирали Ингвар Росс и Майкл Стенли. Этот район у забора фотокомбината довольно пустынный. Шоссе, идущее по Костомаровской набережной, делает здесь крутой поворот. Поэтому человек, едущий в машине, на какое-то время исчезает из поля зрения любого, кто едет следом...

Итак, место было найдено. Дело оставалось за сотрудником, который должен был выходить, вернее, выезжать на связь с Кориным.

Виктор Крок, как уже известно читателю, был тем лицом, которого прислали в Москву специально для связи с Кориным. Скромный молодой человек, на небольшой должности, хороший семьянин, застенчивый, не стремящийся к знакомствам... Все эти ярко видимые постороннему глазу качества нового сотрудника должны были сыграть свою роль...

Немало времени ушло у Крока на ознакомление с Москвой и окрестностями, на подготовку к встрече с Кориным. Она была назначена на 1 сентября.

А за день до встречи к вечеру в кабинете генерала Горио собрались Ингвар Росс, Майкл Стенли и Виктор Крок. Уточнялись последние детали передачи Корину контейнера со шпионским оборудованием и деньгами. Контейнер представлял собой кусок толстого кабеля, в который были заложены 300 рублей, пять почтовых конвертов с подставными адресами на иностранном языке, несколько шифроблокнотов и лист бумаги с машинописным текстом, который начинался со слов «Дорогой Е...» Обрезок кабеля был обернут пропитанной мазутом рваной тряпкой, чтобы не возбудить интереса у случайного прохожего.

Впрочем, валяться контейнер не должен был слишком долго. По условиям связи интервал между его закладкой и изъятием составлял всего пятнадцать минут.

Итак, все было готово к операции. Оставалось последнее — 31 августа Корину предстояло позвонить на коммутатор посольства и сказать условную фразу, означавшую, что он готов принять контейнер в названном месте. Корин позвонил. Его голос был записан на пленку и проверен на специальном устройстве для подтверждения идентичности. Все совпало. Настала очередь Крока. Операция «Река» началась 1 сентября.

У генерала Григорьева тоже все было готово...

В этот день Крок приехал на работу в посольство и, как всегда, после окончания ее поехал к себе домой в жилой дом для иностранцев на Ленинском проспекте. Затем около восьми вечера он вместе с женой оказался в пригородном популярном среди иностранцев ресторане «Русь». Супруги ужинали более чем скромно, без обычного размаха: бутылка сухого вина да холодная закуска. Впрочем, вино оказалось недопитым и закуска почти нетронутой. Виктор и Берта сидели молча, тревожно смотрели по углам и внимательно следили за входом в ресторан, вернее за теми, кто входил и выходил из него. Берта судорожно прижимала к себе сумку, как будто бы в ней лежали по меньшей мере контрабандные алмазы. Впрочем, в сумке, как потом подтвердилось, находился контейнер, обернутый в пропитанную мазутом тряпку. Повеселившись таким вот скучным образом часа два, супруги расплатились, вышли из ресторана и поехали домой, вернее по направлению к дому. Виктор сидел за рулем своего темно-синего «Вольво», справа от него Берта, все так же прижимавшая к животу свою сумку. Проехав по шоссе Энтузиастов, а затем по мосту со стороны площади Прямикова, Крок выехал на Костомаровскую набережную. Она в этот поздний час была пустынна. Ни одного автомобиля впереди, ни одного сзади. Действительно, за Кроком никто специально не ехал. Советские контрразведчики ждали его у места встречи с Кориным. Они знали, где находится это место под шифрованным названием «Река»...

Крок ехал медленно. Когда автомобиль проезжал мимо осветительного столба, сразу после того как набережная делает крутой поворот, из правого окна машины высунулась женская рука и выбросила по направлению к забору какой-то сверток. Впрочем, не какой-то, а вполне определенный, завернутый в пропитанную мазутом тряпку. Пятна мазута, правда, испортили элегантное белое платье Берты. А затем «Вольво» словно получила дополнительные лошадиные силы. Набрав с ходу бешеную скорость, она понеслась по набережной до развилки, ведущей к улице Чкалова. А здесь стоял сотрудник ГАИ с поднятым вверх жезлом. Пришлось затормозить.

Началась обычная процедура, которая происходит с людьми, пойманными с поличным в шпионском деле. Трудно отрицать, что контейнер не твой, когда сиденье автомобиля, платье жены и ее руки вымазаны мазутом. Что можно сказать, если под одеждой оказывается специальная радиоаппаратура. Как выкрутиться, если вся операция у «Реки», включая и выброс контейнера из автомашины, заснята на кинопленку и сфотографирована с разных точек и под разным ракурсом. Забегая вперед, скажем, что консул, когда его пригласили для соответствующих формальностей, отказался даже просмотреть предложенный кинофильм.

— И так все ясно, — только и сказал он.

Была, правда, некоторая специфика при задержании супругов Крок. Во-первых, Берта ужасно визжала. Возможно, подавала сигнал опасности Корину. И укусила руку девушке, приглашенной в качестве понятой при обыске. А Виктор, наоборот, потрясал рукой, кричал, что его кто-то укусил в ладонь. «Смотрите, у меня кровь, а я иностранный дипломат!» Крока осмотрел специально приглашенный врач. Оказалось, что рана на ладони у него действительно имеется. Правда, получена она была им три дня назад в здании посольства. А теперь, при задержании, Крок сорвал повязку и расковырял болячку для драматизации событий...

В приемной Комитета государственной безопасности, куда привезли дипломатов-шпионов, им трудно было возражать против фактов и вещественных доказательств. Генералу Сергею Григорьеву оставалось лишь принести извинения консулу, которого пришлось побеспокоить в поздний час. Но этого требовали формальности.

Провал «Зевса» вызвал панику в посольстве. Сначала Москву покинули супруги Крок, затем вслед за ними в срочную командировку вылетел генерал Горио. Вернулся он через десять дней в мрачном настроении. Созвав оперативное совещание, предупредил всех о необходимости соблюдения строжайшей конспирации на встречах с агентурой и более строгом отборе людей, с которыми работники резидентуры наметили развивать контакты. Когда совещание закончилось, генерал попросил остаться Майкла Стенли. Включил на повышенную громкость приемник.

— Потерпите, Майкл. Разговор у нас будет очень секретный, поэтому послушаем концерт советской эстрады.

— Хорошо, генерал. Я весь внимание.

— Мне здорово всыпали в Центре...

— Сочувствую, господин Горио.

— И вам тоже, Стенли! Провал «Зевса» — это провал прежде всего контрразведывательной работы. Вы что-то прошляпили, Майкл!

— Я стараюсь, мой генерал...

— Стараний мало. Надо, чтобы нюх у вас был как у хорошей овчарки. И злость тоже. Слушайте внимательно. То, о чем я скажу здесь, будут знать только двое — вы и я. Наверху много спрашивали о Россе... И мой нюх подсказывает, что это неспроста. Нам дано совершенно секретное задание проверить его...

— То есть как проверить? Росса в чем-нибудь подозревают?! Ведь его «Лада» кормит всю резидентуру...

— В том-то и дело! Очень уж у него все гладко идет. До неправдоподобия гладко и успешно. Так вот слушайте: Россу надо подобрать какого-нибудь типа, не очень ценного и не очень умного, чтобы он попал в поле зрения советской контрразведки вместе с Россом...

— Но мы же подставим Росса!

— Не подставим, а проверим... Дело очень серьезное, Стенли. Появились какие-то подозрительные неясности по работе Росса в прошлые годы...

— Ну, а если все-таки он чист, мы же завалим вместе с Россом и «Ладу»...

— «Ладу» законсервируем на время и запретим Россу с ней встречаться. Кстати, вы, Стенли, попробуйте походить за Россом в свободное время. Незаметно. Что-то у него не так с этой ученой дамой. Посмотрим, будет ли он с ней встречаться после запрета... Так кто у вас есть для Росса?

— Не знаю, надо подумать... Впрочем, имеется некто Евгений Редькин. Мы ему дали псевдоним «Шайба» — он фанатичный любитель хоккея. Его подцепил один из наших оперативных работников в ресторане. Работает на одной из московских фабрик. Пьет, жаден до денег. Представился как высококвалифицированный рабочий, но мнит себя непонятым интеллигентом. Говорил, что имеет много школьных приятелей, которые ныне работают в различных институтах. На наше письмо руководству, которое вы, генерал, кстати, подписали, пришло разрешение использовать Редькина в качестве наводчика, но очень осторожно...

— Прекрасно. Принесите мне, Стенли, все материалы на Редькина, а я дам указание Россу начать с ним работу.

Прошло несколько месяцев. Однажды в московском вечернем выпуске газеты «Известия» появилась небольшая заметка: «Органами государственной безопасности СССР арестован советский гражданин Редькин Е. А. При аресте у него обнаружены и изъяты разведывательные задания, шифры, инструкции по поддержанию конспиративной связи и другие материалы, неопровержимо свидетельствующие о шпионской работе с Редькиным представителей одной западной разведки, действующих под видом сотрудников посольства... Ведется следствие».

А еще через некоторое время в той же газетепоявилась статья, которую генерал Горио попросил немедленно перевести, чтобы отправить срочной почтой начальству.

«Вот какие показания дал Евгений Редькин, — читал вслух генерал перевод статьи сидевшему перед ним Майклу Стенли. — День 17 ноября я запомнил хорошо, потому что по телевидению должны были транслировать матч с участием моей любимой команды. Договорился с мастером, что уйду пораньше с работы. Приехав домой, я разделся и включил телевизор. И тут же раздался телефонный звонок. Знакомый иностранец сказал, что для меня заготовлен пакет, и предложил немедленно забрать его, подробно объяснив, где расположен тайник. Я спросил, можно ли поехать завтра, чтобы изъять тайник. «Нет, только сегодня», — категорически заявил он. Приехав к названному месту и найдя телефонную будку, за которой находился тайник, я решил пойти дальше, чтобы убедиться, не следят ли за мной. Не заметив ничего подозрительного, я подошел к телефонной будке и вытащил предназначавшийся мне тайник. Это была грязная рабочая рукавица. Вернувшись домой, я рассмотрел, что в ней находилось...»

Генерал Горио перевел дух, отпил несколько глотков чая, откашлялся и продолжал читать: «Наступило время рассказать о неблаговидных делах, которыми занимаются в нашей стране натовские разведчики, выступающие в роли сотрудников некоторых посольств... Скажем сразу, что, видно, неважно идут дела у этих спецов, если в лихорадочных поисках предателей, готовых продавать сведения, составляющие государственную тайну, они вступают в шпионский сговор с людьми, подобными Редькину».

Далее в статье подробно было рассказано, как мог опуститься на последнюю ступень подлости тридцатилетний Е. Редькин, который практически все получил от общества и ничего не дал ему. Бесплатное среднее образование, потом бесплатное профессиональное, затем хорошо оплачиваемая специальность. Так в чем же дело? Все оказалось банальным и мерзким. Редькин хотел иметь очень много денег, но не хотел работать. В 15 лет вместе со своим приятелем, таким же шалопаем, как сам, он совершил несколько краж. Забравшись через окно в школу рабочей молодежи, они украли 9 радиотрансляционных динамиков; с соседнего завода стащили вентилятор и 16 служебных удостоверений. Их, разумеется, нашли, но осудили парней условно, так как они были несовершеннолетними. Потом Евгений поступил в производственно-техническое училище. Но и здесь он не изменил своим привычкам. С очередным дружком Редькин взломал замок в кондитерском киоске в парке «Сокольники» и обчистил его. На сей раз жулику пришлось отвечать перед судом уже как совершеннолетнему. Три года изоляции — таков был приговор.

Выйдя из места лишения свободы, Редькин вроде бы взялся за ум. Поступил работать уборщиком вагонов в метро, затем стал помощником машиниста. И вдруг новый зигзаг на жизненном пути — пьянство. Он меняет места работы, так как прогульщика и пьяницу никто не хочет иметь в рабочем коллективе. Пристрастие к спиртному и привело в конце концов всегда нуждавшегося в деньгах Редькина в руки натовской разведки. Во время очередного загула в ресторане Редькин оказался за одним столиком с иностранцем, неплохо говорившим по-русски. К тому же он был любезен, щедр на угощение, расточал комплименты в адрес нового знакомого, намекал на возможность хорошо заработать. Редькин уже ярко представлял себе возможные дивиденды от дружбы с «Ваней» (так представился ему иностранец).

Вскоре в квартире Редькина зазвонил телефон. Мужской голос с иностранным акцентом, а это был «Ваня», напомнил о ресторанной встрече. Потом были новые телефонные звонки, расспросы, становившиеся все более детальными и откровенными. Сотрудник посольства уже не скрывал, какое ведомство он представляет...

В грязной рукавице, которую 17 ноября изъял из тайника Редькин, помимо всего прочего, находилось инструктивное письмо. Вот фрагмент из указанного послания: «Дорогой друг! Хотя мы и хотели встретиться с вами, мы этого не могли сделать, пока мы полностью не уверились, что это безопасно. Предпринимая меры предосторожности и тщательно планируя наши действия, мы можем безопасно работать вместе. Я искренне надеюсь, что наши взаимоотношения будут на долгий срок и взаимовыгодными...»

Кроме инструктивного письма, в рукавице аккуратно запакованные в целлофановый пакет лежали: специальная копировка для изготовления тайнописных посланий, инструкция для их зашифровки, блокнот с шифром, письма на английском языке от имени туристов, якобы находящихся у нас в Союзе. Эти письма Редькин после нанесения на них тайнописных донесений должен был отправлять на подставные адреса.

Инструктивное письмо подписал «Ваня».

И Редькин начал действовать. Прежде всего согласно инструкции он должен был оповестить своих работодателей о благополучном изъятии рукавицы из тайника. Отпросившись с работы и купив в парфюмерном магазине губную помаду, он оставил в обусловленном месте сигнал — начальную букву своего имени, причем так, чтобы ее было видно из проезжающей по набережной машины...

Затем Редькин написал и отправил за рубеж ответы на вопросы, которые ставились перед ним в инструктивном письме. Вопросов было немало. После сведений о себе и своей семье, которые Редькин должен был передать, «Ваня» потребовал от агента подробных сообщений о возможностях доступа к секретной информации, которыми он располагает, а также о соответствующих контактах с друзьями и знакомыми.

Натовскую разведку Редькин интересовал в любом качестве. Что же касается его самого, то он лихорадочно искал любую возможность подсунуть западным спецслужбам какие-либо сведения и на этом прилично заработать. Редькин решил использовать своих давних знакомых, которые могли иметь отношение к секретам нашей страны. Но таких среди тех, с кем хотя бы шапочно был знаком Редькин, не оказалось.

Натовские специалисты из московской резидентуры скоро поняли, с кем они имеют дело. Поэтому при первой же возможности они решили подставить его под удар, чтобы решить этим ходом свои задачи. И когда генерал Горио закончил чтение статьи, он внимательно посмотрел на Майкла Стенли и спросил:

— А как себя чувствует Росс?

— Ведет себя спокойно. Говорит, что готов собирать чемоданы. Контактов с «Ладой» не зафиксировано.

— Что-что? Готов собирать чемоданы? И куда же он собирается направить свои стопы?

— Мне сказал, что в Рим... Хочет увидеться с дочерью.

— А дочь у него все еще в Риме?

— Да, в Риме. Учится в университете.

— Так...

Джеймс Грин, много лет состоявший резидентом американской разведки на Апеннинах, был высоко ценим начальством не столько за блестящее знание итальянского языка, умение найти общие точки зрения с лицами любого ранга в часто сменяющихся правительственных кабинетах, сколько за привычку безоговорочно выполнять любые приказы. Скажем, даже самый близкий друг Грина мог, если того потребовало начальство, погибнуть при каких-либо темных обстоятельствах. Грин устраивал его устранение через свою агентуру среди неофашистов, в масонских ложах, в рядах мафии и, конечно же, среди разношерстных экстремистов — от «группы черных партизан» до «красных бригад»...

В один из дней, буквально накануне своего отъезда в отпуск, Джеймс Грин получил депешу, которая его очень удивила. Ему предписывалось в строго секретном порядке разыскать обучающуюся в Римском университете Сабину Росс, установить ее точный адрес, выяснить связи, образ жизни, наладить силами резидентуры постоянное и тайное наблюдение за ней. Грин знал, что Сабина — дочь полковника Ингвара Росса, его коллеги по профессии. Что же с ним случилось? Или в чем-нибудь замешана сама Сабина? Вступила в итальянскую компартию?

Но какими бы вопросами он ни задавался, через весьма короткое время у него на столе лежало полное досье на Сабину Росс. Нет, ничего особенного. Учится в Римском университете, занимается Ренессансом, политически индифферентна... Впрочем, нет, есть у нее друг, некий Марио Фалькони. Раньше он примыкал к маоистам, теперь перешел в группку левых экстремистов, входящих в «красные бригады». С этим парнем Сабина появляется везде: и на студенческих пикниках, и на демонстрациях, и во время сидячих забастовок в университете, где Фалькони — вечный студент — обучается на правах вольного слушателя.

Грин выделил оперативного работника из резидентуры для тайной слежки за Сабиной и ее другом, приказал установить все их связи и регулярно докладывать о ходе разработки. А сам стал ждать дальнейших указаний, как и было ему предписано депешей.

Ждал указаний и генерал Горио. Однако вместо них пришло пространное сообщение о том, что в Москве провалился некто Алексей Силов, завербованный в свое время натовской спецслужбой в Алжире. Ставилась задача выяснить, при каких обстоятельствах арестован Силов. Генерал вызвал Росса.

— Есть срочное дело, Росс. В Москве арестован наш агент Силов... Нам надо проникнуть в зал суда и узнать, что будет лепетать этот Силов. У вас случайно нет на примете подходящих «ушей»?

— Нет, к сожалению, нет...

— Что же, ничего не поделаешь. Попробуем поискать среди союзников, нет ли у них подходящей агентуры...

«Ушей» генералу Горио найти так и не удалось. Но, когда процесс Силова был закончен, генерал Горио получил срочную шифровку из разведцентра.

По мере того как он читал ее, благодушие, разлитое на лице, сменялось маской ужаса. Горио откинулся на спинку кресла, судорожно выдвинул ящик письменного стола, вытащил маленькую плоскую коробочку с сильно действующими сердечными таблетками, положил на язык сразу две и запил остатками остывшего чая из стакана. Переждав несколько минут, забормотал:

— Какой кошмар! Это же полный провал! Ну и свинья этот Росс.

Генерал нажал кнопку звонка. В дверях появилась Сандра, подменявшая дежурного, ушедшего на обед.

— Что-нибудь срочное?

— Срочно ко мне Майкла!

— Какого Майкла, шеф? У нас их три.

— Майкла Стенли, черт побери. Вы оглохли, что ли?! Закройте дверь! Все. Все летит к чертям! Карьера, положение, награда к юбилею. Придется уходить в отставку. У-у-у-у, проклятый Росс!

Испуганная Сандра захлопнула дверь. Через несколько минут вошел Стенли с тоненькой папкой в руках. Генерал Горио вскочил с кресла, лицо его было белее снега.

— Майкл, этот негодяй Росс, видимо, работает на русских, и очень давно. Провал Пауэрса, плохая работа с «Ладой», какая-то темная история с «Зевсом» и вообще сплошные провалы за последнее время. Есть подозрение, что Росс — двойник. Сволочь! Мы не можем его шлепнуть здесь?

— Нет, шеф. Но у меня есть для вас еще одна телеграмма. За нас уже подумали. В Риме наши ребята договорились с агентами одной террористической организации, чтобы те украли дочь Росса. Вы ему об этом сообщите, покажите сообщение. Ему надо сегодня же вылететь в Рим. Билет получим в аэропорту. От нас требуют изолировать его от каких-либо контактов. На аэродром повезу его я, лично. И посажу в самолет. Вот телеграмма. Я собирался только что доложить ее вам.

— А если он не поедет?

— Над его дочерью нависла смертельная опасность.

— Хорошо. Идите, Стенли, и попросите ко мне срочно Росса...

Вскоре пришел Росс:

— Здравствуйте, генерал! Мне кажется, что я заработал для вас еще одну благодарность. Полякова сдалась. Сегодня у меня с ней тайное свидание с продолжением в загородном ресторане...

— Свидания не будет. У нас с вами ужасное горе, Ингвар, ужасное. Прочитайте эту телеграмму, Ингвар, и наберитесь мужества.

Горио протянул бумагу. Прочитав ее, Росс опустился в кресло, на его лбу выступили капли пота.

— Я все время боялся за нее. Что делать, шеф?

— Выход один — срочно вылетать в Рим с деньгами, чтобы выкупить вашу дочь. С террористами шутки плохи... Сорок тысяч мы вам дадим чеком на Римский банк.

— Могу я рассчитывать на помощь и поддержку нашего римского представителя?

— Мы уже сообщили ему. Это ваш старый знакомый Джеймс Грин. Он поможет. Напомните мне данные о Сабине.

— Сабина Росс. Обучается в Римском университете на третьем курсе. Ни с кем не дружит, очень выдержанная...

— Не надо деталей! Мы уже позаботились. Билет в аэропорту заказан. Счастливого приземления! Внизу Стенли с машиной.

— А как же со встречей? «Лада» будет ждать.

— Какая «Лада»? Какая «Лада»?! Немедленно вылетайте, а то террористы продадут вам труп дочери в целлофановом мешке.

— Могу я хотя бы позвонить «Ладе»?

— Позвоните с аэродрома — это безопаснее. Учтите, что за вами может следить советская контрразведка.

Росс внимательно посмотрел на Горио. Что-то неуловимо фальшивое было в глазах генерала. Как опытный разведчик, Росс, конечно, почувствовал неладное в сложившейся ситуации. Но что делать? На карту была поставлена жизнь дочери. Ингвар протянул руку.

— До свидания, генерал.

— Прощайте, господин полковник.

После ухода Росса Горио вызвал шифровальщика.

— Срочно подготовьте телеграмму. Содержание примерно такое: «Росс вылетел спасать дочь. Предупредите Рим».

— Вы сами подпишете текст?

— Да, сам. Телеграмма должна уйти немедленно.

На аэродроме Шереметьево Стенли ни на секунду не оставлял Росса одного. До посадки в самолет оставалось несколько минут, и Росс решил все-таки позвонить Светлане.

— Хорошо, звоните, но при мне, — сказал Майкл. — Я буду вас страховать от посторонних взглядов.

Ингвар набрал нужный номер телефона. Трубку подняла Светлана.

— Это я, — сказал печально Росс. — У меня совсем нет времени, Светлана. Слушай внимательно. Случилось несчастье. В Риме украдена моя дочь. За нее требуют выкуп... Нет, вылет отложить нельзя. Не волнуйся, я вернусь. Обязательно вернусь вместе с Сабиной.

Когда Росс повесил трубку, Полякова быстро набрала номер, который оставил ей Григорьев. Он ответил сам и понял все с полуслова. Светлана слышала, как он говорил по другому телефону: «Сделайте все возможное, чтобы задержать самолет на Рим. Да, да, да под любым предлогом. Что-что? Уже взлетел?!» Полякова услышала щелчок: Сергей положил трубку того, другого телефона. «Светлана... Вы не волнуйтесь, может, все обойдется. Но почему же он не посоветовался с нами, прежде чем вылетать?» «Сергей Павлович, — голос Светланы задрожал, — Сергей Павлович, только честно. Это конец?» «Надо надеяться на лучшее, но стараться не делать ошибок, которые трудно исправить. Ах, полковник, полковник! Как же он не послушался нас, мы же предупреждали...»

Из Рима в Неаполь ведут две дороги. Одна прямая и короткая. Это если двинуться на автомобиле по широкой, ухоженной страда дель Соле — Шоссе Солнца. Быстро, относительно безопасно, хотя надо платить дорожный налог, и довольно высокий, который не по карману среднему апеннинскому жителю. К тому же ехать скучно, ибо шоссе пролегает не по самым живописным местам равнинных областей. Второй путь длиннее. Узкая дорога петляет вдоль побережья Тирренского моря, то уходя, то приближаясь к нему. Здесь налога не берут, но ехать опасней и дорожных катастроф случается больше. Зато если не мчаться сломя голову, то можно насладиться красивейшими пейзажами, неожиданно появляющимися из-за поворота или из темноты многочисленных туннелей, которые человеческое упорство прогрызло в древних скалах.

В ту осеннюю ночь пассажиров темно-серого «мерседеса», видимо, мало интересовало удивительно спокойное море, разрезанное пополам переливающейся серебром лунной дорожкой. Скрипя тормозами на крутых поворотах, машина мчалась, пролетая гулкие туннели, пока не затормозила резко у одной из резервных полос безопасности. Внизу шипел прибой, облизывая узкую песчаную косу, которую из-за беспорядочно нагроможденных скальных обломков даже рациональные итальянцы так и не сумели приспособить под платный пляж.

Из «мерседеса» вышли двое в плащах, отошли от автомобиля. Темные шляпы, низко надвинутые на лоб, скрывали лица. В машине остался еще один, широкоплечий, в огромных очках и берете. Рядом с ним сидела девушка с капюшоном на голове, наподобие ку-клукс-клановского балахона с прорезями для глаз и рта. Запястья ее рук были перехвачены стальными наручниками. На коленях у парня лежал автомат. Сидели молча.

Один из вышедших из автомашины достал носовой платок, вытер лоб, посмотрел на часы:

— Он должен скоро появиться... Ты все усвоил, Армандо?

— В лучшем виде, шеф.

...Тот, кого ждали похитители, выехал из Рима в полночь на восьмицилиндровом «понтиаке», который одолжил ему шеф американской разведки в Италии. Именно ему было поручено опекать коллегу из натовских секретных служб полковника Ингвара Росса, работавшего в Москве в одном из западных посольств. В Рим полковник прилетел по срочному и более чем странному делу, Террористы из экстремистской организации, известной под названием «красные бригады», украли двадцатилетнюю дочь Росса — Сабину, студентку Римского университета, потребовав за нее выкуп в 50 тысяч долларов. Пачки пятидесятидолларовых банкнот (так потребовали похитители), аккуратно уложенные в небольшой черный «кейс», Росс получил под расписку от своего американского коллеги из рук в руки.

В назначенном месте полковник остановил машину и открыл боковое стекло. Почти тут же в нем возникла физиономия того, которого звали Армандо. Он зна́ком велел ему следовать за собой. Вдвоем они подошли к главарю похитителей.

— Порядок, шеф, — сказал Армандо. — Синьор все привез с собой.

Росс протянул шефу плоский чемоданчик.

— Можете не пересчитывать.

— Очень хорошо. Армандо, ты иди и присмотри за машиной джентльмена. Простите, мистер...

— Полковник Росс. Вы же прекрасно знаете, у кого украли дочь.

— Простите, полковник, но мы тоже джентльмены в некотором роде, и все у нас должно быть как у порядочных людей. Можете получить вашу дочь, це́лую и невредимую. Пино, не прячься в кустах, выходи вместе с синьориной... Кстати, у вас, полковник, очень мужественная девочка.

— Она так воспитана...

Из кустов вместе с Пино вышла девушка. Сказала просто, спокойно, словно ничего не случилось, словно рассталась с отцом только вчера:

— Чао, папа.

— Привет, Сабина... Как дела?

— Отлично. Можно ехать?

— Конечно. Итак, мы поехали, джентльмены.

Не ускоряя шага, полковник вместе с дочерью прошел вдоль шоссе и скрылся за поворотом.

Полковник Росс явно переоценил мужество своей дочери. Едва Сабина села в машину рядом с отцом, она расплакалась.

— Не реви. Все кончилось, Сабина. Расскажи, как это случилось.

— Не знаю, папа. Я участвовала в студенческой демонстрации против американских ракет. Ты извини, может быть, мы с тобой в этом расходимся... Налетела полиция, началась драка, меня схватил карабинер, я укусила его за палец, он заорал от боли, но мне удалось удрать. А вечером в мою квартирку пришли трое штатских — этих, с которыми ты познакомился, и сказали, что они из политической полиции. Меня арестовали, так сказать, за участие в демонстрации...

— То есть как арестовали?

— Конечно, сделали вид, что арестовали. Видимо, давно следили за мной и ждали удобного случая, чтобы забрать без шума. Держали в каком-то сарае под Римом. Сказали, что они террористы из «красных бригад» и если не получат выкупа за меня, то убьют... Ну, а ты, как ты узнал?

— Мы получили срочную шифровку в Москве от нашего коллеги из Рима. Тот сообщил, что тебя действительно украли террористы.

— Ты по-прежнему служишь?

— По-прежнему, куда я денусь...

— А когда на пенсию?

— Когда прикажут. Только странно все это...

— Что странно?

— Все. И жизнь наша в том числе. Может быть, мы останемся с тобой в Москве. И может быть — навсегда. У меня оказался там очень большой друг, вернее...

Полковник не успел договорить. Оглушительной силы взрыв разнес «понтиак» на куски, и они падали среди скал и в море.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Опубликованная нами история — не вымысел автора. Прообразом главного героя книги, натовского разведчика Ингвара Росса, явился Иоханес Ван Энгеланд, бывший помощник бельгийского военного атташе в Москве, полковник секретных служб НАТО, а потом гражданин Советского Союза, активный борец за мир и разоружение.

Автор повести, знакомый с ним лично, как-то задал этому бывшему западному разведчику вопрос: что же побудило его перейти на другую сторону баррикады? Ван Энгеланд сказал просто: «Симпатии к советскому народу, любовь к русской женщине. И потом... в моих руках оказался секретный план Пентагона, по которому в случае войны вся Европа стала бы выжженной землей. Я не мог иначе...»

Оглавление

Леонид Колосов Он не мог иначе Документальная повесть

  ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ