Зовут [Борис Виан] (fb2) читать постранично, страница - 3

дверью, негритянка или те двое в темных костюмах, может быть, с сигаретами в зубах; до этого они, должно быть, пили «Белую лошадь», и стреляли в воздух, распугивая быков, и ловили… ловили лассо с золотой рукояткой.

Он забыл открыть глаза на двадцатом и спохватывается тремя этажами ниже. Стол, поднос, кофейник, вертикальная струйка пара; он останавливается, оправляет куртку — за триста метров свободного падения полы ее задрались — и шагает в открытое окно.

Он утопает в студенистом кресле зеленой кожи и — ждет.

II

Из приемника негромко лилась музыка. Сдержанный глубокий голос певицы придавал свежесть старому, известному мотиву. Да, песни были все те же, что и раньше. Дверь открылась. И вошла девушка.

Она не удивилась ему. Шаровары желтого шелка и такое же платье, с глубоким декольте. Смуглая, никакой косметики, не красавица, но чудесно сложена.

Подсев к столу, она налила себе кофе, молока, взяла печенье.

— Хотите кофе?

— С удовольствием.

Он приподнялся, взял из ее рук, стараясь не расплескать, полную до краев чашечку из тонкого китайского фарфора.

— Печенье?

Он кивнул и стал, не торопясь, мелкими глотками, пить кофе, тщательно разжевывая изюмины печенья.

— Кстати, как вы сюда попали?

Он поставил на поднос пустую невесомую чашечку, указал на окно:

— Оттуда. Меня привлек ваш кофейник — он кипел…

Девушка наклонила голову.

Вся желтая. И глаза желтые, необыкновенного разреза — немного вытянутые к вискам, а может, просто она так выщипывает брови. Скорее всего. А рот слегка великоват, и лицо треугольное. Но до чего же хороша фигура, точеная, будто с обложки журнала, — широкие плечи, высокая грудь, бедра — загляденье и длинные ноги.

«Это все „Поль Джонс“, — подумал он. — Вряд ли она такая на самом деле. Такого просто не бывает».

— Вам не скучно было так долго лететь? — спросила она.

— Нет, я столько всего увидел.

— Столько… чего?

— Воспоминаний, — ответил он. — В комнатах, через открытые окна.

— Такая жара, — вздохнула она. — Всюду все настежь.

— Я заглядывал в окна только на каждом десятом этаже, но пропустил двадцатый. Но я не жалею.

— Там пастор… молодой, очень высокий и очень сильный… Вы себе представляете?

— Откуда вы знаете?

Она молчала. Пальцы с золочеными ноготками машинально играли шнуром просторного платья.

— Пролетая, вы бы увидели большое распятие темного дерева на стене прямо против окна, толстую Библию на столе и в углу — черную шляпу.

— И все?

— Ну, вы, наверное, увидели бы и другое…

Рождество они обычно справляли на ферме у бабушки с дедушкой. Маздину ставили в гараж, рядом с дедушкиной, старой, прочной и удобной, около двух тракторов, ощетинившихся гусеницами с присохшей бурой землей и пожухлыми стебельками между стальными звеньями. По случаю праздника пекли пироги, разные пироги, кукурузные и рисовые, и пончики, и был еще золотистый сироп, густой и прозрачный, им поливали пироги, и жаркое было, но он берег аппетит для сладкого. После трапезы пели хором перед камином.

— Вы могли бы услышать, как пастор разучивает с детьми хорал, — сказала она.

Он ясно помнил мелодию.

— Да, та самая, — подтвердила девушка. — Ее все знают. Она не лучше и не хуже других. Впрочем, как и сам пастор.

— Я бы предпочел, чтобы окно двадцатого было закрыто, — сказал он.

— Но ведь обычно…

И она замолкла.

— Перед смертью обращаются к пастору? — закончил он за нее.

— О, это ничего не дает, — сказала девушка. — Я бы этого не сделала.

— А что вообще могут дать пасторы?

Он сказал это вполголоса, и, скорее всего, самому себе: вероятно, они должны напоминать о Боге. Только пасторы еще и помнят о нем да люди, которым страшно умирать, но не те, которым страшно жить, и не те, что боятся мужчин в темных костюмах, стучащих в вашу дверь, в то время как вы думаете, что это просто негритянка, и даже не дающих вам допить початую бутылку «Поль Джонса». Бог ничего не дает, когда ты боишься людей.

— Наверное, некоторым без пасторов не обойтись, — сказала девушка. — Во всяком случае, для верующих они нужны.

— Но если умираешь добровольно, — рассуждал он, — незачем обращаться к ним.

— Никто не умирает добровольно, — заключила девушка. — Нас всегда подталкивает к этому кто-то живой и кто-то мертвый. Вот почему мы нуждаемся в мертвых и храним их в ящиках.

— Я в этом не уверен, — возразил он.

— Разве это не очевидно? — тихо спросила она.

Он еще глубже ушел в зеленое кресло.

— Я бы выпил еще чашечку.

У него слегка запершило в горле. Не то чтобы хотелось заплакать, тут было что-то другое, но и слезы навертывались.

— Хотите чего-нибудь покрепче? — предложила желтая девушка.

— С удовольствием.

Она поднялась, шелковое платье сверкнуло в солнечном свете и померкло в тени. Из бара красного дерева она достала бутылку «Поль Джонса».

— Скажите, когда хватит.

— Стоп! — остановил он ее повелительным