Последние парень и девушка на Земле [Шиван Вивьен] (fb2) читать онлайн

Шиван Вивьен Последние парень и девушка на Земле

The Last Boy and Girl in the World

Copyright © 2016 by Siobhan Vivian

Published by arrangement with Folio Literary

Management, LLC and Prava i Prevodi Literary Agency.

© Татищева Е. С, перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

* * *

…Для Виви

Невозможно определить, что сейчас подо мной, над какой частью Эбердина я в эту минуту проплываю, но я все равно перегибаюсь через борт лодки и пытаюсь разглядеть хоть что-то из того, что осталось там, внизу. Может быть, белую беседку, что находилась напротив здания городского совета, ту самую, где поженились мои родители. Или детские качели, на противоположных концах которых мы с Морган, бывало, часами сидели летом после окончания восьмого класса и мечтали о том, как здорово нам будет в старших классах школы. Доска качелей была неподвижна, как скамейка в парке, потому что и она, и я весили одинаково – ровнехонько по сто два фунта. Увидеть бы сейчас ту обтрепанную мишуру из фольги, что висела на фонарных столбах на Главной улице круглый год и все же умудрялась блестеть, когда включали праздничную подсветку. Сейчас я была бы рада разглядеть даже какой-нибудь долбаный паркомат. Потому что мне отчаянно хочется увидеть что-то настоящее, последний осязаемый предмет, находившийся в моем родном городе, которому я могу мысленно сказать «прощай навсегда» и передать те чувства, что сейчас владеют мною. Но я понятия не имею, над чем именно я сейчас нахожусь, потому что не могу разглядеть в мутной воде ничего, кроме своего собственного отражения.

– Поздравляю тебя, Кили.

Это говорит человек, который управляет спасательной лодкой, шериф Хемрик, а я и забыла, что он здесь.

Одной рукой он держит ручку лодочного электромотора, а другой бросает мне ветронепроницаемую куртку. Я вся дрожу как осиновый лист, так что надеваю ее сразу. На груди у нее красуется эмблема национальной гвардии, потому что Хемрик конечно же уже не шериф.

Наверное, потому, что я ничего не говорю в ответ, он резко продолжает:

– Официально считается, что ты последняя девушка, которая покинула Эбердин.

Я поворачиваюсь и смотрю вперед, пытаясь разглядеть спасательную лодку, на которой везут последнего покинувшего Эбердин парня, но она затерялась в тумане.

Когда я оборачиваюсь, шериф буравит меня взглядом:

– Неужели это и впрямь того стоило?

Судя по его тону, он искренне хочет это знать. Он просто не понимает.

Не успеваю я ответить, как оживает его рация. Сквозь шумы я слышу, как отрывисто переговариваются его товарищи-полицейские. Они говорят на полицейском жаргоне, так что я могу разобрать лишь то, нас ждут две полицейские машины, чтобы увезти прочь. Шериф делает звук тише и пытается сбросить владеющее им напряжение – вращает шеей, хрустит пальцами.

– Теперь это уже не важно. Эбердин официально перестал существовать. Отныне всем надо двигаться вперед и жить дальше.

Я по-прежнему дрожу, но уже не от холода.

– Некоторые из нас не желают двигаться вперед.

Несколько дней назад на этой неделе я напечатала в поисковой строке свой адрес и не получила никакого ответа. Напечатала свой почтовый индекс, и опять ничего. Мне пришлось поехать в соседний город, Хиллздэй, открыть карту и подвести курсор к тому району, где должен был находиться наш город. Туда, где были улицы, на которых жили мои друзья, находились бейсбольная площадка, кинотеатр. Но даже те места, которые еще не ушли под воду, были закрашены синим.

– Когда станешь старше, ты начнешь смотреть на это иначе, – говорит шериф, уверенный в своей правоте и готовый дать мне отпор.

Но тут его внимание привлекает какой-то скрежет. Он вырубает мотор и поднимает пропеллер из воды. На лопасти намоталась чья-то выброшенная за ненадобностью футболка, словно сделанная из хлопка медуза.

Пока шериф распутывает ее, я устремляю взгляд вдаль, надеясь, что он поймет намек и наконец замолчит. Туман частично рассеивается под легким морским ветерком, и я могу рассмотреть торчащие из воды треугольники – островерхие крыши самых высоких домов в долине. Теперь, когда плотина уже возведена, им недолго оставаться на поверхности. Я вглядываюсь в ближайший дом. Крыша, крытая блестящим шифером и украшенная белой фестончатой кровельной плиткой. В этой крыше есть что-то знакомое. И когда мы медленно проплываем мимо, кусочек головоломки вдруг встает на место, и я узнаю то, что скрыто под водой.

Еще не поздно.

Я вскакиваю с места, лодка накреняется, и шериф едва не опрокидывается за корму.

– Мне надо попасть туда! В этот дом!

– А ну сядь! – Шериф рявкает это так строго, что я немедля подчиняюсь. – Ты и так уже провинилась, что, скажешь нет? – Он снимает свою бейсболку, выдыхает воздух и вытирает рукавом пот со лба. – Слушай, Кили, у меня больше нет прежнего влияния. Положение у меня уже не то. Если кто-нибудь будет тобой интересоваться – а это вполне вероятно, – я скажу, что ты хорошая девушка, просто упертая, так что…

Мое сердце начинает биться так быстро, что его удары, кажется, сливаются в один неясный гул.

– Шериф, ну пожалуйста! Пожалуйста! Потом меня уже никогда сюда не пустят, а если и пустят, его там уже не будет. – Я растягиваю губы в шутливой улыбке, надеясь умаслить его. – Неужели последняя девушка в Эбердине не заслуживает последнего маленького одолжения? – Прежде я умела хорошо играть эту роль. Но долго я не выдерживаю, и моя улыбка гаснет. Моя нижняя губа начинает дрожать, глаза наполняются слезами. – В этом доме жил человек, который очень много для меня значил, и сейчас я могу попасть туда в последний раз. – Я сглатываю стоящий в горле ком. – Я знаю, что должна отпустить прошлое и жить дальше, знаю, что все кончено, просто мне очень тяжело. – Я вытираю глаза. – Вы лучше, чем кто-либо другой, должны это понимать.

Шериф вдруг отводит глаза. Он больше не может смотреть на мои слезы. Он вздыхает, оглядывается по сторонам, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, и полностью выключает рацию:

– Ладно, давай, но никому об этом ни слова. И я не шучу.

Я тру глаза тыльной стороной руки и энергично киваю.

Шериф изменяет курс и подводит лодку к месту, на которое я указываю, осторожно пробираясь среди плавающего по поверхности воды барахла: диванных подушек, герметичных пластиковых контейнеров, стульев из покинутых столовых, почтовых ящиков – остатков того, что раньше было чьей-то жизнью.

Когда мы подплываем вплотную к дому, я прижимаю руку к стеклу круглого оконца мансарды и заглядываю в спальню Морган в последний раз. Теперь эта комната, в которой мы так часто спали допоздна утром по субботам, наполовину заполнена темной водой.

Шериф Хемрик включает ручной фонарик и протягивает его мне:

– Ты ищешь что-то определенное?

Меня сотрясает такая дрожь, что луч фонарика, перепрыгивая с места на место, скользит по всей комнате, так и не попадая туда, куда я тщусь его направить. Я не отвечаю Хемрику, но да, я ищу что-то определенное, то, что принадлежит мне, – письмо, оставленное здесь специально для меня в герметично закрытом пакете со струнным замком, прикрепленным клейкой лентой к лопасти вентилятора на потолке комнаты моей лучшей подруги.

Двенадцатый класс должен был стать годом, когда я попрощаюсь с Эбердином, но попрощаюсь не навсегда. Я решила поступать в Бэрд, самый недорогой из колледжей нашего штата и к тому же находящийся всего в тридцати милях пути. Я собиралась приезжать домой на летние каникулы, в перерывах между семестрами, а может быть, иногда и на субботу и воскресенье, чтобы постирать свои вещи и увидеться с Морган и всеми теми друзьями, кого застану в городе. Само собой, это случилось бы, только если бы я получила стипендию и смогла платить за студенческое общежитие. Если же нет, я бы стала ездить туда и обратно на машине и проводить в своей старой спальне каждую ночь.

Поэтому мне, наверное, не стоит удивляться тому, как мне всего этого теперь не хватает. Не хватает даже тех вещей, которые злили меня до безумия. Например, красного сигнала светофора на Главной улице, первого и единственного светофора в нашем городке. Он всем казался совершенно лишним, ненужным, и большинство горожан спокойно на него проезжали. Но я готова поспорить, что, даже если в конце концов я поселюсь где-нибудь на другом конце земли, каждый раз, закрывая глаза, я буду видеть, как загорается этот красный свет, и у меня будет теплеть на душе.

Хотя эта весна и стала концом Эбердина, я всегда буду вспоминать ее, потому что тогда мне казалось, что она полна приятных моментов. И не только для меня, а для всех нас. Конечно, мир вокруг нас менялся, но менялись и мы сами и уже не могли делать вид, что это не так. Наверное, так получается, когда ты вдруг начинаешь жить со сверхсветовой скоростью, пытаясь брать от жизни по максимуму, прежде чем все, что тебе знакомо, скроется под водой.

Когда впервые полил этот дождь, мы так и не смогли увидеть главного. Мы даже не хотели его видеть. Пусть об этом беспокоятся наши родители. Нам было по шестнадцать, семнадцать, восемнадцать лет, и мы все были зациклены на куда более важных и волнительных вещах, таких, как подсчет дней, оставшихся до окончания занятий в школе. Мы с нетерпением ждали Весеннего бала и мечтали о новых платьях, в которых мы на него пойдем.

Когда бал наконец начался, все мои мысли были заняты только одним – как я буду целоваться с Джесси Фордом.

Глава 1. Воскресенье, 8 мая

Облачно, после полудня продолжительные проливные дожди, максимальная температура сорок девять градусов по Фаренгейту.

Раньше мне нравились дождливые дни. Я чувствовала себя так уютно, утопая в теплом мешковатом свитере, надевая на ноги толстые носки и резиновые сапоги. Прижимаясь к моей лучшей подруге, чтобы укрыться под ее слишком маленьким зонтом. Мне были по душе сонные, полные неясных грез дни, когда сквозь серые тучи не пробивался ни единый лучик солнца.

Но это было до того, когда в Эбердин пришла самая дождливая весна в истории метеонаблюдений. После трех недель непрерывных осадков я была готова плюнуть на выпускные экзамены и переехать жить в Сахару. Правда, дожди еще не достигли масштабов библейского потопа. В городе прошумели две-три сильные грозы, но не непрерывный поток муссонных ливней. В иные дни всего лишь накрапывал мелкий дождик, были и такие, когда просто моросило. Но все время было сыро и не по сезону холодно. Я была сыта по горло тем, что приходилось постоянно напяливать на себя по сто одежек. Надетое под джинсы термобелье, поддетые под доверху застегнутые рубашки футболки, а сверху еще и толстовки с капюшоном либо плотные колготки или легинсы, надетые под платья, а поверх всего этого для тепла еще и вязаные шерстяные жакеты. От всего этого я была похожа на раздутый бурдюк, а между тем ящики моего комода с зеркалом были доверху набиты аккуратно сложенными весенними вещами, которые мне до смерти хотелось наконец поносить. Собственно говоря, большинство девушек и ребят все еще ходили в школу в зимних куртках, хотя было уже начало мая. Лучше всего из тех первых дней мне запомнилось именно это и владевшее тогда мною чувство, что что-то идет не так.

Так что было по-настоящему здорово, когда мы, члены закрытого клуба старших классов нашей школы, проснувшись поутру, увидели, что наконец выглянуло солнце и можно порадоваться ему, спускаясь к реке, чтобы укрепить ее берег мешками с песком. Особенно потому, что синоптики уже обещали на конец недели ряд сильных продолжительных бурь и предупредили, что они будут самыми мощными из всех, которые обрушивались на город до сих пор.

Вообще-то первое, что я увидела, открыв тем утром глаза, была радуга. Конечно, не настоящая, а изображенная на стикере, который я наклеила на нижнюю часть стеклянного абажура прикроватного светильника Морган миллион лет назад. Когда-то все в комнате Морган было обклеено стикерами: стены, зеркало, дверца ее шкафа. Потом постепенно она их отлепила, но от них остались липкие клеевые следы, как навсегда приклеившиеся тени. Но мой стикер с радугой она так и не нашла, и я была рада, что он / она все еще там.

Я оторвала голову от подушки. Морган уже принимала душ. Я подождала, пока она выключила воду, и только после этого вылезла из ее постели. Было слишком холодно и слишком рано, чтобы тратить время и силы на то, чтобы переодеться, и я продела лифчик под футболку, в которой спала, и постаралась удостовериться, что мои легинсы не слишком растянулись на попе и в них все еще можно появляться на людях. Затем я протянула руку к батарее, которая находилась с той стороны кровати, где спала Морган, сдернула один из сушившихся на ней носков и сжала его в кулаке. Он все еще был немного сыроват, хотя всю ночь жарился на горячих секциях радиатора.

В комнату торопливо вошла Морган в бюстгальтере и трусиках, с полотенцем на волосах. С тех пор как ее родители развелись и отец съехал из дома, она перестала надевать свой банный халат. А может быть, она отказалась от него с тех пор, как начала кадрить парней, но точно я этого не знала.

– Я позаимствую у тебя сухие носки, ладно? – И я опустилась на колени рядом с ее корзиной для белья.

Морган, дрожа, натянула джинсы.

– Хочешь, я дам тебе еще одну рубашку? – спросила она, вытаскивая из ящика комода белую терморубашку с узором из крошечных желтых розочек и протягивая ее мне.

Я покачала головой:

– У меня есть теплая толстовка с капюшоном. А когда мы начнем работать, мы наверняка вспотеем.

Я с нетерпением ждала, когда мы окажемся на открытом воздухе и наконец согреемся.

Морган надела терморубашку и уселась за свой письменный стол, предназначенный больше для накладывания макияжа и укладки волос, чем для изучения школьных наук и выполнения домашних заданий. Она сняла с головы полотенце. Ее шевелюра была такой темно-русой, что в мокром виде казалась черной, и она, едва проведя по ней расческой, закрутила ее на макушке в конский хвост. Волосы у подружки были такие густые, что ей приходилось использовать целых три резинки, чтобы хвост не рассыпался, и, насколько мне было известно, в середине он не высохнет даже к следующему утру. Затем Морган откинулась на спинку стула и несколько секунд молчаливо разглядывала свое отражение в зеркале. Заметив, что я на нее смотрю, она хихикнула:

– Думаю, в том, что мой бывший парень живет в другом городе, есть свой плюс – по крайней мере, мне не приходится беспокоиться о том, что я случайно столкнусь с ним здесь, в Эбердине.

Не вставая с колен, я подползла к ее стулу, положила голову ей на колени и медовым голосом сказала:

– Будем надеяться, что он в скором времени отойдет в мир иной, и тогда тебе вообще не придется беспокоиться о том, что он случайно попадется тебе на глаза! Тебе следовало бы попробовать помолиться, чтобы он скорее окочурился, когда ты в следующий раз пойдешь в церковь.

Морган шумно втянула ртом воздух и толкнула меня в плечи, так что я, упав навзничь, растянулась на ковре.

– О господи, Кили! Даже думать об этом грешно! Как ты вообще можешь говорить подобные вещи?

Но при этом она смеялась, потому что знала, что я шучу. Я вечно говорила что-нибудь ужасное в этом духе и иногда заходила слишком далеко. Зайти слишком далеко было для меня обычным делом.

Я замахала руками и ногами, как перевернутая на спину черепаха:

– Для этого и нужны лучшие друзья!

Когда Морган потянула меня за руки, помогая мне встать, на лице ее играла чуть заметная улыбка.

– Я пошлю Элизе сообщение, что мы скоро придем.

Пока она была занята, я вытянула из корзины для белья один персиковый носок в сиреневую полоску, но, сколько ни копалась, не смогла отыскать второй. Я подошла к комоду и выдвинула верхний ящик.

Мне пришлось немного порыться, прежде чем я его отыскала. Он лежал под мягкой игрушкой – пухлым цыпленком, держащим между крыльев приклеенное пластмассовое яйцо. Внутри этого яйца когда-то было шоколадное сердечко. Морган отдала мне половину его, когда мы возвращались на машине домой после того, как провели пасхальные выходные с Уэсом. Оно было сделано из моего любимого молочного шоколада с хрустящим рисом. Мы ели шоколад и ехали домой, поместив пухлого цыпленка на приборную доску, и его выпученные глаза таращились на нас, когда мы подскакивали на ухабах.

Уэс вечно засыпал Морган маленькими подарками, он дарил ей дурацкие поздравительные открытки, шелковые розы, брелоки для ключей, духи, конфеты. По словам Элизы, это значило, что из него может выйти отличный бой-френд, хотя он вряд ли платил за что-либо из всех этих безделушек из собственного кармана, поскольку его родители держали аптечный магазинчик, торгующий безрецептурными лекарствами, косметикой, открытками, журналами, сладостями и прочими мелочами. Перед тем как с ним расплеваться, Морган разложила его подарки по видным местам своей спальни. Когда они исчезли, я предположила, что она их выбросила, но сейчас увидела, что все они хранятся здесь, засунутые в верхний ящик ее комода. Я долго смотрела на них, пока Морган не отложила свой мобильный в сторону. Тогда я быстро задвинула ящик на место.

– Тебе не кажется, что это перестраховка? – спросила Морган, шаря под кроватью в поисках своих резиновых сапог. Я не могла бы с уверенностью сказать, видела ли она, что я заглянула в ее ящик, или нет. Как бы то ни было, я не собиралась об этом говорить. – Я хочу сказать… обещают, что это будет совершенно жуткая буря, но, по-моему, со стороны Ливая просить членов нашего клуба выйти на работу в воскресенье, чтобы укладывать мешки с песком, это просто идиотизм.

Эта мысль приходила в голову и мне. Каждую весну река выходила из берегов по нескольку раз, но это никогда не приводило к катастрофическим последствиям, тем более что сейчас дожди уже пошли на спад. Те горожане, которые жили ближе всего к реке, знали, что, когда надвигается буря, надо принять меры предосторожности: парковать машины на возвышенностях, заносить в дома из внутренних двориков садовую мебель. Все это было скорее муторно, чем опасно.

– Верно, – согласилась я. – Более того, Ливай нас вовсе не попросил. На самом деле он потребовал, чтобы мы пришли укладывать мешки с песком. Я бы послала его куда подальше, если бы не была уверена, что он выкинет меня из клуба за неподчинение или сделает мне еще какую-нибудь пакость.

В старших классах нашей школы было не так-то много клубов, так что в приложениях к моему заявлению на поступление в колледж мне надо было указать, что я член закрытого клуба старшеклассников. Я даже подумывала о том, чтобы в следующем году баллотироваться в его президенты, потому что в школе мой консультант по послешкольному обучению сказал мне, что приемные комиссии стремятся отдавать предпочтение тем абитуриентам, которые в школьной иерархии занимали руководящие позиции, а не тем, кто просто перечисляет в своих заявлениях на прием, в каких сферах жизни школы он принимал участие.

– Этот может, – сказала Морган, презрительно кривя губы. – Он конченый засранец.

– Знаешь, давай смотреть на вещи под таким углом зрения: если река все-таки разольется, мы как-никак сделаем все, что можем, чтобы спасти то прибрежное имущество наших предков, которое раньше или позже перейдет к нам по наследству.

Морган повернулась ко мне, усмехаясь моей шутке:

– Пройдет всего тридцать два дня, и мы будем официально считаться учениками выпускного класса.

– Еще тридцать два дня, – повторила я, также, как и она, не находя себе места от предвкушения и восторга.

В эту минуту мне казалось, что помешать нам с Морган классно провести вместе еще одно лето может только Уэс. Но пусть она и прятала подаренные им дрянные безделушки в ящике своего комода, он, слава богу, по-прежнему считался ее бывшим.

* * *

Когда-то давным-давно Эбердин был в основном загородным местечком, где любили проводить отпуска богатые обитатели Уотерфорд-Сити, города, стоящего на тридцать миль ниже по течению реки. Здесь стояли бревенчатые хижины и летние домики и росли сосновые рощи. Летом отдыхающие плавали в реке, а зимой катались на коньках по ее льду. У моего отца даже сохранилась старая коллекционная открытка, на которой изображены люди в старомодных купальных костюмах, сидящие на нашем живописном пляже на матерчатых шезлонгах под полосатыми солнечными зонтами.

Теперь, сто лет спустя, ученики последнего, двенадцатого класса эбердинской средней школы по-прежнему купались в том самом месте, куда в прежние времена съезжались туристы и где плоский берег был гладок и широк, словно океанский пляж, и усыпан таким же белым, сверкающим на солнце песком. Это было не единственное место в Эбердине, где можно было поплавать, но оно считалось самым лучшим. Правда, теперь оно уже не казалось таким идеальным, каким было на старой открытке, потому что в наши дни конец пляжа перегораживала давно заброшенная лесопилка.

Пляж для одиннадцатиклассников, на котором я прошлым летом проводила почти каждый день, находился на четверть мили выше по течению. Пляж здесь состоял не из одного песка, как тот, где резвились двенадцатиклассники, – к здешнему песку примешивались земля и сосновые иголки, так что загорать можно было, только подстелив под себя одеяло, но в общем-то и тут было неплохо. С нависающей над водой толстой ветки наклонившегося дерева свисала веревочная тарзанка. Не знаю, кто ее там повесил, но нам казалось, что она была здесь всегда.

Прошлым летом мало кто из наших девчонок решался ее опробовать. Они боялись, что канат лопнет или что бюстгальтеры их купальников будут слетать в момент удара о воду. Но я, прокатившись на тарзанке в первый солнечный день, все-таки поняла, в чем ее секрет. Я вычислила, за какие узлы надо держаться руками и когда именно нужно спрыгивать, чтобы попасть на самое глубокое место в реке, где вода холоднее всего. Я даже взяла в привычку выкрикивать при этом какую-нибудь глупость, чтобы всякий раз, когда я буду плюхаться в воду, все смеялись. Как в тот раз, когда я завопила: «Запирает жидкость на замок!», потому что Элиза только что призналась нам, что как-то раз, плавая в перерыве выездного церковного собрания, воспользовалась сразу и тампоном и гигиенической прокладкой, потому что боялась, что в воде будут заметна кровь. В тот день остальные девушки так и не поняли, о чем это я, но все равно засмеялись, а парни только покачали головами и застонали. Они никогда не знали, чего от меня ждать.

Десятиклассники и девятиклассники купались еще выше по реке, рядом с эстакадой, проходящей над скоростным шоссе. Прежде чем расстелить свои полотенца, им приходилось выпалывать растущие там сорняки и расчищать место от всякого мусора, который выбрасывали из мчащихся мимо машин. Так что там было очень хреново, да к тому же у берега там росли покрытые слизью камыши и прочая дрянь, которая противно касалась твоего тела, когда ты проплывал мимо нее.

Как бы то ни было, именно туда нам велели идти, чтобы укреплять берег с помощью мешков с песком.

Морган припарковала свою машину возле эстакады, и мы вслед за толпой остальных школьников направились туда, где нас поджидали два самосвала, полные мешков с песком, и группа прибывавших волонтеров. По-видимому, кроме нас, членов закрытого клуба старшеклассников, на помощь позвали и других школьников. Были здесь и взрослые – родители учеников, свободные от патрулирования полицейские, мистер Гантер, который учил меня, когда я ходила во второй класс. Явился даже сам мэр, мистер Аверсано, причем вырядился он в белую рубашку из тех, что носят под костюм и галстук, и строгие парадные брюки и потому выглядел как законченный идиот. Правда, ему хватило ума вместо парадных туфель обуться в рабочие сапоги, но я все равно насмешливо закатила глаза.

Ровно в семь тридцать шериф Хемрик залез в кузов самосвала, щелчком включил свой мегафон и попросил всех собраться вокруг. Потом он протянул руку мэру, и праздничные брюки Аверсано опасно натянулись на заднице, когда он лез вверх. Мэр взял у шерифа мегафон и заговорил, но его никто не услышал, и Хемрику пришлось наклониться и показать мэру, какой тумблер включить, чтобы эта штука заработала.

Я расхохоталась. Громко, во все горло. Морган рукой закрыла мне рот.

– Я благодарю вас всех за то, что сегодня вы все-таки пришли сюда. Само собой, мы надеемся, что прогноз погоды не оправдается, как это и бывает в девяноста восьми случаях из ста.

Несколько взрослых усмехнулись этой неудачной шутке. Я помню, о чем я тогда подумала: я сказала себе, что надеюсь никогда не превратиться в человека, который воображает, будто шутки о погоде могут быть смешными.

Мэр Аверсано все говорил, причем тон его был полон фальшивой тревоги за благополучие вверенных его попечению горожан. Первым, кто обратил мое внимание на эту его склонность к фальши и нарочитой драматизации, был мой отец, после того как мэр объявил о своем бюджете для Эбердина на будущий финансовый год, сказав, что «вынужден» урезать все расходы, которые считает «второстепенными» (именно эти слова он использовал, чтобы подчеркнуть основные положения своей брехни). С этих самых пор я и стала замечать в его выступлениях такую же драматическую фальшь, как в тех самодеятельных спектаклях, которые мы ставили в школе.

– …но мы должны подготовиться на тот случай, если прогнозы все же окажутся верными, и сделать все, что в наших силах, чтобы защитить наших граждан от возможного ущерба. Я передаю слово шерифу Хемрику, чтобы он объяснил вам, что именно мы будем сегодня делать.

Морган и Элиза наклонили головы друг к другу.

– Я просто не могу поверить, что он тебе до сих пор не позвонил, – прошептала Элиза. – Ведь прошло уже две недели, верно?

– Да, почти, – также шепотом ответила Морган.

– Должно быть, это в нем говорит гордость. Может, он ждет, чтобы первой позвонила ты?

И, чтобы ободрить подругу, Элиза слегка сжала пальцами ее густой конский хвост.

Я втиснулась между ними и схватила их за руки:

– Давайте пойдем на пляж для двенадцатиклассников. Он все равно уже почти наш. А то это место вызывает во мне воспоминания о том, как в девятом классе мои розовые трусы от купальника вечно врезались мне между ягодицами.

– Но ведь шериф еще не кончил давать инструкции, – возразила Элиза. – Как же мы узнаем, что нам надо делать?

– А чего тут знать? – засмеялась я, увлекая ее за собой. – Берешь мешок с песком, передаешь следующему в цепочке и так далее.

Меня бесило, как часто Элиза поминает Уэса после того, как они с Морган расстались. Я, конечно, понимала, что она хочет как лучше, но зачем бередить рану, которая уже начала заживать?

Думаю, Морган сейчас разозлилась, вспомнив, что я тоже часто вмешиваюсь в эту историю с Уэсом, потому что она вдруг отошла немного вперед от Элизы и меня и сменила тему разговора.

– Надо же, – сказала она, показывая на реку, когда мы вышли на то место, где обычно купались одиннадцатиклассники. – Выглядит какмолочно-шоколадный коктейль.

Обычно вода в реке была чистой. Не кристальной, конечно, но почти прозрачной. Но предыдущие бури здорово взбаламутили ее, и теперь она стояла так высоко и была такой мутной, что погруженного в нее конца каната с тарзанкой не было видно. Течение туго натянуло его, как леску, на другом конце которой на крючке бился дельфин.

– Ну, хорошо, ладно, может быть, мешки с песком все-таки неплохая идея.

Я застегнула молнию на своей толстовке до самого подбородка, подняла капюшон и засунула руки в карманы, чтобы они не мерзли. Выглянувшее было утром солнце снова пропало, и затянутое низкими давящими тучами небо было похоже на нависший над головой потолок подвала.

Мы дошли до пляжа, принадлежащего двенадцатиклассникам. Навстречу нам вышла еще одна группа волонтеров. Потом все рассредоточились. Я уселась на выступающий из песка камень и широко зевнула.

– Кили, – шепотом позвала меня Морган.

Я решила не обращать на нее внимания. Наверное, она просто призывает меня встать, и, по всей вероятности, мне и впрямь следовало бы встать, если я действительно хочу выглядеть как человек, который в следующем году должен быть избран на пост председателя закрытого клуба старшеклассников. Но я здорово устала, ведь обычно по воскресеньям мы с Морган спали до обеда. А тут еще эта гнетущая погода.

Но Морган не отстала. Она встала на колени рядом со мной и едва ли не всунула голову в мой капюшон.

– Тебе что-то нужно? – спросила я.

Прижавшись кончиком носа к моему, Морган прошептала:

– Посмотри налево.

Я повернула голову.

И увидела Джесси Форда.

Он стоял ко мне спиной, но я все равно его узнала, потому что у Джесси Форда были самые густые и красивые белокурые волнистые волосы во всей школе, и они всегда смотрелись так, будто их никогда не касался гребень. Спереди они были длинные и свисали почти до подбородка, и он, пользуясь тем, что они от природы завиваются, заправлял их за уши. Так он и причесывался, кроме тех случаев, когда они с ребятами играли в футбол. Тогда он утаскивал с какого-нибудь учительского стола резинку и стягивал свою шевелюру в короткий хохолок на макушке, похожий на маленький узелок, который носят девчонки. Насколько мне известно, только самые крутые и уверенные в себе парни могут позволить себе носить прическу вроде этой, и притом выглядеть на все сто. Но Джесси Форда можно было смело зачислить в это ничтожное по численности меньшинство. По правде сказать, когда он собирал свои волосы в этот, почти женский хохолок, они – ну что я за извращенка – нравились мне больше всего, потому что так миллионы разных оттенков его белокурых прядей были видны лучше всего. У меня волосы тоже светлые, но они все одного цвета – бледно-желтые, как пачка сливочного масла, а у Джесси они словно окрашены в различные оттенки разноцветными восковыми мелками. Например, некоторые пряди такие же золотистые, как корочки кукурузных маффинов в школьном кафе, другие похожи цветом на сосновую смолу, а некоторые кажутся ярко-белыми, как песок, что сыпался в тот день из прорех в выданных нам мешках.

Морган быстро сдернула с моей головы капюшон и взъерошила мне волосы, вытащив несколько прядей из короткого хвостика, который я носила на затылке, так что они рассыпались. Потом она слегка расстегнула молнию моей толстовки и засучила ее рукава до локтей. Отступив на шаг, она улыбнулась, довольная полученным эффектом, затем сделала мне знак встать.

Я встала, но только на секунду, потому что, едва оказавшись на ногах, тут же сделала вид, что от счастья лишилась чувств и упала в прямо в крепкие объятия Морган, поскольку точно знала, что она меня сразу же подхватит и что Джесси все еще стоит ко мне спиной. Морган лишь с трудом помогла мне удержаться на ногах, и мы обе расхохотались как безумные.

– Над чем это вы смеетесь? – спросила Элиза, стоявшая чуть поодаль.

Морган оттолкнула меня от себя, и ее щеки зарделись как маков цвет. Ей было неважно, что в неловкое положение поставила себя не она, а я, потому что Морган всегда краснела за других. Она повернулась к Элизе и тихо сказала:

– Ни над чем. Просто Кили есть Кили, она, как всегда, в своем репертуаре.

Я беззаботно смотрела, как Джесси и еще несколько парней из школьной футбольной команды гоняют по пляжу пустую бутылку из-под «Ред Булла». Видимо, ребят тоже попросили поучаствовать в укреплении берега. Где-то минут через пятнадцать болтовня сошла на нет, и по человеческой цепи начали поступать первые мешки с песком.

Передавая мне первый мешок, Джесс посмотрел на меня, и на лице его мелькнула улыбка. Эбердинская средняя школа была невелика, каждый класс состоял где-то из пятидесяти учеников. В прошлом году мы с Джесси посещали один и тот же продвинутый курс испанского, но мы тогда ни разу так и не поговорили. Во всяком случае, по-английски. Я даже не смогла бы сказать, узнал ли он меня или же он улыбнулся просто потому, что уж его-то знали все.

Первые полчаса все волонтеры работали в томительном молчании.

– Как ты думаешь, мы уже почти закончили? – шепотом спросила я, перекладывая в руки Морган очередной мешок с песком.

Первые несколько мешков показались нам довольно легкими, но я могла поклясться, что с каждым разом они становились все тяжелее и тяжелее.

– Не смеши меня, Кили, – пыхтя, ответила Морган, поворачиваясь к Элизе и передавая ей свой мешок. – У меня уже болят все мышцы живота.

Я шумно втянула ртом воздух.

– О, господи, а что, если мы с тобой сейчас настолько не в форме, что под конец этой работы так накачаем себе абдоминальную мускулатуру, что станем похожими на двух культуристок?

– Эй, поберегись!

Я резко повернулась к Джесси, который как раз в эту минуту бросал в мои, никак не ожидающие этого броска руки свой мешок с песком. Я завизжала и отскочила в сторону, потому что, если бы эта глыба приземлилась мне на ноги, она бы меня убила. Все вокруг с любопытством повернулись в нашу сторону.

Но мешок с песком так и не приземлился на мои ноги.

Он вообще не должен был упасть, потому что Джесси, все время держа его в руках, в последний момент так его и не кинул – это был великолепный ложный проброс.

Парень схватился за живот, смеясь над моими резким отскоком, и я, чувствуя себя дурой, снова встала в строй. Но потом, снова посмотрев на меня, Джесси вдруг взял и подмигнул. И я поняла, что он вовсе надо мной не насмехается, а просто поддразнивает меня.

Между первым и вторым есть большая разница.

– Тридцать три ха-ха! – это первое, что пришло мне в голову. Я выдавила эти слова тоном раздосадованной старшей сестры, но сердце мое пело от счастья.

Я перебросила по цепи еще несколько мешков с песком, все еще потрясенная тем, что Джесси и я в конце концов все-таки пообщались. Потом Морган вздернула бровь и почти беззвучно сказала:

– Да поговори же ты с ним!

Я перебрала в уме добрую сотню шуточных фраз, с которых девушки обычно начинают флирт и которым Элиза много раз учила Морган, чтобы та сказала их Уэсу или тем парням, которые нравились Морган до него. Но я понимала, что в моих устах, из которых все время сыпались только глупые шутки, любая такая фраза прозвучала бы как тошнотворная замена откровенной мольбы: «Привет, Джесси Форд! Пожалуйста, поговори со мной, потому что я всегда тебя любила».

Но через несколько минут, когда Джесси повернулся в мою сторону, чтобы передать мне еще один мешок с песком, меня вдруг осенило. Я достала из кармана толстовки мобильник и сделала вид, что отправляю кому-то сообщение.

– Извини, – пробубнила я, подняв руку. – Это займет всего несколько секунд.

Такая тактика заставила Джесси подержать свой мешок, пока я не закончу. Он, конечно, понял, что я шучу, но, не поведя и бровью, подыграл мне. Он кряхтел, как будто продолжать держать в руках этот мешок ему было невмоготу, но думаю, ему было приятно продемонстрировать всем и каждому, какой он сильный.

Все остальные ребята из футбольной команды были ужасно тощими и костлявыми, пожалуй, худее, чем большинство наших девчонок. Но только не Джесси. Я точно знала, что у него на животе видны настоящие кубики из мускулов, потому что он имел потрясную привычку снимать после матча свою пропитанную потом футболку и перекидывать ее через плечо. Поэтому-то я никогда и не пропускала игр, которые наша команда по футболу проводила на своем поле.

Наша небольшая комедия привлекла внимание Ливая Хемрика, который был сыном шерифа и председателем нашего клуба. Он прошел мимо, сердито глядя на нас поверх мегафона, одолженного им у отца, и резко бросил:

– Поторопитесь!

Я очень обиделась. Ладно, пусть своей шуткой я немного затормозила работу, но я же все время трудилась изо всех сил, и если бы не адреналин, который вливала в мою кровь близость Джесси Форда, от моих усталых рук было бы сейчас толку не больше, чем от парочки переваренных макарон.

Джесси наклонился к моему лицу. Теперь он был так близко, что я ощутила запах оладий, которые он съел на завтрак. Так близко, что я смогла разглядеть три веснушки, образующие совершенно прямую линию на мочке его уха.

– По-моему, Ливай Хемрик от тебя без ума, – сказал он.

– Фу!

– Нет, я серьезно. Кажется, он прошел мимо уже третий раз, чтобы посмотреть, как у тебя дела. Так что лови момент. Вперед и с песней! Закадрить его – это большая удача. Ведь перед вами… – Джесси прочистил горло и заговорил нарочито бодрым слащавым голосом телеведущего: – Друзья, Сейчас Перед Вами Парень, Который Далеко Пойдет!

«Парень, который далеко пойдет» – так была озаглавлена статья, напечатанная в номере местной газеты, вышедшем неделю назад вместе с фотографией Ливая, держащего в руках множество толстых конвертов, точно огромную колоду карт. Он получил приглашения от всех колледжей, в которые подал документы на прием, что конечно же абсолютно никого не удивило. Ливай даже обедал в библиотеке. Он выходил победителем на научном конкурсе четыре года подряд. Его имя всегда стояло в первой строчке списка отличников. Он набрал больше всех баллов, когда выпускной класс сдавал академический оценочный тест. Ливай не занимался ничем, кроме учебы, и у него, похоже, не было настоящих друзей, только знакомые ботаны вроде него самого, потому что в субботу или воскресенье я ни разу ни с кем не видела его в кино, и его никогда не было видно на трибуне стадиона, когда наши спортивные команды играли на своем поле. Единственным местом, где он постоянно ошивался, была площадка перед полицейским участком, где на складных металлических стульях, расставленных вокруг открытого помещения для патрульных автомобилей, сидели полицейские, ожидающие вызова или окончания смены. Ливай был тогда ни дать ни взять начинающий коп, проходящий практику среди своих старших товарищей.

Статья о нем представляла интерес только из-за глупости, которую он в ней сморозил. Репортер спросил его, к какому учебному заведению лежит его душа, на что он ответил:

– Вероятно, к тому, что находится отсюда дальше всего.

Легко себе представить, что многим парням и девушкам такой ответ пришелся не по вкусу. Эбердин отнюдь не был престижным местом, в котором перед выпускниками постоянно открывались радужные перспективы и представлялись возможности сделать хорошую карьеру. Я собственными ушами слышала, как кто-то ругал Ливая в коридоре на все корки, причем тот выглядел так, будто ему явно невдомек за что. Зуб даю, что, по его мнению, если он честно сказал, что думал, то его слова никак не могли никого оскорбить. По правде сказать, я думаю, что никто и не оскорбился. Просто он наконец всем дал неопровержимое доказательство того, о чем они и так уже втайне догадывались: Ливай Хемрик всего лишь надутый осел. Что касается меня, то я твердо знала это уже очень давно, потому что именно из-за Ливая Хемрика я в девятом классе бросила участвовать в работе школьной модели Конгресса. Это было единственное черное пятно в моем во всех остальных отношениях безупречном табеле школьной успеваемости.

Я наклонилась к Джесси и, прикрывая рот сложенными трубочкой руками, прошептала:

– Нет, Ливай Хемрик на меня не запал. – Я уже начинала сомневаться, стоит ли откалывать шутку, которая только что пришла мне на ум, но она сорвалась с моего языка сама собой: – Член у него стоит, только когда он зубрит правила. Зуб даю, что он всякий раз дрочит, корпя над сборником школьных норм.

Джесси попятился, и на лице его отразились разом шок и ликование. Как будто, хотя мы болтали с ним уже несколько минут, он увидел меня в первый раз только сейчас. Как будто я вдруг материализовалась перед его глазами из ниоткуда.

Меня словно ударило током.

Первый удар грома грянул как раз тогда, когда с самосвала сгрузили последний мешок с песком. Все бросились врассыпную. Я подумала, что, может быть, Джесси скажет мне до свидания, но так и не нашла его глазами во вдруг случившейся толчее, а нарочно стоять столбом, как будто я навязываюсь, мне не хотелось. По правде сказать, я все-таки немножко задержалась на пляже, но Элиза и Морган успели проголодаться, и мы все трое, вконец измотанные, с ноющими мышцами, торопливо двинулись обратно, идя вверх по берегу к тому месту, где Морган оставила свою машину.

* * *

Я уже наполовину открыла пассажирскую дверь, когда сзади мои бедра стиснули чьи-то руки. Я вздрогнула, потому что ужасно боюсь щекотки, а также от удивления, ведь это Джесси Форд сейчас касался моего тела. Он вырвал из моей руки телефон, я попыталась отобрать его у него, но при этом не слишком старалась, потому что, хотя за всю свою жизнь мне довелось целоваться только с двумя парнями, я вовсе не была полной лохушкой.

Удерживая меня на расстоянии вытянутой руки, Джесси другой рукой набрал на моем телефоне номер своего мобильного и послал сообщение с моего номера на свой, так что в его телефоне остался номер моего. После этого он подмигнул мне, отдал обратно мой мобильный и устало поплелся прочь, чтобы догнать своих друзей.

Я просмотрела якобы написанные от моего имени сообщения. Он написал: «Джесси, ты, бесспорно, самый симпатичный и сексуальный парень во всем выпускном классе. А еще ты обаятелен, остроумен и добр к маленьким зверькам. Прошу тебя, пожалуйста, пусть именно я рожу тебе всех твоих детей».

Чтобы не упасть, я прислонилась к машине Морган и попыталась перевести дух.

– Что ты там прочитала? – спросила Элиза, вопросительно подняв бровь и залезая в машину.

– Ничего особенного, – как ни в чем не бывало ответила я. – Просто Джесси хочет меня кое о чем попросить.

Морган между тем опустила зеркало заднего вида в своей машине и повернула его так, чтобы в нем отразилось то, что происходило на заднем сиденье.

– Кстати, Элиза, я тебе уже рассказывала, как… – Тут я попыталась закрыть Морган рот рукой, потому что знала, что она собирается сейчас выболтать. – Так вот, в младших классах средней школы Кили все время просила меня разыгрывать перед ней роль Джесси Форда. Она разработала эту сцену в мелочах: придумала и диалоги, и костюмы, да и все вообще.

Элиза подалась вперед, так что ее голова оказалась между двумя передними сиденьями, на том же уровне, что и наши.

– Хм, а почему я слышу об этом только сейчас?

Морган посмотрела на меня, так крепко сжав губы, что казалось, еще чуть-чуть, и она лопнет. Хотя ей ужасно хотелось рассказать Элизе все подробности, но без моего разрешения она не стала бы этого делать. Все-таки она была достаточно хорошей подругой.

Но меня не пугало, что Элиза все узнает. Я больше не была зациклена на своей влюбленности в Джесси Форда, теперь она уже не жгла и не мучила меня постоянно, как прежде. Может быть, так было с шестого по девятый класс, но, наверное, это объяснялось первым приливом в мою кровь половых гормонов. После того как я перешла в среднюю школу, мое увлечение Джесси превратилось в чувство, гораздо более спокойное, во что-то такое, о чем я вспоминалалишь тогда, когда отмечала про себя, как сексуально он сегодня выглядит, или, проходя по школьному коридору мимо хорошенькой девчонки, с которой он в это время целовался, на мгновение мысленно желала, чтобы на ее месте была я. Потому что к этому времени я уже достаточно повзрослела, чтобы понимать, что Джесси никогда не будет моим.

Я утвердительно кивнула Морган, и она тут же без промедления все выложила:

– Кили просила, чтобы я рисовала себе усы, вставала на одно колено и, протягивая ей игрушечное пластиковое кольцо с карамелькой вместо бриллианта, просила ее выйти за меня замуж.

Я сразу же поспешила уточнить:

– Имей в виду, Элиза, это было еще в младших классах неполной средней школы, задолго до того, как у нас двоих выросли груди.

Я сказала это, потому что Элиза иногда с невинным видом замечала, как я люблю весело проводить время и какая я беззаботная, что было всего лишь вежливым синонимом слова незрелая. И быть может, она до сих пор считала, будто я по-прежнему веду себя подобным образом.

Я шлепнула Морган по руке:

– Твоя игра тогда была просто отстой.

– Да как у тебя язык поворачивается говорить мне такое? – возмутилась подруга.

Повернувшись к Элизе, я пояснила:

– Она играла без вдохновения. Мне приходилось то и дело напоминать ей, чтобы она говорила низким голосом.

– Ну, извини, просто я не такая великая актриса, как ты!

– Ладно, проехали. Что касается меня, то я выжимала из своей роли все. Моя любовь к Джесси искупала твою ужасную игру.

Морган так захохотала, что едва смогла выжать из себя свой следующий вопрос:

– Погоди-ка! А ну, повтори еще раз, как там звали твоих троих детей?

– Джесси-младший, Джейми и… – это имя мы с ней произнесли хором, – малютка Джульет.

Элиза снова откинулась на спинку заднего сиденья и заколола упавшие на глаза волосы заколкой-невидимкой. Она начала отращивать свою челку еще с Рождества. Она тоже рассмеялась, но больше из вежливости и уважения к дружбе, которая связывала меня с Морган еще до того, как к нам присоединилась она.

Она выросла в Хиллздейле, там, где находится церковь Святой Анны. Морган знала ее еще по подростковой группе в воскресной школе.

Я помню, как впервые познакомилась с ней на церковном пикнике, на который Морган затащила меня, еще когда мы обе учились в седьмом классе. Морган все время твердила мне, как мы с Элизой похожи и как много у нас общего. Я восприняла это как дань нашей с Морган дружбе. Раз уж ей захотелось завести еще одну подругу, она выберет такую, которая во всем похожа на меня, свою Кили. И я вообразила, что Элиза – это более милая, добрая и богомольная версия меня самой.

На первый взгляд она и показалась мне именно такой. Элиза выглядела тоненькой, хрупкой, у нее были короткие, немного длиннее подбородка, русые волосы, и в ямке между ее ключицами красовался серебряный крестик. Не знаю, удивилась ли она тому, что Морган привела на пикник меня, потому что незанятым у нее оставался только один стул. Она встала, предложила оба стула Морган и мне, а сама уселась на траву у наших ног. Я по достоинству оценила такое уважение к гостям.

Но может быть, тогда она просто-напросто меня испугалась. Помнится, я в тот день наговорила ей кучу непристойностей, чтобы выглядеть остроумной, строила предложения, используя одни лишь бранные слова, скабрезно шутила, да и вообще… Морган нервно смеялась и все повторяла: «Не бери в голову, она шутит, шутит», на что Элиза, выдавливая из себя улыбку, вежливо отвечала: «Да, конечно, я понимаю».

Мы стояли в очереди за хот-догами, когда Элиза показала нам парня в зеркальных очках, с челкой до самых глаз, игравшего на гитаре, аккомпанируя пастору, который пел песню об Иисусе. Она наклонилась к нам и сказала:

– Я была совершенно без ума от этого чувака, но оказалось, что из всех чуваков на земном шарике он целуется хуже всех. – Сказав это, она высунула язык и покрутила им как в судорожном припадке, а потом состроила такую рожу, будто сейчас ее вырвет. – Теперь он даже не кажется мне симпатичным. Он вроде как с душком.

Ни Морган, ни я еще никогда ни с кем не целовались по-взрослому, открыв рот и работая языком. Мы все еще понарошку играли в жениха и невесту, когда оставались одни у Морган в доме.

– Она не обжимается с каждым встречным, она не такая, – шепотом сказала мне Морган, как будто читая мои мысли, когда мы возвращались в машине Элизы домой. – Просто она… ну… в общем, она не из тех, кто стесняется парней. – Не то что ты! – добавила подруга, чтобы приободрить меня.

Конечно, после того как отец Элизы потерял работу и они переехали в Эбердин, я увидела и другую сторону ее натуры, разглядев в ней доброту и набожность, и думаю, в конце концов больше всего мне в ней и понравилось именно это сочетание в ее личности двух совершенно непохожих ипостасей. Со своими маленькими братьями Элиза была сама доброта, и если мы с Морган заходили к ней, когда ее родителей не было дома и она присматривала за малышами, то она продолжала играть с ними, уделяя этим играм столько же внимания, как и общению с нами. И она никогда не говорила плохо ни о ком, даже о тех, кто совершенно точно этого заслуживал, например об Уэсе. И вместе с тем память ее телефона была до отказа полна именами парней, с которыми мы познакомились в торговом центре или в кино, или тех, с кем Элиза ходила в церковь. Ей не столько хотелось иметь постоянного бойфренда, сколько втюриться в кого-нибудь без памяти.

Думаю, вначале одержимость каким-нибудь парнем была нужна ей, чтобы не завидовать той дружбе, которая связывала Морган и меня. Потому что, как близки бы ни были отношения между всеми нами, время от времени связь, объединявшая нас в сплоченную троицу, все же затмевалась той привязанностью, которую питали друг к другу только Морган и я. Конечно, говоря это, я вовсе не желаю обидеть Элизу, но ведь можно иметь только лучшую подругу, разве не так? Мы дружили с Морган еще с колыбели, потому что наши матери тоже были лучшими подругами. С такой давней дружбой Элиза конкурировать просто не могла.

Правда, позднее, когда и на Морган, и на Элизу стали заглядываться мальчики, третьей лишней себя почувствовала уже я.

– Как бы то ни было, – поправила я ее, возвращаясь к настоящему, – мы с Джесси сейчас не флиртовали. Мы просто дурачились, вот и все.

А разница между тем и другим огромна. Мне ли этого не знать.

Морган прочистила горло.

– Кили, он так пялился на твой зад, когда ты доставала нам из кулера бутылки с водой.

Я была потрясена и не смогла этого скрыть. Я резко повернулась к Морган:

– Вовсе он не пялился. Заткнись.

– А вот и пялился, да еще как! Он все время на тебя смотрел, когда ты подходила к нам.

Мне так хотелось ей верить. И может быть, она в самом деле сказала правду. Но мы обе слышали, что ее бывший парень Уэс сказал обо мне, о том, что я из себя представляю, и я знала, что Морган очень хочется исправить тот урон, который нанесли моей самооценке его ужасные слова. Собственно, из-за них она с ним и разругалась. Так что, возможно, все дело было в этом. И именно такое объяснение показалось мне наиболее правдоподобным.

Потому что, как я уже говорила, за всю свою жизнь я целовалась только с двумя парнями. И оба они были не из Эбердина. И тот и другой были просто друзьями тех парней, к которым проявляли интерес Морган и Элиза.

Время от времени мы втроем нацепляли шикарные шмотки и ехали в Хиллздэй или какой-нибудь другой городок, чтобы погулять с ними. Поначалу только ради Элизы, но потом мальчики стали просить и Морган дать им свой телефон.

За последний год я потеряла счет тем случаем, когда Морган или Элиза отходили в сторонку и стояли там с парнями, которые им нравились, шепотом рассказывая им что-то, показывая что-то в своих телефонах и при этом оставляя меня с тем, кого тот или иной парень притащил с собой. Но в отличие от своих подруг я просто не знала, как себя надо с ним вести. Я либо молчала как рыба, боясь сморозить какую-нибудь глупость, либо, наоборот, трещала без умолку – и, конечно, только и делала, что выдавала одну глупость за другой.

Разумеется, за последние три года я познакомилась со многими парнями. Но поцеловалась за все это время только с двумя.

* * *

К тому времени, когда Морган высадила меня возле моего дома, опять начался дождь. Он был небольшой, но, судя по тому, как ветер гудел в ветках деревьев, скоро должна была начаться еще одна сильная буря. Так что синоптики на этот раз все-таки не ошиблись.

Мамина машина уже давно уехала. Я знала, что она на работе. Единственное место на дороге, ведущей к нашему дому, которое не блестело от дождя, был четырехугольник под папиным старым рабочим пикапом. Он стоял на нашей подъездной дороге без дела, как какой-нибудь автохлам, потому что папа больше не садился за руль, но он по-прежнему был на ходу. Мы уже дано пытались его продать, но покупателей все не находилось. Мама говорила, что отец просит за него слишком много, а он отстаивал свою цену, перечисляя все достоинства своего пикапа: высокую надежность, маленький пробег и то, что, перед тем как с ним произошел тот несчастный случай, он поставил на него новые тормоза.

Прежде чем войти в дом, я залезла в пикап и включила зажигание, давая двигателю поработать, пока я буду перечитывать сообщение Джесси. Я делала это, чтобы не дать сесть аккумулятору. Я надеялась, что пикап так и не продастся и тогда мне разрешат ездить на нем, ведь в марте мне стукнет семнадцать.

Я трусцой пробежала по тропинке, ведущей к нашему дому – дощатому коттеджу, выкрашенному краской и крытому кровельной плиткой цвета сливочного крема, с выходящей на улицу дверью, покрашенной в голубовато-бирюзовый цвет. На втором этаже там было три спальни и ванная, на первом – гостиная, столовая и кухня, а сверх того над вторым этажом был еще и маленький чердак с откидной лестницей, а внизу размещался пахнущий плесенью погреб, спускаться в который я боялась до чертиков. В доме было парадное крыльцо, достаточно широкое, чтобы на нем разместились качели, и над ним располагалось окно моей спальни.

Я бесшумно пробралась внутрь, зная, что в это время мой папа спит.

С тех пор как с ним произошел несчастный случай, он предпочитал днем спать, а ночью бодрствовать. Теперь он каждую ночь проводил за своим компьютером, а потом отсыпался практически весь день. Думаю, ему было легче находиться в забытьи, когда все остальные жители города были заняты вещами, которые он больше делать не мог. Так что я не удивилась, когда увидела, что его компьютер включен. Обычно он располагался на двух стульях: на одном отец сидел, а на другой, с диванной подушкой на сиденье, клал свою больную ногу. Я убрала со стола пустую чашку, из которой он пил кофе, и грязную тарелку, выключила монитор, задвинула оба стула обратно под стол, подняла с пола палку и поставила ее рядом с лестницей, чтобы отцу было удобно опереться на нее, когда он проснется и опять спустится вниз.

Потом я пошла на кухню и поджарила себе на гриле бутерброд с сыром. Держа его в одной руке, а телефон – в другой, я перечитала сообщение Джесси еще несколько раз, прежде чем заставить себя удалить его Это оказалось совсем нетрудно, потому что я была на девяносто девять процентов уверена, что Джесси никогда мне больше не напишет. И я сейчас даже не винила Уэса за то, что он сделал меня такой пессимисткой. Просто фактам надо было смотреть в лицо, а они были таковы, что, если какой-нибудь парень и начинал испытывать романтический интерес к моей особе, это продолжалось не дольше чем несколько секунд. Это было как телевизионное шоу, которое тебе не нравится, но которое ты в конце концов все равно смотришь, потому что в это время просто больше ничего не идет.

И помни, Кили, что это Джесси Форд. А не какой-нибудь второсортный чувак из тех, что увязывались за теми парнями, к которым питали интерес Морган или Элиза. Джесси мог заполучить любую девчонку в школе, стоило ему только захотеть. Он был так обаятелен, остроумен, и у него были такие подкупающие манеры, что было совершенно неважно, что он не самый красивый из наших парней. Не имело значения даже и то, что у девушки, на которую он положил глаз, уже был свой ухажер. В прошлом году какой-то тупой качок – игрок в американский футбол – узнал, что его девушка, участница группы поддержки его команды, втайне целовалась с Джесси, и он прямо в школьном кафе дал Джесси в челюсть. Так вот, картина, которую Джесси представлял собой после этого удара – гордо улыбающийся, несмотря на разбитую в кровь губу и фиолетовый синяк на щеке, – так до сих пор и осталась его аватаром в соцсетях.

Поэтому я никак не могла представить себе ни одного сценария, в котором Джесси Форд захотел бы со мной встречаться.

Глава 2. Понедельник, 9 мая

Пасмурно, в течение дня ожидаются отдельные грозы, максимальная температура 42 градуса по Фаренгейту.

На следующий день Джесси отправил мне сообщение, когда я шла на первый урок.

И причем не текстовое, а изображающее дурацкий старый динамик его, который он снял в своей комнате, когда утром передавали школьные объявления. Эти объявления сопровождались такими шумами, что невозможно было разобрать ни слова, и Джесси навел камеру сначала на динамик, потом на свое озадаченное лицо, потом опять на динамик, потом опять на свою недоуменную физиономию, а затем приложил согнутую ладонь к уху, словно старик, у которого проблемы со слухом, и сказал:

– Извините, что-что вы сказали? Не могли бы вы повторить?

Джесси регулярно выкладывал в Сеть видеоролики и фотки себя самого. По большей части они бывали остроумными, иногда дурацкими и почти всегда курьезными. Их смотрела вся наша школа. Но это видео предназначалось только мне, и он сделал его, чтобы меня рассмешить. Он так и не выложил его в Сеть.

Пусть это прозвучит дико, но я до сих пор считаю его первым полученным мною любовным письмом.

На протяжении первых двух уроков я мучительно старалась придумать ответ, но тут небо надо мной сжалилось – я заметила орфографическую ошибку на доске для объявлений, которая висела на двери школьного кафетерия:

ЗАКАЖИТЕ СВОЙ ЕЖЕГОДНЫЙ АЛЬБОМ ВЫПУСКНИКОВ СЕГОДНЯ!

Если не считать хвалебной статьи о «Парне, который далеко пойдет», репутация нашей школы оставляла желать лучшего. Ребята из соседних городов насмехались над нашими поношенными свитерами, отвисшими, полуоторванными помпонами на шапках, над обручами на наших баскетбольных площадках, с которых от старости отвалились веревочные корзины. Каждый год лишь немногие из эбердинских выпускников поступали учиться в колледжи. Остальные шли работать в ближайший Уолмарт, или уходили в армию, или начинали работать в малом бизнесе своих родителей. Что до Морган, то она планировала поступить в учебный центр косметологии, по-моему, это тоже что-то вроде колледжа.

Я понимаю, что продолжение учебы в колледже – это вариант не для всех, но сегодняшнее безграмотное объявление все равно было позором, а потому я остановилась и, опустив большой палец одной руки в знак неодобрения, другой рукой сняла на камеру телефона и само объявление, и мой опущенный большой палец. Буквы в объявлении были пришпилены к доске по одной, и я отцепила лишнюю букву «М» в слове «АЛЬБОМ», так что она соскользнула на пол, и сняла еще одну картинку, на этот раз подняв большой палец в знак того, что теперь все написано правильно.

Когда я обернулась, то увидела, что на меня, сложив руки на груди, пристально смотрит Ливай Хемрик. Думаю, он хотел вызвать у меня чувство вины за то, что я мусорю, и заставить меня поднять с пола свалившуюся букву. А может быть, его взбесило то, что я, нисколько не скрываясь, нарушаю правила и пользуюсь в школе своим мобильным. Наверное, он мнил себя неофициальным дежурным по школе, который должен следить за порядком, вот зануда! Я притворилась, что не замечаю его, и смешалась с толпой учеников, идущих на четвертый урок.

После этого все и завертелось. Джесси и я переписывались по мессенджеру весь день, то и дело отправляя друг другу забавные сообщения и фотки. Один раз он прислал мне фотку продолговатой ямки между ягодицами нашего школьного сторожа. Я ответила, скинув ему ролик, на котором наш учитель мистер Кирк сначала ковыряет мизинцем в ухе, а потом нюхает его. И так далее в этом же духе. Пару раз во время переменок между уроками я посылала Джесси шутливые тексты и, слушая, как он смеется в другом конце коридора над тем, что я написала, оба раза чувствовала себя на седьмом небе.

Развлекая Джесси, я забыла обо всем остальном. Я спустя рукава написала проверочный тест по истории, потом прогуляла следующий урок, чтобы наскоро подкрепиться пиццей в пиццерии «Минео», оказавшись там вместе с Морган и Элизой, которые заработали разрешение пообедать вне школы. Все это время я думала лишь об одном: как бы отправить Джесси на мобильник что-нибудь забавное или остроумное, чтобы он захотел ответить мне еще раз? Я сделала, наверное, сотню селфи, прежде чем на одном из них получилась достаточно хорошенькой, чтобы переслать его Джесси. Всякий раз я ждала по крайней мере сорок минут, прежде чем ответить на его предыдущее сообщение, чтобы он не подумал, что мне слишком уж не терпится его закадрить. Но стоило моему мобильнику загудеть, принимая его очередное сообщение, как я впадала в эйфорию.

Когда летом, перед тем как мы пошли в десятый класс, Морган и Элиза вернулись из молодежного лагеря, который организовала их церковь, я сразу же догадалась, что Элиза теперь уже не девственница. Когда я напрямик спросила Морган, так ли это, та не ответила мне ни «да», ни «нет», что я восприняла как подтверждение того, что Элиза и впрямь потеряла невинность. Сама она, впрочем, отказывалась отвечать на мои расспросы.

Морган поклялась мне, что она-то еще точно ни с кем не спала, но призналась, что кое-чем занималась с парнем по имени Дуглас Бардуго, с которым познакомилась в том же лагере. К счастью, она была куда более откровенна со мной, чем Элиза, и сообщила мне кучу полезной информации, когда прободрствовала всю ночь, отвечая на мои самые безумные по степени интимности вопросы, вроде, например, такого: «Ну, ладно, а как быть, если парень пытается сделать тебе куннилингус после того, как ты только что пописала?» При этом Морган немного смущалась, но отвечала с беспристрастной прямотой матери, объясняющей трех– или четырехлетнему ребенку, как называется то, что находится у него между ножками. Помнится, тем утром я ушла от нее, чувствуя себя именно так, как такой вот малыш, и сознавая, насколько же я еще неопытна. И до сих пор я все еще оставалась практически такой же зеленой.

Именно по этой причине я поначалу ничего не сказала своим подругам о сообщениях, которые отправлял на мой мобильник Джесси. Мне было просто стыдно признаться, как много для меня значит каждое из них.

А кроме того, как бы удивительно и чудесно ни было для меня внимание Джесси Форда, я отлично сознавала, что каждое его сообщение может оказаться последним.

Всего лишь несколько недель назад он подвозил на своей машине в школу и из школы одну десятиклассницу с нереально большими грудями, но я заметила, что теперь она снова ездит на школьном автобусе. Однако я все равно никак не могла поверить, что сейчас он ни с кем не встречается, потому что у него давно уже были отношения с девушкой из его собственного двенадцатого класса, которую звали Виктория Данкл. Они то сходились, то расходились, но без надрыва, потому что оба смотрели на это легко. Когда у нее не было никого другого, да и у него тоже, они снова начинали встречаться.

Я попробовала заставить себя трезво оценить положение, в котором вдруг оказалась. Может быть, я и задела в душе Джесси какую-то чувствительную струнку, но, в общем-то, продолжающийся полнедели обмен сообщениями и фотками мало что значил. Когда я подсчитала все сообщения, которые отправила и получила, то общий итог показался мне куда более внушительным, чем мне представлялось вначале, но из-за всей этой девчоночьей шизоарифметики я чувствовала себя, как бы это выразиться, тоже какой-то шизанутой. Причем даже нельзя было сказать, что Джесси реально бегает за мной на людях. Мы с ним оставались просто тайными друзьями по переписке, вот и все.

Я даже начала вспоминать все те ужасные вещи, которые Морган обо мне наговорил Уэс, чтобы убить даже последний огонек надежды, который еще теплился в моей душе. Правда, все эти гадости дали результат прямо противоположный желаемому, потому что в конце концов я начала фантазировать, как Джесси и я, идя обнявшись, в один прекрасный день столкнемся с Уэсом лицом к лицу, и я покажу его Джесси и шепотом повторю все те мерзости, которые этот гад обо мне наговорил, и тогда Джесси, великолепный, как всегда, заставит Уэса униженно опустить глаза и жестоко высмеет его, показав всем, какой это бесхребетный, ничтожный говнюк.

Я не слишком ругала себя за эти сладкие грезы. Даже если они и казались мне совершенно несбыточными, они все равно согревали мне сердце.

Глава 3. Среда, 11 мая

Утром местами ожидаются проливные дожди, которые усилятся и приобретут более затяжной характер в течение дня. Максимальная температура 40 градусов по Фаренгейту.

За обедом Морган и Элиза увлеченно болтали о нарядах, которые они наденут на предстоящий концерт молодежной рок-группы, и внезапно их взгляды привлекло видео с фотографией Джесси, появившееся на экране моего мобильника.

– Погоди-ка. Ты когда-то исписала целую тетрадь, упражняясь в выведении подписи, которая у тебя будет, если ты выйдешь замуж за Джесси Форда, а теперь вы двое все время посылаете друг другу сообщения, и что же, ты даже не дала себе труда сообщить об этом нам!

Морган сказала «нам» и даже с недоверием взглянула при этом на Элизу, но я-то знала, что на самом деле она говорит только о себе.

– Сообщать тут не о чем! Мы с Джесси просто дурачимся, шутим, вот и все.

Как бы мне хотелось, чтобы речь шла о чем-то большем, но это было отнюдь не так.

– Предоставь судить об этом мне, – сказала Морган, выхватывая у меня из руки телефон и вместе с Элизой наклоняясь над ним, чтобы лучше рассмотреть видеоизображение Джесси на его экране.

Джесси приехал на обед в город. А может быть, он сделал эту фотографию по дороге в школу – когда точно она была сделана, я не знала. Как бы то ни было, на ней у него было очень милое, прямо-таки ангельское выражение лица, взгляд был устремлен вверх и вправо, на губах играла чуть заметная улыбка. За спиной его, на заднем плане, виднелись предупредительное ленточное ограждение и грузовой ремонтный автомобиль, принадлежащий электроэнергетической компании.

– Я что-то не врубаюсь, – сказала Элиза. – В чем заключается шутка?

– Посмотри внимательнее, – посоветовала я.

Из-за последних дождей в городе постоянно то там, то сям ненадолго с шипением отключалось электроснабжение, и электроэнергетическая компания то и дело присылала в разные места свои ремонтные фургоны, чтобы что-то починить или откачать воду из канализационного люка. На этот раз на сообщении было видно, что ремонтники огородили середину улицы с помощью ленты и ярко-оранжевых конусов и выставили табличку с предупредительной надписью. Так вот, на фотке, которую мне скинул Джесси, эта надпись оказалась в фокусе прямо над его правым плечом, и она гласила: «НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ! СТВОЛ ЛЮКА ПОД НАПРЯЖЕНИЕМ!»

Я ожидала, что на лицах обеих моих подруг появится выражение шока, потому что знала: тот тон, в котором общаемся Джесси и я, резко отличается от того, в котором с парнями говорят они. Но Морган просто погладила меня по спине:

– Ага. Он и впрямь с тобой заигрывает, тут двух мнений быть не может.

Элиза, похоже, была не так в этом уверена.

– Ой ли? Я не уверена. Это звучит уж слишком странно. – Она в раздумье постучала пальцем по губам. – Хотя, пожалуй, если парень заговорил с тобой о своем стволе, это можно счесть намеком на сексуальное заигрывание.

Слова Элизы согрели мне душу. Ведь она, в конце концов, лучше всех нас разбиралась в парнях.

Сначала я хотела показать девчонкам только эту фотку, но они настояли на том, чтобы просмотреть всю нашу переписку. Они с пристрастием проштудировали каждое сообщение Джесси в поисках скрытых намеков на флирт или заигрывание и тщательно проанализировали каждый из моих ответов.

Элиза постучала пальцем по экрану моего мобильника:

– Вот посмотри! Тут он явно с тобой заигрывает. – И она взглянула на меня с неподдельным удивлением.

Если бы речь у нас шла не о Джесси Форде, я, пожалуй, почувствовала бы себя оскорбленной. Потому что из всех парней, с которыми Элиза водила компанию в приходе церкви Святой Анны, ни один не мог сравниться с Джесси.

– С чего ты это взяла?

Морган и Элиза переглянулись.

– Потому что он переслал тебе эмотикон улыбающейся собачьей морды, а не обычный человеческий смайлик, намекая на то, что собаки делают это раком, а ты лажанулась, ответив просто «смеюсьнемогу». Брось, Кили, ты же все-таки не такая лохушка.

– А вот и такая. Вы же знаете, я во всех этих вещах полная дура! – И я попыталась отобрать у подружек свой телефон.

Но Элиза не дала мне его вырвать.

– Что ты ответишь ему на это его фотку со словом «ствол»? Ты должна отправить ему какой-нибудь кокетливо-сексуальный ответ. А то он подумает, что тебе это по фигу.

Я совершенно не представляла себе, как надо отвечать. Внезапно вся эта история с нашим обменом сообщениями и фотками предстала передо мной в совершенно новом свете. Неужели Джесси действительно все это время по-настоящему заигрывал со мной?

Меня охватила паника.

– Я не знаю, что ему ответить, – сказала я. – Может быть, мне самой стоит отправить ему улыбающуюся собачью морду?

– Нет! – хором завопили девчонки.

– Слушайте, несколько секунд назад вы обе утверждали, что улыбающаяся собачья морда – это сексуально! – Я вырвала из руки Элизы свой телефон. – Может, мне послать ему эмотикон «банан»? Ведь банан вроде бы обозначает пенис?

Хотя я просто прикалывалась, Морган схватила меня за руки, а Элиза снова вырвала у меня телефон. И они начали вместе составлять для меня ответ. Я вздыхала, делая вид, что я против и что они только мешаются у меня под ногами и не дают развернуться моему гению, но, если честно, когда они взялись за это дело, я почувствовала облегчение. Обычно, когда Морган и Элиза начинали болтать о парнях, мне всякий раз приходилось сосредоточиваться на том, чтобы настроить радио на более удачную песню или пойти купить нам что-нибудь пожевать. Так что я была рада, что девчонки взялись мне помогать, потому что сама я была в этом деле полным профаном.

Сначала они отправили пиктограммы, изображающие удар молнии, испуганное человеческое лицо, а потом картинку девушки, скрестившей руки на груди, как бы говоря: «Ну уж нет, дудки!» Вслед за этим было отправлено сообщение следующего содержания: «По этому вопросу тебе, наверное, лучше обратиться к врачу. И чем скорее, тем лучше».

– Ну и как все это покажет ему, что он мне интересен? – спросила я.

– Просто поверь нам, мы знаем, что делаем, – усмехнулась Элиза.

Джесси ответил мне еще до окончания урока. «Значит, это было не прикольно?» А потом добавил: «Не бери в голову. В следующий раз будет лучше».

Я не могла поверить своим глазам. И почти решила, что это сон.

А потом Джесси выполнил свое обещание. В следующий раз все получилось и впрямь классно.

Глава 4. Четверг, 12 мая

Проливные дожди, местами сильные. Максимальная температура 40 градусов по Фаренгейту.

На следующее утро поступили в продажу билеты на Весенний бал, и мы все трое: Морган, Элиза и я – повесили наши куртки, шапки и шарфы в запирающиеся шкафчики и направились к раскладному столу, установленному перед входом в спортзал. Когда мы собирались повернуть по коридору за угол, оттуда послышалась музыка. И тут мы увидели Джесси, который танцевал под аккомпанемент песен, несущихся из динамика его телефона. На нем была расстегнутая до середины груди рубашка, а из-за пояса джинсов виднелась полоска семейных трусов в горошек. На голову он повязал белую ленту, и такие же белые ленты красовались на его запястьях. Его друг Зито держал над его головой зеркальный шарик размером с брелок для ключей.

Когда мы встали в очередь за билетами, как раз заканчивалась популярная песня, которую в последнее время вечно крутили по радио. Парни обычно делают вид, что не знают таких песен, или же утверждают, что это глупая музыка, которая нравится только девчонкам. Но Джесси, нисколько не смущаясь, выводил слова вместе с певцом и даже со знанием дела исполнял хореографическую композицию из его клипа.

– Элиза, Джесси что, входит в школьный комитет по организации балов? – поинтересовалась Морган.

– Хм, думаю, что нет. Может, он в нем и числится, но он за весь год не пришел ни на одно заседание.

– Тогда какого черта он сейчас делает?

Даже если бы я знала ответ на этот вопрос, я бы все равно не смогла ничего сказать. Я слишком сильно смеялась.

Попсовая песенка закончилась, и за ней последовала песня в стиле хеви-метал с оглушительными низкими частотами басовой гитары и хриплыми выкриками. Джесси картинно выбил из рук Зито зеркальный шарик, и тот покатился по коридору. Потом Джесси начал то извиваться под тяжелый рок, то прыгать стиле «слэм», словно у него на ногах были пружины, затем он, кажется, подпрыгнул высоко в воздух с вытянутой ногой в стиле кунг-фу, после чего сделал вид, что исполняет соло на гитаре, но так это было или нет, сказать с уверенностью я бы не смогла, потому что старалась не слишком на него пялиться.

Когда подошла наша очередь покупать билеты и мы подошли к столу, Джесси прямо набросился на меня, широко округлив глаза:

– Кили!

Я едва успела заплатить за билет, отдав десять долларов, когда он потянул меня вслед за собой.

– Ну, как эта музыка, в твоем вкусе, Кили? – Джесси ни на минуту не переставал танцевать.

– Не совсем.

– Да? Ну, ладно, не бери в голову. – Парень ткнул пальцем в свой телефон, и зазвучала песня в стиле «хип-хоп». – Как ты насчет того, чтобы потанцевать брейк-данс? – спросил он, переплетая свои пальцы с моими и поднимая наши руки.

– Я не умею. Совсем не умею танцевать брейк-данс, – улыбнулась я, вырывая руку.

Все взгляды были устремлены на нас, но я нисколько не смутилась. Напротив, я была приятно взволнована. Наша с ним переписка словно ожила и вышла на всеобщее обозрение.

– О’кей, а как насчет того, чтобы поиграть в роботов? – Джесси механически, рывками задвигал руками и ногами. – Меня запрограммировали, чтобы резать напольное покрытие на куски, – металлическим, как у компьютера, голосом провещал он.

– Ты спятил, – ответила я, попытавшись отойти, прежде чем он бросится на меня снова.

Он все-таки попробовал, но на этот раз у него ничего не вышло. Я ринулась к столу, схватила свой билет на бал и спряталась за Морган и Элизой, как за живым щитом. При этом я все еще чувствовала прикосновение пальцев Джесси к своей руке, и мне казалось, что она сделалась чуть-чуть горячее, чем остальные части моего тела.

– Имей в виду, на Весеннем балу ты от меня так просто не отделаешься! – крикнул Джесси, и его голос донесся до меня сквозь толпу. – Тебе не удастся прятаться от меня всю ночь!

Мы убежали, нырнув в ближайший женский туалет.

– Вот видишь! – сказала Морган. – Ты правда нравишься ему, Кили!

– Согласна, – подтвердила Элиза. – На этом балу вы, сладкая парочка, однозначно будете обжиматься.

Я подняла с плеч волосы, сделала из них конский хвост и обмахнула рукой разгоряченную шею. Вместо того чтобы сказать себе: «Кили, тебе это только кажется, не сходи сума», я вдруг неожиданно для себя выпалила:

– Может, мне купить себе новое платье?

Первоначально я собиралась надеть на бал какой-нибудь свой старый прикид, чтобы сэкономить деньги, но сейчас эта идея вдруг показалась мне просто ужасной.

Элиза и Морган с довольным видом переглянулись.

– Давайте все втроем поедем сегодня по магазинам! – предложила Элиза. – Возьмем мою машину.

Но к обеду полил сильный дождь, и мать Элизы сказала, что она против того, чтобы ее дочь отправилась на машине по темной дороге в торговый центр в Риджвуде, богатом городе, стоящем на полпути между Эбердином и Уотерфорд-Сити, тем более что у нее пока были только ученические права. В конце концов они вдрызг разругались, и Элизе пришлось остаться дома.

Морган тоже не смогла взять машину, потому что та зачем-то понадобилась ее матери, но миссис Дорси позвонила моей маме и, видимо, сыграла на ее чувстве вины, потому что, к моему величайшему удивлению, моя родительница отложила в сторону бумаги, над которыми работала – чего она на моей памяти не делала почти никогда, – и предложила свозить меня и Морган за покупками.

Если бы в тот вечер ее с нами не было, я бы ни за что не купила то самое жутко красивое платье. Хотя я до сих пор не уверена, хорошо это было бы или нет.

В конце концов моя мамуля решила по-настоящему раскошелиться на мое новое платье, потому что я собиралась пойти на танцы в первый раз в жизни (в средней школе Эбердина устраивали только два бала: весенний для учеников двух последних классов и выпускной, ни на один из которых я еще ни разу – какой сюрприз! – не была приглашена) и потому что предполагалось, что на свое шестнадцатилетие я выберу себе подарок – медальон или что-нибудь другое в этом же духе, – но прошло уже два месяца, а я так ничего для себя и не подобрала.

Мы с мамой решили купить мне это платье уже после того, как обе ошеломленно заморгали, увидев его ценник. Мне не пришло в голову посмотреть, сколько платье стоит, до того, как я совершенно в него влюбилась. При мысли о том, какую сумму мама за него выложила, меня до сих пор мучает совесть.

Но, по-видимому, она заранее знала, что нас может ждать. Именно моя мамуля завела нас в универмаг «Пирсон», потому что узнала песню, которую настоящий живой пианист играл на стоящем там черном блестящем пианино. Прежде я никогда туда не заглядывала, и Морган тоже, хотя мы и слышали, что туалеты там намного лучше, чем в универмаге Мэйси. В отличие от Мэйси продавцы в «Пирсоне» действительно смотрели на нас, когда мы проходили мимо. При этом они любезно улыбались, но мы-то знали, что при этом они мысленно оценивают тебя, прикидывая про себя, достаточно ли у тебя денег, чтобы ходить к ним за покупками. И они видели, что у нас таких денег нет однозначно.

Когда пианист доиграл песню, мама подтолкнула нас с Морган к эскалатору и, положив руку каждой из нас на спину, предложила нам посмотреть на те платья, которые продаются тут, поскольку в других магазинах мне ничего не подошло. Мы с Морган переглянулись, как бы говоря друг другу: «Ну, что ж, поглядим».

В «Пирсоне» было выставлено вдвое меньше одежды, чем в «Мэйси». Все вешалки казались полупустыми. Поэтому я быстро его нашла. Короткое платье-рубашка, практически платье-мини. У него была просвечивающая шелковая подкладка того же цвета, как чай моей мамы, в который она всегда добавляла почти полчашки сливок, или как загар, которым я всегда покрывалась после целого дня лежания на пляже у реки. Сверху подкладки красовался футляр из кружев цвета слоновой кости в виде маргариток, соединенных друг с другом концами лепестков. Рукава в три четверти тоже были кружевные, но уже без подкладки. Платье застегивалось на идущую по спине золотую молнию.

Мне никогда и в голову не приходило, что я приду на Весенний бал старшеклассников в настолько изысканном наряде. Я предполагала, что надену какое-нибудь платьице с юбкой-колоколом, которая будет разлетаться, когда я буду кружиться на танцполе. Или с потайными карманами, в которых можно будет положить губную помаду и мобильник, чтобы не брать с собой сумку. Я уже примерила несколько таких платьев, и, хотя они все были ничего себе, ни в одном из них я не почувствовала себя достаточно хорошенькой. Мне нечасто доводилось облачаться в шикарные наряды, но я понимала, что выглядеть в них классно – это и есть главный критерий, – Ой, пожалуйста, вот это, – взмолилась Морган, увидев, что я рассматриваю платье. – Пожалуйста, Кили, примерь его!

Мне захотелось примерить его еще до того, как она это предложила. Хотя, если бы вместе с нами сейчас была Элиза, я вряд ли бы решилась его надеть. А если бы и надела, то скорее в шутку по-видимому такая простецкая девчонка, примеряющая ради прикола такой вот дорогой прикид. Но поскольку сейчас рядом со мной была только Морган, мне не пришлось маскировать свое острое желание надеть это платье, делая вид, что это я хохмлю. Я осторожно сняла плечики с платьем с реечной вешалки и понесла его в примерочную, держа его перед собой, как официант, несущий горячее.

Когда я вышла из примерочной, у моей мамы округлились глаза. Она сказала, что это платье похоже на те, которые калифорнийские девушки носили в шестидесятых. Уж не знаю, откуда ей было это знать, ведь она прожила в Эбердине всю жизнь.

– Ки-или, – протянула было Морган, потом прикрыла рот рукой, раз, другой. – Ты сейчас выглядишь как… настоящая женщина.

– А ты сейчас говоришь, как телевизионная реклама гигиенических тампонов, – усмехнулась я.

Но когда я несколько раз покружилась, глядя на свое отражение в трехстворчатом зеркале, мне стало ясно, что Морган имела в виду.

В том году уже было несколько случаев, когда я выходила поразвлечься вместе с Морган и Элизой и те, с кем мы гуляли, думали, что я на год или даже на целых два младше своих подруг.

Я носила одну и туже прическу с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет: волосы, подстриженные по одной линии. Хорошо еще, что я бросила носить хотя бы яркие пластмассовые пряжки-заколки. У меня были очень тонкие, практически детские волосы, и вырастали они только до плеч. Морган вечно пыталась уговорить меня сделать прическу под пажа либо выстричь короткую стрижку или челку, но я все никак решалась на это пойти, потому что была уверена: сделай я какую-нибудь более классную и смелую прическу, и моя физиономия станет выглядеть еще более детской.

Платье приятно облегало тело и было мне совершенно впору. При таком его фасоне большие груди показались бы явно лишними, и это было для меня как нельзя кстати. На грудастой девушке это платье выглядело бы странно и нелепо. Оно требовало стройных линий и красивых длинных ног. Морган всегда говорила, что я самая худая и немускулистая девчонка из всех, кого она знает, и я никогда не носила короткие шорты, потому что боялась, что ноги у меня слишком длинные и похожи на палки. Но в этом платье они такими не казались. В нем все было просто идеально.

Я надеялась, что буду выглядеть хотя бы хорошенькой, но в этом платье я была красивой. До этого момента я и не подозревала, что между тем и другим существует такая огромная разница. Платье было таким чудесным, что мне стало по-настоящему стыдно, когда, глядя на него, я переоделась обратно в свои джинсы и мешковатый шерстяной жакет и обулась в резиновые сапоги.

Когда мы подошли к кассе, мы все трое не удержались и пощупали ткань. Она казалась тонкой, но на самом деле кружева были тяжелыми и негнущимися и немного блестели. Морган обратила мое внимание на то, что с бегунка молнии на спине платье свисает амулет – золотое сердечко.

Вот тогда-то я впервые и посмотрела на его цену.

Не зная, что теперь делать, я взглянула на маму, но она отмахнулась от меня, сделав вид, что цена не имеет значения. Что ж, ладно, в этом я могла ей подыграть. Но вместо того, чтобы открыть бумажник, она начала расплачиваться с кассиршей мятыми двадцатидолларовыми, пятидолларовыми и даже однодолларовыми купюрами, и она доставала их, стараясь не привлекать внимания, из конверта от поздравительной открытки, который лежал в ее дамской сумке. Из своего тайника, куда она складывала деньги, которые копила. Это не должно было бы меня смутить, ведь деньги есть деньги, но я все равно чувствовала себя сконфуженной. Я сделала вид, что не замечаю старого потертого конверта, и вместо этого начала болтать с продавцом и Морган о сегодняшнем дожде, надеясь, что они тоже его не заметят.

Когда мама передала кассирше толстую пачку купюр, я на мгновение все-таки офигела. Никакое платье не может быть таким запоминающимся на всю жизнь, как золотой медальон, который девушке дарят, когда ей исполняется шестнадцать лет, но это платье стоило никак не меньше. Мама явно уже давно понемногу откладывала деньги. С финансами у нас дома было напряженно. Поскольку папа больше не работал, львиную долю обязанностей – и финансовых, да и всех остальных – взяла на себя мама. Она работала все время, – и я говорю это буквально. Если она не ездила к пациентам, она убирала дом, готовила для нас еду, ходила за продуктами в магазин. Я почти никогда не видела, чтобы мама хоть на минуту присела.

На работе она все время брала сверхурочные, и после того, как были оплачены все счета, все оставшиеся деньги откладывались на оплату моего обучения в колледже. Мама считала, что плата за колледж – это наш приоритет номер один. Из денег, отложенных на него, она никогда не взяла бы и цента. Скорее она пожертвовала бы расходами на саму себя. Пропустила бы обед, не выпила бы лишнюю чашечку кофе, может быть, не купила бы себе новый свитер. И скорее всего, все эти жертвы надо было умножить в несколько раз.

Зуб даю, что продавец прочитал все это по моему лицу, потому что он улыбнулся и проворковал:

– Ваш бойфренд умрет от восхищения, когда увидит вас в этом наряде.

Когда я услышала слово «бойфренд», оно таким гулким эхом отдалось в моей душе, что я испугалась, как бы остальные не услышали, что этот звук раздается в пустоте.

Морган ободряюще сжала мою руку, но жест этот был незаметным, и на него, слава богу, никто не обратил внимания. Мама обняла меня и ехидно сказала:

– Помню, раньше тебе всегда было так противно, когда я целовала твоего папу, даже если я просто чмокала его в щеку. Ах, как изменились времена!

Я скорчила рожу:

– Сожалею, что должна разочаровать тебя, мама, но те времена не изменились. Они не изменятся никогда.

Мама сдернула резинку с моего конского хвоста, сделав вид, будто мои слова ее обижают, хотя мы обе отлично знали правду, а именно что мои родители больше никогда не целуются.

Я стояла молча, пока вместо обычного пакета для покупок продавец укладывал мое платье в белый матерчатый футляр, на котором золотыми буквами было вышито «Пирсон», и застегивал его на молнию. Я не помнила, какого цвета были глаза у того парня, с которым я впервые поцеловалась. Не помнила я и как писалось имя второго: Эрик или Эрих. Но если третьим будет Джесси Форд, то платье будет стоить тех денег, которые были на него потрачены. Ведь память о том, как Джесси будет меня целовать, останется со мной куда дольше, чем любой золотой медальон.

* * *

Когда мы высадили Морган у ее дома, ее мать выбежала нам навстречу вбанном халате и с зонтиком в руках. Дождь лил как из ведра, но она хотела, чтобы мы расстегнули молнию на футляре и показали ей мое платье. Хотя первыми его заметили Морган и я, она воскликнула:

– О, Джилл! Оно просто великолепно! Должно быть, оно стоило целое состояние.

Мама закусила губу.

– Да нет, не так уж много.

Миссис Дорси усмехнулась:

– В «Пирсоне» все ужасно дорого. – И она, просунув руку в машину, хлопнула мою маму по плечу. – Но ты знаешь, что я об этом думаю. У каждой девушки должно быть хотя бы одно дорогое платье.

– А когда ты купишь такое платье мне? – спросила Морган.

– Когда ты принесешь мне из школы табель, в котором не будет троек, мы сможем об этом поговорить. – Потом, вновь обращаясь к моей маме, миссис Дорси вдруг сказала: – Помнишь, как я умоляла свою мать позволить мне потратить деньги, которые мне подарили на конфирмацию, вот на это?

Тут миссис Дорси распахнула свой банный халат, и обнаружилось, что под ним она одета в обтягивающее красное кружевное платье.

– Энни! Я поверить не могу, что оно до сих пор тебе впору! – воскликнула мама. – После своего развода миссис Дорси сбросила около сорока фунтов, и теперь они с Морган иногда носили одни и те же вещи. Мама вздохнула: – Жаль, что у меня нет времени на физические упражнения.

Я повернулась в ее сторону:

– Мамуля, о чем ты говоришь? Ты выглядишь просто классно.

– Тут речь идет не о похудении, а о поддержании здоровья. Причем как физического, так и о психического, – пояснила миссис Дорси. – И ты никогда не найдешь на себя времени, если не заставишь себя это сделать.

Морган застонала:

– Мама, перестань цитировать свои книги по самоусовершенствованию.

В машине по дороге домой мама снова расстегнула молнию на футляре, в котором лежало мое платье, осторожно срезала все этикетки с ценой и выбросила их вместе с чеком в придорожную урну, когда мы остановились на мигающий красный сигнал единственного светофора на Главной улице. Оставшуюся часть пути мы провели, придумывая тысячу и один повод, когда я смогу надеть это платье опять, чтобы оправдать потраченные на него деньги, а также договорились о той сильно урезанной цене на него, которую мы назовем папе, если он о ней спросит.

Мама не любила врать, но ради такого случая она готова была сделать исключение. Во-первых, мужчины вообще не представляют, какой дорогой может быть одежда, и особенно это относится к такому человеку, как папа. К тому же мы скажем неправду, чтобы его защитить.

– Он хочет, чтобы у тебя было все самое лучшее, Кили, – уверяла меня мама. – И он очень страдает от того, что не может внести в наш семейный бюджет свой вклад. Ты же знаешь, какие все Хьюитты гордые. Думаю, это заложено в их генах. В общем, я не хочу, чтобы отец мучился из-за того, что он не в силах исправить.

Я кивнула.

Немного более двух лет назад папа провалился сквозь прогнивший пол сеновала, когда чинил чей-то амбар. Тогда он пролетел двадцать футов, упал на цементный пол, раздробил кости таза и так повредил левую бедренную кость, что она переломилась надвое. Ему сделали множество операций, ввинтив в кости несколько металлических штырей и пластин. Он по-прежнему мог ходить, но сильно хромал, потому что одна его нога больше не сгибалась. Так что починка того амбара была последним плотницким заказом, который он получил.

Но нашим заговорщицким планам так и не суждено было осуществиться. Когда мы вошли в дом, папа сидел за своим компьютером, и он едва оторвал взгляд от монитора, чтобы посмотреть на нас с мамой и спросить:

– Ну как, хорошее выбрали платье?

– Хорошее, – подтвердила я с лестницы, уже наполовину поднявшись на второй этаж.

Глава 5. Суббота, 14 мая

Проливные дожди, возможно создание условий для разлива реки. Максимальная температура 43 градуса по Фаренгейту.

Утром того дня, когда должен был состояться Весенний бал старшеклассников, я проснулась рано и в доме у Морган, как если бы занятия в школе все еще продолжались. Но на этот раз я не чувствовала себя невыспавшейся и не умоляла дать мне поспать еще пять минут, как тогда, когда мне предстояло идти на уроки. Едва я открыла глаза, как мой мозг, словно готовя воздушную кукурузу, взорвался множеством вариантов текстовых сообщений и фоток, которые я могла послать Джесси Форду, и сотнями разных забавных и вместе с тем кокетливых способов пожелать ему доброго утра.

В конце концов я остановилась на селфи, на котором я лишь наполовину проснулась, со спутанными развевающимися волосами, заспанными глазами и ртом, разинутым в широком притворном зевке. Пока я его снимала, Морган подняла голову с подушки и, щурясь, отвела глаза от светящегося экрана моего телефона. За окном все еще было темно из-за разыгравшейся бури. По правде сказать, я думаю, что солнце в тот день так и не появилось.

Морган сонно сказала:

– Кили, пусть он сначала пошлет тебе сообщение.

Я сдержанно засмеялась, давая знать Морган, что на этот раз она в корне не права.

– Я просто хочу скинуть ему шутливую фотку. Никаких объяснений в любви и всего такого прочего. – Хотя на одной мне понятном языке именно об этом говорилось в каждом сообщении, который я посылала Джесси.

Морган попыталась отобрать у меня телефон, но она была еще вялой после сна, и я легко ее победила. В конце концов она опять повернулась к стенке.

– Ладно, но помни вот о чем, – зевая, сказала подружка. – Сегодня вечером ты не должна вести себя так, чтобы смешить Джесси. Тебе надо держаться так, чтобы он решил тебя поцеловать.

Разумеется, она была права.

Я еще раз посмотрела на свое изображение. Я выглядела на нем отнюдь не симпатичной. Напротив, я выглядела так, будто у меня не все дома.

И я быстренько его удалила. Потом я снова легла на кровать Морган и стала наблюдать, как качаются пластиковые жалюзи, то всасываясь в ее наполовину открытое окно, то опять высовываясь наружу, а вентилятор на потолке ее комнаты вращается от порывов ветра. Я слушала шум дождя и изучала инструкции, которые нашла в глянцевом журнале, о том, как надо подводить глаза и красить ресницы. Я просматривала их, мечтая о том, как встану на цыпочки, чтобы поцеловаться с Джесси Фордом, и надеясь, что при этом он набросит мне на плечи свой блейзер, чтобы защитить меня от холода, принесенного обещанным на сегодня дождем, потому что, по моему разумению, это самый романтичный жест, который парень может сделать для своей подруги. Я послала Джесси мысленную просьбу скинуть мне сообщение. Чтобы подать мне знак, что в эту минуту он тоже о думает обо мне. Или хотя бы что он уже проснулся. Я бы с радостью удовольствовалась и этим.

В конце концов мой телефон загудел после полудня, когда я сидела в столовой дома Дорси, которую мама Морган, миссис Дорси, превратила в салон красоты. В эту минуту она как раз втыкала в мои волосы заколки-невидимки.

Раньше у миссис Дорси был салон на главной улице, но после того, как мистер Дорси от нее ушел, она, чтобы сэкономить деньги, перестала его арендовать и начала работать на дому. В тамбуре она установила раковину для мытья волос клиенток, а рядом поставила стиральную машину и сушилку для белья. Свою столовую она переоборудовала в салон красоты, продав свой столовый гарнитур на большой гаражной распродаже и заменив его на специальное кресло и зеркало, висящее на стене.

Морган придвинула свой стул к моему креслу. В одной руке она держала пачку шоколадного печенья, которое мы вдвоем поедали, а в другой – скачанную мною с компьютера фотографию прически, которую я хотела попросить ее мать сделать мне, сверяясь с этой картинкой. Сначала я рассчитывала, что Морган займется моими волосами сама, но она не захотела так рисковать, чтобы не запороть дела, ведь ставки были слишком высоки.

Волосы Морган были уже уложены. Поначалу вид у ее локонов был слишком неестественным, этакие закрученные темно-шоколадные ленты, но вскоре, как нам и обещала миссис Дорси, кудри Морган начали вытягиваться, с каждой минутой становясь все более пышными и похожими на естественные волны.

Миссис Дорси побрызгала мою шевелюру лаком для волос и повернула мое кресло так, что я оказалась лицом к зеркалу. В основном мать Морган делала укладки пожилым людям, и я была не вполне уверена, что она добьется нужного мне результата, но все вышло просто идеально. Она сделала мне косой пробор, затем заплела несколько прядей в косички и собрала их в пучок, заколов его шпильками, так что он оказался одновременно снизу и сбоку. Моя прическа казалась красивой и необычной, но хотелось бы надеяться, что, взглянув на нее, Джесси не догадается, насколько менее красивыми мои волосы выглядят без всех этих ухищрений.

Как раз в этот момент телефон в моей руке и загудел. Два сообщения от Джесси, следующие одно за другим.

На первом была старая фотография, видимо переснятая из семейного альбома, потому что на ней виднелся отблеск защитного полиэтиленового чехла. Это было фото маленького Джесси – на нем ему было, наверное, лет девять-десять, – снятое, по-видимому, на какой-то свадьбе. На нем Джесси был окружен взрослыми, волосы его взмокли от пота, и он сосредоточенно отплясывал на танцполе. Его руки были слегка разведены в стороны и подняты над головой, одна нога поднята над полом, подбородок выдвинут вперед, глаза закрыты, а рот разинут так широко, что можно было разглядеть нижние коренные зубы. На этой фотографии волосы у маленького Джесси были совершенно белые, как середина солнечного диска, и он был одет в миниатюрный смокинг.

При виде его сердце мое растаяло, и я не могла скрыть довольной улыбки.

Второе сообщение было текстовым: «Предупреждение: такова автоматическая реакция моего тела, когда я слышу танцевальную песню певца Купидона „Шафл“. Так что сегодня вечером будь готова танцевать со мной».

Я была готова, Джесси Форд. О, господи, я была полностью готова.

Моя мама должна была зайти к миссис Дорси, чтобы нас сфотографировать, но она не смогла вовремя объехать всех своих пациентов, так что фотографии сделала на свой телефон сама миссис Дорси и скинула их моей мамуле. А потом миссис Дорси достала старый семейный фотоальбом и показала нам фотки тех лет, когда мои отец и мать вместе учились в старших классах нашей средней школы. Весенний бал старшеклассников назывался тогда Весенней вечеринкой. Моя мама на этой вечеринке выглядела такой красивой и такой юной, и волосы у нее были цвета имбирного пива. В жизни я никогда не видела у ее волос такого цвета, только на фотографиях. Может, это и прозвучит вульгарно, но мой отец на этих старых фотках выглядел настоящим красавцем, просто-таки мачо, высоким, стройным, загорелым с темными волосами и еще более темными бровями. Он стоял, сложив руки на груди, задрав подбородок, слегка расставив ноги и излучая полную уверенность в себе. На некоторых снимках я увидела своих бабушку и дедушку и прабабушку и прадеда – все они были из рода Хьюиттов, семейства моего отца. Родители мамы умерли, когда она была еще совсем юной, и Хьюитты, можно сказать, удочерили ее, как только она начала встречаться с моим отцом.

Для прикола мы с Морган попытались сымитировать наших матерей на старом фото, на котором обе они присели друг перед другом в чудных позах, похожих на реверансы. Потом миссис Дорси торопливо выбежала из дома и загнала свою машину в гараж, чтобы мы с Морган не промокли под дождем, когда будем в нее залезать.

В эти минуты бушующая за окнами буря казалась нам не страшной, а просто доставляющей некоторые неудобства, хотя, именно готовясь к ней, мы на всякий случай нарастили берег реки с помощью мешков с песком.

Наши нынешние приготовления носили другой характер. Мы обе думали сейчас, как благополучно добежать от машины до школьного спортзала, где должен был проходить бал. На Морган была куртка, поверх нее дождевик, а сверх того еще резиновые сапоги и такого же цвета зонт, а свои серебристые туфельки на высоких каблуках она спрятала в пластиковый пакет. К тому же ей пришла в голову гениальная идея подоткнуть свою длинную юбку с помощью надетых на бедра широких резинок, чтобы она не волочилась по лужам. Я облачилась в свою зимнюю куртку и тоже обулась в резиновые сапоги и прикрылась зонтом, а свои одолженные у Морган золотистые босоножки засунула в карманы.

Когда мы выезжали из гаража, я была сама не своя от волнения. Я предвкушала, как пойду на Весенний бал, с того самого дня, когда поступила в старшие классы средней школы. Но тогда я думала только о том, что приду на него со своими двумя ближайшими подругами и мы будем танцевать всю ночь напролет, отрываясь по полной, и снимем при этом миллион фоток.

Мне хотелось всего этого по-прежнему, но теперь я желала и чего-то еще. Чего-то, что еще какую-то неделю назад казалось мне совершенно немыслимым и недосягаемым, а теперь вдруг сделалось доступным и близким. И хотя из-за дождевых туч я не могла сейчас видеть звезды, у меня было такое чувство, что они волшебным образом расположились так, чтобы принести мне удачу.

* * *

Весенний бал должен был начаться ровно в семь вечера, но без четверти восемь и мы с Морган, и большая часть других старшеклассников все еще сидели в своих машинах с работающими моторами и разрывающими серую мглу включенными фарами, ожидая, когда дождь хоть немного стихнет, чтобы во все лопатки добежать до спортзала. Я никогда еще не видела, чтобы так лило. Из-за этого ливня было трудно даже разговаривать, так оглушительно он барабанил по крыше машины Морган. И я была этому рада, потому что, по правде говоря, слишком нервничала, чтобы разговаривать.

Джесси пока нигде не было видно. Когда он доберется сюда? Что произойдет между нами этой ночью? Те два сообщения, которые он мне сегодня прислал, были для меня все равно что ингалятор для больного астмой – они помогали мне дышать. Должно быть, я просмотрела их нынче сотню раз.

– Кили.

– Что?

Морган ласково отвела в сторону мою руку, которую я, не отдавая себе в этом отчета, прижимала к губам.

– У тебя отслоится лак на ногтях еще до того, как мы попадем внутрь.

В восемь часов школьный сторож открыл двери спортзала и подпер их снаружи, чтобы они не закрылись от ветра, как будто только это мешало нам войти. Я видела, что творится в спортзале, только урывками, в те мгновения, когда «дворники» на ветровом стекле машины Морган сметали с него пелену воды. Тренер Дин принес из раздевалки несколько полотенец и расстелил их на паркетном полу. Остальные взрослые, которые должны были следить за порядком: мистер Лэндо, мисс Кэй, директриса Банди, – какое-то время стояли кружком и разговаривали, потом принесли раскладные стулья и, усевшись на них, принялись молча скучать. Внутри было совсем мало старшеклассников – только те, кто входил в комитет по организации балов, вроде Элизы, и те девушки и ребята, которых их родители подвезли к самым дверям. Кто-то выстроил на столе для еды пирамиду из банок с газировкой, несколько парней гоняли по пустому танцполу мягкий поролоновый мяч, а две девушки покачивались в такт музыке, которая нам была не слышна.

Все остальные ребята угодили в ловушку.

В хреновом положении оказались все, но думаю, особенно отстойно чувствовали себя мы, девушки, потому что парни были одеты в свои повседневные брюки цвета хаки и рубашки на пуговицах, ничего особенного, а вот девушки разоделись в пух и прах. К тому же мы были одеты так, как положено одеваться в погоду, которая обычно бывает в мае, а не в такую, которая стояла на дворе сейчас. А значит, регуляторы подогрева в наших машинах были в эти минуты повернуты вниз, в сторону наших голых ног, бронзовых либо от автозагара, либо от ультрафиолетовых лучей в солярии, но никак не от весеннего солнца. Они ужи давно потеряли всякую чувствительность от холода. К тому же мы сбрызнули себя слишком большим количеством духов, благоухающих ароматами цветов или свежеиспеченных бисквитов, потому что после зимы воздух в нашей школе все еще пах перегретыми металлическими батареями.

А хуже всего было то, что надетые нами на бал самые красивые весенние платья были сейчас скрыты под зимними куртками и пальто.

Моя удлиненная пуховая куртка с капюшоном выглядела отнюдь не лучшим образом после двух лишних месяцев носки. Я потеряла от нее пояс, который прежде не давал ей смотреться как спальный мешок с рукавами. К тому же ее давно было пора постирать, но я боялась, что она не выдержит прокручивания в барабане стиральной машинки. Уже сейчас, стоило мне сесть, из ее швов вылезали перья, как будто я была не шестнадцатилетней девушкой, а линяющим гусем.

Скоро мы все узнаем, что частично виной тому, что случилось позже, были эти самые холода. Земля так и не оттаяла после зимней стужи и оставалась промерзшей на пять дюймов в глубину и твердой, как бетон. Так что дождю просто было некуда деваться, не во что впитываться. В то время я этого еще не знала, а если бы и знала, мне, наверное, было бы это тогда неинтересно. Меня тогда бесило одно – то, что сейчас я вынуждена прятать под курткой свое платье.

Морган уронила голову на руль:

– А что если он не перестанет? Как ты думаешь, они отменят бал и разошлют нас по домам?

Я тоже этого боялась, но затрясла головой, как будто сама мысль о таком исходе казалась мне нелепой:

– Нет уж! Банди же не слепая, она видит, что мы все ждем здесь. И нам совсем необязательно дожидаться, когда дождь перестанет совсем, просто нужно, чтобы он хоть немного стих.

В то время как я с течением времени приходила во все более и более радостное возбуждение, с Морган происходило прямо противоположное. Я была похожа на бутылку с газировкой, которую все время трясут, увеличивая количество пузырьков газа, а из подружки газ, казалось, наоборот, постепенно улетучивался, так что скоро его не останется совсем.

Изначально Морган собиралась надеть свое платье, приготовленное к Весеннему балу, еще и на выпускной вечер в школе Уэса. Темно-зеленое, без бретелек, оно открывало плечи, имело плоеный прилегающий корсаж с вырезом в форме сердечка и пышную длинную юбку, доходящую до земли. Я боялась, что оно будет слишком похоже на наряд, однозначно надеваемый только на выпускной, но сегодня моя подруга просто надела к нему другие аксессуары, заменив сверкающие украшения из горного хрусталя на свою повседневную серебряную подвеску в форме подковы и вдев в уши крошечные сережки-колечки. При этом она наложила на лицо совсем легкий свежий макияж, ограничившись мерцающими тенями, тушью и клубнично-алым блеском для губ. В этот вечер Морган так гордилась своим видом, но теперь ей наверняка стало казаться, что она только зря старалась.

Я очень надеялась, что ниже градус ее настроения уже не опустится.

– Ты сегодня такая красивая, что я подумываю, а не послать ли мне Джесси куда подальше и не лечь ли сегодня в постель с тобой, – засмеялась я.

Морган улыбнулась грустной, вымученной улыбкой.

Как только мы доберемся до спортзала, я сделаю все, чтобы Морган стало весело. Может, попросить диджея посвятить ей какую-нибудь нелепую детскую танцевальную песенку, чтобы она смутилась. А потом я что-нибудь придумаю, чтобы поднять ей настроение и помочь забыть Уэса. При нынешних обстоятельствах это самое малое, что я могу сделать для своей лучшей подруги.

Лежащий у нее на коленях мобильник зазвонил.

– Это Элиза, – сказала она. – Говорит, что поперек Бэйсин-стрит упало огромное дерево и всех, кто там проезжал, отправили в объезд.

Я чуть-чуть опустила стекло, чтобы вдохнуть хоть немного свежего воздуха, но в машину тут же занесло косой дождь, и я вновь подняла стекло. Затем я сама послала Элизе сообщение, чтобы спросить, не придавило ли это упавшее дерево какие-нибудь машины. Собственно, меня интересовало, не придавило ли оно случайно черный «хетчбэк» вроде того, на котором ездил Джесси, но я сформулировала свой вопрос более общо.

«Насколько мне известно, нет, – написала мне Элиза. – Но оно, похоже, порвало несколько проводов электросети. Телевизионщики уже прибыли на место и установили свои дурацкие камеры».

Начиная с того самого дня, когда мы уложили вдоль реки мешки с песком, журналисты из новостных каналов постоянно появлялись в нашем городе на своих грузовичках, предвкушая сегодняшнюю бурю. Они парковали свои автомобили, наполовину заехав в кювет, и оттуда операторы снимали, как журналисты стоят на берегах нашей речки, нацепив рыбацкую амуницию, и наблюдают, как вода все ближе и ближе подбирается к мешкам с песком, которые уложили мы. Для меня это стало чем-то вроде игры – всякий раз, когда мы проезжали мимо них, я тянулась к клаксону Морган и сигналила или орала на них из ее окна, чтобы испортить им кадр.

Я представляла себе Джесси Форда, застрявшего в заторе на Бэйсин-стрит, и была практически уверена, что на Весенний бал он наденет какой-нибудь классный прикид, что-нибудь этакое, что выделит его из толпы остальных парней. Вроде резиновых шлепанцев и галстука-бабочки. А может быть, он, наоборот, нарядится по полной программе и придет в смокинге, то ли взятом напрокат, то ли купленном в каком-нибудь секонд-хенде, где продаются шмотки в стиле ретро. Это было бы так в стиле Джесси!

Дождь полил так сильно, что «дворники» уже едва справлялись с потоками воды, и Морган отключила их, то ли для того, чтобы сэкономить бензин, то ли для того, чтобы не было чрезмерной нагрузки на аккумулятор, то ли зачем-то еще. После этого мы уже почти ничего не могли разглядеть. Морган до отказа откинула назад спинку своего сиденья. Синяя ткань на потолке машины отклеилась и провисла. Образовавшиеся воздушные карманы стали похожи на провалившийся шатер цирка шапито. Морган провела по ним кончиками пальцев, и они заколебались, точно морские волны. Машина была старой, она принадлежала отцу подружки. Это было единственное, что он оставил им с матерью после того, как свалил из города в прошлом году.

Морган была подавлена. Это было видно по тому, что она все время вздыхала и то и дело просматривала погодное приложение на своем телефоне. И в этом она была не одинока. На экране моего мобильника то и дело появлялись жалобные сообщения от девочек из нашего класса о том, в каком невыносимом положении мы все оказались. О том, что с них хватит и их терпение подходит к концу. К этому времени наше ожидание продолжалось уже больше часа.

И я решила, что попробую их всех расшевелить. Сделаю так, чтобы девчонки не падали духом и были в полной готовности для того, чтобы начать зажигать. Я несколько раз сфоткала Морган и себя и начала обмениваться фотографиями с Элизой и прочими нашими школьными подругами, застрявшими в своих машинах в других рядах на стоянке. Понятное дело, увидеть платья друг друга мы не могли, так что в основном пришлось хвастаться друг перед другом прическами и макияжем, но и это было уже что-то. В Эбердине у людей было в общем-то мало случаев для того, чтобы принарядиться. Разве что для посещения церкви, но мои домашние туда не ходили.

Потом я убедила всех девчонок настроить стереосистемы своих машин на одну и ту же радиостанцию, чтобы представить себе, будто мы все вместе находимся в спортзале. Сначала мы протанцевали, ерзая на сиденьях по мере сил, под две или три песни, но потом реклама и частые прогнозы погоды так всех достали, что в конце концов мы выключили радио.

После этого, заметив перышко, вылезшее из моей пуховой куртки и воткнувшееся в цветок маргаритки на кружевном платье, я уговорила Морган начать дуть на него, так чтобы оно летало по всей машине туда-сюда, как летает мячик при игре в пинг-понг. Оно перелетало от Морган ко мне и от меня к Морган, пока мы не дошли до шести раз, но на седьмой раз у нас ничего не вышло, и мы бросили это дело. Я втянула ладони в рукава куртки, чтобы согреть их опять, и попыталась придумать какой-нибудь другой способ убить время.

Внезапно сильно ударила молния, и все на парковке на миг осветилось.

– Надеюсь, мы сможем добраться домой, – нервничая, сказала Морган. – И кстати, подкрась губы, а то помада уже почти стерлась.

До этого вечера я никогда не пользовалась такой яркой губной помадой, но сегодня Морган настояла, чтобы я позаимствовала ее у нее. Ее цвет пришелся мне по душе, потому что напомнил мне розовые азалии, которые росли вокруг нашего дома. Сейчас они должны были бы полностью расцвести, но в этом году на их ветках не было даже бутонов. Из-за холодов и дождей нынешняя весна получилась странной. Можно сказать, что она так и не пришла.

Я осторожно наносила помаду на уголки своих губ, когда мой телефон звякнул. Прежде чем я успела просмотреть сообщение, Морган отобрала у меня мобильник и сказала:

– Сначала закончи то, что начала.

Я так торопилась, что размазала остаток помады по лицу.

– Это от него?

– Хм… – протянула Морган и вместо телефона протянула мне бумажный носовой платок. – Сначала вытрись.

Я вырвала у нее и носовой платок, и телефон, торопливо провела платком по нижней губе, к которой он и прилип, и прочла сообщение:

«Эй, на палубе! Как ты там, подружка?»

Морган осторожно отлепляла бумагу от моей губы, пока я писала ответ:

«Сто акул тебе в глотку! Где тебя черти носят?»

Я нажала «Отослать», прежде чем Морган успела мне помешать, потому что знала: она не одобрит флирта, если он будет вестись на жаргоне, которым в фильмах пользуются пираты.

«Посмотри в окно».

Я потерла запотевшее от сконденсировавшейся влаги окно, и получился корабельный иллюминатор. Машина Джесси стояла на соседнем парковочном месте и была под завязку набита парнями из футбольной команды выпускного класса. Думаю, на заднем сиденье их было человек пять. Точно я бы сказать не могла, потому что окна его машины запотели, все, кроме его собственного, которое явно было недавно протерто. Несколько из сидящих в машине ребят принялись трясти и раскачивать ее, словно во время бурного секса. Джесси сделал большие глаза, всем своим видом показывая: «Вот идиоты!»

Я сочувственно улыбнулась и постаралась не подать виду, что ужасно нервничаю.

Джесси снова стер со своего окна влагу и несколько раз моргнул, пытаясь рассмотреть, как я выгляжу.

Понравится ли ему мой макияж? Поймет ли он, как я ради него старалась? Но старалась не так, как в тот день на реке, еще до того, как у меня появилась хотя бы малюсенькая надежда и я готова была сморозить все что угодно, лишь бы его рассмешить. Сегодняшние мои старания казались мне куда более откровенными, чем тогда, и куда более вгоняющими в краску.

Джесси усмехнулся, а потом прижал свой розовый язык к стеклу и размашисто лизнул его, глядя прямо на меня, словно какой-нибудь долбаный золотистый ретривер.

И я, ни секунды не раздумывая, тоже прижала язык к стеклу и понарошку лизнула Джесси в ответ, но это длилось лишь секунду, потому что Морган тут же оттащила меня от окна, визжа:

– Кили! Фу!

Мое сердце неистово билось.

Морган достала из кармана еще несколько салфеток:

– Будь добра, сотри с окна свои слюни и следы помады!

Я уже собиралась это сделать, когда Джесси написал мне:

«Эй, это что, был наш первый поцелуй?»

А потом добавил: «Высуни язык»

Меня словно ударило током. Это было самое сексуальное сообщение, которое он когда-либо мне посылал.

«Я мигом. У меня проблемы», – ухитрилась написать я, хотя Морган терла мое лицо салфетками и при этом твердила, что теперь я должна вымыть ее машину.

Джесси ответил: «У меня тоже. Зито только что пернул и провонял всю машину».

Я рассмеялась: «Фу! Вытолкай его вон!»

– Кили, что он тебе пишет?

«И дать ему утонуть прямо на школьной парковке? Говно я тогда буду, а не друг!»

«Говно – это самое подходящее слово, – ответила я. – Вы, ребята, будете теперь пахнуть анальными газами Зито. Так что держитесь от нас подальше!»

«Значит, ты сегодня вечером со мной не потанцуешь?»

Морган начала меня трясти.

– Не делай вид, что меня тут нет, – обиженно сказала она.

– Ладно, ладно, прости! – усмехнулась я. – Только дай мне еще минутку!

Я как раз пыталась придумать какой-нибудь ответ, когда Джесси написал: «Угу. Думаю, нам лучше вернуться в берлогу Зито. Скинь мне фотку того чувака, который быстрее всех добежит до входа, если вы вообще туда доберетесь».

– Эй, что случилось? – спросила Морган. – Почему у тебя вдруг сделалось такое лицо?

Я повернулась к ней и попыталась выдавить из себя улыбку.

– Джесси уезжает, – потрясенно вымолвила я.

Морган затрясла головой из стороны в сторону быстрее, чем ходили туда-сюда по ветровому стеклу «дворники» ее машины.

– Нет, нет, нет, Кили, нет! Заставь его остаться!

Вдохновленная ее уверенностью, что это возможно, я вытерла свои вспотевшие руки о голые коленки и быстро написала: «Ты это серьезно?» А когда он не ответил сразу, в отчаянии добавила: «Вы, слабаки, только что приехали сюда и уже сбегаете?»

«Я не собираюсь погибнуть в этой газовой камере, ожидая момента, когда можно будет попасть на школьные танцульки».

Воздух сотрясся от гулкого раската грома. Мы ждали начала Весеннего бала уже полтора часа. Джесси собирался уехать, и тогда Морган наверняка захочет отчалить тоже, потому что в основном она была здесь ради меня. Мы не могли сидеть в машинах и ждать вечно. В конце концов бал просто отменят.

В этот миг я вдруг увидела свое отражение в зеркале заднего вида и поняла, что такого шанса, как сегодня, больше не будет. Джесси был уже в выпускном классе, он вот-вот закончит школу и уедет бог знает куда. На этот счет до меня доходили самые разные слухи, от пересудов о том, что ему дают стипендию как футболисту, до толков, что он собирается переехать в Калифорнию, чтобы стать актером. Мои подруги не водили компанию с его друзьями, к тому же к концу школьного года ученики выпускного класса старались держаться вместе и общаться в своем кругу.

Но главное, я чувствовала, что никогда больше мне не удастся выглядеть такой красивой, как сейчас. Сейчас был мой звездный час. На некоторых людей такое прозрение подействовало бы угнетающе, но только не на меня. Я была рада, что достаточно хорошо знаю свои достоинства и недостатки, чтобы понимать: сейчас или никогда. И это сознание придало мне мужества сделать то, что я сделала в следующую минуту. Нынешняя буря и то, что случилось с Эбердином потом, заставили всех нас проявить мужество, и притом не раз. Но сегодня это случилось впервые.

– У меня есть идея, – сказала я и скинула одно и то же сообщение Джесси, нескольким моим подругам и Морган.

Телефон в руке подруги звякнул, и она прочла мое сообщение вслух:

«Предлагаю всем пробежаться до спортзала. Старт ровно в 20.26. Кто “за”?»

Морган повернулась ко мне, удивленно округлив глаза:

– Эй, погоди. Я имела в виду совсем не это.

– По-моему, дождь стихает!

Пока я это говорила, над нашими головами снова прогремел гром.

– Ты что, обалдела? Да сейчас льет еще сильнее, чем раньше! Ты слышала, что сказала Элиза? Ветер валит деревья! Люди сидят без электричества! А тут еще и гром, и молнии, и залившая парковку вода! Да нас всех может убить!

Я сжала колено Морган:

– А разве это не самый классный способ отдать концы?

– Как же! – усмехнулась Морган. – Умереть от удара током в луже! Это будет ужасный конец, Кили. Может быть, самый худший.

Мы обе посмотрели на приборную доску. Часы показали 20.25 и погасли, потому что я вырубила мотор и выдернула ключи из замка зажигания.

Подруга вздохнула:

– Почему ты вечно впутываешь меня в такие вот ситуации?

Я с шумом втянула ртом воздух и взглянула на Морган, гадая, не выпад ли это в мой адрес, не упрекает ли она меня за ту роль, которую я сыграла в ее разрыве с Уэсом. Но это было не так. Она, улыбаясь, натянула на голову капюшон дождевика и взяла в руки зонт.

Мы были готовы.

Я тоже подняла капюшон и попыталась подоткнуть выглядывающий из-под парки короткий подол моего платья в надежде уберечь его от разгула стихий.

– На счет «три», – сказала я и тут же ухмыльнулась: – Три!

– Ах ты паршивка! – взвизгнула Морган.

Я распахнула пассажирскую дверь и тут же, еще не выходя из машины, раскрыла зонт, чтобы получился своего рода навес. Но дождь словно сошел с ума, он начал хлестать внутрь машины. Морган вскрикнула, я тоже, но теперь было уже слишком поздно, и нам оставалось одно – вылезти на улицу, захлопнуть двери и со всех ног бежать в спортзал.

Мы помчались по парковке, как вспугнутые олени. Встречный ветер плотно прижал мою куртку к груди, дождевик Морган приподнялся, хлопая сзади, как пластиковый пакет. На бегу я то и дело оглядывалась, пытаясь разглядеть, вылезли ли Джесси и его друзья из своей машины, но я могла бы с тем же успехом стараться рассмотреть что-либо, глядя сквозь водопад.

Может быть, ребята уже свалили к Зито.

Я изо всех сил вцепилась в свой зонт, который ветер свирепо пытался вырвать из моих рук, и старалась ступать осторожно, но быстро. Но избежать луж было невозможно, и в некоторые из них я проваливалась по щиколотку. Мои резиновые сапоги промокли, а ветер рвал куртку со всех сторон.

Потом я наконец услышала, как, мчась за нами, вопят и улюлюкают Джесси и его друзья, при этом двое или трое из них громко выкрикивали мое имя. Голос Джесси звучал громче всех, и от него я вся шипела и искрилась внутри, словно провод под напряжением, попавший в громадную лужу.

У дверей спортзала стояли учителя, потрясенные нашей выходкой, и кричали нам, чтобы мы были осторожны. Машины, между которыми мы пробегали, были полны людьми, пялившимися на нас сквозь свои ветровые стекла как на сумасшедших. Я и впрямь чувствовала себя сумасшедшей. И мы все вопили и смеялись над своим безумием.

А потом кто-то остановил мой бег.

– Потанцуй со мной, Кили! – заглушая рев ветра, крикнул Джесси.

С кончика его носа лила вода – у этого олуха не было ни зонтика, ни куртки. Его белая рубашка уже сделалась прозрачной и липла к груди, серые брюки стали до колен черными от влаги, в его коричневых водонепроницаемых мокасинах хлюпала вода.

В его прикиде не было ничего глупого или комического. Он по-настоящему принарядился, так же, как и я.

Я попыталась притянуть Джесси к себе, закрыв своим зонтом нас обоих:

– Перестань, ненормальный! Мы же уже у самых дверей!

Но парень схватил меня за подмышки, оторвал от земли и закружил. Вода разлеталась вокруг нас тысячами брызг, словно фейерверк, потому что Джесси изо всех сил топал ногами. Порыв ветра вцепился в мой зонт, вырвал его у меня из рук, и он, кувыркаясь, покатился по парковке, пока не ударился о забор из сетки-рабицы, которым был огорожен наш стадион.

– Кили! – крикнула стоявшая в нескольких футах от нас Морган.

Ветер вывернул ее зонт наизнанку, но она все равно улыбалась, такая же счастливая, как и я, а потом вбежала в спортзал.

Все, кто успел забежать внутрь, толпились в дверях, чтобы посмотреть на меня и Джесси, и, показывая на нас пальцами, аплодировали, когда он меня кружил. Ребята и девушки в машинах давили на клаксоны и то включали, то отключали фары дальнего света.

Джесси перегнул меня назад в талии, как тряпичную куклу, и по моему запрокинутому лицу забарабанил дождь.

Стоит ли говорить, что я промокла до нитки. Я чуть было не заорала, чтобы Джесси остановился и поставил меня, черт возьми, на землю. Но когда я выпрямилась и оказалась с ним нос к носу, глаза его сияли так ярко, улыбка была такой ослепительной, а кожа такой скользкой и блестящей, что я обвила его руками и велела ему покружить меня еще, все быстрее и быстрее.

Это и впрямь происходило наяву. Джесси и я были вместе, и это было правдой.

Глава 6. Суббота, 14 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. Объявляется усиленное наблюдение за грозовой обстановкой в течение всей ночи в следующих районах: графстве Эбердин и городской агломерации Уотерфорд-Сити. В течение всей ночи ожидается сильный проливной дождь с порывами ветра, доходящими до двадцати миль в секунду.

Когда мы с Джесси вошли в спортзал, все расступились, аплодируя, словно это была наша свадьба. Мы с ним держались за руки и хохотали до упаду. Диджей сразу же врубил музыку на полную громкость, и несколько девчонок выбежали на танцпол, чтобы потанцевать.

Бал открыли мы. Официально.

Я повернулась, чтобы сказать это Джесси, но поскользнулась. Тренер Дин подхватил меня, не дав мне упасть:

– Осторожно, Кили. Здесь везде скользко.

Я увидела, как Джесси скрылся в мужской раздевалке. Наверное, он хочет немного просушиться, подумала я. Бедняга так промок, что хоть выжимай. Я сунула руки в карманы за своими золотыми сандалиями на каблуках, но нашла только одну из них. Мчась к распахнутым дверям спортзала, я еще два раза чуть не поскользнулась. Вторая сандалия, наверное, выпала тогда, когда Джесси кружил меня в танце. Я поискала ее глазами на парковке, но увидела только мерцающую воду – мелкое озерцо, которое с каждой секундой становилось все глубже.

– Я не могу выпустить тебя обратно, Кили, – предупредил меня тренер Дин. Я попыталась было с ним спорить, но он отвел меня в сторону и крикнул другим парням и девушкам, которые, следуя нашему примеру, бежали под дождем в спортзал: – Осторожнее! Притормозите!

Качая головой, он поспешил к директрисе Банди, явно желая что-то ей сказать, но она к одному уху прижимала свой телефон, а другое закрывала рукой, чтобы лучше слышать.

Но тут меня окружили девушки, хором твердя, как нереально романтично мы танцевали с Джесси под дождем, словно кинозвезды в фильме. Тут были Эмма, с которой я вместе ходила на вторую ступень алгебры, Триш, с которой я вместе готовила уроки, Джун, чей шкафчик в раздевалке соседствовал с моим. Все девчонки аплодировали мне и называли меня самым ценным игроком в команде Весеннего бала.

– Эй, Кили! Улыбнись для школьного альбома!

Хотя на мне не было ни одной сухой нитки и у меня стучали зубы, я улыбнулась своей самой веселой улыбкой и, слегка обалдев, дала добро Дэвиду, парню, который держал фотоаппарат наготове, желая сделать мою фотографию. К счастью, благодаря бушующему в моей крови адреналину я пока не чувствовала холода.

Проскользнув сквозь толпу, ко мне приблизилась Морган. Она тоже промокла, но все же не так, как я. В руке у нее была пачка салфеток. Я, дрожа, взяла у нее полпачки и сказала: – Извини, но я, кажется, потеряла одну из твоих золотых сандалий на парковке.

Все вокруг рассмеялись, как будто это была шутка.

По лицу Морган на мгновение, только на мгновение скользнула тень разочарования, но она тут же коснулась моей руки и сказала:

– Ничего. Мы вернемся сюда завтра утром и поищем ее.

Я огляделась по сторонам:

– А где Элиза?

– Пошла в кафетерий, чтобы принести бумажные полотенца. – Морган похлопала меня по спине и добавила: – Пойду сниму куртку. Встретимся в туалете.

– Заметано.

Я поспешила в туалет и, прежде чем открыть его дверь, по дороге дала пять еще нескольким ребятам и девчонкам.

Туалет был пуст.

Может быть, потому, что в нем было непривычно тихо, я наконец услышала, как с моей одежды на пол капает вода. Моя куртка тяжело отвисла, пух стал неподъемным, как свинец, и я слышала, как в моих дешевых резиновых сапогах хлюпает вода.

Я придвинула лицо к зеркалу. Мои волосы выглядели ужасно. Узел распустился, превратившись в бесформенный мокрый комок за левым ухом, а косички начали расплетаться. Я быстро вынула из волос заколки-невидимки и попыталась расчесаться пальцами, но пряди слипались от нанесенного на них лака. Тогда я повернулась к держателю для бумажных полотенец и начала быстро крутить его рукоятку, пока рулон тонкой оберточной бумаги не раскатался до пола. Я оторвала большой кусок и принялась начисто вытирать лицо, но бумага под моими пальцами немедленно расползлась на ошметки. Я начала было подводить глаза карандашом, но руки у меня так тряслись, что я бросила подводку обратно в сумку и решила, что только подкрашу губы и наложу на скулы немного румян.

В это время в туалет зашла Элиза с двумя рулонами бумажных полотенец. Настоящих белых бумажных полотенец, которыми люди пользуются у себя на кухнях. Они впитывали воду так же хорошо, как пляжные полотенца, и не шли ни в какое сравнение с той говнистой оберточной бумагой, что висела в нашем туалете.

– Слава богу, что ты их принесла, – сказала я. – По-моему то, что называется бумагой в этом туалете, это просто паршивый тонкий картон.

– А ты хоть и мокрая, но выглядишь неплохо.

– Ну, спасибо и на этом, – засмеялась я.

И тут сквозь облицованные плиткой стены до нас донеслась наша любимая песня, которую мы, скорее всего, будем крутить все лето. Мы завизжали и заторопились к выходу, сгорая от желания немедля броситься в пляс.

– Пусть Банди только попробует не разрешить нам сегодня танцевать допоздна, – сказала я, доставая из сумочки помаду.

– Да! Да! Кили, ты просто должна ее упросить! – воскликнула Элиза, наклоняясь над одной из раковин.

– Ну да, как же! Банди ненавидит меня почти так же сильно, как ненавижу ее я.

– Не понимаю почему. Ведь ты входишь в список отличников каждый семестр.

Даже сейчас ненависть нашей директрисы ко мне кажется мне каким-то извращением. Я очень хорошо училась – в основном у меня были пятерки – и всегда входила в список отличников. И я всегда активно участвовала в работе школьной модели Конгресса – во всяком случае, до той истории с Ливаем Хемриком.

Я расстегнула молнию своего промокшего пуховика, подумала было положить его на батарею, чтобы он высох, но потом передумала и с размаха швырнула его на пол.

– С этой минуты, – торжественно объявила я, тыкая в него пальцем, – ты уходишь на заслуженный отдых. Да здравствует Весенний бал!

Элиза повернулась ко мне, и ее лицо вытянулось.

– Кили, иди сюда, и я посушу…

Войдя наконец в туалет и увидев меня, Морган прикусила губу. Она уже стащила с себя все свои верхние одежки, сняла с юбки поддерживавшие ее резинки и переобулась в свои серебристые сандалии. Она не была насквозь промокшей, как я. Ее прикид был просто немного влажным.

– Давай, Ки, сушись.

Хотя всего в нескольких футах от меня на двери туалета висело зеркало, я не стала поворачиваться и смотреться в него. Мне это было без надобности. По тому, насколько я вся была мокрой, я могла судить, как ужасно выглядит теперь мое платье. Одно дело волосы. Волосы вымокли у всех. Но мое платье…

– Пошли! – сказала я, бросаясь к двери туалета. – Я не хочу пропустить еще одну песню. – Я просто хотела выйти отсюда. Пойти обратно в спортзал. Обратно к Джесси.

Но Морган остановила меня:

– По крайней мере, посиди несколько минут под сушильным аппаратом. Ты не можешь пойти туда такой мокрой, с тебя просто течет.

Я не хотела сушиться, но понимала, что, наверное, придется, хотя бы для того, чтобы у меня был не слишком нелепый вид.

– Тогда идите танцевать хоть вы! Я выйду к вам через пару минут.

Морган и Элиза смотрели на меня, и лица у них были такие огорченные, что мне было трудно продолжать бодро улыбаться.

– Ну, наверное, я пойду поищу для насстолик, – сказала Элиза.

Я ткнула Морган локтем в бок, чтобы она пошла тоже, но подруга не обратила на мой тычок никакого внимания и, вместо того чтобы уйти, нажала на никелированную кнопку на сушилке для рук.

Я держала свое платье под струей теплого воздуха, натянув его, как парус.

Пытаясь смотреть на вещи позитивно, я сказала:

– Это самое романтичное из того, что случилось со мной за всю мою прошлую жизнь, и, наверное, из того, что случится в будущей.

Морган молча кивнула. Она запустила пальцы в мои волосы:

– Я сейчас быстренько заплету тебе на макушке французскую косу. Из-за всего этого лака, которым полила их моя мать, они не смогут красиво высохнуть, если не сделать этого прямо сейчас.

– О’кей, спасибо, – улыбнулась я подружке.

Когда сушилка для рук перестала гнать воздух, Морган включила ее снова, и я повернулась другой стороной, чтобы платье просохло во всех местах. Я чувствовала, как Морган стягивает пряди моих волос в тугую косу. Хотя я всячески и старалась на себя не смотреть, в глаза мне все-таки бросилось мое отражение в широкой никелированной кнопке, которая включала сушилку. Шелковая подкладка на моем платье начинала сморщиваться, пошла волнами, пятнами и перекосилась. И кружева тоже поменяли цвет – они уже не были светло-кремовыми. Высыхая, они приобрели жуткий оттенок, как будто на них только что пролили чай. Джесси так и не увидел меня в красивом платье.

– Не бери в голову, – сказала Морган. – Мы найдем химчистку, которая вернет платью пристойный вид. Даже если ради этого нам придется ехать до самого Уотерфорд-Сити.

Закусив губу, я кивнула. На миг мое сердце сжалось от огорчения, но я тут же мысленно встряхнула себя, как встряхивается промокшая собака.

Я поняла, что есть только один способ спасти то, что еще осталось от моего платья, и оправдать вбуханные в него моей мамой деньги – это отлично провести время. Вот это я и попытаюсь сейчас сделать. На такие вещи я всегда смотрела просто.

* * *

Когда я только что вошла внутрь с улицы, я не обратила внимания на сегодняшнее убранство нашего спортзала, но теперь, войдя в него снова, увидела, что он выглядит потрясающе. То есть он по-прежнему выглядел как спортзал, но комитет по организации бала очень постарался, чтобы его украсить, хотя бюджет на эти цели у них был более чем скромный. Я отметила про себя, что надо будет сказать об этом Элизе и похвалить ее за созданный ею прекрасный интерьер.

Все вокруг, включая перила трибун, было обмотано серпантином из белой гофрированной бумаги, он украшал и дверной проем, маскируя вход в старый уродливый школьный коридор. Резкий свет закрытых проволочными каркасами потолочных светильников был приглушен, а обручи, оставшиеся от баскетбольных корзин, были обвиты гирляндами из крошечных цветных фонариков, которые, расходясь веером, тянулись по воздуху до противоположной стены. Обеденный стол был уставлен множеством угощений, среди которых были огромные сэндвичи из жареного хлеба с мясом, сыром, помидорами и перцем, различные чипсы. Там еще были вазы, полные шоколадных трюфелей, и куча банок газировки. Вся газировка была дешевая, нефирменная, но всем, и особенно ребятам, было все равно. Они готовы были пить что угодно.

Я была рада увидеть, что наш безумный бег под дождем вдохновил и других старшеклассников покинуть свои машины, потому что теперь в спортзале уже было куда больше народа, чем когда мы с Морган, Джесси и его друзьями первыми вбежали внутрь. Элиза застолбила нам столик, поставленный около зрительских мест. Я скинула свои резиновые сапоги и терлась босыми ступнями о паркетный пол, надеясь, что так они быстрее согреются. В моем шкафчике в раздевалке у меня была пара кроссовок, в которые я подумывала переобуться, но потом решила, что и остальные девушки в конце концов снимут с ног туфли, когда начнутся танцы.

Я поискала глазами Джесси и наконец увидела его у стены, рядом с которой были стопкой сложены борцовские маты. Он уже снял свою мокрую рубашку и брюки и переоделся в зеленое с золотом борцовское трико, которые носили ученики эбердинской средней школы, и нарядные носки с узором из разноцветных ромбов, а также переобулся в мокасины. Думаю, это была единственная сухая одежда, которую он нашел. Я видела, что сквозь спандекс его трико просвечивают белые мужские трусы. Любой другой парень на его месте смотрелся бы в таком прикиде вульгарно, но не Джесси… Конечно же он выглядел красивым. Красивым и прикольным, мое самое любимое сочетание. И я была рада, что этим вечером Джесси, как и я, похоже, твердо настроился хорошо провести время, и к черту промокшие шмотки. Я попыталась встретиться с ним глазами, чтобы Джесси увидел, как я смеюсь, по достоинству оценив его новый прикид, но он все время либо говорил с друзьями, либо позировал с разными девушками, подходившими к нему, чтобы сфоткаться вместе на свои телефоны.

Диджей поставил быструю песню. Я хотела было остаться за столиком и подождать, когда Джесси заметит, что я вернулась в спортзал, но это было бы беспонтово. Пусть лучше он увидит, как я зажигаю на танцполе. И я сказала своим подругам:

– Пойдем оторвемся.

Элиза сразу вскочила, но Морган скривила лицо:

– Может, я и потанцую, когда заиграет какая-нибудь другая песня или…

Однако я схватила подругу за руку и силой вытащила на середину баскетбольной площадки.

После того как отзвучало несколько песен, я и думать забыла о дожде. Я была слишком занята танцами. Элиза в основном просто раскачивалась из стороны в сторону в такт мелодии, но мы с Морган учились танцевать еще у нее в подвале, когда были маленькими, и ловко умели проделывать различные коленца, которые я в конце концов заставила ее повторять сейчас на пару со мной. Я всегда завидовала тому, что Морган берет уроки танцев у профессионала, но она постоянно одалживала мне свои костюмы и разучивала со мной все танцевальные па, так что в конечном счете можно было сказать, что я брала уроки танцев вместе с ней. Мы даже устраивали вдвоем представления для ее бабушки.

Хотя я сейчас лихо отплясывала в самом центре зала, всякий раз, когда оканчивалась очередная песня, я ожидала, что сейчас ко мне подойдет Джесси и пригласит меня на танец. Но он все не подходил, и я начинала подумывать о том, чтобы подойти к нему самой и просто потащить его танцевать. Неужели я и впрямь могла так осмелеть?

Но тут начинали играть новую песню, и мы все хором принимались визжать, потому что это всякий раз была та самая композиция, которую мы хотели услышать именно в этот момент. Думаю, из-за того что вечер начался с опозданием, диджей все время ставил зажигательные песни, чтобы мы могли танцевать до упаду, и даже не пытался вклинить между ними какую-нибудь медленную мелодию, за что я была ему благодарна. Под конец группа девчонок из одиннадцатого класса образовала круг и постепенно начала выталкивать меня в его середину. Я пыталась заставить Морган откалывать там коленца вместе со мной, но она каждый раз находила предлог, чтобы отвертеться и отодвигалась к краю круга. Я надеялась, что Джесси сейчас наблюдает за тем, как здорово я танцую.

Наконец заиграла медленная песня. Я притянула к себе Морган, но она вырвалась из моих объятий.

– Кили, – тихо прошептала подружка, – он идет. – И торопливо бросилась к нашему столику, прежде чем я смогла ее остановить.

Передо мною стоял Джесси, по-прежнему облаченный в борцовское трико.

– Ты смотришься в нем просто дико, – сказала я, но конечно же, говоря это, я улыбалась.

– Дико… сексуальным? – Джесси взял меня за руку и повел в центр площадки.

Самым курьезным было то, что Джесси и впрямь выглядел именно таким. Красивым, уверенным в себе, забавным, и, боже мой, он и впрямь мог классно станцевать рок-композицию даже в этом нелепом трико.

Джесси положил руки мне на талию, найдя маленькие углубления на бедрах так быстро и уверенно, что от волнения у меня захватило дух. Я подняла руки и опустила их на плечи парня. И мы начали медленно раскачиваться из стороны в сторону, перенося свой вес с одной ноги на другую.

Поначалу между нами оставалось немало пространства, но по мере того, как Джесси раскачивался то туда, то сюда, он придвигался все ближе ко мне, а я к нему, пока наши тела не прижались друг к другу. Было заметно, что он недавно постригся – кожа под кромкой его волос была розовой, и оставшиеся на ней короткие волоски сверкали, как крошечные кусочки золотых нитей.

Джесси наклонился к моему уху и шепнул:

– Кажется, получается скучновато по сравнению с тем нашим танцем под дождем, а?

Я покачала головой. По-моему, эти минуты были еще более романтичными, чем тот танец на парковке. Сейчас я впервые танцевала настоящий медленный танец с парнем, которого обожала всю жизнь. И я надеялась, что он не чувствует, как я дрожу.

– Ты сейчас смотришь на меня во все глаза, – сказал Джесси.

– Вовсе нет, – пробормотала я.

Но я и впрямь не могла отвести от Джесси взгляда, а он также пристально смотрел на меня. Я больше так не могла. Мне жутко хотелось, чтобы он меня поцеловал, прямо здесь и сейчас, пока мы танцуем и все за нами наблюдают, даже если за это директриса Банди, возможно, выгонит нас обратно на улицу, туда, где бушует буря.

– Ты знаешь эту песню? – спросил Джесси.

Я покачала головой. Вместе с исходящим от него запахом дождя я почувствовала аромат его одеколона, отдающий кокосовой стружкой и немного пряный.

– Я тоже ее не знаю. Думаю, она очень старая. Может быть, ее сочинили еще до того, как мы родились. – Джесси прочистил горло. – Во всех медленных старых песнях есть соло на саксофоне. Ты это когда-нибудь замечала? Как будто это был обязательный элемент. – Я была поражена, потому что вдруг поняла, что сейчас Джесси тоже нервничает. Я поняла это по его голосу, уловив в нем едва-едва заметную дрожь, которую мой слух смог различить только потому, что я находилась от парня совсем близко. Меня охватил восторг. А Джесси продолжал путано говорить, все более волнуясь: – Знаешь, ведь выражение «медленный танец» – это оксюморон. Потому что разве его вообще можно назвать танцем? Настоящим танцем? Он больше похож на топтание на месте. Или если бы мы были…

– Пожалуйста, заткнись, – прошептала я. – А то ты перестанешь мне нравиться. – И я рассмеялась, потому сказала сейчас абсолютную глупость, ведь в этот же самый миг я поняла – какая-то часть моего сердца будет любить Джесси вечно. Это был миг, который я буду помнить до самой смерти.

– Погоди-ка! Стало быть, я тебе только нравлюсь? Только и всего? – спросил Джесси и чуть-чуть отстранился, делая вид, что оскорблен.

Я прикусила нижнюю губу и сделала большие глаза:

– Ну, хорошо. Я признаюсь… – Я чуть-чуть повернула голову набок и положила ее Джесси на грудь. – Я люблю тебя, Джесси Форд.

Я собиралась сказать это словно в насмешку, однако мой голос прозвучал как-то очень ясно, тихо и беспредельно искренне. Я заметила эту искренность в своем тоне, и Джесси наверняка тоже. Я почувствовала, как внезапно напряглось его тело, но даже если бы это было не так, мои щеки вспыхнули, и Джесси конечно же ощутил их горячее прикосновение к своей прохладной коже, так что я выдала себя с головой.

А потом все произошло так стремительно, что я даже не успела ни о чем пожалеть. Неожиданно, как гром среди ясного неба, мое тело резко откинулось назад, и огни над моей головой стремительно промелькнули, словно падающие звезды. Это был вовсе не медленный романтичный наклон назад, скорее было ощущение, будто мне пытаются сломать спину и шею.

Когда я снова выпрямилась, руки Джесси отпустили меня, и я лишь через секунду поняла, что со мной происходит. Мы с Джесси вдруг перестали медленно танцевать, хотя из динамиков по-прежнему лилась все та же медленная песня. Он согнул ноги в коленях и толкнул меня бедром, как в хоккее, и я невольно отлетела в сторону. Потеряв равновесие, я попыталась было обрести его вновь, но тут Джесси вдруг расставил ноги, ткнулся пахом в мою голую ногу и вдавил в нее сзади свой член, словно в такт несуществующему ритму. Он действовал жестко, почти так, будто я была членом футбольной команды противника, у которого он пытался отобрать мяч. К несчастью, я была к этому не готова, а Джесси ни о чем меня не предупредил, потому что, предупреди он меня, я бы ни за что не упала.

Когда я растянулась на полу, наблюдавшие за нами танцоры ошеломленно ахнули. Я явственно слышала их удивленный ропот, потом раздался смех. Потрясенная, я уставилась на Джесси, но он только улыбался во весь рот, устремив на меня зазывный, многообещающий взгляд и маня пальцем, как будто приглашая снова встать на ноги. Потом он открыл рот и что-то сказал, но я его не расслышала из-за воплей тех, кто сбежался, чтобы на нас посмотреть. Я повернула голову и увидела Морган. Даже она хлопала в ладоши. И Виктория Данкл тоже хлопала, и вид у нее при этом был задумчивый.

И тогда я сделала это. Сделала то, чего хотел от меня Джесси, чего хотел весь спортзал, то единственное, что я действительно могла сделать в такой ситуации. Я рывком вскочила на ноги и врезалась в него сзади так же резко, как он до этого врезался в меня, потом станцевала вокруг него в стиле хип-хоп, при этом все вокруг смотрели на нас и, отбивая такт, хлопали в ладоши. Затем я заставила Джесси развернуться ко мне спиной и принялась шлепать его по попе опять и опять, а он прикусил зубами палец и сделал вид, что стонет.

Вот тогда-то к нам и подбежала директриса Банди и вклинилась между Джесси и мной. Джесси поднял руки, сделав вид, что шокирован ее вторжением и не понимает, с чего это она так взбесилась. Толпа начала на нее шикать. И тут Банди уставилась на меня – злобно и презрительно.

– Прошло целых три года, а ты все никак не уймешься – вечно садишься в лужу, – прошипела директриса.

У меня отвисла челюсть. Это был подлый прием, запрещенный удар, нанесенный тогда, когда я его меньше всего ждала. Пожалуй, он был даже подлее, чем когда директриса набросилась на меня впервые после того, как я перестала участвовать в работе школьной модели Конгресса. И хотя я была теперь значительно старше, практически в двенадцатом классе, я опять внутренне сжалась, как будто все еще оставалась зеленой девятиклассницей. И сейчас точно так же, как в тот первый раз, Банди сразу же развернулась и пошла прочь, прежде чем я смогла хоть что-нибудь ей ответить.

К сожалению, директриса оказалась не единственной, кто отошел от меня в сторону.

Я поискала глазами Джесси, чтобы понять, слышал ли он ее слова, но он, излучая самодовольство, уже шествовал обратно к своим друзьям, которые либо поднимали руки и в знак поздравления хлопали ладонями о его ладонь, либо в изумленном недоумении качали головами.

Оставшись в одиночестве, я провела руками по своему измятому платью. Теперь оно испачкалось еще больше, потому что к все еще влажным кружевам прилипла грязь, покрывавшая пол спортзала. Я подошла к столу, на котором стояли напитки и еда, надеясь найти бутылку газированной минералки или что-нибудь в этом духе, но конечно же ничего такого не нашла. На танцах в старших классах средней школы искусственно газированную минералку не подают.

– Кили!

Элиза и Морган махали руками, зовя меня обратно за наш столик.

Я взяла с общего стола банку сладкой газировки и направилась к ним, все еще цепляясь из последних сил за тот позитивный настрой, с которым я начала этот вечер.

– Это самое безумное ухаживание, которое я когда-либо видела, – сказала Элиза, просматривая на своем телефоне сделанные ею фотки Джесси и меня. – Я даже не знаю, что тебе теперь посоветовать.

Морган поставила локоть на столик и уперлась ладонью в подбородок:

– Но они же просто созданы друг для друга, тебе так не кажется?

– О, да, однозначно! Что бы ты ни делала, Кили, продолжай в том же духе. Это явно работает! – И Элиза продемонстрировала нам фотографию, на которой мы с Джесси танцевали, улыбаясь друг другу на миллион долларов.

– Кили, что с тобой? – спросила Морган. И хотя она сказала это совсем тихо, Элиза оторвала взгляд от своего телефона и посмотрела на меня.

– Ничего, – быстро ответила я и, чтобы они обе думали, что все в порядке, небрежно покрутила рукой. – Просто эта Банди настоящая сука. Да ладно, забейте.

Морган повернула голову, поискала глазами Банди и презрительно скривила рот:

– Тьфу на нее! Забудь. Не бери в голову.

Это был уже второй раз за последние две недели, когда моя лучшая подруга сказала мне эти слова.

* * *

Мы не знали, что на мобильнике Морган включилась громкая связь, когда Уэс, с которым она тогда говорила, попросил ее не приводить меня на вечеринку его друга, потому что я противная, не умею острить и к тому же никто из его друзей все равно не хочет иметь со мною дела.

Мы с Морган переглянулись, потом посмотрели на лежащий на ее кровати телефон. Морган попыталась было его схватить, но я ее опередила.

– Даже Бикер, – продолжал Уэс. Что, возможно, было еще одним оскорблением, хотя Бикера я не знала, так что не смогла бы сказать, что уверена в этом на все сто. – Да перестань дуться, неужели ты не можешь просто сказать ей, что вы с Элизой будете заняты в этот вечер чем-то другим?

По умоляющему тону, которым Уэс сейчас говорил, я поняла, что он просит мою подругу не приводить меня с собой уже не в первый раз.

Морган наконец отключила громкую связь и приложила мобильник к уху.

Я села на пол у кровати и по какой-то непонятной причине начала вещь за вещью аккуратно складывать предметы одежды, которые Морган разбросала по комнате. Наверное, мне не стоило удивляться тому, что Уэс говорит обо мне такие гадости, особенно если учесть то, что случилось несколько ней назад. Но я все равно удивилась.

После этого я слышала лишь часть их дальнейшей беседы.

– Да пошел ты, Уэс, знаешь куда! Ведь она моя лучшая подруга! – И после паузы: – Я же уже сказала тебе, что она это не всерьез. Она просто дразнилась. – Последовала долгая пауза, и Морган продолжила: – Нет. – И потом, после еще более долгой паузы, добавила: – Ну, что ж, если ты настолько не понимаешь шуток… – тут она взглянула на меня и скорчила рожу, как будто Уэс ее уже достал, – тогда ладно, чувак, думаю, нам пора расстаться. – С этими словами Морган отключила связь и отшвырнула телефон в угол.

– Вы с Элизой можете пойти на эту вечеринку без меня, – сказала я после нескольких минут недоуменного молчания. – Мне это без разницы. Этим вы не сделаете мне больно.

И, говоря это, я даже не кривила душой. Потому что еще больнее мне стать уже не могло.

– Забудь. Не бери в голову, – сказала Морган, а потом обняла меня крепко-крепко, как будто хотела окончательно удостовериться в том, что это действительно случилось и что ее разрыв с Уэсом не просто какой-то дурной сон.

* * *

Несмотря на то что в тот первый раз совет Морган мне не помог, я попыталась последовать ему еще раз и сделать именно то, что она мне сказала. Забыть. Не брать в голову. Я продолжала молча сидеть за столиком, пока звучали следующие песни. Тем временем Элиза посылала кому-то сообщения по телефону, а Морган в такт музыке ерзала на стуле.

И вдруг, о чудо, зазвучала песня Купидона «Шафл».

И на танцпол устремились все – и девушки, и ребята. Может быть, потому, что в самих словах этой песни говорилось, как под нее надо танцевать? Точно не знаю, может статься, и так. Как бы то ни было, мы трое присоединились к остальным. И конечно же я начала искать глазами Джесси. Но так его и не увидела.

Я механически танцевала, поворачиваясь, кружась, но мои глаза тем временем продолжали обшаривать зал. Куда же подевался Джесси? Может быть, он вернулся в раздевалку? Я знала, что он ни за что не упустит случая покрасоваться перед остальными.

Когда прозвучало уже полпесни, я подумала, что надо пойти и поискать его.

Я бы покривила душой, если бы сказала, что в моем сердце не было страха. Я уже поняла, что этим вечером у нас в какой-то момент все пошло не так.

Я быстро шла по коридору мимо женского туалета, мимо кабинетов школьных психологов, потом мимо библиотеки, и, заглушаемая шумом дождя, песня Купидона звучала все тише по мере того, как я уходила все дальше и дальше от спортзала. Мои ноги все еще были босы, с подошвами, черными от грязи, и я шагала молча. Никто не услышит моего приближения. Я завернула за угол и заглянула в ту часть коридора, где начиналось крыло естественных и точных наук.

И в противоположном конце коридора увидела Джесси Форда.

С ним была Виктория Данкл.

Она сидела на том самом столе дежурной по коридору, за которым обычно восседала миссис Тризман, объявлявшая родителям, что тот или иной ученик остается на второй год. Виктория сидела немного боком, закинув ногу на ногу, и на ней было лимонное платье с лямкой на шее, простое, хлопчатобумажное, без изысков. Джесси стоял, опираясь руками об углы стола, наклонившись к девушке и что-то ей шепча. Виктория сидела, откинув голову назад, и хихикала.

Я быстро скользнула обратно за угол, прислонилась спиной к ряду шкафчиков для одежды, чтобы не упасть, и прислушалась. Я не могла разобрать, о чем они разговаривают, да и говорил в основном только Джесси. Виктория же просто хихикала.

Я чуть было не рассмеялась. Но потом я опустила глаза, увидела свое испачканное платье, и глаза заволокла пелена слез.

Я вытерла глаза рукой.

Я не плакала в школе. Никогда.

Кто-то положил руку мне на плечо. Наверное, это Морган. Во всяком случае, я надеялась, что это именно она. Мне вдруг вспомнились слова, которые подруга сказала мне утром: «Сегодня вечером ты не должна вести себя так, чтобы смешить Джесси. Тебе надо держаться так, чтобы он тебя поцеловал». О господи, а я взяла и все испортила.

А может быть, это Джесси?

Я не хотела, чтобы он видел, как я плачу. Но может быть, это будет даже хорошо, если он увидит. Тогда он поймет, что он на самом деле мне нравится.

Но разве он может этого не понимать?

Я подняла глаза. Передо мной стоял Ливай Хемрик в мокрых джинсах, пропитанных водой кроссовках и черном дождевике.

– Кили, – сказал он.

Я никогда еще не слышала, чтобы кто-либо произнес мое имя так нежно.

И тут все огни вдруг погасли.

Глава 7. Суббота, 14 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. Из графства Эбердин и городской агломерации Уотерфорд-Сити поступают многочисленные сообщения об аварийных отключениях электропитания из-за сильных ветров. Всем жителям рекомендуется не выходить из домов и избегать передвижения без крайней необходимости.

Несколько секунд мы простояли в темноте. Потом включилось аварийное освещение, и все вернулось на круги своя.

– Не подкрадывайся так к людям! – прошипела я.

Ливай сделал кислую мину и так быстро отдернул руку от моего плеча, словно оно вдруг стало невыносимо горячим.

– Я вовсе не пытался к тебе подкрасться, – сказал он, и тон его был таким же резким, как в тот день, когда наш клуб укладывал на берегу мешки с песком и он услышал, как я обмениваюсь шутками с Джесси. Так мог бы говорить раздраженный моим поведением старший брат. Или отец. – Я просто увидел, как ты стоишь и плачешь посреди коридора.

– О, господи, тише! – Я взглянула туда, где начиналось крыло естественных и точных наук, молясь о том, чтобы Джесси и Виктория этого не услышали. Ливай так и не явился на Весенний бал, или же я его там просто не заметила, потому что не искала. – Что ты тут делаешь?

– Это из-за аварийных отключений электричества. А теперь постой здесь секунду и никуда не уходи, – сурово сказал Ливай и вытянул в мою сторону руку ладонью вперед, словно регулируя движение транспорта.

Задрав голову, он посмотрел на аварийные огни, словно пересчитывая один источник слабого света за другим. Установленные над дверями каждого второго класса, они едва рассеивали тьму и выглядели смехотворно по сравнению с ослепительными вспышками молний, полыхающими снаружи. А некоторые из этих тусклых ламп даже не зажглись.

Ливай был на два или три дюйма выше меня, хороший рост для парня, но до роста Джесси ему было далеко. Он расстегнул молнию своего дождевика, и оказалось, что под ним на нем надета белая тенниска; острые концы ее воротника казались направленными вниз стрелами. Он был пострижен под ноль, и, сколько я Ливая помнила, он всегда носил такую прическу. Я не представляла себе, как бы Ливай выглядел с волосами, были бы они кудрявыми, слегка волнистыми или прямыми. Глаза у него были самые обычные, карие, такие же, как мои, во всяком случае, так мне тогда показалось.

Пройдет еще несколько недель, прежде чем я замечу в них желтые искорки.

Пока Ливай был занят пересчитыванием тусклых аварийных ламп, я воспользовалась моментом и двинулась было туда, откуда пришла, надеясь незаметно, не привлекая ничьего внимания, затеряться в спортзале. Но в это мгновения из-за угла вышли Джесси и Виктория.

– О! – сказал Джесси, глядя мне в глаза. В его голосе я не уловила удивления. Или извиняющихся ноток. Его «О!» прозвучало просто и буднично, как будто он всего лишь произнес шестнадцатую букву алфавита.

Я ответила «Привет» так бодро и жизнерадостно, как только могла. Оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать, что голос мой вовсе не прозвучал тогда бодро и жизнерадостно. Но я очень старалась.

– Привет, Кили, – смущенно сказала Виктория.

Интересно, Джесси пересказал ей то, в чем призналась ему я? Может быть, они вместе надо мной посмеялись?

Ливай застонал и затряс головой.

– Все должны сейчас же вернуться в спортзал, – объявил он. – Вход в коридоры теперь воспрещен.

Прежде чем направиться обратно в спортзал, Джесси взглянул на меня и, сделав большие глаза, искоса посмотрел на Ливая.

Может быть, он подумал, что застукал меня с Ливаем?

Если он так подумал, станет ли он ревновать?

Я сразу же решила, что нет. Из-за того, что Джесси уже и так думал о Ливае, и из-за того, что помнил все те гадости, которые я наговорила ему про этого парня, когда мы устанавливали мешки с песком на берегу реки.

«Член у него стоит, только когда он зубрит правила. Зуб даю, что он всякий раз дрочит, корпя над сборником школьных норм».

Это Джесси и зацепило. Его поразило, что девушка может отколоть такую непотребную шутку. Разве не тогда все и началось? Разве не в этот миг Джесси действительно меня заметил? Сто пудов, что это случилось именно так. И мы так дурачились и веселились всю последнюю неделю, рисуя линии на песке и подначивая друг друга всякий раз через них перескакивать.

Интересно, Джесси вообще планировал меня поцеловать? Или с его стороны это тоже была шутка?

Я убедила себя в том, что никогда не влюблялась, потому что ни разу еще не встретила парня, который бы действительно меня понимал. И Джесси показался мне именно таким человеком. Я была в этом уверена. Вот только Джесси на самом деле крутил роман с красивой девушкой, которая, я в этом уверена на все сто, ни разу нарочно не сделала уродливого селфи и не отчубучила ни одной глупости.

Раньше я думала, что Морган и Элиза владеют какими-то тайными знаниями, позволяющими им влюблять в себя парней. И считала, что мне повезло, что они находятся рядом, желая научить меня всему тоже. Но сейчас все внезапно показалось мне куда более простым. Мне просто надо было делать то, что было прямо противоположно моим естественным побуждениям. Потому что со мной что-то стопудово было не так, если я воображала, что лизать окно машины – это нормальный способ с кем-то пофлиртовать. Или что можно привлечь к себе парня, выдавая скабрезные шутки о мастурбации или признаваясь в любви человеку, которого я по-настоящему знала всего одну неделю.

Когда мы приблизились к открытым дверям спортзала, я увидела сквозь завесу из спускающегося с потолка серпантина мигающие красные и синие огни. У входа в спортзал уже стояли четыре полицейские машины, и на парковку прибывали все новые и новые. Но я не почувствовала ни нервозности, ни страха. Мне просто было тошно от того что сегодня произошло между Джесси и мной.

Отводя в стороны ленты серпантина, к входу в спортзал протиснулась директриса Банди. Она и так уже хмурилась, а заметив меня, вообще стала мрачнее тучи.

– Что это вы, молодежь, тут забыли? Находиться в коридорах запрещено.

Растерянный Ливай попытался все объяснить:

– Я это знал и пошел туда за ребятами лишь затем, чтобы привести их назад.

Я воспользовалась случаем, чтобы незаметно улизнуть, и торопливо прошла к отдельному столику, за которым сидели мои подруги. Народ пытался осветить зал с помощью экранов своих сотовых, размахивая ими, как будто это были бенгальские огни.

Морган ткнула меня локтем в бок:

– Куда это ты ходила? Ты с Джесси?..

Я хотела было отколоть по этому поводу какую-нибудь шутку, но не смогла и только покачала головой.

– Насчет этого не беспокойся, – успокоила меня подруга. – Ночь еще только начинается!

Мой мобильник загудел. Это было сообщение от моей мамы. Я поняла это по его длине. Ее сообщения всегда были самыми длинными из всех, которые я получала.

«Ки, прости, мне так жаль, что я не смогла прийти, чтобы сфотографировать тебя на балу. Энни послала мне несколько фото, и на них ты выглядишь просто красавицей. Тебе весело? Если да, НЕ ТЕРЯЙ ПОПУСТУ ДРАГОЦЕННОГО ВРЕМЕНИ, ЧТОБЫ НАПИСАТЬ ОТВЕТ СВОЕЙ БЕДНОЙ СТАРОЙ МАТЕРИ. Но, пожалуйста, напиши мне, когда доберешься этой ночью до дома Морган, чтобы я знала, что ты доехала благополучно. Езжайте осторожно! На дорогах сейчас опасно. Похоже, что эта “буря века” оправдывает поднятый вокруг нее ажиотаж».

Джесси сидел через два столика от нас, подбрасывая в воздух зерна попкорна и ловя их ртом. Он благополучно поймал их все. Рядом с ним сидели две девушки из выпускного класса и вели подсчет. Но Виктории среди них не было.

На стенах плясало все больше и больше синих и красных отблесков по мере того, как к спортзалу подъезжали все новые и новые полицейские машины. Ливай распахнул дверь и впустил внутрь своего отца. Единственное различие между ними, которое бросилось мне в глаза, было то, что шериф Хемрик был в форме, а его сын – нет. Ливай держал дверь открытой, пока в зал гуськом входили также и другие офицеры, и каждый из них, входя, смотрел на него как на старого знакомого и либо кивал ему, либо дружески хлопал его по плечу. Эти полицейские принесли с собой аварийные осветительные приборы, видимо работающие от мощных батареек, и установили их в центре баскетбольной площадки, направив их свет в потолок. Другие офицеры разместились у всех дверей, чтобы не позволить ученикам отправиться бродить по коридорам или выйти на парковку.

Директриса Банди положила на столик свой телефон, направилась прямо к шерифу Хемрику, и они начали о чем-то горячо спорить.

– Как ты думаешь, что происходит? – спросила меня Морган.

Хотя от Ливая я и знала ответ на этот вопрос, я ничего не сказала.

– Сто пудов, где-то упало еще одно дерево, – предположила Элиза. – И вероятно, оборвало еще несколько проводов. – Она с беззаботным видом наклонилась вперед. – Знаете, может быть, нам всем придется здесь заночевать! Так что получится колоссальная совместная ночевка мальчиков и девочек!

Я улыбнулась, но от этой мысли у меня разболелась голова, и кошки заскребли на сердце, когда я представила себе, как Джесси и Виктория опять тайком сбегают вместе в коридор или укладываются, прижавшись друг к другу, на мате на полу спортзала. Что тогда скажут Морган и Элиза?

Несколько минут спустя электричество включилось снова. От внезапного яркого света мы сощурились. После оглушительного хлопка из динамиков аппаратуры диджея вновь грянула громкая музыка. Ученики зааплодировали, а Морган, охнув, положила руку мне на спину, словно приглашая еще станцевать, но директриса быстро положила этому веселью конец, приказав диджею вырубить звук. Выйдя на середину спортзала, она сложила руки рупором и крикнула:

– Из соображений безопасности мы решили завершить сегодняшний Весенний бал до истечения намеченного срока. – Весь зал взорвался шиканьем и неодобрительными криками, но Банди постаралась прекратить эти протесты, примирительно подняв руки. – Те учащиеся, которые прибыли сюда сегодня на машинах, отправятся по домам в сопровождении полицейских на автомобилях, которые помогут им проехать по затопленным дорогам. – Тут рядом с Банди встал Ливай, высоко подняв над головой планшет с прикрепленным к нему листком бумаги. – Остальным просьба подойти к Ливаю Хемрику, внести свои фамилии в этот список, и мы свяжемся с вашими родителями и развезем вас по домам в школьных автобусах.

Поднялся ропот. Никто не испытывал беспокойства из-за разыгравшейся непогоды. Все были просто раздосадованы объявлением о том, что Весенний бал официально завершен, и не хотели расходиться по домам.

Морган увидела кого-то у меня за спиной и понизила голос.

– Тсс… он идет сюда…

И я почувствовала, как она что-то всовывает в руку под столом. Это была жвачка. Морган заговорщически мне подмигнула.

Я не знала, как себя вести. Я просто не могла сказать девчонкам правду, особенно теперь, когда сама точно не знала, что есть правда, а что нет. Так что я засунула пластинку жвачки в рот, достала из сумки телефон и тупо уставилась на экран.

Джесси подошел и наклонился над нашим столиком:

– Зито устраивает у себя дома вечеринку. Вы ведь знаете, где он живет?

Я незаметно проследила глазами за тем, как он обшаривает взглядом наш столик. Морган и Элиза сразу же кивнули, явно радуясь тому, что можно отправиться куда-то еще. Зито был из выпускного класса, но он приглашал к себе и нас. Я слыхала, что у них в гараже имеются два трейлера: один – для его семьи, а другой – для него одного. Наконец внимание Джесси переключилось на меня. Но его взгляд задержался на мне ничуть не дольше, чем на ком-либо другом.

Я лихорадочно пыталась придумать для Морган и Элизы какой-нибудь предлог, который поможет мне объяснить подружкам, почему мне надо сейчас возвращаться домой. Джесси между тем обходил толпу в спортзале и приглашал других старшеклассников отправиться на вечеринку в доме Зито, и пока все полицейские машины сопровождения выстроились в караван, электричество в зале гасло еще дважды, и в конце концов все, похоже, смирились с тем, что пора закругляться. Я была этому рада.

Директриса объявила, чтобы все, кто приехал сам, начали рассаживаться по своим машинам. Элиза попыталась было уговорить Ливая, чтобы он разрешил ей поехать вместе с нами, но он заявил, что правила есть правила и ей придется поехать в школьном автобусе. Я снова обулась в резиновые сапоги и надела пуховик, который оставила на полу в туалете. Дождь по-прежнему лил как из ведра, но выходить из спортзала на парковку было совсем не так весело, как мчаться туда сквозь бурю, не разбирая дороги. Так чувствовали себя все, а не только я.

Джесси все еще был одет в борцовское трико. Свою мокрую одежду он свернул в узел, который нес за торчащую штанину. Двери в спортзал были распахнуты, и парень дрожал от холода. Меня тянуло подойти к нему. Хотя бы для того, чтобы попрощаться. Чтобы соврать, что то, что я заявила ему, когда мы танцевали, было сказано не всерьез, что это конечно же была просто шутка, так что пусть он не берет в голову. Но в душе у меня было так муторно от огорчения, смущения и растерянности, что я так и не решилась подойти к Джесси и заговорить. К тому же он явно и не пытался меня разыскать. И вместо того, чтобы обращать на него внимание, я прошла мимо него, громко беседуя с Морган о какой-то чепухе.

Ливай, одетый в непромокаемую полицейскую накидку, помогал выводить машины с парковки. Когда мы с Морган проезжали мимо, он презрительно зыркнул на меня из-за того, что произошло в коридоре. Я ответила ему таким же уничижительным взглядом.

Наша поездка домой походила на какую-то странную, двигающуюся зигзагами похоронную процессию, в которой машины медленно, выстроившись одна за другой, двигались за патрульным автомобилем, который вел шериф Хемрик. Вдоль дороги стояли другие полицейские машины, чтобы никто случайно не заехал на улицу, поперек которой лежали упавшее дерево или оборванные провода. И на то, чтобы проехать одну-единственную милю, у нас ушло почти полчаса.

Дома у Морган мы переоделись в сухую одежду, подогрели в микроволновке несколько начос и отнесли их в ее комнату. Пока мы болтали о том, как провели время, я то и дело поглядывала на свой телефон, желая проверить, не написал ли мне Джесси, чтобы удостовериться, что со мной все в порядке.

Но он ничего не написал.

Я думала, Морган уже спит, но, полежав немного молча, она вдруг повернулась ко мне и сжала меня в объятиях.

– Ты была права, – сказала она. – Сегодняшняя вечеринка – это как раз то, что мне было нужно. Кажется, я за весь этот вечер ни разу не вспомнила об Уэсе.

Я тоже крепко ее обняла.

Слава богу, что они с Уэсом так и не помирились. Слава богу, что Уэс не услышит от Морган рассказа о том, что случилось на Весеннем балу. И не сможет сказать, что теперь всем стало ясно: говоря обо мне все эти ужасные вещи, он был прав.

Между тем Морган продолжала:

– И не расстраивайся из-за того, что сегодня вечером тебе так и не удалось поцеловаться с Джесси. Во всем виновата эта чертова буря. Она все испортила. Сто пудов. Но ничего, тебе еще представится случай.

Я вздохнула:

– Я уже ни в чем не уверена.

– Что? Почему? – удивилась подруга.

– Потому что сегодня все так запуталось. Между Джесси и мной. – Мне ужасно хотелось рассказать Морган все начистоту.

– Кили, что между вами стряслось? Ведь все у вас было просто супер!

Мне стало тошно от разочарования, прозвучавшего в голосе Морган.

И тут я поняла, что, если бы Морган и Элиза не проведали о том, что я переписываюсь по сотовому с Джесси, я бы не позволила себе вообразить, что я и правда ему интересна, интересна такая, какая есть. Они обе подзуживали меня, подталкивали меня к Джесси. Особенно Морган. Зачем? Неужели она действительно думала, что у нас с ним все получится? Или просто старалась меня завести, отомстив за то, что сама расплевалась с Уэсом?

Меня вдруг прорвало:

– У него случился стояк, когда он прижимался ко мне сзади, и это совершенно выбило меня из колеи.

Морган взвизгнула и стукнула меня своей подушкой:

– Вот жесть!

– Я пошутила! – засмеялась я. – Пошутила!

Мне так хотелось, чтобы подруга закидала меня вопросами и все-таки вырвала из меня правду. Если бы она это сделала, я бы стопудово рассказала ей, как все произошло на самом деле. Ведь она, в конце концов, была моей лучшей подругой. Но Морган оказалось достаточно моей шутки, чтобы удостовериться, что у меня все путем, и она сразу же заснула. Жаль, что этой так называемой шутки оказалось недостаточно для меня, и я всю ночь провела без сна.

Глава 8. Воскресенье, 15 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. С настоящего момента действует предупреждение о паводке в графстве Эбердин и городской агломерации Уотерфорд-Сити. Также действует предупреждение о сильной грозе. На протяжении следующего дня и всей ночи ожидаются шквалистые ветры. Самые интенсивные дожди начнутся вечером в воскресенье. Ожидается, что угроза затопления низменных участков у берегов реки будет сохраняться до послеполуденных часов понедельника.

Настало утро, и мой самый худший кошмар сбылся: Джесси не прислал мне ни одного сообщения. Ни единого слова объяснения, никакого намека на оливковую ветвь. Ни единой шутки, или фотки, или видеоролика, на котором изображалось бы, как он делает что-нибудь смешное, вроде того десятисекундного ролика, который он скинул мне в четверг и на котором он сидел, засунув себе в рот целую порцию пиццы из пиццерии «Минео», и улыбался, раздув щеки, как бурундук, и приветственно помахивая мне рукой. Ясное дело, я прошляпила свой шанс – если он вообще у меня когда-то был – поцеловать его. А заодно стопудово разрушила и всю нашу дружбу.

Я просмотрела этот видеоролик с пиццей, накрывшись с головой одеялом и выключив звук, пока Морган спала, а потом еще раз уже с включенным звуком, когда она выходила в ванную. А утром я села на край ванны и просмотрела видеоролик еще три раза, прежде чем принять душ. И каждый раз, когда я видела, как Джесси приветственно машет мне рукой, мне хотелось плакать.

Когда я вышла из душа, Морган в комнате уже не было. Ничего необычного в этом не было, потому что по воскресеньям у нее всегда находилась куча дел, ведь к миссис Дорси валом валили клиентки. Женщины из нашего города шли к ней вереницей весь день, и мы с Морган спускались к ней в салон примерно раз в час, чтобы помочь. Морган подметала с пола состриженные волосы и готовила свежий кофе, а я загружала в стиральную машину груды полотенец и следила за тем, чтобы во флаконах всегда был шампунь.

Но когда я спустилась на первый этаж в это утро, там было непривычно тихо и пусто. В общей комнате не было видно женщин, которые обычно сидели здесь в креслах и листали глянцевые журналы, ожидая, когда миссис Дорси позовет их в салон на стрижку или укладку. Огни в переоборудованной в салон красоты столовой были выключены, щетки и расчески лежали без дела, накидки, защищавшие одежду клиенток во время стрижки и окраски волос, праздно висели на стенных крючках, а корзина для использованных полотенец пустовала.

Я услышала доносящийся из кухни смех.

Морган с матерью сидели за кухонным столом, и Морган, все еще одетая в пижаму, вяло грызла бублик, намазанный сливочным сыром. На миссис Дорси были черные джинсы и облегающий черный свитер, но на ногах ее красовались домашние тапки, а не туфли без каблуков, которые она обычно надевала во время работы. Она ничего не ела, а только мелкими глотками пила кофе.

Поставив кружку на стол, миссис Дорси улыбнулась:

– Доброе утро, Кили. Вот, пытаюсь прийти в себе после вчерашнего вечера. Хочешь, я поджарю тебе замороженный бублик?

– Да, спасибо. – Я села за стол. – У вас что, сегодня закрыто?

Миссис Дорси положила в тостер еще один бублик, но как только она нажала на рычаг, свет на кухне погас.

– Что, опять? – жалобно простонала она. – За это утро он гаснет уже четвертый раз! Я уже обзвонила всех клиенток, записанных на утреннее время, и все отменила, потому что электричество все время то врубают, то вырубают.

– Вот, бери, – сказала Морган, придвигая ко мне тарелку с недоеденной половиной своего бублика.

– Морган, пожалуйста, принеси мне мою книгу записей. Я попытаюсь переписать всех остальных клиенток на другое время. – Морган встала из-за стола, и миссис Дорси, обращаясь ко мне, сказала: – У меня не было ни одного свободного воскресенья уж не знаю с каких пор! Давай-ка я сейчас позвоню твоей матери и спрошу, как у нее дела. – Она вдруг просияла. – Устроим тут девичник в пижамах, может, даже посмотрим какое-нибудь кино, если, конечно, опять не вырубят электричество. – И подмигнула мне: –Не можем же мы допустить, чтобы веселились только наши дети.

– Думаю, она сейчас работает, – вздохнула я.

– Опять? – удивилась миссис Дорси. – Но она же работала вчера. Из-за этого она и не смогла прийти на Весенний бал, чтобы тебя сфотографировать. Ну, скажи, когда она последний раз брала выходной?

Я пожала плечами:

– Давно. – Последовала неловкая пауза, которую я попыталась заполнить: – Она была так рада, когда вы скинули ей наши фотографии с бала. Кстати, вы послали ей ту фотку, на которой мы с Морган позируем так же, как на снимке в вашем семейном альбоме? Она ее узнала?

Миссис Дорси кивнула, и улыбка ее несколько поблекла. – Конечно, узнала. Сразу же.

* * *

Когда электричество отключилось в следующий раз, Морган сказала, что, наверное, лучше съесть сейчас мороженое из морозилки, пока оно не растаяло. Эта реплика означала, что спуститься на кухню и принести его должна я. Дело в том, что Морган становилась полной дурой, когда речь заходила о том, чтобы наскоро перекусить. Если бы честь идти на кухню выпала ей, она бы схватила первое, что попадется под руку: пачку крекеров или полупустой пакет чипсов, – и стопудово не принесла бы ни вазы, ни салфеток. В то время как я любила всякий раз делать из приготовления закусок и подачи их на стол целое шоу – нарезала идеальными кубиками чеддер, купленный в фирменном магазине, торгующем традиционными продуктами старого Юга, выгребая ложкой из пластиковой банки луковый соус-пюре, выкладывала его в большую глиняную кружку, собственноручно растапливала сливочное масло, поливала им приготовленный в микроволновке попкорн, и наливала в стаканы газировку не иначе, как доверху наполнив их сначала кубиками льда. В общем, в моем случае много старания и умение показать товар лицом могли творить чудеса.

Морган же занималась организацией развлекательной программы. Именно она контролировала пульт дистанционного управления, на ней же лежала миссия выбора телевизионных каналов и креативного контента. Мне больше всего нравилось, когда она выбирала особую тему для дисков, которые мы будем сегодня смотреть, например Фильмы с Сексуальными Парнями, Которые Играют на Гитарах, или Фильмы о Девушках, Которые Путешествуют во Времени.

Именно так мы обычно проводили вечера, когда я оставалась в их доме на ночь до того, как Морган начала интересоваться мальчиками, и до того, как к нам присоединилась Элиза. Но сегодня мы вернулись к нашим старым забавам, может быть, потому, что на улице по-прежнему, не переставая, лил дождь и выезжать из дома было небезопасно. После того как в доме в очередной раз вырубилось электричество, мы как раз успели досмотреть до середины второй фильм из тематического раздела про ведьм, но поскольку аккумулятор в ноутбуке Морган был почти разряжен, я поспешила вниз, на кухню, и достала из сушки две большие одинаковые глиняные вазочки для мороженого.

Оно к этому времени уже немного размягчилось, так что делать из него шарики было легко. Я густо полила его сверху шоколадным сиропом и посыпала толченым арахисом, потом добавила сверху по солидной порции взбитых подслащенных сливок. В двери холодильника я заметила стеклянную баночку засахаренных вишен в ликере, и поскольку вишенка в ней осталась только одна, я разделила ее пополам и украсила этими половинками верх мороженого в каждой из вазочек.

Я подумала было о том, чтобы снять для Джесси видеоролик, на котором я наполняю рот взбитыми сливками из бачка с аэрозолем и слизываю их с губ. Это было бы забавно, но, с другой стороны, он мог подумать, что я с ним опять флиртую. Нет, таким образом я до него не достучусь. Особенно теперь, после того как надолго замолчал. Особенно если я ему не нравлюсь… или нравлюсь, но совсем не в том смысле… Тогда я покажусь ему просто жалкой. Я представила себе, как он смотрит этот видеоролик вместе с Викторией и они смеются над тем, какая я бестолочь и лохушка.

Когда я проходила через гостиную, электропитание врубилось опять. Миссис Дорси спала на тахте и не проснулась, даже когда телевизор включился на канале, передающем погоду. Я стояла, держа в зябнущих руках холодные вазочки с мороженым, и смотрела на нижнюю бегущую строку на экране телевизора, которая тревожными красными цифрами показывала, сколько часов, минут и секунд уже льет дождь.

Над этой бегущей строкой шли кадры того, что творилось в эти минуты в Уотерфорд-Сити. Дома, стоящие в прибережной части города, были затоплены до пола первых этажей, поперек входов в красивые офисные здания из стекла и бетона были навалены мешки с песком, и все люди: женщины в шикарных платьях и мужчины в деловых костюмах и галстуках – с трудом пробирались по улицам, затопленным водой. Поперек входов на железнодорожные станции, как пассажирские, так и грузовые, было натянуто предупредительное ленточное ограждение. Показали и аэропорт, полный застрявших в нем пассажиров, рейсы которых были отложены или отменены.

Потом включили прямую передачу из Эбердина и показали, как сейчас выглядит река. На прошлой неделе, когда мы укладывали вдоль нее мешки с песком, от них до кромки берегов оставалось расстояние, которое тогда казалось нам всем почти до нелепости огромным, непреодолимым, теперь же через верхушки наших мешков волнами перехлестывала вода.

Мой телефон остался наверху. Мне захотелось немедленно схватить его и связаться с моими мамой и папой, чтобы удостовериться, что с ними все в порядке. Но главным образом я заторопилась из гостиной прочь потому, что передаваемые по телевизору новости вгоняли меня в еще большую тоску, чем та, которую я и без того уже чувствовала, а наше с Морган мороженое в вазочках постепенно превращалось просто в холодный суп.

* * *

По воскресеньям в церкви Святой Анны всегда служили мессу в 4.30 пополудни, после чего там устраивали ужин, а затем собрание молодежи. В эти дни я обычно проводила в доме Морган весь день, а потом они с матерью высаживали меня возле моего дома по пути за город, на церковную службу. Весь день мы бездельничали и развлекались, но около трех Морган уже начинала готовиться. Я знала, что она воспринимает эти походы в церковь серьезно, и всегда напоминала себе об этом, когда, готовясь к службе, подруга разговаривала по телефону с Элизой, а меня игнорировала, потому что одновременно причесывала волосы или накладывала на лицо макияж. Уезжая из дома в церковь, она всегда куда больше принаряжалась и прихорашивалась, чем отправляясь в школу. Если у меня в таких случаях был при себе рюкзак с учебниками, я старалась доделать уроки, но сегодня его у меня не было, так что я просто собрала свои вещи.

Я решила оставить платье, купленное мне для Весеннего бала в доме Морган, поскольку знала, что мама расстроится, если узнает, что оно испорчено. Если я не сумею найти химчистку, которая сможет привести его в порядок, я куплю себе другое такое же, чтобы мама никогда так и не узнала, что платье, купленное для меня ею, угроблено. Я потрачу на это деньги, которые заработала, вкалывая летом. Правда, предполагалось, что эти деньги я отложу на колледж, но я просто обязана буду купить себе дубликат того платья, иначе меня замучает чувство вины.

Затем, поскольку Морган все еще болтала по телефону, я медленно спустилась на первый этаж.

Миссис Дорси пристально смотрела в окно кухни, разглядывая растущий чуть поодаль огромный дуб.

– Я все время твержу себе, что надо бы его спилить, – задумчиво проговорила она. – Как ты думаешь, он раскачивается слишком сильно, больше, чем следует?

Я подошла к ней и встала рядом:

– По-моему, нет.

Несмотря на то что в церкви всем прихожанам подадут ужин, миссис Дорси готовила сейчас любимое блюдо моей мамы – запеченные макароны «зити». Две порции этого кушанья, предназначенные для нее и Морган, она поставила в свой холодильник, а все остальное велела мне отнести домой:

– Так твоей маме не придется ничего готовить на ужин, и нынче вечером она наконец сможет отдохнуть. Но не давай ей ни кусочка, пока она не пообещает, что целый вечер проведет, лежа на диване и положив ноги на подушку.

Наконец в кухню спустилась Морган. На ней была блузка с рукавами-крылышками, надетая под темно-синий джемпер, к которому хорошо подходили ее зеленые резиновые сапоги и кремовые гольфы. На голове – упругие локоны, Морган завила волосы, использовав электробигуди. Рядом с ней я чувствовала себя как ее младшая сестра, все еще в куртке от пижамы, без макияжа. Я заправила свои спортивные штаны в резиновые сапоги.

Потом мы трое сели в машину, и миссис Дорси повезла меня домой.

Хотя с неба по-прежнему лило, некоторые люди, одетые в дождевики и резиновые сапоги, готовили свои дома к приходу паводка, укладывая вокруг своих жилищ мешки с песком. Вдоль краев улиц мчались потоки воды, похожие на реки, так что нам пришлось ехать по самой середине дороги. Асфальт здесь был усыпан обломками ветвей и кусочками коры, как каким-то древесным конфетти.

Я подалась вперед к пассажирскому сиденью, на котором сидела Морган:

– Мы так и не сходили на школьную парковку, чтобы поискать твою босоножку.

– Забей, – махнула рукой подруга. – Я все равно никогда их не ношу.

– А, ну тогда ладно.

Однако мне стало не по себе при мысли, что эта босоножка так и останется валяться там. Мне не хотелось увидеть ее утром в понедельник, когда мы опять приедем в школу. Это бы напомнило мне о Джесси и о том, что все у нас с ним пошло наперекосяк.

Морган повернулась ко мне и искоса на меня посмотрела:

– Почему ты сегодня такая грустная? Джесси что, ничего тебе сегодня не написал?

Я ушла от ответа:

– Я теперь уже не знаю, нравится ли он мне еще или нет.

В этом, подумала я, и будет состоять мой великий план.

Откреститься от Джесси. Убедить Морган, что это мое решение, а не его.

– Что ты такое говоришь? – воскликнула подружка. – Заткнись сейчас же! Он тебе нравится, и точка!

– По правде говоря, Джесси совсем не такой классный и забавный, как я думала до того, как узнала его ближе.

Морган развернулась и посмотрела мне в лицо:

– Может быть, ты говоришь так из-за того, что тогда наговорил о тебе Уэс? Потому что, если причина в этом, я хочу, чтобы ты прекратила это сейчас же.

Глаза миссис Дорси отыскали меня в зеркале заднего вида.

Я знала, что Морган говорит со своей матерью обо всем, но мне почему-то казалось, что эта история со мной и Уэсом – запретная тема. Но если миссис Дорси знает, что наговорил обо мне Уэс, может быть, она знает и то, что я ему сделала и что так его взбесило? От ужаса у меня свело живот.

– Нет, я просто хочу сказать, что…

– Вот и умница! Потому что для тебя я даже представить себе не могу более идеального бойфренда.

Я тоже, подумала я, и от этого мне стало совсем тошно.

* * *

Идя по тропинке к нашему дому, я заметила, что занавеска на выходящем на фасад окне отдернута. Мама посмотрела мне в глаза и улыбнулась. Сейчас она захочет поговорить со мной о бале и о том, как все пришли в восторг от моего платья. Захочет посмотреть мои фотографии. И тут я поняла, что снимала себя, только пока сидела в машине Морган, потому что после того, как Джесси станцевал со мной под дождем, я стала выглядеть как полнейшая лохушка. Мне не хотелось говорить маме неправду, поэтому я планировала просто подняться к себе в спальню так быстро, как только смогу.

Едва войдя в дом, я начала слой за слоем стаскивать с себя свою промокшую одежду.

Мама сидела на диване, что-то печатая двумя пальцами на своем ноутбуке. Она умела печатать только так, старомодно и неумело.

– Подожди секундочку, дай мне время заполнить эту таблицу! – попросила она.

Мама работает приходящей медсестрой, она ходит по домам и оказывает медицинскую помощь людям. Она обожает свою работу, любит помогать пациентам, но терпеть не может составлять обо всем этом отчеты и печатать их на компьютере.

Папа тоже сидел за компьютером, нефирменным, дешевым, купленным им на распродаже в черную пятницу. Поскольку работать плотником он больше не мог, он пристрастился к политике, несмотря на то что, по его мнению, большинство из тех, кто нами управлял, были всего лишь бандой лжецов. Он интересовался всеми видами политики: местной, внутренней, международной… он проглатывал любую информацию и не мог без нее жить. При всем том новостным сайтам папа не доверял и, вместо того чтобы просматривать их, предпочитал получать информацию с электронных форумов. Например, если в правительстве Ирландии, по его мнению, творились какие-то сомнительные дела, он находил в Интернете соответствующий форум и переписывался с людьми, которые обо всем этом хорошо знали, потому что испытали на своей собственной шкуре. Так же было и с Израилем, и с Южной Кореей, и с Мексикой – и далее по списку. Папа любил повторять, что у него есть друзья во всех странах мира. Возможно, он говорил это потому, что друзей, живущих в Эбердине, у него осталось не так уж много.

Но так было не всегда.

До того как с ним произошел несчастный случай, мой отец был человеком довольно успешным. Если кто-то из жителей нашего города и не знал его лично, ему, по крайней мере, было известно имя Хьюитт, и это имя внушало доверие. Моя семья жила в Эбердине уже давно. Мой дед и прадед оба работали на здешней лесопилке, отец, едва закончив среднюю школу, пошел работать туда же, и работал там, пока восемь лет назад производство не закрылось. Тогда отец и переквалифицировался в плотника. В то время он был сильным. И всегда загорелым от работы на свежем воздухе. Теперь же он если и выходил из дому, то только на собрания избирателей, созываемые для принятия решений по городским делам.

– Привет, Кили, – сказал он мне, не отрывая глаз от своего монитора.

– Миссис Дорси прислала нам еды. Макароны «зити». – Мамины глаза загорелись, и я рассмеялась. Я поставила форму для запекания на прилавок. – Но она сказала, что разрешает маме их есть, только если та не будет сегодня работать.

Мама загадочно улыбнулась и закрыла свой ноутбук.

– Почему же у меня никогда не получается заставить тебя передохнуть? – с ухмылкой спросил папа.

Мама взяла с дивана свой телефон – наверное, для того, чтобы с помощью мессенджера поблагодарить миссис Дорси, – потом спросила:

– Кили, твой телефон включен?

– Да, а что? – удивилась я.

– Говорят, мобильная связь работает с перебоями из-за постоянной низкой облачности. Спутники не принимают сигналов.

– А… – вмиг приободрившись, сказала я. Может быть, поэтому я и не получила ни одного сообщения от Джесси. – Кстати, у вас тут были перебои с электричеством?

– Наше освещение только мигнуло пару раз, вот и все – ответила мама. – Нам еще повезло. А как было в низине?

– Там все затопило, кругом лежат поваленные деревья и все такое. И знаете, судя по прогнозу, вечером и ночью продолжит лить дождь.

– Мы это знаем, – вздохнула мама и замолчала, потирая усталые глаза. – Во всех выпусках новостей только об этом и говорят. Так что эта буря уже начинает меня пугать.

Папа засмеялся:

– Именно этого они и добиваются. Хотят, чтобы ты все время смотрела их каналы.

Мама опустила на глаза свои сдвинутые на лоб очки и с многозначительным видом показала на последний номер газеты, лежащий рядом с отцом на столе. Он что-то проворчал и перевернул газету, чтобы скрыть броский, напечатанный жирным шрифтом заголовок: «УХОДИТ ЛИ ЭБЕРДИН ПОД ВОДУ?»

Глава 9. Воскресенье, 15 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. По состоянию на 11.00 губернатор Уорд издал распоряжение об обязательной эвакуации всех жителей графства Эбердин, а также всех, кто проживает в зоне Уотерфорд-Сити. Открыты и уже работают кризисные центры. Местная полиция и пожарные ведут работу по своевременному оповещению жителей и предоставлению им в случае необходимости средств перевозки. Срок действия настоящего распоряжения истекает в 6.00, но в случае необходимости может быть продлен.

Перед самой полуночью меня внезапно разбудил громкий стук во входную дверь. Я резко села на кровати. К нам в дом никто никогда не приходил, тем более в такой поздний час.

Я услышала, как мама вскочила с постели и побежала на другой конец спальни, чтобы надеть халат. Папа тоже, медленнее и с чуть большим трудом, встал со своего кресла в гостиной на первом этаже.

Я бросилась к окну своей комнаты и выглянула наружу, чтобы посмотреть, не припаркованы ли на нашей подъездной дорожке или на улице какие-нибудь машины, но ничего не смогла разглядеть из-за темноты и дождя. Схватив со спинки стула спортивную фуфайку, я тихонько вышла на лестничную площадку и перегнулась через перила.

Мама добралась до входной двери быстрее отца и отворила ее. На пороге стоял шериф Хемрик. Он был в полицейской форме и непромокаемом дождевике, том же самом, в котором Ливай появился на Весеннем балу, а голову его прикрывала широкополая шляпа, обернутая сверху пластиковой пленкой, напоминающей шапочку для душа.

– Что случилось, Мэтт? Надеюсь, все в порядке? – запыхавшись, спросила мама.

– Прости, что беспокою тебя, Джилл, но несколько часов назад вода прорвала нашу стену из мешков с песком. – Он плотно сжал губы и грустно покачал головой. – Значительную часть нижних районов долины затопило целиком. А в южной части города некоторые дома полностью смыло с фундаментов.

Мама ахнула, я тоже. Наш дом стоял на севере города, в самой высокой его точке. Ступая на цыпочках, я вернулась обратно в свою спальню и попыталась разыскать в постели сотовый телефон, чтобы посмотреть, нет ли у меня сообщений, но он не работал. Телефон был включен в розетку, но электропитания в сети не было, и он так и не зарядился.

Я услышала, как папа сказал:

– У нас тут все в порядке, Мэтт. Спасибо, что заглянул.

Я снова подошла к лестничным перилам. Отец не стал открывать дверь шире, чтобы шериф Хемрик не смог войти в дом.

– У вас в подвале стоит вода, Джим? – спросил он, обращаясь к отцу и вытягивая в шею, чтобы попытаться заглянуть в дом.

– У нас тут все в порядке, – повторил отец, на этот раз уже суше, и слегка прикрыл дверь.

За спиной его один на другом стояли ящики и коробки, которые мы с мамой, перед тем как лечь спать, вынесли наверх из подвального этажа. Остальную часть вечера мы провели, пытаясь перекрыть путь воде, начавшей подбираться к окнам нашего подвала, используя для этого доски и кирпичи.

– Это обязательная эвакуация, Джим. У тебя просто нет выбора.

– Обязательная? Кто это так решил? Мэр Аверсано? – Отец с вызовом сложил руки на груди.

Шериф Хемрик покачал головой, будто не веря своим ушам. Но он конечно же не удивился. Он перевел взгляд на маму:

– Это распоряжение губернатора.

– И куда мы, по-твоему, должны перебраться?

– Мы развернули временный эвакуационный пункт в средней школе, и…

– В средней школе? – усмехнулся отец. – Да она находится ниже, чем наш дом. Каким образом там может быть безопаснее?

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что отец тогда говорил дело. Но в те минуты все его доводы меня только раздражали. Я привыкла к тому, что он вечно спорит и конфликтует с другими горожанами, отстаивая свою точку зрения, но нельзя же спорить с шерифом, когда объявлена обязательная эвакуация.

– Поверь мне, Джим, ехать необходимо. Я понимаю, что это морока и головная боль, но послушай: в городе теперь небезопасно. Всем, кто проживает в долине, грозит неминуемая гибель. И мы просто обязаны предупредить, что здесь, на холме, дела скоро будут обстоять не намного лучше. Кто знает, возможно, этой ночью кто-нибудь из жителей уже утонул.

Кто же мог утонуть? – подумала я. Может быть, Джесси уже потерял свой дом? Или еще хуже? Я ведь даже не знала, где он жил.

Я сделала шаг вперед, и половицы громко скрипнули. Все посмотрели на меня.

– Кили, детка, иди оденься, – сказала мама, положив руку на плечо отцу.

Мама всегда умела найти подход к нему. Она не мешала отцу хорохориться, никогда не пыталась заткнуть ему рот. Но если она чего-то хотела, если ей надо было, чтобы он ее послушал, она всегда добивалась своего. Я понимала, что брак моих родителей не идеален. Отнюдь не идеален. Особенно после того, как с отцом произошел этот несчастный случай. Но наша семья приноровилась к сложившемуся порядку, и по большей части он нас устраивал.

– Ладно. Мы загрузим наши вещи в машину и выедем в течение часа.

– Дороги затопило. Я не могу допустить, чтобы улицы, по которым еще можно проехать, оказались загромождены брошенными машинами. На главной улице у нас есть перевозочный узел. Я отвезу вас туда, а оттуда другой полицейский перевезет вас к зданию школы на одной из спасательных лодок. Как думаешь, Джим, твое физическое состояние позволит тебе залезть в лодку самому? Или лучше собрать достаточно людей, чтобы тебя подняли и опустили в нее?

Отец напрягся.

По правде сказать, это было самое худшее из того, что шериф Хемрик мог сказать отцу. Теперь я даже задаюсь вопросом, не сказал ли он ему это нарочно, поскольку отец на него сейчас наезжал, да и в отместку за все другие его наезды, когда они спорили друг с другом на городских собраниях избирателей.

– Сколько времени нам придется там пробыть? – спросил отец.

– Пока не поступит официальное оповещение о том, что опасность миновала и можно спокойно возвращаться в свои дома. Паводок достигнет своего пика утром. Если ситуация не ухудшится и администрация губернатора даст нам добро, мы сможем начать развозить людей по домам в середине дня.

– Что нам надо будет с собой взять? – спросила мама.

– Немного одежды, так чтобы хватило на день или два. Туалетные принадлежности. У нас там есть достаточно продуктов, Джилл. И постельных принадлежностей.

Мама кивнула:

– Хочешь подождать нас в доме? – спросила она у шерифа.

Но прежде чем он успел ответить, отец закрыл дверь перед его носом.

Я слышала, как мои родители о чем-то тихо говорили внизу, пока я носилась по комнате, собирая вещи, чтобы засунуть их в школьный рюкзак. Если весь город направлялся сейчас в наш спортзал, то там окажутся все, кого я знаю по школе. Я пожалела, что собрала волосы в узел сразу после того, как приняла в ванной Морган душ, потому что, если я распущу их теперь, они лягут неровно, так что придется оставить все как есть. Я сняла пижаму и надела легинсы, футболку без рукавов и облегающую толстовку с капюшоном.

Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, но, несмотря на то что я знала, что с некоторыми людьми в нашем городе произошло несчастье, какая-то часть моей души все равно испытывала приятное волнение. Главным образом потому, что теперь у меня появился шанс вновь увидеть Джесси, и потому, что я надеялась, что сумею исправить то, что напортачила в отношениях с ним – конечно, если еще не поздно.

Глава 10. Понедельник, 16 мая

Сильные дожди будут продолжаться в течение всех ранних утренних часов. Максимальная температура 45 градусов по Фаренгейту.

Когда в час ночи наша семья вошла в двери спортзала, с его стен все еще свисало несколько жалких лент белого гофрированного серпантина. Было видно, с каких мест в спешке сорвали все остальные, потому что на стенах остались прилипшие белые обрывки.

Эбердин был маленьким городком, в нем жило всего около пятисот семей, но сейчас, когда все жители собрались в одном месте, городок казался намного более многолюдным. Обогрев в зале был включен на полную мощность, было жарко и душно. К тому же было шумно: сидящие в клетках собаки лаяли на сидящих в клетках кошек, дети бегали, играя в пятнашки и крича благим матом, потому что им давно пора было спать. Взрослые стояли, сбившись в небольшие группки, заламывая руки или покровительственно похлопывая друг друга по спине.

Весь спортзал, словно огромная казарма, был уставлен бесчисленными рядами раскладушек, каждая шириной с половину односпальной кровати, туго заправленная, с белой плоской подушкой и темно-зеленым одеялом. Большинство раскладушек было уже занято, на одних лежали или сидели люди, на других стояли сумки, набитые всяким барахлом.

Внезапно школьный рюкзак показался мне слишком легким. А что, если мы застрянем здесь дольше чем на одну ночь? Судя по всему, большинство собравшихся здесь людей были готовы к тому, что им придется задержаться тут надолго. А я по своей глупости взяла с собой только одну смену одежды, наполнив большую часть рюкзака всякой предназначенной для развлечения ерундой, вроде пары маленьких колонок для телефона, чтобы слушать музыку, или двух-трех флаконов лака для ногтей различных цветов, чтобы мы с Морган и Элизой могли делать друг другу маникюр, если заскучаем.

Но среди всей этой дребедени была в моем рюкзаке и одна случайно прихваченная штучка, насчет которой у меня не было никаких сожалений. Это был блокнот для игры. Игра была очень смешная: один игрок называет какое-нибудь понятие, например «домашнее животное», «твоя любимая песня» или «число», а другой подставляет их в пропуски в заранее составленной фразе, и получается смешно. Например: «Кошка катается на коньках со скоростью сто миль в час и поет “Бесаме мучо”». Блокнот с этой игрой кто-то положил в мой чулок для рождественских подарков, когда я была еще совсем крохой. Часть страниц я успела заполнить, но еще оставалось и много пустых.

Я достала этот блокнот из переднего кармана толстовки и начала оглядывать зал, выискивая глазами Джесси.

У Джесси была маленькая сестренка по имени Джулия. Я знала об этом, потому что она фигурировала во многих видеороликах, которые он скидывал мне. Ей было лет семь-восемь, и она была такая же прикольная, как и он сам. Волосы у нее тоже были белокурые, причем всех мыслимых и немыслимых оттенков, но ее кудряшки были более круглыми и тугими, похожими на маленькие пружинки. На одном из снятых Джесси видеороликов девчушка тайком пробралась в ванную, когда ее брат был в душе, чтобы включить слив в унитазе и таким образом облить его струей горячей воды. По-видимому, Джулия прикалывалась постоянно, так что Джесси был готов к ее проказе и, взяв с собой телефон в душ, заснял ее на видеоролик через щель между душевой занавеской и стеной. И хотя он видел, как сестренка входит в ванную, после того как она нажала на смыв унитаза, он завопил так, как будто девчонка застала его врасплох, и Джулия выбежала из ванной, удовлетворенно хихикая. Для такой маленькой девчушки у нее был на удивление низкий смех, гортанный и хриплый. Она понравилась мне с первого взгляда. Джесси надеялся, что этот ролик разлетится по Интернету и станет хитом, он так и написал в своих комментариях: «Давай сделаем Джулию бешено популярной в Сети!» И действительно, ролик получил много просмотров, но все-таки не приобрел бешеной популярности. Стопудово почти половину просмотров ему обеспечила я.

Я решила, что было бы прикольно подарить Джулии мой блокнот с записанными понятиями, которые надо вставить в заранее составленные фразы с пропусками. Эта игра развлекла бы малышку и помогла ей успокоиться, на тот случай, если бы ее что-то испугало. А главное, этот подарок стал бы моим мостиком к Джесси, способом снова вовлечь его в разговор. Хотя он так со мной и не связался, я упрямо не хотела верить, что все так безнадежно.

Но я так и не увидела в спортзале ни его, ни своих подруг. Они однозначно не могли сейчас спать, потому что завтра занятий не будет. Наверное, Морган и Элиза сидят сейчас вдвоем в каком-нибудь пустом классе. И Джесси тоже ошивается где-то там.

Мама расстегнула молнию на своем водонепроницаемом плаще и стащила с головы капюшон. Она принесла с собой в школу и чемоданчик с историями болезней своих пациентов, и свой ноутбук. И то и другое она прятала под плащом, чтобы ничего не промокло. Джинсы она подвернула до самых икр, а ночную рубашку заправила за их пояс, как будто это была не ночнушка, а обычная блузка. На ногах у нее были прочные резиновые сапоги, которые она обувала только тогда, когда работала в нашем дворе. Проходя по спортзалу, мама смотрела на баннеры, прикрепленные к потолочным балкам, видимо ища тот, на котором значился год, когда они с отцом закончили школу.

Я положила блокнот с игрой в слова обратно в карман толстовки, чтобы забрать у нее чемодан на колесиках, который она толкала перед собой, но она только улыбнулась:

– Кили, я все-таки смогла взять его с собой.

Чемодан был полон предметов для ухода за больными, которые мама собрала, когда мы уезжали из дома. Там были ее стетоскоп, бинты, спиртовые салфетки и другие принадлежности – все в том же духе.

Шериф Хемрик сказал маме, что они не понадобятся, так как в эвакопункте уже развернута станция оказания первой помощи, но мама настояла.

– Несколько моих пациентов живут в Эбердине, – объяснила она.

Когда оказалось, что все, что она хочет взять с собой, в чемодан не влезает, мама выложила из него свою косметичку, оставив только зубную щетку, чтобы осталось больше места для того, что могло понадобиться больным.

Папа шел, отстав от нас с мамой на несколько шагов, одетый в джинсы и фланелевую рубашку. Одну руку он засунул в карман, а другой опирался на набалдашник своей палки. Свой ноутбук, тщательно завернутый в пластиковый пакет из супермаркета, он держал под мышкой. Перед тем как подойти к лодке, мама опустилась на колени, чтобы закатать его джинсы, но отец сделал ей знак, чтобы она от него отстала, видимо потому, что это ставило его в неловкое положение перед полицейскими. Дома мама частенько ухаживала за отцом и оказывала ему мелкие услуги, но, как видно, он не желал, чтобы это видели посторонние. Даже если из-за этого ему придется провести ночь в джинсах, промокших до самых колен.

К нам подошел волонтер и с извиняющимся видом пояснил:

– Если вы не сможете отыскать здесь три свободные раскладушки, стоящие рядом, не беда. Не беспокойтесь, сейчас дополнительные раскладушки устанавливают в классных комнатах. – И он махнул рукой в сторону коридора, где я увидела Ливая Хемрика, который стаскивал сложенные раскладушки со штабеля и, раскладывая каждую, передавал ее другому волонтеру, готовому унести ее, чтобы поставить на место, и прийти за следующей.

Мама кивнула и перевесила свою сумку с ноутбуком с одного плеча на другое.

– Думаю, нам надо найти для себя какой-нибудь уголок, – сказала она. – Предпочтительно рядом с электрической розеткой, чтобы я смогла закончить кое-какую работу. Вряд ли этой ночью мне придется много спать.

Отец показал рукой на другой штабель раскладушек, который еще один волонтер раскладывал у входа в кладовую для хранения спортинвентаря:

– Вы двое идите туда, а я схожу принесу нам кофе. – А потом, ни к кому конкретно не обращаясь, он громко заявил: – Надеюсь, кто-нибудь будет регулярно сообщать нам последнее новости. Вы не можете держать нас здесь взаперти и не информировать о том, что происходит в городе.

Я знаю, почему он это сказал. Плывя на лодке в спортзал, мы заметили что паводок не так уж и высок. Само собой, к самой реке мы не приближались, и нам было очевидно, что многие районы сильно затоплены. Но два или три раза мы оказывались в местах, где было так мелко, что лодка едва могла плыть. И каждый раз, когда она скребла днищем землю, отец рвал и метал, вне себя от злости. Точно так же он выступал на городских собраниях избирателей – этакий честный всезнайка, на все сто уверенный в своей правоте. Люди терпели его только по двум причинам: потому что он был Хьюитт и потому что все любили мою мать.

Несколько человек, стоявших рядом, повернули головы, чтобы услышать, что волонтер ответит на требование моего отца. Но тут девочка из девятого класса, которую я узнала, потому что видела ее в школе, оторвала голову от подушки и выразительным взглядом попросила отца замолчать. Она лежала на боку, прижавшись животом к спине своей младшей сестры и гладя малышку по голове, чтобы та успокоилась и заснула. Я перехватила ее взгляд, когда мы проходили мимо их раскладушки, и всем своим видом выразила, что прошу прощения. Вот тогда-то я и осознала весь ужас своего положения. Нет, я думала тогда не об опасности, которая угрожала нам всем, я думала о том, что все, кого я знала, окажутся этой ночью в одной комнате с моим отцом.

Были случаи, когда я невыносимо стеснялась своего отца, стеснялась так, как не стеснялась своего родителя ни одна из моих подруг. Может быть, их отцы слишком громко пели в церкви или, встречая их из школы, слишком настойчиво давили на клаксон, но этим все и ограничивалось. Мой отец же после того, как с ним произошел несчастный случай, стал в Эбердине человеком весьма известным. Я бы даже скорее сказала скандально известным. Счастье еще, что о его выходках и закидонах знали в основном одни лишь взрослые и никто из подростков моего возраста о них и не подозревал.

На ежемесячные собрания избирателей Эбердина всегда приходило много народу, кроме того, их еще и транслировали в прямом эфире по нашему местному кабельному каналу. Поначалу, во время своего выздоровления, отец смотрел их по телевизору, стоящему в спальне. Не знаю, посмотрел ли он хоть одно такое заседание до того, как с ним приключилась беда, но после этого он не пропустил ни одного. А поправившись, отец начал ходить на них. И на каждом заседании он выступал в роли оппозиционера и нарушителя спокойствия. Это могли быть повышение платы за парковку на главной улице, смета затрат на ямочный ремонт дорог или расхождение с остальными присутствующими по отдельным положениям строительных норм и правил. Иногда отец заранее заготавливал целую речь. И поскольку этого требовали правила, регулирующие широкое обсуждение каждого вопроса, мэру и членам его кабинета приходилось слушать, как отец все бубнит и бубнит. Но мы с мамой по большей части приветствовали его участие в заседаниях совета, потому только по таким случаям он выходил из дома.

Я услышала, что сзади ко мне подходит мама. Будто почувствовав охватившую меня тревогу, она тихонько сжала мое плечо.

Чудно было наблюдать, как вокруг, шаркая, ходят люди в домашних тапочках и пижамах, и я в основном смотрела в пол. Мне не хотелось увидеть полуодетым кого-нибудь из своих учителей или хуже того – директрису Банди. Несколько человек тепло поздоровались с моей мамой. Люди вели себя с ней так, будто она была полной противоположностью моему отцу. Куда бы в Эбердине мы с ней ни пошли, обязательно находился какой-нибудь старичок или старушка, которые лезли из кожи вон, рассказывая, какая моя мама чудесная медсестра и как замечательная она за ними ухаживала.

– Джилл! – К нам подбежала миссис Дорси и обняла мою маму так крепко, что едва не опрокинула ее на пол. – Я звонила тебе, не переставая!

– Извини. Должно быть, я положила свой телефон на самое дно чемодана.

Миссис Дорси испустила вздох глубокого облегчения:

– Я надеялась, что ваша семья в безопасности… но никогда нельзя быть уверенным на все сто.

– А ваш дом в порядке? – спросила мама.

Миссис Дорси кивнула:

– Пока что да. Подвал затопило, но этим все и ограничилось.

Они снова обнялись, на этот раз более нежно.

Потом подруга моей мамы взяла ее за руку:

– Пойдем. Я оставила для вас три раскладушки рядом с теми, на которых расположись мы. Это около трибун.

– А где Морган?

– Пошла искать Элизу.

Хромая и шаркая, к нам подошел отец, он принес две чашки кофе и всякую выпечку. Пожалуй, ее хватило бы на пятерых человек. Мама и миссис Дорси заметили это тоже и посмотрели на отца с укоризной.

Но он проигнорировал нас всех, а может быть, его мысли просто были заняты другим.

– Хоть одна из вас видела стоящие на парковке фургоны Инженерного корпуса сухопутных войск? – спросил отец.

– Должно быть, я их не заметила, – сказала миссис Дорси.

– Джим, Энни зарезервировала для нас три раскладушки рядом со своими, – сообщила мама.

Вместо того чтобы сказать «спасибо», отец внимательно оглядывал спортзал.

– Тут творится что-то странное, – заявил он.

Не обращая на него никакого внимания, миссис Дорси, заметив в руке моей мамы чемоданчик с бумагами, сказала:

– Джилл, даже не смей говорить мне, что ты опять собираешься заняться своими историями болезни. Неужели ты хоть этой ночью не можешь немного отдохнуть?

– Я все равно не засну, – робко ответила мама. – Лучше уж я займусь чем-нибудь полезным, вместо того чтобы лежать без сна, считая овец. Ведь верно?

Тем временем отец окидывал зал скептическим взором.

– Хотел бы я припереть одного из этих инженеров к стене, – пробормотал он. – Уверен, я смог бы добыть у него кое-какую информацию. Если только им не приказали ничего нам не говорить…

Нет, мне пора смываться.

– Пойду поищу Морган.

Я шла по коридорам, заглядывая в классы и сжимая в руке свой разряженный телефон. Мне навстречу все время попадались ученики из старших классов нашей средней школы, они пробегали мимо меня по коридорам или сидели на ступеньках лестниц. Было непривычно и чудно находиться здесь в такой поздний час. У меня даже появилось такое чувство, будто я нахожусь где угодно, но только не в школе. Может быть, потому, что нормальные дневные правила здесь сейчас не действовали. Не будет ни звонков, ни посещения уроков, и можно свободно входить и выходить из любых классов, стоит только захотеть.

В конце концов я разыскала группу девочек из моего класса: Эмму, Сару, Фрэнсис, Джун, Лису и Морган, – сидящих в кабинете английского языка. Они поставили парты в круг, и каждая девушка сидела на столешнице одной из парт, болтая ногами. Некоторые были в нормальной одежде, другие уже переоделись в пижамы.

Я распахнула дверь и исполнила индейский танец – заклинание для вызывания дождя, то есть запрыгала на одной ножке, хлопая ладонью по открытому рту. То, что творилось вокруг нас, было стопудово страшно, но, по крайней мере, завтра нам всем не придется ехать в школу. И сейчас я хотела напомнить девчонкам об этом – о том, что во всем этом кошмаре есть как-никак хоть один плюс.

Все вздрогнули и посмотрели на меня. Морган соскочила со своей парты и, подбежав ко мне, тихо прошептала:

– Где ты была? Я тебе обзвонилась!

Я показала ей свой разрядившийся телефон.

– Что тут происходит?

Лиса приложила палец к губам и прошептала:

– Тсс!

– Девочки, вы все еще там? – произнес чей-то тихий, слабый, дрожащий голосок.

Кто-то говорил по громкой связи.

Морган схватила меня за руку и потянула туда, где на парте лежал чей-то телефон.

– Да, Элиза, мы здесь.

Я огляделась по сторонам. Элизы в комнате не было.

Черт!

– Если честно, нам так повезло, – всхлипывая, сказала Элиза. – Мы уехали из церкви вместе с Морган, но тут моему отцу пришло в голову, что надо еще заехать в супермаркет за продуктами и еще какой-то мелочовкой, потому что по воскресеньям там всегда бывает мало народу. Если бы вместо этого мы поехали прямо домой, мы бы, скорее всего, погибли.

Я проглотила застрявший в горле ком.

– Даже не говори таких слов, – прошептала Морган, еще сильнее сжав мою руку.

– Наш дом затопило, а потом начала уходить земля. Все унесла река. Вообще все.

Мне тут же пришла в голову идея. Шутка о том, как мать Элизы будет теперь тащиться, покупая новую мебель. Она была просто одержима украшением своего дома новыми предметами интерьера, которые вечно покупала через специальные телешоу типа «укрась-свой-дом-за-копейки». Сначала мне показалось было, что такая шутка разрядит обстановку и поднимет всем настроение, но я все-таки удержалась и заставила себя промолчать.

– А где вы сейчас? – спросила я, ставя свой телефон на подзарядку.

– В одном по-настоящему классном отеле в Риджвуде, – ответила Элиза, и голос ее звучал почти нормально – Знаете, том самом, что находится рядом с торговым центром. У них на крыше есть закрытый бассейн. На ночь он закрывается, но из-за того, что с нами случилось, они все равно разрешили моим братьям поплавать в нем прямо в семейных трусах.

Я ткнула Морган локтем в бок.

– Судя по голосу, она вроде бы в порядке, – шепнула я.

Морган покачала головой, глядя на меня как на идиотку.

– Это у нее шок, Кили.

Потом Эмма наклонилась к самому телефону и спросила:

– Когда вы вернетесь?

Последовало молчание, во время которого в телефоне слышались только шумы, и я совсем уже было собралась повторить вопрос, когда Элиза вдруг зарыдала. Надрывно всхлипывая, она с трудом выдавила из себя:

– Я не уверена, что мы вообще когда-нибудь вернемся. Ведь у нас не осталось ничего, к чему можно было бы возвратиться.

* * *

Мы с Морган вошли в женский туалет вместе. Мне хотелось поговорить с ней об Элизе и, может быть, позвонить той еще раз, поскольку я думала, что теперь нам с Морган никто не помешает, но оказалось, что в туалете уже есть несколько женщин. Одна была в возрасте, совсем уже бабуля, а две другие показались мне моложе, чем моя мать. Они чуть-чуть приоткрыли одно из окон, и под ноги им летели капли дождя. Все три женщины курили, выпуская дым из своих сигарет в царящую за окном темноту.

Я вдруг поняла, что они, скорее всего, учились в нашей средней школе много лет назад.

Мы с Морган молча наклонились над умывальниками, чтобы почистить зубы.

Та женщина, что была постарше, то и дело осторожно касалась волос на своем затылке.

– Губернатор Уорд собирается принять какие-то важные меры, – сказала она. – Иначе зачем ему приезжать завтра сюда, чтобы сделать заявление?

Остальные две женщины молча попыхивали сигаретами, казалось, обдумывая ее слова.

Наконец та, у которой были длинные русые волосы, сказала:

– Странно, что он не приехал к нам сюда ни разу во время своей избирательной кампании. А теперь он вдруг является, чтобы попозировать перед прессой.

Третья женщина погасила тлеющий кончик своей сигареты о стену.

– Тоже мне, нашел где сниматься, – усмехнулась она. – Вы только посмотрите на эту школу, да она ведь практически разваливается прямо на глазах. Все деньги от налогов идут в Риджвуд, там у них в старших классах школы есть своя собственная долбаная телестудия, в то время как наши дети вынуждены довольствоваться компьютерами, которые та школа собиралась просто отправить на свалку. – Женщина отодрала от облупленной стены туалета кусочек потрескавшейся краски и небрежно швырнула его на пол, где он и разлетелся, словно стекло, на осколки помельче. Я взглянула на Морган, но та не отрывала глаз от раковины умывальника. – У нас здесь еще хуже, чем в школах больших городов, так что катиться дальше уже некуда. Нечего сказать, дожили!

Бабуля кивнула:

– Им важны только земля и возможность контролировать реку. Вот увидите, они попытаются выжить нас отсюда. – Потом она махнула рукой в мою сторону и продолжила: – Спросите у Джима Хьюитта, он вам объяснит что к чему. Это он только что поймал шерифа Хемрика на слове и заставил его признаться, что губернатор явится сюда утром, чтобы обратиться к нам лично. С какой бы стати им держать от нас в тайне такие вещи, если бы у нас за спиной не творились какие-тотемные дела?

Я быстро сплюнула в раковину и вытерла свою зубную щетку, хотя успела почистить только нижние зубы.

– Пойду посмотрю, как там мои предки. – И я торопливо открыла дверь туалета.

– Я сейчас мигом, вот только умою лицо! – крикнула мне вслед Морган.

Я подошла к нашим трем раскладушкам, стоящим у трибун в спортзале. Мама спала, на груди у нее лежал ее открытый ноутбук, и свет от монитора падал на ее лицо. Миссис Дорси лежала на соседней койке, она не спала и держала в руках открытую книгу. Но она не смотрела на ее страницы. Она наблюдала за моим отцом.

Он стоял возле низкого столика и разговаривал с какими-то людьми. При этом он показывал на что-то пальцем. Сначала я подумала, что он тычет пальцем в воздух, чтобы подчеркнуть сказанное, но потом увидела, что он при этом смотрит прямо на шерифа Хемрика. Шериф, словно защищаясь, сложил руки на груди, стоя в нескольких футах от отца, – стало быть это стопудово была не просто мирная беседа. Было очевидно, что отец поливает шерифа помоями, и тому это совсем не нравится. Рядом со своим отцом стоял Ливай и смотрел на меня так же пристально, как его отец смотрел на моего.

Я резко отвернулась и налетела прямо на Джесси Форда. Он держал в руках два пенопластовых стаканчика, и примерно половина жидкости из обоих вылилась на его кроссовки.

– Ой, прости, пожалуйста! – пробормотала я.

Джесси заглянул в свои полупустые стаканы, перелил остаток жидкости из одного в другой, чтобы получилась одна целая порция, и вставил полный стакан в пустой:

– Да нет, все путем. Я как раз жаловался, что еще недостаточно промок.

Я рассмеялась слишком громко. Джесси улыбнулся, не разжимая губ, и попытался обойти меня, но в это время как раз кто-то шел мимо, так что у него ничего не вышло.

– Слушай, – предложила я, – могу взять для тебя другой полный стакан и принести его к твоей раскладушке.

– Забей. Не бери в голову.

– Прости, мне очень жаль, – повторила я. На этот раз я извинялась за то, что сказала ему на балу, или за то, что бы это ни было, что привело к охлаждению наших с ним отношений.

У Джесси опять сделалось такое лицо, словно он собирается повернуться и уйти по своим делам, но потом он вроде бы передумал. Может быть, потому, что в моих глазах отразилось такое отчаяние. Какова бы ни была причина, он вдруг наклонился к самому моему лицу и прошептал:

– Раскладушки – это вообще только для лохов. А я устроил себе пещеру.

– Пещеру?

Джесси показал рукой на одеяло, закрывающее промежуток между двумя доходящими ему до груди штабелями гимнастических матов. Из щелей между одеялом и матами сочился свет. Парень подбородком указал мне на свисающее одеяло, и я, нерешительно подойдя ближе, осторожно отвела его в сторону. Внутри, свернувшись калачиком на мате, спала Джулия, а на полу рядом с ней стоял раскрытый ноутбук. Я сразу поняла, что это ноутбук Джесси, потому что на него был наклеен стикер – футбольный мяч.

– Пришлось показать ей двадцать три видеоролика, на которых свиньи ластятся и прижимаются к другим животным, прежде чем она заснула, – прошептал Джесси.

– И всего-то? – прошептала я в ответ. – Чувствуется дилетантский подход.

Джесси рассмеялся. Мне стало хорошо на душе оттого, что я снова сумела его рассмешить. Я опустилась на колени, расстегнула молнию на своем школьном рюкзаке и достала из него блокнот с игрой со словами, из которых получаются смешные фразы:

– Дай это Джулии, когда она проснется. Или воспользуйся сам, когда разрядится аккумулятор на твоем компьютере. В зависимости от того, что произойдет первым.

Мне показалось, что Джесси удивлен. Удивлен по-настоящему и даже немного смущен.

– Спасибо, – пробормотал он. – Это конкретно классно с твоей стороны.

В это мгновение Джулия вдруг дернулась и застонала. Мы оба затаили дыхание, но девочка успокоилась и снова задышала ровно, хотя и тяжело.

Я не смогла бы сказать, удалось ли мне как-то исправить то, что сломалось между нами в тот вечер. Думаю, Джесси тоже этого не знал. Но прежде чем кто-либо из нас успел сказать что-нибудь еще, мой отец громко закричал:

– Кили! – Он отвернулся от людей, с которыми только что говорил, и направлялся прямиком туда, где лежали мама и миссис Дорси. – Мы сейчас же возвращаемся домой.

Его слова громким эхом отдались по всему спортзалу. Многие люди уже спали, но те, кто еще не спал, подняли головы и повернулись, чтобы посмотреть, что стряслось.

– Ни хрена себе! – сказал Джесси. – Это что, твой отец?

Я ему не ответила. Я уже бежала прочь. Мама проснулась и села на своей раскладушке:

– Джим, что…

Миссис Дорси сказала:

– Перестань, Джим. Успокойся.

Если отец и слышал, что сказала миссис Дорси, он не подал вида и уже протягивал мне мой дождевик.

Сзади к нам подошел шериф Хемрик. За его спиной стояли еще несколько полицейских.

– Джим, поставь свои пожитки обратно, – сказал шериф.

– Я знаю свои права, – огрызнулся отец.

– Это обязательная эвакуация, – заявил один из полицейских, важно выпятив грудь.

Но отца это не испугало. Он сосредоточился на том, чтобы тщательно завернуть свой ноутбук в пластиковый пакет из супермаркета, потом спокойно сказал:

– Будь она трижды обязательна, это вовсе не значит, что вы можете силой удерживать меня здесь. Так гласит закон.

Шериф Хемрик примирительно поднял руку, чтобы утихомирить своего подчиненного, и, обращаясь к моему отцу, просительным тоном произнес:

– Осталось ждать только два-три часа. Утром вам всем разрешат вернуться домой.

Отец скрестил руки на груди:

– Я не верю, что вы сейчас говорите честно ни со мной, ни со всеми теми, кто находится сейчас в этом спортзале. – Я не понимала, при чем тут доверие к словам шерифа и какое отношение все это имеет к тому, что сейчас происходит с погодой. Было непохоже, что разлив реки – это какое-то хитрое надувательство. Паводок смыл дом моей подруги. Это было взаправду, это был непреложный факт. – Знаете, что я вам скажу? Я поставлю свои пожитки обратно, если вы честно ответите на мой вопрос. Завтрашний приезд сюда к нам губернатора как-то связан с теми топографами, которые в начале этой весны ходили вдоль реки, делая какие-то замеры?

Я смутно помнила, что отец тогда был из-за работы этих топографов сильно на взводе. Он даже поднял этот вопрос на собрании городских избирателей. Обыкновенно на эти собрания его возила мама, но на сей раз вести машину разрешили мне, потому что я только что получила ученические права. Во время заседания я сидела в заднем ряду и делала уроки. Отец тогда сказал, что хочет знать, откуда эти землемеры и что у них на уме, но никто так и не смог дать ему вразумительного ответа. Правда, если честно, я его почти не слушала, потому что все это казалось мне тогда таким скучным.

Я могла бы поклясться, что шериф Хемрик поражен до глубины души. Несколько секунд он стоял и, моргая, смотрел на моего отца. На щеках его выступили красные пятна.

– Джим, брось это дело. Веди себя разумно.

– Так я и думал, – сказал отец, потом повернулся к маме и тихо спросил: – Джилл, ты согласна? – Когда мама не ответила, он протянул к ней руку. – Ты же знаешь, я никогда бы не подверг тебя или Кили опасности. – Глаза его были широко раскрыты, и в них блестела решимость.

– Я знаю это, Джим.

Я тоже это знала, но все же…

Миссис Дорси нервно рассмеялась:

– Джилл, пожалуйста, образумь его!

Мама пожала плечами.

– Не выключай свой телефон, Энни, – попросила она, а потом обратилась ко мне: – Возьми свои вещи, Ки.

В это мгновение в спортзал вошла Морган с порозовевшим, только что умытым лицом:

– Что тут происходит?

– Хм… думаю, мы уходим.

Это прозвучало как шутка, но явно не было таковой, потому что отец уже шел к выходу из спортзала, высоко держа голову и громко стуча по паркетному полу кончиком своей палки.

Морган была ошеломлена. Она посмотрела на свою мать, но миссис Дорси уже села обратно на свою раскладушку, и ее металлические пружины заскрипели.

Идя вслед за мамой, я прошла мимо Джесси, который стоял и смотрел на меня, удивленно открыв рот. Я помахала ему на прощание рукой.

Ливай Хемрик отошел от остальных полицейских и торопливо зашагал к дверям спортзала. У меня внутри все сжалось – вдруг он попытается остановить нас, несмотря на то что другие полицейские не делали таких попыток? Он приблизился к дверям раньше нас, но не стал нам мешать, а просто стоял и смотрел, как отец тянет одну из дверей на себя. Я даже ждала, когда Ливай опять произнесет мое имя, как сделал это тогда, во время Весеннего бала, в коридоре, но он просто стоял и глазел на свои ботинки, пока наша семья выходила обратно под дождь.

Я сняла с плеч рюкзак и поставила его себе на голову, потому что вода сразу начала подниматься все выше и выше по моим ногам. С каждым шагом ноги все больше скользили по грязи, и я уже не видела, куда ступаю. Сейчас слой воды был намного глубже, чем когда мы прибыли в спортзал. И дождь продолжал лить с прежней силой. Несколько раз я чуть не отдала концы, перелезая через обочину или одну из этих бетонных плит, которыми огораживают места на парковках. Но я все равно старалась идти быстро, потому что… мы теперь были беглецами.

Отец остановился, подойдя к месту, где к школьной стойке для велосипедов были привязаны лодки. Многие наши соседи приплыли сюда на своих собственных весельных шлюпках, надувных резиновых лодках или охотничьих байдарках. Но отец предпочел отвязать длинное полицейское каноэ и потащил его прочь от других.

– Мы угоняем полицейскую лодку? – спросила я.

Он повернул лодку на бок, чтобы из нее вылилась скопившаяся в ней дождевая вода.

– Мы берем ее взаймы, – ответил он. – Просто взаймы.

Мама забралась в каноэ и осторожно села на дощатую скамейку на самом носу, надеясь, что это придаст суденышку большую устойчивость.

– Ну вот. А теперь подай мне свой ранец, – сказала она мне.

Я так и сделала, потом залезла в лодку сама и заняла ту скамейку, что была посередине. Мои легинсы были все в грязи, кроссовки тоже.

Отец закинул в лодку свою палку. Мама потянулась было к нему, чтобы помочь ему влезть на борт, но он залез сам, слишком торопясь, если учитывать его физическое состояние, отчего наша лодка едва не перевернулась. Отцу пришлось сидеть с вытянутой ногой, такой же негнущейся, как и лежащее рядом с ним одиночное весло. После того как лодка перестала ходить ходуном, он отвязал ее от велосипедной стойки и начал орудовать веслом, как шестом итальянского гондольера, погружая его в озерцо, образовавшееся на месте парковки, пока оно не упиралось в тротуар, и отталкиваясь, чтобы вывести нас на еще более глубокую воду.

Он уже промок насквозь.

Я вытянула шею, чтобы взглянуть на виднеющиеся за его спиной двери спортзала. Мне казалось, что копы могут в любую минуту осветить нашу лодку своими мощными фонарями и приказать нам вернуться. Но они этого не сделали. Вместо этого наша средняя школа становилась все меньше и меньше по мере того, как мы уплывали все дальше, пока в темноте я вообще не перестала различать ее очертаний. Сквозь стену дождя виднелись только огни ее парковки, но и они становились все более размытыми, как огоньки далеких звезд.

К этому времени отец уже вел нашу лодку по Главной улице.

Эбердин состоял из двух четко разграниченных частей: долины и холма, – и рельеф нашего городка всегда напоминал мне слегка вогнутый настил для скейтбордов. Большая часть холма от острой вершины вниз все еще была покрыта густым лесом, он покрывал почти три четверти склонов, и только здесь начинали появляться редкие дома, соединенные извилистыми проселочными дорогами.

Но большинство горожан жили в долине, на тянущейся одну милю между подножием холма и рекой сети перекрещивающихся улиц, на которых стояли их дома. По самому центру этой сети проходила Главная улица со своими магазинами, мастерскими и городским кинотеатром. Ни при одном из паводков, случившихся в Эбердине на моей памяти, вода ни разу не доходила до этой улицы. Но сейчас она выглядела как бурлящий поток.

Это означало, что, по крайней мере, половина нашего городка находится под водой.

Мы проплыли мимо стоящего на главной улице единственного в нашем городе светофора, на котором время от времени мигал красный свет, но сейчас свет не горел. На мгновение отец перестал грести, и мы поплыли туда, куда текла вода. Мы все смотрели на яркие огни прожекторов на склоне холма, скорее всего установленные спасателями, чтобы обозначить место, где произошел оползень.

Я подумала: может, с отца уже хватит и он наконец повернет нашу лодку обратно и поплывет назад в спортзал?

Но нет, он снова начал грести, от напряжения щеки его надувались, и из легких с каждым гребком шумно вырывался воздух. Даже в окутывавшей нас темноте я видела, как раскраснелось его лицо.

– Джим, отдай весло мне, – взмолилась мама. – Дай я немного погребу.

Но отец только покачал головой. Я тоже собралась было предложить ему свою помощь, но он только опустил весло в воду и оттолкнулся особенно сильно, чтобы лодка понеслась вперед еще быстрее, как будто старался доказать нам, что он может грести лучше всех.

Мама не могла отвести от него глаз, губы ее удивленно приоткрылись. И сто пудов, что у меня был сейчас такой же вид, как и у нее. Перед нами сидел тот самый человек, которого мы не видели уже больше двух лет.

Когда мы достигли северного конца города, вода наконец стала мелеть. Когда днище нашего каноэ заскребло по асфальту, отец привязал его к столбу знака остановки, сказав, что так полицейским будет легче его отыскать.

До нашего дома надо было пройти еще по крайней мере милю вверх по склону холма.

С неба по-прежнему лил дождь.

Когда мы прошли половину пути, отец, не обращая внимания на уверения мамы, что она прекрасно справляется со всем сама, забрал у нее чемодан на колесиках и покатил его перед собой одной рукой, а другой отталкивался от дороги концом своей палки, чтобы продолжать продвигаться вперед и вверх. Он двигался в сумасшедшем темпе, как человек, перед которым стоит великая задача и который твердо решил осуществить свою миссию, он обогнал нас с мамой футов на пятнадцать, и его палка стучала по дороге, выбивая четкий, ровный ритм. Мама несла свой ноутбук, спрятав его под непромокаемую куртку, чтобы он не намок, я же промокла до нитки, вода пропитала футболку, даже бюстгальтер.

Мы дошли до нашей парадной двери, только когда уже начал заниматься рассвет. Отец пообещал, что будет всю ночь дежурить, но при этом сказал, что вода вряд ли дойдет до нас. Электричества у нас не было, но отец поставил на стол свой ноутбук и включил его, чтобы он работал от аккумулятора, пока тот не разрядится.

Я поднялась наверх, стащила с себя мокрую одежду, надела ночную рубашку и подошла к окну моей спальни. Обычно я могла видеть отсюда реку, и открывающийся из моего окна вид всегда напоминал мне рождественскую деревушку, которую добрые христиане выстраивают под своими елками, деревушку с миниатюрными домиками, в окошках которых мерцают огоньки. Но сегодня ночью я видела только тьму.

Глава 11. Понедельник, 16 мая

После полудня ожидается частичная облачность. Максимальная температура 49 градусов по Фаренгейту.

Из-за всего этого непрекращающегося дождя я совсем забыла, каким теплым может быть солнце. Но, проснувшись на следующий день, я увидела, что его лучи просвечивают прямо сквозь мой плед, окрашивая белые простыни в медовые тона, похожие на запекающуюся в духовке желтую смесь для кексов.

Я сбросила с себя простыню и плед и села в своей полосатой ночной рубашке, скрестив ноги на постели. Когда-то у меня были пижамные штаны с таким же рисунком, которые хорошо к ней подходили, но они лопнули на заднице, когда я пародировала ту чудную походку, которой Уэс торопливо прошествовал через парковку у кинотеатра. Он двигался вперед огромными прыжками, предельно разводя при этом ноги, – это был первый и последний раз, когда я пошла вместе с ними в кино, и мы в конце концов опоздали на начало сеанса. Если честно, на этот его пробег по парковке смотреть было еще более неловко, чем на тех чудных старичков, которые ради променада совершают пробежки по большим торговым центрам. Когда я начала изображать, как Уэс несется в кино, Морган поначалу не хотела смеяться, она, кажется, даже немного на меня рассердилась, но в конце концов все-таки не выдержала и так расхохоталась, что у нее на глазах выступили слезы.

Солнце в моей комнате было повсюду. Я щелкнула выключателем прикроватной лампы, чтобы проверить, есть ли у нас в сети электричество, и, слава богу, оказалось, что его врубили. Все это, вместе взятое, вселило в меня надежду, что все у нас в городе в конце концов придет в норму.

Я снова подошла к окну.

Лужайка перед нашим домом была похожа на болото – везде, где были небольшие выемки, стояли лужи воды. Несколько веток на деревьях треснули и сломались. Но в целом урон был небольшой – мы могли его исправить, проработав во дворе самое большее день.

Но расстилающаяся у подножия холма долина была не похожа сама на себя. Я никогда не видела ничего подобного.

Река затопила все прибрежные улицы, превратив их в ручьи и вливающиеся в эти ручьи притоки, а дома возвышались над ними, как маленькие острова. Нигде не было видно мостовых из асфальтобетона – кругом была одна вода. Это зрелище казалось каким-то нереальным, от него бросало в дрожь. Вода перерезала все предметы пополам и как бы удвоила их, как это происходит в кривом зеркале в комнате смеха. У домов появились вторые крыши, у деревьев – по два ствола с ветками и листвой, у машин – по два верха кузова, но никаких колес. Когда поднимался ветер, все начинало переливаться под лучами солнца, и это напомнило мне картины, которые чудятся тебе за секунду до того, как пробуждаешься ото сна.

Только это был не сон. Это было бедствие для множества людей. Наводнение никогда еще не бывало таким сильным. Из-за него Элиза и ее семья потеряли все, и, судя по всему, урон, нанесенный остальным жителям города, был лишь немногим меньше.

Я поискала в постели свой мобильник, но он ночью свалился с кровати на ковер. Судя по его экрану, у меня была масса пропущенных сообщений и звонков. Одно сообщение было от Джесси, остальные девять – от Морган.

Я села на край кровати и начала читать сообщения от Морган в обратном порядке, начав с самых свежих и закончив самыми давними.

«О, БОЖЕ, КИЛИ, ПЕРЕЗВОНИ МНЕ!»

«Неужели они смогут это с нами сделать? Неужели это законно?»

«Кажется, меня сейчас стошнит».

«Это так несправедливо».

«Ну, все, меня стошнило».

«Знаешь, Ки, еще пять секунд – и я разревусь».

«Погоди, Ки, ты это слышишь?

Это последний шанс, что громкая связь на моем телефоне будет работать.

Охранник из наших младших классов (ну, Берт – ты его помнишь?) предложил маме занять его стул. Так мило с его стороны! Но, к сожалению, ему уже восемьдесят лет.

Ну вот, громкая связь накрылась. Если хочешь, я позвоню тебе и подниму телефон, чтобы ты могла слышать, что здесь происходит».

Женщины в туалете говорили, что утром в школу должен приехать губернатор и сделать какое-то важное заявление. И, судя по сообщениям Морган, новости у него были явно плохие. Может быть, срок действия чрезвычайного положения был продлен и людей заставляли оставаться в спортзале? А может, отказывались сообщить, чьи именно дома оказались затоплены паводком или еще хуже – разрушены? Морган и ее мать жили в четырех кварталах от реки. Хоть бы их дом остался цел.

Я почувствовала себя самой худшей подругой в мире, когда, набрав номер Морган, не услышала ни одного гудка и попала сразу на ее голосовую почту. Тогда я немедленно отправила ей сообщение. Хотя я уже знала, что что-то Морган сильно расстроило, я решила говорить бодро, пока не узнаю конкретно, что стряслось.

«Привет! Ты все еще в спортзале? Узнала какие-нибудь новости о вашем доме? Извини, что не ответила на твои сообщения. Позвони мне!!!! Дай мне знать, что с тобой ничего не случилось!!!»

Потом я открыла сообщение от Джесси.

Он отправил его мне в шесть часов утра.

«Надеюсь, ты добралась до дома НАРЕЧИЕ ОБРАЗА ДЕЙСТВИЯ. Я совершенно ГЛАГОЛ ПЕРВОГО ЛИЦА ЕДИНСТВЕННОГО ЧИСЛА ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ СОВЕРШЕННОГО ВИДА, когда твой отец ПРОСТО взял и вывел вас из этой ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ ЖЕНСКОГО РОДА В РОДИТЕЛЬНОМ ПАДЕЖЕ + НАЗВАНИЕ ЧАСТИ ТЕЛА! Это было конкретно НАРЕЧИЕ ОБРАЗА ДЕЙСТВИЯ! Джулия просто ГЛАГОЛ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА ЕДИНСТВЕННОГО ЧИСЛА ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ от твоей игры в слова. А я тем временем сумел просто ИНФИНИТИВ ГЛАГОЛА СОВЕРШЕННОГО ВИДА на крайне незначительный отрезок времени.

Ну, все, сейчас я собираюсь пойти и ИНФИНИТИВ ГЛАГОЛА какое-нибудь БЛЮДО ДЛЯ ЗАВТРАКА. Спасибо еще раз».

Я снова легла в постель и откинулась на подушку. Хотя, строго говоря, сообщение Джесса и не требовало ответа, я все равно решила ответить, чтобы просто не прерывать диалог. Сначала я подумала было спросить, известно ли ему, как там сейчас его дом, но этот вопрос показался мне слишком уж серьезным. Поэтому вместо этого я решила скинуть ему несколько смешных ответов, которые подойдут для его импровизированного продолжения моей игры в слова.

Правда все-таки странная штука, ведь она заключается в том, что, даже когда твой город почти смыло наводнением, это вовсе не значит, что твоей любви к парню приходит конец.

Пока я лежала и думала, название какого БЛЮДА ДЛЯ ЗАВТРАКА звучит смешнее: пирожные с ГОЛУБЫМ ягодным кремом или ЯЙЦА по-бенедиктински, потому что просто КОЛБАСА стопудово показалось бы Джесси слишком скабрезным, экран моего телефона перешел в режим блокировки и на нем высветилось время – 13:13.

Вот жесть! Я проспала целую вечность! Наверняка дольше, чем спала бы на паршивой раскладушке в центре долбаного спортивного зала.

Я перечитала черновик сообщения, которое собиралась скинуть Джесси, предложила ему в качестве БЛЮДА НА ЗАВТРАК пирожное с ГОЛУБЫМ кремом и нажала кнопку «Отправить». Потом закрыла глаза и представила себе, как мое сообщение взмывает в солнечное небо и мессенджер доставляет его на телефон Джесси, и он открывает его, читает и смеется. Эта мысль напрочь прогнала всю печаль и страх, скопившиеся в моем сердце после минувшей ночи, и на нем стало так же безоблачно, как на ясном голубом небе, которое сияло за моим окном.

Я направилась было в ванную, но успела сделать только несколько шагов по скрипучим половицам, когда снизу, из гостиной, до меня донеслись голоса моих родителей. Наверное, они говорят о минувшей ночи, предположила я, хотя если точнее, я могла слышать только голос отца. В нем не было гнева, но он явно звучал слишком громко и возбужденно.

Я на цыпочках спустилась на несколько ступеней и наклонилась вперед, напрягая слух, чтобы разобрать, о чем именно отец сейчас толкует. Телефон в моей руке загудел. Я надеялась, что это Морган, но это был Джесси:

«Спасибо, ответ не подошел, но спасибо, что все-таки подыграла. А теперь правильные ответы: взял и вывел вас из этой ВОНЮЧЕЙ ЗАДНИЦЫ и СЪЕСТЬ ПИРОЖНОЕ ИЗ СЛОЕНОГО ТЕСТА. Кстати, где ты сейчас?»

Я напечатала: «Только что встала с постели. А где ты?»

Я нажала на «Отправить» в ту самую секунду, когда слова, произнесенные моим отцом, вдруг заглушил другой громкий мужской голос. Честное слово, мое сердце перестало биться.

Копы.

Здесь были копы.

Я стремглав сбежала вниз по лестнице на первый этаж, повернула в сторону нашей гостиной, но так и не смогла в нее войти. Потому что она уже была набита народом под завязку. Но это были не копы. В нашу гостиную набилось целых пятнадцать или двадцать семей, пять человек теснились на диване, люди сидели на каждом из кухонных стульев, расположенных по краям комнаты, стояли, прислонившись к стенам. В женщине, сидящей на радиаторе нашей батареи, я узнала одну тех, которые курили в школьном туалете минувшей ночью. Глаза у нее были красные и опухшие от слез.

Лица всех людей были обращены к моему отцу, который, находясь в центре всеобщего внимания, восседал на кресле, которое поставил перед камином. Мамы нигде не было видно.

– Послушай, Рассел, – сказал отец, обращаясь к более старому, чем он сам, мужчине в грязном рабочем комбинезоне, который сидел на нашем журнальном столике, сгорбившись, печально качал головой. Я узнала его – он был заправщиком на бензоколонке. – Я благодарен тебе за то, что ты пришел ко мне, но…

– Ты единственный человек в этом городе, который понял, к чему идет дело, Джим. И тебе хватило мужества сказать об этом во всеуслышание. Поэтому мы надеемся, что ты также сможешь придумать, как мы сможем это остановить.

Оглядываясь теперь назад, я понимаю, как много эти простые слова, должно быть, значили для моего отца. Из городского сумасшедшего, из надоедливого возмутителя спокойствия на этих дурацких заседаниях совета избирателей он вдруг превратился в человека, которого все уважали. И даже более того, в человека, который был всем нужен.

Отец смущенно опустил голову:

– Ну, есть уже масса прецедентов. Собственно говоря, около месяца назад произошел рейдерский захват земли на острове Блок-айленд. Тамошний мэр пытался утверждать, что некоторые частные дома на береговой линии будто бы стали непригодны для жилья и превратились в трущобы, так что их можно отобрать у владельцев в принудительном порядке, выбросить из них людей на улицу, а на их месте построить богатые особняки, чтобы увеличить приток налогов в городскую казну.

В гостиной воцарилось молчание. Все были слишком потрясены, чтобы говорить. Никто здесь никогда не слышал эту историю, а мне самой она была знакома только потому, что, когда это произошло, отец громко ругался, возмущаясь таким произволом, целую неделю.

Из той части гостиной, которой я не видела, раздался высокий женский голос:

– Может статься, они собираются так же поступить и с нами! Минувшей ночью на первом этаже моего дома до самого верха стояла вода, но сейчас большая ее часть уже сошла. Весь ущерб свелся только к нескольким выбитым рамам. Но мне вдруг заявляют, чтобы я не тратилась на ремонт и что я просто должна продолжать ночевать в спортзале, покуда оценщики не оценят размер нанесенного мне ущерба. Мне сказали, что так у меня выше шансы получить хорошие деньги.

Отец развернул свое кресло так, чтобы посмотреть этой женщине в лицо. Он поднес руку к затылку и потер его пальцами так сильно, что задняя часть его шеи побелела в местах, от которых отхлынула кровь. Я протиснулась в комнату. У женщины были длинные седые волосы, и ее одежда, хотя и старомодная, выглядела вполне пристойно. Она дрожала всем телом, и одна из ее соседок обнимала ее за плечи.

– Я не могу сказать, как вам будет лучше, – вздохнул отец. – На Блок-айленде не было такого наводнения, как то, которое ударило по нам. Подозреваю, что власти попытаются использовать этот факт против нас. Но, Бесс, ваш дом все равно остается вашим домом. Его владелица – вы, а не они. И вы имеете право делать с ним ровно то, что вам заблагорассудится, и не верьте тем, кто будет говорить, что это не так. – Отец говорил все громче и громче, и несколько человек одобрительно кивнули, но Бесс вдруг залилась слезами. – Я понимаю, как это горько, но, к счастью, на ближайшие дни больше не обещают дождей. У меня есть немного старой фанеры, и мы можем забить ею ваши окна, так что этой ночью вы сможете поспать у себя дома.

Несколько находящихся в гостиной мужчин тоже вызвались помочь бедняжке. У них также имелись нужные инструменты, материалы и грузовички.

– Просто определи нам фронт работ, Джим, – попросил один из них. – И мы сделаем все, что ты скажешь.

Отец встал. Казалось, что из всех людей, кто сейчас находился в комнате, в него вливаются все новые и новые силы.

– Вы все нашли дорогу сюда, в мой дом, потому что чувствуете – что-то во всем, что с вами происходит, не так. И поверьте мне, я вас услышал. До тех пор, пока мы не получим больше информации, мы должны держаться вместе и во всем друг другу помогать. – Он взял с журнального столика одну из моих школьных тетрадей, которые я там забыла, и открыл одну из ее последних страниц. – Начинайте. Я хочу, чтобы каждый из вас написал здесь свою фамилию и адрес и указал, что именно надо починить в ваших домах, чтобы вы снова могли в них жить. И опросите всех ваших соседей, чтобы выяснить, что сейчас нужно им. Мы сможем помочь также и им.

Телефон в моей руке загудел опять.

«Классная ночнушка».

Я снова оглядела комнату, и мне не пришлось долго искать. На подлокотнике нашего дивана сидел Джесси Форд. Как только наши взгляды встретились, он улыбнулся мне во весь рот.

Я тут же нырнула обратно в коридор и прижалась спиной к стене.

В моей гостиной сидел Джесси Форд.

Первый парень, который вошел в дом моей семьи.

Я в панике огляделась по сторонам и тут же отметила все, что было не так.

На нашей задней двери красовались глубокие царапины от когтей нашего пса Пончика, хотя сам он околел вот уже несколько лет назад. На вентиляционных отдушинах не было пластиковых решеток. На полу возвышалась пачка старых газет и еще более высокая груда грязного белья, которую нужно было отнести в подвал, чтобы забросить в стиральную машину. На стенах висела куча моих школьных фотографий, которые мама велела вставить в рамки и выставила на всеобщее обозрение и которые до сих пор вгоняли меня в краску. Я в шестом классе – в очках, которые закрывали все мое лицо, в пятом – с дурацкой челкой и выступающими передними зубами, в четвертом – с мальчишеской стрижкой «под горшок», и, наконец в третьем, где мое лицо было снято и в фас и в профиль на фоне звездного неба. Последнее, к сожалению, было моей собственной идеей, поскольку тогда я была одержима всем, что хоть как-то касалось НАСА.

Джесси вышел из гостиной. Я поправила подол моей ночной рубашки, чтобы прикрыть вылезающее из-под нее нижнее белье. Сейчас на мне были только короткая ночнушка и трусики. Я скрестила руки на груди, потому что на мне не было и бюстгальтера.

Парень смерил меня оценивающим взглядом с головы до ног, и я почувствовала головокружение, как будто в эту минуту я стремительно неслась вниз по американским горкам.

– Что ты здесь делаешь? И что здесь делают все эти люди? – спросила я.

Джесси прислонился к стене рядом со мной:

– Сегодня понедельник.

– Я знаю, что понедельник.

Он ухмыльнулся:

– Тогда почему на твоих трусиках написано «Четверг»?

Я почувствовала себя так, словно со мной случился удар.

Или в мозгу разорвалась аневризма. В общем, что-то ужасное, что способно лишить меня сил. Прошло несколько секунд, прежде чем я смогла снова взять себя в руки.

– Я говорю серьезно. Так что же сказал губернатор?

Джесси захохотал, что сбило меня с толку, потому что было ясно – произошло нечто ужасное. Наконец он в достаточной мере успокоился, чтобы сказать:

– Я хочу быть первым, кто поприветствует тебя в новом городе на берегу озера Эбердин.

Я нахмурилась:

– О чем это ты толкуешь?

– Они решили перегородить реку плотиной и затопить наш город навсегда. Это вроде как для защиты от наводнений. Вроде как на земле у реки вообще нельзя было строить никакие дома. Вроде как произошла ошибка с уровнем подъема. Ах да, и вроде как топляк – бревна, которые скопились на дне еще с тех времен, когда тут была лесопилка, – сделали русло реки нестабильным. Этим утром какой-то чувак из Инженерного корпуса сухопутных войск сделал содержащий много полезных сведений, а стало быть, и очень скучный доклад, но на его середине я взял и заснул. Смысл этого доклада сводился к тому, что каждый житель города якобы получит от правительства изрядную сумму денег на переезд. Но мы все должны немедленно взять и уехать.

Мне было нелегко сразу понять, о чем сейчас толкует Джесси, в основном из-за того, как он все это говорил. Бесстрастно. Безразлично.

– Неужели они смогут это сделать? – Я повторила вопрос из сообщения Морган.

– Весьма вероятно, – пожав плечами, ответил Джесси. – Подумай сама, нас мало, мы бедны, и многие дома в нашем городе разрушены до основания. Так что это наилучший сценарий для того, чтобы всех нас грандиозно надуть.

Как раз в эту минуту мимо нас из кухни в гостиную прошла моя мама. У нее был такой вид, словно всю минувшую ночь она не сомкнула глаз, и я ощутила острое чувство вины из-за того, что так хорошо выспалась. Но мама все равно улыбалась. Правда, это была не счастливая улыбка, а какая-то потерянная. В одной руке она несла кофейник, а в другой – столько кофейных чашек, сколько ее пальцы могли удержать за ручки. Проходя мимо нас, она машинально повернула голову в нашу сторону и вперила в меня строгий взгляд, ясно говорящий: «Сейчас же оденься!», после чего исчезла в гостиной.

Джесси поднял руку так, словно он все еще был стеснительным маленьким мальчиком. И честное слово, его щеки чуть-чуть порозовели.

– Мне следовало бы…

И тут я почувствовала, что кто-то дергает меня за подол моей короткой ночнушки. Это была Джулия, маленькая сестренка Джесси, все еще одетая в ночную рубашку с узором из розовых лошадок, а также в толстовку с капюшоном, джинсы и резиновые сапожки, на которых были нарисованы божьи коровки.

– Можно мне чего-нибудь попить? – спросила она и потерла кулачками глаза.

– Да, конечно. Но у нас, наверное, нет сока или других подходящих напитков. Может быть, ты выпьешь молока?

– Джулия, это Кили. Это она подарила тебе игру в смешные слова.

Я ожидала, что девчушка улыбнется или скажет мне «спасибо», раз уж Джесси написал мне в своем сообщении, что от моей игры она без ума, но Джулия просто сонно посмотрела на меня. Джесси взял ее на руки, поднял, и она тут же уронила голову ему на плечо, словно грудной ребенок, который вот-вот заснет. Только тельце у нее было длиннее, чем у грудного младенца, в этом она была похожа на брата.

– Извини. Ночью она почти не спала. Как бы то ни было, молоко она не пьет, так что ты можешь дать ей простой воды, если тебе нетрудно.

Джесси потер своей сестренке спинку, потом погладил ее.

Мое сердце екнуло и раскрылось перед ним, как распустившийся цветок.

Я вспомнила, что где-то в выдвижном ящике на кухне, где мы храним всякий хлам, есть пластмассовая соломинка для питья, которая может понравиться Джулии, и я уже совсем было собралась достать ее оттуда, чтобы преподнести ей, когда собрание вдруг закончилось, люди начали расходиться и из гостиной в коридор выглянула мать Джесси. Наверное, я бы ее не узнала, если бы не ее кудрявые белокурые волосы, потому что она явно выглядела слишком молодо для женщины, у которой двое детей. Карманы ее джинсов были украшены стразами.

– Пошли, – вздохнула она, забирая Джулию из объятий Джесси и направляясь к задней двери нашего дома.

Я была рада, что она не заметила скудости моего наряда.

– Погоди, – сказала я. – Так, значит, твой дом не пострадал?

– Нет, а что ему сделается? К сожалению, наводнение этот кусок дерьма почти не задело. Зуб даю, они предложат нам за него целых пять долларов.

Это была еще одна шутка, но что еще мы могли друг другу сказать?

Внезапно мне невыносимо захотелось обнять Джесси, прижать к себе. Потому что было ясно – наш город неминуемо признают непригодным для жилья и отберут у нас. Потому что я понятия не имела, что принесет с собой завтрашний день. Потому что я любила Джесси и не хотела, чтобы он уехал, только не сейчас.

Джесси показал подбородком на один из моих снимков, висящих на стене в прихожей:

– А я и не знал, что раньше ты носила очки. – И, поддразнивая меня, натянул воображаемые очки мне на нос.

Затем он медленно растопыренными пальцами обеих рук взъерошил мне волосы, прежде чем вслед за своей матерью выйти из нашего дома через заднюю дверь.

Каждый дюйм моего тела затрепетал.

Что бы я ни увидела в коридоре во время Весеннего бала между Джесси и Викторией, это просто не могло ничего значить. Должно быть, в темноте мне просто что-то померещилось. Или, что более вероятно, моя собственная неуверенность сыграла со мной злую шутку, наведя темную тень туда, где должно было ярко светить солнце. Потому что теперь мне было ясно: между Джесси и мною что-то по-прежнему продолжает сиять.

Я была в этом уверена на все сто.

* * *

Я ожидала, что после того, как наш дом покинет последний посетитель, отец устало плюхнется на диван. Но вместо этого он принялся носиться по дому и искать свои инструменты, сложенные в ящиках, которые мы с мамой вчера вынесли из подвала. Те самые инструменты, которые он не извлекал на свет божий уже больше двух лет.

Мама тоже носилась из угла в угол, хотя она была занята мытьем, уборкой и расстановкой всего и вся по своим местам.

Бездельничала, сидя на диване, одна только я.

– Я все еще никак не могу в это поверить, – ошарашенно сказал мне отец, проходя по комнате. Я было подумала, что он говорит о планах затопления Эбердина, но он имел в виду другое. – Некоторые из этих людей приехали ко мне, даже не заглянув сначала в свои дома. Они просто явились сюда и постучали в нашу дверь…

Наконец он угомонился и сел. Он положил свою негнущуюся, как доска, ногу на журнальный столик и, слегка морщась, покрутил ступней.

– Это безумие. Я читал о том, как подобные вещи случаются в других частях страны. Но мне никогда не приходило в голову, что это произойдет у нас.

Мама вновь надела свой дождевик. Он так и не высох.

– Джим, ты уверен, что не можешь лечь и отдохнуть хотя бы часок? Прошлой ночью ты почти не спал.

Она оглядела комнату, и ее взгляд упал на сумку с ее ноутбуком, которая стояла на нашей каминной доске.

– Нет, никак не могу, – ответил ей отец, и заерзал на своем кресле, вращая торсом то вправо, то влево. – Я договорился с Чарли и Саем, что встречусь с ними в доме Бесс, чтобы забить ее окна этой фанерой. – Он взял со столика записную книжку. – У нас длиннющий список того, что еще надо сделать.

Хотя здорово было опять видеть отца таким бодрым и оживленным, меня мучила та же тревога за него, что не давала покоя и маме. На него вдруг навалилось слишком много забот, и притом слишком быстро.

– Папа, ты должен сделать так, чтобы эти люди стали работать не вместе с тобой, а вместо тебя. А ты будешь просто говорить им, что надо сделать.

По мне, это была хорошая мысль, но отец, вместо того чтобы одобрить ее, только нахмурился.

Мама положила руку ему на плечо:

– Почему бы тебе не полежать часок-другой, пока я буду объезжать некоторых своих пациентов и заодно посмотрю, как идут дела у Энни. Потом я приеду и отвезу тебя туда, куда ты скажешь, вместе с твоими инструментами и…

Отец посмотрел на меня:

– Может быть, меня подбросит Кили?

– Я не хочу, чтобы она вела машину в таких условиях, а к тому же ей пока выдали только лишь ученические права. Передают, что на всех дорогах ужас что творится. – Мама вздохнула.

Отец пожал плечами:

– Что ж, Чарли и Сай уже согласились подбросить в своих машинах к дому Бесс других ребят, так что мне, видимо, придется вести самому. – Сто пудов, что и у мамы и у меня от потрясения отвисли челюсти, потому что отец сразу же принялся защищаться: – Я хочу сказать, что мои права все еще при мне. Мне просто не нравится водить самому, вот и все. Потому что от этого у меня болит нога. Но я могу вести машину сам, если вконец припрет… – Он протянул к нам руку: – Дайте мне мои ключи.

Я пошла к себе и выудила их из кармана своей куртки, не сводя глаз с мамы на тот случай, если она мне запретит. Но она так ничего и не сказала.

Отец встал и поцеловал маму в щеку:

– Обещаю, я не буду слишком уж выкладываться. И я беру с собой телефон на тот случай, если кому-нибудь из вас понадобится со мной связаться.

Мы с мамой стояли и молча смотрели, как он выходит через заднюю дверь.

– Это безумие, – сказала я.

– Я знаю, – развела руками мама.

– Я имею в виду не только потоп на дорогах, но и то, что папа повел машину сам.

– Я знаю, – повторила мама, и на этот раз на ее лице расцвела широкая улыбка. – Но он всегда был таким, Кили. Он просто забыл это на время.

– Я все еще никак не пойму, откуда он узнал, что это должно случиться с Эбердином.

Мама все еще смотрела вслед отцу через окно, выходящее во двор.

– Он этого не знал. Просто интуитивно догадался. – Мама наконец повернулась ко мне. – Насколько мне известно, он прочитал статью о том, как какая-то фирма, занимающаяся проектами в сфере недвижимости, планировала возвести высотное здание на береговой полосе Уотерфорд-Сити, но экологическая экспертиза показала, что его фундамент окажется слишком неустойчивым, и губернатор Уорд был очень этим разочарован. – Она покачала головой. – А потом, может быть где-то через месяц, один из наших соседей спросил отца, знает ли он, зачем какая-то группа инженеров проводит замеры в нижней части холма, около старой лесопилки.

– Ничего себе!

– И на следующем собрании избирателей отец задал этот вопрос. Мэр Аверсано сказал ему что-то вроде того, что одна компания заинтересовалась покупкой здания, но отец почувствовал, что тут дело нечисто, особенно после того, как мэр отказался сказать, о какой компании идет речь. Потом, после того как стала известна эта история с Блок-айлендом, отец, я думаю, начал смекать, что к чему, и делать выводы. Я тогда, конечно, говорила ему, что у него паранойя.

Я понимала, что сейчас чувствует мама, потому что я чувствовала то же самое. Это было как внезапное прозрение. Интерес, который отец проявлял к местной политике, раздражал нас. Я бы, вероятно, чаще поддразнивала его по этому поводу, если бы не догадывалась, что этот интерес придает смысл его жизни. Он не мог заботиться о маме и обо мне, но зато он мог позаботиться об Эбердине.

Я выбежала во двор. Отец укладывал инструменты в кузов своего пикапа и при этом тяжело дышал.

– Мне следовало бы самому надрать себе задницу за то, что я недостаточно серьезно относился к физиотерапии, – сказал он.

– Просто побереги себя и будь осторожен, ладно? – попросила я. – Думаю, мама просто не пережила бы, если бы ей опять пришлось стать твоей сиделкой.

– Это точно. – Отец усмехнулся. – Думаю, ты права.

– И ты вполне уверен, что можешь сейчас вести машину? Не хочешь полистать мою инструкцию по вождению, чтобы освежить память?

– Просто не смейся, если у меня вдруг заглохнет мотор. Ведь я подрастерял навык.

– Ты же знаешь, я не могу этого обещать.

– Ладно, проехали.

У отца ушла минута, прежде чем он сообразил, как поудобнее расположить свою негнущуюся ногу в кабине пикапа. Пока он ехал по подъездной дорожке, мотор у него заглох дважды, и каждый раз я аплодировала и восхищенно свистела. Но к тому времени, когда отец свернул на дорогу, он уже вполне освоился. Он отъехал на максимальной скорости, раздался визг шин, и отец показал мне большой палец, вытянутый вверх.

Глава 12. Понедельник, 16 мая

Днем ожидается увеличение облачности. Небольшой северный ветер. Температура 50 градусов по Фаренгейту.

Я включила душ. Ожидая, когдапойдет горячая вода, я включила телевизор в спальне моих родителей, решив, что посмотрю его пару секунд, если о нашем городе будут говорить в новостях.

Непостижимым образом я почувствовала облегчение, увидев, что все каналы, которые мы обычно смотрим, показывают то же, что и всегда: телевикторины, мыльные оперы, повторы старых фильмов. Если бы все было так уж опасно, если бы Эбердин действительно уходил под воду, разве не передавали по телевидению нон-стоп какие-нибудь оповещения населения о чрезвычайных ситуациях?

Но, переключившись на круглосуточные новостные каналы, я увидела, что новости из Эбердина передают везде.

Рядом со мной на кровать села мама и даже не стала меня ругать за то, что я понапрасну лью воду.

Мы переключались с канала на канал, уж не знаю, что мы надеялись услышать, но мы не задерживались подолгу ни на одном выпуске новостей. На экране мелькали говорящие что-то комментаторы, какие-то графики, кадры, снятые с вертолетов, кадры затопленных улиц. И весь этот эффектный видеоряд казался нам совершенно чуждым и не относящимся к делу, несмотря на то что в эти самые минуты я слышала откуда-то издали производимый этими вертолетами шум.

Было еще слишком рано, чтобы в полной мере оценить нанесенный городу ущерб и точно подсчитать сколько разрушено домов, сколько унесло машин, сколько человек пострадало. На данный момент все внимание было сосредоточено на планах на будущее, а они заключались в том, чтобы эвакуировать жителей Эбердина и превратить наш город в водохранилище, способное вместить и удержать в своих берегах девяносто миллионов галлонов воды. Правительство намеревалось купить все 4480 акров земли, на которой стоял наш город, и возвести плотину, чтобы избежать повторения подобной трагедии в будущем.

Мне трудно было вполне осмыслить то, что я видела и слышала. И если честно, мне даже не хотелось этого делать.

Мама забрала у меня пульт, когда мы наткнулись на видеоролик с губернатором Уордом. Одетый в деловой костюм, он стоял перед дверями спортзала нашей школы, на него со всех сторон были направлены фото– и видеокамеры и микрофоны. Слева от него, тупо кивая, как китайский болванчик, стоял мэр Аверсано. А слева – шериф Хемрик.

– Должно быть, эти кадры были сняты сразу после того, как он сделал свое официальное заявление, – сказала мама, делая звук громче.

«Нам повезло, что события последних сорока восьми часов не привели к гибели людей. И, судя по всему, непосредственной опасности больше нет. Но поскольку определенные проблемы, касающиеся состояния окружающей среды, становятся достоянием общественности только сейчас, у нас нет иного выхода, кроме как немедленно предпринять решительные действия. Оставаться в Эбердине в долгосрочной перспективе небезопасно, небезопасно это и для тех, кто живет ниже по течению, в Уотерфорд-Сити. И хотя жители Эбердина, вне всякого сомнения, будут оплакивать утрату своего родного города, эти гордые, работящие люди, которые смогли своим трудом преобразить долину много лет назад, смогут воспрянуть духом и найти утешение в том, что благодаря их жертве в будущем многие жизни будут спасены. Поверьте мне, это образцовый маленький город, и я обещал всем, кто здесь живет, что мы не скоро позволим кому-нибудь его забыть».

Я получила сообщение от Морган.

«Нам наконец дали добро на то, чтобы поехать домой. Мы уже выехали».

Я вскочила с кровати:

– Мама! Они направляются домой! – Мне даже не пришлось уточнять кто.

Я ответила: «Будем мигом».

* * *

Проезжая по городу, мы с мамой потрясенно молчали. Не знаю, что чувствовала сейчас она, но мне, после того как я посмотрела на Эбердин после наводнения по телевизору, то, что я видела теперь, казалось не таким ужасным. Да, нельзя было отрицать, что разрушения огромны, когда они представали перед твоим взором со всех сторон. Кругом виднелись вспученные тротуары, вырванные с корнем деревья. Входные двери домов были распахнуты настежь, и их обитатели лопатами для чистки снега выгребали из них скопившуюся грязь. Сломанная мебель была сложена в кучи, а те пожитки, которые еще можно было просушить, сохли, расстеленные на лужайках. Машины, вынесенные потоками воды из гаражей, теперь стояли на улицах. И везде лежал мусор.

И все же Эбердин нисколько не походил на город-призрак. Жители были чем-то заняты и работали не покладая рук. Везде были видны полицейские машины с мигающими проблесковыми маячками и фургоны электрических, газовых и телефонных компаний с включенной аварийной световой сигнализацией на крышах. Жители, встретившиеся по-соседски на своих лужайках, смотрели на все эти автомобили с почтением. Все они пытались утешить друг друга, или шутили, или уверяли окружающих, что все еще образуется.

Я чувствовала себя последней тварью оттого, что все время думаю не о городе, а о том чудесном событии, которое произошло в моей жизни, и держалась за это воспоминание обеими руками. Ибо, несмотря на все, что сейчас происходило вокруг, я все еще ощущала трепет при мысли о том, как Джесси этим утром взъерошил мне волосы.

– О, нет, – сказала мама. Наша машина резко остановилась, и ремень безопасности врезался мне в грудь.

Морган и миссис Дорси стояли на обочине, одетые также, как вчера, и не сводили глаз с огромного вяза, который рухнул на их гараж. Ствол дерева разрушил один из углов гаража и проломил черепичную крышу, а сучья, ветки и листва полностью закрыли гаражную дверь.

Мама выскочила из машины, бросилась к миссис Дорси и обняла ее.

Когда мы подъехали, миссис Дорси уже плакала, а увидев мою мать, разразилась рыданиями. До этого я видела ее плачущей всего один раз, и отнюдь не тогда, когда она разводилась с мужем, потому что к тому времени она была уже сыта им по горло и с радостью выставила его за порог. Это случилось почти три года назад, летом, вечером того дня, когда Морган и я пошли учиться в среднюю школу, и наши мамы устроили тогда пикник и выпили на двоих две бутылки вина, так что, когда мы вернулись, посмотрев после занятий матч Малой бейсбольной лиги, они обе практически блокировали нас, как в футболе, и принялись покрывать нас поцелуями, вытирая свои мокрые лица о наши щеки и объясняя, что плачут от радости. Я не вполне поверила миссис Дорси тогда, но, увидев, как она плачет сейчас, поняла, какая дистанция отделяет те счастливые слезы от этих.

Я подбежала к Морган и едва не сбила ее с ног.

– У нас все нормально, – быстро уверила меня подружка, шмыгнув при этом носом. – То, что ты видишь сейчас, это самое худшее.

Миссис Дорси потянула рукав своей толстовки вниз и вытерла им слезы:

– Это все моя вина. Мне следовало бы велеть спилить это дерево несколько месяцев назад. В доме у меня лежит дурацкая бумага с предварительной оценкой того, сколько бы мне это стоило. Мне тогда показалось, что это такие большие деньги. И к тому же я не знала, не хочет ли тот мужик, что составлял смету, надуть меня, пользуясь тем, что у меня нет мужа, вот я и собиралась позвать другого, чтобы тот тоже назвал мне цену, и вот…

– Энни, перестань.

– А теперь ремонт всего этого обойдется мне еще дороже. Если мне даже удастся нанять кого-то при нынешней-то кутерьме. Не говоря уже о том, что я даже не знаю, на ходу ли теперь моя машина. А на новую у меня сейчас точно не наберется денег!

– Давай я позвоню Джиму, – предложила мама. Она вынула из сумочки свой телефон. – Он с еще несколькими ребятами латает сейчас дом нашей соседки, но может быть, потом они смогут заехать и сюда.

– Что? – сказала миссис Дорси, впервые медленно отводя взгляд от своего разрушенного гаража. – Ты сказала, что Джим где?

Мама не смогла сдержать улыбки. Закрыв телефон рукой, она прошептала:

– У нас было сумасшедшее утро. – Но тут трубку взял отец. – Джим, это я. Мне нужна твоя помощь.

Когда мама отошла к машине, чтобы поговорить с отцом, и Морган, и миссис Дорси вопросительно посмотрели на меня, ожидая объяснений. Я пожала плечами.

– Сумасшедшее утро! – словно в плохом комедийном телесериале, повторила я.

* * *

Мама осталась у миссис Дорси, чтобы выпить чашечку кофе, и к тому времени, когда она уехала, чтобы посмотреть, как там ее пациенты, отец уже подъехал на трех пикапах с целой бригадой мужчин, старых и молодых, и у каждого из них было полно инструментов. Они быстро разделались с упавшим деревом, распилив его на короткие бревна, укатив их дальше по улице и сложив в поленницу на обочине. Отец работал больше как прораб, руководя остальными. На короткое время он отбросил свою палку и сам заработал бензопилой, но люди на улице постоянно подходили к нему, желая поговорить.

После того, как дерево было спилено и убрано с участка, мужчины собрали осколки, оставшиеся от крыши гаража, и заделали образовавшуюся дыру брезентом. Гараж, конечно, не был окончательно починен, и, как я предполагала, в конечном итоге должен был в какой-то момент все-таки развалиться. Но зато мужчины сумели взломать его дверь, использовав для этого ломик, так как сама дверь была смята, а направляющее устройство покосилось. Потом они завели машину миссис Дорси, чтобы удостовериться, что она на ходу.

Мисси Дорси стояла во дворе, изо всех сил обнимая отца, а он смущенно похлопывал ее по спине.

Мы с Морган поднялись тем временем в ее комнату и рядышком встали на коленях на полу у окна, наблюдая всю эту сцену. У нас за спиной телевизор был настроен на новостной канал, но звук был отключен.

Я крикнула «Пока!» отцу, перед тем как он залез в свой автомобиль и поехал помогать другим соседям. Когда я обернулась, Морган лежала на кровати, не сводя с меня глаз. Лицо ее начало краснеть, а нижняя губа задрожала.

– Нет! – крикнула я и кинулась обнимать ее с такой силой, что ее кровать заскрипела. – Хорош плакать! – Я вырвала у нее пульт и выключила телевизор совсем.

Она затрясла головой, и по щекам ее, заливаясь в уши, покатились крупные слезы.

– А почему не плачешь ты?

– Потому что еще все может измениться, ничего еще окончательно не решено. Кто знает, что действительно произойдет в конце концов? И сумеют ли они в самом деле осуществить свой план…

А еще я не плакала благодаря тому, что произошло между мной и Джесси, хотя сейчас было, типа, не самое лучшее время, чтобы рассказывать об этом Морган.

Морган достала бумажный платок.

– Это уже происходит, – тихо сказала она. – Они заявили это совершенно ясно.

Само собой, я ей верила. Я смотрела выпуски новостей, а Морган к тому же слышала слова губернатора из первых уст. Но все это было слишком невероятно, чтобы действительно представить себе такой исход. И сегодня утром наш дом был полон людей, которые не собирались просто так покориться и сдать Эбердин без борьбы. Наверняка в городе таких людей найдется еще больше. У нас жили гордые люди. Если наберется достаточно жителей, которые поднимут шум, может быть, губернатор пересмотрит свое решение и предложит какой-нибудь другой план.

– А если это все-таки произойдет, куда мы должны будем деться? – спросила я.

Морган только пожала плечами.

– Я серьезно. Они хоть что-нибудь об этом сказали?

– Да нет, – был ее ответ.

Затем Морган открыла ноутбук и показала мне газетный сайт. На первой полосе был кадр аэрофотосъемки, которого я не видела по телику. На нем местность почти невозможно было узнать. Зеленый склон с изломанной линией оползня и грудой обломков внизу, там, куда сползли дома. Как будто ребенок, растопырив все свои пять пальцев, провел глубокие линии по покрытому глазурью шоколадному торту.

– Господи Иисусе, – прошептала я.

– Думаю, это был дом Элизы, – сказала Морган и подвела курсор к груде обломков внизу картинки.

– Она с тобой связывалась? – спросила я, одновременно осознав, что не получила от Элизы ни сообщений, ни звонков.

Я включила экран своего телефона. Может быть, она пыталась законтачить, когда мой телефон был разряжен. Или сообщение не прошло.

Собственно говоря, я написала несколько черновиков сообщений, пока ехала в машине к дому Морган, но не послала ни одного, потому что на экране все они все выглядели такими нелепыми. «Как у тебя дела? Как твоя семья?» Такие вопросы мог задать кто угодно. Элиза была моей подругой, так что мне надо было придумать что-нибудь получше. Но я просто боялась связаться с ней, потому что не знала, что ей сказать.

– Мы обменялись несколькими сообщениями, – сказала Морган. – Она попытается связаться с нами позднее.

Я не хотела и дальше чувствовать себя как дерьмо и потому сменила тему разговора:

– А кто-нибудь что-нибудь говорил о продолжении занятий в школе? Ведь до лета нам осталось учиться еще месяц.

Было странно думать о занятиях в конце учебного года с таким же воодушевлением, как и в его начале, и с нетерпением предвкушать начало каждого следующего школьного дня, вместо того чтобы изнывать, ожидая, когда же дни учебы наконец закончатся, что было бы так естественно перед приходом летних каникул.

– Занятий не будет, по крайней мере, завтра, – вздохнула Морган.

И она опять заплакала. На этот раз зарыдала.

– Морган, кончай! – передразнивая ее, захныкала я. – Твой дом в порядке, мой тоже. У нас завтра опять не будет уроков! Да нам с тобой повезло. Да мы должны веселиться! – Я сказала это, несмотря на то что тот накал радости, который подарил мне Джесси, уже начинал ослабевать.

Морган глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но вместо этого только вздрогнула всем телом.

– Я не могу представить себе жизни вне этого города, жизни вдали от тебя, – прошептала она.

Слова Морган поразили меня в самое сердце. Я даже не думала о такой возможности. Я и мысли не допускала, что кто-нибудь из моей семьи когда-нибудь не будет жить в нашем коттедже на Хьюитт-роуд, а до дома моей лучшей подруги нельзя будет дойти пешком.

Я не могла даже в мыслях допустить такой перспективы.

– Вот и не представляй! – сказала я, прижимаясь к подруге.

– Но что если это случится? – прошептала она.

– Не случится.

– Почему не случится? Почему ты так в этом уверена? Что заставляет тебя так думать?

Я закрыла ноутбук Морган и откинулась на ее кровати, подложив руки под голову.

– Сила нашей дружбы, – ответила я.

Морган перекатилась мне на грудь:

– Кили! Говори серьезно! – И она хлопнула меня подушкой.

– Я совершенно серьезна, – улыбнулась я. – Видишь? Тебе уже лучше. Ну, что, я права?

Морган засмеялась, и из ее ноздри выскочил и тут же лопнул пузырь соплей. Мне удалось открыть клапан и выпустить пар.

– Ладно, твоя взяла. Мне правда уже лучше.

– Сила дружбы, – с улыбкой повторила я. – А теперь повтори это вместе со мной.

Морган закатила глаза, но все же легла рядом со мной на спину и так же закинула руки за голову.

– Сила дружбы, – передразнила она меня.

Я приподнялась, опираясь на локоть.

– Нет, ты должна сказать это так, словно ты действительно так думаешь, – предупредила я ее. – Так, словно ты в это веришь.

– О, господи, ну, ладно, кретинка ты этакая. – Подружка вытерла глаза. И повторила эти слова именно так, как просила я.

Морган всегда была самым важным человеком в моей жизни, но я иногда сомневалась: чувствует ли и она то же самое? Но теперь мне показалось, что наша с ней дружба словно бы застегнулась на прочную молнию, как на дождевике, в котором ты готовишься выйти на улицу, когда за окном бушует буря.

Говорят, что иногда нужна настоящая трагедия, чтобы расставить в жизни все по своим местам и увидеть то, что действительно важно.

Честное слово, оказалось, что у меня потрясающий талант для того, чтобы находить светлые стороны даже в самых ужасных вещах.

Глава 13. Понедельник, 16 мая

Ожидается, что в вечернее время небо полностью прояснится. Минимальная температура 42 градуса по Фаренгейту.

Минувшей ночью, проведенной в спортзале, Морган почти не спала. Сейчас она беспрерывно зевала, глаза у нее покраснели и опухли от слез, но она все равно никак не могла заснуть. По понятным причинам я поставила на ее ноутбуке мультики, которые мы обе смотрели уже сто раз: «Русалочку», а потом «Аладдина», – и она вырубилась уже через пять минут.

Телефон Морган лежал на ее подушке, рядом с головой. Я то и дело поглядывала на него, ожидая, что, как обещала Морган, проявится Элиза, но этого так и не произошло.

Зато проявился Уэс.

Он написал Морган сообщение:

«Пытаюсь связаться с тобой еще раз, чтобы узнать, как ты».

Еще раз? Я пролистала тексты вверх. Он послал ей несколько сообщений, но Морган не ответила ни на одно, и я почувствовала, как любовь к ней растет в моем сердце, надуваясь, как большой красный шар.

Потом поступило еще одно сообщение:

«Просто хочу удостовериться, что во всей этой истории с наводнением ты не пострадала».

Через минуту последовало новое:

«И Кили тоже».

И опять:

«Я знаю, что ты все еще сердишься, но просто дай знать, что с тобой все в порядке, и я обещаю, что перестану писать».

Мне едва хватило выдержки, чтобы не написать ему: «Да, все путем, а теперь выброси номер моего телефона, придурок».

Мультик закончился, и, чтобы отвлечься, я переключилась на новостной канал.

Телевизионщики сообщили, что в ближайшее время дождей не будет. И что вода начинает спадать. Нам повезло, что наши линии электропередач все шли по воздуху, а не проходили в кабелях под землей, как в более зажиточных районах, и теперь дома почти всех жителей города уже были заново подключены к электросети. Это была классная новость, и я чуть было не разбудила Морган, чтобы и она узнала об этом.

Но в новостях снова и снова показывали одни и те же отрывки из выступления губернатора, в которых он восхищался нашим городом, благодарил жителей за приносимую ими великую жертву, как будто он дал нам возможность самим решить свою судьбу. А комментаторы и эксперты повторяли все ту же абракадабру, одновременно показывая компьютерные изображения будущих ливневых дождей, которые вызовут новые наводнения и разрушат еще больше домов и за Эбердином, и в районах, лежащих еще ниже по течению реки.

Но никто не брался предсказать, как скоро новое наводнение, сходное с нынешним, может повториться. Достаточно ли будет для этого просто еще одного проливного дождя? Или понадобится еще одна умопомрачительная буря такой же силы, как та, которую мы уже пережили?

Я снова включила «Аладдина».

Всю оставшуюся часть дня наши телефоны – и Морган, и мой – разрывались от сообщений подруг, в которых те скидывали свои фотки на фоне того ущерба, который наводнение нанесло их домам, другим домам и улицам.

А потом на моем экране вдруг возникло имя Джесси.

«Ты получаешь всю эту хренотень?»

«Какую хренотень?» – написала в ответ я.

«Все эти селфи на фоне бедствия».

Потом Джесси послал мне фотку, на которой он лежал, растянувшись на стволе поваленного дерева, поджав губы и томно опустив глаза, стараясь выглядеть персонажем трагическим и в то же время отчаянно сексуальным. Я так громко расхохоталась, что мне пришлось сразу же зажать рукой рот, чтобы не разбудить Морган. Это может показаться странным, но поскольку такова была наша реальность, это, как я думаю, давало нам право смеяться над тем, что другие вовсе не находили смешным.

«Смиюсьнимагу» / LOL

«Люди такие придурки. Да, кстати, зайди попозже на мой сайт – на нем мы с Джулией сняли новый ремейк “Челюстей”. Через некоторое время я выложу его в Сеть».

«А кто из вас играет акулу? Надеюсь, что Джулия».

«Никаких преждевременных намеков, портящих удовольствие от просмотра, но обещаю, что в этом эпизоде появится звезда. Ты будешь на месте завтра?»

Все это было так классно, что я мигом забыла думать про те сообщения, которые отправил на телефон Морган Уэс.

Я ответила Джесси: «Да», надеясь, что так оно и будет. Что и я буду на месте, и Джесси тоже, да и вообще все в Эбердине останется на своих местах.

* * *

Вернувшись домой, я обнаружила, что вся наша гостиная завалена бумагой. Отец говорил с кем-то по телефону, взволнованно ходя из угла в угол.

Я предполагала, что теперь отец станет сильнее хромать из-за того, что весь этот день работал, но его походка, если и изменилась, то в лучшую сторону: появилась в ней пружинистая легкость. Я молча обняла папу, вдохнув запах опилок и пота, тот самый запах, который не исходил от него уже пару лет. Потом, сев на диван, стала слушать. Я понятия не имела, о чем он сейчас говорит, но это точно было нечто обнадеживающее.

– Думаю, Дуайт, я тут кое-что раскопал. – Отец наклонился над пачкой бумаг и ткнул пальцем в нужный абзац. – Существуют правила, регулирующие, когда и как правительство может отчуждать находящиеся в частной собственности участки земли для таких проектов, как строительство шоссейных дорог и осуществление массовых перевозок. – Он провел пальцем по строчкам текста. – Но в законе ясно говорится, что эта земля не может быть использована «для действий в экономических интересах частных лиц». А в эту категорию явно попадает продвигаемая губернатором сделка по застройке прибрежной полосы Уотерфорд-Сити. – Он встретился со мною взглядом. – Ладно, хорошо. Я скоро приеду.

Отец закончил разговор и присел на подлокотник дивана. Дышал он тяжело, как будто только что пробежался с кем-то наперегонки.

– Ты что, правда, хочешь, чтобы я задала тебе вопрос о том, как у нас всех обстоят дела? – спросила я.

Он усмехнулся:

– Речь идет о праве государства на принудительное отчуждение частной собственности. У нас есть свои законные права, Кили. И мне кажется, сделка, которую пытается провернуть губернатор, может настолько выходить за рамки закона, что нам удастся заставить его приостановить проект. Но я надеюсь сначала выяснить, что мне на это скажет адвокат.

– Ты уже нанял адвоката?

– Ну… пока нет. Но я позвонил нескольким адвокатом из тех, что специализируются на подобных делах. Но пока ни один из них не схватил приманку. Может быть, они хотят сначала получить предварительный гонорар за услуги, заплатить который мы, естественно, не в состоянии. Но я не уверен, что нам вообще понадобится юридическая помощь, потому что это все подробно прописано в законе. Я составил письмо с протестом, в котором доказываю неправомерность того, что пытается провернуть губернатор. Неправомерность как с точки зрения морали, так и с точки зрения закона. И отослал это письмо всем до единого органам массовой информации, всем тем, кто занимает выборные должности, и всем, кто представляет наши интересы в столице. Кто-нибудь должен нас выслушать.

Опять зазвонил телефон, и я кивком сделала отцу знак, предложив ему ответить.

Пока отец говорил, я приготовила нам ужин, ничего особенного, просто макароны с беконом, салатом и помидорами. Потом вышла во двор.

Солнце уже садилось, и небо походило на разноцветное фруктовое мороженое с горизонтальными полосами оранжевого, красного и розового цветов. Воздух казался почти теплым. Я завязала свою толстовку на талии, закатала рукава футболки на плечи и начала бродить по нашему двору, собирая отломившиеся от деревьев ветки и, точно бумеранги, зашвыривая их в окружающий лес.

По подъездной дорожке к дому подъехала мама и помахала мне рукой. К этому времени я уже закончила очищать двор от нападавших веток и сидела на крыльце, отправляя сообщения своим друзьям.

Я услышала, как отец закончил говорить по телефону и заторопился к выходу. Затем наша дверь с проволочной сеткой для защиты от насекомых хлопнула, и он вышел ей навстречу.

– Поверить не могу, что ты все еще в состоянии держаться на ногах, – сказала мама. Потом поставила свою сумку на крыльцо и устало потерла виски.

– Я и сам не могу в это поверить, – улыбнулся отец. – Как там твои пациенты? Все в порядке?

Мама вздохнула:

– Они напуганы. Никто из них не хочет уезжать. И что еще хуже, большинству из них просто некуда ехать. – Она села на качели и печальным взглядом окинула наше парадное крыльцо, словно пытаясь запомнить, как оно выглядит, пока его у нее не отобрали.

– Я надеюсь, что им вообще не придется думать, куда съезжать. – Отец поцеловал в лоб сначала маму, потом меня. – Ну, я поехал к Чарли.

– Ты точно не можешь остаться?

Отец уже наполовину спустился по ступенькам крыльца.

– Мне надо оповестить ребят о том, что я нарыл кое-что важное, до того, как кто-нибудь начнет объяснять оценщикам размера страховых убытков, что им надо говорить людям. Насколько я понимаю, они могут приехать сюда уже со дня на день.

– Ладно, поезжай.

Я принесла маме ужин прямо на качели. В свою тарелку я тоже положила порцию салата из макарон, чтобы ей не пришлось есть в одиночестве.

Я посмотрела пост Джесси в Сети, и он мне понравился, потом показала его маме. Она смеялась до слез над той его частью, где камера переходила туда-сюда от пластиковой акулы к нему и Джулии, стоящим в большой луже и вопящим в притворном ужасе.

– Как ты думаешь, у папы и правда может что-то получиться? – спросила я.

Зевнув, мама ответила:

– Если в это верит он, то должны верить и мы. Мы просто обязаны дать ему такой шанс.

Мама качалась на качелях, пока глаза ее не закрылись и пустая тарелка из-под ужина чуть не соскользнула с ее колен. Я просмотрела пост Джесси еще пару раз, но уже с выключенным звуком, чтобы не разбудить ее.

Глава 14. Вторник, 17 мая

Переменная облачность и солнце. Максимальная температура 62 градуса по Фаренгейту.

Наутро мне позвонила Элиза.

– Привет! Как ты? – бодро спросила я. Пожалуй, слишком бодро. Но я была так рада услышать ее голос. Элиза ответила мне протяжным и тяжелым вздохом. – Прости, – быстро поправилась я. – Это был глупый вопрос.

– Я до сих пор не могу поверить, что ты не перезвонила мне, Кили.

– Морган сказала мне, что это ты собираешься нам перезвонить! Я решила, что ты занята! – И то и другое было сущей правдой, но я все равно чувствовала себя виноватой.

– Хорошо, то ны все равно могла попробовать связаться со мной.

По тону подруги я поняла, что она раздражена, но не так чтобы очень, наверное потому, что я не была тем человеком, с которым она вела разговоры о том, что действительно было для нее важно. Таким человеком для нее была Морган, и я ее за это не винила. Ведь в серьезных случаях я тоже обращалась именно к Морган.

– Слушай, давай займемся сегодня вечером чем-нибудь приятным, – предложила я.

– Вы с Морган могли бы прийти поплавать в бассейне нашего отеля, – придумала Элиза.

– Круто, – сказала я. – Я передам Морган, что ты нас приглашаешь.

– Я уже послала ей сообщение на этот счет. Я думала, она сейчас с тобой, вот и позвонила.

– А, – сказала я, прикусив щеку. – Нет, ее тут нет. Думаю, она куда-то поехала со своей мамой.

Меня снова кольнуло острое чувство вины, но тут я услышала, как Элиза перекладывает телефон от одного уха к другому.

– Кили, мне нужна твоя помощь.

– О чем речь! – ответила я. – В любое время. Все, что захочешь. Только скажи.

– Помоги мне уговорить Морган свозить нас… кое-куда перед тем, как мы пойдем плавать. – Я слышала, как Элиза нервно облизнула губы. – Я хочу съездить к моему дому. Хотя бы для того, чтобы взглянуть на то, что от него осталось.

Я вздрогнула, вспомнив фотографию из газеты, которую показала мне Морган:

– А ты уверена, что это хорошая идея?

– Нет, не уверена. Но я все равно хочу увидеть все собственными глазами.

По мне, это была просто ужасная идея, но я чувствовала себя так, будто Элиза загнала меня в угол. Я была ей хреновой подругой, так что уговорить ее отказаться от этой поездки было не в моих силах.

– Хорошо, Элиза. Будь по-твоему.

* * *

Я сидела по-турецки в надетых поверх моего прошлогоднего бикини обрезанных шортах и мешковатом синем свитере на полу своей спальни и укладывала волосы феном.

Мне показалось, что в дверь кто-то постучал, но я была не уверена, что не ослышалась.

К моему отцу нескончаемым потоком шли люди, чтобы перекинуться с ним парой слов. Понизив голос, они сообщали ему, что на арендованных машинах в город прибыла группа оценщиков размера страховых убытков и расположилась лагерем в здании городского совета. Или же они спрашивали отца, дошел ли до него такой-то или такой-то слух, или делились с ним воспоминаниями о его деде, или рассказывали о том, как с городом были связаны истории их собственных семей.

Отец зашел в дом только для того, чтобы на скорую руку пообедать, потом он почти целый день провел, сидя на нашем парадном крыльце и консультируя соседей, выслушивая жалобы и плач, предлагая помочь с ремонтом или одолжить свои инструменты. Всем желающим он раздавал копии своего протестного письма, адресованного губернатору и мэру. И обещал, что сделает все, что в его силах, чтобы помешать их планам.

И теперь все жители обещали поддерживать отца всем, чем только могли. И кто бы мог бросить в них камень? На этот раз ставки были высоки, как никогда. И бесконечные споры с властями, в которых люди прежде винили моего отца, считая его упрямым брюзгой, теперь ставили ему в заслугу, ибо они доказывали, что он и его деятельность – это их лучший, если не единственный, шанс спасти Эбердин.

Мне нравилось слушать отца из своей комнаты. Было невероятно, что он так изменился практически за одну ночь, словно вдруг вышел из комы. Я уже забыла, каким обаятельным и импозантным мог быть мой отец. И каким добрым, каким сострадательным. Здорово было осознавать, что такое преображение возможно. Мама тоже была в трансе, я видела, что она гордится отцом, и это открыло мне глаза на то, в какой депрессухе мы все прожили последние два года. Конечно, мама все еще беспокоилась из-за здоровья отца, все время напоминала ему, чтобы он не перенапрягался, по возможности отдыхал и прикладывал к своей ноге лед, когда она болела.

Все в Эбердине перевернулось с ног на голову, и только в моем доме, как ни странно это звучит, все снова встало на свои законные места.

Мама поднялась на второй этаж и чуть приоткрыла мою дверь. Час назад я велела ей пойти вздремнуть, но она настояла на том, чтобы загрузить грязное белье в машинку и вымыть в ванной пол.

– К тебе кое-кто пришел, он ждет тебя внизу. – Она устало прислонилась к стене и, лукаво усмехнувшись, спросила: – Это тот твой бойфренд, о котором вы с Морган толковали, когда мы покупали тебе платье?

Мое сердце возликовало. Я быстро выключила фен:

– Ты хочешь сказать, что ко мне пришел Джесси?

В конце концов, теперь он знает, где я живу. Я встала и подошла к своему окну. Под ним, аккуратно припаркованный вдоль наших кустов, стоял гоночный велосипед BMX. Джесси ездил на черном «хетчбэке». Но может быть, машину взяла его мама, чтобы поехать в ней на работу?

– О, я думала, что Джесси – это тот парень в видеоролике, пародирующем «Челюсти», – улыбнулась мама. – Я утвердительно кивнула, и тогда она отрицательно покачала головой: – Прости, Ки. Это кто-то другой. Похоже, то платье, которое ты надела на Весенний бал, произвело фурор.

Я медленно спустилась по лестнице. Я честно не представляла, кто это может быть, но моей первой догадкой было то, что это кто-нибудь из друзей Джесси, может быть Зито, и сам Джесси сейчас прячется где-то около дома. Наверное, он хочет неожиданно выпрыгнуть мне навстречу, чтобы напугать и заснять мое удивление и испуг на телефон.

Отец сидел в гостиной, стуча по клавишам своего ноутбука. Он не заметил, как я сошла вниз. Его негнущаяся левая нога лежала на стуле, замотанная в эластичный бинт, и с обеих ее сторон свисал пакет замороженного гороха.

Я осторожно открыла нашу парадную дверь.

На крыльце, уставившись на дорогу, сидел Ливай Хемрик.

– Чем я могу тебе помочь? – спросила я с удивлением и досадой.

Парень встал. На нем были темно-зеленая штормовка, джинсы, которые он закатал до колен, чтобы пробираться через места, где все еще стояла паводковая вода, и беговые кроссовки. Не теряя времени даром, он коротко сказал:

– Мы знаем, что твой отец украл полицейскую лодку.

Мои щеки вспыхнули. Интересно, слышал ли его отец и выйдет ли он сейчас на крыльцо, чтобы его осадить? Я надеялась, что выйдет. Он бы нагнал на Ливая Хемрика такого страха, что тот обмочил бы штаны.

– Если вам это было известно, что же вы его не остановили? – хмыкнула я.

Он прислонился спиной к перилам.

– Что ж, мы действительно ничего об этом не знали, когда это происходило, – признал он. – Но после окончания собрания офицер Сэфт доложил, что его лодки нет на месте. Мы тогда сразу смекнули, куда она подевалась.

– Мы привязали лодку к…

– Я знаю, знаю. Там, где вы ее оставили, ее нашел другой офицер.

Ливай стряхнул с головы капюшон штормовки и потер рукой свои едва заметные песочные волосы, похожие на пушок на персике. Они, похоже, были только что подстрижены под ноль и казались единственной частью его тела, которая осталась чистой. Каждый дюйм его кожи и одежды был покрыт пятнами грязи.

Потом между нами опять повисло молчание.

Я понятия не имела, что Ливай делает на пороге моего дома, но у меня было смутное подозрение, что он пытается вынудить меня сказать что-нибудь такое, что позволит им предъявить отцу обвинение в краже лодки. Поэтому я спросила напрямик:

– Нас что, собираются арестовать или как?

Ливай покачал головой:

– Нет. Я просто хотел удостовериться, что у тебя все нормально.

– Хм… ну да, у меня все путем. – И я насмешливо подняла оба больших пальца.

Ливай нахмурился:

– Кили, то, что сделал твой отец, было по-настоящему опасно. Ты могла тогда сильно пострадать.

То, что сказал мне сейчас Ливай, заставило меня засомневаться в том плане действий, который предложила нам с Морган на сегодняшний вечер Элиза. Мы намеревались припарковать машину после наступления темноты в каком-нибудь незаметном уголке, а потом, освещая себе путь фонариками, пробраться через лес туда, где был дом Элизы.

Подбоченившись, я сказала:

– Мой отец был возмущен, Ливай. Многие люди возмущены и сейчас.

Я надеялась, что рассержу его так, что он сразу же уйдет, но вместо этого парень прислонился к столбу, который поддерживал крышу нашего крыльца.

Я прочистила горло.

– А откуда ты вообще узнал, где я живу? Ты что, нашел мой адрес в какой-то полицейской базе данных? Зуб даю, что это тоже противозаконно.

– Кили, да я же как-то раз подвез тебя сюда после дебатов в школьной модели Конгресса.

Я этого не помнила.

– А… ну, тогда хорошо.

– А еще название твоей улицы такое же, как твоя фамилия, так что… для этого необязательно быть гением. – Это Ливай сказал немного громче.

– Я сказала, что тогда все было хорошо. – Я прислонилась к противоположному столбу. Ливай явно не собирался никуда уходить. – Я просто не понимаю, как можно так с нами поступить. Моя семья живет здесь с самого основания Эбердина. И вдруг нам говорят, что мы должны уехать! Уму непостижимо!

– Это было не так уж неожиданно, – мрачно сказал он. Загадочно и явно со знанием дела.

И тут я поняла, что Ливай, скорее всего, знал куда больше, чем кто-либо из нас благодаря положению своего отца. Может, это как-то поможет в моей ситуации? Я поубавила градус своей стервозности и спросила:

– Когда ты это узнал?

– Я? Незадолго до всех остальных. Я хочу сказать, что разговоры об этом велись уже давно. Но ничего официального. Просто отчеты по результатам исследования окружающей среды и всякие экономические изыскания. Настоящий кипеж поднялся, когда начали появляться прогнозы, предсказывающие эту небывалую бурю. – Ливай пристально посмотрел на меня. – Но моему отцу тоже ничего не сказали, когда губернатор вдруг решил провести эвакуацию. Мой отец не говорил людям неправду, он им не лгал, как в том спортивном зале уверял всех твой отец. Он просто выполнял приказ и обеспечивал безопасность людей. – Он повернул голову и немного приподнялся, чтобы заглянуть в окно нашей гостиной. – Что вообще твой отец там затевает?

– Понятия не имею.

Я и правда не знала, во всяком случае в деталях, а если бы и знала, то Ливай Хемрик был последним человеком, которому бы я это сказала.

– Я слыхал, что он говорит горожанам, что им, возможно, не придется покидать Эбердин.

Я засунула руки в задние карманы моих шортов:

– Сто пудов, это на него похоже.

– У людей не будет выбора, уехать или остаться, Кили. Оценщики размера страховых убытков начнут встречаться с жителями уже завтра. Губернатор Уорд хочет начать строительство плотины как можно скорее. Поздно, дело сделано. Вопрос закрыт.

– Ну, что ж, думаю, тогда не о чем и беспокоиться.

Ливай выпрямился и сделался прямым, как стрела.

– Я пришел сюда не затем, чтобы затевать с тобой ссору. Мне все равно, что там затевает твой отец. Как я и сказал, я просто хотел удостовериться, что с тобой все нормально. После того как ты вдруг ушла из спортзала в тот вечер и после того как я видел, что ты плачешь в коридоре…

В этот момент мне вдруг стало ясно, почему Ливай Хемрик так и не стал популярным парнем. На первый взгляд могло показаться, что у него есть для этого все задатки. Он был далеко не урод, он активно участвовал во многих школьных делах, и, в конце концов, он был тем самым парнем-который-далеко-пойдет. Но он также был совершенно бестолков, совершенно не понимал, что к чему. Может, я и не права, но, по-моему, большинство парней от рождения знают, что не надо постоянно напоминать девушке, которую они увидели, когда она тайком плакала в коридоре, что она тайком плакала в коридоре.

– Ладно, итак, во-первых, на Весеннем балу я почти что и не плакала. Я, может, пролила максимум пять слезинок. А во-вторых, не мог бы ты быть так любезен, чтобы больше об этом не упоминать? Типа ни в разговоре со мной, ни в разговоре с кем бы то ни было еще в этом мире, вообще никогда, понял?

Он снова выпрямился:

– Забудь. Проехали.

И это было все. Так он со мной попрощался.

Я смотрела, как Ливай садится на свой велосипед. Он сделал круг по нашей подъездной дорожке, глядя на меня в последний раз, потом приподнялся и начал быстро, как спринтер, крутить педали, пока не доехал до конца улицы, разбрызгивая шинами оставшуюся на дороге после наводнения грязь.

Глава 15. Вторник, 17 мая

Вечером ожидается безоблачное небо. Температура 55 градусов по Фаренгейту.

Поздно вечером Джесси выложил в Сеть еще один видеоролик. Я просмотрела его, пока ехала на пассажирском сиденье машины Морган, направляясь к отелю Элизы.

На видео была снята Джулия, одетая в целиковый купальник, красный, с мелкими белыми звездочками. Он был ей явно мал, как будто ему было уже года два. Она стояла в луже, в которую превратилась затопленная лужайка перед их домом, опустив руки по швам, выпятив свой круглый животик и заправив светлые кудри под белую резиновую купальную шапочку. За кадром Джесси врубил песню группы «Бисти бойз» «Борись за свое право отрываться». Кивнув несколько раз головой, чтобы поймать ритм, Джулия нырнула головой вперед в лужу и поплыла по лужайке, поднимая животом тучи брызг. Она проплыла вдоль всей идущей по лужайке дорожке, в то время как Джесси бегал вокруг нее и снимал ее заплыв со всех сторон.

Я просмотрела видеоролик еще раз, на этот раз не обращая на Джулию никакого внимания, а пытаясь разглядеть виднеющийся на заднем плане дом Джесси. Он был совсем маленький, даже меньше нашего, похожий на деревянный ящик. Возможно даже, что это был всего лишь трейлер. Как бы то ни было, за лужайкой была видна пустая веревка для белья, натянутая между вбитым в землю шестом и чахлой сосной. Под выходящим на улицу окном висел большой пустой горшок для цветов. Наружная дверь проржавела, и на ее стекле красовалась сетка из трещин. К тому же на лужайке и подъездной дорожке валялось множество всякого хлама, в основном это были игрушки Джулии. Но кроме них там покоились также горный велосипед без переднего колеса, футбольный мяч и баскетбольная корзина, не установленная, как положено, а наполовину утонувшая в грязи.

Когда я просматривала видео в третий раз, я обратила внимание на то, что Джесси, должно быть, снимал Джулию на фоне заката, который окрасил небо и брызги воды в прелестный розовый цвет, и подумала, что он, быть может, сделал это специально.

Видимо, Джесси как раз обновлял окно просмотра своего дисплея, потому что, как только я кликнула на лайк, он скинул мне сообщение.

«Спасибо. Джулия говорит, что ты крутая».

Улыбнувшись, я ответила: «Девочка хорошо плавает».

«Еще бы. Ведь я ее старший брат».

– Это еще что за хрень? – спросила Морган.

Я подняла глаза. На противоположной стороне дороги встречная полоса была наискосок перегорожена оранжевыми конусами и вела теперь к припаркованной полицейской машине с включенными фарами и проблесковым маячком. У машины стояли двое полицейских с планшетом, к которому были прикреплены листки бумаги, и разговаривали с водителем, направляющимся в город. За ними столпилась вереница машин, также пытающихся въехать в Эбердин.

Мы быстро пронеслись мимо.

– Погодите-ка, – сказала я. – Кто-то из соседей говорил об этом сегодня с моим отцом. Полицейские устанавливают на дороге в Эбердин дорожно-пропускные пункты, чтобы те, кто там не живет, не могли проникнуть в город после наступления темноты. Наверное, полиция беспокоится, как бы мародеры не разграбили разрушенные наводнением дома.

– Разграбили что? Что там вообще можно украсть?

– Не знаю. Может быть, медные трубы?

Морган покачала головой.

– Жесть, – сказала она.

Я положила телефон обратно в карман, бесцельно уставилась в окно и продолжала смотреть, пока мы выезжали из Эбердина и ехали двадцать пять миль по шоссе до Риджвуда. В старших классах мы устраивали спортивные игры со старшеклассниками из Риджвуда, что было смехотворно, если учесть тот факт, что их было в пять раз больше и все они были до тошнотворности богаче. Сто пудов, что каждый из них уезжал на лето в спортивный лагерь. Так что они всегда побеждали с разгромным счетом. То, что у них в отличие от нас водилась куча денег, было ясно уже и по качеству закусок, которые продавались в тамошних торговых палатках. Я говорю о горячем шоколаде с настоящим зефиром и печенье, замешенном на настоящем сливочном масле вместо суррогатного кулинарного жира и испеченном в настоящих маленьких пекарнях, а не купленном в дешевых супермаркетах. У них также было по отдельному полю для европейского футбола, американского футбола и бейсбола, меж тем как школа Эбердина довольствовалась одной и той же поросшей жухлой травой прямоугольной площадкой для всех трех видов командных игр. Их средняя школа занимала такую огромную территорию, что хватило бы и кампусу какого-нибудь колледжа, а все наши старшие классы с девятого по двенадцатый легко уместились бы там, где размещались их седьмые и восьмые.

В отличие от Эбердина в Риджвуде было мало старых домов. Когда мой дедушка был еще мальчишкой, на месте Риджвуда простирались сельскохозяйственные угодья, но теперь вся эта земля была застроена, и там стояли большие новые дома с просторными комнатами, огромными лужайками,длинными подъездными дорогами и бассейнами, расположенными прямо на участках. С некоторых точек здесь даже открывался вид на далекие небоскребы Уотерфорд-Сити, сверкающие на фоне ночного неба.

Проезжая по центральным улицам Риджвуда, мы удивленно смотрели на его чистые, незатопленные улицы и дивились тому, что на них, в отличие от улиц Эбердина, не громоздятся обломки ни домов, ни машин. Было видно, что осадков здесь пролилось, по всей видимости, не меньше, чем у нас, но асфальтобетон на улицах был просто мокрым и блестящим, не более того. Ничто здесь не напоминало район бедствия, из которого только что прибыли мы. Частично это различие между двумя городами объяснялось тем, что Риджвуд стоял намного выше Эбердина и на целую милю дальше от реки. Но правдой было и то, что Риджвуд просто оказался во всех смыслах более везучим.

Я была рада вырваться туда, где все шло своим чередом, и мне нравилось смотреть на людей, занимавшихся своими обычными, повседневными делами. Например, направлялись в кинотеатр, или стояли у ресторана, ожидая, когда освободится столик, или ждали, когда у торгового центра появится свободное место для парковки. Большой мир за пределами Эбердина не был обречен на то, чтобы вдруг очутиться под водой. Эта участь постигла только нас. У нас, в Эбердине, невозможно было проехать ни единого квартала, не увидев толпу соседей, обсуждающих, как дальше жить, или людей, сидящих в своих машинах и разговаривающих о том же. Все они пока еще не отошли от шока.

Отель, в котором временно жила семья Элизы, оказался серебристым высотным зданием, стоящим недалеко от того торгового центра, где я купила свое платье для похода на Весенний бал. Окна в нем были зеркальные, кроме самого верхнего этажа, где располагались крытый бассейн и спортзал. Этот этаж был застеклен обычным прозрачным стеклом и освещен лампами дневного света.

По краям входных дверей стояли двое услужливых портье в темно-синих костюмах и узких галстуках, готовые помочь постояльцам поднести чемоданы или вызвать такси. Мы подъехали к входу одновременно с шикарным черным седаном с тонированными окнами. На фоне всей этой роскоши убогий вид дешевой, потрепанной машины Морган просто колол глаза.

К счастью, в вестибюле нас уже ждала Элиза. Не успела Морган припарковать свой драндулет, как из открытых дверей нам навстречу выпорхнула Элиза. Не знаю, так ли это было в действительности, или это моя память сыграла со мною шутку, но сейчас я вспоминаю, что внешность Элизы показалась мне в тот вечер чуть более экзотической, чем обычно, а именно такой, какой и можно ожидать от девушки, живущей в отеле, если это, конечно, имеет какой-то смысл.

Мы все вышли, обнялись и запрыгали от радости, как будто не видели друг друга много лет. Встреча получилась веселой, и я была этому рада. Я немного боялась, что Элиза будет со мной холодна из-за этого недоразумения по поводу того, кто кому должен был первым перезвонить, но она вела себя как обычно. Было видно, что она просто рада нас видеть. А потом мы все втроем залезли обратно в машину.

– Знаете, девочки, мне так надоела эта гостиничная еда, – сказала Элиза. – То есть мы, конечно, можем заказывать все, что хотим, и мои младшие братья бесстыдно этим пользуются. Они каждый раз заказывают по два десерта за вечер, один за ужином и один перед тем, как лечь спать. Нет, я не жалуюсь, кормят тут хорошо. Но это все-таки совсем не то, что тебе готовят дома.

– Мне нравится твоя кофточка, – заметила я. – Она новая?

Это была розовая блузка из легкого шелка, сплошь расшитая крошечными красными сердечками, как раз в том духе, который нравился Элизе. Садясь в машину, она разгладила шелк, прежде чем застегнуть ремень безопасности:

– Да, новая. К нам в отель зашел сегодня утром кто-то из офиса губернатора и принес толстый конверт из тех, которыми пользуется почтовый сервис Федерал Экспресс, и в нем было полно подарочных карт и письмо, написанное лично губернатором, в котором он приглашал нас пойти в торговый центр и купить все, что нам нужно.

Морган недовольно надулась:

– А я весь день выгребала грязь и мусор из нашего подвала.

– Если честно, все это было скорее не развлечение, а тяжелый труд. Мне ведь необходимо заменить весь мой гардероб. Я же не могла просто покупать все красивые вещи, которые попадались мне на глаза. Я должна была составить для себя настоящий стратегический план. Потому что мне нужны белье, носки, одежда и всякая всячина на каждый день, в конце концов, даже новая куртка. И потом, я знала, что сегодня вечером будет холодно, но ни один магазин уже не продает свитеров. Только то, что носят весной. И у меня было дома столько всего такого, чему я просто не смогу найти замену. Все мои старые фотографии, лоскутное одеяло, которое сшила для меня моя бабушка.

– Так какие новости у тебя самые последние? – мягко спросила Морган. – Твой отец уже ездил туда, где стоял ваш дом?

Элиза покачала головой:

– Нет. Правда, к нему уже приходил оценщик размера страховых убытков. Он показал ему фотографии всего, что осталось от нашего дома, но папа так и не разрешил мне на них посмотреть. Он решил, что это зрелище слишком травмирует мою психику. – Я хотела было перебить подругу и рассказать о том, что пытается сделать мой отец, думая, что это будет хорошая новость, но она все никак не могла перестать говорить. – Потом оценщики перешли к сумме компенсации. – И Элиза в недоумении покачала головой. – Догадайтесь, сколько денег они собираются заплатить нам, чтобы мы переехали в другой город?

Я подалась вперед, так что моя голова оказалась на одном уровне с передними сиденьями машины. Стараясь соблюсти правила хорошего тона, я предложила Элизе занять пассажирское сиденье, а сама уместилась на заднем.

– Погоди. Они уже сделали вам окончательное предложение?

Я вспомнила, что сказал мне Ливай, стоя на нашем парадном крыльце. Что все это произойдет очень быстро.

– Пятьсот тысяч долларов, – смущенно объявила она.

Мы с Морган ахнули. Полмиллиона долларов! Хотя я совсем не разбиралась в обычных размерах зарплат и окладов, это стопудово было больше, чем большинство жителей нашего города могли заработать за всю свою жизнь. Мать Элизы не работала. А ее отец был механиком, но перед тем, как устроиться на эту работу, он больше года был безработным.

Элиза быстро добавила:

– Наверное, нам собираются заплатить больше, потому что мы все потеряли. И пожалуйста, не говорите об этом никому. Думаю, что это вроде как должно остаться в секрете.

– Значит, вы возьмете эти деньги? – спросила я.

– У нас нет другого выхода, – ответила она. – Ведь мы практически стали бездомными.

– Это ненадолго, – сказала Морган. – Я хочу сказать, что с такими деньгами ваша семья сможет купить в Риджвуде любой дом, который только захочет.

– Ну… моя дядя Роб занимается недвижимостью, и он в последнее время начал присылать нам списки и фотографии квартир в кооперативных домах, которые находятся рядом с домом его и моей тети во Флориде. Он прислал нам одну такую фотографию прямо сегодня, и из комнаты, в которой будет моя спальня, почти виден океан. – Элиза прикусила нижнюю губу. – Думаю, мы согласимся.

– Во Флориде? – повторила потрясенная Морган. – Ты шутишь.

– У дяди Роба может найтись работа и для отца, – добавила Элиза.

На несколько минут в машине воцарилась тишина, мы трое сидели и думали, какие изменения в нашей жизни это повлечет. Хотя мы с Элизой и не были самыми близкими подругами, она все равно была частью моих жизненных планов на это лето и на предстоящий затем год учебы в нашем последнем двенадцатом классе. И вдруг теперь все, что прежде представлялось мне таким ясным, подернулось дымкой неопределенности.

– Знаете что, – сказала Элиза, – мама говорит, что билеты на самолет бывают довольно дешевы, если платишь за них за несколько месяцев до вылета. Мы могли бы запланировать вашу поездку ко мне во Флориду сейчас, чтобы вы обе смогли меня навестить. Может быть, запланируем ее на конец лета, когда вы обе уже будете знать, куда вы переедете. Мы могли бы вместе съездить в «Мир Гарри Поттера»!

Я не знала, правда ли билеты на самолет могут быть так уж дешевы. Ни Морган, ни я никогда еще не летали в самолетах, так что для нас это было все равно, что отправиться на ракете на Марс. Морган перевела взгляд на дорогу, но рот ее был по-прежнему недоуменно открыт.

Между тем Элиза опустила зеркало заднего вида и, глядя в него, поправила свой макияж. Я видела, как на лице подруги надежда на то, что ее мечты сбудутся, борется с осознанием фактов, которое нашептывало ей сознание: возможно, они не осуществятся никогда.

* * *

По дороге домой мы вынуждены были остановиться на полицейском блокпосту и показать свои удостоверения личности с фотографиями, чтобы проехать дальше. Все дороги, ведущие к улице, где стоял дом Элизы, были перегорожены желтыми предупредительными лентами, и поперек мостовой стояла тяжелая строительная техника, чтобы никто не мог проехать туда на машине. Мы смогли отыскать проезд, только отъехав назад на добрые полмили и свернув на лесную дорогу, где не было ни домов, ни фонарей. Мы заглушили мотор в месте, которое Элиза сочла подходящим, и машина Морган накренилась, заехав одним колесом в канаву, полную дождевой воды. Мы вылезли из нее и включили свои фонарики.

Морган и Элиза тихо перешептывались друг с другом. После разговоров о Флориде обстановка в этом лесу показалась мне особенно мрачной. Я побежала вперед, чтобы попытаться еще больше напугать девчонок, но все кончилось тем, что я глубоко завязла в какой-то густой грязи, и им пришлось немало потрудиться, чтобы общими усилиями меня вытащить. Я смеялась, и надо признаться, чтобы рассмешить и их, не особенно помогала им себя вызволять, но девочки не оценили моей шутки. И они вовсе не смеялись, когда я нарочно плюхнулась в грязь, пропитав ею всю заднюю часть своих шортов.

Элиза уверенно шла впереди, хотя несколько раз мы из-за нее поворачивали не туда. Минут через тридцать я почувствовала, как ко мне приблизилась Морган.

– Может быть, лучше пойти обратно, – прошептала она, но прежде чем я успела ответить, Элиза крикнула нам, чтобы мы шли к ней. Она все-таки отыскала прорубленную в лесу аллею с телефонными столбами и электрическими проводами, которая спускалась с холма в долину.

– Эта аллея ведет прямо к моему дому, – сказала она.

Мы прошли еще четверть мили, потом резко свернули налево и уткнулись в холм свежей грязи, явно искусственного происхождения. Он был высотой с дом и пах мокрой землей.

Мы полезли по грязи на его вершину, как будто все мы были новобранцами, тренирующимися в армейском лагере. Мы лезли вверх с упорством маленьких детей, и думаю, во время этого подъема каждая из нас хоть раз поскользнулась и упала, так что, добравшись до вершины, мы все были в грязи. Но никто из нас не смеялся.

Мы посмотрели вниз, в образовавшийся на склоне каньон. То, что прежде было улицей, идущей вдоль подножия холма, превратилось в яму, заполненную грязью.

– Господи Иисусе, – прошептала Морган.

Во всем этом было что-то странное, ведь мы обе уже видели эту картину и на фотографии в газете, и на телевизионном экране. Но совсем другое дело было наблюдать ее воочию.

Элиза побежала вниз первой, упала, ударилась и измазала грязью весь перед своей красивой новой блузки. Потом упала еще раз. Но это не остановило ее. Она спотыкалась, но все равно шла вперед.

У подножия грязевого холма было припарковано еще несколько бульдозеров и стояли большие мусорные контейнеры, полные обломков.

Я бывала на этой улице сотню раз, но сейчас здесь не осталось и следа мостовой.

Я бывала у Элизы дома столько раз, что и не перечесть. Я обожгла внутреннюю сторону предплечья, когда мы с ней в ее кухне пекли печенье на Рождество. Как-то, когда я у нее ночевала, я на слабо пробежалась по ее заднему двору голой, накрутив волосы на термобигуди. Но от всего этого не осталось ни единого кирпича, из которых был сложен фундамент, ничего, что хоть отдаленно напоминало бы дом.

Морган и я соединили лучи своих фонариков с лучом фонарика Элизы, вероятно надеясь на то, что свет сразу трех фонарей поможет нам отыскать хоть какой-нибудь ориентир. Но Элиза только бесцельно бродила вокруг, крутясь вокруг своей оси, как волчок, вращающийся по инерции.

– Это здесь? – нетерпеливо произнесла она, задыхаясь от потраченных усилий.

Наконец-то она приблизилась к месту, которое бульдозеры еще не расчистили. Собственно, того, что могло бы назваться домом, здесь не осталось, но имелась груда битых кирпичей и искривленных труб, да еще куча деревянных обломков, наполовину погрузившихся в грязь.

Я направила луч фонарика на ближайшее дерево.

– Оно кажется мне знакомым, – вздохнула я. – Ты могла его видеть из окна своей спальни?

Элиза заплакала.

Морган бросилась к ней, прижала ее к груди, и они, дрожа всем телом, стали плакать вместе.

Я осталась в стороне, продолжая обшаривать окрестности лучом своего фонарика и чувствуя, как у меня подводит живот от ужаса. Я не хотела, чтобы Элиза так расстраивалась. Я не хотела, чтобы ей пришлось увидеть то, что осталось от ее дома. Мне хотелось прокрутить весь этот вечер назад, отмотать обратно всю эту идею и вернуться к тому моменту, когда Элиза высказала эту мысль впервые. Мне следовало настоять на том, чтобы отправиться плавать в бассейн.

Телефон в моем кармане загудел. Это было сообщение от Джесси, адресованное на огромное количество телефонных номеров, включая мой.

Он разослал нам всем видеоролик, на котором был снят он сам, одетый только в футбольные трусы и несущийся по скользкой от воды пластиковой игрушке «слип-н-слайд»^[1]. При этом он держал в руке бутылку пива, умудряясь не расплескать ни капли. Полоска «слип-н-слайда», была расстелена перед старой лесопилкой у самой реки. Парень, снимавший видео, хохотал до упаду искренним мальчишеским смехом, и, возможно, это был пресловутый Зито. Доскользив до конца полосы «слип-н-слайда» Джесси показал рукой на видеокамеру и закричал, как военачальник, сзывающий свои войска:

– Занятия в школе отменены на всю следующую неделю! Мы можем погрузиться в меланхолию, а можем скользить по «слип-н-слайду»! Ну, кто со мной?

Тут я и поняла, что у нас с Джесси общего. Мы оба были готовы на все что угодно, чтобы люди были веселы, чтобы они улыбались. А сейчас всем нам это было нужно, как никогда.

Обе мои подруги оглянулись на звук голоса Джесси.

Сначала я хотела было подождать, когда Элиза перестанет плакать, но потом передумала и подняла свой телефон:

– Судя по всему, сегодня вечером у старой лесопилки устраивается вечеринка с катанием на «слип-н-слайде».

Элиза вытерла глаза:

– В самом деле?

Она была не слишком-то этим обрадована, но они с Морган сгрудились вокруг меня, и я прокрутила видео еще раз. На этот раз девчонки захихикали и, шмыгая носами, проглотили слезы.

– Что вы скажете на предложения утопить все наши печали в дешевом пиве?

Элиза обняла себя руками за плечи:

– А это не опасно? Кататься в такой близости от реки?

– Сто пудов, не опасно. Джесси, конечно, сумасшедший, но не настолько же! И тебе, наверное, пойдет на пользу, если ты сейчас побудешь среди других ребят.

Я постаралась сказать это мягко, потому что решать должна была сама Элиза.

Если бы решать должна была я… что ж, у меня бы просто не было выбора.

Глава 16. Вторник, 17 мая

Поздним вечером облака разойдутся. Температура упадет до 50 градусов по Фаренгейту.

Поездка до лесопилки прошла в глубоком молчании. Радио было включено, но звук его был так тих, что невозможно было разобрать, какую песню исполняют. Элиза неподвижно смотрела в окно. На сей раз она предпочла сидеть на заднем сиденье.

– Если там не будет прикольно, мы всегда сможем уйти, – сказала я. Я не чувствовала себя эгоисткой, потому что не думала о себе. В эти минуты я не думала даже о Джесси Форде. Обернувшись, я посмотрела на Элизу: – Если ты решишь, что готова поехать на эту вечеринку, тогда и мы поедем. – Говоря это, я была уверена на все сто в своей правоте.

– Я готова, – сказала Элиза, выдавив из себя улыбку. – Спасибо, Кили.

Морган отвернулась от дороги и взглянула на меня:

– Ты рада, что увидишь Джесси?

Я чувствовала, что не могу сказать «да», в то время как Элизе было так тошно. Но если честно, я была рада.

– Я куда более рада тому, что мы наконец все-таки едем на вечеринку у лесопилки.

Когда среди старшеклассников нашей школы шла речь о том, чтобы закатить вечеринку, лесопилка была нашим запасным вариантом. Местом, где можно было спокойно выпить, когда другие места по тем или иным причинам отпадали.

Приглашение при этом не требовалось. Можно было просто заявиться после окончания футбольного матча или беспорядочно проведенной летней ночи. В основном, конечно, приходили ученики двух последних классов, хотя иногда на этих сборищах можно было встретить и девятиклассницу, и десятиклассницу, если они встречались с ребятами постарше.

Мы трое бывали там редко. Мы вообще нечасто посещали вечеринки, устраиваемые в Эбердине. Честно говоря, мы все впервые попробовали спиртное только несколько месяцев назад, когда Элиза пригласила Морган и меня сходить к полночной мессе в канун Рождества вместе со своими старыми подругами по церкви Святой Анны. Оказывается, полночная рождественская месса – это самая главная вечеринка для подростков-католиков. Все собираются на парковке при церкви Святой Анны. Сама церковь находится от парковки на расстоянии в полквартала, но и здесь хорошо слышно, как церковный хор поет рождественские гимны.

Подростки, приехавшие туда в тот раз, привезли с собой алкогольные напитки, украденные ими с тех праздничных семейных ужинов, на которых им довелось побывать. Здесь была собрана самая разная выпивка, и я выпила слишком много рюмок мятного ликера, а потом долго блевала в кустах под окнами детского сада. Отнюдь не лучшее мое воспоминание.

Так совпало, что в эту же ночь Морган познакомилась с Уэсом. Он оказался другом парня, которого знала Элиза.

Морган он понравился с первого взгляда, мне это было очевидно. Среди всех парней, слоняющихся вокруг, кидая друг в друга снежки, перескакивая из одной машины в другую, чтобы согреться, и чокающихся бутылками с пивом, подруга сосредоточила все свое внимание именно на нем, улыбаясь как кретинка всякий раз, когда он соизволял что-нибудь сказать, что случалось нечасто. Парень был просто невероятно стеснителен. Он растянул одну-единственную бутылку пива на всю ночь и, как я заметила, имел дурацкую привычку проверять, одинаковой ли длины концы его шарфа и достаточно ли плоско они лежат на его куртке.

Я видела, что Морган хочет заговорить с ним, но для того, чтобы завести разговор с парнем, ей обычно был нужен толчок от Элизы. А Элиза как раз в этот момент была слишком занята разговором со своими более старыми друзьями и ничего вокруг не замечала. И тогда я схватила Морган за руку, повела ее к Уэсу и принялась отпускать шуточки по поводу его кошмарного рождественского свитера, только свитер его был вовсе не кошмарным, а вполне себе нормальным. К тому времени я была уже изрядно под кайфом.

Но моя тактика сработала. Стоило мне отпустить шутку, как Морган немедленно бросилась на его защиту. «Мне нравится его свитер!» – воскликнула она, шлепая меня варежкой. А Уэс, покраснев, вякнул «Спасибо», как мне тогда показалось, с притворным возмущением, но как я понимаю теперь – совсем непритворным.

Вероятно, Уэс возненавидел меня с самого первого момента, хотя если бы не я – этого момента не было бы вовсе.

Морган заехала на парковку лесопилки, представлявшую из себя площадку из крошащегося бетона, на котором парковочные линии давным-давно стерлись и из трещин росли сорняки. Здесь была уже целая уйма машин, как будто нынче вечером сюда съехалась все старшие классы нашей школы.

– Как видно, всем уже осточертело сидение в четырех стенах, – заметила я, когда мы вылезли из машины.

Протиснувшись среди припаркованных автомобилей, мы прошли вдоль забора из сетки-рабицы, нашли дыру и просочились внутрь.

На территорию лесопилки вели два пути, но этим вечером большинство ребят и девчонок использовали старый гаражный бокс для грузовиков, металлическая дверь которого была поднята навсегда. В нескольких футах от этого места на участке грязной мокрой травы Джесси расстелил свой «слип-н-слайд», ярко-желтый прямоугольник пластика, но пока никто по нему не скользил.

Я всегда думала, что, когда наши ребята приходят на территорию лесопилки, они должны вести себя тихо и не привлекать к себе внимания на тот случай, если мимо проедет коп. Но сегодня вечером все, по-видимому, уже понимали, что скоро всему конец, потому никто и не думал маскироваться. В сложенном из кирпичей кругу горел костер, ребята курили, смеялись и распивали пиво, не скрываясь, прямо на открытом воздухе, сидя на погрузочной эстакаде и болтая ногами. Это было похоже на пляжную вечеринку, устроенную в прохладную летнюю ночь.

Паводок в основном спал, но было видно, что во время его пика вода здесь стояла довольно глубоко, потому что вокруг остались лужи, валялся мусор, везде была грязь. Река начиналась прямо за парковкой. Теперь я видела, что осталось от нашей стены из мешков с песком. Это было прекрасно выстроенное сооружение, но теперь наши мешки были перевернуты вверх дном и усеяны дырами, из которых высыпался почти весь песок. Река была черной, и только кое-где – там, где она наталкивалась на какой-то полузатонувший предмет, – на ней виднелись белые барашки пены.

Мы залезли в гаражный бокс для грузовиков и направились в большой зал. Пол здесь был залит водой, но народ набросал на него доски и сорванные со стен листы гипсокартона, чтобы было по чему ходить. Я всегда удивлялась, как в лесопилке обходятся без электричества, но, приходя сюда, люди приносили с собой карманные фонарики, большие масляные фонари, а некоторые даже работающие от аккумуляторов прожектора вроде тех, которые полицейские установили в спортзале во время Весеннего бала, когда электричество погасло.

Когда вошли мы трое, то были сплошь, с ног до головы, заляпаны грязью. Все, кто был в зале, начали оборачиваться на нас. Элиза несколько раз тихо застонала, как будто снова собираясь разрыдаться.

Я схватила ее за руку, стиснула ее ладонь, и она, кивнув, ухмыльнулась:

– Не беспокойся. Я в порядке.

К нам подошли несколько других одиннадцатиклассников, чтобы поздороваться. Они, очевидно, уже знали, что семья Элизы потеряла все. Элиза с радостью принимала их объятия и дружеские похлопывания по спине. Морган повернулась ко мне и улыбнулась так, словно я только что сделала что-то хорошее.

– Кили!

К нам направлялся Джесси. На нем были коричневые бриджи, фуфайка с эмблемой эбердинской футбольной команды и серо-зеленые резиновые сапоги. В обеих руках парень нес по нескольку бутылок пива, одну из них он предложил мне.

– Спасибо, – сказала я, милостиво улыбаясь.

Морган бросила на меня воодушевленный взгляд, пожалуй, слишком воодушевленный, но зато тут же отвела Элизу в сторону, чтобы дать нам с Джесси минутку-другую поговорить.

Джесси протянул руку и соскреб немного засохшей грязи с моего плеча, так, будто касаться друг друга было для нас обычным делом. Наверное, мне следовало родиться в Викторианскую эпоху, потому что эти легкие прикосновения вызывали во мне целую бурю ощущений.

– Чем это вы занимались? – усмехнулась Джесси.

– Ходили посмотреть, что осталось от дома Элизы. Это было ужасно. Типа, невозможно даже сказать, где он вообще находился. Он просто исчез.

– Вот облом, – сказал Джесси. Что, по-моему, описало ситуацию очень точно.

– Так когда тебе пришла в голову мысль устроить вечеринку с катанием на «слип-н-слайде»?

– Ну-у… когда я сегодня днем подвез маму в Уолмарт и увидел, что у них проходит распродажа «слип-н-слайдов» по сниженным ценам. – Джесси широко расставил ноги, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим, и посмотрел мне в глаза. – Не смог удержаться. Плюс к этому я просто больше не мог и дальше торчать в доме.

– Как дела у твоей сестренки? – спросила я. Я не могла себе представить, как малышка возраста Джулии может приспособиться к тому, что происходило вокруг.

– С ней все хорошо. В последнее время мы с ней здорово веселимся. – Ответ Джесси прозвучал беззаботно, и я подумала, что он так и не понял, что я имела в виду, когда спрашивала его о сестре. Он окинул зал беглым взглядом и отхлебнул еще пива. – А где твои подруги?

Я показала. Джесси направился к ним, я пошла следом. Он роздал им бутылки с пивом, которые нес, и девчонки заулыбались. Потом он пинками согнал троих парней с ящиков из-под молока, на которых они сидели, чтобы освободить место для нас. Это был мимолетный намек на то, как бы обстояли дела, если бы Джесси по-настоящему был моим бойфрендом. Он очаровал бы всех моих подруг, ведь он знает, как быть реально классным и дружелюбным, и с ним всегда было бы прикольно.

Мы чокнулись бутылками и отпили по большому глотку.

И тут по лицу Джесси скользнула коварная улыбка.

– А теперь давайте перейдем к делу, – предложил он. – Кто из вас готов пробежаться по «слип-н-слайду», чтобы тем самым заплатить за все это пиво? – Мы с подругами переглянулись. – И неважно, что наш маленький уголок земли уходит под воду. Вы по-прежнему всего лишь одиннадцатиклассницы, усекли?

Девочки нервно рассмеялись.

Морган спросила:

– Сколько стоит это пиво?

Джесси покачал головой:

– Обычно мы принимаем деньги. Но сегодня вечером единственным средством платежа являются пробежки по «слип-н-слайду». Сегодня это единственная принимающаяся у нас валюта.

– Ммм… здесь, пожалуй, холодновато, – сказала Элиза.

Днем было почти по-летнему тепло, но после того, как солнце зашло, на открытом воздухе сделалось совсем зябко.

– Ну же. Одна из вас должна решиться. – Говоря это, Джесси смотрел на меня, а не на моих подруг, и я вся покрылась гусиной кожей.

– Разве они не заслужили выпивки за счет заведения? – крикнула из противоположного угла зала Виктория Данкл. – По крайней мере, она, – уточнила она, показывая на Элизу.

Сердце мое упало. Я в общем-то ожидала, что на вечеринке будет и Виктория, но все же надеялась, что она, быть может, не придет, потому что Джесси пригласил меня.

На Виктории были короткое платье с длинными рукавами и темно-синие резиновые сапоги. Уж она-то стопудово не походила на девушку, которая пережила природный катаклизм. Она выглядела так, словно снималась для той страницы модного каталога одежды, где рекламируются шмотки, которые следует надевать в дождливый день. А я, с ног до головы облепленная грязью, выглядела как водяная крыса.

Но сейчас Джесси обращался именно ко мне. Вероятно, поэтому Виктория и вклинилась в наш разговор. Практически парень спрашивал меня, хватит ли у меня смелости прокатится на мокром и скользком «слип-н-слайде». Виктория никогда бы не приняла подобного вызова.

Я не могла конкурировать с Викторией по внешним данным. Но в этом виде программы я сумею обставить ее на все сто очков.

– Я согласна.

Я сняла через голову свой свитер и отдала его Морган. Она бросила на меня при этом встревоженный взгляд, на который я не обратила ни малейшего внимания. Сняла я также и свои шорты, потому что они были грязные и противные на ощупь. Я стояла перед ребятами в одном бикини и беговых кроссовках, и мои руки и ноги были покрыты полосами грязи, словно боевой раскраской. Я подняла волосы и закрутила их в короткий спутанный хвост.

– Вот это да! – сказал Джесси. – Я вижу, кое-то пришел в полной боевой готовности.

– Мы собирались поплавать в бассейне в отеле Элизы, – попыталась было объяснить я, – но…

– Кили! Да ведь я очень доволен! – Джесси уже шел на два шага впереди, направляясь к выходу из гаражного бокса и крича всем, кто собрался на вечеринку: – У нас есть еще один желающий!

Вслед за Джесси мы все прошли туда, где на траве лежал «слип-н-слайд». Джесси поставил меня на самую середину старта. Народ начал собираться вокруг, обступив меня так плотно, будто меня собирались прогнать сквозь строй.

На дворе оказалось еще холоднее, чем я предполагала. Или же мне было холоднее, потому что я сняла свитер. Я опустила глаза. По «слип-н-слайду» не бежала вода. Пластик был почти совсем сух.

– Как же я буду скользить? – спросила я Джесси.

Его лицо осветилось улыбкой.

– Да, конечно, – усмехнулся он. – Извини.

Он сделал большой глоток пива, потом забрал из моей руки мою почти полную бутылку. Затем заткнул горлышки обеих бутылок большими пальцами, встряхнул их, после чего широкими струями вылил их содержимое на пластик. Пиво вспенилось и зашипело.

– А теперь подожди скользить! – сказал он, швырнув пустые бутылки в противоположную сторону двора, и они со звоном разбились вдали. – Я хочу это заснять!

И он встал на другом конце слип-н-слайда, лицом ко мне.

– А теперь давайте поприветствуем нашу Кили! – крикнул Джесси и начал аплодировать и радостно вопить, и почти тотчас же к нему присоединились и остальные.

Джесси нажал на своем телефоне кнопку «запись» и показал мне большой палец.

Я мысленно досчитала до трех и заскользила вперед по желтой пластиковой дорожке. Держаться на ногах было трудно, но мне все-таки удалось не слететь в сторону с пластиковой тропы. Но в конце я все-таки свалилась, и Джесси пришлось отскочить в сторону, чтобы не упасть прямо на меня.

Толпа взревела. Я села и помахала ребятам рукой.

Джесси выключил запись и протянул мне руку, чтобы помочь встать:

– Это было потрясающе, Кили.

– Спасибо.

– Хочешь узнать один секрет?

– Какой?

Он поднес свое лицо почти вплотную к моему:

– Ты единственная девчонка, которая совершила сегодня этот забег. – Он покачал головой. – Хотя погоди. Не единственная девчонка, а единственный человек, кроме меня, кто сегодня вечером на это решился.

– Но ты сказал, что те, кто учится в младших классах, должны сделать это, чтобы заплатить за пиво.

– Я был тогда не совсем правдив. Но я знал, что ты решишься. – Глаза Джесси загорелись. – Пойдем посмотрим видео.

Он примостился рядом со мной и протянул руку с телефоном так, чтобы я видела экран. Он был сейчас так близко, что я ощущала его дыхание. Между тем холодное пиво, пенясь, текло по моему телу, но Джесси, похоже, было все равно, что, прикасаясь ко мне, он может вымокнуть. Он нажал на «воспроизведение», и я увидела, как я, виляя из стороны в сторону, мчусь по желтой дорожке. Когда я чуть не врезалась в его ноги, камера затряслась.

Мне хотелось бы, чтобы на этом видео я двигалась чуть грациознее.

Мне хотелось, чтобы я выглядела на нем чуть сексуальнее.

Мне хотелось, чтобы от меня не разило пивом.

– Ты не будешь против, если я размещу это на своем сайте? – спросил Джесси.

Я хотела сказать «нет». Я вдруг почувствовала себя такой кретинкой. Но улыбка Джесси была такой широкой. И я почувствовала, что он выделяет меня из толпы девчонок. Он никогда не выкладывал в Сеть видео какой-либо другой девчонки, если не считать его сестру Джулию.

– Да, конечно, – сказала я.

К нам подошла Виктория и обняла Джесси за плечи:

– Джесси, Зито ищет твои ключи от машины.

– О’кей, Кили, – засмеялся Джесси. – Еще увидимся.

Я снова оделась и пошла тусоваться с друзьями. Ко мне подошли два или три парня и сказали, что мой отец нереально крут. Мне было приятно это услышать. Но очень скоро чувство, которое я испытала на Весеннем балу, охватило меня снова. Вполне может быть, что Джесси сейчас уединился где-то с Викторией. Возможно «Зито ищет твои ключи от машины» было их кодовой фразой, означающей: «Да избавься ты наконец от этой девчонки, чтобы мы могли пойти целоваться».

Я не вынесла бы, если бы Джесси опять меня отверг.

Я заметила Морган и Элизу, сидящих вдвоем на каком-то бревне, уставившись в телефон Морган. И тут я вспомнила те сообщения от Уэса, которые он послал ей утром после наводнения. Морган так и не сказала мне, что получила их. Возможно, сейчас она показывает их Элизе. Сейчас мне за это стыдно, но я, типа, незаметно подкралась к подружкам, пытаясь поймать Морган с поличным. Но она не говорила об Уэсе, а показывала Элизе наши фотографии с Весеннего бала.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я Элизу, надеясь, что ей захочется уйти.

Она бодро кивнула:

– Я прекрасно провожу время.

– Ну и славно. – Я села рядом с девчонками, попивая пиво из новой бутылки и ожидая возвращения Джесси.

Мы с Джесси начали флиртовать совсем недавно. И я чувствовала, что, наверное, будет нетрудно вернуться назад, ко времени, предшествующему нашему разговору у реки, и стереть из памяти последние две недели. Но трудность состояла в том, что я любила Джесси гораздо дольше этих двух недель. Гораздо, гораздо дольше.

Идя к мусорному контейнеру, чтобы выбросить свою бутылку из-под пива, я увидела, как Виктория и Джесси обнимаются в углу. Я прошла мимо них очень быстро, надеясь, что парень меня не заметит, но этого не случилось. Он вытянул руку и попытался схватить меня:

– Куда это ты так торопишься?

– Думаю, мы уезжаем, – сказала я не потому, что это было правдой, а потому, что я собиралась гарантированно это устроить. И произнесла я эти слова без надрыва.

– О, так рано?

– Да, что ж… ты ведь знаешь, как устроена жизнь. – Я увернулась от его протянутой руки. – Оставляю тебя Виктории.

Джесси сморщился, как будто то, что я сейчас сказала, было с моей стороны странно, и, конечно, так оно и было. Это было также и трусливо, потому что я так и не спросила парня напрямик, что со всеми нами происходит. Я слишком боялась услышать ответ.

Джесси отошел от нахмурившейся Виктории и, взяв меня за руку, остановил и притянул к себе.

– Не уходи, – проговорил он и уронил голову мне на плечо. – Просто я хреново умею прощаться.

На секунду я подумала, что Джесси говорит обо мне. О том, что он прощается со мной. Но тут он обернулся через плечо и взглянул на Викторию. Она наблюдала за нами все это время, но одна из ее подруг торопливо увела ее прочь.

– В конце недели она уезжает отсюда навсегда.

– Что?

– Ее дом полностью затопило, наводнение его не разрушило, как дом твоей подруги, но жить в нем стало совершенно невозможно. Оценщики размера страховых убытков сейчас вырабатывают предложение о компенсации. Она и ее семья живут в спортзале с момента эвакуации, и это доводит их всех до безумия. Пока все не утрясется, они собираются пожить с ее теткой. Она живет где-то в трех часах пути.

– О, должно быть, тебе грустно ее отпускать. Я знаю, что вы двое… очень близки.

Он посмотрел на меня как на ненормальную:

– Кили, я не встречаюсь с Викторией. – Должно быть, у меня сделался совершенно ошалелый вид, потому что парень сразу же добавил: – Ну и ну! Я-то думал, что умею обращаться с девушками, но, видно, ошибался, если ты так и не поняла, что сегодня вечером я флиртовал с тобой.

Я была рада, что все вдруг оказалось так просто.

Но то, что случилось, случилось. Что-то странное произошло между нами на Весеннем балу, что-то такое, что превратило жар в леденящий холод. Тогда я думала, что это из-за Виктории. Или из-за того, что сказала я.

А может быть, просто ничего не было?

Или что-то все-таки было, но это что-то было уже не важно.

– Хотя, если говорить честно, я действительно рад, что ты пришла, – серьезно сказал Джесси. – Я чувствую, что ты как раз тот человек, который понимает, в чем состоит смысл этого вечера.

– Ты так думаешь? – усмехнулась я.

Парень указал подбородком туда, где в углу, съежившись и прижавшись друг к другу, сидели две девушки:

– Видишь ту девчонку вон там? Она рыдает весь вечер. Мне ее, конечно, жаль, но она однозначно выбрала роль плаксы, которая проревет всю вечеринку. – Он потряс головой, потом снова посмотрел на меня. – А с другой стороны, есть такая девушка, как ты, девушка, которая, ни секунды не сомневаясь, раздевается до бикини и при всем честном народе пробегает по мокрому «слип-н-слайду». – Он откашлялся. – И если мне будет позволено добавить, бикини у тебя реально классное.

Я ущипнула себя за кожу между большим и указательным пальцами, просто чтобы удостовериться в том, что это не сон. Джесси хвалил как раз те стороны моей натуры, которые я считала, не позволяли мне ему понравиться.

– В мире наберется мало таких девушек, как ты, Кили, поэтому то, что я нашел тебя здесь, в Эбердине, это что-то фантастически офигенное.

В этот миг в самых глубинах моего существа родилась уверенность в том, что Джесси и я – родственные души, что мы с ним одно и то же. Я думаю, он тоже это почувствовал. Поэтому-то я взяла быка за рога и поцеловала его. Я поцеловала Джесси Форда прямо в его красивые губы, и, хотя я почувствовала, что он удивился, он все же ответил на мой поцелуй. Да, он нежно прижал руку к моей щеке и ответил на мой поцелуй. И я почувствовала, как каждая трещинка в моей душе зарастает, заполняясь счастьем. В эти мгновения мне было все равно, что Эбердин может затопить до небес, потому что я теперь была водоупорной.

Джесси отстранился, однако оставался достаточно близко, чтобы поцеловать меня в кончик носа, потом в лоб. Наконец он открыл глаза:

– Подожди. Я правда не хочу, чтобы ты сегодня уходила. – Он поцеловал меня снова. – Если Эбердин и впрямь в конце концов уйдет под воду, давай сделаем так, чтобы ты и я стали последними, кто останется в нем, тешась в свое удовольствие до самого конца, ладно?

– Кили! – Это была Морган. Ее щеки были пунцовыми – должно быть, она видела, как мы целовались. – Мама Элизы только что скинула ей сообщение, она хочет, чтобы Элиза сейчас же вернулась в отель.

Поскольку Джесси сейчас не мог ничего видеть, я одними губами произнесла:

– О, господи! – А потом спокойно ответила: – Хорошо, нет проблем. Я сейчас подойду.

На прощание Джесси еще раз поцеловал меня:

– Я тебе позвоню. – И любезно помахал на прощание Морган.

– О, господи, – снова прошептала я, стиснув руку Морган, и мы вместе пошли прочь.

– Похоже, Джесси не соврал, – улыбнулась подруга.

– Что ты хочешь этим сказать? – не поняла я.

Морган показала мне свой телефон. Джесси разместил видео, на котором я бегу по «слип-н-слайду», на своем сайте в Сети и подписал его #Девушка мечты.

Я знаю, много людей этим вечером беспокоились о том, как изменится их жизнь. Но в моей жизни уже изменилось все, и только к лучшему.

Глава 17. Среда, 18 мая

Утром будет облачно, днем с 70-процентной вероятностью ожидается гроза. Максимальная температура 63 градуса по Фаренгейту.

Элиза прислала мне сообщение в пять часов утра. Оказывается, ее мама велела ей срочно вернуться в отель, потому что одна из общенациональных утренних информационных телепрограмм собирается взять у их семьи интервью. Ведущая этой программы прилетела из Нью-Йорка вечером, пока мы были на лесопилке. Элиза скинула несколько фоток, на которых был виден воцарившийся в отеле хаос. Вместе с ведущей прилетела группа визажистов, отвечающих за прически и макияж, и бригада, которая устанавливала в номере освещение. Был еще какой-то тип в наушниках, ставивший на журнальный столик вазу с искусственными цветами. Последняя из присланных мне ею фотографий запечатлела, как Элизу гримируют для телеинтервью. Грим, который наложили на ее лицо, показался мне тяжеловатым, брови получились, как у куклы из Маппетшоу, но из статей в журналах я знала, что на телеэкране все это будет выглядеть естественно.

Я постучала в дверь спальни своих родителей, ожидая увидеть там только маму. Но в спальне был и отец, он спал рядом с мамой, а не как обычно в гостиной у своего компьютера. Я покраснела густо, до корней волос, как будто застала их за чем-то по-настоящему неприличным. Как обжимашки… или что-нибудь похуже. Что свидетельствует о том, насколько родители отдалились друг от друга за последние два с лишним года.

Я тихонько попятилась вон из их спальни, но мама уже проснулась. Она резко села на кровати и спросила:

– Все в порядке?

Отец повернулся на бок и поднял голову:

– Ки, в чем дело?

– Извините. Я не хотела вас будить. Но семью Элизы сегодня утром будут показывать по телевизору.

– Надо же! – Мама перебралась на середину кровати.

Я включила телевизор, стоящий на их туалетном столике, потом переползла на нагретое место, где до этого лежала мама. Я снова чувствовала себя маленькой девочкой, смотрящей мультики на постели родителей, чтобы им не пришлось вставать и вести меня вниз.

Прежде чем началась передача, я задремала, но мама разбудила меня, ткнув локтем в бок, когда заиграла драматическая музыка и пошли кадры наводнения. Мы смотрели, как река переливается через мешки с песком, потом медленно ползет по первым прибрежным улицам. Потом показали, как складской рабочий Оуэн пробирается через затопленные проходы между полками в супермаркете Вайолы, пресвитерианскую церковь с покоробившимися половицами, сваленными друг на друга скамьями для прихожан и Библиями, покрытыми слоем ила.

Я подумала было послать сообщение Джесси, чтобы он включил свой телик, но было еще нереально рано, а я понятия не имела, любит ли он спать допоздна или, наоборот, поднимется ни свет ни заря. Я наизусть помнила те черты натуры Джесси, которые проявлялись в школе – например, что он любит апельсиновый спортивный напиток «Гаторейд», – но мне не терпелось составить список его более интимных привычек, хотя бы первых, которые пришли мне на ум. Например, надевает ли он по ночам пижаму или предпочитает спать в семейных трусах? Любит ли он по ночам таскать еду из холодильника или шкафа, и если да, то что он обычно предпочитает – сладости или что-то другое? Когда он принимает душ – по утрам или по вечерам?

Между тем телеведущая рассказала о планах запрудить реку и построить на ней плотину, после чего последовало интервью губернатора: «Уотерфорд-Сити – это эпицентр экономики всего штата. Мы не можем допустить, чтобы он под ударом…»

Когда Уорда избрали губернатором, мой отец пришел в такую ярость, что посреди ночи вышел из дому, поджег кучу хвороста и выпил шесть банок пива.

Последними кадрами последствий наводнения была сделанная с вертолета аэрофотосъемка квартала, где жила Элиза и где все дома были стерты с лица земли.

Затем камера наехала на Элизу и ее двух младших братьев, расположившихся на диване в своем номере в отеле, и на их отца и мать, сидящих за их спинами на складных парусиновых креслах. Было странно видеть Элизу, девчонку, которую я знала, на экране телевизора. Кто угодно в стране мог включить телевизор и увидеть ее. Наш маленький эбердинский мирок был так тесен и состоял из одних и тех же людей, среди которых все друг друга знали. Все знали родителей каждого соученика, а также его братьев и сестер. Раньше меня этонемного раздражало, но сейчас я чувствовала, что не хочу этого лишиться.

Женщина в платье персикового цвета, с несколькими массивными золотыми цепочками, с безупречно уложенными волосами начала задавать Элизе и ее родным простые, безобидные вопросы, типа, каково это, когда теряешь свой дом, а потом и весь свой город. Мама Элизы немного всплакнула, мальчики в основном ерзали по дивану. Затем ведущая рассказала телезрителям, как губернатор Уорд предоставил этой семье целую партию подарочных карт для самых разных покупок.

– Вот видите? – сказал отец, презрительно махнув рукой в сторону экрана. – Готов поспорить, что губернатор Уорд кое-что пообещал этой даме за то, что она рассказала про подарочные карты. Вероятно, он уверил ее, что даст ей эксклюзивное интервью. Ему как воздух нужно хорошее отношение прессы, особенно сейчас, когда ему наверняка стало известно, что многие люди недовольны.

Из-за тирады отца я не расслышала следующего вопроса репортерши, но сейчас камера показывала Элизу. «Мои друзья оказали мне невероятную поддержку», – сказала она. Я начала грызть ноготь. Элиза стопудово говорила о Морган, но я надеялась, что она имеет в виду и меня. Мама ласково взъерошила мои волосы, автоматически предположив, что так оно и есть. «И конечно, становится легче все это выдержать, когда знаешь, что все в Эбердине переживают сейчас такую же трагедию. Мы просто оказались первыми, кто через это прошел».

Ближе к концу интервью репортерша положила распечатку своего следующего вопроса себе на колено и подалась вперед:

– Среди ваших соседей распространено мнение, что некоторое время назад сорвалась некая сулящая большие барыши сделка с недвижимостью на прибрежной полосе Уотерфорд-Сити и что возведение плотины может снова сделать ее актуальной.

– О, господи, папа! – всплеснула руками я. – Твое письмо с протестом!

Отец сел на кровати и выпрямился. Мама положила руку на его ногу и нежно похлопала ее.

На телеэкране родители Элизы пожали плечами:

– Да, мы об этом слышали.

Телеведущая кивнула.

– Тогда верите ли вы тому, что план губернатора Уорда состоит в том, чтобы оттеснить в сторону бедняков с целью защитить богатых? – спросила она.

Было странно слышать, как жителей Эбердина называют бедняками. У всех моих подруг родители имели работу, у них были хорошие дома, а перед домами – ухоженные лужайки. Думаю, все до единой девушки в городе пришли на Весенний бал в новых платьях. В нашем штате, да и в стране была уйма людей, которые жили намного хуже нас.

– Именно так оно и есть, – ответил телеведущей голос моего отца. Он спустил ноги с кровати и потянулся за своей палкой. – Вы слышали, как эта дама сформулировала свой вопрос? Как она выставила всех, кто ставит строительство плотины под сомнение, кучкой идиотов, верящих в заговоры?

Я не была уверена, что слышала именно это, но ведь я слушала ее не очень внимательно.

Отец тяжело поднялся на ноги:

– Вот в чем все дело. Все средства массовой информации у Уорда в кармане, и он использует их ресурсы, чтобы заткнуть всем несогласным рты еще до того, как начнется спор.

Мне стало не по себе. Здесь, в Эбердине, отец мотался на своем грузовичке по соседям, прилагая все силы к тому, чтобы выработать единую стратегию действий и убедить жителей нашего города бороться вместе с ним. Но все это не могло сравниться с воздействием на умы, которое непременно будет иметь эта телепрограмма.

Мама пошарила по кровати в поисках пульта:

– Ну же, ляг обратно в постель. Я выключу этот телевизор, а мы с Кили посмотрим эту передачу в гостиной. Тебе надо еще поспать.

– Со мной все в порядке, – заявил отец. – Мне все равно пора вставать.

На экране отец Элизы прочистил горло.

– Не мое дело заниматься домыслами и строить догадки по этому поводу. Я могу сказать одно: мы считаем, что с нами обошлись справедливо.

– В этом я как раз сомневаюсь, – пробормотал отец, подходя к своему комоду.

Я прикусила губу. Элиза просила нас не болтать о том, на какую сумму отступного согласилась ее семья, но я, не раздумывая, решила, что если я расскажу все моим родителям, это будет правильно.

– Хмм… – начала я, – Элиза сказала, что они получили пятьсот тысяч долларов.

Мама резко повернула ко мне голову:

– Ты шутишь.

– Нет, не шучу. Ведь они потеряли абсолютно все. И у них был хороший дом. Но все равно разве это не сумасшедшая куча денег?

Отец стоял к нам спиной, и я не видела, как он воспринял мою новость. Но он, ни секунды не промедлив, сказал:

– Этого нам бы не хватило, чтобы переехать на жительство в другой город. Даже близко бы не хватило.

Когда он это сказал, мама, сидя с рассеянным видом и моргая через каждые несколько секунд, снова перевела взгляд на телевизор.

После информационной программы последовал прогноз погоды.

* * *

Церковь Богоматери Ангелов, одна из нескольких церквей в нашем городе, организовала сбор вещей для наиболее нуждающихся семей. Я была рада возможности хоть что-то сделать для тех, кто оказался в еще более худшем положении.

К тому же я считала, что раздача пожертвований поможет делу, которое затеял мой отец. Если люди будут чувствовать себя комфортно, если у них будет все что нужно, они решат остаться в Эбердине и сражаться вместе с моим отцом против плана губернатора.

Я взобралась на наш чердак и принялась собирать одеяла и простыни, принадлежавшие еще моим бабушке и дедушке, и другие полезные вещи, которые могут пригодиться людям. Здесь же, на чердаке, я наткнулась на несколько коробок, в которых были сложены мои старые игрушки, книжки и одежда. Одежду было легко отдать тем, кто в ней нуждался, но, как ни странно, с некоторыми игрушками и книжками мне было расстаться труднее.

Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь из нуждающихся спрашивал именно об игрушках и книгах, но я понимала, что, когда ты потерял все, ты нуждаешься тоже во всем. Я вынула из коробки с игрушками маленькую плюшевую медведицу, которую я назвала Розочкой, потому что ее лапки были сшиты вместе и она сжимала в них маленький цветок – розу. Она была такая мягкая, такая милая. Папа купил мне Розочку, когда мне было пять лет и мне только что вырезали гланды. Он выбрал ее для меня в больничном магазине подарков, и я помню, как он зашел в палату в своей запачканной рабочей одежде, держа в руках игрушку. Он выглядел таким испуганным и отчаянно желал, чтобы со мной все было хорошо. Папа чуть было не забыл отдать мне свой подарок, и маме пришлось напомнить ему: «О! Посмотри-ка! Что это там в руках у папы?» Внутри короткого хвостика Розочки была вшита погремушка, но мне не было никакого дела до того, что из-за этого можно было подумать, будто игрушка годится только для младенцев.

Я тут же прижала плюшевую медведицу к груди. Она утонула в моих объятиях.

Было глупо цепляться за эту маленькую плюшевую медведицу, особенно теперь, когда многие дети потеряли все свои игрушки и могли бы оценить мою Розочку по достоинству. Розочка была для меня большим утешением после операции, даже большим, чем мороженое, которым меня тогда кормили, и мне нравилась мысль о том, что теперь ее отдадут какому-нибудь другому малышу и она его утешит. Но мне все равно нелегко было положить мою любимую в общий мешок. Те же чувства возникли у меня и по поводу некоторых из моих детских книг, например по поводу экземпляра «Морщинки во времени», которую мама когда-то частенько читала мне перед сном. Я уселась на полу на чердаке и успела прочитать несколько глав, когда от Морган мне пришло сообщение, что она уже едет к нам, чтобы подвезти меня до церкви.

Дома у Морган мы начали печь шоколадные кексы, рассудив, что они тоже смогут поднять нуждающимся настроение. И пока мы их пекли, они точно подняли настроение нам. Мы чуть не подрались за право вылизать миску, в которой готовился шоколадный крем. Я брызнула на подружку каплей жидкого теста, и в отместку она вытерла о мою щеку ложку, испачканную этим тестом. Мы так хохотали, что чуть не описались. После того как кексы остыли и были покрыты глазурью, мы отправились в церковь. Я крепко сжимала блюдо с кексами, поставив его к себе на колени. В каждый кекс была воткнута зубочистка, чтобы их пластиковые обертки не испортили буквы, которыми мы их украсили. Мы положили на наши кексы особенно толстый слой глазури и красной гелевой ручкой написали на каждом по букве, чтобы получилась надпись: «ЭБЕРДИН НАВСЕГДА». Я уже успела здесь проголодаться и стопудово съела бы хоть один кекс, чтобы заморить червячка, если бы не эта надпись.

И было так здорово не вспоминать о плохом, что окружало нас все время. Мы с Морган были полностью сосредоточены друг на друге и говорили только о минувшем вечере и о нас с Джесси.

– Я все никак не могу поверить, что ты поцеловала его первой, Ки.

– Я знаю. – Я хихикнула. – Я тоже не могу в это поверить. Но я это сделала. Я конкретно зацеловала его до посинения.

Морган могла бы впасть от этого в депрессуху. Ведь сердце ее все еще было разбито из-за Уэса, и я это знала. Но подружка не стала вздыхать. Она была рада за меня на все сто, нет, на тысячу процентов. Вот какой классной была моя лучшая подруга. Она весело сказала:

– Если честно, кому из нас выпадает такое счастье? Счастье поцеловать свою первую любовь!

– Хм, хм! Кому выпадает счастье не только поцеловать свою первую любовь, но и услышать, что твоя первая любовь хочет провести свои последние минуты с тобой? – уточнила я.

Морган фыркнула:

– Можно подумать, Джесси умирает. Но давай говорить серьезно. Ты хотела этого всегда.

Я улыбнулась:

– Если честно, это не совсем так. Я не позволяла себе хотеть Джесси, потому что никогда не думала, что я его получу. – Морган стукнула меня: – А между тем все считают, что самая умная у нас – это ты. Знаешь что, может, это тебе надо пойти учиться в школу-студию стиля и макияжа, а мне стоит начать пахать, чтобы добиться стипендии для обучения в колледже.

На первый взгляд наш сегодняшний разговор был повторением наших бесед в последнее время, ведь мы постоянно обсуждали вопрос о том, что с нами уедет после окончания школы. Однако сегодня нас с Морган было только двое, как в старые времена.

Я любила Элизу, правда, любила. Я скучала по ней, когда она покинула Эбердин, и все еще по ней скучаю. Но в эти минуты я по ней не скучала. Совсем.

Мы почти уже подъехали к церкви, когда Морган сказала:

– Слушай, я думаю, Элиза побудет у меня, пока ее семья живет в отеле. Ее родителям слишком далеко возить ее каждый день туда и обратно, а кроме того, ее братья все еще учатся в школе при церкви Святой Анны. Так Элиза сможет проводить больше времени здесь, со всеми своими подругами.

– А, это классно. – Но я обратила внимание прежде всего не на целесообразность такого расклада, совершенно, впрочем, разумного, а на то, что обо всех этих планах уже велись разговоры – может быть, даже несколько раз, – а я не принимала в них никакого участия. – А они уже знают, когда отбудут во Флориду? – То, что я этого до сих пор не знала, только усилило мое неприятное чувство.

– Они еще ни в чем не уверены, – вздохнула Морган.

Мы заехали на парковку. Я поставила блюдо с кексами на приборную доску, и мы с Морган вышли из машины, чтобы распаковать ее чемодан. Навстречу нам из дома приходского священника быстрым шагом вышла какая-то женщина и крикнула:

– Не утруждайте себя, девушки. Мы больше не принимаем пожертвований.

– Но везде висят ваши объявления, – возразила Морган.

– Мы и так уже получили слишком много всякой всячины. А лучше сказать, всякого хлама, – коротко объяснила женщина. – Люди начинают очищать свои дома от ненужных вещей и вываливают на нас свой мусор. Мы очень четко ограничили круг вещей, которые желали получить, но из нашей церкви сделали своего рода свалку для того хлама, который людям не хочется брать с собой при переезде. – Ворчливая дама из церкви, не удостоив нас взглядом, заглянула в наши сумки. Увидев Розочку, она раздраженно закатила глаза. – Знаете ли вы, что церкви теперь придется платить за вывоз всего этого хлама, что, разумеется, совершенно несправедливо и идет вразрез с самим духом нашего начинания.

Вещи, которые хотела пожертвовать я, вовсе не были хламом. Я вообще не хотела с ними расставаться, но в конце концов решила, что, отдав их, сделаю доброе дело.

– Не говоря уже о том, что семьи, которым мы хотели помочь, те, что оказались в особенно отчаянном положении, скорее всего, предпочтут взять деньги, которые им предлагают на переезд. Так что… – Она подняла руки и тут же бессильно их уронила. – Какой теперь во всем этом смысл?

Интересно, сколько же семей уже согласились взять деньги и уехать? И знает ли об этом мой отец?

Морган закрыла свой чемодан, и мы снова сели в ее машину. Дама из церкви хотела взять кексы, которые мы испекли, я видела это по взглядам, которые она на них бросала, но я подумала: «Черта с два!» – и, проигнорировав ее, поставила блюдо с нашей выпечкой обратно к себе на колени. Я рассудила, что мы сможем отнести их в школу, когда там опять начнутся уроки. Даже если к тому времени они немного зачерствеют, ребята все равно с удовольствием их съедят.

* * *

Дома я обнаружила список продуктов и вещей, которые мама просила меня купить в супермаркете Вайолы. В основном это были продукты, из которых она собиралась приготовить ужин, но потом, в конце списка она добавила несколько других внеплановых вещей, таких как батарейки, бутилированная вода и некоторые предметы длительного хранения. Метеоролог по телевизору сказал, что осадков у нас выпадет только один-два дюйма, так что нового наводнения не будет, но мама хотела все-таки быть готовой, на всякий случай.

Супермаркет Вайолы был нашим местным продуктовым магазином. Большинство жителей покупали продукты раз в неделю в «Уолмарте», до которого было двадцать минут езды по шоссе, а супермаркет Вайолы прекрасно годился для тех, кто не хотел далеко отъезжать от города или кому было нужно купить что-то срочно, например рулон туалетной бумаги или мороженое, если тебя вдруг охватывало желание полакомиться им. Это был семейный магазин, небольшой чистый белый блок с полом из черно-белого линолеума, несколькими расположенными сзади парковочными местами и написанными от руки на толстом пергаменте этикетками на товарах, которые на этой неделе продавались по сниженным ценам.

Я слышала, что супермаркет Вайолы пострадал от наводнения, и действительно, одно его окно было выбито и заколочено большим листом фанеры. Было видно, что сюда проникла вода, потому что в каждом ряду нижние полки пустовали. В отделе замороженных продуктов также был весьма скудный выбор – вероятно, из-за отключений электричества. Но в остальном все было хорошо. Пол был чисто вымыт, на полках были выставлены молоко, хлеб, овощи, яйца.

В проходе между полками, на которых хранились сухие завтраки и крупы, я столкнулась с Ливаем Хемриком. Он стоял, держа под мышкой галлоновую канистру молока, и выбирал, что купить: огромную коробку «Лаки чармс»^[2] или не менее огромную коробку «Чириоз»^[3].

Я бы предпочла проигнорировать его, но мне самой была нужна коробка «Лаки чармс». Поэтому я обошла вокруг него и сказала:

– Покупая сухой завтрак, никогда не бери завтраков с пастилой. Никогда.

Ливай пожал плечами и поставил свою коробку «Лаки чармс» обратно на полку.

– Собственно, я покупаю это не для завтрака, а для ужина. Я не умею готовить, так что…

– Не обязательно уметь готовить, чтобы съедать на ужин что-нибудь получше сухих завтраков. Слушай, Ливай, неужели тебя никто так и не научил готовить спагетти? – Только сказав это, я вспомнила, что мать Ливая умерла несколько лет назад, когда я училась в девятом классе. Так что Ливай жил только с отцом. И его, видимо, некому было учить. – Тебе надо просто вскипятить воды, добавить в нее вермишель или спагетти, варить семь минут – и готово! Ужин подан. – И я картинно повела рукой.

– Простые спагетти. Звучит… заманчиво. Но думаю, я все-таки возьму «Чириоз».

Мы попытались вежливо разойтись, но нам обоим было нужно к кассам, что означало неизбежное наступление того щекотливого момента, когда мы захотим убежать друг от друга, хотя направление движения у нас было одно. Я остановилась и полистала журнал, чтобы дать Ливаю возможность пройти вперед, ведь он, в конце концов, покупал только два наименования товара.

– Кили, я обслужу тебя здесь, – улыбнулся мистер Вайола.

И он поманил меня в отдел обслуживания покупателей.

Мистер Вайола знаком показал мне, чтобы я подошла к нему. Мама дала мне сорок долларов, но часть из них составляла мелочь. В своей записке она написала: «Если этого окажется недостаточно, мы сможем прожить без апельсинового сока и того печенья, которое любит папа. Но нужно обязательно купить батарейки». По моим расчетам выходило, что даже без сока и печенья общий итог приближался к сумме, которая у меня была.

Хотя я уже и говорила мистеру Вайоле, что хочу поработать у него кассиром во время летних каникул, сейчас я подумала, что можно опередить события. Зачем ждать до лета? Я могла бы начать прямо завтра и работать по несколько часов каждый день после уроков. И конечно же в выходные.

– Мне жаль говорить тебе это, Кили, но я не смогу тебя нанять.

– Погодите, мистер Вайола? Вы это серьезно?

– Я еще мало кому об этом сказал, но… – Он в отчаянии всплеснул руками. – Мы так много работали, чтобы опять открыть магазин и заново заполнить полки товаром. Но у нас теперь почти нет покупателей! Люди подчищают свои кладовки, доедают то, что у них уже есть на тот случай, если нам всем придется отсюда съехать. Дело либо в этом, либо в том, что многие дороги все еще перекрыты и жители просто не могут припарковаться достаточно близко от магазина, чтобы сделать крупные покупки.

– Уверена, что скоро все дороги разблокируют.

Мистер Вайола презрительно фыркнул:

– Ой ли? Если за нашими спинами творятся какие-то темные дела, как утверждает твой отец, то никто не станет особо из кожи вон лезть, чтобы нам стало легче ездить по городу. – Он постучал себя по лбу. – Подумай об этом. Как бы то ни было, даже если проезд откроют уже завтра, это для меня будет уже слишком поздно. Моя страховая компания заявила, что не станет оплачивать мне понесенные из-за этого убытки. А если случится еще одно наводнение, я вообще не получу ничего. Каждый день, открывая магазин, я рискую всем. И ради чего? Ради того, чтобы продать за весь день пару галлонов молока?

Мистер Вайола так разошелся в своем гневе, словно я была в одном лице его страховой компанией, губернатором Уордом и всеми теми жителями города, которые не пришли в его супермаркет за последнюю неделю. Я бросила взгляд на кассиршу. Она сидела, опустив голову и рассеянно трогая клавиши кассы. Наверное, она переносила все это очень тяжело.

– Стало быть, вы хотите сказать, что закрываете магазин?

Мистер Вайола впился в меня взглядом:

– Ты говоришь со мной так, будто я какой-то предатель! Да известно ли тебе, сколько лет этот магазин уже принадлежит моей семье? Да я, если хочешь знать, родился в магазинной кладовке!

Я почувствовала, как на теле у меня выступает пот. Я вовсе не пыталась назвать мистера Вайолу предателем. Я даже нервно пошутила:

– Но ведь это произошло всего лет двадцать назад, верно, мистер Вайола?

Но он даже не улыбнулся.

Я остро ощущала, что мимо меня из магазинных дверей выходит Ливай и потому была особенно осторожна в выборе слов:

– Надеюсь, скоро все образуется, мистер Вайола. Есть множество людей, которые делают для этого все. Мы просто должны держаться вместе.

– Я желаю твоему отцу удачи, Кили. Я знаю, что он трудится не покладая рук. Вчера вечером я видел, как он работал уже в темноте на крыше моего соседа, приколачивая молотком плитки черепицы. Это было поразительно, если учесть его увечье. Но если он хочет спасти Эбердин от затопления, он должен будет сделать нечто большее, чем просто взобраться по приставной лестнице на крышу. Кто-то должен совершить что-то по-настоящему важное, и притом сделать это быстро. Иначе нам всем крышка. Лично я не могу рисковать потерей всех средств к существованию, ничего не делая и ожидая, как все обернется.

Я вышла из магазина как оплеванная.

Никто в здравом уме не станет плакать из-за потери дурацкой работы в продмаге, но я уже чувствовала, как на глаза мои наворачиваются слезы. Я все время думала о том, каким ошарашенным сделалось лицо мамы, когда я сказала ей утром, сколько денег получила семья Элизы. Это было все равно как услышать, что твой ближайший сосед выиграл главный приз в национальной лотерее. Я жалела, что сказала родителям правду.

Где я буду работать, если все вокруг закрывается?

Мне было жаль и отца. Ведь он действительно так старался! Мне было тошно думать о том, что все его усилия будут напрасны.

У дверей магазина стоял Ливай, отмыкая замок цепи своего велосипеда. Он приковал его к паркомату.

Я быстро повернулась к нему спиной и рукой вытерла слезы с глаз. Господи, как неловко. Я почувствовала, что должна что-то сказать, потому что Ливай явно видел, что я опять плачу.

Я делано рассмеялась:

– Ну да, теперь тебе будет казаться, что это для меня обычное явление, но клянусь, что это не так.

– Давай их сюда, – сказал парень, показывая на две моих сумки.

– Со мной все в порядке, Ливай. Они не тяжелые.

Но Ливай все равно забрал их у меня из рук и поставил в решетчатый контейнер, прикрепленный к заднему крылу его велосипеда.

Какое-то время мы шли молча. В то время, как мне по пути в город приходилось постоянно петлять между полицейскими ограждениям, Ливаю было достаточно кивнуть любому стоящему перед ними копу, этот коп кивал ему в ответ, и мы свободно проходили по дороге.

Я думала о том, что сказал мне мистер Вайола. В самом ли деле городские власти что-то делают, чтобы разблокировать улицы и позволить жителям свободно ездить по ним опять? Что-то не похоже.

Кругом кипела работа. Двери тех домов, где уже никто не жил, были открыты, и рабочие выносили из них разные предметы вроде унитазов и светильников и бросали их в контейнеры для мусора.

– Это безумие. Неужели все жители этого квартала уже уехали?

– Думаю, да. Дома здесь были в плохом состоянии. Полагаю, их обитатели быстро согласились взять предложенные им деньги.

Я посмотрела на противоположную сторону улицы. На подъездной дорожке одного из тамошних домов стояли машины. На его выходящей на фасад веранде сидели мужчина и женщина, глядя на происходящий вокруг них хаос. Их дом здорово пострадал во время паводка. Часть их разрушенной крыши была прикрыта брезентом, а на лужайке высилась груда превратившейся в мусор мебели. К этой груде боком был прислонен обеденный стол, а на его столешнице краской из баллончика были выведены слова: «ЧЕРТА С ДВА! МЫ НЕ УЕДЕМ!»

Женщина заметила меня и показала на меня рукой своему мужу. И они оба мне помахали.

Эти люди знали, кто я такая, благодаря моему отцу.

Я тоже им помахала, и на душе у меня стало легче.

– Не все так легко согласятся, Ливай, – сказала я, чувствуя прилив гордости.

Ливай пожал плечами:

– А какой у них есть выбор?

Я не ответила ему, потому что не знала ответа. Я просто надеялась, что выбор будет, что мой отец что-нибудь придумает, потому что люди на него надеялись.

– Я слышал твой разговор с мистером Вайолой, – сказал Ливай. – Кажется, я знаю об одной вакансии. Это работа временная, но за нее хорошо платят.

Я выслушала его скептически, но все-таки спросила:

– Какая вакансия? Где?

– В городе. Там хотят, чтобы все дома, из которых выезжают люди, были тщательно осмотрены. Надо удостовериться, что все пожитки из них вывезены и что газ и электричество отключены. – Он не смотрел на меня, когда сказал: – Если тебе это подходит, они могли бы нанять и тебя.

– Ливай, по-моему, это самая бессмысленная, наводящая тоску работа, которую только можно себе представить. С ней может сравниться только работа могильщика.

Парень скривил рот:

– На самом деле это важная работа. Потому что, если подача газа не отключена, а кто-то из этих ребят вздумает выдрать из плиты духовку, может произойти взрыв. Но забудь. Проехали.

– Ливай, зачем тебе работать? Я думала, что ты… мм… пойдешь далеко.

Шутка была слишком удачной, и я не смогла удержаться от того, чтобы его поддеть.

Парень застонал:

– Ох уж эта дурацкая статья! Я никого не просил, чтобы меня изобразили именно так. Как бы то ни было, обещание полной стипендии – это не всегда полная стипендия. Вот увидишь.

– Что ты такое говоришь? – удивилась я. – Ведь я уверена, что у тебя отличные оценки.

С этим Ливай спорить не стал, но, сделав еще несколько шагов, сказал:

– Ну, в моей биографии все-таки есть то, что можно поставить мне в минус…. Я так и не выиграл чемпионат по дебатам в школьной модели Конгресса.

Я повернулась так резко, что в рот мне попали пряди волос и мне пришлось их вытаскивать. Ливай улыбался, но ухмылка тотчас сползла с его лица, когда он увидел, что я киплю от злости:

– Ты что, считаешь, что это смешно?

Ливай примирительно поднял руку:

– Брось. Не злись на меня. Я просто прикалывался. И это ведь ты тогда бросила нашу команду.

* * *

Наша команда дошла до полуфинального раунда. Но, вместо того чтобы нас воодушевить, это напугало нас до смерти.

Директриса Банди велела нашей команде перейти в пустой конференц-зал отеля, чтобы еще раз обсудить наши аргументы в предстоящих дебатах. Нам было поручено выступить против законопроекта, запрещающего рекламу в школах.

Это была огромная удача.

До этого дебаты по законопроектам, поступающим в школьную модель Конгресса, были похожи на разыгрывание каких-то скучных пьесок. Например, обсуждались законопроекты, касающиеся изменения климата, или регистрации избирателей, или введения обязательных тюремных сроков в приговорах за тяжкие преступления. Ничто из этого никак не влияло на нашу жизнь. Но этот законопроект касался нас напрямую. Легко богатеньким школам говорить: «Спасибо вам, гадкие рекламодатели, но мы против! Мы хотим оставаться чистыми и непорочными!» Но что, если бы «Кока-Кола» соорудила для нас новое спортивное табло в обмен на то, чтобы в школьном кафетерии продавались ее напитки? Или если бы компания «Минит Мэйд» предложила подарить нашей школе телевизионную студию, которая по утрам передавала бы объявления, при условии, что мы будем пускать в эфир ролики, рекламирующие ее апельсиновый сок?

Это была схватка между теми, у кого есть все, и теми, у кого нет ничего.

Мы очень нервничали, нервничали до тошноты, поскольку все, что мы собирались сказать, касалось нас лично. И все вокруг будут это знать, потому что мы приехали из маленького городка, находящегося в наименее зажиточном районе.

В какой-то момент Банди вышла из конференц-зала, чтобы купить себе кофе. Предполагалось, что в ее отсутствие мы продолжим тренироваться, но мы, конечно, решили поболтать о другом.

Думаю, первым был Дэйв Фэллон, который сразу взял быка за рога:

– Ребята, вы заметили, что в школе, которая выступает против нас, все одеты в одинаковые блейзеры и тенниски? Я и не знал, что нам положено так одеваться.

Мы оглядели одежду друг друга. Некоторые из нас приоделись – я, например, была в классических брюках, светло-сером свитере и туфлях на низких каблуках, – но это было исключением. Большинство парней и девушек в нашей команде щеголяли в джинсах, и все до одного парни были обуты в кроссовки.

– Сто пудов, что именно они приехали сюда в этом крутом автобусе с кондиционером.

– Я видел двоих из них в туалете. Они говорили о том, что разделают нас как цыплят.

Эллен Боткин посмотрела на свои карточки с заметками:

– Должна ли я обязательно пояснить, какой у нас в Эбердине средний заработок? Это поставило бы нас в неловкое положение.

Я смотрела, как моя команда с каждой новой секундой теряет уверенность в собственных силах. И тогда я сделала то, что получается у меня лучше всех. Я начала валять дурака, рассудив, что для того, чтобы мы перестали зацикливаться на своем внешнем виде, надо хорошенько над этим посмеяться. Надо заострить проблему и выложить карты на стол, чтобы перестать париться и двигаться дальше. Так что я решила изобразить из себя деваху из захолустной белой голытьбы, ведь все равно другие школы смотрели на нас именно так. Я прочитала свои заметки как раз таким образом, то есть с нарочито тягучим акцентом невежественной южанки из глубинки, грубо гогоча и хлопая себя по ляжкам. Все прыснули. Я даже засунула толстовку Лисы Кравински под свою рубашку, чтобы выглядеть как школьница-подросток, которая имела глупость залететь.

Большинство ребят смеялись, но Ливай вытер потный лоб рукавом и взмолился:

– Ребята, кончайте. Мы можем выиграть эти дебаты, мы просто должны выступить лучше них. А чтобы выступить лучше них, нам надо тренироваться. – Он был вторым из нас, который приоделся – на нем был зеленый галстук.

Я сказала:

– Хорошо, Ливай. Начинай.

Он перебрал свои карточки с подсказками и начал говорить. Но после каждого второго предложения я перебивала его, играя свою роль девахи из белой голытьбы. Я делала это, чтобы всех рассмешить. Собственно, я, в натуре, видела, что Ливай злится, но думала, что в конце концов он не выдержит и от души рассмеется, и тогда мы все снова возьмемся за дело. Но из этого ничего не вышло. Он встал и вышел вон.

Когда он вернулся, я увлеченно плясала кадриль. Вместе с Ливаем вернулась и Банди, и она была зла как черт. Она вздумала наказать меня в назидание другим и принялась на меня орать, чего я, собственно, и ожидала, но потом она вдруг сказала:

– Кили, иди в автобус. Я исключаю тебя из команды.

Воцарилась мертвая тишина.

– Погодите, как это? – спросила я и обвела глазами комнату, ища поддержки, но ни у кого не хватило духу посмотреть мне в лицо. Особенно у Ливая.

Банди была до того на меня зла, что вся тряслась и вынуждена была поставить свой стаканчик с кофе на стол.

– Яне буду повторять дважды. Ты не воспринимаешь эти дебаты всерьез, так что я исключаю тебя из команды. Иди в автобус и сиди там, пока мы не закончим.

Я сухо рассмеялась. А потом прошествовала вон.

Но у двери я задержалась, надеясь, что Банди выдала это не всерьез. Может, это проверка, направленная на то, чтобы я смиренно попросилась обратно в команду. Но я чувствовала себя такой униженной, что ни за что не стала бы ни о чем ее просить. И я сделала то, что мне велели. Я вышла на парковку, села в автобус и горько плакала все следующие два часа.

Я все-таки надеялась, что мы выиграем. Я даже подумывала тайком пробраться в зал, чтобы посмотреть, как нас будут награждать. Но я этого не сделала. Я не хотела, чтобы Банди думала, будто мне не все равно.

Когда ребята вернулись в автобус, я приветствовала ихулыбкой. Собственно говоря, я обняла водителя нашего автобуса и сказала:

– Ребята, познакомьтесь с Ларри, моим новым дружбаном.

Я сразу поняла, что мы проиграли. По дороге обратно в Эбердин большинство ребят мне сочувствовали. Они знали, что я не бросила бы их на произвол судьбы и что-нибудь бы придумала. Они во всем винили Банди.

Но только неЛивай. Он не проявил ко мне ни капли сочувствия. Можно было бы подумать, что ему будет тяжелее всех смотреть мне в глаза, ведь практически это он сдал меня Банди. Но единственный раз, когда наши взгляды встретились, он только просверлил меня злобным взглядом.

* * *

Сейчас, когда мы приближались к моему дому, я догадывалась, что Ливай тоже перебирает в памяти подробности того дня – это было видно по тому, как он морщил лоб.

Я вытащила свои сумки с покупками из корзины на крыле его велосипеда. Я стопудово не доставлю ему удовольствия нести их вместо меня. Пусть лучше у меня отвалятся руки.

– Теперь мне уже недалеко, – сказала я.

– Брось, Кили, – отмахнулся он, досадуя. Досадуя на меня! – Ты живешь больше чем в миле отсюда. И дорога все время идет вверх.

Как раз в эту минуту я заметила машину мамы, медленно едущую по нашей улице. Полицейские посторонились, давая ей проехать. Я сделала ей знак остановиться.

– Меня подвезут, – чопорно сказала я.

Когда машина мамы остановилась, Ливай наклонился и заглянул в окно:

– Здравствуйте, миссис Хьюитт. Извините, что не представился вам вчера. Я Ливай, сын шерифа Хемрика.

Глаза мамы засияли.

– О, господи, Ливай, мне следовало бы тебя узнать. Ты так вырос. И Боже мой, ты так похож на свою мать. У тебя ее глаза.

Я взглянула на него, чтобы посмотреть, как он будет реагировать на мамины слова, но он просто стоял с безучастным выражением на лице, как будто вообще ее не слышал.

Затем, обращаясь ко мне, мама сказала:

– Замечательно. Ты все-таки добралась до магазина Вайолы.

Она щелкнула замком и открыла багажник.

Ливай уронил свой велосипед на землю, чтобы снова забрать у меня сумки.

– Жаль, что магазин Вайолы закрывается. Я знаю, что Кили собиралась там поработать. Но когда вы подъехали, я как раз рассказывал ей про то, что для нее есть другая работа, работа, которую предлагает город, – улыбнулся он. – Она временная, но платят за нее хорошо.

Я в ярости посмотрела на него.

– Что это ты надумал? – тихо процедила я сквозь зубы.

– Ох, надо же! Это же прекрасно, Кили! Спасибо тебе, Ливай.

– Не за что, – усмехнулся Ливай, поднял с дороги свой велосипед и укатил прочь, даже не взглянув на меня.

Едва сев в машину, я сказала:

– Мама, я не хочу соглашаться на эту работу.

Я не понимала, почему Ливай вообще сообщил ей о работе, особенно после того, как я сказала, что эта работа мне неинтересна. Я уже начинала воспринимать отказ мистера Вайолы дать мне работу по поговорке «нет худа без добра». Если мне не придется работать, у меня появится больше времени, чтобы встречаться со своими подругами и с Джесси и помогать отцу.

– Но почему?

От прозвучавшего в голосе мамы разочарования я почувствовала себя виноватой.

– Ну… не покажется ли другим горожанам странным, если они узнают, что я, дочь своего отца, работаю вместе с сыном шерифа?

– Это работа, Кили. Твой заработок был бы для нас совсем не лишним.

– Я знаю, мама, ты копишь деньги на мое обучение в колледже, но…

– Дело не только в этом, Кили. – Руки мамы, держащие руль, судорожно сжались. – Мы уже просто не знаем, что ждет нас завтра. Такого рода события могут быстро истощить всякие сбережения, если у тебя нет достаточной страховки, а кроме того, есть еще непредвиденные текущие расходы. Все только и говорят, что о следующей буре. Так что нам может понадобиться твоя поддержка просто для того, чтобы свести концы с концами.

Когда мы добрались домой, на подъездной дорожке была припаркована машина шерифа Хемрика.

– Вот черт! – воскликнула мама. До этого в моем присутствии она никогда не ругалась. – Все нормально? С Джимом все хорошо?

У меня сердце ушло в пятки. Что, если отец опять покалечился? Или, может быть, его арестовали?..

– Все в порядке, Джилл, – сказал шериф. – Я просто хотел заехать к вам, чтобы сказать, что не держу зла за то, что случилось той ночью в спортзале. Если вашей семье что-нибудь понадобится, звони в любое время.

Я только чуть заметно кивнула. Я понимала, что со стороны шерифа Хемрика весьма любезно специально заехать к нам и сказать это. Но я была так зла на Ливая, что ничего не соображала. Я ненавидела Ливая так же сильно, как мой отец ненавидел шерифа Хемрика, а заодно мэра и губернатора.

Глава 18. Среда, 18 мая

После 19.00 дождь постепенно прекратится. Минимальная температура 58 градусов по Фаренгейту.

После ужина я получила сообщение от Джесси. Он написал: «Устроим детский праздник?»

Слава богу, дождь перестал, но даже если бы он лил как из ведра, я, наверное, все равно пошла бы на улицу, чтобы встретиться с ним.

Я написала в ответ: «Принесешь пакет сока?»

«Пф! Ты теперь моя девушка. Не беспокойся, у меня все под контролем».

Я встретилась с Джесси и Джулией на детской площадке за эбердинской начальной школой тридцать минут спустя. На нем были черные спортивные штаны, и молния на его серой толстовке была наполовину расстегнута, так что под ней виднелась красная футболка с надписью: СПАСИТЕ ЗЕМЛЮ! ЭТО ЕДИНСТВЕННАЯ ПЛАНЕТА, НА КОТОРОЙ ЕСТЬ ПИЦЦА! На макушке его кудрявые волосы были связаны в хвостик.

– Ничего себе! – сказала я, пройдя через ворота. – Я не была здесь сто лет. Теперь здесь все кажется таким маленьким.

Это не была одна из тех новых детских площадок, где все сделано из пластика ярких цветов, а земля устлана мягким пеноматериалом, который не дает детям разбивать коленки. Здесь все было сделано из посеревшего от непогоды дерева и ржавеющего металла. Предполагалось, что на земле будет расти трава, но в основном она была покрыта чахлыми сорняками и лужами, заполненными жидкой грязью.

– Отпад, правда? – Джесси подошел к турнику. Он был так высок, что, когда стоял неподвижно, его голова находилась на уровне верхних перекладин. – Я помню то время, когда расстояние отсюда до земли казалось мне огромным.

Я подошла к парню и протянула руки к перекладинам. Днем прошел дождь, и все было покрыто каплями воды. Я встала на цыпочки и едва дотянулась до них кончиками пальцев:

– Я никогда не могла на них подтянуться. Руки у меня совсем слабые.

– Попробуй сделать это теперь, – предложил Джесси.

Я строго посмотрела на парня, чтобы он не вздумал со мной шутить, но стоило мне поднять руки, чтобы дотянуться до перекладины, как он попытался меня пощекотать. Я тут же опять прижала руки к бокам:

– Джесси, перестань!

– Перестать, или ты что?

Я кротко улыбнулась:

– Перестань… а то пожалеешь!

Джесси сделал шаг ко мне и встал ко мне вплотную:

– Думаю, я с тобой справлюсь.

В это мгновение я подумала: интересно, я когда-нибудь привыкну к близости Джесси или так и буду трепетать при каждом его приближении?

Внезапно с детской горки стрелой съехала Джулия и сразу подбежала к Джесси. Ее кудрявые волосы были собраны в два хвостика, торчащих на самой макушке.

Джесси отошел от меня на несколько шагов, и я вдруг почувствовала, что снова могу дышать. Джулия высоко подпрыгнула и прижалась к его груди. Он схватил ее за руки, и она сделала поворот в воздухе, перевернувшись на сто восемьдесят градусов, как гимнастка, после чего приземлилась на ноги.

– Джулия, ты ведь помнишь Кили?

Джулия кивнула, но она уже оглядывалась по сторонам, и я явно не привлекала ее внимания.

– А где все остальные дети? – Девочка в нетерпении обернулась. – Ты сказал, что здесь будут и другие дети и я смогу с ними поиграть. – Задняя часть ее розовых в белый горошек легинсов была вся мокрая после того, как она съехала на попке по горке.

Я тоже думала, что здесь будут и другие дети. Собственно говоря, в то же самое время, когда я подъехала к школе, сюда же подъехал минивэн с какой-то женщиной и ее двумя маленькими дочками. Но подъездная дорожка была перегорожена ленточным ограждением, и они, развернувшись, уехали домой.

Я на ее месте сделала бы то же самое, если бы не услышала, как вдалеке смеются Джесси и Джулия. В результате я проехала под предупредительной лентой, и маленькие дочки женщины в минивэне громко завопили, показывая на меня пальцами. Женщина бросила на меня неодобрительный взгляд и укатила прочь.

Джесси пожал плечами:

– Ты увидишь других детей в понедельник в школе. И вообще, другие дети нам сейчас не нужны. У нас здесь и так достаточно народу для бега наперегонки.

Джулия улыбнулась и махнула рукой в сторону противоположного конца площадки:

– До качелей!

Джесси присел, касаясь земли руками, как спринтер на Олимпийских играх, ждущий выстрела из стартового пистолета. Потом повернулся ко мне.

– На старт!

Я тоже присела, как спринтер:

– Внимание…

Джулия бросилась бежать, прежде чем ее брат скомандовал: «Марш!», – и опередила нас на несколько шагов. Но, обернувшись, чтобы посмотреть, как далеко мы отстали, девочка споткнулась о собственные ножки и со всего маху рухнула прямо в грязь. И тут же залилась слезами.

Джесси, который до этого момента только притворялся, что бежит, помчался во весь опор, как мчатся за мячом в футболе, и подхватил сестренку на руки. Его не заботило, что девчушка пачкает грязью его футболку. Джулия билась в истерике и беспорядочно размахивала руками. Джесси ощупал ее всю, чтобы удостовериться, что она не поранилась и у нее не идет кровь. Он все время повторял ей: «Все в порядке, ты цела!», но малышка не успокаивалась. Она визжала, громко и хрипло.

Я чувствовала себя совершенно беспомощной.

– Смотри сюда, Джулия! Зацени!

Джесси поставил девчушку на землю, но она продолжала горько рыдать. Я подошла к ней сзади, погладила ее по спинке. Джесси пошлепал по грязи к турнику, быстро подтянулся, забрался на верхнюю перекладину и встал на нее. И хотя прежде турник казался мне довольно низким, сейчас он вдруг показался мне высоким, как дом.

– Хочешь, я сделаю что-нибудь совсем-совсем чумовое? – спросил Джесси.

– Джесси… – нервно выговорила я.

Джулия не ответила ему, но вопить перестала.

Джесси снял свою толстовку с капюшоном и отшвырнул ее в сторону:

– Досчитай до трех, Джулия, и я сделаю для тебя сальто. – Он перевел взгляд на меня: – Я тренировался на батуте у Зито, и у меня получается примерно тридцать раз из ста.

– Класс! – нервно сказала я.

– Ну, же Джулия! Посчитай для меня!

Джулия вытерла нос тыльной стороной руки:

– Один, два, три.

– А теперь по-испански.

Это рассмешило Джулию. Меня тоже.

– Uno, dos, tres, – сказала она.

Джесси выкрикнул что-то чумовое, вроде вопля Тарзана, и спрыгнул с верхней перекладины турника. Он, выбросив голову вперед, сделал кувырок в воздухе, но в итоге перевернулся два раза вместо одного, и мне стало ясно, что он не сможет приземлиться на ноги.

У меня пресеклось дыхание.

Парень упал прямо на спину, глухо ударившись о землю. И Джулия, и я бросились к нему со всех ног. Я боялась, что парня парализует или что у него сзади раскололся череп. Джулия же смеялась, как будто ее брат был профессиональным каскадером или клоуном. Как будто ему просто не может быть больно.

Но когда Джесси приподнялся и сел, я увидела, что может. Может быть, ему и не было очень больно, но думаю, что дыхание у него перехватило.

– Смешно, правда? – сказал он ей, переворачиваясь на колени. Потом поднял взгляд на меня и подмигнул мне.

– У тебя кровь, – прошептала я, увидев огромную царапину у него на предплечье.

Но к этому времени Джулия уже опять умчалась прочь, хохоча до упаду.

– Со мной все нормально, – сказал Джесси. Я не вполне ему поверила, но он притянул меня к себе и поцеловал в лоб. – Пойдем. Я покатаю вас обеих на качелях.

Мы продолжали наши игры, пока не зашлосолнце. Джесси действительно принес мне пакет сока – это был фруктовый пунш – и протолкнул внутрь соломинку, чтобы я могла его пить. Он целовал меня, когда мы были уверены, что Джулия на нас не смотрит, и наши губы были сладкими и теплыми.

Я вернулась домой, совершенно обессилев. И благодаря этому я видела мир с такой невероятной ясностью, какая бывает только у маленьких детей.

Глава 19. Четверг, 19 мая

Утром ожидается переменная облачность и солнце. Температура 64 градуса по Фаренгейту.

Занятия в нашей школе вновь начались через три дня после окончания наводнения. Мне не терпелось вернуться к учебе.

Наверняка это прозвучит дико, но в эти незапланированные выходные у нас не было такого чувства, будто раньше календарного времени вдруг наступило лето. Нам не хватало ощущения свободы, которое принесло бы с собою лето, не хватало возможности проводить свое время так, как нам заблагорассудится. Мы были завалены рутинной работой по дому, и в Эбердине теперь было слишком много мест, куда вход нам был воспрещен. Плюс ко всему прочему, мне не хватало раз и навсегда заведенного школьного порядка, звонков через каждые сорок пять минут, не хватало досужих толков, домашних заданий, не хватало занятий по подготовке к сдаче Академического оценочного теста^[4].

И конечно, мне не терпелось вновь и вновь оказываться рядом с Джесси. Может быть, мы сможем держаться за руки в коридорах, встречаться в моей раздевалке во время перемен, вместе обедать.

Утром Джесси прислал мне фотку, на которой он сидел на огромном бульдозере. Судя по тому, что она была снята откуда-то снизу – с точки, находящейся на небольшом расстоянии от земли, – мне пришлось прийти к выводу, что фотографию сделала Джулия. Я улыбнулась, но улыбалась только до тех пор, пока не заметила колонну таких же бульдозеров, припаркованных за тем, на котором сидел Джесси.

«Хочешь прокатиться? Я тебя подвезу».

«Нет, если ты приедешь на этой штуке!»

«Да брось ты! Если бы мы приехали в школу вместе на одном из этих страшилищ, это было бы суперски классно!!»

«Это была бы также кража в особо крупных размерах».

«Ну, ладно, ладно. Пусть будет по-твоему. Вместо этой штуки я возьму „хетчбэк“. Как насчет четверти восьмого?»

Это может показаться такой малостью, когда парень предлагает заехать за тобой и отвезти тебя в школу. Но для меня это было также суперски классно, как и приезд в школу на бульдозере. Мы и вправду делали это, оставались вместе, так долго, как только могли. Я бесилась от этой последней оговорки, но старалась не зацикливаться на ней.

«Не могу. Меня подвозит папа. Он хочет присутствовать на общем собрании школы».

В электронном письме от директрисы Банди о нашем возвращении в школу особо оговаривалось то, что все учащиеся должны проследовать прямо в актовый зал на общее собрание, вместо того чтобы, как обычно, разойтись по своим классам. Родителям также было настоятельно рекомендовано прийти со своими детьми.

– Как ты думаешь, что там будет? – спросила мама. – Мне что-то тревожно.

Отец нахмурился:

– Я не знаю. Но наверняка ничего хорошего.

– Я пытаюсь поменять свое расписание визитов к пациентам, – сказала мама, наполняя кухонную раковину мыльной водой, чтобы помыть посуду, оставшуюся после завтрака. – Но я пока еще не дозвонилась до одной из медсестер из моей бригады.

– Не беспокойся. – Отец поднес к губам свою чашку с кофе. – Я же сказал, что могу ее подвезти.

– Хорошо, хорошо. Я просто позвоню своему непосредственному руководителю и…

Отец взял со стола газету:

– Ты все время говоришь мне, чтобы я взял паузу. Вот я и беру паузу.

Мама вздохнула, как будто его слова ее раздосадовали, но, когда она отвернулась от раковины, на лице ее снова играла улыбка:

– Хорошо, хорошо. Довод принят.

Поскольку это был первый день, когда я была в школе с бойфрендом, или как там называется то, чем Джесси Форд теперь стал для меня, я решила надеть что-нибудь нарядное. Несколько недель назад я одолжила у Морган прикид, чтобы пойти как раз на ту вечеринку, на которой, как оказалось, Уэс не захотел меня видеть. Это было голубое трикотажное платье спортивного покроя, едва ли не чересчур короткое для школы, но очень симпатичное. Для босоножек было еще слишком холодно, так что я надела свои красные кеды и к ним джинсовую куртку.

Сойдя на первый этаж, я принюхалась:

– Что это? Одеколон?

Оказалось, что приоделась не я одна. Отец надел строгие брюки и фланелевую рубашку. Волосы он аккуратно причесал, вместо того чтобы спрятать их под бейсболкой, а его ногти были безупречно чисты.

Он отвез нас с мамой в школу на своем грузовичке.

Я не видела школьной парковки с той самой ночи, когда мы удрали из спортзала. Уровень воды на ней сильно спал, но после вчерашнего дождя опять поднялся. Мы с отцом слышали по радио, что сегодня вечером опять ожидается дождь. Собственно говоря, дождь обещали в прогнозе погоды на все ближайшие несколько дней. Неужели будет еще одно наводнение? Как бы то ни было, я не могла не задавать себе этот вопрос. И я уверена, все остальные жители города тоже.

– Может быть, нас собирают из-за этого, – заметила я, когда отец заезжал на парковку. – Чтобы все были готовы на случай, если нас опять зальет. Чтобы был готов план, если что-нибудь все-таки случится.

– Может, и так, – усмехнулся отец, но чувствовалось, что он в это не верит.

Мы припарковались на своем обычном месте и присоединились к потоку учеников и родителей, которые быстро шагали к школе, сбившись в маленькие перешептывающиеся группки и гадая, что же сейчас произойдет, что им скажут. Никто понятия не имел, что нас ждет.

В зоне, где парковка была запрещена, стоял телевизионный фургон. Лишь немногие из нас обратили на него внимание. Думаю, потому, что нас уже перекормили новостями и от них тошнило. Во всяком случае, мне они точно осточертели. Да сегодня и наш город уже не был в новостях на первом плане, несмотря на то что прогнозы погоды обещали нам новые дожди. Дело было в том, что произошла автомобильная авария, в которой пострадал знаменитый теннисист, и состояние его было критическим.

– Мистер Хьюитт!

Мы с отцом остановились.

Из задней двери телевизионного передающего фургона спрыгнул человек в костюме и галстуке:

– Привет, я Шон Уилкокс из Кей-Пи-Би-Си. Здорово наконец встретиться с вами лично и увидеть, как выглядит человек, написавший вот это. – И он поднял, так чтобы все видели, написанное отцом протестное письмо. – Жители этого города твердят, что говорить здесь нужно именно с вами.

– Так вы его прочли? – Отец просиял. – В офисе губернатора никто даже не признается в его получении. И из городского совета я тоже не получил никакого ответа. А мэр Аверсано все это время избегает отвечать на мои звонки.

– Что ж, если честно, мистер Хьюитт, история плана затопления Эбердина уже несколько отошла в тень. Но если вы огласите свои идеи в нашем эфире, это наверняка вновь привлечет внимание общественности к положению в вашем городе. Это и объявление, которое здесь собираются сделать сегодня.

– А о чем они собираются нам объявить? – спросила я, перевешивая свой школьный рюкзак с одного плеча на другое.

Телевизионщик посмотрел на меня и сглотнул.

– Мы этого точно не знаем, – сказал он, и мне стало очевидно, что он врет. Ретивый оператор достал свою камеру из задней двери фургона и начал наводить ее на моего отца. Он встал под таким углом, чтобы в кадр не попала я. – Проблема состоит в том, что текст составленного вами документа… ну, как бы точнее выразиться, он недостаточно зажигателен. – Он произнес это последнее слово как начинающий актер мюзикла.

– Понятно.

– Ваши аргументы убедительны, и… между нами… я с вами согласен. Я думаю, есть другие возможные варианты действий, которые губернатор предпочел не рассматривать. Вероятно, потому что он считает, что от всех вас можно легко и быстро избавиться с помощью небольшой суммы… – С этими словами репортер поднял руку и потер большой палец указательным и средним – понимаемый во всем мире жест, означающий «деньги». – Но вам нужно привлечь на свою сторону общественное мнение. И лучший способ для этого – демонстрация силы вроде митинга у здания мэрии. Что-нибудь наглядное, зримое, чтобы доказать, что за вами стоят люди. Думаю, демонстрация общественной поддержки будет посильнее фактов. Мы можем снять интервью с вами прямо сейчас, небольшое интервью, в котором вы бы повторили и подчеркнули основные пункты вашего письма и призвали людей на митинг. И бах! Ваш город снова привлечет к себе всеобщее внимание.

Отец посмотрел на меня, потом перевел взгляд обратно на репортера.

– Подождите минутку, – сказал он, отводя меня в сторону и заводя за капот телевизионного фургона. – Что ты обо всем этом думаешь?

– Думаю, он прав. Ты должен сделать что-то по-настоящему важное. Созвать митинг – это было бы как раз то, что надо.

Отец вздохнул:

– Я думал, мое письмо наделает больше шуму. Но губернатор Уорд – матерый политикан. Это он дергает за все ниточки.

– Но ты же сам говорил, папа, что были случаи, когда народ выигрывал подобные битвы. И потом, подумай сам. Этот репортер считает, что у тебя есть шанс.

– Верно.

– В любом случае, что ты теряешь? Боишься, что никто не придет? Да это просто невозможно! Ведь есть люди, которые тебя поддерживают. И Чарли, и Сай, и все те, кому вы помогали. А есть еще Бесс и Рассел Диксон… и все, кто приходил в наш дом. Не говоря уже о маме и обо мне…

Отец кивнул и сделал глубокий вдох.

– Думаю, мне все равно нечего терять, – усмехнулся он. – Кстати, как я выгляжу? – Он откашлялся – Не слишком прилизанным?

Я чуть не рассмеялась:

– Слишком прилизанным? Да ты смотришься замечательно, отец. Выглядишь самим собой. Как истинная соль земли.

Отец пригнулся, чтобы посмотреть на свои волосы в зеркале заднего вида какого-то из припаркованных поблизости автомобилей. Потом двинулся назад, туда, где его ждал репортер:

– Хорошо, давайте. Но не могли бы мы подождать до окончания собрания?

Репортер покачал головой:

– Нет, надо сделать это прямо сейчас, чтобы мы могли смонтировать анонс вашего интервью, который будет показан в дневном выпуске новостей. Чем больше внимания мы привлечем к этой истории до вечерней информационной программы, тем большая аудитория нас будет смотреть.

Отец бросил на меня смущенный взгляд.

– За меня не беспокойся. Я отыщу тебя, когда собрание закончится, и передам, что нам там будут говорить.

Отходя к школе, я заметила, что машина с шерифом Хемриком и Ливаем притормаживает. Они сидели и смотрели, как мой отец беседует с репортером. Клянусь, что у шерифа Хемрика вид был обеспокоенный. Ливай перевел взгляд на меня, и, едва это случилось, я самодовольно помахала ему рукой.

Возможно, они не видели угрозы в еще одном выступлении штатного возмутителя спокойствия на заседаниях совета избирателей. Но теперь отец стал чем-то куда большим.

Они понятия не имели, с кем имеют дело теперь.

* * *

Я отыскала Морган в центре актового зала. Она заняла места по обе стороны от себя: одно для меня, другое – для Элизы. Родители учеников стояли в задней части актового зала, в боковых проходах. Я огляделась по сторонам в поисках Джесси, но его нигде не было видно.

Здесь была и миссис Дорси, и в качестве приветствия она тепло меня обняла:

– Твоя мама сказала, что придет и твой отец.

– Он сейчас на парковке, разговаривает с репортером.

Глаза ее расширились.

– Да-а? – протянула она.

Я знаю, женщина хотела сказать это небрежно, но в ее словах я услышала беспокойство. Как только я прошла мимо нее и села в своем ряду, она достала телефон, и я поняла, что она звонит маме.

За кафедрой в середине сцены стояла директриса Банди и ждала, пока все присутствующие успокоятся. Рядом с нею стояла большая часть учителей и других работников школы, и некоторые из них вытирали глаза салфетками. Красный занавес был поднят, обнажив черную дыру сцены. Остатки декораций мюзикла, который ставился на ней всего несколько недель назад, были разобраны.

Морган взяла меня за руку и сжала ее, как будто мы сидели рядом на сиденье американских горок и ждали, когда начнется самый первый крутой спуск.

– А где Элиза? – Я посмотрела по сторонам.

– Мы застряли в пробке, когда она возвращалась из отеля, – ответила Морган. – Она собиралась поспать попозже, чтобы наверстать упущенное прошлой ночью, но ее родители захотели поприсутствовать на собрании.

Банди откашлялась и завела длинную скучную речь об истории эбердинской средней школы, о том, что она-де была организована еще в 1900-х годах прошлого века, а ее первый выпускной класс состоял всего из четырех человек. Потом она перечислила нескольких наших именитых выпускников, которые не показались мне такими уж заслуживающими внимания, если не считать чувака, который работал в киноиндустрии в Голливуде. А затем, глубоко вздохнув и переждав, когда стихнет нетерпеливое бормотание толпы собравшихся, директриса перешла к делу:

– Официально у нас осталось от учебного года семнадцать дней. К счастью, зимой у нас был ненапряженный график, и нам не пришлось задействовать пять запасных дней. Управление по делам штатов департамента образования пересмотрело регламент и в свете нынешних обстоятельств решило, что в следующую пятницу, через неделю, школа прекращает свое существование.

Я резко повернулась к Морган.

Мы должны были учиться еще почти месяц.

Банди между тем продолжала:

– Итоговые экзамены во всех классах отменяются.

Раздался рев, в большинстве своем одобрительный.

Но я к нему не присоединилась. У меня было несколько пропущенных занятий и две плохие отметки за контрольные, полученные в ту неделю, когда я переписывалась по телефону с Джесси перед Весенним балом. На итоговых экзаменах я могла бы все это исправить.

– Вместо экзаменов ваши оценки будут вычислены на основании выполненной каждым учеником работы в классе, при определенных обстоятельствах вам будет также предоставлена возможность заработать дополнительные баллы и…

– Насколько все это законно? – выкрикнул из зала какой-то рассерженный родитель.

Раздался громкий ропот.

– Я заявляю вам, что мы находимся в тесном контакте с губернатором Уордом. Прежде всего, речь сейчас идет о вашей безопасности. Как вы, без сомнения, знаете, прогноз погоды обещает нам новые дожди, и мы обязаны начать приготовления для уборки и текущего ремонта этого здания и утилизации остающегося в нем имущества. Мы также хотим проявить уважение к семьям, которые покинут Эбердин в ближайшие дни; мы не хотим, чтобы они чувствовали, будто должны остаться. Мы предоставим консультационные услуги всем учащимся, которые могут…

– А как насчет церемонии окончания школы? – крикнул кто-то.

– И выпускного бала?

Оба эти вопроса поступили от учащихся, а не от родителей.

Банди нервно посмотрела на стоящих с ней рядом учителей. Мне было приятно смотреть на то, как она пытается вывернуться из неловкого положения.

– К сожалению, выпускной бал также будет отменен. Наш старший консультант объяснит вам, как получить деньги, уже заплаченные за билеты.

Послышался гром неодобрительных возгласов, и если бы я была в выпускном классе, я бы кричала тоже. Ведь нас уже практически лишили доброй половины Весеннего бала.

– Надеюсь, вы понимаете, что сделать такой выбор нам было очень нелегко. Я начала свою преподавательскую карьеру в Эбердине тридцать лет назад, как и многие присутствующие учителя и другие работники школы. Никто из нас не хотел, чтобы так случилось, но мы должны делать то, что является лучшим при сложившихся обстоятельствах. Предстоящая неделя будет трудной, но мы сможем рассчитывать на помощь друг друга. – Некоторые родители начали громко протестовать, так что Банди наклонилась к микрофону и заговорила зычным голосом, призванным перекрыть другие голоса. – Что до церемонии выпуска, то в последний день занятий она состоится по сокращенной программе. В этой связи прошу учеников выпускного класса оставаться на своих местах, и у нас состоится дополнительное обсуждение относительно модифицированной церемонии выпуска. Все остальные могут разойтись. Пожалуйста, пройдите в свои классы.

Морган выглядела совершенно ошарашенной.

– Мне никогда и в голову не приходило, что они отменят занятия в школе и закончат учебный год раньше положенного срока, – пробормотала она. – Насколько же быстро они хотят выгнать нас из города? Твой отец что-нибудь об этом знает?

Я почувствовала себя неуверенно.

– Я точно не знаю.

Мы встретились с Элизой у выхода из актового зала. Она явилась на собрание поздно и слушала из задних рядов. В руке у нее была большая спортивная сумка – видимо, с ее одеждой, которую она держала в доме Морган. Миссис Дорси и родители Элизы стояли в углу, разговаривая. Элиза вдруг резко повернулась и посмотрела поверх моего плеча на стоящих за нашими спинами двух одиннадцатиклассниц, занятых разговором о том, что вся эта история послужит прекрасной темой для эссе личного характера, которое нужно будет написать при подаче заявления в колледж в следующем году.

– Приемные комиссии обожают истории о людях, оказавшихся в трудных жизненных ситуациях, – громко вещала Ребекка. – Это будет для нас блестящая возможность.

Элиза устремила на них обеих испепеляющий взгляд:

– Блестящая возможность? Вы это серьезно? Да я ведь потеряла свой дом!

– Ну, я тоже теряю свой дом. И свою школу тоже, так что…

У Элизы был вид дикой кошки, готовящейся броситься на мышь.

– Пошли отсюда, Элиза, – сказала я, уводя подругу из зала.

Но вместо того, чтобы испытать облегчение, Элиза снова расплакалась.

– Сегодня утром мы подписали договор об аренде и купили билеты на самолет. Мы улетаем в понедельник.

– В этот понедельник? – Морган затрясла головой. – Неужели твоя семья не может подождать до конца следующей недели?

Элиза подняла руку и уронила ее, громко хлопнув себя по боку:

– К понедельнику мы должны будем выехать из отеля. Мой отец встречается с Банди, чтобы выработать какое-то решение насчет моих отметок. Завтра будет мой последний день в этом городе и в этой школе. – Она произнесла эти слова еле слышно, едва сумев выдавить их из себя.

Я ласково погладила Элизу по спине. Морган крепко обнимала ее.

По дороге из зала я искала глазами Джесси. Его нетрудно было заметить – он стоял на сиденье своего кресла, размахивая руками, как дирижер, и руководил учениками выпускного класса, которые шумно скандировали: БАЛ! БАЛ! МЫ ХОТИМ БАЛ! Это, конечно, было нелепо, но можно сказать, что эти громкие протесты были своего рода психотерапией, способом дать хоть какой-то выход нашему разочарованию и чувству собственного бессилия. И никто из учителей, включая директрису Банди, ничего не сделал, чтобы ребят остановить.

Единственным учеником выпускного класса, который не принимал участия в этой демонстрации, был, разумеется, Ливай Хемрик. Он сидел тихо, глядя на экран своего телефона. Думаю, то, что происходило вокруг, не слишком его трогало. Как и Элиза, он знал, что его будущее не будет связано с этим местом. Но, в отличие от Элизы, это было ему явно все равно.

Глава 20. Четверг, 19 мая

Днем ожидается прохладная погода. 66 градусов по Фаренгейту.

Остаток этого дня прошел так странно. Как будто в эбердинской средней школе отныне существовали две вселенные. Половина из нас, включая меня, училась по расписанию. Когда звенели звонки, мы шли на уроки, сдавали домашние работы, заданные еще до того, как все это началось, писали конспекты лекций, запирали свои шкафчики в раздевалке. За обедом Элиза, Морган и я сели за свой обычный столик и, как всегда, ели жаренные во фритюре кусочки куриной грудки и жареную картошку. Элиза почти перестала плакать.

Другая же половина учеников сразу же покончила со всем притворством. Для них правила, внутреннее устройство школы, структура подчиненности рухнули, как мешки с песком, которые мы складывали на берегу, чтобы защититься от наводнения. Эти ребята свободно бродили по коридорам, никого не стесняясь, пользовались своими мобильниками. Или же выходили из школы и сидели на трибунах стадиона, глядя на тусклые огни табло, или спали на составленных вместе партах в классах, или проводили день в библиотеке, тусуясь с друзьями, или же просто уходили домой. Учителя же были слишком заняты собственными мыслями, чтобы обращать внимание на их поведение или делать им замечания. Собственно говоря, некоторые из учителей так же быстро послали все к чертям и, хотя и отмечали присутствующих после звонка, потом под тем или иным предлогом уходили из класса в учительскую и больше не возвращались.

Я наткнулась на Ливая, разговаривающего в коридоре с одним из школьных психологов. Когда я подошла, он не прервал своего разговора, но поднял руку, как бы прося меня минуту подождать.

Миссис Джергинс сказала:

– Я знаю, что ты хочешь еще остаться и поработать, мой дорогой, но нельзя позволить, чтобы это помешало тебе пойти по одной из открытых перед тобой прекрасных дорог. Поступи лучше на летние курсы довузовской подготовки – это отличный способ сориентироваться во всем и привыкнуть к новой для тебя обстановке.

Ливай видел, что я продолжаю его ждать, как он и просил, но по-прежнему не спешил закончить разговор:

– Дело в том, что еще остаются горы важной работы, которую непременно нужно сделать. И одних только ребят из полицейского участка для этого недостаточно. У них не хватает людей. Я бы чувствовал себя ужасно, если бы кто-то пострадал или покалечился, потому что у нас не хватило времени принять все меры предосторожности. – Только увидев, что я собираюсь уходить, он взглянул на меня и сказал: – Встречаемся после окончания занятий у стойки для велосипедов.

– Погоди. Мы что, начинаем работу сегодня?

Ливай кивнул, посмотрев на меня как на идиотку.

Тогда я и поняла, что в этой битве мы с ним находимся по разные стороны баррикад.

Парень оглядел меня с головы до ног:

– У тебя здесь есть что надеть, помимо платья?

У меня было во что переодеться. В шкафчике в раздевалке. Но поскольку Ливай вел себя как жуткий дебил, я ответила:

– Не-а.

Он вздохнул и вернулся к своему разговору с миссис Джергинс.

* * *

После того как прозвенел последний звонок, я побежала к своему шкафчику, чтобы переодеться. Едва я открыла дверцу, как оттуда, точно ждавший в засаде зомби, вывалился Джесси Форд. Я завизжала и оттолкнула его, покуда не поняла, что он пытается не выесть мои мозги, а всего лишь поцеловать меня.

Джесси закрыл глаза и поджал губы, ожидая, что первый шаг сделаю я. И я поцеловала его, чувствуя себя счастливой, но ужасно нервничая. В коридорах было полно людей, даже учителей, так что я сделала это быстро. Просто чмокнула – и все. Регулярные поцелуи еще были для меня в новинку.

Джесси открыл глаза:

– Я прождал тебя здесь урока четыре, и это все, что я получил? – Он потер рукой шею, как будто она у него затекла.

– Вовсе ты столько и не ждал!

– Ты права. Скорее секунд тридцать. Но я по тебе скучал.

Джесси обнял меня, и это было так хорошо и ни чуточки не похоже на то, как тебя обнимает подруга. Объятия подруг легки, воздушны. Джесси же обхватил меня так крепко, что даже приподнял немного над полом.

– Это так здорово – сжимать тебя в своих объятиях, – сказал он и продолжал обнимать меня еще долго после того, как я предположила, что сейчас он меня отпустит.

И когда он меня касался, его руки прижимались к моему телу, мне казалось, что каждое нервное окончание в моем теле стало сверхчувствительным и громко запело. Я никак не могла поверить, что теперь я стала той девушкой, на которую прежде всегда ревниво смотрела издалека, – девушкой, которую сжимал в своих объятиях Джесси Форд.

– Я, Зито и несколько других ребят вытаскиваем из мусорных баков старые унитазы, – сообщил Джесси.

Я удивленно подняла бровь. Это была далеко не самая романтическая весть, которую парень когда-либо сообщал девушке, и все же в этом было что-то интригующее.

– Да что ты говоришь?

– Ага, и мы собираемся отвезти их на лесопилку и сбросить с крыши.

– На что вам это сдалось?

Джесси отшатнулся, словно не веря своим ушам:

– Неужели тебе никогда не хотелось сбросить унитаз с четырехэтажного здания? Нет? – Он прислонился к стене. – Ну, ладно. По крайней мере, из этого выйдет нереальное видео. Пойдешь с нами?

– Не могу. Мне надо работать.

– Я и не знал, что у тебя есть работа. Вах! – Джесси удрученно повесил голову. – А ведь я отыскал розовый унитаз как раз для тебя.

– Супер вах! – Я тоже повесила голову.

Так мы стояли лоб ко лбу, нос к носу, кончики пальцев ног к кончикам пальцев ног. Мое сердце учащенно забилось.

– Кили!

По коридору медленно шли Морган и Элиза. Обе они несли пластиковые пакеты с вещами, скорее всего теми, которые Элиза держала в своем шкафчике. Они обе выглядели измотанными, а глаза Элизы покраснели и опухли. Морган остановилась и робко помахала мне рукой – думаю, потому что хотела увериться, что я не буду против, если они с Элизой подойдут. Она не хотела мешать мне целоваться. С подругами я уже переживала подобный момент сотню раз, так что, разумеется, я сделала им знак приблизиться.

Джесси оперся локтем на шкафчик:

– Дамы! Хотите проехать с нами на лесопилку, чтобы снять небольшое видео? И заодно выпустить пар?

Морган улыбнулась:

– Я не против… – Она подтолкнула Элизу: – Но решать ей. Я буду делать то, что захочет она.

– Давай, Элиза, расслабься, – предложил Джесси. – Избавься от этого хмурого взгляда с помощью небольшого сеанса деструктивной психотерапии.

Уголки губ Элизы чуть приподнялись, и она с любопытством посмотрела на Джесси:

– Что у тебя на уме?

– Поверь мне, тебе понравится. – Элиза все еще сомневалась, но Джесси взял ее рукой за подбородок и заставил несколько раз кивнуть головой, как марионетку.

Я надулась, но в глубине души была рада. Было бы здорово сделать то, что будет делать Элиза, тем более что я знала парней, которые будут в этом участвовать. Но Джесси был готов принять весь мир. Хотя я и не могла пойти, он был счастлив пригласить моих подруг по принципу «чем больше, тем веселее».

– Скиньте мне сообщение, когда закончите, – попросила я.

– Погоди-ка. А ты разве не идешь? – спросила Морган.

– Она работает, – сказал Джесси.

Морган была озадачена, потому что ей я ничего про свою работу не сказала.

– Где? В магазине Вайолы?

– Нет, это работа, которую я буду делать на пару с Ливаем Хемриком.

Все трое посмотрели на меня открыв рты.

– Я знаю, знаю. Поверьте мне.

– Зуб даю, он надеется, что ты будешь сливать ему информацию, чтобы он смог доложить своему папаше, чем занимается твой отец, – сказал Джесси. – Как послушный маленький жополиз.

Естественно, мне все это приходило в голову тоже, но это было не важно, потому что Джесси сказал так из-за того, что ревновал, и его ревность наполнила мою душу таким счастьем. Иногда я сомневалась: действительно ли мы пара влюбленных или мы просто держимся друг за друга, ожидая, пойдет ли наш корабль ко дну? И в эту минуту я чувствовала: да, у нас с ним все по-настоящему.

– Пожалуйста, не говорите о моем напарнике в таком тоне, – сказала я.

– Извини, конечно, но мы не позволим, чтобы ты критиковала нас из-за Ливая Хемрика, – ответил Джесси и, подняв меня, взвалил на свое плечо.

– Перестань! Поставь меня на землю! – заверещала я и принялась бить его ногами, пока он не послушался, хотя я была бы счастлива, если бы он вот так взял меня и унес прочь.

* * *

Ливай Хемрик ждал меня возле школы, сидя на обочине. Он переоделся в рабочую одежду: синие парусиновые рабочие штаны, испещренные пятнами темной консистентной смазки и грязи, и серую футболку с длинными рукавами. На ногах у него были рабочие ботинки с резиновыми носками и бежевыми шнурками. Из переднего кармана его штанов торчала пара черных рабочих рукавиц.

– Ты опоздала, – сразу наехал на меня он.

– Ничего подобного. – И я показала ему на старые часы, установленные над главным входом нашей школы, часы, стрелки которых всегда показывали 2.36, и усмехнулась.

Он поднял руку ладонью вперед и спросил:

– Ты что, собираешься работать в этой одежде?

Я сняла платье, но не затем, чтобы угодить Ливаю, а потому, что я не хотела испортить одежду, принадлежащую Морган. На дне моего шкафчика я нашла джинсы и розовую футболку с пуговичной планкой, которые я когда-то оставила дома у Морган и которые в конце концов оказались в ее корзине для чистого белья.

– Чем плохи джинсы? Они стопудово плотнее, чем те штаны, которые надел ты.

– Верно, но мои штаны доходят до щиколоток, а твои – это джинсы, доходящие только до середины икры.

Я расхохоталась:

– О, господи, ты что, называешь это джинсами, доходящими только до середины икры? Да они же называются «капри», Ливай. Ау!

– Извини, я не большой знаток женской одежды.

Я расхохоталась еще пуще:

– Ливай, ты только что сказал «женской»?

Ливай отошел к стойке для велосипедов, что меня вполне устраивало. Мне было слишком смешно, чтобы сказать, что-то еще.

На противоположной стороне парковки Джесси и остальные запрыгнули в машины. Они уже смеялись и явно отлично проводили время. Мне страшно хотелось быть сейчас с ними, а не с Ливаем. Выезжая с парковки, вереница их машин проехала мимо нас, они давили на клаксоны, размахивая руками, выкрикивали мое имя, и в кузове пикапа Зито громоздились штук десять унитазов. Я помахала им в ответ.

Ливай сказал только одно:

– Садись.

– Ехать на подножках осей твоих задних колес? Нам что, по двенадцать лет? У тебя что, до сих пор нет водительских прав?

Ливай проигнорировал все мои вопросы:

– Как хочешь.

– Тогда иди пешком.

* * *

Ливай стоял на крыльце первого дома, под мышкой он держал планшет с зажимом для бумаги. На другом плече у него висела большая хозяйственная сумка, в которой лежали фонарик, баллончик с аэрозольной краской и большая коробка черных пластиковых пакетов для мусора. Он засунул в сумку руку и вытащил оттуда пару рабочих рукавиц для меня. Мы находились на Бэйсин-стрит, улице, которая примыкала к реке, и дома здесь пострадали от наводнения больше всего.

– Итак. Когда кто-то официально уезжает из Эбердина, он должен сообщить свой адрес департаменту полиции. После этого дом препоручается инспекционной группе. – Ливай повернул ко мне голову. – Это мы и есть, если ты до сих пор этого не знала.

– Надо же, какое открытие, Капитан Очевидность!

Парень откашлялся.

– Перед инспекционными группами стоят три основные задачи. Во-первых… Кили!

– Да-а? – Я оторвалась от экрана своего телефона, но только на секунду. – Продолжай.

– Сначала мы входим внутрь и проверяем, отключена ли подача электричества, газа и воды. Если что-то не отключено, мы звоним в департамент полиции, отмечаем этот дом в нашем списке и идем дальше. – Ливай вздохнул. – Кили? Я серьезно.

– Ну что тебе, Ливай? Я могу слушать тебя и одновременно смотреть на экран своего телефона. Это же не бином Ньютона!

– Ты хочешь заниматься этой работой?

– Нет, не хочу. Сейчас я хочу быть со своими друзьями. И хорошо проводить время.

– Тогда можешь уходить.

– Не могу. Мама говорит, что нам нужны эти деньги.

– Ну, хорошо, – сказал Ливай, пафосно прочищая горло. – Наша вторая задача – это удостовериться, что дом не забит мусором. Если в нем мусор, то это пожароопасно. Мы должны разложить все, что можно, по пластиковым пакетам, сложить их на обочине и вызвать бригаду, занимающуюся вывозом мусора.

– Звучит отвратно.

Ливай это проигнорировал:

– Затем, выполнив первую и вторую задачи, мы можем перейти к третьей и нарисовать аэрозольной краской на двери косой крестик. – И он достал из своей сумки баллончик с краской и сделал вид, что рисует на двери букву «Х». – Красное «Х» означает, что дом готов к сносу.

Я раздраженно закатила глаза:

– Мы можем войти прямо сейчас?

– Я могу, а ты – нет.

– Это еще почему?

– Потому что этот дом слишком пострадал от наводнения, а на тебе сейчас джинсы «капри» и девчачьи кроссовки.

– Это кеды.

– Неважно. К тому же я забыл принести для тебя строительную каску.

– Тогда что прикажешь делать мне, пока ты будешь ковыряться внутри?

– Сидеть и ждать меня.

– Но мне за это заплатят, верно?

Ливай сказал мне, что мы будем получать по двадцать баксов за каждый дом и делить эти деньги пополам. И он скорчил рожу:

– По-твоему, это справедливо? Что же ты такого сделаешь, чтобы заработать эти деньги?

– Я буду здесь, чтобы оказывать тебе моральную поддержку.

– Как же мне повезло, – проворчал парень и захлопнул за собой входную дверь куда громче, чем это, по-моему, было необходимо.

Меня такое положение дел вполне устраивало. Я сидела на веранде и ждала, когда Ливай сделает что положено, одновременно проверяя, не появились ли на страничке Джесси новые видео, и надеясь увидеть на ней разбитые вдребезги унитазы.

Мы проверили таким образом пару домов, потом углубились внутрь городской застройки, дальше от реки, где разрушения были не так велики. Может быть, дыра в крыше или одно-два выбитых окна. Пропитанный водой ковер или затопленный подвал. Ничего, чего нельзя было бы починить. Все восстановимо, ремонтопригодно, если только кто-то хотел бы все это восстановить. Чего, по всей видимости, эти семьи делать не желали. Ливай разрешал мне входить в такие дома.

Эти брошенные жилища были похожи на огромные кукольные дома, из которых были вывезены мебель и оборудование. Некоторые жители приложили все усилия, чтобы оставить свои дома в чистоте и порядке. Некоторые даже вымели полы. Некоторые дома пахли хлорной известью и очистителем для стекол. Другие горожане оставили за собой горы мусора и самые несусветные пожитки. В таких домах Ливай вручал мне пакеты для мусора и определял мне фронт работ.

Хотя перебирать весь этот хлам и было противно, это также было не лишено и интереса. Всякий раз, когда я находила что-нибудь неожиданное и чудное, я показывала это Ливаю. Например, пару оленьих рогов. Или шар для боулинга. Или коробку из-под обуви, полную старых, заляпанных очков для чтения. За каждую очередную чудную находку я вслух начисляла себе очки, как будто мы с Ливаем играли в какую-то игру.

Но на самом деле это было не так. Иногда Ливай смотрел на то, что я находила, а иногда не обращал на это никакого внимания.

– Ливай! Поднимись сюда!

Он вприпрыжку прибежал вверх по лестнице:

– Что тут?

Я показала на противоположный конец ванной. В душевой кабинке стояла великолепно украшенная искусственная рождественская елка.

– Тот, кто поставил здесь эту штуку, стопудово пытался поиздеваться над нами, верно? – усмехнулась я. Ливай только чуть заметно улыбнулся. – По-моему, это потянет на сто пятьдесят очков.

Он вздохнул, совершенно выведенный из себя:

– Кили, мне плевать, зачем ее здесь поставили, ее надо убрать, и все.

Потом, в последнем доме, который мы осмотрели за день, Ливай вдруг поднялся на второй этаж и зашел в комнату, где находилась я:

– Ммм… как по-твоему, сколько очков я заработал вот за это? – Он поднял руку и показал мне пук черных волос.

– Это еще что за черт? Чучело?

– Не-а.

– Дохлая кошка? – Я сморщилась.

– Это… парик.

Я ахнула:

– Ух ты! Вот это да!

Ливай повертел его в руках:

– Что-то я не пойму. Здесь, в Эбердине, этот малый хотел, чтобы люди думали, будто у него есть волосы, а в своей новой жизни ему будет плевать, сели все будут видеть, что он лысый?

– Пожалуйста, надень его, – попросила я.

– Что? Ну, нет!

– Пожалуйста, Ливай. Пожалуйста. Мне всегда хотелось узнать, как бы ты выглядел с волосами.

Он потер руками персиковый пушок на своей голове, как будто раздумывал над тем, сделать это или нет.

– Мой дядя носил парик, – сказал он. – Когда я был маленький, я этого не знал. Парик был темно-русый и очень блестящий. В общем, когда мне было года четыре, он вдруг надел мне его на голову, когда я обнимал его, наверное, чтобы показаться смешным.

– Что ж, это и впрямь было смешно.

– Однако он не смеялся, когда я взял и описал его. – Должно быть, на лице моем отразилось отвращение, потому что Ливай сразу ушел в глухую оборону: – Ну, что? Это очень травмировало мою психику.

– Ладно, ладно, прими от меня небольшой полезный совет. Когда ты в следующий раз будешь рассказывать эту историю, опусти тот эпизод, где ты описался, особенно если рассказываешь ее девушке.

– Спасибо за совет. – И Ливай запустил в меня париком, как летающей тарелочкой.

И тут он, видимо, осознал, что получает удовольствие. Потому что он сразу же отвернулся и вышел вон.

* * *

Этим же вечером, но позже мои родители и я смотрели вечерние новости по каналу Кей-Пи-Би-Си, держа свои тарелки с ужином на коленях. Мама слишком устала, чтобы что-либо готовить, а пиццерия «Минео» была все еще закрыта, так что мы не смогли заказать пиццу, но, к счастью, на кухонных полках сыскалась коробка блинной муки, и мама испекла нам оладьи.

Репортер Шон Уилкокс представил моего отца как одного из лидеров, как он сказал, движения сопротивления строительству водохранилища.

Я громко рассмеялась:

– Ой, папа, ты что, серьезно? Это же звучит так банально!

Отец, с набитым ртом, сказал что-то вроде:

– Я этого не говорил! Это была его идея!

Мама прибежала из кухни с новой оладьей на кулинарной лопатке. Она положила ее на мою тарелку и сказала отцу:

– Энни говорила мне, что ты давал интервью репортеру, но ты ничего мне об этом не сказал.

Отец повернулся в своем кресле и глуповато улыбнулся.

Если не считать банального названия того, чем занимался отец, он производил хорошее впечатление. Он выглядел даже красивым. Но он все время нервничал. Он не знал, куда смотреть, то ли на репортера, то ли в камеру, так что его взгляд метался то туда, то сюда. Еще он все время щурился и ерошил себе волосы.

– Абсолютно понятно, почему губернатор Уорд хочет избавиться от Эбердина. Возможно, он думает, что, если он будет разыгрывать из себя дурачка, делая вид, будто ничего не знает о провалившейся сделке с недвижимостью на прибрежной полосе, мы тут не сообразим, что к чему, но я здесь, чтобы сказать ему: мы не вчера родились! Мы знаем, что у него на уме.

– Вы говорите о сделке по строительству на прибрежной полосе Уотерфорд-Сити, которая сейчас заморожена?

– Точно. И мне кажется странным, что наш собственный мэр не выступает сейчас в нашу защиту. Почему? Куда он пойдет, если Эбердина не будет? Может быть, губернатор Уорд уже предложил ему новую должность, по всей вероятности, в собственном кабинете? Наверняка он что-то от всего этого выиграл.

Я посмотрела на отца. Сейчас он выдвигал серьезные обвинения. И я знала, что на самом деле он не сможет их доказать. Интересно, станет ли репортер спрашивать его о доказательствах? Но вместо этого он сменил тему и спросил:

– Разве такой шанс не выпадает один раз в жизни? Вы и ваша семья могли бы начать жизнь заново в каком-нибудь новом месте с карманами, полными денег от страховых выплат. Пустить новые корни.

Отец решительно покачал головой:

– Дело не в деньгах, а в нашем самосознании, нашем самоопределении. Моя семья живет в Эбердине уже больше ста пятидесяти лет на улице, названной в честь моего прапрадеда. В другом городе мы просто ничего подобного не сможем найти и не найдем. За такие вещи стоит сражаться.

– В таком случае не хотите ли вы сказать, что не покинете Эбердин?

Я положила вилку на стол и подалась вперед.

– Я должен верить и верю, что есть и другие пути решения проблемы, о которых правительство может подумать, чтобы предотвратить наводнения, такие пути решения, которые не потребуют от жителей этого города подобных жертв. Я призываю своих соседей не вести разговоров с оценщиками размеров страховых убытков и отказываться заключать с ними сделки, пока мы не будем знать наверняка, что мы исчерпали все другие возможности решения проблемы. И я хотел бы пригласить всех, кто поддерживает меня в этом стремлении, прийти на митинг протеста в это воскресенье на площадь перед зданием городского совета. Там мы призовем мэра Аверсано прилюдно дать отчет тем, кто его избрал. Я хочу, чтобы мэр доказал, что действительно радеет о наших интересах и что затопление Эбердина – это в самом деле единственный выход из положения. Если он сможет нам это продемонстрировать, то я подпишу все, что они захотят.

Последнее слова отца повисли в воздухе. Он быстро повернулся к нам с мамой и сказал:

– Не беспокойтесь. Я ничего не буду подписывать. Я сказал это только для того, чтобы не выглядеть неадекватным.

Я почувствовала запах горящей в кухне оладьи.

Мама начала грызть ноготь большого пальца.

– Боюсь, ты ставишь себя в невыгодное положение. Я хочу сказать… что ты только что говорил довольно сумасбродные вещи. И ты уже в открытую не подчиняешься приказам, помогая людям ремонтировать их дома. Я не хочу, чтобы тебя арестовали.

– Кто меня арестует? Шериф Хемрик? – Наш телефон зазвонил. Отец встал с дивана. – Поверь мне. Я думаю о нашем будущем. Это для меня важнее всего.

Он положил руку на трубку телефона, а тот все звонил и звонил. Наконец мама кивнула. И только тогда он поднял трубку.

Я вскочила, выхватила кулинарную лопатку из маминой руки и быстро пошла на кухню. Оладья сгорела. Я бросила ее в мусорное ведро, выключила конфорку и открыла окно над раковиной.

Глава 21. Пятница, 20 мая

Солнечно, 66 градусов по Фаренгейту.

Хотя я очень надеялась, что организованный отцом митинг состоится, особенно после того, как вчера в актовом зале своими глазами видела гнев родителей учеников, я понимала, что учебный год нам не дадут закончить. Должно быть, это чувствовали все ребята, потому что обстановка в школе моментально стала такой, какой бывает обычно в конце занятий. Вместо ведущихся в соответствии с учебными планами уроков нам показывали фильмы. Из классов в коридоры под любыми предлогами выпускали всех и вся. Учителя щедро начисляли нам дополнительные баллы за выполнение пустяковых заданий вроде снятия с задней стены класса доски приказов и объявлений или укладывания в ящик книг. Но меня это устраивало стопудово. За один день я ухитрилась улучшить оценки по всем предметам.

Во время третьего урока Джесси прислал мне видеосообщение. Это была фотография комнаты, полной канцелярских принадлежностей и других подобных вещей:

«Мы должны утащить все это для организации митинга. Чтобы сделать плакаты и все такое».

Это была такая чудесная, но вместе с тем совершенно непривычная мысль. Я свернулась в клубок на своем стуле.

«Где ты сейчас?»

«Я в спортзале, подбираю спортинвентарь для Джулии. Как ты думаешь, она не слишком мала длябадминтона?»

«Думаю, что нет, если ты повесишь сетку так, что для нее будет невысоко. Кстати, вопрос в развитие темы: “подбираю” значит “краду”?»

«Нельзя украсть мусор. Тренер Дин меня просветил. У школы уже стоит контейнер для мусора. Все должно быть свалено туда. Так почему кое-что не может свалиться и на меня?»

Я не удивилась, узнав, что тренер Дин заблаговременно предупредил Джесси, что весь спортинвентарь из школы отправят на свалку. Джесси обладал такой харизмой, что учителя выделяли его среди других учеников и относились к нему по-особенному. Впрочем, то же самое я могу сказать и о себе, ко мне тоже учителя относились не так, как к другим. За исключением директрисы Банди.

«Еще я прибираю к рукам пару напольных скутеров – досок с ручками на четырех колесиках для катания по полу в различных направлениях. Ау! Можно устроить в нашем спортзале наши собственные Эбердинские Олимпийские игры. Мы с тобой будем на них судьями и станем награждать победителей теми выигранными когда-то школой призами, которые хранятся в витрине возле главного офиса».

«Да ты с ума сошел! – написала я, хотя идея показалась мне суперской. – Они стопудово заметят, если ты сопрешь школьные призы!»

«Никто и не заметит, что пропал приз за второе место в турнире штата по боулингу за 1971 год. И никому не будет дела, если пропадут два-три плаката и набор фломастеров. Прихвати их с собой! Ты совершишь это ради благого дела»!

Мне было приятно, что Джесси написал мне такие слова. Интересно, его мать придет на митинг? И потом, хотя я не хотела делать слишком далекоидущие выводы, если Эбердин будет спасен, может быть, спасемся и мы. Я бы с радостью ухватилась за любое лишнее время, если его можно будет провести с Джесси. Еще одну неделю, один день, одну минуту, одну секунду.

Он, казалось, мысленно видел, как я колеблюсь.

«Давай, девочка, давай! Будь смелее. Весь этот хлам все равно выбросят на свалку. К тому же мисс Скала уже уехала. Зуб даю, она сейчас уже на полпути в Париж. Ты же знаешь, постеры с изображениями картин из Лувра висят у нее по всему классу».

«Не может быть! Мисс Скала уехала?»

«Ага. Я слышал, как другие учителя гадали, сколько она могла получить за свой дом, пока утром прихватывал из учительской свою обычную законную чашку кофе».

«Невероятно! OMG, Джесси! Так можешь только ты».

Я даже не потрудилась спросить разрешения выйти в туалет. Я просто встала со своего места и выскользнула в коридор. Мистер Зайлман как раз показывал нашему классу кино. Уж не знаю, какое отношение «Парк юрского периода» имел к уроку обществознания, но кому какое дело? Я уже заработала у него пятерку с плюсом по этому предмету, поскольку аккуратно свернула в трубочки все классные карты и вложила их в специальные картонные тубы.

Джесси был прав. Из нашей школы по-быстрому вычищали все. Каждое мусорное ведро было завалено тем, что при нормальных обстоятельствах никто бы не посмел счесть мусором: учебниками, канцелярскими принадлежностями, наглядными пособиями, даже компьютерами. Это транжирство было омерзительно. Мы могли бы пожертвовать все это какой-нибудь другой школе, может быть, даже находящейся в другой стране. Но для этого было бы нужно, чтобы кому-нибудь в нашей администрации было не все равно, чтобы он проявил заботу о ближних и оторвал свою задницу от стула. А них у всех, похоже, с заботой о ближних было глухо.

Я прошла по коридорам в сторону класса искусств. Через оконце в двери класса мисс Скала я увидела, что внутри никого нет и свет не горит. Как и говорил Джесси, там было полно разных полезных вещей, в том числе канцелярских принадлежностей. Письменный стол мисс Скала был уже вынесен из класса. Стало быть, она и впрямь уехала.

Я взялась за ручку двери.

– Кили! Что это ты задумала?

Я обернулась и увидела директрису Банди. Она стояла сложив руки на груди, на ее злобной, хамоватой физиономии играла самодовольная улыбка.

– Я… я хотела поговорить с мисс Скала. Об искусстве.

Банди прищурилась:

– Ты не умеешь лгать, Кили.

– Я не лгу, – сказала я. – Я действительно хочу задать ей вопрос. О Пикассо.

Банди мое неудачное объяснение не позабавило.

– Во всякой шутке можно зайти слишком далеко, Кили. Неужели ты и впрямь еще этого не поняла?

Мое сердце громко колотилось в груди.

Банди сделала шаг мимо меня, попыталась повернуть ручку двери и явно обрадовалась, обнаружив, что та заперта.

– Всегда наступает минута, когда люди перестают смеяться вместе с тобой и начинают смеяться над тобой.

Я знала, что директриса пытается спровоцировать меня на неадекватную реакцию, такую, как те слезы, которые я пролила в автобусе после того, как она выгнала меня из команды по дебатам в школьной модели Конгресса. Но я не собиралась танцевать под ее дудку. Я сейчас просто отвернусь и уйду. Но в это мгновение я заметила, как Джесси Форд открыл дверь, ведущую в класс искусств из смежного класса, и вошел внутрь. Глядя на меня, он усмехнулся и прижал палец к губам, как бы говоря:

– Тсс.

– Что ж, верно, конечно, вы правы. Люди уже давно смеются над вами, директриса Банди.

Глаза Банди округлились. Она была потрясена и совершенно не обращала внимания на то, что творилось за ее спиной.

– Да как ты смеешь.

– Чем же я так вас достала, в чем ваша проблема, директриса Банди?

– Ты не представляешь для меня никакой проблемы.

Я глумливо ухмыльнулась:

– Вы тоже не умеете лгать.

Самое смешное состоит в том, что я никогда не сделала бы ничего подобного, не посмела бы сказать директрисе ничего подобного, если бы мне не пришлось прикрывать Джесси. Но я все равно никак не могла до конца поверить, что хотя бы раз смогла ответить ей, не тушуясь, отплатить ей за все ее же монетой.

– Возможно, твоя учеба здесь подходит к концу, но ты все равно должна относиться ко мне с уважением, – прошипела директриса.

– Но я же вас нисколько не уважаю, – огрызнулась я.

Щеки директрисы побледнели:

– Кили, ты должна немедленно явиться в мой кабинет!

Я рассмеялась:

– И что вы мне сделаете? Исключите меня из школы? – В этот миг я увидела, как Джесси, неся охапку канцелярских принадлежностей, выходит из класса искусств в соседний. – Я сейчас возьму повернусь и уйду по своим делам, – заявила я самым хамским тоном, который только ухитрилась изобразить. Ответа я ждать не стала, а просто пошла себе по коридору прочь.

Когда я завернула за угол и увидела, что директриса Банди за мной не идет, я прижалась спиной к одному из шкафчиков в раздевалке и засунула в рот кулак, чтобы удержаться от рвущегося из груди победного вопля.

Я уже почти подошла к двери своего класса, когда мне пришло сообщение от Джесси:

«Это было еще лучше, чем супер. Встретимся у трибун стадиона?»

Что такое была моя жизнь? Я прошла мимо двери класса обществознания и, открыв дверь, вышла на солнечный свет.

* * *

Хотя я предложила пообедать в тот день где-нибудь вне школы, Элиза – кто бы мог подумать! – захотела поесть в школьном кафетерии в последний раз.

К сожалению, в обществе Джесси я потеряла счет времени и примерно через пятнадцать минут после начала обеденного перерыва получила сообщение от Морган: «Где же ты?! Это же последний обеденный перерыв, когда мы собираемся все вместе!»

– Черт! – вскрикнула я, вскакивая. Мы все это время работали над плакатами, целовались и обнимались. – Я опаздываю на обед.

– Подожди, не уходи. Я не могу выйти сегодня вечером, потому что мне придется присматривать за Джулией, – сказал Джесси, пытаясь удержать меня. Он схватил меня за руку, потом за поясную петлю на джинсах, потом за задний карман.

В конце концов я все-таки вырвалась и побежала через стадион к школьному кафетерию.

– Напишу позже! – прокричала я.

Я нашла девчонок за нашим обычным столиком. Элиза ела все свои любимые блюда: кусочки куриной грудки, жаренные во фритюре, жареную картошку, пиццу, печенье с запеченными в них крошечными «Эм-энд-эмс». Она поставила на стол все одновременно, как за семейным столом. Купила она и напитки: спрайт для меня, малиновый Iced Tea для Морган и воду для себя.

– Простите ради бога, что опоздала!

Элиза посмотрела на меня понимающим взглядом.

– Она целовалась с Джесси, – сказала она, склонив голову к Морган, но продолжая глядеть на меня. – Видишь, какие у нее губы? Надутые, как будто их искусали пчелы. И лицо у нее сияет. – Едва сказав эти слова, Элиза наморщила лоб. – Погоди-ка. Ты действительно вся сверкаешь. Что это за блестки на твоем лице?

Я вытерла лицо тыльной стороной руки и увидела, что она вся исчерчена фломастерами. Мы с Джесси сидели под трибунами стадиона, готовя плакаты для митинга, который проводит мой отец.

Улыбка Элизы тотчас погасла.

Я старалась быть осторожной и не рассказывать Элизе слишком много о делах своего отца. Я хотела быть чуткой. Ее дом был разрушен, она переедет во Флориду, как бы ни сложились дела. Я обменялась смущенными взглядами с Морган и только потом заметила, что перед ней лежит открытая записная книжка. Я быстро ткнула в нее пальцем и сказала:

– Как бы то ни было, что это вы двое тут делаете? Играете в крестики-нолики?

– Мы составляем список гостей, которые будут приглашены на отвальную вечеринку Элизы.

Теперь, когда родители Элизы купили билеты на самолет, понедельник надвигался на нас стремительно, и сознание того, что это последние дни, которые нам осталось провести вместе, придавало ощущение напряженного ожидания. Элизе все еще хотелось продолжать дуться, но, честно говоря, думаю, мы все понимали, что на это уже не остается времени. Так что она стряхнула с себя досаду.

– О’кей. Итак, последнее, что я хочу сделать… – Ее лицо снова осветилось радостным волнением. – Я собираюсь пригласить гостей в отель, чтобы вместе поплавать. И я уговорила своих родителей снять на эту ночь для нас всех еще одну комнату в отеле – нашу собственную. Так что мы сможем провести эту нашу последнюю ночь вместе.

– Надо же! Класс! – Я плюхнулась на свой стул и начала уминать жареную картошку.

Морган приготовилась писать список.

Элиза начала со своих школьных подруг. Нескольких девчонок, с которыми мы вместе готовили домашние задания в комнате для внеклассной работы, еще нескольких из комитета по организации балов.

Затем Элиза доброжелательно посмотрела на меня:

– Само собой, мы пригласим Джесси Форда. И нам, пожалуй, надо будет пригласить и Зито, чтобы он не чувствовал себя одиноким без своего друга.

– Спасибо, – сказала я. Это было мило с ее стороны, но я также сознавала, что если она залучит на свою вечеринку Джесси Форда, то будет выглядеть круто в глазах всех своих подруг.

Затем Элиза и Морган начали решать, кого пригласить из их друзей по церкви Святой Анны.

Внезапно Элиза коснулась руки Морган, но смотрела она при этом на меня:

– А как бы ты посмотрела, если бы мы пригласили Уэса?

Морган напряглась. Было ясно, что это предложение стало для нее полной неожиданностью. Она была удивлена не меньше моего.

Я пожала плечами:

– Я не возражаю.

У меня в самом деле не было никаких возражений. Напротив, я бы очень хотела, чтобы Уэс наконец увидел, как должен вести себя достойный бойфренд. Джесси не станет никого оскорблять. Он никого не заставит чувствовать себя скованно. Джесси будет остроумен, и с ним будет легко и весело. Возможно, он организует в бассейне схватку между двумя командами игроков, сидящих на плечах своих товарищей, или состязание в прыгании в бассейн бомбочкой. А может быть, турнир по синхронному плаванию. И все это для того, чтобы достойно проводить Элизу. Я представила себе, как Уэс стоит на краю бассейна, сложив руки на груди, на всех дующийся, совершенно не умеющий веселиться. Быть может, это даже заставит Морган ясно увидеть контраст между нашими бойфрендами. Если у моей подруги и остались еще какие-то чувства к Уэсу и она все еще по нему сохнет, сто пудов, это излечит ее навсегда.

К тому же это будет последняя западня в этой жизни, которую мне сможет устроить Уэс. Когда Элиза уедет, я точно больше никогда не буду пересекаться с парнями из его компании. И Морган тоже вряд ли.

– Не знаю, – сказала Морган. – Может быть, это не такая уж хорошая мысль. – Она опустила голову и ковыряла бумажную бахрому внутри металлической спирали, которой была скреплена ее записная книжка.

Элиза несколько раз моргнула:

– Хорошо, нет проблем. Я просто думала, дай предложу это мимоходом.

Я по-прежнему точно не знала, что было у Элизы на уме, то ли она и впрямь хотела пригласить Уэса на свою вечеринку, то ли искала способ поссорить Морган и меня. Но что бы это ни было, это стопудово сыграло в мою пользу.

Глава 22. Пятница, 20 мая

После полудня ожидается увеличение облачного покрова, переходящее ранним вечером в дождь. Минимальная температура 54 градуса по Фаренгейту.

После уроков я встала перед школой и начала ждать Ливая. Но его все не было. Я послала ему сообщение: «Я уже здесь. А ты где?»

«Нет, это я здесь. А ТЫ где?»

Я повернулась на триста шестьдесят градусов, оглядываясь по сторонам:

«Ты что, разыгрываешь меня?»

«Я в полицейском участке. Я написал тебе раньше, чтобы ты встретилась со мной здесь».

– «Ничего ты мне не писал».

Я прокрутила назад все сообщения на моем телефоне, чтобы удостовериться.

«У меня нет от тебя сообщения на этот счет».

Я стояла перед школой и ждала, когда Ливай ответит мне. На это ушло какое-то время. Я посмотрела на школьные часы, но кто-то оторвал их позолоченные стрелки, и теперь это был просто пустой циферблат. Это вогнало меня в тоску.

«Извини. Оно было в моей черновой папке».

Идиот! Я сердито написала: «Так ты за мной придешь?»

«Мне надо поговорить с отцом. Встретимся в участке».

К счастью, полицейский участок находился недалеко от средней школы. Всего лишь в нескольких кварталах, рядом со зданием мэрии. Но это отнюдь не уменьшило моей злости. Я и так ненавидела эту работу. Ненавидела больше всего на свете. И саму работу, такую невыносимо скучную, и своего напарника, который был ужасен.

Полицейский участок гудел как улей, люди там постоянно отвечали на телефонные звонки и ксерокопировали бумаги.

Ливая нигде не было видно, и я села сбоку от передней стойки. Несколько полицейских разглядывали меня, проходя мимо, – наверное, из-за отца.

Наконец Ливай вышел. Вслед за ним шел шериф Хемрик. Ливай вяло передал мне несколько бумаг:

– Ты должна подписать их, чтобы получить деньги.

Я чувствовала себя такой дрянью, пролистывая бланки документов, подписывая их и тем самым помогая врагу. Потому что на каждый дом, который мы с Ливаем проверим и очистим от мусора, приходилась одна семья, которая могла бы поддержать отца в его борьбе за спасение Эбердина. Я почти почувствовала облегчение, когда не смогла ответить на вопрос на третьем из бланков. Я подняла глаза и сказала:

– Я не знаю свой номер социального страхования.

Усмехаясь, Ливай посмотрел на своего отца, стоявшего, прислонившись к стойке:

– Ты слышал это, папа?

Но шериф Хемрик меня не слышал. Он разговаривал с женщиной, сидевшей за стоящим за стойкой письменным столом.

Тогда Ливай сказал уже громче:

– Кили тоже не знает свой номер социального страхования.

– Это не оправдание. Отправь по почте все бумаги, касающиеся твоего проживания в общежитии, завтра же, Ливай.

– Хорошо, хорошо. – Ливай толкнул дверь участка и начал спускаться по лестнице.

Я, отстав на несколько ступенек, следовала за ним.

– О чем это он?

– О делах, связанных с поступлением в колледж. Он боится, как бы мне не отказали в месте в общежитии для учебы на летних подготовительных курсах, если я не отправлю им какую-то медицинскую форму о состоянии здоровья, но так дела не делаются. А, ладно, забей.

Я пожала плечами:

– Итак? Сколько домов мы проверим сегодня?

– А что, ты хотела бы отправиться куда-то еще? – огрызнулся он.

– Честно говоря, да.

Ливай закинул голову назад:

– Ты всегда такая?

– Какая?

– Чертовски несносная!

Я разинула рот. Я никогда не слышала, чтобы Ливай ругался неприличными словами.

– Прости, – пробурчал парень.

– Не извиняйся. Это даже вроде как произвело на меня благоприятное впечатление, – усмехнулась я.

Ливай закатил глаза:

– Что ж, это говорит о многом.

* * *

Мы проверили в этот день семь домов, и только три из них смогли пометить знаком «Х». Но семьдесят долларов – это семьдесят долларов, и если я начинала думать об этой работе просто как о коммерческой сделке, то все проходило гораздо более безболезненно.

Ливай посмотрел на свой список:

– Думаю, этот последний дом мы пропустим.

Я встала за его спиной на цыпочки, пытаясь разглядеть дом, на который он показывал, – тот же самый адрес, куда мы, судя по всему, не пошли и в прошлый раз.

– Ты уверен? – спросила я, стараясь не слишком-то демонстрировать свое желание поскорее уйти, но мне реально хотелось как можно скорее очутиться у Морган.

Да и Ливай сегодня тоже не слишком налегал на работу. Не знаю, что было тому виной, его неожиданный разговор с отцом, от которого он ушел, или что-то другое, но он был не таким, как всегда: требовательным, памятливым и занудно-дотошным. Сегодня он действовал, как сомнамбула.

– Ага. Лучше пойдем домой, пока не ливануло, – предложил парень.

Мы закрыли входную дверь и нарисовали на стене красный значок «Х». Над нашими головами ударил раскат грома.

– Боюсь, для этого уже слишком поздно, – сказала я.

Мы спустились на несколько ступенек с крыльца, и тут первые редкие капли уступили место сильнейшему ливню. Мы тут же укрылись в доме и встали около окон.

Из-за мглистого грозового неба в доме вдруг стало совсем темно, а включить свет мы не могли, потому что подача электричества была отключена.

– Не бойся. Это долго не продлится, – сказал Ливай.

– Понятно.

– И этот дождь будет недостаточно сильным, чтобы вызвать наводнение.

– Понятно.

– И если мы влипнем, мы всегда сможем позвонить моему отцу.

– Я не боюсь, Ливай, но ты начинаешь меня пугать.

– Извини.

Следующие несколько минут прошли в молчании.

А потом ни с того ни с сего Ливай сказал:

– Я видел твоего отца в новостях по телевизору и слышал, как он говорил о своем митинге. Он говорил как человек, совершенно уверенный в своих словах.

– Ему легко быть уверенным, потому что он прав. Власти профукали Эбердин, и теперь мы в полной заднице. А у отца, по крайней мере, есть мужество, чтобы это сказать.

Я ожидала, что Ливай начнет защищать своего отца или мэра, но он не стал этого делать. Вместо этого он сказал:

– Я прочел манифест твоего отца. В нем он высказывает несколько интересных соображений.

– С твоей стороны великодушно это признать. А твой отец его читал?

– Сомневаюсь. Он очень занят, Кили. Работает, можно сказать, круглые сутки.

Я вспомнила, как отец говорил, что мэр Аверсано, вероятно, что-то урвет в обмен на поддержку, которую он оказывает губернатору. Если он в деле, то и шериф Хемрик стопудово тоже. Я могла добыть то неопровержимое доказательство, которое так было нужно моему отцу. Доказательство, что губернатор Уорд дает откаты всем тем, кто помогает ему очистить Эбердин от жителей. И я спросила Ливая напрямик:

– Что твой отец от этого имеет?

Сначала Ливай смотрел на меня так, будто не понял вопроса.

– Ну, если все это пройдет по плану, он уже больше не будет шерифом. – И Ливай пожал плечами. – Он давно уже думал уехать из Эбердина. Особенно после того, как я поступлю в колледж.

– Ах, значит, это не имеет ничего общего с какой-нибудь непыльной должностью в каком-нибудь другом городе? Просто все так удобно совпало.

– Непыльная должность? Брось, Кили. Может быть, отец получит другую работу, но я об этом ничего не знаю. Я знаю одно – здесь он не останется. Ни у кого не будет такой возможности. Эбердину конец.

– Это мы еще посмотрим.

– Да, посмотрим.

Мы пробыли в доме еще довольно долго, оба глядя в свои телефоны. Потом дождь немного ослабел, и я думаю, ни один из нас не хотел ждать, когда он перестанет совсем. Так что я встала на подножки осей задних колес велосипеда Ливая и позволила ему довезти меня до дома Морган.

* * *

Морган и Элиза сидели на полу спальни, окруженные барахлом. Его было так много, что я с трудом открыла дверь.

Я и не знала, что стою с разинутым ртом, пока Морган меня не поддразнила:

– Успокойся, Кили. Я не пакую вещи.

Но что бы она там ни говорила, по мне, это было похоже на сбор и упаковку вещей. По крайней мере, предварительные сбор и упаковку. И если это было не так, то почему Элиза закатила глаза? Я стопудово заметила, как она это сделала, и у меня сразу стало противно на душе. Я думала, что если она и сердилась на меня, то всю эту обиду уже подавила. Но может быть, я ошибалась.

Как бы то ни было, одежда Морган была разложена на полу по кучкам. Я видела, по какому принципу она ее рассортировала. Вещи более новые или те, которые, как я знала, ей нравились, были аккуратно сложены около ее письменного стола. Сарафан из легкой полосатой индийской ткани. Ее любимые джинсы с модной прорехой на колене. Ее осеннее пальто, красное шерстяное с капюшоном и длинненькими деревянным пуговицами, которое она проносила только один сезон.

Вся остальная одежда была смята в комки и сложена в большие кучи. Вытянувшаяся футболка, которая когда-то была ее любимой, но которую теперь она надевала только на ночь. Купальный костюм, в котором она купалась два лета назад. Джинсовые шорты-комбинезон.

Элиза открыла одну из коробок и вытащила оттуда купальник для танцев с балетной пачкой из перьев:

– Мои старые танцевальные костюмы, в которых я выступала! Я не брала их в руки много лет!

Я сняла свою промокшую одежду, переоделась в сухое и, сидя на кровати Морган, стала смотреть, как девчонки вытаскивают вещи из коробки. Элиза реагировала только на красоту и крошечный размер каждого наряда. Я же знала, что значил каждый костюм и на каком празднике Морган в нем выступала. Один раз я схватила ее клубнично-красный костюм, который Элиза отбросила прочь. Извиваясь, как змея, я ухитрилась натянуть его поверх своей одежды и проделала несколько па из Танца Апрельских Ливней. Глядя на меня, Морган, разумеется, смеялась до слез. Элиза же отошла в сторону, села за письменный стол Морган и начала проверять цвета лака для ногтей из различных флаконов Морган, рисуя полоски на ногте большого пальца. Она твердо решила не смеяться.

Поклонившись публике, я села на пол, прислонилась спиной к стене и попыталась отдышаться. И тут я заметила маленькую коробочку в куче вещей, которые были особенно дороги Морган. Откидные борта коробочки были не закрыты, и я увидела, что в ней лежат все подарки Уэса, которые она хранила в верхнем ящике своего комода.

Я взяла свой телефон и начала прокручивать все подряд, просто чтобы смотреть на что-то другое.

– Вот это да, Кили! – ахнула Морган. – Давай посмотрим вот на это!

Она села по-турецки на пол рядом со мной. На ее коленях лежал наш альбом со стикерами.

Я говорю «наш», хотя на самом деле это был подарок Морган от ее бабушки, присланный тем летом, когда мы поступили в среднюю школу.

Да, в среднюю школу.

На каждый праздник, каждый день рождения, при каждом поводе для подарка бабушка Морган напоминала нам, что она до сих пор пребывает в уверенности, что Морган вечно только девять лет. Подарки, которые мы получали от нее, всегда были жутко чудными и подаренными невпопад, например кукла или набор переводных картинок, чтобы украсить ими джинсовую куртку. По дороге от ее бабушки домой мы всегда смеялись как безумные над очередным подарком, и все они в самом деле были до того несусветными, что миссис Дорси никогда не ругала нас за грубость.

Но альбом для стикеров так потряс наше воображение, что мы на время вообще потеряли способность соображать. В нем были страницы для коллекций стикеров, озаглавленные, например, «Радуги навсегда» или «Мои любимые животные» и «Смешное». Когда я увидела последнюю из вышепоименованных страниц, я засмеялась так, что даже слегка обмочила трусики. Какие же нецензурные стикеры мы сможем туда поместить? Были в альбоме и пустые страницы, на которых было оставлено сверху достаточно места, чтобы мы вписали туда что-то свое.

По какой-то непонятной причине, скорее всего из-за отсутствия у нас мальчиков и связанной с этим скуки, мы заполняли его как одержимые.

Мы вечно везде искали стикеры. Мы покупали их в аптечных магазинах, торгующих мелочовкой, заказывали их онлайн, заходили в соответствующий раздел в «Уолмарте», находящийся между отделом открыток и отделом принадлежностей для рисования.

И всякий раз, когда мы ходили в супермаркет Вайолы, мы останавливались у автомата, торгующего стикерами, стоявшего перед самым выходом. Опустив две двадцатипятицентовые монеты, мы могли получить мячик на резинке, пластмассовое яйцо с поддельным золотым ожерельем внутри или стикер. Стикеры выходили из автомата, зажатые между двумя квадратиками плотного белого картона. Была парочка стикеров, которые Морган всегда надеялась получить. Два единорога, резвящиеся под радугой, и розовый плюшевый медведь с сердечками вместо глаз, от вида которого меня кидало в легкую дрожь. Именно эти стикеры рекламировали на застекленной витрине как раз над щелью, куда ты кидал свои четвертаки, но они ускользали от нас, пока Морган не уверилась, что их в автомате нет совсем. Каждый раз она исправно получала из автомата что-нибудь несусветное и предназначенное для особей мужского пола, например зеркальный мотоцикл, или череп и скрещенные кости, или кинжал, с которого капает кровь. Мы даже посвятили им в альбоме целую страницу, озаглавив ее «Банды байкеров». Но нашей лучшей страницей была самая последняя, и Морган тоже так считала. Поэтому, открыв альбом сейчас, она сразу же перелистнула его назад.

«История Морган и Кили»

После того как нам надоело заполнять озаглавленные страницы, мы решили использовать стикеры как эмоджи или условные изображения и с их помощью рассказать историю нашей будущей жизни. Самой трудной частью этой задачи было использовать то, что попадало в наши руки, чтобы продвинуть рассказ дальше, как в упражнениях, которые тебе дают на уроках по творческому письму. Правда, Морган вечно твердила, что если мы все-таки когда-нибудь ухитримся заполучить парочку единорогов в магазине Вайолы, это будет конец игры. Более счастливого конца она представить не могла.

Это было похоже на иероглифы. Велосипед с удлиненным седлом. Клубничная тарталетка и ее друзья, танцующие вокруг гриба, зеркальный шар, сердечко, зеркальный единорог, динозавр. Все это было аккуратно и методично наклеено наискосок страницы слева направо.

Морган показала на одетых в металлизированные костюмы Бэтмена и Робина, мчащихся на битву, оставляя за собой мерцающие огни Готэма:

– Неужели предполагалось, что это изображение наших будущих мужей?

– Нет, предполагалось, что это мы, летящие на каникулы в Нью-Йорк после того, как окончим школу.

– Не могу поверить, что ты до сих пор это помнишь.

Элиза повернулась к нам лицом, тряся руками в воздухе, чтобы ее накрашенные ногти просохли В конце концов она выбрала сливово-черный лак.

– Погодите, погодите, когда вы двое это сделали?

– В восьмом классе, – ответила я. – Вернее, летом перед поступлением в девятый.

Элиза сухо рассмеялась:

– Младенческие забавы, разве нет?

Я почувствовала, как мои щеки запылали.

Как я уже говорила, Элиза вечно отпускала колкости по поводу моего незрелого поведения, но никогда еще она не делала это так откровенно. Я догадывалась, зачем ей это надо. Пространство, которое она для себя отвоевала между Морган и мной, быстро схлопывалось – и потому, что она уезжала, и потому, что теперь я была с Джесси.

Морган положила руку мне на плечо и, оттолкнувшись, встала с пола. Затем засунула альбом со стикерами в кучу тех вещей, которые были ей особенно дороги.

– Заткнись, – сказала она Элизе. – Как-то раз ты мне сказала, что в восьмом классе все еще сосала большой палец.

Я фыркнула от смеха, хотя это было даже не смешно. И возможно, мне стоило быть к Элизе более снисходительной, ведь сейчас ей было трудно. Но возможность хоть раз заставить Элизу почувствовать, что это не я, а она ведет себя как ребенок, была слишком заманчивой, чтобы ее пропустить.

Утром того дня, когда перед зданием мэрии должен был пройти митинг, отец долго отрабатывал текст речи, внося в него поправки коротким, остро заточенным ножом карандашом, таким, каким он обычно чертил линии для распила на деревянных брусьях сечением два дюйма на четыре. Он на моей памяти нервничал больше только один раз. Это случилось, когда я вошла в его больничную палату сразу после того, как с ним произошел несчастный случай, и до того, как стал известен результат его рентгеновских снимков. Хирурги тогда начали обсуждать план лечения, потом обезболивающее, которое отцу вкололи, подействовало, и нам сказали, что он точно сможет ходить.

Сегодня, должна признаться, я тоже нервничала из-за него. И мама тоже. От сегодняшнего митинга зависело очень многое. Если и была какая-то возможность спасти Эбердин, то нам надо было убедить людей не встречаться с оценщиками размера страховых убытков и отказаться заключать с ними сделки.

По крайней мере, погода стояла хорошая. В воздухе чувствовалась весна, и казалось, что все еще может устроиться к лучшему.

Пока отец возился со своей речью, мы с мамой носились по дому, загружая в кулер бутылки с водой и укладывая в кузов нашего пикапа плакаты с лозунгами протеста и пластиковые боксы с соленой соломкой и сырными палочками, которые мы закупили в «Уолмарте» на тот случай, если кто-то из участников митинга захочет есть.

Мы все трое подъехали к зданию городской мэрии в машине мамы. Поездка была суперски короткой, думаю, мы добрались туда за две минуты, но мне этот путь показался вечностью, потому что в машине было совсем тихо, если не считать нескольких глубоких выдохов, которые сделал по дороге мой отец, как будто надувая воздушный шарик.

Я пыталась говорить о пустяках, чтобы поднять нам всем настроение.

– Хотите послушать речовки, которые я придумала?

Мама нервно хихикнула и толкнула отца локтем в бок:

– Давай.

Я подалась вперед, к их сиденьям:

– Итак, думаю, мы начнем с классического лозунга: «Черта с два! Мы не уедем!» В нем заложена большая энергетика, и все его знают.

Мама ухмыльнулась:

– Она действительно все продумала.

– Затем мы перейдем к лозунгу: «Власть народу!», чтобы зарядить людей энергией, подогреть толпу и подтянуть к нашему движению случайных прохожих. – Отец медленно повернул голову, и, хотя я поняла, что все это время он меня не слушал, я продолжала говорить: – Я взяла на себя смелость, придумать еще одну речовку, что-то новенькое и относящееся только к нашей борьбе. Вот, послушайте. – Я откашлялась и проскандировала: – Ты, губернатор, поди от нас прочь, поди от нас прочь, дай нашему Эбердину простоять еще одну ночь!

Отец повернулся ко мне и взъерошил мне волосы.

– Мне нравится, – сказал он.

Мы завернули за угол здания городской мэрии. Вокруг этого дома, построенного из песчаника, выстроилась живая цепь людей. Каждый из них стоял на своем месте на тротуаре, и все вместе напоминали ожившую настольную игру. Собравшихся охраняли всего двое полицейских. Думаю, их поставили здесь, чтобы гарантировать, что митинг не выйдет из-под контроля организаторов и что мы не будем мешать тем собравшимся, кто был с нами не согласен, вести переговоры с оценщиками размера страхового ущерба. Но как бы то ни было, присутствие полицейских говорило о том, что шериф Хемрик воспринимает наш протест серьезно, чтобы не сказать больше. Я высматривала среди собравшихся Ливая, гадая, не появится ли он на митинге, хотя бы для того, чтобы проверить, как на нем соблюдается порядок, но перед зданием мэрии его не было, как не было видно и его отца.

– Смотри, папа! – сказала я, показывая на собравшихся. – Похоже, здесь собралось немало народу!

Он было высунулся из окна машины, но тотчас так же быстро отодвинулся:

– Эти люди пришли сюда, чтобы встретиться с оценщиками размеров страхового ущерба. Мы дали знать своим, чтобы они собрались в парке напротив рядом с беседкой, где поженились я и твоя мама.

– О, – сказала я. Я чувствовала себя ужасно виноватой из-за своей ошибки, но это продлилось недолго.

Потому что, когда мы завернули в парк, нас тоже встретила целая толпа народу. Там было человек двести, намного больше, чем тех, которые стояли в очереди на противоположном тротуаре.

– Неплохо, – сказал отец, и на лице его наконец появилась улыбка. – Теперь я могу вздохнуть свободно. Мы с вами все-таки не единственные, кто пришел.

– Конечно, мы не единственные, – радостно отозвалась мама. – Неужели ты и впрямь думал, что больше никто не придет?

Я подалась вперед и с радостно стиснула ее плечо.

Здесь стояли три репортажных телевизионных фургона и несколько репортеров: Шон Уилкокс, с которым отец говорил у входа в школу, и еще один мужчина и одна женщина, которых я видела на других телевизионных каналах. Все работающие на них операторы вели съемку.

Мы припарковались, и, когда отец вышел из машины, люди в парке встретили его аплодисментами.

Я дернула его за рукав:

– Если тебе удастся провернуть это дело, папа, то, кто знает, возможно, ты станешь следующим мэром Эбердина!

Уж не знаю, мои ли слова воодушевили отца или что-то еще, но, когда мой отец пробирался сквозь толпу своих сторонников, он точно смотрелся как заправский политик. Он переложил свою палку в левую руку и пожимал руки тем, кто стоял справа от него, благодаря людей за то, что они пришли на митинг. Затем он поздоровался с тремя репортерами.

Он выглядел молодым, сильным и красивым.

Из толпы нам что-то крикнула Морган. Она и миссис Дорси бросились к нам, возбужденно размахивая руками. В это мгновение мне показалось, что я вижу наше будущее. Вот стоит Морган, она поддерживает меня, а всего в нескольких футах от нее стоит ее мама, поддерживающая мою маму. Это было как раз то, во что, как я всегда думала, выльется наша дружба. Мы всегда будем частью жизни друг друга. Наши матери были живым доказательством того, что это возможно. И это было не просто возможно, это было предопределено.

Миссис Дорси толкнула маму бедром:

– Должна сказать, что это действительно производит сильное впечатление.

– Правда? – Мама расплылась в улыбке. – Он так много над этим работал.

– Да, – сказала миссис Дорси, и я заметила, как она быстро переглянулась с Морган. – Да, конечно. Он очень старался. И мы все рады видеть, к чему это привело. – И она крепко обняла мою маму.

Я увидела, как на парковку заезжает «хетчбэк» Джесси. Я схватила Морган за руку:

– Пошли!

Мы пробежали сквозь толпу, чувствуя, что повсюду царит настроение праздника. Все, кого я видела, улыбались. Все были настроены оптимистично.

Джесси выпрыгнул из машины и крепко обнял меня, потом Морган. С заднего сиденья выбежала Джулия и помчалась прямиком к ближайшей детской площадке. Но был один человек, который отсутствовал, и это было примечательно.

– Твоя мать придет? – спросила я Джесси.

Мы говорили с ним об этом под трибунами стадиона. Я спросила Джесси, что собирается делать его мать и слышала ли она о предстоящем митинге. Джесси ответил, что держит ее полностью в курсе дела. И если ей не придется в этот день работать, то она, скорее всего, придет. Мне не терпелось познакомиться с ней вживую.

Джесси скривил губы:

– В конце концов ее вызвали сегодня утром на работу. Извини. – Он обвил рукой мою талию – Но мы здесь как ее представители. И Зито тоже скоро подъедет с группой наших футболистов. Я велел им надеть нашу форму. – Он разложил заднее сиденье своей машины, и там лежали все плакаты, которые мы с ним сделали вместе, плюс еще несколько, над которыми, должно быть, поработала Джулия, потому что все буквы в них разъезжались вкривь и вкось. Увидев, что я это заметила, он сказал: – Она понятия не имела, что игра «Крафт тайм» для версии Андроид – это каторжные работы, предназначенные для детей. – Мы с Морган засмеялись. – Кстати, а где Элиза?

– Она уехала к себе в отель, чтобы приготовиться к своей прощальной вечеринке, которая пройдет сегодня вечером, – ответила Морган. – К тому же… – Она ненадолго замолчала, подбирая нужные слова. – Думаю, все это для нее тяжело, ну, ты понимаешь.

– Ну, да. Конечно. Сто пудов.

Я заметила, что Джесси сегодня не оделся в свою футбольную форму. На нем были джинсы и старая футболка с отрезанными рукавами.

– Если ты попросил Зито и остальных парней надеть футбольную форму, то почему же ее не надел ты сам? – спросила я, уже зная, что его ответ будет интересным.

Джесси ухмыльнулся:

– Я уже было подумал, что ты никогда об этом не спросишь.

Обежав свою машину сзади, он открыл багажник. В багажнике был мохнатый костюм Хоки, речного ястреба, талисмана нашей средней школы, похожий на сдувшийся плюшевый воздушный шар. Коричневое туловище и крылья, желтые носки и желтые плюшевые лапы с когтями, прикрепляемые прямо к ботинкам, плюс большая коричневая голова с бешеными глазами и ощеренным желтым клювом. А рядом конечно же лежала темно-зеленая с золотом фуфайка футболистов эбердинской средней школы.

Я ахнула:

– Где ты все это взял?

– В том мусорном контейнере, который выставили возле спортзала и о котором я тебе говорил. Уму непостижимо, верно?

Морган сунула руку в багажник и погладила голову ястреба:

– Я не видела его целую вечность. Может быть, с десятого класса.

– Ты права. Я помню парня, который его носил. Макс, фамилию уже не помню. После того как он закончил школу, никто, кажется, уже не брался носить этот костюм. Мне надо было спросить тренера об этом самому. Я стопудово сыграл бы роль нашего талисмана в период, когда не было регулярных игр.

Я засмеялась:

– Он какой-то облезлый, что ли.

– Да, да. Хоки знавал лучшие дни. Но я решил, что нет лучшего способа завести толпу, чем гордость за своего Речного Ястреба. К тому же, снимая его, телевизионщики получат прямо атласные кадры.

Я обняла Джесси:

– Ты самый лучший. – И встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – Знаешь, – сказала я, – дай мне свой телефон. – Я сниму, как ты переодеваешься в Речного Ястреба на заднем сиденье, а потом выскакиваешь из машины, идет? Прямо как супергерой.

– Ты гений, – улыбнулся Джесси, целуя меня в лоб.

* * *

В тот вечер моя семья и я смотрели себя в новостях по телевизору, прежде чем я отправилась на прощальную вечеринку к Элизе. Отец сидел на диване, мама умостилась в его объятиях.

Наш митинг был в этот вечер главной новостью. Ведущий информационной программы передал прямой эфир Шону Уилкоксу, все еще стоящему на ступеньках здания теперь уже тихой мэрии Эбердина. Он поднял микрофон к губам:

– Открытое столкновение мнений относительно будущего Эбердина достигло своей наивысшей точки сегодня на митинге около здания городской мэрии. Мистер Джим Хьюитт, самозваный лидер Движения сопротивления строительству водохранилища, сказал, что он пришел сюда за двумя вещами – потребовать ответы на свои вопросы и получить гарантии индивидуальной ответственности мэра.

Тут телевизионщики показали отснятые кадры нашего митинга. Репортаж о протестующих жителях города, расхаживающих по тротуарам с лозунгами, подпрыгивающими в их руках на фоне темнеющего неба, и скандирующих речовки, которые придумала я. И конечно, они показали Джесси в костюме талисмана эбердинской средней школы, скачущего вокруг и вскидывающего вверх кулаки.

Операторы также показали троих полицейских, которые стоически охраняли толпу, в то время как люди с нашей стороны скандировали:

– Покажите нам Аверсано! Пусть он поговорит с людьми!

Отец наклонился и поцеловал маму в макушку:

– Отлично, отлично! Я надеялся, что они это покажут!

Потом телевизионщики показали моего отца, стоящего на ступеньках здания мэрии и обращающегося как к толпам своих сторонников, так и к тем жителям, которые ждали в очереди появления оценщиков размеров страховых убытков. Он зачитал бумагу, которую держал в руках, и его выступление, хотя и немного скованное, было полно страсти.

– Губернатор Уорд и мэр Аверсано, мы требуем соблюдения всех предусмотренных законом процедур. Мы хотим быть уверены, что наши политики не пытаются извлечь выгоду из трагедии нашего города и нажиться за счет нас, называющих Эбердин своим домом. – Тут отец посмотрел прямо в их камеры. – Мы знаем, вы предлагали заведомо заниженную компенсацию нашим друзьям и соседям во время ваших так называемых «дружественных» переговоров о размере страховых убытков. И мы не собираемся и дальше это терпеть.

Он говорил о занижении цены переезда так уверенно, что я не стала подвергать это сомнению, хотя и знала, что семья Элизы получила астрономическую сумму. В конце концов, отец говорил об этом с жителями города каждый день. Наверняка он знал об этом больше, чем я.

Информационная программа снова показала в прямом эфире Шона с микрофоном, стоящего на ступеньках здания мэрии: «Хотя это больше всего напоминает схватку Давида с Голиафом, мы видели, что несколько жителей Эбердина, стоявших в очереди на встречу с оценщиками размеров страхового убытка, перешли в парк, чтобы услышать, что им скажет лидер Движения сопротивления строительству водохранилища. Мы обратились за прямыми комментариями в офисы губернатора Уорда и мэра Аверсано, но до сих пор не получили никакого ответа».

Я услышала, как Морган, ждущая в машине перед нашим домом, жмет на клаксон.

– Я уезжаю, – сказала я.

Отец помахал мне рукой, даже не взглянув на меня, мама же повернулась:

– Ладно, хорошо, Морган отвезет тебя завтра в школу?

– Ага.

После завтрака в отеле мы с Морган отправимся прямиком в школу, а Элиза поедет в аэропорт. Будущей ночью я, вероятно, увижу ее в последний раз. Но я не позволю себе впасть в тоску, я не хочу быть нытиком. Моя задача на сегодня быть веселой и веселить остальных. Гарантировать, чтобы Элиза веселилась, как никогда. Обеспечить ей классные проводы. Потому что, хотя отношения у нас с ней были какие-то чудные, я все равно ее любила. Крепко любила.

– Желаю тебе хорошо провести время, – сказала мама.

Отец начал играть ее волосами, поднимая пряди и снова давая им упасть. Мама прижалась к нему еще теснее. На противоположной стороне комнаты ноутбук отца был отключен. А портфель мамы был закрыт на молнию.

Я закрыла входную дверь и подбежала к Морган:

– Знаешь, я почти уверена, что сегодня ночью мои родители будут заниматься сексом.

– Фу! – взвизгнула Морган.

Я захихикала:

– Я понимаю, понимаю. Давай жми!

На полпути к отелю Морган сказала:

– Мне надо тебе кое-что сообщить. Сегодня я сказала Элизе, что она может пригласить Уэса, если ей этого хочется. –Она на секунду повернулась ко мне, затем опять сосредоточила внимание на дороге. – Я решила, что будет неправильно запретить ей встретиться с ним в ее последний вечер в наших краях. – И подружка облизнула губы.

– Что ж, ладно, – сказала я, как будто меня это не касалось.

Потом я быстро достала из сумочки телефон и отправила сообщение Джесси:

«Ты точно приедешь сегодня?»

«Как только мама вернется с работы домой».

– Знаешь… – Морган будто подвесила свои слова в воздухе. – Я не удивлюсь, если Уэс будет вести себя с тобой просто суперски любезно. Зуб даю, что он чувствует себя страшно виноватым из-за того, что произошло. – И с уже меньшей уверенностью добавила: – И, насколько я понимаю, ты тоже.

Остаток дороги до отеля прошел в молчании. Я знала, о чем сейчас думаем Морган и я. О том, что, когда я последний раз виделась в Уэсом, все покатилось к чертям.

* * *

Поскольку в тот день нам с Морган все равно было нечего делать, мы решили наведаться к Уэсу в его семейную аптеку. Она хотела послать ему сообщение, что мы придем, но я сказала, что если мы сделаем ему сюрприз, это будет более романтично. Это был мой первый совет Морган насчет отношений с парнями. Я чувствовала, что расту в своих глазах. Типа того, что я отвоевала себе достойное место в этой части ее жизни.

Аптека была просто прелесть. В этаком стиле ретро, на улице, обсаженной старыми деревьями. Морган решила, что мы зайдем и быстро поздороваемся с ее бойфрендом. Хотя они были вместе с самого Рождества, она все еще чувствовала себя в его обществе дико стесненно и неловко, потому что он ей ужасно нравился. Но я в то время чувствовала себя на коне и была уверена, что моя идея гораздо лучше.

Мы зашли в аптеку, принадлежащую семье Уэса и торгующую лекарствами, косметикой, журналами и еще всякой всячиной, и я притворилась, что делаю покупки как обычная покупательница. Если не считать того, что я наполняла свою тележку товарами, вызывающими наиболее щекотливые чувства: женскими гигиеническими тампонами, презервативами, вагинальной смазкой, спринцовками, таблетками от газообразования в кишечнике, средством для удаления бородавок, подгузниками для взрослых, размягчителем стула, воском для удаления усов с верхней губы и подушечками для шишек под большими пальцами ног. Когда я клала в тележку каждый новый, вызывающий смущение предмет, Морган ахала. Или шептала что-то вроде: «Нет, Кили!» – Но говорила она это явно не для того, чтобы остановить меня, а для того, чтобы подбодрить: мол, прикалывайся и дальше.

Однако, прежде чем мы дошли до кассы, Морган отошла от меня, чтобы никто не заподозрил, что мы пришли в аптеку вместе.

Так что у кассы, нарочно опустив голову, стояла одна я, ожидая, когда Уэс отдаст сдачу какой-то старой леди. Когда старушка отошла, я подошла к кассе и улыбнулась:

– Привет.

– Привет! – ответил Уэс.

Сначала он даже не посмотрел на меня. Он уставился на товар в тележке. Но потом он все-таки поднял взгляд, и у него ушло секунды две на то, чтобы признать меня. Эбердин находился от его аптеки в получасе езды на машине, и нельзя сказать, что мы сталкивались с ним каждый день. Узнав во мне подругу Морган, он не слишком-то этому обрадовался.

А я еще дразнила Уэса, делая вид, будто я действительно хочу купить всю эту дребедень, и спрашивая его, какой вагинальный крем он может мне порекомендовать и тому подобную ахинею.

Уэс побагровел до корней волос. И начал искать глазами Морган, пытаясь разглядеть ее в каком-нибудь проходе межу полками с товаром. Наверное, он надеялся, что она его выручит и уведет меня прочь. Но Морган пряталась за витриной с очками для чтения.

Я и не знала, что за спиной Уэса стоят его родители. Оба они, как я теперь понимаю, были фармацевтами. Они сразу начали наблюдать за нашей с ним беседой, и Уэс явно показался им не слишком умелым продавцом.

В конце концов его мать спросила:

– Уэс, тебе нужна помощь?

– Нет! – громко ответил он. А затем сквозь зубы шепнул мне: – Что это ты делаешь?

Но хотя он и сказал «нет», его мать все равно обошла прилавок и подошла к нам.

– Все в порядке, дорогуша? – спросила она меня.

Но когда женщина разглядела все, что лежало в моей тележке, дружелюбие на ее лице сменилось сначала замешательством, а потом отвращением.

– Извините, – сказала я. – Я подруга Уэса. Я хотела просто нанести ему визит.

Взгляд его матери задержался на презервативах.

– Ммм… – Я смущенно рассмеялась. – Мы с ним не настолько близки.

Недовольно нахмурившись, женщина начала нервно теребить крестик, висящий на ее шее. Я повернулась и позвала на помощь Морган.

Глава 23. Воскресенье, 22 мая

Вечером ожидается дождь. Минимальная температура 59 градусов по Фаренгейту.

Бассейн находился на крыше отеля в атриуме, накрытом стеклянным куполом. Он был приятен для взгляда – мне очень понравились маленькие голубые плитки, которыми он был выложен, – но куда меньше, чем я ожидала. Глубокую его сторону даже нельзя было назвать по-настоящему глубокой – глубины там было всего пять футов, так что в него нельзя было даже прыгнуть. Однако в нем была большая гидромассажная ванна, достаточно просторная, чтобы каждому из помещающихся в нее восьми или девяти человек досталась отдельная струя горячей воды. Мне понравилось чувство, которое испытываешь, переплывая из горячей воды в холодную и потом обратно в горячую, однако я вылезла из бассейна, завернулась в полотенце и села в шезлонг рядом с Морган, едва только Уэс с друзьями появились наверху и стали снимать с себя рубашки и обувь.

Я видела, как Уэс несколько раз украдкой посмотрел на Морган, и сказала:

– Если хочешь, ты можешь пойти и поговорить с ним.

Пока Морган этого еще не сделала. И Уэс тоже не попытался подойти и заговорить. Вероятно, потому, что рядом с ней сидела я.

– Я знаю, – сказала она и похлопала меня по ноге.

Семья Элизы заказала нам кучу пицц, из ресторана отеля нам принесли серебряные ведерки со льдом, в которых охлаждались бутылки с газировкой, а рядом лежала стопка полотняных салфеток. Каждые двадцать минут один из официантов подходил к нам, чтобы убрать пустые бутылки и другой мусор и удостовериться в том, что на каждом шезлонге между сиденьем и спинкой лежит скатанное в цилиндр свежее белое полотенце.

Я все время проверяла свой телефон, ища на экране сообщения от Джесси. Я знала, что он опоздает, но не ожидала, что настолько. Ведь вечеринка продолжалась уже более часа.

Минут через десять Джесси наконец явился, войдя через раздвижные стеклянные двери. За ним по пятам шел Зито, уставившись в свой телефон. Я быстро откинулась на спинку своего шезлонга и закрыла глаза, как будто загорая. Я почувствовала, когда Джесси подошел ко мне.

На мне был второй среди моих любимых купальников, поскольку в моем самом любимом бикини Джесси меня уже видел во время той его вечеринки, когда я прокатилась по «слип-н-слайду». У моего нынешнего купальника был бюстгальтер на косточках, а в чашечках были небольшие подушечки из поролона, так что в них моя грудь казалась чуть более пышной, чем на самом деле. На купальнике были белые и лиловые полоски и россыпь голубых и нежно-розовых цветов. Он смотрелся бы на мне лучше в конце лета, когда я немного загорю.

– Привет, дамы.

Я открыла глаза. На ребятах были плавки и забрызганные дождем толстовки. Джесси поставил на пол свою спортивную сумку, потом стащил с себя толстовку и бросил ее на шезлонг, стоящий рядом с моим. Морган незаметно сжала мою руку, потому что сейчас он выглядел нереально сексапильным. Затем он сел прямо мне на колени и поцеловал меня в губы. Когда он попытался встать, я притянула его обратно к себе и обвила руками за шею, чтобы он поцеловал меня снова, надеясь, что за нами в это время наблюдает Уэс.

– Ты сегодня в хорошем настроении, – сказал Джесси и поднял меня с шезлонга, держа за задницу.

От его внезапной близости я задрожала. Я была все еще мокрая от моего последнего захода в воду, а к тому же мы оба были практически голые. Думаю, Джесси почувствовал, что напугал меня, потому что он медленно опустил меня обратно в шезлонг.

Джесси открыл свою спортивную сумку и надел себе на шею свисток.

– Ты что, дежурный тренер?

– Я подумал, что он пригодится для игр. – Джесси достал динамики и присоединил их к своему телефону. – Кстати, а где Элиза?

Я дернула подбородком в сторону противоположного конца бассейна. Она провела большую часть своей прощальной вечеринки, сидя за столом со своими родителями, в туго подпоясанном махровом купальном халате. Я этого не понимала. Элиза была так увлечена организацией этой вечеринки, тщательно отбирала гостей, с которыми она проведет свои последние часы в наших краях, но сейчас она вела себя замкнуто и недружелюбно.

Я сказала:

– Мы с Морган решили, что не станем надоедать ей, поскольку после вечеринки мы все равно будем ночевать в одной комнате, но сейчас мне начинает казаться, что это был неудачный план.

– Стопудово неудачный, – согласилась Джесси. – Ее надо срочно спасать от самой себя. А то она потом будет вспоминать эту вечеринку и при этом каждый раз сокрушаться о том, как она ее испоганила. – Он поднял с пола свою спортивную сумку и схватил меня за руку: – Пойдем.

Мы прошли мимо джакузи, в которой лежал Уэс, и я знала, что он наблюдает за Джесси и мной. Мы остановились напротив столика Элизы.

– Кили и я решили преподнести тебе этот прощальный дар, – улыбнулся Джесси. – И из своей спортивной сумки он извлек огромный сетчатый мешок с апельсинами из Флориды. Он был такой большой, тяжелый и нелепый – в нем было по крайней мере двадцать фунтов апельсинов, – что Элиза рассмеялась, а затем расплакалась. Я увидела, как Джесси аккуратно расстегнул застежки мешка, так что, когда он преподнес его Элизе, все апельсины вывалились и покатились в бассейн.

Джесси засвистел в свой свисток:

– На помощь! На помощь! – И прыгнул в бассейн солдатиком, увлекая меня за собой.

Зито прыгнул вслед за ним, но сначала поднял Морган с ее шезлонга и бросил ее в воду. Внезапно все оживились.

Джесси вылез из воды и важно прошествовал к столику. С него капала вода, и Элиза поняла, что он пришел за ней.

– Нет! Нет! – завизжала подруга, но было видно, что она от всего этого в восторге.

Джесси поднял ее на руки и прямо в халате отнес вниз по ступенькам в бассейн. Словно при крещении. Улыбнувшись в первый раз за этот вечер, Элиза обняла Джесси, после чего он отпусти ее, и она поплыла.

На остаток вечера я стала помощницей Джесси в организации увеселений. Какое бы развлечение он ни предложил, я всякий раз оказывала ему поддержку. Когда началась куча-мала, когда один из двух сражающихся сидел на плечах другого, я залезла ему на плечи. И мы заняли второе место, но только потому, что мы поддались Элизе и одному из ее парней из церкви и в поединке позволили им победить нас. Когда он предложил сыграть в «Марко Поло», я сказала, что первой водить буду я^[5]. Мы даже уговорили всех повращаться в воде, чтобы получился водоворот.

Уэс и его друзья стояли вокруг краев бассейна. Они собирались уходить и уже переоделись в сухую одежду. Элиза вылезла из воды, чтобы попрощаться с ними.

– Я замерзла, – сказала Морган, проплывая мимо меня. – Я, пожалуй, выйду, чтобы согреться.

– Может, пойдешь в горячее джакузи? Теперь, когда Уэс и его друзья больше не занимают в нем все место?

Я хотела так пошутить, но Морган только улыбнулась в ответ и сказала:

– Нет.

Она подошла к своему шезлонгу и завернулась в полотенце. Она пыталась не смотреть на Уэса, но я понимала, что подружка также остро ощущает его присутствие здесь, как и он сам. Думаю, она вылезла из бассейна нарочно, чтобы у парня появилась возможность подойти к ней, чтобы извиниться или поговорить.

– Ты все время смотришь на этого парня, – сказал Джесси. – Хочешь, чтобы я тебя приревновал? Потому что он выглядит как слабак.

– Нет, конечно же не хочу. – Но я была рада, что Джесси меня ревнует. – Это бывший бойфренд Морган. И… я его терпеть не могу.

– Понятно.

Джесси окликнул Зито и поплыл к нему, но я заметила, что теперь он бьет ногами по воде энергичнее, чем обычно. Затем они с Зито начали бороться в воде, и Джесси все время пытался сделать так, чтобы брызги летели в сторону, где стоял Уэс. Уэс сделал шаг назад, потом еще один и наконец повернулся и вышел вон.

Морган, я думаю, была потрясена. Потрясена и разочарована тем, что Уэс так и не попытался заговорить с ней. По правде сказать, мне было ее жаль. Но если Уэс позволил каким-то там брызгам воды помешать ему наладить свои отношения с Морган, то по такому парню не стоило сохнуть. И я надеялась, что Морган это понимает.

* * *

Потом, когда все разъехались по домам, мы трое поднялись в наш отдельный номер. Семья Элизы сняла его специально для нас, и в нем были две двуспальные кровати. Я уже придумала, кто куда ляжет: Морган и Элиза в одну кровать, я – в другую. Что вполне меня устраивало.

Элиза зевнула. Должно быть, она сильно устала. Я взглянула на часы на прикроватной тумбочке. Было уже десять часов. Я пожалела, что мы не пришли сюда пораньше, чтобы больше времени провести вместе. Думаю, мы все чувствовали, что скоро уже настанет ночь.

– Закажите в номер все, что хотите, – объявила Элиза.

Мы с Морган посмотрели меню. Все там было дорого.

Но может быть, не так уж дорого для семьи Элизы теперь, когда у них было столько денег.

– Серьезно, я хочу, чтобы это была наша лучшая ночь втроем. Что-то такое, что мы запомним навсегда.

Так что мы заказали три порции жареной картошки, гамбургер, две тарелки кусочков куриной грудки, жаренных во фритюре, три кока-колы и три пломбира.

– Смотрите, что еще у нас есть из выпивки, – сказала Элиза, сделав по телефону заказ. Открыв мини-бар, она достала оттуда две бутылки шампанского.

– Вот это да! – восхитилась я.

– Я подружилась с одним барменом из лобби-бара, и он разрешил мне заказать в номер две бутылки шампанского, но записал их в счет как стейки.

Удивившись такой его любезности, я спросила ее, почему он согласился, но Элиза все объяснила:

– Раньше он тоже жил в Эбердине.

Мы открыли шампанское. И вечер превратился в вечеринку, как когда-то, когда нам всем было по двенадцать лет. Мы снова были беспечны, несерьезны и дурашливы. И к тому же пьяны.

Минут двадцать спустя в дверь постучали. Мы быстро залезли в постель.

– Мы влипли, – прошептала Морган. – Стопудово, кто-то наябедничал управляющему!

– Что ты, дурочка! – сказала я. – Это просто принесли еду, которую мы заказали.

Снова раздался стук.

Морган сказала:

– Открой дверь ты, Кили! На тот случай, если это все-таки управляющий!

Я все еще была в купальнике и гостиничном халате:

– Почему именно я?

Тем временем Морган пыталась развязать пояс моего халата, чтобы стал виден купальник.

– Потому что ты храбрая. Иди, будь душкой и вытащи нас из этого дерьма!

– Я не хочу!

Элиза резко крикнула:

– Да кто-нибудь, откройте же эту чертову дверь!

Всего мгновение назад она улыбалась и веселилась, теперь же она явно была раздражена. Это сразу же заметили и Морган, и я.

Я попыталась вновь развеселить Морган. Я неторопливо, словно прогуливаясь, двинулась к двери. Морган несмело рассмеялась, Элиза же нет.

Я открыла дверь и высунула в коридор ногу, словно танцовщица в канкане. Морган плюхнулась на кровать рядом с Элизой и ткнула ее локтем в бок. Но Элиза так и не засмеялась. Вместо этого она смахнула с глаз слезы.

– Э-э… привет, – послышался неуверенный робкий голос из-за двери. – Я принес ваш заказ.

Это был юный официант, доставляющий еду и напитки в номера. Он явно нервничал. Я сказала:

– Для Элизы это особая ночь, ночь дружбы. Она переезжает во Флориду, и нам будет ужасно ее не хватать.

Элиза сухо рассмеялась:

– Сомневаюсь, что меня будет не хватать тебе, Кили.

Юноша покраснел. Я не понимала, что я сделала не так, но Элиза была в ярости. И к тому же пьяна.

Мы все трое замолчали и сидели так, пока официант не закатил в номер белую тележку, не снял серебряные колпаки со всех наших подносов и картинным жестом не открыл для каждой из нас по стеклянной бутылке кока-колы и не разлил ее по бокалам, наполненным колотым льдом.

Он священнодействовал медленно, казалось, на каждый жест у него уходит целая вечность, но я страшно не хотела, чтобы он ушел. Я знала: как только он закроет за собой дверь, все пойдет к чертям. Так и случилось. Сразу после того, как дверь щелкнула и закрылась.

– Могу я выложить тебе все, что я о тебе думаю? – прошипела Элиза.

Я кивнула, но только потому, что другого выхода у меня не было.

– Я думаю, с твоей стороны было довольно подло ничего не говорить мне о том, чем занимается твой отец. Вместо того чтобы узнать это от тебя, мне приходилось слышать от других, что он пытается в одиночку спасти Эбердин. Ах да, один раз ты все-таки проговорилась и заговорила при мне о вашем митинге, и потом было видно, что тебя мучает совесть.

– Элиза, перестань.

– Если бы ты предупредила меня заблаговременно, если бы мы знали, что Эбердин, возможно, будет спасен, мой дядя так легко не уговорил бы нас переехать во Флориду. Мы могли бы подождать. Мы могли бы построить здесь новый дом. – Элиза посмотрела на Морган, по щеке ее скатилась слеза.

Мне было больно сознавать, что за всем этим стоит. Дело было не в том, что я ничего ей не сказала, а в том, что она теряла Морган.

– Элиза, я понятия не имела, что то, что делает мой отец, может принести хоть какой-то результат! А кроме того, я ничего не хотела тебе говорить, чтобы не расстроить тебя еще больше. – Это была чистая правда. – И потом. Если мой отец все-таки сумеет разрушить план губернатора затопить Эбердин, может быть, твоя семья найдет способ остаться. – Я откинула голову назад и посмотрела на потолок.

– Кили, ты же сама понимаешь, что этого уже никогда не будет! – раздраженно махнула рукой Элиза. – Зачем ты мне вообще это говоришь? – Затем она добавила: – Похоже, тебя даже нисколько не печалит, что я уезжаю.

– Какой бред!

– Да неужели? Потому что ты так сегодня веселилась, зная, что завтра меня уже здесь не будет.

– Я пыталась развеселить тебя!

– Я не хочу веселиться, ясно? – Элиза бросилась на кровать и зарыдала. – А ты заставила меня почувствовать, что из-за моего настроения со мной что-то не так. Как будто я на своей собственной вечеринке веду себя как какая-то избалованная тварь.

Я посмотрела на Морган, вскинув руки, как будто я сдаюсь. Я не хотела ссориться с Элизой. Я делала все возможное, чтобы не говорить с ней обо всем этом деле. Это она была решительно настроена на то, чтобы выкопать топор войны. Мне захотелось, чтобы Морган встала на мою защиту.

Но Морган просто обнимала Элизу и гладила ее по голове.

И хотя я сидела рядом с ними, я отправила Морган сообщение:

«Мне уйти?»

«Нет. Ни в коем случае. Она злится не на тебя».

Я была рада, что Морган это написала, но все же написала в ответ:

«Хм… как же! Я совершенно уверена, что на меня».

«Она просто расстроена из-за того, что уезжает. Дай ей несколько минут».

Но Элиза продолжала плакать, пока не заснула, а потом заснула и Морган, не переставая держать Элизу в своих объятиях.

Я лежала одна во второй кровати и смотрела телик, выключив звук, пока не вырубилась и сама.

Глава 24. Понедельник, 23 мая

Утро ожидается облачным, после полудня выглянет солнце. Максимальная температура 66 градусов по Фаренгейту.

Я проснулась, надеясь, что напряженность минувшей ночи испарилась вместе с шампанским, выветрившимся наконец из нашей крови, или что Элиза найдет в себе силы забыть о ней хотя бы ради того, чтобы хорошо попрощаться. Я подняла голову с подушки. Элиза была уже одета и, собирая мелочи вроде зарядки для телефона и купального костюма, засовывала их в свой рюкзак. Она то и дело проходила мимо тележки, на которой стояла заказанная нами еда, но даже не притронулась к ней. И было похоже, что она нарочно старается двигаться так, чтобы все время находиться ко мне спиной.

Морган тоже уже встала и оделась и, сидя на другой кровати, следила глазами за Элизой. Поняв, что я проснулась, она повернулась ко мне и невесело мне улыбнулась:

– Привет, Кили. Похоже, нам надо будет позавтракать второпях.

Морган сказала это таким тоном, что я поняла: к завтраку меня не ждут. Элиза зашла в ванную, и Морган одними губами прошептала: «Извини», а я в ответ покачала головой, как бы говоря: «Не бери в голову».

– Вы двое идите завтракайте, – объявила я. – Я не хочу есть. – Я постаралась сказать это так, как будто приглашение все-таки поступило, но я сама решила не ходить. – Я приму душ и встречу вас в вестибюле.

Так я и сделала. Я приняла душ, оделась для поездки в школу и съела два кусочка холодной жареной картошки. Потом я сделала фотку телефона, висящего на стене рядом с унитазом, и послала ее Джесси, подписав под ней: «Але? Естественная надобность!» Затем я зашла в лифт и спустилась в вестибюль.

Элизы и Морган там не было, должно быть, они еще завтракали. Я зашла в сувенирный магазин. Полюбовавшись выбором надувных подушек под шею для путешествий по воздуху, я начала собирать вещи, которые могли понадобиться Элизе в самолете. Я купила ей несколько пакетиков соленых и сладких снеков, все последние номера журналов светской хроники, надувную подушку под шею, выглядящую так, будто ее сшили из кожи розовой куклы из Маппет-шоу, и браслет, вроде бы предохраняющий от укачивания. Я потратила на нее все деньги из своего бумажника.

Когда я вернулась в вестибюль, Элиза и Морган уже сидели на краю декоративного фонтана возле стойки регистрации. Элиза опять плакала, и звук ее всхлипываний заполнял собою все пространство вестибюля. Ее родители только что вышли из лифта и направлялись в ресторан, чтобы позавтракать. За ними быстро шагали два ее брата. Их рейс во Флориду должен был быть только днем.

– Ты должна идти, – сказала Элиза, но обняла Морган еще крепче. – А то опоздаешь в школу.

– Позвони мне, когда приедешь в аэропорт, хорошо? И мне все равно, какой у меня тогда будет урок. Я тебе отвечу.

Элиза кивнула:

– Хорошо.

Морган отодвинулась назад и заложила челку Элизы за одно ее ухо:

– И мы сможем поболтать в видеочате сегодня вечером после того, как ты приземлишься.

Элиза сделала глубокий вдох и закрыла глаза, словно пытаясь собраться с силами и взять себя в руки.

– Ну, пожалуй, это все, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Поговорим через несколько часов.

Теперь наступила моя очередь.

Я напомнила себе, что, хотя Элиза и зла на меня, мы все равно остаемся подругами. Может быть, не такими близкими подругами, какими стали она и Морган, но все-таки подругами. Я буду скучать по ней. И я знала, что она будет скучать по мне тоже. Так что мы тоже заслуживали достойного прощания.

– Вот, купила тебе кое-что в дорогу, – сказала я, передавая Элизе два больших пластиковых пакета.

И к моему большому облегчению, она чуть заметно улыбнулась.

Когда она начала смотреть, что в пакетах, я сказала:

– Там есть все, чтобы развеять тоску. Я купила тебе ту виноградную жвачку, которую ты любишь. Целых четыре пачки. – Я наклонилась, обняла ее и, когда она стала отстраняться, прошептала: – Прости меня. – Хотя я не знала, за что я извиняюсь, это не помешало мне сделать это. Я не хотела, чтобы Элиза таила на меня обиду. Я не хотела, чтобы она уехала вот так, будучи со мной в ссоре.

– Все в порядке, Кили, – сказала Элиза. Это были не совсем слова прощения, но что-то достаточно близкое.

* * *

Наша поездка обратно в Эбердин прошла в относительной тишине. Хотя Морган и не плакала, примерно каждую минуту по ее щеке скатывалась слеза.

Я подалась вперед и приложила палец к кнопке, включающей радио:

– Хочешь, поиграем в «Угадай песню»?

Морган кивнула и вытерла щеки рукавом:

– Давай. Сначала ты.

Я покрутила шкалу радиоприемника, услышала песню, смутно ее припомнила, но все же недостаточно хорошо, чтобы сказать, как она называется. Однако я тоже начала ее петь, перевирая те слова, которых не помнила.

* * *

Когда мы приехали в школу, дела пошли лучше. Мы с Морган крепко и долго обнимались, прежде чем расстаться перед первым уроком. Джесси оставил мне в моем шкафчике сюрприз – один из украденных им призов, которые когда-то завоевала наша школа. Это был приз за победу в женском теннисном турнире 1986 года: позолоченная фигурка девушки, держащей ракетку над головой. Но табличку на ней он заклеил малярным скотчем, на котором написал: «Мисс Эбердин». Несколько ребят и даже некоторые учителя останавливали меня в коридорах, чтобы сказать, что их родители поддерживают моего отца на все сто.

Мне казалось, что в некотором смысле худшее уже осталось позади. Моя лучшая подруга была теперь снова только моей, парень, о котором я столько мечтала, принадлежал мне, и появился реальный шанс отстоять Эбердин. Так что каким-то непостижимым образом у меня появилось немало поводов, чтобы чувствовать себя счастливой.

Я послала Морган сообщение с урока продвинутого уровня по естественным наукам, на котором все ученики занимались сегодня изготовлением попкорна на лабораторной газовой горелке, поскольку наша учительница миссис Эмбридж была просто душкой. Я написала: «Хочешь пообедаем вне школы? Ты не знаешь, пиццерия “Минео” уже открылась?»

Морган не ответила мне, даже когда я написала: «Угощаю я!», но я не обиделась. В конце концов, я все равно увижу ее на уроке диетологии. Диетология была моим единственным предметом по выбору и самым простым в моем расписании. Честно говоря, я выбрала его только потому, что его выбрали Морган и Элиза, а мне хотелось проводить с ними как можно больше времени.

Однако на уроке Морган тоже не оказалось.

Я снова послала ей сообщение: «Где ты?»

Когда прошла уже половина урока, она ответила: «Прости. Я только что отвезла Элизу в аэропорт».

«Погоди, что?»

«Она написала мне, когда мы приехали в школу, хотела узнать, могу ли я пропустить уроки, вернуться и отвезти ее в аэропорт, чтобы ей не пришлось ехать с родителями».

«Почему ты не написала мне? Я бы стопудово поехала с вами».

«Она попросила, чтобы я приехала одна: (».

Я живо представила себе эту картину. Морган едет вслед за минивэном родителей Элизы. Обе, Элиза и Морган, плачут. Они вместили все свои чувства в последние минуты, проведенные вместе.

А для меня у них ничего не осталось.

* * *

Первые пять домов, которые мы с Ливаем проверили в тот день, были ничем не примечательны. Для Ливая это была обычная работа, меня же эти пустые дома начинали доставать.

Протестный митинг отца прошел успешно, и все-таки в каждом городском квартале на двух-трех домах мы ставили красный значок «Х». Даже если отец отстоит Эбердин, мне теперь было трудно представить, как он будет выглядеть. Неужели он будет полупустым? Или люди, которые уже уехали, вернутся в свои старые дома? Или же в них въедут новые люди из других мест?

В любом случае, как бы ни повернулось дело, Эбердину уже никогда не суждено стать прежним.

* * *

Когда мы вошли в шестой дом, Ливай огляделся по сторонам с таким видом, как будто попал в другое измерение.

– Мне всегда было любопытен этот дом, – сказал он.

Я же, хоть убей, не видела в нем ничего любопытного.

Пожалуй, довольно милый домик. Я бы сказала, маловат, но со множеством окон. Некоторые комнаты оклеены сомнительного цвета обоями, над входной дверью симпатичный витраж. И к счастью, он был действительно пуст – никакого хлама, никакой мебели и, слава богу, никаких фотографий. Я терпеть не могла, когда люди оставляли в домах свои фотографии.

Я принюхалась:

– Пахнет сигаретным дымом.

Ливай тоже принюхался и натянул толстовку на нос.

– А я и не знал, что она, оказывается, курит, – сказал он.

– Кто?

Ливай поднял одну бровь:

– Попробуй догадаться сама.

– Да скажи же!

– Директриса Банди.

У меня прямо-таки отвисла челюсть.

– Не может быть! – Я сделала несколько шагов и посмотрела на дом новыми глазами. Увидела углубления в ковре, где, должно быть, раньше стояла ее мебель. Уловила в воздухе запах корма для кошек. А потом резко повернулась к Ливаю: – Погоди, как она могла уехать? Ведь это наша последняя неделя в школе!

Ливай пожал плечами:

– Думаю, оценщик размера страховых убытков сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться.

Я начала вспоминать. Обычно в определенные часы Банди ходила по коридорам школы. Но сегодня я ее там не видела.

– Выходит, она кинула нас и смылась, никому ничего не сказав? И даже не попрощавшись со своими учениками?

Я чувствовала себя так, будто меня внезапно ударили под дых. Уж не знаю почему. Ведь я терпеть не могла Банди. И то, что она тайно бежала, только подтверждало мое мнение о директрисе, а именно что она была треплом и только притворялась, будто заботится о нашей школе и о нас.

И вот теперь Банди уехала.

И я, вероятно, никогда ее больше не увижу.

Я обошла весь ее дом, как будто это было место преступления, наблюдая, но ни к чему не притрагиваясь. Я поднялась на второй этаж, зашла в ее ванную, кончиком пальца открыла шкафчик для лекарств. Он был пуст, если не считать нескольких заколок-невидимок. Душ не был огорожен занавеской, но на краю ванны директриса оставила маленькую розовую бритву. Не знаю почему, но мне показалась дикой сама мысль о том, что она брила себе ноги.

Ливай вошел в ванную и проверил, отключена ли подача воды. Вода все еще шла.

– Досадно, – сказал он.

Ванная была очень маленькой, так что чтобы выйти, мне пришлось протиснуться мимо него.

Я бы не смогла с уверенностью сказать, какая из комнат служила Банди спальней, но в самой большой из них двери гардеробной были отделаны зеркалами и имелся огромный встроенный книжный шкаф. Там, где раньше, по-видимому, стоял туалетный столик с зеркалом, обои выцвели немного меньше. И к стене была привинчена подставка для телевизора с плоским экраном.

Я подумала было послать сообщение Морган, но я не получала от нее вестей с самого момента нашей с ней переписки насчет отъезда Элизы. Не знаю почему, но это меня остановило.

Вместо Морган я послала сообщение Джесси:

«Догадайся, где я сейчас нахожусь».

«???»

«В доме Банди. Ну… в том самом, где она жила».

«Не может быть! Но почему?»

«Она уехала. Смылась из города».

«ТЫ ШУТИШЬ? Вот стерва!»

Я усмехнулась.

– Эй, я иду в подвал, чтобы проверить проводку, – сказал, заглядывая в ванную, Ливай. – Дай мне знать, если вдруг включится свет.

Я быстро спрятала телефон:

– Само собой. Как же иначе.

«Какой у нее адрес?» – написал Джесси.

Я замерла. Мне не хотелось, чтобы он приезжал сюда. Не тогда, когда я работала вместе с Ливаем.

«Не беспокойся. Я не явлюсь, как снег на голову, и не лишу тебя работы. Но у меня есть одна убойная идея. Ты будешь от нее в восторге».

Я не смогла удержаться от искушения и отправила Джесси адрес директрисы.

Ливай, топая, поднялся по лестнице из подвала:

– Она ничего не отключила… Не могу поверить.

– А я могу. Ей всегда явно было наплевать на всех, кроме себя. И это мое мнение обо всех, кто покинул Эбердин. Они все эгоистичные ничтожества.

– Ты же не знаешь, почему ей пришлось уехать, Кили.

– Она наш директор. Не кажется ли тебе, что она должна была оставаться здесь до последнего школьного дня? Что, она не могла подождать еще несколько дней? Да брось!

Ливай пожал плечами.

– Я только хотел сказать…

– Поверить не могу, что ты ее защищаешь. Ты прямо писал кипятком от злости на меня, когда мы проиграли дебаты в школьной модели Конгресса. Я тогда не сдалась, помнишь? Это она меня выперла. Ей тогда и дела не было до того, что лучше для нашей команды. И это все произо шло только потому, что ты наябедничал ей на меня, как двухлетний ребенок.

Щеки Ливая вспыхнули.

– Да, я действительно нажаловался ей на тебя. Потому что нам надо было тренироваться, а ты устроила весь этот цирк. Я просто старался нормализовать ситуацию.

– Добившись того, что меня выкинули из команды.

– Слушай, я понятия не имел, что она придет к нам и сделает это. Я потом чувствовал себя очень, очень виноватым, веришь? По правде говоря, я так расстроился, что не мог привести свои мысли в порядок и настроиться на соревнование. Вместо того чтобы сосредоточиться на происходящем, я все время думал о том, как ты сидишь в автобусе совсем одна и, наверное, горько плачешь. И я даже собирался извиниться перед тобой, но когда я вернулся в автобус, мне показалось, что тебе на все наплевать.

– О чем ты говоришь? Конечно же я была расстроена! Ведь я потратила целый год, готовясь к этим соревнованиям!

– Во всяком случае, ты только и делала, что демонстрировала свою дружбу с водителем и смеялась, как будто тебе было все равно.

– К твоему сведению, я действительно плакала, понял? Я прорыдала в этом автобусе целых два часа. Но я не собиралась демонстрировать это Банди.

– Ну, а мне откуда было это знать? Ты вела себя со мной как настоящая стерва. А потом ты все время смеялась и шутила и так… Ливай пожал плечами. – Вот я вроде как и подумал: «Забудь про эту девчонку. Ей на все плевать, так с чего беспокоиться мне?»

– Но мне правда было не наплевать, – сказала я. Я вдруг осознала, что вся дрожу. Я закрыла глаза и потерла руками виски. – Ладно, забей. Сейчас все это уже не имеет значения. Слушай, не могли бы мы на этом закруглиться? Я бы сейчас с удовольствием вздремнула.

Я открыла глаза, и увидела, что Ливай все еще смотрит на меня и что он явно обеспокоен.

– Хорошо, – сказал он. – Сейчас только схожу в подвал, принесу свои рабочие рукавицы.

Я не знала, что именно запланировал Джесси и чувствовала себя немного виноватой из-за того, что сейчас собираюсь сделать за спиной Ливая. И возможно, если бы я уже не сообщила Джесси адреса Банди, я не стала бы этого делать. Но поскольку я все-таки отправила ему сообщение с адресом, я отперла задвижку заднего окна, того, в которое можно было залезть с задней бетонной лесенки, потому что сделанного не воротишь.

* * *

После работы я решила пойти прямиком к Морган, чтобы удостовериться, что между нею и мной все по-прежнему.

Когда я вошла в их дом, миссис Дорси сидела на полу в салоне красоты. Ее парикмахерское кресло было перевернуто вверх ногами, и она пыталась отделить от пола его основание, но у нее все никак не получалось отвинтить некоторые винты, которыми оно было прикручено. Она была так занята своей работой, что не заметила, как я вошла. Я была обеспокоена – неужели мать Морган разбирает свое парикмахерское кресло, чтобы упаковать его? Я попыталась прокрасться мимо нее так, чтобы она меня не заметила, но миссис Дорси вдруг крикнула: «Черт!» – и отшвырнула, отвертку, и та покатилась по полу прочь. Тут она и заметила меня:

– Господи, Кили!

– Вам не нужна помощь?

К моему величайшему облегчению, миссис Дорси сказала:

– Нет. Это кресло давно уже меня достает. Подъемный механизм вечно заедает, и поскольку сегодня у меня была только одна клиентка, я и подумала: а не попробовать ли мне починить его самой? – Она вытерла вспотевший лоб рукавом. – Как видишь, я оказалась в этом деле такой ловкой, что просто ужас!

Морган была наверху – она лежала на кровати и молча смотрела на вентилятор, вращающийся на потолке.

– Привет, – сказала я. – Твоя мама там внизу так зла, что готова кого-нибудь пристрелить.

– Ага. Настроение у нее поганое. Знаешь, ведь после наводнения у нее почти не было клиенток. Вот она и бесится.

Комната Морган выглядела куда опрятнее, чем когда я была здесь в прошлый раз. Одежду Элизы увезли, а старая одежда и другие вещи Морган, которые она вытащила на свет божий, чтобы произвести им весенний генеральный смотр, или осуществить весеннюю генеральную уборку, или как это там у нее называлось, были снова убраны с глаз долой. Мне пришло в голову, что она тогда устроила весь этот цирк, чтобы поднять настроение Элизе.

Я залезла на ее кровать, легла на свое обычное место и стала смотреть на стикер с радугой, приклеенный к внутренней стороне абажура лампы, стоящей на прикроватной тумбочке. Теперь, когда Элизы здесь больше нет, возможно, пройдет некоторое время, прежде чем все вернется на круги своя. Но я верила, что в конце концов это случится.

Морган вздохнула и разгладила рукой плед, которым была накрыта:

– Надеюсь, это не означает, что я ужасный человек, но в каком-то смысле я сейчас испытываю облегчение, что ли. У меня такое чувство, что мое прощание с Элизой растянулось на много-много дней. Я так от этого устала. – Она повернулась на бок и посмотрела на меня. – Но это в каком-то смысле и значит быть подругой, разве не так? Оставаться рядом, когда ты нужна своей подруге, даже если это и тяжело.

Мой телефон загудел.

«Где ты? Почему ты не поставила лайк моему последнему посту? Поспеши! Я очень в тебе нужжждаюсь!»

Я перекатилась с живота на колени:

– О, нет!

– Что с тобой? Ты меня пугаешь.

– Вот и хорошо. Я и сама напугана.

Но я была также и приятно взволнована. Я загрузила в телефон последнее видео от Джесси. На начальном кадре его поста был изображен сам Джесси, одетый в смокинг. Я подвинула свой телефон так, чтобы его экран был виден и Морган, и нажала на «Воспроизведение».

«Дорогие остающиеся ученики эбердинской средней школы! У меня к вам есть одна просьба. – Джесси достал из-за спины розу. – Согласны ли вы пойти вместе со мной на выпускной бал? – Тут Джесси быстро приложил палец к губам. – Но тсс! – Это будет тайный выпускной бал… в доме директрисы Банди…»

– О, боже! – сказала я.

– О, боже! – повторила за мной Морган и сжала мою руку.

Джесси между тем продолжал: «Возможно, вы еще этого не знаете, но… директриса Банди кинула нас и смылась. Да, вы меня правильно поняли, она покинула Эбердин навсегда. Довольно стервозно с ее стороны, вам так не кажется? Я тоже именно так и думал, покуда она не позвонила мне и самолично не настояла на том, чтобы мы воспользовались ее бывшим домом, чтобы провести там последнюю вечеринку в истории эбердинской средней школы. Должен признаться, что сначала я думал пригласить на нее только оставшихся учеников выпускного класса, но сейчас не время предъявлять слишком строгие требования. Тайный выпускной бал состоится для всех, кто еще остался. Эта последняя большая вечеринка будет проведена вечером в субботу после церемонии окончания школы по следующему адресу…» После этого Джесси объявил во всеуслышание адрес дома директрисы Банди, порекомендовал тем, кто придет, припарковаться на разных улицах и сказал, что вечерняя форма одежды обязательна. Последнее, что он сказал, было: «Бросьте клич! Оповестите всех, кого это касается. Это сообщение самоудалится из Сети через двадцать четыре часа».

Морган сказала:

– Если Ливай это увидит, он однозначно скажет своему отцу. Ты тоже так думаешь?

Я прижала руки ко рту:

– Если Ливай это увидит, меня уволят. – Я опустила руки, потом снова вскинула их к лицу. – Господи! Знаешь что? Его тоже могут уволить!

Мой взгляд переместился в нижний правый угол экрана. Джесси получил уже больше ста лайков. Ему даже не понадобятся его двадцать четыре часа. К утру это увидят все.

– Кили! Ты должна сейчас же позвонить ему и наорать на него!

– Думаю, да, – неуверенно сказала я. – До этого момента я никогда не звонила Джесси. Мы только посылаем друг другу сообщения. – Я чувствовала, как дико это звучит, и мне было погано.

– Что ж, теперь самое время, – сказала Морган. – Тогда он поймет, что ты говоришь серьезно.

Одно дело собраться с духом и позвонить парню по телефону. И это совсем другое, когда делаешь это, зная, что тебя слушает кто-то еще. В эту минуту я почувствовала то, что, должно быть, чувствовала Морган, когда по телефону порвала с Уэсом, зная, что я все слышу. Но разница в том, что Джесси никогда не скажет ничего плохого о Морган. Так что я беспокоилась не столько из-за этого, сколько из-за того, что наши с ним отношения, возможно, все-таки не таковы, какими они кажутся мне. Потому что у меня невольно напрашивался вопрос: почему я узнаю об этом выпускном бале таким же образом, как и все остальные, тем более что именно я дала ему адрес Банди? А я-то полагала, что мы с ним партнеры и в этом. Так сказать, равноправные распорядители круиза на этом тонущем пассажирском лайнере.

Я подумала: а ответит ли он вообще или проигнорирует звонок, зная, что я, возможно, на него зла?

Джесси ответил после первого же гудка.

Морган прижала голову к моей голове, чтобы слышать все.

– Привет, Ки? Ну, что ты об этом думаешь?

– Блин! Из-за тебя я так влипну!

– Что? – Джесси, казалось, был неподдельно удивлен. – Да кто тебе сможет что-то сделать? Хемрик?

– Да! Меня стопудово уволят, и все из-за тебя.

– Он и не узнает, что это ты дала мне адрес.

Хотя для меня потеря этой работы и не была так уж важна, я была раздосадована тем, что Джесси относится к этому так легко.

– Он отнюдь не дурак, Джесси. Само выбранное тобою время уже подозрительно, тебе так не кажется? Вот что получается: я прихожу с Ливаем в этот дом, а всего лишь пару часов спустя ты объявляешь, что по этому же самому адресу состоится твой тайный выпускной бал.

Морган подняла большой палец.

Джесси сделал глубокий вдох, и во время этой паузы я подумала, что, возможно, зашла слишком далеко. Ведь я не хотела по-настоящему ссориться с Джесси. Особенно зная, что все мои отношения с ним зиждутся лишь на том, что мы оба хотим хорошо проводить время. Неужели моя злость на него, особенно по такому дурацкому поводу, как Ливай Хемрик, могла поставить все это под угрозу?

– Когда ты сердишься, у тебя становится такой красивый голосок, – сказал Джесси, и его собственный голос сделался низким и рокочущим. Я почувствовала, как мое сердце учащенно забилось. Морган прижала ко рту подушку, чтобы подавить восхищенный визг. – Ты хочешь, чтобы я его отменил?

Я подумала над этим ну, может быть, миллисекунду. Нет, я этого не хотела. С самого дня наводнения Джесси изо всех сил старался создавать у людей хорошее настроение, старался хоть как-то их развеселить. Те минуты, которые я проводила с ним, были для меня единственными лучами света. Они были тем топливом, которое было нужно мне, чтобы жить дальше, чтобы не терять надежды.

Я не хотела, чтобы из-за меня Ливай попал в беду.

Но я была тронута тем, что Джесси все-таки предложил мне отменить бал. Я чувствовала, что его готовность сделать это для меня доказывает, что мы с ним вместе не просто так.

– Нет, этого делать не нужно. Просто никому не говори, что адрес тебе дала я. Не говори даже Зито. А если Ливай спросит тебя сам, то просто не подставляй меня.

– Это честная сделка. Но прежде чем я приму твои условия, я тебя кое о чем попрошу. – Я широко раскрыла глаза, и Морган опятьприжалась к моей голове. – Ты пойдешь со мной на выпускной бал? На последний выпускной бал в Эбердине?

Я не стала поправлять Джесси. Не потому, что перестала надеяться, что отцу все-таки удастся спасти наш город. А потому, что, если это И ВПРЯМЬ был последний выпускной бал в Эбердине, это делало его приглашение еще более романтичным.

Я запрыгала на кровати, как будто это был батут.

– Ты слышишь меня, Кили?

Каждая клеточка в моем теле вопила: ДА! ДА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДА! Но Морган затрясла головой. Она отползла от меня, схватила фломастер и написала на моей ладони: СЛИШКОМ ЛЕГКО!!!!!

– Алло?

– И это все? Это все твое предложение? – Я пренебрежительно рассмеялась, выпуская весь воздух через нос. – Извини. Я ожидала от тебя чего-нибудь более креативного.

Я думала, что Джесси будет защищаться, но на линии вдруг стало очень тихо.

– Черт! Он бросил трубку! – вскричала я.

– Может быть, вас просто разъединили?

Две секунды спустя я получила от него сообщение:

«Так ты хочешь чего-нибудь креативного, да? Тогда почему бы тебе не съездить домой и не посмотреть под своей подушкой?»

С трясущимися руками я отдала телефон Морган. Я смотрела, как движутся ее губы, читая текст, как округляются глаза. Мы на секунду уставились друг на друга, потом Морган соскочила с кровати и схватила с тумбочки свои ключи от машины. Мы надели обувь только наполовину, выбежали из ее спальни и бросились вниз по лестнице, ведущей из мансарды вниз.

Миссис Дорси крикнула: «Куда это вы двое?» – но мы не ответили. Мы были слишком заняты тем, что заливались смехом. Мама Морган понятия не имела, в чем дело, но, увидев, как радостно мы смеемся, засмеялась тоже.

– Мне страшно! – взвизгнула я, когда Морган на бешеной скорости выезжала на улицу с подъездной дорожки.

– Не бойся, дурочка! Это оно и есть! Это и есть то, чего ты так долго ждала!

Мы пронеслись по городу, промчались под мигающим красным огоньком светофора. Никогда еще мне не казалось, что до моего дома так далеко.

Примерно в трех кварталах от поворота на Хьюитт-роуд мы застряли на перекрестке, вынужденные пережидать парад медленно и тяжело движущихся бульдозеров, которые вели мужчины, не живущие в городе и никуда не спешащие. Мы опустили окна и стали кричать: «Проезжайте быстрее, проезжайте, проезжайте!» Морган изо всех сил нажала на клаксон. Но водители бульдозеров думали, что мы с ними флиртуем.

– А, черт с ним! – сказала Морган и поехала по обочине, молнией промчавшись мимо них.

Мы ворвались в мой дом, и Морган вслед за мной взбежала по ступенькам. С каждым шагом я добавляла новый предмет к списку компрометирующих меня вещей, которые Джесси мог увидеть в моей комнате. Грязное белье. Полупустая коробка гигиенических тампонов. Мою плюшевую медведицу Розочку, которая после того, как я нашла ее на чердаке, присоединилась ко мне в моей постели.

Мы вломились в комнату. К счастью, она не была такой уж неубранной. И было непохоже, что Джесси рылся в моих вещах.

Я подняла подушку.

Он прихватил из кабинета искусств соответствующие принадлежности и своими руками сделал из них старомодную валентинку в форме сердечка. Само сердечко и моя постель вокруг него были покрыты красными блестками. Тут было столько блесток, что, если бы они не сверкали, это было бы похоже на большое кровавое пятно на месте преступления. Белые буквы на красном сердечке говорили: «ПРОШУ ТЕБЯ, ТЫ ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ НА ВЫПУСКНОЙ БАЛ?»

И сердечко было пронзено одной из позолоченных стрелок с наших школьных часов. Я узнала ее сразу же.

Телефон Морган зазвонил. Это была Элиза. Я увидела ее имя, когда Морган проверила экран.

– Я перезвоню ей позже, – сказала Морган и сунула телефон в задний карман джинсов.

Если бы я уже не была на седьмом небе от счастья, стопудово бы меня туда вознесло.

Глава 25. Вторник, 26 мая

Утром ожидается дождь, временами сильный. Температура 65 градусов по Фаренгейту.

Начиная с понедельника школьный кафетерий был официально закрыт. Оконце в его двери было заклеено объявлением, гласящим, что всем ученикам, даже девятиклассникам, разрешается обедать вне школьной территории до того самого момента, когда школа закроется в пятницу. Поэтому, когда я шла в библиотеку, мне и показалось странным, что из кафетерия доносится смех.

Я приподняла объявление и заглянула внутрь. Оборудование кафетерия было демонтировано. Обеденные столы были сложены и отодвинуты к стенам, стулья поставлены один на другой, составив высокие столбы, кассовые аппараты убраны, стойки, на которых раньше лежали чипсы, пусты, флюоресцентные лампы на потолке выключены.

Но на противоположной стороне зала, у дальней стены, что-то светилось, как горящий в ночи ночник. Торговый автомат все еще не был отключен, и в его металлических змеевиках оставался приличный запас снеков. Рядом с автоматом я и увидела Джесси, Зито и еще двух ребят из футбольной команды, пытающихся открыть его стеклянную дверцу. Строго говоря, пытался один только Джесси. Остальные подзуживали его или подавали предметы, которые можно было использовать, чтобы ее открыть. Как, например, Зито. Должно быть, он нашел в кухне металлическую ложку. Джесси попытался использовать ее как фомку, но она сразу же согнулась вдвое, так что он бросил ее через плечо, и она со звоном упала на пол. И конечно, еще один парень стоял с поднятым телефоном, чтобы заснять все эти проделки.

– Блин, не тряси камерой, – сказал Джесси, смеясь, и сделал несколько шагов назад.

Затем он с разбега бросился к торговому автомату и врезался в него всем телом. Огоньки внутри него замигали, и он встал вместо четырех ножек на две.

Все парни завопили: «Вот это да!» – и автомат, вероятно, упал бы назад, если бы с задней стороны его не подпер Зито.

– Привет, Кили!

Я повернулась и увидела Ливая, торопливо идущего ко мне с другого конца коридора. На нем были темные джинсы, рубашка на пуговицах, в черно-белую клетку, с рукавами, закатанными до локтей, и кроссовки для бега. В руке у него все еще был пропуск для прохода по коридорам, хотя теперь никто их не проверял.

– Ты уже больше не ходишь на уроки? Я хожу по школе, ищу тебя с тех пор, как прозвенел…

Мы услышали, как парни бегают по кафетерию и врезаются в торговый автомат, ставя его на две ножки, чтобы потом он опять упал на все четыре. Затем раздался зычный смех.

У меня душа ушла в пятки, как если бы мои родители застукали меня за курением. Я встала перед Ливаем, чтобы перекрыть ему путь в кафетерий.

– Не смотри туда! – Это были единственные слова, которые пришли тогда мне в голову. Ливай застонал, и я попыталась потащить его дальше по коридору. – Забудь про них.

Но парень мягко отстранил меня.

Ребята не слышали, как он вошел. Они обернулись, только когда Ливай включил верхний свет.

Джесси сказал:

– В чем дело, Хемрик? Хочешь перекусить?

После чего они вновь вернулись к своей борьбе с торговым автоматом. Теперь Зито и еще один парень раскачивали его из стороны в сторону.

Ливай сложил руки на груди. Он хотел бы их остановить, но у него не было над ними никакой власти.

Думаю, Джесси тоже это понимал, поскольку было заметно, что присутствие Ливая его не смущает. Толкнув аппарат еще несколько раз, он отбежал в сторону и вернулся с одним из сложенных в кафетерии стульев. У него были пластиковые сиденье и спинка и четыре металлических ножки.

Джесси оттолкнул остальных ребят в стороны:

– Смотрите, мы можем попробовать раскурочить его вот этим.

Я не могла дышать. Я стояла в коридоре, глядя в щель между дверью кафетерия и косяком, наблюдая, но не желая, чтобы меня заметили. Одна половина моего сердца желала, чтобы Джесси остановился, а вторая – чтобы Ливай ушел.

Но не случилось ни того, ни другого.

Дверца торгового автомата внезапно открылась, и по звуку внутри него было слышно, что в нем что-то сломалось. Стекло покрылось паутинкой трещин, и ребята явно решили, что это прикольно.

Джесси засунул внутрь руку, достал из змеевика пригоршню печенья «Поп-тартс» со сладкой двухслойной начинкой и начал просматривать их, как колоду карт.

– Клубника, клубника, черника, – быстро барабанил он, отбрасывая через плечо то, которое было ему не по вкусу, и печенье падало на пол. – Аго, вот оно! Коричневый сахар с корицей!

Он разорвал обертку зубами и выплюнул бумагу. Остальные ребята расхватали то печенье, которое нравилось им.

Думаю, Джесси не понимал, почему Ливай все еще продолжает стоять и молча наблюдать.

– Извини, чувак, но я однозначно заявляю права на «Поп-тартс» с коричневым сахаром и корицей. Но ты можешь взять те, что с клубникой.

– Я что-то никак не пойму, – сказал наконец Ливай. – Вы устраиваете митинги у здания городского совета, потому что вы вроде бы так уж любите этот город, а сегодня вы ради забавы начинаете ломать собственность школы.

Улыбка Джесси увяла. Он склонил голову набок:

– Брось, чувак. Мы тут просто забавляемся.

Мне хотелось объяснить Ливаю то, что Джесси объяснить не хотел. А может быть, даже не мог. Что проще снять глупое видео или запланировать тайный выпускной бал, чем думать о том, что действительно происходит вокруг. Я не говорю, что то, что делал Джесси, было правильно. Но я это понимала.

Тут Джесси заметил, что у двери стою я. Казалось, он был немного удивлен, может быть, потому, что я наблюдала молча и так и не дала о себе знать.

– Кили! – спросил он. – Чего ты хочешь? Батончик с мюсли? Соленую соломку?

Ливай обернулся. Он хотел услышать, что скажу я.

Я попыталась разрядить атмосферу:

– Я сейчас даже не помню, сколько раз эта дурацкая штуковина обманула меня за все эти годы. Зуб даю, она должна мне снеков долларов на тридцать. – Проходя вперед мимо Ливая, я положила руку ему на спину: – Давай! Съешь «Поп-тартс». За мой счет. – А потом, обращаясь к Джесси, продолжила: – Ты с ума сошел. «Поп-тартс» с глазированной клубникой самые лучшие «Поп-тартс».

Я наклонилась и начала поднимать печенье с пола. Вместе с обертками и другим мусором, который ребята оставили там.

Джесси подошел ко мне и, схватив меня за талию, поднял на руки:

– Да ты бредишь! «Поп-тартс» с коричневым сахаром и корицей – это двоюродный брат булочки с корицей из «Синнабона»^[6], а «Поп-тартс» с глазированной клубникой – это… это практически просто здоровая пища.

Пока Джесси и я продолжали обсуждать вкусы начинок «Поп-тартс», Ливай повернулся и вышел вон.

Я побежала за ним, хотя ради этого мне пришлось вырваться из объятий Джесси.

– Эй, погоди. Ты так и не сказал мне, почему ты искал меня по всей школе. – А потом я прошептала: – Я заставлю их прибрать за собой. Так что не беспокойся.

Ливай повернулся ко мне:

– Дело не в этом. – Он пожал плечами. – Я хотел предупредить тебя, что сегодня утром в город прибыл губернатор. Он собирается произнести большую речь о плотине в старом здании лесопилки.

– Что? – Джесси, должно быть услышал новые интонации в моем голосе и, насторожившись, бросил то, чем занимался, и немедля кинулся ко мне – Когда?

Ливай посмотрел на часы у меня за спиной:

– Вероятно, уже сейчас. Как я и говорил, я искал тебя повсюду. – Он произнес это тоном раздосадованного старшего брата, которым иногда говорил со мной.

Джесси уже достал из кармана ключи от своей машины:

– Давайте. Поехали.

– Здорово. Теперь вы будете прогуливать уже вдвоем? – усмехнулся Ливай.

Джесси застонал:

– Веди себя как мужчина, чувак.

* * *

На протяжении всей поездки я пыталась дозвониться до отца, но его телефон каждый раз переключался прямо на голосовую почту.

– Может быть, это будет хорошее объявление. Что-нибудь вроде того, что они отказываются от строительства плотины. – Уже говоря это, я сознавала, насколько фантастически это звучит.

Джесси подался вперед и посмотрел на небо через ветровое стекло:

– Может быть, Уорда убьет молния. Вот было бы круто!

Он пытался сделать как лучше, и я это понимала. Поэтому я заставила себя засмеяться, хотя, честно говоря, я чувствовала себя так, словно меня вот-вот стошнит.

Дороги вокруг лесопилки были заблокированы для проезда транспорта, так что в конце концов, чтобы попасть туда, мы оставили «хетчбэк» Джесси на обочине и пробежали несколько кварталов вниз.

Здесь, на парковке, где немногим более недели назад мы устроили вечеринку с моим скольжением по «слип-н-слайду», сейчас стоял губернатор Уорд. Здесь же установили низкий помост с трибуной, микрофоном и церемониальной кучей земли. Кто-то стоящий от Уорда слева подал ему шикарно выглядящую совковую лопату с полированным черенком и латунным совком, который сиял, как труба у трубача. Народу рядом с ним было немного, кроме разве что тех, которые в том или ином качестве работали на сам штат: однообразные костюмы, юбки с блейзерами, практичная обувь. Они и пресса.

Вдалеке послышалось скандирование. Должно быть, это отец.

Идя на звук их голосов, я прошла мимо репортера Шона Уилкокса. Он говорил в камеру:

– Мы ведем наш репортаж в прямом эфире из Эбердина, где ожидаем выступления губернатора Уорда касательно проекта эбердинской плотины.

Раздались жидкие аплодисменты, и губернатор выступил вперед:

– Сегодня я с гордостью объявляю, что мы официально начинаем строительство того, что станет чашей будущего озера Эбердин. За несколько недель мы превратили экологическую катастрофу в проект охраны и защиты окружающей среды. С помощью нашего правительства мы каждый день подписывали документы о переселении с жителями Эбердина. Органы власти проявили невиданную щедрость. И, что самое важное, мы начали предпринимать необходимые шаги, направленные на то, чтобы наша река отныне безопасно текла по этой территории на протяжении жизни всех будущих поколений.

Послышались аплодисменты. Губернатор поднял лопату.

Шон Уилкокс, подняв микрофон, закричал:

– А что вы скажете членам движения Сопротивления строительству вашего водохранилища, которые в эти минуты блокируют движение самосвалов к реке? Вы считаете, что уже дали им те ответы, которые они просили?

Губернатор Уорд на секунду застыл с лопатой в руках. Затем презрительно махнул рукой:

– Конечно, всегда найдутся люди, желающие помешать прогрессу, нагреть руки на несчастьях других и нажиться на трагедии. Я буду откровенен с теми, еще остающимися в Эбердине землевладельцами, которые пытаются держаться до конца. Я не могу позволить вашей алчности поставить под угрозу жизни и благополучие других граждан. Одна из причин, по которым мы должны начать строительство именно сейчас, это то, что вода в реке обычно достигает своего низшего уровня в летние месяцы, что обеспечит нашим рабочим наиболее безопасные условия для работы. Так что мы будем продолжать в духе доброй воли, пока не настанет время для принятия более жестких мер. – Он снова поднял свою лопату, набрал в совок немного земли из кучи, потом свалил ее обратно в ту же кучу.

Я обернулась, ища глазами Джесси. Я потеряла его из виду в толпе. Но тут я услышала, как он во весь голос кричит:

– Эта яма – подделка! Смотрите все, здесь нет никакой ямы!

Некоторые репортеры захихикали. Губернатор Уорд побагровел.

Я подбежала к Джесси и показала ему на подъездную дорогу, ведущую на парковку при лесопилке. На дороге стояла длиннющая линия бульдозеров, тех самых, которые мы с Морган видели вчера вечером. За рулем каждого из них сидел скучающий водитель, и их дизельные моторы работали на холостом ходу. Вокруг, наблюдая, стояли несколько полицейских. Продвижение бульдозеров преграждал барьер из людей: несколько человек стояли держась за руки.

По мере того как мы подходили ближе, скандирование становилось все слышнее:

– Нет плотине! Нет плотине! Нет плотине!

Здесь было гораздо меньше людей, чем пришло на митинг, но, как я понимала, в этом и был смысл того, что губернатор Уорд созвал свою пресс-конференцию так внезапно. Он надеялся застать моего отца и его сторонников врасплох. Слава богу, у него это не получилось. Отец стоял в самой середине линии обороны, рядом с ним стояла мама.

Небо между тем становилось все темнее, поднимался ветер, но все равно вид этого живого щита согрел мне сердце.

– Папа!

– Ки! – Он обнял меня. – Как ты узнала?

– У меня в школе есть друг.

– Хорошо. Люди оповещают всех, кого можно. Я надеюсь, прийти сюда смогут больше людей. Чарли и Сай ходят от дома к дому, убеждая жителей прийти сюда как можно скорее.

Я повернулась к Джесси:

– Твоя мама здесь? Как ты думаешь, она сможет прийти?

Я увидела, как он прикусил внутреннюю поверхность щеки.

– Я совершенно уверен, что она сейчас работает, – быстро ответил он.

Отец ликовал:

– Они думали развести нас как лохов и быстренько обтяпать это дельце, но у Уорда ничего не вышло.

– Как же ты узнал, отец?

– От меня, – выйдя вперед, сказала миссис Дорси. – Одна из моих клиенток заметила какое-то движение внизу, у лесопилки. Я и позвонила твоему отцу, решив, что он, возможно, захочет проверить, что там за дела.

– Я крепко обняла миссис Дорси.

Подошла мама:

– Кили, почему ты не в школе?

– Потому что я хочу быть здесь, чтобы поддержать отца.

Мой ответ ей не понравился.

К нам подошел репортер Шон Уилкокс:

– Джим, это потрясающе. Ответьте мне на несколько вопросов на камеру, а потом я сделаю несколько кадров того, как вы все стоите здесь, ладно?

Отец кивнул:

– Давайте.

Джесси и я быстро побежали и тоже встали в человеческую цепь.

Шон Уилкокс провел рукой по волосам:

– Хорошо. Через три… две… А теперь я говорю с Джимом Хьюиттом, лидером Движения сопротивления строительству водохранилища. Что вы можете сказать о сегодняшней речи губернатора? Что вы ответите на его заявление о том, что ваше движение подвергает жизни граждан угрозе?

– Ясное дело, мы категорически с этим не согласны. – Отцу пришлось сказать это громко из-за урчания дизельных моторов, работающих поблизости на холостом ходу. Было похоже, что он ищет, что бы добавить, но потом кивнул, давая понять, что можно задавать следующий вопрос.

– Вы по-прежнему считаете, что людям безопасно оставаться в Эбердине после сообщений ученых о неустойчивости здешнего грунта, ставшей результатом массовой вырубки лесов, которая происходила здесь, когда лесопилка работала на полную мощность?

Отец явно был ошарашен тем, что все вопросы направлены против него.

– Послушайте, мы хотим, чтобы губернатор Уорд изучил и другие пути разрешения этой проблемы, прежде чем разрушать наши дома. Это все, о чем мы его просили с самого начала. А его офис отказывается давать какие-либо комментарии. О чем это говорит?

– Собственно говоря, сегодня офис губернатора опубликовал результаты проведенных исследований. – И Шон Уилкокс передал отцу пачку бумаг, которую тот начал быстро просматривать. – Вы считаете справедливым, чтобы штат потратил вдвое больше денег на проект, рассчитанный на то, чтобы оставить вас в ваших домах, несмотря на то что жители Эбердина платят меньше всех в штате подоходных налогов?

Все мышцы в моем животе свело в тугой комок.

Джесси сказал:

– Ё-моё!

Отец постарался ответить:

– Я не буду комментировать эти высказывания, пока у меня не будет возможности все это изучить.

– Таков ваш нынешний план? Блокировать дороги, пока не поговорите с губернатором?

– Да. Люди будут стоять здесь день и ночь, пока…

В это мгновение раздался удар грома, и воздух затрещал от электрических разрядов.

Ветер задул еще сильнее, и мои волосы рассыпались по щекам.

Отец наклонился к микрофону:

– Мы будем блокировать эту дорогу, пока кто-нибудь не…

Ударила молния, и дождь полил как из ведра. Все вокруг разбежались, чтобы найти укрытие.

Джесси схватил меня за руку:

– Пойдем, Кили.

Но я вырвалась.

– Это всего лишь дождь! – крикнул отец. – Займите свои места!

Отец старался удержаться на месте, но к дождю прибавился ветер. После очередного раската грома мама бросилась к отцу и попыталась оттащить его в сторону.

Он повел плечами, чтобы освободиться от ее объятий.

Я знаю, он сделал это не нарочно. Это была стопроцентная случайность. Но ноги мамы заскользили, и она упала навзничь. Она ударилась о землю спиной с глухим ужасным стуком, подняв в воздух целый фонтан грязной воды. Секунду она не двигалась, и по ее лицу хлестал дождь.

Отец даже не подозревал, что она упала. Пока не услышал, как я ей кричу. Тогда он повернулся, и на лице его отразился ужас от того, что он наделал. Мужчины, с которыми он ремонтировал дома, Сай и те, что постарше, смотрели на него сурово. Он заковылял вперед, чтобы помочь маме встать, но было уже поздно. Рядом с нею были уже я и миссис Дорси. Миссис Дорси была в бешенстве, она была сейчас даже более сердита, чем когда Морган и я обшарили ящик с ее бельем и она поймала нас, одетых в ее сексапильную пижаму. Женщина попыталась помочь маме подняться на ноги, но мама отказалась опереться на ее руку. На мою тоже.

– Слушайте все, со мной все в порядке. Все в порядке, – сказала мама.

Но когда она все-таки поднялась на ноги, я заметила, что стоит она неловко, стараясь не опираться на свою левую ногу.

Отец на нее даже не смотрел. Он глядел на самосвалы, выкатывающиеся из ворот.

Шон натянул свою штормвку с эмблемой Кей-Пи-Би-Си на голову и сказал своему оператору:

– Поехали. С нас хватит.

Пока мы с Джесси шли обратно к его машине, мы не сказали друг другу ни слова. Молчали мы и пока он ехал мимо нескольких первых кварталов. Только заметив, что он поворачивает, чтобы поехать по дороге, ведущей на холм, я сказала:

– Просто отвези меня обратно в школу.

– Зачем?

Я не хотела возвращаться домой.

– Я должна работать с Ливаем.

Джесси продолжал смотреть на дорогу:

– Кому сейчас есть до этого дело? Знаешь, ты должна бросить эту работу. Особенно теперь.

Я знала, что Джесси имеет в виду. Особенно теперь, когда дела у Эбердина шли все хуже.

Глава 26. Вторник, 27 мая

Ожидается, что к началу вечера дождь прекратится. Будет сыро. Температура 66 градусов по Фаренгейту.

Я сразу же пожалела, что вышла на работу, потому что Ливай явно все еще злился из-за того, что произошло в кафетерии между ним и Джесси. Обычно, когда Ливай ехал под уклон, он бросал крутить педали, и мы просто катились вниз. Но в этот день он крутил педали на каждом спуске, как будто пытался выплеснуть в движении свой гнев.

Я по понятным причинам тоже была не в лучшем настроении.

Мой телефон прозвонил дважды, и оба раза я не ответила. Это была Морган. Мне страшно хотелось поговорить с ней, но я не могла и не хотела делать это в присутствии Ливая. В любом случае, она наверняка уже узнала обо всем из первых рук, то есть от миссис Дорси. Я представила себе, как они сидят на своей кухне и болтают, точно так же как в ночь после Весеннего бала. Они должны были понимать, что это была просто случайность. Отец никогда, никогда не ударил бы маму. Но я также понимала, как это, наверное, выглядело со стороны. А выглядело это очень плохо.

Так что, пока я не придумаю, как представить дело в другом свете, я буду отсылать Морган на свою голосовую почту.

Ливай остановил велосипед у мигающего красного огонька на светофоре на главной улице и поставил ноги на землю.

Я сказала:

– Ты хоть понимаешь, что твой велосипед не машина? – Когда парень не ответил, я продолжила: – Нет, наверное, не понимаешь. Потому что, если бы он был машиной, ты проехал бы на этот красный свет, как любая другая машина в городе.

– Это противозаконно.

– Ладно. Забей.

Я ждала, когда Ливай снова начнет крутить педали, но он все не начинал. Мы неподвижно стояли прямо на середине дороги.

– Так стало быть, вы… ты и Джесси Форд… встречаетесь?

– Не знаю. Вроде того.

– Я думал, что у него роман с Викторией Данкл.

Я не вспоминала о Виктории Данкл с тех самых пор, как поцеловала Джесси на его вечеринке со «слип-н-слайдом». И мне это нравилось.

Поэтому я резко сказала:

– У них никогда не было романа.

– Но разве они не были вместе на Весеннем балу? Когда я увидел, что ты… – Ливай осекся, потому что теперь он поумнел. – Тем вечером они были вместе в коридоре.

– Точно. Они были вместе в коридоре. Но это еще не озна чает, что они были по-настоящему вместе. – Я подпрыгнула на подножках осей его задних колес. – Как бы то ни было, теперь она здесь больше не живет, так что…

– Значит, вы теперь вместе, – сказал Ливай, оттолкнувшись от земли ногами.

– Ливай, я не знаю, это понятно? Мы просто хорошо проводим время. Тебе следовало бы и самому когда-нибудь это попробовать.

– Забавляться раскурочиванием торгового автомата? Нет уж, уволь.

И Ливай снова начал крутить педали.

* * *

Ливай юзом затормозил перед воротами эбердинского кладбища.

Это был сравнительно небольшой погост, немногим больше футбольного поля, окруженный низким чугунным забором с провисшей цепью, перекрывающей подъездную дорогу. Я соскочила с велосипеда Ливая и сняла с крюка цепь, чтобы мы смогли проехать внутрь.

Большинство могильных камней в задней части кладбища принадлежали к недавними захоронениям, но те, что были видны с дороги, были старыми белыми прямоугольниками, похожими на передние зубы, торчащие под странными углами из буйно разросшейся вокруг них травы.

Ливай показал рукой на небольшой коттедж:

– Это домик смотрителя. Он уже несколько лет пустует, так что дел здесь будет немного.

Я залезла обратно на подножки на осях его велосипеда и заметила, что он сделал какие-то пометки на листке бумаги, прикрепленном к его планшету. Это и был тот самый адрес, который мы уже несколько раз пропускали.

Пока мы ехали по кладбищу, я видела фамилию «Хьюитт» выбитую то на одном камне, то на другом, то на третьем. Опять и опять. Это были мои родные, умершие за сто пятьдесят и даже за двести лет до того, как я родилась. Но думаю, я слышала какую-нибудь историю о каждом из них от моего деда. Он был единственным моим родственником на этом кладбище, кого я знала лично, только у него не было ни могильного камня, ни самой могилы. На смертном одре дедушка попросил папу развеять его прах по всему погосту. Он хотел провести вечность со своей родней, а не лежать в холодной земле.

– Слушай, а ты знаешь, что они собираются сделать с теми, кто здесь похоронен?

Ливай пожал плечами:

– Они их перевезут.

– Перевезут куда? Перезахоронят на другом кладбище, неподалеку отсюда?

– Кили, я не знаю.

– У меня на этом кладбище похоронены родственники, Ливай. Так что не будь гадом, усек?

Ливай внезапно затормозил, и его велосипед занесло. Если бы я не держалась за него, я бы свалилась.

– Моя мать тоже похоронена здесь. Так что не делай вид, что для тебя это что-то значит, когда на самом деле тебе это только что пришло в голову, усекла? – Он сказал «усекла» особым тоном, пытаясь передразнить меня.

Я была в бешенстве. Мне страшно хотелось как-нибудь отбрить Ливая, но я молчала, потому что он был прав. Мне действительно пришло все это в голову только сейчас. И потому, что могила мамы куда важнее, чем могилы кучи дальних родственников.

Ливай поставил свой велосипед на откидную подножку, и сделал это так резко, что тот опрокинулся на землю еще прежде, чем Ливай вошел в дом смотрителя.

Через несколько секунд он высунулся наружу:

– Ты идешь?

Я зашла внутрь и сразу же села на ступеньку лестницы. Дом был пуст. Делать мне тут было явно нечего. Держа планшет с бумагой на коленях, я сосредоточилась на том, чтобы отрывать со стены кусочки обоев в цветочек.

– Не делай этого, – сказал Ливай, щелкая выключателем над моей головой. Свет в коридоре на втором этаже вспыхнул и погас. – Ты ужасный работник, ты это знаешь? Ты почти ничего не делаешь. По правде говоря, из-за тебя даже я сам работаю медленнее, чем следовало бы. После сегодняшнего дня количество домов, которые надо будет от всего очищать, сильно возрастет. Если ты не можешь выдержать темп, то, может быть, тебе просто стоит уйти с этой работы.

Я посмотрела на Ливая очень пристально. Неужели он настолько тупой?

– Тебе повезло, что я вообще сегодня пришла. Но сама я с этой работы не уйду. Особенно теперь, когда я знаю, что замедляю твои собственные усилия. Если ты хочешь, чтобы я ушла, тебе придется меня уволить.

Ливай повесил голову и застонал:

– Ладно, хорошо. – Он быстро потер руками пушок на своей голове, а потом сказал: – Я вообще-то не собирался спрашивать тебя об этом, но…

– Да, это была я. Это я дала Джесси адрес директрисы Банди.

На лице Ливая отразилось такое неподдельное разочарование во мне, что мне пришлось намертво приклеить к губам усмешку, говорящую: «Мне плевать», пока он, медленно топая, спускался в подвал. С каждым его тяжелым шагом светильник в прихожей качался.

Я не знала, что делать. Мне следовало бы чувствовать себя счастливой, но я вовсе себя так не чувствовала.

Я крикнула ему:

– Пойми, я дала ему ее адрес, но я не знала, что он собирается сделать.

– Я тебя не слышу, – крикнул Ливай.

Это было смехотворно.

– Забей, – сказала я, вставая. – Знаешь что? Я ухожу. Я оставлю планшет на…

– Если ты говоришь что-то и хочешь, чтобы я тебя услышал, тебе придется сойти вниз, – снова крикнул Ливай.

Я подошла к верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал:

– Хочешь получить назад свой планшет? Или мне просто оставить его на полу?

– Зачем?

– Затем, что я ухожу домой.

Ливай тяжело поднялся вверх по ступенькам и протянул руку:

– Знаешь, я бы уже закончил свою работу, если бы не ты.

Я отдала ему планшет:

– Я вовсе не плохой работник. Я просто терпеть не могу своего босса.

– Это здорово. Это просто здорово. Знаешь, что? Ты права. Ясное дело, я плохой босс. Хороший босс рассказал бы своему отцу обо всей этой вашей дурацкой затее с тайным выпускным балом.

– О, черт! Что ж… Я надеюсь, ты все-таки никому ничего не скажешь, потому что этого бала ждет с нетерпением множество людей.

– Забей. Какое мне дело до ненастоящего выпускного бала, на который набьется множество ненастоящих людей?

Я выпрямилась:

– Почему это мы ненастоящие?

Ливай открыл было рот, но потом передумал.

– Я не хочу вдаваться в детали, – сказал он, спускаясь обратно по лестнице, ведущей в подвал.

Я последовала за ним:

– Ну, нет, давай выкладывай. Я тоже хочу знать. – Ливай повернулся ко мне и закатил глаза. – Что плохого в том, чтобы немного повеселиться?

– А то, что не все на этом свете следует превращать в приятное времяпрепровождение, понятно? – Парень прошел подвал насквозь и сел на корточки рядом с какой-то машиной, то ли печью, то ли еще чем-то, и принялся что-то делать с ее клапанами. – Сам не понимаю, почему мне не все равно. Все клево. Забей на работу и оставь меня разгребать все в одиночку. Иди в дом директрисы Банди и сожги его до основания. Мне это будет по барабану. Оторвитесь по полной.

– Это произойдет совсем не так, – попыталась объяснить я. – Мы пытаемся извлечь хоть какую-то пользу из ужасного положения. Мы не падаем духом в беде.

– Стало быть, так вы это называете? – Ливай усмехнулся. – Потому что, по-моему, вы пытаетесь делать вид, что этого ужасного положения, этой самой беды просто нет.

Я стиснула зубы.

– Извини, что я открываю тебе на это глаза, Ливай, но если кто себя так и ведет, то это ты!

– Это как же? Посмотри на мою работу. Я больше занимаюсь всем этим, чем кто-либо другой из учеников нашей школы.

– Но ты ходишь по городу, как зомби, Ливай. Ты ходишь по этим пустым домам, и в твоем сознании даже не откладывается, что кто-то в них жил. Ты просто смотришь на вещи этих людей, которые они оставили после себя, кидаешь их в мешки для мусора и ставишь их на обочины. И в школе ты тоже ведешь себя точно так же. Я ни разу не видела тебя печальным. Может быть, потому, что ты уже нацелился на следующую фазу… Ты это…

– Не говори этого, Кили.

«Парень, который далеко пойдет!»

Ливай презрительно скривил губу:

– Мы все куда-то движемся. Все уезжают, Кили. Не один я. Я просто смотрю на вещи практично. Ты хочешь верить, что твой отец может остановить строительство плотины, но поверь мне, у него ничего не выйдет. Чем быстрее ты и твои друзья поймете это, тем лучше.

Я ждала, что Ливай возьмет свои слова обратно. Когда он не стал этого делать и с гордым видом прошествовал к электрическому щитку, я повернулась и ушла.

* * *

К тому времени, как я пешком пришла домой, мамы все еще не было – она ухаживала за своими пациентами. Отец стоял на нашей подъездной дорожке, его палка была прислонена к стене гаража. Он извлек на свет божий свой циркулярный станок и установил на двух козлах бревно. Он стоял, наклонившись над ним, за ухом у него был карандаш, в руках – измерительная лента. В воздухе ощущался запах свежераспиленного дерева.

Интересно, о чем он сейчас думает, подумала я. Никто ни на секунду не усомнится, что начало строительства плотины – это огромный шаг назад. Будет ли отец с прежним воодушевлением продолжать борьбу? Или же сдастся?

Обычно отец проводил вечера вне дома, распивая пиво с мужчинами, которые помогали ему с ремонтом весь день. Или устраивал прием для своих соседей, которые заходили в гости, чтобы пообещать ему свою поддержку. Но сегодня единственным человеком, который к нам пришел, была миссис Дорси.

В руках у нее был пирог с идеальной румяной корочкой, в разрезах которой виднелась блестящая фруктовая начинка. Должно быть, это был черничный пирог – любимый пирог отца. Возможно, миссис Дорси принесла его из благодарности за то, что он в самый первый день после наводнения подлатал ее гараж.

Никто из них не заметил меня, идущую по дорожке вдоль фасада, и, прежде чем попасться им на глаза, я прошла наискосок через двор, потому что не хотела, чтобы они меня увидели. Затем я обежала наш дом сзади и подошла к другой стене гаража.

– Что плохого в том, чтобы поговорить с оценщиками размеров страховых убытков и просто послушать, что они готовы предложить? – Миссис Дорси замолчала, когда отец включил циркулярную пилу и отпилил еще одну доску, так что в воздух взлетела туча опилок. – Знаешь, они даже могут сделать тебе особенно щедрое предложение, поскольку командуешь всем этим движением именно ты?

Отец подул на конец доски:

– По-твоему, я должен сдаться.

Миссис Дорси пожала плечами:

– Они уже начинают работу над плотиной. Что еще ты можешь сделать?

Отец повернулся и посмотрел женщине в лицо:

– Мы можем держаться. Они не смогут ничего сделать, если мы объединимся. Не допустят же они, чтобы мы утонули. Начиная с завтрашнего утра я собираюсь посетить каждого оставшегося в Эбердине жителя и попросить его или ее подписать петицию, в которой он или она пообещает не вступать в переговоры с оценщиками, пока губернатор Уорд не ответит на наши вопросы. Если я смогу заставить каждого из них понять, что мы сражаемся спина к спине, тогда…

– И ты действительно думаешь, что люди на это пойдут? Думаешь, они станут ждать, когда вода дойдет до их входных дверей? Что нам тогда останется спасать?

Миссис Дорси была сильная женщина – мама всегда это говорила, – и до того, как она развелась с мужем, и в особенности после. Отец не привык вести беседы подобного рода. У мамы к нему был другой подход – она старалась его уговаривать, поддерживала его во всем. Миссис же Дорси на отца наседала и явно взялась за него всерьез.

– Ты уже говорила с оценщиками? – По голосу отца я чувствовала, что он старается сохранить спокойствие, но это дается ему с трудом.

Миссис Дорси покачала головой:

– Нет, не говорила.

Я с облегчением выдохнула, хотя даже не осознала, что в страхе затаила дыхание. Я была совершенно уверена, что Морган сказала бы мне, если бы ее мать вступила в переговоры с оценщиками, и я была рада, что мой инстинкт меня не обманул. Неким непостижимым образом из-за этой мелочи все мое настроение улучшилось, и я стала более оптимистично смотреть на вещи.

– Что ж, я благодарен тебе за это, Энни. Я знаю, что твоя поддержка придает Джилл сил. Когда она увидит твою фамилию под нашей на этой петиции, это, я думаю, ее успокоит.

Губы миссис Дорси сжались в тонкую линию.

– Я не подпишу твою петицию, Джим, потому что не могу пообещать тебе, что в конечном итоге все-таки не поговорю с оценщиками. Как бы мне ни хотелось остаться в Эбердине и как бы я ни поддерживала Джилл во всем, я должна сделать то, что лучше для меня и Морган.

– Что ж, ты и я одинаково смотрим на эти вещи. Все, что я делаю, я делаю ради своей семьи.

Миссис Дорси покачала головой:

– Брось. Мы все знаем, как много ты работаешь. И я знаю, что для Джилл единственным светлым пятном во всей этой заварухе было видеть, что ты… – она на секунду замолчала, подбирая нужные слова, – наконец проснулся.

Разумеется, я чувствовала то же самое. Но в словах миссис Дорси прозвучало разочарование – она не была уверена в том, что отца вообще надо было пробуждать к жизни. Что было несправедливо. Она не знала, через что отцу пришлось пройти из-за несчастного случая, который с ним приключился. И никто не работал больше, чем сейчас работал он.

– Джилл взяла на свои плечи такую ношу и дала тебе время побыть одному, в чем ты нуждался, чтобы справиться с тем, что с тобой произошло. А теперь ей нужен мужчина, который в кои-то веки позаботится о ней самой. Представь, что бы было, если бы ты перенаправил свои силы на заботу о ней, например помогал бы ей по дому. А может быть, устроился бы на работу с неполным рабочим днем.

– Извини, Энни, это что, накачка? – И отец рассмеялся, как будто это была шутка, только было ясно, что он не шутил.

Миссис Дорси поставила пирог на его верстак:

– Я желаю тебе успеха, Джим. Но знай – к победе ведет не один путь. – И она села в свою машину.

Я подумала: знала ли Морган, что задумала ее мать, когда решила приехать и вот так поговорить с моим отцом?

И знала ли об этом мама?

Я надеялась, что нет. Притом ни та, ни другая.

* * *

Вечером мы собрались возле телевизора, чтобы посмотреть новости. В них передали отрывок из речи губернатора и показали, как он символически копает яму. Потом показали кусочек интервью с отцом.

Затем начали передавать интервью, которые Шон Уилкокс взял у других жителей Эбердина.

– Зачем нам жить там, где небезопасно? – сказал один из соседей.

Другой проворчал, что его наняли помогать в возведении плотины, и это была первая работа, которую он нашел за много лет, а мой отец пытается ее у него отнять.

Отец занервничал:

– Я пытаюсь сделать вовсе не это. – Он оправдывался. И был обижен.

Шон Уилкокс поговорил с парой, выходящей из здания городского совета.

– Нам предложили более чем справедливую компенсацию, – сказали они ему и в качестве доказательства показали соответствующий документ. – И деньги поступят на наш счет в течение нескольких дней.

– Черт, – вполголоса сказал отец.

В заключительных кадрах репортажа показали как раз то, чего мы боялись. Внезапный ливень, распад нашей живой цепи. Маму, пытающуюся отвести отца в укрытие и падающую в грязь. Показали, как все люди, поддерживавшие отца, бросаются врассыпную, пока не остается ни одного. На последних кадрах отец, мама и другие протестующие пытались укрыться под тентом, возведенным для рабочих. Вид у них был такой, будто они попали в ловушку, – слишком много людей, набившихся в одну спасательную шлюпку. Будто они переживают будущую бурю, то самое следующее наводнение, которого все так боялись.

– Я надеялся, что при монтаже они вырежут эту часть, – вздохнул отец.

Мама не сказала ничего. Она просто встала и вышла из комнаты.

Глава 27. Среда, 25 мая

Ожидается солнечное утро. Температура 73 градуса по Фаренгейту.

Джесси подвез меня до школы. Я постаралась сосредоточиться на всем хорошем, что таило в себе это маленькое событие – вот я сажусь в его машину, вот его рука держит мою руку, отрываясь от нее только для того, чтобы переключать скорости, – вместо того чтобы смотреть в окно на медленно движущуюся вереницу грузовых платформ, перевозящих огромные трубы и железобетонные конструкции, чтобы выгрузить их на берегу реки. Я внесла в свой мысленный список все те вещи, которые были свалены у моих ног и на которые мне ни в коем случае нельзя было наступить, например книга в бумажной обложке «Сепаратный мир», раздавленная коробка сухого корма для животных, по-видимому, принадлежащая Джулии, и дешевые, купленные в аптеке солнцезащитные очки с одной зеркальной линзой. Я запомнила цвет ароматизатора для воздуха, свисающего с зеркала заднего вида машины Джесси – оранжевый, да и запах – аромат кокосов.

Когда Джесси посигналил мне с дороги, я постаралась не думать, что отец тоже готовится выезжать, захватив с собой планшет и незаполненные бланки петиции. Сегодня отец будет ездить по всему городу, надеясь собрать подписи. Интересно, на что он будет смотреть, о чем будет думать, чтобы отвлечься?

Я старалась не вспоминать о лоскутном одеяле и подушке, которые он оставил на диване, потому что минувшей ночью он спал внизу, а не в спальне, с мамой.

– Слушай, как ты думаешь, твоя мама подпишет нашу петицию? – спросила я. – Практически это обязательство не вступать в переговоры с оценщиками размеров страховых убытков. Каждая фамилия не будет лишней. Мой отец может заехать к вам домой. Или даже поехать к твоей маме в «Уолмарт».

– Да, конечно, – отозвался Джесси. – Не вижу, почему бы ей не подписать. Я спрошу ее.

* * *

Что-то в школьной атмосфере явно переменилось. Я почувствовала это, едва войдя в школу. Ребята бросали на меня печальные взгляды. Собственно, это были печальные взгляды, предназначенные для моего отца, но передаваемые через меня. Но я продолжала улыбаться, делая вид, что не замечаю их. Я всем напоминала о тайном выпускном балу, который состоится вечером в субботу. Я говорила ребятам, как там будет весело и что мы с Джесси приготовили им сюрпризы и развлечения. Я шептала им про тайный бал при каждом удобном случае.

Это отнюдь не было полной ложью. На неделе мы с Джесси собирались съездить в «Уолмарт», чтобы купить все необходимое. Я знала, что у него есть свои идеи на этот счет, а у меня были свои. Например, браслеты из бумажных цветов для девочек и бутоньерки для мальчиков. А может быть, декоративный задник, на котором будет фотография круглого стола, покрытого белой скатертью, или красивые столовые приборы, чтобы ребята смогли фотографироваться на их фоне. Чтобы это выглядело как настоящий выпускной бал.

Осталось только три дня школьных занятий, и мы все внезапно превратились в двенадцатиклассников.

Я составляла список покупок в комнате для приготовления уроков, когда в утреннем объявлении впервые прозвучало напоминание всем сообщить в методический отдел школы свой новый почтовый адрес вне Эбердина, когда он у нас будет, чтобы они могли передать в школы, в которые мы пойдем, наши личные дела. Когда после этого прозвенел звонок, ребята начали более открытоговорить о том, куда они могут переехать. Некоторые думали, что будут жить поблизости, переехав в квартиры или другие дома в соседних городах. Но многие считали, что могут уехать далеко, как это сделала Элиза. Например, в другие штаты. Всякий раз, когда я проходила мимо ребят, эти разговоры становились тише или прекращались совсем.

Теперь, когда Банди сбежала, все стали относиться к школе еще менее серьезно. Например, я не пошла в этот день ни на один урок. Посидев немного в комнате для внеклассных мероприятий и выполнения домашних заданий, я весь день общалась с Морган. Я пошла с ней в ее комнату для приготовления уроков, потом помогла ей достать вещи из ее шкафчика.

Джесси прислал мне сообщение незадолго до обеда:

«Привет! Церемония открытия эбердинских Олимпийских игр в закрытых помещениях состоится в спортзале сегодня во время обеденного перерыва. Ты с Морган против меня с Зито участвуете в забеге на трех ногах. БУДУТ ПРИЗЫ!»

Я спросила Морган, хочет ли она пойти, но она покачала головой:

– Честно говоря, я думала о том, что нам с тобой неплохо было бы прокатиться на моей машине. Только мне хотелось бы еще вернуться в школу на урок английского. Это будет мой последний урок с мистером Рандом, и мне не хотелось бы его пропустить.

– Ну что ж, ладно, – сказала я, хотя это и не казалось мне таким же прикольным, как Олимпийские игры в спортзале.

Мы сели в машину и принялись бесцельно ездить по улицам. Мы проезжали каждую не перекрытую для машин улицу из конца в конец и обратно, как будто были мусоровозкой. Мы обе чувствовали себя на удивление неловко, но я винила в этом общую обстановку в городе. Я много и с воодушевлением говорила о тайном выпускном бале, чтобы разговор не скатился в совсем печальное русло. И в конце концов разговор получился продуктивным. Мы решили не тратить деньги на новые платья, а вместо этого прийти на бал в старых нарядах своих матерей. И мы попросим кого-нибудь сфотографировать нас в этих прикидах, чтобы можно было отдать эти фотографии нашим мамам и не бояться, что они запрут нас и будут ругать за вранье.

– Я почти уверена, что смогу влезть в то платье, в котором мама шла к машине в тот день. В тот весенний день, когда она впервые занялась сексом с парнем.

– Зуб даю, что подобное платье моей мамы лежит где-то на чердаке. Я его поищу.

Мы решили сказать нашим родителям, что будем ночевать в доме Дебби Грейнджер. Мы обе знали Дебби еще с детского сада. Мы спрячем свои платья для тайного выпускного бала в рюкзаки, а затем переоденемся, уложим волосы и наложим макияж в машине Морган.

– Так ты и Джесси уже говорили о том, что случится после того… как это случится?

– Да нет, – небрежно сказала я. – Мы просто наслаждаемся сегодняшним днем, вот и все.

Я попыталась говорить об этом так, как о своих парнях говорила Элиза, с безразличным видом. Я, бывало, страшно бесилась от того, как мало для нее значит то, что я так отчаянно желала иметь. Но Элиза тогда не притворялась. Ей и впрямь было наплевать. Но со мной все было не так, во всяком случае, когда речь шла о Джесси.

– Он пойдет учиться в колледж?

– Да, в местный двухгодичный колледж. Так он сможет быть рядом со своей младшей сестренкой Джулией.

– Это замечательно. Тогда, если ты в будущем году поступишь в Бэрд, вам не придется мотаться друг к другу далеко.

Я кивнула, хотя об этом мы с Джесси не говорили никогда. Энергетика наших с ним отношений сводилась к девизу: «Будем использовать то, что есть сейчас, на всю катушку!» Что вполне устраивало меня в те дни, когда я всем сердцем надеялась, что день, когда мы покинем Эбердин, не придет никогда. Но сейчас перспектива казалась мне куда менее оптимистической.

– У вас с ним уже был секс? – спросила Морган.

– Что? – Я чуть ли не взвизгнула.

– Ты меня слышала. – Подруга смотрела на меня очень пристально.

– Морган, если бы у меня был секс с Джесси Фордом, я бы сразу после этого позвонила тебе. Честное слово, я, возможно, даже послала бы тебе сообщение во время самого процесса, если бы решила, что могу это сделать и при этом ничего не потерять.

Морган, казалось, была удовлетворена моим ответом.

– Но ты хочешь подарить свою девственность именно ему? Если да, то ночь после тайного бала была бы для этого просто идеальной. Это было бы просто эпически прекрасно.

Я опустила окно и смущенно рассмеялась:

– Мм… не могли бы мы сменить тему?

И дело не в том, что я порой не думала, как это случится у нас с Джесси. Это, несомненно, стало бы эпически прекрасной историей в Книге жизни Кили. Но мы не так уж долго знали друг друга. Недостаточно долго для этого. А будущее было туманным. Если у нас с ним вообще было будущее.

Я закусила губу.

– Как ты думаешь, он рассчитывает, что это случится?

– Я не знаю. Я вообще ничего не знаю о твоих с ним отношениях.

Мне стало не по себе.

– Погоди, ты именно поэтому хотела со мной прокатиться? Чтобы задать мне этот вопрос?

Морган слегка подправила положение своего зеркала заднего вида:

– Мы мало говорили с тобой в последние дни.

– Что ты имеешь в виду? Мы разговариваем каждый день.

– Верно, но не о том, что действительно важно. Мне кажется, что есть вещи, которые ты от меня скрываешь.

Я пожала плечами:

– Вовсе нет. Просто последнее время я живу как в прекрасном сне.

Морган все еще казалась раздосадованной.

– Речь не только о твоих отношениях с Джесси. Мы с тобой не говорили, например, о том, что случилось вчера. Как себя чувствует твоя мама? Я имею в виду физически. Вчера вечером в новостях я видела, как она упала, бедняжка.

Мне почти захотелось сменить тему на прежнюю и вновь начать обсуждать мою сексуальную жизнь. Но я все же заставила себя ответить на ее вопрос. В конце концов, Морган была моей лучшей подругой, именно тем человеком, с которым мне и следовало обсуждать подобные вещи. И в то же время у меня в голове звучал голос Ливая, обвиняющего меня в том, что я делаю вид, будто всего плохого просто нет.

– Это была случайность. – Когда Морган немедленно не сказала: «О, конечно, само собой!», я повернулась к ней и повторила: – Это была случайность.

– Ну да, Кили, какой разговор!

– Какие еще важные вещи ты хотела бы обсудить?

– Ну, например, что собирается делать твой отец теперь, когда строительство плотины уже началось? Он вообще что-нибудь говорил о каком-нибудь запасном плане, о плане «Б»? Я тут подумала, что оценщики могли бы предложить ему больше денег, поскольку он все-таки вроде бы что-то вроде лидера.

Практически это был отголосок слов ее матери. В эту минуту я поняла, что Морган, по-видимому, знает, что ее мать приходила поговорить с моим отцом. И теперь мне надо иметь в виду, что все, что я ей скажу, она, возможно, передаст ей.

– Его все еще поддерживает множество людей. Вчера вечером наш телефон раскалился от звонков. Я хочу сказать, что он помог куче людей заселиться обратно в свои дома, как, например, тебе и твоей маме, и они у него вроде как в долгу, понимаешь?

Я искоса смотрела на подругу, ожидая, как она это воспримет.

Морган сжала губы.

– Ну, как бы все это ни закончилось, твоя мама может рассчитывать на полную нашу поддержку. – Прошла секунда, прежде чем я осознала, как осторожно Морган теперь подбирает слова. – Слушай, может, съездим посмотрим, открылась ли опять пиццерия «Минео»?

Я с самодовольным видом уселась поудобнее на своем сиденье. Теперь уже она сама хотела сменить тему разговора.

– Разве они все еще не закрыты? – удивилась я.

– Одна из клиенток моей матери видела, как вчера там внутри ходили люди, – рассказала Морган.

Мы не могли подъехать к самой пиццерии. Этот участок главной улицы был закрыт для движения транспорта. По правде говоря, мне казалось, что это заведение вообще не открывалось после наводнения. Я помнила слова мистера Вайолы о том, что городские власти, возможно, специально не открывают движения на дорогах. Когда я работала с Ливаем, я этого особенно не замечала, потому что эти заграждения на дорогах не относились к нам. Но сейчас я опять об этом подумала.

Мы припарковались и дальше пошли пешком. Я приподнимала предупредительные ленты, и мы, пригнувшись, проползали под ними.

Еще не перейдя улицу, я заметила, что окна «Минео» темны.

– Может быть, они больше не подают обедов? Только ужины?

Морган подошла у двери, показала мне на объявление, приклеенное к окну, и вслух прочитала его: «Спасибо тебе, Эбердин, за верную службу. Оставайся сухим». Хотя на дверях висел амбарный замок, она все равно дернула за их ручки. Изо всех сил. Затем плюхнулась на обочину:

– Я не могу поверить, что уже никогда в жизни не смогу съесть ломтика пиццы из «Минео».

– Не бери в голову, – улыбнулась я. – Она, в конце концов, была не такой уж хорошей.

Я сказала это для смеха, чтобы разрядить обстановку. Но Морган вдруг резко развернулась и посмотрела на меня как на врага:

– Не знаю, зачем тебе понадобилось городить подобную чушь.

Она встала и пошла обратно к машине.

– Я просто шутила. И потом, ты же знаешь, стряпня «Минео» – это полный отстой. Почему ты ведешь себя так, будто это была лучшая пицца в мире?

– Потому что это моя пиццерия в моем родном городе, где я часто обедала со своей лучшей подругой. А теперь ее больше нет.

Нашей пиццерии больше не было, может быть, скоро не будет и нашего города. Но я надеялась, что наша дружба от этого не пострадает.

По дороге обратно в школу я небрежно сказала:

– Слушай, я хотела тебя кое о чем спросить.

– О чем?

– Ты хотела бы пригласить Уэса в качестве своего бойфренда на тайный выпускной бал?

Морган напряглась:

– Ты шутишь?

– Нет. Если бы это был нормальный выпускной бал, ты могла бы пригласить парня из другой школы.

– Я не знаю. Ведь на прощальной вечеринке Элизы он не сказал мне и двух слов.

– Он совершенно явно хотел с тобой поговорить. Это было очевидно.

– Ты действительно так думаешь?

Я попыталась не слишком обижаться из-за того, как радостно Морган улыбалась весь остаток пути до школы. Вместо этого я надеялась, что только что ликвидировала тот намек на размолвку между нами, чем бы она ни была вызвана, прежде чем она превратилась в трещину.

Глава 28. Среда, 25 мая

Днем небо будет ясным, минимальная вечерняя температура 60 градусов по Фаренгейту.

Даже до нашей последней ссоры на кладбище я планировала не выходить на работу, чтобы поехать с Джесси за покупками для нашего бала. Джесси мог ехать только после обеда, что дало бы мне возможность еще поработать, но я решила, что лучше использую дневные часы для того, чтобы сходить домой, принять душ и прихорошиться.

Итак, убедившись, что на горизонте нет ни учителей, ни Ливая, я открыла свой шкафчик.

Внутри я обнаружила чек на все деньги, полагающиеся мне за работу, которую я успела сделать до настоящего дня.

Я решила, что уволена.

Я не сказала этого маме, когда отдала ей чек.

– Это так замечательно, Кили. Конечно, это немного, но этой пары сотен долларов нам хватит, чтобы купить все книги, которые понадобятся тебе в следующем семестре.

– Можно я возьму часть этих денег себе? – спросила я. – В школе сейчас собирают средства, чтобы устроить вечеринку по случаю окончания учебного года.

Мама дала мне пятьдесят долларов, что было намного больше того, на что я рассчитывала. Я собиралась потратить часть из них на тайный бал. Я не хотела думать о нем как о шуточном бале. Это будет мой бал. Мой бал с Джесси Фордом.

* * *

В этот вечер я ужинала только с мамой, поскольку отца не было дома.

– Он устанавливает новую лестницу в чьем-то доме, – сказала мама.

Я подумала: интересно, что она знает о его петиции и о том, сколько подписей он сегодня собрал.

Мама убрала со стола посуду и сказала, что пойдет и немного вздремнет. Почти каждый день после наводнения она работала по две смены подряд, а все оставшееся у нее свободное время тратила на то, чтобы помочь своим пациентам справиться с последствиями потопа. В Эбердине было несколько стариков, не имеющих поблизости никаких родственников, которые могли бы им помочь. Некоторых из них мама знала всю жизнь. Старые учителя, учившие ее в эбердинской средней школе, друзья ее матери и отца, то есть моих дедушки и бабушки. Мама помогала им убирать их дома и собирать и запаковывать их вещи, а также заполнять соответствующие документы и договариваться об их встречах с оценщиками.

Я приняла душ, потом попыталась найти какой-нибудь симпатичный прикид. Поскольку в воздухе наконец запахло весной, я решила надеть белую блузку без рукавов с рисунком из голубых и желтых цветов и мои любимые джинсы, светло-голубые, с модной прорехой на колене. Только этих своих джинсов я не нашла. Я положила их в стирку несколько недель назад, но их почему-то не оказалось в выдвижном ящике моего комода вместе с остальной чистой одеждой.

Я осторожно заглянула в мамину спальню, но она была пуста.

Сойдя на первый этаж, я обошла гостиную, потом кухню и заглянула в кладовку.

Только когда я опять зашла в гостиную и, наклонившись над спинкой дивана, выглянула в наше панорамное окно, чтобы посмотреть, стоит ли ее машина на своем месте на подъездной дорожке, я увидела, как мамина голова то появляется, то исчезает среди наших можжевеловых изгородей.

Я вышла из дома. Мама подложила под колени коврик и разложила вокруг себя свои садовые инструменты и несколько пластиковых пакетов. Я смотрела, как она осторожно двумя руками выкапывает из земли луковицу цветка. Усики корней свисали с луковицы, как извлеченные из тела жилы. Она осторожным движением положила луковицу в пластиковый пакет.

– Мама?

Странно, что она делала это вечером.

Она как будто испугалась, потом, увидев, что это я, успокоилась:

– Я думала, ты ушла.

– Ты помнишь, как стирала мои любимые джинсы? Светло-голубые?

Мамины глаза обратились к небу – она старалась вспомнить.

– Думаю, да. Посмотри в корзине возле сушилки. А лучше посмотри в самой сушилке. Возможно, они были в последней партии одежды, которую я туда загрузила.

– А что ты сейчас делаешь?

– Твоя бабушка Джин дала мне эти луковицы фрезий. Пересадила их из своего сада в мой, когда твой отец и я поженились.

Я, конечно, уже знала эту историю. Мама всегда с нетерпением ждала, когда белые цветки фрезий расцветут, это бывало летом. Она любила открывать наше панорамное окно в гостиной, чтобы впустить внутрь их аромат.

– Но почему ты их выкапываешь?

Мама наклонилась ниже, так что волосы закрыли ее лицо.

– Некоторые девушки у меня на работе все время толкуют о том, что из-за этих постоянных дождей луковицы цветов сгниют. – Затем, то ли для того, чтобы напомнить мне, зачем я пришла, то ли для того, чтобы заставить меня замолчать, дернула подбородком в сторону дома: – Посмотри в сушилке.

* * *

Когда час спустя Джесси посадил меня в свою машину, было уже темно. Я подумала, уж не поедем ли мы в «Уолмарт» вдвоем, без его сестры, но Джулия была тут как тут.

– Извини. Мама все еще на работе. Это хорошо, потому что она сможет сделать нам скидку.

Я не обратила внимания на его извинение, собственно, ему и не за что было извиняться. Вместо этого я сказала:

– Привет, Джулия. Ты уверена, что не хочешь сидеть на переднем сиденье?

Пока я это говорила, девочка расстегнула ремень безопасности, проскользнула между креслами и уселась сзади:

– Не-а.

– А у тебя есть список того, что нам нужно купить?

Джесси посмотрел на меня так, будто я сошла с ума. А потом поднял свой телефон, чтобы показать мне очень подробный и хорошо систематизированный список покупок. Кое-что из этого планировала купить и я. Например, пластиковые фужеры для шампанского. Чайные свечи. Но все остальное было совершенно непредсказуемо.

– Бассейн для детей? – удивилась я.

Джесси закрыл уши Джулии руками и одними губами произнес:

– Чтобы все пиво лежало во льду!

– А сколько пива ты собираешься купить?

Джесси подвигал бровями вверх и вниз:

– Такую вечеринку устраивают только раз в жизни. Мы должны оторваться по полной.

Мы здорово оттянулись, ходя по проходам между полками. Джесси толкал тележку, в которой сидела Джулия. Несколько раз он отпускал ручку тележки, и она летела на башни из банок с супом или на разложенные книги. Джулия каждый раз громко вопила – но это не был вопль страха, это был просто восторженный, радостный визг, – и Джесси ловил тележку в самый последний момент, не давая Джулии врезаться в выставленный товар. Но большую часть времени перед передним краем тележки медленно шла я, как деревянная фигура русалки на корабле викингов.

– О-о-о! Пожалуйста, давай купим эту штуку для нашей танцплощадки, – предложила я, увидев небольшой зеркальный шар. – На коробке было написано, что шар имеет четыре скорости вращения и может крепиться к любой стене. – Ведь у нас будет танцплощадка, да?

Я увидела, как шея Джесси краснеет. Его глаза вдруг сузились и стали как щелки. До этого я никогда, никогда не видела, как он сердится, даже когда футбольная команда Эбердина проигрывала с разгромным счетом. Сейчас же он был так взбешен, так мрачен. Он даже не услышал моего вопроса. Я встала рядом с ним и попыталась, глядя поверх головы Джулии, разглядеть то, на что он так пристально смотрел.

Его мать разговаривала с мужчиной, стоящим у прилавка, где были выставлены аксессуары. Однако было ясно, что этот тип не просто покупатель. Они вели себя как старые знакомые и даже флиртовали. Мать Джесси оперлась грудью на свой кассовый аппарат, пытаясь нацепить на нос мужчины ярко-розовые солнцезащитные очки. Мужчина каждый раз в самый последний момент отворачивался, и в конце концов она сдалась. Затем, пока она дулась, мужчина прислонился к прилавку спиной и несколько прокрутил дисплейный экран ее кассового аппарата, как карусель.

Хотя Джесси никогда мне о нем не говорил, я знала, что этот человек, вероятно, его отец. Джесси был похож на него гораздо меньше, чем на свою мать, но у них была одинаковая улыбка, широкая и озорная.

Я повернулась к нему и спросила:

– Ты в порядке?

Но Джесси пропал.

Я посмотрела налево, направо, потом опять налево.

– Где мой брат? – спросила Джулия.

– Точно не знаю, – ответила я, потом докатила тележку до конца прохода и посмотрела сначала вперед, потом назад. – Мм… думаю, он пошел к кассе.

Но там Джесси не было тоже. Я послала ему сообщение, но он не ответил.

Я не знала, что делать.

– Мы можем сейчас пойти к маме? – спросила меня Джулия.

– Может быть, немного позже, – ответила я.

Джулия начала сучить ногами. Это не была еще полноценная вспышка детского гнева, но девчушка явно злилась из-за того, что ничего не может сделать. – Почему мы просто стоим здесь и ничего не делаем?

– Мисс! – Я подняла голову.

Одна из кассирш махала мне, подзывая к своей кассе. – Простите, мисс. Эта касса свободна.

– Пойдем, Джулия. Помоги мне положить наши покупки на транспортер, хорошо?

Когда наши покупки сканировали и складывали в пакеты и особенно когда мне пришло время платить, я почувствовала острое сожаление. Многое из того, что купил Джесси, было дурацким хламом. Например, водяные пистолеты и мараки, ударные инструменты в эстрадном оркестре, похожие на погремушки. И прочий мусор. Кроме того, нам полагалась скидка, на которую имела право его мать. В конце концов, мне пришлось вернуть часть товара, чтобы уложиться в свои пятьдесят долларов.

Я подкатила тележку с Джулией к самому выходу и встала близко от автоматически раздвигающихся стеклянных дверей, чтобы Джесси смог меня заметить, если он уже вышел.

– Дамы! – Джесси бежал в нашу сторону, держа в руках три коктейля с замороженным соком – Где вы были?

Я была раздражена его бесцеремонностью:

– Мы ждали тебя. Куда ты ушел?

– Я думал, вы идете за мной. – Он посмотрел на нашу тележку. – Погоди, ты что, уже заплатила? Я обегал все кассы, но вас нигде не было.

Я заставила себя улыбнуться:

– Разве ты не получил мои сообщения?

Джесси похлопал себя по карманам:

– Вот те на! Я оставил свой телефон в машине.

Но я знала, что телефон при нем. Ведь именно в нем он написал свой список.

– Ты хочешь повидаться со своей мамой? – спросила я, уже зная, каков будет ответ.

– Да нет. Все в порядке. Я подошел к ее прилавку, подумав, что она вас сможет вас вызвать по громкой связи, но она была слишком занята.

Мы вернулись к машине Джесси, он открыл багажник и сложил туда покупки.

– Мне пришлось вернуть зеркальный шар, пиньяту^[7] и бамбуковые факелы, – сообщила я. – У меня не хватило наличных.

– О, черт! Я собирался воспользоваться кредитной карточкой моей мамы. Не беспокойся. Завтра я принесу тебе наличные.

Проверив, пристегнута ли Джулия, Джесси отвез меня домой. Музыка в машине играла слишком громко, может быть, для того, чтобы помешать мне разговаривать. Я разглядывала парня уголком глаза, пытаясь понять, все ли с ним в порядке. У меня к нему было столько вопросов.

Мне было неприятно, что он так откровенно мне солгал, но я также понимала, что им двигало. Здесь явно происходило что-то труднообъяснимое. Что-то слишком личное. И хотя Джесси хотел держать меня от всего этого как можно дальше, я все равно почувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо прежде, просто потому, что я при всем этом присутствовала. И по тому, как крепко Джесси сжимал мою руку по дороге домой, я чувствовала, что он счастлив от того, что в эту минуту я рядом.

Мы все более сближались. И это было хорошо.

Глава 29. Четверг, 30 мая

Ветрено. Максимальная температура 70 градусов по Фаренгейту.

Если бы Ливай не уволил меня еще до того, как засунуть чек на мою заработную плату в мой шкафчик, то невыход на работу с ним в среду, как мне казалось, непременно должен был бы заставить его поставить на нашем сотрудничестве крест. Но, по-видимому, тут я была не права. Ливай подошел к моему шкафчику после того, как я покинула комнату, где обычно делала уроки Я стояла на коленях на полу, вычищая из своего шкафчика все, что там еще оставалось. Завтра состоится церемония выпуска и будет последний день занятий.

– Привет, Кили.

Я даже не взглянула на парня. Я все еще была зла на него из-за того, что он сказал мне в домике смотрителя кладбища.

– Привет, Ливай.

– Хм… когда ты сбежала от меня в середине рабочего дня, означало ли это, что ты официально увольняешься?

– Что-то типа того. А тот чек, который ты засунул вчера в мой шкафчик, означал ли он, что отныне я уволена?

– Что-то типа того, – смущенно сказал Ливай. – Но вот в чем закавыка. Сегодня мне действительно нужна твоя помощь. – И он объяснил, что после того, как началось возведение плотины, темп его и моей работы значительно увеличился. – Ну, ты знаешь, обычно после школы нам надо было вычистить от шести до восьми домов. Так вот, вчера с нас хотели получить уже двенадцать – я смог проверить и вычистить только восемь, – а сегодня они уже хотят, чтобы мы проверили и вычистили целых восемнадцать домов.

– Восемнадцать – это однозначно невозможно.

Ливай присел на корточки:

– Я знаю. Но может быть, пятнадцать – это возможно, если мы будем вкалывать по-настоящему. – Должно быть, парень увидел, что я нахмурилась, потому что в его голосе появились умоляющие нотки. – Просто помоги мне разгрести этот завал и после этого можешь уходить. Помни, ты моя должница. Тебе нужна была работа, и я дал тебе работу. И я тебя не подгонял. Практически я позволял тебе ничего не делать.

– Ну, я не знаю, – сказала я, чтобы он помучился. Мне нравилось, когда он меня просил.

– А что, если я отдам тебе и свою долю заработка? Тогда сегодня ты заработаешь вдвое больше.

Пятнадцать домов по двадцать долларов за каждый, будет триста баксов за один день. И поскольку я потратила вчера в «Уолмарте» все мои деньги, я сказала:

– Идет.

– Я встречу тебя после школы, – быстро сказал Ливай. А потом ушел.

Я удивилась, что он так быстро смылся, но тут ко мне подошел Джесси:

– Чего хотел Хемрик?

– Чтобы я сегодня вышла на работу.

– Пожалуйста, Кили! Да брось ты уже наконец эту дурацкую работу!

– А ты подумай вот о чем. Пока мы с Ливаем в хороших отношениях, он ни за что не расскажет своему отцу про наш тайный выпускной бал.

Джесси кивнул:

– Веский аргумент. Но после сегодняшнего дня уходи, ладно? У нас с тобой осталось не так уж много времени, и я не хочу, чтобы ты транжирила его с Хемриком.

Я поцеловала его:

– Обещаю.

* * *

Наверное, я так и продолжала бы злиться на Ливая, если бы не видела, как на него действует эта работа. Не в том смысле, в каком она действовала на меня, что было прямо связано с моим отцом. Но у Ливая были собственные беспокойства. Он хотел угодить своему отцу. И еще он беспокоился по поводу своей речи на церемонии выпуска. Он все время бормотал ее про себя. Хотел он признать это или нет, но у него должны были быть хоть какие-то чувства по поводу окончания школы. Невозможно было себе представить, что он придет на тайный выпускной бал, так что пятница станет для Ливая концом его связи с эбердинской средней школой.

Поэтому ради него я старалась работать как можно лучше. Я собирала в пакеты брошенные пожитки уехавших жителей куда быстрее. Это даже было не очень трудно, потому что вещи, которые я находила, были мне уже менее интересны. Я давно перестала начислять им баллы за странность. Это все был мусор – мусор, который губил все усилия моего отца, – и чем быстрее я его выбрасывала, тем меньше он меня доставал.

– Слушай, можно я задам тебе вопрос про мою речь? Я должен сделать выбор между двумя цитатами из Альберта Эйнштейна, и я не могу решить, какая из них лучше. – Из заднего кармана своих брюк Ливай достал пачку карточек для заметок. Почерк у него был очень аккуратный и разборчивый, но в нем проскальзывало что-то детское, как будто он упражнялся в переписывании прописей. – Итак. Какая из них кажется тебе более вдохновляющей? – Он прочистил горло. – «Важно не переставать задавать вопросы»? Или: «Старайтесь стать не человеком успешным, а человеком ценным»? Я вроде как склоняюсь к последней.

– И ты хочешь, чтобы я ответила тебе честно?

Ливай сморщился:

– Мм… может, и нет.

– На мой взгляд, обе цитаты невообразимо скучны. А также до того затерты и избиты, что полностью потеряли свой первоначальный смысл.

– О, Иисусе, ты что, всегда говоришь без утайки? – Ливай застонал. – Я работал над этой речью всю неделю.

– Но почему ты так из-за нее нервничаешь?

– Потому что это кульминация всего того, ради чего я работал на протяжении всей своей учебы в средней школе.

– Ну и что с того?

Ливай посмотрел на меня в изумлении:

– Как это ну и что? Разве не очевидно, как это важно?

– Ливай, послушай. Наша директриса кинула нас и сбежала, половина школы забила на все. И суть состоит в том, что никто не будет тебя слушать.

Ливай нахмурился:

– Вот черт! Ну, спасибо тебе большое.

– Что? Не принимай это на свой счет. Речи всегда такое занудство! Ливай, я готова поспорить, что угадаю еще кое-какие вещи, которые ты собирался сказать. – Я постучала пальцем по верхней губе. – Ты хочешь сказать что-нибудь о том, как сильно мы все выросли по сравнению с девятым классом?

На лице парня отразилось потрясение. Он натянул капюшон своей толстовки на голову:

– Я больше не хочу играть в эту игру.

– Погоди, – прыснув, сказала я. – Ты собираешься говорить о том, как мы все нервничали и боялись, когда поступали в среднюю школу?

Ливай пустился бежать трусцой, забежал в ванную и заперся там. Через дверь он проворчал:

– Спасибо за помощь. Я так рад, что обратился к тебе.

– Я не пытаюсь тебя рассердить Я всего лишь стараюсь снять твое напряжение. Существует определенная формула для составления речей по случаю важных моментов в жизни, и ты явно усвоил ее хорошо. Так что перестань о ней беспокоиться. А вечером просто отдохни. Займись чем-нибудь приятным.

Он секунду помолчал.

– Эй! По-моему, ты сказала, что проверила ванную. Но светильники в ней все еще горят.

– А, забей.

* * *

Мы закончили работу в последнем доме из нашего списка, когда солнце уже начало заходить за горизонт.

– Пятнадцать. Для нас с тобой это новый рекорд.

Я потрясла баллончик с красной краской, и он показался мне слишком легким. Маленький шарик внутри него, дребезжа, бился о стенки. Я попыталась нарисовать на двери «Х», но под конец струя из баллончика просто зашипела. Я попыталась не думать о том, что это значит для моего отца.

Ливай начал собирать вещи. Пока он это делал, я послала сообщение Морган: «Заканчиваю работу. Хочешь, где-нибудь потусуемся?»

«Я сегодня буду сидеть в видеочате с Элизой. Она собирается провести меня по своему новому городу».

Я ждала, что Морган пригласит меня тоже, но она не пригласила. Что, если честно, здорово меня разозлило. Отъезд Элизы должен бы был сблизить нас еще больше, но я никогда еще не чувствовала, что мы так друг от друга отдалились.

С другой стороны, может быть, на меня так угнетающе действовал весь тот облом, который происходил вокруг в последнее время. И для Морган увидеть новую жизнь Элизы было таким же способом отвлечься, каким для меня был Джесси.

Прежде чем додумать эту мысль до конца, я спросила Ливая:

– Слушай, а что ты собираешься сейчас делать?

– Пойду домой и выброшу свою речь в мусорное ведро.

– Давай кое-что сделаем. Прежде чем ты закончишь школу, тебе следует пережить хоть одно дурацкое приключение, особенно потому, что ты не пойдешь на тайный выпускной бал.

– Тут ты попала в точку.

Я покачала головой:

– Ливай, вся твоя беда заключается в том, что ты не умеешь отрываться.

– Почему не умею? Умею.

Я сложила руки на груди:

– Ну, давай, оторвись! Прямо сейчас!

– Что? Сейчас? Прямо сейчас?

– Ну да. Готовьсь… цельсь… Отрывайся! – Ливай стоял, непонимающе глядя в пространство. – Вот видишь, я была права.

– Перестань. Просто я не знаю, как мы с тобой сейчас можем оторваться.

Я дернула его за пояс, потянула за связку висящих на нем ключей:

– У тебя есть доступ практически к любому зданию в городе. Неужели в нем нет такого места, куда ты хотел бы пойти? Ничего такого, что ты хотел бы увидеть?

– Нет, такого, куда нам разрешено входить, нет.

Я широко раскрыла глаза:

– Вот это другой разговор! Давно бы так! Так пошли туда. Где это?

Он откинул голову:

– Я не знаю. Думаю, если бы мне пришлось выбирать, я бы, наверное, выбрал… кинотеатр.

В Эбердине был один кинотеатр с одним-единственным экраном, и находился он внизу, рядом с лесопилкой. Его построили для ее рабочих, и мой дедушка рассказывал мне, что мальчишкой он мог попасть туда всего за один доллар.

Нельзя сказать, что эбердинский кинотеатр шел в ногу со временем. Звук в нем был паршивый, а сиденья страшно неудобные. Попкорн там был несвежий и слишком соленый, а газировка в фонтанчике иногда имела странный химический привкус. Но мы все равно туда ходили, особенно в дождливые дни летом, когда делать было больше нечего. Моим любимым временем в кино была предрождественская неделя, когда там крутили старую копию «Чудесной жизни» и пускали бесплатно всех, если они приносили банку-другую консервов для городского благотворительного продовольственного фонда.

Но после того, как Морган получила права и машину, мы стали ездить в мультиплекс в Риджвуд, где сиденья были расположены амфитеатром, имелся звук Долби и прилавок, на котором теснились различные изысканные приправы, которыми ты мог посыпать свой попкорн. Сейчас я чувствовала себя виноватой из-за того, что бросила нашу родную киношку ради более шикарного и современного развлечения.

– Рабочие уже начали поворачивать русло реки, так что вода там стоит высоко.

– Ну, если мы не сможем попасть вовнутрь, то, значит, не судьба. Но можно хотя бы попытаться. – Ливай пнул что-то – может быть, камень. – Я обещаю надеть строительную каску, светоотражающий жилет и спасательный пояс… все, что скажешь.

Ливай взобрался на свой велосипед:

– Ладно. Но если там внизу кто-то есть, нам придется уехать, понятно? Если бы мой отец узнал, что я это делаю, он бы меня убил.

Я кивнула:

– Это точно.

* * *

Задача оказалась куда более трудной, чем мы ожидали. Ливай посадил меня на свой велосипед. Как он и говорил, улица, на которой стоял кинотеатр, была затоплена. Мы не могли к нему даже приблизиться. Я думала, что Ливай просто развернется и поедет назад, но вместо этого он положил стоячую опору для велосипеда рядом с каким-то ангаром и, отперев висячий замок, вывел оттуда байдарку и вытащил два спасательных жилета.

– Откуда ты знал, что там все это есть? – спросила я.

– Это спасательные средства. Для строителей. – Парень протянул мне спасательный жилет. – Давай, – сказал он. – Ты обещала.

Пробраться внутрь кинотеатра через парадный вход было невозможно. Вода доходила до половины его стеклянных дверей. Но Ливай, гребя одним веслом, обогнул здание, и мы подплыли к задней его части, где была кирпичная стена. Подняв весло, он подцепил спускную часть пожарной лестницы и опустил ее. И мы оба полезли вверх. Дверь на первой лестничной площадке была заперта, и мы взобрались на следующую. Теперь мы находились на уровне примерно третьего этажа, но, поскольку внизу была вода, я сказала себе, что это не так уж опасно.

И все же мое сердце колотилось как бешеное.

Ливаю удалось открыть дверь. После того как он включил свой карманный фонарик и посветил лучом вперед, он позволил войти и мне.

Длинный коридор, оклеенный старыми афишами, вел к крошечной двери. Она открылась, и мы оказались в будке киномеханика. Здесь стояли два складных стула и большая металлическая плита, на которой раньше стоял кинопроектор. Но теперь его здесь уже не было.

В будке киномеханика было застекленное окно, открывающееся на кинозал. Я сложила руки трубочкой, прижала их к стеклу и попыталась заглянуть внутрь. Ливай подошел и направил вниз луч своего фонарика, как луч кинопроектора. В луче света плясала пыль. Видны были только половина белого экрана и половина сидений в самых задних рядах. Все остальное уже скрылось под водой.

– Молодец! – сказала я. – Пожалуй, это самая классная картина, которую я когда-либо видела.

Минуту Ливай молчал.

– Мы с мамой посмотрели здесь все до единого фильмы о Гарри Поттере.

У меня заболело сердце.

– Как она умерла?

– Так ты не знаешь? Я думал, что это знают все. – Я покачала головой. – Разбилась на машине. Поэтому на Главной улице и установили светофор с мигающим красным сигналом.

О, господи! Я вспомнила свой разговор с Ливаем, когда я сказала, что все проезжают на этот красный свет. Мне захотелось свернуться в клубок и умереть.

– Все в порядке. По правде говоря, мне хорошо, когда я говорю о ней. Мой отец никогда о ней не говорит, так что у меня мало возможностей это делать.

Луч фонарика упал на лицо Ливая, и он вытер глаза рукавом:

– Вот уж не думал, что заплачу. – Вряд ли парень хотел, чтобы я это видела, но он не стеснялся. Ливая надо было принимать таким, каким он был.

Я этого не ожидала. Я просто хотела, чтобы Ливай позабавился, получил удовольствие. А теперь он стоит и плачет, вспоминая свою погибшую маму. Я подошла к нему и обняла его. Я обняла его, как Морган обняла Элизу, когда та увидела, что осталось от ее дома. Как друг, который хочет быть рядом, когда его другу плохо. Я не позволила себе думать о людях, которых я в последнее время в этом смысле подвела. Я просто сосредоточилась на том, чтобы поддержать в эту минуту Ливая, и постаралась думать, что этого достаточно.

* * *

Мне казалось, что каждый день мама приносит домой с работы какой-нибудь странный предмет, артефакт из чьей-то жизни. Что-то такое, что у них просто рука не поднималась выбросить, но что не имело смысла забирать с собой. На них всех лежал отсвет чего-то старинного, винтажного, потому что почти все ее пациенты были старыми людьми. Набор хрустальных подсвечников, который хорошо бы смотрелся за ужином на столе чьей-нибудь бабули. Старый проигрыватель, к которому прилагался футляр для переноски. Взятая в рамку коллекция двадцатипятицентовых монет, выпущенных каждым штатом в период с 1999 по 2008 год.

Я помню, как держала в руках шерстяной плед в пластиковом мешке. Он был совершенно новый. Не могу поверить, что кто-то просто взял и выбросил его. Я подумала, что он будет хорошо смотреться в моей комнате. Он был светло-голубой, с разбросанными по всему фону птицами.

– Эту штуку можно увидеть в продаже в каждом универмаге «Мэйси» по всей стране. Но шерстяной плед, связанный вручную их собственной бабушкой? – удивилась я. – Вот что нельзя заменить ничем и никогда.

– Пожалуй. – Мама согласилась со мной.

Сначала все эти вещи начали скапливаться в самых неожиданных местах в нашем доме. Они заставали меня врасплох. Бывало, я проходила по гостиной, готовясь подняться к себе наверх, когда на глаза мне попадалась чья-то старинная вещь. И тогда я останавливалась и начинала думать: «Сколько времени здесь уже находится эта картина, на которой изображен тропический закат? А этот керамический журавль?»

Каждый полученный моей мамой в дар предмет имел свою историю. Каким образом его приобрели, что он значил для людей и как они радовались, зная, что могут передать его ей. Я знаю, от этого маме становилось еще труднее избавиться от чужих вещей. Это было все равно что выбросить на помойку чье-то воспоминание. Даже если это были вещи самые банальные, у каждой из них была своя история. Плед, как я потом узнала, был куплен для чьей-то дочери, студентки колледжа, которая умерла от передоза. После этого я не могла уже расстелить его на своей кровати и отнесла обратно на первый этаж.

Мне не нравилось чувство, которое возникало у меня, когда мама приносила домой все эти вещи, и особенно потому, что мы даже еще не начали строить наши собственные планы на будущее. Это казалось мне дурным предзнаменованием. Все наши яйца были в одной корзине, мы все поставили на спасение Эбердина. Запасного плана, плана «Б», у нас просто не было.

Тут мне надо кое-что уточнить. У нас не было плана «Б», в который посвятили меня.

* * *

Я узнала о нем в тот день, когда я искала какое-нибудь старое платье мамы, чтобы надеть его на тайный бал. В гардеробной в ее спальне я не нашла ничего подходящего, так что я стянула вниз лестницу, ведущую на чердак и начала взбираться по ней вверх.

– Куда ты направляешься?

– На луну.

Мама сложила руки на груди:

– Что тебе понадобилось на чердаке?

– А что? Разве мне туда нельзя?

– Я просто не хочу, чтобы ты все там переворошила и оставила все в беспорядке. Если тебе нужно что-то определенное, скажи мне, и я тебе это принесу.

– Я не оставлю за собой беспорядка.

Мама явно была раздосадована, но что она могла сделать? Запретить мне туда идти?

Я обшарила несколько коробок со старой одеждой, но не нашла в них ничего нарядного. Потом я посмотрела в кедровом гардеробе. Здесь хранились свадебное платье мамы и вельветовый свадебный костюм отца. И тут я увидела бледно-розовое платье. Корсаж был без бретелек и плотно облегал тело, а внизу к нему была пришита юбка – баллон с кринолином внутри, чтобы сделать ее особенно пышной. В этом платье мама была на Весеннем балу. Я узнала его по фотографии.

Я сняла блузку и надела платье поверх джинсов. В основном оно было мне впору, только я никак не могла застегнуть молнию на спине. Ничего, Морган поможет мне ее застегнуть или заколет разрез на спине английскими булавками. Как классно, подумала я, что мы с Морган наденем платья наших мам.

Прежде чем отправиться обратно вниз, я взяла с книжной полки мой экземпляр «Морщинки во времени». Я перечитала несколько глав, еще когда нашла Розочку, и сейчас мне захотелось заново дочитать книжку до конца. Вдруг я заметила белый лист бумаги, спрятанный между двумя книгами на полке внизу. Все на этой полке было старым, бумага пожелтела от времени, но этот лист бумаги был плотным, новым и ярко-белым. Он был сложен три раза. Я развернула его.

Это было предложение компенсации от правительственных оценщиков за наш дом.

На пятьсот тысяч долларов.

Над линиями, под которыми были напечатаны имена и фамилии моих матери и отца, были незаполненные пространства.

Я немедленно представила себе свою маму в здании мэрии, помогающую одному из своих пациентов встретиться с оценщиком. А потом она задержалась там до тех пор, пока не уверилась, что никого вокруг нет. Тогда она зашла в кабинет оценщика и конфиденциально спросила его, какую компенсацию мы можем получить.

Если бы отец узнал об этом, он бы никогда маму не простил. Если бы люди, которые все еще поддерживали отца, узнали, то получилось бы еще хуже. Они бы никогда не простили отца. Он сумел получить под своей петицией подписей наших жителей на полторы страницы. Немного, но все же кое-что. А некоторые люди еще колебались, такие как миссис Дорси и мать Джесси. Они не подписались под петицией, но и не сделали никаких шагов, чтобы договориться с властью.

Естественно, я никому не собиралась говорить о том, что узнала. Но кто еще мог проболтаться? Один из оценщиков? Сама мама? Возможно, миссис Дорси все-таки знает? А это означает, что знает и Морган. Я очень надеялась, что моя мама все-таки не настолько глупа. Но уже то, что я вообще стояла здесь и держала в руках эту бумагу, не слишком обнадеживало меня.

Глава 30. Пятница, 27 мая

Детализированный прогноз на выходные: мы наблюдаем полосу сильных бурь, продвигающихся с юга. Имеющиеся в настоящее время математические модели погоды предсказывают, что через тридцать шесть – сорок восемь часов в Эбердине выпадет значительное количество осадков. Пожалуйста, следите за поступлением дальнейших прогнозов.

Церемония выпуска последних двенадцатиклассников эбердинской средней школы состоялась рано утром. Ученикам младших классов разрешили на ней не присутствовать, но многие из нас все равно пришли.

Но не Морган. Она решила, что вчерашний день будет ее последним днем в школе. Она попрощалась со всеми учителями и сфотографировала нас на фоне наших шкафчиков. Я была удивлена отсутствием подруги, особенно после того, как она вызвала у меня чувство вины из-за того, что я будто бы не придала должного значения закрытию пиццерии «Минео», но я не собиралась объясняться с Морган по поводу ее неявки, поскольку наша ссора из-за «Минео» уже отошла в прошлое и отношения между нами снова были хорошими, как и всегда.

По прошлым годам я помнила, что билеты на церемонию выпуска ценились на вес золота. Каждому выпускнику полагалось только четыре штуки, и в дни, предшествующие церемонии окончания школы, шла бойкая торговля билетами и проворачивались всякого рода скрытые махинации, лишь бы заполучить лишние билетики для дедушек, бабушек, дядюшек и тетушек.

Но в этом году все было не так.

Первые три ряда были, естественно, заполнены выпускниками. За нимирасполагались рядов десять, на которых сидели их родственники. А следующая за ними середина актового зала была почти пуста, здесь расположилась лишь небольшая кучка учеников младших классов, и так вплоть до задних рядов. Некоторые ученики даже задрали ноги на спинки незанятых сидений в передних рядах.

Отличить одних выпускников от других было практически невозможно, поскольку все они были облачены в одинаковые темно-зеленые длинные мантии и такого же цвета плоские квадратные шапочки. Некоторые украсили верх своих шапочек надписями, что хотя и было достаточно традиционным явлением, но не вошло в систему. Обычно эти надписи гласили: «ВЫПУСКНИКИ – ЭТО КРУТО» – и тому подобное. Встречались похожие надписи и сейчас, но в основном двенадцатиклассники пришли на церемонию с более пессимистическим настроем, и на их шапочках красовались надписи: «ПОКОЙСЯ С МИРОМ, ЭБЕРДИН» и «Я НЕ УМЕЮ ПЛАВАТЬ».

Наш школьный оркестр практически распался, и на сцене стояли только саксофонист, трубач и флейтист. Они играли церемониальный марш так громко, как только могли, чтобы слышно было всем, собравшимся в зале.

Я была в смятении. Тайный выпускной бал был назначен на завтра, а прогноз погоды был неутешительными.

Фактически он был ужасными.

Предположительно на нас надвигалась еще одна большая буря, и впервые пошли разговоры о том, что возможно новое наводнение. На время я заделалась метеорологом-любителем и принялась сопоставлять различные прогнозы, постоянно обновляя приложения на своем телефоне, показывающие ближайшую погоду.

Заместитель директора представил Ливая как лучшего выпускника этого года. Он взошел на сцену, пожал руку заместителю директора и занял свое место на трибуне. В руках у него, как и вчера, была пачка карточек с заметками. Парень стал нервно их перебирать, как будто обнаружил, что они перепутались и идут не по порядку или вообще написаны на незнакомом языке.

– Привет! – сказал Ливай наконец. Слишком громко.

В зале раздались смешки.

Я смотрела, как Ливай оглядывает толпу. Он отложил свои карточки с заметками в сторону, потом схватился за края трибуны, как будто это были ручки сиденья в кабинке на таком аттракционе, как американские горки.

– Итак… я далеко пойду.

Думаю, прошла секунда, прежде чем некоторые из ребят поняли, что Ливай говорит о пресловутой статье. Я, конечно, поняла это сразу. Джесси тоже, потому что он развернулся на своем сиденье и посмотрел на меня широко раскрыв глаза. Для тех же из присутствующих, кто так ничего и не понял, Ливай любезно поднял экземпляр номера газеты со статьей.

– Как видите, – сказал он, постукивая пальцем по заголовку, – здесь говорится: Ливай Хемрик. Парень, который далеко пойдет! – И сделал глубокий вдох. – Должен сказать, что я был здорово смущен, когда вышла эта статья. Но если честно, – Ливай пожал плечами, – именно таким человеком я и хотел стать. Я готовился покинуть Эбердин с тех самых пор… Он сделал паузу, и я почти начала надеяться на то, что он этого не скажет. – Хм… с тех самых пор, как здесь погибла моя мать. Поэтому, когда до нас дошли новости о плотине, я сказал себе: «Вот и хорошо. Теперь мне больше никогда не придется проезжать через тот перекресток, где была убита моя мать…» – В зале воцарилась мертвая тишина. – Но позже, вчера, когда я был со своим другом, я вдруг подумал, что, если Эбердина не будет, я никогда больше не смогу постоять на том самом месте, где моя мама и я были счастливы вместе. Хотя я обычно стараюсь не делать этого, но здесь я могу видеть ее везде, стоит только захотеть.

Мой телефон загудел. Пришло сообщение от Джесси: «Погоди. Ты что, его психотерапевт?»

Потом еще одно: «Серьезно, какая это к черту речь! Погибшая мать – ничего лучше для ухудшения настроения выпускников не придумаешь».

Я написала в ответ: «Смеюсьнемогу» / LOL». Но если бы я и впрямь засмеялась, это был бы нервный смех, а не смех над чем-то смешным.

Ливай между тем продолжал. Его шапочка все время сползала ему на лоб, вероятно потому, что он только что подстригся.

– Нам не раз говорили, что всему хорошему на свете должен прийти конец. Даже тому, что кажется нам постоянным. Тому, что мы, быть может, воспринимаем как должное. Как нашему городу. Или моей маме. Так насколько же крепко мы должны держаться за то, что любим? Изо всех сил? Или же не надо пытаться удержать все это вообще? Должны ли мы горевать, когда уходит? Должны ли мы бороться? Или же лучше отпустить то, что любишь, разжать руки, потому что это неизбежно?

Ливай замолчал. Сначала я подумала, что это драматическая пауза. Но потом вдруг поняла, что Ливай ждет. Ждет, чтобы кто-нибудь ему ответил.

Вся присутствующие в тревоге сдвинулись со своих мест, словно корабль, накренившийся на один борт.

Джесси развернулся и скорчил дурацкую рожу.

Я едва могла смотреть на Ливая. Я заставила его отступить от уже заготовленной им речи. Получилось явно не скучно, но дело могло обернуться для него плохо.

Ливай просто молча стоял на трибуне.

О, боже мой, нет! Я вдруг поняла, что он сейчас заплачет.

Шериф Хемрик сидевший на один ряд впереди меня, стиснул зубы. Вены на его лбу набухли. Он явно был недоволен.

Мне надо было что-то делать.

Я уронила телефон на колени, сложила руки лодочками и начала медленно и ритмично хлопать. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Медленно и мерно. Ко мне начали присоединяться другие ребята, они хлопали уже быстрее. Хлоп, хлоп, хлоп. Хлопая, я топала ногами, и окружающие последовали и этому моему примеру. Зал наполнился громом оваций. Хлопхлопхлопхлоп.

– Все, спасибо, – сказал Ливай, как будто кто-то подсказал ему, что пора уходить со сцены.

Он кивнул и пошел к своему месту.

Затем, после еще нескольких речей, настало время выдачи дипломов.

Когда заместитель директора выкликнул имя Джесси, я радостно завопила. Джесси прошел по сцене в маске для плавания, держа в зубах дыхательную трубку и нацепив на ноги ласты. И при этом двигал руками, как будто плыл. Это вызвало шквал аплодисментов – пожалуй, Джесси аплодировали, как никому другому. Он взял свой диплом, пожал руку заместителю директора и снова занял свое место.

Ливай тоже прошел по сцене, и я поаплодировала и ему. Ему хлопали тихо, и от этого у меня на душе сделалось тошно. Казалось, после своей речи парень был как в трансе. Вид у него был отсутствующий. Безучастный.

Когда все дипломы были розданы, в зале повисла давящая тишина. Думаю, потому, что мы знали – это конец. Не только окончание нашей учебы, но и всей эбердинской средней школы.

Выпускники встали и по одному прошли мимо нас. Оркестр заиграл, но мелодия больше походила на похоронный марш.

Я встала и разгладила складки на своей юбке.

Ребята слонялись по лужайке перед парадным входом, фотографировались, обнимали учителей, плакали. Вдоль дорожек для школьных автобусов стояли огромные металлические мусорные баки. Мэр Аверсано времени зря не терял.

Я огляделась по сторонам и заметила Джесси, фотографирующегося вместе с Джулией. Их мать снимала своих детей на свой телефон, и Джесси посадил Джулию к себе на плечо, словно большого попугая. Мужчины, которого я видела в «Уолмарте», его отца, с ними не было. И слава богу.

Я пошла в их сторону медленно, надеясь, что Джесси увидит меня до того, как я подойду. Но он был слишком занят своей игрой с Джулией, бегая взад и вперед по парковке и пытаясь отобрать у нее свою маску для плавания.

– Ничего себе выпуск, – сказала я, игриво стукнув его кулаком по руке. – Костюм для плавания был как раз к месту.

– Спасибо. – Джесси наклонился и быстро чмокнул меня в щеку, потом снова принялся гоняться за убегающей Джулией.

– Это моя маска! – кричала Джулия. – Она мне понадобится в нашем новом плавательном бассейне.

Я поняла, что она говорит о детском плавательном бассейне, который мы купили для тайного выпускного бала. Джесси наконец поймал сестренку и рукой закрыл ей рот. Может быть, потому, что ему было неудобно от того, что он еще не вернул мне деньги? Затем он спросил:

– Кили, что ты собираешься сейчас делать? Поедем где-нибудь позавтракаем. А потом, я уже думал об этом, мы поедем туда и снимем видео о том, о чем сама знаешь. Повторим все инструкции, примем все меры, чтобы все знали, что это будет завтра, причем при любой погоде.

– Хорошо, заметано. Думаю, на работу мне надо будет выйти только позже.

Я достала телефон, думая отправить сообщение Ливаю, но Джесси вырвал мобильник у меня из рук.

Он закатил глаза:

– Зуб даю, окончание школы – это для Ливая не повод взять выходной.

Джулия вырвалась из рук брата, и Джесси побежал ловить ее опять. Я оказалась рядом с матерью Джесси.

– Здравствуйте, я Кили. – Я ожидала, что женщина меня узнает и на ее лице мелькнет интерес. – Хм… я дочь Джима Хьюитта. Движение сопротивления строительству водохранилища.

Мать Джесси кивнула, но у нее по-прежнему был непонимающий вид. А может быть, она была просто расстроена. Я хотела спросить ее о петиции, не рекламировать ее, не просить подписать, а просто небрежно упомянуть, что есть такой документ, но Джесси уже звал меня:

– Кили! – Он отдал маску Джулии и приказал ей бежать к маме. – Поехали!

– Пока, – смущенно сказала я матери Джесси.

Он обнял меня одной рукой. Я все продолжала оглядываться на школу. И до меня начало доходить, что это все. Действительно все. Конец.

– Я только схожу попрощаюсь с Зито, – улыбнулся Джесси. Держи мои ключи.

– Ага. Хорошо.

Джесси пошел к Зито. Тот стоял у своей машины рядом со своей семьей. Джесси подошел к нему, ударил открытой ладонью о его открытую ладонь, обнял стоявшую рядом женщину – видимо, мать Зито. Он поднял ее в воздух, как иногда поднимал меня. Мать Зито засучила ногами и попыталась вырваться.

Я осмотрелась и увидела Ливая. Он стоял в нескольких футах от меня, рядом с шерифом Хемриком. Ливай улыбался дежурной улыбкой, пока его отец фотографировал его на свой телефон. Потом они оба встали бок о бок, оглядывая парковку. Подошли два-три учителя и похлопали Ливая по спине. А также парочка ботанов, проходящих все предметы по углубленной программе. Но больше никто к нему не подошел.

Мне хотелось подойти к Ливаю, сказать, что мне понравилась его речь. Я бы так и сделала, если бы Джесси не нагнулся в ожидании, что я запрыгну к нему на спину – он хотел так отнести меня в машину. Минуту спустя он вывозил меня с парковки нашей бывшей средней школы в последний раз.

Когда мы отъезжали, я подумала о золотом медальоне, который я так и не купила, променяв его на платье для Весеннего бала. Иногда я жалела, что выбрала не его, но я все равно точно не знала, что бы я вложила в такой медальон. Внезапно в мозгу у меня пронеслись воспоминания, которые мне хотелось удержать. Я не могла выбросить их из головы.

* * *

После обеда я послала Ливаю сообщение. «Привет, ты где?»

«В полицейском участке, занимаюсь обработкой документов, поступивших сегодня».

«О! Тебе надо просмотреть еще много домов?»

«Да».

Сразу же после этого Ливай написал:

«Извини. Я знаю, это отнюдь не то, что ты хочешь сейчас услышать».

«Да брось ты, – написала я. – Если хочешь, я могу помочь тебе опять. И на этот раз тебе не придется платить мне вдвое больше. Считай это подарком по случаю окончания школы».

«Хорошо, спасибо».

И Ливай скинул мне сообщение с первым адресом.

Мой желудок заурчал от голода. В закусочной с Джесси я сдерживала свой здоровый аппетит и притворялась, что ем мало.

«Не мог бы ты принести мне что-нибудь поесть? Ведь в полицейском участке всегда найдутся пончики, верно? Ведь копы любят пончики, не так ли?»

«Отпадная мысль. Ты оторвалась от действительности».

И потом через несколько секунд: «Я добыл для тебя пончик с шоколадной глазурью».

* * *

Наш первый за этот день дом находился в зоне затопления. И чем ближе я подбиралась к реке, тем больше видела красных значков «Х», нарисованных на парадных дверях. На каждом углу высились груды мусора и мебели, некоторые были высотой с дорожные знаки. Честно говоря, это выглядело страшновато. Как-то апокалиптически Ливай ждал меня, сидя на обочине, и, как только он увидел, что я иду к нему, он встал и снял с головы капюшон.

– Я забыла сказать тебе, что мне понравилась твоя речь, – сказала я. – Если тебе это, конечно, интересно.

– Я рад, что она понравилась тебе, – улыбнулся Ливай.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я говорю о своем отце. – Парень покачал головой и протянул мне мой шоколадный пончик. Он положил его в пакет вместе с салфеткой. – Думаю, он с особым нетерпением ожидал, когда я закончу школу, потому что это означало бы, что я скоро уеду.

– Почему ты так говоришь? Он же должен тобой гордиться.

– Я знаю, что он мною гордится. Но одновременно он как бы выталкивает меня за дверь. Это была его идея – чтобы я поехал учиться на летних подготовительных курсах. Я сказал ему, что это для меня неважно, что я не получу за это дополнительных баллов. Я лучше останусь здесь и помогу разгребать все эти завалы. Но отец ничего и слышать не хочет. Например, сегодня утром он мне сказал: «Ты хочешь, чтобы тебе перестало быть больно как можно скорее? Тогда тебе надо просто сорвать пластырь со ссадины так быстро, как только сможешь».

– Вот не повезло!

– Я знаю.

Потом, поскольку ни один из нас не знал, что на это сказать, мы переключили свое внимание на список, прикрепленный к планшету, и сверили адрес на листке с реальным адресом дома, перед которым мы стояли. На листке было полно адресов – адресов домов, откуда уже съехали люди.

Этот домик был больше похож на коттедж. Он был маленький, простой и без излишеств и больше походил не на дом, а на гараж. Похоже, перед ним был разбит небольшой красивый цветник, во всяком случае, так было до наводнения. Теперь же садик выглядел так, будто по клумбам проехался трактор, с корнем вырвав цветы, переломив пополам садовые колышки, раздавив керамические украшения для лужайки.

Половину парадного крыльца снес рухнувший на него вяз. Кто-то отпилил бензопилой его сучья, мешавшие войти в дом. Выходящее на улицу окно было забито фанерой. Ливай распахнул парадную дверь. В гостиной было темно из-за закрывающей окно фанеры, так что мы воспользовались нашими фонариками.

В комнатах все еще было полно вещей, но все они находились не на своих местах. Предметы плавали в затопившей дом воде, а когда она сошла, приземлились где попало. Мы осторожно пробирались через этот хаос. Коричневый ковер был все еще пропитан водой и пружинил, как мох. Стены были покрыты лоснящимся слоем грязи.

Это был первый и последний раз, когда мне было страшно находиться в одном из покинутых домов.

Я наклонилась в сторону, чтобы Ливай не загораживал мне обзор, и заглянула на кухню. На столе стояли штабеля банок с консервированными продуктами, а раковина была полна грязной посуды.

– Господи, – сказала я. – Человек, который здесь жил прихватил с собой хотя бы что-нибудь?

– Эй, тут кто-то есть? – позвал Ливай.

Никто ему не ответил.

Так что, переглянувшись, мы пожали плечами и принялись за работу. Ливай щелкал выключателями, а я крутила ручки на газовой плите на кухне, прислушиваясь, не раздастся ли шипение газа.

– По-моему, подача газа отключена, – крикнула я Ливаю.

– Хорошо. Я проверю светильники в спальне в задней стороне дома. – И Ливай показал на следующую за кухней комнату, где стояла кровать, покрытая одеялами.

Мы оба смотрели на эту кровать, когда внезапно на ней сел какой-то человек.

Я завизжала, и Ливай инстинктивно прикрыл меня собой.

– Минуточку, – пробормотал мужской голос.

Ливай повернулся ко мне, глаза его были широко раскрыты.

– Выходи из дома, – прошептал он. – Я позвоню отцу.

Но прежде чем я смогла выйти, мужчина заговорил опять:

– Я не ожидал гостей. – Раздался хриплый кашель с мокротой, так мог кашлять только старик. – Позвольте мне надеть брюки.

Я было засмеялась, но Ливай сделал мне знак помолчать.

– Спасибо, сэр! – сказал он. – Мы оценим вашу вежливость по достоинству.

Пятнадцать минут спустя общими силами недоразумение было разрешено. Рассел Диксон не уехал. По-видимому, произошло какое-то недопонимание, когда оценщики приходили к нему с визитом несколько дней назад. Они сделали ему предложение о компенсации, а потом признали его дом непригодным для жилья, фактически не оставив ему выбора. Но мистер Диксон этого не понял. Он просто поблагодарил приходивших к нему мужчин за потраченное на него время, но при условии, что они уберутся с территории его собственности ко всем чертям.

Мистер Диксон был одним из первых людей, которые приходили утром после наводнения к моему отцу. И его фамилия стояла на распространяемой отцом петиции.

Когда мы объяснили старику его ошибку, он очень огорчился:

– Я чувствую, что это моя вина. Я просто пытался быть вежливым с этими людьми.

– Нет, вы ни в чем не виноваты, – уверили мы мистера Диксона.

Он сидел напротив нас за кухонным столом, с белыми, как соль, волосами и нечесаной бородой. На нем были грязная, застегнутая на все пуговицы рубашка и слишком просторные для него брюки.

Мне он сказал:

– Твой отец был здесь несколько раз, помогая мне подлатать тут кое-что. Он проведывает меня, привозит мне продукты и присматривает за мною. Я хотел было сказать, что мне отключили электричество, но я знаю, что твой отец очень занят, помогая другим людям, вот и не стал его беспокоить. – Старик вздохнул. – Я бы предложил вам чаю, ребятки, или еще чего-нибудь, но у меня нет и воды. У меня своя скважина, но насос, который качает из нее воду, работает на электричестве.

Ливай отвел меня в сторонку:

– Мистер Диксон не может здесь оставаться. Особенно теперь, когда приближается новая буря. Я только что написал об этом отцу.

Я почувствовала, как у меня кривятся губы.

– Ливай, почему ты это делаешь, не поговорив сначала со мной?

Ливай открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь в свою защиту, но, к счастью, передумал.

Я вышла из дома и позвонила отцу.

– Да, Ки. Что случилось?

– Папа, я сейчас дома у мистера Диксона.

– О, нет. С ним все в порядке?

– Да, то есть я хочу сказать, нет. Они признали его дом непригодным для жилья, а он этого даже не знал. Думаю, сейчас приедет полиция, чтобы забрать его.

– Черт!

– Папа, он не может здесь оставаться. И не только из-за полиции. Его дом… вроде как разваливается на глазах. У него нет ни воды, ни электричества….

Я вскипела, потому что все это было так печально. Мне хотелось спросить его: «Ты это знал? Ты знал, что положение старика такое тяжелое?»

Отец вздохнул:

– Я уже выезжаю.

Когда я вернулась на кухню, Ливай подметал пол. И я знала почему. Он не хотел беседовать с мистером Диксоном.

Мистер Диксон взглянул на меня:

– Пожалуйста, попроси этого паренька поставить веник на место. Чуток грязи меня не убьет, а если он ее выметет, это меня все равно не спасет. – Старик не сошел с ума. Он улыбался.

– Он просто хочет вам помочь, – сказала я, хотя внезапно почувствовала, что ничто из того, что мы делаем, не похоже на помощь, как бы Ливай ни пытался это представить.

Мистер Диксон поднял трясущуюся руку и пригладил волосы:

– Как вы думаете, они заставят меня уехать прямо сейчас?

Ливай взглянул на меня, но я только крепче сжала губы. Я точно не собиралась сообщать мистеру Диксону дурные вести. Ливай тихо сказал:

– Вероятно, да.

– Вы хотите, чтобы мы собрали кое-какие ваши вещи? Мы можем положить в сумку вашу одежду, – предложила я.

Мистер Диксон огляделся по сторонам. Видеть это было невыносимо. Все его вещи, все его пожитки были разбросаны где попало.

– Что ж… – Старик потер подбородок. – Если можно, я хотел бы забрать часть этих картин. – Он махнул рукой.

Некоторые картины все еще висели на стенах, другие были свалены в кучи на полу. Тут было, наверное, картин сорок. И только тех, которые я сейчас видела. Кто знает, сколько их в других комнатах?

– Моя жена… она начала писать картины с тех пор, как ушла на покой с лесопилки. И они напоминают мне о том, что мы с ней делали вместе. Она была хорошая художница, правда? – Старик встал со стула. – Но я не могу взять их все. Ведь я даже не знаю, куда я отсюда пойду. – Он посмотрел на меня.

Я не могла сказать, стоят ли в его глазах слезы от горя или они просто слезятся, как у всех стариков.

– Может быть, вы двое поможете мне решить?

* * *

Когда мы наконец вышли на улицу, я кипела от злости:

– Они собирались признать его дом непригодным для жилья, но оставили его в нем жить. Неужели ты и впрямь на их стороне? На стороне тех, кто вот так выгоняет людей из их домов?

– Выгоняют его из его дома? Кили, в этом доме опасно жить даже собаке, не говоря уже о человеке, – парировал Ливай. – Как твой отец мог без угрызений совести допустить, чтобы мистер Диксон жил в таких условиях?

– Мой отец заботится о многих людях, ясно? И ему не пришлось бы заниматься этим в одиночку, ели бы губернатор не был таким засранцем.

– Что ж, я надеюсь, что с проблемами других людей твой отец справляется лучше, чем с проблемами мистера Диксона.

Я сердито посмотрела на Ливая. Как он мог сказать такое?

Наши отцы подъехали к дому точно в одно и то же время.

Пикап моего отца и машина шерифа Хемрика стояли бампер к бамперу.

– Это неправильно, – начал отец.

– Погоди секундочку, Джим, – попросил шериф.

– Куда ты собираешься его забрать? – Отец уже кричал.

– Сегодня вечером? В приют. А завтра он поговорит с оценщиками еще раз, может быть, с кем-то, кто поможет ему понять, как обстоят его дела.

– Да, черт возьми, в этом ты прав, он поедет и поговорит с тем, кто ему поможет. И на этот раз сопровождать его буду я. – Отец презрительно усмехнулся. – И все это ради одной дурацкой сделки со строительством домов в Уотерфорд-Сити. Ты знаешь, что это так, и я знаю, что это так.

Шериф Хемрик заложил руки за спину:

– Я не говорю, что ты не прав, Джим. Эти планы разрабатываются уже давно. И тебе не позволят им помешать. – Он попытался сделать шаг вперед. – Позаботься о своей семье, Джим. Прими правильное решение, пока еще не поздно. Посмотри на прогноз погоды. У тебя остается мало времени.

Отец сжал набалдашник своей палки так крепко, что костяшки его пальцев побелели.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Твоя дочь помогает людям. А что делаешь ты сам? О ком ты заботишься?

Отец сделался мрачнее тучи. И я тоже. Я бы не стала говорить, что мой отец герой. Но он старался сделать как лучше.

Я бросилась на его защиту. Может, шериф Хемрик и держит Ливая под башмаком, но меня – нет!

– Эта работа состоит отнюдь не в том, чтобы помогать людям, а в том, чтобы выживать их из города. И знаете что, я вообще не хотела за нее браться. Все. Я увольняюсь.

У Ливая вытянулось лицо, но мне было необходимо, чтобы мой отец знал: я поддерживаю его на все сто.

Если угрозы шерифа Хемрика и произвели на отца впечатление, он ничем этого не показал. Он пошел прямо к дому Рассела Диксона, и я, конечно, последовала за ним. Мне хотелось думать, что и Ливай пошел бы с нами, если бы не его отец. Но он не пошел. Шериф Хемрик положил велосипед Ливая в багажник своей патрульной машины, и они оба укатили прочь.

Глава 31. Суббота, 28 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. Издано распоряжение о постоянном мониторинге на случай внезапного паводка в графстве Эбердин и Уотерфорд-Сити в течение последующих двадцати четырех часов с одновременным слежением за продвижением все усиливающейся бури. Ожидается, что сегодня вечером начнется дождь. Уже подтопленные районы особенно пострадают от проливных дождей и несомых водными потоками обломков. Жителей просят следить за дальнейшими прогнозами погоды и быть готовыми принять надлежащие меры в случае, если уровень опасности будет повышен, до предупреждения о внезапном паводке.

Сомневаюсь, что кто-нибудь бы догадался, что я еду на выпускной бал. Я хорошо замаскировалась под девушку, собирающуюся на вечеринку, с ночевкой: темно-синяя толстовка, надетая поверх футболки без рукавов в черную и белую полоску, тонкие темные джинсы, волосы стянуты в конский хвост, лицо чисто вымыто и без какой-либо косметики. Внутри моего спального мешка были спрятаны старое мамино платье и пара открытых босоножек на высоких каблуках, которые жали мне немилосердно, но которые я буду, страдая, носить. Подушку я засунула под мышку.

О, конечно, и резиновые сапоги. Я снова была в своих чертовых резиновых сапогах.

Но достаточно сбросить все эти шмотки, и я буду готова одеться для выходного бала. Я трижды побрила ноги, чтобы добиться безупречной гладкости каждого квадратного дюйма кожи. Мои ступни были отшлифованы пемзой и намазаны лосьоном, а ногти я покрасила малиново-красным лаком. Я нанесла капли духов на свои ключицы, надела бюстгальтер без бретелек и мои самые красивые трусики – бледно-розовые хлопчатобумажные трусики-бикини с гофрированной каемкой по краям, потому что Морган напомнила мне, что мы с Джесси, возможно, окажемся в одном спальном мешке.

Пока мы с ним только целовались. Но внезапно я начала подумывать о возможности потерять свою девственность с Джесси Фордом, парнем своей мечты, в доме моей подлой школьной директрисы, перед тем как весь наш город уйдет под воду.

Если бы не дождь, стучавший в мое окно, ничто из этого не казалось бы мне реальным.

Но это было реальностью. Это было так же реально, как бедный Рассел Диксон, увозимый в сопровождении полицейских из своего дома, как предостережения шерифа Хемрика, как моя слабеющая надежда на то, что у всей этой истории с Эбердином все же будет счастливый конец.

И грандиозность всех этих событий, сошедшихся в одной точке, превратила то, о чем я раньше бы и думать не стала, в то, что стало мне вдруг необходимо. Потому что я знала: секс с Джесси затмит и отодвинет на второй план все то ужасное, что уже случилось. Это даст мне что-то хорошее, светлое, к чему я прилеплюсь душой и за что буду цепляться изо всех сил. Ибо такова была власть, которую имел надо мной Джесси Форд. Когда я была с ним, все остальное, что я чувствовала в глубине своей души, исчезало. И сейчас это было мне нужно, нужно, как никогда.

И я решилась. Да, если мне представится возможность заняться сексом с Джесси Фордом на тайном балу, я ее не пропущу.

Я послала Джесси короткое сообщение. Как ни странно, я не имела от него вестей с тех самых пор, когда он высадил меня из машины вчера днем.

«Привет, партнер по балу. Знаешь что? Последние двадцать четыре часа моей жизни были такими отстойными, что это даже не смешно. Я даже не знаю, с чего начать. Вздох. Но в любом случае я с нетерпением жду встречи с тобой сегодня вечером».

Несколько минут после этого я держала телефон в руке. А потом отключила его, чтобы не пришлось придумывать причины, почему Джесси не отвечает.

* * *

Морган должна была подъехать за мной в восемь. Я подождала до 7.59 и спустилась вниз.

Мама лежала поперек дивана в нашей гостиной. Я подумала, что она работает с документами, но на самом деле она читала книгу. Я не видела ее за чтением книг уже целую вечность. Книга была старой. Ее суперобложка местами облупилась, а фото автора выглядело старомодным: сильно подбитые ватой плечи, прическа, куда более пышная, чем носили сейчас.

Хотя я ничего не сказала маме, она села и посмотрела на свои часы:

– О, нет! Я собиралась прочитать только одну или две главы! У меня еще столько работы! – Она повращала шеей. – Папа еще на улице?

Я пожала плечами. Предположительно он работал, хотя я не слышала звуков, обычно издаваемых какими-то из его инструментов; было слышно только радио.

– Кили. С тобой все в порядке? За всю неделю ты не сказала мне и двух слов.

Я повернулась, улыбнувшись:

– Да, все в порядке.

– Ну и прекрасно. – Мама кивнула. – Желаю тебе хорошо повеселиться этим вечером.

Я смотрела, как она проходит по комнате, а потом останавливается и долго смотрит на грязную тарелку отца, оставшуюся после обеда на его компьютерном столе. Сначала мне показалось, что мама уберет ее, но она этого не сделала. Это разозлило меня. Отец по-прежнему много работал, работал даже больше, чем она думала. И сейчас она вдруг решила повести себя как стерва и выговорить ему за то, что он за собой не убрал? Я никогда не прощу ей того, что она за спиной отца встречалась с оценщиками. По правде говоря, я начинала винить ее в том, что моя надежда становится все слабее и слабее. Может быть, мама подорвала авторитет отца, если мэр и губернатор уже знали, что она хочет взять деньги и сбежать.

Я услышала, как к дому подъехала машина:

– Пока! – крикнула я и выбежала на улицу.

Но это была не Морган. Это был еще один пикап. Пикап Чарли, и в кабине с ним сидел еще какой-то мужчина. Не Сай, а кто-то другой. Я села на крыльцо и стала смотреть, как они выходят из машины и бегут в открытый гараж отца. Он сидел там на складном стуле и просто смотрел, как идет дождь.

Подъехала машина Морган. Мне не пришлось даже поворачивать голову, чтобы понять, что это она. Мне достаточно было услышать ее музыку. Из машины неслись оглушительные звуки песни «Лед Зеппелин». Когда я все-таки повернулась, подруга улыбнулась мне и в такт музыке забарабанила по рулю своей машины. Я не видела, как она делает это, уже целую вечность. Морган улыбалась – широко, от уха до уха.

– Ты можешь на секундочку сделать свою музыку немного потише? – спросила я, забрасывая вещи на заднее сиденье и натягивая капюшон.

Морган рассмеялась:

– О’кей, бабуля.

Я попыталась подслушать, о чем мужчины говорят с отцом, и подошла поближе к гаражу, но у меня все равно ничего не вышло. Дождь барабанил слишком громко. По жестам мужчин я поняла, что все плохо. Они засунули руки в карманы, отец, словно бросая им вызов, сложил руки на груди. Затем он увидел, что рядом стою я, и повесил голову.

– В чем дело? – спросила Морган.

Я могла бы подойти к отцу и обо всем спросить, но, честно говоря, я ничего не хотела знать. Я хотела просто поехать на бал, встретиться с Джесси и забыть обо всех своих печалях.

– О, он замыслил что-то по-настоящему крупное, – сказала я.

– А ты не шутишь? – В голосе подруги не было скептицизма, она тоже смотрела на моего отца.

– Я не знаю всех подробностей. Отец сейчас особенно осторожен. Но да, все хорошо. – Я опять сделала музыку громче. – Поехали!

Пока мы ехали по городу, Морган получила сообщение от Уэса. Поскольку дороги до Эбердина были сейчас перекрыты для всего иногороднего транспорта, парню пришлось пробираться через лес. Когда мы подъехали к нему, он стоял на краю дороги в домашних трусах.

Я протянула руку и просигналила ему, прежде чем Морган смогла меня остановить.

Уэса передернуло от неожиданности, что привело меня в хорошее настроение.

– Что ты тут делаешь, извращенец?

Наверное, мне стоило бы начать разговор с Уэсом в более позитивном ключе, но я знала, что, если я поддразню его, у меня улучшится настроение.

– Мои джинсы испачкались в грязи, и я не хотел измазать ею машину Морган, – сказал он, быстро надев темно-синие брюки.

– А… тогда это очень мило, – сказала я, в основном потому, что Морган, похоже, нервничала, а я не хотела, чтобы она думала, будто я буду поддевать Уэса всю ночь.

– Это и впрямь было страшновато, – сказал парень, залезая на заднее сиденье машины. – Думаю, я прошагал миль пять. – Он подался вперед и чмокнул Морган в щеку: – Привет.

– Привет, – смущенно пробормотала она.

– Я купил тебе вот это. – И Уэс достал откуда-то прекрасный браслет из цветов. Цветы были белые и кремовые. Как только он открыл двухстворчатый пакет, вся машина наполнилась ароматом фрезий. – Извини, я не знал, какого цвета платье ты наденешь.

– О господи, тебе было необязательно дарить мне цветы, – засмущалась Морган.

По мере того как мы ехали, Уэс переодевался на заднем сиденье машины, облачаясь в темно-синий пиджак под стать брюкам, белую рубашку и черный галстук. Теперь он выглядел как картинка из рекламного буклета частной школы. Но я подумала, что с его стороны это мило – мило, что он воспринял это приглашение на бал так серьезно.

Как и говорилось в инструкциях на видео Джесси, мы припарковались в нескольких кварталах от дома директрисы Банди. Эта предосторожность была почти излишней, поскольку все дома на этой улице, кроме одного, были покинуты жителями и уже осмотрены и вычищены, но когда Джесси давал указания, он этого еще не знал. Стоя на тротуаре, мы с Морган облачились в праздничные платья и наложили макияж.

Вот тогда я и обратила внимание на платье подруги. Она не оделась в облегающее кружевное платье своей матери, как мы планировали. На ней было платье, в котором она появлялась на Весеннем балу. То самое, которое она купила, чтобы пойти на выпускной бал к Уэсу, перед тем как они поругались.

Я не могла в это поверить, ведь Морган ничего не сказала мне заранее. Я ждала, что подружка скажет мне что-нибудь об этом сейчас, но она молчала. И тогда я вспомнила, что еще раньше отключила свой телефон. Так что, может быть, Морган меня и предупредила. Снова начался дождь, и мы поспешили к дому Банди. По дороге Морган рассказывала Уэсу, что нам предстоит этой ночью:

– Практически, это все задумали и подготовили Кили и ее бойфренд. Это просто потрясающе! Ты можешь в это поверить? Выпускной бал в доме нашей бывшей директрисы! Так бывает только в кино.

Я тут же простила Морган за то, что она не сказала мне про платье, потому что мне понравилось, как она хвастается моими успехами перед Уэсом. И если честно, мне и впрямь было чем гордиться. Об этой ночи люди будут рассказывать своим друзьям всю жизнь. Если нам повезет и мы все когда-нибудь снова встретимся на вечеринке в честь этого события, это будет история, которую заново захотят вспомнить все, минуту за минутой. К тому же то, что Морган с Уэсом снова вместе, было здорово. Подруга все еще была влюблена в этого парня. Сама она никогда не хотела с ним порывать отношения и сделала это только ради меня, чтобы доказать, как много для нее значит наша дружба.

Сегодня вечером мы обе будем счастливы.

Мы вошли в дом директрисы Банди через заднюю дверь. Джесси стоял, прислонившись к барной стойке на кухне и глядя на что-то на экране своего телефона. На нем был настоящий смокинг и черные кроссовки «Конверс», и он выглядел потрясно. Я собиралась сказать ему «привет», но тут какая-то незнакомая девушка, по-моему, девятиклассница, запрыгнула прямо на него, прижавшись сиськами к его спине, хихикая как безумная и стараясь заглянуть в его телефон. Джесси все время отталкивал ее и закрывал рукой то, на что он смотрел. Они были так заняты друг другом, что даже не заметили, как вошли мы.

Но Морган заметила. И нахмурилась:

– Кто это липнет к твоему бойфренду?

У меня упало сердце. Мне хотелось повернуться и выйти обратно за дверь, но вместо этого я притворилась, что не слышала ее вопроса и пошла впереди Морган и Уэса.

– Я принесу вам пива, – предложила я как хозяйка бала, когда мы добрались до гостиной.

Морган, не мигая, смотрела на меня секунду или две, потом они вместе с Уэсом прошли в угол, где положили на пол свои вещи.

У меня было совершенно иное представление о том, как пройдет эта ночь. Я знала, что Джесси купил какие-то забавные штучки, но среди всего этого не было ничего по-настоящему красивого, элегантного или свидетельствующего о хорошем вкусе. Все было в духе дешевой общаги. Детский бассейн, в котором, как сказал Джесси, должны были охлаждаться спиртные напитки, стоял в середине гостиной Банди, но в нем была растворена пена для ванны. Внутри него сидели два футболиста и девушка, все в нижнем белье и абсолютно пьяные.

Кто-то украл портрет Банди, висевший в школьном фойе, и прислонил его к стене. Гости кидались в него сначала пробками от бутылок, а потом самими пустыми бутылками и банками из-под пива. Под моими туфельками хрустело битое стекло. Туфли начали страшно жать. Но теперь я уже не смогу их снять.

Я нашла три бутылки пива в кулере на верху лестницы. Когда я повернулась, чтобы идти обратно, Джесси схватил меня и поцеловал. Было видно, что он немало выпил. И не одну или две бутылки пива… Да и что там говорить, он находился здесь целый день, готовя все для вечеринки и постоянно угощаясь выпивкой. Возможно, поэтому он так и не ответил на мое сообщение.

– Разве ты не собиралась сказать мне «привет»? – ухмыльнулся он.

– Привет, – без всякого выражения сказала я.

– Привет, – передразнил он меня с таким же, как у меня, недовольным видом. Потом он врезался в меня, чуть не сбив с ног, как будто мы вместе валяли дурака. – Ты выглядишь сексуально в старом платье твоей мамы. Наверное, странно говорить такое? – Он облапил меня, и я почувствовала, что мне по-прежнему хорошо в его объятиях. – А где Морган?

– Она в гостиной. Я должна принести им пива.

– Я пойду с тобой.

Когда мы подошли к Морган и Уэсу, я сделала все, чтобы улыбнуться.

– Это была такая потрясная идея, – сказала Морган. – Спасибо, что пригласил и ребят из младших классов.

– Ну, если бы я пригласил только выпускников, здесь было бы слишком пусто. И потом, я знаю, что Кили не смогла бы также хорошо провести время, если бы здесь не было тебя.

Джесси старался изо всех сил. И я немного оттаяла.

Но тут его рука перестала обнимать меня за плечи.

– Вот теперь у вас есть выпивка. Угощайтесь. Я еще вернусь. Мне надо еще раз обойти гостей.

Я не удивилась, что Джесси собрался уйти. Но я не могла поверить, что он не берет с собой меня.

Я потянула его назад за фалды смокинга:

– Слушай, мы можем пару секунд поговорить? – Я готова была добавить что-нибудь шутливое, вроде «Не беспокойся… не о той шлюшке, которая висла на тебе несколько секунд назад», но Джесси высвободился из моих рук:

– Ки, я должен сейчас играть партию в пиво-понг в столовой. Дай мне надрать кому-то задницу, а потом я поболтаю с тобой как со старым другом, которого давно не видел.

Он поболтает со мной?

Я бы нашла, что на это сказать, но Уэс и Морган находились совсем рядом и я, напустив на себя веселость, сказала:

– Давай!

Я все ждала и ждала… и продолжала ждать. Расхаживая между гостями, я натолкнулась на Джесси еще несколько раз. Я пыталась заговорить с ним, но он всякий раз уклонялся от общения со мной, продолжая выделывать танцевальные па или чокаясь со мной бутылкой пива и вновь отправляясь по своим делам.

И ведь я не хотела выяснять с ним отношения. Я просто хотела рассказать ему о том, что приключилось с Расселлом Диксоном, о том, что только что произошло с моим отцом, и облегчить душу, чтобы жить дальше. Я была уверена, что Джесси скажет мне как раз то, что мне нужно услышать, чтобы почувствовать себя лучше, и так хотела, чтобы он уделил мне всего пять минут.

Между тем отношения Морган и Уэса, похоже, наладились. Они стояли в углу вдвоем и сосредоточенно беседовали. Наверное, болтали, как старые друзья, которые давно не виделись. Морган была единственной девушкой на вечеринке, у которой на запястье был браслет из цветов.

В какую-то минуту я даже перестала искать Джесси глазами, надеясь, что он наконец-то обратит на меня внимание. Я просто продолжала пить.

Когда я допивала очередную бутылку пива, Джесси подошел и вложил мне в руки еще одну.

– Фото с выпускного бала на память! – завопил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Он обхватил меня руками, прижал к себе и положил подбородок мне на голову.

– Вы двое самые симпатичные, – улыбнулась Морган, доставая свой телефон.

Джесси станцевал со мной пару па, и я почувствовала, как он снова отстраняется, собираясь уйти. Но на этот раз я выпила уже достаточно, чтобы не позволить ему так легко от меня отделаться.

– Пожалуйста, не бросай меня опять, чтобы потусоваться с Зито или кем там еще.

– Зито? Его здесь нет. Он уехал из города вчера.

– Что?

Джесси скорчил рожу:

– Ты же тоже была там, Кили. Я попрощался с ним сразу после выпуска.

Я вспомнила вчерашний день. Как он обнял Зито, как брата, как поцеловал его мать, но эта сцена не выглядела как прощание двух друзей, которые расстаются навсегда.

– Я думала, что вы с ним – лучшие друзья.

– Мы были с ним друзьями, да. Но разве у парней бывают лучшие друзья?

– По-моему, да.

Я начинала нервничать. Если Джесси так легко пережил разлуку с Зито, то насколько быстро он забудет меня?

– Кстати, ты видела доску для игры в дартс с фотографией Банди на втором этаже? Я повесил ее специально для тебя. Пошли поиграем. Давай устроим соревнование. Победитель получает…

– Я хочу поговорить с тобой. Разве ты не получил моего сообщения? У меня был совершенно ужасный день. – Думаю, Джесси меня не слышал. Он был слишком занят: двое парней, идущих на кухню, похлопали его по спине. – Джесси!

– Извини. – И Джесси конечно же рассмеялся. – Я просто стараюсь весело провести время, Кили. То есть я хочу сказать, если ты хочешь поговорить, мы можем поговорить. Но не может ли это – и я говорю так не для того, чтобы проявить неуважение, – подождать до завтрашнего дня, когда самая потрясная из всех когда-либо случавшихся вечеринок уже не будет в разгаре?

– Нет, – резко ответила я.

Он пожал плечами, слегка раздраженный:

– Хорошо, хорошо. Но дай мне сначала отнести это пиво Денизе.

Я была в бешенстве. И не отошла в сторону, чтобы дать ему пройти.

– Денизе? – переспросила я. – Это та девка, которая висела на тебе в кухне, когда я вошла?

Несмотря на то что я уже немало выпила, во рту у меня пересохло. У Джесси в руках были четыре бутылки пива. Я залпом осушила ту, которую держала в руке, взяла еще одну из тех, что держал Джесси, и отпила еще один большой глоток.

– Ага, ей, – согласился Джесси. – Почему ты ведешь себя так ревниво?

Потому что предполагается, что сегодня ты должен быть моим парнем.

Потому что мы целуемся уже несколько недель.

Потому что мы планировали быть вместе, ты и я, до самой кончины Эбердина.

Потому что ты нужен мне прямо сейчас.

– Я тебя не ревную, – пробормотала я. – Ведь это не настоящий выпускной бал.

Джесси фыркнул от смеха:

– А ты что, и впрямь полагала, что все будет по-настоящему? И ты злишься от того, что я не привез тебя сюда на лимузине? И что от моего смокинга пахнет камфорными шариками от моли, потому что я купил его за пять баксов в секонд-хенде? Извини, что подвел тебя. Я сделал все, что смог, чтобы этой ночью хорошо провели время все.

– Ах, тогда понятно. Может быть, с моей стороны было безумием ожидать, что ты захочешь сегодня провести время со мной? Все-таки именно я заплатила за все это дерьмо, когда ты увидел своего отца в «Уолмарте» и психанул?

Глаза Джесси, как два буравчика, уставились в мои.

– Я же сказал тебе, что все тебе заплачу. И к твоему сведению это не мой отец. Это отец Джулии.

Чтобы не шататься, я прислонилась к стене.

– А откуда мне было это знать? Ты так ничего и не объяснил по поводу своего дикого поведения в тот вечер.

– Это чистой водыбезумие, – усмехнулся он, пытаясь отделаться от меня. – Сегодня моя девушка ты, и никто другой.

– Тогда почему ты со мной весь вечер не общался?

– Потому что я был занят! Я стараюсь делать все, чтобы все классно проводили время. – Джесси взъерошил пальцами свои волосы и слегка потянул за них. – И если честно, из твоего сообщения я понял, что ты будешь в хреновом настроении. Я ждал тебя, чтобы расслабиться и повеселиться Я не хочу сидеть в углу и говорить о печальных вещах, Кили. И тебе не следовало бы этого хотеть. Эта ночь предназначена для другого. – Джесси был зол на меня, это было видно. – А теперь я собираюсь поиграть в карты кое с кем. Я нес это пиво своим партнерам. Но ты можешь оставить себе вот это. – И он показал подбородком на бутылку, которую я у него взяла. – Надеюсь, она поможет тебе прийти в настроение, более подходящее для вечеринки.

Когда он ушел, я увидела Морган, стоящую в дверях. Она была свидетельницей нашей размолвки. Морган знала, что я ее заметила, но я все равно повернулась к ней спиной и просто начала открывать кухонные полки и выдвижные ящики, чтобы чем-то заняться.

И вдруг что-то привлекло мой взгляд. Это был маленький квадратик бумаги, приклеенный к холодильнику.

«Всем, кого это может касаться:

Когда я съезжала, мой любимый кот Фреклз сбежал, прежде чем я смогла посадить его в клетку. После длительных поисков я так и не смогла его найти. На нем есть микрочип и тонкий красный ошейник. Я оставила свой адрес всем местным приютам для животных, но если он вдруг вернется в этот дом, когда кто-нибудь там будет, не могли бы вы связаться со мной как можно скорее?»

Под этой запиской Банди оставила номер своего мобильного и адрес электронной почты.

Я повернулась, чтобы показать это Морган, но она уже вышла из кухни.

Банди была просто чудовищем. Уехать из Эбердина без своего кота! В эту минуту я чувствовала, что пылаю праведным гневом, именно так я думала, но на самом деле я была зла на Джесси, полна печали и к тому же так взвинченна, что могла взорваться в любой момент.

Я подцепила бумажку пальцем и осторожно, чтобы она не разорвалась, отодрала ее от холодильника. Потом сложила ее вдвое и крепко зажала в кулаке. Затем, идя по лестнице вверх, набрала номер телефона и прижала трубку к уху.

Прошло три гудка, прежде чем Банди ответила:

– Алло?

Я прошептала в ответ:

– Привет.

– Алло? Кто это? – спросила Банди.

Я сказала:

– Мяу. – И отключилась.

Я начала фотографировать все подряд. Дом директрисы и царящий в нем хаос. Парней и девушку в бассейне. Ее фотографию со следами брошенных в нее бутылок. Я пересылала эти фотографии Банди. Одну за другой.

Я опять набирала номер директрисы, когда увидела, что в кухню входят Морган и Уэс. Я тут же отключила телефон и бросилась к ним. Мы пошли наверх и взяли еще пива, и я быстро выпила еще одну бутылку. Я собиралась бросить ее на пол, когда ко мне подошел Уэс:

– Я надеялся положить конец всем недоразумениям.

– Тебе незачем это делать. – Я снова набрала номер Банди и опять напечатала: «Мяу».

Уэс опустил голову:

– Я хочу извиниться за то, что тогда сказал. Я не знал, что ты это слушаешь.

– Но ты сказал то, что думал. Что я противная, неостроумная и не нравлюсь ни одному из твоих друзей.

Уэс удивленно вскинул голову:

– Я был на тебя зол из-за того, что случилось в аптеке.

– Уэс, это же была шутка.

– Что ж, хорошо. Это была шутка. Но она получилась не смешной.

– Это ты так думаешь. Честно говоря, по-моему, у тебя не все в порядке с чувством юмора. – Я положила недопитую бутылку пива на сгиб локтя, открыла еще одно сообщение и напечатала «Мяу» несколько раз.

Морган схватила меня за руку и оттащила в сторону:

– Почему бы тебе просто не принять его извинения?

– Потому что он ничуть не жалеет о том, что сказал. Он, в общем, сам так и выразился.

– Может быть, это потому, что он все еще ждет извинений от тебя.

– Что ж, я могла бы извиниться за то, что он не понимает шуток.

– Кили, это не смешно.

– Брось, Морган, ты же знаешь, я не хотела его разозлить.

Подруга воздела руки:

– Так что же? Ты так никогда и не наладишь свои отношения с Уэсом?

– Я ему не нравлюсь. И я не понимаю, почему это недостаточный повод, чтобы порвать с ним.

Глаза Морган наполнились слезами.

– Тогда зачем ты предложила мне пригласить его на бал?

Я попыталась найти правильный ответ, но для этого я была слишком пьяна.

– Честно говоря, я не знаю. Думаю, мне просто хотелось видеть тебя счастливой. Ведь ты так злилась на меня на днях, когда мы ездили по городу.

Но вместо того, чтобы понять меня, Морган напряглась:

– Я злилась не из-за Уэса. Я злилась из-за того, как ты себя вела. Из-за того, как ты вела себя в последние несколько недель.

Я почувствовала, что между нами назревает ссора, разрастаясь до таких масштабов, которых ни одна из нас не хотела.

Я быстро попыталась охладить градус наших разногласий. Я замахала своим телефоном, как размахивают светящейся палочкой на концерте:

– Погоди. Секундочку. Я сейчас покажу тебе такой прикол.

Но Морган уже не смотрела в мою сторону. Ее голова была повернута в сторону Уэса, который теперь сидел на складном стуле на противоположном конце кухни и был мрачнее тучи.

Я схватила ее за подбородок и заставила посмотреть на экран.

– Кому ты пишешь? – спросила Морган.

Я хихикнула:

– Банди!

Морган взяла телефон из моих рук. Я допила остаток пива, пока она листала мои сообщения.

– Я по-прежнему ничего не понимаю, – пробормотала подружка.

– Банди потеряла своего кота, прежде чем кинуть нас и смыться из Эбердина. Вообще-то говоря, я ее сейчас из-за него и достаю. – Морган посмотрела на меня в ужасе. Я шумно вздохнула: – О, господи. Дай мне догадаться. Ты считаешь, что и это не смешно? – Я взяла из ее рук свой телефон. – Забей.

Морган покачала головой:

– Я знаю, тебе сейчас приходится нелегко. И ты явно не хочешь говорить об этом со мной. Но тебе нужно об этом с кем-то поговорить. Потому что это, – и она указала на мой телефон, – это не ты, Кили.

– Перестань! – крикнула я. – Она же ужасная стерва, ты что, не помнишь? Она стопудово это заслужила! – Морган все еще хмурилась, и я убрала телефон. – Я покажу это Джесси. Уж он-то точно сочтет, что это смешно. – Морган отвернулась и хотела было уйти. Мне пришлось схватить ее за руку, чтобы заставить остановиться: – Я не хочу с тобой ссориться. Не можем ли мы вернуться назад и опять начать веселиться? – В моем голосе звучало такое отчаяние. Так же звучал голос Джесси, когда он говорил мне то же самое чуть раньше.

– Я бы предпочла, чтобы мы просто оставались самими собой.

Я сухо рассмеялась:

– Это совсем не кажется мне веселым.

Морган с вызовом сложила руки на груди:

– Ты не захочешь этого услышать, но я все равно скажу. Я думаю, Джесси тебе не подходит. Раньше я думала, что он подходит тебе идеально, но теперь вижу, что это не так. Это он испоганил какую-то часть твоей души.

– По крайней мере, мой бойфренд очень мил. Он не заставляет людей чувствовать себя дерьмом. Он старается сделать так, чтобы все вокруг были счастливы.

– Все, кроме тебя. Ты пыталась поговорить с ним весь вечер и всю ночь! Я наблюдала за вами! Он тебя однозначно игнорирует. – Морган сбросила с себя мою руку. – Знаешь, что? Забей. Давай притворимся, что нам обеим опять только по двенадцать лет. Но помни, что ты сказала мне в машине несколько недель назад. А то у меня это всегда получалось плохо.

Сказав это, она с гордым видом ушла прочь.

Я, шатаясь, отправилась в обратном направлении, пытаясь отыскать парадную дверь. По дороге я прошла мимо Джесси. Он играл в карты со своими друзьями, как и сказал мне. Я позвала его по имени, но он меня либо не услышал, либо притворился, что не слышит.

Выйдя из дома, я достала свой телефон и дрожащими руками отправила сообщение Ливаю:

«Привет. Можешь подъехать и забрать меня?»

Если честно, я ожидала, что он пошлет меня куда подальше. Дождь лил как из ведра. Это было как раз то, что я заслужила. Но Ливай быстро ответил: «Буду через пятнадцать минут».

Пока я ждала на крыльце, я услышала ясное «мяу». Под кустом сидел Фреклз. Он был мокрый, и шерсть его свалялась. Я встала на четвереньки и почувствовала, как мое платье пропитывается грязью. «Иди сюда, Фреклз, иди сюда!» – шептала я. Потом я попыталась поймать его, потому что шел сильный дождь и громко гремел гром. Но как только я оказалась достаточно близко, чтобы коснуться кота, он зашипел на меня и шмыгнул прочь.

Пунктуальный, как всегда, Ливай подъехал ко мне на велосипеде. Едва он остановился, я залезла на подножки на осях его колес.

– Похоже, ты хорошо провела время, – улыбнулся парень, натягивая на голову капюшон от своего дождевика.

– Пожалуйста, не используй именно этот момент, чтобы продемонстрировать мне свое чувство юмора.

Я пыталась сохранить равновесие, но, едва Ливай начал крутить педали, чуть не опрокинула нас обоих.

– Господи, Кили! Сколько же ты выпила? Ты вообще-то можешь ехать на подножках моих осей?

– Просто увези меня отсюда.

Я крепко-крепко ухватилась за плечи парня. Ливай ехал, одной рукой держась за руль, а другой обняв меня за спину, чтобы я не упала.

* * *

Несмотря на шум дождя, уже я снаружи услышала, как мои родители спорят в доме. Они не ожидали, что я приеду домой, и ссорились друг с другом без стеснения.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросил Ливай.

Прокравшись через парадный двор, я оглянулась и прошептала:

– Я в порядке. – А потом споткнулась и едва не упала.

– Я тебя здесь не оставлю.

– Да езжай же!

Я, крадучись, подошла к окну. Я не хотела, чтобы Ливай слышал что-либо из того, что может сказать отец. Только не он.

Ливай не хотел уезжать. И он, должно быть, все понял, потому что в конце концов сказал:

– Слушай, я сейчас уеду, но через десять минут вернусь, и если я не увижу тебя наверху в спальне с включенным светом, я останусь с тобой, пока ты не будешь готова войти в дом.

В горле у меня встал ком.

– Спасибо.

Я пробралась на крыльцо, стараясь не наступать на те половицы, которые скрипели. А затем села под окном, прислонившись спиной к стене. Мамино платье наверняка погублено. Как и все остальное в моей жизни.

Мама резко спросила:

– И как же, по-твоему, это все должно завершиться? Если честно?

– Ты спрашиваешь меня, каков будет конец игры.

– Ну, миссис Дорси слышала от Морган, которая слышала это от Кили, что ты замыслил что-то по-настоящему крупное. Так почему ты не можешь поделиться этим со мной?

Я уже начала трезветь, но та глупая ложь, которую я всего несколько часов назад сообщила Морган, чтобы заставить ее поверить в то, что все хорошо, теперь, когда я приехала домой и увидела, что все стало еще хуже, вызвала у меня головокружение и тошноту.

– Потому что я не могу! Ты должна просто мне верить!

Я удивилась, когда отец это сказал. Стало быть, у отца действительно был план?

Конечно же он у него был. Мне вообще не следовало в этом сомневаться.

– Пожалуйста, Джим! Скажи мне, ради чего мы продолжаем так упрямиться? Ведь твою петицию вроде бы поддержали только семь семей? А работа над плотиной уже началась.

– Началась только предварительная работа. Я уже провел изыскания, понимаешь? Они пока только отводят воды реки, чтобы у них была сухая площадка, на которой они и начнут возводить плотину. Ничего такого, чего бы нельзя было повернуть назад. И если мы будем держаться стойко и не будем заключать соглашения с оценщиками, по закону они не смогут продолжать возводить плотину. Разве что они подадут на нас в суд, чтобы тот вынес вердикт о принудительном отъеме у нас частной собственности, или официально признают наш дом непригодным для жилья, чего они сделать просто не смогут…

– Стало быть, это игра в «кто первым струсит». Ты играешь в игру «кто круче», где ставкой является наше будущее. – Меня затошнило, но не от выпитого пива, когда мама презрительно рассмеялась. – Я зарабатывала на жизнь всей нашей семьи последние два года, экономя на всем, работая день и ночь, чтобы попытаться накопить достаточно денег и отправить Кили учиться в Бэрд. У меня не получилось накопить на ее учебники или на проживание в общежитии, так что, пока она будет там учиться, ей однозначно придется еще и работать, но зато ей не придется обращаться за займом на образование. Но если бы мы получили деньги, которые, как я слышала, выплачивают некоторым жителям Эбердина, наша дочь могла бы выбрать для учебы любой колледж или университет. В будущем году она могла бы подать несколько заявлений о приеме на учебу и выбрать для себя лучший университет, а не тот колледж, который мы можем позволить себе сейчас. Мы могли бы потратить оставшиеся летние месяцы на то, чтобы поездить по стране, выбирая для Кили все самое лучшее.

– Джилл, да у тебя истерика, – сказал отец.

Да, у мамы действительно была истерика. И господи боже, мое сердце разрывалось, когда я слышала, как родители спорят. Я не хотела быть причиной их ссоры.

– Конечно, у меня истерика! – закричала мама. – Нас вот-вот должны вновь эвакуировать из нашего дома! Я знаю, что ты заботишься об Эбердине. Я знаю, что тебе небезразлично то, что построила здесь твоя родня. Но ты не имеешь права заботиться обо всем этом больше, чем о нас! Ты должен прежде всего думать о нас, Джим.

Было похоже, что отец сейчас взорвется.

– У меня есть план, – заявил он. – И отстаивание наших прав до конца – это часть этого плана. Я просто не могу сейчас взять и подписать бумаги!

Мама принялась ходить по гостиной взад и вперед.

– У нас сейчас есть шанс начать все заново. И я не позволю тебе разрушить эту возможность.

Я затаила дыхание. Неужели мама сейчас скажет отцу про свою встречу с оценщиками?

Нет, не скажет. То, что она скажет, будет еще хуже.

– Я должна позаботиться о себе. И для этого мне нужно самой сесть за руль.

– О чем ты говоришь?

– Я уезжаю.

Я закрыла рот как раз вовремя, чтобы заглушить вскрик.

– Уезжаешь?

– Да. Из Эбердина… – Мама вдохнула. – И от тебя.

– Джилл, подожди минутку, я…

– У тебя в приоритете отнюдь не мы, и я не могу и дальше участвовать в этом глупом фарсе. Когда тебе захочется подумать в первую очередь не о себе, а о своей семье, то может быть, у нас с тобой еще будет шанс. Но я в этом совсем не уверена.

Мама вышла из дома, и дверь с сеткой от насекомых захлопнулась за ней. Она прошла мимо, не заметив меня, и села в свою машину. Я точно знала, куда она поедет.

К своей лучшей подруге.

Отец вышел вслед за ней на дорогу. Он крикнул ей вслед:

– Пожалуйста, Джилл! Просто поверь мне! Дай мне еще немного времени, и ты увидишь, что я прав!

Я поднялась на ноги. Отец заметил, что я стою на крыльце:

– Кили, я…

– Все в порядке, папа. Тебе не надо мне ничего объяснять…

Могу сказать и больше – мне не хотелось слушать его объяснения.

Я зашла в дом и, крепко держась за перила, поднялась на второй этаж. Я включила в своей спальне свет и встала у окна. Мимо проехал Ливай, как и обещал. Он не помахал мне рукой, а просто продолжил крутить педали.

Глава 32. Воскресенье, 29 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. В графстве Эбердин начиная с настоящей минуты действует предупреждение о приходе сильной грозы. Начиная с этого вечера ожидаются обильные осадки, которые продлятся все следующие двадцать четыре часа. Оставайтесь на нашей частоте для прослушивания дальнейших прогнозов.

Наутро я проснулась в состоянии тяжелейшего похмелья.

Я не получала сообщений от Джесси. Да и, если честно, не ждала их.

Но я почувствовала еще большее уныние, когда поняла, что проспала все сообщения, поступившие минувшей ночью от Морган, в которых подруга раз за разом вопрошала: «Где ты?» Сначала в ее сообщениях чувствовалась озабоченность, но в конце концов в них прорвался гнев, когда она осознала, что я смоталась, даже не попрощавшись. Мама посылала мне сообщения вроде: «Не могу поверить», и «Я так на тебя зла», и «Все еще зла, но напиши мне, чтобы я знала, что с тобой все в порядке».

«Извини, что пропустила твои сообщения, – написала я в ответ. – Не хотела тебя беспокоить. У меня тааакое похмелье! Почти не помню, что случилось минувшей ночью. Позвони мне, когда выдастся свободная минутка».

Это была еще одна ложь. Я помнила все. И ссору с Морган, и ссору с Джесси, и весть о том, что мои родители расстаются.

Я отчаянно нуждалась в своей лучшей подруге.

Я взяла телефон с собой в душ. Он зазвонил, когда я наполовину намылила голову шампунем. Я прищурилась, чтобы шампунь не лез в глаза, и посмотрела на экран. Номер я не узнала, в памяти моего телефона он не значился.

Директриса Банди.

Я почувствовала, как все мое тело сжимается в один тугой комок. Я нажала на телефоне кнопку «Сброс», надеясь, что Банди не оставит сообщения на моей голосовой почте. Но она конечно же оставила:

«Кили. Это Тереза Банди. Послушай, мне нет дела до фотографий, которые ты отправила мне вчера. И мне плевать на мой дом. Но, пожалуйста, позвони мне и дай мне знать, видела ли ты Фреклза и выглядел ли он, – тут ее голос дрогнул, – хорошо. Пожалуйста, Кили».

Меня трясло. Я положила телефон.

Я оделась и сошла вниз. Мама так и не вернулась домой, а отец сидел на диване и смотрел телевизор. Я молча села рядом с ним.

На ступеньках лестницы здания мэрии стояли мэр Аверсано, шериф Хемрик и другие официальные лица.

– Мне хотелось бы сообщить вам более хорошие новости, но на нас надвигается еще одна буря, – сказал Аверсано. – И из-за того, что Эбердин уже пострадал от предыдущего паводка, мы ожидаем, что пребывание в городе станет еще более опасным, чем во время предыдущего наводнения. Мы должны вывезти из города как можно больше людей, и чем раньше, тем лучше.

Я взглянула на отца.

Между тем Аверсано продолжал:

– Сегодня районы города будут патрулировать полицейские и пожарные, убеждая людей уехать и предлагая помощь. Люди по-прежнему смогут обращаться к оценщикам размеров страхового ущерба, но эти встречи будут проходить вне Эбердина, в месте, адрес которого будет объявлен уже скоро. Вероятно, от предстоящего наводнения пострадают многие дома. Я предлагаю вам уехать, взяв с собой все, что можно, поскольку, судя по всему, во вторник уже не к чему будет возвращаться.

Отец выключил телевизор.

– Чарли и его друг приезжали к тебе вчера вечером, чтобы рассказать об этом? – спросила я.

– Да, – кивнул отец. – И еще они сказали, что примут предложения, которые сделали им оценщики.

– Я уверена, что мама сейчас у миссис Дорси. Ты должен поехать и забрать ее оттуда, папа. – Внезапно мне захотелось, чтобы отец сделал все, о чем просила его мама. Чтобы он перенаправил свою энергию на заботу о нас.

– Я уверен, что она скоро вернется домой, – заявил отец. – Как бы то ни было, сюда уже едут люди. Мы должны обсудить наш следующий ход.

* * *

Отец устроил в нашем доме внеочередное собрание. Но если на первом таком собрании наша гостиная была набита народом, сейчас здесь оказалось уже много свободных мест. Из тех людей, которых отец убедил подписать петицию о том, чтобы остаться в Эбердине, пришла, может быть, половина.

Я надеялась, что отец наконец сообщит им свой план. Тот, который нас спасет, тот, о котором он намеками говорил маме минувшей ночью.

– Я не буду подслащивать пилюлю, – начал отец. – Новое распоряжение об эвакуации ставит нас всех в трудное положение. Но не в безвыходное.

По комнате пробежал обеспокоенный ропот.

Кто-то сказал:

– Если мы не уедем в течение следующих двадцати четырех часов, мы все здесь застрянем. Я слышал, что после эвакуации они на постоянной основе перекроют дороги в город для всех машин, кроме тех, которые используются при строительстве плотины. Если ты уедешь, назад дороги уже не будет.

– И знаешь, что пойдет в ход после этого? Интернет, вот что.

– А электричество? Они его отключат.

Отец поднял руки, пытаясь успокоить собравшихся.

– Вот что я предлагаю. Мы все должны объединить свои усилия и запасы, – сказал он. – Я уверен, что в кладовой у каждого из нас полно еды, и мы будем делиться ей друг с другом. Мой дом стоит на самой высокой точке. Мы все сможем здесь укрыться и…

– А как насчет моей работы? Как я буду до нее добираться?

– Способы найдутся. Надо будет только пройти через лес, а на той стороне кто-нибудь тебя подберет…

Люди смотрели друг на друга, не скрывая скептицизма. Один мужчина даже заявил:

– То, что ты говоришь, не имеет смысла, Джим.

Бесс подняла руку:

– Джим, я не знаю, что ты там слышал, но некоторые мои соседи сказали мне, сколько они получили в качестве компенсации. Может быть, они и говорили не совсем честно, но те суммы, которые они мне называли, кажутся мне вполне приличными. Может быть, нам пора вовремя прекратить бессмысленное сопротивление и таким образом сократить ущерб?

Я еще никогда не видела отца в таком отчаянии.

– Но вы же все подписали нашу петицию, – пробормотал он. – Вы обещали мне, что не пойдете на сделку.

Бесс встала и положила руку отцу на плечо:

– Нам горько видеть, как умирает Эбердин, но наши жизни продолжатся. Нам просто необходимо принять предложение властей.

Все остальные закивали, соглашаясь. Все, кроме отца.

Я сидела, скрестив руки на груди и думая: «Что же будет дальше?», хотя ответ был мне уже известен. Дальше не будет уже ничего. Все кончено, все.

* * *

Я все еще не получила ни одного сообщения от Морган и уже начинала нервничать. Она не ответила даже на ряд фоток.

Я начала паниковать. Вчера вечером я так капитально накосячила. Все, что я ни делала, чтобы стало лучше, – все от истории с Джесси до тех ужасных сообщений, которые я отправила Банди, – могли стоить мне ее дружбы. Если я потеряю Морган, я буду поистине безутешна.

Был уже поздний день, когда приехала мама. Я хотела спросить ее о Морган, о том, не говорила ли она чего-нибудь обо мне, когда вернулась сегодня утром, но мне не представился такой случай.

– Где твой отец? – спросила мама.

Мне было тяжело ответить ей:

– Он спит.

Я не стала говорить маме того, что отец сказал мне, когда поднялся в мою спальню после того, как все ушли. А сказал он вот что: «Пусть шериф Хемрик приходит и выволакивает меня силой».

Мама кивнула, как будто мои слова подтвердили все ее самые худшие опасения. Она протянула мне коробку. Я думала, что она предложит мне начать собирать вещи, но по тому, как она ее держала, я поняла, что в ней уже что-то лежит.

Я откинула верхний клапан.

Там лежало мое платье, купленное для Весеннего бала. Вернее, то, что от него осталось. Теперь это была просто мятая тряпка, потому что после бала я, скомкав платье, засунула его под кровать Морган и совсем про него забыла.

– Кили.

– Мама, позволь мне объяснить. Я…

– У меня никогда не было ничего настолько красивого. – Она поднесла платье к свету. – Я представляла себе, как ты когда-нибудь наденешь его в колледже. Может быть, на какую-нибудь особенную вечеринку. Или на собеседование. Или на конференцию…

Она встала и пошла на кухню.

Я последовала за ней:

– Мама, пожалуйста…

Подойдя к раковине, мама наклонилась над ней и потерла руками виски:

– Кили, я не знаю никакого другого способа сказать это. Есть только один способ – выложить все и сразу. – Она выпрямилась и повернулась ко мне. – Сегодня утром я сняла квартиру и внесла задаток. Она находится между Эбердином и Бэрдом. Сегодня я упакую свои вещи, и я хочу, чтобы свои вещи упаковала и ты.

– А как же папа?

– Я больше уже не могу о нем беспокоиться.

– Как ты могла такое сказать? Ведь он так для нас старался. – Я понимала, что, борясь за отца, я борюсь и за себя.

– Кили, это я старалась для нас все последние два года, все время, день за днем. Я, а не он.

– Ну и что? Разве он не может загладить свою вину?

Я отчаянно хотела, чтобы мама ответила «да». Но она сказала:

– Сегодня я ночую у Энни. Мы устраиваем прощальную вечеринку с ночевкой, а кроме того, ей понадобится помощь в укладывании вещей.

– Значит, они тоже уезжают. Куда?

– Дорогая, ты должна поговорить с Морган.

Я пыталась. Но Морган не отвечала на мои звонки.

Я отнесла свою коробку в спальню. В ней лежали все мои пожитки, в разное время оставленные мною в доме Морган. Рождественская пижама, которую я не видела уже несколько месяцев. Мой экземпляр «Сойки-пересмешницы», который я дала почитать Морган, но которую она так и не прочла, потому что я сказала, что эта книга меня разочаровала. Она возвращала мне все, что делало нас подругами.

Я ногой откинула коробку к стенному шкафу.

Если Морган не желает отвечать на мои звонки, мне придется сделать что-нибудь еще, чтобы привлечь ее внимание. Что-то по-настоящему важное, пока еще не поздно.

Глава 33. Воскресенье, 29 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. В час дня губернатор Уорд издал распоряжение об эвакуации графства Эбердин. Всех жителей просят переселиться в другие места до приближения бури. Оставайтесь на нашей частоте для получения дополнительной информации.

Я знала, что на земле есть только один человек, который может помочь мне вернуть дружбу Морган. Джесси Форд. Так что я позаимствовала пикап отца и поехала к нему домой.

Перед его домом стоял грузовик для перевозки мебели. Я попыталась понять, почему его семья переезжает так рано. Ведь распоряжение об эвакуации только что поступило. Тогда почему все пожитки в доме Джесси уже собраны?

И тут мне все стало понятно. Его скрытность, когда я спрашивала его, подпишет ли его мать петицию. То, что он избегал меня на тайном балу.

Джесси выходил из входной двери с коробкой в руках. Увидев меня, он смутился. Ко мне подбежала Джулия и крепко обхватила меня за бедра:

– Мы как раз собирались уезжать.

В груди у меня стало тесно.

– А… Кили. – Джесси кивнул мне. – Я собирался сказать тебе минувшей ночью. Когда наступило бы подходящее время.

Возможно, он даже сам себе верил, но я знала, что ничего бы он мне не сказал. Он отталкивал меня всю ночь, он не желал подходить близко. Он вел себя так, потому что ему не хотелось говорить мне правду – что он уезжает.

Джесси попытался обнять меня, но я отбежала прочь:

– Вот я бы не уехала, не сказав тебе. Честное слово. – Я вытерла глаза. – Твоя мать никогда и не думала о том, чтобы нас поддержать, ведь так?

Джесси вздохнул и закинул голову назад:

– Я говорил ей об этом. Но у моей матери дерьмовая работенка в «Уолмарте». Мы живем в трейлере. А отец Джулии – мерзавец, который вечно крутится вокруг моей матери. Так что отъезд пойдет нам только на пользу.

На этот раз парень говорил правду. Я это чувствовала.

– Ты знаешь, куда вы поедете? – прошептала я.

– В Шарпсбург. Это примерно в часе езды. Совсем недалеко. – Он наконец посмотрел на меня. – Я надеюсь, мы все равно могли бы остаться друзьями.

Может быть, мне легко было простить Джеси, потому что мы с ним были так похожи. И в глубине души я понимала, что он все-таки хороший парень. Но Морган была права: Джесси и я не подходили друг другу. Во мне ощущался такой же внутренний надлом, как и в нем. Мы с ним никогда не были честны друг с другом до конца. Поэтому, как ни странно, потеря Джесси не отозвалась во мне острой болью, как это было в случае с Морган.

– Я тоже на это надеюсь. Потому что по состоянию на данный момент ты, строго говоря, единственный друг, который у меня есть.

– Погоди. Почему? Разве между тобою и Морган что-то произошло?

Я обхватила себя руками:

– Мне нужна твоя помощь. Мне надо придумать что-то по-настоящему значительное, чтобы убедить Морган простить меня. Той ночью я действительно что-то сильно напортачила в наших с ней отношениях. – Я почувствовала, как задрожала моя нижняя губа. – Вообще говоря, даже это неправда. У меня было много мелких промахов… Я старалась не обращать на них внимания, надеясь, что все рассосется само собой. А теперь все разбилось на куски.

Джесси опять попробовал меня обнять, и на этот раз я ему позволила.

– Не беспокойся, Кили. Мы это исправим. Все можно исправить. – Я кивнула, размазывая слезы по его рубашке, потому что это должно быть правдой. – Конечно же я помогу тебе. Каков твой план? О чем ты думаешь?

– Я должна доказать Морган, как много она для меня значит. Доказать, что нашу дружбу стоит попытаться спасти.

– Хм… Попробуй вот что. Если ты закроешь глаза и подумаешь о самой лучшей поре вашей дружбы, когда все было просто идеально, что тогда приходит тебе на ум?

Вот тогда-то меня и осенило.

* * *

Я везла нас в магазин Вайолы.

Джесси все это время смотрел на меня.

– Что такое? – усмехнулась я.

– Ты уже один раз застала меня врасплох, Кили. Когда вот так появилась рядом с моим домом. Я… я просто хочу, чтобы ты обязательно знала, что мне действительно будет тебя не хватать. – Казалось, Джесси говорит искренне. И сам искренне удивлен.

Сейчас я не могла поверить, что почти собиралась заняться с ним сексом.

– Забей, ладно? – улыбнулась я.

Я припарковалась и подбежала к двери. Она была закрыта на висячий замок, и на ней красной краской был выведен значок «Х».

Я сложила руки трубочкой и заглянула внутрь. Смотреть там было практически не на что. Пустые полки, пустые стойки для кассовых аппаратов. Я пробежала по тротуару и заглянула в другое окно. И рядом с будкой, откуда мистер Вайола обычно следил за тем, как идут дела, как всегда, стоял автомат для продажи стикеров.

Я начала пинать стеклянную дверь.

Джесси подошел ко мне сзади, схватил меня за талию и оттащил в сторону:

– Стоп, стоп! Погоди! Что ты задумала?

Я закусила губу.

– Мне нужен тот автомат по продаже стикеров.

Джесси засмеялся, и смеялся до тех пор, пока не понял, что я не шучу. И тогда он сказал:

– Заметано.

В это мгновение я была рада, что со мною Джесси, а не Ливай. Ливаю мне пришлось бы объяснять, в чем дело, мне пришлось бы совращать его с пути истинного, чтобы он для меня это сделал. Хорошо, что мне не надо так его подставлять.

Джесси обежал вокруг здания, присматриваясь, как бы попасть внутрь. Я надеялась, что он отыщет какую-нибудь незапертую боковую дверь, но, когда он вернулся, в руках у него был кирпич.

– Отойдите в сторону, – приказал парень.

Надо отдать ему должное, он так и не попросил меня записать все это на телефон. А что? Из этого однозначно получилось бы улетное видео. Мы, разбивающие стеклянную дверь, вытаскивающие наружу автомат по продаже стикеров и загружающие его в кузов пикапа. Когда я сказала Джесси, что мне нужна его помощь, он просто взял и помог. Он меня не разочаровал. От этого мне стало легче на сердце. Все-таки я любила его не зря. И теперь у меня появилась надежда, что я не разочарую и Морган.

* * *

Мы отвезли автомат к Джесси домой. Он пытался раскурочить его почти час.

– Почему с этой дурацкой штуковиной труднее справиться, чем с торговым автоматом? – никак не мог он понять.

Я использовала все четвертаки из коробки в пикапе отца. Джесси разбил стеклянную копилку, в которой он копил мелочь много лет. Мы использовали метод конвейера. Джесси загружал в щель два четвертака, я дергала металлическую пружинную защелку, а Джулия вытаскивала защитный чехол из белого картона и проверяла, не попался ли нам джек-пот из двух единорогов.

– Я был прав, – сказал Джесси. – Между парнями не бывает такой крепкой дружбы. – Он понюхал свои пальцы:

– Фу-у! Мелочь так воняет. Все на свете должно стоить по крайней мере доллар.

Из автомата выползали стикер за стикером, зажатые между двумя полосками белого картона. Но ни на одном из них не было нужной мне картинки. И наконец, когда я протолкнула в щель еще два четвертака, из автомата не вышло ничего. Я попробовала еще раз. И снова ничего.

– Это фальшивая реклама, надувательство, – вздохнул Джесси. – Эти чертовы единороги должны быть где-то здесь!

Он повернулся, подполз к Джулии и начал вновь просматривать все забракованные нами стикеры в надежде, что мы как-то пропустили нужный нам. Я же применила более радикальный подход. Я встала и изо всех сил ударила по стеклянному окошку каблуком. После третьего удара оно раскололось, и получилась сеточка – паутинка из осколков стекла. И тогда я начала выковыривать эти осколки, не обращая никакого внимания на то, что режу в кровь кончики пальцев.

– Кили, стоп! Погоди секундочку!

Джесси осторожно отодвинул меня в сторону. Потом убрал битое стекло, а затем вынул и саму рекламную картинку с двумя единорогами. Потом ножницами с аккуратностью хирурга вырезал ее.

– Наклей сзади немного двусторонней клейкой ленты, и он приклеится просто отлично, – предложил парень.

– Спасибо, – сказала я. Меня все еще трясло, так сильно я нервничала. – Я никогда не смогла бы сделать это так же хорошо, как ты.

– Надеюсь, у тебя все получится, – сказал Джесси. – Черт, если бы мне не хотелось прямо сейчас обнять тебя и поцеловать в губы, твоим лучшим другом был бы я.

– Мне надо ехать. – Я обняла его. – Прощай, Джесси.

Он медлил разжимать объятия, хотя я и старалась отстраниться.

– Это еще не прощание, – предупредил он меня. – Я уезжаю только завтра. Ты еще поймешь, когда прощание будет настоящим.

Глава 34. Воскресенье, 29 мая

Днем ожидаются грозы, временами сильные, в низинах возможно затопление. Минимальная температура 62 градуса по Фаренгейту.

Я подъехала к дому Морган, собрав свою сумку с вещами для ночевки, как будто это была обычная воскресная ночь, когда Морган меня пригласила к себе.

Мама и миссис Дорси сидели за кухонным столом. Они не слышали, как я вошла и обе резко повернулись ко мне с виноватыми лицами. Перед каждой из них стояло по большому бокалу вина.

Они запаковывали посуду миссис Дорси, заворачивая бокалы в газету. Это была не разномастная посуда, не полученные бог знает где стаканы объемом в одну пинту с названиями разных марок пива, не разношерстные чашки из «Макдоналдса», которые когда-то в детстве собирали Морган и я. Миссис Дорси брала с собой только качественную посуду. Но работа по ее упаковке была закончена еще только наполовину.

На маме была одна из черных накидок, которые миссис Дорси надевала на клиенток в своем салоне красоты, а ее волосы были намазаны краской цвета расплавленного шоколада. Под накидкой на ней были надеты штаны от пижамы. Миссис Дорси была в халате и тапочках, в одной руке у нее была маленькая чашечка с краской, в другой – кисточка для окраски волос.

– Мама!

– Сюрприз! – сказала она, поднося к губам полный бокал вина. Затем рассмеялась так, что едва не выплеснула из бокала все вино.

– Что ты делаешь? – удивилась я.

– Формирую новый имидж. И не делай такое лицо. Ты сама вечно дразнила меня, уговаривая покрасить волосы!

И не одна я. Каждый день ее рождения мы трое, я, Морган и миссис Дорси, твердили ей одно и то же. Мама давно уже решила, что ее волосы будут седеть естественным образом. Она уверяла нас, что не сможет ухаживать за ними и регулярно окрашивать их, даже несмотря на то, что ее лучшая подруга была парикмахером.

Миссис Дорси сказала:

– Морган сейчас нет, Кили. Хочешь, я напишу ей, что ты здесь?

Я заплакала. Я завидовала тому, что миссис Дорси и миссис Хьюитт собираются устроить вечеринку с ночевкой, такую, какую я так хотела устроить с Морган. Их дружба останется неизменной, куда бы они обе ни поехали. А наша разрушалась еще до того, как Морган покинет Эбердин.

Миссис Дорси бросилась вперед и крепко меня обняла:

– Деточка, все в порядке. Ты здесь, ты пришла. Это много для меня значит.

– Не пишите Морган, – попросила я. – Я подожду. Я могу помочь вам упаковывать вещи.

* * *

Следующие два часа я паковала вещи, складывала их в коробки в гостиной миссис Дорси и загружала в кузов взятого ею напрокат пикапа, припаркованного у парадной двери.

Затем я услышала, как снаружи остановилась машина. Я бросилась к окну. По подъездной дорожке к дому подъехала Морган. По тому, как были уложены ее волосы и как она была одета, я поняла, что она была с Уэсом.

Я вышла из дома и встретила ее на подъездной дорожке. Увидев меня, Морган была удивлена. И, к сожалению, совсем не рада.

– Привет.

– Привет.

И она прошла прямо мимо меня. Я последовала за ней. У меня не было другого выбора.

Войдя на кухню, мы услышали хихиканье. Волосы мамы приобрели свой первоначальный цвет, тот цвет, который я видела только на фотографиях. Цвет имбирного пива. И хотя я знала, что миссис Дорси сыграла свою роль в том, что произошло между мамой и отцом, я не могла заставить себя ее ненавидеть. Я просто ей завидовала. Она смогла сделать по отношению к отцу то, чего я так и не смогла сделать по отношению к Уэсу. Я не была готова терпеть Уэса, миссис Дорси же поддерживала отца так долго, как только могла, и все только ради того, чтобы порадовать мою маму.

– Я выгляжу молодой! – сказала мама. – Правда, я выгляжу молодой?

Морган и я скорчили друг другу рожи, типа «о, господи», как будто по-прежнему оставались подругами. Это был единственный раз за весь вечер, когда показалось, что мы все еще подруги. Но это чувство быстро прошло. Морган прошла мимо меня через дверной проем и быстро направилась наверх. Я пошла следом.

В комнате Морган все уже было упаковано.

– Стало быть, ты уезжаешь, – вздохнула я.

С другого конца комнаты было слышно, как Морган сглотнула.

– Да. Тебе уже сказали куда?

– Нет. Они хотели сказать, но я подумала, что должна услышать это от тебя. – Я села на кровать. – Это будет где-то недалеко?

– Рядом с тем местом, где живет мамина сестра. Мама собирается открыть там свой собственный салон красоты. Я правда за нее рада. Я не радовалась, когда она сказала мне об этом в первый раз, но теперь я рада.

Мэйфилд. Так назывался город, где жила сестра матери Морган. Я ездила туда как-то вместе с семьей Морган. Туда было шесть часов езды.

– Это так далеко, – прошептала я.

Морган кивнула.

– Прости меня за мое поведение минувшей ночью. Я попрошу прощения у Уэса. Я хочу помириться с тобой. Я хочу, чтобы мы остались подругами.

– В самом деле?

– Конечно!

– Потому что я чувствую, что с тех пор, как мы перешли в среднюю школу, наши отношения изменились. Ты уже довольно долго держала меня на расстоянии. И может быть, мне следовало сказать тебе об этом раньше. Но после того, как ты так себя вела на тайном выпускном балу, и после того, как ты поступила с Банди, я чувствую себя так, будто не знаю, какова ты на самом деле. – Морган опустила подбородок на грудь и уставилась в пол. – Может быть, так иногда бывает. Случается, что подруги расстаются, и это расставание может быть долгим и болезненным. Но поскольку Эбердин уходит под воду, с нами это не должно произойти. Наша дружба может просто закончиться. Чистым разрывом. Без обид.

– Пожалуйста, не говори так. Это просто безумие. То, что ты говоришь сейчас, кажется мне полной дичью.

– Ты всегда была рядом и поддерживала меня. Всегда. Ты была рядом, когда нас бросил отец и когда я горевала из-за Уэса. Но сейчас я больше не чувствую, что между мною и тобой есть какая-то близость. Дружба – это компромиссные решения и взаимные уступки. А я чувствую, что мне достаются от тебя только шутки. Я смотрю на нашу дружбу и думаю: «А может ли она пережить хотя бы такую мелочь, как переезд в другие города?» Кили, я хочу верить, что у нас с тобой есть будущее. Но сейчас я его просто не вижу.

Это была прекрасная возможность. Я вынула стикер с двумя единорогами и протянула его Морган как нечто особенное, нечто волшебное. А, по моему мнению, он и был таким.

– О, господи, – выдохнула Морган. – Это то, что я думаю?

– Да, – робко промолвила я. И улыбнулась.

Однако Морган не видела моей улыбки. Она уже повернулась ко мне спиной:

– Прямо не верится, что ты и впрямь думала, будто какой-то дурацкий стикер может все изменить.

* * *

Я не ушла, и Морган не сказала, что я должна уйти. Думаю, ни одна из нас не могла найти в себе мужества сказать своей матери, что нашей дружбе пришел конец. В ту ночь я так и не заснула. Я не уверена, заснула ли Морган. И я сделала то, что расстроило меня еще больше.

В середине ночи я встала и бесшумно обшарила коробки с вещами, которые Морган собиралась перевезти, в поисках альбома со стикерами. Я не хотела оставлять его ей, только не теперь, когда она меня бросила. Но я так и не смогла его найти.

А потом я поняла почему. Потому что Морган уже выбросила его на помойку.

Я залезла обратно на кровать, на которой мы с ней спали вместе, и пролежала с закрытыми глазами до самого утра.

Глава 35. Понедельник, 30 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. Отныне на всей территории графства Эбердин действует предупреждение о паводке. Действует также предупреждение о сильной буре. В течение всего дня с небольшими перерывами будут идти проливные дожди. Полоса наиболее сильных дождей накроет графство Эбердин после 19.00. Всех жителей просят немедленно проследовать в укрытие. Оставайтесь на нашей частоте для прослушивания уточнений прогнозов погоды и дальнейших указаний.

Мама отвезла нас обеих домой, пока Морган и миссис Дорси загружали последние вещи во взятый напрокат грузовик. Она знала, что Морган и я так и не помирились, видимо, поэтому она ни разу и не спросила меня, что между нами произошло.

Я помогла маме отнести ее вещи в машину.

– Я собираюсь остаться и помочь отцу, – сообщила я. – Думаю, ему это будет нужно. По-моему, он своих вещей так и не собрал.

– Я знаю, Кили, что тебе сейчас приходится нелегко. Нелегко и мне. Но мы должны позволить отцу самому отвечать за то, что касается одного его. Мы не можем спасти его, как он не может спасти нас. Ты меня понимаешь? – Я кивнула. – Кили, я хочу, чтобы ты приехала ко мне сегодня днем. Прежде чем начнется сильный дождь.

Я обняла маму и поцеловала на прощание. Затем я зашла в дом и, вместо того чтобы, как и обещала, помочь отцу, просто легла в постель, впрочем, как и он.

* * *

Спустя час мой телефон зазвонил. Я посмотрела на экран, думая, что это, Джесси, но это была Банди. На этот раз я ответила.

– Кили! Слава богу, ты все-таки ответила! Меня не пускают в город, чтобы забрать кота! – Директриса была в истерике.

– Когда я его видела, с Фреклом было все в порядке. Он сидел под кустами. Я попыталась поймать его…

– Но он убежал. Конечно же! Ведь он очень игривый, даже пугливый кот. Пожалуйста, ты можешь попробовать поймать его опять? Он очень любит бегать за веревочкой. Или за шнурком от ботинок. Возьми с собой что-нибудь в этом духе. Я уверена, тогда тебе удастся его поймать.

– Я попытаюсь. – Могу же я хоть с кем-нибудь помириться.

– Спасибо за то, что тебе хватило мужества ответить. Я была не уверена, что ты на это пойдешь, – сказала директриса.

Затем телефон отключился.

* * *

Я провела остаток дня в доме Банди, стараясь выманить Фреклза из-под ее парадного крыльца. Этот кот был сущим монстром, он ни на йоту мне не доверял. Послечаса сюсюканья и размахивания чертовым шнурком, как белым флагом, символом капитуляции, я наконец загнала паршивца в угол. Эта тварь громко шипела на меня и укусила за руку, но я все-таки ухитрилась засунуть кота в картонную коробку, которую принесла с собой.

«Я его поймала. Мы уедем в течение дня. Я дам вам знать, когда мы сможем встретиться, чтобы я вам его передала».

«Спасибо, Кили. Огромное спасибо».

Я шла домой, держа под мышкой коробку с котом, когда ко мне подъехал Ливай. На этот раз он был не на велосипеде, а в машине.

– Значит, у тебя все-таки есть права, – усмехнулась я.

Парень протянул руку и открыл мне дверь:

– Садись.

Я залезла в машину, и коробка у меня на коленях громко мяукнула.

– Могу я спросить, что это?

– Лучше не надо. Просто знай, что это единственное, что я сделала правильно.

Ливай пристально посмотрел на меня.

– Не может быть, чтобы это и впрямь было так, – улыбнулся он. – Я рад, что с тобой все хорошо, Кили, и рад, что сумел увидеться с тобой, прежде чем все уедут навсегда.

– Со мной далеко не все хорошо, – возразила я. – Но все равно спасибо тебе. Я тоже рада.

– Хочешь, я отвезу тебя домой? – предложил Ливай.

Но я этого не хотела. Потому что знала: возможно, сейчас я вижу Ливая Хемрика в последний раз.

– Ты работаешь?

Он кивнул.

– Я могу с тобой покататься?

– Конечно. Но я не знаю, сколько еще времени я буду так ездить. В конце концов нас всех отзовут. Но пока я в машине, ты можешь побыть со мной.

* * *

Час спустя мы подъехали к дому Морган.

Я видела ее адрес, записанный на планшете Ливая. И после этого я каждую секунду думала: «Могу ли я это сделать?» И в конце концов пришла к выводу, что я должна это сделать. Я должна войти внутрь и увидеть все в последний раз. Иначе мое последнее воспоминание об этом доме будет ужасным. Это будет воспоминание о той ночи, когда мы с Морган даже не могли друг на друга смотреть.

Я заглянула внутрь через полуоткрытую парадную дверь. Я почти никогда ей не пользовалась, разве что вчера вечером. Парадная дверь предназначалась для почтальона. Или для других посторонних. Ливай подошел ко мне и открыл ее.

Я неуверенно сделала шаг назад, как будто этот дом мог засосать меня внутрь против моей воли. Это был слишком широкий шаг, и я, чуть было не упав, отступила на нижнюю ступеньку.

Ливай был озадачен:

– Разве ты не войдешь внутрь?

Я отвернулась от него и села на ступеньку.

– Кили…

– Я не могу, – прошептала я.

Я по-прежнему не могла смотреть Ливаю в лицо, но я знала, что он все понял по моему голосу.

– Хорошо. Я выйду, как только смогу.

Я, не отрываясь, смотрела на дом на противоположной стороне улицы. Еще один темный пустой дом. Дом, где жил сосед Морган со своими собаками. Они постоянно лаяли. Но сейчас там было очень тихо.

Мой телефон завибрировал, но я не стала доставать его из кармана. И когда он завибрировал снова, тоже.

Но на третий раз я все-таки его вынула.

«Хочешь потанцевать?»

Я ответила:

«Да нет, Джесси».

«Но возможно, другого случая у нас не будет», – написал Джесси.

И потом: «Я в спортзале».

Я не хотела туда идти. Но по какой-то непонятной причине не могла этого написать.

«Я вроде как занята».

И тогда Джесси написал: «Позволь мне попрощаться с тобой так, как ты того заслуживаешь».

Я слышала, как Ливай зовет меня из дома:

– Кили! Эй, Кили? Мне нужна твоя помощь.

Выйдя наконец из дома, Ливай понял, почему я ему не ответила. Потому что я уже ушла.

Глава 36. Понедельник, 30 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. В настоящее время в графстве Эбердин действует распоряжение о постоянном мониторинге на случай сильного паводка. Днем ожидается сильный дождь, который вызовет затопление, он продлится до вторника. Спасателям, функции которых не являются жизненно необходимыми, а также оставшимся жителям рекомендовано немедленно найти безопасное укрытие.

Я стояла у входа на школьную парковку несколько минут, прежде чем у меня прошел шок от увиденного. За дни, прошедшие после церемонии окончания школы, парковка стала похожа на странный пляж, с поднимающимися из воды через каждые несколько футов дюнами из строительного мусора. Некоторые из них были высотой с меня. Я не видела, что скрывается за этими буграми, но знала, что смотрю на то, что осталось от моей бывшей средней школы.

Рабочие в спешке покинули ее из-за приближающейся бури. Все их машины были припаркованы на улице, которая была за моей спиной и находилась немного выше. Интересно, вернутся ли они, чтобы привести площадку в порядок? Может быть, да, а может быть, и нет.

На самом деле скорее нет. Люди вернутся только за тем, что для них ценно: за строительным оборудованием, своими грузовиками и инструментами. Школа, в которой выучилось несколько поколений местных жителей, ничего для них не значила. Скоро в Эбердине уже не останется никого, кому бы до этого было дело.

Я позвала Джесси. Хотя я и не хотела оставаться в доме Морган, я уже сильно жалела, что пришла сюда, чтобы встретиться с ним. Я не хотела видеть своими глазами, что место, где я провела так много времени в последние годы, молниеносно превратится в горы мусора.

Я собралась было опять громко позвать Джесси, но быстро закрыла рот. Если кого-нибудь из нас здесь поймают, то, несомненно, арестуют. И я уверена, что мэр или даже губернатор используют это как рычаг давления на моего отца. Например, они могут пригрозить ему, что предъявят мне обвинение в нарушении режима, добьются, чтобы у меня появилась судимость, и погубят все мои шансы на учебу в колледже, если он не подпишет документы. Я понимала, что надежды на спасение Эбердина уже не осталось, но не хотела навредить отцу своими необдуманными действиями.

Джесси не ответил, но он, конечно, услышал, как я его звала, потому что телефон в моей руке внезапно загудел.

«Просто встреться со мной в спортзале».

«Разве спортзал еще существует?» – спросила я. И потом, когда Джесси не ответил, написала снова: «Кончай. Это какой-то бред».

Джесси не ответил и на это, по существу не оставив мне выбора. Я с трудом двинулась вперед, перелезая через горы строительного мусора, под подошвами моих резиновых сапог двигались куски штукатурки, дерева, кирпича или металла, в мои ладони впивалось что-то острое, мои ступни погружались в воду, когда я преодолевала очередной бугор. С вершины каждого пригорка я видела то, что осталось от нашей несчастной школы. Она не была еще полностью разрушена – по крайней мере, пока. Крылья, где преподавались точные и естественные науки и английский, были уже снесены, главный вход тоже. Но половина здания еще уцелела, вся правая сторона плюс спортзал.

Преодолев наконец парковку, я стала обходить здание, направляясь к спортзалу. Во всех классах было темно, оконные рамы были выбиты. На всех дверях, мимо которых я проходила, аэрозольной краской были выведены красные значки «Х», и все они были лишены замков. Я знала, что электричество везде отключено, но от этого развалины не казались мне более безопасными.

Двери в спортзал были открыты и подперты двумя кирпичами. Из них внутрь проникало немного света.

Я заглянула в дверной проем, но не увидела Джесси. Мое сердце колотилось как бешеное.

Скамейки были оторваны от стен, баскетбольные корзины срезаны, растяжки сняты, вместо проволочных каркасов, которыми были закрыты светильники, с потолка свисали голые провода, На полу было не менее трех дюймов воды.

Шагнув внутрь, я прошептала:

– Джесси, давай просто попрощаемся как нормальные люди.

Он опять не ответил. Но зато заиграла музыка.

Медленная песня в сопровождении саксофона.

И из темноты в клин падающего из двери света выступил Джесси.

Он был одет так же, как и на Весеннем балу. Не в борцовское трико, а в отглаженную рубашку, галстук и строгие брюки. Все на нем было совершенно чистым, в то время как я была покрыта грязью. Стало быть, добравшись сюда, Джесси переоделся. Его белокурые волосы вились над ушами. Он выглядел сейчас таким же красивым, как и в вечер бала.

– Что ты делаешь? – спросила я и почувствовала покалывание в затылке, потому что уже знала ответ на свой вопрос.

– Мне надо кое-что сказать тебе, Кили. – Джесси протянул руку, делая мне знак подойти ближе.

– Джесси, нам не следует здесь находиться, – сказала я, шлепая по воде в его сторону. – Прошу тебя. Не можем ли мы поговорить в каком-нибудь другом месте? – Я взялась за его протянутую руку и попыталась потянуть его в сторону к двери, но парень стоял неподвижно. Он перевернул руку и теперь держал мою ладонь на своей, как будто собирался сделать мне предложение. – Джесси…

Он смущенно улыбнулся:

– Я помню, как ужасно я вел себя на Весеннем балу, а ведь я так и не объяснился. Не сказал, о чем я тогда думал.

– Не бери в голову, – отмахнулась я. – Сейчас все хорошо. С тобой, со мной. С нами все прекрасно.

Джесси сделал глубокий вдох и выдох. Он явно волновался по поводу того, что собирался мне сказать. Нервничал.

– Ты помнишь, что сказала мне, когда мы танцевали под ту медленную песню?

Я сглотнула.

«Ялюблю тебя, Джесси Форд», – вот что я сказала тогда.

Я почувствовала, что от этого воспоминания щеки мои запылали. Я ощутила острое желание защитится, потому что конечно же я шутила, когда сказала Джесси, что люблю его. Но я не могла также отрицать, что в основе этой шутки лежала правда, и поэтому сейчас я промолчала.

– Нам было так хорошо в тот вечер. Помнишь, как мы танцевали под дождем? – спросил Джесси. – Я никогда ни с одной девчонкой не делал ничего столь нереально атасного. Как только мы вошли в спортзал, я не мог дождаться, когда кончатся эти дурацкие танцы, чтобы мы с тобой могли уйти куда-нибудь и остаться вдвоем. Я даже сказал Зито и другим парням, чтобы они попросили кого-нибудь другого подбросить их домой, потому что…

Я покачала головой:

– Значит, я тогда не сошла с ума. Ты действительно хотел поцеловать меня на Весеннем балу.

– Разве это не было очевидно?

– Джесси, мы танцевали под медленную песню, и все было так чудесно, но потом ты начал вести себя так, будто хочешь как можно быстрее отделаться от меня. Потом, когда я увидела тебя в коридоре с Викторией… – После того как мы с ним в первый раз поцеловались несколько дней спустя, я постаралась задвинуть в самый дальний угол памяти воспоминание о том, как мне тогда было больно, но теперь, когда я наконец сказала ему это вслух, я все заново ощутила. – Слушай, и после этого ты вдруг обвиняешь меня в том, что я тогда неправильно тебя поняла?

Джесси сжал мою руку:

– Послушай, думаю, даже ты должна признать, что то, что ты сказала в ту минуту, было слишком серьезно. Я со своими девушками обычно не дохожу до серьезных отношений. В сущности, я этого избегаю. Я считаю так: если девушка слишком ко мне привязалась, то пришло время расстаться. Иначе будут обиды и злость. Поэтому я и ухватился за Викторию. Я чувствовал, что должен разрядить обстановку, и быстро.

– Ты целовался с Викторией в коридоре в тот вечер?

Джесси смущенно опустил голову. Он с нею целовался.

Я надеялась, что этого не было, но это было, было.

– Я не хотел причинять тебе боль.

– Стало быть, ты решил, что целуясь с другой девушкой, ты пощадишь мои чувства? – Я вырвала свою руку. Я начинала чувствовать злость, а я этого не хотела.

– Ты мне тоже нравилась, понимаешь? Но я сделал то, что считал лучшим, чтобы поумерить твои ожидания. А потом, когда началось все это безумие с созданием озера Эбердин, я подумал: кому от этого будет хуже, если мы все так или иначе распрощаемся через несколько недель? Почему бы не пожить настоящим?

– Это глупо, Джесси. Пожалуйста, давай не будем больше об этом говорить, – попросила я. – Я не выдержу еще одного такого же дерьмового прощания.

– В том-то и дело. – Парень облизнул губы. – Я не могу стоять здесь и говорить, что влюбился бы в тебя, будь это нормальный учебный год. – Он сделал один шаг ко мне, потом второй. – Но я все-таки влюбился в тебя, Кили. И теперь не хочу тебя отпускать. Я не хочу с тобой прощаться.

Я вся дрожала. И даже попыталась пошутить, чтобы скрыть это.

– Я и так знала это, Джесси. – Я хлопнула его по руке. – Ты ведь даже не смог сказать мне, что твоя мать подписала соглашение с оценщиками.

Джесси не рассмеялся. И даже не улыбнулся.

– Потому что я не хотел портить последние дни, когда мы были вместе. Я хотел проводить с тобой каждую минуту… и чтобы каждую минуту нам было хорошо.

Его напор совершенно застал меня врасплох.

– Но ты же уезжаешь, Джесси. И я не знаю, куда поеду я…

– Все это не имеет никакого значения. Мы можем что-нибудь придумать, Кили. Послушай, даже мои лучшие друзья не знают меня так хорошо, как ты. Я никогда ни с кем не говорил раньше о своей семье, даже с Зито. То, что есть между нами… это не похоже ни на что из того, что у меня с кем-нибудь было прежде.

Я хотела напомнить Джесси, что он, в сущности, никогда не говорил со мною об отношениях в своей семье по своей воле. Строго говоря, мы с ним ни разу серьезно этого не обсуждали. Но я догадалась, что его чувства были запрятаны так глубоко, что даже малейшая их утечка казалась ему чем-то вроде прорыва плотины. Я могла понять это лучше, чем кто-либо другой.

Джесси продолжал:

– Мы так похожи. Именно поэтому ты вчера и пришла за помощью именно ко мне. Потому что знала, что я правильно пойму то, что ты хотела сделать для Морган. – Он отвел с моего лица прядь волос. – Я знаю, у нас все может получиться.

– Что может получиться?

– Я хочу быть с тобой, Кили. Я не хочу тебя потерять. – Голос Джесси сейчас звучал совсем по-другому. В нем не было ни капли бравады, хвастовства. Ни капли веселости или насмешливости. И он был непривычно тих.

– Джесси…

– Просто подумай над этим. – Парень притянул меня ближе, так что теперь я вынуждена была запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. – Нет ничего такого, что помешало бы нам вместе приятно проводить время каждый день, начиная с сегодняшнего. – Его лицо прояснилось. – Нам вовсе необязательно покидать Эбердин, унося в сердце печаль. Я знаю, в твоей жизни многое перекорежено. То, что случилось у вас с Морган, то, что происходит у тебя в семье… Мы с тобой вместе сможем многое исправить.

Я постаралась изо всех сил ухватиться за слова Джесси. Я уронила голову ему на грудь. Он был такой теплый. И его сердце билось так быстро.

– Это именно те слова, которые я хотела услышать от тебя на тайном выпускном балу, – прошептала я.

– Я знаю, что все испортил, Кили, но поверь мне, тогда я уже испытывал к тебе эти чувства. Я просто психовал из-за того, что должен был тебя потерять. Я не хотел говорить тебе, что уезжаю. Я не хотел уезжать. Я хотел одного – провести с тобой прекрасный вечер. Но я повел себя как идиот.

Я никогда прежде не задумывалась о том, какой была бы наша с Джесси совместная жизнь не в Эбердине, а в каком-нибудь другом месте. Я просто не смела позволять себе об этом думать. Джесси был почти мифической фигурой в моей жизни, существом настолько сказочным, что он казался мне почти нереальным.

– Я никогда и помыслить не могла, что буду с тобой, – сказала я. – Твое внимание заставило меня почувствовать себя сильнее, лучше. Но… – Улыбка Джесси вдруг начала увядать, и это разбивало мне сердце, но я заставила себя продолжить: – Но мне не нужен кто-то, с кем я смогу только приятно проводить время.

– Значит, такой человек тебе не нужен?

Я покачала головой:

– Нет. Ведь иногда мне будет грустно.

– Ну, тогда я точно буду знать, как тебя развеселить.

– У тебя не всегда получится меня развеселить.

– Я не понимаю тебя. В первый же вечер ты сказала, что любишь меня, а теперь ты вдруг не хочешь быть со мной! Потому что ты хочешь, чтобы иногда тебе было грустно? Так? – Джесси сказал это так, будто ничего не понимал, но я знаю – ему было все понятно. Потому что никто никогда не выглядел грустнее, чем он в этот момент.

Я не знала, как ему все объяснить, потому что в это мгновение я впервые начала осознавать правду: я нуждалась в Джесси, чтобы заделать трещину, появившуюся в моих отношениях с Морган, я нуждалась в Джесси, потому что не хотела даже представить себе жизни без Эбердина. Но у меня больше не было Морган, да и Эбердин был уже потерян. Так что теперь Джесси значил для меня уже отнюдь не столько, сколько значил прежде.

– Прости меня, – вздохнула я.

Джесси моргнул:

– Вот это да! – Он медленно выдохнул. – Не хочу показаться тебе дебилом, но я ни секунды не думал, что ты меня отвергнешь. – Он немного посмеялся, расстегнул несколько пуговиц на рубашке и обмахнул воротничком разгоряченную шею. – Это же не означает, что я дебил, верно?

– Нет, Джесси, не означает.

– Я тебе не верю, но, чтобы потрафить своему самолюбию, сделаю вид, что все-таки верю.

– Когда уезжает твоя семья? – спросила я с улыбкой.

– Через несколько часов. – Джесси засунул руки в карманы. – А ты с отцом?

– Точно не знаю. Я вроде как жду, когда он скажет.

– Будь другом, напиши мне, когда будешь выезжать, чтобы я знал, что с тобой все хорошо. – Джесси меня обнял.

И в том, как крепко парень меня стиснул, было что-то такое, что подсказало мне, что он не только грустит, но и испытывает облегчение. Потому что Джесси оставался Джесси. Так что я даже не удивилась, когда, прежде чем отпустить меня, он качнул меня сначала назад, потом вперед, пока медленная песня, звучавшая из его телефона, не дошла до выводимого на саксофоне крещендо. Тогда он крутанул меня, а потом откинул назад, и мы оба засмеялись.

Было хорошо, что Джесси в этот момент снова прибегнул к шутке. Так действительно все получилось легко. И это подтвердило правильность моего решения отказаться от Джесси, потому что внезапно мне перестало нравиться только то, что легко.

Глава 37. Понедельник, 30 мая

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. Сообщается о значительных затоплениях в графстве Эбердин. Жителям рекомендовано незамедлительно найти безопасное укрытие. Оставайтесь на нашей частоте для прослушивания дальнейших оповещений.

Я отправила Ливаю сообщение: «Привет, твой отец дома?»

«Нет, в здании мэрии все время проходит какая-то дребедень. Пресс-конференции и т. п. Они превратили его в командный центр. А что? Куда ты уходила? Ты в безопасности? А еще ты оставила в моей машине этого сатанинского кота, и он все время на меня шипит».

Я не ответила ни на один из вопросов Ливая. Я сразу пошла к нему домой.

Ливай открыл дверь; на нем были клетчатые пижамные брюки и футболка полицейской академии. Наверное, он только что принял душ, потому что от него так приятно пахло.

Парень проводил меня в дом, и я удивилась, заметив, что здесь почти ничего еще не упаковано. Но конечно же отец Ливая будет уезжать одним из последних. Он будет руководить до тех пор, пока не уедут все жители.

– Прости, что бросила тебя сегодня, – улыбнулась я.

– Не бери в голову. Мне следовало этого ожидать. Но серьезно – чей это кот? Он здорово оцарапал мне руку.

Я на секунду затаила дыхание, не зная что сказать.

– Ты хороший парень, Ливай, – наконец нашла я слова. – Я знаю, что иногда веду себя как идиотка, но ты же знаешь, что ты мне небезразличен, верно? Я просто хотела удостовериться, что ты это знаешь, прежде чем я уеду.

– Ты в порядке?

Я покачала головой:

– Нет.

Ливай подошел ко мне и коснулся моих волос:

– Кили.

Я еще никогда не слышала, чтобы мое имя произносили так нежно. Разве что еще в тот раз, когда Ливай застал меня в коридоре. Сейчас я чувствовала, что от него исходит то же самое, что исходило тогда, только в миллион раз сильнее. Теплота, забота. Утешение. Он видел меня тогда, когда я была очень расстроена, очень уязвима. И он отнесся к этому как к чему-то естественному, это не раздражало его, не пугало.

Ливай медленно отвел взгляд, и его щеки порозовели.

– Ты смотришь на меня так, как будто хочешь меня поцеловать.

Было ли это тем, чего я хотела, хотела по-настоящему? Или же я по-прежнему хотела лишь облегчить боль, которая мучила меня из-за потери Морган? Мое сердце колотилось так, что, казалось, делало милю в секунду, и я не помнила, как двигалась, но расстояние между мною и Ливаем начало уменьшаться.

Хотя я ни в чем не была уверена, я твердо знала: я могу сказать Ливаю все. Потому что именно рядом с ним я была самой собой. Когда-то у меня зародилось похожее чувство в отношении Джесси, но оказалось, что нас объединял лишь душевный надлом.

Мне хотелось поговорить, хотелось поцеловать Ливая и хотелось начать все сначала, и все это перепуталось в моей голове в тугой узел, который я не смогла распутать вовремя.

В стену ударил свет фар.

Ливай резко обернулся:

– Черт. Приехал отец. Тебе нужно спрятаться.

– Тебе что, не разрешено приглашать домой девушек?

– Нет. Мне не разрешено приглашать домой тебя.

Парень открыл ближайшую дверь и провел меня в темную комнату.

– Я дам тебе знать, когда путь будет свободен, – тихо сказал он. – Просто пока не выходи. – Он продержал мою руку в своей дольше, чем следовало, потому что не хотел меня отпускать.

Моим глазам понадобилась минута, чтобы привыкнуть к полумраку. И тут я увидела большой письменный стол и лежащие на нем бумаги. Это был домашний кабинет шерифа Хемрика.

Я начала осторожно его осматривать. В поисках чего? Я точно не знала. На столе лежали масса бумаг и одна фотография в рамке. Фотография, на которой были запечатлены Ливай, шериф Хемрик и мать Ливая. Я пристально посмотрела на нее. Мать Ливая была очень красивая. Высокая, изящная. Ливай и его отец улыбались, глядя в объектив. А миссис Хемрик, откинув голову, смеялась.

Рядом с фотографией стояла полупустая бутылка джина.

Я обернулась и увидела огромную, размером с плакат, распечатку, приколотую кнопками к стене. Это был план Эбердина. Все дома, которые будут снесены. Все они были помечены красным значком «Х».

Кроме одного дома на Хьюитт-роуд.

Это был наш дом.

Шериф вошел в парадную дверь, и я услышала, как Ливай говорит с отцом. Их голоса были тихими и неразборчивыми, но я все равно к ним не прислушивалась. Я, не отрываясь, смотрела на карту. На кладбище.

Над ним была пометка: ПЕРЕНОС МОГИЛЬНЫХ КАМНЕЙ.

А как насчет останков?

Я не была уверена, но у меня появилось чувство, что если и есть какая-то надежда для нас, для Эбердина, для воссоединения моей семьи, то она была связана с этой картой.

Я быстро отколола кнопки и свернула бумагу в рулон так тихо, как только смогла. Затем вылезла через окно.

Глава 38

ГОВОРИТ СИСТЕМА ОПОВЕЩЕНИЯ В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ. Строительство плотины временно приостановлено вследствие опасности затопления. Оставайтесь на нашей частоте для прослушивания дальнейших сообщений.

В окна барабанил дождь. Мы с отцом расстелили план на нашем кухонном столе. Несколько минут отец молча тер свое небритое лицо. Он сидел на стуле, а я склонилась над его плечом.

– Я не совсем уверена, – повторила я, – но все наши родные похоронены на этом кладбище, папа. И то же самое можно сказать о большинстве живших здесь людей. Из-за этого поднимется большой шум, и не важно, что эти люди подписали сделки о возмещении страховых убытков. Самое малое, это может дать нам еще немного времени. Мы сможем перенести акценты на то, что нравственно, а что безнравственно.

– Ты молодец, Кили, – сказал отец и, положив свою ладонь на мою руку, крепко ее сжал.

Телефон в моем кармане загудел, но я его проигнорировала.

– Так какой у нас будет план? Позовем опять того репортера? Шона? Я знаю, в последнем своем репортаже он тебя подставил, но он не мог пройти мимо жареных фактов…

Отец встал:

– Я пойду прямо к губернатору.

– О! – Я была удивлена. Мне казалось более разумным сначала сделать эту историю достоянием гласности.

Но отец уже торопливо переодевался в чистую рубашку. Мне не хотелось его задерживать.

– Он сейчас в здании мэрии. Думаю, мэр Аверсано сейчас тоже там. И шериф Хемрик. У них там целый командный центр.

Мы сели в пикап и поехали к зданию мэрии. Улицы были практически пусты, но некоторые жители еще только укладывали вещи. Мой телефон прогудел еще несколько раз. Я знала, что это сообщения от Ливая. Мне было страшно открыть их, но я все-таки заставила себя это сделать.

«Куда ты подевалась?»

«Ты еще здесь?»

«Мой отец опять ушел. Можешь тайком прийти?»

«Мне надо тебе кое-что сказать. И я не знаю, сколько у нас осталось времени».

Прочитав последнее сообщение Ливая, я подумала, что он пока еще не знает, что я сделала. Мы ехали в мэрию для открытого столкновения, и на этот раз на нашей стороне был элемент неожиданности, что было хорошо. Но скоро Ливай обо всем узнает, и от мысли об этом становилось тошно. Потому что у нас с ним был момент, когда мы почти, почти… В параллельной вселенной его отец никогда не приехал бы домой, я никогда не нашла бы эту бумагу и мы бы поцеловались. Я собралась с духом – так было лучше. Это спасет моего отца, мою семью, может быть, даже наш город. Если все получится именно так, то все наши усилия были ненапрасны.

Мы припарковались прямо перед зданием мэрии, заблокировав пожарный гидрант. На другой стороне улицы стояли несколько грузовичков телевизионщиков. Возможно, они готовились к вечерней передаче в прямом эфире. Они увидели моего отца, узнали его. Все повернули головы, когда мы побежали вверх по ступенькам.

У главного входа нас остановил полицейский. Наше появление крайне его удивило.

– Погоди-ка, Джим. Куда это ты, по-твоему, идешь?

Вдоль стен коридора стояло несколько деревянных стульев. Отец отошел от полицейского, сел на один из этих стульев, и на лице его появилась самодовольная ухмылка. Он прислонил свою палку к стене:

– Скажи губернатору, что мне надо с ним поговорить. Сейчас. – И сложил руки на груди.

В его ухмылке было что-то, отчего мне сделалось не по себе. То, что у нас имелось, конечно же было железным доказательством, но это был не повод для злорадства. Особенно, если учесть, откуда эта бумага взялась и чем я рисковала, чтобы добыть ее. Я хотела сказать отцу, чтобы он немного поубавил свой пыл, но я не могла этого сделать, когда рядом стоял полицейский и смотрел на отца так, словно тот спятил. Он отстегнул рацию, пристегнутую к его груди, и попросил выйти шерифа Хемрика.

Минуту спустя из-за закрытой двери вышел шериф Хемрик:

– В чем дело, Джим? – Голос у него был усталый. – Ты же знаешь, люди и так заняты.

Отец рассмеялся и помахал рулоном бумаги:

– Что, он выглядит знакомым? – Шериф Хемрик смотрел на рулон, непонимающе хмуря брови. – А должен. Моей дочери хватило ума выкрасть его из твоего дома сегодня вечером.

Я увидела, что Хемрик поражен. Шериф посмотрел на меня с таким разочарованием и гневом, что у меня зашевелились волосы на руках.

– Это краденая вещь, – тихо сказал он.

– Это мой беспроигрышный билет, – ухмыльнулся отец.

Я озадаченно повернулась к отцу:

– Папа…

Шериф развернулся и исчез в другом кабинете, находящемся дальше по коридору.

– Папа, ты не должен их провоцировать, – сказала я. Горло у меня перехватило.

– Я знаю, что делаю, Кили, – заявил он и подался вперед, чтобы заглянуть дальше в коридор. – Я хочу, чтобы ты подождала здесь.

– Ну нет! Ни за что, – отказалась я.

Отец наконец повернулся ко мне лицом:

– Кили, послушай. Ты будешь ждать меня здесь.

В глубине коридора открылась дверь, и появился губернатор Уорд:

– Хорошо, мистер Хьюитт. Давайте поговорим.

Отец встал. Я последовала за ним. Он повернулся и сердито посмотрел на меня.

– Папа, я иду с тобой, – твердо сказала я.

Отец открыл было рот, чтобы сказать «нет», но губернатор Уорд заговорил первым:

– Пусть она услышит это, Хьюитт. Ведь это она украла для тебя эту чертову штуку. Разве у нее нет права знать, что происходит на самом деле?

Что-то в лице отца изменилось. Все молодечество в нем словно куда-то испарилось. Но, услышав, что сказал губернатор, я обязательно должна была войти в этот кабинет, хотел отец этого или нет. Я прошла мимо него и вошла в кабинет первой.

Мэр Аверсано сидел на диване, на вид явно неудобном. Шериф Хемрик стоял в углу, сосредоточенно говоря с кем-то по телефону. Когда я вошла, он злобно на меня посмотрел, тихо пробормотал что-то в телефон и быстро свернул разговор.

Не прошло и тридцати секунд, как телефон в моем кармане загудел. И мое сердце упало.

– Я объясню все быстро, – сказал отец. – У нас здесь есть доказательства, что вы решили не перезахоранивать останки с кладбища. Если вы удвоите свое первоначальное предложение о компенсации, я откажусь от сопротивления и быстро уйду в тень. Если же нет… что ж, тогда я перейду на другую сторону улицы и сообщу эту сенсационную новость репортерам.

Отец положил на стол листок бумаги. Это было предложение оценщика о компенсации убытков, то самое, которое я нашла на чердаке, предложение на пятьсот тысяч долларов. Я думала, это мама договорилась об этом за спиной отца. Но выходило, что это сделал он сам.

Но когда?

И почему?

Я наклонилась над столом и увидела дату. Это была среда, 25 мая. День, когда началось возведение плотины.

Отец был готов уехать тогда. Но не за такие деньги. Он хотел больше.

А теперь он практически шантажировал губернатора, чтобы тот откупился от него миллионом долларов? И это тогда, когда он позволял таким людям, как Расселл Диксон, жить в страшном убожестве и нищете?

Мой карман опять загудел. Я почувствовала, что меня сейчас стошнит.

Губернатор засмеялся и опустился в стоящее за столом кресло:

– Вот как обстоят дела, Хьюитт. Я не боюсь ни вас, ни этой истории. Я могу легко доказать, что это была ошибка. Кладбище будет затоплено только на последней стадии проекта. Так что у нас есть время сделать все, что мы захотим. Это у вас его нет. И нет способов воздействия на нас. Все ваши сторонники подписали соглашения. Так что теперь уже не в наших интересах платить вам за то, чтобы вы не поднимали шума. Потому что теперь вас просто некому слушать. – Отец стоял неподвижно, словно превратившись в камень. – И наше первоначальное предложение, которое я по-прежнему считаю щедрым, отныне аннулируется. – Губернатор сгреб соглашение о сделке и смял его в комок, потом, расставив пальцы, положил ладони на стол. – Я предлагаю вам половину первоначальной суммы – это двести пятьдесят тысяч долларов – при условии, что вы покинете Эбердин сегодня вечером. И это только потому, что здесь рядом с вами стоит ваша дочь. Мне жаль ее и жаль вашу жену, потому что они явно не знали, какую игру вы пытались вести.

Отец прочистил горло.

– То, что вы пытаетесь сделать с этим городом, неправильно. Вы это знаете, и я это знаю.

– Неужели это хуже, чем то, что вы манипулировали своими соседями и убеждали их следовать за собой с одной целью – получить больше денег?

Все понемногу начинало вставать на свои места, особенно когда я вспомнила нашу ссору у дома мистера Диксона. Тогда шериф Хемрик сказал отцу: «Ваша дочь помогает людям».

Он уже знал, что мой отец выступает против властей отнюдь не ради спасения города. Он делал это ради себя.

Отец все еще пытался выглядеть крутым, но по тому, как он сжимал набалдашник своей палки, я понимала, что он уже не чувствует себя на коне.

– А что, если я не соглашусь на ваше предложение? – спросил он.

Губернатор пожал плечами:

– Думаю, вы можете попробовать пережить эту бурю. Но возможно, тогда у вас уже просто не останется дома, куда вы могли бы вернуться. В этом случае мы вынуждены будем конфисковать этот участок и…

– Хорошо. Подождите секундочку. Пожалуйста, подождите только одну секунду. Я понимаю. Вы хотите наказать меня за то, что я так долго вам мешал. И может быть, я это заслужил. Поэтому да. Я соглашусь на сокращение суммы. Соглашусь. Но давайте, скажем, триста тысяч долларов. Помните, я теряю дом и бизнес, и насколько я понимаю, все жители получили больше, чем…

– Какой бизнес? – подал голос с дивана мэр Аверсано. – Вы не работаете уже несколько лет.

Отец повернулся так, чтобы видеть только губернатора Уорда. Я смотрела, как на его шее бьется жилка.

– Триста тысяч долларов, и я подпишу все, что надо подписать, и вы никогда больше не увидите ни меня, ни мою семью. – И словно чтобы доказать это, отец взял со стола ручку и щелкнул ею.

Губернатор откинулся в своем кресле так далеко, как только позволяла спинка:

– Двести тысяч долларов. Ты придерживал свои карты слишком долго, Джим.

Мэр Аверсано оторвал от растения в горшке несколько сухих листьев.

– Мы знаем, что от тебя ушла жена, – вздохнул он. – Ты не сможешь ее вернуть, если у тебя не будет денег. Тогда ты не сможешь явиться к ней как герой.

Отец на мгновение встретился со мной глазами. Я никогда не видела его более расстроенным, даже после того, как с ним произошел несчастный случай. И, понурив голову, он сказал:

– Согласен.

Я не могла больше находиться в этой комнате. Но прежде чем выйти, я подошла к столу, за которым сидел губернатор Уорд:

– Но вы же сделаете это, верно? Вы перезахороните останки? – Я умоляюще посмотрела на шерифа.

– Конечно, – сказал с дивана мэр Аверсано. – Ясно, что это наша недоработка. Спасибо, что обратила на это наше внимание.

Я, спотыкаясь, вышла в коридор. Я была вся в поту, футболка прилипла к телу.

Дрожащей рукой я проверила сообщения, которые Ливай отправил мне, пока мы были в кабинете.

«Ты самый эгоистичный человек, которого я когда-либо встречал».

«Я НИКОГДА тебе этого не прощу».

Пока я засовывала свой телефон в задний карман джинсов, по моим щекам текли слезы. Я слышала, как двери в коридор отворились. Оттуда появился Ливай. Парень был весь мокрый. Он снял дождевик и повесил его на стул. Полицейский отошел в сторону и пропустил Ливая вперед, не задавая никаких вопросов. Он пробежал несколько футов, прежде чем увидел меня. Тогда он остановился как вкопанный.

– Ливай, я…

– Не надо. Не надо, Кили. Я здесь не из-за тебя. Я должен поговорить с отцом. Он меня убьет.

Коридор был узкий, и Ливай ждал, пока я отойду в сторону и освобожу ему проход. Но вместо этого я, дрожа, пошла прямо на него:

– Пожалуйста, позволь мне все объяснить.

– Тут нечего объяснять. Ты меня предала.

Я почувствовала головокружение и схватилась рукой за стену, на тот случай, если я потеряю сознание. Здесь было очень жарко и горел слишком яркий свет.

Было очевидно, что Ливай совершенно мне не верит.

– Если бы тебе и правда были небезразличны я и мои чувства, ты бы поговорила со мной о том, что нашла, вместо того чтобы красть бумаги. Мы могли вместе пойти к моему отцу и спросить его, что происходит. А вместо этого ты тайком выбралась из дома и побежала прямо к своему отцу.

– Я сделала то, что считала правильным.

Ливай делано рассмеялся:

– Может быть, правильным для себя. И для твоего отца. Ты хотела выиграть, вот и все! Ты хотела выиграть, и тебе было совершенно все равно, что, делая это, ты подставляешь меня.

Даже в эту минуту от меня не ускользнула вся ирония ситуации. Ведь всего несколько мгновений назад со мной то же самое проделал мой отец. Свои истинные планы он хранил в тайне, не доверяя их никому. Все было так, как сказала мама. Мы для него не были на первом месте. А я не поставила на первое место Ливая. Оба мы поступили нечестно по отношению к людям, которые вроде бы были нам небезразличны. И теперь это обратилось против нас самих.

– Я хотела заставить их поступить справедливо по отношению к твоей маме и всем тем, кто похоронен на этом кладбище. Да, конечно, это помогло бы моему отцу. Но это помогло бы и другим людям.

Но вместо того, чтобы понять меня, посмотреть на это дело с другой стороны, Ливай огрызнулся:

– Ну конечно! Я рассказал тебе про свою мать, рассказал то, что не рассказывал никому. Ты бы даже не вспомнила о кладбище, если бы его не показал тебе я.

– Ты дорог мне, Ливай. Ты так мне дорог. Именно для того, чтобы сказать об этом, я и пришла сегодня к тебе домой.

Он закрыл глаза и откинул назад голову, и я поняла, что он об этом думает, думает о том, как мы чуть было не поцеловались. Как же я хотела вернуться в ту минуту и все сделать по-другому.

– Самое худшее – это то, что если бы ты меня попросила, то я бы разрешил тебе взять эту дурацкую бумагу. – Услышав, как Ливай это говорит, я поняла, что он говорит правду. Он бы так и сделал. У меня перехватило дыхание. – Я делал все, о чем ты меня просила, с тех самых пор, когда все это началось. Я знаю, что заслужил твое доверие. Но ты просто вывела меня из игры, Кили. Так что перестань притворяться, что ты пришла к нам домой ради меня. Потому что это не так.

Вот тогда я и поняла, что мне больше нечего сказать Ливаю, я все умудрилась испортить.

И моему отцу тоже нечего было сказать мне.

И все же я попыталась:

– Мой отец… все это было совсем не то, что я думала. Он вовсе не пытался спасти Эбердин из благородных побуждений. То есть, может, вначале и пытался, но потом нет. Честно говоря, я даже не знаю. Если бы я знала, что я… – В этот миг я уже рыдала. – Я не хотела никому делать больно. Я совершила ошибку, хотя была уверена, что все делаю правильно.

Ливай покачал головой:

– Это уже не имеет значения. Все кончено. И в сущности, ты мне даже помогла. Я рад, что Эбердин уходит под воду, потому что теперь я уверен, что не увижу тебя больше никогда. – И он боком прошел мимо меня.

Примерно через час отец вышел из кабинета, бледный, с потухшим взглядом. В руке у него был лист бумаги. Он не смотрел на меня, а я не смотрела на него. Мы сели в его пикап, и до дома нас сопровождали две полицейские машины. Один из полицейских отдал мне мурлыкающего Фреклза. Кто-то, наверное, Ливай, вынул его из картонной коробки и пересадил в настоящую переноску для кошек с мягким махровым полотенцем внутри. К этому времени дождь лил уже так, что и не описать, и улицы были залиты водой еще больше, чем тогда, когда нас на лодке перевозили в спортзал. Другой полицейский дал нам несколько картонных коробок, чтобы уложить вещи, но за то время, пока он нес их от своей машины до нашего дома, они размякли, и в них уже невозможно было что-либо положить. Но ему, судя по всему, было все равно.

– У вас есть тридцать минут, – сказал полицейский.

Я даже не знала, что я засовываю в коробки, так сильно я рыдала. Отец вошел в мою комнату, чтобы помочь мне, но я заорала, чтобы он убирался вон.

Тридцать минут спустя мы сели в пикап отца. Полицейские машины поехали за нами опять, на этот раз до скоростного шоссе. Когда мы доехали до городских границ Эбердина, они потихоньку отстали. Держа переноску для Фреклза на коленях, я повернулась на своем сиденье и стала смотреть, как мой родной город исчезает за пеленой дождя. Слезы, не переставая, текли у меня из глаз.

– Я думал, все будет по-другому, – тихо сказал отец.

И хотя я была страшно на него зла, мне пришлось кивнуть. Надо было отдать ему должное хотя бы в этом.

Это разбило мне сердце. Потому что отец не был плохим человеком. Как и я не была плохой. Так как же вышло, что мы оба все так загубили?

Глава 39. Вторник, 11 октября

Солнечно, прохладно, максимальная температура сорок пять градусов по Фаренгейту.

Через пять месяцев новой жизни я узнала, что плотину наконец достроили. По-моему, это ознаменовало собой переход от захватывающего к скучному, от торжественного к смешному, потому что все знали, что вода и так продолжала прибывать в Эбердин на всем протяжении строительства. Это можно было видеть с наблюдательной вышки на другом берегу реки, куда я иногда приходила. Но теперь, когда строительные работы были завершены, дело пойдет уже быстрее. Одни говорили, что полное затопление займет несколько дней, другие предсказывали, что все будет кончено за несколько часов.

Добро пожаловать, озеро Эбердин!

Губернатор Уорд запланировал гигантское празднество. С парадом, аттракционами, передвижными закусочными, вечерними фейерверками, а во время церемонии перерезания ленточки будет играть марширующий оркестр риджвудской средней школы. Именно по этой причине я и узнала об этом еще до того, как на улицах повесили первую растяжку. Приглашение губернатора Уорда было главной темой утренних объявлений.

Я говорю «главной темой», потому что теперь, когда я была ученицей выпускного класса риджвудской средней школы, утренние объявления превратились в настоящую информационную программу, транслируемую на телевизоры с плоскими экранами, висящие в каждом классе. Все ребята в моем классе знали, что я из Эбердина, и все они тайком смотрели на меня, может быть, для того, чтобы посмотреть буду ли я плакать или сделаю что-нибудь еще в этом же духе. Но я не заплакала. Я сидела, уткнувшись в свой составленный по усложненной программе учебник по тригонометрии и притворяясь, что я слишком увлечена тем, что в нем читаю, чтобы слушать объявления. В риджвудской средней школе было и несколько других учеников из бывшей средней школы Эбердина. Уверена, что они вели себя также. У остальных ребят лучше получалось начать новую жизнь, чем у меня. Они заводили новых друзей, примыкали к новым группам.

Мама переехала в Риджвуд за неделю до начала моего последнего учебного года. До этого она сняла квартиру рядом с Бэрдом, и мы с ней прожили в ней почти месяц, когда она узнала от другой медсестры, что в Риджвуде с недавних пор сдается в аренду таунхаус, потому что прежний жилец умер. Тогда она разорвала договор аренды на квартиру и подписала новый, на таунхаус. Фактически, ей даже не пришлось разрывать предыдущий договор, его просто переписал на себя отец.

Так что теперь мы с ней жили на самой уродливой улице в Риджвуде, где все дома были маленькие и старые и ни перед одним из них не было лужайки. Предыдущая квартира была лучше и стоила меньше, но мама считала, что возможность для меня проучиться двенадцатый класс в одной из лучших школ штата упускать нельзя. К счастью, мне не пришлось снова распаковывать свои вещи, потому что я так и не потрудилась их распаковать.

Мама стала обживать наше новое жилище сразу. И хотя мы с ней не чувствовали себя в нем так, словно это наш дом, во всяком случае я, она сделала немало, чтобы в нем стало уютно. Мало-помалу она заменила все ненужные вещи, которые оставили ей в наследство ее пациенты, на те вещи, которые выбрала сама. Чьему-то старому вязаному пледу пришло на смену покрывало на кровать с ворсом, которое она купила на распродаже в «Маршалсе». Другие вещи мама сделала сама: белый матерчатый чехол для нашего старого дивана или подушки с полосками, на которых были вышиты цветы золотарника и барвинка. Интересно, станет ли такой со временем и моя жизнь, придут ли на смену старым воспоминаниям новые впечатления?

Мама могла бы полностью поменять в нашем новом жилище мебель, потратив на это сумму, которую получил отец – он отдал эти деньги нам, но она старалась не тратить из этих денег ни цента. Они с отцом решили, что все эти деньги пойдут на мое обучение в колледже,чтобы мне не пришлось поступать в Бэрд, если мне этого не захочется.

И я действительно решила отправить заявления в несколько других высших учебных заведений, мысль о поступлении в которые никогда не пришла бы мне в голову, если бы не ярмарка университетов и колледжей, которую ежегодно устраивала моя новая средняя школа. Я пошла на эту ярмарку, потому что мне все равно больше было нечего делать, но в конечном итоге поговорила с несколькими консультантами. Моя жизнь теперь была непривычно белой страницей, и в результате я могла легко вписаться куда угодно. У меня не было лучшей подруги, оставшейся вдали, не было парня, который просил бы меня поселиться поближе, не было уютной спальни в доме моего детства… Все это осталось в прошлом. Однако было и преимущество: программа в местной школе была гораздо сложнее, чем в школе в Эбердине. И я успешно с ней справлялась. Мне все равно было больше нечего делать – только учиться.

Когда я пришла из школы в тот день, мама стояла на линолеумном полу, прислонившись к холодильнику, и говорила по нашему кухонному телефону:

– Хорошо, может, я и приеду. Кили только что пришла из школы. О, Энни, подожди секундочку. – Мама накрыла трубку рукой и прошептала – Хочешь, я узнаю, может ли Морган подойти к телефону?

Мама задавала этот вопрос каждый раз, когда разговаривала с миссис Дорси.

И хотя мне всякий раз хотелось сказать «да», я никогда этого не делала. Если бы Морган хотела поговорить со мной, она бы сделала это уже давно. Она знала номер моего телефона. Более того, она знала, что я пытаюсь с ней связаться. Мне оставалось только ждать, когда она простит меня, если это когда-нибудь произойдет.

Я потеряла счет своим попыткам связаться с Морган, которые предпринимала с тех пор, как она покинула Эбердин. Сначала я посылала ей длинные, сбивчивые сообщения. Я говорила с ней, как будто она была на другом конце линии, вместо того чтобы отправлять свои звонки прямо на ее голосовую почту. Но теперь, много месяцев спустя, я ограничивалась лишь короткими репликами типа «Скучаю по тебе, Морган».

Между тем Элиза и я по-прежнему поддерживали связь. Она совершенно неожиданно прислала мне сообщение где-то в середине сентября. Она хотела знать, как у меня идут дела, завела ли я новых подруг и все в таком духе. Это было больше, чем я заслуживала, и я сразу же подумала, что, может быть, Элиза общается со мной по поручению Морган. Но потом я поняла, что нет. Элиза просто была по-настоящему хорошим человеком, вот и все.

Ей нравилась Флорида, особенно тамошние парни, которые всегда были покрыты загаром. Ей нравилось жить в городе, который был более многонациональным, чем наш. «Тебе следует подумать о том, чтобы уехать учиться в какой-нибудь колледж подальше. Тебе надо пообщаться с людьми другой культуры, понять, что мир куда шире и многообразнее, чем мы думали. Взять хотя бы другую еду – о, мой бог, Кили, я просто балдею от кубинской кухни. Не думаю, что сейчас я смогла бы съесть то пресное жаркое, которое нам готовили по воскресеньям в церкви Святой Анны».

Это было странно. Я всегда считала, что мы с Элизой друзья, но по-настоящему близки мы стали только после того, как она уехала. Наверное, потому, что теперь у нас появилось больше времени друг для друга, поскольку нам больше не приходилось соперничать за внимание Морган.

Не получала я вестей и от Ливая, но это была уже другая история. Он теперь учился в колледже, далеко от Эбердина. Он вообще не появлялся в онлайне, а номер сотового сменил.

Но я часто думала о нем, особенно когда менялась погода. Я представляла, себе, что бы он мог сейчас делать, гадала, нравится ли ему в колледже, вступил ли он в какое-нибудь братство. Не в спортивное, а может быть, в научное. Возможно, он встретил другую девушку, добрее и лучше меня, и она не будет его подставлять, как подставила его я.

Мама закончила разговор с подругой, а потом вдруг крепко обняла меня. Я знала, что у нее болит сердце – оттого, что больно мне, и оттого, что она ничем не может мне помочь.

– Ты слышала, что возведение плотины завершено? – спросила я.

– Да, папа говорил мне об этом, когда звонил.

Отец устроился на работу в одном магазинов хозтоваров. Его взяли типа зазывалой при входе и позволили ему сидеть на табурете. Он кое-что знал практически о каждом из продаваемых товаров, и хозяева решили, что на этом месте он сможет помочь сориентироваться наибольшему количеству потенциальных покупателей. Получив свою первую зарплату, отец пригласил маму на свидание, и она сказала «да». Теперь они раз в неделю вместе ужинали и ходили в кино, на достаточно ранние сеансы, чтобы отец мог отвезти маму на машине в наш таунхаус и она могла заняться своими историями болезни. Это было еще одно обстоятельство, которое вселяло в меня надежду. Мама действительно любила отца, а он ее, и они работали над тем, чтобы восстановить свои отношения. Я же хотела, чтобы и у меня появился такой шанс.

– Мы идем сегодня на ужин, – сообщила мама. – Если хочешь, можешь к нам присоединиться.

Я покачала головой:

– Принесите мне что-нибудь вкусненькое.

Когда отец и мама уехали на свидание, я решила наконец распаковать свои коробки.

Как только я распаковала первую коробку, я поняла, что мешало мне сделать это прежде. Дело в том, что трудно решить, что стоит оставить, а что нужно выбросить, когда у тебя есть только тридцать минут для того, чтобы разобрать твои вещи, тебе дали недостаточно много коробок и ты к тому же безутешно рыдаешь. И я поняла, что наделала кучу ошибок. Я выбросила вещи, которые, как я теперь понимала, нужно было оставить, и оставила те, которые следовало выбросить. Но я не хотела заниматься ими. Проще было спрятать их, чем с ними разбираться, потому что я знала – вернуться и все исправить будет невозможно.

И все же я не могла заставить себя выбросить тот стикер. Только не теперь, ведь он был единственной вещью, напоминавшей мне о Морган.

Я выбрасывала пачку старых тетрадей на спиральках, когда из пачки вдруг выпала рабочая карточка и, кружась, упала на пол. Я сделала ее на уроке основ безопасности жизнедеятельности в неполной средней школе. Это был рисунок гипофиза, расположенного в человеческой голове где-то под ухом.

Сам по себе рисунок не был хламом. Уверяю, у меня нет какой-то особой привязанности к гипофизу. Но я затаила дыхание, когда увидела закорючки, которые пририсовала к голове цветными карандашами, длинные волосы, карие глаза, розовые губы, чтобы она стала похожа на мое лицо. Инициалы Джесси Форда в капельке крови, которая стекала в мой кровоток. Я даже придала этой капельке крови форму сердечка.

Это было доказательством того, что я действительно любила Джесси Форда всегда, во всяком случае с шестого класса, когда, как я думаю, девочка может впервые влюбиться в мальчика по-настоящему. И Джесси ненадолго осознал, что любил меня тоже. Но к тому времени я была уже другим человеком. Я не могу сказать хорошим человеком, но все-таки человеком, который уже не мог игнорировать собственные недостатки.

И все-таки я колебалась, выбрасывать картинку или нет, потому что сколько девушек могут сказать, что они получили то, чего всегда хотели?

Я взяла картинку и по мессенджеру переслала ее Джесси. Джулия и его мать поселились в часе езды от его бабушки. И теперь, когда о Джулии было кому позаботиться, Джесси решил уехать в Калифорнию. Точнее, в Лос-Анджелес. Там он учился на курсах актерского мастерства. Он даже снялся в телевизионном ролике, рекламирующем машину. В нем студенты колледжа сворачивали с шоссе и колесили по пустыне в поисках наилучшего места для наблюдения за падением на землю метеоритного дождя. В ролике у Джесси была роль без слов – он играл водителя. На эту роль он был выбран очень удачно. Меня не удивило, что Джесси решил стать актером.

«Это лучшее, что я когда-либо видел, – написал парень в ответ. – Мне тебя недостает».

Мне тоже недоставало Джесси. Но не в том смысле, на который надеялся он. Мне недоставало его как парня, которого бросила я. И совсем другое дело, когда бросают тебя.

Когда отец и мама пришли домой, я сидела в гостиной и смотрела телевизор. Я распаковала три коробки, а на две остальные у меня уже не хватило сил.

Мама принесла мне из ресторана кусочек торта.

Когда она пошла на кухню, чтобы принести мне вилку, я спросила отца:

– Ты слышал, что плотину уже достроили?

– Да. Ребята в магазине говорили об этом. Спрашивали, не поеду ли я на открытие и не устрою ли скандала. – Я почувствовала, как мама замерла в дверном проеме. Но отец только беспечно откинулся на спинку дивана. – Я сказал им, что они спятили. Во мне еще остался боевой дух, и много, но теперь я борюсь за то, что действительно важно.

– А я думаю поехать, – усмехнулась я. – Чтобы посмотреть, кого я там встречу.

Мама нахмурилась. Она села на диван и потерла мою голову:

– О Кили, я не хочу, чтобы ты питала напрасные надежды. Я точно знаю, что Морган там не будет. Энни работает, и она сказала, что Морган очень серьезно относится к своей работе в церковной группе, а они как раз в это время собираются куда-то ехать, чтобы собирать урожай яблок.

Казалось, мама хотела сказать еще что-то, но в последний момент передумала, и я была этому рада. Мы обе надеялись, что когда-нибудь Морган и я помиримся и тогда я узнаю все подробности ее новой жизни от нее самой.

Однако мне было больно узнать, что Морган на открытии плотины не будет, ведь я на это так надеялась. Может быть, это стало бы для меня испытанием – хватит ли у меня духа встретиться с Морган лицом к лицу.

Возможность нашего примирения казалась мне все более и более призрачной. Горло мое сжалось, и я заплакала.

– Мама, а у тебя когда-нибудь была такая ссора с миссис Дорси? Такая же долгая?

У мамы тоже стояли на глазах слезы. Она вытерла большими пальцами сначала мои глаза, потом свои.

– Нет, – вздохнула она. – Таких не было. Но я не могу сказать, что у нас с ней вообще не было ссор. Поверь мне, были. Нам приходилось переосмысливать нашу дружбу сто раз, и каждый раз по-разному.

– Я не знаю, как это исправить.

– Ты должна научиться любить себя, Кили. Что сделано, то сделано. Я знаю, ты хочешь вернуться назад и все переделать, но это невозможно. Но ты все равно должна научиться жить дальше.

Отец потянулся к журнальному столику и нажал кнопку на пульте дистанционного управления. Телевизор вспыхнул и погас. Затем он повернулся на диване и сел лицом ко мне:

– Я хочу сказать тебе кое-что, Кили.

Мама поняла, что он хочет остаться со мной вдвоем, и вышла в кухню. Я слышала, как она гремит посудой. Мы с отцом никогда не разговаривали о том, что случилось в тот вечер, когда мы уехали из Эбердина.

– Мы оба: твоя мать и я – так тобой гордимся. Ты перебралась в этот новый город, ты замечательно учишься в школе, но я знаю, что ты скучаешь по своим друзьям. – Отец сделал глубокий вдох. – Я совершил много ошибок. Но больше всего я сожалею о том, что втянул тебя в свои дела.

– Виноват не один ты, папа, я тоже много всего накосячила. – Я положила голову ему на плечо. – Но все равно спасибо, что ты мне это сказал.

– Это было как наркотик. Выглядеть в твоих глазах и в глазах твоей мамы, не говоря уже о жителях города, человеком, который может их за собой повести. Мне было так стыдно, что я так вел себя после того, как со мной произошел несчастный случай, я так себя жалел. И я действительно отчаянно хотел исправить все свои ошибки. Я хотел верить, что если ты и твоя мама будете считать меня сильным, то, значит, я такой и есть. Я спрятался от правды, а именно от того факта, что у меня есть семья, которая нуждалась во мне, которой нужно было вовсе не то, чтобы я стал героем, а чтобы я поддерживал ее, заботился о жене и дочери каждый день. И это как раз то, что я пытаюсь делать теперь – просто быть таким, каков я есть, и надеяться, что этого довольно.

Конечно же я поняла, что отец хотел сказать. Именно поэтому мой поступок со стикером не сработал. Морган не нужен был широкий жест, ей нужна была просто более хорошая подруга. Но вместо того, чтобы решать серьезные проблемы, я старалась все свести к шутке.

Вытерев глаза, я решила, что все равно поеду на празднество открытия плотины, даже зная, что Морган там не будет. Если она так и не захочет простить меня, что ж, мне придется с этим жить. Но я бы никогда не простила себя, если бы не использовала свой последний шанс увидеть то место, где мы подружились, пока оно тоже не исчезнет навсегда.

Глава 40. Суббота, 15 октября

Солнечно, максимальная дневная температура шестьдесят градусов по Фаренгейту.

Осенний день, когда губернатор Уорд открывал плотину, посвященную бывшим жителям Эбердина, просто не мог бы быть еще более солнечным и прекрасным. Яркое солнце, синее небо, желтые и красные листья, отражающиеся в воде. Как и было обещано, были и передвижные закусочные, и аттракционы, находящиеся на берегу в разбитом у озера парке. Что было здесь раньше? Трудно было сказать, и я думаю, большинству людей до этого не было дела. Их больше волновало то, чтобы застолбить место, где можно будет посмотреть фейерверк, который будет устроен на гребне плотины после того, как зайдет солнце. Хотя это и показалось мне неправильным, я не удержалась и съела яблоко, покрытое слоем карамели и орехов. Все вокруг меня праздновали, но для меня это было что-то вроде вечеринки на похоронах.

После сегодняшнего дня ни у кого уже не будет повода для того, чтобы возвращаться в Эбердин. Даже если мы и не помиримся с Морган, то я смогу узнавать основные новости о ней от своей мамы. Но Ливай? Я знала, что он ушел из моей жизни навсегда.

Я засунула руки глубоко в карманы своего кардигана и стала прохаживаться вокруг, надеясь увидеть знакомые лица. Кое-кого я встретила. Однако не могу сказать, что я испытывала какие-то сильные чувства при виде учителей и одноклассников, даже если они останавливались, чтобы обнять меня и спросить, как у меня дела. Я всем говорила, что у меня все хорошо, что я живу прекрасно, а когда меня спрашивали о Морган, я просто лгала. Я не могла рассказать знакомым правды, не могла сказать, как в последние несколько дней в Эбердине я все испоганила.

Изменилось ли что-нибудь?

Может быть, то, что сказала мне Морган, правда и я действительно такая равнодушная, что ничего не могу чувствовать?

Нет, это не так. Потому что на меня сразу нахлынули чувства, когда я увидела шерифа Хемрика, стоящего у ларька с кофе и разговаривающего с другими офицерами. Некоторые из них были одеты в полицейскую форму других городов.

Я замерла и несколько минут подождала, надеясь увидеть Ливая. Но его конечно же не было. Его колледж находился где-то в десяти часах езды.

Я осторожно подошла к шерифу. Мне все равно было нечего терять.

– Здравствуйте, шериф Хемрик.

– Здравствуй, Кили. – Он отвел глаза.

Один из полицейских усмехнулся:

– Твой отец тоже здесь?

Я проигнорировала его:

– Я хотела спросить, как поживает Ливай.

– Замечательно. – Шериф Хемрик поднес чашечку с кофе к губам и отхлебнул глоток. – Учеба ему очень нравится. Думаю, он не приедет домой даже на День благодарения. – А затем, словно вдруг вспомнив, что надо быть вежливым, добавил: – Спасибо, что спросила.

Я ждала чего-нибудь еще. Я хотела большего. Но это было единственное, что шериф Хемрик был готов сделать для меня. Он уже повернулся ко мне спиной.

– Пожалуйста скажите Ливаю, что я передавала привет, – попросила я.

Шериф Хемрик кивнул. Я знала, что он ничего Ливаю не передаст. Он не хотел, чтобы хоть что-то привязывало его сына к Эбердину. Ни его покойная мать, ни я. Особенно я. Таково было настроение шерифа с самого начала. И может быть, с таким отцом Ливаю было лучше всего.

И все-таки я лелеяла надежду, что Ливай поймет, почему я украла ту карту из кабинета его отца. Ведь поддерживая своего отца, я не переставала думать и о нем.

Я подошла к зданию управления плотиной. Губернатор Уорд как раз произносил речь, указывая рукой на длинную бетонную ленту, виднеющуюся где-то вдалеке за рекой. Он хвастался тем, что заказал некий мини-музей, зал, посвященный истории Эбердина, куратором которого был настоящий профессор истории из городского университета, музей, который щедро финансировался девелоперами, отвечающими за ныне воскрешенный проект строительства в прибрежной зоне Уотерфорд-Сити.

Мне так хотелось перебить губернатора, но я промолчала.

После того как губернатор Уорд разрезал шелковую ленточку под вежливые аплодисменты толпы, оркестр риджвудской средней школы тихо заиграл национальный гимн. Люди повернулись и начали расходиться.

Я стояла так секунду, пока окончательно не осознала – это все.

Конец.

Действительно конец.

Я повернулась и раньше всех вернулась на берег реки.

Я выбрала не того парня.

Я потеряла свою лучшую подругу.

А теперь у меня не осталось даже родного города, в который я могла бы вернуться.

Я столь о многом сожалела. Мне следовало быть более преданной подругой. Мне следовало быть честной с Ливаем, довериться ему.

Но может быть, одну вещь я все-таки сделала правильно.

Если губернатор Уорд сдержал свое обещание, это значило, что я украла план города все-таки не зря. Я поверила ему, когда он сказал, что перезахоронит останки. Но губернатор был скользкий тип. Это было очевидно. Наш бывший мэр занимал теперь важную должность в компании по сделкам с недвижимостью, строящей высотные дома на береговой линии Уотерфорд-Сити. Но я ничего не слышала о могилах, в которые вроде бы перезахоронили тех, кто лежал на кладбище Эбердина. И у меня не было способа проверить, так это или не так.

Я подошла к воде. Там играли дети, их лица были разрисованы как мордочки разных зверей. Они играли в салочки. Они использовали меня, чтобы спрятаться от водящего. Девочка с щечками, разрисованными под тигрицу, бежала за мальчиком, украшенным перьями. Он бросился за ангар, и она побежала за ним, топая по земле ножками.

Ангар! Он выглядел точно также, как тот, который Ливай открыл, когда мы с ним поплыли на байдарке в эбердинский кинотеатр.

А что, если бы я смогла доказать Ливаю, что он многое для меня значит? Он делал вид, что ему все равно, что случится с могилой его матери, но в глубине души я знала, что это брехня – брехня в целях самозащиты, которая всегда так хорошо удавалась мне самой.

Я должна была проверить, сдержал ли губернатор Уорд свое слово.

Кладбище располагалось на холме. Возможно, вода его еще не покрыла. Я могла увидеть, копали ли там. Если губернатор сдержал свое слово, в земле должны быть ямы.

Я должна была попытаться хоть что-то исправить.

Пока детишки, прервав свою игру, уставились на меня, я открыла двери ангара и стащила с одной из находящихся внутри стоек байдарку. Затем я залезла в нее и оттолкнулась веслом от берега. Я собрала волосы в хвост, подняла весло и начала яростно грести прочь от берега.

На празднестве было полно полицейских – вероятно, они надеялись предотвратить возможные протесты, – но на воде, похоже, никого из них не было. Во всяком случае, в том направлении, куда гребла я, подальше от плотины, туда, где, как я надеялась, раньше располагался Эбердин.

Вероятно, у меня ушел час. Может быть, два. Я все еще слышала, как вдалеке играет оркестр, но я была слишком далеко от берега, чтобы видеть стоящих на нем людей. Я проплыла мимо нескольких домов, которые так и не снесли. Я посмотрела вверх, на холм, надеясь увидеть свой дом, но не смогла – в воздухе стоял туман.

Внезапно меня охватило сомнение. Если я все-таки обнаружу, что захоронения остались на месте, сказать ли об этом Ливаю? Следует ли мне солгать, чтобы защитить его?

Это не имело значения. Я просто должна была сделать это. Должна была освободиться от того, что меня мучило, что бы это ни было.

Я начала грести еще более остервенело.

Мне показалось, что я уже подплываю к кладбищу, когда на некотором расстоянии от себя я увидела другую байдарку. Меня поймали на месте преступления. Я попыталась изо всех сил грести в сторону, но к тому времени я так устала, что уже почти ни на что не была годна.

Байдарка быстро меня нагоняла. Я поняла, что бежать бесполезно, и подняла руки вверх. Арестуйте меня. И тут я увидела…

Это был Ливай. Наверное, он был также потрясен, увидев здесь меня, как и я.

– Кили, какого черта ты здесь делаешь?

Парень выглядел усталым. Его волосы отросли. Они были шелковистые, мягкого темно-русого цвета.

– Ливай! Я плыла сюда, чтобы убедиться, что они выполнили свое обещание.

Наши байдарки медленно двигались друг к другу. Только Ливай и я, плывущие над тем, что было нашим домом.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я его. – А твой отец знает, что ты вернулся? Я только что с ним говорила. Спрашивала его о тебе.

– Нет, он не в курсе. В сущности, я не планировал сюда вернуться. Но вчера вечером… я не знаю. Я просто сел в машину и поехал. Десять часов спустя… я добрался. Я приехал сюда ради тебя, Кили. Просто я не думал, что ты будешь здесь.

– Я не понимаю.

Как Ливай мог быть здесь ради меня и в то же время думать, что меня здесь не будет?

Парень сделал глубокий вдох:

– Я был так зол, когда ты украла ту карту у моего отца, что нарочно не сказал тебе чего-то очень важного.

– И чего же?

– Когда я был в доме у Морган, я увидел, что она тебе кое-что оставила.

О, боже… Я вспомнила, как Ливай попросил меня войти и на что-то посмотреть.

– Что? Что это было?

– Это был конверт, а на нем твое имя.

Возможно, прощальное письмо со списком причин, по которым Морган больше не может быть моей подругой. Но даже если это так, это дало бы мне чувство какого-то завершения и успокоения.

– Ты прочел его? Что в нем говорилось?

– Нет, я оставил его там, где нашел. На полу. Я собирался сказать тебе о нем, когда ты пришла в тот вечер. Но потом все так быстро случилось, и таким способом я тебе отомстил.

– Что ж, теперь его, вероятно, там уже нет.

– Еще есть шанс найти его. Прежде чем уехать из города, я сходил и посмотрел, взяла ли ты его. Когда я увидел, что оно все так же лежит на полу, я положил его в водонепроницаемый пакет, закрывающийся на струну, и приклеил его клейкой лентой к лопасти вентилятора на потолке спальни Морган.

– Ты серьезно?

– Да. Я вообще-то не хотел вмешиваться, но подумал, что это даст тебе больше времени.

– Только я не знала, что там есть что искать, Ливай. С тех пор я ни разу не разговаривала с Морган, ни единого разу.

– Этого я и боялся, – смутился парень. – Поэтому и вернулся.

Наши байдарки начали отплывать друг от друга, поэтому Ливай схватился за нос моей байдарки и подтянул ее к своей, так что теперь мы качались на волнах бок о бок.

– Хотя мне неприятно то, что ты сделала, я не могу притворяться, что могу жить с таким грузом на совести. Я не такой. Я знаю, как много Морган для тебя значит. Поэтому я проехал всю ночь. Я думал, что, по крайней мере, попытаюсь достать ее письмо для тебя. – Ливай опустил глаза. – Но я плаваю здесь уже несколько часов… Я почти уверен, что ее дом уже затопило.

Из глаз моих покатились слезы.

– Спасибо тебе. Спасибо, что попытался… Это больше, чем я заслужила, Ливай, – пробормотала я.

– А ты почему здесь? – спросил он.

– Я хотела проверить, сдержал ли губернатор Уорд свое обещание перезахоронить останки. Только я никак не могу найти кладбище. Я уже понятия не имею, над какой частью города мы плывем… – Я не могла оторвать взгляда от Ливая.

– Он сдержал свое обещание. Отец его заставил сделать это. – Ливай немного склонил голову набок. – Но я думаю, он бы этого не сделал, если бы не ты.

Мы танцевали на волнах в своих байдарках. Мы не пользовались веслами и не сдвигались с места. Но в конце концов нам надо будет возвращаться.

– Кили, почему ты плачешь?

– Потому что я потеряла Морган. Я потеряла Эбердин. И я не хочу потерять тебя.

– Каждую минуту, когда я вспоминал тебя, Кили, мне становилось грустно. – Эти слова разбили мне сердце. – Но теперь, когда ты здесь, уже не печалюсь. Я тоже не хочу тебя отпускать. И не отпущу ни за что.

Ливай наклонился над бортом байдарки, я наклонилась тоже. Он поцеловал меня. Я обвила руками его шею и поцеловала его в ответ.

Думаю, мы целовались бы вечно, если бы нас не прервали. Кто-то крикнул:

– Руки вверх!

Мы оба повернулись и посмотрели туда. К нам неслись три полицейские моторные лодки. В одной из них сидел шериф Хемрик, и он был зол как сто чертей.

Ливай взял мою руку в свою. Я знала – он меня не отпустит. Во всяком случае, в том смысле, который имел для меня значение. И я его тоже.

* * *

И вот я его вижу. Он приклеен лентой к лопасти вентилятора на потолке. Как Ливай и говорил. Конверт внутри водонепроницаемого пакета с замком-струной.

– Кто-то потратил кучу времени и усилий, чтобы оставить это здесь для тебя. – Шериф потер подбородок. – Еще пара часов, и было бы уже слишком поздно.

– Это сделал Ливай, – говорю я и чувствую, что мои щеки горят.

– Это сделал мой сын? – не поверил шериф.

Я киваю:

– Да. И я буду вечно ему за это благодарна. Потому что если у меня когда-то и был шанс найти успокоение, то он здесь.

Шериф выключает свой фонарик и несколько секунд молчит. А я тем временем пытаюсь придумать, как, черт возьми, мне достать конверт.

Потом лодка начинает раскачиваться, пока шериф ломом разбивает окно мансарды, и через дыру в спальню Морган тут же устремляется вода. Он надевает спасательный жилет и вплавь пробирается внутрь. Я хватаю фонарик и держу его неподвижно, направив луч света на вентилятор, чтобы он мог видеть. Качаясь вверх и вниз в воде, он осторожно ножом срезает с клейкой ленты пакет и, держа его в зубах, плывет обратно ко мне.

– Надеюсь, это тебе поможет, – говорит шериф, залезая обратно в лодку.

Потом он поворачивается ко мне спиной, вытираясь, чтобы дать мне возможность прочесть письмо как бы наедине с собой.

Дорогая Кили!

Возможно, ты не получишь это письмо, и это хорошо. Как бы то ни было, я не уверена, что ты готова выслушать то, что мне надо тебе сказать. Но я должна высказать это, прежде чем покину Эбердин навсегда. Итак, начинаю…

Я не спала минувшей ночью, когда ты встала с моей кровати. Слышала, как ты обшариваешь мои вещи. Я знала, что ты не найдешь того, что ищешь. Альбома со стикерами. Потому что я его уже выбросила.

Сделать это было даже нетрудно, потому что он был всего лишь тем, чем был, Кили. Просто альбомом со стикерами.

Пара единорогов… Я все еще не могу поверить, что ты нашла этот стикер. И была одна секунда, когда ты показала мне его, а я пожелала, чтобы это могло каким-то чудом все исправить.

Только я знала, что так не получится из-за Уэса. Оттого что я сохранила его подарки, боль от его утраты не стала легче. И отказ признать, что я по нему тоскую, тоже не смягчил эту боль. Когда я притворилась, что не люблю его, он все равно не исчез из моего сердца.

Я знаю, ты тоже прошла через многое. И из-за Джесси и из-за твоей семьи. Ты не смогла поговорить со мной об этом или не захотела. Но в любом случае я чувствовала себя виноватой из-за того, что я не та лучшая подруга, которая тебе нужна. И из-за того, что кроме тебя мне были нужны и другие люди.

Вчера я сказала, что хочу верить, что у нас есть будущее, но сейчас увидеть его трудно. У нас обеих есть то, от чего надо избавиться… от боли и обиды и от представления о том, что то, чем была наша дружба прежде, это единственный способ дружить и что не может быть никакого другого. То, что я выбросила тот альбом со стикерами, было шагом в правильном направлении. В нашей дружбе что-то сломалось, а я не хочу держаться за прошлое. Прошлое тянет нас вниз.

Ты тоже должна предпринять эти шаги, Кили. Понять, кто ты вне рамок нашей дружбы и вдалеке от Эбердина.

В следующий раз, когда я увижу тебя, это случится в другом месте. И я думаю, что это хорошо. Так нам будет легче создать новые воспоминания. Потому что, хотя сейчас мне и трудно видеть будущее, еще труднее мне представить, что в нем не будет тебя. Мне просто нужно немного времени. И тебе тоже.

С любовью,

Морган.

Оторвав взгляд от письма Морган, я заплакала.

Не потому, что альбом со стикерами пропал навсегда. И не из-за всего того, что теперь погребено под водой. Это слезы облегчения, потому что теперь я наконец вижу вокруг себя начало новой жизни.

Благодарственное слово

Зэрин Джеффери – это редактор, которая отвечает на сообщения с внезапными идеями даже после полуночи, которая всегда находит для тебя в своем расписании больше времени, которая рассказывает тебе случаи из своей жизни, зная при этом, что ты украдешь их ради особенно великолепного сюжетного хода, которая бросит все, чтобы прочитать страницы, в которых ты не уверена, и сделает это даже в субботу и воскресенье.

Мне также повезло, что я нашла дом для этой книги в замечательном издательстве «Саймон и Шустер», этой команде звезд, не ограничивающейся Джастином Чанда / Чандой, Энн Зэфиен, Крисси Но, Кэйти Хершбергер, Мекишей Телфер и дизайнером / художником Люси Камминз, которая создала прекрасную обложку этой книги.

Спасибо и тебе, мой литературный агент Эмили ван Бик из «Фолио Джуниор», которая была моим самым ярым защитником еще задолго до появления у меня книги, за которую надо было бороться.

Спасибо Дженни Хэн, моему лучшему другу и первой читательнице.

Огромную любовь передаю моим друзьям, которые читали и внесли свой бесценный вклад в то, что я написала: Адель / Адели Гриффин, Джилл Дембовски, Бренне Хипс, Эмми Уайденер, Морган Мэтсон, Линн Вайнгартен и Бренне Вивиан.

Спасибо Дэну Силианофф / Силианоффу за его знания о плотинах и Марку Флаэрти за юридическую терминологию. И Эшли Эндрикович за картину, с которой все и началось.

И наконец, Нику Карузо, Айрин Вивиан, Гарри Вивиану, Асии Джалил, Кристен Сайбэк и Молли Босуэл Карузо спасибо за то, что поддерживали порядок в моей реальной жизни, пока я сочиняла выдуманную.

Сноски

1

Полоска тонкого пластика, вдоль которой идет резиновая трубка с многочисленными отверстиями. Эту трубку соединяют с садовым шлангом, и под напором вода брызжет из отверстий в трубке, так что пластик становится очень скользким, и по нему можно скользить как стоя, так и сидя.

(обратно)

2

Lucky Charms (англ. букв. Счастливые амулеты) – товарный знак детского сухого завтрака в виде глазированных фигурок-амулетов (подковки, сердечки, кленовые листочки и др.), изготовленных из овсяной муки и кусочков пастилы с искусственными красителями.

(обратно)

3

Cheerios (англ. букв. Приветики) – товарный знак сухого завтрака в виде колечек, изготовленных из овсяной муки.

(обратно)

4

Стандартизированный тест для приема в высшие учебные заведения США (англ. акроним «SAT, что расшифровывается как Scholastic Assessment Test).

(обратно)

5

«Марко Поло» – игра, в которую играют в бассейне. Водящий закрывает глаза и кричит: «Марко!» Все остальные должны ответить, крича: «Поло!» По звукам голосов водящий пытается определить, где находятся остальные игроки и осалить кого-нибудь из них, после чего осаленный становится водящим.

(обратно)

6

«Синнабон» – всемирно известная сеть кафе-пекарен фастфуда, где основными блюдами являются булочки с корицей, сливочным сыром и капкейки.

(обратно)

7

Пиньята – мексиканская по происхождению полая игрушка довольно больших размеров, изготовленная из папье-маше или легкой оберточной бумаги с орнаментом и украшениями. Имеет форму животных или геометрических фигур и наполняется угощениями и сюрпризами. – Примеч. пер.

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Воскресенье, 8 мая

Глава 2. Понедельник, 9 мая

Глава 3. Среда, 11 мая

Глава 4. Четверг, 12 мая

Глава 5. Суббота, 14 мая

Глава 6. Суббота, 14 мая

Глава 7. Суббота, 14 мая

Глава 8. Воскресенье, 15 мая

Глава 9. Воскресенье, 15 мая

Глава 10. Понедельник, 16 мая

Глава 11. Понедельник, 16 мая

Глава 12. Понедельник, 16 мая

Глава 13. Понедельник, 16 мая

Глава 14. Вторник, 17 мая

Глава 15. Вторник, 17 мая

Глава 16. Вторник, 17 мая

Глава 17. Среда, 18 мая

Глава 18. Среда, 18 мая

Глава 19. Четверг, 19 мая

Глава 20. Четверг, 19 мая

Глава 21. Пятница, 20 мая

Глава 22. Пятница, 20 мая

Глава 23. Воскресенье, 22 мая

Глава 24. Понедельник, 23 мая

Глава 25. Вторник, 26 мая

Глава 26. Вторник, 27 мая

Глава 27. Среда, 25 мая

Глава 28. Среда, 25 мая

Глава 29. Четверг, 30 мая

Глава 30. Пятница, 27 мая

Глава 31. Суббота, 28 мая

Глава 32. Воскресенье, 29 мая

Глава 33. Воскресенье, 29 мая

Глава 34. Воскресенье, 29 мая

Глава 35. Понедельник, 30 мая

Глава 36. Понедельник, 30 мая

Глава 37. Понедельник, 30 мая

Глава 38

Глава 39. Вторник, 11 октября

Глава 40. Суббота, 15 октября

Благодарственное слово

*** Примечания ***