Привет предкам [Юрий Леонидович Золотарев] (fb2) читать онлайн

Юрий Золотарев
ПРИВЕТ ПРЕДКАМ

*

Рисунки В. СОЛОВЬЕВА

М., Издательство «Правда», 1968

ПРИВЕТ ПРЕДКАМ

Человек произошел от обезьяны.

Это точно.

Некоторые, однако, стесняются: мол, как это так, человек — и вдруг от обезьяны!

Но люди сознательные, изучающие эволюцию общества, наоборот, стремятся поближе узнать своих предков.

История, о которой сейчас будет рассказано, как раз началась с обезьян.

Вернее, с отдыха на живописном берегу Черного моря.

Граждане отдыхающие жаждали не только моря.

Не только солнца и воздуха.

Они жаждали и увлекательных экскурсий.

Вот тут и появился на безоблачном черноморском горизонте культорганизатор дома отдыха Лев Перепелов.

Лева был молодой, загорелый и обаятельный.

Лева знал иных народных артистов и кое-кого из руководства Сухумского обезьяньего питомника.

Лева внушал доверие.

Отдыхающие тотчас окружили Леву плотным кольцом, стремясь сунуть необходимые девять рублей:

— Обязательно запишите меня на экскурсию!

— Меня не забудьте!

— Лева, голубчик, возьмите и меня к обезьянам!

Лева лихорадочно запихивал в карманы смятые рубли и пятерки и обнадеживал:

— Спокойно, товарищи, не толпитесь! Все желающие лично смогут передать свой привет предкам!

И вот наконец настал долгожданный день поездки на белом пароходе по синему морю в жаркий Сухуми. Точно в назначенный час отдыхающие пришли на берег.

Теплохода не было.

Перепелов тоже куда-то бесследно исчез.

Море тихо смеялось.

Нам бы хотелось извиниться перед читателями: конечно же, разговор о массовиках и затейниках очень не нов. Но в нашей теме есть все же какая-то свежесть. Ведь до сих пор речь шла в основном о слабой культурной подготовке культурников. А тут перед нами очень хорошо подготовленный гражданин в сугубо уголовном порядке!

Тем более что проделанный Перепеловым номер далеко не первый в его пестренькой биографии.

Еще раньше, в другом доме отдыха, он тем же нехитрым манером обобрал отдыхающих, а затем вульгарно украл у своего же коллеги по работе несколько сот рублей!

И, представьте, Лева вышел сухим из черноморской воды. Уволившись по собственному желанию, он вскоре снова изъявил горячее желание налаживать досуг отдыхающих.

И директор очередного дома отдыха принял Леву как родного:

— Вон они бродят, неприкаянные. Будь другом, развлеки!

— Развлеку, — пообещал Лева. — Уж будьте уверены: век не забудут!

Перепелов слово сдержал. Теперь у дома отдыха буквально всесоюзные связи. Сюда пишут из Москвы и Ленинграда, Львова и Грозного: где наши деньги? Где проходимец Лева?

Отвечаем: деньги ваши у Левы.

А вот где Лева — неизвестно. В бегах. Не пойман еще блестящий организатор досуга. И не исключено, что сейчас где-нибудь собирает деньги с отдыхающих на экскурсию в дремучий дендрарий или таинственную пещеру к знакомым отшельникам.

Мы не отнимали бы у вас время описанием решительных действий Льва, если бы они не были прямым следствием неразберихи, царящей в немаловажном деле культурного обслуживания отдыхающих.

Правда, иные руководители культмассовой работы на побережье лазурного моря настроены довольно бодро:

— У нас все в порядке!

Но мы, к сожалению, не можем разделить их оптимизм: до полного порядка еще далеко.

Конечно, тут, как в любом деле, есть трудности: сезонность самой работы, текучка кадров, сравнительно невысокие ставки. Но разве можно этим хоть в какой-то степени оправдать беспорядок в приеме люден на работу?

Вместо того, чтобы назначать через культотделы райисполкомов, культурников частенько берут сами директора санаториев и домов отдыха. Берут без всякой проверки; кого попало:

— Вот тебе тетрадь, а вот карандаш. Пиши фамилии и собирай с них деньги. Потом разберемся!

Удивительно ли, что при такой вопиющей бесконтрольности Перепелов сумел блестяще продемонстрировать свои способности.

И не один он.

Однажды в дом отдыха глухонемых явился некий Каноев и решительно заявил:

— Дайте в руки мне гармонь!

Дали.

Обрадованный баянист сразу же учинил такой громкий дебош, что лаже бедные глухонемые тщательно затыкали уши.

Список происшествий можно продолжить, но все уже настолько ясно, что, как говорится, пора и закругляться.

Итак, человек произошел от обезьяны.

Это факт.

Но мошенники, жулики, пьяницы, дебоширы, а также их вольные или невольные покровители — ротозеи произошли от человека.

Это тоже факт.

И очень печальный.

ПОД ШУМОК

В театре есть специальные люди, которые время от времени, по ходу действия, устраивают за кулисами шум.

Шум поезда. Шум грозы. Шум морского прибоя.

Словом, они могут шуметь по любому поводу.

К сожалению, такие люди есть не только за кулисами. И не только в театре.

Порой на авансцене с великим шумом выступают товарищи, имеющие отношение к сфере производственной, бытовой, а не театральной.

Они тоже умеют шуметь по любому поводу. Например, по поводу того или иного почина.

Говорят, что дело труднее всего начать. Жизнь нередко опровергает это утверждение. Мало ли у нас примеров, когда люди начинают засучив рукава, а затем, глядишь, вместе с рукавами спущено на тормозах и все дело. Под шумок.

Сколько было сказано громких слов по поводу движения «Штурмовщину — за порог цеха!». Если припомнить эпитеты из постановлений и решений о почине, то они прозвучат на самой высокой ноте: «Важнейший!», «Патриотический!», «Замечательный!».

Как видим, недостатков в шумовом оформлении не было. Но оформление ведь не главное. А как обстоят дела с самим содержанием, как внедрялся и распространялся почин? Выясняется: во многих местах собирались выставить за порог штурмовщину, а выставили сам почин.

Вот и прикиньте теперь: что труднее — начать или продолжить начатое?

А сколько у нас начато под колокольный звон таких важных мероприятий!

Предложено было однажды ввести личную ответственность каждого трудящегося на благородной ниве быта.

Вы хотите получить белье идеально чистое, отглаженное и даже со всеми пуговицами? Прачечная вам это гарантирует!

И снова запели на коммунальной авансцене трубы: «Удивительно, замечательно, потрясающе! Почин подхвачен всеми работниками быта!»

Такие слова невозможно слушать сидя. Хочется встать. Хочется поприветствовать. Хочется крикнуть «Ура!» под звуки сохранившихся еще со времен прошлых починов фанфар.

Но если проверить, как выглядят победные реляции на практике, то восторженные восклицания замрут у вас на устах: о чистом белье начисто забыли.

Для чего, спрашивается, почин? Для торжеств в руководящих учреждениях или для блага населения?

Гордятся, например, еще одним, еще более широким почином — соревнованием за высокую культуру обслуживания.

Но и тут фанфарного шума в избытке, будничных дел — куда меньше. Тотчас были повешены плакаты: «Работники службы быта! Включайтесь в соревнование за образцовое обслуживание населении! Следуйте примеру…»

Но как прикажете следовать примеру, если не знаешь толком, в чем именно он заключается!

А плакат есть. Шумовое оформление на месте. Галочку можно поставить: «Химчистка номер такой-то включилась и следует…» Эго же модно. За это хвалят на собраниях и в печати.

И вот ведомство начинает печь почины, как блины. Не учреждение, а починочная мастерская:

— А ну, навались, кто больше!

Не важно, что почин будет завтра забыт. Важно, что он сегодня был, так сказать, доложен начальству.

И тут не в меру усердные товарищи вовсе теряют всякое чувство меры.

Каких только краткосрочных починов они не изобретают, какими только призывами и пламенными воззваниями не обклеивают стены домов и заборы!

«Месячник широкой распродажи книг».

«Декада культурного обслуживания покупателей».

«Неделя безопасности движения».

Нужно широко продавать книги. Надо вежливо обслуживать покупателей. Необходимо следить за безопасностью движения.

Но разве только в течение недели, декады или хотя бы месяца?

Зачем вообще трескотня вокруг вещей, которые сами собой разумеются? Если продавец вежливо улыбнулся, право же, это еще не почин. А ведь иные организации в порядке здорового начинания берут на себя коллективное обязательство не обсчитывать покупателей, не ломать деревья, чуть ли не плевать в потолок!

И хотели бы, видно, чтобы фельетонисты взяли на себя обязательство не писать по этому поводу фельетонов.

Вот это не выйдет.

ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ

Уходя из дому, Григорий Петрович сказал жене:

— На столе в кабинете лежит текст предстоящего моего выступления. Хочу руководству дать предварительно на просмотр, да никак с машинки не вычитаю. Может, поможешь?

— Ну конечно! — согласилась жена.

— Только большое оно, выступление. Целый доклад.

— Ничего. Дома дети, бабушка. Все вместе и вычитаем.

Григорий Петрович вернулся домой поздно вечером. Видимо, он устал, так как был в плохом настроении, и сразу начал ворчать:

— Опять ребята намусорили. Совсем разболтались!

— Безобразие, — согласилась жена, — необходимо серьезно укрепить дисциплину.

— Да ведь уж сколько раз об этом говорено! — махнул рукой Григорий Петрович.

— Разреши заверить тебя, — сказала жена, обняв мужа и целуя его в щеку, — что будут приняты самые действенные меры.

— Странно, — пожал плечами муж, — ты все время произносишь какие-то общие, ничего не значащие слова. Давно бы надо подумать, какие именно меры принять!

— Справедливая критика, — кивнула жена, — но ведь и ты виноват в сложившемся положении. Ты пока не установил должных связей с ребятами.

— Каких связей?

— Должных! Неужели не ясно? Ты вообще еще слабо используешь свои права. Между тем ты, как отец, мог бы внести свой вклад в дело.

— Вклад?

— Вот именно.

— В дело?

— Ну да.

— А что же это за вклад и что же это за дело, можешь ты мне объяснить?

— Безусловно. Это большой, ценный вклад в наше общее дело!

Григорий Петрович вздохнул, спросил участливо:

— Ты здорова? Так, так… А где же ребята?

Коля и Маша, поняв, в чем дело, сразу осознали свои ошибки. Они заявили хором:

— В нашей домашней деятельности встречается еще ряд серьезных упущений. Мы работаем над их устранением.

— Ах, работаете! — воскликнул Григорий Петрович и, чувствуя, как в нем закипает негодование, прокричал: — До-ка-жи-те! Да, да, докажите мне, что вы работаете над устранением!

— Как доказать?

— Конкретным примером, черт побери! Приведите хотя бы один живой, тепленький, человеческий примерчик!

— Что ты кричишь на детей? — вступилась жена. — По-моему, они правильно восприняли замечания в свой адрес.

А дети сказали:

— Нами, например, почти изжиты факты жалоб на нас со стороны бабушки. Вот!

— Позвать сюда бабушку! Полюбуйтесь на них, милая бабушка. Послушайте только, что говорят ваши дочь, внучка и внук.

— Да, — твердо заявила бабушка, строго глядя на домочадцев, — не будем скрывать, у всех нас пока имеются недостатки. Это приходится признать.

Григорий Петрович тихо ахнул. А бабушка назидательно продолжала:

— Нужны большие коллективные усилия для преодоления наблюдающегося отставания…

— Перестаньте болтать! — рявкнул глава семьи.

— Ты неправ, — сказала жена — Ты должен чутко прислушиваться к голосу масс. Тебе необходимо охватить, подхватить…

— Подхватите меня, — падая, шепнул Григорий Петрович, — мне худо.

И его бережно подхватили, отвели в кабинет, усадили в кресло, подбадривая при этом:

— Ничего, ничего, не теряйся, папуля! В ответ на твое недомогание мы создадим вокруг тебя атмосферу заботы и внимания.

— И вокруг твоего доклада…

— …который мы все так прилежно читали.

— Я это понял теперь. — еле слышно прошептал глава семьи. — Дайте мне…

— Ну что, что тебе дать? — участливо спросила жена. — Чего тебе хочется? Свежей воды? Свежего воздуха?

— Мне бы свежего слова, — жалобно попросил Григорий Петрович.

С ОПЛАТОЙ ЗА ХАМСТВО

Если вам вдруг понадобится попасть к начальнику отдела кадров строительного треста Бородулину, настоятельно рекомендую кое-какие меры профилактического характера.

Прежде всего, как говорится, возьмите себя в руки.

Не мешает захватить с собой валериановые капли.

Хорошо также предварительно принять душ для укрепления нервной системы.

Мало того, что вам придется простоять в коридоре у кабинета Бородулина час, два, а то и больше. Когда вы наконец откроете дверь, он встретит вас приблизительно так:

— Что надо?

Не дай вам бог возмутиться, сделать ему замечание! Гром проклятий обрушится на вашу бедную голову.

Видимо, не желая испытывать непосредственно на себе все прелести характера Бородулина, заместитель управляющего трестом Лебедев частенько прибегает к помощи телефона.

Вот одна из бесед:

— Товарищ Бородулин, где же вы пропадали? Вас давно в тресте ждут.

— Пошел ты.

Коротко и ясно.

Но чтобы до конца уяснить себе образ этого руководителя, я беседую с добрым десятком работников треста, и все в один голос заявляют категорически и прямо:

— Бородулин — хам. Примеры? Сколько угодно.

К начальнику отдела кадров заходит его подчиненная.

— В коридоре вас очень давно ждет какой-то рабочий.

Не мешайте…

— Но нельзя же томить человека за дверью!

— Вон отсюда!

Как видите, Бородулин — человек решительных действий. Не понял грозного смысла поджатых губ, нахмуренных бровей — пеняй на себя:

— Вон!

— Убирайтесь к черту!

Каков же результат? Плачевный. В буквальном смысле: немало слез пролили оскорбленные Бородулиным женщины, работницы треста. Слезами, однако, начальника не проймешь. Он непреклонен:

— Идите и утритесь!

Стоит ли после этого удивляться, что в партбюро сыплются одно за другим заявления на Бородулина: «обругал… обидел… унизил…».

А секретарь партбюро Лаптева не только собирает заявления, но и прикладывает к ним свое. Ведь и ей, Лаптевой, Бородулин с насмешкой сказал:

— Подумаешь, пуп земли!

Собралось партбюро. Раз, другой… Бородулина предупреждали, он каялся, обещал исправиться, подтянуться, а затем снова пытался поставить всех во фронт:

— Молчать! Не возражать! Уволю!

Я вот к чему клоню разговор. У нас нередко изображают кадровиков сухарями и бюрократами. Но, как и среди людей других профессий, есть кадровики внимательные и черствые. Умные и недалекие. Культурные и некультурные. Все зависит от самого человека.

Работать с кадрами отнюдь не значит перебирать лишь бумажки, изучать анкеты, ставить печати. Кадры — это живые люди. А с ними надо уметь обращаться!

За долгие годы своей деятельности Бородулин так и не заметил, как выросли вокруг него эти самые кадры, как расширился кругозор людей, как поднялась их культура.

Люди росли, а Бородулин топтался на месте. И он отстал. Не только в смысле культуры, но и в своих взглядах на жизнь. Этот человек живет старыми понятиями, действует методами, давно ушедшими в прошлое.

Поскольку Бородулин всего этого не захотел осознать, коммунисты треста вынесли ему выговор и попросили руководство освободить их от такого работника.

Освободили.

А народный суд тотчас Бородулина восстановил.

Иногда создается такое положение, что от заслуживающего увольнения невозможно избавиться. Причем на защиту встает не только суд. Многие начинают рассуждать так:

— Ну уволим, а куда он пойдет? У нас нет и не может быть безработных!

Верно, не может. А кто сказал, что у нас могут быть бездельники, рвачи, грубияны?

— Мы готовы предоставить Бородулину другую должность, не связанную с кадрами, — говорят в тресте. — Без работы он не останется, но руководить он не может.

— Нет, может! — сказали в суде. — Он восстанавливается в прежней должности с оплатой за вынужденный прогул.

И что же? Получив деньги, Бородулин снова садится в руководящее кресло и снова все идет по-старому: «Вон!», «Убирайтесь!», «Идите к черту!».

Если руководитель упорно не желает понять всю неприглядность своих поступков, так надо заставить его понять. На рядовой работе.

СЛУШАЛИ — ПОСТАНОВИЛИ

Вынырнув из табачного дыма, управляющий трестом решительно сказал.

— Хватит с нас совещании. Довольно тратить попусту рабочее да и нерабочее время. Будем решать вопросы оперативно, по-деловому. Кто за? Так. Против? Принято единогласно.

На радостях сразу организовали культпоход. Вместо проклятого совещания пошли в театр. В онеру. Во главе с самим управляющим. Чинно сели на свои места и замерли в ожидании таинства.

Заиграла музыка. Поднялся занавес. На сиене сразу началось совещание.

Артист, талантливо загримированный под председательствующего, проникновенно спел лирическим тенором:

— Пове-е-стка дня-я…

А откуда-то сзади хор бодро и дружно грянул: «Слушали — постановили! Слушали — постановили!»

Управляющий трестом заглянул в программу и ужаснулся. Там было написано:

«Действующие лица:

Председатель собрания — засл. арт. респ. Верхне-Дунайский.

Члены президиума собрания — засл, деятели автономной об л. Бобченко, Добчеико и Лифшиц.

Счетная комиссия: учащиеся оперной студии».

Управляющий потихоньку поднялся и, пробравшись к выходу, спросил встрепенувшегося билетера:

— Принимать резолюцию скоро будут?

— Третья картина. После антракта.

— Так. Ну, а считать голоса?

— Чего там считать? У нас в театре настоящих голосов раз, два — и обчелся.

— Я говорю о голосовании по ходу оперного собрания.

— А! Это, дорогой товарищ, в финале. Перед самым что ни на есть гардеробом. Как урну под перезвон колокольчиков внесут на сцену, так, считай, дело к концу идет.

В антракте управляющий сказал грустным подчиненным:

— Не унывать! Пошли в кино. Только выбрать надо поинтереснее. Вот, например, фильм «Погоня».

Фильм действительно захватывал с первой минуты.

Человек мужественно гнался за уходящим трамваем. Не успевал. j Гнался за троллейбусом. Успевал, но в последний момент падал. Лежа, он вспоминал свою жизнь.

Затем вскакивал в свободное такси, но не успевал до конца первой серии уговорить несознательного водителя подвезти его.

Во второй серии появлялся самый лучший в мире вертолет. Под звуки звездного марша герой фильма опускался прямо на крышу и через красиво обставленный чердак попадал в зал к столу президиума.

Оказывается, он торопился потому, что должен был председательствовать на вот-вот открывающемся важном заседании.

В финале фильма звучат слова диктора:

— Мы рассказали вам простую историю о простом председателе рядового собрания. Он не сделал ничего особенного. На его месте так поступил бы каждый. Если нужно, он успеет сегодня же еще на одно собрание!

— Это верно, — согласились работники треста. — Можно успеть и на десять совещаний в день! Но как от них отдохнуть?

— Знаете что, — предложил управляющий, — пойдемте на стадион! Уж там-то…

А там, между прочим, шло очередное заседание членов клуба любителей футбола. И прения были в самом разгаре.

* * *

Могут сказать, что юмореска несколько устарела. Что, дескать, для наших спектаклей и фильмов уже не характерны многочисленные совещания. Возможно, возможно…

Все дело в том, что я написал эту юмореску давно, но никак не мог опубликовать. Редактор, который должен был ее прочитать, все время пропадает на заседаниях и совещаниях.

РАДИКУЛИТ ПО ЗНАКОМСТВУ

Гражданам, страдающим различными заболеваниями, можем дать ценный совет.

Не гонитесь за медицинскими светилами.

Не стучитесь в двери к профессорам и доцентам.

Идите к простому участковому врачу городской больницы Углову.

Доктор Углов давно опередил своих коллег и лишь по природной скромности остается пока в тени.

Чтобы поставить диагноз, ему не нужны ни ваши анализы, ни рентгеновские снимки, ни температура. Даже вы не нужны!

Волшебное чутье помогает Углову определить любую болезнь заочно, на расстоянии.

Вот это талант!

Конечно, могут быть сомневающиеся. Мы убедим их.

Не так давно медсестра Афанасьева, с трепетом переступив порог кабинета выдающегося эскулапа, попросила установить диагноз болезни своей знакомой Петровой.

И, хотя Петрова находилась за дверью, доктор Углов тотчас определил:

— Типичная ангина!

— Точно, — сказала Афанасьева. — Как в воду смотрели! Бедняжка больше всего страдает от отсутствия бюллетеня.

И врач облегчил страдания — выписал бюллетень.

Стоит ли объяснять, что никакого таинства в действиях Углова нет? Спросите самого врача, и он вам популярно разъяснит:

— Кто обратился с просьбой? Афанасьева, сослуживица, свой человек. За кого просила? Не за чужую, а за соседку по дому. Я проявил элементарную чуткость.

Известно, что медработник должен быть чутким, гуманным. Все зависит от того, как эту гуманность толковать. Углов истолковал весьма своеобразно.

Кроме соседей, у Афанасьевой есть муж. Однажды он не вышел на работу. Потом еще и еще. И вот, спасая мужа, жена бежит все к тому же чудо-доктору, бьет челом:

— Выручайте, голубчик!

На этот раз Углов строг. Он приглашает пациента в кабинет. Осматривает, выстукивает его, надеясь зацепиться хоть за какое-нибудь недомогание. И, видя, что пациент абсолютно здоров, тяжело вздыхает:

— Надо нам с вами подумать. Есть широкий ассортимент болезней. Выбирайте, какая по вкусу — артрит, фарингит, радикулит?

— Пожалуй, радикулит, — размышляет муж.

— Радикулит — штука солидная, — подтверждает жена. — Берем его.

— Я, естественно, понимал, что поступаю некрасиво, — смущается теперь Углов, — но как-то не придавал этому большого значения.

Какая детская наивность в сорок лет!

Афанасьев совершает прогулы, а государство вместо наказания эти прогулы еще и оплачивает. И все потому, что на липовом бюллетене стоит подпись врача Углова!

Радикулит, однако, — дело темное, неосязаемое, не какое-нибудь там кровельное железо.

Что ж, можно и про железо. Про то самое, которое раздавал налево и направо начальник солидного главка Кротов.

Ситуация складывается примерно такая же. Только в роли медсестры Афанасьевой выступал начальник конторы снабжения главка Песчанов.

— Ростовские и краснодарские шоферы строят дома, а крыши крыть нечем.

— Беда! — печалился Кротов.

— Выручайте!

Кто просит? Не чужой, свой подчиненный. За кого ходатайствует? За работников родственных учреждений. Ну, как не порадеть?..

И на заявлениях появляется обнадеживающая резолюция Кротова, а железо уплывает налево.

Вы спросите, почему налево? А как же? По-вашему, из каких соображений Песчанов бил челом Кротову? С ходатаем Песчановым рассчитывались то даровыми ростовскими яичками, то краснодарскими арбузами. А сам Кротов?

Ему хотелось прослыть хозяином добрым, отзывчивым.

— Бери, дружок, и знай мою щедрую душу! Да другим расскажи, какой я хороший!

И рассказывали. Круг просителей ширился, а Кротов на всех заявлениях размашисто выводил:

«Выдать!»

И не килограммы, а тонны строго фондируемого железа, не по розничным, а по оптовым промышленным ценам.

Хватайте, тащите со складов. Своим не жалко!

Кротова решили наказать, и он удивился не меньше врача Углова:

— Не крал, взяток не брал, действовал из самых лучших побуждений. По этому поводу есть даже соответствующее указание классика: «Суждены нам благие порывы…»

Цитата правильная, но снова приходится повторять очевидную истину: все ведь зависит от того, чем продиктованы и к чему приводят такие порывы.

Мало того, что Кротов по-кумовски одаривал шоферов железом. Излишки шоферы чаще всего сбывали втридорога.

И, подсчитывая прибыль, наверняка посмеивались над своим благодетелем:

— Ну и лопух!

Но за эту лопушью доброту приходится расплачиваться не личной, кротовской, а государственной монетой.

Легко и приятно быть добрым и щедрым за казенный счет. Куда неприятнее подсчитывать затем убытки и отвечать за них.

Отвечать независимо от того, что устраивают по знакомству — радикулит или кровельное железо.

РЕДКОЕ КАЧЕСТВО

Лично я считаю, что в нашем маленьком городе две основные достопримечательности: футбольная команда и мой знакомый Витя.

Что касается Вити, то ему, например, все официантки всегда приветливо улыбаются. Сколько раз пытался я угадать, в чем тут секрет, но Витя и сам не знал этого.

Вот он садится да столик, берет меню, говорит своим приятным, бархатным баритончиком:

— Что, милая, пообедаем? Давай, моя умница, побыстрее обслужи.

Стоит произнести Вите эти слова, проникновенно и ласково глядя на официантку, как она, точно завороженная, начинает носиться вокруг него подобно спутнику по орбите!

Таким же успехом пользовался мой знакомый и у продавщиц, парикмахерш, технических секретарш…

Своим индивидуальным обаянием Витя, конечно, немножко гордился. Он был уверен, что это его редкое качество может помочь в любом важном деле.

На этот раз дело касалось той самой футбольной команды, о которой я вам уже говорил и поклонником которой я был с самого детства.

Поскольку я регулярно посещал стадион и порой даже писал о футболе, то и решил однажды как представитель местной печати попросить себе пропуск.

Но где там!

В кабинете, увешанном диаграммами роста забиваемости и снижения удаляемости, футбольный деятель в профессорских золотых очках аккуратно вывел на редакционном прошении: «Отказать». И поставил сложную загогулину.

А пока я ежился под отчужденным взглядом футбольного метра, мой Витя оживленно беседовал в приемной с его секретаршей.

Когда я вышел ни с чем, Витя, посвистывая, уже прятал бумажку с ее телефоном.

На улице, хлопнув меня по плечу, он сказал:

— Беда в том, между прочим, что ты недооцениваешь возможностей хорошеньких секретарш. Завтра я ей звоню, мы встречаемся и… Словом, считай, что пропуск в кармане.

Будем откровенны: я не пользуюсь шумным успехом у женщин и как-то не очень страдаю от этого. До сих пор я лишь удивлялся Вите, но теперь почувствовал зависть: вот что значит уметь нравиться женщинам!

На другой день Витя явился ко мне на работу, подмигнул зардевшейся курьерше и набрал номер телефона «футбольной» секретарши.

— Таня, Танюшечка, — начал он своим округлым баритончиком и вдруг приставил трубку к моему уху: — На, послушай!

— Что ты! — смутился я.

— Слушай же!

Если бы вы слышали, как звучал се голос! Сколько в нем было нерастраченной нежности!

Витя томно вздохнул и как можно взволнованнее спросил:

— Когда? Где? Под часами? Хорошо, милая. Только не опаздывай, умница ты моя.

Он положил трубку и деловито поинтересовался:

— Сколько пропусков нужно?

— Один… Нет, два! Лучше два.

— Ясно. Жди меня завтра утром.

Но утром он не появился. Не пришел он и к вечеру, и я сам помчался к нему домой.

Витя неподвижно лежал на диване и скорбно глядел в потолок. Я поздоровался, но Витя даже не пошевелился.

— Что случилось? — испуганно спросил я и легонько тряхнул его.

И тогда Витя тихо, по внятно сказал:

— Дрянь.

— Кто?

— Она, кто же еще.

— Что же все-таки произошло?

— Не хочется и вспоминать… В общем, пришел я под часы. Стоит, ждет. Взял ее под руку, а опа говорит: «Не надо». Предложил ей зайти куда-нибудь посидеть, а она отвечает: «Зачем? Мне некогда. Вы лучше скажите, сколько вам пропусков нужно». На всякий случай я сказал — три. И тогда эта девчонка, глядя мне прямо в глаза, спокойно сказала: «Три пропуска будут вам стоить пятнадцать рублей».

Витя помолчал и добавил горестно:

— Вот молодежь пошла!

ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ

Вот уже седьмой день подряд Коля страдал.

Страдал жестоко и безутешно: ему не давала покоя любовь.

Коля учился в четвертом классе, и, естественно, мы имеем в виду любовь к маме.

Коля очень любил свою маму, и поэтому ему хотелось подготовить ей подарок к 8 Марта как можно лучше!

А учительница дала задание трудное: надо было художественно вышить фартук.

И вот Коля мучился. Положив перед собой сложный эскиз узора, он исколол все пальцы, а однажды даже в порыве вдохновения чуть не проглотил зажатую зубами иголку! Но узор упорно не получался.

Обычно в тяжелые минуты жизни на помощь Коле приходила мама, но сейчас он все держал от нее в секрете, ведь это был Колин сюрприз.

Коля пожаловался было учительнице, но та строго сказала:

— Сделай сам! Знаешь, какие сейчас установочки? Каждый уважающий себя мальчик должен уметь самостоятельно вышивать!

К вечеру, окончательно перестав себя уважать, Коля скис и захныкал. В комнату заглянул папа и спросил первое, что пришло ему в голову:

— Ну-с, опять двойка? Нет? Тогда что случилось? Выкладывай!

Через минуту они уже, как заговорщики, шептались, с опаской поглядывая на дверь.

— Даже не знаю, как тебе помочь, — шептал папа. — Лично я в вышивке не силен. На работе наши женщины ужасно заморочены — у всех семьи, хозяйство… Говорят, правда, что директор наш в свободное от посетителей время увлекается вышиванием, но обращаться к нему по такому вопросу мне неудобно.

Коля снова захныкал, и папа на него шикнул:

— Тихо! Привлечем знакомых. Наконец, нам поможет домовая общественность. Это же сила!

И она помчались вниз по лестнице к лифтерше.

Надев очки и шевеля губами, лифтерша сосредоточенно читала периодическую печать.

— Скажите, — спросил ее папа, — а вышивать вы умеете?

— Нет, — ответила лифтерша, — когда-то вязала, но теперь, как один наш жилец выражается, завязала. Может, вам просто зашить чего надо?

— Какое там! Именно вышить. Художественно.

— Мудреная штука.

— В-том и беда. Пошли, Коля. Ты только не показывай виду, не расстраивайся, чтобы мама не догадалась. А мы что-нибудь все же придумаем!

Возможно, мама так бы и не догадалась. Но тайна, рассказанная лифтерше, это уже не тайна: о ней знает весь дом.

— В чем дело? — спросила мама у Коли. — Что это вам с папой так срочно понадобилось вышить?

Коля попытался сдержаться, но предательская слеза его выдала.

Ну, а мама есть мама. Она пожалела Колю. Она утешила его и взялась помогать ему готовить себе подарок.

Но и мама не была мастерицей по части вышивки, а ей очень не хотелось огорчать сына. Ей хотелось, чтобы Колин подарок понравился Коле. И поэтому она тайком отправилась в соседнее ателье.

— Будьте любезны, вы художественную вышивку делаете?

— Что вы, гражданка, у нас только художественная штопка.

— Ясно, — сказала мама и решительно направилась в магазин…

В день 8 Марта собрались гости. Маме дарили духи, цветы, но когда Коля развернул свой красиво вышитый фартук, он произвел огромное впечатление!

Все поздравляли Колю, хвалили его, а папа даже пообещал сходить в школу и поблагодарить за инициативу учительницу.

Только сказал он это как-то уж очень грозно.

КУЛАКОМ ПО ЗАКОНУ

Егор Сергеевич Бушмин строго спросил у Вали:

— Как, условия записывать будешь или запомнишь?

— Запомню.

— Гляди мне… Значит, так: шить, стирать, убирать, чтобы блестело все! Готовить, конечно. После девяти вечера из дому — ни-ни! Подружек не иметь. Обойдешься. А уж если парня какого заведешь, предупреждаю: дам по башке!

— Кому, парню?

— Тебе!

«Это, наверно, картинка из прошлого века, — подумает иной читатель. — Хозяин нанимает батрачку».

Нет, век наш, двадцатый, и дни даже наши!

Тогда, видимо, Бушмину посчастливилось: он нашел домработницу. Но какая же домработница согласится с такими условиями, позволит с собой так разговаривать?

А вот Валя позволила. Возможно, потому, что она дочь Егора Сергеевича. Ох, как не хочется выносить семейный сор из избы! Как трудно дочери жаловаться на отца чужим, посторонним людям!

И Валя старалась во всем угодить ему.

Но разве Бушмину угодишь? Он то и дело кричит:

— Почему суп пересолен? Почему каша жидкая?

Валя работает в городской столовой. Готовит на тысячи людей. И эти тысячи довольны поварихой. Один только Бушмин швыряет тарелку с супом:

— Вари новый, такая-сякая!

Вот так и мучается девушка.

Несколько лет назад отмучилась Валина мама. Не видела она с мужем ни одного светлого дня. Егор Сергеевич жестоко бил ее и приговаривал:

— Терпи. Я человек нервный…

Сын Валерий после смерти матери терпеть не стал — уехал в другой город. А Валя все надеялась. Вот получили квартиру новую, комната у нее отдельная, может, наладится жизнь.

Бушмин женился еще раз. Его дело. Но дай дочери покой! Где там! Валя уже выше его ростом, а он все на нее замахивается.

Однажды Валя мыла пол в квартире. Под диваном она увидела шаль своей мачехи и достала ее не рукой, а щеткой. За этот серьезный проступок Егор Сергеевич бил свою дочь мокрой половой тряпкой…

А вскоре и вовсе выгнал из дому.

— Пошла вон. Надоела!

Это случилось зимой, в стужу, когда, как говорится, хороший хозяин собаку не выгонит.

Но Валя — человек, и вокруг нее были люди, и они, конечно, приютили ее. Она ночует то у сослуживицы, то у подружки, то в красном уголке при столовой. Своего угла у нее нет.

Я беседую с прежними соседями Вали, с директором столовой, и все не могут нахвалиться ею:

— Скромная, работящая. Она и комсомолка у нас передовая и председатель товарищеского суда…

В товарищеском суде Валя защищает интересы других. Почему же народный суд не защитит ее?

Как же, суд тотчас встал на ее защиту! Вот что говорится в его решении: Бушмина в ордер на квартиру включена как член семьи. Она имеет право на жилплощадь. Суд постановляет вселить Бушмину в квартиру и закрепить за ней одну из комнат.

Если бы это прекрасное решение было выполнено! Но Валя в дом, а Бушмин кричит:

— Убирайся!

— У меня есть судебное решение.

— Плевать мне на твое решение!

К Бушмину пришел судебный исполнитель, а он снова шумит, скандалит:

— Я человек нервный! Уходите, не то худо будет!

На том все и кончилось. На стороне Вали общественность. Закон, наконец! А у Бушмина лишь зычный голос и крепкий кулак.

Валя отправилась к прокурору города, но он говорит:

— Что вы уцепились за комнату? Живите на частной квартире. Валя пошла в приемную горисполкома и услышала в ответ.

— Мы такими делами не занимаемся. Выносил решение суд. Туда и идите.

Валя обратилась к народному судье, который в свое время разбирал ее заявление, но он только вздохнул тяжело:

— Что мне с вами делать? Ума не приложу!

Любопытная ситуация. Живет себе распоясавшийся хулиган. Открыто издевается над дочерью, бьет ее, гонит из дому. И нет на него никакой управы!

Тут уж дело не только в Вале. Дело в принципе. В высоком престиже суда.

Люди обращаются в суд в крайних случаях. Когда нельзя решить все миром, когда создается безвыходное, трагическое положение, когда надо защитить имущество, достоинство, а порой и жизнь человека — вот тогда люди обращаются в суд. И они знают, что найдут в суде справедливость, помноженную на силу закона.

Но порой не видно ни силы, ни справедливости. Особенно когда речь идет о так называемых семейных конфликтах.

КУРС ЛЕЧЕНИЯ

Дима Берлагин попал в больницу.

Вернее, устроился.

Сейчас я вам все объясню по порядку. Дело в том, что отец Димы — заслуженный врач. Лечит людей. Но собственному сыну он не может помочь: сына обуяла лень.

И Дима, покорившись охватившему его дремотному безделью, успешно бьет баклуши вот уже второй год.

Диму упрашивали. Убеждали. Предупреждали. А недавно вызвали в милицию и сказали:

— Ну, хватит. Оформляем на вас дело. Поедете туда, где довольно прохладно.

Диме сразу стало жарко. Он побежал домой и сказал:

— Папуля, спасай!

И папа нашел выход. Он договорился со знакомым заведующим отделением больницы, и тот согласился упрятать к себе Диму. Хотя бы на время.

— А что у меня болит? — на всякий случай поинтересовался Дима.

Папа раскрыл медицинскую энциклопедию:

— Выбирай!

Дима ткнул пальцем в приглянувшееся ему название:

— Вот это, пожалуй.

— Балбес! Это женская болезнь. Морока с тобой, честное слово… Запомни: ты болен хроническим гастритом. Сейчас весна — весной как раз у хроников обострение.

И вот Дима в больнице. Дежурный врач придирчиво осматривает его, спрашивает:

— На что жалуетесь?

Дима наугад берется за голову:

— Болит в затылке. Этот у меня… как его… гастрит с обострением!

Врач пожимает плечами. Но тут является папин знакомый, заведующий отделением, и что-то шепчет дежурному на ухо.

Тот хмурится, потом вдруг кивает, оживляется. Он отводит в сторону сестру, сестра — няню, и все они, глядя на Диму, кивают и шепчутся.

«Ого! — думает Дима. — Видно, нашли у меня какое-то заболевание».

И он для порядка начинает тихонько стонать.

— Ну-с, молодой человек, — сказала сестра, — диагноз поставлен, будем лечиться.

— И основательно, — подтвердила нянечка. — Пошли-ка со мной.

Она привела Диму в отдельную комнату, указала на покрытый клеенкой топчан и скомандовала:

— Ложитесь! Спиной ко мне. Ножки к животу подогните.

Дима поежился:

— А что будет?

— А вы догадайтесь, — буркнула няня, гремя кружкой.

— Вот это, — сказал Дима, — не надо. Не люблю.

— Без разговоров!

Внутренне опустошенный, он вернулся в палату и хотел было от нечего делать вздремнуть. Но явилась сестра.

Прищурившись, она поглядела на Диму, на блеснувший в ее руке шприц и строго сказала:

— Вам назначены уколы. Начнем.

— А после укола что? — дрожа от озноба, спросил Дима.

— Кишку глотать.

— Какую еще кишку?

— Обыкновенную. Которой желудочный сок берут.

— Дайте жалобную книгу, — сказал Дима.

— Попозже, — усмехнулась сестра, с размаху всаживая иглу в холеное Димино тело.

— Вы, гражданин, лучше не сопротивляйтесь! — поучал потом Диму сосед по палате. — Обозлите персонал — беда! Такую процедурку назначат — взвоете. Сок у вас все равно возьмут. Раз гастрит — положено.

— Да нет у меня никакого гастрита!

— Откуда вы знаете? Может, как раз кислотность повышена.

— Нет у меня никакой кислотности!

— О, нулевая? Совсем плохи ваши дела. Вот я тоже — человек без кислотности.

— Если надо, кислотность мне папа устроит…

После взятия сока Дима пришел злой, уставший. Он сидел на кровати, тоскливо глядел в окно и меланхолично икал. Ему казалось, что проклятая кишка все еще сидит в его горле.

Хотелось есть.

— Пожалуйте кушать, — сказала няня.

— А чего там?

— Кашка.

— Какая?

— Известно какая — бариевая.

— Ага, — встрепенулся сосед, — вот и рентгенчик ваш подоспел. Ступайте, просвещайтесь. Кашка, прямо скажем, не первый сорт — вроде зубного порошка разведенного. Но раз надо…

— Братцы и сестры, — взмолился Дима, — отстаньте от меня, а?

— Спокойно, больной, не нервничайте. Сейчас мы вам для успокоения кое-что впрыснем…

К вечеру Дима стонал уже без притворства. В растревоженном желудке отчаянно урчало. В глазах плыли круги. От уколов вздулись порядочные желваки, и Дима не мог ни лежать, ни сидеть. Он стоял и покачивался.

— Куда я попал, — тихонько скулил Дима, — и что они со мной, дьяволы, делают! Сговорились, что ли?

Перед сном снова пришла няня и весело заявила:

— Теперь, милый вы наш больной, горчичнички. Штук десять, не больше.

— Издевательство! Я не простужен! Зачем мне горчичники?

— Для профилактики вас поджарим маленько. А ну, р-раз!

Дима лежал на горчичной сковородке и скрипел зубами. Скупая слеза раскаяния катилась по его побледневшей щеке…

Утром няня сказала:

— Подъем, молодой человек! Начнем все сначала. Аппаратура вас ждет.

Ответа не последовало. Кровать Димы была пуста.

В это время он уже стучался в дверь начальника отдела кадров завода.

Вылечили!

ОСОБАЯ ВРЕДНОСТЬ

Образ казначейши раз и навсегда увековечен в литературе, и трудно добавить к классическому примеру что-либо новое.

Хотелось бы только лишнийраз подчеркнуть, что казначейши бывают разные: тамбовские и московские, хорошие и плохие…

Московская казначейша Галеева, несомненно, относится к разряду последних. На базе учрежденческой кассы взаимопомощи она недавно проделала эксперимент.

Начался эксперимент весьма своеобразно: в отделение милиции поступил тревожный сигнал о взломе сейфа этой кассы.

Прилежные работники милиции решили во что бы то ни стало схватить «медвежатника» за руку. Каково же было их удивление, когда рука оказалась женской!

— Вот вам моя рука, — весело сказала Галеева, — и забудем этот забавный эпизод: ведь сейф я взломала просто так, для смеха!

Но работникам милиции и прокуратуры было не до смеха, особенно когда в кассе обнаружили крупную недостачу.

Может быть, и не стоило бы заострять внимание на этом сугубо уголовном эпизоде с кражей казенных средств и имитацией ограбления.

Однако в действиях Галеевой есть, на наш взгляд, свой, особый цинизм. Человеку оказали большое доверие, поручили гуманное дело. Ведь само название говорит за себя- касса взаимопомощи! Помощи тем, кто временно попал в затруднительное материальное положение, а то и в беду.

Но какая же может быть помощь, если касса систематически опустошалась казначейшей, а деньги перекочевывали из общественного-в се личный карман!

Наверно, если бы о действиях лихой казначейши узнали продавцы одного из универмагов столицы Китов и Сергеев, они бы возмутились:

— Какая наглость! То ли дело мы: оказывали денежную помощь всем, кто к нам обращался!.

В основном денежные операции велись через посредника, некоего Жабина. Именно Жабин находил граждан, желающих приобрести телевизоры дефицитных марок. После того, как продавцы, минуя кассе, сбывали эти телевизоры за наличный расчет, на горизонте снова появлялся вездесущий Жабин. Уже в сопровождении тех, кто жаждал получить денежную ссуду, так сказать, в натуральном виде.

И сердобольные Китов и Сергеев не могли устоять.

— Так и быть, — говорили они, — вот вам денежки, вырученные за телевизоры. Только давайте оформим это как продажу товара в кредит. Чтобы затем через свою бухгалтерию вы постепенно всю эту ссуду обязательно выплатили!

— Чем не касса взаимопомощи на общественных началах! — хором восклицали потом Китов и Сергеев.

При этом они все время как-то упускали из виду одну деталь: за подобную «помощь» все трое непременно требовали 10 процентов с каждой ссуды.

Как видим, общественные начала были заменены ростовщическими. Ростовщичество давно кануло в небытие. Наша молодежь знает о нем, пожалуй, лишь по книгам Бальзака. Но вот выныривает из небытия этакий мосторговский Гобсек и некоторое время даже держится на поверхности!

Оставим в стороне тех, кто по самым разным причинам шел на сделку, припадая к этому далекому от родниковой чистоты источнику. Снова нас больше всего волнует вопрос о том, как хорошее, благородное дело упорно пытаются вывернуть наизнанку, извлечь из него собственную выгоду.

Надо только радоваться тому, что изо дня в день растут наши возможности и блага. Но находятся еще среди нас и такие, кто стремится на любую светлую сторону жизни набросить тень стяжательства и лихоимства.

Не жалея красивых слов, они частенько ходят в общественниках, прикидываются передовиками, чтобы замаскировать свою далеко не передовую деятельность… И, пользуясь близорукой доверчивостью, пролезают-таки на ответственные должности.

Государство немало заботится о здоровье наших людей, строит дома отдыха, санатории, больницы… И вот открывается в столице очередная больница. Чтобы укомплектовать недостающий штат, разрешают принимать иногородних врачей с обеспечением московской пропиской и квартирами.

Что ж, замечательно! Помещайте в просторные палаты больных, берите знающих докторов.

И главный врач Сенин, его заместитель Ермаков берут… взятки. Хочешь работать в больнице, хочешь иметь прописку, квартиру— выкладывай, что там у тебя есть: деньги или борзые щенки. Все пойдет в дело.

Мы порой и не замечаем, принимаем как должное многие наши преимущества и льготы. Это естественно, это приятно. Неприятно, однако, то, что мы все еще никак не можем вовремя разглядеть и избавиться от всякого рода спекулянтов на этих самых преимуществах.

Профессиональная память подсказывает, увы, печальные случаи, когда вслед за возникновением в учреждении своего пионерлагеря тотчас в том же учреждении возникала фигура махинатора с путевками. Вслед за созданием дома для престарелых немедленно создавалась группа расхитителей, которая бессовестно обкрадывала заслуживших покой и уважение стариков. А в одном учреждении умудрились однажды солидно нажиться даже на молочных талонах, выдаваемых за так называемую вредность.

Пожалуй, можно без преувеличения сказать, что подобные люди приносят нашему обществу особую вредность, за которую следует взыскивать без всяких скидок и льгот!

ТЕАТРУ ТРЕБУЕТСЯ ЛОШАДЬ

Вы балет любите? Я, например, обожаю. Только вот на премьеру попасть всегда трудно.

Один знакомый мне посоветовал:

— Да ты обратись к моему приятелю, директору зоопарка. Он сделает!

Я пожал плечами и отправился в зоопарк, к директору.

Тот понял меня с полуслова:

— Билеты? В театр? Ясно, ясно, не вы первый… Вот записочка, по ней вас посадят в служебную ложу. У нас там два постоянных места. В театре их так и называют: звериные кресла.

Я посмотрел балет, а потом заглянул к знакомому, и он, посмеиваясь, рассказал мне вот какую историю.

Шел однажды директор зоопарка мимо нашего областного театра оперы и балета. И вдруг видит — висит объявление: «Театру срочно требуется лошадь».

Директор, как человек отзывчивый, зашел в театр и говорит:

— Лошади у меня под рукой нет, а вот зебру, если хотите, могу.

В суматохе перед премьерой помощник режиссера страшно обрадовался и взял, что дают.

А перед самым спектаклем — скандал. Артист, играющий Дон-Кихота, категорически заявил:

— Я на эту полосатую скотину не сяду! Россинант — это все-таки конь. Вот и достаньте мне коня.

— Где его сейчас взять? — закричали режиссер с помощником. — Что за донкихотство? Лезьте на зебру!

— Не полезу!

Тогда позвали художника и сказали:

— Покрасьте ее. Под лошадь. Быстренько!

И премьера, в общем, имела успех.

Так родилось творческое содружество театра с зоопарком.

Позднее многие его питомцы стали непременными участниками спектаклей. Готовили балет «Баядерка». Во время репетиции знаменитого танца со змеей режиссер задумался и воскликнул:

— Друзья мои, мне тут видится живая натура! Это будет очень волнительно!

Несмотря на вопли актеров, змею доставили из зоопарка.

— Вообще-то она не кусается, — пояснил работник зоопарка, — шипит только. Но на всякий случай близко не подходите. Танцуйте в сторонке.

— Это же явное нарушение всяких законов о труде! — возмутился один из артистов. — Нет, я буду защищаться. Раз уж ввели змею, вводите и танец с саблями!

Но режиссура была неумолима. За живой змеей последовала живая коза в «Эсмеральде».

Коза вела себя в основном хорошо. Только когда появлялся Квазимодо, она испуганно блеяла и рвалась за кулисы.

Словом, шефская помощь зоопарка все более ширилась и укреплялась, как вдруг произошла крупная неприятность.

Постановщикам «Дон-Кихота» оказалось мало лошади-зебры. Чтобы как-то освежить потускневший спектакль, они ввели для Санчо Пансы живого осла.

И вот однажды этот осел стал посреди сцены — и ни с места! Сначала Санчо Панса потихоньку его уговаривал, потом грозил и, наконец, огрел палкой.

Тогда осел обиделся и, заглушая оркестр, пронзительно заорал.

Впрочем, режиссер не присутствовал при этом конфузе. Он как раз ушел в зоопарк подбирать для очередного балета натурального бегемота.

ТЮЛЬПАН В КВАДРАТЕ

В квартире раздался резкий и властный звонок.

— Мыши водятся? — спросил полномочный представитель жилищно-эксплуатационной конторы.

Вы, товарищи читатели, за или против мышей?

Жильцы были против. Поэтому они приветствовали намечаемое оздоровительное мероприятие. Но самое удивительное началось после него.

Пойманных мышей стали считать. Работники ЖЭКов, помусолив карандаши, расстилали бумаги-простыни и, беззвучно шевеля губами, прилежно заполняли многочисленные графы.

Автор, как человек добросовестный, заранее хочет покаяться.

Он несколько преувеличил, сгустил краски. Но если в ЖЭКах и не считают мышей, то уж, во всяком случае, собирают усердно сведения о количестве подвалов, в которых они водятся.

Что ж, если бы речь шла лишь об одном виде странной отчетности, то, возможно, не стоило бы делать из мыши слона.

Но окинем придирчивым оком и другие параграфы в стройной системе сводок, регулярно требуемых жилуправлениями.

Чего тут только нет!

Да простит нам читатель амплитуду колебаний — от мышей мы перейдем прямо к цветам.

Итак, человек посадил на своем балконе цветок. Это событие пахнет поэзией. Тянет как-то на четверостишие. На серенаду.

Вместо гитары, однако, берутся счеты, а вместо стихов появляется такая строка: «Озеленено балконов».

И пошла писать губерния!

Летят сводки в жилищное управление. Цветок показывает в своем годовом отчете домовая общественность. Цветок фигурирует в отчете отдела домового хозяйства РЖУ. Цветок вянет в ежемесячной оперативной справке тех же РЖУ.

Короче, живые цветы превращают в бумажные. Помножают розу на розу, из гвоздики вычитают пионы, а тюльпаны возводят в квадрат…

А ведь можно пойти и дальше — ввести отчетность не вообще по цветам, а по каждому виду растений конкретно. По розе — один параграф, по тюльпану — другой, а по хризантеме — совсем уж третий!

Но мы с вами живем в такое время, когда действительность опережает любую фантазию. В том числе и нашу.

Оказывается, давно уже существует отчетность ЖЭКов перед вышестоящими жилищными органами отдельно по:

деревьям,

кустам

газонам,

клумбам!

О чем идет разговор? О том, что бездумно считать деревья — значит, не видеть за ними леса настоящих и нужных дел.

Какая старая истина! Даже втолковывать ее неудобно. А что делать?

Ведь по-прежнему беззвучно шевелят губами жэковские экономисты, стреляют счеты, дают пулеметные очереди арифмометры. Это в ЖЭКах готовят все новые сводки для жилуправления о:

а) наличии замечаний, выговоров и строгих выговоров;

б) количестве умелых рук, футбольных команд и повреждений, устраненных силами жильцов;

в) движении рабочей силы, служебной площади и тротуароуборочной машины.

И так далее.

А если добавить, что ЖЭКи постоянно сдают еще сведения рай-архитектору в санинспекцию, в ветслужбу, в районо?

Вот то-то и оно!

Родились у нас ремдружины. Хорошо. Но родник народной инициативы тотчас ввели в русло строгой отчетности.

Создали документ — личную рабочую карточку члена ремдружины. Ладно. Полбеды. Записал вид работы, расписался, и точка. Нет, что вы! Все гораздо сложнее.

В карточке надо указать дату, место работы, сделать ее описание, проставить объем и затраченное на работу время. Под этим следуют всего четыре подписи: преддомкома, начальника ЖЭКд, квартиросъемщика и техника-смотрителя.

Ремонтирует дружинник, допустим, тридцать минут, заполняет карточку три часа, а собирает подписи… три дня!

Работник одной из жилищных кон гор сам за всех заполняет карточки и за всех расписывается. Вот вам и очковтирательство. Но, честное слово, полезное. Иначе ведь бедняги ремдружинники разбегутся!

Смотрите, сознание людей выросло настолько, что они готовы безвозмездно, на общественных началах починить дверь, вставить стекло, покрасить забор.

А на жилищном Олимпе все еще, видимо, рассуждают так:

— Не спроси с них, не потребуй десяток-другой отчетов, так они и не сделают ничего.

Конечно же, периодическая отчетность нужна, но в рамках разумного. Кажется, чихни несколько раз жилищные работники, и с них сразу потребуют общую цифру произведенных за день чиханий!

Сколько обо всем этом толкуют на совещаниях и в печати — не счесть. Если же какой-нибудь ретивый любитель статистики все же попробует подсчитать количество устных и письменных выступлений по данному поводу, пусть приплюсует и это.

Для полноты картины.

НА ДРУЖЕСКОЙ НОГЕ

— Павел Афанасьевич!

— Семей Кириллович!

Это встретились старые знакомые: вместе когда-то учились в институте, вместе начинали воевать.

Рукопожатия, радостные лица, улыбки…

Впрочем, Семен Кириллович Дедюхин, привыкший жаловаться на жизнь, улыбается недолго.

— Желудок болит, — скучным голосом поясняет он. — Теща ворчит, на работе директор — зверь.

— Ну, теща! — смеется Павел Афанасьевич Рытов. — У всех тещи сварливые. Желудок, дорогой вы мой, лечить надо, сам не пройдет. А вот насчет директора вашего… Идите ко мне в трест!

— Как это так?

— Да так. Как раз свободно место начальника планового отдела. Я-то вас знаю. Характеристики не потребуется.

— Спасибо, — говорит Семен Кириллович, и глаза его увлажняются. — Спасибо, друг! Я подумаю!

…Через неделю Дедюхин уже сидел в своем новом кабинете и с тревогой прислушивался к ехидному тенорку за тонкой перегородкой:

— Новый-то наш с управляющим, оказывается, дружки. Так что держи ухо востро, язык за зубами.

— Точно! Все, что услышит, за рюмкой водки Рытову выболтает!

Не успел Семен Кириллович выйти в коридор, как навстречу ему двинулся длинный, худой сослуживец Кукин. Он подтянул вечно сползающие брюки и сказал, будто возобновляя прерванный разговор:

— А у меня двое детей.

Дедюхин вежливо молчал.

— Может, замолвите насчет пионерлагеря, а?

И Кукин кивнул в сторону рытовского кабинета.

— Слушайте, Кукин, — начал было Дедюхин, но не закончил, махнул рукой, болезненно сморщился и пошел прочь.

К празднику повесили на стене приказ с объявлением благодарностей. Фамилия Дедюхина стояла второй.

— Поздравляем, поздравляем, — говорили Дедюхину подчиненные.

И иные, отвернувшись, собравшись в кружок, пронзительно шептались:

— Иначе и быть не могло… Оно и понятно, свой свояка… Знакомство — великое дело!

Бледно-зеленый Дедюхин, со страдальческой гримасой, решительно двинулся в кабинет управляющего.

— А, Семен Кириллович, заходите! — обрадовался Рыгов. — Вы что-то совсем ко мне не заглядываете.

Управляющий был так радушно весел, так приветлив, что Дедюхину вдруг неудержимо захотелось припасть к его руководящему плечу, припасть и всхлипнуть, всхлипнуть и пожаловаться: на здоровье, на злых людей, на неудачную свою судьбу. Но тут же Дедюхин подумал, что этого делать нельзя: «Ведь что будут говорить, если надолго задержишься у него? Скажут — новую благодарность себе зарабатывает».

И он печально сказал:

— Павел Афанасьевич, большое вам спасибо за внимание, но больше не надо.

— Чего это?

— Благодарностей.

— А почему? — удивленно поднял брови Рытов. — Вы заслужили.

— Нет, нет, сделайте одолжение. И так идут разговоры, что вы меня, дескать, того… Выделяете…

— А я всех ценных работников выделяю, — твердо сказал Рытов. — У вас, Семен Кириллович, нервы, вижу, шалят. Вот вы и расстраиваетесь по пустякам. А вы плюньте на все. Отвлекитесь, поезжайте в дом отдыха! Путевку я вам раздобуду.

На другой день Кукин так посмотрел на Дедюхина, что в его больном животе все похолодело. Чуть позднее ему сообщили.

— Карикатуру на вас Кукин рисует. В стенгазету.

— Забавно, заставил себя улыбнуться Семен Кириллович.

— Что-то насчет вашего отпуска вне графика.

«Но мне ведь положено, я переводом сюда», — хотел сказать Дедюхин, но не сказал, а только тяжко задумался.

Вечером, проходя ми?.:о конференц-зала, Семен Кириллович услышал, как участники трестовской самодеятельности разучивают новые частушки:

— Сил моих нет! — заявил Дедюхин Рытову. — Знаете, что они говорят?

— И пусть себе говорят.

— Да, но они еще и поют!

— И пусть поют.

— Это вам — пусть, а мне… Пожалуйста, покажите всем, что отношения у нас служебные.

— Но как же я покажу?

— Ну не знаю, накажите меня, что ли…

— Не за что вас наказывать.

— Тогда хоть накричите на меня, обругайте.

Рытов нахмурился и сказал:

— Вы мне надоели, Дедюхин, ей-богу. Не мешайте работать.

Ночью Дедюхин спал плохо. Из темного угла комнаты на него наступала, подтягивая сползающие штаны, кукинская карикатура.

Утром Семен Кириллович снова явился к управляющему.

— Дайте мне выговор. В приказе. Чтобы на стенке висел. Ну что вам стоит?

— Слушайте, Дедюхин…

— Да что ж вы так тихо? Хоть бы ногой топнули, а?

— Черт вас возьми, в конце концов!

— Громче! — воскликнул Дедюхин и широко распахнул дверь кабинета. — Громче, прошу вас!

— Перестраховщик! — орал потерявший самообладание управляющий. — Трус! Тряпка!

У раскрытых дверей толпились испуганные сотрудники.

Дедюхин сиял.

ФИКТИВНОЕ СЧАСТЬЕ

Не берусь точно утверждать, чем именно обворожил Алексей Петрович Елену Сергеевну. То ли галантерейным обхождением, то ли умением художественно вышивать.

Но факт тот, что обворожил.

Через каких-нибудь три месяца они стали мужем и женой. Этому можно бы только радоваться, если бы события не продолжали развиваться в том же стремительном темпе.

Не прошло и полгода, как супруг неожиданно заявил:

— После обеда я с тобой развожусь.

У Елены Сергеевны потемнело в глазах.

— Да ты не волнуйся, — успокоил ее супруг, — ведь мы разведемся нарочно, для видимости. Понимаешь?

Поскольку жена не понимала, Алексей Петрович спокойно, терпеливо, как задачку отстающему ученику, разъяснил:

— Все очень просто. Как только я переехал к тебе, меня, увы, сняли с очереди на получение комнаты. Одной твоей нам явно мало. Мы временно оформим развод, я тоже получу площадь, а затем… Затем откроется блестящая возможность приобрести большую отдельную квартиру.

Позднее Елена Сергеевна горячо уверяла, что она долго не соглашалась на эту сделку. Возможно, но тут ведь дело не в сроках обдумывания, а в окончательном решении.

— Что ж, — вздохнула она, — если ты так настаиваешь, пиши заявление.

— Нет, — сказал муж, — пиши ты. Когда подает на развод женщина, это выглядит благороднее.

Но какое уж тут благородство!

Муж, перейдя от художественного вышивания к художественному вранью, продиктовал, а жена послушно написала: не уважаем, не любим друг друга!

И два молодых московских инженера отправились с этой филькиной грамотой в суд, нс моргнув глазом, хором сказали:

— Разведите нас побыстрее. А то нам буквально противно рядом стоять!

Мы беседовали с Алексеем Петровичем, и он клялся, что ничего дурного в своих действиях не усматривает. Он, видите ли, получив площадь, взял бы к себе мать. И в конечном счете имел бы от государства ровно столько, сколько положено на него с домочадцами:

— Тютелька в тютельку!

Все это, может быть, и так, но у нас нет никакой охоты заниматься подобным подсчетом: не в нем суть.

Люди поженились, предварительно объяснившись, надо полагать, в своих высоких чувствах, и сами же осквернили эти чувства публичным обманом. К тому же Алексей Петрович так вошел в роль разводящегося, что после суда домой вообще не вернулся.

То ли его в последний момент не устроило качество домашней стирки рубашек, то ли созрел в голове новый хитроумный план получения отдельной жилплощади для убежденного холостяка…

Елена Сергеевна пришла сначала к прокурору, потом в редакцию и, едва сдерживая слезы, потребовала:

— Прохватите Алексея Петровича. Он нехороший.

Безусловно. А сама она как выглядит в этой истории?

— Зачем же вы вышли замуж за человека, не успев хоть немного узнать его?

— Да, но ведь я слышала отзывы сослуживцев: он такой прилежный работник!

Как будто ей предстояло с ним налаживать не семейную жизнь, а автоматическую поточную линию!

Все тот же старый разговор о торопливости. Люди бегут в загс, как на пожар, а потом, спохватившись, шумят:

— Спасите! Горю!

И самое горькое, что пепел остался не только от чувств, но и от принципов, которые Елена Сергеевна разменяла на мифические квадратные метры.

Точно те же стремления заставили другую москвичку, Анну Васильевну, внезапно ощутить необходимость в прибавлении семейства. О чем и свидетельствовала справка, представленная ею в отдел учета и распределения жилой площади. Поэтому и квартиру ей дали побольше.

Каково же было удивление работников отдела, когда обнаружилось, что справка поддельная!

Анна Васильевна попала под суд, но никакой суд нс накажет ее гак, как собственная совесть, если, конечно, она еще сохранилась…

Ни для кого не секрет, что у нас пока еще довольно большая нужда в жилой площади. Но разве это хоть в какой-то мере оправдывает такие методы ее получения?

Допустим, кому-то удастся с помощью фиктивного развода, брака или даже мифического дополнительного ребенка словчить, выгадать, обмануть. Какая же предстоит жизнь в этой семье, какое там будет благополучие, счастье?

Так, одна фикция.

В БЫСТРОМ ТЕМПЕ

Каждый встречает Новый год по-своему.

Я, например, считаю, что это праздник сугубо семейный, и встречаю Новый год дома.

Правда, однажды, чтобы не томиться весь вечер в ожидании традиционной рюмки, я отправился в театр. Пошел, знаете ли, смотреть «Ревизора». Это мой любимый спектакль. Я его много раз видел, текст почти наизусть знаю, дай, думаю, еще раз доставлю себе удовольствие.

Билетерша у входа посмотрела на меня почему-то с явной неприязнью и так рванула билет, что у меня осталась меньшая половина. Принимая пальто, гардеробщик пробурчал что-то вроде «ходят тут всякие, покоя от них нет никогда…» и чуть окончательно не испортил мне настроение.

Я, однако, сдержался, сел в кресло и, предвкушая предстоящее наслаждение, развернул программу. Так-с… «Ревизор». Комедия в пяти действиях. Гляжу: что. такое? Слово «пяти» зачеркнуто карандашом и от руки исправлено: «трех».

— Как это в трех? — недоуменно обратился я к соседу, но тот не успел ответить. Хоть публика еще и рассаживалась, погас свет, взвился вверх занавес, и городничий заявил:

— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам приехал ревизор.

«Как, уже? — удивленно подумал я. — По-моему, у Гоголя сказано, что он только еще едет».

Но тут вдруг на сцену выпорхнули Добчинский и Бобчинский и, перебивая друг друга, затараторили:

— Недурной наружности, в партикулярном платье… В лице этакое рассуждение… Здесь что-нибудь неспроста…

Не знаю, что в этот момент было у меня «в лице». Во всяком случае, не рассуждение. Ошалело глядя на сцену, я думал: «Здесь действительно что-нибудь неспроста. Куда же девались Аммос Федорович, Лука Лукич, почтмейстер со всем своим довольно неплохим текстом? Где все небезызвестные распоряжения городничего по части приведения в порядок богоугодных заведений, присутственных мест и так далее? Где вообще, черт возьми, все второе явление пьесы?»

Но мне так и не дали опомниться. События развивались стремительнее, чем в современном детективном романе.

На сцену вылетели, будто их кто-то сильно толкнул, Анна Андреевна и Марья Антоновна и, прокричав; «Скорее, скорее…», — тотчас скрылись за противоположной кулисой.

«Ага, — сказал я себе, — вот и антракт. Сейчас попробуем разобраться, что же тут происходит». Но куда там! Без всякого перерыва актеры шпарили дальше. Они не говорили, а проговаривали гоголевский текст в таком темпе, что порой слышны были лишь только звуки, а не слова. Иногда я улавливал обрывки знакомых фраз и по ним определял, в каком действии мы находимся.

Но вот наконец и антракт. Среди публики шум, возмущение.

Кому-то из поклонников классики дурно. Кто-то громко требует жалобную книгу.

Я поднимаюсь с места — первый звонок. Дохожу до буфета — второй звонок. Гаснет свет, вихрем взлетает занавес.

— Если я не ошибаюсь, вы делаете декларацию моей дочери?

— Нет, я влюблен в вас. Впрочем, давайте сюда и дочь. Чего уж там… Заодно, оно как-то быстрее!

Занавес, антракт, заключительная реплика жандарма, немая сцена в зрительном зале.

Когда я, совершенно взбешенный, рассказал обо всем этом знакомому режиссеру, он рассмеялся и похлопал меня по плечу:

— Это еще что! Вот у меня в театре был случай! 31 декабря ставили мы «Отелло». И вдруг наш мавр, не выслушав еще наветов Яго, не обнаружив еще у Кассио роковой платок, смотрит на часы и с надеждой в голосе спрашивает свою партнершу по спектаклю: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» И без всяких лишних слов начинает ее душить. Растерявшаяся актриса шепчет: «Стойте, погодите, что же вы делаете, давайте хоть коротенько объяснимся». А Отелло ей в ответ: «Не могу, вы уж извините, приглашен на встречу Нового года за город, скоро электричка отходит».

— Вот так, дорогой, — сказал знакомый режиссер. — Так что удивляться надо не тому, что вы увидели, а вам. Кто же это ходит под Новый год в театр?

ВОЗДУХ С ДОБАВКОЙ

Недавно встретил я на улице одного знакомого и ужаснулся: голова перевязана, нос распух, а под глазами разноцветный синяк.

— Что с тобой?

— Пострадал в турпоходе.

— Бедняга! Небось, свалился в овраг?

— Да нет.

— Упорно карабкался на скалы?

— Какие там, к черту, скалы! Выпил лишнего, ну и… подрался маленько.

— Вот те на! Да ты ведь не пьешь!

— Это в обычных условиях. А тут, понимаешь, поход. Романтика. Воздух пьянящий. Добавил к этому воздуху граммов триста и…

Вы заметили, между прочим, удивительную особенность иных граждан? Они ведут себя на городском асфальте безупречно, не придерешься! Как говорится, тише воды, ниже травы. Но вот они попадают на эту самую травку, к этой самой воде и точно с цепи срываются!

Впрочем, все это происходит не так уж внезапно. Еще в электричке или на первом привале у них появляется лихорадочный блеск в глазах. Вслед за солидными пьяницами со стажем они нетерпеливо потирают руки и, радостно повизгивая, восклицают:

— Эх, и клюкнем же мы на природе!

Понимаете, они не говорят «эх, и нагуляемся, эх, и надышимся», нет, они заранее нацелены совсем на другое: а сколько примет на природе их раскрепощенный от городских оков организм?

Организмы группы столичных студентов изрядно устали в городе. Организмам студентов срочно требовался озон.

И вот студенты, надев рюкзаки, быстренько превращаются в туристов. Они прибывают на травку и тотчас превращают походную палатку в пивную. Причем пивом не ограничиваются.

Не знаю, изучают ли эти студенты иностранный язык и какой: может, французский? «Туризм» — как раз французское слово. Оно происходит от слова tour — поездка, прогулка. Прогулка, а не выпивка! «Выпивка» по-французски звучит совсем иначе. Но таким туристам, видимо, наплевать на всякие там корни слов. Упившись, они безжалостно рубят деревья под корень!

Когда человек пьян, дерево всегда виновато. Ну, а если нет поблизости дерева, тогда берегись случайный прохожий!

Несколько москвичей отметили свой туристский маршрут в Подмосковье таким шумом и сквернословием, что привели в великий испуг местных жителей.

Так-то вот… И все это люди, которых дома, в Москве, вы просто не узнаете.

Они чинно сидят за столом на званом вечере, на заводском собрании, в студенческой столовой. Они мило улыбаются, деловито обсуждая итоги сессии или новое рацпредложение.

Но загородный отдых они почему-то понимают как отдых от очень обременительных правил поведения.

Прибыли однажды семь таких добропорядочных москвичей на подмосковную базу отдыха, подзаправились, издали доисторический вопль и, став на четвереньки, попытались доказать, что слово «вылазка» они понимают буквально.

Их хотел утихомирить заместитель директора, но был тут же допрошен с пристрастием:

— Как фамилия?

— Пушкин.

— Поэт? Нет? Тогда получай, прозаик!

Местное руководство базы били по восходящей: сначала зама, потом самого директора. Словом, «отдохнули» и нравственно и физически!

Есть много курсов — от кройки и шитья до повышения квалификации инженеров и врачей. Нет только курсов, где бы повышали квалификацию потенциальных отдыхающих.

Между тем не умеющих отдыхать вообще не надо пускать на природу. Пусть сидят в душных помещениях и слушают лекции о здоровом, полезном отдыхе.

Молодые люди отправляются в поход. Места для них незнакомые, надо бы запастись географической картой, но они берут карты игральные:

— У меня шестерка бубей — я начинаю!

И начинают не только ночную картежную игру вокруг костра, но и ночную пьянку с дебошем, и не только пьянку, но и стрельбу из прихваченных с собой самопалов.

Не удивительно, что этот поход кончился не только бесславно и трагически.

Нет, уж избавьте нас от турпоходов, которые разделены на два тура: первый — выпивка, второй — хулиганство.

Человек, твердо знающий правила хорошего тона, не станет, говоря языком путешественников, привязывать свое поведение к местности. Ведь черта города вовсе не означает черту между нормальными и безобразными действиями.

В нашей стране ежедневно и ежечасно в близкие и далекие походы отправляются многие тысячи туристов.

Настоящих, а не липовых.

Тех самых туристов, которые никогда не спутают физическую культуру с унижающим человеческое достоинство бескультурьем и хамством, а активный отдых не подменят активной пьянкой.

СПРОС НА СНЕГ

В середине декабря уходящего года сложилось острое положение со снегом.

Что-то гам заело в небесной канцелярии. Произошла какая-то неувязка. И в результате на земле ждали снега, как благодеяния. Но ждали напрасно.

Теперь представьте себе Новый год без снега. Елку без снега. Снегурочку без снега. Ерунда, а не Новый год!

А любители всяческих слухов между тем уже нашептывали:

— Слыхали? Нет и не будет снега-то! Всю зиму не будет. Все запасы израсходованы. Дождь — пожалуйста, идет, а вог снега не ждите.

Ну, люди разные. Многие на слухи ох как падки! Раз нет снега, бросились за заменителями.

В аптеках, естественно, тотчас исчезла вата. Заодно хватали зубной порошок: сыпать вокруг елки.

Спрос на снег был так велик, что дрогнули даже иные руководители ателье и комбинатов бытового обслуживания — повесили объявления: «Изготовление снега из снежинок заказчиков».

Непростительно отставала государственная торговля. Впрочем, там, хоть и с опозданием, наладили все же продажу уцененного снега: прошлогоднего.

Как водится, появились отдельные спекулянты на временных трудностях. Они торговали импортным снегом из-под полы:

— Видали, какая выделка? Не тает и не желтеет! Верите, не прогадаете.

И вот в тот момент, когда базарные цены на снег равнялись уже цене билета на концерты парижского мима, когда иные бойкие снегоциаиты выстроили на дефицитных осадках дачи, когда создали научно-исследовательский институт по изучению отсутствия снега (г. Сочи), в этот самый момент с неба вдруг повалил белый, пушистый, высококачественный снег отечественного производства.

В неограниченном количестве!

ВЕЗУНЧИК

Когда утром я подбегаю к остановке, буквально перед носом гуськом проходят три троллейбуса.

Это значит, что теперь троллейбусов долго не будет.

И вот стою, жду. За мной образуется очередь, люди волнуются, возмущаются, и однажды, не вытерпев, я отправляюсь в Управление пассажирского транспорта. Требую жалобную книгу, а мне заявляют:

— Напрасно расстраиваетесь. Просто вам не везет. А вот другой гражданин говорит нам большое спасибо.

Действительно, читаю в жалобной книге: «Позвольте выразить благодарность за то удовольствие, которое мне доставляет пользование общественным транспортом. Неплюхин».

Э, черт! Может, я в самом деле не прав? Может, чересчур горячусь?

Пожимаю плечами и, бормоча что-то невнятное, удаляюсь.

На другой день сижу в столовой. Давно сижу. Больше часа. А официантка как ни в чем не бывало перхает вокруг да около.

Я решительно требую жалобную книгу. Раскрываю ее и тотчас читаю: «Позвольте выразить благодарность за то удовольствие, которое мне доставляет постоянное посещение вашей столовой. Неплюхин».

— Что за везунчик этот Неплюхин? — рассуждаю я вслух. — Нет, надо с ним повидаться!

Заглядываю в книгу еще раз и обнаруживаю рядом с записью адрес везунчика. Вечером я у подъезда его дома, а еще через три минуты застреваю в лифте между пятым и шестым этажом. Жму на кнопку звонка, барабаню в дверь и кричу:

— Эй, кто-нибудь! Сколько же можно торчать здесь? Выручайте!

Когда появляется заспанная лифтерша, я довольно откровенно говорю все, что думаю по поводу ее деятельности.

Она обижается:

— Зря вы так, гражданин. Вот наш общественник товарищ Неплюхин всегда ставит меня в пример на собраниях…

Разъяренный, я врываюсь к Неплюхину, но он сразу перебивает меня:

— Вы откуда?

— Из редакции!

— Так-так. Видите ли, за мои благодарственные записи транспортники обеспечивают меня бессрочным проездным билетом, в столовой немедленно подают все горячее и прожаренное, а вы что можете взамен предложить? Разве что статейку про меня настрочить?

— Это уж обязательно! — зловеще обещаю я и напоследок интересуюсь: — А лифтерша? Она-то с вами как рассчитывается? Катанием на лифте, что ли?

— Ну, знаете, — усмехается Неплюхин, — какие могут быть счеты с супругой?

НОВЫЕ НАЗВАНИЯ

В последние дни Григорий Петрович был явно не в себе.

Часто, остановившись на полуслове, он задумывался и, наморщив лоб, беззвучно шевелил губами.

— Что с тобой? — спросила его жена.

Но Григорий Петрович только вздохнул, махнул рукой и ушел.

Вернулся он поздно вечером. Как-то странно посмотрел на жену и спросил:

— А где Маша?

— Какая Маша? — не поняла жена.

— Наша дочь.

Жена вздрогнула, испуганно взглянула на мужа:

— Ты, наверное, имел в виду Дашу?

— Не Дашу, а Машу!

— Боже мой, но ведь нашу дочь вот уже двенадцать лет зовут Дашей!

— Я решил ее переименовать. Ясно?

Жена участливо погладила мужа по голове.

— Ты устал. Успокойся. Сядь на стул.

— Стул мной переименован в сиденье. А это что? Суп? Даю новое название: компот! А ты кто такая? Жена, говоришь? Переименовываю тебя в тещу! В бабушку! В черта! В дьявола!

Прибыла машина, и санитары увезли Григория Петровича. По дороге, высовываясь из окошка, он с упоением вслух переименовывал названия улиц. Этой работой Григорий Петрович вот уже вторую педелю занимался в общественной комиссии при исполкоме.

РУКА НЕ ПОДНИМАЕТСЯ…

В соседнем кабинете сидел и мучался человек.

Я застал его в разгар страданий, с пером в руке, перед листом девственно чистой бумаги.

Мне стало жаль сослуживца, и я спросил участливо:

— Подбираешь рифму?

— Нет, — вздохнул сослуживец, — это проза. — Понимаешь, решил стать лектором на общественных началах, и вот нужна характеристика с места работы.

— Так… Ну и что? Не дают? Или дали плохую, и ты пишешь заявление об уходе?

— Почему не дают? Почему плохую? Самую отличную с удовольствием подпишут! Только говорят: облегчите задачу, текст составьте сами.

— Ах, вот оно что! Действительно. Ты же себя лучше знаешь. Сослуживец усмехнулся и недружелюбно посмотрел на меня.

— Попробуй, — предложил он, — напиши о себе; мол, такой-то, хороший, дисциплинированный работник, морально устойчив, пользуется уважением в коллективе. Напишешь?

— Н-да… Немножко неловко.

— Ага-а, вот то-то! Рука не поднимается! Потом еще прочтет руководство и подумает, чего доброго: ишь, какого он о себе мнения! Зазнался!

— Это верно. Что ж, тогда напиши скромно и самокритично.

— Ясно. Такой-то, значит, работник недисциплинированный, морально неустойчивый, не пользуется уважением и гак далее… А с какой стати я буду клепать на себя? Что-то рука не поднимается. Потом еще, чего доброго, прочтет руководство и скажет: уж если он сам о себе такого мнения, то нам, как говорится, сам бог велел!

— И то верно! Как же быть?

— Вот и мучаюсь над этим вопросом.

Я посочувствовал бедняге и отправился в свой кабинет. Там меня уже ждал председатель местного комитета.

— Слушай, — сказал он, — большая к тебе просьба. Ты ведь знаешь, у нас скоро отчетное собрание. Так ты напиши полстранички в мой доклад.

— О чем? — спросил я.

— Как о чем? О своей работе как члена месткома.

— Я? Сам? О своей?

— Вот именно. Да ты что удивляешься? В первый раз, что ли? Пора бы привыкнуть.

В который раз начинаю писать эти проклятые полстранички и не могу. Рука не поднимается!

ПУТЬ НА СЦЕНУ

Молодой драматург привес в театр пьесу. Через год он зашел за ответом.

— Интересно! Остро! Свежо! — сказали в театре. — Будем с вами работать.

Для начала автору предложили убрать список действующих лиц.

Автор, пожав плечами, убрал.

Затем ему дружески посоветовали не увлекаться прямой речью героев.

— Позвольте, — сказал автор, — но это же пьеса!

— В том-то и дело. Побольше ремарок. Побольше вашего, авторского, отношения к происходящему.

Автор сделал, что мог.

— Уже лучше! — обрадовались в театре. — Теперь уберите, пожалуйста, эту ненужную разбивку на действия и картины. И так ведь все ясно…

Автор, вздыхая, убрал.

— Чудесно! Берите вашу рукопись и идите в журнал.

— Зачем?

— Идите, идите!

В журнале сказали:

— Что ж, довольно оригинальная повесть. Давайте печатать. Как только повесть появилась в журнале, к автору, запыхавшись, примчались работники театра:

— Поздравляем! Успех! Инсценировочку сами будете делать или подключить режиссера?

ТОЧНО К ДАТЕ

Рядом с моим домом строили однажды большой новый дом.

Строили медленно.

Внезапно темп строительства стал бешеным.

Теперь дом возводили при солнце и при луне, под неумолчный гул механизмов и лихие авральные крики прорабов.

Я удивился такой перемене.

— А как же, — утирая со лба пот, охотно пояснил мне прораб, — приходится торопиться. Дата приближается.

— Какая дата?

— День новосела. Вот мы и готовим к этому дню наш подарок трудящимся.

Как-то я проходил мимо готового нового дома, и на меня посыпалась штукатурка.

— Это еще полбеды, — сокрушенно сказали стоявшие у подъезда грустные новоселы. — Он ведь и внутри весь скрипит и сыплется.

— Что же вы предпринимаете?

— Жалуемся. И нам обещают отремонтировать.

— Когда?

— К дате. Мы смотрели по календарю. Приближается день ремонтника.

Я повздыхал, посочувствовал и отправился чистить испачканный штукатуркой костюм в недавно отстроенную химчистку. Но оказалось, что ее агрегаты уже вышли из строя. Когда их устанавливали, очень спешили: исполнялось розно сто тридцать четыре года со дня рождения великого химика Менделеева.

* * *

Отнес этот рассказ в редакцию. Сказали, что напечатают в день юмориста. Буду ждать.

У АВТОМАТА Я И МОЯ МАША

(Опыт киносценария)

Доктор принимает пациентку.

Он осматривает ее.

Он выписывает рецепт.

Он говорит:

— Я вас вылечу, но при одном непременном условии. Вы должны очень точно, очень аккуратно принимать эти таблетки. Через каждые три часа. Как автомат. Ясно?

_____

Муж и жена собираются в театр. Жена — та самая пациентка. Они опаздывают и очень торопятся.

Но вот наконец они на лестнице. На улице. И тут жена, взглянув на часы, внезапно хватается за голову.

— Я забыла проглотить таблетку!

Муж тоже хватается за голову.

— Что делать? Так не проглотишь!

Жена показывает таблетку. Она величиной с солидную пуговицу.

— Тогда бежим, — говорит муж. — К автомату с водой. Они теперь на каждом шагу.

Бегут. Автомата нет. Бегут. Нет автомата.

— Вот он! — кричит муж, подбегая. — А где же стакан, черт побери?!

— Воды, — стонет жена, — стакан воды…

Вход в театр. Афиша: «Скриб. «Стакан воды».

_____

Театральный буфет.Длинная очередь за стаканом воды.

Муж оглядывается в поисках автомата. Он видит лишь телефон-автомат с оборванной трубкой.

Жена плачет. Муж собирает ее слезы в стакан, чтобы дать ей запить. Но слез не хватает.

— Если бы ты был настоящим мужем, — говорит жена, — ты бы тоже заплакал.

_____

Пациентка в кровати. Рядом врач Он хмур и суров.

— Вы не выполнили предписания. Теперь вам придется лежать.

Муж утешает жену:

— Не волнуйся, дорогая, я буду рядом. Я возьму бюллетень по уходу. Я займусь домашним хозяйством. В век домовых кухонь и автоматов это не так уж страшно!

_____

Муж идет в магазин. За бутылкой молока. Он видит, как

сгружают молоко с машины,

подают к автомату,

ставят в автомат,

регулируют механизм.

А в это время мелькают руки продавца — он быстро отпускает молоко в бутылках. Муж секунду размышляет, но затем все же подходит к автомату. Автомат не срабатывает.

Муж стучит кулаком по автомату.

По прилавку. По голове подбежавшего администратора.

Муж плачет.

Муж хватается за сердце: ему плохо.

Муж в кровати. Над ним склонилась жена. Рядом врач. Он говорит мужу:

— Запомните, таблетки надо принимать ровно через три часа. Регулярно. Как автомат.

— Нет! — кричит муж. — Как человек!

_____

Дом. Вывеска: «УВА» (Управление всеми автоматами). Кабинет. Кресло. Руководитель в кресле. Движения его медленны и неуклюжи, как у заведенного механизма. Ровным, металлическим голосом он отвечает в трубку:

— Ничего не могу сделать… Эта проблема решается… Ничем не могу помочь… Этот вопрос согласовывается…

Входят муж и жена. Протягивают бумажку с крупной надписью: «Жалоба».

Руководитель берет бумагу, складывает, кладет под сукно, бубнит:

— Ничего не могу еде… Ничего не могу еде… Ничего не могу еде…

Вбегает секретарша и вешает табличку: «Автомат не работает».

Более подробно о серии

В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.

В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.

Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).

Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.

Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована большая статья с рассказом об истории данной серии.

Большую часть книг составляли авторские сборники рассказов, фельетонов, пародий или стихов какого-либо одного автора. Но периодически выходили и сборники, включающие произведения победителей крокодильских конкурсов или рассказы и стихи молодых авторов. Были и книжки, объединенные одной определенной темой, например, «Нарочно не придумаешь», «Жажда гола», «Страницы из биографии», «Между нами, женщинами…» и т. д. Часть книг отдавалась на откуп представителям союзных республик и стран соцлагеря, представляющих юмористические журналы-побратимы — «Нианги», «Перец», «Шлуота», «Ойленшпегель», «Лудаш Мати» и т. д.

У постоянных авторов «Крокодила», каждые три года выходило по книжке в «Библиотечке». Художники журнала иллюстрировали примерно по одной книге в год.

Среди авторов «Библиотеки Крокодила» были весьма примечательные личности, например, будущие режиссеры М. Захаров и С. Бодров; сценаристы бессмертных кинокомедий Леонида Гайдая — В. Бахнов, М. Слободской, Я. Костюковский; «серьезные» авторы, например, Л. Кассиль, Л. Зорин, Е. Евтушенко, С. Островой, Л. Ошанин, Р. Рождественский; детские писатели С. Михалков, А. Барто, С. Маршак, В. Драгунский (у последнего в «Библиотечке» в 1960 году вышла самая первая книга).

INFO

Золотарев, Юрий Леонидович.

Привет предкам [Текст]: [Юморист. рассказы] / Рис. В. Соловьева. — Москва: Правда, 1968. - 63 с.: ил.; 16 см. — (Б-ка «Крокодила»; 20 (541)).

ЮРИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ЗОЛОТАРЕВ

ПРИВЕТ ПРЕДКАМ

Редактор А. Суконцев.

Техн. редактор А. Котельникова.

А 00458. Подписано к печати 29/VII 1968 г. Формат бумаги 70х108 1/32. Объем 2.80 усл. печ. л. 3,24 уч-изд. л. Тираж 225 000. Изд. № 1221. Зак. 1302. Цена 9 коп.

Ордена Ленина типография газеты «Правда» имени В. И. Ленина. Москва. А-47, ул. «Правды», 24.

…………………..

Скан: Посейдон-М　

Обработка: Prizrachyy_Putnik

FB2 — mefysto, 2023

Оглавление

ПРИВЕТ ПРЕДКАМ

ПОД ШУМОК

ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ

С ОПЛАТОЙ ЗА ХАМСТВО

СЛУШАЛИ — ПОСТАНОВИЛИ

РАДИКУЛИТ ПО ЗНАКОМСТВУ

РЕДКОЕ КАЧЕСТВО

ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ

КУЛАКОМ ПО ЗАКОНУ

КУРС ЛЕЧЕНИЯ

ОСОБАЯ ВРЕДНОСТЬ

ТЕАТРУ ТРЕБУЕТСЯ ЛОШАДЬ

ТЮЛЬПАН В КВАДРАТЕ

НА ДРУЖЕСКОЙ НОГЕ

ФИКТИВНОЕ СЧАСТЬЕ

В БЫСТРОМ ТЕМПЕ

ВОЗДУХ С ДОБАВКОЙ

СПРОС НА СНЕГ

ВЕЗУНЧИК

НОВЫЕ НАЗВАНИЯ

РУКА НЕ ПОДНИМАЕТСЯ…

ПУТЬ НА СЦЕНУ

ТОЧНО К ДАТЕ

У АВТОМАТА Я И МОЯ МАША

Более подробно о серии

INFO