Риданские истории II [Виктор Александрович Авдеев] (fb2) читать онлайн

Виктор Авдеев Риданские истории II

Пролог. Пожар

— Город проклят! Сжечь Ридан дотла!

Обезумевшая толпа из нескольких дюжин человек вскидывала к серому небу горящие факелы на Риданской каменной площади. Отсветы от огня блистали желтыми искрами на теле обсидиановой статуи старухи, размещенной в самом центре и окруженной торговыми лавками. В ней, словно в зеркале, отражались разгневанные лица яростной толпы, взывающей к торговцам всякой всячиной и прохожим, что в недоумении останавливались, заслышав дикий призыв к уничтожению всего, что им так дорого. Другие же прибавляли шаг и покидали это место, исчезая в кривых переулках города.

Во главе беснующихся выступал глашатай — молодой мужчина, разодетый далеко не в рваное тряпье, в чем привыкли ходить уличные пророки-оборванцы, стремящиеся изменить жизнь для всех якобы к лучшему, навязывая ротозеям свои личные убеждения для достижения благой цели. На деле же, пытающиеся нажить лишнюю монету на обманутых. На этом человеке был надет короткий, до пояса колет поверх просторной белой рубахи, коричневые бриджи, гольфы и кожаные ботинки. На его плече повис спящей змеей приличный моток прочной толстой веревки, скрученный кольцом. В руке он держал какую-то книгу и размахивал ею над головой.

— Внимайте моим словам, братья и сестры! — восклицал он высоким голосом, срывая глотку. — Ридан уже давно обречен на смерть! Эти записи летописцев, что я держу в своей руке, достоверно описывают события существования города! Лишь Тьма царит в его сердце с самого момента рождения! Убийства! Голод! Черная магия! Вот чем пропитан Ридан! Только взгляните на эту статую! Что вы видите в ней? Чудовище! И это чудище держит в своих острых когтях человеческий череп! А ворон на ее плече может означать лишь одно — голод, болезни и смерть! Пока эта каменная старуха возвышается здесь, как символика проклятия, что живет здесь уже несколько веков, не закончатся наши беды! Она просто олицетворяет внутренний мир Ридана, а на ее темное величие молятся отъявленные душегубы и кровопийцы, что кажут свой нос на улицы лишь в темные ночи, чтобы поживиться чужим добром, отправив на тот свет любого, у кого окажется хоть сколько-нибудь звонких монет в карманах! Бургомистр города намеренно закрывает глаза на правосудие, отсиживаясь в своем поместье! Он боится расправы! Боится, что однажды в его спальне произойдет что-то ужасное! А где его доблестная стража, которая должна охранять горожан от преступников? Где она, спрашиваю я вас? Я скажу вам — где! В обоих крылах его поместья! Охраняет задницу бургомистра!

Речи гулко разносились по всей площади, созывая все больше и больше любопытных зевак. Вскоре среди торговых лавок собралось немало народа, и каждый, затаив дыхание, прислушивался к словам оратора.

— Мы должны положить насилию конец! — продолжал тот. — Сожжем город до последнего дома вместе со злом, пропитавшим ядом даже стены, и отстроим его заново вместе! А статую старухи разобьем на мелкие куски и спустим их в самый глубокий каньон, погрузим на дно самого глубокого озера, спрячем в самую глубокую пещеру и завалим проход большими валунами!

Люди из толпы за его спиной восторженно заголосили и взметнули кулаки над головами. Слушающие же протестующе зароптали. Затем их гомон перерос в крики, заявляющие прямо:

— Ты предлагаешь сжечь наши дома? Ты спятил!

— Уходи отсюда! Мы никогда не уничтожим свой кров, а твои слова безумны!

— Да тебя самого отправит на костер бургомистр, заслушав твои речи!

— Убирайся прочь вместе со своими прихвостнями и никогда не появляйся здесь, если не хочешь, чтобы кто-нибудь распотрошил твое брюхо!

Но были и те, кто отделился от них, примкнув к рядам проповедника.

— Он говорит дело! — кричали они. — В нашем городе давно творятся странные вещи!

— Зло должно быть наказано!

— Переродим этот город!

— Сжечь Ридан!

— Сжечь Ридан! Сжечь Ридан! — подхватили остальные, те, что держали факелы в руках.

Они взревели криками еще громче, когда увидели, как вдали на балконе второго этажа появился силуэт бургомистра. Его крошечное издали лицо было обращено к площади, а руки уперты в каменные перила, лежащие на таких же каменных фигурных балясинах. Он простоял с минуту не шелохнувшись. Затем он развернулся и мгновенно исчез за стенами поместья.

Мало-помалу протестующие стали с опаской разбредаться, спеша к своим домам. Кто-то схватил с ближайшего прилавка мясной нож, но тут же выронил его из рук, завидев яростные взгляды, обращенные к его бездумным действиям. И этот легкомысленный зевака тоже поспешил прочь, спотыкаясь на ходу о бугорки каменного булыжника, коим была выложена вся площадь.

Случайно или же нет, вдруг налетел промозглый ветер, сбивая с торговых лотков товар и роняя вниз, а голубое небо стала затягивать серая пелена. Люди поежились от внезапного холода. Еще пять минут назад светил жаркий круг летнего солнца, а сейчас… Небо быстро затянулось. Тугой смог надувался, рождая закрученные туманные сгустки, которые превращались в угрожающие дождем чернеющие тучи. Стало темно, почти так же, как поздним вечером. Торговцы спешно стали собирать свои корзины и покидать площадь, то и дело поглядывая в холодное недружелюбное небо.

— Пусть бегут те, кто не верит в наши благие дела! — воскликнул оратор и вскинул вверх свою ладонь, будто подражая положению руки обсидиановой старухи. — Мы не будем винить их за слепоту в их глазах, за усталость, что тяжким грузом легла на их плечи, за страх перед могущественным Злом, связавший оковами их руки за их спинами! Сколько бы ни было нас — мы справимся с этим! Да уцелеет светлый душой, да падет темный внутри! А теперь сожжем все вокруг праведным огнем, что давно обречено на гибель! И уничтожим эту мерзкую статую!

Галдящая толпа разделилась на группы. Одни приблизились к статуе, разматывая веревки. Другие обступили бородача с туго набитым факелами мешком, и каждый взял себе по десятку. Они двинулись вглубь города, разбредаясь по переулкам и улочкам. Поджигая факелы, они метали их в окна домов, распахнутые двери, поджигали торговые лавки. Жители с криками выбегали на улицу. Началась жуткая суматоха. Люди помогали друг другу тушить огонь, выплескивая из ведер воду в горящие очаги пламени. Однако такого малого количества воды было недостаточно, и огонь очень быстро распространялся на соседние деревянные дома с черепичными и соломенными крышами, зажигая их, словно свечки.

Тех, кто метал факелы, мужчины пытались поймать, сбить с ног, лишить огня. Некоторых удалось отловить почти тут же. Разъяренные риданцы убили двоих из них в подворотнях. И все же, дело было сделано — горела центральная часть города.

Вскоре послышался тяжелый топот и лязг доспехов — городская стража спешила остановить беспорядки по приказу бургомистра. Десяток вооруженных стражников двигалась колонной к площади, бряцая кольчугой, арбалетами и копьями.

Те, кто остался с оратором, были готовы уронить старуху. Первый узел веревки вскинулся высоко вверх и точно наделся на шею обсидиановой статуи. Бросок второй был менее точным, однако кольцо тут же затянулось на фигуре ворона, сидящего на плече старухи. Третье кольцо оказалось там же, где и первое.

Люди крепко взялись за веревочные концы и изо всех сил стали тянуть на себя. Старуха была не менее семи футов в высоту, и сколько она весила оставалось загадкой даже для самого дьявола. И все же крепление у основания постамента дрогнуло, и с тихим треском старуха на дюйм качнулась в сторону. Со второй попытки статую удалось накренить еще сильнее.

Стража явилась на площадь в тот момент, когда старуха наконец сдалась и с оглушительным грохотом рухнула вниз. Один из тянувших попал под ее осколки, на которые она разлетелась в момент удара о камень площади. У него была рассечена голова до самого черепа. Он вздрагивал в агонии недолго. С полминуты, ровно до той поры, когда две стрелы, пущенные из арбалета, попали в грудь бородачу, что раздавал факелы, и пробили его тело насквозь. Он упал рядом с прибитым статуей. Следующая стрела впилась молодому проповеднику в живот острым стальным жалом. Рана тут же невыносимо вспыхнула жарким огнем, словно крыша одного из пылающих перед его глазами домов. Выронив из рук книгу, он упал сначала на одно колено, затем завалился на бок и скрючился от сильнейшей боли, невольно подтянув колени к груди.

Стража грозно выдвинула вперед копья и шеренгой двинулась на оставшихся. В этот момент ударил гром. За ним еще один раскат взбудоражил небо, и на землю хлынул холодный дождь. Небо сгустило свои мрачные краски и стало иссиня-черным.

И в этот момент осколки статуи завибрировали, засветились пурпурным и аметистовыми цветами. Из обсидиановых булыжников потянулись струйки черного и белого дыма. Они тянулись выше и выше, закручиваясь в колышущиеся туманные клубки. Когда эти клубки приняли округлые формы, имевшие по отростку, похожему на хвост, с противоположной от хвоста стороны вспыхнуло по светящемуся огоньку-глазу. И тогда эти туманные существа заметались в воздухе над обломками, закружились вихрем. Стража и люди застыли в оцепенении, глядя на ужасающий танец этих странных существ.

Проповедник еще был жив, он до последнего боролся с темнотой, лезущей в глаза, и огнем, что жег его рану. И он без страха вглядывался в очертания туманных клубков, пока его глаза не превратились в стеклянные шарики, кричащие и после смерти: «Моя вера была со мной до конца. Я не ошибся. Зло ДЕЙСТВИТЕЛЬНО крепко осело здесь и пустило свои ядовитые корни в проклятую землю, а вы не слушали и не услышали…»

Темнота еще больше нависла над городом, хотя до наступления вечера еще оставалось несколько часов. Летняя жара сменилась осенним холодом. С улиц завыли бездомные собаки. Воздух крепко пропитался едким дымом, а колючий ветер подхватывал своими крыльями удушливую вонь и перебрасывал пламя огня с одной крыши на другую, будто некий великан оставлял огненные следы, направляясь на запад.

Тем временем беснующиеся в беспорядке светлые и темные клубни тумана стали проявлять интерес к людям. Они рассыпались в разные стороны, как разлетаются бусы с разорвавшейся нити. Отростки на их телах затряслись, и чудища ринулись в атаку на ошеломленных от страха простолюдинов и вооруженных копьями стражников. Врезаясь своими телами в жертв, они отбрасывали тех на добрый десяток шагов. Двое из стражников от таких жестких ударов напоролись на оружие своих же товарищей и упали замертво. Другие били в сгустки тумана копьями, но наконечники проходили сквозь них, не причиняя никакого вреда. Простолюдины бросались кто куда, спотыкаясь о светящийся обсидиан, сияние которого поднималось все выше и выше к небу ослепительным заревом. В отличие от обученной военному делу стражи, что безрезультатно пыталась бороться с чудовищами, каждый в ужасе искал темный угол, чтобы спрятаться от злобных существ.

Вдруг под их ногами задрожала земля, загромыхали дрожащие камни, которыми была устлана площадь. Постамент статуи со странным чавканьем вылетел из земли, словно пробка из бутылки, и приземлился в нескольких футах от своего места, раздробив упавшему навзничь стражнику лодыжку и раскрошившись на несколько больших чернеющих кусков. Человек взвыл от боли, но его крики заглушил последующий за обсидиановым плевком гораздо раскатистый и громкий удар, что разверз землю громадным, светящимся белым светом кратером. Каменные булыжники разлетелись в стороны, словно стена крепости, куда попал пушечный снаряд, и несколько из них попало в людей. Послышались стоны боли тех несчастных, в кого врезался булыжник. Еще двое из простолюдинов потеряли равновесие — под ними обрушивалась земля в открытый кратер. Через мгновение те с нечеловеческими воплями ужаса исчезли внутри зияющей дыры.

Злобные туманные клубни зависли в воздухе и обратили свои горящие глаза к свету. На секунду время будто остановилось. Но затем из недр земли вырвалась в грозное черное небо колонна яркого света. Она тянулась толстенной тетивой, пробивая насквозь тяжелую завесу дождевых туч. Наконец тело светящегося червя, махнув кончиком своего хвоста, целиком исчезло в вышине, а небо раскололось на части. На кусочки молочной пенки и темные-темные облака. И облака эти великим множеством отпрянули от места удара и поплыли по небу. Сквозь прогалки между ними открылось беззвездное полотно и круглый шар большой белой луны. Все те, кто в этот час устремил свои взгляды в вышину, видели, как эта луна сделала оборот вокруг своей оси и повернулась лицом к земле. Страшным лицом обсидиановой старухи! Она стреляла по сторонам злобными глазами, как будто искала что-то. Вскоре она остановила свой пристальный звериный взгляд на западной части Ридана. Туманные чудовища тут же оставили в покое выживших на площади и устремились на окраину города, уничтожая на своем пути все, что только можно было пробить насквозь своими телами. Несколько таких шаров отделились от стаи и повернули к поместью бургомистра. Еще через четверть часа на окраину приземлился и белый червь, упав с небес недалеко от побережья. А когда холодные тучи растаяли в вышине и утих ледяной ветер, колонна яркого света уже перебралась на далекий остров к юго-западу и засияла там аметистовым искрящимся облаком. Луна поблекла и лицо старухи исчезло без следа. Кошмар наяву закончился.

Пройдет совсем немного времени, и чувство неминуемой гибели покинет сердца людей, которые стали свидетелями ужасающей картины, как оставили в тот же вечер их город и странные существа, что явились из недр земли под Риданом.

Кратер быстро затянется, как ссадина от пореза. И единственным напоминанием о себе будет лишь еле заметный шрам на коже земли.

Придет новый бургомистр, отстроит сгоревшие кварталы. Возведет другую статую, которая станет для жителей символом надежды и справедливости.

Но пока еще часть города пылала пожаром.

На улицах царил хаос.

Гибли люди.

Такое случилось однажды. Давно…

Проклятье медвежьей крови

Утомленный изнурительным продвижением вглубь густой лесной чащи, Сайрус без сил опустился на одно колено, используя длинное охотничье оружье, как опору. Прямо перед ним посреди густого папоротника поблескивал родниковый водоем, размерами чуть больше дождевой лужи. Бьющая из земли вода не застаивалась в этом месте, а перетекала в узкую промоину и дальше пряталась в траве.

Сайрус заглянул в этот крошечный прудик. В отражении воды он увидел пожилого мужчину с длинными седыми волосами на голове и двухдневной щетиной на осунувшихся щеках. Его холодные голубые глаза прятались в морщинах под густыми бровями.

— Тебе не выследить оленя, дружище. Смирись с этим, — печально сказал он своему отражению. — Предоставь охоту тем, кто моложе и сильнее, — и он поглядел вслед удаляющимся людям, что петляли вокруг деревьев в ста шагах от него. — Джерри, Майкл, Грэг и Тони, — он по пальцам перечислял других охотников, — они не первый раз держат ружья. Опыта у них меньше, зато ноги быстрее, глаза зорче, а слух острее…

Сайрус зачерпнул в ладонь холодной воды и протер лицо и шею. Он почувствовал приятную свежесть. Проделав это еще несколько раз, Сайрус медленно распрямился во весь рост. Затем набрал полные легкие воздуха и с облегчением выдохнул. Сердце перестало выбивать барабанную дробь в груди и вошло в привычный ритм. Дыхание восстановилось, а шум в голове и ушах сменился благодатной тишиной леса.

Внезапно самобичевание Сайруса накрыла большим покрывалом гордыня, и он процедил сквозь зубы:

— Ну уж нет. Пока еще кровь течет в моих жилах, я не отдамся в руки хилой и жалкой старости. Лучше умру от усталости, преследуя добычу, но не сдамся!

Сайрус закинул ружье на плечо и побрел в ту же сторону, что и его спутники. Их путь было бы трудно потерять. Там, где они бежали, всюду был вытоптан папоротник, поломаны тоненькие ветви деревьев и виднелись следы на густом мху.

Сайрус на мгновение остановился и прислушался. Нет, никаких звуков гона оленя или выстрелов слышно не было. Возможно, что ему просто показалось, будто бы он услышал какой-то тихий и далекий животный крик или рев.

Он продолжил путь, слегка ускорив шаг. Глаза слезились, и он вытер проступившую на веках влагу подвернутым почти до локтя рукавом рубахи. Он откупорил поясную фляжку и сделал несколько глотков прохладной воды.

— Знаешь, Сайрус, — вдруг сказал он себе вслух, почувствовав себя гораздо лучше, — ты бы мог еще показать этим выскочкам, кто в деревне лучший охотник. Когда-то давно ты в одиночку расправился с двумя койотами. Тебе никто не помогал, — он задумался на мгновение. — Но ведь эти койоты были просто жалкой крохой по сравнению с той историей, где ты, Сайрус, ты, а не кто-то иной, вступил в схватку с громадным медведем, о котором ходили всякие жуткие слухи! Но ты развеял страхи доверчивых слепцов, покончив раз и навсегда с глупым зверем, каких немалые сотни в этих краях…

Где-то вдалеке раздался хруст сухих ветвей, и Сайрус, оборвав себя на слове, тут же замер и напряг свой слух. Еще один слабый треск пронесся сквозь чащу и оборвался где-то позади Сайруса. Он медленно снял с плеча ружье и вскинул его наперевес.

Осторожными шагами Сайрус стал пробираться сквозь лес туда, откуда донесся звук. «Считай, что олень в твоих руках, старый воин, — подумал Сайрус. — Еще немного, и ты почувствуешь запах пороха и ощутишь струйки теплой крови на своих руках, прикоснувшись пальцами к поверженной добыче».

Но, вопреки ожиданиям, пройдя приличное расстояние, Сайрус так и не заметил ни оленя, ни кабана, ни волка. Никого. Ни единого шевеления листвы в кустарниках, никакого движения впереди. «Черт! — выругался он про себя. — Упустил. Но куда? Я не видел животного».

Деревья становились все мрачнее и гуще. Мох заполонил всю землю, и в носу все явственнее ощущался запах гнили и сырости. Солнце почти не проникало сквозь могучие кроны, а вокруг становилось темнее.

«Так вот, о медведе, — с жадной ностальгией вспоминал Сайрус. — Ты один выкурил его из берлоги огнем, бросив внутрь горящий факел… Ладно, не один. Тебя страховал Барри, но он был настолько слеп, что не попал бы и в слона с пяти футов. И когда тот медведь, ошалевший от страха, выбрался из своего логова, что ты сделал? — Сайрус выдержал в размышлениях паузу и после с удовольствием продолжил: — Ты взвел оба курка на своем двуствольном орудии. Да, да. Первый выстрел пробил зверю плечо, заставив того припасть всем телом к земле. А вторая пуля вонзилась ему прямо между глаз, так и не дав ему больше подняться на лапы. Его кровь брызнула тонкой струйкой, и багряные капли грибным дождем пролились на твое лицо. Ты долго не смывал эти следы несомненного триумфа. Тебя славила вся деревня, как самого бесстрашного охотника. Даже нарекли, как… Ты помнишь, Сайрус, как звали тебя тогда все эти люди, жалкие травники, мясники и пахари? Да! Тот, кто…»

Сайрус не договорил. Впереди он заметил какое-то движение за высокой раскидистой елью. Среди хвойных лап виднелся силуэт небольшого оленя или, скорее, олененка.

«Та-а-ак! — протянул Сайрус. В его глазах вспыхнул былой азарт. — Молодой олень! Значит, где-то поблизости должен быть еще один или даже несколько! Теперь главное не спугнуть».

Сайрус вновь припал на колено, стараясь не издавать шума, и скривился от резкой ревматической боли в немолодом суставе. Но он проглотил эту боль и стал всматриваться перед собой. Олень опустил голову к самой земле, обнюхивая мох. Затем он резко выпрямился и напрягся, как струна, прислушиваясь к лесным звукам. «Наверное, услышал птицу», — подумал Сайрус, не сводя слезящихся глаз с добычи.

Вот из-за соседнего дерева показалась еще одна фигура, как и ожидал Сайрус. Постояв недолго рядом друг с другом, оба животных медленно побрели прочь.

В этот момент Сайрус с усилием поднялся на ноги, уперся прикладом в плечо и через мгновение нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и из дула вылетел патрон с дробью. Спустя мгновение для одного из оленей все было кончено. Со стоном упав навзничь, он ударил копытами о землю несколько раз и затих. Второй рванул с места, но тоже повалился в папоротник. Несколько шариков дроби поразила его конечности, пробив кость.

Сайрус усмехнулся. Он знал, что теперь олень никуда от него не денется. Животное просто-напросто не сможет встать на простреленные ноги. Сайрус неспешно приближался к испуганному, обезумевшему от боли оленю, словно надвигающийся на крохотное суденышко морской шторм. Олененок барахтался на мху, пытаясь встать. Из ран сочилась кровь, а в глазах блестели слезы.

— Тот, кто никогда не промахивается, — проговорил Сайрус, склонившись над животным. — Таким именем меня нарекли в моей деревне. Мясники освежевали труп того медведя, и его шкура уже давно устилает пол моего дома. Как память о той охоте. Как трофей, что я заслужил. Это был поистине здоровенный зверь. Но пуля… Пуля оказалась гораздо крепче, чем его череп. А ты? Ты страдаешь, не так ли? Хочешь, я прекращу эти муки раз и навсегда?

— Ты обезумел, старик! — вдруг раздался голос Тони совсем близко.

— Что? — Сайрус огляделся по сторонам. — Тони! Ты мне нужен! Зови скорее остальных!

— Ты не в себе! — крикнул Тони. — Убери ружье и помоги мне подняться!

— Да где ты, черт бы тебя побрал? — стал гневаться Сайрус, пытаясь найти глазами Тони. Безо всякой жалости мгновенно всадив нож в грудь олененка, он еще раз позвал Тони: — Хватит морочить мне голову! Иди на мой голос, я покажу вам всем то, чему вам еще стоит поучиться у «обезумевшего старика», будь ты неладен, щенок!

Ответа не последовало. Тогда Сайрус сломал ветвь ближайшего дерева, воткнул ее в землю рядом с мертвыми животными и повязал на верхушку тряпицу синего цвета, служившую Сайрусу платком.

— Вот так будет лучше. Сейчас я вернусь обратно и возьму людей, чтобы перенести этих оленей в деревню. А четверо горе-охотников будут довольствоваться лишь потрохами, раз решили играть со мной в прятки. Бездельники! Нажать на курок им не в тягость, а поработать руками и ногами не хотят. Все взвалили на Сайруса!

Он сделал три шага в направлении деревни, но услышал за спиной треск ветвей.

— Что еще, — буркнул он и обернулся.

Среди листвы он увидел лицо Грэга, полное ужаса. Он сжимал ружье дрожащими руками и во все глаза глядел на Сайруса.

— Что с тобой, Грэг? — крикнул Сайрус. — Где остальные? Где Тони? Он ведь только что был здесь, я его слышал!

Грэг лишь молча указал на убитых оленей пальцем.

— Я вижу этих животных, ведь я сам пристрелил обоих! — вновь стал нервничать Сайрус. Он практически вышел из себя, глядя на Грэга, который не мог вымолвить ни слова. — Что с тобой происходит? Ты увидел черта в лесу?

Сайрус привычным движением вскинул ружье на плечо. Грэг уронил оружие и зайцем бросился прочь.

— Тьфу ты, — сплюнул Сайрус. — Первая охота за пятнадцать лет, и на тебе! Чертовщина какая-то! Хм, но где же я был все это время? — Сайрус вдруг задумался с выражением иронии на лице. И тут же, ругая себя, выпалил: — Где! Где! Дернуло меня, дурака, убраться из родного Брантненда в Ридан! Захотел другой жизни с тогдашней юной дурнушкой — официанткой из бара, которую по наивности лет я взял в жены! Пятнадцать лет, целых пятнадцать лет брака меня одолевали ночные кошмары в этом проклятом городке, к которым я так и не смог привыкнуть. Я терпел, пока моя дорогая Мэгги не отправилась на тот свет! И вот я, наконец, вернулся, чтобы жить! Заняться тем, что я умел лучше всего! И какие-то сопляки вздумали подшутить надо мной? Выставить меня дураком перед людьми? — Сайрус и сам не заметил, как начал драть голосовые связки, распаляясь все больше и больше. — Я напомню им всем, кем я был. Нет, кто я есть! Грэг! Доберусь я до тебя! До всех вас!

И вместо того, чтобы вернуться в деревню, Сайрус побрел в ту сторону, куда улизнул Грэг. На ходу он поднял оружие, брошенное Грэгом, и перебросил его за ремешок через себя.

Углубляясь в прошлое в своих размышлениях, Сайрусу вдруг вспомнилась одна прокаженная старуха с большим родимым пятном на лице багрового цвета, что когда-то жила в Брантненде. Ее все считали, если и не колдуньей, то точно ясновидящей, которая, как говорили, умела обращаться к духам мертвых. «Ты убил зверя не из этого мира, Сайрус, — сказала она ему тогда. — Как он попал в наши края мне неведомо, но ты совершил большую ошибку, нажав на курок своего смертоносного оружия. Ты видел отметину красного цвета на его шерсти возле левого уха? Это длань могущественного колдуна. Теперь он не даст тебе покоя до той поры, пока ты жив. Но и после смерти я не могу дать надежды на успокоение, Сайрус!»

Примерно такие слова ясновидицы всплыли в памяти Сайруса, пока он пробирался вглубь чащи. Нахмурившись, он рылся в своих воспоминаниях, а еще звал Тони, Грэга, Джерри и Майкла, но никто не отвечал ему. Вскоре во фляге закончилась вода, Сайрусу стало тяжело идти. Сапоги стали сильно сжимать стопы, и ноги еле-еле передвигались. Ружье в отяжелевших руках будто бы весило фунтов сто и постепенно выскальзывало из непослушных пальцев. В какой-то момент Сайрус бросил оружие, и оно стукнулось прикладом о торчащий из земли толстый корень высокой старой ели. Ружье Грэга болталось на ремне за спиной и тянуло назад. Сайрус сопротивлялся, склоняясь вперед все ниже и ниже.

Вскоре Сайрус услышал вдали журчание речного потока. Он знал, что чащу разделяла узкая, но быстрая река, бегущая вниз от водопада на востоке. Это означало, что он забрался слишком далеко вглубь леса, но так и не смог найти ни одного из мужчин, что вышли из деревни вместе с ним на охоту. Скорее всего, те просто-напросто вернулись в Брантненд. Или продолжали охотиться, пребывая в азарте. Однако, за весь пройденный путь Сайрус ни разу не услышал ни единого выстрела, и это настораживало.

Приняв решение добраться до реки, а затем повернуть в обратный путь на Брантненд, Сайрус сделал несколько шагов, но поскользнулся на мху и упал на четвереньки. В нос ударила неприятная вонь, похожая на запах вымокшей под дождем псины. Сайрус поднял голову и, потеряв сознание, рухнул на спину, прямо на ружье Грэга. Оружие выстрелило, чудом не задев дробью Сайруса.

Сайрус очнулся оттого, что стал захлебываться. Перевернувшись на бок, он отплевывал воду, которая почти добралась до его легких. Он ощущал неприятную горечь во рту. Кашель с хрипами вырывался из груди, вытесняя изнутри воду. Наконец, отплевавшись, Сайрус открыл глаза. Видение, что заставило его лишиться чувств, было таким явным. Таким настоящим. А теперь оно пропало. Сайрус глядел в синее небо, виднеющееся среди крон деревьев рваными пятнами. Образ убитого пятнадцать лет назад медведя исчез, так же, как и таял без следа каждое утро после сна, когда Сайрус жил с ныне покойной женой в Брантненде. Со временем он был вынужден признать, что ясновидица в чем-то была права. Ночные кошмары действовали на нервы, разрушали психику. Они приходили к нему слишком часто, тянули свои грязные мохнатые лапы под одеяло, ложились рядом с ним на кровать, сводили с ума…

Сайрус постепенно приходил в себя. Он попытался подняться, но тело отяжелело. Он перевернулся на живот, и увидел перед собой тот самый крохотный прудик, находящийся недалеко от окраины леса. «Как я здесь оказался? — изумленно подумал он. — Я же добрался почти до самой реки! Потом это видение… Надо возвращаться в Брантненд».

Сайрус с кряхтением поднялся на ноги. Застуженная спина не слушалась и ныла от боли, и он не мог разогнуться полностью, как ни пытался. Виной тому сырой мох, на котором он пролежал без сознания, по-видимому, слишком долго.

Сайрус пошарил глазами. Ружья Грэга нигде не было, а свое он потерял еще на пути к реке. Но это было и не важно. Поиски можно отложить на потом. Самое главное — добраться до деревни. Сайрусу было не по себе. Парни куда-то пропали, жутко болело тело. Он сделал шаг. И тут откуда-то из леса до него донесся тихий шепот, в котором он даже разобрал несколько слов:

— Ты потерял его, — говорил голос.

Сайрус остолбенел от неожиданности. Но когда раздался выстрел, и над его головой пронеслась пуля, с треском попавшая в ствол дерева совсем рядом с его лицом, Сайрус нашел в себе силы повернуться. В пятнадцати футах перед собой он увидел ту самую старуху с безобразным пятном на лице. Она сжимала винтовку Джерри, а дуло было направлено на Сайруса.

— Не может быть! — прошептал Сайрус. — Ты должно быть уже мертвец!

— Я не знаю, что ты задумал старик, — проговорила она, — но стой на месте. Иначе я выпущу еще одну пулю. Будь уверен, она попадет в цель. Хорошо еще, что у тебя не хватило духу добраться до Брантненда. Кто знает, какие жуткие вещи ты бы устроил там? А теперь ответь на вопрос, зачем ты убил Тони и Майкла?

— Я не понимаю, — завертел головой Сайрус, и его седые волосы захлестали ему по щекам. — Я никого не убивал. Почему ты еще…

— Не на том свете? — усмехнулась ясновидица. — Я хитрее и умнее тебя. А ведь я помню тебя Сайрус. Да, тогда все мы были гораздо моложе, а я и вовсе — ребенком, но я помню тебя. Ты был лучшим в этом деле.

— Каким еще ребенком? Ты в своем уме? Тебе должно быть уже лет за сто перевалило!

— Ты спятил, Сайрус! — повысила голос та, все еще не отводя дула винтовки с него. — И все же, пока тебя не линчевали, поведай мне… За что ты убил парней?

Сайрус устало опустил руки вдоль туловища. Затем упал на четвереньки у воды среди папоротника.

— Порча. Эта порча твоих рук дело? Прокаженная душа… Ты ответишь, ты за все ответишь. За все мучительные видения. Это твое проклятье, насланное на меня за убитого медведя. Скажи, в чем разница между медведем, волком и куропаткой? Да я сделал одолжение всем, кто трясся от страха лишь об одном упоминании об этом медведе!

— Я не понимаю, что ты говоришь, Сайрус, — ответила та. В ее голосе вдруг прозвучали нотки сочувствия.

— Ты! — гневно воскликнул Сайрус и вдруг уставился в отражение в воде. В воде он вновь увидел разъяренную морду медведя с красной отметиной на шерсти. Его взгляд пронзал Сайруса насквозь и сдавливал горло стальной хваткой. — Нет! Опять! — прохрипел Сайрус.

Безумными глазами Сайрус поглядел на ясновидицу в последний раз и, украдкой вынув из сапога тот самый нож, которым он добил олененка, метнул в старуху. Бросок был точным. Лезвие вошло в ее горло, словно в масло. В тот же момент прозвучал выстрел из винтовки Джерри, и пуля пробила плечо Сайруса навылет. Он вновь потерял сознание и грузно упал лицом в папоротник. Медведь исчез, уступив место непроглядной темноте.

— Сайрус, очнись! Да очнись ты уже! Что ты наделал!

Он разлепил тяжелые веки и увидел над собой старейшину Брантненда — Говарда Брауна, пожилого лысого человека с рыжей бородкой. Вокруг столпились люди из деревни с ружьями. Несколько стволов были направлены на Сайруса.

— Что происходит? — вяло спросил он у Говарда.

— Многие хотели бы понять, что произошло между вами, — строгим голосом проговорил тот, вглядываясь в лицо Сайруса.

— Между вами? — переспросил Сайрус.

— Да что его слушать, — выкрикнул кто-то из толпы. — Пристрелить, и все тут!

— Помолчи, Тэд! — властным голосом приструнил его Говард, и тот сразу же умолк. — Сайрус, где твое ружье?

— Я… Я обронил его у реки…

— У реки, значит, — повторил Говард. — Ты знаешь где сейчас находится Грэг? Тело Грэга, я так понимаю, — поправился он.

— Что? Грэг? Я думал парни давно в деревне. Говард, здесь творится что-то неладное, — Сайрус попытался подняться, но тело не слушалось. — Та старуха, ты ее помнишь, ясновидящая…

— Не морочь мне голову россказнями, Сайрус, — прервал его старейшина. — Ты убил Тони, Майкла и Джерри, понимаешь? Грэг пропал. Хотя, если ты говоришь, что ружье обронил у реки, — он на мгновение задумался, затем обратился к толпе: — Два-три человека, мигом отправляйтесь к реке. Найдите ружье и… Поищите Грэга. Быстро!

Несколько добровольцев из толпы тут же бросились вглубь леса, и через минуту топот их ног затих вдалеке.

— Я никого не убивал! — возразил Сайрус. — Только колдунью…

— Ты болен, Сайрус. Или нагло врешь.

— Она где-то здесь. Я говорю правду! Я метнул в нее нож!

— Да, Сайрус. В тебе поселилась дьявольщина, — покачал головой Говард. — Ты прирезал Джерри. Взгляни сам.

Он помог приподняться Сайрусу, и тот увидел Джерри с ножом в горле. Винтовка лежала рядом.

— Этого не может быть, — просипел Сайрус. — Только не со мной. Это сон! Это сон!

— Это твой платок? — продолжил допрос Говард, достав из кармана синюю тряпицу.

— Да, — ответил Сайрус. — Я отметил им место, где прикончил двух оленей.

В толпе раздался тихий всхлип, и за ним горестный плач женщины.

— Рядом с тем местом никаких оленей не было, Сайрус. Мы нашли напичканного дробью Майкла и Тони. У Тони были раздроблены колени и вспорот живот. Ты ответишь за это, Сайрус.

Вскоре вернулись мужчины. Двое из них волокли тело Грэга, убитого выстрелом, а третий — его ружье.

— Ведите этого в деревню, — приказал людям Говард, указав на почерневшего лицом Сайруса. — На виселицу… — со вздохом добавил он.

Совершенно обессиливший Сайрус с ужасом принял вердикт старейшины, но не мог сказать ничего в ответ. Язык онемел, а голова кружилась, будто в водовороте. В плече засела жгучая рана.

Его привели на деревенскую площадь, где рос высокий дуб. Через один из толстых суков мужчины перекинули прочную веревку и обвязали конец вокруг могучего ствола.

Когда Сайрусу одевали петлю на шею и затягивали узел перед собравшимися жителями Брантненда, Говард предъявил обвинение и предоставил Сайрусу последнее слово.

— Медведь… Медведь… Медведь… — словно околдованный шептал Сайрус и глядел на пень, на котором стоял обеими ногами.

Кто-то из собравшихся поднял с земли камень и запустил им в Сайруса. Еще несколько человек последовали его примеру. Один из камней попал ему в лоб, и Сайрус запрокинул назад голову. По седым волосам заструилась кровь, оставив красный след над левым ухом.

Говард тут же остановил беспорядок. Затем в последний раз взглянул на Сайруса, которого знал уже много лет. Поколебавшись одно мгновение, он отвел глаза в сторону и сделал взмах рукой. Двое мужчин выбили пень из-под ног Сайруса. Хрустнули сломанные позвонки. А над лесом пронесся звериный рев и утонул в порывах поднявшегося холодного ветра.

Рождественские шарики

Маленькому Бенни в этот поздний вечер совершенно не хотелось спать. Еще бы! В канун Рождества после съеденной сочной жареной индейки, которую каждый год готовила его любимая мамочка, и различных сладостей из кондитерского магазина добродушного мистера Брауна, душа восьмилетнего Бенни птицей вилась под потолком и требовала волшебства! Он во все голубые глаза таращился в пространство своей маленькой уютной комнатки, любуясь разноцветными фигурками животных, которые вырывались из формочек плафона крутящегося настольного светильника-проектора и плясали на стенах.

Он любил эти радужные яркие фигурки, но сегодня они выглядели совсем по-иному. Бенни хотелось резво вскочить на оранжевого барса в одной пижамке и промчаться на нем над крышами родного Ридана, поглядеть сверху на далекие огоньки дорожных фонарей и украшенные гирляндами крошечные домики, что горели, словно светлячки, укутанные со всех сторон тоненьким слоем белого снега. Помахать рукой бредущим по увешанным праздничной бутафорией улицам людям и взмыть еще выше в темное небо к самым звездам.

Бенни перевернулся на другой бок в своей кроватке и прислушался. В доме было тихо.

— Мама и папа легли спать, — прошептал он и заговорщицки улыбнулся. Его глаза заискрились, словно блестящая мишура из фольги, дождем сползающая по хвойным лапам Рождественской ели, которая застыла безмолвным стражем внизу в гостиной. — Никто не услышит, если я спущусь и еще чуть-чуть поглазею на елку.

Бенни еще с минуту лежал, навострив уши. Наконец он сдернул с себя теплое одеяло и ступил на пол босыми ногами. Подойдя к прикрытой двери, он остановился. Но не потому, что услышал какой-то звук, идущий из комнаты родителей. Нет. Он обернулся и посмотрел на Плюшку. Так звали его плюшевого зайца, с которым он практически не расставался. Только в младшей школе, чтобы его не засмеяли сверстники.

— Плюшка, — прошептал он, — хочешь вместе посмотреть на шарики и свечи? Конечно же хочешь!

Бенни вернулся к кровати и прижал к груди игрушку. Затем он вышел на лестницу, ступени которой были укрыты мягким ворсистым ковром до самого низа. Ни одна из ступеней не скрипела, и Бенни знал это, а мягкий ворс скрывал шум шагов от чужих ушей.

Мальчик спустился в гостиную, освещенную теплым желтоватым светом электрических свечей, что украшали елку. На каждой из пушистых ветвей красовались стеклянные шары всех расцветок и размеров. Одни были круглые и однотонные, другие — в разноцветную полоску, третьи — в виде машинок, гномов и птиц. Макушку традиционно украшала большая золотая звезда. Бенни и его папа всегда старательно наряжали Рождественскую елку, чтобы она была самой великолепной из всех, которые только бывают у людей.

— Гляди, Плюшка! — сказал Бенни своему зайцу. — Тебе нравится? Мне очень нравится. И папе. И маме. А звезду я сам надел. Что? — он поднес плюшку ближе к уху, будто тот что-то спросил. — Как смог дотянуться, если макушка под самым потолком? Меня папа подсадил к себе на плечи, и я достал до самого верха. Нет, не вру. Ах, дурень, ты в тот момент глядел в окно на падающий снег и не видел меня.

Бенни усадил Плюшку на удобный диван, прислонив к подушке, а сам устроился рядом, напротив елки. Дрова в камине еще не догорели и еле слышно потрескивали искорками. На каминном барельефе на боковой стене висели шерстяные носочки и ждали подарков от Санты. Бенни украдкой взглянул на них и невольно вздохнул, такими тощими они были, а, значит, совсем пустыми. Пол под елкой тоже был пуст.

— Наверное, еще слишком рано, — пояснил он Плюшке, стеклянные глазки которого отражали огоньки и загадочно блестели в полумраке гостиной. — Санта придет позднее, после полуночи. Хочешь, дождаться его? Да, знаю, — слегка насупился Бенни, — мы с тобой каждую Рождественскую ночь ждем доброго Санту, но почему-то все время засыпаем. Может быть он не желает, чтобы его видели и посыпает волшебным сонным порошком каминную трубу? Этот порошок попадает в нос, и усыпляет нас. И почему я раньше не понимал этого!

Бенни взволнованно вскочил на ноги и подбежал к елке. Оторвав кусочек от ваты, лежащей снегом на одной из хвойных лап, он разделил его на четыре части. Два кругляша он засунул себе в ноздри, а еще два поднес к носу Плюшки.

— Хм, — нахмурился Бенни, разглядывая зайца, будто видел его впервые. — У тебя же нет дырок в носу. Куда же я тебе вставлю кусочки ваты, Плюшка? Придумал!

Он выбросил остатки ваты на диван и стянул со стула мамин шелковый шарфик, который как нельзя кстати оказался поблизости.

— Фу, — скривился Бенни, почувствовав запах маминых духов, — какие кислые, жуть! Но ты потерпи, Плюшка, ради такого важного дела.

Бенни сложил шарфик в полоску и, обмотав мордочку зайца по кругу, завязал сзади на узелок.

— Ну вот, теперь и тебе не страшен сонный порошок Санты. Давай спрячемся за диван и будем ждать, когда он придет. Вот он удивится! Мы появимся в тот момент, когда он будет раскладывать подарки в носки! Что? Испугается и исчезнет? Нет, Санта не умеет становиться невидимым, глупый Плюшка, он спускается в дом по каминной трубе и так же уходит. Ой, ты прав, угли еще тлеют. И они горячие, — Бенни задумался на мгновение.

Он подошел к углям и пошевелил их кочергой.

— Осталось только дождаться, когда остынут угли, Плюшка. А пока будем ждать.

Бенни взял зайца в руки и спрятался за углом дивана. Спустя четверть часа мальчик стал клевать носом. Он не заметил, как угли в камине на мгновение вспыхнули ярче и потухли. Все вокруг, и даже стены погрузились в сон.

И вдруг раздался оглушительный стук в парадную дверь, настолько громкий, что способен был разбудить соседей из нескольких ближайших домов. Бенни чуть не подпрыгнул над диваном от неожиданности. Зажав себе и Плюшке рты руками, он большими глазами уставился в темный коридор, в конце которого и находилась дверь. В ту же секунду Бенни с облегчением подумал, что вот-вот проснутся родители и спустятся вниз, но ничего не происходило. Бенни просто сидел на полу и боялся пошевелиться.

За окном промелькнула чья-то черная тень. Затем послышался хруст в замочной скважине. Бенни от страха был будто прикован к дивану и не мог пошевелиться. Голова закружилась, а перед глазами стал клубиться туман.

Наконец дверь тихонько распахнулась, и в свете луны Бенни увидел грузный, но невысокий темный силуэт, похожий на подвязанный вверху веревкой мешок. Этот предмет угрожающе колебался, словно никак не решался проникнуть внутрь. Недолго потоптавшись на пороге, странная фигура проскользнула в дом. За ней, как по волшебству, закрылась дверь, и в коридоре вновь стало темно. Бенни услышал крадущиеся шаги и хотел зажмурить глаза, но страх окончательно сковал все его тело, и мальчик не мог даже сомкнуть веки, чтобы не видеть приближающееся нечто.

Электрические свечи в гостиной вспыхнули чуть ярче, а шарики на елке заиграли тихим успокаивающим звоном, как будто мимо них пронесся сквозняк, заставивший их зашевелиться. В камине вновь вспыхнул огонь. И Бенни увидел то, что без спроса вломилось в дом. В арочном проеме гостиной застыл кто-то всего в четыре фута ростом. В багровом плаще до самого пола с капюшоном, накинутым на голову. Из-под капюшона на Бенни глядели желтые глаза странного существа, застывшие круглыми дольками лимона на зеленом с лягушачьей кожей лице.

— Не робей, мальчик с игрушкой, — свистящим голом проговорило существо, все еще пожирая Бенни жадным взглядом. — Я пришел к тебе, чтобы ты мог взглянуть на меня. Не каждый удостоится встречи с Сантой, знай это.

— Санта? — хрипло выдавил из себя Бенни, сжимая Плюшку так крепко, как только мог, ища у него защиты. Дышать было все труднее. Виной тому ватные комочки в носу, про которые Бенни уже и не помнил.

— А-а! Понимаю, — Санта прижал руку к груди и слегка склонил вперед голову, — ты ожидал встречи с седым стариком в красном колпаке, но то лишь слухи среди народа. Я — единственный из себе подобных в Ридане, то есть — в мире. Меня зовут Санта-гоблин.

— Ты не человек? — протянул Бенни,вжавшись спиной в угол дивана.

— Конечно, я не человек, — тот опустил руки вдоль тела, и из-за плеча на пол со звоном упал большой мешок, который не был виден Бенни во тьме дверного проема. — Но, согласись, разве подвластны обычному человеку такие чудеса?

Гоблин перевел взгляд на камин, и огонь вспыхнул фиолетовыми искрами. Носочки затрепыхались, будто на ветру, и начали монотонно раскачиваться влево и вправо. Елка на глазах преобразилась: шары-игрушки начали расти и каждый стал размером с небольшую круглую дыню, дождь из фольги зашелестел, а свечи загорелись множеством разных цветов радуги.

Бенни на миг показалось, что он спит. Приложив усилие, он ущипнул себя за щеку и почувствовал боль. Выходит, это был не сон.

— Все еще думаешь, что все происходящее вокруг — неправда? — ухмыльнулся гоблин, заметив движения Бенни. — Как твое имя, мальчик с игрушкой?

— Бенни… Бенни Робинсон.

— О-о! Бенджамин Робинсон! Бен Робинсон! — с восхищенным упоением шептал Санта-гоблин. — Быть так, Бенни. Теперь мы с тобой друзья. А кто у тебя там, в твоих руках?

— Это… это Плюшка, — все еще испуганно проговорил Бенни.

— Он живой? Умеет говорить?

— Что вы, вовсе нет. Хотя иногда, может быть…

— Я могу кое-что для него сделать, Бенни.

— Что же? — мальчик наконец сглотнул сухой комок, застрявший в горле.

Санта лукаво улыбнулся и полез в свой мешок.

— Угадай, какой подарок я придумал для тебя, Бенни?

— Вы принесли мне подарок? — доверчиво проговорил Бенни. Ему Санта уже не казался таким страшным, как пять минут назад. Да, необычный, но не жуткий. — Плюшка, я же говорил, что Санта существует, — шепнул он украдкой своему зайцу.

В этот момент комната озарилась нежным голубым сиянием, появившимся откуда-то рядом с Сантой, а затем раздался стеклянный хруст.

— Я и без тебя знаю это, назойливый ребенок! — неожиданно провизжал Плюшка человеческим голосом и вырвался из рук ошеломленного Бенни.

Тряпичными лапами скинув со своей морды шелковый шарфик, он злобно поглядел на мальчика.

— Как же ты достал меня со своими бесконечными объятиями, — визжал Плюшка, — ты каждую ночь тянешь меня в кровать, берешь за обеденный стол, даже в сартир несешь меня с собой, дрянной мальчишка! Достал! Достал!

Совершенно остолбеневший Бенни во все глаза пялился на ожившую игрушку. Тот метнул злобный взгляд на мальчика и обнажил острый ряд совершенно не тряпичных зубов, готовый наброситься на Бенни в любую секунду.

Раздался щелчок, и в руках Санты появилось фиолетовое пламя. Замахнувшись, он точным броском отправил огонь в грудь Плюшки. Фиолетовое сияние обволокло сверкающими призрачными лентами тело игрушки, подняло на несколько футов над полом. В этот момент Санта по мановению своей руки подтянул в пространство комнаты осколки разбитого у мешка шара и резко хлопнул в ладони. Бенни от вновь навалившегося на него страха закрыл глаза.

Когда он разлепил веки, то не увидел перед собой ни сияния, ни своего плюшевого зайца. В двух шагах от Бенни усмехался гоблин и держал в руке стеклянный шарик золотистого цвета.

— Прости, Бенни, но твоя игрушка оказалась злым исчадием, — объяснил он шелестящим голосом. — Это и был твой подарок на Рождество, но кто знал, что все так обернется?

Гоблин прошагал к елке и повесил шарик на одну из хвойных ветвей. Затем легонько стукнул по нему указательным пальцем.

— Теперь твой дружок надежно припрятан здесь, в этом шаре. И если ты простишь его, то сможешь оставить этот шарик здесь, на елке.

— То есть, как? Он теперь внутри? — Бенни не знал, радоваться ему от того, что миновала непредвиденная угроза, или плакать, лишившись тряпичного друга.

— Как видишь, — кивнул Санта-гоблин и повернул елочное украшение к Бенни другой стороной.

Мальчик увидел мутный образ Плюшки за золотистым матовым стеклом волшебного шара.

— Как вы это сделали? — мальчик отказывался верить своим глазам.

— Знаешь ли, эти Рождественские кругляки многое хранят внутри себя, — таинственно просвистел гоблин. — Хочешь узнать несколько историй из жизни города? Они все здесь, да-да, именно здесь! — Санта провел в воздухе дугу рукой, указывая на блестящие игрушки.

— Очень! — возбужденно сказал Бенни и сменил положение, перевернувшись на живот и подперев голову двумя руками. Он приготовился слушать. Затем, наконец, вспомнив про ватные комочки в носу, он стесненно выковырнул их и убрал в кармашек своей пижамы.

— Какой выбираешь шар, Бенни? — спросил гоблин, прохаживаясь у елки.

— Вон тот, синий одноцветный!

— Этот? Хм, — Санта задумался. Затем внимательно поглядел на Бенни и провел рукой по цветному стеклу. — Эта история произошла здесь, в небе над Риданом, Бенни. Оттого и шарик синего цвета. Посмотри внимательно. Видишь бесстрашного военного летчика внутри? Это капитан Бронсен! Он с честью выполнил свой воинский долг, за что и был награжден большим орденом мужества!

Бенни, как в телевизоре, видел суровое лицо мужчины в летном шлеме внутри шара. Он даже слышал шум мотора самолета, которым управлял капитан Бронсен. Вот только небо вокруг было не синим, а красно-серым от многочисленных взрывов и дыма из подбитых самолетов. В этот момент шел ожесточенный воздушный бой, сопровождающийся огненными вспышками и белыми полосками рассеченного пулями пространства.

— Какой же подвиг совершил тот капитан, Санта? — спросил Бенни, не отрывая взгляда от волшебного изображения.

— Сто двадцать лет назад, когда над улочками Ридана небо окрасилось в багровый цвет, а солнечные лучи не могли пробить пелену толстого смога, — начал рассказывать гоблин, — в западной части города располагалась военная летная база. Ты знаешь это место, Бенни. Там теперь парк. Ты ведь был в парке с мамой и папой, Бенни?

— Да тысячу раз! Там карусель, и сладкая вата, и воздушные шары…

— Да, да! — глаза гоблина горели все ярче и ярче желтым цветом. — Но больше века назад там была база. Стратегический объект, Бенни, который очень мешал врагу войти вглубь страны, чтобы склонить ваш народ до самой земли в смирении и служении. Каждая новая волна атаки недруга крошилась на мелкие кусочки о непробиваемый щит обороны храброго летного состава под командованием капитана Бронсена.

Маленький Бенни слушал очень внимательно рассказ гоблина и не сводил глаз с шара, внутри которого летчик маневрировал самолетом под обстрелами. На миг Бенни показалось даже, что он находится рядом с капитаном, где-то позади него, за его спиной. Бенни помотал головой, сбросив с себя иллюзию, и стал слушать дальше.

— И вот в одно раннее утро враг пошел на хитрость, — упиваясь собственным голосом, продолжал рассказ Санта-гоблин. — Знаешь, что они сделали, Бенни?

— Нет, но что же?

— Враг отправил один единственный уникальный самолет-смертник из серии с названием «Черная мамба».

— Кажется, есть такая змея, — задумался на миг Бенни.

— В самую точку, Бенни! Почему же самолет получил такое название? Нет, он не ползал по земле и не шипел, как аспид. Конечно же, нет. Было кое-что другое. Этот самолет был страшной громадиной с очень мощными моторами и несколькими баками. В двух из них, что располагались по бокам в хвостовой части самолета, было горючее. А в том, который был посередине, самом большом, выполненном из специального сплава, Бенни… Тот бак был до отказа заправлен кислотой, разъедающей все живое и неживое! «Черная мамба» имела способность взмывать в небо на такую высоту, что его не могли обнаружить никакие радары. Управлял им всего один пилот, правда, он заранее обрекался на смерть. А стратегия была такова: пилот должен был зависнуть над летной базой капитана Бронсена, заглушить моторы и…! Броситься камнем вниз! Понимаешь, во что превратилась бы тогда база, если бы капитан Бронсен позволил такому произойти? В этом случае, не только самолеты и весь состав, но еще и несколько кварталов накрыла волна взрывов, осколков и горящей всепоглощающей кислоты, Бенни. Прорыв врага через Ридан внутрь страны был бы неминуем, а война проиграна. Но Бронсен! Капитан был непростым человеком, хоть и не чародеем, как я, — гоблин мерзко захихикал, уронив несколько капель слюны на пол. — Спецразведкой был перехвачен план врага и вовремя передан Бронсену. Недолго думая, военный летчик созвал всех рядовых и офицеров для того, чтобы объявить им о своем решении — взять противника на таран в воздухе на предельном расстоянии от базы за горами над морем. Он набрал восемь добровольцев. Именно столько нужно было пилотов, чтобы объединенная мощь их самолетов смогла противостоять мощности полета «Черной мамбы» и взорвать это чудовище… хи-хи, чудовище… в небе.

— И у них это получилось? — завороженный храброй историей про капитана, спросил Бенни.

— Посмотри в шар, Бенни Робинсон.

Маленький Бенни пристально вглядывался в шар. Среди вспышек грозовых молний и бесконечных капель бушующего дождя мальчик видел напряженное лицо капитана Бронсена. Он изо всех сил тянул на себя штурвал, взмывая все выше и выше к небу. На некотором расстоянии от него виднелись тусклые, мигающие красным светом маячки других семи самолетов. Они подобно стрижам возносились кверху, разрезая напополам носовой частью серые облака. Бенни увидел вдали большое темное пятно. Оно становилось ближе, но все еще не имело четкой фигуры. Капитан Бронсен отдал какую-то команду по рации и выровнял самолет. Остальные сделали тоже самое и выстроились в ровную линию. Пилоты не обгоняли друг друга, но и не отставали. Бенни ощущал, как трясет крылатую машину, противостоящую непогоде и ветру. Бенни глядел в холодные пустые глаза Бронсена, застывшие на лице, как две бездонные коричневые могилы. Страха в них не было.

Между тем темное пятно было уже совсем близко. Среди темноты вечернего неба «Черная мамба» стала принимать свои очертания. Показались размашистые крылья и пузатый корпус, выпяченный кислотным баком книзу. Он летел в полумраке без единой лампы, а пилот ориентировался по датчикам внутри салона. Самолет и правда был огромен, словно кит.

Капитан Бронсен отдал последний приказ. Мгновение. Тишина в ушах. Удар восьми металлических крылатых птиц в толстую шкуру змея. И огненный клубок в небе.

Затем картинка растаяла, будто кубик льда в теплых руках, облака рассеялись, и Бенни увидел синее чистое небо.

— Теперь-то я знаю, как все было, — кивнул Бенни.

— Подвиг капитана Бронсена всегда будет хранить твой Рождественский синий шар, Бенни, — пояснил Санта и протянул руку к елке: — Какой теперь ты выберешь шарик? Истории только начинаются…

— Мм, красный в желтую крапинку! — указал Бенни своим пальчиком.

— Эта история о мистере Прайсе, малыш. Боюсь, тебя не очень заинтересует личная жизнь господина, потерявшего свою жену. Он вновь обрел ее, но несколько позже. И они… э… прожили вместе долгие годы. Обычная история, это плохой шар.

Санта небрежно сбросил шарик с ели, и тот со звоном разбился на множество осколков, чем очень встревожил Бенни. Мальчик обернулся через плечо и взглянул в ту сторону, где на втором этаже находилась спальня родителей. Однако, что странно, мама и папа так и не проснулись, хотя Санта говорил отнюдь не тихим шепотом. Прислушиваясь еще несколько секунд к тишине родительской спальни и невнятному бурчанию гоблина возле ели, Бенни успокоился. Значит, пока никто не потревожит их беседу с Сантой, и волшебная ночь продолжается!

— Так, что у нас здесь, — бормотал гоблин себе под крючковатый нос, теребя подбородок и осматривая стеклянные игрушки на лапах елки. — Это Гвен и Бетти, две малолетние стервы. Как они сюда попали — ума не приложу, — гоблин вновь разбил шарик об пол. — А здесь миссис Таклз, горемыка. Ладно, ваше время еще не пришло, дорогая, повисите пока на этой ветви. Вот! Нашел!

Санта снял сиреневый шарик, окаймленный по кругу серебристой нитью узоров, и продемонстрировал его Бенни.

— Прекрасная история развития города, в котором ты живешь Бенни. Так сказать, урок истории, — гоблин вновь хихикнул, слегка сгорбившись в спине. — В далекие времена, примерно четыреста лет назад, городом Ридан управлял бургомистр Эрл Перри. Правда, недолго. Вот он, погляди, Бенни.

Гоблин продемонстрировал шар Бенни на чешуйчатой ладони вытянутой руки. Краска шарика стала мутнеть, пока он не стал цвета парного молока, и в нем не зашевелились очертания человека — пожилого седоволосого мужчины с жидкой бородкой и такими же усами. Он был одет в длинное до самых пят темно-синее платье с желтыми узорами, кожаные черные башмаки и черный плащ. Он склонился над телескопом, выставленным на подоконник широкого арочного окна, и глядел в окуляр.

— Эрл увлекался астрологией, звездами, ночным небом, — пояснил гоблин. — Он был поглощен этим искусством настолько, что забыл о своем долге перед простым риданским народом. Он долгие дни не выходил из своих покоев, не баловал взгляды людей своим величием и великолепием. Постепенно народ стал чувствовать себя брошенным, потом независимым, а затем почти каждый из жителей стал чтить себя выше и главнее остальных. В городе начались беспорядки, до которых бургомистру не было никакого дела. Городская стража не справлялась с неуправляемой толпой дерущихся за кусок хлеба. Люди жгли дома, убивали на улицах среди бела дня и даже разрушили статую Эрла Перри, что была установлена в крохотном парке перед балконом его маленького дворца. Люди в безудержной ярости требовали бургомистра на суд. Одни желали его отставки, другие — смерти, третьи же прятались в своих домах и боялись высунуть нос на улицу. Понимаешь, Бенни, многие люди — они, как стадо. Им нужен пастух, иначе начнется неразбериха и жуткая суматоха.

Гоблин уставился на Бенни, глядя ему прямо в глаза, детские наивные глазки. Слегка смутившись, или сделав вид, что увлекся рассказом, будто говорил со взрослым, Санта, продолжил:

— Так вот, расправившись с остатками стражи, народ хлынул внутрь дворца, рассчитывая сбросить бургомистра с балкона вниз, но того, будто и след простыл. Обыскав весь дворец, озлобленные люди сгрудились в дверях его покоев и тупо глядели на сломанный телескоп, лежащий на ковре под окном.

— Что же они сделали тогда? — поинтересовался Бенни.

— Ну… Потом, конечно, в кровавых спорах выбрали другого бургомистра из толпы. И по указке новоиспеченного бургомистра отстроили полуразрушенный город заново. В новом стиле. Меньше деревянных домов, больше каменных. Некоторые из них до сих пор сохранились здесь на самых старинных улочках Ридана, Бенни.

— А что же стало с Эрлом Перри? Куда он пропал? Он умер? И почему его телескоп был разбит?

— Как много вопросов, Бенни! — с довольной ухмылкой проговорил гоблин. — Никто не знает, что с ним произошло на самом деле. Но! — он поднял вверх указательный палец: — Санта может открыть и этот секрет любознательному мальчику. Просто Эрл однажды увидел в свою трубу то, чего ему видеть было нельзя, понимаешь? Эдакую тайну вселенной. Иную форму жизни, сокрытую в далеких звездах. Как ему это удалось? Боюсь, даже мне не ведомо это, — Санта повесил шарик обратно на елку, и картинка с разбитым стеклом окуляра пропала. — Ты не устал слушать мою болтовню, Бенни?

— Вовсе нет, Санта, — покачал головой мальчик и украдкой взглянул на часы над камином. — Разве так бывает? — вдруг воскликнул он, разобрав в полумраке гостиной положение стрелок. — Как это они застыли на двенадцати ночи?

— Рождественская ночь полна сюрпризов и волшебства, — просвистел Санта-гоблин. — Продолжим нашу беседу? Выбери шарик еще раз.

— Хм, — задумался Бенни, разглядывая озаренную свечами елку. — Вон тот! Белый шарик!

— Отличный выбор, хоть и не такая уж значимая история. Но уговор есть уговор, ты сделал выбор.

В этот раз Бенни увидел в светящемся стекле шара с дюжину детей в белых одеждах. Они собрались в кольцо вокруг фиолетового сияния, идущего прямо из земли, и вознесли руки к небу.

— Кто все эти девочки и мальчики, Санта? — спросил Бенни, удивленно таращась в картинку.

— Есть один райский остров недалеко от Риданской бухты, Бенни, — хитро сощурившись, ответил гоблин. — Это как детский парк аттракционов, где имеется множество различных механизмов для развлечений. Горки, карусели, машинки! Только на этом острове нет взрослых, которые включают или отключают все эти аттракционы. Видишь сияние? Это, как бы тебе объяснить, мотор от всего, что есть в этом сказочном месте. Захочешь сладкой ваты, и она уже у тебя в руках. Усядешься на лошадку на карусели, и она уже завертелась по кругу! Машинками не нужно управлять руками. Просто подумаешь о том, в какую сторону тебе нужно повернуть колесики, и сияющее сердце этого острова за тебя выполнит твои желания! Ох, как я завидую всем этим детям, ведь взрослым дорога туда навсегда закрыта…

Гоблин сощурился еще больше, пожирая Бенни желтым светящимся взглядом. Он ждал от Бенни главного вопроса. «Ну же, сопляк, попроси меня отправить тебя туда…»

Свечи на елке вспыхнули чуть ярче, словно от скачка электричества. Диван позади Бенни слегка приподнялся на ножках на одну сторону, и из-под него вылезла чья-то рука, обтянутая гниющей кожей. Она слепо ощупывала пол, будто искала что-то. Носочки на барельефе камина зашевелились, и оттуда показались мокрые головки жирных червей. Они сползали вниз, тихонько шурша своими тельцами о каминные кирпичи. Но Бенни не слышал этого, так увлечен он был своей идеей.

— Санта, — Бенни тихонько кашлянул, как будто хотел спросить о чем-то, но ему было неловко.

— Да, Бенни, — широко улыбнулся гоблин и первый раз за все время сделал шаг навстречу Бенни.

— А ты правда-правда можешь все?

— Ну, скажешь тоже, все… — смущенно отмахнулся гоблин. — Да, могу.

— Можно я попрошу о втором подарке за одну Рождественскую ночь? Это будет считаться, как будто на следующий год. Можно? — синие глазки Бенни глядели на Санту с большой надеждой и детским неприкрытым нетерпением.

— Мм, — задумался гоблин. Затем он заходил взад-вперед, обдумывая просьбу мальчика, который в этот момент ерзал на полу, сгорая изнутри теплым приятным огнем от задуманного желания. — Ну, хорошо, Бенни, — наконец сказал он и покрутил перед собой светящийся шар. — Только для тебя. Проси, что хочешь.

— Я хочу на остров. Но только… только, что бы родители не узнали, что меня нет дома, — замялся на миг Бенни. — Можно хотя бы на полчасика задержать время, пока я буду играть с остальными ребятами?

— Хоть на целых пять часов, Бенни! — просвистел гоблин, и вновь слюна из его рта капнула на пол. — Ну, ты готов к путешествию?

— На все сто! — радостно объявил Бенни и вскочил на ноги.

— Тогда закрой глаза.

И Бенни послушно прикрыл свои веки, а на его лице затаилась скромная улыбка. Гоблин хихинул, алчно протянув к Бенни свои пальцы, сжимающие шар. Мальчик не видел, как дети внутри этого шара вдруг развернулись к нему лицами и глядели на мальчика черными пустыми глазницами.

Гостиную ослепила яркая белая вспышка света. Снова раздался оглушительный стук в дверь. Когда свет погас, в гостиной не было ни гоблина, ни Бенни, а белый шарик, подергиваясь, висел на своем месте.

— Пока наш малыш еще спит, Питер, — проговорила миссис Робинсон, — нужно успеть разложить под елкой подарки.

Мама Бенни держала в руке перевязанную лентой коробку, обернутую подарочной бумагой, а мистер Робинсон в этот момент доставал из укромного местечка в шкафу еще один подарок.

— Ты права, дорогая, мы каждый год так и делаем, — улыбнулся он и прикрыл дверцу.

Они прошли вместе к елке и уложили под ее нижние ветви две коробки.

— Так, — сказала миссис Робинсон, поправляя упавшую на лоб прядь светлых непослушных волос, — Теперь конфеты. Ими мы набьем носочки на камине. И еще обязательно несколько мандаринов. Какое Рождество без запаха мандаринов! Бенни их так любит.

Она поднялась на ноги, и в этот момент случайно зацепила рукой один из шариков на елке. Он соскользнул с ветви и упал на пол. Раздался звон, и от него остались лишь белые осколки.

— Какая я неловкая, — всплеснула руками она. — Надеюсь, звон не разбудил нашего мальчика, еще слишком рано.

— Вообще-то уже девять утра, — подметил папа Бенни, взглянув на часы над камином. — Пора будить нашего соню, а то он так все Рождественское утро проспит.

— Хорошо, Питер. Сейчас я замету здесь осколки, и мы вместе сходим в спальню нашего сына. Ты согласен? — она игриво толкнула его под локоть.

— Конечно, любимая. Надеюсь, ему понравятся подарки от Санта-Клауса, — и он засмеялся, указав на них двоих пальцами.

Миссис Робинсон сгребла в совочек осколки.

— Кстати, — сказала она, — я не припомню, чтобы у нас был такой шарик. Это вы с Бенни его повесили?

— Ну, раз он висит на нашей елке, значит, его водрузили сюда не чужие люди. Конечно же, это мы. Наверное…

— Да, ладно. Настало время будить Бенни, — проговорила его мама, вытряхнув в мусорное ведро осколки разбитого шара. — Представляю, как он обрадуется! Наш мальчик любит этот праздник больше всего на свете!

Мистер и миссис Робинсон, стараясь не шуметь, отправились в тихую спальню Бенни, предвкушая радость на лице мальчика, которого они никогда не найдут.

Таверна на костях

Густой октябрьский туман на коварных болотах застал нас внезапно. Еще пару дней назад теплый ветерок не предвещал перемен погоды и ласково гладил нашу громоздкую повозку. Он будто бы колесил вместе с нами, был тихим и молчаливым спутником в долгой дороге, которая и привела нас в глухую топкую местность на северо-восточной окраине Ридана.

Перед моими глазами возвышалась одинокая таверна с названием «Последний очаг» в два этажа высотой с откидными деревянными ставнями на окнах, металлическим флигелем на черепичной крыше и печной трубой, из которой поднимался в серое небо белый дым. Здание было огорожено невысоким частоколом. Повсюду росла лишь трава, сорняки и дикие цветы, а ко входу в таверну вела нахоженная тропинка, слегка огибающая колодец с навесом и привязанным к деревянному валу ведром. Поодаль виднелись низкие постройки. Возможно, одна из них была свинарником, другие — наверняка, сарай для дров, курятник и помещение для хранения всякой всячины, как это обычно бывает. Также виднелась небольшая конюшня с тремя стенами и одной общей большой калиткой, устланная сеном, под навесом которой топталась пара лошадей. А за таверной расстилался дремучий лес. Черные искривленные старостью деревья выглядели пугающе и отчасти величаво в силу своей немалой длинны. Между темных стволов крепко застыла густая тьма и таращила на свет свои невидимые любопытные глаза.

Я удобно устроился на облучке повозки с верхом, сжимая мягкие кожаные поводья Рогзи — единственного жеребца, который у нас был. Моя жена Алисия мирно спала сзади, утомленная поездкой по холмам и равнинам. Там же, в кибитке, был и наш маленький кукольный театр с куклами, сшитыми нежными руками Алисии, и миниатюрными деревянными декорациями, сделанными мной. Так мы зарабатывали на хлеб, устраивая маленькие представления в каждом попутном городке.

Однако сегодня мы остановились в этих краях не случайно. Поиски моего брата привели нас с Алисией к этой таверне. Два месяца назад мы гостили в его доме далеко к югу отсюда. Тогда Джим поведал мне, что собирается отправиться в Ридан за удачей. Какой-то грязный старик за две кружки низкосортного пойла поведал ему историю о большом драгоценном камне, вроде как спрятанном в одной из пещер у западного побережья Ридана лиходеями, что не успели выменять его на золото, преждевременно скончавшись от властной руки правосудия. Мы с Алисией отговаривали его от этой непутевой затеи. Намекали, что тот попрошайка всего лишь хотел нализаться до полусмерти за счет щедрого простака, что развесит уши при одном лишь упоминании о легких сокровищах. Но он не послушал нас, и с тех пор от него не было ни одной весточки. Я надеялся, что он все же отыскал, что хотел, и канул без следа в богатую жизнь. Лучше бы так… И все же я беспокоился о нем…

Прибыв в Ридан, мы с Алисией много говорили с местными жителями. Обращались к представителям власти, беседовали с трактирщиками, с рабочими порта. Из разговоров с этими людьми мы уяснили для себя следующее: Джим пришел с юга, он не покупал место на корабль с запада и не покидал восточные ворота города с согласия бургомистра. Оставался лишь север. И ниточка привела нас в «Последний очаг». Это было действительно последнее место, где мы могли бы хоть что-то узнать о Джиме…

— Проснись, дорогая Алисия, — тихонько позвал я свою жену. — Мы прибыли на место.

— Как? Уже? — разомкнув тяжелые веки, пробормотала та. — Меня сморил сон, — и она зевнула.

Я слез с облучка, заклинил колеса специальным самодельным рычагом и помог Алисии спуститься с двух небольших ступенек повозки.

— Ларри, какое жуткое место, — поежилась Алисия, стрельнув по сторонам своими темно-зелеными глазами. — Здесь даже воздух пропах гнилью…

— Недалеко начинаются болота, — пояснил я. — Не переживай, мы здесь ненадолго. Узнаем о Джиме и…

Я хотел сказать — тронемся в путь, но тут же прикусил язык. Пока не рассеется туман, мы вряд ли проедем и полмили через эти болота в такой непроглядной пелене. Алисия не стала расспрашивать, какое должно было последовать предложение после моего «и», а просто поправила на усыпанной каштановыми кудряшками голове сбившийся чепчик, местами покрывшийся пятнами дорожной пыли, и разгладила длинное платье из толстой ткани.

Погладив вдоль холки Рогзи, я шепнул ему, чтобы тот был послушным мальчиком и ждал нас здесь. Я взял за руку Алисию, и мы вместе прошагали к двери, ведущей внутрь таверны. Навстречу нам вышел полный молодой мужчина. Увидев нас, он вздрогнул всем телом. Он был бледен лицом и, кажется, чем-то напуган. По крайней мере, нам с Алисией так показалось. Его тонкие губы и подбородок дрожали. В одной руке он держал небольшую сумочку, а другую руку он прятал в карман жилета. Не говоря ни слова, он прошел мимо нас и, шарахнувшись от мотнувшего гривой Рогзи, свернул направо. Туда, где скрипели на ветру зловещие старые деревья. Он удалялся все дальше и дальше, пока не скрылся за грядой раскидистых полуголых кустарников, после которых начинался лес.

Мы с Алисией лишь пожали плечами, и я дернул на себя дверь. В нос сразу же ударил сухой приятный запах пряностей и парафина. А первое, что нам бросилось в глаза — множество зажженных свеч, будто в церкви, что были установлены на всевозможных выступах, в глубоких стеновых нишах и на широкой каминной полке. Внутри таверна была исполнена в светло-алых тонах, и огни от свеч еще больше подчеркивали этот тяжелый глазу красный цвет, присутствующий повсюду. У дальней стены тянулась по диагонали вверх широкая темная лестница с резными балясинами и округлыми перилами и исчезала под потолком. Старые круглые столы, расставленные по всему залу, и уложенные кверху ножками стулья на столешницы были изготовлены также из темного дерева. Среди пустых столов я увидел плотного лысого мужчину средних лет с тонкими усиками, одетого в передник поверх простой свободной одежды. Он мел половицы длинной мягкой метлой и еле слышно насвистывал какую-то мелодию.

— Добрый день, сэр! — я поприветствовал его с порога, сняв с головы запылившуюся шляпу. — Не много постояльцев у вас на сегодня, правда?

— Не соглашусь с вами, — хрипло отозвался тот, не поднимая глаз от пола. — Три занятых комнаты в этих краях — всегда достижение. Меня зовут Тодд, — представился он. — Я — хозяин таверны. Ночлег? Пища? Что привело вас сюда? Торговцы? Охотники за головами? Бродяги? Чем могу помочь?

— А вы любопытны, сэр, — я слегка смутился от словесного напора, которым Тодд встретил нас с Алисией. — И, кажется, любитель поболтать. Нет, мы никакие не охотники. Меня зовут Ларри, а это моя жена — Алисия. Мы бродячие артисты.

— Вот как? — удивленно воскликнул Тодд и отложил метлу. Он наконец-то поглядел на нас, хотя я бы предпочел не видеть его взгляд. Желтые волчьи глаза с узенькими щелками зрачков, а вокруг глаз темные круги. Жуть. — Боюсь вас расстроить, уважаемые, но здесь вы вряд ли найдете публику себе по вкусу. Разве что, пару бекасов на болотах да кучу жирных лягушек.

Тодд пробасил трубным смехом. В этот момент на втором этаже со скрипом отворилась дверь и тут же захлопнулась. Послышались шаги и скрип половиц.

— Отец, у нас новые посетители? — донесся сверху молодой женский голос.

— Не знаю! — крикнул он и обратился к нам: — Так вы решили остановиться у нас или как?

— Вообще-то, нас привело к вам очень важное дело, — как можно деликатнее начал я. — Видите ли, я ищу своего брата. Возможно, он останавливался у вас… Его имя Джим. Джим Ларсон.

— Хм, в данный момент наши комнаты занимают мистер Бломб, имеющий дурацкую привычку без конца выстукивать по полу своей тростью. Он сейчас наверху у себя. Дальше, доктор Моллиган. Душа-человек, вы наверняка столкнулись с ним на улице, когда заходили в таверну. Надо полагать, скоро вернется. И малыш Рикки. Правда, с ним побеседовать вам вряд ли удастся. Он сильно болен, подхватил какую-то простуду. Моя дочь, Майя, пытается выходить его. Конечно, не бесплатно, но денежки у парня есть, — Тодд подмигнул мне. — А Джима нет. Так вы будете снимать комнату? — выжидающе застыл Тодд.

— Пожалуй, мы переночуем в нашей повозке, а утром двинемся в путь.

— Вы, должно быть, сумасшедшие, — вновь расхохотался Тодд. — В такой туман сгинуть на болотах дело плевое. Никто никогда не найдет вас, — он вмиг стал серьезным. — Как минимум три дня туман не покинет эти болота. Не советую вам, — в его голосе послышались несколько угрожающие нотки. Должно быть, он знал цену своим словам.

— Дорогой, давай останемся, — взмолилась Алисия, дернув меня за рукав. — Здесь есть теплая постель, еда, и вода в колодце…

— Э-э, не-ет! — протянул Тодд. — Воду из колодца лучше не пить. Она… э… совсем для этого не пригодна. Грязь. Зловонный запах. Засорился со временем… Но позади таверны имеются чистые холодные родники. Благо, что их в такой почве в достатке! Мы набираем воду там. Вам не о чем беспокоиться. Да, и стоимость комнаты всего три монеты включая трехразовое питание. Где вы еще найдете такие цены? — Тодд ухмыльнулся хитрой улыбкой торгаша.

— Всего три монетки? — Алисия была на седьмом небе. — Мы остаемся! — решила она, не удосужась обсудить этот вопрос со мной. Хотя, я был уже не против.

В этот момент по ступеням лестницы тихими шагами спускалась белокурая прекрасная девушка лет двадцати и скромно улыбалась. Я чувствовал спиной, как напряглась Алисия, что была старше на добрый десяток лет и, конечно, менее красива, чем эта обворожительная незнакомка.

— Я слышала, вы ищете Джима Ларсона, — бархатистым нежным голосом произнесла она. — Отец, это тот молодой мужчина. Шатен, кажется, и у него на щеке небольшой такой… шрам, да? — она кокетливо провела пальчиком по своей гладкой щечке и невинно взглянула на меня.

В этот момент внутри меня сильнее забилось сердце. Отчасти от ее глубоких чарующих глаз. И еще оттого, что она точно описала внешность моего пропащего братца!

— Да, это он! — возбужденно закивал я. Теперь во мне вновь затеплилась надежда. — Так он был у вас? Давно? Когда он съехал? Он сказал, куда отправился?

— А! — вдруг затряс в воздухе пальцем Тодд. — Припоминаю! Кажется, он что-то говорил о том, что намерен вернуться сюда через пару дней. Проклятая память. Плохая память на имена… Но теперь я определенно вспомнил. Да, так и есть. Через пару дней.

— Почему же его до сих пор нет? — встревоженно спросила Алисия. — Он ведь не сегодня покинул эту таверну? В противном случае, вы бы сразу вспомнили о нем.

— Верно, — Тодд почесал могучей пятерней блестящую макушку.

— Три дня назад, — нараспев ответила Майя. — Всего три дня назад. Уверена, он скоро вернется. Он мне показался человеком слова. И способным постоять за себя…

Пока я наблюдал за Майей, во мне играли противоречивые чувства, о которых мне даже не хочется думать. Нет, ни в коем случае я никогда бы не стал заигрывать с другой и предавать Алисию, но… Майя была ярким цветком посреди безжизненной топи. С другой стороны, было в ней все-таки что-то отталкивающее.

Нет, я не хотел о ней думать. И переключился на Тодда.

— Я буду вам платить за одни сутки вперед каждое последующее утро до тех пор, пока мы не съедем. Идет?

— Вот что я скажу вам, — ответил Тодд. — Три монеты в сутки в любое время. Но если же вы почтите нашу семью хорошеньким представлением, плата упадет до двух монет в сутки! Ведь вы артисты? Ну как, по рукам?

— Это щедрое предложения, Тодд, — с почтением произнес я. — Только не сегодня. Мы жутко устали с дороги. Завтра, идет? И с нас две монеты.

— Ваша комната на втором этаже, — слегка поклонился Тодд, приняв плату. — В конце коридора дверь направо. И не мешайте малышу Рикки… Он очень болен, — повторил он, выдержав маленькую паузу.

Я чувствовал, как Майя провожала нас взглядом, когда мы выходили на улицу за своим скарбом, но не поддался желанию обернуться. Также я слышал, как Тодд крикнул мне вслед, чтобы я отвел Рогзи к коновязи позади таверны.

Через несколько минут мы с Алисией внесли свои сумки со сменной одеждой и личными вещами в таверну. Проходя по коридору, я на миг остановился и краем глаза подглядел в полураскрытую дверь комнаты Рикки. Парень лежал в кровати повернутый лицом к двери и, по-видимому, спал, укрытый почти до самых глаз одеялом. Его лоб был мокрым от пота, а дыхание свистящим и прерывистым. Запах из комнаты шел смрадный. Кажется, там давно не проветривали.

Мы с женой зашли в свою комнату и бросили вещи на пол. Алисия плюхнулась в продавленное кресло у окна и с облегчением откинулась на спинку. Кажется, спустя пару минут она даже задремала. Я присел на широкую кровать и устало прикрыл глаза. Голова слегка закружилась, как будто я выпил бокал вина в каком-нибудь кабаке. Я чувствовал, что тоже проваливаюсь в дремоту, когда меня вернули к реальности шаги в коридоре.

Я разлепил веки и увидел женщину лет сорока. На ней было надето черное платье с грязно-белым ажурным фартуком, а на голове чепчик. Почти такой же, как на моей Алисии. В руках у нее было постельное белье и кувшин с водой. Она очень тихо прошагала в комнату, потупив глаза, и положила вещи на маленький столик у окна.

— Вы справитесь с этим сами, сэр? — робко спросила она, не поднимая на меня глаз.

— Конечно, благодарю. Меня зовут Ларри, а это моя жена Алисия. Она устала с дороги, так что…

— Простите, но мой хозяин не велел знакомиться с постояльцами и, тем более, говорить с ними о сторонних темах, не касающихся прислуживания здесь, в таверне. Прошу еще раз простить меня, сэр.

— Хозяин? О-о! Я подумал вы… — мне было неловко оттого, что принял эту женщину, возможно, за мать Майи или мачеху…

— Что-нибудь еще, сэр?

— Да, во сколько у вас принято ужинать?

— В шесть часов вечера, сэр. На нижнем этаже, сэр.

— Как ваше имя? Не бойтесь, я не расскажу об этом Тодду и при нем ни в коем случае не буду окликать вас.

Она мялась на месте.

— Ну же, смелее, — сказал я добродушно.

— Оливия, сэр. Только… — в этот момент она подняла на меня печальные глаза.

В них мне почудилась глубочайшая тоска, но я вмиг проглотил в себе желание задать ей еще несколько вопросов, потому как заметил на ее шее тесемку. Точно такое же плетение было у кулона, что носил мой брат!

— Оливия, — встревоженно шепнул я. — Откуда у вас это? — я указал пальцем на тесьму.

— Хозяин подарил мне.

— Что это за вещь? Это амулет орехового листа из камня? Он песочного цвета с небольшим сколом внизу, так ведь?

— Верно, сэр. А вам знакома эта вещь? — она мягко прижала руку к груди, как будто боялась, что я отберу у нее кулон.

— Да, она принадлежит моему брату. Он отдал ее вам? Почему? Вы знаете, где Джим?

Она хотела только что-то сказать, как на лестнице послышались тяжелые шаги.

— Эй! Долго ты еще будешь копаться там? — громыхал Тодд, оглашая криком пространство. — Живо спускайся вниз и помоги мне на кухне!

Оливия испуганно выскочила наружу, так и не договорив то, что я хотел бы от нее услышать. Я чуть не завыл от досады. Толкнув дремлющую Алисию, я тут же рассказал ей о кулоне. Она меня успокоила, рассудив, что мы найдем время поговорить с Оливией. Возможно, вечером.

К шести часам мы спустились вниз. Свечи все так же монотонно колыхали своими огоньками, заставляя тени плясать на стенах, как мы с Алисией — своих кукол внутри деревянных декораций. На столах уже стояли тарелки с хлебом, сыром, зеленью и сочным мясом слабой прожарки. Я понял это по розовому соку на дне тарелки. А еще я понял, как сильно проголодался. Однако, усевшись за один из столов, мы не накинулись на угощение. Мы были одни на этаже, и начинать трапезу, не дождавшись остальных, было бы эгоистично с нашей стороны.

Через минуту мы услышали шарканье на втором этаже и глухой стук в такт шагам. Вспомнив слова Тодда, стало ясно. Это спускался мистер Бломб, стуча своей тростью. При свете свечей мы наконец рассмотрели его. Это был человек в возрасте, но еще не старый, хотя и с копной густых седых волос. Он был одет в приталенный пиджак, светлую рубашку и свободные темные брюки. В руках у него, действительно, была трость с загнутой ручкой. Он старался держаться прямо при ходьбе, но слабеющие суставы безжалостно клонили его на правую сторону. Чтобы предотвратить этот изъян в осанке, он и опирался на свою трость.

— Мистер Бломб, — небрежно бросил он нам на ходу и прошел к соседнему столу.

В ответ я представил себя и Алисию. Я подумал, что у нас завяжется диалог, но мистер Бломб молча посвятил себя своему ужину. Он противно чавкал, и это раздражало меня до мозга костей. Чтобы хоть как-то отвлечь его от бестактного поглощения еды, я решил спросить:

— А что, больше никого не будет на ужин? Я имею ввиду, других постояльцев?

— Как видите, столов накрыто всего лишь три.

— К тому я и веду, мистер Бломб. Один из постояльцев, молодой человек, настолько болен, что едва ли встает с постели. Думаю, он завтракает, обедает и ужинает прямо в своей комнате. Если только в таком состоянии в него вообще что-то залезет. Но, мистер Моллиган? Он встретился нам днем, когда мы заехали сюда. Он спустится к нам?

— Не имею ни малейшего представления, — без интереса к разговору ответил мистер Бломб и выплюнул кость на тарелку. — Послезавтра я покину эту таверну и мне глубоко плевать, что происходит за пределами моей комнаты, мистер Ларсон.

Алисия сделала мне знак рукой, что в нем вряд ли вспыхнет приятное расположение духа. Я с сожалением кивнул и принялся за еду. Алисия тоже.

Пока мы ужинали из кухни несколько раз доносилось приглушенное бормотание, за ними причитания да стук столовых ножей о разделочные доски. Тодд не удостоил нас своим вниманием за ужином. Мы молча доели мясо и сыр. Мясо мне показалось сладковатым на вкус. Наверное, какой-то местный рецепт. Лично я привык к соленому.

Мистер Бломб раньше нас вышел из-за стола и застучал своей тростью на верхний этаж. Я отправил Алисию в комнату, а сам вышел на улицу, чтобы покормить Рогзи. Когда я привязывал его за таверной, то приметил приличную кучу сена у одного из сараев.

Мы легли рано этим вечером. Алисия вновь уснула лишь только коснулась своей щекой тощей подушки, набитой конским волосом. Время в дороге выбило из нее все силы. Мне не спалось. Несколько раз я проваливался в беспокойный сон, но мне все время мешали спать сторонние звуки. Шаги внизу, крики сов и даже вой со стороны болот. Кто это выл — оставалось только гадать, и я решил утром расспросить об этом Тодда. Оливию я так и не увидел и меня терзала незавершенность нашего с ней разговора.

Утром меня разбудила Алисия. Она рьяно трясла меня за плечо и требовала, чтобы я немедленно проснулся.

— Что случилось? Который час? — я чувствовал себя разбитым и не выспавшимся.

— Еще очень рано, но на улице что-то происходит. Я услышала внизу крики и решила разбудить тебя! Вставай, нужно посмотреть, что там!

Я откинул в сторону сбившийся плед, заставил себя поднялся. Взглянул в окно. Небо было затянуто туманной пеленой — привычный за несколько дней пейзаж. Я накинул плащ поверх ночной сорочки, сунул голые ноги в свои ботинки. В этот момент я тоже, наконец, различил людской тревожный гомон, идущий с улицы и проникающий в не закрытые до конца двери.

— Скорее же, — торопила меня Алисия, то и дело глядя в окно или на дверь.

— Я готов. Пойдем, дорогая.

Мы спустились вниз, и в этот раз я даже не взглянул в комнату Рикки. Меня вдруг забеспокоила причина утренних волнений. На первом этаже не было ни души, зато сквозь щель в уличной двери я различил столпотворение темных фигур.

Лишь только мы покинули пределы таверны, Алисия со сдавленным криком в ужасе уткнулась в мое плечо лицом, отказываясь понимать и принимать то, что мы увидели с ней сейчас.

Моим глазам открылась зловещая картина. У ворот таверны сбились в полукруг хмурый Тодд с мясницким ножом в руке, угрюмый мистер Бломб со своей тростью, красавица Майя и рядом с ней женщина со строгими чертами лица, которую я видел впервые. Наверное, это была жена Тодда, хозяйка «Последнего очага». Они обступили повозку, запряженную гнедым жеребцом. В ней на ворохе соломы лежал доктор Моллиган. Похожий на куклу, лишенный своих ног до самых колен. Из-под брючной разорванной ткани торчали два неровных круга багрового цвета. Без сомнения док был мертв. Его плотно сжатые тонкие губы казались еще тоньше. Они застыли темной полоской на отекшем бледном лице. Я вспомнил, что при нем был небольшой чемоданчик, когда мы столкнулись с ним в дверях вчера, но сейчас его при нем не было. Зато одежда изрядно пропиталась его кровью, и на жилете и брюках отчетливо виднелись разводы, пятна и беспорядочно разбросанные капли, словно сама Смерть небрежно рисовала на них абстракции невидимой кистью, используя вместо красок кровь бедняги Моллигана. Ворот рубахи на его шее был расстегнут, и под самым кадыком таинственно поблескивал серебряный крестик.

Мне стало не по себе. Конечно, я не раз видел умерших, но, чтобы в таком виде… Еще вчера доктор Моллиган был жив и вот… Стеклянными глазами я разглядывал его тело и теснее прижимал к себе всхлипывающую Алисию. И только когда конь лягнул копытом землю, я очнулся от ступора. В голове зашумели голоса, тихие. Потом они стали нарастать, и оказалось, что это был голос Тодда.

— Я отволоку его в город, передам вместную церковь священнику. Пусть делают, что хотят с его трупом, — гневно проговорил он, обращаясь к жене. — Уверен, они найдут пару рукастых плакальщиков, которые закопают то, что осталось от Моллигана. За пару бутылей с выпивкой, естественно.

Женщина сдержанно кивнула, не произнеся ни слова. Даже ни одна мышца на ее лице не дрогнула, не дернулась. Всем своим видом она выражала полное и беспрекословное согласие с мужем.

— Оливия! — гаркнул Тодд. — Поедешь со мной. Будешь смотреть, чтобы покойный доктор не выпал из повозки раньше времени.

И только сейчас я заметил Оливию, которая мялась позади жеребца. Она смотрела вниз, не поднимая глаз, и нервно заламывала косточки на пальцах своих тонких рук. Услышав волю хозяина, она запрыгнула в повозку и покорно уселась рядом с телом доктора. «Как будто она уже привыкла видеть окровавленные трупы у своих ног…» — подумал я с удивлением и отвращением. К слову сказать, как я не пытался ее привлечь своим настойчивым взглядом, но так и не увидел ее глаз. Я уже было хотел рвануться к ней, взять за плечи, тряхнуть изо всех сил и при всех спросить о Джиме, но что-то во мне воспротивилось этому желанию. Наверное, я чувствовал ее страх перед Тоддом. Возможно, что он даже бьет ее… Но я тут же прогнал из своей головы эти дурные мысли.

Я стоял, обнимая Алисию. До тех пор, пока Тодд не щелкнул в воздухе вожжами и не укатил прочь, я не сделал ни единого шага вперед. И теперь я шепнул Алисии, что все кончилось. Она всхлипнула еще раз и отпустила мою руку. Сказала, что поднимется наверх и выпьет успокоительное из наших скромных запасов.

— Доброе утро, мистер Ларсон, — металлическим голосом проговорила хозяйка таверны, проходя мимо меня, вслед за Алисией. Так, как будто ничего не случилось. Мне показалось, что это приветствие прозвучало слишком шаблонно. Как вызубренная строчка какой-то песни. — Завтрак будет готов через час, не опаздывайте.

И она с гордым видом прошагала внутрь. За ней мягкими кошачьими шагами поспешила Майя. Она на мгновение остановилась около меня и, прильнув почти к самому моему уху, повторила трепетным шепотом:

— Не опаздывайте, мистер Ларсон…

Она с такой нежностью протянула первый слог моей фамилии, что я даже на миг почувствовал приятный жар в своей груди. Однако, взглянув в ее глаза, пожар внутри меня тут же угас. Ее взгляд был презрительным, полным насмешки и коварного обмана. Это что же выходит? Она ни за что невзлюбила меня, а ведь мы почти не были с ней знакомы! Алисия? Ревность? Но в таком случае я нравлюсь ей! Стоп, Ларри. Не дай себя одурманить. Ты же видишь, она ведет себя, словно… Я не мог подобрать слов, да и не хотел. Единственное, что мне хотелось теперь — избегать встречи с ней. Дождаться возвращения Джима и уехать из этих болот. Домой, на юг.

Я тряхнул головой. Теперь на улице остались лишь два человека. Мистер Бломб и я. Сварливый постоялец, кажется, никуда не спешил. Да и какие могут быть у него дела здесь? Он топтался у ворот спиной ко мне. И я предпринял еще одну отчаянную попытку завести с ним разговор. Стараясь топать ногами как можно громче, чтобы не напугать старика, я приблизился к нему, кутаясь в плащ от промозглой сырости.

— Мое почтение, мистер Бломб. Тяжелое выдалось сегодня утро, да? Никак не ожидал, что может произойти с доктором Моллиганом такое… Он встретился нам с женой вчерашним днем, и был вполне себе живой. Господи, что я говорю…

— Никто не может ожидать этого, мистер Ларсон, — хрипло проговорил тот, цедя сквозь зубы, и на этом умолк. Он смотрел в противоположную сторону от меня в небо молочного цвета, поверх мрачных верхушек деревьев, едва различимых в тумане.

— Но что произошло с его ногами? Неужели их отгрызли волки? Вы считаете он умер от потери крови?

— Вы слишком любопытны, молодой человек, но совсем не образованы, — мистер Бломб наконец повернулся ко мне, сжимая во рту погасшую трубку. — Ведь вы успели разглядеть тело как следует, не так ли? Если принять во внимание одутловатость его лица, можно предположить, что доктор утонул в болоте. Однако в таком случае он не оказался бы здесь. Тем более эти отвратительные склизкие твари — лягушки и змеи — не лишают человека ног.

— Значит, волки…

— Капканы, мистер Ларсон.

— Чьи капканы? — не понял я.

— На вашем месте я бы не стал совершать подобные прогулки, если не хотите кончить, как доктор, — прохрипел мистер Бломб и закашлялся.

— И все же хотелось бы понять причину его смерти…

— Я и так сказал вам слишком много, мистер Ларсон. А теперь оставьте меня в покое, я не пытаюсь завести с вами дружбы! — гневно воскликнул мистер Бломб и зашаркал в таверну.

Я провожал его молчаливым смятением, когда он вдруг остановился, будто почуял спиной мой взгляд.

— Миндаль! — крикнул он. — Если бы вы стояли ближе к покойному, то учуяли бы запах мин… — он вновь зашелся приступом кашля и, махнув в воздухе тростью, скрылся внутри здания.

«Миндаль, — проговорил я про себя. Затем я вспомнил: — Ну, конечно, цианистый калий! Отравление калием. Летальный исход. Он ведь был доктором и носил при себе различные припарки и лекарства. Наверняка у него с собой был цианид. Но… Зачем он принял смертельную дозу? Боялся быть растерзанным лесными хищниками? Ведь он мог позвать на помощь. Места здесь тихие, и, возможно, мы услышали бы его зов, пришли на помощь. Кстати, а где его ноги? Почему в повозке не было его конечностей? А сумка? И кто нашел его тело?»

Я принял решение узнать подробнее об этом происшествии. Но не у хозяйки таверны. Она мне показалась слишком холодной и необщительной. И тем более не у Майи. Приедет Тодд, тогда и поговорю с ним об этом. Хорошо, что малыш Рикки не увидел этого ужаса. Болезнь высосала из него все силы, и ему лучше лишний раз не нервничать. Кстати, как он? Тодд просил не тревожить его, но… Так и быть, не стану.

Через час мы завтракали с Алисией яичницей с тонкими ломтиками мяса. Мистер Бломб сидел за соседним столом, уткнувшись в свою тарелку. Пару раз я видел краем глаза наверху Майю. Будто нарочно она терроризировала меня своим мимолетным вниманием, перегнувшись через перила на втором этаже. Но тут же исчезала. Странная девица. Украдкой я также поглядывал и на жену, но, кажется, она не замечала, как мы обменивались взглядами с Майей. Оно и к лучшему. Не стоило бы ей волноваться из-за пустяка.

Позже вместе с Алисией мы вышли покормить Рогзи. Наш любимец топтался на привязи и наблюдал за синекрылой бабочкой, которая кружилась возле его носа, выписывая в воздухе кривые линии. Довольно-таки милая картина. Я принес еще сена.

— Ларри, тебе не кажется, что Рогзи изрядно запылился в дороге? — проговорила Алисия, поглаживая животное вдоль холки. — Я почищу его. Принесешь воды?

— Не стоит нагружаться лишними хлопотами, дорогая, я сам вычищу Рогзи, — сказал я.

— Мне здесь немного жутковато, Ларри, — вдруг шепнула Алисия. — Я хочу прикоснуться к чему-то родному, любимому, понимаешь? Провести немножко времени с нашим Рогзи. Добудь воды.

— Ну, хорошо. Я быстро.

Я вернулся ко входу в таверну, огляделся. Ага, вот ведро у колодца. Я свесился через холодный край каменного кольца и поглядел вниз. На дне поблескивала вода, но запах, что ударил мне в нос с колодезных глубин был настолько тошнотворный, что я отпрянул назад, словно от роя обозленных пчел. Тодд был прав, когда сказал, что эту воду пить ни в коем случае нельзя. А что он добавил? Кажется, позади таверны били родники!

Родник на заднем дворе был обложен белыми валунами, и из них торчала деревянная пустотелая трубка, по которой текла чистая вода. Я благополучно набрал целое ведерко и когда принес его Алисии, она уже приготовила щетку для чистки и гребень для расчесывания гривы.

— Я могу помочь, — сказал я, протягивая руку к щетке с грубыми волосками.

— Нет, Ларри, — она отстранила меня, положив свою ладонь мне на грудь. — Знаешь, не мог бы ты нарвать мне цветов, пока я буду заниматься с Рогзи? Как раньше…

— С удовольствием, моя дорогая Алисия, — ласково сказал я и, обняв жену, тепло поцеловал ее в щеку.

Я оставил их с Рогзи вдвоем и вышел за калитку. В пределах видимости я различил лишь грязный тракт и темно-зеленый ковер травы. Разноцветьем здесь и не пахло. И тогда в памяти мне всплыл образ мертвого доктора Моллигана. Я вновь увидел его окровавленную одежду, но помимо алых пятен я так же вспомнил засохшие травинки на его брюках и несколько маленьких грязно-желтых бутончиков, налипших на жилете. И я решил прогуляться в ту же сторону, не смотря на предостережения мистера Бломба не покидать пределы таверны.

Я отправился на север навстречу темнеющей занавеси лесных деревьев. Я знал, что топкие болота находятся за ними, но все же пообещал себе держаться тракта все время и далеко с него не сходить. Тогда не случится ничего дурного.

Почти на ощупь я добрался до еле различимой развилки на дороге. В этом месте кончался недолгий лес и начинались болота. Туман лежал почти у самой земли, и дальше нескольких шагов не было видно ни зги, однако я сразу понял, что уже вышел именно к болотной топи. Справа и слева от меня булькала коварная трясина. Идти дальше было бы безумием. И я не нашел по пути ни одного жалкого цветка. Придется возвращаться к Алисии с пустыми руками. Надеюсь, она поймет меня.

Я повернул назад. Вокруг стояла гробовая тишина. Лишь мои шаги по грязи издавали шлепающие звуки. Чвак-чвак. Один раз где-то среди старых деревьев зашелестела крыльями птица и вскоре затихла. Внезапный порыв ветра нагнул хилый ствол, и он издал жалобный скрипящий стон. Я невольно струхнул от неожиданности и повернул голову на звук. И вдруг увидел слегка в сторонке маленькие расплывчатые желтые и синие пятнышке в траве. Цветы! Я склонился к земле и сорвал несколько невысоких чахлых цветков с жидкими бутонами. Не самый лучший букет, который я дарил Алисии, но ничего не поделаешь. Выбирать в этих местах не приходится. Я сделал еще несколько осторожных шагов, нащупывая подошвой ботинок земную твердь. Она была действительно твердой.

Я осмелел настолько, что через четверть часа собрал довольно-таки приличный букетик и решил, что этого достаточно. Я вернулся на дорогу и благополучно добрался до таверны. Во дворе я столкнулся с Майей. Она слегка изменилась этим утром. Ее изящные волосы теперь не лежали беспорядочно на плечах, а были собраны в длинный хвост, и я отметил для себя ее почти идеальный овал лица. Простое серое платье она сменила на голубое с темно-сними рюшами на груди и белыми оборками на рукавах, а в руках девушка держала корзину, кое-где заляпанную алыми разводами. Мне показалось, что эта ноша была для нее несколько тяжела.

— Я бы мог взять это, облегчив ваш труд, Майя, — проговорил я, остановившись возле нее.

— У вас заняты руки, мистер Ларсон, — скептически улыбнулась та. — Лучше отнесите букет своей жене. Должно быть, она давно ждет вашего возвращения. Кстати, листья с ваших ледоний, так мы зовем цветки с синими бутонами, прекрасно сочетаются с мясом, что мы подаем в нашем заведении. Оно становится сладковатым и нежным. Только это кулинарный секрет. Никому не рассказывайте, — она перешла на нарочито тихий шепот, играя глазами.

— Простите, — я почему-то смутился цветам, и спрятал руки за спину. — И все же я бы мог…

— Не стоит этого делать, — все с той же улыбкой ответила Майя, но уже без шепота. — Это отходы на корм свиньям, мистер Ларсон. Боюсь, они просто не признают в вас своего хозяина и отгрызут вам… — она почему-то скользнула своими глазами по моим брюкам сверху вниз и закусила губу. — Они у нас знаете какие голодные.

Она томно вздохнула и, сделав неглубокий реверанс, заскользила своей кошачьей походкой к одному из сараев в дальней части двора. Проходя мимо Алисии, она стрельнула по ней глазками, потом обернулась на меня, но тут же отвернулась и исчезла внутри деревянной постройки. Я скомкано пожал плечами и зашагал к Алисии.

Вскоре вернулся Тодд. Признаться, я ждал его позднее. До города не так уж и близко ехать, а в таком тумане времени на дорогу должно было уйти гораздо больше, чем в ясную погоду. Мы с Алисией расчесывали гриву Рогзи, когда я услышал стук копыт и скрип повозки. И тут меня ждало внезапное разочарование, даже удар. Тодд вернулся один! Без Оливии! Я отдал гребешок Алисии и поспешил навстречу Тодду.

— Что-нибудь случилось? Вы рано вернулись, Тодд! — на ходу окликнул я его. — А где ваша служанка, Оливия? Она ведь уехала вместе с вами!

— Не так много вопросов, мистер Ларсон, — сказал он, спрыгнув с облучка на землю. Я дико устал. А Оливии я разрешил провести несколько выходных дней у своей тетушки в городе. В последнее время она трудилась не покладая рук. И я скажу вам прямо, раз уж вы успели познакомиться с моей служанкой: она не тот человек, за кого бы стоило переживать.

— Ну, хорошо. А док? Вы позаботились о его теле? — я инстинктивно бросил взгляд на примятый ворох сена в повозке, пропитанное кое-где кровью Моллигана.

— Все в лучшем виде, мистер Ларсон! — Тодд совсем не глядел в мое лицо, пока отвечал мне. Это выглядело подозрительно, однако, с чего бы ему скрытничать? — Местный священник принял покойного так, словно я привез ему сундук с подношением в церковь. Ха!

— Ведь это вы нашли доктора Моллигана мертвым? — я подобрался к самом главному вопросу, пытаясь заглянуть Тодду в глаза, который возился с конской сбруей, проверяя клепки и затяг ремешков.

— А кто же еще? Каждое утро я проверяю капканы для дичи. И представьте себе мое удивление, когда я обнаружил дохлого, истекшего кровью Моллигана, лишенного обеих ног этой железной штуковиной! И за каким только чертом понесло его через лес на болота? — Тодд наконец посмотрел на меня своими чудными желтыми глазами так, будто я был единственный, кто мог знать ответ.

Мне хотелось рассказать ему о теории мистера Бломба, касающейся отравления цианидом, но я почему-то передумал. Вместо этого я проговорил:

— Для дичи, хм? — и я задумчиво потеребил нижнюю губу пальцами. — Вам не кажется, что капкан, который одним разом разрубил обе ноги человека не самой хилой комплекции, несколько велик для оленя или зайца?

— А вы отнюдь не глупы, мистер Ларсон, — усмехнулся Тодд. Затем он наклонился ко мне и шепнул: — Вы слышали вой этой ночью, доносящийся с болот?

— Да, я слышал, — настороженно ответил я. — И кто же издает такие звуки? Какая-то птица? Зверь?

— Хуже. Это существо — не зверь и не человек. И мой вам совет — не выходите из таверны после наступления темноты. Возможно, вам повезет гораздо меньше, чем доктору Моллигану.

— Куда уж меньше, — безрадостно хмыкнул я.

— Попомните мое слово. Ночью за стенами таверны безопасно, но не покидайте ее пределы, пока не наступит утро.

— В таком случае, — я нахмурил брови, — завтра же мы уедем.

— А ваш брат?

— Я надеюсь на ваше великодушие и понимание. Я оставлю ему записку, которую вы передадите ему, когда он вернется. Я могу на вас рассчитывать?

— Безусловно, — хрипло гаркнул Тодд и в последний раз дернул один из ремней сбруи. Затем шлепнул жеребца по холке. — Кстати, мистер Ларсон. Вы не откажете в любезности потешить нас своим обещанным представлением?

— После обеда, Тодд…

— Конечно, конечно. На заднем дворе. В самый раз, это уж точно. А теперь прошу меня извинить. Я должен загнать коня и повозку к стойлам.

Удрученный намеком Тодда на таинственное чудовище, рыскающее по болотам, я даже забыл спросить его про ноги доктора Моллигана. Хотя, если монстр Тодда реален, то ответ очевиден.

Куклы нашего с Алисией маленького театра, как я уже говорил ранее, были сшиты ею. Эдакие большие тряпичные головы различных персонажей, надетых на острые тонкие палочки, которые оживали в наших руках, приводились в движение и приобретали голоса. Здесь был рыцарь, король, принцесса, монах, дракон, медведь, волк и прочие участники тех историй и сказок, что мы показывали за деньги на площадях и рынках больших городов, в деревнях и прочих поселениях.

Для сегодняшнего вечера я и Алисия выбрали наш любимый спектакль. Мы назвали его «Жемчужина тьмы». Эта прекрасная, и в то же время ужасная история повествовала о принцессе, которую внезапно постигла и съедала неизвестная жуткая болезнь, что была страшнее любой известной хвори. Жгучая боль сковала ее тело и развела негаснущий пожар внутри нее. Ее руки и ноги были парализованы, и лишь глаза, из которых беспрерывно вытекали слезы и тут же превращались в пар на алых щеках, все еще говорили о ее бесконечных муках. Выдающиеся лекари и травники, созванные со всех уголков страны и близлежащих соседних королевств, лишь в недоумении разводили руками и сочувствовали королю, седеющего день ото дня от горя. И когда король уже совсем было отчаялся в спасении своей дочери, в тот день, когда его рука взялась за королевский кинжал, усыпанный драгоценными камнями по всей рукояти, когда все его естество противилось злу во спасение, рожденному его истерзанным разумом… Его занесенную над ложем дочери длань ухватила чья-то крепкая рука. Король обернулся и увидел мужчину в балахоне, лицо которого было сильно изъедено глубокими язвами. Один глаз отливал искрящейся белизной в тусклом свете свеч, но второй, голубого, как небо цвета был наставлен прямо на короля. И тогда странный человек, неизвестно как попавший в покои принцессы, никем не замеченный, поведал королю о прекрасном сияющем цветке, сок лепестков которого обладал такими целительными свойствами, что способен был в один миг поставить его дочь на ноги. Вот только рос этот цветок в таком далеком и спрятанном от людского взора месте, что достать его было практически невозможно. Это место называлось Иесгардану — царство тьмы, расположенное глубоко под землей королевства и запечатанное магическими вратами. Иесгардану кишел самыми безжалостными и хитрыми монстрами, отродьями, детьми самой Червоточины, что правила подземным царством. Там, на бескрайней черной равнине, поросшей ядовитыми высоченными грибами, узловатыми деревьями с повисшими на их сучьях коконах паукообразных чудищ, среди светящихся тусклым фиолетовым цветом земляных жирных полипов и рос сияющий белым светом удивительный цветок — Паскания.

Человек в балахоне обещал помочь распечатать врата, если король найдет смельчаков, что спустятся в смертельные глубины ради его дочери. Так же он просил две дюжины самых крепких и подготовленных рыцарей на случай, если же прихвостни зла все же пробьются из недр наружу, пока врата будут оставаться без защиты. И тогда король спросил у человека, какую плату тот хочет за свою помощь? На что человек ответил — твою дочь. И добавил: только так я смогу контролировать эффекты эликсира в крови принцессы. Хоть цветок и обладает жизненным даром, но не стоит забывать, что он был рожден во тьме, и может быть коварен.

Такая сделка вовсе не устраивала короля. Как он посмотрит своей дочери в глаза, когда та сбросит с себя оковы болезнетворной агонии. Что он скажет ей? Прости, дочь, но тебе придется выйти замуж за прокаженного? И все же он молча кивнул человеку в капюшоне, и тот растворился во мраке комнаты, будто его и не было.

Вскоре по всему королевству пронесся слух о том, что король ищет отчаянных храбрецов для похода в запретный чудовищный мир, суля несметные богатства в награду за цветок. Таких нашлось всего четверо, кто отважился на спуск в глубины Иесгардану. В назначенный час человек в капюшоне распечатал врата, как и обещал, бормоча под нос слова на неизвестном никому языке и взмахивая руками, рисуя в воздухе какие-то символы. В один миг раздался каменный треск и тяжелые врата обнажили темный узкий проход в чертоги зла. Рыцари со звоном лат и мечей сомкнули ряды за смельчаками, которые, недолго думая, нырнули во тьму. Человек в капюшоне присел на круглый валун рядом со входом и принялся ждать. Если через три дня добровольцы не вернутся обратно, он вновь запечатает проход, а принцесса скорее всего отправиться на покой в иной мир к праотцам…

Томление в ожидании для короля было невыносимым. Он почти перестал есть и к вечеру второго дня лично прибыл в подземелье, окруженный еще одной дюжиной рыцарей. И лишь к ночи третьего дня, когда надежда покинула короля, а человек в балахоне приготовился запечатать проход, из темноты раздался приглушенный топот ног. Поначалу не было видно ничего, но вскоре темная щель врат стала наполняться белым светом, что с каждой секундой набирал мощь. И вот из прохода выскочил один из смельчаков. Он был израненный и усталый. Одежда была пропитана черной слизью и алой кровью. Он еле стоял на ногах и все же одной рукой прижимал к груди Пасканию, что светилась ярче самого солнца и слепила своим великолепием. Вторая его рука бессильно повисла вдоль туловища и по ней стремилась кровь из жуткой рваной раны на его предплечье. «Где остальные?» — воскликнул человек в балахоне. На что израненный воин лишь покачал головой. И в этот миг из недр Иесгардану послышался чудовищный, рокочущий ор разгневанных обитателей тьмы. Рыцари напряглись, сжимая в руках оружие. Человек в балахоне вновь зашептал заклинания. Врата тяжело подались обратно, с хрустом затворяя проход в мир Червоточины. А смельчак вдруг безжизненно упал навзничь, уронив Пасканию из рук. Никто не узнал о том, с какой отвагой бились четверо смелых воинов с прихвостнями зла на шатком мосту над огненной бездной, как крались через черную равнину, вдыхая медленный яд, висящий клубами зеленого тумана над шляпками пятнистых грибов, проникающий в кровь через легкие, как прикрывали одному из четырех спину от натиска бесформенных озлобленных существ, похожих на тени, в тот момент, когда тот резал крепкий стебель Паскании. «Тем лучше», — тихо сказал король, подумав о том, что теперь не нужно будет платить золотом этим лихим парням.

Принцесса была у последней черты между жизнью и смертью, когда человек в балахоне внес в ее покои лекарство, полученное из лепестков Паскании. Он влил ей в рот жидкость, отдающую горьким запахом, и застыл подле нее. Король не отважился мешать ему, он стоял в стороне и глядел на дочь, затаив дыхание.

Сначала ничего не происходило. Принцесса по-прежнему была горяча. Но вот слезинки на глазах перестали обращаться в пар, и огненный румянец со щек пропал. Девушка пошевелила одной рукой, мотнула головой и во сне слегка нахмурила брови. Затем она вновь застыла без движения и наконец открыла глаза.

Король был так рад пробуждению дочери, что даже позабыл о присутствии человека в балахоне. Тот с пониманием тут же вышел из комнаты и ожидал короля за дверью, чтобы напомнить об их уговоре.

Но король нарушил данное обещание. Вместо того, чтобы, сдержав свое королевское слово, объясниться с выздоравливающей дочерью, он заманил человека в балахоне в ловушку. Стражники оглушили его и по приказу короля отрезали ему язык, а затем бросили в подземелье с вратами Иесгардану, и засыпали проход на поверхность тяжелыми валунами. После этого король перестал вспоминать о случившемся и устроил великое празднество в честь своей дочери.

Король правил своим королевством еще два года. И вот в одно весеннее утро король заметил, что его кожа стала темнеть, покрываться мелкими черными пятнами. От его тела стало жутко смердеть, он гнил заживо. По ночам у него стало ломить кости, а нечастая головная боль переродилась в несмолкающие ни на миг удары молота в мозгу. Подданные старались обходить его стороной, чтобы вдруг не заразиться этим недугом. Короля охватила паника. Затем тоска. А после — желание покинуть мир, избавиться от страданий. В памяти всплыл тот человек, которому он жестоко отплатил погибелью за жизнь своей дочери.

И тогда король распорядился расчистить завал. Его разум пожирало чувство вины, равно как и гниль, что разлагала его тело. Он должен был спуститься вниз один и узнать, увидеть, понять. Какого же было его удивление, когда он увидел человека в балахоне живым, сидящего на том же круглом валуне. Тот смотрел на короля единственным зрячим глазом, во взгляде которого не было мести, обиды, злости. Это было невозможно! Человек молчал.

И тогда король упал на колени, содрав гнилую кожу с худых костлявых ног, обтянутых тонкими королевскими чулками, испещренными золочеными узорами. Они тут же покрылись густой темной кровью в области удара. Король склонился до каменного пола, причитал, произнося молитвы. Он хотел быть прощенным за непомерное зло, что он причинил человеку. Он желал быть свободным от вины перед тем, как отправиться на покой. Он все говорил и говорил. А человек молчал. Король наконец оторвал избитый окровавленный лоб от холодного пола и взглянул на… опустевший валун. Зато в нескольких шагах от себя он вдруг увидел темный скелет в истлевшем от времени балахоне. Череп был неестественно вывернут в сторону, острые костяшки пальцев сжимали воздух, а ноги поджаты. Человек в балахоне, по-видимому, умирал мучительной смертью.

Король отправился к предкам на следующий день. Его тело нашли люди в той же пещере рядом со скелетом. Двумя годами позднее смерть прибрала к рукам и его дочь. Ее тело изрезали кровяные язвы, сгубившие принцессу всего за четыре дня. Она умерла в постели в своих покоях. Когда ей закрывали распахнутые веки, в мертвых глазах на одно мгновение вспыхнули еле заметные белые огоньки и тут же угасли, но этого никто не заметил. Скорбь нависла над замком. Так трагично заканчивалась история королевского рода. И наш маленький кукольный спектакль подходил к концу.

Владельцы таверны, что расселись на жестких стульях в нескольких шагах от нашего театра, казалось, были в восторге от этой постановки. Да и нам с Алисией было приятно показать ее еще раз. Тодд хлопал, как мальчишка. Его жена, как и в первую встречу была холодна. Она восседала с застывшим лицом и, по-видимому, каменным сердцем. И все же она несколько раз тихо ударила в ладони. Я не приглядывался в этот раз к Майе, увлеченный игрой. Старался не поднимать на нее глаз, иначе мог испортить какой-нибудь диалог или действие. Ее взгляд почему-то пронизывал меня насквозь, заставляя робеть перед ней. Смею заметить, что мистер Бломб не оставил всех нас без своего внимания. И хоть на его лице ни разу не блеснула улыбка, мне было приятно, что он досмотрел спектакль до самого конца. Он первым поднялся со своего места и застучал тростью к двери таверны. Остальные тоже встали, и Тодд, сгрудив четыре стула в кучу, понес их внутрь, держа за спинки и ножки. Мы же с Алисией собрали театр и отволокли его в нашу повозку. Там я вновь накормил Рогзи, погладил его мягкую гриву и тихонько пожелал спокойной ночи. Уже смеркалось, и дело было к ужину. На ужин было мясо.

В эту ночь мы с Алисией спали плохо. Я часто просыпался и наблюдал, как беспокойно она ворочается во сне. Иногда сквозь дремоту я слышал какие-то звуки снаружи. Мне казалось, будто под окнами кто-то ходит. А еще единожды я уловил тот же самый вой с болот, что и в прошлую ночь, только чуть ближе. По моей спине пробежали мурашки. Я сразу вспомнил о том невиданном монстре, про которого говорил Тодд. Я беззащитным ребенком забился под одеяло и вскоре вновь провалился в густую тьму.

Мы проснулись на рассвете. По крайней мере нам так показалось. Сквозь туманную пелену еле-еле угадывался солнечный диск, размазанный тусклым светлым пятном на сером фоне. Моросил мелкий дождь, мягко ложась крошечными капельками на единственное в нашей комнате окно.

— Милый, — сказала Алисия сквозь зевоту, — все-таки стоит загнать нашего Рогзи под навес к хозяйским лошадям. На улице так пасмурно и мокро…

— Конечно, — согласился я. — Я спущусь и сделаю это, а заодно узнаю который час. Полежи еще немного в кровати.

Я вышел на лестницу, на ходу соблазнившись желанию заглянуть в приоткрытую дверь в комнате Рикки. Парень спал, лежа на другом боку спиной ко мне. Я видел лишь его светлую растрепанную шевелюру, покоящуюся на подушке. Я прошел к лестнице. Внизу никого не было, но из кухни доносилась возня. Наверное, уже кем-то готовился завтрак. Часы над камином показывали семь пятнадцать утра. Было еще очень рано. Еду подадут не раньше, чем через час с небольшим.

Улица встретила меня дождевой свежестью и прохладой, пробирающей до костей. Хорошо, что помимо своей одежды я накинул еще и теплый халат. Я завернул за угол таверны и из моей груди вырвался неконтролируемый крик ужаса! У меня тут же закружилась голова, и я упал на одно колено, словно подкошенный. В нескольких шагах впереди невидящими глазами, отдающими мертвенной синевой, на меня глядел Рогзи. Точнее одна лишь его голова, насаженная на рукоять вил, глубоко загнанных в землю. Из его раскрытой пасти торчала кукла тряпичного медведя. Запекшаяся кровь Рогзи раскрасила куклу и мелкую сорную траву внизу под вилами багряными цветами. Тело же бедняги Рогзи недвижимой мясной тушей покоилось у боковой стены навеса, распластавшись на охапке алеющего сена. Еще два жеребца хозяев привалились к дальней стене стойл и тяжело дышали. То ли от страха, то ли от боли, хотя я не заметил на них явных ссадин и ран. Повозка рядом оказалась перевернутой, и наш театр вместе с куклами был беспорядочно разбросан по земле.

Я вновь закричал, не в силах подняться на ноги. На мой крик тут же выбежала Алисия, а следом за нею Тодд. Лишь коснувшись моего плеча, Алисия увидела тот же ужас. Она вскинула руки к небу. Я заметил, как закатились ко лбу ее глаза, и Алисия рухнула прямиком мне в трясущиеся ладони. Мы повалились оба навзничь. Меня все сильнее бил озноб, и я не мог контролировать свое тело, отбивающее дробь всеми косточками.

Тодд загородил мне обзор кровавой расправы своей громоздкой фигурой и приложил все усилия, чтобы помочь подняться мне и Алисии, повисшей у меня на руках без сознания. Благодаря Тодду я смог встать на ноги, и он помог мне внести в таверну Алисию и уложить ее в кровать в нашей комнате. Она все еще пребывала в обмороке и была неестественно бледна. Я приоткрыл окно и плюхнулся в кресло.

— Скажи мне, Тодд, — я смотрел ему в глаза сквозь пальцы руки, которой я прикрыл свое лицо, как это обычно делают при головной боли. А голова у меня действительно разболелась. — Что за дьявольщина поселилась в этих краях? Кто мог сотворить такое с нашим Рогзи?

— Я предупреждал вас, мистер Ларсон, — смиренно, словно чувствуя за собой вину, проговорил Тодд. — Ночь опасна.

— Я думал, что все это ваши шуточки, черт бы вас побрал! — сам того не осознавая, я перешел на крик. — Для развлечения крепких на нервы постояльцев. Вы…

— Вы разбудите свою жену, мистер Ларсон, — назидательно сказал Тодд, приставив палец к губам. — Успокойтесь. Мы можем поговорить в спокойном тоне. Я понимаю ваше негодование и… горе. Однако, что случилось, то случилось.

— Вы правы, — вздохнул я. — Теперь ничего нельзя изменить. Нужно было еще вчера убраться отсюда.

— Но ваш брат…

— Не говорите о моем брате! — вновь вспылил я, но тут же осекся. — К тому же вы обещали передать ему мою записку…

— Конечно. И… я позабочусь о… Рогзи. Уберу это со двора…

В этот момент Алисия с трудом заморгала глазами и приоткрыла веки.

— Ларри, — тихо позвала она меня, и я тут же подскочил к ней, не договорив с Тоддом.

— Дорогая? Как ты?

— Я хочу домой, Ларри. Давай запряжем Рогзи, как раньше, и вернемся в наш светлый, хоть и маленький домик. Да? — Алисия устало глядела не на меня, а в потолок.

— Тебе не стоит переживать об этом, милая. Я сделаю все, что смогу. Но тебе пока нужно лежать. Я принесу в постель завтрак, хорошо?

— Я совсем не хочу есть, Ларри, — в голосе Алисии дрогнули тоненькие струнки, и она вдруг зашлась плачем. Она приподнялась на локтях, схватила меня за воротник и притянула к себе. Обняла и разрыдалась еще больше. — Давай уедем. Пожалуйста…

Тодд, который наблюдал нас, стоя у двери, печально склонил голову вниз. Затем покинул комнату, прикрыв за собой дверь. Я взглянул ему вслед. Мне отчего-то не верилось в его искренность. Наверное, я стал слишком недоверчив к людям. Даже когда они предлагают свою помощь.

Все утро я успокаивал Алисию. Мне тоже не хотелось есть. Ближе к обеду я спустился вниз. Из кухни привычно доносились удары ножа о разделочную доску. Я нырнул под лестницу и заглянул в дверной кухонный проем. За полками, заставленными банками с различными ингредиентами, я не видел, что готовил Тодд, но свои кулинарные секреты он явно выдавать не собирался. Лишь завидев меня, он с металлическим грохотом бросил из рук столовые приборы и торопливо вышел мне навстречу, загородив собой узенький проход в помещение.

— Ну? — спросил он. Вышло у него это «ну» не слишком любезно.

— Я хотел попросить об одной услуге, Тодд, — сказал я и почему-то перешел на «ты». Наверное, я пытался разглядеть в нем единственного на тот момент приятеля, друга, способного решить все проблемы. — Не мог бы ты отвезти нас с Алисией в город. Тем же способом, что и тело доктора Моллигана. В повозке.

— Мертвых что ли? — хохотнул Тодд, не обращая внимание на мое удрученное состояние. Видимо, он уже забыл об утренних злоключениях. Странно…

— Нам нужно в город. Уехать отсюда. Ты же видел, насколько плоха Алисия, — я простил ему его злую шутку, стараясь сохранять в себе силы говорить спокойно.

— На чем же я вас отвезу? — подбоченился Тодд. — Мои жеребцы отравлены страхом. Они еле стоят на ногах. Они себя поднять не могут, не говоря уже о том, чтобы доволочь людей с их скарбом. Нет, об этом и речи быть не может. Придется вам погостить у нас еще несколько дней.

— Мы не можем оставаться здесь. Слишком много…

— Смертей? Ты это хотел сказать? — Тодд тоже оставил свои манеры, но вряд ли из тех же внезапных дружеских чувств. Скорее, он был чем-то разгневан, хоть и старался сдержать свой горячий пыл. — Послушай, парень. Я родился и вырос здесь. Я знаю, как выглядит дерьмо. Поверь мне, за то, что ты видел, я уже не бросил бы и самой мелкой монеты. Обыденность здешних мест. Все самое жуткое гораздо… Глубже…

— О чем ты говоришь? — не понял я.

Тодд промолчал. Он ухмыльнулся, жадно оглядывая меня своим желтым взглядом. Я попытался сглотнуть сухой комок в горле, и он ужалил меня изнутри острыми иглами.

— Значит, нет? — почти шепотом спросил я.

— Прости, Ларри, — Тодд покачал головой.

Я смотрел на него обиженными глазами, полными безмолвного крика, мольбы о помощи. Должно быть, я выглядел жалким и беспомощным. Но мне было уже все равно. Я обещал Алисии увезти ее отсюда, но не мог сдержать слово. Тодд, кажется, понял, о чем я молчу.

— Завтра я проверю коней. Но это все, что я могу сказать сейчас. Убирайся, — Тодд небрежно махнул рукой, словно отгонял от себя настырный гнус.

И я ушел. Сел за пустой стол и уронил на столешницу голову. Я не хотел подниматься наверх и объясняться с женой. Я не знал, что говорить. Не знал, чем помочь нам…

Сзади меня раздались шаги. Я обернулся и увидел жену Тодда. Она спускалась по лестнице вниз и смотрела на меня пустым взглядом давно умершей мумии. Мне стало не по себе от этого. Она глядела на меня до тех пор, пока не скрылась в кухне. Я услышал, как они говорят с Тоддом, но о чем, я разобрать не мог. Я закрыл уши руками и вновь опустил раскалывающуюся на две дольки голову на столешницу. Прохлада гладкого дерева была как нельзя кстати. Так было легче переносить головную боль.

Вскоре я отнес поднос с овощами, хлебом и мясом наверх для Алисии, а сам спустился обратно на первый этаж. Мне хотелось поделиться с кем-то угнетающими меня чувствами, но только не с ней. Алисии и так пришлось не сладко. Нам всем пришлось. И я выбрал своим слушателем мистера Бломба, как ни странно. К своему сожалению, я прождал его весь обед, но старик так и не появился.

Я поднялся на второй этаж и остановился у его двери. Послушал. Из комнаты не доносилось ни звука. Затем я постучал. Без ответа. Дернул ручку, но дверь оказалась заперта. Я решил заглянуть в комнату Рикки. Может быть мистер Бломб решил проведать парня? Хотя сама мысль о благих намерениях сварливого старика тут же делала меня круглым идиотом в своих же глазах. Но я все равно направился к Рикки.

Я хотел уже было распахнуть дверь в душную, пропахшую болезненным запахом комнату, когда чья-та рука опустилась на мое плечо. Я вздрогнул от неожиданности и обернулся, не выпуская из рук дверную ручку.

— Вы нарушаете наш договор, мистер Ларсон, — сухим, как корка черствого хлеба, голосом проговорила хозяйка таверны. Она возникла из ниоткуда за моей спиной, бесшумно подкравшись сзади. Как привидение, подумал я. — Вам строго-настрого было запрещено беспокоить этого постояльца. Он нуждается в покое. Только так он пойдет на поправку. Вы ведь не хотите, чтобы молодой человек пролежал в этой кровати до самой зимы? Тогда оставьте в покое дверную рукоять и выйдите на свежий воздух! Проветрите мозги! — она перешла на строгий крик, пронизывая меня своими колючими глазами. Я отдернул руку от двери. — Я ясно выражаюсь?

— П-простите, миссис…?

— Фаринджер.

— Да. Я потерял мистера Бломба. Решил, что он…

— Он утонул в болоте несколько часов назад. Все, что от него осталось, это его проклятая трость, которой он выстукивал дробь по всей таверне, — в голосе миссис Фаринджер не ощущалось жалости. — И все же, это очень плохой конец даже для такого брюзжащего, недовольного всеми и всем человека.

— Что значит… Утонул? Как? Кто подтвердит это? — я был удивлен и напуган одновременно. Сколько смертей произошло здесь всего за пару дней!

— Майя. Раз или два в неделю она ходит к болотам, чтобы набрать нужных трав для приготовления пищи. Сегодня перед полуднем она нашла трость мистера Бломба у самой воды. Странно, что он не воспользовался ею для того, чтобы вытянуть свое жалкое тело из болотной трясины.

Миссис Фаринджер захлопнула дверь в комнату Рикки, и мне в лицо еще сильнее пахнуло отвратительной вонью. Мне даже послышалось, как застонал Рикки. Эдакое мычание, наполненное болью.

— Не открывайте эту дверь, — прошипела миссис Фаринджер и, развернувшись на пятках, гордо проследовала к лестнице.

— Завтра же мы уедем! — зачем-то крикнул я ей вслед.

Она остановилась на мгновение, словно уперлась в невидимый барьер. Я подумал, что сейчас она обернется и скажет мне что-то в ответ. Но она молча возобновила шаг.

— Ларри! — в этот момент послышался слабый голос Алисии. — Ларри!

— Я здесь, дорогая, — на ходу отозвался я и, тут же забыв о миссис Фаринджер, проскочил в нашу комнатку. Алисия стояла у окна спиной ко мне.

— Что случилось? С кем ты разговаривал в коридоре?

— С хозяйкой таверны миссис Фаринджер. Она сказала, что мистер Бломб… э… съехал этим утром, — соврал я. Хватит с Алисии этих жутких событий здесь.

— Как жаль. Из постояльцев остались только мы, Ларри?

— И еще один парень из комнаты, тот, что не выходит, — кивнул я. — Как ты? Тебе полегче? — я взглянул на поднос с тарелкой. Еда была почти не тронута.

— Да. Но стоит мне подумать о Рогзи… — Алисия вновь всплакнула.

— Тодд обещал отвезти нас завтра в город, милая, — сказал я, спотыкаясь на словах, потому как не был полностью уверен, что Тодд действительно сделает это. — Еще одна ночь в таверне, и мы оставим это место. Тодд передаст мою записку Джиму, когда тот вернется.

— Хорошо. Ларри, давай немного прогуляемся по тракту. Дождливая морось закончилась…

Почти до самой темноты мы бродили с Алисией среди тумана по дороге взад-вперед. Она ни на минуту не отпускала мою руку, прильнув ко мне своими кудряшками. Мы говорили не много. В основном вдыхали свежесть ветра и слушали звуки природы. Когда начало смеркаться, а туман сгустился еще больше, мы вернулись в таверну.

Мы ужинали за самым дальним столом. Мясо в этот раз было сильно пересолено, и я попросил у Тодда еще раз наполнить водой пару опустевших стаканов для меня и Алисии, но жаловаться на стряпню не стал. Слишком дешево нам обходилась кормежка и проживание в этой дыре. Дешево? А Рогзи? Я сморщился, словно всю мою челюсть свела дикая зубная боль. Я поднял взгляд на Алисию, поглощающую свой ужин с нахлынувшим после переживаний аппетитом. Такая близкая, такая родная, моя. Я оглядел ее усталое лицо, до боли знакомые зеленые глаза, глядящие в тарелку, завитки растрепанных волос. Она — единственный яркий луч света здесь, что затмевал своим теплом любую свечу с жарким огоньком на конце фитиля, коих горело в таверне огромное множество.

Любуясь, как в первый раз, Алисией, я старался не замечать семью Тодда, которые в этот вечер вдруг решили составить нам компанию, усевшись за стол на другом конце зала и не дожидаясь, пока мы закончим с едой. Идущие против внутренних правил — не садиться за стол вместе с постояльцами. Я ощущал спиной их молчаливые взгляды. А еще приходилось слушать их тихое чавканье. Вот уж не подумал бы, что такая грациозная лань, как Майя, станет проявлять напоказ черты отвратительного воспитания. Ладно, Тодд! Но она…

С каждой минутой я испытывал все большее отвращение от нахождения здесь рядом с ними, но не торопил Алисию с ужином. Я не понимал, как она могла сохранять умиротворенное спокойствие. Да, я знал, что Алисия всегда была скромна и никогда бы не показала своего недовольства в отношении другого. Наверное, она просто научилась не обращать внимания на раздражающие слух факторы, чему не смог научиться я. Меня так и подмывало запустить в хозяев глиняные тарелки, что с треском разобьют их надменные, безразличные ко всему случившемуся физиономии.

Процедив сквозь зубы «доброй ночи», я взял Алисию за теплую ладонь, и мы поднялись к себе, не ведая о том, что надвигающаяся ночь станет для нас испытанием, сущим кошмаром…

Должно быть я проснулся глубоко за полночь. Мне показалось, что внизу стукнула дверь. За окном было темно, если не считать блеклых пятен на земле от тусклого лунного сияния, пытающегося пробить насквозь воздушную серую пелену. Мне хотелось пить.

Стараясь не разбудить Алисию, я накинул на себя штаны и халат и вышел в коридор, освещенный парой свеч под стеклянными колбами, что висели на стене. В таверне было тихо, и пусть так бы и оставалось. Я не хотел будить Тодда из-за пустяка.

Спустившись вниз, я взял одну свечу из множества горящих. Ту, что была в подсвечнике. И вошел в кухню. Это было небольшое помещение с угольной печью и двумя столами, заляпанными темными пятнами. На стенах висели деревянные шкафчики, в которых, наверняка, хранилась посуда или специи. На одном из столов были разложены столовые приборы, ножи и тесаки для нарезания и рубки мяса и овощей. У стола на полу примостилась деревянная глубокая тара, набитая чем-то склизким и бесформенным. Язаметил несколько мух, ползающих там. Кажется, это были мясные отходы. У меня подкатил комок к горлу от отвращения. Я отвернулся в другую сторону и посмотрел под ноги. В двух шагах в дощатом полу виднелась откидная крышка люка с прорезью для руки вместо ручки. Скорее всего там хранился уголь для печи.

Я еще раз огляделся вокруг и увидел на невысокой тумбе в углу пару ведер и кувшин. Стараясь не шуметь, я заглянул во все три емкости. Везде была налита прозрачная питьевая вода. На всякий случай я втянул воздух носом. Ничем не пахло. Точно вода.

Я поставил на стол подсвечник и раскрывал створки шкафчиков до тех пор, пока не обнаружил среди всяких баночек и аккуратно уложенных тарелок стаканы. Затем налил в один из них из кувшина и жадно выпил воду до дна. Постоял пару мгновений, чувствуя, как приятная прохлада разливается у меня в желудке, и наполнил еще раз стакан до половины. Снова выпил.

После того, как я утолил жажду, меня ждала очень серьезная неприятность. Я взял в руки подсвечник, но мягкая, тающая от огня восковая свеча просто выпала из гнезда. И не куда-нибудь, а прямо в прорезь люка! Я остался почти без света, лишь в проем двери попадало тусклое сияние других свеч из большого зала.

— Не-ет! — зашипел я в полумрак кухни, предчувствуя страшные последствия своей неловкости.

В полном отчаянии я схватился за крышку и со скрипом дернул на себя. К черту тишину! Если уголь внизу вспыхнет — от таверны не останется ничего. Лишь обугленный остов. Внизу я видел крошечный огонек от горящей свечи. Господи, так далеко? Я сунул руку в проем. Рука нащупала широкую деревянную ступень. Стало быть, лестница, ведущая вниз. Сидя на полу, я опустил во тьму ноги. Стопы уперлись в следующую ступень. И еще раз. Осторожно, шаг за шагом я погружался в подвал, опасаясь ступить мимо опоры. А огонек внизу все блестел и даже не думал расти. Во мне закопошилась надежда, что уголь лежит где-то дальше, и таверне пожар не грозит. Еще шаг вниз…

И вот, когда моя голова оказалась на одном уровне с полом, я вдруг услышал тихий шорох позади себя. Словно где-то под одним из столов заскреблись мыши. Я уже хотел повернуться лицом к источнику шума, когда раздался громкий, пугающий топот чьих-то ног совсем близко. И этот кто-то с силой захлопнул надо мной деревянную крышку, ударив меня ею по голове. Огонек от свечи тут же пропал, а я падал вниз по лестнице без сознания.

Прошло около получаса, прежде чем я очнулся. О времени моего забытья свидетельствовал остаток свечи, все еще горящий. Я сразу вспомнил, что произошло, и у меня внутри похолодело. А еще я боялся того, что, падая, я мог сломать себе руки или ноги. Я осторожно, конечность за конечностью стал проверять их целостность, вращая стопами и кистями, сгибая и разгибая колени и локти. Мне повезло. Я обнаружил лишь пару ушибов на своем теле. Они отозвались ноющей болью в бедре и боку под ребрами, когда я попытался встать. Я поднял свечу. Восковое тельце было теплым, и на кожу пальцев брызнул горячий парафин. Я стерпел легкий ожог и поднял свечу повыше над головой, осматривая подвал. К моему удивлению, я находился у подножия лестницы, упирающейся в стену. С другой стороны, прямо перед моим носом была еще одна дверь во весь рост. Странный подвал. Я толкнул от себя дверь и меня чуть не стошнило. Такого тошнотворного запаха я не чувствовал никогда в жизни. Глаза от резкой вони заслезились, и огонек от свечки заплясал расплывчатым желтым пятном. Я промокнул намокшие веки кулаком и натянул воротник халата себе на нижнюю половину лица. Стало легче дышать. Я сделал шаг вперед и ударился обо что-то твердое ногой. Я взглянул вниз и тут же одернул воротник. Меня вырвало прямо на обглоданный кем-то, давным-давно разложившийся труп, лежащий у моих ног. Это был мужчина без руки и обеих ног. Там, откуда у него были вырваны внутренности, сейчас зияла гнилая дыра, внутри которой поблескивал желтизной оголенный позвоночник. На оставшейся руке не хватало мяса на предплечье. Ввалившиеся веки были плотно затворены, на выдающейся вперед челюсти отсутствовали губы от подбородка до самого носа. На обтянутой сухой кожей черепушке клочьями торчали темные волосы.

Я закашлялся, вернул воротник халата обратно, прикрыв вымазанный остатками переваренной пищи рот. Поводил свечой из стороны в сторону, пытаясь осветить побольше пространства перед собой. Я увидел каменные колонны, что подпирали несущие части таверны, и деревянные балки под потолком. Но не увидел пола. Везде, куда только хватало глаз, я видел мертвые разлагающиеся тела людей и животных. Ни единого каменного прогалка между ними. Горы трупов. Смердящий гнилым мясом склеп. Мужчины, женщины и даже дети.

Вдалеке я различил журчание грунтовых вод. Должно быть, эта самая вода, пронизанная трупным ядом, попадала в колодец. Оттого в нем и стояла такая вонь и заражение. И тогда, пытаясь держаться на трясущихся от ужаса и нестерпимой вони ногах, я понял две вещи. Первая: Джим не вернется. Его тело покоилось где-то здесь, среди груды падали и человеческих останков. Кулон, что носил Джим, он НИКОГДА бы не отдал незнакомой служанке ни за какие грехи. Я помню, как эту вещь Джим получил от нашей ныне покойной матери, как старший из ее сыновей. Этот кулон был нашей фамильной ценностью, талисманом, что передавался по наследству. Выходит, Джим мертв. Тодд и Майя наврали о его возвращении, чтобы… задержать нас здесь с Алисией? И вторая: нужно скорее вернуться за Алисией в комнату и убираться из этого гиблого, пропитанного дьявольщиной места. Пешком, не важно. Но как до нее добраться? Крышка подвала захлопнулась надо мной словно крышка гроба, и не без чьей-то помощи! Хотя… Что, если шаги пригрезились мне в потемках кухни? Может быть просто старые петли не выдержали тяжести досок и опрокинули мне на голову этот люк? Нужно проверить, заперт ли он?

Ободренный размышлениями, я с надеждой бросился к лестнице. Огарок в моей руке почти догорел, а вся моя ладонь превратилась в деталь восковой куклы.

Я почти поднялся наверх, когда услышал шум снаружи. Шлепок, потом удар и глухой стук о пол. Через мгновение люк над моей головой распахнулся, и в свете поднятой кем-то лампы я увидел… привидение! Призрак утонувшего мистера Бломба! Он глядел на меня холодными глазами, сжимая в другой руке двуствольное ружье. Он раскрыл темный рот и прохрипел:

— Не дурите, мистер Ларсон! Скорее поднимайтесь, иначе вы не спасете Алисию!

— Вы… вы… — у меня путались мысли в голове, и я не мог вымолвить ни слова.

— Что вы там мямлите? Как будто мертвеца во мне увидели!

— Именно это я и хотел сказать, — наконец выговорил я, выбираясь в кухню.

— А-ну, помогите мне. Да скорее же! — гаркнул мистер Бломб, отставив в сторону ружье и лампу. Он пытаясь поднять с пола что-то тяжелое.

И тут я увидел недвижимую Майю, повисшую тяжелым грузом на его руках. Спадающие длинные волосы заслонили почти все ее лицо, но на щеке довольно-таки явно виднелся круглый кровоподтек.

— Подтолкните ко мне стул, мистер Ларсон, — приказал мистер Бломб.

Я сделал это. Старик усадил Майю, а затем привязал ей ноги к деревянным ножкам. Руки так же обвязал хитрым узлом, скрестив их за спинкой стула.

— Позже мы решим, что с этим дерьмом делать. А теперь за мной. И прихватите с собой хотя бы пару ножей подлиннее.

Я снова повиновался, рывком схватив два кухонных ножа с разделочного стола. Мы тихими шагами направились к выходу. Меня несколько удивило то, что мистер Бломб прекрасно справлялся с шагом. Он больше не хромал и вообще управлялся без трости. Он оставил лампу у двери и выскочил на улицу.

Мы завернули за угол таверны. Проходя мимо того места, где еще утром на рукоятке вил покоилась голова нашего Рогзи, я невольно поморщился. Сейчас ее, конечно, не было. Тодд сдержал обещание и убрался…

Я шел нога в ногу за мистером Бломбом. Он держал наперевес ружье, направленное в сторону свинарника. Из-под двери выбивалась наружу полоска тусклого света. Стало быть, Алисия внутри, иначе из кухни мы сразу бы направились в нашу комнату. Я хотел об этом спросить старика, но не решился отвлечь его. А еще меня охватил дикий страх за Алисию…

Шагов за двадцать до свинарника мы приглушили свою поступь, стараясь двигаться как можно тише. Мы остановились возле двери, и мистер Бломб пояснил мне простыми жестами, что я должен сделать. Я все понял. От меня требовалось резко распахнуть дверь и убраться в сторону.

Когда мистер Бломб встал напротив двери и подал мне знак, кивнув головой, я сделал свое дело. Раздался громкий выстрел из ружья и вслед за ним грохот в свинарнике. И дикий женский крик. Но, к счастью, не моей жены. Я выглянул из-за плеча мистера Блобма и увидел скорчившегося на земляном полу у низкого табурета Тодда с окровавленной грудью. Рядом с ним лежал разделочный нож и опрокинутый таз с кровью и мясом. Мистер Бломб ворвался внутрь и направил ружье куда-то вправо. Я с осторожностью вошел вслед за ним, все еще поглядывая на Тодда. Хозяин таверны дернулся три раза, выплескивая наружу горловые булькающие хрипы, и замолчал. Я направил взгляд вглубь помещения, и волосы на моей голове встали дыбом. Я увидел Алисию, подвязанную за руки к верхней балке крыши свинарника. За ее спиной виднелись темные заграждения, внутри которых с неистовым хрюканьем двигались темные силуэты. А к горлу Алисии был приставлен нож, крепко зажатый сухим кулаком озлобленной миссис Фаринджер. Она прятала свое тело за моей женой так, что мистер Бломб как бы ни старался, но не смог бы поразить ее из своего ружья. Для меня застыло время. Я думал, что это конец…

— Ты! — выпучив глаза на Бломба, выдохнула Фаринджер. — Ты должен был сдохнуть в топи, старик!

— Одна поправка, ведьма. Я хотел, чтобы вы так думали! Потому и скинул свою трость на болоте. Наживка для твоей собачонки Майи, будь вы трижды прокляты, кровососы!

— Ха-ха! — театрально хохотнула та. — Мы совершенны. Тебе не понять, как это, возвыситься над жалкими, слабыми людишками. Встать на вершину пищевой цепочки! Наслаждаться вашими никчемными жизнями, разливая по тарелкам!

— Заткнись, ты…

— Нет, Бломб, это ты закрой свою пасть и брось ружье к моим ногам. Иначе я пущу кровь этой дохлой свинье, — и она еще сильнее прижала лезвие ножа к горлу Алисии. Та застонала, а по щекам потекли капельки хрустальных слез.

У меня свело в желудке. Я ощутил, насколько крепко сжимаю ножи в своих руках. Почувствовал, как натянулась побелевшая на костяшках пальцев кожа, готовая вот-вот лопнуть и обнажить голые кости. Но уверенности во мне не было. Только тошнота и ужас. Я во все глаза глядел на Алисию. Моя душа птицей рвалась вперед, но страх перед жестокой расправой тянул ее обратно за ноги и запихивал глубоко в живот.

— Считаю до трех, Бломб, — сухим голосом предупредила Фаринджер.

— Сделайте это… — без сил прошептал я.

— А ты скинь свои зубочистки, если не хочешь порезаться, — она с иронией на лице кивнула головой на мои ножи.

Я бросил их. Оружие со звоном ударилось о землю. Бломб медлил, устремив дуло в сторону Алисии и миссис Фаринджер.

— Два… — сдержанно произнесла она, и в уголке ее рта появилась кривая ухмылка.

— Бросьте ружье! — выкрикнул я, срывая голос. Мои нервы, кажется, были готовы разорваться.

Мистера Бломба передернуло от неожиданности. Он бросил мимолетный взгляд на меня из-под бровей, а затем со словами проклятья отшвырнул ружье. Оно упало в двух футах позади миссис Фаринджер.

— Так будет лучше, — довольным тоном проговорила та и сощурила ехидные глаза.

Я ждал самого худшего. Я представлял, как она проводит лезвием по горлу Алисии, оставляя глубокую рану, из которой тут же хлынет алая кровь. Затем хватает ружье с одним патроном в патроннике и спускает курок. Я или Бломб? Наверное, я. Я моложе, да и ножи покоились у меня под ногами. Затем… Это уже не будет так важно.

Но миссис Фаринджер пока еще не убила Алисию. Не отводя руки от горла моей жены, она крадущимся шагом отступила слегка назад, пытаясь нащупать носком туфли выброшенное Бломбом ружье. Мы со стариком не двигались, хотя я знал, что и он и я пытались придумать какой-нибудь план на скорую руку, как спасти Алисию и устранить Фаринджер. Но все получилось почти само собой. Господь оберегает нас…

В тот момент, когда Фаринджер сделала шаг назад, Алисия дернулась, словно рыба на крючке. Фаринджер оступилась, споткнувшись о ружье, и перевалилась через заграждение, оставив на шее Алисии тоненькую красную полоску лезвием острого ножа. Раздался командный визг по ту сторону деревянного барьера, копошение и топот копыт. И душераздирающий вопль Фаринджер. Хруст и чавканье, смешавшееся с ее криками, оглушал меня. Я слышал ругательства, и бульканье в ее горле, бурлящие хрипы. И вновь, и вновь хруст и звуки, похожие на разрывание бумажного листа. Фаринджер умолкла, а свиньи пировали ее телом. Я вспомнил Майю, несущую закрытую корзину с багровыми пятнами и изувеченные, изрезанные тела внизу под таверной. Теперь я понял: слишком долго Фаринджеры кормили своих свиней человеческими остатками, за что карга и поплатилась.

Я бросился к Алисии и распутал веревочные узлы на ее руках. Она упала прямо ко мне в объятия и зарыдала. Мистер Бломб поднял ружье, мимолетно взглянув за ограждение. На его лице вспыхнуло выражение отвращения, и он отвернулся. Затем застыл рядом с нами и ждал. Он не торопил нас.

Когда Алисия перестала заходиться от плача, но ее все еще трясло, она рассказала нам о том, как попала сюда.

— Я проснулась среди ночи и обнаружила, что тебя нет в кровати, — она говорила сбивчивой речью, вперемешку со всхлипываниями и икотой. — Я встала и случайно взглянула в окно. И там за оградой у деревьев я увидела какой-то силуэт. Я еще подумала, что ты забыл на улице в такое время?

— Это был я, миссис Ларсон, — признался мистер Бломб, перебив рассказ Алисии. — Продолжайте.

— Вот как? Но в тот момент я решила, что это ты, Ларри. Я оделась и вышла на улицу. Конечно, никого у дороги уже не было, зато я заметила свет в этом проклятом свинарнике. И пошла. Я была уверена, что ты здесь. Здесь… с Майей… Я видела, как она на тебя смотрела все эти дни. Господи, прости меня, Ларри! Какая же я дура! — и Алисия вновь разревелась, а я прижал ее сильнее к груди и вскоре она продолжила: — Я открыла дверь в полной уверенности застать вас двоих внутри. Какой же ужас ждал меня за дверью, Ларри… Тодд разделывал труп этой бедняги Оливии на куски в крови по локоть! Отделял от ее кости мясо! Я хотела бежать, но он вскочил со стула, затащил меня внутрь и с такой силой ударил по шее, что я отключилась. Очнулась на веревке, как выстиранное белье. Прости меня, милый…

— Если вы закончили, миссис Ларсон, — встрял в разговор мистер Бломб, — то я бы попросил нас всех вернуться в таверну, собрать свои вещи и сжечь это логово людоедов дотла. Я видел там парочку коней в стойлах. Они довезут нас до города.

Поднимаясь с колен, я краем глаза видел торчащие окровавленные ноги Оливии за деревянной загородкой. Мне было жаль расставаться с амулетом моей матери, который должен был быть где-то на ее окровавленной туше, но я не смог найти в себе силы, чтобы заглянуть глубже за чертову загородку!

Мы вышли на улицу. И тут же раздался тот самый жуткий вой вдалеке, что я слышал по ночам. Бломб заметил напряженное выражение моего лица и взгляд, устремленный в темноту.

— Не пугайтесь. Это всего лишь болота.

— Как болота? Тодд рассказывал о звере…

— Чушь, все звери уже убиты нами здесь! — отрезал мистер Бломб. — А такие звуки издают болота. Уж не знаю, какие химические реакции происходят там в воде, но поверьте. Я слышал такое сегодня ни раз, пока дожидался темноты. Это болота.

Я промолчал, не смея продолжать дискуссию, в которой я, несомненно, буду выступать в роли спятившего. Тодд обманул меня, как мальчишку. Он нарочно пугал выдуманным страшилищем, чтобы свободно творить свои кровавые дела по ночам. Он намеренно убил нашего Рогзи и приписал жестокое убийство болотному чудищу. Затем он отравил несильным ядом собственных коней. Все это было сделано ради того, чтобы задержать нас здесь еще на какое-то время. Какой же я олух, что верил ему!

— Алисию нужно спрятать от греха подальше, — вдруг объявил мистер Бломб. — Она еле стоит на ногах, пусть отдохнет, пока мы сделаем наше дело. В стойлах под крышей есть сено. Алисия, спрячься в него и будь тихой. Мы окликнем тебя, ты поняла?

Алисия нервно закивала. Я был не против этой идеи. В который раз для себя я отметил, что Мистер Бломб держался молодцом. Мы отвели к навесу Алисию, дождались, пока она зароется в сено, и только потом направились к таверне.

— Почему вы вернулись? И зачем инсценировали свою гибель? Я мало что понимаю, мистер Бломб, — спросил я, задержавшись на углу таверны.

— В прошлом я судья, мистер Ларсон. Такая уж у меня натура — совать нос куда не стоило бы. Я поселился здесь незадолго до вашего прибытия. И меня так же, как и вас, очень удивила странная смерть доктора Моллигана. Я стал присматриваться. Прислушиваться. В ту же ночь после вашего представления я почти не спал. Меня мучила бессонница. И я случайно обнаружил Тодда на заднем дворе, выглянув в окно своей комнаты. Он вытаскивал из повозки что-то тяжелое, спрятанное под сеном. Туман мешал разглядеть как следует, что это было. Я маячил у окна, пытаясь понять, и тут Тодд обернулся. Я отскочил за штору. Не знаю, увидел ли он меня. Но когда я выглянул снова через несколько минут, ни его, ни громадного свертка в его руках уже не было. Вскоре я услышал, как хлопнула дверь в таверну и вслед за этим кто-то прошагал по коридору. Я был уверен, что это Тодд вернулся к себе в комнату. Тогда я спустился вниз, чтобы удовлетворить свое любопытство. Я хотел попасть в уличные бараки и своими глазами увидеть сверток. Но на втором этаже снова раздались шаги. Должно быть Тодд возвращался к лестнице. Я нырнул в кухню и дождался, пока он выйдет на улицу. Теперь не могло быть и речи идти вслед за ним. И вдруг я заметил люк в полу на кухне, так же, как и вы. Я спустился вниз, Ларри. Я видел все то, что видели вы. И тогда в моей голове стала вырисовываться жуткая картина. Верите вы или нет, но я испугался за вас с Алисией, это правда. Но если бы следующим днем я рассказал вам о том, что я увидел, вы просто не поверили бы мне. Затем о нашем разговоре могли узнать Фаринджеры, и тогда нам конец. Я решил инсценировать свою смерть. Бросил свою трость на дороге у самой кромки болот, понадеявшись, что ее найдет кто-нибудь из Фаринджеров. Так оно и вышло. Я прятался не так далеко от таверны, когда утром услышал ваш крик. И когда я обнаружил, так же, как и вы, что ваш конь был жестоко убит, я понял — последующая ночь может стать последней для вас с Алисией. И мое исчезновение лишь подтолкнет Фаринждеров на скорую расправу. Но это было как раз на руку. Я набрался терпения и ждал до вечера. И прошу прощения, что не смог уберечь Алисию от рук Тодда. Я слишком поздно заметил, как она подбирается к свинарнику. Почти сразу же за ней появилась старшая Фаринджер и тоже подалась к свинарнику. Однако эти события и стали началом для моих действий. Я прокрался в таверну с полной уверенностью, что вы, мистер Ларсон, все еще спите в своей комнате. Каково же было мое удивление, когда в свете лампы я увидел на кухне Майю с ружьем, наставленным на люк в полу. Тогда я понял — вы обнаружили то же, что и я, и находитесь в ловушке. Как мышка в лапах у кошки. Смею заметить, что замешательства при виде меня на сладкой мордочке этой коварной девочки было гораздо больше моего. Она даже не успела нацелить на меня ружье прежде, чем я выхватил его из ее рук и вмазал ей кулаком. Потом я освободил вас, мистер Ларсон.

— Вы мастерски одурачили всех, — восхищенно проговорил я и толкнул дверь в освещенную тусклым светом свеч таверну. Я зашел внутрь первым, за мной последовал мистер Бломб.

— Да, — с удовольствием отозвался тот. — И эта трость лишь подчеркивала статус безразличного ко всему происходящему вокруг слабого больного старика. Но… ах… оу!

Я услышал шум за своей спиной и резко обернулся. Моим глазам предстала озверевшая Майя с горящими от ярости глазами. Она всадила нож в шею мистера Бломба по самую рукоятку. Эта хитроумная сука дождалась, когда я пройду мимо внутрь и напала со спины на старика! Ружье в руках мистера Бломба дернулось и с треском упало на пол. Тело же его сопротивлялось смерти, дрожало, но вскоре обессилило. Ноги мистера Бломба подкосились, и он повалился на бок. Из дыры в шее текла черная кровь, заливая пол вокруг него расплывающимся озером.

— Теперь ты! — прошипела Майя и с кошачьим наскоком прыгнула на меня.

Не знаю как, но я увернулся. Она упала ничком, врезавшись в край стола, с которого со звоном посыпались вымытые кружки. Она тут же перевернулась на спину и попыталась встать. Но я уже успел прижать ее руку своей рукой, а коленом давил на грудь. Из ее рта вырвался хрип. Глаза еще больше заблестели в свете восковых свеч. Она была похожа на волчицу, вырывалась и извивалась, пыталась укусить мою ладонь.

В порыве мести я упустил тот момент, когда она свободной рукой нащупала уцелевшую кружку и разбила ее мне об голову. Я ослабел, и она скинула меня с себя пинком правой ноги. Затем стала пятиться назад в сторону кухни, пожирая меня гневными глазами.

И тогда я предпринял отчаянный рывок. Рванувшись что было сил к ней, я с бычьим натиском на бегу уперся макушкой ей в живот и отшвырнул Майю в кухню, будто котенка. Расчет был верным. Прокатившись по половым доскам всем телом, Майя провалилась в раскрытый люк. Лишь одно мгновение я слышал ее крик, оборвавшийся гробовой тишиной. Со всей злостью я захлопнул крышку, даже не взглянув вниз. Да и что увидишь там без единого огонька света? Приложив все свои усилия, я завалил на люк тяжелый разделочный стол. Теперь Майя была там, где ей самое место…

Я с жалостью обернулся на мертвого мистера Бломба. С горечью вспомнил его слова, живые слова — сжечь дотла это мерзкое логово! Я нашел самую длинную свечу и уже хотел поднести пляшущий огонек на фитиле к тряпичным шторам, когда во мне что-то щелкнуло. Малыш Рикки! Еще один постоялец в своей комнате. Жив ли он еще? Если да, то нужно вытащить его наружу. Только так у меня будет право навсегда покончить со злом, впитавшееся даже в стены этого старого проклятого дома, придав его дух праведному огню.

Я вбежал на лестницу и ворвался в комнату Рикки. Удушливый болезненный запах крепко повис в воздухе. Рикки, как и в прошлый раз, лежал в кровати лицом к окну. Я видел, как вздымается и опускается одеяло на его теле, натянутое до самых ушей, в такт дыханию. Я торопливо обошел его кровать вокруг и остановился перед спящим парнем.

— Эй, Рикки, — позвал я. Без ответа. — Рикки, просыпайся! — я тряхнул его за плечо.

Глаза парня с трудом раскрылись, и он тупо уставился на меня. Затем он промычал что-то. Я не разобрал ни единого слова. Я начал стягивать с него одеяло…

Первое, что я увидел, это кожаная плотная повязка на лице до самых глаз. Одной рукой я держал лампу над головой, а другой стал развязывать шнурок на его маске. Получилось, я стянул ее. И чуть не выронил лампу. Губы Рикки были плотно сшиты нитками! Поэтому он не мог говорить. На вид бедняге было всего лет шестнадцать. Затаив дыхание, я продолжил аккуратно стаскивать с Рикки одеяло, готовясь к самому худшему. Я почувствовал запах крови и гноя. Простынь под ним была в темных пятнах. Но что это? Левая рука парня была отнята до локтя, а обрубок на конце прижжен по живому чем-то раскаленным! Об этом говорило черное мясное пятно с бледными буграми выступающей кости. Правая рука была вся иссечена глубокими порезами, тоже стянутыми нитью. Их было не меньше дюжины. Помимо этого, правая нога так же была отхвачена до самого колена. Лицо Рикки было почти безжизненным и серым. От парня разило целым набором неприятных тошнотворных запахов.

— Что же с тобой сделали, парень… — в отчаянии и ужасе прошептал я. — Рикки, — стараясь сделать голос бодрее, проговорил я. — Ты должен выслушать меня. Я помогу тебе подняться, но ты должен быть сильным. Нам нужно убираться отсюда, понимаешь? Твои мучители мертвы все до единого. Тебе больше ничего не угрожает.

Пока я произносил свою речь, я глядел на Рикки. С каждым сказанным мною словом, казалось, парень оживал. Он пытался что-то сказать мне сквозь нити, двигал губами. Я помог ему подняться. Перекинул его руку через свое плечо, и мы неспеша стали направляться к лестнице, ведущей вниз. Я шел, а он скакал на одной ноге. Несколько раз мы останавливались на ступенях, и Рикки отдыхал, тяжело и жадно втягивая свежий, проникающий сквозь раскрытую уличную дверь воздух носом.

Внизу я прислушался. Нет, все было тихо. Майя не должна была выжить. Я искренне надеялся, что она сломала себе шею, упав в подвал.

Я усадил Рикки у дороги на ковер из травы, и привалил его к стволу низенького деревца. Затем я вернулся за Алисией. Она сказала мне, что слышала драку внутри таверны, и очень расстроилась, когда узнала о смерти мистера Бломба. Я велел ей сесть рядом с малышом Рикки. И вновь я бросился назад, чтобы пригнать ослабевших от яда коней. Я с трудом заставил их подняться на ноги. Взяв под уздцы обоих, я повел их, ковыляющих и спотыкающихся, к дороге. Привязал там же у дерева.

— Алисия, — шепнул я жене, достав из кармана нож, который попутно прихватил из таверны. — Возьми это, освободи Рикки губы. А мне нужно сделать еще кое-что.

Через четверть часа в компании полуживых коней мы глядели на огонь, вырывающийся жаркими языками из окон таверны. Первый этаж вспыхнул быстро. Затем огонь перебрался на верхний этаж и крышу. Подул ветер. Жаркое пламя переметнулось на свинарник и тот загорелся еще быстрее, чем таверна. Словно свеча. Я слышал визг свиней-людоедов. Мне не было их жалко. Я отрешенно от всего прокручивал в голове все, что с нами произошло за эти несколько дней. Облокотившись спиной на теплое брюхо одного из жеребцов, я стал понимать, почему смерть доктора Моллигана казалась мне странной. На самом деле, все было гораздо проще. И, наверное, правильнее. В какой-то момент док понял, куда его занесло. Понял, что живым ему не выбраться, как и всем остальным. Он решил попытать счастья в тумане, возможно, добраться до города, но свернул не туда и угодил в один из капканов, расставленных Тоддом для таких вот заплутавших бедолаг и крупного зверя. Он понял, что ему конец. Почему же Моллиган умер от яда, а не от потери крови? Я видел на его шее крестик. Как верующий человек, он просто не мог допустить того, чтобы его тело было съедено людоедами. И тогда он накачался цианидом. Отравленное мясо есть не станут. И что касаемо его тела, то, скорее всего, Тодд сбросил его в болоте и там же убил Оливию. Отчасти, ее смерть могла быть и на моей совести. Ведь мы говорили с ней о кулоне, о Джиме. Тодд наверняка слышал нас и решил разделаться с Оливией, чтобы она не проболталась о темных делах, творящихся здесь. А той ночью, когда мистер Бломб видел сверток, выуженный Тоддом из повозки, ее труп перекочевал в свинарник, где и ждал своего часа быть разделанным на куски. К слову, о мясе, которым мы питались — сладковатый привкус был естественен, надо полагать, присущ вкусу человечьего мяса. Травы и специи были совершенно ни при чем. И об этом, как и о многом другом, мы никогда не говорили с Алисией после.

Когда упала часть сожженной крыши таверны, а это было уже перед рассветом, Рикки поведал нам свою историю. Через силу, через боль израненных губ. Он вспоминал, как покинул Риданские городские стены, следуя в Северную Кантану, но сбился с пути в тумане. Блуждая по тропам, он наткнулся на таверну и остановился там. Он был первым постояльцем «Последнего приюта» за долгое время. Этим с ним поделились сами Фаринджеры. В первую же ночь он очнулся прикованным к своей кровати тугими веревками. Затем начался кровавый ад. Чтобы перестраховаться от нехватки человеческой крови Фаринджеры решили не съедать Рикки целиком. Они просто сделали из него дойную скотину. Сначала людоеды, конечно, поживились его рукой и ногой. А потом регулярно стали накачивать Рикки дурманящими настоями из ядовитых трав так, что он больше уже не смог подняться. Периодически они полосовали его оставшуюся руку, наполняя бокал кровью, и сшивали рану обратно. Затем срезали пару стежек с его губ, пичкали лекарствами и настоями для восстановления, поили жидкой овощной похлебкой. И зашивали. Так продолжалось долгое время, счет которому Рикки потерял практически сразу, как только погрузился в кошмарный сон наяву. Потом появились доктор Моллиган и мистер Бломб, и Фаринджеры объявили запрет на вход в комнату Рикки, сославшись на его скверное здоровье. Эту же историю скормили и нам с Алисией.

Теперь все было кончено. Я наблюдал за огнем. В небо взмывали клубы черного дыма, уносящие страдающие души погребенных внизу людей в светлые и безгреховные земли Господние. Я надеялся, что жители в городе заметят наш тревожный сигнал и вскоре придут нам на помощь. Если же нет — ради Алисии и малыша Рикки я бы мог без устали гладить загривки обоих коней до самого вечера, если тепло моих рук поможет поднять их на ноги, только бы они увезли нас подальше из этих мест. И поскорее.

Радиовышка

Дюк тупо уставился на костяшки своих пальцев в десяти дюймах от своего лица. Его ладони сжимали руль так крепко, что должно быть, они побелели и стали цвета молока, но алая кровь, заляпавшая добрую часть его обеих рук до самых кистей, скрывала это. Кровь уже высохла, как высыхает свежая краска на обновленной ею скамейке в парке или, скажем, на детали корпуса автомобиля после косметического ремонта. Это значит, что он убрался из собственного дома как минимум полчаса назад, но руки все еще кисло пахли железом. Перед глазами стояла картина семейной ссоры с Одри. Сначала все было не так уж и плохо, потом вышло из-под контроля. На столе лежат острые приборы, которые Одри положила рядом с тарелкой Дюка. Они с Одри говорят о чем-то обыденном, она как обычно жестикулирует и искоса постреливает на него своими симпатичными серыми глазками. Правда, он уже не мог вспомнить, о чем конкретно они толковали. Затем их голоса перерастают в крики. Далее обрыв памяти, словно Дюк это книга, из которой выдрали несколько страниц и тут же сожгли. Он вспомнил вспышку гнева, вырывающуюся изнутри него, и то, как он схватился за блестящий нож, а в голове почему-то звучало всего два слова — масло, гребаное масло. Представляя все это, Дюк зажмурил глаза от блеска сверкнувшего лезвия, но сейчас то был всего лишь яркий свет фар встречного автомобиля, выезжающего с заправочной станции на дорогу. Реальность, отчерченная ревом мотора проносящегося мимо огромного «ДжиЭмСи», вернула его на сиденье своего «форд сиерра», увенчанного желтым знаком «такси» на помятой котами крыше, часто служившей им батутом для прыжка с дерева, под которым он всегда парковался рядом с домом на двадцать шестой улице.

Масло. Дюк поднял глаза в панораму лобового стекла. Розовая полоска догорающего зарева от заходящего солнца расстилалась над крышами малоэтажных домов большого квартала с мелкими магазинами, дешевыми забегаловками, несколькими обувными мастерскими, пошивочным ателье, химчисткой и двумя автозаправками. Возле одной из них под кроной раскидистого клена Дюк и заглушил свой мотор.

Он не помнил, как добрался до южной части Ридана, горящей редкими, первыми вечерними огоньками окон милях в шести от его с Одри дома. Черт возьми, да в таком состоянии он не вспомнил бы даже, если б попутно сбил парочку зазевавшихся прохожих и переехал их, словно «спящего полицейского» — искусственную неровность, вмонтированную в дорожное покрытие. Отпустив руками руль, он ощутил, как до сих пор дрожат его пальцы. Они как бы пытались воспроизвести музыку его души тревожными нотами, выбивая иллюзорный звук из невидимых клавиш прозрачного, воздушного пианино. Зато Дюк почувствовал, как пачка «Лаки Страйк» оттопыривает внутренний карман его светлой плащевой куртки, которую он машинально набросил поверх заляпанной кровью темно-синей рубашки в белую крапинку, когда выбегал из дома на улицу. Он достал пачку, вытащил оттуда сигарету и сунул ее в рот. Стал шарить по другим карманам в поисках спичек или зажигалки. Не нашел. Может и к лучшему. Доктор Итан Кларк, врач-психиатр, строго-настрого запретил алкоголь и никотин, выписав порядочный список восстанавливающих лекарств. Так же он посоветовал найти ему работу поспокойнее, хотя бы на время реабилитации после сильнейшего нервного срыва, повлекшего за собой глубокую депрессию и немалые психические расстройства. Дюк подумал, что Одри в полной мере имела право на длительное лечение в психиатрической клинике, но отчего-то она более стойко перенесла потерю их ребенка, умершего в возрасте четырех месяцев и не успевшего даже встать на ноги. Порок сердца.

Долгое время после смерти маленького Брюси, они с Одри почти каждый вечер пересматривали толстый, почти пустой фотоальбом, в котором едва ли пять страниц были заполнены снимками Брюси. Ревущий у него на руках в мохнатой плюшевой пижамке; прижатый личиком к голой груди Одри, сидящей в пол-оборота на их с Дюком большой двуспальной кровати; Брюси, улыбающийся в крохотной колыбельке; Брюси, играющий с мыльными пузырьками, что выдувает Одри из специальной пластиковой формочки… И каждый раз Одри заливалась потоком горьких слез до тех пор, пока не начинала судорожно икать и кашлять. Дюк никогда не плакал. Но он не был жесток и безразличен, наоборот, он собирал внутри себя свое горе и горе Одри, копил, как богачи копят сбережения за стальными сейфами. Дюк складывал в себя все это до тех пор, пока его битком набитый слезами и скорбью сундук просто-напросто не треснул. Все, что хранилось внутри, вылилось наружу бурным водопадом душевной боли и страданий, подхватило Дюка бушующими волнами и понесло по течению до самой бухты с названием «Психиатрическая клиника: Крэйг Стайн медик», где он и познакомился с доктором Кларком.

Сигарета Дюка выпала изо рта, когда он услышал звук хлопающей задней двери со стороны пассажира. Пребывая в глубокой задумчивости, он не услышал сразу, как дверь отворилась, впуская в салон его машины человека. И только когда тот захлопнул ее, Дюк вернулся из забытья.

— На Грейнджерские поля, пожалуйста, — обратился к Дюку пассажир глухим голосом.

— Не выйдет, парень. Сегодня я не у дел, — отозвался Дюк, глядя на верхний тусклый краешек догорающего солнца на горизонте.

— Да брось, мне позарез туда надо, старик, — настаивал мужчина. — Дело жизни и смерти, понимаешь ли…

Да. Дюк прекрасно понимал такое выражение. Целый год он жил где-то между, но сегодняшний вечер четко указал на конечную станцию для него… и Одри.

— Прости, не могу, — вновь отказал Дюк и поднял глаза на зеркало заднего вида.

В отражении он увидел худощавого ковбоя в кожаной шляпе с серебристым быком спереди над полой. Из-под шляпы выбивались короткие, закрученные кудри волос. Насколько позволял судить полумрак салона о цветовой гамме, Дюку показалось — каштановых. Большие светлые глаза, глядящие ему куда-то в правое плечо, нос с горбинкой и тонкие губы. На шее был повязан красный платок, такой, какие обычно натягивают на лицо преступники в вестернах, прежде чем обчистить какой-нибудь банк или кассу магазина. Еще в зеркало улавливался верх его темной джинсовой рубашки.

— Неудачный день? — вдруг спросил у него ковбой. — Понимаю. Сегодня у многих все идет не так, как хотелось. А мне срочно нужно на Грейнджерские поля, приятель. Иначе мой день будет ничуть не лучше твоего. Отвезешь? Я заплачу.

— Я же сказал… — начал было Дюк, но осекся. Может быть, болтливый попутчик как раз то, что ему сейчас было нужно? Выговориться, почувствовать себя не единственным человеком в этом тусклом мире, в котором без следа исчезло все, что у него было. — День, как день, — вместо того, чтобы вновь отказать в поездке мужчине, ответил Дюк. — До Грейнджеров неблизко. Поля за чертой города…

— Я знаю, где это. Я заплачу, — повторил ковбой.

Дюк молча кивнул и повернул ключ в замке зажигания. Мотор тихо заурчал, и автомобиль тихо тронулся с места. Если бы Дюк предчувствовал шальную гонку, в которую он окунется совсем скоро, то наверняка пополнил бы свой бак бензином, находясь совсем рядом с заправочной станцией. Но ничего такого не ожидалось, поэтому он даже не взглянул на датчик бензина на приборной панели, стрелка которого указывала на треть от полного бака. Впрочем, его хватило. Дюк жал на газ, ведя автомобиль по шестнадцатой Ривен Рос, уткнув отрешенный взгляд в дорожную разметку.

— Здесь направо, — сказал ковбой, явно переживая, что Дюк может свернуть не туда, растянув время поездки.

— Да, сэр, — рассеянно ответил Дюк и свернул на двадцать шестую улицу. В его ушах еще стоял звон посуды и столовых приборов, упавших с обагренной скатерти на паркет в кухне, и ему не было никакого дела до того, какого мнения придерживается пассажир о его знании города.

— Что? Сэр? Не-ет! Такое официальное общение не по мне, — по-простому махнул рукой ковбой. — Мое имя Фрейзер, но для друзей я Фрейз. Зови меня Фрейз, старина.

— Дюк.

— Расскажи, что с тобой стряслось, Дюк? Поделишься настроением?

— Боюсь, оно тебе придется не по вкусу. Мне так точно. — Дюк на мгновение оторвал глаза от дороги и посмотрел в зеркало на Фрейзера. Тот глядел на Дюка с участием.

— В чем твои руки? Это… кровь? — последнее слово он выдавил почти шепотом, однако на его лице ни капли не отразилось удивление или испуг при виде запекшейся крови на руках Дюка.

— Пожалуй. С чего такой интерес, Фрейзер? Ты — коп?

Фрейзер расхохотался, подавшись вперед. Голова с его шляпы чуть не свалилась ему на колени, но он успел удержать ее на голове одним ловким движением руки.

— Признайся, ты из полиции? Твои коллеги уже были у меня дома? — продолжал Дюк, поглядывая то вперед, то на Фрейзера в зеркало заднего вида. — Не для того ты подсел в мою машину, чтобы проверить меня?

— У тебя дома? — взметнул вверх одну бровь Фрейзер. — Зачем кому-то находиться в твоем доме? У тебя день открытых дверей, Дюк?

— Вовсе нет. — Дюк тяжело вздохнул и тряхнул головой, отгоняя дурные мысли прочь.

— Тогда в чем дело? — сухо спросил Фрейзер.

— Руки. Это не моя кровь.

Фрейзер молчал, впиваясь взглядом в лицо Дюка все глубже. Наверное, он ждал более развернутого ответа, и Дюк добавил:

— Одри.

— Одри? Кто она, эта Одри?

— Моя жена.

«Форд сиерра» катил со скоростью тридцать пять миль в час по пустой улочке, тускло освещенной дорожными фонарями. По правой стороне мелькали закрытые магазины с пыльными вывесками и такими же витринами, а по левой — бетонный забор, за которым располагалась автостоянка. Металлические ворота были прикрыты, и на них желтой краской было выведено несколько слов: «Круглосуточно!». И ниже: «Погудите звуковым сигналом». Дальше располагалось небольшое квадратное здание прачечной. Она, как и магазины, уже была закрыта. Миновав ее, Дюк и Фрейз проехали перекресток без остановки по главной и теперь двинулись мимо протяженной аллеи, усаженной кустами шиповника, где сновал народ. В основном молодежь.

— Почему на тебе кровь твоей жены? — с легким беспокойством спросил Фрейзер.

«Не будь же таким кретином, Фрейзер, — подумал Дюк про себя и скривился лицом. — Неужели не ясно… Я убил ее. Убил!» Но вместо этого ответил:

— Очевидно, что она уже далеко.

Такой пространный ответ не мог удовлетворить любопытство ковбоя, Дюк понимал это. Но все же Фрейз лишь пожал плечами и отвернулся к окну. Дюк поежился как от холода. «Почему бы не сказать ему правду? Мои руки залиты кровью, а меня то и дело бросает в крупную дрожь… Фрейзер не похож на полицейского. В противном случае я уже сидел бы в другой машине и не спереди, а сзади. Там, где на задних стеклах решетки, как в тюремной камере. Моих отпечатков пальцев на ноже было бы достаточно, чтобы обвинить меня в убийстве, а следы преступления настолько ярко пестрят на мне багряными пятнами, что препираться не было бы никакого смысла. Так почему же он медлит с арестом? Потому что Фрейзер — простой пассажир моего такси. Никакой он не коп».

— Кажется, нам ехать еще минут двадцать пять, да? — вновь подал голос Фрейзер. — Раньше не успеем?

— Ты так торопишься, парень?

— Хотелось бы успеть быстрее.

Дюк вдруг ощутил интерес к Фрейзеру. Он спросил:

— И что может привлечь такого колоритного человека на бесхозных землях у черта на рогах? Маршрут от бара до дешевого отеля с девочкой «на один раз» куда более подходит твоему образу, Фрейз. Или, скажем, поездка к старому другу с быстрой остановкой у магазина спиртных напитков, где ты мог бы взять бутылку джина или виски, чтобы расслабиться и поговорить по душам. Зачем тебе на Грейнджерские поля?

— Там есть радиовышка. Она-то мне и нужна. Но давай поговорим о тебе. Так что случилось с твоей женой Одри?

— Хм, если я скажу, что… убил ее… Как ты отнесешься к этому?

— Сносно. Я бы тоже убил Джесси. Но мы давно расстались, — не к месту хмыкнул Фрейзер. — Это было так давно, что я уже почти забыл ее гнусную рожу. Помню, что гнусная. Только и всего. Просто блеклое пятно с четвертым размером груди. И она никогда не любила мою музыку. Я неплохой гитарист, понимаешь? Музыка — кантри, блюз, — это единственная вещь, которая по-настоящему делала меня счастливым. До вчерашнего дня.

— Я не шучу. Одри мертва. Я сделал это, — губы Дюка задрожали.

— Да, друг. Соболезную.

— Не хочу об этом. А что произошло вчера, Фрейз?

— Я вдруг понял, — Фрейз слегка оживился, — что все мои труды напрасны. Я столько раз отправлял свои композиции на радио, но ни одна из них не вышла в чарт. Да они может даже и не слушали их! — вскрикнул Фрейзер и ударил кулаком в спинку пассажирского сидения перед собой. — Ублюдки! Они просто не дали мне шанса, Дюк. Я ждал несколько лет, что услышу свою песню на этом чертовом радио, но теперь все. Это конец, верно? Я не могу жить вечно и ждать, когда какой-то крикливый ведущий соизволит прослушать меня и затем в прямом эфире обратится к своему коллеге по выдаче слов в микрофон: «Эй, Фил! Это же что-то нереальное! Я никогда в жизни не слышал ничего подобного!» Далее: бла-бла радиослушатели, представляю вашему вниманию и все такое. Да, этот болтун объявит меня. Только старина Фрейзер уже будет лежать в могиле, и его уши к тому времени станут глухи к радиочастотам, потому как тело давным-давно ушло на корм червям без остатка. Хватит с меня этого дерьма. Я принял решение, Дюк. Мне нужна эта чертова радиовышка. Сегодня же!

Из легких Фрейзера вышел весь воздух, пока он выводил свой монолог. Закончив, он несколько раз глубоко вздохнул и отвернулся к окну с недовольным видом. Дюк не стал больше расспрашивать о его планах. Намечалось что-то нехорошее. Пусть так и будет. Какое ему до этого дело? Он вновь погрузился в свои невеселые мысли.

За окнами замелькали аккуратные коттеджи по обе стороны от узкой дороги, по которой двигался «форд сиерра». Уже почти стемнело, и многие люди включили свет в своих домах. На темно-синем небе высыпали первые звезды и появились легкие далекие облачка.

Проехав еще с полмили по прямой среди дремлющей тишины спокойного района, Дюк вывернул на улицу Кленов с более оживленным движением на четырехполосной дороге. Каждая из полос была занята рядом автомобилей, едущих друг за другом. Ему пришлось с минуту простоять на перекрестке, чтобы дождаться достаточного промежутка между машинами и нырнуть в общий поток.

Потянулась длинная центральная улица с большими магазинами, парикмахерскими, барами, торговыми центрами, кинотеатром и другими коммерческими строениями, хорошо освещенная дорожными фонарями и огнями неоновых вывесок. Справа и слева по тротуарам разгуливали люди, волоча за собой свои тени.

Дюк не глядел на них. Сейчас, когда он стал немного приходить в себя, в его голову лезли более здравые и важные мысли. Он решил поделиться ими с Фрейзером. Как-никак, а ковбой фактически сидит на бомбе с часовым механизмом, которая скоро рванет.

— Фрейзер, — серьезно сказал Дюк, не отрывая взгляда от дороги. — Думаю, тебе стоит выйти здесь. Прости, друг, но…

— Что значит здесь? — переспросил тот и отвлекся от вида за стеклом. — Мы проехали почти половину пути, и теперь ты хочешь высадить меня без всякой причины?

— Причина есть, Фрейзер. Она на моих руках. Я не шутил, когда сказал, что это не моя кровь. Я действительно виновен в смерти своей жены. Я убил, ее. Черт! Должно быть, полиция уже ищет мою машину, понимаешь? Я не запер за собой входную дверь, оставив ее настежь открытой. Соседка, миссис Коллинз, она всегда обрезает цветы в своем саду около восьми часов, когда зной уступает место вечерней прохладе. Конечно, она увидит дверь открытой и пойдет проверить, все ли в порядке. Как думаешь, что обнаружит она, войдя внутрь? Мою Одри в… в луже собственной крови! — Голос Дюка сорвался и задрожал ослабленной струной, но он продолжил: — И еще недоеденный ужин на столе, нож в крови с моими отпечатками, алые следы от моих ботинок от кухни до парадной двери. Я не должен был скрывать от Одри, что с месяц назад перестал принимать таблетки. Вот что из этого вышло.

— Какие таблетки? Ты что, псих, Дюк? Не могу поверить!

— Да, и убийца. А все из-за какого-то гребаного масла из магазина. Масло, Фрейзер, может довести до безумия.

— Расскажи все, как есть, — Фрейзер взволнованно облизнул сухие губы. — Я ни черта не понимаю. Ты бросаешь мне под ноги фрагменты мозаики, но я не могу их собрать в правильном порядке. Мне нужна картинка. И никаких остановок, приятель. — Фрейзер поставил жирную точку на маршруте.

— Если не доберемся до твоей радиовышки, не держи на меня обиды, друг. А теперь слушай.

И Дюк рассказал Фрейзеру все. О страшной потере их с Одри ребенка, как они с Одри боролись с общим горем, о добром докторе Кларке и его лекарствах. Все до сегодняшнего дня.

— Сейчас восемь часов и сорок семь минут, — продолжал Дюк, взглянув на наручные часы. — Думаю, полиция уже объявила мою машину в розыск. Для них это раз плюнуть. Я не хочу за решетку, Фрейз. Я не хотел убивать Одри. Я люблю ее. Это нервы, я до сих пор болен. Признаюсь, курс лечения от доктора Кларка…

— Дерьмо? — вставил слово Фрейзер.

— По-другому не назовешь.

— А что с маслом?

— Я не купил его.

— В таком случае ты сейчас должен быть на месте Одри, — сострил Фрейзер, но тут же прикусил язык. — То есть, как оно повлияло на то… то, что произошло с тобой, Дюк?

— Я не купил масло, — повторил Дюк, перестраиваясь из правой полосы в левую. Маневр получился не очень удачным — он подрезал чей-то автомобиль. Рассерженный водитель позади пригрозил Дюку протяжным звуковым сигналом. — Пошел ты! — крикнул в закрытое окно Дюк ему в ответ и рассказывал дальше: — Одри пекла блинчики на десерт к ужину. И подала их с клюквенным джемом. Я заварил чай. А потом я смутно помню, из-за чего вышла наша ссора, но отчетливо слышу в своей голове ее крики. Она сорвалась из-за того, что я не купил сливочное масло, которое она израсходовала полностью на жарку. Она любит готовить всякие вещи, Фрейзер, то есть, любила… Я просто забыл про магазин. А еще я не пил таблетки целый месяц. И курил сигареты тайком от Одри. Последнюю сигарету я выкуривал за несколько часов до дома, чтобы запах успел выветриться. И если она чуяла сигаретную вонь от одежды, я всегда отвечал, что в этот день был в компании курящих коллег по работе. Она верила. Я надеюсь, что верила. Я прятал сигареты в бардачке автомобиля, но она никогда не искала их и не шарила по моим карманам. Наши карманы были личным делом каждого. Она доверяла мне и любила меня. Боже, что я наделал!

Дюк давил на педаль газа все сильнее, переживая каждый миг воспоминаний. Он углядел, с каким беспокойством взирал на него Фрейзер с заднего сидения. О чем он думал?

Впереди показался съезд на стоянку большого торгового центра. Дюк слишком поздно заметил патрульную машину полиции, движущуюся в общем потоке автомобилей, поэтому не успел свернуть с дороги и укрыться на какое-то время от взора правопорядка. Дюк вел свой «форд» со скоростью шестьдесят пять миль в час, превышая скорость. Лавируя среди машин, он уже нагнал патруль. Маячки на полицейской машине замигали огнями и послышался короткий сигнал сирены.

— Это конец, Фрейз. Вот о чем я говорил тебе всего три минуты назад. Они ищут меня, — в голосе Дюка смешались волнение, испуг и помешательство, когда он услышал номер своего автомобиля и властный приказ остановиться, вырвавшийся из полицейского громкоговорителя и окативший Дюка ледяной струей страха перед законом. — Ну, держись, Фрейз. Зря ты не вышел раньше.

— Ни в коем случае не тормози. Мы оторвемся, — уверенно ответил тот, как будто сам находился сейчас за рулем. — Гони, что есть сил, Дюк. Выжми из своей посудины все до капли. Мы выйдем на шоссе только через пару миль, есть возможность сбросить копов с хвоста. Нельзя, чтобы нас повязали. В противном случае, сидеть мне за решеткой не меньше твоего, старина. Отделайся от них любой ценой!

Дюк в который раз так круто вывернул руль в сторону, что Фрейзера вдавило в дверцу автомобиля. Дюк петлял по полосам, приближаясь к длинному мосту через бурную речку Вайи. До него оставалось не больше одной трети мили. П-образные опоры, круто уходящие в небо, уже были видны над дорогой, ярко освещенной фонарями. Поток машин на мосту выглядел оживленнее, и быстрая езда была бы здесь затруднительной, что, несомненно, шло наперекор с планами Дюка и Фрейзера — не сбавлять скорость. Полицейский автомобиль, начавший преследование, уже нагонял их и дышал в спину несмолкающим, пронзительным воем. Так, о чем там твердил Фрейз, когда обмолвился о тюремной решетке?

— Что ты имеешь ввиду, Фрейзер? — не обращая внимание на сирену позади и настойчивые приказы из громкоговорителя, поинтересовался Дюк.

— Это означает, что я задумал кое-что противозаконное и при мне все улики, свидетельствующие против меня. Я не выложил тебе весь план, когда говорил о радиовышке. Для чего мне ехать в такую глушь в поздний вечер? Ответ непрост. Но я расскажу. Рядом со мной на заднем сидении лежит моя спортивная сумка, и в ней достаточное количество взрывчатого вещества с детонатором. Не спрашивай, откуда такое добро может взяться у бесславного музыканта, который даже не работает. Старые армейские приятели никогда не бросят в беде, — нарочитым шепотом добавил он. — Я взорву радиовышку сегодня же ровно в девять часов и сорок три минуты, Дюк. Сегодня у Фила и Тони на радио юбилейный выпуск вечернего шоу. Называется: «Пятнадцать лет вместе с вами». Конечно, их будет слушать огромная аудитория, развесив уши перед своими домашними радиоприемниками с тарелками попкорна и стаканами с газировкой. Вопить в потолок имена компаний по производству никому не нужной продукции, рекламируемой Филом и Тони за надбавку к зарплате. Людям плевать на то, что они марионетки, копирующие глупые высказывания безликих кумиров, которые ровным счетом ничего не значат. Я не осуждаю их за это. Наоборот, я бы мог стать кумиром многих, Дюк, но мои песни остались только моими. — Фрейзер снял с головы свою шляпу и, проведя тыльной стороной ладони по взмокшему лбу, бросил ее рядом на сидение. — Программа начнется в девять тридцать. Сначала они начнут болтать о всякой ерунде, как будто не виделись друг с другом очень давно, и вообще плевали они на всех, кто их слушает в тот момент. Потом дадут пару рекламных объявлений и после недолгих фальшивых споров объявят исполнителя, занявшего верхнюю строчку чарта. На это у них уйдет примерно пятнадцать минут, я-то хорошо знаю их балабольство. Я собираюсь прервать вещание до того, как они назовут имя финалиста, ворвавшегося в чарт со своим музыкальным дерьмом на палочке. В девять мы должны быть у цели, Дюк. Оставшегося времени мне хватит, чтобы подготовить фейерверк и нажать на кнопку. Встреча с полицией в мои планы не входила, и я уже жалею, что не вышел из твоей машины раньше, когда ты мне предлагал. Но мы с тобой чем-то похожи, Дюк. Мы с тобой как два зверя, угодивших в стальную клетку. Все, что у нас есть, это просто решетчатый куб, а за толстыми прутьями чьи-то руки бросают в нас камни, разбивая последние, еще целые крупицы надежды на спасение в пыль. Помоги мне, и я разнесу эту чертову железную мачту на такие же жалкие крупинки.

— Думаю, они заслужили это, Фрейз, — выслушав ковбоя, с вызовом ответил Дюк, маневрируя из одной полосы в другую. — Знаешь, а я бы с удовольствием взорвал ту больницу, в которой не смогли спасти нашего малыша. Да, мать твою, я знаю, что они не могли ничем помочь! — перешел на резкий безумный крик Дюк, вдавливая педаль газа в пол, как будто представлял в этот момент голову главврача под своим каблуком и наслаждался треском его черепа. — Но ты прав, черт бы тебя побрал, Фрейзер, все должны платить по счетам, все. У всего есть последствия! Ты выбрал действие, я — бездействие. И вот к чему привело раскисание моего мозга. Я должен был сделать хоть что-то, чтобы вытравить из своей башки яд, и тогда Одри была бы жива. Но теперь я знаю точно, что должен сделать, чтобы положить конец той мертвой петле, в которой мы застряли с моей дорогой Одри. Я знаю, Фрейз. Тебя мне послал сам Господь. Держись крепче, мы врываемся на мост!

Машина Дюка с грозным ревом вклинилась между двух автомобилей, сбив зеркала бокового вида, свои и чужие. Послышался металлический скрежет трения корпусов машин. Одна из них вильнула вправо и на полной скорости въехала в отбойник, оглушив пространство громким хлопком — слиянием звуков вырвавшихся из посадочных мест подушек безопасности, разбившегося лобового стекла и удара передней частью автомобиля о бетонную преграду. Покореженный капот задрался вверх, завыла сигнализация. Автомобили позади начали притормаживать. Кто-то уже пытался открыть смятую дверь, чтобы оказать первую помощь пострадавшему водителю.

— Ты не заметил, кто тот бедолага за рулем? — с беспокойством спросил Фрейзер, оглядываясь назад через стекло. — Надеюсь, в салоне нет детей. Дюк?

— Помолчи, друг. Я пытаюсь вытащить наши задницы из щепетильной ситуации. — Дюк не сразу почувствовал, что страх перед законом его покинул в тот момент, когда он влетал на мост. Но теперь он уже не боялся. Он люто ненавидел всех вокруг, за исключением Фрейзера. — Лучше глянь вперед.

Фрейзер поглядел вдаль. Навстречу неслись еще две полицейские машины с зажженными проблесковыми маячками и вопящей сиреной. Попутные с ними гражданские автомобили с опаской сбавляли скорость и жались к отбойнику. Перед патрульными образовалось достаточно свободного место для полицейского разворота. Раздался визг шин об асфальт и в воздух поднялся дым от покрышек. Через несколько мгновений хвост за «фордом» увеличился на целых две гончих собаки с горящими белым, холодным огнем фарами.

— Уже три, Дюк. Через четверть часа за нами будут гнаться все патрульные машины Ридана и в придачу — вертолет. Нет, боюсь, мне не успеть на Грейнджерские поля в срок, старина, — обреченно вздохнул Фрейзер. Затем его глаза расширились, будто он увидел себя со стороны на вручении ему музыкальной премии за лучшую песню года в стиле кантри. — Дюк, есть идея. Только дотяни до шоссе, дружище. Я покажу тебе настоящее шоу от Фрейзера Токинса!

— Хотелось бы избавиться от копов до шоссе, — поправил его Дюк. — На свободной трассе у нас будет слишком мало шансов уйти от них живыми. Они просто размажут нас об асфальт, накроют деревянной крышкой, споют по нам панихиду в свои рации — называй это как хочешь. Но как только мы покинем пределы города, они, не раздумывая, откроют стрельбу по нам, Фрейзер. Нас отправят прямиком в кювет на скорости около восьмидесяти миль в час.

— Не беспокойся, Дюк. Все под контролем, — утешительным тоном сказал ему Фрейз, и его взгляд блеснул каким-то странным огоньком.

Они ураганом промчались по мосту. В какой-то момент одна из полицейских машин вырвалась вперед на половину корпуса и стала прижимать Дюка к отбойнику. На удачу в этот момент последняя опора моста осталась позади, и дорога расширилась на одну полосу вправо. Дюк успел уклониться в сторону, переключил передачу коробки скоростей и ударил по педали газа. Автомобиль вырвался вперед, словно бегун на дальней дистанции, ускоряющий бег, когда до финиша остается совсем немного.

Впереди показался перекресток. Запрещающий сигнал светофора нацелил свой яростный красный глаз прямиком на Дюка. У стоп-линии в томительном ожидании зеленого света дымили выхлопными газами несколько машин.

— Я бы на твоем месте пристегнулся, Фрейз, — посоветовал ему Дюк, и на его лице проступила злорадная ухмылка. — И знаешь… Мне нравится то, что мы делаем с тобой сейчас. Никакие таблетки от доктора Кларка меня так не успокаивали, как эта бешеная гонка.

— Я сделаю это, старина.

Сзади клацнула застежка ремня. «Сейчас!» — приказал чей-то голос в голове Дюка, и когда до светофора оставалось около пятидесяти ярдов, Дюк, резко дернув руль влево, вылетел через сплошную линию разметки на чужую полосу, лишь чудом проскочив мимо встречного автомобиля. Визг тормозов и последующий за ним удар поведал о том, что один из полицейских автомобилей не смог повторить подобного трюка. Губы Дюка растянулись в улыбке еще шире. Перекресток. Нажав на оповещающий об опасности на дороге звуковой сигнал, он с пронзительным гулом проскочил пересечение широких дорог, протиснувшись в пространство между двумя машинами, едущими друг за другом на порядочной дистанции. И вновь расчет оказался верным. Еще один полицейский патруль выбыл из игры. Автомобиль врезался в гражданский, перевернув его на крышу. От сильного удара двигатель и топливные шланги полицейской машины вышли из строя. На асфальт брызнуло масло и бензин. Огонь вперемешку с дымом вырвался из-под капота и угрожающе затрещал. Двое покалеченных от столкновения полицейских без сознания пребывали в горящем железном саркофаге, захлопнувшемся над ними тяжелой крышкой. Лицо одного из них было обагрено кровью, бегущей тонкой струйкой из рассеченного лба под козырьком форменной фуражки. Второй поник головой между рулевым колесом и вмятой внутрь дверью. Вскоре раздался взрыв бензобака, автомобиль оторвался от асфальта на несколько дюймов, и огонь охватил его жаркими объятиями. Третья полицейская машина каким-то чудом избежала подобной участи и продолжала преследование Дюка и Фрейзера. Голос из громкоговорителя перестал выдвигать требования о немедленной остановке «форда сиерра».

Оказавшись в тихом квартале с аккуратными одноэтажными домиками слева и длинным решетчатым забором с колючей проволокой, бегущей по верхнему краю, справа, Дюк на миг прислушался к себе. Жалости к пострадавшим в аварии патрульным и простым водителям он почему-то не испытывал и это его слегка удивило. Что-то в поломавшемся мозгу отторгало это чувство наряду с другими, не менее важными и значимыми для него, что всегда характеризовали его как честного и порядочного человека. Достойного прекрасной во всем Одри… Нет, он вдруг просто стал другим. По щелчку невидимых пальцев. Верный спутник держащегося на волоске у старухи Дюка, называемый инстинктом самосохранения, бесследно пропал. Он даже не пытался робко поднять трясущуюся руку из-под школьной парты, чтобы попроситься выйти за дверь навсегда, оставив бесполезный теперь портфель в кабинете. Он улетучился в один момент перед въездом на мост, когда Дюк принял решение уйти из этого мира настолько ярко, как никогда не светилась ни одна звезда на небе над крышей их с Одри дома. Даже тогда, когда родился малыш Брюси…

Полицейская сирена нарастала. Нет, в унисон слились сразу несколько звуковых сигналов. Дюк бросил в боковое зеркало взгляд. Еще две патрульные машины подключились к преследованию. Их снова было три. Три красно-синих мерцающих маячками быстрых железных светляка. Дюк прибавил ходу. Спидометр показывал уже семьдесят пять миль в час. Автомобили ураганом пронеслись по кварталу, минуту назад утопающему в вечерней тишине, встревожив ревом сирен расслабленных у телевизоров жителей. Дремлющие на толстых сучьях густых вязов воробьи вспорхнули в небо от громкого шума и пронеслись темным колышущимся облаком над низкими крышами, уже остывшими после захода жаркого солнца. Их шумная стая на какой-то момент заслонила тусклый серп полумесяца своими пернатыми тельцами, но вскоре пропала из поля зрения, и лунное светило вновь показалось на небосводе. В домах захлопали двери, и высыпавшие на улицу люди лишь недоуменно пожимали плечами, переглядываясь друг с другом. Затем все они исчезли в своих жилищах, и было слышно, как торопливо защелкиваются замки на дверях.

«Форд сиерра» вошел в последний поворот, почти не сбавляя скорость. Машину занесло, но руки Дюка, крепко сжимающие руль, справились с задачей. Автомобиль слегка накренился влево, оторвав на секунду от дороги оба колеса с правой стороны, и благополучно помчался дальше. Они выехали на шоссе, освещенную дорожными фонарями на высоких столбах, что были расположены друг от друга на расстоянии двадцати пяти ярдов и тянулись до самого горизонта, насколько хватало глаз. Движение автомобилей здесь было вялым, но все же несколько таких дымили выхлопными трубами впереди и поблескивали габаритными огнями.

До Грейнджерских полей и радиовышки, возвышающейся над ними точно маяк высотой около ста тридцати футов, оставалось чуть больше мили. К той вышке вела проселочная дорога, по обеим сторонам заросшая розовым клевером, желтыми сорными цветками осота и целым морем дикой лесной растительности. Радиовышку обслуживали нечасто, в основном, только когда случались неполадки с антеннами и электроприборами, закрепленными на трех самых верхних секциях. Дюк знал это место.

В то далекое время, когда последний из семейства Грейнджеров отправился на покой, а поля задичали и затем перешли в собственность города, здесь и выросла металлическая башня передачи радиосигнала. Подъезд к ней тут же перегородили железным шлагбаумом — два врытых в землю столба по обеим сторонам дороги с длинной трубой, прилаженной к одному из них, которая поворачивалась на специальной петле, открывая монтерам проезд. С течением лет шлагбаум покосился и проржавел, и в какой-то момент его просто убрали. Ориентиром для нужного съезда с шоссе, ведущему к радиовышке, теперь стало черное, сгоревшее лет двадцать назад под ударами сильных молний дерево, застывшее мертвым молчаливым исполином в десятке ярдов от поворота.

…Полицейские сирены орали во всю мощь и с каждым мгновением становились только громче. Патрульные догоняли Дюка и Фрейзера, двигаясь шеренгой позади них. Гражданские автомобили шарахались от эпицентра погони, сбавляя скорость и сворачивая к обочине. Вскоре стало казаться, что мир полностью отделился от преследуемого «форда» и стаи ревущих моторами полицейских собак.

— Время шоу, старина! — Фрейзер отлип от заднего стекла, отстегнул ремень безопасности и горящими глазами поглядел на Дюка. — Скоро они начнут палить по нам из всех стволов, если ты не сбавишь скорость. Конечно же ты не сбавишь — тюрьма не входит в наши планы, верно? Думаю, они это уже поняли, когда ты вывел из строя несколько патрульных машин. Но у меня есть для копов подарочек. Никто не помешает мне взорвать радиовышку сегодня! Жми на газ, друг. Постарайся выиграть для меня пару минут!

Дюк молча кивнул. Просьба была не из простых, и Дюк углубился в размышления. Дорога простиралась слишком широко для того, чтобы маневрировать по ней и извиваться змеей, не давая полицейским обойти его сбоку и зажать в плотное кольцо. И полицейские попытались бы сделать это, но он уже заработал себе репутацию опасного преступника, идущего на пожизненное, прикончить которого при попытке к бегству на колесах они имеют полное право по закону. Но, наверное, все-таки сначала они станут стрелять лишь по колесам, это верно, как дважды два — четыре. Поэтому зигзаги на шоссе так или иначе выгадают время для Фрейзера. Остается лишь уповать на удачу, чтобы пуля не пробила шину. Последствия будут плачевными при такой бешеной скорости. Скорее всего ни он, ни Фрейзер даже не узнают, какой именно пробитый металлическими частями их перевернутого и искореженного автомобиля внутренний орган станет причиной смерти каждого.

Дюк увидел в боковые зеркала, как две завывающие сиреной машины стали обходить его справа и слева. Он вильнул в одну сторону, потом в другую. Те отстранились от «форда» и немного потеряли в скорости. Дюк выпрямил руль, придавил педаль газа до конца и снова вырвался вперед.

— Так, еще чуть-чуть, друг, — сосредоточенно проговорил Фрейзер. — Все! Первая ракета готова к запуску! А теперь слушай мой план. Сейчас ты…

Но Дюк уже вошел в кураж и, кажется, слушал Фрейзера в пол-уха. Когда полицейская машина справа вновь стала ровняться с его «фордом», Дюк резко выкрутил руль в сторону, и ударил передним крылом в водительскую дверь чернокожего патрульного. Удар пришелся настолько точно, что в один миг полицейский потерял управление, на высокой скорости съехал правой парой колес с шоссе на крутую, ухабистую обочину и стал заваливаться набок. В какой-то момент послышался резкий шум торможения, потом глухой удар, лязг и скрежет. Наблюдавший за кульбитом одной из полицейских машин, Фрейзер вновь повернулся к Дюку. Он был возбужден до предела и в который раз им восхищен.

— Ты решил половину проблемы, друг, — судорожно сглотнув, сказал он довольным тоном. — Но на хвосте еще две. Уступи же мне сцену, и я покажу тебе ярость и безумие былого Фрейзера в деле.

Дюк мельком бросил взгляд в зеркало заднего вида, потом в боковое. Патрульная машина слева сбавила обороты и пристроилась к той, что не пыталась вырваться вперед, преследуя Дюка позади на два корпуса. Он увидел, как опускаются боковые передние стекла у обеих машин, выставляя напоказ головы и плечи двух полицейских. В руках у них были зажаты револьверы с нацеленными на «форд» дулами.

— Вашу ж мать! — вырвался непроизвольный крик из легких Дюка, и он круто вывернул влево. В этот миг прозвучало два выстрела, попавших в воздух.

Маневром Дюка Фрейзера отбросило в угол сидения, и тот, ударившись плечом о ручку двери, сморщился от боли.

— Если ты будешь так вихлять, старина, я не смогу осуществить задуманного, — сказал Фрейзер с легким укором и потер ладонью ушибленное место. Только сейчас Дюк обратил внимание, что на руках Фрейзера были надеты кожаные перчатки, хотя погода была довольно-таки теплая. Даже жаркая для конца сентября. Никаких отпечатков пальцев в машине, подумалось Дюку.

— Если я буду переть прямо по шоссе, точно разъяренный буйвол, нас подстрелят как уток, — с назиданием ответил напряженный Дюк, и «форд» вновь уклонился в сторону. Он не сводил бегающих глаз со всех зеркал, пытаясь предугадать, куда же полетит следующая выпущенная из полицейского оружия пуля.

— Хорошо, уговорил, — согласился Фрейзер, когда кусок свинца пролетел в нескольких дюймах от бокового стекла. — Мне нужно открыть окно, старина. Но постарайся впредь хотя бы предупреждать о своих действиях. Погуди пару раз, — хмыкнул Фрейзер, и тут же его вновь откинуло на сидении после резкого поворота рулевого колеса.

Дюк услышал потрескивающее шипение сзади. В руках Фрейзера что-то горело. Затем прозвучали еще два выстрела. Одна пуля расколотила крышку заднего стоп-сигнала, а другая со звоном пробила бампер и застряла внутри.

— По моей команде, старина, приготовься резко принять влево и вдавить педаль газа в пол. Три! Два! Один! Давай! — Дюк выровнял машину, и Фрейзер метнул в раскрытое окно какой-то увесистый предмет, от которого и исходило то самое потрескивание. Краем глаза Дюк заметил связку продолговатых оранжевых трубочек, смотанных между собой изолентой. Дюк ощутил носом легкий химический запах, ему не знакомый, но он тут же улетучился. — А теперь пошел!!! Живо!!! — прокричал Фрейзер так, будто его резали на части мясницким ножом, и Дюк направил «форд» к бегущей вперед линии железного отбойника.

Связка динамитных шашек угодила точно в ложбину между капотом и стеклоочистителями одной из патрульных машин. Патрульный за рулем от неожиданности завилял колесами. Последнее, что Дюк увидел на лицах полицейских, было глубокое отчаяние и страх. Детонация динамита с яркой вспышкой огня и дыма прогремела оглушительным громовым раскатом, смешавшимся со звоном разлетающегося стекла, пластика и мелких металлических деталей. Капот отнесло в сторону, а машина подпрыгнула в воздухе и приземлилась на голые обода колес. Затем последовал второй взрыв — бензобака, и ее вновь подбросило вверх. Горящий каркас остановился посреди шоссе, полыхая огнем.

Ударной волной первого взрыва выбило стекла соседнего полицейского автомобиля. Большой осколок мгновенно рассек водителю горло. Кровь вырвалась из смертельной раны целым водопадом на безупречную темно-синюю форму, и его голова безжизненно поникла на плече напарника. Машину занесло вбок, и она остановилась, слегка покачиваясь на рессорах. Передняя дверь открылась настежь. Из нее выпал второй полицейский с разводами крови напарника на лице, похожей на черную сажу в желтом свете фонарей, и невидимым сиянием за спиной от сберегшей его от смерти леди Удачи. В руках он все еще сжимал револьвер, который без долгих раздумий нацелил на мчащийся в нескольких десятках ярдов от места трагедии «форд». Он стиснул зубы в бессильной ярости и выпустил все оставшиеся патроны из ствола. Несколько автомобилей, едущих по встречным полосам по ту сторону отбойника, ускорили движение, и лишь одна из них затормозила у обочины. Какой-то храбрец выскочил из-за руля с маленьким огнетушителем в руках и помчался к горящей патрульной машине.

Раздался хлопок, и автомобиль Дюка занесло. «Форд» въехал в отбойник левым крылом, затем его развернуло вокруг своей оси и отбросило к обочине через две полосы. Дюк лихорадочно жал на педаль тормоза. С громким визгом машину развернуло еще на пол-оборота, «форд» остановился, свесившись задней осью колес на обочину, и мотор заглох.

— Кажется, приехали, Фрейз, — скорбно констатировал Дюк, приоткрыв свою дверь и уставившись назад. Левое заднее колесо было пробито пулей, и шина бестолково повисла на ободе. Затем он оторвал взгляд от колеса и устремил его вдаль. Полицейский влез в патрульный автомобиль и, по-видимому, вызывал подмогу по рации. — Шина сдохла. Нас будет носить по дороге, словно пьяного по льду.

— Трогай, Дюк. Не время раскисать. — В голосе Фрейзера проскальзывало нетерпение. Они почти достигли цели: оставалось всего полмили до радиовышки. — Лет пять назад я подрабатывал в одном сервисе, и к нам приехали цыгане на старом «понтиаке». Грохот, с которым они перемещались на нем, я услышал еще задолго до их прибытия. Они вкатились в наши ворота на голых скрежещущих по асфальту ободах на передней оси, понимаешь? — нервно хихикнул Фрейз, то и дело поглядывая назад на темный полицейский автомобиль. — Я захотел продать им парочку шин по завышенной цене и очень обрадовался, когда они согласились на мое предложение. После того, как они уехали, я во второй раз пересчитал деньги, Дюк. И что ты думаешь? Эти подлые, грязные бродяги надули меня как последнего неудачника. Это я к тому, что цыган такая мелочь, как отсутствие покрышек нисколько не смущала. А ты разделался с таким количеством копов! Да я не верю, что тебя может остановить какая-то проклятая шина, Дюк! Трогай, давай. Только не стой на месте. Времени остается совсем немного. Через четверть часа прибудут другие копы, и их будет гораздо больше, а мне нужно успеть подготовить шоу.

— Ты прав, Фрейзер. Начатое принято доводить до конца, иначе к чему все это? — задумчиво согласился Дюк. В эту минуту он размышлял об одной странности. В тот момент, когда «форд» вращался на дороге, он вдруг ясно увидел образ Одри, которая собирала под обеденным столом разбитые осколки из-под вазочки, в котором был налит клюквенный джем. Ярко-красный, с приятной кислинкой. Дюк вспомнил его вкус. С этим джемом он уплетал за обе щеки блинчики, приготовленные Одри к ужину. А еще он помнил этот аромат. Похожий кислый душок с примесью железа исходил от его рук в те минуты, когда он находился в машине у заправки. Кровь на тот момент уже почти запеклась, но запах еще не выветрился. И главное, Одри в его видении была жива! Черт, как бы он хотел, чтобы она была жива! Потом образ стерся, словно рисунок, нарисованный пальцем на запотевшем стекле, которое протерли насухо тряпкой. — Осталось немного, друг, и мы у цели!

Дюк завел мотор и резко нажал на газ. «Форд» сорвался с места, вырывая задними колесами под собой клочья земли. Драная шина соскочила с обода колеса и умчалась в густой придорожный бурьян. Автомобиль Дюка выскочил на шоссе, вихляя из стороны в сторону и гремя железным искрящимся ободом об асфальт. Вскоре он выровнял руль, и они с Фрейзером покатились со скоростью тридцать миль в час. Давить на газ он не решился, ведь в противном случае можно было бы закончить, как тот патрульный автомобиль, что первым сошел с дистанции под натиском «форда».

Через пару минут они бросили машину у съезда к радиовышке, что в свете луны возвышалась над полями мрачным погасшим маяком с кругляками торчащих во все стороны антенн. Прятать машину где-то в укромном месте не было никакого смысла — на ней далеко не уедешь, даже если Фрейзер успеет осуществить задуманное задолго до прибытия полиции, что маловероятно, и попытаться скрыться на ней как можно дальше от этого места. А для Дюка теперь она и вовсе была бесполезна. Он обвел тоскливыми глазами скудный ландшафт перед собой. За серым полем ярдах в пятидесяти виднелась роща, а за ней — плотная стена чернеющего леса. Странно, но почему-то сейчас лишь металлическая вышка ему казалась добрым, дышащим существом среди безмолвной, притихшей местности, звездного неба и свежей прохлады. Все это теперь отдалялось от него, как будто он глядел вокруг себя в бинокль с его обратной стороны. И только радиовышка никуда не пыталась от него деться, как будто ждала встречи с ним долгие годы.

— Вот она, моя девочка, — сладко проворковал Фрейзер, глядя вверх и поглаживая рукой сумку, битком набитую взрывчаткой. Также он предусмотрительно забрал из машины свою шляпу и надел на голову. Серебристый бык таинственно поблескивал в свете луны. — Ах да, мы же договаривались об оплате за услугу, предоставленную тобой, Дюк. Сколько я тебе должен денег?

— Смеешься? — удивился Дюк и хлопнул по плечу Фрейзера. — Мне не нужны деньги, но я хотел бы вернуть долг другим способом. Теперь я прошу твоей помощи, Фрейз. Ты сможешь для меня кое-что сделать?

— Да, но сейчас не самое лучшее время, — заметил Фрейзер и закинул сумку себе на плечо. — Может, завтра?

— Скажи, сколько нужно времени, чтобы научиться пользоваться твоей взрывчаткой?

— Что?

— Так сколько?

— Ну, это довольно просто. Я установил на каждый пучок динамита по детонатору, каждый из которых приводится в действие одновременно с остальными и дистанционно на расстоянии до семидесяти ярдов, что довольно-таки неплохо. От такой штуковины… Такой, как пульт. Вроде от телевизора, но всего с одной кнопкой. Нужно всего лишь снять механизм предохранителя с каждого детонатора при установке взрывчатки. Предохранитель нужен для того, чтобы случайно не взорвать всю сумку при транспортировке или…

— Отдай мне сумку.

— Отдать тебе? Ты с ума сошел? — шикнул на Дюка Фрейзер, уставившись в полное решимости лицо. — Нет, ты не шутишь. Ты хочешь испортить мне вечер?

— Наоборот, друг. Я для себя все решил. Моей Одри больше нет, а еще я за полчаса заработал себе пожизненный срок в тюрьме. А ты сможешь улизнуть, у тебя есть время. Отдай мне динамит. Я сделаю все как надо. Ты спрячешься вон в той роще и в нужное время нажмешь на кнопку. За меня не переживай, друг.

Фрейзер поднес циферблат своих наручных часов к лицу, чтобы лучше разглядеть стрелки в слабом лунном свечении. Они показывали девять часов и восемнадцать минут.

— Поздновато мы приехали. Времени действительно маловато для дискуссий, особенно, когда ждешь в гости целую тучу полиции. Хорошо, пошли. Мы вместе приладим динамит внизу на опорах с болтовым соединением. Четыре опоры, на них — по четыре болта. Думаю, по паре динамитных связок хватит для каждой, чтобы сорвать хотя бы половину соединений. Остальной динамит нужно будет разместить наверху рядом со всеми имеющимися антеннами. Справишься?

— Да, — сказал Дюк и направился к вышке, шелестя подошвами ботинок по траве.

— И не забудь снять все предохранители. Иначе фейерверк выйдет не таким красивым, как я ожидаю, Дюк! — Фрейзер поправил на плече сумку.

— Не забуду, — бросил на ходу тот.

Ветер шелестел в высокой траве, простирающейся до самой рощи. Двое мужчин прошли к вышке в вечерней тиши, и Фрейзер скинул возле одной из опор свою сумку. Им понадобилось семь минут, чтобы разместить взрывчатку в нужных местах. Фрейзер то и дело сверялся с часами и прислушивался к звукам. Никаких полицейских сирен, ни одной даже пронесшейся мимо гражданской машины. Скорее всего, если кто и двигался по шоссе, все они присоединились к тушению горящего полицейского автомобиля, не дожидаясь приезда пожарной службы. По совести, тела погибших патрульных должны быть переданы семьям, что бы те смогли похоронить их с достоинством. Это человечно.

— Пора прощаться, Дюк, — объявил Фрейзер, закончив с последней связкой динамита. — У тебя остается шестнадцать минут, чтобы забраться наверх, закрепить динамит и снять предохранители. В девять сорок три я нажму на чертову кнопку, друг. Ты знаешь, что произойдет тогда. Ты не передумал?

— Нет, Фрейз. Для меня все заканчивается здесь и сейчас. Не подведи меня.

Они крепко пожали друг другу руки, словно старые друзья. Затем Фрейзер трусцой побежал к роще, и вскоре колышущееся море травы поглотило его целиком.

Дюк перекинул сумку себе за спину и взялся руками за холодную лестницу, расположенную внутри радиовышки, в самом ее центре. Она уходила вверх, поблескивая перекладинами в тусклом лунном сиянии. Квадратные секции всей конструкции радиовышки со связующими ее переплетениями швеллеров и толстых труб были выкрашены красной и белой красками. Примерно тринадцать футов каждая секция. Всего их было десять. Пять красных и пять белых. Дюк прикинул количество ступеней и присвистнул. Полторы сотни! Немало!

Он стал продвигаться вверх, аккуратно переставляя ноги с одной перекладины на другую. Чем выше он поднимался, тем сильнее дул ветер ему в лицо. Один раз он поглядел в сторону, чтобы найти глазами Фрейзера, но темнота поглотила все внизу, превратив поле, рощу и лес в распущенный серый клубок шерстяной нити, беспорядочно разбросанной на грязном полу. Каждый раз, когда Дюк переступал на следующую ступень, сумка похлопывала его по спине тупым краем динамитной шашки. К концу подъема, должно быть, появится приличный синяк, подумалось Дюку вскользь.

На третьей от верха секции, как и на следующих двух, был решетчатый пол для удобства монтажа радиоприборов. Оказавшись на твердой поверхности, Дюк отметил для себя, что ноющие ступни готовы сказать ему «спасибо». Подошва на его теннисных туфлях была тонковата для того, чтобы давить всем своим весом на перекладину и не чувствовать дискомфорт.

Перед тем, как установить заряды, Дюк окинул взглядом открывшуюся перед ним панораму. Он увидел половину своего города, простирающегося как на ладони. Яркие огоньки магазинных витрин, горящие окна домов, парк с чертовым колесом, аллеи, скверы и скалистые горы вдалеке у самого моря. Блуждая взглядом по улицам Ридана, он постепенно возвращался глазами обратно. Скользнул по мосту над Вайи — там сверкали маячки полицейских автомобилей у места первой сбитой Дюком гражданской машины. На перекрестке, где он вывел из строя аж целых две машины, пламени уже видно не было. Дюк устремил взор на шоссе и разглядел много красно-синих полицейских маячков, движущихся в его сторону. Целый рой светящихся лампочек, не суливших в скором времени ничего хорошего.

Дюк поспешно закрепил несколько связок с динамитом рядом с антеннами и снял электронные устройства с предохранителя. Проделал тоже самое на двух верхних секциях. Сумка Фрейзера опустела.

— Ну вот и все, — шепнул Дюк звездному небу и сверился с часами. — Осталось четыре минуты, Фрейз. Надеюсь, твой пульт сработает как надо. Не хотелось бы прыгать вниз с такой высоты и отправиться на тот свет полным неудачником. Заголовок на первой полосе местной Риданской газеты, гласящий о том, что свихнувшийся после убийства своей жены Дюк Фарринг, взорвал себя и радиовышку — звучит безумно, устрашающе и довольно-таки ярко. Гораздо лучше, нежели: «Убийца своей жены Дюк Фарринг покончил жизнь самоубийством, бросившись вниз с радиовышки!» Простое раскаяние, кого оно заинтересует?

И вдруг в один миг, ослабевший телом и духом Дюк, припал на колени и зарыдал. Почти беззвучно, как это делают многие мужчины, стараясь сохранить в тайне минуту своей слабости. Из его груди вырывались скулящие стоны, а слезы капали на металлическую решетку пола. Из кармана брюк выпал какой-то предмет и глухо ударился о железо. Дюк повернул голову на звук. Раскладной сотовый телефон, о котором он совсем забыл в связи с ужасающими событиями этого вечера. Новая модель с большими кнопками — подарок Одри на его день рождения в июле прошлого года за несколько недель до смерти Брюси. В тот день Дюк был так рад, что отныне он мог звонить Одри из любой точки города в любое время, что трижды проклял телефон-автомат на углу третьей авеню и Ленкин-стрит. Год назад он работал в офисе одной торговой компании и мог себе позволить звонок домой лишь в обеденный перерыв, чтобы узнать, как обстоят дела у Одри и их новорожденного малыша. Из офиса звонить запрещалось, и особенно болтливым конторским крысам, как любил называть своих коллег Дюк, приходилось занимать очередь в единственный расположенный в доступной близости телефон-автомат на улице.

Одри, она вновь стояла перед глазами. Живая и такая реальная. Только протяни руку, Дюк, и ты дотронешься до нее. Ее фартук перепачкан в джеме, так похожем на кровь, повсюду алые капли. На столе, на полу, на твоих руках, Дюк. Осколки разбитой вазочки сверкают в мягком и нежном свете лампы под абажуром. Нож таинственно поблескивает нержавеющей сталью на тарелке с недоеденными блинчиками. Одри что-то кричит тебе, а ты, Дюк, срываешься с места и бежишь к двери.

Слезы закончились. Дюк в последний раз решил взглянуть на размытый снимок Одри, что каким-то чудом уместился в крохотной памяти телефона. Он откинул крышку и глаза его удивленно поползли вверх. Телефон стоял на беззвучном режиме, и потому он никак не мог услышать звонок. Пять пропущенных вызовов от Одри! И два текстовых сообщения!

Он судорожно жал на клавиши. Первое сообщение от Одри выглядело так: «Почему не берешь трубку? Я волнуюсь». Второе было немного короче: «Перезвони мне сейчас же!»

Дюк почувствовал ледяной холод, пронзающий его тело. Сирена, что становилась все ближе резала слух острым лезвием. Непослушными пальцами он пытался перезвонить на телефон Одри, в душе надеясь, что пропущенные вызовы от нее — вовсе не дело рук миссис Коллинз или кого-нибудь другого из соседей. Но телефон вдруг зазвонил сам, и Дюк чуть не уронил его с высоты ста тридцати футов вниз.

— Дюк, слава Богу! — послышался взволнованный голос Одри. — Я так беспокоюсь за тебя! Где ты? С тобой все в порядке? По радио передали, что какой-то психопат разворотил половину города!.. Когда ты вернешься?..

Дюк слушал ее голос, не в силах произнести ни слова. Слезы вновь запросились наружу, но в этот раз они были тягучими, словно кисель, и просто застыли в уголках его глаз. В его сердце закрадывались навязчивые сомнения в реальности представленной его взору картины вечернего ужина, которые быстро-быстро принялись склеивать воедино обрывки помутившегося в этот злосчастный вечер сознания. Всплывающие из ниоткуда видения взволнованной Одри с осколками разбитой посуды были ни что иное, как настоящие воспоминания.

Не убирая телефона от уха, он медленно повернул голову в ту сторону, где должен был находиться Фрейзер. Умоляющий Фрейзера не нажимать на кнопку взгляд уже ничего не мог изменить.

— Милый, ты слышишь меня? Почему ты не отвеча…

Грейнджерские поля, роща и даже небо, захлебнулись в оранжевом зареве. Прибывшие в этот момент полицейские и высыпавшие из своих машин с револьверами и дробовиками в руках, завороженно наблюдали яркие вспышки взрывов на радиовышке, сопровождаемые таким оглушительным грохотом, что никакой гром в бушующую грозу не смог бы соперничать в громкости звуков, проносящимися над Грейнджерскими полями и накреняющейся с невыносимым скрежетом все сильнее и сильнее в сторону шоссе радиовышкой.

— Как жаль, Тони, что наша юбилейная программа сорвалась, — с сожалением сказал Фил товарищу, накидывая себе на плечи легкое пальто. Их студия закрывалась раньше времени из-за какой-тосерьезной поломки мощных радиоантенн. — Выпуск должен был получиться весьма неплохим.

— Верно подмечено, Фил, — ответил Тони, допивая холодный кофе из большого картонного стаканчика. — Что поделаешь? Это сложное оборудование, оно всегда выходит из строя в самый неподходящий момент. Но знаешь, что мне больше всего обидно?

— Что же это, Тони?

— Мы ведь приготовили сюрприз для слушателей. Песня, выбранная случайным образом из большого списка неизвестных миру талантов.

— Да, Тони, ты прав. Песня этого парня могла бы стать, возможно, хитом. Как ее название, Фил?

— Кажется, «Верь в себя». А имя этого парня… — Фил на секунду задумался, подворачивая рукава своего пальто. — Вспомнил! Это Фрейзер Токинс. Он давно присылает нам свои работы, но, по-моему, ему не хватает немного терпения для того, чтобы его песня не была похожей на черновик. Но в этот раз Фрейзер Токинс хорошо поработал над собой. Да, «Верь в себя» продержалась бы не одну неделю на верхушке нашего чарта, как пить дать.

— Кстати, Фил, насчет выпивки, не хочешь посидеть в баре, пропустить по кружке пива? — поинтересовался Тони.

— Это было бы кстати! — Фил подкинул связку ключей в воздух и, ловко поймав их в кулак, выжидающе уставился на одевающегося Тони. Затем будто о чем-то вспомнил и добавил: — Мне нужно сделать один важный звонок. Я буду ждать тебя на улице!

Мешок

1979 год. Холодное осеннее утро, съежившееся в легкой вуали тумана под мелкими каплями моросящего дождя. С порога собственного дома Фред — светловолосый плотный юноша в клетчатой рубахе и потертых джинсах — видел, как маленькая девочка лет шести-восьми галопом продиралась сквозь лес голых стеблей кукурузы невдалеке. Она появилась неожиданно, будто бы из ниоткуда. Белая маечка и розовые шортики мелькали среди желто-зеленой растительности, приближаясь к жилищу Фреда, где он жил со своей семьей. Также позади малышки юноша увидел нечто, волочащееся за ней походкой, присущей живому мертвецу. Странное дело, но оно то исчезало куда-то на мгновение, то вновь появлялось среди колышущихся стеблей кукурузы. Это человекоподобное существо или даже что-то иное тащило вслед за собой какой-то тяжелый мешковатый предмет, тянулось к девочке одной рукой, но с каждым шагом отставало от нее. Спасавшаяся оборачивалась на бегу и испугано кричала, но Фред не мог разобрать слов из-за шума ветра, кружившего над полем и его домом и дроби дождя, бьющего по черепичной крыше. Единственное, что ему было ясно — она попала в беду.

— Отец! Скорее сюда! — лишь крикнул он, покосившись через плечо на парадную дверь. — Ружье! Бери ружье!

Через мгновение на пороге появился мужчина с густой серебристой бородой и выразительными черными глазами. Он сразу же впился взглядом в кукурузные стебли и вскинул оружие.

— Беги к нам, девочка! — что есть мочи крикнул он, пытаясь перекричать непогоду.

Затем переглянувшись, мистер Джонс и Фред помчались навстречу малышке. Мужчина и не думал стрелять в преследователя, боясь случайно попасть в девчушку, но яростно угрожал расправой и целился в монстра из ружья.

Существо внезапно сменило направление, устремляясь к лесу, что начинался в пятидесяти ярдах к востоку от кукурузного поля, застыв темной стеной. На секунду оно пропало из виду и снова появилось; то припадало к земле, то поднималось чуть выше макушек стеблей. Оно было похоже на сушеную рыбину, плывущую по волнам и поднимающую свою головешку то и дело над поверхностью воды. Вот существо опять исчезло и материализовалось из ничего, крепко держа в цепких руках свою странную ношу.

Через минуту, когда трясущаяся от холода и страха девочка прижималась к незнакомому мистеру Джонсу и всхлипывала, преследователь уже скрылся в лесу.

— Ты в порядке? — мягко спросил мужчина ее. — Он гнался за тобой? Зачем? Кто же он?

В ответ та только пожимала худыми плечиками и во все глаза смотрела на рубаху мистера Джонса пугливым взглядом.

— Ступай, Фред, отведи ее в дом, — сказал отец сыну, легонько поглаживая девочку по дрожащей спине. — Пусть твоя мать пока займется бедняжкой. А затем поспеши к лесу. Ты будешь нужен мне. Вместе мы поймаем этого черта, кто бы он ни был и передадим в руки полиции. Пусть разбираются со всем этим… — он хотел сказать «дерьмом», но вовремя осекся. При девочке такие плохие слова говорить нельзя — слишком мала. — Ну, с Богом.

Отец бросился к лесу, выставив перед собой дуло ружья, а Фред взял девочку за руку, и они вместе направились к дому. Она не побоялась большого мальчика и не отдернула свою холодную ладошку.

Когда они приблизились к крыльцу, на пороге уже ждала обеспокоенная миссис Джонс…

2009 год. Парк развлечений, находящийся недалеко от Риданской бухты, гудел в этот день как муравейник. Повсюду была слышна поп-музыка, доносящаяся из стереосистем, установленных на возведенной ко Дню смеха круглой сцене в самом центре парка. В глубине ее за микшерным пультом со светящимся мониторчиком восседал на барном стульчике отрешенный от всего живого диджей в черных солнечных очках и кивал головой в такт басящей композиции. Внизу сцены бесновались самые преданные поклонники безвкусных песен и ярые любители уличных танцев.

Столпотворения людей были везде: у киосков с мороженым и лимонадом, у пивного бара, перед различными аттракционами навроде высоченного чертова колеса или столбика с шайбой, которая подпрыгивает вверх, стоит лишь как следует ударить кувалдой в нужное место. И даже у тряпичной ширмы, за которой доброволец за деньги должен унижаться, подставляя свою физиономию под резиновые мячи, что летели из рук всех желающих влепить такому по первое число.

В отдалении от сцены, где музыка не так сильно заполняла округу, отчетливо слышался гомон и смех. Дети и взрослые пребывали в прекрасном расположении духа, и каждый второй обязательно держал в руке длинную палочку с сахарной ватой, белой или же розовой. Даже немногочисленные полицейские, выставленные для поддержания правопорядка, и те стерли со своих лиц обыденные серьезные выражения. Они медленно сновали по аллеям, вокруг фонтанов, мимо палаток с сувенирами, радуясь в душе, что сегодня на этом посту шанс погонь и перестрелок сведен к минимуму, нежели в момент несения патрульной службы на дорогах, возле банков или на темных улицах особо злополучных кварталов.

Единственный, кто не разделял народного настроения — это Джессика Харт. Худощавая девушка лет тридцати с небольшим, с надменным взглядом синих глаз и каштановыми волосами, стянутыми тугой резинкой в крутой пучок на затылке. Вместо того, чтобы наслаждаться прохладным пивом на лавочке, она вынуждена жариться на солнце под рекламным щитом из тонкой фанеры, надетым на нее, словно бронежилет. «Ждем вас в „Товарах дядюшки Кроули“! Всегда свежие продукты! Каждый день скидки!» — обманчиво гласил рекламный лозунг, если эти несколько несозвучных слов можно было назвать рекламой. Отвратной рекламой — да. И отвратительный, неудобный щит. Самое место для него — рядом с кабинкой уличного общественного туалета, но… Загвоздка в том, что плату за эту работу, где чувствуешь себя самой последней идиоткой, мисс Харт получит не раньше чем в конце дня от мистера Кроули, красномордого любителя денег и пустых длинных речей, из которых следовало только одно: лишней монеты из его большого кармана не выпадет. Ну а в карманах Джессики гулял ветер, и на него не купишь даже пустого пластикового стакана. А значит, придется попотеть еще несколько часов под фанерными листами с кричащими буквами.

Нашептывая под нос проклятия в адрес праздных гуляк, что могли себе позволить развлечения, она прохаживалась взад-вперед недалеко от бара и, постреливая глазами на приоткрытые двери, докуривала сигарету с фильтром. В кармане ее джинсов зазвонил мобильный. Она с трудом забралась рукой под деревянный щит, нащупала телефон и через пару секунд напряженных манипуляций в кармане, выудила его на свет. Звонил никто иной как сам мистер Кроули.

— Ну, наконец-то, вспомнил о моем существовании, — проворчала Джессика сквозь щелку губ, в которых была зажата сигарета. — Алло, да… Что ты сказал?.. Нет, это ты послушай!.. Что?.. Как нет денег?.. То есть, по-твоему, я верблюд, который может весь день простоять среди пустыни за так и держать на горбу твою поганую афишу?.. Меня не волнует, что ты не можешь сегодня заплатить! Забери надбавку из лифчика своей секретарши, обчисти карманы какой-нибудь старушки, продай часы, машину или фирму, мне все равно! Я честно отпахала пять часов, снуя среди целой кучи глупых ротозеев, которым глубоко плевать на товары какого-то жалкого дядюшки!.. Ах, вот как? Да подавись ты своими грошами, мерзкий ублюдок!.. Щиты? Ты спрашиваешь, когда я занесу тебе твои гребаные щиты?.. Найдешь их в каком-нибудь сортире! А когда отыщешь — не упусти возможности освежиться в жаркий день — засунь свою башку прямо в толчок!.. Да пошел ты!

Джессика с силой нажала на кнопку сотового телефона. Она была вне себя от ярости, и те радующиеся празднику прохожие, кто слышал ее гневную речь, тут же стирали улыбки со своих лиц и шарахались в сторону, боясь попасть под горячую руку.

— Что ж, прекрасно, — нахмурившись, закусила губу Джессика. — Остается довольствоваться такой же дрянной работой на заправке. Зато можно сбросить тяжелый груз со своих плеч. — Оглядев себя, она сняла через голову фанерные листы и бросила их прямо у ближайшей скамейки на асфальт. Затем закурила еще одну сигарету и направилась к выходу из парка, успев по пути толкнуть какого-то мальчишку, отвлекшегося на летящие в небе воздушные шарики. Не удержав равновесие, тот приземлился на газон с цветами и ошалело уставился на Джессику.

— С дороги, маленький паршивец! Раззявил рот! — нашпиговала она его колкими словцами и показала язык. Прохожие, что стали свидетелями маленького инцидента, лишь покачали головами, выражая тем самым неодобрение.

Докурив, мисс Харт на ходу выбросила окурок мимо урны.

— Скорее бы выбраться из этого муравейника на какую-нибудь тихую улицу, где нет ни одной довольной, праздной рожицы, — пробурчала она себе под нос, выходя за ворота парка.

В этот момент у нее вновь зазвонил сотовый телефон. Звонила миссис Миллс, старшая из работающих на заправке, где Джессика подрабатывала уборщицей.

— Да, миссис Миллс?.. — ответила Джессика. — Вот как?.. Опрокинул целую витрину с газировкой? Вот гад!.. Да, я могу сейчас прийти… Что?.. Да, буду через минут пятнадцать!.. Пока…

Слегка приободрившись, Джессика ускорила шаг. Сердце подсказывало ей, что сегодня ее ждет какая-никакая, а денежная надбавка за уборку. Надо же выкинуть такое? Какой-то тип выразил свое недовольство качеством обслуживания на заправке, перевернув целый стенд с товаром. А после этого просто вышел вон и уехал на своем грузовике без всякого наказания. Ну ничего, полиция найдет этого психа по номеру машины. Камеры видеонаблюдения всегда работают исправно. То, что он оставил после себя внутри, это же какое свинство! Наверняка там повсюду осколки от бутылок, разлитые по полу напитки, россыпь чипсов и порванные упаковки, и прочее! Но хозяин мистер Мартинес ценит человеческий труд в отличие от подлого Кроули, гори он в аду в жарком пламени!

Предвкушая небольшую премию, Джессика в глубокой задумчивости и не заметила, как дошла до тихого западного квартала Ридана, от которого оставалось всего четверть мили до заправки. Количество людей заметно редело от парка до окраинных улиц, пока не превратилось всего в пару уличных бродяг, мелькавших далеко впереди. Вскоре и те скрылись. Среди невысоких грязных зданий эхом доносился лишь стук босоножек Джессики.

Нырнув в очередной проулок, Джессика краем глаза уловила движение недалеко в тупике слева. Сначала ей показалось, что там копался в грязи очередной бездомный. Но, когда она повернула голову, по спине пробежала крупная дрожь. Прошло почти три десятка лет, и она почти забыла об этом… Но оно вновь здесь. И это глядело на нее невидящим мертвым взглядом мутных серых глазниц, из которых торчали сухие веточки соломы. Казалось, через эти две дыры виден его гниющий мозг. Разлагающееся лицо почти потеряло форму и казалось скомканной рукавицей, надетой на круглый череп. Грязное коричневое пальто скрывало тело, и это даже к лучшему. В довесок к мертвой голове скелет, обтянутый кожей, с выпадающими внутренностями или еще что похуже — то было бы слишком! Рядом с живым трупом Джессика увидела старый мешок из мешковины, заляпанный какими-то пятнами. И он был довольно-таки большой. Джессика с трудом сглотнула слюну. И тогда она услышала хриплый, шелестящий голос:

— Твое время пришло, дитя мое… Ты давно не убивала, стала бесполезной и… слишком взрослой… Полезай в мешок, и я отнесу тебя домой…

— Н-нет! — вырвался из груди Джессики крик, а на глазах заблестели слезы. — Ни за что! Убирайся прочь, тварь! Тебя нет! Тебя нет! Ты… ты…

Она закрыла лицо ладонями, съежившись от страха. В ушах засвистел мерзкий шепот, сорвавшийся на злобный велящий крик:

«Тогда ты должна убить!»

— Эй, мисс, с вами все в норме? — в этот раз голос зазвучал более реальный и принадлежал, несомненно, женщине. — Вам плохо?

Джессика почувствовала на своем плече чью-то руку. Она отстранилась в сторону и убрала от лица руки. Тогда она увидела пожилую женщину, одетую в просторное серое платье и легкую шляпку такого же цвета. Та с волнением вглядывалась в ее глаза из-за толщи стекол громоздких очков. Не произнеся ни слова, Джессика вновь оглянулась на тупик, но там было пусто. Лишь несколько брошенных газет шуршало страницами на легком ветру.

— Да… да, кажется, я в порядке, с-спасибо… — неожиданно для себя поблагодарила прохожую женщину Джессика и пошла прочь из проулка.

— Вы не важно выглядите, мисс! — услышала она окрик за спиной. — Выпейте хотя бы кофе! Взбодритесь… — Остальные слова потонули в нарастающем гуле в ушах Джессики.

Этот гул сдавливал голову Джессики изнутри. Она чувствовала, как пульсируют ее виски. Должна убить… Убить… Убить!..

Нет! Перед глазами всплыла картина из детства и стала такой явной, будто Джессика Харт смотрела фильм о маленькой девочке в телевизионном экране. Эта девочка играла на крутом берегу реки в куклы со Сьюзи, дочкой фермера Теренса, что жили по соседству с Джонсами. На траве был разложен широкий плед. На нем лежали игрушки, две бутылочки лимонада и еще рядом стояла маленькая плетеная корзинка с сандвичами, завернутыми в газету. Маленькая Джессика, одетая в те же шортики и маечку, в которых бежала через кукурузное поле в тот злополучный, ненастный день, спасаясь бегством от живого мертвеца, что-то говорила своей подружке и изредка показывала пальцем на обрыв берега бурной реки Вайя. Та послушно кивала, соглашаясь со словами Джессики, и с каждым мгновением глаза ее все сильнее затягивала пелена некой восторженности и обожания. Затем она отложила в сторону кукол, поднялась с травы и зашагала прямо к обрыву, слегка покачиваясь на ходу, подобно стрелке маятника. Через мгновение Сьюзи просто спрыгнула в бушующую потоком бездну на мокрые спины каменных валунов, торчащих из воды, словно черепашьи панцири. Когда нашлось набухшее от воды тело Сьюзи, так не похожей на себя, поседевший в один миг Теренс все время твердил о несчастном случае и жалком отцовстве, произнося эти четыре слова как заклинание от тоски и скорби до самого дня похорон, и все больше и больше сходил с ума. В конце концов его обнаружили в собственном сарае болтающимся в петле, а кожа его уже была покрыта трупными пятнами.

— Бред, бред… — качала головой Джессика, пытаясь отбросить прочь и забыть нахлынувшее воспоминание. — Это была не я. Я другая. Не могла такой быть. Я не верю…

— Кому это ты не веришь, а? — поинтересовалась Кэтти Боумбленд, упитанная работница заправки, делая солидную затяжку сигареты.

На свое удивление, Джессика уже добралась до заправки. Кэтти стояла у входа снаружи.

— Что? Да так… — слегка смутилась Джессика, но уже через мгновение собрала волю в кулак, мысленно дала пинка под зад маленькой коварной Джессике, застывшей на берегу реки с куклами в руках и скривила губы: — Привет, большая Кэтти.

— Я просила не называть меня так, Джесс, — тяжело вздохнув, недовольно сказала Кэтти и выпустила изо рта колечко дыма. — Ты же знаешь, что у меня болезнь, эта…

— Да знаю, знаю… Во всем виноваты гены папаши, а не жареные крылышки с соусом на ужин и море сладкой газировки в любое время дня и ночи! Я помню. И я же по-доброму…

— Не верю я в твою доброту, худая ты тростина! — съязвила Кэтти, продемонстрировав ядовитую улыбку.

— Толстуха! — с той же иронией ответила Джессика, и тут же перешла на серьезный тон: — Миссис Миллс у себя? Она просила меня здесь все убрать.

— У себя. И уборка очень кстати. Мне приходится перешагивать через бардак и каждый раз, делая шаг, бояться, что я вот-вот оступлюсь и шлепнусь прямо в лужу разлитой «кока-колы». Понимаешь…

— Понимаю, конечно. С такими пышными формами можно и на ровном месте весьма неуклюже опрокинуться… — не удержавшись поддать очередную порцию перца, захихикала Джессика.

— А-ну, пошла, сучка. Убирай все!

— Не переживай, моя дорогая! Как только наведу порядок на витринах — дам знать. Понимаю, в беспорядке так тяжело отыскать большой хот-дог и сладкий молочный коктейль, не споткнувшись о собственную ногу! — Широко улыбаясь, Джессика послала раскрасневшейся от обиды Кэтти воздушный поцелуй и открыла дверь в магазинчик.

— Я расскажу миссис Миллс о том, что ты воруешь спиртное у нее под носом, — услышала Джессика за своей спиной шепот Кэтти. — Думаешь, я об этом не знаю, сучка?

— Вот как. Только попробуй, пожалеешь, — прищурила гневно глаза Джессика, отпустив ручку дверцы магазина, так и не войдя внутрь. Та мягко захлопнулась. — И поверь мне, я тебя размажу по асфальту, словно отбивную, толстуха Кэтти.

— Эй, Вонючка, а ну-ка слезь со стола. Там для тебя ничего нет! — крикнула Джессика в пространство грязной кухни из такой же неухоженной гостиной. Растрепанный худой кот тут же внял голосу хозяйки, в котором проскакивали нотки угрозы, и спрыгнул на пол. — Так-то лучше. Приносишь на лапах всякую грязь с улицы, черт бы тебя побрал, дворняга!

Был поздний вечер. Джессика лежала на маленьком диванчике, подложив под голову две подушки, и медленно потягивала виски прямо из бутылки. В пыльное окно второго этажа заглядывал свет уличного фонаря, добавляя толику света к свечению тусклой лампочки под потолком. Отпив из бутылки еще несколько глотков, она поднялась на ноги и, не выпуская стеклянной тары из руки, подошла к окну, чтобы задернуть шторы. Глаза ее уже смыкались от усталости и количества выпитого этим вечером. Но, прикоснувшись к ленте, стягивающей штору в углу окна, она вдруг заметила какое-то движение возле пустующего коттеджа по соседству. Кто-то грузно ввалился внутрь, с шумом захлопнув за собой дверь. Джессика успела углядеть лишь ногу, исчезающую в темноте дверного проема. Она нахмурилась. «Не слышала, чтобы новые хозяева въехали в этот дом… — подумала она. — Может бездомный или наркоман? Да и бес с ними…» Во мраке окна она увидела мелькнувший силуэт, что тотчас же растворился во тьме. «А может пугнуть как следует этого засранца? — пришла ей на ум странная идея. — Пусть струхнет раз-другой…»

Приняв решение на бурлящей от алкоголя крови, Джессика натянула кроссовки на босые ноги и вышла в коридор подъезда. Остановившись возле соседней квартиры, она на миг замерла, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери. Все тихо. Сварливая соседка миссис Миллер и по совместительству она же хозяйка квартиры, которую снимала у нее Джессика, уже, должно быть, крепко спала.

Джессика проскользнула тенью по лестничным пролетам и выбралась на улицу. В нос ей ударили вечерние запахи, сладковатые и свежие. Поглядев по сторонам, она тихонько прошмыгнула за калитку дома, сад которого порос высокими сорняками. Стараясь как можно тише шелестеть травой, она ступила наконец на высокий порог и остановилась перед дверью. Еще раз стрельнув глазами по округе, она занесла кулак над головой, чтобы стукнуть по дверному полотну, но тут за ее спиной раздался сердитый возглас:

— Эй, Джессика Харт! Ты что это задумала? Это частная территория, тебе нечего там делать! Убирайся прочь, иначе вызову полицейских! Они враз тебя отправят за решетку!

Джессика гневно отдернула руку и резко обернулась на крик. И сразу увидела миссис Марш, живущую в одиночестве по ту сторону дороги в одноэтажном стареньком доме. Та трясла кулаком в воздухе, сдвинув на полном лице тонкие брови.

— Ах, это вы, миссис Марш? — елейный голоском пропела Джессика. За этим голосом скрывалась ирония и насмешка.

— А ты думала, тебе черт пригрезился, алкоголичка ты эдакая? — вопросила миссис Марш.

— А вы уже и с чертями дружбу водите? — парировала Джессика, хихикая.

— Вот сейчас позвоню куда следует, будет тебе веселье! — проговорила та и уже развернулась, чтобы уйти в дом, но замешкалась и обернулась снова к Джессике: — Чего тебе там понадобилась, бестия?

— Вообще-то проверить хотела, как здесь дела. Все ли в порядке и все такое. А вы не видели какого-нибудь бродягу пару минут назад?

— Тебе уже и бродяги мерещатся. В этот дом без взлома не забраться! Он закрыт на ключ. Я сама проверяла только вчера… То есть…

— Так вы тоже по чужим домам ходок, миссис Марш? — обрадованно воскликнула Джессика. — Вот уж не подумала бы, что…

— Здесь нечего думать! — возмущенно перебила ее старушка. — Владелец мистер Браун попросил меня иногда проверять двери и окна, пока он не продаст этот дом. Он уехал со всей своей семьей очень далеко и не имеет возможности навещать старенький коттедж. А теперь убирайся давай! Нечего здесь шастать!

— Ла-адно! — нехотя протянула Джессика. — И все же я кого-то видела. Так и знайте! Эй, мистер! — она крикнула, почти прислонившись губами к парадному входу. — Можете пользоваться всеми удобствами! Хозяева этого дома совсем не против, чтобы вы немного отдохнули!

— Овца ж ты обнаглевшая! — закричала миссис Марш с порога. — Исчезни, пока худо не сделалось!

Смеясь, Джессика последовала совету соседки и вернулась к себе домой. Допив остатки виски, она рухнула на диванчик в одежде и обуви и вскоре уснула. Проснулась она только утром, когда в окна уже заглядывал солнечный свет. Болела голова, а во рту как будто рассыпали песка. Она с трудом сползла с дивана и побрела на кухню, чтобы выпить из-под крана воды. Напившись, она вдруг почувствовала ужасную вонь. Она обвела взглядом кухню в поисках смердящего источника и заметила под столом что-то, что выглядело довольно-таки омерзительно. Кажется, там лежала пахучая рыбья голова, выглядывающая из скомканной газеты. Вонючка появился через мгновение в кухне и направился прямо к свертку. Джессику чуть не вывернуло, когда кот сунул свой нос в газету и с аппетитом накинулся на рыбину.

— Мать твою, Вонючка! Не зря ты носишь эту кличку, я как в воду глядела! Убери это с моего пола, пока меня не вырвало! Опять рылся в уличной помойке! Кши!

Кот тут же ретировался с глаз вон и забился в укромный угол, туда, где хозяйка не помешает ему насладиться добычей, и вскоре заурчал. Джессика с отвращением подняла газету из-под стола, держа ее за краешек двумя пальцами, и хотела выбросить прямо в окно, однако чуть не выронила газету из рук, когда увидела одну из фотографий, напечатанную на странице. Дрожа всем телом, она разглядывала выпуск Риданских новостей за 1952 год. На мятом листе был отпечатан снимок… Ее, Джессики фото, какой она была в свои лет восемь или девять! Тот же взгляд, темные волосы, еле заметные ямочки на щеках. И статья о том, что эта девочка бесследно пропала летом, в августе пятьдесят второго. Вот только звали ее Луиза Мокк. Но это несомненно была она, Джессика… Как может возникнуть такое поразительное сходство? Под коротенькой статьей были напечатаны еще несколько фотоснимков пропавших детей, особые приметы и места — автомобильные стоянки, магазины или школы, где их видели в последний раз.

— Ты где нашел это, Вонючка? — хрипло прошептала Джессика, бегая глазами по печатным буквам.

Забыв о том, какая отвратная вонь исходила от газеты, она сложила ее вчетверо и сунула в задний карман своих джинсов. Ей в голову пришла одна идея.

— Нужно показать это Джарету. Он поднимет архивы и разберется что к чему, — сказала Джессика в тишину своей квартиры.

В этот момент Джессика Харт приняла непростое для себя решение. Джарет Джонс работал в полиции Ридана и приходился ей братом, с которым она не общалась уже несколько лет с момента смерти их матери — миссис Джонс, той милой женщины, что удочерила Джессику без малого тридцать лет назад. После ее смерти Джарет настоял на продаже дома, где они жили втроем, и перебрался в городской квартал Ридана, купив домик поменьше. Джессике он отдал вторую половину денег, вырученных с продажи, которые она благополучно промотала на развлечения и алкоголь и на оставшиеся гроши сняла квартиру у миссис Миллер. Полицейский Джарет Джонс остался последним из рода Джонсов, связанных по крови. Мистер Джонс и Фред не вернулись живыми из леса тем пасмурным днем семьдесят девятого. Через несколько часов после их отлучки миссис Джонс, не находя от волнения себе места, вызвала шерифа. Он и обнаружил их, растерзанными у старого дуба недалеко от входа в лес. Ружье мистера Джонса прогремело лишь один раз. Об этом свидетельствовала единственная гильза, лежащая рядом с его трупом. В заключении судебно-медицинского эксперта был отмечен характер нанесенных ран схожих с увечьями, которые могут быть оставлены лишь медвежьими когтями, вот только в лесах близ бывшей фермы Джонса уже давно не встречался такой зверь. Фреда и мистера Джонса предали земле, так и не открыв крышки гроба для последнего прощания. Слишком жутко выглядели их искалеченные тела.

Джессика выскочила на улицу и тут же столкнулась с миссис Марш.

— А, мисс Харт! — воскликнула она не шибко дружелюбным тоном. — Знай, что твой грязный кот весь в тебя. Утром он царапал ту же самую дверь, возле которой ты вчера вечером ошивалась. И если вы не прекратите хулиганские выходки на пару со своим мерзким животным, то я позвоню куда следует, и тогда…

— Катись к черту… — еле слышно проговорила Джессика, даже не взглянув на возмущенную старушку.

— Что-что ты там сказала? Ты!..

Джессика поспешно завернула за угол, спеша отделаться от нравоучений миссис Марш, но ее слова ножом резанули грудь. Зачем Вонючка скребся в соседский дом? И не оттуда ли он принес свою рыбину, а вместе с ней и странную газету? И кто все-таки забрел в этот пустующий коттедж минувшим вечером? Невольно ей вспомнилась вчерашняя встреча с призраком своего детства… Следит ли он за ней? Преследует вновь? Нет, даже думать об этом не хочется.

Джессика Харт преодолела несколько кварталов и добралась до сердца Ридана — центральных улиц. Недалеко от зеленеющего избытком растительности сквера располагалось управление полиции.

Войдя в светлое здание, где повсюду звонили телефоны и мельтешили люди в полицейской форме, она попросила у дежурного встречи с Джаретом Джонсом. Дежурный указал нужный кабинет, но добавил, что мистер Джонс сейчас слишком занят, чтобы принять посетителей. Джессика ответила на это презрительной ухмылкой и с деловым видом прошагала в нужный коридор. Вслед она услышала властный окрик полицейского, но не обратила должного внимания, лишь ускорила шаг.

Кабинет Джарета был в конце коридора. Не церемонясь, девушка чуть ли не пинком открыла дверь и ворвалась в душное помещение. И сразу же увидела изумленные, уставленные на нее взгляды Джарета, сидящего за большим столом, и какой-то женщины, застывшей у дальней стены рядом с кофе-машиной со стаканчиком кофе в руках.

— Джесси? — удивленно сказал Джарет. — Что тебе здесь нужно? То есть, прости, проходи, конечно, я…

— Мистер Джонс! — В дверях объявился дежурный. — Я предупреждал эту девушку, что к вам нельзя, но…

— Все в порядке Джо, — ответил Джарет, махнув рукой. — Можешь возвращаться на пост.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Ну, хорошо, — сказал Джо и ушел.

— Привет, Джарет, — сказала Джессика, совершенно не обращая внимания на женщину в кабинете. — Я по делу. Точнее, сама не знаю даже, как объяснить…

— Присядь, Джесси, ты выглядишь очень взволнованной. — Джарет указал на стул, стоящий напротив него с противоположной стороны стола. — Хочешь кофе?

— Нет! Погляди лучше, что я нашла сегодня. — Проглотив тугой комок в горле, Джессика выудила на свет газету и, развернув ее на столе, придвинула к Джарету. Сразу запахло тухлой рыбиной, и Джарет поморщился. — Внимательно взгляни на фото и…

— Ты притащила кусок газеты с помойки, Джесси? — Джарет с отвращением взглянул на бумажные листы, заляпанные жиром и грязью. — Что с тобой?

— Да погляди же! — вспылила Джессика, тыча пальцем на снимок. — Тебе не кажется знакомой эта девочка?

— Джессика, мы не виделись с тобой несколько лет, а ты врываешься в кабинет с каким-то газетным обрывком и даже не спросишь, как у меня дела?

— Как дела, Джарет? — сделав на лице поддельную улыбку, спросила та. — Как здоровье? Бла-бла! Да-да! Джарет, тут серьезное дело… Мне нужно, чтобы ты порылся в своих архивах и нашел папку с делом, касающимся пропавшей девочки на этом снимке. Это же я! Газета за пятьдесят второй гребаный год, но на фото та самая я, которая свалилась на вашу голову и жила столько лет у вас на ферме!

Джарет пристально глядел на Джессику, словно старался понять, не ополоумела ли та. Затем перевел взгляд на женщину, молча попивающую свой кофе.

— Николь, это моя сестра, Джесси, — вздохнув, представил он ей Джессику. — Джесси, — в свою очередь обратился он к сестре, — это мой напарник, сержант Николь Браун.

— Салют! — не оборачиваясь к Николь, Джессика выразила ей приветствие. — Джарет, я жду. Я на взводе все утро, как только увидела этот выпуск «Риданских новостей».

— Я вижу, Джесси. Хорошо, я взгляну.

Джарет одним пальцем придвинул к себе газету и долго изучал статью и фотоснимок. Затем произнес:

— Луиза Мокк, семь с половиной лет. Пропала в августе пятьдесят второго года. Последний раз ее видели соседи в саду собственного дома, где она ловила сачком бабочек. Ни она сама, ни ее тело — так и не было обнаружено… Выпуск этот за декабрь. Почти полгода без всяких вестей. Что ты от меня хочешь, Джесси?

— Ты не видишь, что это я?

— Я прекрасно тебя вижу. Реальную тебя, Джесси. А эта девочка, даже если и нашлась, а я очень надеюсь, что она нашлась и прожила прекрасную жизнь… Возможно она уже скончалась естественной смертью или еще жива, но уже давно не молодая…

— Ты не веришь мне, да? — глаза Джессики заволокла гневная пелена. — Ты что, слеп? Или ты смеешься надо мной, а? Это же я! — повторила она, указывая пальцем на снимок. — Я!

— Джесси, дорогая, ты просто устала, и из-за этого срываешься…

— Да пошел ты тогда! — выругалась Джессика и, оставив газету на его столе, в ярости выскочила в коридор.

— Она всегда такая? — проводив удивленным взглядом мисс Харт, спросила Николь. — Кажется, ей не помешала бы помощь психолога, Джарет. Она неуравновешенная.

— Не говори так, Никки. Ей тяжело пришлось, как и всей нашей семье.

— Расскажешь?

Джарет помедлил, собираясь с мыслями. Наконец сказал:

— Когда она училась в колледже произошел странный случай. Одна из девочек, учившаяся в том же заведении, ни с того ни с сего просто выбросилась из окна. Очевидцы утверждали, что последний человек, с которым она общалась за несколько мгновений до падения, была Джессика Харт. Та девочка не оставила никаких предсмертных записок. Общение с ее родителями не дало никаких прояснений в произошедшей трагедии. В семье все было ладно. Друзья очень ее любили. И училась она хорошо. Разговор с Джессикой тоже не принес результатов. Наоборот, стало только хуже. Она ушла в себя, словно сильно переживала трагедию и как будто бы винила в этом себя. Нашей матери пришлось возить ее в клинику к психологу. После нескольких сеансов общения с хорошими врачами Джессика пришла в норму, правда ненадолго. Она все больше и больше закрывалась от людей, от нас. Становилась чужой, такой, какой она была с самого начала, когда буквально из ниоткуда объявилась на нашей ферме. Она ничего не помнила о себе. Только имя. Но это уже не важно. Я не видел ее три года, и вот, что вышло. Новая странная выходка… Но ведь не ее это фото в газете. Не ее, хотя сходство все-таки есть небольшое. Рассмотреть бы лучше, но качество скудное. Пятьдесят второй год! — Джарет помотал головой. — Даже обсуждать не буду это. — Превозмогая свое отвращение, Джарет скомкал вонючую газету двумя руками и выбросил в мусорную корзину.

— Не кори себя так. Ты не можешь уследить за всеми. Ты не нянька ей, и у тебя есть своя жизнь.

— Да, но… Знаешь, это ведь не единственный странный случай с той девочкой из колледжа.

— Было что-то еще? — с тревогой в глазах спросила Николь и села рядом с Джаретом, положив ему на плечо свою руку.

— Моя сестра Молли. Она погибла двадцать семь лет назад… Просто вышла на дорогу и бросилась под грузовик. — Джарет достал из выдвижного ящика стола пачку сигарет и закурил, нервно теребя сигарету руками. — Джессика и Молли остались в тот день одни на ферме. Мы с мамой уехали в город, чтобы закупить кое-что в магазинах. А когда вернулись, то нашли Джессику сидящей на обочине дороги. На ее коленях покоилось окровавленное тело Молли. Грузовик был перевернут, а водитель мертв. Смерть наступила от удара головой о лобовое стекло. Вот так вот… Из свидетелей только одиннадцатилетняя Джессика, пребывающая в глубоком шоке. Это был первый раз, когда ей требовалась серьезная медицинская помощь, как и всем нам. А второе обращение было как раз после суицида девочки в колледже. Я рассказал об этом…

Николь в растерянности молчала. Она не знала, чем поддержать Джарета, который уперся отрешенным взглядом в пол. Оказывается, столько всего произошло в его жизни, и он об этом никогда не говорил. Но… был ли уже смысл в каких-то утешительных словах? Ведь прошло столько времени…

Николь взяла горячую ладонь Джарета в свою руку, и он отблагодарил ее преданным взглядом.

В еще более отвратном расположении духа Джессика покинула управление, со зла громко хлопнув парадной дверью. Подумать только! Джарет счел ее полоумной! И эта тихоня Николь! Шуршащая кофейным стаканом мышь! Да Джессика спиной чувствовала, как та буквально сверлила насмешливым взглядом ее спину! Не на такую «помощь» рассчитывала она, когда несла газету к Джарету. Что ж, все былое частенько всплывает на поверхность, тебя буравят подозрительными взглядами, тычут пальцем и задают глупые вопросы. Стоит только отличиться от серой массы людей, и ты уже долбаный псих, слетевший с катушек! Да-да, именно такой сигнал она уловила в глазах Джарета. Я — псих… Что ж… Прекрасно!

В этот момент на ее мобильный телефон пришло текстовое сообщение. Она подумала, что от Джарета. С того времени, как они перестали видеться и общаться, она так и не сменила своего номера. Но сообщение пришло от миссис Миллс с заправки. «Ты уволена!» Вот и все, что было там написано.

— Ну ты и сучка все-таки, Кэтти, — читая короткое сообщение от миссис Миллс, проговорила Джессика. — Сдала меня Миллс, что я ворую виски, как пить дать. И теперь я уволена. Потерять две работы за два дня. Что может быть лучше? Ну, я еще настучу этой дряни по наглой, пухленькой рожице!

Джессику вдруг посетило странное, забытое чувство. В ее груди растеклась приятная тягучая сладость, заставляя сердце стучать быстрее и сильнее. Ей захотелось не просто побить Кэтти, а даже убить! Недалеко от входа на заправку, где она так любит подымить сигареткой… К примеру, натянуть на голову пакет и слушать шуршащий звук полиэтиленовой пленки, бьющейся мотыльком в овале ее поганого ротика, пока толстушка пытается сделать неосуществимый в ее очень щепетильном положении вдох. Вот она пытается вырваться из крепких рук Джессики, но слишком неуклюжа и слаба, и у нее ничего не выходит. Джессика видит ее испуганные глаза в отражении стеклянной витрины. Они вращаются, ища спасение, но вскоре в их уголках появляются слезы беспомощности и обреченности. Она слабеет с каждым шорохом смертельной маски, у нее подкашиваются ноги, слабеет дряблое тело. И вот тогда предсмертные спазмы заставляют ее толстенькие ножки сплясать последний прощальный танец, отбивая ритм на асфальте каблучками растоптанных босоножек. Убей, убей! Убей! — звучал чужой, но знакомый голос в голове Джессики, пока она сама не зная куда направлялась, все больше отдаляясь от управления полиции.

К реальности ее вернул автомобильный гудок. Выпав из жизни на какое-то время, Джессика не заметила, что переходит дорогу в неположенном месте, и ей оставалось сделать всего пару шагов для того, чтобы угодить под машину. Ойкнув, она отпрыгнула от проезжающего мимо автомобиля и торопливо перебежала на другую сторону улицы. Затем зачем-то обернулась и увидела Его по другой край дороги. Увидела мешок. Увидела жуткую ухмылку на черепе, с которого осыпались остатки сухой кожи. Джессика протерла глаза. Видение растаяло.

— Я схожу с ума, — прошептала Джессика Харт, даже не пытаясь справиться с нервным тиком, овладевшим мышцами лица в области ее глаз. — Я схожу с ума, как раньше…

Возвращаясь к себе в съемную квартиру, в единственное место, где иногда ее все-таки еще ждал Вонючка, растянувшись на диване, она не преминула тайком сломать пару ветвей на розовом кусте миссис Марш и вытряхнуть ее почту из почтового ящика прямо на землю. Сделав это, она почувствовала себя немного лучше. Как-никак, а маленькая гадость в отместку за длинный нос и не менее длинный язык той — только в радость.

Весь день до позднего вечера Джессика провела перед телевизором, монотонно переключая каналы на пульте. Выпивка закончилась еще вчера, и жажда терзала ее сознание, но лишних денег попросту не было. У нее уже начали смыкаться глаза, когда она услышала какой-то шум, доносящийся с улицы.

— Должно быть миссис Марш решила проведать дом напротив, — пробубнила она, вновь переключая канал. Раздался еще один глухой стук, и любопытство Джессики взяло над ее утомленностью верх. Она поднялась с дивана и тихо подошла к приоткрытому окну. — Что это еще такое? — прошептала Джессика, уставившись на соседский дом.

Внутри явно кто-то бродил с зажженной свечой. Тусклое пламя мельтешило за плотно занавешенными шторами. Джессика различила какой-то силуэт, и он направлялся к выходу. Скрипнула парадная дверь.

— Снова. Только не это, — вырвался сдавленный хрип из Джессики.

Она увидела, как монстр с мешком и горящей свечой, хромая, выбрался из дома. Затем он на миг исчез, но тут же появился на тротуаре за калиткой дома. И вновь испарился в воздухе. В следующее мгновение он уже находился у фонарного столба, что высился напротив окна Джессики. Мертвец медленно поднял голову и уставился холодными глазами в лицо испуганной девушки.

— Убей в последний раз и полезай в мешок, — прозвучал сиплый голос совсем рядом.

— Убирайся ты! Убирайся откуда выполз, — процедила сквозь зубы Джессика, каким-то чудом отыскав в себе силы, чтобы выдавить несколько заикающихся слов.

— Ты давно забыла. Отрешилась. Стала бесполезной. Убей!

— Я сказала, пошел прочь от меня, тварь! — срываясь на громкий крик, взвизгнула Джессика и бросила вниз горшок с давно увядшим цветком, что случайно подвернулся ей под руку. Ударившись о дорожную каменную плитку, горшок со звоном раскололся на множество черепков и разлетелся по тротуару. Джессика инстинктивно схватила с тумбочки подвернувшийся под руку нож, лежащий рядом с блюдцем с заветревшимися дольками яблока, которые она нарезала пару часов назад, но так и не съела. Она сжала его обеими руками, словно священный крест, и выставила перед собой в проем окна. Тогда мертвец вновь исчез.

И возник за ее спиной в одном из углов прихожей, возле входной двери во мраке помещения. Свеча в его руках уже не горела. Со стороны дивана послышалось угрожающее шипение, и после топот мягких ножек. От неожиданности и ужаса Джессика чуть не выпала из окна, резко обернувшись на внезапные звуки поблизости.

— Убей, — снова прошелестел он, сверля Джессику взглядом. — Или в мешок.

— Я не убийца! Тебя не существует! Ты всего лишь плод моей фантазии и детских воспоминаний о том, чего на самом деле не было!

— Малыш Фред и старый Джонс так бы не сказали. Или, по-твоему, их тоже никогда не существовало? Убей.

В этот момент Джессика вдруг поняла, что Вонючка, который всего пару минут спокойно дремал у ее ног на диване, куда-то подевался. Тоже почуял Зло? Конечно, он убежал как только мерзкое существо появилось здесь. Значит, оно реально… Это не болезнь и никакая не скверна. Джессике стало еще страшнее. Она слышала, как открылась парадная дверь миссис Марш. Различила ее недовольное бормотание в шуме проехавшего по улице автомобиля.

Джессика смотрела на мертвеца. Не в силах пошевелиться, словно тот приковал ее ноги к полу намертво своим взглядом. Да и куда она могла бы сбежать, укрыться от Зла, проникающего в любой укромный угол?

Существо с мешком вдруг злорадно улыбнулось, если, конечно, разъехавшаяся еще сильнее в стороны рваная полоска в области его рта могла называться улыбкой. Оно почувствовало что-то… и сделало шаг влево от двери. Джессика на миг уловила приближающиеся шаги на лестничной клетке. В тот же момент в замке с тихим лязгом провернулся ключ, и дверь отворилась. На пороге квартиры возникла миссис Миллер в просторной ночной рубашке до самых пят. На голове у нее слегка сбился старомодный ночной чепец с рюшами по кругу. Она сделала шаг внутрь и уперла руки в худые бока, уставившись на Джессику так, будто первый раз видела ту в своей квартире.

— Мисс Харт, вы хоть себе представляете, который час, а? Все приличные люди уже давно спят, а вы учиняете какие-то крики, шум, нездоровую истерику в общем! Вы одна здесь? — Она с любопытством обвела глазами тускло освещенную гостиную. — Или привели кого-то? Знайте, я не приветствую ночные посиделки с сомнительными личностями в своем доме. Так и знайте. Что вы молчите, мисс Харт? Вы вообще трезвы? — Миссис Миллер с нарастающим волнением глядела на Джессику, пытаясь достучаться до ошалело воззрившейся куда-то мимо нее девушки. — Да что с вами такое в концеконцов?

«Убей!» — заговорил в голове Джессики ледяной голос, обдав ее изнутри жутким холодом, будто северный ветер.

«Ни за что!» — так же мысленно ответила Джессика, не сводя глаз с существа с мешком.

В этот момент какая-то неведомая сила втолкнула миссис Миллер внутрь и захлопнула за ее спиной дверь. Не успев ойкнуть, та вновь оказалась подхваченной под руки невидимым противником, и получила новый толчок в спину. Он оказался гораздо сильнее, чем предыдущий. Ноги сами понесли пожилую женщину вперед, и через мгновение ее тело уже обмякло на груди Джессики, руки крепко обняли девушку за плечи, и ночная рубашка стала быстро напитываться алой кровью в области живота. Первые яркие капли с тихим стуком упали на пол, образовав на половице причудливый багряный узор.

— Боже, нет, миссис Миллер, — на глазах Джессики появились крупные кристаллики слез. — Этого все не взаправду, это происходит не со мной… — она ощущала в своих руках все тот же нож, который крепко сжимала, и улавливала яблочный запах в воздухе, исходящий от блюдца, наполненного дольками фрукта.

— Это не грезы, дитя мрака, — прошипел мертвец. По интонации его бурлящего голоса было очевидно одно — существо было довольно. — Ты прекрасно справилась в этот раз с теми сокровенными желаниями, которые ты давным-давно зарыла где-то глубоко в недрах своей заблудшей души. Но от знамений нельзя сбежать, сущность не переделать, от тайных искусов не укрыться за занавесями глупой людской морали. Признай, тебе нравится это. Ты чувствуешь теплоту чужой сладкой крови на своих руках, Джесс-с-ика-а-а… — протянул мертвец, воздев в ее сторону свои руки. В его мутных глазах на мгновение возник жадный блеск. Затем существо исчезло. Тело миссис Миллер повалилось навзничь к ногам Джессики, соскользнув с длинного лезвия ножа. Девушка тут же выронила из дрожащих рук оружие, и оно с лязгом упало на пол. Застывшие глаза миссис Миллер смотрели вверх, изо рта стекала струйка крови. Она была мертва.

Джессика закрыла лицо руками и опустилась на колени. Предательская дрожь во всем теле не давала собраться с силами и мыслями. Оно убило. Она убила! Что же делать? Звонить Джарету и пытаться объяснить, как все было на самом деле? Он не поверил в газету, тем более не поверит в непричастность к убийству. Все улики, свидетельствующие против нее, имеются. Он тут же отправит ее за решетку. Или того хуже — в психушку. Конечно, в его черством, закаленном работой сердце, возможно, дрогнут туго натянутые струны чувств, и он скажет, что сожалеет, что так все случилось, но закон для всех един. Бежать из города? Куда? «В мешок…» — ответила на свой же вопрос Джессика и сильнее съежилась, сидя на холодном полу и глядя, как в лужице крови рядом с миссис Миллер отражается причудливыми пятнами свет от люстры. А что, если… просто выбросить ее труп из окна ее же квартиры? Такая мысль вдруг пришла Джессике на ум. А еще сунуть нож в раскрывшуюся кровоточащую рану, только не ее нож, а какой-нибудь из кухонной утвари миссис Миллер? По крайней мере тогда у нее, Джессики, есть шанс выиграть время, пока полиция будет разбираться, кто причастен к смерти несчастной, и придумать что-нибудь стоящее. А может и правда, убраться из этого поганого города куда глаза глядят? Здесь Джессика не нашла свое счастье, Ридан всегда казался ей чужим. Она даже не помнила, кто она, откуда и как оказалась на ферме Джонсов много лет назад. А там будь что будет…

Джессика с трудом поднялась с колен, вытерла слезы с глаз и с какой-то странной надеждой взглянула вновь на миссис Миллер. Картина не поменялась — серая, бездыханная и определенно мертвая. Джессика бесшумно прошла к входной двери и выглянула в глазок на лестничную площадку. Снаружи все оставалось тихо, время было позднее. Теперь оставалось самое сложное и оно же самое главное. Незамеченной пробраться в квартиру мисси Миллер, волоча ее тело. Только бы никто не увидел этого ужаса… Только бы никто не видел, как хозяйка заходила к Джессике, когда еще была жива.

С такими призрачными желаниями Джессика вернулась в гостиную и взяла под руки безжизненное тело, подтянув к своей груди. К счастью, бывшая хозяйка была не крупной женщиной, а наоборот, сухонькой и невысокой, поэтому весила не так уж и много. Все же, пыхтя и отдуваясь, Джессика кое-как доволокла ее до соседней квартиры, дверь которой была не заперта, а лишь захлопнута. Джессика отворила ее толчком ноги и ввалилась внутрь. Споткнувшись о сбившийся палас в прихожей, она упала вместе с телом на пол, осыпая тихими проклятиями свою неосторожность. Послышался глухой стук, когда тело выскользнуло из рук и тоже грохнулось вниз. Джессика еще одним движением ноги резко захлопнула за собой дверь и наконец тяжело выдохнула, уставившись в белый потолок. Так она пролежала с минуту, прислушиваясь к звукам. И вновь все было тихо вокруг, лишь в одно из каких-то приоткрытых окон квартиры миссис Миллер доносилось далекое чириканье бодрствующих птиц.

Свет горел только в прихожей, бросая короткие тени от вешалки с верхней одеждой на кремового цвета стену. Джессика решила не включать свет в остальных комнатах. Зная их расположение, она протащила тело миссис Миллер в ее спальню и остановилась у окна, выходящего на пустующий дом семьи Браунов. Привалив труп к изножью кровати, Джессика сбегала на кухню, нашла там салфетку и, обхватив ею первый попавшийся на глаза кухонный нож, вернулась обратно. С большим отвращением она всадила этот нож в живот миссис Миллер. Послышался треск разрезаемой плоти — нож превосходил длиной орудие убийства Джессики. Собрав последние силы, девушка перевалила миссис Миллер через окно и отдернула руки. Тело шлепнулось на живот в нескольких футах от забора Браунов. От удара об асфальт, должно быть, нож вошел еще глубже. Подумав об этом, Джессику передернуло. Она осмотрелась. Взглянула себе под ноги. Капель крови нет, все было чисто. Затем осмотрела весь проделанный путь от квартиры до квартиры, на забыв захлопнуть на замок дверь бывшей обители миссис Миллер. Никаких кровавых следов или разводов.

Оказавшись в своей гостиной, Джессика стала понемногу приходить в себя. Она подумала о Вонючке. Куда убежал ее лохматый питомец? Ей вдруг захотелось приласкать зверя, что случалось крайне редко, успокоить его и успокоиться самой. Девушка сделала пару шагов в направлении кухни, чтобы поискать его там, но вдруг обмякла и упала в обморок.

Очнулась она только под утро, когда первые лучи восходящего солнца протянули свои розоватые пальчики в ее окно. Но пробудилась она отнюдь не от солнечного света. В ее дверь кто-то настойчиво стучал. Джессика спросонок посмотрела по сторонам и сначала удивилась, почему она проспала всю ночь на полу, но воспоминания об ужасах минувшего вечера тут же закрались в ее сознание скользкой змеей. Она вскочила на ноги, и ее взгляд уперся в заляпанный кровью пол. Входная дверь уже содрогалась под чьими-то ударами. Джессику ударил озноб, когда до ее слуха донесся громкий голос:

— Откройте дверь, полиция!

Все, что могла сделать сейчас для себя Джессика, это передвинуть половой коврик со своего места, тем самым закрыв кровавое пятно. Выглядел он довольно-таки нелепо, лежа почти у самого окна, но это лучше, чем выставить напоказ место преступления. Джессика постаралась привести себя в чувства, сжимая и разжимая в воздухе пальцы своих рук. С улицы доносились голоса, щелчки фотоаппаратов и мужское приглушенное бормотание. Через секунду девушка отворила дверь. На пороге стоял внушительного вида полицейский, полный и высокий, с рыжими усами и такими же рыжими волосами на голове. В одной руке он сжимал форменную фуражку, в другой — толстый блокнот в кожаном переплете.

— Мисс Харт, верно? — густым басом вопросил тот, сверля девушку серыми холодными глазами.

— Д-да, — запнувшись на единственном слове, ответила Джессика.

— Не хотелось бы сразу говорить в лоб о таких вещах, но так того требует наша профессия. Сожалею, но около шести часов назад была убита ваша соседка, миссис Миллер. Вы слышали что-нибудь подозрительное этой ночью?

Пронизывающий насквозь, умный взгляд полицейского заставил мозг Джессики работать на полную катушку. Ее крики, цветочный горшок, отпечатки пальцев на ручке входной двери миссис Миллер, возможно еле заметные следы от ее ботинок в квартире… Как она могла вырубиться вообще вчера, не загладив после себя острые углы? Для начала нужно сделать удивленный и трагический вид.

— Как убита? — всплеснув руками, просипела Джессика. К счастью, она только что проснулась, и солнечные яркие лучи в окне слегка натрудили ее глаза. Она несколько раз моргнула, и в уголках ее век проступили капельки слез. — Что случилось?

— В котором часу вы видели ее живой в последний раз, мисс Харт? Вспомните, пожалуйста.

— Я… видела ее живой… да, офицер, — нарочно путаясь в словах, чтобы выглядеть еще более растерянной и опечаленной, ответила Джессика. — Я заходила к ней накануне вечером. Б-было где-то часов семь или половина восьмого. Я относила ей квартплату за месяц. Она хозяйка этой квартиры, сэр. То есть, бывшая хозяйка… Что я говорю такое… Вы уверены, что она мертва? Должно быть это ошибка… Просто, вот так сразу не может быть, — все больше входя в роль скорбящей соседки, расплакалась Джессика.

— Ну-ну, успокойтесь, мисс. Вам нужно выпить воды. И еще раз скорбно заявляю, что миссис Миллер мертва. Ее тело нашел один случайный ранний прохожий под окнами вашего дома и позвонил в управление. Так что на счет минувшей ночи? Слышали что-то странное?

— Пожалуй, поздним вечером, действительно, у нас было несколько неспокойно, сэр, — начала выдумывать Джессика. — Я слышала мужскую брань внизу у дороги. Точнее, у фонарного столба. Выглянула, их было… э… трое. Да, трое. Все одеты в темную одежду и… у одного на голове была надета бейсболка. — Джессика сочиняла и краем глаза смотрела, как полицейский усердно записывает ее лже-показания. — Они о чем-то спорили. Я крикнула им, чтобы убирались прочь, иначе вызову полицейских. В ответ они стали оскорблять меня и угрожали навсегда заткнуть мне рот. Я бросила в них цветочный горшок, но не попала. Наверно, оно к лучшему. Затем я закрыла окно и зашторила занавески. Они еще покричали что-то, но потом мимо проехала машина, и больше я не слышала ни звука с улицы.

— Ваш горшок с цветком мы видели, мисс Харт, — закончив записывать, кивнул полицейский. — Машина, значит? Вы думаете, они уехали в этой машине?

— Нет, скорее это была проезжая машина, офицер. В тот момент, когда я услышала шум мотора, эти трое еще галдели.

— Что-нибудь еще можете рассказать?

— Нет, это все. Потом я надела свои наушники, включила музыку и легла спать. Проснулась только утром, прямо перед вашим приходом, сэр. — Говорить о том, что слышала, как из своего дома выглядывала миссис Марш, хлопая входной дверью, Джессика не стала. Авось пронесет, и полицейские не станут опрашивать всех подряд, иначе возможны расхождения в некоторых деталях. Ведь в тот момент, когда Джессика бросала горшок, у фонарного столба не было никаких мужчин. Только мертвец с мешком, которого миссис Марш наверняка не могла видеть. А, черт бы с ним. Пусть сначала докажет, что их не было. — Это все, сэр, — повторила Джессика.

— Что ж, — захлопнув блокнот, произнес полицейский. — Не уезжайте пока из города. Возможно, мы вызовем вас в управление, если всплывет еще что-то.

— Вы подозреваете меня? — притворно ужаснулась Джессика. Хотя что-то в ее сердце все-таки екнуло.

— Таких подозреваемых, как вы — полный дом. И весь Ридан в придачу. Пока, как свидетеля, мисс Харт. Всего доброго.

Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Она почувствовала, что футболка насквозь промокла, пока она говорила с офицером. В этот момент затрезвонил мобильный телефон, испугав и без того разнервничавшуюся Джессику. Она взяла его в руку. Неизвестный номер. «К черту все», — подумала Джессика и отшвырнула трубку на диван. На шум откликнулся Вонючка, показавшись из-за угла кухонного проема двери. Он потерся о косяк и вопросительно поглядел на хозяйку круглыми как бусины глазами.

— Вот ты где, пропажа моя! — обрадованно воскликнула Джессика. — Я думала, ты сбежал от меня. Бросил свою мамочку на произвол…

Вонючка не дослушал ее приветственную речь. Вальяжно развернувшись, он вновь исчез за стеной в кухне.

— Неблагодарная скотина! — крикнула ему вслед Джессика и, стянув с себя футболку, отправилась принять утренний душ. Оттирать пятно крови она пока не спешила, еще один визит полицейских вряд ли состоится сегодня: слишком много людей им предстоит опросить в этот день.

Зайдя в ванную комнату, Джессика громко вскрикнула от отвращения. На дне ванны сидела здоровенная черная крыса, поджав под себя склизкие лапки, и обнюхивала носом воздух. Услышав шум, она повернула свою головку и уставилась красными глазками прямо на Джессику.

— Фу, мерзость какая! — взвизгнула Джессика и, схватив первое подвернувшееся под руку махровое полотенце, набросила его на мышь-переростка. — Просто ужас!

Девушка пулей выскочила из ванной и, захлопнув с треском дверь, навалилась на нее плечом, словно боялась, что крыса выберется наружу, если не подпереть собой выход.

— Это уже ни в какие ворота не лезет! — ошалело проговорила Джессика, ища глазами Вонючку. — Это ты развел здесь крыс, маленький гаденыш! Тащишь с улицы всякую грязь и объедки! — Но тут же смягчилась, коря себя за то, что редко баловала кота специальными кормами для животных. — Да, это я во всем виновата…

В этот момент вновь зазвонил мобильный. Джессика отпрянула от двери в ванную и, пройдя в гостиную, взяла его в руки. И вновь дисплей высветил неопределенный номер. Она сбросила трубку во второй раз. Но не успела она отложить мобильный в сторону, как тот зазвонил снова.

— Да что б вас… — выругалась она и нажала на кнопку. — Алло?

— Джессика, — послышался девичий шепот. — Это ты, Джессика? Мне так холодно. Помоги мне выбраться…

— Кто это? — не поняла девушка. — Алло? Вы шутите?

— Джессика, — голос дрожал и срывался на плач. — Ты должна помочь. Только ты сможешь. Освободи меня из мешка, прошу…

— К-какого м-мешка? — Джессика почувствовала, что у нее голова пошла кругом.

— Из которого ты сама появилась. Ты боишься, я знаю. Крысы, Джессика, они не причинят вреда. Они как часть нас. Ты должна приехать на бывшую ферму Джонсов. В лесу… старое дерево Умерших, поспеши-и-и… — Связь оборвалась.

Джессику затрясло от страха. Что происходит? Кто ей звонил? Почему этот стонущий детский голосок ей так знаком? И что она имела ввиду, когда говорила о жутких крысах?

Вспомнив о том, что в ванной она засекла одно из таких омерзительных созданий, Джессику передернуло. Но тревожные размышления прервал новый звонок. Четвертый за утро. Джессика настороженно сняла трубку и проговорила:

— Если это какая-то шутка, я найду тебя, слышишь, найду и…

— Джесси? — раздался голос Джарета. — Это я. Прости, что беспокою в такую рань, но я уже в курсе событий, произошедших… Кхм… Джесси, ты… ты в порядке?

— Ах, Джарет, — вздохнула Джессика. В первый раз за столько лет она была если не рада слышать речь братца, то хотя бы чувствовала от этого некое облегчение. — Да, в норме. А вот миссис Миллер наоборот…

— Я не веду это расследование, Джесси. И задавать лишних вопросов не стану. Понимаю, тебе тяжело сейчас. Просто хотел узнать, как ты.

— Спасибо, Джарет. Как я уже сказала, нет причин беспокоиться.

— Знаешь, на счет того снимка, прости, если резко ответил… Но ты ведь понимаешь, что…

— Не бери в голову. Я привыкла справляться со всем сама.

— Я откопал старый архив по этому делу, — продолжал Джарет, и от этих слов Джессика напряглась как струнка. — Если вкратце, то эту девочку так и не нашли. Она просто бесследно исчезла из города. Больше ее никто не видел ни в Ридане, ни в Брантненде, ни где-либо еще. Дело так и не было закрыто, но из-за отсутствия каких-либо зацепок его просто сунули в долгий ящик. Собственно, в этом самом металлическом ящике папка и пролежала добрых пятьдесят пять лет.

— Спасибо, Джарет, — повторила Джессика с разочарованием. Она ожидала более развернутой и насыщенной истории о все-таки найденной Луизе Мокк, пусть даже мертвой, а не о пропавшей без вести. — Кажется, я теперь знаю, что со всем этим делать. — И Джессика прервала разговор.

«Так я и знала, что не нашли, — размышляла она, твердо решив все-таки съездить на старую ферму Джонсов, где она прожила все свои детские годы. Кто бы ни звонил ей по телефону, моля о помощи — последние несколько дней происходят странные, ужасающие события. И найти ответы на все вопросы можно, лишь нырнув в самую их гущу с головой, словно в омут. — Почему не нашли? Потому что вот она я. Это ведь я на снимке, пропавшая девочка с другим именем. И откуда, спрашивается, я взялась? Та звонившая сказала из мешка? Очень хорошо. Ведь я и правда не помню ничего до того момента, как бежала через кукурузное поле, спасаясь бегством, как я думала, от живого покойника, что волочился за мною вслед. А, выходит, я просто гончая псина, которую выпустили из какой-то клетки? Убей, убей, убей… И что я найду на старой ферме? Встречусь с привидениями своего детства? Да! Нет, это самая сумасбродная чушь, которая когда-либо приходила мне в голову!»

Джессика быстро накинула кроссовки, закрутила на голове пучок, чтобы пряди не лезли в глаза, и зафиксировала их двумя спицами для волос. Позвенела в карманах мелочью и, удостоверившись, что этого хватит ей, чтобы добраться до места, к примеру, на такси или какой-нибудь попутке с услужливым водителем, в противоречивых чувствах направилась к двери.

— Вонючка? — крикнула она через плечо в пустоту квартиры. В этот раз кот лениво выглянул из-за угла кухни тут же, услышав зов хозяйки. — Стереги крысу в ванной до моего возвращения! А лучше разделайся с ней раз и навсегда, как ты делаешь это с объедками на помойке, — с легкой обидой в голосе то ли на себя, за то, что плохо кормила животное, то ли на него, из-за того, что позволял себе наесться пищевыми отходами, напутствовала Джессика на прощание своего кота. Затем замешкалась у входной двери и хмуро добавила: — Только не заляпай всю кухню! Пол в гостиной я уже уделала…

Обернувшись напоследок, Джессика так и застыла с открытым ртом. На ее диване копошились целых три здоровенных черных крысы с длинными хвостами. Вонючка лениво прошествовал в гостиную и, прыгнув на подлокотник дивана, удобно устроился на покрывале рядом с крысами. Он будто и не замечал их вовсе. Приподняв парвую заднюю лапу, он стал вылизывать ее шершавым языком, сохраняя абсолютное, безмятежное спокойствие.

— Он не видит их… — с удивлением прошептала Джессика, держась за ручку двери. — Я окончательно свихнулась, и тут уже не помогут мне никакие психологи, черт бы их побрал…

Джессика добралась до старой фермы Джонсов спустя полчаса. Выйдя из дома, она тут же поймала такси и даже сторговалась с водителем до совершенно шуточной суммы. Джессика всегда была остра на язык. По дороге изредка попадались на глаза стаи крыс, и с каждым разом их было все больше. У порогов магазинов, в закоулках улиц, вдоль бордюров и просто снующих по тротуарам. Как и Вонючка, никто из прохожих людей не замечал их. От этой картины Джессике становилось еще страшнее, и вскоре она перестала глядеть в окно машины, отвернувшись и уставившись в спинку переднего сидения. Так она просидела сзади, пока таксист не остановился и не сказал, что приехали.

Выйдя из автомобиля на шоссе, тянущееся вдоль кукурузного поля, за которым виднелась провалившаяся внутрь крыша ее бывшего дома, Джессика стала протискиваться сквозь хлещущие ее по лицу зеленые стебли кукурузы, стараясь не наступить на копошащихся у ног крыс. Неприятные ощущения на коже заставили ее вернуться в прошлое, вспомнив, как она, маленькая, бежит через это самое поле, а позади нее волочится страшный мертвец.

Джессика помотала головой, отгоняя прочь эти мысли, которые еще не успели окрепнуть в ее голове. Однако, она понимала, что в любой момент воспоминания могут стать реальностью, ведь за несколько минувших дней призрак прошлого возникал перед ней не один раз, говорил с ней… и убил за нее…

По левую сторону раскинулся лес. Еще гуще и дремучее, чем был четверть века назад. Там нашли для себя жуткую смерть Фред и мистер Джонс. Именно туда предстояло забраться Джессике, благо, что не в самые дебри. Всего двадцать шагов от первых деревьев до малюсенькой полянки, где рос большой дуб, омертвевший с севера от самых корней до макушки, но цветущий и живой с юга. К этому самому дубу звал детский голос в трубку телефона и умолял о помощи. Что должна сделать Джессика здесь и сейчас? Она не знала.

Оставив по правую руку от себя пустующий, накренившийся от времени дом, в котором она выросла, украдкой Джессика заметила, как внутри качнулась оконная занавеска. Она нахмурилась и пристально вгляделась в оконное стекло, не сбавляя шаг. Занавесь перестала трепетать и замерла. Вместе с ней замер и дом. Джессика подумала, что, должно быть, и там внутри все просто кишит жирными крысами. Затем в ее голове раздался знакомый зловещий шепот:

«Подойди же, дитя, мы заждались тебя в нашей сладостной тьме…»

Будто вторя языку мертвеца с мешком, закачали макушками древние лесные деревья, закивали головами кукурузные стебли. Поднялся прохладный ветер и устремился к лесу. В небе появились хмурые тучи и вскоре заслонили своими кучевыми телами жаркое солнце. Казалось, мир погрузился в гнетущий таинственным злом мрак.

Джессика побледнела лицом, по спине ее забегали мурашки, а какая-то таинственная сила неумолимо вела ее к гнилому дереву. И вдруг ей показалось, что голос в голове был лишь разыгравшейся фантазией и ничем больше.

— Там все ответы, у дерева, — сказала сама себе Джессика, от поедающего ее изнутри страха с трудом шевеля языком. — Он не отстанет, пока не получит тебя. Но ведь ты не сдашься, подруга, верно?

Гадая, что ее ждет, Джессика шагнула в лес. Память четко вырисовывала дорожку к поляне с деревом Умерших… умерших Фреда и мистера Джонса. Что сказал шериф тогда? Медведь? Джессика через силу ухмыльнулась и увидела впереди просвет между зарослями кустарников и стволами деревьев. И поросшую сорняками полянку без надоедливых крыс, к которым Джессика уже успела привыкнуть по пути.

— Я вернулась! Кто ты? Где ты, покажись? — крикнула Джессика, сама не зная, что произойдет дальше. И произойдет ли что-то вообще?

Сначала ничего не происходило. Шелестела трава под порывами ветра. Где-то в глубине чащи отбивал ритм неугомонный дятел. В небе пронеслась птица, отчаянно хлопая крыльями. И все стихло, словно перед бурей. Через несколько секунд раздался громкий треск. Омертвевшие, выдающиеся из земли корни дерева Умерших, что раскинуло свои длинные, узловатые сучья над головой Джессики, стали медленно раздвигаться в стороны. Они витиевато ползли как змеи, ломались и изгибались как ноги гигантского паука, трескались и рассыпались, точно истлевшие кости. До тех пор, пока перед глазами Джессики не возникла глубокая нора, из которой исходило ужасное зловоние, режущее глаза до слез. И тогда она услышала тот самый детский голос. Он доносился из глубин земляной пещеры.

— Джессика, как хорошо, что ты здесь! Дай мне руку! Помоги мне выбраться!

— Ни за что я не полезу туда! — пискнула Джессика и в ужасе отстранилась от норы. Оступившись на кочке, она упала назад на траву.

— Осталось мало времени! Протяни руку!

Джессика с ужасом глядела как из норы возникла чья-то маленькая ручка, заляпанная грязью и кровоточащая мелкими неглубокими ссадинами. И в этот момент внутри Джессики что-то щелкнуло. Всего мгновение назад она боялась быть обманутой темными силами. Сунься она в темноту зияющей дыры, в неизвестность, и ее могли утащить в гниющие недра. Сделать с ней нечто такое, что не мог даже представить себе изощренный на разные жестокости мозг самого хитрого и безжалостного живодера. Но сейчас, глядя на тянущуюся к свету слабую ручку ребенка, Джессика подавила в себе чувство страха. Уже не было важно, каким образом умоляющая смогла говорить с ней, Джессикой, по телефону. Она уже верила во все самое загадочное и необъяснимое, что только может случиться и случилось за минувшие дни.

Припав к земле, Джессика проползла несколько футов и взялась за холодную детскую ладонь. Она что есть сил тянула на себя руку девочки, упираясь ногами в ствол дуба, пока сопротивление чего бы то ни было внутри норы не стало слабеть. Еще минута, и Джессика в холодном оцепенении глядела на вызволенную из земляного плена девочку, одетую в старомодное зеленое платьице и грязно-белые туфли. Вместе с ней из норы выскочило несколько крыс. Под жалобный писк они затерялись в высокой траве.

— Ты… ты? Ты… — пытаясь хоть что-то выговорить, заикалась Джессика, так и сидя на траве.

— Я — Сьюзи Теренс. Дочь фермера, — улыбаясь странной, кривой улыбкой, сказала та. Ее янтарные глаза были сощурены, как у кошки, греющейся на солнце. — Ты убила меня, помнишь?

— Я никого не убивала, — выдохнула Джессика, ошалело глядя на ту, которая никогда не могла здесь больше быть.

— Не скромничай, Убийца Харт. Внушающая Джесс. Гипноз. У тебя много имен, поздравляю. Хотя в темном тряпичном мире такие как я чаще зовут тебя Психичка.

— Такие? И много вас… т-там?

— Не очень. Остались только я и два мальчика. Но в вашем мире мы пока жить не можем, потому что частички наших душ укрыты другими людьми в тайниках. Навроде этого дерева. Ты помнишь, что ты спрятала в корнях после того, как отправила меня вниз на камни?

Джессика молчала. Сьюзи кивнула и продолжила:

— Мои игрушки. Моих кукол. Ты завернула их в газету, которой были обернуты сандвичи. Помнишь?

— К-какие игрушки?

— Разные, — пожала плечами Сьюзи и поднялась на ноги. Движения ее были плавными, как у пантеры, и тем не менее они почему-то казались угрожающими, как и тон в ее бурлящем, хриплом голосе, будто глотка ее была набита… землей?

— Я не помню ничего такого… — будто оправдываясь, ответила Джессика и хотела подняться, но Сьюзи проворно наступила ей на горло ножкой, в которой чувствовалась вовсе не детская сила.

— Тебе не стоило бы подниматься, Джесс, — состроив кислую физиономию, проговорила Сьюзи. — Он скоро придет за тобой. А я начну жить. И убивать. Мне так хочется кого-нибудь убить. Например, тебя. Но Ткач сказал, что ты нужна ему. Возможно, он пощадит твою никчемную жизнь и предоставит тебе еще один шанс. Последний. Это твоя пятая жизнь. Еще одна и… Ума не приложу, что ждет тебя потом.

— Где ты прознала все это? — спросила Джессика, пытаясь проглотить комок, застрявший в горле, под ногой Сьюзи.

— Слишком долго я просидела в мешке, Джесси. И вытащить оттуда меня могла только ты. Почему так поздно я попросила тебя это сделать? Не десять лет назад, не двадцать, а только сейчас… Знаешь, мне было приятно наблюдать, как ты угасаешь душой и телом. Пьешь. Влачишь жалкое существование. Тебя преследуют неудачи. У тебя нет друзей. От тебя отвернулись все, даже Джарет, — забавно поджав губки, рассуждала Сьюзи. — Но мне надоело. Как надоедает вдруг какой-то полюбившийся, но слишком затянувшийся сериал по телевидению. В один момент просто пропадает интерес, и ты выключаешь телевизор. Кстати, Джарета я убью первым. Он коп. Он будет мешать мне играть.

Слушая Сьюзи, Джессика черствела изнутри, без следа вытравливая из себя страх.

— Ты обманула меня, маленькая тварь, — процедила сквозь зубы она, гневно глядя на Сьюзи. — Я поверила, пришла спасти тебя, кто бы ты ни была.

— Ради спасения ли ты пришла сюда? — удивленно вскинув бровки, коварно улыбнулась та. — От тебя воняет обманом, Джесси. Но Ткач уже рядом, он избавит меня от твоего общества и наконец сможет открыть для меня горловину своего мешка. Ведь ты смогла вытащить меня из потайного кармана. Наберись терпения, и скоро все кончится. А я выберусь на шоссе, и какой-нибудь небезразличный проезжий обязательно подберет маленькую, плачущую девчушку. Потом у меня появится новая семья. Своя жизнь. И я умою кровью Ридан. А ты… Ты заслуживаешь худой мешок. Ты знаешь, что такое мешок с дыркой?

— Ты свихнулась, — сказала Джессика, чувствуя, как нога Сьюзи все сильнее придавливает ее горло.

— Мешок с дыркой, почти тоже самое, что черная дыра в космосе, но во сто крат хуже. Ты ведь слышала о черной дыре? Так вот. Если Ткач пожелает, то отправит тебя в такой мешок. Ты пропадешь в дыре. Тебя будет носить по всяким фантастическим местам и поверь, в них нет ни одного закоулка, где ты не испытаешь страх, боль, агонию смерти, возрождение в муках, и снова дикий ужас. Подъем в высоту, вычурную непонятными пугающими зигзагами, и падение вниз, жуткое давление во всем теле, от которого выпадают из глазниц прекрасные испуганные глазки, нехватку воздуха, разрывающее легкие. Это вечные муки для тех, кто НЕ ХОЧЕТ УБИВАТЬ!!! — голос девочки перешел на разъяренный, хриплый крик. Тонкие зрачки впились в лицо Джессики и в них бушевала ярость. — Ты давно перестала УБИВАТЬ! Ты бесполезна, никчемна и слаба! Я бы с радостью отправила тебя в худой мешок. Там самое место таким, как ты!

Ее гнев нарастал с каждым сказанным словом. Джессика захрипела, силясь сделать вдох. Нога, обутая в туфельку, нещадно давила.

Позади Джессики раздался хруст сухих сучьев и шорох травы. Сьюзи Теренс подняла головку и злобно улыбнулась. Джессика не могла больше ждать. Более удобного случая больше для нее не представится.

Ловким движением рук она выхватила из пучка на голове две спицы для волос и с силой вонзила их в тело Сьюзи. Тонкий, но прочный металл вошел в ее грудь, точно в масло в область обоих легких. Давление на горле Джессики ослабло, и та, откатившись вбок подальше от безумной, поднялась на четвереньки. Хрипя, она жадно ловя ртом свежий воздух. Сьюзи Теренс сипела и визжала, размахивая перед собой ручками со скорченными пальцами. Ее платье вымокло в крови. Девочка ошалело отступала назад, неловко перебирая слабеющими и непослушными ногами. Наконец она издала последний всхлип и упала навзничь. Подергиваясь всем телом в муках, она постепенно затихла.

— Что ты наделала!? Что ты наделала? Нет! — прозвучал совсем рядом зловещий голос, принадлежащий Ткачу, и Джессика обернулась на крики.

В десятке футов от нее стоял покойник, держа свой проклятый мешок в сухой руке, и впивался безумным взглядом в глаза Джессики. — Ты должна была освободить ее, а не убить! Ты сделала большую ошибку…

— Ты заставлял меня убивать, мерзкая тварь! — срываясь на крик, ответила ему Джессика без всякого страха и сожаления. — Я убила! Как ты просил! А теперь… убирайся к черту! Или кто там у вас всем заправляет!

— Твой закат пришел, дитя мрака. Полезай в мешок, — сдержанно сказал Ткач, склонив голову в сторону своей обветшалой сумы.

— Да пошел ты! — Джессика плюнула в его сторону и заплакала, не в силах подняться с колен. — Лучше просто убей меня, и все на этом!

— Для тебя выбрана иная дорога. — Ткач сделал шаг вперед, но вновь остановился. Если бы на его обтянутом кожей черепе была видна хоть какая-то эмоция, то можно было бы представить, что он в этот момент крепко задумался. — Странно… ты всегда была послушна и верна мне. Покорно убивала сто лет назад и даже двести. С тобой не было никаких проблем. Кроме того случая, когда тебя чуть не повесил местный шериф за серию убийств. Точнее — шестнадцать убийств за два года. Пришлось утащить тебя прямо с виселицы, что, конечно, не осталось без внимания напыщенных смертных, учинивших над тобой праведное возмездие и толпы таких же грязных, никчемных букашек, во все времена желающих поглазеть на чужие муки. Признаюсь, в меня даже успел выстрелить шериф. Кстати, через тринадцать дней он скоропостижно скончался от какой-то ужасной и быстро прогрессирующей болезни… Сгнил изнутри. Случайно ли? Многие думали, что неслучайно. И они были правы… А ты… Ты помнишь, какой ты тогда была?

— Что тебе от меня нужно, чудовище? — выдавила сквозь зубы Джессика, глядя на Ткача волчьим взглядом. — Пошел прочь, тварь! Я никуда не полезу! Если так хочешь, залезь в свой вонючий мешок сам! Там и сгинь!

Ткач гневно зашипел и потянулся к Джессике своей костлявой рукой. В этот момент прогремел выстрел, и пуля пробила грудь мертвецу, оставив в грязном пальто рваную дыру. Пуля прошла насквозь и упала совсем рядом с Джессикой. Ткач скривился, жадно взглянул на Джессику и исчез, как будто его здесь и не было.

— Полиция! Мисс Харт, покажите ваши руки! — услышала Джессика мужской голос. — Только не вставайте! В противном случае мы вынуждены будем стрелять!

— Вы уже выстрелили, — с облегчением выдохнула Джессика. — Спасибо вам, — прошептала она, держа перед собой вытянутые руки.

На поляну выступили несколько полицейских с пистолетами в руках, направленными на Джессику.

— Мисс Харт, вы арестованы по подозрению в убийстве вашей соседки миссис Миллер, — произнес один из них, пропустив ее слова благодарности мимо ушей, и потянулся к своему ремню. Отстегнув от него карабин с наручниками, полицейский надел их на запястья Джессики и зачитал правило Миранды: — Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть и будет использовано против вас в суде. Вы имеете право на присутствие адвоката во время допроса. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Ваши права вам ясны?

Остальные двое опустили оружие, взяли Джессику под руки с двух сторон и повели через лес в сторону фермы. Поднимаясь на ноги, Джессика с удивлением обнаружила, что пуля, вылетевшая из груди Ткача, исчезла. Как пропало и тело Сьюзи. Там, где лежала мертвая, как минимум два раза, Сьюзи, теперь колыхалась на ветру старая газета с пожелтевшими страницами и большой фотографией на первой полосе. Что было изображено на ней Джессика не успела рассмотреть.

Тот коп, что надевал на нее наручники, остался на некоторое время у дерева, склонившись над газетой. Взяв ее в руки, он на миг задумался. Что Джессика Харт вообще здесь делала одна, в этой глуши на окраине Ридана? Когда он с патрульными приближался к поляне, то обратил внимание на то, что Джессика с кем-то говорила, хотя поблизости не было ни души. Сидела у старого дерева прямо на земле, а у ее ног были раскиданы вот эти детские куклы. Полицейский сосредоточенно размышлял над этим, глядя на разбросанные кругом старые игрушки. Затем уставился на фотографию, и его лицо вытянулось от удивления. Газета была очень старой, выпуск 1980 года. Но снимок вырисовывался четкий. С фотографии глядела молодая девушка, один в один Джессика Харт! Под фото имелась коротенькая статья:

«Пропала еще одна девушка. Имя Элизабет Харрис. Двадцать девять лет. Волосы каштановые, глаза синие, худощавого телосложения. Последний раз примелькалась на автобусной остановке по маршруту Хит-Лейн — Центральный Парк, Ридан. Всех, кто обладает хоть какой-то информацией по ее местонахождению, просим позвонить в местное управление полиции…»

— Не может быть! — ахнул офицер, тронув за козырек форменную фуражку. — Поразительное сходство…

Еще раз изумленно хмыкнув, он засунул газету под мышку и, пнув одну из кукол носком ботинка, зашагал вон из леса, то и дело покачивая головой.

— Когда Джесси положила трубку, я почувствовал — дело дрянь, Никки. Иногда бывает, возникает такое чувство ни с того, ни с сего, понимаешь? Она сказала мне, что знает, что делать и… Да ведь я тебе уже рассказывал об этом…

Джарет и Никки стояли у белой двери с маленьким застекленным окошком, сквозь которое было видно одиночную палату с белыми стенами и металлической кроватью. В углу на голом полу сидела Джессика, покачиваясь из стороны в сторону. Она глядела перед собой в одну точку, обхватив руками поджатые к подбородку колени.

— Как она могла убить ножом ту старушку, ума не приложу… И, главное, зачем? — совершенно пустым голосом продолжал Джарет.

— Она ведь не созналась, — напомнила ему Никки.

— Тем хуже для нее, — вздохнул напарник. — Полицейские в то утро неплохо поработали в ее квартале. Один из соседей случайно застукал Джесси в дверной глазок, когда она тащила бездыханную миссис Миллер из своей квартиры по лестничной площадке. Эксперты изучили следы пыли, потертости от двери до двери, провели еще кучу всяких анализов… Следы волочения действительно остались. Также в квартире убитой нашелся пыльный след от обуви Джесси у самого окна, из которого она и выбросила миссис Миллер. Еще одна важная деталь: за несколько минут до смерти Миллер говорила со своей кузиной по телефону, когда услышала, как Джесси кричит в квартире. Об этом она, конечно, сказала сестре в трубку и, пообещав перезвонить, как только узнает, что там происходит, прервала разговор. Полицейские говорили с миссис Келлер. Она-то и рассказала об этом. Но это еще не все. Когда наутро к Джесси постучался полицейский, она рассказала, что под окнами шумели несколько мужчин, в которых она запустила свой цветочный горшок. Черепки от горшка, действительно, лежали на тротуаре, однако соседка миссис Марш, что живет в доме напротив, утверждала обратное. Никаких мужчин на улице в это время не было. На звон разбитого горшка она выглянула на улицу и увидела одну лишь Джесси в раскрытом окне своей квартире. Она еще подумала тогда, что мисс Харт опять запила и не стала устраивать с ней перепалку через всю улицу…

— Ты так переживаешь, Джарет, а ведь она совсем тебе не родная сестра. — Никки привычно положила свою руку ему на плечо. — Она преступница, Джарет. Ничего не поделаешь…

— Родная или не родная… Что бы сказала матушка, будь она жива?..

Джарет отвернулся от двери и медленно пошел по коридору. За ним пошла и Никки, лишь на несколько секунд еще задержавшись у окошечка палаты, чтобы мысленно попрощаться с «полоумной убийцей Джесс», как она нарекла Джессику втайне от Джарета.

Джессика глядела на пахнущий гнилью, дырявый мешок, стоящий в углу ее палаты. Вот уже вторые сутки она не спала, и не ела, и не сводила глаз. Ей было страшно. Внутри нее застыла боль, которая с каждым часом все больше нарастала и терзала ее сознание. Последние слова, которые сказал ей Ткач, на мгновение выглянув из-под свисающей простыни ее кровати, звучали страшнее, чем слово «смерть».

«Тебе придется сделать выбор, — сказал он тогда, ужасающе двигая челюстями. — Сгинуть в худом мешке навсегда без права на шестую жизнь или Джарет кончит так же, как тот шериф, что сгнил, словно головешка, полтора века назад. Я даю тебе пять дней на размышление… Пять дней, которые досуха выпьют из тебя кровь… Время пошло…»

Но что случится с Джессикой тогда, если она откажется, и Джарет умрет страшной смертью? Ответ очевиден… Она вновь убьет, пусть и не своими руками. Но вина ляжет на ее плечи. Не этого ли добивается Ткач всеми правдами и неправдами, который в любой момент мог и может прибрать ее к рукам и запечатать навечно в свой мешок, но так и не сделал этого? Фред и мистер Джонс. Сьюзи Теренс. Молли Джонс. Девочка из школы, имени которой Джессика уже не могла бы вспомнить и под дулом пистолета. Миссис Миллер… Каждый погиб из-за нее, Джессики. «Кто ты? — мысленно спросила у себя Джессика и тут же сама ответила: — Ты — убийца. И у тебя уже давным-давно нет имени…»

По лицу Джессики растеклась недобрая улыбка. Она поднялась с пола и сорвала с кровати тощее одеяло.

— Черта с два я залезу в это дерьмо, — шикнула она себе под нос и накинула на мешок одеяло. Затем с безразличием добавила: — Здесь нет твоей вины, Джарет…

Белый червь

Мэтью Миллер склонился над толстой книгой в кожаном переплете. Ему было шестнадцать лет. Тот возраст, когда многим парням из его школы уже давно было глубоко наплевать на учебу. Все, что их интересовало сейчас — красивые девчонки, крутые вечеринки и алкоголь. Мэт был полной противоположностью, не разделяющий их пристрастия к разгульному образу жизни. Возможно, за это он регулярно и получал по шее от сверстников, как изгой общества. Последние несколько лет он усердно прятался за барьером книжных листков от всего живого, в глубине души пытаясь отыскать для себя укромное и защищенное от тумаков и насмешек местечко. Библиотека, в которой он проводил свободное от учебы время, стала ему вторым домом, где он мог расслабиться и набраться знаний. Мэт знал: пока он находится здесь — он в безопасности. В таких местах никогда не бывает неотесанных болванов, распускающих без повода руки.

Перелистнув очередную страницу массивного тома с названием «Биография Ридана», Мэт поправил на прямом носу очки в черной оправе. У него были короткие рыжие волосы, и потому не лезли в глаза и не мешали читать. Худой, как тростина, он сгорбился за столом, заложив ногу за ногу, и с тихим шуршанием потрясывал в воздухе носком правого ботинка. Библиотекарь — полная пожилая женщина с надутым лицом — осуждающе поглядела на него из-за книжных стеллажей, но он был настолько увлечен чтением, что не заметил ее строгого взгляда.

— Молодой человек, — окликнула она его гнусавым голосом. — Постарайтесь вести себя потише. Это библиотека.

— Что? А, простите меня, мэм. — Мэт слегка покраснел и убрал ногу с колена.

Он вновь перелистнул страницу. Углубляясь в историю, он все больше и явственнее ощущал ее атмосферу и ход событий всем своим сознанием, как будто находился внутри волшебной книги, словно перенесся на несколько столетий назад на окраины Ридана в маленький домик у ржаного поля…

Вдруг Мэт вздрогнул от неожиданного стука где-то позади себя, и очертания стареньких жилых построек с мягкими черепичными крышами, высоких янтарных колосьев и хмурого серого неба над головой на мгновение покинули его. Звук, что отвлек его, был всего-навсего лишь стуком входной двери, впустившей внутрь новых посетителей.

Не оборачиваясь, Мэт вновь погрузился в рассказ о странном исчезновении западной части Ридана, произошедшем почти четыреста лет тому назад, в предвкушении истины. Он был уверен, что перо безымянного автора поведает ему все свои тайны и раскроет суть, не утаив ничего. Мэт представлял себе все, что поглощал глазами и разумом, более ярко и выражено, превращая печатные слова в действия, а сложенные из слов предложения — в события. Опускаясь на самое дно зловещей пучины, он не мог знать о том, куда его приведет хлынувший бесконтрольный поток ужасов, постигших крохотную горстку беззащитных людей в середине лета одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмогогода…

…Восемнадцатое июля. Во второй половине дня жаркая солнечная погода внезапно изменилась ужасающим образом. Синее небо заволокли холодные свинцовые тучи и нависли над Риданом тяжелым густым покрывалом, будто вот-вот оно разорвется от тяжести и рассыплет по земле ледяные иглы. Поднялся резкий колючий ветер, бьющий невидимыми кулаками в двери домов. Кроны деревьев беспокойно зашептали, а темные морские волны вдалеке забили тревогу о каменные стены отвесных скал. В воздухе ощущался легкий запах дыма.

Старый Горацио устало привалился дрожащей спиной к деревянной стене собственного дома. Он был почти слеп и очень слаб. Последние несколько лет он прорицал свою скоропостижную смерть от старости, но продолжал жить со стойкой уверенностью в том, что завтрашнее утро для него уже не настанет. Однако в эту минуту чувство последних мгновений вспыхнуло в нем с новой, неведомой до сих пор ему силой. Во рту пересохло, заболело справа под ребрами.

Он услышал тихие шаги Создателя, что приближались к нему. Он уже видел расплывчатые очертания Его своими больными глазами. Белое шелестящее одеяние, длинные спадающие на плечи волосы. В руках Он сжимал что-то круглое. Горацио слегка подался вперед, готовый уйти вслед за Ним, не задавая лишних вопросов и ни на что не жалуясь.

— Дядя Горацио, — услышал он голос, вопреки своим ожиданиям — женский, идущий изнутри этого человека. — Вы неважно выглядите. Вас напугала погода? Она действительно очень и очень странная в это время года…

— Это ты, Ребекка? — срывающимся хриплым голосом выдавил он и тяжело взвалил ладонь себе на грудь. — Я не думал, что… это ты…

— Но кто же? — поинтересовалась женщина, застыв возле Горацио. Она поставила на землю пустую плетеную корзину.

— Уже не важно, — отмахнулся старик. И вдруг нахмурился: — Ты чувствуешь запах гари, Ребекка? Здесь везде, в воздухе, он…

— Да, я чувствую. Мне кажется, в городе снова начались беспорядки.

— Почему ты так думаешь?

— Я вижу вдали тоненькие струйки дыма над крышами домов. А еще… — она взглянула снова в сторону торговых площадей и жилых кварталов, — еще я вижу огонь над крышами! Боже! Горят дома! — И она в ужасе закрыла рот ладонью.

— Не переживай, — успокоил ее Горацио. — Побеснуются и перестанут. Городская стража сдержит бунтовщиков. Многих из жителей не устраивает бургомистр нашего города. Это не первый бунт за последние несколько лет, ты сама это знаешь. Пусть кричат, пусть выражают свое недовольство. Нам какое до них дело? Жизнь на окраине размеренна, тиха, а там, — он указал тонким пальцем на башенки города, — там каждый день бежит бурной рекой, что не поспеешь. Вот и люди те, как река. Скоро волнения утихнут, и все вновь пойдет своим чередом.

— Вы меня успокоили, дядя Горацио, — призналась Ребекка. — А я вот решила выстиранное белье снять и унести в дом. По-видимому, собирается дождь. Он намочит одежду и…

— Ступай, милая. Ступай.

Ребекка подняла корзину с земли и поспешила к бельевой веревке, натянутой от столба до столба в центре общего двора, окруженного добрым десятком одинаковых серых домиков, в которых жило в общем счете восемь детишек и двадцать два взрослых. Горацио был самым старым среди жителей их окраины, а самым маленьким ребенком являлась дочь Ребекки — светловолосая малышка Лили. Ее было не трудно узнать в толпе других детей. Она всегда брала с собой свою любимую куклу по имени Фьорди, так похожую на нее саму и сшитую Ребеккой. За то, что они были неразлучны, другие мальчишки и девчонки прозвали их одним общим именем — Фьоли.

Ребекка прошагала мимо длинной поленницы, забитой дровами. Ее шаги взбудоражили дремлющих на насестах кур в курятнике. Она взглянула на север. Туда, где колосилась рожь. Дюжина мужчин и женщин работали, убирая ее острыми серпами. Они то и дело вглядывались в мрачное небо, переговариваясь между собой. Двое из мужчин о чем-то спорили и размахивали друг перед другом руками. Тон их голосов их казался напряженным.

Ребекка перевела взгляд в другую сторону. На низких ступенях одного из домов играли Тимми и Робби, сражаясь на коротких деревянных мечах, выструганных из тонких досок. Кажется, их совершенно не заботили капризы природы и темнеющее небо над головой. Завидев Ребекку, они поздоровались с ней и продолжили свой бой с удвоенной силой, то переходя в наступление, то отступая в защиту.

Совсем рядом скрипнула дверь, и Ребекка услышала топот детских ножек. Она обернулась и увидела Лили, бегущей к ней с Фьорди, зажатой под мышкой.

— Солнце мое! — воскликнула Ребекка. — Я же просила остаться дома! Ну, почему ты такая непослушная? Скоро пойдет дождь, и ты промочишь свои ножки!

— На улице еще совсем сухо! — улыбаясь, выпалила Лили. Она подбежала к маме и, врезавшись в нее, обхватила за бедра обеими ручками. — Мы с Фьорди заскучали!

— Непоседа моя, — улыбнулась Ребекка. — Пойдем, поможете мне с Фьорди уложить чистое белье в корзину.

Она взяла Лили за теплую крохотную ладошку. На девочке было надето простое коричневое платьице, а в волосы заплетены полевые цветы. Она посмотрела на дерущихся мальчишек, затем на свою маму. Потом прижала к уху Фьорди.

— Мама, Фьорди говорит, что ей страшно.

— С чего это вдруг? — притворно удивилась Ребекка, а сама вновь взглянула на неприветливое небо.

— Не знаю, мама…

— Тогда скажи ей, что бояться совершенно нечего. Через пару минут мы вернемся в дом и раз так, запрем на засов дверь. Хорошо?

В этот момент в вышине что-то гулко ударило. Сильный раскат грома прокатился по небу оглушительным грохотом пушек. В конюшне испуганно заржали кони и забили копытами по земле.

— Не отходи от меня никуда, Лили, — стараясь сохранять спокойный тон, чтобы не пугать ребенка еще больше, засуетилась Ребекка. Она старалась как можно быстрее управиться с бельем, снимая его с веревки и закидывая в корзину.

Лили все сильнее прижимала к груди Фьорди, а другой рукой держалась за подол маминого сарафана. Она тоже глядела в серое небо большими карими глазами и часто-часто моргала. Тимми и Робби опустили свои деревянные клинки и с любопытством озирались по сторонам. Ветер все сильнее раскачивал кроны деревьев, а ожидаемый дождь заморосил мелкими холодными каплями. Стало темнее вокруг.

Когда с бельем было покончено, Ребекка поспешила к дому. Но остановилась на полпути, чуть не выронив из рук корзину. Над тем местом, где располагалась торговая площадь Ридана, вдруг блеснул яркий зигзаг молнии, и снова ударил еще один оглушающий раскат грома. Небо в сердце города стало почти черным. На Ридан надвигалась мощная и страшная гроза!

Ребекка во все глаза глядела вдаль, и сердце ее съеживалось от неведомого страха. Она чувствовала, как потеют ее руки, хоть летняя жара и сменилась необъяснимым колючим холодом. Лили дергала ее за подол, пытаясь сдвинуть с места. Наконец Ребекка очнулась от оцепенения и, подхватив на руки Лили, бросилась в дом.

— Тимми, Робби! — не оборачиваясь, на ходу крикнула она. — Быстро прячьтесь по домам!

Она видела краем глаза, что люди на полях побросали свои серпы и бегом возвращались обратно, придерживая на ходу головные уборы от порывов ветра. Горацио тоже вернулся к себе. Его не было на улице, и Ребекка вздохнула с облегчением.

Заперев за собой дверь, она подбежала к окну и посадила Лили на кровать подле себя, затем выглянула на улицу. Крыши тех домов, что уже видела Ребекка, продолжали гореть и, кажется, что огонь вспыхнул и на других крышах. А еще над городом сияло странное огромное зарево алого цвета. Как будто кто-то зажег мириады свечей волшебным цветным пламенем и выставил их все на торговой площади.

— Какая странная гроза, — прошептала Ребекка и вдруг в страхе обхватила голову руками.

Там, где алело пятно необычного света, появились темные и светлые пятна. Они кружили рядом друг с другом, словно хлопья снега, так редко выпадающего в этих местах. Они метались в стороны, затем сливались воедино и снова распадались на равные части. Те, что были посветлее вспыхивали еще ярче, наполняясь белым светом. Другие же, напротив, темнели, пока не становились черными-черными, как смоль.

Тучи в небе напитались тугой синевой, и сквозь них проглядывал лунный бледный шар вопреки раннему для наступления вечера часу. Он образовался в один миг так же, как, например, зажигает стенной факел кто-то из городской стражи с наступлением темноты. Лунный круг пробивался сквозь облака подобно пятну крови, что просачивается из раны сквозь тонкую ткань одежды.

Раздался громкий стук в дверь, заставивший Ребекку прямо подпрыгнуть на месте возле окна.

— Кто здесь? — воскликнула она дрожащим голосом, уставившись на дверь. Лили поглядела на маму испуганными глазками. Она почувствовала, что мать что-то беспокоит, а потому и сама переживала тревожные минуты.

— Ребекка! — послышался снаружи мужской голос. — Ты в порядке? Где Лили? Она с тобой?

Женщина вздохнула с облегчением, узнав по голосу Джона Миллера, молодого мужчину из соседнего дома.

— Да, Джон! Все в порядке! Сейчас открою!

— Нет, нет! Не нужно. Запри все окна и двери и спрячьтесь с малышкой под кровать! Так будет безопаснее!

— Хорошо, Джон, спасибо! Где остальные?

— Все забились по углам. Только Корки с женой нет. Наверное, они где-то в городе… И еще Луи Однонога! Ума не приложу, где бродит этот увалень. Я попробую поискать его…

— Нет! — выкрикнула Ребекка и сама удивилась своему тону, наполненному переживания. — Ты должен позаботиться в первую очередь о себе и о семье! Луи не дурак, он где-нибудь спрячется, пока гроза не утихнет! — Это… это не гроза, Ребекка. Это жуткая буря, какой еще не было! Хотя, я даже не знаю… Не уверен… Я пойду!

…Мэт с трудом пошевелил головой, когда его окликнул кто-то:

— Молодой человек, мы закрываемся через полчаса!

Все та же гнусавая женщина-библиотекарь выжидающе смотрела на него, ожидая ответа. Не оборачиваясь, Мэт лишь кивнул еле заметным движением. И в голове тут же вспыхнули вопросы. Кто это был, зовущий его? Где он, Мэт, сейчас находится? Кажется, минуту назад он прятался от ветра в доме Ребекки и глядел на Лили. А здесь вдруг стало так светло. И запахи в нос ударили совсем другие… Вдруг он почувствовал, как ровный паркетный пол библиотеки уходит у него из-под ног, а ему на смену появляется горбатый досочный настил в доме Ребекки. И вновь он смотрит на Лили, и на испуганную женщину, и в окно с видом на яркие тона непонятных свечений, раскрасивших угрожающе нахмурившееся небо…

…И вдруг из алого зарева с отдаленным треском ввысь взметнулся прямой столб белого света и ударил в темнеющее небо. Ребекка ощутила своим телом дрожь пола под ногами, а ее страх превратился в леденящий душу ужас. Она никогда не видела такого пугающего света. Грозовые молнии в непогоду были всего лишь крохотными светлячками по сравнению с этой штуковиной.

— Мама, что происходит? — пролепетала Лили, стискивая ручками Фьорди. Она сидела на кровати, свесив ножки, и лицо ее было бледным.

— Все хорошо, милая, это всего лишь гром, только гром… — прошептала Ребекка, но и сама не верила себе. Как и не верила своим глазам.

С улицы послышался беспокойный гомон голосов. Видимо, некоторые люди, что живут по соседству, находились снаружи и тоже наблюдали воочию ужасающие чудеса природы.

Столб бушующего света оторвался от крыш домов и понес свой длинный хвост вверх, еще выше, разрезая тугую и густую, как деготь, пелену облаков. Он расколол ее на мелкие части, как тонкую глиняную тарелку, обнажив в том месте куски чернеющего неба, и исчез. Ветер разметал обрывки облаков в стороны, и те закружились ураганом в трепещущем танце на далеком лоно небосвода. Вслед за ними небесная пелена стала трескаться все дальше и дальше, пока не разрушилась полностью, зияя черными беззвездными пятнами. Луна сделала оборот вокруг себя и уставилась вниз немигающими призрачными глазами, оскалив мелкие острые зубы. Из черепа луны торчали длинные седые волосы и развевались большим белым плащем, хлестая волнистыми прядями воздух. Казалось, что сверху глядит страшное лицо какой-то старухи, а вовсе не ночного светила, не ко времени пришедшее на смену жаркому летнему солнцу. Она раскрывала и закрывала свою пасть, будто шептала проклятие.

Ребекка почувствовала слезы на своих глазах. У нее затряслись губы, задрожали колени. Она скованно повернулась к Лили и села с ней рядом. Прижав к себе девочку, она закрыла ей глазки руками. Так они сидели несколько минут, вслушиваясь в звуки, доносящиеся с улицы. Встревоженные мужские крики и женские вопли ужаса, удары порывов ветра о стены, моросящий по крыше дождь, шелестящий и хлопающий шум, который становился все ближе и ближе…

Ребекка зажмурила веки, раскачиваясь взад-вперед подобно маятнику. «Какой кошмарный сон, — думала она. — Но все, словно наяву. Странно, как странно…»

— Мама, — тихо окликнула ее Лили. — Мама, мама?

Ребекка не слышала Лили. Она была сосредоточена на непонятных звуках. И ей было жутко страшно. За Лили, за себя, за всех. Она хотела проснуться. Она еще крепче прижалась к Лили, а та обняла ее.

— Бум!

Сильный грохот о стену заставил Ребекку и Лили вскочить на ноги и тут же повалиться на пол. Раздался душераздирающий нечеловеческий вопль, который затих так же мгновенно, как и возник.

— Что это, мама? — чуть не плача, крикнула Лили.

— Я не знаю, милая. — Ребекка с трудом проглотила подступивший к горлу горький комок. — Но тебе лучше спрятаться. Залезь под кровать. Там вы с Фьорди будете в безопасности.

— А ты? — Лили схватила маму за подол платья.

— Я только выгляну за дверь. Не бойся, Лили.

— Но я не хочу, чтобы ты уходила! — капризничала девочка, переходя на плач.

Послышался резкий свист над самой крышей дома и новый удар где-то в глубине двора.

— Все будет хорошо, наверняка, это ветер опрокинул поленницу с дровами. Залезай под кровать, живо!

Лили еще с несколько секунд стояла перед Ребеккой, исподлобья глядя на нее полными слез глазами, и теребила куклу маленькими ручками. Затем сделала то, что просила ее мама.

Ребекка подошла к двери и взялась за засов. Обернувшись еще раз к окну, она увидела темнеющее небо и бледные светлые вспышки в нем. Вспотевшей ладонью она толкнула засов, и порыв свежего ветра распахнул дверь, оттолкнув Ребекку назад.

То, что она увидела, в один миг приковало ее ноги к полу железными кандалами.

Повсюду в воздухе сновали живые темные и светлые пятна. Они были сотканы будто из тумана. Клубящиеся дымом шарообразные тела. У каждого такого существа сзади имелся длинный шестифутовый щелкающий в полете хвост, гладкой формой похожий на крысиный, и светящийся пурпурным светом небольшой разрез на туловище с противоположной от хвоста стороны. По-видимому, он служил глазом для чудища.

Они беспорядочно метались над крышами и врезались в стены. При очередном ударе тела этих существ разбивались туманными струйками по поверхности и собирались заново в круглый шар с сияющим пурпурным оком.

Соседские мужчины, вооружившись вилами, дубинами и топорами, безрезультатно пытались сражаться с чудовищами. Но это как бороться с дымом. Оружие проходило сквозь них, не принося им никакого вреда. Тщетные потуги лишь выбивали людей из сил и заставляли испытывать все больше и больше страха от бессилия перед воплощением ужаса.

Ребекка сделала два шага вперед и замерла в проеме двери. Она на миг вспомнила, как боролись между собой Тимми и Робби на деревянных мечах и ей стало не по себе. Сражение, увиденное ею сейчас, выглядело так же несерьезно и по-детски глупо. Бесполезно. Страшно. И обреченно… А еще она увидела женщину из дома напротив, лежащую у поленницы без движения… Ее глаза уставились в небо, а на голове поблескивало большое пятно крови. Рядом с ней были раскиданы несколько поленьев, по всему, ставшие одной из причин ее гибели…

Раздался новый оглушительный грохот, от которого у Ребекки похолодело внутри. Сердце в груди сжалось ледяным кусочком и почти перестало биться. Белый червь возвращался с небес вниз…

С оглушительным взрывом червь столкнулся с землей. В стороны метнулись комья грязи, камней и искр, что маленькими огненными светлячками понеслись к ржаному полю. В один момент среди тянущихся вверх колосков образовался огненный смерч, и все поле заполыхало. Языки пламени тянули свои пальцы к домам, как будто собирались взять постройки в цепкие объятия. Жадно жечь их, пока от стен не останутся одни лишь угольки. А в месте столкновения столпа света с поверхностью земли образовалась большая светящаяся дыра. Сквозь ворошащуюся землю была видна спина сияющего червя. Он полз в сторону моря, вздымая дерн, раскидывая его громадными кусками в разные стороны и поджигая растительность, а лунная голова ухмыляющейся оскалом старухи провожала его безумным алчным взглядом.

Вновь раздались крики опешивших от дикого страха мужчин. Внутри домов визжали женщины и дети. Вокруг царил неописуемый хаос, бурлящий среди людей, прижавшихся друг к другу внутри кольца беснующихся туманных шаров. Но вот червь застыл на какое-то время, словно принюхивался к запахам. Шары тоже прекратили свои полеты и зависли в воздухе, слегка потрясывая своими хвостами. Затем громада ползучего света съежилась, как перед прыжком, и, распрямившись, со скоростью пущенной стрелы понеслась через морские воды к далекому острову, что грибной шляпкой торчал вдали посреди темных пенящихся волн. Круглые существа задрожали, они провожали червя горящими взглядами. И когда тот остров озарила вспышка ослепительного света, шары закружили вновь…

Ребекка опомнилась лишь тогда, когда одно из чудищ направилось к ней. Резким движением руки она хлопнула дверью и отскочила к кровати с Лили. Раздался грохот и шар пробил большую дыру в стене дома. Он метался, с лязгом ронял кухонную утварь и сбивал стулья на своем пути. Затем подскочил вверх и вылетел через крышу, оставив после себя еще одну рваную пробоину.

Лили в ужасе кричала, а Ребекка закрывала ей лицо руками.

— Что происходит, мама? — закричала Лили. — Я хочу уйти отсюда!

Ребекка не знала, что ответить, но безусловно понимала, что ее малышка права. Оставаться здесь было смерти подобно. И тут она вспомнила, что в стойлах у них имелась пара крепких скакунов, что боронили посевные поля. Нужно было лишь добраться до них, вскочить на спину одному и ускакать прочь от дома, что в один миг стал пристанищем злу, ареной для его смертельных игр.

Ребекка вновь выглянула в окно, не отпуская от себя дочку. Туманные шары снаружи влетали в дома, разбивали стекла и двери, поднимали крыши. Женщины выбегали на улицу, спасаясь от колдовской ярости, прижимая к себе своих детей. Мужчины, половина из них, были разбросаны по всему двору и, кажется, были мертвы… Остальные защищали свои семьи, пряча близких за своими спинами.

Ребекка хотела сделать шаг на улицу, но ее тут же приметил еще один из светлых шаров и, блеснув пурпурным глазом, ринулся ей навстречу. Ей пришлось снова метнуться в дальний угол, лишь чудом увернувшись от стычки с чудищем. Не почувствовав Ребекки, шар завис в пространстве над полом, шевеля светящейся прорезью. Он остановил свой взгляд на беззащитной Лили и задрожал.

— Ты не получишь ее! — не своим голосом завопила Ребекка и, бросившись вперед, закрыла собой плачущую девочку. Трясущимися ладонями она ощупывала Лили, ее плечи, волосы и щеки, а сама немигающим взглядом сверлила яростный туманный комок.

…Мэт пытался дотянуться до хвостатого шара, запустить руки в его пурпурное свечение, вырвать из клубящейся груди сердце демона, если оно у него было. Он жаждал спасти Ребекку, к которой он успел проникнуться всей душой за эти несколько часов, что он был с ней. С ее историей. В ее жизни. Он хотел, чтобы она заметила его, доверилась. Но как он ни старался, книжные страницы тесно сжимали его в клетке без шанса просочиться сквозь печатные буквы. Он рвался из кожи вон, сжимаясь и протискиваясь между бумажными листками. Вновь и вновь он предпринимал попытки добиться успеха, и в один миг завеса времени дрогнула. Он почувствовал, как сдерживающая его сила дрогнула. Ребекка становилась к нему все ближе…

…Двор наполнился мольбами и стонами. Шары кружили стервятниками над горсткой людей, выбирая следующую жертву. Наконец, они по очереди стали выхватывать из объятий взрослых их детей и поднимать к небу, цепко оплетая голосящих ребятишек туманными путами. Затем они направились к морю, унося прочь Тимми, Робби и еще нескольких детей все дальше и дальше к острову, пылающему аметистовым светом. Несколько мужчин и женщин, что остались живыми, попадали на колени и вскинули руки вверх, как будто пытались дотянуться до своих детей.

Тем временем поле ржи горело со страшной силой. Чудовищный ветер перебрасывал искры и пламя на деревья. Холмы на западе горели не меньше, обнажая земную твердь. Стойла тоже были охвачены огнем, и изнутри слышалось испуганное ржание коней, почуявших свою гибель. Крыши и стены домов были изуродованы. А перед глазами Ребекки все еще клубилось круглое тело последнего шара.

— Что ты такое? Что тебе от нас нужно? — рыдая кричала Ребекка. — Убирайся прочь! Убирайся, демон!

Ребекка различила топот ног, звучащий с улицы. Ее голос услышали выжившие люди и спешили на помощь.

В этот момент шар дернулся еще раз, и прежде, чем Ребекка успела издать дикий вопль, он прошел сквозь нее, опутал туманом Лили и вылетел через окно наружу, разметав на своем пути бегущих к дому Ребекки. Лицо старухи вновь сделало оборот вокруг своей оси, и над проклятой землей повис круглый лунный диск с серыми пятнышками…

Ошарашенный Мэт свалился с кровати и кубарем выкатился через дверь наружу. Его грудь болела, как будто ему со всей силы школьные задиры по ребрам влепили футбольным мячом на уроке физкультуре. Он услышал треск справа. В одну минуту из рушащихся под натиском огня и ветра стойл выскочили кони. Бряцая сбруей, они ломанулись прямо на него. От удара копытом по голове Мэт отключился. Он не почувствовал, как его нога запуталась в ремнях, и одно из обезумевших животных поволокло его со двора мимо дома Горацио, где из под обломков крыши выглядывали окровавленные ноги старика.

Мэт очнулся гораздо позже, когда огонь утих. Он лежал на выжженных холмах, и если бы он знал, что случайно угодил ногой в стремя, то удивился бы, ведь животные должны были его тащить совсем в другую сторону от пожара… Может быть, его отнесло сюда сильным ветром? Или один из злобных шаров схватил его, но по какой-то причине вынужден был бросить? Мэт ничего этого не знал.

Он поднялся на локтях и взглянул перед собой вниз. Чуть выше уровня моря чернело выжженное потрескавшееся плато, которое еще совсем недавно было поросшим густой сочной травой полем. Чуть дальше торчали пики оранжевых скал, нацелившие свои верхушки в серое небо. А за ними виделось угасающее фиолетовое сияние далекого острова.

— Ребекка! — вдруг воскликнул он. — Я должен найти ее! И потом мы вместе отправимся на поиски Лили, чего бы нам не стоило это путешествие!

Он попытался подняться, но сильная боль в груди повалила его на землю.

— О-ох! — выдавил он из себя болезненный стон.

И вдруг небо над его головой стало чернеть. Нет, это не было похоже на надвигающуюся с быстрой скоростью ночь. Что-то, что вселяло страх в душу Мэта. Ему стало не по себе. Неожиданно сдавило горло. Воздух сжимал его плечи, клонил голову к земле. Как будто невидимая тяжелая масса угрожающе опустилась на его тело, не давая пошевелить ему конечностями.

Все вокруг становилось черным. Краски меркли. Он уже не видел дальше нескольких футов перед собой, пока и вовсе не ощутил на себе давление стен непроглядной тюрьмы…

В этот момент та самая женщина-библиотекарь, что сделала замечание шестнадцатилетнему юноше, болтающему ногой под столом, с недоумением закрывала тяжелую книгу, лежащую на столе. Страницы смыкались до тех пор, пока толстый кожаный переплет не сдавил Мэта целиком стальными тисками.

— И когда этот юнец успел улизнуть из библиотеки? — пробурчала себе под нос она. — Ну, да ладно. И к лучшему. Мы закрываемся, — взглянув на стрелки часов, повторила она то, о чем совсем недавно предупреждала Мэта.

Женщина библиотекарь хотела уже отнести книгу на полку, когда крик удивления невольно вышел из ее груди. Она увидела между столом и шкафом на полу тело какой-то молодой женщины в белом платье, уткнувшуюся лицом в паркет. Ее длинные локоны были беспорядочно раскиданы по плечам и спине, а в сомкнутой руке та сжимала тряпичную куклу девочки со светлыми волосами. Ее тело вдруг дернулось, и женщина захрипела. Она с трудом встала на ноги. Не произнося ни слова, она смерила библиотекаря обреченным взглядом и зашагала вдоль книжных стеллажей к выходу, держа игрушку за крохотную ручку. «Мы найдем новый дом, Лили», — послышался женский шелестящий шепот из ниоткуда. Тонкой туманной струйкой он пронесся мимо странной гостьи и с тихим хлопком лопнул в воздухе, словно мыльный пузырь.

В конце коридора

…Легкий туман окутывал землю вокруг, стелился под ноги, словно дымчатый кот, тянул клубящиеся пальцы в лицо. Откуда он взялся белым днем в центре города? И вдруг он стал бесследно исчезать на глазах, растворяясь в воздухе, как дым от сигареты, пока не пропал полностью.

Кит Паркер стряхнул с себя остатки серой дымки и захлопнул деревянную калитку за спиной. Впереди него тянулась садовая дорожка, выстеленная квадратами узорной каменной плитки. Она бежала до самого дома, где Кит прожил все свое детство и юность до того, как поступил в школу полиции и съехал из родного гнезда.

Кит поправил фуражку с полицейским знаком на своей голове, затем переложил букет свежих цветов из вспотевшей ладони в другую руку и зашагал к дому. Начищенные носы форменных ботинок отражали солнце, и на их гладкой черной коже были отчетливо видны яркие светлые круги. Кит расправил на груди слегка сбившуюся форму и на ходу еще раз оглядел себя. Сегодня знаменательный день — его матушке исполняется шестьдесят лет. Должно быть соберется много гостей, и он просто не мог позволить себе выглядеть неряшливо.

Поднявшись по окрашенным блестящим лаком ступеням на веранду, Кит пригладил светлые усики на худом скуластом лице и позвонил в звонок. Раздалась приятная мелодия и тут же послышались тихие частые шаги. Через несколько секунд распахнулась дверь, и Кит увидел на пороге мать, облаченную в легкое кремовое платье до щиколоток с рюшами кофейного цвета на груди и рукавах. Седые волосы были закручены на голове в тяжелый пучок и стянуты ажурной черной сеточкой.

— Ты пришел, дорогой! — радостно всплеснула она руками и обняла сына за плечи. — Я так рада! Проходи в дом, милый! — она вдруг заметила цветы в его руках и ее глаза вмиг намокли: — Ты принес мне мои любимые лилии? Они так божественно пахнут!

Улыбаясь, Кит молча поцеловал мать в щеку и нежно протянул букет. Она взяла подарок и отстранилась в сторону, пропуская его внутрь.

В доме уже разносились манящие запахи готовящейся еды. Было слышно, как на плите в кухне шипит масло в сковороде. Скидывая с ног обувь, Кит мельком бросил туда взгляд и открыл рот от изумления:

— Ма-ам! — протянул он, не отводя взгляд от увиденного. — Кто эти люди? Что за маскарад?

— Ну-ну, мой мальчик, — она подняла вверх руки, протестуя, — все в полном порядке. Просто я вызвала на дом кулинаров из фирмы «Готовим с душой и специями». Я уже не молода, чтобы обслужить свой праздник в одиночку. Гостей будет не мало, и эти господа прекрасно справляются со своей работой. И самое главное, — матушка подошла поближе и прошептала ему на ухо: — И главное, что они берут совсем не дорого.

Кит сглотнул комок в горле. У плиты хлопотал чернокожий человек в белом облачении, поверх которого был надет темно-синий передник с названием фирмы. Второй орудовал столовым ножом на доске, с хрустом нарезая свежие овощи. Не прерывая своего действия, он медленно повернул к Киту свою лысую голову и улыбнулся широкой белоснежной улыбкой. Оттенок его кожи был еще насыщеннее, чем у первого. Эдакий черно-синий цвет, как у зрелой спелой сливы. Взгляд двух белых-белых глаз застыл на полицейском мертвым грузом.

Кит отвернулся в сторону и прошагал вслед за матерью в просторную гостиную, где уже были сдвинуты два квадратных стола, накрытых скатертью с рисунком различных ягод и фруктов. По центру стояла большая хрустальная ваза, наполненная наполовину водой. Миссис Паркер опустила в нее цветы.

— Я была уверена, что ты принесешь мне букет, сынок, поэтому я поставила на стол вазу. Гляди, как они прекрасно смотрятся здесь?

— Очень красиво, — кивнул Кит и подошел к окну. Он слегка отдернул занавеску и выглянул в сад. — Во сколько ты принимаешь гостей, мама?

— Я уже говорила тебе. В половине пятого дня, — со счастливой улыбкой ответила та.

Часы показывали без четверти четыре. В кухне что-то загремело, Кит настороженно сдвинул брови:

— Мы успеваем? Нужна помощь?

— Нет, дорогой, — покачала головой миссис Паркер, — парни из «Готовим с душой и специями» заканчивают с минуты на минуту. Но, — она кокетливо закусила край нижней губы, — но, конечно, ты можешь помочь мне разложить столовые приборы на столе. Кстати, пойду проведаю, как обстоят дела с закусками и горячими блюдами.

Матушка вышла из гостиной и исчезла в кухне. Кит слышал приглушенное бормотание за стенами. Он отошел от окна и, заложив руки за спину, закружил по комнате, осматривая обои, мебель и полки с книгами так, как будто видел все это в первый раз. Ему казалось, что он не был здесь уже целый десяток лет, хотя всего лишь только месяц назад он приезжал среди ночи, чтобы вместе с мамой дождаться врача, когда у нее внезапно подскочило давление.

Кит присел на диван. Без двух минут четыре часа. Вскоре из всех концов Ридана прибудут родственники и друзья, и комнаты наполнятся весельем и поздравлениями. Он любил эту дату — тринадцатое августа. В этот день его мать была самым счастливым и беззаботным человеком, каким только может быть любой человек.

Его мысли прервал громкий звон разбитой посуды, раздавшийся в кухне. Кит вздрогнул от неожиданности и вскочил на ноги. Звук повторился снова, и Кит уже более явственно различил звяканье разлетевшихся по полу осколков. Он ждал, что вот-вот матушка начнет ругаться на чернокожих парней, но она почему-то молчала. По спине полицейского вдруг пробежала мимолетная дрожь от странного волнения.

Он выскочил из гостиной и широкими шагами достиг кухни. Остановившись в дверном проеме, он инстинктивно зажал себе рот двумя руками, не давая подступившей рвоте вылиться наружу утренним завтраком.

— Ма… — только и промычал он, глядя на мать, привалившуюся без движения к столешнице. В ее спину был безжалостно воткнут длинный столовый нож, вошедший в мягкое тело по самую рукоять!

Он перевел отчаянный взгляд на дергающихся чернокожих. Вопреки здравому смыслу те плясали непонятный танец по пояс раздетыми среди осколков посуды и разбросанной еды. Они вскидывали ладони кверху, задирали босые ноги выше и выше, трясли плечами и кривились телами в разные стороны. А кровь миссис Паркер, что пропитала насквозь кремовое платье большим пятном на спине, хлюпала на паркет.

Ослабев, Кит пытался нащупать револьвер, который он всегда носил в кобуре на правой стороне полицейского ремня, но непослушные пальцы не находили твердой холодной стали. Рации, чтобы вызвать подмогу, почему-то тоже не было.

Тем временем чернокожие из фирмы «Готовим с душой и специями» ускорялись, кривляясь все сильнее. Их отрешенный взгляд блуждал среди стен, а рты обнажали ряды белых зубов, так нелепо и ярко смотрящихся на черно-синих лицах.

Шатаясь, полицейский переступил порог кухни. Чернокожие будто не замечали его, продолжая безумство. Кит хотел притянуть к себе одного, но взмах руки был неточным, и Кит, оступившись, повалился на пол. Его ладони коснулись лужицы теплой крови. Он стал беспомощно барахтаться на паркете, пытаясь подняться, но все больше размазывал кровь по полу и скользил.

Он потянулся к матери, но до нее как будто бы было много миль, и он не мог нащупать ее тело. Он чувствовал себя беспомощным, находясь среди ада. Словно он кружился на рушившемся чертовом колесе, намертво пристегнутый, без шанса спуститься на землю живым.

В этот момент входная дверь распахнулась с улицы. Кто-то впустил в коридор поток дневного света. «Это друзья, — мелькнуло в голове Кита. — Помощь уже близко…»

Он хотел крикнуть во все горло, но не смог издать даже слабого писка. Голосовые связки были чужими, и не слушались. Зато в его мозгу зазвучал чей-то настойчивый голос: «Но ведь на их руках нет крови, на их руках нет крови. Проверь свои ладони. Посмотри на них, Паркер!»

В коридоре застыла тень человека. Кит не видел его, но ощущал его дыхание. Глубокий вдох. Пауза. Выдох…

Чернокожие топали босыми ногами уже не так громко, как будто они удалялись от Кита все дальше и дальше. Полицейский приложил усилие и перевернулся на живот. Ему показалось, что эти мужчины каким-то образом стали ниже ростом и вообще размерами меньше, чем были. Вот они стали сжиматься еще больше и еще, пока не превратились в крохотные деревянные фигурки на паркете, очень похожие на шахматных слонов.

За спиной раздался сильный глухой удар, от которого волосы на голове Кита встали дыбом, а комната с мертвой матерью и черными статуэтками в один момент просто пропала…

— Эй, Паркер! Ты до черта напугал меня, напарник, — Джим Бейкер — короткостриженый, полный мужчина сорока двух лет с голубыми глазами ошалело глядел на пробудившегося только что Кита. — Из-за тебя я пролил кофе себе на штаны. Тебя так тряхнуло, старина, я думал ты вылетишь сквозь металлическую крышу нашего «бьюика»! Ума не приложу, когда ты успел отрубиться?

— Я спал, Джим? — тяжело сглотнув, Кит снял с головы съехавшую набок фуражку. Волосы под ней были мокрыми от пота. — Я правда уснул, прости. Не знаю, как это вышло. Просто, мы болтали с тобой, коротали смену и…

— Это ты прости, — вздохнул Джим, — я случайно нажал на звуковой сигнал, пока искал в бардачке сигареты, — он продемонстрировал Киту новую пачку «Ньюпорт» с ментолом.

— Гадость, — отмахнулся Кит. — Не смей курить их в машине. Они пахнут, как мята, облитая мочой старого енота.

— Хорошо, что ты не потерял чувство юмора… Ох, извини меня еще раз, Кит.

— Все в порядке, я уже пришел в себя, — кивнул тот. — Разве что мучают иногда кошмары, но и это пройдет.

— Это я уже успел заметить… Кстати, я не терял времени даром, — сказал Джим и все-таки закурил сигарету. — Помнишь ту статуэтку, найденную в переулке рядом с…

— Да, Джим, говори, как есть. С телом моей матери…

— Именно, — он достал из кармана улику — статуэтку чернокожего божка. — Так вот, пока мы все были заняты похоронами миссис Паркер, я все же нашел пару часов и обошел несколько антикварных лавок в городе.

— Отпечатков пальцев все равно нет, — Кит отвернулся в окно автомобиля и уставился на кирпичную стену двухэтажного здания.

— Да, но один из антикваров посоветовал мне обратиться в очень интересную лавочку с названием Антикварные диковины. Это на окраине Ридана. Старый квартал. Недалеко от железнодорожной станции. Владелец — очень осведомленный в различных старинных редкостях пожилой человек. Имени мне не назвали, но у нас еще будет время с ним познакомиться, — Джим по-дружески положил руку Киту на плечо: — Я думаю, это плевое дело, старина. Скоро мы найдем убийцу твоей матушки. Все, что нам остается выяснить, так это происхождение фигурки. Возможно, она из какого-то набора. И если это так, то мы обязательно выясним, кто может держать у себя в коллекции такой наборчик, в котором не достает одной статуэтки. Найдем хозяина вещицы — считай, что преступник у нас в руках!

Кит вновь повернулся к напарнику и взял у него фигурку, сделанную из эбенового дерева. Повертев ее в руках, он вновь пришел к выводу, что в ней не было ничего особенного, кроме недешевого материала, из которого она была изготовлена: толстый негритенок, сидящий на подставке со сдавившими жирную шею округлыми бусами. Его раздувшийся животик с большим пупом сильно выпячивался и, кажется, готов был вот-вот лопнуть, раскрыв свою деревянную сердцевину мелкими трещинами. Глаза мальчика были закрыты, будто он дремал, а руки плотно прижаты к согнутым коленям. Предметов одежды на нем вырезано не было, и его округлые формы тела поблескивали лаком в свете заходящего солнца, повисшего пока еще над крышами домов оранжевым пятном.

— Какая безвкусица, — Кит вновь отдал фигурку напарнику. — Неужели кто-то готов вывалить большие деньги за подобный мусор?

— Были бы деньги, Кит, — Джим скривил жалкую гримасу и демонстративно потряс мелочью в кармане форменной рубашки.

Они замолчали на минуту. Джим допил свой кофе и швырнул пустой стакан на заднее сидение.

— Едем? — спросил он и, не дожидаясь от Кита ответа, завел мотор «бьюика».

Не говоря ни слова, Кит кивнул. Джим выбросил дымящийся окурок в окно, и повел машину в сторону окраины города. Кит включил приемник, и всю дорогу, пока они ехали, с радиостанции передавали приятную музыку. У Паркера постепенно улетучивалось напряжение после дурного сна, и через четверть часа он чувствовал себя уже гораздо лучше.

Джим сбавил скорость в глухом районе с двухэтажными обшарпанными домами по обеим сторонам грязных улиц и покатил размеренно, высматривая нужный адрес. Вскоре он нашел искомое место. В тупике одной из улочек в низком кирпичном здании темнела тяжелая металлическая дверь. Горящая мелкими лампочками вывеска над ней гласила: «Антикварные диковины Алона». Тихий ветерок гонял обрывки газет и фантиков по асфальту, поднимая их в воздух и опуская снова вниз.

— Это здесь, — взглянув через окно, констатировал Джим и припарковал автомобиль у бордюра.

— Лавка, кажется, закончила работу, — сказал Кит и, сняв с головы фуражку, одним движением отправил ее туда же, куда совсем недавно полетел пустой стакан из-под кофе Джима. — Мы поздновато нагрянули.

— А это мы сейчас проверим, — ответил напарник и, бряцая наручниками на ремне, вышел из машины.

Полицейские вразвалку проследовали к магазину старинных предметов, и Джим дернул на себя дверь. Раздался мелодичный звон колокольчика, приглашая посетителей пройти внутрь.

— А я что говорил? — довольно ухмыльнулся Джим и переступил порог лавки.

Войдя вслед за ним под свет мерцающих тусклых ламп, Кит тут же отметил про себя, что здесь собралась внушительная коллекция вещей, должно быть, со всех уголков мира. Витрины были завалены старинными талисманами на цепочках и тесьме, кожаными кошельками, кусками янтаря различных форм и величин, монетами разных стран, настольными играми в деревянных резных футлярах, блестящими метательными кинжалами, осколками каменных древних фресок, фарфоровыми вазами, пуговицами, столовыми приборами из бронзы и серебра и многим другим. В одном из дальних углов почти напротив входа имелась даже статуя воина в доспехах в натуральную величину! Сжимая копье металлическими латными рукавицами, он выглядел настолько впечатляюще что казалось, будто вот-вот сдвинется с места и перекроет полицейским путь вглубь магазина. На стенах, выкрашенных в темно-голубой цвет, недружелюбно скалили пасти чучела голов животных и улыбались с портретов нарисованные люди в пестрых одеждах и головных уборах. Большое окно было занавешено темной тканью, придавая освещению еще более тусклые загадочные оттенки. В нескольких шагах от занавеси находился прилавок, на котором тоже были разложены предметы товара — те, что не залезли в стеклянные витрины. В этот момент за прилавком послышалось тихое шуршание, словно в недоступном глазу уголке помещения заскреблись осторожные мыши.

— Живые есть? — громко спросил Джим, с любопытством уставившись в полумрак. Туда, откуда исходил шум.

— Что? Кто? Живые? Какие? — в ответ послышался срывающийся, даже визгливый голос. Похоже продавец не слышал, как полицейские вошли в магазин. — Ах, да, конечно! Живые! Мертвых здесь нет никого, это уж точно!

Джим и Кит увидели, как из-за стола показалась сначала голова человека, а затем и все остальное. На вид ему было лет пятьдесят. Он прищурил в сумрак помещения глаза, пытаясь рассмотреть поближе гостей. В один миг могло показаться, будто бы он насторожился и даже испугался, разглядев полицейскую форму, но уже через секунду продавец одарил Джима и Кита хитрой ухмылкой.

— Итак, какое дело привело таких уважаемых людей в мою скромную лавку? Сомневаюсь, что вы интересуетесь покупкой какой-нибудь древней безделушки, — он захихикал, содрогаясь всем телом. — Ну?

— Ваше имя Алон? — поинтересовался Кит. — Там на вывеске…

— Это, безусловно, я, — с удовольствием подтвердил тот сразу же, не дав договорить Киту. У него был маленький крючковатый нос, похожий на клюв, бегающие глазки и низкий рост.

— Значит, вы тот, кто нам нужен, — кивнул Джим. — Вы эксперт в древностях, не так ли?

— О-о! Чем смогу, уважаемые, чем смогу! — Алон театрально развел руки в стороны и слегка склонился над прилавком. В целом, он выглядел, как шут в этой позе, одетый в цветастый жилет поверх просторной рубахи и светлые брюки. — Не томите же, спрашивайте!

— Нас интересует происхождение одной вещицы, — продолжил Джим, копаясь в карманах. Выудив на свет фигурку негритенка, он двумя пальцами поднес ее почти вплотную к птичьему лицу Алона: — Что это? Она из набора? У вас есть такие в магазине?

Голос Джима звучал уверенно и строго, как и подобает полицейскому офицеру. Зрачки Алона пожирали фигурку, а сам он слегка трясся, по-видимому, страдая от ревматизма.

— Никогда не видел такой красоты, никогда, — прошептал он. — Но она бесценна… Могу ли я купить ее у вас, господа?

— Что? Купить? — Джим посмотрел на продавца, как на сумасшедшего. — Нет, вы не поняли. Это важная улика, и нам посоветовали вас в качестве специалиста по подобным вопросам. Статуэтка была найдена на месте преступления, и если вы нам поможете дельным советом, у кого еще могут быть похожие образцы, то окажете неоценимую поддержку следствию. Так что? Есть соображения?

Но Алон молчал и смотрел то на статуэтку, то на Джима и Кита какими-то безумными глазами. Закрученный мелкий пучок волос на его голове, похожий на хохолок, подрагивал, будто на ветру. Странный продавец то и делосглатывал слюну и продолжал глядеть, застыв за прилавком.

— Эй, — Кит пощелкал пальцами перед клювом Алона, — узнаете вещь?

— Нет, я же сказал! — взвизгнул Алон, вмиг придя в себя. Он отстранился от полицейских и добавил: — Прошу прощения, но мы закрываемся. Раз вы… вы не хотите продать ее… у меня совершенно нет времени на болтовню.

— Хм, ну что ж, жаль, — Джим бросил горящий взгляд на Кита и вновь повернулся к напряженному Алону: — Если что-то вспомните, пожалуйста, позвоните в полицейский участок Ридана. До свидания.

— Да-да, прощайте, — небрежно бросил Алон и поспешил скрыться за прилавком.

Когда полицейские выходили наружу, то вновь услышали, как тот скребет чем-то под столом.

— Что думаешь об этом? — спросил Кита Джим, когда они отошли от магазина на десяток шагов.

— Неприятный тип. И он что-то знает, но молчит, я чувствую, — сложив руки на груди и нервно накручивая свои усики пальцами, ответил тот. — Думаю, есть смысл проследить за Алоном после закрытия лавки. Уж очень засуетился после того, как увидел статуэтку.

— Верно, этим нужно заняться немедленно, — как всегда взял инициативу на себя Джим. — Отгони пока машину вон за ту развалину, — он ткнул пальцем на старый каменный дом, испещренный трещинами, — и когда вернешься — укройся за каким-нибудь углом. Но так, чтобы было видно выход из магазина, а тебя самого видно не было. А я пока обойду лавку с другой стороны, погляжу, нет ли где еще какого окошка.

— Ты же видел, там всего одно окно, занавешенное большим куском ткани, — пожал плечами Кит, забирая ключи от «бьюика» у Джима. Затем, нахмурившись, добавил: — И не учи меня слежке, Джим. Мы не первый год с тобой в команде.

— Делай, как я говорю, старина, — тот одобряюще хлопнул Кита по плечу и самодовольно улыбнулся. — Все, я пошел.

Кит покачал головой вслед напарнику и бросился бегом к машине. Вскоре он вернулся обратно и занял свой пост за углом ближайшего здания. Покинул ли магазин Алон за то недолгое время, что он отсутствовал? Нет, конечно — Джим сразу бы его застукал выходящим на улицу. Кит заметил краем глаза движение Джима в тупике улицы, где стена магазина примыкала к каменному высокому забору, за которым начинался очень глубокий овраг, о чем свидетельствовали могучие кроны высоких деревьев, качающихся на ветру всего на десяток футов выше верхушки забора. Кит увидел, как полицейский склонился почти к самому асфальту, всматриваясь во что-то.

Кит Паркер еще раз стрельнул взглядом по двери лавки. Она была плотно прикрыта, как и темные занавеси окон изнутри. «Что ты там копаешься, Джим, — с недовольством подумал Кит, переминаясь с ноги на ногу. — Всыпать этому коротышке Алону один раз хорошую оплеуху и прочесать весь его магазин от полки до полки. Что-нибудь да выложит…»

Слева от полицейского раздался металлический грохот. От внезапного удара Кита передернуло. Он повернул голову на звук и увидел в десятке шагов от себя перевернутую крышку мусорного бака, а возле него всего лишь бездомного черного кота, который, опершись на бак передними лапами, безмятежно обнюхивал содержимое на предмет чего-то съестного.

— Чтоб тебя черти взяли, — злобно рыкнул на него Кит, но тот не обратил никакого внимания на его возмущение. — Пошел отсюда!

В этот момент кто-то положил ему на плечо руку, и новая волна страха прокатилась внутри Кита, будоража внутренности. Он резко обернулся и увидел Джима.

— Ты какой-то нервный, старик, — напарник глядел на него с волнением.

— Что у тебя? — пропустив мимо ушей заявление Джима, спросил Кит.

— Не поверишь, — Джим шумно выдохнул из легких воздух и стал говорить очень быстро: — С той стороны есть небольшое прямоугольное окошко размером, скажем, с двухкассетный магнитофон. Я заглянул в него и увидел этого Алона. Знаешь, что делал этот полоумный? Обеими руками жадно копался в каких-то ящиках и коробках, погружаясь в них наполовину. Расшвыривал вокруг себя разную одежду. Затем собирал из нее целый ворох, прижимал к лицу и раскидывал вновь. Он вертелся на месте и рыл, как собака, понимаешь? И еще, Кит. Я видел маленьких черных человечков на полу возле него. Обзор был не велик, но фигурки очень похожи на наши. Давай-ка вытрясем всю душу из этого больного психа.

— Я хотел тебе предложить такой вариант сразу, но ты же у нас босс! — скривился в иронии Кит.

— Перестань, — Джим провел рукой по вспотевшей шее, — эта вылазка была очень кстати. Теперь у нас есть за что зацепиться. Этот Алон не отвертится своим враньем о том, что понятия не имеет откуда «тянутся ноги» у нашей статуэтки.

Полицейские скорым шагом прошли ко входу, и на этот раз Кит первым дернул на себя дверь лавки. Она была закрыта.

— Вот, головастик, уже закрылся на ключ, — проговорил Джим и три раза громко ударил кулаком по металлу.

Ответом была тишина. Тогда Кит подошел к окну и постучал в него. Безрезультатно — Алон не открывал.

— Ты уверен, что он не выходил, пока я отгонял машину? — спросил Кит у Джима.

— По-твоему мне мультики в окошке пригрезились? — с легкой обидой в голосе ответил тот. — Этот коротышка внутри, но боится открывать, так как прямо или косвенно замешан в нашем деле. Я чувствую. Знаешь, Кит, неси из машины монтировку. Взломаем этот чертов замок по-тихому.

— Может быть стоит предупредить в управлении? — засомневался Кит.

— Нет времени, напарник. Под мою ответственность, хорошо?

Кит еще мгновение колебался, но пронзительный взгляд Джима заставил его выполнить просьбу. Через минуту монтировка уже была в руках Джима. Он вставил ее в щель между дверью и косяком и налег на инструмент всем своим немалым весом. Угол двери слегка выгнулся, но Джиму не хватало рычага, чтобы сломать запоры замка. Навалившись на монтировку еще раз, он вынужден был оставить свою затею. Выброшенная монтировка с лязгом приземлилась на асфальт.

— Здесь нужно кое-что помощнее, — Джим достал пистолет из кобуры. — Отойди-ка в сторонку, Кит.

— Ты нарушаешь законы, Джим, — запротестовал Кит, размахивая руками перед лицом напарника.

— Я стараюсь для тебя, Кит, — сдвинув брови, серьезно посмотрел на него Джим — Мы не можем вот так просто уйти, не проверив этого Алона. Ведь это ОН может быть причастен к убийству миссис Паркер… Ты же понимаешь меня, дружище?

Кит кивнул и зашел за спину Джима. Тот поглядел по сторонам. Солнце уже опускалось за горизонт, а потемневшие улицы были пусты. Джим надавил на курок, приставив пистолет к личинке замка. Прогремел выстрел, и запорный механизм разлетелся. Дверь поддалась наружу, показав темную щель.

— Вот так лучше, — удовлетворенно проговорил Джим. Он наклонился и, подняв пустую гильзу, положил ее в карман. — Ну, заходим?

В лавке все еще горело тусклое освещение. Приглушенные лампы на потолке тихонько потрескивали при мерцании, нарушая образовавшуюся тишину. Витрины и манекен в доспехах застыли в загробном молчании, наводя тоску и жуть.

Джим достал из кармана маленький фонарик и разрезал полумрак лучом света. Не опуская дула пистолета перед собой, он направился к прилавку. Осторожными шагами следуя за ним, Кит обогнул одну из витрин, держа свой револьвер наготове обеими руками.

— Мистер Алон? — позвал Джим и остановился у прилавка, оглядывая пространство вокруг себя. — Нам нужно задать вам еще несколько вопросов! Выйдите на свет, пожалуйста!

— Его здесь нет, Джим, — прошептал Кит.

— Значит нужно найти проход в дальнюю часть здания. Возможно, это какой-то подвал.

— Но, черт возьми, я не вижу никакого прохода! — шикнул Кит, рассматривая стены с картинами и чучелами животных.

— Погляди вон там! — махнул рукой Джим, указав на стоящую вешалку для одежды, что походила на огородное пугало. На ней повисло небрежно брошенное старое пальто. По-видимому — Алона. — За ней, кажется, есть какая-то дверь.

— Здесь навесной замок, и он закрыт, — Кит подергал его, затем потянул на себя дверцу. — Заперто снаружи. Наверное, это простая кладовая. Джим? Джим? Ты чего застыл?

Кит озадаченно разглядывал Джима, который неподвижной тенью стоял за прилавком и светил фонариком себе под ноги с удрученным видом.

— Старина, здесь большое пятно крови. Этот гад нагло пытался оттереть громадное пятно засохшей крови прямо у нас под носом.

— Ты уверен, что это не грязь, например, или пролитый сок? Может, краска? — Кит оставил в покое дверцу и подошел к Джиму.

— Я не первый год в управлении. Это дерьмо я ни с чем не спутаю. Это точно кровь.

Кит поглядел через плечо напарника вниз и сглотнул сухой ком в горле. Под ногами Джима отчетливо виделся след волочения жертвы по паркету. Эдакие размазанные следы, что вились откуда-то сзади, словно змея.

— Посвети сюда, — попросил Кит, пригнувшись ниже. Джим послушно направил фонарь на кровавые отметины на полу. Он сделал несколько шагов из-за прилавка: — Так, здесь след теряется. А вот еще еле заметное пятнышко, — Кит склонился почти к самому полу. — Кажется, оно ведет нас сюда, — он остановился в пяти футах от манекена, затем сделал еще шаг.

Внезапно Кит поскользнулся на чем-то и, падая вниз, интуитивно искал что-то, за что можно было уцепиться. Под руку попалось копье рыцаря, и Кит успел взяться за наконечник. Провернувшись в руках, он выскользнул из пальцев полицейского, и тот упал на спину. От удара у него даже перехватило дыхание. Поясная рация вылетела из специального отделения на ремне, ударилась об пол и с шуршанием укатилась в самый темный угол. Послышался стон Кита, а за ним скрежет открывающейся потаенной дверцы за рыцарем. Сквозь образовавшуюся щель светилась едва различимая полоска света.

— Ба! — выдохнул Джим. — А вот и вход в подвал. Ты гений, Кит. Я бы никогда в жизни не догадался рухнуть на обе лопатки с такой колоссальной пользой для следствия!

— Смешно тебе… — крякнул то ли от досады, то ли от боли Кит, пытаясь подняться.

— Без обид, старина, — Джим протянул руку Киту, помогая встать ему на ноги. — На чем же ты так проехался?

Кит поглядел вниз.

— Еще одна лужа крови, густая. Судя по всему, этот Алон проглядел ее, не успев затереть. Да и мы тоже хороши. Ах, как же все неудачно складывается-то, а? Ищи его теперь! А ведь он мог уже давным-давно сбежать. Признайся, что ты проглядел, как он выходил из магазина пока я перегонял наш «бьюик»?

— Это исключено, Кит. И кроме окошка со стороны тупика выходов наружу больше нет, я осмотрел. Но в то окно вылезет разве что только ребенок! Уверен, этот тип забился от страха в своей подсобке и ждет час расплаты за свои гнусные дела. Уж я постараюсь выбить из него все, что мы здесь нароем, и…

В этот момент позади них с улицы раздался металлический стук. Затем громкий шелест и шорох. И вновь стук. Поворот ключа.

— В чем дело? — с удивлением воскликнул Джим, обернувшись к выходу.

— Тьфу ты! Я скажу, что это было, Джим, — с досадой ответил Кит, опустив пистолет. — Нас заперли снаружи, вот что это было. Выходит, Алон каким-то образом все-таки смог выбраться из лавки. Не в то ли окно, чрез которое сможет пролезть «разве что ребенок»?

Кит осуждено поглядел на Джима, ожидая ответа. Вместо слов, тот прошел к входной двери и толкнул ее плечом. Тщетно. Она не поддалась, словно снаружи вход забаррикадировали чем-то тяжелым. Тогда он дернул штору на большом окне, но сквозь стекло не увидел улицы. Только сплошная темнота.

— Металлические жалюзи, — простонал он. — Вот головастик…

— Поздравляю, теперь он во весь опор бежит прочь от своей лавки, чтобы сесть на первый поезд и убраться из Ридана, — скептически заметил Кит, глядя на своего напарника.

— Ты прав, старик. Сейчас я свяжусь с управлением через рацию и дам описание Алона. Патрули будут начеку, — закивал головой Джим. — Заодно попрошу и нас вызволить из этой тюрьмы. Сами мы отсюда не выберемся…

Пока Джим отдавал распоряжения в управление, Кит пытался найти свою рацию, но каким-то странным образом она как будто исчезла, и поиски не увенчались успехом. Расстроившись, Кит выключил фонарик, ожидая Джима.

— Ну вот, все в полном порядке. Через двадцать минут мы вновь увидим солнце, — хохотнул Джим, выключив прибор. — А пока осмотрим подвал и сравним фигурки, разбросанные Алоном в его норе, согласен?

— Я попробую потянуть на себя эту потайную дверь, — ответил Кит и взялся за статую в доспехах.

На его удивление петли легко сработали, а каменная дверь без особых усилий отворилась, обнажив линию длинного коридора.

Полицейские огляделись. Оранжевые стены ползли вверх и закруглялись вверху, образовывая арочный потолок. Освещение здесь было немного ярче, чем в самом магазине, но все же недостаточно сильным. Свет ламп был не желтым, а белым. Каждая из таких ламп располагалась над одной из картин, что тесными рядами усеяли обе стены коридора. Пол был выложен большой блестящей кафельной плиткой серого цвета без узоров и рисунков.

— Проклятье! — выругался Джим, потянув ноздрями воздух. Помещение было насквозь пропитано резким кислым запахом, похожим на уксус. — Он здесь что, опыты по химии ставит? Дышать совершенно нечем!

Кит достал из кармана брюк платок и приложил к носу. Ему казалось, что его сейчас вырвет.

— Джим, давай скорее пройдем этот коридор. Эта вонь, она… — он не договорил. У него закружилась голова, и появилось стойкое ощущение, будто за ними кто-то наблюдает.

— Ужасна! — подхватил Джим. Так же, как и Кит, он вдруг стал испытывать необъяснимое для себя беспокойство. Вслед за этим в его голову ударил сладкий дурман и волна странного возбуждения. — Но ты только взгляни сюда, Кит! — Джим остановился у одной из картин, стараясь дышать как можно медленнее. — Я никогда в жизни не видел такого… такой… — ему никак не удавалось найти подходящего слова, что бы выразить свое восхищение.

На полотне был изображен ночной город с высоты птичьего полета, усыпанный мириадами разноцветных огней. На черном покрывале неба не горело ни одной звезды, а молодой месяц лишь краем глаза выглядывал из-за белесой пелены клубящихся туч. На парапете крыши высотного здания стояла босая женщина в одной порванной юбке и тянула к месяцу иссеченные глубокими ссадинами руки. Ее волнистые каштановые волосы спадали вниз, закрывая тяжелыми прядями обнаженную грудь. На лице ее застыла гримаса ужаса и отчаяния, а глаза закатились кверху. Казалось, пройдет еще один миг, и несчастная потеряет сознание и соскользнет в пропасть, будто птица с раненым крылом. А там, куда эта женщина тянула свои руки, в самой вышине парил на перепончатых массивных крылах горбатый рогатый демон с горящими зелеными зрачками. Пасть его была раскрыта, и по острым, как бритва клыкам стекали алые капли крови. В его цепких когтистых лапах покоилось тело молодого мужчины с запрокинутой назад головой. Лицо его было серым и безжизненным, а тело бревенчатым. Демону оставалось лишь выбросить мертвое тело из своих лап и совершить один стремительный рывок к обреченной на гибель женщине. Свежая кровь, нежная плоть. Мертвое тело в обмен на живое. Разве не искушение?

Разглядывая картину, Джим расстегнул ворот своей рубашки. Ему стало душно от внезапного волнения. Он медленно повернул голову, как бы боясь на секунду потерять из поля зрения полотно, и краем глаза увидел, что и Кит был полностью погружен в атмосферу игры красок неизвестного художника. Убрав от лица платок, тот внимательно оглядывал каждый штрих, оставленный на холсте неизвестным мастером.

— Эй, Джим, — сказал он, шумно сглотнув, — что-то мне не очень хорошо. Кажется, здесь стало гораздо жарче, чем было. Давай вернемся в магазин и подождем патруль.

— Не дури, Кит, — возразил Джим. — Подумаешь, сквозняка меньше, только и всего. Расстегни пару пуговиц на форме. Ты не в управлении, поэтому никто тебе не сделает замечание. Давай двинемся дальше. Нам нужно найти комнату этого Алона. Кто знает, может быть там мы отыщем владельца кровавых следов, оставленных в лавке?

Произнося все эти слова, Джим с усилием воли пытался отвести глаза от картины. Это оказалось нелегко, но все же он смог сделать шаг в сторону. И вновь он почувствовал кислую вонь, запаху которой он не придавал значения, разглядывая волшебное полотно. В желудке заиграли спазмы, а к горлу подступил комок. Лицо покраснело.

— Ты тоже неважно выглядишь, Джим, — заметив, как напряжен напарник, сказал Кит. — Это все странный запах в воздухе… Ладно, взгляни вперед. Еще пара десятков шагов, и ступени поведут вниз. Думаю, где-то там находится маленькое окно наружу, в которое ты наблюдал с улицы.

Кит расстегнул рубашку, как ему советовал Джим, а тот вовсю боролся со рвотой. Голова продолжала кружиться и тяжелела, как после пары стаканов пива из дешевого кабака. Он провел ладонью по мокрому лбу, и на руке осталась жирная лужица пота. Кит был на целых семьдесят фунтов легче Джима, но и на него навалилась страшная усталость и тошнота. Каково же тогда было тучному Джиму?

Минуя картины в деревянных резных рамах по обеим сторонам стен под цокающий звук мерцающих ламп, полицейские пришли к общему выводу, что коридор был гораздо длиннее, чем казался вначале, а ступени будто бы только удалялись от них все дальше и дальше. Кит и Джим так взмокли, что Джим в конце концов и вовсе скинул с себя форменную рубашку и тянущий мертвым грузом вниз ремень вместе с рацией и кобурой. Кит тоже скинул верхнюю одежду, но пистолет оставил.

— Я жутко вымотался, Кит, — вялым языком проговорил Джим. — Я даже не помню сколько мы находимся здесь. Откуда мы пришли? Где чертов выход? Он позади нас? Или впереди?

— Кажется, сзади, Джим, но я уже не уверен. У меня жутко чешется все тело. Я промок до нитки от собственного пота. Здесь нечем дышать, словно в пустыне. А эти полотна, они окончательно запутали мой разум. Ты видел их?

— Все до единой, старина, — ответил Джим и, зацепив ногтями кожу на своей ключице, стал оттягивать ее в сторону. — И утопленника на болоте с мешком огородного пугала на голове, и медведя, рвущего плоть угодившего в капкан охотника, и… Черт, не могу никак снять с себя эту майку. Ты не поможешь мне, дружище?

— Что? Какую майку? — не понял Кит, глядя с большим удивлением на потуги напарника. — Ты бредишь? На тебе нет никакой майки.

— Есть, я держу ее за лямку.

— Перестань, ты поранишься. Лучше помоги мне снять прилипшую к спине рубашку, — и Кит вцепился себе в грудь обеими руками.

— Эй, старик, что ты делаешь? На тебе нет формы!

— Да? Но как же жарко…

В этот момент в конце коридора раздался тихий короткий визг. Затем противное хихиканье.

— Постой, Кит, — в недоумении остановился Джим. — Ты что-то слышал?

— Нет. А ты?

— Наверное, показалось. Продолжим путь, осталось совсем немного.

Они уже видели перед собой три ступени вниз. Чуть дальше было темнее. Лампы там не горели. Только два блестящих маленьких блика чуть выше уровня пола блеснули и исчезли.

— И все-таки я что-то видел там, во мраке, Джим, — засомневался Кит и повернулся лицом к Джиму.

— Боже, нет! Что у тебя на голове? — вдруг отстранился тот, большими глазами уставившись на Кита. — Не шевелись, старина, иначе…

— Иначе, что? — перепугался Кит и застыл на месте камнем, как того требовал напарник.

— Здоровенная крыса!

— Что-о?

Джим замер, словно тигр, приготовившийся к прыжку. Быстрым рывком руки, на какой только был способен Джим в своем угнетенном состоянии, он вцепился в волосы Кита и, вырвав солидный клок, бросил его рядом с Китом. Тот скривился от резкой боли, а на глаза проступили слезы.

— Топчи ее, пока не сбежала! — заорал Джим и стал изо всех сил топтать ногами волосы Кита.

Из темного проема вновь донесся негромкий омерзительный смешок, словно кто-то наблюдал за ними из полумрака.

— Она мертва, Джим? — прикрывая образовавшуюся плешь в волосах, спросил Кит.

— Безусловно, сдохла, — подтвердил Джим, безумно глядя в пол. Он видел кровавое месиво под ногами, смешанное с шерстью, коготками и длинным тонким хвостом. — Откуда эта дрянь свалилась на твою голову?

— Я даже не почувствовал, когда она уселась, — с возмущением проговорил Кит и вдруг приложил палец к губам: — Эй, потише, кажется я слышу… Слышу шорох в темноте. А если там целая стая этих тварей? Кто знает, не разводил ли Алон крыс у себя в подвале?

— Я тоже слышу, Кит, — прошептал Джим и облизал пересохшие бледные губы. — Давай разрядим обойму револьвера до последнего патрона в этих падальщиков? В противном случае они просто сожрут нас заживо, а нам необходимо попасть в комнату в конце коридора.

— Я сделаю это, Джим, — почти одними губами сказал Кит. — Но ты должен будешь немного постоять передо мной, что бы я мог незаметно достать оружие. Кто знает, что на уме у этих мерзких тварей?

Кит сделал шаг назад и замер за широкой спиной напарника, а тот в свою очередь не сводил странного взгляда с Кита, все больше и больше натирая свою шею ногтями, оставляя на коже красные полосы и царапины с крошечными капельками сочащейся наружу крови.

Кит плавно взвел курок увесистого револьвера непослушной рукой и выглянул из-за плеча Джима. Помещение перед его глазами расплывалось, охваченное колеблющимся в воздухе маревом, словно они с Джимом и правда находились в пустыне. Лампы жгли кожу не меньше полуденного солнца. Серая плитка под ногами становилась все ярче и желтее. Киту было трудно дышать и хотелось воды. Очень много воды…

— Ну же, старик, стреляй. Я чувствую спиной, как эти твари пожирают меня взглядом, — с грудным свистом прохрипел Джим. — Высади весь револьвер, скорее…

Кит вывел дуло пистолета из-за спины Джима и прищурившись от яркого света раскаленных ламп, шесть раз нажал на спусковой крючок. Туда, где в темном проеме таинственно поблескивали две странных точки. Когда шум выстрелов стих, из полумрака послышался тоненький крысиный визг.

— Да! Да! Теперь мы в безопасности, Кит, — воодушевленно произнес Джим и хлопнул по плечу напарника. — И мы можем наконец преодолеть этот коридор. Видишь? Осталось всего лишь… Эй, а где ступени? Впереди были ступени, ты помнишь?

— Какие ступени, Джим? Кругом лишь песок и больше ничего, — Кит обреченно выронил пистолет из рук и без сил рухнул на колени.

— Пустыня? — удивленно переспросил тот. — О, ты прав. Но как мы здесь оказались?

— Я никак не могу вспомнить, но мы здесь уже очень давно. Чувствуешь адскую жару, Джим? Она невыносима.

— Что же нам делать? В какую сторону идти?

— Просто оставь меня здесь, — прошептал Кит и припал на четвереньки. Его вдруг вырвало прямо на ботинки Джима. — Прости, старина.

— Мы должны найти выход, Кит, — возразил Джим. — Мы ни раз выбирались из трудных ситуаций. И вот сейчас я вижу впереди какое-то пятнышко. Кажется, это колодец! А если есть колодец, то рядом должны жить люди. Мы спросим у них, где наш Ридан. Они помогут нам, обещаю!

— Я не могу…

Не говоря больше ни слова, Джим взял Кита под руку и помог ему подняться. Вместе они несмелыми шагами стали продвигаться в сторону темного квадратного пятна. На удивление оно приближалось к ним быстрее, чем они шагали.

Спустя всего мгновение полицейские уныло остановились у полотна, окаймленного узорной деревянной рамой, повисшего прямо в воздухе.

— Что за чертовщина? Это никакой не колодец, — констатировал обреченно Кит, опираясь всем весом на плечо Джима. — Это еще одна проклятая картина. И она… она не закончена. Взгляни, здесь не хватает красок.

Кит и сам не понял, почему вместо мучающей жажды его вдруг стала интересовать незавершенная работа мастера. Но глаза упорно буравили полотно, а душа проникалась все глубже и глубже в таинственный парящий в воздухе холст.

— Оно прекрасно… — выдохнул Джим, тупо глядя на изящные штрихи.

В центре картины была изображена недвижимая мумия на полированном блестящем пьедестале, обернутая белыми лентами. Лишь ужасное лицо забальзамированного со снятым скальпом не было тронуто тканью. Однако же выведенный четкими волнистыми линиями череп, обтянутый кровоточащими мышцами, казался скорее спелым красным яблоком среди накрытого белой скатертью стола, нежели изуродованной частью тела умершего. Мутные мертвые глаза уставились в потолок, будто искали спасение от нестерпимой боли в каменных сводах. Высокие античные колонны и жаркие огни в костровых чашах были еще не дорисованы красками, как и пятнистая масса людей на заднем плане, выведенные простым карандашом.

— Не хватает красок, — повторил Кит и уныло взглянул на Джима. — Больше красного. Больше красного…

Он протянул ладонь к шее Джима и обмакнул пальцы в кровь, сочащуюся из его ран.

— Я исправлю картину, — пообещал Кит и мазнул рукой по очертаниям огней, оставив насыщенный красный след на рисунке.

Джим рассмеялся и проделал тоже самое.

— Получается, — с интересом разглядывая кровавые следы, воодушевленно проговорил он. — Нужно больше красок, Кит. А еще нужно снять с себя остатки одежды. Здесь слишком жарко, старина.

— Ты прав, нужно раздеться, — Кит схватился обеими руками за кожу на своей ключице. — И больше красок.

— Гораздо больше, старик…

Гарри Брукс пинком выбил деревянную подпорку из-под ручки двери, ведущей в «Антикварные диковины Алона». Пол Браун с беспокойством потирал вспотевшие руки за его спиной. Гарри открыл дверь и вошел внутрь, жестом указывая Полу следовать за ним.

— Джим? — крикнул первый полицейский в полумрак пустой лавки. — Кит? Вы здесь?

Ответа не последовало. Пол тихо вытащил из кобуры пистолет, а Гарри — рацию. Нажав на кнопку, он вновь произнес:

— Джим, ответь.

На его удивление, он вдруг услышал свой собственный голос. Слегка хрипящий, и откуда-то со стороны.

— Странно, — буркнул он, сдвинув брови. — Джим, Кит, прием.

И снова его голос. Он исходил совсем рядом, где-то у прилавка торговца.

— Похоже на рацию парней, — предположил Пол и достал фонарик. Когда луч света пронзил пространство, он сказал: — Вон там, на полу.

Они оба подошли ближе к столу, и Гарри, наклонившись, подобрал передатчик. А еще он заметил что-то, привлекшее его внимание гораздо больше, чем рация.

— Ну-ка, Пол, посвети.

Напарник послушно направил свет фонаря за прилавок.

— Это же кровавое пятно, — шумно сглотнул Гарри, уставившись в пол. Ему стало не по себе, он вытащил из кобуры пистолет. — Проклятье, что-то случилось с парнями! Обыщем здесь все!

Уже через минуту они обнаружили все следы, что уже находили Джим и Кит всего каких-то двадцать-тридцать минут назад.

— Пол, здесь какая-то дверца. Давай попробуем сбить навесной замок. Есть что-то тяжелое поблизости?

Пол в нерешительности стал озираться, ища глазами какой-нибудь увесистый предмет. Заглянув под стол продавца, он заметил молоток среди различных хозяйственных вещей и инструментов.

— Нашел! — воскликнул он.

Размахнувшись со всей силы свободной рукой, Гарри удалось с первого же удара сломать запор замка, и тот со звоном упал вниз. Гарри дернул на себя дверь и тут же на него упало что-то тяжелое, похожее на скрученный рулоном ковер, повалив его навзничь.

— Что это еще? — оторопев от неожиданности, буркнул Пол и направил свет фонаря вниз.

Увидев то, что они приняли поначалу за ковер, у Пола затряслись руки и он выронил фонарь. Гарри в ужасе закричал и спихнул с себя… труп! Завернутый в тряпичные ленты, он напоминал египетскую мумию, которую выудили из саркофага. Но самое ужасное было то, что на мертвеце совсем не было кожи лица. Мертвые глаза, казалось, с осуждением уставились на Гарри, как бы говоря: «Ты! Ты виновен в моей гибели! Твой долг защищать! Где ты был, когда меня убивали?»

— Это… это… кто-то из н-наших п-парней? — с трудом выговаривая слова, прошептал Пол, не глядя пытаясь нащупать рукой фонарь у себя под ногами.

— Воля Господа, что нет, Пол, — отводя взгляд в сторону сказал Гарри. — Я не знаю, кто этот бедолага, и что здесь произошло. В первую очередь нам необходимо найти Джима и Кита. Трупу мы уже не поможем. Джи-и-им! Ки-и-ит! — во все горло заорал он в тишину антикварной лавки.

Как будто услышав его зов, в углу что-то щелкнуло, и в стене за фигурой рыцаря в доспехах появилась тоненькая полоска белого света.

— Эй, Гарри, гляди! — выдохнул Пол. — Кажется, потайное помещение. Но я ничего не нажимал! Как же она открылась?

— Может на громкий звук сработал какой-то механизм? — пожал плечами Гарри. — Пойдем туда. Если где-то Кит с Джимом и находятся сейчас связанными или… или мертвыми, то только там…

Пол помог подняться Гарри и тоже вынул из кобуры пистолет. Затем взвел курок. Они медленно прошли к открывшейся двери.

— А теперь очень тихо и аккуратно откроем ее. Вдруг внутри засел убийца, — скомандовал Гарри.

— Но Джим сказал по рации, что владелец этой лавки сбежал. Все патрули его ищут… — прошептал Пол.

— А если он здесь был не один? — возразил Гарри. — Давай без разговоров. И будем осторожны.

Когда они распахнули дверь, в лицо им пахнул зловещий кислый запах. Они зажали носы руками, скривившись в гримасе отвращения.

— Черт, что за вонь? — выругался Гарри, щурясь от света ламп.

Когда их глаза привыкли, Пол и Гарри различили в конце коридора, увешанного картинами, на полу что-то громоздкое и кроваво-красное. По-видимому, это были два изувеченных тела полицейских посреди алого озера.

— Джим! Кит! — не своим голосом выкрикнул Гарри и, стараясь бороться с приступами подкатившей рвоты от нестерпимого смрадного запаха, ускорил шаг. Пистолет он держал перед собой на случай, если впереди покажется кто-то чужой.

Пол следовал за ним, не опуская оружия. У него начали слезиться глаза, но он старался глядеть вдаль. Туда, где коридор погружался во мрак. Кто знает, не затаился ли преступник в самом его конце?

Когда Гарри и Пол подошли близко к телам Джима и Кита, Гарри все-таки вырвало. Такого он еще не видел. Мертвые полицейские были раздеты до нижнего белья, а кожа на теле разорвана, словно их драл когтями свирепый голодный хищник. Пол и Гарри видели оголенные ребра, мышцы и внутренние органы полицейских. Все вокруг было в их крови. Даже картина над их трупами была разрисована кровью.

— Да что же это? — с трудом выдавил из себя Пол. Голова закружилась, а разум вдруг стал туманным. — Мастерская безумного мясника? Или…

В этот момент раздался знакомый щелчок с той стороны, откуда пришли Пол и Гарри.

— Ты слышал, Пол? — вяло произнес Гарри, опустив потяжелевшее враз оружие.

— Что именно, Гарри? — ответил тот.

— Я не знаю… Кажется, я жутко устал.

— Я тоже, но мы должны проверить помещение, Гарри.

— Да, свети фонариком, а я прикрою тебя пистолетом.

Они сошли с трех ступеней вниз. Свет фонаря плясал по стенам и полу. Где-то совсем рядом послышался тяжелый стон. Затем глухой удар и тихий треск разлетающихся осколков.

— Кто здесь? — произнес Гарри и вскинул вверх пистолет.

Послышалось неразборчивое мычание из темного проема.

— Свети, Пол, свети лучше, — попросил Гарри. — Ах, как же жарко…

Пол направил луч фонаря под ноги, а затем стал отводить его от себя вперед, осматривая каменную плитку пола. Вдруг он замер. Луч наткнулся на тело кого-то с… хоботом!

— Что за чертовщина! — вскрикнул Пол. Его руки вновь задрожали, а с ним заплясал и луч света.

— Успокойся! — одернул его Гарри. — Я держу на мушке его. Эй! Встать!

Но неизвестный не поднимался. Он лишь корчился и стонал. Он был одет во все черное, а вместо человеческой головы из шеи росла морда слона!

— Что ты такое, а? — пытался понять Гарри, подходя все ближе и ближе к существу.

Когда он оказался в шаге от чудища, то вдруг с облегчением выдохнул. Перед ним лежал обычный человек, а на голову его был надет противогаз. Поэтому во мраке вначале показалось, что существо было похоже на человекоподобного со слоновьей мордой.

Гарри заметил темное пятно под ним. Оно прибавлялось, а из-под противогаза были слышны хрипы и стоны.

— Кажется, он не жилец, — фокусируясь непослушным взглядом на кровавом пятне, констатировал Гарри.

Он взялся за шланг противогаза и сорвал его с головы. Под ним оказался пожилой мужчина с птичьим лицом. Из пулевого отверстия в его шее текла алая струйка. И если бы Кит и Джим были живы, то они непременно признали бы в нем Алона! Рядом с Алоном лежал индейский томагавк и куски пластмассы, похожие на разломанный на множество частей корпус пульта. Об этом говорили несколько расколотых кнопок.

Через мгновение Алон издал захлебывающийся звук, дернулся и затих. Рука, сжимавшая шею, тяжело упала на пол.

— Я ничего не понимаю, Гарри, — покачал головой Пол. — Кто этот человек? Что здесь происходит?

И что… что это там? Ты видишь? — он резко направил фонарь в проем. — Мне показалось, там промелькнула какая-то тень. Может кошка?

— Нет, Пол. Замри, Пол, — послышался хриплый сбивающийся голос Гарри. — И не шевелись.

— О чем ты говоришь?

— Это не кошка. Помещение просто кишит жирными крысами.

— Какими еще крысами? — по телу Пола пробежал озноб, хотя ему было так же невыносимо жарко, как и Гарри.

— Просто поверь мне, Пол. Одна из этих тварей сейчас сидит у тебя на голове. Не дергайся!

Гарри отступил на два шага назад и вскинул пистолет.

— Доверься мне, Пол. Я обещаю, что не промахнусь…

Спрятаться навсегда

Деревянный дом с четырехскатной крышей, некогда светлый и уютный, пустовал вот уже восемь лет. Мистер и миссис Роджерс продали его после трагичного несчастного случая, произошедшего с их девятилетним сыном Майком. Он играл в саду один. Чуть позже его тело обнаружила миссис Роджерс на дне глубокого колодца, расположенного в саду с задней стороны дома, которым никто из Роджерсов никогда не пользовался, потому что он давно пересох. Майк был мертв… Траур семьи, потерявшей ребенка, не утихал долгое время ни на миг, и Роджерсы решили покинуть эти края. А новые хозяева почему-то так и не въехали в их дом после покупки.

За минувшее время двухэтажное здание потеряло цвет и свежесть. Краска выгорела на солнце и облупилась. Оконные стекла за кованными решетками потускнели и покрылись слоем серой уличной пыли. Дымоход из кирпича на бледно-коричневой крыше облепили ветхие птичьи гнезда. Забор местами покосился, а планки штакетника кое-где отошли от поперечин вместе с гвоздями. Тропинка от оторвавшейся с одной из петель калитки до парадной входной двери, выложенная плиткой, позеленела мхом и местами провалилась в землю. Яблоневый сад зарос высоким непроходимым бурьяном, а сами деревья заболели плодовой гнилью, и их стволы покрылись бледно-зеленой плесенью. На одном из толстых суков самой могучей яблони когда-то весело раскачивались взад-вперед подвесные качели Майка, но теперь одна из веревок была кем-то оборвана или перетерта клювами птиц, и давно застывшее деревянное сидение просто вросло в дерн накренившимся краем.

Однако примерно с месяц назад забытый сад Роджерсов вновь ожил, когда компания из трех мальчиков и двух девочек случайно обнаружила это местечко для своих игр. Им всем было по двенадцать лет, и только Бобу — одиннадцать. До его дня рождения оставалось совсем немножко — каких-то жалких семнадцать дней. Родители подарят ему новинку большого игрушечного магазина, расположенного в центре Ридана — крутого робота высотой в целый фут на пульте управления! А пока подарок благополучно ждал своего нового хозяина за стеклянной витриной магазина, Боб с удовольствием проводил время с друзьями на улице.

Лутти, Джейн, Кайл и Нора, а с ними Боб, стали зачастую приходить сюда, чтобы поиграть в «сардины». Они всегда одевались для такой игры в одно и то же: на мальчиках были надеты шорты и футболки, а на девочках — лосины и блузки, и вся одежда была исключительно зеленых тонов, чтобы лучше сливаться с природой. Согласитесь, найти водящего было гораздо труднее, если он не выделялся среди зеленой травы, например, ярко-красной рубахой. И те, кто его находил и тихонько присаживался возле него на корточки, тоже не должны были пестреть среди зарослей чертополоха, пырея и амброзии вызывающими цветами какого-нибудь спортивного костюма, дабы не выдать другим искомого ими заветного местоположения.

В этот день было пасмурно и ветрено, но все же пятерка друзей, закончив школьные занятия, уже была тут. Ребята побросали свои книги и сумки на грязную ступеньку крыльца и выбирали водящего. На этот раз короткую спичку из сжатой пятерни полноватого и круглолицего Лутти вытянул Кайл, светловолосый мальчик с маленькой родинкой над верхней губой.

— Вот невезение-то! — притворно сморщился Кайл. — Уже во второй раз за эту неделю. Может переиграем?

— Вот уж нет! — воскликнули хором остальные, а Лутти, расплывшись в ехидной улыбке, добавил: — Дуй в бурьян, Кайл. Я постараюсь отыскать тебя последним, и тогда… — он шутливо поднес к носу Кайла пухлый кулак.

Тот лишь отмахнулся и сказал:

— Дудки! Сегодня я спрячусь так, что искать вы меня будете до самого ужина! А теперь живо к калитке. И не подглядывать! Нора, это тебя больше всех касается! — пригрозил он пальцем тощей рыжей девочке с веснушками на щеках.

— С чего это вдруг? — хитро прищурив серые глаза, поинтересовалась Нора.

— А то будто ты не знаешь? В прошлый раз ты сразу же нашла меня. И укрытие мое было не самым худшим из всех. Просто ты подглядывала, когда считала, я уверен.

— Ничего я не подглядывала, — сделала вид, что обиделась та, поджав губы. И отвернувшись от него, гордо прошагала к калитке.

— Ладно, друг. Я прослежу за ней, — подмигнул Кайлу Боб и шлепнул его по плечу рукой.

Пригладив на голове короткий ежик волос ладонью, Боб направился к Норе. За ним последовала симпатичная шатенка Джейн с короткой прической. Она была на полголовы выше Боба, и на столько же ниже высокой Норы. Остальные мальчики не отличались с Бобом ростом.

Ребята отвернулись к улице, все как один опершись локтями на забор, и зажмурили глаза. Все, кроме Боба, который несколько секунд наблюдал за Норой, но та добросовестно выполняла правила счета, и мальчик тоже принялся считать до сорока, прикрыв веки. Это было установленное ими время для того, чтобы водящий успел хорошенько спрятаться. Когда они закончили считать, то в один голос прокричали знакомую каждому игроку фразу их игры:

— Счет окончен! Мертвым притворись!

Затем под веселый смех ребята отделились друг от друга и разорванной цепочкой стали обшаривать двор и сад, пытаясь скорее обнаружить Кайла, который в этот раз из азарта пошел на беспечную хитрость.

Как только остальные отвернулись от него, Кайл рванул к задней части дома. Он давно уже поглядывал на старый колодец, поросший вокруг высокой травой. Сквозь длинные стебли просматривалось верхнее бетонное кольцо, темнеющее под сухой деревянной крышей для колодца. Никто из ребят ни разу не осмелился залезть внутрь, чтобы спрятаться. Это было бы сумасшествием! Им хватило лишь один раз заглянуть в него, чтоб удостовериться в немалой глубине, посветив туда миниатюрным, но мощным брелоком-фонариком Лутти, который он всегда носил на связке своих ключей. Примерно двадцать пять футов вниз, и на самом дне ни капли воды. Только крупный бутовый камень, острые края которого кое-где выглядывали из-под клякс серой грязи и островков мха. Железные скобы, вбитые в кольца, по которым можно было добраться до нужного уровня для ремонта шахты или чистки ее заиленных мест, давно проржавели и почти все обломились. Тогда Джейн сказала, что больше никогда в жизни не подойдет к колодцу, и Нора, слегка пожурив ее шутками про слабонервных, тоже призналась: жуть берет случайно оказаться там среди жуков и пауков одному-одинешеньку. Лутти и Боб, тут же расхрабрились и, конечно, посмеялись над девчонками.

Но с того дня лишь только Кайл решился на отчаянный поступок ради глупой забавы. Углядев в полутора футах от верха на стенке длинные трещины и широкие сколы, достаточно глубокие, чтобы внутрь поместились носки кед, Кайл уселся на край колодца и свесил вниз ноги. Сердце его возбужденно колотилось. Ему было страшно. Если под ним рассыплется бетон, и Кайл заскользит вниз, то, скорее всего, уже никогда не увидит солнца. И вообще ничего. С другой стороны, Кайлу хотелось доказать друзьям, что он лучший в этой игре. Нужно было принимать решение быстро, так как счет у калитки перевалил за двадцать. В один миг подростковая ветреность в голове взяла верх над здравомыслием, и Кайл уверенно ощупал одну из нескольких сохранившихся верхних скоб. Первая, затем пусто, третья и четвертая. Дальше виднелись только посадочные гнезда — два щербатых отверстия, похожих на след от укуса вампира с очень широкой челюстью. Сидя на бетонном кольце, Кайл доставал до скобы руками. Подергав ее, он сделал вывод, что она вроде бы держится прочно.

Мальчик крепко взялся за железку обеими руками, свесив их под себя вдоль бедер, и стал осторожно сползать вниз, вытянув вперед ноги. Когда он нащупал подошвами своей обуви достаточно прочные углубления в раскрошившемся бетоне, он закрепился в них на носочках и сделал глубокий вдох облегчения. Его замысел стал воплощаться в жизнь. Затем он развернулся лицом вниз, медленно и старательно перехватываясь за металлическую ручку, и переставил одну ногу на третью скобу. Осторожно надавил на нее стопой. Держится! Должна его выдержать. Плюнув на остатки страха, что были уже где-то глубоко внутри него, Кайл встал на железяку обеими ногами и замер. Эта перекладина была крепка! На его лице показалась загадочная улыбка. Да ради такой забавы он был готов простоять здесь целый час до тех пор, пока его друзья не крикнут: «Мы сдаемся, Кайл, ты победил!» Да, оно стоило того, чтобы утереть им носы.

Он уже слышал, как в стороне мягко шуршат стебли пырея. Кто-то из ребят бродил по близости, но ведь никому и в голову не взбредет искать его здесь! Это ясно, как дважды два! Кайл тихонько фыркнул от смеха. И тут раздался крик Норы:

— Эй! Тебе нельзя здесь играть! Это наше место, уходи!

Кайл насторожился. О чем это она? С кем это Нора говорит? Любопытство стало снедать его, но мальчик не спешил дергаться. Во-первых, что бы там ни было, мальчишки быстро с этим разберутся, и игра продолжится. А во-вторых, ему совсем не хотелось сейчас выбираться обратно, проделывая свои кульбиты в обратном порядке.

Лутти, Боб и Джейн тоже слышали возмущение Норы и поспешили к ней сквозь высокие заросли. В дебрях сада недалеко от колодца, где спрятался Кайл, они увидели рядом с ней маленького мальчика лет восьми. Он был одет в полосатые красно-белые чулки со свободно болтающимся на поясе ремешком;такой же расцветки футболку с короткими рукавами; башмаки с круглыми носами и квадратной медной пряжкой; легкий синий жилет; на голове красовалась остроконечный колпак коричневого цвета с круглым золотистым помпончиком наверху. Из-под примечательного головного убора выбивались закрученные кудри светло-желтых волос. Когда мальчик обернулся к подоспевшим ребятам, то помпон весело зазвенел, словно колокольчик.

— Ба! — насмешливо протянул Лутти. — Ты заблудился, малявка?

— Я не малявка, — обиженно ответил мальчик. — Я Муки!

— Ха-ха! Какое дурацкое имя, и… О-о!

Джейн с такой силой топнула ему по ноге каблучком своих мокасин, чтобы тот заткнулся, что Лутти просто взвыл от боли. Он изумленно вытаращил глаза на Джейн, но больше не сказал ни слова.

— Привет, Муки, — Джейн улыбнулась мальчику своей самой ласковой улыбкой. — Ты тоже играешь в этом саду?

— Совсем чуть-чуть, — сказал Муки и почесал грязной ладошкой маленький нос на худом лице. На бледной коже остался еле-заметный темный след. — Одному же скучно.

— Хочешь играть с нами в «сардины»? Мы как раз ищем нашего друга, он спрятался где-то здесь.

Другие никак не ожидали, что Джейн предложит такой козявке играть с ними наравне. Все трое возмущенно воззрились на нее. И все же ей редко перечили остальные. Нора слегка завидовала ее красоте, но будучи худой оглоблей, с чем она поделать, увы, ничего не могла, оставалось лишь уповать на Джейн и радоваться тому, что они хотя бы дружат. В любое время Нора могла любоваться ею на законных дружеских правах. А мальчики твердо решили для себя, хоть и в тайне друг от друга, что, когда подрастут, обязательно женятся на ней.

У Муки засияли зеленые глубокие глаза, когда он услышал предложение Джейн.

— Правда? Еще бы! — звонко крикнул он и запрыгал на месте, точно заяц.

— А почему ты так странно одет? — спросила Нора, скрестив на своей плоской, мальчишеской груди руки.

— У меня, кроме этого, больше ничего нет, — признался Муки и как-то странно склонил на бочок голову. Помпончик вновь отозвался мелодией.

— Хм, интересно, — поджала губы Нора.

И тут раздался испуганный голос Кайла:

— Помогите! Я соскальзываю!

Ребята сначала не поняли, откуда доносится его крик. Они стали озираться по сторонам, в смятении ища глазами приятеля.

— Я в колодце! Ну же! Помогите мне!

Ребята пулей бросились туда. Когда они окружили верхнее кольцо и большими от страха глазами воззрились на хихикающее лицо Кайла, что смотрел на них снизу вверх, Кайл вдруг зашелся таким хохотом, что и правда чуть не свалился вниз. Одна нога его соскользнула со скобы, и смех Кайла оборвался так резко, как обрывается крик ужаса падающего вниз с огромной высоты скалы альпиниста при столкновении с твердой поверхностью. Лутти и Боб в одно мгновение поймали Кайла за воротник и буквально втащили на свет под жаркие лучи солнца. Тот хлопнулся животом в траву и, оправившись от недавнего испуга, вновь захохотал.

— По-твоему это было смешно? — веснушчатое лицо Норы залила краска ярости. — Ты ведь мог упасть вниз и разбиться в лепешку, идиот!

— Но не упал ведь? — выдавил из себя Кайл, утирая проступившие слезы.

— Ты удален из игры! Ясно? Вот так! — надула губы Нора. — Кто за? Поднимите руки! — И она взметнула свою худенькую ладошку вверх.

Остальные неуверенно посмотрели на нее, а Кайл тут же перестал смеяться.

— За что? Я же прятался, все по правилам, — невинно заканючил он. — Ребята, ну скажите же ей.

— С одной стороны Кайл прав, — начал рассудительный Боб. — С другой — я полностью с ней согласен. Игры должны быть безвредными и веселыми, а ты подверг себя опасности. Да еще заставил нас волноваться. Я поднимаю руку, Нора.

— Двое, — объявила та. — Кто еще согласен наказать Кайла? Джейн?

— Прости, Кайл, — ответила Джейн. — Ты поступил нехорошо. Слава Господу не случилось ничего дурного. В другой раз мы тебя обязательно примем в игру.

— И ты, Лутти, с ними? — насупился Кайл и, поднявшись с земли, отряхнул от налипших травинок свои шорты. — И, наверное, даже ты? — поинтересовался Кайл у Муки, не удосужась даже познакомиться с мальчишкой.

— Считай новичка Муки твоей заменой во время футбольного матча, — сказал Лутти и вместо руки деловито приподнял одну бровь.

— Единогласно! — объявила Нора. — Что ж, как сказал Лутти, Кайл Браун покидает футбольное поле.

— Ну и ладно, — фыркнул Кайл и побрел к школьной сумке. На ходу он добавил: — Играйте в свою дурацкую игру, да еще со всякой малышней.

— Без обид, старик! — крикнул ему вслед Лутти. На прощание он поднял вверх кулак и оттопырил два пухлых пальца — указательный и средний. И опустил, когда за Кайлом стукнулась перекошенная калитка.

— Ну вот, — грустно проговорил Боб. — Теперь он будет дуться на нас до следующего семестра.

— Ну нет, — возразила Нора, — на полгода его не хватит. Максимум на пару недель, пока твоя мама не приготовит на твой день рождения большущий вкусный торт. Вот увидишь, за день или два до праздника он подсядет к тебе за парту и попросит запасную ручку, например.

— Ну все, хватит об этом, — вмешалась Джейн. — Мы уже целых полчаса потратили непонятно на что. Давайте играть?

— Я могу водить за Кайла, — вызвался Муки. — Я все-таки его подменяю, так?

— Вот именно! Будешь водить, — сказала Нора таким тоном, как будто до сих пор отчитывала Кайла.

— Чур, я прячусь в доме! — заулыбался Муки и поправил на себе съехавший на правую сторону жилет.

— Ты что! Там нельзя! — ужаснулась Джейн. — Это чужой дом, и нас могут наказать, если мы залезем внутрь.

— Ну! Тут местность-то пус-тын-на-я! — подмигнул Муки, забавно проговаривая ключевое слово по слогам, и вновь склонил голову. Колокольчик прозвонил еще раз. — Никто из взрослых не узнает.

— А откуда тебе известно, что здесь на окраине редко появляются прохожие? — спросил Боб с подозрением.

— Я часто бываю здесь, как и вы. Только я всегда прятался. Лучше вас, поэтому вы меня никогда не видели раньше, — он гордо обвел всех присутствующих взглядом, будто бросал вызов на дуэль.

— Ничего себе заявление! — Нора переложила руки с груди на свои бока. Теперь она была похожа на строгую маму, которая выпытывает у сына, за что ему влепили в дневник письменный выговор красными чернилами.

— Так вы будете играть?

— Ты предлагаешь залезть с чужой дом, ты понимаешь это? — со вздохом проговорила Джейн. — Ну, хорошо. Допустим, здесь действительно совершенно безлюдно. Но как мы попадем внутрь?

— У меня есть волшебный ключик, — таинственно заявил Муки. — Ну, то есть, обычный ключ. Он лежал под ковриком на крыльце. Только и всего.

— Ну, что будем делать? — спросила Джейн у друзей. Она уже почти сдалась.

— Конечно же, играть, — ответил за всех остальных Лутти. В душе он был возмущен и даже оскорблен заявлением Муки о том, что он уже много раз обставлял его и других в прятки, хоть и не играл вместе со всеми. — Я в два счета докажу этому самодовольному мальчишке, что он прячется не лучше остальных. За мной!

И Лутти зашагал к крыльцу так, словно это у него, а не у Муки был ключ от парадного входа. Муки радостно засеменил за ним, оглядываясь на ходу на Нору, Боба и Джейн.

— Ну, играть, так играть, — пожала плечами Нора. — Не за этим ли мы здесь собрались?

Ключ в руках Муки провернулся в замке с механическим хрустом, и дверь отворилась. Изнутри сильно повеяло затхлостью. Окна здесь не открывались ровно столько же, сколько пустует сам дом. Ребята, тихие, как мыши, сгрудились в просторной прихожей и, не дыша, разглядывали плесневые кляксы на пожелтевших обоях и занавеси паутин в углах под потолком. По обеим сторонам прихожей располагались пустые комнаты за приоткрытыми, матовыми дверями, а в десяти шагах от ребят на второй этаж тянулась лестница, укрытая пыльным, давно не чищенным ковром грязно-коричневого цвета. Над ней висела уродливая безвкусная люстра с пластиковыми элементами по кругу, похожими на сосульки. Оставив ее здесь при переезде, скорее всего, Роджерсы даже не вспомнили о люстре. Слева от лестницы была еще одна дверь, остекленная и такая же пыльная, как и все вокруг. По-видимому, она вела в кухню. Сквозь мутное стекло был виден уличный свет, проникающий в кухонное окно.

— Тут так грязно, Муки, — застонала Нора. — Родители убьют нас, если мы придем домой в пыльной одежде. Ты ведь знал, что здесь такой жуткий беспорядок. Как тебе вообще в голову пришло играть в этом грязном доме?

Муки пропустил мимо ушей ее нравоучения.

— В этом доме множество комнат, — сказал он, теребя за нижний край свою футболку. — В них есть кое-какая мебель. Шкафы и гардеробы. А еще под лестницей есть чулан! — с гордостью сообщил он, как будто внутри простиралась некая волшебная страна, о которой знал только он один. — Масса мест, где можно отлично схорониться.

Тут Лутти прыснул со смеху, согнувшись с три погибели.

— Ты чего? — отстранилась от него Нора, глядя как на полоумного.

— Чего-чего! — сквозь смех скривил он рожицу. — Кому на сегодня похороны объявляли? — И он снова захохотал.

— Дурень! — покрутила у виска Нора. — Муки хотел сказать — спрятаться.

— Само собой, — кивнул головой тот. Дзинь! — Ну, так я прячусь?

Боб поглядел на наручные часы.

— У нас еще около часа до того, как придется топать по домам и учить уроки, — со скорбью в голосе объявил он. — Давайте начнем. Муки, счет вести тут? У двери?

— И ни в коем случае не подглядывать! — хихикнул он и выжидающе уставился на ребят, облизывая губы кончиком языка.

— Ну, начали, — скомандовала Нора.

Все четверо прислонились к парадной двери лбами и принялись считать до сорока. Отвлеченные цифрами, они не уловили легкий, ни с чем не сравнимый запах и не ощутили в воздухе вокруг себя странную золотистую пыльцу, ложащуюся им на плечи и волосы, внушительную щепотку которой рассыпал над их головами Муки из круглой глиняной баночки, выуженной из-под своего колпака. Помпончик не выдал таинственного волшебства Муки, как будто в этот момент внутри сверкающего шарика уснул крохотный звонарь. Затем Муки улизнул. Краем уха ребята услышали уносящийся топот быстрых, маленьких ног. Хитрый Лутти сразу смекнул, что найти Муки не составит труда. Повсюду пыль, и его следы сами укажут направление поисков. Он скрестил пальцы за спиной, надеясь на то, что друзья окажутся в этот раз менее наблюдательны. А он направит их по ложному пути, чтобы отыскать Муки первым и обставить в этой игре всех остальных. И особенно утереть нос этой малявке.

Когда счет был окончен на цифре сорок, ребята хором крикнули слова, оповещающие о начале поисков:

— Счет окончен! Мертвым притворись!

Лутти обернулся первым, и его самодовольная улыбка тут же сползла с круглого лица. Он то щурил, то распахивал веки, пытаясь найти следы Муки на пыльном паркете, но как он не старался сфокусировать взгляд, получалось одно и то же — кругом лишь слой непотревоженной пыли.

— Ты чего? — обеспокоенно спросила Джейн, увидев, как тот ломает свои глаза. — Болят?

— Нет, не болят, — буркнул Лутти. От прекрасного расположения духа не осталось и ничтожной крупицы. — Просто… просто здесь темно. Вот и все.

— Тогда пойдем искать, здоровяк, — сказал Боб и легонько толкнул Лутти в плечо.

— Дудки! Я один обследую кухню. Возможно, там есть подвал или погреб, — схитрил Лутти. Когда он вел счет, ему казалось, что стук от ботинок Муки затих именно у кухонной двери. Шум от подъема на лестницу звучит совсем по-другому, а в те комнаты, что располагались рядом он, конечно, не забегал. Лутти услышал бы его шаги в стороне, а не позади себя. — Выбирайте другие места, куда пойдете.

— Если ты залезешь в погреб, то мы вряд ли сможем тебя оттуда достать, — съязвила Нора, за что тут же была награждена исполненным ярости взглядом Лутти.

— Я обследую второй этаж, — вызвалась Джейн. — Кто со мной?

— Я, — сказал Боб, опередив Нору, которая тоже хотела вызваться составить компанию Джейн. — А наверху разделимся.

— Прекрасно, — развела руками по сторонам Нора, — тогда я поищу в этих комнатах. А чулан на тебе! — ткнула она пальцем в Лутти.

Поставив тем самым жирную точку на дискуссии, Нора шагнула в первую дверь справа. Лутти побрел мимо лестницы и исчез в кухне. Боб и Джейн переглянулись и направились покорять ступени, ведущие наверх. Когда все разошлись по своим местам, каким-то странным образом тихо защелкнулся замок парадной двери. Снаружи никого не было, иначе тень шевелилась бы в полоске света под дверью шириной всего в полдюйма. Волшебство?

Проходя мимо чулана, Лутти решил, что заглянет туда на обратном пути, когда все разбредутся по комнатам. Если, конечно, не найдет Муки раньше.

Кухня была светлой, с окрашенными в бежевый цвет стенами. И лишь на одной стене у окна был выложен «фартук» из плитки. В том месте когда-то стояла газовая плита. Об этом также свидетельствовала торчащая из пола тонкая стальная труба с ржавой резьбой на конце. В левом углу стояла тумбочка высотой по пояс Лутти. В противоположной стороне, как и предполагал толстяк, виднелась еще одна дверь, ведущая, скорее всего, в подвал. Больше в помещении ничего интересного не оказалось.

Первым делом Лутти распахнул дверцу тумбочки, но внутри было пусто, за исключением иссохшей дохлой мыши, лежащей среди мелких хлебных крошек. Лутти улыбнулся ей злорадной улыбкой. «Что ж, тем интереснее», — подумал он, бросив взгляд на дубовую дверь. За ней виднелись темные ступеньки, уходящие вниз. Лутти подошел поближе. Там, где они кончались, было гораздо светлее. «Зажженная лампочка? — пронеслось в голове у Лутти. — Вот ты и попался, мелкий трус. Выбрал самое темное место для пряток, но испугался темноты! Ну, ничего. Когда я шлепну коротышку по тощей шее и привалюсь рядом на каких-нибудь старых картонных коробках, я-то уж позабочусь о том, чтобы свет не помешал мне наслаждаться победой. Девчонки и носа не покажут в эту дыру. Да и Боб тоже. Кайл? Возможно. Но Кайл уже дома, потеет за уроками или гоняет по телевизору мультфильмы, ест пиццу и запивает ее газировкой. Пожалуй, я ему даже завидую. Сам бы не отказался от хорошего куска пиццы или мясного пирога…»

От размышлений о еде у Лутти заурчало в животе. Он стал спускаться вниз, стараясь издавать меньше шума. Ступени замелькали перед глазами, и у него вдруг закружилась голова. Головокружение уже с ним случалось один раз пару лет назад, когда он остался без ужина в наказание за провинность и не ел до самого завтрака.

Внизу действительно горела настольная тусклая лампа у дальней стены из темного, почти бордового кирпича, стоящая на одной из полок деревянного стеллажа. Света хватало лишь на то, чтобы осветить незначительную часть подвала. Примерно одну его треть. Остальное пространство тонуло во мраке. За спиной Лутти медленно затворилась дверь, настолько тихо, что мальчик не услышал ни звука. Он огляделся по сторонам. Помимо стеллажей, тянущихся вдоль двух стен и встречающихся в углу, было еще кое-что из различных старых вещей: ржавый инструмент, покоящийся на прямоугольном столике, ведра и швабры, лежащие на прямо на полу в нескольких шагах от лестницы и даже стиральная машина какой-то древней марки, судя по ее внешнему виду. Таких теперь не выпускают. А чуть выше он увидел в темноте два светящихся круга зеленого цвета. Лутти так и застыл рядом с нижней ступенькой с раскрытым ртом. По спине побежали мурашки. Два круга синхронно отплыли вправо, затем стали падать вниз и бледнеть. В слабом свете лампы Лутти увидел кота с взъерошенной холкой, который вальяжно закружил возле стиральной машинки. Потом потерся о стальной закругленный угол пушистым хвостом. Была только одна странность: кем-то и зачем-то надетый на него жилетик, однако Лутти такая мелочь не взволновала.

У мальчика моментально отлегло от сердца. При виде животного он и думать забыл о сардинах и даже не задался вопросом, откуда в подвале мог взяться этот кот, такой спокойный и безразличный к объявившемуся вдруг человеку в давно забытом старом доме. Ведь за Лутти давно водился один грешок…

Его пристрастием было мучить несчастных животных, так доверчиво стремящихся в его лживо-приветливые объятия. Звери всегда хотят, чтобы их погладили, приласкали, смекал Лутти. Само собой, он никому не раскрывал свои тайные желания, пробуждающиеся в нем при виде бездомного щенка или котенка. В такие моменты у него едва ли проступал еле заметный румянец от возбуждения на пухлых щеках. Не более. Однако, один раз его все же поймали взрослые, когда он пытался свернуть шею одной лохматой дворняге, и силой привели домой. Лутти тогда отнекивался, обливаясь слезами притворства, и родители пытались верить в его оправдания, но все же на всякий случай объявили ему строгий выговор, а вслед за ним наказание. Как раз в тот вечер Лутти и испытал на себе единственную вечернюю голодовку. После этого случая он стал более осторожен и предусмотрителен.

— Кис-кис, — шуршал он в воздухе пальцами руки, маня к себе кота. — Кис-кис!

Лутти пригнулся как вор, прячущийся тени, и крадущимися шагами стал уменьшать расстояние до цели. Но не успел он сделать и трех шагов, как почувствовал еще более сильное головокружение, словно ему съездили по голове тяжелым предметом. Подвал закружился у него перед глазами. Лампа, два зеленых круга, стиральная машинка, снова лампа, стол, ведра. Все вокруг внезапно стало насыщаться цветом. Горизонтальные и вертикальные линии цемента, связывающего кирпич, из серых полос превратились в ослепительно яркие, желтоватые. Как будто сквозь них проходили солнечные лучи. Раздался треск, и стены рассыпались под натиском какой-то мощной энергии извне. Им на замену с невероятной скоростью прорастали черные деревца и густые кустарники с красными, оранжевыми и желтыми листьями. Этими же листьями была устлана земля. Лампа накалилась и превратилась в большой белый шар света, который тут же пополз вверх и занял место солнечного диска в кроваво-красном небе, а стеллажи безвозвратно исчезли, утонув в осеннем пейзаже. Перепуганный Лутти стоял в кольце деревьев на мягком ковре из опавшей листвы перед чьей-то могилой с гнилым крестом без таблички. Рядом с крестом кружил все тот же кот, и лениво подергивал хвостом.

— Бо-об… — хрипло шепнул Лутти. Он хотел крикнуть, но у него ничего не вышло. Ему хотелось, чтобы все, что он сейчас видит в один момент рассыпалось кусочками мозаики. Чтобы кто-нибудь из ребят дал ему хорошую затрещину и сказал: «Ну, чего уставился на стену? Ты не в кинотеатре!»

Но Лутти продолжал глядеть. Желание свернуть шею животному враз отпало, когда кот стал рыть могилу передними лапами, вонзая острые когти все глубже и глубже в рыхлую землю. Ее комья разлетались в стороны и с глухим стуком приземлялись на листья. Лутти судорожно глотал слюну до тех пор, пока не понял, что горло пересохло, как пересыхает какой-нибудь ручей в особенно жаркое лето.

Кот оживленно распахивал могилу, молотя лапами по земляному холму. Затем он пронзительно взвизгнул и отпрыгнул назад как от огня, с треском влетев в какой-то куст. Лутти увидел, как разверзлась земля, и из ее недр показалась сначала грязная худая рука в полосатой футболке, а следом изодранный колпак с помятым помпоном. Поднявшись над своей колыбелью, существо, похожее на Муки, вперилось в мальчика пустыми мертвыми глазами. Прикованный к земле этим взглядом, Лутти почувствовал, как у него теплеет под шортами, и это тепло оставляет на зеленой ткани темное пятно, бежит тонкой струйкой по ноге.

— М-м-м… — вырвалось непроизвольное мычание с его губ. Это последнее, что он еще мог выдавить из себя после того, как напустил в штаны.

— Убийца-а-а, — шелестящим скрипучим голосом протянул мертвец. — Пришло время собирать урожа-а-ай. Восста-а-аньте дети из своих моги-ил. Отмщение! Отмщение! Отмщение!

Его хилая рука взметнулась вверх и, обломившись в области локтя, приземлилась рядом с крестом. В области шеи раздался хруст, и голова отделилась от тела. Она скатилась вниз и ударилась о сандалии Лутти. Обезумевший от ужаса Лутти наконец оторвал прилипшую к земле ногу и, сделав шаг назад, оступился. Приземление было мягким. Туловище мертвеца рухнуло обратно в могилу, но его черепушка все еще сверлила Лутти мутными серыми глазами.

— Туки-туки, толстяк! — прохрипел голос из сломанной челюсти напоследок.

Мальчик отвел взгляд. Думать над тем, что происходит сейчас с ним, не хватало сил. У него потекли слезы, и ему очень хотелось домой к маме и папе. Отовсюду раздался животный гвалт — визжание, лай и рычание, пробудивший внутри мальчика страшную панику. Он вертел головой во все стороны, пытаясь высмотреть среди кустов целую дюжину орущих псов и кошек. Однако, когда сквозь ветви стали просачиваться головы и тела облезлых, искалеченных животных с такими же пустыми глазами, как у хозяина могилы, Лутти понял, что в его ожидании «дюжина» была лишь малым понятием в сравнении с целой армией лезущей через осеннюю листву падали, распадающейся на гнилые куски. Лутти был напуган до чертиков и трясся как фруктовое желе на тарелке. Конечно, в таком состоянии он был не в силах узнать среди мертвых, голодных гостей с десяток кошек и собак, задранных или придушенных им собственноручно в Риданских подворотнях. Зато они чуяли его. И когда из тела орущего от боли и ужаса мальчика, терзаемого острыми когтями, уходила на Суд душа живодера, их голодные пасти уткнулись клыками в окровавленное тряпье в последний раз, прежде чем навсегда исчезнуть.

Нора обследовала все четыре комнаты на первом этаже, но Муки она так и не нашла. В первых двух совершенно не осталось никакой мебели. Только грязные тюли на окнах кричали о том, что когда-то здесь жили люди. И еще в одном пыльном углу она обнаружила сухие листочки, опавшие, должно быть, при переезде с какого-нибудь цветка в горшке. Там же она склонилась над своими теннисными туфлями, чтобы перевязать ослабевшие шнурки. Третья комната, что напротив, была больше предыдущих. Она точно служила гостиной. Посреди помещения на голом полу остался лежать старый коврик. Нора ясно видела, как у ковра стоял большой и длинный гостевой диван, а напротив него — круглый журнальный столик с телевизором и видеомагнитофоном. По крайней мере самые сливки гостиной в доме Норы выглядели именно так. Удобный мягкий диван, на который она так любит вечерами забираться с ногами с кружкой горячего шоколада в руках и смотреть разные передачи по большому телевизору. Но только ровно до половины девятого. В это время приходит с работы ее отчим, толстый мистер Кроули. Когда он бывал трезв, она покорно отправлялась в свою комнату спать, но, когда мистер Кроули напивался — Норе приходилось запираться в чулане. Только там была самая крепкая дверь и старый проверенный засов, который не дрогнул ни разу под кулаками набравшейся виски свиньи. В таком состоянии он всегда находил предлог, чтобы сорваться на Норе, и ее мама ничего не могла с этим поделать. Первое выступление миссис Гейбл в поддержку своей дочери окончилось для нее солидной гематомой на левой щеке. А двумя неделями позднее — разбитыми губами и вывихом плеча. Вскоре после этого, когда мистера Кроули не было дома, Нора с мамой вынесли из чулана все лишнее и установили внутри старую кровать, добытую в гараже из недр тех вещей, которые жалко отправить в мусорный бак. Миссис Гейбл со слезами на глазах клялась, что обязательно порвет с мистером Кроули, но проходили дни, недели и месяцы, но ничего не менялось. И Нора в конце концов смирилась с такой жизнью.

Четвертая комната была самой маленькой из всех. Сразу при входе справа притулился широкий шкаф с несколькими отделениями. У дальней стены расположился косоногий табурет, лежащий на боку, а на полу были разбросаны обрывки от картонных коробок. Из окна виднелись заросли кустарников, а в просветах между листьями — забор со стороны одной из глухих, безлюдных улиц.

В шкафу Муки не прятался. Внутри вообще ничего не было, кроме одинокой вешалки для одежды. Когда Нора открыла дверцу, вешалка возмущенно закачалась на перекладине, словно требуя, чтобы ее оставили в покое. И, чихнув два раза от пыли, попавшей в нос, девочка поспешно захлопнула дверку шкафа.

Нора постояла с минуту в прихожей. Она слышала шаги Боба и Джейн наверху. Значит, они тоже пока еще не нашли мальчишку. А вот Лутти как сквозь землю провалился. Что, если ему улыбнулась удача, и теперь он самодовольно ухмыляется, затаившись вместе с Муки… в кухне?

Нора коварно улыбнулась и еще раз стрельнула глазками по перилам лестницы, бегущей наверх. Пусть ходят, хлопают дверьми и собирают грязь на ботинках. Она-то знает теперь, где закопан клад. Пройдя на цыпочках мимо лестницы, она с неприязнью покосилась на дверь чулана и тихонько вошла в кухню. Пусто. Только металлическая змея газовой трубы торчала из пола и гнилая тумбочка слева. В ней мог уместиться Муки, но на пару с Лутти — исключено. Да и в одиночку внутрь можно было бы засунуть разве что одну лишь задницу Лутти. Не больше. Зато справа располагалась глядящая на девочку дверь в кладовую или в подвал, как предполагал Лутти. Она взялась за дверную ручку и дернула на себя. Тщетно. Она была заперта.

— Эй, толстяк! — обиженно зашипела она, поднеся лицо к замочной скважине. — Если вы оба внутри, то поступаете нечестно! Открывай живо эту дверь! Я нашла вас! — Ответа не последовало. — Живо, я сказала! Или я подопру дверную ручку чем-нибудь тяжелым, и вы оба просидите внутри до самого вечера за жульничество!

И вновь тишина. Нора приложила к холодному дверному полотну свое ухо и прислушалась. Тишина внутри была гробовой. Никакого шороха, никаких голосов. Нора насупилась. Затем в голове у нее пронеслась неприятная мысль, которую она совсем не хотела встречать у порога своего внутреннего домика души. «Придется сунуть нос в чулан. — Такой вердикт прозвучал в ее мозгу чужим голосом. — Тоже мне, нашли место, где спрятаться…» — мысленно добавила она от себя.

«Чулан, — Голос даже не пытался умолкнуть, а говорил, говорил, отдаваясь эхом и пульсацией в висках. — Не бойся заглянуть. Он не чужой тебе. Иди же. Но-о-ра-а-а, — Голос перешел на свистящий шепот, похожий на завывание ветра вдали. — Мы ждем тебя-я…»

Нора вдруг почувствовала, что теряет контроль над собой. Появилось странное, но даже приятное головокружение. Если бы она была постарше и уже попробовала бы алкоголь, то поняла — именно такой эффект оказывает на организм спиртное. У нее ослабли ноги, и задрожали колени. Она оперлась на стену ладонью, сделала несколько несмелых шагов, и сама не поняла, как очутилась в темной комнатке под лестницей. За ее спиной хлопнула дверь и вспыхнул свет. Над ее головой заплясала голая лампочка на толстом проводе. Тень Норы затряслась на панелях деревянной вагонки, которой были отделаны стены внутри. Девочка стояла у изголовья старой металлической кровати, украшенного кованными узорами и набалдашниками, похожей на ту кровать из гаража, к которой она не хотела привыкать. В которой пыталась спрятаться под одеялом, как сейчас прятался где-то Муки, всхлипывая под грубые окрики отчима, доносящиеся по ту сторону толстой двери и несущие ей все проклятия этого мира, какие только мог вспомнить мистер Кроули под действием алкоголя.

Вдруг маленькая комнатка стала расширяться. Все четыре стены отдалялись от Норы, будто ширмы на колесиках, пока не исчезли из виду. Со всех сторон образовалась темень, черное полотно бесконечного пространства. Лампа вздернулась выше, но разгорелась сильнее, как одна единственная звезда на темном небе. Ярким, почти белым светом она указывала Норе на кровать. И девочка не смогла противиться неведомой силе, исподтишка толкнувшей ее в спину. Нора рухнула на холодную простынь, свисающую вниз по бокам почти до самого пола, и раскинула уже неподвластные ей руки и ноги. Ремни, висящие на кроватных стойках, которые она не заметила раньше, крепко затянулись на лодыжках и кистях. Еще один у изголовья с силой сдавил ее горло. Теперь Нора походила на полоумную, вышедшую из-под контроля и усмиренную санитарами психиатрической больницы, что, конечно, являлось полной чушью! Реальность была иной: Нора не могла двигаться, но сознание возвращалось к ней, уходила слабость, и девочка уже начала чувствовать боль от режущих кожу пут; страх вползал в душу, вставая в один ряд с чувством беспомощности и полного непонимания происходящего; ремень сдавливал горло, и ей не хватало воздуха.

Простынь под Норой затрепыхалась, как от ветра колышется морская гладь. Девочка услышала под собой какую-то возню и пыхтение. Она в ужасе уставилась на чьи-то пальцы, сжавшие бортик кровати. Там кто-то был. Нора в ужасе ожидала, когда некто выберется оттуда и предстанет перед ней в самом жутком обличье, которое только могло представить ее разыгравшееся от дикого страха воображение.

Она зажмурила глаза. Помимо тихого шороха на полу она слышала бешеный стук собственного сердца, бьющего в грудь изнутри. Она хотела бы заткнуть еще и уши, но ремни отказывали ей в этом. И тогда она ясно почувствовала присутствие кого-то рядом. Легкое тепло, как от дуновения ветра, застывшее над ней.

— Ну что ты, моя дорогая девочка, — сказал кто-то почти над самым ее лицом, и Нора еще крепче сомкнула веки. Ей стало жутко страшно, гораздо страшнее, чем когда-либо. — Я так ждал этой встречи наедине, а ты постоянно ускользала от меня, прячась в своей чертовой норке, закрытой изнутри на ключ! — голос перешел на крик, разрезая пространство и нервную психику Норы пополам острым лезвием. Послышался частый звук колокольчика. — Ты будешь наказана! И очень сильно пожалеешь о том, что не была со мной откровенной, девочка!

В нос Норы ударил смрадный запах. Такую невыносимую вонь она чувствовала за столом, завтракая рядом с мистером Кроули на следующее утро после принятия им спиртного. Нора сморщилась и отвернулась, а в голове роились мысли, что все это кошмарный сон. И что она скоро проснется в своем тесном чулане, потом съест кукурузные хлопья с молоком и скорее отправится в школу, стараясь не ловить смердящее стухшей рыбой дыхание мистера Кроули своим лицом слишком долго.

— Взгляни на меня, — послышались требовательные ноты в безумном голосе кого-то, спрятанного за темными шорами век Норы. — Что ты сделала со мной! Во что ты превратила меня! Ты позоришь меня перед своей матерью, шепчешь ей на ухо разные мерзкие словечки и всячески провоцируешь ее против меня! Тебе это не сойдет с рук, я обещаю. Я хотел бы быть с тобой мягким. Сблизиться, понимаешь? Но ты никогда не глядела на меня так, как… Ты видела во мне просто мусор! Гребаный мусор, выкатившийся из-под шкафа пыльным комком! — Нора чувствовала на своих щеках капельки слюны, брызжущие из Его рта. — Мне придется поступить правильно. Но знай, я не хотел этого. И мне очень жаль, девочка.

Нора услышала бряцанье металла и какой-то свист, похожий на звук распарываемой ножом тряпицы. Затем прозвучало еще одно посвистывание в воздухе над телом Норы, и ее живот прожгла резкая боль. Нора распахнула глаза и заголосила, но тут же чья-то рука упала ей на лицо и стиснула рот. Крики Норы утонули в горле, и только жалкая их часть вырвалась через ноздри тоскливым мычанием. Она увидела перед собой пьяного мистера Кроули, сжавшего ее губы. Невменяемого и с занесенным через плечо кнутом для скота! На нем был такой же странный костюм, как и на Муки, а взгляд яростный и безрассудный. Нора не могла рассмотреть свой живот из-за ремня на шее, но рваные края своей блузки, торчащие вверх, она углядела сразу. Нора поняла, удар кнута рассек ее одежду и кожу.

— Если ты будешь так громко орать, нас услышат, — пояснил он таким простым тоном, словно говорил о чем-то привычном — о стирке носок или покупке ушных ватных палочек. — Ты должна быть послушной девочкой и делать все, что я скажу. И я требую, чтобы ты заткнула свою пасть! — в новом приступе ярости прогремел мистер Кроули.

Он отпрянул от нее, размахнулся вновь и с силой опустил вьющийся хвост кнута. Удар пришелся Норе по груди. Еще один дикий крик вырвался из нее, но тут же угас от мощной пощечины мистера Кроули. От сильного удара и болевого шока Нора тут же потеряла сознание.

На верхнем этаже Джейн и Боб разделились. Маленький коридорчик с несколькими дверями, тянущийся к откидной лесенке на чердак, они решили оставить на закуску. Соблазн был велик. Чердак отличное место для того, чтобы спрятаться среди различной рухляди, которую, как правило, всегда оставляют там, съезжая из дома. Всякий хлам собирают и копят годами, прячут с глаз долой, а потом он становится забытым и ненужным. С таким прошлым не жалко расставаться.

Джейн выбрала левую сторону и пошла через широкую арку, ведущую в просторное пустое помещение. В дальнем углу имелись еще комнаты. А Боб обогнул перила лестницы справа и шагнул в самую первую дверь. Краем уха он слышал, как внизу ходила Нора. Она находилась как раз под ним. Боб осмотрел маленькую спальню. То, что это была спальня, он понял по отметинам на полу у дальней стены. Эдакие четыре маленьких бледных круга, немного светлее, чем цвет половиц. Должно быть, там стояла кровать. Окно напротив дверного проема было чуть приоткрыто, и ветерок гладил старые коротенькие занавески желтоватого цвета. На другой стене повыше уровня глаз на бежевых обоях виднелся не выгоревший от света прямоугольник более темного цвета. След от висевшей картины или большой фотографии. Больше ничего интересного здесь не было.

Боб вернулся к лестнице и прошмыгнул в следующую дверь. Ему хватило всего одного пройденного шага внутрь, чтобы понять — искать здесь Муки стал бы лишь полный идиот. Комната была пуста. Отсутствовали даже занавески на грязных окнах.

Он вновь вышел на площадку и двинулся по коридору, на ходу открывая двери. Ванная и туалет. Наверняка, обе комнаты раньше блистали кафельной плиткой белого цвета, но сейчас внутри пребывало запустение. В конце коридора располагалась кладовая за раздвижной ширмой. Закуток не больше трех футов в длину и столько же в ширину. Боб задвинул ширму обратно и взялся за болтающуюся в воздухе веревку откидной чердачной лесенки. Он потянул за кончик, и люк со скрипом открылся. Вниз съехала деревянная лестница с девятью ступенями и, ударившись ножками о пол, прочно встала. Боб обернулся назад, чтобы поглядеть, нет ли за его спиной нахмурившейся Джейн. Ведь они договорились вместе обследовать чердак. Но девочки позади не было, и до Боба не доносилось ни звука. На миг ему показалось, что время в доме Роджерсов застыло, так тихо было сейчас внутри. Или ребята уже нашли Муки и теперь ждут Боба, когда он, наконец, отыщет их всех. Последним и проигравшим.

Боб почувствовал, как закружилась голова, глядя наверх, хотя он еще прочно стоял ногами на полу, а до цели было всего каких-то десять футов. Мальчик полез наверх. Первые пять ступеней были прочными, хотя и прогибались даже под весом Боба всего в сто десять фунтов. Шестая ступенька жалобно скрипнула, а вот седьмая с треском сломалась пополам, и Боб, не успев схватиться за края чердачного проема, свалился вниз неудачным образом. Ударившись головой о пол, он отключился. И если бы мистер Роджерс в свое время не откладывал ремонт этой лестницы в долгий ящик, то такого бы с Бобом сейчас не произошло.

Всего за минуту до падения Боба, Джейн посетили странные видения. Она проверяла крайнюю комнату, когда за ее спиной кто-то запер дверь. Она обернулась на звук и стала колотить ладонями по дверному полотну.

— Боб! Это совсем не смешно! — возмущалась она. — Что ты делаешь? Не будь таким эгоистом, как Лутти, выпусти меня! — По ту сторону было тихо. Никаких звуков. — Боб? Почему ты мне не отвечаешь?

Под ее кулаками вдруг стала растворяться дверь. Сначала она завибрировала, а затем стала колыхаться морскими волнами, пока не исчезла совсем вместе со стенами и широким окном слева от Джейн. Девочка отступила назад, и ее нога коснулась чего-то мягкого. Тут же кто-то визгливо ахнул, напугав Джейн до чертиков. Она резко повернула голову на крик и испугалась еще больше. Возле нее крутился какой-то карлик в полосатом костюмчике, жилете и остроконечной шапочке с помпоном. Он стоял чуть склонившись, и лица его видно не было, а в руке он держал тряпичную измерительную ленту, какой пользуются портные в пошивочных ателье.

— Муки? Как ты здесь оказался? — удивленно уставилась на него Джейн. Затем в голову ей закрались сомнения. — А ну, взгляни на меня! Ничего не понимаю.

Перед глазами все еще плыло пространство, и предметы вокруг, которых точно не было еще минуту назад, сливались вместе, образуя огромное разноцветное пятно. Джейн прищурилась, пытаясь сфокусировать зрение, затем наоборот широко раскрыла глаза, но результата такие упражнения не принесли. Она по-прежнему плохо различала все, что творилось в этой комнате.

— Мое имя Микки, мисс. Зовите меня так, — галантно отведя одну руку в сторону, а другую поднеся так близко к девочке, что до нее можно было бы дотронуться, ответил тот. — А теперь постойте спокойно всего пару минут, чтобы я мог снять с вас мерки для вашего вечернего костюма.

— Какого еще костюма? — Джейн совершенно не понимала, о чем толкует Муки. Почему он назвался чужим именем? Это была новая игра, о которой он никого не предупредил? — Что ты делаешь, Муки?

Карлик тяжело вздохнул и щелкнул двумя пальцами перед самым носом у Джейн, и зрение стало возвращаться к девочке. Она видела, как размытое изображение комнаты стало приобретать более резкие очертания всего, что было в ней. Стены, которые, как предполагала Джейн, исчезли, не исчезали вовсе. Они раздвинулись, и теперь комната была гораздо просторнее. Скорее даже, она была похожа на большую гримерную популярного актера или музыканта. Обои на стенах отливали золотыми узорами, на полу был расстелен мягкий, синий ковер с густым ворсом. Здесь была примерочная за атласной шторой; громадный открытый гардероб, туго набитый разнообразной пестрой одеждой и головными уборами; низкий стол со швейной машиной и разбросанными по нему лоскутами ткани; в глубине комнаты поместился изящный туалетный столик с большим блестящим зеркалом, окантованным серебристой полосой с узорами. На столешнице были разбросаны сотни помад всех цветов и оттенков, тени, туши и тоники для лица, пузырьки различных форм с жидкостью для снятия лака для ногтей, макияжа и грима и множество флакончиков с духами. На краешке задней стенки туалетного столика висел розовый пушистый шарф. Микки, пританцовывая на коротких ногах, вразвалку прошагал к высокому табурету и взобравшись на него, уселся за швейной машинкой, закинув ленту себе на шею.

— Ну, милочка? Будете продолжать свои капризы или все-таки приступим к делу?

И только сейчас, когда глаза Джейн стали ясно видеть, она поняла: Микки не Муки. Муки простой ребенок, что был моложе нее, примерно, на четыре года. Микки же глядел на нее взглядом взрослого мужчины, но был низкорослым или попросту карликом. Его смуглое лицо в пропорциях к торсу было велико, а пухлые ладошки и коротенькие ноги, наоборот, малы. Он был как маленькая пирамида, перевернутая дном кверху.

— Вы кто? — выдавила из себя Джейн. — И что это за место? Как я сюда попала? Где мои друзья? — Джейн понимала, если не получит ответы на свои вопросы, то прямо тут упадет в обморок.

— Прошу вас держать себя в руках, юная мисс! — Микки перешел вдруг на сварливый тон, постукивая пальцами по столешнице. — Я не намерен выслушивать ваши капризы весь день только потому, что я обычный портной. У меня тоже есть чувство собственного достоинства, и уж поверьте моему слову: оно гораздо больше, чем вы думаете. И не смотрите на меня такими удивленными глазами, как будто видите меня впервые. Вы прекрасно понимаете, о чем я вам толкую. И хватит разговоров! Они меня утомляют.

Он соскочил со стула и направился к Джейн, шустро семеня ногами и помахивая измерительной лентой на ходу. Его колокольчик на шапочке бряцал металлическим звоном. Джейн выставила вперед руки, противясь воле Микки, и попятилась назад, нервно мотая головой. Глаза карлика вспыхнули желтым злобным огнем, и он оскалил мелкие, но острые зубы. Он остановился в двух шагах от Джейн и угрожающе засопел.

— Юная мисс вынуждает меня принять особые меры, — взвизгнул он. — Поглядите на нее! Еще вчера эта девчонка крала помаду у своей матери и примеряла ее туфли, а сейчас строит из себя бедную овцу, которой ничего не нужно, кроме охапки жухлой травы! Это возмутительно после всего, что я сделал! Я натаскал в эту комнату столько платьев, косметики и шляп! Сшил для себя этот нелепый наряд и, мало того, что сшил! Надел! Как же глупо я выгляжу в нем! Я не хочу заставлять вас, юная Джейн, но вам придется сделать то, что я говорю, иначе…

— Иначе что? — испуганно прошептала она так тихо, что не услышала собственного голоса. Она думала сейчас о том, что сказанное Микки было ужасающей правдой. Да, она брала платья мамы, когда той не было дома. Джейн примеряла на себя их, благо, что миссис Роуз была лишь немного выше ростом, но такой же комплекции, что и ее дочь. Джейн мечтала носить самые красивые дорогие наряды, когда вырастет. И все мальчишки будут без ума от нее уже совсем скоро. Через пять с половиной лет, когда она будет жить на территории кампуса какого-нибудь колледжа вдали от дома и планировать свою жизнь сама, она, несомненно, станет самой популярной девушкой и самой стильной. Джейн тайком вытаскивала из коробок туфли мамы и одевала их на свои ножки. И уже целых два раза крала у нее помаду. Одну нежно-розового цвета и еще темно-алого. Первая ей нравилась больше. Она красила губы только когда оставалась наедине с собой, вечерами в своей комнате или на прогулке по лесной тропинке в густой роще, что расположилась в полумиле от ее дома сразу же за гостиничными домиками фирмы «Ночлежки у Крэйга Беро». — Иначе что? — повторила она чуточку смелее.

Вместо ответа Микки стеганул лентой в воздухе и зашептал какие-то непонятные слова на чужом языке, как заклинание. Гардероб с одеждой пошатнулся, и внутри началась возня. Джейн завороженно наблюдала за происходящим, словно находилась в гостях у фокусника. В одну минуту из гардероба стали выпадать костюмы, блузки, рубашки, сорочки, лосины, бриджи и прочая одежда. Внутри каждой вещи будто бы оживала чья-то душа. Предметы одежды поднимались с пола, как живые. Сорочки и блузки забирались на юбки и шорты, образовывая вместе движущийся силуэт человека без головы, кистей и стоп. Таких набралось шесть, и все они двинулись к Джейн, шурша тканью.

При виде такого жуткогочуда у Джейн пересохло в горле. Ей стало по-настоящему дико страшно, у нее затряслись колени. Она переводила стеклянный взгляд с Микки на живые костюмы и обратно.

— Тряпичные люди, — хвастливо заявил карлик. — Мое изобретение. И теперь меня интересует, так ли они хороши в деле, как выглядят. Ату! Взять эту девчонку, чтобы она и с места двинуться не могла!

У Джейн внутри все заледенело. Она открывала и закрывала рот, словно рыбка, выброшенная на берег, неспособная дышать. Она почувствовала, как мягкая ткань обхватила ее руки, лоб и бедра. Одежда вцепилась в ее волосы и запрокинула голову Джейн назад. Ее руки тянули в стороны так сильно, что плечевые суставы готовы были выпрыгнуть из суставных впадин. Тупая боль пронзала насквозь и вырывалась наружу криками Джейн. Ее бедра рукава одежд стиснули так, что она чувствовала частый пульс в ногах и висках. Джейн больше не могла двигаться и была похожа на Иисуса, распятого на кресте.

— Так будет гораздо лучше, юная мисс, — захихикал карлик. Он сбегал за табуретом и поставил его рядом с Джейн. Затем забрался на сидение с ногами, чтобы стать с Джейн одного роста и смотреть ей в глаза. — Мерки отменяются, моя дорогая. Времени в обрез. Поэтому придется тебе ходить в том… — он на секунду задумался, затем вновь зашелся визгливым хохотом. Когда он отсмеялся, глаза его стали как буравчики. Злые и черные. Он продолжил: — Хотя, ходить ты уже не будешь, мисс. В общем, природа небытия непредсказуема… — он хотел добавить что-то еще, но только лишь с обреченным видом махнул в воздухе рукой.

Микки резво спрыгнул вниз и отнес табурет на место. Джейн не могла увидеть, что тот будет делать дальше, но одно она знала точно… Она попала в крутой переплет, из которого не соорудили выход. Глаза намокли слезами беспомощности и страха, горячие капли текли по щекам, щекоча кожу, и бесшумно падали вниз. Джейн видела только матовый потолок молочного цвета в шести футах над собой сквозь соленую пелену слезинок. Плечи больше не болели. Суставы и мышцы онемели и казались чужеродными.

Вдруг что-то мягкое и приятное коснулось кончиков ее волос. Она скосила глаза вниз, пытаясь углядеть хоть что-то. Розовый хвост пушистого шарфика, что висел на углу туалетного столика, чудесным образом переместился за десяток шагов и лег на плечи Джейн. Затем он нежно обнял девочку за шею, обернулся вокруг несколько раз и начал сжиматься тугими змеиными кольцами. Давление резко ударило в голову Джейн, глаза налились кровью. Она стала задыхаться, в ушах повис настойчивый и тихий звон. Тряпичные люди усилили хватку и тянули ее руки сильнее. Хруст выворачиваемых суставов был похож на хрумканье обглоданных бездомными котами, голубиных костей под колесами медленно движущегося автомобиля. Бедра готовы были лопнуть от затягивающихся крепкими узлами рукавов тряпичных монстров, застывших плоскими манекенами по бокам от девочки. Сильная боль огнем выжигала внутри Джейн бесконечные спирали страдания от невыносимой пытки. В какой-то момент она услышала мерзкий голос Микки:

— Туки-туки, Джейн! — А следом за этими словами раздался взрывной хохот.

Потом слух Джейн притупился. Она стала глохнуть. Через мгновение мертвая темнота проникла в ее разум и отключила все сигналы в теле Джейн.

Сколько Боб пробыл в бессознательном состоянии — он не знал. Голова жутко болела. Он разлепил веки и с полминуты пытался понять, где он находится. Мальчик лежал на выжженной солнцем земле в тупике у бледно-розовых скал, из которых тут и там торчали черные пальцы сухих растений. Небо над головой было ярко-оранжевым, как перед заходом солнца. Ноги Боба были обращены к мертвому скорчившемуся дереву без единого листа, очень высокому. Один из суков на уровне шести-семи футов от выпученных корней был обломан, на другом, что кривился чуть выше, повисла веревка с петлей и раскачивалась под дуновением легкого ветра, действуя Бобу на нервы.

Около двух лет назад он играл в «шерифа и разбойников» в амбаре, расположенном на участке своего родного дома. Внутри был целый склад мешков с зерном, мукой, круглые тюки сена, папин старый неисправный мотоцикл, доски, садовый инвентарь и еще много всякого добра, за которым можно было спрятаться, представляя себе любое место на планете. К примеру, салун во времена Дикого запада, где зачастую случались драки и даже смертельные дуэли за дверями бара между посетителями, не поделившими выпивку или деньги. В какой-то момент, плененный детской фантазией ему жутко захотелось узнать, о чем думает разбойник, попавший в руки правосудия шерифа и приговоренный к повешенью? Десятилетний Боб нашел в амбаре прочную веревку и сделал какую-никакую петлю на ее конце. Затем перебросил веревку через деревянную балку под крышей, а ее конец привязал к устойчивой вертикальной опоре. Теперь она болталась точно над грудой мешков с зерном, на которые мальчик мог встать, чтобы подтянуть к петле свой подбородок. Довольный плодами своего труда, он забрался на мешки и просунул голову туда, куда надо. Только подумать он ни о чем не успел. Зерно в неплотно набитых мешках под его весом стало пересыпаться, изменяя форму тряпичного помоста для Боба, и мальчик соскользнул. Веревка крепко вдавила в горло, но, к счастью, узел петли не был самозатягивающимся. Для такого хитрого вязания у мальчика не хватало умения. Голова Боба запрокинулась назад, и веревка соскочила с его шеи, больно ударив по ушам. Боб не заплакал. Если бы его всхлипы услышали родители — а они тот момент хлопотали по хозяйству в саду в пятнадцати шагах от амбара, — то, скорее всего, игра для Боба закончилась бы неединичным походом к психологу и косые взгляды в школе, что было еще хуже. И тогда, сидя на мешках с зерном и прислушиваясь к звукам снаружи, Боб решил, что никогда в жизни не станет преступником. Он подальше запрятал веревку с петлей среди тюков сена и выскочил на улицу, размахивая на бегу воображаемым значком шерифа и тыча в небо сложенными пистолетиком пальцами…

Пытаясь сбросить с себя оковы воспоминаний, мальчик с трудом поднялся с земли. Тело затекло, а пульсирующая боль в затылке распространилась по всей голове. От яркого света защипало в глазах.

Боб с опаской отстранился от петли и обернулся назад, чтобы оглядеться. Он увидел тонкую полоску каменного моста. В восьми футах под ним расстилалось целое озеро бурлящей огненной лавы, от которой поднималось вверх жаркое марево. В конце моста Боб увидел широкое плато, образованное между скал, и на линии слияния потрескавшейся поверхности с бушующим всеми цветами огня неба он различил омертвевшие макушки деревьев, предательски выглядывающие из глубокого оврага, расположенного под обрывом.

Краем уха Боб уловил какой-то звук, похожий на человеческий стон. В этот миг он был готов поклясться, что слышал женский голос, возможно, зовущий на помощь. Кто бы это мог быть? Он напряг извилины, пытаясь вспомнить. В мозгу вдруг что-то щелкнуло. А ведь он и его друзья играли в старом доме Роджерсов! Но где теперь этот дом? Как Боб попал в это место, которое очень похоже на северо-западную окраину Ридана, но не являлось таковым? Среди Риданских скал никогда не было и быть не могло озера лавы!

Крик раздался чуть громче, и Боб вдруг понял, что так кричат от ужаса или когда зовут на помощь! Джейн? Нора? Кто?

Забыв о головной боли, он бросился со всех ног по мосту, стараясь не смотреть вниз. Воздух обжигал его лицо жаром. Один раз Боб споткнулся о неровность земли и чуть было не свалился вниз, но кое-как удержал равновесие. Ноги сами повели его в нужную сторону, и он стрелой вылетел с мостика на плато, где и приземлился плашмя вниз лицом, словно неудачно спикировавший самолет, не рассчитавший расстояние до земли. Острые края поверхности плато всего лишь распороли на груди его футболку, но колени Боб разодрал в кровь.

Новый хриплый стон раздался близко, гораздо ближе, чем Бобу показалось в первый раз. Хрип исходил откуда-то снизу, как из-под земли. Мальчик снова поднялся на ноги и подобрался к краю плато. Овраг, как он предположил сначала, был чуть дальше. К нему вел крутой склон от того места, где сейчас стоял Боб, и там резко обрывался. Но даже с плато мальчик слышал бульканье болотной жижи и скрип мертвых деревьев. Неприятные звуки долетали вместе с ветром до слуха Боба с самого дна оврага.

Боб стал спускаться по склону вниз, стараясь не делать неосторожных шагов, чтобы кубарем не скатиться в топь со смертельной высоты. Остановившись у подножия, он заметил справа, почти под собой вход в небольшую пещеру. Именно оттуда и доносились стенания. Теперь Боб был уверен, что оттуда. Он спрыгнул в сторону со склона и оказался у каменного зева.

Он заглянул внутрь и ужаснулся. Проникающий снаружи вечерний свет выхватывал из темноты округлой пещеры каменный пьедестал, на котором лежала на правом боку с согнутыми коленями Нора. Одежда на ней была изрезана, а из длинных, прямых ран по всему телу сочилась кровь. Ее связанные толстой бечевкой кисти рук и лодыжки, были связаны еще и между собой за спиной. Хвост веревки тянулся до самой шеи, где и затянулся тугим узлом. Но она была жива. Боб заметил, как дергаются ее тесно сомкнутые веки. Что же с тобой случилось, Нора? Кто оставил эти жуткие порезы?

Не помня себя от внезапно разбушевавшегося страха за себя и за Нору, Боб разбил стекло на своих часах об угол пьедестала. Осколки посыпались вниз. Он подобрал один из них, самый большой, и стал резать бечевку. Один узел за другим, пока не освободил Нору от пут. Из ее легких вырвался сиплый свист, и она приоткрыла глаза.

— Боб, как же я рада видеть тебя, — еле слышно прошептала она и вновь прикрыла веки.

— Тише, тише, — шепнул Боб и попробовал поднять Нору с камня. Через минуту возни у него все же получилось вытащить на свет обмякшую на нем Нору под руку. Он остановился у обрыва, обхватив девочку за талию слева от себя, чтобы отдышаться. Другой рукой он удерживал ее за локоть руки, переброшенной через свою шею. Она была очень бледна, и почти все веснушки с ее лица куда-то исчезли. Боб, наоборот, взмок так сильно, что футболка на его спине, пропитавшаяся потом, стала противно липнуть к коже.

— Что же нам делать, Нора, — обреченно спросил он девочку, обводя безжизненным взглядом отвесные скалы-великаны, возвышающиеся почти до небес по обеим сторонам от них. — Впереди обрыв, а позади тупик. Куда нам идти?

И тут его осенило. Что, если залезть на дерево, возле которого он очнулся? Оно было выше, чем пики скал в том месте, и можно было бы попробовать с высоты поискать глазами дорогу, тропинку или какой-нибудь проход в скалах, который выведет отсюда Боба и Нору.

— У меня появилась идея, Нора, — приободрившись, сказал он ей. — А ты должна мне помочь, что бы мы оба не упали с обрыва. Мы по очереди заберемся на склон. Я тебя подсажу повыше, а ты попытайся ухватиться руками за что-нибудь и подтянуться. Ты меня слышишь?

— Да, Боб, — тоненько проговорила Нора и веки ее раскрылись совсем немножко, образовав между собой узенькие щелочки шириной с иглу.

Боб сделал несколько шагов. Ноги Норы устало волочились по твердой земле рядом с его ногами.

— Куда ты меня тащишь, Боб? — вдруг спросила она, как будто забыла, о чем ей только что говорил Боб. — Нам нужно в другую сторону. Туда, — она указала дрожащей ладонью на обрыв.

— Глупая. Мы же разобьемся насмерть. Делай, как я говорю. Забирайся на склон.

— Это… это не склон, Боб, — с трудом произнося слова, сопротивлялась Нора.

— Ну же! Скоро зайдет солнце, и тогда я ничего не увижу с макушки того дерева.

Не дожидаясь помощи Норы, он вдруг нашел в себе силы. Боб присел на колени и, обхватив девочку за бедра, распрямил ноги. Нора поднялась вверх, словно рыба, выброшенная на берег, и очутилась на краю склона. Вслед за ней устало взобрался Боб. Ремешок часов на его руке ослаб и расстегнулся. Позвякивая, часы упали в пропасть.

— Туда им и дорога, — буркнул он и помог Норе подняться. — Так-то лучше.

— Зачем ты ведешь меня на второй этаж, Боб? Мы должны спускаться вниз, чтобы покинуть этот проклятый дом Роджерсов. Мой отчим, он…

— Замолчи, Нора, ты бредишь. Тебе нужно экономить силы. У тебя жуткие раны и… и…

Он стал заикаться в тот момент, когда позади себя услышал хруст выдергиваемых из земли корней и шорох сыплющихся в обрыв камней и земли. Он в ужасе обернулся, все так же придерживая слабую Нору, и остолбенел. Он увидел металлического робота, что поднимался на обрыв, шевеля плечевыми шарнирами. Форма сверкающей головы была один-в-один ассирийский остроконечный шлем, увенчанный круглым помпончиком. Вгрызаясь в сухие трещины земли мощными пальцами, существо поднималось над плато все выше. Пока не выбралось наверх целиком. Его рост был громаден и превышал рост Боба в два с половиной раза. Сферическое тело робота было выкрашено горизонтальными полосами белого и красного цветов и походило на елочный шар. Конечности напоминали резиновые шланги, к которым крепится пистолет на заправочных станциях, только гораздо толще, и источали электричество. Беспокойные полоски молний выплясывали на черной «коже» робота синие и желтые зигзаги. На его железном лице вращались, будто на шестернях, круглые, как блюдца глаза с ярко-красными зрачками. Нижняя челюсть, прикрепленная к верхней на массивные клепки, угрожающе двигалась. Когда вращение глаз остановилось на Бобе, робот угрожающе двинулся на обессилевших ребят. «Оно хочет сожрать нас», — промелькнула страшная мысль в раскалывающейся голове Боба. Панический ужас тут же захватил его целиком и сжал крепкой хваткой. Стало трудно дышать. Но вслед за одной мыслью пришла другая, утешительная: мостик над лавой довольно-таки узок. Если провести по нему робота, возможно, он оступится и рухнет вниз в кипящий адским пламенем котел. Приободрившись, он крепче обнял Нору и поплелся с ней к мостику вверх по склону. Ее ступни волочились по земле и замедляли Боба, и лишь изредка в них появлялись силы, и тогда Нора делала несмелые шаги, и вновь повисала на шее мальчика всем своим весом.

— Давай же, Нора, помогай мне, — взмолился Боб, слыша за спиной тяжелую поступь стального монстра. — Мы должны добраться до вершины, иначе нам конец.

С титаническим трудом Нора и Боб добрались до озера лавы. В лицо тут же пахнуло жаром. Робот шагал позади них широкими, но очень медленными шагами, с трудом проворачивая шарниры своих ног, будто ему не хватало мощности для ходьбы. Нора без конца стонала о том, что Боб тащит ее не туда.

Мальчик не смотрел вниз. Слишком ужасна была картина под его ногами. Огненно-рыжая яркая масса в тысячу градусов, жадно вскидывающая свои языки-волны кверху фонтанами брызг. Стоит только оступиться и не останется никаких шансов выжить. Пот застилал мальчику глаза. Футболка вымокла целиком. Над ухом жарко дышала Нора. С каждым осторожным шагом Боба расстояние до конца мостика сокращалось. Через четверть минуты Боб и Нора распластались у дерева. Боб жадно ловил ртом теплый, но уже не обжигающий глотку воздух, а Нора прильнула к земле и сквозь щелки глаз уставилась в медное небо.

— Он не пройдет, Нора, — выдавил Боб с усталой ухмылкой, глядя, как топчется робот перед мостиком. — Я уверен, что не пройдет.

— Ты сумасшедший, Боб, — в ответ промямлила она.

— Нет, только не сейчас. — В уверенном взгляде Боба появился победный блеск.

К изумлению мальчика, робот вдруг стал ужиматься в размерах. Он кривился из стороны в сторону и уменьшался до тех пор, пока не стал похож на гимнастический мяч диаметром всего в три фута с острием головы и резиновыми отростками рук и ног. Он оттолкнулся от земли и, вращая красными глазами, бегом помчался вперед, неумолимо надвигаясь на Боба, как свирепый бык на корриде.

Боб сглотнул комок в горле и, дрожа коленями, поднялся на ноги вдоль ствола дерева. Он бы мог заставить себя забраться на верхушку дерева, но Нора… Как быть с ней? С другой стороны, если робот умеет расти и уменьшаться, какой толк от того, что Боб залезет наверх? Дерево будет либо сломано пополам металлическими кулаками, и Боб упадет со смертельной высоты на скалы, либо мальчик окажется в железных тисках и будет раздавлен как улитка. А Нора? Да он просто расплющит ее, наступив громадной ступней сверху. Трясясь от ужаса, Боб решил остаться. Будь, что будет.

Робот перебрался на другую сторону лавы и стал заново расти. Через мгновение над Бобом нависло механическое создание и раздвинуло свои челюсти. Глаза развернулись вниз, и взгляд красных огоньков уставился на Нору. Она, казалось бы, не видела его, что было странно для Боба, продолжая глядеть в небо. Слезы скатывались по ее щекам, оставляя на коже соленые ручейки. Раны болели все сильнее, и девочка, схватившись за живот, перевернулась на бок и прижала к животу колени. Без всяких церемоний механический гигант пинком в грудь отправил Нору к скалам. Беззвучно пролетев десять ярдов, девочка ударилась головой о каменную отвесную стену и, оставив там жирный кровяной след, мешком зерна упала на землю.

— Нет!!! — закричал Боб, схватившись за волосы. — Только не так… — протянул он чуть тише и заплакал.

Взгляд робота вернулся к Бобу. Вдруг шлемовидная голова откинулась назад, как крышка алюминиевого бидона, и из отверстия появилась сначала шапочка Муки со звенящим помпоном, а затем и бледно-серое лицо.

— Ты считаешь, что пришел к финишу последним, Боб? — загробным голосом спросил он. Сейчас Муки совсем не был похож на того мальчишку. Скорее на живого мертвеца. Глаза ввалились, а кожа напоминала тряпичную ветошь. — И поэтому считаешь, что должен остаться в живых, чтобы поменяться со мной местами, да? Но я вынужден расстроить тебя, Бобби. Пока меня не найдет твой дружок Кайл, игра будет продолжаться, — он вдруг захихикал. Губы поползли в сторону, и кожа у самых уголков рта стала опадать, как осенняя сухая листва с дерева, обнажая гнилое мясо. — По правилам игры ты тоже должен прятаться, как и все твои друзья. Залезай в петлю, Боб, — приказал Муки, указав на сук дерева с повисшей на нем веревкой над головой Боба. От его мертвой улыбки не осталось следа. — Тебе давно знакомо это место.

— Да кто ты такой! — в бессильной злобе выкрикнул Боб, воззрив на Муки мокрые от слез глаза. — Что ты сделал с Лутти и Джейн? Куда пропали стены дома Роджерсов?

— Кажется, ты переборщил вот с этим, — сокрушенно промолвил Муки и, достав откуда-то кожаный мешочек, в котором зашуршал порошок, потряс им в воздухе перед собой. — Не стоило так жадно вдыхать воздух вокруг тебя. Нора очнулась раньше тебя, правда теперь она… А что касается остальных твоих друзей, то и здесь ошибки быть не может. Я так же надежно их спрятал, Боб, как Нору. Как скрою от этого мира тебя. Полезай в петлю, — настойчиво требовал Муки, нетерпеливо постукивая кулаком по телу робота.

— Никогда! — вскрикнул Боб и закрыл лицо руками.

Его слух уловил механический звук, возвращающий голову стального костюма Муки на место. В следующее мгновение сильная железная рука сжала тело Боба крепкой хваткой, а другая надела на шею извивающегося от ужаса и боли мальчика веревочную петлю.

— Туки-туки, Боб! — прокаркал хрипящий, как из динамика магнитофона, электронный голос. Пальцы робота разжались. Мгновение свободы окатило тело Боба легкостью, но в следующую секунду он уже был разбойником Дикого запада, повешенным по приказу местного шерифа.

До вечера Кайл справлялся со школьными заданиями. Был прилежным и слушал во всем своих родителей, что случалось крайне редко. Была среда, а по средам мистер и миссис Палмер всегда проводили вечер допоздна у знакомых за игрой в бридж. А это значило, что весь дом переходил в распоряжении Кайла. Холодная газировка, мороженое, телефон, игровая приставка с картриджами и телевизор.

Однако одно неприятное обстоятельство испортило все его старания и планы. Когда Кайл переодевался в чистое, придя домой после неудачной игры в «сардины», мама обнаружила на его шортах грязные разводы и рваный разрез — следы от пряток в старом колодце. Футболка на спине тоже не блистала кристальной чистотой. За это Кайл был приговорен к исправительным работам — генеральная уборка в своей комнате после уроков.

— И наведи порядок в кладовке! — на прощание бросил мистер Палмер, выходя на улицу и закрывая за собой и супругой парадную дверь.

— Ну, огромное спасибо, — процедил Кайл сквозь зубы, с тоской поднимаясь к себе в комнату на второй этаж.

Он с грустью обвел глазами беспорядок, царивший в его детской. Кровать с утра не застелена, хотя, что ее теперь стелить, когда до сна оставалось всего несколько часов? На полу валялись журналы и тетради. На письменном столе — канцтовары: ручки, карандаши, фломастеры и линейки. Одежда выпадала из неплотно задвинутых ящиков комода, свесив рукава свитеров вниз. Спортивное трико держалось за спинку стула одной штаниной, вторая пристроилась на полу у пыльной батареи. Одна оконная штора была слишком слабо стянута завязкой и выглядела нелепо по отношению к другой. Из-за этого с улицы проникало света гораздо меньше, что делало комнату более мрачной.

— Ну и свинарник, — удрученно проговорил Кайл и даже удивился сказанному собой.

Он решил оставить комнату на потом. Сначала кладовая.

Кайл вновь спустился вниз и направился к маленькой комнатке, расположенной в гостиной. Чтобы было не так скучно разгребать завалы вещей внутри, он включил телевизор. На экране тут же появился мультяшный койот, бегущий за калифорнийской кукушкой. Кайл ухмыльнулся, глядя на бестолковые потуги койота поймать хитрую птицу, и раскрыл двери в кладовку. Улыбка с его губ тут же улетучилась. С такой же быстротой в каждой серии старенького мультфильма кукушка обводит койота вокруг пальца и ускользает от него.

Сейчас глаза Кайла наблюдали ассортимент хозяйственного магазина, сжатого до размеров телефонной будки. Внутри было все: клюшки для гольфа, шлем и перчатки для бейсбола, столовые приборы, цветочные горшки, половые тряпки, швабры, пачка старой писчей бумаги, коробки со всякой мелкой всячиной, кипа пожелтевших газет, коньки, уличная метла, металлический чайник, походная фляжка и многое другое. Почти все хранилось в полном беспорядке и покоилось на полках как попало.

Кайл обреченно дотронулся до одной из клюшек для гольфа, и пирамида вещей рядом стала клониться на мальчика, грозясь рухнуть на него всем своим весом. В последний момент Кайл отпрыгнул в сторону, и целый ворох всякой всячины вывалился из кладовой. Как будто насмехаясь над Кайлом, кукушка-бегун из телевизора забавно высунула язык, убегая от койота.

— Тоска, — без всякого настроения сказал Кайл и присел на пол рядом с грудой старых вещей.

В глаза ему бросилась газета, перетянутая бечевкой вместе с другими газетными листами. Это был очень давнишний выпуск, и на первой полосе большими буквами был выведен заголовок:

«Трагедия в семье Роджерсов, унесшая жизнь

их девятилетнего сына Майка Роджерса…»

Далее была предоставлена статья с подробностями гибели мальчика и фотография Майка при жизни. Для Кайла было большим ударом обнаружить колоссальные сходства портрета Майка с лицом Муки. Живого Муки! Он взволнованно выудил газету из стопки других, порвав лишь нижний ее краешек о бечевку, и еще пристальнее вгляделся в изображение погибшего Роджерса. Сомнений быть не могло. Одно лицо!

Взволнованному Кайлу захотелось скорее рассказать о своей находке друзьям, и он стремглав бросился к телефону, чтобы в первую очередь позвонить Бобу. Однако на том конце трубки его ждало разочарование. Голос его мамы сердито объявил о том, что сын еще не вернулся со школы. Миссис Джонсон так же справилась у Кайла, виделись ли они сегодня в школе и гуляли ли после окончания уроков где-нибудь вместе. Кайл соврал, что после школы он играл с другими ребятами на заднем дворе миссис Коучек, старой дамы с серебристыми волосами и прогрессирующей деменцией. Она часто забывала, что происходило буквально пять минут назад, а потому не смогла бы опровергнуть вранье Кайла перед миссис Джонсон. Миссис Коучек была ближайшей соседкой Норы, и Кайл прекрасно знал, что та часто разрешала играть детям на ее большом заднем дворе с мягким ковром зеленой мягкой травы. В редких случаях она даже угощала гостей прохладным лимонадом, который делала сама, смешав в воде лимонные дольки, сахар и мяту и отправив напиток на время в холодильник. Если, конечно, не забывала про лимонад и детей.

Кайл нажал на рычаг телефона пальцем. Сердце его учащенно забилось. Он попробовал набрать телефон Лутти, но никто не взял трубку. Затем он позвонил Норе, чем, несомненно, удивил и разгневал ее отчима. Грубо ответив, что маленькой дряни еще нет дома, он отпустил несколько ругательств по отношению к Кайлу, и связь с треском оборвалась. Кайл тоже положил трубку.

Он вернулся к газете. На него все так же весело глядели черно-белые глаза Майка. За окном что-то шлепнулось, оторвав Кайла от первой полосы с заголовком.

— Кто здесь? — вскрикнул Кайл. Мальчик сидел на полу с прессой в руках, скрестив под собой ноги и наставив взгляд на оконное стекло в дальнем конце гостиной.

— Для твоих друзей игра окончена, Кайл, — послышался сладковатый голос откуда-то снаружи, со двора. — И я бы не стал звонить Джейн. Звонок не принесет результата, уж я-то знаю. — Голос как будто приближался и звучал теперь с нижнего этажа у самой парадной двери. — Попытка успокоить нервы не стоит и ломаного гроша. Но для нас с тобой игра только начинается. Ты водишь, я ищу. Прячься, Кайл. Прячься лучше! Иначе ты исчезнешь навсегда, как и твои друзья! — Последняя фраза прозвучала довольно-таки угрожающе совсем рядом, за стеной, и Кайл в страхе втиснулся в кладовую, чтобы спрятаться от злого волшебника Муки, принявшего обличье несчастного Майка Роджерса.

Хорошенько спрятаться.

Навсегда!

Праздничный вечер Стивенсов

Мистер Петерсон преодолевал последний крутой подъем на своем стареньком велосипеде. Спицы колес жалобно поскрипывали, намекая на то, что его хозяину-седоку не мешало бы скинуть фунтов тридцать пять собственного веса. Ведь если так и дальше пойдет — вечерний плотный ужин с добавкой, десерт и ночные перекусы в связи с беспокойным сном, пришедшим с возрастом, то разносить свою почту мистеру Петерсону придется в скором времени на своих двух ногах. Однако почтальона такие мелочные капризы его двухколесного помощника совершенно не волновали. Мистер Петерсон улыбался из-под густых рыжих усов и глядел вперед ясным взором добрейших голубых глаз. Его форменная почтовая фуражка залихватски съехала на вспотевший затылок. Почти опустевшая сумка подскакивала на боку от того, что колени мистера Петерсона, занятого педалями, постоянно норовили хорошо поддать ей снизу.

Наконец почтальон одолел горку и размеренно покатил по ровной дороге, проложенной сквозь тихий квартал частных домиков. Он на ходу доставал из своей сумки газету за газетой и аккуратно бросал их на газоны местных жителей, искренне надеясь на то, что в скором времени не соберется дождь; после обеда небо заметно потемнело, и временами задувал прохладный ветерок.

Вскоре по правой стороне выглянула серо-зеленая крыша дома Стивенсов. Их дом был последним справа. За ним располагался неглубокий овраг, заросший деревьями и кустарниками. Еще раз натружено скрипнув колесами, велосипед остановился по желанию мистера Петерсона у почтового ящика Стивенсов.

— Ну так что у нас тут? — довольно проговорил себе под нос почтальон, копаясь на дне своей сумки. — Ага, нашел! Письмишко. Письмо от… Ай-яй, Митч, не хорошо заглядываться на чужие письма, — в шутку отругал он сам себя. — Да я и не буду. Не буду. Кладу в ящик, все!

Мистер Петерсон хлопнул металлической крышкой, и письмо исчезло внутри. Затем он окинул глазами хозяйство Стивенсов.

— Так, так, — укоризненно покачал он головой, разглядывая веранду дома. — Конец марта, а рождественские гирлянды до сих пор не сняты. Не порядок! К тому же треть из них уже побита этой несносной городской шпаной из их самодельных рогаток, будь они не ладны! Сколько ж осколков-то повсюду, а никто не убирает! — Мистер Петерсон уперся руками в объемные бока и задумчиво закусил губу. — Это что же получается? Дом пустует, а у меня на почте об отъезде хозяев ни слуху ни духу? Да нет же… — вдруг вспомнил он. — Ведь счета, письма и газеты кто-то забирает из почтового ящика? Ничего не понимаю. А вот проверю все сам и тогда…

Он уже было хотел ступить на землю Стивенсов и чинно прошагать к парадной двери, но его окликнул кто-то сзади.

— Уважаемый мистер Петерсон! Доброго дня! Зайдете на чашку чая? — Его звала молодая женщина лет тридцати из домика напротив со своего порога. — Не откажите!

— Ох, Марта, здравствуйте! Вы так внезапно окликнули меня, право, напугали! — тут же отозвался почтальон по другую сторону дороги. — Да-да! Конечно! Я принимаю ваше приглашение! — Не пройдя и двух шагов по газону Стивенсов, усыпанному облетевшей сухой листвой, мистер Петерсон развернулся на каблуках и, ведя под руль свой велосипед, перешел через дорогу. О Стивенсах он решил расспросить семью Саливан.

— Еще раз рад приветствовать вас, моя дорогая! — слегка поклонился почтальон миссис Саливан. На ней было надето домашнее клетчатое платье, а поверх него — белоснежный передник с волнистыми рюшами по краям. — Вы что-то готовите? Должно быть, что-то особенное. Я улавливаю чудесный ягодный аромат из кухни даже здесь. Признавайтесь?

— Да, вы правы, — слегка покраснела та и привычным движением заправила за ухо упавшую прядку русых волос. — Я и правда сегодня решила побаловать Роджера и Катрин выпечкой. А еще мы с радостью разделим ее с вами, мистер Петерсон. Входите же, не стойте в дверях! Оставьте свой велосипед здесь, на веранде, без вас он никуда не уедет, — улыбнулась Марта и жестом пригласила войти в дом.

Мистер Петерсон часто бывал здесь. Беседовал с Мартой, ее мужем Роджером, а еще иногда играл в четыре руки с малышкой Катрин на фортепиано, установленном в уютной гостиной у большого светлого окна с прозрачными занавесками. В последнюю их встречу они играли веселую песенку с названием — «Играет в море ветерок», и даже напевали незамысловатые строки из этой песни, с задором поглядывая друг на друга. У мистера Петерсона часто путались пальцы от нечастой практики, но Катрин легко вытягивала мелодию, ловко справляясь с клавишами. Было весело, и когда Катрин и мистер Петерсон закончили игру, Роджер и Марта громко аплодировали.

Почтальон сбросил сумку с плеча и повесил ее на деревянную вешалку вместе с намокшей от пота фуражкой. Затем достал из кармана брюк большой платок и вытер раскрасневшееся лицо. Навстречу вышел улыбающийся Роджер в домашнем халате. В руках он держал пульт от телевизора, что негромко передавал в этот момент новости из недр гостиной комнаты.

— Дорогой друг! — воскликнул почтальон и пожал мужчине крепкую, широкую ладонь. — Как поживаешь? Где малышка Катрин? Еще в школе? — сразу осыпал он вопросами.

Роджер не успел ответить, лишь раскрыл рот. Со второго этажа дома донесся стремительный топот ног, и спустя мгновение перед ним возникла Катрин с блестящими от восторга голубыми глазами. На щеке у нее красовалось несколько малиновых капель, похожих на джем или варенье.

— Мистер Петерсон! — подбежала она к почтальону и обняла его за крупную талию. — Я так рада вам! Папа! — обратилась она к отцу. — Можно мы поиграем на фортепиано? Ну, пожалуйста! Пожалуйста! — она, как совсем малое дитя принялась часто-часто подпрыгивать в воздух, да так, что ее темно-коричневые волосы взметались вверх и падали вновь на плечи.

— Перестань. Сейчас же, — спокойным голосом попросил ее папа. — Ты ведешь себя… мм… глупенько, — он улыбнулся ей. — Сначала мы поговорим с мистером Петерсоном за чаем. Взрослые разговоры, понимаешь? И если останется свободное время, уверен, наш уважаемый друг не откажет такой милой и непоседливой девице.

Мистер Петерсон ласково погладил Катрин по голове, и та, подмигнув ему, рванула изо всех сил наверх в свою комнату.

— Вот юла, — усмехнулся ей вслед Роджер. — Ну, Митч, пройдем в кухню, — повернулся он к гостю. — Должно быть, чай с минуты на минуту будет готов. Дорогая? — позвал он Марту, направляясь в кухню.

— Да, да! — сразу же отозвалась та, гремя посудой. — Проходите!

Мужчины расселись за овальным столиком, устланным белоснежной скатертью с черными изящными узорами. Марта поставила перед ними поднос с глубокими тарелками, наполненными дымящейся румяной выпечкой. От запаха у мистера Петерсона заурчало в животе, будто внутри у него был спрятан маленький дремлющий львенок, который только что проснулся и оповестил всех присутствующих здесь о своем пробуждении.

— Да вы проголодались, — заметила Марта, наградив мистера Петерсона лукавым взглядом. — Весь день работаете…

— Да уж, приходится быть там, здесь. Все письма да газеты…

Миссис Саливан передала кружки с горячим ароматным чаем, а затем, сбросив с себя передник, тоже села за стол.

— Угощайтесь, — распорядилась она, подвигая к центру стола поднос.

— Благодарю, Марта, — сказал мистер Петерсон и взял один крендель с маком. — А Катрин? Она не спустится к нам?

— Эта прохвостка уже успела стащить несколько булочек с джемом перед вашим приходом, — отмахнулась Марта. — Она налопалась. Теперь будет играть в куклы в своей комнате, пока не надоест. Однако с ней всегда нужно держать ухо в остро! Наверняка улучит момент, чтобы увести вас из нашей компании и усадить за инструмент! — миссис Саливан залилась смехом.

Мистер Петерсон довольно хмыкнул и откусил сразу половину от кренделя. Сделал большой глоток чая.

— Роджер, — сказал он, поглядывая мимо его плеча в окно, из которого виднелся дом Стивенсов. — А что, соседи куда-то отправились? Я хотел было заглянуть к Стивенсам, но мне показалось, что сад, да и дом пришел в какое-то странное запустение. Даже гирлянды с Рождества не сняты? Газон не стрижен, на веранде мусор…

— Вчера я видел Гарри Стивенса, — ничуть не удивившись вопросу мистера Петерсона, ответил Роджер. — Он как обычно вернулся с работы в пять часов вечера. Признаюсь, вы правы по поводу большого беспорядка в их владении. Я как-то намекнул на эту неряшливость с их стороны, но Гарри мне не ответил. Посмотрел на меня, будто первый раз видит, затем неловко махнул рукой и стесненной походкой, словно у него болят колени, отправился в дом.

— А я часто вижу его мать, старуху Стивенс, — присоединилась к разговору Марта, помешивая ложечкой в фарфоровой чашке. — Она любит проводить время у окна. Вот там, справа, видите большое окно? Кажется, это гостиная. Там занавеска отдернута, вот старуха и глядит оттуда. Но я не замечала, чтобы она выходила на улицу. Хотя, нет! — вдруг воскликнула она. — Как-то раз я наблюдала ее в саду. Но она показалась мне… какой-то хворой что ли. Она постригала секатором розовый куст, но движения ее были странны. Она орудовала инструментом в некой меланхолии, щелкая секатором где попало. Знаете, такое состояние бывает, когда очень сильно переживаешь о чем-то, и уже нет никакого дела до того, что происходит вокруг, что ты делаешь и зачем все это. Потом она так же отрешенно повернулась и скрылась в доме. И вновь появилась у окна без движения.

— А что, если у них и правда, стряслось какое-то горе? — запереживал вдруг мистер Петерсон. В этот момент в саду Селиванов закачались плодовые деревья от налетевшего порыва ветра. По кухонному стеклу заморосил мелкий-мелкий дождик. — Ну вот, дождь, — опечаленно произнес он.

— Еще у них есть собака, — продолжал Роджер, — но я давно не видел, чтобы ее выгуливал кто-то. Может быть все дело в ней? Издохла?

— Нет-нет, — покачала головой Марта. — Я совершенно уверена, что несколько дней назад слышала ее лай. Правда он был не таким уж и радостным, но не всегда же у этих глупых собак прекрасное расположение духа, не так ли?

Мистер Петерсон взял еще одну булочку и, не донеся ее до рта, задумчиво произнес:

— Кажется, у Гарри есть дочь? Она примерно одного возраста с Катрин… Я приносил открытку перед Рождеством на ее имя. Да, Молли Стивенс.

— Об этом лучше спросить у Катрин, — предложила Марта, допивая чай. — Они ходят в одну и ту же школу. Молли на год старше нашей малышки. Ей восемь, а Катрин семь.

— Кстати, сразу после Рождественских праздников на работе с Гарри стали происходить странные дела, — вспомнил Роджер, хлопнув легонько себя по лбу. — Он же водил погрузчик на громадных складах, выгружал большие поддоны с разными товарами. В январе он въехал на нем в стеллаж, заставленный полетами и коробками. На первый раз он отделался штрафом. Вскоре он разгромил еще несколько таких стеллажей, причинив немалый убыток компании. Поговаривают, что в тот момент он был настолько спокоен и занят своими мыслями, как будто ему купили большой, сладкий леденец на городском празднике и усадили на первый ряд перед театральной сценой. Теперь он должен выплатить большую сумму за испорченный товар. Пару месяцев назад его перевели в отдел разгрузки всякого мелкого товара вручную, где дела у него заметно пошли на лад. Но с ним никто не разговаривает. Я слышал, от него дурно воняет, — понизив голос, добавил Роджер. — Не к столу сказано… кажется, он не моется…

Марта брезгливо окинула взглядом мужа, как будто это он давно не мылся. Но ничего не сказала. С верхнего этажа раздался громкий стук, на который мистер Петерсон отреагировал моментально — от неожиданности он пролил себе на брюки чай.

— Ах, это Катрин балуется! — всплеснув руками, заохала Марта и схватила со стола салфетку. — Прошу простить ее громкие игры, мистер Петерсон, — с молящим взором обратилась она к почтальону, протягивая салфетку. — Надеюсь, вы не ошпарились?

— Все в полном порядке, — уверил ее мистер Петерсон и промокнул мокрое место на брюках. — Кстати, о Гарри… Не его ли прозвали грязнулей Гарри? В городе судачат о…

— Ты правильно все понял. Это Гарри Стивенс получил такое прозвище, — кивнул Роджер. — Вот только не могу припомнить с каких пор они стали такими… другими что ли, странными… Нужно вспомнить, — он задумчиво постучал пятерней по столу, слизывая с губ капельки джема. — Вот оно! Перед самым Рождеством мы с Мартой встретили Гарри и Молли в супермаркете на семнадцатой авеню, помнишь, дорогая?

— Верно, верно, — подтвердила та.

— Так вот, — продолжал Роджер. — Гарри приглашал нас на праздник. Хвалился, что купил какую-то рыбу-деликатес. Китайская, кажется? Не помню…

— Японская, милый, — поправила его Марта, разглаживая сбившийся воротничок на своем платье рукой.

— Фуга! Еще он сказал, что она очень вкусная. Правда, ядовитая… Ее принято готовить по специальному рецепту, чтобы вывести яд. Не могу сказать точно, шутил ли он? Лицо его было серьезным. В общем, мы с Мартой были вынуждены отказаться от приглашения, потому Рождественские выходные у нас были уже распланированы. Мы всей семьей отправились к моей сестре в Брантненд и гостили у Джины с неделю. Вернувшись, я как-то совсем позабыл о соседях, не виделся с ними и не общался. Представь, Митч, я даже не задумывался об этом.

— Так или иначе, что-то стряслось, — подвел итог мистер Петерсон. — Ни с того, ни с сего люди вот так не меняются. Может быть, стоило бы поговорить с Гарри с глазу на глаз?

— Не думаю, Митч, — покачал головой тот. — Я давно знаком с Гарри, пусть и не так близко, но уверен на все сто — он бы обязательно заглянул на бутылочку пива и выложил душу. Это абсолютно нормально…

— Ты прав. Я пытаюсь раздуть из синицы большой воздушный шар и запустить в небо. И все только потому, что веранда Стивенсов мне показалась очень уж запущенной. Да вообще, кому какое дело? Не к месту висит гирлянда, ну что тут такого?

На этом разговор ненадолго оборвался. Роджер и мистер Петерсон допили чай, и Марта прибрала со стола.

Тем временем погода портилась все больше и больше. В кухне заметно потемнело от нахмурившегося серого неба. Дождь заморосил сильнее, а ветер не переставал качать деревья. Внезапный его порыв подхватил резинового садового гнома с участка Саливанов и прокатил его по земле с десяток добрых футов. По дороге полетели газетные листы. Возможно, это были те газеты, что почтальон оставлял на газонах недалеко от парадного входу у каждого из домов.

— Кажется, надвигается настоящая буря, — то ли взаправду, то ли в шутку проговорил мистер Саливан, поглядывая в окно. — По такому случаю предлагаю, Митч, переждать непогоду у нас. И странно то, что такой сильный ветер не передавали ни в одной теле- и радиопередаче. Так-то!

— Проворонили бурю? — удивился мистер Петерсон. — Метеорологи…

— Может, пройдет стороной, — махнула рукой Марта, но тоже с беспокойством разглядывала злостное, темное небо.

В этот момент где-то вдалеке раздался раскат грома, а затем в недружелюбной вышине блеснула кривая, золотистая молния. Дождь начал накрапывать еще гуще, покрывая оконное стекло бегущими вниз ручейками дождевой воды.

Наверху послышался топот ног, и через мгновение в кухню влетела испуганная Катрин. В руках она крепко сжимала милую тряпичную куклу с черными шелковистыми волосами, одетую в длинное розовое платье.

— Мама! — сходу выкрикнула она. — Я видела в небе какие-то страшные лица! Они выглядывали из-за темных туч и скалили острые зубы!

— Глупышка моя… — Марта приняла дочь в свои крепкие объятия и прижала девочку к себе. — Наверху не бывает никаких злых монстров! Только ангелочки!

— Но я видела! — спорила Катрин, глядя во все глаза на маму.

— Хватит, милая, — мягко приструнил ее Роджер. — Не время выдумывать. Скажи лучше, — вспоминая о недавней беседе с мистером Петерсоном, попросил он ее, — давно ли ты виделась с Молли Стивенс из дома напротив?

— Э… сейчас…

— Что сейчас? — не понял Роджер.

— Она выглядывает из-за двери, глядите! — Катрин глядела на улицу сквозь замутненное от капель дождя окно.

Все обернулись к окну. Действительно, парадная дверь дома Стивенсов была приоткрыта и в темнеющем проеме виднелась неподвижная фигура светловолосой Молли. Она смотрела куда-то в сторону, словно ожидала чего-то или кого-то. И вроде бы, ее совершенно не пугала разыгравшаяся бурей непогода.

— Верно, — озадаченно буркнул мистер Петерсон. — И как давно вы играли вместе?

— С ней больше никто не играет, — ответила Катрин, теребя за волосы свою куклу. Девочка уже не пряталась в складках платья Марты, а сидела на кухонном стуле. — От нее дурнопахнет. А еще она стала неразговорчивая. Только тихо стонет, еле-еле слышно, как будто у нее болит живот или еще что-нибудь. Ребята в школе говорят, что она перестала отвечать у доски. Директор школы пытался вызвать мистера Стивенса к себе, чтобы поговорить, но он не пришел. А еще одна учительница приходила к ним домой, но ее никто не пустил.

С улицы послышался визг тормозов. Вскоре у калитки соседей неуклюже припарковался пикап, чуть не сломав один пролет изгороди, и из машины вышел мистер Стивенс. Словно почуяв на себе чужие взгляды, он на мгновение остановился и обернулся. Его лицо не выражало никакого настроения, взгляд был пуст и безразличен. Все же он заметил лица семьи Саливан и почтальона и скованным движением вяло махнул им рукой. Вскоре он протиснулся внутрь дома в приоткрытую Молли дверь, которую даже не удосужился за собой захлопнуть. Скрылась и девочка.

— Хотелось бы все-таки навестить их, — поправляя сбившийся ремень на брюках, проговорил мистер Петерсон. Пригладив усы, он часто закивал. — Прямо сейчас и зайду. Кто-нибудь хочет сделать это вместе?

Катрин резко замотала головой в знак протеста. Миссис Саливан выглядела растеряно, обдумывая приглашение, а вот Роджер вызвался составить компанию мистеру Петерсону.

— Давно пора это сделать, — согласился Роджер. — Поднимусь наверх и переоденусь в…

Он не успел договорить. Все еще поглядывая в окно на дом Стивенсов, он увидел, как в большом окне гостиной показалась сначала старуха. Она словно бы выплыла из ниоткуда привидением и тотчас замерла перед пыльным стеклом. Следом за ней показался Гарри, он обошел сбоку свою матушку и встал рядом с ней. Еще через несколько секунд по левую руку от мужчины застыла Молли.

— Жуть берет, — нервно проговорила Марта, покусывая ногти на пальцах. — Нет. Вы как хотите, но я к ним ни ногой…

— Знаешь, ты права, дорогая. Странные они, — подытожил жене Роджер и сказал мистеру Петерсону: — Они похожи на неживые скульптуры, Митч. Как считаешь, это какой-то ритуал, вот так стоять у окна как истуканы? Или они просто э-э… любуются дождем?

Наконец с неба ударили крупные капли. Они били в стекло, и видимость улицы стала хуже. Преимущественно размытые серые пятна, искажающиеся под водяными струями, стекающими вниз на отлив окна. Ветер замолотил по мокрой крыше, зашумел в кронах деревьев. Раздалось два раската грома, один за другим. В небе вспыхнули молнии.

Катрин закрыла глаза левой ладонью. В правой руке она крепко сжимала свою куклу. Марта прильнула к дочери и обняла ее за плечи. Она зашептала Катрин что-то ободряющее и успокаивающее.

— Мистер Петерсон, прошу вас, никаких вылазок за порог, пока не прекратится ливень, хорошо? — между делом бросила она почтальону. — За велосипед не волнуйтесь. Его сдвинет с места разве что ураган.

— Выберу другой день для визита к вашим соседям, да уж, — не стал спорить с ней мистер Петерсон, поежившись от очередного удара грома.

Взвыл мощный ветер, сорвавший несколько десятков зеленых листьев с молодых кустарников в саду Саливанов. Шквальный порыв с такой силой ударил о металл пикапа Гарри, что задрал его на бок словно пушинку. Послышался звон упавшего велосипеда мистера Петерсона, и миссис Саливан бросила неловкий, виноватый взгляд на почтальона. Потемневшее небо рассекли несколько молний, еще больше напугавшие Катрин яркими вспышками. Деревья на участке Стивенсов жалобно заскрипели стволами и закачали кронами. Почтовый ящик на металлическом столбике угрожающе накренился и затрепетал из стороны в сторону. Стивенсы оставались без движения за окном своего дома, будто спящие.

Саливаны и мистер Петерсон во все глаза наблюдали за угрожающей непогодой. Внезапно дождь окончился, но того, что случилось в следующее мгновение — не ожидал никто. Яростный новый удар ветра опрокинул пикап на крышу, точно невидимый великан влепил по кузову дюжую оплеуху. Подобно маятнику автомобиль закачался и медленно завертел всеми четырьмя колесами. Из-за угла дома кубарем вылетело что-то продолговатое, похожее на свернутое в рулон толстое одеяло. Подхватываемое ветром, оно извивалось змеей: то поднималось на фут от земли, то грузно шлепалось на траву и, перекатываясь, направлялось к забору. Вслед волочилась привязанная к нему веревка.

— О, боже! — Марта в страхе и переживании закрыла рот ладонью. — Это же собака Стивенсов! Она… мертва???

— Судя по всему, это так, — кашлянул в кулак мистер Петерсон, украдкой взглянув на миссис Саливан, как будто это он причина смерти несчастного животного.

— Как же так… — закачала головой та. — Я совсем недавно слышала лай… Собака была жива и…

Ее слова заглушил мощный гром. В небе зашевелились черные тучи; они переплетались между собой, то сливаясь, то разъединяясь. Казалось, кто-то там наверху пытается собрать картинку, передвигая туманные куски огромной мозаики. В следующее мгновение облака превратились в очертания чьего-то гневного страшного лица, обращенного к дому Стивенсов. В глазах-щелках вспыхивали желтые искры. Клубящаяся рука потянулась вниз, шевеля когтистыми пальцами. Затем она сделала взмах, и в саду переломилась самая большая яблоня. Всей своей массой дерево с треском стало опрокидываться на дом, шумя густой кроной…

— Что происходит, Роджер? — прошептала Марта, и в уголках ее глаз от ужаса засияли слезинки.

— Мама, — белая как мел подала голос Катрин. — Я говорила, что видела лица…

— Не смотри в окно, милая…

— Черт бы побрал, что это такое? — округлив глаза, процедил сквозь зубы Роджер. — Митч, ты когда-нибудь видел такую бурю?

— Никогда… — сипло ответил почтальон, не в силах сделать ни единого движения. — Это какая-то чертовщина!

Между тем дерево достигло цели и пробило громадную брешь в стене дома Стивенсов и опрокинула часть крыши. Раздалась канонада из различных звуков: в ней смешались треск кирпича, деревянных перекрытий и черепицы; стук падающих различных предметов и хруст ломающейся мебели; звон оконных стекол и посуды; потрескивание поврежденной электрической проводки.

Упавшая яблоня на глазах стала усыхать. Листья с мимолетной скоростью жухли и облетали, сучья и ветви кривились и ломались. Ствол становился более узловатым, а кора на нем — сухой и отслаивающейся. Дерево стремительно увядало. Нет, оно гнило и исчезало под какой-то неведомой силой. Спустя несколько минут оно превратилось в длинную и узкую гряду чернеющей трухи, а силуэт в небе испарился, как исчезает утренний туман с поверхности земли. Как исчезли Стивенсы, что недвижимыми истуканами совсем недавно стояли у окна. Тучи в небе растворились в сером небе, а ветер стих, оставив в покое перевернутый пикап. А вот в пробитой дыре в стене дома показалось нечто более ужасающее…

— Ч-ч-что эт-то? — не в силах вымолвить ни слова, выдавила из себя Марта, указывая пальцем на пробитую стену соседей. Точнее на то, что открывалось взгляду. Другой рукой она заслонила глаза Катрин.

— Будьте здесь, — лишь ответил Роджер. — Митч, мы обязаны…

— Да, Роджер. А ты, Марта, звони в полицию… — сказал мистер Петерсон, и мужчины направились к парадной двери.

На улице не было ни души. Возможно, ближайшие соседи еще не вернулись с работы или из каких-то других мест, застигнутые врасплох разыгравшейся бурей. Роджер и Митч медленно перешли дорогу, приблизились к пролому. Среди погрома оставался нетронутым один лишь обеденный стол, будто защищенный от всего на свете непробиваемой магической сферой, уставленный тарелками с заплесневелым содержимым, что когда-то было едой. За столом как куклы покоились на стульях три сухих тела. В этих безжизненных мумиях нетрудно было узнать Гарри, старую миссис Стивенсон и Молли. Их тела застыли в неестественных позах: Гарри склонился до самой тарелки лицом, и был виден лишь его череп, обтянутый серой, сухой кожей. Руки сведены к тому месту, где раньше находился живот, а ныне высохшая впадина, одна нога выставлена назад и сильно вывернута в сторону. Старушка запрокинулась назад на спинку стула, и голова ее была похожа на оторвавшийся от куртки капюшон. Руки повисли вниз, а пальцы согнуты в крючья, будто от дикой агонии. Молли распласталась грудью на краю стола, отвернувшись от Роджера и Митча. Туда, где лежала поваленная на пол рождественская ель с разбитыми шарами.

— Роджер… я… — начал было мистер Петерсон, но так больше ничего и не сказал.

Митч и Роджер простояли молча почти до самого приезда полиции. Заслышав вдалеке сирену, они понуро вернулись в дом к Марте и Катрин.

Через несколько дней Митч вновь появился у Саливанов в гостях. На этот раз он принес газету со статьей о странных событиях, коснувшихся семьи Стивенсов, и разложил газету на кухонном столе. Марты и Катрин не оказалось дома — миссис Саливан забыла кое-что купить в магазине, а дочь изъявила желание прогуляться на воздухе вместе с мамой. Когда Митч зачитал статью, Роджер проговорил:

— Подумать только! Отравление этой проклятой рыбой! — На Роджера было страшно смотреть. В его глазах смешались сразу страх, волнение, облегчение и недоумение. — Признаюсь честно, как подумаю о том, что, приняв предложение Гарри провести у них Рождество, мы все могли оказаться… Оказаться там…

— Не думай об этом, старина, — похлопал по плечу его почтальон. — Жаль их семью, да. Но с вами все в полном порядке. Одного я не могу понять… Как же могло быть так, что Стивенсы умерли, а их тела разгуливали как живые? Нет, здесь все очень нечисто. Даже полиция не дает никаких комментариев прессе по этому поводу. Все умалчивают, как будто, так и должно быть. А слухи между тем расползаются по всему городу. Тревоги растут? А как же по-другому, когда здесь творятся такие странные дела! И эта буря? Не мы одни, Роджер, видели в небе черте-что! Есть еще очевидцы!

— Да уж… А собака? Наверное, она умерла от голода. Несколько месяцев на цепи на дождевой воде и мышах, если повезет. И почему я раньше не придал особого значения поведению соседей?

— Не кори себя, Роджер. Кто же знал, что выйдет так?

— Теперь-то уже поздно…

— А что Марта и Катрин? Пришли в себя?

— Да какой там, — махнул рукой Роджер. — Даже штор с окон не раскрывают, что выходят на сторону дома Стивенсов. В комнате Катрин всегда темно, горит настольная лампа. И в кухне редко увидишь солнечный луч, знаешь ли. И мне тоже та дыра в стене напротив, как бельмо на глазу. Вспоминать не хочется.

— И все же, что было — то было. Но одно обстоятельство так и осталось тайной. Куда ушли живые тела Стивенсов после того, как упало дерево? А оно упало не случайно. Видать, вышел срок. Понимаешь, о чем я? — загадочно проговорил мистер Петерсон. — Да-а… Не узнал бы никто и никогда об этом. Такие темные дела не касаются смертных.

Мистер Петерсон отдернул оконную занавеску и бросил взгляд на изуродованный дом Стивенсов. Сначала ему показалось, что в окне гостиной промелькнули силуэты. Но всего через мгновение он успокоился. Мистер Петерсон понял: это всего лишь игра солнечных бликов на пыльном оконном стекле и ничего больше.

В непроглядной тьме

Он с трудом разлепил тяжелые веки и ждал, пока сфокусируется зрение, чтобы переплетение неясных контуров окружения превратились в какие-либо предметы. Постепенно движущийся прозрачный туман перед глазами стал испаряться, уступая место пространству, запертому между двух линий обшарпанных стен, увешанных тонкими, сухими растениями-лианами. Он увидел мрачный, бегущий длинной стрелой вперед, коридор, что был не более шести футов в ширину с ржавыми, металлическими кроватями на колесиках у окон и мерцающей вдалеке тусклой оранжевой лампой на грязно-сером потолке. Эта лампа была единственным искусственным источником света в той части странного помещения, где Он оказался, и таким слабым, что едва ли освещала потолочное полотно шире, чем на десять-двенадцать дюймов в окружности. И если бы не широкие окна с деревянными рамными перекрестиями, напоминающие кресты на могилах, по левой стене, в которые отчаянно пыталась заглянуть бледная луна из-за обрывков кустистых облаков, то пепельного оттенка коридор мог бы и вовсе погрязнуть в одинокой и тоскливой черноте. Из-под корявых плинтусов выбивались наружу дохлые сорняки, будто костлявые руки мертвецов, что пытались пробиться из земли сквозь деревянную преграду.

Лежа на спине на холодном кафельном полу, Он попытался подняться на локтях, как всегда готовый смиренно принять навязчивую боль своего изношенного годами тела, что никогда не забывала напоминать о себе ударами кузнечного молота, поселившись до самой смерти в его суставах и мышцах. Но… этого не случилось. С удивлением Он почувствовал легкость в руках и ногах, словно вернулся в далекое детство. В то время, когда Он, будучи юным мальчишкой и представить себе не мог каково это, окунуться в мир страдающего ревматизмом хрупкого старика, где время не бежит с изумрудных гор весенним хрустальным ручейком, а застывает, пронзая тело насквозь острым клинком.

— Должно быть, я уже умер, и тело мое застыло в какой-то дурацкой скрюченной позе в мире живых… Но где же я умер? — уныло проговорил Он, без особых усилий поднявшись на ноги. Голос был все тот же самый, его, хриплый и бурлящий недрами больных легких, но звучал гулко и со стороны, как будто доносился отовсюду, а после сплетался в единый звук рядом с ним. — И я… Как странно, не могу вспомнить собственного имени. Как меня зовут? Старик Оливер? Старина Марти? Или старый Гарри?

Уставившись в пол, устеленный квадратной пыльной плиткой, и пытаясь сомкнуть зияющий глубокой пропастью провал в памяти, Он тряхнул седой головой и длинные пряди волнистых волос ударили его по глазам, защекотали шею. Затем хлестнул себя ладонью по впалым щекам и ощутил пальцами две густые полоски усов над верхней губой, которые ползли змеями до самого подбородка и там резко заканчивались. Он медленно ощупал руками свое лицо, провел пальцами по выдающемуся вперед лбу, опустился на ровный прямой нос, дотронулся до кустистых бровей и маленьких глаз. Да, теперь он начинал вспоминать, как выглядит его лицо! Вот только имя…

Он попытался ощупать свои карманы в надежде найти какие-то документы — автомобильные права или паспорт, но вдруг с удивлением отметил, что был одет в просторную больничную сорочку, которая не имела, конечно же, ни одного углубления, даже далеко напоминающего карман.

«Что? Я умер в больнице? — мысленно рассуждал Он. — Ничего не помню, как будто ничего и не было, кроме этого коридора. Да что это за место? И есть ли здесь люди? Хотя, откуда здесь им взяться. Но я же есть? Или меня тоже нет? Господи, что происходит?»

Он вдруг ощутил холодную дрожь во всем теле. Так приходит страх. Он не стучится в двери, не зовет по имени. Он появляется крадущейся кошкой из ниоткуда и прыгает тебе на спину. Царапает когтями кожу, оставляя тонкие зудящие ранки, а потом садится к тебе на колени и трется о грудь, пытаясь проникнуть в самое сердце. И когда ему это удается, на смену крадущемуся зверю приходит глазастое чудище, что зовется ужасом. И совладать с ним становится настолько трудно, что девять из десяти парализует ядом, без возможности двигаться и управлять своим телом. Такие невольно становятся зрителями кошмарного фильма, играющими в нем главную роль. Остается лишь выбрать: закрыть глаза и ждать, когда безумный режиссер стукнет хлопушкой и объявит финальную сцену или найти в себе силы для отчаянного прыжка через расселину, кишащую злобными призраками — досмотреть картину от начала и до конца.

В этот момент коридор стал светлее. Луна выплыла из-за череды облаков и повисла на темном беззвездном покрывале бездушным желтым светильником. Рамы на окнах зловеще отбросили тени могильных крестов на противоположную стену, ощетинившуюся наполовину раскрытыми внутрь белыми дверями с маленькими табличками на них. Что было написано на этих табличках — не разобрать. Какие-то буквы. Щели между дверьми в комнаты скрывали что-то жуткое и угрожающее, но пока еще тихое и терпеливое в ожидании. Лунный свет жадно облизывал голые остовы железных ржавых кроватей, что были больше похожи на орудия пыток, нежели на чьи-то бывшие постели. Господи, да это же больничные кровати!

Он сглотнул сухой ком в горле, и почему-то представил на мгновение стонущих от боли людей на жестких соломенных матрасах, заляпанных гноем и кровью — пациентов очень старой, давно забытой больницы. Сколько лет этому зданию? Сто? Двести? Какие методы применялись здесь для лечения больных раньше, когда еще не появился даже пенициллин, не говоря уже о современных препаратах лечения и обезболивающих?

Он с отвращением отвернулся и увидел широкую двустворчатую дверь, что все это время располагалась позади него, намертво сколоченную дюжиной досок. Надпись на стене над ней гласила: «Пожарный выход». В правом дверном полотне виднелось стеклянное прямоугольное окошко, но оно было целиком закрашено жирной краской, темно-зеленой или коричневой, так что увидеть то, что было за дверью не представлялось возможным. Искушение распахнуть ее было настолько велико, что Он тут же стал дергать каждую из досок голыми руками, лишь бы выбраться из этого коридора наружу, навстречу лунному свету, даже если он и умер. Но только не бродить по жуткому коридору, наполненному зловещей тишиной, нарушаемой лишь отдаленным стеклянным цоканьем мерцающей лампы на потолке.

Тщетно. Ни одна из досок не дрогнула под его усилиями. Вдруг он услышал за спиной тихий скрипучий звук. Он еще раз шумно сглотнул и затаил дыхание, прислушиваясь. На этот раз позади него жалобно скрипнул какой-то механизм, зовущий лишь его. Кровать у окна? Застыв, словно испуганный лесной зверек, не отрывая рук от гладкой деревянной доски, Он тяжело перевел взгляд в сторону. Упершись в невидимую преграду собственных глазниц, он давил глазными яблоками вбок, будто пытался ими же повернуть свою голову, а затем и себя самого целиком. Наконец ему удалось справиться с непокорным телом, и Он, расцепив онемевшие от натуги руки, медленно обернулся, приготовившись встретиться с самим чертом. Вряд ли в таком месте встретишь добрую фею из сказок, которая подаст тебе свою маленькую ручку и, освещая путь светящимися, как фонарики крылышками, выведет из чертогов Тьмы наружу к сияющему солнцу.

Приготовившись хлебнуть порцию дикого леденящего страха, он увидел в пяти шагах перед собой лишь детский трехколесный велосипед. Ржавый и старый. Поскрипывающий давно не смазанными втулками. Он слегка качнулся взад-вперед и замер, повернув переднее колесо к старику. Изогнутый руль, похожий на утонченные рога буйвола, тупо уставился на него, слегка провиснув в держателе. На черном маленьком сидении никого не было. Густаву показалось, что он где-то уже видел такой велосипед. Несомненно, он был ему знаком, вот только его сознание не хотело ничего вспоминать.

— Здесь есть кто-нибудь? — вырвался хриплый, слабый голос старика из его горла. — Эй! Кто здесь? — он вскрикнул чуть громче.

Голос эхом прокатился по коридору и затих где-то далеко за мерцающей лампой в полной темноте. И в ответ ему послышался другой голос, льющийся откуда-то извне, не отсюда, не из пугающих тьмой комнат с раззявленными ртами дверных проемов, скрывающих, должно быть, ужасающие тайны. И не снаружи, не из-за стен, где в суровой молчаливой беспомощности застыла в небе тусклая луна. Этот детский лепечущий голосок доносился отовсюду и будто ниоткуда. Какая-то девочка пела песенку о бегущих в облаках лошадках. Они скользили как по снегу, и эта девочка бежала рядом с ними. Она пела о ветерке, который играл с ее косичками, ласковом, как младший братик. А еще девочка радовалась солнцу, что рисовало на ее коже светлые круги своими жаркими лучами. Закончила свою песенку она словами о том, что лучик тот был ей тоже друг.

— Тоже друг, — тихо повторил Он за ней, пребывая в оцепенении.

Мягкий и сбивчивый девичий голосок оборвался на этих словах, сжался до размеров крохотной точки, поставленной чернилами на темной оберточной бумаге больничного пространства, и тут же пропал. И вновь тишина, если не обращать внимание на нервирующий треск лампы, что было в этот момент проще простого. Потому как Он из живого, колышущегося дерева превратился в бесшумное, застывшее изваяние. В каменную горгулью в белом халате. Но не для того, чтобы слиться с темнотой, исчезнуть, а из-за леденящего душу страха. Если бы Он мог, то скорее всего уже замертво упал навзничь, ударившись затылком или лбом о металлическую спинку ржавой кровати и даже не успел бы почувствовать боль от удара. Но он УЖЕ был мертв. Ощущение сна ему было знакомо, но это не было грезами. Умерев там, он теперь был жив здесь. Довольно-таки странные рассуждения, но так или иначе все самое злое и пугающее влезло ему под ребра и теперь зудело крутящимся зубчатым сверлом под его сердцем. Кстати, о сердце. Оно бьется?

Он медленно поднес руку к груди, все еще не отрывая прикованного взгляда от велосипеда. Кажется, Он ощутил какое-то движение под кожей. Или все-таки еще жив? Немного, но жив? Новая мысль закралась в голову подобно крысе, шуршащей в темном углу старого сырого подвала. И если не умер, тогда… Есть шанс вырваться наружу! Нужно только найти способ… И тут же мелькнувший в нем пыл, что не успел набрать жара, заледенел и превратился в холодный комок снега. Спрятался глубоко в желудке. Выбраться наружу означало — пройти по коридору до конца. Во тьму. Может это и есть тот самый тоннель, о котором утверждают верующие во Спасение набожные люди? И если это дорога к Богу, почему она такая темная и… смердящая разложением всего вокруг? Облупившаяся краска на стенах и окнах, издыхающая луна, поеденные коррозией кровати и слабая лампочка, играющая светом на пределе своих возможностей? Нет. Это дорожка обратная Богу.

Он машинально закрыл лицо рукой, и тогда его размышления прервал легкий стук, похожий на звук перекатывающихся по всему столу бильярдных шаров, только очень и очень маленьких. Он взглянул на свою тонкую руку и увидел то, что не заметил и не почувствовал раньше. На его кисти перестукивались малюсенькие квадратные кубики разных оттенков, нанизанные на нить, завязанную на узелок. На кубиках что-то виднелось. Какие-то выгравированные буквы. Он бросил настороженный взгляд в коридор, затем осторожно подошел к окну, чтобы взглянуть на браслетик при лунном свете. Он прочитал надпись: «Дедушке Густаву».

Каша в голове, что препятствовала работе мозга, постепенно стала распадаться на куски. «Густав, значит. И у меня есть внучка… — окрыленный возвращением памяти, с блаженством подумал Густав, не смотря на ту мерзкую обстановку, что его окружала. — Не ее ли голос слышал я? И этот велосипед… ее? Дороти! — чуть не выкрикнул он и инстинктивно забегал глазами по коридору, будто искал девочку в полумраке проклятого здания, в котором ее, спасибо Всевышнему, никак не могло быть. Не должно быть! — Малышка Дороти Кейбл! Четыре с половиной года отроду, маленькая рыжеволосая принцесса с веснушками на лице и плечиках, пухлыми щечками и серыми глазами! Этот браслетик она сделала с ее мамой… моей дочерью… как же… черт! Не могу вспомнить… Они сделали, точно помню, вдвоем мне в подарок, старому болвану, который в тот же день умудрился перевернуть два цветочных горшка, что разбились вдребезги и превратились в груду черепков и комья земли с поломанными растениями, уж не знаю, как их там называют, и затеять из-за этого ссору! И почему я помню про эти чертовы горшки, но не могу вспомнить имя своей родной дочери??? Думай, Густав. Напряги свои извилины, старый осел, давай же. Наконец-то! Мария! Дорогая Мария! А ее муж по фамилии Кейбл пусть идет к черту, если он меня хоть сколько-то волнует. Я не могу вспомнить лица моей Марии!»

В легком возбуждении Густав так резко отстранился от окна, что едва ли не налетел на велосипед и упал на оба колена. И вновь не ощутил привычной боли, мельком отметив про себя это прекрасное чувство легкости в теле. Браслетик на руке отозвался мелодичным шорохом, а старенький велосипед еще раз печально скрипнул.

И тогда Густав увидел три темные ровные полоски, тянущиеся от одной из дверей, распахнутой гораздо шире, чем ранее, до колесиков велосипеда. Словно воздушный след, что оставляет самолет, выпуская из турбин полосы густого дыма, рассекая небесное пространство напополам. Так вот откуда выбрался этот маленький железный зверек. Из темной норки, что чернее ночи.

Любопытство Густава пересилило его липкий страх, скребущийся когтями в горле, и старик шагнул навстречу дверному проему, дыхнувшему ему в лицо запахом гнили, ржавчины и сырости. Комната внутри отнюдь была не темна, как могло показаться сначала, и не благодаря лунному свету. Окон в маленьком помещении не было. Справа от входа за стеной каким-то чудным образом горела кем-то зажженная парафиновая свеча, стоящая на ветхой тумбочке на небольшом подсвечнике с закрученной локоном ручкой. Свеча эта была практически целой: примерно в три с половиной дюйма длиной и всего с двумя коротенькими подтеками горячих капель у самого верха. Огонь, пляшущий на фитиле, освещал пространство за стеной, выхватывая из темноты очертания покосившихся металлических стеллажей со всяким бесполезным хламом; грязный кафельный пол, некогда белый, а теперь неопределенного цвета с разводами и пятнами, пылью и сухими листьями; часть стального хирургического стола с помутневшей поверхностью. Густав взял за ручку подсвечник и поднял его чуть выше уровня глаз. Старик направился к столу, освещая пространство. Теперь стол был виден полностью, на дальней его части лежали наполовину истлевшие тряпичные обмотки. Один из них лоскутов тянулся вниз мертвой змеей, и при свете свечи были видны прорехи и дыры в старой ткани.

Густав продвинулся вперед, с отвращением обошел стол. Сколько людей было изрезано ножом хирурга на нем? И сколько криков боли слышали эти стены, прежде чем Мастер объявлял об окончании операции, успешной или же…

Густав тряхнул головой. По его спине все еще бегали мурашки, словно тысячи мелких надоедливых насекомых. Он поежился, и пламя свечи качнулось в такт его судорожным движениям. У дальней стены он различил застекленные подвесные шкафчики. Из-за толстого слоя налипшей пыли в их стеклах почти даже не отражался свет пламени свечи. Лишь маленькая оранжевая точка виднелась на них, похожая на заблудившегося в этом ужасном месте одинокого светлячка. Он трепыхался, пытаясь выбраться наружу, но стеклянная тюрьма крепко удерживала светящуюся кроху взаперти.

Под шкафчиками располагался еще один стол, но длинный, почти во всю стену. На его столешнице аккуратным порядком были уложены инструменты: клещи, скальпели, резцы, зажимы, молоточки и даже небольшой коловорот со сломанным сверлом. Сломалось ли оно при трепанации черепа и так и осталось в нем? Густав не желал даже думать об этом…

Он поспешно отвернулся от стола и направился к выходу. Но что-то заставило его остановиться и обернуться. Он скользнул глазами по той части комнаты, где он разглядывал инструменты всего несколько секунд назад. За одним из стекол подвесных шкафов он все еще наблюдал огонек. И только теперь стало ясно, что бледная оранжевая точка за стеклом не была отражением. Внутри действительно что-то поселилось. И оно было ЖИВОЕ!

Густав вернулся и, уставившись в стекло, долго всматривался в танец странного огонька. Наконец он взял в руки хирургический холодный молоточек и ударил по стеклу. Послышался предательский тихий звон, такой, какой бывает при вторжении вора в дом, разбивающего фомкой стекло уличной двери или окна, когда никого нет дома. Осколки упали на кафельный пол и тоже отозвались звоном, разлетаясь на еще более мелкие осколки у ног Густава. И тогда произошло маленькое чудо. Огонек расправил маленькие крылья. Он стал похож на миниатюрный бутон огненной примулы, только сердцевина его была не желтой, а коралловой. Сияние, разливающееся к самым крылышкам, становилось светлее к краю, преобразуя свой цвет в более яркий — алый. Затем, будто хамелеон, он сменил пламенное сияние на бирюзовые цвета, более нежные и мягкие, и покинул свою темницу. С еле уловимым шелестом, похожим на трепет флага под сильным ветром на флагштоке, только очень тихим, светлячок пролетел около лица Густава, и тот почувствовал легкую прохладу от воздуха, взбитого крылышками бирюзового огонька. Светлячок размеренно направился к выходу из комнаты и вскоре исчез за стеной в коридоре. Удивленный появлением прекрасного создания среди такого жуткого хаоса и в то же время запуганный окружающей его ужасающей атмосферой, Густав поспешил вслед за огоньком, ступая по коричневым запекшимся пятнам на полу. «Теперь свеча будет кстати, — промелькнула мысль в его голове. — Быть может этот светляк единственный живой организм среди всей этой угнетающей и пожирающей сознание разрухи. Возможно, мы смогли бы стать даже друзьями, и тогда я бы дал ему имя… Кто знает, не новый дом ли для меня уготовил здесь Всевышний, трижды будь он проклят, если это так…»

Густав выскочил в коридор, словно пробка из бутылки, и тут же замер. Первое, что он заметил, это бирюзовый бутон, безмятежно порхающий под потолком. Он бился о бетонную преграду и отскакивал от нее, как мячик, но снова и снова сталкивался с каменным противником, словно желал пробить насквозь потолок здания и вырваться в прохладу ночи. Но не это озадачило Густава, а отсутствие трехколесного велосипеда. Не было и свежих следов, по которым можно было бы проследить за ним. Старик скользнул растерянным взглядом вдоль окон, устремляя взор все дальше и дальше, пока не различил в тусклой полутьме тот самый велосипед. Он двигался медленно и почти добрался до мерцающей лампы. В призрачном свете бледной луны, на удачу не прикрытой облаками, Густав заметил еще что-то. Да! На маленьком сидении устроился кто-то небольшой с густой копной волос. Первая мысль, которая пришла на ум Густава, была о Дороти. Но волосы не были похожи на волосики Дороти. От новой волны накатившего бурными волнами страха старик широко раскрыл глаза, не смея отвести их от увиденного. Но что за девочка тогда вела свой велосипедик? Выходит, что песенку этой странной девочки и слышал Густав? Наверное, ее, и она намеренно пряталась от него все это время… Малышка просто-напросто боялась его, старика в белом больничном одеянии, что словно призрак снует из угла в угол… Но и ему тоже страшно, дико страшно. От этого страха в который раз уже сводит кишки в животе, завязывая их на десятый узел все крепче и крепче.

Но что, если он увидел вовсе не девочку? То, что устроилось у руля велосипеда больше походило на мелкого зверя, а не на ребенка. Слишком мало было это существо. А прическа, напоминающая девичью, могла быть лишь плодом разыгравшегося воображения, сбившего его с толку, или игрой теней в мрачном пространстве с недостатком света. Велосипед жалобно скрипнул и исчез во тьме за мерцающей лампой.

Светлячок наконец оторвался от потолка и, снизившись до шести футов над уровнем пола, направился тем же путем.

— Нет! Стой же! — взмолился Густав, протягивая руку к светящейся бирюзовой точке. — Куда ты? Остановись, там может быть опасно!

Густав понимал, что, возможно, бредит в своих мольбах, но продолжал просить остаться, в надежде ожидая ответа от существа, которое вряд ли умело говорить так же, как и он. И светлячок, конечно же, его не слышал. Он парил, как бабочка. Легко и трепетно, удаляясь от Густава без всяких угрызений совести, потому как и это чувство не могло уместиться в тело такого крохотного и хрупкого, но божественно прекрасного создания. И Густав, сопротивляясь чувству, кажется, навсегда приклеившегося к нему страха, побрел по коридору, хотя и сам до конца не понимал, зачем идет за искрой живого света.

Он вдруг почувствовал, что слышит какие-то голоса, и его окатило новой волной ледяного ужаса. Почему все так явственно, как наяву? Кто все эти люди, чьи голоса звучат в его мозгу, такие явные, как взаправду? Живые или мертвые? Если сердце его еще бьется, то он не умер. Значит, это место — грань между жизнью и смертью. А раз так, здесь могли быть и другие заблудшие души. Но добрые ли они или злые? Духи или люди? И почему голоса раздаются в его голове? Или все-таки в пространстве?

Голоса были слишком тихие, и слов он разобрать не мог. Но почему-то вспомнил о девочке. Потому что ее песенка звучала чуточку громче и более отчетливо. «Какие там были слова? — попытался вспомнить Густав, чтобы отвлечься от неразборчивого бормотания в голове. — Что-то про лошадок, кажется. И жаркий лучик. Вроде бы, лучик тоже друг. Да, друг! Как и мой светляк…»

Он миновал приоткрытую дверь, вторую по счету от той, что была заколочена досками с надписью «Пожарный выход» над ней. В свете плачущей расплавленным парафином свечи он мельком увидел там несколько беспорядочно расставленных железных кроватей на кафельном сером полу. Таких же, как и в коридоре, только поверх их ржавых остовов покоились сбившиеся рваные матрасы неопределенного цвета и замызганных грязными пятнами. Из прохода веяло той же прелой гнилью. Следующая комната была богата инвалидными креслами, судя по груде колес и сидений, сбившихся в одну большую кучу. Четвертая комната с распахнутой наполовину дверью оказалась гораздо страшнее всех предыдущих.

На этот раз пламя огня выхватило из темноты еще несколько кресел. Одно из них, как показалось Густаву, тихонько пискнуло ржавыми колесами. За ними расстилался целый ворох пожелтевшего ветхого белья на полу. Эту тряпичную пирамиду он углядел благодаря гудящей оранжевой лампе, прилаженной к дальней стене. В ее слабом свете так же были едва различимы какие-то черные надписи на той стене, больше похожие не на слова, а на отдельные буквы, взятые из алфавитов разных стран, знаки и цифры, в понимании Густава не имеющие между собой никакой связи. И в тот момент, когда скрипнуло одно из кресел, Густав заметил нечто, похожее на тень, что скользнуло с сидения вниз черной легкой вуалью и заползло под ворох тряпья. Лампа замерцала, загудела сильнее и взорвалась, разбросав стеклянные осколки со звоном по полу. Все это произошло в течении нескольких мгновений, пока Густав проходил мимо. Затем с неожиданной силой и быстротой захлопнулась дверь, и эхо от удара пронеслось по коридору. Густав отскочил к окну, чуть не выронив из рук подсвечник. Тело сковало льдом, от ужаса появилось чувство нестерпимой рвоты, и тошнотворный комок уперся изнутри в солнечное сплетение. Густав смотрел и смотрел на захлопнувшуюся дверь, представляя себе самое страшное. Что она вот-вот вылетит с петель от сокрушительного удара, собьет его с ног и отбросит на оконную раму. Он разобьет своим телом пыльное стекло и вывалится наружу. А пока будет падать вниз, увидит выглядывающую наружу жуткую, просто мерзкую морду существа, которую только можно себе вообразить. И после новый конец? Или еще одно начало? Что будет тогда? И далеко ли ему падать?

Силясь отвести застывший взгляд от закрытой комнаты, Густав все же смог направить непослушные глаза в окно. Все, что он смог различить при лунном свете, лишь туман, плотно застилающий все вокруг, и макушки черных кривых деревьев, торчащие над ним. Верхние, самые верхние сучья деревьев. Пятый-шестой этаж или даже выше. Почти у Господа на пороге на самой вершине здания. Падение могло быть долгим смертельным. Настолько долгим, что скорее сердце перестанет биться, и он умрет от новой порции страха, чем почувствует напрягшейся спиной то мгновение, когда от мощнейшего удара разрываются внутри тела легкие, печень, почки и остальные органы. Затылок черепа, крошась на кусочки, проникает в мозг, мозг выдавливает из глазниц кровяные кружочки глаз. А распахивающиеся, словно крылья птицы, ребра рвут тело изнутри. И только потом утихает боль.

За размышлениями о возможном развитии событий Густав и не заметил, как голоса в пространстве затихли. И в коридор вновь пришла тишина, которую разбавлял только треск мерцающей лампы, но она уже совсем не привлекала к себе внимания Густава. И парящего под ней светлячка тоже. Он словно бы и не замечал ее, хотя, как известно, многие насекомые летят на свет.

Дверь оставалась на месте. Страх внутри Густава постепенно истончался, превращаясь в дремлющего длинного червя, свернутого в клубок. Но в любой момент он мог проснуться и вновь терзать все тело Густава, дергать за ниточки-нервы, как куклу-марионетку, сводить с ума. Больше всего Густаву сейчас хотелось оказаться подальше от этого места: где угодно, но только не здесь. Он вновь с надеждой вскинул взгляд на светлячка, так беззаботно пляшущего под мерцающим светом. Затем он посмотрел на последнюю в ряду дверь справа, которую ему оставалось миновать. Из темной щели проема на Густава мертвыми глазами таращилась чернеющая пустота. Дальше той ощерившейся беззубой улыбкой комнаты дверей не было. Как и окон напротив. Только голая стена и мрак коридора. То пространство, в котором утонули очертания трехколесного велосипеда со странным существом.

Он не хотел идти туда, в пугающую Тьму, он не хотел оставаться здесь рядом с Тенью. Густав тянулся лишь за единственной Живой искоркой, которая оставляла ему надежду выбраться отсюда и обрести Свет. Сжавшись всем телом, как перед неизбежным столкновением с автомобилем, без тормозов несущимся прямо на него, Густав сделал несколько шагов дальше по коридору. Лязгнула одна из кроватей. Густав нервно повернулся к ней и тут же осознал, что движение кого-то или чего-то иного просто не могло бы стать причиной такого звука в лунном полумраке старой больницы, ведь там никого не было. Просто старик случайно задел край изголовья своим коленом.

Светлячок продолжил свой безмолвный полет. Оставив позади последнее окно, в которое теперь с таким трудом пробивались призрачные лучи света сквозь застилающую лунный диск облачную дымку, он превратился в расплывчатое сияющей синевой круглое пятнышко в беспроглядной темноте. Огонек все уменьшался и уменьшался, пока не стал размером с пылинку, и затем исчез.

И тогда случилось то, чего с таким напряжением ждал Густав, съежившись у окна в комок. За его спиной треснуло дверное полотно и разлетелось на обломки, оглашая эхом больницу. Вслед за этим раздались дикие звериные вопли, схожие разве что с пронзительным хохотом гиен. У Густава затряслись руки, и пламя его свечи заплясало, рисуя на стенах кривые ухмыляющиеся тени. И вдруг что-то будто подтолкнуло его вперед. Не оглядываясь назад, он сломя голову помчался в пустоту коридора. Последняя дверь справа ожила и с шумным грохотом захлопнулась, словно отрезая для него вход в ближайшее укрытие. Ну и пусть! Многого ли стоила простая деревянная преграда против мощных ударов обозленной твари, топот которой Густав так явно слышал своими ушами не дальше, чем в пяти-шести ярдах за собственной спиной!

Густав мчался во весь опор, освещая безумным от ужаса глазам путь беспокойным оранжевым светом. Он увидел впереди широкий дверной проем и нырнул в черную бездну. Густав оказался на бетонной площадке с уходящей вниз лестницей по левой стороне стены. Влетев туда, он чуть не потерял равновесие. Его занесло, словно на льду, но все же он успел ухватиться свободной рукой за перила и по инерции развернулся к ступеням. Мельком он углядел на полу черноволосую, тряпичную куклу, что распласталась на спине. Она улыбалась нарисованным ртом, раскинув ноги и руки в разные стороны. Из рассеченной шеи торчала вата, а рядом с куклой покоился маленький, игрушечный нож. Ничего не понимая, Густав на бегу зацепился ногой за ногу и кубарем скатился вниз. Издав тихий стон не от боли, а от неожиданности, он торопливо поднялся и бросился дальше по лестничным пролетам, спускаясь все ниже. Он заметил, что только лишь на двух этажах располагались одинаковые темные проемы, похожие на черные дупла старых, пахнущих плесенью деревьев. Входы на другие этажи были замурованы старым кирпичом.

Оставив позади себя целую уйму лестничных пролетов, Густав спустился в самую нижнюю часть здания. Там он увидел перевернутый набок велосипед с вывернутым рулем, покореженной рамой и медленно вихляющим передним колесиком. Грохот погони наверху вроде бы как стих, и Густав позволил себе оглядеться и отдышаться. Скорее по привычке, ведь дыхание было на удивление ровным. Он увидел застекленную дверь, что отделяла его от той части здания, где стоило бы поискать выход, но в ту же секунду изнутри какая-то громоздкая черная тень ударилась о дверь с такой силой, что по стеклу побежали паутины трещин. Кто-то или что-то явно не хотело впускать его внутрь. Густав бросился в противоположную сторону, словно от огня, выронил подсвечник и только тут заметил, что под лестницей имелся небольшой проход, утопающий в бледно-красном свечении. Не раздумывая, Густав поспешил туда.

Это был узкий и низкий проход c гладкими стенами, на одной из которых нелепо повис на двух ржавых петлях металлический квадрат, похожий на люк. Он был облеплен мягкими нитями паутины. Пол был выстелен металлическими решетками, которые вибрировали и громыхали от каждого шага Густава, что шел, пригнув голову. Он слышал тоненький писк затаившихся по углам крыс, но не видел их. Впереди он стал различать какой-то гул. Кажется, так шумят котлы, подавая тепло в систему труб и батареи. Потолок над головой стал постепенно подниматься, и через десяток шагов Густав уже выпрямился в полный рост. Несколько раз он оборачивался, чтобы удостовериться, что погоня за ним прекратилась, однако страх все еще не покидал Густава.

Шум устройств нарастал. Среди этого гула Густав разобрал неприятное пиканье, похожее на тот звук, что издает пульс-монитор в реанимационной палате. Но монотонные звуки почти тут же смолкли.

Густав выбрался в довольно-таки большое прямоугольное помещение с гладким полом, усеянным черной пылью, сбив на ходу инвалидное кресло, которое не заметил сразу. Он с удивлением обнаружил, что это кресло сильно отличается от тех, что он уже видел наверху. Оно было более современным и совершенно не ржавым. Когда оно медленно покатилось в сторону под неловким движением Густава, то приятно зажурчало работой металлических колес. Густав отвел взгляд и осмотрелся вокруг. Это действительно была старая, примитивная котельная с парой громоздких, шарообразных паровых котлов из чугуна с закрытыми угольными топками. Сквозь их перфорированные мелкими круглыми отверстиями дверцы были видны яркие кружки раскаленного угля, сгорающего в плотной стене почти белого пламени. От котлов тянулась сеть различных труб, разбредающихсяпо дальним стенам и уходящих вверх через потолок. Воздух был жарким, из трубных соединений тут и там с шипением вырывались наружу тонкие струйки пара. В семи футах над полом по всему периметру были прикреплены лампы тусклого розового цвета, упрятанные за железные плафоны с металлической сеткой. Повсюду чернели треугольные груды угля, словно расставленные макеты египетских пирамид. Кое-где притулились накренившиеся, грязные строительные тележки.

«Кажется, это тупик, — обреченно подумал Густав. — Здесь только один выход — возвращаться назад. Но как? Я загнан в угол какой-то страшной тварью. Выходит, что здесь конец моего пути. Одно утешает… Здесь гораздо ярче, чем наверху. И смерть я встречу не во мраке…»

Густав в отчаянии пнул босой ногой квадратную металлическую деталь, валяющуюся на полу, и та с грохотом ударилась о корпус котла. Раздался глухой звон, и она отскочила на добрых двадцать футов в сторону.

— Убирайся прочь в свое логово, грязная тварь! — послышался срывающийся незнакомый голос, от которого у Густава в один момент по спине пробежала дрожь. — Ты не можешь пройти здесь! Ты не можешь! Ты не доберешься до меня!

— Эй! — взволнованно вскрикнул Густав. Он водил глазами по углам, пытаясь найти человека, которому принадлежали те испуганные восклицания. — Кто здесь? Покажись! Я не причиню тебе вреда!

Последующее молчание длилось недолго. Всего каких-то несколько секунд. Затем захрустели камешки угля в одной из пирамид, и Густав увидел искаженное ужасом лицо мужчины. Его светлые волосы на голове были растрепаны, как и густые бакенбарды на щеках, торчащие в стороны. Маленькие черные глаза буравили Густава тонкими острыми сверлами.

Густав хотел крикнуть ему что-то успокаивающее, но вдруг повсюду — в голове и пространстве — он услышал слова женщины, обращенные к нему:

— Отец! Ты слышишь меня? Скажи мне, что это так! Ведь еще не пришло это время… Пожалуйста, не покидай меня, папа… — вслед за словами пошли горестные всхлипывания и причитания о минувших днях. И почти сразу же женщина умолкла.

— Ты слышал это? — настороженно спросил Густав у незнакомца, чувствуя, как надрывно кольнуло сердце.

— Что именно? — переспросил тот, привставая повыше за горкой угля.

— Этот голос. Вот только что…

— Нет, но я слышу другой. Твой. Скажи мне, кто ты?

— Густав.

— И ты жив? То есть, я хотел сказать…

— Не извиняйся. Я здесь недолго, но начинаю понимать, что к чему. Да, я настоящий. А ты?

— Фред. Так меня зовут, — мужчина, одетый в такую же больничную сорочку, как и Густав, выбрался из своего укрытия и осторожным шагом стал приближаться к Густаву. На вид ему было лет сорок-сорок пять. Его ладони были крепко сложены в кольцо, как будто в руках находилось нечто такое, что не имело себе цену. На его кисти почему-то были надеты металлические кандалы на коротенькой цепи. — Да, ты не похож на привратника.

— Какого еще привратника? — не понял Густав.

— Ты уже видел его? — вместо ответа вопросил Фред. — Такое черное, уродливое существо. Видел или нет?

— Да.

— Где оно? — вдруг отстранился от Густава Фред, как будто увидел в нем что-то пугающее.

— Здесь. На нижнем этаже, — хрипло ответил Густав.

— Господи, нет! Зачем ты привел его? — голос Фреда перешел на сипение, будто чья-то крепкая хватка сдавила ему горло. — Эта тварь уже смирилась с тем, что ему меня не достать! Минуло уже слишком много времени, и оно должно было успокоиться!

— Тише, тише! — попытался успокоить его Густав. — Оно не пошло за мной сюда. Иначе было бы уже здесь, не так ли?

— Да, ты прав, — нервно закивал Фред, и Густав увидел в его глазах проблески безумного выражения.

Фред вдруг разжал слегка ладони и приставил глаз к открывшейся щелки между пальцами. На его лице отпечаталось синеватое сияние, отражение яркого света, заключенного в его руках.

— Светляк… — с волнением прошептал Густав. Из-за шума котла он не услышал собственного голоса. — Ты нашел моего друга, Фред! — сказал он громче. — Фред! Это я выпустил его на свободу. Я!

Фред резко отодвинулся от Густава, спотыкнулся, ставя ногу назад, и вновь сомкнул ладони.

— Ты нашел его. И теперь ты должен отпустить, ведь… — продолжил Густав и вновь приблизился к Фреду.

— Черта с два! — перебил его Фред. — Он поможет мне защититься от привратника! Я обменяю это существо на свою свободу. Волшебный свет в обмен на мою жизнь, понимаешь?

Фред попятился боком, точно краб, пока не нащупал грязной пяткой чернеющую пирамидку. Шагая назад, он с шорохом взбирался на нее и вяз по колено в угле. Затем он скатился вниз и оказался по ту сторону горы.

— Расскажи мне о себе, Фред, — попросил его Густав и, сделав несколько размеренных шагов в его сторону, остановился перед горкой.

— Зачем тебе это? — Фред затаился с подозрительным взглядом.

— Так или иначе, я не уйду отсюда. Я нашел тебя, когда побрел за светляком, а ты его поймал. Ты суеверный человек? Думаю, да. Ведь ты в наручниках. Стало быть — преступник, а такие, как ты, зачастую суеверны. Но я в совпадения не верю. Сдается мне, ты проморгал моего светляка, когда была возможность выпустить его из клетки. А он видел тебя и запомнил. Знал, что ты бродишь по больнице, и рассказал о тебе. Это он привел меня вниз. Он доверил нас друг другу, понимаешь, о чем я?

— Он или не он, какая разница? — пробормотал Фред. — Мы в западне, старик. Все то время, что я скитаюсь здесь, прячась от привратника, я ни разу не смог выбраться наружу. Второй этаж не имеет окон, а вместе с этим нет и возможности разбить стекло и вывалиться наружу. Там морг. Горы трупов. Одни скелеты с пустыми глазницами. Смрад, плесень и гниль. Воздух давно пропитан ядовитыми токсинами. Нечем дышать, как в космосе, находясь без скафандра. На третьем этаже опять глухие стены. Там старая прачечная. Но запах не хуже, чем в морге. Входа на четвертый и пятый попросту нет. Я поднимался по лестницам в этом и противоположном крыле. На шестом этаже кабинеты с поблекшими табличками, старые кровати и инвалидные кресла. Он самый верхний. В одной из комнат, там, где груды окровавленного тряпья, живет эта тварь. Не знаю, что ее манит туда! Не спрашивай меня об этом! — вскрикнул Фред.

— Я знаю тот этаж, — признался Густав, часто кивая. — Я был там.

— Где ты еще был? — спросил Фред.

— Только там, — повторил Густав. — А ты еще кого-нибудь встречал здесь? Или может быть слышал… эти голоса, что раздаются повсюду?

— Голоса! Я слышу их почти постоянно. Они как часть меня. Но ты первый, кого я наблюдаю здесь. И не могу никак в толк взять, почему ты объявился. Ведь это мой мир, — Фред еще более подозрительно взглянул на Густава.

— Как это понимать?

— А ты еще не въехал? Ты в искусственной коме, так же, как и я! Мы оба сейчас находимся в одной и той же Риданской больнице. В реанимационных палатах. Следишь за ходом моих мыслей?

— Да, мне приходила в голову похожая мысль, что я в глубокой коме, но…

— Ладно, я расскажу тебе свою историю, старик. Сейчас я там, в мире живых, прикован чертовыми наручниками к больничной койке, потому что я преступник, и ты прав в этом. К моему телу тянутся различные провода и капельницы, и мне кажется, что уже очень давно. Ход времени здесь останавливается, и проследить за ним невозможно. Ты, наверное, уже слышал писк приборов в своей голове? Эта штука следит за нашим пульсом. Так вот. Когда-то с Диком, своим напарником, мы грабанули банк. Точнее, Дик свалил с деньгами, а мне достались две пули в грудь из полицейского «Глока». Последнее, что я помню, это кровь на моей рубашке и темнеющий перед глазами высокий потолок банка. И вот я тут. Это, если вкратце. А что помнишь ты?

— Хм, — задумался на мгновение Густав. — Был вечер пятницы. Я как обычно запил снотворные таблетки стаканом красного вина и облокотился на спинку кресла в своей гостиной. У меня проблемы со сном, Фред, с недавнего времени. Было уже девять вечера. В этот час всегда показывают мое любимое шоу, то, где Гарри Джексон рассказывает забавные вещи, подшучивает над зрителями в студии и все такое. Затем у меня закружилась голова, стало трудно дышать, перед глазами поплыл туман и, пожалуй, на этом для меня телепередача закончилась. Кстати, Фред. Какой банк ты грабил?

— На Оук-стрит. Там квартал потише, да и от полицейского участка подальше. А зачем тебе?

— Я прекрасно знаю этот банк, — внутри Густава зародилось тревожное волнение. — И теперь, мне кажется, Фред, что я здесь не случайно. Я должен покончить с этим.

— Я не понимаю, о чем ты таком твердишь?

— Ты не забыл, что ты сделал тогда, Фред? Два месяца назад… — в хриплом голосе Густава заиграли угрожающие нотки.

— Два месяца… — задумчиво повторил за ним Фред и приподнялся с колен, все еще крепко удерживая светлячка в своих цепких объятиях. — Но я не понимаю тебя!

— Первой пулей ты пристрелил охранника банка, а второй ранил кассиршу, которая хотела нажать кнопку тревоги под столом.

— Это их работа, и работа эта подразумевает риски. Каждый день погибают военные, полицейские, охранники банка. Откуда тебе известно? Из газет или вечерних новостей? Ну, конечно!

— Его звали Джон Маршал, — продолжал Густав, глядя Фреду в лицо. — У него остались двое детей семи и четырех лет. А как ты держал у виска маленькой девочки свой поганый пистолет. Помнишь? Как ты одним ударом наотмашь уложил на пол слабого старика, что пытался вырвать ее из твоих рук? Все повторяется снова, Фред, только теперь в твоих руках и моя жизнь. Она светится ярким синим светом в твоей темнице.

— Ты? — наконец просветлел Фред. — Тот старый неудачник, что бросился на меня с кулаками ты, Густав? Ха-ха! Вот так дела! Теперь я с тобой полностью согласен, что встреча наша не случайна. Возможно даже, что мы сейчас там с тобой дрыхнем в соседних палатах. Представляешь? — колкий взгляд Фреда стал еще более острым и жадным, а голос приторным, наполненным злой иронией. — А та девчушка, наверное, твоя внучка? Ей повезло ускользнуть от меня, когда я отвлекся на полицейских. Она ведь жива, не так ли? Жива?

— С ней все в порядке, — холодным тоном ответил Густав. — Ты же на самом деле не собирался причинить ей боль? Да?

— Судьба решает кому жить, а кому умереть, — неопределенно ответил Фред. — Но такой расклад работает только там, наверху. Здесь же, — он опустил глаза к своим сжатым в круг ладоням, — что-то и я могу, не правда ли? Вот только зачем нам ссориться? Попробуем найти выход вместе? Мне нужно выбраться отсюда живым, — вдруг злобно бросил он. — Мой отец в инвалидном кресле и уже никогда не поднимется на ноги. Кроме меня у него никого нет, если не считать тех свиней в халатах, что скрывают одну лишь грязь за личиной светлейших работников по уходу за престарелыми. Я должен выйти из комы, чтобы подписать кое-какие документы и перевести отца в другое место. Моя доля у Дика. Мне хватит денег, чтобы пристроить отца. А мой адвокат поможет мне с этим. Ну так как? По рукам?

— Я бы и вдарил по рукам, да только перед этим тебе придется отпустить на волю светляка. Ты готов пойти на это?

— Ну уж нет. Лишь образно выражаясь…

— Я не верю тебе, Фред. Ты задумал обмен, так на кой тебе я? Твое коварство не умещается даже за горкой угля, настолько оно велико.

— Только в отношении этой сияющей букашки, — и он потряс руками в воздухе, будто рассчитывал в ответ услышать звон ударяющихся монет. — На счет тебя все серьезно. Я прощаю тебе нашу общую историю и предлагаю забыть старые обиды. А для Джона Маршала мы все равно уже не сможем ничего изменить.

— Прежде чем я сделаю вид, что поверил в твою ложь, скажи мне. Почему тебя до сих пор не прикончил привратник? И что ему помешало прийти сюда вслед за мной, чтобы расправиться с обоими?

— Не поверишь, — ухмыльнулся Фред из своего укрытия. — Вещи. Простые вещи из наших воспоминаний. Те, что нам дороги. Например, когда я бродил по этажам, то часто натыкался на знакомые мне предметы. Однажды я нашел свои старые джинсы на спинке проржавевшей кровати. В них я обчистил маленький продуктовый магазинчик на обочине дороги, расположенный в ста шагах от Риданского моста. Это было мое первое идеальное ограбление. Затем на глаза мне попалась шляпа Дика. В тот момент я верно подметил, что в этой шляпе не хватает дырки от пули. И я расхохотался, чем привлек внимание привратника. Эта тварь погналась за мной, и я от страха обронил головной убор Дика. Я бежал по коридору, но затем почувствовал, что привратник больше не преследует меня. И тогда я обернулся. Он стоял рядом со шляпой, топтался на месте. Потом нырнул в темноту. Тогда я удивился и сразу не понял, что к чему. Со временем я обнаружил эту закономерность и когда исследовал больницу, брал с собой какую-нибудь вещь из тех, что периодически попадались мне на пути. Здесь я нашел инвалидное кресло своего отца и перегородил им вход в котельную. Это было последнее место из которого нет выхода. И я остался тут, сходя с ума. Пока не появился ты. И раз ты остался жив, значит ты обвел привратника вокруг пальца так же, как это удавалось мне. Что ты нашел здесь, Густав? Маленькие трусики своей внучки? — и он разразился долгим тихим смешком.

— Отпусти светляка, Фред, — с тяжелым вздохом проговорил Густав и вдруг с обреченным видом уселся у подножия угольной пирамидки спиной к Фреду.

— Нет, старик. Извини.

В этот момент раздался какой-то грохот в отдалении. Эдакий надрывный, металлический гул, будто ударили в колокол глубоко под землей.

— Что это было? Ты слышал? — перестав смеяться, взволнованно спросил Фред. — Трубы? Да? Так гремят трубы? Перепад давления иногда случается, и тогда происходит такой шум…

— Нет, Фред, это не трубы.

— Нет? Что тогда?

— Потерпи минуту.

И тут до Фреда наконец дошло.

— Ты! Ты! — в бессильной злобе прошипел он сквозь сомкнутые зубы. — Сдвинул с прохода мое кресло? Что ты наделал! Ты покойник! Мертвец! Мы оба!

Его последнее слово заглушил все тот же гогот, который уже слышал Густав наверху, похожий на смех гиены. Этот крик доносился совсем близко, из коридора. Фред подскочил с места и со страха разжал ладони. Светляк радостно вспорхнул вверх. Теперь он был исполнен изумрудных тонов, похожий на светящийся драгоценный камень. Он сделал несколько небольших кругов над паровыми котлами, два раза ударился о плафон с горящей лампой и, вернувшись к Густаву, закружил над его головой.

Фред с перекошенным от страха лицом перескочил горку угля и устремился к проходу, поскальзываясь на бегу на угольной пыли. Тварь оказалась в проходе гораздо раньше, чем Фред успел пинком отправить кресло на свое место. Не решившись последовать за Густавом след в след той же дорожкой, что была перекрыта сломанным велосипедом Дороти, привратник предпринял обходной путь. Через угольную шахту, которая заканчивалась здесь внизу выходом для него — квадратным люком, вмонтированным в стену.

В это самое мгновение черное туманное существо с кривляющимся телом и приплюснутой головой глядело мертвенно-бледными и пустыми глазами на Фреда. Безобразная дыра, расположенная в том месте, где у людей находится рот, больше походила на глубокую темную бездну. Этот рот жадно подергивался. На теле привратника клубились черные волны пляшущей дымки. Он изрыгнул дикий хохот и сделал несколько шагов навстречу окаменелому Фреду. Инвалидное кресло отца Фреда тускло поблескивало в розовом свете настенных светильников, разглядывая привратника пустым сидением. Густав в оцепенении застыл на колком угле и ждал, что произойдет дальше. Светлячок дернулся слегка в сторону, но снова завис над стариком, хотя полет его стал гораздо беспокойнее.

Первый удар привратника наотмашь отправил Фреда к стенке котла, вернув к действительности. Он проехал десяток футов на спине и ударился телом о стальную поверхность. Он вдруг почувствовал боль в спине. Жгучую боль, что не позволила ему подняться на ноги и выглядеть достойно. Привратник помог ему с этим. Взяв Фреда за горло, он подтянул его вверх настолько, что ноги Фреда уже не касались пола и взбивали судорогами воздух. Фред захрипел. Этот звук Густав услышал даже за шумом парового отопления. Жалкий и бурлящий хрип. Густав медленно прикрыл глаза. Он не хотел смотреть, что произойдет с Фредом. В этот момент он думал лишь о Дороти и Марии. Светляк еще ниже закружил над Густавом. Почти над самой седой копной его волос, и, казалось, что его полет вырисовывал над ним сияющий изумрудами терновый венец.

Последовал хруст позвоночника Фреда, и этот звук был гораздо тише, чем его хрипы. Затем привратник провел свободной когтистой рукой с длинными, тонкими пальцами по лицу мертвого Фреда, и какая-то прозрачная пленка, похожая на очертания лица, отделилась от бледно-розовой кожи. Тварь проглотила эту призрачную субстанцию, потом раскрыла жаркую топку котла и бросила сникшее тело в огонь. Пламя в один миг охватило Фреда. Привратник громко захлопнул дверцу, и Густав, услышав громкий удар металла о металл, разлепил веки. Он увидел два бледных круга призрачных глаз, смотрящих на него из черной головы. Теперь эта тварь жаждала попробовать на вкус его. Однако Густав уже почти не боялся. Все случилось так, как должно было случиться. Фред заслуженно получил по заслугам за зло, что столько лет причинял людям. А он, Густав… Что ж. И его время пришло.

Вопреки бессильному смирению Густава светляк, кажется, не разделял его мнения. Рванувшись вперед и вниз, зеленый светящийся огонек воспарил между привратником и стариком, словно защищая Густава от неминуемой страшной гибели. И если бы он умел говорить, наверное, сейчас бы он кричал трескучим голосом: «Убирайся прочь, дьявольское создание! Ты не имеешь права на него! Ты получил, что хотел! А теперь оставь все это и исчезни во тьме!» Светляк часто-часто порхал сияющими крыльями, взбивая воздух вокруг себя и превращая его в волнующееся марево, делал угрожающие наскоки вперед и возвращался обратно.

В один из таких рывков привратник изловчился схватить светляка в кулак. Сдавив Живое пятнышко света цепкой хваткой, он приблизил его к тому месту, где должно быть лицо, а не черный клубящийся блин с двумя жемчужинами смерти. Затем он просто отправил светляка в разинутый рот и сомкнул челюсть. Густав с сожалением глядел, как еле заметное изумрудное пятнышко, свет которого просачивался сквозь черноту тела привратника, опускалось в глотку и дальше вниз, в его утробу. Еще миг, и свет погас.

Сквозь вновь нахлынувшую крупную дрожь, Густав заставил себя помолиться. Совсем тихо, шевеля лишь одними губами. Умирать в одиночестве, несомненно, было страшнее, чем глядеть на болтающего в воздухе ногами Фреда и угасающий внутри мерзкой и бездушной твари бесстрашный, крохотный Живой огонек. Тот лучик, который был ему последним и единственным Другом в этом ужасном месте. Но отсюда был лишь один единственный выход — смерть, и Густав был готов к этому.

В ушах Густава снова зазвучало пиканье прибора. Оно говорило о том, что пульс резко участился, и звук стал похож на беспрерывный писк. Вот-вот и пульс-монитор задымит и, подпрыгнув на столе, разлетится на мелкие детали. Нарастал треск бледных ламп, сияние становилось ярче, будто кто-то усилил подачу напряжения. Еще сильнее застучал пар в трубах, замолотил кулаками изнутри по круглым металлическим стенкам. Задрожал пол. Густав понял, этот кинофильм для него подходил к концу. Мир стирался перед его глазами, обращаясь в осколки битого стекла. Его грудную клетку сдавило острым капканом, а из груди вырвался болезненный стон, превратившийся в имя:

— Мария!!!

Перед его глазами закружился белый потолок. Он видел тоненькие трубки справа, чувствовал, как что-то мешало ему в носоглотке. Боль в груди стала не просто невыносимой, а смертельной. Он сквозь туман услышал крики голосов:

— Отец! Слава Богу!

— Дедушка?

Над ним расплывчатым пятном нависло счастливое лицо Марии. Слезы струились по ее щекам, а пара соленых капель упали Густаву на сорочку. Мысли перепутались, потолок завертелся с бешеной скоростью. Он успел захватить пропадающим слухом монотонный звук, издаваемый пульс-монитором, прежде чем упасть в лунное небо сквозь больничную кровать. Он с силой вдыхал в себя сладковатый воздух, падая спиной вниз. Черепица крыши, бетонный потолок, мрачный коридор, еще одно бетонное перекрытие, вновь темная полоса вытянутого помещения, вновь и вновь, и снова. Когда он приземлился на хрустнувшую под ним пирамиду угля, то вновь увидел перед собой черного привратника. Он протянул к Густаву свои руки и бесшумно шагнул навстречу. И вдруг обеими ногами прилип к полу. Он дергал конечностями и не мог сделать больше ни одного шага. Он скрючивался и распрямлялся, тянул к Густаву тонкие пальцы и раскрывал бездну рта. Глаза без всякого выражения были прикованы к старику, который никак не мог взять в толк, что произошло с тварью в этот миг. А еще Густав думал о возвращении к жизни, пусть и ненадолго. Да, он на мгновение вышел из комы! Он слышал голоса своих любимых! Он видел Марию! Он слышал остановку своего сердца… Теперь он должен покинуть и это место, как оставил позади себя реанимационную палату, как оставил это место Фред. Отчего же привратник медлит с расправой?

И тогда мерзкая тварь запрокинула назад свою голову. Ее трясло, тело извивалось змеей и ломалось из стороны в сторону. Клубы черного тумана, что исходили от него, стали светлеть. Внутри тела зажегся тусклый огонек. Сначала он был крохотный и розовый, похожий на слабый свет ламп на стенах. Но он начинал расти внутри привратника, раздуваясь все больше и больше. Он приобретал малиновый оттенок, затем лиловый и, наконец, фиолетовый. Раздался звук, как будто резко сдули резиновый шарик, только более громкий и четкий. Привратник опустил голову. Глаза его сияли аметистовыми пучинами, в которых могли в одночасье тонуть даже большие корабли. И тогда произошел всплеск энергии изнутри. Фиолетовый свет вырвался наружу, отбросив от себя клубы тумана, что сразу же стали исчезать в воздухе без остатка, как дым от сигареты. Густав в изумлении уставился на аметистовый искрящийся шар, зависший над уровнем пола. Этот сгусток чудесного света был похож на его светляка, который вырос до громадных размеров и в очередной раз сменил свой цвет. Только заместо трепещущих крыльев у этого сияния были волнующиеся искорки. Играясь ими, светляк словно приветствовал Густава.

Вокруг него все начало стираться. Исчезали вымазанные углем тележки, черные сыпучие пирамидки и паутины стальных труб. Затихал звук работы паровых котлов. Гас свет ламп. Гас до тех пор, пока пространство вокруг не превратилось в бескрайний черный космос с одной лишь единственной звездой, зависшей перед Густавом.

— Вот ты и дома, дорогой Абреннер, — проговорило сияние прекрасным женским голосом. — Твое новое путешествие закончилось. Признаюсь, мы по тебе очень скучали.

И Густав все понял. Он все вспомнил. Он вновь был звездой в небе, окончив еще один жизненный путь. Он с волнением оглядел себя. Он всегда волновался, когда возвращался домой. Боялся, что его искорки потускнеют, и свет его энергетической субстанции станет блеклым.

— Хорошо, что со мной все в порядке, — с умиротворением в голосе сказал он тихо, так, чтобы не разбудить другие звезды. Должно быть, было еще очень рано, и на небосводе были только они вдвоем. Абреннер и Альпа. — Ты спасла меня, Альпа.

— Сны людей бывают добрыми и злыми, Абреннер. Их называют кошмарами, и тебе это знакомо. Но они практически безвредны. Но когда в мир наших грез пытается проникнуть зло… Оно гораздо опаснее, понимаешь? Оно раскачивает чаши весов, нарушает их баланс. Приходит в наш звездный мир отвратительными черными звездами. Но им не место среди нас.

— Я знаю… — прошептал Абреннер и ласково дотронулся искорками до Альпы.

Мистер Кейбл затворил дверь за доктором в реанимационную палату под всхлипывания Марии и малышки Дороти. Они обе прижимались к груди умершего Густава и сотрясались от плача. Старик отправился в иной мир почти сразу же, как только вышел из двухдневной комы. Мистер Кейбл видел, как напряглось его тело. Как красочная книжка беззаботной Дороти упала с ее колен на пол и замерла листами на страничке со стихотворением про лошадок. Как зарыдала Мария, когда увидела ровную линию на приборе, а вслед за ней заплакала и Дороти. Тогда мистер Кейбл вскочил с больничной кушетки и рысью поспешил в коридор, чтобы позвать какого-нибудь врача.

Он прислонился к гладкой стене и горестно выдохнул. Он слышал приглушенный голос доктора и всхлипы своих любимых за дверью. Мистер Кейбл сунул вспотевшие ладони в карманы брюк и, отстранившись от стены, немного прошелся вперед по пустому коридору, увешанному табличками с полезными советами по медицине, первой помощи и лекарственным средствам против сердечных заболеваний. Справа от него распахнулась дверь, и двое санитаров выкатили кровать на колесиках. Под тонким одеялом мистер Кейбл увидел очертания человека, накрытого с головой. Вслед за санитарами из палаты вышел крупный человек в полицейской форме.

— Что случилось? — пытаясь немного отвлечься от волнения за свою семью, поинтересовался у него мистер Кейбл.

— Преступник преставился, вот что, черт бы его побрал. Так и не дотянул до суда, сукин сын, — недовольным тоном пробурчал полицейский и прошагал мимо мистера Кейбла, стуча по полу тяжелыми форменными ботинками.

Мистер Кейбл лишь посмотрел вслед удаляющейся процессии.

Иные

Лоуренс Торбин приоткрыл пальцами жалюзи на окнах и долго смотрел на город из своего офиса, что находился на верхнем этаже пятиэтажного здания, расположенного в самом сердце Ридана среди других высоких построек. В его черных глазах застыл туман задумчивости. Правая рука покоилась за спиной на пояснице, и в этой позе у окна Лоуренс был похож на укрывшегося от людского взора мятежника, что замыслил коварное преступление против своего монарха. Он с отвращением разглядывал ненавистный ему город с его жалкими суеверными жителями, постоянной невыносимой жарой, назойливыми мухами и глупыми секретаршами. Черный крепкий кофе, о котором он просил Афелию с четверть часа назад, до сих пор не был принесен. Две предыдущие помощницы были гораздо сообразительнее Афелии, но одна из них, пожилая миссис Браун, с виду интеллигентная и почтенная дама, оказалась мелкой воровкой, за что со скандалом была уволена. Другая, молоденькая Джаннет, родила малыша, попросила расчет и переехала с мужем и ребенком в Брантненд. Менять секретарш для него было привычным делом. Уйдет одна, и за ее столик тут же усядется другая. Так почему же он до сих пор не избавился от этой пустышки, которая частенько забывала решить простейшие задачи? Не в короткой ли юбке и вечно расстегнутой на одну пуговку блузочке было дело? Мысли Лоуренса путались, словно воевали друг с другом. Воспоминания были и знакомы ему, и чужды. И он знал почему.

Наконец дверь в его кабинет распахнулась, и Афелия внесла ему кружку с горячим кофе на маленьком, белоснежном блюдечке, но он не заострил на этом своего внимания. Эти дни были особенными для Лоуренса, и его уже не интересовало ровным счетом ничего. Ни его работа, ни клиенты, с которыми он заключал важные договоры о покупке недвижимости через их крупную риэлтерскую компанию, ни даже блузка Афелии, что скрывала под тонкой тканью упругую грудь.

— Что-нибудь еще? — услышал он голос девушки после того, как она поставила на стол кружку.

Лоуренс медленно отодвинулся от окна и повернулся к ней. Афелия улыбчиво переминалась с ноги на ногу.

— Можешь быть свободна, — кратко сказал он ей и уселся за свой рабочий стол, заваленный папками, бумагами и различными документами. — Пока свободна.

— Вы какой-то странный сегодня, мистер Торбин, — прошептала она, кокетливо взметнув тонкую бровь вверх.

— Пошла вон! — рявкнул он.

— Ну, уж хамство с вашей стороны, знаете ли! И вообще, я жутко не выспалась этой ночью, и теперь у меня болит голова. Какой-то стук в моем доме среди ночи никак не давал мне уснуть. Должно быть, это птицы. А вы еще орете! — с обидой выговорилась она и вышла за дверь.

Когда она направилась к выходу уверенными шагами, Лоуренс украдкой поднял на нее взгляд. Его глаза заметили бурое пятно на ее шее, заговорчески выглядывающее из-под воротника блузки, так приятно пахнущей ее любимыми, и его, прежнего Лоуренса, духами. В этот момент он припомнил две вещи, но всего лишь на мгновение. Позавчера, когда ушли все прочие работники, они остались наедине, и он силой притиснул Афелию к себе, ухватившись за шею в том месте, где сегодня у нее выступило темное пятнышко. Вторая вещь, которая пришлась на память — такое же пятно появилось на его предплечье чуть больше недели назад после того, как он столкнулся на улице с одним бродягой. Тот просил мелочь, и когда Лоуренс отказал ему, бродяга схватил его за руку и зашептал что-то на ухо беззубым ртом. Тогда слова показались Лоуренсу незнакомыми, какой-то околесицей.

Что шептал Афелии Лоуренс позавчера, испытывая странное животное влечение, он не помнил. Все было как в тумане. Звонкая пощечина вывела его из возбуждения и остудила, словно холодный утренний душ. Но уже на следующий день Афелия вела себя, как и всегда, будто минувшим вечером ничего не произошло. Она привычно путала документы, забывала позвонить клиентам и задерживалась с приготовлением крепкого кофе.

Мистер Торбин отхлебнул из кружки. Затем машинально закатал рукав своей рубашки. На предплечье показалась коричневая печать в форме размашистой кляксы, по цвету и размеру похожая на большое родимое пятно. Лоуренс улыбнулся. Он чувствовал себя обновленным, почти что самим Богом.

— Это не птицы, Афелия, — прошептал он и, злорадно улыбнувшись, уставился на полку с принтером. Примерно за ним по ту сторону стены находился столик молодой секретарши. — Ты уже отмечена! Впрочем, ты сама об этом скоро узнаешь…

Не выдержав приступа нервного смеха, Лоуренс расхохотался, откинувшись в кожаном кресле.

Все началось шесть дней назад с загадочного стука в его доме. Перед сном Лоуренс, как всегда, облачился в пижаму и почистил зубы. Затем лег на кровать с ноутбуком и внес кое-какие правки в важные документы. Закончив с этим, он отложил ноутбук в сторону, выключил свет настольной лампы, стоящей рядом у изголовья кровати на тумбочке, и залез под одеяло.

Среди ночи его разбудил какой-то шум. Проснувшись в полумраке комнаты, он не сразу понял, что стряслось. Поморгав сонными глазами, он перевернулся на другой бок и попытался уснуть. Шорох где-то в дальней части коридора заставил Лоуренса приподняться на кровати. Он таращил глаза в темень, в горле мгновенно пересох источник слюны.

— Кто здесь? — хрипло выкрикнул он в пустоту спросонок. Его тело напряглось.

На этот раз вместо шуршания послышался отдаленный звук, похожий на стук кирки, ударяемой по поверхности горных пород в глубоком забое.

Мистер Торбин включил настольную лампу и ступил на холодный пол босыми ногами. Комната озарилась желтым светом. В ней было все на своих местах. Никто не прятался у двери, за шкафом или под столом. Добравшись крадущейся походкой до настенного выключателя, Лоуренс нажал на клавишу. Вспыхнул яркий свет от потолочной люстры, и Лоуренсу стало гораздо спокойнее. Он метнул быстрый взгляд на подвесную полочку, где размеренно цокали механизмом часы в форме бегущего ягуара. Стрелки показывали два часа ночи.

Лоуренс, крадучись, обошел каждую комнату, зажег везде свет и только потом с облегчением вздохнул. Он был единственным живым существом в своем доме. Стекла на окнах не разбиты и дверные замки не взломаны. Однако, размеренный стук длиной в несколько ударов, раздающийся предположительно в гостиной с интервалом в пять-десять секунд, сильно нервировал Лоуренса.

Он припал к нижней части стены в богато обставленной просторной комнате и принялся слушать. Тук-тук, тук-тук. Пауза. Шорох. Пауза. Вновь стук и снова тишина. Это продолжалось с четверть часа, затем прекратилось. Лоуренс просидел около стены до трех часов ночи, ожидая, что удары продолжатся и дадут разгадать тайну своего происхождения. Не дождавшись, он побрел досыпать, на ходу пытаясь проанализировать первопричину появления стука.

— Наверняка, источником являются плохие водопроводные трубы, — бормотал он себе под нос, гася в доме свет. — На каком-нибудь трубопроводе возникли проблемы с подачей воды. Теперь его чинят, да так, что их работу слышно у меня в доме. Не могут подождать до утра, разрази их гром. Хотя, жирных крыс, снующих по коммуникациям, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Эти твари могут забраться в любую самую темную и вонючую дыру и устраивать такие концерты ночь напролет. Ха! — хмыкнул он и укрылся одеялом с головой. Проснулся Лоуренс только наутро с сигналом будильника.

Выходя утром за порог дома, Лоуренс встретил своего соседа Джейка. После недолгих расспросов о минувшей ночи, Лоуренс узнал, что Джейк проспал как убитый и не слышал ровным счетом никаких звуков. Это слегка озадачило мистера Торбина, что не помешало, однако, позабыть о ночном инциденте уже через четверть часа и не вспоминать до позднего вечера. Укладываясь в кровать, Лоуренс прислушался к ночной тишине, но за окном лишь стрекотали сверчки да изредка проносились мимо каркающие вороны. В доме было тихо.

Мистер Торбин вновь очнулся ото сна, потревоженный шумом. Как и минувшей ночью, Лоуренс зажег во всем доме свет и направился прямиком в гостиную. Стук имел тот же характер — лязг металла с небольшим интервалом между ударами. Звуки казались гораздо ближе, как будто всего в десятке футов за стеной.

По коже Лоуренса пробежал неприятный холодок. Ему отнюдь не нравились такие игры глубоко за полночь. Стук все приближался и приближался к нему. И вдруг снова затих и больше в эту ночь не повторялся. Обеспокоившись такими странностями, мистер Торбин твердо решил завтра утром вызвать специалиста по водопроводным трубам. С тем и направился спать.

Осмотр коммуникаций водопроводчиком не принес никаких ответов на мучивший Лоуренса вопрос: какова причина стука? Его трубы были в полном порядке, никаких крыс в подземных каналах обнаружено не было, и более того — ни вчера, ни позавчера вблизи этого жилого квартала не велись никакие ремонтные работы. Перед тем, как попрощаться, водопроводчик лишь пожал плечами, выписал счет на оплату предоставленных им услуг и укатил на своем фургончике, обклеенном рекламными лозунгами.

В последующий вечер Лоуренс забрался в кровать в нервном напряжении и предчувствии новой музыкальной программы от невидимого барабанщика. Лоуренс долго не мог сомкнуть глаз, но ближе к полуночи сон поборол его, и тот стал прихрапывать, заложив ладони под подушку.

Бум! Грохот и треск сотрясли гостиную комнату. Казалось, стена рушится под напором тяжелых ударов каких-то металлических предметов. Затем последовал звук упавшего предмета на пол и протяжный, хриплый стон, вырывающийся из чьей-то глотки. Лоуренс подскочил на кровати как ужаленный и скатился с нее на ворсистый ковер. Сердце отбивало бешеный ритм в его груди, пытаясь вырваться наружу через грудную клетку. Кровь пульсировала в висках, голова кружилась. «Грабители!» — мелькнула мысль в сонном мозгу Лоуренса.

Он стал жаться к стене под неясные гортанные стоны и всхлипы, доносящиеся из гостиной. Лоуренс включил в спальне свет. Не сводя широко раскрытых глаз с темного дверного проема, он нащупал в углу за дверью высокую тубу, в которой хранились клюшки для гольфа. Он вынул одну из них дрожащими руками и занес клюшку над головой, приготовившись с размаху как следует врезать любому, кто попытается напасть на него в собственном доме.

Походкой вора он ступил в коридор, прислушиваясь к хрипам. Они все еще исходили из гостиной. Тот, кто мучительно стенал, по-видимому, и не думал покидать ее пределы. Или не мог…

Включая на ходу везде освещение, Лоуренс на мгновение застыл перед дверью гостиной.

— Кто здесь? — стараясь сохранить в своем голосе нотки уверенности, просипел он. — Я вызвал полицию! — соврал он и тут же понял, как он сглупил. У него под боком в спальне лежал мобильный телефон, а он им не воспользовался. Даже не подумал об этом!

— По-мо-ги! — прерывистыми слогами протянул захлебывающийся в приступах кашля голос.

Кажется, Лоуренсу пока ничего не угрожало. В противном случае незнакомец уже давно бы щелкнул курком пистолета. Да и не стал бы так шумно проявлять себя. Осознав это, Лоуренс сделал глубокий вдох, протянул руку за дверь и, нащупав включатель, нажал клавишу. Свет люстры озарил гостиную, и только тогда Лоуренс с занесенной над головой клюшкой сделал шаг в комнату. От увиденного у него безвольно раскрылся рот, а его оружие выпало из рук с глухим стуком о пол.

Его глазам предстало странное зрелище. В том месте стены, где он провел последние две ночи, слушая гулкие удары металла, теперь зияла дыра в полтора фута в диаметре. Куски выбитой штукатурки по краю пролома держались на рваных краях обоев и были похожи на серые тряпичные флажки, которыми украшивают аллеи, парки или уличные сцены, только разноцветными. На полу под самой дырой рыжей грудой беспорядочно валялись кирпичи, а на них — седой старик в окровавленных лохмотьях. Рядом с ним пристроилась блестящая шахтерская кирка с деревянной ручкой. Из груди ночного гостя рвались каркающие хрипы. Он жадно ловил ртом воздух, который затем со свистом выплескивался наружу жалобным воем.

— Ты как здесь оказался, старик? — вскрикнул Лоуренс, не веря своим глазам. — Откуда ты вылез? Что за чудеса?

— Аг-рр-х! — продолжал хрипеть тот, вяло ворочая конечностями среди кирпичей и бетонной пыли. Лоуренс заметил струящуюся по седым буклям его волос алую кровь.

— Лежи тихо, — чуть осмелев, воскликнул Лоуренс. — Я вызову врача. Они помогут…

— Нет! — выдавил из себя тот, отплевывая на пол капельки крови. — Остановись, безумец! Мне уже не помочь! Но я должен передать тебе одну вещь. Подойди ко мне, Торбин… — И он вновь зашелся диким кашлем, да таким, что слабое тело стало содрогаться, будто по нему молотили сразу дюжиной крепких дубин.

— Ты знаешь, кто я? — Лоуренс изумился так, что не сделал и шага в сторону телефона. — Да как ты вообще попал в мой дом? Что все это значит?

— Протяни ко мне свою руку! — судорожно сжимая в нестерпимом приступе кашля костлявыми руками обломки кирпича, прохрипел старик. — Я должен…

— Я тебя не понимаю! — покачал головой Лоуренс и сделал шаг к старику.

— Ну же, я издыхаю!

— Чего же ты от меня хочешь? — закричал Лоуренс, не понимая, как ему поступить теперь. Скорее всего тот прав, врач не успеет оказать несчастному помощь. Но что может он, Лоуренс?

— Дай мне руку!

Мистер Торбин в полном замешательстве протянул к корчившемуся на обломках старику свою ладонь, и тот с неожиданной ловкостью и силой ухватился за нее. Лоуренс вскрикнул от неожиданности и боли, почувствовав на удивление крепкую хватку старика. Его пальцы сжимали ладонь Лоуренса все сильнее и сильнее. Старик перестал трястись и медленно поднимал от пола свое лицо. Сначала его не было видно за водопадом падающих со лба длинных грязных волос. Затем Лоуренс увидел черты лица и содрогнулся от жути. На него смотрел он сам! Как в отражении зеркала, только постаревший на десяток лет и сильно измученный! «Этого не может быть! — пронеслось в голове Лоуренса. — Я не верю!»

Изо рта ночного гостя полилась черная густая жижа и закапала вниз. Его глаза хищно разглядывали Лоуренса и постепенно становились такого же цвета, что и слюна. Лоуренс видел, как на коже старика запульсировали темные жилки и вены, забегали тоненькими реками на шее и скулах. Затем перебрались на кисти рук и его пальцы.

Но что это? Они бежали все дальше и дальше, переметнувшись теперь и на кожу Лоуренса. Он почувствовал ядовитое жжение в мышцах. Боль проникала в его кости, выворачивая суставы. Ему хотелось кричать, но в легких не было и малой толики воздуха. Руки обоих мужчин почернели, покрылись потрескавшейся коркой и слились воедино. Они принимали вид сгоревшей в жарком костре оглобли.

Лоуренс пытался противиться новому страшному чувству, что захватывало его тело. Он вытягивал свою шею, задирая кверху подбородок, словно пытался отстраниться от темной силы и не дать ей завладеть его мозгом. Но эта скверна неумолимо распространялась внутри него, и вскоре Лоуренс провалился в бездонную пустоту…

Он очнулся весь мокрый под одеялом в своей постели. Вокруг было тихо. Ветви деревьев под светом тусклых уличных фонарей отбрасывали на стене его комнаты кривые движущиеся тени. Он включил настольную лампу и, сощурив глаза, поглядел на часы на полочке. Стрелки показывали два часа ночи. Лоуренс с облегчением выдохнул. Он был жив, а кожа рук выглядела такой же, как и всегда. Он разглядывал их, выставив перед собой. Его взгляд упал на бурое пятнышко на предплечье и нахмурился. Оно стало заметно больше, оно росло. И вот уже пятно растянулось бесформенной кляксой и стало сползать по направлению к локтю. Лоуренс не верил своим глазам! Пятно стало темнеть, становиться черным как смоль. Таким же черным, каким были его руки во сне про…

Но было ли это сном? Спит ли он сейчас? Кожа на его руках вновь стала чернеть от кончиков пальцев до плеча, забираясь под короткий рукав его пижамы. С ладони уже капала скверна на постельное белье, заволакивая густой слизью белоснежную ткань.

И вдруг Лоуренс почувствовал, что устремляется куда-то вниз, во мрак. В один миг потеряв точку опоры, он почувствовал странную легкость во всем теле вместо нестерпимой боли, как это было в момент превращения в сгусток мерзкой скверны. Он вдруг обернулся воробьиным перышком, однако падал вниз с такой скоростью, будто весил не меньше каменного валуна, отколовшегося от какой-нибудь скалы.

Через мгновение полет стал замедляться, и Лоуренс, плавно приземлившись, оказался лежащим в сухой грязи. В нос ударил запах затхлости и сырости. Где-то впереди тускло горела зажженная свеча, и Лоуренс в полном смятении огляделся вокруг. По чьей-то страшной воле он оказался заточен в узком тоннеле. Нет, скорее в земляной норе. Справа и слева из земли торчали черные корни деревьев, похожие на тоненьких змей. Повсюду ползали мелкие насекомые. Жирные округлые жуки, длинные ворочающиеся черви и мерзкие пауки на тоненьких лапках. С отвращением Лоуренс попытался подняться, но ударился головой о потолок и вновь упал на живот. Крупицы земли просыпались ему на волосы и за ворот пижамы. Холодок пробежал по егоспине. Он решил подползти к свече, перебирая руками и ногами. Вдруг его правая нога зацепила какой-то предмет. Лоуренс обернулся назад и увидел шахтерскую кирку, такую же, какая была при старике, что вылез из стены его гостиной. Вспомнив о нем, Лоуренс поморщился. Сама мысль о том, что происходит с ним сейчас, казалась каким-то неистовым бредом.

— Хорошо. Пусть это будет сон очень похожий на явь, — буркнул он, пытаясь унять в себе дрожь, что стучала по его телу крохотными молоточками. — Раз не получается проснуться, значит, придется исполнить свою роль, какой бы умопомрачительной она не казалась.

Лоуренс взял в одну руку кирку, другой схватил свечу и пополз вперед, пытаясь не замечать снующих перед его лицом омерзительных насекомых.

Коридор петлял как пьяный, вправо и влево, вниз и вверх. Кое-где на пути встречались булыжники, и тогда Лоуренс пытался выкорчевать их из земли киркой, чтобы протиснуться вперед. Если камни сидели слишком глубоко, он рыл в земле обход вокруг них и раскидывал землю по сторонам, освобождая для себя проход. Так он продвигался все дальше. Стук кирки о камень напомнил ему звуки, которые он слышал за стеной в своем доме по ночам.

Вскоре тоннель в последний раз повернул вправо и стал уверенно уходить вверх. Когда свеча истлела на одну треть, Лоуренс в замешательстве остановился перед поросшей мхом каменной преградой, испещренной горизонтальными и вертикальными линиями.

— Хм, похоже на старую кирпичную кладку, — проговорил он и ударил в бетонный шов острием кирки.

Цемент оказался крепким. От удара была лишь высечена искра — не более того. Тогда Лоуренс размахнулся, на сколько позволяло пространство тоннеля, и ударил в кирпич. И от него откололся кусочек. Это слегка обрадовало мистера Торбина, и он принялся колотить по нему, вгрызаясь все глубже и глубже в стену.

Свеча уменьшилась на две трети, и вот настал момент, когда острие кирки прошло кирпич насквозь. Лоуренс выдернул орудие и припал к отверстию глазом, пытаясь разглядеть, что сокрыто от него по ту сторону баррикады. Но он увидел лишь лунную мглу, серые неопределенные очертания каких-то предметов. Тогда Лоуренс, ободренный маленькой победой, с новыми силами принялся разбивать стену, отчаянно круша кирпич за кирпичом до тех пор, пока в каменной преграде не образовалась достаточно большая брешь. Оценив ее размеры, Лоуренс пришел к выводу, что пролезет сквозь нее.

Он просунул голову по плечи в проем и увидел какую-то комнату. Она напоминала ему его же гостиную с похожей, хоть и тускло освещенной мебелью. Но он недолго задумывался над этим. В лицо ему дыхнула приятная свежесть, закружившая голову. После нескольких проведенных часов в затхлом земляном тоннеле, свежий кислород показался ему прекрасным нектаром цветов из чудесного сада. Он зажмурил глаза и с удовольствием вдохнул еще раз. В последний раз.

Раскрыв глаза, он вдруг увидел в полумраке чьи-то ноги перед своим лицом. Он повернул шею вверх так, чтобы разглядеть хозяина и в ужасе раскрыл рот. На Лоуренса глядела точная копия его же самого в такой же пижаме. Только глаза были черными, холодными и злыми. В руках его двойник сжимал садовую лопату, поблескивающую в лунных лучах, проникающих в гостиную через просторное окно.

— Ты готов отправиться в пустоту, червь? — презрительным тоном проговорил тот.

— А-а-а? — лишь прохрипел Лоуренс, а через мгновение его отрубленная голова, так и не закрыв рот, покатилась в недра земли, и обмякшее тело поползло вслед за ней.

В глазах нового Лоуренса засияли крохотные звезды, а на его лице вспыхнула зловещая улыбка. Сжимая в руках окровавленную лопату, он промолвил в полумрак:

— Скоро придет эра Тьмы, но жалкие Риданцы к тому времени все до единого отправятся по своим вонючим норам! Они не заслуживают чести жить среди нас!

Вспоминая об этом, обновленный Лоуренс допил из кружки остывший кофе. После того, как он залез в тело мистера Торбина и завладел его сознанием, воспоминаниями и чувствами, ему с отвращением пришлось несколько дней выполнять еще и его обязанности и ждать, когда его призовут Оттуда. Но зов не приходил.

Сквозь щелки в жалюзи проникал оранжевый свет от клонившегося к горизонту солнца и осыпал золотыми лучами кабинет. За дверью послышался гомон и шум. Офисные клерки засобирались домой — рабочий день был окончен.

Дверь в кабинет слегка приотворилась, и в образовавшуюся щелку просунула свою голову Афелия. Напомнив о том, что рабочий день завершен, она махнула рукой и ушла. Лоуренс сидел за столом с мрачным видом и монотонно раскачивался влево-вправо в своем крутящемся кресле, даже не удостоив ее своим вниманием. Внутри него кипела кровь, присутствовало странное возбуждение, что вот-вот его призовут и тогда… Что будет тогда, он еще не знал, но не сомневался в том, что грядут большие перемены! Он был рожден всего несколько дней назад, но внутри него уже бушевала лютая ненависть к людям, неудержимая злоба и дикая жестокость. Он хотел бы выплеснуть наружу тот огонь, что сжигал его изнутри, но он не был уверен, что ему будет дозволено делать все, что он пожелает. Склонив голову как раб, он прислушивался к себе, смиренно ожидая своего часа.

И в этот вечер наконец он услышал в своей голове настойчивый, шелестящий голос, который указал ему дальнейший маршрут. Поднявшись с кресла, Лоуренс покинул кабинет и через минуту уже двигался по улочкам Ридана на своем автомобиле. Пересиливая в себе безразличие ко всему, что его окружало, он не нарушал правила движения, чтобы не привлекать к себе внимание полиции.

Через четверть часа он выбрался на окраину Ридана. Небо на закате порозовело, набежали легкие тучки, а солнечный диск стал похож на яичный желток. Впереди показалась старая, заброшенная и единственная ферма в этих краях, к которой вел крутой, заросший густой травой съезд. На это место ему указал зазывающий голос. За покосившимся гнилым забором Лоуренс увидел высокий костер, взметающий вверх зеленые языки колдовского пламени. Вокруг костра собрались десятки мужчин, женщин и детей. Вдоль дороги в полном беспорядке были разбросаны припаркованные автомобили с раскрытыми дверцами. Люди прибывали. Многие шли пешком по дороге с каменными лицами и прикованными к ферме взглядами.

Мистер Торбин бросил свою машину среди прочих и направился к ферме, вливаясь в общий поток молчаливых людей. Лоуренс чувствовал какую-то связь с ними и потому не испытывал привычной неприязни, какая проявлялась внутри него в отношении к простому городскому населению. Рядом с ним брел и тот бродяга, который коснулся его руки, оставив на коже черную отметину. Они молча приветствовали друг друга кивком головы.

Когда новоявленный поток людей смешался с остальными присутствующими, облепившими костер плотным кольцом, Лоуренс различил тот самый голос из своей головы, но только наяву. Он растолкал группу людей и выбрался в первые ряды, чтобы лучше разглядеть таинственного оратора.

У костра он увидел сгорбленного человека в черной рясе и белом плаще до самой земли. Его лицо было сокрыто холщовой маской с небрежно вырезанными дырами для глаз. На его груди поблескивал какой-то талисман — черный камень на прочной нити. Человек опирался обеими руками на длинную толстую ветвь, на конце которой плясал такой же зеленый огонь, как и тот, что пылал за его спиной, вскидывая к небу извилистые языки.

— Ждать всех у нас нет времени! — провозгласил он шипящим голосом. — Внимайте же! Братья и сестры, настал тот час, которого мы все так долго ждали! — В этот момент Лоуренс подумал о том, что оратор имел ввиду кого-то еще, ведь три дня, что провел в ожидании он, это не так уж и много. — Темной волей Хозяйки нам велено уничтожить тех, кто не был избран ею! — продолжал тот, потрясая перед собой горящей ветвью. — Это слабые и никчемные люди, что не годятся даже на прокорм псам и крысам! Им не место среди Совершенных! Долгие века Хозяйка копила силы, питаясь страданиями и кровью жителей, и теперь она стала достаточно сильна и могущественна для того, чтобы погрузить во тьму весь мир! Мы — орудие в ее руках, и наш долг использовать себя по назначению во славу ее!

Громкий ор приветствовал слова оратора восторгом. Народ взметнул вверх руки и выкрикивал слова покорности и преданности ее темной сущности, хотя мало кто из них знал, для кого же они забрались в тела убитых ими людей. Но внутри каждого из присутствующих царило холодное Зло, и потому они были готовы выполнить любой приказ, если только он связан с истреблением ненавистного им человечества. Этих мерзких, мясных организмов, внутри которых они, Иные существа, теперь заключены как в неудобные костюмы.

— Вслед за нами на город хлынут все новые и новые силы, бесстрашные и коварные! — упиваясь собственными речами, ликовал колдун. — Вместе мы сотрем в порошок ничтожный людской род, и весь мир будет предоставлен нам, детям Тьмы! Мы будем достойно править не только в глубоких недрах, но и на поверхности, в новых землях! И никто не сможет остановить грядущую темную бурю!

Иные вновь огласили окрестности глухой фермы бурными восклицаниями.

— Так возьмите же колдовское пламя в свои руки и сожгите дотла их дома, детей и их самих, а золу разметают ураганы. Хватайте в свои руки горящие сучья и поленья! Огонь на них не угаснет ни от ветра, ни от воды! Он вечен, как и наша Хозяйка! Восславьте же ее, как и подобает верным подданным!

После этих слов, его охватило такое же зеленое пламя, и он исчез. Тряпье, что было на нем, упало на землю неровным ворохом. Люди по очереди разбирали большой костер, выдергивая из общего громадного переплетения длинных ветвей, по одной такой каждому. Как и обещал колдун, огонь на ветвях не гас, не смотря на поднявшийся ветер.

Через четверть часа полторы сотни Иных ровным строем брели по шоссе в глубь города, озаренные изумрудным сиянием длинных факелов. Впереди, немного в низине, как на ладони расстилался спокойный Ридан. Над крышами самых высоких его домов нависло оранжево-багряное закатное небо, как скорое застывшее отражение окровавленных улиц и площадей, полыхающих огнем построек и сгорающих заживо людей.

Оглавление

Пролог. Пожар

Проклятье медвежьей крови

Рождественские шарики

Таверна на костях

Радиовышка

Мешок

Белый червь

В конце коридора

Спрятаться навсегда

Праздничный вечер Стивенсов

В непроглядной тьме

Иные